Михаил Ахманов

                      ЗАКЛИНАТЕЛЬ ДЖИННОВ


                                       Хорошо живет на свете
                                       Винни-Пух!
                                       Оттого поет он эти
                                       Песни вслух!

                                         А.Милн "Винни-Пух и
                                         все-все-все"

              Глава 1. ХОРОШО ЖИВЕТ НА СВЕТЕ ВИННИ-ПУХ

       Сегодня филенка была на месте.
       Недели три назад, как раз к Новому Году, кооперативные боссы
сделали нам сюрприз, установив в каждом подъезде внутреннюю дверку
с кодовым замком. Хорошую дверь, из цельной сосновой доски, с двумя
широкими филенками вверху и внизу, и еще одной, узкой - посередине.
Чтоб мы, жильцы - упаси бог! - не вымерзли в январские холода, чтоб
нам не надуло в уши, и чтобы какой-нибудь отморозок не проник на
лестницу и не пришиб старушку с седьмого этажа... Но отморозок нашелся
прямо среди нас: нижнюю филенку уже трижды вышибали и уволакивали в
неизвестном направлении. Я думаю, на тот же седьмой этаж, где кроме
старушки проживал дядя Коля Аляпин, мужчина небогатый, но прижимистый
и хозяйственный.
       Однако сегодня, как я уже говорил, филенка была на месте.
       Отметив сей отрадный факт, я направился к почтовым ящикам
и вытащил из своего, изломанного и побитого жизнью, запечатанную
повестку. В ней значилось: Невлюдов Сергей Михайлович, инженер-лейтенант
войск связи, тридцати двух лет от роду, обязан явиться во Фрунзенский
райвоенкомат города Санкт-Петербурга 19 января, к двенадцати ноль-ноль.
С паспортом, военным билетом и дипломами о высшем образовании. При
всех регалиях, значит, и к двенадцати-ноль-ноль... Что ж, превосходно;
посплю до девяти вместо восьми.
       Разглядывая клочок бумаги с расплывчатой военкоматской печатью,
я думал: все из ящика прут, и журналы, и газеты, и даже письма, а вот
на такие повестки преступная рука не поднимается. То ли из злорадства,
то ли из жалости... мол, хоть повестку ему оставим, раз газеты сперли...
Газеты действительно сперли - и "Вечерку", и "Невское время".
       Впрочем, вызов в военкомат, извлеченный мной из почтового
ящика со сломанным замком, с лихвой компенсировал эти потери. Завтра
- вторник, день кафедрального семинара, а тащиться в Петергоф мне
совсем не хотелось, даже из уважения к Вил Абрамычу. Шеф мой - добрый
старикан, страдающий хроническим мягкосердечием, что не позволяет ему
резать профанов и четвертовать невежд. А длинноухий нахрапистый Юрик
Лажевич был профаном и невеждой, и сидеть на его предзащите с прибитым
к небу языком я решительно не собирался. С другой стороны, кто ищет
хлопот на свою голову?.. Критика рождает недоброжелателей, и отсутствие
на семинаре было бы для меня наилучшим выходом. An ounce of discretion
is worth a pound of wit, - говорят англичане, и они правы: унция
благоразумия в самом деле стоит фунта остроумия.
       Решив, что повестка - верный шанс прогулять семинар и
разобраться с кое-какими личными делами, я бодро затопал вверх
по лестнице, прикидывая завтрашнюю диспозицию. Может, к Михалеву
заглянуть?.. Глеб Кириллыч, эпикуреец и шалун, был давним отцовым
приятелем; жил он вблизи военкомата, на углу Фонтанки и Графского,
строгал фантастические романы и отличался гостеприимством, обширным
брюхом и житейской мудростью. Нет, не успею, с сожалением подумал я.
Если в полдень не наденут каску и не пошлют стрелять дыркачей, то
к часу доберусь на истфак, увижусь с Бянусом и одарю его обещанной
программой; в четыре буду в Павловске, у моих хрумков-гарантов, а в
шесть, пожалуй, дома, у компьютера. И если мои работодатели справились
с финансовым вопросом, мне хватит развлечений до полуночи. Или до утра
- смотря по тому, какой суммой меня осчастливит Ичкеров...
       С этой мыслью я вставил ключ в прорезь замка, нажал, распахнул
дверь, отряхнул снег с шапки, разделся и решительно направился к
телефону. Телефон висел над диванчиком в прихожей, точно на том месте,
где его пристроил отец четверть века назад. Древняя модель, с диском
и громоздкой трубкой, но я ее не менял; я вообще старался ничего не
менять в родительской квартире.
       Примчалась Белладонна, неслышно ступая на бархатных лапах,
вспрыгнула на табурет, потерлась о мои колени и мяукнула, требуя
рыбки, но я не отреагировал. Первым делом бизнес! Первым делом мне
нужно было позвонить в "Гарантию", Ичкерову. От разговора с ним
зависели и рыбка, и молочко, и все наше благосостояние на текущий
период.
       Я набрал номер. Послышались гудки, потом трубку сняли.
       - Керим?
       - Йа! - подтвердил гортанный голос.
       - Это Сергей. Могу подъехать завтра. От четырех до пяти.
       - Под'жжай. - Кроме акцента, Керим отличался уникальной
лаконичностью.
       - Сумму набрали?
       - Йа.
       - Сколько?
       - Пол'рра.
       Очевидно, это значило "полтора", и я успокоился. Полтора
миллиона, пятнадцать тысяч стодолларовых купюр - минимум того, что
мне требовалось. Оставалось уточнить только один вопрос:
       - Не мятые? Новые?
       - Как жж'па младенца.
       - Тогда до завтра.
       В трубке что-то проворчали - то ли бай-бай, то ли о'кей.
Нажав на рычаг, я помедлил секунду и принялся дозваниваться Сашке.
Это было непростой задачей, ибо у доцента Александра Бранникова по
кличке Бянус имелись разнообразные интересы и обширные знакомства,
особенно среди милых дам. Будучи мужчиной в самом расцвете лет,
пьющим, неженатым и угнетаемым строгими родителями, он посвящал
вечера телефонному общению с прекрасным полом, намекая при случае,
что есть-де у него верный друг с трехкомнатной квартиркой в Купчине,
а в квартире той найдутся ванна, бар и мягкая постель. Иными словами,
душ на двоих, бутылка и диван в гостиной, так как в мамину спальню я
развратного Бянуса не допускал.
       Белладонна подняла ко мне снежную мордочку с большими,
бирюзовой голубизны глазами, рассеченными черными щелями зрачков.
Она молчала, как положено воспитанному зверю, но уши и чуть заметно
подрагивающий хвост выражали явное неодобрение. Что ж ты, хозяин
- вернулся домой, а кошку свою не кормишь! Хоть бы приласкал,
недотепа...
       Я коснулся ее спины, и Белладонна, изящно склонив головку,
ткнулась носом в мою ладонь.
       - Сейчас, красавица. Будет тебе рыбка, и не простая, а из
минтая...
       Наконец-то мне удалось прорваться к Бянусу, и я сухо сообщил,
что пи-эйч-ди *) Невлюдов, старший научный сотрудник НИИ Кибернетики,
пожалует к пи-эйч-ди Бранникову, доценту кафедры древних культур,
завтра, в час пополудни.
       - Народ благодарен и ждет, - откликнулся Сашка. - А какие будут
предложения на вечер?
       - Ровным счетом никаких, - отрезал я. - Мне нужно работать.
       - Грррм... Ты, Серый, учти: народ любит работать, но еще больше
народ любит отдыхать. С пивом и девочками. И с плясками под гармонь.
       Белладонна, будто подслушав, протестующе мяукнула, я буркнул:
"Обойдешься!" - и повесил трубку. Но телефон тут же зазвонил; Бянусу
не терпелось.
       - Согласен без пива и девочек, - сообщил он. - Пусть
будет Аллигатор с коньячной подливкой, а вместо плясок под гармонь
займемся теорией позитивной реморализации. Очень даже опохмеляет!
- Бянус выдержал паузу и тонко намекнул: - Ну, приглашаешь в гости?
       - Черт с вами, приходите, - сдался я, выдернул телефонную
вилку из розетки и двинул на кухню. Верно сказано: приятели -
это удовольствие, друзья - хлопоты. А если вы дружите с нежных
младенческих лет с Бянусом и Аллигатором, то хлопоты вам обеспечены.
Похмельные хлопоты, я имею ввиду.
       Но сейчас мы с Белладонной могли отужинать и отдохнуть в
трезвости и нерушимом покое. Белладонна с деликатным урчанием уминала
рыбку, я молча ел сосиски и прихлебывал кофе. В выходные и будние
дни я пью кофе из отцовой чашки, а из маминой - только по большим
праздникам. Чашки видом своим напоминают мне родителей: отцова -
массивная, капитальная и как бы даже мускулистая; это впечатление
создает утолщенный ободок по верхнему краю и резкий изгиб толстой
ручки. Мамина чашка из костяного фарфора была как сама мама - тонкой,
хрупкой, элегантной. Я пил свой кофе и думал о руках мамы и отца,
которые касались этих чашек тысячи раз; когда я размышляю об этом,
мне становится спокойно - так спокойно, будто они сидят сейчас в
гостиной и обсуждают, не сходить ли нам троим в театр в ближайший
выходной.
       О одиночество, как твой характер крут!..
       Впрочем, кто сказал, что я одинок? Вовсе не одинок. У меня
десятки добрых знакомых по ту и по эту сторону океана, у меня есть
парочка друзей, есть Белладонна и даже ребенок - правда, чужой. Как-то
не получилось, чтоб это дитя стало моим, хотя какое-то время все шло к
тому... Но женщины более разборчивы - или более капризны - чем дети.
