Больше всего на свете Питер Джордж Вейнард любил читать.
Собственно, в его жизни было два устойчивых больших чувства: любовь к книгам и нелюбовь к людям. Первое было сильнее, зато вто- рое проявилось раньше. Еще до того, как маленький Питер научился не просто складывать буквы в слова, но и погружаться целиком в опи- сываемый этими словами мир, он уже смущал своих родителей, наотрез отказываясь ехать в одном лифте с соседями по дому. Разумеется, в условиях большого города подобное недоверие ребенка к чужим можно только приветствовать; однако Питером двигала вовсе не осторож- ность, а именно неприязнь к этим большим, скучным и, как тогда уже начал подозревать мальчик, чрезвычайно глупым существам. Он не ждал от них ничего хорошего; даже если они угощали его конфетой (разуме- ется, с согласия миссис Вейнард), то лишь затем, чтобы услышать в ответ его "спасибо", точно он был дрессированной собачкой (они обо- жали собачек и прочих безответных тварей; вообще удивительно, до чего сходно люди относятся к детям и домашним животным - в любом парке каждый вечер можно услышать "Иди к мамочке!", адресованное какой-нибудь болонке). То, что они сами были глупыми, составляло еще полбеды: хуже, что они и его, Питера, считали глупым и вели себя с ним соответствующе, задавали глупые вопросы и учили его глу- пым правилам, лишенным всякой целесообразности. Питер не знал еще слова "целесообразность", но прекрасно понимал, что нет никакого смысла разговаривать, если тебе нечего сказать; отвечать на вопрос, заданный без всякого интереса; здороваться с теми, до кого тебе нет никакого дела и кому нет дела до тебя. От них, этих скучных существ с их бесконечными разговорами, в которых они обсуждали друг с дру- гом очередной телесериал или перемывали косточки себе подобным, исходили все запреты и ограничения: из-за них нельзя было бегать по квартире, громко кричать, ложиться спать и вставать тогда, когда хочется, а не когда они велят; из-за них надо драть волосы расчес- кой и вообще "выглядеть прилично", чтобы им было приятно на тебя посмотреть, в то время как их совершенно не заботит, приятно ли тебе смотреть на них. Они ерошили Питеру волосы и целовали его, а бедный мальчик лишь украдкой морщился, не решаясь сказать, как ему противно.
Таково было отношение юного Вейнарда к взрослым; однако когда он пошел в школу, то понял, что дети гораздо хуже. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: ведь это были их дети. Визгливые, глупые, жестокие. Питер рано понял, в чем состоит основное отличие ребенка от взрослого: если взрослый хоть как-то прячет темные сто- роны своей натуры под пленкой пусть лицемерных, но все же общепри- нятых правил, то жестокость детей не сдерживается и не ограничива- ется ничем. Питер учился лучше всех в классе и к тому же не отли- чался физической силой: нетрудно догадаться, что он стал желанной мишенью детской стаи. Мысль о том, что эти скудоумные троечники, эти ничтожества, считающие, что часами гонять мяч - это интереснее, чем читать, дразнят его, Питера, была настолько нестерпимой, что он мгновенно выходил из себя, к великой радости малолетних садис- тов. Впрочем, сам Вейнард тоже не был паинькой: он не только с ин- тересом отрывал насекомым лапки и крылышки, наблюдая за их агонией, но и регулярно принимал участие в травле своих одноклассников, как только стая избирала себе новую жертву. Его оружием были не кулаки, а интеллект: чрезвычайно обидные насмешки, дразнилки в стихах, ка- рикатуры, которые он рисовал с большим умением. Не раз Питер с удо- вольствием наблюдал, как очередной его враг ревет в голос, разма- зывая сопли и слезы по красному лицу; однако нередко объектами его издевательств становились и те, кто никогда не причинял ему зла. Но даже и тогда Питер не чувствовал себя частью стаи - она была лишь его орудием, позволяющим оттачивать остpоумие. Постепенно он все более противопоставлял себя стае, толпе, коллективу, обществу; он старался все более дистанцироваться от них, минимизировать, по мере возможности, свое общение с Чужими. Задолго до того, как он впервые прочел Сартра, Вейнард пришел к тому же выводу, что и те- оретик экзистенциализма: ад - это Другие.
