Лем Станислав
О "Пикнике на обочине" Стругацких
Lib.ru/Фантастика:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь]
О "Пикнике на обочине" Стругацких
About the StrugatskysЄ Roadside Picnic //
Microworlds. - San Diego, New York,
London, 1984. - P.243-278.
Translated from the German by
Elsa Schieder and Robert M. Philmus.
Перевод выполнен А.Кузнецовой
e-mail: gloster@comintern.ru
Есть темы, которые не могут быть полностью исчерпаны. Для теологов такой темой является Бог. Как можно окончательно высказаться о чем-то, по определению неисчерпаемом; как можно описать (поскольку описание подразумевает границы) Существо, состоящее из бесконечностей? В этом случае могут использоваться различные способы: умножение общих концепций, что, впрочем, не создает четкой картины; сравнения, но они неизбежно редуцируют божественные атрибуты до уровня слишком конкретных категорий; "спиральный" подход к теме, когда окончательное определение заменяется приближениями, но этот подход тоже неадекватен1.
Оптимальной стратегией для теологии оказалось утверждение таинственности Бога. Но для сохранения этой тайны необходимо молчание, а молчащая теология перестает быть теологией. Эта стратегия, таким образом, превратилась в оперирование очевидными противоречиями. Всемогущий Бог знал, что человек, каким Он сотворил его, придет к падению. Но Бог сотворил человека свободным. Если Бог заранее знал, что человек неизбежно падет, тогда человек - не свободен, тем не менее теологи утверждали, что он - свободен. Таким образом догматические противоречия творили самое тайну - до того, как разум должен был замолчать.
Неистощимым объектом фантастической литературы является разумное нечеловеческое существо. Как может автор - человек - описать существо, определенно наделенное разумом, но столь же определенно - не человека? Голое утверждение его разумности не подходит, поскольку этот жанр должен работать с фактами. Здесь фантасты тоже прибегают к различным стратегиям. Та, что оказалась наилучшей для теологии, - сохранять таинственность, не может быть использована в той же мере: инопланетяне, в конце концов, не божества, а материальные существа, подобно нам. Автор, описывающий их с помощью различных видимых противоречий, требует от читателя веры в нечто абсурдное, поскольку установление догматов (не важно, каких) - не во власти писателя.
Простейшая доступная стратегия состоит в том, что разумные существа отличаются друг от друга физически, и от этого проистекает их необычность. Умственно они идентичны или подобны людям, поскольку возможна только одна форма разума. Г.Уэллс почти сто лет назад написал с этой позиции "Войну миров". У его марсиан ужасающая внешность, к которой. впрочем, некогда может придти и человек. Их тела выродились до такой степени, что головы - практически все, что осталось; и, по предположению Уэллса, у человека будущего также атрофируются внутренности и увеличится череп. Роман не говорит ничего о марсианской культуре, словно бы она тоже чахнет, состоя лишь из технического мастерства и выравнивания мощи с космическим оправданием государства. В будущем по Уэллсу, таким образом, упростятся и физиология, и культура. Его марсиане не заинтересованы ни в чем человеческом, кроме человеческой крови: подобно вампирам, они питаются ею. Марсианские технологические достижения, конечно, вызывают наше восхищение, но нищета их культуры представляет величайшую слабость беллетристики. Не будем говорить об отвращении, вызываемом инопланетянами - это может относиться и к их физическому окружению. Но не является ли поведение марсиан ненамеренной карикатурой на крайний рационализм?
Вторжение уэллсовских марсиан, конечно, оправдано той ситуацией, в которой они оказались, - обитатели умирающей планеты, превращающейся в пустыню, и из-за этой перспективы должны быть покорены плодородные земные пространства (Lebensraum). Что было исключением для Солнечной системы, было, тем не менее, безрассудно принято за модель для всего научно-фантастического жанра. Действительно, последователи Уэллса механически имитировали неудачи мастера. Научная фантастика, последовавшая за ним, постоянно использовала чудовищный облик межзвездных захватчиков, оставляя в стороне то, чем Уэллс объяснял этот облик. Далее, позднейшие писатели, желавшие любой ценой превзойти классика жанра в описании отвратительности инопланетян, выходили за все рамки правдоподобия. Давая своим пришельцам еще большую мощь, они населяли всю вселенную цивилизациями, чье стремление к захвату полностью иррационально. Чем больше мощь пришельцев, тем более иррациональным выглядит их вторжение на Землю. На этой стадии научная фантастика превратилась в фэнтези обмана и параноидальных заблуждений, поскольку она утверждала, что все космические силы направлены только на уничтожение человечества, словно бы Земля и ее сокровища обладают неисчислимой ценностью не только для обитателей маленькой пустынной планеты наподобие Марса, но и для любой цивилизации Галактики. Хотя концепция, что сила, могущая построить армады межзвездных кораблей, может быть полна решимости захватить наше достояние, столь же наивна, сколь и утверждение, что одна из земных сверхдержав мобилизует свои армии, чтобы захватить бакалейный магазин. Цена такого вторжения всегда будет больше, чем полученная прибыль.
Таким образом, замысел вторжения не может быть объяснен стремлением к материальной выгоде. Вместо этого инопланетяне атакуют Землю просто потому, что им хочется так сделать; они разрушают, потому что хотят разрушать; они порабощают человечество, потому что их развлекает упражнение в тирании. Этим научная фантастика сменила уэллсовский межпланетный дарвинизм на садизм, ставший космической константой межцивилизационных контактов. Задача научной фантастики - формировать гипотезы - была заменена проекциями (в том смысле, в каком это слово используется в психологии: авторы проектировали свои страхи и заблуждения на вселенную). Тем самым они ввели параноидальный космос, в котором смыслом жизни для всех является завоевание Земли- - космос-ловушку для человечества, космос, чья эволюция пришла к утверждению принципа "Цивилизация цивилизации - волк" (как homo lupus homini).
Этот космос - "клетка для воров" - позже много раз менялся. Его общая недружелюбность механически трансформировалась в дружелюбие. Инопланетяне атаковали, но только чтобы лишить нас свободы воли и оберегать человечество, взяв его под защиту (этот мотив стал особенно популярным во времена холодной войны); или они не нападали немедленно, а колебались и тем самым вынуждали человечество объединиться: перед лицом звездной угрозы солидарность торжествовала.
Дальнейшие изменения сценария вторжения происходили от этих; хотя ни одна из вариаций не выдерживала вдумчивого рассмотрения. Они не могут ответить на определенные элементарные вопросы, к которым - хотя и по-своему - постоянно обращается роман Уэллса. Это, например, вопрос о причинах межзвездного путешествия - нечто, не объяснимое фразой типа "им нравится это" или игрой в полицейских и преступников; это вопрос об ориентировке культур, достигших высокого материального уровня; это вопрос о том, какую форму примут системы, достигшие высокого уровня астротехнического совершенства, и так далее. Но наиболее говорящий из всех этих вопросов следующий: почему реальные человеческие культуры столь богаты и разнообразны, в то время как все выдуманные космические культуры в научной фантастике отмечены подавляющим однообразием, граничащим с монотонностью?
