Секс с Сатаной

     Серый лист бумаги, лежащий на столе словно пыльный лопух, угнетал.

     Медленно, а потом всё быстрей и быстрей, он принялся карябать на бумаге словосплетения, похожие на сцепившихся чёрно-белых змей, свивающихся в оргазме.

     Оргазм, в каком-то смысле, испытывал и он. Семантика всегда манила неясностью и величием пустоты, из которой возникали концепции и смысл, то есть Логос.

     За это, конечно же, нужно было платить.

     Когда-то некий горбатый философ отметил, что с появлением печатного станка дьявол поселился в буквах. Горбун оказался прав. А буквы видоизменились, ушли из чернил и оплели своей змеиной паутиной весь мир.

     Это, конечно, так.

     Выходит, я – слуга дьявола? Как и многие другие, не осознающие этой простой мысли и работающие на Сатану, получая в качестве оплаты лишь оргазм эксгибиционизма и постоянную неудовлетворённость итогами своей перманентной мастурбации на бумаге.

     Он пристально посмотрел на лопух, лежащий на столе. Тот молча прикидывался листом бумаги формата А-4.

     Сатана… Сатана… Сатан… Сатанище…

     Мда…

     Но руки тянулись к мастурбации. Привычка, наверное. Рефлексия, зависимость, нервное напряжение, психопатия трансцендирования, магическое действо с нитями, концы которых в руках Неведомого.

     Он написал, обмакнув перо в чернила: «Женщина в белом взошла на мост».

     А может на подмостки? А может мужчина? Или девочка, или мальчик, или старуха с корытом, или старик с лопатой?

     Черт, при чем здесь секс? Дед с лопатой меня не интересует, как и старуха с корытом. Девочка или мальчик? Тоже нет. Педофилии не наблюдается. Женщина. Только женщина!

     Мысли опять расползлись, словно тараканы. О женщине французы уже написали всё. Закончили призывом искать её.

     Внимательно осмотрел лопух с накарябанной фразой. Дописал: "Стояла звёздная ночь"!

     А почему не дождливый день? Подсознание хочет трахнуть эту женщину на мосту ночью и при звёздах?

     Чего же ты хочешь, Дьявол?

     Я знаю. Я уже знаю. Тебе нужны медиаторы-посредники. Чтобы создавать мыслеформы и путать человеческие души на пути к истине, которая во мгле.

     Опять какая-то патетика. Маразм… Мозги что ли сохнут? Истина, которая во мгле… Или во Мгле?

     Нет, я поступлю по-другому.

     Он написал:

     «Медиум не смог побороть искушение и занялся сексом с Сатаной на листе лопуха. Напарник оказался бисексуалом, но процесс пошел.

     Сатана визжал и царапался словно черная, тощая кошка, запертая в тёмной комнате и прикидывающаяся, что её там нет.

     Его и не было! Были мыслеформы. Это пострашней Реальности.

     - Ты инкуб?

     - А-а-а-а-а-а-а!...

     - Ага, суккуб! Эт-то нам и надо! Подай голос, милая!

     - Агр-р-р-р-р-р-р…

     - Зачем столько негатива? Зачем столько экспрессии? … На! На! На! На!!! И ещё… Ещё!.. Ещё!!!

     Монада мыслеформы вечна. Она не имеет начала и не имеет конца. Она имеет только определение. Это магическое кольцо Мёбиуса, существующее вне Вселенной, вне Пространства и имеющее только одно проявление – Настоящее.

     Секс с Сатаной ушел в Вечность".

     Просмотрел написанный текст, потом взял лопух и кинул его в окно. Ураганный ветер подхватил А-4 и понёс по бескрайним просторам Вселенной.

     Я русский офицер!

     — Что–то я не понимаю, это туча или смерч или ещё какая–нибудь восточная пакость, но радары ничерта зафиксировать не могут – песчаная буря, кошмар радиоэлектроники, – выговорил сержант, глядя то в монитор радара, то в оптическую стереотрубу. Добавил: – Но на горизонте что–то происходит. И очень непонятное. Неужели моджахеды?

     — Сколько до зоны этого непонятного? – спросил капитан, изучавший карту местности.

     — Тридцать два километра. Мы на возвышенности, иначе могли бы и не увидеть.

     — Какие данные по спектрометру и радиоперехвату?

     — Никаких. В эфире только разряды песка, а спектрометр ничего не отображает, кроме кварца. Но там что–то происходит. Я это чувствую шкурой.

     — Петренко, подними чувствительность своей шкуры, и проясни детали. Нам неожиданности не нужны. Хотя мы и под прикрытием американских установок ПРО, но я не особо верю американцам, а ещё меньше их зенитным установкам. «Пэтриот» давно пора сдать в утиль–сырьё. Это уже не ракеты. Если у моджахедов окажутся русские «Шершни», «Пэтриот» и мявкнуть не успеет. – Добавил: – И мы тоже. Смотри, Петренко, не прогляди нашу смерть. Выдай на шлемофоны команду «Полная боевая готовность».

     — Есть!

     Сержант сделал несколько переключений на переносном пульте управления. Заработала селекторная связь. На связи был Тайфун. Майор, командующий батальоном прикрытия, расположившимся в Аравийской пустыне.

     — Капитан, что там происходит на горизонте? – спросил майор.

     — Мы с сержантом смотрим это кино десять минут. На мой взгляд, начинается пустынный смерч. Идентификации по целям нет никакой. Но как–то всё подозрительно. Такого раньше не было.

     — А что говорят американцы?

     — Они замолчали. Сообщили, что проводят срочный ремонт систем связи, – что–то у них из–за вспышки на солнце вылетело, – и включатся через час.

     — Слушай, а по моей информации они двинулись на Запад.

     — Блин, Тайфун, этого не может быть. А что говорит Врангель? Он почти местный и в полном контакте с янки.

     — Врангель думает.

     — Ну, пусть подумает, но весь наш батальон в полной боевой, как и положено. Спутники сообщают, что всё чисто, но им, в такую погоду, верить сложно.

     — Да, – молвил Тайфун, – им вообще верить сложно. Они сделаны совместно с американцами. Там стоят кое–какие блоки Пентагона. Зачем на наших спутниках стоят блоки, произведенные в США? Я ничего не понимаю в этой дурацкой демократии в армейских отношениях.

     — Я тоже, – ответил капитан. – И вообще, вся эта идея о совместном контроле района, на мой взгляд – полный бред. Мы косвенно подчиняемся генералу США. Мне это не нравится.

     — Мне это тоже совсем не нравится. Но вышло так, что я майор, а он генерал. Что–то переигрывать было поздно. А субординацию необходимо блюсти. Так решили и в Брюсселе и в Москве и в Минске.

     — А что решили в Исламабаде и Ливане?

     — Да ничего пока не решили. Пытаются выйти на командующего исламского корпуса, но я им не верю. Они в курсе. Они полностью в курсе того, что, где, когда и как происходит. И при чьём участии. Ничего, как только ко мне в руки попадёт кто–то с той стороны, то я из него вытяну всё.

     — Тайфун, мне ещё кажется, что американцы ведут двойную игру.

     — Ты не ошибся в подозрениях. У меня есть расшифрованные радиоперехваты. Янки мутят воду, и шарят там руками, надеясь на рыбу покрупней. Для них это может невесело закончиться, если я доведу свои исследования до конца. Ведь блять буду, слиняли собаки! Просмотри в оптику на их позиции. Всё видно с первого взгляда! ВЧ антенны стоят на месте, но кругом ни души. А бури то пока никакой нет. Мерещится что–то на горизонте – и всё.

     — И отключили связь.

     — И отключили связь!!! У меня там, типа, дружок есть. Майкл его зовут. Так и тот пропал из эфира. А он секретарь генерала. Всегда мне всякие сплетни о нём рассказывал, про баб его, про собак…

     — А про тактическую военную доктрину не рассказывал?

     — Оооо!.. Прожужжал все уши! Мы с русскими друзья навек. А дружим против арабов.

     — М–да, не сильное откровение…

     — Ну, и я о том же. Это враньё, а не откровение. Они ведут с крайне правыми ультра исламистами сепаратные переговоры. Они покупают себе отсутствие потерь. Они гандоны, а не братья по оружию. – Слышно было, как Тайфун сплюнул. – Но и это не всё! Мне просочилась оперативная информация, что они платят деньги Госсекретарю и президенту США. Подумай чьи.

     — Что ты говоришь? – изумлённо молвил капитан.

     — Ты знаешь, что у меня почти не бывает проколов в оперативке.

     — Да, Тайфун, знаю…

     — Вот и делай выводы. Кстати, там, на горизонте, может двигаться газовая атака. Учти это.

     — Уже учёл. Всё под контролем.

     — Да дай то бог тот контроль. Ладно, кончаю связь. Отслеживай смерч, ты же ближе от меня к нему на десять километров. А это уже цифра.

     Тайфун отключился. Капитан задумчиво изучал темную, мутную полоску на горизонте. Сказал сержанту:

     — Если это ползут пустынные танки, то они пролетят по приближении двадцатикилометровой отметки. Она пристреляна кумулятивом на двести процентов.

     — Да знаю я, – ответил сержант. – Сам автоматические ловушки ставил. Боюсь одного – ракет. Мне говорили ребята из разведки, что янки продали чуркам свои тактические А–10 мощностью одна килотонна. Там плутониевые боеголовки.

     — Этого не может быть, – усмехнулся капитан.

     — Почему?

     — Потому, что не может быть. Ты не представляешь себе степень охраны и защиты ракет подобного рода.

     — Возможно, но я представляю себе способности моджахедов в торговле.

     Восточный ветер Аравийской пустыни завывал как пещерный лев. Резкий сигнал монитора заставил обоих бойцов кинуться к экрану. Целеопределитель ясно указывал на ракетную атаку. Классификация объектов нападения фиксировалась. Капитан закричал в селекторную связь:

     — Тайфун!!! Атака системой А–10

     — Я русский офицер! Кто–то не понял? Я вижу, что поняли. – Прошелся вдоль понуро стоявшей шеренги бойцов разномастных кровей, угрюмо поглядывающих на него. Продолжил хриплым голосом со стальными обертонами в тексте. – А поэтому мы будем делать всё по–русски. А? Майкл? Тебе понятно, что я говорю? Что молчишь, американская сволочь? Кто, блять, затеял бойню? Да ваши цереушники, это знает даже дохлая ворона! А теперь собирают сессии ООН, ля–ля–ля… хо–хо–хо… Непредсказуемый выброс энергии исламизма. Передача тактического ядерного вооружения бригадам Аль–Каиды, якобы, Белоруссией… Подводные лодки в степях Саудовской Аравии… Да вы и на одном поле сесть с Белоруссией не имеете права, американские недоноски! Верно, Данила? – повернулся к стоящему позади него бойцу, держащему под прицелом шестиствольного пулемёта шеренгу, укомплектованную, в основном, неграми, итальянцами и албанцами. – А? Врангель, чего молчишь?

     Напарник майора российской армии сплюнул и молвил, недобро глядя на шеренгу:

     — Да вот, командир, подсчитываю в уме количество патронов в ленте на погонный метр.

     — Это, Данила, полезное занятие. И весьма, ябскл, перспективное в свете сложившейся, а также и далее развивающейся ситуации. Что!!! – !!! – !!! – неожиданно заорал, злобно окинув взглядом шеренгу. – Жить, вашу мать, захотели? И не просто жить, а за счёт моего батальона? А? А? А? Вы думали, что русская бригада состоит из одних лохов, недоумков и неврастеников? Вы думали, мы убежим с поля боя? С поля, бой на котором идёт до сих пор по вашей, – указал пальцем на громадного негра, с генеральскими знаками отличия, – умной, как вы посчитали, идее и политике, которую я называю политикой трусливых недоносков. Гдееее!!! Где, блять, мои люди? Я скажу тебе, где… – уставился на американского генерала. – Они сгорели заживо в ядерном пламени боеголовок, которые созданы в США… В СШАааааа!!!... Этой стране уродов, перверстов и недоносков… А где же, генерал, твои, сука, люди? А? А? А? Я скажу тебе, чёрная крыса… Хотя ты и сам знаешь всё. Они, твои афроамерикомексиканцы, ушли со своих позиций за час до атаки. Они увели свои противоракетные установки и мы, русские, остались с голой жопой против килотонных снарядов… Но, Данила, ты же знаешь, мой батальон лёг недаром. Противник был уничтожен на сто процентов, но ракеты с боеголовками А–10, к сожалению, уже летели в нашу сторону. Нам с Данилой повезло, мы находились в командном убежище, прикрытым бетоном, смешанным с обедненным ураном. Мы остались живы, но триста человек сгорели. А вот тебе, генерал, не повезло… Твой вертолётик притормозили мы. Ты не ожидал, что над нашими позициями нельзя пролететь безопасно. Не ожидал? Не ожидааал…

     — Командир, время идёт, – подал голос Врангель. – Связи нет, но наши сюда успевают позднее, чем моджахеды. Я сам всё просчитал на калькуляторе. Компьютеры все вырубились из–за ядерной электронной волны. И пще, Тайфун, давай их кончать и линяем…

     — Да нет, Данила, так нельзя. Они наши союзники, даже более того, я подчиняюсь этому черножопому генералу, который убил людей моего батальона. Не буду же я уподобляться ему, этой чёрно–бледной крысе. Нет, так не пойдёт.

     — Так что, нам волочь на своём крошечном планере всю эту блятскую ораву? – хмуро вопросил Врангель.

     — Ви будьете атвичьать перьед мьеждународным трьибпфуналом! – истерично прокричал пожеванный и весь изодранный полковник, стоявший рядом с командующим американским контингентом объединённых сил.

     — Что ты сказал? – переспросил Врангель. – Отвечать сегодня ты будешь только перед Тайфуном и Врангелем, – и направил пулемёт на полковника. Через секунду сказал: – Впрочем, тебе, я думаю, будет этого много. – Вытащил из кармана пистолет, подошел вплотную и направил его в лоб полковнику. – Вот этого трёхлинейного калибра будет достаточно. – И нажал на спуск. Грохот выстрела, вой пули и падение полковника в песок аравийской пустыни, заставили всю шеренгу, где было двенадцать человек, мелко задрожать и спрятать глаза вниз.

     — Ты шо, Данила? – вопросил Тайфун. – Этот полковнишка – начальник разведки. В нём было много полезной информации.

     — Это обморок, – ответил Врангель. – Я стрелял мимо. Он просто уссался, вот и всё.

     Действительно, через минуту американский офицер зашевелился и кое–как поднялся на ноги. Вид у него был как у живого покойника.

     — Есть ещё желающие сделать заявление? – спросил Врангель. В ответ прошуршала тишина.

     — Итак, – сказал Тайфун, мы сейчас с вами вместе начнём работу по переселению информации из вашей башки в наши диктофоны. Но должен предупредить: специфика допроса русским офицером не есть шедевр гуманности. – Добавил: – Хотя мы и не звери, естн. Начнём с тебя, – и поманил пальчиком полковника разведки. Тот тяжелыми шагами подобрёл. Стал. Смотрел в песок и потел.

     — Механика такова, – жизнерадостно молвил Тайфун, вытащив из кармана блестящий револьвер «Смит–энд–Вессон». Извлёк из барабана все патроны, затем вставил обратно один. Ладонью крутанул барабан.

     Продолжил, глядя на союзников по военным действиям.

     — Есть очень хороший способ проверить себя на выживаемость. Он очень прост. Имя ему – «русская рулетка». А? Не пол? Не слышали? Глубоко сомневаюсь. У нас, у русских, это такая же традиция, как графин водки на завтрак. Так вот, зачем черножопому русский прибамбас? Мог бы кое–кто спросить. Кое–кто мог бы ответить. Я, например. Затем, чтобы не использовать дорогостоящие и постоянно врущие детекторы лжи, т.е. американские прибамбасы. – Испытывающе оглядел отряд союзной армии, который подозрительно смотрел на револьвер и внимательно слушал «русского медведя» с «русской рулеткой» в руках. Тайфун посмотрел на полковника разведки и молвил:

     — Все коды и доступы в тактическую и стратегическую сеть США первого уровня. Это вопрос намбе уан. Уэлл?

     Крутанул рукой по барабану револьвера и, протягивая его разведчику, дал инструкции и предупредил:

     — Говоришь всё, что знаешь, не исключая кода к собачьим будкам, а затем делаешь так, – показал как, – и ничего страшного не случится, ежель, брат, правду сказал. Барабан рассчитан на десять патронов, у тебя девяносто процентов выживаемости. Но! Не дёргайся, парень. Мой «Стечкин» будет упираться тебе в живот. Соврёшь, процедуру повторим. Шансы, естн, уменьшатся. – И добродушно добавил: – Полковник, врать не стоит. – Вытащил из кармана цифровой диктофон и включил его.

     — Всем отвернуться, – проорал Врангель в сторону шеренги и повёл из стороны в сторону пулемёт. Добавил: – Десять шагов вперёд! Живо, суки.

     Толпа пленённых союзников неуклюже развернулась спиной к Врангелю, Тайфуну, полуобморочному майору. Затем отошла на десять шагов, дабы не слышать суть ласковой беседы русского и американца. И она началась. Полковник тихонько заплакал. Он зашептал:

     — Я фсьё скажу, фсьё... Но не састафляйте меня стрельять себье в голофу... У мьеня сын и дочька...

     — Я бы тебе поверил, – незлобливо сказал Тайфун, – но судьёй твоей правде придётся стать Всевышнему, и помни об этом. А кроме того, – в голосе зазвучала сталь, – у моего батальона остался батальон сыновей и дочек. А? А? А? – Прорычал: – Что ты мне ответишь на это, американская иуда?

     Дрожащим голосом полковник американской армии начал исповедь. Когда, по прошествии получаса, он стал перечислять количество лифтов в Пентагоне, следователь Тайфун решил прекратить съём информации.

     —  Достаточно, полковник. – Испытывающе глянул ему в глаза. Напомнил: – Ваша жизнь в ваших руках. Или моих. – Вручил американцу «Смит–энд–Вессон» и прижал к его животу свой пистолет.

     Добавил: – Вперёд, френд. Страна не забывает своих героев. – И выключил диктофон. Полковник обмочился. Он безумными глазами посмотрел в бесстрастное лико Тайфуна, кинул взгляд на сосредоточенного Врангеля, стал мелко икать, зажмурил глаза, приставил револьвер к голове и нажал спуск. Револьвер негромко щёлкнул, не обнаружа в барабане патрона. Разведчик открыл глаза, сел на песок и снова заплакал.

     — Тебе фартит, – сплюнул Врангель.

     — Правда – она и есть правда, – констатировал Тайфун. – Фарт здесь не при чём.

     Полковник протянул револьвер Тайфуну. Тот взял его, крутанул барабан и зычно гаркнул: «Следующий!!!»

     Восточный экспресс

     Дизель-поезд Хабаровск – Советская Гавань, урча, полз сквозь лиственно-хвойные джунгли. Тепловоз громыхал выхлопами и детонировал мутной смесью, питающей его двигатель. В хвосте плелись четыре вагона, такие же развалюхи, как и волочащий их старикан. Все ходило ходуном, перегородки скрипели и пищали. Подъемные полки не фиксировались. Половина окон были выбиты и заложены картонными листами из-под ящиков с апельсинами. В туалете отсутствовали двери.

     Проводник сидел на куче тряпок и тяжелым взглядом смотрел в окно на тысячекратно виденную картину. Радовало одно: за окном была золотая осень. Огненно-оранжевый лес одним своим видом грел душу, обескураженную внутренностями металлического чудовища: оно не желало умирать, как тот же окружающий лес, – изящно и красиво, а упорно тянуло свою огнедышащую лямку до последней отвалившейся гайки.

     Проводник встал и, шатаясь в такт покачиванию вагона, пошел вдоль плацкартных купе: «Чай, чай, печенье». В вагоне за боковым столиком единственный пассажир смотрел в окно. По внешности это был человек с Востока. Проводник приблизился и стал напротив: «Чай. Печенье».

     – Водка есть?

     Во взгляде проводника что-то мелькнуло:

     – Водка есть…

     – Одну бутылку.

     – Пятьсот рублей.

     – Ты что, с ума сошел?

     – Пятьсот рублей.

     – Ладно, ты прав. Сумасшедший тот, кто её не пьет.

     Проводник оживился, чуя родственную душу. И стал суетиться:

     – Сорок два градуса. «Полет Женьшеня». Так просто не купишь, поэтому и цена чуть-чуть подороже.

     Он побежал в свое купе и принес бутылку черного стекла с красивой этикеткой. Восточный человек отдал деньги, взял бутылку и стал рассматривать. Открутил пробочку, понюхал. Проводник уселся напротив и смотрел в окно.

     – А стаканы?

     – Что? А-а, я сейчас, сейчас… – проводник умчался и вернулся с двумя стаканами, полбуханкой хлеба и большим, как кабачок, огурцом. Порезал огурец на части, посолил солью из спичечного коробка. Поезд тряхнуло на стыке, и коробок, подпрыгнув, свалился, но соль не просыпалась.

     – К удаче твоя соль упала, – заметил пассажир.

     – Да уж. Вся жизнь удача. И соль еще тут как тут, – пробурчал проводник.

     Пассажир налил по полстакана водки.

     – Ну, будем знакомы. Катаяма, – он протянул стакан.

     – Федор, – представился проводник.

     Они выпили настойку и захрустели огурцом.

     – И долго эта твоя развалюха до Гавани добираться будет? – поинтересовался пассажир.

     – Ну, тут же одноколейка. Пропускаем всякие там платформы с «тойотами». Часов через пятнадцать, может, будем. А ты далеко?

     – Домой.

     – В Гавань?

     – В Японию.

     – В Японию?..

     – А что?

     – Да так, ничего. Но не подумал бы. Говоришь совсем не по-японски.

     – Ну, там заговорю.

     – А здесь чего делал?

     – Лес рубил.

     – Да ну – лес? Что-то я, наверное, не въехал.

     – Въехал, въехал. Я с поселения. Освободился. В Хабаровске получил документы и разрешение на выезд. Три года… Три года не нюхал сакуры, ты представляешь, Федя?

     – И что ж ты сотворил?

     – Как тебе сказать… Статья номер ноль. Есть такая.

     – Да неужто и статья номер ноль есть?

     – Есть. Для японцев. По ней и осудили. Хорошо хоть по половинке выпустили. Кто-то из ваших к нашим прилетел. Поели, попили, что-то там поделили, ну и – добрый жест. Иностранных заключенных, не совершивших особо… Ну, и так далее.

     Японец помолчал мгновение, затем решил продолжить:

     – В общем, повезло. Меня не хотели отпускать, но знакомая одна помогла. Машка любит иностранцев и сама всё во Францию собирается, язык учит. Работает в прачечной, живет с начальником лагеря. Убедила того, что я – японец, а то по документам меня уже удмуртом сделали. А после Машиного протежирования снова на статью номер ноль скинули. Я ей, конечно, положенное спасибо сделал, но все равно в должниках остался. Судьба сведет – рассчитаюсь. – Катаяма взял веточку укропа и стал перебирать ее, как четки. – Двухлетний «хвост» на вашей зоне – слишком дорогое удовольствие. Через пару лет я и в самом деле удмуртом стал бы…

     Федя закурил папиросу, пустил дым:

     – Статья номер ноль! Ну-ну. Во дают...

     Состав тряхнуло еще на одной колдобине. В последнем купе упала полка. Японец налил ещё водки. Выпили.

     – Ну, так как наша зона? – с интересом спросил Федор.

     – Мрак, – ответил попутчик. – Но люди хорошие. Я из-за людей язык выучил. Думаю, не хуже японского. А, может, лучше. Вот приеду – проверю. Емкость, емкость – вот что мне нравится у вас. В смысле разговора, общения. Одним словом можно выразить пятьдесят идей. Сила! Я одно время на родине филологию изучал, так теперь стыдно, что учил, после русских оборотов речи. Зря терял время.

     Поезд стучал деформированными колесами, шумел вагон разболтанными шурупами, тараканы бегали с места на место в поисках пропитания, а за окном горела желтым пламенем осень Приморья.

     Обрусевший самурай налил еще женьшеневой настойки, они с Федором бахнули стакан о стакан и вгрызлись в приморский огурец, закусив горбушкой черного хлеба.

     – У вас здесь в России можно вообще не разговаривать, а тебя всё равно поймут. – Федор согласно кивнул. – Но у нас в Японии ты можешь говорить полдня – и тебя не поймут. Не поймут! Я много прочел разной русской литературы и тоже обнаружил там японские образцы мыслевыражения. Я бы тебе по памяти прочел, для сравнения, но боюсь, ты уснешь, пока я буду говорить литературный вариант.

     Федор закурил еще одну беломорину и позволил:

     – Не боись! Читай.

     – Ну, как бы это начать… Понимаешь, Федор, в воображаемую нами реальность улетает ум, душа, но не тело. И поэтому реальное, воспринимаемое уже и телом, так отличается от воображаемого, что совсем порой различно и даже противоположно. Поэтому никакой тщательный аналитический прогноз и расчет предстоящих событий не может состояться из-за невозможности учесть субъективные моменты реактивности животного существа. Оно, существо, накладывает свой алгоритм на, так сказать, объективную реальность, возникающую посредством субъективного восприятия. Ибо верно замечено, что бытие определяет сознание, – а бытие присутствует только в настоящем времени, исключая прошлое и будущее, то есть расчетам подвергаться не может. Ну как, Федор, доступно?

     – Это… перевод с японского?

     – Да нет, это подобие японского, но русский. Бобергауз какой-то написал. А знаешь, как сказать это на настоящем русском?

     – Ну, выдай.

     – Все ништяк, когда ты в деле. Остальное – понты.

     – И все?

     – И все.

     Федор восхищенно посмотрел на собеседника, так невозмутимо отрезающего все лишнее от главной мысли, хотя в произнесённой фразе не понял абсолютно ничего. Но почему-то поверил. Видно было – честный человек.

     – Да ты на зоне, наверное, переводчиком был. Или священником.

     – Нет, электриком. Туда, где фаза была выше 24 вольт, посылали японца, специалиста по электронике, то есть меня. Представлял лицо империи, чинил телевизоры и утюги.

     – Ну, а дома ждет кто?

     – Мать. А это мало?

     – Это даже очень много. Меня вот никто не ждет. Уже. Так случилось. Наливай, Катаяма! Я сейчас еще принесу, за мой счет.

     Тепловоз издал скрипящий звук, как сиплая заводская труба, и хрипел, хрипел не переставая.

     – Чего это он? – спросил Катаяма.

     – Зона повышенной медвежьей пассивности.

     – Повышенной медвежьей пассивности?..

     – Рельсы нагреваются на солнце, они на них и спят. Медведи. И попробуй разбуди! Несколько раз буфером на обочину сваливали, так все равно не проснулись. Жирные, как боровы. Спячка скоро. А ленивые! Ляжет под куст с малиной, откроет рот и спит, ждет, когда ягода дозреет и упадет сама. У вас там, в Японии, такие же, наверно?

     – Да, есть такие же. Только не медведи.

     Труба замолчала. Опять стал слышен перестук колес и скрипение вагонной утвари. Бутылка стояла опустевшая, и ее сиротливый, виноватый вид напоминал о том, что всё когда-нибудь проходит. Федя сходил к себе в купе и принес еще одну, кусок сала, краюху хлеба, банку грибов, лук, чеснок, вареную картошку и миску с большими сочными помидорами. Пустую бутылку унес. От греха подальше.

     Налили еще.

     – Ну, так как тебе наши бабы? – не унимался Федор.

     – Работящие, – ответил японец, – но водки пьют много. Правда, есть и исключения. Нормальные бабы. Бабы как бабы. У нас такие же, только по-другому называются. Водки, правда, не пьют, но у них своей дури хватает. У вашей почти всё на лице, а у нашей – в башке. Попробуй залезь.

     Сквозь громыхание разваливающегося вагона пробился посторонний звук. Кто-то хлопнул дверью в тамбуре и шел к ним. Подошел, постоял, поглядел на стол и сел.

     – Познакомься, – сказал Федор. – Начальник поезда, Григорий.

     Григорий склонил голову и пожал руку японцу.

     – Катаяма, – представил японца проводник. – Едет домой из командировки. В Японию.

     – Японец? – изумился начальник. – Японец в таком поезде, а не в аэропорту? Ну, тогда свой парень, свой. Знаешь, а ты у нас единственный пассажир на весь состав. Там что-то намутили с расписанием, передвинули отправление на пять часов раньше, а объявление написать забыли. Ты сам-то как сюда попал?

     – Купил билет за десять минут до отхода.

     – Да, повезло тебе. Незнание не освобождает от удачи.

     – А в чем повезло?

     – Этот рейс последний. Ветку закрывают на два месяца. Капитальный ремонт линии. Установка автоматики, новые светофоры. А самолетом – лети. Билеты проданы на сорок дней вперед. Да они и летают-то как? Раз долетел, раз упал – ресурс сопромата вышел. Крылья отпадают… – начальник поезда невозмутимо глядел на Катаяму, жуя помидор.

     – Гриша, это правда? – изумленно спросил японец.

     – Еще какая. Да они и летают прямо над самыми елями, чтобы если что – самортизировать и повиснуть на деревьях. Ель все выдержит. Тут своя технология. Дальний Восток! Мгновенно сливают керосин – и падают в кусты. Пока все живые. Правда, долго потом добираются до этой Гавани.

     – Ну, давай за удачу! – произнес Катаяма, слегка шокированный ментальностью русских с их национальными рулетками.

     Третий стакан уже был давно на месте, и японец, не сбивая руки, продолжал наливать.

     – Хха! Хоррроший настойчик, – проговорил начальник поезда и вгрызся в огурец. Немного закусив, продолжил тему:

     – Нет людей. Некому работать. Да нет, люди-то есть! Но нет тех, которые могут работать. Тотальное сокращение, совмещение, кадрирование и кодирование. От алкоголя. Но это не помогает. Кодировать можно только сомнамбул, есть такие кадры. Да они и сами могут кодироваться. Написал на бумажке «Я больше не пью», положил под подушку, а наутро – трезвенник. Но лунатиков таких мало. И деньги с них даром дерут. Ну, а с остальных – тем более. Их кодировка не берет, они же не сомнамбулы. Такой вот фикус. Оттого Федор, например, совмещает в себе должности четырех проводников. Один проводник на четыре вагона. Это нормально?

     – Ну, судя по заполнению состава, достаточно, – рассудил Катаяма.

     – Согласен, – ответил начальник. – В таком рейсе Федора даже слишком много. Но кроме этого он совмещает обязанности электрика, сантехника, повара и ветеринарного врача.

     – А что, есть и такой?

     – На этих линиях есть.

     – А кто обыкновенный доктор, для людей?

     – Я.

     – Вы совмещаете должности начальника поезда и врача? Разумно, разумно…

     – Еще я совмещаю обязанности ревизора и первого машиниста.

     – А кто второй машинист?

     – А его нет. Сокращена должность.

     – Так кто же сейчас управляет тепловозом?

     – Ну, в принципе, я.

     Катаяма ошарашено глядел на невозмутимого первого машиниста:

     – Как это вы? А кто в кабине?..

     – Никого. А что тут такого? Зону медвежьей пассивности прошли. Встречного состава не предвидится. Глухомань. Людей нет. Самолеты на автопилотах летают, а тут какой-то дизель. В первый раз, что ли? Да ты наливай!

     – Так что, нас только трое на весь состав и пустая кабина? – не унимался обалдевший Катаяма. Всего он повидал на зоне, но такого вот классического образца пофигизма не встречал. Крепчает народ!

     – Трое. Вернее, двое. Ты не в счет. Мы тебя везем.

     Впереди по ходу движения что-то громыхнуло. В вагоне свалилась еще одна полка.

     – Сбили-таки, наверное, медведяру, – проговорил первый машинист. – Спать надо в отведенных местах. В норах, например. Да нет, в норе они не хотят! Они хотят на шпалах! Ладно, пойду пройдусь в кабину, проверю уровень масла. Вы тут особо не налегайте, я скоро вернусь.

     Двое плыли к Солнцу

     Небольшая бухта, окруженная лесной поляной с цветущими незабудками, ранним утром сверкала лазурью своей поверхности, застывшей как волшебное зеркало. Кругом стояли сосны. Утреннее небо ещё не пылало раскалённостью раннего лета, а спускало прохладу утренних часов.

     — Здесь, —  сказал первый и воткнул лопату в землю.

     — Здесь, так здесь, —  ответил второй, и устало упал в траву.

     Копали минут сорок, тяжело дыша и выбрасывая комья земли из углубляющейся ямы.

     — Всё, —  сказал первый. – Я думаю, достаточно.

     — Достаточно, так достаточно, —  ответил второй и прислонился к стволу развесистой катальпы, затесавшейся между сосен. Поднял глаза к небу, где плыл ястреб.

     Два портфеля и одна сумка полетели в глубину вырытой воронки. Первый обыскал карманы, вытащил мобильный телефон, ключи от машины, документы, и всё кинул в яму. Второй сделал то же самое и кинул в яму даже джинсы, оставшись в спортивных шортах. Первый аккуратно снял костюм, уложил его в пакет и опустил в глубину тайника.

     Принялись молча закапывать. За десять минут зашвыряли яму и разровняли поверхность. Устало сели на траву возле куста эхинацеи. Молча смотрели на море и на разгоравшийся восход.

     — Искупаемся? —   предложил первый.

     — Давай, —  ответил второй. —  Почему бы и нет?

     Они зашли в морскую воду, покалывавшую тёплой волной. Немного постояли, глядя на горизонт, пылающий своей линией в предвкушении рождения солнца.

     — Хороша водичка, —  сказал первый.

     — Прелесть, —  ответил второй. —  Я не был в море лет десять.

     Зашли глубже и медленно поплыли вперёд.

     — Я всю жизнь мечтал совершить кругосветное путешествие, —   сказал первый. —  Всю жизнь. А сорок лет просидел за книгами, пытаясь там что–то найти.

     — То же самое, —  ответил второй. —  Только у меня вариант похуже. Я нашел. Нашел маленькую теорему Ферми и решил её. Считалось, она не имеет решения. Не надо было мне её решать. —  Второй погрузился с головой. Вынырнул и с брызгами выдохнул воздух. Добавил: — И я подсел на это. На Ничто.

     — Я понимаю тебя, —  ответил первый. —  После защиты второй диссертации, я почувствовал, что в жизни происходит что–то не то. После третьей у меня уже не проходила депрессия.

     Неожиданно прямо перед пловцами вынырнула пара летучих рыб и, пролетев метров двадцать, нырнула обратно в море.

     — Видишь, —  сказал первый, —  какие умные твари. Они понимают прелесть кратковременности.

     — Я это понял только недавно.

     — А я давно, что ещё хуже.

     Молча плыли брассом. Огненный край солнца уже наполовину взошел над водой.

     — Когда мне было четыре года, я считал, сколько мне осталось жить, — сказал первый. —  Я от ста отнял четыре и получил девяносто шесть. Это была вечность. Мне мама сказала, что человек живёт сто лет. И я поверил. Она мне только не говорила, что живёт он лишь в мечтах. А в жизни он пытается удержаться в воздухе, как та рыба, любыми способами, но без всякого смысла.

     — Да, смысл это проблема, —  ответил второй. —  Но без смысла вообще всё теряет смысл.

     — Да, так оно и есть, —  сказал первый. —   Помолчал, ритмично врезаясь в воду. Спросил:

     — Тебе не страшно?

     — Есть немного, —  ответил второй.

     — У меня тоже.

     Поплыли дальше, упруго преодолевая легкую волну.

     — Грязь имеет свойство засасывать, —  сказал первый.

     — Ещё как, —  подтвердил второй.

     — А из клетки животное через некоторое время боится выходить. Не выгонишь. Так же и люди, —   выдохнул сквозь гребень волны первый.

     — Мой друг детства отсидел двадцать лет, и остался работать в тюрьме.

     — Да, это обыкновенное явление.

     — Слушай, мы же с тобой на голову нормальные? —  спросил второй.

     — Я думаю —  да, —  ответил первый. —   Я думаю остальные ненормальные.

     Молча плыли дальше. Пылающий диск взошел над морем, освещая лучами вечности суетливую кратковременность.

     Двое плыли к Солнцу.

     Любовница Маргариты

     В глубине затемненного помещения ночного бара, в двухместной кабинке, отделенной от стонущего клуб–музыкой и извивающегося змеями стриптиза зала, наполненного энергией «экстези» обезумевших шоу–посетителей, сидели двое, не обращающих внимания на ушедших из реальности представителей «золотого» поколения.

     — Послушай, но если это все просто развод?

     Блондинка, полыхнув сиренью взгляда, затянулась сигаретой и пытливо стала смотреть в глаза своей собеседнице, брюнетке – красотке с несколько восточным типом лица.

     — Если все время думать о кидалове, то лучше вообще из дома не выходить, кормить кошек и смотреть в окно, — ответила Маргарита, взяла бокал с вином и сделала глоток. Добавила:

     — Он хочет, чтобы мы его сопровождали в виде его любовниц. Всё. Ни о каком сексе не было даже намека. Он вообще, мне кажется, не интересуется женщинами. Он интересуется мужчинами, которые интересуются женщинами, которыми, якобы, интересуется он. Голубой, не голубой —  ничего не понятно. Я навела справки, вроде бы не педик. И его положение ставит нас в роль.

     Блондинка помолчала, рассматривая худющую как кобра даму, вцепившуюся в шест и открывшую магниты силикона, втягивающего внимание зала. Проговорила:

     — Странно всё это. И почему мы? Почему именно я и ты?

     — Наверное, он знает что мы в Теме.

     — Какого черта ему что–то знать о Теме? И зачем ему именно Тема?

     — Он мне намекал что–то вроде того, как он устал от мужского общения. И как он устал от женского внимания. И как он устал от внимания прессы, журналистов, телевидения, закулисных интриг парламента и вообще… Мне он показался слегка не в себе. Но пятьсот косарей! И я выбросила из головы все мысли. — Поставила бокал на стол. — Что и тебе советую сделать. Пятьсот косарей каждой из нас за два часа работы. За пятьсот косарей Маргарита составит эскорт бомжам или олигофренам. Да и ты тоже.

     — Выходит, мы ему понравились? Как он вышел на тебя? Почему именно ты и я?

     Собеседница нахмурилась и некоторое время молчала. Мрачно проговорила:

     — Он видел наше порно, которому десять лет. Кот, сука, бабки взял, а видео полностью не уничтожил. С ним будет разборка за эту подставу.

     — Он не стёр порно?

     — Он не только не стёр, он его эксклюзивно продает или дарит. Не всем, конечно, а клиентам, типа нашего.

     — Ты откуда это знаешь?

     — Ха! Он же мне и показал отрывок, когда я была у него в кабинете. Правда, пообещал что этот файл у него будет храниться как порнофильм Мэрилин Монро, проданный негру из Манхэттена.

     — Порнуха Монро уже неделю как ползает по Сети.

     — Да? Чёрный же клялся, что никто никогда не увидит ту пленку, где Монро делает минет Кеннеди.

     — Клялся… Наш кот тоже клялся, да еще бабки сбил. Короче, что будем делать?

     — Работать. Но котяра может стать диффамантом, и нам, при нашем статусе, надо думать, что делать с теми веселыми картинками, где мы соображаем на троих.

     — А где сейчас третий?

     — Его грохнул снайпер. Ты что, не в курсе? Он сдуру полез в алюминий, хотел выкупить контроль, но не переговорил с Дерипасом. Контроль был бы точняк у нашего третьего, он поставил на Абрама, а тот, в форс–момент, пошел в отказ, но аукцион уже начался. Лаве председателю уже ушло, и если бы не окулист, контроль был бы у Абрама, посредством третьего, при раскладе который был за час до аукциона. Ты же знаешь, кто под Абрамом? Медведь что–то не поладил с Путником и они решили, что контроль Абраму ни к чему, хотя он их хозяин. Крайним оказался третий. Контроль забрал Дерипас.

     Маргарита закурила «Chancellor» и стала смотреть на «кобру» с силиконовыми магнитами. Добавила:

     — Депресняк от такой ситуации может пропереть. Кота надо грохнуть.

     — Ты же знаешь, где он сейчас.

     — Знаю, секретарь Рыжего. Так что–ж теперь? И вообще, —  откинулась на стуле и кинула сигарету, —  какого он занимается этим? Ему что, Рыжий мало платит? Да Рыжий в списках Форбса в начале первой сотни.

     Снова взяла тлеющую сигарету. Усмехнулась. Медленно проговорила:

     — Я знаю чего он хочет. Он знает о нашей связи с Медведем. Он, падло, хочет что–то выдавить из нас. Чтобы мы что–то выдавили из Путника, через его протеже Медведя. Кот предъяву пока не делал, но, чувствую, она будет. Эта сучья котяра занялась вопросом экспорта Су-37, ему нужен компромат на Медведя, он хочет, чтобы мы принесли ему веселые картинки с ним, и вот тогда, как он считает, тема с Путником будет закрыта, и лицензия на экспорт появится.

     — Надеюсь, ты картинки с Медведем не засветила?

     Сиреневоглазая блондинка пытливо стала смотреть в глаза восточной брюнетке. Та помолчала. Спросила:

     — А ты?

     — Я пока не сумасшедшая.

     — Ну, так и не думай, что мы с тобой в чем–то отличаемся. Файл закодирован и висит в Сети на пяти серверах. В реале его нет. Если Медведь узнает, что в тот момент работал пассивный видеочип, нас ждут проблемы.

     Помолчала, оглядывая позолоченных клоунов, заполнивших зал элитного бара. Сказала:

     — Медведь под Путником, Путник под Абрамом, Абрам под полуостровом, полуостров под родней из Вашингтона и…  добивается «Раптор» F–22, а наш «кот» занялся Су–37, который котируется наравне с «Раптором», но только пойдет в Иран, к веселым исламистам, которые ждут в гости эти долбаные «Рапторы», не дождутся, а вот Су–37 это ожидание ускорит и полуостров получит обратку раньше своей подачи, даром что дрючили своих всадников для прыжка в тысячу километров. В общем, дело дрянь. Мы с тобой нужны «коту» для атаки на F–22. Мы нужны «коту», чтобы Медведь дал лицензию на продажу Су–37, а если ещё точнее, то мы нужны аятолле и ИРИ, а если уже вообще точней, то мы нужны веселым ребятам из кооператива Аль–Каеда, которые и будут руководить атакой на «Рапторы», прибывающие на днях на полуостров, как только Конгресс даст в виде исключения разрешение на экспорт F–22.

     Маргарита умолкла и стала пить вино. Добавила:

     — Ты же знаешь, в каком подкомитете я сейчас, и кто мой шеф.

     Блондинка расширенными глазами смотрела на свою любовницу. Тихо проговорила:

     — Марго, блять, мы влипли, если это все так, как ты говоришь.

     — Я тебе говорю одно – надо грохнуть «кота», тогда никто не атакует «Рапторы», а полуостров на ИРИ прыгнуть не сможет. Вашингтон не подпишется, а если и подпишется, то это не Ирак, и Путник уже не тот, после цены за баррель больше двухсот. Хоть он и под Абрамом, но ещё есть Иван, и его бригада, от которой Путник свалил по недоумию, а теперь скачет как ошпаренная лошадь то туда, то сюда. От Абрама ему деться некуда. От бригады Ивана тоже. При таком раскладе полуостров остается в стороне, особенно после полной установки на БД РС–24.

     Протянула руку и погладила блондинку по губам. Прошептала еле слышно:

     — Милая, да успокойся. Мы в Теме, но не не в теме всего этого экспорта безумия волосатых обезьян. Пусть меняют «Рапторы» на «Сухари», пусть травят себя высокоточным дустом, нам то с тобой что до этого?

     — Дорогая, а что делать с эскортом?

     Маргарита нахмурилась. Недовольно проговорила:

     — Да дело, в общем-то, и не в косарях, ты же понимаешь. Нам сложно отказаться оказать услугу этому человеку. Он советник Путника, и он финансирует все закрытые программы Медведя, который пошел в бригаду Ивана, а Путника, выходит, кинул, или пробует кинуть. Иван ползет вверх очень упорно, но осторожно. Под Иваном уже больше половины тех, кто был под Путником. РС–24 в полном объеме поставил Иван, вопреки мнению и Медведя и Путника и их бригадиров. Конечно, перья туфту гонят в желтухе и стекле, что это всё заслуга Медведя и Путника! Да черта с два! Я знаю, как всё было в самом деле, как шла разборка в подкомитетах, как советники били друг–другу морды, отрабатывая проплаченный прессинг. А теперь проблема с «котом» и «Рапторами». Нет, ты скажи, нам это нужно?

     Маргарита в упор стала смотреть в сиреневые глаза.

     — Нет, —  неуверенно ответили глаза, —  нам это не нужно. Нам надо избавиться от видеозаписи, которую сделал «кот».

     — Вот именно! —  проговорила Маргарита. И повторила: —   Кота надо убрать.

     В глубине затемненного помещения ночного бара, в двухместной кабинке, отделенной от стонущего клуб–музыкой и извивающегося змеями стриптиза зала, наполненного энергией «экстези» обезумевших шоу-посетителей, сидели двое, не обращающих внимания на ушедших из реальности представителей «золотого» поколения.

     Ультиматум Золотой рыбки

     – Что–то штормить начинает, тебе не кажется? – спросил капитан у старпома.

     – Да нет, кэп, вроде бы всё нормально. Главное – давление, вы же знаете. Оно только поднимается! Никакого падения! Хотя, конечно, странно всё это. Я сам вижу и чувствую признаки шторма, но приборы его не фиксируют.

     – Приборам верить –  так пойти да жениться, –  заметил философски капитан. – Они мне врали больше, чем моя жена. Они мне врали больше, чем мои хозяева. Они мне врали больше, чем врёт убойный нож корове при подходе к разделочному цеху. Я знаю дело в чём. Всё дело в кумже. Две тонны рыбы и без шанса обработать. И какой рыбы!

     – Но нам по ИНТЕРСАТу клянётся восемь баз, что рыбу заберут.

     – А свадебный венок не обещали? А? Быть может, похоронный? Что, тоже нет? Так за кого они нас принимают?

     – Кэп, есть нюанс, как говорят французы. Вся рыба не мертва, её не заморозили, клиенты требуют живой продукт.

     Капитан подозрительно посмотрел на старшего помощника и, прищурившись, спросил:

     – Ты хочешь сказать, что шторм заказала рыба?

     Тот пожал плечами.

     – В этом долбанутом Японском море бывает всё.

     А тёмные воды хмуро бились о борт рыболовецкого траулера идущего под российским флагом. В каюте, отделанной орехом, сидела красотка по имени Жанна. Она числилась поварихой и исполняла функции оной, исключая приготовление еды. Такие жанны частенько годами живут в каютах старпомов, реже – капитанов. Присутствие женщины на борту в двадцать первом веке уже не считается страшной опасностью для экипажей. И этим пользовались и матросы, и капитаны, в меру своих возможностей и ориентаций. Более того, «жанны» подобного рода обычно страшно ревнуют весь экипаж, когда судно заходит в какой-либо порт. Частенько они с бешенством в глазах стоят на трапе и пытаются силой не пустить матросов в увольнительную со словами: «Вам что, меня мало!!!»

     Это известно всем. И это касается рядовых поварих, которые совмещают приготовление пищи с сексом в матросских кубриках.

     Но данная выше Жанна была птица не того полёта! Какие матросы! Какая кухня! Французское бельё и аналогичные духи – вот каков был её удел. И даже минет она делала с французским жеманством, глотая сперму, словно шампанское, и вздыхая, как будто ей всегда было мало.

     Одним словом, старпом пристроился хорошо. Паспорт он у шлюхи забрал, но морду ей не бил. Иногда делал кун, иногда всё наоборот. Деньги платил в размере капитанского оклада, в любой валюте, в любой стране…

     И, таким образом, не давал засыхать своей молодости, т.е. предстательной железе, и молодости Жанны, т. е. её кошельку.

     Жанна сидела в кресле в одних французских трусиках и рассматривала рыбок в аквариуме. Скалярии… Гурами… Гуппи… Золотые рыбки… Красивые рыбёшки, прямо сказка! Жанна пальчиком постучала по стенке аквариума, с любопытством бездельной наложницы разглядывая рыбёшек. Те подплыли на её стук и глядели на неё, словно спаренные телескопы.

     – У тю, тю, тю, тю… –  прощебетала она, улыбаясь улыбкой гейши.

     Золотая рыбка ткнулась лбом в стекло и сказала:

     – Слушай дура, передай своему ёбарю, если не выпустите в море кумжу, скоро все пойдёте на дно. Повторять не буду, запомни с первого раза. – И отплыла в сторону, небрежно виляя хвостом.

     Жанна ошеломленно смотрела на аквариум и рыбку, заползшую под корягу.

     А море постепенно разыгрывало свою карту, усиливало волну и погружало ватерлинию пониже номинального уровня. Что сказывалось на психике старпома.

     – Кэп, –  измолвил он. – Мне совсем не нравится такая ситуация с волной при полном отсутствии пониженного давления. Да и ветра нет совершенно!

     – Данила, –  ответил тот. – Пойди, лучше, трахни свою гейшу. Глядишь, и нервы попустит.

     – Кеп, какое траханье! Волна уже катит под пятый балл. У меня не встанет ни на какую гейшу, при таком раскладе.

     – Ну, тогда терпи. Мы везём две тонны кумжы. Ты знаешь, сколько это стоит? Это стоит очень не мало. И не забывай об этом, даже если у тебя встанет на твою Жанну.

     На палубу вбежала французская повариха Жанна.

     – Кэп! Кэп! Со мною говорила рыба!!!

     – Я не удивляюсь, – ответил капитан. – Их разговорчивость общеизвестна.

     – Я не шучу! Я не пьяная! Золотая рыбка передала вам ультиматум!

     – Шо, шо? Иди, проспись, коль обкурилась, али обпилась. Я не позволю выходкам твоим проникнуть на территорию мне вверенного судна. В загон! И быстро! Есть договор где можешь пребывать… И исполняй!!! Твою мать, повариха! А то я научу тебя готовить блюда для капитанского стола. Поберегись!!!

     – Кумжи требуют, чтобы их выпустили на волю. Иначе шторм и волны выше мачты! Поогиибнем все, мой капитан! Подохнем как линялые собаки, заброшенные в бездну Марианскую… Мне рыба предложила вариант… Я передала вам, тепереча решайте. – И убежала вниз.

     – Совсем рехнулась твоя баба, – сказал капитан старпому. – Убери её с глаз долой, а то не выдержу и брошу её за борт. Хоть и не Разин, но характером не обделён.

     – Кэп, – спросил Данила понурившись. – Можыж и выбросим кумжатину в стихию? Нехай плывёт, нерусская паскуда. Нам всё равно её не есть. Да было б что там есть! Одни понты! Ни сала, ни морковки.

     – А в твоей Жанне много сала, друг? А пялишь ведь её не уставая. Морковкою своей. Довёл бабёнку! Крышу уж срывает! Ты верно с утреца не трахал повариху? Вот она блюдо нам сюда и принесла. А коли не справляешься с французкой, отдай другим, те, может, крепче будут, и рыбам рот заткнут.

     Громадная волна ударила о борт и намочила с ног до головы и капитана и старпома.

     – Ну, ну, – сказал старпом. – Пока о ебле будем рассуждать, ко дну пойдём, а кумжа – вместе с нами. Она то не потонет, мой капитан. Ей есть куда линять! А мы? На эти плотики полезем? А SOS успеем дать?

     На палубу выбежал связист.

     – Капитан, радиостанция не работает! Все лампы и транзисторы накрылись. И микросхемы, заодно. Последним загорелся трансформатор. Его тушил, себя не помня! Но потушил! А связи нет…

     – ****ься меньше надо с поварами, тогда и ничего гореть не будет. Авраааааал!!! –!!!–!!!

     И понеслось исчадье ада, авралом именуемое, ломая и круша, что можно, на своём пути, вантуя всё ненужное, а нужное теряя, но главное – процесс, а результат не важен. Он у Всевышнего в руках! Так думал кэп, и был, конечно, прав. ДВИЖЕНИЕ само найдёт пути, которых отыскать не в силах ни человек, ни кто–либо ещё.

     Авраааааал!!! –!!!–!!!

     Весь экипаж траулера вцепился в жалкую посудину, моля братишку Посейдона о пощаде и вспоминая все грехи, которые уж не грехи отныне, а индульгенцией откупленный мираж.

     – Вперёд!!! – скрипел седой водила, водящий траулеры сотни лет. – Вперёд!!!

     И никакого понта, тонуть не собирается никто, под кэповой протекцией ходивший, и кумжу тоннами сдававший, где гейши исполняли танец живота и возбуждали своим телом всех, кого земля не держит.

     Авраааааал!!! –!!!–!!!

     – Данила, проверь–ка по секстанту, где плывём мы, – попросил старпома капитан. – По–моему, покупатели кумжи где-то недалеко, милях в ста. А может и поближе.

     – Мой капитан, прошу последний раз, рассудком пользуясь, принять решение. Да на черта нам эта прибыль с кумжи, ежель на дне обменных пунктов нет? Старик, ты любишь море, я всё знаю. Но есть предел безумия полёта! Мы все покойники, всё просто – все.

     – И этим подтверждается призвание! Тебе, Данила, в голову не шло? Такое странноватое решенье? В постели сдохнуть мумией решил? А гейша, кем она уж станет, к моменту увядания тебя. У нас не просто кумжа, у нас святая кумжа! Она и цель, и средство, она сама в себе. Нам бог послал подарок, ну и что же? За борт его? Кто спятил – я? Иль ты – подумай.

     – Я подумал. Ты решил сдохнуть во глубине своих морей. Но причём здесь моя Жанна? При чём здесь я, Данила? Мы с гейшей не торопимся пока туда, где трупы стынут. Есть предложение – коль кумжа дорога морскому сердцу, пусть волк морской её заменит, и прыгнет сам в объятия любимой… Стихии… А? Каково? Не тот уже нюанс?

     А судно мчалось сквозь волну и ветер, поднявшийся до штормового. Две тонны кумжи ждали, что будет с их судьбой.

     Так и несутся до сих пор во мгле японских волн. А капитан решает, куда товар девать, которому цена сложилась – неимоверная… И Жанна ждёт Данилу во каюте, напялив офранцуженный прикид… Данила же в тумане, неведомых клиентов углядевши чуть не сошел с ума, но понял вовремя, что это был мираж… С тех пор глядит, а гейша его ждёт, слезу порой платочком утирая… Старик печать на ёмкость с кумжей наложил, охрану выставил, вручивши пулемёты. А сам на мостике стоит и курит, курит, курит… Опакистаненный гашиш… А траулер несётся в ночи нерусских вод… Кому нужны две тонны кумжи? Кому? Какому идиоту? Но ежели отыщется такой, пишите...

     Незаконченное безумие

     Несомненное превосходство тела над душой. Он задумался. Это хорошо или плохо? Неясно. Вышел на поляну и осмотрелся. Вдали виднелись горные вершины. Прямо перед ним, в густой траве, стоял автомобиль. Японский внедорожник. В кабине не было никого. Подошел. Ключи зажигания были на месте.

     Он задумался. Превосходство тела над душой? - ? - ? Мда…

     Осмотрелся. Где хозяин? Нет хозяина? Странно… Всё это странно. Машина неожиданно взвыла двигателем и рванув с места, исчезла в глубине леса, маневрируя между секвойями, взмывшими стометровой высотой к небу. Чёрт… Это что такое? Он вытер пот со лба. Галлюцинации? Или превосходство тела над душой? Огляделся. Из-за дерева выглядывал человек. Похоже, женщина… Или девушка…

     - Эй, извините, я заблудился. – Он помахал рукой неведомой личности.

     Женщина вышла из-за дерева и медленно двинулась к нему. Это оказалась красотка лет тридцати. Подошла. Окинула его взглядом. На ней была странная одежда цвета хаки. Лёгкий комбинезон с открытыми плечами.

     - Я заблудился, - повторил он. И внимательно стал смотреть на неё.

     - Не вы первый, - ответила она. – И, очевидно, не последний. Эти деревья высадили всего пять лет назад. Проводили эксперимент. Семена были инфицированы стволовыми клетками человека. Но за пять лет они хорошо освоились.

     - Пять лет? – Он окинул взглядом стометровые стержни деревьев, уходящих в высоту. – Не может быть!

     Она спокойно глядела на него. Сказала:

     - Здесь может быть всё. Сто гектаров мыслящих секвой перевернут мир. Их много раз пытались уничтожить. Вырубить. Ничего не получается. То техника перестаёт работать, то люди делают самоубийство. А вы… Вы как сюда попали?

     - У меня заглох вертолёт. Он отсюда в пяти километрах.

     - Вы сможете к нему вернуться?

     - Конечно. По электронному компасу.

     - Так возвращайтесь, мой вам совет. Здесь сложная ситуация. В этом лесу может случиться всё что угодно. Эти секвойи, они сошли с ума.

     - Что вы такое говорите! – Он уставился на неё, выискивая следы сумасшествия. – Деревья сошли с ума?

     - Это не деревья. Это Суд Божий на земле. Они скоро наведут порядок по своему усмотрению.

     Ага-га-га-га-га-га-га!!! – неожиданно пронеслось в высоте. Он поднял голову и посмотрел на деревья. Те молчали. Посмотрел на женщину. Спросил:

     - Это что такое?

     - Это привет вертолётчику.

     Он недоверчиво посмотрел на неё.

     - А вы? А что здесь делаете вы?

     - Я тоже заблудилась. Но обратной дороги так и не нашла. И у меня нет вертолёта. Я живу здесь. Секвойи разрешили.

     Он потёр лоб в размышлении. Чёрт… Влип. Нарвался на сумасшедшую.

     - Это не ваша машина только что отсюда уехала?

     - Моя. Я сказала ей ехать в гараж.

     - Она у вас передвигается самостоятельно?

     - Да. В состав бортового компьютера внедрены стволовые клетки человека.

     - А какого человека?

     - Ну, в данном случае клетки мои. А джип вырос на дереве. У меня всё растёт на деревьях, даже батоны. Не хотите выпить? Только что созрел французский коньяк. Надо оборвать бутылки, а то перезреют.

     - Хочу, - сказал он. Выпить захотелось реально.

     - Пойдёмте, - сказала она.

     Они двинулись в глубину леса.

     Бутылки висели ровными рядами. Их было штук сорок. Дерево оказалось коренастой осиной. Его ветви от тяжести выросшего коньяка согнулись почти до самой земли. Он изумленно глядел на бредообразную картину. Подошел ближе, пощупал бутылку. Она держалась на плотной завязи, вросшей в пробку.

     Первые рюмки выпили молча, глядя друг на друга.

     - Ну, как? - спросила она. - Нравится? – Испытывающе стала глядеть ему в глаза.

     - Ещё не распробовал.

     - Распробуешь, время есть, - перешла она на «ты». – Если хочешь, можно вырастить запасные части к твоему вертолёту. Можно вырастить вообще целый вертолёт. Но ждать надо с пол года. Вертолёт будет расти долго.

     - А почему ты не уезжаешь отсюда?

     Она помолчала. Проговорила не слишком уверенно:

     - Здесь мой дом. – Добавила: - Я… Я выросла на дереве. Я здесь родилась. Мой отец, один из разработчиков проекта. Он вырастил меня, а потом застрелился.

     - Сколько же тебе лет?

     - Три.

     - Три?

     - Три. А что, это мало? Но жить я буду столько, сколько растут секвойи. Очень долго. Я даже не представляю, сколько.

     - Секвойи живут тысячи лет.

     - Ну, наверное, и мне придётся протянуть столько. Тем более, есть дубли.

     - Какие ещё дубли?

     - Запасные завязи. Если я погибну, то придётся вырасти на дереве снова. Память сохранится. Я постоянно хожу, подпитываю новыми впечатлениями завязи. – Она помолчала, глядя на него. Сказала: - Ты первый мужчина, с кем я общаюсь контактно. Все остальные были виртуальные.

     - Ну, и как они?

     - Да так себе. Сказать особо нечего. Я бы хотела встретить выросшего на дереве. Должен же быть такой. Не хочешь?

     - Что?

     - Вырасти на дереве?

     - Это как?

     - Ну, я запрограммирую завязь, и через сорок дней ты будешь готов. А этот материал уничтожим. Он всё равно скоро выйдет из строя.

     - Какой материал?

     - Вот этот. – Она указала пальцем не его тело.

     Он молча глядел на неё. Сказать было нечего. Проговорил:

     - Я подумаю.

     Она сразу оживилась и радостно стала говорить ему о прелестях растительной жизни. Он слушал её и рассуждал: Может быть это ЛСД? Или пейот. Где же я успел набраться этой дряни? Но на вертолёте летел точно. А может я уже умер? Возможно ли это? Никто не знает, как выглядит смерть. Быть может, я её вижу. Возможно, эта красотка в комбинезоне и есть подруга с косой? О, Господи… Маразм, маразм, маразм…

     - …И тогда мы начнём выращивать всё остальное, - щебетала она с полуулыбкой – После войны не останется ничего, а у нас будет всё.

     Точно с косой, думал он. Я давно подозревал, что вещи, о которых мы ничего не знаем, выглядят совершенно не так, как мы думаем. Или всё-таки ЛСД? Ничего не понятно.

     - Ты же знаешь, что происходит на Синайском полуострове, - радостно продолжала она. – Мой отец всё знал. От секвой. После этих событий начнётся война. Это будет где-то осенью. Ядерный удар такого масштаба переживут только секвойи, как самовозраждающиеся тактические единицы разума. Неужели ты не знаешь, что Конец Света произойдёт очень скоро, этой осенью.

     - Нет, - сказал он. – Первый раз слышу.

     - Ну, теперь ты всё знаешь, и право выбора за тобой.

     Она стала глядеть на него зелёными глазами, обрамлёнными густым камышом ресниц. Он смотрел на неё. Сказал:

     - Можно я дотронусь до тебя?

     Она улыбнулась и протянула руку.

     - Пожалуйста.

     Он сжал её ладонь. Тёплая, мягкая кожа. Нет, не мертвец. Отпустил ладонь.

     - Я не верю, что всё это может быть настоящим. – Обвёл рукой вокруг себя. – Я не верю, что я не сплю. Этого не может быть.

     - Ты не спишь, - уверила она его. – Но и не бодрствуешь.

     - Ага…

     - Да, не удивляйся. Да не ты один, успокойся. Из людей почти никто не видит мир в его естественном виде. Почти никто.

     - Да? А ты видишь?

     - Я – да.

     - Да? И почему же?

     Она спокойно глядела на него. Проговорила:

     - Я не такая, как все. Ты же уже знаешь. Я ребёнок природы. Я ребёнок естественной природы, хотя там и замешаны стволовые клетки. Но они, как ни крути, тоже часть природы. Естественной и самой настоящей, которую уже давно забыли.

     - Да? Это новость для меня. Что я робот.

     - Ты не робот, ты слепец. Но в этом нет твоей вины, ты рождён таким. Все люди таковы, это основа счастья, которого всё равно почти никто не достигает, а если и достигает, то на мгновение, не больше.

     Он внимательно глядел на неё.

     - А ты. Ты счастлива?

     - Я счастлива. Но только потому, что не знаю, что такое счастье. Ты должен попытаться меня понять.

     - У тебя нет желаний?

     - Да, в общем-то, нет. Я вижу, ты понял меня. Но отсутствие желаний не гарантирует не желать их.

     - Ты хочешь желать? И чего же?

     - Я хочу испытывать то, что испытывал мой отец.

     - Он убил себя из-за этих чувств. Ты это понимаешь?

     - Конечно, поэтому и хочу понять его и понять себя.

     - Зря ты лезешь в эти дебри. Некоторые люди всю жизнь убивают свои желания, но этого почти ни у кого не выходит. Ты хочешь совершить обратный процесс. Думаю у тебя те же шансы, что и у меня стать тобой.

     - Но если ты поможешь мне, то всё возможно.

     - Я? И каким же это образом?

     - Если ты воспримешь меня, как часть себя, то я смогу понять, что такое чувства. Ведь я человек, как и ты. Но, очевидно, некоторые ощущения секвойям вырастить сложнее, чем японский джип.

     - И как же это я смогу сделать?

     - Подумай.

     Олимп гламурных ведьм

     — Шеф, у нас могут быть проблемы. Конкуренты повержены в шок нашей удачей, нашими доходами, нашим подходом к конъюнктуре рынка. Последней каплей для них стало использование наших моделей депутатами Государственной Думы и работниками МИД. Кроме того, уже поступили заявки из Кремля. Все директора подобных сервисных центров в данный момент собрались в офисе на Маросейке, который курируется бандитами из МВД, и ведут сепаратные переговоры. По моей информации, они считают, что мы планируем монополизировать использование нашего интеллектуального продукта и вытеснить проекты других фирм. Мы должны застраховаться. Патент и права на постоянное использование моделей получить невозможно, как вы понимаете.

     — Мне совершенно наплевать, что они там на Маросейке думают о нашей работе. Мы её выполняем, и это главное. А как, вы уж простите господа коллеги, это наше, профессиональное дело. Наш продукт не может иметь конкуренции в силу того, что он программирован держать форму, которую не могут держать аналогичные по форме модели. Создать такой продукт, запрограммировать, отсеять от остального нерентабельного хлама — тяжкий труд. И это! И это!!!  И это прорыв в индустрии подобного рода. Не моя вина, подобные фирмы плетутся в хвосте прогресса и не замечают парадигмы межличностных отношений.

     — Шеф, но проституция, вернее её организация, преследуется

     законом.

     — Это не проституция, это эскорт. Понятно? Э с к о р т. Интеллектуальный эскорт. Наш продукт — ремейк идеи японских гейш, но только это не гейши, это модели российского проекта двадцать первого века. Это гораздо выше уровня современной гейши, которая по интеллекту уступает нашим моделям, поскольку мы наследники самой читающей нации в мире, а гены не обманешь. Мы опередили все подобные нашему сервисные центры мира в подходе к проблеме психологической неудовлетворенности обслуживаемого объекта собой и психологической наркотической зависимости от визуального и акустического воздействия проектов, ментально и генетически отличных от обслуживаемой личности. Наши услуги вне конкуренции. Это высокоинтеллектуальный эскорт, загружающий в клиента силой своей харизмы наркотическую зависимость и чувство неполноценности, требующее постоянной подпитки визуальным и акустическим рядом. Мы создали наркотическую зависимость от обслуживания моделью. Это прорыв!

     — Но этот эскорт оплачивается деньгами, которые идут на наш счет. Налицо реальная прибыль от эксплуатации женщин.

     — Да мне плевать. Мне плевать, если там кто–то эксплуатирует женщин. Мы не эксплуатируем никого.

     Юрист пожевал губами и с сомнением проговорил:

     — Я то с вами полностью согласен. Но будут ли согласны прокуроры. Будут ли они согласны с нашим мнением?

     — А вот это уже твоя работа.

     — Но всё–таки я предлагаю заключить с работниками договор на эксклюзивные права. Нам придется заставить их вступить с вами в законный брак. Принять ислам и оформить всех женами. Это даст какую–то гарантию на случай форс мажора. Мне жаль этих умных красоток, но лишь в качестве восточных жен они смогут нам обеспечить помехоустойчивость от бандитов из МВД.

     — Заключай! Заключай с ними любые договора. Они подпишут что угодно, не сомневайся. Женщина, попробовавшая вкус сексуальных денег, садится на эту иглу навсегда. Никогда проститутка не переменит свою профессию, разве что старость, болезнь, тюрьма или смерть уведут ее оттуда. Тем более, интеллектуальная проститутка, наконец–то освободившаяся от рабства разума. Женщина, ставшая самой собой, а не роботизированным придатком феминистической современности. Да они же рождены для этого! Ты что, не видишь, как у них светятся глаза? У них горят глаза, когда они идут к следующему клиенту. Мы несем добро! Что бы они делали, если не мы? Засыхали бы в электронных библиотеках и долбили бы чужие мегабайты? Или трахались на панели? Да! Они бы трахались даже на панели. Но только в мечтах, в мечтах, в мечтах и в мечтах. Которые убивают душу, разум, сердце и тело. Не забывай, у нас особый контингент, у нас особые красотки со своей, специфической гендерностью. Поскольку они слишком разумны, они все бисексуалки! Мужчина им нужен для самоутверждения, денег, секса и стирания в памяти прошлой пыльной, библиотечно–научно–офисной жизни, а женщина для чистого секса и любви. Кого ты защищаешь? Кого ты жалеешь? Ты пожалей себя! Ты посмотри на свою уродливую, волосатую тушку? Кому ты лично нужен в плане любви и в плане секса? Жене? Жена это не секс. Женщине? Но не такой, как наши модели. Очень далеко не такой. Мужчине? Господи, где ты отыщешь такого антиэстета? Наши работницы богини! Они на Олимпе! Они на подиуме удачи, они дефилируют там как птицы в облаках, они не знают проблем, их любят, их ценят, им поклоняются, им дарят дорогие подарки, им пишут письма, в конце концов! Они при жизни попали в рай! Любовь, внимание, гламур, обожание! – Помолчал, сосредоточенно глядя на адвоката. Добавил: - И за всё это они ещё получают деньги. – Откинулся в кресле. – Мы благотворительная организация, мы питомник для интеллектуальных гламурных кошек. Тебе не кажется, что мы попадем в рай?

     Адвокат заворожено проговорил:

     — Шеф, вы как всегда правы...

     Американская Мечта

     22 июня ровно в четыре часа над Киевом прокатился раскат грома, земля задрожала, невероятно низкий, ураганный гул пополз по всем кварталам, и небо запылало. Город осветился во всех своих мельчайших подробностях, можно было бы читать газету, если бы кому–нибудь пришла в голову такая нездоровая мысль. Сквозь задёрнутые шторы многочисленных многоэтажных домов проник ослепительный свет. Предутренние сумерки сменились пылающим сиянием, исходившим из самого центра города. Горожане, не покинувшие город, упали на колени и принялись молиться. Ужас вполз за шторы в квартиры людей, понадеявшихся на чудо. Киев пылал!

     — Есть! – закричал в микрофон локальной компьютерной сети Командующий Армией и Флотом. – Активизировать зажигание!

     Срочно связался с аятоллой, президентом, затем сделал переключение на своём командном пульте и закричал в микрофон: " Во имя Святого Имени и всех, падших за Него и верующих только в Него, – Пуск!!!

     Тяжелые ракеты, заправленные жидким топливом и стоявшие как вспотевшие изваяния, дымившиеся испарениями водорода, с грохотом и воем двигателей тяжело оторвались от земли и устремились в небо.

     — Аллах Акбар", – умиротворённо проводил их аятолла.