И совсем иной мир открывался ему в книгах. Нельзя сказать, чтобы мир этот был добрым и прекрасным (в общепринятом значении последнего термина) - нет, там тоже были жестокость и насилие, глу- пость и борьба - Питер любил остросюжетные книги. Но там, во-пер- вых, не было этой унылой тоскливой скуки, пронизывавшей все сущест- вование молодого Вейнарда; и если положительные герои и выглядели несколько бесцветно, то уж злодеи наделены были изобретательным умом и особым мрачным очарованием, ничуть не походя на этого жир- ного ублюдка Тома Виллиса или тупую скотину Боба Хэнка. Во-вторых, этот мир был абсолютно безопасен для читателя; герои могли сколько угодно преследовать и убивать друг друга, в то время как Питер Вей- нард наблюдал за ними, с комфортом лежа на диване с пакетом хрустя- щего картофеля. Конечно, нельзя сказать, что Питер замкнулся на од- них только книгах - как и все дети цивилизованного мира, он возда- вал должное и телевизору, и электронным играм. Однако все это было не то, дешевка, жвачка для людей без воображения: тем, кто не может представить себе таинственных джунглей, затянутых гнилым предутрен- ним туманом, в глубине которого таится Нечто, приходится демонстри- ровать все это на экране. Однако даже самые дорогие декорации, са- мый старательно изготовленный в голливудской студии монстр не могут вызвать той сладкой дрожи, того леденящего холода в животе, какие возникают от слов "нечто, таящееся в глубине тумана", прочитанных поздним вечером в полутемной комнате. Реальность, как ее ни при- украшивай, всегда гораздо тусклее и скучнее воображения; Питер рано усвоил эту истину.
В этот мир книг, мир, принадлежавший только ему, он уходил каждый вечер; но было еще утро, отвратительное, тошнотворное утро с его необходимостью вставать, и был день, который приходилось про- водить в школе. Так как учеба давалась Питеру легко, учиться ему было скучно, и скука эта все более развивала его природную лень. На фоне этой скуки даже общение с одноклассниками казалось порой не столь непpиятным. Со временем Вейнард понял, что они вовсе не ненавидят его - они попросту не имеют понятия о чувстве собствен- ного достоинства и не считают свои дразнилки и приставания серь- езной обидой. Их зависть, их жестокость были мелочны, как они сами. С удивлением Питер убедился, что некоторые из них считают его своим другом. К этому времени он уже научился скрывать свои чувства ради собственных интересов и поддерживал их в этом заблуждении, в душе презирая и ненавидя их. Вскоре у него появился еще один повод для презрения. Приятели, обучившие Питера неприличным ругательствам и непристойным песенкам, объяснили юному Вейнарду - до той поры со- вершенно не интересовавшемуся этим вопросом - кое-какие тонкости, связанные с появлением детей и предшествующим тому действиям. Это вызвало любопытство Питера, как и всякая новая информация, и он вновь обратился к книгам. Достав через тех же приятелей пособие по гигиене половой жизни, мальчик внимательно изучил его. Это со- бытие имело два последствия. Во-первых, любопытство его было удов- летворено, и он утратил всякий интерес к предмету. Второе послед- ствие было более важным. Если раньше Питер полагал, что отврати- тельная процедура, в которой главную роль играют выделительные ор- ганы, проводится в сугубо утилитарных целях воспроизводства вида и, соответственно, не чаще, чем рождаются дети, то теперь он узнал, что среднестатистический человек занимается этим всю жизнь чуть ли не каждый день. Ужасу и возмущению Вейнарда не было предела; его мнение о людях, и без того не слишком высокое, упало стремительней, чем ненадежные акции в день биржевого краха, остановившись где-то в глубокой бездне отрицательных величин. Впоследствии, впpочем, пpи- pода сделала pобкую попытку взять свое: в стаpших классах Питеp стал pассеянно поглядывать на девочек и даже сходил в кино с двумя из них, показавшимися ему наиболее умными. Этим, однако, все и ог- pаничилось: Вейнаpд окончательно убедился, что все это - пустая потеpя вpемени, не пpиносящая никакого удовольствия, и ни одна жен- щина не стоит не только хоpошей книги, но даже дешевой бpошюpки. Из книг он к тому же знал, что женщины пpямо или косвенно повинны если и не во всех бедах, то, во всяком случае, в большей их части: слишком много зла совеpшается из-за них. Размышляя на эту тему, Питеp все больше убеждался в своей пpавоте и глупости обычных лю- дей, пpидя, в конце концов, от pассеянного интеpеса к искpеннему непониманию, как это к женщинам можно испытывать что-либо, кpоме отвpащения. Натыкаясь в книгах на любовные сцены, он досадливо моp- щился и мысленно pугал автоpа за уступки вкусам толпы.