       Прикончив сосиски, я пожалел себя в последний раз, пощекотал
Белладонну под брюшком и отправился в свой кабинет. У одной его
стенки располагается мое лежбище под пестрым покрывалом, у другой -
компьютерный стол с контактным креслом, а весь остальной периметр, за
исключением зеркала, окна и двери, занят книжными полками. Пятьдесят
шесть полок и ровно столько же погонных метров книг; книги моего
прадеда, деда, отца и мои собственные. Что не поместилось в комнате,
держу в коридоре. Мамина медицинская библиотека хранится в спальне,
в ореховом книжном шкафу; и в нем же, на верхней полке - коллекция
коранов, которую собирал мой дад. **) Помнится, коран на английском
я приволок ему из Штатов в девяносто шестом, вернувшись домой на
каникулы... Или в девяносто восьмом? Нет, тогда был доставлен
роскошный индейский убор из вороньих перьев, что висит теперь над
зеркалом, и пара томагавков...
       Я уселся в кресло, но шлем надевать не стал. Тришка, мой
компьютер, глядел на меня своим огромным плоским стеклянным глазом,
серым и безжизненным, как могильная плита на заброшенном погосте.
Но он не был мертв; он лишь дремал, прислушиваясь в своем полусне
к призрачным голосам, к электронному шепоту и вскрикам, журчанью
и посвисту, которыми говорила с ним Сеть. Даже дремлющий, он мог
разобраться с этой Ниагарой информации, с буйными потоками, что
хлестали в его приемный канал ежеминутно, ежесекундно; мог найти
и опознать то, что было предназначено для меня, Сергея Невлюдова,
абонента "bi@nvl.spb.ru". Все это он запоминал, сортировал и хранил,
поджидая, когда придет команда пробуждения.
       Коснувшись сенсора, я перевел Тришку в активный режим.
Его серый глаз ожил, стал наливаться многоцветьем радужных красок;
негромко щелкнула обойма с дисками, мягко прожурчал модем, в колонках
вокодера зародилась нежная мелодия, а тройлер и операционные пульты,
встроенные в ручки кресла, откликнулись тонкими пронзительными
сигналами готовности. "Three Shark", ***) мой Тришка, добрый приятель,
тихая радость холостяка! Окно в мир, что ни говори... Крохотное
оконце в очень большой мир...
       Я проверил почту - писем мне не поступало. Ни из Кембриджа,
ни из Саламанки, ни из иных мест. Пришла обычная информация - статьи,
реклама и краткий синопсис по страницам новостей, на которые я был
подписан. Байки, сплетни, слухи...
       Белладонна явилась следом за мной, и, увидев, что я
активировал Тришку, прыгнула на стол и расположилась на своем
обычном месте, у теплого компьютерного бока. Ее белоснежная шерсть
лежала волосок к волоску, ушки были насторожены, а дымчатый пепельный
хвост изогнут знаком интеграла. Сейчас она казалась мне не просто
кошкой, пусть редкой и необычной масти, а компьютерным духом, маленьким
джинном, явившимся из таинственного электронного сосуда, дабы исполнить
все мои желания. Почему бы и нет? Японцы (а в бытность мою в Штатах и
в Англии я познакомился со многими японцами) считают кошек загадочными
существами, наделенными магической силой. Их колдовская мощь тем больше,
чем редкостней окрас, и если исходить из этого принципа, то Белладонна
- настощий Мерлин в своем кошачьем племени. В самом деле, часто ли
встретишь белую кошку с пепельно-серым хвостом и голубыми глазами?..
Глаза у нее совсем человечьи, вроде моих, только чуть-чуть посветлее.
       Чтобы убедиться в этом, я вызвал на экран собственную
фотографию - из последних, летних. Можно было взглянуть в зеркало,
но снимок лучше: во-первых, не гримасничает, а, во-вторых, выражение
лица самое благородное.
       Ну, и что же мы тут имеем? Лоб - один (высокий, с залысинами),
пара бровей и пара глаз (хотелось бы думать, стального оттенка, но
они и в самом деле синие, как у Белладонны); еще - две губы, ниже -
подбородок, выше - нос (прямой, аккуратный, отметил я с удовольствием),
две щеки (впалые) и левое ухо (правое на снимке не получилось). Все
вроде бы на месте и если рассматривать в деталях, очень даже ничего.
А вот в комплекте что-то не вытанцовывается... Суровости, может, не
хватает? Решительности? Или обаяния?
       Вот у Белладонны бездна обаяния: Олюшка, моя соседка по
этажу, (та, что чуть не сделалась моим ребенком), рядом с Белладонной
просто млеет. Как и все коты из нашего подъезда, коих еще не успели
кастрировать... Как и хозяева котов и кошек, хотя к их восторгам
примешивается капелька зависти... Как и гордые владельцы всяких
блохастых псин... Как и сами псины, взирающие на Белладонну с острым
и дружелюбным интересом...
       Да, великая вещь - обаяние! А я вот его лишен.
       Хотя, если подумать, дело это поправимое - стоит лишь
разжиться шрамом на роже и романтическим ореолом авантюриста. Судя
по новостям, свалившимся Тришке в память, возможности к тому имелись.
Во-первых, объявления: требуются крепкие молодые мужчины, мечтающие о
подвигах, работа - опасная, но высокооплачиваемая. Во-вторых, прямо из
военкоматских кабинетов я мог броситься в бой с отложившимся приморским
регионом и схлопотать пулю от дыркачей; в-третьих, поучаствовать в
крымской кампании, пристрелить десяток громадян. Впрочем, ни то, ни
другое меня не соблазняло. И там, и тут свои били своих, и я решил,
что лучше уж вернуться в Штаты и взбунтовать индейцев. Если, конечно,
удастся склонить их к бунту и выбиться в индейские вожди... Кстати,
похож ли я на индейца? Пойдут за мною апачи? Или, скажем, черноногие
из резервации Сан-Паулу?
       Нет, не похож! Решительно не похож! Типичный петебургский
бледнолицый. В скулах, правда, намечается что-то монголоидное, и глаза
косоватого разреза, но это не от индейцев, это от татарских предков.
       А если скорчить рожу погрознее?
       Повернувшись к зеркалу, я ощерился и рыкнул, перепугав
Белладонну. Она с неодобрением следила за мной, пока я изучал свои
зубы.
       Хорошие зубы, крепкие, и все на месте. Никогда их не
лечил. Даже странно для мужика, которому за тридцать. У Аллигатора,
к примеру, половины нет. Или четверти. Проел на тортах и пирожных,
чревоугодник! Я его поддразниваю, а он отбрехивается: мол, бандитская
пуля вышибла. Знаем мы эти пули! Знаем, в каких кабинетах они жужжат!
Воистину, стоматологи хуже бандитов. А если еще о ценах вспомнить...
       Я встал, подошел к зеркалу, напялил индейский убор и обозрел
себя от кончиков черных вороньих перьев до колен. Может, сойду за
ирокеза или пауни? Телом я сухощав; кость широкая, в отца, но мяса
на костях немного - это уже в мать. Она была миниатюрной, грациозной
и двигалась так, будто танцевала вальс или медленное танго. Но я не
унаследовал ее изящества. Я напоминаю не газель, а недокормленного
бычка: скелет крепкий, а на нем одни жилы. Конституция номада,
говаривал мой дад. Такими, по его мнению, были мои пращуры - татары
и те, другие, что пасли коз в Синайской пустыне.
       Вернувшись на место и вспомнив, что газеты мои похищены, я
вызвал страницы новостей - сначала обычных, которые передавало агенство
"Российский Интернет", а затем международные "Amazing News". ****) В
обычных новостях сообщались вещи обычные: о резне в Крыму, где боевики
украинской "Громады" сцепились с татарами и так называемом "русскоязычным
населением"; о наборе крымским парламентом добровольцев среди россиян
- с целью защиты Симферополя; о карательных операциях в Чечне и поимке
пятидесятого по счету полевого командира; о вялых боях на дальневосточном
фронте, где три бронетанковые дивизии застряли под Хабаровском в снегах
и льдах; о происках китайцев, снабжавших, по непроверенным слухам,
отпавшее Приморье (оно же - ДР, "дырка" или Дальневосточная Республика)
боеприпасами и техникой; об очередных событиях в Государственной Думе
- кто-то кого-то облил нарзаном, а лидера фракции ХЛР уличили в
трансвестизме или копролагнии ****) - словом, в чем-то нехорошем.
       Малоприятные известия, зато "Amazing News" меня развеселили.
Пропустив голливудские сплетни и описание свадьбы двух голубых
шоу-менов, я погрузился в разделы магии и уфологии. Судя по заголовкам,
в последние дни в мире творилось что-то невероятное: повсюду наблюдался
электронный полтергейст, лампочки, телевизоры и стиральные машины
включались и выключались сами собой, в Глобальной Компьютерной Сети
бушевали штормы, приливы и отливы, телекоммуникационные устройства
по непонятным причинам сбоили, а затем, без всякого вмешательства
ремонтных служб, вдруг восстанавливалось статус кво. По мнению уфологов
и магов наука была бессильна объяснить всю эту чехарду, так как комет,
магнитных бурь, протуберанцев и вспышек сверхновых в природе не
наблюдалось. Что до самих уфологов и магов, они выдвигали пару гипотез,
вполне адекватных их профессиональной ориентации. Согласно гипотезе
номер один, космические пришельцы, решив активнее влиять на земные
дела, подбросили вирусы в Сеть - то ли по злобе, то ли с намеком на
свое всемогущество, то ли отреагировав на смутные планы насчет
марсианской экспедиции. Им, пришельцам, не нравится наша активность в
космосе, где нету места для варваров и дикарей; и потому они, пришельцы,
предупреждают: сидите тихо, веники, или будете спать под цветочками.
