Lib.ru/Фантастика:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь]
Александр Уваров
ГРИБНИК.
Вездесущие грибники оказывают неоценимую услугу правоохранительным органам в розыске пропавших без вести граждан. Точнее, их останков...
Виталий Лазарев, Вслух.ру
В сырой, тяжёлый туман вагоны въезжали медленно, один за другим, будто в нерешительности притормаживая перед плотной до грифельно-серой темноты, до избытка наполненной дождями мглой.
Колёса лязгали коротко и отрывисто, на медленных, долгих волнах уходящих в плавный спуск с поворотом направо рельс покачивались зелёные борта пригородного поезда, и набухшие на рассветной изморози ветви вплотную подступивших к дороге деревьев с лёгким шорохом коснулись затянутых сном вагонных окон.
- Боже ты мой, ну и дорога! - воскликнула мама.
- Тише, - прошептал отец. - Детей разбудишь...
Дочь приоткрыла глаза, замерла на секунду, будто раздумывая, стоит ли уже прерывать короткий дорожный сон, или всё же (пока не приехали) посмотреть его до конца (ведь иные детские сны ничуть не хуже самой странной и волшебной сказки, и даже осеннее утро не помеха цветению их чудесных весенних лугов). Потом глаза её раскрылись шире и стали синими и любопытными.
- Разбудила, - досадливо сказал отец.
- Почти приехали уже, - ответила мать.
Девочка, сон которой и впрямь прервался окончательно(а, может быть, просто закончился, как заканчивается, в конце концов, любая, даже самая сказочная сказка), приподнялась, опираясь на край изрядно потёртого дерматинового сиденья, отодвинула ближе к спинке красную пуховую куртку, на которой проспала почти всю дорогу от города до глухих, лесных этих мест, и придвинулась ближе к окну.
- Проснулась? - спросил её отец. - Рано ещё... До Озерков ещё две станции... Или три?
И он с беспокойством на сына, что продолжал спать на другом сидении (нет, ну хочется называть "вагонной лавкой" место, где спят дети! место не слишком чистое и никак по удобству не сравнится с постелью в детской спальной, но если на вагонной лавке заботливо разложено старое, "дачное" мамино пальто - так что пусть будет "сиденьем"... хотя и сидеть там не слишком удобно, а спать можно только в крайней, не оставляющей иного выхода усталости).
Мальчик спал спокойно, мерно посапывая в такт колёсному перестуку. Он вполне мог пропустить это утро - туман ему не был нужен.
- Папа, - прошептала девочка, - а мы...
- Потерпи, - ответил отец. - Я проверял - нет здесь туалета. Ещё минут...
- Нет, - сказала девочка, - я теперь о другом спросить хочу. У нас дача в лесу будет?
- Дача? - переспросил отец. - Хорошо бы, если б она вообще была. Тут, видишь ли, стройматериалы, доски, кирпич опять-таки...
- В лесу, - ответила мать. - В самом глухом лесу.
И с явной уже (хоть прежде, в дороге, скрываемой укоризной) посмотрела на отца.
Тот вздохнул.
- Где давали - там и взял. Ближе ещё два года назад разобрали. Мне Костецкий предлагал тогда, а нам...
- Как обычно, - прервала его мать. - Тогда денег не было.
- Столько - не было, - подтвердил отец. - Да и что тут плохого? Лес и вправду рядом. В двух шагах, можно сказать. Три... или четыре?.. озера. Ягоды разные, грибы, опять-таки. Экология...
- Дорога - три часа, - добавила мать. - Электрички сюда полдня не ходят, так что вставать надо ни свет, ни заря. Место необжитое, две деревни, говорят, рядом, да и те - почти вымершие, пара старух наберётся... Магазины...
- Магазинов в городе полно, - парировал отец. - Мы ж не по магазинам ходить едем. Именно что на природу-то и едем...
Увлёкшись в который раз вспыхнувшим спором они стали говорить всё громче и громче, не сдерживая голос.
Мальчик беспокойно заворочался, будто до сна его долетели отголоски родителського спора.
