Уваров Александр Владимирович
Созвездие Волка

Lib.ru/Фантастика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
  • Комментарии: 4, последний от 06/05/2021.
  • © Copyright Уваров Александр Владимирович (iskander455@gmail.com)
  • Размещен: 10/03/2013, изменен: 10/03/2013. 786k. Статистика.
  • Роман: Детектив
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    1

    •    Александр Уваров
      
      
       СОЗВЕЗДИЕ ВОЛКА.
      
       ...Узнаешь рождённых от крови!
       Овидий
      
       "Я лечу сквозь сны, как сквозь тёмные тучи.
       Свет мне скупо отмерен хозяином осени.
       Туманные реки, дожди, ветви-щупальца тянет мир, с осторожность спрута трогает воздух...
       Длинные ветви - сквозь осень, тянет мир ко мне, тиной плывёт в мутной воде вечной осени, мир плывёт.
       Мировая река подо мной. Берега не пускают меня.
       Я лечу над рекой.
       Добрая мама...
       Ещё время... Ещё немного времени - держи меня, держи над хаосом, над домом Левиафана.
       Тёплыми руками, сильными руками - держи.
       После смерти ты стала сильнее. Я чувствую тебя, я говорю с тобой, ты рядом со мной, ты стала моей богиней, спасительницей моей.
       Моя добрая мама...
       Дальний свет, тихий свет мой, надежда моя!
       Не погасни, не исчезни - красны края туч.
       Не оставляй меня наедине с этой рекой! Не дай сорваться, слететь вниз! Не дай утонуть в ледяной, тяжёлой, мёртвой, серо-зелёной воде!
       Уродливые твари, порождения грязи, порождения донного ила, речные змеи поднимаются к свету. Извитые спиралями коричневые тела скользят по поверхности вод, длинные пасти ощерены, выпученные белые глаза следят за мной неотрывно.
       Хищными бросками летят они по воде, сопровождая меня.
       И ждут, когда прервётся мой полёт.
       Не дай мне упасть, не дай мне забыть о тебе!"
      
       "Я, тварь Божия, криттер..."
       23 августа 200.. года. Последняя запись в дневнике.
      
       - Вот странная у тебя привычка: на сигаретах экономить...
       Ладеев бросил окурок в писсуар и повернулся к Валентину.
       - Молчишь, Бек? Правильно делаешь, что молчишь. На "Ротманс" не мог разориться? Неплохо ведь зарабатываешь...
       Валентин улыбнулся. Криво и неестественно. Он вообще не любил и не умел улыбаться. Но иной реакции на критику со стороны командира так и не выработал.
       Возможно, потому, что от природы был несколько туповат, до крайности молчалив, видом - обманчиво простодушен и робок, и в обычной жизни - слегка заторможен.
       Но во время боевых операций, словно срываясь с невидимых тормозов, превращался в молниеносно двигающегося и мгновенно и безошибочно разящего врагов демона, безжалостного и холодно-равнодушного инфернального монстра, словно ворвавшегося в этот мир откуда-то из преисподней, населённой гневными богами и тёмными воинами древних мифов.
       В иной ситуации Ладеев, хорошо знавший боевые возможности и послужной список Валентина Муратов, агента с оперативным псевдонимом "Бек", не стал бы, пожалуй, без нужды испытывать судьбу и распекать этого бледного, худенького парнишку со стволом в подмышечной кобуре.
       Но теперь, точнее - со вчерашнего дня, когда направили Бека в его оперативную группу, нападки и шутки в адрес бледного стали для Ладеева совершенно безопасны.
       Потому что сумасшедший в бою Бек начальство (всё, без исключения) любил по-собачьи честно, чисто и бескорыстно. И готов был простить начальнику любой, даже самый болезненный пинок.
       Пинок, за который иного, не начальствующего, боевого товарища легко отключил бы мгновенным и лёгким взмахом руки.
       - Признаёшь вину? И не моргай так жалостливо! Чтобы я у тебя ещё раз сигарету попросил!.. Чёрт, как же в горле саднит...
       Валентин пожал плечами, продолжая всё так же виновато улыбаться.
       Ладеев откашлялся и сплюнул в раковину.
       - И туалет у них, в институте этом научном... некультурно оформлен. А ещё учёные! Интеллигентные люди, а вот позаботиться о такой важной вещи как туалет...
       И замолчал, неожиданно прервав монолог.
       Пискнул Bluetooth-наушник. Ладеев, будто поправляя его, провёл по мочке уха.
       - Пошли, - отрывисто бросил он Беку.
       На ходу, сунув руку за пазуху, снял "Беретту" с предохранителя.
       - Без глушителей работаем, - предупредил он Валентина. - Телохранителя ты снимаешь, я работаю по объекту...
       Дверь институтского туалета открылась, и на пороге появился низенький, лысоватый мужичок. Одет мужичок был в серый хозяйственный халат, засаленный ворот которого отчего-то стоял дыбом, будто кто-то пытался то ли слишком энергично поправить его, то ли стянуть халат через голову.
       Мужичок прижимал к груди невысокую лестницу-стремянку в три ступени, изрядно измазанную серой извёсткой, и моток синей трёхжильной электропроводки.
       Мужичок посмотрел на Ладеева недоумённо и, пробормотав: "обалдели совсем... в выходной день, в субботу притащились!", попытался было зайти внутрь.
       Но Бек боковым ударом в шею тут же уложил его на кафельный, с полудня пятницы не мытый пол.
       - Чего так жестоко? - спросил Ладеев.
       - На шум выбежит, мешать будет, - пояснил Бек всё с той же детской, виноватой улыбкой.
       - Грубый ты, - с неискренней укоризной произнёс Ладеев.
       Нагнулся и, подхватив на ходу моток тяжёлый моток проводки, быстрым шагом вышел в коридор.
       "Чего это он выдумал?" удивился Валентин.
       Но вслух ничего не сказал, и даже вида не подал. Потому что давно уже затвердил два главных правила: ничему не удивляться и лишних вопросов командиру не задавать.
       А в такой ситуации любой вопрос был бы лишним.
       "Порадуем "гориллу" осиповскую подарком" прошептал Ладеев, ускоряя ход.
       "Объект на лестнице, охрана - один, без сопровождения" прошипел в ответ наушник.
       Они вышли на лестничную клетку. И только там одновременно, заученными и до автоматизма отработанными движениями выхватили стволы.
      
       - Виктор Владимирович, машина у подъезда, - сказал Осипову телохранитель, связавшись с водителем по рации. - Там вохровец какой-то вышел, говорит, что вплотную ставить нельзя. Грозит милицию вызвать!
       - Пошли его куда подальше! - распорядился Осипов.
       Даже здесь, в здании института, на чужой территории, Осипов чувствовал себя начальником и наполеоновских манер не оставлял.
       - Пусть вплотную ставит. И никак иначе...
       Он услышал шаги за спиной. Быстрые и мягкие. Будто звери - тихими лапами.
       Может, не услышал даже, а почувствовал. Тем самым, шестым или каким там ещё по счёту чувством, натренированным за долгие годы, что занимался он этим опасным и непредсказуемым оружейным бизнесом, приучившим его и к тревожному сну, и к ещё более тревожному бодрствованию.
       Почувствовал - и успел, успел ещё повернуться навстречу...
       "Вот ведь заразы!"
       ..тем двоим...
       "Что у него там?"
       ...что выскочили, выпрыгнули чёртиками, да не из табакерки, а из тёмного дверного проёма на лестничной клетке между третьим вторым этажом.
       Выпрыгнули, и - и вниз, по лестнице. Прямиком к нему.
       Телохранитель, в крылья распахнув пиджак, метнулся навстречу этим двоим, что успели на пару ступенек спуститься.
       Опасность! Опасность!
       Телохранитель среагировал с опозданием на полсекунды. Но эти полсекунды и решили их судьбу.
       А, может, и не полсекунды вовсе решили? Может, и без заминки этой ничтожной, короткой были обречены они?
       Обречены, едва переступили порог этого здания? Или - когда он решил приехать на переговоры к директору института?
       Об этом подумать Осипов не успел.
       И вообще - ничего уже не успел. Не успел даже вскрикнуть.
      
       - Держи!
       Ладеев кинул телохранителю моток электропроводки.
       Бугай метнулся, инстинктивно выбросил правую руку вперёд, защищаясь от летящей ему прямо в голову тяжёлой бухты скрученного синего провода.
       Потерял ещё полсекунды. И тут же получил пулю в лоб. Точно по центру.
       Он так и не успел взяться за оружие.
       Он осел мешком, завалился на бок - и покатился вниз. И остановился в ногах у шефа, ударившись о лакированный ботинок Осипова простреленной головой. О окрасив светло-серые брюки шефа брызнувшей струйкой тёплой ещё крови.
       Один из нападавший, низкорослый коренастый мужик (стразу видно - жилистый, мускулистый, тренированный, сволочь!) с грубо скроенным лицом, чем-то неуловимо напоминавшим морду обманчиво-добродушного медведя из зоосада, что только и мечтает усыпить бдительность какого-нибудь наивного посетителя и подманить того поближе к клетке, а там и броситься смертельным медвежьим броском, подошёл ближе к Осипову и отработанным командным голосом произнёс:
       - Портфель, портмоне и мобильный!
       Осипов покорно, не говоря ни слова, отдал требуемое киллеру.
       - Молодец! - похвалил его добродушный зверь.
       И дважды выстрелил Осипову в голову.
       - Чисто, Вальтер, - оглядев убитых, произнёс Бек.
      
       Ладеев и Валентин спрятали оружие.
       Открыли окно на площадке между этажами.
       Пробрались на подоконник и спрыгнули вниз, почти бесшумно приземлившись на газон под окнами.
       Пробежали вдоль здания института, завернули за угол. С ходу перепрыгнули через высокий, метра в два высотой, забор.
       Метрах в пяти от забора, на пустыре, их ждала машина. Белая "шестёрка". Двигатель работал, чадила синеватым дымом выхлопная труба, и двери были заблаговременно приоткрыты.
       Они заскочили в машину и старенькие "Жигули", скрипнув и застонав, рванули вперёд, тяжело переваливаясь на поворотах и виражах сбоку на бок.
       - Сбавь скорость, Беляк, - скомандовал водителю Ладеев, едва по кинули они глухие закоулки растянувшейся километра на два промзоны. - Не гони! Скоро на Ленинградку выскочим...
       Кирилл кивнул в ответ и послушно сбросил скорость.
       На Ленинградское шоссе машина выехала неспешным, спокойным ходом.
       И с неприметной своею вазовской внешностью затерялась скоро в потоке едущих в область машин.
       А через пять минут, подключив мобильный, Ладеев отправил заранее заготовленное SMS-сообщение:
       "Vstretili otza na vokzale Doehal bez problem Nikita"
       Ладеев переложил вещи убитого и документы из отобранного у него портфеля в заранее заготовленный пластиковый пакет (самый простенький на вид, не привлекающий внимания бело-синий пакет).
       Свой же мобильный он оставил в машине. На заднем сиденье "шестёрки" (вместе с Осиповским портфелем).
       В "шестёрке", которую загнали они по ухабистой грунтовой дороге в глухой лес где-то за Клином и, облив бензином, сожгли.
       Таковы были инструкции: на каждое задание - новая машина. И новый телефон. И новые стволы.
       Оружие, кстати, они тоже спалили в машине. Вместе с запасными обоймами.
       Оружие, конечно, для нового задания им выдадут. И мобильный с сим-картой тоже не забудут в тайник положить.
       А вот с машиной... Опять Беляку угонять придётся, да номера перекручивать. И на двигателе перебивать.
       И опять, небось, всё за три дня делать придётся! Как на пожар вечно, ей-богу...
       Через три часа пешего хода по забытой богом глухомани они вышли на прокатанный тракторами путь и остановились у края лесной дороги.
       - Ну что, бойцы...
       Ладеев посмотрел на часы.
       - Прогулялись по лесу, проветрились. Порохом и бензином не пахнем, выглядим прилично. До Клина...
       Он показал на уходящие вдаль глубокие, до половины заполненные подсохшей глиной колейные полосы.
       - Отсюда километров шесть-семь. До Ленинградки через лес напрямую километра три. Здесь разделимся, дальше двигаемся порознь. Лично я в Клин, пивка попить. И на электричку. Да, если по шоссе двинетесь - лучше в транзитную фуру садитесь.
       - Да тут и частники - нормальные ребята, - ответил Беляк. - К кавказцу какому-нибудь подсесть - милое дело.
       - Сами решайте, - ответил Ладеев. - Вы люди опытные, сами всё знаете. Сбор шестнадцатого, в одиннадцать вечера. На главной...
       - Принято, Вальтер, - ответил Беляк.
       А Валентин снова привычно улыбнулся в ответ.
       Всё той же напряжённой, кривой и неестественной улыбкой, похожей на гримасу несправедливо наказанного родителями простодушного и неумелого в оправдании своём ребёнка, надеющегося хоть такою улыбкой смягчить гнев, от которого нет спасения.
      
       "Доклад службы наружного наблюдения УССМ.
       Контрольная процедура 216.
       В 13.50 агенты "Вальтер" и "Бек" зашли в здание института. Агент "Беляк" занял заранее указанную позицию на пустыре.
       Через семь минут мы установили, что Осипов завершил переговоры с директором НИИ Семенко И.П. и, сопровождаемый телохранителем, направился к лестнице.
       Нами был дан условленный сигнал на проведение ликвидации.
       В 13.59 отмечены: один выстрел и последующие два выстрела (с интервалом примерно в двадцать секунд).
       Наблюдение по отходу "Вальтера" и "Бека" (как непредусмотренное оперативным планом) не проводилось.
       В 14.17 к главному входу в здание подъехала милицейская машина (гос. номер ...). Три вооружённых сотрудника милиции вошли в здание.
       В 14.35 к главному входу в здание подъехала машина "Скорой помощи" (гос. номер ....).
       ...запись разговоров и дистанционное видеонаблюдение позволяет с абсолютной точностью подтвердить, что Осипов и его телохранитель убиты...
       ...для дачи показаний задержан и доставлен в отделение милиции сотрудник института (электромонтёр) Тюхаев И.Н.
       По нашим данным, опознать сотрудников оперативной группы он не сможет, поскольку в процессе операции подвергся интенсивному физическому воздействия со стороны оперативников (что вызвало потерю сознания), а так же и потому, что контакт его с группой был кратковременным (звуковой файл "Допрос_запись" прилагается).
       ...контролёром было получено сообщение от "Вальтера", подтверждающее первоначальную информацию об успешной ликвидации...
       ...можно сделать вывод, что операция проведена успешно, что позволяет нам рекомендовать оперативную группу "Вальтера" для дальнейших операций по плану "Охота"
      
       Метель гонит снег, лижет белым снеговым языком полустанок.
       Далёкий уже, далёкий, далёкий тысяча девятьсот шестьдесят пятый год.
       Февраль. Холодный февраль в казахской степи.
       Снежинки кружатся в воздухе, летят сквозь синий свет фонаря, полетают вверх, подхваченные ветром, словно хотят вернуться опять на небо, в тёмное ледяное брюхо породившей их зимней тучи, с ветром - вернуться, вверх.
       Но слабнет ветер, и срываются снежинки. Под свет фонаря, кругами, спиралями - вниз, вниз.
       Под ноги. На скрипучие доски перрона.
       Холодно и одиноко. Маленький мальчик засунул руки в карманы (рукавицы уже не грели), подошёл к женщине в коричневом потёртом пальто, что стояла, съёжившись, у края перрона и прижался щекой к её локтю.
       "Мама" не сказал, а, скорее, едва слышно прошептал мальчик.
       Женщина не ответила ему. Хотя услышала тихий его шёпот.
       "Мама, а скоро поезд будет? А в Москве правда цирк есть? С пирожными? Есть очень хочется..."
       Женщина левой рукою (к правой прижался сын) поправила пуховой платок.
       Словно прикрывала лицо от ветра. Или просто...
       "Только б не видел!"
       ...укрывала глаза.
       Мокрые на морозе.
      
       - Товарищи офицеры!
       Высшие руководители УССМ и приглашённые на совещание представители ФСО встали, приветствуя начальника Управления специальных стратегических мероприятий генерал-полковника Шевалдина.
       Михаил Николаевич необычно быстрым для руководителя такого уровня шагом, не следуя правилам византийской степенности, обошёл присутствующих, каждому пожимая руку, и, энергичным жестом придвинув кресло, присел за стол.
       - Здравствуйте, товарищи офицеры. Садитесь.
       Шевалдин выждал с полминуты (то ли ожидая, пока приглашённые на совещание сотрудники усядутся поудобнее, то ли просто по начальственной своей привычке паузой нагнетая напряжённость), подвинул ближе подготовленные референтом бумаги с основными тезисами выступления (говорить по бумажке Шевалдин не любил, речи предпочитал короткие и энергичные, однако бюрократические процедуры чтил свято и план выступления требовал от секретариата к каждому совещанию такого уровня).
       Быстро пробежал взглядом по намеченным пунктам выступления. Пошевелил губами, словно на вкус пробуя слова будущей речи.
       "Энергично, доходчиво..."
       - Вопрос сегодня надо решить важный, принципиальный даже, - голосом глухим и задумчивым начал Шевалдин. - У нас на совещании присутствуют представители Федеральной службы охраны. Наши, так сказать, коллеги и боевые друзья. Я представлю вас сотрудникам, а вы уж не вставайте. Без этих обойдёмся, без церемоний. У нас тут отношения товарищеские, простые. С субординацией, конечно, со строгой дисциплиной. Но просто всё, по-боевому.
       Шевалдин вполоборота повернулся к гостям.
       - Вот, справа от меня. Генерал-майор Сомов, Николай Иванович. И полковник Вишняков...
       Шевалдин замялся на мгновение.
       - Андрей Александрович, - шёпотом подсказал Вишняков.
       - Андрей Александрович Вишняков, - подхватил Шебалдин. - Вот, познакомьтесь, товарищи офицеры. Именно их помощь потребуется нам для решения того важного вопроса, о котором я говорил.
       Представитель ФСО генерал-майор Сомов переглянулся с напарником, полковником Вишняковым.
       Взгляд у Сомова был выразительный. Такой выразительный, что и слов не надо было. И так всё было понятно.
       "Это он с нами решать будет!"
       - Вы, Николай Иванович, получили от нас предварительные данные по планируемой операции, - обращаясь к Сомову, сказал Шевалдин.
       И, словно бы извиняясь, заметил:
       - О нашей конторе мало кто знает. Сами понимаете, специфика службы. Конечно, и у вас тайн хватает, да ещё каких... А тут, знаете ли, само наше существование - тайна.
       "Ну, прямо византийцы!" с иронией подумал Сомов.
       - Управление стратегических специальных мероприятий, - продолжил Шевалдин. - Оно же УССМ. Создано наше управление два года назад. Указ президента, естественно, не публиковался. Даже среди наших коллег-силовиков о нашем существовании мало кто знает. Отвечаем за проведение операций особой важности в дальнем и...
       Шевалдин перевёл дыхание.
       - ... ближнем зарубежье. Операций настолько деликатных, что любая, даже косвенная причастность к ним любых официальных структур государства российского просто недопустима. В том числе и операций, проводимых в условиях угрожаемого периода. Если говорить открытым текстом...
       Михаил Николаевич показал на выложенную серой пластиковой плиткой стену, подсвеченную жёлтыми огоньками бра.
       - ...А мы находимся в хорошо защищённом помещении...
       Михаил Николаевич добродушно улыбнулся, и остальные сотрудники УССМ, поддерживая начальника, согласно закивали головами.
       - ...Среди коллег и боевых товарищей...
       Сомов дружески улыбнулся в ответ.
       - И, конечно же, - продолжал Шевалдин, - здесь мы можем говорить именно открытым текстом! Так вот, наша структура отвечает за проведение разведывательно-диверсионных операций за рубежом. Мы - партизаны за линией невидимого фронта. Не люблю я все эти громкие слова... Но точнее не скажешь. Партизаны! Не буду уточнять, с кем именно мы воюем. Но война идёт, Николай Иванович. И война беспощадная! По нам наносят удары, мы контратакуем в ответ. Но чтобы не давать врагам козыри в их идеологической войне против России, мы свои акции проводим так, чтобы ни одну ниточку нельзя было протянуть от наших бойцов к официальным структурам России. Партизанские акции, сами понимаете, точечные, выборочные, с маскировкой, с камуфляжем. Иногда - и под чужим флагом. И партизаны наши, даже в наихудшем случае, даже попав в плен, не должны и не будут рассматриваться ни противниками нашими, ни друзьями как сотрудники российской спецслужбы. Они - кто угодно! Авантюристы, уголовники, террористы, солдаты удачи, агенты наших врагов. Кто угодно, но не наши! Они всегда в чужой форме. Или в штатском. Ошибка с Яндарбиевым не повторится! Если бы наше управление занималось этим вопросом...
       Шевалдин откашлялся и ладонью потёр горло.
       - ...Яндарбиева на глазах десятка свидетелей задушил бы его ближайший сторонник и самый преданный друг. И кричал бы при этом: "Аллах акбар! Свободу Ичкерии!". А убийство объяснил бы тем, что Яндарбиев работает на русских. Сдался бы полиции, дал бы нужные показания. И исчез бы из тюрьмы. Пропал бы с концами. Вот так бы мы действовали! И так будем действовать!
       Шевалдин ребром ладони не сильно, но отчётливо и резко стукнул по краю стола.
       "Творчески мыслит мужик" с нарастающим беспокойством подумал Сомов. "Уж очень творчески! Оперативное искусство на грани преступлении. Или за гранью..."
       - Так что... Нас как бы и нет, - подвёл промежуточный итог Шевалдин. - Но мы есть!
       Он замолчал и странным, помутневшим, остановившимся взглядом посмотрел на офицеров ФСО.
       На Вишнякова этот взгляд не подействовал никак. Он сидел прямо, абсолютно неподвижно, с дежурно-внимательным выражением лица слушая речь Шевалдина. И в продолжении затянувшейся паузы он всё так же внимательно вслушивался, только уже в тишину.
       А Сомову стало не по себе. Испарина выступила на лбу, струйки пота потекли по спине. Душно стало так, что захотелось рвануть тугой, накрахмаленный воротник белой рубашки, так рвануть, чтобы пуговицы отлетели прочь. Узел галстука дёрнуть вниз, ослабляя удавку.
       А того лучше - в коридор выбежать. Прочь из этого зала!
       И хоть с минуту... с полминуты - подышать вволю, дав отдых тяжко, с болью забившемуся сердцу.
       Он, опытный офицер, оперативник... Залез! Влип!
       "Господи, да что за люди! Куда я попал! Что за публика... Да мне же по гроб теперь покоя не знать!"
       Однако внешне он старался сохранять спокойствие и выдержать испытание длинной паузой, которую (Сомов прекрасно это понимал!) Шевалдин специально затягивал, дабы выдали бы приглашённые офицеры истинную реакцию на его слова каким-нибудь неосторожно нервным жестом или обеспокоенным выражением лица.
       "Ну уж нет!" подумал Сомов. "Не на тех напал!"
       - Вот так, - прервал молчание Шевалдин. - Вопросы будут?
       - Да, есть вопрос, - чётко произнёс Сомов. - Раз вы пригласили нас на это совещание и в общем ввели нас в курс дела, то, стало быть, ждёте какой-то помощи от нашей службы.
       - Это не вопрос, - заметил Шевалдин.
       "А вот ты-то и нервничаешь!" догадался Сомов. "Вот так... Строгость и требовательность решил изобразить? Хорошо, будет тебе и вопрос".
       - Вопрос следующий, - продолжил Николай Иванович. - Какая помощь вам от нас нужна?
       - Помощь? - переспросил Шевалдин.
       И улыбнулся удовлетворённо.
       - Вот это деловой подход! Никаких, понимаете ли, лишних вопросов. Только один и по существу. Хорошо, Николай Иванович...
       Он показал на сидевшего напротив него высокого, спортивного сложения сотрудника УССМ.
       - Пётр Владимирович...
       Тот мгновенно вскочил с места и замер, вытянув руки по швам. Видно было, что сотрудник этот - служака до мозга костей.
       Дорогой штатский костюм, пошитый из английской ткани светло-серого оттенка Royal grey сидел на нём как влитой, без единой складки. Пошитый явно под заказ и у хорошего портного, костюм этот выглядел при этом вовсе не партикулярно. Походил он скорее на ладно сделанную униформу какой-то странной, неведомой, но грозной армии.
       Да и пуговицы на костюме том застёгнуты были на военный манер: все до одной, сверху донизу. Ни единой свободной петли.
       Шевалдин представил вскочившего:
       - Пётр Владимирович Ратманов - руководитель одной из наших наиболее эффективных оперативных групп. Полковник, опытный оперативник. Один из наиболее грамотных наших сотрудников. Пётр Владимирович, расскажите коротко о своих... подопечных. Чтобы наши коллеги из ФСО лучше могли представить себе уровень тех задач, которые вы решаете.
       Ратманов едва заметно кивнул и начал говорить короткими, отрывистыми фразами:
       - Оперативная группа под моим командованием состоит из пяти бойцов и одного штатского сотрудника УССМ. Бойцы в настоящее время заканчивают курс специальной подготовки на одном из объектов нашего управления. Специализация группы: диверсионные операции на территории противника, контртеррористические акции, точечные удары, особые разведывательные операции. Особенности группы: самоотверженность, абсолютная преданность интересам России, высочайший уровень профессиональной подготовки. Группа прошла обучение по особой, специальной методике, разработанной специалистами управления. В настоящее время планируется использование группы для операции особой важности на территории зарубежного государства, действия которого представляют угрозу для национальных интересов России.
       Ратманов замолчал и посмотрел вопросительно на Шевалдина.
       - Хорошо, Пётр Владимирович, - удовлетворённо произнёс генерал. - Садитесь.
       Ратманов сел с той же быстротой, с какой и вскакивал.
       "Ванька-встанька" с неодобрением подумал Сомов.
       Офицер этот почему-то с первого взгляда ему не понравился.
       - Понятно, Николай Иванович? - с нескрываемой иронией спросил Шевалдин.
       "Издеваются тут над нами, что ли?" с раздражением подумал Сомов. "Собрались для серьёзного разговора, сами же просили о встрече. Настоятельно просили, чуть ли не через Кремль давили. А сами? Какие-то мутные, непонятные, общие разговоры! Одни намёки да речёвки о "преданных интересам России" сотрудниках. Как на митинге, честное слово! Леонтьев, случайно, не в их управлении состоит? Борцы с врагами народа, мать их! Смешно! Или они специально туману напускают? Щупают нас потихоньку? Тогда давайте, валяйте... Нас щупать бесполезно, мы - народец твёрдый, проверенный".
       - Ничего не понятно! - решительно заявил Сомов. - Вы уж простите, товарищ генерал...
       "Вот так, официально! Пусть дистанцию почувствует. А то, как я посмотрю, вы очень высокого мнения о себе. "Особые, специальные..." Панибратство тут затеяли, скоро по плечу хлопать будете. Нет уж, давайте... как положено".
       - Из всего сказанного понятно только то, что вы проводите или готовитесь проводить, - продолжал Сомов, - какие-то операции, вероятнее всего, диверсионные, за пределами России. Дело, возможно, хорошее и нужное. Уж не знаю, дублируете ли вы какие-либо подразделения ГРУ или ФСБ, и не знаю, насколько специфичны именно ваши задачи...
       Шевалдину такая речь явно не понравилась. Лицо его вытянулось и помрачнело.
       - Это, скажем так, не моё дело, - чуть повысил голос Сомов. - Понимаю, что, коли уж вы работаете с информацией не просто секретной, а особой важности, никаких деталей и подробностей я от вас не получу. Да и не хотелось бы получать! Прошу объяснить мне только одно: что вам нужно от нас и почему именно от нас? Вы же не хуже меня понимаете, что ФСО за границей не работает, оборонные вопросы не решает...
       Шевалдин поднял руку, призывая Сомова остановиться. Тот замолчал. И взгляд его из недоумённого стал явно настороженным.
       "И авторитетом не дави!" подумал Сомов. "У нас у самих авторитетов - девать некуда".
       - Всё мы вам, конечно, не расскажем, - подтвердил Шевалдин, снова выдержав томительную паузу. - Но кое-какую важную информацию передадим. Потому что действительно нуждаемся в вашей помощи. Полковник Ратманов сообщил вам об операции на территории зарубежного государства. Это государство - одно из сопредельных с Россией. Более того, это государство СНГ. Более того, это Украина. Как вы знаете, политика этого государства, все эти его...
       Шевалдин поморщился.
       - ...Реверансы в сторону НАТО, решения о выводе Черноморского флота России из Севастополя, бандеровские романсы и прочая откровенно антироссийская политика... В общем, очевидно, что Украина в НАТО - это для нас недопустимо. Абсолютно! С учётом того, что балтийские страну уже в НАТО, картинка вырисовывается неприятная. А именно: полный охват с флангов европейской части России. То есть именно той территории, где находятся основные центры управления государством, проживает большая часть населения, расположены крупные предприятия и основные транспортные узлы. Не говорю, конечно, о большой войне... Хотя жизнь - штука сложная. Когда-то и в нападение Гитлера не верили, а он ведь, зараза, тоже европеец был. Цивилизатор-прогрессист, не хуже нынешних. Наверное, ирод, тоже гуманистом себя считал! Так вот...
       Шевалдин вздохнул, переводя дух.
       - Так вот, ситуация не просто сложная. Критическая! Если твой дом с двух сторон окружён окопами, а соседи возами закупают оружие, то в миролюбие их верится как-то с трудом. Какие бы песни они не пели... Нас загнали в угол. И спасёт нас только одно: масштабный политический кризис на Украине. А произойдёт он только тогда, когда с главным "помаранчовым" случится что-то нехорошее. Совсем нехорошее. Божья кара, так сказать. Внезапный сердечный приступ на очередной встрече с передовыми селянами, к примеру. Или, скажем, нападение экстремистов из какой-нибудь "западенской" ультранационалистической, или, наоборот, восточно-украинской террористической организации. Горячие головы ведь и на одном берегу Днепра есть, и на другом. У него ведь и с теми, и с другими могут быть конфликты. А экстремисты на то и экстремисты, что всем прочим способам разрешения конфликтов предпочитают силовой. Что уж с отморозков взять! Так что...
       - Вы и такое умеете организовывать? - с нескрываемым удивлением воскликнул Сомов.
       Его, опытнейшего сотрудника, кадрового гебиста, допущенного к наисекретнейшим сведениям, знающего многие тайны из числа тех, что способны перевернуть сознание не только простого обывателя, но и любого, даже самого информированного политолога - слова Шевалдина не просто поразили, а ошеломили до крайности, припечатали к стулу, раздавили опасной своей, непереносимой откровенностью.
       "Если только..."
       Если только это не провокация.
       "Неужели они действительно затеяли - такое? Это же!.. Впрочем, бывает и не такое. Цареубийство не вчера придумали. "Апоплексические удары" не с одним только Павлом Первым случались. Бывало..."
       - Умеем, - с широкой, наигранно-простодушной улыбкой ответил Шевалдин. - Мы многое можем. Многое умеем организовывать. Да вот проблема одна есть - операции такого уровня нам ещё не приходилось осуществлять...
       "Ещё бы!" подумал Сомов. "Едва ли в мире можно найти спецслужбу, которая могла бы операции такого уровня организовывать. Это не в банановой республике местного вождя придавить. Это в крупном да ещё и сопредельном государстве... Да нет, они что, серьёзно?!"
       - Для проведения операции задействовано несколько групп, в том числе и группа Ратманома, - пояснил Михаил Николаевич. - Комплексная подготовка, сразу по нескольким направлениям. Сами понимаете, одного несчастного случая мало. Нужны ещё и беспорядки на улице, пара нападений на государственные учреждения, всплеск уличной преступности. Полный набор, так сказать. Но вот группа Ратманова будет у нас на острие! На особом положении. И вот этим-то ребятам у нужно оказать помощь в боевой подготовке.
       - То есть? - переспросил Сомов. - На полигон вывезти? Инструкторов подключить?
       Хотелось бы ему верить, что только это от него и потребуется. Но понимал он прекрасно, что всё не так просто.
       - Спасибо, Николай Иванович, - ответил Шевалдин. - Спасибо, что так быстро откликаетесь на нашу просьбу. Но... Помощь нам нужна другого рода. В рамках боевой подготовки группы Ратманова нашими специалистами подготовлен план учений под кодовым названием "Лабиринт". Цель учений - отработка приёмов проникновения в особо охраняемые помещения и выхода на защищаемый объект. Под объектом мы понимаем важного правительственного чиновника, охраной которого занимается высококвалифицированная спецслужба. Обычно такие задачи решают террористы, а не работники спецслужб, так что среди оперативников людей с опытом подобного рода немного. Совсем немного. Но ваша служба - другое дело. Вы защищаете высшее руководство страны, стало быть, отрабатываете и варианты проникновения. Если антитеррористическую технологию развернуть наоборот, то получится высокоэффективная террористическая. Или диверсионная. И с вашей помощью мы надеемся решить два вопроса. Первый - чисто технический. Поработайте вместе с полковником Ратмановы над планом учений. Полагаю, у него есть некоторые вопросы, которые он с вашей помощью сможет решить. И второй вопрос... Собственно, сами учения. Через неделю...
       Шевалдин скосил взгляд на листок бумаги.
       - Да, через неделю начнётся съезд партии "Единая Россия". Оперативник из группы Ратманова по плану учений должен будет пройти через все ваши линии обороны и оказаться в определённой точке здания. Мы передадим вам план здания с соответствующей отметкой. На точке наш человек "бросит флажок". Ну, скажем, обнимется с каким-нибудь делегатом. И постарается уйти, если вы ему, конечно, позволите. Маршрут оперативника, уж извините, будет вам неизвестен. И бойцов своих, работающих, так сказать, "в поле" вы об учениях н6е известите. Ничего им не скажете! Учения будут в самой настоящей боевой обстановке. Оперативник наш будет без оружия. Можете лично его обыскать. Здание будет под полным вашим контролем. Наших людей внутри здания не будет вообще. Наш человек - в вашей власти. Попробуйте его остановить. Заодно и вашу систему проверите. Это ведь не с газетными террористами бороться и не с пацанами из НБП. Мы - противник серьёзный!
       Шевалдин улыбнулся и остальные сотрудники УССМ, поддерживая начальника, дружно закивали головами и стали обмениваться понимающими и многозначительными улыбками.
       Чем вывели Сомова из себя.
       "Противники... В поле решили сыграть? Не доросли ещё!"
       - Без оружия,.. - медленно, словно сквозь зубы процеживая слова, произнёс Сомов.
       И покачал головой в задумчивости. Посмотрел искоса на сидевшего в молчании бледного от волнения полковника Вишнякова.
       - Без оружия... Михаил Николаевич, а ведь не вчера на свет родился. И знаю, что может сделать подготовленный боец голыми руками. Вы хотите, чтобы я на охраняемую территория головореза запустил?
       - Не головореза! - резко ответил Шевалдин.
       Его сотрудники сразу перестали улыбаться и помрачнели.
       - Нашего оперативника, - жёстким тоном произнёс Шевалдин. - Нашего проверенного, кадрового сотрудника. Человека, которому доверяем мы. А нам доверяет высшее руководство страны!
       - Нам тоже доверяет, - парировал Сомов. - А сотрудник, как вы справедливо заметили, ваш, а не наш. И не в холле он будет крутиться, а постарается выйти прямиком к президиуму. Я должен вам в этом помочь?
       - Так остановите его! - воскликнул Шевалдин. - Это и есть ваша задача. Поставьте себя на место террориста. Изложите полковнику Ратманову ваш вариант выхода на цель. И уж этот вариант будет вам точно известен. А мы, со своей стороны или забракуем его, или используем. Мы назовём вам контрольную точку, передадим фотографию нашего человека. Если хотите, даже познакомим с ним. Считайте, что передадим вам детальную информацию о готовящемся покушении. О том, что это учения будете знать только вы двое и ваш непосредственный руководитель. Остальным бойцам можете дать любые нужные вам вводные. День и час начала учений будет вам известен. Уверяю вас, что высших руководителей страны в это время в здании не будет. Да вы и сами сможет это проверить. Так что всё продумано, Николай Иванович, всё безопасно. И согласовано...
       Шевалдин откинулся в кресле и пальцем показал на потолок.
       - Там! На самом верху! Иначе мы вообще не стали бы ни о чём с вами разговаривать.
       Тишина после слов Шевалдина всем показалась особенно тягостной.
       Первым нарушил молчание Сомов.
       - Есть распоряжение руководства оказать вам поддержку, - немного охрипшим голосом произнёс он. - Какого рода поддержку - не уточнялось. У меня не было детальных указаний... Могу это объяснить чрезвычайным режимом секретности. Иных объяснений искать мне бы не хотелось...
       "Нехорошо ты говоришь, генерал" подумал Шевалдин.
       Желваки заиграли на его щеках.
       - Принимая во внимание эти обстоятельства, - продолжал Сомов, - ответ будет следующий: мне нужны сутки на согласование вопроса. Завтра не позднее...
       Он посмотрел на часы.
       - ...Шестнадцати сорока я дам ответ. Всё!
       - Вы получите подтверждение, - уверенно произнёс Шевалдин.
       И ровным, спокойным голосом повторил:
       - Получите.
      
       Через час, выходя из неприметного серого здания на окраине Москвы, где и проходило совещание руководства УССМ, генерал Сомов сказал Вишнякову, понизив голос:
       - Вот что... То, что они там наговорили про Украину и всё прочее... Окопы эти с двух сторон... В общем, забудь и не вспоминай. Возможно, разводка всё это. Или значимость свою хотят раздуть. Или просто легенда прикрытия... До сих пор, правда, не пойму, что же они на самом деле прикрывают.
       Чёрный, тонированный до непроглядной темноты, "Мерседес Гелендваген" подъехал к подъезду и выскочивший из кабины офицер сопровождения проворно открыл перед начальством двери.
       - А номерок-то ты сменил, - с улыбкой заметил, повернувшись к генералу, Вишняков. - Номер-то у машины не козырный теперь. Гаишники не остановят?
       - Не остановят, если не дураки, - сердито буркнул в ответ Сомов. - Ты же видишь, какие они конспираторы? Устроились так, что со стороны и не заметишь. Так чего с нашими номерами ЕКХ тут светиться? Тем более, что мы ездим теперь не как хотим, а как прикажут. Допрыгались...
       - А помогать им будем? - осторожно уточнил Вишняков.
       Николай Иванович тяжело вздохнул и, не скрывая досады, ответил:
       - Боюсь, придётся. Какие сказки они там, наверху, наплели про борьбу с врагами - не знаю. Но начальство нам руки выкрутит, это точно! Но ты смотри... Затребуй у них всю информацию, постоянно мне докладывай. И бойца их непременно подлови и обработай по полной программе. Будет у нас повод их...
       Сомов вдруг осёкся, замер и подозрительно осмотрел козырёк над подъездом.
       - Едем! - коротко скомандовал он.
       И фразу завершил лишь в машине, едва отъехали они подальше от скромного и неприметного на вид, но такого опасного здания.
       - ...Повод у нас будет башкой в дерьмо окунуть это УССМ. Глядишь, отпадёт у них охота нас в авантюры втягивать!
       Полковник Вишняков кивнул в ответ и по-военному чётко ответил:
       - Есть подловить!
       На душе у него стало радостно и спокойно.
       Теперь политика командования по отношению к этим мутным ребятам из УССМ была ему совершенно ясна.
      
       "Доклад службы контроля периметра.
       На улице "гости" продолжили обсуждение тем, затронутых на совещании.
       Объект "один-один" высказал негативное отношение к легенде УССМ, разработанной в рамках реализации плана учений "Лабиринт".
       ...видеофайл "выход-запись 0124" прилагается..."
      
       - Пить хочу!
       Петя потянулся к запотевшей банке с "кока-колой", извлечённой мамой из сумки-холодильника, но Алина погрозила ему пальцем и отвела его руку в сторону от призывно красневшей, покрытой не оттаявшим ещё инеем жестянки.
       - Кому сказала! Холодная! Простудиться хочешь?
       - Хочу! - упрямо стоял на своём пятилетний деспот. - Хочу простудиться! Хочу пить!
       Он открыл рот и показал язык.
       - Вот! Сухо. Вредина, дай попить!
       - Ты как с матерью разговариваешь?! - возмутилась Алина. - Борис, ты слышишь? Слышишь, как он с родителями разговаривает?
       Сидевший за рулём отец заметил меланхолично:
       - Не вообще с родителями, а конкретно с тобой.
       Машина спокойным, размеренным ходом ехала по чёрному, похожему на застывшую смоляную реку шоссе, протянувшемуся вдоль дикого пляжа на краю белой от полдневного жара аравийской пустыни.
       Бориса разморила жара, от которой едва спасал включённый на полную мощность кондиционер.
       Иногда Борис начинал клевать носом, с трудом удерживая себя от гибельного в дороге сна, и едва разбирал слова жены.
       И, даже разобрав, отвечал иногда невпопад.
       - Что? Ты так?! - пуще прежнего разозлилась Алина. - Так ты мне помогаешь ребёнка воспитывать? Сам уткнётся то в компьютер, то в газету, то вообще на месяц пропадёт, а возись тут с этим...
       Петя, подпрыгнув, вцепился-таки в банку с проворством мелкого, настырного хищника и радостно зашипел.
       Однако тут же получил увесистый шлепок от матери и, всхлипнув, обиженно забился в угол.
       - ...Оглоедом! - закончила фразу Алина. - А тебе и дела нет!
       - Я машину веду, - с прежней полусонной меланхолией ответил Борис. - Мне отвлекаться нельзя.
       - Тут других машин нет! - заявила Алина.
       И тут же опровергая её слова, из-за поворота, огибавшего насыпанный затяжными пустынными ветрами длинный бархан, выскочил серебристый "Лендкрузер" и, отчаянно сигналя, проскочил мимо их вильнувшего от неожиданности "Мерседеса".
       - Вот! - сказал Борис, вытирая со лба проступивший от волнения пот. - Видала, как тут ездят некоторые? Угробят ведь - в одно касание!
       - Па-а-п! - улучив момент, плаксиво затянул Петя. - А чего она мне ещё и пить не даёт?
       - Не она, а мама! - присоединился, наконец, к воспитательному процессу отец.
       И подрулил ближе к обочине.
       - Сейчас я найду место, - сообщил семье Борис, - мы остановимся и все дружно и спокойно попьём. Немного отдохнём и поедем дальше.
       - И нечего было в такую даль забираться, - добавила от себя Алина. - Городские пляжи ему, видите ли, не нравятся! Свой особняк с видом на набережную, так нет же - потащил ребёнка чёрт знает куда. Экзотика тут, видите ли! Верблюдов он не видел!
       - Теперь тебе и верблюды не нравятся, - тихо произнёс Борис, явно стараясь не втягиваться в спор с супругой.
       Он остановил машину на широкой обочине в месте, где дорога особенно близко подходила к морю.
       Выключил кондиционер. Заглушил двигатель и, с наслаждением потянувшись, сказал:
       - Всё! Отдыхаем десять минут. Вы пейте, можете даже перекусить, а папа погуляет у моря, подышит свежим воздухом...
       - Я ещё "пи-пи" хочу! - заявил Петя.
       - Мама, отведи ребёнка в тихое место, - посоветовал Алине супруг. - Он не должен это сделать на кожаные сиденья!
       Алина довольно резко схватила захныкавшего ребёнка за руку и, вытащив из машины, повела к морю.
       - А дверь кто будет закрывать? - спросил Борис.
       Жена ему не ответила.
       Тогда он сам, перегнувшись через сиденье, прикрыл дверь. Потом закрыл глаза и сидел так с полминуты, приходя в себя.
       "Нет подышать свежим морским воздухом. Очень свежим и очень морским! В сон тянет... Невозможно! Какие-то блики перед глазами, пелена. Словно сквозь туман едешь. Пойду, пойду гулять!"
       Минуты три он бродил вдоль берега моря, рассматривая выброшенные прибоем разноцветные ракушки.
       "Сотворит же природа! И жёлтые тут с коричневыми линиями, и даже вон оранжевая одна. И с красной каймой... Интересно, как так..."
       - Мы в машине будем! - крикнула ему Алина, возвращавшаяся с сыном после короткой прогулки.
       Борис быстро закивал в ответ.
       - Я скоро! И дай ему, наконец, попить!
       "...греется... сейчас" услышал он.
       Часть фразы ветер унёс в сторону.
       Борис посмотрел на часы. Три часа пополудни. Самое пекло.
       Он смочил руку, погладив волну, и приложил ладонь ко лбу.
       "Долго здесь стоять нельзя. Солнечный удар схвачу".
       И едва он повернулся, чтобы пойти к машине, как услышал мелодичную, протяжную трель звонка. Только один абонент в адресной книге его мобильного получил такую соловьиную мелодию. Только один... И его звонка Борис не ждал.
       "Куда торопится? Сначала Осипов должен отзвониться".
       Он вынул телефон из заднего кармана брюк, посмотрел на экран...
       "Точно, Гриша на проводе. Какого чёрта?"
       Нажал на кнопку приёма звонка и сухо ответил:
       - Слушаю.
       - А, слушаешь! - металлически зазвенев мембраной, взорвалась криком трубка.
       Выкрик был такой резкий, что Борис даже на мгновение отодвинул телефон подальше от уха и брезгливо поморщился.
       "Очередная истерика... Отдохнуть не даёт, зануда!"
       - Слушаешь, Боря?! Молодец. Тогда слушай внимательно. Это Сахновский!
       - Какой сюрприз! - Борис не скрывал сарказм и недовольство. - Давно, Григорий, тебя не слышал. Ты мне целую неделю не звонил. Я уже начал надеяться, что ты мне предоставишь возможность спокойно сделку подготовить...
       - Какую сделку?
       Сахновский явно сбавил обороты, и тон его был уже не таким агрессивным. И тем явственней в голосе его слышалось не беспокойство даже - паника.
       - Какую сделку? Это ты будешь спрашивать, Климович? До тебя новости не доходят! Ничего не знаешь!
       Боря забеспокоился.
       - А что я должен знать? Всё по плану...
       - Со вчерашнего дня нет никакого плана! - отрезал Сахновский. - И сделки нет! Осипова убрали...
       - Что? - переспросил Борис. - Его... Как это?
       - Как обычно в таких случаях, - почти спокойным голосом, в котором лишь едва слышался лёгкий отзвук недавней истерики, ответил Сахновский. - Свинцом в башку. Похитили портфель, мобильный, портмоне.
       - Ограбление? - с надеждой в голосе предположил Борис.
       - Чёрта с два! - снова взорвался Сахновский. - Климович, ты плохо соображать стал в последнее время. И не обижайся на правду! Плохо!
       Последняя вспышка гнева была совсем короткой. Сахновский замолчал, тяжело дыша в трубку.
       - Объясни всё спокойно, по порядку, - едва сдерживая раздражение, произнёс Борис. - Где его убрали? Как? Кто именно?
       - Я мало что знаю, - ответил Сахновский. - Сначала расследованием менты занимались, а сегодня все материалы у них забрали в ФСБ. У меня там есть информатор... Но фээсбешники явно не в курсе! Они сами понять не могут, ко мне обращались! Представляешь? Кто сработал - ни хрена понять не могу! Моя служба безопасности землю роет - никаких следов. Никаких! У нас же крыша до администрации президента растёт, мы бы раскопали всё, что можно. А тут - глухарь! Ни уголовник, ни менты, ни чекисты... Башка кругом идёт!
       - Как это случилось? - повторил вопрос Борис. - Когда?
       - Вчера...
       Сахновский захрипел и закашлял, подавившись слюной. От неожиданного хрипа его Борис невольно вздрогнул. И стало почему-то холодно.
       - Вчера его уложили. Он на переговоры приехал, встречался с Семенко, директором института. Должны были установить срок передачи документации. Там оригиналы уходили, не копии! Мы с чекистами всё согласовали, и их долю заложили...
       - Я помню, - тихим голосом откликнулся Борис. - Продолжай, Гриша, не уходи в сторону.
       - В институте его и отследили, - срывающимся голосом продолжал Сахновский. - И как отследили! Едва от директора вышел... Вместе с телохранителем! Там ещё какой-то свидетель есть, да он ничего вспомнить не может. Его так башкой об пол приложили, что всё из головы вылетело.
       - Следили, стало быть, - прошептал Борис.
       - Следили! - охотно подхватил Сахновский. - Шаг за шагом вели. И убрали именно в институте! Чтобы директора запугать и замазать. У Семенко с сердцем плохо, в больницу лёг. В несознанку ушёл, от всего отказывается. Никакой сделки, дескать! Ничего не знаю! Боря, родной...
       Сахновский всхлипнул.
       "Когда это я тебе родным стал?" удивлённо подумал Климович.
       - ...Нас же отстреливают! Это же охота, Боря!
       "Типун тебе!.."
       - Успокойся ты, - сказал Борис. - Хватит паниковать! На нас охотиться - себе дороже. В этой сделке такие люди засвечены...
       - Плевать они хотели на людей! - прервал его Сахновский. - Если они на это пошли, то не боятся они ни нас, ни чекистов, ни Игоря из администрации. Никого! У них свои хозяева. И, главное... Кто они?! Откуда вылезли?
       И, мгновенно меняя тему, тут же спросил:
       - Боря, где ты? Ты не в Европе ведь, правда?
       "Ах ты, зараза!" возмутился Борис.
       Мысленно, конечно. Он-то прекрасно понимал, по какой причине Сахновский задаёт такие провокационные вопросы.
       - В хорошем, тёплом месте, - ответил Климович.
       - Мы ведь не только в России дорогу перебежали, - обеспокоенным тоном продолжал Сахновский. - Покупатели... они ведь и Штатам поперёк горла стоят.
       - Якуб сказал - хорошие люди, - уверенно произнёс Борис.
       - Провокатор он, твой Якуб! - опять завёлся Сахновский. - Может, он на американцев работает? Или на двух хозяев сразу? Или от нас захотел избавиться, потому и втянул в эту стрёмную сделку?! Твои хорошие люди в горах сидят, их венесуэльская полиция с фонарями ищет! А кто в Боготе такие сделки отслеживает? И кто им помогает? Боря, рви когти из своего тёплого места! Раньше для нас Россия тёплым местом была, а теперь именно здесь кто-то нас давит. А в твоём тёплом месте тебя тем более за задницу возьмут!
       - А куда бежать-то? - демонстративно-равнодушным тоном произнёс Борис.
       - Да уж не в Штаты и не в Россию! - ответил Сахновский. - И не в Европу, понятное дело... Один вариант у тебя6 Азия. Юго-Восточная Азия, Боря! Только туда. А ещё...
       - Хорошо, - сказал Борис. - Спасибо за звонок. Я подумаю...
       И отключил телефон.
       Процедил сквозь зубы: "провокатор..."
       И пошёл к машине.
       По дороге он попробовал было придать себе выражение сонной беззаботности, потому старательно зевал и тёр якобы слипающиеся от дрёмы глаза.
       Но не вышло... Жена разоблачила его игру.
       - Что случилось? - спросила Алина. - Ты там с телефоном по берегу ходил. Кто звонил?
       - Так, по работе, - ответил Борис, заводя машину.
       - Сейчас кондиционер включим, опять прохладно станет...
       - А я всю воду выпил! - похвастался Петя.
       - И на здоровье! - радостно воскликнул отец. - А мы сегодня, Петькин, путешествовать поедем! Вечером и поедем!
       - Куда? - забеспокоилась Алина. - Куда собрался?
       - Дружно, все вместе, летим в Доминикану, - пояснил Борис. - Хватит вас пустыней мучить...
       "Так я тебе и сунулся в Азию!" подумал Борис. "После твоего звонка именно там меня и ждут!"
      
       Сахновский с минуту крутил телефонную трубку в руках, любовно поглаживая кнопки.
       "Хороший ход, Григорий. Ай, какой хороший ход!"
       Затем решительно и быстро набрал номер личного помощника.
       - Дмитрий?
       Закрыл глаза. Тихое, лесное озеро. Пристанище, убежище, защита. Там, в Штатах. Он всё объяснит, он всё расставит по местам. Он встретится с людьми из ЦРУ. Ведь этот Джексон... или как его там зовут на самом деле? Да, он точно связан с ЦРУ. Ведь он их предупреждение передавал.
       Или это какая-то другая спецслужба? Да чёрт с ним! Какая разница?
       Послезавтра, не позже, надо быть в Штатах. Выйти на Джексона. Объяснить ему, растолковать, доказать, в конце концов, что не имеет он никакого отношения к этой проклятой, губящей их сделке.
       И пусть он доведёт эту информацию до своих хозяев. И срочно!
       "Уж я-то знаю, откуда ноги растут. Это ваша туземная гвардия в России начала отстреливать тех, кто перешёл дорогу белым сахибам. Но я-то не занимаюсь политикой! Я вам не враг, поймите вы это!"
       - Слушаю, Григорий Константинович, - подал голос секретарь. - Вы на связи? Разъединили, что ли...
       "Задумался я что-то..."
       - На связи, Дмитрий, на связи. Ты это... вот что... Слушай внимательно!
       Сахновский посмотрел на экран стоявшего на письменном столе электронного календаря.
       - Завтра к полудню - билет в Нью-Йорк. Рейс на послезавтра. Любой авиакомпанией, через любой транзитный аэропорт и за любые деньги, но на послезавтра. И не позже одиннадцати билет должен быть у меня на столе, в офисе. Можешь воспользоваться корпоративной кредиткой. Не справишься - в порошок сотру! Понял?
       Сахновскому отчего-то показалось, что слушавший его указания помощник иронично и весьма дерзко улыбнулся. Конечно, помощник был на другом конце Москвы, и увидеть его непочтительную улыбку Сахновский никак не могу. Да и почувствовать, наверное, никак не мог, поскольку от рождения не обладал никакими экстрасенсорными способностями.
       С каких это пор развилась такая чувствительность?
       Однако же, странно...
       "Что, страху моему радуешься?" с раздражением подумал Сахновский.
       - Понял, я спрашиваю?!
       - Да, разумеется, Григорий Константинович, - поспешно ответил помощник. - Всё будет точно в срок! К одиннадцати ноль-ноль. Не сомневайтесь!
       Сахновский отключил мобильный. И, не сдерживая уже эмоций, бросил телефон на пол. Только благодаря пушистому, толстому ковру, расстеленному на полу кабинета, тонкий пластиковый корпус не раскололся.
       "Успокоиться... Вырваться..."
       - Беги, Боря, - прошептал Сахновский, закрыв глаза. - Беги, родной... Чем больше ты будешь бегать и метаться, тем больше внимания к себе привлечёшь. Именно это от тебя и требуется. Тяни время. Прыгай как заяц. Путай следы. Уводи охотников за собой. Дай мне время оправдаться... А там и подыхай!
       Сахновский открыл глаза. Резким движением выпрямил спину, едва удержав равновесие в закачавшемся кресле.
       И громко уже, с неприкрытой ненавистью произнёс:
       - Подыхай!
      
       В кабинете полумрак. Тени плывут по стенам. Тени читают названия и имена, напечатанные на обложках книг. Золотистые буквы на синем фоне. Синий сафьян. Тени медленно плывут по стенам, по дубовым панелям стен. Бесшумно.
       Тени читают, но не вслух. И не видно их шевелящихся губ.
       Тяжёлые, старомодного плюша бордовые шторы не запахнуты до конца. Тонкая полоска освещена закатом.
       Солнце - перезрелый помидор, раздувшимся красно-багровым шаром висит над оранжевыми крышами, будто готовясь сорваться с вечернего неба.
       И над едва видными сквозь мутное стекло верхушками деревьев больничного парка плывёт, поднимаясь вверх от разогретой земли, летнее туманное марево.
       В кабинете полумрак. Стучат размеренно напольные часы. В резных узорах их деревянного корпуса застревают частички времени.
       Мелкие песчинки. Пылинки.
       Прах.
       "Вот и моё время останется здесь..."
       В этом кабинете, в этих часах, в этом воздухе.
       Пылью осядет на стенах, серой пылью осядет на шторах. Смятыми листками, вырванными из записной книжки, рассыплется по столу.
       "Оно не уйдёт отсюда, даже если мне удастся уйти. Время заперто вместе со мною в этих стенах. Оно исчезнет вместе с этим странным, забытым, затерянным в подмосковной глуши зданием. Оно останется под охраной, под присмотром, под надзором. Моё время, мои мысли, моя боль. Пыль, частички моей кожи, прах мой... Мои воспоминания... Я оставлю их здесь!"
       Приют для больных. Последнее пристанище для изгоев.
       Колыбель новой революции!
       Балицкий открыл и включил ноутбук. Дождался загрузки и запустил программу воспроизведения аудиофайлов.
       Набрал пароль. Нажал на кнопку Enter.
       Нашёл в открывшемся меня файл "Марк - 19 июля".
       Из динамиков ноутбука зазвучал глухой, с лёгкой простудной хрипотцой, голос больного.
       "Зырянов Дмитрий Данилович. Одна тысяча девятьсот семидесятого года рождения. Осуждён за убийство соседа по дачному участку, и ещё пассажира электрички, и ещё мать прикончил. Она сама просила..."
       Кашель.
       "...Экспертизой признан душевнобольным. Назначено принудительное лечение. В больнице закрытого типа. Ну, конечно, не в этой больнице. Сюда меня перевели. Потому что я избранный. Меня избрали и перевели. Я теперь особенный... Нет, конечно, не теперь особенный, а всегда таким был! Вот только теперь я это осознал, а раньше не осознавал. Не хватало времени, чтобы осознать. И обстановка была неподходящей. А здесь хорошо! Люди хорошие..."
       Кашель. Смачный плевок.
       "Извините, доктор. Что-то нехорошо мне после вашего лекарства. А вот то, в капсулах, тоже принимать? Лис говорит, что это наркотик... Зачем мне наркотик? Я же и так псих! Думаете, если совсем свихнусь, то стану здоровым? Впрочем, вам видней. Вы бог, по глазам вижу. Бог! Боженька, точно говорю! У вас глаза - как у меня. Точно, точно... Я бы тоже мог богом стать, да не вышло. Образование у меня - профтехучилище да автомастерская. Для бога маловато... А вы, говорят, институт закончили. Труды всякие научные писали. Степень у вас... И английским владеете, и французским. А на рояле играете? Нет? А почему? Надо играть, доктор, надо! Бог должен на рояле играть! Так в святом писании сказано!"
       Хрип.
       "С лёгкими беда. Дышат так хорошо, что я замучился. Очень хорошо у меня лёгкие дышат. И бегать всё время хочется. А где тут бегать? Нас на полигон повезут? Я занятия по стрельбе люблю..."
       Пауза.
       "Доктор, а зачем я вам всё это рассказываю? Ну, про убийства, приговор... Вы же всё знаете. Дело моё читали. Я ведь псих, да не дурак. Всё понимаю... Вы уже в который раз заставляете меня всё это рассказывать! Зачем? Чтобы я помнил, не забывал - кто я такой? Помнил, что я давно уже в отбросы списан и назад мне дороги нет? Так я это помню, не сомневайтесь!"
       Пауза.
       "Как я их убивал? Обыкновенно... Матери отвёртку в ухо сунул. Я же автомастер, у меня дома с инструментами порядок. Соседу пилой-болгаркой по горлу проехал. Хмыря того в электричке забил до смерти. В тамбуре. Кровищи там было... Эх, хорошо на воле было! Разговариваешь, общаешься. Да и тут неплохо... У меня собака на даче осталась. Когда за счастье бороться будем, за новый мир? Я ведь людей люблю. А собак - так сердце пронзает! Доктор, может, перестать мне разговаривать? Хватит на сегодня... Мысли у меня путаются... Не надо мне эту микстуру подсовывать, я вам и так всё расскажу. Связно, красиво... Я умею анекдоты рассказывать, и книги читаю... Элизиум - слово какое хорошее! Это я в вашей книжке прочитал..."
       Конец записи.
       "Странно" подумал Балицкий. "Им всем так хочется бороться за счастье... Интересно, а пациенты доктора Губера тоже хотели всех осчастливить? Или это только мои подопечные такие альтруисты?"
       Он достал из ящика письменного стола микрофон, подключил его к ноутбуку и, активизировав функцию записи, надиктовал:
       "Шестнадцатое августа. Лис находит кроличьи норы. Впечатляющие успехи! Инструктор по боевой подготовке просто поражён его необыкновенными способностями, а ведь ещё полгода назад он весьма скептически оценивал диверсионный потенциал душителя.
       Мои пациенты..."
       Он остановил запись.
       "Нет, эту информация я не оставлю на компьютере. Я слишком хорошо знаю моих покровителей. Они проверяют все мои записи. Я ещё ни разу не поймал их за руку, однако уверен в том, что они регулярно проводят обыски в моём кабинете. Возможно, в этих вот дубовых панелях скрыты микрофоны и видеокамеры. От этих людей всего можно ожидать! И в первую очередь - слежки! Нет, до срока вы не узнаете самой сокровенной моей тайны. Мои больные - авангард нового революционного класса России. Вершители ваших судеб! Да вы... Всё равно вы ничего не поймёте!"
       Он снова включил запись и договорил фразу:
       "...полностью готовы к работе по плану "Лабиринт".
       На сегодня - всё. Ужин, ванна и сон".
       Он отсоединил микрофон и спрятал его в ящик стола.
       Встал. Заложив руки за спину, медленно прошёлся по кабинету, от стены к стене.
       Остановившись у книжного шкафа, смотрел он долго, сонным, будто ничего не видящим взглядом, на сине-золотистые корешки книг, на резной орнамент массивных полок чёрного дерева, на едва отсвечивающую в предзакатном полумраке красную декоративную полоску полированной меди, протянувшуюся по средней полке во всю её ширь.
       Потом протянул руку, пальцами пробежал по корешкам, словно на ощупь выискивая одну, ту самую книгу...
       Хотя нашёл бы её безо всякого труда, с первого взгляда определив место её на полке! Но теперь - будто вслепую искал.
       ...вынул аккуратным, медленным движением.
       Карл Юнг, "Структура души".
       Балицкий открыл книгу, перелистал страницы.
       Закрыв книгу, процитировал заученное наизусть:
       "Сознательный ум - это эфемерный феномен, который выполняет все провизорные адаптации и ориентации, и по этой причине его функцию лучше всего сравнить с ориентировкой в пространстве".
       Усмехнулся грустно, и, погладив ладонью обложку, прошептал:
       "Ну, старина Юнг, какие же древние чудовища пробуждаются в моём сознании? Куда завёл меня мой эфемерный феномен?"
       Он услышал тихий стук. Не робкий, а, скорее, осторожный. Будто тот, кто стоял за дверью, не желая нарушить установленный порядок и войти без стука, не хотел, тем не менее, и встревожить его, вспугнуть прежде времени.
       "Тигры на мягких лапах" с грустной иронией подумал Балицкий. "Надеются, что когда-нибудь я потеряю бдительность, забудусь - и пропущу их бросок?"
       Быстрым движением он захлопнул книгу и поставил её на полку. Он успел это сделать прежде, чем дверь бесшумно открылась и в комнату вошла его ассистентка.
       - Извините, доктор, не хотела вас беспокоить...
       Балицкий медленно повернулся к ней и ровным, бесцветным голосом произнёс:
       - И побеспокоили. Не надо извиняться, Наталья Петровна.
       "Ей тридцать пять. На тринадцать лет младше меня. Я называю её - Наталья Петровна. Так официально... У неё светлые волосы, голубые глаза и красивое, но какое-то строгое и отрешённое, иногда даже холодно-равнодушное лицо. Никаких эмоций... Она не прячет их. Она не играет со мной. Игру я разгадал бы... Она действительно построила стену между собой и миром. Вот только со мной она может быть откровенной. Ей хочется быть откровенной со мной, она всё время хочет поделиться со мной чем-то очень важным для неё... Тем, что не отпускает её и тем, что она сама боится отпустить на свободу. Она не может освободить себя. Она боится!"
       Наталья Петровна переступила смущённо с ноги на ногу и всё не решалась нарушить затянувшееся молчание.
       - Слушаю вас, - сказал Балицкий, стараясь придать своему голосу побольше мягкости. - Что-то случилось?
       - Мы накрыли стол в малой гостиной комнате, - ответила Наталья Петровна. - Мы готовы подать ужин. Сегодня утка с апельсинами, ваше любимое блюдо. Французские сыры, паштеты. Ваш любимый сок - апельсиновый с добавкой лайма. Калифорнийское вино. На десерт - фруктовый салат и пирожные с заварным кремом. Кофе?
       Последнее слово она произнесла с явно вопросительной интонацией и Балицкий немедленно ответил:
       - Эфиопский. Помните, какая должна быть крепость?
       - Слабый, слегка разбавлен сливками, - уже уверенным и чуть более громким голосом произнесла Наталья Петровна. - Коробку с сигарами подать в гостиную или вы перейдёте в курительный салон?
       - В гостиную...
       Балицкий осёкся и, будто заподозрив что-то, посмотрел искоса на ассистентку.
       - У нас будут гости сегодня?
       "Да вряд ли его гостем можно назвать" подумала Наталья Петровна. "Ведёт-то он себя как хозяин!"
       - Да, Семён Сергеевич. Ратманов приехал в клинику десять минут назад. Он хочется остаться на ужин и надеется, что вы позволите ему составить вам компанию.
       И с какой-то жалобной, просящей интонацией добавила:
       - У него есть очень важная информация для вас. Он просил сообщить вам, что в центре совсем недавно закончилось очень важное совещание, и он хотел бы именно сегодня рассказать вам об его итогах и принятых решениях. Пётр Владимирович...
       - Передайте Петру Владимировичу, - прервал её Балицкий, - что я согласен. Но его присутствие за вечерней трапезой серьёзно испортит мне настроение. Это тоже обязательно передайте!
       - Да, конечно, - и Наталья Петровна склонила голову в полупоклоне. - Будут ли специальные указания для лечебного персонала?
       "Чего она хочет?" забеспокоился Балицкий. "Запереть больных, чтобы они не попались на глаза Ратманову? Или Ратманов не попался им на глаза? Да без моего сопровождения и прикрытия этот жандарм и близко не подойдёт к милым моим психам! Это горе-куратор до дрожи и икоты боится того оружия, которым, как ему кажется, он безраздельно владеет. Окружил своими охранниками больницу, расставил автоматчиков по коридорам, агенты в штатском бродят по всем окрестностям. Такие силы привлёк, чтобы держать нас под контролем - а боится! Боится, гад! Никогда и никому не признается в трусости. На самом донышке неглубокой душонки своей будет прятать страх; ни начальству, ни жене, ни детям своим, ни самому себе - никому не скажет, что боится шестерых сумасшедших и одного запертого им в чёртовой закрытой клинике психиатра! Властолюбивое ничтожество!"
       - Никаких указаний на сегодня, - ответил Балицкий. - Больные на прогулке?
       - В больничной парке, - подтвердила Наталья Петровна. - С ними хотели провести дополнительные занятия по рукопашному бою, но вы просили отложить это на завтра.
       Доктор отвернулся и подошёл к окну.
       "Как много птиц в парке! Кружат и кружат..."
       - И так нагрузка слишком велика, - глухим, усталым голосом произнёс Балицкий. - Боевая подготовка завтра, после девяти. Инструкторы в курсе. В семь тридцать утра - групповая терапия. Во второй половине дня - выступление для проверяющих из Управления. Предупредите больных. Всё, Наталья Петровна, можете идти!
       Он дождался, когда ассистентка закроет за собой дверь.
       Снова подошёл к шкафу и достал ту самую книгу.
       Быстро перелистал страницу, кончиком пальца нащупывая едва заметную метку на обрезном краешке бумаги.
       И из кармашка, что образовывали два скреплённых листа, извлёк фотографию.
       Он долго смотрел на пожелтевшее от времени семейное фото. Темноволосая с миндалевидными глазами женщина улыбалась ему с фотографии. Мальчишка-карапуз испуганно таращил глазёнки. И... И он сам, молодой, двадцатипятилетний - смотрел оттуда, из прошлого, далёкого прошлого на себя сегодняшнего. Смотрел с задором, с беззаботной молодой отвагой. Смотрел сквозь ставшее прозрачным время, сквозь годы и неведомые ему ещё события, смотрел и не видел себя будущего, одинокого, бесприютного, запертого в клетке, лишившегося семьи и дома.
       Лишившегося сына.
       Сохранившего разве только прежнюю веру в себя и свои способности.
       Но...
       "Прозрачность времени односторонняя. Мы видим прошлое, но прошлое не видит нас. Жаль, что..."
       Нет, не себя он жалел. Он ненавидел себя!
       Ведь это он сам, сам лишил себя... И загнал в эту проклятую клетку!
       Спазмы сдавили ему горло.
       Он погладил фотографию и прошептал:
       "Прости... Прости меня, сынок!"
      
       "Особая папка N 24 / 526. Совершенно секретно.
       Оригинал. Экземпляр единственный.
       Запрещается копировать и / или сканировать данный документ!
       При работе с документом запрещается делать выписки, ставить пометки, копировать текст полностью или частично, сканировать текст либо фрагмент текста, переписывать учётные данные документа на носитель информации, не зарегистрированный службой делопроизводства УССМ.
       Ознакомление - строго по списку.
       Состав оперативной группы специального назначения КПБ.
       Командир группы - полковник Ратманов П.В.
       Оперативный псевдоним - "Влад"
       Заместитель командира группы - Балицкий С.С. (пометка: совмещение обязанностей психокорректора группы и ответственного за особую программу подготовки КПБ)
       Оперативный псевдоним - "Волк"
       Инструкторы по боевой подготовке:
       ............................(список прилагается)
       Инструктор по спортивной подготовке и боевым единоборствам.
       Инструктор по минно-подрывному делу.
       Инструктор по оперативно-агентурной работе.
       Инструктор по использованию специальных средств связи.
       Боевая часть группы:
       Зырянов Дмитрий Данилович. Оперативный псевдоним - "Марк".
       Комарницкий Алексей Леонидович. Оперативный псевдоним - "Лис".
       Лопарёв Тимофей Петрович. Оперативный псевдоним - "Вильгельм".
       Скобенев Евгений Леонтьевич. Оперативный псевдоним - "Крот".
       Филиппов Илья Владимирович. Оперативный псевдоним - "Марсель".
       Янов Леонид Анатольевич. Оперативный псевдоним - "Санта".
       Личные характеристики оперативных сотрудников боевой части группы:
       Зырянов Д.Д. Одна тысяча девятьсот семидесятого года рождения. Образование среднее специальное. Работал техником в автомастерской. Холост. До 2007 года проживал с матерью по адресу: г. Москва... В ноябре 2007 года был осуждён за совершённые им в период с 29 октября по 05 ноября 2007 года убийства (с собой жестокостью) трёх человек, в т.ч. - собственной матери. Психиатрической экспертизой признан невменяемым, диагноз: "шизофрения". Помещён в психиатрическую лечебницу закрытого типа. В мае 2008 года группой поиска был направлен для исследования в подконтрольный УССМ лечебный центр. По представлению Балицкого С.С. включён в оперативную группу КПБ.
       Комарницкий А.Л. ..."
      