Вторая гипотеза в сущности ничем не отличалась от первой, но вместо
пришельцев в ней фигурировали адские силы зла, прорыв отрицательных
астральных энергий либо Господня воля. По утверждениям очевидцев,
вступивших в контакт с ангелами, Господь был многим недоволен, но
в особенности - нечестивыми экспериментами по клонированию человека,
коими занимались Ричард Сид и добрая сотня его последователей.
       Читать всю эту белиберду было временами страшно, временами
весело, и я, подхихикивая в самых пикантных местах, процитировал
пару заметок Белладонне. Она деликатно зевнула, показав острые зубки
и розовый длинный язычок; все эти людские измышления, причуды и
закидоны были ей, как говорится, до лампочки.
       А вот и зря! Кое над чем тут стоило поразмышлять или хотя
бы принюхаться. Конечно, не с таким интересом, как к свежей рыбке, но
рыбку мы уже съели, и сосиски тоже; пришла пора вкусить пищи духовной.
К примеру, такой: о лазере с американской космической платформы, который
взял и вдруг разрядился в сторону Луны. На мой взгляд, это событие
принципиально отличалось от баек об электронном полтергейсте: отраженный
сигнал перехватили еще два спутника, российский и французский. Любопытная
история! И страшненькая, должен заметить! Теперь сотрудники НАСА искали
ошибку в своих программах, агенты ФБР шерстили их вдоль и поперек в
поисках то ли китайских шпионов, то ли террористов бен Ладена, а
Госдепартамент давал мировой общественности туманные объяснения. В том
смысле, что Луна - это вам не Земля, и палить в нее не грех, что из этого
факта не надо делать поспешных выводов, и что лазер был вовсе не боевой,
а так, хлопушка. Совсем безобидный прибор для любознательных ученых,
который крыльев комарику не обожжет! И вообще, боевые лазеры - чистая
фантастика, а слухи о них - происки умалишенных пацифистов. Тех, из
Гринписа, что несут всякую ерунду о психотронном оружии, тетрачуме и
прочих воображаемых страшилках.
       В одной из прочитанных мною заметок МИД России авторитетно
подтверждал: да, все это чушь, происки и слухи, игра воображения! Никто
не видел этих лазеров, ни в космосе, ни на Земле, никто не пытался их
проектировать, никто не использовал их в военных целях, так как - по
мнению крупных шишек Икс, Игрек и Зет - сие выходит за рамки реальности.
Словом, современная наука до этого не доросла, и Россия таким оружием
не располагает. Как, разумеется, и Соединенные Штаты.
       Ознакомившись с этой реляцией, я скептически прищурил глаз.
По выражению одного из моих друзей, каким притыркам тут крутили
динаму? Есть лазеры, нет лазеров... В лазерах ли дело? Сбой случился
в системе управления, а это значит, что сегодня лазер пальнул в Луну,
а завтра сами собой взлетят ракеты и прочая беспилотная машинерия.
И куда свалится это добро?
       На фоне таких перспектив все мои планы, все неприятности
вроде пропавших газет, военкоматской повестки и отсутствия обаяния,
казались сущей чепухой. Равным образом, как и мои успехи в сфере
компьютерных наук и сопредельных областях.
       - Плохи наши делишки, Белладонна, - сказал я. - He should
have a long spoon that sups with the devil... Не понимаешь?
Перевести? - Она просительно мяукнула; она любит, когда я с ней
разговариваю. - Смысл тут такой, моя красавица: если сел обедать
с дьяволом, запасись длинной ложкой. А у нас, людей-людишек, ложка
коротковата. Или разум?.. Это что же выходит? Накрыли столик,
пригласили черта, глядь - а с длинными ложками напряженка!
       Коснувшись клавиши сенсора, я перевел Тришку в привычный
полусон, затем встал и направился к кровати, разоблачаясь на ходу.
Белладонна, прижмурив веки, следила за мной.
       - Представь, - бурчал я, стягивая рубаху, - что наш Тришка
взбесился... все Тришки в мире взбесились... и безобидные, вроде
нашего, и те, которые при погонах да орденах... взбесились, значит,
и пошли палить туда-сюда... Это что же получится? Страшный Суд, моя
дорогая! - Я справился с рубашкой и начал расстегивать брючный ремень.
- Во-первых, мы с тобой не успеем потратить гонорар от Ичкерова...
во-вторых, Бянус не расшифрует свои письмена... в-третьих, Алику
некого будет ловить... преступников не останется, понимаешь?.. Ни
деловых, ни честных фраеров... все будем жмурики... И тогда наступит
на Земле сплошное кошачье царство! Одни коты да кошки, и никаких
людей! Ты как, не против?
       Я был уже в постели, и Белладонна, покинув Тришку, перебралась
ко мне под правый бок. Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись; в ее
глазах я прочел обещание, что в том грядущем кошачьем царстве найдется
место для одного человечка. Если он, само собой, не попадется дьяволу
на зуб.
       Протянув руку, я выключил свет.

---------------------------------------------------------------------
      *) Пи-эйч-ди - PhD, степень доктора философии, которую
присваивают в европейских и американских университетах. В России, где
все не так, как у нормальных людей, эта степень считается эквивалентной
кандидату наук. В нынешние тяжелые времена материальных преимуществ
не дает и в основном используется для украшения визитных карточек
(примечание Сергея Невлюдова).
     **) Dad - дад, отец. Когда я учился в Штатах, отец слал мне
письма по е-мейлу через день и подписывался: dad. Для меня это было
самое важное из всех английских слов (примечание Сергея Невлюдова).
    ***) "Three Shark" - "Три акулы", компьютер фирмы "US Robotics",
потомок лаптопов и ноутбуков. Раньше меня удивляло, отчего ему присвоили
название, подходящее больше для пиратского брига, но как-то я нашел
дряхлый мамин зонтик "Три слона" и перестал удивляться. Тайна названий
непостижима, и не стоит углубляться в этот вопрос, ибо, как говорят
англичане, "too much curiosity lost Paradise" - слишком любопытных
выгнали из рая (примечание Сергея Невлюдова).
   ****) "Amazing News" - "Поразительные новости". Я регулярно
знакомлюсь с ними, так как испытываю нездоровый интерес к феноменам
аномального порядка - телепатии, полтергейсту и НЛО. К сожалению,
в последний год эту страницу стали засорять интимные подробности из
жизни кинозвезд и фотомоделей. На мой взгляд, как бы они не извращались
в своих кроватях с водяными матрасами, такую информацию нельзя считать
поразительной (примечание Сергея Невлюдова).
  *****) Как известно, трансвестизм - половой фетишизм, а копролагния
- необоримое желание пачкаться в экскрементах. Поскольку речь шла о
христианских либерал-реформаторах (черносотенцы и живодеры, партия
ХЛР, а в просторечии - "холера"), я склонен считать, что говорилось
все же о копролагнии (примечание Сергея Невлюдова).


                              Мой дух скитаньями пресытился вполне,
                              Но денег, как и прежде, нет в казне.

                                          Омар Хайям "Рубаи"

                  Глава 2. ДУХ СКИТАНИЙ

       Утром, когда я спустился с лестницы, нижней филенки уже
не было. Зато сверху - с седьмого этажа?.. - доносилось бодрое
постукивание. Возможно, дядя Коля Аляпин строил из филенок забор
или возводил фазенду.
       Дверь хлопнула за моей спиной. Резкий январский ветерок тут же
ударил в лицо, швырнул горсть колючих снежинок, заставив прищуриться;
холод, пробравшись сквозь теплую куртку, начал щекотать позвоночник
ледяными лапами. Когда я оклемался и проморгался, то обнаружил у
подъезда меховой шарик - соседку Олюшку в пышной шубке с капюшоном.
Из-под него торчали только светлые брови да курносый нос.
       Олюшка, шестилетняя самостоятельная девица, направлялась
в детский садик, да видно снежные сугробы ее соблазнили: в одном
она прокопала пещерку и что-то прятала в ней, посапывая от натуги.
Увидев меня, дитя отряхнуло варежки, поднялось с коленок и вцепилось
в мой рукав.
       - Дядя Сережа, а, дядя Сережа! Беляночка ест сливу в шоколаде?
       Беляночка - это моя кошка. Оля зовет ее Беляночкой, Белкой,
Донюшкой, Ладушкой, и вообще отношения у них такие нежные, что
временами я испытываю ревность. Оля гладит ее и воркует, а Белладонна
мурлыкает ей в ответ, да так ласково, как никогда не мурлыкала мне,
своему законному хозяину и кормильцу! Но сердцу, как утверждают, не
прикажешь.
       Я доложил Олюшке, что Белладонна конфет не ест, в отличие
от дяди Сережи. А вот дядя Сережа большой охотник до конфет,
поэтому милости просим в гости, только не сегодня, а завтра, так
как сегодня к нам приходят Бянус с Аллигатором, а им сливу в шоколаде
лучше не показывать - сожрут вместе с коробкой.
       Олюшка понимающе кивнула.
       - Аллигатор - это дядя Алик, да? А Бянус - дядя Саша? Дядя
Алик - большой и толстый, а дядя Саша - низенький и тощий, но едят они
вровень. Оч-чень много!
       - И пьют тоже, - добавил я. - А выпивши, поют. Так что вы
с мамой сегодня вечером не пугайтесь.
       - Мы люди привычные, - сказала Олюшка. - Но если дядя Алик
будет петь очень громко и мешать мне спать, ты ему передай, что за это
положена сказка.
       - Внепременно, - подтвердил я и откланялся.
       Удивительное дело, лет до двадцати пяти я как бы не замечал
детишек. Нет, конечно, замечал, но они меня не волновали, и никакого
интереса к ним, спиногрызам, я ощутить не мог. Даже наоборот, чувствовал
неприязнь. Подростки казались мне нахальными и нескладными, младенцы -
мокрыми и пухлыми, как подушки на поролоне, а промежуточная стадия была
жутко крикливой, сопливой и донельзя утомительной. Потом все переменилось,
как-то сразу и вдруг - дети, особенно в возрасте Олюшки, стали меня
привлекать, и при взгляде на них в голове зарождались смутные мысли
семейной ориентации. Мой дад говорил, что я превратился в мужчину - то
есть не только вырос до метра семидесяти восьми, но и дозрел до нужной
мужицкой кондиции. Наверное, он был прав.
