Говорят, перед смертью люди вспоминают прожитую жизнь -- сцену за сценой, в ретроспективном порядке. Согласно другим теориям, перед глазами умирающего мелькают беззаботные картинки детства и прочие радостные моменты.
   К сожалению, все это оказалось враньем: ни радостных сцен, ни беззаботных картинок Артем Григорьевич не видел. Поначалу он вообще ничего не видел -- ни утиравшей слезы дочери -- ни врача, шепотом объяснявшего, что "самое страшное" может произойти в любой момент -- ни даже потолка, который, казалось бы, висел прямо над ним. Все тонуло в мутном фиолетовом тумане -- лица, голоса... Все, кроме острых вибрирующих импульсов, намотанных, как пружинки, на перебитую в двух местах грудину, и круговой блокады, обложившей расколотый череп. Умирающий был еще в сознании, однако думать образами почему-то не мог -- каждую мысль приходилось произносить про себя словами. Например: "Прежде, чем переходить улицу, следовало посмотреть по сторонам". (Говорить получалось лишь короткими фразами, на один вздох.) "И вообще, если кружится голова, лучше сидеть дома: 67 лет -- не шутка". Из-за головокружения, наверное, Артем Григорьевич и не заметил той маршрутки: в памяти сохранился лишь удар в грудь -- долгий полет сквозь сизый от выхлопных газов воздух -- и, наконец, еще один удар, кажется, о фонарный столб. И даже не сами удары и полет, а слова "удар", "полет"...
   Но вдруг боль, наполнявшая тело умирающего, истаяла и растворилась без следа. Способность мыслить образами вернулась к нему.
   Артем Григорьевич огляделся: он висел посреди фиолетового тумана то ли в вертикальном, то ли в горизонтальном положении: силы тяжести здесь не было. Откуда-то раздавались громкие, ритмичные щелчки... похоже на тиканье часов. Очень больших часов, как на башне старинного замка.
   Затем туман перед его лицом подернулся тонкими струйками; струйки начали стекаться друг к другу и сплелись вскоре в человеческую физиономию -- сначала безжизненно-фиолетовую, а потом и нормального, телесного цвета. Через минуту посреди тумана материализовался курносый мужчина с черными, как сажа, вьющимися волосами. Вернее, не весь мужчина, а его голова.
   "Кто вы?" -- спросил Артем Григорьевич. "Я -- черт", -- отвечал мужчина. "А где у вас рога?" -- "Спилены в младенчестве, -- дьявол рефлекторно почесал висок появившейся из тумана рукой. -- Рога нынче не в моде". -- "А хвост?" Рука черта нырнула вниз и вытащила кончик толстого, непрерывно извивавшегося хвоста с кисточкой на конце.
   Умирающий внимательно осмотрел хвост: тот был покрыт коротким черным пухом. Невидимые часы невозмутимо отсчитывали секунды.
   "Чем обязан приятностию вашего визита?" -- спросил, наконец, Артем Григорьевич. "У меня к вам предложение, заманчивое предложение! -- дьявол сделал многозначительную паузу. -- Не хотели бы вы прожить еще одну жизнь?" -- "В смысле, воскреснуть сейчас молодым?" -- "Нет, вернуться в юность, но сохранив сегодняшнюю память". -- "А цена этой услуги -- моя бессмертная душа? -- Артем Григорьевич усмехнулся. -- Предложение ваше выглядит весьма наивным в наш просвещенный век". -- "Я с вас ничего не возьму, -- заявил черт с видом оскорбленной добродетели. -- И мне странно, что в "ваш просвещенный век" можно верить подобной ерунде!"
   Несколько мгновений они смотрели друг на друга.
   "Тогда зачем вам эти хлопоты?" -- спросил умирающий. "Из чистого альтруизма", -- дьявол стал обмахиваться кисточкой хвоста, будто веером. "Черт-альтруист?" -- недоверчиво переспросил Артем Григорьевич. "Ладно, пусть не из альтруизма, а из любви к эксперименту -- из научного, так сказать, интереса... вам-то что за разница? Вне зависимости от моих мотивов, вы сможете исправить все ошибки, прожить идеальную жизнь! -- дьявол заглянул умирающему в глаза. -- К примеру: помните неприятный эпизод, произошедший с вами в возрасте семи лет? А ведь его можно было избежать..." -- "Какой эпизод?" -- удивился Артем Григорьевич. "Не помните? -- в свою очередь удивился черт. -- Хорошо, я напомню..."
   И вдруг туман вокруг умирающего закипел, вспенился белыми барашками и устремился ему в лицо. Некоторое время Артем Григорьевич не видел и не слышал ничего; потом туман вдруг исчез, оставив после себя четкое, яркое изображение и непривычно громкие звуки.

   Артем вышел из парадного и огляделся: на спортивной площадке было пусто, возле завалившейся беседки -- излюбленном месте для игры в прятки -- гулял лишь ветер. Где все?... Пнув валявшийся на асфальте камень, мальчик поплелся вглубь двора. Яркое летнее солнце, видневшееся между домами, слепило глаза.
   Вот ведь незадача... Артему так хотелось похвастаться новым складным ножиком!
   Мальчик вытащил отцов подарок из кармана: два лезвия -- большое и маленькое, шило, отвертка, штопор и даже маленькие ножницы.
   -- Эй, пацан!
   Артем сунул нож в карман и повернулся: к нему приближался толстый детина лет двадцати, с глуповатым лицом и торчавшими в стороны волосами.
   -- Чего?
   -- Хочешь с радиоуправляемой машинкой поиграть?
   Детина достал из целлофанового пакета сверкающий гоночный автомобиль -- с дутыми шинами и длинной гибкой антенной. На лаковой спинке игрушки красовалась красная цифра "5".
   -- Хочу!... -- у Артема даже перехватило дыхание. -- А пульт управления у вас есть?
   Детина поставил машинку на землю и достал из пакета пульт -- пластмассовую штуку с кучей кнопок и рычажков. Ж-ж-ж... Повинуясь неуклюжим детининым пальцам, автомобиль стремительно понесся вперед -- домчался до мусорного бака --описал дугу и вернулся к ногам Артема.
   -- А мне можно?
   -- Жми на этот рычажок: куда наклонишь, туда и поедешь, -- детина протянул ему пульт.
   Издав пронзительное жужжание, машинка прыгнула вперед, подскочила на кочке и перевернулась.
   -- Ой! -- испугался Артем.
   -- Не боись, она крепкая! -- детина поднял машинку и убрал в пакет.
   -- А вы где ее купили?
   -- Там, где купил, больше нет -- последнюю взял. Но могу эту продать, если нравится.
   -- А сколько стоит?
   -- Пять рублей.
   -- Так дешево?! -- не веря своему счастью, изумился Артем. -- Я сейчас к родителям сбегаю... только вы не уходите, пожалуйста! -- он бросился домой.
   -- Стой! -- закричал детина вслед.
   -- Что?
   -- У меня еще и самолет радиоуправляемый есть... Недорого отдам.
   -- Покажите, -- голос Артема дрогнул.
   -- Он у меня дома, -- детина озабоченно посмотрел на часы. -- Здесь недалеко -- можно сходить, если хочешь, -- он махнул рукой в сторону подворотни, ведущей на улицу.
   -- Хочу!
   Они прошагали пару кварталов (Артем постоянно забегал вперед), свернули в узкий тенистый переулок, вошли во двор.
   -- Сюда.
   В парадном было необыкновенно чисто, на стенах -- ни одного неприличного слова. Артем и детина вошли в лифт, детина нажал кнопку десятого этажа и тупо уставился в пол... как-то не сочетался он с этим шикарным домом.
   Лифт остановился, они вышли на лестничную площадку: пол чуть ли не мраморный, двери обиты дерматином... от такой роскоши Артем слегка оробел. Детина отпер дверь с номером "36", они вошли в квартиру: необъятный холл, сверкающий паркет, черная мебель.
   -- Эдик! -- заорал детина.
   Из двери в дальнем конце холла появился парень в джинсах и серой футболке. Цокая когтями по паркету, из боковой двери вышла небольшая белая собака с крупной головой, могучими челюстями и розовым поросячьим носом. Собака понюхала Артемову коленку и села рядом.