На такие вопросы научная фантастика не может дать ответа, поскольку она променяла размышления над судьбами разума в космосе на сенсационные стереотипы межпланетных приключений. Тем самым линия развития научной фантастики (предмет данного рассмотрения) стала антитезой линии развития науки. В то время как ученые, начиная серьезно обсуждать проблему возможной встречи с другой цивилизацией в космосе, выдвинули гипотезу, что разум принимает различные формы, и не все возможные проявления интеллекта обязательно принимают человеческую форму, фантастика была противоположна такому мышлению, изгоняя последние реалистические концепции из своей сферы и заимствуя модели у волшебных сказок. В желании наделить инопланетян еще большей силой, она приписывали тем практически протеевские возможности, такие, как превращение - по желанию - в дерево, часть ракеты, или даже в человека. Они могут также управлять человеческим телом и брать на себя контроль над человеческим разумом, что придает новую жизнь старому мифу: одержимости злыми духами. Эта фантастика разрушает барьеры между культурами, приписывая некое телепатическое всемогущество пришельцам; или, с другой стороны, формирует космические отношения между планетами по примитивным, упрощенным моделям земного происхождения (колониализм, конкистадорские завоевания или империалистические коалиции). Делая так, она игнорирует все возможные протесты со стороны социологии и физики - протесты, которые зависят от обстоятельств ошеломляющих пространственно-временных космических расстояний. Это препятствие устраняется приданием космическим путешественникам возможности двигаться на любой угодной им скорости. Коротко говоря, если достижением Уэллса были марсиане, в соответствии с наукой его времени, чувствующие себя в реальном космосе как дома, теперь научная фантастика предпочитает помещать своих героев в полностью (то есть астрономически, физически, социологически и, наконец, психологически) выдуманный космос. В поисках вдохновения она практикует безжалостную эксплуатацию и грабеж, используя учебники по истории и систему Линнея, чтобы породить ящериц и каракатиц с руками, крабов, насекомых и т.д., обладающих разумом. Когда даже это приелось и стало скучным, тератологический экстремизм как тема научной фантастики сменился третьеразрядными ужастиками, напрочь лишенными какого-либо содержания, заставляющего думать.
Американские писатели отрицают ценность такого вывода, находя союзников среди покупателей книг, привыкших к легко перевариваемой, гоняющейся за сенсациями литературе, претендующей на звание научной фантастики. Но "волшебно-сказочная" природа этой фантастики очевидна. Никто не задается вопросом, отчего в волшебных сказках драконы столь кровожадны, или отчего ведьмы предпочитают поедать детей, а не цыплят. Это - просто аксиомы волшебных сказок, чей мир верит в то, что зло всегда может быть побеждено добром. Ясно, что зло должно быть могущественным; в противном случае победа добра будет выглядеть слишком легко доставшейся. Мир научной фантастики, напротив, должен быть неразделен; он не должен показывать зло только для того, чтобы позволить объединенным межпланетным силам добродетели победить зло. Этот мир не должен быть и "анти-волшебно-сказочным", в котором прекрасное, дружественное, высоко моральное добро существует только для того, чтобы доставлять величайшее наслаждение злу, с увлечением пожирающему его. (Такой мир существовал в воображении маркиза де Сада, которого едва ли можно назвать автором научной фантастики). Мир научной фантастики должен быть (говоря просто) реальным миром: то есть таким миром, в котором никто не имеет преимуществ с самого начала, в котором ничья судьба не предопределена, будь то добро или зло. Поскольку люди - не ангелы, нет нужды приписывать ангельские черты инопланетянам; поскольку люди, хоть и убивают мух, не отправятся ради этого на другой конец земли, и инопланетяне, даже если они будут относиться к нам как к мухам, не свернут со своего пути для поиска и уничтожения землян.
Автор, описывающий форму жизни или тип разума, отличающийся от земных, находится в более простой ситуации, нежели автор, описывающий вторжение из космоса на Землю. Первый может - как, например, сделал я в "Солярисе" - ограничиться описанием феномена, отличающегося от того, с чем знакомы люди, ровно на столько, на сколько пожелает автор. Второй же, исходя из "вторженческой" предпосылки, утверждает, что инопланетяне явились на Землю, и что, следовательно, нечто должно оправдывать это - в буквальном смысле - астрономическое предприятие. Каким может быть их мотив? Если это был не порыв к бою или к грабежу, это должно оказаться жаждой познания или развлечения (они пришли, чтобы немого позабавиться нами...). Как мы видим, тут не так много альтернатив. Таким образом, наилучшая стратегия для обращения и к этой теме - сохранение таинственности пришельцев.
Мне бы хотелось особенно подчеркнуть, что эта стратегия не основывается - ни полностью, ни первоначально - на эстетических критериях; то есть, иными словами, повествование не должно сохранять таинственность пришельцев, чтобы постоянно заставлять читателя ломать голову и очаровывать его непостижимым. Эта стратегия, конечно, склонна следовать фундаментальным положениям теории противоречий. Так, например, будущие полководцы в военных академиях должны приписывать врагу наиболее угрожающие - с точки зрения стратегов - намерения. По отношению к космическим пришельцам таким диктатом обладает скорее познавательный, нежели военный, подход. Хотя пришельцы с абсолютно враждебными намерениями - не худшая из всех возможностей. В этом случае по крайней мере четко определяется отношение врага. Ситуация ухудшается, когда мы абсолютно не можем понять особенности их странного поведения, когда мы не можем объяснить их чуждые поступки.
Стратегия сохранения тайны требует, чтобы быть оптимальной, точной конкретизации. Нельзя преуспеть на этом пути, взяв за образец теологию, работающую с противоречиями. Нельзя описать взаимно исключающие друг друга цели пришельцев - например, инопланетяне не могут одновременно желать покорить и не покорить. Хотя можно использовать внешнее противоречие: например, пришельцы могут верить, что помогают нам, хотя мы можем чувствовать, что их действия вредны - и тут драматическая перспектива произведения: непонимание, вызванное решительным несоответствием цивилизаций. Можно обнаружить в научной фантастике шаги в этом направлении, но они не последовательны: взаимонепонимание цивилизаций всегда остается примитивным мальчишеством, не подвергаемым серьезному рассмотрению. Автор должен приложить некоторое количество интеллектуальных усилий к конструированию недоразумения, последовавшего за встречей двух различных культур. Чем больше фактов из различных областей приводят к такому непониманию, тем лучше. Надо учитывать, что такой сюжет - не поединок между двумя персонажами, а весьма запутанное взаимодействие, в котором участвуют коллективы - социальные организации, радикально отличающиеся друг от друга, и для который чужды структуры, смыслы и цели действий чужих.