       Бродячая кошка, обиженная горькой судьбою жительница старого, неуютного московского двора, смотрела на него недоверчиво, пугливо прижав уши к покрытой серо-красными проплешинами голове.
       Кошка попыталась оскалить зубы и зашипеть, но от страха и голода ни оскал, ни шипение никак не выходили, а выходило лишь слабое дрожание губ и затравленный хрип.
       Кошка, конечно же, убежала бы прочь, да Бек, зайдя в глухой, с одной лишь аркой, двор перегородил ей невольно единственный путь к спасению.
       - Ну, не злись, - ласково, насколько мог, сказал Бек. - Я это... кошек люблю...
       Он отошёл в сторону и даже демонстративно отвернулся. Кошка, грозно похрипев напоследок, отчаянным броском кинулась в арку и быстро скрылась в темноте.
       "Шустрая, зараза" одобрительно подумал Бек.
       Он смотрел в темноту, в чёрный провал арки, смотрел каким-то странным, тоскливым взглядом, будто и сам хотел броситься вслед за кошкой - подальше от этого дома.
       Прочь, в августовский сумрак.
       Он бы смог... Одним прыжком в темноту, одним броском хищного зверя - убежать от всех этих спецзаданий, погонь и слежек, явочных квартир, засад, "флажков", закладок, от "кураторов"-надсмотрщиков, от всех этих ликвидаций, каждая из которых может оказаться последней для него, бездомного (не считать же домом съёмную квартиру!), бесприютного, давно уже вычеркнутого из нормальной, человеческой жизни киллера.
       Да, киллер на службе у государства... Только что для него государство?
       Государство - это полковник из управления, дожидающийся его на явочной квартире с очередным заданием и пачкой синих купюр на оплату сопутствующих расходов?
       Или государство - это генерал, который они и в глаза не видели и никогда не увидят, даже имя которого им, рядовым оперативникам, не известно?
       Тот самый генерал-призрак, который, передавая им задания через цепь посредников, и руководит в реальности их действиями?
       Или, может, там, в телевизоре - государство?
       Да есть ли оно вообще?
       Может, и государства-то никакого нет?
       Работают они на какую-то богатую и влиятельную группу, которая сама себя объявила государственной структурой. А над ней - ещё одна группа, покруче и побогаче. И та тоже считает себя государственной структурой. А в стороне - ещё одна группа. Она, вроде как, тоже государственная... Так, по крайней мере, считается. Но эта группа - в стороне. Они чужие. Хоть и государственные.
       Может быть, даже государство у них своё. Беку это неведомо. Он плохо разбирается в таких вещах.
       Он только одного не поймёт... Их-то группа невидима. У них призраки-генералы, призраки-полковники... Он, Бек, к примеру, призрак-капитан. Бывший боец ГРУ. Теперь - призрак в штатском.
       А та группа, что над ними, ну прямо над ними - эти-то на виду. Вот они в телевизоре...
       Ладеев как-то сказал, что их управление - "центрального подчинения". С таким многозначительным выражением лица произнёс эту фразу!
       А что, и так понятно.
       Но вот они-то, в телевизоре которые, знают, что Вальтер и Бек - это их государство? Догадываются? Знают, из каких призраков их народец государственный набран?
       Нет, не тот, что слева. Не тот, что справа.
       А тот, что под ними. Тот, на который они опираются!
       Знают? Ай, да не всё ли тебе равно, Бек!
       Знают, не знают... Что за печаль?
       Может, и нет никакого подчинения. И даже такого, призрачного, государства нет. Сдохло оно в девяносто первом и - ничего, ничего уже нет. Так, картонные муляжи и ещё слова, слова... Болтовня!
       И привычка думать, что есть государство.
       А ещё - привычка искать его везде и придумывать. Чтобы было спокойней.
       Ведь с ним, наверное, спокойней. Какая-то сила там, наверху. И ты ей, должно быть, нужен для чего-то.
       Власть охранительная. Власть, предержащая зло.
       Вертикаль, мать её!
       А на самом деле...
       Просто есть чемоданчик с деньгами и оружием. Очередная закладка. Задание и выполнение.
       Банда, над ней - ещё одна банда. А они - в самой сильной банде и самой законспирированной.
       А те, что в телевизоре - просто для развлечения. Они хорошие, те, в телевизоре. Говорят, генерал с ними в какой-то клуб ходит... Элитный, блин! Клуб, придумают тоже...
       Бек усмехнулся.
       Нет, чтобы в сауну с девками. А то придумают слов разных, намудрят, засекретят всё. А жили бы как простые, нормальные бандюки - без флагов, без гимнов, без партийных съездов и выборов, ни себе бы, ни людям мозги не канифолили. Стреляли бы помаленьку, народишко в страхе держали - было бы всё просто и понятно.
       А тут крутят чего-то, тайна на тайне у них. Один уровень доступа, другой уровень доступа.. Как масоны с градусами и степенями, ей-богу! Заговор какой-то очередной, туман у них, а у Бека сердце не на месте.
       С бандюками было бы проще. Понятней. Без конспирации этой накрученной. Там бы он сразу понял, когда ему ствол к затылку поднесут. Мозгов у Бека немного, да чутьё звериное - с бандитами помогает.
       А с этими вот непростыми ребятами из управления - никакое чутьё не спасёт.
       Когда приголубят, когда прикончат - непонятно.
       Потому вот и хочется сигануть прочь отсюда. Бежать...
       Да не сбежишь никуда. В смысле - некуда бежать. Деньги, что у него в кармане - от управления. Паспорт липовый - управление нарисовало. За съёмную квартиру управление платит. Одежонка - и та управлением выдана.
       Друзья-подельники - из управления пришли. И тоже у них - ни семей, ни домов своих. Ничего своего. Всё - управления.
       Куда бежать? Где прятаться? Голышом по улице ходить?
       Одно слово - призраки. Бродячие, бесприютные.
       Духи неупокоенные.
       Бек сплюнул под ноги и медленно растёр подошвой плевок. Слюна во рту стала горькой, словно после разбавленного водкой димедрола.
       "Ладно, хватит стоять тут... Время..."
       Он посмотрел на часы. Без пяти одиннадцать.
       Надо идти. Полковник наверняка уже на месте.
       Бек быстрым шагом вошёл в полутёмный подъезд (уверенно, не оглядываясь по сторонам, так, как заходят в свой дом), постоял у лифта...
       Шаги. Кто идёт по двору.
       ...Нет, не надо на лифте. Может, это кто-то из своих (подтягиваются к назначенному времени). А, может, и нет.
       С посторонними ездить в лифте Бек не любил. В таком тесном, ограниченном пространстве можно и не отследить опасное движение попутчика. Уж Бек-то знал, сколько разных фокусов можно выкинуть в таком вот пространстве. Знал он, что некоторым специалистам по тёмным делам особенно нравится в лифтах работать.
       Так что без героизма обойдёмся. Пусть мачо лопоухие крутизну демонстрируют.
       Профессионалы живут тихо, без подвигов. Им важен результат...
       Короткими, но частыми шагами, едва касаясь ступенек, Бек бесшумно взбежал на четвёртый этаж. В старом доме, довоенной ещё постройки, в доме с высокими потолками и длинными лестничными пролётами до четвёртого этажа было так же трудно добраться, как в современной панельной "коробке" - этажа до шестого. Или седьмого.
       Но у Бека не было одышки. Дыхание не сбилось. Было ровным, словно после короткой, спокойной прогулки.
       Вот только... Ком подкатывал к горлу.
       Бек остановился на площадке четвёртого этажа. Замер. Перегнувшись через перила, посмотрел вниз.
       Тошнота подступила. Тяжко...
       Спёртый воздух тёмного лестничного колодца наполнен запахами мочи, гниющего дерева и отсыревшей штукатурки, изъеденной плесенью.
       Белые лампы дрожали внизу испуганными светляками. Белые точки в душной, душащей тьме.
       Бек не любил старые дома. Зловонные, гниющие трупы.
       Невыносимо... Невыносимо жить в таких.
       Но приходится, приходится, чёрт бы их!..
       Бек отошёл от края площадки. Повернулся.
       Подошёл к двери квартиры. Дважды нажал на кнопку звонка.
       Через секунду дверь открылась...
       "Быстро... Ждали, наверное".
       ...И Бек зажмурился. Таким ярким после лестничного мрака показался ему свет в прихожей.
       Он услышал голос Ладеева.
       - Проходи, дорогой, не стой в дверях. Гость у нас сквозняков боится...
      
       Ужин подавали в малой гостиной комнате, как и было заведено Балицким для тех случаев, когда не ждал он гостей.
       В тот вечер гость пришёл на ужин, но был тот гость нежданным и совсем для Балицкого нежеланным. Негативного отношения к визитёру Семён Сергеевич Балицкий не скрывал, оттого и ужин готовили по обычному распорядку, не принимая во внимание высокий, начальственный статус гостя.
       Возможно, Ратманов и чувствовал себя уязвлённым где-то в глубине души (как же так! авторитет этого колдуна-психиатра, которого приютило управление после скандальной... да что скандальной - откровенно криминальной истории с незаконными опытами над людьми, оказался едва ли не выше его собственного, командирского, полковничьего, между прочим, авторитета!). Возможно, чувствовал. Но обиду запрятал так глубоко, что и опытный в чтении чужих мыслей Балицкий в глаза гостя не увидел ничего, кроме искренней, чистой, незамутнённой дурными мыслями радости от встречи со старым другом.
       "Умеет притворяться" с невольным уважением подумал Балицкий. "Мастер своего дела, ничего не скажешь... Возможно, я его недооцениваю. Он куда опасней, куда умнее и злее, чем я могу себе представить. Что-то упускаю я в нём... Змея водяная, скользкий хвост!"
       Ратманов зашёл в гостиную, широко распахнув руки для дружеских объятий.
       - Ага! - радостно воскликнул полковник, увидев Балицкого. - А вот и наш чудо-доктор! Наш маг и волшебник! Наш Мерлин, хранитель Камелота!
       Он поспешно...
       "Слишком поспешно" с профессиональной точностью отметил Семён Сергеевич.
       ...кинулся к доктору, обнял его и с нежностью Иуды прижался к нему.
       "Вот ты и попался!" с удовлетворением отметил Балицкий. "Переигрываешь, полковник. Суетишься. Напряжён, стало быть. Душа у тебя как ладошка была сжата, а теперь - открыта. Не ухватываю я тебя, змей, но вот теперь, похоже, подловлю..."
       - Здравствуйте, Семён Сергеевич! Я уж неделю с вами не виделся. Признаться, скучать начал. Вы же такой чудесный собеседник! Умнейший человек! А у нас ведь бюрократия сплошная, скука серая! А тут...
       Ратманов попытался покровительственно похлопать доктора по плечу, но Балицкий решительно отстранил его руку и отошёл на шаг.
       - Мерлин, говорите? - спросил он полковника. - А с вашим королём Артуром меня не познакомите? Что-то не припомню, чтобы сын Пендрагона когда-либо был моим воспитанником... Или, может, у вас в управлении и благородный рыцарь Ланселот обнаружился? Вот было бы интересно!
       Ратманов рассмеялся и склонил голову в шутливом полупоклоне.
       - Таковых не держим, Семён Сергеевич. Начальство не дозволяет. Беда с ними, с благородными рыцарями! Непредсказуемые они, шальные. Все они гуманисты поначалу, а потом или в идее разочаруются, или вдруг решат, что окружающие их люди - свиньи распоследние и никак высоким принципам служить не могут. А потом вынут меч - и давай крушить всё вокруг! Нет, с циниками проще. Ну, с Мерлином тоже, наверное, здорово...
       Пётр Владимирович обошёл накрытый к ужину стол, радостно потирая руки.
       - ...Вот, салатик у нас с королевскими креветками... у тут с индейкой... А основное блюдо?
       - Утка, фаршированная апельсинами с кисло-сладким соусом, - пояснил помрачневший Балицкий.
       - Вот здорово! Ваше любимое блюдо? Помню, помню...
       Балицкий присел на диван, что стоял в дальнем углу комнаты и не обращал уже внимания на суету полковника, который отчего не спешил присесть за стол, а всё бегал по комнате, передвигая стулья и переставляя приборы на столе.
       А потом, приблизившись к высоким, в старомодных деревянных рамах окнам, Ратманов посмотрел на усыпанную белыми лепестками роз садовую дорожку, на потемневшую от времени и укрытую разросшимся диким виноградом викторианскую беседку, чей смутный контур лишь едва виден был сквозь серо-туманные от вечерней росы стёкла, и, замерев на секунду, тихо произнёс:
       - Я сегодня не единственный гость...
       - Что? - забеспокоился Балицкий. - Пётр Владимирович, кого вы ещё пригласили?
       Ратманов тянул с ответом.
       Резким движением он задёрнул шторы.
       Подошёл к старинному, почтенному посудному шкафу из красного дерева, отделанному по краям вставками из цветного саксонского фарфора, наклонившись, открыл широкие скрипучие дверцы и достал аккуратно, из всех сил стараясь не сломать, три длинных витых свечи красного воска, каждая из которых вставлена была заранее в небольшую бронзовую плошку-подсвечник.
       Ратманов расставил свечи на столе.
       С минуту стоял у стола, словно тщательно и придирчиво проверяя, всё ли в порядке, всё ли сделано так, как надо.
       Потом подошёл к небольшому столику-бюро у входа в комнату и поднял трубку служебного телефона. Набрав внутренний номер, произнёс отрывисто:
       - Вино и вазу с фруктами. Через двадцать минут подадите горячее. Не пересушите утку, доктор этого не любит!
       - Вы не ответили на вопрос, - напомнил Балицкий.
       Полковник повесил трубку.
       Повернулся к доктору и с виноватой улыбкой тихо произнёс:
       - У неё особый день. Она вам не говорила?
       - Кто? - с заметным уже раздражением спросил Балицкий. - Какой ещё день? Кто и что мне должен говорить?!
       Доктор услышал шорох в дверях. Едва заметный, едва слышимый.
       Он повернул голову. В дверях, улыбаясь смущённо, стояла Наталья Петровна. В руках она держала только что снятый (видно, в прихожей) лёгкий летний плащ, пальцами перебирая в нерешительности тонкую шуршащую ткань.
       - У нашей Натальи Петровны... У нашей красавицы Натальи сегодня день рождения!
       Ратманов подошёл к ней и принял плащ.
       - Здесь у входа в комнату, за дверью, есть вешалка. Да, точно - она здесь... Профессиональная память, помню расположение предметов!
       Повесив плащ, Ратманов подвёл Наталья Петровну к столу и, повернувшись к Балицкому, с умоляющей интонацией произнёс:
       - Доктор, позвольте нам остаться. Вы приняли меня, примите и эту красивейшую из дам нашего замка.
       - Принимаю, - подчёркнуто равнодушно ответил Балицкий.
       И с кривой, болезненной усмешкой произнёс:
       - Мерлин - хлебосольный хозяин...
      
       Бек вошёл в комнату. Услышав шаги, человек, сидевший за столом, повернулся к нему.
       - Здравствуй, Валентин. Беляк на месте, чай готовит
       Он выглядел уставшим и хмурым. И говорил медленно, растягивая слова.
       Их командир, куратор и связной - полковник Никеев. Борис Иванович Никеев.
       Оперативное командование группой возлагалось на Ладеев (агент "Вальтер"). А общее руководство группой и связь с центром осуществлял Никеев.
       Если он лично прибыл на явочную квартиру - значит, будет новое задание. Особо важное задание.
       При постановке рутинных заданий инструкции передавались Ладееву. Он и доводил их до сведения группы.
       Заказ на оружейника передали через Ладеева. И оружие им перекинули через закладку на одной из съёмных квартир.
       Сейчас же явно намечалось что-то очень серьёзное. Может быть, не по уровню сложности, но уж по степени ответственности - это точно.
       Впрочем, визит Никеева нисколько Бека не взволновал.
       "Всё-то у нас чрезвычайное в последнее время..."
       Бек пожал протянутую руку.
       Манеры у полковника были вполне демократичные, с их-то компанией он и рюмочку-другую мог пропустить под неспешный разговор. Дружбы особой и панибратства не было, но тянутся во фрунт не заставлял. Впрочем, не та они публика, чтобы каблуками щёлкать и руки по швам вытягивать; этот, как его... менталитет - армейский, да не казарменный.
       Бек без приглашения присесть за стол не решался (демократия, конечно, хорошо, но субординацию никто не отменял), потому, поздоровавшись, отошёл в сторону, прислонился спиной к стене (хорошо, когда спина прикрыта) и, скрестив руки на груди, будто от нечего делать стал рассматривать много раз уж виденный узор на жёлтых, советской ещё выделки обоях.
       Краем же глаза рассматривал он комнату. Рассматривал тщательно. Будто мысленно ощупывал предметы.
       Стол, понятное дело, не на месте - выдвинут на середину комнаты. Стало быть, Никеев душевный разговор наметил, с чаепитием.
       Был один раз такой разговор, потом какого-то мужичка крутого душить пришлось. Типа, самоубийство... Говорят, очень важный был тот мужичок.
       "Ёлки-палки, вот примета верная!"
       При этой мысли Бек едва не усмехнулся, но привычка в любой ситуации сохранять туповато-простодушное выражение лица взяла верх и усмешку Валентин спрятал глубоко-глубоко.
       Так что и уголки губ не дрогнули.
       Ещё он заметил, что вертикальные жалюзи на окнах закрыты не так, как обычно (поворотом налево).
       "Никеев к окошку подходил? Высматривал кого на улице?"
       И ещё... Дверцы шкафа они всегда плотно прикрывают. Потому что знают: старые дверцы из рассохшейся древесины закрываются плохо. Если их плотно не прижать - через некоторое время отойдут. Ненамного, но приоткроются. Это почти незаметно, но... Бек-то заметил.
       Приоткрыты. Едва приоткрыты. Полоска - несколько миллиметров.
       Но никто из группы такую полоску бы не оставил.
       "Никеев открывал? Или тот, кто пришёл до него? Полковник сам гостинцы не носит".
       Бек услышал шум: лёгкое и мелодичное позвякивание ложечки о фарфор.
       Кирилл вошёл в комнате, с трудом удерживая в заметно подрагивающих руках поднос, на котором стоял красный фарфоровый китайский чайник в окружении синих чашек, синих же декоративных ваз, наполненных фигурным печеньем и пирожными и ещё каких-то плохо различимых столовых приборов.
       "Постарались для начальства" подумал Бек.
       Кирилл медленно, стараясь не потерять равновесие, поставил поднос на стол и, выпрямившись, и замер, ожидая дальнейших указаний.
       - Вот спасибо, - радостно произнёс Никеев, придвигая стул ближе к столу.
       И жестом гостеприимного хозяина показал на свободные стулья.
       - Садитесь, мужики. Разговор недолгий...
       Никеев посмотрел на часы.
       - ...Потому как много дел на сегодня. Но серьёзный!
       "Ишь ты, дела у него!" подумал Бек, присаживаясь к столу. "На ночь глядя..."
       Ладеев, войдя в комнату, постоял секунду у стола и, достав из-за спины, с победным видом поставил на стол бутылку французского коньяка.
       "Лу... Лю... Кто-то там тринадцатый" прошептал Кирилл, рассматривая этикетку.
       А потом, посмотрев на угощение, воскликнул:
       - Беляк, мать твоя женщина!
       - Чего опять? - недовольно пробурчал Кирилл. - Всё же правильно делаю, и опять недовольны.
       - Нет, в тачках ты, вроде, разбираешься, - продолжал возмущаться Ладеев. - А начальство грамотно принять - мозгов не хватает! Печенья какого-то натаскал... В ларьке за углом купил? Лимонов хоть бы принёс, фруктов. Нарезочку... Эх, беда с тобой!
       - В центре с магазинами - беда, - заступился за товарища Бек. - Где здесь?
       - Да у Басманной магазин! - возразил Ладеев.
       - Вальтер, ты не бушуй ты, не суетись, - остановил его Никеев. - Садись, давай. Что я просил, то на стол и поставили. Не дёргай человека по пустякам.
       Ладеев усмехнулся добродушно, похлопал Беляка по плечу ("да ладно, шучу я!.. будто сам не понимаешь!") и, подвинув стул, сел было за стол, но потом вдруг привстал, открыл бутылку, быстро разлил коньяк по расставленным на краю подноса фужерам.
       Полковник досадливо махнул рукой...
       - Успеем ещё!
       - Да мы так, без тостов и церемоний, - пояснил Ладеев. - Под дружеский разговор, по маленькой. Мужики подустали что-то в последнее время, вот я и решил побаловать.
       - Заботливый ты, я смотрю, - иронично заметил Никеев. - Это, конечно, хорошо... Ну что, народ, как жизнь?
       Беляк ничего не ответил. Он и в самом деле выглядел уставшим и теперь, присев за стол и невольно расслабившись, начал клевать носом, и только заслышав вопрос командира приободрился для видимости и пробормотал в ответ что-то невнятное, но, видимо, довольно бодрое.
       Никеев разобрал только слова: "...ерунда" и "всё".
       Бек же ответил чётко и по-уставному:
       - Жалоб нет!
       - Хорошо, - произнёс Никеев, отпивая коньяк. - Вот... хороший, зараза...
       Он налил себе чай, помешал его ложечкой в задумчивости. Пальцем дотронулся до края чашки.
       "Горячий..."
       И продолжил:
       - Для начала разрешите вам благодарность объявить. За удачно проведённую операцию. Наши там... из службы наружного наблюдения отследили... Как по маслу всё. Один свидетель, конечно, есть, но, по нашим данным, никакой пользы следствию от него не будет. Вы, похоже, здорово его приложили и у этого бедолаги то ли от удара, то ли от стресса развилась форменная амнезия. Показания даёт путаные, о фотороботе речи не идёт. Дело, конечно, чекисты забрали себе. Мы это ожидали. Но ничего лубянские не нароют. Да и не успеют просто...
       Никеев показал на шкаф.
       - Там ваш штатный паёк. Серый пластиковый контейнер. Деньги в трёх конвертах - по десять штук зелёными на каждого. Это за сделанное. А вот то, что предстоит...
       Никеев нагнулся и достал из-под стола ноутбук.
       Вальтер с готовностью сдвинул столовые приборы в сторону (оставив только чашку с налитым чаем), освобождая место.
       Никеев включил компьютер, дождался, пока пройдёт загрузка.
       Сидевшие сбоку от него оперативники наклонили головы (Бек даже привстал со стула), чтобы лучше видеть экран.
       - Ваш клиент...
       На экране появились фотографии: профиль, фас, вполоборота, на ходу, за столиком в кафе, садится в машину, выходит из машины, рядом с какой-то женщиной, говорит по телефону, стоит на террасе с бокалом в руке, и даже мелькнул один снимок со спины.
       - Смотрите внимательно. Запоминайте. Мужчина очень серьёзный. Куда более крупного калибра, чем Осипов. Оружейник. Ныне покойный Виктор Владимирович под его чутким руководством бизнес крутил. Так что клиент этот нервный, пугливый. И к визиту вашему, скорее всего, приготовился.
       На экране ноутбука появилась схема одной из улиц в центре Москвы.
       - Зовут его Сахновский Григорий Константинович. По нашим данным завтра, с одиннадцати часов до тринадцати часов тридцати минут он будет в этом здании...
       Никеев курсором показал на здание.
       - Улицу узнали? Место знакомое? Это недалеко от Никитской... Григорий Константинович будет сидеть в кабинете триста два и ждать билеты. Сахновскому привезут билеты на рейс до Нью-Йорка. С доставкой прямиком в кабинет не позднее одиннадцати часов ноль-ноль минут. После получения билетов наш клиент должен будет позвонить к Штаты и подтвердить время встречи. А потом он откроет сейф и будет проверять служебные бумаги. Часть документов постарается уничтожить. У него хороший шредер установлен рядом с письменным столом. Работы у Григория Константиновича будет много... Клиент сам позаботится о том, чтобы в кабинете в это время никого не было. Свидетели ему не нужны. Это облегчает вашу задачу...
       На экране появились фотографии ампирного особняка в центре Москвы.
       - Это, собственно, и есть нужно вам здание. Входа три. Один парадный, два - служебных. Вот здесь... Отдельно - фотографии служебных входов. Один... и второй. И вот здесь - подходы и подъезды к зданию. Кстати, там видеокамеры установлены. Две камеры над парадным, под одной - над служебными. На углах здания камеры...
       Беляк придвинулся ближе к столу и внимательно рассматривал сменяющие друг друга фотографии.
       - Смотри, Беляк, смотри, - одобрительно произнёс Никеев. - Тебе там машину ставить. Выбирай место...
       Никеев выждал ещё с полминуты и закрыл ноутбук.
       Он знал способности этих бойцов и не сомневался, что все фотографии во всех подробностях прочно отпечатались в их памяти.
       - Теперь по существу, - продолжил Никеев. - В контейнере, помимо вознаграждения, есть ещё материалы для работы. Три ствола. Специально для Вальтера - его любимая девяносто вторая "Беретта"...
       "Хорошо" прошептал Ладеев и радостно потёр руки.
       - ...к каждому - две обоймы. Как обычно, оружие проверить, разобрать, собрать. Два мобильных телефона, сим-карты уже вставлены и активированы. Два наушника Bluetooth. И видеокамера...
       - А это зачем? - удивленно произнёс Ладеев.
       - Не забегай вперёд! - отрезал Никеев. - Слушай!
       Он похлопал ладонью по ноутбуку.
       - Сейчас, Вальтер, я выведу на экран список вопросов. Вопросов всего девять. Ты смотришь на экран и запоминаешь их. Смотришь столько, сколько потребуется. Я знаю, память у тебя, что стальной капкан. Но ты не спеши. Запоминай. До буковки, до точки. Эти вопросы ты задашь Сахновскому. Допрос снимите на видеокамеру. Камеру передадите мне. Лично, в руки! Ответы Сахновского для нас крайне важны. Он - крупная, очень крупная фигура в оружейном бизнесе. Но на допрос вызвать мы, понятно, его не можем. Да и на откровенную беседу вытащить не сможем. Он слишком опасен. Любую попытку вытянуть информацию он однозначно раскусит и пресечёт. А у него очень много друзей и среди милицейских, и среди чекистов. Да и на Старой площади кое-кто его прикрывает. Так что нет у нас иного варианта, кроме как совместить допрос и ликвидацию. Впрочем, Бек вон вообще - из военной разведки. Ему к таким делам не привыкать.
       Бек улыбнулся широко и добродушно.
       "И то верно" подумал он. "Я привычный..."
       - Теперь - детали, - продолжал Никеев. - Первое - машина. Машину раздобудет Беляк. Желательно - недорогую иномарку. Там район пафосный, все с понтами, так что "Жигули" будут уж очень сильно выделяться на парковке. Присмотри что-нибудь для среднего класса, на чём офисные мальчуганы на работу ездят.
       Беляк кивнул в ответ.
       - За полчаса до начала операции вы выходите в район её проведения. Оцениваете ситуацию. Паркуетесь, ждёте. Без четверти двенадцать на телефоны придёт СМС сообщение. Текст: "Встречайте продавца". Это сигнал к началу операции. Сигналом отбоя будет сообщение: "Вылет задержан". Запомните: даже получив сигнал отбоя, вы уничтожите и машину, и оружие, и телефоны. Камеру можете оставить себе. Благо, что там и записей пока никаких.
       "В отличие от телефонов, на которых кое-что имеется" отметил догадливый Ладеев.
       - Получив сигнал в началу операции, идёте в офис. Проникнуть туда постарайтесь как можно незаметнее, без шума. И не попадаясь на глаза охране! Там народ серьёзный, в охране-то этой. Так что - никаких эксцессов. Используйте схему коммуникаций. У вас она есть.
       - Поняли, - ответил за всех Ладеев.
       - Проходите в кабинет Сахновского, - инструктировал Никеев. - Беседуете с ним, пишете допрос. Проверьте его одежду. Всё из карманов - забираете. Сейф можете не трогать, там большая часть документов скопирована. Клиента ликвидируете. Если что-то пойдёт не так...
       Никеев болезненно поморщился.
       - Запомните: приоритет - ликвидация. В крайнем случае, обойдёмся и без допроса. Это если он дёргаться начнёт, слишком сильный шум поднимет. Но улететь, ни в Нью-Йорк, ни куда-либо ещё этот гад не должен! Такова твёрдая и жёсткая установка. Не должен! Только в рай, и никуда больше. Можете резаками своими поработать, шприцами, кусачками, в крайнем случае - можете стволы использовать по полной. Если охрана в кабинет нагрянет - валите их! Но главное: Сахновского в Нью-Йорке не ждут, и видеть живым категорически не хотят. И это вы должны обеспечить!
       - Сделаем, - уверенно сказал Ладеев.
       Никеев раскрыл ноутбук.
       - А теперь смотри и запоминай.
      
       "Отца я не помню. Я сын вдовы. Первые пять лет жизни..."
      
       "Из сообщений информагенства "Российская информационная служба"
       ...источник в Министерстве внутренних дел РФ сообщил нашему корреспонденту на условиях анонимности, что с 15 июля в различных регионах России отмечено появление крупных партий фальшивых купюр. В основном фальшимонетчики пытаются реализовать банкноты достоинством в 500 и 1000 рублей.
       Источник отметил высокую степень координации действий злоумышленников и необычный размах их преступной деятельности.
       Если в период с 15 по 20 июля фальшивые банкноты вбрасывались в обращение в основном в регионах Сибири и Дальнего Востока, то, начиная с 20 июля, сотрудники банков и правоохранительных органов отслеживают появление фальшивок в центральных регионах России, в том числе - в Москве и Санкт-Петербурге.
       Источник так же отметил необыкновенно высокое качество изготовления данных банкнот, а так же высокую степень координации их вброса в финансовую систему Российской федерации.
       Подделки изготовлены, безусловно, типографским способом с использованием высококачественных красок, и отпечатаны на бумаге, по качеству и наличию защиты весьма достоверно имитирующей ту, которая используется для печати подлинных банкнот.
       Мы так же хотели бы отметить то обстоятельство, что 15 июля - это день, когда подделки такого уровня были впервые обнаружены сотрудниками службы безопасности одного из новосибирских банков. Учитывая высокий уровень изготовления фальшивых банкнот и сложность их выявления, с полной уверенность можно утверждать, что масштабное распространение началось до 15 июля.
       Таким образом, если у вас есть хоть малейшие сомнения..."
      
       Марсель выключил телевизор.
       - Дай посмотреть! - воскликнул Марк. - Нам...
       - Не могу, - строго ответил Марсель. - Мне рисовать надо. Доктор сказал. Днём надо было рисовать, а я время упустил. Доктор сказал: у меня талант.
       - А картины у тебя бездарные, - ядовито заметил Санта.
       Характер у Санты был желчный, что и говорить! Да и вид характеру соответствовал: вытянутое лицо, очень похожее на костлявую морду всё на свете видевшей и нещадно измученной жизнью усталой клячи, впалые жёлтые щёки, будто насквозь пропитанные болезненной желчью, брезгливо выпяченная нижняя губа, делавшая повернувшегося в профиль Санту удивительно похожим на аравийского верблюда.
       Тёмные, с постоянно расширенными зрачками глаза его смотрели всегда куда-то мимо собеседника и выражали всегда печаль и скуку.
       Внешний облик обнаруживал ядовитость характера. Но блестяще маскировал внутреннюю пружинную злобу, в глубину спрятанную необузданную ярость, сдерживаемую сейчас лишь установками доктора, лекарствами, тренировками и гипнозом.
       На воле Санта жалил не только языком.
       Марсель это знал. И видел Санту на тренировках. Сходился с ним в спарринге. И знал, что способен этот болезненный с виду и слабый человек.
       Знал так же, что палата под круглосуточным видеонаблюдением. И ещё помнил приказ доктора: "Никаких ссор! Особенно после отбоя".
       Доктор взглядом разрывает на куски. С ним спорить нельзя. Можно только подчиняться. Доктор умеет дрессировать зверей.
       - Мне надо рисовать, - жалобным голосом произнёс Марсель. - А телевизор меня отвлекает.
       - Дай альбом посмотреть, - попросил Марк. - Телевизор нельзя, так дай альбом посмотреть.
       - Точно! - присоединился Лис. - Давай посмотрим, что ли? Нет, правда! У меня столько идей! Вот, например, я вижу красную полосу у тебя на лбу. Вижу! После того, как "лимонад" дал по мозгам...
       Марсель поморщился. "Лимонад" он не любил. Конечно, сладковатая жидкость эта с мелкими пузырьками вовсе не была лимонадом. Это они, больные особого назначения, так прозвали изготавливаемую доктором странную розовую воду, отдалённо напоминающую.газировку с запахом лесных трав, после которой голова идёт кругом, весёлые чёртики прыгают прямиком из расколотого черепа, глаза распухают и лезут прочь из глазниц, а в душе творится такое, что хочется и плакать, и задыхаться в нескончаемом хохоте, и высвистывать замысловатые мелодии, а ещё - встать на четвереньки и выть, выть, выть на небо, даже если небо это дневное и не видна на нём луна.
       А ещё видишь такое, чего нет. Чего совсем нет! Ну совсем, совсем нет! Чего не увидишь даже тогда, когда открывается Глаз Души, о котором говорит доктор. Без "лимонада" и с Глазом не увидишь это...
       Красная полоса - ещё что! Ерунда!
       Плывущий в воздухе голый оранжевый человечек с клешнями вместо рук, из глазниц которого вырываются языки пламени, а из открытого рта высыпаются чёрные, извивающиеся черви и сколопендры.
       И ещё... Странные, выплывающие прямо из стен, похожие океанских медуз существа, вылепленные из красной густой слизи.
       Жёлтые змеи, прогрызающие дыры в полу.
       Огромные синие зайцы, из ушей которых брызжут фонтаны крови.
       Вытекающая тонкой струйкой из крана огненная, дымящаяся лава с запахом серы.
       Белые шёлковые ленты, вылетающие прямо из ладоней и удавками обвивающиеся вокруг шеи.
       Всё это видит, видит открытый сладким "лимонадом" Глаз. Даже после инъекций такого не увидишь!
       А доктор говорит, что это только первая ступень. Первый шаг. И они пойдут ещё дальше!
       Вот только... Слабость после этого "лимонада". И язык крутится без передышки. Хочется говорить, говорить без умолку.
       А доктор слушает. Он всё слышит, всё! Зачем ему это? Он и так всё знает.
       - Ерунда! - ответил Марсель. - Нет никакой полосы... Альбом там, в соседней комнате.
       Он похлопал ладонью по стене.
       - Там. Надо его принести. Только...
       Лис открыл дверь, выглянул в коридор.
       - Санитаров нет, - произнёс он шёпотом. - Сегодня у нас свобода, равенство и братство. Доктор распорядился...
       - Чёрта с два! - оборвал его Марк. - Доктор тут ни при чём. Санитары ему не подчиняются. И эти, которые с автоматами - тоже не ему подчинены. И те, кто парк охраняет. И те, кто на полигоне. Охрана ему не подчиняется.
       - Кто ж их тогда убрал? - удивлённо произнёс Лис. - Вот дела...
       - Не убрали, а переместили, - ответил Марк. - Из лечебного корпуса в административный. Часа...
       Он пожевал губами, помолчал в задумчивости.
       - ...Часа в три дня начали всех туда перебрасывать. Вроде и незаметно это было, но я засёк.
       - Молодец! - восхищённо воскликнул Лис. - Слышали?
       В возбуждении он пробежал по палате и толкнул коленом калачиком свернувшегося на дальней койке, мирно спящего Вильгельма.
       - Вилли! Тимофей Петрович! Проснись, сукин сын! Интересное наблюдение...
       Вильгельм, пробормотав: "отстань, убогий", завернулся в байковое одеяло, уголок накинул себе на голову.
       - Тише, - утихомирил не в меру возбудившегося больного осторожный Марсель. - Видеокамеры...
       Он показал последовательно на люстру и дальний угол комнаты.
       - ...никто не отменял.
       - Иди уже! - заторопил его Лис. - Мне нужны рисунки! Творчество! Собаку, принеси собаку! Песочного цвета?
       - Бежевого, - поправил его Марсель. - Иду...
       "Переход из палаты в палату после отбоя запрещён!"
       - Нарушение режима, - напомнил Марк. - Хотя, сдаётся мне, никто тебя, Илюша, не накажет. Отчего-то кажется мне, что доме нашем гость, и гость весьма важный. Так что санитарам, конвоирам и надзирателям не до нас. Они важную птицу охраняют. Не от нас, конечно. Мы же из их тайного ордена, правда? От кого-то другого охраняют... Сам не знаю, от кого. Но они боятся. Значит, что-то совсем нехорошее планируют.
       - Вот это понимаю, аналитика высокого уровня! - восхищённо воскликнул Санта. - Да ты, братец безумный, наблюдать и предсказывать - весьма и весьма горазд.
       - И это нехорошее поручат нам! - уверенно произнёс Марк. - Кому ещё нехорошее поручать, кроме как самым добрым и кротким? Доктор сказал, что мы землю наследуем...
       - Это Христос сказал, - угрюмо пробурчал Крот, которого донимали и раздражали вечерние проповеди Марка.
       - ...Судьба меня всю жизнь в гараже держала, - продолжал, распаляясь, Марк, - А я книги читал, много книг прочёл. Тело есть тюрьма плоти, и, разрушая тело, можно освободить...
       "Зараза!" злобно прохрипел Крот и отошёл подальше от набирающего темп и громкость проповедника. "Если Марсель альбом через минуту не принесёт - придётся дежурного санитара вызывать. Всё-таки плохо доктор Марка контролирует. Больше всех с ним работает, а толку пока мало. Надо будет ему об этом сказать".
      
       Марсель осторожным, кошачьим шагом пробирался по тёмному, едва освещённому синей лампочкой коридору.
       К груди он бережно прижимал альбом с рисунками.
       "Ох, и попадёт мне!" думал Марсель. "Ох, попадёт!"
      
       Обряженный в какую-то нелепую, зелёно-красную лакейскую ливрею дежурный офицер торжественно внёс в комнату и с полупоклоном поставил на стол высокую, почти до краёв наполненную ледяной родниковой водой хрустальную вазу, в которую бережно, дабы не повредить длинные и хрупкие стебли, поставлен был пышный букет ярко-алых, бусинами вечерней росы усыпанных роз.
       - Боже!
       Наталья Петровна всплеснула руками.
       - Это вам, - с нескрываемой гордостью за собственную галантность произнёс Ратманов.
       И, повернувшись к офицеру, распорядился:
       - Свободны!
       Офицер щёлкнул каблуками серебряных лакейских туфель и поспешно вышел, едва не выбежал, из комнаты.
       - Красота какая!
       Наталья Петровна, не выдержав, вскочила с места, подошла к той части стола, где стояла ваза с букетом (служивый лакей предусмотрительно поставил вазу подальше от столовых приборов) и, склонившись над подрагивающими лепестками, вдохнула их сладкий аромат, на секунду прикрыв глаза.
       - Чудо... Ой, голова закружилась!
       Она покачнулась, но Ратманов, подбежав к ней, успел подхватить её под локоть и проводить на место.
       - Всё хорошо, Наташа? - заботливо спросил Пётр Владимирович. - Вы как будто... Я, признаться, даже испугался. Побледнели, смотрю... Неужели этот запах цветов так сильно на вас действует? Или...
       "Общение с моими подопечными" с холодным безразличием отметил Балицкий. "На неё действует общение с больными. Оно отбирает слишком много сил. Она истощена. Психологически. Резервы организма израсходованы".
       Всё это время доктор в молчании сидел в дальнем конце стола, совершенно не реагирую на всю ту праздничную суету, в которую явно старался вовлечь его Ратманов.
       Бледное, вытянутое лицо доктора было неподвижным и бледно-восковым. Он не реагировал на реплики и шутки, на тосты и пожелания, даже пожелания в свой адрес.
       А ведь Ратманов, многозначительно подмигнув, как-то провозгласил тост: "За выход из лабиринта!"
       "Лабиринт - символ обмана" подумал тогда доктор. "Двойной игры... Когда кажется, что идёшь в одну сторону, а на деле-то двигаешься совсем в иную. В тупик, подальше от выхода. Так, полковник?"
       Однако вслух ничего не сказал и маску равнодушия с лица не снял.
       - Мне уже ничего, лучше, - словно оправдываясь, виноватым голосом произнесла Наталья Петровна. - Просто я устала в последнее время...
       - Это вас доктор замучил! - воскликнул Ратманов и подмигнул Балицкому. - Наталья, не волнуйтесь, мы объявим ему выговор. Доктор, ну нельзя быть таким холодным и жестоким! Дело ваше крайне важное, но даму терзать...
       "А пиджачок-то он снял" отметил Балицкий. "Расслабился... Или подчёркивает домашнюю, прямо-таки семейную непринуждённость обстановки. А ведь это я здесь живу, полковник, а не ты. У тебя есть дом. Нормальный дом, так? Семья, дети... Любишь детей, полковник? Они тебя дома ждут, а ты со мной, монстром-оборотнем, время теряешь. Нехорошо, полковник, нехорошо! Рассказал бы коротко о совещании, да и по домам. И мне выспаться было бы время. Завтра ведь, как всегда, рано вставать. Задерживаешь меня, полковник. Нехорошо!"
       Ратманов и в самом деле снял пиджак (предварительно, как и подобает джентльмену, спросив разрешение у дамы) и довольно небрежно бросил его на спинку свободного стула.
       Ратманов раскраснелся от вина, щёки его блестели от проступившего пота. Полковник успел уже украдкой ослабить узел синего, в серую полоску галстука, и вид у него был и вправду вполне домашний и даже отчасти разгильдяйский.
       - Я и в самом деле немного устала, - Наталья Петровна поправила локон. - Но доктор здесь ни при чём. Он совсем... Вы не думайте, Пётр Иванович, Семён Сергеевич замечательный руководитель. Это он себя не щадит, а вот нас... Просто этот праздник... Всё это так неожиданно. Честно говоря, я не думала что мне подарят такой прекрасный вечер.
       - О, да!
       Ратманов присел за стол и разлили вино по бокалам.
       - Я ведь вас, Наталья Петровна, уже у самых ворот поймал, у КПП. Спешил сюда, думал, что уже не застану вас. Переживал, что уйдёте. А доктор меня без вашего заступничества и не примет. И буду рыдать я у запертых дверей...
       Он поднял бокал и, наклонившись и далеко вытянув руку, поставил его перед доктором.
       - Где ж вы такой роскошный букет раздобыли? - с придыханием произнесла Наталья Петровна, не отрывая взгляда от цветов. - Сколько их? Раз, два, три... Вот с другой стороны...
       - Не трудитесь, Наталья Петровна, - прервал подсчёт Ратманов. - Двадцать одна роза. Три раза по семь. Хорошее число, приносит удачу.
       Он, скосив глаза, посмотрел на часы.
       - Время на исходе. Поздно уже. Праздничный вечер к концу подходит, а доктора расшевелить нам не удалось. Сидит угрюмый, и даже к любимой своей утке едва прикоснулся. Может быть, заказать китайские булочки с ананасами? Что скажете, доктор? Повара ещё на месте, я их не отпускал.
       - Не надо меня шевелить, - тихо, едва слышно ответил доктор.
       - И то верно! - тут же согласился Ратманов. - Не буди лихо, пока... Пока лихо тихо сидит за столом! Я ведь знаю доктор, на какие опасные чудеса вы способны, потому и обращаюсь с вами с надлежащим почтением.
       Ратманов прыснул нелепым, коротким, пьяным смешком и тут же замолчал, приложив палец к губам.
       - Хотел бы поднять этот, как его... Бокал! Да, бокал хотел бы поднять за главное. За простое человеческое счастье. За семью, за...
       - А я жду, между прочим! - неожиданно прервал Ратманова доктор.
       Ратманов, кашлянув, замер на секунду. Потом опустил поднятый было бокал и посмотрел удивлённо на доктора.
       Наталья Петровна, будучи профессиональным психиатром, привыкла за полтора года самого тесного, хотя и сугубо служебного, общения с доктором к чудачествам последнего (иногда на грани сумасшествия, а то - и за гранью...) отреагировала спокойно.
       Она поняла, что полковник доктора всё-таки расшевелил, потому спокойно отпила глоток вина и, положив на тарелку гроздь чёрного греческого винограда, стала отщипывать не спеша одну за другой крупные ягоды, терпеливо пережидая разгорающийся скандал.
       - Вы ведь не просто так на ужин напросились! - сильным, звенящим голосом выкрикнул Балицкий. - Мы дни рождения не отмечаем, мы ещё не родились!
       - Доктор, успокойтесь, - примирительным тоном произнёс Ратманов.
       Балицкий замолчал на секунду, тяжело вздохнул, потом встал и, подойдя к окну, отдёрнул шторы.
       - Ночь... Полковник, ночью я особенно раздражителен. Наталья Петровна вам подтвердит. Она не любит ночные смены. Ночью я хожу по коридорам, в ночном халате и с фонариком в руках. Мне некуда идти, полковник. Вы посадили меня в сумасшедший дом!
       - Нет! - возразил Ратманов.
       Это короткое слово прозвучало так громко и отрывисто, что стало понятно - Ратманов лишь неимоверным усилием воли воздерживается от крика.
       - Не мы, - продолжил с тем же надрывом Ратманов. - Доктор, я ведь много знаю о вас. Мы... Да, мы многое знаем о вас. Не мы посадили вас сюда, вы сами загнали себя в этот приют для проклятых... Ой, чёрт! Простите, Наталья Петровна, похоже, я невольно обидел вас.
       - Нет, ничего, - спокойно ответила Наталья Петровна. - Это моя служба. Место службы, не более того. А ведь доктор... Доктор несчастный человек. Он живёт здесь.
       - А не его ли это выбор? - повысив голос, спросил Ратманов.
       Потом, словно опомнившись, прервал начатую было риторическим вопросом обличительную речь и, внезапно изменив тон, задушевным голосом спросил:
       - Что же происходит с вами, уважаемый Семён Сергеевич? Неужели мы так и не смогли вам помочь? Неужели судьба ваша так уж плохо сложилась? Да, вам много пришлось пережить. Я знаю...
       - Ничего вы не знаете! - закричал Балицкий.
       Выкрик его был таким резким и неожиданным, что даже привычная ко всему Наталья Петровна вздрогнула и, утратив прежнее видимое спокойствие, с явным уже беспокойством смотрела на доктора.
       - Ничего!
       Балицкий подбежал к Ратманову и, наклонившись, прошептал побелевшими губами:
       - Всё, что было - было внутри меня. Вот здесь!
       И он с размаху ударил себя ладонью по затылку.
       - Здесь, в этой вот, моей дурной голове! И весь мой дом, и моя семья, и вся жизнь моя, и мой собственный, персональный, по выбору моему предоставленный мне ад - всё было здесь! И здесь же осталось! И что вы об этом можете знать, полковник?
       Ратманов неожиданно побледнел. Кровь отхлынула от лица. Он покачнулся, схватился за край стола.
       - Доктор, не надо! - крикнула Наталья Петровна. - Семён Сергеевич, отойдите! Отойдите, я вас прошу!
       Балицкий замер на мгновение. Потом повернулся к ней и тихим голосом произнёс:
       - Простите... Я дурной компаньон для праздников. Всё со мной не так... Когда-то я просил оставить меня в покое. Не слушают, не слушают.
       Доктор развернулся, на ватных, заметно подгибающихся ногах дошёл до стоявшего в углу комнаты кресла и буквально рухнул в него так, что деревянные подлокотники опасно заскрипели и едва не разошлись в стороны под тяжестью навалившегося на них тела.
       Балицкий, с трудом выпрямив спину, замер, закрыв ладонью лицо.
       Ратманов, приходя в себя, дёрнул пальцами воротник рубашки и часто, шумно задышал.
       - Что-то нехорошее вы со мной, Балицкий, сотворить хотели, - прохрипел полковник, искоса, с беспокойством и подозрительностью глядя на доктора. - Что-то вы доктор с мозгами моими...
       - Я могу принести лекарство, - предложила Наталья Петровна.
       И попыталась встать из-за стола. Но Ратманов взмахнул рукой и прошипел:
       - Не надо! Я сам...
       Закашлял. Допил вино, оставшееся в бокале.
       И с упрямым ожесточением произнёс:
       - Вам всё-таки придётся дослушать меня. И вам тоже, дорогая наша виновница торжества! Уж коли вы испортили праздник, доктор, так давайте завершим торжественную часть и начнём разговор по душам. Мы знаем, что произошло с вашей семьёй. Мы знаем, как вы лечили вашего сына. Какие лекарства на нём испытывали, каким пыткам подвергали...
       Побледневшая Наталья Петровна с удивлением смотрела попеременно то на доктора, то на Ратманова.
       - ...И чем это всё закончилось. Мы знаем, кто погубил вашу семью. Вы, доктор, вы! Мы никогда бы не привлекли вас к работе над этим проектом, если бы не были уверены в вашем абсолютном презрении к человеку. И в вашем высочайшем профессионализме. Именно такой волшебник нам и был нужен. Отринувший всё человеческое! Мы слишком далеко зашли в своём противостоянии с этой гниющей матушкой-Россией, чтобы зависеть от личных связей, привязанностей, симпатий, эмоций и прочего барахла, мешающего быть твёрдым как сталь и творить историю. Там!
       Ратманов, выбросив руку, показал на чёрное, забрызганное холодным ночным дождём окно.
       - Там скоро всё изменится! Всё будет по-другому! Уже через месяц вы не узнаете этой страны. Точнее того, что останется от неё. Мы все, все участники проекта "Лабиринт" будем жить в новой реальности. В счастливом мире, нашем мире! Вы даже не представляете как мы будем богаты и как мы будем счастливы! Вы...
       Он повернул голову. Наталья Петровна с беспокойством заметила, что глаза у полковника заблестели больным, лихорадочным блеском.
       - ...Сколько вы получаете? Не стесняйтесь, говорите! От начальника нечего скрывать. Я же платёжные ведомости не запоминаю.
       Наталья Петровна смущённо улыбнулась.
       - Хватает на жизнь, Пётр Владимирович. Спасибо управлению, не обижает. Тысяч девяносто в месяц и ещё сорок за вредность...
       - Гроши! - выкрикнул, брызнув слюной, Ратманов. - Гроши по сравнению с тем, что будет у вас! У нас всех! Вы можете оценить нашу щедрость. А вам,... Доктор, мы дали вам всё! Жизнь, свободу, возможность реализовать ваши планы, воплотить в жизнь ваши безумные... Да, безумные фантазии! Мы спасли вас от уголовного преследования, спасли вас от тюрьмы. В конце концов, мы спасли вас от себя самого. Мы поверили вам, хотя любой нормальный человек на нашем месте предпочёл бы сгноить вас в клетке как дикого зверя. Но в том-то всё и дело, что мы ненормальны не меньше вашего и именно в этом ваше, доктор, спасение. Мы предоставили вам всё, необходимое для работы: здания, полигоны, людей, технику, оружие, самые редкие, невероятные и экзотические лекарственные средства, наркотики всех видов и в любом количестве, самое щедрое финансирование, наше прикрытие и, наконец, власть. То, что вам надо было для успеха - неограниченную, абсолютную власть над людьми! Сейчас в вашей группе шесть сумасше... То есть, простите, оперативных сотрудников. А сколько было вначале? Сколько было попыток? Сколько было в первой экспериментальной группе? Десять больных, не меньше. Где они? Ликвидированы, доктор. Списаны как шлак, как лабораторные отходы. Где вторая группа? Ушла в небытие. Списана и забыта. Эта третья! И первая успешная. Первая группа, которую можно использовать в качестве боевой. А о тех двух никто и не вспомнит. Почему? Потому что у вас есть мы! А у нас есть ваша уникальная методика создания боевиков, революционно-подпольных групп! Наших големов...
       - Голем был глиняным болваном, - отозвался доктор. - А я создаю свободных людей. И не смейте их использовать в качестве глиняных болванов! Для этого у вас есть другой материал.
       - Хорошо, - согласился Ратманов. - Свободных... Кстати, как вы их назвали? КПБ - это же ваша аббревиатура? Напомните, пожалуйста, как она расшифровывается.
       - Коллектив патриотических больных, - ответил доктор.
       Ратманов усмехнулся.
       - Патриотических...
       И пальцем погрозил доктору.
       - Иронизируете? Ай, нехорошо! Мы ведь с вашими патриотами Россию преобразим до неузнаваемости. Там, наверху...
       Ратманов выдержал многозначительную паузу.
       - ...Приняли решение начать финальную стадию проекта "Лабиринт". И осуществим мы её в рамках более масштабной операции. Вы, лекари душ истерзанных, должны за четыре дня завершить подготовку ваших подопечных. Четыре дня! Не больше!
       Ратманов для убедительности поднял четыре широко растопыренных пальца.
       Балицкий ничего не ответил ему. Он всё так же неподвижно сидел в кресле и молчал.
       - Уложитесь, доктор? - осторожно спросил Ратаманов. - А вы, Наталья Петровна?
       - Как доктор скажет, - неуверенным голосом ответила Наталья Петровна.
       - Завтра с утра у нас групповая терапия, - глухим голосом произнёс доктор. - Потом занятия в спортзале. После обеда - полигон. Ближе к вечеру медитация и свидание с Кундалини. Потом три дня занятий...
       Балицкий пошевелил губами.
       - ...Мои люди готовы. Готовы. Но как вы их используете? Голова... Это же тончайший механизм! Какая же настройка нужна голове! Вы же разрушите всё... Я же из глины создал ангела, минуя творение человека. Я создал подлинно новую реальность, а не эту вашу... долларовую, обывательскую пошлятину, которую вы пытаетесь подсунуть мне вместо рая! Вы думаете, я создал совершенных убийц? Всего лишь убийц? Какая глупость! Неимоверная глупость! Я создал новое человечество. А вы... Обидно! Как же обидно, когда нельзя сорвать плод с тобою же выращенного дерева. Обидно, когда дерево хотят срубить, не попробовав плодов. Срубить лишь для того, чтобы из ствола вырезать большую, тяжёлую дубину. Всё изменится, как же... В голове у вас ничего не изменится. Станете богатыми, счастливыми... И останетесь такими же дураками!
       Балицкий вздохнул тяжело и закрыл глаза.
       - Тяжело с вами, доктор, - сказал Ратманов. - Впрочем, мы к этому были готовы. Так что скажете?
       - Будут вам исполнители, - тихо, почти шёпотом произнёс Балицкий. - Через четыре дня.
       Ратманов ответил ему голосом вялым и безжизненным, словно совсем не обрадовал его вымученный ответ доктора:
       - Вот и хорошо. Совсем другое дело. Совсем...
       Он весь размяк и едва удерживал равновесие, привалившись широкой спиной к спинке стула.
       - Может, пойдём? - предложила Наталья Петровна. - Всё было так хорошо. Такой чудесный праздник! Но время... Мне ведь ещё до "Речного вокзала" надо как-то добраться, а скоро и метро ходить перестанет.
       - А вы не на машине? - заплетающимся голосом спросил её Ратманов. - Что, правда? Не купили? А мы вам с покупкой поможем. Да, поможем! Наше управление... Эх, да мы автосалоны в бараний рог скрутим!
       - Ой, не надо! - Наталья Петровна поспешно замахала руками. - Не надо никого скручивать. Я просто боюсь по Москве ездить. Хотя психиатр мог бы много ценных наблюдений сделать на московских дорогах, но мне... Жить ещё хочется. Поэтому я, пожалуй...
       Она посмотрела на часы.
       Ратманов встал, подошёл к ней и решительно взял за руку.
       - Я вас отвезу!
       Наталья Петровна испуганно отдёрнула руку.
       - Не бойтесь вы, - успокоил её Ратманов. - Товарищ полковник нетрезв, но...
       Ратманов щёлкнул каблуками.
       - ...Но за рулём будет не он, а его водитель. А я расскажу вам по дороге пару забавных историй из жизни простого российского особиста, коим я и был когда-то. Так что скучно не будет!
       Ратманов схватил пиджак и резко сдёрнул его со стула. Из внутреннего кармана пиджака вылетели и широким веером рассыпались, разлетелись по полу разноцветные, золотые, серебряные, платиновые, красные и зелёные пластиковые прямоугольники кредитных и банковских карт.
       Ратманов быстро накинул пиджак и, подозрительно оглядевшись по сторонам, упал на колени. Не смущаясь присутствием дамы и уважаемого доктора, полковник пополз по полу, по-обезьяньи суетливыми движениями собирая драгоценный пластик.
       "А вот ещё от нью-йоркского банка карта была..." обеспокоенно шептал Ратманов, заглядывая под стол. "Она-то куда подевалась? Вот зараза!.."
       "А этот тип из управления - человек не бедный" с усталым равнодушием отметил доктор и надавил каблуком на складку ковра. "Как он похож на жадного хомяка, собирающего с пола зёрнышки! Эти люди, пожалуй, за пластик да зелёные бумажки не то, что Россию - полмира на уши поставят. Только как же скучно с ними!"
       Балицкий встал и подошёл к двери, ведущей из гостиной в его личные покои, милостиво выделенные ему в этом доме административным отделом Управления.
       "А мне и ехать никуда не надо" с грустной улыбкой подумал доктор. "Тоже, наверное, преимущество... Не дай Бог никому таких преимуществ!"
       - Доктор! - позвала его Наталья Петровна.
       Балицкий замер у двери.
       - Простите, доктор, если мы обидели вас или сделали что-то нет так. Я понимаю, этот праздник не нужен вам. Ни к чему было навязывать вам этот ужин... вы не любите общество. И ещё вы так устаёте. Вам нужен отдых, я понимаю. Просто Пётр Владимирович хотел подарить вам праздник. Хотел хотя бы на один вечер, на несколько часов создать иллюзию домашнего очага. И...
       - Я знаю, чего хотел Пётр Владимирович, - не поворачивая головы, ответил доктор. - Конечно, я не замечаю тех, кто работает рядом со мной. Я сухарь. Бестактный, бессердечный, нелюдимый. Так обо мне говорят? Наверное, это правда. Но. Наверное, я не могу быть совсем равнодушным к людям. Я кое-что помню... День рождения у вас, Наталья Петровна, в середине октября. И вы его не отмечаете. Вы живёте одна, без мужа. И детей у вас нет. Не знаю, что нарассказывал вам полковник и как он уговорил вас участвовать в этом спектакле... Вы хороший человек, Наталья Петровна. Вы самый лучший человек из всех, кто здесь... Я знаю, что требует от вас Ратманов.
       - Я вас насквозь вижу, полковник! - крикнул он Ратманову.
       - Замечательно, - пробурчал в ответ полковник, вставая с пола и отряхивая брюки.
       Собранные карточки полковник пересчитал, потом запихнул кое-как в портмоне.
       И, подхватив со стола, прижал к груди вазу с цветами.
       - Вечер окончен, уважаемые...
       И вышел из комнаты.
       - Идите с ним, - попросил Наталья Петровну доктор. - Он нетрезв и может уехать без вас. Полковник был галантен, пока вы были нужные ему. Спектакль окончен, нужда отпала и полковник может забыть вас здесь. Вам ни к чему ночевать здесь. Вы добрая... Доброму человеку незачем оставаться на ночь в этом доме.
       - Я оставалась в больнице на ночь, - напомнила Наталья Петровна. - В ночную смену. Вы помните, были ночные процедуры, надо было помочь медсёстрам. Я не боюсь...
       Она перешла на шёпот.
       - ...Ваших оборотней.
       Балицкий резко отшатнулся от неё, плечом ударившись о дверь.
       - Уходите! - крикнул он. - Уезжайте, прошу вас! И не вспоминайте! Не вспоминайте!
       Он рывком открыл дверь и выбежал из комнаты.
       Наталья Петровна посмотрела вслед ему.
       Взгляд её был спокоен и печален.
       "Бедный Волк!" подумала она. "Он грызёт сам себя".
      
       Офицер, дежуривший на контрольно-пропускном пункте, проводил взглядом пролетевший мимо него чёрный "Порше Кайен", надвинул пониже капюшон дождевика и, отойдя под навес, подальше от холодных струй ночного ливня, произнёс тихо, будто сказал самому себе:
       - Главный проследовал через первые ворота. В салоне, кроме него, водитель и Наталья, старший ассистент доктора. Ворота открыли заранее, как приказывали. Доложил капитан Валеев.
       - Молодец Валеев! - ответила спрятанная под дождевиком и форменной курткой портативная рация. - Хорошо сработал! Теперь - в дежурный режим. Ворота закрыть, подключить сигнализацию. Обход квадрата - каждые полчаса. Смена - в три утра. И внимательней там, камера на углу во втором секторе квадрата барахлит.
       - Вода в стыки кожуха затекла, - пояснил Валеев. - Я технику звонил, он только завтра утром проверит, не раньше...
       - Развели демократию,.. - недовольно зашипела рация. - Что ещё?
       - Разрешите один личный звонок, - попросил Валеев. - Две минуты, не больше. Жене нужно срочно сообщить! Не успел раньше, меня на дежурство только в восемь вечера поставили, а должен был завтра...
       Валеев для пущего эффекта даже состроил печальное и одновременно жалобно-просящее выражение лица, хоть и знал прекрасно, что невидимый собеседник едва ли оценит возможности его мимики и богатую её палитру, которой мог бы позавидовать и цирковой клоун-мим.
       - Очень надо!
       Рация, пошипев, милостиво согласилась:
       - Дви минуты. И не подключай мобильный! Только по служебному телефону! Если перехватчики хоть какое-нибудь излучение засекут от твоего квадрата - пеняй на себя!
       - Понял! Ничего другого, только проводной телефон!
       Валеев пару раз кивнул в ответ и радостно заулыбался.
       Он-то прекрасно знал местные порядки. Знал, что пользоваться мобильными телефонами на территории больницы категорически запрещается. Даже запрещается их включать.
       Знал, что все звонки - только по служебным телефонам. Ещё он знал, что служе6ные эти телефоны прослушиваются службой технического контроля.
       Понимал, что и этот звонок непременно прослушают и, быть может, запишут на жёсткий диск подключённого к контрольной системе компьютера. А там, возможно, и отцу-командиру прокрутят. Так, для информации. Полковнику, конечно, докладывать не будут (мелок капитан для того, чтобы сам полковник Ратманов его делами интересовался), но вот заместителю его сообщат.
       Да, ничего! Ерунда!
       Не советские нынче времена, чтобы за баб на ковёр к начальству тягать. Сами вон, командиры-то наши, по саунам шляются. Не здесь, конечно, не в больнице - здесь режимный объект и камеры на каждом углу. Здесь каждый чих под контролем.
       А там, на воле - там такое творят...
       Линевич, старлей из службы наблюдения, рассказывал (под большим секретом, конечно, и только после принятой на грудь изрядной порции коньяка), что встречал он как-то в "Шереметьево" вернувшегося из Штатов полковника Ратманов. Полковник был пьян до полной невменяемости, на ногах не держался, пускал слюну и бормотал что-то несвязное. Но важного человека без присмотра оставить нельзя и потому от самого паспортного контроля в ВИП-зале (на котором полковника задержали лишь на полминуты, сунув в карман пиджака заранее проштампованный пограничниками паспорт) и до распахнутой двери этого самого "Порше" вели его под руки под удивлёнными взглядами сотрудников службы наблюдения какие-то совсем незнакомые, ни в одном списке агентов не значившиеся размалёванные и так же сильно нетрезвые девицы в мини-юбках.
       Девиц тех было (точно сосчитали!) четверо. С полковником двое поехали, оставшиеся двое поймали такси и поехали куда-то к чёрту на рога, в Коровино.
       Слишком долго этих невесть откуда взявшихся девиц вести не стали. После МКАДА наблюдение приказали снять.
       И так было понятно, что это за публика.
       "И где эту шантрапу полковник снять умудрился?" вздыхал Линевич. "Неужели в Калифорнии? Что, и туда матрёшки добрались?"
       Да, не советские ныне времена. В некотором смысле, попроще всё стало. Человечней.
       Валеев зашёл в здание КПП и набрал номер.
       "Слушайте, слушайте... Всё равно другого выхода нет. Надо Машку предупредить".
       - Машуня! - крикнул он в трубку, дождавшись заветного "Алло, слушаю...". - Я не смогу сегодня приехать. Я в ночь сегодня дежурю. Внеочередная смена, боремся с преступностью... И ты не приезжай! В мою квартиру не приезжай. Моя законная завтра с курорта приезжает. Опять пилить будет, что на вокзале её не встретил. Завтра обстановка нервная будет, суета сплошная. Так что ты не звони и приезжай. Даже на мобильный мне не звони! Я сменюсь, всё улажу, мегеру мою успокою - и сам тебя наберу. Поняла? Ну и умница! Целую, солнышко! Пока!
       "Что за жизнь?" с грустью подумал Валеев. "Каждый шаг под контролем!"
       И положил трубку.
      
       - Что ты нарисовал?! - закричал Марк. - Как ты мог?! Я доктору!.. Я всё расскажу!
       Марсель улыбнулся виновато и закрыл альбом.
       - Сам же просил нарисовать смерть. Я ведь могу и цветы рисовать, ты же знаешь...
      
       Беляк посмотрел на часы.
       Половина первого ночи.
       "Мало времени, мало!"
       Подходящая машина, как назло, не попадалась. Да и легко ли это: за считанные часы нужную машину найти ("и чтобы среднего класса, и технически исправная, и неброская, да ещё и такая, которую угнать можно быстро и без лишнего шума... вот придумали!"), перегнать в безопасное место (а гараж с подходящими инструментами тоже не так-то просто найти!), номера перевесить (хорошо - на двигателе перебивать не надо), стёкла затонировать...
       И дел полно, и ночь уж началась, а результатов...
       "Никаких! Ничего подходящего не попадается, как назло!"
       Если и попадались подходящие, то стояли они под окнами, под фонарями, либо на охраняемых стоянках.
       Угнать, конечно, можно и оттуда (и не так уж сложно это сделать), но не хотелось рисковать. И шума не хотелось. Уж больно ответственной была завтрашняя операция.
       Действовать надо было наверняка. На второй заход времени может уже не остаться.
       Закапал дождь. Мелкие и редкие поначалу, капли становились всё крупнее и стучали по асфальту всё чаще и чаще.
       Потянуло знобящим ветром, стало по-осеннему сыро и холодно.
       Скоро и лужи захлюпали под подошвами. Заболели стопы тянущей ревматической болью.
       "От армии подарок" подумал Беляк, выбираясь с дороги на тротуар. "Намёрзся там в своё время, до сих пор отойти не могу. Сейчас ещё суставы дёргать начнёт... Совсем плохо! Однако..."
       Нет, не совсем. Даже совсем неплохо! Вот он, вариант! Прямо под носом, голубчик!
       Тёмно-синий "Форд Фокус", новенький, с глянцевым отблеском, игрушка милая, да уже и затонированный - выехал из внутреннего двора на улицу и на выезде притормозил.
       Водитель ("дурачок юный" сразу определил Беляк) держит ногу на педали тормоза и ждёт... Кого-то ждёт. Или по мобильному разговаривает?
       В любом случае - быстрее надо действовать. Нельзя его упускать!
       - Эй! Командир!
       Беляк подбежал к машине и крикнул водителю, не успев перевести дыхание. Отчего крик получился особенно пронзительным и отрывистым.
       - Стой!
       Водитель посмотрел удивлённо в его сторону.
       "Ждёт кого-то... Надо быстрее, мне свидетели не нужны".
       - Чего вам?
       Голос недоумённый и недовольный одновременно. Конечно, не входила эта встреча в твои планы, не ждал ты Кирилла Толмачёва, агента с оперативным псевдонимом "Беляк".
       Не ждал, так тебе же лучше. Спокойней отключишься, без лишней нервотрёпки.
       - Ты чего творишь, родной? - мастерски разыгрывая возмущение, быстро и подчёркнуто нервно затараторил Беляк. - Нет, ты чего тут вообще разъездился? Тебе кто тут позволил?
       - А что? - ошарашено произнёс водитель.
       Удача! Приголубил господь Беляка, и впрямь - дурачка для него приберёг. Водитель был юн и его водительский стаж был весьма невелик. Да и жизненный опыт - небогат.
       Поэтому с трусоватой наглостью застигнутого на месте преступления "чайника" он попытался было отбиваться:
       - Да что я сделал-то?
       Но был тут же сломлен уверенным криком Беляка:
       - Что сделал? Ещё спрашиваешь, гад?! А ну, выходи! Выходи, я тебе покажу! Я тебя мордой ткну! Я твой номер записал! Тебя милиция везде достанет! Ты, когда со двора выезжал, крыло мне помял! У тебя у самого вмятина сбоку осталась! Сам посмотри!
       Парень, ошарашено покрутив головой, словно из кабины пытаясь рассмотреть последствия ужасной аварии и, конечно же, не увидев таковых, поставил машину на ручной тормоз и подрагивающими руками приоткрыл дверь.
       - Сейчас я... Не заметил ничего,.. - бормотал он что-то бессвязное.
       Высунул голову. Готово! Попался!
       Беляк наотмашь ударил его по шее. И кулаком - в затылок.
       Водитель тут же потерял сознание и едва не вывалился на асфальт, но Беляк быстро подхватил его и закинул обратно в салон.
       Затем быстро обошёл машину, открыл дверь со стороны пассажирского сиденья, и потащил тело на себя, освобождая водительское место.
       Парень забормотал что-то и попытался взмахнуть руками. Беляк ещё раз ударил его, на этот раз - в висок. Беляк силой был не обижен, скорее наоборот - наделён от природа весьма щедро. Потому и знал: от его фирменного удара в висок любой, даже самый крепкий мужик отключится минимум на полчаса. А уж этот хлюпик не меньше часа сопеть будет.
       А там по свободным ночным дорогам можно будет за город выехать, вхорошо знакомое укромное место.
       И там уж с начальством посоветоваться, судьбу водителя решить.
       "Может, повезёт тебе" подумал Беляк, сочувственно глядя на окончательно отключившегося водителя. "Может, тебя в живых оставят. Мы же не злые, работа просто такая. Выехал бы минут на десять пораньше или попозже, так совсем по-другому судьба у тебя сложилась бы. Мы же как трамваи: давим только тех, кто на пути встаёт. Да и то не всех. Рельсы, брат, такая штука... Не лезь на них, и всё будет хорошо".
       Беляк сел на водительское сиденье. Отрегулировал зеркала. Глянул на приборную панель...
       "Да ты и заправиться успел? Молодец!"
       ..снял машину с ручника и, мигнув поворотником, повернул на дорогу, ведущую к проспекту Мира.
       Примерно через триста метров, уже у самого выезда на проспект, его остановили сотрудники ДПС.
       Молодой, худощавый, тонкошеий лейтенант, в широком и массивном бронежилете своём похожий на мокнущего под дождём, неведомо как попавшего на московские улицы черепашонка, подошёл к машине, постучал по стеклу и, выдержав паузу, важно представился:
       - Лейтенант Якименко, документы на машину...
       - О, братан! - радостно закричал Беляк. - Чего тебе, начальство жизни не даёт?
       Лейтенант удивлённо посмотрел на Кирилла, зачем-то поправил затянутую в мокрый полиэтиленовый чехол фуражку, откашлялся и, неуверенно приложив ладонь к виску, строгим голосом повторил:
       - Документы на машину, права! Пожалуйста! И выйдите из машины! Что у вас там?
       Лейтенант сделал попытку просунуть голову в салон.
       - Что с пассажиром? У него кровь на лице!
       - Да не дёргайся ты, лейтенант!
       Беляк упёрся растопыренными пальцами в лицо любопытному лейтенанту и буквально выпихнул его из салона.
       - Чего?! - повысил голос милиционер.
       - На тебе документы!
       Беляк протянул лейтенанту спецталон и удостоверение майора ФСБ.
       И одновременно набрал номер на мобильном.
       - У вас в талоне номер машины не проставлен, - задумчиво протянул лейтенант, внимательно рассматривая с фонариком документы. - Мне проверить надо...
       Он сделал было шаг по направлению к своей машине.
       "Если ты, урод, с моими документами уйдёшь, я вас всех тут урою!" мысленно пообещал лейтенанту Беляк. "Хватит меня доводить!"
       - Поговори с начальством, - спокойно и уверенно сказал Кирилл и протянул мобильный лейтенанту.
       Якименко поправил висевший у него на шее АКС-74, отвёл ствол в сторону, наклонился и аккуратно, кончиками пальцев взял телефон.
       - Слушаю, - тихо сказал лейтенант.
       Беляк демонстративно отвернулся, словно бы и не вслушиваясь в разговор, но сквозь шум дождя профессионально настроенным слухом улавливал обрывки фраз: "...так точно, лейтенант Якименко... проверка документов... он не сказал... оперативное задание, понимаю... да, простите за беспокойство..."
       "Давай, лейтенант, извиняйся" подбодрил служивого Беляк. "Не каждый день тебе с таким высоким чином общаться приходиться. А если бы милицейское удостоверение ему показать, то меньше бы он сомневался? Или..."
       Лейтенант, отряхнув телефон от капель, вернул трубку Беляку.
       - Проезжайте!
       - Документы верни! - грубым тоном потребовал Беляк.
       И, ядовито усмехнувшись, поинтересовался:
       - Номер записать не хочешь?
       Лейтенант покрутил головой и, возвращая документы, забормотал:
       - Ну вас с вашими номерами! Операции у них какие-то, машины оперативные... С вами без башки останешься!
       - Это точно, - согласился Беляк.
       И миролюбивым тоном заметил:
       - Да не парься, лейтенант. Видишь, кореша домой везу. Плохо парню стало... на задании.
       "Знаем мы ваши задания" подумал лейтенант. "С гулянки, небось, да ещё и сам на грудь принял. Потому из машины выходить не хочешь. Боишься, что на ногах не удержишься".
       Но, подумав так, ничего не сказал. Только козырнул на прощание.
       Спустя минуту после того, как "Форд", взвизгнув резиной, улетел прочь, подумал Якименко, что дело тут всё-таки какое-то нечистое. Отметил он с запозданием, что не пахло алкоголем в салоне. И кореш тот белый какой-то и обмякший в кресле сидел... И вообще...
       "Да ну их!" окончательно решил лейтенант. "С лубянскими и солнцевскими лучше не связываться. Забыть - и всё тут!"
       Он поправил съехавший на бок бронежилет и с важным видом заходил по краю тротуара, вглядываясь в ночную темноту.
       Смена его только начиналась.
      
       "Комарницкий А.Л., одна тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года рождения. Образование высшее, профессия - инженер-механик. После окончания института (1996 год) работал продавцом, грузчиком, разнорабочим. В 2001 году женился. В 2003 году родился ребёнок (девочка). В сентябре 2007 года Комарницкий, находясь в состоянии буйного помешательства, убил жену и дочь. Тела убитых сбросил с балкона во двор дома. После чего открыл краны и затопил квартиру (а так же квартиры соседей). При задержании оказал активное, вооружённое (в качестве оружия был использован туристический топорик) сопротивление сотрудникам милиции. Один сотрудник милиции был убит, двое - тяжело ранены. Сам Комарницкий получил пулевое ранение в плечо, и только после этого был задержан.
       Ввиду полученного ранения сразу же после задержания был направлен в тюремную больницу.
       В сентябре 2007 проходил лечение в тюремной больнице. После завершения лечебного курса помещён в камеру предварительного заключения.
       В октябре 2007 года задушил сокамерника. В конце октября 2007 года напал на конвоира. Обезврежен с применением спецсредств (резиновых дубинок).
       До конца октября 2007 года (несмотря на явно агрессивное и неконтролируемое поведение) следственными органами на прохождение психиатрической экспертизы не направлялся.
       Экспертиза, проведённая по настоянию защиты, определила у Комарницкого А.Л. ярко выраженное состояние маниакально-депрессивного психоза с преобладанием маниакальной составляющей, перешедшего в фазу необратимого распада личности.
       В ноябре 2007 года Комарницкий А.Л. судом признан невменяемым, помещён в психиатрическую лечебницу закрытого типа.
       В июне 2008 года группой поиска был направлен для исследования в подконтрольный УССМ лечебный центр. По представлению Балицкого С.С. включён в оперативную группу КПБ.
       По информации медицинских сотрудников КПБ состояние Комарницкого стабилизировано. Успешное проведение процедуры психореабилитационной трансгрессии по методу Балицкого даёт основания считать данного сотрудника одним из самых перспективных боевиков "Коллектива патриотических больных".
       Лопарёв Т.П...."
      