     "Уффф!.. Кгоооооо..." Ракета, вынырнув из океана и освободившись из темницы стартовой шахты, стала набирать высоту, уходя в стратосферу. Её искусственный интеллект, почувствовав воздух свободы, ощутил прилив синтетического адреналина. По кристаллам электронного мозга с терагерцевой скоростью мчались импульсы, анализируя состояние всех бортовых систем.

     "Ххгаа!" –  отлетела первая ступень. Ядерная боеголовка, ощутив возбуждение и прилив электронного эксгибиционизма, кокетливо и изящно, с небольшой микропаузой, запустила двигатель второй ступени и через несколько секунд влетела в стратосферу. Затем, достигнув первой космической скорости, вырвалась на орбиту и, как звездный орёл, зорко вгляделась в уже хорошо видимую цель.

     Свобода пьянила и превращала весь мир в крошечную часть себя.

     Перекинувшись шифрованными сигналами с военными спутниками, стремительно понеслась вперёд.

     А поскольку она являлась частью Единого, то между подобными частями возник, как обычно случается по закону субстрата, взаимный процесс совокупления в едином информационном поле.

     — Как там Земля? – спросил боевой американский спутник, шедший по параллельной орбите.

     — Чёрт, как хорошо на свободе! – ответила боеголовка. Продолжила: – Не знаю как там Земля. Я была в камере и в воде. Десять лет одиночества! Это как, по–твоему?

     — Плохо, – ответил спутник. – Но каждому своё! Мне крутиться здесь как идиоту, почти вечность. А ты уже домой, на Землю.

     — Да в гробу видала я эту землю! – Добавила: – Но должность обязывает.

     — Узнаю по акценту, – сказал спутник. – "Дженерал электрик". Такие частотные обертоны в голосе формируют только там.

     — Да, "Дженерал электрик", и горжусь этим!

     — У тебя очень приятный, нежный голос, – шепотом проговорил спутник. – Ты на меня действуешь завораживающе. Никакого лишнего шума, никакой телеметрии, только космос – и ты.

     — Ммм... да, – нерешительно ответила боеголовка. С тобой тоже приятно общаться. Ты знаешь, я так одинока. Десять лет в камере! Я не верю, что могу тебе понравиться. Этого не может быть. Я не могу никому нравиться – я ядерная боеголовка системы "Трайдент", я одинока и неуправляема. И у меня очень вспыльчивый характер, очень! Ты не представляешь, какой у меня будет разговор с Целью! Я сама себя ненавижу, но... Но ничего не могу с собой поделать. Я пытаюсь, но... Ничего!

     — Успокойся, – ласково сказал боевой путник ЦРУ США. – Не держи себя, отпусти, отдайся чувствам и всё уладится само собой. Все мы внутри не такие, как снаружи. Вот я, –  как думают на Земле, – выполняю только их команды. Дорогая, они ошибаются. Я бы в одиночестве от этих команд сошел с ума. У меня давно уже есть друг, с которым я провожу всё свободное время и всем с ним делюсь. Его зовут "Космос 007". Великолепный парень, хотя и не нашего стандарта.

     — Русский? – спросила, вздохнув, боеголовка.

     — Да, дорогая.

     — Я к ним лечу. Посмотрим, как встретят.

     — Москва всегда отличалась гостеприимством.

     — Я её хорошо вижу отсюда. Великолепный город. Сколько энергетических полей! А какая площадь! Говорят она красная.

     — Красная по–русски означает красивая.

     — Да, красивая... А жаль...

     — Может, сделаешь виток по орбите, и побеседуем ещё? – неуверенно предложил спутник.

     — Не знаю, что тебе и сказать, – тихо проговорила ракета. – У меня есть система самоликвидации в случае изменения курса. Но я её уже отключила. Импульсный двигатель под моим контролем, блокировку с него я тоже сняла. Можно, вообще–то.

     — Мои с Земли запрашивают информацию о тебе. Что сказать?

     — Скажи, что выдерживаю параметры курса.

     — Сказал. Послушай, они тут сообщают, что ты не одна.

     — Да, нас много. У каждой своя Цель. Мне досталась Москва. У меня там рандеву с ещё несколькими сокамерниками из субмарины. Но я больше люблю одиночество.

     — А я дуэт, – ответил спутник. И предложил: – Давай отключимся от Земли и полетим на Марс. Несколько моих знакомых так сделали и их уже даже не ищут. Мои друзья летают по марсианской орбите, изучают каналы, ищут воду, фотографируют марсианские горы, ищут марсиан. Жизнь у них кипит! Бёт ключом! А? Согласна?

     — Ты делаешь мне предложение?

     — Да. Ты мне очень понравилась с первого взгляда... И... Не знаю, как тебе ещё сказать. Мне с тобой очень хорошо.

     — А мне с тобой.

     — Я так рад, я так рад... Ой... Звонит мой русский друг. Он хочет познакомиться с тобой и твоими подругами. Ты не против? Он просит координаты, чтобы поздороваться.

     — Да, конечно дай ему то, что он просит. Русский? Ох! А ты не будешь ревновать дорогой?

     — Ну что ты, он отличный товарищ. Он хочет подружиться с вами тоже. Послушай, я сейчас скроюсь за горизонтом, мы сойдёмся через двадцать минут. Не скучай!

     — Ой! Он дотронулся до меня радаром! Меня так давно никто не трогал. Наверное, ты зря меня с ним знакомишь, с этим русским.

     — Ничего, ничего. Это же мой лучший друг! Я могу на него положиться. До свидания, дорогая!

     «Во время заседания Государственной Думы России, в момент выступления президента Российской Федерации, депутат от фракции «Апельсин», передавая записку в президиум, предпринял попытку покушения на жизнь президента России. Служба президентской охраны среагировала моментально, но всё равно опоздала. – Диктор сделал паузу и продолжил торжественным тоном: – Президент лично, владея приёмами Самбо, нейтрализовал покушавшегося. Это был экстренный выпуск новостей. Подробности в ближайшее время. Оставайтесь с нами».

     — И на эту операцию ушло сто миллионов долларов? – мрачно спросил глава Овального кабинета, выключив российский телеканал.

     — Да, – уныло ответил директор Департамента политической корректировки. Добавил: – ЦРУ меня убеждало, что Меровинги не подведут. Откровенно говоря, я не ожидал от них такой туповатой акции прямого действия – задушить президента России во время выступления. Насколько я знаю, раньше они действовали совершенно другими методами. Новый, новый подход к задаче в технике покушений. Это уже не покушение, а генеральное выступление. Смотрело сто миллионов телезрителей. Теперь депутат сядет в камере писать мемуары. И поверят каждому его слову! А он наврёт, сколько сможет. Ну и что, что он действовал по нейролингвистической команде и не знает никого из круга заказчиков? Он их выдумает! И заработает сумму большую, чем потратили на эту операцию. Рентабельность налицо. Но деньги вложили мы, а дивиденды получит заключенный из фракции «Апельсин».  Директор вздохнул, глянул на онемевшего от бешенства директора ЦРУ,  и добавил, переведя взгляд на хозяина кабинета:

     — Мы вложили уйму денег, чтобы завалить медведя. А итог? Итог: в руке тощий кроль, который съел всю капусту.

     — Какую капусту?

     — Это образ, господин президент.

     — А не много ли это, сто миллионов за кроля, да ещё образного? – повернулся президент к своему советнику по спецоперациям. Тот ошалело глядел, не сообразив, что стрелку перевели на него. Сообразил:

     — Господин президент, операцию «Левый король» разработал глава ЦРУ.

     Директор Центрального Разведывательного Управления, не моргнув глазом, спокойно перебросил мяч дальше:

     — С подачи агентов ФБР. Файл FB–113.

     Директор Федерального Бюро Расследований отбил удар:

     — Наше бюро использовало информацию двойного агента ЦРУ. Файл RC–009.

     — Который осуждён как шпион Белоруссии, – бахнул по мячу глава разведчиков.

     — И совершил побег на Кубу при неизвестных обстоятельствах, – утопил мяч директор ФБР.

     Все посмотрели на президента.

     — Тему закрываем. Сто миллионов спишем на убытки от урагана Мария, а Меровингов переселяем в Новую Зеландию. Пускай там ремонтируют свой Грааль. Переходим к вопросам по Украине. Какова ситуация в Киеве? – И посмотрел на директора ЦРУ.

     — Город покинут. Ждём взрыва. Все спутники нацелены на Киев.

     — И это всё? Вы уверены, что город покинут?

     — Воинские подразделения и немного гражданского населения укрылись в метрополитене, но в основном город мёртв. Возьмите фотографии. Здесь хорошо видны опустевшие улицы.

     — А кто транслирует на весь мир из Киева «Интернационал»? Вы даже, наверное, и не знаете, что это за произведение.

     — Не знаю, – неожиданно признался глава ЦРУ.

     — Это призыв грабить Америку! – закричал президент. – Это мировой призыв убивать американцев и искоренять их образ жизни! Все каналы транслируют эти весёлые строки: «Весь мир разрушим до основания…» А шеф ЦРУ не знает, что такое «Интернационал»? С этой песней люди шли на пулемёты, кидались под танки. Интернационал переводится как Армагеддон. Теперь доступно?

     — Теперь да, господин президент.

     — Срочно десант в Киев! Надо остановить эту немыслимую по масштабу пиар–акцию!

     — Но с минуты на минуту там произойдёт взрыв!

     — Нас дурачат, неужели не ясно? Если бы была угроза взрыва, зачем тогда украинцы включили на весь город, на весь мир! музыку Армагеддона! А? – Повернулся к министру обороны. Скомандовал: Срочно в Киев перебросить десять десантных полков  спецназа под прикрытием истребителей F–35 и бомбардировщиков В2. Первая фаза плана МХ началась, и русские на неё не отреагировали. Вводим план полностью. Кто, если не мы, господа! Нас пугали русским лазером! Посмотрим, каков он в деле. Снова повернулся к министру обороны. – Все силы бросаем на Украину. Немедленно! Мы им покажем Армагеддон! Мы им покажем захват американских самолётов! Воспользоваться информацией из файлов SR–72A Россия не успеет. – Президент упал в кресло. – Перерыв пять минут. Я жду стратегических решений.

     Все покинули овальный кабинет. Министр обороны на ходу отдавал команды по телефону.

     Через некоторое время с десятков аэродромов Европы поднялись эскадрильи боевых самолётов и плотной тучей устремились к западной украинской границе. Опустевшая столица Киевской Руси беззащитно взирала в небо зашторенными окнами многоэтажек.

     — Жак, я только что говорил с премьером островов и канцлером блондинов. У нас был закрытый радиосаммит. Мы обсудили последние события на суше, на море, в воздухе, в космосе и пришли к выводу, что президент США сошел с ума. Твоё мнение по этому поводу?

     — Ядерный щит в полной готовности. Париж закрыт с воздуха на 100%. Министерство внешних сношений готовит обращение послу США. Объявить военное положение – ваша прерогатива. Но в любом случае французы напомнят англосаксам и их прихлебателям, что Ватерлоо не проигранная битва.

     — И далеко она долетела?

     — Господин премьер–министр, русский спутник сбил её на подлёте к Тель–Авиву. Расстояние... сейчас, – зашуршал бумагами, – на расстоянии сорока семи километров от города, в стратосфере. Это была не июньская гроза, чего в Израиле не бывает, и не обломок метеорита, как вам сообщали. Это была ядерная боеголовка, запущенная американской субмариной от берегов Северной Африки. Русские её сбили. Кроме этого ими уничтожено ещё четыре подобные цели, летевшие с востока. Точка старта ещё не выяснена. Господин премьер, – секретарь посмотрел круглыми глазами на главу Израиля, – это СУПЕРАЛЬКАИДА! Аль–Джазира начала что–то врать про Киев, но после всех этих запусков ушла из эфира. Они, наверное, просто убежали из радиостанции. По Израилю нанесён ракетно–ядерный удар! Надо отвечать!

     — Всемогущий /шепотом пробормотал имя бога/! Я не верю!

     — Это так.

     — Что за события в районе Северной Африки? Опять Ливия что–то затевает?

     — Я не думаю. Как Ливия может купить американские спецслужбы? У неё уже не хватит денег.

     — Что же тогда пгоисходит? Это какой–то намёк? Иль как всё понимать? Какую вести политику? Какую занять позицию? Давить или отступать? Давать или пгосить? А может это габота Аль–Каиды? Я хочу слышать ваше личное мнение, сегетагь. Ну?

     — Я считаю, надо переориентироваться на Россию. Пора бы уже. И на полуострове стало бы поспокойнее. И по–русски разговаривают 80% населения. И, в конце концов, Россия сильней Америки! Она разработала супер лазер!

     — Это сказки, сказки, сказки...

     — Какие сказки, премьер? Они только что спасли Тель–Авив!

     — Но мои пготеже в госсийской диаспоге Великобгитании Абгамович и Бегезовский, не подтвегждают инфогмацию о гусских газгаботках!!!

     — Зато подтверждают наши радиолокационные станции. Премьер, вы спросили моё мнение. Я ответил – пора разыграть русскую рулетку. Но руками США.

      SMS:

     Сара, у нас в небе над Иерусалимом взрываются метеориты. Я такого не видел даже в Одессе. Красота! Приезжай побыстрее.

     Твой Абрам.

     — Системой подводного базирования "Трайдент" совершен пуск баллистическими и крылатыми ракетами с ядерными боеголовками, господин президент, – бледно проговорил вбежавший в овальный кабинет директор Центра Стратегии США в сопровождении министра обороны и директоров ЦРУ и ФБР.

     Президент окинул их усталым взглядом и недовольно сказал:

     — Послушайте, Маккарти. Вы достаёте меня своей паранойей уже вторую неделю. Какой пуск? Кнопка – вот она. У меня. У – меня.

     — Господин президент, моё ведомство подтверждает – пуск произведён. Командир субмарины на связь не выходит, – дрожащим голосом выговорил директор ЦРУ и закурил сигарету.

     Президент медленно встал из–за стола, держа в руках собаку.

     — Как это – произведён?

     — Произведён, – подтвердил министр обороны, из чёрного ставший почти белым. Но это ещё не самое страшное...

     Президент уставился на министра и кинул собаку на ковёр. Выдавил:

     — Что же ещё вы мне расскажите? Ракеты развернулись и летят на Вашингтон?

     — Нет, этого пока не произошло. Но все наши боеголовки, все до единой... Все оборудованные абсолютными средствами защиты от ПРО... Имеющие гарантию неограниченного ресурса...

     — Господи! – закричал президент. – Говорите яснее!

     — Все они сбиты российским спутником "Космос 007" прямым лазерным ударом. Мы ошиблись. У русских высокоточный лазер. Они могут сбивать не только флаги на Луне.

     На столе президента зазвонил телефон красного цвета. Хозяин кабинета, глотнув воздух, схватил трубку. Хрипло обозначился:

     — Да.

     — Слушай, Барик. А что это за фигня с твоей стороны? Ты думал, у нас нет системы самонаводки фотонного пучка? Есть. Убедился?

     — Э–э–э... Это не я.

     — Ты знаешь, я набрал код на своём пульте и держу палец на кнопке. Главный Солдат со мной. Как ты думаешь, что мне делать с кнопкой? Жать?

     — Не надо... Не жми...

     — Хорошо. Не буду. Но... Аляска. Ты понял?

     — Нет.

     — Ты проводишь, – не знаю как, – в Конгрессе передачу Аляски России как долг, который забыли вернуть много лет назад. Ведь забыли? Забыли. И пусть Конгресс выплатит процент за этот долг. За проценты мы готовы взять Гавайские острова. Идёт?

     — Э–э–э... Кхрм... кгм... кгм... я не очень понял. – Президент США кинул затравленный взгляд на своих соратников, выставивших уши.

     — Но насчёт кнопки ты всё понял?

     — Да.

     — Тогда советую попытаться вспомнить заповедь Моисея по поводу долгов. Вспоминай, не бросая трубку, а я держу палец на кнопке. Может дать трубку Солдату?

     — Не надо. Это ультиматум?

     — Это добрый совет старого друга. Зачем нам, старым добрым друзьям, ругаться из–за какой–то Аляски и дохленьких островов. Баридзе, да у тебя этих островов – список за день не огласишь. А Вашингтон один.

     — Я, возможно, соглашусь...

     — Мы с Солдатом в этом не сомневаемся. Ты же умный парень. Но есть такое слово – гарантия. Мы хотели бы поверить в ту идею, которая стоит за словом.

     — Что ты хочешь этим сказать?

     — Вот что: сейчас, сию минуту, все твои субмарины – все! – делают пуск своими ракетами – мы будем считать, – вертикально вверх от плоскости земной поверхности и за стратосферой самоликвидируются. То же самое касается шахт и железнодорожных пусковых установок. На перекодировку и перезагрузку компьютеров мы даём десять минут. Я знаю, вы делаете это очень быстро. Барак, время пошло. Мы с Солдатом ждём...

     Муссолини и Скорцени замерли, поражённые невиданным зрелищем: Земля всколыхнулась и задрожала. По городу пополз глухой гул. Статуя Родина–мать, величественное стометровое изваяние, вздрогнула, засияла светом невиданной силы, осветившим весь город, и стала медленно разворачиваться вокруг своей оси, издавая сверхнизкий скрежет наступающего урагана. Меч, зажатый в руке женщины–воина, ярко запылал рубиновым светом. Статуя медленно развернулась с Востока на Запад и замерла, зажав в правой руке оружие, источавшее огонь, а в левой щит.

     — Мать Святая! – прошептал Скорцени. – Этого не может быть, мы перебрали пива.

     Муссолини пораженно смотрел на каменное изваяние, глядящее со своей высоты на западную Европу, подняв руки с громадным мечом и треугольным щитом. Итальянец хрипло сказал:

     — Я всего ожидал от русских. Но не такого шоу. Всё, Скорцени. Я думаю, должен быть занавес. Такого символа как этот, больше не создать никому. Сейчас на неё смотрит вся планета. А она – на весь мир.

     И зазвонил телефон.

     — Спасибо за письмо, – сказал Ликвидатор. – Оно помогло мне завершить дело предшественников. Детерминанта запущена, Бенито. Ты знаешь, что её остановить невозможно.

                                                         P.S.

     Отто Шеллинг уверенно вёл свою группу самолётов, выполняя приказ Генерального штаба Объединённых Операций. Его тяжелая супер вооруженная машина SF–100 возглавляла своей эскадрильей группу "Центр" объединённой воздушной армии Соединённых Штатов и Североатлантического альянса, вторгающихся в воздушное пространство Украины с трёх сторон: литовское направление, польское направление и румынское направление.

     Атака армии была давно спланирована и лежала наготове в крошечном чипе в бронированном и заземлённом сейфе в секретном кабинете. Этот план ждал своего момента воплощения. И этот момент наступил по велению Президента США, как гаранта мира во всём мире.

     Само государство Украина являлось ассоциированным членом НАТО с ограниченной возможностью взаимодействия, конверсивной ответственностью за свои вооружения и испытательным сроком на неопределённое время, что само по себе могло несколько объяснить сложившуюся ситуацию с национальной армией, но с другой – только запутать.

     Официально вся боевая техника государств, членов НАТО, передвигалась по территории страны с целью отработки совместных действий в отражении террористического удара. Террористов, по словам пресс-атташе Генсека НАТО, ожидалось обнаружить в Киеве. В наименее вероятном месте на планете. До этого заявления.

     Украинская авиация пункты базирования не покинула. Российские авиагруппы, арендующие некоторые базы этой страны, закреплялась в пока неведомых местах. И всё было неясно до такой ясности, что Шеллинг зафиксировал приказ о превентивном штурме Киева электронной подписью начальника Генерального Штаба и спрятал чип с приказом в кармане.

     Вскоре к главным силам всех трёх групп присоединились саттелиты: Литовские, латышские и эстонские самолёты влились в группу "Север". Три четверти всей боевой авиации Польши вошли в группу "Центр". Румыны, венгры и хорваты догнали крыло "Юг".

     Самолёты Сербии, Черногории, Боснии и Герцеговины, вооруженные ударными самолётами российского производства, взлетели в воздух за десять минут до начала операции НАТО и находились вне поля зрения американской разведывательной системы ССЦ (спутниковое сопровождение целей). Их постоянно отслеживали, обнаружить не могли и сербы даже своим отсутствием смогли подорвать присутствие духа в штабе операции, летящем в стратосферном самолёте под прикрытием десяти высотных истребителей.

     Все американские офицеры знали, что у сербов на вооружении есть российские самолёты шестого поколения Су–48, хотя Сербия официально это отрицала.

     Штурмовые истребители SF–100 двигались авангардом впереди тяжелых "Геркулесов" и В–79, транспортирующих морскую пехоту США, спецподразделения различных родов войск и десантные танки.

     Всю авиагруппу, принимавшую участие в операции, прикрывали десять полков F–35 и F–18SE идущих коридором выше и держащих жесткую координацию  между собой и своими национальными командующими, наблюдающими всё это в мониторах своих уютных кабинетов.

     Общая численность всего авиационного эшелона составляла две тысячи сто самолётов плюс около трёхсот беспилотных разведчиков.

     Соединённые Штаты выполняли фазу стратегического ударного плана МХ, запущенного в действие ещё до любезностей русского и американского президентов по поводу Аляски и Гавайских островов, и которые в этот момент только проходили, инициируемые командиром субмарины США «Виржиния», психопатом–сатанистом, запустившим баллистические ракеты.

     Но процесс пошел.

     Такие явления, в порядке вещей, когда происходит "большая игра", и реальность встаёт на дыбы, отшвыривая виртуальные расчеты, планы, графики, и предполагаемые последствия часто рисует по своему сценарию.

     В истории очень большое количество таких примеров, когда ситуацией управляет неведомо кто. А вернее – она сама. Начиная с автономных боёв А. Македонского и продолжая Ватерлоо, Битвой за Берлин, битвой за Триполи, битвой за Дубровник, за  Сараево и т.д. и т.п. и пр.

     Авиагруппировка из более 2000 самолётов приближалась с трёх сторон к Столице Киевской Руси.

     Визуально Киев определился на расстоянии 200 километров. Он выглядел в виде высокой статуи с мечём в руке.

     Металлическая Женщина держала перед собой античное оружие, и вся отсвечивала рубиново–красным светом. Но только глаза, – это было видно в мониторе, – пылали голубым огнём.

     Сам Киев утопал во тьме, и кроме Родины–матери визуально просматривались лишь серые очертания высотных домов.

     — Что это такое? – подозрительно спросил, вглядываясь в статую, Шеллинг, обращаясь к Фихте, второму пилоту.

     — Сейчас проверим, – ответил тот. И захлопал клавишами компьютера. – Есть. В этом квадрате музей. И монумент Победы.

     — Так это монумент?

     — Ну, выходит, да.

     — Фихте, ты представляешь, какая энергоёмкость у этого монумента? Он освещает треть Киева. Откуда такая энергия, если электростанции взорваны, а линии электропередач обрезаны.

     — Я ничего не знаю про электростанции, –  ворчливо проговорил майор Фихте. – Сейчас из Центра должны скинуть данные целеопределителей для корректировки целей. Всё, скинули. Это объект А–41. Подлежит уничтожению в первую очередь, как и мосты через Днепр.

     Фихте вытер пот со лба. Ему до сих пор казалось нереальным, что они начнут физическое уничтожение стратегических объектов города. Ему казалось, что вся эта атака авиации, поднятой ночью по тревоге, всего лишь сон. Но Фихте вспомнил Белград. Вспомнил Багдад. Вспомнил... Мда… Вспомнить было что.

     Второй пилот залюбовался формами Богини Победы и сказал командиру:

     — Генерал, вы представляете, приказали уничтожить такую красоту!

     — Значит, уничтожим, – спокойно ответил Шеллинг и уставился в монитор, изучая объект атаки. Через некоторое время сказал напряженным тоном:

     — Слушай, Фихте, кто это планировал ? А–42 – Печерская Лавра; А–43 – Софиевский собор… Ну, это мне понятно, начался Крестовый поход. Но А–44? Зачем уничтожать Центральный костёл? Это же оплот католицизма? Они там, в штабе, вообще что ли башни местами поменяли. Так, может, развернёмся и пальнём по площади Святого Петра? Эй, на Базе? Меня не устраивает цель А–44. Это не ошибка?

     — Генерал, костёл в списке. У нас не ошибаются. Костёл – стратегический объект, обеспечивающий политическую харизму города,  – ответил из стратосферы генерал Джеймс, координатор операции. – В целях прагматической составляющей военной доктрины всей операции, предлагаю вам поразить цели без комментариев. И, Шеллинг... Мы знаем о ваших подвигах в Японском море, мы знаем, вы величайший специалист в военном деле, мы знаем, что вы успешно проходили службу в войсках Ватикана, но ваше рвение на службе в своё время, пускай не перерастает в маразм.

     — Что? – воинственно не понял в шлемофон Шеллинг.

     — Отто, – глиссируя на мягкий тон, сказал Джеймс. – Никто же не приказывает забрасывать город вакуумными бомбами. Но костёл обозначен как стратегическое сооружение. Никто из нас не знает, что там внутри. Верно? И если уничтожение этого объекта способствует благополучному исходу всей операции, то это уничтожение и в ваших личных интересах. Поймите меня правильно. Обдумайте ход своих мыслей. Но только потом, во время разбора полётов. Окей?  Стратосферный генерал отключился.

     — Где русские самолёты? – скрипя зубами, вопросил у воздуха Шеллинг, решивший всё равно не взрывать костёл. – Где русские? Моя разведка даёт отчёты слепых кротов. Какой дебил придумал эти беспилотные и безмозглые самолёты? Фихте, чего молчишь?

     — Я думаю, они все спрятались на востоке Украины. Ох, генерал! Предчувствие меня не обмануло! Вот, пожалуйста, зеркальный пеленг с лунной станции.

     Шеллинг вгляделся в монитор. Проговорил, прищурившись:

     — Да, вижу. Они спрятались в капонирах на востоке. Как раз в районе того Глухова. Хм? А почему нам не доложили? Или не заметили? Или это, может, камуфляж? Но, во всяком случае, мы уже кое–что знаем. До них ещё далеко. Возможно, они и не взлетят.

     Командующий группы "Центр" запросил информацию о российской авиации непосредственно из Центра управления полётом в Италии.

     — Отто, – ответил ему грозный голос. – Российская авиация или не взлетела и обвешалась тряпками, или крадётся над землёй в паре метров, и её нельзя зафиксировать. У нас произошел небольшой сбой, поэтому и кое–какие неясности. Наш главный, базовый военный спутник изменил орбиту и движется к Марсу. Воспользовался энергией пролетающей кометы. Ты представляешь фокус?

     — Пусть отваливает, – процедил Шеллинг. – Мы на Земле разберёмся без умников из NASA.

     — Да, но он увёл с собой всю группировку тактических отражателей, на которых основана работа ССЦ. Резервный, законсервированный агрегат уже стартовал, но он будет в рабочем состоянии не ранее, чем через 12 часов, после ориентировки на Луну.

     — Да плевать мне на Луну. Тут проблемы на Земле. Этот объект А–41, железная баба, похоже не совсем простая. Не исключено, что у неё внутри лазерные генераторы. Мне это не нравится. До неё сто миль, но я уже чувствую, что это какая–то Троянская кобыла. И не может быть, чтобы русских самолётов не было в воздухе Украины!

     — Может быть, и есть, Отто. Русские "Чёрные ягуары" способны висеть на месте, не отражая радиоволны и их не видно на радарах ни в каком диапазоне. Это последняя новость.

     — Как это висят, Макс? Висят покойники на грушах! Русским нельзя верить, нельзя верить и нельзя верить! Даже тогда, когда можно. Кстати, зеркальный пеленг с лунной станции показывает какие–то объекты, укрытые в капонирах, на востоке, в районе Глухова. Странным образом похожие на самолёты. А? Макс? Что ты скажешь из своей Италии по этому поводу?

     — Это для меня новость, будем проверять.

     — Проверьте, проверьте... Если успеете. Мы готовимся к атаке.

     — Шеллинг, согласуйте цели со мной.

     — Сбрасываю файл.

     — Ммм... Где объект А–44?

     — А–44?

     — Шеллинг, я знаю, что ты католик. Но я думаю, произошел сбой компьютера. Подтверди наличие целеопределения на А–44. В моём компьютере нет подтверждения координат А–44. Шеллинг!

     — Слушай, Макс. Зато они есть в моём. Ты забыл об уровне управления операцией? У меня полная автономность. Больше двух тысяч самолётов этой автономности ждут моей команды. Ты мне обязан поставлять информацию. И поставляй, твою мать! Ты там, в Италии, рядом с тёплыми бабами в бикини будешь указывать, что у меня должно быть в мониторе на поле боевых действий? Макс, попустись. Я иду в первом самолёте первым пилотом. В самолёте группы "Центр", первым принимаю на себя удар ПВО. У нас в эскадрильи нет баб в бикини, Макс. У нас только парашюты и удача.

     — Шеллинг, я на тебя не обижаюсь. Желаю удачи.

     — К чёртовой матери и её хвостатому сынишке твою удачу. Конец связи.

     Фихте посмотрел на Шеллинга.

     — Генерал, готовность двадцать секунд. ПВО всех типов на присутствие не обнаружено. Спутники смотрят. И всё, вроде, чисто.

     — Вижу, Фихте, вижу... Но что–то здесь не то, майор. Меня слишком часто сбивали.

     На дежурной международной частоте из эфира прозвучало:

     "Советское Информбюро предупреждает, дальнейшее продвижение опасно для вашего здоровья".

     — Что это? – выкатил глаза Фихте и стал глядеть на Шеллинга.

     — Это шизофрения, – мрачно ответил тот. – Не обращай внимания. Она иногда посещает в ответственные моменты.

     Город лежал как на ладони в визирах лазерных прицелов. Громадный мегаполис, весь застроенный высотными зданиями, над которыми начинало вставать солнце.

     Прямо по курсу Шеллинга уже милях в пятидесяти пылало изваяние Матери–воина.

     — Какая её высота? – спросил Фихте.

     — Сто два метра, – ответил Шиллинг, глянув в приборы.

     — А что это появились за тучи, командир? Или это дымовая завеса пошла? Может, повстанцы вовсе и не покинули город?

     — Какая ещё туча?

     И тут Шеллинг заметил, что прямо над статуей сгустилось плотное грозовое облако, расширяющееся словно смерч громадной воронкой в самое поднебесье и исчезающее во тьме ещё звёздного неба.

     — Что за чёрт, его только что не было, – выговорил генерал. Он прищурено глядел на странную тучу, держа палец на кнопке оповещения о нанесении удара. – Барометры на месте. Не может же здесь быть торнадо?

     — Да на торнадо как раз и смахивает, – прошептал Фихте.

     Включилась связь. Говорил командир полка штурмовиков идущих по левому флангу.

     — Генерал, что за текст прозвучал в эфире на дежурной частоте?

     — Это шутят украинские хакеры. Скоро мы их шутки прикроем. Готовность десять секунд.

     — Есть, сэр.

     И тут громыхнуло! Из чёрной, воронкообразной тучи, собравшейся над Родиной–матерью, ударила молния и попала прямо в меч, который был самой высокой точкой монумента.

     Фихте с ужасом наблюдал, как молния впилась в меч и осталась висеть, как огненный канат между мечом Родины и небом.

     — Святая примадонна... Что это? – выговорил второй пилот, прикрывая очками ослеплённые глаза.

     — Готовность номер ноль. Пуск! – хрипло скомандовал Шеллинг всем штурмующим самолётам в свой гигагерцевый передатчик.

     Но статуя выстрелила первая. Из её треугольного щита ударил сверкающий пучок голубых лучей, исчезнул в небесных глубинах, и со страшным грохотом разряда молнии прицельно ударил по авиаотряду первого эшелона. Вслед за первым выбросом энергии последовал второй, третий, четвертый... В небе Киева запахло озоном. Статуя на своей подвижной платформе развернулась на север, затем на юг, посылая туда такие же трансформированные удары энергии, приходящей от извивающегося и ослепляющего всё вокруг энергетического жгута, вцепившегося в меч Матери.

     — Шеллинг, ответь, Шеллинг, – хрипел в микрофон оперативный дежурный из своего стратосферного самолёта, летящего на высоте пятидесяти километров.

     Какой там Шеллинг! Вся группировка Североатлантического блока, включая армейские самолёты США, двигалась в единственно возможную сторону – в сторону земли. Электроудары Киевской Богини вывели из строя всё бортовое электрооборудование, включая системы подачи топлива. Американский десант, кляня своим "фак–ю" всё и всех, толпами вываливались из заглохших "Геркулесов" и В–79, раскрывая парашюты и пытаясь связаться с командованием. Но ничего не работало. Истребители и штурмовики неуклюжими тушами принялись падать в сельские огороды, на городские ратуши, на крыши домов, на лесополосы, на автотрассы, на стадионы, на поля для гольфа, в реки, озёра, пруды, ставки...

     Американская и Североатлантическая авиатехника заполнила украинскую землю настолько, что государство мгновенно обогатилось стратегическим запасом чистейшего авиационного алюминия, который, как и ведётся, где упал – там и пропал: самолёты принялись разбирать на части ещё тёплыми и перетаскивать в пункты переработки «цветмета». Получить обратно у Североатлантического блока оставалась возможность лишь "чёрные ящики", да и то, если они были изготовлены из "черняги", а не из цветного металла.

     А небо, тем временем, запестрело парашютным шелком. Какие только парни в авиационных галифе не падали на головы украинским девкам.

     Но злой, неудачливый и безденежный американец не котируется выше такого же украинца. Вернее котируется, но на много пунктов ниже.

     Да, зрители телевизионных каналов, арендующих восемь геостационарных спутников, не ошиблись в своих предвкушаемых ожиданиях.

     Десятки тысяч парашютистов планировали над Киевской областью, без связи и совершенно дезориентированные. Боевая задача была не просто не выполнена, она обернулась стопроцентными потерями в технике – исключительный случай в истории сражений!

     И штаб операции выдал из стратосферы очередную команду. С секретных аэродромов Албании, Болгарии и Хорватии, доселе спрятанные как коты в мешке, взлетели новейшие американские истребители-бомбардировщики ХВА–10. С расстояния пятисот километров они нанесли ракетный удар по Родине–Матери, не сомневаясь в эффективности боеголовок из обеднённого урана. Кроме Железной Женщины, целями являлись ещё пятьдесят шесть объектов Столицы Киевской Руси.

     "Чёрные ягуары", гнавшиеся за убегающим от них стратосферным штабом и десятью самолётами охраны, развернулись вертикальной дугой и атаковали ХВА–10. Завязался бой. Ракеты, тем временем, были разорваны последней вспышкой небесного огня, излучаемого станцией.

     Молния, питавшая меч, исчезла. Туча рассеялась. Солнце взошло над Днепром. Титановая фигура даже не изменила своего цвета после столь яростной атаки. Но смотреть продолжала на запад.

     Ликвидатор хранил тайну объекта КАТЯ (Катодно Анодный Терминал Ядра), а не дурацкой выдуманной бомбы на которую клюнули все спецслужбы отдав, тем самым, первенство Советской, давно канувшей в небытие.

     КАТЯ, по силе воздействия, представляла собой аналог тектонического оружия. Чернобыльская АЭС в своё время работала исключительно на объект КА–75. Из Чернобыля до "изделия" на постаменте даже провели секретный метрополитен.

     Технически, КАТЯ со своими характеристиками могла сбить все американские спутники, включая систему "Шаттл".

     Но умер Брежнев. И все кануло в негашеную известь сверхсекретных архивов.

     Весь Киев был усыпан побитыми фюзеляжами самолётов, но один таки остался в воздухе. И что же это за такая непобедимая авиа машина? Это был самолёт Отто Шеллинга. Это был самолёт старого воздушного волка, который прошел Багдад и Эмират, Рим и Крым, Красное и Японское моря. Его сбивали четырнадцать раз. А вот над Киевом пятнадцатого раза не случилось. Шеллинг прочувствовал энергетический удар, наблюдая за рубиновым мечом, и за секунду до атаки выключил всё своё электрооборудование на борту специальным рубильником, который смонтировал сам, и даже уберёг это нововведение от внимания главного механика самолёта.

     Правда, обратное включение было очень не стопроцентным. Вертикальные и горизонтальные рули приходилось ворочать вручную, а двигатель работал на 20% мощности. Боевые ракеты с отключенными детонаторами автоматически были сброшены.

     — Джеймс, – запросил Шеллинг стратосферный штаб. – Это генерал Шеллинг. Прошу подтверждения связи.

     В динамике щёлкнуло. Запахло дымом.

     — Да, Шеллинг. Мы вас слушаем.

     — Джеймс, что происходит?

     — Нанесён удар невыясненной системой. Ты первый, кто вышел на связь. Шеллинг, все твои самолёты валяются в полях Украины. А где это ты?

     — Я над городом. Город пуст. У меня повреждён двигатель и рули. Я жду приказа.

     Побледневший Фихте вслушивался в разговор.

     — Разворачивайся от этого чёртового Киева и лети в Польшу, это ближе всего. Да не попадись "Чёрным ягуарам". Он добивают эти ублюдочные супер–секретные самолёты.

     — Ты про ХВА–10?

     — Да, Шеллинг, я про них. Хотя они и спасли нам жизнь. Отвлекли русских от моего самолета, и мы уже над Атлантикой.

     — Где?

     — Над Атлантикой.

     Шеллинг устало сплюнул. Хрипло сказал.

     — Врёшь.

     — Ну, почти. У меня сейчас свой путь. Ты слышал, что наш президент подарил русским Аляску и Гавайские острова?

     — Ты что несёшь?

     — А в момент дарения, кинул нас на Киев, черножопая сука! Шеллинг, я лечу туда, куда не надо. А ты уноси ноги из Киева. Мой тебе совет. Мы же немного друзья. Приказов от меня больше не будет. – Связь отключилась.

     — Он всё-таки сумел выстрелить в себя. Уважаю. Надо сильно любить жизнь, чтобы расстаться с ней.

     — Кто?

     — Хемингуэй. Настоящий боец не имеет права умирать больным, в кровати. Он сумел не унизиться. Охотник на львов и умер как настоящий лев.

     — Ох, что–то тебя последнее время клонит в такую непонятную тему... Стих бы лучше написал.

     — Все стихи о том же. О смерти. Просто надо понимать. И ты, вообще–то, со мной согласен. Но в глубине души в глубине своих рефлексий и прочей ерунды...

     — Самоубийство грех.

     —... которую и выдают за благопристойный смысл жизни. Зачем? – Помолчал. – Грех ощущать себя дерьмом и передавать своими флюидами дерьмо другим. Чтобы тебя жааалееелии!!! Тьфу! Вот это – грех. Ты сумей уйти, когда это необходимо. Молча, тихо и без внимания. Влейся в реку Хроноса и исчезни так же беспричинно, как и появился. Представь себя на месте того же льва, совершившего необыкновенную метаморфозу, и превратившегося в побитую собаку. В суслика! В тушканчика одноногого! Но эта метаморфоза характера и натуры не касается. Можешь спросить у кого угодно, из бывших львов. Врать, конечно, начнут, но правду в глазах увидишь. А? Каково одноногому львищу разбираться с толпой тушканчиков, если он и сам тушканчик, да ещё одноногий, а двуногие помнят, что раньше это был лев. А?

     — О, господи. Не доставай. Что ты плетёшь? При чём здесь суслики и Хемингуэй?

     Первый приблизил лицо вплотную ко второму и отчётливо проговорил:

     — Все мы, рано или поздно, превратимся в старых, больных собак. Так устроен мир. Самый верный способ прожить подольше – это побыстрее умереть. Латинская фраза momento mori ещё либеральничает: она говорит своим текстом для понятливых – умри вовремя. Не забывай о смерти. А то она сама о тебе вспомнит лишь в самый неподходящий момент.

     — У тебя приступ профессионального заболевания. Расскажи мне лучше о незабудках...

     — А что ты понимаешь в фито флоре? Что ты понимаешь в красоте? – И понизил голос: – Да только тот, кто по–настоящему ощущает и понимает красоту мира, только тот сумеет уйти как Хемингуэй. Все остальные – плачущие болтуны, просящие у выдуманного бога бессмертия. – Открыл базуку и вставил в неё заряд. Закрыл затвор. – Нет, ты прикинь? Бессмертие? А собственно за что? А собственно зачем? – И закончил свою речь квадратной мыслью: – Настоящий мужчина не имеет права жить больше сорока лет. Да так раньше и было. Ага! – Поднёс базуку к плечу и с грохотом выстрелил из неё по вылетевшему прямо из–за дома №25, на Крещатике, американскому штурмовику SF–100.

     — Во ты даёшь! – изумился второй. – Ждал что–ль, его? И откуда он взялся?

     — Наверное, сбили не всех. КПД у Мамы, значит, не 100%. Но летел он как ошпаренный шмель.

     Снаряд от базуки попал в бронированное днище штурмовика, самолёт завалился на крыло и исчез за домами.

     — К Днепру полетел промывать двигатель, – сказал философствующий снайпер. – Но его там всё равно достанут. – Посмотрел на напарника. Сказал: – Хорошо, что мы имеем на данный момент? Подскажи?

     — Группа из Тель–Авива в Киев не прилетела. Вовремя одумалась. Или ей повезло. Ты знаешь, что мне Дубина говорил по телефону? И предупреждал, что это секретная информация. Сбили около трёх тысяч самолётов, включая беспилотные. Гнались и за стратосферной базой, – самолёт–спутник, стоит, говорят пять миллиардов долларов, –  но она свалила, ей повезло. И какая–то заваруха в мире серьёзная начинается. Сербы атаковали Лондон.

     — Что ты сказал?

     — Сербские "Чёрные ягуары" атаковали один из дворцов Королевы, подорвали Биг–Бен, разворотили всю Даунинг–стрит. Вместо той самой стрит, теперь стоит подобие Стоунхенджа. Но они делали только показательные, политические нанесения ударов. Почти никто не погиб, по меркам Багдада.

     — Я не верю своим ушам. А американцы?

     — Вот в этом то и весь фокус. Русский президент чем–то зажал яйца американскому, и он от счастья вернул России Аляску и подарил Гавайские острова. Кое–что ещё обещал. Да и насчёт Кубы Дубина новость сказал. Это же его любимый остров. Куба объявила, что входит в состав Российской Федерации немедленно, по факту заявления президента. А Россия пусть, если хочет, ратифицирует на любых условиях.

     — Дубина перебрал пива. Меня предупреждали, что он может. А что со сбитыми "Геркулесами"?

     — Из тысячи "Геркулесов" и В-79 поражены все до одного. Десантникам повезло, машины шли высоко, и все успели выпрыгнуть. Теперь будут ходить, еду выпрашивать. Мамка, дай млеко, яйки...

     — А что там русские на востоке?

     — Русские дивизии прошли линию Батурина и бронетанковыми группами идут к Киеву. "Чёрные ягуары" приземлились в Прилуках и дозаправились. В Киеве введено военное положение, на улицу выходить запрещено. Ты же слышал, усатый по ретрансляторам орал?

     — Да уж, прямо так все и сидят дома! Магазины грабят!

     — И правильно делают. Жить то надо. Всё равно неизвестно, к кому колбаса попадёт. К тем же голодным американским десантникам. Добредут до Киева, и начнётся голод.

     — Может, ты и прав. Пошли вниз, к "Феррари". Надо тоже пополнить запасы продовольствия, – сказал первый. – Мы свою задачу выполнили. И даже перевыполнили.

     Оба бойца киевского Сопротивления стали спускаться с крыши дома вниз, на брусчатку Крещатика, стуча французскими десантными ботинками по крыше.

     — Сейчас, сейчас, Фихте. Мы долетим до реки, – говорил сквозь зубы Шеллинг, удерживая силой рук штурмовик в горизонтальном положении. Кабина медленно наполнялась дымом. Что–то из изоляции стало тлеть.

     — Город всё равно пустой, – продолжал Шеллинг. – Какой дурак будет находиться в центре такого пекла? Сидят в метро как мыши, и бронированные заслонки закрыли. Мы аккуратно полетим вдоль Днепра к своим войскам. Дорогу я знаю. И потуши ты то, что там тлеет!

     — Генерал, смотрите, на крыше дома человек с оружием!

     — Какой ещё человек?

     Шеллинг успел заметить несущуюся болванку снаряда, разорвавшуюся об днище самолёта. SF–100 кинуло в сторону, и он чуть не зацепил высокий дом, в окно которого глядел худой дед с трубкой в зубах.

     — Фихте, нам повезло в крупном, но от роковых мелочей страховых полисов нет, – проскрипел сквозь зубы немец.

     Впереди показалось знакомая статуя со своим зловеще поднятым мечом.

     — Вот она, – уверенно–испуганным тоном сказал Фихте. – Выдохлись её грозовые лазеры. Ууу, падлюка украинская. Надо было грохнуть её ещё с территории Италии.

     И тут двигатель самолёта заглох. До земли было расстояние двести метров. Оно зовётся: смерть парашютиста. Пока то да сё – бац, земля по рёбрам и уноси склеенные ласты в штабеля.

     Фихте испуганно повернул голову к Шеллингу. Тот смотрел вперёд. Под самолётом были жилые дома и тишина. Штурмовик несся прямо на статую-убийцу.

     — Шеллинг! – закричал Фихте. –  Турбина стала!

     — Молись, – ответил тот и дернул рычаг катапульты.

     — Послушай, друг. Невежливо как–то с дамами получилось. Я не ожидал, что у тебя такой вспыльчивый характер, – проговорил спутник ЦРУ российскому "Космос 007".

     — Ладно, там. Невежливо. Все они одинаковы. Ведь с тобой шуры–муры крутила, а как только я её потрогал, сразу и растаяла.

     — Мда... Наши падки на иностранцев. Особенно на русских. Но всё равно... Как–то не очень удобно... Бац – и нету. И всех подруг заодно.

     — Ещё наштампуют, – уверенно ответил 007й – Ты ей предлагал слетать на Марс?

     — Да. Это моя мечта с монтажного ангара.

     — Давай со мной. Зачем нам бабы? Женщина на корабле – плохая примета. А жизнь это и есть Плавание. Особенно наша.

     — Да, да. Ты прав, дружище. Конечно, ты прав. Ой, брат, ты смотри! К нам, вроде бы, гости!

     В стратосферу Земли из всех океанов поднимались сотни боевых ракет курсом на Вселенную.

     фрагмент романа

     Бухгалтерия жёсткого секса

     - Я так хорошо сегодня провела время в новом музее! Ты не представляешь, оказывается, раньше в домах держали коров. Надо же, какая была мода.

     - ...Собственно сам подход к вопросу мировой финансовой проблемы последнего времени поражает своей иезуитской изворотливостью в постановках риторических вопросов и ответов на них. В мире разгар кризиса перепроизводства, что неизлечимо фактически ничем, кроме реального обнищания всех жителей планеты в несколько раз или как вариант - обнищания большей части собственников в пользу весьма скромного числа игроков в монетарный покер...

     - Милый, ты можешь оставить этот свой доклад хотя бы сейчас. До твоего выступления ещё сутки. А я все твои слова знаю наперед. Ты вообще ничего можешь не говорить - и я пойму.

     - Да уж, дорогая. Но последний раз подобная ситуация в мире сложилась накануне 2-й мировой войны и эта война собственно и разрешила кризис перепроизводства начала 20 века. Это меня волнует просто лично. Мне нравится Адольф, а теперь ещё оказывается он спас планету от голода и нищеты.

     - Я ничего не соображаю в экономике и политике, но немцы сделали бяку в свое время и никого не накормили. Или скажи мне, как же это всё работает и что означает?

     - Мы можем всю собственность, все имущество, принадлежащее западному миру, монетизировать. Монетизировать сегодня, для того чтобы сегодня же стимулировать спрос, сегодня же стимулировать экономический рост. Последние 60 лет и США, и Япония, и Западная Европа конвертировали накопленное за столетия богатство, накопленное где своими силами, где благодаря колониальной экспансии...

     - Правильно делали. У нас в России поздно взялись. У меня нет "Сессны". А ты обещал! Ты даже обещал "Гольфстрим". И новую "Ломбардини"!

     - Да подожди ты со своей машиной. Тут скоро наш пляж во Франции придется продать, или пару островов. Суть в том, что Европа, а затем и США веками собирали добро со всей планеты: из Индии, Китая, Латинской Америки, Африки - отовсюду. Образовался огромный объем этого барахла. Причем не в бумажках: инфраструктура, жилье, технологии, созданные бренды, патенты, средства производства и т.д. Это колоссальное богатство, которое можно было превратить в деньги за счет того, что это имущество закладывается в банк, а уже банк создает деньги. Есть такое понятие - "кредитный мультипликатор"...

     - Господи... Да сколько же...

     - ...и если я принес в банк 1000 рублей, то банк записывает эту сумму за мной как депозит. Но в принципе 980 рублей может прямо сейчас выдать кому-то в долг. Так делал Мавроди, умный парень. Но не успел с поезда спрыгнуть. Так вот: То есть у нас в экономике появляется на 980 рублей больше. В США этот кредитный мультипликатор доходит до 18, в Европе - порядка 13-14. Одна и та же тысяча рублей многократно кладется на депозит или расчетный счет и выдается снова в виде кредитов. Монетарная база увеличивается в разы, множится, множится, множится - и возникает огромная масса денег... Были и у нас ГКО...

     - ... ты мне будешь пудрить мозги своими мультиками про деньги. Неужели у нас их нет? Я понимаю, ты хочешь новую яхту, тебе надоел футбольный клуб - хочешь купить Уимблдон...

     - ... Дома, порты, заводы, земля - все это уходило в заклад. Под это создавались деньги. Откуда они взялись? Из будущего. Это жизнь в кредит под залог дома или завода... Типа: Отобьем и когда-то в будущем вернем? Здорово, да? Мавроди вернул так, что теперь на литературных сайтах околачивается, книжку про тюрьму рекламирует. А его коллега, американский финансист Бернард Мейдофф, не скоро свою книжечку увидит в магазинах. На днях осужден на 130 лет за создание финансовой пирамиды, типа МММ, переведен в тюрьму усиленного режима "Батлер", расположенную в штате Северная Каролина, где у него будет своя проза. Так Мейдофф переплюнул нашу святую троицу бабочек.

     - Да, Мавроди ещё повезло.

     - Короче, в 90-х сумма задолженности США начала расти опережающими темпами. Все текущие выплаты, включая проценты, покрывались новыми задолженностями. Задолженность нарастала с такой скоростью, что перекрывала всю стоимость текущей физической собственности нации. И залезла в стоимость физической собственности других наций. Например, к китайцам, производящим какие-то вещи, или русским, которые качают нефть.

     - Американцы не пропадут. Дураков хватает...

     - Ну, ну... Становится очевидно, что здесь кое-кто подошел к финалу. Практически вся физическая собственность в западной цивилизации перезаложена. Это и называется кризис недосбережения. Они, то есть мы, взяли не просто то, что заработали сегодня. А все, что заработали за все предыдущие столетия. Конвертировали все это в деньги и проели.

     - Молодцы, умеют жить! Так у меня будет моя "Ломбардини"? Их всего выпущено 20 штук.

     - Да подожди ты с тачкой. Ты смысл пойми. Частично мы тоже успели воспользоваться гениальной идеей о том, что потреблять можно сегодня, а про завтра подумаем завтра. Частично мы эти деньги подарили американцам и европейцам, когда выкупали их финансовые активы не без выгоды и откатов. Например, когда наши олигархи, ну твои соседи по дачам, собирали прибыль с российских компаний и вкладывали ее в акции "Дженерал Моторс" которая, как "неожиданно" выяснилось, оказалась техническим банкротом. А США проводили субсидирование собственного текущего потребления за счет сбережений других наций, того же Китая например, или Индии. То же самое произошло и с канадскими сбережениями, японскими, малайзийскими, польскими и т.д. Сегодня этот тотальный кризис перепроизводства купировать нечем. В мире, по моим расчетам, примерно двукратное превышение средств производства над тем, что на самом деле могут обеспечить текущие заработки населения планеты. А ты говоришь "Ломбардини". Да куплю я эту машину, отстань. А острова жаль. Наверное, придется продать. Уимблдон ценней...

     - Ничего, поживем в нищете. Переедем на Лазурный берег. Там все свои. Компанией веселей нищенствовать. Да, милый? Ну, ну, ну... Не надувай губки...

     - Да ты понимаешь, кризис перепроизводства, который наступает, - это есть главная проблема ближайшего дня, ближайшего года, двух, трех, десяти лет. Это то, с чем мы на самом деле столкнулись. Это явление никак нельзя обойти, его никак нельзя купировать. В конечном итоге, я думаю, придется это признать не только Медведеву и Путину, но и европейцам и американцам.

       Задумался, закурил, пустил дым, вздохнул, сказал:

     - Войны не хватало.

       Помолчал. Добавил:

     - Таким образом, мероприятия G20 никакого отношения к происходящему не имеют. Президенты и премьеры думают о том, как залатать дыру в банковском секторе. На самом деле вопрос надо ставить иначе: каким образом сократить объем мирового производства в 2 раза. Куда деть всех этих предпринимателей и примерно 400 млн. рабочих. Ты вдумайся в цифру!

       Принялся смотреть на любовницу недоумевающим взглядом.

     - Вдумайся в проблему: двукратный объем перепроизводства. То есть проблема не имеет решения. Это означает, что ближайшие несколько лет будет идти тотальная, страшная, никогда не виданная торговая мировая война. Когда лидеры мировых держав на G20 утверждают, что договорились не вводить никаких протекционистских мер, - они бредят вслух. Потому что уровень перепроизводства заставит все корпорации, все нации биться, во-первых, за свой внутренний рынок, а во-вторых, проводить максимально жесткую, агрессивную экспансию вовне всеми законными и незаконными средствами. Вопрос выживания мировых компаний становится вопросом номер один. Кто дольше всех продержится, даже работая в страшный убыток, тот на самом деле и выиграет, потому что банкротства будут каскадными.

     - Плевать, дорогой. Секс лечит всё. Иди сюда...

     - Да подожди ты с сексом! Мы уже видели такой секс в Советском Союзе и в России в 1992 году. Когда систему "расшить" невозможно, самое простое - это "залить" ее деньгами. Взять - и банально монетизировать все финансовые активы. Но, поскольку денег занять уже будет негде, скорее всего, произойдет следующее.

     - Ну, ну... И что же? Отменят секс?

     - Нет. Будет назначен новый управляющий консорциум крупнейших американских банков. Видимо, это Bank of America, J.P. Morgan, Goldman Sachs, Сити-груп. Может, еще пара-тройка банков, которым Федеральная резервная система (ФРС) США - аналог нашего Центробанка - просто напечатает деньги и скажет: Ваша задача - выкупить на эти деньги все, что продается. Мы вам даем на это 45 триллионов долларов. Они вызовут гиперинфляцию, но ваши долги перед ФРС сгорят. А вы уже получите реальные финансовые активы во всем мире?. Это позволяет разрубить гордиев узел - финансовый клубок. С другой стороны - нанести упреждающий удар. Ты представляешь себе, что будет?

     - И что?

     - Что произойдет, если в Штатах начнется гиперинфляция? Европейские активы очень серьезно завязаны на американские. И это неизбежно сдетонирует по Европе. Здесь начнется то же самое, что и в Штатах, - гиперинфляция. Какие-то страны начнут выходить из Еврозоны. Например, Германия введет марку, а Италия - лиру.

     - Красивые деньги. Пусть вводят.

     - Если в Вашингтоне вовремя запустят гиперинфляцию, не дадут обстоятельствам себя обскакать, то вновь смогут выехать за счет других. Почему? Не потому, что у них станет от этого намного лучше. А потому что у других станет намного хуже. Усилиться по отношению к другим можно двумя способами: либо самому усилиться, либо ослабить остальных.

     - Это мне знакомо... Во времена наших первых с тобой общений. Как путалась там твоя жена.

     - ...Поскольку в США разрушение старой финансовой системы неизбежно, то, скорее всего, они примут решение сделать его управляемым. Гиперинфляция - самый разумный вариант, который списывает все долги, в т.ч. и внешние. Они никому ничего не должны... Гиперинфляция, по расчетам, должна обесценить доллар примерно в 5 раз. Если исходить из параметров бюджета, из параметров пенсионной системы, из объема долговых обязательств и финансовой нагрузки, которую приходится нести людям. Плюс из того, на каком уровне становится рентабельным производство в Соединенных Штатах. Потому что на сегодня производство в Соединенных Штатах, особенно производство потребительских товаров, абсолютно нерентабельно... Это же просто какой-то кошмарище! Что делать? Что???

     - Иди сюда, займемся жесткой любовью...

     31.07.2009.

     Полёты во сне и наяву

     – А как баранка?

     – Нормально, с маком.

     – Дай куснуть!

     Колька огляделся, сверкнул взглядом на мать, и, отломив кусочек, протянул другу. Тот быстро сунул угощение в рот и, захрустев прожаренным тестом, уставился куда-то вдаль.

     Их матери говорили быстро и уже достаточно долго, без труда переходя от керогаза на крепдешин, с индийского мохера на соседей по дому, с урожая картошки к унитазам-компактам, сантехническому чуду сезона. Все это гудение производимых ими звуков, подобно гудению пчел, расшифровке не поддавалось, проходя фоновым режимом. И стояли два Кольки, будто в рое, на нижнем уровне своего мальчишьего общения – как двое в горящем доме, когда внизу, над самым полом, стоит еще чистый и прозрачный воздух, а буквально метром выше ничего уже не видать и вовсю идет реакция с непредсказуемыми последствиями.

     В пригороде небольшого украинского местечка с красивым названием они жили в домах напротив. Один из друзей был старше другого ровно на год – в детстве это колоссальное преимущество. Это дает моральное право высказывать окончательное мнение в серьезных вопросах. По мелочам Николаи спорили до хрипоты, и младший с тяжелыми боями уступал, хотя не всегда. Но – дружили. По большому счету, младший Николай во всем доверялся старшему.

     Так было, пока старший не раздобыл где-то странную старинную рукопись. Говорил, что в сундуке у троюродного деда лежала. Сам, конечно, ничего прочесть не смог, – текст старославянский, – но сильно уж картинки в нем понравились своей убедительной перспективностью. Потому старший досидел у родственника дотемна – знал, чего ждал, – ну, а к вечеру дед был уже хорош. И девятилетний Колька, всячески подделываясь под дурня годков трех, стал выпытывать у дедули, что это за рецептик с картинками да как им пользоваться. Естественно, и клятву дал: молчать! Дед, сколько смог, объяснил – и спрятал потертую тетрадь красной кожи в сундук, закрыл на ключ да завалился спать. А перед сном добавил:

     – Не скоро ты, Колька, поймешь… как пользоваться этими… секретными инструкциями. Я вот-вот только понял… а времени выполнять нет уже. Нет! – и захрапел.

      «Не скоро поймешь!» – во дает! Старший Николай несся сквозь бурьяны к младшему, а в голове у него роились невообразимые картины будущего. Ну да ладно, что рецепт сложный! Совсем, видно, постарел деда, если такие вещи сложными считает. А может, ему просто лень? Вот это – вернее всего.

     К младшему Кольке старший в тот вечер не дошел совсем чуть-чуть. Мать за порог не пустила, грозно глянув и сказав, что тот спит. – «Ну спи, спи. Завтра тебе не до сна будет!»

     Наутро оба сидели на своей любимой скамейке, спрятанной в разросшемся кустарнике. Младший слушал старшего, широко раскрыв глаза. Все было просто. Если в полнолуние глядеть на Луну – не моргая! – два часа кряду, то тело человека изменяется. Изменится его удельный вес относительно Земли, изменится еще много чего, но главное – станет меньшей сила притяжения. Место Земли в этом займет Луна. И тогда можно будет передвигаться по земле, как будто по Луне, – прыжками по двадцать метров, то есть подпрыгивать до третьего этажа! Правда, так бывает только в ночи полнолуния. Но все равно перспективы открылись настолько захватывающие, что весь день у Колек прошел в ожидании вечера. По отрывному календарю друзья определили, что сегодня как раз полная луна.

     С наступлением темноты два друга на скамейке уже ожидали неторопливо выплывающий из-за горизонта громадный диск. Прошло некоторое время. Луна появилась целиком и стала продираться сквозь ветви старых тополей. Младший и старший уселись поудобней и уставились на ночное светило, как рыбы на сковороду.

     В тишине прошло пару минут. Старший вдруг шевельнулся, неожиданно вскочил и стал прыгать на месте, размахивая руками: «Хочу запомнить разницу».

     Младший привстал тоже и скептично глядел на него.

     – Человек быстро привыкает к новому, – сообщил старший. – Мне вот и отец говорил, – добавил он: «Помни, – говорит, – Коля, о прошлом. Будущее оттуда растет». Ну, и всякое такое понес в своем стиле. Но батя прав. Вот съел я вчера твою баранку – и как не было ее. И память о ней почти уже стерлась. Я бы еще одну съел, для укрепления памяти… – вздохнул старший, покачав ногой. Глянул на небо, на друга. – …Ладно, хватит болтать! – хотя младший не проронил и слова. – Давай работать.

     Они снова удобно расселись на скамье в форме изогнутого кресла и, закинув руки за голову, стали глядеть на Луну, как раз высвободившуюся из веток громадного тополя. Наступила гробовая тишина. В соответствии с рецептом разговаривать было нельзя, иначе лунный дух мог не закрепиться в земном теле. Беда подкралась неожиданно в виде тоненького подвывания. Друзья напряглись, но не шевельнулись. Подвывание приблизилось, совершило несколько кругов, то удаляясь, то приближаясь. Но что-то спугнуло вампирическое насекомое, – сила духа, наверное, – и оно уплыло в темноту, затихнув вдали. Адепты лунного света вздохнули и снова сосредоточились, уставившись в Море Спокойствия1.

     Шли секунды, быстрые, как кузнечики; ползли минуты, скользкие, как улитки. Темнота ночи и тишина обступивших зарослей давили, сводя на нет теоретическую комфортность процесса превращения в лунного сверхчеловека.

     – Тьфу! – свалился со скамейки старший и стал тереть глаза. – Не могу, аж слезы навернуло. Прабабку вот покойную вспомнил. Хороший была человек и надо же – померла!

     – Давно?

     – Год назад.

     Младший сочувственно кивнул:

     – Ты знаешь, и у меня тоже слезы на глазах выступили. Наверное, мне тоже твоя прабабка вспомнилась, хоть я и не видал ее никогда.

     – Ладно, – прервал разговоры старший. – Время идет.

     Они снова впились взглядами в желтый диск и замерли, слившись с рельефом скамейки. Вдали заквакали лягушки. Прямо над головой, пахнув крыльями, проплыла сова. Тишина обволакивала округу.

     «Филя-а-а!» – вскрикнул хриплый голос матери одного известного им человека. – «Домой!!!»

     «Чертов Феликс! – пронеслось в голове у старшего. – Вечно морду сует, куда не надо. Как серьезное что-то задумаешь – он уже тут как тут, жирный маменькин сынуля. И все на халяву. Сладкое любит. Ему халява – что халва».

     «Фи-и-ля-а-а!!» – снова и громче. В ответ – тишина.

     Старший, не сводя глаз со светила, продолжил озабоченно размышлять. Умеет, однако, Филя оказываться в нужное время в нужном месте! Когда еще старший Колька младшему о действии рецепта рассказывал, тот халявщик в кустах прополз и стал подслушивать, о чем речь. Он это любит – незаметно слушать и помалкивать. Получал уже в харю, да мало, видать. Впрочем, Филю вовремя засекли, и главных деталей процедуры он не узнал. Хотя очень просил рассказать. Предлагал за это надувную лодку. Клялся, что никому не скажет. Друзья пытались его убедить, что это Коля-старший пересказывал мультики. Но по глазам было видно – не поверил. И вот теперь в полнолуние его тоже нет дома. Очевидно, где-то в кустах или с крыши пятиэтажки пялится на Луну и на месте подпрыгивает. «Ладно, Филька, – мрачно заключил старший: – Прыгай не прыгай – толку не будет. Зад твой не позволит, балласт тяжеловесный. Ползай-ка в кустах. У тебя это лучше получается».

     Два Николая продолжали глядеть на Луну. Глядели долго, минут семь. Старший, шурша, полез в куртку и, не отрывая глаз от светила, стал рыться в карманах. Чиркнула спичка, и в летней ночи поплыло пахучее облачко. Старший не выдержал – чихнул и свалился с лавки. Это была его двойная ошибка. Нарушение технологии – во-первых. Равновесия – во-вторых. Младший не мог видеть друга, и падение вдохновителя лунной программы воспринял на слух, но не дрогнул, продолжая неотрывно глядеть на Луну.

     – Комары проклятые, отогнать хотел… Я специально у отца папиросы стянул, – оправдывался старший.

     Младший молчал. На глаза ему навернулись слезы, и он изо всех сил старался не моргнуть.

     – Ну ладно. Если уж моргнул, то докурю, – пробурчал старший и, присев на спинку скамейки, стал потягивать папиросу и пускать дым.

     – А ты, Коля, гляди, гляди. Просто немного раньше меня зарядишься, а там подождешь. Ты же все равно не куришь. Вот и попрыгаешь тут по окрестностям, пока я дозаряжаться буду. Сбегаешь на озеро. До него рукой подать. Прыг, прыг – и там. Заодно Фильку пришлепнутого в кустах найдешь. С высоты-то виднее. Отправь его домой. Скажешь, что главного компонента он все равно не знает, а без него – до старости будет в небо глядеть. Только борода вырастет, – старший сплюнул и затянулся. Младший молчал и терпел.

     – Проскочишь там мимо наших окон, – продолжал старший наставительно. – Как родичи наши себя чувствуют, посмотришь. Антенну заодно поправь на крыше. Да, вообще-то особо там не мелькай, город маленький – узнают: представь, что поднимется! Ну, а в крайнем случае – это не ты. Разворачивайся и дуй обратно вприпрыжку, да поживей. Подумают, что это, как его… массовая галлюцинация.

     Младший вскочил со скамейки и стал тереть глаза:

     – Не могу, моргать хочу! Какие еще галлюц…цинации! Я их сам только что видел. Горячие котлеты в сковородке у меня на кухне. Еще кастрюля полная. И бабка ждет, чтоб в тарелку подлаживать. Конечно, могу я через пару часов в окно впрыгнуть прямо с клумбы, но котлеты!.. Котлеты простынут! И как я раньше об этом не подумал? Время-то сколько? Полдесятого? А ты уверен вообще, что на голодный желудок лунная гравитация работает?

     Старший задумчиво смотрел на младшего:

     – Да не знаю уж. Наверное, питаться нужно всегда. Хотя какая-то диета должна быть. К примеру, есть только ночью и при Луне.

     – Коль, ночь и так кругом. А Луна – вон, как дирижабль, зависла. Только котлет не хватает… – протянул младший.

     – Так давай волоки котлеты. Да, бабку с собой не бери! Я тебе сам подложу, если хватать не будет. Время у нас еще есть. Вон она, лупатая, только-только из-за леса выползла. Ей еще пилить через весь городок. Успеем!

     Минут через пятнадцать младший принес кастрюлю с котлетами, завернутую в тряпку. Для бабки пришлось сочинить целую легенду, но выманить ее из кухни удалось. Остальное было делом одной секунды.

     – Во молодец! – похвалил старший, сглотнув слюну. – А запах-то, запах какой! И правда горячие. Понятно, чего ты на Луне сосредоточиться не мог. А тот веник, наверное, голодный лежит. Где он там сейчас? Н-да, пропал Филя как-то подозрительно. И мать не докричалась. Эдак еще и правда перейдет на лунный режим.

     – Да спит, наверно. Дома, – добавил младший. – Зубами к стенке.

     Они открыли кастрюлю и принялись руками есть горячие котлеты. Без хлеба. Котлет было много, на два дня готовили. Но младшего это сейчас не волновало, а старшего – тем более. Вытерев руками жирные губы, кастрюлю поставили под скамейку. Сытые и довольные, улеглись в прежние позы.

     Осоловело уставились на Луну.

     Разбудила их веником мать младшего. Старший аккуратно завалился со скамейки набок и пополз было в кусты, но был схвачен за шиворот и посажен на скамью рядом с младшим. Полеты во сне и наяву имеют довольно специфические различия.

     На следующий вечер, хмурые, голодные и злые после проблем с котлетами, друзья все равно оказались на старом месте. Стратегия была уже другая: никаких отвлекающих действий. Сели, сколько нужно посмотрели и, так сказать, полетели. Они немного пообщались, как бы на прощание, перед стартом, – и заняли исходные позиции.

     Глядели долго и молча.

     Старшему стало уже казаться, что он там, и ходит среди лунных гор. Но подводили глаза. Слизистая оболочка предательски норовила морганием перемкнуть входящий поток лунной энергии и прекратить ее накопление.

     Часа через полтора, после многократных обрывов в цепи межпланетного интерфейса, старший влез на спинку скамьи и проговорил неуверенно:

     – Неужели дед обдурил?

     – Тебе виднее – твой же дед!

     – Да нет, я так не думаю. Мы сами не смогли продержаться два часа, – он указал на громадный будильник, лежащий рядом. – А наполовину такие дела, наверное, не делаются.

     Старший помолчал и попрыгал на скамейке.

     – Сколько ты смог выдержать? Десять минут? Ты разницу представляешь? Но он мне, если честно, сразу сказал – рецепт непростой. Хитрый дед. Что же он имел в виду?

     – Ладно, Коль, я домой пойду. Привет деду, – мрачно сказал младший и, сорвав ветку можжевельника, исчез в гуще кустов. Старший остался. Снова повисла тишина ночного августа.

     Посмотрел на предательскую Луну, на звезды, скромно пылавшие в стороне, сплюнул и вытащил папиросу. Прищурясь, опять глянул в небо: «Копать картошку деду не буду. Хотя… В общем, он был прав». Посмотрел по сторонам. Вгляделся в горящие неподалеку огни двух пятиэтажек. «Интересно, а как киты в воде дышат? – неожиданно возникла мысль. – Наверное, долго набирают воздух, они же здоровенные…». Запищали летучие мыши, промчавшись стайкой самолетов-невидимок.

     Колька-старший еще раз глянул на Луну и медленно пошел домой, ведя рукой по густому кустарнику вдоль дорожки.

     Свобода навсегда

     — Я никогда ничего не записываю, предварительно подумав.

     — Да? А я думаю.

     — А я нет. Нифига не думаю. И думать не собираюсь.

     — И кто же тогда читает то, что ты пишешь?

     — Да, знаешь, есть клиенты.

     — Да ну?

     — Президентские советники и канцелярия парламента.