   -- Можно погладить? -- не дожидаясь разрешения, мальчик погладил пса по голове; тот ответил негромким ворчанием.
   -- Любишь собак? -- парень в джинсах наклонил голову и сунул руки в карманы.
   -- Ага. -- Артем почесал у пса за ухом.
   -- А как тебя зовут?
   -- Артем.
   Лицо у парня было красивое: светлые волосы, серые глаза, квадратный подбородок, но улыбка -- неприятная какая-то.
   -- Сколько тебе лет?
   -- Семь. А где у вас радиоправ... -- Артем не сумел выговорить трудное слово -- ... этот... управляемый самолет?
   Не ответив, красавчик в джинсах повернулся к детине.
   -- Годится.
   Тот взял Артема за руку и повел по коридору -- мальчик попытался высвободиться, но детина держал крепко.
   -- Куда вы меня тащите? -- испугался Артем.
   Детина молча втолкнул его в комнату и захлопнул дверь. Послышался звук запираемого замка.
   -- Эй! -- закричал Артем в замочную скважину.
   Ответом была тишина.
   -- Я хочу домой! -- на глаза ему навернулись слезы. -- Отпустите меня, пожалуйста!
   Шмыгая носом, он отошел к окну. Перед ним простиралось море крыш, смешанное с зеленью деревьев. А вон, кажется, его дом... да, точно: тот маленький квадратик -- это хоккейная коробка во дворе. Надо же, совсем близко, а не докричишься... слезы потекли у него по щекам.
   Вытирая глаза, Артем огляделся: в углу стояла деревянная кровать с вычурной резной спинкой, стена напротив была целиком закрыта книжными полками. У окна располагался письменный стол и кресло на колесах (Артем никогда таких не видел; он подошел и повозил кресло туда-сюда). На столе лежала раскрытая тетрадка; на самом верху страницы -- непонятный заголовок: "Ленин. Шаг вперед, два шага назад". Под заголовком было пусто, и внимание Артема переместилось на лежавшую рядом шариковую ручку: всю из себя иностранную, с четырьмя разными цветами.
   Ручка, тетрадка... хм, а это идея!
   Он выдрал чистую страницу и, вертя от усердия языком, начал писать:

Дарогой дядя или тетя. Меня зовут Артем. Они заманили меня в какую то квартиру и не атпускают. Номер дома я не знаю, но это такой высокий дом он здесь только один. Номер квартиры 36 это на этаже номер 10. Спасите меня пажалуйста или скажите мелиционеру.

   Артем сложил листок вчетверо и с обеих сторон написал: "СРОЧНО!!!"... потом немного подумал и вложил в записку лежавший на столе ластик -- чтоб не снесло ветром на соседнюю крышу.
   Задвижка окна располагалась под самым потолком; для того, чтобы повернуть ее, Артему пришлось залезть на подоконник. Держась за притолоку, он выбросил записку и запер окно.
   Ждать было невыносимо... Артем то ложился на кровать, то разглядывал книжки на полках, то садился рисовать. Время ползло медленно, как черепаха... он даже нарисовал эту черепаху -- огромную, ленивую с короткими, кривыми лапами. Получилось очень похоже.
   Дин-дон!
   Звонок прозвучал неожиданно громко, Артем даже подскочил. Слетев с кровати, он приник ухом к двери: сквозь замочную скважину доносились неразборчивые голоса -- в том числе, женский. Ну все, сейчас за ним придут.
   Наконец, замок щелкнул, отворилась дверь (Артем отскочил в сторону); на пороге стоял красавчик в джинсах. Артем попытался заглянуть ему за спину -- там должна была стоять его спасительница.
   Бац!... Из глаз у мальчика полетели искры, из разбитого носа хлынула кровь.
   -- Смышлен, гаденыш!
   Красавчик схватил Артема за ухо и потащил за собой.
   -- Что случилось? -- из боковой двери выскочил детина.
   Красавчик молча сунул ему что-то. Артем скосил глаза -- это была его записка.
   -- И что теперь? -- на лице детины появилось трусливое выражение.
   -- Не ссы, гегемон, я все уладил, -- презрительно скривился красавчик.
   Он втолкнул Артема в маленькую (полтора метра на полтора) кладовку, на расположенных по стенам полках стояли коробки и банки с яркими заграничными этикетками. Хлопнула дверь, лязгнула щеколда. "Подотри в моей спальне кровь с пола", -- услыхал Артем голос красавчика и удалявшиеся шаги.
   Стало тихо. Глотая слезы, Артем опустился на пол и привалился спиной к полке. Острый край резал спину... он поерзал, нащупывая удобную позу. Затем (чтобы остановить кровь) запрокинул голову и сдавил пальцами переносицу; во рту появился соленый привкус. "Вот ведь я дурак!... -- Артем с досадой покачал головой. -- Как та тетка пришла, нужно было заорать погромче. Всего-то и делов!"
   Он отпустил переносицу и вытер липкую от крови ладонь о штаны.
   А это что? -- Сквозь материю прощупывалось что-то твердое. В кармане лежал подаренный отцом складной ножик.
   Ломая ногти, мальчик открыл большое лезвие: вот сейчас этот гад зайдет -- а Артем ему ка-а-ак вдарит! В самое сердце!!... Он стал соображать, в какую сторону вражеской груди нужно бить, чтобы попасть в сердце.
   А второй гад?
   Что -- второй гад?
   Допустим, красавчика он убьет -- а детина-то останется! Того уже исподтишка не зарежешь.
   В общем, надо сначала посмотреть, что там и как; Артем сложил ножик и сунул в карман. Нет, лучше под рубашку -- а то вдруг они его обыщут?
   Он сполз на пол и вытянулся в полный рост, подсунув ноги под нижнюю полку. Ножик приятно холодил бок. Артем закрыл глаза и стал мечтать, как убьет всех этих гадов и пойдет домой...
   Проснулся он от толчка в бок.
   -- Вставай!
   Щурясь от яркого света, Артем поднялся на ноги и вышел из кладовки.
   -- Повернись, -- детина схватил его за плечи. -- Руки давай!
   Он завел Артемовы руки за спину и связал... веревка больно врезалась в кожу.
   -- Теперь ко мне лицом.
   Губы Артема оказались заклеены куском широкой липкой ленты.
   -- Готово!
   В холл вошел красавчик. У его ноги трусила давешняя розовоносая собака.
   -- Сюда его...
   Красавчик протянул коричневый дерюжный мешок -- вроде тех, в которых в овощном хранится картошка, только больше. Детина заставил Артема влезть внутрь и взвалил мешок на плечо.
   Дышать было нетрудно -- дерюга свободно пропускала воздух; Артем даже мог сквозь нее видеть. Они спустились на лифте и вышли во двор; там было темно -- наступил вечер. Красавчик отпер багажник запаркованной рядом с домом машины, детина свалил туда мешок. Крышка багажника захлопнулась, хлопнули двери кабины, заурчал мотор. Машина тронулась.
   Горловина мешка завязана не была; извиваясь ужом, Артем выполз наружу. В багажнике пахло чем-то парфюмерным -- духами, что ли?... Машина подпрыгнула на ухабе, и он больно ударился головой.
   Приехали они часа через полтора. Под колесами захрустел гравий, автомобиль остановился. Захлопали дверцы кабины.
   -- Долго вы что-то, -- сказал незнакомый мужской голос.
   Крышка багажника поднялась, в глаза Артему ударил свет; мальчик зажмурился. Чьи-то грубые руки схватили его, вытащили наружу и поставили на землю. Он поднял веки и увидел высокого незнакомого парня, детину и красавчика. У колена последнего сидела, свесив длинный мокрый язык, розовоносая собака.
   -- Куда его? -- спросил красавчик.
   -- В сарай, -- ответил высокий.
   -- А не сбежит?
   -- Я с ним Сигизмунда оставлю.
   Они стояли на лужайке перед утопающим в зелени домом с верандой, по виду -- типичной дачи. Участок, наверное, был большой, ибо других дач, или даже забора, Артем не видел.
   -- Ну что, не дрейфишь? -- спросил высокий с ехидной улыбкой.