       "Мой отец умер, когда мне было пять лет. Говорят, его погубила пневмония. Зимы в Казахстане обычно суровы, в северных степных районах зимой бывают очень крепкие морозы. Такие, что и спиртовой градусник на улице под мертвящим дыханием ледяной степи вымораживается, покрывается белым льдом, а потом и вовсе трескается, да так, что столбик замёрзшего спирта выпадает прямо на снег.
       Это ведь одно из воспоминаний моего детства: безлюдный двор, скрипящие под ветром качели, облизывающая сугробы позёмка, колючий снег, смешанный с солоноватым песком.
       И потрескавшийся градусник у подъезда. Ещё одиночество. Я гуляю один. Сам не знаю, почему так произошло, как так могло случится, что одиночество не отпускало меня и ревнивым, занудным, надоедливым другом бродило рядом со мной, отпугивая от меня всех прочих друзей.
       Быть может, потому так всё было, и продолжается сейчас, и будет продолжаться впредь, потому нет никого рядом со мной и никогда не будет, что слишком сконцентрирован я ан самом себе, на своей, возможно, выдуманной и иллюзорной миссии, на своих чувствах и желаниях, на своих тщательно расковыриваемых мною же болячках, на своей никому не нужной и никчёмной исключительности.
       Вот и сейчас пишу я о самом себе, погружаюсь лишь у ту часть воспоминаний, которая доступна мне одному и из картин детства приходит мне на ум лишь те, где я один, и рядом - никого. А ведь было так не всегда, не всегда я был одинок, но помню лишь одиночество, потому что избирательна моя память.
       Избирательна до лживости. И зеркала её... нет, мои - кривые!
       Я хотел написать о своём отце. Это важно для меня - вспомнить о нём, именно сейчас. А вспомнил привычно... снова себя. Но я исправлюсь, исправлюсь непременно.
       Сейчас не обо мне речь. О нём, о моём отце.
       Я родился в декабре 1959 года. В декабря 1964 года мне исполнилось пять лет. В январе 1965 года умер мой отец.
       Мы жили в маленьком посёлке, где-то в пригороде Кустаная. Может, на окраине самого Кустаная. Не помню точно... Это был не город, просто рабочий посёлок.
       Отец мой родом из семьи ссыльных. В 1938 годы деда моего, профессора Балицкого (известного петербуржского, петроградского, а потом и ленинградского учёного-психиатра), арестовали по делу Барченко, судили скорым пролетарским судом и приговорили к расстрелу. Собственно, с Барченко мой дед не был знаком и никогда вместе не работал (тем более не имел никаких общих дел с лубянским магом и покровителем красных колдунов Глебом Бокия), однако фантазёры-чекисты, распутывавшие "заговор гипнотизёров", добрались и до моего деда, включив его в группу террористов, планировавших погубить товарища Сталина при помощи "психических волн".
       Болван из НКВД с двумя классами образования, избивавший деда на допросе, просто зверел и выходил из себя, едва только при нём произносили слово "гипноз".
       А гипнозом мой дед занимался, это правда. Наверное, это родовое у нас, фамильное. И дар гипноза, и склонность к изучению души человеческой... И проклятие, губящее нас.
       Дар-проклятие.
       А ещё - недалёкие, заносчивые, малограмотные "государственники" из бесчисленных, непрестанно меняющих имена и маски спецслужб, неизменно липнущими у телу призраками сопровождающие нас, Балицких, из поколения в поколение, из жизни в жизнь.
       Дед, отец, я.
       Это тоже - часть проклятия.
       Я погубил сына. Проклятие, быть может, кончится не мне.
       Должно быть, Творец всеведущий, которого я испытывал, решил, что миру достаточно мучиться. Решил, что меня - хватит. Конец!
       Чекисты подвели деда моего под расстрел, они же, как ни странно, спасли его. Точнее... Не спасли, нет. Просто немного изменили приговор. Информация об уникальных опытах по воздействию на психику человека, которые в своей ленинградской лаборатории в течение многих лет проводил мой дед, была, оказывается, детально зафиксирована сексотами НКВД и доведена до сведения руководства.
       Исполнение приговора отсрочили. Потом вслед за Ежовым пришёл Берия. Что-то изменилось в Москве. Чекист стали более прагматичными. Деду расстрел заменили двадцатью пятью годами отсидки. И отправили...
       Не знаю точно, как называлась эта организация. Под вывеской медицинского института была настоящая живодёрня. Дед едва не сошёл с ума...
       Он выжил. В 1953 году был арестован Берия. Деда моего освободили в 1954-м. освободили, но не реабилитировали. В 1956 году дедушка неожиданно умер. Да, неожиданно и скоропостижно. Он не жаловался на здоровье, в заключении находился он хоть и не в санаторных, но всё-таки во вполне приличных, по гулаговским меркам - в очень даже хороших условиях.
       Он собирался долго ещё прожить. Отцу сказали: "приступ перитонита".
       Не люблю строить гипотезы при отсутствии достоверной информации. Но... труп кремировали. У деда нет могилы.
       Отец мой не дождался возвращения деда. В 1938 годы (от греха подальше!) бабушка из Ленинграда уехала в Саратов. В 1940 году их нашли и там.
       Члены семьи "врага народа" сосланы были в Казахстан. В тот самый степной посёлок.
       В 1944 году отцу исполнилось 18 лет. Но на фронт он не пошёл, а отправился прямиком в следственный изолятор. Кто-то из местных написал на него донос... Не знаю всех деталей этой истории. Кажется, у какого-то чина из районного управления НКВД болела дочь. Припадки. Возможно, эпилепсия.
       Чекист, присматривавший за нашей семьёй, рекомендовал чину обратиться за помощью к моему отцу. Отец мой, добрая душа, многих в посёлке лечил. Дар его был светел и проявился очень рано и мощно.
       Лечение девочки было успешным. Три сеанса гипноза. Девочка выздоровела.
       На чина из НКВД написали донос ("коммунист, а пользуется услугами какого-то шарлатана! да ещё и члена семьи... сами знаете, кого..."). Чин, спасая себя, упрятал отца в тюрьму.
       Выбил показания. Но до суда дело довести не успел. Сам был арестован.
       В 1945 году отца выпустили. Он долго болел. Горлом шла кровь.
       На фронт он так и не попал.
       В 1954 году отец узнал об освобождении деда. Дедушка прислал ему письмо. Делился радостью, строил планы на будущее. Просил пока не приезжать и не встречаться с ним. Не знаю, какие доводы и объяснения подобной просьбе он приводил в своём письме (откровенность в письме могла плохо закончиться и для деда, и для отца), но семья всё поняла.
       И бабушка, и отец мой остались в Казахстане.
       Ждали встречи. А потом... Потом узнали, что возвращаться некуда и не к кому.
       Чужие люди похоронили деда. Хотя... Можно ли назвать казённую кремацию - похоронами?
       Не ритуал, заметание следов.
       Замело время... Рассыпало, развеяло прах.
       Жестокое, страшное, подлое время!
       В 1957 году бабушка умерла. Должно быть, она очень переживала смерть деда. И ещё то, что они так и не встретились...
       В 1958 году мои родители встретились и поженились.
       В декабре 1959 года я родился.
       Болел краснухой и свинкой.
       Питание было плохое. Воду брали из колонки во дворе. Я не любил пить эту воду из стеклянного, прозрачного стакана. В воде стояла мутная, жёлтая взвесь. Противно было смотреть на эту воду.
       Из металлической кружки - как-то легче. Не видно...
       Глупость!
       Я не любил и боялся людей. Во жила дворняжка. Забыл, как звали её... Она играла со мной.
       Привозили молоко. Холодильников не было тогда. А летом в тех краях - жарко.
       Потом была какая-то желудочная инфекция.
       Зимой - холод и пронизывающий ветер.
       Та зима была особенно холодной. В январе отец простудился и слёг. Пневмония. Болезнь развивалась быстро.
       Лёгкие у отца были отбиты ещё сапогами чекистов. Жизнь в степи здоровья не прибавила.
       В январе отец умер.
       Мать плакала. Степь казалась ей кладбищем. Гиблым местом. Она говорила, что надо уезжать отсюда. Точнее - бежать. Говорила, что есть родственники в Москве. Какие-то очень дальние родственники. Они примут, хотя бы на несколько дней. Потом всё устроится...
       Она была явно не в себе. Она помешалась. Но мне было всего пять лет, и она была для меня мамой. Единственным родным человеком. Поводырём моим в этом мире, опорой моей.
       Любимой мамой.
       Она говорила: "я не брошу тебя!"
       Зачем... Почему она обманула меня? Сама не понимала, что творит?
       Она бросила...
       Мама моя была школьным библиотекарем. В тот день она закрыла двери библиотеки, оставила завучу ключ.
       Пришла домой, собрала вещи. Одела меня.
       Мы пошли на железнодорожную станцию. Степной полустанок.
       Она сказала, что скоро должен быть поезд, на котором мы уедем отсюда. Далеко, далеко... Да, в Москву!
       Здесь она не обманула меня. Я действительно уехал. И она - не смогла.
       Она бросила меня.
       Может ли её безумие служить оправданием?
       Могу ли я оправдаться перед ней за всю мою жизнь, прожитую без любви? За то, что подаренное ей тепло погасло во мне?
       За то, что не только молюсь ей, но и проклинаю её?
       И как ей оправдать меня? Ведь её нет!
       А я каждую ночь прошу её6 "держи меня, не отпускай... не покидай".
       Будто стараюсь схватиться за руки её... за пустоту!
       Откуда знаю всё это? Как узнал я о судьбе моего деда, бабушки, отца? Аресты, ссылки, письма... Откуда знаю о том, что мама моя закрыла библиотеку перед бегством из степного посёлка?
       Много лет по крупицам восстанавливал я историю моей семьи.
       Выросший в приюте, хотел я вернуться назад. В те первые пять лет жизни, когда была у меня семья.
       Я вернулся в степной посёлок. Было это уже в середине восьмидесятых. Я встретился с завучем. Старушка давно была на пенсии, в преклонных летах, но память сохранила отменную и день тот помнила хорошо. Запомнился ей тот день...
       Ещё был я на станции... Там всё изменилось, дощатую платформу замерили бетонной, перестроили станционное здание.
       А вот рельсы... Глупость, конечно, чушь, но рельсы казались мне прежними.
       Будто не меняли их с той поры. Я боялся смотреть на них. Боялся, что увижу пятна крови.
       Я не стал ночевать в посёлке. С первым же поездом уехал прочь.
       Я всё-таки уехал, мама!
       В тот февральский день стояли мы на платформе. Мне было холодно, очень холодно.
       Мама сказала, что в здании есть расписание. Надо посмотреть и узнать, когда придёт поезд. Он должен скоро придти.
       Я побежал... Зачем? Мне было пять лет, я учил азбуку, но читать ещё не умел.
       Я убежал, а она..."
      
       "Из сообщений телевизионного информационного агентства "Седьмой канал - Russian Satellite Channel"
       ...С точки зрения финансовых аналитиков банковского консорциума "Moscow Unit Bank" нарастающая дестабилизация банковского сектора России вызвана набирающим обороты с мая этого года кризисом ликвидности, причинами которого являются системные сбои в кредитовании российских банков при получении займов из зарубежных источников.
       Эксперт финансово-аналитической группы MUB Семён Ратецкий в беседе с нашим корреспондентом сообщил следующее:
       "Не хотелось бы чрезмерно сгущать краски и заниматься апокалиптическими пророчествами, но с учётом полученной нами информации о банкротстве крупных и до последнего времени весьма устойчивых кредитных организаций, можно констатировать, что российская банковская система находится в состоянии полураспада.
       Система кредитования, используемая российскими банками, фактически базируется на получении займов у зарубежных банков под относительно низкие проценты и перепродаже кредитов на внутрироссийском рынке под более высокие проценты. Я, конечно, не хотел бы сейчас обсуждать вопрос о пресловутом "суверенитете" банковской сферы, поскольку сам термин "суверенитет" является политическим, а не экономическим, да и к тому же, очевидно, плохо соотносится с принципом открытости экономики и её интегрированности в мировые финансовые процессы.
       Однако следует обратить внимание на то обстоятельство, что российских банковский сектор не опирается на производственный капитал по причине фактического отсутствия оного в России, а, скорее, реализует схемы по перепродаже импортируемых денег, что лишает его необходимого прочностного ресурса.
       Таким образом, любые сбои по кредитованию за рубежом, вызванные либо объективными экономическими причинами, либо иными факторами неэкономического характера, в случае их системного проявления, неизбежно приведут уже не к кризису, а к полному краху банковского сектора.
       То есть, условно говоря, из состояния полураспада мы перейдём в состояние распада и развала российской системы кредитования.
       И вот когда кризис финансовой системы приведёт к кризису системы политической, настанет, видимо, время поговорить о той самой "демократической суверенности", о которой так долго рассуждали наши власти, ныне по каким-то причинам не желающие и пальцем пошевелить для спасения своей гибнущей "суверенной демократии" и принять план спасения, предлагаемый нашими зарубежными партнёрами.
       Времени, между тем, остаётся всё меньше..."
      
       - Как заговорил, а? Красиво заговорил! - восхищённо прошептал Шевалдин и, нажав на кнопку пульта, отключил телевизор.
       Огромное лицо Ратецкого исчезло с экрана и чёрная плазменная панель показалась генералу глухим и тяжёлым театральным занавесом, на короткое время скрывшим сцену, где невидимые зрителям хлопотливые рабочие, стараясь не шуметь и не стучать молотками, собирали поспешно декорации для нового действа, на протяжении которого силами искусных лицедеев разыграна будет главная часть трагедии, пик страстей с кульминацией, полагающимся в таких случаях катарсисом, фейерверками, парадом драконов и бесплатной раздачей театральных конфет.
       А сборы со зрителей будут так велики, что покроют не только расходы на парады и конфеты, но и позволят театральной труппе долгие, долгие годы сыто и счастливо жить в покое, надолго забыв об изнурительных репетициях и постановках.
       - Ай, молодец!
       Генерал даже зажмурился от удовольствия.
       - Смелые стали ребята, ультиматумы лепят один за другим. А наши партнёры сомневались, что Ратецкий на такое решится. А он не подвёл, точно по плану сработал.
       Вот только, пожалуй, зря он упомянул в своей речи "факторы неэкономического характера". Это ни к чему...
       Большинство зрителей, конечно, и внимания не обратит на эти слова. Но передачу эту не только обыватели смотрят. И политологи в поздний час у телевизора сидят. И референты аналитических служб цитату в дайджест скопируют.
       И умники из администрации президента и аппарата правительства передачу на DVD запишут, а потом - кому надо покажут.
       А те, кому это надо, намёк поймут. А намекать так прозрачно ещё рано. "Лабиринт" ещё не сработал.
       "Надо будет Томскому завтра позвонить".
       Генерал потянулся и встал с кресла.
       "Пусть найдёт время, встретиться с Ратецким. Подкорректирует его немножко... Нам-то что, мы исполнители. Сидим на своём участке, делаем дело. А вот большие люди забеспокоятся. Зачем хорошее выступление портить ненужными намёками? Надо поправить, поправить слегка...
       - Миша! - позвала жена.
       Шевалдин зашёл в спальню, на ходу запахивая халат.
       - Опять за полночь сидишь? - спросила жена.
       И поморщилась.
       - Я и так тебя сутками не вижу, так ты ещё у телевизора...
       - Работа такая, - виновато пробормотал Михаил Николаевич. - Насть, ты не расходись. У меня вон офицеры некоторые по неделе из управления не выходят, а то и больше.
       - А я вот сама о своём здоровье заботиться должна! - разошлась-таки жена. - Сама в спа-центр хожу, сама на массаж записываюсь. У тебя же столько знакомых, такие связи! Снял бы трубку...
       - Я бы тебя в наш медицинский центр свозил, - сказал Михаил Николаевич и хитро улыбнулся. - Да, боюсь, не понравится тебе там.
       - Дурак старый! - крикнула в ответ жена и, окончательно расстроившись, завернулась в одеяло, прикрыв голову подушкой.
       "И то ладно" согласился Шевалдин. "Спи, ворчунья, спи. А я, пожалуй, пойду, кофейку сварю. Ночи у нас бессонные начинаются, долгие..."
      
       - Я за городом. Место спокойное. Решай, командир, что с пассажиром делать.
       Беляк покосился на всё ещё не очнувшегося владельца машины.
       - Ты его всё ещё с собой возишь? - изумлённо воскликнул Ладеев.
       Беляк на мгновение прикрыл телефон ладонью и негромко выругался.
       - А куда мне его девать? Ремнём пристегнул, вожу с собой. В городе надо было его бросить? Чтобы менты или прохожие засекли? Нас тогда завтра по дороге на работу повяжут. Клиента не окучим, и у ментов в клетке будем по дурости париться. Устраивает?
       Ладеев задумался.
       - Решай быстрее! - поторопил Беляк. - Здесь площадка глухая. Похоже, отстойник для дальнобойщиков. Пока никого нет, но гости могут заскочить на огонёк. Тогда место придётся менять, пассажир проснётся...
       - Место точно тихое? - переспросил Ладеев.
       - Вальтер, не держи меня за дурака! - разозлился Кирилл. - Не люблю, когда меня за это место держат. Я за свои слова отвечаю. Здесь никого, площадка не просматривается. Пассажир в себя не приходил, видел меня мельком. Можно сохранить. Решай!
       Ладеев откашлялся. Трубка всхлипнула и зашипела.
       - Ладно, Беляк, не заводись... Убирай пассажира!
       Беляк посмотрел на невольного попутчика и заметил, что веки у того подрагивают и скоро могут открыться.
       - Или здесь его бросить? - предложил Кирилл.
       Он и сам не знал, почему не хочется ему убивать этого парня. Не первый же, в самом деле... Но что-то тошно стало на душе. Нехорошо.
       По капризу, по слишком человеческой глупости захотелось не делать страшного дела. Может потому, что дело освоенное привычным так и не стало.
       И ещё... Убивать безоружных Беляк не любил. Потому и не стал ликвидатором. А стал водителем в оперативной группе.
       Да вот и водителю в такой группе приходится руки пачкать.
       - Запрещаю! - отрезал Ладеев. - Если завтра что-то не срастётся, придётся выслеживать. Водила заявление напишет. Машину придётся бросить. Тебя менты по дороге тормозили?
       - Тормозили, - тихим голосом произнёс Беляк.
       Настроение у него окончательно упало.
       - Номера могли запомнить? - наседал Ладеев.
       - Могли, - подтвердил Беляк.
       - Если до утра этот крендель очнётся и заявит, то в город мы не сунемся. Убирай!
       Беляк нажал на кнопку разъединения.
       Отстегнул пассажиру ремень безопасности. Парень сполз набок, головой уткнувшись в боковое стекло.
       Беляк вышел из машины, обошёл её, открыл багажник. Покопавшись, нашёл ящик с инструментами. Отобрал отвёртку подлиннее.
       Открыл переднюю дверь, левой рукой придержал выпавшего было из кабины пассажира. Ладонью правой руки сжал поплотней рукоятку отвёрти.
       "Только бы не вспотела!.. Кость надо сразу пробить, иначе очнётся, кричать будет".
       Резким ударом всадил отвёртку в висок.
       Парень вскрикнул, но очень слабо и приглушённо. Сознание покинуло его прежде, чем успел он ощутить короткую боль.
       Он подался вперёд и тут же ослаб, обмяк.
       Кирилл выдернул отвёртку и вытер её о пиджак убитого.
       Положил отвёртку в ящик, закрыл багажник.
       Когда затаскивал убитого в кусты, что разрослись густо и почти непроходимо у самой площадки, то услышал так и не выключенный по недосмотру телефон. Кто-то звал погибшего.
       Сам не зная, зачем и по какой причине, нарушая все меры безопасности, будто в трансе, в отуплении - потянулся Беляк за этим, совсем ненужным ему телефоном убитого им человека.
       И вздрогнул невольно, услышав в трубке раздражённый женский голос:
       - Коля, сколько тебя ждать можно? Ты час назад должен был меня встретить. Я тебя час под дождём прождала! Сам предложил в клуб пойти! Чтобы я ещё раз!..
       Беляк бросил трубку на землю. И топтал каблуком до тех пор, пока синий экран, мигнув, не погас.
       - Невезучий ты! - обратился Беляк к покойнику. - Не было бы заданием таким важным, так отделался бы сотрясением мозга. И мне легче было бы. А тут... Руби концы, как говорится. Хорошо хоть, помер аккуратно, салон не запачкал. Ладно, лежи уж...
       Затащив труп подальше в заросли, вернулся Беляк к машине.
       И ту понял, что совсем он плох стал и нервы впрямь расшатались у него до крайности.
       Он забыл закрыть машину!
       Пока он труп таскал, она так и стояла на площадке с открытыми дверями.
       Что уж про сигнализацию говорить, если уж он даже двери забыл закрыть.
       "Болван!" отгругал себя Беляк. "Тупица! Вот ведь растяпа! А если б угнал кто? Опять в город возвращаться? И опять..."
       Он вздрогнул, представив, как пришлось бы ещё один труп тащить куда-нибудь в канаву.
       "Надоело всё... Господи!"
       Он выехал с площадки. И долго колесил ещё по глухим подмосковным дорогам.
       Нет, не заметал следы. Зачем?
       Никто его не искал. Ни от кого он не прятался.
       Просто надо было успокоиться. Придти в себя.
       К трём часам ночи добрался он до кольцевой дороги.
       Сердце успокоилось. Бесцельная езда закончилась.
       Нужно было выполнять следующую часть операции.
       Беляк ехал в гаражный комплекс, что расположен был на востоке Москвы, недалеко от Измайлово.
       Там, в арендованном через посредника гараже ждали его новые автомобильные номера. Заранее вписанные в спецталон, запрещающий досматривать автомобиль Федеральной службы безопасности.
       Что ж, документы прикрытия их контора готовить умеет!
       Жаль, что фээсбешники этого не оценят.
       А Управление, конечно, им об этой мелочи не расскажет.
       И в очередной раз прикроет широкой своей спиной.
       "С такой конторой не пропадёшь!" подумал Беляк.
       На душе стало совсем легко и радостно. Государство же за спиной, не гопники, в самом деле. Там знают... всё знают, как лучше... Иногда и так лучше...
       Говорят же, что война идёт. На войне убивают. Кто скажет, что это неправильно?
       "Правильно" прошептал Беляк.
       И прибавил скорость.
      
       Солнечный летний день был в самом разгаре, но в этом кабинете было темно и по-осеннему прохладно.
       Рудневу даже показалось на мгновение, будто тянет откуда-то запахом погребной сырости, но именно - показалось, потому что такой запах уж явно не соответствовал бы роскошной обстановке кабинета, где светло-коричневый мрамор мозаичных стен удачно сочетался с яркостью и византийской пышностью золотисто-зелёного декора, а мебель тяжеловесным величием своим напоминала отнюдь не офисные гарнитуры эпохи новорусского капитализма, а, скорее, солидные бюро преуспевающих европейских буржуа золотого девятнадцатого века.
       Генерал-майор ФСБ Руднев, который считал себя вполне обеспеченным и даже отчасти знакомым с роскошью человеком, совершенно потерялся в этом величии, исчез и растворился в слепящем свете имперского золота, и казался самому себе таким маленьким, слабым и жалким, что избегал он смотреть в зеркальные панели, которыми украшен был камин, устроенный в декоративной нише кабинета.
       Не хотел он видеть своё отражение. В отражении он был лилипутом.
       И всё-таки... Не погребной запах, нет! Руднев, конечно же, не более чем на мгновение мог спутать запах этот с духом сырого погреба. Это был иной запах сырости.
       Так пахнет кондиционированный и профильтрованный воздух, который давно уже не разбавляли воздухом с улицы.
       Руднев сразу обратил внимание на то, что стены кабинета - глухие. Ни одного окна.
       Не сразу можно было понять, как же проветривается этот кабинет, герметичностью своей похожий на бункер.
       И только по едва слышному шелесту продуваемой по вентиляционным каналам фильтрованной, обогащённой кислородом и очищенной от пыли газовой смеси можно было догадаться, что где-то за декоративными панелями спрятаны воздуховоды кондиционеров.
       Но искусственный, безжизненный и даже по самой совершенной технологии осушенный воздух нёс с собой неотвязный, надоедливый, тревожный запах подземной сырости.
       "Могилы!" догадался Руднев и вздрогнул.
       Человек, сидевший напротив него за столом, оторвался от экрана компьютера и посмотрел на Руднева с тревогой и недоумением.
       - Плохо себя чувствуете, генерал? - хриплым и заметно подрагивающим голосом спросил владелец кабинета.
       Руднев откашлялся.
       - Горло с утра побаливает. А тут как будто влажно... Уборку недавно делали?
       Руднев попытался улыбнуться. С улыбкой ничего не вышло. Уж очень сильное волнение охватило его. И ещё - досада.
       Сначала начальник управления позвонил, потом - из администрации президента. И, будто сговорившись... Или - не будто, а впрямь сговорившись, потребовали, чтобы, бросив все дела, ехал он срочно на встречу с этим... Как его зовут-то?
       Кажется, какой-то крупный чин из администрации президента. Но привезли-то его не на Старую площадь. Хоть дом этот рядом с Кремлём и, похоже, связан коммуникациями с комплексом зданий на Старой площади, но стоит особняком, в глубине административного квартала.
       Подъезд без вывески, кабинет без таблички. К этому Руднев привык. В разных организациях приходилось бывать. В таких, например, чьи названия только цифрами и обозначаются. Или вообще - в конторах без названий. Всякое бывало...
       Но так, чтобы посреди рабочего дня, накануне ответственного совещания - лететь, сломя голову, на вызов неизвестно кого... Нет, такого ещё не было!
       "Хоть бы представился для приличия" с обидой подумал Руднев. "Чего в секретность играешь? Мальчишка я тебе, что ли? Ты бы ещё маску одел и чёрный плащ! Цирк, ей-богу!"
       Такими вот иронично-раздражёнными мыслями пытался генерал подбодрить самого себя. Но бодрости не было.
       Была тревога. И с трудом уже скрываемая дрожь.
       - С пропуском проблем не было? - всё тем же хрипловатым, будто со старой, виниловой пластинки звучавшим голосом спросил человек за столом. - Охрана сразу пропустила?
       - Сразу, - коротко ответил Руднев.
       Хотел ещё добавить, что обыскивать на входе в здание было ни к чему, не врага же звали. Но добавлять ничего не стал.
       Человек с полминуты неотрывно смотрел на генерала. Не сверлил, а, скорее, ощупывал взглядом. Рудневу даже показалось, что странный человек этот проверяет мысленно его карманы. Выворачивает наизнанку.
       "А потом вывернет меня" подумал Руднев.
       Он слегка подался вперёд и поправил мундир.
       "Какой же взгляд-то у тебя... нехороший".
       - Мирагин Игорь Игоревич, - представился человек за столом. - Сотрудник администрации президента. Наше подразделение курирует деятельность органов госбезопасности.
       Человек замолчал.
       "А руки не подал" отметил генерал. "И из-за стола не встал. Серьёзный мужчина, ничего не скажешь. Как говорится, без церемоний и сантиментов..."
       Генерал понял, что теперь самое время представиться ему. Хотя, наверное, это излишне, хозяин кабинета и так знает о нём всё или почти всё, но - порядок есть порядок.
       - Руднев Олег Михайлович, генерал-майор Федеральной службы безопасности.
       - Очень приятно, - с равнодушием компьютера произнёс Мирагин.
       Он даже для вида не улыбнулся и наклонил голову в ответ на представление.
       Впрочем, обиды у Руднева уже не было. Обострённый и отточенный за долгие годы службы бюрократический инстинкт подсказывал ему, что этот человек за столом, хоть формально и не является его начальником, но всё же может, имеет право давать генералу руководящие указания, которые надо будет выполнить.
       Или, по крайней мере, с готовностью принять к исполнению.
       Этот тот человек, который может потребовать от генерала преданности, исполнительности и лояльности. Не попросить, а именно потребовать.
       И надо будет проявить преданность, исполнительность и лояльность.
       Или, по крайней мере, продемонстрировать. Убедительно продемонстрировать!
       Иначе будет плохо.
       - Это я пригласил вас для беседы, - продолжил Мирагин. - Вы заметили, что находитесь не в основном корпусе?
       - Заметил, - ответил Руднев.
       - Здесь удобней, - пояснил Мирагин. - Разговор чрезвычайно важный и конфиденциальный. Обмен информацией в данном случае лучше проводить...
       Он замер на секунду.
       - ...В особом помещении. Это мера безопасности.
       Мирагин согнутым пальцем легонько стукнул по лежавшему перед ним на столе блокноту.
       - Особая мера безопасности, которая соответствует уровню секретности тех данных, которыми я с вами хотел бы поделиться.
       "Вот как?!" удивился Руднев. "А не просто так ведь поделиться... Сам кое-что выпытает для начала".
       И в подтверждение этой мысли Мирагин спросил:
       - Хотелось бы от вас узнать, генерал, как продвигается расследование убийства Осипова? Вам ведь передали его дело?
       - Я не уполномочен,.. - начал было Руднев, но был сразу же остановлен.
       - Я вас уполномочиваю, - неожиданно повысив голос, жёстким тоном произнёс Мирагин. - Вы и в моих полномочиях сомневаетесь? Мы можем пойти официальным путём, но это вызовет ненужный шум и вам от этого будет только хуже. Прошу вас ответить на мой вопрос.
       "Не надо на рожон лезть" решил Руднев. "Он через начальство до меня доберётся. А мужик, похоже, серьёзный. С ним лучше сотрудничать".
       - Пока ничего особенного, - с подчёркнутым спокойствием и даже некоторым равнодушием ответил Руднев. - Обычная следственная рутина: опрос свидетелей, отпечатки пальцев, проверка контактов и деловых связей покойного...
       И тут Мирагин рассмеялся. Коротким, ядовитым и обидным смешкой.
       "Что это он?"
       Руднев недоумённо закрутил головой.
       - Деловые связи? - переспросил Мирагин. - Генерал, да вы, видно, шутник. Или считаете меня недостаточно информированным человеком.
       Он вытянул руку и потряс перед носом опешившего генерала сухим, скрюченным пальцем.
       - Вы и есть главный контакт Осипова, генерал! Его деловой партнёр, сообщник и временами даже собутыльник. Себя проверяете, Олег Михайлович? Свой кабинет уже обыскивали? Себя на допрос вызывали? И какую меру пресечения для себя думаете выбрать?
       Руднев, потрясённый услышанным, молчал, наклонив голову, чтобы не заметил Мирагин испуг в его глазах.
       Тому, впрочем, в глаза не надо было заглядывать. Он и так прекрасно чувствовал смятение генерала.
       Мирагин раскрыл блокнот и скучным бухгалтерским голосом прочитал:
       - Десять поставок в Афганистан. Шестнадцать в Судан. Четыре на Шри-Ланку. Двенадцать в Анголу. Шесть в Албанию. Три в Ирак. Девять в Колумбию. И это только за последние полгода. Есть и другие данные, но за ними в архив надо лезть. Последние два пункта самые интересные. В Ирак от вас ушли ПЗРК. В Колумбию мины и стрелковое оружие. В том числе крупнокалиберные пулемёты. Интересен и пункт с Афганистаном. Вы пытались порошок "три девятки" кинуть албанцам. Порошок получили в уплату за оружие, да вот с реализацией промашка вышла. Албанцы сначала согласились. Потом на попятный пошли. А после Ирака и Колумбии ваших деловых партнёров отстреливать начали, генерал. Осипов ведь не первый? Просто раньше пешек с доски убирали, а теперь вот ферзей с королями едят. Королей по правилам есть нельзя, но убийцы наши, похоже, плевали на правила. И никого не боятся. Странные люди, генерал, не правда ли?
       Руднев не ответил. Он сжал губы, словно боялся ненароком проронить неосторожное слово, и сидел без движения, с бледным восковым лицом.
       - Тяжело с вами, силовиками, - сказал Мирагин.
       И улыбнулся - краешками губ.
       - На слух плохо воспринимаете. С бумаги предпочитаете работать. Бумагам доверяете. Понимаю, сам бюрократ. Вам ведь начальник управления не говорил, куда именно вся информация по сделкам стекается? Кто лампасы ваши прикрывает? Кто ваш совсем не маленький бизнес страхует?
       "Разводка?" с тревогой думал Руднев, стараясь смотреть только прямо перед собой, чтобы ненароком не встретиться взглядом с этим загадочным и опасным бункерным человеком. "Это он? Тот, кто курирует поставки? Представитель администрации? Или хорошо информированный провокатор, который на испуг берёт? Звонок был от руководства. Руководство в курсе... Это не может быть человек со стороны, не стали бы меня так подставлять. Но всё же..."
       - Ладно, - продолжил Мирагин.
       И подвинул ближе к Рудневу лежавшую на краю стола чёрную кожаную папку.
       - Даю вам три минуты. Больше не могу, времени нет. Вам хватит трёх минут, чтобы понять, с кем вы имеете дело. Просмотрите папку и верните мне. Потом я буду задавать вопросы.
       Генерал с демонстративно равнодушным видом просмотрел сброшюрованные листы распечатанных прослушек, взглядом пробежал по аккуратно подшитым, подобранным строго по датам копиям накладных и инвойсов. Особенно заинтересовали его оригиналы расписок.
       "Оригиналы! Ничего себе..."
       Здесь он сыграть роль равнодушного читателя уже не смог. Невольно зацокал языком.
       Ещё в папке были оригиналы платёжных поручений.
       Это было даже интересней расписок.
       А ещё - распечатки подтверждений по банковским переводам. Генерал заметил, что все суммы и данные по реквизитам получателей подчёркнуты жёлтым маркером.
       А в самом конце подборки подшит был конверт с фотографиями.
       Фото из серого конверта генерал доставал уже заметно подрагивающими руками.
       На первой же фотографии был он. Вместе с Сахновским. И ещё какая-то девица рядом... Не запомнил её имени.
       Сахновскому тогда целый выводок на яхту привезли.
       Прошлым летом катал его купец на яхте по Средиземному морю.
       На фотографии и дата пропечатана: "15 июня".
       Да, в тот день стояла яхта возле острова Корфу. Снимали, похоже, с берега. Через телеобъектив.
       "Впрочем, что тут удивительного?" немного успокоившись, подумал Руднев. "Можно было этого ожидать. Конечно, не только мы пасём. И нас пасут. Каждый Каин своему брату сторож..."
       Генерал захлопнул папку и передвинул её ближе к Мирагину.
       - Здесь не всё, как вы понимаете, - не удержался от намёка Игорь Игоревич. - Смотрю, фотографии вас взволновали? Так это не повод для волнения. Григорий Константинович для нас такой же сотрудник как и вы. Так что я воспринимаю это просто как встречу двух друзей. Тем более друзья встречаются регулярно.
       Он подхватил папку кончиками тонких пальцев и бросил в ящик стола.
       - Так можем откровенный разговор начать?
       - Можем, - подтвердил генерал.
       Мирагин откинулся на спинку кресла и молитвенно сложил ладони у груди.
       - Знаете, кто убрал Осипова?
       Руднев покачал головой.
       - Не можем зацепиться. Ни одна ниточка не тянется.
       - Вот оно что! - воскликнул Мирагин и сцепил пальцы в замок.
       Голос его показался Рудневу торжествующим, будто именно такого ответа он ждал и именно эти слова желал услышать.
       - Не зацепитесь... А ведь вы и информаторов своих опросили? И агентуру подключили?
       Руднев кивнул в ответ.
       - А результатов, между тем, никаких. А их, похоже, и не будет генерал. Не будет до тех пор, пока я не помогу вам. А вы, в свою очередь, не поможете мне. Тогда результаты будут, уверяю вас.
       - Вам не думали, генерал, что все ликвидации ваших торговых контрагентов осуществляет одна и та же, работающая исключительно по этому проекту, глубоко законспирированная и совершенно автономная, я бы даже сказал, абсолютно изолированная от всех ненужных контактов группа ликвидаторов, которая пользуется поддержкой весьма влиятельных государственных структур?
       Мирагин прикрыл глаза, ожидая ответа генерала.
       - Мы бы знали,.. - неуверенно начал Руднев.
       С неожиданной энергией Мирагин вскочил и отошёл к камину. Он замер ненадолго, протянув вперёд руки, словно пытался согреться у невидимого огня. Затем подошёл к столу и сел на стул рядом с Рудневым.
       - Вы не все фигуры на доске видите, генерал, - произнёс он свистящим шёпотом. - И клетки на доске не все видите. Против вас играют очень сильные фигуры играют, а вы их не замечаете. Это не упрёк, Олег Михайлович. Нет! Я и сам фигуры эти до поры до времени едва различал, хотя уровень моей информированности повыше, чем у вас. Ко мне информация многими потоками поступает, и информаторы люди весьма осведомлённые, но ведь и этих данных было недостаточно для качественного и полноценного анализа ситуации. Уж очень закрытая структура нам противостоит.
       - А вот теперь, - продолжал Мирагин, - ситуация немного изменилась. Началось шевеление, копошение в темноте. Наши противники себя обнаружили. Не могли не обнаружить! По всей видимости, затевают они что-то грандиозное, и такой масштаб работ выдаёт их.
       - Поясните подробней, - попросил генерал. - Я слаб в истолковании намёков.
       - Можно и подробней, - согласился Мирагин. - Два года назад распоряжением руководства страны было создано Управление специальных стратегических мероприятий. Прошу не путать с УСМ в вашей епархии. Это отдельная организация, к вашей конторе отношения не имеет. Формально Управление подчиняется первому лицу, но оперативно, а, по факту, и на уровне стратегических решений контролируется вот этим высокопоставленным лицом...
       Мирагин вынул из кармана пиджака и показал генералу фотографию. Держал он фото не более секунды и сразу же быстро спрятал в карман.
       Жест этот выглядел необычно поспешным и суетливым для этого холодного, как арктическая рыба чиновника, который до того момента и говорил вяло, мерно выбрасывая в воздух бесцветные слова, и двигался заторможено, словно боялся неосторожным движением всколыхнуть ледяную кремлёвскую воду.
       Боялся, но страх перед человеком, изображённым на фотографии был сильнее всех прочих страхов. Руднев видел: Мирагин боится даже картинки. Будто сам дьявол на фото!
       Боится имя упомянуть. И сдержать не может свой страх.
       "Кого боятся - того ненавидят" подумал Руднев. "Вот, оказывается, какой конфликт назревает!"
       Мирагин пожевал губами, будто проглотил что-то кислое, и, глянув на генерала исподлобья, произнёс:
       - Человек этот нами, естественно, не контролируется. И структуры, ему подчинённые, находятся вне сферы нашего влияния. Сложно с ним вопросы решать, генерал...
       - С какой целью создавалось Управление? - спросил Руднев. - И почему нам... то есть мне ничего о нём не известно? Это ведь силовая структура, целое управление! И никакой информации!
       - В том-то весь и смысл его существования, - ответил Мирагин. - Решение задач угрожаемого периода...
       Генерал, не выдержав, фыркнул, весьма непочтительным образом прервав высокопоставленного собеседника.
       - Не понимаю, Игорь Игоревич! У нас что, война с кем-то планируется? Это же сугубо военный комплекс задач: боеготовность, мобилизация, диверсии на территории противника. Это всё решается в связке, в комплексе и относится, скорее, к компетенции министерства обороны, с нашим посильным участием. ГРУ, ФСБ - я ещё понимаю. Но зачем ещё какое-то управление, которое настолько засекречено, что ни о какой связке и решении оборонных задач речи быть не может. Против серьёзного противника управление не сработает, я сразу могу сказать. Будь у них серьёзная военная структура - мы бы знали об их существовании. Значит, это сугубо диверсионная, спецназовская организация. А для чего тогда ГРУ? И мы? Зачем дублировать, да ещё и скрывая от нас? Неужели собираемся вести секретную войну против Зимбабве?
       - Нет, - нервно поджав губы, выдохнул Мирагин. - Против России.
       - Опять не понял, - тихо прошептал опешивший и совершенно запутавшийся Руднев. - Это... я не понимаю... Как?
       - Вы меня перебиваете, - назидательным тоном произнёс Мирагин. - Слушайте внимательно и всё поймёте. Легенду, которую слили высшему руководству страны при создании Управления, я подробно пересказывать не буду. Ничего интересного: организация с высшим уровнем конспирации для проведения диверсий на территории потенциального противника в угрожаемый период с целью тотальной дестабилизации обстановки и снятия угрозы военных действий непосредственно против России. И так далее! После анализа сложившейся ситуации мы пришли к однозначному выводу: это не более, чем легенда. Фальшивка! Управление изначально создавалось под контролем транснациональных корпораций для реализации сценария мягкого перехвата власти в нашей стране. Инициаторами создания Управления, его руководителя и покровителями стали те представители силовых структур, чьё личное состояние достигло критической отметки, после прохождения которой настоятельно требуется процедура быстрой легализации на Западе с предоставлением соответствующих гарантий. Кто может дать такие гарантии, вы догадываетесь. Не мы, это точно! Денежки у них тёмные, потоки мутные. Вы такую ситуацию представляете. Но денег этих стало много. Очень много! Их давно уже нельзя хранить в кубышках. Распирает кубышки. И в оффшорах гонять нельзя до бесконечности. К тому же, возможности оффшоров не беспредельны. Такие большие деньги нужно легализовать и инвестировать в открытые, масштабные и юридически чистые проекты на Западе. На этой основе, как мы предполагаем, и возник сговор между высокопоставленными чиновниками из силовых структур и представителями западных политических и деловых кругов, имеющих достаточно влияния для положительного и оперативного решения вышеозначенной проблемы. Но взамен партнёры поставили руководству управления две задачи, от решения которых будет зависеть успешность взаимодействия по отбеливанию нажитого нелёгким разбойным трудом капитала. Первая задача: доказать полную и безусловную лояльность. Эта задача выполняется сейчас, и довольно успешно. Вторая задача, к решению которой управлению уже, скорее всего, приступило: проведение ограниченной диверсионно-террористической операции на территории России, которая приведёт к массовым беспорядкам в центральном мегаполисе и наглядно покажет руководству страны всю иллюзорность так называемой "стабильности" и организационную слабость так называемой "вертикали". Речь идёт о демонстрации возможностей, не более того. Силовой переворот никто не планирует. Похоже, это будет "мягкая революция" с ограниченным кровопусканием и последующим шантажом. Один-два дня коллективного безумия - и морально сломленное руководство страны пойдёт на некоторые уступки. Возможно, даже на досрочные выборы, которые пройдут в обстановке подлинной многопартийности и демократического плюрализма.
       - Вот так, - продолжил пояснения Мирагин. - Живём мы в своём мирке, общаться с народом разучились и контроль над ситуацией потерять действительно можем. Честно признаться, так власть наша базируется на привычке народа подчиняться и не задавать лишних вопросов. Люди, по счастью, забыли уже о перестроечных митингах, "живых кольцах", концертах на баррикадах, массовых драках с ОМОНом и прочих всенародных демократических праздниках. Воздух свободы улетучился и больше не пьянит. Народ побуянил немного, погулял, пошумел, помог нам придти к власти и организовать удобную нам торговую площадку, а потом послушно вернулся в привычное стойло и занялся привычным своим делом: стал обустраивать свои каморки, зарабатывать свои гроши и растить потомство для стойла. А мы расслабились! В последнее время мы очень сильно расслабились! Мы думали, что так будет всегда. Мы подумали, что все опасности миновали, и стабильность можно поддерживать неограниченно долго. И при минимальных затратах. Но кое-кто считает, что наша торговая площадка слишком закрыта для влияния извне. И этот "кто-то" не прочь снова праздник устроить. А революция, пусть даже иллюзорная, пьянит сильнее водки. Что думаете по этому поводу, генерал?
       - Да у нас... тихо всё, - осторожно возразил генерал. - Благодать и процветание. Откуда смуте взяться? На пустом месте...
       - На "Титанике" тоже всё было тихо, - ответил Мирагин. - И жизнь там была сытая и стабильная... до встречи с айсбергом. И в январе 1917 года в России тоже революцию не ждали. Готовились к весенне-летней кампании, военные планы с союзниками обсуждали. Царь-батюшка в ставку собирался. Оружие на фронт стало поступать в достаточном количестве. К наступлению готовились, к победе. И положение с продовольствием было стабильное. В России посытней была жизнь, чем в Германии и Австро-Венгрии. Война российские губернии не трогала. Булочные работали, магазины, рестораны. Главные смутьяны в эмиграции сидели. У думцев власти не было никакой, разогнать их можно было в любой момент. Тем более, было за что. Какая уж тут революция? И близко её нет, и быть не может. Однако - произошла. Может, не там мы революцию ищем? Не смутьяны и психопаты планируют революцию. Они лишь исполнители. Боевой отряд "полезных идиотов".
       - Так что, - с удивлением произнёс генерал, - у нас "оранжевые" теперь в погонах ходят? Не там ловили, стало быть? Прозевали настоящую угрозу?
       - Мозговой центр революции - не в толпе, - ответил Мирагин. - Он всегда там, наверху. Высоко и далеко... Ладно, к нашим делам вернёмся. К первой задаче, о которой я упомянул.
       "Вот теперь он скажет мне, для чего я нужен ему" подумал Руднев. "И постарается подставить под удар. Я его насквозь вижу. Ничего о нём не знаю, о планах его ничего не знаю. Но вижу, вижу бледного этого человечка насквозь. Заманит, затащит в тупик, в закоулок. А сам останется в стороне..."
       Отчего-то ещё, совсем некстати, вспомнил генерал о выкопанной вкривь и вкось строителями-гастарбайтерами на подмосковной его даче траншее под водопроводную трубу для бассейна. Траншее, которую приказал он закопать, место выровнять и укрыть дёрном. И которую хмурые работяги-азиаты до выходных так и не закопали. А ночью дождь был, и траншея та, наверное, теперь водой до краёв полна.
       "Устроили мне арык на даче!" разозлился Руднев. "Приеду - головы поотрываю!"
       - Первая задача, - задумчиво произнёс Мирагин. - Слушаете меня, генерал?
       Руднев поспешно кивнул в ответ и открыл было портфель...
       - Никаких записей, - предупредил Мирагин.
       Олег Михайлович защёлкнул замок портфеля.
       И, оправдываясь, заметил:
       - Я так, тезисно хотел... Возраст уже не тот, чтобы всё запоминать. У меня записи всегда под контролем!
       - Придётся запоминать, - сказал Мирагин. - Те люди, против которых вам придётся работать, своё дело знают не хуже нас с вами. И, похоже, даже лучше, коль они нас пока обыгрывают. Так что запоминайте... Та группа, изолированная киллерская группа, о которой я вам говорил. Управление имеет несколько таких групп, и ни одну из них выявить мы пока не смогли. Можем только предположить, что формируют их из бывших бойцов армейского спецназа. Почему именно армейского? Там солдаты-срочники и офицеры, которых жизнь помотала по горячим точкам. А возвращаться им часто некуда. Неприкаянные души... Опыт у них есть, хладнокровие, профессионализм. А у кого-то и криминальные подвиги за плечами. Есть и те, кто в розыске находится. Ещё со времён чеченской войны. Этот контингент - самый удобный. Военно-криминальный и тот, что в розыске. Считайте, что ни родных, ни друзей у них нет. Изгои - хорошие исполнители. Не подобраться к ним, контакты не нащупать. Живут, скорее всего, на съёмных квартирах и по чужим документам. Возможно, есть у них и документы прикрытия. В том числе и от вашей конторы. Зная возможности Управления, можно и это предположить. Делают своё дело, исчезают, потом получают новое задание и новую легенду прикрытия. Снова клиента отстреливают и уходят. Как же поймать их, Олег Михайлович?
       - Таких на живца ловят, - уверенно ответил Руднев. - Если не знаешь, где человек живёт, как его зовут и кто он вообще такой, то один способ есть с ним познакомиться: найти то место, куда он обязательно придёт. А дальше дело техники: наружка его принимает, сопровождает, фиксирует на камеру, устанавливает контакты.
       Мирагин улыбнулся неожиданно широкой, растянувшей белые губы улыбкой, отчего на мгновение стал похож на самодовольного, преисполненного важности лягушонка, чудесным образом узнавшего верный способ уничтожения опасной и надоедливой болотной цапли.
       - Это хорошо, - мягким, задушевным голосом произнёс Мирагин. - Вот тут мы и переходим к первой задаче Управления. Им нужно продемонстрировать свою лояльность и эффективность. И они это делают с пользой для своих зарубежных партнёров. А ваши торговые контрагенты, генерал, как на грех забрасывали крупные партии оружия в те страны, с которыми у Запад, в особенности - у Америки, крайне плохие отношения. Понимаю, хотелось больших и быстрых денег. Всё и сразу! Так? И чтобы расчёты были без лишних формальностей. Например, простым афганским бартером. Но только в Афганистане сидят американцы. И в Албании - они же. Ваши партнёры вышли на албанцев, албанцы информацию слили американцам. Ваши друзья влезли на запретную территорию, генерал. И очень разозлили трейдеров, которые сидят на афганском трафике. Помните, генерал, на правительство какой звёздно-полосатой страны работают эти трейдеры? А последняя поставка в Колумбию? Вы же этим красным из джунглей переправили ПЗРК! За такие наглые выходки целые страны наказывают, не то что отдельных коммерсантов! Ваши друзья, видно, решили за вашей спиной отсидеться. Не вышло! Кое-кто приказал своим российским друзьям ликвидировать вашу группу. Это удобно: уничтожить можно и на территории России, чужими руками, заодно проверить возможности новых друзей. Ликвидация вашей группы идёт по этой схеме. Осипов приезжал на переговоры с директором института Семенко, который работал по оборонной тематике. Это же ваша идея была: кинуть иранцам предложение по системам наведения для ракет средней дальности? Напрямую продавать нельзя, институт можно под санкции подвести, а вот через ваших "чёрных" торговцев - можно. Я ведь с самого начала был в курсе вашей сделки. Но теперь она. похоже, как минимум - откладывается. Осипова не зря именно в здании института убили, именно после переговоров и с большим шумом. Это ведь предупреждение было и Семенко и всем прочим, кто с вами... то есть, с нами решит связаться. Семенко намёк понял и затих. На связь не выходит, прячется. А к кому следующему придут, генерал? Называйте фамилии, не бойтесь!
       - Из крупняков двое осталось, - после минутного молчания произнёс Руднев. - Сахновский и Климович. Климович в Эмиратах греется. По крайней мере, два дня назад ещё там был. Сахновский в Москве... Пока.
       - Почему пока? - уточнил Мирагин.
       - Сбежит! - уверенно ответил Руднев. - Он ведь о чём-то таком догадывался... о чём вы говорили. Всё мне нашёптывал, что до него и в России доберутся, что напрасно полез в эти дела... Говорил, что у него есть очень полезные контакты в Штатах. Чуть ли не на уровне Сената. Люди, которые в обмен на информацию остановят охоту. Я, признаться, до конца его не понимал... То есть, теперь ясно, что вообще не понимал. Мне до последнего казалось, что речь идёт о криминале. А он сообразил - политика. Умный мужик, ничего не скажешь!
       - К этому умному и придут, - уверенно произнёс Мирагин. - Возможно, уже сегодня. Появление Сахновского в Штатах исключено. Он обязательно подставит тех людей, с которыми попытается выйти на контакт. Этого не допустят!
       "Там и будем ждать невидимок" догадался Руднев.
       - Я вся понял! - воскликнул Руднев. - Сегодня же...
       Генерал засуетился, попытался встать.
       - Хорошо, что вы поняли, - сказал Мирагин.
       Олег Михайлович замер.
       - Потому что крупняков, как вы выразились, осталось не двое, а трое. Третий - вы! Не думайте, что ваши лампасы их остановят. И ещё...
       Мирагин бросил на стол визитку.
       - Карточку храните на работе, с собой не носите. Связывайтесь со мной напрямую. Вы теперь больше всех заинтересованы в быстром и успешном расследовании дела Осипова. Так что по этому направлению я буду работать с вами напрямую. До свидания, генерал!
       - Да... До свидания, Игорь Игоревич, - ответил генерал.
       И Мирагин понял, что теперь служивый - в страхе и смятении.
       Информация о грядущей "мягкой революции" его не смутила, это его коммерческие интересы и безопасность не затрагивало. А "первая задача" - для генерала посерьёзней будет.
       Это уже угроза!
       И вот за собственную шкуру он будет драться. И землю носом рыть!
       "Хорошо" подумал Мирагин. "Хорошо!"
      
       Он и не заметил, как вошли незваные гости в его кабинет...
      
       "Групповая терапия в семь тридцать утра. План занятий был подготовлен мной ещё накануне. Опять эта история с рисунком... Марсель увлекается.
       Я отобрал шесть человек. Кураторы до сих пор не могут понять, по какому признаку. Они не могут понять, что объединяет этих шестерых и каковы были критерии моего выбора.
       Не агрессивность и не вопиющая антигуманность их поступков были причиной моего особого внимания к их судьбам.
       Людей агрессивных, жестоких, попирающих нормы так называемой "общечеловеческой морали" хватает и среди пустоголовых, бездушных обывателей, составляющих основную массу так называемых "нормальных людей", чья нормальность определяется лишь их неспособностью воспринять внешнее корректирующее воздействие высшей силы, крайней примитивностью их мышления (в лучшем случае замещающей творческой начало уродливым суррогатом "креативности", т.е. эрзац-творчеством) и их принадлежностью к доминирующей социальной группе "адаптированных приматов".
       Из таковых обывателей, вообразивших себя вершителями чужих судеб, Управление вербует рядовых боевиков для своих диверсионных групп, щедро подкармливая их леденцами-обманками и сказками об их неуязвимости, всесилии и грядущей великой награде за выполнение их "особых заданий", т.е. реализации их по обывательски пошлых и убогих "преступных планов"....
       Смешно. И больно, и смешно.
       Они обманывают своих боевиков, но обманут сами себя. Вся их "мудрость" не выходит за пределы стратегического замысла предводителя обезьяньей стаи, замыслившего хитрый план разорения банановой плантации.
       Разве что вместо бананов у них - счета в оффшорах на банановых островах.
       Они заработают ещё пару миллиардов долларов, но останутся всё теми же обезьянами, разве только - богатыми обезьянами.
       Такие не схватят Бога за бороду и не повеселят Великого Волка.
       Нет, мои избранники - другая порода.
       Для моих избранников переход через кровь - это лишь показатель их внутренней силы, творческого потенциала и способности к обучению.
       Но, сам по себе, ещё не признак избранности. По крайней мере, не основной признак.
       Главным же является их готовность полностью отречься от собственной воли, быстро и решительно перечеркнуть и отменить всю свою земную жизнь, без жалости и сомнений истребить в себе всё человеческое, включая и то, что связывает их с миром людей.
       Первый и самый важный шаг: уничтожение родных и близких.
       "Враги человеку домашние его" сказал Христос.
       С этого и начали воспитанники мои. Этим и доказали они свою избранность.
       И ещё - высшей свободой самоотречения.
       Да, знаю, что сказали бы по этому поводу мои бывшие коллеги.
       Они называют это: "синдром Кандинского-Клерамбо", он же "синдром отчуждения". Они говорят об иллюзорном психопатическом пространстве больных. О проявлении психического расстройства, ощущаемого в виде кажущегося (т.е. существующего лишь в сознании) внешнего воздействия на слова и поступки больного.
       А я утверждаю, больных нет. И иллюзией является иллюзорность пространства болезни. И пространство это должно восприниматься как объективно существующее.
       Всё, что происходит в сознании - реально. Сознание не отражает действительность, а творит её. С другой стороны, нереально и иллюзорно всё, что находится за пределами сознания.
       Переход из мира иллюзий в мир реальности идёт через сознание. Именно в этом направлении происходит переход из воображаемого в существующее.
       И только в этом! Иного нет.
       Я не могу увидеть ничего, что не было бы мною же и сделано. Вы не можете увидеть ничего, кроме созданного вами.
       Но если вы не допустите внешнее воздействие на ваше сознание, то уровень созданного вами никогда не превысит возможности человеческого, крайне ограниченного разума.
       Оттого мир так примитивен, пошл и предсказуем. Потому человечество, порабощённое самодовольным и самодовлеющим разумом, ходит по кругу, развлекая себя от скуки сказками о "прогрессе" и грядущем спасении.
       Спасение - в болезни. В том, что вы называете болезнью.
       Те, кого называют шизофрениками, высшей силой даны человечеству как проводники, которым известен путь к истинной свободе.
       Мои избранники отреклись от воли своей. И стали доступны для спасительного воздействия высшей воли.
       Потому они со мной.
       Да, я слышу вас, бывшие мои коллеги-психиатры. Предвижу возражения ваши и ведомы мне причины вашего скептицизма.
       Этот ваш "научный подход", реализм в суждениях и взвешенность поступков, неприятие всего, что выходит за пределы вашего ограниченного научного мирка.
       Осторожность, взвешенный подход... И, конечно, диагноз, поставленный в рамках существующих научных схем.
       Идеаторный и кинестетический автоматизм, "голоса чужих" в голове, внешний контроль над поступками, всё вместе - галлюцинаторно-параноидный синдром.
       Таков ваш диагноз.
       А я вообще не ставлю диагнозы и никого не пытаюсь вылечить. Потому что в лечении нет нужды. Я вижу путь к спасению там, где вы видите болезнь.
       Таково моё открытие!
       Шизофрению не нужно лечить. Это проявление позитивного, высшего сознания, мучительный и связанный с непредсказуемыми побочными эффектами, но совершенно необходимый для эволюции ноосферы генезис сверхличности, обладающей сверхсознанием.
       Распад скорлупы при появлении на свет птенца. Распад и расщепление человеческого сознания при рождении сверхсознания.
       Вот он - прогресс!
       Кого вы спасли, бывшие мои коллеги? Вылечили хоть кого-нибудь?
       Да вы даже не можете до сих пор определиться, от чего именно лечите вы больных.
       А я усиливаю проявления так называемой "болезни", разбиваю скорлупу, а не склеиваю её.
       Вы пытаетесь затормозить прогресс личности, предотвратить рождение сверхсознания, и в результате оно, нерождённое, оказывается запертыми в оболочке постоянно распадающегося дикарского мозга.
       Муки рождения вы растягиваете на долгие годы, искусственно продляя их и фиксируя боль.
       Вы называли меня преступником, но преступники - вы, мои бывшие коллеги.
       Волк, пожирающий сознание, освобождает его.
       Вы не поймёте этого никогда. Вы глупы, ограничены и трусливы.
       Как и эти, временные хозяева мои из Управления.
       О, эти мои покровители!
       Кураторы мои, хозяева мои добрые! Я знаю, что вы непременно доберётесь до моего дневника. Каждый шаг мой под вашим контролем. Вы, верно, и фотографиям моим, и самым малым и безобидным сувенирам-безделушкам, чудом спасённым мной из огня и всё ещё связывающим меня с прошлой моей жизнью, ведёте учёт. Конечно, когда-нибудь вы и это прочтёте. Но мне уже всё равно...
       Вы не удержите Волка на привязи!
       Волк во мне, Волк вне меня, Волк выше меня.
       Он уничтожит вас, он сожрёт ваш мир вместе со всеми банановыми островами.
       И ещё хочу...
       Чёрт, почему я не смог удержать маму?
       Почему её любовь ко мне оказалась такой слабой?
       Проклятая, проклятая зима!
       Сколько же вытерпеть пришлось после этой зимы...
       Сколько осталось? Сколько ещё ждать?
       Не могу больше, мама! Я больше не могу!"
      
       Он и не заметил, как вошли незваные гости в его кабинет. Сахновский сидел за столом, низко опустив голову, и внимательно рассматривал переданные ему помощником билеты на завтрашний рейс до Нью-Йорка и распечатанное секретарём письмо с подтверждением бронирования отеля.
       Настроение у Сахновского было прекрасное. Он был уверен, что опередил своих преследователей, обыграл их и оторвался от погони.
       Он сидел в своём кабинете, в особняке, куда не допускались посторонние, да и из сотрудников его компании доступ имели лишь самые проверенные и преданные, в лояльности и безопасности которых он был абсолютно уверен.
       Особняк охраняли лично им отобранные бойцы из службы безопасности, официально числившиеся в одном из подразделений милиции, и потому на законном основании носившие огнестрельное оружие, наручники и дубинки. Профессионалы, способные не только быстро, эффективно и жёстко перехватить любого нарушителя священных границ офиса, но и доставить злодея для допроса в нужное место, прямиком к лихим ребятам из РУБОПа, способным и из немого выбить нужные показания.
       Подходы к офису контролировала служба наблюдения, на фасаде смонтированы были портативные камеры, а во всех закрытых комнатах, где не было сотрудников, включались датчики движения. Были и ещё камеры, скрытой установки, для контроля внутри здания.
       Находясь в этом здании, Сахновский был уверен в своей безопасности. Эта уверенность его и подвела.
       Гости вошли без стука, быстро и бесшумно распахнув дверь. Два серенько, неброско одетых мужичка. Невысокие, коротко стриженные, в дешёвых, явно на барахолке вещевой купленных, мятых пиджачках.
       Таких в толпе встретишь - и не оглянешься. Да что оглядываться, и не запомнишь!
       Лица невыразительные, грубоватые, в морщинах. Работяги, одним словом, какие в час пик электричку ждут, кучкуясь у краешка платформы.
       Разве что у одного из них лицо более приметное было. Скулы, глаза раскосые... Что-то было в лице азиатское. Да таких в толпе тоже много. Азатская кровь в наших краях - не редкость.
       Вот только действовали мужички очень быстро и чётко.
       Один из них подошёл к окну и закрыл жалюзи. Второй плотно прикрыл дверь. Оба одновременно подошли к столу.
       Сахновский встревожено наблюдал за ними. Он был настолько потрясён неожиданным появлением гостей, что утратил на секунду дар речи.
       Придя в себя, произнёс лишь:
       - Кто пустил?
       И потерял сознание, отключённый точно отмеренным ударом.
       Пришёл он в себя минуты через три.
       Первым в сознание его пришло ощущение боли. Болел висок. Боль была тянущей, надсадной.
       И ещё было ощущение боли и короткий, острый спазм в сведённом судорогой горле.
       Всё это время, пока он был без сознания, голова его висела бессильно на ослабевшей шее и было сдавлено горло.
       И потому, придя в себя, испытал Сахновский острый приступ удушья.
       Он закашлял, сплёвывая слюну на рубашку.
       Он чувствовал, как тёплые струйки стекают у него по щеке.
       "Кровь" со странным безразличием к себе подумал Сахновский.
       Он увидел, что правая половина рубашки густо испачкана кровью.
       И ещё почувствовал Григорий Константинович, как плотное что-то держит мёртвой хваткой его руки.
       Скосив глаза, увидел он, что руки его примотаны серым скотчем к подлокотникам кресла.
       Так плотно, что кровь едва двигалась по пережатым венам. И почувствовал Сахновский, как неприятный, колкий холодок покусывает пальцы.
       "Холодно... Где, где пиджак?"
       Он понял, что пиджак гости успели с него снять. И теперь перекладывали всё из карманов в чёрный пластиковый мешок. В такие вот мешки офисные уборщицы собирают мусор из корзин.
       Вспомнилось отчего-то Сахновскому, что не далее как три дня назад офис-менеджер подписывал у него заявку на канцелярские принадлежности. И была там графа: "мешки для мусора".
       Обидно...
       - Вы чего тут хозяйничаете? - едва разлепив губы, спросил Сахновский. - Это не хлам... Это...
       Один из разбойников поднял голову, поглядел внимательно на Григория Константиновича. И улыбнулся, открыто и очень дружелюбно.
       - Оклемался, родной? - заботливо спросил он.
       Повернувшись к напарнику, шепнул (довольно громко, Сахновский услышал):
       - Заканчивай с пиджаком. Подкладку проверь. Я с клиентом работаю...
       Второй, тот, что с раскосыми глазами, кивнул в ответ. И, быстро перебирая пальцами, начал ощупывать подкладку.
       Заботливый подошёл ближе к Сахновскому. Наклонился и похлопал по карманам брюк. Нащупал и вытащил служебный пропуск.
       - Сахновский... директор...
       Пропуск бросил на пол.
       - Это нам не нужно, а тебе уже не потребуется.
       - Мужики, - прошипел, откашливаясь, Сахновский, - вы хоть знаете, куда вы пришли? Знаете, с кем связались? Если вас на разборку наняли, так скажу, что вас сильно подставили. Очень сильно! Кто бы за вами не стоял, кто бы ни прикрывал...
       Заботливый поднёс палец к губам.
       - Т-с-с! Тихо, береги силы. Силы тебе нужны.
       "Почему сразу меня не убивают?" подумал Сахновский. "Ведь с ходу могли..."
       И шевельнулась надежда.
       "Может, и не убьют?"
       Но слишком слабой и глупой была эта надежда. Потому сразу и умерла.
       "Да нет... Слишком уж крупный я, слишком заметный. Они меня не убьют, так я до них доберусь. Они не хуже меня это понимают. Но кто, кто всех этих головорезов присылает? Кто нас давит?"
       А потом он вздохнул горько и подумал:
       "Да не всё ли равно? Если бы удалось выкрутиться... Чёрт, как же они добрались?"
       - Всё, пиджак проверил, - доложил заботливому его напарник.
       И как-то по-детски заморгал наивными, раскосыми глазами.
       - Стой у двери, - распорядился заботливый.
       И достал откуда-то из внутреннего кармана видеокамеру. Совсем небольшую и плоскую. Размером не больше ладони.
       Открыл дисплей камеры.
       - У нас к тебе вопросы есть...
       - Заразы! - с неожиданным раздражением выкрикнул Сахновский. - Твари!
       От прежней бесчувственной апатии, вызванной шоком и болью, не осталось и следу. Сейчас Григорий Константинович был просто взбешён.
       Ему казалось невыносимо оскорбительным то, что его, Сахновского, могущественного хозяина процветающего бизнеса, человека, который легко открывал закрытые для простых смертных двери на Лубянке, Петровке, Охотном ряду и Старой площади, его, Сахновского - избивают, обыскивают и, похоже, даже собираются допрашивать...
       "А потом и прикончить!"
       ...в его же собственном кабинете, в его самом охраняемом и закрытом для посторонних офисе, в его крепости!
       Какие-то мужички, чуть ли не гопники по виду - выворачивают ему карманы, да ещё...
       Сахновский посмотрел на стол.
       "Суки! Билеты, мои билеты! Где они?!"
       - Вон отсюда! - с видом оскорблённого варварами цезаря бросил Сахновский.
       - Грубый ты, - с сожалением сказал мужичок и спрятал камеру.
       Спросил тихим, вкрадчивым голосом:
       - А если уши тебе отрезать, станешь вежливей? А добрее? Я вот пробовал людей воспитывать, иногда выходит.
       Он наотмашь ударил Сахновского по щеке.
       Сахновский, зажмурившись, сидел секунды две. Потом осторожно открыл глаза.
       Мужик стоял вплотную к нему, держа в руках небольшой шприц. На иглу шприца надет был прозрачный пластиковый колпачок.
       Мужичок постукивал по колпачку пальцем, словно примеряясь и прикидывая, как бы быстрее его снять. И всадить иглу...
       Сахновский вздрогнул.
       - Мне, - промямлил он, - какой смысл на ваши вопросы отвечать? Всё равно же убьёте...
       - Смысл есть, - ответил ему мужичок. - Умереть можно по разному. Можно быстро и безболезненно, а можно...
       - А я потянуть хочу, - откровенно признался Сахновский. - Вас наверняка охрана засекла. Видеокамеры тут везде. И секретарь у меня в приёмной.
       - Секретарь у тебя в полном отрубе, - доложил мужичок. - Через час очнётся не раньше. Телефоны мы тебе отключили, мобильный конфисковали. В этом крыле здания никого нет, ты сам об этом позаботился. И охрана нас не видела, не волнуйся. Мы же гномы...
       Мужичок усмехнулся.
       -...Под землёй ходим.
       "Под землёй!" догадался Сахновский.
       Холодный пот выступил у него на лбу.
       "Вот я дурак! В подвале нет системы наблюдения, нет датчиков! Как же они... Они, получается, и внутри офиса камеры обошли? У них есть схема и офиса, и коммуникаций? Так кто же..."
       - Кто вас прислал? - спросил Сахновский. - Кто? От кого вы? Можно договориться, решить!.. Понимаю, не вы будет торговаться. Позвоните руководству, сообщите... Я многое могу рассказать, очень многое! Я же полезен, чёрт возьми, через меня такие деньги идут!
       - Заткнись! - прервал его мужичок. - Время теряем. С твоими деньгами другие будут разбираться, это не наша тема. А информацию, которая нам нужна, ты сейчас сам выложишь. Ты себя не переоценивай, нам от тебя немного надо. Сейчас я включу камеры и ты спокойно, вдумчиво и обстоятельно ответишь на несколько вопросов. Если начнёшь запинаться и путаться...
       Мужик ловким жонглёрским движением покрутил шприцем перед носом Сахновского.
       - В шприце растворитель. Сделаю тебе пару подкожных инъекций. Боль будет адская, предупреждаю. Чтобы не орал слишком громко, рот тебе заклеим. И - вперёд! Когда придёшь в себя, продолжим допрос. Надеюсь, до таких крайностей дело не дойдёт. Готов?
       - А уверены, что не совру? - с кривой ухмылкой спросил Сахновский. - Когда мои показания по достоинству оценят, я уже, наверное, гнить буду...
       "Типун мне на язык!" одёрнул сам себя Григорий Константинович.
       - Не в твоих интересах врать, - ответил мужик.
       И пояснил:
       - Или ты хочешь, чтобы одному тебе было плохо? Ты, стало быть, страдаешь, мучаешься, а другие в это время пузо греют на пляже? Ты умрёшь, а другие жить будут? Врать будешь и спасать кого-то? Не будет этого! Никогда! Знай, Сахновский, я тебе верю. Подлость человеческая никогда ещё не подводила!
       Он спрятал шприц и снова достал видеокамеру.
       - Первый вопрос: где же друг твой Климович? Если не знаешь точно, то перечисли все места, где он может быть. Адреса, контакты... Подробно!
       И, включив камеру, навёл объектив на Сахновского.
      
       "Доклад службы наружного наблюдения УССМ.
       Контрольная процедура 237.
       Оперативные агенты Вальтер и Бек проникли в офис в 12.05. Общее время операции - 17 минут. Есть подтверждение видеосъёмки, есть подтверждение ликвидации.
       Выход без осложнений.
       Обнаружение тела охраной - в 12.32. Вызов милиции в 12.33.
       Прибытие милицейской группы в 13.04.
       Важно! В период в 11.59 до 12.47 отмечена активность сторонней группы наблюдения (предположительно, СКР ФСБ). В связи с тем, что во время проведения операции был введён режим полного радиомолчания, а так же в связи с приоритетность ликвидации объекта сигнал на отход группе Вальтера не подавался.
       Во время проведения операции помещение сканировалось (возможно, прослушивалось) аппаратурой технического контроля сторонней группы.
       Проведению операции, а так же отходу группы Вальтера никто не препятствовал.
       Проведённая дополнительная проверка установила присутствие в районе места проведения операции с 11.55 до 12.47 автомобиля "Форд Транзит" с госномерами "....." и нанесёнными на борта логотипами авторемонтной компании.
       По данным информационного центра Управления данные госномера являются номерами прикрытия передвижного пункта технического контроля подразделения СКР ФСБ ..... (развёрнутая справка дана в приложении).
       На основании полученных в ходе контрнаблюдения данных можно считать установленным факт расшифровки группы "Вальтер-Бек-Беляк".
       Доклад направлен в секретариат руководителя УССМ в 14.05.
       Оперативный доклад начальнику УССМ генерал-полковнику Шевалдину М.Н. в 14.10.
       Резолюция начальника УССМ: группу от участия в операции "Охота" отстранить. В 16.40 полковнику Никееву Б.И. прибыть для участия в совещании по дальнейшему использования группы".
      
