Администратор поправил очки, постоянно сползающие на кончик носа под весом тяжёлых линз.
- Так-с, - ещё раз повторил он и для чего-то покрутил листок, словно надеялся обнаружить текст и на его оборотной стороне, хотя там была лишь совершенно пустая белая бумага безо всяких граф и учётных пунктов, так что и заполнять было решительно нечего, разве что сделать неформальную приписку с пожеланием всяческих благ тому, кто загнал полночного постояльца в эту чёртову гостиницу.
Но никаких приписок Сатосов не сделал, так что администратор, вглядевшись в пустоту оборотной стороны, снова повернул бумагу стороной лицевой, и пробубнив: "а теперь вот и мне нужно кое-что записать", достал блеснувший золотистым колпачком "Паркер" из нагрудного кармана пиджака.
- Вы, стало быть, нам на экзекуцию сюда прибыли?
- На казнь, - уточнил Сатосов.
Хотя, не будучи специалистом в подобного рода делах, решительно не понимал, чем же казнь отличается от экзекуции, но полагал с некоторой долей излишней самоуверенностью, что при экзекуции наказание может ограничиться лишь поркой или подвешиванием на дыбу, что совершенно не обязательно ведёт к погибели осуждённого, тогда как при казни необходимым условием успешного проведения процедуры является как раз эта самая погибель.
- На казнь, так на казнь, - охотно согласился администратор, не вступая в терминологический спор, и сделал пометку в журнале регистрации.
- И когда же она... хм...
Он откашлялся.
- ...состоится?
- У меня до послезавтра бронирование, до первой половины дня, - подсказал Сатосов. - Это если и сегодняшний день считать...
И он кивнул на бронзовые настольные часы, стрелки которых показывали без десяти полночь.
- Я планировал часа на три раньше приехать, так чтобы и к ужину успеть. Но ведь пока до вашего городка от станции доберёшься... и подвозить ведь никто не хотел!
- Послезавтра,.. - задумчиво повторил за гостем администратор.
И со знанием дела уточнил:
- А завтра у вас, стало быть, встреч будет много? День насыщенный?
- А откуда знаете? - удивился Сатосов.
Администратора явно развеселили наивность гостя, и морщины на его лице на секунду разгладились от внезапной солнечной улыбки.
- Так вы не первый у нас по такому делу! В нашем городке Центр духовных скреп уже не первый год работает, так что научились гостей встречать. Часа за два до вас тоже гость приехал... Такая благородная по виду дама, а туда же - к нам попала...
Администратор хмыкнул и снова сделал пометку в журнале.
- Может, и пересечётесь завтра.
- А вы с какой целью моими завтрашними визитами интересуетесь? - с нарастающим раздражением спросил Сатосов.
Ему хотелось скорее в номер, принять душ и упасть в постель.
Дорога от Москвы до этой глухомани изрядно утомила, а тут ещё этот затянувшийся некстати разговор за стойкой с неумеренно любопытным портье.
В иной ситуации Сатосов, возможно, предпочёл бы прервать разговор, отменить бронирование и выйти вон...
Да хоть бы и в темноту осенней ночи!
Ему казалось, что в теперешнем крайне утомлённом состоянии он способен беспробудно проспать до утра и на парковой скамейке.
Но ему было предписано проживать до казни именно в этом отеле, и нарушение этого предписания неизбежно привело бы его в местную тюрьму, администраторы которой наверняка оказались бы куда любопытнее и проявили бы куда меньшую любезность, чем этот долговязый, морщинистый собеседник.
- С вполне определённой, - ответил хозяин стойки. - Мы же непременно питание гостей организовываем. Завтрак в номер и ужин. А обед, стало быть, вам ни к чему. Всё равно на встречах своих будете...
- Предусмотрительно, - отметил Сатосов.
И тут же с прежним недовольством уточнил:
- Питание, стало быть, только в номер? А если я в бар, к примеру, захочу выйти?
Администратор замотал головой.
- И не думайте! Для вашей же безопасности...
И с усталым вздохом пояснил:
- Не любит у нас народ оппозицию.
Выразительно провёл пальцем по шее.
- Ох, не любит!
Сатосов понимающе кивнул в ответ.
- Глубинный у нас народ, - добавил администратор, протягивая ключ.
- Двести пятый номер, второй этаж. Багаж большой?