   -- А чего мне дрейфить? Меня-то батя завсегда отмажет, -- равнодушно отозвался красавчик и непонятно добавил: -- Да и вообще, тварь я дрожащая или право имею?
   Они с высоким рассмеялись. Детина молчал, тупо уставившись в землю.
   -- Сигизмунд! -- негромко позвал высокий.
   Из дома выбежала белая собака -- точная копия розовоносой собаки красавчика. Животные посмотрели друг на друга с неприязнью и зарычали.
   -- А если они друг с другом подерутся? -- спросил красавчик. -- В смысле, вместо того, чтоб его задрать? -- он кивнул на Артема.
   -- Потом, может, и подерутся. А вместо -- нет.
   -- Потом тоже бы не хотелось. Знаешь, сколько батя за Снэпа отвалил?
   -- Он тебе другого купит, -- высокий хихикнул. -- Кстати, если они передерутся -- вот тогда и увидим, чья собака лучше, -- он хлопнул дружка по плечу. -- Пошли.
   Они отвели Артема в сарай за домом. Детина толкнул его в угол (так сильно, что Артем упал); высокий привязал Сигизмунда у двери и строго приказал: "Охраняй!" Поводок собаки был длинным: чтобы оставаться вне пределов досягаемости, Артему пришлось поджать ноги.
   Пред тем, как выйти, высокий погасил свет.
   Стало тихо. В окно светила луна, освещая Сигизмунда -- тот сидел в метре от Артема и бдительно шевелил поросячьим носом. Было холодно. Очень хотелось есть. Связанные за спиной руки затекли и почти не ощущались.
   Артем свернулся в клубок и закрыл глаза. Странно: почему ему не страшно? Ведь его собираются затравить собаками, убить!
   Он прислушался к себе: нет, не страшно.
   Вот когда его поймали возле школы местные пацаны -- он боялся. А сейчас чувствует лишь апатию... ну, и телесные ощущения, конечно: холод, голод, боль.
   Впрочем, Артем не вполне верил, что его убьют. У этих гадов нет причин его убивать -- он ведь не сделал им ничего плохого! Шутят, наверное.
   Над крышей сарая шелестели ветки деревьев. Устраиваясь на ночлег, громко щебетали ночные птицы...
   Проснулся Артем в поту и, на этот раз, с ощущением тупого, давящего ужаса. Что произошло? Почему он боится?
   Наверное, из-за приснившегося сна.
   Артем сел, прислонившись спиной к стене -- розовоносый Сигизмунд поднял тяжелую голову и заворчал.
   Точно, из-за сна: будто Артем научился летать, размахивая руками, как птица крыльями -- только очень низко и с большими усилиями. А внизу, по земле бежит какой-то зверь (небольшой, но очень опасный) и все пытается подпрыгнуть, чтобы схватить Артема за горло. А у того не хватает сил, чтобы взлететь повыше... и, как назло, ни единого дерева кругом!
   Мальчик прислушался к стуку собственного сердца: он ощущал его не только в груди, но и в животе, и даже в голове. Его немножко мутило, в глазах плавали шевелящиеся точки.
   Ничего, он этим гадам сейчас покажет. Он им все-ем покажет!...
   Апатия, холод, голод и боль, куда-то делись. Артем принялся сгибать-разгибать затекшие пальцы; минут через пять они стали ему повиноваться. Он нащупал сползший за спину нож -- вытащил из-под рубашки и раскрыл. Перепилить веревки на запястьях оказалось трудней, чем он предполагал: два раза нож падал на землю, и его приходилось искать вслепую, связанными за спиной руками. Тем не менее, минут через десять Артем оказался свободен, и первым делом сорвал с лица липкую ленту.
   Что теперь?... Потревоженный возней, Сигизмунд натянул поводок, пытаясь подобраться поближе.
   "Собаку придется убить", -- отстраненно подумал Артем.
   Но ведь она ни в чем не виновата!
   Так и Артем ни в чем не виноват. Просто в живых может остаться один из них; если он не убьет собаку, собака убьет его. Не потому, что злая -- просто ей прикажет хозяин.
   Отринув сомнения, Артем поднес левую руку к розовому носу пса; придушенно рыча, Сигизмунд забился в своем ошейнике. Натянутая веревка вибрировала, как струна. Мощные лапы царапали земляной пол.
   Коротко размахнувшись, Артем ударил собаку в шею.
   Нож вошел и вышел легко -- Сигизмунд щелкнул зубами, но цапнуть не успел. Несколько секунд он, как ни в чем не бывало, рвал поводок, пытаясь добраться до Артема... потом издал хлюпающий звук и осел набок. Раздалось громкое бульканье, будто в засорившейся раковине; задние лапы собаки несколько раз дернулись.
   Наконец животное затихло.
   Артем вытер нож о землю, сложил, убрал в карман. Потом осторожно погладил толстую лапу с короткими желтыми когтями -- та оказалась на удивление теплой, почти горячей. По лицу Артема текли слезы, текли сами по себе, как если б кто-то открыл невидимый кран.
   Мальчик зло вытер лицо рукавом... почему он плачет? Ведь он не сделал ничего плохого! Он просто защищал свою жизнь!
   Он встал и, перешагнув через мертвого пса, направился к двери -- та, слава Богу, оказалась не заперта. Артем осторожно выглянул наружу: в главном доме свет не горел -- видно, все спали.
   Ну... и почему он медлит?... Почему не уходит?
   Артем с удивлением прислушался к себе. Затем неуверенно посмотрел назад.
   А вдруг Сигизмунда можно вылечить?
   Что за чепуха!... Как можно вылечить мертвое животное?
   Или все-таки можно? Отец, помнится, рассказывал, как человеку пришили отрубленный палец. Причем через три часа после того, как тот был отрублен. И палец ожил.
   Но ведь то палец. А здесь целая собака!... От голода и нервного напряжения голова у Артема шла кругом. Думать было трудно. Нет, не трудно -- невозможно.
   Подозревая, что он делает глупость, но даже не пытаясь себя остановить, мальчик вернулся и поднял мертвого пса. Держать его было не очень тяжело, но очень неудобно: голова Сигизмунда моталась, окровавленная шерсть скользила под пальцами. Артем с трудом пристроил пса на плечо и, спотыкаясь, пошел прочь.
   Он проломился сквозь кустарник, вышел через незапертую калитку и оказался в сосновом бору. Резко запахло хвоей, под ногами пружинил мох. Голова мертвого пса била Артема (в такт шагам) по спине, мокрая от собачей крови рубаха липла к телу. Лунные лучи пронизывали сосновые кроны, как волшебные мостики в небеса. Шишки свисали с веток, как новогодние игрушки...
   Примерно через час Артем добрался до шоссе и стал "голосовать". Первые восемь машин проехали мимо; водитель девятой остановился, однако брать в кабину мертвого пса отказался наотрез. Сигизмунда пришлось оставить в придорожных кустах.
   Артем попытался спрятать его получше, ибо собирался за ним вернуться.

   "Надо же! -- Артем Григорьевич удивленно покачал головой. -- А я почти ничего из этого не помню!" -- "Синдром заблокированной памяти, -- объяснил черт. -- Часто случается у психологически травмированных детей... впрочем, не суть важно. Скажите лучше, убедил ли я вас принять мое предложение?"
   Невидимые часы размеренно тикали на заднем плане.
   "Насколько я понимаю, -- сказал умирающий уклончиво, -- вы предлагаете перенести меня в детство с моей сегодняшней памятью. Это действительно даст возможность избежать ошибок -- но как, например, я буду учиться в школе? Должен ли я скрывать от учителей свои знания?..." -- "Как хотите, -- черт пожал плечами. -- Если не станете скрывать, вас просто примут за вундеркинда... кстати, все известные мне вундеркинды были "повторниками" ".
   Артем Григорьевич помолчал, усваивая полученную информацию.