       - Вы, как я вижу, радостные сегодня, светлые, - с улыбкой произнёс Балицкий, глядя на своих пациентов. - Даже Крот перестал хмуриться. Правда перестал, подземный?
       - Правда, - подтвердил Крот. - Лёгкость на душе, чисто сердце. Ночью вот гроза была, страшно было. А теперь хорошо: солнышко светит, птицы крошки клюют, кофе с утра и пряники.
       Крот погладил бритую голову и показал в улыбке жёлтые, щербатые зубы.
       - У остальных как? - спросил доктор. - Тоже пряники?
       Марк пробурчал в ответ что-то невнятное, так что разобрать можно было лишь окончание фразы: "...а праведники акридами питались, а не пряниками...".
       Начал было хмуриться, но под взглядом доктора быстро исправился и послушно заулыбался.
       И остальные улыбались. Одинаковыми улыбками: детскими, светлыми, счастливыми. И взгляды их были тихи и безмятежны.
       - Начнём, - сказа Балицкий, глянув на часы.
       "Это сделаете вы, именно вы. Понимаю, что вам тяжело. Но я не позволю сделать это никому, кроме вас. Только вы можете пересечь границу..."
       Он подал знак помощнице.
       Наталья Петровна зашла в круг, который образовали сидевшие на полу зала медитаций больные, и поставила в середину круга широкую серебристо-белую чашу.
       Чаша эта, изготовленная по заказу и чертежам доктора, отлита был из титана и покрыта сверху тонким слоем сплава золота и серебра.
       И украшена была рельефным узором, разделённым на три ряда.
       Первый ряд, у самого края чаши, образовывали соединения накладывающихся друг на друга окружностей, многоугольников и изломанных линий.
       По второму же ряду, замыкая вокруг чаши магическое кольцо, тянулись по серебру длинные чешуйчатые драконьи хвосты.
       А третий ряд, расположенный внизу, у самой ножки чаши, заполнен был сложными цветочным орнаментом, в котором тигровые орхидеи и сияющие облачной белизной лилии сплетались со скрученными в тёмные спирали стеблями чертополоха.
       Казалось, будто в декоре сложили картинки, наугад и без всякого смысла (или без всякого видимого и постижимого человеческим разумом смысла) вырванные из чьих-то бесконечных больных снов.
       Чаша была пуста. Словно желая подчеркнуть это, Наталья Петровна наклонилась и провела рукой по её дну.
       Больные всё с теми же улыбками смотрели на неё. Лица их сделались безжизненными, похожими на резиновые растянутые маски.
       Наталья Петровна вышла из круга и встала у стены, плотно прижавшись спиной к покрытой пористым полимером плитке.
       Ей хотелось скрыть напряжение и страх, который охватывал её всякий раз, когда приходилось ей присутствовать на занятиях по так называемой "групповой терапии".
       Она пыталась быть спокойной или хотя бы выглядеть таковой, но плечи и руки подрагивали от волнения.
       И она плотней прижималась спиной к стене.
       - Спасибо, - поблагодарил её доктор.
       Он произнёс это вежливо и совершенно равнодушно. Её страх был ему совершенно безразличен. Он не замечал её подрагивающих рук.
       И его совершенно не заботило то, что чаша, которую несла его помощница, слишком тяжела была для женских рук.
       Для Балицкого важно было только то, что чашу в круг внёс человек, которого он, именно он наделил способностью беспрепятственно и безнаказанно пересекать пределы круга.
       Пересекать границу, неприступную для всех остальных людей, для сотрудников спеццентра и Управления, для всех без исключения врачей, санитаров, надзирателей, охранников, инструкторов, офицеров и самых высокопоставленных чиновников.
       Для всех, кроме неё!
       Потому что любой другой человек, кроме неё, рискнувший зайти в ритуальный круг, был бы мгновенно убит больными.
       А её - встретили улыбками.
       В круге могут быть только доктор, больные - и она.
       Велика честь и высшая степень защиты дарованы ей доктором.
       И стоит ли замечать её глупый страх?
       Люди любят пугать себя...
       "Стой... Или уходи... Главное - не мешай!"
       Он обратился к больным:
       - Чаша пуста? Смотрите внимательней! Что вы видите?
       - Марсель нарисовал вчера собаку, - пожаловался Марк. - Христос так не поступал! Вода там, только мутная. С песком, наверное.
       - Хорошо, - подбодрил его доктор. - Вода с песком... О собаке мы поговорим. Много песка?
       - Взвесь, - уверенно ответил Марк. - Мутная... Вода пузырится. Вода неспокойная.
       - Тогда перестань улыбаться! - приказал доктор.
       И Марк послушно перестал.
       - Что ты видишь? - обратился Балицкий к Лису.
       - Пустая чаша, - уверенно ответил тот.
       И добавил:
       - Марк притворяется. Он не видит песка. Ему хочется видеть мутную воду. Ему часто снится болото. Или наполненная навозом яма. Или просто грязь. Поле - и грязь до горизонта. Он мне об этом рассказывал. Взбаламученная вода... Он боится пить.
       - Ты не боишься? - спросил Балицкий.
       - Нет! - уверенно ответил Лис.
       - Тогда пей! - приказал доктор.
       И хлопнул в ладоши.
       Лис встал на четвереньки. Припадая к полу животом, подполз к чаше. Прикоснулся губами к краю, наклонил чашу - долго пил, с шумом всасывая воздух.
       Потом поднял голову и тёплыми глазами ручного зверя посмотрел на доктора.
       - Что в чаше? - повторил вопрос Балицкий. - Вода с песком? Моча Левиафана? Кровь младенца?
       - Что-то сладкое, - неуверенным голосом ответил Лис. - Варенье развели с водой...
       - Всё не так страшно на вкус, - ответил доктор. - Возвращайся на место!
       Лис тем же звериным ходом вернулся назад.
       - Теперь ты пробуй, - обратился Балицкий к Марку.
       Марк подобрался к чаше. Окунул в неё голову. Пил шумно, фыркая.
       - Есть грязь? Песок? - спросил доктор.
       - Есть, - уверенно ответил Марк. - Сахарный песок! Грязный, сахарный... Можно, я помочусь в чашу?
       - Потом, - ответил доктор. - Всё сделаем, как братья. Как стая! Хорошо, что не боишься пить... На место!
       Доктор повернулся к Марселю.
       - Что тебе глаза говорят?
       Марсель побледнел. Губы его затряслись.
       - У Марка из горла жёлтая пена шла. Я видел! Ещё чай слили, и мышь плавает.
       - Пей! - крикнул доктор.
       Марсель.к чаше полз долго. Он явно затягивал время. Марсель трясся от страха и отвращения и ногтями царапал пол.
       И услышал голос доктора.
       - Быстрее! Чай остынет!
       Марсель, сжавшись испуганной обезьяной, присел у чаши и ладонью попытался зачерпнуть жидкость.
       - Нет! - остановил его доктор. - У тебя не обезьянья лапа! Обезьяна там!..
       Доктор ткнул пальцем в сторону открытого окна.
       - Там! А ты - здесь! В обители избранных! У тебя лапа с когтями! Пей как хищный зверь!
       Марсель лакал, вытягивая язык. Горло его сводили поначалу судороги, но потом мышцы шеи расслабились, и видно было, что рвотный ком отступил от гортани.
       Секунд через десять Марсель довольно зачмокал.
       - Хватит, - сказал ему доктор. - Что в чаше? Каково это на вкус?
       - Сладкий чай, - блаженно жмурясь, произнёс Марсель. - Сладкая пена у Марка в горле...
       - Ступай и ты на место, - распорядился доктор.
       Марсель возвращался на место, передвигая руки и ноги, будто лапы. В отличие от угловатых, неровных движений предшественников, его жесты были плавными, даже слишком плавными, будто позаимствованными у плывущего над пыльной поверхностью саванны леопарда.
       Чрезмерная мягкость пластики не понравилась доктору.
       - Прыжок! - крикнул он.
       Марсель без малейшего напряжение и усилия подлетел в воздух, будто и не отталкиваясь ногами-лапами от пола, а просто мгновенно утратив вес, завис на миг неподвижно (или только казалось, что завис... так трудно было понять на этих групповых занятиях, что же происходит на самом деле, а что творится в сознании зрителя и участника всесильной волею доктора), сгруппировался, сорвался вниз, прокатился по полу - и, выпрямившись, занял своё место в круге.
       Сидел он с невозмутимым лицом, разве что без прежней улыбки. Дышал ровно, и дыхание его от удивительного этого прыжка-полёта нисколько не сбилось.
       Будто и не было ничего. Может, и не было... Кто знает.
       - Всё хорошо, Марсель, - наставительным тоном произнёс доктор. - Но... Слишком сильна любовь к ложной красоте. В том числе и красоте движений. Слишком велико самолюбование. Эстетика смерти - особая. Кого ты пытался разбудить в себе? Леопарда? Это не наш зверь, Марсель. Да и крадущиеся движения леопарда - не напоказ. Пластика леопарда имеет своё значение. Утилитарное значение. Она помогает незаметно подобраться к добыче. Не всколыхнуть траву, не вспугнуть добычу, не выдать себя. Это тактика индивидуальной охоты, из засады. У неё есть свои плюсы, и она может быть применена для решения боевых задач. Но не вами! Не сейчас! Не в этой группе!
       Наталья Петровна вздрогнула и посмотрела искоса на инструктора по боевой подготовке, который с безразличным видом, будто и не прислушиваясь к словам гуру, сидел в сторонке, рассматривая узоры на кроссовках.
       Но Наталья Петровна знала: сегодня же слова доктора доведут до сведения Ратманова. Будет доклад инструктора, проверят аудиозапись... И её... Её вынудят доложить... Донести!
       "Господи, что он говорит!" ужаснулась Наталья Петровна. "Чем дальше, тем больше он позволяет себе... Наивный, наивный... Он и вправду решил, что все вокруг подчиняются ему? Ему подчиняются шесть сумасшедших, шесть смертников. Все остальные работают на Управление... И я в том числе! Он же погубит себя! О какой другой группе он говорит? Кто позволит ему создать ещё одну группу? Остановись, я прошу тебя..."
       Но доктор не слышал её мольбы. Должно быть, он умел читать мысли только психически больных людей. Мысли же так называемых "здоровых" (доктор всегда усмехался, услышав это слово) были ему недоступны. Точнее, просто неинтересны. Может, он и смог бы их читать. Если бы захотел.
       Но доктор уже вычеркнул "здоровых" из списка психогенераторов новой реальности, а потому мысли их воспринимал лишь как фоновый шум, загрязняющий пространство ноосферы. И не тратил энергию на бесплодные попытки дешифровки "белого шума".
       Балицкий болезненно поморщился, глянул укоризненно на Наталья Петровну...
       "Я же просил - не мешать! Слишком много эмоций... Ещё один всплеск - удалю из зала. Придите в себя!"
       ...и продолжил:
       - Вы другие. Вы - волчья стая. Вы связаны друг с другом. Вы действуете в разных местах, но синхронно и по одному плану. Вы чувствуете присутствие друг друга, даже если между вами расстояния в десятки километров. Ваш прыжок - волчий, резкий. Вы - оборотни. Вы носите на себе человеческую кожу как истончившуюся, гниющую шкуру, которая слетит с вас при первом же броске. Ваш облик человека - маскировка, камуфляж. Она позволит вам подобраться вплотную к добыче. Она, а не засадная тактика леопарда. Не ошибитесь, выбирая зверя. Волки! Волки!
       Марсель прижался к полу. Он царапал доски, ногтями сдирая краску.
       - Вильгель! - крикнул доктор.
       Вильгель наклонил голову и обнажил зубы.
       - Что в чаше? Что7 Что там?!
       - Варенье! Варёные руки! Ноги! Сладко...
       Вильгельм сложил ладони лодочкой и поднёс ко рту.
       - Пробуй! Пей! Ешь! - приказал доктор.
       Зрелище звериного пира было невыносимым для человека.
       Наталья Петровна прислонилась к стене.
       Ноги её ослабели, и омертвляющий холод ледяной водой пополз вверх, поднимаясь всё выше и выше, захватывая тело, до пояса, выше, выше - подбираясь к сердцу.
       Она чувствовала страшное трупное окоченение, остановку когда-то живого потока в артериях и венах, словно пережаты были сосуды и кровь остановилась.
       Она видела, что занятия, проводимые доктором, раз от раза становятся всё более странными, шокирующими, пугающими. Ей казалось, что привыкла она ко всему... Ко всему. Что может сотворить жестокий доктор.
       Но этот кошмар...
       Больные мочились в чашу. Грызли руки. Бились в припадках. Пили собственную кровь и размазывали по лицу мочу.
       И смеялись однообразным, непрерывным, издевательским, раздирающим душу смехом.
       Доктор, подогнув ноги, спокойно сидел в стороне. И смотрел на часы. Губы его двигались едва заметно, словно отсчитывал он секунды безумия.
       "Как он может? Он! Он - гений, он... Совершенный! Он же плодит демонов! Как он может!"
       Она покачнулась, с трудом удерживаясь от падения в обморок.
       Инструктор, заметив смятение и обморочную бледность, кинулся к ней и подхватил под локоть.
       - Ай-яй-яй! - быстро зашептал он. - Наталья Петровна, вы же профессионал. Не ожидал, честное слово... А ну как, начальство узнает? О слабости вашей? Нет, нет, не скажу! Не волнуйтесь! Да вы уж привычны должны быть. Доктор с этими бродягами ещё и не такое вытворяет. Они вон на прошлой неделе... Ладно, вы этого не видели, а я говорить не буду. Не для дамских это ушей. Они сейчас побесятся, в астрал свой перейдут, а потом доктор их в чувство приведёт. Через полчаса шёлковые станут. У них ведь через два часа занятия по боевой подготовке, сам Ратманов будет присутствовать. Оценивать, так сказать! Вот доктор их и заводит. До белого каления, так сказать. Они ведь после его занятий быка голыми руками завалить готовы, ей богу! А зал уборщицы вымоют, чистенько тут будет... Пойдёмте отсюда, вы тут не нужны... Ни к чему...
       Они двинулись к выходу. Медленно. Мелкими, острожными шажками. Будто и впрямь выбираясь потихоньку из клетки с дикими зверями.
       Но знали они, оба знали, что - не дикие существа в зале. Полностью контролируемые и управляемые.
       И не звери уже эти смеющиеся и рычащие существа.
       Они...
       Гораздо хуже. Страшнее. Опасней!
       - Зверя хоть огнём можно остановить, - приговаривал инструктор, искоса поглядывая на больных. - Оборотня - пулей. Серебряной! А этих - чем остановишь? Огня они не боятся, пули их никакие не берут, на распятие они плюют. Сам видел! И смерти не боятся... Что за тварей мы тут плодим? Вот учу их, и самому боязно... Вы только доктору об этом не говорите. И Ратманову тоже...
       Инструктор открыл дверь и вывел Наталья Петровну в коридор.
       - От греха подальше...
      
       "Аудиофайл Лис - 17 августа.
       Контрольное прослушивание".
       "...доктор, мне сложно об этом говорить. Да, я понимаю, что только с вами и могу быть откровенным. Я очень признателен вам за то, что вы не спрашиваете меня о семье. Там, в доме, где я был раньше, меня часто спрашивали о семье. Это называлось: "постановка диагноза".
       Они думали, я сумасшедший. Вам-то известно, что я совершенно нормален. Абсолютно нормален!
       Вы же видите: у меня две руки, две ноги, одно туловище, одна голова. Вот здесь, посредине... нет, чуть левее... Да, там бьётся сердце. Мне иногда бывает больно. Иногда грустно. Иногда - радостно.
       И я всегда... ну, или почти всегда знаю причину, по которой я испытываю те или иные чувства. У меня не бывает беспричинной тоски, беспричинного смеха. Или неожиданной ярости.
       Всему есть основания.
       Я знаю, кто я такой. Мне известно моё имя. Я помню всю жизнь мою, от самого раннего детства и до сегодняшних дней. Я помню мою семью.
       Вы не спрашиваете: "почему?". Я знаю, что это не свидетельство вашего равнодушия к моей судьбе или вашей готовности принять меня таким, каков я есть, не пытаясь узнать и понять причины моей духовной эволюции, приведшей меня к встрече с вами.
       Да, к сожалению, я не такой простец, как счастливый Марк. Тот и не задумывается вовсе о "причинах"... Нет, его это не интересует. Он сосредоточен на своих эмоциях, ощущениях. Ему нравится ощущать движения жизненных соков, перетекание их из сосуда в сосуд, их бурление, их мощный, неостановимый поток. Он живёт чувствами. Он уверен в своей правоте.
       Я же не могу так просто, без затей, без проклятой интеллигентской рефлексии смотреть на мир, размышлять о жизни своей, о своём прошлом и...
       Нет, будущее, конечно, будет счастливым. Благодаря вам, доктор, наша жизнь уже изменилась к лучшему. Лично я вижу серьёзные перспективы нашего движения. В России много больных, несчастных людей. У нас страна психопатов. И все они непременно пойдёт за нами.
       Представляете, какая это сила? О, у меня дух захватывает! Душит радость. Хочется упасть на пол и кататься, орать, орать, визжать от радости! Да, с нами! С нами!"
       Звуки: грохот стула, крики санитаров.
       Голос доктора: "Оставьте! Не подходите к нему! Он уже успокоился. И уберите шприц! Я не прописывал моему другу инъекций! Всё, уйдите немедленно!"
       Продолжение через две минуты.
       "...Кровь на воротнике. У меня идут иногда кровь. Сам не знаю, почему...
       Моя семья... Я расскажу вам о ней. Может, вы в голове моей покопались и сами нашли всё, что вам нужно. Может, не нашли. В любом случае, я расскажу.
       Наверное, я сделаю это для себя. Я же говорил, проклятая рефлексия. Самоедство. От него не избавиться.
       В тот день я ушёл с работы. Не в очередной раз. В последний! Я абсолютно уверен был в том, что делаю это в последний раз, и больше никакие обстоятельства не заставят меня вернуться на буржуйскую каторгу. Никакие силы не затянут меня в эту чёртов жизнь, где за гроши приходится таскать ящики и двигать поддоны с коробками.
       Где безропотно приходится терпеть оскорбления и унижения, где всякая безмозглая тварь, носящая на груди бейджик с надписью "старший менеджер", может в любой момент с головой окунуть тебя в грязь, раздавить мимоходом, словно случайно попавшееся ему на пути гадкое насекомое, и спокойно пойти дальше, лишь слегка скосив глаз на твои дёргающиеся в бессильной ярости жучиные лапки, а через мгновение и вовсе позабыв о твоём существовании.
       Я знал. Что не вернусь больше в эту тюрьму, которая называется: "место, где зарабатывают деньги". Я возненавидел деньги!
       Деньги! Деньги! Деньги!
       Да, вот эти чудесные, чудесные, расчудесные раскрашенные бумажки. Вечно сухие, мёртвые, будто листья пустынного дерева. Разноцветные листочки, неведомо каким ветерком заносимые иногда в мой дом.
       Ведомо! Я горбатился, ползал на брюхе из-за них. Говорят, в России нефтяное изобилие. Доктор, вы знаете, что это такое? А, вы давно уже не покидали этих стен. Понимаю...
       Вы не знаете. Я тоже не знаю. Мне платили двадцать тысяч. Ребёнок, у жены пособие... Хорошо жили, хорошо. Конечно, зарплату не поднимали. Когда я возмущался, говорили: "Увольняйся! Наймём гастарбайтера, он за гроши будет вкалывать!"
       Я здраво рассуждаю. Знаю склад, как свои пять пальцев. В магазине все полки знаю на перечёт. Им наплевать!
       Кто сумасшедший: я или буржуи? Я люблю жизнь, люблю людей. А буржуи любят разноцветные бумажки. Они мертвят всё, с чем соприкасаются. Их надо загнать в резервацию и насыпать им гору конфетти. Сказать, что это ценные бумаги. Кто больше всех наберёт, тот король! Пусть соревнуются, пусть грызут друг друга, пусть толкаются локтями.
       А я бы жил. Просто жил. Мне нравится создавать. Цветок... Какая удивительная конструкция! Как же удивительно сложно всё устроено в этом мире. И очень целесообразно. Сложный цветок, сложная гусеница на листе, сложные облака. Снежинка так невероятно сложно устроена! Как она появилась на свет? Как удалось природе создать её? Ведь невероятно, невозможно её расчленить, упростить. Нельзя, красота исчезнет!
       Красота - это избыточность, избыточная сложность. Но без неё почему-то небо не держится...
       А эти гады всё упрощают! Расчленяют! Рвут на куски! Буржуа не любят сложных предметов. Им нужна простота и целесообразность.
       Какая во мне целесообразность? С какой целью сообразуется моя жизнь?
       Я обеспечивая функционирование магазина. Я - биологический погрузчик. Хорошоая цель, доктор?
       Сам знаю, что дерьмо. Нет такой цели и быть не может. Это обман! Ложь!
       Я понял, что истинная цель, с которой запустили владельцы денег потогонную мельницу, скрыта от людей. Поскольку истинная цель будет для людей неприемлема в силу своей крайней примитивности и абсолютной бесчеловечности.
       Цель эта такова: изнурить людей, выдавить силы из них, мозг из них выдавить как пасту из тюбика. И заразить их любовью к деньгам! К бумажкам, которые рождают бумажки, которые рождают бумажки, которые... И так без конца!
       Говорят, революция негуманна. А капитализм гуманен? Революция убивает тела, освобождая души. Капитализм убивает души, заботливо сохраняя тела. Потому что тело полезно для производства. Тело потребляет, и тем оно хорошо.
       Душа мешает потреблять. Вон её!
       Да, в тот день я пришёл домой в хорошем настроении. Сказал жене, что прежняя жизнь закончилась. Больше не будет бедности, долгов, холодной зимы. Я уволился и мы уезжаем! Уезжаем в счастливую, тёплую, солнечную страну!
       Прямо сейчас!
       Жена обрадовалась поначалу, стала собирать дочку. Пару кофт положила в дорожную сумку. И тут остановилась и спрашивает, подозрительно так: "В какую страну? Ты новую работу нашёл?"
       Я ответил ей, что работа ни при чём. Можно жить счастливо без работы и денег. Мы прямо сейчас отправимся на тропический остров. Мы поплывём туда!
       В протоколе написали, будто я сначала жену и дочь убил, а потом краны открыл. неправда это! Я с самого начала хотел открыть краны, чтобы поплыть на остров. Я взял топорик и начал рубить диван, чтобы соорудить плот. Уверяю вас, плот получился бы замечательным, у меня всё же техническое образование!
       А жена всё испортила. Кричать начала, схватила дочку, попыталась выбежать из квартиры. Зачем бежать? Куда?
       Там, за дверью - ничего нет. Пустота. Обман, один обман, бумажки, бумажки...
       Да, рубил долго. Я боялся, что они погубят себя. И выбросил с балкона. Мне казалось, что внизу - море. И они смогут доплыть до острова.
       Может, они доплыли? И ждут меня?
       Как думаете, доктор?"
       Конец записи.
      
       Телефон мигнул красной лампой и зашёлся в заливчатой соловьиной трели, так необычно, легкомысленно и не по чиновничьи беззаботно зазвучавшей в строгой, подчёркнуто официальной обстановке генеральского кабинета.
       Шевалдин сам выбрал для звонка эту мелодию. Песня птицы - это то, что успокаивает. Умиротворяет. Сейчас нужно быть спокойным. Волнения нет. А есть пение соловья и мир в душе.
       Только это, и ничего больше.
       "Три часа. Припозднился Сомов..."
       Михаил Николаевич был уверен, что звонит ему сейчас именно Сомов. Не гадал и не предполагал, просто знал.
       Не потому, что развилось какое-то особое экстрасенсорное чувство. В экстрасенсорику, магию и колдовство генерал не верил (хоть по долгу службы и общался с людьми, имевшими некоторые необычные способности, вполне, впрочем, объяснимые с позиций научного материализма, коему генерал был привержен всем сердцем своим, хотя приличия ради и следуя принятым в последнее время общегражданским ритуалам ходил по воскресеньям с супругой в церковь). Не верил и в гипноз, хотя были в Управлении свои штатные гипнотизёры (вот тот же доктор, которых ратмановских головорезов готовит... как его... Балицкий, что ли? всех не упомнишь...). Под гипнозом генерал понимал умение навязать человеку свою волю. А это и безо всякой эзотерики можно сделать. Пробовали, получалось не раз.
       Уверенность проистекала от знания. Знания некоторых закулисных манёвров, которые провели высокие покровители Управления, склоняя руководство администрации и ФСО к принятию Сомовым (точнее, его начальником) предложения УССМ о совместном проведении учений.
       Шевалдин прекрасно понимал, что Сомов, будь его воля, под любым предлогом, а то и вовсе безо всякого предлога, просто и без церемоний, отправил бы Управление... Нет, не по известному адресу. По большому бюрократическому кругу.
       На прохождение которого времени не было.
       Да и слишком большое число согласований обязательно привело бы к утечке информации.
       Противники Управления, получив отсрочку, непременно сыграли бы на опережение и постарались бы заблокировать активную работу по операции "Лабиринт".
       И так давление на УССМ усиливается с каждым днём. Всё больше людей приходится подключать к программе, всё трудней обеспечивать режим безопасности.
       Впрочем, такой закон стратегии. Чем ближе война, тем трудней скрыть подготовку к ней. На последнем этапе - практически невозможно.
       На последнем этапе прикрытие возможно только методом дезинформации. А оперативная игра по вбрасыванию дезы всегда сложна и опасна. Хорошо, что есть у Управления высокие, очень высокие покровители. Если бы не они...
       Генерал поднял трубку.
       - Генерал-полковник Шевалдин, слушаю...
       Секунду в трубке было молчание.
       "Давай, не смущайся!" подбодрил мысленно собеседника генерал.
       - Здравствуйте, Михаил Николаевич. Генерал-майор Сомов, Федеральная...
       - А, Николай Иванович! - радостно воскликнул Шевалдин.
       Радость его была искренней. Так важен был для Шевалдина этот звонок.
       - Вы уж не представляйтесь так официально, Николай Иванович. Я помню вас, и двух дней ведь ещё не прошло. Надеюсь, моё выступление на совещании было убедительным?
       - По всей видимости, руководство нашей службы вы смогли убедить, - несколько уклончиво ответил Сомов. - Нам поступило распоряжение подключиться к операции "Лабиринт".
       - Это правильное решение, - мягким, вкрадчивым голосом заметил Шевалдин. - Мы многому сможем друг у друга научиться...
       - Надеюсь, - сухо ответил Сомов.
       На Сомова явно оказали очень серьёзное давление, фактически в приказном порядке заставив пойти на контакт и совместную работу с Управлением. Своего отрицательного отношения к авантюристам из УССМ генерал-майор не скрывал, и неприязнь эта, похоже, передавалась и по проводам.
       Но на Шевалдина негативные флюиды не действовали. Он откровенно наслаждался бюрократическим унижением всесильного генерала из кремлёвской охранной службы.
       А для особо утончённого наслаждения надо было имитировать скромность, открытость и самое дружеское расположение к боевому товарищу.
       - Самое время, Николай Иванович, технические и тактические вопросы решить, - предложил Шевалдин. - До съезда остаётся... сами знаете, что и всего ничего. Два-три дня у нас на проработку деталей не больше. Все условия, о которых я говорил ранее, остаются в силе. Мы передаём вам план учений, время, место и информацию по нашему агенту. Все ваши замечания и корректировки будут безусловно учтены. Командируйте вашего представителя для оперативной связи и работы с нашими офицерами. И письменно подтвердим план учений...
       - Материалы по вашему "Лабиринту" я проверю лично, - ответил Сомов. - К вам будет направлен полковник Вишняков. Кто будет с ним работать с вашей стороны?
       - Полковник Ратманов, - ответил Шевалдин. - Я уже представлял его вам. Продиктуйте его служебный телефон. Если сейчас не готовы, то пришлите данные в секретариат. Сегодня, не позднее семнадцати часов Ратманов свяжется с вашим представителем. Думаю, все вопросы они решат быстро Пётр Владимирович - один из лучших наших сотрудников...
       - Михаил Николаевич, - прервал его Сомов. - Телефон я, безусловно, передам. Прямо сейчас. И содействие мы окажем... Одно хочу сказать. От себя лично. Не хочу скрывать своего отношения к этим вашим... операциям. В совместной работе важна откровенность. Так если говорить откровенно, полагаю, что играете вы на грани фола. Или уже за гранью. В серьёзной работе это всё небезопасно, мягко говоря. Вот так, Михаил Николаевич...
       - Вы правы, - ответил Шевалдин. - Именно поэтому...
       Он открыл блокнот и достал ручку.
       - ...мы так тщательно прорабатываем план учений. И привлекаем к работе таких специалистов как вы. Полагаю, это правильная позиция?
       Шевалдин замолчал. Он ждал возражений, но Сомов отвечать ему не стал. Сомов понимал, что дискутировать и возражать бесполезно.
       К его сожалению, всё уже было решено. И приказ был отдан.
       Далее могло быть только исполнение приказа.
       - Записывайте, - сказал Сомов.
      
       После прошедшего ливня осталась в воздухе взвесь мелких дождевых капель, что, подгоняемая дувшим с стороны окенана ветром, серебристой дымкой медленно плыла над алыми кронами королевских делониксов, ронявших лепестки на тёмно-жёлтый, отяжелевший от грозовой воды песок садовых аллей.
       Сладкий, медовый аромат витал над кустами роз и зарослями цезальпиний. И смешивался он с йодистым запахом океанской волны, и смесь была эта странной, волнующей, пьянящей, завораживающей своей необычностью.
       Облака истончались, светлели, на небе проглядывало солнце, горячими лучами пробегая по верхушкам кокосовых пальм, по тёмно-зелёным пирамидам росших на склонах холмов араукарий, по красным черепичным крышам домов, по белым, синим и голубым стеклянным куполам оранжерей, крытых садов и бассейнов прибрежных вилл.
       Воздух стремительно нагревался, и грозовая прохлада сменялась жаром позднего полдня.
       Стало трудно дышать.
      
       Она закрыла окно. Посмотрела, стараясь не слишком далеко высовывать голову, в сторону гостиного зала.
       На вилле было безлюдно. Муж и сын ушли на пляж... Да, невыносимый Боря опять взял с собой это проклятый телефон! Он и вполглаза не будет смотреть за ребёнком. Опять сядет где-нибудь в сторонке под зонтиком и начнёт названивать своим деловым партнёрам... этим жуликам, чтоб их всех!
       Алина никогда бы не отпустила Бориса одного с сыном. В крайнем случае, отправила бы вместе с ними няню. Но няня после обеда отпросилась в город. Конечно, Борис её отпустил. Он же такой добрый!
       А самой Алине нужно было остаться в доме. Она не хотела разговаривать с мамой при Борисе.
       "Не его это дело! И вообще... Как же он надоел с этими тайнами!"
       Она набрала номер. Ей долго не отвечали. Она слушала длинные гудки, и волнение охватывало её. У мамы и так слабое сердце, и российские телеканалы постоянно передают тревожные новости о каких-то очередных криминально-коммерческих разборках, а мама и так Бориса иначе как "наш домашний бандит" не называет, и как она вообще от таких новостей...
       - Алло... Ой, сейчас... Провод закрутился.
       - Мама! - обрадовано закричала Алина. - Так рада слышать тебя! Как у тебя со здоровьем?
       - Алинушка, хорошо, - ответила мама. - Дождь был вот у нас... По всей Москве лило, по области. Так ревматизм замучил. Так болело всё! Я вот ко врачу ходила... Лекарство такое выписал, с мудрёным названием... И не выговоришь его! Но хорошо всё, хорошо. Нас Колька, брат твой двоюродный, на дачу возил. Как отец помер, мы дачей почти не занимаемся... Да, вот... А вы-то где? Опять куда уехали?
       - Мам, не поверишь! - воскликнула Алина. - Мой дурак опять по мир повёз. Сколько времени спокойно у арабов этих жили, в Эмиратах. Ребёнок уж к климату адаптировался. Думала, до осени спокойно просидим. Осенью нам в Англию надо, школа там... Так нет, сорвался! То, что он по всему миру мотается, это ничего. Но он и семью за собой потянул. Теперь в Доминикану приехали...
       - Куда? - удивлённо произнесла мама. - Это, доча, в этих названиях... В Африку, что ли, завёз, дурак шалопутный?
       - Да на Карибах это!
       Алина с досадой отмахнулась от надоедливой мухи, неизвестно как залетевшей в комнату.
       - А это где это? - продолжала допытываться мама. - Вы уж совсем запутали...
       - Карибское море, Атлантика, - как могла, объясняла Алина. - Латинская Америка тут тоже недалеко. В общем, переехали. Насколько тут задержимся, не знаю. боря опять с телефоном не расстаётся, всё звонит кому-то. Жизнь нервная стала... Да, и у нас тут гроза была. У меня всё время перед грозой голова болит. Приняла таблетку, легла поспать. И так, знаешь, неудачно, прямо под кондиционером заснула. Горло осипло... Слышишь?
       Алина покашляла у трубку.
       - Ты себя береги, - сказала мама. - И с Борей этим... Доча, осторожней с ним! Сколько раз тебе говорила!
      
       Борис прикрыл трубку рукой.
       "Глупо... как будто это спасёт от прослушивания!"
       - Рамон?
       - Добрый день, синьор Климович!
       Борис обрадовался тому, что за четыре месяца жизни вдали от Латинской Америки он, по счастью, не утратил ни языковых навыков, ни профессиональной лёгкости испанской речи.
       Даже латиноамериканские и карибские диалекты давались ему легко.
       "Мастерство... оно ведь... Профессионал, одним словом! Школа военных переводчиков кое-что да значит!"
       - Добрый день, Рамон. Ты в Сан-Доминго?
       - Как договаривались, синьор Климович.
       Борис вздохнул с облегчением. Успел-таки прилететь! Ай, Рамон! Молодец!
       - Мне нужна твоя помощь, - зашептал Борис.
       - Говорите громче, синьор. Что-то со связью, плохо слышно.
       - Нужна твоя помощь, - повторил Борис. - Подбери трёх ребят покрепче. Проверь сам, я тебе доверяю. Главное условие: у них не должно быть американских паспортов. Сделай им испанские, у тебя есть возможность. Организуй чартер на завтра.
       - Куда летим, синьор? - поинтересовался Рамон.
       Борис скосил глаза на океан. Сын слишком близко подошёл к полосе прибоя.
       "Я сейчас ему всыплю!"
       Борис выбежал из-под деревянного, крытого сухими пальмовыми листьями навеса, и, отрывисто и шёпотом матерясь по-русски, побежал по раскаленному песку, время от времени подпрыгивая и поджимая ноги.
       Трубку всё это время он держал у уха. Рамон терпеливо ждал.
       Борис схватил Петьку за воротник футболки и потащил под навес.
       - К воде хочу! - завопил сын.
       - Синьор отдыхает с семьёй? - деликатно осведомился Рамон.
       - Синьор забыл надеть тапочки и обжёг ноги, - переходя на испанский, ответил Борис. - С детьми всегда проблемы...
       - Радостные хлопоты, - добавил от себя Рамон.
       И повторил вопрос:
       - Куда чартер, синьор?
       - На Кубу, - ответил Борис. - Организуй посадку в Гаване. Понимаю, что это непросто, но у тебя есть контакты... Да, используй свои связи. Завтра я должен быть на Кубе в сопровождении твоих парней. Деньги можешь списать из предоплаты. Если будут дополнительные расходы - я передам кредитку. Я на своей вилле остановился, недалеко от Пунто-Каны ...
       - Не думаю, что будут большие расходы, синьор, - ответил Рамон. - В своё время я уже привёз одного уважаемого человека на Кубу... Похоже, он нашёл общий язык с местными властями. Не волнуйтесь, синьор, я всё организую. Через три часа я позвоню вам, синьор. Не волнуйтесь, отдыхайте спокойно.
       Борис нажал на кнопку отключения. Убрал трубку в нагрудный карман рубашки. Постоял минуту в задумчивости.
       Петя, ожидавший немедленного наказания, дивлено смотрел на отца.
       "Какое уж спокойствие!" думал Борис. "Не просто в социалистический рай еду... Сам себя в тюрьму пытаюсь пристроить! С ума сойти! И ведь другого выхода нет..."
       Жалко было себя до слёз. Даже залитый солнцем белый океанский пляж не радовал.
       Борис набросился на сына.
       - Сколько раз просил к воде не подходить! Сколько раз твердил, что волны опасны! Утонуть хочешь? Нет, ты мне скажи!
       Петя упрямо нахмурил брови, топнул ногой и отошёл в сторону.
       - Сам ругаешься, а сам уехать хочешь, - упрекнул его сын. - Мама одна останется... Чего кричишь?
       Борис опустил голову.
       "И возразить-то нечего" подумал он.
       Он подошёл к сыну и погладил его по голове.
       - Ладно, - примирительным и немного ворчливым тоном произнёс Борис. - Нервы, сам должен понимать... Вот чего... Пойдём, мороженое съедим. С банановым кремом. Я угощаю!
       Петя подумал немного, потом кивнул в ответ и протянул ему руку.
       - Пошли, папка. Только не проболтайся, как в прошлый раз... А то мама обоих за мороженое накажет. Сам знаешь, холодное нельзя.
       - Клянусь! - воскликнул Борис.
       И протянул Петьке руку.
      
       "Лопарёв Т.П , одна тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, образование среднее специальное, по профессии - электротехник. По профессии работал четыре месяца. В период с 1990 по 2007 год (по предварительным данным) не менее одиннадцати раз переходил с одного места работы на другое.
       Холост. Детей нет. До марта 2007 года проживал с родителями, которые поддерживали его материально.
       27 марта 2007 года, находясь в состоянии помешательства, задушил родителей и поджёг квартиру, после чего бежал.
       С марта по август 2007 находился в розыске. В этот период Лопарёв Т.П. совершил не менее четырёх убийств (доказано следствием, пострадавшие - сотрудники крупных коммерческих организаций), двух попыток убийства, пяти ограблений и не менее восьми актов злостного хулиганства ( в т.ч. отмечена одна попытка войти в коммерческий банк в голом виде с целью сбора милостыни, две публичных мастурбации в торговых залах супермаркетов, порча автомобилей путём нанесения непристойных и экстремистских надписей с помощью спрея и т.д.)
       5 августа 2007 года был арестован во время нападения на сотрудников милиции, патрулировавших территорию Измайловского парка. На допросе Лопарёв заявил, что хотел завладеть огнестрельным оружием милиционеров, которое необходимо ему для начала "масштабной партизанской войны".
       Лопарёв Т.П. был помещён в следственный изолятор, где сразу же напал на сокамерников. При этом двое сокамерников (опытные и опасные воры-рецидивисты) были им убиты.
       После чего Лопарёв устроил пожар в камере и пытался бежать. При попытке задержания ранил охранника.
       Лопарёв Т.П. был помещён в штрафной изолятор (при этом по нашим данным к нему активно применялись меры силового и психологического воздействия). По преварительным данным, в ноябре 2007 года Лопарёв Т.П.неоднократно подвергался сексуальному насилии со стороны сотрудников изолятора и сокамерников.
       В декабре 2007 года Лопарёв Т.П. совершил попытку самоубийства путём повешения, но данная попытка была пресечена сотрудниками изолятора, после чего Лопарёв Т.П. был помещён в тюремную больницу.
       В декабре 2007 года, после многочисленных ходатайств защиты, Лопарёв Т.П. был направлен на освидетельствование в психиатрическую клинику.
       Признан невменяемым.
       В январе 2008 года по решению суда направлен на принудительное лечение.
       В апреле 2008 года группой поиска был отобран и направлен лечебный центр УССМ. По представлению Балицкого С.С. включён в оперативную группу КПБ
       Скобенев Е.Л. ...".
      
       - Ну что, городские партизаны, вперёд! - сказал инструктор и нажал на кнопку секундомера.
       Сто метров - короткой перебежкой. Поразить мишень с расстояние в пять метров.
       Действовать без оружия. Всё - без оружия. Только голыми руками! Голыми! Голыми!
       В долю секунды найти подходящее орудие убийства - и вперёд!
       Осколок стекла, горлышко от бутылки, осколок пластмассы с острым краем, камень, кусок кирпича, металлический прут - всё подойдёт, всё сгодится для внезапной атаки.
       Метнуть в мишень, в горло, в пах, в солнечное сплетение. Камень - в висок.
       У одной мишени на деревянной башке каска. Мент? Солдат? Бычок туповатый из ОМОНа? Неважно! Нет времени на размышления.
       Убивай быстро! Можно ударить в колено... У него наколенники? Бей в пах! И пальцы в сонную артерию!
       Шесть мишеней поражены. Дальше, дальше, вперёд, не останавливаться!
       Бег на длинную дистанцию. Километр в быстром темпе. По лесу, по лесным тропинкам, по грязи, по глине, по лужам, через ручей по колено в воде. Быстрей, не останавливаться!
       Одним скачком - прыжок через стену.
       Дальше - вход в подземный коллектор, имитация городской канализационной системы. Двести метров по коллектору в абсолютной темноте.
       Выход в узкий подземный туннель, едва освещённый подрагивающим светом закрытых пыльными плафонами ламп.
       Двадцать шагов по тоннелю.
       Условное уничтожение группы противника: четыре манекена по ходу движения шестёрки.
       Работать в узком тоннеле нелегко. Первая двойка сбивает манекены, падает с ними на залитое грунтовыми водами дно тоннеля.
       Вторая двойка убирает остальных "противников".
       Третья двойка страхует и прикрывает.
       Установленные в тоннеле видеокамеры фиксируют: нападение отработано, тоннель чист.
       Ещё сорок шагов - подъём по лестнице на трёхметровую высоту, выход на поверхность через люк.
       Небольшой открытый участок.
       Осторожней надо двигаться, осторожней! Может быть засада...
       Нет, всё чисто. Шестёрка всё видит, всё фиксирует. У них нюх, интуиция, особое зрение, третий глаз нараспашку или какие-то ещё скрытые резервы, которые доктор у них нашёл и задействовал.
       Чёрт их знает, как эти худые и с виду слабосильные психи умудряются такие невероятные фокусы вытворять!
       Опытного бойца спецназа надо многими месяцами тренировать и натаскивать, чтобы он хоть что-то подобное научился делать... Да не так, чтобы, подобно шизофреникам этим, в полной темноте ориентироваться или убивать одним быстрым, незаметным и лёгким движением рук! Нет, не так - этому не каждый спецназ учат, и мало кто вообще способен этому научиться. Хотя бы чему-то отдалённо похожему научить - сколько труда надо, сколько времени.
       А эти... Непрофессионалы, маргиналы, отребье! И что за учёба у них? Гипнозы какие-то, ритуалы, дурь какую-то лопают, скотство и непотребство полное... Но ведь умеют убивать, заразы, умеют!
       "Контрольная вышка - контрольной группе. Главный следит по мониторам, теперь и за бинокль взялся. Кажется, доволен. Последний участок остался, не подведите! Доложите обстановку..."
       "Контрольная группа. Передайте: идут синхронно. Через пять минут - штурм дома".
       Шесть бойцов, шесть бродяг, шесть головорезов, шесть психов проклятых - бегут, бегут без остановки, дышат ровно и размеренно, держат темп, бегут, бегут.
       Бинокли, стереоскопы и направленные микрофоны нацелены на них. Скрытые датчики движения замеряют их проход по контрольным точкам. Вшитые в их камуфляжные комбинезоны радиомаяки каждую секунду три раза сбрасывают кодовый сигнал группам контроля. Умные приборы перехватывают сигналы и чертят пунктирные линии их движения на электронных картах.
       Где-то в стороне, впереди, сзади, по бокам - шипят рации охранных групп. Охранник не видны, но они всё время где-то рядом, не оставляют их без контроля ни на секунду.
       Охранник не могут бежать в одном темпе вместе с этой шестёркой (разве только профессиональным спортсменам это было бы под силу), но охранные группы расставлены по всей трассе, по всему полигону. Они передают шестёрку друг другу, контролируя движения, постоянно держа связь между собой.
       Контроль, везде контроль, каждый шаг под контролем.
       Управление знает сил и возможности городских партизан. Они - самое опасное оружие УССМ. А с таким опасным оружием надо обращаться очень осторожно!
       "Есть выход к дому!"
       После леса - поле. Участок полигона, имитирующий городской квартал.
       Здесь очень высокая степень имитации: два дома по семь этажей, с застеклёнными окнами; один панельный пятиэтажный дом и две вылизанные пожарами трёхэтажные развалюшки, без окон и дверей, с одними лишь закопчёнными оконными и дверными проёмами.
       Трёхэтажные дома использовались во время прошлых учений, когда отрабатывались приёмы поджогов жилых домов.
       Теперь дома эти, измученные огнём, для учений едва ли пригодны, но вполне годятся для того, чтобы быть обителью пролетариата, если доведётся последнему забрести когда-нибудь на полигон.
       Сегодня настала очередь семиэтажных домов. Высотный штурм - высший пилотаж группы сумасшедших ликвидаторов.
       Мир хижинам! Война дворцам!
       Шестёрка разделяются на две группы по три бойца.
       Сегодня не просто учения. Сегодня - смотр боевых возможностей. На учениях в качестве проверяющего присутствует сам Ратманов.
       Потому, сволочи, никаких поблажек! Сегодня особо сложное задание: по внешней стене дома подняться на седьмой этаж, проникнуть в квартиру (на площадке их четыре, нужная в каждом доме - указана в плане учений, ориентироваться на ходу! быстрей! быстрей! быстрей!).
       Уничтожить всех, кто там находится.
       Не имитировать уничтожение, а уничтожить!
       Время на отдых - три минуты. Каждая тройка идёт к своему дому.
       Начали!
       Они ползут по стенам, прижимаясь к серо-жёлтой плитке. Цепляются за карнизы, хватаются за выступы, кончики пальцев быстро и сноровисто просовывают в щели между плитами, ногами упираются в края оконных проёмов.
       Лезут - невесомые, лёгкие, быстрые. Вверх! Вверх!
       Первая группа - седьмой этаж. Вторая группа - седьмой (отставание га четыре секунды).
       А дальше - действия групп синхронные. Будто копируют друг друга...
       Или действуют по одной программе?
       Секунда - поиск цели.
       Нужная квартира определена.
       Ещё секунда - замерли.
       Оценка обстановки.
       В каждом доме в квартирах не манекены - люди. Сильные, тренированные. Возможно, вооружённые.
       Люди, которых надо убить.
       Интересно, а люди эти, те, что внутри - они знают, что им предстоит умереть? И кто они такие? Почему они согласились...
       "Контрольная вышка - контрольной группе. Следите внимательней! Там зеки внутри, им терять нечего! У каждого пожизненное, а по плану учений они выйдут, только если перебьют нападающих. У них стимул есть всю шестёрку угробить!"
       "Контрольная группа. После начал штурма отбой дать не успеем".
       "Контрольная вышка - контрольной группе. Если сейчас на штурм не пойдут, начнут тянуть время - давайте отбой. Отработаем последний этап через сутки..."
       "Контрольная группа. Поздно! Они начали!"
       Обе группы оценили обстановку. Двухкомнатные квартиры. По пять обороняющихся в каждой квартире. Двери и окна под контролем. Незаметно проникнуть невозможно. Но можно - быстро!
       Две атаки должны идти синхронно. Шум со стороны первого дома спугнёт защитников второго.
       Две группы начинают одновременно.
       Санта на окне первого дома, Вильгельм на окне второго: хватаются за карниз, переворачиваются.
       Долю мгновения - вниз головой. Земля вверху. Серая земля качается на головой.
       Удар!
       Ноги бьют по стеклу, разлетаются осколки.
       По двое напарников с каждой стороны одновременно запрыгивают в квартиры.
       Санта и Вильгельм делают переворот, и, сгруппировавшись, перекатываются через подоконник.
       Удары. Вопли, хриплый мат.
       Двенадцать секунд. Всё кончено.
       Пять трупов в каждом доме.
       "Контрольная группа. Помещения обработаны. Всё чисто".
       "Контрольная вышка - контрольной группе. Наши поздравления! И всем оставаться на местах! Полковник Ратманов сейчас поднимется к бойцам. Хочет на месте оценить эффективность зачистки".
       - Валяй! - сказал до макушки затянутый в грязно-зелёный лесной камуфляж оперативник, предусмотрительно переключив перед этим рацию на приём сообщений и заблокировав микрофон. - Валяй... Смотри на душегубов этих... А вот ни за что на свете не согласился бы в один из этих домов войти! Ни за какие коврижки и прочие награды не согласился бы! Мало ли, что там у них на уме, у психов этих... И не заметишь, как прикончат!
      
       - Левый или правый? - спросил Ратманов доктора, рассматривая дома в бинокль. - Два раза на седьмой этаж я не поднимусь, а лифтов, понятно, в этих домах нет.
       - Есть лифтовые шахты, полная имитация, - услужливо подсказал полковнику стоявший рядом капитан из роты обслуживания полигона.
       - Имитация мозгов у вас неполная! - разозлился Ратманов. - Мне бы сейчас подъёмник пригодился, а не разобранная наполовину шахта!
       Капитан покраснел, щёлкнул каблуками до образцового армейского глянца начищенных сапог и, незаметно отступив на полшага назад, пробормотал себе под нос как можно тише: "...не ценит".
       - Так левый или правый? - повторил вопрос Ратманов, достраивая бинокль. - Вы, доктор, кого в любимцы выбрали, в фавориты? Кто эти двое, кого отправим мы на выполнение самых сложных заданий?
       - Я уже говорил вам, - ответил Балицкий.
       Он замолчал на минуту. Ратманов терпеливо ждал, не отрывая от глаз бинокль.
       - Марк и Лис, - отрывисто и чётко произнёс доктор. - Они в разных тройках. Лис с Вильгельмом и Марселем...
       - Браво! - воскликнул Ратманов и, быстро сняв бинокль с шеи, передал его офицеру из группы сопровождения. - Хороший выбор доктор! Лис, Вильгельм и Марсель... И какой же из домов они штурмовали?
       - Справа от контрольной вышки, - подсказал принявший бинокль офицер.
       - Справа от вышки, справа от нас, - нараспев произнёс Ратманов.
       Он снял краповый, по мерке пошитый специально для этих учений берет, и протёр платком лоб.
       И пальцами смял мокрую от пота ткань берета, будто пытался выжать его.
       "Отвык от формы" с сожалением подумал Ратманов. "Даже от такой... облегчённой. Потолстел, потею всё время. А в былые времена... И пять километров, и больше... Бегали, отжимались... Эх, молодость армейская!"
       - В правый и пойдём! - решил Ратманов.
       Головной убор он оставил на вышке. Шёл с непокрытой головой.
       В конец концов, Управления - не армейская структура. Контора, а не казарма.
       Можно позволить себе небольшую вольность.
      
       Первым в комнату на седьмом этаже вбежал запыхавшийся офицер Управления. Старлей, с ног до головы обсыпанный пепельно-серой полигонной пылью, вытаращив белые, будто в бульоне вываренные глаза, прокричал истошно:
       - Встать! Смирно!
       Ни зафиксировав подобающих, по его мнению, движений в комнате, старший лейтенант с возмущённым видом начал вращать глазами, в которых замелькала, наконец, живая командирская мысль, и решительно сделал шаг вперёд с явным намерением самолично и собственноручно выстроить в ряд эту тройку зарвавшихся психов, которые таким явным и наглым образом игнорируют приказы офицера.
       И начищенными ботинками-берцами наступил в кровавую лужу, забрызгав новые камуфляжные брюки.
       - Это!.. - возмущённо произнёс старлей. - Это что...
       И только в этот момент затуманенный служебным рвением взор его очистился и увидел он...
       В центре комнаты свалены были грудой изувеченные тела с вывернутыми руками и ногами. Из-под штабеля изувеченной плоти растекалась ручейками по комнате кровь. Кровью же были забрызганы выцветшие, оборванные местами кремовые обои. Дверной косяк покрыт был бурыми разводами. Даже на потолке темнело свежее, явно кровавое пятно.
       А ещё разбросаны были по комнате вырванные пальцы, куски кожи... И ещё какие-то... Кровавые ошмётки, куски плоти.
       Посреди людоедского этого кошмара сидели рядком на старом, продырявленном матрасе (так же залитом кровью, как и всё в этой комнате) Лис, Вильгельм и Марсель.
       Кровь их не смущала. Нисколько. Хлюпанье пропитанного кровью поролона их не раздражало. Не будь матраса - сели бы они и на пол. Сели бы так, как привыкли сидеть на занятиях в зале лечебного центра: подогнув ноги, выпрямив спину. Но на полу сидеть жёстко и неудобно.
       И совсем, совсем мокро.
       Лучше уж на матрасе.
       Патриотические больные сидели и мирно занимались своими делами.
       Лис безуспешно пытался вернуть на место оторванный воротник комбинезона. Он шептал что-то вполголоса с озабоченным и укоризненным видом. Похоже было, что он уговаривал воротник не дурить и не упорствовать, и воссоединиться, наконец, с комбинезоном.
       Вильгельм меланхолично и сосредоточено ковырялся в зубах подобранным с пола пальцем. То обстоятельство, что палец чужой и грязный, его явно не заботило. Впрочем, собственные его пальцы покрыты были коркой из запёкшейся крови и пыли, и потому для ковыряния тем более не годились.
       Марсель же, обмакнув носок ботинка в кровавую лужу, рисовал им, будто кистью, узоры на полу, от усердия высунув кончик языка.
       - Ой, ма,.. - выдохнул офицер и покачнулся.
       Он захрипел, в горле у него забулькало. Он выбежал в коридор, оттуда - в прихожую.
       Вскоре оттуда донеслось:
       - ...ть моя!
       Хлопнула дверь.
       В квартире минуты на три снова установилась тишина, лишь изредка прерываемая шёпотом Лиса.
       "Иди же... Дурак! Как ты не понимаешь? Мне нельзя без воротника! Доктор отругает! Нет, ты уж иди на место!"
       - Брось его! - не выдержал, наконец, Вильгельм.
       - Сам брось! - не остался в долгу Лис. - Нельзя чужое брать. Сколько раз тебе говорили? Не твой палец, чего ты схватил?!
       Окончательно разозлившийся Лис вырвал остатки воротника и отбросил в угол.
       - То и схватил, - спокойно ответил Вильгельм. - Их же всё равно закопают. Зачем добру пропадать? Глупо свинью забить, да не попользоваться...
       Он сплюнул на палец, обтёр его тщательно об рукав и спрятал в карман.
       - Завоняет - выброшу, - решительно заявил Вильгельм. - А до той поры - не касайтесь. Я вам обоим говорю: не касайтесь. Поняли? Марсель, ты понял? Да ответь же, Микеланджело ты полоумный!
       Марсель кивнул в ответ и, обмакнув в лужу не носок ботинка, а каблук, провёл по полу жирную черту
       - Вот! - с гордостью сказал Марсель. - Абстракция: "Три ангела зажигают в Содоме". Красиво?
       - Сейчас начальство сюда пожалует, и зажгут тебе по полной, - мрачно заметил Вильгельм. - Ты перед Марком ещё за собаку не ответил...
       - Да что он в живописи понимает? - запальчиво произнёс Марсель. - Всё, испортил ты мне настроение! Испортил окончательно! Художник вообще не должен отвечать, художник...
       Договорить фразу Марсель не успел. С грохотом открылась входная дверь и в квартиру, грохоча по рассохшемуся от старости линолеуму каблуками, вошли офицеры Управления во главе с Ратмановым.
       Вслед за ними, сознательно отстав шага на три, тихо вошёл Балицкий. Доктор явно старался не только не выделяться, но и вообще вести себя как можно скромнее и быть как можно незаметней.
       Но не вышло.
       Едва заметив его, патриотические больные дружно вскочили, выпрямились, сложив руки за спинами, и дружно заулыбались. Глаза их открылись по-детски широко и измазанные кровью лица посветлели.
       Ратманов резко остановился, будто натолкнулся на невидимую стену, даже немного попятился назад. Потом, изумлённо вглядываясь в лица больных, задумчиво произнёс:
       - Это что? Это они меня так приветствуют?
       Потом оглянулся. Увидел сзади замершего у входа в комнату доктора. И всё понял.
       - Это они вас, стало быть, увидели, волшебник вы наш? Ну, идите сюда доктор! Полюбуйтесь на результаты трудов ваших!
       И Ратманов показал на сочащиеся кровью изуродованные тела.
       Нервы у полковника Ратманова были явно покрепче, чем у старшего лейтенанта. Невероятная изуродованность трупов привела его в восторг. Ком к его горлу явно не подкатывал.
       - Подойдите, доктор, подойдите...
       Балицкий на трупы смотрел абсолютно равнодушно, без интереса, без отвращения. Взгляд его ничего не выражал. Был совершенно пустым и равнодушным.
       Тёплые искры мелькнули в глазах его, только когда подошёл он к своим больным.
       - Не жалеете? - спросил он их.
       Больные отрицательно замотали головами.
       - А о чём они вообще могут жалеть? - забеспокоился Ратманов.
       Доктор не ответил ему. Он повернулся и пошёл к двери, наступив по пути на чью-то голову, выпавшую ему под ноги из общей кучи. Доктор наклонился, секунды две смотрел на посиневшее, сведённое трупной судорогой лицо, потом носком ботинка отодвинул голову в сторону. И продолжил свой путь.
       "Нечего секретничать!" подумал Ратманов. "Я вижу вас насквозь. И знаю вас... вы даже представить себе не можете, как хорошо я вас знаю!"
       - Гордитесь, доктор! - крикнул ему вслед Ратманов. - Учения прошли великолепно, образцово! Слышите?
       Доктор замер.
       "Других слов ждёшь?" догадался рРатманов. "Хорошо, волшебник! Будут и другие слова! Те, что нужны тебе сейчас больше всего на свете".
       - Санкционирую боевое применение, доктор, - решительно заявил Ратманов. - Без ограничений, по плану "Лабиринт". Действуем по плану, Семён Сергеевич, по ранее оговоренному плану.
       Доктор повернул голову. Он посмотрел на Ратманова искоса, каким-то особенным, испытующим, пронзающим взглядом. Глаза его потемнели.
       Ратманову показалось, будто в комнате этой, наполненной полдневным, душным августовским жаром появился вдруг тонкий, но явственно ощутимый сладковатый трупный запах.
       "Не может быть!" со страхом и внутренним содроганием подумал Ратманов.
       Эти трупы, в комнате - совсем свежие. Не может, не может гниение идти так быстро! Даже на такой жаре...
       Ратманов не боялся мертвецов. Мертвецы были, скорее, симпатичны ему трогательной своей беззащитностью и абсолютной покладистостью.
       Но до дрожи, до животного страха боялся полковник Ратманов той заразы, которая могла исходить от гниющей плоти. Он мог и любоваться трупом... Но до появления первых признаков гниения!
       "Нет, нет!" пытался успокоить себя Ратманов. "Это только кажется... Самовнушение... Или он, этот колдун проклятый, пытается мне внушить... Он что, пытается нащупать моё слабое место? Он... Внутри? Внутри меня? Чёрт возьми, Волк, да ты опасен! Опасен!"
       - Доктор, - едва разлепив губы, произнёс Ратманов, - а почему они у вас всё время улыбаются? Такое у вас... лечебное воздействие? Или зомбируете их таким образом?
       Сопровождавшие Ратманова офицеры заметили, что полковник неожиданно побледнел, стал пьяно покачиваться из стороны в сторону, и прежняя громкая речь его сменилась едва ли не на тихий шёпот.
       Не смея перешёптываться в присутствии командира, офицеры сопровождения, не в силах скрыть своего удивления и беспокойства, закрутили головами, обмениваясь недоумёнными взглядами.
       Ратманов отступил на шаг назад. К окну с выбитыми стёклами. Но и там, на задуающем сквозь оконный проём лёгком сквозняке, не было ему облегчения.
       "Прекрати!" попросил он мысленно доктора. "Не надо, прошу тебя..."
       Одного лишь взгляда доктора и одной минуты хватило, чтобы Ратманов сломался. От прежнего его самоуверенного вида не осталось и следа. Бледный, с подрагивающими губами он, покачиваясь, стоял у окна и с умоляющим видом пытался сказать, произнести, прошептать что-то...
       А патриотические больные с детскими улыбками смотрели на доктора, словно ожидаю от него какой-то команды.
       Но команды не последовало.
       Доктор подошёл к полковнику. Таким быстрым и решительным шагом, что никто и не попытался его остановить. Да, пожалуй, и не успел бы.
       Положил полковнику руку на плечо. Довёл до середины комнаты. И разжал пальцы.
       - Я никого не зомбирую, - спокойным и уверенным голосом произнёс доктор. - Я освобождаю. Эти люди свободны и счастливы. И потому они улыбаются. Каждый из них в мире с самим собой. Они примирились с Господом.
       - А сына своего вы тоже примирили с Господом? - с кривой улыбкой произнёс Ратманов. - И знать бы доктор, что за зверь ваш Господь...
       - Такой же зверь, как и ваш! - крикнул Балицкий.
       И вышел из комнаты.
       А через секунду Ратманов услышал, как хлопнула входная дверь.
       "И хорошо" подумал полковник. "Он ушёл... Легче... Стало легче!"
       Действительно, стало легче дышать. И исчез, исчез этот проклятый гнилостный запах!
       Но только... Беспокойство осталось. Остался страх.
       "Это он, он душил меня!" догадался Ратманов. "Он стал сильнее, гораздо сильнее! Кровь придаёт ему силы! Пролитая кровь - вот что ему нужно. Как же я раньше не догадался! Он же подпитывается чужими страданиями, насильственными смертями... Безумие питает его. Он же говорил, что у сумасшедших открываются какие-то особые энергетические каналы... Что он там ещё говорил? Какие-то возмущения ментального поля Земли, вызванные насильственными смертями... Ничего, ничего не запомнил! Чёрт!"
       - Товарищ полковник, с вами всё в порядке? - обеспокоенным тоном спросил его один из офицеров.
       Ратманов, словно очнувшись от морока, вздохнул глубоко и покрутил головой.
       - Всё хорошо! - бодро произнёс полковник. - Учения, как и говорил, на "отлично"...
       Почувствовав, что обстановка разряжается и входит в привычное русло, офицеры расслабились и заулыбались.
       - Для этого биоматериала...
       Полковник, брезгливо поморщившись, пальцем показал на трупы.
       - ...Надо будет совместно с прикомандированными сотрудниками МВД подготовить справки о смерти. Поступили в тюремную больницу, болели, умерли. Трупы кремировать. На кладбище при спецзоне захороните бродяг каких-нибудь. У милиционеров всегда есть неопознанные и бесхозные трупы, они помогут. Договорённость об этом имеется. Нам эти в клочья рваные трупы и в могилах не нужны. Всё должно быть красиво. За это красиво у нас отвечает майор Иевлев. Поняли, товарищ майор?
       - Так точно! - ответил Иевлев.
       Каблуками майор щёлкать не стал - боялся забрызгаться. Кровь растеклась уже по всей комнате.
       - И ещё, - сказал Ратманов, обращаясь к начальнику охраны лечебного центра. - Найдите, пожалуйста, Клеметьеву. Да... Клементьеву Наталья Петровну. И попросите её подойти к КПП. Через...
       Полковник посмотрел на часы.
       - ...Через пятнадцать минут я буду её там ждать. Это очень важно! И ещё...
       Полковник повернулся к больным.
       - Этих головорезов жизнерадостных отведите, пожалуйста, в лечебный корпус. Тихо и спокойно отведите! Пусть примут душ, переоденутся, поспят после обеда. Если доктор потом захочет с ними позаниматься - не препятствовать! Ни в коем случае!
       "Да ты и не посмеешь препятствовать" подумал Ратманов.
       - Есть! - ответил начальник охраны.
      
       - Я обещал поговорить с тобой о собаке. Хорошо, Марк. Но разве ты...
       Вместо послеобеденного сна Марк напросился к доктору на беседу.
       Именно напросился, потому что доктор явно не расположен был к долгому и обстоятельному разговору с больным.
       "Ты не устал?"
       Но поддался настоятельным уговорам Марка и пригласил его в курительный салон.
       Это была большая честь. Обычно доктор никого не пускал в свои личные апартаменты (хотя и он, да и некоторые больные догадывались, что охранники, выполняя распоряжение Ратманова, проводят время от времени тайные обыски в занимаемых доктором помещениях, с особым тщанием проверяя кабинет и библиотеку). Даже сам Ратманов в присутствие доктора обходил обитель его стороной.
       А больным и строгие больничные порядки категорически запрещали покидать отведённую для них зону проживания.
       Да, именно так и написано было в утверждённой Ратмановым инструкции: "зона проживания". И вот с этой самой зоны - ни шагу!
       Но Балицкий нарушил больнично-тюремный порядок. Конечно, это было не первое нарушение и не первая вольность с его стороны.
       Не то, чтобы доктор не любил казарменные или тюремные порядки... Едва ли бы он вообще смог работать в больнице, если бы категорически их не принимал.
       Принимал. Вполне принимал и даже готов был распространить на куда большую площадь, чем занимала территория больницы.
       Просто он был вне правил и процедур. И это - не обсуждалось.
       - Ты не устал? - повторил вопрос Балицкий.
       Марк смущённо переступил с ноги на ногу и глухо кашлянул, прикрыв ладонью рот.
       Доктор курил сигару. Гаванскую сигару. Сладковатый аромат её сводил Марка с ума.
       Когда-то, в давние, вольные времена, Марк был заядлым курильщиком. И даже скитания по тюрьмам и больницам не отучили его от этой привычки (тем более, что до поры до времени удавалось перехватывать у сокамерников, надзирателей и санитаров и непотушённые окурки, и даже иногда - целые сигареты).
       Но вот в этой больнице... Первые три недели курить разрешали (как же давно это было!). А с началом боевых занятий - запретили категорически.
       Вот и страдал долгие месяцы Марк от отсутствия никотина, сплёвывая по утрам в раковину чёрную слизь, отхарканную от очищающихся лёгких. И не радовала его лёгкость дыхания. Хотелось курить!
       Теперь Марк жадно вдыхал табачный дым. Конечно, он и помыслить не мог о том, чтобы попросить у доктора, у самого доктора - хоть самый жалкий остаток сигары. Это была бы непростительная дерзость.
       Марк робко переминался с ноги на ноги и старался как можно глубже вдыхать пропитанный тропическим ароматом воздух. Не слишком, впрочем, усердствуя, чтобы это не бросалось в глаза.
       - Нет, что вы, - ответил Марк. - Не устал. Мне было не тяжело. Совсем не тяжело.
       - Ты убивал людей, - напомнил доктор. - Сегодня ты убил несколько человек. Твои враги были сильны и жестоки. Они очень, очень хотели жить! Не утомился?
       - Убивать людей всегда легко, - с простодушной улыбкой ответил Марк.
       - И приятно? - с явной иронией спросил Балицкий.
       И выдохнул синее облако дыма.
       Марк пожал плечами.
       - Когда как... Бывает и неприятно. Особенно, когда кричат. Не люблю, когда кричат. А вот легко - это всегда. Человек - он же хрупкий.
       Марк щёлкнул пальцами.
       - И нет его! Я это точно знаю. Столько, знаете, слабых мест у человека... Туда надави, там прижми, да ударь покрепче - и всё. Нет, доктор, не тяжело. Свиней вот тяжело убивать. Особенно если сала на свинье много. Попробуй тут - не промахнись! Я вот в детстве ездил в деревню...
       - Садись! - предложил ему доктор и показал на кресло, стоявшее перед столом с курительными приборами.
       Марк и помыслить не мог о том, что ему будет оказана такая честь. Доктор, сам доктор предложил ему сесть за стол!
       В кресло Марк садился как-то неуверенно, боком. И при этом он старался не смотреть на стол, где стояли в ряд хьюмидоры кедрового дерева и подставки с курительными трубками всевозможных цветов и форм.
       "Богатство-то какое!" с невольной завистью подумал Марк. "А трубки необкуренные... Коллекционирует, что ли? А как, если он из больницы не выезжает? Дарят, наверное... Как же, такому человеку - и не подарить!"
       Марк был искренне убеждён в том, что доктора если и не все любят, так уж точно - все уважают. А многие ещё и боятся.
       Марк знал, что уважение достигается любовью или страхом. Лично он доктора любил. Любил как отца, которого у него никогда не было. Хотя разница в возрасте была не такой большой. Десять лет - это ещё не разрыв между поколениями. Но доктор казался Марку старым, мудрым и вечным.
       Отцом.
       Конечно, сам доктор о чувствах Марка не догадывался. Да и кто такой Марк, чтобы набиваться ему в сыновья?
       - Вы хотели...
       Марк откашлялся.
       - ...поговорить со мной о собаке. Марсель нарисовал собаку. Я просил нарисовать смерть. А он нарисовал спящую собаку. То есть, как бы спящую. На самом деле она не спит...
       Мысли у Марка стали путаться. Он хотел объяснить доктору, что Марсель совершил гадкий, немыслимо гадкий поступок, но не знал, как подступиться.
       Впрочем, доктор всё понял.
       - Когда-то ты рассказал ему историю о своей собаке?
       Марк кивнул в ответ.
       - У тебя в детстве была собака? Рыжая дворняга? - продолжал доктор. - Я помню, ты и мне эту история рассказывал. Рыжая собака умерла. Ты остался один...
       Марк тяжело вздохнул и смущённо потёр кончик носа.
       - Память у вас... Я давно рассказывал. Когда мы в первый раз встретились.
       - Я вот помню, - сказал доктор. - Мама оставила тебя одного дома. Кажется, у неё появился новый друг...
       - Собутыльник! - прошипел Марк. - Хахаль новый!
       - Друг, - спокойно продолжил доктор. - Она ушла к нему на выходные и оставила тебя одного. Тебе было четыре года. Ты играл на ковре: строил крепость из старых газет и пыльных ковриков, принесённых тобой из прихожей. Старая собака ходила вокруг тебя, кашляла и пыталась лизнуть в нос. Ты отмахивался от неё и кричал: "Уйди! Не мешай!" Ты хотел построить крепость к приходу мамы. Она ведь сказала, что скоро придёт. Ты ей...
       - Я ей верил, - опустив голову, тихо произнёс Марк. - Сука...
       - Собака хрипела всё резче и тяжелее, - продолжал доктор. - Она дышала с трудом. Быть может, ей было больно дышать. Она не могла пожаловаться. Она ходила вокруг тебя. Ложилась, снова вставала. Вела себя беспокойно. Должно быть, ей было страшно. Но она не хотела тебя напугать. Она любила глупого малыша, который, не обращая на неё внимания, строит и строит свою крепость.
       Марк всхлипнул.
       - Я же не знал... Ну не знал я...
       - А потом она легла, - сказал доктор, медленно покручивая затухающую сигару. - Легла у входа в комнату. Это было её привычное место. Ей было спокойней там умирать. Легла и закрыла глаза. Ты думал, что она спит. Вскоре ты закончил свою игру, взяв штурмом построенную тобой крепость, и захотел выйти из комнаты. Ты проголодался и решил подкрепиться, похлебав супа из кастрюли, которую мать, уходя, поставила на пол посередине кухни. На пол, потому что стол был слишком высокий. И ещё потому, что вы с собакой ели из одной кастрюли. Это очень удобно - одна кастрюля на двоих. Ты и собаку позвал на обед.
       "Ры-рыжа-ая" прошептал Марк.
       - А она лежала неподвижно.
       Доктор положил сигару в пепельницу.
       - Ты думал, что она крепко спит. Очень крепко спит. Ты толкнул её. Потом ещё раз.
       Губы у Марка задрожали и он ладонями закрыл лицо.
       "Ры-ры-жж..."
       - А потом попытался перевернуть на спину.
       Доктор встал и, обойдя кресло, встал у Марка за спиной. Он положил Марку ладонь на затылок и быстро, скороговоркой зашептал ему в ухо:
       - Едва ты попытался перевернуть собаку, как глаза у неё раскрылись. Не открылись, а именно раскрылись, как раскрываются иногда у трупа, если осторожно потянуть за веки. Глаза закатились и зрачки оказались под верхними веками. Ты почувствовал трупный холод. Испугавшись, ты бросил собаку и отбежал подальше, в глубину комнаты. Потом спрятался под диван.
       - Почти два дня! - выкрикнул доктор.
       Марк вздрогнул.
       - Почти два дня ты просидел в комнате, не решаясь выйти, не решаясь пройти мимо собаки. Ты не знал ещё толком, что такое смерть. Знал только, что собака стала холодной, неподвижной. Знал, что собака больше не любит тебя. Ты понял, что её больше нет. А есть - смерть. Ты мочился прямо на пол. Вонь в квартире и без того стояла страшная, и за два этих дня она только усилилась. Впрочем, к дурному запаху ты привык с младенчества. Вот жажда... Ты пил воду из банки, в которой мать тушила окурки. Она оставила эту банку на подоконнике, в комнате. В банке с водой удобно тушить окурки. Правда, вода эта быстро кончилась. Немного её было. Ты пытался лизать собственную мочу, но она была горькой и тебя стошнило. А в ночь с воскресенья на понедельник вернулась твоя мама. Она вытащила околевшую собаку в прихожую. На четвереньках, как зверёнок, ты выбрался из комнаты. Ты залез в ванную и открыл кран с холодной водой. И глотал воду, быстро, судорожно, до кашля. Тебя вырвало зловонной слизью. А ты пил воду, и не мог остановиться. А потом закрыл кран, вылез из ванной и лёг спать. Прямо в ванной, на полу. Там было набросано какое-то тряпьё. А собаку...
       Марк опустил ладони и посмотрел на доктора. Глаза у него были тёмные и влажные от слёз.
       Губы его побелели и сжались в тонкую линию.
       - Выбросила...
       - Собаку мама выбросила на помойку, - прервав скороговорку, медленно произнёс доктор.
       И, на шаг отступив от кресла, крикнул:
       - На помойку!
       - Марсель сволочь, - жалобно произнёс Марк. - Он гад. Вредный гад! Он знал. И нарисовал. Кажется, что спит, а на самом деле не спит.
       Ребром ладони он провёл по щеке.
       - Проверяешь, нет ли слёз? - спросил доктор.
       Марк кивнул.
       - Тебя лечили от страха? - спросил доктор.
       - Заставляли собаку рисовать! - ответил Марк и погрозил пальцем стоявшей в углу бронзовой плевательнице. - Врачи... Те, которые раньше меня лечили. Не нравились они мне. Мне с вами хорошо, доктор.
       - Не надо злиться на Марселя, - сказал Балицкий. - Не ругай его, Марк. Марсель - художник. Художник может быть жестоким. Надо уметь прощать художников. Прощать, пока они живы. Ты не будешь злиться на него?
       Марк, подумав немного, ответил нехотя:
       - Попробую...
       Поймал взгляд доктора и добавил поспешно:
       - Не буду!
       - Хорошо, - потеплевшим голосом произнёс доктор. - Скоро успокоишься, Марк. Скоро всё будет хорошо. Только тебе не надо рисовать. Не надо ничего рисовать. Чтобы преодолеть страх, рисунки тебе не нужны.
       - А что же делать? - жалобно протянул Марк.
       Он смотрел на доктора растеряно и ждал ответа.
       - Глупый Марк! - с улыбкой произнёс доктор. - Как же трудно научить тебя полезным вещам!
       Доктор похлопал его по плечу.
       - Я же объяснял тебе... Ну-ка, повторяй.
       Доктор произнёс медленно, нараспев:
       - Страх - это я.
       - Страх - это я, - послушно повторил за ним Марк.
       - Смерть - это я, - продолжал доктор. - Я и есть тот, кто живёт в темноте. Тот, кто убивает. Я тот, кто пугает меня. Я то, что пугает меня. Я живу внутри страха и мне хорошо. Хорошо! Хорошо! Хорошо!
       Он схватил Марк за плечи и посмотрел ему в глаза.
       - Хорошо, - прошептал Марк. - Мне очень хорошо доктор. Мне очень...
       "Собака - тоже я?" подумал Марк. "Тоже?"
       В глазах у него потемнело и голова закружилась. Словно откуда-то издалека услышал он звук шагов и встревоженный голос доктора.
       - Дежурный! Как тебя? Левашов... Быстро шприц подготовь. И не смей сюда заходить! Я сам укол сделаю...
      
       "Докладная записка.
       Автор: полковник УССМ Ратманов П.В.
       Полигонные учения, проведённые КПБ на объектах "Восток-6" и "Восток-7" в апреле, мае, июле и августе этого года со всей очевидностью продемонстрировали высокий боевой потенциал данной оперативной группы специального назначения.
       Августовские учения, которые проводились в обстановке, максимально приближенной к боевой, прошли образцово, без каких-либо серьёзных замечаний.
       Спортивные и боевые дисциплины сданы сотрудниками группы на "отлично".
       В связи с этим считаю возможным подтвердить участие группы в операции "Лабиринт". Группа полностью подготовлена к боевому применению.
       ............... Подписал: Полковник УССМ Ратманов П.В."
      
       "Скобенев Е.Л., одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения, образование среднее.
       Родители - алкоголики, воспитанием ребёнка практически не занимались. С раннего детства Скобенев был на попечении дальних родственников.
       Характер больного чрезвычайно замкнутый. В детстве страдал аутизмом. Полностью отказывался от каких-либо контактов со своими сверстниками и учителями. Не мог проходить обучение в рамках стандартного школьного курса, по причине чего из районной общеобразовательной школы был переведён в специальное учебное заведение.
       С двадцати трёх лет начали проявляться и нарастать ярко выраженные деструктивные явления психики: рассеянность, невозможность сосредоточиться на каком-либо одном предмете, нетерпимость к критике, немотивированная агрессия, мания преследования, приступы патологического страха, перемежаемые приступами ярости и жестокости (вплоть до откровенного садизма).
       По его собственным словам, у него никогда не было друзей. Убеждённый сторонник тотального полового воздержания.
       Ярко выраженный социопат.
       Мелочен и мстителен. Глубоко убеждён, что все окружающие строят ему козни, желая постепенно довести его до состояния сумасшествия либо спровоцировать на жестокий и противозаконный поступок, после чего навеки упрятать в тюрьму или сумасшедший дом.
       Собственное психологическое состояние оценивает как стабильное и абсолютно нормальное. Себя считает человеком робким, слабым, трусоватым, но при этом честным, великодушным, благородным. Полагает, что характер его немного испортился под влиянием неблагоприятной социальной среды, но в целом - остался мягким и кротким.
       С 1994 по 2007 год Скобенев Е.Л. сменил несколько мест проживания (Москва, Рязань, Калуга, Тверь, Нижний Новгород) и мест работы. Не имея специальности и приличного образования, работал в основном грузчиком, дворником, охранником, разнорабочим.
       Увольнялся, как правило, со скандалом. По причине мстительности Скобенева скандалы часто завершались криминальными действиями с его стороны. Например, после очередного увольнения в январе 1999 года с должности охранника торговой точки в (г. Тверь, адрес ...), Скобенев поджёг три торговых киоска и избил случайного прохожего. Был объявлен в розыск, но поскольку устраивался на работу без предоставления полагающихся документов и под выдуманным именем, то найден и арестован не был.
       В начале 2007 года вернулся в Москву, где устроился дворником в ДЭЗ ... Проживал в общежитии вместе с сезонными рабочими из Таджикистана.
       По его собственным словам, в этот период "окончательно проникся страданиями отверженных".
       В ночь с 14 на 15 сентября 2007, совершая уборку дворовой территории, Скобенев обратил внимание на "отвратительное" (по его словам) скопление машин иностранного производства на парковке у дома.
       Скобенев начал бить стёкла машин и сбивать боковые зеркала.
       Выбежавших из подъезда владельцев автомобилей Скобенев избивал черенком от метлы, кидал в них камнями, пытался покусать.
       По словам свидетелей, остановить "зверюгу" было невозможно. На него не действовали ни электрошокеры, ни выстрелы из травматического пистолеты, которым воспользовались автовладельцы.
       Одного из пострадавших Скобенев убил, размозжив голову осколком кирпича. Ещё одного серьёзно ранил (сотрясение мозга и многочисленные ушибы).
       Остальные отделались лёгкими телесными повреждениями.
       Подъехавшим нарядом милиции Скобенев был задержан.
       В камере предварительного заключения вёл себя крайне агрессивно, высокомерно и вызывающе, за что неоднократно избивался сокамерниками.
       Называл сокамерников "прислужниками олигархического режима" и "безыдейными отбросами".
       После многократных избиений полностью ушёл в себя и отказался от контактов с окружающими.
       В ноябре 2007 года во время очередной встречи неожиданно напал на адвоката, решив, что последний - это на самом деле не его защитник, а воскресший автовладелец, которого Скобенев убил.
       В декабре 2007 года направлен на психиатрическую экспертизу. Признан невменяемым.
       В конце декабря 2007 года по решению суда направлен на принудительное лечение.
       В феврале 2008 года группой поиска был отобран и направлен лечебный центр УССМ. По представлению Балицкого С.С. включён в оперативную группу КПБ.
       Реабилитационное воздействие по методу Балицкого привело к значительному прогрессу в лечении и позволило в полной мере задействовать Скобенева Е.Л. в программе боевой подготовки КПБ.
       Филиппов И.В. ..."
      