Подавляющее большинство научно-фантастических текстов может служить примерами того, как не надо подходить к теме вторжения. Тем радостнее наткнуться на произведение, которое успешно рассматривает эту проблему. В романе "Пикник на обочине" братья Стругацкие исключительно эффективно использовали стратегию сохранения таинственности; они превзошли канон, заданный Уэллсом, а равно и научно-фантастическую традицию.
"Пикник на обочине" основан на двух идеях. Первую мы уже определили как стратегию сохранения таинственности пришельцев. Неизвестно, на что они похожи; неизвестно, чего они хотят; неизвестно, почему они пришли в этот мир и каковы их намерения относительно человечества. В точности неизвестно даже, высаживались ли они на Землю, и, если высаживались, то улетели ли обратно...
Вторая идея - то, что делает "Пикник на обочине" исключением среди научной фантастики, - относится к реакции человечества на высадку инопланетян. Нечто приземлилось, или, точнее говоря, нечто упало с неба. Обитатели Хармонта достаточно трагически узнали это. В некоторых районах города люди слепли; в других - пали жертвой загадочной болезни, описанной как чума; и лишившиеся населения районы превратились в Зону, чьи непостижимые свойства, отделяют ее от остального мира. Хотя приземление как таковое не вызвало больших разрушений: оно не разрушило дома и не разбило стекла в округе. Книга не рассказывает нам, что случилось в первой фазе создания Зоны. Все же мы узнаем достаточно, чтобы понять, что эти события и их последствия не подпадают ни под какие существующие схемы. Те, кто бежал из Хармонта и осел в каком-нибудь другом месте, стали центрами притяжения непостижимых событий, отклонений от среднестатистических норм (девяносто процентов клиентов парикмахера, покинувшего Хармонт, погибают в течение года, хотя и от "обычных" причин - при преступных нападениях, при транспортных происшествиях, и где бы эмигранты из Зоны ни поселились, вырастает вероятность природных катаклизмов, причем зависящая и от количества эмигрантов, как говорит доктор Пильман Нунану).
Таким образом, перед нами - непостижимое нарушение причинно-следственной связи. Повествовательный эффект разителен. Это не имеет ничего общего с фантасмагорией в форме "посещения", поскольку ничего сверхъестественного не случается, и все же мы встречаемся с тайной, которая "гораздо более страшная вещь, чем целые стада привидений" (как говорит доктор Пильман, 3:114-115)2. Можно попытаться найти гипотезу, объясняющую эти эффекты, возможно даже найти ее. (Давайте предположим, что происходящее вызвано местным возмущением определенных физических констант, ответственных за нормальные вероятностные отклонения от среднестатистических значений: это наиболее простое объяснение, хотя полностью проблему не решающее, а только указывающее направление, в котором надлежит вести дальнейшие исследования). Тогда выясняется, что, даже обнаружив физический процесс, рационально объясняющий механику необычайных явлений, мы не приблизились ни на волос к основной проблеме - к природе пришельцев. Таким образом, оптимальная стратегия состоит в представлении действий пришельцев загадкой, чье решение все равно не бросает ни малейшего света на природу их, и даже делает их более непостижимыми. Это не является, как может показаться, чем-то искусственным, подобно ad hoc изобретениям романов фэнтези, поскольку наше познание мира происходит именно так: постижение некоторых его законов и особенностей не уменьшает число проблем, ждущих решения, напротив, делая эти открытия, мы начинаем осознавать, что есть тайны и дилеммы, о существовании которых мы до сих пор не знали. Очевидно, что процесс научного познания может порождать даже более "фантастические" чудеса, чем волшебные сказки.
В романе "Пикник на обочине" события развиваются не так, как в "Войне миров". Уэллсовская история марсианского вторжения рассказывает о кошмарном, монументальном разрушении человеческого мира, драматически возвышенном падении цивилизованного порядка под ударами. Известен противник, известны его методы, известна даже его конечная цель (трудно было бы не догадаться о ней!). Все это не имеет ничего общего с романом "Пикник на обочине". Да, вторжение произошло; да, оно оставило неуничтожимые следов на Земле - в виде "зон", и земляне не способны понять последствия. Но в то же самое время маленький мирок человечества продолжает существовать, как и прежде. На опасных чудесах, исходящих из шести пятен на поверхности планеты, подобно космическим лучам, фокусируется различная - законная, равно как и незаконная - человеческая деятельность, сопровождающая любой источник возможного дохода (не имеет значения, насколько он опасен). Стругацкие реализовали стратегию сохранения тайны путем крайне губительной тактики - внимательного, почти под микроскопом, изучения происходящего. Мы только из слухов узнаем, что проводятся эксперименты над "магнитными ловушками", обнаруженными в Зонах, и что где-то другие институты по изучению внеземных культур стараются понять природу пришельцев. Мы не узнаем ничего о том, что думают о Зонах правительства, о том, как появление Зон повлияло на мировую политику. По контрасту, мы являемся свидетелями практически мельчайших деталей некоторых эпизодов из жизни "сталкера", нового контрабандиста, который добывает объекты из Зоны, поскольку на них существует спрос. Моментальными зарисовками роман показывает, как Зона, подобно инородному телу, попавшему в человеческий организм, окружалась сплетением интересов - интересов тех, что связаны с официальной охраной Зоны (то есть ООН), но и полиции, и контрабандистов, и ученых, и - не забудем о них - представителей индустрии развлечений. Это окружение Зоны кольцом лихорадочной деятельности выписано с потрясающей социологической достоверностью. Конечно, это изображение односторонне, но у авторов были причины сфокусироваться на тех персонажах, чья деятельность значаще, но в то же время натурально противостоит типичной научно-фантастической схеме. Чувство восхищения и тоски, вызываемое в читателе "сценами из жизни искателя сокровищ" (или "сталкера"), ядром повествования, является результатом ограниченного поля видения. Научная и паранаучная литература, порожденная высадкой инопланетян, должна, несомненно, быть источником еще более острого противоречия. Высадка инопланетян должна была, несомненно, сформировать новые воззрения и направления мысли, вероятно, она не оставила незатронутыми и искусство с религией, хотя наш взгляд на весь сдвиг по необходимости ограничивается обрывками жизни парня, который в драме взаимодействия двух цивилизаций играет роль маленького человека, муравья в муравейнике.