- Сам донесу, - успокоил администратора Сатосов и, подхватив портфель, побрёл в сторону лестницы.
***
Номер оказался на удивление приличным.
Даже более чем приличным.
По провинциальным меркам это бы лайтовый полулюкс.
Синие обои с золотой вязью, тяжёлые серые шторы, перехваченные плетёными шнурами с бахромчатыми кистями, синий же, под цвет стен, ковролин на полу.
Купеческого же пошиба люстра, свисавшая на бронзовой цепи с потолка едва ли не на половину трёхметровой высоты комнаты, так что рослый Сатосов сразу примерился обходить её так, чтобы как-нибудь случайно не задеть радужно поблёскивающие и мелодично звенящие стразы-подвески нижнего ряда.
Мутно-тёмная панель телевизора, закреплённого на стене прямо напротив купеческого ложа, и уютно устроившийся в настенном держателе пульт дистанционного управления, провокаторски манящий понажимать на кнопки и посмотреть на запретные спутниковые каналы, которые (если верить найденному в верхнем ящике стола рекламному проспекту) транслировались по отельному каналу и лицезрение которых (непременно отмеченное бдительной администрацией) привело бы к отсрочке казни ввиду возбуждения нового уголовного дела, при том сделав последующую казнь куда более мучительной.
Рядом с рекламным проспектом нашлась и Библия.
Сатосов машинально взял её (нет, не в поисках утешения, а именно машинально, по инерции, бездумно, потому что совершенно не представлял, как ему провести остаток времени перед отходом к короткому и тревожному сну).
Скользнул глазами по обложке.
"Святоградская областная типография. Новое издание, одобрено центром духовных скреп и управлением СБ по городу Святограду и Святоградской области".
Всё с той же машинальностью Сатосов раскрыл книгу, не выбирая глав и страниц, скользнул глазами по тексту.
"...и возлюби Президента своего, ибо через него есть Царствие небесное..."
Задумчивость и оцепенение как рукой сняло.
Сатосов забросил книгу обратно в ящик стола и яростным толчком захлопнул его.
Секунд пять боролся с искушением дать коленом по серому дереву, но решил не причинять себе боли.
Вряд ли силу его удара почувствовали бы на себе работники Святоградской типографии и те, кто прислал им этот кощунственно маскирующийся под Святое писание текст, а передвигаться с распухшим коленом было бы очень больно и неудобно.
"Для кого я берегу своё тело?" спросил сам себя Сатосов и грустно усмехнулся.
"И для чего? Целым и невредимым лечь в могилу?"
Город смотрел на него сонными жёлтыми глазами сквозь тёмные оконные стёкла.
"Тяжело дышать. Будто я уже в могиле".
Телефон на столе залился тревожно-требовательной трелью.
"Администратор доложил... кому следует".
Диссидентский опыт не подвёл: на том конце линии оказался именно тот, кого Сатосов и ожидал услышать в столь поздний час.
- Оперативный дежурный управления СБ по городу Святограду и Святоградской области капитан Дерницын, - отчеканила трубка.
- Радость-то какая! - притворно разохался Сатосов. - А я вот всё гадаю: позвонят мне из вашей организации или нет. Не поверите ли, и спать не ложусь, и от аппарата не отхожу!
- Сатосов Валерьян Людвигович? - уточнила трубка.
- Разумеется, - подтвердил Сатосов. - Вы же не наобум звоните. Вам наверняка доложили о вселении.
- Вот вы, гражданин Сатосов, напрасно ёрничаете и браваду тут показываете, - мягко упрекнул его Дерницын. - Вам уж и приговор выписали, и в город наш направили на утилизацию...
- Экзекуцию! - недовольно поправил его Сатосов.
- ...а вы всё ерепенитесь, характер показываете, - продолжал капитан. - На суде тоже характер показывали, потому вышку и получили.
- Дело моё читали? - уточнил Сатосов.
- Всё читали, - заверил его капитан. - И дело, и выписки с информационных сайтов. Вы у нас личность известная, журналист. Так что хорошо вас знаем, гражданин Сатосов, не сомневайтесь.