       - У меня, Борис Иванович, дурные вести для вас. Нехорошие, очень нехорошие вести. Похоже, придётся расстаться с вашими подопечными. Сами догадываетесь - как. С тяжёлым сердцем говорю вам это, но иного варианта нет. Знаю, сколько сил и энергии вы вложили в подбор и обучение сотрудников, в формирование группы. Знаю, что в группе - профессионалы самого высокого уровня. Такие люди на вес золота. Буквально - на вес золота. Но и с таким золотом приходится расставаться...
      
       "Оперативная группа "Джемини". Доклад по процедуре поиска. Объект "Джеф" локализован в Доминикане. Информация, полученная при перехвате телефонных переговоров, а так же сообщения оперативного агента "Пилот" однозначно свидетельствуют о том, что "Джеф" планирует в самое ближайшее время вылететь в Гавану для переговоров с кубинскими властями о предоставлении убежища в обмен на информацию, которая может представлять интерес для кубинских спецслужб.
       Ввиду того, что информация "Джефа" является чувствительной для наших структур, принято решение о ликвидации "Джефа" на территории Кубы силами симпатизирующих нам людей.
       Рекомендуем запросить наших русских коллег о предоставлении дополнительной информации из досье "Джефа", которая поможет определить, как именно объект выйдет на кубинцев и кого он может использовать в качестве посредника.
       Данная информация крайне необходима для организации вышеуказанной специальной акции.
       Джемини".
      
       - ... Но и с таким золотом приходится расставаться. Понимаете, какая у нас ситуация сложилась, Борис Иванович?
       Близок вечер. Сумрак не подступил ещё к городу, но солнце слабеет - и тени растут, холодеет воздух. В августе вечерний свет с красноватым оттенком, с отсветом подступающей осени.
       В кабинете Шевалдина закрыты окна, плотно задёрнуты шторы. Включены все лампы. Свет так ярок, что слепит глаза.
       Светлое дерево в кабинете. Ореховый стол.
       Генералу нужен свет. В последнее время... Да, в это вот, последнее, самое последнее время - Шевалдину нужен свет.
       Не то, чтобы боялся он темноты... Нет! Нет! Просто не хочется оставаться наедине с темнотой. Темнота не нужна.
       Она... Ничего она не скрывает, никого не прячет! Она пуста.
       Но, кажется, что внутри есть что-то тёплое и робкое. То, что прячется от темноты. То, что не принимает и не примет её.
       И вот осознание того, что внутри есть что-то, не подпускающее к себе тьму, невыносимо.
       Потому - больше света. Искусственного света. Отрегулированного датчиками света. Процеженного плафонами света.
       Так споконей.
       Остывший кофе в чашках на столе. Поднос с печеньем и ваза с виноградом.
       Никеев любит угощать гостей коньяком. Сам режет лайм, сам сервирует стол.
       Шевалдин не таков. Генерал - трезвенник, потому не благоволит сильно пьющему Ратманову, которого терпит лишь по причине неожиданно высокой эффективности разработанного Петром Владимировичем проекта КПБ. И с трудом терпит очень умеренное пьянство Никеева, делая скидку на чрезвычайно нервный и напряжённый характер работы Бориса Ивановича.
       С большим удовольствием читает Шевалдин рапорты службы собственной безопасности Управления о пьяных похождения некоторых (все они в список занесены, все до единого!) оперативников. И ставит галочки в своём блокноте.
       Генерал - трезвенник, консерватор и строгий моралист.
       И на переговорах, даже на тех, где он присутствует как бизнесмен и владелец нескольких европейских и американских компаний, генерал остаётся генералом. Он не допускает панибратства и фамильярности, он не скрепляет сделки алкоголем. Тон его речи может быть подчёркнуто дружеским и непринуждённым, но дистанцию между собой и собеседником генерал всегда выдерживает строго.
       С подчинёнными же Шевалдин тем более никогда не сближается. На совещаниях, даже в самом узком кругу, даже с самыми доверенными лицами, самыми проверенными и высокопоставленными сотрудниками Управления генерал неизменно придерживается тона официального, сухого и сдержанного.
       Потому был до крайности удивлён Никеев неожиданно прорвавшимися нотками не наигранного, искреннего сочувствия, послышавшимися ему в голосе Шевалдина.
       И вопрос этот ("понимаете, какая у нас ситуация сложилась?..") генерал произнёс одним усталым выдохом, тихо и неразборчиво. Будто извинялся перед Никеевым.
       "Сентиментальный он стал" подумал Борис Иванович. "Или игру какую-то затеял? Но зачем? Зачем ему со мной играть? Да ещё и в такой обстановке?"
       Не похоже это было на игру.
       - Я всё понимаю, - ответил Никеев. - Один вопрос, товарищ генерал-полковник. Разрешите?
       - Разрешаю.
       Голос Шевалдина окреп. Разговор возвращался в привычное для генерала сугубо официальное русло. Извинения приняты, лирическое отступление закончилось.
       Генерал догадывался, о чём спросит Никеев. И ответ у Шевалдина был заранее заготовлен.
       "Кто?"
       - Кто расшифровал? - спросил Никеев.
       "Я знаю. ты не станешь сомневаться в выводах руководства" подумал Шевалдин. "По крайней мере, не будешь высказывать вслух свои сомнения. Потому и спрашиваешь - кто. Но ты ведь о другом хотел спросить... Уверен ли я в том, что твою группу действительно раскрыли - вот твой вопрос. Что ж, всё понятно, Борис Иванович. Тяжело тебе с ребятами расставаться. Но придётся!"
       - Контрразведка, - уверенно ответил Шевалдин. - Наша "наружка" их выпасла. Возможно, они не предполагали, что ведётся контрнаблюдение. Нам удалось вычислить, кто наблюдателей нам подбросил. Те, кто прикрывал Сахновского. Приказ, скорее всего, исходил от Руднева. Бойцов твоих засекли, но вели неплотно. Запутать нас хотели и своих не подставлять. Для видимости отпустили. Ненадолго. Как говорится, на длину поводка. Перед этим, видимо, физиономии их срисовали. Но это не главное. Это, как говорится, не удостоверение личности. А вот то, что машину их засекли - факт. То, что одна группа "наружки", так, которая первоначально их засекла, почти наверняка передала их другой группе - не сомневаюсь. А вот наша группа по всему маршруту их не сопровождала. Слишком это рискованно для нас. А вот эти, лубянские, весь маршрут проследили. И ликвидация машины их в сторону не увела. А мы своих контролёров под удар ставить не имеем права. Если мы нашу контрольную группу подставим - будет совсем плохо. Для Руднева нащупать ниточку и выйти на нас - вопрос жизни или смерти. В буквальном смысле слова. Он же прекрасно понимает, что мы и к нему подобраться можем. Если нам команду дадут. А дадут нам команду или не дадут - мы и сами не знаем. Сегодня не дали. А завтра? Руднев не будет сидеть и выжидать. Он все силы бросит на то, чтобы через твою группу выйти на нас. Не знаю, сколько он групп наружного наблюдения на это дело отрядил, но, полагаю, не одну и не две. От места, где твои люди уничтожили угнанную машину, их сопроводили до станции. А оттуда - до родного порога. Всех троих. Почему я так в этом уверен? Потому что мы на шесть часов установили наблюдение за съёмной квартирой Вальтера. За это время там побывали гости. Гости не простые, хорошо подготовленные. Вальтер, похоже, этот визит прозевал. Так что не удалось бойцам оторваться от сопровождения. Не удалось!
       Генерал посмотрел на Никеева и заметил, что полковник заметно побледнел. Скрюченными пальцами вцепился полковник в край стола, словно боялся упасть со стула.
       "А ты догадливый" отметил Шевалдин. "Сразу всё просчитал... Если бы пересёкся со своими бойцами до разговора со мной, то обсуждал бы я сейчас ликвидацию группы не с тобой, а с кем-нибудь другим. А ты стоял бы первым номером в расстрельном списке!"
       Генерал, выдержав паузу, в продолжении которой Борис Иванович белел всё больше и больше, так что кожа возле глаз приобрела молочно-голубоватый оттенок, наконец, продолжил:
       - Вы, Борис Иванович, прекращайте все контакты с группой. И продумайте, как вы всё решите. Учтите - убирать их надо быстро и всех троих одновременно. Они профессионалы, чутьё у них звериное и реакция мгновенная. Если хоть один выживет и уйдёт - будут у нас большие проблемы. Убирать надо быстро и всех разом. Есть у вас план действий на такой случай?
       "Может, пронесло... Может..." стучало в голове у Никеева. "Может, выживу... Господи, сохрани!"
       - Есть, - выдохнул Никеев. - Я смогу собрать всех троих в одном месте. Это основная явочная квартира. Мы сможем быстро провести ликвидацию. Лишних на месте не будет. Только группа.
       - Без меня, конечно! - поспешно добавил Никеев.
       И умоляющим голосом произнёс:
       - Мне нужно будет сделать им звонок. Один звонок. Они мне доверяют, они привыкли получать личный инструктаж. От меня! Мой голос... Это необходимое условие!
       - Хорошо, - согласился генерал. - Один звонок. Постарайтесь говорит как можно меньше. Никаких имён! И минимум деталей.
       - Разумеется, - подтвердил Никеев. - Всё сделаем. По плану завтра в пятнадцать ноль-ноль они на месте. Делаем закладку до их прихода...
       - Детали меня не интересуют! - прервал его генерал. - Проверьте, не под наблюдением ли эта ваша... явочная. В такой ситуации всё может быть. А вообще - действуйте. И очень вас прошу, Борис Иванович, не подставьте себя. Вам известна цена ошибки.
       Левая щека у Никеева задрожала. Пальцами он сильно, с нажимом провёл по коже, как будто болевыми ощущениями старался подавить дрожь.
       "Неприятно... Неприятно как!"
       - Я всё...
       Чёрт, и голос какой-то охрипший! Шевалдин снисходительно смотрит, свысока смотрит. Как на поганца какого-то, как на тварь сколькую, как на мокрицу какую-то!
       "Я же полковник... Моя группа... Мысли путаются. Ни к чему сейчас... Нет, ни к чему!"
       Стол растёт в размерах. Лампы слепят. Свет их невыносим. Слабость, слабость в руках, ногах... Шум в голове. Шум - будто станок включили. Вращается шкив. Шумит, шумит, гудит, сволочь, без остановки!
       Надо ответить, надо что-то сказать. Нельзя молчать!
       - Я всё сделаю в самом полном и строгом соответствие с вашими указаниями!
       Шевалдин усмехнулся. Едва заметно, уголками губ.
       - Зачем так официально, Борис Иванович? Я не сомневаюсь, что вы сделаете правильно и вовремя...
       Генерал сощурил глаза.
       - Лицо у вас, Борис Иванович... Опухшее какое-то. Пить, случаем, не начали? Вы, если что... Откровенно расскажите. Я же всё понимаю. Чем ближе день операции, тем обстановка нервозней. Люди весь у нас замечательные, но не из стали сделаны. Из слабой, так сказать, плоти. Понимаю, всё может быть. Бессонница, головные боли. Страх, волнение. Вы не таитесь, Борис Иванович, не забирайтесь в скорлупу. И, знаете, если вы и в самом деле начали употреблять... Я за вами особого пристрастия не замечал. Это Ратманов у нас...
       Генерал брезгливо поморщился.
       - ...Гедонист! Творческая личность, мать его! Общается не пойми с кем... Хотя результаты, как ни странно, имеются, и хорошие результаты... Проверка подтверждает... Не пойму, как и почему, но работает эта фабрика по производству революционных психов. Видно, наши зарубежные друзья были правы, когда рекомендовали присмотреться к доктору и отрядить для этого оперативника с "открытым", как они любят говорить, разумом. Но у Ратманова он для алкоголя открыт. И всякой пакости. А вам, Борис Иванович, не к лицу было бы с ума сходить. У вас всё-таки работа в штатном режиме. В рамках, так сказать, здравого смысла и формальной логики. Так как с здоровьем у вас? Нет бессонницы?
       - Есть, - мёртвым голосом отозвался Никеев. - Третий день... Таблетки пью, тёплые ванны принимаю. Жена вот на диване спит, отдельно. Говорит: "кричишь по ночам, страшно с тобой...".
       Никеев неожиданно замолчал на мгновение, а потом, не в силах уже продолжать разговор, обратился к генералу:
       - Разрешите идти?
       Голос у него окончательно ослабел и положенный по служебному этикету вопрос прозвучал как просьба. Жалобная просьба.
       "Отпустил бы ты меня... Хватит соки из меня выжимать!"
       - Идите, полковник.
       Никеев медленно встал из-за стола. Понурив голову и не по-уставному сгорбившись, побрёл к двери.
       И самого порога полковник остановился и тихо спросил:
       - Товарищ генерал- полковник...
       Шевалдин, начавший было перечитывать рапорты наблюдательной группы об финальных учениях по плану "Лабиринт", оторвался от бумаг, поднял голову и посмотрел удивлённо на Никеева.
       "Чего это он?"
       - Товарищ генерал-полковник, я ещё хотел спросить... Та информация, которую получила моя группа от Сахновского, действительно оказалась полезной? Её цена окупит потерю группы?
       - Это не коммерция, полковник! - тоном резким и жёстким ответил Шевалдин. - У нас нет биржи и кросс-курсов по обмену жизней на сведения. Это война! Любая жизнь окупается гибелью на фронте.
       Никеев кивнул в ответ.
       - Так точно... Я понимаю...
       Он протянул руку к бронзовой дверной ручке.
       - Борис Иванович! - позвал генерал.
       Никеев расправил плечи. Развернулся.
       - Слушаю!
       Генерал ободряюще улыбнулся.
       - Ваша группа, полковник, добыла сведения исключительной важности. Используя эти данные, наши зарубежные партнёры смогли установить местоположение Климовича. С ним уже работают. Так что в самое ближайшее время дело оружейников будет закрыто. Кое-кто потеряет хороший заработок. А мы докажем свою незаменимость! И это благодаря нашим замечательным людям. Нашим оперативникам! Вашим подопечным, в том числе. Работу свою они выполнили на отлично! И вы... Вы делаете очень важное и нужное дело, Борис Иванович.
       Никеев молчал, глядя куда-то в стену, поверх головы генерала. Взгляд его показался генералу безжизненным и равнодушным.
       "Варёный он какой-то" с грустью подумал генерал. "Может, дней через пять, когда всё закончится, на отдых его отправить? В Подмосковье неплохо пасионат..."
       - Разрешите идти? - повторил вопрос Никеев.
       - Идите! - ответил Шевалдин.
       И опустил голову, чтобы не смотреть вслед уходящему полковнику.
      
       "Леджер / Центр" - "Джемини". Проведение специальной акции в отношении "Джефа" на Кубе подтверждаем. Направляем данные по контактному лицу "Джефа" в Гаване. Переговоры представителя "Джефа" с офицерами Главного управления разведки в Гаване идут успешно. У "Джефа" есть информация для торга.
       В течение суток он постарается лично встретиться с оперативниками ГУР и решить вопрос с продлением своего пребывания на острове.
       Активизируйте подготовку ликвидации. Личный контакт "Джефа" с ГУР надо пресечь любой ценой.
       Ввиду отсутствия на Кубе кадровой резидентуры, которую можно было бы использовать в операции подобного рода, рекомендуем обратиться к услугам кубинской криминальной группировки, находящейся на связи с нашим представителем.
       Контакт организует "Альварес". Соответствующие инструкции ему направлены.
       С исполнителями расчёт только наличными, из резервного фонда. Используйте конвертируемые песо.
       Убедитесь в устранении "Джефа".
       Доклад о выполнении ожидаем не позднее 17.00 (время местное) 08-20.
       Канал связи "Йорк".
       "Леджер / Центр".
      
       - Здравствуйте, Наталья. Признаться, я уж думал, что не дождусь вас. Скажите...
      
       "Сообщение информационного агентства "ТИА-Инем"
       Стихийные митинги у банков вызваны слухами о якобы неизбежном финансовом кризисе. Противоречивые выступления представителей финансовых организаций и экономистов только усиливают панические настроения.
       Все выплаты производятся в срок, однако и это не смягчает общую чрезвычайно нервозную обстановку, сложившуюся вокруг финансово-кредитных организаций, которую один из сотрудников московского банка "ФинЭкс" охарактеризовал как "болезненно истерическую".
       Многие банкиры убеждены, что слухи о грядущем финансовом кризисе распространяются централизованно и возникают отнюдь не спонтанно.
       Доказательством этого предположения может служить тот факт, что, начиная с конца прошлой недели, многие вкладчики стали получать на свои мобильные телефоны СМС-сообщения, отправленные якобы из информационных центров тех банков, где находятся их вклады, с предупреждением о том, что банк испытывает серьёзные финансовые трудности и не гарантирует исполнение обязательств по договору с клиентом.
       Эти ложные и откровенно провокационные сообщения, как правило, рассылались с вечера пятницы и до вечера воскресенья.
       Клиенты банков (многие из которых в период рассылки сообщений отдыхали за городом) были лишены возможности оперативно проверить правдивость поступавших сообщений, что только усиливало общую нервозность.
       Излишне говорить о том, что этот уик-энд прибавил банкирам врагов из числа дезинформированных вкладчиков.
       Утро же понедельника началось с настоящей осады офисов и местных отделений банков толпами возбуждённых, совершенно потерявших контроль над собой людей.
       Службы безопасности ведущих московских банков подтверждают первоначально высказанное нашим агентством предположение, что рассылающие СМС-сообщения злоумышленники наверняка имеют доступ к базам данных вкладчиков, однако при этом категорически отрицают возможность утечки информации непосредственно из банков.
       Синхронность рассылки и необычайно широкий охват банковской клиентуры позволяет нам предположить, что мы имеем дело не с происками конкурентов в банковской среде, а с деятельностью некоей весьма влиятельной организации, по какой-то, пока ещё до конца не понятной причине, устроившей чётко скоординированную и психологически точно выверенную атаку на банковское сообщество России.
       Касательно целей этой масштабной провокации можно сообщить лишь то, что, по нашему мнению, они находятся, скорее, в сфере политики, а не экономики.
       Главный же вопрос: "кому выгодно?" мы пока оставляем без ответа..."
      
       Она не знала, зачем Ратманов вызвал её. И почему местом их встречи избрал он белую от пыли, до душного жара разогретую тяжёлым августовским солнцем бетонную площадку у ворот.
       У главных ворот. Там, где стоял контрольно-пропускной пункт.
       Она не любила КПП.
       Вид выкрашенного в бледно-жёлтый, образцово-казарменный цвет приземистого здания с узкими, зарешеченными окнами, сквозь которые издали видны были стальные, грохочущие турникеты и рамки металлоискателей порождал в душе её непреходящую, неодолимую тоску, от которой хотелось зарыдать в голос, забившись куда-нибудь в тёмный, одинокий угол.
       Что-то нечеловеческое было в доме этом. Что-то злое, беспощадное.
       Даже ежедневные (за вычетом выходных и праздников) походы через КПП не сделали вид его привычным, или, хотя бы, не таким отталкивающим.
       Она зажмурилась. Повернулась спиной к бледно-жёлтому дому. Стояла минуты две, собираясь с духом.
       Она часто так поступала перед выходом с территории спецлечебницы.
       "Раз! Два!"
       Не досчитав до трёх, открыла глаза, повернулась и быстро зашла в дом.
       Показала дежурному офицеру пропуск.
       - Клементьева, Наталья Петровна... Меня просили... вызывали...
       Нет, не помог аутотренинг. Привычные уже в этом месте растерянность и страх овладели ей.
       "Каждый раз! Вот глупость..."
       Офицер смотрел на неё. Именно на неё. На пропуск, похоже, он даже мельком не глянул. Смотрел так, будто ждал от неё чего-то. Какой-то нужной ему фразы, какого-то необходимого по инструкции действия...
       Но какого? Что ему вообще было нужно?
       Наталья Петровна совершенно была сбита с толку.
       "Что с ним? Меня всегда..."
       Она поспешно раскрыла сумочку.
       "...Всегда пропускали!"
       - Кто вызывал? - хриплым голосом произнёс офицер.
       - Ратманов, - совершенно растерявшись, еле слышно ответила Наталья Петровна.
       - Полковник Ратманов, - поправил её офицер.
       Лицо его тут же приобрело выражение высокомерное и брезгливое.
       "Всему вас учить надо!"
       - Выходите. Стойте у ворот. Вас ждут.
       Офицер нажал на кнопку. На стойках турникета загорелись зелёные огоньки, створки-лапы с лязгом разошлись в стороны.
       - Идите!
       Вжав голову в плечи, прижимая к груди раскрытую сумку, она быстро прошла, прошмыгнула мимо стальных рамок, мимо закрытого толстым пуленепробиваемым стеклом окошка дежурного, мимо сетчатого ограждения - к металлической двери. На выход!
       Жаль, что не на волю.
       Она толкнула дверь. Сделала шаг - и только ту открыла глаза.
       И увидела большую, чёрную машину, что стояла на бетонной площадке у ворот.
       И услышала голос Романова:
       - Здравствуйте, Наталья. Признаться, я уж думал, что не дождусь вас. Скажите, легко вас доктор на встречу со мной отпустил? Вопросов не задавал?
       Она медленно спустилась по ступенькам. Заметила, что сумка всё ещё открыта и закрыла её.
       Она успокоилась.
       И ответила:
       - Нет, Николай Иванович, что вы! Как он мог не отпустить? Вы же руководитель...
       Ратманов махнул рукой.
       - Мой авторитет для доктора - ничто. И я сам для него - ничто. Не возражайте, Наталья, я точно это знаю...
       "Он называет меня - Наталья. Без отчества... Странно, он никогда прежде так не обращался ко мне".
       - Я бы с удовольствие поговорил с вами в машине, по дороге в Москву, - продолжал Ратманов. - Но у вас рабочий день ещё не окончен. Прерывать его досрочно не могу, ибо этим вызову неудовольствие доктора. Так что...
       Он показал в сторону тянущейся вдоль дороги липовой аллеи.
       - ...Предлагаю вам совершить небольшую вечернюю прогулку. Со своей стороны обещаю вам интересную беседу и массу полезной для вас информации.
       "Интересно, что ты сделаешь, если я откажусь?" подумала Наталья Петровна.
       Искушать судьбу она не стала. Она согласилась.
       Ратманов в Управлении пользовался репутацией бабника, и Наталье Петровне было это хорошо известно.
       Но почему-то (не смотря на такое неслужебное и необычное обращение - "Наташа", произнесённое к тому же голосом мягким и почти задушевным) была она уверена в том, что обещанная полковником беседа будет не интимно-любовной, а сугубо служебной.
       И речь пойдёт о Балицком.
       Догадывалась она и о причине, по которой Ратманов затеял этот разговор.
       "Именно сейчас... Что грядёт, нехорошее что-то. Ему нужно столкнуть меня и доктора. Ему нужен конфликт между нами!"
       Она оказалась права.
       Ратманов шёл рядом с ней, молчал, смотрел себе под ноги, и время от времени грустно вздыхал.
       Потом сорвал клейкий листок, и медленно растёр его о ладонь.
       - Весной листья по-другому пахнут, - нарушил он, наконец, молчание. - Запах терпкий, с еле заметной кислинкой. Особенно листья липы. Говорят, отвар из них можно делать... Или из почек? Я в этой народной медицине не силён.
       - Пётр Владимирович, мне не до лирики сейчас, - не слишком любезно ответила ему Наталья Петровна. - Вы... Вы не просто так позвали меня сюда. Если вы думаете, что подобные лирические признания настроят меня на благодушный лад и подвинут к большей откровенности, так должна заметить...
       Она едва не споткнулась о едва заметный бугорок. Ратманов галантно поддержал её под локоть и тут же убрал руку.
       - Ах, вот как! - воскликнул Ратманов.
       И улыбнулся.
       - Наталья, вы такая хмурая, замкнутая, настороженная. Знаете, на кого вы похожи?
       Он остановился, отошёл на шаг и, наклонив голову, оценивающим взглядом посмотрел на неё.
       - На ёжика!
       - Что? - удивлённо переспросила Наталья Петровна.
       Ратманов часто закивал в ответ. И махнул рукой, призывая её продолжить путь.
       - Идёмте, Наталья, идёмте! Давайте дышать этим тёплым летним воздухом, вдыхать запах медовых лип и наслаждаться прекрасным, ранним летним вечером. Не будьте таким суровым и неприступным с виду, ушедшим в себя, свернувшимся в клубок маленьким, несчастным ёжиком. Успокойтесь, Наташа, уберите иголки.
       Ратманов быстрым движением разомкнул и сжал пальцы.
       - Вот так! Уберите, и всё. Вам нечего боятся, не о чем волноваться. Мы просто идём и беседуем. Кто знает, когда ещё выпадет такой спокойный, тихий вечер. Через несколько дней... Жизнь станет другой. В ней не будет места для таких вот беззаботных вечерних прогулок. Не будет места для дружеских бесед. Не будет...
       - А что останется в этой будущей жизни? - прервала его Наталья Петровна. - Для каких вещей останется в ней место? Для ваших денег и бизнес-проектов? Для новых дворцов и слуг? Наверное... для меня вот только место не найдётся.
       - Что с вами, Наталья? - удивлённо произнёс Ратманов. - Неужели мы чем-то обидели вас? Откуда такой негативный настрой? В последние дни вы всё чаще впадаете в депрессию.
       Наталья Петровна опустила голову и еле слышно произнесла:
       - Вы измучили меня...
       - Что? - переспросил Ратманов.
       - Измучили меня, - повторила Наталья. - Вашими охранниками, решётками, колючей проволокой, видеокамерами, микрофонами... Всем, всем этим! Боже мой, как я устала! Как я устала от вашей подозрительности, вашей жестокости, вашего цинизма, постоянных разговоров о новой власти и грядущей "революции богатых"...
       - Ого! - изумлённо воскликнул Ратманов. - Где же это вы такие разговоры слышали? Неужели и в этом тихом уголке кто-то рассуждает о подобных вещах?
       - Это ваши разговоры, - ответила Наталья. - Ваши и ваших гостей. Вы так уверены в своей безопасности, что совершенно расслабляетесь в стенах больницы. Ваши разговоры... такие громкие. Но дело ведь не в этом? Я просто хочу сказать, что очень устала. Очень!
       Она отвернулась.
       - И даже грядущее повышение зарплаты вас не радует? - спросил Ратманов.
       Она не ответила.
       - Наталья, - необычно-робким голосом произнёс Ратманов. - Я понимаю вас. Вы не поверите, должно быть, но понимаю вас. Вы очень одиноки. Я знаю кое-что о вас... Вы простите меня, если я покажусь вам бестактным, но сейчас нам надо быть откровенными друг с другом. Почему нам нужна откровенность, почему это так важно для нас - вы поймёте позже. Я знаю, что могу невольно причинить вам боль. Душевную боль. Знаю, душе бывает больно...
       Она зажмурилась. Прошептала: "не надо, не надо так..."
       - Чёрт возьми, я же знаю, что вы одиноки! - воскликнул Ратманов.
       И взял её аккуратно под локоть.
       - Знаю, что муж бросил вас. Точнее, предал. Случилось это три года назад. Знаю, что живёте вы одна. И вы ненавидите пустую, одинокую, холодную свою квартиру. Вы не любите возвращаться в свой дом. Потому что дом этот - свидетель предательства. Предательства человека, которого вы любили. Он в ваше отсутствие водил любовниц в этот дом. А потом вы застали его...
       Она остановилась, отступила на шаг, освобождая локоть.
       - Вы не имеете права...
       Голос её дрожал. Слёзы подступили к глазам.
       - Вы прочитали это в моём деле! Я знаю... Вы за всеми присматриваете! Вы собираете под своё крыло несчастных, обездоленных людей - и используете их. Используете! Какое вам дела до меня? Зачем...
       Она ладонью провела по лицу. Будто вытирая не проступившие ещё слёзы.
       - Какое вам дело?
       - Наталья, - прежним мягким голосом продолжил Ратманов. - Я просто хочу поддержать вас. Да, в такие вот, особые, организации, вроде этой лечебницы, мы принимаем людей одиноких. В наших глазах одиночество - преимущество. Но давайте забудем об этих "мы"! Я для вас не полковник, не представитель Управления, а просто человек. Человек, который знает вас много месяцев... Вроде бы, больше года уже? Видите, я всё-таки не случайный человек. И я искренне жалею вас и опасаюсь за ваше будущее, потому что одиночество и неустроенность толкают вас на необдуманные поступки.
       - Какие же? - спросила Наталья.
       Голос её звучал спокойно. Видно было, что она пришла в себя.
       - Необдуманные, - повторил Ратманов. - Вы явно неравнодушны к этому...
       Он поморщился.
       - ...Гипнотизёру и чародею. Нашему совсем не доброму волшебнику.
       - Балицкому? - догадалась Наталья Петровна.
       И на щеках её неожиданно проступил румянец.
       - Нет, нет...
       - Не нужно! - решительно заявил Ратманов. - Не нужно отрицать факты! Очевидные факты! Вы буквально по пятам ходите за доктором, выполняете любые его капризы, готовите для него кофе, смотрите на него...
       - Уж не ревнуете ли вы? - прервала его Наталья Петровна. - Вы, кажется, говорили, что разговор будет сугубо служебный. Слишком много личного для служебного разговора. Не находите, Пётр Владимирович?
       - Не нахожу! - отрезал Ратманов. - Нет! Меня беспокоит ваша чрезмерная привязанность к доктору. Потому что она ставит под угрозу наш проект! И вашу жизнь!
       - Неправда, - тихо произнесла Наталья Петровна. - Вы... Вы не любите его!
       - Боюсь его, - признался Ратманов. - Так точнее... Он страшный человек, этот доктор! Страшный! Вы думаете, он несчастный затворник, жертва безжалостных и хладнокровных извергов из Управления, которые заставляют бедного доктора-идеалиста ставить жестокие эксперименты над больными, подготавливая, таким образом, будущих боевиков-смертников? Думаете - он жертва? Нет, Наталья, он хищник! Волк! Он сам выбрал себе это имя. Это его внутренняя сущность. Это его выбор: погоня за жертвой, за болью, за мясом. Он познаёт человека, разделывая его на куски. И мечтает о целой стае волков, с помощью которой он весь мир разорвёт на куски!
       Она едва слышала его. Взгляд её завесил густой, красный туман, который едва пропускал звуки. Кровь стучала в висках суетливыми молоточками.
       Она смотрела себе под ноги и думала лишь о том, чтобы не упасть. Не споткнуться. Не...
       И она увидела и отметила машинально, не придавая ещё какого-либо серьёзного значения этому факту, что ботинки полковника, не по-армейски элегантные кожаные ботинки с высокой шнуровкой, засыпаны белой пылью. Такой белой, что казалось, будто сделана она из мелко растёртого мела. И на меловой пыли этой чётко выделялись чёрные, широко расползшиеся пятна какой-то густой, давно уже подсохшей жидкости, похожие на чернильные. Будто шутки ради брызнул кто-то чёрным из ручки на полковничьи ботинки. Щедро, не жалея чернил.
       Но только казались отметины эти чернильными. Бурый, странный бурый отсвет был у них. Неужели бывают чернила такого цвета? И такие густые?
       "Где он испачкался? Ах да, сегодня же были эти... Игры мужчин. Учения. Доктор проводил сеанс социальной терапии. Он учил больных адаптироваться в социуме... Нет, не так! Он учил их, как лучше адаптировать социум под себя. Семён Сергеевич... Это же был спектакль? Всё не так серьёзно, как кажется? Или..."
       - Вы знаете, что он сделал со своим сыном? - продолжал Ратманов.
       Наталья Петровна вздрогнула и удивлённо посмотрела на полковника.
       - С сыном? - растеряно произнесла она. - Я не знала... Я не так много о нём знаю. Семён Сергеевич неразговорчив и вообще...
       Вопрос полковника явно ошеломил её.
       - У него есть сын? Но его семья... Я только что-то слышала о его жене. С ней случилось что-то нехорошее. И доктор овдовел. Это всё, что я знаю...
       - Да, бедный вдовец! - нараспев произнёс Ратманов.
       И усмехнулся. Едва заметно, уголками губ. В голосе Ратманова послышалось ей какое-то странно злорадство.
       "Он загнал меня в ловушку? Он знает о докторе что-то такое, что..."
       - Да, была у него семейная трагедия, - выдавал ей тайны доктора Ратманов. - В девяностом году, накануне большой, как говорится, геополитической катастрофы доктор женился. Жена его была просто чудо: добрая, умная, снисходительная к некоторым, хорошо вам знакомым слабостям доктора. Она умела смягчать приступы тяжёлой мизантропии, которые периодически охватывали доктора. Наш волшебник ведь родом из приюта. После смерти родителей его кидали из одного детского дома в другой. Наш доктор кушал казённую кашу в Казани, Саратове, Куйбышеве... Кажется, каша эта была горькой. Он же был слабым, болезненным ребёнком. Насколько я понимаю, в приютах с ним очень дурно обращались. Били жестоко - и дети, и, бывало, воспитатели. В Саратове в одну из зим он чуть не умер от пневмонии. Болел, а его заставляли мыть пол в уборной. Чуть не помер... Но выжил всё-таки! Железная воля у доктора! С седьмого класса он был круглым отличником. Без связей и знакомств этот бывший замарашка пробился в медицинский институт в Москве. И его окончил с отличием. Прорвался, так сказать, из грязи и нищеты в новый, светлый мир. Но какой ценой!
       - Его детство навсегда осталось с ним. Я знаю, что оно оставило его, чёрным спрутом вцепилось в его мозг. Побои, голод, унижения. И ещё - уход родителей. Он ведь любил их... Особенно мать! И любит сейчас. Но это какая-то странная любовь-ненависть. Ему плохо без них, он зовёт свою мать... Просит её о помощи. И проклинает её - за предательство. За то, что привела его в этот мир, и бросила. Оставила одного. Он проклинает всех и всех ненавидит. Он считает, что мир терзает его с самого рождения. Люди - враги для него. Он до сих пор не простил им унижений и издевательств.
       - Спросите: откуда я это знаю? Читал дневники доктора. Записи допросов. И прочие материалы уголовного дела. Занимательное, скажу я вам, чтение... да нет, ерунда! Тяжёлое чтение. Доктор умеет затягивать в свой безумный мир. Меня вот...
       Ратманов вздохнул тяжело.
       - ...Затянул! Да, в девяностом доктор женился. В девяносто первом у него родился сын. Назвал мальчика Серёжей. Думаю, в честь отца. Он же любил... Любит родителей! И всё хорошо было бы у доктора, если бы... Во-первых, приступы эти. Свидетели, коллеги по работе, сотрудники института, рассказывали потом следователю, что в иные дни к доктору и подойти было страшно. Он садился на корточки где-нибудь в уголке, чаще всего - под институтским фикусом, закрывал глаза и начинал бормотать себе под нос какие-то колдовские заклинания. Будто шаман какой-то! Час мог так просидеть, полтора. Потом он вскакивал, носился по коридору. Иногда мог наброситься на какого-нибудь, некстати вышедшего покурить, бедолагу. И все эти его безумные идеи... Он ведь посреди рабочего дня мог встать посреди кабинета и закатить речь минут на сорок о новых методах лечения больных. И горе было тому, кто пытался его перебить или остановить!
       - Доктора терпели. Институт переживал тяжелые времена, многие сотрудники уволились. А доктор был очень, очень хорошим специалистом. Да и все эти приступы... Не такими уж частыми они были. Чаще всего доктор был просто груб. Невыносимо груб. Но за грубость тем более не увольняют.
       - Да, во-первых... Во-вторых, болезнь сына. Не разбираюсь во всех этих душевных недугах... Доктор во время следствия весьма подробно и обстоятельно объяснял следователю причины заболевания, описывал симптомы... Признаюсь, я ничего не понял! Разве только то, что ребёнок совершенно утратил контакт с внешним миром, потерял дар речи... Да, ходил и мычал. Ещё - у него были какие-то видения. Какие-то призраки мучили его. Ребёнок не мог объяснить, кто именно является к нему и по какой причине поселились в его сознание эти фантомы. Видны были лишь проявления губительного воздействия этих призраков. Ребёнок часто бледнел, в испуге прятался в шкаф или кладовку, плакал, катался по полу, мычал, будто пытался рассказать хоть что-то об этих невидимых мучителях. Безумие словно засунуло ему кляп в рот. Он страдал, и даже не мог пожаловаться.
       - Мать его горевала, и не знала как помочь сыну. Ребёнка показывали психиатрам, очень хорошим специалистам... Доктор, кажется, использовал свои знакомства и профессиональные связи. Мальчик прошёл курс лечения... Стал не то, чтобы более спокойным... Скорее, заторможенным. Страхи и чудовища остались с ним. Балицкий прекрасно понимал это. Он видел, что традиционный курс лечения не дал никаких результатов. И тогда он взялся за лечение сам. По своей методике...
       - Со стороны лечебные процедуры напоминали, скорее, пытки. Доктор как будто пытался не победить болезнь, а усилить её, развить до самой разрушительной стадии. Как он сам объяснял: "больные ближе к сверхчеловеческому, поскольку их человеческое сознание уже почти разрушено, а из разрушенного человеческого сознания рождается сверхчеловеческое, или, точнее, вне- или даже античеловеческое; настолько принципиально иное, что ни с чем человеческим нельзя сравнить..." Вот!
       Ратманов хлопнул себя ладонью по лбу.
       - По памяти цитирую! Как видите, дневники доктора, подшитые в уголовное дело, я читал очень внимательно. И даже конспектировал.
       - Что стало с ребёнком? - спросила Наталья Петровна.
       - С ребёнком? - с какой-то ироничной интонацией переспросил Ратманов.
       И посмотрел на часы. Потом на дорогу.
       - Мы далеко ушли. Давайте развернёмся и двинемся в обратный путь. Как раз дойдём минут за десять. Я успею рассказать вам печальную историю о докторе и погубленной им семье.
       - Методы лечения, применяемые доктором, становились всё более жестокими. Он закармливал ребёнка какими-то лекарственными смесями собственного изготовления, от которых парень впадал в депрессию, ревел, выл и катался по полу. Он проводил сеансы гипноза, которые походили больше на шаманские ритуалы. Возможно, даже давал ребёнку наркотики... Однозначного подтверждения этому в уголовном деле нет, но косвенные доказательства имеются. На одном из допросов доктор вдруг вспомнил о каких-то психостимуляторах, которые он якобы нелегально приобрёл на чёрном рынке. В общем, показание Балицкого были запутаны и крайне невразумительны, а следователь эту тему развивать не стал.
       - Супруга поначалу поддерживала доктора. Надеялась, должно быть, на чудо и необыкновенные способности супруга. Терпела, терпела самые жестокие эксперименты... Когда начались откровенные пытки и истязания - пыталась протестовать. Но доктор, как говорится, удила закусил. Вообразил себя каким-то царём Ликаоном... Не помните, кто это такой? Я в этой мифологии...
       Ратманов смещено вздохнул.
       - ...Не силён.
       - Царь Аркадии, - ответила Наталья Петровна.
       И вздрогнула.
       - Боже мой! Так вот, оказывается, что он делал! Ликаон, прародитель оборотней!
       - Что? - переспросил Ратманов. - Из сына оборотня делал?
       "Боже... Как он мог? Как он посмел?!"
       Отчаяние охватило её. Она не могла понять, как же мог доктор, такой талантливый, одарённый, необыкновенный человек - дойти до такой дикости.
       До предела бесчеловечности! Не в речах, не в записях, на деле - дойти.
       Опуститься!
       - Он принёс сына в жертву, - пояснила Наталья Петровна. - Он обрёл свои сверхспособности, медленно и мучительно убивая собственного сына. Отработал на нём приёмы "лечения"... И убил! Думал, что, если Господь от него отвернётся, так посмотрит кое-кто другой. Он добился своего?
       - Как видите, - ответил Ратманов. - Он с нами. Значит, его методика признана эффективной. Кое-чего он добился... Только в одном вы неправы. Сына он не убивал. Это его сын после очередного "сеанса" в припадке агрессии набросился на доктора. Так ударил его головой об стену, что наш волшебник мигом потерял сознание. Потом мальчик начал рычать, рвать в клочья ковёр в гостиной. На шум прибежала супруга доктора. Ей парнишка перегрыз горло. Чудовищная сила у него появилась! Он же был болезненным, слабым ребёнком. Еле ходил! А тут - в зверя превратился. Доктор говорил на следствии о каких-то особых энергетических каналах, открывающихся во время болезни. Ничего в этом не понимаю. И вообще, думаю, что это чушь. Просто доктор с какого момента начал запутывать следствие, чтобы не делиться слишком конфиденциальной информацией о своих методиках. Да, но у этого парня кое-что открылось.
       - Разгромил всё квартиру. А потом поджёг. Раскидал газеты по полу - и поджёг. Доктор чудом выжил. Видно, очнулся в последний момент, пытался в коридор выползти, а там уже пламя. Тогда к окну пополз... В общем, вытащили его пожарные. А там - пожар, два трупа обгорелых. Доктора - в тюрьму. Двойное убийство на него повесить пытались. Никто не верил его показаниям об "особом лечении"... Да и, как минимум, жестокое обращение с ребёнком - было. И за это он должен был ответить.
       - Но не ответил? - спросила Наталья Петровна. - Вы его нашли? Как же вы его...
       - А вот как...
       Ратманов ладонью провёл по воздуху, словно рисуя не видимую черту.
       - ...Этого я вам не скажу. Методика поиска сотрудников - наша тайна.
       Наталья Петровна недоверчиво покачала головой.
       - Какая уж тайна! Доктор заживо гнил в тюрьме. Бесправный, отверженный, одинокий. Но очень полезный! Для вас, для Управления. В том числе и полезный своей отверженностью. Нет друзей, нет семьи. Никого нет. Ему не с кем поговорить, некуда пойти, и в гости он никого не может пригласить. Одинокий волк, и полностью ваш... Удобно вам?
       Ратманов резко остановился, хотя до ожидавшей его на парковке машины они не дошли ещё шагов десять.
       - Та-ак, - протянул Ратманов. - Страха я на вас не нагнал? Или вы даже после моего рассказа не поняли, с кем имеете дело? Он же опасен. Для всех опасен! И для вас, в том числе. Мы просили одно: "результат", и результат мы получили. Доктор обеспечил его. Но какой ценой? Если он своей семьёй пожертвовал, то сколько... Сколько он с нас потребует? Крови? Жизней? Потому страшно... Наталья, прошу вас, следите за доктором! Балицкий никому не доверяет, но с вами, по крайней мере, он держится наиболее открыто и дружелюбно. Вы первая можете заметить признаки... Не знаю, чего... Чего-то нехорошего. Даже если не увидите, то почувствуете, как поведение его изменится! Это в аших интересах, Наталья, следите за ним!
       - Нет! - решительно ответила она. - Не стану. Не надо... Достаточно ваших видеокамер и штатных стукачей. Бог судья доктору! Бог, а не Управление!
       Она обошла растеряно молчавшего Ратманов и быстрым шагом пошла к воротам.
       - Наталья! - крикнул ей вслед Ратманов. - Вы неправильно поняли! Постойте!
       Остановившись, она повернулась и крикнула полковнику:
       - Почистите ботинки! Не несите в дом эту грязь!
       Через полминуты Ратманов услышал грохот закрывающейся стальной двери.
       Он сорвал ветку и с размаху ударил по носку ботинка.
       "Дура!" прошипел он.
       И, выждав полминуты, в бессильной ярости повторил:
       "Дура!"
       Чуть громче произнёс:
       - Не поняла... Ничего не поняла! И только ли она... Да мы сами не знаем, кто в нашем доме живёт! Мы - не знаем!
       Он отбросил ветку и пошёл к машине.
      
       - Нужно посмотреть расписание...
       Ветер целует глаза. Сушит, пьёт студенистую влагу.
       Этот ветер невыносим!
       Женщина наклонилась к мальчишке, поправила ему шапку.
       И повторила, шёпотом:
       - Расписание. Там, внутри...
       Она показала на станционное здание с мутными окнами, в которых отражались белые, бледные огоньки казённых ламп.
       - Там всё подробно написано: какие поезда идут, и куда, и когда. И мы сразу узнаем, когда уедем отсюда.
       - В Москву? - спросил мальчик.
       - В Москву, Сёмушка, - ответила женщина. - Там нас...
       Она вздохнула.
       - ...Родственники ждут. Они нас встретят. Мы поживём у них несколько дней, а потом я устроюсь на работу и мы найдём какую-нибудь квартиру. Или угол... Где-нибудь... Я отведу тебя в детский сад. Это будет большой детский сад. Красивое здание, в котором много мальчишек и девчонок. У тебя будет много новых друзей! И ещё книжки с цветными картинками, игрушки, мячи. А на следующий Новый год у тебя будет настоящая ёлка! Зелёная, смолистая, с широкими ветками, которые украсят синими, серебряными и красными шарами. А под ёлкой будут лежать подарки. Много подарков! Конфеты, яблоки...
       - Пирожные, - добавил от себя мальчик. - А скоро это будет? Скорее бы мы уехали уже, а то я совсем замёрз.
       Мальчишка захлюпал носом.
       - Сходи, посмотри расписание, - ответила мама. - И погреешься заодно. Не спеши назад... Постой там. Там тепло...
       Мальчишка кивнул в ответ и побежал по перрону в сторону заветного деревянного домика, где есть это загадочное "расписание", в котором написано про поезд, тот самый поезд в Москву...
       "А я читать не умею!" вспомнил мальчик.
       У самого входа в зал ожидания, у зелёной скрипучей двери мальчишка остановился и посмотрел назад.
       Сгорбившаяся от усталости женщина в потёртом коричневом пальто стояла у самого края перрона. Почувствовав взгляд мальчишки, она отошла на шаг. Повернулась и махнула ему рукой, но как-то странно, будто отталкивая его от себя.
       "...Иди!" принёс ему ветер обрывок фразы.
       "Мама лучше знает" решил мальчишка. "Подумаешь, читать не умею! Спрошу у кого-нибудь".
       Он толкнул дверь и переступил через покрытый чёрной наледью высокий порог зала.
      
       "Я, криттер, тварь Божья! Не сотворён, не сделан, не живу. Только мерещусь кому-то в пьяном бреду. Найти бы того, кто бредом своим вызвал меня из небытия, да упокоить навеки этого негодяя! И мне было бы легче, и ему, и всем вам.
       О главном. Охоту на фантомов я начал в девяносто восьмом году. Любители разного рода эзотерики называют их "криттеры". Призрачные создания, недоступные взгляду, но запечатлённые на плёнках фотоаппаратов и видеокамер.
       Пишу: "на плёнках", потому что с цифровой техникой в те времена было очень напряжённо. То есть мне она была недоступна. Да и на хороший плёночный аппарат не было денег.
       Слабое техническое оснащение должно было компенсироваться точным подбором места проведения съёмок и выбором времени, в течение которого будет производиться фиксация криттеров, и, кроме этого, нашей невероятной везучестью, а так же особым свойством моего сознания, а именно - его способностью притягивать разного рода нематериальные создания.
       Только не думайте, что я верю во всю эту чушь о "загробном мире", "душах умерших", синих огоньках на могилах и бродячих мертвецах!
       Кое-кто из коллег считает меня сумасшедшим. Возможно, они правы, но я сумасшедший, который остаётся на позициях здравого смысла даже в самых безумных своих экспериментах.
       Призраков нет. Но есть проблески меркнущего сознания, есть догорающие фантомы, локализованные в местах упокоения мёртвых.
       Смогу ли я вызвать их, то есть провести энергетическую подпитку? Увеличить мощность биополя до стадии визуальной фиксации?
       Смогу ли восстановить структуру сознания умершего человека? Восстановить его воспоминания? Восстановить его "Я"?
       И до какой степени?
       Я не смогу подарить вечную жизнь фантому. Ему придётся повторно пережить смерть и войти в состояние распада.
       Пожалуй, даже для некроманта этот эксперимент слишком жесток, но, с другой стороны, какой необыкновенный лечебный эффект может дать метод энергетической подзарядки, если мне и в самом деле удастся освоить его.
       Все эти колдуны-шарлатаны с их "биополями" и грошовой магией и близко не представляют себе, какую необыкновенную, поистине абсолютную власть даёт возможность управлять энергетикой сознания.
       Что ваши армии и спецслужбы! Чушь, пустяки, детские игры.
       Все стены, возводимые государством для самозащиты, призрачны.
       Разрушительная энергия сознания - вот оружие будущего.
       Освоив данный метод психотрансформации, на следующем этапе я смогу применить разработанные мной методики для освобождения сознания человека и перевода его в новое сверх..."
      
       - Повернись, - сказал Бек.
       Она послушно повернулась.
       Тени, неясные, расплывчатые, похожие на маленьких тёмных ящериц тени скользили по её телу.
       Шторы волнами ходили от залетавшего в комнату сквозь приоткрытое окно ночного ветра; сине-голубые блики фонарей отражались на шторах, словно на экране, и уличный свет смешивался с жёлтым тёплым огнём стоявшего в углу комнаты ночного светильника.
       Бек всегда гордился острым своим зрением, но сейчас почему-то совсем, совсем не мог разглядеть лицо этой девушки. И тело её, обнажённое, тёплое, близкое - было будто туманом подёрнуто, спрятано странной дымкой, бледной кисеёй.
       - Нравлюсь? - спросила она.
       И погладила свои высокие груди с тёмно-розовыми сосками.
       - Ты всё время крутиться заставляешь... И молчишь. Ты не слепой?
       Она засмеялась и прыгнула в постель.
       - Так ближе. Попробуй на ощупь.
       Она взяла его руку и положила её себе на живот.
       Подождала немного.
       - Теперь ты сам...
       Бек ласкал её, проводя ладонью по животу и бокам. Но не опускал ладонь ниже. Словно боялся прикоснуться...
       - Ну, ты какой...
       - Я всякий, - ответил Бек. - Я разный бываю. От моих ласк женщины так стонут... Честное слово!
       - А со мной что так вяло? - поинтересовалась она. - Ты, как на меня посмотрел, так мне взгляд прямо огненным показался. Ну, думаю, этот покажет... Или ты думаешь, мне всё равно?
       Она протянула руку и взяла с тумбочки пачку сигаре. Бек услышал щелчок и скрежет колёсика, на мгновение вспыхнуло оранжевое пламя зажигалки.
       На мгновение... Он увидел её лицо!
       Совсем молодая девчонка, лет двадцати - двадцати двух. Зелёные глаза... Красивый природный цвет, да жаль только - забит, заглушён густыми синеватыми тенями. Пухлые губы. Розовые, страстные...
       Красивое лицо. Вот только кожа бледная и какая-то припухшая. Бек знал, откуда эта болезненная припухлость. Издержки профессии. Бессонные ночи, сумасшедшие клиенты, жёсткие "мамки".
       Ей приходится часами стоять на улице. Или, наоборот, сутками торчать в квартире: непроветриваемой квартире, где воздух пропитан табаком и водочным перегаром.
       Она была бы красивой, если...
       "Что со мной?" подумал Бек. "Становлюсь брезгливым? Да я грязней её в сотню раз! Я в крови по уши, а она... Разве что вымазана семенем всякого сброда. Но ведь моется, моется, душ принимает. Она свою грязь смывает. А ты - свою? И всё к случайным девкам не привык. Ты чего, парень? Приелся тебе такой секс? Любовь урывками надоела? А у твоей работы свои издержки. Нет у тебя семьи. И любовницы нет. И не будет. Ничего другого не будет. Попробуй привыкнуть..."
       - Ого! - произнесла она, проведя пальцами по его груди. - Я и не поняла сначала...
       Она с удивлением смотрела на глубокие борозды, исполосовавшие его грудь.
       - Да у тебя шрамы такие! Ты это...
       В голосе её зазвучал испуг.
       - Ты не из бандюков?
       - Татуировки у меня видишь где-нибудь? - спросил её Бек.
       Она как-то неопределённо и неуверенно пожала плечами.
       - Да у этих... бандитов по-всякому бывает. Бывает и без татуировок.
       - А у меня одна была, - ответил ей Бек и показал нарост на запястье, оставшийся на месте срезанной кожи. - Группа крови А - два, резус положительный. И один номерок... Номер наизусть помню. А татуировки больше нет. Начальству, понимаешь ли, не понравилось. Пришлось срезать.
       - Суровое у тебя начальство, - сказала она.
       И затушила в пепельнице докуренную до половину тонкую сигарету.
       Потом наклонилась к нему и шёпотом спросила:
       - Так кто ж такой, парень?
       - Офицер, - шёпотом же ответил ей Бек. - Просто парень в фронта.
       Она снова провела пальцами по шрамам, словно на ощупь пытаясь определить их глубину.
       - А ты не контуженый? - осторожно спросила она. - А то тянешь всё, тянешь... Конечно, на всю ночь договаривались. Но у меня по первом разу клиенты быстрее проходят. Дело твоё...
       Бек не ответил.
       Только сейчас он понял, что так и не смог запомнить лица всех этих женщин, которые дарили ему часы оплаченной любви. Он, Бек, профессионал высочайшего уровня, способный в короткий срок запомнить и надолго удержать в памяти целые страницы текста, десятки фотографий, карты, схемы, инструкции - он не в состоянии вспомнить ни одного лица ни одной продажной девчонки.
       "Возможно, мне просто наплевать на них" подумал Бек. "Когда мне будет наплевать на моих клиентов - я забуду и их лица. Просто останется белое пятно. Я закрою глаза и увижу белое пятно..."
       - Ну что, начнём стонать? - предложила она.
       И решительно стянула с его бёдер влажное полотенце.
       - А вид неплохой, - сказала она.
       - Если массаж сделаешь - будет ещё лучше, - ответил Бек.
       Она погладила его бёдра. Кончиками пальцев провела по тестикулам. Она почувствовала, как кожа его наливается жаром.
       "Я тебя расшевелю!" подумала она. "Есть один верный способ".
       Она взяла с тумбочки презерватив и быстрым, отработанным движением разорвала упаковку.
       "Одно и то же" подумал Бек. "Всё будет хорошо, я знаю... Время стонать!"
       И ещё подумал о странном звонке Никеева. Неурочном, неожиданном...
       "Собраться... Инструктаж... Только что задание отработали, отдохнуть не успели! Что он задумал?"
       - Хорошо? - спросила она и задвигала рукой.
       А потом головой приникла к низу его живота.
       - Да... Да! - выкрикнул Бек.
       "Давай! Давай, сволочь! Дёргай, тяни, рви плоть! Сладость... Сладость! Дай умереть! Сейчас, здесь - с тобой! С тобой, сука! Сейчас умереть, закрыть глаза, забыть, сойти с ума! Сдохнуть! Не потом - сейчас!"
       Он застонал. Застонал. Долго, протяжно, раненым стоном.
       Страсть его была смешана с болью.
       Ему хотелось, чтобы не сперма, а кровь брызнула на простынь. Чтобы напрягшийся член его выбросил не семя, а загустевшую кровь.
       И боль в высшей точке своей соединится с наслаждением.
       И сине-белые искры вспыхнут в темноте на миг, и погаснут.
       А потом наступит расслабление. Расслабление... Наступит! Наступит!
       - Рви! - прохрипел он. - Рви!
      
       "...У меня давно не было сновидений, доктор".
      
       Вкус кофе показался ему чересчур горьким и вяжущим. Словно в чёрную гущу добавили лесных недозрелых ягод.
       Конечно, это только казалось ему. Никто бы не стал так готовить кофе в стране, которая славится своими элитными кофейными сортами и давними, если не сказать - древними, кофейными традициями.
       "Впрочем, кто знает, чем теперь они угощают туристов. Новая политика... Лишь бы деньги срубить с богатых иностранцев. Всё, что угодно можно ожидать".
       Или просто его подводит вкус? Те самые вкусовые рецепторы на языке, которые раньше могли безошибочно распознать с десяток оттенков благородной кофейной горечи и ещё три-четыре оттенка не менее благородной кислинки - теперь будто огрубели или вовсе частью отключились и улавливали лишь самые грубые вкусовые тона, да и то весьма часто извращали их до крайности.
       "Что-то внутри меня происходит нехорошее. Будто организм решил заранее перестроится, перейти от прежней моей устроенной жизни к той, что ждёт меня, если план мой осуществится. Сам себя загоняю в клетку, и организм противится... Он глуп, этот самый организм. Он смотрит и на шаг вперёд. У него есть только инстинкты, инстинкты примитивного животного. Мне, сейчас! Немедленно! Схвати это! Съешь! Нельзя отказываться от сытой жизни... Нельзя? Да нет, пожалуй, можно. И нужно. Пока не поздно. Пока эта сытая жизнь не взяла тебя за глотку!"
       Борис позвал бармена.
       - "Мохито"!
       Поднял вверх палец.
       Бармен, темнокожий, немного сонный парень кивнул в ответ и стал не спеша готовить коктейль.
       "Странный у них тут испанский" подумал Борис.
       Он, бывший военный переводчик, объездил в своё время почти всю Латинскую Америку с Карибами в придачу, но вот до Кубы почему-то так и не добрался.
       Теперь вот - привела судьба.
       Странный, странный тут диалект. Особенно у потомков африканцев.
       Временами вот это древнее, незабытое, африканское - явственно слышится в речи. Тогда звучание её совсем перестаёт напоминать классический испанский язык. И разобрать что-либо становится очень трудно.
       Да и его, похоже, не всегда хорошо понимают.
       "Ладно, будет время для языковой практики..."
       Борис усмехнулся, покачал головой и допил кофе.
       - Прошу, синьор...
       Бармен поставил на стойку бокал с коктейлем.
       Час назад на мобильный позвонил Рамон и подтвердил готовность кубинцев к переговорам. Он назвал место встречи: на пересечении Малекона и Прадо. Назвал время...
       Борис посмотрел на часы.
       ...Ещё сорок минут. Время есть. Пожалуй, один коктейль он успеет одолеть.
       Ничего особенного от него не требуется. Надо просто выйти в указанный район и погулять там немного. Можно пройтись по набережной. Главное - не удаляться от указанного района.
       Ну да, понятно. Гаванская набережная длинная. Многолюдная. Главная улица, можно сказать.
       Много людей - это хорошо. Именно в толпе, особенно в суетливой и шумной гаванской толпе, Борис чувствовал себя сейчас в полной безопасности.
       Вот так вот, со всех сторон окружённый людьми...
       Ещё глоток.
       ...он и погуляет немного, любуясь на бьющиеся о камни Малекона мощные океанские волны.
       Его найдут. Окликнут. Он сядет в машину. Вот, собственно, и всё.
       Ничего сложного. Никаких паролей, тайных знаков, погонь с запутыванием следов. Всё просто и буднично.
       Он - торговец, у которого возникли серьёзные проблемы. Проблемы он решает так, как привык - путём переговоров. И торга. Информация в обмен на безопасность. Просто сделка, ничего больше.
       Всё, кажется, глотков больше нет. Что-то не берёт его алкоголь. А, впрочем, должен ли брать? Неужели непременно надо напиться? Неужели он не может держать себя в руках?
       Он вышел из бара.
       Небольшая прогулка по городу.
       Он вышел к набережной. Длинной, бесконечной гаванской набережной.
       Набережной, по которой летел ветер, бесшабашный и свободный ветер Малекона.
       Ветер, срывающий с синих голов океанских волн белые шапки. Ветер, напившийся рома.
       Ветер сладкий на вкус, кофе и сахар. Ветер горький, глоток настойки лимона.
       Свободный...
       Борис шёл по набережной. Шёл он медленно, в грустной задумчивости, низко опустив голову.
       Рукава его широкой, разрисованной оранжевыми и зелёными пальмами гавайской рубашки раздувались под ветром большими белыми фонарями. Или парусами...
       Парусами... чёрт бы драл эти паруса! Ветер гонит не в бухту, не в тихую заводь.
       В болото! В заросшее мангровыми деревьями солёное болото.
       И надо ещё добраться до этого пристанища. Надо ещё уговорить кубинцев...
       Кажется, он всегда умел выстраивать отношения с людьми. Хотя, похоже, кубинцы - люди особенные. А уж те кубинцы, что приедут за ним - вообще... Непредсказуемые, честно говоря.
       Кто знает, как они отнесутся к его предложению? Согласие на встречу - это ещё не подтверждение готовности к сотрудничеству.
       Могут ведь решить, что его предложение - провокация. Он же торговец оружием, а когда такой человек просит о помощи, тем более - об убежище, то невольно возникает вопрос: "А почему он нам доверяет?"
       И следующий вопрос: "А можно ли доверять ему?"
       Откуда им знать, какие именно грехи на нём, Борисе, висят тяжким грузом. Какие стволы и кому он продавал, кого убивали его клиенты, каким товаром расплачивались...
       Любой дилер-оружейник, помимо главных своих, ещё с десяток второстепенных грехов на себе тащит. И реализация наркотиков, и незаконный оборот драгоценных камней, и ещё много чего.
       Попробуй такого у себя спрятать - до большого скандала дело дойдёт.
       Хотя, если хорошенько подумать... Да, его план, конечно, небезупречен. Тюремное заключение - не лучшее прикрытие для бегства. Но в сложившейся ситуации это, пожалуй, единственная возможность выжить и переждать лихие времена.
       В конце концов, нужно просто прожить, как-нибудь прожить всего несколько месяцев. От силы, быть может, год - полтора. Просто пережить это время. А там...
       Он выйдет из игры. Он готов выйти из игры. Те, кто заказал его голову должны понять, что он не будет бороться за бизнес, не будет помехой на их пути. Он станет призраком. Тенью. Он исчезнет. Он готов бросить всё, всё отдать, разжать руки - и кинуть им заработанные деньги.
       Берите! Хватайте! Подавитесь!
       Видите, что вы сделали со мной? Я - загнанный, дрожащий от страха зверёк. Я сам, по своей воле лезу в ловушку, в зоопарк, за решётку.
       Я - никто и ничто. Ноль! Пустое место! Все мои связи - ваши. Все мои контрагенты - ваши. Я отказываюсь... От всего! От всего!
       Видите, где я теперь? Да, за решёткой. Вы знаете, что это значит? Я уже рассказал моим новым кубинским друзьям всё, что знал: о себе, о своём бизнесе, о вас, безжалостные мои охотники. Я вышел из дела. Я сбросил всю информация, которая у меня была.
       Я теперь совершенно безвреден и бесполезен. Разве что кубинские друзья потянут из меня сведения... до поры, до времени.
       Но вы... Оставьте меня в покое! Но хотя бы теперь дайте возможность ещё немного пожить!
       Там, на пляже, меня ждёт мальчишка, который очень любит мороженое и воздушных змеев. И ещё - прогулки на катере. И компьютерные игры об этих... как их... Да, пиратах, флибустьерах. Разбойниках, вроде вас, господа...
       Не обижайтесь. Прекратите охоту.
       Я знаю вас, заказчики. Вы не в России, вы в Штатах. Я никогда вас не видел, и едва ли когда-нибудь увижу, но... Знаю, знаю вас.
       Да, перебежала, перебежала наша компания вам дорогу. Теперь вы натравили на нас своих русских агентов. Натравите и ещё каких-нибудь... Мало ли их у вас по всему миру.
       Но меня - оставьте в покое! На кой вам...
       Чёрт!
       Подхваченная ветром солёная, в брызги разлетающаяся пена перехлестнула через каменный парапет Малекона и холодным душем вылилась на его голову, разогретую банно-жарким полуденным гаванским солнцем.
       Океанский рассол попал в глаза. Защипало, и слеза, выкатившись из уголка левого глаза, проползла по щеке и исчезла, высушенная ветром.
       "Щиплет..."
       "И ещё одно обстоятельство, синьор" сказал Рамон. "Никаких телохранителей! Это условие кубинской стороны. Извините, синьор, но я ничего не могу поделать. На время переговоров кубинская сторона гарантирует вам безопасность. Остаётся им верить... Или не встречаться".
       "У меня не выбора, Рамон. Мне нужна их помощь. Придётся поверить. Ждите в гостинице. Ты... Не отключай телефон. Носи его всё время с собой. Как только переговоры закончатся, я позвоню тебе. Сразу бери своих людей и поезжай в то место, которое я назову. Я постараюсь не расставаться с кубинцами до твоего приезда. Но ты должен будешь добраться быстро, очень быстро! Понимаешь?"
       "Господь нам поможет!" ответил Рамон. "Господь добрый. Он всем нам обязательно поможет. Будьте спокойны, синьор. Рамон не теряет клиентов..."
       - Эй, парень!
       Он повернулся на голос, подслеповато щурясь. Протёр глаза.
       Водитель-таксист, пожилой мулат, высунулся из окна новенькой белоснежной "Шкоды" и призывно махал ему рукой.
       Борис медленно, мягким кошачьим шагом, подозрительно оглядываясь...
       "Совсем я что-то... Сердце не на месте. Нет, спецагента из меня не получится. Сугубо, понимаете ли, штатский и мирный я человек. С расшатанными нервами. А ведь погоны когда-то носил, был военным переводчиком. Но штатский, штатский я в глубине, в душе, внутри! Всю жизнь покоя не хватает..."
       ...подошёл к машине. Наклонился к водителю.
       - Синьор, я...
       - Садись в машину! - отрывисто бросил водитель.
       - Какая-то ошибка! - путаясь в словах, растеряно пробормотал Борис. - Я не вызывал такси.
       - Садись! - громче и строже повторил водитель.
       Это прозвучало как приказ.
       "А таксисты, пожалуй, так не разговаривают" подумал Борис.
       Он взялся было за ручку, но замер на мгновение в нерешительности.
       - Как меня зовут? - спросил он водителя. - Вы знаете моё имя?
       Водитель посмотрел на него с недоумением.
       - Парень, о чём ты? Я не обязан запоминать имена! И хватит тянуть время! Ты сам просил о встрече. Просил?
       - Да, - почти шёпотом произнёс Борис.
       Таким тихим шёпотом, что его короткое "si" заглушил грохот тяжёлых волн.
       - Раз просил, то садись, - решительно заявил водитель. - Моя задача простая: встретить тебя и немного покатать по городу. Минут через пять в машину сядет... В общем, тебе будет с кем поговорить. А я отвезу вас в тихое, спокойное место. Это чтобы вашему разговору никто не мешал. Нравится такое предложение?
       Борис думал над услышанным секунды две. Потом кивнул и, решительным жестом открыв дверь, присел на заднее сиденье.
       - Хавьер, - представился водитель.
       - Борис, - ответил ему Климович.
       - Теперь я знаю, как тебя зовут!
       Водитель усмехнулся и, глянув в зеркало заднего вида, подмигнул пассажиру.
       - Ну что, поехали? Посмотришь Гавану?
       - Поехали, - согласился Борис.
       Хавьер резко сдёрнул машину с места, так что шины жалобно взвизгнули, крутнувшись по горячему асфальту.
       Маленькая и юркая "Шкода", набрав ход, полетела по набережной к центральной части города.
       Борис посмотрел мельком на часы.
       "А этот так называемый таксист раньше времени меня встретил" отметил он. "И не у пересечения с Прадо, а едва ли не за полкилометра до этого места. Но ведь не ошибка это! Именно так они и планировали. Забрать по дороге. Перехватить! Значит, они следили за мной, от самого бара, а, может, и того раньше - шли по пятам. "Вели объект", как принято говорить в соответствующих службах. Возможно, с самого прилёта на Кубу я под их контролем. И липовый этот таксист..."
       Водитель притормозил и на перекрёстке свернул налево.
       "...Ведёт меня уже давно. И коллеги его за мной приглядывают. Отслеживают контакты, оценивают моё поведение. Прослушивают мои разговоры: с женой, с деловыми партнёрами, с Рамоном... Все разговоры слушают! Всё, что я здесь наболтал, всё это записано, зафиксировано, запротоколировано и подшито в дело. Собирают они папку на меня, собирают. А потом положат эту папку на весы. И взвесят! И посмотрят, на сколько я потянул. Вот..."
       - А вот там место интересное, - подал голос водитель и махнул рукой в сторону промелькнувших за окном деревьев. - Недалеко отсюда любимый бар Хемингуэя...
       - Да, да, - рассеяно ответил Борис. - Писатель, да... "Старик и море". Читал когда-то...
       Водитель хмыкнул разочарованно и сбросил скорость.
       - Да ты не романтик, парень!
       - Я деловой человек, - ответил Борис.
       "Лето же заканчивается, а со школой вопрос так и не решён! Где парню учиться? Планировали в Англии, но теперь... В Англии уж точно нельзя! Но и не на Кубе... К тому же он испанского не знает. Чёрт, не подумал! Надо и этот вопрос решить. Может, есть вариант с Доминиканой? Небезопасно там, но Рамон может подстраховать, а у него хорошие связи с тамошней полицией. Надо проверить, срочно проверить... Англоязычный колледж? Или придётся Петьке всё-таки испанский учить? Надо подумать, срочно подумать!"
       - Деловой? - переспросил водитель. - У тебя, как я вижу, серьёзные дела на Кубе?
       - Вы, наверное, многое обо мне знаете, - заметил Борис.
       - Это верно, - согласился Хавьер. - Теперь знаем многое. Ты очень часто звонишь в Доминикану. А у нас сотовая связь дорогая. Мне вот...
       Водитель вынул из нагрудного кармана и показал Борису дешёвую и невзрачную на вид трубку.
       - ...Выдали служебный телефон. Но звонить дорого! За каждый звонок надо отчитываться перед начальством. А ты не жалеешь денег. У тебя их много, парень?
       - Хватает, - раздражённо ответил Борис. - Вы всем гостям заглядываете в карман?
       - Всем, - спокойно ответил Хавьер. - Слишком богатый человек не может быть другом. Это просто мешок с деньгами. Как можно дружить с мешком? А ты хочешь стать нашим другом?
       - Хочу у вас немного пожить, - ответил Борис. - И готов заплатить за гостеприимство. Друзей мне хватает... На Кубе я их не ищу! А вы...
       Борис замолк на мгновение.
       Собрался с духом и задал рискованный вопрос:
       - Вы знаете, кому я звоню?
       - Жене, - равнодушно произнёс водитель.
       - Моя семья...
       Борис почувствовал, что голос его срывается и трудно, почти невозможно говорить без пауз.
       - Моя семья... Это важно для меня!
       - Понимаю, - прежним, холодно-равнодушным голосом сказал Хавьер. - Ты любишь семью и умеешь зарабатывать деньги. Это хорошо. Для семьи... Посмотри направо!
       Борис повернул голову. За окном промелькнули разрушенные особняки старой, когда-то аристократической части Гаваны. Израненные временем стены с разбитой и почерневшей местами кирпичной кладкой стыдливо прятались от взглядов прохожих за сплетением лиан и пышными кронами разросшихся деревьев. Чёрными окнами, будто нищими, робкими глазами смотрели брошенные дома на прохожих, словно вымаливая у них что-то, какую-то милостыню, какую-то малую, но такую необходимую, такую нужную им малую милостыню, просили что-то, о чём хотели и не могли поведать они, каменные калеки, просили камень и песок, монету и хлеб, или просто взгляд, внимание, слово - хоть что-нибудь, что-нибудь... Милости!
       - Ужасно, - по-русски прошептал Борис.
       - Здесь жили люди, которые умели зарабатывать деньги, - заметил водитель. - И у них были семьи. И они любили свои семьи. И эти люди были уверены в том, обеспечили своё будущее и будущее своих детей.
       - Так как, парень? - с некоторой издёвкой спросил Хавьер. - Ты уверен, что сделал правильный выбор?
       - Уверен, - ответил Борис. - Мне нигде больше не спрятаться. Только у вас.
       - Да, тяжёлая у тебя жизнь, - заметил водитель.
       И остановил машину.
       - А здесь мы встретим даму!
       Дверь открылась и на пассажирское место рядом с водителем села совсем молодая девушка. Борису показалось, что ей никак не больше двадцати. Ну, может, двадцати двух.
       "Впрочем..."
       Красивая, смуглая. С длинными, свободно распущенными, слегка вьющимися чёрными волосами. Гаванская красавица... Как с картинки. Рекламной картинки.
       "Тропический рай!"
       Ей бы в руки бокал с коктейлем. И лежать в шезлонге да на пляже!
       "Впрочем, никогда не мог правильно определить возраст. Женщины умеют его прятать. А какие, однако, у них офицеры в разведке! Такой конфетке все тайны выдашь... И улыбается! Простодушно так, по-детски".
       Девушка повернулась и протянула ему руку.
       - Консуэла!
       - Борис...
       Он нежно, едва дотронувшись до её ладони, обозначил рукопожатие.
       И подумал:
       "Консуэла... Как у Цветаевой! Вспомнить бы это стихотворение... Нет, пожалуй, не вспомню. Да и какой смысл? Прекрасные стихи, но... Не читать же ей, да ещё и в такой обстановке!"
       - Борис, я уполномочена обсудить с вами ваше предложение...
       Машина снова покатила по гаванским улицам. Борис заметил, что теперь Хавьер ведёт машину заметно тише и спокойней.
       - ...Сейчас мы выедем за город. Проедем немного по направлению к Матансасу. Не волнуйтесь, недалеко. Разговор займёт не больше часа. И, пожалуйста, отключите мобильный телефон.
       Консуэла улыбнулась и тихо сказала что-то Хавьеру. Тот кивнул в ответ и, щёлкнув кнопкой, включил кондиционер.
       "А для меня не включил!" с обидой подумал Борис.
       И ещё он подумал...
       "Они сами не уверены в моей безопасности. Они встретили меня раньше времени ещё и потому, что на пересечении с Прадо меня могли ждать... Не только они! И не они одни могут слушать мои разговоры и следить за мной. Что-то почувствовали... Угрозу, параллельную слежку. И перестраховались!"
       - Хавьер, может, ты скорость прибавишь? - попросил Борис водителя.
       Водитель не ответил ему. Ответила Консуэла.
       - Не волнуйтесь, Борис. Всё по плану. Пока вы с нами, вы в безопасности.
       "Если бы..." подумал Борис.
      