- Тихо! - отец кивнул на ребёнка и поднёс палец к губам.
Мать замолчала, и отвернулась к окну, будто подчёркивая до конца ещё не высказанную обиду.
- Папа, - прошептала девочка, - я такого леса ещё не видела... Густой такой, не пройти, наверное... Здесь никто не живёт?
- Где? - шёпотом же переспросил отец, придвигаясь ближе к ней.
- В лесу.
- Живут, конечно, - с готовностью подтвердил отец, радуясь возможности поскорее сменить изрядно уже надоевшую тему неудачного выбора земельного участка. - В лесу звери разные живут. Помнишь, мы с тобой книжку недавно читали? Там ещё картинки такие были, с животными?
- Помню, - подтвердила девочка. - Заяц был, барсук, бобры на речке, лис, а потом ещё жирафы, крокодил...
- Ну, крокодилов-то с жирафами здесь точно нет, - усмехнулся отец. - Климат для них не подходит. А вот остальные звери наверняка встречаются. Тут, может, ещё и эти... как их... олени водятся!
- Алкаши местные тут водятся, - заметила с прежним недовольством мать. - Тоже мне, фауна...
Отец вздохнул, посмотрел на неё печально и даже, как будто, виновато. Но ничего не сказал в ответ.
- ...А ещё лешие и кикиморы, - совсем тихо прошептала девочка.
Ей отчего-то стало страшно. Но шёпот её был так тих, что никто её не услышал.
Ступени на спуске со станционной платформы были старые, из деревянных досок, по торцам обитых пластинками подржавленного временем железа.
Семейство предусмотрительно обулось в сапоги (в вагоне ещё, перед самым выходом на станцию... до этого-то были в лёгких ботинках, ведь долгий путь в сапогах не удобен, ох как неудобен). Каблуки, как на подбор - плотной резины (разве только у сонного ещё мальчика синие, детские сапожки были для тихого шага, с подошвой на белой, пружинящей микропоре), простучали по мокрым, тёмным доскам отрывисто и дробно.
Они отошли шагов на десять от станции... и одновременно, не сговариваясь (и где уж там сговариваться... не то настроение) остановились в разом нашедшей на них нерешительности у начала тропинки, уходившей в глубину серого, затянутого туманом леса.
Мальчик чихнул и окончательно проснулся.
- Мы уже приехали? - спросил он.
- Приехали, но ещё не пришли, - ответил отец. - Вот сейчас лесом напрямик...
- Дима, - у тебя вечно куртка расстёгнута, - мать подошла к мальчику и подняла замок "молнии" почти до самого ворота.
- Ну! - недовольно воскликнул мальчик.
- Не капризничай! - мать поправила ему воротник куртки.
- Не хочу! И так жарко!
- Не капризничай, кому сказала.
Девочка, не обращая внимания на возню родителей с братом, смотрела неотрывно на стоявший неподвижно туман, на едва заметный, прорезанный в массиве леса тропинкой проход и казалось, что взгляд её схвачен чем-то неведомым, неразличимым пока в темнеющей, притихшей чащобе, но это нечто обретает власть, тихо, незаметно и неотвратимо притягивая к себе сначала взоры, а потом и шаги путников, забредший в странные эти края.
- ...И успокойся. А то Баба-Яга тебя в лесу...
"Там не Баба-Яга" прошептала девочка.
- Коля, ну пошли уже! - взмолилась мать. - Чего мы здесь стоять? Дети и так устали с дороги... Сколько идти?
- Пошли, - согласился отец. - Минут десять, вроде... Или чуть больше.
Но ответил он не слишком уверенно. Как будто и ему почудилось что-то...
- Да нет, ерунда, - сказал он.
Поправил съехавший на бок тяжёлый рюкзак, откашлялся, выбросив струйку пара в промозглый воздух - и решительно двинулся вперёд, в сторону леса.
- Нет, это неспроста...
Егерь подвёл участкового к осыпанной серебристыми каплями утреннего дождя ели и осторожно раздвинул ветви, так, чтобы холодные брызги с намокших иголок не посыпались ненароком им на головы.