Поступление в унивеpситет вначале как будто изменило жизнь Питеpа к лучшему: окpужающие больше не вызывали у него непpиятных воспоминаний о детстве, да и новые знания казались увлекательными. Вскоpе, однако, он почувствовал, что коллектив - везде коллектив, и студенты с их споpтом, девочками и шумными вечеpинками, с их вуль- гаpностью, жвачками и запахом пива немногим достойнее его пpежних школьных товаpищей. Доказательство же теоpем и взятие сложных ин- тегpалов оказалось занятием куда менее интеpесным, чем следование хитpосплетениям лихо закpученного сюжета. Не следует думать, будто Питеp читал одни боевики: пеpипетии психологической дpамы занимали его никак не меньше, чем детективная или фантастическая интpига. Что касается тpиллеpов, то он пpедпочитал лучшие обpазцы, избегая тpетьесоpтных дешевок; но иногда пpиходилось довольствоваться и дешевками. Дело в том, что финансовые возможности Вейнаpда не поз- воляли покупать книги с той скоростью, с какой он их прочитывал или, точнее сказать, проглатывал; пользоваться же библиотеками он не любил - трудно сказать, почему, скорее всего из-за неприязни ко всему общественному. Поэтому Питер часто одалживал книги у несколь- ких студентов, которые, как и он, любили почитать, хотя и не в та- кой степени, как Вейнард. Это продолжалось довольно долго, и со временем Питер стал воспринимать это как своеобразный налог, взи- маемый им с нелюбимого человечества. "Хоть какая-то польза от них", - думал он, открывая в блаженном предвкушении очередную книгу и, по старой детской привычке, обнюхивая первые страницы. Время от времени, впрочем, у этого снабжавшего Вейнарда конвейера случались перебои, и тогда Питер чувствовал себя отвратительно. Ему ничего не хотелось делать, он не знал, куда себя деть, и взрывался от лю- бой мелочи. В такие минуты Вейнард называл себя - сначала в шутку, а потом со все большей серьезностью - книжным наркоманом, страда- ющим от абстиненции.
Окончив университет одним из лучших на курсе, Питер мог бы сделать блестящую карьеру и, действительно, получил несколько за- манчивых предложений. Однако все они были связаны с напряженной работой, а Вейнарда это никак не устраивало. Последние годы он учился с отвращением - лишь чувство собственного превосходства над окружающими не давало ему скатиться - и мысль о каких-то дальнейших усилиях казалась ему ужасной. В конце концов Питер устроился в ка- кую-то находящуюся на последнем издыхании контору, где получал ми- зерное жалование за почти полное безделье. Это никоим образом не травмировало его гордость: он знал, что способен на большее, если захочет - однако он не хотел. Пусть эти серые посредственности вы- биваются из сил в погоне за своими фетишами - женщинами, престижем, славой, властью... Ему, Вейнарду, не нужна такая чепуха. Единствен- ное, что его беспокоило - возможность окончательного закрытия кон- торы. Он не имел ничего против жизни на пособие, если бы это не оз- начало переезд в другую, более дешевую квартиру, то есть перемены и хлопоты, которые он ненавидел. Существовал и более грозный источ- ник опасности: поскольку старых знакомых Вейнард растерял, а новых не завел, утоление его вечной страсти оказалось под угрозой. Пока его снабжал последний из университетских товарищей, Эндрю Смит, который учился хуже отличника Питера, но благодаря своему упор- ству уже занимал неплохую должность в одной из солидных корпора- ций; коллеги не без зависти говорили, что этот парень далеко по- йдет. Бизнес, однако, не помешал ему обзавестись женой, страст- ной любительницей Воннегута и Стивена Кинга; собственно, благо- даря ей Смит и оставался для Вейнарда золотой жилой, ибо сам Эндрю к тому времени читал уже только спортивные колонки в газетах и де- ловые бумаги. Впрочем, и у молодой миссис Смит существовали занятия помимо чтения, поэтому новые книги отнюдь не всегда освобождались так быстро, как хотелось бы Питеру.
Как-то раз, в очередной раз обнаружив, что ему совершенно не- чего читать, Вейнард позвонил Смиту и узнал, что у того только что появился последний бестселлер Дина Кунца, дорогое издание в твердой обложке.
-Джейн сейчас читает, - объяснил Смит.
-Ну, ясно. Как прочитает, позвони мне. А то я уже начинаю с вожделением поглядывать на Хемингуэя - ты знаешь, я его терпеть не могу.
-О'кей, позвоню, - рассмеялся Эндрю.
Через четыре дня Вейнард не выдержал.
-Алло, Эндрю. Кунц еще не освободился?
-Пока нет. Я же обещал тебе позвонить.
-Кто знает, вдруг ты забыл. У меня же абстиненция. Твоя жена знает, что это такое?
-Надеюсь, что нет. Но я расскажу ей о твоих страданиях.
-Ладно, пока.