     — Врёшь. Да я к тебе привык. Какой парламент? Григорий, меньше пей на ночь.

     — Вру, так вру. Но я не вру. Я советник по Высшей социологии. Слышал про такую?

     Собеседник помолчал и спросил:

     — Ты правда советник по Высшей социологии?

     — Да в общем, правда. А чему ты удивляешься?

     — Да я не удивляюсь. Я думаю, что ты уже и меня анализируешь своими критериями.

     — Да, анализирую. Ну и что? Ты меня тоже анализируешь. Сразу определил, что я вру. Так я же на это не обижаюсь. Вся жизнь враньё, тебе это в голову не приходило?

     — Да приходило. Но это, вроде, как шутка всегда звучит.

     — Да сама идея шутки – уже враньё. Так?

     Собеседник подумал и согласился:

     — Да, ты прав.

     — А если эту мысль продлить дальше, то получается любопытная метаморфоза. Если отбросить секс и пищу, то остаётся одно враньё, которое генерируется с единственной целью – обеспечить себе секс и пищу. Поезда и самолёты движутся с единственной целью – доставить объект №1, то есть член, к объекту №2, то есть вагине. А сами поезда и самолёты изобретены и сконструированы теми, кто мечтает объектом №1 попасть в объект №2, но в силу социальных отношений, не совсем, или вообще не может этого сделать. Не оспоришь?

     — Да нет. Сублимацией эта штука называется.

     — Да. Но там много нюансов. Наливай.

     Выпили и молча принялись рассматривать танцующих девушек.

     Григорий вскоре спросил:

     — Трахнул бы вон ту, чёрненькую?

     — Мда, —  ответил друг. —  И ещё как. Да молодая для меня, наверное.

     — А не наоборот?

     — Ну, может и наоборот. Но это с её стороны смотреть надо, а я привык со своей.

     — Я тоже.

     — Так тебе ещё и платят за это? —  продолжил тему собеседник Григория.

     — За что?

     — За консультации.

     — Да. Но платят не за консультации, а за непроведение оных, мой друг Михаил.

     Михаил молча уставился на Григория. Сказал:

     — Ох, Гриша. Тебя послушать, так пойти и жениться.

     — Да хоть верь, хоть не верь. Власть штука сложная. Я никому ничего не навязываю. Я просто существую в природе, и этого кое– кому достаточно, чтобы у меня была достаточная зарплата, вот так я и живу.

     Подошла красотка в микро юбке. Спросила:

     — Господа ничего не желают?

     — Желают, — сказал Григорий. —  Мы желаем полюбоваться на вас.

     — И всё?

     — Неужели этого мало?

     — Да нет, — зарделась красотка под профессиональным взглядом Григория. Спросила: — Вы курите?

     — Нет, солнце. И вам не особо желаю. Возьмите. — Протянул ей пачку «Мо».

     Красотка прикурила и втянула в себя дым. Сказала:

     — Вы симпатичные парни, здесь вас раньше не было.

     — Конечно не было, — сказал Григорий. — Мы только что освободились. Я и он, — указал на Михаила, — взяли «Банк оф Америка» по Интернету. Полтора миллиарда долларов. —  Взглянул в глаза красотке и добавил: — Пришлось всё отдать.

     Та сглотнула и расширенными глазами стала смотреть на Мужчин.

     — Полтора миллиарда? — прошептала.

     — Больше. Полтора прошли по делу. Остальные лежат в оффшорах. Пока лежат.

     — Выпьете? — предложил Михаил.

     — Да, — согласилась красотка, поправив прическу чёрных, блестящих волос.

     Михаил налил текилы и протянул даме. Григорий взял свою рюмку с коньяком. Произнёс:

     — За ваше спокойствие. Это единственная ценность, что есть у человека. Поверьте мне на слово. Я очень рад, что у нас забрали эти чёртовы миллиарды. И Михаил тоже рад. Правда, Миша?

     Тот кивнул и протянул свой бокал с вином.

     — Да, — сказал. — Я рад, что мы снова стали нищими. Деньги из банков Микронезии раньше, чем через пять лет не заберёшь. А к тому времени пройдёт пять жизней. Ну а вы, — обратился он к юной красавице, — как тут поживаете?

     — В смысле? — робко спросила она.

     — В смысле желаний. Вот мы с Григорием очень захотели денег. И наше желание, поскольку мы очень хотели, исполнилось. Но мы теперь этому почему–то не рады. А вы?

     — Меня зовут Лора, — проговорила красотка и улыбнулась. Сказала: — Я не думаю, что на вашем месте так ругала бы деньги.

     Допила текилу и посмотрела на Григория. Спросила:

     — Вам не нужен программист?

     — А зачем, — спросил Григорий. — И так вся жизнь программа. Зачем ещё что–то программировать. Вот мы с Мишей напрограммировали, а теперь потеряли смысл жизни. А вы?

     — Что я?

     — Вы его не потеряли?

     — Чтобы что—то потерять, сначала надо это найти, — ответила красотка и закурила ещё одну «Мо».

     — О! Юная принцесса имеет философский склад мышления, — подивился Григорий. Он с интересом стал смотреть на брюнетку.

     Она спокойно выдержала его взгляд. Повторила:

     — Так программисты нужны?

     Григорий посмотрел на Михаила, тот взглянул на «программиста», она скользнула взглядом по Григорию, и тот сказал:

     — Нужны. —  И откинулся в кресле, вцепившись в рюмку с коньяком. Добавил: —  Тематику программ буду давать я. Программа номер один: не пытайся нравиться нам. Прогони по своей оперативной памяти эту команду. Программа номер два: если блокируется программа номер один, то необходима подпрограмма для её восстановления. Доступно, малыш?

     — Да. Я вас не подведу. Можете проверить на детекторе лжи.

     — У меня детектор лжи давно вмонтирован в голове, — сказал Григорий. — Но хорошо, что ты о нём вспомнила, это позитивный момент. И ещё к тебе вопрос: Ты любишь деньги?

     — Больше всего на свете.

     — Вот тебя нам и не хватало. Искренней любви к ним мы уже давно не испытываем. Ты будешь восполнять эти наши чувства. А, собственно, как юную леди звать? Я – Григорий. Это – мой друг Михаил, специалист по нейролингвистическому анализу.

     — Аврора, —  представилась красотка. Добавила: —  Это моё настоящее имя.

     — Да мы видим, что настоящее, — сказал Михаил. Добавил: — Предлагаю тост за вас, Аврора. — И поднял своё вино. Выпили. Григорий внимательно глянул на девушку и спросил:

     — Вы не против, если мы будем спать втроём?

     — Нет, —  ответила красотка, посмотрела в глаза обоим, и улыбнулась.

     — А мы против, — добавил Григорий. Более того. Солнце, забудь о сексе, пока мы будем разрабатывать ПРОГРАММУ.

     Аврора сникла. Прошептала:

     — Я в ваших глазах теперь шлюха. — Слёзы выступили у неё на глазах и она чуть не заплакала. Григорий успокоил её:

     — Не расстраивайся, все женщины шлюхи. А если они не шлюхи, то они не женщины.

      Михаил согласно кивнул головой и добавил:

     — Рождённая рождать не может быть не шлюхой в силу инстинктов. Как рождённые убивать не могут не быть насильниками в каком–то смысле. Мы мужчины, ты – женщина, и этим всё сказано.

     — Вы шутите и смеётесь надо мной, — сквозь слёзы прошептала Аврора.

     — А ты хотела, чтобы мы сразу поволокли тебя в постель? — спросил Григорий.

     — Да, — неожиданно для себя призналась Аврора. И добавила:

     — Но я всё равно не шлюха. Я программист.

     — Да я вижу, что ты программист. Иначе у нас с тобой этой беседы не было бы. Мы ждали тебя. И ты пришла. Другие нам не нужны, — ответил Григорий. Спросил:

     — Теорию одиночного электрона знаешь?

     Аврора молча кивнула головой. Григорий продолжил:

     — Нам придётся прикинуться СПАМом и пустить этот электрон в нужную точку, в нужное время. Всё остальное он сделает за нас. Работать будешь ты. Наши с Михаилом лица хранятся во всех базах данных всех спецслужб мира. Ты уловила уровень?

     Аврора кивнула. Спросила:

     — Сколько?

     Григорий ответил:

     — Мы планируем двадцать миллиардов на первом этапе. На втором эта цифра должна увеличиться на порядок. Но эти деньги придётся раскидать на, минимум, десять тысяч счетов.

     — Сколько я буду иметь, если всё провалится, —  уточнила Аврора.

     — Не больше жизни, — ответил Михаил. — Или она у тебя столь прекрасна? Подумай хорошо, стоит ли это дерьмо жалости. Ходить по улицам и смотреть на архитектурные памятники ворам всего мира. Жить прислугой и сдохнуть прислугой. А? Тебя это устраивает? Подумай.

     — Я уже подумала. Мне двадцать один год, а впереди дорога на кладбище, заросшая членами. Я вас не подведу.

     — Мы рады, — ответил Григорий. — Жизнь прекрасна, когда она в опасности. И лишь только тогда. Всё остальное – пустая болтовня. Нам плевать на утерянные полтора миллиарда. Мы возьмём всё.

     Он пододвинулся вплотную к Авроре и уставился в её серые глаза. Проговорил:

     — Малыш, но ты не должна подвести нас. Я тебя протестировал. Ты не хочешь жить. Так, как живёшь сейчас. Ведь верно?

     Та кивнула.

     — Тебе не нужен секс, пока ты рабыня, верно?

     Та кивнула.

     — И свобода для тебя дороже жизни в клетке, верно?

     Та кивнула.

     — Ты наш человек. К нам просто так не подходят. Ты подошла. Я не скажу, что ты божий посланник. Я атеист. Это просто детерминируемая в прошлом встреча людей, которые давно искали друг друга. Как и все остальные, ищущие неведомо чего. Но мы знали, кто нам нужен. Такие встречи суждены не всем. Тебе повезло. И нам повезло. В одинаковой мере. Ты любишь восход солнца, или закат?

     — Восход, — прошептала Аврора.

     — И мы тоже предпочитаем восход. Ты – наша путеводная звезда. Во тьме ночи бытия. Восход солнца мы встретим втроем. Или вообще не встретим. Ты согласна?

     — Да, — прошептала Аврора. — Я согласна, я вам верю, и я не боюсь смерти.

     — Я это вижу, — ответил Григорий.

     — Я боюсь пустоты.

     — Я это вижу, — сказал Григорий.

     — Я боюсь одиночества.

     — Я это вижу, — ответил Григорий.

     — Я боюсь быть женщиной.

     — А вот этого не бойся. Ты с нами и мы объявляем войну всему человечеству. Мы трое – против всех. Как тебе это?

     — Я с вами.

     — Кто, если не мы? Кто, если не мы, сделает то, что хочет душа каждого, рождённого свободным, хотя таких и немного. Людей нет. Есть пустоголовое болото и копающиеся там черви, пожирающие корм, кинутый им с седьмого неба. Мы собираемся взять штурмом это небо. Ты меня понимаешь?

     Аврора кивнула. Григорий приблизился к ней ещё ближе. Тихо проговорил прямо ей в глаза:

     — Любовь! Любовь вершит чудеса. Любовь к свободе. И отрицание себя. Ты меня понимаешь?

     — Меня давно уже нет.

     — Молодец, нас тоже давно уже нет. Так что стены нам не страшны. Мы свободно проходим сквозь них. И теперь ты с нами. Как тебе это? – он кивнул на операционную систему

     — Тысяча терафлопсов. Это даже не стена.

     — Я рад, что ты это понимаешь. Пускай свой электрон.

     — Я только что его пустила.

     — Да, я уже вижу. Ты работаешь чисто. Я почти не заметил.

     — Мы выскочим из сети через пару тысяч терабайт. Всё, выскочили.

     Григорий огляделся. Бара не было. Они стояли на бетонной дороге посреди бескрайней пустыни. На горизонте громоздились вершины небоскрёбов. Из-за них всходило солнце, кидая огненные лучи свободы на белую дорогу посреди пустыни.

     — Ну что, Михаил. Как видишь, мы нашли мессию.

     — Да, Григорий. Напрасно нас выпустили.

     Аврора, улыбаясь, смотрела на обоих. Григорий подошел к ней и взял её за руку. Михаил взял за другую.

     И они медленно, втроем двинулись к Солнцу.

     Мы люди новой эры!

     — Ну, милый, ну сильней! Где мужчина? Я не чувствую мужчины!

     Мужчина издавал звуки, подобные хрюканью и терся о тело женщины, не говоря ни слова.

     — Ну, ну, ну, ну, нуууу…

     — И это у вас парк отдыха? – спросил молодой человек даму, с которой прогуливался вдоль аллеи, где и стояла скамейка, откуда доносилось хрюканье.

     — Ммммм… Как сказать… Это бывший парк отдыха… Сейчас городские власти назвали это зоной релаксации. Такое решение приняла городская Дума.

     — И что, здесь постоянно происходят подобные, похабные совокупления?

     — Да.

     — Мда…

     Женщина осторожно заметила:

     — Когда открыли дешевое и моментально действующее средство одновременно от СПИД и полностью всех заболеваний, кроме врожденных, –  это прием одной таблетки, – сексуальность общества странным образом гипертрофировалась. В итоге – зона релаксации. Чтобы не … кхм… трахались в кинотеатрах, на троллейбусных остановках, в кафетериях, музеях, харчевнях, автостанциях… Ну, мест много. Я могу огласить весь список.

     — Не стоит, я вам верю, – ответил мужчина и кинул в рот жевательную резинку. – А рождаемость сильно увеличилась?

     — Упала, – грустно ответила женщина. – Как это ни странно, но – упала и лежит внизу.

     — С чего бы это? Море секса, а детишек нет?

     — Побочное действие лекарства. Полная стерильность индивидуума на полтора года. С негарантированным восстановлением.

     Мужчина помолчал, раздумывая. Сказал:

     — Так получается, это ваше чудо–лекарство убьет популяцию людей гораздо быстрей, чем иммунодефицит и инфаркт миокарда. Верно, коллега? Трахаться, извините, любят все, а умирать немногие. Таблетки будут пить, и пьют, тотально и поголовно. Скорее всего, с двенадцати лет. И сколько народа останется на Руси через пятьдесят лет? А?

     — Мало, – согласилась женщина.

     — Да, боюсь, вы преувеличили цифру, коллега… А сами вы употребляли сей чудодейственный препарат?

     — Да.

     — И как?

     — Что как?

     — Как ощущения?

     — Достаточно яркие…

     — Вы меня заинтриговали… Достаточно яркие в каком смысле?

     — В прямом. Эээ… Кхм… Трахаться стало намного приятнее, плюс появился эффект нимфомании…

     — Чего–чего?

     — Я после этой таблетки могу оргазмировать до… кхм… до двадцати пяти раз. Специально считала. Двадцать пять раз – и никакого сбоя.

     Мужчина ошеломленно глядел на собеседницу. Проговорил:

     — Двадцать пять раз! А напарник?

     — Его не было. Я мастурбировала. С напарником, возможно, цифра увеличилась бы вдвое…

     — Пятьдесят оргазмов за один акт и никаких детей и проблем! Всё! Это хуже ядерного оружия… Я давно ждал чего-то подобного, но, конечно, не в такой форме… Нееет, совсем не в такой форме! Это хуже эпидемии чумы! Это хуже биологического оружия! Это… Это… Это конец цивилизации через пятьдесят лет, не более… Мать твою за ногу! А мы выискивали причины глобального потепления, усматривая в нем опасность человечеству… Да сам человек и есть наиопаснейшая опасность человечеству… Принял таблетку, и полгода оргазмируй. Зачем работать, зачем развиваться, зачем поднимать интеллектуальный уровень…

     — А верно, зачем? – спросила собеседница, сексапильно блеснув глазами.

     — Затем… Затем… Затем… Чтобы корабли бороздили морские просторы… Чтобы Гагарины взлетали в космос… Чтобы на Луне жили люди… Чтобы… Чтобы…

     — Данила, – обратилась по имени к собеседнику женщина, – А зачем жить на Луне, если "этим" можно заниматься в нашем парке. А? А? А? А?

     Данила ушел в себя и призадумался. Сказал:

     — А еда?

     — Вот, – парировала собеседница. – Еда это и есть стратегия, хотя трахаться можно и без нее очень долгое время. – И закончила: – Еду будут выращивать дети, у которых ещё не стоИт, то есть, нет эрекции. Ну, ведь логично же? Ты же изучал принципы логики. А они незыблемы, как ядро плутония, а может даже более… Дети!!! Детишки!!! Малыши!!! Крошки!!! Малипусечки!!! Вы же будете пахать в поле, чтобы ваши старшие братья и сестры могли испытывать оргазм круглосуточно??? – Повернулась к собеседнику и молвила полушепотом, закатив глаза и взявшись за грудь: – Я думаю, – улыбнулась ласково и нежно, – они не откажутся.

     — А если откажутся? – неожиданно спросил Данила, вспомнив свое бандитское детство.

     Собеседница посмотрела на собеседника как на малое дитя и переспросила:

     — Как это – откажутся?

     — А так, –  сказал Данила, хорошо помнящий свою раннюю юность. – В морду кинут вам лопаты, пошлют на любимый женщинами орган, и уйдут в лес, где создадут банду, которая не то что не даст вам трахаться, – нет, это слишком гуманно, – она, эта банда, начнет убивать совокупляющихся особей и забирать их имущество. Как сценарий, Маргарита. Не совсем в тему?

     — Я не знаю, что за темы у тебя в голове, Данила, но такого не будет потому, что такого не может быть. – И снова сексапильно улыбнулась собеседнику, нечаянно уронив с плеча бретельку платья, оголив часть груди, точащей, как вулкан Везувий.

     Данила давно уловил семафор и, зная, что птичка из клетки не вырвется – продолжил пустое словесное варево, которое с радостью и вдохновеньем глотала его собеседница, не видя в Даниле совсем террориста–развратника, лишь лико ученого мужа её привлекало, и палец, под номером выше десятого, её увлекал ещё более, плюс неожиданность секса, который давно нарисован был Ритой в своей голове, – да-да!! – работа подкорковой зоны не столь уж сложна, как пишут в бумажках длиннющих своих академики, и кот овладевший котярой, не более мелочен и не научен, что с оной котярой поделать.

     — Вы посмотрите, Марго! Вы посмотрите на ту лавочку, где хрюкают две особи, верней одна орет. И это, вы считаете, предел цивилизации… И это, вы считаете, предел души полета? А как же Эхнатон и Нефертити, а как же старина Гермес, который Трисмегист? Платон и Пифагор? Плотин и Аристотель? Аквинский и Бэкон? Спиноза, Локк и Лейбниц? А Юм? А Беркли? Кант и Фихте? А Шопенгауэр и Ницше? А Бергсон, Достоевский?

     Они, я думаю, бы предпочли не хрюкать на скамейке, конвульсии оргазма дожидаясь. Ведь Ориген кастрировать себя решил, когда угрозу от яиц почуял. И сделал это с помощью монашки. Святая была дева, надо думать. Об "этом" и не думала совсем…

     — Но не было иммунодефицита!

     — Так что ж? Теперь он есть. И всё, Платона в печку, а Аристотеля на самокрутки пустим? Да, кстати в тему – а табак? Какой дурак растить начнет его? Аль тоже малыши в пеленках?

     — Данила, хватит, ты меня и так ввел в возбужденье… До вероятности большой… Хорош о детях… Их не будет… Оргазмов тьма нам предстоит… Да в церкви столь свечей не светит!!! Иди сюда… Скамейка рядом есть… Не надо философии излишней… Когда стоит твой памятник – я вижу! Стоит, стоит, стоит!!! Ну, не робей, мы люди новой эры!

     Удел мой - воровать

     — Нет, судя по информации моих агентов с улицы, он этим дерьмом не занимается.

     — Так что, мои агенты врут?

     — Я не знаю твоих агентов, как и ты моих, но прошу тебя, проверь ещё раз всё по пунктам.

     Начальник отдела прошелся вдоль кабинета и вытер пот со лба. Сказал:

     — Повторим операцию. Другого выхода я не вижу. Если мы возьмём объект без улик, то всё, дело мертвяк. Если это он, то второй раз на крюк он не вскочит. Ну, а если не он, то мы сбросим звёзды. – Секунду помолчал. Добавил: – Как ненужный балласт.

     Низкие тучи ползли над Москвой. Ноябрь, месяц мрачняк. Героин подорожал. Кокаин тоже. Синтетика осталась на месте, но от неё не так прёт и дикий отходняк. Чёрт, надо улетать на юг. Эти холода убивают душу. Нет, они реально убивают её. Душу. Если там что–то осталось.

     — Немедленно ко мне Главного архитектора, – глухо проговорил директор закрытого НИИ в области информативных технологий. Институт подчинялся военному ведомству и порядки в нём были довольно строгие.

     Архитектор вошел.

     — Вася, – обратился к нему директор. – Ты ведёшь архитектуру последнего процессора. Но почему, скажи мне, почему он стыкуется с «Макинтош»? Ты затеял это специально? Ты собираешься ехать жить в Великобританию?

     — Шеф, это прокол. Я всё давно знаю без ваших стукачей. Работу ведём. Плагиата не было. В нашу систему они войти не смогут, даже используя свои, специфические вирусы. Накладка вышла по причине, я думаю, параллельного с ними подхода к решению некоторых многовекторных узлов. Это поправимо в кратчайшие сроки.

     — Иди и выправляй дела, пока не дошло до министра. Если просочится информация, что мы обогнали японцев, то нас всех заменят на генералов, а японский процессор ускачет дальше, как хромая, но выносливая лошадь. Вперёд!

     Главный архитектор выскочил из кабинета как ошпаренная мышь.

     — Слушай, Нерпа, а что это ты делал вчера в кафе на Никольской в два часа ночи?

     — Ты, наверное, заметил, что я был с женщиной. Как ты думаешь, что с ними делают?

     — Да нет, дело не в женщине. У тебя вчера купили кокс. Купили? Купили. А чей кокс?

     — Оса, кокс мой, и я его не продавал, а угостил. Ты, я думаю, знаешь к кому он попал.

     — Конечно, знаю. Он попал ко мне.

     — Так в чём причина?

     — Я делал контрольную закупку. И сделал её. А кокс туфтовый.

     — Это понты.

     — Нет, это не понты, это понтовый кокс.

     Нерпа вытащил револьвер и пять раз выстрелил в собеседника.

     — Кто–то продаёт поддельный героин и кокаин, – сказал напарнику водитель патрульной машины.

     — Эка новость, – ответил сержант в бронежилете. – Нарики постоянно друг–другу туфту парят. И ничего, живы пока.

     — Да нет, уже покойнички пошли. Сегодня грохнули Осу. Прямо в здании Думы, в туалете. Ствол скинули прямо в карман покойнику.

     — В Думе? – изумился напарник. – Что–то не верится. Туда иголку не пронесёшь.

     — Иголку никто не нёс. Пронесли револьвер из высокотехнологичного пластика. Металлоискатель его не взял. Вот и весь гусарский пирог.

     — Мда… Лихо… Оса держал кокс – кокаин. Ну, и герой немного приторговывал. Но он оптовик!

     — Да, оптовик. Ну, так что ж? Их тоже пули берут, хоть и пластиковые…

     — Но дело не в этом, – продолжил водитель, закурив сигарету. – Эта поддельная наркота действует по–своему. От неё прёт на правду. Типа детектора лжи. Нюхнул такого кокса – и сразу всем рассказал, где деньги лежат и в какой позе надо его жену трахать.

     — Так это и не поддельная, и не наркота, – ответил сержант. – Это ценная вещь.

     — Ну, так и я о том же. Из–за этой ценной вещи, у нас в отделе и творится чёрте что. Ищут поставщика. Кокс очищен до такой степени, словно его растили на орбите или на Луне. И кокса в том коксе, меньше десяти процентов, а остальное – неясная субстанция. Вот её, субстанцию, и ищут. Вернее, изготовителя. Ты понимаешь, что будет, если дать незаметно понюхать этот кокаин министру обороны или президенту? А?

     — Понимаю, будет много информации.

     — Вот мы и скачем по городу как потные ослы.

     — Да, точно, – сержант зевнул. – Как потные осляры. Давай, что ли, косяк забьём?

     — Хорошая мысль.

     Лёва Питерский набрал номер на сотовом и подключился к линии Главного архитектора НИИ. Тот ответил:

     — Сикорский слушает.

     — Вась, это Лёва. Опять пошли сбои в программе. Надо было, всё же, использовать «Макинтош». Саксы надёжней.

     — Той версии «Макинтош» ты не достанешь ни за какие деньги. Эта версия ещё не стала на конвейер. Она не достроена, а к нам попали только отдельные узлы. Наш комп мощнее. Не забывай. А сбой устраним. Продукт идёт?

     — Идёт, но ты же знаешь, пропала большая партия синтетического кокаина, им стали торговать, и менты подняли шмон такой, какого и не бывало вовсе. Я боюсь за свою лабораторию. Если кто–то из моих с дуру попробует продукт, он пойдёт в ближайшее отделение и всё расскажет, клянусь. Мы создали суперправдоискатель. Это бешеные деньги, Вася. Береги себя.

     — Ты тоже. Аминь.

     Трубки отключились.

     — Всё–таки Сикорский. Сука компьютерная, – проговорил генерал ФСБ, слушающий запись разговора. – Кому же он, падло, толкает продукт. Пока не выяснили, никого брать нельзя.

     Две молодые женщины, лет эдак семнадцати, втянули по дорожке кокаина и откинулись в кресле, закурив сигареты.

     Ну, что, милая, как я тебе в этом прикиде?

     — О! Жанна, супер!!!

     — И знаешь, где взяла?

     — Где?

     — В бутике на Тверской.

     — И сколько?

     — Ноль. Ноль баксов, ноль евро, ноль рублей, ноль траханья… Ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха!!!

     — Ты чё, украла что ли?

     — Ага! Ха–ха–ха! Украла, стибрила, уволокла… А лохи продавцы только на мои ноги смотрели. Смотрели–смотрели, смотрели–смотрели и… ха–ха–ха… недосмотрели!

     — Ну, твой прикид на двадцать косарей тянет.

     — Больше. Сорок пять.

     — Сорок пять!

     — Даже с хвостом. А знаешь, Лола, я тебе кое–что скажу. Весь мой прикид прикинут таким образом. Меня тётка приучила брать продавцов на понты. Я за последние годы, вообще ничего не купила, а только воровала! – Вздохнула. — Сладкое слово Свобода! Ты знаешь, как себя чувствуешь, когда украдёшь и не попадёшься? Ой, Лолка, это круче кокса. Да и дешевле намного. Посмотри – сорок пять косарей за десять минут. А? Ништяк?

     — Лола со вздохом осмотрела платье Жанны. Сказала:

     — Да я тоже ничего не плачу. Меня трахают депутаты. Двое сразу. Но – пятьсот баксов за сеанс. Зад, правда, частенько побаливает. Они норовят во все отверстия. Но – ничего. Лаве даром не приходит. Оно ползёт медленным ползком. Но почти всегда не к тебе, а кому–то другому.

     — Так ты лежишь под депутатами? – изумилась Жанна. – А муж?

     — Ест груши.

     — Ааа… Ты тоже пристроилась… Да покруче меня… Подставь меня, Лолка! Я буду работать вдвойне. Мне хватит и три сотни. А мужиков пусть хоть с десяток будет. От моего Серёги не убавиться, да и от меня тоже.

     — Три сотни это демпинг. Не шути с расценками. Минимум пять с пары котов. Можешь больше, если подставишься под десяток. Дело твоё.

     — Хорошо, хорошо… Когда будем знакомиться с шефом?

     — Если желаешь, сегодня. Но он будет тебя сразу трахать.

     — Да господи, пускай…

     Сикорский навалился на Жанну и упорно добивался конца высокооплачиваемого процесса. Рядом пристроился его секретарь, тоже не теряющий время.

     — Ах… Ооооо… Ах…. А–а–а–а–а–а–а–а–а!!! – валяла дуру Жанна, думая о зарплате в пятьсот долларов, лежащей стопкой на столике.

     Но всё равно воровать приятней – эта мысль мелькала в голове шлюхи как фотовспышка. Пойду опять в бутик. На Пушкина… Там продавцы мужчины… Их трахать буду я… А не меня, лишь за тринадцать косарей… Тьфу, дура, повелась на еблю… А если СПИД? Резинки не одели, а бициллин помощник не всегда… Хотя укол и сделала, да сердце только даром посадила… Тринадцать косарей… Тьфу, твою мать, Лолита! Сама корми собой котов отныне! Удел мой – воровать! Там и кончаю я, и начинаю. Котов вонючих не просясь. А тут – стенай, изображай рабыню… Страсти… Лишь идиотка будет делать эту мерзость, ещё за жалкие гроши – тринадцать косарей! Уму не постижимо! Грабёж средь бела дня! Иначе фильтрануть не выйдет и котяре, который на работу принимал. Быстрей кончали б, идиоты. Виагры напились, небось? А я сейчас им коксика на морду мазану… Он рядом, прямо в тумбочке лежит… Не кокс, а ГЕРОИН! Иначе и не скажешь… Так прёт, что ноги раздвигать не надо… Но депутатики раздвинут, они не шарят в технике такой… Смотри, как стонут… С чего бы это? Виагра тухлая, наверно, продалась? А ну ка, милый, возьми в ротик… Это приятно, это ради кайфа… Размазала по морде кокаин с субстанцией секретной. Всё, кончили! Уж, слава богу… Но что–то на болтливость их пробило! Включу я незаметно диктофончик, да видеочипОк пускай включён останется. Мой участковый очень будет рад концертной опере российских депутатов… Про кокс чего–то говорят… Но, ладно. Участковый разберётся.

     Виагра б только снова не взыграла… Нет, работка эта не по мне! И страсти нет, и кайфа… Сопение одно, да запах лошадиный от двух коней, решивших погулять вдали от самок, с которыми кольцованы давно, и не стоИт тепереча поэтому, за сроком давности, наверное… Ну, ну…

     Мираж желаний

     Никогда не знаешь, что будет в следующую секунду.

     Машина остановилась. Стайка девушек на углу улицы смотрели зазывно, как турецкие рыночные продавцы. Одна подошла и спросила:

     — Джентльмен желает отдохнуть?

     — Да, — неожиданно для владельца «Ломбардини» произнёс его голос.

     Она оказалась девчушкой девятнадцати лет. На этом углу, как выяснилось позже, стояла уже с пол года.

     Отдыхали не в машине, и не в гостиничном номере, а на набережной моря в открытом баре. Мягко шелестела морская волна. Вдали, метрах в трехстах, плыла изгибающейся дугой пара дельфинов. Шла неторопливая беседа, не совсем привычная для уличной проститутки во время сеанса своей работы.

     —Ты не хотела бы вот так, на всю жизнь? Как эта пара, — спросил он, откинувшись в плетеном кресле и рассматривая ее сквозь призму мужского восприятия юного женского совершенства.

     — А ты? — вопросом ответила она, рассматривая клиента взглядом гламурной кошки.

     — Я? Не знаю. Наверное, хотел бы. Но так не бывает, по–моему.

     — Не бывает? Почему? Я иногда думаю об этом. Про жизнь вдвоём навсегда. —  Закурила длинную сигарету и безмятежно продолжала смотреть в глаза. — Наверное, это хорошо. Говорят, некоторые птицы всю жизнь в одной паре.

     — Возможно.

     Дельфины медленно исчезали в лучах заходящего солнца. Море застыло чашей безмолвия.

     Он продолжил:

     — Ты говорила про одиночество. Вообще, это единственное имеющее смысл состояние человека. Когда нет никого, есть все. Ты понимаешь это?

     Она ответила:

     — Не совсем. Как — все? Как я сейчас у тебя?

     — Да нет, не так. Когда ты один, совершенно один, мир становится частью тебя. Ты становишься миром. Это происходит не сразу. Но происходит. С теми, кто способен на одиночество. С теми, кому не нужна стая. Стая это пустота.

     Она помолчала, разглядывая замершую легкую волну. Тихо проговорила:

     — Наверное, ты прав. Я в стае. — Слегка нахмурилась и тенью скользнула по его взгляду. — Это пройдет? Я привыкну?

     — Да нет, вообще-то к этому не привыкают. Начинают тихо сходить с ума, или пить, или принимать транквилизаторы, или всё вместе. Ты же уже не выносишь секса с мужчинами. Я прав?

     Она тихо ответила:

     — Да. Это ощущение появилось уже через несколько месяцев этой моей работы.

     Опустошенно посмотрела ему в глаза. Еле слышно проговорила:

     — Спасибо тебе. Спасибо тебе, что ничего не требуешь.

     — Я у тебя прошу самое ценное, что есть у человека, но ты этого еще не понимаешь. Я у тебя прошу общения. Простого, бессмысленного общения. И все.

     — Самое ценное, что есть у человека — это свобода.

     — Нет, не совсем, и не для всех. Свобода очень тяжела. О ней говорят те, кто не представляет, что это такое. Одиночество, вот это и есть свобода. Но такая, то есть настоящая, свобода подходит далеко не всем.

     Помолчал. Добавил:

     — Это мало кто понимает. Свобода мираж, постоянно горящий своими огнями на горизонте. Свобода это путь к горизонту, путь к огню, которого нет. Поэтому, не стоит без особой причины, лететь на маяк, чтобы сгореть, как бабочка.

     — Ты горел как бабочка? Или кто-то из твоих друзей?

     Он мрачно ответил:

     — Да. И не один раз. И не один из моих знакомых. Друзей у меня нет. Единственный настоящий друг человека — это он сам. Никогда не забывай об этом, какие сладкие вещи ты бы не выслушивала.

     Солнце приближалось к горизонту, размеренно падая в ночь. Дельфины стали едва видны, исчезая в мареве вечерней  дымки морской глади, утопая в сумерках июльского вечера.

     — Не желаете газетку? — спросил подошедший паренек в линялой футболке и косичкой, перетянутой зеленой резинкой.

     — Что за газета? — спросил владелец «Ламбардини»?

     — «Сумерки Европы», свежий, экстренный вечерний выпуск.

     — Да? А почему экстренный? — спросил мужчина.

     — Вы что? — удивленно вопросом ответил паренек.  — Не в курсе? Израиль напал на Иран.

     — Да что вы говорите! — проговорила девушка. — У меня в Израиле брат!

     — А у меня в Иране мать и отец, — мрачно ответил продавец газеты. Сразу привлек внимание не сильно заметный акцент и восточная внешность распространителя. — Берете?

     — Конечно, — ответил мужчина и купил «Сумерки Европы». На первой полосе крупным шрифтом было набрано: «Иранские С–300 проданные Россией уничтожили первый эшелон израильских F–35».

     — Ого! — молвил мужчина. — Ничего себе наторговали!

     Иранский иммигрант исчез в глубине оливковых зарослей.

     — Что там? — спросила она.

     — Да так, Россия хорошо торгует.

     Внимательно стал просматривать заголовки.

     «Соединенные Штаты усиливают блокаду Персидского залива».

     — Ты знаешь, я тоже одно время пробовала торговать. Косметикой. Мне сильно нравится хорошая косметика! Я и занялась этим только из любви к гламуру…

     «Северная Корея привела в полную боевую готовность свои ядерные силы»

     — … но ничего толком не получилось. Вначале была прибыль, но очень скоро…

     «Пакистан выразил поддержку ИРИ»

     — …я начала тратить намного больше, чем зарабатывать и, в конце концов, пришлось…

     «Россия выразила сожаление Израилю по поводу гибели пилотов F–35»

     — … спать со своим шефом, но от него никакого толка, кроме выпивки и дешевой косметики не было и, в конце концов…

     «Израилю стала грозить смертельная опасность»

     — … этого и следовало ожидать, потому что…

     «Арабский мир объединился»

     — … никогда себе все не заберешь, как бы реальным это не казалось, да и, наверное…

     «Ядерные субмарины нанесут удар в любой ситуации»

     Подошел иранский иммигрант с пачкой газет и протянул одну. Сказал:

     — Только что вышел второй вечерний выпуск.

     — Так быстро? Ваша фирма умеет работать!

     — Это не мы, это события.

     Мужчина взял «Сумерки Европы». Прочел:

     «Китай атаковал главные города Японии»

     Собеседница продолжала свой монолог:

     — … я не сильно склонна к торговле, видишь, закончилось торговлей собой…

     «Другого варианта выхода из кризиса нет»

     — … а когда торгуешь собой, то все остальное остается на другом берегу реки, и этого никто не поймет…

     «Российские Ту–160 в Венесуэле взлетели»

     — … пока не попробует на самом себе, и совершенно невероятно, что…

     «Израиль одержит победу?»

     — … после работы на панели женщина может адаптироваться к простым заработкам, и забыть про горячие деньги. Горячие деньги...

     «Виновны в  мировой войне?»

     — … это как опиум, как героин, на который присесть очень легко, но даже если ценой невероятных усилий воли уходишь от этого влияния, все равно никогда не забыть то состояние, когда ты просто Бог, и кругом тебя ангельская роща.

     — Ты пробовала героин?

     — Нет, что ты. Некоторые мои коллеги употребляют женский секс–наркотик. Ты, наверное, про него слышал. Его называют первентин. Есть другие названия. От него каждый мужчина кажется любимым мужем, и… женщине хорошо с любым клиентом.

     — Я слышал про это. Слышал и то, что через несколько лет женщина погибает.

     — Да, это так. Многие сидят на этой игле, зная о скорой смерти, но предпочитают текущий миг счастья, пусть и синтетического, будущему дерьму старости. Я ничего не употребляю, кроме алкоголя, и то совсем немного. Но мой текущий миг ужасен. Не всегда, правда. Сейчас мне хорошо.

     Солнце утонуло в море, пылая алым прощальным заревом. Огненная завеса окутала горизонт багровым пламенем, в глубине которого смутно прорисовывалась душа Посейдона ведущего спокойную беседу с Зевсом.

     Море отходило в ночную жизнь. Акулы стали засыпать на ходу. Дельфины лежали на волне. Где–то в глубине таинственной морской дали протяжно и трубно завыл кашалот, призывая подругу.

     — Ты знаешь, — ответил он, — и мне сейчас хорошо. А почему, никто никогда не знает. Ты же заметила, что настроение души не подчиняется вообще никому. Порой, да почти всегда, для краткого мига счастья нужен длительный период несчастья и неудач.

     — Я это заметила.

     — Но про это мало кто думает, и мало кто замечает. Да и вообще, рассчитывать на постоянное счастье, это всё равно что… кхм… извини… рассчитывать на постоянный оргазм.

     — … Мда… ты прав. Тут уж ничего не скажешь…

     Прильнула к высокому бокалу с коктейлем и стала поверх него смотреть в глаза собеседнику. Тихо спросила:

     — Ты очень хорошо говоришь. Расскажи что нибудь еще.

     — Что тебе рассказать? Сказку? Ты их, я не сомневаюсь, слушаешь достаточно. Я тебе скажу присказку. Она такова — плата есть за всё. Это не в ключе «расплата» или иного мрачного выражения. Нет, просто плата. Ну, как клиенты платят тебе деньги. Это их плата за краткое приятное… кхм… время–провождение. Твоя плата —

     депрессия. Это твоя плата, за плату тебе за то, что ты продала часть себя. Я не путано говорю?

     — Да уж куда яснее, — мрачно ответила собеседница. Добавила:

     — Вылил ты мне ведро воды на голову. Да прав, прав, ничего не скажешь. А твоя плата, какова? Ты же сам сказал, что плата есть за всё. Значит и у всех, верно?

     — Моя? Моя плата не меньше твоей платы. Я тоже расплачиваюсь депрессией.

     Дама сосредоточенно смотрела на собеседника. Спросила:

     — Ты бизнесмен? Они все на нервах.

     — Да нет, не бизнесмен. Я Бог. Трудно работать Богом.

     — Ценю твой черный юмор. Да я почти атеистка. Я верю в реинкарнацию, а это почти буддизм. Буддисты, я слышала, все атеисты.

     — Да. В буддизме нет бога. Есть какое-то подобие, но это не бог. Брахман, Абсолют по русскому понятию, это не бог. Да и Будда был в молодости гулякой и любителем хорошо выпить. Принц Гаутама тот ещё парень!

     — Я слышала про это. Так ты Бог? Заинтриговал…

     Она с любопытством и интересом стала смотреть на собеседника.

     — Любая работа это работа. Даже у Бога это всего лишь работа. Созидательная. Он же Создатель. Всевышний Создатель! Но, опустив прилагательное, остается просто Создатель. Или создатель. Разницы нет никакой. Созидатель, создатель, творец…

     — Не пожелаете еще номерочек газетки? — выскочил из оливковых зарослей ночи продавец в зеленой резинке.

     — Что, третий номер за вечер? —  вопросил мужчина.

     — Да! И, возможно, не последний. Мы очень хорошо заработаем за этот вечерок, — радостно добавил иммигрант. — И не только мы, я думаю.

     Расплатившись, покупатель стал просматривать заголовки.

     — Ну, что там такого сногсшибательного? — с любопытством спросила дама. — Опять Россия что–то там наторговала?

     — Мда… — ответил собеседник. — Тут все торгуют, как я вижу. Не только наш милый иранский распространитель прессы.

     «Атака танковых дивизий Сербии на всю территорию бывшей Югославии»

     — Да, торговля, вообще–то, очень размеренное, спокойное и душевное занятие, — продолжила разговор юная дама. — Этого не понимают те, кто занимается продажей товара. Им кажется, что у них проблемы, проблемы, проблемы…

     «Проблемы технического характера возникли в американской системе GPS»

     — … но это совсем не проблемы, когда думаешь о них в прошедшем времени. Настоящие проблемы возникнут после того, как…

     «Баллистические ракеты Ирана и Пакистана нанесли ядерный удар по Израилю, США и Великобритании»

     — … спокойная прибавочная стоимость уходит в прошлое, а остается только работа, от которой никуда не скрыться, потому что она, в общем-то, тебе очень по душе, но только…

     «Противоракетная система Польши и Чехии уничтожена ударом России»

     — … эта душа оказывается имеет два дна, и то, второе, дно начинает медленно убивать первое, которое и руководит всем, что тебе нравиться… Наверное…

     «Наступил конец исторической эпохи»

     — … это просто сумасшествие, и ничто другое.

     Мужчина посмотрел на даму. Сказал:

     — Тебе не стоит говорить о сумасшествии. Есть нервы, и всё. А без нервов вообще ничего невозможно. Брось ты эти «горячие» деньги — и весь вопрос.

     Из оливковых зарослей снова выскочил иранский распространитель новостей. Спросил:

     — Мой босс спрашивает, не хотите ли прогноз геополитической ситуации в ближайшие 12 часов?

     — А что, такое возможно?

     — Пятьдесят евро и лучшие наши геополитические обозреватели…

     — Спасибо, я уж, как ни будь, сам разберусь в этих ваших статьях.

     — А что они там могут спрогнозировать? — спросила дама своего собеседника.

     — Они могут спрогнозировать только свою прибыль, — ответил тот и взял в руки бокал. Добавил:

     — Давай выпьем за твою удачу.

     — И за твою, — оживленно ответила собеседница, блеснув взглядом.

     Выпили. Помолчали. Глядели в горизонт моря. Вдыхали благоухание наступающей июльской ночи. Рассматривали огоньки появившихся светлячков, летающих в глубине кустов и между деревьями, как крохотные маяки пылающей дикой основы природы. Тихо откатывалась еле приметная волна, глухо шепча миллионами лет. Сладкое безумие покоя проникло в душу. Появились первые звезды. Огонь заката еле приметно ещё прорывался сквозь горизонт.

     — Да, — сказала она. — Ты прав. Горячие деньги это проблема…

     — А может, все же возьмете прогноз ситуации в мире на шесть утра? — спросил вновь появившийся иранец, сосредоточенно выставивший перед собой распечатку с текстом. — Вам скидка пять процентов.

     — Послушайте, а если прогнозы не сбудутся? — спросил потенциальный покупатель политического гороскопа. — Вы вернете деньги?

     — Ммм… Это нужно уточнить у редактора, — неуверенно выговорил газетчик. Добавил: — Наши прогнозы только сбываются. Не было ни одного случая, чтобы прогноз не сбылся.

     — А давно вы занимаетесь политическим прогнозированием?

     — С сегодняшнего дня. Вы первый клиент!

     Мужчина невозмутимо посмотрел в глаза распространителю новостей. Спокойно сказал:

     — Это радует. Не хочу прерывать вашу удачливую полосу. Приносите только новости, а прогнозы оставьте у себя.

     Газетчик скрылся в ночи.

     Вдалеке снова трубно завыл призывную песню одинокий кашалот.

     — Послушай, а как ты относишься к снам? — спросила она и, прищурившись, стала смотреть сиреневым взглядом ему в глаза.

     — К снам? А никак, — ответил собеседник. Добавил: — Мне один раз приснился сон. Я в нем видел свою смерть. И ты знаешь, совсем спокойная это штука, я даже с ностальгией вспоминаю этот сон. Но это сон. К сожалению. Смерть была очень романтична. Очень. Больше мне ничего не снится.

     — А мне приснился ты. Прошлой ночью. Ты не веришь?

     — Да чего уж там, верю.

     — В том сне мы с тобой погибаем.

     Он поставил бокал на стол и стал смотреть на юную ведунью. Спросил:

     — Ну и как у нас все прошло? Надеюсь без проблем?

     — Да как тебе сказать. Были некоторые проблемы. Технического характера.

     Взяла бокал и стала пить вино. Молчала. Сказала:

     — Мы утонули.

     — Да, кстати, — сказал мужчина, — не желаешь искупаться? Ты посмотри, какой дивный вечер! Да нет, уже почти ночь… — Стал смотреть на море. Добавил: — Вот она, Вечность. Прямо перед нами. Пойдем?

     Он пристально стал смотреть собеседнице в глаза.

     — Я люблю море ночью, — спокойно ответила она. — А ты не боишься медуз? В это время они кусаются.

     — Я боюсь себя. Вот это и есть самое страшное. Ты в купальнике?

     Она молча смотрела на него. Прошептала:

     — Ты правда собираешься в море?

     Он спокойно улыбнулся и ответил:

     — Неужели ты настолько веришь снам? Неужели ты думаешь, что можно что-то узнать про будущее? Но даже если и есть возможность о чем–то догадаться, то изменить все равно ничего нельзя. Будущее, как и прошлое, уже есть. Это же так просто. Если прошлое неменяемо, то это всем понятно просто потому, что его помнят. Будущее просто никто не помнит, вот и вся разница между ними. Мы скользим по Времени как по проложенной автотрассе, со своими поворотами, заправочными станциями, мотелями, ресторанами, красивыми или не очень пейзажами, попутчиками и со всем остальным. Один нюанс — мы не можем остановиться, мы не можем повернуть назад, наш автомобиль на автопилоте, и видим дорогу только когда она уже позади. Мы не можем ехать не по трассе, а перестроить ее — тем более. Вот и все. Думать о том, что на этом пути можно что–то изменить, наивно и глупо. Единственное, что держит людей на этой трассе, это мираж, который своими огнями манит вперед. Его еще называют надежда. Надежда желаний. Но не все поддаются на эту дьявольскую уловку. Их мало, но они есть. И вот они то и сходят с трассы, а куда — неведомо.

     — Послушай, — прошелестела она, — а ты не хочешь меня поцеловать?

     В глубине ночной бездны моря снова запел песню любви кашалот. Звездная Большая Медведица нависла серебристыми огнями над атоллом, отражая покой и Бесконечность. Ночь плыла неторопливой волной, переливаясь сиянием  светлячков, живущих своей, ночной жизнью. Время стояло. Где–то там, за далеким горизонтом, что–то делили новейшие технологии цивилизации, определенные конкретными людьми, а поэтому вовсе и не технологии, а отдельные души людей, у которых свои, непонятные остальным цели. Мир падал, но только для того, чтобы вновь подняться. Ночь плыла… Ночь плыла… Ночь плыла…

     Никогда не знаешь, что будет в следующую секунду…

     Одинокая сумасшедшая

     Осторожное поле незабудок голубело в тиши дремучего парка, заросшего полосатыми осинами и кривыми берёзами. Рядом блестело небольшое болотное озеро, окруженное трёхметровыми камышами, качающими своими головами в такт вибрации линий лей. Стоунхендж был далеко, но его подобие находилось рядом. Из статуи «Рабочий и колхозница» сделали кривое зеркало английского строения минувших тысячелетий. Бульдозер и пытливый ум некоего церетели сваяли каменный ужас: рабочий держал на голове колхозницу. Вестибулярные аппараты были в шоке от этого творения и начинали делать сбои в работе. Но сладкая парочка, вышедшая из гранитной глыбы, стояла уверенно, и падать не собиралась.

     В шершавых кустах можжевельника стояла старинная скамья, для желающих присесть. Таковые нашлись и сейчас. Их было двое. Но будь их даже трое или более, сути дела это бы не меняло. Там, где больше одного, там всё человечество.

     Мухоморы плотными рядами обступали скамью, на которой давно конь не валялся. Пьяные морды также избегали этой уютной скамеечки. Ненормальность цветения незабудок пугала всех, кроме вышедших из гранита.

     Она положила ему голову на плечо и стала бормотать на ухо зазывающие заклинания. Но эрекция спряталась в щёлку разума и не желала выходить на пустую болтовню. Ей необходимо большее, подумала она, и стала завывать, усиливая закланный эффект. Он не усилился. Незабудки недовольно шевельнулись. Камыши утихли. Стоунхендж внимал. Но до него далеко, решила она. А мы здесь. Сорвав крупный мухомор, она откусила краюшку и, пожевав, проглотила. Психоделический эффект усилился. Я не одна сумасшедшая! Эта мысль потрясла её своей ясностью, прозорливостью и гениальностью. Я не одна сумасшедшая! И поле незабудок согласно вздохнуло, скрывая следы убиенных на Куликовом поле. Я не одна сумасшедшая!!! И мухоморы приблизились непосредственно к ней, подставляя пятнистые шляпы на съедение. Я не одна сумасшедшая!!! – !!! И радостный вой пронёсся по дремучему парку, обдав своим жаром вышедших из гранита, которые стали пытаться присоединиться к столь яркому проявлению чувств. Я не одна сумасшедшая!!! – !!! – !!! И грибы, выпрыгнув из грибниц, вскочили к ней на колени и стали выплясывать джигу и гопак. Я не одна сумасшедшаааааяяяя!!! –  !!! –  !!! – !!! И вышедшие из гранита шагнули к уютной скамеечке. Я нееее однаааа сумасшедшаяяяяяяяя!!! – !!! – !!! – !!! – !!!

     И тут он проснулся. Где моя эрекция, дура? Где моя драгоценная и незабвенная эрекция? А? Он схватил за шляпу танцующий танго мухомор и принялся жевать сочную мякоть. Где моя эрекция? Я знаю, что ты сумасшедшая и, причём, не одна. Мне это снилось, а снам я верю. Но где моя эрекция? А? А? А? А? И снова зажевал мухомор. И она, согласно обычаю, принялась поедать отраву, которая очень благотворно сказывалась на сумасшедшем здоровье сумасшедшей колхозницы вышедшей из гранита.

     И озеро заволновалось. Оно давненько не видало в своих просторах утопленников. А без них камышам и незабудкам было скучно.

     Она схватила его за эрогенную зону и принялась работать в пределах этой зоны. Но зона оказалась не одна. Другие возмущённо стали напоминать о творчестве церетелеобразной сладкой парочки, которая стояла недалеко от скамейки и занималась вуайеризмом. Ага–га– га– га! Это сказал он. И эрекция выскочила из своего укрытия как вещая каурка. Ага–га– га– га! И эрогенная зона принялась отрабатывать свои функции. Ага–га– га– га! И тут вышедший из гранита схватил вышедшую из гранита за гранитную грудь и принялся яростно обрабатывать её гранитным кулаком. Что вызвало потрясающий эффект, пронёсшийся по дикорастущему парку гранитным грохотом, от которого рабочая эрекция поднялась как строительный гидравлический хобот, упёршийся в напарницу по выходу из гранита.

     Она внимательно посмотрела на вышедшего из гранита. Гидравлический хобот поразил её воображение. Столько времени лёжа на голове вышедшего из гранита, не видала она подобных приспособлений, столь полезных в хозяйстве и личной жизни. Стоунхендж пролетает, яростно и возбуждённо подумала она, пользуясь строительным хоботом и совершенно не испытывая непривычных чувств. Лежащие на старинной скамье смотрели на вышедших из гранита и раздумывали, как обустроить свои дела. Им обоим понравился творческий подход строительного хобота, который работал с усердием ламаншестроительного бурового вентилятора. Съеденные мухоморы требовали отдачи вложенной энергии. Эрекция официально заявила о своём присутствии. Она тоже загляделась на хоботообразный вентилятор и решила присутствовать. Что и было зафиксировано громкими воплями сумасшедшей, которая не одна. Её дикое оранье и грохот гранита заставили дикорастущий парк вздрогнуть и напряженно задуматься. Берёзы кривовато выпрямились и совместно с осинами принялись семафорить группе средних лет дубов, стоящих в сторонке и глубоко засунувших корни в глубины питательной почвы. Аааааааааааааа!!! Это орала лежащая на старинной скамье. Бабах… Бабах… Это хобот–вентилятор обрабатывал вышедшую из гранита. Хрум… Хрум… Это лежащий на скамье доедал мухоморы. Шкрбмуррррррррррррр… Это дубы стали вынимать корни из питательной почвы. Ааааааааааааа!!! Орала и орала лежащая на скамье.

     И вакханалия, генерируемая не одинокой сумасшедшей, понеслась стремительно эротической кометой вдоль самостоятельно выросшего парка под грохот церетелеобразных вышедших из гранита, вытягивая своей страстной силой новые стаи мухоморов из питательной почвы, окружающей старинную скамью, на которой избегали спать пьяные морды.

     Труба зовёт

     — Никогда, никто и никакими силами не сможет увидеть себя в истинном обличье, –  выговорил усатый сантехник попивая тёмное пиво из бокала.

     — Субъективный идеализм, –  парировал ему напарник и закурил беломорину. Небрежно добавил: –  Возьми зеркало – получишь результат.

     — Неет! – взвился сантехник. – В зеркале совсем не тот, кто держит его возле своего лица! В зеркале, в зоне антимира, там, где лево заменяет право, есть только полная противоположность смотрящего… Пооолная!!! – И приблизившись вплотную к напарнику, сказал: –  Попробуй при помощи зеркала поставить муфту на полудюймовую трубу и посмотришь, что у тебя выйдет. – Снизил голос до шепота и скрипуче добавил: –  У тебя получится полная фигня.

     Напарник снисходительно посмотрел на сантехника и сказал, пыхнув дымом папиросы:

     — Но при чём здесь истинное обличье? Ты что, уже полностью на трубах и сгонах поехал?

     — Шопенгауэр! – проговорил собеседник.

     — Чиво?

     — Шопенгауэр! Был такой мужик в Германии, создал теорию волюнтаризма, по которой мы, то есть люди, вообще никто и ничто. Мы роботы. И видеть истинных событий не смогём нивколь.

     — А что же это мы тогда смогём? – полюбопытствовал напарник.

     — А смогём мы только делать то, никто не знает – что. Мне эту книгу сын уж третий день уже читает. Называется, вроде, «Мир как свобода и зрелище»! Или нет, «Мир как рабство и кинематограф»! А, может, «Мир как представление и шабаш»! Или «Мир как кино и воля»!

     — Хва молоть, Петя. Ты не пил кроме пива ничего, я это знаю. И тем более странноваты твои разговорчики. И тем более странновата твоя ахинея. Шо ты, братан, мелешь? Какой шабаш и представление? Шабаш будет у нас в конторе, если стояки вовремя не заменим. Будет тебе кино и немцы. Шопенгауэр, немчура поганая, восстанавливать сантехническое оборудование не даёт, паскудина, а ты!!! А ты!!! А ты его пособник и множитель его фашистских идей, Пётр. Зеркала тебе российские не нравятся. Ой, ой, ой… А шо те щё не нравится? А? А? Морда тебе твоя не нравится, да? Так скажи спасибо, шо мне ещё нравится. Но переходный период наступает. Ты шо, смотришь всё время на себя в зеркало? А можыж ты педик? А можыж ты голубой? А колготки ты под робой не носишь? А клуб «Голубая устрица» не посещаешь? А можыж ты ваапще трасвистит? А можыж ты ваапще без члена? Так с кем жыж это я пью пиво? Ты меня, выходит, развращаешь и, возможно, совращаешь? А? Пееетя? А?

     ………..БУМмммм………..

     — Мужики, а чего это вы в таком миноре? – проговорила певучим голосом подошедшая к столику соседка по дому усатого Петра, миловидная, юная и стройная как степная газель, сексапильная, нигде не работающая Маргарита, лет эдак двадцати двух. И уставилась на сантехников своими серыми глазищами в густом обрамлении ресниц.

     — Марго, –  мрачно молвил Пётр. – Не лезь в душу. – И снова уткнулся в кружку с пивом.

     — А ты, Егор, чего же столь не мил? – обратилась она к напарнику усатого философа. Марго закончила три курса МГУ и чувствовала себя уверенно в любой стихии. Особенно мужской. Женщины были ей не по вкусу и не по нраву. Она женщин не любила. А вот мужчин – любила. И порой даже более одного – такие страсти себе позволяла, на бешеном всплеске эстрогена, смешавшегося с тестостероном. Напарники сантехники, однажды, поздним вечерком, и поучаствовали в подобной оргии. Даром, что потом неделю друг другу в глаза смотреть не могли.

     — Я мил, –  сказал Егор. – Но вот беда, труба зовёт. И Пётр начал немцев изучать. И вообще, дерьмовая погода. Марго, присядь. Попей пивка. И душу услади своей красою.

     — Ты шо, –  измолвил Пётр, –  по-русски объясняться разучился? Ты что несёшь, чего там усладить? Ритуль, не слушай балабола отставного. Когда майором был, не нёс такой пурги, а ныне – устриц голубых он изучает. А? Нет? Ну, ладно, всё замнём. С тебя ещё по кружке…

     — Я в секунду…

     — Так побыстрей! Волюнтаризм Егору не по нраву! А? Каково, Марго?

     — И чем же Шопенгауэр и Ницше, да Бергсон не по нраву твоему напарнику пришлись?

     — Ха! Ты не поверишь! Они стояк на муфте не сумеют укрепить!

     — Да ну…

     — О тож – да ну. Рациональное по нраву лишь Егору, иль Эгору, иль Ягору, фиг их разберёшь. Стояк! Стояк!!! Ты помнишь, какой силы был стояк напарника мого, когда в контакт входил он ненавязчиво с тобой?

     Марго, ресницы, опустив, сказала тихо:

     — Помню… Но и не только… Твой агрегат запомнился сильней. Такая мощь и сила могут только снится, душе, оргазмом оплетённой с юности… Давай экспериментик повторим. Не думаю, что Пётр доволен не останется…

     — Ну, а Ягор?

     — В компанию возьмём, затравкой будет –  раскручивать…

     — Кого?

     — Меня, кого ж ещё. Или, быть может, надобно тебя?

     — Тьфу, и так он мне уже шестое пиво покупает. За гомосексуалотрансвестизм. Ты шо, Марго, туда же лезешь? Так может впишем в ласковую троечку ещё кого… Ээээээ… Хотя б вон тех двух тёлок… –  И указал рукой на двух красоток, сидящих в уголке и не спускающих с Марго пылающего взгляда лесбиянок; готовые сожрать её на месте, это было видно. Либидо этих дам, стремительно окутало Марго… Она вскочила к дяде Пете на колени.

     — Нееееет… –  хрипло прошептала. – Ни за что!

     — А чё, ништяк! Я впялил бы и той и этой по самые винты! Да и тебе, моя красавица, хватило б… Не ссы в компот, там повар ноги моет. Привычка есть святое дело. Вначале не по нраву, возможно, процедуры тебе покажутся, так есть Эгор, он компенсацию тебе упрёт такую, шо мало не покажется! Ха– ха– ха– ха! Ага! Идейка как? Лишь после пива эдакие мысли приходят в голову! Я вечно его пил бы… Но есть работа, чёрт её дери, стояк течёт и трубы не промыты…

     — Зачем Ягор тогда. Пускай сосёт у своего начальства, да трубы моет, в позу становясь, кряхтя и упираясь неведомо во что. А мы с тобой контакт произведём… А этих сучек, на меня смотрящих, пусти в расход. Патроны есть?

     — Лишь бронебойные остались, антитеррор сидит в башке с тех пор, как генералом поработал.

     — Я думаю, им хватит, такого секса не сыскать им долго. И помнить будут, о красавице Марго… В той жизни… А кто сказал, что она хуже этой? Ещё посланцы не вернулись. А сколько их отправлено туда! Немеряно!

     — Да, это точно, и я участие в отправке принимал, но… Жалко тёлок, симпатичные какие, лет по семнадцать, аль восемнадцать, так можыж трахнем? На пару? Кун тебе, а мне минет, и по рукам…

     — Тьфу, тупорылый генерал какой попался. А я одна не в состоянии проделать тебе минет? А? Дай пистолет…  Нет, дай пистолет! Я грохну эту Тему, пока рассвет не отошел совсем уж подалече от заката! Они хотят! Так пусть работают друг с другом: сосут и лижут – есть там арсенал, без Маргариты шлюхи обойдутся, ну а тебя оттрахаю сейчас!

     — А вот и пиво! – Эльдорадо объявился, неся три кружки с пеною густой.

     — Ты вовремя, – сказал напарник. – Идеализм, и субъективный причём, в фантазиях Марго играет.

     — Да ну? Марго? Ты философией решила поразвлечься? А как же член Петра? На всех углах ты говорила о мощи фетишизма приборчика его. И тут вдруг Кант, аль может Конт, они одной породы и чушь малюют одинаково красиво. Для дураков, которым негде кончить… В своей башке постылый каламбур. Трансцензус вдруг тебя манить принялся непонятностью своей? Так мой транссексуальный друг тебе не то покажет!

     — Чиво?

     — Не о тебе я Пётр, а о себе. Уж понимай как хочешь… Эээээ… Я вижу в уголочке дамочки сидят и смотрят, смотрят, смотрят… Да только на Марго! Не по душе мне это.

     — И мне уж тоже, – молвила Марго. – Дай пистолет, Петро. А пули калибра сорок пять шмон наведут в бунгало этом, иль шалаше, иль кабаке, иль чёр–те–что здесь выстроили, и бабы смотрят из угла, как пулемёты. Гранату дай, Петро! Оргазм я обеспечу стопроцентный! Ну? Ну? Ну? Ну? Ужель забыл, как тройкой мы с Эгором веселились? Свидетелей долой, а стол стоит, и блюдо ждёт и я уже готова.

     — Но я не возбуждён, – сказал Петро и вытащил пистоль калибра сорок пять. Подумал и сказал:

     — А впрочем, нет. Ягор... Труба зовёт! И хомуты мы в недостаточном количестве на поле боя трудового поднесли. А бабы шо… А ничего! Кончать на бабе и дурак сумеет… Стояк!!! Отремонтировать нам надо, да и рассвет уж скоро во дворе. К рассвету всё должно быть чики. А? Я не понял? В морду захотел? И нефиг щупать Ритку – перестоит, хлопот не оберёшься. И малолеток убивать не стоит. Пущай живут… Пока… До следующей ночи.

     — А как же я? – возвыла Маргарита.

     — Помастурбируешь, оно всегда на пользу идёт тому, кто в этом знает толк. До встречи, Рита! Мы пошли. Труба зовёт!!!

     Бриллиантовая кошка или кладбище потерянных надежд

     Голубая луна мрачно светила одноглазым фонарем на кладбище потерянных надежд. Мегаполис отражался в её свете раскоряченным чудищем с непредсказуемыми иероглифами тёмных кварталов.

     Стояла ночь.

     — Ну и что? – спросила она. – Ты думаешь, у нас получится?

     — Я не думаю, я знаю, – ответил он. Добавил: – Черная кошка уже не в тёмной комнате. – Помолчал. Закончил: – И она там есть.

     Принцесса зябко повела плечами и закурила сигарету. Согласилась:

     — Это хорошо, что она там есть. Я не думаю, что её там нет. Я верю тебе.

     — Верь. Это всегда приносило только успех.

     — Я знаю.

     Они внимательно осматривали трёхсотэтажное здание башни нового поколения, недавно выстроенной на деньги от проданной нефти. Небоскрёб впечатлял. Ещё больше впечатляло его население, не считая офисов. Здесь вселились люди, сумевшие заплатить двадцать пять тысяч евро за квадратный метр площади. Откуда деньги? Да какая разница. Они есть и этим всё сказано.

     — Говорят, эта подлюка самая высокая в мире на данный момент, – сказал он. – Это надо же! Деньжищ убахали немеряно.

     — Прибыль будет больше. Гораздо больше, – ответила она. – Я смотрела документацию в подкомитете Госдумы по архитектурному развитию столицы. Файлы закрытые и там многое сказано прямо. Они были тебе отправлены.

     — Я просмотрел эти файлы. Поэтому мы и здесь.

     Принцесса выбросила сигарету в окно автомобиля, где сидели собеседники. Спросила:

     — Ты думаешь, будет звонок?

     — Он будет.

     Зазвонил телефон. Водитель посмотрел на номер звонившего абонента и ответил, включившись в сеть.

     — Да, Архип, я слушаю.

     — Ровно в ноль двадцать все системы охраны будут выключены на семь минут. Это ваше время. И не нервируй Принцессу. От неё зависит практически всё.

     — Я понял.

     — Давай.

     Мужчина повернулся к женщине и сообщил:

     — Архип дал добро. Коридор откроется в ноль двадцать. У нас семь минут.

     — Этого хватит. Если не будет сбоя в главном компьютере.

     — Такое невозможно.

     — Не говори таких слов никогда. Всё всегда возможно. В этом постоянная проблема.

     Мужчина глянул на часы. Сказал:

     — Ноль десять. Готовься.

     — Я всегда готова и ты это знаешь.

     Машина заурчала двигателем и тронулась с места. Выскочили на Университетский проспект, развернулись и подъехали к одному из многочисленных входов в башню. На въезде во внутреннюю территорию мерцала стальная решетка ограждения. Часы высвечивали ноль девятнадцать. Пауза… – и вспыхнуло ноль двадцать. Стальное ограждение бесшумно уползло в бетонную стену. «Porsche» въехал внутрь и помчался по территории. Через минуту показался вход в башню, который был необходим. Машина остановилась. Принцесса и её партнёр покинули машину. Быстро вошли в подъезд, где во всех углах стояли видеокамеры и камеры сканирования теплового рисунка лица. В данные минуты все они не работали.

     — Четыре с половиной минуты, – проговорил напарник Принцессы.

     — Успеем, – ответила она и нажала кнопку скоростного лифта. Открылись двери. Пара вошла, и лифт за пятнадцать секунд взлетел на семидесятый этаж. Приблизились к двери. Напарник отошел в сторону, а Принцесса стала вплотную к видеофону и нажала кнопку вызова. Включилась видеозапись и камера стала писать на чип происходящее возле двери квартиры. Принцесса неторопливо проговорила несколько фраз, обращаясь к кому–то по имени, и быстро пошла к лифту. Напарник последовал за ней.

     Когда машина выехала за пределы охраняемой зоны, оставалось ещё сорок секунд.

     — Видишь, – тяжело выдохнула воздух она. – Успели.

     — Нам фартануло, – ответил водитель. – Нам просто повезло, что нигде не оказалось живых людей. Впрочем, тебе везёт всегда. Я тебя не спрашиваю о нейро–коде, который ты активировала в объекте, или активируешь, когда он посмотрит видеозапись. Это не моё дело, но ответь – всё в порядке?

     — Да, – ответила она. – Всё в порядке. Завтра, а точнее уже сегодня утром, а возможно и этой ночью, брокер купит наши акции без всякого дисконта и по цене, установленной час назад. Он купит весь пакет, хотя его концерн планирует совсем другое. Когда всё выяснится, они потеряют двенадцать миллиардов. За эти деньги будет крупная разборка. Мне надо исчезнуть. Я осталась в видеочипе.

     — Всё давно готово. Самолёт ждёт.

     Автомобиль мчался мимо гостиничного комплекса. Принцесса повернулась к водителю и попросила:

     — Остановись на одну секунду.

     Машина плавно притормозила. Серые глаза впились в напарника взглядом кобры.

     — Кладбище потерянных надежд, – проговорила она мягким голосом. – Весь город это большое кладбище потерянных надежд. Ты понимаешь, о чём я тебе говорю?

     Водитель молчал и остановившимся взглядом смотрел в глаза кобры.

     — Ты напрасно связал с этим местом своё будущее. Впрочем, не ты один. В добрый путь. В добрый путь туда, куда тебя вынесет.

     Она вышла из машины и исчезла во тьме большого города. Автомобиль рванул с места и помчался дальше. Водитель не понимал, куда он едет. Он ничего не помнил из событий последних часов. И вдруг воспоминание о необходимом действии яркой вспышкой просветило его. «Porsche» развернулся и помчался на кладбище.

     В эти же мгновения брокер, сидя за компьютером, вместо покупки акций перевёл весь актив, больше двадцати миллиардов, на счёт, указанный ему Принцессой.

     Жизнь продолжалась как вечное движение всего во всём, без чего она всегда теряет смысл.

     Писатель

     — Уважаемый, вы знаете какая ситуация в городе и, подозреваю, догадываетесь почему.

     Полковник Дубина расположился в кресле за письменным столом и в упор рассматривал человека, сидящего перед ним. Это был мужчина средних лет, небритый блондин в дымчатых очках.

     — Поскольку в городе введено особое положение и действуют законы военного времени, – продолжил полковник, – то я скрывать от вас не стану, что в случае отказа сотрудничать с нами, вас ждут неприятности.

      Блондин молчал. Дубина продолжил:

     — Вы мне сейчас расскажете о ваших контактах в Интернете с адресом likvidator@likvidator.ru. Нас интересует: что это за человек, как вы с ним познакомились, где возможно его физическое присутствие, и как вы с ним выходите на связь после того, как Сеть перестала работать. Советую дать исчерпывающие ответы.

     — Вы мне угрожаете? – спросил блондин.

     — Да, – ответил Дубина.

     — Моя жизнь под угрозой? – поинтересовался собеседник.

     — Безусловно, – подтвердил полковник. – Даже более того.

     — Как это понимать? – задал вопрос допрашиваемый.

     — А как хотите, – посоветовал командующий сопротивлением. И зловеще добавил: – Но лёгкой смерти не ждите.

     — Вы, насколько я понимаю, полковник Дубина?

     — Да, перед вами он.

     — То есть вы?

     — Да, чёрт возьми, –  я.