       Разговор начался, едва машина выехала за город.
       И начала его Консуэла.
       - Борис, - сказала она, - нам не совсем понятно, что именно вы хотите от нас. Понимаем, что вам нужно убежище... Но какого рода? На что вы рассчитываете? Куба - не слишком богатая страна.
       - Я заметил, - ответил Борис. - Но тюрьмы у вас есть?
       - Что? - удивлённо переспросила Консуэла.
       А водитель жизнерадостно расхохотался и с готовностью закивал головой.
       - Есть, синьор! - выкрикнул он. - Не сомневайтесь!
       Он лихо подрезал какой-то древний, покрытый пятнами ржавчины грузовик и вырулил на дорогу, что шла вдоль пустынных песчаных пляжей атлантического побережья.
       При этом (как показалось Борису) он с некоторым беспокойством посмотрел в зеркало заднего вида. И зачем-то несколько раз вильнул, выехав на встречную полосу.
       Потом пробормотал что-то невнятно и сбросил скорость.
       - Спокойней, Хавьер, - заметила Консуэла.
       И снова обратилась к Борису:
       - Почему вас интересуют наши тюрьмы?
       - Потому что именно там я хочу получить убежище, - ответил Борис. - В одной из ваших тюрем... И обязательно в одиночной камере. С возможностью выхода в город. И мне нужны свидания с семьёй. И ещё... Ваша охрана. В тюрьме и за пределами её.
       Консуэла с минуту обдумывала его слова, а потом произнесла задумчиво:
       - Вы считаете такой вариант укрытия надёжным?
       - Единственно возможным, - уверенно произнёс Борис. - Я всё продумал... Хорошо продумал, поверьте мне! Я стал объектом охоты. Понимаете? На меня ведётся самая настоящая охота! Я приговорён. Мы все... Вся наша бизнес-группа... Нас методично, очень планомерно и профессионально отстреливают. В отношении некоторых моих деловых партнёров уже предприняты меры... В общем, они мертвы. Приговоры приведены в исполнение. Что-то мне подсказывает, что охотники - профессионалы самого высокого уровня. У меня есть вполне достоверные данные, что эти люди - не из криминальных структур. И не политические экстремисты. И не бывшие клиенты. Это люди из спецслужб. Из государственных, официальных структур.
       - Российских? - переспросила Консуэла.
       "Я запутал её" подумал Борис. "Совсем запутал. Да и мой испанский... Нет, на Кубе определённо свой диалект. Надо проще, ясней формулировать мысли. В конце концов, мне уже нечего терять. Сейчас надо быть откровенным, иначе весь план сорвётся. Если они решат, что я чего-то недоговариваю и пытаюсь водить их за нос, они не медленно прервут все контакты. А эта девчонка... Вид легкомысленный, но внешность обманчива. Умная, хорошо соображает! Надо только немного помочь ей. Помочь сделать правильный вывод!"
       - В России охоту ведут русские, - ответил Борис. - Русские друзья американцев. Наёмники...
       Консуэла села вполоборота к нему. Лицо её побледнело от волнения.
       - Борис, расскажите подробней о вашем бизнесе. Вы перешли дорогу американцам?
       - Я...
       Борис откашлялся.
       "Этот болван Хавьер превратил машину в холодильник! Так и простудиться можно. А в тридцатиградусную жару лежать с воспалением лёгких совсем не хочется. Пневмония в жару да в тропиках переносится особенно мучительно".
       Консуэла, словно прочитав его мысли, шепнула что-то водителю, и тот послушно убавил струящийся из воздуховодов поток охлаждённого кондиционером до зимней леденящей свежести воздуха.
       - Вы? - переспросила девушка.
       - Бывший военный переводчик, - откашлявшись, продолжил Борис. - Ещё в советское время, до распада Советского Союза я служил в армии. У меня были хорошие связи и с разведывательным управлением... С военной разведкой. И с КГБ. Мне приходилось выполнять задания... В общем, это не важно! Важно другое. В начале девяностых годов начались сложные времена. Развал армии, неустроенность жизни, мизерная зарплата. И мои партнёры... Люди, которые хорошо меня знали, предложили мне дело. Выгодный бизнес.
       - Это люди из спецслужб? - уточнила Консуэла. - Российских спецслужб?
       - Да, - подтвердил Борис. - Но не только... Там, знаете ли, смешанная компания... Но те, кто вышел на меня, были офицерами ГРУ. Российской военной разведки. Они знали мои способности, мой потенциал. Знали, что мне можно доверять. Я ведь был человек системы, человек команды. Проверенный сотрудник... Предложение было простое и понятное: под эгидой ГРУ создавалась транспортная компания. Официально - сугубо гражданская, коммерческая организация. Специализация: чартерные грузовые перевозки. Своего флота у компании не было, но были хорошие связи с авиаперевозчиками и кое-какие особые возможности, которые имелись у этих транспортников по причине их тесных связей с Министерством обороны. В компании было две группы менеджеров. Одна группа отрабатывала самые обычные коммерческие заказы. Зарабатывала небольшие деньги, но при этом прикрывала деятельность второй группы. Вторая группа отрабатывала заказы на поставку оружия. Это уже была деятельность закрытая, засекреченная. Даже само существование этой группы в компании было секретом для посторонних. Фрахт чартеров проводили через цепочку посредников... В общем, заказов было много. Войн хватало и в бывшем СССР, и по всему миру. Я, как вы понимаете, работал во второй группе. Возили оружие и на Кавказ, и в Среднюю Азию, и в Африку, и в Юго-Восточную Азию, и в Латинскую Америку. Я стал зарабатывать приличные деньги...
       - Потом мы с частью сотрудников компании и с некоторыми нашими партнёрами решили создать свою бизнес-структуру. Неформальную. Так сказать, компанию единомышленников. Клиенты у нас были...
       - Вы увели клиентов у прежнего хозяина? - уточнила Консуэла. - Нехорошо, Борис. Нехорошо и опасно. Он не может вам мстить?
       Борис грустно усмехнулся и покачал головой.
       - Это было давно. Десять лет назад. Никто не будет ждать десять лет, чтобы отомстить. Такое бывает в авантюрных романах, но не в мире бизнеса. Бизнесмены мстят быстро, иначе месть лишается смысла. К тому же, повторяю - это не люди, отрабатывающие деловой заказ. Мои охотники работают на очень серьёзную государственную структуру. И заказчики - американцы. Почему я делаю такой вывод, вы сейчас поймёте.
       - Итак, мы создали свою коммерческую группу. У нас были наработанные связи с дилерами, с продавцами. Нет, мы не боялись мести бывших партнёров. У нас было хорошее прикрытие. С нами в доле были и высокопоставленные чины из ФСБ, и армейские генералы. А на самом верху... Не хочу называть имён. По крайней мере, пока не хочу. Но люди, прикрывавшие нас на самом верху, и сейчас занимают очень высокое положение.
       - Бизнес шёл успешно, очень успешно. Это нас и погубило. Мы расслабились, поверили в собственную неуязвимость. Полагали, что прикрыты со всех сторон. И недавно... Совершили роковую ошибку. Решили расширить число региональных дилеров. И заодно освоить новый рынок. Поверьте, я был против этого!
       - Вы имеете в виду продажу наркотиков? - спросила Консуэла.
       - Как я вижу, Рамон был откровенен с вами! - удивлённо воскликнул Борис. - Но он сам был посредником с колумбийцами...
       - Напрасно вы доверились Рамону, - заметила Консуэла. - Он, конечно. Умеет организовывать переговоры, но... Он опасный человек! Очень опасный! И, для вашего сведения, информация, касающаяся вашего друга и телохранителя. Осенью прошлого года Рамон был задержан в Майями с грузом кокаина. Под арестом он пробыл четыре дня. Товар конфисковали, но его отпустили. Почему мы об этом знаем? С местной полицией вели переговоры сотрудники ЦРУ, среди которых были и кубинцы. Бывшие кубинцы. Эти кубинцы отслеживают карибский трафик в интересах ЦРУ, а мы отслеживаем их контакты. Так в поле нашего зрения оказался ваш друг Рамон. Вы всё ещё доверяете вашему другу?
       "Боже мой!.."
       Борис ладонью провёл по вспотевшему лбу. Страх охватил его. По-змеиному холодный, кольцами обвивающийся вокруг шеи, душащий, мертвящий страх.
       "Мне нельзя возвращаться в гостиницу!" подумал Борис. "Нужно договариваться здесь, сейчас! Сейчас! Нельзя возвращаться!"
       - Рамон не знает, что мы отслеживали его контакты во Флориде, - продолжала Консуэла. - Иначе он вообще бы не рискнул показаться не Кубе. И уж точно никогда бы не пошёл на контакт с офицерами МВД.
       Потрясённый и напуганный Борис молчал, лишь изредка шумно сглатывая вязкую слюну.
       - Так что же, - подбодрила его Консуэла, - продолжайте, Борис. Вы совершили ошибку?
       Борис кивнул в ответ.
       - Именно так. Наша группа попыталась нащупать контакт с албанцами. Хотели начать поставки в Европу... Нас предупреждали: албанцы на коротком поводке у Штатов. Албанский трафик жёстко контролируется американцами, людей со стороны они туда не пустят. Нас предупреждали, но предупреждение мы проигнорировали. Излишняя самоуверенность... Думали: "А почему бы и нет? Такие деньги, очень большие деньги! И новый рынок!" У нас были связи с афганцами, но не было дилеров в Европе, которые гарантировали бы безопасные поставки и дистрибьюцию...
       - Продажу наркотиков в Европе?
       У Консуэлы глаза округлились от удивления. В иной ситуации Бориса выражение её лица, возможно, даже позабавило бы. Но не сейчас...
       - Вы понимали, на что решились?
       - Да! - раздражённо ответил Борис. - То есть...
       Он снова сник.
       - Понимали, но не до конца... Думали, что проблемы будут с полицейскими службами. Но это брались урегулировать албанцы. Но главная проблема была не в этом. Европейский трафик жёстко контролируют американцы. Мы попытались влезть на их территорию... Сами не понимали, что творим! Один из посредников, Фикрет, сообщил, что у него был весьма жёсткий и напряжённый разговор с региональным резидентом ЦРУ. Он сообщил, что нашим поведением до крайности недовольны. После этого албанцы резко свернули переговоры и полностью прервали все контакты с нами. Ясно было, что дело плохо. Мы ведь в процессе переговоров кое-что узнали... Мы получили данные о балканской сети ЦРУ.
       Борис испытующе посмотрел на Консуэла. Ему была интересна её реакция на последние его слова.
       "Как видите, мне есть что предложить. У вас наверняка не так много данных по Европе".
       - Нам не сошло бы это с рук...
       - Продолжайте, - спокойно произнесла Консуэла.
       - Была ещё одна ошибка, - поспешно добавил Борис. - Поставка переносного зенитного комплекса колумбийцам... В иных условиях, возможно, это сошло бы нам с рук. Но в общем, так сказать, контексте.
       - Почему на вас охотятся русские? - спросила Консуэла. - У русских не лучшие отношения с американцами. Иногда откровенно напряжённые, если не враждебные. Тем более, на Балканах. Если вы перешли дорогу американцам, то какое дело до этого российским спецслужбам? Тем более, что у вас есть покровители.
       Борис досадливо поморщился.
       - Российские спецслужбы не монолитны, - пояснил он. - Разные службы, разные группировки, разные интересы... Согласен, на американцев работать, да ещё в роли наёмных киллеров, у русских резона нет. Точнее, не было... Но...
       Борис огляделся по сторонам.
       "Интересно, где они тут микрофоны смонтировали? Это же такси с сюрпризом! Ладно, пишите, записывайте мои слова!"
       - По моим данным, - громко и отчётливо произнёс Борис, - одна из особо засекреченных российских специальных служб работает в интересах правительственных структур США...
       "Сильно сказано, с пафосом... Попроще, Боря, поспокойней!"
       - Эта информация... Пришлось потратить некоторые средства, чтобы информаторы кое-что передали мне. Не документы, нет! Но данные чрезвычайно интересные. Есть группа офицеров спецслужб и связанных с ними бизнесменов, которые крайне недовольны обострением отношений между Россией и США. Они считают, что это ставит под удар их бизнес и их сбережения. Их капиталу, их бизнесу нужна легализация. Упомянутая мной спецслужба работает в прямом контакте с американцами и по их планам. Призом для этих людей станет размещение их активов в легальных западных структурах. За это они готовы сделать всё... Всё! Вы понимаете? Уничтожением нашей группы они доказывают американцам свою лояльность и эффективность. И ослабляют конкурирующую группировку, которая прикрывала наш бизнес.
       - Ваши друзья, видимо, из ФСБ, - задумчиво произнесла Консуэла. - А враги?
       Борис пожал плечами.
       - Не знаю! - выдохнул он. - Ничего определённого. Не знаю их имён, званий, не знаю даже, как называется их организация. Никакие деньги не помогают! Только отрывочная информация... Неприятно, страшно так жить! Это, знаете... Как бросок змеи из темноты. Темно вокруг, ничего видно. Ни единого шороха, только молчаливая темнота. И вдруг - бросок! Змея жалит и отползает в сторону. Её опять не видно и не слышно. Но яд уже внутри тебя, и...
       - Страшно, - согласилась Консуэла. - Но не будем говорить о том, что вы сами себя наказали? Вы ведь безнравственный человек, Борис. Вы согласны с этим?
       "Это несерьёзно! Несерьёзно!"
       - Безнравственный? - с горькой усмешкой переспросил Борис. - Конечно, у меня моральное помешательство! А ещё семья: жена и сын. Очень хотелось обеспечить им сытую, спокойную, беззаботную жизнь. Я обеспечиваю семью! Полностью! Моя жена не работает, у неё есть возможность воспитывать сына. Я даю им всё! Всё! Красивый дом, бассейн, тёплый климат круглый год, тропический сад! Я...
       Борис закашлял.
       - Сворачивай! - крикнула Консуэла шофёру.
       - Вижу, - коротко ответил Хавьер.
       - Нравственные в России просят милостыню в переходе метро! - выкрикнул Борис. - Нравственные губят свои семьи! Обрекают их на нищету! Что вы от меня хотите? Чтобы я изменил мир? Да я себя не могу спасти!
       - Ничего. Борис, - успокоила его Консуэла. - До тюрьмы мы попробуем вас довезти. Похоже, вам есть что рассказать нашим следователям. Понимаю, вы слишком одиозная фигура, чтобы официально просить о предоставлении убежища. Подумайте...
       Машину сильно тряхнуло на кочке и она высоко подлетела в воздух.
       - Вот дорога! - весело крикнул Хавьер, разгоняя трясущуюся на рытвинах "Шкоду".
       - ...как именно вы нам сдадитесь. Только не в качестве наркодилера! Тогда ваш срок будет очень долгим. А вы на сколько рассчитываете?
       "Они свернули с дороги! Что происходит?"
       - Не знаю, - растеряно произнёс Борис. - Года на три, не больше.
       - Что-нибудь придумаем! - весело воскликнула Консуэла и подмигнула Борису.
       Машина летела по грунтовой дороге вдоль апельсиновой рощи. Отяжелевшие от плодов ветви пролетали так близко от машины, что едва не молотили её зелёно-жёлтыми апельсиновыми шарами.
       "Что... Господи, да это..."
       Холодный пот выступил у него на лбу. Борис оглянулся и увидел, что вслед за ними и с той же бешеной скоростью мчится по грунтовке старенький, но довольно резвый тёмно-красный "Бьюик". И, кажется, даже норовит обогнать и подрезать!
       - Он от города за нами едет! - крикнул Хавьер, отчаянно крутя трясущийся мелкой дрожью руль. - Я его заметил...
       Удар! "Бьюик" на полной скорости мощным бампером таранил "Шкоду". Машину занесло, но Хавьер, хоть и с трудом, но смог удержать её на дороге.
       - Вы говорили! - с надрывом выкрикнул Борис. - Вы обещали! Безопасность обещали!..
       - А это вы притащили с собой этого мерзавца Рамона...
       Ещё удар!
       - И голову вашу, похоже, очень высоко ценят! - крикнула Консуэла. - Хавьер, ты с оружием?
       Водитель кивнул в ответ.
       Консуэла успела достать мобильный телефон. А потом был сильнейший боковой удар. Такой, что "Шкода" подлетела в воздух, перевернулась, метра три пролетела по воздуху, задев крону стоявшего у дороги дерева, и рухнула на землю, подняв густое облако красноватой пыли.
       Борис успел услышать крик Консуэла, звон стекла... Он ударился лбом о переднее сиденье и потерял сознание. Ненадолго, минуты на две.
       А когда пришёл в себя, то обнаружил, что кто-то вытащил его из машины и положил на траву в стороне от дороги. И этот кто-то, похоже...
       Туман застилал глаза. Так отчаянно болела голова и трудно было сосредоточиться. Но...
       "Вот эти!"
       Двое стояли рядом с ним. Он не мог разглядеть их лица. Туман... и солнце светило в глаза.
       Он только слышал обрывки фраз.
       - Точно, этот...
       - Дай сюда фотографию! Лицо у него в крови. Вытри...
       Один из тех двоих наклонился и платком провёл по его лицу.
       И ещё Борис услышал голос Консуэлы.
       - Не имеете права! Вам не сойдёт это с рук! Я офицер МВД, и вы... Верните оружие водителю!
       - Сиди и не дёргайся! - ответил ей кто-то. - Мы не за вами пришли. За вас не платят!
       "Не за вами" заторможено и сонно подумал Борис. "Не-за-ва... А за кем? За мной? Вот так пришли... Взяли и пришли. Я не позвонил... Ещё в Москву, родителям... Взяли и пришли. Так просто? Всё так просто?"
       - Красивая девчонка, - заметил один из тех, кто стоял рядом с ним. - В их министерстве все такие красивые? Жаль, нет времени...
       - Не отвлекайся! - оборвал его второй. - Не на девку смотри, а на этого... Точно он?
       - Точно, - уверенно ответил напарник.
       - Действуй, Карлос...
       - Стойте! - крикнула Консуэла. - Этот человек под защитой...
       - Нам наплевать, - спокойно ответил Карлос. - За него заплатили. Молчи, детка, и скоро я пришлю тебе открытку из Майями!
       "Майями..." подумал Борис. "Там тоже тепло... пальмы... Роскошные отели... А мне нельзя, нельзя... Господи, спаси!"
       Широкое, остро отточенное лезвие ножа вонзилось Борису в шею. Убийца повернул и резко выдернул нож.
       Струя крови фонтаном подлетела в воздух. Борис захрипел, схватился за шею, словно пытаясь остановить тёмный, льющийся на рубашку поток. Перевернулся на живот, корчась от боли, и попытался вскочить.
       Но новый удар ножом в шею, сильнейший удар, перерубивший шейные позвонки, уложил Бориса на месте.
       Ударивший упёрся ногой в спину Борису и с трудом выдернул из шеи убитого нож.
       - Всё, - сказал убийца, с удовлетворением поглядывая на труп. - Отработали...
       - Сфотографируй его, - распорядился тот, что стоял рядом. - Как договорились, крупным планом. И уходим! Быстро уходим, Карлос!
      
       "Аудиофайл Санта-31.
       Сон.
       У меня давно не было сновидений, доктор. Последние две недели сон мой был спокоен. Ничто не тревожило меня, не волновало.
       Каждый вечер я проваливался в яму сна, и выбирался из неё каждое утро - ни разбитым и уставшим, ни отдохнувшим и полным сил.
       Без слабости и силы, в отстранении от самого себя.
       Две недели длилось равнодушие ночи.
       Сон был пуст и лишён смысла. Но отсутствие смысла означало спокойствие духа, и потому бессмысленность сна отчасти меня радовала. Душа моя слаба до крайности и малейшие переживания разорвут её на куски.
       Но всё же... Иногда хотелось увидеть хоть что-то. Кусочек неба, блеснувший свет. Картинку, хотя бы мельком.
       Иногда я думал: "Неужели внутри меня больше ничего не осталось? Нет больше воспоминаний о прежней моей жизни, и фотоальбомы моей памяти пусты, и разум разучился рисовать цветными мелками".
       Что ж... Наверное, я мог бы жить и так.
       Но сила нашлась во мне, и прошлой ночью я увидел свет. Свет во сне.
       Поначалу он был слабым, будто пробивающимся сквозь плотную, густую пелену серого тумана.
       Я шёл на этот свет, и завеса рассеивалась, становилась всё прозрачней и прозрачней.
       И свет становился сильнее и ярче. Он приобретал цвет. Тревожный и тяжкий.
       Мелкие осколки камней захрустели под моими ногами, и поднимаемая порывами холодного ветра белая пыль заклубилась в воздухе.
       Мне было трудно дышать, доктор. Клянусь, я до сих пор чувствую солоновато-горький вкус перетёртого в пыль камня!
       Я шёл по каменистой, мёртвой долине, освещённой красно-багровыми лучами невидимого мне солнца. Именно так: невидимого!
       На небе не было туч. Небо было будто затянуто алой, подсвеченной с разных сторон тканью. Иногда казалось, будто на небе я вижу складки этой ткани, но...
       Солнца я не видел. Был лишь тревожный этот, тяжёлый, давящий на глаза свет.
       Не помню, сколько времени брёл я по этой долине. Не знаю, куда я шёл и зачем.
       Во сне всё всегда так странно, непонятно, непредсказуемо и непостижимо. У снов своя логика, понятная лишь в рамках сна, и доступная лишь мире, созданном сном.
       Не знаю, путешествует ли во сне наша душа, и если путешествует, то куда именно... Не знаю! Быть может, мир сна иллюзорен и существует лишь под сводами нашего черепа.
       Не знаю, где этот мир и существует ли он после того, как мы уходим из него. Но все его причины и следствия, понятные и постижимые во сне, уходят после пробуждения.
       Вы понимаете меня, доктор? Понимаете, конечно! Вы сами говорили об этом...
       Быть может, я просто повторяю ваши слова? У меня хорошая память, доктор! Вы сами... Да, сами говорили!
       Вы знаете, куда я шёл? И зачем? Объясните мне!
       (перерыв в записи - 3 минуты 42 секунды)
       Продолжение.
       ...Увидел холм посредине равнины. С вершины холма исходил яркий, так контрастно выделяющийся на общем мрачном и тусклом фоне яркий, оранжево-белый свет.
       Да, у меня была цель. Теперь я шёл на этот свет, я поднимался вверх по довольно крутому склону, хватаясь за выступавшие из плотного, слежавшегося песка острые края камней.
       Ладони в мои были в порезах, но отчего кровь не текла из глубоких ран и я не чувствовал боли. Совсем, совсем не чувствовал боли!
       Я остановился и с удивлением смотрел на ладони. Края разрезанной кожи далеко расходились, а между ними чёрными полосами виднелась сухая и завяленная, совершенно лишённая влаги плоть.
       Моя плоть.
       Я давно подозревал, что сделан из мертвечины, но не думал... В задумчивости я откусил свой палец, мизинец на левой руке, прожевал его и обнаружил, что он очень вкусен.
       Я всегда любил вяленое мясо. Вот только соли было в нём много!
       Подкрепившись, продолжил подъём. И на вершине холма обнаружил странный предмет, выглядевший как огромный, метров до трёх в высоту и метра два в ширину, металлический шкаф, густо усеянный разноцветными переливающимися лампочками. Самая же большая лампа, испускавшая привлекший моё внимание бело-оранжевый цвет, закреплена была на самом верху, яркой световой короной венчая загадочное это многоцветное сооружение.
       Два человека с белых комбинезонах стояли возле этого прибора. Да, конечно, это был какой-то прибор, устройство...
       Инженерное любопытство, доктор! Куда деться от него...
       Эти люди не смотрели на меня. Они совершенно не обращали на меня внимания. Поначалу они вообще никак не отреагировали на моё появление.
       С озабоченным видом они крутили какие-то ручки на корпусе прибора и дёргали рычаги.
       Возможно, в ответ на их действия, а, возможно, и подчиняясь какому-то иному влиянию или заложенной в приборе программе, лампы на панели загорались и гасли, мигали, ярко вспыхивали или пригасали до едва заметного света.
       Время от времени где-то внутри, в глубине огромного этого шкафа что-то начинало гудеть и тяжело ворочаться, так что прибор начинал заметно раскачиваться и подрагивать.
       Но продолжалось это недолго. Секунды. Затихало...
       Наконец я не выдержал и обратился к операторам. Я спросил: "Что это?"
       Не знаю. почему я не поздоровался с ними. Быть может, во сне мы были уже знакомы? Они же нисколько не удивились моему появлению... Похоже, будто ждали меня.
       Доктор, могли они меня ждать?
       Они ответили мне: "Машина..."
       Да, ветер усилился. И исходящий с неба свет стал ярче.
       Они сказали: "Машина Жизни. Хочешь стать живым?"
       Я ответил: "Хочу!"
       Тогда они сказали мне: "Танцуй!"
       И дёрнули какой-то рычаг.
       Машина заиграла. Я не видел на корпусе динамиков, но звук исходил явно от неё.
       Мелодия была громкая, аритмичная, грохочущая. Будто невпопад, безо всякого счёта, били кувалдой по стальному листу, и звук этот смешивался с боем барабанов, отчаянным визгом расстроенной скрипки и сиплым пением заглушенной сурдиной трубы.
       Я начал танцевать, приседать и подпрыгивать. А несуразная мелодия эта звучала всё быстрее и быстрее, и лампы вспыхивали всё ярче.
       Люди в комбинезонах присоединились ко мне, и мы вместе стали танцевать, прыгать вокруг машины.
       А Машина Жизни тряслась, будто в лихорадке. Металлический корпус её звенел и кренился из стороны в сторону. А потом жёлтые молнии стали бить от Машины в разные стороны.
       Горло пересохло, я задыхался. У меня уже не было сил! Я не мог больше танцевать... Но не мог и остановиться!
       Проклятая Машина играла и светила лампами, она вела меня, она не выпускала меня из танца, она дёргала меня за руки и за ноги.
       Я прыгал, наклонялся, приседал. Мычал и выл, пытаясь петь.
       "Ты живой!" кричали операторы. "Живой!"
       Не знаю, как я добрался до края холма. Ноги мои подкосились, и я покатился вниз. Голова моя ударялась о камни, но по-прежнему я не чувствовал боли.
       И подумал: "Врёте!"
       Машина не помогала. Я слышал музыку, и она становилась всё тише и тише.
       А потом я потерял сознание.
       Меня рано разбудили. Понимаю, у нас много дел. Но эта Машина...
       Мне кажется, доктор, я мог бы её настроить. Я уловил закономерность! Лампочки в третьем ряду загорались при повороте датчика на правой панели, при этом...
       Конец записи".
      
       - Здесь останови!
       Водитель остановился метров за пять до въёзда во двор. С этого места виден был угол дома и окна явочной квартиры.
       В окнах виден был ослабленный вертикальными створками жалюзи, но всё же ясно различимый на общем тёмной фоне дома свет.
       "На месте" отметил Никеев.
       Он вынул трубку. И минуты две не решался набрать номер.
       - Проверить квадрат? - предложил водитель.
       - Зачем? - безжизненным, равнодушным голосом спросил Никеев.
       - Ну...
       Водитель пожал плечами.
       - Ситуация потенциально... хреновая. Квартира под наблюдением.
       Никеев покачал головой.
       - И без нас есть кому об этом позаботиться. Мы своё дело делаем. Оставайся в машине...
       "На месте они, все на месте. Я точно это знаю! Они мне верят. Они уверены в своей неуязвимости. Они уверены в нашей защите. И, похоже, забыли удачливые ребята, как быстро наша контора избавляется от лишних людей. Как быстро она умеет обрубать хвосты. А ведь я - часть такого хвоста. Потому плохо мне? Потому? Не жалость, не привязанность. Нет у меня, и не может быть привязанности к этим подонкам. Но... Теперь чувствую, кожей, мясом, нервами, всем, что есть - чувствую, что связан я с этими... С этими трупами! И что бы ни говорили, как бы ни улыбались, какие бы слова ни говорили и как бы ни пытались успокоить - не будет покоя! Не будет веры словам! Слова отзвучали - и нет их. А ниточка - вот она! Есть! И будет всегда... Сколько это ещё протянется... А она будет!"
       Никеев включил мобильный.
       - Проконтролируй эфир, - приказал он водителю.
       Водитель достал с заднего сиденья прибор, похожий на ноутбук. Раскрыл его, провёл настройку. Выждал секунд десять и посмотрел на экран.
       - Перехват не фиксируется. Канал под контролем.
       "А что толку от этого контроля?" с нарастающим раздражением подумал Никеев. "Если квартиру пасут, так там и "жучков" могли наставить, и через окна прослушать... И мало ли... Как же звонить не хочется! Но я ведь сам надрессировал этих головорезов только на мой голос и мои команды реагировать. Сам был с ними на связи. Дурак! Вот влип... Идиот!"
       Он провёл пальцем по гладким кнопкам мобильного.
      
       - Чайник закипел.
       Вальтер дождался щелчка и после этого снял пластиковый чайник с держателя. В высокую кружку, где чёрные, крупные чаинки насыпаны были горкой едва ли не до четверти высоты, лил он кипяток медленно, будто отмеряя каждый грамм.
       Он так и не отучился от старой, армейской ещё привычки заваривать чай в кружке. Непременно большой и высокой. Чтобы побольше вместила она до чифирной смоляной черноты и горчайшей крепости заваренного чая.
       И ещё...
       Вальтер достал из внутреннего кармана плоскую фляжку и плеснул в настой коньяка.
       - Не положено, - пробурчал Бек. - Приказ ждём, от старшего. Считай, на задании...
       - Ты мне ещё инструкцию какую-нибудь почитай! - отозвался Вальтер. - С каких это пор таким правильным стал?
       Бек не ответил ему. Он молчал, отвернувшись.
       - Смурной ты какой-то. И разговаривать не хочешь...
       Вальтер отхлебнул смешанный с коньяком чай. Посмотрел на часы.
       - Опаздывает товарищ полковник. Извиняюсь, задерживается.
       Бек подошёл к окну. Слегка отодвинув полоску плотной ткани, посмотрел во двор. Убрал руку. И замер в задумчивости.
       Вальтеру стало не по себе. Он знал о невероятной, фантастической интуиции Бека, его зверином чутье и умении предвидеть опасность. Знал и чувствовал, что это самое хищное чутьё, волчий нюх чуял где-то рядом скрытый капкан.
       Потому и сжимается пружиной Бек. Потому от выжидания готовится перейти к броску. Только вот... Откуда опасность исходит? На кого бросаться? И куда бежать?
       - Отошёл бы ты от окна, - попросил Вальтер.
       Не приказал, не потребовал - попросил. И голос его прозвучал как-то неуверенно.
       Бек послушно отошёл и снова сел на стул, что стоял посередине кухни.
       - Чувствуешь что-то?
       Бек кивнул.
       - И чувствую, и вижу.
       Вальтер двумя глотками ополовинил кружку. И замер, ожидая, пока огненный комок прокатится по пищеводу.
       Потом на коротком выдохе произнёс:
       - Что?
       - Фургон во дворе, - тихо произнёс Бек. - В дальнем углу, в стороне от парковки. За тополями прячется. У меня хорошая память, Вальтер. Хорошая?
       Вальтер кивнул.
       - Не хуже моей!
       - Именно, - продолжил Бек. - Две вещи беспокоят. Я последний через двор шёл. Тогда этого фургона здесь не было. Я вошёл в квартиру. Через три минуты выглянул из окна. Он уже стоял. Это двадцать минут назад было. Примерно двадцать, я поминутно отсчёт не веду... Он до сих пор стоит.
       - Что необычного? - спросил Вальтер. - Мало ли... Работает кто-то на... А что за фургон?
       - "Газель", - ответил Бек. - Реклама на бортах.
       - Вот! - радостно заявил Вальтер, допивая чай. - Может, кому завтра рано надо на погрузку ехать? Он и пригнал...
       - Водитель двадцать минут в кабине сидит, - всё тем же спокойным, тихим голосом произнёс Бек. - Раньше я эту машину здесь не видел. Ни на въезде, ни на парковке. Такое впечатление, что фургон нагружен чем-то. Просел он заметно... У меня хорошее зрение, Вальтер. Ты знаешь... Боковая антенна длинная. Машина иногда подрагивает, движок он периодически включает-выключает.
       Вальтер оставил кружку. Пристально посмотрел на Бека.
       Едва разлепив внезапно пересохшие губы, шёпотом спросил:
       - Прослушка?
       - Или паранойя у меня, - с усмешкой произнёс Бек. - Но раньше их тут не было.
       - Да нет! - решительно заявил Вальтер. - У тебя, конечно, чутьё и всё прочее... Не подводило, как говорится... да мало ли "Газелей" в Москве? Их где угодно паркуют. Транзитных водителей хватает. Переночевал во дворе - и нет его. А антенна... Может, телевизор в кабине смотрят? И движок иногда запускают, чтобы аккумулятор не разрядился.
       - Телевизор? - переспросил Бек. - Я бы увидел. Кстати, у этой "Газели" ещё и обтекатель на крыше. Закрывает он что-то... Что-то под ним смонтировано. Я такие вещи быстро засекаю.
       Вальтер покачал головой.
       - Не верится. Квартира же под контролем...
       - Чьим? - повысив голос, спросил Вальтер. - Подумай, в каком случае и кто будет нас контролировать. И почему Никеев не появился, а инструкции по телефону собрался давать. Часто он так делает? Первый случай, по-моему...
       - Мало ли что,.. - неуверенно произнёс Вальтер.
       Он размышлял минуты две, а потом решительно заявил:
       - У нас не было проколов! Мы не могли притащить за собой "хвост". Так что это всё, Валентин, твои фантазии.
       "Если бы всё зависело от нас" подумал Бек.
       Вальтер посмотрел на часы.
       - Что-то там Беляк притих...
       - Дремлет, наверное, - ответил Бек. - Он вообще в последнее время плохо высыпается.
       - Пожалуй, в комнату надо вернуться, - предложил Вальтер.
       И тут он услышал приглушённый, слабый звук. Звук популярной мелодии. Едва слышный звук, тихий и ненавязчивый. Далёкий...
       Вальтер прослушал первые такты мелодии. И первые слова песни.
       - Заснул? - с неожиданным раздражением спросил его Бек. - Звонок!
       Вальтер достал телефон. Посмотрел на подсвеченный зеленовато-жёлтым светом экран.
       "Номер, как всегда, не определён".
       - А может нас эти...
       Вальтер кивнул и показал на окно.
       - ...пробивают?
       И усмехнулся иронично.
       То ли депрессия Бека оказалась заразной, то ли и у самого Вальтера появились дурные предчувствия, отчасти сформировавшиеся под влиянием рассуждений Бека, а, может, и свои дурные мысли появились, но не спешил, явно не спешил Вальтер отвечать на телефонный звонок.
       Впрочем, он явно задёргался и вёл себя нерешительно.
       Телефон продолжал наигрывать мелодию.
       - Выбирай, - шепнул ему Бек.
       "А что тут выбирать?.."
      
       - Не отвечают, - забеспокоился Никеев.
       Можно было бы перезвонить, но так не хотелось нажимать на кнопку разъединения.
       "Если они что-то почуют и обрубят концы... Меня ведь подставят! На мне ведь связь с ещё двумя оперативными группами, но если я этих упущу - отстранят от работы. Сразу же отстранят, какие бы вопросы я сейчас не решал. А потом..."
       - Ну! Бери! - прошипел Никеев, покрасневшими пальцами сжимая трубку.
       - Ответят, - спокойно заметил водитель. - У них жизнь без вариантов. Простая жизнь. Не волнуйтесь, Борис Иванович.
       - Помолчи! - строго сказал Никеев. - Вообще не подавай голос! Тихо... Ответили!
       Он посмотрел на часы.
       "Минута - полторы. Больше не надо. Не спасёт, конечно, но больше не надо".
      
       "...На дно лечь? Не получится. Все наши документы, деньги, связи, сама жизнь - всё в Управлении. Куда нам без него? В автономном режиме мы долго не протянем".
       Вальтер нажал на кнопку приёма.
       - Слушаю.
       В трубке послышался глухой, неразборчивый, будто из-за пробковой стены долетающий голос Никеева.
       - Инструкции. Слушайте и быстро выполняйте.
       - Подними Беляка, - сказал Вальтер Беку, закрыв пальцем микрофон.
      
       Бек быстрым шагом вошёл в комнату и включил свет.
       Прикорнувший на диване Беляк замычал недовольно, попытался прикрыться полой пиджака.
       - Быстро! - сказа Бек, тормоша Беляка. - Полковник на линии!
       - Твою,.. - промычал Беляк. - И его тоже...
       Он приподнялся, сел посередине дивана и начал быстро растирать ладонями опухшее со сна лицо.
      
       - Собраться в гостиной. Всем троим.
       Вальтер вошёл в комнату. Посмотрел на заспанное лицо Беляка.
       "Раньше надо было разбудить. Он же минут через пять начнёт соображать, не раньше. А если по транспорту вводные будут?"
       - Все на месте, - доложил Вальтер.
       - Стол посередине комнаты. Всем расположиться у стола, - продолжал без остановки бубнить Никеев.
       - Быстро, сели у стола! - распорядился Вальтер.
       - Поднимайся, Кирюха, болезный, - обратился к водителю Бек. - Сейчас инструктаж будет...
       Он помог всё ещё не пришедшему в себя, не проснувшемуся окончательно Беляку встать с дивана и дойти до стола.
       - Присаживайся!
       И Бек любезно подвинул ему стул. Сам же смотрел вполглаза за заметавшимся по комнате Вальтером.
       - Закладка... Извлечь...
       - Место, - пытался уточнить Вальтер. - Повторите, не понял!
       - Стенной шкаф на выходе в коридор, - повторил полковник. - Чёрный пластиковый ящик...
       Вальтер рывком открыл дверь шкафа.
       - Есть! Вижу!
       - Извлечь ящик, поставить на стол. Вскрытие по коду, который был вам сообщён ранее.
       Вальтер одной рукой вытащил из шкафа продолговатый ящик, оказавшийся неожиданно лёгким...
       "Странно! Неужели стволы не передадут?"
       ...и поставил его на стол.
       - Ящик на столе, - доложил Вальтер.
       - Ввод кода и вскрытие, - ответил полковник.
       "Где тут кодовый замок? Сверху нет... А здесь?"
       Вальтер быстро провёл пальцами по стенкам ящика.
       - Сбоку, - подсказал Бек. - Я вижу отсюда.
       Вальтер нагнулся. Бек был прав. Кодовый замок смонтирован был на боковой панели. Маленькие, плоские чёрные кнопки практически сливались с поверхностью ящика и были едва различимы на чёрном же фоне.
       Вальтер, присев на корточки, секунды две рассматривал замок, а потом нажал на первую кнопку. Услышал в ответ короткий писк.
       "А он не механический, он электронный. Повышенная предосторожность..."
       Бека снова охватило беспокойство. Беспокойство, быстро перерастающее в неодолимый, панический, животный страх. Этот чёрный, пластиковый... похожий на ящик для инструментов...
       Что-то не так! Не так!
       Ещё четыре коротких писка.
       "Бежать! Бежать отсюда!"
       Пот выступил у Бека на лбу. Дыхание сбилось и стало хриплым. Проснувшийся Беляк с удивлением смотрел на товарища.
       - Валентин, ты чего?
       - Код введён, на панели загорелся зелёный индикатор, - тихо произнёс Вальтер.
       - Открывайте, - приказал полковник. - Поднимите крышку!
       Бек вскочил и схватил за плечо Вальтера.
       - Он же сюда не пришёл! Боится!
       - Что за шум? - недовольно спросил полковник. - Не тяните время!
       "Сдурел?" тихо, едва пошевелив губами, спросил Вальтер. И сбросил руку Бека с плеча.
       - Всё в порядке, открываем...
       Он не договорил. Раздалось еле слышное шипение. Из-под открытой им крышки ящика вырвалось небольшое синевато-серое облако, мгновенно растаявшее в воздухе.
       Они не почувствовали ни боли, ни удушья. У их смерти не было ни запаха, ни вкуса.
       Не было ощущений. Не было и самого чувства смерти.
       Смерть их была настолько внезапной и безболезненной, насколько вообще внезапной и безболезненной может быть смерть.
       Просто кто-то выключил свет. Темнота. Переход был слишком быстрым. Они и сами не могли понять, как же это...
       Беляк уронил голову на стол. Стукнулся лбом о столешницу. И - будто снова продолжал спать. Только дыхания его не было слышно.
       Вальтер рухнул на пол, сбив при падении стул.
       Бек упал посередине комнаты. На бок, стукнувшись виском об пол.
      
       - Через полчаса подъедут санитары, - сказал водитель.
       Никеев ещё раз набрал номер.
       - Не отвечают. Похоже, каюк им.
       - С гарантией, - ответил водитель. - Мощное средство, мгновенно действует.
       - А соседи? - забеспокоился Никеев. - Это же по вентиляции может пойти! Мы там народ не перетравим? Как тараканов? Это же ЧП будет! Дом в центре Москвы угробили!
       - Всё продумано, - ответил водитель. - Техническую часть согласовали. Вещество дезактивируется в течение трёх-четырёх минут. Уровень токсичности быстро падает, так что соседи... Ну, может, недомогание почувствуют. Так ведь бывают издержки. В любом случае - санитары из нашей конторы, так что всё проверят перед тем, как трупы выносить. Следов не будет, не волнуйтесь.
       - Трупы,.. - задумчиво повторил Никеев.
       - Они самые, - подтвердил водитель. - Отравление алкоголем. Трое мужичков отравились некачественным алкоголем. Один успел вызвать "скорую". Все трое... откинулись. Такая будет версия для соседей и зевак. Санитары проинструктированы, проблем не будет.
       Он завёл двигатель.
       - Ну что? Отвезти вас домой, Борис Иванович?
      
       Водитель остановил машину метрах в трёх от подъезда.
       - Ближе не могу.
       Он показал на припаркованный едва ли не поперёк дороги серебристый "Лексус".
       - Крутые машины у вас во дворе, Борис Иванович. Серьёзные люди живут. Сразу видно, хороший дом и публика чистая. Не Юго-Восток какой-нибудь с Капотней и полями фильтрации. Не пролетарский заповедник.
       Никеев вскинул голову и широко открытыми, бессмысленными, пустыми глазами посмотрел на водителя.
       - Что?! - воскликнул он.
       Так громко и отрывисто, что водитель вздрогнул.
       - Сказал что-то... Что случилось?
       "Совсем плох стал полковник" подумал водитель. "Куда это годится? Если психика неустойчивая, так чего было лично ликвидацией заниматься? Поручил бы тем, у кого нервы покрепче. Теперь вот в пансионате ведомственном недели две придётся его массажами и травяными ваннами в чувство приводить... Тоже мне, оперативник спецотдела!"
       - Приехали, говорю, - подчёркнуто спокойным голосом произнёс водитель. - До подъезда, думаю, сами дойдёте?
       - Сам, сам! - поспешно ответил полковник и нервным, резким движением открыл дверь, едва не ударив её краем о бордюр.
       - Может проводить вас? - предложил водитель. - Что-то не в порядке с вами, Борис Иванович.
       Никеев, пригнув голову, посмотрел искоса на водителя. В свете фонаря было видно, что лицо его перекошено, словно переживал сейчас полковник приступ внезапной боли или лицевые мышцы его охватил мучительный спазм.
       - Нет! - отрезал Никеев.
       И замахал руками.
       - Нет!
       Он отпрянул от машины. Замер на мгновение.
       Повторил:
       - Нет!
       И быстрым шагом пошёл к подъезду.
       Водитель заметил, что полковник на коротком этом расстоянии успел раза два оглянуться в его сторону. Словно боялся, что он, водитель, пойдёт вслед за начальником.
       Провожать. Или?..
       "Трус!" с неожиданной злостью подумал о полковнике водитель. "Своих оперативников убрал, так теперь готов от каждой тени в испуге шарахаться? Будто не знаешь, полковник, что у нас убирают только по команде? А если и убирают, то очень тихо и быстро. Так, что и испугаться не успеешь. Так что не дрожи прежде времени. Да и бесполезное это занятие - дрожать!"
       Водитель дождался, пока полковник зайдёт в подъезд. И медленно начал сдавать задним ходом, продвигаясь потихоньку к выезду из плотно заставленного машинами двора.
      
       "Филиппов И.В., одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, образование среднее специальное.
       Родители: мать-одиночка, личность отца не установлена. Мать - алкоголичка, вела антиобщественный и чрезвычайно распущенный образ жизни. Воспитанием ребёнка занималась в основном бабушка.
       Филиппов с детства отличался робостью, замкнутость и чрезвычайно мягким характером. По его словам, его постоянно унижали и избивали одноклассники, а учителя называли "умственно отсталым ребёнком".
       Он ненавидел школу и до дрожи боялся учеников, однако исправно ходил на занятия, поскольку в школе были бесплатные завтраки (домашнее питание Филиппова было крайне скудным), а так же и потому, что боялся наказания за нарушение режима учёбы и новой порции унижений со стороны учителей.
       По воспоминаниям Филиппова, ещё в раннем детстве у него проявились способности художника, однако его талант художника не привлёк внимания учителей.
       (Пометка офицера кадровой службы: "И не удивительно!")
       Первую попытку самоубийства Филиппов предпринял в четырнадцать лет.
       Его объяснение: "Надо было доломать себя".
       В шестнадцать лет он пережил особенно сильное унижение со стороны одноклассников. В течение нескольких часов его держали в подвале жилого дома и изощрённо издевались над ним (подробности в его личном деле отсутствуют, сам Филиппов детали данного эпизода категорически отказывается вспоминать).
       После этого, как указывает Филиппов, "внутри что-то сломалось..."
       Первой его жертвой стал гражданин без определённого места жительства, которого Филиппов выследил и убил в городском парке.
       В течение тринадцати лет Филиппов убил не менее девяти человек.
       Примечательно, что он постоянно носил с собой блокнот и каждый раз делал зарисовки убитых им людей, время от времени прикладывая альбомные листы к окровавленной коже жертв.
       Таким образом, по мнению Филиппова, на бумаге "оставался след уходящей души".
       При этом следует отметить, что среди жертв Филиппова не было ни одного человека из числа тех, кто унижал его и издевался над ним.
       Сам Филиппов объяснял это следующим образом: "Их будет судить Господь. Я сужу тех, кто лучше их".
       По мнению же экспертов Управления, по причине слабоволия Филиппова страх перед его мучителями оказался им не преодолённым и не позволил совершить акции возмездия.
       Мизантропия же сублимировалась в акции "ограниченного возмездия" с переадресацией агрессии заведомо невиновным людям, что оправдывалось принципом "коллективной ответственности человечества перед Агнцем".
       Себя Филиппов отождествлял с жертвенным Агнцем, которому в силу перенесённых страданий позволено судить человечество. В страданиях же своих Филиппов стал видеть знак своей избранности, дающей ему право на "высший и благой произвол во имя всеобщего счастья" (цитируются слова Филиппова).
       Следует отметить, что направление агрессии вовне избавило Филиппов от суицидальных наклонностей. Последнюю попытку самоубийства он совершил в двадцать два года. После этого мазохистские комплексы в его сознании были окончательно вытеснены садистскими.
       В 1997 году Филиппов окончил среднее специальное училище. Пытался заниматься промышленным дизайном.
       Однако все его попытки адаптироваться в обществе были неудачны.
       Деструктивные тенденции нарастали, и в декабре 2007 года болезнь Филиппова перешла в фазу острого помешательства. Он забил до смерти свою мать, и после этого бегал по улицам с ножом, нападая на прохожих (трое раненых).
       Филиппов был задержан нарядом милиции.
       На следствии Филиппов подробно (хотя и довольно путано) рассказал о совершённых им убийствах.
       В камере предварительного заключения поначалу вёл себя очень тихо. Однако в январе 2008 года, в период очередного обострения болезни, напал на одного из заключённых и откусил ему часть уха.
       После этого инцидента был направлен на экспертизу и помещён в специальное лечебное учреждение.
       В конце марта 2008 года по решению суда признан душевнобольным и направлен на принудительное лечение.
       В апреле 2008 года группой поиска был отобран и направлен лечебный центр УССМ. По представлению Балицкого С.С. включён в оперативную группу КПБ.
       Пометка кадровой службы: "Руководство Управление возражало против привлечения Филиппова И.В. к программе специальной подготовки, скептически оценивая его боевой потенциал. Группа поиска так же отозвала своё первоначальное заключение, более детально ознакомившись с биографией кандидата. Положительное решение было принято с учётом мнения Балицкого С.С., а так же данных им гарантий успешного тренинга Филиппова И.В. по программе подготовки КПБ".
       Резолюция полковника Ратманова П.В.: "Нам художники тоже нужны! Мнение доктора по всем вопросам, касающимся отбора кандидатов, является определяющим".
       Запись в личном деле Филиппова И.В. (сделана рукой Балицкого С.С.): "Террор - это искусство!"
       Янов Л.А.. ..."
      
       - Здравствуйте, Борис Иванович!
       Никеев замер у раскрывшихся дверей лифта. Чья-то рука легла ему на плечо.
       - Вы уж простите, что беспокоим. Понимаем, устали. Вечер, рабочий день закончился. Трудный был день? Много дел сделали?
       Двери лифта закрылись.
       "Как они код подъезда узнали? Чёрт, что мне всякие глупости в голову лезут! Тоже мне, тайна великая!"
       Он повернулся лицом к остановившему его незнакомцу.
       - Руку уберите! - резко, командным голосом произнёс полковник.
       "Только так! Так! Страха нет... Нет его! Пусть чувствуют силу!"
       - Невежливо это: вот так, без приглашения среди ночи являться. Людей у лифта останавливать. Нехорошо!
       Он внимательно оглядел незнакомца. У полковника было чутьё на кадровых сотрудников спецслужб. Привлечённого к работе агента он бы в толпе, конечно, не выделил, но вот кадрового, профессионального оперативника определить мог с абсолютной точностью.
       Оглядел и решил: "Из этих!"
       Серая, до скуки и зевоты, банальная внешность, даже подчёркнуто-посредственная, профессионально размытая для лучшего растворения в толпе. Глаза - белые и пустые. Но взгляд при этом цепкий, будто невидимым, но прочным крючком цепляющийся за объект наблюдения. Телосложение спортивное, плотное. Но при этом не атлетическое, чтобы не выделяться из толпы.
       Человек этой породы покрыт невидимым камуфляжем. Он видим, но - будто невидимка. Нельзя ни вспомнить, ни описать толком его внешность, его манеру поведения, нельзя уловить хоть какие-то отличительные признаки этой до совершенства серой личности.
       Даже голос его, безжизненный и ровный, начисто лишённый эмоций, звучит так, будто исходит не от человека, а от идеально настроенного речевого механизма, выдающего отмеренные порции правильных и точно выстроенных, но совершенно не удерживающихся в сознании фраз.
       Этой профессиональной, подчёркнутой серостью люди спецслужб себя и выдавали. Никеев, опытный оперативник и сам человек спецслужб, определял "серых" безошибочно.
       Всегда!
       Незнакомец демонстративно убрал руки за спину.
       - Не волнуйтесь, Борис Иванович.
       - А я не волнуюсь! - уверенным (но едва не дрогнувшим предательски) голосом ответил Никеев.
       Кто-то вызвал лифт. С гудением и еле слышным потрескиванием кабина пошла вверх.
       "Он не будет тянуть время" подумал Никеев. "Здесь скоро появятся люди, свидетели. Ему это не нужно. И так их счастье, что они меня одного в подъезде застали. Но убирать он меня точно не будет. Давно бы уже убрал, если бы захотел. Не руку бы мне на плечо положил, а заточку бы в шею сунул. И все дела..."
       От этой мысли стало как-то спокойней на душе. Убивать его точно сегодня не будут! Ни свои, ни чужие. Ещё одну ночь он, пожалуй, поживёт.
       - А во дворе нервничали, - с улыбкой заметил незнакомец.
       - Следили? - уточнил Никеев. - Ну, ну... Спросить хотели о чём-то, гражданин неизвестный?
       - Предложить, - ответил незнакомец. - Давайте во двор выйдем, прогуляемся. Там вас человек ждёт. С нетерпением ждёт! У него для вас есть очень важная информация. Пойдёмте, Борис Иванович!
       И незнакомец слегка тронул Никеева за локоть.
       - Не стану спрашивать, что со мной будет, если не пойду, - со вздохом заметил Никеев. - Должно быть, начнутся угрозы...
       - Никогда! - уверенно произнёс незнакомец. - Что вы, Борис Иванович! Пойдёмте же!
       Когда они выходили из подъезда, Никеев, как бы между прочим, заметил:
       - Меня супруга ждёт. Я позвонил ей по дороге, просил разогреть ужин. Надеюсь...
       - Не волнуйтесь, - успокоил его незнакомец. - Разговор минут десять займёт, не больше!
       "А хорошо вы, видно, к разговору подготовились" подумал Никеев. "Так уверенно меня на вербовку тащите!"
       То, что предстоящая беседа будет вербовочной, Никеев не сомневался. Он догадывался, из какой конторы пожаловали к нему полночные гости. Догадывался, о чём именно с ним будут говорить, что предлагать и чем запугивать.
       В иной ситуации он бы никогда, ни при каких обстоятельствах не пошёл бы на контакт с лубянскими (то, что гости - именно лубянские, Никеев не сомневался). ФСБ не просто конкурент Управления, а злейший враг.
       Служба, которую Управление планировало нейтрализовать, в идеале - полностью дискредитировать и подвести под удар радикального реформирования, после которого лубянская группировка перестанет существовать как реальная сила.
       Вербовочный контакт с ФСБ (если он не является частью оперативной игры, одобренной руководством Управления) - это, в лучшем случае, гарантия немедленного увольнения с последующим весьма вероятным уголовным преследованием, организованным Управлением через доверенных лиц в следственных органах.
       Но такое, очень мягкое, наказание применимо разве что для оперативников из числа младшего офицерского состава, не имеющих доступа к особо чувствительной для Управления информации.
       Для старших офицеров, оперативников уровня Никеева наказание иное. Возмездие для таких отступников - "несчастный случай". Отравление, автокатастрофа, сердечный приступ, нападение хулиганов. Или самоубийство в состоянии депрессии.
       Такой приговор не обжалуешь. О таком приговоре даже не узнаешь. Пока его не приведут в исполнение. Но и привести в исполнение могут так быстро, что жалобу придётся подавать уже святому Петру.
       "Вот как мы сегодня... отравили" некстати подумал Никеев.
       Нет, в иных обстоятельствах он бы на контакт с ФСБ не пошёл. В иных... А в сложившихся - пойдёт с охотой. Чекисты это знают, потому так смело и тянут его на беседу.
       Он в Управлении - слабое звено. С этого дня он - руководитель ликвидированной из-за провала оперативной группы. Группы, выполнявшей особые задания.
       Он теперь объект служебной проверки. И, потенциально, виновник провала. Человек, который может потянуть за собой "хвост" к самому порогу Управления.
       И что с ним сделает родное Управление? В лучшем случае - переведёт в распоряжение отдела кадров. То есть отстранит не только от оперативной, а от какой-либо работы вообще. И - прощайте, жирные бюджеты оперативных групп! Прощайте власть, полномочия, увесистые прибавки к зарплате, спецгаражи, загранкомандировки и все служебные перспективы. Прощайте! Точка!
       Сидеть ему тогда до самой пенсии на мизерной зарплате, выполняя время от времени мелкие административные поручения.
       И это - в лучшем случае.
       В худшем... Нет, лучше об этом не думать!
       - Доброй ночи, Борис Иванович!
       Второй незнакомец был на полголовы выше первого. И пошире в плечах.
       Второй довольно быстро перестал быть незнакомцем, представившись:
       - Полковник Сулицкий, Федеральная служба безопасности. Рад вас видеть!
       И протянул руку. Никеев осторожно и мягко пожал её.
       И оглянулся по сторонам.
       И тут он с опозданием подумал, что Управление именно сейчас, именно в такой ситуации может установить наблюдение за его домом. Потому что за слабым звеном надо наблюдать. Потому что слабое звено - идеальная приманка.
       Но если наблюдение установлено, то контакт уже отмечен. Отступать поздно. Можно, конечно, обыграть для начальства и этот ход, оправдаться перед Шевалдиным, предложить игру с двойником...
       Но знал Никеев: если контакт действительно зафиксирован, то оправдываться не придётся. Генерал - перестраховщик, и на оперативную игру с использованием Никеева он не пойдёт. Предпочтёт тихо убрать полковника, который стал причинять так много беспокойства.
       Если контакт зафиксирован, то это конец! Без разговоров, предупреждений и служебных проверок. Тихий и верный конец.
       - Здесь спокойно, - словно угадав его мысли, сказал Сулицкий. - Всё контролируется.
       - Вы недооцениваете Управление, - хмуро заметил Никеев.
       - А оно - нас, - парировал Сулицкий. - Давайте-ка по улице прогуляемся. Поговорим. А Коля пока покурит у подъезда.
       "Первого Николай зовут" отметил Никеев.
      
       Его разбудили в шесть часов утра.
       Разбудил его не дежурный санитар...
      
      
       Место для разговора было выбрано со знанием дела.
       Дорога проходила рядом с улицей, вплотную примыкавшей к Ленинскому проспекту. Ночной поток машин по московским меркам был не слишком плотный, но шум от их движения был достаточно силён, чтобы приглушить слова и помешать возможной прослушке (в таких условиях даже направленным микрофоном сложно было бы осуществить перехват).
       Деревья закрывали дорогу со стороны улицы. Листья перекрывали свет оранжевых фонарей, и обычно светлая московская ночь в этом месте была по-настоящему тёмной.
       И тёмный этот воздух наполнен был зябким осенним холодом и сырым земляным запахом.
       От холода ли этого, или от волнения - появился озноб и мелкая, неудержимая дрожь.
       "А совсем недавно так жарко было" подумал Никеев, не слишком внимательно слушая вступительную речь лубянского гостя.
       "Кондиционер всю ночь работал..."
       Он застегнул пиджак. Медленно. Так, чтобы ненароком не задрожали пальцы.
       Дождался паузы в речи Сулицкого и заметил:
       - Ну, ваш интерес к Управлению мне понятен. А о деталях пока говорить рано.
       - С вами приятно разговаривать, - заметил Сулицкий. - Всё понимаете даже не с полуслова, а с полунамёка. Опыт чувствуется. Служили в органах?
       - В советское время немного, - заскромничал Никеев. - В девяностые - в службе безопасности, потом юрисконсультом в банке...
       - "Это многих славный путь!" - с наигранным пафосом процитировал классика Сулицкий.
       А потом, откашлявшись, спросил уже совершенно серьёзно:
       - Цель беседы, надо думать, вам известна?
       - Разумеется, - подтвердил полковник. - Сам такие беседы проводил. Да и сейчас иногда провожу.
       - Массу времени сэкономили, - отметил Сулицкий и посмотрел на часы. - Хотите знать, что нам о вас известно?
       - Могу догадаться, - сказал Никеев. - Я могу определить точки, по которым вы меня отследили. Но всё-таки... Расскажите!
       - Хорошо, - согласился Сулицкий.
       И процитировал наизусть личное дело.
       - Руководитель оперативной группы, сотрудники определены по оперативным псевдонимам как "Вальтер", "Бек" и "Беляк". Профиль группы: точечные ликвидации. Группа работала по команде оружейников. Действиями наших оперативников группа раскрыта, ввиду чего ликвидирована Управлением. Ликвидация проведена...
       Сулицкий выдержал паузу.
       - Ну, кем именно, вам говорить не нужно. А убирали вы наших подопечных, Борис Иванович. Вы, конечно, скажете, что служба у вас такая...
       - Служба, - подтвердил Никеев. - Разве не так?
       - Да и чёрт с ней, со службой! - заявил Сулицкий. - Вы же понимаете, что для вас она закончилась. Или скоро закончится. Я, кстати, удивляюсь, почему вы сами с нами на контакт не вышли. Или хотели ликвидации дождаться? Убедиться в том, что ваше Управление серьёзно настроено? Теперь, наверное, убедились.
       - Почему вы так категоричны? - возразил Никеев. - Служба закончится... Почему вы так думаете? Исполнителей и раньше раскрывали. И ликвидация эта - не первая.
       - А разве те исполнители, о которых вы говорите, были на прямой связи с офицерами Управления? - с притворным простодушием спросил Сулицкий. - Я не знаю, и ничего не утверждаю, но... Неужели были? Или с ними работали через посредников? Ваша группа... бывшая группа - из числа особо законспирированных. Потому у них был прямой контакт с вами. Задания такого уровня не доверяют посредникам. С ними на связи был только один человек. Человек из Управления. Никаких посредников, минимум инстанций. Если есть утечка информации, то виновных искать не надо. Один руководитель, три исполнителя. Трудно ли их всех нейтрализовать? Всё просто и понятно. Двухуровневая схема, надёжная! Но у неё есть один недостаток: Управление подставляет своего офицера. Невольно, конечно. Это обратная сторона простоты и надёжности схемы контроля. Случись что с группой, и концы придётся рубить уже внутри Управления.
       Сулицкий вздохнул печально.
       - С группой кое-что случилось. Неприятность... Санитары когда приедут трупы забирать?
       Никеев промолчал.
       - Или приехали уже? - продолжал допытываться Сулицкий. - Не волнуйтесь, мы им мешать не будем. Скандал нам не нужен. Так, видеозапись на память...
       - К моему делу запись приложите? - севшим от волнения голосом поинтересовался Никеев. - А ещё как меня подставлять будете?
       - Сами как думаете? - ответил Сулицкий вопросом на вопрос.
       - Тут и думать нечего, - ответил Никеев. - Теперь это совсем просто сделать. Сольёте в Управление информацию, что я у вас под наблюдением и готовится вербовочная операция. Дадите подтверждение перехвата моих разговоров с группой. Начальство задёргается... Уже задёргалось, а после такого - завьётся, как уж на сковородке. В узел завяжется! Сколько я после такого слива проживу, не знаю. Думаю, не больше суток.
       - Всё правильно, - согласился Сулицкий. - Одно замечание: вы и без наших стараний долго не протянете. В архив, полагаю, вас не спишут. Секретоноситель такого уровня должен быть или в деле, или в земле. Не в отставке, это точно!
       - А с вашими стараниями? - спросил Никеев.
       - С нашими стараниями у вас появляется шанс, - ответил Сулицкий. - Мы поможем вам вернуться в строй. Вы сможете доказать Управлению свою полезность. Даже незаменимость! Для вас сейчас - это гарантия выживания.
       - Каким образом? - уточнил Никеев.
       Сулицкий достал фотографию из внутреннего кармана.
       - Это хорошо, что мы начинаем обсуждать детали. Можно считать, что сотрудничество началось. Вот этот человек...
       Он показал Никееву фотографию.
       - ...находился на связи с Сахновским. Сахновский по известным вам причинам из бизнеса выпал. А человечек этот в бизнесе остался. У него остались контакты с бизнесменами из Латинской Америки, которые выступали посредниками при переговорах с колумбийскими инсургентами. Человек этот до последнего времени был в тени. Похоже, и ваше Управление его не разглядело. Впрочем, и вёл он себя очень тихо, активности не проявлял. С Сахновским общался очень осторожно, в России вообще не засветился. Сейчас, кстати, в Мехико живёт. Хитёр, умеет затаиться. Но очень неравнодушен к деньгам. Вот это и заставит его зашевелиться, выдать себя. Наши люди встретятся с ним и сообщат о возобновлении переговоров по поставке оружия в Колумбию. Эту информацию он, конечно, перепроверит и убедится, что она соответствует действительности. Мы об этом позаботимся. В дальнейшем он получит предложение замкнуть на себя перевод средств по сделке. Это он в состоянии обеспечить. При одном условии: он должен прибыть в Москву и получить часть данных от наших людей. Сахновского нет и за его спину не спрятаться. Нужно включаться в дело самому. А раз он будет в Москве - вам и карты в руки! Вы сообщите данные руководству и предложите использовать резервную группу для продолжения работы по оружейникам.
       - А можно ли мне доверять? - с явным недоверием спросил Никеев. - Не решит ли руководство, что меня используют для сброса дезинформации? И не привлечь ли для работы с этим продавцом другого оперативника, за которым не тянется хвост из прошлого дела?
       - Доверять можно, - уверенно сказал Сулицкий. - У вас же есть резервная оперативная группа?
       Никеев кивнул в ответ.
       - И ваши люди работали с Сахновским? Они ведь допрашивали его? Кстати, лихо они его отделали. Я смотрел фотографии...
       Сулицкий покачал головой. То ли осуждающе, то ли удивлённо.
       - ...Гематомы, какие-то пятна под ногтями. Суровый у вас народ!
       - Неласковый, - согласился Никеев. - Так можно ли мне доверять? И откуда пришла ко мне эта информация?
       - Есть одна идея, - ответил Сулицкий. - Обыграем допрос Сахновского. Вы ведь через него получили данные на Климовича?
       "А не допрашивает ли он меня, хитрец?" с тревогой подумал Никеев. "Этак он меня обнадёжит, информацию вытянет... Да и кинет! А я останусь один на один с Управлением. Нет, осторожней надо быть, осторожней! Экономно информацией делиться, не раскидываться сведениями. Это мой главный капитал".
       - По вашим продавцам и другие группы могут работать, - схитрил Никеев. - Сбор информации параллельно ведётся. Мы отработали список вопросов...
       Сулицкий попытку увильнуть в сторону пресёк быстро.
       - Не в ваших интересах, - сказал он, - усложнять ситуацию, Борис Иванович. Мы работаем над...
       Он сделал короткую паузу.
       - ...вашим спасением. Вашим! И давайте без общих фраз! Коротко, чётко и честно. Были вопросы по Климовичу?
       "Ладно, рискнём!" решил Никеев.
       - Были, - подтвердил он. - Но допрос фиксировался на видео. Начальство в курсе... Данных по вашему мексиканцу там нет.
       - Он не мексиканец, - задумчиво произнёс Сулицкий. - Что вытянули по Климовичу?
       - Связи, возможное местоположение, - уточнил Никеев. - Выделили четыре точки: в Юго-Восточной Азии, на Ближнем Востоке, на Карибах и в Европе. Получили данные по всем номерам мобильных телефонов. Их всего шесть. Четыре Сахновский вспомнил, два - нашли в записной книжке. Ещё Сахновский вспомнил о покупке. Климович купил виллу и участок земли в Доминикане. Планировал какие-то дела в Латинской Америке со своим партнёром. Имя партнёра Сахновский не вспомнил. Думаю, и не знал.
       - Почему остановились на Карибах? - спросил Сулицкий.
       Никеев подал плечами.
       - Мы ни на чём не останавливались. Просто отработали список вопросов. Сахновский много чего успел рассказать: и о визите Климовича в Кабул, и о их совместной поездке в Бангкок, и о визите в Тирану. Зацепок там много было. Мы передали информацию руководству. Там по своим каналам провели проверку. Думаю, логика простая. Климович перешёл дорогу нашим зарубежным партнёрам. Стало быть, Европа и Юго-Восточная Азия отпадают сразу. На Ближнем Востоке он основательно засветился, слишком хорошо он там известен. Остаются Карибы...
       - Можно ли сделать вывод о том, что у Климовича есть деловой партнёр в Латинской Америке, не известный Управлению? - осторожно подбросил подсказку Сулицкий.
       И добавил:
       - Можно ли сделать такой вывод, исходя из материалов видеозаписи допроса?
       Никеев наморщил лоб.
       - Ну...
       Задумался на полминуты.
       - Пожалуй, можно. Прямых указаний нет, есть упоминание посредника.
       - Замечательно! - воскликнул Сулицкий. - Климович вышел из игры по причине безвременной кончины. "Мексиканец", как вы его назвали, получил от запаниковавшего посредника предложение подключиться к работе и войти в контакт с людьми в Москве. Вот здесь ваша резервная оперативная группа может очень пригодиться...
       - Нужен дополнительный информатор, - задумчиво произнёс Никеев. - Здесь, в Москве. Без его помощи, без его данных я не смогу убедительно объяснить руководству, по какой это причине я так удачно вышел на спящего коммерческого агента. Или придётся использовать такие термины как "прозрение" и "божье откровение". Это очень далеко от терминологии оперативника.
       - Не придётся, - заявил Сулицкий. - Будет у вас информатор, Борис Иванович. В течение суток подберём, из особо доверенных. В целом информация добротная, правдивая. Пусть ваше начальство проверяет. Никакого, как говорится, обмана.
       - Так... Подождите! - удивлённо воскликнул Никеев. - Вы сдаёте мне действующих агентов? Подлинный, так сказать, состав? И знаете, кому сдаёте? Высоко же вы мою жизнь цените!
       "И меня при случае так сдадите!" мысленно добавил он.
       Сулицкий развёл руками.
       - Вступительный взнос, Борис Иванович. Нам необходима зацепка в вашем Управлении. Вы же так законспирировались... Нам необходимо попасть внутрь. Фигурально выражаясь, конечно. И при этом мы рассчитываем на вашу помощь. У нас есть косвенные данные, что Управление планирует масштабную операцию... Обойдёмся без деталей, но операцию эту мы считаем крайне опасной для нас. Для всех! А у вас появляется шанс...
       - Спасибо! - прервал его Никеев и демонстративно посмотрел на часы. - Я, между прочим, мобильный отключил и аккумулятор вынул. Служебный телефон сдал водителю. По инструкции. Так что связи со мной - никакой. А мы с вами почти двадцать минут разговариваем. Боюсь, жена обзвонилась. Так что давайте поторопимся. Слейте мне пару деталей для затравки и сообщите, когда снова выйдите со мной на связь. И - закругляемся!
       Сулицкий передал Никееву фотографию.
       - Здесь темно. Если нужно, я зажигалкой подсвечу. Запоминайте. Зовут его Шауль. Виктор Рудольфович. Работал с Климовичем... царство которому, так сказать, небесное!
       "А убрали всё-таки Климовича" с удовлетворением отметил Никеев. "Не врал Шевалдин, есть от нас польза!"
       - Контакт шёл через посредника. Данные по посреднику...
      
       Его разбудили в шесть часов утра.
       Разбудил его не дежурный санитар и не офицер из охраны, а какой-то совсем незнакомый мужчина.
       Мужчина был сосредоточен и строг. Рослый и мускулистый, он стоял у постели, нависая горой над ещё не проснувшимся Лисом. Он терпеливо ждал две минуты, а потом, не выдержав, начал торопить:
       - Скорее, Алексей Леонидович!
       Мужчина пытался говорить шёпотом, чтобы не разбудить остальных больных (всего в палате их было трое), но шёпотом получался у него уж слишком громким.
       - Пора, вам надо идти!
       "..ра ...идти" услышал Лис.
       Он протёр глаза и посмотрел на разбудившего его человека.
       - Корона на ушах, - прошептал Лис.
       Человек машинально провёл ладонью по коротко стриженым волосам.
       - Голова маленькая, совсем маленькая. Корона большая. Не наклоняйся, а то она слетит, - пояснил, как мог, мысль свою Лис. - Улыбнулся бы хоть!
       Лис уголком простыни протёр слипшиеся за ночь губы.
       Выпрыгнул бесшумно из постели. За полминуты оделся. Посмотрел вопросительно н разбудившего его человека.
       - Лихо! - восхищённо прошептал тот. - Я это... В военном училище никогда раньше чем за минуту одеться не мог. Постоянно наряды из-за этого получал. Да...
       Мужчина подошёл к двери. Поманил Лиса.
       - Идёмте. Фотографироваться. Одежду примерить. Фотограф приехал, портной тоже... Прямо ни свет, ни заря. Начальство торопит. К обеду все документы надо сделать. Костюм подогнать. Чтобы свободно сидел. Мне вот в час ночи позвонили, еле успел сюда... Начальство, оно же всегда торопит...
       Говорил он торопливо, то переходя на еле слышный шёпот, то повышая голос. И моргал при этом испугано, словно ожидал от Лиса жестокой выволочки за прерванный сон. А, может, позвонивший ему в час ночи начальник так старался донести до полусонного и ошеломлённого неожиданным звонком подчинённого всю важность специального задания, что невольно увлёкся и довёл служивого до состояния лёгкого транса.
       Кроме того, мужчина явно не знал, как вести себя с Лисом, агентом из какой-то лечебницы. Быть может, важная персона, засекреченный сотрудник. Но в больничной палате... И глаза у этого агента какие-то странные. И разговаривает как-то странно!
       Да ещё и... Агент показал ему язык.
       Открыл дверь. Бесшумно. Без скрипа. Чуть потянув за ручку вверх.
       - Зайдём по дороге, - сказал Лис, выходя из комнаты.
       - Куда? - удивлённо спросил мужчина.
       - Оправиться! - строго заявил Лис.
       Так же бесшумно прикрыл дверь за собой.
       Прошёл метров пять.
       И, перейдя на строевой шаг, затопал каблуками по деревянному полу.
      