И тут же с ехидством добавил:
- Запад за вас горой был! Уж так извивались ваши дружки из западных изданий, так клеветой исходили на наш неподкупный и справедливый суд - а не вышло ничего из их усилий! И парламенты-то гейропские резолюции принимали, и толерасты правозащитные выли... А вы - всё равно у нас! Потому что, знаете ли, сколько верёвочке не виться...
Капитан сдержанно прошипел что-то невнятное, но очень грозное.
Чувствовалось, что ему очень хочется заехать кулаком в ухо этому прислужнику западных плутократий, но сделать это пока не представлялось возможным как из-за нахождения дерзкого оппозиционера вне зоны досягаемости кулака, так и из-за суровой необходимости соблюдать протокол общения с особо опасным осуждённым.
- Звоню по служебной необходимости, - отчеканил Дерницын. - Завтра ровно в десять утра вас ждут в городской администрации, в кабинете сто два. Получите инструкции от уполномоченного лица. На встрече будет присутствовать наш представитель, майор Звонарёв. Возможно, захочет допросить, так настоятельно советую отвечать честно и прямо. Быть строго десять, без опозданий. Опоздание или неявка считаются побегом...
- А ка накажите? - уточнил Сатосов. - Ещё раз в землю закопаете?
- Нет, - неожиданно перешёл на умильный тон Дерницын. - Заставим ещё немного пожить в России, но в таких условиях, что сами землекопов будете искать, чтобы они вас закопали.
- Никогда не сомневался в вашей доброте и отзывчивости, - резюмировал Сатосов.
Трубка ответила короткими гудками.
Сатосов положил её на рычаг телефона и подумал:
"А ведь всё за мой счёт: и дорога, и отель и даже этот гадкий разговор. Какая дьявольская ирония: сам оплачиваю свою гибель!"
Он открыл дверь и вышел на балкон.
Сырой ветер ударил в лицо и пахнуло болотной тиной.
"Сыро тут... сырость сплошная".
Достал сигарету и закурил, демонстративно сбрасывая пепел за перила балкона.
***
- А тут вот перед вами женщина была...
Яркие лучи лупили сквозь пыльные стёкла, заливая кабинет празднично-лимонным светом, казавшимся таким неуместным и нелепым в этой казённой, тоскливой, безрадостной обители.
Найти городскую администрацию было легче лёгкого: в холле отеля висела карта города (должно быть, специально вывешенная для таких бедолаг как он), здание (разумеется) было расположено на центральной площади, названной в честь Серафима Саровского, к которой прямиком от отеля вела улица имени Розалии Землячки.
После завтрака, поданного ровно в девять утра (персонал отеля, разумеется, был в курсе расписания встреч своих постояльцев и подстраивал под него график питания) Сатосов спустился в холл, сверился с картой, вышел на улицы, три минуты постоял у входа в отель, докуривая первую утреннюю сигарету, а потом двинулся вдоль по улице имени прославленной революционерки прямиком на площадь имени не менее прославленного святого.
Трёхэтажное, выкрашенное бледно-жёлтой казённой краской здание городской администрации стояло как и полагается - на самом видном месте.
Прямо посреди главной линии площади, серыми немытыми окнами в прищур разглядывая стоявший посреди прямоугольника коричневой брусчатки памятник... Ленину.
Памятника Серафиму (или на худой конец Розалии) не было и в помине.
Сатосов обошёл постамент, на ходу успев прочитать довольно длинную благодарственную надпись на подножии памятника, гласившую, что Святоградская (а в ту пору Краснокомсомольская) ГРЭС была построена в 1922 году по личному указанию вождя революции в рамках реализации плана ГОЭЛРО, пнул пустую бутылку, откатившуюся к ногам вождя мировой революции, и двинулся прямиком к бледно-жёлтому зданию.
На проходной всё прошло гладко и без осечки.
Пропуск на него уже был заказан и улыбчивый юноша в сером костюме провёл его прямиком от турникета охраны к кабинету сто два.
Сатосов глянул на часы.
Было без пяти десять.
Сатосов решил было из принципа подождать пять минут, но улыбчивый юноша успел постучать в дверь и слегка приоткрыть её.
Пришлось с ходу войти.
- А мы вас ждали!
Кабинет номер сто два походил скорее на небольшой конференц-зал. На невысоком подиуме стоял большеразмерный рабочий стол, сплошь заваленный сложенными в беспорядке пухлыми папками.
"Дела" мысленно отметил Сатосов.