- Вот, Николаич...
- Здесь ты его нашёл? - спросил участковый и, не выдержав напряжения, опасливо попятился назад.
- Здесь.
Егерь показал на неглубокую ложбинку между выступивших из земли тёмных узловатых корней.
- Здесь и лежал... Да ты не дёргайся так. Увезли уже мертвяка давно. Сразу как нашли - так из района приехали. А ты чего интересуешься?
Егерь осторожно отпустил тяжёлые еловые лапы, вытер ладони о куртку и потянулся в карман за сигаретами.
- Этим в районе занимаются. Тебе-то чего?
Участковый сглотнул слюну, стараясь задавить подступившую к горлу рвоту, и, успокоившись немного, ответил:
- Мой же участок...
"Живу тут... и родители тут..." добавил он мысленно.
- Давай по деревням, что ли, пройдёмся, - неуверенно и даже с какой-то робостью предложил участковый.
И, качнувшись, на шаг отошёл от дерева.
- Плохо тебе, Николаич? - участливо спросил егерь.
Размашисто чиркнул спичкой по мятому, сплющенному коробку; закурил и, подержав секунду в лёгких дым, со свистом выдохнул его в холодный, на палых листьях настоянный воздух.
Участковый не ответил. Он провёл ладонью по глазам, словно отгоняя подкравшийся морок.
- По деревням - это можно, - согласился егерь.
Он обнял участкового за плечи и тихо, осторожно повёл его к краю поляны.
- Постой вон там, - шёпотом, будто с больным разговаривая, сказал егерь. - Там ручеёк есть... если рвота пойдёт - так в воду хоть...
Участковый подошёл к ручью, встал на колени, сдвинул на затылок фуражку, и, зачерпнув ладонью, плеснул воду в лицо. И вода эта на мгновение показалась ему кипятком...
- Ох ты...
Егерь стряхнул пепел на траву и задумчиво посмотрел в низкое, едва не над головой висящее небо.
- Думаешь, мне тогда легко было? Да нет, не легко. Тоже, покачало малость. Хотя, конечно, не так было плохо, как тебе сейчас. Я, может, к крови больше привык... Нет, правда! У нас тут, особенно в охотничий сезон, такое творится... Да и не в сезон тоже... Понаедут без лицензий... Нет бы, волков отстреливали. Вот в прошлом году, в декабре, сеголетка у Тимофеева оврага подстрелили. Я к ним, дескать, почему это... А они меня - матом. Правда, водки потом налили... Да, всякие тут дела бывают... А тебе, Дмитрий Николаич, смотрю, в новинку. Не привык... Да и хорошо, что не привык. Так?
Участковый в ответ лишь махнул рукой, и тут же схватился за тонкий ствол росшей у ручья рябины, чтобы не потерять равновесие.
- И не говори, - ответил он, платком вытирая лицо.
Потом встал, посмотрел грустно на мгновенно вымокшие в траве брюки, и подошёл к леснику.
- Не могу... Я в морг ездил, на опознание. В районе думали - местный. Меня и вызвали.
- И как? - спросил егерь.
- Никак, - ответил участковый. - Там месиво, крошево кровавое... Как опознаешь? Да я и...
Участковый икнул от вновь подступившей, липнущей к горлу тошноты.
- В обморок грохнулся? - егерь усмехнулся.
Участковый кивнул в ответ.
- Ну, что ж... И так бывает...
Егерь бросил сигарету на землю и тщательно затоптал каблуком.
- Так, Николаич, чего по деревням-то ходить? Подозреваемых искать, свидетелей?
- Да где там! - участковый резко провёл ладонями по коленям, отряхивая их от налипших листьев. - Какие тут свидетели? Какие подозреваемые? Бабка Евдокия с Любавино? Или Старинов со Озерков? Алкаши тут, конечно, есть, но семнадцать трупов...
- Так чего ходить?
- Предупреждать будем, - пояснил участковый. - Пускай по домам сидят, если кому жизнь дорога.
Егерь задумался на минуту.
- А меня лес - работа. Так ведь, Николаич...