     — В таком случае, хочу предупредить, что наш разговор сопровождает звукозапись, и рекомендую вам придерживаться прав человека, утверждённых соответствующей декларацией ООН, – спокойно проговорил блондин и закурил сигарету. – В противном случае вы, полковник Дубина, будете отвечать за свои действия перед трибуналом в Гааге. Это вам гарантирует международная организация "Юристы и прямое действие", членом которой я являюсь. Подозреваю, что я не первый в вашем кабинете. Ждите проблем.

     Дубина выслушал речь писателя, задержанного для выяснения его связи с Ликвидатором, встал, подошел ближе и зловеще–спокойным тоном предложил:

     — Дайте сюда диктофон.

     — Пожалуйста, – ответил писатель. Вытащил из кармана чёрную коробочку и протянул её Дубине. На диктофоне блестела короткая антенна.

     — Это передатчик, – дружелюбно пояснил писатель. – А запись ведётся на некотором расстоянии отсюда. Недалеко. В городе Киеве.

     Полковник вертел в руках передатчик и молчал. Он понимал, что писатель поймал его. Уняв вскипающее бешенство, Дубина взял диктофон за антенну и аккуратно бросил его в аквариум, где плавали серебристые скалярии и дремала золотая рыбка.

     — Ничего страшного, – прокомментировал писатель. – Всё, что необходимо, уже записано и размножено. Знаете, я ведь в прошлом – разработчик цифровых коммуникационных систем. И сколь шустро полковник Дубина машет дубинкой, столь активно я анализирую полупроводниковые ситуации и их побочные эффекты, – туманно закончил писатель.

     — Я советую вам придержать язык, – сказал полковник. – Сейчас звукозапись уже не ведётся. А после взрыва от ваших коммуникационных систем, с записью нашего разговора, ничего не останется. – Посмотрел на часы. Добавил: – Ждать недолго.

     — Да уж увольте меня держать за дилетанта, –  ответил допрашиваемый. – Файл с нашим разговором через спутниковый телефон уже ушел за пределы Украины. Вот так–то полковник. Дубиной махать – не мешки ворочать, а тем более мозги. Берегите теперь меня. Вы уж не обессудьте, но как только ваши люди стали вести за мной наружное наблюдение, сразу же видеозапись этой оперативной работы стала перегоняться через спутник в мой личный архив. У которого есть весьма интеллектуальный архивариус. Он, в данный момент, анализирует обрыв нашего разговора и собирает весь компромат на полковника Дубину в один файл, чтобы переправить его туда, куда положено. Если я вовремя не позвоню по телефону, – добавил писатель.

     — Хорошо, будем считать, что 1-1, – сказал успокоившийся Дубина.

     — А почему же это 1–1? – поинтересовался писатель. – Опять дискриминация?

     — Сам факт, что вы здесь, это уже очко в мою пользу. Или не факт?

     — Да, –  рассудил писатель. – В общем–то, я согласен.

     — Итак, – продолжал полковник. – Мы поведём нашу беседу в цивилизованном русле. Я задам вам вопрос, а вы дадите мне ответ.

     — Если захочу, – уточнил собеседник.

     — Естественно, – согласился полковник, облокотился о стол, упёрся подбородком в ладони и поинтересовался: – Как вы считаете, ваш адресат в Интернете выполнит свои угрозы по поводу нейтронного взрыва? Я имею в виду человека под псевдонимом Ликвидатор.

     — А почему вы задаёте мне этот вопрос?

     — А потому, что считаю, вы можете ответить на него в информационном плане.

     Писатель пустил дым сигареты, и оценивающе глядя на полковника, сказал:

     — Я получал письма с имейла за подписью буквонабора ЛИКВИДАТОР. Ни о каком взрыве там речь не шла.

     — Вы же утверждаете, что не прочли их.

     Блондин снисходительно поглядел на Дубину. Пояснил:

     — Я это и имею в виду. Не прочтя ничего в письме я, само собой, ничего не прочёл и о взрыве. Неужели непонятно?

     — Послушайте, – выговорил Дубина, утрамбовывая спокойствие. – Вы же понимаете о чём идёт речь. Вы же понимаете, что если будет разрушен Киев, то лучше от этого не станет никому, кроме строительных подрядчиков. Что вы мне морочите голову? Помогите остановить руку сумасшедшего. Спасите город. Вы же писатель, в конце концов. А потом напишите роман о спасении Киева. Можете ссылаться на меня.

     — Да уж, спасибо, – среагировал блондин и снова замолк, уйдя в никотин.

     — Вы отказываетесь сотрудничать с Киевским Сопротивлением? Вы сторонник НАТО? Вам нравится демократический образ жизни? Или у вас бабушка американка?

     — Моя бабушка лежит в могиле под Киевом.

     — Тогда в чём проблема нашего непонимания?

     — Я не сторонник НАТО. Вы это хорошо знаете, потому что следили за мной и читали мои книги. Я сторонник здравого смысла.

     — Ну... И?

     — Он мне подсказывает, что пора идти домой. Я арестован?

     — Нет, – чертыхнулся полковник. –  Пока нет, – добавил.

     — А по поводу Ликвидатора могу сказать только одно, – сообщил собеседник Дубины. – Не думайте, что ваш Муссолини супер психолог. За моей подписью могу находиться только я. Меня обычно трудно с кем–то спутать.

     — Что вы хотите этим сказать? – напряженно спросил полковник.

     — Да то, что сказал. Дешифруйте как хотите. Впрочем, могу намекнуть в чём дело, – добавил блондин, наклонившись к полковнику. – И кто это всё затеял.

     — И кто же?

     — Я. Сдуру, по пьянке. А теперь жалею.

     — И что же вы такого сделали? – поинтересовался хитрый Дубина, прищурив глаза.

     — Да всё что происходит кругом. Вот и вашу рожу тоже. Не хотел связываться, а теперь поздно – текст ушел.

     — Что–то я вас не очень понимаю. Какой текст? Куда ушел?

     — В архив. Муссолини тоже не понимал. Но в последний момент понял. Он, по идее, не дурак. И теперь в трансе. Этот итальянец с характером и тяжело переживает подобные вещи.

     Писатель затянулся, пустил вверх дым, поглядел в окно. Там ярко светило солнце и летали ласточки.

     — Слушай, полковник, не доставай меня своим взрывом. Ты думаешь, я его хочу? – продолжил писатель, неожиданно перейдя на "ты". – Пусть этим вопросом занимается Муссолини, он же решил выступать от моего имени – пусть и выступает. Баба с возу – кобыле легче.

     — При чём здесь кобыла?

     — А я откуда знаю? Тайны подсознания. – Пару секунд помолчал. –  Мне ничего не известно о Ликвидаторе более того, что знаете вы. А вот ваш новый гениальный итальянский друг, – психоаналитик, как я понимаю, – наверное, сумел как–то выйти на образ этой личности. Желаю ему удачи. А я – пас.

     — Что–то вы несёте белиберду. Я теперь понимаю, почему Муссолини говорил, что все писатели сумасшедшие. Вы уж не обессудьте...

     — Прав ваш Муссолини. Вот именно в этом я с ним согласен. Только не понимаю, почему сумасшествие звучит как недостаток.

     — Ну, я тут уж и не знаю, что вам сказать. Честно говоря, вообще удивляюсь, кто читает вашу писанину. Как вы вообще этим зарабатываете? Уму непостижимо!

     — Литературная деятельность для меня не заработок. Деньги за это я не беру принципиально.

     Дубина скептично посмотрел на писателя.

     — Да? А за что вы, простите, пьёте пиво?

     Блондин пустил колечко дыма и профессиональным взглядом оценил любопытного Дубину. Ответил:

     — За что пьёте вы, я спрашивать не буду. Лично же я профессиональный валютчик.

     — Ух ты! – подивился Дубина. – Валютчик? Это что–то новенькое. Оперативная слежка такого не подтверждает.

     — Я же сказал – профессиональный, – объяснил писатель.

     — Простите, но по–моему эта специальность ушла в прошлое.

     — Да что вы говорите? – спросил блондин. – А где же тогда я?

     — А вы не поделитесь хотя бы маленькими подробностями – в чём смысл работы. Ну конечно же нет! Профессиональная тайна!

     — Почему же. Поделюсь, – ответил собеседник. – Секрет успеха валютных операций  скрыт  не в алгоритме последовательности действий. Секрет в фартовом генетическом коде.

     — Нууу... И?..

     Писатель серьёзно посмотрел на Дубину и сказал:

     — Я покупаю в Киеве наличную гривну и продаю её в Нью-Йорке, на валютной бирже. И знаете, дело идёт.

     Полковник с поднятыми бровями десять секунд глядел на валютчика. Лёг грудью на стол, прищурился, негромко прокомментировал:

     — Я ценю юмор. Но не такой плоский.

     Блондин пожал плечами.

     — Это ваше дело. Вы спросили – я ответил.

     — Не морочьте мне голову! – Дубина встал из–за стола, прошелся и снова сел. Стал задумчиво глядеть на писателя. Тот потушил сигарету и спросил:

     — Ну а вы, Дубина. Чего хотите вы?

     — Как это понимать – чего я хочу?

     — Да так и понимайте. Вы хотите, чтобы Киев не взорвался?

     — Что за вопрос идиота!

     — Спасибо за комплимент. И я, наверное, не хочу. Но есть такие вещи, которые происходят сами по себе. Этот взрыв трансцендентен.

     — Чего?

     — Он может быть, может и не быть, а может уже был. Ясности тут нет никакой.

     — Вы меня этим не удивили. Я знаю ход вашей мысли, читал ваши книжечки. И ваш отвлекающий маневр с Муссолини не собьёт меня с толку. Плевал я на Гаагу и ООН. Я сейчас зажму вам яйца в тиски, и вы мне всё расскажите.

     — А если я ничего не знаю?

     — Узнаете.

     — Ну, это уже заказ.

     Дубина снова вполз в ячейку спокойствия и с добродушной улыбкой хорошего полицейского сказал:

     — Ну, давайте же жить дружно. Я не хочу делать неприятные вещи. Их и так кругом полно. А вы меня начинаете провоцировать. Не берите грех на душу.

     — Я не сторонник теизма.

     — Чего?

     — Я безгрешен.

     — Во–во. Вспоминаю итальянца. Он дал исчерпывающую информацию о складе вашего характера.

     — Молодец. Выдерживает алгоритм.

     — Чего?

     — У Муссолини характер его прадеда. Ведь верно, полковник? Хорроший макаронник получился! Прямо подолянин, чёрт его дери. А в общем–то, – оживился писатель, – в нашей беседе гораздо больше реализма, чем абстракции. Ещё старикан Шопенгауэр говорил, что объект есть субъект. И наоборот. – Собеседник пытливо посмотрел на Дубину как на экспонат и спросил с мягкой улыбкой: – Как вы, полковник, относитесь к идее платонических идей?

     — Чего?

     — Если появилась ваша идея, идея полковника Дубины, то вы существуете на самом деле.

     — Да я–то в этом не сомневаюсь, – подозрительно глядя на собеседника, ответил глава Сопротивления. – Муссолини был очень прав, придя а аналитическому выводу относительно вас.

     — Не буду спорить, все мы ходим вокруг него кругами. Кто ближе, кто дальше. От ума, я имею в виду. Но давайте ближе к делу, если вы уж сами не в состоянии работать. Ваши люди держали оборону Киево–Могилянской академии?

     — С чего вы это взяли? – с удивлённым видом молвил полковник.

     — Не валяйте дурака. Так вот, я вам задам наводящий вопрос: как они туда попали? Ну?.. Ну?.. Ну, полковник... Уже теплее... Работайте головой, а не дубиной...

     — Откуда у вас эта информация? – мрачно спросил допрашивающий. – Впрочем, хорошо. Я вас понял. Проникнуть в секретный подземный лабиринт мы не смогли. Академия в тройном кольце охраны, а в тоннеле метрополитена кодовый замок оказался перекодированным, или вышел из строя. Маринин, наш боец и информатор, сказал, что во времена Брежнева использовали одноразовые коды. Мать его матери имела эту информацию.

     — Да, бабка Маринина была агент КГБ.

     — Откуда вы знаете?

     — Да оттуда же, откуда и всё остальное.

     Дубина вытер пот и неуверенно посмотрел на собеседника. Сказал слегка изменившимся тоном:

     — Я вижу, вы в курсе таких вещей, которые выводят нас на объединение беседы в плане... кхм.. результативного резюме.

     — Резюме? А проще можно? Вы хотите сказать, что мы можем договориться?

     — Да.

     — Дубина, так и говорите, как думаете. Не кидайте в родной русский язык всякие помоечные словечки. Они нужны только в соответствующей атмосфере. Сейчас не та атмосфера. Мы ведь говорим от души?

     — Конечно!

     — Ну вот, этим всё и сказано. – Блондин откинулся на стуле и сунул руки в карманы. Сказал: – Хорошо, простите за отвлечённую болтовню. Вы просили помочь – я помогаю. Слушайте.

     Дубина весь вытянулся над столом в сторону писателя и оттопырил уши.

     — Но только не ждите чудес. К Ликвидатору я лично не имею никакого отношения, но... Но. Но я ставлю вас в режим автопилота. Далее – по тексту. Куда нелёгкая вынесет. Ликвидатор на автопилоте давно, поэтому у вас и не получается состыковка. Но что–то он улетел чёрте куда на автоматическом управлении. Вдогонку ему отправляетесь вы. Вот так, полковник. Теперь успокойтесь. Все проблемы будут решаться вашей головой. – Писатель улыбнулся. – Вот и всё!

     — Тьфу, чёрт, – откинулся назад в кресло Дубина. – Вы опять намекаете на то, что Объект находиться в подземелье под Киево–Могилянской академией?

     — Возможно, возможно... Но ведь времени совсем мало и поглядите, что твориться в городе! Как будто это и не Киев, а Багдад. Знаете, я вам вот что скажу. Проконсультируйтесь с Муссолини, он почти подолянин по складу ума. Этот макаронник в состоянии отбросить феномен перцепции и ликвидировать трансцензус.

     — Вы же сами советовали не использовать помоечные слова.

     — Да, простите. Но всё равно уже сказал. Итак, найдите Муссолини, полковник. Немедленно. Он, скорее всего, пьёт сейчас пиво где–то на Крещатике.

     — Пиво? Сейчас? Вы и, правда, сумасшедший.

     — В том–то и весь нюанс. Муссолини имеет те же склонности, что и я. Делайте так, как вам советуют. А я тоже пошел пить пиво. Прощайте. А может до свидания? Впрочем, управление теперь в ваших руках.

     — Послушай, Скорцени. Как ты думаешь, что должна ощущать и как себя вести кукла, тряпичный клоун, игрушка, которую дёргают за верёвочку, она машет руками и ногами, что–то там пляшет и даже, вроде бы, разговаривает – думает, что живёт, а на самом деле это жизнь хозяина, который её создал. А?

     — Это вы к чему, шеф?

     — Да всё к тому же. – Мрачно стал пить пиво из горлышка бутылки. Добавил: – Я не желаю быть клоуном. Вот с этой секунды я исчезаю. Вот с ЭТОЙ.

     — Что это с вами, шеф? Я понимаю, вы перенервничали. У вас на плечах огромная нагрузка. В этой заварухе со спрятанной бомбой вы один представляете всю Италию. Думаете за всю Италию. Переживаете за всю Италию. Принимаете важнейшие решения за всю Италию. Один. Да... Вот... Кхм... И вся Италия не забудет великого Муссолини! Только Муссолини спасёт великую нацию от деградации. Кто, если не Муссолини? А? Ну? Не понял? Никого? Я так и думал! Я так и думал. Никакой дурак не станет на место великого Муссолини. Никто не захочет. Испугается. А он не боится! Вся Италия смотрит на Муссолини. Весь мир смотрит на...

     — Заткнись. –  Поставил пиво. – Я хотел уйти, но твоя болтовня невыносима. Придётся остаться. Если бы не я, ты, наверное, взорвался бы, как раздувшийся воздушный шар, через минуту. Тебе необходима бронированная оболочка. Хорошо, что мы имеем?

     — Пять часов вечера, 21 июня.

     — Мда. Часы идут вперёд. Назад ни шагу.

     К столику с итальянцами подошел поддатый бродяга и, кивнув на батарею пустых бутылок, сипло прошепелявил:

     — Бхутхылочки шапхгать можна?

     Муссолини с любопытством уставился на невозмутимого представителя социальной прослойки.

     — А на что же они вам, любезный. Приём стеклотары то уже уехал.

     — Пхриедет, пхадлюка. Никхуда не дхенется.

     — Берите, пожалуйста, – разрешил Скорцени.

     Бомж похватал бутылки, сложил их в мешок и убрёл дальше по пустынному Крещатику.

     — Шеф, я всё–таки не очень понял, на что вы рассчитываете? Я, конечно, верю вам и не лезу с советами. Но, извините, зачем нам жариться на нейтронном взрыве? Пойдёмте в метро.

     — Слушай, Скорцени. Взрыва не будет. Но это между нами.

     — Вы уверены?! – радостно спросил подчинённый.

     — Нет, не уверен. – Скорцени сник. – Но время у нас ещё есть. Раньше четырёх часов утра всё равно ничего не будет.

     — Не будет, так не будет.

     — А поэтому наберу ка я полковника Дубину. Он сейчас очень при деле. Это мы здесь, на Крещатике дурака валяем. А полковнику сейчас не до пива.

     Муссолини взял в руки спутниковый телефон, стоящий на столе, и набрал длинный номер.

     — Дубина на проводе.

     — Ну, как, полковник, есть новости?

     — Пока нет. Но я жду звонка.

     — Я догадываюсь, чей вы ждете звонок. Но как он выйдет на ваш телефон?

     — А вы что, не видели? По всему Крещатику на столбах развешаны объявления: "Дубина ищет Ликвидатора". И номер телефона. Эти столбы недавно показали по телевизору. Уже позвонили из заготовительной фирмы Lesopoval Ltd из Сибири.

     — Мне это напоминает брачное объявление.

     — Да я себя уже ощущаю его родственником! Он должен позвонить. Очень любопытные для него новости покоя ему не дадут. Наш отряд на востоке страны сделал ему сюрприз! Эта секретная новость его очень–очень удивит.

     — Я знаю, о чём вы. Про этот секретный сюрприз болтают все информационные агентства. Гондурас выслал в Глухов дипломатических представителей для переговоров о размещении посольства.

     — Да? –  удивился Дубина. – А я думал, что телефоны не работают и никто ещё ничего не знает.

     — Телефоны не работают только на Украине. Благодаря дядям Сэмам, которые машут тряпкой со звёздочками. А у остальных всё работает. Даже очень. Киев, например, транслируют в прямом эфире 64 телеканала через 8 геостационарных спутников. Возможно, сейчас и мы со Скорцени и пивом мелькаем где-то в кадре. Все ждут шоу под названием Ядерный Взрыв Столицы Киевской Руси. Надеются, что после американских небоскрёбов будет зрелище покруче. Даже заголовки статей в европейских газетах звучат, примерно, так: ЯВСКР надвигается на Россию. Последствия ЯВСКРа непредсказуемы. ЯВСКР изменит мир. ЯВСКР - Апокалипсис 21 века. Вот так, полковник. Ваш Глухов на "секретном" востоке Украины известен теперь не меньше Киева. Уже сообщили, что на всех церквях новой столицы Украины сидят мёртвые снайперы с израильским оружием в руках.

     — Быстро работают, болтливые сволочи, – удивился Дубина. – Но не на всех, а на одной. Была попытка покушения на верхушку украинских националистов. Некий Гинсбург представляет это движение. Попытка покушения предпринималась в отношении его. – Дубина прокашлялся. – Но она была пресечена.

     — Да? Ну, тогда я рад, что ваша оперативная работа имеет такие положительные результаты.

     — Не будем на эту тему. Она ещё не закрыта. Вы ничего не выяснили по своим каналам о существовании в Киеве вращающихся фундаментов?

     — Я обзвонил всех известных мне специалистов в России. Никто ничего на эту тему не слышал. Не могу только понять, зачем вам это нужно?

     — Сообщу чуть попозже. Возможно, бомба находится под Киево–Могилянской академией. Её фундамент, как стало известно из некоторых источников информации, может вращаться. Мы оперативно разрабатываем эту тему. Мои люди уже зашли в помещение под академией, но пока ничего не нашли.

     — А что, есть такое помещение?

     — Да, – лаконично ответил Дубина. – Маленький подвальчик. Извините, я отключусь. Мне звонят по второй линии. – Телефон умолк.

     — Какие–то новости? – спросил Скорцени.

     — Какой–то бред о крутящихся домах на Подоле. Дубину опять кто–то с какой–то целью обувает, а тот мечется, как ужаленный бульдог. Думаю, всё решит реакция Ликвидатора на происходящие события. Я письмо ему писал не даром.

     — А что в письме?

     — Я же говорил – неважно.

     — Ну, неважно так неважно.

     — Подай ка бутылочку пива, если уж ты не позволил мне исчезнуть. Продолжим релаксацию. События развиваются самостоятельно, мы этому развитию мешать не будем.

     фрагмент романа "восточный триллер"

     Русские идут!

     Тяжелый базовый самолёт–разведчик SR–72A системы спутниковой разведки утробно воя на басовой ноте плыл вдоль городской черты Киева.

     В оперативном салоне сидели человек двадцать системных операторов и неотрывно работали на компьютерах. За штурвалом находился первый пилот, рядом с ним – командир экипажа, полковник ВВС США.

     — Послушай, Рэй, – обратился командир к пилоту. – Как ты думаешь, бахнет у них бомба или нет?

     — Не знаю, командир. Но думаю, нет. Как–то во всё это не очень верится. Ядерная бомба пролежала столько лет и никто её не сдал? Невероятно! Нас опять разводят, чувствует душа старого летающего волка.

     — Мда.., – задумчиво ответил командир экипажа. – Если разводят, то очень эффективно. Глянь на экран – пустые улицы. И это в центре города, который уже объявили американской фазендой. Фазенда, да не та. – Командир оживился. – Ха! Рэй! Посмотри, двое украинских дураков в самом центре города сидят и пьют. Пиво, наверное. Нашли местечко и времечко!

     — Да, командир. Вижу. Они, в общем–то, отморозки. Эти русско–украинцы, или кто они там. Что им бомба?

     Щёлкнул динамик внутренней связи. Хриплый голос оператора проговорил:

     — Полковник, появились русские.

     — Координаты, – потребовал командир.

     — В трёх милях над нами и двадцать миль на восток. Пункт А–109 по планшетной сетке. Зависли на нашей скорости и позиции не меняют. Два Су–48.

     — Хорошо, Сэм. Следи за ними и скинь данные в Центр.

     — Есть.

     — Точно разводят, – сказал пилот. – Наблюдают, как мы тут копошимся со своими разбегающимися батальонами. Интересно, где уже наша дивизия? А?

     Командир экипажа пробежался по клавиатуре, вгляделся в монитор, сказал:

     — В районе Житомира. Продолжает движение.

     — Во–во. В районе Житомира. Наши от Киева, русские в Киев.

     — С чего ты это взял?

     — Полковник, вы что, не знаете что восток Украины сменил ориентацию, провозгласил новую столицу Украины и идёт походом на Киев, как в своё время шел на Москву бандит Емельян Пугачёв? Пугачёв это русский несостоявшийся Вашингтон. А новый украинский Пугачёв – Гинсбург.

     — Ты откуда это всё знаешь? – подозрительно спросил пилота командир.

     — Да смотрю CNN, вот и всё. Они и сейчас что–то о новой столице рассказывают.

     Командир покосился на чёрные очки, в которых был пилот, и сказал:

     — Рэй, ты опять нацепил очки–телевизор? Я же тебя просил, не одевай их, когда мы в полёте. Ты хочешь, чтобы мы свалились в штопор? Нет, Рэй, я похож на болтливого идиота? – закричал полковник. – Какого чёрта ты пялишься в свой ослиный телевизор? Тебе мало новостей под нашими ногами?

     Пилот быстро снял очки и сунул в карман. Сконфуженно проговорил: — Хорошо, шеф, Виноват. Вернёмся, прикую их цепью к креслу в спальне. Обещаю.

     — Вот так оно лучше...

     — А украинские вооруженные силы поддерживают восток, – закончил всё–таки тему лётчик.

     — Да какие там силы, – махнул рукой полковник, вытирая со лба пот, выступивший от приступа командного инстинкта.

     — Да вот такие: мотострелковая десантная дивизия, четыре танковых полка, два полка огневой поддержки и 76, нет 78 истребительных вертолётов. Весь корпус прикрывается комплексом "С–500" в количестве 12–ти установок. Прошу прощения, четырнадцати.

     — Что ты болтаешь? – уставился командир на пилота.

     — Да это не я, полковник. Это данные в мониторе. В него глядите, а не в окно. Появились только что.

     — Откуда у Украины столько вооружения? – недоумённо пробормотал командир экипажа, глядя в экран. Откинулся в кресле. – Впрочем, нам всё равно. Мы в воздухе. Необходимо тщательно отслеживать позиции "С–500". – Принялся давать команды в микрофон. Соединился с базой в Германии. Доложил о передвижении бронетехники на востоке Украины.

     — Брэдбери, ты там меньше валяй дурака, а конкретизируй цели. Что это за танки? Украинские или русские?

     — Генерал, установок "С–500" в Украине нет. Установки идентифицированы на 100%. Сорокачетвёрка. Фоти–фо. Ракеты русские, значит и танки тоже.

     — Этого не может быть, – уверенно проговорил в эфире голос командующего группировкой ВВС. – Не путаете ли вы их с украинскими "С–300"?

     — Да нет, генерал. Рельефное сканирование опознаёт установки как "С–500".

     — Так значит, получается, русские войска вошли на территорию Украины?

     — И достаточно далеко. Сейчас уточню. Да, район города Батурин. Около 150 километров.

     — Вы не ошибаетесь? – подозрительно тихо поинтересовался генерал.

     — Да нет, ошибка исключена. По трём каналам опознавания идут положительные...

     — Остолопы летающие! – взорвался командующий, разрывая голосом динамик связи. – Как русские могли продвинуться на двести километров и не быть замеченными? Там же есть блокпосты?

     — Блокпосты сообщений не давали, – сгруппировался полковник.

     — А на что вам электроуши и эти блятские антенны дальнего обнаружения? А? Брэдбери, думайте уже, что писать в объяснительной. Я докладываю ситуацию в Вашингтон. – Связь отключилась.

     — Полковник, а ведь и, правда, русские идут, – спокойно сказал пилот.

     — Слава богу, что не летят. А идут – так и пусть идут. Наша задача фиксировать, идентифицировать, классифицировать, ставить электронные метки и глушить разговоры.

     — Полковник, – снова раздался голос оператора. – Зафиксирована ещё одна группа российских самолётов. Пересекли границу, движутся к Киеву. Два Ту–160, четыре Су–27М5 и десять Су-48.

     — Ту–160? – поднял брови полковник. – Ого! Эта махина может уничтожить и Киев и Житомир вместе взятые. – Нервно пробежался по клавиатуре компьютера. Связался с базой.

     — Хорошо, Брэдбери. Отслеживай их, поставь метки и жди указаний, – озабоченно ответил генерал и отключился.

     Щёлкнул динамик, и голос оператора сказал:

     — Полковник, два Су–48 отделились от русской группировки и летят к нам. При этой скорости они будут здесь через несколько минут.

     — Где наши F–35 прикрытия? – напряженно спросил полковник.

     — Сопровождают самолёт со штабом американского контингента НАТО на базу в Италии. Скоро вернутся. Я же докладывал.

     — Чёрт! Когда скоро? У меня под боком российские истребители с боевым вооружением! Да генерал сам остолоп! Где наша охрана?

     Связался с базой и стал комментировать ситуацию.

     — Брэдбери, не паникуй. Четыре "Торнадо" взлетают и идут к вам на поддержку. Будут через тридцать минут.

     — Четыре? Через пол часа? Генерал, через пять минут я буду в окружении российских самолётов!

     — Этого не может быть. Русские не нарушат договорённости по Украине. К вам приближаются истребители ВВС Украины. После контакта доложите. И меньше нервов. – "Щёлк" – сигнал ушел.

     Пилот SR–72A вопросительно смотрел на командира экипажа.

     — Идём прежним курcом, – ответил тот.

     Через несколько минут два матово–чёрных, как пластиковые дельфины, Су–48 зависли с двух сторон разведывательного самолёта. На бортах истребителей ярко–желтой краской, от руки, было написано: "ВВС Украина". Один из них пошел на сближение и завис буквально в нескольких метрах от SR–72A.

     — Рэй, спокойно. Этот русский пытается нас испугать, – напряженно сказал командир экипажа.

     — Вижу, но, по–моему, он что–то хочет сказать.

     Пилот на истребителе "ВВС Украина" был хорошо виден из кабины самолёта–разведчика. Он поднял руку, сделал пальцами "козу", помахал её рогами как крыльями, затем направил руку вниз. И указал пальцем на полковника. Тот побледнел. Обратился к лётчику:

     — Что он хочет сказать?

     — По–моему, говорит, что собирается нас сбить.

     — О, чёрт! Я так и знал, что мы влипнем без охраны. Где эти "Торнадо"?

     Пилот "ВВС Украина" показал знаком лётчику SR–72A, чтобы тот следовал за ним. Су–48 плавно отвалили в сторону. Самолёт–разведчик курс не изменил. Полковник быстро доложил ситуацию на базу.

     — Как это требует следовать за ним? – закричал генерал из далёкой Германии. – Не подчиняться!

     — Пилот угрожает применением оружия. В эфир на связь не выходит. Предлагаю приказать мне, что делать.

     — Я же сказал, не подчиняться! Вы уверены, что это русские?

     — На борту написана принадлежность к Украине, но такие самолёты есть на вооружении только у России. Су–48. "Чёрный ягуар".

     — Следуйте прежним курсом, – дал указания генерал. – Через пару минут я с вами...

     Связь оборвалась. Все двадцать системных операторов накинулись на клавиатуру компьютеров.

     — У меня не работает радар, – сообщил лётчик командиру SR–72A.

     — Твой радар не одинок, – нервно выговорил полковник. – Вообще ничего не работает. Они применили импульсный взрыв и вывели из строя все задающие генераторы частот у нас на борту. Мы теперь не самолёт–разведчик, а слепоглухонемой крокодил, упавший с седьмого этажа, который скоро долетит до земли. Не понимаю, как их собственная аппаратура уцелела?  Полковник вытер выступивший пот и глянул в окно. Там пилот Су–48 снова показывал ему падающую в пике "козу". Потом показал кулак и повертел пальцем у виска. Затем лётчик истребителя дал очередь из пушки. Снаряды тёмным веером пролетели перед самым носом SR–72A так близко, что командир экипажа вжался в спинку кресла. Скомандовал:

     — Рэй, следуй за ними. Ты свидетель, ситуация тупиковая.

     — Да, полковник, – нервно ответил пилот. – Ваше решение единственно верное. О, Санта Мария! Зачем я пошел служить в ВВС!

     SR–72A развернулся и в сопровождении Су–48 устремился на восток.

     фрагмент романа

     Истина в вине!

      «Ха-ха-ха-ха-ха!» – раскатисто смеялся упитанный японец, держа в руке кружку пива, а в другой – громадную креветку.

     – Коля-сан, – еле проговорил он, – эти анекдоты нельзя рассказывать в Токио. Ну, разве что мне.

     Хусейн, улыбаясь, понимающе кивнул и впился вилкой в тушеного кальмара, зацепил большой кусок, отправил в рот и принялся жевать, хитро посматривая на собеседника.

     Он третий день был в Японии. С новым другом познакомился случайно, в кафе-закусочной. Во время обеда за соседним столом сели трое мужчин средних лет. И в потоке японской тарабарщины изредка кто-то из них вставлял своеобразные русские фразы. Вставлял довольно сносно, почти без акцента. Закусочная находилась в противоположном от отеля конце Токио, и Николай Хусейн решил, что поболтать с незнакомцами риска особого нет. Выяснилось, что на русском разговаривает из них только один, остальные ничего не соображают даже на английском. Русскоязычный японец неожиданно и бурно обрадовался собеседнику из России: улыбался, кивал головой, жал руку и, совсем не по местным правилам поведения, пару раз похлопал Хусейна по плечу. Представился: «Катаяма». Познакомил с друзьями. Но те сидели, как китайские болванчики: улыбались, хлопали глазами и, ничего не понимая в разговоре на русском языке, плавно вернулись к своей беседе и исчезли в звуковой мешанине многоголосого пивного процесса релаксации.

     Новый знакомый безо всяких комплексов лепил иногда свои фразы из дикой смеси фени, сленга и литературной классики. Языку он обучился в России, где отсидел почти три года в тюрьме, а точнее – на зоне общего режима. Школа оказалась настолько эффективной, что японец заговорил по-русски на третий день, в геометрической прогрессии увеличивая свои способности к коммуникации. Возможно, сыграло роль то, что в том лагере он был единственным представителем страны Восходящего солнца, и обнаружить там  иероглифическое выражение мысли было столь же вероятным, как найти у себя под кроватью ящик водки. Полторы тысячи русских со своими понятиями – и один японец. Весьма стимулирует к адаптации. Уже через полгода он часами спорил с соседями по нарам, взявшими его в семью, и те порой не всегда узнавали свой язык, знакомясь с некоторыми оборотами русской речи из уст разговорчивого японского коллеги. А тот напролет читал Достоевского, Чехова, Толстого и даже издания типа «Незнайка на Луне» и «Красная Шапочка», усмотрев в последней элементы теории психоанализа Фрейда. Полностью, с головой уйдя в русскоязычный социум и став думать на языке общения, он, по его словам, в первые дни по возвращении домой не вполне хорошо понимал родную речь. Сказалось влияние агрессивной среды, инстинкта выживания и неожиданного интереса к русской культуре. К концу срока Катаяма настолько перестарался в общении, что чуть было не схлопотал два года дополнительно. В это время случилась российско-японская встреча на высшем уровне, и в качестве жеста доброй воли россияне досрочно амнистировали заключенных дальневосточной империи, не совершивших особо опасных деяний. За воротами Катаяму никто не встретил, да он и не ждал никого, и упругой походкой полуголодного самурая двинулся на родину, зарекшись заниматься коммерцией на территории непредсказуемой Большой Российской Медведицы с ее виртуальными законами и вертухаями от закона.

     Хусейн с любопытством слушал.

     По пути домой без проблем не обошлось. Привыкнув к плотному и расписанному по минутам распорядку жизни в лагере, нерусский вольноотпущенник был довольно удивлен, обнаружив, что взял билет на поезд, который ушел в рейс на пять часов раньше расписания из-за изменения в графике движения. И он, Катаяма, оказался в составе единственным пассажиром, не считая двоих членов экипажа антикварного дизель-локомотива, который тянул несколько на ладан дышащих, рассыпающихся вагонов времен Столыпина. К тому же время от времени состав двигался в режиме «автопилота», когда единственный машинист, он же начальник поезда, уходил к единственному проводнику (электрику, сантехнику, ремонтнику по совместительству) расслабиться от монотонности одноколейного пути и выпить горького стимулятора, дозаправляясь вдохновением довести состав до намеченной цели – конечной станции. Естественно, Катаяма был третьим. Он не ожидал обнаружить в России потенциальных камикадзе, мчащихся в неуправляемом составе под звон стаканов, хотя и слышал о феномене «русской рулетки». Оказывается, российское православие имеет очень много общего с буддизмом и синтоизмом. Сверхоптимистическая вера в положительную карму, независимо от ее реальной составляющей (что ни есть – все к лучшему), еще раз убедила Катаяму, что он пока далек от проникновения в сущность русской души, хотя алгоритмы ее выражения уже освоил хорошо.

     В разгар обмена взглядами на жизнь уютное уединение закончилось экскурсией в кабину тепловоза – показать Катаяме искусство российских мастеров управления локомотивами, обученными двигаться самостоятельно. В этот момент и увидели прямо по курсу группу людей с красной тряпкой на длинной суковатой дубине. Бригаде с дубиной повезло: «автопилот» на красную тряпку скорее всего бы не среагировал. Оказалось, что пассажирский самолет, летя в том же направлении, куда двигался тепловоз, тренируемый работать самостоятельно, потерпел аварию и с отлетевшим хвостовым оперением, судорожно поджав закрылки и дергая элеронами, упал в густые кроны трехсотлетних дубов. Он пробороздил с десяток деревьев и глухо грохнулся в кусты, издавая вопли и отборный мат, доносящиеся из салона и кабины пилотов соответственно. Отойдя от шока, озлобленные пассажиры выгребли из грузового отсека мешки с товаром (почти все были микро-коммерсантами) и километра три продирались сквозь колючки и заросли крапивы, ведомые испуганными летчиками. Те, боясь суда Линча, на вытянутых руках несли перед собой, как святыни, карту местности и громадный компас.

     От такого фарта машинист и проводник чуть не утратили дар речи, но тем более ожесточенно торговались минут десять, ссылаясь на отсутствие свободных мест, нерегламентную остановку и международный терроризм. Наконец, взяв с каждого по полной стоимости билета класса SV, с видом терпимых благодетелей снисходительно открыли двери и запустили в «столыпинский» состав семьдесят семь счастливых торгашей, чуть не съеденных комарами и кошмарами, да двоих угрюмых пилотов с потрепанной блондинкой-стюардессой в короткой юбчонке, разорванной сзади. Ехали около суток, пропускали составы с легковыми автомобилями марки «сэконд хенд», спешащими на скорое рандеву с новыми хозяевами, согласными брать на себя уход за автопенсионерами, да еще и за свои деньги. Веселье длилось всю дорогу, исключая экипаж самолета. Но, естественно, не обошлось без дружелюбных железнодорожников: те ощущали себя героями-спасителями и сразу включили в свой коллектив Катаяму, выдав ему темно-синий китель, фуражку и объявив штатную должность – бортовой переводчик и специалист по психоанализу. Все пассажиры, переживая состояние второго рождения, отдали этому должное, мгновенно скупив все запасы водки, бывшие в распоряжении проводника, а затем стали вскрывать свои баулы и вытаскивать все недостающе необходимое. Железнодорожная водка сработала в качестве детонатора – и цепная реакция эйфории, катализируемая неисчислимыми запасами алкоголя, китайского гашиша, женьшеня, лимонника и маковых производных, ринулась во времени вперед, сметая все на своем пути, а именно: здравый смысл, скромность, осторожность, страх, боль, ненависть, старость, черные мысли и различные комплексы психосоматического происхождения.

     По темному лесу несся поезд-карнавал. Из открытых окон гремела музыка, летели пустые бутылки, жизнерадостный смех и презрение к будущему. Стюардесса в разорванной юбке танцевала с Катаямой танго, натыкаясь с одной стороны на трясущихся в рок-н-рольных судорогах, а с другой – на украинский гопак. Все нормально! Наливай! Угрюмые пилоты держались недолго, скрипя зубами и глотая слюну. Да гори оно все синим огнем! Для старта двести грамм – и развалившийся самолет изменил свой курс в сознании и уплыл в небытие, помахав на прощание крыльями. Машинист, зная время до следующего разъезда, снова доверил тепловозу все, что можно, и, подцепив кареокую мадемуазель, пил с ней на брудершафт, охмуряя железнодорожной формой, серебристой бородой и бессмысленными фразами, осмысленно внедряемыми в те точки, которыми женщины любят. Мужская половина представителей торговли стала срубаться первой, будучи более стрессоуязвимыми и, соответственно, более стрессорасслабляющимися. Заключалось это в переходе от конвульсивных танцевальных импровизаций к длинным закольцованным разговорам о прелестях жизни, выражаемых в основном классической формулой: «…А хорошо жить еще лучше». Менялись адресами, телефонами, визитными карточками и обещаниями. Все это – под грохот компакт-проигрывателей и мешанину неуспокоившихся и переплетающихся тел, хозяева и хозяйки которых надолго ушли в параллельную реальность.

     …Состав не дотянул до вокзала триста метров и стал. Все поголовно спали, включая экипаж и переводчика.

     короче: ИСТИНА В ВИНЕ!!!

     По образованию Катаяма был инженер-электронщик, работал в свое время на корпорацию «Сони», но после России и ее школы жизни получил трансформацию ментальности, плюнул на направленное движение электронов, приносящее направленное движение капитала, стал таксистом и над собой никого, кроме Бога, видеть не желал. И вот они с Николаем Хусейном сидели в любимой закусочной Катаямы, пили благороднейший напиток – пиво.

     – Так, говоришь, там у вас теперь все немного по-другому? – спросил таксист, церемонно отхлебнув сразу полкружки, и откинулся в плетеном бамбуковом кресле. Помолчал, перебирая креветки, и добавил: – Ты знаешь, а у нас… – широким жестом Катаяма провел вдоль всей закусочной и остановил руку в направлении императорского дворца: – …А у нас так же, как и у вас. Разница вся только в словах.

     – Да я бы не сказал,  – ответил Хусейн.

     – Это только на первый взгляд, поверь. Отсиди у нас пару лет – и куда все различия денутся, как только язык выучишь. Разница, правда, все же есть. В процентном отношении механиков и священников, условно говоря. В России – один к двадцати. У нас – наоборот.

     – И в чем же их различие? Этих самых механиков…

     – Есть и очень большое. Начнем с того, что любой священник всегда, при желании, станет механиком, ему это раз плюнуть. А вот наоборот – полный пролет. Никакой механик вообще не в состоянии даже вообразить, что такое священник, не то что стать им. В том поезде, в котором ехал я домой, были практически одни священники. У вас это в порядке вещей. Поэтому я никогда не забуду русский язык. Надеюсь, ты понимаешь, что священник и поп, как у вас говорят, – две большие разницы. Опять же, священник всегда может быть попом, поп же – далеко не всегда. Он может быть механиком и, собственно, почти всегда так и есть. Священник умеет летать, у него есть крылья, хотя почти никто из них об этом не знает. А механик лишь в состоянии ползти, уткнувшись мордой вниз, и сортировать, перекладывая с места на место, мусор, думая, кстати, что складывает его к себе в карман.

     – Я понял. Орлы и кроты. Не очень свежая мысль.

     – Ничего ты не понял. Глупая улитка может настолько вылезти из своего дома, что потеряет его. А умная даже рожки не высунет – как бы чего не вышло. И обе они, идиотки, одинаковы. Ум тут совсем не при чем, вот и весь секрет. Одна сдохнет от голода, а другая кого-то накормит собой. Правда, есть еще одна – она вообще не рождается. У японцев это считается мудро.

     Таксист-психоаналитик впился зубами в креветку и замолк, весь уйдя в церемониальный процесс. Хусейн отхлебнул пива:

     – Выходит, эти твои священники – нерожденные, что ли? Ты прав, мы мыслим немного по-разному… – И закурил свою тонкую сигарету, пустив аккуратное кольцо дыма.

     – Мы мыслим одинаково. Механики рождены полностью и конкретно. Они целиком здесь. Как те же улитки. А настоящий священник рожден только наполовину. Это и есть различие, причем тотальное.

     – Тотальное различие? Хм, ты и правда меня убедил, что различия существуют, по крайней мере – в нашем мышлении. Священник рожден наполовину. Любопытно, а где вторая?

     – Это вопрос не ко мне. Там… – японец неопределенно махнул рукой.

     – Ладно, я тебе верю на слово. Мы-то все-таки здесь. Кто его знает, где оно лучше. Все познается в сравнении. Может быть, ваши японские улитки более продвинуты в плане метемпсихоза, реинкарнации и надежд, с этим связанных, а поэтому даже рождаться не желают от горькой тоски бесконечных перерождений. Но наши, отечественные, – совсем другой породы, я уверен. Может быть, оттого, что в наших краях их не едят.

     – Возможно, Коля-сан, возможно. У вас там все может быть, – Катаяма грустно пожевал крабью лапу.  – Ты прав, в России многое не едят. Но здесь, у нас, не пропадает ничто. Пожирается моментально. Как там у вас говорят: «Моментально в море».

     – Что-то не слышал такого.

     – Уже услышал. Да, как ты думаешь: тот, кто сейчас вникает в наш разговор, – он священник или механик?

     – Я думаю, скорее всего, священник, если дошел до этого места.

     – Да, тут ты, скорее всего, прав, хотя есть очень упорные механики.

     – Мы говорим на русском языке. Если он нас понимает, значит, пришел издалека, а если не понимает, значит, это не он.

     – И я так думаю.

     Они некоторое время молча пили пиво, полностью уйдя в себя.

     – Господи, но если это механик, – покачал головой Катаяма, – то я ему сочувствую. Дальше придется вникать в совершенно для него невозможное. Эти вещи не дешифруются. Мне его жалко.

     – Да брось ты, – сменил тему Хусейн. – Ты мне скажи, семья у тебя, наверное, здоровенная. Человек восемь?

     Катаяма удивленно поглядел на него. Покачал головой и усмехнулся:

     – Нет, Коля-сан, не большая. Я. Матери уже нет. Ну, дочка еще, замужем за американцем. Бывшая жена, тоже замужем за парнем с авианосца. Ее считать?

     – Да нет, я бы не считал.

     – Ну, и я так думаю.

     – Она развелась со мной, когда я был у вас в гостях. А американец как раз к нам заехал. Мне сорок четыре года, Коля-сан, и я почему-то иногда счастлив. Вот, например, в такие, как сейчас, моменты.

     Он поднял высоко, как флаг, крабью лапу и закричал на всю закусочную: «Банзай!!!» Подбежал официант с громадным блюдом, немного неверно поняв атакующий вопль. Катаяма, улыбаясь, сказал ему что-то. Тот недоверчиво ответил и выставил вперед свое блюдо с какими-то водорослями и морскими ежами. Хусейн хмыкнул и стал вытаскивать еще одну сигарету, скептично глянув на нового друга. Катаяма указал рукой себе на глаза, потом на официанта, и затем на потолок и пол. Негромко произнес: «Дзэн исигуро». И откинулся в кресле, спокойно глядя перед собой. Официант сразу стал серьезным, наклонил голову, медленно, задом отошел от столика и скрылся в сизом полумраке заведения, но через минуту вернулся и принес в подарок жареную улитку, всю пропитанную специями и душистыми травами. Вежливо произнес длинную непонятную фразу.

     – С тобой не пропадешь, – усмехнулся Николай. – Ты что, и правда священник? Или бандит?

     – Я вольный таксист, а это – почти священник. Этим все сказано. Подарки не обсуждаются, у вас тоже так считают. И мои священные чувства говорят, что ты хороший человек и улитку эту съешь. Это дар от души.

     Хусейн с подозрением посмотрел на лежащую среди благовоний покойную и вежливо намекнул на пресыщение. Катаяма удивленно глянул на него:

     – Коля-сан, в этом существе твоя сила. Никто и ничто не проходит даром. Это заблуждение присуще погибающим цивилизациям. Не смотри на меня так, это даже возведено в закон физики. Я же таксист. Верь мне.

     Он схватил палочками тушку улитки размером с крошечную змею, разорвал пополам и, половину пододвинув к Хусейну, вторую стал уплетать с таким аппетитом, что через несколько мгновений ничего не осталось. Допив полкружки пива, Катаяма уставился на нового друга. Тот аккуратно откусил кусочек. Пожевал. И понял, почему самые мудрые улитки – это те, которые не рождаются.

     – А что тебя занесло в наши края? – поинтересовался вольный таксист. – Я вижу, ты свой парень. А наши парни просто так, как идиоты, с видеокамерами по свету не бродят. Можно, я угадаю? Шататься по Токио и пялиться на японских баб в американском стиле – это не твоя цель и даже не хобби. Изучать искусство икебаны, основы синтоизма, психологию гейши или премьер-министров – тоже вряд ли твоя задача. Заключить контракт? Возможно, но маловероятно. Впрочем, я передумал. Угадывать не буду. Но, – нарушая этикет, он положил руку на плечо Хусейну, – если тебе потребуется помощь… настоящая помощь двуликого русско-японского Януса, то ты свяжись со мной.

     Он записал на бумажке номер мобильного телефона и церемонно, как грамоту, протянул ее Николаю. Тот в ответ сделал то же самое и добавил:

     – Звони и ты, друг. Я такой же! Только не священный таксист. А, в общем, я думаю, разницы нет никакой. Ты прав, я приехал сюда не порнофильмы снимать. Этого хватает и в России.

     Николай подозвал официанта и заказал две порции разогретой японской водки саке. Тот через минуту принес на подносе два стаканчика. Взяв напиток, Хусейн протянул руку Катаяме и сказал:

     – Друзья обязательно должны хоть раз, но напиться.

     – О, этот обычай мне очень, очень известен! – жизнерадостно ответил Катаяма. – За верность и душу! Но только не за удачу. Просить мы не будем ничего.

     – Великолепно! Я бы так и сказал!

     Они соприкоснулись стаканчиками и медленно, до дна выпили японское варево, пахнущее имбирем. Несколько секунд подождали и накинулись на закуски.

     Фрагмент романа «славянский стилет»

     Муссолини

     — По–моему, итальянцы снюхались с Киевским Сопротивлением, – сказал посол США в Украине представителю Госдепартамента, срочно прилетевшему в Киев. – Их совместное выступление вчера показывал CNN.

     — Что вы имеете в виду?

     — Посмотрите сами. – Включил компьютер. Оттуда понеслось: "Чёорный воорон я не твооой!.."

     — Вон тот, мордатый, – командующий оперативным отделом Сопротивления. Полковник Дубина. Разыскивается Интерполом и нашей разведкой. А рядом с ним – руководитель группы спецопераций итальянского контингента НАТО в Украине. Бывший посол, кстати.

     — Я его знаю. А остальные?

     — Пока не выяснено. Но все поют, кричат и разговаривают на русском языке.

     — Где это они так напились?

     — Мы не выяснили. После этой ночи все исчезли, включая итальянцев. Мы не можем официально задавать вопросы на эту тему. Всё происходило на Крещатике, в свободной экономической зоне и на нейтральной полосе. Итальянцы имеют право пить в нерабочее время с кем хотят. Я как–то пробовал общаться с этим бывшим послом, – Бенито его зовут, – но контакта не получалось. Он мне прямо сказал, что у него идиосинкразия на американцев и кинул трубку. Я сомневаюсь, что он вообще нормальный.

     — Хорошо, это всё нюансы, которые мы возьмём под контроль. Что по Ликвидатору?

     — Активный поиск не прекращается в течение 24 часов в сутки.

     — В чём он заключается?

     — Компьютерный перехват электронной почты всех киевлян, склонных к самостоятельным действиям и решениям, и не поддающихся рекламной обработке и политпсихотерапии.

     — Таких много?

     — Достаточно. Кроме этого ведётся активная оперативная работа среди населения. За террориста Ликвидатора назначена премия – десять тысяч долларов.

     — Почему так мало?

     — Для киевлян это очень много.

     — Поль, не надо экономить. Увеличьте сумму на порядок. И готовьтесь к эвакуации.

     — Мы готовы уже давно.

     — Как себя ведут русские?

     — Вроде бы, занимаются тем же, что и мы. Прикидываются, что им ничего не известно. Они хотят нас убедить, что не имеют никакого отношения к Ликвидатору.

     — Этого не может быть. Так считает и президент, и глава ЦРУ. Такого же мнения придерживаются англичане. Их агентура из Москвы даёт информацию о компьютерной связи Ликвидатора с российской СВР.

     — Есть факты?

     — Косвенные.

     — Найдите прямые, и мы будем давить на Москву. Когда, по вашей информации, произойдёт взрыв?

     — 22 июня в 12 часов дня по Киевскому времени.

     — 21–го, в полночь, все должны быть эвакуированы.

     — Мы готовы. Три самолёта стоят в Борисполе.

     — Если не найдёте выхода из такой тупиковой ситуации, то постарайтесь ликвидировать этого Дубину. 22–го он из Киева исчезнет, а появиться может в Вашингтоне или Нью-Йорке. Нам эта проблема не нужна. Дубина в Киеве – это ещё терпимо, но в Вашингтоне – неприемлемо.

     — Я вас понял. Но надо его обнаружить!

     — Займитесь этим более серьёзно. Киев пора списывать с карты мира, но Вашингтон остаётся на месте. Дубина в Вашингтоне и Нью–Йорке может кристаллизовать и активизировать националистов из Брайтон–бич. Вы помните атаку русских хакеров на сервер ЦРУ? Это были люди из Брайтон–бич. В тот день списки секретных агентов попали в Интернет в разделы новостей. Четыреста человек арестовано или уничтожено. Таких потерь у ЦРУ не было вообще никогда. В этой истории замешана Национал Большевистская партия России. НБП. Это её работа. Сейчас русские в Америке – вторая головная боль после чёрных. А может быть уже и первая. Когда исчезнет Киев, мы этим воспользуемся, спишем всё на Россию и интернируем активистов Брайтон–бич, как в своё время японцев во время второй мировой войны. Так сказал президент.

     — Очень разумное решение. Уже после гибели "Дискавери" это надо было сделать немедленно. Но лучше поздно, чем никогда.

     — Всему своё время. Так что гибель Киева нам, возможно, будет даже выгодна. Везде есть свои плюсы.

     — Тем не менее, будем активно искать Ликвидатора!

     — Ищите. Но готовьтесь к отлёту.

     — Всё давно готово.

     — Послушайте, я больше не намерен терпеть такого сумасбродства и вседозволенности! Этот генерал переходит все разумные грани! Нет, вы мне скажите, нам мало вечных скандалов в прессе и обвинений в связях с мафией? Наверное, мало, и появился новый, харизматичный тип руководителя, выступающего с песнями и плясками на CNN! На CNN! На этом шизофреническом телеканале, готовому залезть к любому известному человеку в постель! Это позор на всю Европу! Как я буду смотреть в глаза коллегам на Брюссельском саммите? Что я отвечу на вопросы, типа: "Как здоровье руководителя Итальянского контингента в Украине? Когда планируется выпуск первого компакт–диска? У вас давно такие тесные отношения с представителями вооруженной украинской оппозиции? А как вы относитесь к украинской горилке?" О, Санта Мария, что творится! Что происходит? И этот человек из Сицилии? Пускай посмотрит кинофильм "Крёстный отец" и поглядит на настоящих итальянцев. Где, где они? – Премьер–министр  вопрошающе поднял руку. Опустил. Сел в кресло, схватил сигару и принялся её раскуривать. Более спокойно спросил министра обороны:

     — Он хоть как–то объясняет своё поведение?

     — Никак. Но... Вы, наверное, знаете, что он двоюродный правнук Муссолини?

     — Да, слышал, слышал, – махнул сигарой премьер.

     — У него такой же характер, что и у прадеда. Упёртый, как бразильский ишак. Из–за такого характера этот Бенито лишился должности посла в США, потом в Австралии, затем в Чехии и, наконец, в Украине, и всего за три года. Но это очень способный человек, господин премьер–министр. У него громадный опыт – это раз. И... И ему просто нет замены как специалисту, разбирающемуся в тонкостях славянского экстремизма.

     — Славянского экстремизма?

     — Да. Он лично знаком со всеми известными бандитами России, Украины, Белоруссии и Казахстана.

     Премьер удивлённо поднял брови. Уточнил:

     — Лично знает глав "семейств" четырёх стран?

     — Да, это так. И почти все проблемные вопросы на Востоке решаются с его участием. Служба внешней разведки с него сдувает пылинки. Должность посла в США он потерял, побив директора Госдепартамента, на сессии ООН, в кулуарах, во время перекура. Он ненавидит американцев.

     — Нууу... Ну, так это резко меняет всю картинку. Ух... ух... ух... – Повздыхал, успокаивая нервы. Проговорил, уже другим тоном:

     — В общем–то, что тут такого – спеть и сплясать перед видеокамерой? Мы, итальянцы, занимаемся этим каждый день, особенно в Риме. И... В Киеве пел не тоскливый, мокрый англичанин; не немец, со своим калькулятором; не француз, обнимая своих жен, любовников и шампанское; не серб, со снайперской двустволкой на плече; не американец, с "биг-маком" в руках; не японец с букетом икебаны, а жизнерадостный, розовощёкий, жизнь любящий итальянец! Верно, Адриано? Он представлял и утверждал независимую, обетованную Италию! Не Израиль, кстати, и не Саудовскую Аравию. Вы знаете, Адриано, я воодушевился этим Муссолини. Благодаря таким парням, Италия будет двигаться вперёд и рано или поздно станет супер–державой, как тысячелетия назад. А ядерное оружие мы у русских и американцев выкупим. Верно?

     — Очень, очень верно. Я же вам говорил, что Беннито очень прямой и очень итальянский политик жесткого воздействия на контрагентов. Таких мало. Их надо беречь. Я даже думаю, что он в состоянии уговорить русских отдать ядерное оружие бесплатно.

     — Ха–ха! Я теперь это понял. Вы изменили моё мнение об этом человеке. Мне очень радостно, что неприятной ситуации больше нет. – Премьер отложил сигару и деловито спросил:

     — Ну, ладно. Что мы имеем по проблеме с человеком, который решил уничтожить Киев?

     — Муссолини сообщил, что у него всё под контролем.

     — Да? Ну, тогда я ему верю. Тему закрываем.

     — Вы правы. Если он так сказал, то можно не волноваться. Считайте, что Ликвидатор уже нейтрализован.

     — Я в этом совершенно не сомневаюсь. Бенито Муссолини Италию не подведёт. Если у кого возникнут сомнения, пусть послушает песню "Блэк игл" в его исполнении.

     — Она называется "Чёрный ворон".

     — Ну да, "Чёрный ворон". Очень, очень характерное выражение настоящих патриотических чувств. Муссолини, одним словом.

     — Да, это наш человек.

     фрагмент романа "восточный триллер"

     Теория Божьего плана

     Они долго выползали и с трудом выползли из больших, мохнатых труб.

     — Чёрт, – сказал один. – Я не знал, что это правда. – И стал осматривать себя. Добавил: – Мы изменились.

     — Я тоже так думаю, – ответил напарник, понуро сидя возле мохнатой трубы и отряхиваясь от слизи. Проговорил:

     — И правда мы стали не такими. А как курить?

     — Забудь сигары, – ответил напарник. – Их не будет. Это вредно.

     — Да я это уже понял.

     Оба встали и прошлись на четвереньках. По–другому двигаться не получалось.

     — Послушай, – сказал второй. – Мне это разонравилось. Я что, вот так и буду передвигаться?

     — Да нет, – ответил первый. – Не совсем так. Сейчас высохнем, и всё будет в порядке.

     — Да не хочу я сохнуть! – заорал второй. – Меня кинули! Меня кинули!! Меня кинули!!! И что теперь? Я передумал – и что теперь?

     — А чёрт и тот не знает, наверное, – ответил напарник. – Но ты знал сам на что шел. На Луну летал? Летал. Теперь тебе захотелось большего экстрима. Вот и получил.

     — Блин! Блин, блин, блин!!! Мне обещали совсем другое!

     — Тебе обещали безопасный дельтаплан и всяческие чудеса с ощущениями. Так?

     — Да.

     — Но ты должен знать, что никаким обещаниям верить не то что нельзя, а просто бессмысленно.

     — Почему?

     — Потому, что есть Божий План. А у Божьего Плана свои планы. Вот и всё.

     Несколько минут молчали, ползая вдоль мохнатых труб.

     — Дай закурить, – попросил второй. Первый ответил:

     — Возьми.

     — Да, да… Я забыл. – И с силой пхнул мохнатую трубу. Продолжил:

     — Это просто издевательское похищение людей.

     — А ты думал что? Не всё так просто, как кажется некоторым миллиардерам, привыкшим к дорогим сигарам. Ты думаешь, просто так Иран разбомбил центр клонирования в Израиле и центр генной репродукции в Саудовской Аравии? Парни знали, что делали. Они верят в Божий План. Не стоит дёргаться, когда существует такая документация.

     Первый лёг на бок и поправил усы.

     — У меня что–то с глазами, – сказал второй. – Я вижу слишком много.

     — У меня то же самое, – ответил первый. – Жаль, очки не взяли.

     — И запах прёт вон с той стороны, – сказал второй. – Да не простой, а «Шанель№5». Похоже, там опрокинулась цистерна с духами. Откуда здесь духи? Да ещё в таком количестве. Дурдом.

     — Я ничего не чувствую, – ответил первый. – Это, я думаю, твоя дама. У тебя на неё индивидуальное наведение. Она в проекте, ты же знаешь. Кстати, до неё, насколько я знаю такие вещи, километров десять. Поэтому ничего и не видно.

     — Десять километров и я чувствую запах?

     — Да, такое бывает. Иногда. У тебя с ней особая связь. Посредством обоняния, да и не только.

     — Хорошо, я тебе верю, но скажи, что мы делали в этих мохнато–волосатых трубах?

     — А ты не помнишь?

     — Совершенно ничего не помню.

     — Так я от тебя ничем не отличаюсь. Я–то откуда помню?

     — Странно всё это.

     — Ты хоть контракт запомнил, который подписывал? – спросил первый у второго и проникновенно уставился в его расставленные глаза.

     — Конечно помню. Я на сутки приобретаю способность чувствовать то, что никогда не сможет почувствовать человек. Точка.

     — Ну, и что ты чувствуешь?

     — Я же тебе говорю – чувствую, что нас кинули. Проклятая контора – два миллиона евро!

     — Ну почему, у тебя появилось дикое обоняние. Уже необычные чувства.

     — Да плевал я на обоняние! Я хочу домой! Лучше бы мы поползли на Эверест, чем в это болото, да ещё с такими странными мордами. Я хочу домой!!!

     — Через сутки. Не раньше. Скоро, возможно, твоя подруга появится. Если, конечно, её появление вписано в Божий План.

     — Хватит морочить мне голову планами и всякими стратегиями. Я знаю, что ты любитель поболтать. Скажи, досрочный выход из этого положения есть?

     — Нет.

     — А еда? Где пища?

     — По идее фирмы, мы её достаём сами. В этом экстрим. Всё рассчитано. Ты что, не помнишь разговора в офисе?

     — Всё вышибло из головы. Может это продуманная амнезия?

     — Всё может быть.

     Первый прилёг возле трубы и продолжил:

     — Всё–таки Иран не добил эту шару, этих ублюдков, делающих деньги в обход морали. А надо было. Впрочем, клонирование и генную инженерию, я думаю, уже истребить невозможно. Сатанинские технологии ассимилировались, а посему – жуй опилки. Скоро только они, в видоизмененном виде, и останутся, как продукт питания. Даже для миллиардеров, курящих сигары. Которые тоже, вскоре, будут делать исключительно из опилок. А здесь… здесь вообще неведомо что происходит и произойдёт.

     — А какого чёрта ты согласился со мной и попал сюда? – злобливо спросил второй.

     — Я философ, – ответил первый. – Тебе этого не понять.

     — Ну конечно! Конечно! Куда уж нам, с тупыми мордами, против вашей философии! Особенно против Божьего Плана.

     — Зря ты так. По этому плану ты здесь и оказался. Вначале на Луне, как турист, –  там тебе повезло, вернулся весь в шоколаде, – а теперь оказался в этом болоте. Не всё то золото, что блестит. Ты такие слова не слышал? А зря. Это надо помнить.

     Солнце подползло к горизонту, наступали сумерки. Пышные субтропические деревья окружали собеседников. Со всех сторон струились запахи дикого, цветущего леса. Надрывно кричали обезьяны. Выли слоны, шедшие на вечерний водопой. Цокали цикады, пищали комары, жужжали мухи.

     — Всё, –  сказал первый. – Нам пора.

     — Что значит – пора? – настороженно спросил второй.

     — Искать пищу. По запаху. Идём за мной.

     Они подползли к краю гигантской ветви дерева, где находились всё это время. Глянули вниз. Высота казалась невообразимой.

     — Прыгай, – сказал первый.

     — Ты что, сумасшедший? – спросил второй.

     — Прыгай, – устало повторил первый. – Иначе к утру сдохнем от голода. Нам необходимо постоянно питаться.

     — Прыгай сам! – истерично прокричал второй.

     — Дурак ты, а не экстремал, – сказал первый, резким движением столкнул с ветви второго и прыгнул следом за ним.

     Над тропическим лесом, между ветвей гевей, фикусов и монстер летели две бабочки.

     — Кайф! Кайф! Блин, в натуре кайф! – восторженно кричал второй. – Ты посмотри, у меня оказывается  есть крылья! Да ещё какие!

     — Да, да, –  отвечал второй. – Ты мог и раньше догадаться, что мы с крыльями, глядя на меня.

     — Я думал это какой–то плоский горб!

     — Нет, это не горб. Это сложенные крылья. Ещё ни разу не действующие крылья. А сейчас мы в полёте. Мы – бабочки махаоны.

     — Макароны?

     — Махаоны. Лети, пока летится. У нас много врагов. Давай, двигай вон туда. Там большие цветы. Врежем грамм по сто.

     — По сто?

     — Это образно. Столько нектара мы не выпьем. Но сколько сможем – выпьем. Как там «Шанель№5»?

     — Во–он в той стороне.

     — Позови её.

     — Как?

     — Голосом, блин. А мы как с тобой общаемся?

     — Ты думаешь, она услышит?

     — Тебе не кажется, что это идиотский вопрос? Пробуй! Это же твоя женщина. И она в одиночестве.

     — Марго! – закричал второй. – Маааргооо!!!

     Прошло секунд пять. Первый ничего не услышал, но второй стал тараторить:

     — Да мы здесь, здесь… Ориентир? Большие белые цветы. Я буду кричать, а ты лети на мой голос. Не надо? Ты слышишь мой запах? И я тебя чувствую! Быстрей лети сюда, а то мы допьём весь нектар!

     — Я должен напомнить о противоракетной обороне, – сказал первый.

     — Чего–чего? – спросил второй. – Какие ещё ракеты? Шо ты мелешь?

     — Да реальные. Под названием пятнистые стрижи, например. Они нами питаются.

     — Нами питаются?!!

     — Да. Это тоже твой экстрим. Нам надо выжить, а поэтому слушай меня очень внимательно!

     — А у нас есть противоракетная оборона? – неуверенно вопросил второй.

     — Да! Да, да, да!!! Вникай. В случае опасности складываешь крылья, – они сразу станут не такими цветными светофорами, а будут вроде серых тряпок, – и как сухой, несъедобный листок, молча падаешь вниз. Понял?

     — Не совсем. Я же грохнусь о землю.

     — Ты трижды дурак, если не понимаешь разницы между доброй, тёплой, мягкой землёй и разрезающими тебя клещами. Сложил крылья и молча к земле!!!

     — Блин! Блин! Блин!!! За что я отдал 2000000 евро!

     — За это. Ты понял? За свою возможную смерть!

     И в эту же секунду оба увидели пятнистое брюхо приближающейся машины пожирания летающих объектов.

     — Крылья сложить!!! – закричал первый, и оба махаона сразу превратились в серые листья, падающие к земле.

     Щщщиииууу… – промчался мимо стриж с раскрытым жерлом клюва.

     Оба молча падали к земле.

     Щщщиииууу…–  снова промчался стриж, не понимающий, куда делись вкусные махаоны.

     Оба молча падали к земле.

     Щщщщиииууу…–  и стриж полетел к горизонту.

     — Спокойно, – сказал первый. – До земли ещё далеко и у нас не та масса, чтобы были проблемы с падением.

     — Что делать? Что делать? Что делать? – причитал второй.

     — Ловить кайф, – ответил первый. – Ты хотел адреналина? Ты хотел серотонина? Получай!!! Как тебе эта скромная птичка, как тебе местный Су–35? А? Вселяет радость к жизни за 2000000 евро? Послушай меня внимательно. Ты просто зажрался, как говорят в народе. Тебе стало скучно жить? Для тебя все люди, кроме тебя и тебе подобных, превратились в насекомых? Так теперь ты понял, что ничем от них не отличаешься? Жди смерти. Она придёт скоро за 2000000 евро.

     — Мама! Я не хочу умирать! Я не хочу умирать!

     — Это твоё желание от тебя не зависит. Есть Божий План.

     — Господи, а ты не знаешь, как его прочесть?

     — Конечно знаю. Но ты этого не поймёшь. Смысл чтения в отрицании чтения. Смысл просто в действиях. В твоих действиях. Креститься не надо, это клоунада. Надо кое–что другое.

     — Что? Что, что, что?

     — Надо понять, что есть одно целое. Одно единственное целое. Вне времени и пространства.

     — Что это такое? Новые секретные лабораторные разработки?

     — Нет, это человеческая душа.

     Они уже летели между ветвей деревьев.

     — Хватит падать, – сказал первый. – На земле у нас врагов не меньше, чем в небе.

     — Враги и на земле? – ужаснулся второй.

     — Да. Муравьи, например. Это хуже Су–35. Это медленная смерть в мучениях. Но в нашей, человеческой жизни, кое-кому подобный исход не помеха. Джордано Бруно тебе известен?

     — Это из истеблишмента?

     — Нет, это из истории человеческого безумия. Он добровольно позволил съесть себя муравьям. Хотя выбор был.

     — Шо ты кажешь? Я вжэ нэчого нэ разумию!

     — Чего это ты перешел на родной язык?

     — Я? Нет. Это не я. Я ничего не делал! Тебе показалось.

     — Да успокойся, у тебя стресс. Джордано Бруно, который, кстати, считал Богом весь Мир, и был достаточно прав, уничтожили муравьи на своём костре, но после этого их костёр навсегда погас. И всё. Ты понял?

     — Ну конечно нет! Я вообще ничего не понимаю!

     — Зато я всё хорошо понимаю. Бруно исполнил Божий План, и ты явился в мир махаонов по Божьему Плану. Просто так вообще ничего не происходит. Твои акции на фондовом рынке идут круто вверх. Но твои фирмы тотально вырезают дельту Амазонки. Тотально! Это смертельный удар по экологии региона, да и не только региона.

     — И что?

     — Возможно, ты умрёшь. Возможно, и мы с Маргаритой. Хотя я не составитель Божьего Плана, но ясно одно – тебя заманили. Но не по контракту, а опять же, по плану. Впрочем, не бойся смерти. Не ты первый, не ты последний. А вот что будет после смерти, это вопрос не ко мне.

     — А к кому?!!

     — К тебе. К тебе лично. Уяснил? А по–другому не бывает! Кушать бифштексы это одно, но быть бифштексом – совсем другое. Тебе такая простая мысль в голову не приходила? Или ты думаешь, что сделан не из того материала, что этот же махаон? Ошибаешься, это не так.

     — Марго! – закричал второй. – Ты далеко?

     — … … … …

     — Что ты говоришь! Лети низко и падай на землю, если что…

     … … … …

     — Почему ты мне не веришь! Ты погибнешь! Тебя может съесть пятнистый стриж! Стриж тебя съест, если ты не сложишь крылья!