Всё это занимало не более одной пятой площади кабинета.
На оставшейся части располагались ряды стульев, обращённые к подиуму, а в самом конце комнаты, прямо напротив служебного стола, располагался другой стол, овальный и переговорный.
Вот за ним-то и поджидала Сатосова преинтересная компания: двое служивых в разномастных костюмах (один в летнем, легкомысленно-белом, другой в костюме посерьёзней - цвета кофе с молоком), очкастая девица секретарского вида и... радостно улыбающийся священник.
"Опаньки" подумал Сатосов.
Сатосов решил, что чекист - это тип в костюме посерьёзней, благо что и цвет подчёркивал солидность конторы.
Это предположение казалось ему тем более очевидным и логичным, что обладатель летнего костюма (в отличие от своего спутника) жизнерадостно улыбался и всем своим видом демонстрировал расположение к приговорённому и неподдельную радость от встречи с ним, чего ранее Сатосов у сотрудников органов не наблюдал (обычно эти существа были профессионально-хмуры, эмоционально отстранённы и непроницаемо-замкнуты).
Но, против его ожиданий и предположений, именно летний и радостный тип отрекомендовался:
- Майор Звонарёв Гарольд Никитич!
И показал на заранее поставленный для гостя стул.
Сатосов поздоровался и присел, несколько неуверенно и грузно опустившись на тонко скрипнувшую под ним казённую мебель.
Летний и кофейный что-то быстро обсудили полушёпотом, после чего девица быстрым шагом пересекла зал и, подхватив одну из папок, отнесла главе администрации (теперь уж Сатосову стало более или менее понятно, кто есть кто за этим столом, разве только имя было известно лишь одно, остальные представляться не спешили).
Молочно-кофейный подвинул папку и начал листать.
На приговорённого он смотрел, даже искоса и мельком.
Приговорённый, судя по всему, был ему совершенно не интересен.
- А я с кем разговариваю? - с некоторым вызовом бросил встречный вопрос приговорённый.
- С начальством, - пробурчал кофейный, не поднимая головы.
- Имя у начальства есть? - продолжал дерзить Сатосов. - И должность?
Летний рассмеялся и, совершенно неожиданно для Сатосова вскочив с места, сбежал с подиума и встал рядом с приговорённым.
- Эх, Валерьян Францевич...
- Людвигович, - поправил чекиста Сатосов.
- Он самый, - охотно согласился Звонарёв. - вы через строптивость свою столько уж мук перетерпели...
- Полгода в СИЗО, - напомнил Сатосов. - Кормёжка, скажу я вам, отвратительная!
- А сейчас вот на свободе, - парировал Гарольд Никитич и попытался дружески потрепать по плечу отшатнувшегося от его ласки диссидента.
- Временно освобождён после вынесения приговора для следования к месту казни, - напомнил Сатосов.
- Но ведь вам навстречу пошли! - патетически воскликнул Гарольд Никитич, на мгновение воздев руки к потолку.
- Проезд и проживание за мой счёт, - продолжал дерзить Сатосов. - И бежать мне некуда, я с браслетиком и сопровождением.
- А сопровождение засекли? - профессионально уточнил Звонарёв.
- Ещё на вокзале, - ответил Сатосов.
Гарольд Никитич озабоченно покачал головой, завздыхал и, промолвив "ай-яй-яй! непременно выговор надо будет объявить!", вернулся на подиум.
Зайдя за спины своим спутникам, он неожиданно крутнулся на одной ноге и, озарившись широкой улыбкой, воскликнул:
- Так я и представлю честную компанию!
Никто против этого не возразил, а кофейный так и вовсе ухом не повёл, потому летний беспрепятственно продолжил.
Представлял он спутников самым простецким и фамильярным образом: подходил сзади, хлопал по плечу и называл имя и должность (не сделав исключения и для девицы).
- Глава городской администрации и председатель экзекуционной комиссия Семёнов Григорий Иванович...
Хлоп!
- Секретарь комиссии Коноплёва Лидия Ивановна...
Хлоп!
Девица поёжилась и потёрла плечо.
- И всеми нами любимый почётный член комиссии и оратор городской администрации, отец Викентий.
Поп попытался уклониться от чекистской длани, но не вышло.
Хлоп!