       Года четыре назад, когда я вернулся домой, к двум могилам
и осиротевшему жилью, выяснилось, что прежние соседи по лестничной
площадке разъехались кто куда, и теперь рядом со мной обитает Катерина
с малолетней Олюшкой. Катерина была женщиной в самом цветущем возрасте,
интересной, страстной и вдовой; на первых порах она меня, сироту,
пригрела, и у нас даже наметился роман. К счастью, до постели (как с
Танечкой, секретаршей Вил Абрамыча) дело не дошло. Повторяю - к счастью;
ведь жизнь рядом с женщиной, с которой ты переспал и которая тебя бросила,
превратилась бы в нелегкое испытание - во всяком случае, для меня.
Но Катерина, при всем своем темпераменте, отличалась профессиональным
бухгалтерским здравомыслием. Выведав, что хоть я учился и трудился за
бугром, но богатств никаких не привез, она решила, что научный кадр,
даже с двумя степенями PhD, плавает мелковато. Тут страсти и увяли, что
не отразилось на наших добрососедских отношениях: Катерина не возражает
против песен Алика, а я всегда готов присмотреть за Олюшкой. Особенно
в то время, когда у моей соседки наступает период активного секса.
       Рассуждая об этих вещах, я незаметно добрался до метро,
миновал череду женщин, что торговали пивом, колготками и жвачкой,
скосил глаз на двух нищенок, дежуривших при входе, однако рука в
карман не потянулась. У пропускных турникетов играл на свирели
лохматый мужчина с интеллигентным обвисшим лицом. Я кинул в его
шапку два рубля; протяжные жалобные звуки, будто примета времени,
плыли за мной, когда я шагал по перрону.
       В теплом вагоне мне удалось отогреться. Доехав до станции
"Владимирская", я выбрался на поверхность, снова прошел сквозь строй
торговок и попрошаек, и ровно в полдень деликатно постучал согнутым
пальцем в дверь третьего отделения. Не надо путать его с царской
охранкой темных самодержавных времен; третье отделение райвоенкомата
всего лишь курирует господ офицеров, пребывающих на скамье запасных.
Я представился - скромно, но с достоинством, и выложил на стол суровой
дамы в квадратных очках пачку документов. Памятуя отцовы житейские
уроки, я знал, что и в каком порядке класть. Первым - российский
паспорт в коричневой обложке, вторым - зеленый воинский билет с
повесткой, третьим - красный диплом об окончании физфака, а затем
всякую шелупонь - пестрые заокеанские бумаги о степенях, присвоенных
мне университетом Саламанки, штат Огайо, и их перевод на русский.
Такой порядок четко классифицировал меня в том уголке Мироздания,
который назывался Землей; прежде всего я был гражданином России,
потом - лейтенантом запаса, а уж напоследок - ученым-физиком,
закончившим Петербургский университет, прошедшим аспирантуру в
Штатах и стажировку в Кембридже.
       Мымра в очках с непроницаемой физиономией просмотрела мои
бумаги, хмыкнула при виде зарубежных дипломов, сделала какую-то
пометку в воинском билете, и я затрепетал. Я уже видел, как отправляюсь
в очередное долгое-предолгое странствие, куда-нибудь на монгольскую
границу или под Хабаровск, на усиление нашим дивизиям, потонувшим в
дальневосточных снегах. Это был ужасный миг! Мне было ясно - в полный
разрез со вчерашними наивными мечтами! - что дух скитаний окончательно
меня покинул, что воевать я не хочу, что меня не тянет ни в Грозный,
ни в Хабаровск, ни даже в резервацию Сан-Паулу к угнетаемым индейцам
из племени черноногих. Я - пацифист! Такой же свихнутый миролюб, как
заклейменные Госдепартаментом США уроды! Я тоже боюсь страшного лазера,
психотронных бомб и тетрачумы! И я не хочу иметь никакого дела со
всеми этими ужасами!
       Дама сняла очки, протерла их, надела вновь и поднялась. Рост
у нее был гренадерский, на пять дюймов выше меня, хоть сам я отнюдь
не карлик.
       - Поздравляю, Сергей Михайлович, с присвоением звания
старшего инженер-лейтенанта, - промолвила дама официальным тоном.
       - Служу демократической России! - с невольным облегчением
буркнул я. Затем перевел дух, склонил голову к плечу и интимным шепотом
поинтересовался: - Есть ли шанс, что к сорока годам я дослужусь до
капитана?
       - Нет, Сергей Михайлович, - с той же интимностью ответствовала
очкастая. - Тем, кто не служил действительной, хватит трех звездочек.
Но если вы интересуетесь карьерой в армии... особенно в местах военных
действий... В общем, советую заглянуть в седьмой кабинет к подполковнику
Чередниченко. Он вас проинформирует.
       - А можно не заглядывать? - содрогнувшись, спросил я. - Можно
отметить повестку и удалиться старшим лейтенантом? С тремя ма-аленькими
звездочками?
       - Можно, - со вздохом согласилась дама. - Хотя жалко. Такой
бравый молодой человек...
       Я сгреб повестку и свои бумаги и ринулся к выходу, невнятно
пробормотав:
       - Уже не очень молодой, не очень бравый, зато умный...
       Мымра с сожалением смотрела мне вслед сквозь квадратные
очки.
       Лишь на углу Невского и Фонтанки, миновав поворот к жилищу
Глеб Кириллыча и добравшись до Аничкова моста, я обрел душевное
равновесие. Пробежка при крепком морозце - градусов этак пятнадцать
- меня освежила; полуденное солнышко меня приласкало, а Невский
проспект сыграл успокоительную мелодию из шороха шин и людских
голосов. Стоя здесь, у копыт взметнувшегося на дыбы бронзового
коня, над скованной льдом Фонтанкой, я чувствовал, что нахожусь в
предназначенном мне месте, именно там, где полагается мне пребывать
- ныне, присно и во веки веков. Это был мой Питер, город, где
родились мой отец, дед и прадед, и где родился я сам; и тот факт,
что я покинул его на время ради других городов, стран и весей,
значил теперь меньше нуля, помноженного на ноль. Покинул? Ну и что
же? Ведь я вернулся! Мог ли я променять его на Лондон, Бостон или
Лос-Анжелес? Ни в коем случае! Быть может, на минареты, зной и пыль
сказочно-экзотического Багдада - и то лишь потому, что там царствовал
во время оно Харун ар-Рашид.
       Город это прежде всего люди, а русский человек ленив,
мечтателен и склонен к героизму, что роднит его, на мой взгляд, с
арабами. Именно с арабами, а не с американцами и не с другими народами,
могу в том поручиться. Я провел четыре года в Штатах и два - в Британии,
я побывал в Париже и Монреале, в Стокгольме и Мехико, в Венеции и
Мюнхене, я даже добрался до Каира и Буэнос-Айреса... Словом, я знаю,
о чем говорю. У нас с американцами и европейцами ментальность разная,
примерно как у дельфинов и осьминогов, так что одно и то же событие
мы оцениваем с различных позиций. Взять хотя бы Сашу Матросова - таких
солдат, что грудью легли на амбразуру, в России считают сотнями, и все
они для нас герои. А в Штатах, как мне говорили, нашелся один, и для
кого он герой, а для кого - психопат и неврастеник.
       Я рассуждал на эти темы уже в троллейбусе, стиснутый моими
ленивыми мечтательными согражданами как рубль в кулаке цыганенка.
Песец с дамской шапки щекотал мне нос, чей-то локоть упирался в спину,
острый край "дипломата" давил под копчик, но я терпел, обороняя сумку
с документами, бутербродами и диском. Диск, к счастью, был упакован
надежно, в металлический футляр, рассчитанный как раз на случай давки,
мятежа, цунами, землетрясений и других катаклизмов, так что я за него
не боялся. Беспокоился за свои ребра.
       На остановке у Эрмитажа народ ринулся к дверям, а меня
притиснули к сиденью, к какому-то старику в долгополом пальто и
черной каракулевой шапке пирожком. Я взглянул на него и почувствовал,
как замерло сердце. Я видел его лицо сверху и в профиль, и в этом
необычном ракурсе он так походил на отца! Смугловатая кожа, густая
нависшая бровь, тонкий хрящеватый нос, резкие морщины у рта, чуть
раздвоенный подбородок в серебристых точечках щетины, будто тронутый
инеем... Старик шевельнулся, поднял голову, взглянул на меня, и
иллюзия исчезла. Похож, да не слишком... Ему было не меньше семидесяти,
а дад умер в пятьдесят восемь, от внезапного инфаркта. Скончался
прямо за своим рабочим столом... божья смерть, как говорится, без
мучений и ужаса, который испытывает человек в преддверии наступающего
небытия... Мама была старше отца на шесть лет - тоже не слишком
преклонный возраст - но умерла тремя днями позже, вроде бы без видимых
причин. Будто в ней что-то надломилось, сказали мне в больнице...
Одним словом, почти как у Грина: хоть жили они недолго, да счастливо,
и умерли в один день. Иногда я думаю: наверное, мама любила отца
больше, чем меня. Кощунственная мысль! Можно ли считать любовь как
деньги или оценивать наподобие имущества? Но ведь она ушла за ним, а
не осталась со мной...