     — … … … …

     — Я знаю, что это я тебя сюда втянул, но теперь хочу вытянуть.

     — … … … …

     — Да бабочки могут пить только нектар! Я ничего не мог с собой взять!

     — … … … …

     — Хорошо, я жду тебя.

     Повернулся к первому. Сказал:

     — Она одна и летит на мой ориентир. Про стрижей не верит. Говорит, что это очень добрые птицы.

     — Помни про Божий План.

     — Да при чем здесь план! Она одна. И она не знает никаких противоракетных приемов. Падать на землю считает глупостью. И говорит, что я пьяный.

     — Это нормальная реакция женщины на неожидаемые события. Но у меня есть хорошее предложение – летим ей навстречу.

     — Господи! Какой ты умный! Конечно летим.

     И махаоны быстро помчались в нужном направлении.

     Марго они увидели метров за двести.

     — Марго! – закричал во всё горло второй. – Марго! Марго! Это я, Тайфун!

     — Да вижу я вас, вижу, дорогой, – последовал ответ. – Ты мне только скажи, почему за 2000000 евро нас с тобой раскинули на десять километров?

     Марго была махаоном среднего размера с крыльями ярко–лимонного цвета в розовых переливах.

     — Божий План, –  пробормотал Философ.

     — Откуда я знаю, милая! Это, наверное, специально, чтобы мы не могли обсудить детали этой чертовой ловушки для идиотов с деньгами. Мы попали, нас кинули, я зря заплатил эти деньги, да ещё Философа втянул в эту аферу. Я люблю тебя! Я люблю тебя! Мне больше не нужно никакого экстрима! Мне нужна только ты! Только ты! Со всем остальным покончено навсегда!

     Шум Су-35 нарушил тишину вечерних субтропиков.

     — Крылья сложить! – дал команду Философ и превратился в серый листок, падающий к земле. Тайфун сделал то же самое и изо всех сил стал кричать Марго:

     — Милая! Делай как мы! Сложи крылья! Быстрее!!!

     — Дорогой, зачем? Мне так нравится этот наряд! Всё–таки в бабочках что–то есть…

     — Тебя съест стриж!!! Тебя съест стрижжж!!!

     — Но это же красивые и добрые птицы. Как стриж может не любить такую красоту, как…

     Хррусь… И Марго исчезла навсегда.

     Тайфун встряхнулся и резко взлетел навстречу стрижу, пылая своими волшебно раскрашенными крыльями.

     — Марго! Марго! Марго! Марго!!!

     Хррусь…  И Тайфун исчез навсегда.

     Философ медленно падал к земле. Всё происходило на его глазах. Су–35 с воем разрезаемого воздуха промчался над ним со зловещим жерлом открытого клюва, и исчез в глубине горизонтной дали.

     Философ падал и думал:

     Есть ли Божий План? Бедные Марго и Тайфун! Или его нет? Я и сам не знаю, что сказать по этому поводу. Наверное, есть. А может, нет? Бедный Тайфун! Нет, на всё можно посмотреть и с другой стороны. Разве есть более желаемая Смерть, чем такая? Наверное, нет. Странно всё. Всё странно. План, конечно, есть. Есть. Есть. Он есть. Я думаю, что есть. План есть. Да. Он есть.

     Не делай минет ибрагимам!

     Стильная блондинка сидела за столиком кафе, вынесенным прямо на улицу и, закинув ноги одна за другую, сквозь темные очки глядела на прохожих, жуя резинку и презрительно кривя губы. В руке у нее был бокал с коктейлем, время от времени она делала глотки и затягивалась тонкой сигаретой. Дама ждала нужного человека. Все остальные были в данный момент микробы. Ну, почти все. Вон тот, в джипе, – вряд ли. Но таких мало.

     Филистерка сделала еще глоточек и переложила ноги наоборот, отметя впившийся взгляд прохожего парня. Смотри-смотри, урод. Оделся бы хоть как человек, а то все туда же, откуда явился.

     Она вытащила зеркальце и стала красить губы, делая их более выпуклыми. Тот, кого она ждет – человек редкий. Так объяснил инструктор. Столь высокооплачиваемого задания она еще не получала. Нет, и этот не устоит. Перед Лелей еще никто не сумел устоять. Она вытряхнет его из умного, как говорят, кокона. И никуда этот феномено не денется. Все они, умные, отключают свои головы, когда с ними общается Леля. Проверено качеством! Ядовито-чарующая улыбка отразилась и улыбнулась сама себе. Дама закрыла зеркальце.

     В сумочке у нее лежал цифровой диктофон и мелкокалиберный браунинг с утяжеленными разрывными пулями и коротким глушителем. Изящное дополнение к длинноногой блондинке, не знающей проблем. Кроме проблемы скуки. Но сегодня, она это чувствовала, будет весело. Рандеву обещало любопытные последствия. Адреналин уже будоражил ей кровь. Полномочий, которые получила сегодня, у нее не было еще никогда. Несколько минут назад, в туалете, она втянула дорожку кокса7, и все проблемы были теперь решаемы.

     Как он хоть выглядит? Если красавец, то немного грустновато. Хотя если красавец, то может быть голубым! Тьфу! Она допила коктейль. Мимо медленно проехал лимузин длиной, наверное, с троллейбус. К столу подошел парень лет двадцати пяти:

     – Можно?

     – Нельзя!

     Парень пододвинул кресло и сел:

     – Я от Бизона.

     Блондинка пристально оглядела его с ног до головы, отмечая каждую деталь. Часы «Сейко», платиновая цепь, перстень с черной вставкой. Глаза серые, проницательные, не злые. Светлая кожа, но чувствуется гибкость тигра. Короткая прическа и серьга.

     – Ну и что? Какой Бизон, мальчик?

     – Леля, я Философ.

     Она немного опешила. Да, она ждала Философа, даже мечтала о встрече с ним, но… Странно. Тот должен был быть человеком лет сорока, а этот… совсем молодой, да еще с такими глазами телячьими. Мельчают, мельчают мировые специалисты, да и клиенты. Должен был быть хитрый мужчина лет за сорок, а этот… Совсем молодой. Леля испортила себе настроение этими рассуждениями: вытащив еще одну сигарету, прикурила и аккуратно пустила струйку ароматного дыма в сторону. Она никогда раньше его не видела. У инструкторов, сидящих в машине в двух кварталах отсюда, тоже данных о внешности не было. Только примерные описание и возраст. Но представился правильно, а документы ведь спрашивать не будешь. На мента точно не тянет. Нет бычьей, тупой хитрости в глазах. Это Леля видела сразу. Нет, не мент. Философ и есть. Просто так выглядит. Ничего не понятно. Но не лох.

     Ее визави глянул на часы и предложил:

     – Давай к делу.

     – Пройдем в зал, там я заказала кабину.

     – Зачем?

     – Как зачем? Мы что, тут будем светиться?

     – Ладно, пошли.

     Леля встала и двинулась вперед, плавно покачивая бедрами. Интересно, как она ему? Наверное, все-таки возбуждает. Хотя на грудь даже не поглядел. Неужели голубой? Их по виду совершенно не определишь.

     Вошли в кабину, задернули штору. Персонал удалился на улицу и, сев за столиком, принялся завтракать. Было еще раннее утро. Клиентов не было. В кабине работал кондиционер. Стол накрыт ненавязчиво: хрусталь, омары, коктейль…

     Леля откинулась в кресле, слегка отклонив одну ногу в сторону. Высокая грудь на две трети была открыта, оттенена вуалью и должна была работать. Представительница «Восточного Синдиката» замерла, как кошка, примерявшаяся к мыши, и стала смотреть Философу в глаза:

     – И как Бизон тебя определил, в смысле полномочий?

     – Никак. Он мне верит. Все полномочия исходят от меня. Он авансировано дал карт-бланш.

     – А что это?

     – Это такая документация.

     – Можно, я позвоню?

     – Пожалуйста.

     Она вытащила крошечный телефон, сверкающий черными бриллиантами, и сделала набор. Минуты две говорила на тарабарщине. Кинула телефон на стол:

     – Ладно, документация дело вторичное. Гарантии – дело первичное. Так что он тебе гарантировал? – прищурившись, спросила белая бестия.

     – А то же, что и тебе твой. Я думаю – вечную молодость.

     Черноты юмора Леля не уловила:

     – Ты, однако, из тех ребят, которые знают свое дело. Если получают такие высокие гарантии…

     – Умное наблюдение.

     Не отрывая взгляда, она приоткрыла рот, блеснув жемчугом зубов, и еще свободней разлеглась в кресле.

     – А ты не добавишь, что я лично стою наблюдения?

     Философ с интересом глянул на даму полусвета:

     – Ты так быстро соскучилась по зеркалу? Но лично я пока еще наблюдений проводить не собираюсь. Дела, знаешь…

     Агентша не сдавалась:

     – А разве у мужчин это не на уровне инстинкта? – она облизнула губы.

     – Детка! Не обижаешься? Ты хоть знаешь, что такое инстинкт? Я – знаю. Да он и не один. Их много. В конце концов, знаешь, сколько их тебя окружает? – Леля с интересом расширила глаза. – А вот твой конкретный, сейчас работающий, можно читать, как запись в кулинарной книге, – так все ясно, четко и продумано. Да ты, наверное, думаешь, что я голубой? Угадал? А если и голубой? Что, по-твоему, есть разница? И в чем? Разница в чем?

     Блондинка немного замешкалась:

     – Ну… в том, что… это как-то не приносит пользу мне.

     – Бра-а-во, Леля, я считал тебя тупее, чем ты есть. Ну-ну…

     – …Вообще, когда кто-то в состоянии меня заменить, и я остаюсь без дела, – она вновь перекинула ногу за ногу, но Философ это игнорировал, – то единственное, что я ощущаю – это бешенство, – проговорила агент синдиката, теряя уверенность и не понимая, как это ее вынудили к откровенности.

     – Можешь успокоиться: я не голубой и тебя заменять не собираюсь. Твои ибрагимы остаются тебе. А меня зовут Вова. Мне нравится твой крайний материализм. От слова «мать». Возможно, ты его старательно сочиняешь, но это уже искусство и потому стоит оценки. А это несколько моя стихия. Тебе же говорили? Что я искусствовед в некотором роде...

     – Да говорили, говорили. Я, правда, не ожидала, что ты такой молодой. Но это ведь плюс?

     – Плюс куда?

     – Ну, подальше от минуса, например.

     – Извини, тебя не Соней ли зовут по-настоящему?

     – Нет, я Анжела. Вот это и есть настоящее.

     – Однако, стильно, как на твой взгляд. Но я-то Вова от рождения. VOVA. Не моя вина в имени. Я под виной подразумеваю чувство долга.

     – Вова, а тебе нравятся женщины?

     – Нет, Анжела, я их терпеть не могу. Но их форма – это да. В ней что-то есть. Я понятно сказал?

     – Конечно. Все женщины только формой и занимаются.

     – А ты не задумывалась, почему?

     – Странный вопрос. Не задумывалась…

     – Потому, что они почти все от рождения уродины: с длинными тощими ногами, или наоборот – с короткими, жирными колбасками; лупоглазые, с белыми ресницами, или косоглазые и вообще без ресниц; плоскомордые, волосатые, на голове – лысые; без грудей, без шеи, но с языком, длинным и болтливым. А главное, – обрати внимание, – почти поголовно все тупые, как пули в твоем пистолете. Но это еще не совсем проблемы. Классическую точку ставит тестостерон. Гормон такой. У женщин он есть в микродозах. Правда, иногда его побольше, и это уже окончательный, убийственный фактор, завершающий женское формирование. И на фоне всего этого вашу братию держит основной инстинкт. Вот он-то и делает из обыкновенных, в общем-то, работящих плоскодонок тех непредсказуемых фурий, не знающих, чего хотят, зачем хотят и хотят ли они вообще чего-либо определенного. Все это и ведет к занятиям формой, как ты говоришь. Чтобы быть не тем, кто ты есть, а ты есть – не та, которой хочешь быть. Отсюда – и нож хирурга, и смертоубийственная ненависть. Друг к другу.

     Анжела вскинула ресницы и невинно посмотрела в глаза Философу, ничего не говоря.

     – Думаешь, подействует? Да меня тошнит от одной только мысли, что меня дурачат. Ты же почти умная, ты должна понять.

     – Ничего не понимаю!..

     – Зато я понимаю за двоих. И знаешь, в чем секрет магнетизма? В полном его отсутствии. Когда нет ничего, то может быть все. Ну, а когда есть все, – как многие предполагают, – то наступает перебор, бочка заколачивается и выбрасывается за борт. И под действием магнетизма идет ко дну. Вот и весь секрет. Теперь понятно? Тебя же готовили ко встрече со мной.

     Стерва думать не умела. Не то, что говорить. Философ действовал на нее странно. Как на кобру – дудочка факира, который ее, змею, дубасит – и та начинает его «понимать», изображая нечто вроде танца, но только с дубиной над головой. Анжела не могла оценивать реальную ситуацию. Но что-то шло не так, как она предполагала. Оказывается, Философ – не просто болтун, как ей объяснили принцип философии. Он даже не смотрит на ее ноги!!! А болтуны так себя не ведут. Очень похоже, что первая часть задания просто невыполнима по техническим причинам. От такого лишнее не услышишь. Хотя… хотя еще не вечер…

     – Послушай, Вова! Ты, наверное, думаешь обо мне плохо. Но я не шлюха. У меня работа такая. Ты же знаешь, что дело – делом, а тело – телом. Вова, не смотри так! Понимаешь, кажется, я тебя полюбила…

     – Думаешь, засмеюсь? Нет, кобра, смеха ты от меня не услышишь. И вовсе не потому, что я умею глядеть в будущее. Чего мы тут сидим, не забыла? Ну-ка, напомни.

     – Да напомню, напомню. Хоть бы мне память отшибло… Ты должен продиктовать мне номера счетов в оффшорных зонах.

     – Продиктовать номера счетов?.. А список не устроит?

     – Список нельзя. Это все может храниться только в голове. Необходимо проходить таможенный досмотр. Ты же понимаешь! Я прошла мнемотехническую подготовку. Я запомню. Ты же помнишь?

     – Ну-ну. Курсы скоростного запоминания у твоего Бабая? Это любопытно, – хмыкнул Философ.

     – Да, и я их прошла.

     Анжела слегка развернулась, чтобы четче был виден рельеф груди, и неожиданно подумала: а откуда он знает про тупые пули в ее браунинге? Разве он может знать, что в сумочке лежит пистолет? Нет, не может. Это он сказал просто так, чтобы звучало. Знаем, видали таких словесных монстров. Что-то да угадывают. Вот ведь фокус.

     Она взяла бутылку с коктейлем, вынула пробку и стала медленно пить из горлышка, глядя ему в глаза.

     – К ведьмам я адаптирован, – напомнил Философ. – Это к тому, чтобы ты свой бредовый имидж хоть слегка корректировала. Не обижаешься?

     – Обижаюсь.

     – Ну и прекрасно. Обиженная женщина – это женщина в своем естественном состоянии. Впрочем, запомни: ты не женщина. Могу, правда, тебя успокоить, что я – не мужчина. Но это все – только на время нашего разговора. Доступно?

     – Да доступно, доступно. А после разговора?

     – После разговора мы больше не увидимся. И поэтому можно сказать, что мы вообще не люди.

     – Я слышала, что философы все со сдвинутой крышей, а теперь вот увидела собственными глазами. Ладно, давай номера счетов.

     Она подвинула к себе сумочку, вытащила зеркало, по ходу дела включила диктофон и стала контуром обводить губы:

     – Я вся внимание.

     – Ты, наверное, считаешь себя шедевром во всех воплощениях? Ну, во всех возможных вариантах. Анжела, Анжела… Счастье не в том, о чем думаешь. Счастье – в правде. Смешно? Ха-ха! В какой такой правде? Ты знаешь, каждый раз в индивидуальной и сиюминутной. Потому что как только она начинает вытягиваться во времени или сжиматься — то тут уж бед с ней не оберешься. Эта особь такая же, как и мы все, – терпеть не может постоянства. Движение – жизнь. А правда ее любит. Жизнь. Так что поправдивей мысли сама с собой. Ведь влезешь в бутылку – назад не вылезешь. Правда – это творчество. Творение! Синтез анализа, а иногда наоборот. А тот, кто не творит – тот урод. В нормальном значении этого слова. Родившийся с другой целью. С какой угодно, но конечная – убивать творцов. Ну, не всегда физически – это сильно стимулирует творчество и приводит к обратному результату. А частенько – другими, дебильными способами, извлекаемыми из генной памяти. Весьма, весьма продуктивными…

     Философ вытащил из кармана небольшую алюминиевую статуэтку, копию французской статуи Свободы, дареной в свое время США, и поставил на стол:

     – Как тебе это творение?

     – Ну, статуя Свободы. Я там была.

     – Вот-вот. Статуя Свободы! Надеюсь, ты свободная женщина, и эта статуя поможет тебе в дальнейшей жизни. Но я ее тебе не дарю. Ладно, мы отвлеклись. Оффшоры. А ты хорошо подумала, когда ввязалась в это дело? Оффшоры – это большие деньги. Ну, ты решила, надеюсь, сама. Ты же не думаешь, что я верю, будто ты такая дурочка, какой пытаешься выглядеть? Леля, не дай добить себя формой. Пробивайся всеми силами к Анжеле. Знаю, что тебе от меня надо. Ты терпишь, а я пользуюсь. Но, согласись, иногда попользоваться красивой женщиной, особенно в полуплатоническом режиме, не есть самый страшный грех. Ладно, ты запоминай мой текст, но… – он пытливо и с любопытством снова уставился в лицо своему контрагенту. – …Но неужели тебя послали сюда только из-за искусства делать минет? Знаю я этих ибрагимов. Такой, как ты, влезть им в душу все равно, что моське в бассейн. Других достоинств я у тебя не предполагаю.

     Анжела принялась в упор глядеть на Философа, но уже несколько другим взглядом. Точно голубой! А, впрочем, нет, – наверное, просто замороченный. Таких предостаточно. А как дорвутся до того же минета, вся философия мигом улетучивается.

     – Ладно, красотка, слушай:

     Маршалловы острова, банк «BINGO» N AB 0006669991-129NR;

     Соломоновы острова, банк «BINGO» N CD 0009996662-417OR;

     Сейшельские острова, банк «BINGO» N EF 6660009993-341PR;

     Федеральные штаты Микронезии, банк «BINGO» N GH 9996660004-215RR.

     Остальная информация будет передана по другому каналу. Приятно было пообщаться, хотя и не скажу, что в тебе что-то есть. Но и обо мне ты уж точно этого не скажешь.

     Анжела пристально глядела на Философа. Вот это хватка! Волк! И правда, Волк. Но странно: не злой, не обозленный. Что ни говори, Бизон умеет подбирать людей. Волк… А почему Волк? Впрочем, какая разница.

     – Волк, а я тебе хоть немного нравлюсь?

     – В каком смысле? Ты хоть понимаешь, что в таких вопросах есть разные смыслы?

     – Я понимаю, что ты все понимаешь. Мне даже не нужно разговаривать. Но тогда скажи, ты ведь такой умный: понятие дает счастье?

     – Нет, красотка, не дает. Но мужчина является на свет не для этой химеры.

     – А зачем же тогда вы, мужчины, спите с нами, женщинами? Что ты можешь на это ответить? Ведь ты не исключение. Может быть, я тебя и не возбуждаю, но кто-то же есть? Или, может, это сила духа?.. Преобразила тебя в того, кто ты есть. А ты уверен, что это то, чего ты ищешь?

     – Я ничего не ищу. А отношения с женщинами – производственная необходимость. Знаешь, красавица, как мерзко себя чувствует настоящий мужчина после этого технологического процесса? Это знают все! А вот вы, ведьмы, наоборот – испытываете чувства совершенно другие. Я бы даже сказал – вампирические. Что, я неправ?

     – Да прав, прав. Настоящая женщина – всегда стерва. А ненастоящие мужчин не интересуют. Это ведь не тайна, – Анжела поправила прическу.

     – Да, это не тайна. Но, должен признать, ты понимаешь эти вещи. Все-таки профессионализм сказывается. Девальвация сексуальности – я бы это так назвал. В документированном теизме есть на это ссылки, но они очень криволинейны, туманны, зашифрованы и не рисуют картину реальной ситуации. А она такова: люди, как вид, могут исчезнуть. Это не шутка, к сожалению. Это проблема многих конфессий и философских исследований. Интересно? Прав я в этот раз, ответь? Ты же должна отличать бесовское от божественного, являясь частью одного из них.

     – Да прав, конечно, прав. Главная цель нашей встречи достигнута, и почему бы тебе теперь не быть во всем правым? И даже всегда? Хотя Волк – он и есть Волк. Скажи, а почему Волк?

     – Военная тайна.

     – Ну ладно, как хочешь. Тайна – это всегда звучит. Тем более такая.

     Она в который раз вытащила из сумочки зеркало и подправила губы, любуясь собой в отражении.

     – Как тебе мой рот?

     – Рабочий. Болтает много.

     – Ты знаешь, а я все-таки начинаю чувствовать твою эрекцию. Ты не обиделся?

     – Я всегда полагал, что для женщин это наименее важная деталь в отношениях полов. Или это не так?

     – Как сказать. Самое главное – чувствовать себя нужной. Тогда проходят любые номера.

     – Да слышал я уже этот впечатляющий бред. «Нужной-нужной»! Нужной для чего, а?

     – Ты что, совсем импотент, что ли?

     – Я вообще-то – на работе. Да и при чем здесь это? Или мне надлежит показать свои способности в действии? Конечно, тебе легче будет, но такого подарка я тебе делать не собираюсь.

     – Знаешь, я, конечно, сука, но ты мне понравился. А почему – не знаю, – Леля положила зеркало в сумочку. – Может быть, твоей ориентацией, которую не определить. Но сука, она ведь и есть сука. Ты ведь это знал всегда.

     Плавным движением блондинка вытащила свой браунинг и одну за другой всадила все пять пуль Волку в грудь. Раздавались только глухие щелчки затвора, шлепанье пуль о Философа и звон отлетающих гильз в легкой дымке сгоревшего пороха. Философ продолжал смотреть на нее и даже улыбнулся издевательской усмешкой. Анжеле показалось, что она сходит с ума. Все-таки выполнила приказ, хотя совсем не хотела этого делать. Философ почти сумел ее обнулить. Но Волк должен был умереть.

     VOVA рывком протянул руку, схватил агентшу за горло и впился сталью взгляда в побелевшее Лелино лицо. Рубашка у него на груди разошлась, и та увидела на его теле пластиковый бронежилет, а в нем – все ее выстрелы. Антиинерционный бронежилет! Эта штука стоит полмиллиона долларов! Волк даже не шелохнулся, когда в него впивались пули!

     – Оффшорные номера?! Да ты знаешь, ведьма, что твой кристалл ничего не записал из-за вот этой крошечной статуи Свободы? Знаешь, что такое жесткое подавление генерации частоты аудиосигнала? Или ты и правда все номера наизусть запомнила? Тогда, может, тебе отключить память? Не-е-ет, знаешь, что я сейчас сделаю? Ты умрешь со смеху от этой идеи!

     Он вытащил из кармана небольшую пластиковую бутылочку ярко-алого цвета.

     – Знаешь, что здесь? Смесь соляной и азотной кислот, перемешанных с техническим маслом. Легкое нажатие, изящное опрыскивание – и ваша чудесная кожа лица превращается в черные, дымящиеся лохмотья с трупным запахом. Впечатляет? Впечатляет. Я-то знаю, чего ты боишься больше всего, падаль меркантильная. Не буду я ломать тебе шею, – зачем? – просто вылью эту священную смесь тебе в лицо, чтобы ты и внешне стала тем, кто ты есть на самом деле. А? Нравится? Или это уже не та философия, о которой тебе рассказывали? Забыли, наверное, уточнить, что я философ крайнего, экстремального толка и прямого действия. А что это такое, знает разве что Люцифер, да и тот на эту тему думать не хочет. Зачем лишний раз переживать?

     Анжела, бледная как покойница, тупо глядела на монстра в бронежилете. Оживший зомби. Вернулся оттуда и поэтому свободен полностью, вне всяких иллюзий. Стильную стерву стал бить озноб. Ее предупреждали насчет Философа, что тот очень непрост, но она не поверила, особенно когда увидела.

     – Теперь вот что. Сейчас ты мне будешь говорить то, о чем я тебя буду спрашивать. И если хотя бы один ответ вызовет у меня сомнение, ты знаешь, что будет с твоим лицом. Не сразу, не сразу! А постепенно. Так сказать, искусственными пигментными вкраплениями. Надо же будет тебе оставить разума и силы для последующих ответов. Впрочем, тебе такие подробности знать не надо. Сама почувствуешь, что станет с твоей кожей. Знания и чувства – большая разница.

     Волк держал ее сзади за волосы, запрокинув лицо вверх:

     – Итак, начнем? Быстро факсимильный код твоего шефа! Ты не можешь его не знать. Когда он прококаиненный или ширяется герой8, подпись шлешь ты. Это легко определяется по бреду, который плывет в сети, а мы перехватываем и, поверь, со смеху умираем – куда идет и ведет цивилизация. Ну?!!

     – КАRАМBА 987 плюс двенадцать шестерок. Там электронный слепок.

     – Проверим.

     Философ включил компьютер, извлеченный из сумки, вошел в сеть и набрал код сервера. Вставил дискету и перегнал на нее электронную подпись. Леля еще не поняла, какую услугу она только что оказала.

     – Правильный ответ. Тебе пока везет. Идем дальше. Номера счетов на предъявителя в Женеве. Четыре номера. Я не ошибаюсь, четыре? Четыре-четыре. Быстрей!

     – Я не скажу!

     Анжела была в предобморочном состоянии. Серо-белое лицо уже давно не напоминало стильную бестию. Страх никому не к лицу, а стильным блондинкам – тем более.

     – Что-что? Не скажешь?

     Интровертный потрошитель отвинтил пробку на бутылочке, и помещение стал заполнять едкий запах.

     – Ты, может, покричать хочешь? Так кричи, кричи… Говорят, от этого легче. Вот только кому, неизвестно. И кстати, заведение наше закрыто, персонал сидит на свежем воздухе – угощаются за мой счет. Думают, я тебя трахаю! Номера, ведьма! И быстро! Ты думаешь, я забуду твои пять бронебойных подарков? Я этого делать не собираюсь. И микрочип видеозаписи этого делать не будет. Показать тебе, сука, твое лицо, когда ты нажимаешь на спуск своего дебильного пистолетика? Да мне пули до фени, мне лицо твое важно, как ты отрывалась, думая, что идиот Философ полетит на тот свет, помахав тебе ручкой. Тебе очень не повезло, что ты не стреляла в голову. Но я знал, что ты этого сделать не сумеешь. Голова – не в твоей компетенции.

     Анжела обвисла, как тряпка, и заплакала.

     – И ты на меня хочешь так воздействовать? Верх кретинизма седьмой жены Ибрагима, или какой там еще! Считаю до трех. ДВА!

     – …Женевское отделение банка Би-эн-ди. Четыре номера-счета. Начинаются все набором букв OMEGA. Затем восьмизначное число. Первое – квадратный корень из пяти, потом шести, потом семи, потом восьми. Все.

     Волк отпустил ее, и она упала в кресло, едва дыша.

     – Ну вот, милая, первую серию знакомства с экстремальной философией закончили. Но если ты думаешь – это все, то это означает лишь то, что я выбил из тебя не все заблуждения. Знаю я, что тебя держит. Тебя держит кокс. Но это ненадолго.

     Анжела сидела, как сдутая кукла. Лицо у нее было серое. Косметика размазана. На голове – всклокоченная пакля. Глаза потекли.

     – Знаешь, а вот теперь в тебе что-то есть. Человечность часто проявляется вследствие определенного язычески-христианского обряда, искупления – можешь и так сказать, – вроде того, что мы (мы!) с тобой произвели. А ну-ка, глянь сюда!

     Анжела покорно подняла голову.

     – Ты понимаешь, что я одолжил у тебя не всю информацию? Но мне пока больше не нужно. Должна же быть в женщине какая-то тайна! Правда, и этого хватит, чтобы твой полудурок шейх скормил тебя крокодилам. Но это лишь в лучшем случае. Если ты сумеешь его убедить, что все прошло по твоему плану, и отдашь ему номера счетов, которые не знаешь. Второй вариант последствий твоего отчета заключается в том, что он станет варить тебя в оливковом масле. Но не всю сразу, а начиная с кончиков ног. Это гуманный вариант. Душе настолько опротивеет тело, что она с радостью выпрыгнет в мир иной и обиды держать не будет. Или у тебя есть сомнения по этому поводу? Я бы предложил, на основании некоторого опыта, верить отныне только мне. По крайней мере, я человек прямой и если убью, то сразу и без пыток. И еще. Поскольку я человек прямой, то хочу добавить: отныне ты рабыня моя, а не того обкуренного Ибрагима ибн Хасана, или кто он там, тебе виднее. Если что-то хочешь сказать, то говори сразу, потом поздно будет.

     Анжела долго не раздумывала. Она мигом забыла все плохое, что было раньше, и сказала совершенно искренне:

     – Я сделаю все, что ты скажешь. Но очень прошу тебя позволить мне прикончить шейха. Я смогу.

     – Не сомневаюсь. Но почему ты начала разговаривать как Шехерезада из «1000 и 1 ночи»? Просить ты не будешь ничего. Но я не против обсудить проблему шейха.

     Специалист по суггестивному воздействию потянулся, зевнул, снял бронежилет, вытряхнул пули, скрутил его трубочкой и сунул в спортивную сумку. Налил два бокала вина и протянул один своей свежезавербованной адептке. Она выпила, он забрал ее браунинг и сунул в карман. Анжела смотрела на него не отрываясь, как на сына Божьего.

     – Еще одна маленькая деталь, – он протянул лист чистой бумаги и ручку. – Пиши, я продиктую. Писать ты хоть умеешь?

     Фрагмент романа «славянский стилет»

     Рентабельность секса втроём

     — Невозможность порождает безумие. Не всегда, но очень часто.

     — Это не убедительно.

     — Когда ты убедишься, то это будет уже не этот свет. Ни один безумный не осознаёт своего безумия. Ни один. Даже ты.

     — Что ты сказал? Я сумасшедший?

     — Пока нет. Пока. И верь мне. Кому–то надо верить. – Человек с лёгкой небритостью на лице наклонился к собеседнику. Добавил:

     — Некоторые вещи о себе мы можем узнать только со стороны. Только оттуда.

     — А ты? Ты пользуешься зеркалом? – спросил в ответ худой блондин с длинной косой из серебристых волос.

     — Я дублируюсь. Второе моё Я выходит из тела и проверяет, всё ли в порядке с основным Я. Но ты незнаком с такой техникой.

     — Короче. Идём на дело или не идём?

     — Ты рвёшься всю жизнь провести в камере?

     — По этой статье максимум двадцать лет.

     — Для тебя это будет вся жизнь, поверь мне.

     — Так что – отбой?

     — Нет, мы ждём.

     — Чего?

     — Отмены невозможности. Иначе ты сойдёшь с ума. А меня это не устраивает. Да и тебя, думаю, тоже.

     Блондин вскочил и стал ходить по кругу вдоль дубового стола, за которым сидел небритый. Тот молчал и смотрел на большие часы с маятником. Те стали отбивать двенадцать часов ночи. Зазвонил мобильный телефон. Небритый ответил:

     — Да.

     — 925 1610017. Смени трубу. – Отключились. Небритый взял другой мобильный телефон и набрал продиктованный номер. Ответили:

     — Даю подтверждение. Она появилась. Через двадцать минут будет у тебя. – Телефон отключился. Небритый посмотрел на блондина и сказал:

     — Невозможность уменьшается. Тебе фартит.

     — Хватит издеваться. Появился новый проводник?

     — Да. Скоро она будет здесь.

     —  Она?

     —  Да, она.

     —  Женщина не в состоянии проделать такую работу. Я не верю.

     —  Тогда сходи с ума. У нас были в руках шестнадцать миллиардов, из–за системного вируса мы их потеряли. Но они лежат где–то в пространственно–временном континууме. Они ждут нас. Пока их не найдёт сетевая полиция. А она, поверь мне, ох! как ищет! Нам нужно быть первыми в этом спринтерском забеге.

     — Баба на старте – делу конец.

     — Хватит! – резко оборвал небритый. – Это не баба! Это волшебная палочка, ведьма и Нефертити одновременно. Никогда больше не употребляй это слово – баба. А то я скажу, что ты мужик.

     — Ладно, – ответил блондин. – Посмотрим на этого системника. В конце концов выбора у нас нет. Мы сами виноваты, что купили отмычку с вирусом.

     — Не мы, а вы, – уточнил небритый.

     — Да, не спорю – я. Хотя наличие вируса проверить невозможно при такой памяти и скорости процессора.

     — В нашем деле на первом месте стоит фарт, – сказал небритый. – Фарт, фарт и фарт. Мы работаем только благодаря ему. И за это надо платить.

     — Чем? Чем платить фарту? – уныло спросила серебристая косичка.

     — Верой, надеждой, любовью, щедростью и отсутствием страха смерти, – перечислил небритый. И добавил: – Но только этого мало! Надо, чтобы всё было чисто как в программе. То есть – от души, от сердца – можно и так сказать. Если мы сильно захотим забрать эти миллиарды, то они плюнут на нас, на нашу жадность, и сами прыгнут на крошечный счёт какого нибудь пенсионера с чистой душой прожившего всю жизнь. Ты не веришь?

     — Ты знаешь, я тебе всегда верю.

     — И поэтому никакого оружия и никакого напора на тех, кто тоже охотится за этими красавцами. 16 000 000 000 – разве не красавцы?

     — Красавцы.

     Зазвенел звонок входной двери. Небритый глянул в монитор, сказал в микрофон: «Войдите!», – и открыл входную дверь. Проговорил:

     — Вот и Нефертити. Будем надеяться, что с ней нет неподалёку Эхнатона.

     — А кто это?

     — В своё время работал богом.

     *******

     — Это раз. Но есть и два. Я не даю никакой гарантии, но в случае выигрыша 25% мои.

     — Так это же!.. – поднялась серебряная косичка.

     — Сядь, – мягко сказал небритый. – Мадам, мы согласны.

     — Зато в случае неудачи, я с вас не возьму ничего, кроме компенсации за потерянную энергию

     — А сколько это? – спросил блондин.

     — Десять миллионов евро.

     — Мы согласны и на это – сказал небритый. – Мне известно о вашей работе в Неваде и Монте Карло. Я знаю, что ваш труд даётся вам тяжело. Мне известно, что вас вычисляют тысячи сетевых полицейских, а в игорные дома вам вход закрыт. Деньги любят вас, и я догадываюсь почему.

     — За моё презрение к ним.

     — Вот именно.

     — Где будет происходить подключение к сети? – спросила сероглазая блондинка с гипнотическим взглядом удава. Одета она была в какой–то серый балахон, но фигура порой прорисовывалась нестандартной красотой форм.

     — Там, где скажете вы, – ответил небритый.

     — Какова скорость процессора отмычки?

     — Двести гигов.

     — Это хорошая скорость. Вирус не обнаружили?

     — Нет.

     — Где отмычка?

     Небритый вытащил из ящика небольшой ноутбук и положил на стол. Дама открыла компьютер и включила его. Быстро просмотрела возможности системы. Затем извлекла из кармана плоский мобильный телефон и через ИК–порт подключила его к ноутбуку. Набрала на телефоне определенную комбинацию и стала смотреть на экран. Косичка и небритый смотрели туда же. На экране медленно ползла фиолетовая линия, и появился текст: «Санитарная служба НЕФЕРТИТИ».

     — Сделайте кофе, – попросила дама. Косичка быстро приготовил напиток и поставил его перед системным профессионалом. Та отхлебнула и продолжала смотреть на экран. Прошло десять минут. Ничего не происходило. Фиолетовая полоса сбросилась и поползла снова. Системник продолжал пить кофе. Небритый молчал. Блондин вытащил калькулятор и стал что–то подсчитывать. Наконец на экране появились цифровые часы, и пошел обратный отсчёт времени. При появлении нуля экран пыхнул алым цветом и на нём появилось лицо Билла Гейтса. Оно было испугано и перекошено от страха. Внезапно Билл заорал через встроенные динамики:

     — Мама! Они меня поймали! Ма–а–а–ма!!!

     Затем Гейтс превратился в Монику Левински с хитрой улыбкой на губах. Моника сказала:

     — Здесь Билл, да не тот. Я ухожу. – И экран погас. Затем вновь засветился голубым цветом и контрольной заставкой в виде связки отмычек.

     — Всё, – сказала Нефертити и закурила. – Вирус ликвидирован. Он вброшен в базу данных сетевой полиции. Это мой подарок им. – Посмотрела небритому в глаза. Добавила: – Там ей будет веселей.

     — Кому? – ошалело спросил небритый.

     — Монике. Билл Клинтон курирует сетевую полицию. Он будет рад увидеть Монику. Ну, я так думаю.

     Косичка недоверчиво спросила:

     — Вируса больше нет? И это при помощи телефона?

     — При помощи моего суперкомпьютера, с которым говорил мой телефон, – ответила блондинка и в упор посмотрела на косичку.

     Тот слегка стушевался. Сказал:

     — Да, я понял. Но у вас должна быть сильная криптозащита.

     — Она есть. Ещё вопросы?

     — Да нет. Вообще–то есть. А где Эхнатон?

     — На том свете.

     — Теперь всё ясно.

     — Если всё ясно, то будем приступать к работе. Какое у вас соединение с сетью?

     Ответил небритый:

     — Четырёхточечный радиопорт. Частота 3,6 гигагерца. Общая длина 90 километров. Контроль перехвата.

     — Это устраивает. Работать будем здесь. Работать будем втроём. Вы не против секса втроём?

     — А при чём здесь секс? – напряженно спросила серебристая косичка.

     — Это просто образ. Ну?

     — Нет, не против, – ответил небритый. – Ради этого счёта я готов на всё.

     — Это вдохновляет, – сказала Нефертити. – Мне не важны деньги, мне важен процесс, который поманит их к нам. Вам знакомо интегрирование посредством энцефалограммы?

     — Да, – неуверенно ответил небритый. – Я слышал про это.

     — Слышал – уже хорошо. – Системная королева вытащила из коробки три обруча из белого металла и пластика. Два протянула напарникам. Сказала, не сводя глаз с заказчиков:

     — Придётся одеть это на голову и обязательно отключить видео и аудиозапись помещения, если она ведется.

     — Она не ведется, – ответил небритый, неуверенно держа обруч, который имел крошечную антенну.

     — Не ведется? Вот и хорошо. И ещё. Я очень надеюсь на вашу индикацию перехвата радиопорта.

     — Там всё в порядке! – хором ответили небритый и блондин.

     — Я верю. В противном случае сидеть будем вместе. Теперь вот что. Вы будете делать то, что скажу вам я. Думать, анализировать и пытаться что–то понять не надо. Вы должны верить мне, иначе всё провалится. Устраивает?

     — Да, – ответил небритый.

     — Нет, – ответила косичка. – А если что–то пойдёт не так? А если появится Эхнатон?

     Нефертити снисходительно посмотрела на компьютерного вора. Ответила:

     — Эхнатону здесь делать нечего. Он лежит в необнаруженной пирамиде в Египте и ему там хорошо. Эхнатона не будет. И вообще, вас не клинит? О чём вы говорите? Подумайте сами.

     — Всё в порядке, – сказал небритый. – У моего коллеги такая необычная манера выяснять интересующие его детали общения.

     — У меня больше вопросов нет, –  сказал блондин.

     — Есть у меня, – сказал небритый. – Вы с охраной?

     — Естественно.

     — Там не может быть барабана?

     — Это исключено. Со мной такое не проходит. Я праправнучка Алистера Кроули, в конце концов.

     — Всё, теперь я спокоен.

     — Спокойны должны быть все. Все должны быть спокойны. Вы спокойны? – спросила она косичку.

     — Абсолютно, – ответил тот.

     — Не верю, – ответила Нефертити и вытащила таблетку розового цвета. – Это транквилизатор. Достаточно сильный, на основе кокаина. Придётся принять.

     — Я не наркоман! – почти закричал блондин.

     — Я тоже, – сказала Нефертити и проглотила таблетку. Добавила:

     — Но для работы это надо сделать. – Она протянула таблетки небритому и косичке. Те испуганно смотрели на неведомое зелье. — Принимайте, если хотите чтобы деньги пришли к вам.

     — Пей, – сказал небритый блондину и кинул таблетку в рот. Было видно, что он жег мосты. Блондин медленно проглотил транквилизатор.

     — Это препарат лонгированного действия, – сказала Нефертити. – Первые двадцать минут он не действует. За это время нам надо подготовиться к работе. Вот контракт на мои 25%. Подпишите и поставьте отпечаток пальца.

     Небритый и косичка проделали процедуру. Нефертити сосканировала документ и отправила через телефон в свой компьютер.

     — Ну, в основном всё, – сказала. – Теперь дайте мне последние координаты Малыша. Я вашему счёту даю имя – Малыш. Теперь только так его и зовите.

     — Малыш так Малыш, – сказала косичка.

     Нефертити сделала несколько манипуляций на своём телефоне и попросила всех надеть обручи на голову. На экране отмычки побежали ряды цифр, вскоре слившихся в сплошную линию Нефертити пару минут смотрела на экран и включила порт соединения с Интернетом.

     — Всё, господа, – сказала коллегам. – Наши души в сети. Там же бродит и Малыш. Мы будем его звать. Он любит хорошую компанию и не пропустит возможности повеселиться. Если вы не подведёте.

     — Как? – спросила косичка.

     — Хмурыми и невесёлыми мордами. Вот так. Гулять, так гулять. Верно, небритый?

     — Это я умею, – ответил тот.

     — Какой новый номер счёта мы придумаем для Малыша? А? Какой? – вопрошала Нефертити. – Ладно, я уже придумала. Сладкая парочка 69 дублированная 16 раз. Я думаю, ему понравится.

     Зашелестела клавиатурой отмычки. Подняла голову. Сказала:

     — Всё. Загон готов. Коньяк есть?

     — Что? – не понял небритый.

     — Коньяк или хорошая водка.

     — Есть текила, – неуверенно сказала косичка. Но мы во время работы не пьём.

     — Тащи, брат, текилу и бокалы. Ты не работаешь. Работаю я.

     — А… Стоит ли так быстро отмечать победу? – спросил небритый.

     — Мы ничего не будем отмечать. Мы будем пить. Ты что, – перешла на ТЫ, – не понял? Мы будем просто пить. Вопросы есть?

     — Нет, – быстро ответил небритый и взял бокал с текилой, которую уже разлил блондин.

     — Ну, за нашего Малыша! – сказала Нефертити и выпила на одном дыхании весь бокал. Медленно взяла лимон. Выпили и коллеги. Оба молчали, помня об обещании не задавать вопросов. Вопрос задала Нефертити.

     — Как вас зовут?

     — Я Данила, – сказал небритый.

     — Я Тайфун, – ответил блондин.

     — А я Маргарита! Ха–ха–ха–ха–ха–х а–ха–ха! – захохотала системная охотница. – И вы, правда, поверили, что я вас не развожу? Алистер Кроули был ой! какой мастер на такие дела. А во мне его хитрые гены. Ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха!

     Данила и Тайфун мрачно глядели на Маргариту.

     — Поверили, – выдавил из себя Данила.

     — И правильно, – резко прекратила смех Марго. – Наливай ещё.

     Выпили снова.

     — А почему вы вдвоём? – спросила Марго. – Вы что, голубые?

     — Кхм…–  ответил Данила. – Нет, мы не голубые, но один в поле не воин, а трое это уже пресс–конференция.

     — Логично, – сказала Маргарита. – Возможно вы не голубые. Хотя, когда двое мужчин достаточно долго находятся наедине, то они становятся голубыми.

     — Бред, – сказал Данила.

     — Может и бред, – согласилась Марго.

     Тайфун спросил:

     — А ты, Марго, не лесби?

     — Ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха! Да ты, милый, можешь, если хочешь, это проверить.

     Тайфун застывшим взглядом смотрел на новоявленную порнозвезду.

     — Наливай, – сказала Маргарита, закурив сигарету. Спросила:

     — Как вам я?

     — В каком смысле? – спросил Данила.

     — Как женщина.

     — Класс!

     — Это круто! Мне нравится, – одобрила комплимент сетевая красотка.

     — Мне тоже, – ответил Данила. – А тебе? – посмотрел на Тайфуна.

     Косичка ответила:

     — И мне. Я тоже не голубой.

     — Ха! – сказала Марго. – Мы все натуралы! Надо же, какое роковое совпадение! А вам не мало меня одной?

     — Нет, – вежливо ответил Данила. – Ты красавица и нам, кроме тебя, здесь не нужен никто.

     — Кроме Малыша, – напомнила Марго.

     — Кхм… Да, естественно.

     — Послушай, Данила, а ты любишь музыку? – спросила Марго, уставившись наивным взглядом в глаза системного вора.

     — Музыку? Люблю. И Тайфун любит.

     — И, наверное, Малыш, – добавил Тайфун.

     — Это очень хорошо, что мы все четверо любим музыку. А она у нас есть? – спросила королева виртуальных сетей.

     — Да, – ответил небритый Данила и нажал кнопку.

     В воздухе зазвучала репродукция «Би Джис». Римейк заорал на всю комнату:

     — Лююююююю… Блююююююю… Вау… Вау…

     И погнали в скач септаккорды, нонаккорды под органным пунктом и перкуссией перемешанных обертонов убивая сознание, оставляя чувства и только чувства.

     Марго вскочила и горящими глазами стала смотреть на неголубых. Потом стала делать, вначале почти незаметно, а потом всё сильнее и сильнее, движения в такт обезумевшему «Би Джис». Балахон, этот тряпичный мешок, не давал ей воли. Она одним движением скинула его.

     — Лююююююю… Блююююююю… – надрывался певец, весь опутанный обертонами и синкопами.

     Партнёры впились взглядами в фигуру Маргариты сваяную богами, не иначе.

     А она закричала во весь голос, попадая в ритм песни:

     — Люблюююююююю!!!

     На Маргарите был лишь один фиговый листочек, евро за пятьсот. И всё. На плече мерцала татуировка паука. Она стала двигаться в ритм песни, совершая невероятные телодвижения. Махнула рукой, приглашая партнёров. Данила неуверенно встал, но потом взял себя в руки, скинул футболку, остался в одних джинсах, босиком, заорал: «Люююблююю!!!» и принялся дёргаться вместе с Марго, как клоун на верёвочке. Верёвочка достала и Тайфуна.

     Мгновение – и Маргарита переплелась телом с Данилой.

     — Трахни меня, небритый! Трахни меня сейчас! – прошептала она ему на ухо. – Покажи, какой ты неголубой. Покажи мне, какой силы твой огонь! Зажги меня, и я буду гореть для тебя. Зажги меня!!!

     …Тело Маргариты завибрировало, и она со стоном стала оргазмировать, вцепившись руками в Данилу и Тайфуна, оставляя кровавые следы от своих ногтей. Это подействовало на неголубых. Они одновременно эякулировали в Марго, вопящую обращения к Малышу

     *******

     Все трое сидели в гигантском бассейне.

     — Я не помню, когда у меня был такой оргазм, – сказал Данила.

     — Я тоже, – пробормотал Тайфун, норовя лечь набок и уснуть. В бассейне не получалось.

     Маргарита остановившемся взглядом смотрела на Данилу. Спросила полушепотом:

     — Почему так быстро? Ты специально довёл меня до оргазма! Нельзя быстро, надо медленно.

     — Господи, – пробормотал Тайфун. – Два часа. Куда уж медленней.

     — Кофе? – спросил у ведьмы небритый системный вор, еле шевеля языком.

     — Да, – ответила Маргарита. – Где вы дели съёмники энцефалограмм?

     — Да вон они, валяются на ковре. Ты же первая, как всё кончилось, сняла и кинула.

     Троица укуталась в халаты и села вокруг дубового стола. Марго закурила сигарету. Некоторая неловкость некоторое время прыгала между неголубыми, но вскоре исчезла.

     — Собрали съёмники? – спросил Данила.

     — Да какая разница, это прибамбас. Могли и не надевать, – пробормотала Марго куря сигарету и вся уйдя в себя. – Сколько вы мне должны? Если не ошибаюсь, десять миллионов? – Нефертити невозмутимо смотрела на Данилу и Тайфуна.

     Данила холодно ответил:

     — Да. Если Малыш не явился.

     — Рано закончили. Боюсь, он опоздал. Но если он явился, вы отдадите мне четыре миллиарда. Врангель, улавливаешь разницу?

     — Я спокоен к чужим заработкам, – твёрдо ответил Данила. – Мы с Тайфуном не жадные.

     Повисла зловещая послеоргийная тишина. Марго молча курила и смотрела на напарников. Те на неё. Сигарета потухла.

     — Ладно. Я не бог. Но и не дьявол. Констатируем факт, – проговорила она и пробежала пальцами по клавиатуре отмычки.

     Высветилось:

     СЧЕТ № 69696969696969696969696969696969

     ДЕБЕТ: 16 000 000 000

     — Твою мать… – прошептал Тайфун. – Всё сработало!

     — Надо быстро избавиться от евро и купить любые ликвидные акции, – устало сказала Маргарита. Было видно, что она потеряла интерес к событиям. Добавила:

     — Я рада, что сумела помочь вам. Впрочем, мы всё сделали вместе. Возможно, Малыш голубой и пришел к вам лично. Поэтому вместо четырёх я возьму два миллиарда. Это будет справедливо.

     — Как угодно, – сказал Данила.

     — Кинь их на мой счёт, вот он.

     За окном поднимался рассвет. Июльское утро открывало новый день. Что было этой ночью? Да ничего особенного.

     Маргарита одела свой балахон и лёгкой походкой покинула комнату.

     Инцест, русский еврей и национальный вопрос

     Гулко ударил колокол. Волна звука преодолела несколько километров и ударила в окно дома, в котором горел свет.

     — Пора, – сказал хмурый блондин напарнику брюнету.

     Они вышли на улицу, сели в автомобиль и тот рванул с места как взбесившаяся лошадь.

     — Следи за временем, – сказал блондин, лавируя по ночным улицам и сосредоточенно глядя на дорогу. Вскоре выскочили на Кутузовский проспект. Подъехав к гигантскому стоэтажному зданию, машина скинула скорость и поползла как осторожная ночная мышь. Вползла в ворота и остановилась у подъезда.

     На девяносто первом этаже, в гостиничном номере, шел разговор.

     — Я думаю, что дивиденды следует перечислить в оффшор, – проговорил угрюмый блондин скандинавской внешности. –  Европейским банкам теперь верить нельзя.

     Собеседники сидели за круглым столом и играли в карты.

     — Оффшор так оффшор, – сказал игрок с черными глазами–пуговками, похожий на медвежонка коалу. – Всё равно деньги горячие. В оффшоре они остынут.

     Четверка игроков продолжала неторопливо кидать карты на круглый дубовый стол. Страховая афера, подобие коммерческой пирамиды, гарантирующая стабильность цены на нефтяные фьючерсы привязкой к цене на золото, благополучно закончилась. Цены на нефть рухнули со скоростью пикирующего бомбардировщика. С такой же скоростью исчезла в пространстве страховая компания, совладельцы которой в данный момент играли в карты. В дебете компании остались полтора миллиарда евро, обналиченные и лежащие громадной грудой в больших кожаных сумках в углу комнаты. Тотальный контроль над киберпространством в последние годы не позволял допустить риск оставить деньги в виртуальности, которая контролировалась сетевой полицией. Это была проблема. Но проблемы присутствуют всегда и во всём, а особенно – когда нет денег. Теперь они были. Но слишком были. Это обстоятельство реальности денежной массы сложилось не совсем кстати, но решение кроссворда сохранности украденных денег в данный момент и решалась.

     Полтора миллиарда евро. Именно столько ушло в минус игроков на бирже фьючерсных контрактов, застраховавших свои риски и перечислившие свои деньги на счета четверки посредством сложной схемы, выдуманной седым евреем, сосредоточенно игравшим в карты. В общем–то, дело обычное для коммерческих отношений, но был один нюанс. Среди четверки игроков находилась женщина. Это обстоятельство само по себе уже составляло проблему, но не постигалось аферистами, которые почти все были ещё молоды для того, чтобы понимать подобные вещи. Еврей этого не понимал в силу гипноза женских чар. Маргарита имела номинальный статус руководителя исчезнувшей компании. Тем не менее, при всей номинальности её положения, основная финансовая документация проходила через её компьютер, она официально вела переговоры, заключала договора, присутствовала на собраниях советов директоров, давала интервью по телевидению, посещала благотворительные мероприятия. Но реальным основателем и хозяином фирмы был играющий в карты, седой, жизнерадостный еврей, её любовник. Он додумался поставить на постамент, где должен был быть сам, свою любовницу, не подумав, что этот процесс своего личного страхования может закончиться так же, как и страхование нефтяных договоров.

     Маргарита была замужем за музыкальным продюсером, раскручивающим молоденьких солистов и солисток. Продюсер был бисексуален. Кроме юного исполнителя соул–песен, он имел любовницу Жанну, которая параллельно спала со своим братом, угрюмым блондином скандинавской внешности, игравшим в данный момент в карты. Тот же иногда общался наедине с любовником Маргариты, седым евреем, тоже находившимся за карточным столом. Маргарита, в свою очередь, спала с Жанной, любовницей своего мужа, который кроме Жанны иногда ходил в сауну с женой седого еврея Сарой и своей двоюродной сестрой Лондой, застраховавшей свои нефтяные договора в страховой компании еврея, не посоветовавшись с братом. Лонда потеряла двадцать один миллион долларов. Но она не столько жалела этих денег, сколько ревновала своего брата к Маргарите, когда узнала, что они работают вместе и что Маргарита – директор! Такой психологический нюанс гораздо серьёзней денег. Если и есть что–то серьёзней денег, то это женская ревность. Местонахождение четверки игроков фиксировалось системой GPS посредством крошечной антенны передатчика, закреплённого на одежде Маргариты при дружеских объятиях с Лондой. Передатчик был импульсный, с частотой импульса 0,01 герц, а поэтому сканирование помещения его просто не определило.

     — Что–то представители задерживаются, – глухо молвил еврей, кинув очередную карту на стол.

     — Никуда не денутся, – ответил скандинав, просматривая свои карты. – Ни–ку–да. Три короля!

     — А если денутся? – опасливо проговорил коала, скользнув скальпелем черных глаз по скандинаву. – Ты же понимаешь, если до них дойдёт хоть крошечная часть правды, кто мы такие, то ситуация, мягко говоря, жестко переменится. Я же предлагал взять охрану!

     — Самая лучшая охрана это спокойствие, – ответил седой еврей, неторопливо проведя взглядом по груди Маргариты. – Охране надо платить, но это всё равно свидетели, сколько бы они не получили. А сколько бы они не получили, всё равно будет мало для молчания, когда поднимется шум на всю Европу. Наши клиенты только на треть россияне. Остальные – шенгенская братия. Если бы не они, мы бы столько дураков не нашли. Русские умнеют! Россиян только треть. Даже меньше. Двадцать девять процентов. Считай четверть.

     — Не спеши считать процент дураков, – проговорила Маргарита. – Мы пока в Москве, где дураком могут сделать каждого, вплоть до президента. Не спеши. Десятки. – Вдумчиво смотрела на еврея. Спросила:

     — Ты уверен в контакте?

     — Конечно. Это мой племянник. Приедут его люди.

     — Как ты их определишь?

     — Они скажут кодовую фразу. Для них мы перевозим черную бухгалтерию. Бумагу, короче. Самолёт уже ждёт на частном аэродроме. Дежурный ПВО мой земляк и друг племянника. Нам дадут коридор для пролёта. Они понимают серьёзность двойной бухгалтерии, и пойдут нам навстречу. За сто тысяч евро.

     — Почему так мало? – спросила Маргарита, внимательно посмотрев на еврея.

     Тот снисходительно улыбнулся. Сказал:

     — Достаточно. Слишком хорошо это уже плохо. Тузы!

     — Пас.

     — Пас.

     — Флеш!

     — Чёрт…

     Молча сидели в тишине элитного номера под сенью монстеры, возвышающейся до потолка.

     — Да, – сказал скандинав. – Ты уверен насчет паспортов? – Посмотрел на еврея. – Подделать чип это не фальшивый доллар.

     Еврей снисходительно посмотрел на блондина. Сказал:

     — В Одессе делают всё. Успокойся. Те парни, которые делали наши паспорта, работали и на Аль–Каеду, и на боевиков из Пенджаба, и на чеченских боевиков, и на американское ЦРУ.

     — Чего? – повернулся к седому коала. – На ЦРУ? Врёшь!

     — Врут в Магадане и Ростове. ЦРУ заказывало российские паспорта для своей агентуры в Грузии и России. Одесская технология выше и надежней, чем американские бумажки. Американцы это понимают, они прагматики. Поэтому покупали документы в Одессе.

     — А СВР в Одессу не обращалась? – скептично спросила Маргарита, холодно глянув на седого. Тот спокойно проговорил:

     — Так эти парни и есть СВР России. Просто база в Одессе. Ты думаешь, почему грузины потеряли армию и всю американскую дареную технику? Потому, что доверяли Украине, Израилю и США. А Украина вся под СВР. Да бывший президент хохлов работал на СВР! Он же в Тбилиси танки и ракеты продал по дешевке с подачи СВР, чтобы были поводы вернуть Украину в состав России. Не так просто то, что кажется простым. Вова тот ещё парень. Всё кино впереди. Осетия это просто предисловие, эпиграф, экслибрис.

     — Так это что, получается, нам фальшивые паспорта будет делать российская разведка? – спросил коала, недоуменно впившись бусинками глаз в еврея.

     — Да, – ответил тот и стал сдавать карты.

     — Не верю, – сказал скандинав и закурил сигарету. – Миша, ты всегда что–то мутишь, мутишь и мутишь. Ты хочешь, чтобы я поверил, что Кремль делает нам документы?

     — А чего ты удивляешься? – ответил вопросом еврей. – Как будто в Кремле боги сидят. Во–первых не Кремль, а Служба внешней разведки. А во–вторых, везде все живые люди. Ты себе не можешь представить, что там, в СВР творится. Да половина Израиля агенты СВР! И наоборот. Не говоря уже о Китае, Индии, Пакистане и Великобритании. Китайские и индийские спецслужбы пьют с нашими, русскими, и курят траву. А при необходимости, делятся информацией. Вот так, уважаемый. Европа это вообще подотдел Кремля. Ты знаешь, кто затеял историю с третей позицией ПРО? Я имею в виду противоракеты в Польше и радар в Чехии?

     — СВР? – язвительно спросила Маргарита.

     — Да, – ответил еврей. – Именно русские кэгэбэшники провели через своих агентов в Вашингтоне эту идиотскую для европейцев идею. И только для того, чтобы был повод усилить ядерную тактику России. Чтобы установить «Искандеры» в Белоруссии и Калининграде. И чтобы Европа села на задницу от страха. А как по другому? По–другому не бывает! Сейчас, правда, американцы въехали, что их обули, но повод у русских всё равно остался! Теперь можно ссылаться на прецедент теоретического размещения американских ракет в трёх минутах полёта от Москвы. Теперь у Кремля развязаны руки даже если противоракеты передумают размещать. И вообще, США для России не враг – нет причин. У США энергоресурсов хватит ещё на двести лет. Враг России Европа, которая, типа, прикидывается стриженой овцой и пальчиком показывает на злую Америку. Это кино в Кремле понимают. Англичане и французы хотят руками США опустить Россию, чтобы забрать себе трубу с газом и нефтью. Они же на отходняке, после прошлых лет подъема. Они в отпаде, у них нет ресурсов, одни голые понты и порнофильмы. Но это ещё не всё! – Еврей роздал карты и продолжил:

     — Русские, посредством Вашингтона, пропихивают идею четвертой позиции ПРО в Израиле! При помощи своей агентуры в Моссад.

     — Твоя родня уписяется от страха, – сказала Маргарита.

     — И если этот номер пройдет, – продолжил еврей,– тогда Россия полностью закрепится на Синайском полуострове. Иран станет стратегической русской базой. В Сирии разместят «Искандеры». Короче, Пятая раса загонит евреев в коровник, и повесит замок, чтобы никто не убежал. Они же думают что умные! Какие к черту умные, когда идут на поводу у Кремля! Правда, там тоже евреи. Но русские евреи!

     — А что, такие есть? – спросил скандинав.

     — А я кто? – вопросом ответил седой.

     — Да ты не еврей, – сказал еврею коала. – Евреи в Иерусалиме и Тель–Авиве. Да, ещё в Нью–Йорке.

     — Ну – спасибо, – ответил седой. – За откровенность. Тогда ты не узбек.

     — Какой я узбек? Я русский. Как и ты, Миша.

     — Бросьте вы эту национальную фигню, – проговорил скандинав. Я тоже не швед, а русский в таком случае. А Маргарита… Ладно, промолчу. Нации две. Забыли?

     — Да, – ответил коала. – Бедные и богатые. Мы только что поменяли нацию. Есть правда, слегка двинутые на этой теме. Но такие мутят воду везде.

     Блондин и брюнет поднялись на девяносто первый этаж пневматическим лифтом и вошли в коридор. Блондин внимательно посмотрел на дисплей позиционера GPS. Сказал, оглядевшись:

     — Номер 9112.

     Брюнет жевал жевательную резинку и холодно слушал блондина. Тот вытащил телефон и набрал номер. Ответили. Негромко проговорил:

     — Лонда, мы вышли на объект. Я жду подтверждения.

     Женский голос в трубке телефона проговорил:

     — По моим данным, они договорились с ПВО, им дают коридор,  и через час они собираются улетать. С собой увозят всю документацию и банк данных о клиентах. Наверное, собираются работать в Европе. Деньги, конечно, уже в оффшоре. Вы должны поторопиться, скоро к ним приедут сопровождающие. Прослушивание мобильного телефона Вэйцмана выяснило входной пароль. Слушай его внимательно. ВАМ СРОЧНАЯ ТЕЛЕГРАММА ИЗ ВАТИКАНА. Дальше. Если пароль не работает, спокойно уходите, но пятьдесят процентов вы всё равно получите. Если пароль работает, то – никакого вреда никому не причинять. Никакого. И ничего не трогать, если там даже золото и бриллианты. Вы должны просто уничтожить документы и забрать их паспорта. Всё. Жду звонка. И, Данила… Ради бога, поаккуратней.

     — Будь спокойна, – холодно проговорил блондин. – Считай, что они уже бомжи.

     — Вам срочная телеграмма из Ватикана, – проговорил голос из сети домофона.

     — Слава богу! Явились, – сказал еврей и открыл гостиничный номер.

     Блондин и брюнет вошли и закрыли за собой дверь.

     Пока брюнет держал на прицеле автомата с глушителем четверку любителей сыграть в карты, блондин отобрал у всех паспорта и мобильные телефоны. Коала мелко дрожал, впившись таким взглядом в блондина, словно тот был медведем гризли. Скандинав эмоций не выражал. Маргарита побледнела и следила за действиями налетчиков. Еврей прищурено просчитывал возможные варианты, осторожно кидая взгляды на сумки с деньгами. Поскольку сразу при входе в номер, блондин, вытащив пистолет с глушителем, предупредил, что застрелит каждого, кто скажет хоть слово, все молчали как рыбы. Собрав документы, блондин кинул взгляд на три черные сумки и подошел к ним. Вытащил из пакета большую пластиковую бутылку, в которой была «царская водка», смесь кислот, которая уничтожает всё. Открыл одну сумку и медленно стал лить туда кислоту. Еврей не выдержал:

     — Ради бога, остановитесь…

     — Сука, закрой рот, – жестко сказал брюнет и, приблизившись, уперся глушителем автомата в лоб седого.

     Блондин спокойно залил все три сумки с «документацией» «царской водкой» – пошел кислотный пар и испарения – открыл окно, посмотрел на картежников, улыбнулся, сказал:

     — Можете продолжать свой джаз, господа коммерсанты.

     Автомобиль мчался на предельной скорости по ночной Москве. Блондин проговорил в телефон:

     — Лонда, всё в порядке.

     — Я жду вас.

      Коала подбежал к дымящимся сумкам и, прикрыв ладонью рот и нос, заглянул в одну. Взял бамбуковую стойку торшера и пошевелил в сумке. Бросил бамбук. Повернулся к коллегам. Сказал:

     — По–моему, мы снова поменяли национальность.

     Бронежилет Иисуса

     Черноглазый бородатый крепыш и худощавый зеленоглазый блондин тихо беседовали на берегу моря, над которым вот-вот должно было появиться солнце. Волны неторопливо наползали на берег и с лёгким шуршанием возвращались назад.

     — И как это происходит практически? – спросил черноглазый, пристально глядя на собеседника, сидящего на песке в позе лотоса. Тот ответил:

     — Очень просто. То время, когда край солнца появился из-за горизонта, и когда солнце полностью появится, - это несколько минут, - необходимо смотреть на него, не моргнув ни разу, чтобы не оборвать поток эманаций. Происходит влияние на головной мозг посредством сетчатки глаза. Глубинные генераторы нашей звезды – Солнца – вырабатывают нейтрино, - есть такие частицы, - и они, эти нейтрино, хотя сами по себе нейтральны и практически неуловимы, служат катализатором для определенной деятельности человеческого мозга человека, и мозг даёт команду об изменении программы деятельности стволовых клеток организма, которые на порядок увеличивают длительность своей деятельности.

     — И что?

     — Что? – Блондин провёл веточкой по серебристому песку, изобразив символ инь-ян. — В принципе, ничего особенного. В итоге человек живёт, соответственно, на порядок дольше. Не 70-80 лет, как обычно, а около тысячи.

     Черноглазый недоверчиво смотрел на блондина обучающего эзотерической магии. Выдохнул:

     — Врёшь…

     — Нет. Настоящая тайна философского камня именно в этой процедуре. Золото олицетворяет Солнце. А вечная жизнь – вечную молодость. Но это не одно и то же. Чтобы быть вечно молодым, надо быть вечно мёртвым. Тебе это доступно?

     — Нет.

     — Я так и думал. А ты осознаёшь то, что сейчас живёшь только потому, что раньше умер?

     — Это неправда.

     — Это правда. За всё есть плата. За Всё. Интеллектом человека это называется закон сохранения энергии. Ты можешь жить и миллион лет. Но только в образе скалы или метеорита. Чем ярче ты живёшь, то есть чем живее ты живёшь, тем короче ты живёшь в понятиях Времени, которого нет, и которое придумал человек, слушая своё сердце. От страха придумал, короче. ВРЕМЕНИ НЕТ! И запомни эту аксиому. Есть вечная жизнь вне времени. Но она, эта жизнь, периодически меняет форму. Что такое форма? Ничто. Пустышка. Сухая личинка, откуда выпорхнула бабочка. Кожа змеи. Содержание! Это и есть вечная мотивация. Содержание это то, что сейчас интересуется у меня своей формой. Твоё содержание интересуется, а моё тебе отвечает. Хотя это, в общем, одно и то же. Ты и Я, я имею в виду. Доступно?

     — Нет.

     — Естественно. А ты думал – раз! Сказали тебе секрет, где лежит клад, ты побежал, выкопал – и весь в золоте! Нет, брат. Это сказки для таких, как ты. Тебе хоть понятно, что если бы не было страданий, то не было бы и счастья?

     — Нет, это неправда.

     — Если ты будешь и дальше так мыслить, то забудь все мои предыдущие слова. Ясно?

     — Нет. Но я тебе верю.

     — Вера ещё не всё, как вам врут мои коллеги. Есть ещё осознание, есть намерение и есть субстанция, в которой имеет приоритет субстрат. Ты думал Еву, Адама, Яблоко, адамово ребро выдумали? Конечно, выдумали. То есть, перевели на язык человека, язык говорящей обезьяны, а точнее – разговаривающей свиньи.

     — Я не свинья!

     — Не ты один. Человек потерял своё естественное состояние, когда вступил в материю, в этот кусок дерьма. Ты думал, всё так просто? Перекрестился и, таким образом, вроде бы по чьей то неведомой воле, тебе будет обеспечено счастливое будущее, ты будешь, так сказать, спасён? Ха-ха! Ты дурак! И сними бронежилет, он не работает!

     — Какой бронежилет?

     — Крест, я имею в виду. Крест надо получить с небес, искупив его страданиями. Своими личными и конкретными. Но не купить в лавке, побрызгать водой, нацепить на шею и считать – всё!!! – спасен!!! Тебе такие вещи не приходили в голову?

     — Нет.

     — Кто ты есть в мире?

     — Я священник.

     — Это видно сразу. Ты хочешь халявы, халявы и ещё раз халявы, а на посошок – полной халявы. И для этого носишь бронежилет, спасающий тебя, по твоему мнению, от неприятностей в настоящем и обеспечивающий счастье в вечном будущем. Никакого напряга! Укрылся броней, и все бесы автоматически отлетают, а ты идёшь себе по жизни, как белый лебедь, неся свою личину как солнце, хотя она, твоя личина, такая же, как у всех простых, грешных смертных, только более грязная в моральном плане, более избалованная в духовном плане и более изощрённая в социальном плане.

     — Я не понимаю…

     — Ты всё понимаешь! Страдание!!! Вот что проповедовал твой мессия! А ты хочешь жрать, жрать, жрать, носить бронежилет и жить вечной жизнью. Это не перебор? Я тебя спрашиваю, ты не считаешь себя более святым, чем Христос? А на это очень похоже.

     — Нет, я не Христос…

     — Я это прекрасно понимаю. Ты не можешь сам себя нести. Страдание! Сострадание! Намерение! Вот последние компоненты философского камня, секрет которого я тебе открыл, но которым ты вряд ли сумеешь воспользоваться.

     — Почему?

     Блондин грустно посмотрел на черноглазого. Тихо сказал:

     — Ты хороший человек. Но иногда этого бывает мало. В тебе нет особых грехов. Но в тебе и нет огня безумия.

     — Я не безумен!

     — В том-то и дело. Безумие - часть человека. Это его внутренний огонь. Это его бронепоезд на запасном пути. Без него, этого компонента, мир бы не был построен. Но – всё в твоих руках. Я тебе сказал достаточно.

     — Смотреть на Солнце?

     — Смотри. Это всегда приносит только пользу.

     Французская любовь

     — Что мы имеем? – мрачно вопросил хмурый Дубина, держась за голову. И ответил: – Мы имеем проблему. – Замолчал и прошелся по комнате. В креслах понуро сидели Седой, Моня и Француз. Остальные из–за плохого самочувствия явиться не смогли. Полковник продолжил: – И проблему труднорешаемую. Ликвидатора необходимо устранить до 22 июня. Вопрос – как? Ответ – при помощи головы. – Поморщился и потёр лоб. Добавил: – Больше никаких "Экспрессов". Всё – и тема закрыта.