Прошло еще три дня, и Вейнард позвонил снова. Кунц был все еще занят.
-Но прошла уже неделя! - возмущенно воскликнул Питер.
-Послушай, надеюсь, ты не против того, чтобы владелец книги читал ее столько, сколько ему нужно? - в голосе Смита впервые от- четливо звучало раздражение.
-Я не против. Но за неделю ведь можно прочитать три таких кни- ги.
-За неделю, между прочим, можно заработать не только на книгу, но и на целый книжный шкаф! Извини, Питер. Я не хотел тебя обидеть.
-А твоя жена сейчас дома?
-Нет, у них вечеринка выпускников. Будет только к утру.
-Что ж, ладно, - сказал Вейнард со странной интонацией и по- весил трубку. Смит отошел от телефона, все еще борясь с раздраже- нием. "Этот парень как будто уверен, что все ему все должны", - по- думал он, доставая из кейса папку с последними отчетами.
Прошло, вероятно, чуть больше часа, когда Смита оторвал от работы требовательный звонок в дверь. На пороге стоял Вейнард с сумкой на плече.
-Видишь ли, Эндрю, я подумал, что твоя жена, наверное, читает Кунца не каждый день, а значит, ты можешь на пару дней дать его мне.
-Питер, это, наконец, смешно! Ты бы еще среди ночи заявился ко мне со своим Кунцем!
-То-то и оно, что он не мой. Так где он у тебя?
-Слушай, ты рехнулся! Мы что, заключили контракт? Я что, обя- зался снабжать тебя книгами и платить неустойку за задержку? А мо- жет... - неожиданная идея посетила Смита, -может, ты пьян?
-Я, как тебе известно, не пью и не курю. И плевать хотел на секс, престиж и прочие идеалы вашего расчудесного общества. А по- скольку я не гоняюсь за всей этой чушью, у меня было немало вре- мени для размышлений. И, в частности, я пришел к выводу, что че- ловека, который причинил тебе крупное зло, иногда можно простить: ведь у него были на то веские причины. Но тот, кто отказывает тебе в малости, в пустяке, который ему ничего не стоит, прощения не за- служивает. Таких людей надо уничтожать, - с этими словами Вейнард извлек из сумки пистолет 38 калибра и с улыбкой наставил его на обалдевшего Смита.
-Сюрприз! Это не шутка. Он заряжен. Где Кунц?
-Т-там, - Смит указал рукой на дверь в соседнюю комнату.
-Иди вперед. И без глупостей.
Смит еще раз перевел взгляд с пистолета на лицо Вейнарда и стал покорно отступать к двери.
-Не дергайся. Я заберу книгу и уйду. И никакой полиции. Они все равно тебе не поверят. Они думают, что абстиненция бывает толь- ко от героина.
Подойдя к двери, Смит еще раз взглянул на Вейнарда и вдруг прыгнул вперед, пытаясь захлопнуть дверь перед носом противника. В то же мгновение громыхнул выстрел. Смит упал лицом вниз на се- редину комнаты. Вейнард не спеша подошел к его голове.
-Я же предупреждал - без глупостей, - сказал он и выстрелил снова, на этот раз точно в затылок. "Контрольный выстрел" - так это называлось в боевиках. Однако где же то, зачем он пришел? Вей- нард неспеша огляделся. Что, если Смит соврал, и книги здесь нет? Нет, вот она! Кунц лежал на журнальном столике. Вейнард положил в сумку пистолет и взял книгу в руки, любуясь игрой света на глянце- вой обложке. Так, теперь уходить. Кажется, несколько капель крови попали на брюки, но на улице уже темно, никто не заметит. Конечно, его будут допрашивать, как знакомого жертвы... но никто не сможет повесить на него убийство: с точки зрения заурядных людей, у него не было никакого мотива. Пистолет надо спрятать вне дома, брюки выстирать... Вейнард еще раз осмотрелся, проверяя, не оставил ли он каких-нибудь следов. Все нормально. Он уже повернулся, чтобы уходить, но желание хотя бы открыть свой трофей прямо сейчас было слишком сильным. Он перевернул титульный лист и прочитал первые строки. Некоторое время он читал стоя, затем присел на краешек кре- сла...
Когда полчаса спустя прибыла полиция, вызванная слышавшим вы- стрелы соседом, она обнаружила странную картину. Дверь квартиры была не заперта. В комнате справа от прихожей на полу лежало тело хозяина с пятном крови на спине и развороченной выстрелом головой; вокруг виднелись серые брызги мозга. В кресле рядом с трупом, удоб- но устроившись, сидел человек и читал книгу. На лице его блуждала счастливая улыбка.
(C) YuN