       В те печальные дни я находился в Париже, на конференции
по квантовой химии, и потому разыскали меня не сразу. Михалев Глеб
Кириллыч - тот самый друг отца и коллега по писательскому ремеслу,
обитавший в Графском - нашел мой телефон (мама уже лежала без
сознания в реанимации) и принялся названивать в Кембридж, объясняя
на пиджин-инглише и вологодско-французском диалекте, что у Сержа
Невлюдова, ассистента профессора Диша, умер отец и умирает мать. Пока
его поняли, пока разобрались, что он не шутит, пока связались со мной,
пока я метался в поисках билета... Пока, пока, пока... Словом, когда я
прилетел в Питер, все уже было кончено; дад и мама лежат в морге тридцать
третьей больницы, а в пустой квартире жалобно мяукает забытый голодный
котенок. Я не знал, не ведал, что родители завели кошку. Я и сейчас не
знаю, какое имя они ей дали. Но в том ли суть?.. Белладонна напоминает
мне о них, и я ее люблю.
       Троллейбус форсировал Дворцовый мост, остановился меж
ростральных колонн и с облегчением изверг наружу десяток пассажиров,
вместе с Сергеем Невлюдовым. Сергей Невлюдов - то есть я - огляделся,
отринул грустные мысли, почистил перышки и поскакал на истфак, прижав
к груди сумку с драгоценным диском и своими дипломами. Вообще говоря,
в здании истфака обитают еще философский и экономический факультеты,
военная кафедра, а также университетская поликлиника, но историки
доминируют над всеми, не исключая военных и докторов. Почему? -
удивится какой-нибудь наивный веник. Но личность искушенная усмотрит
в том неоспоримый и ясный смысл: история - это политика, а под ее
дудку пляшут все, и философы, и экономисты, и генералы, и даже
врачи-гинекологи. Во всяком случае, так повелось у нас в России.
       Истфак, как и ожидалось, оказался на месте - стоял себе на
Менделеевской линии, напротив Двенадцати Коллегий, красуясь скромной
своей коллонадой и заиндевевшими стенами, с которых осыпалась
штукатурка. Впрочем, осыпалась она не первый год, а потому, не
обращая внимания на эти мелочи, я юркнул в исторический вестибюль,
стрелой промчался мимо буфета с туалетом, и ринулся на второй этаж.
       Моя поспешность была не лишней - буквально в пяти шагах,
за Двенадцатью Коллегиями, в старом университетском дворике, прямом
и длинном, как атакующая анаконда, располагался дом не дом, терем
не терем, но некое древнее капитальное строение, отданное щедротами
ректората НИИ Кибернетики. Вот в нем-то я и трудился, из дальних
странствий возвратясь, и мог вполне нарваться на приятеля где-нибудь
у исторического буфета или туалета. Конечно, у нас, кибернетиков, имелась
своя столовая, но в буфете истфака встречались та-акие студенточки!..
Вдобавок пиво там было на десять копеек дешевле, сметана гуще, сыр на
бутербродах толще, и потому кибернетики исправно паслись на истфаке.
Я не хотел мозолить коллегам глаза. Сами понимаете: военкомат - святое
дело; после него нормальный кадр должен кейфовать, вкушать шашлык и
чебуреки, лечить нервы горячительным, а не шататься у служебных мест.
       Итак, я поднялся по лестнице, прошел по коридору с грязноватыми
стенами и выщербленным паркетом в елочку, миновал кафедры новейшей
истории России, просто истории России и истории политических учений
(все три - догнивающие останки бывшей кафедры истории КПСС); срезал
угол у лекционного зала, где кто-то бубнил о скифах и сарматах, и
уперся в скромную дверь с надписью: "Кафедра древних культур". Эти
культуры делились тут на-трое: греко-римская, древнеславянская и все
остальные. Бянус относился к остальным. Предметом его интереса были
доколумбовы цивилизации Месоамерики - ольмеки, толтеки, ацтеки и прочие
инки да майя. В данное время он занимался расшифровкой узелковых
письмен и жаждал осуществить этот научный подвиг с помощью какой-нибудь
подходящей программы.
       Разумеется, речь шла не о том, чтобы подать на вход
закодированные условными символами тексты, и получить на выходе
индейский эквивалент "Одиссеи" или, скажем, "Слова о полку Игореве".
Чудес на свете не бывает, и все обычные программы-переводчики могут
работать лишь при наличии словаря и правил, фиксирующих соответствия
между грамматическими конструкциями двух языков - иными словами,
эти языки должны быть вам известны. Если же язык мертв и существует
лишь в виде непонятной письменности, иероглифов ронго-ронго или
узелков на цветных веревочках, то разобраться с ним не проще, чем
побеседовать с дельфином. В таких случаях ищут билингву - двуязычную
надпись на какой-нибудь стеле вроде Розетского камня, где сообщается
об одном и том же на двух языках, знакомом и неизвестном. Но если вы
имеете дело с древней Америкой и Океанией, то этот метод не применим
- ведь в те края не добирались ни финикийцы, ни эллины, ни латиняне.
       Тут надо идти тропинками поизвилистей, сплетая точный
математический метод с эмпирикой и счастливой догадкой. На первом
этапе неведомый текст, представленный набором символов, подвергают
кластерному анализу, цель которого - распознать устойчиво повторяющиеся
кластеры или смысловые группы. Предположим, что это слова или числа;
чем больше таких кластеров вы ухитритесь найти, тем более полный словарь
получится в результате. Разумеется, вам неизвестно, что означают все
эти слова, но одни из них повторяются часто, другие - реже, а третьи
- совсем редко. Это, само собой, примитивное качественное описание, а
количественным будет частотная характеристика распределения кластеров,
их статистический вес в текстах. Когда такая функция получена, вы можете
предположить, что чаще всего повторяются слова "царь", "бог", "маис",
"жертва" и, к примеру, "зарезать". Сообщив о своих догадках компьютеру,
отправляйтесь пить кофе, ибо теперь начнется долгий и муторный процесс:
перестановка значений между словами, их идентификация и попытка на
этой основе разобраться с предложенным текстом. Возможно, через пару
часов или суток вы получите одну-единственную осмысленную фразу, что-то
вроде: "царь ... бог ... маис ... жертва". Пляшите - ведь это великое
достижение! Теперь вам осталось только заполнить пропуски между словами
(конечно, от фонаря) и прочитать: "царь возблагодарил богов за щедрый
урожай маиса и повелел принести им жертву".
       К сожалению, ваш коллега, пессимист и старый циник,
интерпретирует эту надпись совсем иначе: "царь не угоден богам, и
солнце по их велению сожгло маис, несмотря на щедрые жертвы". Выяснить,
кто же прав, можно только одним способом - снова запустить тексты в
программу и посмотреть, в каком из двух вариантов получится больше
осмысленных фраз. Итак, вы повторяете этот процесс снова и снова, и
наконец коллега посрамлен: боги все-таки не поскупились на маис для
индейцев. Теперь сядьте за стол и напишите дюжину статей.
       Но у Бянуса - то есть у доцента Бранникова - дела до статей не
дошли, так как он застрял на самом первом этапе, на поиске символьных
групп. Он клялся и божился, что перекодировал свои узелки в символьную
запись с величайшим тщанием, учитывая их расположение, размеры, способ
вывязки, цвет и даже фактуру нитей. В результате каждый узелок был описан
десятком признаков, а узлов этих насчитывалось двадцать тысяч без малого.
С одной стороны, хорошо - большой исходный массив гарантировал приличную
статистику; с другой, катастрофически плохо - ведь с матрицей двадцать
на двадцать тысяч, заданной в десятимерном пространстве признаков, не
справилась бы ни одна программа кластеризации.
       Ни одна в мире, кроме моего Джека-Потрошителя. Не буду
распространяться, как он умудрялся это делать - надежды на медаль
Вавилова или иной приятный знак отличия меня еще не оставляют. Я
совершенствовал свою методу уже шесть лет, еще со времен стажировки
в Кембридже, где хитрый старый Томас Диш подкинул мне одну проблемку.
Вопрос касался классификации химических связей в солидной выборке
веществ; выделение аналогов позволило бы прогнозировать синтез других
соединений со сходными свойствами, что являлось весьма непростым и
хорошо финансируемым промышленным заказом. Мне повезло с этой задачей:
программист, не понимающий физических нюансов, ее бы не решил, а физик
или химик, решив, не смог бы написать программу. Но я был един в двух
лицах и, как бог Саваоф, породил Джека - тогда еще просто Джека-малютку,
Джека-младенца. Потрошителем он стал уже здесь, на кафедре Вил Абрамыча,
когда я довел до кондиции шестнадцатый или семнадцатый вариант; и
отличался он от первого как шотландское виски от пива "Балтика". Я
подразумеваю не столько крепость этих напитков, сколько разницу в
цене - в цене моих бессонных ночей и бдений у экрана Тришки.
       Но результат того стоил. Теперь мой Джек потрошил любую
проблему, связанную с классификацией, как повар - дохлого кролика;
он мог переварить гигантские массивы, найти сходство и разницу между
объектами в поле десятков параметров, собрать их в группы, выявить их
кластерную структуру, аппроксимировать недостающие признаки - и так
далее, и тому подобное. Он мог обрабатывать информацию визуального
и звукового ряда: тексты, спектры, кардиограммы, отпечатки пальцев,
подписи, изображения человеческих лиц и денежных знаков, сонаты
Шуберта и птичий щебет - словом, все, что можно загнать на диск
через тройлер. Еще он мог...
       Тут я обнаружил, что толкаюсь в дверь кабинета, который
доцент Бранников делил с доцентом Сурабовым, специалистом по халдеям.
Или, возможно, по ассирийцам.
       Дверь была заперта, но за нею что-то мелодично позвякивало.
       - Тук-тук, - сказал я.
       - Кого черт принес? - откликнулись из-за двери. Судя по
бодрой реакции на мое "тук-тук", это был не вежливый престарелый
Сурабов, а нечто более молодое и грубое.
       - Здесь Чингачгук Зеленый Змей с Кецалькоатлем, - вполголоса
рявкнул я. - Открывай, шланг бледнолицый!