Священник разулыбался пуще прежнего и даже помахал приговорённому пухлой ладошкой.
- Ну вот, Валерьян Францевич...
- Людвигович, - поправил Сатосов.
- ...вы со всеми нами и знакомы. А теперь Григорий Иваныч исполнит свою печальную, но совершенно необходимую обязанность: как председатель комиссии и старший из гражданских лиц официально и в присутствии свидетелей установит вашу личность и передаст вам все необходимые инструкции для участия в завтрашнем торжестве.
- Торжестве?! - вырвалось у Сатосова.
Гарольд Никитич улыбнулся ободряюще наивному гостю и, хозяйским жестом потянув за стул, присел, но не за стол, а чуть в отдалении и отчасти боком к почтенным членам комиссии.
Видно было, что настоящий хозяин здесь - он, а не поспешно поднявшийся с места кофейный, который после представления сник и принял вид услужливый и печальный.
- Устанавливаю личность приговорённого...
Начал председатель эту фразу торжественно, но уже на втором слове сорвался в привычный для него бубнёж.
- Сатосов Валерьян Людвигович?
- Он самый, - подтвердил приговорённый.
- Паспорт при себе имеется?
"Шутит что ли?" подумал Сатосов.
Гарольд Никитич развёл руками, как бы обращаясь к невидимому собеседнику с фразой: "А вот такой порядок у нас, уж не взыщите!"
- Изъят при аресте, для проезда выдана справка, - ответил Сатосов.
- Справка при себе? - продолжал допытываться Григорий Иванович.
- Да куда уж без неё, - подтвердил приговорённый.
- Предъявите секретарю, - всё тем же ровным голосом пробубнил председатель.
Девица подошла к Сатосову, взяла из его рук справку, сфотографировала на сотовый и бумажку тут же вернула.
- Пока держите при себе, - проинструктировала Коноплёва. - Справка будет у вас изъята завтра, во время казни, и приобщена к вашему делу.
- Ой, спасибо! - поблагодарил её Сатосов. - А я уж подумал - со мной вместе закопаете.
Гарольд Никитич жизнерадостно фыркнул и качнулся на стуле.
- А вы. Сатосов, молодцом держитесь, - заметил чекист. - Тут до вас дама одна через комиссию проходила, так она и поначалу грустная была... а в конце и вовсе поплыла. Да так чаще всего и бывает - раскисает народ под конец. А вы ничего, ещё и хохмить пытаетесь! Если и завтра так бодрячком пойдёте - я вас и вовсе в пример начну ставить всем прочим врагам народа. Враг либо каяться должен и в ногах ползать у власти, либо как вы - хохмить и упорствовать. Доказывать, так сказать, свою нераскаянность и неисправимость. А все эти печали, слёзы и прочие мерихлюндии... Они народ расслабляют, на жалость наводят. А жалость - это как раз то, что нам совсем не нужно. Не правда ли, Григорий Иваныч?
Глава администрации и председатель комиссии, который в продолжении чекистской речи опустился было на стул и впал в привычное безразлично-полусонное состояние, встрепенулся и поспешно кивнул в ответ.
"Плакала..."
Только сейчас на Сатосова стал накатывать приступ запоздалой озлобленности.
- А к чему её приговорили? - уточнил он.
- Кого? - с искренним удивлением в голосе переспросил чекист.
- Даму эту... которая передо мной была.
- Ах, эту! - воскликнул Гарольд Никитич.
И, на секунду сделав вид что задумался, ответствовал бодро и уверенно:
- К повешению! Вы не волнуйтесь, она не будет мучиться так долго как вы.
- А почему я должен волноваться? - уточнил помрачневший Сатосов.
Чекист развёл руками.
- Ну, мне показалось, вы уж начали за неё переживать...
- А её в глаза не видел, - напомнил Сатосов. - А переживал я за многих... и допереживался.
И тут неожиданно оживившийся председатель хлопнул себя по лбе.
- Запамятовал было, Валерьян Людвигович!
В отличие от чекиста, флегматичный председатель в именах не путался.
- Нам для протокола требуется... Вы у нас по какой статье проходите?
- В деле всё написано, - напомнил Сатосов.
- Да закопались мы уже в этих делах, - с неожиданной откровенностью признался председатель.
И хлопнул ладонью по краю стола.
Девица стала лихорадочно листать папку.