   "В любом случае, я не понимаю, при чем здесь эта давняя история с похищениями, -- сказал он, наконец. -- Ведь она никак не повлияла на мою судьбу и, в этом смысле, ошибкой не является". -- "Не повлияла на судьбу? -- изумился дьявол. -- Вы что, не помните, как родители таскали вас к психиатру? Как доставали по знакомству заграничные лекарства? И как сами вы пропадали с утра до вечера в боксерской секции... будто бокс мог защитить вас от Мирового Зла!" -- "Не помню, -- Артем Григорьевич равнодушно покачал головой. -- То есть, бокс помню, а остальное -- нет".
   Черт отщипнул клочок тумана и сунул в рот; на лице его возникло меланхолическое выражение -- как у коровы, жующей сено.
   "Ладно. Допустим, тот детский эпизод никак на вас не повлиял... -- дьявол недоуменно покачал головой. -- Тогда вспомним сегодняшний несчастный случай: разве вы не хотите дожить отпущенный вам срок до конца?... Неужто упустите шанс дописать последний, самый главный роман?..." -- "Я не уверен, что смогу дописать последний роман, -- устало сказал Артем Григорьевич. -- Мне не достает энергии, я потерял драйв. Меня нынче хватает лишь на стихи... кстати, всего пару дней назад..." -- "Знаю", -- перебил черт. -- "Знаете что?" -- "Что пару дней назад вы начали стихотворение, близкое по теме к нашему разговору... я даже знаю, каким бы оно получилось, будь у вас возможность его закончить!"
   Умирающий с удивлением посмотрел на собеседника. "Знаете откуда?" -- спросил он после паузы.
    "Любое стихотворение предопределено своей первой строчкой: после того, как та написана, ничего изменить нельзя, -- черт назидательно покачал у себя перед носом указательным пальцем. -- А в Пушкинском "Чудном мгновении", например, не было развилок уже после первого слова!" -- "После первого слова? -- изумился умирающий. -- Тут уж вы точно загнули!" -- "Много ли вы знаете стихов, начинающихся с местоимения "я"?" -- иронически осведомился черт.
   В воздухе -- или вернее тумане -- повисла тишина. Действительно, сходу и не вспомнишь... ну, разве что "Я волком бы выгрыз бюрократизм". Но можно ли подобную чушь считать поэзией?
   "Ну, хорошо, -- сказал, наконец, Артем Григорьевич. -- И каким же получилось мое неоконченное стихотворение?"
   "А вот таким".
   На лице черта появилось возвышенное выражение -- как у областного поэта, выступающего в сельском клубе. Он набрал в грудь воздуха и, раздувая щеки, начал декламировать:

Собрался в кино. Покупаешь билет. Зеваешь весь фильм, прикрываясь рукою. Вернувшись, немедленно лезешь в буфет и ешь, хоть не голоден, крекер из сои. Болтаешь с девицей вечерней порою, внимаешь досужим ее рассужденьям, мечтаешь (глотая слюну вожделенья), как будешь ласкать ее тело нагое. И вот, наконец, оказавшись в кровати, лобзаешь девицыны ноги и руки, дивясь про себя, до чего же некстати она издает эти странные звуки и крики.       А утром уходишь на службу, сидишь там, нещадно себя изнуряя политикой, сплетнями, куревом, чаем, бесцельной враждой и случайною дружбой. Затем в переполненном едешь трамвае, приходишь домой и глядишь в изумленьи, как дети (твои?) поедают варенье, дерутся, галдят и игрушки ломают. А в кухне -- кастрюли и банки повсюду, скворчит на плите отбивная свинина, клокочет харчо. И с унылою миной девица вчерашняя моет посуду... И вот, свою жизнь мимолетно растратив, стоишь ты у Врат в ожиданье расплаты и зришь силуэт в серебристом сиянье. Ты падаешь ниц, ты слезой покаянья стопы омываешь и молишь Творца вернуть тебя в мир... Ты, бия себя в грудь, клянешься постичь мироздания суть и тайну блаженной любви без конца! Мол, все до единой исправишь ошибки, всем дашь по заслугам, вернешь все долги, восславишь добро... И, вняв просьбам твоим, Создатель дарует вторую попытку. Опять оказавшись на грешной земле, с дороги поспав, ты встаешь на рассвете, пьешь чашечку кофе, листаешь газету, мальчонке соседскому даришь конфету, котенка приблудного кормишь котлетой, дворовой собаке кидаешь галету и... едешь в кино. Покупаешь билет.

   Последняя строчка стихотворения заглохла в тумане без следа. Наступила тишина.
   "Нда... -- разочаровано протянул Артем Григорьевич. -- Я думал, этот стих получится лучше". -- "Не расстраивайтесь, -- утешил его черт, -- если вы примете мое предложение, вы напишете множество замечательных стихов... не говоря уж о "главном" романе! Вы начнете его не за год до смерти, а раньше, когда у вас еще будет драйв! -- дьявол возвысил голос, наполнив им окружавшее их пространство. -- Вооруженный сегодняшним знанием, вы не станете терять время в молодости. К примеру, вы поступите на Журфак сразу после школы и, таким образом, избежите армии -- вот вам сразу два лишних года, -- черт усмехнулся. -- И, кстати, вам ведь не очень понравилось в армии, не так ли?"
   Тут фиолетовый туман снова закипел, вспенился белыми барашками и исчез, оставив после себя четкое, яркое изображение и непривычно громкие звуки.

   Артем стоял посреди казармы, в шеренге таких же, как он, бритых наголо новобранцев в плохо сидевшей, мешковатой форме.
   -- Ра-авняйсь! Сми-ирна! -- прыщавый сержантик петухом прошелся перед строем. -- Москвичи два шага вперед, остальные ра-азо-ойдись! Приготовления ко сну на-ачи-инай!
   Вправо и влево -- казалось, до горизонта -- уходило море двухэтажных кроватей. Под ногами топорщился коричневый неровный пол, в желудке бурлил первый армейский ужин: кусок свиного жира с перемороженной картошкой.
   Артем шагнул вперед. Вместе с ним из шеренги вышли еще двое.
   -- Взять зубные щетки и за мной ша-аго-ом марш! -- сдерживая отрыжку, прыщавый сержантик надул щеки и вытаращил глаза.
   Неловко отмахивая руками, они проследовали сначала в коридор, потом в туалет. Запахло нечистотами и хлоркой.
   -- Значится так: отдраите пол зубными щетками, -- светясь от удовольствия, прыщавый поочередно посмотрел новобранцам в глаза. -- Чтоб столичный гонор с вас сбить, еби вашу мать.
   Сержантик, похоже, шутил... Артем покосился на товарищей по несчастью: те неуверенно переминались с ноги на ногу.
   -- Разыгрываешь? -- Артем улыбнулся и встал вольно. -- Если хочешь, чтобы мы вычистили сортир, скажи, где взять тряпку.
   -- Чо?!... -- сержантик задохнулся от негодования. -- Тряпку тебе, салабон?! -- он схватил Артема за грудки.
   Артем мог уложить сержантика на пол в любой момент, хоть справа, хоть слева... однако стоило ли ему, боксеру-перворазряднику связываться с недоумком? Да и о дедовщине он, конечно, слыхал... Короче, прыщавого он просто оттолкнул -- поскользнувшись на кафеле, тот грохнулся на пол. Москвичи обидно засмеялись; лицо сержантика побледнело, а его прыщи, наоборот, запылали малиновым огнем... несколько мгновений он лежал без движения, будто дохлый жук. Потом вскочил и, подвывая от обиды, выбежал из туалета.
   -- Зря ты так, -- сказал один из москвичей.
   -- А что я сделал? -- пожав плечами, Артем вышел из туалета.
   Он столкнулся с прыщавым у входа в казарму.
   -- Вот этот!
   Грузный набыченный детина отодвинул сержантика в сторону и сгреб Артема за воротник.
   -- Пошли, с-сука!
   Подобное обращение терпеть было нельзя; Артем двинул "быка" в подбородок, а когда тот уже падал -- добавил левой в челюсть. Бабах! -- грохот от падения стокилограммового тела раскатился по коридору. На лице сержантика, как огни светофора, замелькали выражения: торжество сменилось недоумением, недоумение -- испугом.
   -- Ты чиво?... -- шарахнувшись в сторону, прыщавый канул в недрах казармы.