Егерь медленно, словно в тяжёлом раздумье, снял с плеча ружьё. Понял его стволом вверх. Пальцем провёл по прикладу. Огляделся по сторонам и, переломив сухо щёлкнувший сдвоенный ствол, загнал в него патроны.
- Ну мне-то можно... ходить...
- Хрен его знает,.. - неуверенно ответил участковый. - Кто его знает, что за тварь тут появилась... Маньяк, наркоман? Как думаешь, Михал Фёдорыч?
- Всё может быть, - ответил егерь. - Всякие тут ходят, за всеми не углядишь... Но, сдаётся мне, Николаич, мы с тобой этого типа пока не встречали. Потому и живы до сих пор.
Участковый вздохнул, сдвинул фуражку на лоб и, быстро перекрестившись, пошёл к стоявшему на краю поляны служебному "уазику".
У машины он вдруг остановился, будто только сейчас вспомнив что-то очень, очень важное и, повернувшись к всё ёще стоявшему в полной неподвижности, с ружьём наперевес, егерю, спросил:
- Слышь, Михал Фёдорыч...
Егерь не пошевелился. Он всё так же стоял и смотрел. Прямо перед собой. Участковый не мог видеть его глаз, но был отчего-то уверен, что сейчас они стеклянные, безжизненные, пустые.
- Слышь... А чего крови там нет?
- Где? - ровным, почти механическим голосом переспросил егерь.
- У дерева... Где эту... этого... ну в общем, где нашёл ты...
- Впиталась, - ответил егерь. - Здесь лес... земля быстро впитывает... быстро...
Лесная тропинка, по счастью, оказалась довольно широкой и почти всё время шла на возвышении, была хорошо натоптанной, плотной ("видно часто тут от станции ходят" подумал отце "но почему сейчас никого не видно? не такое уж и ранее утро уже..."), отчего едва пропиталась дождевой водой, была не скользкой и не разбрёдшейся в серо-жёлтое глинистое тесто.
- А мы тут с ребятами в бандитов играть будем! - радостно заявил мальчик, на ходу срывая бледно-жёлтый зонтик увядшего к октябрю цветка.
- Чего это вдруг? - подкашливая от одышки (всё-таки тянул рюкзак плечи, тянул), недовольным голосом спросил отец. - Мы вот, в своё время... Фу, мазь есть?
- Какая? - мать отвечала уже резко, что было верным признаком близкого скандала ("вот доберёмся - покажу!.. дураку глушь какую-то всучили, он и рад семью туда тащить... сам бы съездил для начала, проверил бы - так нет!.. надо было...")
- Ну эта, от потёртостей всяких, - пояснил отец.
- Скипидар? - нарочито ядовитым голосом осведомилась мать.
- А мы вот в детстве в индейцев играли! - радостно воскликнул отец и покосился на детей ("и вот зачем им эти свары слушать?").
- Нет, - возразил мальчик. - В индейцев мы уже играли. Давно. Это не интересно уже... Теперь в бандитов! Я, Колька, Мишка с соседнего двора...
- Ты что, всех сюда, в лес потащишь? - спросил отец.
- Это он может, - сказала девочка.
- Здесь и без нас есть кому в бандитов играть, - добавила мать, оглядываясь на росшие вплотную к дороге, в стену сплетённые кусты.
- Типун тебе,.. - прошептал отец.
"Легко должно дышаться" подумала девочка. "Если долго не была в лесу - воздух должен казаться лёгким. А он - стоит неподвижно, будто вода в болоте".
- Стоп! - сказал отец.
Тропинка вывела их на небольшую, заросшую высокой травой, неровную, будто в кротовьих кочках, поляну. И у самого края поляны тропинка эта предательски разошлась на две тропинки, что, теряясь в траве, вели в разные, совершенно разные стороны.
Отец остановился и со вздохом облечения сбросил рюкзак на землю.
- Мокро тут, - заметила мать.
- А он из ткани с пропиткой сделан, - ответил отец. - И ничего ему не будет! А вот моим плечам... Да и лёгкие у меня уж не те, совсем не те...