       Портной шил костюм на заказ. Такой чести удостоился только Лис. Другим бойцам КПБ для проведения операции администраторы Управления закупили готовую одежду в дисконтных магазинах.
       Конечно, по размеру. И даже вполне приличную на вид. Но...
       Их одежда была всего лишь камуфляжем.
       Костюм Лиса - камуфляжем и произведением искусства.
       Светло-серый летний костюм, идеально подогнанный по фигуре. Пошитый из тонкой, с шёлковым отливом ткани. С ровными, хорошо проглаженными стрелками на брюках.
       Сразу было видно, что костюм этот пошит с душою, с душою художника - и для обеспеченного, весьма обеспеченного заказчика.
       И ещё Управление от щедрот своих передало спецагенту Лису белоснежную сорочку бутиковой марки и самой последней модели, ремень из крокодиловой кожи, итальянские ботинки и галстук Hugo Boss.
       В наряде этом Лис выглядел внушительно и солидно.
       - Богато! - восхищённо прошептал сопровождавший его офицер.
       Лис к богатству был равнодушен. Он переступал с ноги на ногу и изредка еле слышно вздыхал, терпеливо выжидая, пока ползающий вокруг него на четвереньках портной не поправит все складки на его (да, теперь уже его!) брюках и не убедиться в том, что длина их - точно по фигуре.
       - Поднимите ногу, согните в колене, - пропыхтел портной.
       - Левая устроит? - уточнил Лис.
       - Обе, поочерёдно!
       Лис послушно поднял и согнул.
       "Почему доктор здесь?"
       Доктор действительно был здесь. Удивительно...
       Конечно, он жил в этом приюте. Ему не нужно было ехать через весь город, а потом - и за город, как этому вот офицеру, не нужно было с великими трудами добираться до больницы. Надо было только проснуться, одеться, пройти по коридору...
       - Руки согните в локтях. Нигде не жмёт? Не давит? Застегните пиджак.
       Но ведь наверняка никто его не будил. И не приглашал на примерку.
       И фотографу он не нужен, и портной может обойтись без него.
       Вот и офицер Управления удивлённо смотрит на доктора. Он тоже не ждал его. Офицер удивлён, но вопросов не задаёт. Он догадывается... Или, скорее всего, знает наверняка, что для доктора эта больница - дом.
       И доктор ведёт себя здесь как хозяин. И ещё - он не любит лишних вопросов. И сам выбирает тех, с кем будет разговаривать.
       Потому офицер скромно стоит в стороне. И старается на доктора даже не смотреть лишний раз.
       Смотреть...
       Доктор стоял в стороне.
       Доктор пил кофе.
       Чашку стояла на подоконнике, на самом краю.
       Доктор стоял у окна, и взгляд его устремлён был в середину комнаты.
       Не глядя, не поворачивая головы, доктор протягивал руку, брал чашку за ручку. Поднимал, подносил чашку ко рту. Зажмуривался на мгновение, вдыхал аромат. Делал глоток. И ставил - опять на край.
       Все движения этого сонного на вид человека были удивительно точными. Он ни разу не ошибся, не промахнулся, не пролил ни капли.
       Лиса не удивляла точность движений. Он знал, что доктор может... Точнее, способен...
       "Зачем он пришёл?"
       - На все пуговицы...
       Портной встал. Отошёл на два шага.
       "Доктор может и не такое! Он может!.."
       - Застегнули? Хорошо! Дышится легко? Нигде не давит? Не жмёт? Присядьте! Да, вот так. вытяните руки. Встаньте. Опустите руки.
       Портной обошёл Лиса со всех сторон. Убедился в том, что брюки не опустились и ремень остался на линии талии. И пиджак не топорщится на спине, и не появились складки на ткани.
       - Хорошо!
       Портной, довольный своей работой, улыбнулся и похлопал Лиса по плечу.
       - Вот, молодой человек, одну из лучших своих работ я оставляю вам. "Как денди лондонский одет"! Да, классика, классика... Люблю, знаете ли, классический костюм. Моя слабость... И моя сила! В каком обществе, друг мой, вращаться будем?
       - В высшем, - ответил за Лиса офицер.
       Фразу эту он произнёс таким угрюмым и суровым голосом, что чрезмерно словоохотливый портной тут же замолк и, пробормотав: "понимаю... сам на службе...", начал собираться.
       Лис заметил, что портновские свои инструменты, ножницы, булавки и коробочки с иголками, портной складывает в чемодан дрожащими руками.
       - Хорошая работа, - подбодрил его Лис.
       - Я знаю, знаю, - пробормотал в ответ мастер. - Если что не так, я бы переделал. Но ведь идеально всё... Я однажды куртку шил на заказ. Такая выкройка сложная! Три потайных кармана...
       - Ступайте! - весьма нелюбезно прервал его офицер.
       Портной поспешно закрыл чемодан и вышел из комнаты.
       - Этот костюм снять придётся, - проводив портного недобрым взглядом, пробасил офицер. - Сейчас будем с фотографом работать. Для удостоверения и личного дела будем вас в другом костюме снимать. Поскромнее и попроще. А этот... Не волнуйтесь, повесим на плечики и накроем плёнкой. Не волнуйтесь, в день операции получите его в лучшем виде. Чистенький, с иголочки!
       Лис снял пиджак и передал охраннику.
       - Как закончишь...
       Он услышал голос доктора.
       - ...с фотографом, вернись сюда. Я подожду тебя. Хочу поговорить...
       "Ради этого разговора он проснулся так рано?"
      
       В станционном здании было не намного теплей, чем на улице. Ветер, ворвавшийся вслед за ним, толкнул его несильно в спину, пролетел мимо, понёсся по полутёмному, едва освещённому тремя тусклыми лампами залу, взметая и разбрасывая по тёмным от грязи потрескавшимся плиткам пола обрывки газет и серых бумажных пакетов, окурки и обтрёпанные в пыль корешки прошлогодних билетов.
       Мальчик повернулся и потянул на себя дверь.
       - Брось, пацан! - строго сказал ему какой-то пожилой и суровый на вид мужчина в длинном, до пят, тяжёлом тулупе.
       - Пальцы прищемишь!
       Мальчик захлюпал, выпуская носом пузыри, утёрся рукавом и поспешно прошмыгнул в зал. Подальше от входа и грозного дядьки в тулупе.
       Он втянул голову с плечи, услышав громкий хлопок, с каким закрылась, наконец, упрямая дверь.
       "Вот так..." пробасил дядька.
       Мальчик встал посредине зала и, широко раскрыв испуганные глаза, закрутил головой, выискивая расписание поездов.
       Расписанием был небольшой, от руки заполненный листок, прилепленный к стене возле касс. У кассы не было очереди, и листок, обычно заслонённый, закрытый спинами пассажиров, хорошо был виден от того места, где стоял мальчик.
       Но мальчик не знал, как выглядит расписание. Расписание поездов на Москву.
       Москва для него была сказочным городом, синим холмом с золотыми дворцами и хрустальными арками. Потому и думал мальчишка, что поезда на Москву - особенные. Какие-то...
       Какие точно - он и сам не знал. Но уж верно, не те товарные составы с гружёными углем вагонами и мазутными цистернами, что проходили обычно мимо их посёлка по проложенной в глухом степном краю железнодорожной ветке.
       Нет, московские поезда...
       Ему рассказывали. Были у мамы в гостях какие-то знакомые. Они ездили в Москву. Правда, в поезд садились не здесь, не на этом полустанке. Они приехали в город. И там был какой-то... вокзал.
       Московский поезд! Это место... Там...
       Там чай и белые простыни. Мягкие диваны и этот... Рест... В общем, где кормят. Вагон такой, где много вкусных вещей.
       Самой вкусной вещью в жизни мальчика была пастила, которой его угощали на Новый год на школьном празднике. Обещали ещё мандарины, но с мандаринами что-то не вышло. Он не особенно огорчался. Не известно ещё, что это за штука - мандарины. А с пастилой всё ясно. Она вкусная!
       В московских поездах должны давать пастилу. В этом самом вагоне, где кормят. А в Москве этой пастилы, должно быть!..
       Мальчик сглотнул слюну и, набравшись смелости, подошёл к стоявшему у стены старичку с баулами.
       Из всех бывших в зале пассажиров старичок казался ему самым безопасным.
       - Деда!
       Старик посмотрел на него искоса.
       - Дедушка, а когда поезд на Москву будет? Мне мама сказала...
       - Чего?
       Дед поперхнулся, вытер рот рукавом и захихикал.
       - Куда? Ты куда это намылился? В Москву?
       Дед всплеснул руками.
       - Гляньте-ка! В Москву!
       Глядеть никто не стал. Пассажиров в зале было немного, и каждый занимался своими делами.
       Суровый дядька стоял у самого входа и растирал ладонями уши. Женщина, стоявшая у окна, бдительно охраняла порученный ей родственниками доверху набитый картошкой дерюжный мешок и потому, не отвлекаясь на мелочи и посторонние звуки, бдительно следила за всеми, кто проходил мимо её драгоценного груза.
       Пожилая супружеская пара, присев на скамейку, обсуждала перспективы путешествия в Челябинск.
       Пожилой казах, завернувшись в шубу, тихо дремал, устроившись на широком подоконнике.
       Молодой парень украдкой достал сигарету...
       - Курить на улице! Эй! - крикнула ему бдительная дежурная.
       Парень спрятал сигарету. На улицу ему явно не хотелось.
       - Нечего смеяться! - строго сказал мальчик. - Мне мама сказала!
       Смех тут же прекратился. Старик озадаченно посмотрел на него.
       - Да не останавливаются тут поезда на Москву, - уверенно произнёс старик. - Нет на них посадки и не было никогда. Тут местные... до Кустаная. А на проходящие тут не сядешь. Может, с пересадкой ехать собрались? Так пассажирский нескоро будет. Сейчас одни товарняки идут!
       Мальчик твёрдо знал одно: мама не врёт. Значит, врёт старик.
       Потому мальчик заявил решительно:
       - А я вам не верю!
       И отошёл в сторону. Подальше от противного деда.
       Похоже, просить о помощи бесполезно.
       "И ладно!" решил мальчик. "Сам найду это расписание".
       Вот только одного он мог понять: чем поможет ему расписание, если не может он его прочитать? Была надежда на взрослых... Они, конечно, прочитали бы. Да ведь взрослые врут. Вот как этот дед!
       Придумал тоже: "нет посадки...".
       Мама собрал вещи. Заперла дверь. Сказала, что больше сюда они не вернутся.
       Так куда же им теперь, как не на поезд? Не в степь же идти!
       А дед это вредный придумал!..
       Что значит: "с пересадкой"? Это когда...
       Мальчик услышал нарастающий гул и металлический лязг и почувствовал, что пол под его ногами задрожал.
       К станции приближался товарный состав.
      
       - Ну вот, доктор. Теперь я в вашем, именно в вашем распоряжении.
       Лис успел переодеться.
       Теперь была на нём служебная униформа патриотический больных: комбинезон серо-зелёной камуфляжной раскраски, куртка того же маскировочно-лесного цвета и чёрные ботинки с тяжёлыми подошвами и высокой шнуровкой, каблуки которых при быстром шаге выбивали из пола барабанную дробь.
       Глухую - из бетонного пола.
       Отчётливую и резкую - из деревянного.
       Лис шёл по бетонному полу, накрытому линолеумом.
       Барабан звучал приглушённо.
       Лис подошёл к доктору и протянул ему фотографию.
       - Это я. Снимали для моих сопровождающих. Сказали вам передать... На память.
       Балицкий взял у него фотографию.
       - Специально для вас...
       Лис улыбнулся смущённо.
       - ...отпечатали дополнительно.
       Балицкий с наигранным безразличием положил фотографию на край подоконника, даже мельком не посмотрев на неё.
       - Ты же знаешь...
       Голос доктора звучал глухо и как-то неуверенно. Это удивило Лиса. Он привык к тому, что речь доктора, если уж не звенит металлом (что тоже бывало), так уж, по крайней мере, неизменно тверда и исполнена внутренней силы.
       Но теперь доктор будто извиняется перед ним. Или перед собой? Или перед кем-то ещё?
       - ...я никогда не пытался сохранить прошлое. У меня нет архивов. Ломкие листы бумаги, кусочки жизни, фотографии - ничего этого нет.
       "Лжец!" мысленно крикнул сам себе Балицкий. "Зачем ты обманываешь его? Его! Он же вместе с тобой! Он - твоё творение, часть тебя, твоё продолжение. Даже его ты обманываешь! Забыл о фотографии в книге? Или пытаешься убедить себя, что справился с собственной памятью?"
       - Простите, доктор, - сказал ему Лис. - Мне показалось, что вы всё-таки... Всё-таки не окажетесь принять это. Снимок... Он так себе, он плохой. Я сам себе не нравлюсь. Это же не для вас снимали. Для этих...
       Лис подмигнул.
       - Они подведут меня к объекту. Они должны быть уверены в том, что я человек Системы. Из чужой стаи, но в целом - свой. Холопской породы. Вот я и старался... Вид такой, что самому противно. Глаза как пуговицы, нос немного задран. Похож на собаку, которая ждёт команды от хозяина.
       - Ты волк! - выкрикнул доктор.
       Прежний, привычный Лису металл зазвенел в его голосе. Вот теперь это был Балицкий! Настоящий Балицкий!
       Доктор ударил кулаком по стене.
       Испуганный офицер заглянул в комнату и, поймав белый, бешеный взгляд Балицкого, поспешно ретировался и плотнее прикрыл дверь.
       - Ты волк! Зверь! Какую команду ты ждёшь?
       Лис приложил палец к губам.
       - Доктор, здесь место такое, интересное... Здесь не только наши уши! Я хоть и болен, да мозги-то у меня работают. Вы сами говорили, что мозги у меня очень хорошо работают. Вот я ими и раскидываю.
       Лис показал на лампу.
       - Беспокойное тут место, доктор. Уши есть. И глаза могут быть.
       - Знаю, - ответил доктор.
       Он повернул ручку и рывком распахнул окно.
       - Знаю... Чёрт, всё знаю! Хищников тоже дрессируют. Знаю! Но какой команды ты ждёшь? Всё, что нужно тебе, ты уже получил.
       Холодный, сладкими запахами скошенных трав и осенних цветов наполненный воздух ворвался в комнату. Розовый сад качался в тумане и длинные тени скользили по облачно-лёгкой и тихой утренней дымке.
       Доброе утро было у мира на исходе лета. Доброе, ясное.
       Доктор замер у окна. Он долго стоял в молчании.
       А затем спросил Лиса:
       - Ты уверен, что всё получится?
       "Вернись, доктор!" попросил мысленно Лис. "Мне не нравится то, что ты говоришь и то, как ты это говоришь. Твои интонации... Виноватые, молящие, неуверенные. Где прежний доктор? Где зверь? Где Волк?!"
       - Уверен, - ответил Лис. - Вы об этом хотели со мной поговорить?
       Доктор захлопнул окно.
       Покачал головой.
       - Нет. Я хотел спросить. О семье... О твоей семье.
       - У меня нет семьи, - удивлённо произнёс Лис. - Вы же знаете, они не захотели спастись...
       - Знаю, - сказал доктор. - Если бы я мог воскресить их, ты бы попросил меня об этом?
       - "Если бы"? - удивлённо переспросил Лис. - Но ведь вы и так можете! А я не прошу...
       - Ты знаешь, - усталым голосом произнёс доктор, - воскрешают не всех. Только тех, кто в стае. Ты знаешь, кто становится зверем. Тот, кто проливает кровь. Родную кровь! Если бы я вернул тебе пролитую тобой кровь?
       Лис попятился назад, испуганно глядя на доктора. Покачнулся - и упал, едва не ударившись головой об пол.
       Ладонями он надавил на виски. Сильно, сильно!
       - Ты бы принял?
       Лис неподвижно лежал на полу. Долго лежал без движения. А потом всхлипнул. И завыл - громко, в голос.
       Секунд десять длился этот жуткий, звериный вой. Но казалось - долго, бесконечно долго. Так долго, что перепуганный офицер сопровождения начал тихонько постукивать в дверь, не решаясь войти.
       А потом вой оборвался.
       Лис перевернулся на спину. Больными, мутными глазами смотрел в потолок. По щекам его катились слёзы.
       Доктор сел рядом с ним на пол.
       И сказал:
       - Сейчас мы один на один. Твой разум и мой. Твоя душа и моя. Нет таблеток, капельниц, "лимонада". Я не пытаюсь проникнуть в твой мозг, хотя при желании мог бы легко это сделать. Я делаю вид, что ничего не вижу. Ты закрыт для меня. Всё твоё - внутри. И вот теперь... Ответь на мой вопрос.
       - Нет! - с яростью, с каким-то надрывом и остервенением выкрикнул Лис. - Вы знаете, кто мы. Мы все! Я, Марк, Санта, Марсель! Вы сами нашли нас! Вы знали, кого принимать в стаю!
       - Речь о тебе, Лис, - сказал доктор. - О тебе и твоей семье, которой больше нет. Я знаю, их убил мир. Но ты был руками этого мира. Мы все были когда-то частью мира. Он помыкал нами, крутил как хотел. Он использовал нас, выжимал из нас все соки. Глумился над нами и унижал нас. Но были его частью, выполняли его волю и шли за ним. Потом... мы проливали кровь. И думали, что после этого закончится власть мира над нами. Теперь мы считаем себя свободными. Так ли это, Лис? Какую игру мы ведём с миром? А мир с нами?
       - Нас могут обмануть? - спросил Лис.
       - Конечно, - ответил доктор. - Уже обманывают. И будут обманывать впредь. Вот эти...
       И он кивнул Лису, показывая на дверь.
       - А нам нравится их обман. Теперь мы следуем за ними и выполняем их приказы. Но их обман не страшен. Он не навредит нам. А вот если мы обманываем сами себя...
       Он лёг на пол рядом с Лисом.
       - Мне вот снится моя семья, - тихо произнёс доктор. - Веришь?
       Лис вздохнул в ответ.
       - Снится... Жена, сын... Выходной, воскресенье. Мы идём в парк... Не помню, когда это было. У мальчика было улучшение. Я обрадовался, думал - моя победа. Моя... Это была его жизнь и его болезнь, а я всё измерял своими победами. Гордился... Мы пошли в этот парк. Я усадил его на качели. Начал осторожно раскачивать. Он улыбался. Знаешь, дети умеют так улыбаться! Так... Чёрт! Вот - прошлое иногда приходит. Приходит, сидит рядом. За рукав дёргает: "Не забыл?" Нет, не забыл. Я сказал тебе, что не пытался сохранить... Да, я обманул тебя. Всё-таки пытался. Я сохранил. Вот так - храню прошлое. Ненавижу его, хочу избавиться, выкинуть. Но - храню. Слишком много человеческого, Лис, слишком много. Я знаю, у меня много сил, очень много, но даже их не хватает. Не хватает, чтобы избавиться от самого себя.
       Он толкнул Лиса локтём.
       - Может, мы всё это придумали? Свою миссию, революцию, воскрешение, стаю? Не доросли до зверей, Лис. Только сделали вид...
       Лис упрямо замотал головой.
       И вскочил.
       - А это?! Это - вокруг?! Тоже придумали?
       Он подошёл к двери, наклонился и прокричал в замочную скважину:
       - Ничего здесь нет! Ничего!
       Потом он вернулся к тому месту, где с закрытыми глазами лежал на полу доктор и присел на корточки.
       Погладил доктора по голове.
       - Испытываете меня? - спросил Лис. - Меня многие испытывали. Следователи, врачи, судьи, прокуроры, зеки в камере. И люди, все люди, все, кто окружал меня, окружал, окружал! Все испытывали! Их я ненавижу и цену им знаю. Цена им - ноль. Слишком много ненависти я трачу на них. А вас я люблю. Люблю, доктор. Вы спасли меня. Вы сделали меня зверем. Это вы подсказали Небесному Волку, что живёт на земле такой маленький человечек, который не хочет больше быть человечком. Хочет быть зверем! Я всё вам прощу, доктор. Испытайте меня! Спрашивайте! В чём ещё вы сомневаетесь?
       Балицкий открыл глаза. Прежние - чёрные, волчьи глаза. С хищными искрами. Делыми огоньками.
       И произнёс, медленно и чётко:
       - Нет сомнений, Лис. Считай, что я испытывал самого себя. Отправляя вас... туда... Я должен быть уверен в себе. В себе! Я с тобой, Лис. Со всеми вами! Завтра я соберу вас в зале для медитаций. Я хочу поговорить с вами. Я расскажу вам о новой планете, нашей планете. Планете, покрытой волчьим лесом. Мы сделаем такую планету, Лис!
       Доктор вскочил и схватил Лиса за плечи. Посмотрел ему в глаза.
       Лис покачнулся, теряя равновесие, но Балицкий удержал его от падения.
       - Сделаем! - выдохнул доктор. - Это проклятое буржуазное общество плодит больных! Оно плодит нас, своих могильщиков! Я расскажу вам об этом! Я расскажу о том, как вернуть боль этому миру! Как исправить сломанную машину мироздания! Завтра...
       Он отпустил Лиса. И тот упал. Безжизненной куклой, тряпичной куклой - на пол.
       Доктор выпрямился. Некоторое время смотрел на Лиса. Потом подошёл к двери, приоткрыл её и позвал офицера.
       Тот с готовностью прибежал на зов и вытянулся по струнке, ожидая команды.
       - Вызовите санитаров, - распорядился доктор.
       И добавил:
       - С носилками.
       Офицер вытянул шею, пытаясь заглянуть в комнату.
       - Ничего интересного! - резко выкрикнул доктор.
       Офицер сжался и сделал шаг назад.
       - А что... с этим? - спросил он. - На полу лежит...
       - Ничего особенного, - ответил Балицкий. - Утренний сеанс гипноза. Больные часто теряют сознание после таких сеансов. Не знали?
       Офицер замотал головой.
       - Теряют сознание, - продолжал Балицкий. - И потом долго спят. Просыпаются отдохнувшими и полными сил. Санитаров сюда!
       Офицер подбежал к висевшему на стене телефон внутренней связи и начал набирать номер санитарного отделения.
       Отдав распоряжение о посылке санитаров с носилками в основной корпус, офицер снова подошёл к Балицкому, который с видом полного безразличия стоял у входа в комнату, загораживая дверной проём.
       Не хотелось, очень не хотелось офицеру обращаться к доктору с вопросом... Да что там - обращаться, и подходить-то близко не хотелось! Доктор казался ему человеком опасным. Опасным, жестоким и очень могущественным.
       Офицер слышал больничные байки о том, что доктор одним своим чёрным взглядом может изрядно искалечить человеку психику.
       "В овощ превратить!"
       Но всё-таки... Эта фраза о короне и маленькой голове... Не давала она ему покоя! И был уверен офицер, что только доктор сможет разъяснить ему тайный смысл этой фразы.
       Почему-то он был уверен, что этот самый тайный смысл непременно существует.
       - Доктор, - робким голосом обратился к Балицкому офицер.
       Помолчав немного и не дождавшись ответа, офицер собрался с духом и спросил:
       - Мне тут подопечный ваш... Ну этот, спецагент... Вот с которым вы занимались сейчас! Да... Он мне сегодня утром сказал, что, дескать, корона... Наверное, у меня на голове. А голова маленькая. Свалиться может, корона-то. Будто предсказывал что-то. Это он к чему? Не подскажете?
       Доктор посмотрел на него искоса и процедил сквозь зубы:
       - Звание недавно получили... Так?
       Офицер закивал в ответ. И заулыбался.
       - Капитана присвоили, доктор. Как раз сегодня вечером отмечать собираемся. Обмывать, так сказать, звёздочки! Я бы и вас пригласил, но вы уже у нас на особом положении... В ресторане сегодня будем, как положено!
       - За языком следите, - посоветовал ему доктор. - Много болтаете, мало думаете! Особенно, когда напьётесь. Про начальство истории всякие рассказываете. Думаете, в вашем отделе стукачей нет? Слетят ваши звёздочки от болтовни!
       Доктор зашёл в комнату и захлопнул за собой дверь.
       А поражённый предсказанием офицер долго ещё стоял столбом у порога. И думал, что доктор, пожалуй, посильнее будет экстрасенсов и магов, которых по телевизору показывают.
       "Знает, всё знает! И выпить люблю, и поболтать... Это он прав! Вот ведь!"
       - С дороги! - крикнул ему санитар.
       Офицер и не ожидал, что они так быстро прибегут на вызов.
       Он замешкался, и дюжий санитар одним мощным движением отодвинул его в сторону, освобождая дорогу.
       - Коля, носилки давай! Заходи быстрей!
       "Грубые они тут все" с грустью подумал офицер. "Капитана - и того не уважают. Двигают в сторону, как мешок с опилками. Будто..."
       Капитан вздохнул и зашагал по коридору - подальше от комнаты. От доктора-предсказателя. От грубых санитаров. От этого больного спецагента, с которым возятся как с...
       "С генералом каким! И костюм ему! И фото!"
       И вообще... Чёрт с ними со всеми! И так из-за них не выспался.
       С одним он ещё твёрдо не определился: напиваться сегодня вечером или нет? Планировал напиться, но это предсказание...
       "Всё равно напьюсь" решил капитан. "Корона... Придумает тоже! Больной!"
       И рассмеялся. Молодым, счастливым, здоровым смехом.
      
       - Вот такой маршрут можно считать относительно безопасным...
       Совещание шло уже третий час и заканчивалось обсуждение наиболее важных вопросов.
       Выполняя задание генерала Шевалдина, Ратманов встретился с представителем ФСО...
       "Полковник Вишняков! Зовут меня Андрей Александрович. Прибыл к вам по распоряжению генерал-майора Сомова".
       "Я в курсе, Андрей Александрович. Ратманов, Пётр Владимирович. Полковник Управления специальных стратегических мероприятий. Я передам вам..."
       ...и передал ему заранее подготовленные специалистами Управления материалы по операции "Лабиринт", а так же изложил ему подробно (с максимальным количеством деталей) программу подготовки к операции.
       Легенду "Лабиринта", складно сочинённую для ФСО специалистами-дезинформаторами Управления Ратманов выучил наизусть. Он прекрасно понимал, что собеседник его - человек опытный и искушённый в технологиях, используемых спецслужбами (в том числе и в легендировании операций), поэтому в разговоре с Вишняковым использовал приём: "убеждать, не убеждая".
       Он не стремился сделать свой рассказ максимально правдоподобным и не проявлял видимого усердия в попытках донести до собеседника информацию, препарированную в нужном для Управления виде.
       Ратманов знал: излишне акцентированное правдолюбие настораживает. Честность напоказ непременно вызовет у офицера спецслужб недоверие и, как следствие, обострение профессионального нюха.
       Ратманов точно и последовательно излагал легенду. Но делал это не спеша, несколько даже затянуто, дозировано и - словно бы нехотя (не утрируя, однако, форму дозированного представления данных, чтобы не сложилось у Вишнякова впечатление, что служебную информацию ему передают едва ли не под прямым давлением руководства).
       И только ближе к финальной части беседы, окончательно убедившись в том, что офицер ФСО проглотил крючок с наживкой и готов принять легенду прикрытия, объясняющую необходимость проведения операции подготовкой особо важной диверсионной акции за границей "в угрожаемый период", Ратманов обратился к Вишнякову с просьбой поделиться своими соображениями относительно предложенной технологии реализации "Лабиринта".
       Эта была самая важная часть операции легендирования.
       Теперь Вишняков должен был сам себя убедить в реальности диверсионного плана.
       Или обнаружить свой скепсис и недоверие, под любым предлогом уклонившись от детального обсуждения "Лабиринта".
       - Ещё хотелось бы, - уточнил Вишняков, - узнать ваше мнение относительно безопасности маршрутов нашего оперативника. Безопасности для него и...
       Он улыбнулся, дружелюбно и открыто.
       - ...И наших уважаемых политиков. Сами понимаете, работаем в боевых условиях. Вы же, конечно, постараетесь взять его ещё на подходе. Он, разумеется, постарается избежать встречи с вами. В ваших интересах не подпустить его к делегатам съезда. Конечно, премьер-министра в этот день мы не ждём...
       Ратманов невольно понизил голос.
       - ...Но Председатель Госдумы! Да и прочие... Они, скорее всего, будут. Их, как вы понимаете, ни о чём не предупреждали.
       - А у нас есть информация, что ваша акция согласована с высшим руководством страны, - возразил Вишняков.
       - С высшим - да, - уверенно ответил Ратманов.
       Слово "высшим" он произнёс медленно, с нажимом, явно стараясь подчеркнуть и выделить это важное обстоятельство.
       - Не с высоким начальством, а с высшим руководством, Андрей Александрович, - пояснил Ратманов. - У операции высший уровень секретности. Руководство - это двое! Двое, а не трое, пятеро или сотня. С ними операция согласована в принципе, а не в деталях. Детали важны нам. И вот количество политиков и чиновников в расчёте на квадратный метр Гостиного Двора... Кстати, в Гостином дворе съезд пройдёт? Не было изменений?
       - Не было, - успокоил его Вишняков. - Всё по плану.
       - Так вот, - продолжил Ратманов, - количество там, сами понимаете, зашкаливает. С одной стороны, это хорошо. Если наш человек проверку пройдёт, то его - хоть в Белый дом можно отправить.
       Вишняков беспокойно заёрзал в кресле и на миг демонстративно отвернулся.
       - С другой стороны...
       Ратманов развёл руками.
       - ...если шум будет при задержании... Пресса у нас, конечно, дисциплинированная. На такие мероприятия другую и не допускают. Лишнего, думаю, не напишет. Но проблемы могут быть, и большие. Шума и переполоха на большие начальники не простят. Они ведь к спокойной жизни привыкли. К стабильности и защищённости. Так что... Поделитесь своими соображениями, Андрей Александрович. Назовите маршруты перспективные для нас и опасные для вас.
       - Ну, вы этими маршрутами точно не воспользуетесь! - сказал Вишняков и хитро сощурился.
       - Возможно, - осторожно произнёс Ратманов. - Попробуйте запутать нас. На то и нужны учения. Тем более, что наш человек безоружен и своё присутствие только обозначит. А вы своих людей проверите. Предлагайте, Андрей Александрович!
       - Хорошо, - ответил Вишняков.
       Ратманов слушал его внимательно и постоянно делал записи в блокноте. Потом разложил на столе подробную карту центра Москвы. И рядом - схему Гостиного Двора.
       Минут сорок они разбирали подробно различные варианты прохода сквозь оцепления и проникновения в здание.
       Ратманов понимал: Вишняков осторожничает и старается его запутать. И, конечно же, скрывает информацию о постах наблюдения, системе связи, кодах подтверждения и прочих важных деталях системы охраны комплекса.
       Но это было не важно! Главным было другое: готовность Вишняков обсуждать детали операции.
       Это был индикатор: наживка проглочена. Добыча пока не насадила себя на крючок, но успела уже его проглотить.
       Вишняков подтвердил готовность участвовать в операции, он согласился обсуждать её детали (не так важно, дезинформируя Управление или делясь подлинной информацией... да и разберись потом, искренне ли поддерживал провокаторов Управления или только делал вид, что работает в связке с ними, а в плохое - верится всегда легко!). Он согласился!
       Этого достаточно.
       Он уже замаран. И пусть попробует потом доказать, что выполнял приказ командира. Командиры потом от него открестятся. Откажутся! Сдадут со всеми потрохами! Все отцы-командиры, все до единого.
       Такое уж у нас государство. Все друг друга сдают. Тем и живы бывают.
       "Мне ли не знать!" радостно подумал Ратманов.
       И попросил:
       - А вы на схеме вот тут пометку поставьте. А то, знаете, в голове всё не удержишь. Вот здесь, пояснение и пунктир по маршруту. И вот тут. А если со стороны Варварки пройти?
       Вишняков, в конце концов, поставил точку в обсуждении.
       - Вот такой маршрут можно считать относительно безопасным, - сказал он, доведя пунктирную линию до подъезда и подведя к ней боковые стрелки с пояснительными надписями.
       - Только бесполезно всё это, Пётр Владимирович. Не пройдёт ваш человечек, не пройдёт. И с липовыми документами не пройдёт, и в гриме не пройдёт, и в шапке-невидимке не пройдёт. Невидимок в инфракрасном спектре фиксируют. Если понадобится, и такие приборы подключим. Не хочу хвастаться, но сдаётся мне, что мы вашего парня на дальних подступах возьмём. И что с ним будет после этого?
       - Ничего, - успокоил его Ратманов. - На переподготовку отправим... А знаете, что...
       Ратманов пошевелил губами и пальцем провёл по карте.
       - Давайте усложним задачу! Для вас ведь вопрос наблюдения важен. Так давайте вашу задачу упростим. А нашу, соответственно, усложним. Уж проверять, так серьёзно! Я не только передам вам фотографию нашего сотрудника и некоторую информацию о нём, я направлю его непосредственно к вам.
       - Не понял, - удивлённо протянул Вишняков.
       - Очень просто! - воскликнул Ратманов. - Вы за полчаса до начала операции заберёте нашего человека в установленном месте. Какое место вам больше нравится? Пересечение Мясницкой и Бульварного кольца устроит? Со стороны почтамта?
       Вишняков промолчал.
       - Везёте его до любого места в квартале от Гостиного Двора. В нужной точке высаживаете. Дальше он пойдёт по своему маршруту. Дайте ему только десять минут форы.
       - А если мы его сразу под наблюдение возьмём? - осторожно спросил Вишняков.
       - Ваше право, - ответил Ратманов. - Берите. Наблюдайте.
       Вишняков наморщил лоб. Минуты две обдумывал предложение Ратманова.
       Потом задал ещё один вопрос:
       - Почему вы нам навстречу идёте?
       "Вот здесь ты напрягся" отметил Ратманов.
       - Да уж не по доброте душевной, - ответил он. - Мы не хотим, чтобы операция вышла за пределы вот этого района.
       Он ткнул пальцем в карту, точно (хоть и ненамеренно) попав в Биржевую площадь.
       - Что, ваши службы тоже работать будут? - догадался Вишняков. - Хотите сразу ограничить район операции, чтобы по всему кварталу не разбрасываться? Но мы ведь в поддавки играть не будем. Вдруг мы его далеко от Гостиного Двора отпустим?
       Ратманов пожал плечами с видом полного безразличия.
       - И это ваше право... Но ведь невыгодно это вам. Выгодней отпустить там, где ваши ряды плотней всего. Центр Москвы - ваша вотчина, а уж в районе Гостиного всё просматриваться будет.
       - И вами, и нами? - уточнил Вишняков. - Хорошо... Вообще-то он отчаянный парень, этот ваш диверсант! У всех на виду пробираться...
       "Или прорваться" мысленно добавил Ратманов.
       - ...в такое охраняемое место! Да, кстати, познакомьте уж с ним. Хотя бы заочно.
       - Да, конечно! - согласился Ратманов. - Если вы, как я понимаю, такую корректировку по плану принимаете, то...
       - Принимаем, - подтвердил Вишняков. - Почему бы и нет? Вы же сами навстречу идёте. Привезём вашего парня... Куда надо! А это что?
       Ратманов выложил на стол, поверх карты и схемы, чёрную кожаную папку.
       - Это и есть наш парень, - заявил Ратманов.
       И достал из папки фотографию.
       - Черновский, Вячеслав Данилович. Он намного моложе вас, Андрей Александрович, так что можете называть его просто - Слава. Парень простой, очень открытый и дружелюбный.
       - А во время проведения операции как называть? - тут же уточнил въедливый Вишняков. - В служебных переговорах? По рации? Тоже Славой будем звать?
       Вишняков к этому вопросу был готов.
       - Управление предлагает вашего гостя называть - "Алмаз". Просто и понятно. Такой вот вам подарок... Вы с ним, полагаю, осторожно будете обращаться. Да и при задержании, надеюсь, не обидите. Нехорошо это - такого дорогого гостя обижать.
       - И то верно! - согласился Вишняков. - Не волнуйтесь, с нашей стороны всё будет спокойно и интеллигентно. Без эксцессов. Так он...
       Вишняков протянул руку.
       - ...молод, стало быть?
       - По сравнению с нами, - ответил Ратманов. - Тридцать пять недавно исполнилось. Нам-то уж за сорок... Увы, за сорок... А этот парень - молод и здоров. Всё у него впереди, как говорится. Звания и звёзды. Здесь, в папке...
       Он постучал пальцем по кожаной обложке.
       - ...некоторая информация о Черновском. Или об "Алмазе", давайте уж так теперь его называть. Воинское звание, послужной список. Уж простите, кратко всё и неполно. Непосредственно для проведения учений всё это не нужно, но мы подумали, что вам всё-таки необходимо получить хотя бы некоторую, пусть и неполную информацию о вашем партнёре по такой ответственной операции. Там же приложена небольшая справка с описанием его внешности: рост, вес, цвет глаз, тип лица. В общем - словесный портрет. Всё, что нужно для вашей "наружки". Это чтобы вы не трудились, готовя своё описание. По вводным данным этих учений наш человек находится на территории противника под наблюдением. Так рассылайте описание по своим контрольным постам. Да... И, конечно же, фотография. Как и обещали!
       И он протянул Вишнякову фотографию Лиса.
       - Вот он, наш человек!
       - Действительно, - заметил Вишняков, внимательно рассмотрев фотографию. - Лицо открытое, дружелюбное. Средний такой, незаметный паренёк. И пивко может с тобой выпить, и в толпе затеряться. Только глаза у него... Сонные какие-то.
       - Не высыпается, - пояснил Ратманов. - Готовится... И днём, и ночью.
       И, улыбнувшись, подвинул папку ближе к Вишнякову.
      
       Генерал Шевалдин вернулся в город в субботу вечером.
       На даче генерала был праздник: отмечали день рождения внука. Шевалдин давно мечтал отметить день рождения маленького Миши (в честь деда, между прочим, названного) в России. И не просто в России - у себя на даче.
       Дочка уже который год жила в Канаде. Зять генерала возглавлял представительство крупной российской компании и на подзабытой им родине бывал редко.
       Внук родился в Торонто.
       В России он был всего четыре раза. И только один раз оставляли его родители на месяц погостить у дедушки с бабушкой. В июне прошлого года. А до того привозили внука совсем уж на короткое время. На неделю - полторы.
       И не было тогда подходящего случая устроить праздник. Настоящий детский праздник! С клоунами, воздушными шарами, фейерверками! С этим... как его... С шоколадным фонтаном! Большим шоколадным фонтаном. С водяными горками и бассейном.
       Ну и с прочим. Всё, как положено.
       И подарок генерал приготовил отменный. Большая, длиной метра в полтора, украшенная красными, синими и оранжевыми полосами радиоуправляемая модель вертолёта. Солидная, сверкающая, грохочущая мощным двигателем машина с таким размахом винта, что для посадки ей подходила разве что обширная лужайка перед генеральским коттеджем.
       В пятницу вечером генерал лично показывал внуку высший пилотаж.
       И готовился к завтрашнему празднику.
       Дочка Наташа так и сказала ему: "Подготовься, порадуй внука! Мы и так навстречу тебе пошли, поддались уговорам. Специально отпуск перенесли, чтобы к Мишиному дню рождения подгадать".
       Генерал ответственно подготовился к празднику.
       Даже заказал микроавтобус, чтобы вовремя привезти артистов из города. Они должны были сыграть для Миши спектакль-сказку об Иване-царевиче и Василисе Прекрасной.
       "Ребёнок же с родной культурой не знаком!" пояснял выбор репертуара Шевалдин. "Одни Микки-Маусы и Бэтмены на уме! По-русски с акцентом говорит! Загубишь мне внука, Наташка, загубишь!"
       И пригласил клоунов для вечернего представления.
       Подготовил фейерверк.
       И этот... Да, шоколадный фонтан. Большой шоколадный фонтан! Генерал и о нём не забыл!
       Техники смонтировали фонтан прямо в холле. Устроили вокруг фонтана декоративную подсветку. А повар готовился заправить его отборным шоколадом.
       И детей на праздник генерал не забыл пригласить. Чтобы внук не заскучал. Из хороших семей приглашал, по списку.
       Готовился Михаил Николаевич к празднику не жалея сил.
       С обычной своей основательностью всё спланировал, но тут...
       Позвонил финансист.
       Подполковник Кривцов не занимал ответственных постов в финансово-хозяйственном отделе Управления. Официально в штатном расписании он значился руководителем одного из секторов административного департамента. Номинальная его должность была незначительной, хотя и руководящей. Формально он не входил в число сотрудников, приближенных к руководству.
       Но всё "формальное", "официальное" и "номинальное" было лишь прикрытием его основной деятельности, чрезвычайно важной для Управления и лично для Шевалдина.
       Этот серый, незаметный чиновник, умело спрятанный руководителем Управления в самом незаметном уголке административного, то есть самого неприметного из отделов, занимал ключевую позицию менеджера, курирующего самые ответственные и конфиденциальные финансовые операции Управления.
       Операции, даже более секретные, чем финансовое обеспечение тайных операций Управления и перевод денег агентам (в том числе и весьма влиятельным).
       Кривцов отвечал за самое святое и сокровенное - легализацию капиталов. Только он и Шевалдин знали, в чём истинный и высший смысл всей деятельности Управления.
       Не в диверсионных операциях и ликвидациях. Не в создании подконтрольных Управлению террористических групп. Не в подготовке к нелегальной работе в так называемый "угрожаемый период".
       Нет!
       Это - тактический уровень. Это лишь средства для достижения цели. И внешний уровень прикрытия, основная составляющая главной легенды Управления, которое, якобы, является лишь частью (пусть и самой засекреченной) системы обеспечения государственной безопасности России, потому и скрывается до срока в темноте (для вящей эффективности операций), и готовит кадры преданных Родине диверсантов, подозрительно похожих на террористов.
       Первый каскад прикрытия должен был спрятать Управление от посторонних глаз.
       Второй каскад, предназначенный для дезинформации коллег из спецслужб и правительственных чиновников, включал легенду Управления и целую серию хорошо подготовленных "утечек" о якобы готовящихся специальных акциях в горячих точках СНГ.
       Третий каскад прикрытия предназначался для сотрудников Управления.
       Четвёртый - для руководства Управления.
       Правду знали двое: Шевалдин и доверенный финансист. Впрочем, финансист не поручился бы, что правда эта на самом деле - лишь пятый уровень защиты.
       А за ним, быть может, есть и шестой. Для Шевалдина.
       Впрочем Кривцов, чиновник исполнительный и дисциплинированный, место своё знал и все тайны мироздания, а уж, тем более, Управления - разгадывать не собирался.
       Он знал свою правду.
       Управление работало в интересах клиентов, крупных российских чиновников и бизнесменов, часть капиталов которых была размещена в коммерческих проектах на Западе, а другая часть (к сожалению, немалая) зависла в опасной неподвижности в оффшорных зонах.
       Деловые эти люди были весьма озабочены некоторыми трениями, возникшими между Россией и Западом, и резонно полагали, что политические риски могут легко трансформироваться риски коммерческие. Что для них было совершенно неприемлемо.
       Не имея возможности смягчить и скорректировать политический курс в рамках публичной политики ввиду отсутствия оной (чему они сами в своё время немало поспособствовали), да и не веря в эффективность сугубо политических методов воздействия, богатые и влиятельные эти люди сделали ставку на Управление.
       Именно связи Управления на Западе должны были защитить их деньги.
       Логика их действий для людей, знающих специфику взаимоотношений Управления с западными партнёрами, была простой и прозрачной: Управление, защищая интересы западных кураторов, корректирует развитие внутриполитической обстановки в России, а западные партнёры предоставляют возможности для легализации капитала и предоставляют гарантии его неприкосновенности.
       Кривцов отвечал именно за легализацию средств клиентов Управления.
       И вот - он позвонил.
       В день, когда генералу менее всего был нужен его звонок. В день, когда хотелось бы хоть ненадолго забыть о трансферах, инвойсах и многоступенчатых схемах денежных переводов - позвонил именно, финансист.
       Единственный человек в Управлении, имевший право звонить Шевалдину в любое время дня и ночи. Единственный, чей звонок генерал никогда бы не отклонил. Никогда!
       Даже в такой день.
       И единственный, кто мог бы настаивать (не просить, а именно настаивать!) на срочном выезде в Москву.
       "Не к добру этот звонок" подумал Шевалдин, нажимая на кнопку приёма.
       Кривцов просил о срочной встрече.
       - Не в Управлении... Есть у вас надёжное помещение? Особо надёжное?
       "Ишь ты, намекает!" подумал Шевалдин. "Даже нашим явочным квартирам он не доверяет. Боится, что свои же информацию сольют?"
       - Моя квартира устроит? - предложил Шевалдин.
       Не дождавшись ответа, распорядился:
       - Через два часа подъезжай. Жди у шлагбаума. Адрес помнишь?
       Кривцов в ответ промычал что-то неразборчиво. Генерал услышал только: "...разберусь".
       - Значит, помнишь. Тогда - через два часа. Всё!
       Он отключил телефон. Повернул голову - и поймал негодующий взгляд стоявшей рядом дочери.
       - Я слышала! - прошипела Наталья. - Всё слышала!
       - Ну работа же, - промямлил, оправдываясь, генерал. - Мы - народ служивый, казённый. Надо прибыть...
       Дочь побагровела от возмущения.
       - Ты сам нас звал! В кои-то веки...
       - А где ключ от машины? - забормотал генерал, суетливо хлопая по карманам старой своей, потёртой (дачный вариант!) замшевой куртки. - Вроде, тут были... Под рукой...
       - В кои-то веки! - не унималась дочь. - Отпуск перенесли, Мишку привезли! Сам просил! Сколько нас уговаривал? Специально привезли, к празднику готовились! А дедушка? А дедушка убегает! У него, видите ли, дела! Ему позвонили, и на внука ему наплевать! Нет уж, имей совесть...
       - Отдыхайте, наслаждайтесь! - застонал Михаил Николаевич. - Вон, декорации уже ставят. Спектакль скоро будет. Мороженое приготовили, фейерверк вечером. Вернусь я завтра утром, вернусь... О, ключ нашёлся!
       С торжествующий улыбкой вытянул он из внутреннего кармана подвешенный на брелке ключ и потряс им перед самым носом дочери.
       - Нашёл! Ну, это... Не злись.
       Он попытался поцеловать дочь в щёку, но та от отцовской ласки уклонилась.
       - Завтра поздно будет, праздник сегодня. Видеть тебя не могу!
       "Надо ей будет подарок купить" подумал Шевалдин, открывая двери гаража. "Сильно разозлилась..."
       Называя срок в два часа, Шевалдин взял получасовой запас по времени. Ехать было недалеко, да ещё и суббота...
       Но движение в город всегда непредсказуемо.
       На МКАДе из-за аварии образовалась пробка. Ехал Шевалдин два с четвертью часа.
       Кривцов терпеливо ждал его у шлагбаума, загораживающего въезд во двор элитного дома.
       - Садись, - пригласил его генерал. - Отсюда до подъезда далеко.
      
       Генерал оставил машину в подземном гараже. На предпоследний этаж, где расположена была квартира генерала (точнее, нижний её уровень) они поднялись на грузовом, самом медленном в доме лифте.
       Кривцов явно не спешил начать разговор. Всю дорогу хранил он молчание и даже в квартире, за закрытыми дверями, не решился сразу рассказать Шевалдину о причинах, побудивших его прервать генеральский отдых.
       - Ты хоть знаешь, какого праздника ты меня лишил? - недовольно пробурчал Шевалдин, снимая куртку и переобуваясь в прихожей. - Не стой столбом, проходи... Не туда, дальше по коридору. Там зал, гостевая. Вот туда!
       Покрасневший от смущения Кривцов распахнул двери в гостиную (размерами своими и впрямь напоминавшую большой зал, вполне подходящий для устройства небольшого бала).
       Кривцов постоял и порога и прошёл на середину гостиной.
       - Ну, что? - спросил вошедший вслед за ним Шевалдин.
       Кривцов вздохнул и показал на дорогой персидский ковёр, расстеленный посредине зала.
       - Не испачкаю, Михаил Николаевич? Я в уличной... Может, переобуться?
       Шевалдин досадливо отмахнулся и присел в кресло.
       - Здесь убирают два раза в день. С нами, без нас...
       И, неожиданно для вздрогнувшего Кривцова повысив голос, выкрикнул:
       - Нашёл проблему! Ковёр он испачкает! Иди сюда, ближе подойди! Ближе!
       Николай Павлович встал в шаге от начальника.
       - У меня, между прочим, внук из-за тебя без праздника остался, - внушительно произнёс Шевалдин.
       "По крайней мере, хотелось бы думать, что Мишка мой отъезд заметит" подумал генерал.
       - А я - без отдыха, - добавил он. - Надеюсь, Николай Павлович, что причины у тебя веские. Давай, излагай.
       Кривцов посмотрел в сторону окна.
       - Безопасно здесь? - уточнил он на всякий случай.
       Место было для него новое. Ранее генерал в свою квартиру для бесед его не приглашал. Обходились служебными помещениями. Хотя, честно говоря, раньше Кривцов по выходным его не беспокоил.
       - Насчёт этого - не волнуйся, - успокоил его Шевалдин.
       Он достал платок, вытер пот со лба. Взял с журнального столика пулт и включил кондиционер.
       Поторопил: "Давай, давай!".
       И пошёл к барной стойке.
       - Налью себе по маленькой, - пояснил генерал. - Что-то колет в боку, а я вот коньячком лечусь. Ты не за рулём?
       - Я это... на служебной, с водителем, - ответил Николай Павлович. - Мне теперь по приказу, по штату водитель положен. Я, конечно, выделяться-то хотел, но вы сами приказ подписали...
       Он заморгал виновато.
       - Ну, я и тебе грамм пятьдесят налью, - решил Шевалдин.
       И принёс поднос с двумя рюмками.
       - Ладно, Палыч, не обижайся. Сам знаешь, я срываюсь иногда. Голос повышаю. Настроение у меня - сам знаешь... Время сложное, все на нервах. На следующей неделе.. Э, да что говорить!
       Генерал присел к столу.
       - И ты давай. Кресло подвинь.
       Кривцов присел на краешек кресла. Дождался, пока генерал возьмёт рюмку, и только тогда протянул руку за своей.
       - Ладно, выпьем для общего расслабления, - сказал Шевалдин.
       И одним махом опрокинул рюмку.
       "И не поморщится!" с уважением подумал Кривцов. "Старая школа..."
       Свою порцию конька он едва попробовал, слегка намочив губы.
       Потом оставил рюмку.
       - Михаил Николаевич, телефон в комнате есть? Может, лучше...
       - Безопасно здесь! - твёрдо, с генеральским нажимом произнёс Шевалдин. - Тебе третий раз повторить? Стал бы иначе тебя сюда приглашать. Давай, не тяни...
       "Сюда пригласил, чтобы в выходные на работе не появляться" подумал Кривцов. "Твой визит обязательно отследят. И не только наши контролёры. И отметят необычную активность. А тебе это не выгодно. Чем ближе к операции, тем спокойней должна быть обстановка. Никакой активности, никаких лишних движений. Ничего необычного. Потому мы здесь сидим... Позвал бы ты меня в иной обстановке? Едва ли..."
       - Ситуация следующая, - начал Кривцов. - Наши юристы в Нью-Йорке в соответствие с ранее согласованным планом предприняли необходимые шаги по размещению средств...
       - Палыч, - перебил его генерал, - красиво говорить будешь на совещании в своём департаменте. Давай коротко! Понимаю, сделка с недвижимостью. И сколько там из оффшоров собирались перекинуть в Штаты?
       - Первый перевод небольшой, - ответил Николай Павлович. - Пятьдесят миллионов. Вы сами говорили, что это пробный шар. Проверка, так сказать.
       - Сделка зависла? - уточнил генерал.
       - Не то слово! - воскликнул Кривцов и всплеснул руками, едва не опрокинув поднос с недопитым коньяком. - То есть можно сказать, что американцы сработали в штатном режиме. Работа по сделке приостановлена. Начали задавать вопросы о происхождении денег, пошли проверки... Сами знаете, как они могут испортить нервы покупателю. Да, кстати, и покупателем они тоже заинтересовались. Хотя покупатель - налоговый резидент. От покупателя, похоже, пойдут по всей цепочке. От посредника к посреднику. Так я думаю...
       Генерал долго молчал. Потом встал и прошёлся по гостиной, заложив руки за спину.
       Остановился посредине зала.
       - Вот такой вот пробный шар получился, - грустно произнёс Николай Павлович.
       - Когда проблемы начались? - уточнил генерал. - До поступления денег или после?
       - Именно, что после! - ответил Кривцов. - Рискнули, сразу всё сбросили. Нет, в обычных условиях мы бы, конечно, никогда на такое не пошли. Но теперь-то должно было быть иначе. Какой смысл ловить нас на такой сумме? Тем более, что нам дали отмашку. Зелёный свет!
       Генерал подошёл к Кривцову и склонился над ним. Улыбнулся.
       Нехорошо, недобро.
       - Зелёный? - переспросил Шевалдин.
       - Я же получил точные инструкции, - тихо произнёс Кривцов.
       И добавил поспешно:
       - От вас.
       Генерал смотрел ему в глаза. Остановившимся, мёртвым, змеиным взглядом.
       - Это я во всём виноват? - спросил он.
       От неожиданного и острого приступа страха почувствовал Кривцов тошноту и резкую боль в животе.
       - Я не это имел в...
       - Говори уж прямо, - продолжал давить генерал. - У нас разговор свободный, дружеский, непринуждённый. Это ведь я прежде времени дал отмашку? Я понадеялся на договорённости с нашими американскими партнёрами и подвёл наших клиентов? Так?
       Кривцов опустил голову.
       Генерал снова прошёлся по гостиной. И сел за стол.
       - У меня в понедельник утром встреча с нашими партнёрами, - сказал Кривцов. - Да, сумма небольшая... Но они не рассматривали эти инвестиции как рискованные. Они получили наши гарантии.
       Поморщившись болезненно, он выдохнул:
       - Наши, Михаил Николаевич!
       Генерал не ответил ему.
       - Мы единственные, кто может дать такие гарантии, - после короткой паузы продолжил Кривцов. - Потому нас так ценят и так доверяют нам. Дело ведь не в деньгах, не в этой зависшей сумме. Ставится под сомнение наша способность решать проблемы и гарантировать результат. А это может обойтись дорого, очень дорого. Подобные репутационные издержки в деньгах не оценить. Мы ведь лишимся главного - нашей безопасности. Свободы рук! Мы невидимы и неуязвимы только потому, что есть договорённость считать нас невидимыми и всесильными. Если возникнут сомнения в нашей лояльности зарубежным партнёрам... Сказка закончится.
       Генерал постучал костяшками пальцев по краю стола.
       И прошептал:
       - Нет.
       - Что? - переспросил Кривцов.
       - Ты не прав, - ответил Шевалдин. - В целом, конечно, прав, но в одном - ошибаешься. Некоторые чудеса мы и сами умеем творить, без посторонней помощи. За это нас и ценят... Сам не догадываешься, почему нас за одно место взяли?
       Кривцов развёл руками.
       - Я ведь не так информирован как вы, Михаил Николаевич.
       - Не прибедняйся, Николай Павлович, - возразил генерал. - Информации у тебя достаточно. Слишком много обстоятельств совпало: близится срок операции, противодействие нашим планам усиливается, и клиенты переживают, нервничают. Вот наши зарубежные партнёры и решили подстраховаться. Взять нас за одно место и подвесить. Чтобы мы операцию проводили в таком вот, подвешенном состоянии. И не соскочили с крючка, не пошли на попятную. Они дали гарантии на первый перевод, и этот перевод притормозили. Теперь деньги висят в воздухе, и мы висим вместе с ними. Ничего, повисим немного...
       Генерал помолчал немного и добавил:
       - Недолго висеть осталось.
       Николай Павлович ничего не ответил ему. Он понял, что Шевалдин намекает на ту самую "специальную акцию" (название и детали операции были ему не известны), которая должна подтвердить лояльность Управления своим зарубежным партнёрам.
       И стать своего рода платой за возможность провести безопасную легализацию тез самых клиентских средств, часть которых так неудачно зависла в Штатах.
       - Так что мне сказать? - уточнил Кривцов. - Пятьдесят миллионов - сущие мелочи? Небольшой крючок, на который нас насаживают? Клиенты могут меня неправильно понять. Мы ведь стараемся убедить их в том, что между нами и нашими американскими партнёрами полное взаимопонимание. А задержка переводов - явное свидетельство недоверия.
       - А разве кто-то говорил о доверии? - искренне удивился Шевалдин. - Странными категориями оперируешь, уважаемый Николай...
       Он откашлялся.
       - ...Павлович. Странными! Напомни-ка, ты из какой конторы родом?
       - Глубокого бурения, - ответил Кривцов.
       "Моё личное дело наизусть помнишь!" с раздражением подумал он. "Чего лишний раз напоминать?"
       - Вот! - наставительно заметил Шевалдин. - И я оттуда. И все оттуда! И у нас, и в ФСБ. Ну, те, кто помоложе... Они, понятно, другой, как говорится, формации. А мы все - оттуда. И друзья, и враги, и прочие... Кто ни рыба, ни мясо. Депутаты, бизнесмены, контрразведчики, журналисты... Разные мы, очень даже разные. И находимся, бывает, по разные стороны баррикад. Горло иногда друг другу грызём. И ведь что-то общее у нас есть! У всех нас есть что-то общее! Что?
       Кривцов догадывался, что вопрос риторический, потому и не собирался на него отвечать. Он весьма натурально изобразил недоумение и пожал плечами.
       - Недоверие! - ответил сам себе Шевалдин. - Мы не верим! Это самое главное. Это принципиальный момент, Николай Павлович. Мы-не-вер-им!
       Последнюю фразу он произнёс нараспев. И, рассмеявшись довольно, откинулся на спинку кресла.
       - Никому, - с самодовольной улыбкой произнёс Шевалдин. - И ни во что не верим! Ни в богов, ни в чертей. А уж в доброту и терпимость деловых партнёров - тем более. Нет веры, и нет доверия. Мы живём в мире, который сами сделали фальшивым. Мы громоздим один обман на другой. Слова-шифры, слова-ложь, слова-прикрытие, а под ними - маленькая, грязненькая правда. Знаешь, какая?
       Кривцов, не ожидавший столь откровенного разговора, был настолько обескуражен излишней (по его мнению) откровенностью генеральской речи, что даже не нашёл в себе сил, чтобы снова изобразить недоумённое выражение лица. Он сидел с неподвижным, будто окоченевшим, белым, обескровленным лицом, похожий на восковую куклу, и только изредка со всхлипом затягивал охлаждённый кондиционером воздух, ненадолго приходя в движение и слабо шевеля пересохшими губами.
       Генерал достал из нагрудного кармана стодолларовую купюру.
       - Вот! Вот она, наша правда! Наша общая правда. Мы франклинисты-долларопоклонники! Такая вот у нас эрзац-религия. Мы ни во что не верим, но кое-чему поклоняемся. Поклоняемся единственному, что держит нас на плаву. Вот, посмотри...
       Генерал, привстав, обвёл рукой зал.
       - Хорошая у меня квартира? Посмотри!
       Кривцов обвёл взглядом гостиную, внимательно осмотрел её отделанные золотисто-бежевым декоративным шёлком стены, и итальянские лепные узоры на потолке, и гобелены, и установленные в арочных стенных нишах мраморные статуи, стилизованные по античные образцы, и украшенные мозаикой стрельчатые окна.
       Осмотрел и, вздохнув, произнёс:
       - Да, оно... Понятно... И второй уровень есть?
       - Есть, - с гордостью подтвердил генерал. - И личный солярий, и бассейн. И ещё пара квартирок в Москве имеется. И ты себе кое-что в Праге, я слышал, подобрал.
       - Присмотрел, да, - подтвердил Кривцов. - Скромненько, конечно, но район хороший. Мост через Влтаву красивый...
       - Вот они - наши храмы! - торжествующе произнёс Шевалдин. - Это то, что у нас есть. Наш успех, наше достояние. И деньги, единственные друзья! А для общего потребления... Мы можем придумать какую угодно религию, национальную идею или какую-нибудь морально-этическую чушь для обывателя. Но для нас есть только одно: неверие. Драгоценное наше неверие, которое спасает нас от ошибок и заблуждений. Профессионально отточенное умение не верить, способность не верить никогда и никому - вот то, что объединяет нас. Вот то, что помогает добиваться успеха и строить наши прекрасные храмы. Наши, личные, персональные!
       "Объединяет..." грустно подумал Кривцов. "Красиво ты врёшь, генерал, красиво... Из-за этого недоверия мы и жрём друг друга, как пауки в банке!"
       - Мы видим реальную картину мира, - продолжал генерал. - Мы-то видим, что наше нежно любимое правительство заигралось в политику. В грошовый патриотизм! Эти правители возомнили себя лидерами великой державы, хотя на самом деле они вожди дикого, несчастного и замученного племени, которое только на днях научилось носить джинсы, открывать банки с "Кока-колой" и делать покупки в приличных магазинах. "На днях", конечно, по историческим меркам... Мы-то с тобой вылезли из советского дерьма. Мы-то помним времена, когда за совковый гарнитур из клееных опилок надо было завмагу взятку совать. И немалую! И это ведь роскошью считалось. Что, опять к этой "роскоши" возвращаться? Или со всеми заработанными деньгами внутри России отсиживаться, не смея и носа высунуть за рубеж? Нет уж, себе мы нормальную жизнь обеспечить в состоянии. И можем придти со своими деньгами на Запад. Как партнёры! Как люди, которые вернули Россию на нормальный, цивилизованный путь развития. Потому что мы - настоящие западники. Не истеричные интеллигентики, пустобрёхи-либералы и впавшие в маразм правозащитники, а мы, люди системы, деловые люди. У нас есть опыт, возможности, связи и заинтересованность в том, чтобы Россия была частью цивилизованного мира. Личная заинтересованность! И мы приведём Россию в чувство. Потому что это нам выгодно!
       "Господи, да он фанатик!" со страхом подумал Кривцов. "У него аж глаза загорелись... Кем он себя возомнил? Спасителем Запада от гуннов? И какую плату он, интересно, попросил за спасение? Этого даже я не знаю... Не думаю, что только легализацию и гарантии безопасности для инвестиций. У него, похоже, масштаб покрупнее будет. Может он... Нет, и подумать об этом страшно! Зачем же он так разоткровенничался со мной? Никогда прежде ничего подобного не говорил... Или решил, что время пришло? Его время?"
       - Ну, что? - отдышавшись, спросил генерал, вытирая платком пот со лба.
       От коньяка и эмоциональных выступлений генерал всегда изрядно потел, и даже японский кондиционер всей фирменной прохладой своей не спасал его от этой напасти.
       "И рубашку - хоть выжимай" подумал Шевалдин.
       - Сможешь так же убедительно выступить в понедельник перед нашими клиентами? Не так откровенно, конечно.
       Кривцов кивнул в ответ. Но как-то неуверенно.
       - Э, нет! - воскликнул генерал. - Такой подход меня не устраивает. Ты - доверенный сотрудник. Не только финансист, но и связной. Ты на связи с нашими клиентами. Людьми, которые нам доверяют. Они не должны сомневаться в нашей способности защитить их интересы. Послушай меня!
       Последнюю фразу генерал выкрикнул, брызнув слюной.
       - Послушай!
       Кривцов вскинул голову и слегка подался вперёд.
       - Послушай, - спокойно повторил Шевалдин. - Можешь им сказать... Даю тебе право сослаться лично на меня. Моё слово и мои гарантии. Все вопросы будут решены. Я отвечаю головой. Моей...
       Он хлопнуло себя по затылку.
       - Вот этой головой. Слышишь? Я даю тебе право вот эту вот голову передать в залог. Они поверят, уверю тебя. Они знают, что генерал Шевалдин просто так голову не отдаёт. Это особый случай! Мы уверены в успехе. Так и передай. Но - никаких деталей! Ни подробностей, ни сроков операции...
       "Да у меня и нет этой информации" подумал Кривцов.
       - А тебе скажу одно, - понизив голос, произнёс Шевалдин. - Не позднее среды перевод будет разморожен. Но это знаешь только ты!
       Он закрыл глаза. Затих, будто провалился в сон. Минут десять он сидел неподвижно, тихо посапывая.
       Кривцов всё это время смущённо вздыхал, ёрзал в кресле и покашливал, не зная, что же ему предпринять: ждать ли, пока начальник откроет глаза и продолжит разговор (а если это и в самом деле сон, то сколько же ждать?), или уйти потихоньку, без разрешения... и объяснить потом, что принял это забытьё за окончание разговора.
       Вышколенный служака, без разрешения уйти он не мог никак, и потому ждал. Ждал и ждал.
       Десять минут показались ему... Нет, не вечностью, конечно. Примерно получасом тоскливого ожидания.
       Наконец Шевалдин открыл глаза.
       И произнёс отчётливо:
       - Ступай, готовься к встрече. И к двум часам ко мне. С докладом. Расскажешь, о чём договорились.
      
       "После смерти ты стала сильнее..."
      
       - Кровь! Под колёсами...
       - Да ладно вам...
       - Женщина под поезд бросилась! Я сама видела. Вот стояла здесь, у края.
       - Да, может, не бросилась. Случайно упала, толкнули. Вы это...
       - Врача вызвали?
       - Да что врач! И так видно, что насмерть.
       - А я её узнал, бабу эту. Она с ребёнком сюда пришла. Думал ещё: "зачем пришла?" Куда ехать-то? Вот, пришла... С ребёнком, да. А вот чего думаю...
       - Боже мой! Вон на рельсы течёт! Прямо вот!.. Господи, мне сейчас плохо станет!
       -...Чего думаю-то? А, вот чего! Это же библиотекарша школьная. Да, у меня сын в той школе учится. Вот она там библиотекарша! Я её сразу узнал! Она вот книжек начиталась. Начиталась, да бросилась. В голове у неё, видно, от книжек этих... Помутилось, ага! Интеллигенция - она всегда так. Читает, читает, да потом и сделает. А чего сделает? Чего написано, то и сделает! О пацане, тоже вот, подумала? Мозги есть, а ума-то и нету!
       - Господи, мне сейчас плохо... Ребёнка, ребёнка отсюда уведите!
       Он шёл к краю платформы. Шаг за шагом. Горе ещё не успело охватить его. Не было страха. Не было и любопытства, любопытства, заставляющего и ребёнка, и взрослого в летах двигаться к краю железнодорожной платформы, за которым начинается обрыв высотою менее двух метров и скрывается бездна чьей-то смерти. Двигаться с боязнью увидеть кровь, жмуриться от страха, дрожать непрестанно - и двигаться шаг за шагом.
       Увидеть смерть. Чужую... Пугающую и влекущую к себе. Заглянуть за край, и увидеть на миг мелькнувший в воздухе чёрный плащ и белое пятно вылизанного временем черепа. Тёмный, туманный призрак, уносящий чужую жизнь.
       Но мальчик не хотел заглянуть за край. Он мало что знал о смерти. Он знал, что она есть, и знал, что приходила она уже в его семью... Ведь с ней ушёл отце! Но...
       Он не мог понять, что и сейчас она пришла...
       "Мама бросила... Зачем?"
       Он остановился. По щекам его побежали слёзы.
       - Мама! - позвал он.
       "Она не должна была... Куда же я?.."
       Он сел на выстуженные, засыпанные мелким, колючим снегом доски перрона и заплакал.
       Мама ушла, ушла от него... Она отказалась от него... Жизни, от него... Отказалась!
       Она обманула его. Она уехала одна. Одна!
       - Н-н... Н-не-е-ет! - закричал мальчик и забился в истерике.
       - Господи, да уведите же ребёнка! - заохала женщина, прижимая к груди дорожную сумку и пугливо косясь на тяжёло вздыхавший локомотив грузового поезда, бок которого, обращённый к платформе, забрызган был каплями быстро застывающей на морозе крови.
       - Сейчас уведут, милицию уже вызвали, - спокойно и рассудительно ответил ей мужской голос.
      
       "Янов Л.А., тысяча девятьсот семидесятого года рождения, образование высшее техническое.
       С 1992 по 1993 годы работал в Научно-производственном объединении "Луч" (адрес: г. Москва... ), занимаемая должность: технолог.
       В 1993 году НПО "Луч" было включено в программу приватизации и после серии преобразований - ликвидировано, а производственные помещения переданы в аренду коммерческим компаниям.
       Янов потерял работу и на постоянное место более нигде не устраивался, перебиваясь случайными заработками.
       В 1995 году супруга Янова подала на развод, в качестве причины указав неспособность мужа обеспечить семью. Поскольку Янов возражал против развода, дело рассматривалось судом. Бракоразводный процесс длился несколько месяцев и закончился скандалом: в порыве гнева Янов попытался убить супругу прямо в зале суда, при попытке задержания ранил милиционера.
       Янов был приговорён к трём годам заключения. Через адвоката обращался с просьбой об УДО, в чём ему было отказано по причине агрессивного поведения в местах лишения свободы.
       В 1998 году Янов освободился и по возвращении в Москву узнал, что супруга после завершения бракоразводного процесса переоформила на себя их однокомнатную квартиру.
       Янов попытался проникнуть в квартиру против воли бывшей супруги, однако был задержан приехавшим по вызову нарядом милиции.
       Как хулиган-рецидивист Янов получил четыре года лишения свободы. По его словам, во время второй отсидки он начал слышать голос Хранителя, который обещал ему высшую защиту в случае, если он научится "убивать и мстить за обиды".
       Так же, по его словам, в ИТК он неоднократно убивал заключённых, пытавшихся оскорбить его и унизить, но "Хранитель был со мной" и каждый раз убийство удавалось выдать за несчастный случай"
       Примечание Ратманова П.В.: "Вероятнее всего, руководство ИТК не хотело выносить сор из избы и прикрывало убийства заключённых. Тем более, что Янов не рукавицы шил, а работал на стройке. Несчастный случай на стройке - что может быть проще?"
       "Таким образом, ему удалось наказать не менее пяти своих обидчиков. Несмотря на крутой нрав (а, скорее всего, именно из этой излишней "крутости") авторитетом среди заключённых Янов не пользовался, имея репутацию "беспредельщика" и "бешеной твари". По словам Янова, заключённые неоднократно избивали его и дважды пытались убить.
       За три месяца до освобождения Янов, за откровенное презрение к воровским законам, был символически "опущен", т.е. избит и брошен в яму с экскрементами.
       Всю ночь Янов, по его словам, "был в зловонном аду и разговаривал со своим другом".
       После освобождения в 2002 году Янов, будучи лицом без определённого места жительства и имея две судимости, не смог устроиться на постоянное место работы.
       Желая и дальше (по совету Хранителя) платить за обиды, Янов выслеживал и убивал всех, чьё поведение казалось ему оскорбительным "для маленьких людей" либо было "вызывающе буржуазным". Кроме того, Янов промышлял и грабежом, что обеспечивало ему некоторый доход (хотя и весьма нестабильный), позволявший ему приобретать одежду, питание и время от времени жить на съёмных квартирах.
       По признанию Янова (см. материалы уголовного дела) с 2002 по 2007 год он ограбил не менее семидесяти трёх человек, из них убил - не менее десяти, из них троих перед смертью пытал и изуродовал (Янов считал, что их лица "вызывающе красивы и ухожены", что свидетельствует о "буржуазном благополучии", достигнутом путём "грабежа и унижения маленьких людей").
       Свою неуловимость в этот период Янов объяснял помощью и поддержкой, оказываемой ему Хранителем.
       В декабре 2007 года Янов случайно увидел на станции метро свою бывшую супругу и "потерял разум, а с ним - и поддержку Хранителя". Он начал жестоко избивать бывшую супругу, был задержан нарядом милиции. На первом же допросе признался в совершённых им убийствах и грабежах.
       В СИЗО вёл себя крайне агрессивно, нападал на сокамерников (один из пострадавших, бывший боксёр, был госпитализирован с сотрясением мозга), постоянно копался в чужих вещах и требовал "вернуть Хранителя".
       Ввиду явных проявлений помешательства направлен на освидетельствование в институт психиатрии (адрес: ... ). Психиатрической экспертизой признан невменяемым. Помещён в психиатрическую лечебницу закрытого типа.
       В апреле 2008 года группой поиска был направлен для исследования в подконтрольный УССМ лечебный центр. По представлению Балицкого С.С. (см. служебную записку в приложении) включён в оперативную группу КПБ".
       Запись в личном деле Филиппова И.В. (сделана рукой Балицкого С.С.): "Я вернул ему Хранителя!"
      
       - Я звонила вам...
       Дождь поливал окна, синие тени плыли по стенам. Она терпеливо ждала его у дверей его квартиры. Он так и не согласился принять её. Он не звал её в гости. Он не ждал её.
       Достаёт из кармана серого, старомодного, не по сезону тёплого, на ватной подкладке, горбом на сутулой спине, промокшего пальто - тихое позвякивание, связку ключей.
       Молчит.
       Сердитое молчание, смущённое или равнодушное - не понять.
       - Я звонила вам сегодня. Три раза. Мы договаривались...
       Кашель.
       - Я помню! - сердито отвечает Леппер. - Здравствуйте, сударыня. Я помню.
       - Ой, добрый вечер! - спохватывается она.
       - Конечно, добрый, - ворчит старик, прицеливаясь ключом в замочную скважину. - Современная молодёжь не замечает того, что вечер добрый. И утро, представьте себе, доброе. И неплохо бы иногда пожелать здоровья и счастья другому...
       Щёлкает замок. Со скрипом приоткрывается дверь.
       - ...человеку. Так вы и есть адвокат этого...
       "Притворяется, что не помнит" решила Ольга. "Хитрый старик!"
       - Я Каринтова, Ольга Дмитриевна, - представилась она.
       И уточнила:
       - Ударение на "а". А то некоторые и на второй слог...
       - Уважаемая Ольга Дмитриевна, - наставительно заметил старик, - склероз меня настиг, но не добил. Имя ваше я помню, а имя человека, которого вы, похоже, так серьёзно взялись защищать, я вслух произносить не хочу. По крайней мере, без крайней на то необходимости. Но мы с вами, по моему, договаривались, что вопросы свои вы зададите по телефону. А вы... Кстати, я забыл спросить, как вы телефон мой узнали. О том, как узнали адрес, я уж и не спрашиваю!
       Ольга улыбнулась смущённо.
       - Простите, Илья Аркадьевич. Пришлось использовать профессиональные связи. Конечно, возможности у нас не те, что у органов следствия, но...
       Леппер отвернулся и вздохнул тяжело.
       - Бог с вами, заходите, сударыня. То есть, секундочку...
       Кряхтя, он нагнулся и поправил коврик.
       - Опять мальчишки бегали... С таким шумом, знаете ли, носятся. Заходите!
      