   Артем наклонился и похлопал "быка" по щеке... ничего, оклемается. Два солдатика (судя по нескладному виду -- новобранцы) остановились неподалеку и стали шептаться; чувствуя спиной их взгляды, Артем углубился в лабиринт двухэтажных кроватей, нашел свою койку и стал ждать отбоя.
   Проснулся он оттого, что кто-то толкнул его в плечо. Он поднял голову и... получил сильнейший удар в лоб. Удар был нанесен не кулаком -- скорее всего, пряжкой солдатского ремня с залитым в нее для тяжести свинцом.
   Очнулся Артем от потока холодной воды: он лежал на полу в туалете, со связанными за спиной руками. Вокруг столпилось несколько человек -- верхний свет был погашен, так что лиц он не различал. Его стали пинать ногами -- в лицо, в живот, в поясницу... минуты через две он потерял сознание.
   Когда он очнулся опять, руки его были свободны; полежав немного на полу, он собрался с силами, встал и отправился в медпункт. Сонный фельдшер равнодушно записал его фамилию в журнал (без лишних вопросов указав в качестве причины травмы "неудачное падение с кровати"), промыл ссадины Артема карболкой и отвел его в изолятор.
   Из изолятора Артем вышел через неделю и первым делом отыскал прыщавого сержантика. После пары оплеух тот рассказал, что заводилой у здешних дедов является некий Серега -- высокий парень, с длинными, как у девушки, ресницами и нежным овалом лица. Впрочем, после того, как Артем с Серегой побеседовал, лицо последнего напоминало скорее картофелину, чем овал...
   Ночью Артем не спал: ждал, что его опять придут бить. Но ничего не произошло. На следующий день их отделение послали на кухню (где он, уснув на стуле, чуть не упал лицом на раскаленную плиту). Из столовой их отпустили после полуночи; и лишь только он переступил порог темной казармы, как получил удар колом по затылку. Сознания, однако, он не потерял и даже успел врезать кому-то в рыло -- но тут его огрели колом еще раз, и он упал. Дальнейшего он не помнил, очнувшись уже в изоляторе: в результате еще одного "падения с кровати" у него были сломаны два ребра, челюсть и правое предплечье.
   На следующий день его увезли в районный госпиталь, где он пролежал месяц. Перед выпиской его допросил военный следователь, однако жалоб Артем не имел: так точно, товарищ капитан, неудачно упал с кровати. Два раза. К концу допроса следователь пришел в раздражение... смотри парень, ежели и дальше будешь лезть на рожон, сдохнешь, как собака! Тем не менее, он отдал распоряжение перевести Артема в соседнюю часть.
   На новом месте Артем вел себя скромнее... а может, тамошние деды не так лютовали -- так или иначе, но драться ему почти не пришлось. В тиши и благолепии он прослужил четыре месяца.
   А потом их взвод послали в соседний городишко, прокладывать какую-то трубу. Приехали они туда утром и весь день копали бесконечную траншею, а на ночлег их разместили в местном клубе. Тут-то Артем и встретился со старыми знакомцами -- прыщавым сержантиком, волооким Серегой и еще двумя парнями из их кодлы: их прислали копать ту же траншею с другого конца.
   Артем не подал вида, что их узнал... но, что они его узнали, сомнений не оставалось -- стоило взглянуть в бегающие от страха глазенки прыщавого или горящие ненавистью очи Сереги. Что делать, Артем не понимал... связываться с недоумками казалось глупым: скрыть результаты драки (ввиду малочисленности действующих лиц) будет невозможно. Неприятности будут у всех.
   Тем не менее, отказаться от мести было неприятно... Артем прислушался к себе -- нет, не неприятно, больно -- будто его не избили, а унизили, лишили достоинства. Будто доказали, что он не мужчина, а слабак!
   Между тем, привезли ужин. Машинально глотая невкусную, пересоленную пищу, Артем представлял себе шуточки, которые недоумки отпускали после его перевода в другую часть... щеки его пылали от стыда и злости.
   И все же он решил, что мстить не будет: нужно быть выше этого. Неважно, что они подумают и что скажут -- ведь на самом-то деле он проиграл лишь потому, что воевал один против всех!
   Спать их устроили в одной из комнат клуба, прямо на полу -- там были приготовлены матрасы, подушки и одеяла. После отбоя Артем некоторое время не давал себе уснуть... однако, сколько он мог бодрствовать? Ведь их прислали сюда на неделю...
   Он так и не понял, что его разбудило -- скрип половицы?... звяканье пряжки ремня? Так или иначе, он успел откатиться в сторону, и удар колом пришелся в подушку, а не по голове. Пробежав на четвереньках по чьим-то телам и не обращая внимания на негодующие вопли, Артем вскочил на ноги. По темной комнате метались тени... вон та высокая -- кажется, Серега. Артем четко, как на тренировке, ударил его в подбородок.
   Тут вспыхнул свет и раздался хриплый рев: "Что здесь происходит?" -- одетый в семейные трусы и китель на голое тело, в комнату влетел комвзвода лейтенант Бахолдин. И увидел Артема, стоявшего посреди пустого пространства в центре комнаты; остальные участники драки смешались с толпой и остались незамеченными.
   А на полу лежал лучший друг Артема, Женька Коломиец: из-под его головы расплывалась кровавая лужа, а на расположенной рядом батарее пламенело красное пятно -- там, где Женька ударился затылком.
   Коломиец пролежал в коме три недели, но потом, слава Богу, пришел в себя -- как раз вовремя, чтобы дать показания на заседании трибунала. Это, собственно, и спасло Артема от дисбата: если б не Женькино заступничество, месяцем гауптвахты дело бы не обошлось.

   "И для чего вы показали... -- Артем Григорьевич запнулся в поисках нужного слова, -- ...вернее, заставили меня пережить этот эпизод? Чтобы, вспомнив, как мне было плохо, я захотел изменить прошлое?" -- "И что, неужто не захотели?" -- черт понюхал кисточку хвоста, словно розу. "Нет. Боюсь, вам придется найти в моей биографии что-то более неприятное... а эта банальная история напоминает, скорее, обличительный рассказ времен ранней Перестройки". -- "Можно подумать, я ее сочинил", -- хмыкнул дьявол.
   "И даже если я соглашусь вернуться в прошлое, -- настаивал Артем Григорьевич, -- я все равно не знаю, как избежать армии. Поступить на Журфак после школы я не смог, а после армии почему-то смог -- и в чем разница, не знаю, хоть убей... верно, в случайном стечении обстоятельств". -- "Но ведь вы могли поступать не на Журфак, а куда-нибудь попроще, чтобы наверняка. И там стали бы писать в студенческую газету, а потом и в настоящую -- глядишь, вышли бы на ту же самую карьеру".
   Струи фиолетового тумана клубились, извивались, шевелились вокруг головы черта, будто змеи-волосы Медузы Горгоны. Тик-так, тик-так, тик-так... Артем Григорьевич прислушался: невидимые часы, казалось, ускорили свой ход.
   "Ну, допустим, я поступлю в другой ВУЗ, -- сказал он. -- Но тогда я окажусь в новой, не известной мне заранее ситуации, в которой легко совершить новые ошибки".
   На мгновение наступила тишина. Черт покусывал кончик хвоста -- с тем же задумчивым выражением лица, с каким люди грызут ногти.
   "Пожалуй, вы правы! -- он с уважением посмотрел на умирающего. -- Тогда вы в первую очередь должны изменить себя: при правильном отношении к жизни можно найти безошибочную линию поведения в любой ситуа..." -- "И еще, -- перебил Артем Григорьевич, -- если б я не поступил на Журфак, я бы не встретил Юлечку!" -- "Не встретил Юлечку? -- эхом отозвался дьявол. -- А вы не помните, при каких обстоятельствах вы с ней познакомились?..."
   И тут фиолетовый туман снова закипел, вспенился белыми барашками и исчез, оставив после себя четкое, яркое изображение и непривычно громкие звуки.

   -- Здравствуй!
   Автобус подбросило на ухабе, и, чтобы удержаться на ногах, Артем схватился за поручень.
   -- Здравствуй, -- ответила девушка с косичками.
   -- А я тоже с Журфака, -- он сел рядом. -- Меня зовут Артем.
   -- Я знаю.
   -- Откуда?
