|
Полдневное солнце огнем полыхает
Над белым покровом песков.
Ветра над пустыней, сухой и горячей,
Играют с начала веков.
Сижу под навесом я, глядя в пространство,
Где пыльные пляшут столпы,
Где жар наяву навевает кошмары
И вымыслом видится быль.
Мой норов суров, взор смолы горячее,
А кожа ореха темней,
С арабом меня перепутать несложно;
И все ж я - из белых людей.
Оставила пара туристов в Лак-Марке
Двухлетнее чадо свое
У лучшего друга - и к скалам Лак-Гленна
Отправились дальше вдвоем.
И выпало так, что как раз в это время
Из сердца пустыни в Лак-Марк
С ордой своих конников-головорезов
Ворвался Фарук эль Камак.
С десяток солдат гарнизонных погибли
За десять коротких минут,
А дальше - пожары, грабеж и насилье,
Обычный налетчиков труд.
Две дюжины лет с того дня миновало,
Когда взял ребенка Фарук
И сунул средь прочей богатой добычи
К себе в чересседельный вьюк.
Ребенок в седло сел, еще не умея
Своими ногами ходить...
Да, я был тем самым ребенком, такая
Судьбы моей связана нить,
Я, Ястреб Пустыни, которому имя
"Ахмед эль Камак" нарекли,
Две дюжины лет средь песков и барханов,
Где страх умирает в пыли.
Арабом среди урожденных арабов
Живу я две дюжины лет:
Верблюды, фанатики, суры Корана
И солнечный гибельный свет;
Раздоры, война, караванные тропы,
Селения вражьи в огне,
Засады, оазисы, пленные девы...
Две дюжины лет, как во сне.
Сраженья, клинков окровавленных стоны,
Убийства, измены и боль,
И - белый песок, словно снег стран далеких,
Мою обрамляет юдоль.
Две дюжины лет, словно миг, пролетело
Над жаркой бесплодной землей,
Где Ястреб Пустыни вершит правосудье
Над кровной своею родней...
|
The burning sun scatters his fiery rays
Over the desert lands,
A hot wind sweeps o'er the desert,
Whirling the desert sands.
Under my tent I sit,
Watching with shaded eyes,
The dunes that gleam in the white hot sun,
And the dust-devils spin and rise.
Strong and hard as the desert,
Tanned to a dusky hue,
"An Arab," say you who see me,
But I am as white as you.
Two decades ago on the town of Lac Marc,
Just outside the desert sands,
Abdul el Kamak's wild riders,
Swept out of the desert lands.
Now tourists had stopped in that town
And had journeyed on to Lac Glenn,
Leaving a child of two years old
In the town of Lac Marc, with a friend.
Few soldiers were then in the town,
For defense there was but a stockade;
Defenseless the town lay before him,
When Abdul swept down in his raid.
Fire and murder and pillage
'Twas twenty-three years ago,
When Abdul rode out of the looted town,
With a child at his saddle-bow.
Twenty-three years! The child could ride
Almost before he could walk,
And that child was I, Ahmed Kamak,
Whom men call the Desert Hawk.
Twenty-three years of desert,
Sand shifting and white, like snow,
Oasis and white gleaming sand-dunes,
Whirlwinds that come and go.
Twenty-three years an Arab,
Living an Arab's life.
Fanatics, the Koran, sheiks, camels,
Caravans, tribal strife.
Twenty-three years of warfare,
Ambushes, battles and raids,
Murder and looting and pillage,
Slain men and captive maids.
Caravans trapped in the desert,
Raids upon rival tribes,
Treachery, rapine and murder,
Giving and taking of bribes.
Twenty-three years!
|