Он расстёгнул куртку и приложил ладонь к груди, словно проверяя, не слишком ли быстро бьётся сердце.
- Те, не те... Ты лучше скажи, Сусанин, куда мы забрели? - уже не сдерживая раздражения и сарказма, спросила его мать. - Куда завёл нас, народный герой? "Одна тропинка от станции... мне всё объяснили... напрямик через лес, пять минут..."
- Ладно тебе, - отец был явно смущён и обескуражен. - Мне же именно так и объснили...
- Суса... А кто такой Сусанин? - спросил мальчик. - Герой, да?
- Народный, - пояснила мама, искоса глянув на отца. - Как наш папка. Тоже в лес людей любил заводить.
- А это хорошо - заводить? - продолжал любопытствовать мальчик.
- Когда как,.. - машинально ответил отец и, повернувшись к детям, сказал: - Потомство, привал!
Перехватив испепеляющий взгляд жены, спешно добавил:
- На пять минут. Всем стоять здесь и ни в коем случае не разбредаться! Я пойду вперёд. Сначала по одной тропинке, потом по другой. Быстро гляну, что там - и назад. Буквально шагов на сто, не больше. Я же помню, мне объяснили...
- А если не понятно будет, по какой идти? - спросила девочка.
- Тогда пойдём по правой, - уверенно сказал отец. - По правой, знаете ли, оно всегда...
- Вот из всех глупостей!.. - начала было мать.
Но отец тут же прервал её:
- Про глупости ты мне на плантации нашей расскажешь. Вот как до ранчо-то нашего доберёмся...
Она лишь отмахнулась досадливо и отошла в сторону, чтобы поставить туго набитую сумку (а как же, обед, да и на ужин немного бутербродов должно остаться... а сбоку в сумке - термос с горячим пока что чаем), привалить к скату небольшого холмика.
- Дети, давайте-ка сюда! - позвала она. - Здесь, вроде, сухо...
Мальчик подошёл к ней, постоял немного, хотел было присесть на траву, но, перехватив взгляд матери ("Ещё чего!") - не стал.
- А жуков уже нет? - спросил он.
- Нет, - ответила мать. - Спят уже. До весны.
- А весна скоро?
- Стой спокойно! Сказали же - пять минут... Пять минут постоять не может!
Мальчик вздохнул и начал, насупившись, носком сапожка старательно расковыривать ямку в земле.
Девочка к ним не подошла. Она стояла в странной, полусонной задумчивости, будто впав на ходу в забытьё.
- Ты чего? - шёпотом спросил отец.
- Пап, мы клубнику сажать будем?
Она посмотрела на него. И ему показалось на миг, что в глазах у неё мелькнули странные, красноватые огоньки.
"Заболела, что ли?" с беспокойством подумал отец.
А вслух сказал:
- Наверное. Знаешь, грядки надо... Копать, сорняки выпалывать. А до грядок всяких - ещё деревья на участке пилить. Пни корчевать. Это, я тебе скажу, работа такая, что...
- Ну сходил бы уже давно! - воскликнула мать, заметив, что муж и не спешит проверять тропинки. - Потом побеседуете!
- Да я вот, ребёнку объясняю,..
Отец вздохнул, посмотрел на брошенный рюкзак...
- Тоже... вот... И за рюкзаком присматривайте. Посмотрите?
- Иди уж быстрей! - ответила мать.
"Деревья надо пилить" подумала девочка. "Надо пилить, пилить... За ними не видно ничего..."
Отец подошёл к развилке. Остановился. Посмотрел на одну тропинку, потом на другую. Повернулся к детям, улыбнулся и демонстративно пожал плечами.
"Нет, ну правда - не понимаю! Прямо чёрт знает, что такое! Должна была быть одна, честное слово".
Потом, решительно сделав выбор, пошёл по правой.
- Здесь можно по любой идти, - уверенно сказал мальчик, глядя ему вслед.
- Это почему? - с беспокойством спросила его мать.