   -- А откуда ты знаешь, что я с Журфака? -- девушка улыбнулась. -- Меня зовут Юля.
   -- Я знаю, -- сказал Артем.
   Они рассмеялись. От тряски Юлечкины косички мотались туда-сюда.
   -- Ты чего так поздно?
   -- Сидела в библиотеке -- завтра курсовую сдавать. А ты?
   -- Пулю в общаге писал.
   За окном проплывали плохо освещенные улицы, грязно-белые дома. Листья на деревьях уже пожелтели, но падать еще не начали.
   -- Ну что, нравится тебе в универе?
   Прежде чем ответить, Юлечка задумалась.
   -- Я это как-то по-другому себе представляла... А тебе как?
   -- Нормально, -- Артем усмехнулся: -- После армии мне все нравится.
   Автобус остановился: один пассажир вошел, никто не вышел.
   -- Ты слышала? -- вдруг спросил Артем.
   -- Что?
   -- Женский крик.
   -- Нет... -- Юлечка наклонила голову, прислушиваясь. -- Ой, а сейчас слышала!
   Вдоль дороги тянулся кустарник, дальше располагался сквер. Фонарей там не было -- сквер выглядел абсолютно темным. И, как назло, ни милиции кругом, ни даже случайных прохожих.
   -- Что делать? -- Артем встал.
   -- Ничего, -- на Юлечкином лице появился испуг. -- Что ты можешь сделать один?
   -- Не знаю... но ведь что-то надо делать?
   Он бросил взгляд на водителя автобуса: тот настороженно вглядывался в темноту. Артем нерешительно шагнул к двери.
   -- Я тебя прошу, Тема! -- (он удивился экспрессии, с которой Юлечка это произнесла: ведь они только что познакомились). -- Мне страшно... останься со мной, пожалуйста! -- она вскочила и схватила его за руку.
   Но решение Артем уже принял: мягко высвободившись, он выскочил из автобуса. И тут же раздался звук закрывающихся дверей -- выйти наружу Юлечка не успела. Дребезжа расхлябанным телом, автобус отчалил от остановки и, набирая скорость, покатил по улице.
   Артем пролез сквозь кусты и зашагал в глубь сквера; справа от него блестела поверхность пруда, слева каркали вороны. Он ощущал странную неловкость: будто под предлогом свершения подвига лезет в чужие, его не касающиеся дела... и когда он увидел копошившиеся в тени дерева фигуры, то не сразу поверил своим глазам. Спотыкаясь в темноте, он подошел поближе -- да, точно: два парня склонились над лежавшей на траве женщиной... кажется, раздетой догола.
   -- Что здесь происходит? -- хрипло спросил Артем.
   Несколько секунд парни молча глядели на него; потом вскочили и бросились бежать. Было слышно, как они ломятся сквозь кусты.
   Артем склонился над женщиной: та действительно была голой (белое тело выделялось на темной траве). Лицо ее было чем-то закрыто... он присмотрелся: подонки нацепили ей на голову ее же трусы. Остальная одежда была разбросана по траве.
   Женщина не шевелилась, лишь бурно дышала.
   -- Вставайте... -- Артем легонько потянул ее за руку.
   Рука была теплой, а пульс -- настолько сильным, что запястье ощутимо вздрагивало в такт.
   -- А-а-а... -- заскулила женщина.
   Отворачивая взгляд от маленьких, слабо развитых грудей, Артем снял с ее головы трусы и помог подняться: перед ним стояла девчушка лет шестнадцати, не старше.
   Лишь только их глаза встретились, она пронзительно завизжала и вцепилась Артему в лицо. А когда тот оттолкнул ее, бросилась бежать... Артем так и не понял, что он сделал неправильно.
   -- Подожди! -- заорал он, кидаясь вслед. -- Оденься сначала!... Я тебя не трону!
   Проломившись сквозь кусты, девчушка выскочила на тротуар и метнулась через дорогу -- прямо перед проносившейся мимо "Волгой".
   Завизжали шины, раздался громкий, с хрустом удар. Снежно-белое тело взлетело, как тряпичная кукла, и, пролетев метров десять, упало на асфальт. Артем услышал сухой треск, будто раскалывается яйцо.
   Он остановился и отвел глаза. Из остановившейся "Волги" пулей вылетел пузатый дядя в костюме и белой сорочке с галстуком.
   -- Я ни в чем не виноват!... Я ни в чем не виноват!... -- дядя подбежал к Артему и стал хватать его за руки. -- Вы же видели, молодой человек... скажите им, что я не виноват! -- трясущимся пальцем он ткнул куда-то вбок.
   Артем посмотрел в указанном направлении: к ним приближался милицейский "Газик".
   -- Скажите им, что я не виноват! -- подвывая, настаивал водитель "Волги".
   "Газик" остановился, из кабины выскочили два мента: ефрейтор кинулся к лежавшему на асфальте телу, сержант -- к Артему и дяде.
   -- Что произошло?
   -- Эту девушку пытались изнасиловать... -- начал было Артем.
   -- Я ни в чем не виноват! -- завизжал дядя.
   Сержант жестом приказал ему замолчать и повернулся к Артему:
   -- Говори ты.
   Путаясь в подробностях, тот стал рассказывать... но тут подбежал второй мент:
   -- Мертвая.
   Несколько мгновений в воздухе висела тишина.
   -- Что это у тебя? -- вдруг спросил сержант.
   Артем с недоумением поднес к лицу зажатые в его руке девчушкины трусы.
   -- Это они... насильники, то есть... надели ей на голову. Чтоб она их потом не узнала.
   -- А почему у тебя поцарапано лицо?
   -- Поцарапано лицо? -- удивился Артем. -- А-а, так это она же меня и поцарапала... когда я тех прогнал и помог ей встать.
   Водитель "Волги" вытаращив глаза и попятился. Вытаскивая пистолеты, менты отступили в стороны.
   -- Подними руки вверх, -- сказал сержант спертым голосом.
   Артем повиновался. Девчушкины трусы развевались на ветру, как белый флаг -- символ капитуляции.
   -- Повернись спиной.
   Артем повиновался. Он услышал приближавшиеся шаги... Бабах!... От удара по затылку рукояткой пистолета он упал на колени.
   -- С-сука! -- прошипел сержант, заламывая ему руку. -- Погоди чутка, приедем в отделение -- получишь по полной.
   -- Вы чего, рехнулись? -- заорал Артем. -- Я ни в чем не виноват! -- он вдруг понял, что слово в слово повторил вопль водителя "Волги", и истерически расхохотался: -- Ха-ха-ха!... Стойте, да ведь я действительно ни в чем не виноват!!!
   Не обращая внимания на его уверения, менты обыскали Артема (забрав бумажник, студбилет и ключи от дома) и затолкали в "Газик". Тело несчастной девчушки, тем временем, увезла скорая помощь.
   В отделении Артема допросил дежурный лейтенант: на этот раз Артем сумел более или менее связно изложить, что произошло -- лейтенант, вроде бы, принял его рассказ к сведению. Однако сержант, сидевший во время допроса в углу и не сводивший с Артема ненавидящих глаз, явно не поверил ни одному слову.
   -- Так я его в КПЗ отведу? -- с надеждой спросил он после окончания допроса.
   -- Нет, Семенов, -- твердо ответил лейтенант. -- Ты сейчас пойдешь на дежурство, а мы разберемся без тебя.
   Скрежеща зубами, Семенов вышел из комнаты. Лейтенант сам отвел Артема в камеру: кровати там не было -- лишь жесткая деревянная лавка; впрочем, Артем так и так не мог уснуть. Стоило ему опустить веки, как перед глазами возникала картинка: белое женское тело лежит на мостовой, как раздавленная лягушка. В ушах непрерывно звучал сухой треск раскалывающегося черепа.
   В восемь утра его опять вызвали на допрос: там сидел новый лейтенант, а также пожилая женщина с каменным лицом и мрачный парень лет двадцати пяти -- мать и брат погибшей.
   -- Этот? -- лейтенант показал на Артема.
   -- Этот! -- не колеблясь, подтвердил парень.
   Женщина смотрела долго, не меньше минуты.