Тем не менее было бы неплохой идеей сообщить нам больше сведений о событии. Каждый согласится со словами доктора Пильмана, что вторжение является важнейшим событием в истории человечества. В истории человечества было достаточное количество важнейших событий, хотя они, вероятно, не были вызваны космическими вторжениями; каждое из них было отмечено усилением крайностей человеческого поведения. У каждого из этих значительных событий были свои колоссальные фигуры и достойные жалости жертвы. Чем значительнее историческое событие, тем ярче выражена граница между великим и незначительным, величественностью и исковерканностью человеческих судеб. Славные морские сражения, решавшие некогда судьбы империй, на расстоянии красивы, как изображение битвы, но вблизи отталкивающие отвратительны. Необходимо только вспомнить, что гребцы галер, прикованные к скамьям, сгорали в греческом огне - молча, потому что перед битвой они должны были затыкать рты специальными грушами, чтобы не кричать. (Их отчаянные крики, видите ли, отрицательно влияли бы на настроение солдат!) Восприятие такой битвы будет радикально отличаться, в зависимости от того, смотрим ли мы на нее с отдаленной точки зрения командиров с их имперскими целями, или с точки зрения тех несчастных, сошедшихся в смертельной схватке, хотя эта схватки и была составной частью процесса исторического перелома. Можно сказать, что даже столь благотворное открытие как рентгеновские лучи, например, имело свои ужасающие стороны, поскольку исследователи из-за их воздействия были вынуждены ампутировать конечности. Одним из сопутствующих результатов мировой индустриализации является лейкемия, от которой теперь медленно умирают дети. (Мы знаем, что это так, хотя и не можем ощутимо показать причинно-следственную связь). Ужасная судьба сталкеров в романе "Пикник на обочине", я должен добавить, является не экстраординарным отклонением, вызванным приземлением инопланетян, а правилом, характерным для решающих моментов истории - правилом, показывающим постоянную и неизбежную связь между "картинным" величием и ужасающими страданиями.
Стругацкие таким образом показывают, что они - реалисты в фантастике, в той мере, в какой реализм в фэнтези предполагает уважение к логике и честность в выведении всех последствий из принятых предпосылок. Даже свободная индустрия развлечений, окружающая Зону, правдоподобна, я бы даже сказал - необходима. Принципы человеческого поведения, действующие в повествовании, те же самые, что и всегда; авторы просто показали свое отношение к "отбросам" в космических встречах, так сказать, и событиям, принимающим конкретную форму - чуда, введенного в общество потребления. Этот термин не означает, как его иногда понимают, общество, производящее лишь товары, сейчас же привлекательные для потребителя. Напротив, это - общество, полагающее, что к всему надо стремиться: не только машины, холодильники и парфюмерию, но и секс, кровь и разрушение оно делает предметами потребления, чередуя их с должным интервалом, так что они становятся приятными. В средневековье Зоны, без сомнения, вызвали бы паническое бегство и миграцию; позже они могли бы стать центрами новых религиозных верований, основанных на апокалиптических сведениях, и оказаться почвой для пророчеств и откровений. В нашем мире, впрочем, Зоны уступили одомашниванию: если нельзя ни понять, ни игнорировать, можно по крайней мере получить кусок пищи. Соответственно и Зоны становятся не источником эсхатологической мысли, а объектом автобусных туров. Это допущение объясняется страстью к феномену, некогда считавшемуся отвратительным, но теперь набирающему популярность с точки зрения эстетики, что помещает на место красоты отвратительность. Это дух времен, которым в романе Стругацких подчиняется все, проявляющее полную независимость от человека - как, например, таинственность пришельцев. "Пикник на обочине" утверждает, что приземление инопланетян прошло бесследно для девяноста процентов человечества, и тем самым Стругацкие противопоставляют себя целой научно-фантастической традиции.
Это не просто банальное противопоставление. Доктор Пильман, старающийся выразиться в категориях физики, называет человечество "стационарной системой" (3: 104), в переводе на язык историка это значит, что контакт с инопланетянами, в такой степени, в какой он не приравнивается к глобальной катастрофе, не может изменить ход истории человечества одним ударом, поскольку человечество не способно выскочить из своей истории и, побуждаемое вторжением из космоса, перешагнуть в полностью новую историю. Это предположение, по-моему, правильное, является чем-то, чем научная фантастика пренебрегала из-за жадности до сенсаций. В романе "Пикник на обочине", по контрасту, высадка инопланетян не показывается как нечто странное просто ради своей странности; вместо этого она определяет начальные условия для мысленного эксперимента в области "экспериментальной философии истории" - и именно это определяет ценность книги.
Есть только один момент, относительно которого я вынужден не согласиться с книгой - момент, относящийся не к человеческим проблемам (они показаны так, что не вызывают возражений), а к действительной природе пришельцев. Я мог бы основывать свое несогласие на четырех предпосылках. Первая - то, что в книге нам даются данные, но не обязательно мнения об этих данных, даже когда персонажи, выдвигающие эти мнения, являются нобелевскими лауреатами. Это означает, что мы полагаем себя обладающими такими же полномочиями относительно построения теорий о пришельцах, как и выдуманные персонажи. Вторая - то, что на всех вообразимых уровнях познания нет пути действий, на сто процентов безошибочного. Такая непогрешимость требовала бы, конечно, обладания полной информацией о том, что может случиться при претворении неких планов в действительность; но мироздание - такое место, где обладание полной информацией о чем-либо всегда невозможно. По третьей из моих предпосылок, принцип свободы от противоречий в мышлении относится к нам в той же мере, что и к остальным разумным существам в космосе. Это означает, что одно из двух верно: если "пришельцы" знали о существовании людей на Земле, то они не могли в то же самое время быть неосведомленными об этом; если же они заметили хоть какие-то признаки человеческих существ, то они не могли в то же время не заметить никаких признаков; и так далее. Наконец, при объяснении неизвестных явлений всегда предпочтительна наиболее простая гипотеза, как утверждает принцип бритвы Оккама. Если, например, мы живем рядом со знаменитым волшебником, и в течение довольно долгого времени не слышим из его дома ничего, то мы можем предположить разное: сосед мог раствориться в воздухе, мог превратить себя в скрепку для бумаг, или мог улететь в небо через окно. Но остановиться мы должны, впрочем, на более обыденном объяснении: что он просто ушел из дома. Только когда эта гипотеза оказывается неверной, мы можем искать другую, менее банальную.