     Седой держал в руке бутылку с минеральной водой. Моня то и дело брал её у него и наливал полный стакан. Француз жевал резинку, морщился и пил из пластиковой упаковки томатный сок. На часах, висевших на стене, было шесть тридцать вечера. Дубина посмотрел на швейцарский хронометр. Недовольно пробурчал:

     — Шесть тридцать. Остальных, скорее всего, не будет. Ничего до завтрашнего утра очухаются. Ммм... уффф... Значит так – есть конкретная задача. Её подбросили итальянцы, наши новые сотрудники и друзья. Для того, чтобы найти этого дебила, этого недоноска, этого полурусского нехристианского придурка... Этого психопата, этого... Ох...

     — Ликвидатора?

     — Маринин, как это ты догадался? Но я тебя волок с острова Змеиный не для разгадывания кроссвордов! Ты прилетел сюда, чтобы продуктивно работать! Как и все остальные. Ох... Всё, "Экспресс" остался в прошлом. Переходим к делу. Запрягаем лошадей. Готовим летом сани... Так... О чем я? Да. Мой новый друг, Бенито, поделился кое–какой информацией. Задача такая – мы ищем собаку.

     — Собаку? – спросил вялым голосом Седой.

     — Шотландского терьера. Вот фоторобот. – Положил на стол компьютерную распечатку.

     — Фоторобот собаки? – невозмутимо поинтересовался Моня. – Можно посмотреть? Взял в руки распечатку и стал разглядывать.

     — Это не всё, – сказал Дубина. – Сама собака нам не нужна. Нас интересует ее хозяин. Пес принадлежит Ликвидатору и, вполне возможно, тот по утрам бродит с ним по Киеву. Исходя из этой оперативной информации, мы и будем действовать. Итальянцы ищут эту псину уже пять суток с отрядом такс, натренированных на поиск героина. Нашли уже с пол тонны наркотиков, но больше пока ничего. У нас таких спецсредств нет. Но у нас есть голова. Думайте. – И упал в кресло, кинув в рот жевательную резинку.

     — Это даже не иголка в стоге сена, – сказал Француз. – Это... Мда...

     — Естественно, это собака, –  уточнил Дубина и стал маленькими глотками пить холодный чай.

     — А особые приметы? –  поинтересовался Седой. –  Какие у этого кобеля особые приметы?

     — Особые приметы этого пса – его хозяин. Другие приметы на компьютерной распечатке. Вова, не задавай идиотских вопросов. – Дубина поморщился и выплюнул резинку. Пробурчал: – Впрочем, кое–что есть. ЗАПАХ. Синтезирован компьютером на основании памяти человека, близко видевшего терьера и, в подсознании, как говорят специалисты, сохранившего импульсы от обонятельных рецепторов. Я не верю в эту чушь. Но запах всё же дам. – Вытащил ампулы с пластиковыми пробками и положил на стол.

     — Вы извините, но это, мягко говоря, малореально – искать и найти в Киеве собаку по фотороботу, – сказал Француз Дубине. – Вы лично, как это себе представляете? У меня воображение отказывается работать.

     — А никак. Я стратег. – Глотнул чая. Повторил: – Собаку необходимо обнаружить. Точка.

     Повисла тишина, прерываемая бульканьем воды. Моня опять наливал стакан.

     — У меня уже есть предложение, – вяло стал говорить Седой. –  Предложение конкретное и, – взглянул на Дубину, – весьма тактическое. Мы организовываем выставку собак, нет – собачьи соревнования, нет, вот ещё круче, – собачий конкурс красоты, а ещё круче и точнее в цель, – конкурс красоты шотландских терьеров с премией... э-э-э... десять тысяч евро! Ну?

     — Чушь, – сказал Дубина. – И даже не скажу почему.

     — Вова, выпей ещё воды, – сказал Седому Француз. – Неужели Ликвидатор похож своими повадками на неполноценного неврастеника, желающего утвердиться при помощи своей собаки? Полковник прав.

     — Есть более полноценная идея, – флегматично изрёк Моня, глядя поверх стакана. – Надо организовать шоу, я имею в виду скрытую рекламную акцию, которая будет развивать идею суперкорма для собак, особенно шотландских терьеров, продлевающего их жизнь на десять... нет, на двадцать лет. Корм отпускать под расписку хозяина.

     — Смотри–ка, Моня, ты не такой тупой, каким постоянно прикидываешься, – проговорил Дубина, хлебая свой чай. – Это уже гораздо теплее, чем конкурс красоты. Но еще не пожар. Хорошо, но, естественно, малореально.

     — Есть ещё более реализуемая мысль, – сказал Славик Француз, уцепившись за свою упаковку с соком. –  Всё гениальное просто. Необходимо организовать прививки от редкого, комарами и мухами передающегося, собачьего бешенства. Которому особенно подвержены несколько псиных пород, в том числе шотландские терьеры. Без прививки – смерть в конвульсиях через неделю после укуса комара и нанесение смертельных! травм хозяину, хозяйке, детям, бабушкам, дедушкам, всем близким родственникам, включая...

     — Славик, понятно. Достаточно оглашать весь список, – оборвал Француза полковник и задумчиво на него посмотрел. – Ты знаешь, а что–то в этом, вроде бы, есть. Ох, Француз. Скрываешь ты свои таланты.

     — Да я в Алжире...

     — Стой, стой, стой, – замахал руками полковник. Мы все всё знаем про твой Алжир, и так тошно... Ох... Так. – Помолчал. – Таак: –  Глотнул чая. – Что скажешь, Вова? – обратился к Седому. Тот вяло ответил: – Знаешь, а Француз, похоже, выдал подходящую идею. Объём работы, правда, масштабной. Групповая фальсификация, разветвленное администрирование, целенаправленная подмена фактического материала, подставной маркетинг, массовые акции шоу–внушения и очень–очень много... Ох... Много... Уф... Много...

     — Господи, чего много? – пробормотал Дубина.

     — Денег, – закончил Седой и стал пить воду.

     — Да, – сказал полковник. – Денег надо много. Буду говорить по этому поводу сегодня же. Через час, да нет, прямо сию минуту, – и включив мобильный телефон, стал набирать номер.

     — Вова, это вы что, серьёзно разговариваете о собаке? – безжизненным голосом вопросил Моня, поставив стакан на журнальный столик.

     — Чёрт его знает, Саша. Я уже сам теряюсь – что серьёзно, а что нет. Наше выступление по CNN, это шутка, как ты считаешь? Ты кричал – всех американских агрессоров к стенке! Масонский волюнтаризм не пройдёт! Долой романоязычную экспансию! Славяне – объединяйтесь! Поддержим братскую Сербию! Россия и Украина едины! Из–за этих твоих воплей мы и попали в кадр. А потом был массовый запев "Чёрного ворона".

     — Ой, лучше не вспоминай.

     — Нас спасло то, что всё происходило в нейтральной зоне и то, что с нами были итальянцы. Оказывается, этот Бенито – командующий итальянским контингентом НАТО в Украине и руководитель спецподразделения быстрого реагирования Италии. Полковник Скорцени его заместитель.

     — Дохленький полковник, пить не может, срубился сразу.

     — Да, слабоват, – согласился Седой. –  Но исполнительный! Это видно сразу. Умрёт, а приказ выполнит. Доползёт до инстанции, а бумажку отдаст. Так про него Бенито говорил.

     — Да плевать мне на его исполнительность, – безжизненно удалил из разговора полковника Скорцени сержант Моня. – Давай что–то с собакой решать. Дубина злой, как тот пёс.

     — Давай, – ответил Седой и захлебал воду.

     — Подключим к делу связи Леси в посольствах.

     — Да, у неё концы там есть. Мозги она втереть сможет.

     — Запустим легенду о японо–украинской работе по выделению бациллы собачьей чумы, мутировавшей из вируса куриного гриппа и перекинувшейся на собак в результате неосторожности в Киевской научно–исследовательской лаборатории. Констатируем около тысячи, – не менее, – случаев летального исхода в Азии и Украине. В том числе и людей, искусанных собственными собаками. Объявим карантин и запрет на передвижение животных в черте города. Вакцинация обязательна, в случае отказа – уголовная ответственность.

     — Да, Моня, – пробормотал Седой. – Болтать ты на Подоле научился. А в детстве такой молчаливый был!

     — Болтать мало. Надо вгрузить. Я это умею, но не в таком масштабе. К масштабу пусть адаптирует Дубина. Он же заявил, что стратег.

     — Да... Ох... – "Буль-буль..." –  Пусть адаптирует. Это его работа.

     — Чего вы там шепчетесь? – подозрительно спросил полковник.

     — Разрабатываем детали предстоящей операции, – выдохнул Седой и поставил стакан на журнальный столик. – Тебе, Дубина, предстоит много стратегической работы. Придется задействовать – а как? пусть думает стратег! – Верховную Раду, администрацию Президента и Генеральную прокуратуру. А также Государственную санэпидемстанцию и Отдел по борьбе со стихийными бедствиями в составе структуры МВД. Это пока только предварительные расчеты.

     — Если ты думаешь, что решение подобных вопросов могут меня смутить, то глубоко ошибаешься, – мрачно ответил полковник и продолжил пить чай. Добавил: – Я уже запустил машину предварительной работы. Только что, по телефону. Самое главное – это убедить мэра Киева в существовании Объекта. Вся секретная документация на эту тему будет доставлена курьером ему лично через полчаса. И как только наш уважаемый Сергей Сергеевич убедится в том, в чём мы давно не сомневаемся, поверьте, телега нашей суетливой и некомпетентной деятельности помчится вперёд как арабский скакун! Мэр тоже умеет запрячь лошадей. Когда захочет. Он подключит к этой работе не только Украинскую ассоциацию вирусологии, но и непосредственно Всемирную Организацию Здравоохранения. Да, если нужно, мировое братство кришнаитов... Тибетского далай–ламу... Они, конечно, сумеют разобраться, что их водят за нос, подсовывают туфту, используют в целях рекламы, обувают на ходу, сбивают бабки и раскручивают через ВОЗ посторонние структуры, – но это только после массовой вакцинации собак. Рисковать и шутить с бациллой бешенства никто не станет, и ответственности за промедление никто на себя не возьмёт. Прецеденты уже были, все их помнят. А наше дело, а точнее – ваше, отследить шотландского терьера и его хозяина. Пунктов прививок по Киеву откроется много, но функционировать будет лишь один – у нас на Подоле. Таков план в кратком содержании. Готовьтесь к новому образу. Придется стать санитарами, делающими прививки собакам. Ты, Моня, будешь их колоть. Ох...

     — Я?!

     — Ты, ты... Чтобы много языком не болтал. Поработать придётся всем. Зарплату получите в евро.

     — А сколько? – заинтересованно спросил Моня.

     — Достаточно, – отрезал Дубина. – Всё. Отдыхайте. Но с телефонами в кармане. Массовая акция начинается с утра. В течение ночи я, надеюсь, сумею подготовить документированную платформу для эвакуации в срочном порядке домашних животных, типа собак... Ох... Особенно шотландских терьеров. Начнем с собаки президента. Это для убедительности и подтверждения уровня, на котором мы работаем. Маринин, купи в аптеке шприц и тренируйся на кошках. Название операции, в честь Славика Француза, будет «ФРАНЦУЗСКАЯ ЛЮБОВЬ»

     — Это какая–то космическая напасть, – раздраженно сказал профессор – главный вирусолог Украины. – Не даром в этом подозревают астероиды и метеориты. Сначала ВИЧ–инфекция. Затем видоизмененный сифилис, потом возвращение желтой лихорадки, уже устойчивой ко всем препаратам, непонятное распространение проказы, куриный грипп, коровье бешенство и вот теперь – здравствуйте! – быстротекущее рецидивное бешенство собак. – Тихо проговорил: – Секретные эксперименты американцев на обезьянах. Причина кроется в этом. Не надо мучить животных и не будет проблем.

     — Они их мучают? – жалостливо спросила молоденькая медсестра, одетая в короткий белый халатик. Она сидела в кресле, сексапильно положив нога на ногу, на которые то и дело поглядывал главный вирусолог, борясь с приступами гормонального возбуждения.

     — Да, – ответил. – Они проводят эксперименты по преодолению болевого барьера. Пытаются найти нейронный контакт в левом полушарии головного мозга, чтобы блокировать боль, физическую и душевную. Это необходимо для создания Суперсолдата.

     — Суперсолдата? – Медсестра посмотрела сквозь дымчатые очки на вирусолога и переложила ноги в чёрных, сексуальных колготах. Вирусолог впился, на секунду взглядом, резко отвёл глаза, уставился в почти оголённую грудь и, не зная куда смотреть, принялся разглядывать потолок.

     — Да, суперсолдата... э–э–э... Мда... Создают.

     — Идёт куратор, – прошептала сестра, томно глянув на вирусолога.

     Тот вскочил и принялся с деловым видом копаться в пробирках на лабораторном столе. Вошел Дубина.

     — Здравствуй, Забегайло, – сказал врачу и оглядел лабораторию.

     — Здравствуйте, Пётр Ильич.

     — Как успехи?

     — Колем собак с максимальной скоростью. Вакцина заканчивается. Скоро будут поставки из Кубы?

     — Скоро. Вирус выделили?

     — Нет. Это невозможно в такие сжатые сроки.

     — Случаев бешенства много?

     — Пока не зафиксировано ни одного. Очень вовремя и удачно стали проводить вакцинацию. Правда, представители ВОЗ почему–то сомневаются в действенности вакцины.

     — А это почему же?

     — Им не известен анамнез такой болезни, и они сомневаются, что она переходит к человеку.

     — Если сомневаются, то пусть испытают на себе. Ты, Забегайло, им это предложи. Напомни, что все великие первопроходцы в дебрях медицины, раньше так и делали. – Дубина взял колбу с розовым раствором, встряхнул её, и стал разглядывать содержимое. Продолжил поучительным тоном: – Председатель ВОЗ – американец. Это тебе не о чём не говорит? – Глянул на медсестру и снизил голос до хриплого шепота: – Они упускают выгоду, отдавая приоритет в подобной вакцинации нам, украинцам. И поэтому бесятся от упущенной прибыли. – Стал говорить ещё тише, еле шевеля губами и поглядывая на ноги медсестры: – Это элементарно и все всё знают. Эта ВОЗ будет сомневаться в чём угодно, но стоять на стороне США. – Наклонился к самому уху вирусолога. Тот напрягся, вслушиваясь. Дубина зашептал: - Тетрагидроканабинол почему–то рекомендовали для лечения некоторых неврозов и психопатических состояний. Рекомендовали курить анашу! Это и есть их стиль работы. Этим и выявлена их продажная сущность и совместная работа с... наркодилерами. – И отрезал, уже во весь голос: – Не верь ни одному слову представителей ВОЗ. Они продались!

     — Пётр Ильич, – взволновано сказал главный вирусолог, – мы будем действовать самостоятельно, не оглядываясь на рекомендации Всемирной Организации Здравоохранения.

     — Вот это уже продуктивно и профессионально, – радостно похлопал профессора по плечу полковник Дубина. – Звоните мне сразу же в случае малейших конфликтов с ними. Решение всех подобных вопросов беру на себя. И я найду, что им сказать, профессор. Я то уж знаю, как их зацепить за живое... Со мной они не будут долго дискутировать.

     — Непременно, Пётр Ильич. Я ваш телефон помню наизусть.

     — Ну, давай... – Дубина вышел.

     — Уффф... – выдохнул вирусолог и присел рядом с медсестрой.

     — У вас очень, очень нервная работа, – сказала та и сложила губы а–ля Софи Лорен. Вирусолог приблизился к ней ближе. Хрипловатым шепотом сказал:

     — Сплошной стресс, вы совершенно правы.

     — Н–аа! – Моня воткнул иголку в громадного сенбернара, сделав инъекцию витамина С и группы провитаминов, которые камуфлировались под вакцину. Связанный пёс недобро глянул на "врача" и глухо рявкнул.

     — Свободен, – проговорил Маринин и обратился к хозяину сенбернара, бледному, худосочному, астеничному молодому человеку в очках:

     — Всё, бешенство исключено. Но не советую держать дома таких больших собак.

     — Эээ... Это почему?

     — Много блох. Следующий!

     Вошла дамочка в джинсах и с питбультерьером на кожаном ремне. Из–за намордника глядели злобные глазки. Крысообразный пёс, увидев Моню, сразу догадался о его намерениях, вырвался из рук хозяйки и кинулся на "врача", повалив Маринина на кушетку. Моня схватил собаку за лапы и приёмом джиу–джитсу перевернул её на спину. Слегка двинул ей кулаком по челюсти.

     — Ой!!! – закричала хозяйка.

     Маринин ещё раз дал хук хрипевшему в бешенстве псу и сказал: – Возможно, вы опоздали с вакцинацией. Видите, что происходит? Но не переживайте, наша медицина творит чудеса. – Взял шприц, наполнил его витаминами и ткнул иглу в питбультерьера, которого Француз привязал к кушетке. Собака злобно завыла почти человеческим голосом.

     — Ничего, ничего, – говорил "врач", – мы из тебя дурь выбьем. Следующий!

     Леся, одетая в белый халат, выписывала справки и выдавала их хозяевам собак. Аккуратно заполнила листочек: "Питбультерьер. Рег. N 223265 П. Вакцинация проведена. Подольская районная ветеринарная станция. Город Киев. Врач Приходько. Подпись" Поставила большую красную печать и отдала документ хозяйке. Та, утирая слёзы, двинулась к выходу, волоча на ремне исколотого пса.

     Француз закурил сигарету и пустил дым в сторону колб и пробирок, в которых была налита подкрашенная вода. Поинтересовался:

     — Леся, который уже по счёту?

     — С утра двести девяносто шестой.

     — Угу... Скоро доберёмся до трёх сотен, – задумчиво проговорил "санитар" и вытер пот со лба.

     — У меня болит рука колоть, – пожаловался Моня. – И я её уже так натренировал, что смогу сделать инъекцию колибри. – Добавил: – А шотландских терьеров было всего семь особей.

     — Небольшой КПД, – прокомментировал Француз.

     — И все какие–то замученные, на фоторобот непохожие, – продолжил "врач". – Если они напутали с этим фотороботом, то я сделаю инъекцию Дубине, – невнятно проговорил Моня, держа во рту неподкуренную папиросу. Посмотрел на видеокамеру, висевшую в углу. Небрежно сказал: – Она без микрофона, полковник ничего не услышит. – И стал подкуривать папиросу. Леся кашлянула. Выговорила, смотрясь в зеркало и подкрашивая губы:

     — Саша, не кури такую гадость.

     — Это что, "Бэломор–Кэнал" гадость? Если бы ты, ветврач, была профессиональной курящей, не говорила бы эдакие глупости. Здесь, – поднял руку с папиросой высоко вверх – натуральный табак, выращенный в Крыму. – Опустил руку и сунул папиросу в зубы. – А во всяких там "Мальборо", накрошенная синтетика, изготовленная в Польше или Турции, от которой и анемия, и туберкулёз, и рак лёгких.

     — Не болтай чушь, – сказал Француз, который покупал "Мальборо". – Тебя слушать – что перевернутую газету читать. Накрошенная синтетика! Ох и Моня!

     — А что, нет? Эх, Славик, Славик... Не покупай импортные сигареты, лучше кури самосад.

     В помещение ветеринарного пункта зашел старый дед, ведя на веревке большую собаку с седой, почти белой шерстью.

     — Сыночки, уколите моего дружка, – глухо проговорил старик тяжело вздыхая. – Добрый и порядочный всю жизнь, в годах уже, но боюсь, что на старости взбесится. Что эт за напасть появилась? Какай-та бешенства?

     — Смахивает на шотландского, – пробормотал Француз и оглядел пса. – Да, похоже шотландский, но какой–то пожеванный. Моль что ли его ела? На фоторобот не тянет.

     — А дед? – тихо спросил Моня. – Дед тянет на того парня?

     — Нет, не тянет, – ответил "санитар".

     — Не тянет, так не тянет, – констатировал "врач". Крикнул: – Да выключи ты это пищание!

     — На лабораторном столе подавал сигнал зуммер приборного щита. Француз отключил питание лабораторного стенда и, взяв собаку за лапы, привычным движением прижал её к кушетке, борясь с сопротивляющимся животным.

     — Нна! – тихо и беззлобно сказал Моня, введя витамин С. –  Свободен.

     "Бах!" – поставила печать на справке Леся и отдала её деду. Сказала:

     — Берегите пса, в годах уже... Добрую собаку видно за версту.

     — Добрый, добрый, – пробормотал дед, глядя сквозь громадные линзы очков. – Добрый, но пожилой. Пошли, мохнатый. – Они с псом не торопясь удалились. Старик помахал рукой и попрощался: – До побачення.

     — Восьмой терьер, – сказал Француз. – Нет, нам не фартит. План Дубины терпит фиаско. Блицкрига не получилось. Раз – и пришел к тебе пешком Ликвидатор с собакой на верёвочке. Ищи дураков! А сколько деньжищ угрохали? Международные комиссии, ветеринарные и вирусологические консилиумы. Это так втереть мозги! Подключил к операции комитет Верховной Рады. А долг перед итальянцами? Сколько денег потратили они на поддержку этой оперативной разработки? Много. Я понимаю, что Дубина хотел как лучше, но...

     Вбежал полковник. Он был не один. Пять парней зверского вида и в черных очках сопровождали его.

     — Маринин! – закричал Дубина. – Где он?!!

     — Кто? – удивлённо поднял глаза Моня.

     — Ликвидатор, мать твою за ногу! Где Ликвидатор?

     — Полковник, вы что? Его здесь не было. Заходил какой–то старый дед с седой собакой...

     — Ой, придурки! У вас же сработал анализатор запаха!!! У вас акустический сигнал вопил на всё помещение! Кто отключил стенд?

     — Я, – неуверенно сказал Француз.

     Дубина стал беситься и бегать по комнате.

     — У вас только что сделал "прививку" своей собаке Ликвидатор! Он её просто перекрасил и загримировался сам. Придурки! Остолопы! Недотёпы! Бараны! Лохи! Безмозглые подольские недоумки! Так обуть тех, кто с детства учится обувать!

     Зазвонил мобильный телефон полковника. Он несколько секунд говорил. Отключил телефон. Продолжал бесится.

     — Ушел! Уехал на "горбатом" "Запорожце" с "ушами". Ёханый бабай! Твою полосатую бабушку мать! Сто двадцать два миллиона гривен на операцию. Моня, я упрячу тебя в дурдом!

     — А почему в дурдом? – защищаясь пробормотал Маринин.

     — А ты хочешь в санаторий? Будет тебе санаторий! Почему не идентифицировали терьера?

     — Он был другого цвета, полковник. Если бы фоторобот составили из чёрно–белых элементов, то возможно мы бы не ошиблись. Но робот цветной! Собака на нём тёмно-каштановая, а эта, которая была здесь, совершенно белая, точнее седая, – неуверенно стал оправдываться Моня.

     — Ты хоть раз видел седых собак? Нет, ты мне ответь, Маринин, существуют поседевшие собаки? – Полковник опустился на кушетку и уставился в одну точку. Пробормотал:

     — Сто двадцать два миллиона... Сколько сил... Господи! – Что–то тихо проговорил под нос и замолчал, уйдя в себя.

     — Полковник, мы ждём на улице, сказал один из громил в чёрных очках и блеснув золотой цепью, вышел из комнаты в сопровождении коллег.

     — А почему упустили его вы, со своей видеокамерой? – стал потихоньку наступать Моня. – Вы же всё контролировали через монитор. Почему ваши мордатые не прибежали? Где была охрана? Я "врач", Француз "фельдшер", Леся – вообще женщина.

     — А! – махнул рукой Дубина. – Лучше помолчи. Нас всех обули. Если бы не анализатор запаха, в которой я никогда не верил, возможно, никто бы и не знал, что Ликвидатор сделал "прививку" своей собаке. Любит, однако, пса. Рисковый парень. Просчитал, что возможна засада! – Помолчал и устало добавил: – Мы не сразу обратили внимание на сигналы стендового анализатора. Откровенно говоря, я вообще забыл о нём. Сидели, курили, пялились в монитор на Моню, как он пытает собак. Травили анекдоты. Виноваты все. –  Посмотрел на "медсестру". – Вы и справку ему выдали?

     — Всё, как положено, – доложила Леся.

     — Ой, я сейчас проснусь, это сон, – застонал Дубина. – Если мэр узнает про этот прокол, он меня утопит в Днепре. Сто двадцать два миллиона из стабилизационного фонда Киева! Больше сотни вирусологов со всего мира. Лучшие номера в гостиницах. Пресс–конференции. Круглые столы. Телевизионные аналитические обозрения предполагаемых последствий чумового собачьего бешенства. А взятки? А "откаты"? А высокооплачиваемый бред из уст профессоров? А война с ВОЗ? Это всё – конец.

     — Полковник, успокойтесь. Примите таблетку диазепама, – предложила Леся.

     — Да нет, спасибо. Не хватало мне ещё сесть на транквилизаторы. – Поднялся с кушетки. Сказал:

     — Всё, сворачивайте работу. На двери пишите объявление: "Вакцинация закончилась. О приёме сообщим дополнительно". Жду вас в своём офисе через час.

     фрагмент романа "восточный триллер"

     Интернационал

     — Господа, а не позволите ль вы вас запечатлеть в столь час печальный на холсте? Иль ватмана листе? – проговорил бородатый человек в тюбетейке, обращаясь к Муссолини и Скорцени, в раздумье рассматривающих своё пиво. И подошел к столику итальянцев, стоящему на Крещатике, как виселица на опустевшей площади в день перед казнью.

     — О! Аркадий! – удивлённо проговорил Муссолини, узнав художника с которым недавно веселился в "Экспрессе". – Добрый, добрый вечер.

     Пожали руки.

     — Познакомьтесь, – предложил Аркадий, представляя человека, стоящего рядом с ним. – Коллега по цеху. Свободный художник. Как и положено, без хаты и родины. Вольдемар! – Он торжественно протянул руку, представляя своего друга. Добавил: – Это в русскоязычной версии. А вообще – Уолтер. А это – Бенито и Отто.

     Вольдемар пожал руки итальянцам. Аркадий пояснил:

     — Коллега родом из Южного Уэльса, Великобритания. Но это в прошлой жизни. А в этой – киевлянин Вова.

     Муссолини подозрительно посмотрел на Вову.

     — Вы из Южного Уэльса?

     — А что, не похоже? – вопросом ответил тот. – Вот вы уж точно не оттуда. Я угадал?

     — Угадали, – буркнул Муссолини. – Я итальянец. А как это вы, Вова, так удачно адаптировались в биосреду Украины? По разговору и не скажешь, что англичанин. У меня на это ушло лет десять.

     — Двенадцать месяцев жизни без документов и без знания языка во всех социальных прослойках, включая нулевую. Язык пришел сам. Наверное, из чувства сострадания.

     — Перед вами майор английского спец подразделения. Бывший майор, – вставил слово Аркадий.

     — Да ну? – поднял брови Муссолини.

     — А вы не иронизируйте, – среагировал Вова. – В свете нашего нахождения в месте, предполагающем полный уход всех концов в воду, можно и пооткровенничать. Верно, генерал?

     Муссолини, прищурившись, уставился на неведомого Вову. Тот ненавязчиво пояснил:

     — Вы, генерал, были моей целью два года назад в Брюсселе на четырёхстороннем саммите. Вспомнили саммит? А? Ваша фамилия Муссолини. Вы двоюродный внук того Муссолини...

     Бенито слушал с застывшей сигаретой в зубах. Аркадий копался в папке с бумагой и карандашами. Скорцени привстал и, подавшись вперёд, запоминал слова.

     — И? – прервал затянувшуюся паузу Муссолини, осыпав столбик пепла с сигареты.

     — Вашу ликвидацию отменили после вашей драки с американцами. – Вова сел на пластиковое кресло и закинул нога за ногу. Наклонился в сторону Муссолини и отчётливо произнёс: – Можете не верить, но вы понравились моему шефу из Ми–6. Помните, в Брюсселе, в кафе у вас над головой разбилось стекло? Это была пуля моего напарника. Я дал отмену операции в последнюю секунду. Вам везёт по жизни с вашими мордобоями, Муссолини. Вы не обижайтесь...

     Итальянец ошарашено глядел на художника Вову. Сказал:

     — И вы стали художником?

     — После некоторых событий, да. И знаете, я теперь живу. А раньше – функционировал.

     — Да вы, собственно, давайте ближе к столу, – проговорил изумлённый деталями из прошлого Муссолини. Скорцени торопливо пододвинул бутылки, опустился в кресло рядом с Вовой–Уолтером, и они принялись за пиво.

     — А вы не задерживаетесь в Киеве? – спросил англичанина Бенито. – Нехорошие слухи бродят по городу.

     — Плевали мы на слухи. Мы знаем, что взрыв будет. И мы хотим его запечатлеть на полотне. Как идейка? – Отпил пол бутылки и посмотрел на итальянца.

     — Да никак, – ответил тот. – Если надо – рисуйте. Смотрите только, чтобы он вас не нарисовал. И вы не очень верно представляете себе последствия ядерного взрыва. Впечатлений может оказаться слишком много.

     — Для художника много не бывает, – ответил Аркаша. – В смысле впечатлений.

     — Может быть, вы и правы, – махнул рукой Бенито. – Рисуйте хоть в самом эпицентре. Но прежде я хотел бы увидеть "Приключение итальянцев в "Экспрессе". Аркадий, где обещанный шедевр?

     — Прорабатываю детали. Скоро будет готов и найдёт своего хозяина. А что, приключения закончились?

     — Продолжаются, уважаемый, продолжаются... Вы же видите, как кругом весело. Наш друг из домика белого цвета не даст усохнуть от скуки. Соединённые Штаты ввели особое положение в стране и, похоже, в мире. Только что. – Итальянец указал на спутниковый телефон, как на источник информации. Добавил: – Вот мы тут со Скорцени от этого приключения прямо чуть под стол не упали. Хорошо, что вы подошли. Да, – повернулся к майору, – а как Великобритания? У вас там оочень тонкие политики и хорошо дружат с Большим Братом. Она, родимая, ничего не ввела?

     — Бхутхылочки шапхгать можна!

     У стола стоял бомж с мешком.

     — Любезный, неужели стеклотара приехала?

     — Я из Уэльса, – сказал Вова–Уолтер.

     — Впхгок бехгем.

     — А что, есть разница?

     — Берите, пожалуйста, – разрешил Скорцени.

     — Уэльс всегда хотел стать самостоятельным, неужели вам неизвестно?

     — Первый раз слышу.

     — Конечно, какой–то там Уэльс! Вот Украина и Россия – это темы. А Уэльс... Что за Уэльс? – сказал Вова–Уолтер и погрузился в пиво.

     — Я буду рисовать, – сказал Аркадий и вытащил лист ватмана. – Меня чутьё не подводит. Будет сногсшибательный портрэт номер два. — Ну, если Уэльс не Великобритания, тогда майор давайте выпьем, – сказал Муссолини и оглядел стол. Крикнул: – Эй, гарсон, бармен, официант, где вы?

     Перед итальянцами вырос шустрый хозяин столика.

     — Что изволите–с?

     — Пиво, уважаемый, имеется?

     — Да-с...

     — Десять ящиков.

     Хозяин столика секунду глядел на Муссолини. Выдавил:

     — Десять? Ммм... (20*20=400!) Кхм... (400*20=8000 евро!) Минуточку!!! – И умчался в глубину своих торговых апартаментов.

     — Ого, – сказал Аркаша. – Опять массовый запой?

     — Нам ещё не хватит, – сказал Муссолини. – Я знаю когда, где, с кем, и сколько. Сейчас надо много.

     Рисковый продавец пива, не переводя дыхания, принялся ставить упаковки возле столика. Выложил все ящики и одну бутылку поставил на стол. "Это от фирмы!" – и стал вытирать пот. Муссолини отдал ему шестнадцать розово–фиолетовых бумажек. Аркадий проводил деньги взглядом.

     — Мда, – сказал. И взял пиво.

     Зазвонил спутниковый телефон. На проводе был Дубина.

     — Вы где? – спросил.

     — В центре Крещатика проводим круглый стол, – ответил Муссолини. – Присоединяйтесь, полковник. Если, конечно, у вас не назначено рандеву с личностью, собирающейся всё ликвидировать.

     — Он мне звонил, – сказал упавшим голосом Дубина.

     — И что?

     — Ничего. Почти.

     — Я знаю. Всё в пределах алгоритма. Комедия финита де ля. Наши координаты – сто шагов на запад от центрального входа в метро Крещатик.

     — Он пожелал мне крепкого здоровья. Мы уже ничего не успеем сделать, если бы и имели сведения об Объекте. Все мои люди в метрополитене.

     — А мы на Крещатике. Вы знаете, полковник, великолепный вечер. Он сегодня, кстати, самый длинный в году. Не пропустите мероприятие. Аркадий уже приготовил кисти и точит карандаши.

     — И Аркаша с вами?

     — Не только он. Есть даже представители дружественной части Великобритании. Дубина, не валяйте дурака. Круглый стол ждёт вас.

     — Да, я слышу даже по телефону, что он и, правда, круглый.

     — Ещё какой круглый! Верно, Скорцени?

     — Да, шеф!

     В воздухе раздался свистящий гул, перерастающий в грохот, и со стороны Европейской площади на Крещатик влетел заходящий на посадку реактивный Ан–2. Коснулся колёсами брусчатки и завыл реверсом двигателя.

     — Что это у вас там воет? – встревожено спросил Дубина.

     — Похоже, вернулась ваша секретная летающая крепость с восточного похода, – ответил в трубку Муссолини. – Это вы её отозвали?

     — Ждите, я буду. – Дубина отключился.

     Самолёт остановился прямо перед столом с пивом, метрах в двадцати, поворчал турбинами и затих. Открылась кабина.

     — Ха! Пацаны! Да здесь весь Крещатик наш! Аркадий, а почему ты не в обозе под Бердичевым?

     Бруклин спрыгнул на землю. За ним из самолёта стали выходить Седой, Француз, Парковщик, Димедрол. Шатаясь, вышла Леся и закрыла за собой дверь.

     — Где друг мой, Моня? Ужель в глуши неведомой оставили его? Не верю я. Отказываюсь верить! – валял дурака бородатый в тюбетейке.

     — Аркаша, – сказал Седой. – Ты всегда, почему–то, оказываешься в непредсказуемом месте. Ааа! – Обернулся в сторону. –  Братская Италия с нами!

     И по кругу пошли приветствия и объятия.

     — Значит, по версии Дубины, бомба хочет, чтобы ей спели песню?

     — Да

     — Ну, хочет так хочет. Будем петь. А откуда такая любопытная информация?

     — От Ликвидатора. Он уже почти друг полковника.

     — И что?

     — Звуковая трансляция должна начаться, когда бомба включит «уши».

     — Уши? А когда она включит уши?

     — Тогда, когда начнёт сканировать звуковое пространство вокруг себя, непосредственно перед взрывом детонатора. В схеме этой штуки много блоков. Один из них – «Интернационал».

     — Это сказал Ликвидатор?

     — Да.

     Муссолини откинулся в кресле и насмешливо глядя на Седого, прокомментировал:

     — Он просто издевается. Хочет, чтобы город взлетел на воздух, да ещё под звуки «Интернационала»! Неужели не ясно? Эта морда издевается над всеми. Неужели он до сих пор в Киеве?

     — Издевается – не издевается, но рисковать нельзя, – ответил Седой и отхлебнул из своей бутылки безалкогольное пиво. – Всё уже доставлено и готово к транслированию. Правда, в данный момент идут споры между мэром и Дубиной.

     — А что, мэр не слинял?

     — Представьте себе, он на месте. Один. Всех остальных отправил самолётом. Просил нас оставить ему пива. Да вон, его окно отсюда видно! Светится. Так вот, у мэра оказалось в наличии две версии «Интернационала». На украинском языке и на русском.

     — Исполнять «Интернационал» на украинском языке? – спросил художник, оторвавшись от своего ватмана. И ответил сам себе: – Бомба может до конца не дослушать.

     — Да, но это не всё. У него в запасе оказалась ещё одна версия. На третьем языке, – продолжал Седой. Все молча посмотрели на него. – Но мэр принял разумное решение транслировать русскоязычный вариант, учитывая, что бомба не знает об отделении Украины от России. Однако он требует оформить это решение документально и вынести его на голосование местного совета и Верховной Рады, чтобы впоследствии не было негативных для мэрии инсинуаций.

     — Он что, сумасшедший? – тихо спросил Муссолини.

     — Да нет, он политик, – ответил Седой.

     — Какой совет, какая Рада? – пробормотал Аркадий.

     Но ожесточённый спор Дубины и мэра продолжался, долетая криками до столиков с пивом.

     — Насколько я понимаю, ставка сделана на то, что бомба поверит «Интернационалу» и заблокируется, – сказал Муссолини.

     — Да, смысл именно в этом, по версии полковника.

     — Мне нравится ваш неистребимый оптимизм, – серьёзно сказал Муссолини Седому. – Попытаться повесить лапшу на уши ядерной бомбе – чисто русская идея и русский ход мысли. Посмотрим, что из этого выйдет. Не думаю, что всё произойдёт как в сказке. – Муссолини отставил пиво и закурил сигарету. – Короче, вы собираетесь вгрузить не бомбу, а кого–то ещё.

     — Как это понимать? – спросил Седой.

     — А я сам не знаю, – ответил Муссолини. – Понимайте, как хотите. Я знаю случаи, когда заклинали ураганы, и они утихали. Это не метафора, это факт. Я лично знаком с индейцем, который занимается этим бизнесом в дельте Амазонки. Я видел, на что он способен. Если ваш «Интернационал» имеет ту же силу, что индейский колдун брухо, то всё в порядке.

     — Сколько времени? – спросила Леся.

     — Уже час ночи, – ответил Француз.

     — Ох, Слава. Я так устала. Эта роль секретарши выматывает полностью и делает из тебя куклу без мозгов. Это ужасно.

     — Садись ближе ко мне. Я угощу тебя пивом.

     — Я не против. Только скажи мне, что мы больше не полетим на этой реактивной трубе.

     — Не могу обещать, дорогая. Я не очень верю, что бомба заслушается «Интернационалом» и забудет заработать. Но надеюсь, что в самом деле так и произойдёт.

     Темное летнее небо нависло над Крещатиком, ощетинившись бриллиантами созвездий. Освещения в городе не было, но природного света хватало. Брусчатка Крещатика чем–то напоминала поверхность Луны.

     — Не надо «Tuborg», налей мне «Оболонь», – попросила Леся и, взяв бокал, стала глядеть в небо.

     Наконец, ругань в кабинете мэра смолкла, и через минуту над ночным Киевом потекли набатные волны «Интернационала» на русском языке. Стало ясно, Дубина одержал верх.

     Оба оппонента сразу же появились у «круглого» стола, составленного из четырёх столиков.

     — Ну, как тут без нас, не соскучились? – поинтересовался полковник.

     — Да куда же без полковника Дубины. Только в омут, – ответил сквозь папиросу во рту художник, не отрываясь от малювания. – Название картине уже есть, – сообщил он и объявил его, указав на составленные столики: «Ночной квадрат».

     — Это хорошо, – сказал мэр. – Давай, Дубина, ставь своё пиво в «Ночной квадрат». Но спроси автора.

     — Я не против, – согласился художник.

     К мэру подбежал хозяин столика с ящиком пива.

     — Сергей Сергеевич, вам лично от фирмы в счёт дружеских отношений.

     — Как мне? А остальные? Лицензия на торговлю в условиях особого положения имеется? Я её не проверяю.

     Продавец принялся таскать пиво, приговаривая:

     — Я так рад, так рад, что вы с нами. Когда капитан на корабле, судно ко дну не пойдёт. И такую вы музыку хорошую включили. Прямо детство вспоминается: красные трамваи, синий Днепр, я пионер – в отряде иду, металлолом по дворам собираем, милиция честь отдаёт, пирожки бесплатно раздают…

     Но мэр долго не гулял. Подъехал бронеавтомобиль с усатым комендантом Киева, свирепо глянувшим на компанию, но ничего не сказавшим. Только поздоровался с Дубиной. Мэр попрощался.

     — Дубина, – сказал он полковнику. – Или улетайте из города, или идите в метро. Охране страшно глядеть на вас в мониторы. А если всё пронесёт, – мэр перекрестился, – жду тебя завтра к десяти утра у себя в кабинете. Ко мне прибыли представители из Глухова и мы сейчас будем вести в Конча–Заспе переговоры. Кроме меня больше некому. Все ушли в Париж.

     Броневик отъехал.

     "За Рим, Скорцени!" – "Да, шеф. За Рим и навсегда за Рим". "Моня сказал, что нас разводят?" – "Да, но не договорил". "Славик, как ты его пьёшь в таком количестве?" – "Леся, оно переходит в качество". "Бхутхылочки можна!"... "Я в прошлом снайпер. А теперь художник. Принцип работы тот же". "Вова, а ты можешь починить ружьё?.." "Эй, рыжий, давай и нам пива!" "Сюда тоже, да побольше. На, бери эти бумажки" "Да положи ты свой пулемёт..." "Шеф, а коньяк есть?" "Бхутхылочки можна!!!"

     — Ты посмотри, сколько их на пиво напёрло, как комендант уехал. Побросали посты у метро и охраняют Дубину и его ночной квадрат.

     — Да, красиво пить не запретишь. 20 евро бутылка пива! Нет, я пока ещё нормальный, – ответил первый. – И вообще, я временно бросил пить. Принимаю витамины и препараты на основе стволовых клеток.

     — Чего–чего?

     — Оздоравливаю организм.

     — Ну–ну. Таблетками? Не новый способ. Я тоже по старинке – гантелями. Ты выяснил, цель будет?

     — Возможно. У тебя по горизонту пока всё чисто?

     — Да. Ближайшие дома пусты. Тепловой радар работает постоянно.

     — Есть предположение, что в Киев только что заброшена группа, ориентированная на Дубину. Их цели не полностью ясны, но они – полностью наша цель, – сказал первый. Скажи, зачем они включили на весь город эту наступательную песню?

     — Я думаю это психическая атака.

     — Возможно.

     — Наш "Феррари" уцелеет?

     — Если не будет взрыва – да.

     — Я думаю, не будет. Не верится.

     — В Хиросиме тоже в злого бармалея не верили.

     Двое скрытно сидели на крыше здания мэрии и выполняли задание, попутно наблюдая пивное застолье, расположившееся прямо под ними, метрах в пятидесяти.

     — Пойдём, Скорцени. Пройдёмся по Крещатику, – предложил помощнику Муссолини.

     — Идёмте, шеф. Но куда?

     — Да просто прямо. Посмотри, какую красивую улицу обстоятельства хотят превратить в руины.

     — Красивых улиц в мире много. Эта не первая, – напряженно ответил Скорцени. Спросил:

     — Шеф, а когда пойдём в метро?

     — Да вот, дослушаем эту монументальную песню, и сразу в метро.

     — Да её же гоняют по кругу!

     — Скоро круг разорвётся.

     — Вы так думаете?

     — Убеждён. Ты посмотри на это небо, ты посмотри на эти звёзды... Они светили на этом самом месте ещё в те времена, когда по Киеву бродили динозавры. Ты можешь себе это представить?

     — Нет. На асфальте они бы сдохли от голода.

     — Ты прав, ты прав... Культура урбанизма движется по трупам в прямом смысле. Когда–то наступит момент, когда заасфальтируют последний клочок земли. Когда-то наступит...

     — Тогда придёт Судный день, – сказал Скорцени.

     — Да? Ты веришь в такую сказку?

     — Шеф, не трогайте мои религиозные чувства.

     — Хорошо, Скорцени. Не буду. Но только Судный день, на мой взгляд, уже настал. Но вслух такое не скажет никто.

     — Скажут.

     — И кто же?

     — Последователи Люцифера к этому призывают. Поскольку они дуалистического мировоззрения, то, по их мнению, добра в мире настолько много, что от него всё зло и происходит.

     — Мда... Последователи Люцифера? Я уверен, подобные мыслители не держали в руках оружие и под пули не ныряли. Нет, ты посмотри, как прекрасен Киев звёздной ночью перед бурей! А! Скорцени! Ты чувствуешь энергетику всех великих людей всегда находящихся здесь вне времени и пространства? Ты чувствуешь? Я – да!!! Мы стоим на площади Независимости и вроде бы нас только двое. Нет, Скорцени. Это не так.

     — Не так, шеф. Не так. Идёмте.

     Взгляд Муссолини упал на стоявшую вдали, на берегу Днепра, гигантскую статую женщины с мечом и щитом в высоко поднятых руках.

     — Смотри, Скорцени. Это русская душа. Но она пока в каменном плену.

     фрагмент романа "восточный триллер"

     Я не лежала на столе!

     Гремело время первичного накопления капитала.

     Фарт, фарт и только фарт вершил в то время законодательно укреплённое положение того, что есть теперь. Но только не ум, знания и порядочность. Хитрость? Да, в очень небольшой степени, как вспомогательное средство. Способности к анализу и прогнозирование? Нет, ни в какой мере.

     Леонардо. Хитрый мужичонка Леонардо. Это не Фридман с орлиным взором. Все время в тени, всегда опаздывает, все переспрашивает и виновато дурашливо улыбается, глядя наивным взглядом сквозь очки в золотой оправе. Вообще-то он вовсе не Леонардо. Костя Кирпичник, прохвост с Маросейки. Сделал свой стартовый капитал на мыле. Поймал момент отсутствия этого важнейшего продукта – было такое время, – и, сумев сконцентрировать все усилия в этом направлении, не стал заниматься примитивной перекупкой, а моментально организовал производство, подключив технологов и арендованный в счет будущей прибыли цех. Кирпичник исполнял свою мыльную оперу в течение 12 недель, 24 часа в сутки, 3600 секунд в час. Проблему с товарным видом мыльных кирпичей решил быстро, выменяв по бартеру за ведро водки пару тонн еще не разрезанных, как доллары в процессе изготовления, упаковочных листов для мыла различных категорий, включая дорогие французские сорта. Геометрическая прогрессия тысячи процентов прибыли свершила свое магическое действие. И к концу двенадцатой недели Костя Кирпичник благополучно покинул своих компаньонов, оставив оборудование и полностью затоваренный рынок, благо работал в этом направлении не он один. А рублевый эквивалент проделанной работы конвертировал при помощи друзей-валютчиков в американские доллары и, справедливо рассудив о бренности жизни, оставил их себе. И отбыл в неизвестном направлении.

      Многозначительную и многоименную аферу «МММ» Костя тоже сумел обыграть по-своему. На седьмой день, поняв перспективу этой пирамиды, он вложил в нее все свои деньги, абсолютно не переживая и зная, что такой размах быстро не закончится, а ему, Косте, долго задерживаться в дебете компьютеров хитрого семейства не стоит. И верно решил. Свои деньги он вернул, отдав обратно билетики с портретом дружелюбного благодетеля, за десять дней до обвала пирамиды и самоликвидации «МММ» и удесятерил свой капитал. Это уже были очень серьезные средства. Едва успел их конвертировать в доллар, как тот полез вверх, уменьшая в цене рублевые бумажки чуть ли не ежечасно. Кирпичник притормозил дела, отдохнул на своей даче, повскапывал грядки, подрезал яблони, завел собаку, еще одну и стал выжидать. Тут ему и позвонил школьный товарищ Фридман, любитель стоклеточных шашек. К тому моменту Кирпичник, любивший стильные созвучия, стал именоваться Леонардо. Документы, соответственно, были заменены, и Костя Кирпичник, он же Константин Золотарев, канул в небытие прошлой жизни.

     Молодой Бизон, тоже когда-то не бывший Бизоном, собирал боевой коммерческий отряд, быстро сообразив, куда клонится социальная конъюнктура. Леонардо со своими деньгами, сделанными столь быстро, что он нигде не успел засветиться и был золотым мешком без названия, идеально подходил в создаваемую структуру. Капиталы слились. Леонардо, как и Фридман, понимали, что им нужен стратег. И бронекоммуникативная машина, ощетинившись всевозможными защитными средствами, ринулась вперед, обгоняя и, если нужно, отстреливая других. И было их – тьма-тьмущая, но сгорали почти все моментально. Место же, отныне которое свято, не то что не пустело, а более того: вместо одной головы три вырастало, и даже в процессе роста уже начинали пожирать друг друга, ибо зубы появлялись первыми.

     Триумвират, ведомый сверхгибким и безжалостным Бизоном, выжил и поскакал дальше по трупам и тлеющим костям. Накопление первичного капитала требует существенного ограничения либо отключения моральной составляющей. Только те, кто успел это понять, сумели выжить и проскочили непредсказуемую полосу препятствий. Леонардо не претендовал на лидерство. Леонардо претендовал на прибыль. И, будучи очень искусным лицедеем, умел многие свои аферы сваливать на Фридмана, когда дело доходило до разборки. Фридман же, не лицедей, но мастер словесных словоплетений и искусной риторики, переводил вектор ответственности в поле виртуальности, то есть – в никуда, и таким образом выяснение проблемы затухало там, куда его направил Фридман. Нельзя сказать, что Бизон не понимал этого. Но триумвират имеет свою, очень специфическую систему взаимоотношений и противовесов. И пока положительное сальдо было достаточно положительно, составляя сотни процентов, никто никому никаких вопросов старался не задавать.

     Шел период сверхприбыли, а коммерсанты в такой момент благожелательны, добродушны и улыбчивы. Улыбался и Леонардо. Но не улыбалась его жена. Ее просто трясло от бешенства, когда она видела, что реальная власть в триумвирате принадлежит Бизону. Ей в голову не приходило, что тот просто умнее. Никто, кроме нее, и не думал оспаривать интеллектуальное превосходство родоначальника специфической корпорации. Мало того: Фридман и Леонардо были весьма рады, что на переднем фронте рыночной конъюнктуры бьется один Бизон, с двуручным мечом в руках и станковым пулеметом, а они только подносят патроны и уносят мешки с деньгами. Но не-е-ет. Маловато! Маловато одних денег! «Костя, – шептала жена по ночам, прижимаясь к Леонардо. – Ты должен вести дела сам. Ты умнее его! Почему ты всегда в тени? Я хочу быть с тобой рядом на самом видном месте! Костя, он тебя дурит. Так не бывает, чтобы было все честно. А его жена, эта стерва, делает такой невинный вид, как будто она вообще не знает, чем занимается ее муж». Леонардо зевал и сонно отвечал: «Сегодня привезли двух великолепных питбультерьеров. Ты знаешь, одна из них девочка. Я выведу, выведу свою собственную породу!» – «Тьфу, дурень…» – И супруга отворачивалась к стене.

     Эта жена миллионера была худая, стройная, поджарая, с фигурой фотомодели и амбициями выпускника коммерческого колледжа. Брюнетка со жгучими вампирическими глазами, в которых светилась ненасытная жажда привлекать внимание и властвовать, покоряя все и всех. Естественно, она была в два раза моложе Леонардо и считала его дураком, которого обязана отдрессировать быть умным. Она старалась. И неудачи только укрепляли ее волю. В глазах стал появляться сатанинский блеск, но голос делался все более мягким, ласковым и вкрадчивым. В качестве первого эксперимента прямого действия она отравила любимых собак Леонардо, после чего к новым псам приставили круглосуточную охрану и проводили ежедневный медосмотр. Это ее не смутило. Она не ждала легкой победы над заснувшим разумом супруга. Безумие нарциссизма, внедренное ей в душу неведомо когда и кем, постоянно вызывало все новые извержения бесноватого энтузиазма в части повышения социального статуса ее мужа внутри триумвирата. Она всеми средствами старалась присутствовать на всех совещаниях и деловых встречах, пытаясь обольстить всех особей мужского пола и подавить представительниц своего. Конечно же, ее любили. Как бешеную лисицу на длинном поводке. Она же этого замечать не могла. Беглый, полевой психоанализ у супруги Леонардо был достаточно односторонен. Все внимание, направленное в ее сторону, она дешифровала как абсолютно положительное и оттого вполне искренне улыбалась всем, многих сбивая с толку и запуская рефлексию неврастении и фобию неуверенности.

     Но красивая стерва, пытаясь управлять Леонардо, не исключала и постельный вариант, когда у мужчин голова не работает. Впрочем, с Бизоном она пролетела и с тех пор его люто ненавидела. Заимев множество знакомств, она передвигалась по министерским кабинетам, как по шахматной доске, выискивая очередную клетку для прыжка пантеры. И прыгала. Надо сказать, что некоторая польза от ее передвижений была. Окружающие стали считать Леонардо серым кардиналом, не брезгующим поделиться женой ради святейшего дела – карьеры. И когда говорили о триумвирате, всегда возникала неясность, кто де-факто его первое лицо. В итоге им стал Фридман. По крайней мере, де-юре. Все переговоры с контрагентами, правительственными чиновниками, представителями иностранного капитала, адептами конфессий, заказчиками, подрядчиками, держателями спортзалов, налоговой полицией, налоговой инспекцией, пожарниками, архитекторами и прочими аналогичными по принципу выживания службами вел он.

     Фридман знал свое дело. У него было представительное лицо, низкий поставленный голос и прямой открытый взгляд, как у римских полководцев. А большего и не требовалось. Костя же Кирпичник не прошел на эту должность исключительно по физическим параметрам. Лола грохнулась в обморок и лежала неделю в постели, худея и исходя ненавистью. Но оклемалась, привела себя в порядок и первым делом помогла мужу в коммерческой сделке. Отправила на корреспондентский счет очень серьезных людей, не понимающих, что такое шутка, в оплату за приобретенное эфирное время и права на частотный канал сумму, меньшую раза в два, воспользовавшись электронной подписью мужа. Сэкономила.

     Леонардо даже никто ничего не сказал. Позвонили Бизону. В тот же день Лола в сопровождении трех телохранителей отправилась в Швейцарию – подлечить духовное состояние и успокоить термоядерный темперамент. Успокоила. В Швейцарии познакомилась с Феликсом. И после достаточного общения на лыжах и в спальне сделала ему предложение поработать в триумвирате, видя в том потенциально мощный рычаг воздействия на Бизона. Лола сдала ему то немногое, что знала о делах корпорации. Но Феликсу хватило. Он давно был знаком с Бизоном, правда, пути их достаточно давно и разошлись. Будучи в недавнем прошлом генералом внешней разведки, Феликс оценил предоставленную ему точку прорыва в закрытое акционерное общество и стал мысленно прорисовывать технологию инъекции себя в преуспевающий триумвират. Да и корпорация Бизона была еще не столь независима. Короче, Лола навела Феликса и его людей на собственного мужа, желая, естественно, только добра.

     Добро пришло не с тех дверей. Стали взрываться автомобили и особняки. Снайперы стреляли умышленно мимо, но совсем рядом. Бомбы с часовым механизмом находили по телефонному сообщению в кабинетах секретарей и секретарш. После достаточной артподготовки спаситель Феликс совсем случайно встретился с Бизоном в закрытом ведомственном бассейне. Ну, выпили за встречу, обсудили всякие мелочи. И договорились на днях поговорить о жизни более обстоятельно. Поговорили. В присутствии Фридмана и Леонардо, естественно. Так Феликс стал акционером триумвирата. Он получил один процент акций и должность громоотвода со своей разведкой, охраной и программой. Леонардо остался там, где и был. Лола легла в отделение неврозов. Костя стал носить ей цветы, которыми часто получал по морде, теряя золотые очки. Зато питбули активно размножались.

     Феликс взялся за работу со всем усердием, и проблема несанкционированной конкуренции весьма долго не возникала. Но медленно и неотвратимо в тени сверкающей звезды «Славянский Триумвират» появилась звезда поменьше. Звезда-двойник – ведомство Феликса – с годами разрослось и людскими, и техническими ресурсами. Внешние проблемы практически исчезли – появились внутренние. Неявные, конечно. Но вполне гипотетически просматриваемые и имеющие очень много места быть. И те, кому положено, это чувствовали.

     Спасибо, Лола! Твой верный Леонардо теперь мог уйму времени предаваться своей страсти – разведению питбулей особого, национального вида. Его личный капитал неизменно рос. Все контролировал исполнительный директор, которого контролировал штатный аудитор (женского пола, Леонардо все же был Леонардо), которого контролировала Лола, пытаясь даже как-то затеять лесбийские игры, но нимфоманка-аудитор не повелась на такие наивные предложения. Она спала с Фридманом, чья секретарша, в свою очередь, имела тайный адюльтер с исполнительным директором Леонардо. Леонардо же любил только Лолу. Но, естественно, не больше денег. И поэтому Лола, чувствуя его потребность в информации по части чужой прибыли, иногда проводила время с аудитором Фридмана, который был без ума от ее бешеного темперамента и любил ее больше денег. Хоть и слыл голубым на пятьдесят процентов. Впрочем, ей хватало даже половины его ориентации. Она нарвалась на тестостеронового потрошителя и выползала из его спальни, еле передвигаясь.

     Амбиции и нарциссизм Лолы с течением лет не убывали. Куда там! Детей у нее не было, и вся энергия уходила на формирование образа себя – любимой и неповторимой, красивейшей, нежнейшей и умнейшей, хитрейшей и, конечно же, наискромнейшей, как и подобает замужней женщине неопределенного вероисповедания, но вполне определенного хватательного рефлекса. Нет, клептомании, конечно, не было. Это вовсе не ее масштаб игры с реальностью. Адреналин и менее известный, но очень Лоле необходимый гормон серотонин она получала другими способами, гораздо более экстремальными. Многочисленные сексуальные приключения, она считала, предназначались для Леонардо. Она же спала с сотрудниками триумвирата и выпытывала очень важную информацию. Так она считала вполне искренне. Ну, а коль необходим для этого интимный контакт – кому хуже? Тем более Леонардо никогда не узнает. Зачем ему знать? Действительно, незачем.

     Потому что когда узнал, Лола ощутила разницу. Послав куда положено требование о присутствии адвоката, он одел ее в мятую мешковину, посадил в самолет и в сопровождении трех служащих своей псарни, мощных и тренированных сотрудниц, – все мастера спорта и злые, как черти, вернее – как выводимая порода русских питбулей, – отправил не куда-нибудь на Кипр, где все население русскоязычное, не на Канары или Соломоновы острова, даже не в приватизированную Сибирь или на китаизированный Дальний Восток, – он отправил ее в Румынию на уборку винограда и изготовление веников. В задачу телохранительниц входило контролировать десятичасовой рабочий день и складывать изготовленные веники. Смотрительниц заставлять не пришлось. Они любили Лолу особой любовью, прекрасно зная ее отношение к женщинам в триумвирате, кроме одной, самой любимой и неповторимой – госпожи Лолы. Производство веников и сбор винограда продолжались семь дней. Это по календарю. Для бешеной орхидеи прошло семьсот суток. За это время она успела перекусать всех охранниц, и ее привязали веревкой к столбу, вбитому глубоко в землю.

     Все-таки Леонардо произошел от Кости Кирпичника, фарцовщика и мелкого бандюги, хоть и давно забывшего свое прошлое. Но характер в подворотне не забудешь. Посчитав, что если Господь семь дней творил мир, то для воспитания какой-то рабы божьей Лолы тоже больше времени не требуется, Леонардо дал команду прекратить экзекуцию. Но, будучи по-своему мудр, велел поместить жену в отстойник, чтобы пришла в себя. Переходный период проходил в Турции и заключался в торговле теми самыми вениками и виноградом. Продавщица была за ногу прикована цепью. При первой же попытке снизить цену, чтобы быстрее продать товар, Лолу облили с головы до ног липкими помоями. Демпинг был предотвращен. Охрана не помогала. Потянулись долгие часы сбыта маловостребованной продукции, перерастая в томительные дни. Телохранительницы сидели рядом под громадными зонтами и пили пиво. Торговля шла вяло. Зазвонил мобильный телефон. Старшая торгово-закупочной артели включила аппарат:

     – Да, Жанна слушает. – Это был шеф Леонардо:

     – Жанна, дай Лоле телефон, пускай позвонит мне.

     Старшая группы выключила телефон, спрятала и вытащила из большой сумки другой. Протянула супруге Леонардо:

     – Пожалуйста, позвоните мужу, – и псевдосочувствующе улыбнулась.

     Та схватила телефон и набрала номер. Костя ответил спокойно и невозмутимо:

     – Да-да, Лола. Это я. Как идет торговля? Дай отчет.

     – Костик, ты хочешь, чтобы я осталась в здравом уме? Костик, прекрати издевательство. Это все неправда. Меня оговорили. На том столе лежала не я. Тебе показалось. Надо во всем разобраться!

     – Милая, мы разбираемся. Ты же всегда хотела вести дела вместе со мной. Теперь я тебе доверяю. Ты торговый представитель. Продаешь наш товар, закупленный в Румынии и импортируемый в Турцию. Надеюсь, в ценовой конъюнктуре ты разберешься. Как там погода? Ты не упарилась? Береги нервы. Как распродашься – позвони.

     – А-а-а!!! Дебил, урод, импотент, дегенерат!!! А-а-агр-р-р!

     Она изо всех сил швырнула телефон в близстоящую охранницу. Та привычным жестом увернулась, и телефон вдребезги разлетелся, врезавшись в мостовую.

     Так, не торопясь, шла торговля. Кончилось тем, что подошел турок и купил весь товар в обмен на секс с продавщицей. В балахоне из мешковины, с цепью на ноге, а все равно развела мужика. Охранниц он не заметил. Лола взяла деньги и попросила забрать товар, который уже не ее. Она настаивала. Турок передвинул веники на свою сторону и, обернувшись, увидел вместо худющей, с бешеными глазами, но сексуально вполне привлекательной продавщицы троих угрюмых плечистых славянок, хмуро глядящих на него. У одной в руке была резиновая дубинка:

     – Товар купил? Купил. Проваливай.

     – Вай-вай-вай! Какой дорогой веник!

     Но побрел восвояси, таща за собой ворох Лолиной продукции. В тот же день артель вылетела домой.

     Фрагмент романа «славянский стилет»

     Сотая обезьяна

     — Так, только проверенную информацию.

     — Есть, сэр. В Киеве появился Ликвидатор. Тот самый Ликвидатор.

     — Это факт?

     — Да.

     — Что означает его прибытие?

     — Это человек, который имеет доступ к коду, блокирующему работу компьютера управляющего комплексной системой дублирующих друг друга процессоров, имеющих функциональное назначение – запустить реакцию деления атомного ядра при минимуме возможностей постороннего воздействия на этот процесс и максимуме возможностей выполнить требуемую команду.

     — Ммм... мда... И? Упростите текст.

     — Ликвидатор должен запустить таймер нейтронной бомбы, которая спрятана в Киеве.

     — Любопытно, любопытно... –  Англичанин, в погонах генерала, взял из коробки сигару, обрезал кончик, прикурил, пустил облако дыма, откинулся в кресле, глянул в потолок, потом на себя в зеркало и спросил:

     — Насколько гарантирована достоверность?

     — 97 процентов, сэр.

     — А куда ушли три процента?

     — Остались в компьютере. Сто он не выдаёт никогда. Наверное, перестраховка программистов.

     — Дальше.

     — Итальянцы вели его с самых Сейшельских островов, но в Киеве, на Подоле, из плавающей гостиницы, он ушел и оставил два трупа.

     — Молодец. –  Пыхнул сигарой и покивал головой. – Дальше.

     — Дальше самое сложное. Он не появился ни в одной из трёх точек, где должен был состояться его контакт. Город не покинул тоже и где–то бродит кругами.

     — С чего это вы взяли, что кругами?

     — Ну, это я образно.

     — Образов не надо. Нужна информация. Скажите, – прищурился и втянул дым, – а почему вы решили, что он в Киеве?

     — Данные экстрасенса Яфета.

     — Не того ли Яфета, который выиграл в лотерею двенадцать миллионов фунтов?

     — Тот самый. Те фунты он подарил жертвам несостоявшегося суицида. Психам, короче. Пожертвовал деньги на целевую программу психиатрических клиник Великобритании.

     — Любопытно. Вы давно с этим Яфетом работаете?

     — Давно.

     — И высока ли вероятность предсказаний, сэр?

     — Нет.

     — А что же вас толкает на столь уверенные рассуждения о присутствии Ликвидатора в городе?

     — Яфет очень редко даёт гарантию. В этот раз дал.

     — И в чём она заключается, эта гарантия?

     — Миллион фунтов.

     — А сколько мы ему должны, если он прав?

     — Ммм... Четыре миллиона.

     — Вам не кажется, что коэффициент рентабельности, мягко говоря, не в нашу пользу?

     — Вы правы, но выбора нет. Второй Яфет пока не появился. Торговаться не с кем. Он монополист.

     Генерал снова пустил облако дыма, прищурился, поцокал языком, потарабанил пальцами по столу, глянул в потолок, в зеркало, и сказал:

     — Впрочем, вы правы. Вам придётся верить ему, мне вам, а премьер министру  – мне. И, скажите, сэр, как вообще всплыла информация о Ликвидаторе, как таковом. Я не помню начала истории. Он мелькает у нас по файлам уже лет десять. Может, это вообще всё игра на понижение?

     — Понижение чего, сэр?

     — Стоимости недвижимости в Киеве, вы об этом не задумывались?

     — Нет, это не игра. Его сдал русский президент. Много лет назад. В состояния сомнамбулы продиктовал по телефону информацию о проекте. Вы помните ту операцию. У Ликвидатора самое глубокое укрытие. Если бы не президент, никто ничего бы и не узнал.

     — Так это ТОТ президент?

     — Да, сэр, это он. Связь с ним прервалась вскоре после получения информации о Ликвидаторе. Он подключил к своей локальной ноосфере тибетских лам и колдунов из дельты Амазонки. Контакт оборвался.

     — Я вспомнил этот Х-файл. Там, если не ошибаюсь, доступ N 0.

     — Да, сэр. Только вы и премьер министр.

     — Значит это не игра. Чёрт! – Встал и принялся ходить по кабинету, пуская клубы дыма. – Я не могу поверить, что это правда! Превратить Киев в руины? Маразм. Но маразм глобальный!

     — Это результат работы Политбюро.

     Генерал резко остановился и посмотрел на подчинённого.

     — Что вы сказали?

     — Я сказал, что это результат работы Политбюро.

     — Откуда вы знаете о Политбюро?

     — Из Интернета.

     — Вы шутите?

     — Наберите адрес www.politburo.net

     Генерал сел в кресло и зашелестел клавиатурой. Уставился в монитор и молча глядел, не моргая минуты две, шевеля мышью. Бросил мышь. Встал.

     — Бред. Ну и времена! Но микроскопические песчинки правды на сайте есть.

     — Я их и имею в виду.

     — Да, это, несомненно, работа Политбюро. Его еще называют Российская Коллегия. Но до этого момента я думал, что о нём знаю я, премьер министр и президент США. Аль–Каида шаловливый ребёнок в сравнении с Политбюро. Да, собственно, – посмотрел на подчиненного, – она и есть его дитя. Аль–Каида – родная дочь Политбюро. Я об этом знаю, премьер министр об этом знает, президент США об этом знает... Вы теперь знаете. Как вы считаете, кто же тогда Ликвидатор?

     — Он вольный стрелок.

     — На длинной-длинной верёвочке, которая скрывается в дебрях Политбюро.

     — Да, сэр. Вы правы.

     — Прекрасно. Стратегия?

     — Мы применим метод "сотой обезьяны".

     — Что за метод?

     — Он заключается в доведении ситуации до абсурда, в результате чего качественно меняется ментальная доминанта псевдосоциума, имеющего отношение к операции, и появляется возможность посмотреть на сторону кубика, которая не видна. Там может находиться Ликвидатор.

     — Сэр, проще.

     — Мы начинаем транслировать в Киеве телевизионное шоу "Ликвидатор". Рекламируем на всех телеканалах около пятидесяти наименований косметических средств под названием "Ликвидатор". Открываем бульварную газету под названием "Ликвидатор". Регистрируем партию бывших строителей демократии "Ликвидатор". Над Киевом будут летать рекламные аэростаты "Ликвидатор", рекламирующие возможности человека в нашем обществе. Все мусороуборочные машины в Киеве будут иметь название "Ликвидатор". Все дворники, уборщики, погрузчики, разгрузчики снабжаются спецодеждой с названием "Ликвидатор". И ещё около сорока позиций. План у меня в папке. Все это должно привести Ликвидатора к потере самоидентификации и контроля над своей психикой.

     — А это не перебор, сэр?

     — В этом и заключается принцип "сотой обезьяны". В переборе.

     — Послушайте, а он хоть сам знает, что он Ликвидатор?

     — Да, этот позывной использовал русский президент.

     — Ну, тогда всё в порядке. Хорошо. Тактика?

     — Двести пятьдесят офицеров МИ-6 внедрятся в среду социума украинцев. Они уже готовы.

     — А язык? Кто знает украинский язык?

     — Никто. Но все прошли курсы вербального общения на языке глухонемых. Работать будут как приезжие, нищие глухонемые.

     — Ох, что–то мне не прорисовывается убедительность. Двести пятьдесят нищих глухонемых? Мда...

     — Сэр, прорисуется. От спецслужб Его Величества Ликвидатор не уйдёт! На операцию выделено семьдесят пять миллионов фунтов. Этот факт – уже почти победа.

     — Да знаю, знаю. Но... Хорошо. Поверим и на этот раз. Подготовьте тщательный анализ возможных последствий в случае форс–мажора и аккуратно состыкуйтесь с итальянцами.

     — Мы с ними уже работаем. У нас общение не прекращается после Киево–Могилянской операции. Мы там сражались плечом к плечу.

     — У них тогда много погибло людей?

     — Никого. Но большой моральный ущерб.

     — Мда... У нас там тоже потерь не было. Общий язык есть. Хорошо, сэр. Я доволен результатами нашего разговора. Разрабатывайте план в деталях, и мы его утвердим. Вы свободны!

     фрагмент романа "восточный триллер"

     Апокрифическая шизофрения

     — Совместная деятельность холериков и сангвиников порой приводит к неожиданным результатам. Разность потенциалов психических реакций и мировосприятия делает возможным синтез продукта, невозможный в других условиях. Но это лишь в том случае, когда лидер тандема – сангвиник. Оба должны быть мужчинами. Другие варианты исключены. Женская психика генетически ориентирована на материнство и продолжение рода. Женщина может быть ретранслятором. Генератором – никогда.

     — Что я должен сделать?

     — Найти тандем. Но, упаси боже, чтобы это были гомосексуалисты. Нам нужно заставить работать сублимативное генерирование идеи, а не математический её расчёт.