   -- Не знаю... Может этот, а может другой.
   -- Как другой?! -- злобно воскликнул парень. -- Посмотри: высокий, черноволосый... Мы ж вместе из окна видели, как он за Аленкой крался!
   -- Это неделю назад было, -- женщина опять стала водить слепыми глазами по лицу Артема. -- Нет, не знаю, -- выдохнула она, наконец.
   -- Что ж, будем расследовать дальше, -- сказал лейтенант. -- Можете идти.
   Проходя мимо Артема, брат погибшей плюнул ему в лицо. Артем утерся и, тщательно выговаривая слова, объявил:
   -- Я вашу сестру не убивал. Я лишь не сумел ее спасти.
   Несколько секунд парень молчал, а потом еще раз плюнул Артему в лицо.
   -- Уведите арестованного, -- приказал лейтенант.
   Начиная с полудня, камера стала заполняться. Сначала менты приволокли щеголевато одетого и до остекленения пьяного сопляка лет семнадцати -- тот тут же наблевал в парашу, прилег на пол и уснул. Затем появился дерганый парень в расстегнутой до пояса рубахе (в просвете виднелась татуированная грудь). "Мне тут шепнули, ты за изнасилование сидишь? -- спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: -- Сдается мне, паря, что сегодня ночью я тебя в попу буду иметь". Через несколько секунд он уже лежал, с разбитой в кровь мордой, на полу между пьяным сопляком и парашей.
   Минут через пять татуированный сумел залезть обратно на лавку, а еще через десять стал грозить страшной местью, уготованной Артему, после того как они попадут в "правильную" камеру. Тот не обращал на его шипение внимания.
   Вскоре Артема вызвали опять: лейтенант сообщил, что Петров и этот... ну, второй ваш однокашник... в общем, они подтверждают, что вы все вместе готовились к занятиям -- до шести вечера. А насчет преферанса, в который якобы играли от шести до одиннадцати, они ничего не знают.
   -- Как это не знают? -- вскричал Артем. Но тут же догадался: -- Да они просто неприятностей боятся: ведь карты в общаге запрещены!
   -- Не знаю, -- сухо сказал лейтенант, отводя глаза. И повернулся к охраннику: -- Уведите.
   Через два часа пьяного сопляка забрал разгневанный папаша, потом куда-то увели татуированного. Артем остался один. Вскоре его опять вызвали на допрос.
   -- Водитель автобуса вас не помнит, -- сообщил лейтенант. -- Крики в сквере помнит, а вас -- нет.
   -- А Юлечку вы нашли? -- взмолился Артем.
   -- Как я могу ее найти, не зная фамилии? -- уже не скрывая злости, сказал лейтенант. -- Может, вы ее вообще придумали?
   Стараясь успокоиться, Артем несколько раз вдохнул и выдохнул затхлый милицейский воздух.
   -- Прошу вас, лейтенант, позвоните в деканат! Ну, сколько на первом курсе Журфака может быть Юль?!
   -- Хорошо, -- раздраженно буркнул лейтенант. -- Уведите.
   Прошло несколько часов, в течение которых Артем метался по камере: три шага вперед, три шага назад. Еда в горло не лезла -- он мог лишь пить воду.
   Около пяти ему стало совсем худо: от голода мутило, от недосыпа кружилась голова. Ходить по камере уже не было сил -- но и сидеть тоже не получалось: его бил озноб, любая поза казалась неудобной. Артем садился, ложился, опять садился, опять вставал... потом все-таки заснул -- сидя на лавке, привалившись виском к холодной стене.
   Проснулся он от лязга замка. Вздрогнув, открыл глаза.
   На пороге камеры стояла Юлечка.

   Тик-так, тик-так... невидимые часы отсчитывали короткие, куцые секунды. Да, точно -- тиканье стало намного быстрее. И, кажется, громче... да, заметно громче.
   "Что скажете теперь? -- черт подул на кисточку хвоста, чтобы та распушилась. -- С одной стороны, девушку вам спасти не удалось, с другой -- вы претерпели абсолютно незаслуженные страдания! Даже если б вы просто не стали вмешиваться, и то получилось бы лучше. Причем, заметьте: из-за ваших действий пострадали не только вы, но и другие, ни в чем не повинные люди!"
   Клочок тумана, оторвавшись от основной массы, проплыл перед лицом дьявола -- тот досадливо отмахнулся рукой.
   "С этим трудно спорить, -- согласился умирающий. -- Но я... я просто не мог не вмешаться! Если б я остался тогда в автобусе, то как бы потом смотрел Юлечке в глаза? -- черт хотел что-то возразить, но Артем Григорьевич остановил его жестом. -- Пытаясь спасти ту девчушку, я, возможно, совершил кучу ошибок -- но я вел себя достойно. Никто и никогда не сможет упрекнуть меня в трусости!" -- "И верно, чего вам было бояться? -- усмехнулся черт. -- Если имеешь первый разряд по боксу, многие проблемы решаются на удивление легко".
   Он помолчал несколько секунд, а потом глубокомысленно добавил: "Многие -- но не все".
   И тут фиолетовый туман снова закипел, вспенился белыми барашками и исчез, оставив после себя четкое, яркое изображение и непривычно громкие звуки.

   Первым знаком происходящих перемен явились косички.
   Артем, собственно, и не помнил, когда Юлечка заплетала их в последний раз -- наверное, лет пять тому назад, вскоре после того, как забеременела. Потом она стала стягивать волосы в пучок: косички а ля школьница, плохо сочетались с необъятным животом. А после родов у нее просто не было времени, чтобы возиться с прической.
   И вдруг, ни с того ни с сего, Юлечка стала носить косички, причем -- несмотря на ее тридцать лет -- они ей шли! Впрочем, она всегда выглядела моложе своих лет, а в последнее время так расцвела, что больше 25-и ей не давал никто. Она даже слегка похудела и стала стройней, каким-то образом оставшись при этом соблазнительно-пухленькой!...
   А еще эти странные телефонные звонки: когда Артем брал трубку, линия разъединялась. Один раз такое случилось и с Юлечкой: зазвонил телефон, они оба устремились к нему, но Юлечка успела первой. Несколько секунд она под взглядом Артема держала трубку возле уха (тот не уходил, ибо ждал звонка), а потом дала отбой. "Короткие гудки, -- объяснила она напряженным голосом. И заискивающе добавила: -- У тебя ведь тоже такое было, помнишь?"
   До поры, до времени все это не вызывало у Артема подозрений, и даже после первой Юлечкиной "самоволки" выводов он не сделал. В тот день он позвонил ей в редакцию по какому-то пустяковому вопросу, но Юрка Каплинский сообщил, что перед обедом "твоя благоверная отпросилась у Никодимова -- и с концами". Что было странно, ибо ни о каких срочных делах жена Артему не говорила.
   Впрочем, объяснение, которое она потом предоставила, выглядело убедительно: якобы вызвал ее утром главред и поручил писать статью об истории московского метро. И пришлось ей пойти в Ленинку -- ну, чтоб материал собрать. Было только непонятно, почему у Юлечки слегка дрожал голос.
   Когда Артем не застал ее на работе в следующий раз, он забыл ее об этом расспросить -- а сама она вечером обмолвилась, что мол провела весь день в редакции в разнообразных хлопотах.
   Вот тут-то Артема и кольнуло; с трудом он заставил себя не ловить Юлечку на слове. Он дождался следующей среды (обе отлучки произошли в среду) и перед тем, как жена ушла на работу, как бы невзначай спросил: "Ты что будешь делать во второй половине дня?" -- "Поеду в Ленинку, -- напряженно отвечала Юлечка. -- А что?" -- "Тогда зайди в Военторг, купи пару лент для пишмашинки", -- голос Артема, кажется, прозвучал небрежно. "Конечно, куплю!" -- с облегчением выдохнула Юлечка и благодарно чмокнула его в щеку.