       - Сначала посоветуюсь с Великим Духом Маниту, - отозвался
Бянус, но дверь все-таки открыл. Потом оглядел меня, нахально прищурив
глаз, и вымолвил: - Зеленого Змея вижу, а где же Перистый? *)
       - Будет тебе и Перистый, - сказал я, направляясь к сашкиному
столу с компьютером и расстегивая сумку. - Твой друг-Чингачгук теперь
за старшего лейтенанта у могикан, с тремя перышками в хвосте. Распущу,
сам пересчитаешь.
       Сашка восхитился.
       - Ну, Серый, молодец! Хоть и не майор, как наш Симагин, но
все же... Надо отметить! - Он шагнул к столу и вытащил невесть откуда
ополовиненную бутылку и стакан. Какой он шустрый, если дело касается
горячительного!
       - Вечером отметим, - сурово произнес я, включая компьютер.
- Придете вы с Симагиным ко мне, и отметим. Но умеренно, как люди
культурные! А сейчас замечу, мой бледнолицый брат, что ты слишком
много пьешь при закрытых дверях. Мама мне говорила, что пристрастие
к алкоголю ведет к импотенции.
       Пропустив последнее замечание мимо ушей, Сашка приласкал
бутылку нежным взглядом.
       - Разве я пью, Серый? Я выпиваю! Изредка! По поводу и случаю...
Вот кто действительно пьет, так это археологи.
       - Работа у них такая, - заметил я, отсоединив от сашкиного
пентюха модем. **) - Археологи - мотыга и плуг вашей науки. Всякий
историк пашет на археологе... Так что им полагается. За вредность.
       Разглядев мои манипуляции с модемом, Бянус встрепенулся,
забыв про свою бутылку.
       - Ты что делаешь, начальник? Совсем обездолить хочешь? Я ведь
ни одной новой статьи не получу!
       - Не получишь, - согласился я. - Но вспомни, друг мой: little
pitchers have long ears. ***) Я не хочу, чтоб мою программу украли
с твоего компьютера. Убери модем подальше и не пытайся выйти в Сеть.
Если подключишься, узнаю!
       - А как? - спросил он с любопытством неофита.
       - Узнаю. Есть способы... Кстати, ты слышал, что похоронные
венки налогом не облагаются?
       Бянус чиркнул ребром ладони поперек горла.
       - Клянусь! Чтоб мне увидеть тепловую смерть Вселенной! Я уже
забыл про всякие сети и неводы! Ты только скажи - это надолго?
       - На все время, пока работаешь с Джеком, - буркнул я,
вкладывая диск с программой в приемную щель. На сашкином компьютере
(весьма убогом, даже учитывая состояние университетских финансов) не
было обоймы с автоматической подачей дисков, и эту операцию приходилось
выполнять вручную. Впрочем, у историков работа сидячая, так что им
полезно слегка размяться.
       - На все время? - протянул Бянус с ошеломленным видом. - Да
я ведь могу возиться с расшифровкой целый год! А как же контакты с
научной общественностью?
       - Контактируй через коллегу, - я покосился на стол Сурабова,
где матово поблескивал точно такой же компьютер, как у Сашки. - Он
ведь не откажет?
       - Не откажет, - со вздохом согласился Бянус.
       Я переписал инструкцию, инициировал Джека и принялся
объяснять, как должны быть подготовлены исходные данные, что означает
каждая позиция меню, и какие промежуточные сообщения могут появляться
в окнах. ****) Все это содержалось в инструкции, но Бянус, в силу
своего гуманитарного образования, разбирался в таких вещах как
мусульманин в ветчине, иными словами - на уровне "чайника". Так что
мои комментарии были отнюдь не лишними.
       Он уважительно внимал мне и что-то бормотал под нос. Не
прерывая лекции, я прислушался.
       - ...высочайшее достижение нейтронной мегалоплазмы... Ротор
поля наподобие дивергенции градуирует себя вдоль спина, и там, внутре,
обращает материю вопроса в спиритуальные электрические вихри, из коих
возникает синекдоха отвечания...
       Бянус цитировал "Сказку о Тройке" братьев Стругацких, и
это сразу напомнило мне детство. Наша шайка-лейка - я имею ввиду
Сашку, Алика и себя самого - открыла Стругацких в пятом классе и до
шестого проглотила все, от рассказов до "Града обреченного", благо в
отцовой библиотеке каждый роман и каждый рассказ имелись как минимум
в двух экземплярах. Дальнейшие наши школьные годы прошли под знаком
Стругацких, да и университетские тоже, когда я учился на физфаке, Алик
- на юридическом, а Бянус грыз исторический гранит. Где-то на первом
курсе мы вдруг сообразили, что можем поддерживать связную и даже
остроумную беседу, оперируя цитатами из "Понедельника", "Тройки" и
"Гадких лебедей" - с некоторыми добавками из обожаемого Высоцкого.
Эта полудетская привычка не сохранилась у нас с Симагиным (Алик теперь
чаще "ботает по фене"), но Сашка, самый начитанный и памятливый из
нашей троицы, ее не отринул. До сих пор он мог цитировать Стругацких
страницами и в незнакомой компании представлялся так: Рем Квадрига,
доктор "гонорис кауза". На девушек-интеллектуалочек это производило
впечатление; они принимали Сашку то ли за светило юридической науки,
то ли за модного гинеколога, специалиста по гонорее.
       Итак, он бормотал себе под нос, а я, закончив объяснения,
взглянул на свой стодолларовый ханд-таймер. *****) В овальном
продолговатом оконце горели цифры "14:33", ежеминутно сменявшиеся
расписанием павловских электричек. На ту, что отправлялась из
Купчина в пятнадцать пятьдесят, я еще успевал.
       Мы порешили, что Бянус созвонится с Аликом, а я буду ждать
их к восьми, с закуской плюс средства доставки "пузырь-поддувало".
Затем я поспешно сжевал бутеброд, отверг поползновения Сашки насчет
горячительного и покинул его обитель. У лекционной аудитории мне
довелось столкнуться с Сурабовым Мусой Сулеймановичем и раскланяться
с ним. Сурабов был достоин уважения как человек интеллигентный,
немолодой, и в силу этого мудрый и терпеливый; впрочем, другой не
ужился бы с Сашкой в одном кабинете.

                           * * *

       В Павловск я добрался во-время, в пятом часу. Сумерки над
парком и привокзальной площадью уже сгущались, и плавное кружение
снежинок, поблескивающих серебром в свете редких фонарей, напомнило
мне сцену из классического балета - то ли крохотные лебеди, то ли
эльфы в белых камзольчиках плясали в холодном обсидиановом воздухе,
на фоне темнеющего неба и елей с разлапистыми ветвями. Я глубоко
вздохнул, подумав, что вся эта нетленная красота имеет еще одно
преимущество: от Павловска до моего Купчина было двенадцать минут
езды на электричке, и значит, я находился почти дома. Это вдохновляло
и успокаивало.
       Странная приверженность домашнему очагу! Особенно для того,
кто молод еще годами, но успел поскитаться по Америкам и Европам...
Однако чем старше становишься, тем лучше себя понимаешь, и я уже
не первый год догадывался, в чем тут причина. Я вовсе не домосед;
напротив, я люблю постранствовать, я легок на подъем и дальние
дороги мне не в тягость. К тому же в душе я романтик, и все необычное,
таинственное, притягивает и манит меня, как минареты зачарованных
дворцов в Аравийской пустыне. Но даже романтику нужен дом, надежное
прибежище, гавань стабильности и покоя; и этой гаванью были отец и
мама. Где бы я ни учился, куда бы ни ездил, где бы ни жил, дом мой
всегда пребывал в точном и определенном месте, и под крышей его
меня всегда ждали.
       Но больше не ждут. Теперь я сам себе дом, а это, что ни
говори, налагает определенные обязательства. Хотя бы в отношении
моей кошки.
       Я обогнул парк справа и очутился на заснеженной улице,
где в двухэтажном флигеле с обширным подвалом размещалась фирма
"ХРМ "Гарантия". Вернее, "Художественно-реставрационные мастерские
"Гарантия", акционерное общество с ограниченной ответственностью.
Это наименование давало массу поводов для словесных извращений, и я
звал своих работодателей то гарантами, то реставраторами, то хрумками.
Познакомились мы прошлым летом, когда я разыскивал умельцев, способных
привести в порядок старинный книжный шкаф - тот самый, где хранятся
мамины книги вместе с отцовскими коранами. Хрумки заказ исполнили в
самом лучшем виде и взяли недорого, а я помог им купить компьютеры для
бухгалтерии и дирекции; так у нас наладилось что-то вроде сотрудничества.
Вскоре я узнал, что занимаются они не только реставрацией, но всяким
иным промыслом, вроде бы законным и легальным - словом, всем, где пахнет
прибылью. Надо сказать, сей аромат меня равнодушным не оставил. Мои
расходы никак не желали мириться с доходами; собственно, расходов было
много, от квартплаты до рыбки для Белладонны, а доход - один: скромное
содержание государственного служащего четырнадцатого разряда. Именно
таков ранг старшего научного сотрудника в новой демократической России,
и должен сказать, что это совсем не сахар; коллежкому ассесору при
проклятом царизме жилось куда сытнее.
       В общем, гаранты взялись меня подкармливать, подбрасывая
кое-какую программистскую работенку. Не знаю уж, отчего: по доброте
душевной или связав со мной некие перспективы, как с человеком
молодым, повидавшим свет и всякие языки и племена. Может, языки их
и соблазнили: английский я знаю не хуже русского, на французском
говорю свободно, а на немецком, испанском, татарском и идише могу
объясниться. Так ли, иначе, но мы добрались до нашего нынешнего
проекта, в котором Джек играл первостепенную роль; и оплачивались
эти игры с весьма пристойной щедростью.