Это - те отправные точки, исходя из которых мы будем рассматривать встречу с инопланетянами3. По отношению к приземлению должно быть сделано различие между тем, что инопланетяне оставили в Зонах, и тем, как они это сделали. По мнению доктора Пильмана, выражающего взгляды большинства специалистов, разрыв между цивилизациями оказался слишком большим для того, чтобы люди могли его самостоятельно преодолеть; другая же сторона, впрочем, не смогла помочь. С тем, что оставили пришельцы, люди могут обращаться только как с результатами странной технологии, чье действие непостижимо. Что же до манеры, в которой пришельцы оставили так называемые объекты людям, тезис доктора Пильмана - центральный для повествования, поскольку заглавие на обложке уже предвосхищает его - представляется нам в виде притчи. Человечество оказалось в положении животных, которые, выбравшись из своих нор к обочине дороги или к поляне, где останавливались некие непостижимые существа, шарят среди остатков стоянки. Эта аналогия выражает честное убеждение Пильмана, хотя даже в диалоге с Нунаном он перечисляет другие существующие гипотезы о Посещении. Доктор Пильман - не кто-нибудь, он, в конце концов, получил Нобелевскую премию за открытие "Радианта Пильмана". В то же самое время он - мизантроп, как и многие другие выдающиеся ученые. Такие люди острее чувствуют двусмысленность их социальной роли. Для современного общества, питающегося плодами их мысли, они необходимы, но оно относится к ним с непониманием. Политические силы присваивают их открытия, но общественное мнение, тем не менее, делает именно ученых ответственными за последствия этого присвоения. Эта ситуация не располагает к доброте. Вместо этого она вызывает либо возмущение, либо цинизм; но если кто-то находит возмущение бесполезным, а цинизм - отвратительным, он пытается стать стоиком. Такой человек привыкает выбирать меньшее зло, и когда кто-то пытается загнать его в угол вопросами, он отвечает уклончиво или саркастически. Это - как раз отношение доктора Пильмана, оборонительная позиция, занятая им в интервью, с которого начинается повествование.
В диалоге с Нунаном Пильман, конечно, менее лаконичен и язвителен, чем в разговоре с журналистами. Поскольку он говорит конфиденциально, обращаясь к человеку, которого он знает (к тому же он не вполне трезв), он склонен к прямоте. То, что Пильман, как показывает описание его суждений о Посещении, не беспристрастен - уже другой вопрос. Сравнение с остатками от пикника, которым он пользуется, отражает ситуацию с людьми, оказавшимися перед предметами, найденными в Зоне; но по отношению к пришельцам оно слишком снисходительно. Так называемые "остатки", объекты, опасные для всех живых существ, в конце концов, не были оставлены где-то в пустынном месте. Они были брошены в центре города. Факт, что города не занимают даже одного процента земной поверхности. Вот почему, хотя космос тысячелетиями "роняет" метеориты на землю, до сих пор ни один метеорит не упал на город. Тем самым похоже, что приземление в Хармонте не было случайным. Можно предположить, что пришельцы высадились в городе, поскольку того хотели. Они провели свой пикник не на обочине дороги и не на отдаленной полянке, а прямо над нашими головами. Тем самым это событие предстает уже в другом свете. В конце концов есть разница между проведением пикника рядом с муравейником и выливанием бензина из машины на муравейник и поджиганием его. Пикник на обочине из дружественной аналогии Пильмана предполагает полное равнодушие к судьбе муравьев-людей. Картина преднамеренного разрушения, с другой стороны, предполагает злую волю, если уж кто-то озаботился прибытием издалека для разрушения муравейника. Безразличие и злонамеренность - не одно и то же, и в этом отношении жаль, что повествование умалчивает, была ли еще хоть одна высадка проведена в человеческом поселении.
Как мы видим, это - первостепенный вопрос, важный для уточнения отношения пришельцев к людям, и тем самым вопрос, о котором должны знать все персонажи произведения. Одна высадка в городе может быть результатом исключительной случайности, но две такие высадки - нет. Тем самым мы неизбежно приходим к следующему выводу: если была высадка пришельцев в каком-либо другом городе, не только в Хармонте, пикник на обочине оказывается ложным образом. Но поскольку Пильман выбрал эту аналогию, мы должны полагать, что имеем дело с отдельным фактом. Это очень важно для наших дальнейших размышлений.
Доктор Пильман рассматривает различные гипотезы, посвященные природе Посещения. Он пренебрегает только той, что определяет наше отношение. Ее введем мы, после того как соберем нижеследующие убедительные доказательства в ее пользу...
1.Во-первых, две характеристики - не взаимосвязанные - почти всех объектов в Зоне привлекают наше внимание. Одна - то, что эти объекты сохранили функциональность: они не инертный, безжизненный, неактивный мусор. Вторая - то, что они сопоставвимы по размерам (и весу) с человеческим телом. Это может быть выведено из того факта, что один человек может вытащить эти объекты почти неповрежденными из Зоны, не разбирая их предварительно на части. Никакие более крупные предметы не надо разбирать или ломать - вот почему снаряжение "охотников за сокровищами" не включает в себя никакие орудия. Эти объекты практически разбросаны. Теперь предположим, что мы сбрасываем аналогичную кучу индустриальных отходов нашей цивилизации (покореженные машины, промышленное оборудование, металлолом, старые мосты, отработавшие механизмы) на островах Самоа: аборигены в этом случае обнаружат гораздо больше предметов, несоизмеримых с их собственными размерами, чем соотносящихся с ними. Если, напротив, значительное количество странных предметов, разбросанных в неком месте, по величине соизмеримы с размерами человеческого тела, то вполне вероятно, что эти предметы были предназначены для тех, кто их найдет. Конечно, можно утверждать, что за тот факт, что найденные в Зоне предметы по размерам сопоставимы с человеком, ответственна чистая случайность. Но тогда получается, что слишком много "чистых совпадений" собираются в значащую модель.
2.Следующее примечательное среди многочисленных характеристик Зоны - то, что ее границы строго фиксированы. Ни летучие объекты, такие, как "волосы" (1: 22), ни другие феномены Зоны ("студень" [2: 58], температурные удары и т.д.) никогда не пересекают демаркационную линию между Зоной и ее окружением. Можно было бы утверждать, что такая "замкнутость" Зоны, строго себя отграничивающей, - результат еще одного "чистого совпадения". Впрочем, более вероятная гипотеза - что это не тот случай, скорее, Зона "отграничивает себя" потому, что в ней содержится нечто, по замыслу пришельцев обуславливающее такое закрытие.
3.Опять же, целые объекты хаотически разбросаны по Зоне. Возможно, именно это навело доктора Пильмана на мысль о пикнике на обочине, после которого остался мусор. Но можно также отстаивать ту точку зрения, что никто эти объекты не выбрасывал, а они оказались разбросаны в результате взрыва контейнеров.
4.Далее, объекты Зоны зачастую имеют качества крайне опасных ловушек или капканов. По сравнению с ними разминирование - детская забава. Нельзя исключать вероятность того, что эти предметы были беспечно оставлены пришельцами, равнодушными к благосостоянию человечества, или даже того, что пришельцы относились к человечеству примерно так, как убийца, раздающий в детском саду отравленные конфеты, относится к детям. Но возможно и другое объяснение: объекты эти не функционируют должным образом, поскольку они были повреждены при приземлении.