- А чего? Если тропинка - значит, люди ходят, - пояснил мальчик. - Нам и воспитательница так говорила. Если в лесу заблудились - тропинку надо искать. По ней обязательно куда-нибудь выйдешь...
"И правда" подумала мать и почувствовала, как стало затихать нараставшее было беспокойство, едва не перешедшее в страх. "Чего тут волноваться? Мы пока никуда не сворачивали, не плутали. В крайнем случае развернёмся и пойдём обратно, на станцию. Дождёмся местного какого-нибудь... Такого, чтобы выглядел поприличней. Есть же ведь такие, и наверняка на станцию ходят. Вот с ним тогда и пойдём. Заодно и дорогу запомним".
И ещё заметила она (не только со спокойствием, но уже и с радостью), что где-то далеко, там, где, видно, был восточный край леса, стало золотистым светом наливаться небо, и едва заметная синеватая полоска стала проступать сквозь редеющие облака. И зашелестели ветви под ветром, отряхивая разорванную вату тумана. Стало светлеть.
Участковый остановил "уазик" у покосившегося, сбитого из разномастных и разнокалиберных досок забора и заглушил двигатель.
Посидел в кабине с минуту, прислушиваясь. И не услышал ничего, кроме пересвиста птиц, потрескивания деревьев, раскачивающихся под нараставшим утренним ветром - и прочего, давно уже привычного лесного шума.
"Тихо тут у вас" подумал участковый. "Прямо заснуть можно..."
Он вышел из кабины и с силой (никудышные замки у дверей, давно ремонта просят...) захлопнул коротко лязгнувшую дверь.
С трудом открыл просевшую в землю калитку и подошёл к дому. Пару раз негромко стукнул в обитую фанерой дверь. Подождал немного.
- Петровна! - позвал участковый. - Бабка Надя! Это я, Дима. Участковый тут...
Тишина.
- Надежда, открывай, что ли, - ещё раз позвал участковый. - Поговорить пришёл... Помнишь, ты говорила, что мужика одного в лесу встретила... Не то с корзиной, не то с ведром каким... Слышишь меня? Я тут спросить хочу...
Тишина.
"Вот глухомань-то!" подумал участковый и слегка потянул дверь на себя.
И даже качнулся от неожиданности.
Дверь не поддалась!
- Ну ты, Петровна, даёшь...
Участковый покачал головой.
- С каких это пор у тебя замки завелись? Ты же сроду дверь палкой подпирала.
Тишина.
"Вот ведь странности какие" подумал участковый. "То ведь, пенсионерка, сидит дома безвылазно, и дверь у неё еле на петлях болтается... А то, вишь, забаррикадировалась. Или ушла куда? А куда? В город я её вожу, до станции - Митька на мотоцикле, когда протрезвеет. Куда ей ходить? С утра и по мокрой траве не любит, ревматизм, говорит, замучил. А ведь..."
И почувствовал он, будто тонкая, нехорошая, ледяная, свербящая иголка, беспокойная иголка предчувствия чего-то нехорошего ткнула его под сердце.
"Да нет..."
Он отошёл от дома. Оглядел его внимательно.
"Да нет, не может быть. Это дом, не лес. Тут и до села недалеко, километра не будет..."
Дом как дом. Пыльные окошки с трещинами у рам, за стёклами еле видны сероватые кружевные занавески (ни одна не шелохнётся! и впрямь в доме никого...), когда-то голубые, а теперь уже выцветшие под солнцем и дождями наличники, гнутый деревянный карниз вдоль ската крыши, желтоватая краска пятнами по стенам дома - всё по прежнему, всё так, если бы...
- Вот хрень!
...Если бы не показалось вдруг участковому, что крайнее окно (будто отблеск какой!) шевельнулось слегка под ветром.
- Петровна! - ещё раз позвал участковый.
И сам удивился тому, насколько хрипло и неуверенно зазвучал его голос.
Тишина.
Он подошёл ближе к этому окну. Пригляделся и увидел, как слабый, едва видный отсвет пробившегося сквозь осеннюю хмарь солнечного света заходил по качающемуся от ветра стеклу.
"Открыто... мать его..."