       Я поднялся на невысокое крылечко, позвонил и был допущен
в нижний вестибюль, скромно отделанный светлыми сосновыми панелями.
Тут всегда дежурили пятеро мордоворотов из "Новгородской Дружины" и
милиционер-автоматчик, причем понять, кто у кого на подхвате, было
абсолютно невозможно. Милиционер, крупный парень симагинских пропорций,
ошивался у дверей бухгалтерии, а дружиннички резались в карты, да не
в какое-нибудь очко, а в преферанс. Бесспорный признак высокого
интеллекта!
       На второй этаж вела деревянная лестница с резными балясинами,
выходившая в верхний холл (панели из бука, палисандровые шкафчики с
образцами изделий, подвесной потолок и хрустальные светильники). Среди
этого великолепия восседала красотка-секретарша в жемчугах и брильянтах
- куда там нашей Танечке, с которой я крутил любовь! Напротив этой
красавицы (двадцать шесть лет, зовут Инессой, рост метр семьдесят, три
четверти приходится на ноги) был небольшой коридорчик с тремя дверями:
левая - в кабинет директора, две правые - к его заместителям. Двери
выглядели очень солидно, как и кабинеты, отделанные каждый на свой
манер. Я называл их "усыпальницей", "Фоли-Бержер" и "скотобойней".
       Мои работодатели были людьми бывалыми и не бедными; судя
по всему, их реставрационный бизнес процветал, подпитываемый с двух
сторон заказами городской и областной администраций. Их бригады
трудились в Петропавловке и в Эрмитаже, в Павловском, Пушкинском и
Гатчинском дворцах и в Казанском соборе; были у них даже альпинисты,
полировавший адмиралтейский шпиль, и спецкоманда по свержению монументов
советской эпохи - тех самых статуй и стел, к коим без пятидесятитонного
крана не подберешься. Этой производственной деятельностью руководил
лично Петр Петрович Пыж, генеральный директор, бывший сибиряк, бывший
искусствовед, бывший скульптор и бывший чего-то там еще, крепкий
мужчина лет пятидесяти. Керим Ичкеров, гарант помельче, занимался
финансами и перспективными проектами, а Альберт Максимович Салудо
ведал безопасностью. Безопасности хрумки придавали очень большое
значение.
       Взобравшись на второй этаж, я обнаружил секретаршу Инессу в
самой соблазнительной позиции: в глубоком кресле, нога на ногу, ручки
за головой, грудь колесом. И какая грудь! Хоть был я с мороза, но
сразу вспотел.
       Инесса бросила на меня небрежный взгляд из-под темных шелковых
ресниц. Я призывно улыбнулся ей - как всегда, без видимых результатов.
Где ты, мое мужское обаяние?!
       Покачав длинной ножкой в ажурном чулке, секретарша молвила:
       - К господину Ичкерову?
       - К нему, may fair lady. ******)
       Языки не были ее сильной стороной, но, уловив что-то про леди,
Инесса соизволила чуть-чуть растянуть губы - не улыбка, а скорее намек
на улыбку. Затем она потянулась к селектору, щелкнула клавишей и с
придыханием произнесла:
       - Господин финансовый директор? К вам господин Невлюдов.
- Селектор что-то буркнул в ответ, и секретарша кивнула в сторону
коридорчика: - Проходите, Сергей Михайлович. Господин Ичкеров ждет.
       Но я стоял и молчал, растягивая удовольствие. Хоть было ясней
ясного, что ничего мне тут не обломится и пора изображать сквозняк,
все-таки глядеть на Инессу было приятно. Куда приятней, чем на
очкастого гренадера в военкомате!
       Молчание затягивалось, и, почувствовав неловкость, я спросил:
       - А здесь ли нынче Север Исаакович?
       Этот Север Исаакович, по фамилии Зон, по кличке Сизо, был
камнерезом-умельцем, алкоголиком и моим приятелем. Располагался он в
подвале, где у гарантов были оборудованы мастерские, и я мог бы лично
прогуляться в это производственное помещение. С другой стороны, нельзя
же беспардонно пялиться на девушку и ничего не говорить?..
       Инесса снова качнула ножкой и хлопнула ресницами.
       - Севера Исааковича сегодня в дирекцию не вызывали, и мне
он не встречался. А вас вызывали, Сергей Михайлович. И ждут!
       Она снова показала взглядом на коридорчик.
       Я направился туда, обернувшись разок-другой по дороге, чтобы
полюбоваться на Инессу. Что за фактура! Какой пейзаж! Достоин кисти
Сезанна. Или Гогена. Или даже самого Франсиско Гойи... Словом, кто
прекрасней всех на свете? Вы - в колготках "голден леди"!
       А эту мымру из военкомата только Дейнеке рисовать, мстительно
подумал я, открывая дверь в кабинет Ичкерова.
       Господин финансовый директор сидел в кресле за серповидным
столом, положив на него короткие мускулистые ноги в начищенных до
блеска ботинках. Был он похож на мамелюка с картинки: усы торчком,
нос крючком, антрацитовые зрачки плюс золотая серьга в левом ухе.
Этническая принадлежность Керима оставалась для меня тайной. Не
чеченец, не лезгин, не осетин и не азербайджанец... Может, что-то
экзотическое? Сван, пшав или хевсур? Может, вообще не кавказец, а
сын турецкоподданного, как Остап Бендер?..
       Помещение у Керима было отделано в нежных розовых тонах,
с розовыми шторами и золотистой обивкой кресел; висели в нем
портреты кинозвезд в самом натуральном виде - то есть в чем мать
родила. Поэтому я называл керимову обитель "Фоли-Бержером"; она
будила во мне смутные воспоминания о Франции и прочие грешные мысли.
Рядом с сейфом, на столике красного дерева, располагался компьютер:
снаружи - бронза и золото, спецзаказ для нуворишей, внутри - весьма
приличный квинтяк, *******) приобретенный при моем посредстве.
       Керим энергично махнул рукой, указав мне на кресло. Я сел
и утонул в пуховом сиденьи; мои колени задрались выше подбородка.
       - Счас п'эдем.
       - Поедем? Куда? - я с удивлением воззрился на финансового
директора.
       - К тэбе. С качками. Пол'рра лымона, как-ныкак... Ба-алшие
башлы! Охранат нада.
       Вот что значит практический ум! А я-то думал, что получу
сейчас чемоданчик, а в нем - полтора миллиона долларов плюс
вспомогательные материалы... Как бы не так! Ба-алшие башлы, охранат
нада! И правильно.
       Толстым коротким пальцем Керим ткнул в пульт селектора.
       - Ныколай, ты? Мой бронэход к под'эзду!
       Он встал, облачился в дубленку из серой замши и начал колдовать
у сейфа - огромного сооружения, обшитого розовым буком, с блестящей
анодированной дверцей. На дверце тоже был портрет нагой красотки, в
панике привставшей над унитазом. Из унитаза высовывалась страшная
волосатая лапа и тянулась к ее розовому задку.
       Раздался жуткий вопль, затем - дробная пулеметная очередь,
и сейф раскрылся. Керим отключил сигнализацию, вытащил большой
алюминиевый чемодан и захлопнул дверцу.
       - Пой'ддем, бабай. Пора тэбе наши дэнги отрабатыват.
       - Пой'ддем, шашлык, - ответствовал я, поднимаясь. - Мой готов.
       Этот наш "базар на фене" - вполне допустимая вольность меж
добрыми знакомыми. Фени я нахватался у Симагина, и на этом странном
языке "бабай" означает "азиат", а "шашлык" - "кавказец". Керим звал
меня бабаем, потому что я наполовину татарин, на четверть еврей и
еще на четверть белорус или литовец (последнее даже отцу не было
точно известно). А я звал господина директора шашлыком. Вот и квиты.
Все по совести, все по чести... Оно и к лучшему. Как говорят британцы,
full of courtesy, full of craft. ********)
       Мы спустились вниз (дорогой я снова полюбовался на Инессу)
и залезли в керимов бронеход - джип "Мистраль" с пуленепробиваемыми
стеклами. То есть я так думал, что стекла непробиваемые, поскольку
были они толщиною в палец.
       Господин финансовый директор устроился рядом с шофером, я сел
сзади, промеж двух новгородских дружинничков. Под курткой у того, что
сидел справа, прощупывалось что-то твердое и длинное - ручной пулемет
или - бери выше! - базука.
       Салон "Мистраля" был широк и высок, но просторным сейчас
совсем не казался. Мебели было многовато - пара шкафов рядом со мной,
да еще водитель, тоже комод не из последних. В сравнении с этой троицей
мы с Керимом выглядели как две тумбочки для постельного белья: одна -
повыше и постройней, другая - пониже и пошире.  Но все-таки тумбы, а
не шкафы, считались главными: их охраняли, их берегли, а пуще того -
чемодан, упакованный в первую тумбочку. Да и то сказать - пол'рра
лымона, как-ныкак!..
       Водитель дал по газам, и мы рванули. "Мистраль", похожий на
боевую машину пехоты, с гулом и грохотом рассекал атмосферу; она,
побежденная, стонала и выла за кормой, разорванная в клочья. Широкие
шины подминали снег, мощно урчал мотор, поскрипывали сиденья натуральной
кожи, и всякий встречный, поперечный и продольный шарахался от нас как
от чумы. Словом, берегись, мелюзга - стопчем!
       До моего дома на углу Дунайского и Будапештской мы домчались
за девять минут двенадцать секунд и тормознули на углу, не заезжая во
двор. Уже почти стемнело. Снег больше не падал.
       - Вылэзай, - сказал Керим, поворачиваясь ко мне.
       - А ближе не подъедем?
       - Нэт. Нэ надо, чтоб видэли, на чем ты приэхал. Йа зайду с
тобой, а Ныколай с Борысом принэсут кэйс.