5.Наконец, стоит отметить, что среди сил, действующих в Зоне, есть некие, чьим эффектом является "воскрешение мертвых". Под их воздействием человеческие трупы встают и начинают снова двигаться. Это трактуется не как воскрешение мертвых, когда покойники возвращаются к нормальной жизни, но, используя термины самого романа - как воскрешение "муляжа", "чучела" (3: 114), чье новое тело не идентично нормальному живому телу. Цитируя Пильмана, "можно у них, например, отрезать какую-то часть, и она будет жить. Отдельно. Без всяких физиологических растворов..." (3: 115). (Доктор Пильман утверждает, что такое "квазивоскрешение" нарушает второй закон термодинамики; это не обязательно так, но не будем ссориться по этому поводу с ученым, поскольку это заведет нас слишком далеко). "Псевдовоскрешение" "зомби" или "муляжей" - их реконструкция по скелету - эффект, очень важный для понимания природы Посещения. Их "воскрешение" выглядит результатом скорее целенаправленной, нежели случайной деятельности, и, конечно, проще воскресить реальную, конкретную формы жизни (земные, белковые), чем "всевозможные" (и гипотетические) космические формы жизни. Мы не знаем, верно ли это, равно как не знаем, был ли этот эффект направлен на самих пришельцев (он мог бы быть средством из их "аптечки первой помощи"). Но в любом случае эффект воскрешения предполагает, что пришельцы знали достаточно много о физиологии земных форм жизни.
Все это свидетельствует в пользу нашей гипотезы. Мы утверждаем, что высадки инопланетян не было. Наша гипотеза предполагает иное... Космический корабль, наполненный контейнерами с образцами изделий высокоразвитой цивилизации, шел вблизи Земли. Это был автоматический космический зонд, команды на нем не было. Это - простейшее объяснение того факта, что никому не удалось увидеть ни единого пришельца. Любая другая гипотеза вынуждена предполагать, либо что инопланетяне невидимы для людей, либо что они старательно прятались. При приближении к Земле корабль был поврежден и раскололся на шесть частей, упавших одна за другой на Землю.
Это, может показаться противоречащим тому, что говорится о радиантах, названных в честь открывшего их Пильмана; они подтверждают, что кто-то выстрелил шесть раз по Земле с Альфы Центавра в созвездии Лебедя. Тем не менее, между нашей интерпретацией и радиантами нет противоречия. В астрономии термин "радиант" относится к воображаемому месту небесной сферы, откуда исходит метеорный поток. Определение радианта в астрономии не означает того места, откуда действительно происходят метеоры. Они могут приближаться по эллиптической или параболической кривой; радиант - касательная, которую земной наблюдатель проводит к такой кривой (и ее продолжение - в направлении, противоположном метеорному потоку) до тех пор, пока она не доходит до той точки небесного свода, где расположено определенное скопление звезд. Таким образом, когда метеоры называются по их радиантам, это не значит, что они действительно исходят из звездного скопления, в честь которого названы. Соответственно, и радиант Пильмана не указывает на то, было ли содержимое Зон действительно послано из первой звезды в созвездии Лебедя. О том, откуда прилетели шесть летающих объектов или зондов, радиант Пильмана ничего не говорит, хотя повествование и оставляет такое впечатление. Это ложное впечатление, вызываемое недостаточно четкой манерой Пильмана выражаться при ответе на вопросы журналистов - в начале повествования. То, что пришельцы действительно летели прямо от Альфы Центавра на Землю, - даже не вопрос. Путешествие на такую дистанцию по прямой граничит с невозможностью, поскольку на траекторию должны воздействовать бесчисленные влияния (хотя бы гравитационные). Кроме того, математически доказано, что кривая, на которую лягут шесть выстрелов, произведенных по сфере (вращающейся, как Земля), не отличается от кривой, получившейся в результате проецирования на сферу сегмента орбитальной траектории. Радиант Пильмана не исключает и гипотезу о развалившемся на шесть частей космическом корабле, части которого падали одна за другой. Если известен радиант метеорного потока и его конечная скорость, можно вычислить, откуда он на самом деле исходит, поскольку метеор, будучи неодушевленным объектом, подчиняющимся законам небесной механики, не может менять курс по собственной воле. С другой стороны, из радианта космического корабля нельзя вывести его происхождение, курс, скорость и т.д., поскольку корабль управляем и может совершать маневры, делать коррекцию курса, менять скорость и т.д. Кратко говоря, радиант Пильмана не свидетельствует в пользу той или иной гипотезы о Посещении.
Конечно, мы не знаем наверняка, действительно ли космический корабль оказался жертвой катастрофы. Тем не менее, наша гипотеза учитывает все происшедшее, и делает это наиболее экономным способом. Почему бы не допустить, что приземление оказалось неудачным? Предположение, что необычная природа объектов в Зоне демонстрирует высокое мастерство пришельцев и тем самым устраняет возможность бедствия с их кораблем, логически неверно. Совершенство пришельцев, из-за которого невозможно повреждение их корабля, не является ни фактом, ни логически объяснимой гипотезой, а лишь фактом веры. Совершенство, доведенное до непогрешимости, по нашему мнению, годится только для сущностей, которыми занимается теология, то есть непогрешимой науки нет. Мы не утверждаем, что несчастный случай действительно произошел, просто он единым махом объясняет все произошедшее.
Кроме того, факты, упомянутые в пункте 1. (выше) - характеристики найденных в Зоне объектов - делают приемлемым предположение, что в направлении Земли были посланы контейнеры с образцами техники. Пункт 2 (утверждающий замкнутость Зоны), увеличивает правдоподобие пункта 1, поскольку отправители, не могущие быть абсолютно уверенными в том, что с их кораблем не случится катастрофы при посадке, для уменьшения последствий должны были - и так и сделали - установить на борту некое устройство, не позволившее бы эффектам катастрофы распространиться, а, напротив, почти герметично отграничивающее их на одном месте. Это, естественно, должно было быть устройство, предназначенное уцелеть в катастрофе. Каким-то образом оно уцелело. Упомянутый выше в пункте 3 факт, увеличивает вероятность того, что несчастный случай все-таки произошел, поскольку весьма вероятно, что объекты были хаотично разбросаны силой удара о землю. Даже факт, приведенный как пункт 4 (то есть то, что объекты опасны) становится в этом случае понятным. Не только сами контейнеры были повреждены ударом, но и большая часть их содержимого. То же самое может произойти, если на негодных парашютах сбрасывать на острова Самоа контейнеры с едой, лекарствами, инсектицидами и т.д. От удара о землю и разрушения контейнеров шоколад перемешается с гексахлоридами, имбирные пряники - с рвотным, и т.д. Самоанцы могут предположить, что на их жизни покушались, причем особо злодейским способом, но ученым, оказавшимся на месте самоанцев, не стоило бы приходить к такому выводу. Мы понимаем, что намерения пришельцев не проявляются во пагубной природе космических даров: это не тот случай, когда они получают удовольствие, одаривая нас смертельными подарками, а, скорее, несчастный случай - дефект их космического корабля, - превративший посылаемое с лучшими намерениями содержимое в груду металлолома. (Мы не будет здесь вдаваться в дальнейшие рассуждения по поводу нашей гипотезы; но в общих словах, они бы выглядели так: поскольку корабль не оставил следа, он, очевидно, не приземлялся, а просто сбросил контейнеры. Более того, контейнеры не обязательно должны были быть материальны, их содержимое могло быть "упаковано", удерживаться вместе каким-нибудь силовым полем, чье повреждение в критический момент позволило содержимому контейнеров просыпаться дождем на Землю).