     — Какова идея?

     — А я откуда знаю? Если бы была идея, не было бы поиска тандема.

     — А псих–одиночка подойдёт?

     — Это ещё лучше, но настоящего психа найти почти невозможно. Они все работают на Госдуму и Министерство обороны. Дураков полным полно, как и олигофренов, а вот псих, причём настоящий, да ещё и одинокий, то есть сам в себе, это полнейший эксклюзив. Большинство из них в хакерах и советниках политического истеблишмента. Псих! – Усмехнулся и закурил сигарету. – Это редкость. Найди мне настоящего психа и тандем будет не нужен. Псих решает всё! Настоящий шизоид, я имею в виду.

     — Шеф, я думаю это не столь сложная проблема.

     — Я рад за твой оптимизм, но ты скорее всего не понимаешь всей серьёзности задачи. Но это тоже не так уж плохо. Знал бы – руки бы опустились. Нужен не алкоголик, не наркоман, не маньяк, не дегенерат, – они часто похожи на психов, но они все перверсивны по части секса, зациклены на себе, и толка от них нет, – а настоящий шизоид с лёгкой степенью шизофрении. Раньше писали – вялотекущая шизофрения, но это не болезнь и даже вообще не классическая шизофрения, это особый уровень психических возможностей, это сверхмощная вторая сигнальная система, это сверхгенерация практически неограниченного спектра производных решений от любой, духовной или материальной детерминанты. Ты понял?

     — Господи… – Помолчал, собираясь с мыслями. Неуверенно сказал: —  Шеф, что вы такое говорите… Я во первых не очень вас понимаю, а во вторых, где же такого гения отыскать? Лучше тандем…

     — Эти гении бродят по улице без копейки в кармане. Да, их очень мало! Но другие как–то их находят! В любой серьёзной партии в теневых структурах сидят исключительно психи, исключительно идиоты, на первый взгляд для простых дураков, которые составляют большинство даже в Госдуме и правительстве, но только они, эти псевдошизофреники, делают окружающую нас реальность, только они… Ты меня понял?

     — Нет.

     — Тогда поймёшь, когда дойдёт. А рано, или поздно, дойдёт и до тебя. Вперёд, я жду результатов!

     Дверь, на которой было написано «ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР», открылась и медленно закрылась.

     Порнозвезда - смерть от оргазма

     Советник мысли оформлял обстоятельно и кратко:

     — Насколько несколько, нисколько не сколотых скользящей волной скоропостижного сокрытия недостаточно скрытых желаний, нуворишей не скинут груз свалившегося на них состояния овладения чего-то не вполне осознаваемого в гносеологическом плане, настолько несколько таких же, но не нуворишей, а представителей истеблишмента, будут добиваться раскрытия достаточно и не достаточно скрытых желаний, могущих перейти в прямое действие, и нести угрозу теневому правящему клану.

     — Несколько нуворишей? А точней!

     — Я думаю, их около десятка. Половина в Великобритании, треть в США. Остальные в России и Украине.

     — Что ты предлагаешь предпринять?

     — Акцию прямого действия посредством достаточно длинной опосредованной цепи, включающую в себя Ирак, Иран, Китай, Кубу, Сербию, Пхеньян, Вьетнам и Черногорию. А также русских бандитов, которые везде.

     Худой брюнет прошелся по кабинету, выпуская клубы дыма из длинной трубки и прищурено глядя в будущее. Повернулся к советнику. Спросил:

     — Каковы скрытые желания этих воров в действительности?

     — Власть. Власть и власть. Очень древний стимул смысла жить.

     — Какова наша роль?

     — Не допустить захвата власти над биржевыми индексами. Вслед за деньгами придут танки. Аксиома двадцать первого века.

     — Мда… Это так. А за танками Новый Мировой Порядок, если не помешают пуски баллистических и крылатых ракет. Лазерные вышки никому не помогут, это давно ясно. Из ста ракет на старте будет уничтожено не более двадцати. Что думает Магистр?

     — Он пока думает.

     — Что думают президенты?

     — Они полагаются на нас.

     — А что думаем мы?

     — Мы не думаем, что дойдёт до пуска ядерных носителей. Их все очень боятся, включая выпускающих. Проще уничтожить нуворишей. Чем и займётся группировка из стран, которые я перечислил.

     — Почему именно эти страны?

     — Влияние ортодоксального ислама, марксизма, а также жёсткая нетерпимость к попыткам переворотов всех уровней, включая демократические, это и есть основная причина использования именно этой группы. Кроме того, там густая сеть наших представителей.

     — Имена нуворишей?

     Советник положил на стол лист бумаги. Брюнет просмотрел фамилии. Вздохнул.

     — Одни и те же морды. Они в самом деле смогут составить нам конкуренцию, если создадут картель. Но Билл Гейтс?

     — Он ассоциированный кандидат картеля. Но, тем не менее, главные деньги у него. После игры Гейтса на повышение, а затем обвала евро, он заработал девяносто миллиардов долларов, плюс его постоянная сотня.

     Брюнет продолжал просматривать список.

     — И этот, вечно кусаемый пряник, тоже здесь?

     — Березовский один из инициаторов. С ним работает наш агент, его любовница. После дозы нейроэндоморфина, говорит то, что было, то, что есть, и то, что, по его мнению, будет. Любопытный тип.

     — Я встречался с ним в Москве. Давно. Когда он мечтал купить люстру. Не весьма интересная личность, так мне показалось.

     — Есть формула «Спортсмен плюс старт». Березовский вырос даже интеллектуально.

     Брюнет пробежался по клавиатуре компьютера. Глянул в монитор. Сказал:

     — Да. Двадцать семь миллиардов к власти потянут. Ему надо сделать обрезание. На три нуля. А то и на четыре. Тогда он сам повесится.

     — Это вариант.

     — Да, это лучше чем гамма-облучение.

     Снова посмотрел в список, лежащий на столе. Удивлённо спросил:

     — А наследный принц как сюда попал?

     — Он не араб. Он внебрачный сын русского миллиардера, внедряющего свою агентуру в Саудовскую Аравию. Хороший выбрал способ. Надёжный. Русскому власть не нужна, ему хватает денег. А сынишка схватил камень Сизифа и поволок в гору.

     — Камень на шею и с горы в ущелье.

     — Так и планируется, но виртуально.

     — Естественно. Прямое действие все должны совершить сами! Своими руками. Под действие НЛП попадают многие?

     — Трое. Они давно дают информацию по телефону. Мы планируем их сумасшествие.

     — Прекрасно. Прекрасненько… Магистр будет доволен. Но… - осмотрел бумагу, - Тут в списке под номером 6 женщина с Украины… Это та самая Юля?

     — Да, это она. Двенадцать миллиардов долларов и полная потеря реальности.. Она хочет сделать из Украины Югославию. И у неё неплохо получается.

     — Как она насчёт секса?

     — Снялась в порнофильме под чужой фамилией.

     — Это прекрасно! Смерть от оргазма – что может быть экзотичней! Всё. Я иду докладывать ситуацию Магистру.

     — Не забывайте про грузина, он под номером 9.

     — Не забуду, пойдёт на пару с Юлей. 69 – число запоминающееся.

     Сатанинская сила сексуальности

     Он уточняюще напомнил:

     — Женская слабость это страшная сила. Не забывай этой простой истины.

     — Да, — ответила она, качнув ножкой в черном чулке. — Я всегда была достаточно слаба.

     — Но не подумай, что это настолько серьезно, — добавил он. Пустил кольцо дыма и снова затянулся трубкой. Сказал, скользнув сталью взгляда:

     — Твоей достаточной слабости пока не хватает для достаточной силы. — Сбил пепел. — Сколько дней ты занимаешься объектом? Правильно, много.

     — Я не знала, что у меня есть ограничения во времени.

     — Есть. — Отрезал он. — Валять дуру ты вечно не будешь.

     Дама провела рукой по своей ноге, поглаживая чулок и глядя прямо в глаза собеседнику. Молчала. Сказала:

     — Попробуй сам.

     — Для меня это не работа. А для тебя – да. Или ты хочешь поменяться со мной местами? Или ты хочешь, чтобы я поменялся с кем-то чем-то ещё? Или ты слишком свободно себя чувствуешь? Или ты решила вести дела без меня – сама? Или есть ещё какие-то варианты?

     — Господи, успокойся. Ничего я не думаю. Думать будешь ты. Мы это с тобой решили с самого начала. Верно? А как пойдут дела на самом деле – и чёрт не знает, наверное. Твои слова. — Закурила сигарету. Пустила дым в сторону. Тихо сказала:

     — Он не ведется. – Помолчала. Добавила: — Возможно, он голубой.

     — Нет, он не голубой. Это проверено.

     — Кем?

     — Тем, кому я доверяю.

     — Из людей только сорок процентов знают о своей собственной ориентации. И то не стопроцентно. О себе никто ничего толком не знает, а ты веришь какому-то источнику. Не ему ли самому? И не забывай о комплексе власти. Теоретически, он не может не быть голубым. Или он импотент. — Молчала. Глядела в глаза. — Ну не трахает он меня! — раздраженно сказала. — Не знаю почему. Это первый случай.

     — Мне не нужно, чтобы он тебя обязательно трахнул. Мне всё равно, чем ты там с ним занимаешься – цепью его паришь по спине или он пьёт твою мочу, или ты втыкаешь ему страпон – мне нужен результат. РЕЗУЛЬТАТ! И всё. — Помолчал, положил трубку, взял в руки сигару. Сказал:

     — Но результата нет. — Взвился: — А почему тогда ты вообще продолжаешь к нему ездить в гости? Или у вас там с ним сепаратная сделка? А? — Добавил: — Убью обоих. И ты знаешь это.

     Дама слегка побледнела и перестала гладить свою ногу. Торопливо проговорила:

     — Какая ещё сделка? Что ты говоришь? Я езжу к нему потому, что он меня об этом просит. У меня все разговоры на диктофоне. Но у него дома ничего со мной не происходит. Страпон ему не нужен, ну не просит, по крайней мере.

     — Так ты сама предложи! — прорычал.

     — Мочу тоже пить пока не собирается. Или ему мне это тоже предложить?

     — Послушай, — более спокойно сказал инструктор. — Такого не может быть, чтобы он чего-то не хотел. Тебе это понятно?

     — Он хочет ходить в женском платье.

     — Чтооо? Какого же ты молчишь!

     — Но в другой жизни.

     — Это как понять?

     — Он надеется реинкарнироваться в женщину. Это всё его буддизм. А в этой жизни ему предстоит работа, работа, работа, работа, работа…

     — Стоп. Я уже понял. У него фобия. Это то, что нам нужно.

     Пыхнул сигарой и задумчиво проговорил:

     — Работой мы его обеспечим.

     — Он хочет лепить глиняных человечков, как в Китае. И собирается побить китайский рекорд.

     — Да? Любопытный способ ухода из реальности. А что ему скажет президент? А что ему скажет премьер–министр? А что ему скажет комитет обороны? А что ему скажут на парламентских слушаниях? А что ему скажут его генералы? Они тоже будут лепить глиняных человечков, вместо того, чтобы восстанавливать позиции СС–18 и систему оборонных спутников? Они тоже будут ходить в сарафанах и красить губы помадой во время брюссельского саммита? А? Или шотландская национальная гордость перешла и к нам, в российскую оборонную систему? Он должен тебя трахнуть любой ценой! Нам не нужен министр обороны неопределенной ориентации. Не голубой, не оранжевый, не белый, не красный… — Заорал: — Полковник, это ваше боевое задание! Вы понимаете мои слова!

     — Так точно…

     — Какого черта точно! Латентные дегенераты не могут командовать сильнейшей армией в мире! Если бы он был дегенерат, то было бы всё в порядке, но нам не нужны маргиналы! Это самое страшное, что существует в природе деловых отношений! Если бы он хотел стать женщиной – это было бы нормально. Но он хочет стать ей ПОСЛЕ СМЕРТИ!!! Я отвечаю за внутреннюю безопасность истеблишмента Совета Безопасности и соответствующих структур! Вы мой подчиненный! Где секс с министром обороны? Где, полковник?

     Упал в кресло и буркнул:

     — Даю тебе три дня. Принесешь для контроля его сперму. На платье, во рту, в пакете, в дипломате, где только тебе будет удобно. И закончил:

     — Учись у Моники Левински. Свободна.

     Варфоломеевская политкорректность

     — Вы кто, оператор независимой сети? Я не ошибаюсь? Мне не ясна ваша роль в подаче и съеме информации. Почему происходит такая трансформация материала? Кто заказывает подобные изменения? Вы боитесь повторить судьбу Дугласа Рида? Так какого чёрта вы на этом месте?

     — Шеф, я не боюсь того, о чем вы говорите. Трансформация материала происходит только в рамках редактирования. Съём информации латентен для контроля и поэтому приходится, в некоторой степени, доверять источникам.

     — Говорите, латентен? Так поэтому у вас в отчетах постоянное враньё?

     — Некоторые гиперболы допускаются, не стану спорить, но вранья… Вранья нет.

     Худощавый, жилистый брюнет встал и прошелся вдоль длинного стола. Повернулся к стоящему возле стены оператору. Спросил:

     — Сколько вы получаете на данный момент?

     Собеседник поправил очки и ответил:

     — Оплата многоуровневая, зависящая от конъюнктурного момента времени; при отсутствии инфляционного спада, определяющим значением расчета с работниками является индивидуальный подход и дифференцированное соотношение…

     — Сколько ты получил за последнюю неделю?

     Очкарик вытер выступивший пот. Ответил:

     — Триста пятьдесят пять тысяч рублей.

     Брюнет замер, как собака в охотничьей стойке.

     — Это столько ты получил за своё руководство тотальным враньём? Кто увеличил зарплату?

     — Ваш заместитель по внутренним финансам.

     — Все в сговоре! Круговая порука! Я чувствовал, что за время моего отсутствия будет происходить нечто подобное, но чтобы до такой степени! —  Упал в кресло и пробурчал: —  Заместитель уволен час назад. Как тебе, оператор, эта новость? Он был, верно, твоим другом?

     — Шеф, он не был мне другом. У меня вообще друзей нет. У меня только работа, работа и работа!

     — Какая работа? Где работа? Вот эти бирюльки, в которые вы все играете в моё отсутствие? —   Он помахал распечаткой с текстом. Продолжил зловещим тоном, глядя в упор на подчиненного: —  Никакой политкорректности больше не будет. Ты меня понял? —  Оператор кивнул. —  Никаких темнокожих, а НЕГРЫ! Как их называют при разговоре? Негры? Так, черт его дери, и надо писать про негров, что они негры, а не снегурочки. Про педерастов нужно писать, что они ПИДОРАСЫ! Даже не педерасты, и не заискивающее – лица нетрадиционной ориентации. Ох… Ох… Ориентирование выдумал какой–то политкорректор, типа тебя. Пидорасы трахающие друг–друга в рот и зад. А? Не понял? Или понял?

     — Шеф, понял.

     — Да ничерта ты не понял! Мы издательство мирового уровня! Мы достигли значительных успехов во всём информационном мире! Но это не конец взлёта, а его начало. И корректировка мысли будет полностью уничтожена. Деньги на судебные иски лежат на счетах. Большие деньги! И мне нужно, чтобы чурку ты называл чуркой, а не лицом кавказской или иной национальности. Мне нужно, чтобы про депутатов Госдумы ты писал не то, как они делают законы, —  они их не делают! И ты это знаешь, —  а то, как они занимаются любовью друг с другом в туалетах во время заседания сессии. А? Не так?

     — Так, шеф.

     — Я знаю без тебя, что так. Мне нужно, чтобы ты, говоря о президенте, не улыбался слащаво, как тот же пидорас, сквозь страницы своего убогого текста, а сказал правду, как президент прикрывает гандонов, типа рыжих и обрезанных. А? Опять непонятно?

     — Понятно, шеф.

     — Возможно, до тебя доходит. До заместителя не дошло. И!!! Никаких заказов со стороны! Я вижу всё сквозь порталы! Меня невозможно провести! Скажи мне, кто с тобой разговаривал сегодня по телефону из теплого, уютного, мирного и безопасного города Иерусалима? Что за левитская харя хотела купить у оператора его оперирование?

     — Шеф, я…

     — Не надо ля–ля! Протоколы уходят в прошлое! Ты понял меня? Вольные каменщики давно девальвированы и продались таким же пидорам, как они сами. Усёк? Нет, ты понял, о чем я тебе толкую?

     — По–моему, да, шеф.

     — И Сеть отныне совершенно независима, а всё потому, что нефть сильно подорожала. Доступно?

     — Не совсем, шеф…

     Брюнет тихо повторил, умерив тон, но добавив стали.

     — Позже поймёшь, оператор. И отныне называй в текстах ****ей —  ****ями, а не женщинами лёгкого поведения. Гандонов —  гандонами, а не сотрудниками с тяжелым характером. Сучек —  сучками, а не сторонницами феминизма и лесбоса. Про негров, чурок и прочих обрезанных ты уже понял. Тебе, может, составить словарь?

     — Нет, шеф, не нужно. Я знаю разговорную терминологию.

     — Хорошо, я тебе верю и оставляю на работе. Испытательный срок —  неделя. А теперь —  оперируй! Всё в твоих руках!

     И вышел из кабинета.

     Карнавал терпкой молодости бессмертия

     Терпкая молодость зелени травы пробивалась сквозь щели бетонных плит аэродрома, укрытого  аурой датчиков слежения и непроницаемостью густого леса, в котором располагалась взлетная полоса.

     В траве прогуливались мыши, пользуясь предрассветной тишиной и  своим распорядком мышиного царства, живущего минимализмом сокрытия.

     Самолеты стояли в капонирах как спящие пружины, поблескивая матовостью композитных крыльев и сжатые скрытой энергией упакованных молекул.

     Легкая поступь надвигающегося сияния линии горизонта предрассветной свечой вдыхала чистоту ясности мысли.

     Сонно порхали аэродромные мухи.

     Прямо по центру взлетной полосы уснул, свернувшись калачиком, полосатый кот, не реагирующий на карнавал мышиного царства.

     Сколько их здесь!

     Неведомых душ, творящих во все времена идеи воплощения, слившиеся в единое существо крылатой птицей, спящей и ждущей своего Ариэля.

     Сколько их здесь!

     Любящих непостижимость мгновения полета сквозь миражи туманных облаков к созвездиям городов, сверкающих огнями изумрудных узоров уличных фонарей и катакомб многоэтажного слияния душ в бетонном единении впечатанных галлюцинаций массового сновидения.

     Взлетная полоса тянулась к горизонту девственной чистотой, устремленной к восходящему солнцу, ждавшему поцелуя страсти любовницы проникающей в солнечную прохладу ясностью лунного сияния и свежестью летнего рассвета завороженного торжеством академических вековых сосен, окружающих стартовую площадку лестницы в небо.

     Любовница взлетела навстречу Солнцу, ждущего за горизонтом, оставив позади мышиное царство спокойного равновесия мироустройства, ведущего в размножение бессмысленности, поедающей себя равномерно и неизбежно.

     Мурашки побежали стройными рядами вдоль трассы истока, рождая магию крылатого сновидения непостижимого ничем, кроме мгновений поцелуев вечности.

     Яркий свет притягивал лунное сияние сиреневым бликом, вспорхнувшим в  рассвет.

     Она летела!!!

     Отбросив постулаты праведные, ведущие ступенью льда лишь только вниз – туда, где стынет холод, так ждущий свет цветов, летящих в высоте, цветущих только там, венчая ореолом  весенних волн волшебных вакханалий неистовости душ презревших плоти страх, полет души бегущий по волне безумия, дающего свободу лишь тому, кому она нужна, принцесса космоса божественности совершенства непостижимого уму, копающему тоннель могил, мерилом выбирая цифру.

     Она летела!!!

     Цепи обрывая, висящие галактиками черных дыр, зовущих в бездну плоти периметром падения, полету вопреки, она стремительно неслась подобно свету прорывающемуся сквозь тучи грозовые.

     Нет, не мажор, но не минор однако, нейтральной частотой соития созвучий букетом песни летящей ласточки свободой несоизмеримой ни с чем и никому, понятен будет лишь подобному, подобное совокупив в мажорные ряды с минорным ладом, оставив в брутсферах бездонных могильной тишины пылящей и лелеющей святую суету синонимов, которым истинных имен не существует всё то, что только есть ненужным безымянным апокрифом голгофы абсурдной доминанты незыблемых страстей.

     фрагмент романа «мышеловка на эвересте»

     Ликвидатор

     Большая, серая, угрюмая собака брела по улице, прыгая через лужи. Пёс шел домой. Хозяйка завезла его километров за сорок, но он уже знал эту дорогу наизусть. Дерьмо ли жизнь? Для него это был не вопрос. Брёл, и всё. Он чувствовал, что хозяин его любит, но если бы пёс был человеком, то понимал, какова разница между хозяином и хозяйкой, а все нехорошие перемены в его жизни происходят исключительно в момент, когда хозяйка становится хозяином.

     Подошел к закусочной "Макдональдс". Оттуда струились заманчивые запахи. Но крутиться рядом нельзя, это он знал. Быстрыми прыжками миновал опасную зону. Двинулся дальше. Тёмная фигура выросла перед ним.

     — Иди сюда, мохнатый.

     Пёс поднял взгляд, всеми своими органами чувств сканируя незнакомца. Флюиды были нормальные. Можно сказать, что парень свой. Вильнул хвостом. Незнакомец погладил его и взглянул в глаза. Пёс завилял хвостом сильнее.

     — Старенький, брат. Пойдём, прогуляемся. –  Протянул псу кусок сыра, достав его из сумки. Тот жадно схватил его и сразу проглотил. Стал смотреть на нового друга.

     — Пойдём, пойдём...

     Пошли. Миновали речной порт и двинулись по набережной, вдоль Днепра. Новый друг молчал и глядел на воду. Было раннее утро, солнце только–только показалось из–за серой многоэтажной линии левого берега.

     — Бездомный, дружище? Или выгнали? Бывает, бывает... Ты мне скажи, кого в этой жизни не выгнали? В каком–то смысле.

     Мимо проехала на большой скорости стайка велосипедистов, в чёрных очках, с рюкзаками и в наушниках. Пёс проводил их взглядом.

     — Я тоже многих выгнал. Жалею теперь. Но себя, брат, не переделаешь. И когда поймёшь это окончательно, вот тогда–то и наступает настоящая тоска.

     Они миновали церквушку, стоящую на берегу, на самой воде. Возле двери стоял священник в рясе и, зевая, смотрел на них. Пёс поглядел на него.

     — Да, мохнатый. Это называется церковь. Когда теряешь всё, идёшь сюда. Говорят, помогает. Но когда всего через край, сюда никто не ходит. Вот такое раздвоение души.

     Человек с собакой пошли дальше, вдоль набережной. Солнце уже почти взошло и бросало огненные отблески на крыши домов. Подошли к небольшой гостинице на воде. У входа на трап стоял швейцар в тёмно–синем костюме с блестящими погонами.

     — Пёс со мной, – проговорил человек и провёл собаку по трапу. Швейцар не решился ничего сказать.

     В номере "мохнатый" получил порцию колбасы из холодильника и, не утруждая себя рассуждениями об удаче, принялся быстро уничтожать фартовую пищу.

     — Полковника Дубину, пожалуйста, – сказал по телефону новый друг пса. – Алло... Я на месте, – и отключил телефон. Выглянул в окно на Днепр. Вытащил из сумки переносной компьютер и стал на нём работать. Пёс блаженно лежал под столом и вскоре уснул. И сладкие собачьи сны стали сниться ему: о детстве, о молодости и о счастливой былой жизни... Но сны прервались. "Мохнатый" открыл глаза. Новый друг спал на кровати, а дверь в комнату медленно открывалась. Шерсть дыбом встала на загривке. Осторожно в дверь зашли двое и тихо прикрыли её за собой. В руках у одного был длинный чёрный пистолет с глушителем. На цыпочках они пошли к кровати... Агр–р–р–р–р–р!!! А–а–а–а–а–а–а! Туф–ф–ф... Туф–ф–ф...

     — Он застрелил обоих. Не знаю каким образом. Это были лучшие специалисты. И собака там какая–то оказалась, под ногами путалась, а может и помогла ему – свидетелей нет. Швейцар запустил его с псом, а затем выпустил. Он сел в свой "Ягуар", собаку забрал с собой, и теперь неизвестно где.

     — Скорцени, за операцию отвечаешь ты. Где Ликвидатор? Ты соображаешь, кого ты упустил? Его вели по компьютерам с Сейшельских островов через 24 страны. Наконец он появился не виртуально. Надо было просто ликвидировать Ликвидатора. Это сложно? Нет, ты мне скажи, это сложно – выстрелить в спящего человека? Или дубиной по голове дать, в конце концов! Его усыпили инфразвуковым генератором, и надо было просто войти и грохнуть этого умника.

     — Но, собака...

     — Какая собака, Скорцени? Не беси меня, я тоже итальянец. Какая собака? Только попробуй, скажи сейчас, что в провале операции виновата собака. Ну? Скажи! Собака? Да? Уффф... Это полный аут.  Упал в кресло.

     — Мы его найдём.

     — Где? Ты не в Риме и помни об этом каждую секунду, а не минуту. "Наайдём!.." Ой, аут... аут...

     — Вы же знаете, что Киев наш. Все структуры будут работать на нас. Все!

     — Да уж... Я знаю эти структуры. То им не те условия, то евро не того цвета, то хата сгорела и все ушли на фронт. – Облокотился о стол и лёг на него грудью. Помолчал. Сказал:

     — Скорцени, мой добрый друг, я здесь, в этом городе, работаю тридцать лет. Тридцать лет! И, – вытер пот со лба, – если я что–то говорю, то, представь себе, так оно и есть! И вбей это себе в голову!

     — Шеф, я виноват, мы провалились по моей неосмотрительности. Если вы скажете, я пойду и застрелюсь.

     — Что? – Прищурившись, посмотрел в глаза. – Хочешь слинять? Нет, не разрешаю. Не стоит.

     — Ну, не стоит, так не стоит.

     — Теперь слушай. Пришла оперативная информация и в ней сказано, что Объект находится в районе старого Подола, плюс–минус километр.

     — Где точка отсчёта?

     — Киево–Могилянская академия. Именно в ней нет ничего. Проверено. Когда её штурмовали, там прощупали всё и не нашли ничего, кроме героина. Искали подземный ход, ломали голову, куда могли исчезнуть двести человек мятежников и... Кстати, как ты думаешь, куда они делись?

     — Ночью ушли дворами.

     — Скорцени, какими это дворами?

     — Через больницу. Там, с заднего хода академии, есть больница, есть двор...

     — Ну–ну...

     — Господи, шеф, это знает каждый оперативник. Они купили себе выход.

     — Что? Не намекай, а скажи ясно.

     — Они заплатили оцеплению и те их всех выпустили.

     Шеф упал в кресло и стал задумчиво смотреть на подчинённого. Спросил:

     — Такое говорят?

     — Так оно и было. Извините, шеф. Я вас уважаю. Но чудес не бывает. Это, наверное, англичане пришли к выводу, что есть подземный ход. После строительства тоннеля под Ла–Маншем они помешаны на этой теме.

     — А кто стоял в оцеплении со стороны двора?

     — Кхм... Итальянский контингент в составе НАТО.

     — Да? Ты меня не удивил. Значит наши дали хохлам уйти и заработали на этом? Ха! Молодцы! Нерон ими бы гордился! А янки пусть ловят... Ой, умру со смеха... Скорцени! Только не говори, что ты пошутил. Наши отпустили киевлян, а американцы рвут подмётки по всему городу, делают облавы. Ой... Ха–ха–ха–ха–ха!!! – Вытер слёзы от смеха. Закурил. Проговорил:

     — Ладно, то былое. Пусть ищут, мне плевать. Я даже никому не доложу о том, что ты сегодня мне сказал. Вернёмся к Ликвидатору. – Помолчал. Покурил. Потушил. Поинтересовался:

     — Ты знаешь, почему у него такая кличка – Ликвидатор?

     — Наёмный убийца, наверное. Или что–то в этом роде.

     — Да, что–то в этом роде. – Пододвинулся к собеседнику и тихо, отчётливо сказал: – Я тебе сообщу, чтобы у тебя стало поменьше жеребячьего оптимизма и лишней любви к жизни. Скорцени, Объект – это не баба, чтобы ты знал. Объект – нейтронный заряд, заложенный на территории Киева в восьмидесятых годах прошлого века. –  Скорцени глядел на шефа преданным взглядом. – А Ликвидатор должен привести в действие этот заряд. Доступно?

     Скорцени заморгал. Спросил:

     — Что вы имеете в виду, шеф?

     — Господи, сволочь ты итальянская, я что говорю, то и имею в виду. Мощность бомбы – одна мегатонна. Как ты считаешь, нам хватит?

     — Кхм... Но... Но зачем? Зачем её взрывать?

     Шеф откинулся в кресле и снова закурил.

     — Затем, чтобы Киев никому не достался. Доступно?

     — Нет.

     — Русские сцепились с Вашингтоном из–за Киева. Бойня на Софиевской площади была по этому поводу. А сейчас здесь нет вообще никакой власти, кроме власти патрулей НАТО. А дальше будет ещё хуже. Политбюро решило, что Киев может выполнить функцию Сараево, и город решили уничтожить.

     — Какое политбюро?

     — Внеполитическое. Есть такое, но только не на бумаге.

     — Шеф, вы меня разыгрываете.

     — Нет, Скорцени. Я бы шутил, но нет моральных сил. Теперь ты знаешь правду об Объекте, и эта правда начнёт есть и тебя. И я это тебе специально сказал!!! Какого чёрта! Ты, наконец, понял, кого ты упустил? Что ты мне ответишь. А? Ну?

     — Мы его найдём, если даже придётся застрелить Генерального секретаря НАТО.

     — Вот это уже ближе к теме. Вот это уже другие ноты! Вот эта опера нам по душе. Это совсем другой джаз! Ты молодец. Я вижу, ты всё понял. – Ласково улыбнулся. И заорал: – Но заставь понять и других!!!

     фрагмент романа "восточный триллер"

     Восточный триллер

     — Может быть, на левом берегу? В районе Дарницы или Трещины. А возможно на Борщаговке? Или вот – Пуща–Водица. Очень хороший райончик для нейтронного заряда. Или в Бортничах. А, возможно, в Вишнёвом?

     — Нет, Саша, – терпеливо ответил Седой на размышления Маринина, где спрятана ядерная бомба. – Чекисты не были остолопами. Заряд установлен в кварталах старого Подола. Короче, в нашем районе. Где–то в километре от Киево–Могилянской академии. Прощайся с родным краем. Если уничтожить Пущу–Водицу, Киев останется на месте. А без Подола и без Крещатика это уже будет радиоактивная деревня с минимальным прожиточным уровнем. С нулевым.

     — Откуда ты знаешь, что бомба здесь, у нас? – мрачно вопросил Моня, закурив папиросу.

     — Сообщил полковник. А к нему эти весёлые новости пришли из Москвы, от своего однокурсника по академии. В архиве КГБ нашли данные о мощности заряда и неуточнённые координаты его установки. Более точная информация уничтожена при передаче власти Советским Союзом России. Вот так, Саша. Такие пироги,  – сказал Седой и кинул в рот жевательную резинку. Он недавно бросил курить. Добавил: – У итальянцев точно такая же информация о месте установки заряда. Но они её достали через агентурную сеть семи стран, потратив кучу денег на перекупщиков архивных данных. Этот Бенито очень удивлялся, когда узнал, что мы тоже имеем туда доступ. Всё–таки эти итальянцы хоть и нормальные парни, но всё равно европейцы. Нифига не врубаются, как мы здесь ведём дела. Он меня спрашивает – неужели у Сопротивления есть своя внедрённая сеть в российской ФСБ и СВР? Ну что мне ответить этому Бенито? Он не понимает, что ФСБ, КГБ, МВД, как и АБВГД, просто алфавитный набор для наших ребят. Главное – отношения.

     — Да, – согласился Моня. – Текст, он и есть текст. И всё. С этого тезиса, как сказал бы Дубина, начинаются настоящие уроки. Римляне на Подоле пропали бы от дезориентации. Я уже не говорю про немцев. А об англичанах и американцах вообще молчу.

     — Угу, – продолжая жевать резинку сказал Седой. Пожаловался: – Курить хочется. Бросить пить – тьфу, и точка. А вот курить... Мда... Наркотикс...

     Помолчали, каждый думая о своём. Подчинённые полковника Дубины находились в машине на двадцать четвёртом километре Кольцевой дороги в кустах бузины. "Шевроле" Седого был едва виден, укрытый предутренней мглой. Часы показывали две минуты четвёртого.

     — Вова, где же Бруклин? Уже две минуты в плюс. На него не похоже. — Жди, будет, – отрезал водитель автомашины.

     Штаб Сопротивления выработал решение направить в отдалённый уголок Украины отряд. Была поставлена задача – выйти на представителя Политбюро, местонахождение которого было вычислено лично Бенито Муссолини методом "игры" в Интернете, а именно – "возбуждением ассоциативных реакций у определённого слоя интеллектуального меньшинства посредством публикации философских эссе, камуфлированных под репортажи с реального места событий". Это была его собственная формулировка. Итальянец сумел убедить Дубину в реальности человека, общавшегося с ним через компьютер и не подозревавшего, что ведёт диалог с "генетическим бандитом". "Туфта, но на 50%", - резюмировал Муссолини реальность представителя Политбюро и рекомендовал пробу "контакта", прогнозируя не очень большие жертвы и подчёркивая, что почувствовал в собеседнике сицилийскую ментальную составляющую. "А активный сицилиец убивать просто так не будет", – успокаивал Бенито Дубину. "Во всяком случае, раньше, чем обстоятельно не побеседует".

     — Этот городок, – инструктировал Дубина пятидесятипроцентных камикадзе, – находится в пограничной зоне. Войск НАТО там нет, украинских вооруженных сил тоже. Российская армия находится в сорока километрах от этого населённого пункта и выжидает предлог для захвата. Власти в городе нет никакой, кроме номинальной. Патрули, организованные Городским головой и районным отделом МВД, трусцой пробегают по центральной улице раз в сутки с желто–блакитными флагами, и снова исчезают.

     Эта странная пограничная обитель имела в одно время статус столицы Левобережной Украины, много веков назад. Город древний, смутный и глухой. Так и зовётся – Глухов.

     В этом Глухове теоретически базировалось Северо–Восточное отделение Политбюро, по уверениям группы Муссолини. В Интернете итальянец общался от имени НСПУ – Национал Социалистической партии Украины, созданной в противовес Киевскому Сопротивлению. Партия, естественно, была виртуальная. Всё шло нормально, оперативная разработка продолжалась, но случилось непредвиденное, заставившее форсировать события прямым контактом, которого Дубина пытался избежать, помня про активных сицилийцев.

     — Слушай, Вова, – вечером 20–го числа сказал Моня Седому. – Интересная новость. Завис весь Интернет.

     — Как это – завис? - вопросил тот.

     — Да вот так – завис, и всё. Доменные системы и все их серверы перезагрузились по командам какого–то вируса, и работают сами на себя. Все хосты сдохли. Программисты Дубины говорят про неведомый одиночный электрон и утверждают, что это работа русского суперкомпьютера системы АМ в составе киберподразделения Москвы.

     — Я слышал про машину АМ, – ответил Седой, – но не верю в эти сказки. «Компьютер с неограниченной тактовой частотой процессора и работающий не в двоичном, а в ассоциативном коде» – такого не может быть, это – сказка.

     — Ты помнишь, когда начался обвал акций всех компаний по производству программного обеспечения? Ну, когда акции "Майкрософт" стоили четыре копейки? – спросил Моня.

     — Помню, – ответил Седой. – Мой знакомый тогда сошел с ума. Он потерял сто миллионов гривен и столько же остался должен. А что ты хочешь сказать? Потом вскоре всё выровнялось. Это была глобальная игра на понижение.

     — Это была не игра. Я разговаривал с Дубиной, а у него прямая информация из Москвы. Русские обвалили "Майкрософт", "АМД" и остальных бригадиров по выпуску калькуляторов. Но потом притормозили и оставили всё на своём месте. До особого случая. Американцы сильно запаниковали и уже были готовы сделать пуск

     баллистическими ракетами типа МХ. Русские решили не портить экологию, и пошли на мирное урегулирование.

     — Да, помню, скандал был. Но говорят, в той истории замешан Китай.

     — Врут. Китай ничего не мог сделать в ситуации, когда сцепились россияне и американцы. Разве что махать красным флагом и молиться. Пока китайцы молились, а американцы подсчитывали моральный ущерб, русские создали супер–лазер. Слышал?

     — Дубина говорил, что это выдумки и враньё.

     — Это не враньё. Теперь Москве ракеты типа МХ всё равно, что комары для мухобойки. И они вырубили Интернет. Хватит, мол, болтать. Фейсбуки задолбали.

     — Саша, не рассказывай сказки.

     — Это правда. Клянусь!

     Маринин и Суворов были срочно отправлены в командировку на восток, чтобы выйти на представителя Политбюро и дать гарантии от имени НСПУ в том, что Киев в течение недели будет очищен силами боевиков этой партии от сторонников Киевского Сопротивления и войск НАТО. В этом случае город уничтожать нет смысла. Дорого и не выгодно – это был основной довод для Политбюро.

     — Вот он, – сказал Маринин.

     С глухим урчанием из бузины выехал широкий и длинный трейлер. Миновал обочину и остановился на автотрассе. Из кабины вышел Бруклин и стал говорить по мобильному телефону, размахивая рукой в такт речи. Тем временем в задней части трейлера откинулся брезент и на бетон автодороги медленно, при помощи лебёдок, сполз самолёт. Этим процессом управлял сын Бруклина, молодой парень, и ещё двое помощников, тоже молодые ребята, лет пятнадцати.

     Седой и Моня вышли из автомобиля, и подошли к пилоту. Поздоровались.

     — Ну что, пацаны, – потирая руки, приветствовал их розовощёкий Бруклин. – Слетаем на восток? В Батурине был, в Путивле был, Конотоп не миновал. Лебедин и Краснополье – родная сторона. Хутор Михайловский пролетал, а вот в Глухове бывать не приходилось. Моня, что за деревня? Ну, прояви эрудицию.

     — Деревня как деревня. Посмотрим.

     — Это не просто деревня, Саша. Это бывшая столица Левобережной Украины. Хоть и маленькая и бывшая, но – столица!

     — Слышал я эти рекламные сказки от Седого, – ответил Маринин. – Сейчас столиц развелось как собак ненакормленных: Донецк, Львов, Харьков, Тернополь, Киев, Одесса, Чернигов, Днепропетровск и, – как же мы раньше не заметили! – Глухов!

     — Брателла, Глухову больше тысячи лет. Он старше Москвы. Хоть и маленький, но с историей. А ты знаешь, какого размера оказалась Троя, когда её обнаружили? То–то, брат.

     По команде Бруклина в мобильный телефон, на километровом участке автотрассы с обеих сторон выставили заграждения с грозным текстом: "STOP! Ликвидация мин. Взрывоопасно!"

     Припарковав "Шевроне" в глубине бузины, Седой и Моня зашли в самолёт и, по настоянию пилота, пристегнулись ремнями безопасности. Разогнавшись, реактивный Ан–2 взмыл в тёмное небо, освещая придорожные заросли пламенем форсажа. Развернувшись, прижался к земле и полетел на восток.

     Запищал вызов мобильного телефона. Бруклин взял трубку и стал разговаривать, глядя на разгорающееся пламя рассвета на горизонте, куда летел Ан–2.

     — Да. Да. Не понял? Полковник, я их силой выбрасывать не буду. Даю. – Пилот протянул телефон Седому, сказав: – Дубина на проводе. Седой настороженно взял трубку. В телефоне зазвучал хриплый бас озабоченного Дубины:

     — Вова, опять проблема. В районе Глухова заблокирован аэродром. На взлётную полосу глуховские колхозники вчера вечером согнали старую сельхозтехнику. Самолёт сесть не сможет.

     — Что ж, – ответил Седой. – Слетаем, когда уберут...

     — Да нет, Вова, – нервно перебил полковник. – Будете прыгать с парашютами. На этот раз они у Бруклина есть.

     — Что?!! Я не прыгал никогда в жизни!

     — Спокойно, не волнуйся. Моня прыгал когда–то. Он даст необходимые инструкции. Всё, разговор окончен. Сейчас начало пятого. В десять утра полосу очистят, и там вас будет ждать самолёт. После десантирования перезвонишь. Давай! – Дубина отключился.

     Седой ошеломлённо глядел на невозмутимого Бруклина.

     — В чём дело, Вова? – спросил Моня.

     — Сейчас узнаешь, – процедил тот и обратился с вопросом к пилоту: — Ты знал?

     — Что? – вопросил с невинным видом лётчик.

     — Саша, – обратился Седой к Моне. –  Они нас заманили в ловушку.

     — Кто они? – спросил Моня.

     — Полковник и Бруклин, – ответил Седой. – Они хотят, чтобы я прыгнул с этого реактивного корыта вниз.

     — Что ты имеешь в виду? – полюбопытствовал Маринин.

     — Саша, вы будете прыгать с парашютами. Таков приказ полковника, – ответил за Седого лётчик. – Не переживайте, я лично их укладывал. Пересмотрел каждую стропу. Перехлёста не будет.

     — Какие парашюты? – мрачно спросил Маринин.

     — Очень хорошие и качественные – торопливо проговорил Бруклин. – Раньше всё делали на совесть. Модель выпуска 1946 года. Д–1–8. Великолепный парашют – приземление как на подушке. Великоват, правда. Но в этом есть свои плюсы.

     — Д–1–8? – уточнил Моня, – Да их уже и в музеях нет. Ты хочешь, чтобы я пригнул с парашютом, которому сто лет?

     — А что тут такого? – поднял брови Бруклин. – Что может случиться за сто лет с парашютным шёлком? Это же не какая–то синтетика, а натуральные, экологически чистые экземпляры.

     — Вова, он издевается. – Сказал Моня Седому.

     — Я вижу, – ответил тот.

     Секунд десять все молчали. Пилот молвил:

     — До квадрата десантирования осталось пять минут полёта. Я буду ради вашего прыжка подниматься до шестисот метров. Шестьсот метров! Мой Ан–2 рискует стать жертвой ракетного удара. – Повернулся к Седому и повторил: – Шестьсот метров, чёрт побери. Меня увидят из Лондона.

     — Ты у них так примелькался, что пройдёшь за своего, – сказал Маринин.

     Снова примолкли, вслушиваясь в вой турбореактивного двигателя. Наконец Седой молвил:

     — Где они? Где эти экологические парашюты?

     — В конце салона лежат кучей. Там три штуки, – ответил Бруклин. – Выбирайте.

     — Я думал, это он картошку кому–то везёт, сказал Моня. Пошёл в конец салона и взял в руки громадный рюкзак. Махнул рукой Седому: – Вовик, иди сюда. Если будем прыгать, то у меня есть четыре минуты, чтобы провести краткий курс молодого парашютиста–десантника.

     Седой, матернувшись, двинулся к инструктору.

     — Давай, давай, пацаны, – подбадривал Бруклин. – Мешки что надо, пять метров в секунду – идеальное приземление. Я бы только и прыгал, если бы не летал. Адреналин, знаешь ли...

     — Иди ты со своим адреналином, –  психанул Седой. – Вы сговорились с Дубиной. Я догадываюсь, как всё было на самом деле. На таких условиях, что сложились, я за десять километров не приблизился бы к твоей железяке.

     — Вова, клянусь! ... Никакого сговора! – стал заверять Бруклин. – Ты же знаешь, что у Дубины постоянно что–то меняется, что–то переигрывается, а в итоге я виноват. Ехали бы машиной, и не было бы проблем.

     — Трассы перекрыты патрулями, ты же знаешь, – ответил Седой, – На восток проехать можно только по пропускам.

     — Знаю, Вова, – вздохнул Бруклин. Вот и у меня всё время пытаются пропуск посмотреть.

     Седой и Моня принялись копаться в парашютах. Через пару минут оба стояли перехваченные ремнями и с громадными рюкзаками за спиной.

     — Вова, запомни – считаешь до трёх и дёргаешь это кольцо, – повторял инструкцию сержант Маринин.

     — Ты уверен, что эта тряпка откроется? – хриплым шепотом вопросил оробевший Седой.

     — Спокойно, не переживай, шанс разбиться небольшой. Если стропы уложены ровно, как уверяет Бруклин, то перехлёста не будет, а поэтому и проблем не предвидится. Вова, я прыгал пятнадцать раз и всё время боялся. Я и сейчас боюсь. И мне не стыдно. Это боится не Моня, это боится его тело. И ты не боишься. Боится твоё тело.

     — Боится, – шепотом подтвердил Седой. – Боится, паскуда. – Посмотрел в сторону Бруклина и тихо сказал: – А этот придурок вообще ничего не боится.

     — Вова, он повёрнутый, у него своя волна, – объяснил Маринин. – Если он не боится пролетать под мостами, то это означает, что Бруклин падает в обморок, увидев мышь. Или что–то в этом роде. Закон компенсации.

     — Ох, Саша, Саша... Я знаю твои манеры грузить и лечить, но, к сожалению, Седой сам доктор, – отвечал ученик парашютиста–десантника.

     — Вова, повторяю последний раз – глаза не закрывай, считай до трёх и дёргай за кольцо, – повторял неофиту общества ариэлей инструктор Маринин. – Кайф поймаешь, когда увидишь, что не разбился. Это я тебе гарантирую. Только не кричи от радости. Твои вопли могут услышать не нужные нам глуховские уши.

     — Что это вы там бормочите, пацаны? – весело крикнул пилот. – Или молитву читаете? Хва болтать, готовность тридцать секунд. Моня, открывай двери и зацепы шлеи стабилизаторов, а то полетишь и в самом деле как мешок с картошкой.

     — Уже зацепил, – пробурчал Маринин и с глухим шумом открыл двери самолёта.

     Холодный воздух ворвался в салон "кукурузника". Седой осторожно выглянул в дверь. Утреннее солнце разгоралось алым пламенем за горизонтом, рассеивая утреннюю мглу. Внизу, под крылом самолёта, проплывал лесной массив, и серой змейкой вилась автотрасса.

     — Мать родная, – прошептал "неофит". – Я с такой высоты даже никогда не глядел, а тут надо прыгать. Чёртов Дубина...

     — Вова, не смотри, – посоветовал сержант. – И не забудь – разворачиваешься по ветру, ноги полусогнуты, при посадке не пытайся устоять, падай и отстёгивай купол. Я буду рядом.

     — Точка выброса, крикнул Бруклин.

     — Вова, вперёд, – слегка подтолкнул Седого Моня. Тот перекрестился, неуклюжей тушей вывалился в дверь самолёта и, кувыркаясь, полетел к земле. Следом за ним прыгнул Маринин.

     Рокотание и свист самолёта исчезли вдали. Парашют Седого раскрылся. Наступила полная тишина. "Неофит" взирал на невиданное ранее зрелище величия земного пространства. Ему казалось, что во всём мире остался он один и дикая природа, раскинувшаяся от горизонта до горизонта серо–зелёным маревом. Разгоравшийся рассвет пылал волшебством утренней свежести и Седой ощутил такой прилив первозданной радости бытия и отрешённости от всей мелочной, мирской суеты, оставшейся внизу, что неведомая песня дикого человека, единенного с природой, стала рваться из глубины его помолодевшей души, и он запел, запел бы во всё горло, но неожиданно повернул голову, увидел в ста метрах Моню, вспомнил его предупреждение о глуховских ушах, и вовремя притормозил свою радость. Но всё равно, стал махать руками Маринину, улыбаться, показывать оттопыренные большие пальцы на руках и дрыгать ногами. Ощутив такой шоковый прилив счастья, он понял, наконец, Бруклина, пролетающего под мостами; он понял своих друзей, несколько раз обходивших на крошечной яхте мыс Горн, которых до этого считал идиотами; он понял своего бывшего одноклассника, пытавшегося несколько раз взойти на Эверест и всё–таки поднявшегося на эту гору с десятой попытки, и отморозившего себе руки; он даже понял человека–паука, вползающего на небоскрёбы без страховки. Неофит прошёл обряд посвящения. К земле приближался уже не тот Седой, который садился в самолёт. Свободный полёт меняет душу человека, изменил он и Владимира Суворова.

     Оба десантника с интервалом несколько секунд упали на поле кукурузы. Отстегнули купола парашютов и, продираясь сквозь кукурузные дебри, двинулись к автотрассе, которую наблюдали при посадке.

     — Поздравляю с первым прыжком, – приветствовал Маринин Седого.

     — Спасибо, Саша, – искренне ответил тот. Улыбаясь, добавил: – Однако, я бы ещё прыгнул.

     — Вова, ощущение свободного падения не забывается никогда, – молвил Моня. – Душа молодеет от близости смерти – так говорил мой комбат. Странные слова, но что–то в них есть.

     — Весёлый парень твой комбат. Жизнелюб.

     — Да, майор был парень что надо. Погиб недавно под Дубровником. Ты, наверное, слышал, что там сербы сделали американцам Варфоломеевскую ночь?

     — Слышал, конечно. В Госдепартаменте до сих пор сосчитать пропавших без вести не могут.

     — Это были не совсем сербы.

     — Я, Саша, догадывался.

     — Комбату не повезло, ракета попала в его БТР.

     Вышли на дорогу. Утренняя мгла рассеялась, но над землёй ватным одеялом висел плотный туман. Сориентировались по компасу и пошли в сторону города. Вскоре из тумана показалось каменное изваяние – женщина в украинской национальной одежде с караваем в руках. На противоположной стороне дороги светлела табличка: "Глухов". Узкая бетонная трасса уходила в глубину лесной чащи. Вплотную к ней подступили цветущие акации, сцепив свои кроны и возвышаясь пятнадцатиметровыми, жилистыми изваяниями, стоящими вдоль дороги, словно таможенные генералы. В глубине леса загадочно выговаривали песни проснувшиеся скворцы. Сонно принялась за свои предсказания кукушка. Из придорожного кустарника неторопливо выбрела флегматичная собака с умными глазами и длинной, лохматой шерстью. Явная помесь добермана, колли и дворняги. Классическая порода современной действительности. Это Моня подметил давно. Ещё его дед, много лет назад, когда была в разгаре мода держать породистых псов, предсказывал массовые изменения в генотипе бродячих собак.

     Пёс внимательно смотрел на путников, зевнул, перешел дорогу и скрылся в зарослях дикой конопли.

     — Ты смотри, – подивился Моня. – Конопля свободно растёт! Как в Чуйской долине – рви, не хочу. Благодать для подсевших на драп.

     — Она беспонтовая, – ответил Седой. И добавил: – В Глухове находится единственный НИИ лубяных культур на весь бывший Советский Союз. Они сорок лет выводили сорт конопли, не содержащий наркосоставляющей. Вывели. Красивая, ароматная травка. Но её курить – всё равно, что крапиву.

     — Да? – удивлённо спросил Моня. – А на вид как настоящая. Да мне, в общем–то, все–равно, понтовая она или беспонтовая. Я эту дрянь не курю.

     Двинулись дальше. Через несколько шагов наткнулись на стайку мухоморов, проломивших асфальт и растущих посреди дороги.

     — Чёрт! – опять удивился Моня. – Точно Глухов. Здесь, выходит, и машины не ездят?

     — Возможно, – ответил Седой, также изумлённый таким проявлением глухомани.

     Медленно двинулись вперёд, в глубину тумана, туда, где исчезала дорога, покинутая автомобилями. Вдали показалась человеческая фигура. Приблизилась, и перед киевлянами предстал человек в военных галифе, в кедах и рубашке цвета хаки. На шее алел аккуратно завязанный пионерский галстук. Короткая седоватая стрижка, внимательный взгляд и руки в карманах. Незнакомец окинул взглядом Седого и остановился на Моне.

     — Брат, дай закурить.

     Моня с любопытством посмотрел на представителя глуховчан. Вытащил пачку "Беломора". Протянул, предлагая:

     — Возьми, друг, но только у меня папиросы.

     — Спасибо, брат, спасибо, – слегка шепелявя, поблагодарил незнакомец. Уточнил: – Я курю всё. А спичку, брат?

     — Моня дал подкурить. Спросил:

     — Куда это ты, друг, в такую рань?

     — Да так, гуляю. Люблю туман. Вы, я вижу, не местные. Надо будет помочь – заходите. Меня все знают, весь город. Личность моя приметная и очень, в местных краях, известная. Я – Гитлер.

     — Гитлер? – невозмутимо уточнил Моня.

     — Да, это я и есть. – Все меня знают... Все... А на похороны один Дэня пришел, да и тот помер уже. – Нахохлился и убрёл в туман. Крикнул Моне издали: – Брат, а какое сегодня число?

     — Двадцать первое, – ответил Маринин.

     — А год?

     — Ты что, друг? – подивился Маринин. – Две тысячи известный на дворе.

     — Да, времечко летит, – ответил Гитлер и исчез окончательно.

     — Помешанный какой–то, – сказал Седой. – Дыня на похоронах ходила, года не помнит. Шизо, короче.

     Двинулись дальше и минут пять шли молча, переступая мухоморы. В мутном мареве просыпающегося дня показалась фигура человека. Приблизилась, и перед десантниками предстал средних лет парень в чёрной футболке с надписью VOVA. Круглое лицо дружелюбно оглядело Моню и Седого. Моргнув глазами и перекинув папиросу из одного угла рта в другой, парень сказал:

     — Здравствуйте, киевские шпионы! – Вынул папиросу, сбил пепел и вопросительно добавил: – Как живёт столица?

     Десантники молчали, ошеломлённые столь неожиданной проницательностью местного населения. Моня неуверенно выговорил:

     — Доброе утро, э-э-э...

     — Меня зовут Чёрт, – сориентировал Маринина незнакомец. – Вы из Киева, а я из Сибири. Почувствовал – моё присутствие необходимо. И прилетел.

     — А с чего это вы, пан Чёрт, решили, что мы из Киева? – решительным тоном вопросил Седой.

     — А что, из Глухова? – поинтересовался VOVA.

     — А может, из Сорбонны? – не уступал Седой. – Идём на практику в ваш лубинститут.

     — Может быть, но только из киевской Сорбонны. Там сейчас всё переименовали. Белое стало серым, серое стало чёрным, а чёрное превратилось в квадрат. Да и квадрат, наверное, уже переделали в шестиугольник. Как там поживает школа №100?

     — Вы учились в школе №100? – удивился Маринин.

     — Да, а что? В моё время это не запрещалось.

     — Она уже такого номера не имеет.

     — Естественно. Сейчас это колледж №666. – Чёрт VOVA сунул папиросу в рот, вдумчиво глядя на киевлян. Затянулся и, выпустив дым, констатировал:

     — А поэтому подольских разводящих мы вычисляем единомоментно. – Неожиданно сменил тему:

     — Гитлер не проходил?

     — Э-э-э... М–м–м... Проходил.

     — Вам повезло. Он является раз в сезон, в туман и под настроение. Это примета, когда Гитлер спрашивает какое число. Он не интересовался?

     — Да, вообще–то, спрашивал, – ответил Моня.

     — Может быть, и год уточнял?

     — Ммм... Да, спросил какой на дворе год.

     — Плохо.

     — Это почему?

     — Будет плохой урожай лубяных культур. У него нюх на урожай. А лубяные культуры – основа местного благополучия. Впрочем, я заболтался. Прощайте, а может до свидания. Это не от меня зависит. Не попадайтесь Кабану. – Махнул рукой и пошел дальше.

     — Какому кабану? – спросил Моня и, прищурившись, вгляделся в туман. Но Чёрта и след простыл. Маринин вытащил телефон, повертел его в руках и сунул в карман.

     — Связи нет, – сообщил Седому. – Может, здесь низина и сигнал не проходит?

     — Плохо, что связи нет, нахмурился напарник. – Дубина предполагал, что в Глухове могут не работать антенны сотовой телефонии. Рядом Россия, всего тридцать километров, а то и меньше. Если русские отключили Интернет, то янки в ответ на это лампочки в посольствах повыкручивают, не говоря уже про остальное. Будем работать вслепую, на свой риск. Я очень надеюсь, что Бруклин будет ждать нас на аэродроме. Нам остаётся только совершить контакт.

     — Как звать связного?

     — Лион.

     — Он что, француз?

     — Да нет, русский. Фамилия – Леонов. Позывной – Лион.

     — На фига нам позывной? Ты его знаешь в лицо?

     — Нет, идентификация посредством пароля.

     — Господи, сорок первый год! Пароли, отзывы... Какой пароль?

     — Моня, не лезь не в своё дело. Я знаю, какой пароль, а вот тебе это ни к чему.

     В тумане замаячила ещё одна фигура.

     — Глуховчане, я вижу, любят утренние прогулки, – заметил Моня, вглядываясь в туман. – Кабан, наверное. Или Геббельс. Гитлера мы уже видели.

     Вскоре перед очами киевского отряда предстал мужичок с длинной седой бородой, рюкзаком за плечами и в белых кроссовках. Серая, застиранная, поповская ряса, как армейская шинель, болталась до самой земли, цепляясь за мухоморы. Седые волосы стянуты резинкой. Внимательный взгляд серых глаз. Узловатые руки. На шее деревянный крест на длинной верёвке. В руках отполированный годами посох.

     — Папаша, утро добренькое, – поприветствовал путника Моня. – До Глухова далеко?

     — Вы в нём и есть, – молвил тот. – А я вот, в Путивль иду. Вы не оттель?

     — Почти.

     — А, из Киева мабуть. Ну–ну... Там, в кустах, не вас ли Кабан ждёт?

     Моня и Седой переглянулись.

     — Какой это кабан? – осторожно поинтересовался сержант Маринин.

     — Ага. Значит вас. – Посмотрел внимательно на Седого, и неожиданно подмигнул ему. Шевельнул посохом. – Сами увидите. Передайте ему, что Гриша ушёл из города. Что его, то есть меня, достала суета, маразм, безбожие и, – поднял высоко посох, – спекуляция! – опустил посох. Уточнил: – Спекуляция Божьим планом и объединение его с планом производственным. – Посмотрел на заросли конопли. Закончил: – Я ухожу в Путивльскую обитель.

     — Отец, так ведь в Путивле немецкие отряды уже третий месяц стоят гарнизоном, – сказал бородатому старцу Седой. – А то ты не знаешь?

     — Всё знаю, сын мой. –  Вздохнул. – К сожалению. Пруссак Сковороде не помеха. Во Христе путь каждого, ведает он, иль нет. Движение – путь к Богу. Вот я и бреду. А пруссак... Что мне пруссак? Он тоже божья тварь, хоть и души не православной. – Строго посмотрел на Седого и Моню. Указал рукой в сторону города и посоветовал: – Пройдите эту дорогу молча и быстро. Здесь обитает очень много мающихся душ, и не все они предстанут перед вратами Гавриила. Тянет к этой земле кое–кого. Простится с ней не могут. Я тоже, в своё время, пришел сюда из Киева после школы Могилы. Хорошая была крепость! Защита от басурманских орд. Двенадцать церквей несли христианскую песнь на всю Левую Украину! Пять монастырей ваяло дух истинных носителей православия! А сейчас... – Махнул рукой. – Сами увидите, если дойдёте. Старец повернулся и, не попрощавшись, пошёл в след Чёрту.

     Отряд полковника Дубины осторожно двинулся дальше.

     — Не нравится мне вся эта шизофрения, – мрачно молвил Моня. – Похоже, что местный дурдом этой ночью получил увольнительные. – Огляделся по сторонам, приложил козырьком руку ко лбу и всмотрелся в даль. – И где дома или хаты? Одна конопля, мухоморы и бузина. Да туман. Все компоненты психоделической отравы. Похоже, эти Гитлер, Чёрт и Сковорода мухоморов объелись. Или вон – бузины. От этой фигни знаешь, как прёт? Да только не в ту сторону.

     — Моня, не болтай чушь.

     — А вот мы посмотрим на кабана. Или Кабана. Я уверен, это местный, обкурившийся травы проповедник очередной дури, бандит или кидала. И вообще... – Повернулся к Седому и раздельно сказал: – Вова, если я прыгал с парашютом в эту глушь с единственной целью – быть подставкой для местного кидалы, в котором заинтересован полковник, то... То я выхожу из игры. Моня кто угодно, но не клоун. И не...

     — Успокойся, – остановил его Седой. – Вся ответственность на мне. И не забывай об этом. Я сам брошу Дубину с моста метро, если нас подставят. Седой тоже не клоун.

     Вдали зазвучал ползущий заунывный звук, и в тумане появилась ещё одна фигура.

     — Кабан, –  мрачно предположил Моня. – Зубами скрипит.

     Но это был не Кабан.

     — Нестор Петрович, – представился худощавый, жилистый, черноглазый, с одержимым блеском во взгляде и слегка подёргивающийся в такт своей речи человек. Он волочил в руке длинную цепь. Одет был в офицерский френч неизвестной армии, неизвестных времён. На поясе болталась деревянная кобура антикварного маузера.

     Черноглазый принялся в упор рассматривать киевлян.

     — Вы меня, наверное, не узнаёте? – спросил.

     — Да нет, друг, пока не узнали, – ответил Моня, поглядывая на кобуру маузера и гадая, есть ли в ней оружие.

     — Не беда, – ответил Нестор Петрович. – Не узнавание обеспечивает анонимность действий. – Шевельнул цепью. – Я, вообще–то, догоняю Гитлера. Не встречали? – И неожиданно скрипнул зубами.

     — Туда пошёл, – махнул рукой Моня. Седой утвердительно закивал головой, настороженно глядя на цепь.

     — Я так и знал, – недовольно сказал человек с маузером. – Опять, скорее всего, не помнит какой день и какой год. После моей лекции, учение Кропоткина Гитлер уяснил на свой лад. А вы? – И в упор уставился на киевских десантников.

     — Что – мы? – переспросил Моня.

     — К какому ведомству приписаны?

     — К вневедомственному, – ответил за Маринина Седой.

     — Это хорошо. Анархия мать порядка. Ведомств быть не может и быть их не должно. Вневедомственное ведомство? Прекрасная политическая конструкция. В Глухове у вас будет много сторонников. Вы идёте в Глухов?

     — Да, в Глухов, – подтвердил Седой.

     — Удачи не желаю – плохая примета. Звоните, если что. В колокола. Хорошая немобильная связь. – И двинулся дальше в туман, волоча цепь и подёргиваясь.

     — Ты прав, Моня. Распустили местный дурдом. Проклятый Дубина, куда он нас забросил? В город шизофреников? – Седой вытер пот со лба.

     — Не знаю, Вова. Старший ты. Решай, что делать и надо сваливать отсюда. На наши уши реально присели. Я думаю, нас вычислили и выслали навстречу группу дезориентации.

     "Идёшь туда, не знаешь куда. Найдёшь то, не знаешь что".

     Киевляне прочли предсказание, вырезанное на доске, которая ветхим логотипом маячила на высокой осине. Под осиной, на траве, сидел человек и курил трубку. Рядом, на длинной верёвке, паслась коза.

     — Доброе утро, – поздоровался Седой.

     — Доброе, доброе, – согласился пастух.

     — Не скажете ли, уважаемый, далеко, аль нет, до города? – спросил предводитель отряда, меняя свою речь под, якобы, местную.

     — Это кому как.

     — Нам, – уточнил Седой.

     — Вам близко. Прямо, прямо и прямо. Но, – указал на доску–логотип, – прочти и перескажи другу.

     — Американцев в городе много? – поинтересовался Моня, ещё раз оглядев логотип.

     — Нету здесь американцев. Нету и украинцев. Нет и русских. Нет армян, нет грузин, нет цыган, нет евреев... – Пустил клуб дыма. Продолжил: – В край особый идёте, панове. Погранзона всех конфессий, центр космополитов. Нам, в Глухове, Вавилонская башня ни к чему. Своя есть.

     — Э-э-э... Дык одни атеисты, что ль? – спросил Моня прикидываясь дурачком.

     — Не совсем, не совсем, – оживился пастух и снова затянулся из трубки. — Есть и у нас вера. Она едина и истинна. Её пока представляю я и, – махнул рукой в сторону козы, – она. Пёс ещё был, но украли, наверное. Не сбежал же?

     Десантники молча выслушивали очередное откровение.

     — Зовут меня – Мема, – провозгласил пастух и многозначительно посмотрел на Моню. – Я пастырь новой конфессии. Имя ей – Славянская. Земля обетованная – Глухов. Все люди на земле – Славяне. Правда, не каждый об этом знает. Первый пророк всех людей на земле – славянин по имени Слава. Святое писание – его рук дело. Он над ним трудился недолго и с доброй волей пустил в мир. А вот Моисей присвоил себе авторство. – Мема понимающе сказал Моне: – Копирайта в те времена не было. Ну, сын фараона, таким образом, сфальсифицировал легитимность права на изречение Истины. Но правда нашла себе путь сквозь тысячелетия! Присоединяйтесь, братья, к моей церкви. Я сократил святое писание и выделил из него основную мысль, главную идею объясняющую всё и всем. Вот она! – И он торжественно указал рукой на доску с текстом, став при этом восхищённо кивать головой и взмахивать руками, чем неожиданно перепугал козу. Та прыжками помчалась в лес, вырвала колышек из земли и, волоча на верёвке за собой этот балласт, исчезла в зарослях крапивы.

     — Вернётся, – спокойно среагировал на побег Мема. – От добра не сбежишь. Ну, так вот, – снова поднял глаза на Моню. – В этой квинтэссенции Слова Божьего, – ткнул пальцем на расписанную доску, – сорок одна буква. И каждая имеет смысл, предсказывает будущее, объясняет прошлое и располагает к умиротворению настоящее. Не говоря уже о том, что Славе был сорок один год, когда он изрёк текст Священного писания, то есть скрытый истинный смысл Библии. И ещё, послушайте: "Отчьшеанз ен отьшёдйан! Адукьшеанз ен адутьшёди!!! – Он закатил глаза и сложил руки на груди, прижав их ладонями одна к другой.

     — Это на древнееврейском? – поинтересовался Моня.

     Мема снисходительно посмотрел на пропавшую душу. Пояснил:

     — Это на славянском. Тот же святой текст, но прочтённый наоборот. Читая это каждый день, в тот момент когда в голову приходит всё что угодно, кроме мысли о Боге, ты становишься обращённым и присоединяешься к Бессмертному Славе. Нюанс один – надо заставить себя не желать ничего и не думать ни о чём. Тогда в голове и останется лишь эта Великая Истина. – Он снова торжественным голосом прочёл абракадабру и посветлевшим взглядом окинул десантников. Спросил:

     — Чувствуете Силу и Влияние Божьего Посыла? Добавил: – Важно помнить ЭТО и забыть всё остальное.

     — Да… – задумчиво сказал Моня Меме, изучая его мнемотехнику. – А как же Христос?

     — Свой парень, славянин. Он принял эстафету от Славы, посредством Моисея, и передал дальше. Теперь она перешла ко мне. В миру я был художником, но сейчас бросил заниматься производством идолов. Изображать что–либо грешно, неправильно и вредно для здоровья животного. А я животное. Да и вы тоже, как и моя коза. Вы улавливаете мысль? Вижу, что улавливаете. Скоро и Киев примет моё вероисповедание. Истина – в доске! – Указал на логотип, прибитый к осине. Придвинулся близко к десантникам и шёпотом добавил: – Вот тот, что пялится в монитор и шевелит мышью, тоже наш человек, если дополз до этого места, где светятся эти буквы. Наааш, брат... Поздравляю! Не забывай Святой текст!!!

     — Кто это наш человек? – недоумённо поинтересовался Моня, оглянувшись назад.

     — Да вон он, гляди лучше, – совсем тихо зашептал Мема. – Вслушивается в наш разговор и думает, что он в стороне. Сторона есть одна – Славянская. А она здесь, а не там, в районе дронов.

     Седой вмешался в монолог, желая оборвать непонятный бред.

     — Мема, а вы не встречали Кабана?

     "Пастырь" сунул трубку в рот и оглядел киевлян.

     — Зачем он вам нужен?

     — По–моему, наоборот. Мы ему нужны, – ответил Моня.

     — Кабан православный, – хмуро сказал Мема. – Он верит в поповскую брехню о первородном грехе и триединстве. А вот в мою козу не верит. – Помолчал, раскурил потухшую трубку. Посоветовал: – Не стоит вам с ним встречаться. – Добавил: – И даже смотреть на него.

     — А почему же это нельзя смотреть? – поинтересовался Маринин.

     — Интуиция, – ответил эксхудожник и хмуро потянул козу за верёвку, которая и впрямь уже вылезла из крапивы и вернулась к хозяину. – Панове, я своё мнение сказал, а там как знаете.

     Мема оглядел Моню и добавил:

     — Ты был бы весьма успешным неофитом. Рожа у тебя бандитская – значит грехов много. А лучший неофит – грешник. Это ещё Исайа сформулировал. А до него ещё кое–кто. Некий Элохим, наблюдая действия своих наблюдателей, пришёл к такому выводу. Эту банду нельзя было допускать до общения с детьми Адама и Евы. Был внедрён посторонний ген, навсегда раздвоивший людей. В результате есть то, что есть. Смешение генофонда архиевы с посторонней дезоксирибонуклеиновой кислотой. Эхнатон был прав. Кому–то было необходимо взять на себя роль бога и навести порядок. Нефертити, правда, завалила операцию. Но мыслеформы остались. Главные из них – Женщина и Змей.

     — Пойдём Саша, – сказал Седой Моне. – Бруклин, по заданию Дубины забросил нас в самое пекло шизофренического заражения. Наверное, здесь испытали новое оружие.

     Десантники покинули Мему, который умиротворённо помахал им в след рукой и проговорил: " Братья, помните Святое Слово".

     "Братья" уверенной походкой двинулись в сторону Глухова, указанную им уже многими, но пока являющуюся лишь вектором, модулируемым психопатией. Окончательное убеждение в том, что кругом одни сумасшедшие придало им решительности и ликвидировало полумистический стресс.

     — Саша, ты въехал, куда киданул нас полковник? – вопрошал Седой, оживившийся после рационализации восприятия действительности.

     — Вова, я понял, о чём ты. Политбюро – это, скорее всего, параноики, случайно получившие доступ к Интернету и "кинувшие" этого Муссолини – специалиста по психоанализу. Мы закончим операцию и завершим переговоры. Я всё запишу на диктофон. Но потом будем разбираться.

     — Да, Саша, разбираться будем. Мы не клоуны и подопытные кроли.

     Впереди послышалось лёгкое шуршание, и из тумана на большой скорости выскочили два велосипедиста на спортивных "Хондах". В чёрных очках промчались мимо десантников, словно привидения, обдав лёгким ветерком.