   Артем подъехал к Ленинке к часу (он уже год как перешел на вольные писательские хлеба, и времени у него -- в отличие от подневольных журналистов -- имелось предостаточно). Было холодно, моросил мелкий октябрьский дождь; сначала Артем прятался под навесом возле киоска "Союзпечать", а когда старуха-продавщица стала коситься на него, встал слева от входа в библиотеку, под открытым небом. Толпы людей сновали вокруг него; минуты текли, складываясь в часы; сырая одежда липла к телу. Артем ждал, стараясь ни о чем не думать -- но вскоре не думать ни о чем стало невозможно. В голове крутились одни и те же вопросы: где Юлечка?... что она сейчас делает?...
   Он простоял в своей унизительно-бесполезной засаде до пяти, а напоследок вошел внутрь библиотеки и на всякий случай обошел все залы. Юлечки нигде не было.
   Домой она явилась в полседьмого. "Как поработала?" -- спросил Артем. "Нормально". На этот раз ее ответ прозвучал естественно: видно, научилась лгать.
   В тот вечер она долго плескалась в ванне; а когда они легли и Юлечка убедилась, что на ее любовь муж не претендует, то отвернулась к стене и уснула сном праведницы.
   Как Артем сумел остаться в здравом рассудке до следующей среды -- неизвестно. Лишь только жена уходила на работу, он шел из дома куда глаза глядят: оставаться одному в замкнутом помещении было невыносимо. Он бродил по улицам, смотрел кино... Поначалу Артем боялся, что Юлечка заметит его отлучки, но, похоже, домой она не звонила -- и, кстати, почему застопорился его роман, не спросила ни разу. Муж перестал ее интересовать; она даже не заметила (а может, сделала вид, что не заметила), что он уже больше недели не хотел ее любви.
   Вечера они проводили в молчании; Юлечка была занята своими мыслями: напевала себе под нос, чему-то улыбалась. Из состояния блаженной прострации ее могла вывести лишь дочка -- Юлечка то бросалась тискать ее и целовать, то со слезами на глазах отворачивалась в сторону.
   Наконец наступила среда.
   В качестве наблюдательного пункта Артем выбрал кафе напротив Юлечкиной работы; он взял бутерброд со стаканом сока и встал у окна. Он прекрасно понимал, что слежка за женой в первую очередь унижает его самого, но остановиться не мог: он должен был узнать правду.
   Юлечка появилась без пяти час и торопливо зашагала к метро; оставив нетронутый бутерброд, Артем последовал за ней. Они спустились на платформу, сели в поезд (в соседние вагоны), проехали несколько остановок. Наконец, Юлечка вышла из вагона и направилась к выходу. Артем встал на эскалатор метрах в двадцати позади нее и, когда она подъехала к поверхности, на несколько секунд потерял ее из вида.
   Он оказался наверху в тот момент, когда Юлечка подходила к высокому сухощавому мужчине. Артем не поверил своим глазам: это был Витя Колобов... да ведь они с Юлечкой едва знакомы! Если уж на то пошло, Артем сам же их и познакомил два месяца тому назад: случайно встретив Колобова в магазине, затащил его на свой день рождения...
   Юлечка запрокинула лицо и подставила любовнику чуть раскрытые губы; оживленно разговаривая, они вышли из метро и зашагали по улице. Колобов бережно обнимал Юлечку за плечи, та сунула руку в карман его куртки. Артем тащился следом, как сомнамбула, натыкаясь на прохожих. Лицо его горело от стыда и унижения.
   Через пару кварталов Колобов и Юлечка вошли в какой-то дом. Выждав минут десять, Артем зачем-то последовал за ними. В подъезде было сумрачно и пахло кошками.
   И что теперь?... Подождать, пока они выйдут, и набить Колобову морду? Вряд ли это поможет Артему вернуть жену.
   Тогда, может, поехать домой? Ведь он узнал все, что хотел -- не так ли?... Артем саркастически усмехнулся.
   Хлопнула дверь, в подъезд вошла пожилая тетка с сумкой на колесиках; она вызвала лифт и подозрительно покосилась на Артема. "Вы к кому, молодой человек?" -- "К Колобову". -- "А-а..." Двери лифта разошлись, они вошли в кабину. Недовольно ворча, тетка нажала две кнопки: пятого и восьмого этажей.
   Тетка сошла на пятом, Артем доехал до восьмого и вышел из кабины.
   И лишь только гудение дверей лифта смолкло у него за спиной, он услышал тихие ритмичные стоны: а... а... а... а... До боли знакомые стоны, из-за которых ему пришлось повесить на стены их спальни толстые ковры: справа -- чтобы не будить дочь, слева -- чтобы не тревожить соседей. Судорога вдруг скрутила Артему горло, ему пришлось опереться на стену и постоять несколько секунд, хватая ртом воздух.
   Наконец его отпустило. Не вполне понимая, что он будет делать, Артем завернул за угол -- в этом конце лестничной площадки имелось две двери. Стоны раздавались из-за той, что справа... не веря своим глазам, он увидел между дверью и дверной рамой щель -- они даже не заперлись!
   Несколько мгновений Артем боролся с собой, но завладевшие им гнусные, унизительные, грязные инстинкты оказались сильнее.
   Он тихонько открыл дверь, но стоны -- вместо того, что стать слышнее -- почему-то стихли. Артем вошел в переднюю: вешалка для одежды (с края висел Юлечкин плащ), стойка для обуви, зеркало на стене.
   Зеркало на стене... как раз напротив двери в жилую комнату. Чтобы поймать нужный ракурс, Артем шагнул вправо.
   Он увидел Юлечку и Колобова. Последний стоял вполоборота... вид его поджарых, волосатых ягодиц вызвал у Артема приступ тошноты. Обнаженная Юлечка стояла перед ним на коленях. Косички ее были зажаты в Колобовском кулаке, глаза закрыты, а рот -- с нежно очерченными, ярко-красными губами -- наоборот, широко раскрыт...

   "Хватит!" -- прохрипел умирающий.
   Несколько мгновений человек и дьявол смотрели друга на друга. Невидимые часы стремительно тикали, захлебываясь секундами.
   "Что скажете теперь? -- спросил черт. -- Неужели ваш роман с Юлечкой не был ошибкой? Разве не лучше было найти другую девушку?"
   "Другую девушку? -- Артем Григорьевич расхохотался черту в лицо. -- Ваше предложение смехотворно: по сути, вы предлагаете мне отказаться от жизни из боязни умереть!" -- "Во всем должна быть мера! -- дьявол сокрушенно покачал головой, будто собеседник не понимал элементарных истин. -- Неужели вы отрицаете возможность жить полной жизнью, не подвергая себя чрезмерному риску?"
   Наступило молчание. Тиканье невидимых часов ускорилось настолько, что напоминало барабанную дробь, какая бывает в цирке перед смертельно опасным трюком.
   "Ваше время истекает, -- сказал черт. -- Вы должны принять решение до того, как умрете". -- "Почему? -- удивился Артем Григорьевич. -- Впрочем, неважно, ибо я уже решил".

*  *  *

   Артем Григорьевич прожил вторую жизнь, не совершив ни единой ошибки, избежав всех неприятностей -- и умер, окруженный любящими детьми, внуками и правнуками, в возрасте 97-и лет. Свою главную книгу, однако, он не только не закончил, но даже и не начал... если уж на то пошло, он вообще не написал никаких книг. Всю жизнь он проработал журналистом и, соответственно, писал статьи -- на книги у него не набралось ни мыслей, ни чувств.
   Видимо, принимая предложение черта, Артем Григорьевич не учел, что лишь страдания и осмысление оных делают человека писателем.
   Стоп!... Что я говорю? Все было совсем по-другому!
   Свою вторую жизнь Артем Григорьевич прожил почти так же, как первую: если ему и удалось исправить какие-то ошибки, он совершил вместо них другие. Примерно такие же, кстати -- недаром о людях, как он, говорят: натура сильнее.
   Хм... да я, кажется, напутал опять. Все было совсем не так!
   На самом деле, Артем Григорьевич предложение черта отверг: жить одну и ту же жизнь дважды показалось ему неинтересным. Да и ошибки исправлять он не пожелал, ибо понимал, что ошибки -- в той же степени, что и достижения -- делают человека тем, кто он есть.
   Впрочем, если честно, я не знаю, чем закончилась эта история... откуда я могу это знать?
   Читатель волен выбирать любое из трех вышеописанных окончаний или придумать собственное.