Стругацкие могут сказать нам, что гипотеза "образцов" в некотором роде учитывалась в их книге. В разговоре с Нунаном доктор Пильман упоминает возможность, что "некий высокий разум забросил к нам на Землю контейнеры с образцами своей материальной культуры. Ожидается, что мы изучим эти образцы, совершим технологический скачок и сумеем послать ответный сигнал, который и будет означать реальную готовность к контакту." (3: 108). Впрочем, эта версия, которая, кстати, не допускает возможности, что образцы прибыли в катастрофически поврежденном состоянии, дискредитируется ироническим тоном. Действительно, как могут объекты, опаснее взрывчатки, посланные неизвестным получателям в подарок, расцениваться как приглашение к контакту? Это похоже на посылание приглашения на бал в письме-бомбе. В повествовании эта гипотеза компрометирует себя, если учитывать ужасные характеристики Зоны.
Гипотеза несчастного случая, с другой стороны, не только вполне натурально объясняет события, но и оправдывает и инопланетян - отправителей, и людей - получателей "дара данайцев" со звезд. Отправители не только не виновны в преступлении, они даже предвидели (как и были обязаны) возможность худшего исхода и снабдили оборудование устройством безопасности, благодаря которому все эффекты Зоны оказались сосредоточены в определенном месте. Соответственно, особенности Зоны объясняются предвидением отправителей, которые, не будучи способными исключить возможность несчастного случая, позаботились о том, чтобы последствия его удерживались бы внутри некой границы. Гипотеза несчастного случая также снимает бремя вины с человечества, особенно с ученых, чье затруднение по поводу подарка становится понятным, поскольку появляются добавочные трудности - ученые не знают, какие свойства объектов в Зоне предусмотрены изготовителями, а какие появились в результате повреждения.
Не займет много времени и объяснение того, почему авторы умолчали о нашей гипотезе Посещения. Она их не удовлетворяла, поскольку лишала произведение угрожающей и таинственной атмосферы. Но их ошибка - как раз это умалчивание о возможности несчастного случая. Мы хорошо понимаем, почему они выбрали этот путь. При встрече цивилизаций подразумевается, что доверять нельзя обеим сторонам. Люди соглашаются использовать дар только наиболее примитивным и ведущим к разрушению образом, поскольку такова человеческая природа; инопланетяне подтверждают свое убийственное равнодушие к человечеству, поскольку для высокоразвитого интеллекта ничего не значат те, кто находится на более низком уровне интеллектуального развития. Так что вариация на тему вторжения заслуживала бы воплощения в литературе, тем более что она превосходила бы все наработки научной фантастики, сделанные до этого момента. Но в этом случае повествование должно было бы исключить нашу гипотезу о поврежденном даре; этот дар должен был бы изначально приносить горе, то есть повествование должно было бы дискредитировать эту гипотезу. Молчание об этом, хотя и подвергает нашу версию забвению, является ошибочной тактикой авторов.
Из вышесказанного следуют более общие заключения, относящиеся к оптимальной стратегии для темы вторжения4. Для выполнения стратегии сохранения тайны должны строго выполняться два требования. Во-первых, произведение не должно вызывать подозрение, что некоторые факты, известные героям произведения (например, все главные герои романа "Пикник на обочине" должны знать, находится ли еще одна Зона, кроме Хармонтской, в каком-либо городе) прячутся от читателя. Читатель должен быть убежден, что ему предоставили всю (в рамках возможного) информацию. Тайна, которую надо сохранить, прячется за развертыванием и представлением описываемых событий, создающими непроницаемую маску, за которую никто не может заглянуть. Другой способ достижения этого эффекта - только очень тщательный подбор фактов. Они не могут ни указывать безоговорочно на одну направленность, ни ошеломлять нас, будучи слишком хаотическими. О чем они свидетельствуют - должно остаться нерешенным, решение должно колебаться между различными альтернативами и не склоняясь ни к одной из них.
Наши замечательные авторы разрушили то, к чему стремились, сделав пришельцев в конце повествования злодеями. То, что Золотой Шар выполняет желания, - наивное верование, одна из легенд, появившихся на заре Посещения. Авторам ясно, что они не могли сделать из Золотого Шара адскую машину, поскольку это преувеличение, которое изменило бы смысл книги, превратив Зону из чего-то многозначного, хотя и мрачного, в - однозначно - ловушку для человечества. Поэтому они сделали Золотой Шар почти нейтральным объектом и позволили смерти находиться не в нем, а рядом, в виде "прозрачной пустоты, притаившейся в тени ковша экскаватора" (4: 150), пустоты, заглатывающей Артура на глазах у Рэдрика. Сравнивая первую экспедиции в Зону (предпринятой Рэдриком с Пановым) и последнюю (с Артуром - к Золотому Шару), можно узнать в последней структуру "черной волшебной сказки". Качества волшебной сказки нетрудно определить: подобно тому, как доблестный странствующий рыцарь ищет эликсир жизни или магическое кольцо, герои должны преодолеть трудные и опасные преграды, пробираясь к высоко ценимому сокровищу. Далее, Рэдрик знает, что подход к Золотому Шару преграждает таинственная "мясорубка" (4: 141), которую надо "насытить", принеся ей человеческую жертву. Вот почему он позволяет Артуру идти к Золотому Шару первым - и, действительно, Артур умирает у него глазах, и его смерть ломает злое заклятие, так что Рэдрик может, в свою очередь, попасть к Золотому Шару. В этот момент авторы внезапно прекращают повествование и пишут слово "конец". Это, впрочем, выход, который смягчает вещи, но не изменяет их.
Авторы утверждают - и я обсуждал это с ними, - что соединение в образе Золотого Шара волшебно-сказочных мотивов и мотивов "ужастиков" происходит в человеческом уме, являясь результатом случая и человеческой фантазии. Но, как мы выяснили ранее, не надо устраивать слишком много "совпадений", указывающих в одном направлении, поскольку не верится, что все они случайны. Кроме того, у последней экспедиции в Зону нет родовых признаков научной фантастики. Реалистическое обрамление событий превращается в волшебно-сказочное5, потому что "совпадения" следуют одно за другим, составляя, как мы уже показали, стереотип поиска проклятого сокровища, хотя они не должны совпадать ни с какими стереотипами. Тайна не сохраняется до конца, через нее проглядывает истина, поскольку у нас, без сомнения, есть мнение о том, что представляют собой пришельцы: они - чудовища, хотя и невидимые чудовища.
