|
Над скалами белые чайки кружили в ветрах, что пропитаны пеной морской,
А волны со стоном на берег бросались, когда Соломон Кейн вернулся домой.
Шагал в тишине он, чужой и неверной, как призрак былого, облекшийся в плоть,
И крохотный девонский городишко не мог любопытство свое побороть.
Течение сонной, размеренной жизни скиталец своим появленьем прервал:
Народ собирался, с опаской глазея, в таверне, где краткий обрел он причал;
Поднял Соломон кружку старого эля, пронзительный взор устремив в никуда,
И в голосе тихом как будто плескалась таинственных дальних просторов вода.
"Когда-то здесь сиживал сэр Ричард Гренвилль; со славою пал он в дыму и огне -
На каждого нашего по полусотне испанских безжалостных было свиней,
И пушки ревели, и рушились мачты, и палуба алой от крови была,
Закатом рассвет незаметно сменился, из трещин слезами сочилась смола."
"Грудь в грудь мы рубились, и воды морские багрянцем успели мы всласть окропить.
И пал Ричард Гренвилль, ядром пораженный, сумев пистолет во врага разрядить.
Чуть раньше б пустили ко дну ту каракку... Но "Месть" отплатила им кровью за кровь!"
...И видел народ на запястьях могучих рубцы от железных испанских оков.
"А Бесс, как она? - Кейн спросил. - Я немало в былые года горя ей причинил."
"Семь лет уж как спит она в склепе на взморье." И ветер снаружи печально завыл.
"Прах к праху, - поник Соломон головою, - да будет ей пухом сырая земля..."
И скорбно во взгляде его отражались неведомые для смертных поля.
В глазах его, омутах тайн чужестранных, плясали видения дел неземных -
И эля глотнул Соломон, оживая, и начал рассказ о скитаньях своих.
"Я темные видел, безбожные чары на пустошах диких, и джунглей кошмар,
И след на зыбучих песках, что отметил Господнего гнева разящий удар."
"И в городе, старом, как Смерть, повстречал я царицу бессмертную, адову тварь,
Людских черепов зиккураты воздвигли во славу ее те, кто шел на алтарь.
Желанна, как Лилит, и столь же коварна, змеиного яда полны поцелуи,
И стаи вассалов ее красноглазых от запаха крови стенали в безумьи."
"И я уничтожил вампирскую нечисть, что черных вождей добела иссушала,
И в замке, где мертвые бродят ночами, я путь проложил словом Божьим и сталью,
И где караваном шли работорговцы, там головы градом кровавым катились,
И - демоны, крылья в ночи над лесами, нагие, смеясь, в лунном свете парили."
"Устал я от странствий в краях чужедальних, и возраст заметнее с каждой луною;
Пора бы осесть мне на родине предков, отпущенный век доживая в покое..."
Но вот за окном засвистел вольный ветер, привычный для Девона зов океана -
И как гончий пес, что почуял добычу, внезапно всем телом воспрял пуританин.
Выл ветер соленый собачьею стаей, в нем эхо прибоя морского гремело...
И встал Соломон Кейн, вновь пояс с оружьем оправив - привычно, надежно, умело,
И взор его странный сияньем нездешним, сияньем холодным исполнился снова -
И жестом заставив народ расступиться, он вышел во тьму без единого слова.
Под бледной луной в бледный сумрак туманный, где бледною пеною венчаны волны,
Ушел Соломон от родного порога; куда - сам не ведал он, неугомонный.
Мелькнул силуэт его в зареве лунном на гребне холма, и растаял в тумане,
И - ветер-бродяга завыл с новой силой: мол, снова ты здесь, ночью меченый странник...
|
The white gulls wheeled above the cliffs, the air was slashed with foam,
The long tides moaned along the strand when Solomon Kane came home.
He walked in silence strange and dazed through the little Devon town,
His gaze, like a ghost's come back to life, roamed up the streets and down.
The people followed wonderingly to mark his spectral stare,
And in the tavern silently they thronged about him there.
He heard as a man hears in a dream the worn old rafters creak,
And Solomon lifted his drinking-jack and spoke as a ghost might speak:
"There sat Sir Richard Grenville once; in smoke and flame he passed.
"And we were one to fifty-three, but we gave them blast for blast.
"From crimson dawn to crimson dawn, we held the Dons at bay.
"The dead lay littered on our decks, our masts were shot away.
"We beat them back with broken blades, till crimson ran the tide;
"Death thundered in the cannon smoke when Richard Grenville died.
"We should have blown her hull apart and sunk beneath the Main."
The people saw upon his wrist the scars of the racks of Spain.
"Where is Bess?" said Solomon Kane. "Woe that I caused her tears."
"In the quiet churchyard by the sea she has slept these seven years."
The sea-wind moaned at the window-pane, and Solomon bowed his head.
"Ashes to ashes, dust to dust, and the fairest fade," he said.
His eyes were mystical deep pools that drowned unearthly things,
And Solomon lifted up his head and spoke of his wanderings.
"Mine eyes have looked on sorcery in dark and naked lands,
"Horror born of the jungle gloom and death on the pathless sands.
"And I have known a deathless queen in a city old as Death,
"Where towering pyramids of skulls her glory witnesseth.
"Her kiss was like an adder's fang, with the sweetness Lilith had,
"And her red-eyed vassals howled for blood in that City of the Mad.
"And I have slain a vampire shape that sucked a black king white,
"And I have roamed through grisly hills where dead men walked at night.
"And I have seen heads fall like fruit in a slaver's barracoon,
"And I have seen winged demons fly all naked in the moon.
"My feet are weary of wandering and age comes on apace;
"I fain would dwell in Devon now, forever in my place."
The howling of the ocean pack came whistling down the gale,
And Solomon Kane threw up his head like a hound that sniffs the trail.
A-down the wind like a running pack the hounds of the ocean bayed,
And Solomon Kane rose up again and girt his Spanish blade.
In his strange cold eyes a vagrant gleam grew wayward and blind and bright,
And Solomon put the people by and went into the night.
A wild moon rode the wild white clouds, the waves in white crests flowed,
When Solomon Kane went forth again and no man knew his road.
They glimpsed him etched against the moon, where clouds on hilltop thinned;
They heard an eery echoed call that whistled down the wind.
|