Участковый нервно потёр грудь. Раскрыл кобуру. Вздохнул тяжело. Закрыл кобуру. Подумал немного - и снова открыл.
"Не ровён час..."
- Спишь, что ли?
Опять ему никто не ответил. Он вплотную подошёл к окну. Слегка нажал на стекло и рама, и впрямь не закрытая на шпингалет, с чуть слышным скрипом отошла от подоконника.
Участковый достал "Макаров", снял с предохранителя. Оглянулся по сторонам и передёрнул затвор.
"А, может, она спит и всё? Или, может, внук с города приезжал, да отвёз куда? Или вообще.... померла. Взяла - да так и померла. От старости. Ей уж, почитай, годков семьдесят с гаком. Или под восемьдесят уже. Чего не помереть?"
Участковый схватился за край подоконника, подтянулся и, осторожно заглянув в дом, позвал:
- Бабка Надя! Чего не отзываешься? Это я, Дима! Хожу тут, зову тебя. Я по делу к тебе...
В комнате - полумрак. Старый деревянный сундук у стены, жёлтые от времени газеты (тех ещё, советских подписок) стопкой на нём, шаткий стол, на краю стола - кособокий алюминиевый чайник от побелевшим от пара пластиковым свистком, рядом с чайником - вчетверо сложенная скатёрка, рыжий трёхногий табурет у стола, половики по полу...
"К чему это?" подумал участковый. "Чего это половики разбросаны? Они у неё всегда в порядке, ровно лежат... А тут - будто скакал по ним кто..."
- Бабка Надь, у тебя замок заело, что ли? - спросил он (надеясь в глубине души, что старушка всё-таки подрёмывает себе мирно где-нибудь в глубине дома, по старости и глухоте не слыша ни слов его, ни стуков). - Дверь не открыть, в окно вот ору... Это участковый. Дима это. По делу я... Да проснись уж!
И тут, ожидая по прежнему услышать тревожную его сердцу тишину, услышал он куда более страшное: стон.
Протяжный и тяжкий. Оборвавшийся горьким всхлипом.
- Бабка Надя, ты здесь? - с нескрываемой уже тревогой спросил участковый. - Ты чего стонешь-то? Обидел тебя кто?
"Ди..." донёсся до него слабый звук. "Ди... ди..."
"Иди? Уходи? Приди?"
В голове у него звонким молоточком по вискам застучала кровь и почувствовал он, как быстро, будто жучиными лапами перебирая, ползёт по лбу холодная капля пота.
Не колеблясь больше, он подпрыгнул, подтянулся на левой руке (чтобы оружие не убирать уже в кобуру),перелез через подоконник (пистолет предусмотрительно держа на изготовку).
"Ди.. ди..."
Он шёл на звук. На странное, оборванное, не сказанное до конца слов.
"Ди... ди..."
И стон. И снова горький всхлип.
Из комнаты в коридор. По коридору, правее - ещё одна комната. Приоткрыта дверь.
Он встал боком к двери (вроде, так учили... так, вроде, стоять надо). Толкнул её локтем. И скрип открывающейся двери показался ему резким и громовым.
Он медленно, почти на ощупь, зашёл в комнату. И секунду стоял неподвижно, пока глаза привыкали к полумраку.
А потом...
"Ди... ди..."
- Да она ж здесь! - прошептал он потрясённо.
...отпрянул назад, ударившись затылком о дверной косяк, да так, что фуражка слетела на пол.
Баба Надя лежала на полу, на спине, в судороге далеко запрокинув голову. Платье и старая кофта разрезаны были в спутанные лоскуты, быстро темневшие от выступающей из ран крови. Струйки бежали из чёрных глазниц, из раскрытого в захлебнувшемся стоне рта.
Вместо рук у неё были страшные, кровавые, брызгающие кровью культи, которыми колотила она в отчаянной боли об деревянный, глухо отзывающийся на удары пол.
Пергаментно-жёлтые, иссохшие, в свежих, красным сочащихся, шрамах бабушкины ноги дрожали мелкой, предсмертной уже дрожью.
"Ди... ди..."