Авторы стараются отвлечь читателя от этой мысли, которая решительно утверждается в нашем сознании. Они подчеркивают, например, что Золотой Шар на расстоянии выглядит так, как будто неизвестный гигант случайно потерял его. Это, впрочем, неправильная тактика. Это не авторский комментарий, который должен отвлечь нас от структурно навязчивого решения, а сами события в их объективном раскрытии. Сильный удар эпилога портит замечательное впечатление, производимое книгой в общем.
Макс Фриш перенес миф об Эдипе в нашу современную реальность романом "Homo Faber", где отец по неведению вступает в кровосмесительную связь со своей дочерью, так же, как Эдип - со своей матерью. Фриш описывает события так, что каждое из них нормально, реалистично, правдоподобно, но все вместе они структурно соотносятся с мифом об Эдипе. Разница между близостью "Homo Faber" к мифу и романа "Пикник на обочине" - к волшебной сказке заключается в следующем: Фриш учитывал полученное сходство, в то время как Стругацкие ни в коем случае не желали этого. Это - та самая причина, по которой я сказал, что они "разрушили то, к чему стремились", потому что только осторожность в описании событий могла бы оградить финал повествования от нежелательных связей с основным замыслом и тем самым с этикой волшебной сказки.
Теолог без труда сохранил бы таинственность романа "Пикник на обочине", поскольку он может использовать противоречия. Но поскольку наука не имеет такого убежища, не будет преувеличением сказать, что трудности фантаста, примыкающего к науке, значительно больше, нежели трудности теолога, признающего совершенство Бога...
1 Это эссе, датированное июлем 1975 года в польском оригинале, переведено с текста, служившего послесловием к роману Стругацких "Picknick am Wegesrand" (Frankfurt: Suhrkamp, 1981), PP. 198-215. Изначально эссе опубликовано как послесловие к роману Стругацких "Пикник на обочине": "Piknik na skraju drogi" (Krakow: Wydawnictwo Literackie, 1977). - C. 265-288. Этими данными и помощью в проверке нашего толкования Лема мы обязаны Dr. Franz Rottensteiner, который, впрочем, не ответственен за наши ошибки. Мы также благодарны Elizabeth Kwasniewski за помощь и терпение, проявленные при исправлении английского перевода с учетом польского оригинала. - Robert M. Philmus.
2 Ссылки в скобках (добавленные переводчиками) относятся к изданию: Roadside Picnic / Trans. A.W.Bouis. - New York: Macmillan, 1977. В этом издании напечатана также "Сказка о Тройке" - "Tale of the Troika". - Robert M. Philmus.
[Цитаты на русском языке приводятся по изданию: Пикник на обочине // Стругацкий А., Стругацкий Б. Собр. соч. - М.: Текст, 1993. -Т.7].
3 Данное объяснение, дающее новую интерпретацию загадки, загаданной высадкой инопланетян в романе "Пикник на обочине", может показаться отклонением, порожденным излишним педантизмом, но, в конце концов, мы анализируем не реальное событие, а литературный вымысел. Но истинно научная выдумка отличается как раз этим: описанные ею события и их рациональное объяснение столь же познаваемы, сколь и феномен, случившийся во внелитературном мире. Такая работа может начинаться с выдуманной, даже крайне выдуманной предпосылки. Но это - привилегия начального авторского замысла, исчезающая внутри самого текста. Это значит, что рассказчик не может внутри повествования не может вводить новые феномены, исходя лишь из собственной фантазии. Волшебные сказки могут позволить такое, поскольку им совсем не требуется объяснять логически или эмпирически описываемые чудеса. Научная фантастика, присваивающая себе привилегии волшебных сказок, покидает сферу реального мироздания и причисляет себя к разделу волшебных сказок, где все, что думается или говорится, по этой самой причине немедленно становится возможным и без лишних вопросов принимается читателем за чистую монету. Коротко говоря, хотя факты в научной фантастике могут быть выдуманными, способ, которым наука в фантастике эти факты объясняет, выдуманным быть не может. Научные теории меняются, но не меняется метод познания, характеризующий науку, и это именно та методология, что диктует определенный тип построения гипотез научной фантастике. Соответственно, наша полемика, как пример того, как должна выглядеть типичная критика научной фантастики, может быть приложена, mutatis mutandis к любому произведению, отвечающему основному критерию этого жанра.
4 Мы представляем гипотезу катастрофы в наиболее простом варианте, что не означает его наибольшей вероятности. Например, автоматический космический корабль с контейнерами должен был быть отправленным без четко указанной конечной цели; он должен был быть снабжен сенсорами, которые распознали бы планету, "наделенную" заранее определенными параметрами (такими, как средняя температура, состав атмосферы - в частности, наличие свободного кислорода и воды, благоприятная для экологического развития орбита и т.д.). Такой автоматически управляемый корабль мог посетить в своих поисках различные звезды. Впрочем, поскольку невозможно произвести продукты технологии, способные пережить неповрежденными путешествие неопределенной длины (которое бы заняло миллионы земных лет), такой корабль должен был быть снабжен устройством, которое автоматически разрушало бы предметы, когда их срок годности заканчивался бы. Такой корабль мог найти нашу Солнечную систему, когда срок годности его содержимого подходил к концу. В конце концов, может быть, что саморазрушения не произошло только потому, что корабельная система наблюдения обнаружила Землю и разбросала контейнеры с "частично испорченным" содержимым. Степень повреждения отдельных систем наблюдения, управления и контроля не точна; может быть определена только статистическая вероятность повреждения - то есть абсолютно точно, что вероятность дефектов в программах и системах исполнения возрастает с течением времени. Я подчеркну, что, чем более сложно устройство, тем неизбежнее поломки по прошествии некоторого времени; это - общий закон, не зависящий от того, где и как была произведена продукция. Таким образом, наука о пришельцах - то, что Стругацкие называют "ксенологией", - должна учитывать статистически вероятностный аспект контактов меж цивилизациями как решающий для таких посещений.
5 Степень, до которой авторы следуют в эпилоге структурной схеме волшебной сказки можно, например, увидеть в отрывке, где упоминаются "черные скрученные сосульки, похожие на толстые литые свечи" (4: 148). Это все, что осталось от людей, убитых Золотым Шаром, то есть все, что осталось от предшественников Артура и Рэдрика в поисках проклятого сокровища. В волшебных сказка такие остатки - кости сорвиголов, которым на этот раз не повезло, - обычно лежат у входа в логово дракона, у подножия стеклянной горы и т.д.
Связаться с программистом сайта.
