|
Больше тысячи лет миновало с одного незабвенного дня,
Когда Эрина берег унылый разукрасил багрянцем рассвет,
Когда Аслаф сын Черного Свейна свой направил драккар на меня
И от весел его потянулся белопенный стремительный след.
Абордажные крючья вцепились в деревянные ребра бортов,
Полосатый испытанный парус стал дырявым от вражеских стрел,
Громыхнуло железо в железо - топоры по умбонам щитов, -
И когда Аслаф встал предо мною, ветер смертную песнь запел.
Алой яростью сердце исполнив, принял тяжкий топор я на щит -
И направил свой меч ему в печень, пробивая броню, как копьем.
Великан, как подкошенный, рухнул; но и я оказался убит,
Ибо Аслаф, уже умирая, нож метнул точно в горло мое.
Море, небо, и серая дымка, и пронзительный чаячий крик -
И свернулась пергаментным свитком предо мною туманная даль.
Где-то там еще битва гремела, но в последний сознательный миг
Я постиг жизни главную тайну - и с собою унес навсегда.
В жизнь вцепляемся мы, словно скряга - в неподъемный сундук серебра,
Но она серебром утекает сквозь ладони, как зыбкий туман,
И когда сквозь покровы тумана мертвецы уплывут во Вчера,
Все, что в жизни они совершили, мировой поглотит океан.
Больше тысячи лет миновало; над волнами восходит рассвет,
Розовеет туманное небо, отливает вода синевой.
А в душе моей - память былого пробуждается бременем бед,
Тенью сна о том давнем рассвете, когда пал я в бою, как герой.
Пусть восточными злыми ветрами чужеродный несет зимний хлад -
В этих резких порывах я чую давний вызов и силу веков,
И багряное пламя пожарищ, и железного грома раскат,
И тяжелое злато добычи, за которую пролита кровь.
Я не принц, славный родом высоким, и не бард, что поет о былом;
Что мне слава и песни чужие, если призрачный помню я свет,
Если, Смерть повстречав на пороге, я, как гостью, впущу ее в дом
И спрошу: где ж ты бродишь, подруга, вот уже больше тысячи лет!..
|
A thousand years, perhaps, have come and gone,
Since I, in sight of Erin's sullen shores,
Saw Aslafs galley burst the crawling dawn,
And heard the water hiss beneath his oars.
The grappling irons gripped, the thrusting staves
Were dyed in red; the arrows rent the sails;
An iron thunder shook the crimson waves -
I met him, Aslaf, on the crunching rails.
I felt my scarlet fury surge and burn,
I thrust and saw my reddened broadsword dart
Between his corselet's links, and felt in turn
His blindly stabbing dagger find my heart.
A single aching glimpse of sky and sea,
The white gulls wheeling in the bitter blue -
A scroll of smoke upon the distant lea -
A dimming crash of battle - and I knew
A mist as fading life I blindly clutched -
Close-clinched we plunged to ocean and the night
And ere the clawing sea or bodies touched
Swift blackness brought the end of sound and sight.
A thousand years, perhaps, yet never morn
Comes crawling white across the waters blue
But in my soul a memory is reborn,
A misty dream of that far dawn I knew.
And as the east wind whispers sharp and cold
I dimly sense the revel and the strife,
Those rose-red days of fire and blood and gold,
And feel again the tang of parting life.
I envy not the singer nor the prince;
No guerdon new may Life on me bestow,
And when Death drops her veil I shall not wince -
I knew it all, a thousand years ago.
|