|
К нам серые гады явились из ада, из пустошей мертвых Ничейной земли -
Заточены жала седого металла, в безлунной ночи, словно призраки, шли.
У первого ряда окопной засады мы встретили их пред зарей роковой,
И солнце еще не взошло над землею, где падали трупы, волна за волной.
От выстрелов дым, как туман предрассветный, клубился, подсвеченный алым огнем,
От выстрелов слепли пришельцы ночные, но лезли, упорные, на бастион.
В окопах резня закипела, и пуля была не быстрее ножа и штыка:
Божба и проклятья, и смерти объятья, и глотку врага мертвеца рвет рука.
Ревущих снарядов гремит канонада, шипят поднебесные змеи ракет,
И - раненых стоны, затоптанных в схватке, уже не увидеть им утренний свет.
Сквозь взрывы и пламя, и гром, и раскаты, и пуль пролетающих гибельный свист
В кровавом кошмаре лицо я увидел в грязи, глядя в свете ракет сверху вниз;
Германская рожа, до боли похожа на рожу другую, знакомую мне -
С тем типом в Сан-Фересе мы выпивали, а после махались спиною к спине.
И вот снизу вверх он смотрел, умирая, и смерти в лицо безнадежно смеясь,
И я эту рожу ударом ботинка разбил, погружая в окопную грязь.
Потом - сам не знаю, зачем - из окопа рванул я вперед на полсотни шагов,
Туда ж, где стоял я, где дрались другие - обрушилась бомба и брызнула кровь:
Осколки и землю, тела и оружье в единую кашу смешал миномет,
В единую массу останков горелых, где друг был, где враг - кто теперь разберет...
Он прыгнул из тьмы с обезьяньим проворством, меня собираясь штыком пропороть -
Опущены плечи и сомкнуты веки, с рычанием сталь он всадил в мою плоть.
Удара не чувствовал я; адово пламя плеснуло в лицо мне, когда я упал,
И пулей из "кольта" разнес ему череп, когда на Ничейной земле я лежал.
И будто в забытых краях полудиких, раздался победный пронзительный рев,
И ввысь взмыл я в серой от пороха дымке, и пал на меня неба серый покров.
Кровавые тени и духи сомнений, кошмарные сны и коварный покой,
И все же я - жив, и война завершилась, и мир стал для всех нас - Ничейной землей.
|
Across the wastes of No Man's Land, the grey clad slayers came
Like phantoms of the lifting night, steel-tipped and crowned with flame.
We met them at the parapet before the dawn was red
And ere we closed we trampled on a carpet of the dead.
The dark smoke veiled us like a fog, lit up by crimson flame
Our powder flashes scorched their eyes, yet grimly on they came.
And up and down along the trench the grim battalions swayed
As reddened fingers sped the ball and drove the dripping blade.
The zooming shells came swooping down, the rockets flashed and streamed.
Beneath our feet the wounded writhed and shrieked and cursed and screamed.
I heard the shells that flashed and crashed, I heard the bullets' dree,
When from the gory, writhing muck, a face looked up at me.
A German face, the face of one that I had seen before,
A lad I knew in San Ferez before we went to war.
Now up he leered with ghastly grin, his blonde hair dyed with blood
Till in that face I set my heel and crushed it in the mud.
Then I was jostled far aside by clumps of battling men -
And just in time, I ducked and leaped - a shell roared midst them then.
They vanished in a crimson cloud from which things frightful sprung
Festooned about their comrades' limbs, their gory entrails hung.
A charging ape, a sudden shape came ploughing through the muck,
His shoulders hunched, his eyes were shut, he grunted as he struck.
I did not feel the tearing steel and yet a flame of Hell
Speared through me as I raised my gun and killed him as I fell.
As in a far forgotten land, I heard the battle rout.
I seemed to ride on swaying clouds and then the world went out.
Red shapes of shadows came and went and leered and jeered at me
Ere I came back and found a world, war-spent, but calm and free.
|