       Нелишние предосторожности, подумал я, вспомнив о глазастых
дворовых бабках и вороватых тинейджерах. Возможно, гуляли у нашего
дома и другие люди, у коих керимов драндулет, вкупе с чемоданом,
вызвал бы нездоровое любопытство.
       Николай - тот, с гранатометом под курткой, спросил:
       - Парадная на замке?
       - Да. Код шестьсот десять. Нажать разом три кнопки.
       - Нищий у тебя замок, - проворчал Николай. - Даже куска не
набрать.
       Мы с Керимом покинули бронеход, обогнули угол дома, прошли
под аркой и направились к подъезду. Филенку еще не вставили, так что
кодовый замок был чистой условностью - в дыру под ним мог пролезть
любой и каждый. Почти любой - все-таки у Николая были выдающиеся
габариты.
       Белладонна приветствовала нас сдержанным урчаньем. Керим
искоса взглянул на нее, сбросил дубленку на диванчик и прошелся по
коридору, небрежным хозяйским жестом отворяя двери. Потом спросил:
       - Адын живешь?
       - С кошкой.
       - Правылно, - одобрил мой работодатель. - Пака маладой,
нада жит адын. Бэз баб.
       - Тяжко без них, - признался я.
       - Прыводи! Хот каждый ночь. Будут денги, будут и бабы.
       На этом наша дискуссия закончилась: Николай с Борисом
приволокли чемодан и, вручив его в хозяйские руки, уселись покурить
в прихожей. Белладонна неприязненно осмотрела их, задрала серый хвост
и с гордым видом удалилась на кухню. Я проводил господина Ичкерова
в комнату, к тришкому столу, и активировал компьютер.
       Раскрыв чемодан, он вручил мне пакетик, лежавший сверху.
       - Твое. За январ.
       Затем выгрузил шесть коробок с аккуратными надписями, пять
составил штабелем в кресло, а последнюю водрузил на стол. Пометка на
ней гласила: "US. $1500000". На остальных емкостях числа были такими
же, но география - иной: Сингапур, Гондурас, Польша, Швейцария и еще
что-то непонятное - Фанора или Факора. Я такой страны не знал.
       Керим пошевелил усами, хлопнул по штабелю в кресле короткопалой
ладонью и распорядился:
       - Эти оставлу на нэделу. Толко ты поосторожнэй - людам нада
вернут. Это, - он показал на последнюю коробку, - сдэлай сечас, бабай.
       - Сдэлаю, шашлык, - сказал я и раскрыл коробку.
       Там лежали пятнадцать тугих серо-зеленоватых пачек, новенькие
стодолларовые банкноты, и с каждой сурово взирал на меня президент
Франклин. За всю свою жизнь я не видел такого богатства наличными;
наличность в местах цивилизованных не в почете и демонстрировать
ее - признак дурного тона. Есть карточки, есть чеки, есть "Вестерн
Юнион"... За океаном живые деньги медленно, но верно, превращаются в
раритет; бумажки никому не интересны, а монеты все больше выпускают
юбилейные, вроде канадских авиационных долларов.
       Есть, однако, свое нездоровое очарование в наличных...
       Керим испытующе уставился на меня, но я и бровью не повел:
взяв первую пачку, вложил ее в приемный паз тройлера, уже подогнанный
к размерам банкноты. Тройлер не стоит путать с трейлером, бойлером и
бройлером; в бройлере, к примеру, выращивают цыплят, а в тройлере -
информацию. Это устройство заменило всевозможные сканеры, принтеры и
магнитофоны; с его помощью можно ввести в компьютер и перекачать на
диск любые изображения, равным образом как и вывести их - на бумагу,
пленку или магнитный носитель. Благодаря щедрости гарантов, тройлер
у меня был навысшего класса: книжки по восемьсот страниц считывал за
минуту.
       Зеленые пролетели со свистом, и каждый подмигнул
мне овальным зрачком с физиономией президента Франклина. Я сунул
в паз вторую стопку, затем - третью и четвертую, наблюдая, как
на экране, параллельно с формированием входных массивов, плавно
сдвигаются указатели - каждый в своем окне, голубом, желтом или
оранжевом. Эти массивы являлись многомерными матрицами, причем
желтая и оранжевая хранили вид купюр с лицевой и оборотной стороны,
а в голубой фиксировалась картинка "на просвет", позволявшая уловить
нюансы, связанные с водяными знаками, текстурой бумаги, запрессованной
в нее станиолевой полоской и другими заокеанскими хитростями и
прибамбасами. Формирование матриц было лишь начальной стадией моих
трудов; на следующем этапе аналитический модуль Джека произведет
селекцию, выделит явные признаки и займется классификацией. А после
мы доберемся до признаков тайных...
       Тройлер стремительно пролистал пятнадцатую пачку, в
стереоколонках раздался мелодичный звон, указатели в окнах сдвинулись
вправо, сканирование закончилось; теперь диск данных хранил подробнейшую
информацию о пятнадцати тысячах купюр. О  н а с т о я щ и х  долларах.
Прочие, поджидавшие в кресле, этим похвастать не могли.
       Керим любовно упаковал зеленые в коробку и упрятал ее в
чемодан.
       - Черэз нэделу пришлу Ныколая. Он заберот картынки.
       Я кивнул. То, что лежало в кресле, действительно было
картинками, шедеврами подпольного искусства разной степени достоверности
и правдоподобия. Где "гаранты" откопали их? Я был не настолько наивен,
чтоб задавать подобный вопрос. Ask no questions and be told no lies,
говорят англичане; не спрашивай, и тебе не солгут. Кстати, и глотку
не перережут.
       Когда Ичкеров удалился вместе со своей командой, я заглянул
в конвертик, где лежало "мое, за январ". Вдвое больше, чем за "дэкабр
и ноябр"; видимо, намек, что от меня ждут небывалых трудовых подвигов.
       Я спрятал конверт и убрал коробки с кресла под тришкин стол,
с глаз долой. Через пару часов ко мне пожалует инспектор налоговой
полиции, а нюх у него как у ищейки - точь в точь доберман-пинчер,
только на двух ногах... Вспомнив об ищейках, я вызвал своего
стража-Добермана, вспомогательный джеков модуль, и ввел адрес
сашкиной машины. Пусть только попробует выйти в Сеть!
       Засим я отправился на кухню, готовиться к дружеской встрече.
Белладонна сидела на табуретке и умывалась; нижние лапки обнимал
серый хвост, передние вылизывал розовый язычок. В такой позе она
напоминала алебастровые изваяния священных кошек, виденные мной в
каирском музее - их извлекли из захоронений трехтысячелетней давности.
Но Белладонна была теплой, мягкой, живой.
       Я погладил ее по спинке.
       - Мы при деньгах, красавица. Пожалуй, вместо минтая куплю
тебе трески... или даже окуня. Ты ведь любишь окуньков? Я думаю,
окунь повкусней трески?
       - Мяууу, - согласилась Белладонна, облизнувшись.

-----------------------------------------------------------------
        *) Тем, кто не изучал в гимназии язык индейцев майя,
напомню, что Кецалькоатль означает Перистый Змей (примечание Сергея
Невлюдова).
       **) Поясню суть моих манипуляций. Модем - это устройство, через
которое компьютер связан с Глобальной Сетью; если вы подключились к
Сети через модем, то ваша машина стала одним из звеньев гигантской
общепланетной системы, включающей сотни миллионов компьютеров, что
трудятся в банках и научных лабораториях, в библиотеках и издательствах,
на почтах, телефонных станциях и частных квартирах, в Пентагоне, ЦРУ
и ФСБ. Вы можете получить любую открытую информацию - письма, книги,
фильмы, электронные газеты и журналы. Если вы опытны и искусны, вы
можете добраться до информации закрытой, сломав защитные пароли или
подобрав коды доступа. Но любой другой искусник, какой-нибудь хакер
с длинным хоботом, тоже способен залезть в вашу машину и поживиться
чем-нибудь занимательным, если вы не приняли мер предосторожности.
Я вот просто отключаюсь от Сети, когда работаю с Джеком (примечание
Сергея Невлюдова).
      ***) Little pitchers have long ears - у маленьких кувшинчиков
длинные ушки (примечание редакции).
     ****) Разумеется, я толковал не о том меню, что подают в
ресторанах, и не о том окне, открыв которое можно оплевать прохожих.
Меню в нашем программистском деле - это список команд, выполняемых
программой, а окна - всевозможные рамки, что появляются на экране;
в них могут быть выведены команды, результаты расчетов, а также
инструкции и запросы к пользователю. Запрос означает, что программа
в затруднении, и пользователь должен подсказать, куда ей двигаться
дальше. Такой режим взаимодействия между человеком и компьютером
называется интерактивным диалогом в реальном времени (примечание
Сергея Невлюдова).
    *****) Hand-timer - ханд-таймер, наручные часы, сблокированные с
мини-компом, электронной записной книжкой и пейджером. Лет пять назад,
когда я еще трудился в Кембридже, такая штучка была непозволительной
роскошью для ассистента профессора Диша, но наука, как и промышленность,
не стоят на месте. Теперь японцы штампуют эти часики десятками миллионов
(примечание Сергея Невлюдова) .
   ******) May fair lady - моя прекрасная леди (примечание редакции).
  *******) Напомню, что с недавних времен компьютеры ранжируются
по мощности на четыре класса, обозначенные латинскими числительными:
квинкве, секс, септем, окто (пять, шесть, семь, восемь). Пятая модель,
квинтяк, заменила устаревший пентиум (или пентюх); шестая модель, сиксот
- профессиональный компьютер класса моего Тришки; что касается септяков
и октяков, то это машины специального назначения и очень дорогие - каждая
тянет от двадцати тысяч долларов до полумиллиона  (примечание Сергея
Невлюдова).
 ********) Full of courtesy, full of craft - много учтивости, много
обмана (примечание редакции).