Попадались ей, похоже, лишь щедро подшитые в дело скриншоты интернет-страниц и распечатки телефонных разговоров, а до приговора всё никак не доходило.
- Экстремист, уклонист, пацифист, навальнист? - стал подсказывать председатель.
- Подпиндосник? - подключился чекист.
- Журналист-болтунист, - ответил Сатосов.
И добавил:
- Речепреступник и злобопечатник. Шёл по делу как...
- Экстремист первой категории! - радостно выдала добравшаяся, наконец, до приговора Коноплёва.
Чекист присвистнул восхищённо.
- Опа, первой категории... В нашем Центре никогда раньше таких не закапывали!
- С почином, - грустно поздравил Сатосов.
Чекист подмигнул ему одобрительно.
- Лидушка, - обратился он к секретарю, - раз уж вы так активно нам помогаете, то вы и проинструктируйте... э-э... гражданина. А то Григорий Иванович, смотрю, сдавать начал понемногу.
Семёнов бросил на служивого недобрый взгляд исподлобья, и тут же взгляд этот спрятал.
Девица охотно зачастила:
- Процедура казни начнётся завтра, в десять часов утра, в парке за зданием городской администрации. Для прохода в парк необходимо обойти здание администрации с левой стороны и пройти через чугунные ворота по дорожке в парк, далее идти по указателям. Приговорённые следуют к месту казни самостоятельно. Опоздание приравнивается к побегу. По прибытии к месту казни приговорённый обязан проследовать к эшафоту и зарегистрироваться у распорядителя казни. На месте казни присутствуют представители городской администрации, местных органов госбезопасности, команда исполнителей и священник...
- Ах ты, изверг! - загрохотал вдруг отец Викентий, явно обращаясь к Сатосову. - Отродье сатанинское! И не совестно ли тебе было на свет божий смотреть?! Продался... и кому? Империалистам заморским, врагам рода человеческого! Тьфу на тебя!
- Напрасно стараетесь, отец Викентий, - молвил Гарольд Никитич, разглядывая полированные ногти. - Гонорар вам только с завтрашнего дня начислять будут. А сегодня вы у нас на общественной работе, стало быть - даром.
Слово "даром" чекист протянул с явным наслаждением.
Священник тут же осёкся, замолчал и вновь заулыбался приветливо.
- Окончание казни запланировано на тринадцать ноль-ноль, - как ни в чём ни бывало продолжила Коноплёва. - Все, остающиеся у приговорённых документы и ценности изымаются на месте казни...
- Коронки снимать будете? - уточнил Сатосов. - У меня - фарфоровые...
- О, идея! - и чекист хлопнул себя по лбу.
- Пока не предусмотрено протоколом, - помявшись, ответила девица.
Помолчав секунд пять, сказала неуверенно:
- У меня всё.
- И у нас - всё! - бодро резюмировал Гарольд Никитич.
И, обратившись к приговорённому, уточнил:
- А у вас - всё?
Сатосов кивнул в ответ.
- Так я пойду?
- Ступайте, - милостиво разрешил чекист. - Только отсюда - и до отеля. По городу лучше не гулять.
- Запрещено? - спросил ко всему готовый Сатосов.
- Ни-ни!
И чекист замахал руками.
- Вы до самой экзекуции свободны, как и каждый гражданин нашей великой страны. Но гулять всё же не рекомендовал бы...
- Почему? - упорствовал экстремист первой категории.
- Побьют, - просто и незатейливо пояснил Гарольд Никитич. - Ваша фотка уже опубликована в газетах и на новостном сайте администрации. Троих завтра казнить будут: вас, даму эту печальную и ещё одного... пацифист, кажется. Всех троих на сайте и того... опубликовали. Так что ежели кто из горожан опознает - побить могут. Народ у нас...
- Глубинный им врагов не любит, - докончил за него Сатосов. - Слышал уже, приходилось. Что, я пошёл!
Никто ему не ответил.
Отец Викентий смотрел в потолок, обращаясь за помощью и советом то ли к высшими силам, то ли к укреплённой на потолке видеокамере.
Девица копалась в бумагах, низко опустив голову.
Председатель и глава администрации задремал, опустив голову на грудь.
А Звонарёв всё полировал и полировал ногти, нежно водя ими по гладкой ткани летнего пиджака.