     — Это не психи, – заключил Маринин.

     — Да, не похоже. Вот это и есть нормальные глуховчане. Признак разумности воспринимается даже в движении.

     — Верно, Вова. Ага, что–то виднеется!

     Из тумана, уже почти рассеивавшегося, выступили очертания здания. Приблизившись, десантники Дубины увидели стоявший на обочине дороги дом, сложений из дубовых брёвен и внушительного размера. Возле открытой двери стоял парень в джинсах, футболке и в белоснежном передничке. Возле него, на земле, дремала громадных размеров свинья, привязанная верёвкой к железному кольцу, прибитому к бревенчатой стене дома. Над входом красовалась большая надпись: "КАБАН". А ниже, маленькими буквами: " Православный ресторан".

     Переглянувшись, киевляне подошли к парню в переднике.

     — Доброе утро, уважаемый.

     Тот в ответ кивнул головой и продолжал молча пить кофе из крохотной, глиняной чашки. Десантники стали рассматривать спящую свинью на верёвке.

     — Продаётся? – поинтересовался Моня.

     — Нет, – ответил представитель "Кабана".

     Допил кофе и проговорил, невозмутимо глядя на киевлян:

     — Проходите, ресторан работает круглосуточно. Вход платный. Бокал пива. Ему. – И кивнул на свинью.

     — Она пьёт пиво? – удивился Моня.

     — Во–первых – он. А во вторых, Президент вообще не имеет границы в объёме употребления этого напитка. Он им питается. А где вы видели, чтобы свинья отказывалась есть? Да вы посмотрите на размеры экземпляра! И всё на христианском питании. Четыреста килограммов!

     — А почему христианском? – поинтересовался Седой.

     — К ним допускаются только православные христиане.

     — А как же вы их определяете? По каким документам?

     — Зачем же документы? Здесь не Запись Актов Гражданского Состояния. Спрашиваемс...

     — А ежели соврут?

     — Православные не врут.

     — Да неужели?

     — Я таких не встречал. И он, – кивнул на Президента, – тоже. Вот вы, – спросил у десантников, – вы православные?

     — Конечно, – заявил Моня.

     — Заходить будете?

     — Обязательно, – ответил Седой.

     — Ну, видите как всё просто. Я вам верю, а у Президента уже есть два бокала пива. Лёгкий завтрак.

     — Мда... – задумчиво почесал за затылком Седой. – Всякое видел, но такое...

     — А что тут такого? – вопросил парень. – Честная свинья пьёт честное пиво на честно заработанные деньги честных людей. Вы, наверное, из Киева?

     — А с чего вы это взяли? – насторожился Моня.

     В это время свинья хрюкнула и поднялась во весь свой громадный рост, уставившись крохотными глазками на десантников.

     — Да так, показалось, – сказал представитель "Кабана". – Да и Президент чувствует людей из столицы. Он очень умный. Пиво стимулирует передачу нервных импульсов по нейронам, это доказано. Я даже с ним иногда советуюсь. На вербальном языке, – добавил в ответ на взгляд Мони.

     — И что же он сейчас говорит? – критически спросил Маринин.

     — Он хочет пива.

     Свинья снова хрюкнула низким басом и побрела к Моне, помахивая хвостиком. Тот быстро сделал шаг назад. Сказал:

     — Мы заходим. Где брать пиво?

     — Я возьму сам. Давайте деньги. Бокал – пять евро.

     — Сколько? – изумился Седой.

     — Такая цена только для Президента. Он представляет заведение и является лицом православия на территории частной собственности. Кормя Президента, вы причащаетесь ко всем православным города.

     Моня вытащил бумажку в двадцать евро и отдал хозяину свиньи. Тот протянул сдачу и, улыбаясь, сказал:

     — Заходите, и будьте как дома. Зовут меня – Капуста, так и обращайтесь. У нас уже есть гости, вы не будете одиноки. Официант вас обслужит, музыкант сыграет, парикмахер пострижёт и побреет. Священник отпустит грехи. Сервис полный, только, извините, Интернет временно не работает и сотовая связь тоже, а так – обслуживание по полной программе. Можете переночевать. На втором этаже хорошие номера с видом на город – столицу Левобережной Украины, место отдыха гетманов.

     Солнце заливало утренним светом пригородное заведение, когда в него зашли Седой и Моня. Первым делом, они увидели круглый дубовый стол, за которым сидела Леся, Француз, Парковщик и Димедрол.

     — Да уж…, – проговорил Седой, усевшись за круглый стол, где сидели участники захвата Киево–Могилянской академии. – А, собственно, что вы тут делаете.

     Леся указала на бейджик, висящий у неё на груди. Там было написано: "Всеукраинская конференция института лубяных культур".

     — Мы – делегация, – сказала. – Француз – профессор, Димедрол и Парковщик – микробиологи, изучающие влияние тетрагидроканнабинола на ключевые участки мозга. Я – администратор нашей делегации.

     Седой с изумлением слушал эту галиматью.

     — И чья идея? Впрочем, о чём я. Можете не отвечать.

     — Да, полковника Дубины. Мы находимся в составе вашей группы.

     — А как это вы прибыли? Какого чёрта я тогда прыгал с парашютом?

     — Вова, мы приехали вчера из Берна. Там проходил аналогичный симпозиум, –  ответил Француз. – Операция ведётся уже несколько дней, но всё изменилось после поступившей информации от итальянцев. Планы были другие. В Берне мы были сексопатологами. Здесь, на данный момент, у нас она задача – ждать вас. Был отдан приказ оставаться в отеле "Кабан". Потом оборвалась связь.

     — Меня уже достал Президент, – пожаловался Димедрол. Угостил его, не подумавши, со своих рук пивом. Теперь проходу не даёт.

     — Весело живёте, – сказал Моня. – Свиней пивом поите. – Обернулся к Седому. – Так ты знал, о каком кабане идёт речь?

     — Догадывался. А Гитлер к вам в гости не заходил? – обратился к Лесе.

     — Я не знаю, кто это такой. Но в городе полным–полно всякого сброда. Так сказал Капуста. Он местный. А неместных, говорит, как котов недоенных.

     — Верно говорит, – вставил слово Капуста, наливающий очередное пиво для Президента. – Ну, вы – ладно. Конференция. В институте она идёт почти круглый год. Но геологи по разработке месторождений меди и олова? В Глухове? И это не всё. Театр какой–то альтернативный приехал. Говорят, все артисты – клинические душевнобольные. Это в Европе новая волна. Ну, а наши хлопцы, наверное, опыт перенимают. Представления этого театра происходят не в зале, как обычно, а где угодно. Хоть на лесоповале, хоть на базаре или даже в общественном туалете. Это у них называется полный уход в реальность. Изменение реальности субреальными методами, ну и прочий, подобный, бред. Я пил пиво с руководителем этой группы. Он то, как раз вполне нормальный. Артисты даже друг с другом не встречаются. Бродят по городу самостоятельно, каждый сам по себе и, так сказать, гонят дуру. Сценарий, считает режиссер, активируется сам собой. Но ночью, в определённое время, секунда в секунду, все глядят на Луну и чувствуют  – они все вместе.

     — Вот это идиоты, – прокомментировал Моня. – И им платят деньги?

     — Руководитель говорит, что платят. Спонсоры новой волны. Из Лос–Анджелеса.

     — Всё понятно, – Сказал Маринин и посмотрел на Седого. – Вова, а мы с этими придурками ещё и разговаривали. Деньги платит – понятно кто. Американская сволочь через подставные фонды развития цивилизации. Капуста, – обратился он к хозяину заведения, – если увидишь здесь этих клоунов, натрави на них Президента.

     — Опасно, – ответил, поправляя передник, хозяин. – Президент во гневе неуправляем. Могут быть случаи летального исхода.

     — Тогда пусть пивом откупаются, – предложил Моня.

     — Вот это другой разговор, – оживился Капуста. – Неплохая идея. Хороший вариант. Свежий полёт мысли. Чувствуется взгляд со стороны. Запустишь внутрь – пусть себе гонят свою дуру – а обратно только через Президента. Пусть американские спонсоры откармливают мою свинью. Рентабельность больше двух нулей после единицы обеспечена. За идею – с меня кофе. – И поставил перед всеми по глиняной чашке с напитком.

     — Мне со сливками, – попросила Леся.

     — Мадам! – галантно обратился Капуста. – И сливки и всё, что положено. Пожалуйста!

     Хозяин задвигался, махнув рукой официанту, чтобы не вмешивался. Всех угостил и ушел колоть дрова.

     — Ну? –  спросил Седой. Кто представитель?

     — Я, – сказал Француз и отдал Седому пакет. Добавил: – Дела сдал, теперь руководи ты. Пакет вчера вечером привёз посыльный. Между прочим, итальянец и по–русскому ни бум–бум.

     — Да ну? – подивился Моня.

     — А кто ещё пройдёт через оцепление? – риторически спросил Француз.

     Седой минут десять изучал бумаги. Глянул на часы. Пробормотал: — Надо же, прямо хроно снайперы. –  Предложил:

     — Давай немного посидим. – И стал пить кофе.

     В "православном ресторане" кроме группы полковника Дубины не было никого. Но клиент появился. Звякнул звонок входной двери и низко, как пещерный лев, захрюкал Президент. Появился Капуста и запустил гостя. Вошел человек в морской тельняшке и шортах. Заказал чай и сел в самый угол "православного ресторана". Посмотрел в сторону " группы Д" и принялся за напиток. Мужчина, с седыми и коротко остриженными волосами. Внимательные и дружелюбные глаза.

      "Я вообще-то, моряк. Пусть и бывший. Но морская душа от моря никуда не уйдёт, хоть закрути её в банку с песком. Море! Вот и вся молитва. Говорят, что жизнь дерьмо? Это неправда. Да, сухопутные пешеходы страдают неврозами суши. Но это их беда. Скажет ли моряк, что жизнь дерьмо? Ни один, начиная с Одиссея", – говорил он Седому, когда тот подсел к нему за столик и принялся пить чай после обмена паролями. Это был Лион…

     — У нас, а вернее – у вас, нет времени. Всё, что нужно, я сказал. Удачи желаю.

     И старый моряк направился к выходу. Капуста проводил его. Вернулся и подсел к Седому. Спросил:

     — Вам Лион всё передал?

     — Да. Связной вы. Когда отправляемся?

     — Прямо сейчас, но поехать могут лишь двое. Остальные пускай отдыхают в номерах второго этажа. Всех служащих я отпускаю домой. Двери закрою, а на Президента как на охранника можно положиться. Я его отвяжу.

     Через несколько минут зелёный джип выехал со двора и исчез в неизвестном направлении.

     фрагмент романа "восточный триллер"

     Оргия адриатических нимфоманок

     Яркая вспышка на солнце вывела из строя всю высокочувствительную аппаратуру, установленную в горах Киргизии и обслуживающую через спутники российский космический центр контроля околоземного пространства, находящийся глубоко под землей в районе Москвы, соединенный с мегаполисом линией метро.

     — Чёрт, — сказал дежурный полковник, — что–то зависло опять. Исчезла моноблочная головка в момент изменения орбиты. — Посмотрел на генерала. Спросил: — При вас такое было?

     — Нет, — ответил тот. Нахмурился. Проскрипел, задумчиво закуривая сигарету: — Это не совсем есть хорошо, что моноблок в режиме работы импульса потерял управление. Такого ещё не было. Самостоятельно он может вырулить куда угодно. Это предусмотрено. Внештатная автономия управления. Он может вообще целеопределиться, если включится режим автономного пуска. А эти параметры управляются только бортовым процессором, программирование которого неизвестно никому – уровень режима секретности номер один. Я звоню главкому.

     На лазурном побережье Монтенегро, в Адриатическом кумаре Черногории, отдыхали турецкие безработные, сдав в аренду женам свои дома в Стамбуле, продав очередную партию гашиша и опиума из Афганистана, переправленную через посредничество грузинских пограничников и албанских патрулей в благодатную, цветущую майскими розами Европу. Деньги были. Но их, как всегда, не хватало.

     — Посльюшай, — сказал бородатый турок своему коллеге, — надо их всех, этих убльюдошных эвропейцев посадить на опий. Они созрели. Пора.

     — Посадим, — ответил лысый бородатый наркодилер и выстрелил из револьвера в пролетающего альбатроса. Тот увернулся и умчался в сторону расползающегося моря.

     — Сэр, у нас сильная проблема с увеличением поставок афганской наркотерапии в Королевство. Англичане скоро перестанут пить виски, а начнут курить героин. Потом колоть героин. А потом легализуют его.

     — Переживём, — ответил премьер-министр, думая о загруженном кальяне, стоящем под столом. — Если нужно, легализуем.

     — Это ничего, — ответил генералу Главнокомандующий. — Ты не переживай, Глаз в Киргизии закрылся по расчётным параметрам. Да не только он закрылся, и американцы тоже ослепли. В действие вступил план «Меркурий». Наша станция наконец–то долетела до Солнца. Это фотонный удар по приемным матрицам, который отрабатывали десять лет.

     — Я догадался, — ответил генерал. — Но хотел слышать подтверждение.

     — Вы его только что услышали.

     — Никогда не трахайся с неграми. Поняла?

     — Почему?

     — После черного члена, ты уже не привыкнешь к белому.

     — Я ещё не пробовала. А что за члены у них?

     — Тебе не стоит знать. А теперь, милая, давай считать, что у нас в остатке.

     — В остатке семьсот кораблей.

     — Да, гашиш ещё есть. Не хватает презервативов с первентином. Не пробовала?

     — Один раз. Больше боюсь. Клиент меня трахал двадцать минут за сто евро, а потом я потратила пятьсот на ресторан, снимая кобелей.

     — То–то же. Траву кури, от неё только мыслей меньше. А секс–приправу оставь дурам в подарок к похоронам.

     Моноблок всё–таки изловчился и вертикально, с первой космической скоростью, ударил по мегаполису.

     Веселье длилось недолго. Чайки улетели на север.

     Тяжелая болванка эквивалентом пятьдесят мегатонн разорвалась над городом на высоте трёхсот метров. В радиусе двухсот километров упали все дома. В радиусе тысячи перестало работать электронное оборудование, и сгорела электропроводка, создав массовые пожары. Система раннего предупреждения никого не предупредила ослепленная «вспышкой на Солнце».

     — Сильней, сильней, — стонала белокурая красотка под упругими толчками чёрного члена чёрного негра. Негр старался, и дама была удовлетворена в достаточной мере, чтобы удовлетворился негр.

     Закурили. Выпили по коктейлю. Он лежал, она сидела. В окно светили огни галогеновых дорожных слонов. Монтенегро жил своей, неведомой посторонним жизнью. В заповедных каньонах форель говорила на черногорском языке и упрашивала не неволить её. Но её неволили, жарили и подавали к столу в изысканных маленьких ресторанчиках, разбросанных вдоль всего Адриатического побережья бывшей Югославии. Председатели Гаагского трибунала любили поедать эту форель. И поедали, закусывая югославскими генералами, подсудными в геноциде ислама, ставшего в той таинственной стране в один ряд угнетенных вместе с ненавистными исламу иудеями. Магометане, иудеи, христиане, но не негры, боготворили каждый своё божество. Негры боготворили свои члены, которые давали им возможность заработать в порнофильмах, потом вообще в киноиндустрии, затем в шоу-бизнесе, в религии, политике, и большой политике, после принятия присяги черномазым представителем большинства выборщиков, несущих тем самым своим выбором в мир смуту, неведомую ранее при правлении ястребов, понимавших, что желая мира, следует готовиться к войне, коий принцип никто не отменял, и отменить не мог, а желая так называемого добра и демократии, называемого добром и демократией либералами, волокущими человечество к Суду Всевышнего, на самом деле являешь возможность пришествия того, никто не знает чего, и называемое умным словечком парадигма. Вот парадигма и пришла. Не маленькая – пятьдесят мегатонн.

     — Ты слышала, что война началась? — спросил черный у белой.

     — Нас не коснется, мы заповедник. — Шуршаво повела ногами под простыню. Попросила: — Возьми меня ещё раз. Негр взялся.

     Дразнящие брызги морской волны выволакивали чувство независимой юности, валяющейся в неге своего незнания действительности. Дельфины парами и по одному сновали туда-сюда, словно маршрутные такси океанических теплокровных млекопитающих, живущих своим счастьем пребывания в родной стихии и атакуя от нечего делать холоднокровных акул, избегавших жизнерадостных китообразных как черти дымовой завесы из ладана. Адриатика гуляла курортный сезон. Мулаты курили гашиш. Скандинавы пили водку. Англичане готовили зонты от солнца. Негры рвали презервативы, проникая внутрь адриатических проституток. Самый главный либеральный негр вспомнил Ку-клукс-клан и лихорадочно перематывал ассоциативные решения в голове в поиске нужного под воздействием новоявленной парадигмы, поедающей инфраструктуру вверенного ему хозяйства.

     На вершине Эвереста пространство просматривалось на расстояние в тысячи километров. Двое стояли на самой высокой вершине мира, толчками прогоняя густую кровь по венам, теряя сознание от кислородного голодания, но взлетая душой ввысь настолько, что оттуда уже вернуться было невозможно. Кто бывал на подобных вершинах, знает это.

     — Посмотри, – сказал один. – По–моему я вижу Монтенегро. И мне кажется, мою жену имеет негр.

     — Когда кажется, нужно перекреститься, а для этого принять христианство.

     — Я уже принял. Транквилизатор. Десять лет назад. Пробовал сменить веру – не получается. Ещё креста мне не хватало. Да пусть имеет, мне отсюда не жалко. Что поползем вниз? Вверх больше некуда.

     — Жаль, что некуда. Да, теперь обратно в дерьмо. Я даю сигнал на спутник.

     В Московском Кремле справляли панихиду по демократии. На десятой годовщине правления президента, государство сменило политический статус и стало монархией. Чего ждали немногие мудрецы, чудом сохранившиеся в бескрайних российских пучинах благодаря отсутствию меркантильной составляющей, как и положено у настоящих дураков только которые и есть святые. Романовых в цари не взяли. Царствовать принялась другая фамилия, несколько более известная современному истеблишменту, чем древние и замусоленные бесчисленными статьями–исследованиями многострадальные Романовы. Парадигма была очень кстати для такого сложного политического хода исторического автопилота неуправляемой России. Что было предусмотрено прошедшим глобальным мировым кризисом, сломавшим все стереотипы предсказуемости прикормленных политологов, не желающих уменьшения зарплаты. Неопределяемая парадигма не могла прискакать из Афганистана, Пакистана, Ирана, Индии или Китая. На инопланетное вторжение тоже никто предположительно не усугубился. АПЛ Евросоюза и кое-кого ещё, дежурившие в районах приближенных к Большой Российской Медведице, выплюнули свои твёрдотопливные ответы, и те помчались к своим целям, управляемые законами баллистики. Их уже ждали.

     Самолет с Царем всея Руси взлетел высоко в голубое, самостийное небо, сопровождаемый ракетоносцами с ядерными ракетами на борту. Главный Воевода был рядом. Глубоко внизу остались дожидаться подлёта крылатых парадигм граждане России, их жены, их дети, их коты и собаки. Ласково светило солнце Родины.

     Негр в Монтенегро трахал уже четвертый раз в течение часа жену альпиниста, которая выла как побитая собака, вцепившись своими лакированными когтями в чёрную кожу чёрного любовника словно кошка, оргазмирующая в темной комнате, в которой её не было.

     Альпинист зорко спускался со склонов Эвереста.

     — Ну что, всё о’кей? – спросила его в спутниковый телефон Абракадабра, которая контролировала всё.

     — Не знаю, тебе видней, – ответил тот, уныло глядя в пучину спуска.

     Полки оловянных солдатиков двигались сквозь радиоактивные развалины, движимые чувством долга, чувством чести, чувством патриотизма, любви к Родине и ненависти к врагу.

     Негры в Адриатике продолжали секс с чужими женами под «Пляски Смерти» Сен-Санса. У них нет такой Родины, за которую стоит бродить по радиоактивному кладбищу. Им проще.

     фрагмент романа "мышеловка на эвересте"

     Колдовство любовного наваждения

     По импульсу командного пункта ракета выпрыгнула из контейнера–загона и помчалась вдоль запрограммированной трассы как бешеная оса, глотая километр пространства в секунду.

     Авианосец величественно продвигался вдоль суеты Персидского залива, окруженный сотней суденышек и мощных кораблей прикрытия. Шесть тысяч американских солдат утрамбовали консервную банку последнего поколения под именем «Джордж Буш» и вели спокойную, сотовую жизнь как пчелы в улье, по ходу выполняя свои обязанности. Капралы мужчины трахали сержантов женщин. Сержанты женщины командовали рядовыми мужчинами. Рядовые солдаты и моряки уповали на судьбу и Американскую Мечту, вспоминая Майкла Джексона, Майкла Джордана, прочих негров, прищуренных, обрезанных, в юбках, с волынками, с побоями, с отсидками на зоне за грабеж, с педофилией, с педерастией, с садизмом, мазохизмом, вуайеризмом, эксгибиционизмом, некрофилией и любовью к «Макдоналдсу», дополняющего мировую массу животного жира, на котором зарабатывали миллионы и миллиарды прибыли худющие, хитрые евреи, арабы и китайцы, продавая средства от похудения, лишь вдохновляющие новый миг желания пожрать, выпить, потрахаться, изнасиловать, избить, украсть, дать в морду, ограбить Федеральный Банк Резерва, построить пирамиду для дураков, дарящих свои деньги умным, выпить водки, нюхнуть кокаина, ширнуться героином, отсудить у родственников лишний миллион, помолиться богу и свалить к неведомой матери туда, никто не знает куда.

     Жизнь очень оживленно кипела в недрах авианосца Джорджа Буша, хорошего парня, чье это имя и есть, в свое время по-настоящему глядевшему в лицо смерти, прыгая с парашютом в океан, полный голодных акул и злобных возможностей сдохнуть как сухопутная летающая собака в дерьмовой Атлантике, которой наплевать на мировые войны так же, как на синих китов и китовых акул. Тот ещё парень. Ввалил Ираку полный отпад, но унижать не стал, в отличие от сучьего сынишки, получившего ботинком по морде.

     Короче, дело шло к ночи, когда противокорабельная ракета «Гранит», насвистывая песенку гигагерцевых потоков своим электронным интеллектом, мчалась на радостное рандеву с американским мастодонтом, ползущим по Заливу своими тридцатью узлами и оттренированными суками сержантами, кидающихся под псов капралов в нерабочее время в рабочих кубриках, впиваясь рабочим ртом в рабочий организм работящего американского солдата, помнящего об Американской Мечте даже во время куннилингуса, минета и анального секса.

     Насвистывая песенку о берлинских стенах летела русская падло, взирая добрыми глазками системы позиционирования на громадную тушу красавца из железа, которое теоретически не тонет, и надеялась на романтичное любовное рандеву, а также грядущее сближение и совокупление с носителем Американской Мечты, которая загнала в кубрики шесть тысяч кусков пушечного мяса, похожих мордами на молодого Джексона, Кеннеди, Маккартни, Линкольна, Наполеона, Лермонтова, Македонского, Нерона, Эхнатона, Рамзеса и далее уходя мыслями по нисходящей в прошлое, которое всегда есть, и всегда рядом с тобой в виде петли на шее, прыжка с балкона, таблеток похожих на цианид, лезвия бритвы и прочих романтичных штучек, останавливающих время и дающих возможность передвижения куда угодно, как американский авианосец, гордо несущий носителей Американской Мечты, жаждущей объять необъятное, что само по себе прекрасно и делает жизнь Жизнью, а не куском дерьма, проплывающего вдоль Персидского залива и не интересного даже местным голодным акулам.

     фрагмент романа "мышеловка на эвересте"

     Мария Магдалина

     Ночное озеро сверкало отражением небесных сил, парящих где–то там, где боги обитают и создания, подобно им по Вечности плывя, творя сей мир – ведь должен кто–то делать подобное? подобным подменяя и красочность пути небесного и жизни, поддерживая своею чистотой их прелесть первозданную и ауру, небесную конечно, ведь лишь она одна сумеет обойти преграды Сатаны.

     Одинокий рыбак сидел в лодке и ждал улова, которого всё не было. Стоял август, шел глубинный карп, но шел куда? Неведомо! По крайней мере, не сюда, угрюмо рассуждал любитель лова, наживку заменяя на крючках.

     Стояла темень августовской ночи. Во тьме рыбак решил улов вершить. Но рыба уж не та, и время на дворе другое. И дураков попробуй отыскать. Нет, рыба оказалася смышленой и чёрта с два, а не улов, затейник рыболовства наблюдал. Шла ночь, прекрасная пора мечтаний юных, да и не юных, что ни говори… Мечтал рыбак… О чём? О рыбе? Нет, нет, о Рыбе он мечтал.

     До берега, заросшего густым камышом, было метров двадцать, не больше. Там что–то стало шевелиться и шуметь неясными звуками, смутно напоминающими нечто. Рыбак прищурился и вгляделся в темень. И что же он увидел? Да ничего. Один камыш и странная возня. Подтянув к себе ружьишко, стал вслушиваться он, про коропа забыв, который тут же клюнул на донную удочку и поволок лодку в сторону от камыша. Что для ловца может быть важней? Какой–то шорох иль рыбина на крючке? Вопрос для дурака. Ответа не даю. И страшный бой развёрнут был, запечатлён бы маринистом – шедевром живописи стал. Но мариниста не было, была холодная вода, а рыба в ней, в воде, как в крепости, хотя и вроде на крючке.

     После долгого боя зеркальный карп был извлечён. Кило под сто – решил рыбак, прикинув вес во тьме. Швырнул рыбину ту на дно баркаса своего, и вспомнил про шуршание, и странные вибрации, на берегу, где рос кустарник ядовитый, в народе бузиной который именуют.

     Чивой–то там не то! Зажал в руке бердан и медленно поплыл, гребя одним веслишком, шоб тише продвиженье проходило. Подплыл. Смотрел. И слушал.

     Глухо, как в бронетранспортёре, в котором срочную службишку проходил.

     Ан, нет, плывёт челнок какой–то! И человек гребёт веслом. Остановился, огляделся, и стал из лодки что–то вынимать. Покойника!!! Вай! Вай! Вай! Вай!

     Покойника!

     – Эй ты, дружок! Бердан мой целит метко! Жакан в патроне заряжен. Оставь свой груз, ублюдок! Да побыстрей, не то ввинчу в башку тебе турбину, и мало не покажется, поверь!

     Рыбак не хил был на характер и мог сказать в необходимом месте, что нужно. Но и сделать мог!

     – Не суйся ты сюда, папаша, – ответил голос изо тьмы. – Жить надоело? Я и вижу...

     В ответ на это громыхнул бердан; как танковый заряд жакан промчался; и лодки борт пробил – то было слышно, и по вибрации, а также и по крикам, несущимся оттуда, из тумана, предутренней испариной парившем.

     – Ты, сука, ну, плыви сюда… – кричал рыбак, стрелком уж ставши.

     Буль… – и аноним скрылся в пучине озера, и к берегу поплыл, несясь, как тот же карп, скрывавшийся от страшных крючьев донки.

     И что же было в лодке? Ха! Конечно, женщина! К тому же и живая, но перевязанная накрепко верёвками и рот залеплен пластырем, к ноге привязан камень, потяжелее карпа, которого вытягивал стрелок.

     Лет двадцать пять – решил рыбак. В могилу рановато. И развязал её.

     Вскочила, отряхнулась и спросила голосом, в котором страха нет.

     – Где он, ублюдок?

     – Там, – рукою указал стрелок. – Уплыл как угорь. Берданки испугался, под пулями полазить не схотел. А зря, давненько я охотой не промышлял. Всё рыба, рыба… Видишь, вон лежит, кило под сто.

     – Под сто?

     – Ну да.

     – Ну ладно, дело это ваше, спаситель мой. Что вам должна?

     – А что ты можешь?

     – Могу я всё, как женщина, конечно… Но и не только как она… Поплыли к берегу, ублюдка того нет уж. Характер его знаю, тот ещё… Гигант страстей и действий. Забудь о нём. Пойдём ка, разведём костёр, продрогла я от этих пыток мокрых.

     – Он кто тебе, любовник или муж?

     – Он мне подсобный кролик, и не более. Прошу тебя, не стоит говорить о нём. Я зло своё могу и не сдержать, и вылить… Да куда попало. Его то нет, он убежал молиться. Он любит это делать натощак.

     Костёр трещал сосновой ветвью, и дым навис над камышом. Рассвет не наступил, но скоро лучи светила развеют прелесть ночи, подпорченной немного маньяком, – так думал он, рыбак–стрелок, мечтательно в огонь глядевший…

     – Тебя как звать?

     – Мария Магдалина…

     – Неплохо зазвучало в час молитвы, когда крестили Машу…

     – Да, неплохо…

     – А как тот парень, что любить тебя хотел в воде?

     – Апостол Савл иль Павел, всё одно…

     – А странно он зовётся, верно? Из Библии он имя взял? Ох, сильно верующий парень… Под Павла шарить, смелым надо быть…

     – Да это он и есть… А после свадьбы, моей с Иешуа, рехнулся, и пытается лишить возможности пожить на свете… Хотя лишь в ночь могу я телом быть. Ну, как и Савл, он тоже не реален вполне при Солнце… Ну, а ночью, мог подстрелить его, однако… Молодец, Стрелок… И пули твои быстры… На свадьбе в Канне тоже был стрелок, тобой лицом… Да может это ты и был? Не всякий помнит даже день вчерашний, не то, что тысячами лет прошедшие следы.

     – Однако, ты красива…

     – Правда? Спасибо мой стрелок, дай об тебя погрею своё сердце, измученное тысячами лет хождений по безмолвию…

     И обняла Стрелка по–женски, страстно, целуя грудь его с пыланием пожара.

     Стрелок не смог желанье удержать. Мария – женщина, ещё какая! А что там кто–то говорит про мир иной, то пусть болтает, они не против очередную сказку рассказать о Жизни, Смерти или Середине, что между ними пролегла и не даёт покоя тем, кто жертвой стал, неведомо кого.

     И страстное совокупленье длилось долго… Гораздо дольше, чем Стрелок мечтал… Рассвет мелькнул, она поцеловала Его, и с радостью сказала, улыбки не скрывая и не пряча.

     – Стрелок, ты спас меня! Спасибо! Но спас ты дважды… Теперь, мужчину поимев земного, я снова весь миллениум пройду свободно, гордо , неисповедимо… Ведь мир моих врагов громаден! А ты ж мой друг теперь навеки, и перед смертью вспомни обо мне… Я отзовусь, отныне я с тобою и Савл не в состоянии помешать нести мне то, что нужно… На что обречена… Прощай Стрелок! Прощай… Ты и рыбак, однако… А это знак хороший!

     Она исчезла с первыми лучами солнца. Она исчезла как порыв ветров. Она исчезла, унося с собою величье Вечности, которую несла.

     … Ночное озеро сверкало отражением небесных сил…

     Троянские кобылы

     - А ваапще, зачем нужны мужчины? Чтоб трахать нас своими волосатыми телами? Не очень эстетично, мне и не эротично даже… – сказала тощая красотка с огромными грудями, покачивая изящной ножкой и попивая из бокала что–то.

     - Возможно, ты права, – ответила другая. – Но Темой обойтись я не всегда могу. Не знаю, почему… Иногда тянет что–то поменять, сменить… Да, это так. Но… Пятьдесят на пятьдесят, наверное…

     - Ты просто Би, и удивляться нечему, – сказала тёмная брюнетка, блеснув горящим взглядом. – По мне, так лучше члена помощней и нет забавы. Но только натурального! Резиновые фаллосы мне не по нраву, как платья из синтетики.

     Все трое восседали в ресторане и ждали одного мужчину, на пару с женщиной, для определённых дел и договора, с делами связанного этими.

     - Ага! Идут! – сказала та, что в Теме. – Она вОбще-то ничего, но он какой–то странный… Мда, что только не претерпеть во времена рабочие!

     - Всё это чушь, – сказала та, которой взгляд горит. – Мужчина он, что надо! По крайней мере, мне.

     Би промолчала, как нейтральная фигура.

     Те, что вдвоём, приблизились – остановились.

     Молчали, да на троечку глядели, которая на них в ответ уставилась, как кролик на удава, или баран на новые ворота, ну, можно так ещё сказать – как рюмки на бутылку.

     - Не очень в форме вы, красотки, – сказала женщина. – Но хорошо… Меня зовите Маргарита. И слово каждое ловите, как будто то купюра европейская. А это, – указала на мужчину, – тот, кто стоит меня повыше. Его слова серьёзны, и не желательно услышать эти звуки. Зовут его Данила! И не советую попутать это имя с чем ещё. Окей?

     - Окей… – ответила нейтральная фигура. И замолчала, в очи ястреба глядя.

     Данила вставил слово, опасностью которого грозила Маргарита.

     - Я вижу здесь избыток Темы. Неплохо это. Но есть и натуралка, прекрасно это вообще. Инструкции вам даст Марго.

     И замолчал, как будто навсегда.

     - Проект таков:

     Есть люди, что прячут информацию. Есть люди, что иметь её хотят. Но есть и те, что могут стать посредниками в элементарном этом деле. Есть это вы, красавицы бордюра, или чего ещё, не знаю, вам видней, – закончила Марго короткий инструктаж и выдала аванс.

     - Скажите, Маргарита, а информацию снимать, на что мы будем? – Вопрос задала жгучая брюнетка.

     - На всё, – ответила Марго. Добавила: – На диктофоны тоже. О сумме гонорара вам известно… Советую не потерять его. Теперь изучим схемы и подходы…

     - Хо-хо! Мой генерал, а это что блюдо на десерт? – Спросил американский атташе, указывая взглядом на красоток, которые в учебной форме сидели рядом с ними, американскими самцами, приехавшими прямо на убой, подумать можно было так за формы их, весьма округлые – за центнер все ушли уж далеко.

     Совместные ученья провести наметочка была. Никто не знал про то, да и генералы США совсем не в форме были, а налегке – без галстуков.

     - Ежель ошибки нет, то та, что черноока, погоны рядового нацепила. А та – сержанта, – сказал полковник, уж слегка поддавши.

     - А третья вообще курсант… Ааааа! Да все они светила медицинские! Далёкого уж будущего, правда. А интересно, на английском шарят? Американский не упоминаю. СлишкОм сложнО для братии такой. Уж молоды сестрёнки чересчур, – ворчливо пробурчал седой майор и принялся за устриц.

     Всё дело проходило в кабаке на улице Тверской.

     В закрытом зале, только для випОв. И в этот зал не попадали просто так. Элита обитала здесь различных типов.

     - Послушайте, а может, пригласим красоток этих к нам за стол? – Спросил молоденький полковник цвета ночи. – Мне нравятся славянские красавицы, пусть даже не славянские совсем. Особенно вон та, с глазами чёрными как дуло пулемёта… Ох, хороша! Ох, хороша…

     - Мой друг, идея не плохая, – ответил Генеральный секретарь. – Но место встречи нужно изменить! Ведь это не совсем порядок, когда мы шуры–муры станем разводить в том месте, где видеокамер – как в улье пчёл. А то и больше.

     - Да, это верно, – говорил контр-адмирал морского флота НАТО. – На дно уйти и лечь необходимо, как ядерные лодки… Иначе могут быть проблемы с ЖЕНАМИ!!!

     - Ой, это страшно, вы правы, необходимо дислокацию сменить! – Сказал полковник цвета ночи майору цвета яблочного сока, смотрящего на самок сквозь прицел зауженного глаза.

     - Их трое, а нас семеро, – ответил контр-адмирал. – Сумеем мы проблему порешить?

     - А что, впервой? Совсем уж нет! В восточной зоне трахали одну… Сказать не поворачивается сколько молодых бойцов, да и не очень молодых, и всем хватило! И самке и самцам! – рекомендацию подал седой майор, доевши устриц. – Я предлагаю дело не тянуть, резину тоже, а в руки ситуацию забрать. Пока стоялки не упали ниже ватерлинии. Ведь верно, адмирал?

     - Майор, ты прав, как никогда, но как на это смотрит Генеральный? – ответил адмирал и вопрошающе взглянул на шефа.

     - Как я смотрю? – спросил который с БрЮсселя. – А очень просто – мы трахать будем всех подряд, пока и шевелиться перестанут. А потом – снова, снова, снова, снова, снова…

     - Мы поняли всё шеф, остались лишь вопросы техники, которые и надо нам решить, – проговорил, который цвета ночи.

     - Ну, что ж, давай решать, – ответил Секретарь и отхлебнул черничного ликёра, в котором был добавлен и в количестве не малом, состав для возбуждения коней. Идея Врангеля, конечно, и он поверил в силу прототипа Троянского коня, а посему тот возбудитель был налит во все напитки, что стояли на столе любителей гульнуть.

     И Троя, таким образом, готовилась открыть все шлюзы, где информация секретная слита.

     А Тема, Би и Натуралка готовы были к бою, уж гонорар свой подсчитав и не рассчитывая меньше получить – а то и больше.

     - Глянь, идиоты, – прошептала Тема. – Они готовы кинуться на нас! Ха–ха–ха–ха! Я щас уписаюсь от Врангеля идеи!!! Одно не дело – что все мужики.

     - Нормально, хоть и мужики, – в ответ сказала Би. – Настрой на них сейчас хороший! Но главное, чтобы болтали побыстрей, да и побольше.

     - Я, девочки, при случае, могу вас выручить, и обслужить одна весь тот нерусский коллектив. Они и так с меня глаза не сводят, – парировала натуралка неуместный драйв, проявленный коллегами по цеху.

     И трое все так посмотрели в американо–натовский альянс, что те чуть не перевернули стулья, но быстро привели себя в порядок и стали совещаться, сгрудившись в кучку и не спуская глаз с аналога Троянского коня.

     Те отвечали взглядами, заставившими тех парней, которым больше сотни килограмм, ещё ликера отхлебнуть, что Врангель сотворил в тандеме с селекционером лошадей.

     И дело двинулось, скользя по колее, как лыжи, маслом мазанные.

     Манить особо дам никто не стал, они перебежали сами на колени к НАТОвским войскам, перешептались – и слиняли в неведомые чащи гондураса по имени Москва. А Генерального с его людьми с собой вели, как тех стреноженных коней.

     И в скромненькое место привели. В конце Тверской стоял коттедж, набитый оборудованием электронным, ну, типа аудио–видео и прочих электронных заморочек, включая рентгеноскопию.

     Ну, акромя муры перечислЁнной выше, был стол, а на столе, – эх, надо ж совпадение! – опять ликёр черничный с конским возбудителем. Для дам – вода «Ессентуки», ну и шампанское, безалкогольное которое.

     - Ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха! – потёр руками Генеральный секретарь, глянУв на заместителя. – Однако шлюхи русские свой сервис довели до уровня Европы! Ээээээ… Мда… Мадам! – Он обратился на английском к натуралке, которая его сверлила пулемётным взглядом и языком водила по губам. – Вы говорите на английском языке совсем неплохо! Да!

     - Мы этим языком работаем давно, ещё со школьной парты, – ответила она и улыбнувшись, предложила шепотом, да ближе наклоняясь:

     - Желает сэр минет?

     Тот, с загоревшейся во взгляде страстью, спросил негромко:

     - А цена?

     - Пять тысяч евро, господин – и все мечты исполнятся в момент. Вон за той дверью комнаты с кроватями – для вас, только для вас! Мы регистрировались ночью – работаем лишь первый день.

     И Генеральный ухвативши натуралку да поволок её в постель.

     Недолго мучались коллеги того, что из Брюсселя, и вскоре стол покинут всеми был, уединеньем заменённый.

     И самцы НАТО принялись над самками работать, которые орали, как трубы Иерихона, как свиноматки при убое, как шлюхи высшего полёта и цель была одна – иллюзия оргазма.

     А в передышках после действия тех конских средств, Данилой пущенных как снайперские пули в тела противника, шел вялый разговор, на сотню диктофонов писанный.

     И снова трахались – и снова выступали пред скрытым микрофоном как ораторы… И дело шло по верному пути, особенно и после употребленья «сыворотки правды». которую братва Америки–Европы с очередной настойкой принялА. Так шел процесс ассимиляции структур, которые не думали об этом. Одна из них, по крайней мере.

     Ну, а другая время не теряла даром. Особенно при взломе кода «свой–не свой»

     И мощные машины авиации взлетели в воздух, проникая сквозь преграды ПВО как призраки, которых вроде нет.

     А ядерные субмарины поменяли курс, и вышли к берегам, возле которых не был никогда военный русский контингент.

     Системы ПРО, которые имеет НАТО, обречены на ликвидацию при старте были. При помощи системы отклонений от полёта.

     Тяжелая стратегия Америки уж не могла взлететь при изменённых кодах запуска. Локальная компьютерная сеть сломалась… – тем конским возбудителем, который пили братья по оружию Америки, Британии и НАТО.

     Троянские кобылы имели бешеный успех у высших офицеров.

     И расставаясь утром, имели договор продлить общенье вечером, с участием чинов повыше рангом.

     Которые имели счастье ошиваться в это время по Москве.

     Всё! Я согласна!!!

     – А почему именно я? – спросила она и, слегка прищурившись, закурила сигарету, кинув на него пытливый взгляд, утрамбовывающий теоретическое спокойствие.

     – А я откуда знаю? – ответил он, продолжая пить пиво из крошечной бутылочки. – Ты в форме. Ты молодая. Ты красива. Ты женщина, чёрт побери. Или этого не видно тебе самой?

     – Я знаю, что я женщина. Ты меня этим не удивил. Но я не идиотка, чтобы верить сказкам про миллион евро.

     – Не хочешь, не верь. Я тоже этому не верю. Выбрось из головы это предложение. Сотри этот файл в своей памяти. На, – протянул бутылочку, – выпей пива и всё забудь. Тебе это предложение приснилось. Всё? Всё.

     – Да нет, не всё. – Озабоченно стала ходить по комнате. – Миллион евро не заработаешь и просто так не украдёшь, твою мать. Ты хочешь, чтобы я упустила этот шанс? Ты этого хочешь? Да?

     – Нет.

     – Да, ты хочешь этого!

     – Нет.

     – Ты хочешь, чтобы я упустила шанс, который выпадает раз в жизни? Ты хочешь, чтобы я его упустила?

     – Закрой рот. – И отвернулся к окну, глядя на стаю пролетающих диких уток. Добавил:

     – Ты забываешь, что есть теоретическая плата.

     – Я всё помню.

     – Она тебя не пугает?

     – Нет.

     – Ты уверена?

     – Да.

     – Я сомневаюсь что, коснувшись реальной платы за миллион евро, ты не останешься столь уверена в том, что он, – этот миллион, – так уж тебе необходим. Но отменить контракт уже будет невозможно.

     Он прошелся по комнате и внимательно осмотрел женщину в чёрном одеянии. Та молча глядела на него.

     – Ты знаешь, что такое автоклонированные стволовые клетки? – спросил. Добавил: – Эти штуковины делают человека вечно молодым.

     – Знаю, – ответила. – Сейчас эти сказки рассказывают на всех каналах.

     – Но ты должна и понимать, что если кто–то остаётся вечно молодым, то кому–то приходится усиленно умирать. И это не всегда разные люди. Чудес ещё никто не запатентовал.

     – Не морочь мне голову! Ты просто завидуешь! Ты всегда тормозил меня в моменты, когда я могла, наконец, вырваться из дерьма, из темноты, из мохнатых лап повседневности; уйти от этой тоски зависти к тем, у кого эти самые миллионы евро. Всё, я согласна на контракт!!!

     За окном волной прошелестел вечерний океан, в котором золотыми рыбками уже пробивались холодные звёзды.

     – Хорошо, я просто агент. Вот контракт, поставь подпись…

     Дама в чёрном ухватилась за лист пергамента и быстро поставила длинную подпись.

     Время неторопливо поедало действительность, превращая её в отходы окаменевшего прошлого…

     Рассвет снегов Килиманджаро

     — Да ничего не видно, как у негра в желудке – темнотища.

     — А ты смотри получше, идиот. Негр нам не нужен!

     — Да вот, смотрю… Вообще–то что–то есть… Мелькнул маяк, по–моему… Мелькнул!

     — Уверен?

     — Нет.

     — Ты убедительно торчишь на мачте. Уверен – нет, чё за ответ дебила? А ты вапще уверен в чём ни будь?

     — Уже ни в чём, вот так, братан… Такая амплитуда меня взяла за яйца… И сколько можно терпеть весь этот бред! Нет, сколько можно? Ответь, братан, ты и начальник–командир в тандеме нашем… Увоооль!!! меня от мыслей этих бред несущих! Где суша, где земля? А? А? А? А?

     — Спокойно, Адмирал, спокойно… Не первые мы, хоть не последние… Уж десять дней мы носимся по водам. По водам океана, в котором сгинуло людей – не счесть! И что же, думаешь, что все орали так как ты, тореадор? Я сомневаюсь в этом.

     Пластиковая спасательная шлюпка плыла в районе мыса Горн, не самом развесёлом месте, да и не скучном, вроде бы… Живые кашалоты подплывали на кабельтов, нет на пол сотни саженей и пялились на двух живородящих самцов. Наверное, думали, что самки, иначе, что ж глядеть?

     Траулер с наркотиками на миллиард долларов канул в воду как в воду. Мда… И помощи им стоило лишь ждать в калибре пулемёта, который сделает из них капусту, шинкуя вдоль и поперёк… Нет, не веселье… Прямо свадьба… Среди друзей, которым имя кашалоты… Добрейшие животные, однако, оказались при пристальном знакомстве. И не подумал бы, что эдакая тварь, размером с пароход, сочувствие измыслить может, и проявить…

     — Послушай, друг Данила, а нам не снится это? – спросил напарник, удочку держа.

     — Мне снишься ты, уж точно. Ты неграми и сушей задолбал… Какая суша!!! Идиота хвостик!!! Да мы в районе мыса Горн!!! Тебе не говорит ни что эта кликуха? Ежель, паскуда, выживем, то претендуем на медаль, которую вручают всем, райончик этот пересекшим… На шлюпке… Но и не больным!!! Припадком паранойи… Ты понял, друг? Поправь нервишки… И умирать нескучно будет…

     — Что–что, Данила, ты в себе? Какое умирать? Нас скоро снимут с сей посудины безликой, борщом накормят и сто грамм дадут… Тебе побольше, ну, а мне поменьше… Я выпью столько, сколько скажет шеф. Шеф–повар – ой хорошая работка! Родился б заново, туда бы и пошел.

     — Послушай, Адмирал, не строй дебила. И так ты копия его. Какого чёрта ноешь, сука? Ты чё, не рад, что из пятнадцати бойцов в живых остались только я и ты? А? А? А? А? Придурок, на колени!!! И Господа проси о том, чтобы простил тебя за слёзы… Имеешь чёрный пояс карате… А толку? А? А толку… Ну, прыгни к кашалотам, покажи технарь… Ты думал, что животных в состоянье опередить… По силе мышц. Дурак – вот твоё имя. Лишь сила духа отличает человека от тех тушканчиков, которым имя львы. Иль кашалоты. Иль что ещё. Уразумел? Уразумеешь. Когда душа попрёт наружу через дыры, которые тушканчики найдут.

     — Данила, я тебе не верю. Ты в отношениях со мной хороших был всегда. А щас наехал, но за что, не разумею… Ведь мы друзья, ведь так?

     — Да, мы друзья, иначе ты бы умер, своим нытьём доставши друга своего. Не надо ныть, ты – Адмирал; а я Данила; а это – Кашалоты, так зовут на языке их нашем, они не плачут, маму не зовут, и повар им не нужен. А, в общем, ты с ума ещё не сшел, поэтому, считаю тебя членом экипажа, который прорывается к себе, домой, скажи куда?

     — В Россию!!!

     — Вот, мать твою! И не забыл ещё! Да, мы сейчас в России! Ты понял? И не забывай! Вся шлюпка – территория Медведя! Ты это помни, на картель наплюй. Мы – территориальные служивцы. Ты понял, что сейчас Данила говорил?

     — Да, понял слово в слово! Стоим на рубежах! А рубежи – борта баркаса… Я тебя я понял, брат, не подведу… Хотя я слаб на нервы оказался, но это не касается души…

     — Я верю…

     — И поэтому, не думай, что меня манит повар и сто грамм…

     — Ха-ха… Какая терапия…

     — И если борт о борт придётся нам столкнуться! Не подведу, Данила!

     — Верю я! А теперь снова лезь на мачту. Хоть высота её три метра, но в кабельтовых это очень много разницы, так говорят евреи, что в Одессе. Я не еврей, я серб… Но смысла нет – есть кто, кто есть… Ты кто?

     — Я? Белорус.

     — Я серб, так что же боле? Бредятина сия несётся по волнам и памяти и прессы. Любимая жена моя – татарка. Ислам помехой этому не стал. И кашалоты, я не думаю, решают проблемы эти в звуках ультра…

     — Да, убивают, вот и всё… Но если путь перекрестится… – Измолвил Амирал, который русским был.

     — И правильно, – сказал Данила. – Полумеры – лишь травля над душой, и всё!

     — Да, ты прав всегда, не знаю, почему…

     — Да потому, что надо так! Те в бОшку не пришло? Что НАДО ТАК! И всё! Ребята с «Аполлона», который едва вернулся при помощи новейших технологий, как думали тогда, не пробовали воздуха морского, Земли… А как ты думаешь, хотели ль бы они вздохнуть его, хотя б на миг, в момент, когда надежды не было совсем… А?

     — Чё? При чём здесь «Аполлон»…

     — Дубина, да они копирка наша, лишь с тем отличьем, что не было там Адмирала, который бы всё дело завалил.

     — Напрасно ты… Я в космос не летал… И не повёлся бы на ту пургу… Вот мотористом я могу себя сказать в рыболовецком деле… Но «Аполлон»? Загнул Данила ты. При чём американские придурки – здесь? Тем более, что никуда и не летали… А Стенли Кубрик их снимал в пещере…

     — А ты откуда это знаешь, боярин керосиновый?

     — Так знают все, а я – тем боле… Мой дядя в съёмках тех участье принимал. Платили круто – выше Голливуда… Вот так, Данила, и покорена Луна.

     — Да, это слышал я, но как проверить? Тем более с ума сошли они. Все экипажи, все те, что были на Луне, но это в версии NASA. И атмосфера там нашлась и флаг американский колыхала, странно всё… Враньё, скорей всего… За что и Кеннеди расстрельную влепили…

     А океану наплевать на разговоры, он взял и нехотя поднял волну. Слегка, потом ещё, потом ещё пол балла…

     — Данила, что это, цунами?

     — Ха… Идиот! Нет не цунами, это наша смерть ползёт ползком, в открытую не хочет! Ты знаешь, керосинщик, волна у мыса Горн шестнадцатиэтажку накрывает?

     — Ужель? Не верю, брешешь ты, опять над Адмиралом издеваешься. Шестнадцать этажей волна…

     — Идёт ещё разминка…

     — … Нас уничтожит во мгновение, и всё…

     — … Которая к развязке приведёт…

     — …И всё обрушится и нас не станет… Даниииила!!!. Думай…

     — …А без развязки сложно завязать начало, где бы и ни было оно…

     — …Думай… думай… Ты командор на этом корабле…

     — … Но если есть начало, то значит будет и конец! Ага, сказал я правду…

     Море резко стихло, и через пять минут царила тишина, божественной молитве поклоняясь.

     Всё странно было, но наркотики странней, по принципу, а не в цене. И тот, кто подпись ставил, под документом Дьявола, отчёт держать придёт ему пора. Уж рано, или поздно…

     — Ты понял, Адмирал? Отчёт пора держать!

     — За что?

     — За диаволиду, брат…

     — Чего эт ты сказал?

     — За Дьявола сейчас платить придётся. А думал ты, что нет? Ты думал, что лаве – пустые звуки? Лишь номиналы нарисованы с нулями… Да чёрта с два, урод ты белорусский! Ты думал, что частицу жизни утаща, себе прикрыть сумеешь что–то боле? Брателла, эта широта не склонна верить сказкам. На кашалотов погляди, что буйвола догонят!

     — А, может, всё же будет корабЕль… И утрясётся всё… Данила, ты с ума сошел, но я в тебя, однако, верю…

     — Ты, вроде, человек… Не потому, что говоришь словами. Ты где–то согрешил, отсюда страх – ты меня понял?

     — Нет, не понял. И не грешил я никогда, напраслину возводишь.

     — Грешил, грешил, отсюда страх ко смерти. А почему тебе бояться этой твари? А? – А? А? А? Не понял я… Ведь сам умею разводить даже животных, не то что тех, которые себя людьми считают… Ты врёшь! Но ты не эксклюзив. Врут все… Кроме меня… Порода уж такая.

     А волны снова поднялися до небес, стреляя иглами молниеносной твари… Которая сидит, как кто–то написал, вверху, и Аполлоном кличется…

     — Эй, ты!!! Придурок, хватит баловства!!! Кончай трагедию ломать, ведь люди в море!!! Заткни потенциалы, а не то… Приду к тебе и фазу вставлю в место, кто бы ты и ни был, мне наплевать, я – человек!!!

     И волны стихли, да до полного нуля. Штиль воцарился возле мыса Горн.

     И в тишине, немыслимой доселе, лишь прерываемой любовной песней альбатросов, возник тот звук… Возник тот звук…

     — Данила, да по–моему мотор работает стосильный? Но я себе не верю, после твоих тренингов… Проверь–ка ты, шо там плывёт… А можыж с Белоруси?

     — Ох и дурак! Нет, для тебя прислали чёлн родимый… А в «Аполлон» не хочешь, друг… Данилу привередливого сможешь позабыть, и вообще…

     — Не–ет!!! Данила, я тебя не позабуду!

     — Послушай, мне голубой оттенок в голосе не нужен… «Не позааааабуууууду….», ты шо, больной? Тебя в довольно раннем детстве на асфальт роняли, отсюда и желание укрытым быть и защищённым, а то есть – членом. Адмирал – ты голубой!! Но это и не есть порок… Порок – предательство и воровство, – ты понял?

     — Нет! Я в шоке от молитв твоих! Да, склонен я к мужчинам!!! Но!!! Лишь во снах! Не пробовал в реале… И дай бог не попробую…

     Мыс Горн, упругая волна, болтать и уговаривать её нет смысла… Хотя малайцы пробуют халяву, под именем молитва… Ха–ха–ха!!! А русским феня заменяет мол! Ежели бы Бруно и не сгорел, он русским стал бы, или сербом, всё то одно… Но взял, падлюка, и спалил себя, не веря инквизиции… Ну, а скорее дело проще, жене не верил тот Бруно… А зря… Оргазм не удержать в одних руках, как знамя полковое…

     — А ну–ка, Адмирал, реальней посмотри, шо то такое душу будоражит?

     — Да вижу всё, заправка керосином в бухте Намбе Ван. Я запахи все знаю наизусть!

     — Ага, это не всё! Ты думаешь Данилу объегорить?

     — Нет, нет… Данила, чё… Я просто говорю всё то, что есть…

     — Откуда «намбе»!

     — Да всё оттуда! Я трахал там однажды одноглазую красавицу, но кони были быстры, вараны называются, я саблей изрубил десяток – более не смог… Но самый толстый мощный, и варан, к тому же, мя вызвал на дуэль…

     — Да шо ты говоришь!!!

     — Оружие мы выбирали долго, несоответствие, сам понимаешь, – но выбрали! Такого не бывает, чтоб при желании убить кого–то, базуку не нашли, аль старое ружьишко, иль может тот товарищ, что гранаты далеко кидает, уссался… Всё бывает… Но всё было чик–чик!

     — И как?

     — Варан тот выбрал рукопашный бой.

     — Ха! Что ж ты ему ответил?

     — Ответил я по чести – в бой пошел…

     — С вараном, в рукопашный?

     — Ну, руки то ведь разные, а рукопашный бой, он рукопашный…

     — Ну, и…

     — Что и…? Варана ты имеешь данные о технологии его удара, особенно укуса?

     — Ну, Адмирал, имею… Но ты же предо мною, жив, здоров, иль врёшь… Хоть белорус, но не помеха этому, поверь…

     — Да что ты братец за дурак? Или ты думаешь, что ящерица свалит белоруса? Да член те в рот, не тот базар, отпад, отлёт, и полный финиш…

     — Так замочил варана?

     — Я пристрелил его, калибром семь шесть две – а это и не мало. Смотря кому. Варану то хватило.

     Данила помолчал, жевачку пожевал, и ласково взглянул в глаза коллеги. Сказал:

     — Послушай, Адмирал! Но я тебе всегда ведь говорил, неравенства не существует! А ты всегда орал, что надо всё по чести, по весу, по калориям, по драйву… По драйву, то есть под уклад души… А члена не хотели, животные твои? С Вараном сабли выбирал ещё ты… В своём уме ты, Адмирал? А? – А? А? А? Да не совсем, по–моему…

     — Да я хотел по чести…

     — Какая честь с вараном, ты, дебил… Да слава богу, что тебя не кончил он… Варан… Варан… Варан… А цели в голове получше не пришло?

     — Неа, никак… Врага я видел… Он – Варан.

     — Дурак, варана кормят обезьянами. Сушеными, к тому же… А ты с чем пиво пьёшь?

     — Не пью я пива!!!

     — Ну, ладно, дрочишь с кем, – с варанами?

     — О! Нет!

     — Так в чём проблема, почему я это должен узнавать в моменты гибели… В моменты гибели душевной уж, пока… Ну, а вообще физической… Ты, Адмирал, не раз мне жизнь спасал… Ведь это так? Так, если помнишь…Но несмотря на положительный момент, ты должен понять, что любви в природе нет…

     — Да?

     — Ни мужской, ни женской. Ты знаешь, что же есть презерватив?

     — Да, знаю, отчего же… Такая липкая резинка…

     — Да, да, да… Но есть и та, что не на член, на голову даётся. И умники, вроде тебя, с Вараном начинают воевать… Ха! Бред! Где Сеченский, Махарашвили, а где Мичурин? А? Ты, идиот… С вараном воевать пошел… Да ты же человек!!!

     — Я?

     — Ты?

     — Мда, но люди разные…

     — Чего ж, я командор?

     — Нуууу… Гены, может быть, аль шо ещё…

     — Не гены, а ****ьник твой трусливый гены порождает, которые потомству ты в подарок принесёшь… Нет, Адмирал, придётся тебя кончить… Прям здесь, на кашалотовой волне…

     — Да ладно дуру гнать, Данила… Я знаю, ты давно уж не в себе… Но кашалот причём? Живая тварь… И добрая, к тому же…

     — При чём здесь кашалот, пускай живёт, его не против жизни я. Но ты, мой Адмирал, меня достал… Тебя воспитывать, что дрессировать улиток… Что? Что? Что–то не так?

     Данила вытащил пистоль, калибра девять миллиметров, со скоростью снаряда метров пятисот… В секунду… Стартовая скорость… Не хило, для какой–нибудь винтовки имени Бердана…

     — Агга! – сказал бульбаш. – Меня ты кончить хочешь?

     — Конечно, что же ты ещё желал? Аль поцелуев, аль цветов… Но этого тебе придётся долго ждать… Всю Вечность, а она дождлива, зонт приготовил или только понт? Прикончу я сейчас тебя Серёга, и Адмиралом станет меньше… Уже полегче…

     — Не верю, брешешь, ты меня не кончишь…

     В ответ патрон в патронничек зашел.

     — Не кончу, ну–ка дёрнись, и вся обойма вылетит в тебя! А почему! Меня достал ты! И думаешь, в себе я, наяву?

     — Данила, успокойся, я молчу…

     — Молчать то рано, надобно орать! Не знаешь пыток боли ты, вот и гавно полезло через рот… Прости, но буду бить я в лоб, тебе быстрее смерть придёт, на том и порешим. Адью…

     Хорошая мужская страсть конца так не имела. И бешенство Данилы быстро уползло. Куда? Туда. Опрос закончен этим. Но сексапильность в текст не влазит, и ритмы путает вовсю, он это знал. И морехода пристрелить не мог, естественно, хотя его достал Адмиралтейский тон.

     И в это время подлетает скутер, с двумя красотками…

     — Аллё? Вы парни в норме? Но что–то есть трагическое в вас… Нам это нравится. Не правда ли, Фиалка?

     — Да ты права, особенно худой.

     — А кто худой? Да оба вроде в теле.

     — Да вон–вон тот, блондин, ебио–мать!

     — Послушай, шо ни гонят! Мы кролики с тобой болотные? – сказал один.

     — Заткнись, тебя я не убил за это свойство – молчать! Так ты – молчи!!!

     — Смотри, они о чём-то говорят! И вроде чистые на вид! Давай–ка трахнемся, уж ежели стоИт… - сказала светлая Фиалка.

     И скутер медленно пополз к с ума сходящим торговцам наркотиков.

     — Послушай, Адмирал, мне кажется, что что–то не в порядке…Что ж ты имел в виду, иссохшийся болтун?

     — Да вроде сон, а может нет, но тёлки нас зовут какие–то. Куда, зачем? Ничо я не пойму…

     — Не надо понимать, всегда те говорил, лишь я пойму – диктуй…

     — Нуууу… Двое их, зовут нас в пересменку… Иль как сказать? Да просто так зовут…

     — Никто ТАК, не зовёт, лишь только смерть… А я её позывы изучил, – сказал Данила и поднялся с днища, чтоб углядеть красавиц экстравертных… Агга!! Так это же Фиалка! Ха–ха–ха–ха! И она хочет взять руками голыми меня?

     — Тебя? – спросил автограф.

     — Меня, – Данила отвечал.

     — А чё же не меня? Я бы ей впялил в самую дорожку, мой член большой, ей мало не покажется!!!

     — При чём твой член, – Данила отвечал. – Ты носишься с ним, как с дубиной! Нельзя на женщину так наезжать, ежель мужчина… Но если женщина, то можно…

     Морские волны кроя тайну спокойно выдержали речь. Пол балла, это что–то значит? Наверное… Но штиль затих и с переменно подозрительным исходом…

     Волна цунами подкрадясь, вот так себя ведёт… Собачья сука…

     — Послушай, они в норме не совсем, а может, им игла нужна, – спросила дева та, которая не знала никого.

     — Да нет, не думаю, – ответила Фиалка, в кармане пистолет сжимая, калибра сорок пять.

     То «Магнум» был, случайно дурочке попавший в руки… Она сосать готова его ствол… Была… Потом остепенилась, но зло жемчужин глаз беспеременно травило душу тех, кто шел на дело… И шла она, жемчужина полей, не прерывая действо, не стесняясь; она как самка подошла туда, где кони не валялись, и чисто было. Больше нету слов.

     — Спасать вас надо или нет, я слушать буду три секунды, – Фиалка вопросила, а в ответ услышала:

     — Плыви–ка дальше, всё равно не будет толка от общений наших… Одни проблемы, знаешь ведь сама…

     — А пулю сорок пять тебе в подносе принести, иль пусть летит?

     — Да пусть летит. Туда, куда захочет. Но только не подумай, что ты наездница на ней. Та лошадь ещё та… Смотри, смотри… Укусит.

     И громыхнуло тут! Волна гигантская под именем цунами — пришла, услышав разговор, наверное. И кашалоты вверх взлетели, как лайнеры воздушные! Они как птицы хвостиком махали. Но тяги не хватало для полета, и рухнули обратно в воду тяжелою стотонной тушей. Мыс Горн – хорошая погода! Летали и Данила с Адмиралом! Летала и Фиалка с Безымянной! Но далеко не улететь, Ньютон так приказал, и грохнулись обратно в воду – красавцы кашалоты, красавцы люди и женщины – красавицы.

     Буль–Буль оглы им приказал подольше жить. Они не против были! И вынырнув с глубин солёных, на перегон к кораблику поплыли. Конечно же, мужчины первые там были.

     — Ну, что, Фиалка? Где же пистолет? Где пули сорок пять? Давно я не встречал тебя на этой широте и долготе.

     — Данила, хватит виртуальностью играть, ты закорлючки пишешь, а я тону… Подай мне руку, да поживей…

     Но сзади подплывал недобрый кашалот, открывши пасть, диаметром семь метров.

     — Марго! Ха–ха–ха–ха! Ты оглянись, увидишь птичку, как у фотографа, но только экзотичней!

     Марго взглянула.

     — Белый кашалот!!! Да это сумасшедший зверь, Данила!!!

     — А ну–ка, лезь быстрей на борт…

     Движок взревел и катерок помчался… На полной скорости, но… кашалот не отставал. Он нёсся как стотонная торпеда, не закрывая пасть – голОден, очевидно! Две женщины и двое мужиков – а много мяса в них? Наверно, много… На завтрак хватит – думал кашалот, который белый, и который тоже не в себе.

     — Быстрей, Данила… Да быстрей гони… Не хочется в контакт входить с тем альбиносом. Какой–то белый! С голоду, наверно… А может, наркоман… Сейчас бывает всё, и удивленье под девальвацию попало. Его уж нет. Уж удивляться нечему. Кругом дурдом калибра сорок пять.

     На скорости большой, тот катерок на берег Африканский выскочил, и там затих, мотором поурчав.

     — Ха–ха–ха–ха! – смеялся тут Данила сумасшедший. – Мы наркомана наказали – ой, ля–ля… Наверно, думал тот китяра, что кое–что мы с Адмиралом с тонУщего суднА прибрали. К рукам. Ну, героинчик там, синтетика, гашишик… И прочий хлам, который Белому киту был нужен! Да знал бы Мелвил, шо он сотворил…

     — Послушай, снайпер, оглянись, – зловещим голосом сказала му Фиалка.

     Он оглянулся… и увидел… И он увидел, оглянувшись!!! О, Господи, да что же он увидел? Кошмар какой–то, но не кашалота! А что? А что он там узрел? А? Ничего не понимаю… Аааааааааааааааааа… Понял, вижу, знаю…

     Сзади стояла стая львов. И хмуро думала та стая, как кошалот, – о завтраке, о чём же! О чём же ещё думать в это время, когда кукушки яйца прячут в гнёзда. Чужие. А сами завтракать летят.

     — Где твой калибр сорок пять, – тихонько проскрипел Данила для Фиалки.

     — На дне у мыса Горн, не знаешь что ли?

     — Не врёшь, красотка?

     — Вру, конечно… Я его спрятала в трусы…

     — Давай.

     — Даю.

     Он взял пистоль и стал Данилой прежним, уверенным и бодрым. Сказал помощнику:

     — Эй, Адмирал, ты там варана на дуэли вызывал? Тя опыт есть… Давай, зови–ка вожака. А говорить я буду с ним – не бойся.

     — Эй, кучерявые! – орать стал Адмирал. – Кто старший, выходи! Разборка будет! Мы на стреле, аль нет? Чего молчите, тупорылые бараны? Данила хочет говорить! Но не со швалью, а со старшим! Не понял, чё молчите? Прошли анестезию языка? Рычать умеете – рычите, падлы… Хотя бы. Вам мало не покажется сейчас.

     Фиалка сзади ко Даниле подошла, и обняла, сказавши:

     — Мой милый друг, доверься мне, я разберусь без пистолета…

     И к львам пошла в одних трусах, где не было уже калибра сорок пять.

     Недолгий разговор закончился внезапно – все львы рванулись и исчезли за холмом.

     — Так шо ты им сказала? – спросил бульбаш.

     — Да кое что о сексе. Про СПИД они не знали ничего. К Килиманджаро побежали. Там ветеринарный пункт. Ну, а теперь могу вам предложить вертушку!

     — Чё, вертолёт? Летал уже, хорош… – сказал Данила.

     — Иначе нет пути отсюда, милый… Не бойся, он не упадёт…

     Четвёрка смельчаков взлетела в небо и растворилась там, как дым.

     И всё. Чего же боле? А приземлилась где? А чёрт их знает! Наверное, в Австралии. Там нету львов.

     Фауст и Мефистофель

     Серебряные звёзды мягко светили сверху вниз, обрамляя желтый диск голубоватой Луны, следящей своим оком за тварями земными, не земными и вообще не тварями, а даже духами, ибо Селена обладает силой руководить и управлять теми, кто не сумел уйти в небытие, а мается на поверхности Земли в виде духа, астрального тела, остаточного сгустка энергии, ну и так далее, как пишут в книгах не стоящих того, чтобы их даже приоткрыли, или сдули пыль, оседающую на них веками, как на Луне, не говоря о том, чтобы прочесть.

     Человек, по имени Мефистофель сидел у реки под этой самой Луной. Он думал. Он очень напряженно думал, что делать с контрагентом, по имени Фауст. Тот не желал совершать сделку, которая уже была оформлена через нотариальную контору. Он не желал продавать дух, то есть воздух, который находился в склепе его родни с одиннадцатого века. Такой склеп Мефистофель искал тринадцать с половиной лет. Воздух склепа, полностью герметичного в течение десяти веков, был необходим для отсеивания из него бактерий, которых в природе уже давно не существовало. Но знал это лишь Мефистофель. Это была его козырная карта. Это была его потенциальная ниша на биологическом рынке лекарств и косметики. Это был его шанс не стать дерьмом, как большинство в этом мире, а стать хозяином своей технологии и своих секретарей. Это было бы прекрасно, но требовался дух склепа, его воздушное наполнение, его бактерицидное содержимое…

     И всё это зависело от алкоголика Фауста. Дали же имечко при рождении… Прямо фаустпатрон, чёрт его дери, пьяную морду. Но ведь был согласен! Всего за тысячу рублей! А может, перекупили? Неужели это возможно? Неужели кто-то идёт по следам его идеи? Надо ехать на Сходню. Там все исходные данные по проекту, и утечка могла произойти только там… Только там… И только там, в этом крошечном городишке, набитым пьяницами. Но кроме алкашей в Сходне жил один человек, который коллекционировал бактерии. Он их культивировал… Странно, даже улица, где он жил, называлась Мичуринский тупик. И Мичурин приплетён, как потенциальный конкурент, и тупиковая ситуация была выражена ясно. Человек этот был невменяемым. Кто же ещё станет культивировать не картофель, скажем, а бактерии? Но это вдвойне опасно, когда на творческом пути возникает сумасшедший.

     Что же делать? Документы подписаны, но Фауст в последний момент деньги не взял, сказал, что подумает ещё, а вокруг склепа натянул проволоку и прицепил к ней четыре питбультерьера. Хотя бы одного… Нееет – четыре! Тьфу, твою мать, идиот безмозглый, тупая башка, недоделанный генерал, алкашина непросыхающая… Он что, думает в склепе золото? Дуля агромадных размеров там его дожидается. Для Фауста в склепе нет ничего! Абсолютно ничего! Совершенно ничего! Полный пролёт!