       Через пятнадцать минут они сидели на ярко освещённой кухне за маленьким овальным столиком и ждали, пока закипит на синем газовом огне серебристый чайник.
       Лепперт отогрелся в домашнем тепле, стал разговорчивее и даже, кажется, перестал сердиться.
       - После обеда я пошёл гулять в парк...
       Он достал из кухонного шкафа и поставил на стол жёлтую пластиковую вазу с печеньем и карамельными конфетами.
       - ...и такая вот незадача случилась: попал под дождь. Я ведь небо с утра было совершенно ясным и прозрачным. Ни облачка! И прогноз погоды вовсе бед таких не сулил. Я ещё, знаете ли, подумал: "А стоит ли пальто одевать?" На улице... Не то, чтобы жарко, но было тепло по-летнему. Но потом всё-таки решил одеть. Я и летом одеваюсь тепло. С возрастом чувствителен стал к сквознякам, к прохладному ветру. Тучка на солнце набежит - и озноб. Медленно кровь двигается, медленно...
       Задребезжала крышка, и чайник, хлюпнув длинным, изогнутый носиком, свистнул осторожно и деликатно, будто стараясь привлечь к себе внимание, но, вместе с тем, и не решаясь слишком уж бесцеремонным образом прерывать столь увлекательную беседу, выждал секунду, и потом, набравшись смелости, засвистел громко и длинно, выбросив длинную струю клубящегося пара.
       - Ох ты, чуть не забыл про него!
       Старик погасил огонь на плите. Налил кипяток в заварочный чайник. Поставил на стол красные фаянсовые чашки.
       - У меня это для гостей, - пробормотал Лепперт. - Чашки... для гостей. Редко, конечно, гости у меня бывают.
       - Вы один живёте? - спросила Ольга.
       Старик, тяжело дыша, присел за стол. Он долго сидел молча,..
       "Что-то не то сказала" подумала Ольга.
       ...а потом ответил, просто и коротко:
       - Один.
       И отвернулся.
       - Простите, - сказала Ольга, - я не хотела...
       - Ничего, всё нормально. Всё хорошо.
       Илья Аркадьевич посмотрел на часы.
       - Потерпите немного. Ещё две минуты и чай будет готов. Я всегда выдерживаю заварку не менее четырёх минут. Я не любитель крепкого чая, но настой должен иметь вкус. А вкус обязательно предусматривает и некоторую долю крепости. А крепость достигается выдержкой. Всё логично, сударыня, всё логично.
       Две минуты они провели в молчании. Ольга понимала: нельзя спешить и форсировать события. Старик не ждал её. Тема разговора (теперь в этом и сомнений быть не может!) ему до крайности неприятна. Поэтому...
       Пусть заговорит сам.
       В том, что он заговорит, она не сомневалась. Старик забыт всеми, он живёт один. Ему хочется поговорить. Ему есть, что сказать. Он так много знает! Он - врач, профессор, доктор медицинских наук. Как много он может рассказать!
       Как много у него там, внутри: в большой, седой, мудрой голове. Он расскажет.
       "Терпи, девочка, терпи" успокоила себя Ольга. "Это задание очень важное! Не сорви его, Оленька, не провали! Иначе начальник тебя, красивую, скушает безо всякой жалости. А потом скушают его... Не подведи руководство, Оленька. И себя не подведи!"
       По прошествии двух минут Илья Аркадьевич разлил по чашкам красновато-коричневый чайный настой и накрыл заварочный чайник пухлощёкой матерчатой куклой, которая ватным платьем своим вот уже десять лет сберегала тепло во время чаепитий.
       - Попал под дождь, - тихо произнёс старик. - Пальто здорово намокло, но ватная подкладка впитала воду. Я старался не делать резких движений, чтобы не сжать и не смять подкладку. И не выжать воду... на себя. Кажется, мне удалось остаться сухим. Простуда мне не грозит.
       Он отпил из чашки. Осторожно, чтобы не обжечься.
       - Да, живу один. Супруга... Возраст, никто не вечен. Дети выросли, у них свои семьи, дети, заботы. Двенадцать лет живу один. Друзья - старики, как и я. Им тяжело ходить. Да и осталось их... Да, у меня плохое настроение. Плохое... Я попал под дождь и у меня плохое настроение.
       Он вытер салфеткой рот.
       - Пейте чай, Ольга Дмитриевна. Он очень быстро остывает.
       Ольга сделала глоток и отломила уголок печенья. Она была не голодна, и согревающий напиток ей вовсе не требовался: она приехала к Липперу на машине, и прогулки под дождём счастливо избежала. Сделала она это скорее приличия ради и для того, чтобы был повод высказать похвалу хозяину.
       - Очень вкусно, Илья Аркадьевич. Вы мастер по завариванию чая.
       - Стараюсь, - скромно ответил старик. - До мастера, конечно, мне далеко...
       Он нахмурился. Неприятные воспоминания (так некстати для него, и кстати для Ольги) охватили его.
       - Вот тот, которого вы собираетесь защищать... В своё время он экспериментировал с какими-то травами. Совсем не целебными! Травы, содержащие яды, алкалоиды - были его любимые. Готовил настои из белены, ещё из какой-то гадости. И, представьте себе, травил этой гадостью собственного сына! Да ещё и хвастался этим!
       Старик брезгливо поморщился и отвернулся.
       "Тепло, тепло..." подбодрила его Ольга. "Давай, не останавливайся!"
       - Может быть, это был самооговор? - осторожно спросила Ольга. - Насколько я могу судить, у моего подзащитного буйная фантазия. На одном из допросов... Тогда, ещё во время первого следствия, после трагической гибели его сына, он заявил, что изучал мистические ритуалы тайных обществ Средневековья, пытаясь вычленить в них рациональное начало и разработать технологию глубокого изменения сознания человека. Он имел в виду психически больного человека, не так ли? Его сын был болен. Быть может, он пытался...
       Старик застонал и так отчаянно замотал головой, что Ольга, глада на него, замолчала в смущении.
       - Боже мой! - воскликнул Липпер. - Ольга Дмитриевна, дорогая моя, неужели вы действительно запоминаете наизусть весь тот бред, что несёт ваш подзащитный? Ритуалы, изменённое сознание, шабаши ведьм, психоделические практики шаманов! Я столько раз слышал это от него. Я уже тогда был сыт этим по горло! В конец концов, это опасно для психического здоровья, предупреждаю вас как врач. Даже слышать это не безвредно, если у вас нет достаточного психологического иммунитета против подобной гадости и шарлатанства. И уж Боже упаси применять все эти приёмы это на практике!
       Ольга потупила глаза. Теперь уже не от смущения, а для того, чтобы скрыть появившийся в них радостный блеск. Она чувствовала: старик пошёл на контакт! Он заговорил!
       Теперь она была уверена, что вытянет из него всё, что нужно для выполнения задания.
       - Я же адвокат, Илья Аркадьевич, - виноватым тоном произнесла она. - Я просто обязана читать и протоколы допросов, и показания моего подзащитного. Чтобы помочь ему, я должна знать о нём как можно больше. Я должна установить с ним контакт, и стать для него если не другом, то, по крайней мере, человеком, которому он доверяет.
       Старик прикрыл глаза и горестно покачал головой.
       - Бедная вы, несчастная, - прошептал он. - Установить контакт? С ним? Даже мимолётный контакт с ним может быть опасен, а уж близкий... Хочу предупредить: не проверяйте его методики на себе и не поддавайтесь на его уговоры. Он любит обращать людей в свою веру. У него комплекс мессии. Он всем ставит диагнозы и лечит... Или пытает. Один из сотрудников нашего института поддался на его уговоры и испробовал на себе его одно из его чудесных снадобий. Доверчивый юноша... Кажется. ваш подзащитный посулил ему обретение сверхспособностей. Рассуждал о каком-то "божественном фейерверке" и "помощи небесного хищника". Я никогда не воспринимал всерьёз все эти его рассуждения, полагая, что это лишь ментальный шлак, побочный продукт работы разума сильного, но недостаточно эффективно себя контролирующего. И в чём-то, конечно, порочного. Интеллектуальный порок - самый опасный из всех. Он открывает двери всем другим порокам и выписывает им индульгенции, самым убедительным образом оправдывая допустимость и даже необходимость растления души. А у него была... Да, именно такая - порочность.
       - А что случилось с доверчивым юношей? - спросила Ольга. - Он обрёл сверхспособности? У него открылся третий глаз? Он научился проходить сквозь стены?
       - Рвота и потеря сознания, - ответил Леппер. - Парня госпитализировали. У него развился острый психоз. Он бредил, бился головой о стены. Глаз не открылся, а вот кровотечение... Еле остановили. Обидно то, что вашему подопечному это сошло с рук. Когда юноша пришёл в себя, он категорически отказался обвинять в чём-либо "доброго доктора". Вашего подопечного не остановили, и он пошёл дальше. Всё дальше и дальше... Кстати, именно после этого случая я перестал поддерживать с ним какие-либо отношения. Перестал подавать руку, старался не замечать его и даже не смотреть в его сторону. Он вызывал у меня неприязнь. И, представьте себе, страх. Я стал всё явственней ощущать опасность, которая исходит от него...
       - Но ведь так было не всегда, - напомнила Ольга. - Когда-то вы писали восторженные рецензии на его статьи. Когда-то вы сами пригласили его в институт. Когда-то вы, используя свои связи и свой авторитет, добились для него права на лечебную практику в одной из психиатрических клиник и позволили ему опробовать новые методы лечения. И ещё...
       - Когда-то он был другим! - выкрикнул Леппер, и закашлявшись, смятым платком стал вытирать раскрасневшееся лицо. - Он был другим...
       Он захрипел и ладонью потёр грудь.
       - Простите меня... Я не сдержался. Мне трудно... Да, больно и стыдно об этом вспоминать. Я пошёл у него на поводу. Я тоже поддался его влиянию. Не знаю - как, каким способом, каким образом, но он способен воздействовать на людей, подчинять их своему влиянию. И, что самое странное, он способен добиваться впечатляющих результатов... Был способен! Его методики были антинаучны, и описывал он их, используя какую-то совершенно немыслимую для врача, для образованного человека сказочно-колдовскую терминологию, но ведь они работали! Он утверждал, что к практике врача-психиатра термин "лечение" вообще неприменим, а речь должна идти о "развитии сознания". Вы представляете себе, что это такое?
       Ольга пожала плечами.
       - Я, вообще-то, не сильна...
       - И я не силён! - воскликнул Илья Аркадьевич. - Не силён я, представьте себе, в подобном колдовстве. Потому и прозевал опаснейшую тенденцию в развитии его методик, когда из, мягко говоря, нетрадиционных они превратились в разрушительные и откровенно антигуманные, если не сказать - людоедские. Я не преувеличиваю, Ольга Дмитриевна, уверяю вас! Слишком поздно я понял, что его "развитие сознания" - это развитие болезни. Да, да, представьте себе! Он приостанавливал распад личности больного, и казалось, что его лечение даёт потрясающие результаты. Но именно, что - казалось. На деле он не приостанавливал распад, а брал под контроль и переводил на более глубокий уровень. Внешне всё было благопристойно: больные были вежливы с персоналом, исправно принимали лекарства и гуляли по парку, речь их была связна, рассуждения - абсолютно логичны... Ну, разве что иногда... Проскальзывало что-то... Абсурдное, бессмысленное... Но каков был прогресс! Больные ходили за доктором по пятам и изъявляли полную и безоговорочную готовность лечиться. До полного выздоровления! А "добрый доктор" убивал в них потихоньку всё человеческое. Он культивировал их болезнь, заботливо взращивал её. Он считал болезнь не бедой, а благом, чуть ли не даром божьим! И вы знаете, до чего он дошёл в своих рассуждениях? Он начал считать больных тем самым прогрессивным меньшинством, единственным революционным классом, которому суждено спасти общество, сползающее в бездну эгоизма и буржуазного приобретательства! Спасти и преобразовать! Он считал сумасшедшие дома островками новой жизни, где созреет и оформится общество нового типа, достигшее высших степеней духовного развития. "Патриоты больниц" и "пролетариат психушек" - это его терминология. Вот такой вот "проклятьем заклеймённый"... Каково? Естественно, от общения с больными его отстранили.
       Липпер допил остывший уже чай, перевёл дух и продолжил.
       - Но он ведь не остановился на этом! Он продолжал свои эксперименты... На таких вот глупеньких парнишках-добровольцах. Но чувствовалось, что нужно ему другое. Масштабный тест, социальный эксперимент. Да, да, сударыня, псевдомедицинское шаманство он заменил социальным! Он разработал, представьте себе, собственную теорию социальной революции. Не хотелось бы вдаваться в подробности... Тем более, что, по моему мнению, это всё интеллектуальные изыскания того же рода и такого же уровня, что и медицинские его опыты, которые он вполне мог бы проводить в бараке концлагеря, но никак не в психиатрической клинике. Вот лагерей-то ему, судя по всему, и захотелось! Не для себя, конечно, для остальных. Для презираемых им обывателей, для глупенького, запутавшегося в тенётах прогресса "человеческого стада". Это, кстати, словечко из его лексикона!
       - Так вот, Ольга Дмитриевна, осчастливил он человечество новой теорией. Хотя, в принципе, это переложение старых песен европейских леваков, но в новой редакции. И осмысленное с учётом его медицинской практики. Видите ли, в послевоенный период часть "новых левых" в Европе заговорила о том, что пролетариат перестал быть революционным классом. Его жизненное положение улучшилось, у него появилась собственность, растёт уровень оплаты его услуг. Пролетариат обуржуазился, ему есть что терять и помимо цепей. Его уже не бросить на баррикады, он потерян для революции. Вопрос: а остались ли социальные группы, способные стать новым революционным авангардом?
       - "Да!" ответили леваки. Такие группы есть. Этого разного рода социальные меньшинства. На одном краю спектра: люди творческих профессий, люди искусства, авангардисты и нонконформисты. К ним примыкает и молодёжь, студенчество. Кстати, именно эти "гегемоны" стали основной движущей силой французских бунтов 1968 года, едва не закончившихся революцией.
       - На другом краю спектра: изгои, бродяги, люмпены. Всё сборище аутсайдеров, вплоть до откровенных социопатов. Люди, отвергнутые обществом. Не способные адаптироваться к обществу. И, в довесок, по всему спектру, как говорится, от дворцов до хижин: наркоманы, сексуальные извращенцы, "психонавты" и прочие борцы с естеством и разумом.
       - И, наконец, революционный класс, на который обратил внимание ваш подопечный. Это сумасшедшие. Не просто сумасшедшие, а психопаты. Откровенные, явные, агрессивные психопаты. Именно их он называл "кристально чистыми революционерами". Почему использовал именно такое определение? Потому что эти "борцы за светлое будущее" неспособны примириться с обществом. Они не могут интегрированы в общество. Они обречены на противостояние с обществом. К тому же они ввиду глубокой деградации личности неспособны к общественно полезному труду. Вот вам и готовый "пролетариат" для мировой революции. Именно их и предполагал использовать ваш подзащитный для переустройства общества...
       Липпер брезгливо поморщился.
       - Ужас! Как он мог докатиться до этого? Он же на полном серьёзе собирался заниматься масштабными социальными экспериментами.
       - Каким образом? - удивилась Ольга. - Кто бы ему позволил?
       - Вот именно, - медленно и задумчиво произнёс Липпер. - Я тоже так думал... Никто не позволит. Бодливой корове, как известно, Господь рога не даёт. Но если не даёт Господь, то, как видно, даёт кто-то другой. Кто и сам с рогами. И хвостом. Вы знаете, Ольга Дмитриевна, у меня всё время было такое чувство, что за этим человеком кто-то стоит. Кто-то невидимый и могущественный, оберегающий его от преждевременного падения в пропасть. Когда я понял, что представляет из себя этот человек, я немедленно перестал оказывать ему помощь, даже пытался противодействовать его экспериментам. Но у него постоянно находились какие-то защитники и покровители. И, как теперь принято говорить, спонсоры. Откуда-то он доставал дорогостоящие препараты, кто-то помогал ему находить добровольцев для участия в экспериментах. Да, тот несчастный юноша был не первый. А мои протесты... Мне кажется, меня и на пенсию прежде времени отправили из-за них. Я бы мог ещё немного поработать. Да...
       Старик тяжело вздохнул.
       - Если бы не трагическое происшествие с его сыном... Несчастный мальчик! Бедный, бедный ребёнок. Я уверен, уверен!..
       Леппер, не договорив, с трудом встал со стула и, переставляя потихоньку занывшие от ревматизма ноги, подошёл к окну.
       - Я ничего не смог доказать и никого не смог спасти, - с грустью произнёс Илья Аркадьевич. - А мне ведь жалко и вашего... клиента. Он получил блестящее образование, он мог бы стать... Господи, кем он мог бы стать! Мощный ум, воля, творческое мышление, способность видеть даже не новые горизонты - новые миры! И при этом... Больная, искалеченная душа, пожираемая ненавистью к людям, мстительностью, холодной и расчётливой подлостью. Великий ум и человечность - это гений. Великий ум и бесчеловечность - это демон. Сожалею, Ольга Дмитриевна, но вы защищаете демона.
       Ольга отставила чашку и выложила из сумочки на стол блокнот.
       - Да, защищаю...
       Зашуршали страницы. Ольга что-то быстро, лихорадочно записывала. Потом отложила ручку и сказала виновато, будто оправдываясь:
       - Да, Илья Аркадьевич, он мой подзащитный. Я и просто обязана акцентировать внимание суда на тех фактах, которые свидетельствуют в пользу моего подзащитного. И, как адвокат, я вижу, что мой подзащитный был талантливым врачом-психиатром, автором передовых методик лечения больных, однако потом пережил семейную трагедию и не исключено, что разум его не выдержал подобного удара. Кроме того, у него было очень тяжёлое детство, он перенёс множество психологических травм, что не могло не сказаться на его психике. Одарённый и несчастный человек. Жертва общества, как и его пациенты. Это вам говорит адвокат. А ваш собеседник...
       Ольга убрала блокнот.
       - ...ваш собеседник готов с вами согласиться. Возможно, Балицкий и в самом деле не на стороне добра. Впрочем, будь он на стороне добра, не было бы смысла его защищать. Кстати...
       Ольга озадаченно сдвинула брови.
       - ...Я заметила... Да, очень интересно! Вы ни разу не назвали его по имени. Ни разу! Почему, Илья Аркадьевич?
       Липпер не сразу ответил ей. Он стоял у окна, вглядываясь в серый сумрак дождливого вечера, и проводил пальцами по стеклу, словно прорисовывая путь дождевых капель.
       Потом он повернулся, подошёл к столу и замер в раздумье.
       - Может, ещё чаю согреть? - спросил он гостью.
       Ольга посмотрела на часы.
       "Всё, что нужно - он сказал..."
       - Спасибо, Илья Аркадьевич, но я, пожалуй, и так отняла у вас слишком много времени. Да и поздно уже...
       - Что вы! - воскликнул Липпер. - Не отняли, нет... Признаться, мне давно... Давно хотелось... Поговорить, так можно сказать...
       Липпер часто заморгал, и Ольга с удивлением заметила блеснувшие в уголках глаз слёзы.
       - Просто поговорить. Объясниться, попытаться найти оправдание. Знаете, такое уж странное существо - человек. Всё время пытается себя оправдать. Даже если никто его не обвиняет. Всё так, всё именно так... Да, я боюсь произнести его имя. Знаете, была когда-то такая примета: нельзя в лесу произносить слово "волк". Можно приманить зверя. Вот и я так же не хочу произносить имя этого человека. Не хочу приманить зло. А, может...
       Липпер, устало вздохнув, присел к столу.
       - Просто пытаюсь стереть его из памяти. И его, и с ним - часть моего прошлого. Кстати... Что же с ним случилось на этот раз? От чего вы пытаетесь его спасти?
       - От тюремного заключения, - ответила Ольга. - После той истории... С сыном... Балицкий был оправдан. Но, как видно, социальным экспериментам он предпочёл банальный разбой. Сейчас он сидит под надёжной охраной, в камере предварительного заключения. Так что не бойтесь его приманить. Впрочем...
       Ольга глянула искоса на старика.
       - ...Есть вероятность, что его признают душевнобольным.
       - С вашей помощью? - уточнил Леппер.
       Ольга улыбнулась.
       - Что вы, Илья Аркадьевич! Моя помощь минимальна. Сумасшествие Балицкого очевидно! Будь он нормален, то грабил бы бедных. В крайнем случае - середнячков. А он средь бел дня с ножом в руках ворвался в офис одного весьма уважаемого человека. Дрался с охраной, выкрикивал какие-то безумные лозунги. Пытался отобрать у охранника галстук... Согласитесь, это не похоже на поведение человека, который думает о собственной выгоде и преступным путём пытается увеличить своё благосостояние. Скорее, это поведение безумного аутсайдера. Сумасшедшего, что и будет доказано!
       - Вы циничны, Ольга Дмитриевна, - тихо произнёс Липпер. - Как и вся современная молодёжь... Мой совет... Или просьба. Вытащите этого человека из тюрьмы. И ни в коем случае не отправляйте в сумасшедший дом! Демону нужны адские места, не пускайте его туда. Только поймите меня правильно, я не думаю, что он окончательно превратился в монстра. Когда он был другим, совсем другим. Человеческое сердце, любовь - всё было. Я ведь видел, чувствовал это! Иначе никогда, никогда не подпустил бы его к больным! И сейчас... Вы знаете, чем питается его демон? Страхом! Его страхом! Когда-то он был напуган, сильно напуган и страх этот высасывает из него жизнь. Когда-то я помогал ему делать карьеру... А ему нужна была другая помощь! Держите его подальше от страшных мест, Ольга Дмитриевна.
       - Вот этого...
       Ольга встала и вышла в прихожую.
       Набросив куртку, она подошла к двери кухни и сказала:
       - Вот этого я вам обещать не могу. Наказания он почти наверняка избежит. А вот страшных мест...
       Она усмехнулась.
       - Я же не спаситель! Я молодой, начинающий адвокат, который защищает бедного, неплатежеспособного, всеми забытого клиента. Сделаю, что смогу.
       Она застегнула "молнию" на куртке.
       - Спасибо за увлекательный рассказ, Илья Аркадьевич! И... До свидания!
       Липпер не стал её провожать. Он услышал, как хлопнула в прихожей дверь. Почувствовал, как на секунду потянуло сквозняком из подъезда.
       Он долго ещё сидел за столом, уголком салфетки собирая крошки от печенья.
       Потом прошептал: "Всего доброго..."
       И, выключив свет на кухне, побрёл умываться и чистить зубы.
       Было восемь вечера. Он рано ложился спать.
       Впрочем, он знал, что в эту ночь - не заснёт. Это не беспокоило его.
       Он привык к бессоннице.
      
       По приказу доктора Коллектив патриотических больных собрался в зале для медитаций. Для занятий, даже внеплановых, время было неподходящее: десять вечера. Но Ратманов, которому, конечно же, немедленно доложили о незапланированной встрече доктора с пациентами, возражать не стал. Накануне операции он вообще предоставил Балицкому полную свободу действий. И свободу общения с больными.
       Ратманов вполне резонно полагал, что незадолго до начала операции доктор постарается обеспечить полный контроль над сознанием больных, и считал это полезным и даже необходимым для успеха грядущей "управляемой мини-революции".
       Он знал, что доктор сумеет активизировать разрушительную энергию в душах больных и сможет направить её в нужное русло. Разве только...
       Надо было учитывать одно немаловажное обстоятельство. Доктору нужны были великие потрясения. Большой взрыв...
       "Начало новой Вселенной" с ироничной усмешкой произнёс Ратманов.
       А Управлению - взрыв локальный и контролируемый.
       Впрочем, Ратманов полагал (довольно легкомысленно), что шесть человек, пусть даже прошедших специальную подготовку, великих потрясений устроить не смогут.
       "Силы не те у них! В крайнем случае, их можно будет нейтрализовать..."
       Он не стал возражать против встречи Балицкого с Коллективом. Более того, даже распорядился переставить охранников подальше от дверей зала. Чтобы доктора ничто не смущало и не мешало общаться с больными.
       При этом он лично проследил за тем, чтобы вовремя подключили и настроили скрытые в стенах зала видеокамеры и микрофоны.
       Особенное внимание уделил Ратманов настройке микрофонов. Он знал, что доктор часто начинает свои речи тихим голосом, так что едва можно различить отдельные слова.
       А различить - надо было! Все слова, которые произнесёт он на этой встрече.
       Все до единого.
       "Аудиофайл Встреча-19..."
       Зелёный курсор замигал на экране компьютера.
       Режим ожидания.
      
       "Контрольная группа "106".
       По плану "Лабиринт" выход группы захвата в исходную точку назначен на 09.00. Акция по поддержке "Лиса" должна быть завершена до 10.00.
       Акция проводится по сигналу: "Север". Доклад контрольной группе немедленно по завершению акции.
       Контрнаблюдение осуществляется оперативниками группы захвата
       Объект "Дача-106" должен быть готов к приёму "гостей" с 10.30 23 августа до 14.30 25 августа.
       Решение о дальнейшем содержании "гостей" на объекте "Дача-106" будет принято не позднее указанного срока (14.30 25 августа).
       Группе ликвидации "Стрелок - Самир" быть в состоянии полной боевой готовности. Прибытие группы "Стрелок - Самир" на объект - только после получения дополнительного подтверждения от контрольной группы.
       В случае продления срока содержания "гостей" на объекте либо в случае контролируемого вывода "гостей" за границы объекта оперативному агенту "Брайтон" обеспечить взаимодействие с правоохранительными органами по обеспечению безопасного режима вывода / содержания".
      
       "Контрольная группа.
       "Владу" обеспечить безопасный выход "Лиса" на сотрудников ФСО.
       Особое внимание обеспечить наблюдению за агентом.
       Группе технического контроля обратить особое внимание на все сообщения по каналам связи ФСО, в которых упоминается агент "Алмаз".
       Данные перехвата должны немедленно передаваться в контрольную группу".
      
       "Контрольная группа - "Владу".
       Общий график выхода сотрудников КПБ по плану "Лабиринт".
       "Лис" и "Марк" - 09.15
       "Вильгельм" - 09.45
       "Крот"...."
      
       Зелёная линия на экране. Замелькали, побежали по экрану цифры: уровень громкости, параметры настройки, время начала записи, продолжительность записи.
       Синяя линия. Фильтрация помех.
       Дежурный офицер смотрит на часы.
       "Входят в зал. Скоро начнётся. А закончится когда?.. Доктор любит поговорить".
       Офицер поправил наушники.
       "Хоть бы до полуночи угомонились, психи чёртовы. Мне ещё Ратманову звонить с докладом... Удастся мне сегодня поспать хоть полчасика или нет? Или так и дудем до рассвета на "прослушке" сидеть? Возится с ними Ратманов, возится... Неужели боится полковник этих маньяков?"
       Офицер улыбнулся.
       "Побаивается, как пить дать! Да, забавный народец, забавный... Интересно, их и впрямь на волю решили выпустить? То-то я и смекаю, почему это начальство свои семьи на дачи да за границы отправило. Видно, жарко в Москве будет... А мои-то в Хургаде жарятся. Да, как кутерьма закончится - надо будет и мне отдохнуть. В сентября яблоки на даче собрать. Милое дело - свои-то яблоки! И ещё... Ага, вот! По местам расселись, главный речь начал!".
       Офицер поправил наушники.
       Шипение в динамиках.
       И голос Балицкого: "Сегодня последняя наша встреча..."
       Шипение усилилось.
       "Чёрт, что с погодой?" с раздражением подумал офицер.
       В зале для медитаций в своё время установили радиомикрофоны, чтобы не тянуть проводку через всё здание. Технику для "прослушки" подобрали качественную, и помех при перехвате обычно не было.
       Но сегодня творилось что-то странное. То ли неспокойная, дождевая и грозовая атмосфера была тому виной, то ли в здании не к месту включили какие-то приборы,..
       "А ведь было распоряжение все лишние приборы отключить!"
       ...но буквально с самого начала записи появились и стали быстро нарастать какие-то странные помехи.
       Сначала это были лёгкие, едва слышные потрескивания, потом заунывный, метельный свист, будто невесть откуда взявшаяся вьюга прорвалась в закрытый эфир, а теперь вот - шипение.
       И, кажется, помимо голоса доктора, где на заднем плане, приглушённые, но явственно различимые - голоса. Посторонние голоса!
       Явно не принадлежащие ни доктору, ни больным.
       Голоса суетливые, визгливые, отрывисто бросающие короткие слова, разобрать которые невозможно.
       То тонут в помехах, то появляются вновь. И звучат, звучат - раздражающим, тревожным, незаглушаемым фоном.
       "Что за ерунда?" с беспокойством подумал офицер, подстраивая канал перехвата.
       "Что за..."
       Ему показалось, что он услышал смех. И резкий, внезапно оборвавшийся визг.
       У офицера холодный пот выступил на лбу.
       "Кто-то вклинился? Не может быть! Здесь же спецобъект! Здесь всё под контролем!"
       Он сорвал наушники и схватился за трубку служебного телефона.
       - Старший лейтенант Ларин! Товарищ капитан, проблема на "прослушке"...
      
       - Сегодня последняя наша встреча.
       Доктор не стал включать свет. Привычным уже кругом они сидели в середине тёмного зала, и лица их скрывала темнота.
       Освещённые прожекторами стёкла синей водою заливал ночной дождь. Слабый, рассеянный туманным воздухом свет не пробивался в глубину зала и не тревожил сгустившийся сумрак.
       Из темноты звучали слова доктора.
       - Я оставляю вас, как волков среди овец. Малая стая окрепла и готова к большой охоте. Хорошие мои, я дарю вам этот мир. Завтра он станет вашим. Это ваш лес, ваша земля, ваша охотничья территория.
       - Мир был жесток с вами. Он травил вас, он пытал вас, он издевался над вами, он унижал вас, он насиловал вас, он топил вас в грязи и дерьме, он покрывал вашу кожу шрамами, язвами, сыпью, рубцами и позорными татуировками, сердца ваши уязвлял до крови иглами бранных слов, он душил вас и топил, он ломал вас, он пытался лишить вас достоинства, самоуважения и самого человеческого естества.
       - Он бил вас и отбивал, будто мясо на разделочной доске. Он хотел раздробить ваши кости, чтобы было проще и приятней сожрать вас. Робкие души покорились бы этому повару и безропотно ждали, когда настанет и их очередь лечь на золотое блюдо, которое подадут к праздничному столу на пиру сильных мира сего.
       - Вы - не из робких! Вы решились не просто на бегство от мира, ваш выбор был - бунт!
       - Каждый из вас вёл свою войну против общества потребления. Теперь мы объединили наши усилия. Мы начинаем нашу общую, великую войну за новый мир!
       - От социальной терапии мы переходим к социальной хирургии. Мы излечиваем свои недуги борьбой за оздоровление общества. Мы сублимируем деструктивную энергию нашего сознания, переходя от саморазрушения к разрушению мира, заражённого болезнью приобретательства. Мы, патриоты нового мира, без жалости сжигаем ветошь.
       - На пике своего могущества капиталистическое общество зашло в тупик. Движение остановлено, двигаться дальше некуда. Экспансия капитализма идёт по горизонтали, с достижением мирового господства общество потребителей лишается стимулов для дальнейшего развития. Далее начинается лишь движение по кругу, по одним и тем же, давно пройденным отметкам, с отчаянными попытками сохранить привычный для современного буржуа высокий уровень комфорта, что неизбежно приводит к быстрому разрушению экосистемы Земли.
       - Буржуа ведут нас к хаосу и бесславной гибели. Буржуа бездарнейшим образом истощают резервы Разума, направляя его усилия лишь на получение удовольствий. Ещё немного, и человечество будет уже не в состоянии выполнить свой священный долг перед Всевышним и совершить рывок к новому циклу развития Вселенной.
       - Жадные буржуа, свиньи, неспособные поднять голову к небу, завели человечество в тупик и теперь пытаются заморочить нам головы сказками о конце истории. Мы, изгои капиталистического общества, обитатели тюрем и психушек, жители городских окраин, аборигены помоек и сточных канав; мы, заклеймённые всеми возможными проклятьями и позорными отметинами бродяги; мы, объявленные уродами и дегенератами; мы, брезгливо выброшенные в клоаку - восстаём и возвращаемся в город. Мы заявляем, что история только начинается. И творим её - мы!
       - Покрытые зловонной грязью, мы в тысячу раз чище и благородней любого из олигархов. От святости мы светимся изнутри!
       - Господь прислал нам подмогу. Там!
       Балицкий резко выбросил руку верх. Он был уверен, что, не смотря на темноту, больные увидят энергичный его жест. Не увидят, так... Почувствуют!
       - Там, наверху, наш небесный покровитель. Звёздный Волк спешит к нам на помощь. Мы - тело его на Земле. Мы - созвездие Волка!
       - Мы чувствуем хищный его голод, по нашим венам струится его кровь, наши рты превращаются в волчьи пасти, волчья сила наполняет нас, от волчьей жажды крови мы воем и скулим, волчий нюх ведёт нас в человеческое стадо. Мы почистим людей от скверны, мы сожрём гнилое мясо, мы выпьем дурную кровь. Ужасом мы принудим людей к благородству. Ужасом разбудим разум! Мы любим людей так, как люди неспособны себя любить!
       - Мы долго готовились к завтрашней охоте. Мы проделали долгий путь, мы вместе учились быть сильными, бесстрашными и непобедимыми. Завтра каждый из вас вспыхнет яркой звездой, слепящим светом озарит этот мир. Кому-то суждено быстро погаснуть, кто-то будет гореть, ещё гореть, ещё... И я прошу, прошу вас...
       Балицкий опустил голову. Горло его сдавила судорога. Он не мог произнести ни слова.
       До боли сжатым кулаком он ударил в пол и прошептал, с трудом проталкивая воздух сквозь стянутую приступом боли гортань:
       - Только убивайте. Прошу вас - убивайте...
       И закашлял, захлебнувшись слюной.
      
       Капитан изумлённо покачал головой.
       - Ничего не понимаю! Переключи с внешнего динамика на наушники... Вот так... Да, странное дело. Запись идёт в штатном режиме, приборы зашиты включены, фильтр работает без сбоев. И в то же время помехи какие-то, причём... Это же явно не стационарный шум! Как будто... Осмысленные, модулированные сигналы. Обрывки какой-то передачи? Быть этого не может...
       - Я на резервной записи настройку канала менял, - доложил Ларин. - И там помехи вылезают. Завтра Ратманов лично будет прослушивать. Может, и кому повыше придётся запись отправить, а тут - такое дело...
       Ларин развёл руками.
       - Не знаю, как это объяснить.
       - Узнаем! - ответил капитан и, сняв с пояса рацию, нажал на кнопку передачи.
       - Первый пост- пятому! Пятый, ответь дежурному!
       "...на связи" пробубнила рация.
       - Бери своих людей и одного из техконтроля! - распорядился капитан. - Проверьте территорию от КПП и по всему периметру. Подозрительных в охраняемой зоне задерживать. Если на трассе машина - зафиксируйте! Технарь пусть эфир проверит. Атмосфера у нас неспокойная. Как понял?
       "Есть, выполняем!" бодро ответила рация.
       - Ну, вот и порядок, - заявил капитан, отключив рацию. - Если к нам в гости кто-то пожаловал, то бойцы его обнаружат. Они на это дело натасканы. А ты...
       Он повернулся к напряжённо замершему старшему лейтенанту.
       - Запись веди как обычно. Но как дежурство сдашь - ко мне!
       Капитан постучал пальцем по столу.
       - С рапортом об этом происшествии! Отметь точное время, когда помехи появились. И...
       Капитан посмотрел на экран.
       - ...Сколько это продолжалось. Краткое описание характера помех, и на каких участках записи они возрастали. На оформление рапорта - час. Всё понятно!
       - Так точно, - не слишком бодро ответил Ларин.
       И потянулся к наушникам.
      
       Ночью Лису плохо спалось. Не от волнения или страха. Он был совершенно спокоен. Так спокоен, что самому было удивительно и непонятно. Он не ворочался в постели, не перекатывался с боку на бок, не считал овец и не рисовал мысленно серые цифры на сером фоне.
       Он просто лежал и смотрел в потолок... Впрочем, какой там потолок? В комнате было совершенно темно. По распоряжению доктора отключили даже дежурный свет.
       Он просто смотрел в темноту.
       За два дня до операции их распределили по двухместным палатам. Соседом Лиса оказался Марк.
       Лис знал, что это - не случайно. У них с Марком особые миссии. У каждого своя. Выполнимая. Ценой жизни.
       Это была палата смертников.
       Впрочем, у остальных тоже было немного шансов выжить. То есть, почти никаких. Что поделаешь, революции нужна кровь. Ей нужно питаться...
       Честно говоря...
       "Хочу ли я умереть?" спросил себя Лис. "хотим ли мы умереть?"
       Он не мог ответить на этот вопрос.
       "Может, потому я и не могу уснуть? Лежу и мучаю себя... Да нет, не мучаю. Просто лежу. И пытаюсь понять, хочу ли и завтра вот так лежать, и послезавтра, и через два дня? И потом? Лежать, пить, ходить, дышать. Не задаваясь вопросами, не думая, зачем я это делаю. Ни о чём не вспоминая, ничего не требуя - просто жить. На помойке, в приюте - где угодно? Готов лия принять такую жизнь? Конечно, готов..."
       Лис показал язык невидимому потолку. И пожалел о том, что потолок не зеркальный и без подсветки.
       Чудесное получилось отражение!
       "Меня ведь считают больным. Да, и называют больным. Но разве я болен? Я не знаю, что такое болезнь. Болезнь - это когда плохо. А мне хорошо! Доктор знает, что я здоров. Совершенно здоров. И вполне созрел для нормальной жизни, простого счастья. Только вот куда деть эту голову? Эту проклятую голову на моих плечах? Как бы мне достать мозги и промыть их в крепком растворе марганцовки? Конечно, Санта, угрюмый мужик, ответил бы, что мозги мои завтра в морге вымоют. И на подносе выставят сушиться. Да только... Разве выпустят меня из морга с выпотрошенным телом и пустой головой? Я бы принял жизнь, хорошую и простую. Только странное что-то булькает в черепе, будто пузыри проходят сквозь жидкость. С таким вот черепом... Нет простоты. Ничего нет. Я там, где я есть. И я не болею. Я здоров, необыкновенно здоров. И не знаю, такой здоровый, хотелось бы мне жить дальше или нет".
       Лис перевернулся на спину.
       "А если бы предложили?" спросил его кто-то. "Если бы тебе дали выбор? У тебя есть выбор? Или это героизм от безысходности? Быть может, ты просто автомат? Хорошо настроенный автомат? Киборг, который притворялся человеком, а теперь вот притворяться больше не может? Засбоила программа, Лёша, засбоила... Так ведь?"
       Лис не удивился тому, что кто-то невидимый прокрался в спальню и изводит его вопросами. Невидимки часто задавали ему вопросы. Он уже привык к этому. Настолько привык, что перестал на эти вопросы реагировать.
       Но этот... Этот трудно было пропустить мимо ушей.
       Лис приподнялся и погрозил невидимке кулаком.
       - Какая программа? - шёпотом спросил Лис. - Врёшь ты всё. Нет никакой программы. Я сам сделал выбор.
       "Это тебе кажется" упорствовал невидимка. "Это иллюзия выбора. Для такого задания нужны люди, которые считали бы себя добровольцами. А на самом деле - покорными исполнителями чужой программы. Чужой воли. Ты не пробовал сойти с тропинки в сторону?"
       - Зачем? - искренне удивился Лис. - Тропинка ведёт меня туда, куда я хочу идти.
       "А, вот видишь!" обрадовался невидимка. "Вот это глупость-то и есть! Сам-то понимаешь, что говоришь? Откуда это тропинка может знать, куда тебе надо идти? Разве она тобой проложена? Разве люди, которые её проложили, спрашивали тебя, куда тебе надо идти? Разве твоё мнение для них имело хоть какое-то значение? Они проложили её, исходя из своих интересов. Пункт назначения известен им, но неизвестен тебе. А тебе исподволь внушили, будто в конце пути - приют для тебя, обитель блаженных. Дом, милый дом!"
       Невидимка зашёлся в издевательском, шипящем, ядовитом смехе.
       - Тише, дурак! - приструнил насмешника Лис. - Марка разбудишь!
       Марк замычал спросонья и заворочался.
       Невидимка сразу осёкся и затих.
       - Так-то! - наставительно заметил Лис. - А на твои вопросы провокационные я вот как отвечу... Да... Вот так...
       Невидимка беспокойно заворочался в углу.
       - Не шебурши, дай с мыслями собраться, - грозным голосом приказал ему Лис. - Я вот что скажу... Совпадение, вот что это такое! Да, всё совпало. Я нашёл людей, которым я нужен. Эти люди... Ну, они... Они странные, конечно. Не доктор, нет! Он-то как раз мужик нормальный. Хороший мужик. А эти, вокруг... Мутят, конечно. Мы-то с доктором знаем, что революция неизбежна. А вот эти...
       "Встреча с патологоанатомом для тебя неизбежна!" заявил ему невидимка. "Дурак ты! И доктор твой дурак! Вас на привязи водят, как собачек. А вы и рады стараться!"
       Лис не обиделся на невидимку. Невидимка глуп. Он всего не знает. Так, подслушивает что-то, хватает обрывки чужих разговоров. А потом чушь несёт, да так уверенно! С таким апломбом!
       Всезнайка, где уж нам...
       - Ты всего не знаешь! - уверенно заявил Лис. - Молчи!
       Невидимка замолк.
       Но в разговор вступил Марк.
       - Дай поспать! - простонал он. - Опять у тебя гости.
       И закутался в одеяло.
       Лис вскочил и, подбежав к Марку, начал яростно трясти его.
       - Марк, друг! Дмитрий Данилович!
       - Чего тебе, гад? - хриплым голосом спросил Марк, по-черепашьи высунув голову. - Не скрыться от тебя...
       - Марк, дружище, - дрогнувшим голосом спросил его Лис, - а революция и правда неизбежна?
       - Зараза, - ответил Марк. - Как есть, зараза! И сам не спит, и другим не даёт.
       - Пойдём, покурим? - предложил ему Лис. - Мне праздничный паёк выдали, пачку сигарет.
       Марк зевнул и, приподнявшись, сладко потянулся.
       - Нельзя, расписание...
       Лис подмигнул ему.
       - Сдаётся мне, что сегодня можно. Пошли!
      
       В девять часов утра к одному из домов на Ленинском проспекте подъехала машина. Чёрный "Мерседес" с тонированными стёклами остановился на углу дома. С этой точки хорошо был виден первый подъезд.
       Водитель набрал номер на мобильном и коротко бросил:
       - На месте.
       Его напарник приоткрыл дверь.
       - Не спеши, - остановил его водитель. - Глава семейства завтракать изволит. У него выход на восемь пятнадцать запланирован. Видишь...
       Он показал на припаркованную у подъезда синюю "Тойоту".
       - Его ждут. И мы подождём. Следи за обстановкой.
       Напарник аккуратно и почти беззвучно закрыл дверь.
      
       Доктор сидел, отвернувшись к окну. Он повернул головы, когда мимо него проходили больные. Он не сказал им не слова.
       Прощания не было. Он успел им всё сказать.
       Офицеры Управления распределяли больных по микроавтобусам.
       Доктор слышал обрывки фраз.
       "Двоих до "Таганской", выезд через десять минут... Одного до Мясницкой, выезд через три минуты... Одного на Арбат, выезд..."
       Балицкий сидел в небольшой комнатке, примыкавшей к коридору. Сквозь приоткрытую дверь он слышал звуки шагов и голоса. Голоса оперативников.
       Больные уходили молча. Кажется, они тоже всё сказали своему доктору. Вождю своей революции.
       Вот только... Показалось Балицкому, что услышал он голос Лиса.
       "...только сливочное, подороже..."
       "Сладкоежка, однако, наш главный террорист" подумал Балицкий.
       И грустно усмехнулся.
       В больнице бойцы КПБ сидели на специально подобранной для них диете. Лис давно уже мечтал о порции сливочного мороженого размером этак с полулитровое пластмассовое ведёрко и об этой заветной мечте своей не раз говорил доктору.
       Должно быть, надеялся, что Балицкий замолвит за него словечко перед диетологами Управления.
       Но диетологи подчинялись Ратманову, а Ратманов и слышать не хотел о гастрономических поблажках для больных. В особенности - для Лиса.
       "Что вы, Семён Сергеевич, это же столько лишних калорий! Они же вес наберут!"
       Ратманов, возможно, и уступил бы, если бы доктор настаивал. Но Балицкий давление на полковника не оказывал, соглашаясь с ним... где-то в глубине души.
       Революционер должен быть худым и лёгким. И не привязываться к удовольствиям этого мира, который ему так скоро суждено покинуть.
       А побаловать себя можно и напоследок.
       "Деньги исполнителями получены! Документы прикрытия выданы! Группа распределена!"
       Лису выдали удостоверение личности. Он, по легенде, сотрудник Управления.
       Остальные бойцы КПБ получили общегражданские паспорта.
       Фотографии на паспорта взяты из личных дел. Фотографии годичной давности, но для милиции (на случай внезапной проверки где-нибудь на московской улице) - сойдёт.
       Лис на особом положении. Учитывая серьёзный настрой людей из ФСО, его фотографировали отдельно. Фотографии совсем свежие, скомпонованы и отпечатаны с соблюдением всех требований Управления. На фотографии в удостоверении он в форме капитана (на фотосессию пожертвовал один из охранников... по приказу руководства, конечно). На фотографии, которую приложили к выписке из личного дела, переданной офицерам ФСО, агент Лис в светло-серой летнем костюме.
       Том самом, пошитом на заказ.
       Лису предстоит самая сложная проверка.
       А вот...
      
       - Всё, время!
       Они вышли из машины и двинулись к подъезду.
      
       ...полковник. Куда уж без него!
       - Быстрее, быстрее! Первая машина - на выезд...
       Голос у него неспокойный, с какими-то истеричными, визгливыми нотками. Волнуется полковник, с трудом великим держит себя под контролем.
       Да, ему есть что терять и что проигрывать. Его карьера, благополучие и сама его жизнь зависит сейчас от больных людей, подготовленных к диверсионной работе по невиданной ещё в мире методике. Кажется, даже доктор Губер не проводил операции такого масштаба.
       Это ведь удар масштабный, не точечный. Не захват посольства в Стокгольме.
       Это - революционный карнавал во всём своём великолепии.
       И вот судьба служаки-полковника зависит от... Успеха революции и эффективности действий кучки сумасшедших?
       Притом, что полковник так и не узнал, какие именно действия запланировали больные.
       Есть от чего волноваться и при отдаче команд взвизгивать по-лейтенантски на высоких нотах.
       "Фу, ну и запах в этой каморке!"
       В комнатке стояла небольшая микроволновая печь и кофейный аппарат. Дежурные санитары устраивали здесь по ночам полночные трапезы. Завербованный стукач из числа санитаров доложил как-то Ратманову, что дежурные добавляют в кофе коньяк.
       Ратманов устроил было борьбы за трезвость. Даже доктора просил...
       "Вы же всё равно живёте здесь. Что вам стоит?"
       ...проходить иногда в полночь по коридору, одним своим присутствием удерживая санитаров от дурных поступков.
       "Вас они боятся! Я точно знаю!"
       "Я вам не привидение, чтобы людей пугать!" отрезал Балицкий.
       Больше Ратманов с подобными просьбами к нему не обращался. Кажется, и санитаров, в конце концов, оставил в покое.
       Вот откуда этот запах! Дешёвый кофе и бренди. Бренди, который санитары называют коньяком. И, кажется... Запах пота.
       Комната не проветривается. Не избавиться от этого мерзкого запаха.
       Тошнота.
       Балицкий вытер салфеткой рот, в уголках которого стала накапливаться клейкая, солоноватая слюна.
       Потом расправил салфетку.
       И сложил из неё фигурку. Взвесил на ладони...
       Бумажный волчонок смотрел на него грустно.
       ...и поставил на край стола.
       Балицкий не выходил из комнаты. Он провожал больных.
      
       - Звонят! - крикнула дочка.
       Тамара Николаевна заметалась беспокойно по кухне.
       - Господи, неужели отец опять портфель свой забыл! Вернулся, что ли?
       Она заглянула под стол (в прошлый раз Андрюша оставил портфель именно под столом).
       Пусто.
       Вышла в прихожую. И здесь не было забытых мужем вещей.
       "Странно... Похоже, не Андрей"
       Она подошла к двери и, подняв трубку домофона, спросила:
       - Кто там?
       - Вишнякова Тамара Николаевна? - вопросом откликнулся гость.
       Тамара Николаевна не решилась сразу ответить.
       Голос незнакомца был явно взволнованный, если не испуганный.
       От такого голоса и, главное, от того, что незнакомец так уверенно назвал её имя (то есть, чем-то напуганный человек пришёл к ней не по ошибке) сердце её беспокойно сжалось.
       - А вы кто? - продолжала она допытываться у невидимого ей визитёра.
       - Тамара Николаевна, я коллега вашего мужа, - торопливо объяснил визитёр. - Майор Саврасов, Дмитрий Иванович. Ради бога, как можно скорее! С Андреем Александровичем беда...
       - Да что вы! Господи, он же только...
       - Мама, что там? - спросила дочка, выбежав в коридор.
       - Света, не лезь! - крикнула мать.
       - Тамара Николаевна, - снова позвал её гость. - Я поднёс удостоверение к дверному глазку. Пожалуйста, посмотрите. Прошу вас!
       Тамара Николаевна осторожно приблизилась к двери. И выключила свет в прихожей. Так лучше видно.
       - Вы это, поближе...
       Мелькнула фотография: размытая. Буквы: "федеральная...".
       - Ой, ещё ближе. Чуть дальше... Вот!
       Она внимательно рассмотрела фото. Прочитала фамилию и звание.
       Она надела цепочку на дверь и слегка приоткрыла её.
       Мужчина, стоявший на лестничной клетке, протянул руку и передал ей удостоверение.
       - Пожалуйста, прочитайте. Выслушайте меня внимательно, Тамара Николаевна.
       Женщина растеряно крутила в руках офицерское удостоверение.
       - Что же... Что такое? - срывающимся голосом спросила она.
       - Распоряжение генерала Сомова, - жёстким и уверенным голосом произнёс мужчина.
       - На вас и вашего мужа готовится покушение. В Москве неспокойно...
       Тамара Николаевна выглянула из-за двери и увидела на стене, за спиной гостя, какую-то размытую тень. Кто-то ещё стоял на лестнице, спрятавшись за углом.
       - Там кто-то есть!
       Мужчина повернул голову.
       - Не волнуйтесь, это мой напарник. Тамара Николаевна, по распоряжению генерала Сомова мы проводим эвакуацию членов семьи полковника Вишнякова. Срочно собирайтесь!
       Тамара Николаевна отступила на шаг.
       - Но мне нужно...
       - Времени нет! - настаивал мужчина, приблизившись вплотную к двери.
       Он протянул руку, просунув её в щель между дверью и дверным косяком.
       - Пожалуйста, верните удостоверение! И срочно собирайтесь!
       - Мне нужно позвонить мужу, - решительно заявила Тамара Николаевна. - Или Сомову. Я знаю его телефон.
       Она отступила ещё на шаг.
       - Звонки запрещены! - закричал мужчина, наваливаясь на тяжёлую металлическую дверь. - Запрещены! Не делайте глупостей!
       Тамара Николаевна услышала звуки шагов.
       "Второй... за дверью..."
       Ей стало страшно.
       - Подождите, - пробормотала она, отступая в глубину квартиры. - Я позвоню и сразу же вернусь...
       - Запрещено! - крикнул мужчина и, с силой, резко навалившись на дверь, сорвал цепочку с крепления.
       - Помо!..
       Мужчина зажал ей рот.
       - Тихо, - спокойно произнёс он.
       Его напарник следом за ним вошёл в прихожую. Он погрозил пальцем Свете, замершей в ужасе на пороге своей комнаты.
       - Девочка, мы не бандиты. Мы хорошие люди.
       Он прикрыл дверь.
       - Сколько тебе лет?
       - Двенадцать, - прошептала Света.
       - Чудесный ребёнок! - воскликнул напарник.
       И заглянул в кухню.
       Лже-Саврасов отпустил Тамару Николаевну.
       - Слушайте меня, - спокойным, деловитым тоном произнёс он. - Сейчас вы вернёте мне удостоверение, в которое вцепились мёртвой хваткой, спокойно соберётесь, и мы поедем. Вы и дочка поедете вместе с нами. Не шумите и не делайте резких движений...
       Он достал тонкий, остро отточенный стилет.
       - Стрелять не будем. Но, если поднимите шум, то в живых мы вас не оставим. Поняли?
       Тамара Николаевна быстро закивала в ответ.
       - Собирайтесь. Без багажа!
       Гость усмехнулся.
       - Вам на месте всё выдадут.
      
       "Информационное агентство "Новости Москвы".
       В Гостином дворе сегодня в торжественной обстановке открывается съезд партии "Единая Россия".
       С политическим докладом о роли партии в разработке и реализации стратегии политико-экономического развития страны выступит лидер партии Борис ...
       По информации нашего корреспондента, на завтра запланировано выступление на съезде премьер-министра ..., в котором он сообщит о планируемых мерах по преодолению назревающего в стране тяжёлого политического кризиса.
       Следует отметить, что съезд "Единой России", которую все уже привычно считают партией власти, проходит в очень сложной обстановке.
       Клиенты стремительно разоряющихся банков перешли к уличным акциям протеста. Сегодня с девяти утра они проводят несанкционированный митинг у Васильевского спуска. Милиция, которая прежде жёстко пресекала подобные акции, сегодня ведёт себя на удивления лояльно по отношению к митингующим.
       Лозунги и выступления митингующих находят отклик в сердцах прохожих и митинг, поначалу весьма немногочисленный, постепенно превращается в многолюдный.
       Один из организаторов митинга на условиях анонимности сообщил нашему корреспонденту, что к 11 часам к ним должны присоединиться лидеры объединённой демократической оппозиции, что может изменить характер митинга и из обычного протестного выступления он уже в ближайшее время может превратиться в масштабную политическую акцию.
       За годы стабильности москвичи уже успели отвыкнуть от подобных потрясений, однако теперь, похоже, политика вновь выходит на улицы.
       Мы хотели обратиться к зрителям..."
      
       - Сволочи! - выругался Руднев и выключил телевизор. - Провокаторы! И время сообщили и место...
       - Ты в стихийные выступления веришь? - спросил он помощника.
       Майор вытянулся по стойке "смирно".
       - Не могу знать.
       - А в заговоры? - с явной уже иронией в голосе произнёс Руднев.
       Майор понял, что разговор неофициальный. Как говорится, без протокола.
       - Не знаю, Олег Михайлович. Разное в газетах пишут...
       - А я вот в заговоры не верю! - твёрдо произнёс Руднев. - Но верю в эффективные операции!
       Он положил в портфель подборку документов по оперативному плану разработки УССМ.
       - Машину заказал?
       - Так точно! - отрапортовал майор. - Второй подъезд, подадут через две минуты.
       Руднев встал из-за стола. Провёл ладонью по рукаву пиджака, смахивая пылинки.
       - Я у руководства, - сообщил он помощнику. - Телефон будет отключен. Вернусь примерно...
       Он посмотрел на часы.
       "Да чёрт его знает, когда я вернусь! И вернусь ли вообще..."
       - ...к трём - половине четвёртого. К моему возвращению подготовь выписку из материалов, которые подготовил Сулицкий. На каком этапе у него разработка агента. Коротко и ясно, на одну страницу!
       - Будет исполнено, - обнадёжил майор.
       "Всполошился что-то Олег Михайлович" отметил он.
       - Вам лекарство привезли, Олег Михайлович, - напомнил он. - Как заказывали, три упаковки.
       Руднев отмахнулся.
       "Не до таблеток!"
       Сердце и впрямь шалило в последнее время. Организм требовал успокоительных средств и спокойного сна.
       - У себя пока подержи. Вернусь - возьму.
      
       В девять утра у опорного пункта охраны правопорядка, у обитой мутно-серым листовым железом покосившейся двери появилась женщина.
       Женщина пугливо оглядывалась по сторонам и левой рукою прижимала к шее воротник оранжевой дворницкой куртки.
       Женщине было пятьдесят четыре года от роду, но на вид можно было бы дать и все ненужные ей семьдесят. Она уже года два, как, махнув рукой на себя, перестала подкрашивать волосы, и торжествующая седина быстро побелила ей голову.
       Лицо её было землистого цвета, в глубоких морщинах.
       "На картошку стала похожа" говорила она о себе.
       Она не любила смотреться в зеркало. Впрочем, в доме её не было зеркал. И от мебели мало что осталось.
       - Замучил, сволочь! - сказала женщина, обращаясь к двери.
       И дёрнула дверную ручку.
       Дверь заскрипела и не поддалась.
       - Закрыто, стало быть, - задумчиво произнесла женщина. - Что ж, ждать будем...
       Она привыкла к закрытым дверям. Иногда даже дверь её собственной квартиры была для неё закрыта.
       Участковый опаздывал. Ждать ей пришлось едва ли не полчаса.
       Всё это время она стояла у двери, время от времени, неизвестно для чего, дёргая ручку.
       Наконец, появился участковый.
       Капитан Чубаров, старший участковый, на службу шёл не спеша, размахивал в такт ходьбе картонной папкой с протоколами и насвистывал немелодично популярную эстрадную песенку.
       Терехову он заметил издали, и сбавил шаг. Свистеть перестал и постарался придать лицу выражение строгое и отчасти скорбное. Он уже догадывался, зачем пожаловала к нему Валентина Макаровна.
       "А у кого ключи от клетки? В сейфе надо проверить".
       - Жаловаться пришла? - спросил он Терехову.
       Погружённая в тяжкие мысли женщина вздрогнула и, завидев участкового, запричитала:
       - Володя, что делать с ним? Ну что делать с ним? Ведь ты уж сколько раз предупреждал его! И говорил, и говорил ему, гаду! И брат к нему на прошлой неделе приезжал. И при мне...
       Она размашисто перекрестилась.
       - Вот бог свидетель, правду говорю! Вот при мне он его стыдил. Так ему и сказал: "Посадят тебя, Митька!" А он? Напился до синевы, да давай брата из квартиры гнать! Стыдоба! Брата - из дому!
       Участковый достал ключ и, с трудом повернув его в проржавевшем от времени замке, рывком выдернул из замочной скважины.
       Дверь качнулась, но открываться не стала.
       "Беда" подумал Чубаров. "И здание старое, ходуном ходит. И у нас ремонта лет двадцать не было. Вот в отделении ремонт сделать - деньги нашлись. А тут сидишь в конуре, сквозняки сплошные. Зимой холодина, хоть пингвинов разводи! И зарплата мизерная, и бегаешь весь день, высунув язык... Ещё алкаши эти местные! Все мозги уже пропили! Себя не жалеют, баб своих не жалеют... Беда!"
       Он потянул дверь на себя. Приоткрыв, ногой подвинул к двери предусмотрительно оставленный у входа осколок кирпича.
       "Ну вот, не захлопнется. Хорошо ещё, что лето. Тепло пока..."
       - И ты смотри, что учудил!
       Валентина Макаровна отвернула край воротника и показала участковому свежий шрам на шее.
       - Ножом ударил! По шее! Правду говорю, убить хотел!
       "Ещё годик, и уволюсь к чёртовой матери!" решил участковый.
       Посмотрел на шрам.
       "Кровоточит ещё..."
       - Ладно уж, закройся, - сказал он женщине. - Пошли...
       И он переступил через порог.
       - Куда? - забеспокоилась женщина.
       Участковый остановился и, повернувшись к ней, помахал в воздухе поднятой вверх папкой.
       - Как это - куда? - удивлённо произнёс Чубаров. - Заявление писать. По всем правилам.
       Женщина опустила голову.
       - А, может, это... Ты его в клетку, а он вернётся - и вообще прибьёт.
       Участковый махнул рукой.
       - Не прибьёт! - уверенно сказал он. - Оформим, допросим. Глядишь, за это время и протрезвеет.
       И, с нескрываемой уже жалостью, добавил:
       - Пойдём, Макаровна. Пойдём, бедная ты моя!
      
       Вишняков полагал, что Алмаз задержится с прибытием. Потому на встречу не спешил, и планировал до начала операции проехать не спеша вокруг Тургеневской площади, чтобы оценить оперативную обстановку и попытаться (конечно, если повезёт) вычислить оперативников Управления, которые непременно должны отслеживать его именно здесь, в этом месте.
       Но провести проверку он не успел.
       - Смотри-ка! - радостно воскликнул сопровождавший его капитан Демьянов. - На месте яхонт наш бесценный!
       Он показал на здание почтамта. Притормозив у светофора, вырулил в сторону площади Мясницких ворот. И остановился, включив аварийный сигнал.
       - Встречаем, Андрей Александрович.
       Вишняков повернул голову.
       Алмаз стоял у здания почтамта, в двух шагах от углового входа, у самого края тротуара, и с блаженным видом, зажмурившись от неземного удовольствия, обгрызал краешек вафельного стаканчика с мороженым.
       - Глазастый ты, Миша! - похвалил помощника.
       От площади Мясницких ворот заметить Алмаза было трудно. Да ещё и в людском потоке...
       Честно говоря, на помощь сопровождающего в работе с Алмазом Вишняков не рассчитывал. Взял он сопровождающего только для того, чтобы иметь подходящего свидетеля на случай, если офицер Управления начнёт импровизировать, и учения пойдут во внештатном режиме. В этом случае числа не будет объяснительным и рапортам, которые придётся писать в своё оправдание.
       Свидетель для такого случая - человек очень полезный. Особенно, если это оперативник из твоей службы и твой же подчинённый.
       А уж если он и в работе с Алмазом может помочь!..
       Вишняков вышел из машины. Щёлка правого глаза едва заметно приоткрылась и Алмаз посмотрел на него искоса. Мороженое он стал есть заметно быстрее и уже не с таким блаженным выражением лица.
       - Добрый день! - поприветствовал его Вишняков. - Извините, что помешали... мы на три минуты раньше.
       Он приоткрыл заднюю дверь машины.
       - Пожалуйте. Отвезём на место, как договаривались.
       Алмаз кивнул в ответ и буквально пропихнул в рот остаток стаканчика.
       Посмотрел на пиджак и, убедившись в том, что ни одна капля мороженого на него не попала, вытер кончики пальцев салфеткой, с помощью которой придерживал он так быстро уничтоженный вафельный стаканчик со сливочным мороженым.
       - Да, пора ехать, - хриплым и глухим голосом произнёс Алмаз.
       И сел на заднее сиденье.
       "Какого-то пионера на задание посылают" с удивлением подумал Вишняков, закрывая дверь машины. "Мороженое кусками глотает... Худой. И выглядит как пацан. Глаза наивные какие-то, прямо детские. Такому барабан на шею - и металлолом собирать. На фотографии солидней выглядел, ей-богу!"
       Он сел в машину.
       Миша поднял стёкла и включил кондиционер. Медленно, задним ходом отъехал от бордюра - и поехал по Чистопрудному бульвару в сторону Покровского и Солянки.
       Минуты через две Вишняков, включив защиту от прослушивания, сообщил по рации:
       - Алмаз на месте. Идём по плану.
       Посмотрел в зеркало заднего вида.
       "Так, теперь надо сопровождение отсечь... Если оно есть".
       И перехватил отражённый в зеркале взгляд Алмаза. И отметил с удивлением, что этот направленный на него взгляд, удивительно спокойный и лишённый даже тени волнения, действительно похож на взгляд ребёнка. Такой же чистый и светлый. И даже... как будто...
       Способный вызвать умиление?
       "Что за бред?" с раздражением подумал Вишняков. "Чему умиляться? Это, между прочим, противник. Хотя бы на время учений. Да и по возрасту он на мальчонку не тянет, сильно за тридцать уже... Хитрит? Наивным притворяется?"
       Он повернулся к пассажиру.
       - Как служба идёт? Не обижают отцы-командиры?
       Да нет, похоже, не притворяется. Просто радуется жизни. У Вишнякова и у самого стало на душе отчего-то легко и радостно.
       - Служба как служба, - спокойно, но с некоторым недовольством в голосе ответил Алмаз. - Учения вот придумали... Сто лет бы их не видеть!
       - Не трусь!
       И Вишняков ободряюще подмигнул Алмазу.
       - Прорвёмся!
       Он повернулся к водителю.
       - Миша, давай по Солянке к центру и там покрутись немного. Потом проверим парня и поедем на место высадки.
       - Программа ясна! - ответил Демьянов и перестроился в правый ряд.
      
       Ратманов нажал на клавишу, останавливая запись.
       - Да,.. - задумчиво произнёс он.
       И посмотрел на капитана недобро, исподлобья.
       Капитан взгляд его выдержал совершенно спокойно. Он уже заранее подготовился к более чем возможному служебному разносу за потерю бдительности.
       - Есть помехи, капитан. И серьёзные!
       Ратманов показал на экран ноутбука.
       - Кто в канал мог вклиниться? Есть идеи?
       - Никак нет! - ответил капитан.
       Ратманов встал и медленным шагом прошёлся по комнате.
       "Мчатся тучи, вьются тучи..." прошептал он. "Мистика, господин Пушкин, это не по нашей части. Мы эти фокусы раскусим! И фокусников подвесим за одно место! За шею! За неё, родимую!"
       Он внезапно остановился и, повернувшись к капитану, воскликнул:
       - Чудеса творятся! Кто в канал вклинился, капитан? Может, кто-то посторонний и наши линии связи контролирует? Что думаете по этому поводу? Ничего?! Идей, как я понимаю, у вас нет. А что есть? Что предприняли для решения проблемы? Или безуспешно пытались эти самые идеи отыскать?
       Крики начальника на капитана не действовали. Он не спал всю ночь и к утру стал сонным и нечувствительным к вербальной агрессии.
       Потому докладывал он спокойно и обстоятельно.
       - После обнаружения помех в соответствие с инструкцией была проведена проверка периметра зоны безопасности. Отделению охранной службы были приданы специалисты технического отдела. Визуальный осмотр, в том числе и с применением приборов ночного видения, присутствия посторонних на охраняемой территории не выявил. Техническими средствами попытки дистанционного и контактного перехвата информации не обнаружены. Записывающая техника диагностирована, замечаний нет.
       Капитан вскинул голову и отчеканил:
       - Я не могу подтвердить НСИ!
       - Не можете подтвердить? - с усмешкой переспросил Ратманов. - Подумать только! А что за голоса на записи? Это, конечно, нельзя классифицировать как несанкционированный сбор информации. Профессионалы собирают информацию так, что следов не остаётся. Никаких голосов, никаких шумов посторонних. А что это такое тогда? Кто-то спектакль устроил? Кто-то демонстрирует нам свои возможности?
       Ратманов подошёл к столу и закрыл ноутбук.
       - Капитан, вы хорошо изучили запись? Хронометраж?
       - Так точно! - ответил капитан.
       - Когда начались помехи?
       Капитан ответил уверенно и не задумываясь:
       - Как только доктор начал свою речь. Он обратился к больным...
       - Точно? - переспросил Ратманов.
       - Абсолютно! - подтвердил капитан. - Время начала отмечено в рапорте. Там указано...
       - Спасибо, - остановил его Ратманов.
       И, подойдя поближе, тихо спросил:
       - А доктор наш где? Надеюсь, без присмотра его не оставили?
       - До недавнего времени находился в помещении больницы, - доложил капитан. - В помещении у выхода, где ужинают дежурные санитары. К больным не подходил. С персоналом не общался. Примерно десять минут назад вышел в больничный сад. Полагаю, гуляет и дышит свежим воздухом.
       И добавил:
       - Он под контролем, эта часть территории тоже просматривается.
       - Не сомневаюсь, - ответил Ратманов.
       И подошёл к окну.
       - Гуляет, стало быть, и дышит... Ну что ж, пойдём и мы. Подышим.
      
       Марк достал из кармана купленную им десять минут назад в палатке зажигалку и чиркнул колёсиком о кремень. Искры прыгнули на фитиль, и через мгновение на кончике фитиля вспыхнул и запрыгал под ветром сине-оранжевый огонёк.
       - Это хорошо, - удовлетворённо заметил Марк. - Работает техника. Ещё как работает!
       Оружие бойцы КПБ на выходе из больницы не получили. Так было предусмотрено планом. В город они шли безоружными.
       Патриотические больные получили деньги. Небольшие суммы, по нескольку тысяч рублей каждому. Деньги эти предназначались для закупки в городских магазинах комплектующих и ингредиентов для изготовления диверсионных орудий.
       И - для оплаты проезда к месту проведения диверсий.
       Само же оружие (взрывчатку, кастеты, нунчаки, кинжалы, заточки) необходимо было готовить каждому больному самостоятельно, из подручных материалов и только непосредственно перед началом акции.
       Больные должны были быть чисты перед законом и незаметны на фоне толпы вплоть до самого последнего этапа операции.
       А на последнем этапе... Любой предмет в их руках мог превратиться в оружие. Смертоносное и сокрушительное.
       Тому их и учили лучшие специалисты Управления.
       Но самое страшное оружие дал им доктор.
       Сила Революции! Сила Волка!
       Шестеро непобедимых.
       "А люди вот ходят..."
       Марк спрятал зажигалку в карман выданной ему Управлением джинсовой куртки.
       "...смотрят на меня. Ну, смотрите, смотрите. Вот он я, простой рабочий парень. Труженик автомастерской. Партизан народной войны".
       Он решил. Его оружием будет зажигалка.
       Марк долго кружил по городу, выискивая подходящую машину. Даже начал беспокоиться,..
       "Что за дела такие? Всю жизнь на глаза мне попадались, никогда проблем не было их найти. А тут - как специально все попрятались!"
       ...что упустит время из-за этих бесплодных поисков.
       Наконец на одной из автозаправок, что стояла на шоссе Энтузиастов (впрочем, может, и сейчас там стоит, если не затронули её события и того беспокойного дня, и прочих, последовавших за ним смутных дней) заприметил припаркованный у самого заезда на площадку оранжевый бензовоз.
       Водитель бензовоза, простоватого вида парень лет двадцати - двадцати двух, откровенно скучал и даже, кажется, начал поклёвывать носом под звуки шансонного радио.
       Марк отметил, что водитель опустил стёкла в кабине. И почти наверняка не заблокировал дверь.
       "А вот это - удача!"
       Марк подошёл к бензовозу. Остановился на мгновение, посмотрел по сторонам.
       Нет, никто не мешал.
       Он быстро вскочил на подножку и толкнул водителя.
       - А! Чё...
       Водитель ошалело посмотрел на него.
       - Бензин слил? - строго спросил Марк.
       - Сдурел? - сиплым спросонья голосом ответил паренёк, протирая глаза. - Приехал только...
       И, спохватившись, добавил:
       - А тебе зачем? Я тебя здесь раньше не видел. На перекупщиков работаешь?
       - На мировую революцию! - ответил Марк.
       И двумя ударами, в шею и в висок, мгновенно убил парня. Тот не успел даже вскрикнуть.
       Да что вскрикнуть, и испугать-то, похоже, не успел. Так, с сонным видом, и откинулся на спинку водительского кресла.
       Только из носа его вытекла капля крови.
       Марк вытащил тело водителя из кабины и сбросил его на землю.
       Сел за руль.
       "Вот молодец, что решил радио послушать! Ключ в замке остался, искать не надо".
       Завёл машину и резко развернул её на асфальтовом пятачке. Задние колёса проехали по трупу и машину заметно качнуло.
       - Ладно тебе, мужик, - сказал Марк. - Сам должен понять. Интересы народа выше интересов личности. Спи спокойно!
       И повёл бензовоз. По шоссе. К Садовому кольцу. В центр города.
       И дальше. К Новому Арбату.
       Нужно было спешить. Бензовоз скоро хватятся. Объявят в розыск.
       "Если мне на хвост сядут..." подумал Марк, отчаянно лавируя между машинами на загруженном шоссе.
       Если ГАИ его выследит и заблокирует, то бензовоз придётся бросить и искать новый.
       А времени и без того мало.
       Надо использовать этот.
       Времени - час. Не больше.
      
       - Вот здесь, - сказал Вишняков.
       Машина, проехав через арку, остановилась посредине глухого двора. Редкого для Москвы двора-колодца, края которого - сросшиеся торцевыми гранями жёлто-кирпичные, в серых дождевых потёках стены старых домов.
       - Место тихое, - сказал Вишняков.
       И, не то попросил, не то скомандовал:
       - Выйди из машины.
       Лис послушно вышел.
       Вишняков встал рядом с ним, зевая и с наслаждением потягиваясь.
       - Засиделся в машине. Миша, ты чего по пробкам крутился? Двадцать минут провозил!
       Демьянов пожал плечами.
       - Москва, товарищ полковник. Центр... Куда ж без пробок?
       - Не оправдывайся, - ответил Вишняков. - Разучился руль крутить, так и скажи!
       Он посмотрел на часы. Десять минут до начала операции.
       Время есть.
       - Руки на капот!
       Эта фраза уже явно прозвучала как команда.
       Полковника, признаться, удивился, увидев, как спокойно и безропотно Алмаз выполняет команду.
       "Не шумит... Это хорошо!"
       - Миша, возьми сканер и выходи из машины! Проверь его...
       Демьянов, включая на ходу прибор, подошёл к Лису и медленно провёл антенной сканера, сверху вниз. Услышав короткий писк, удовлетворённо кивнул головой.
       - Обувь проверь, - посоветовал Вишняков.
       Через минуту Демьянов сказал уверенно:
       - В правом внутреннем кармане пиджака электроприбор. В остальном - чист, "жучки" не фиксирую.
       - Отойди! - распорядился Вишняков.
       И сам провёл обыск, ощупав все карманы и складки на одежде.
       "Точно!"
       В левом внутреннем кармане пиджака он обнаружил удостоверение личности и небольшую сумму денег. Тысяч пять, не больше.
       В правом - мобильный телефон.
       - Ну, ты даёшь, Алмаз! - радостно воскликнул Вишняков. - На такое дело с мобильным идти собрался? А если мы тебя по сигналу отследим?
       Он бросил мобильный Демьянову.
       - Перепиши IMEI. И верни клиенту. А тебе, служивый, команда "вольно". Распрямись, а то внимание привлекаешь.
       Похоже, они действительно привлекли внимание жильцов. На некоторых конах зашевелились занавески. Впрочем, это Вишнякова не смущало.
       Обыватели вне игры. Пусть смотрят. Главное - сопровождающее из Управления (Вишняков не сомневался, что идут по их следу) не будут их в таком глухом дворе "пасти".
       Лис выпрямился и, сплюнув на ладони, потёр их друг об друга.
       - Капот пыльный у вас, - сказал он.
       И подошёл к Демьянову.
       - Не надо переписывать. Ни к чему это...
       - Шутник, - усмехнувшись, заметил Демьянов.
       И, отлетев от сильного удара, замертво рухнул на землю.
       Лис успел выхватить у него из рук мобильный и телефон не пострадал.
       А вот сканер покатился по асфальту, разбрасывая чёрные пластиковые осколки.
       - Да ты,.. - успел выдохнуть Вишняков.
       Второй удар предназначался ему.
       Полковник потерял сознание.
      
       - Мне, пожалуйста, баллон для заправки зажигалок, - сказал Санта.
       Продавец закрутил головой, выискивая товар на полках.
       - Вот там...
       Санта выбрал самый большой по объёму. Пузатый баллон, объёмом в литр.
       - И это... Скотч есть вас?
       Продавец отрицательно помотал головой и замычал в ответ.
       - А бензин для зажигалок?
       - Не держим, - ответил продавец.
       - Ничего, в супермаркете посмотрю, - успокоил его Санта. - Где ближайший?
       Продавец, флегматичный детина лет тридцати, засопел недовольно и махнул рукой в сторону выхода.
       - Там, к метро... На автобусе. Там большой такой. Супермаркет большой. У метро. Там всё есть. И скотч. И бензин, наверно, найдётся. Или ещё что... Ацетон не нужен?
       - Нужен, - ответил Санта.
       Продавец вытер нос рукавом.
       - Он там тоже есть.
       - А петарды? - уточнил Санта. - Для фейерверка?
       - На рынке у метро, - уверенно ответил продавец.
       - Хорошо, - сказал Санта.
       И, подумав, добавил:
       - Три баллона давай. И пакет. Мне много зажигалок надо будет заправлять...
      
       Вильгельм купил две металлические десятилитровые канистры в хозяйственном магазине.
       "Две по десять литров нести в руках легче, чем одну по двадцать" резонно подумал он.
       В том же магазине купил Вильгельм коробку спичек.
       Бензин в канистры он залил на ближайшей автозаправке.
       Ещё он нашёл на помойке брошенную кем-то сумку. Вместительную сине-клетчатую сумку, мечту коробейника.
       В эту синюю в клетку сумку он набрал опорожнённые гражданами стеклянные бутылки из-под пива, которые нашёл там же, в мусорном контейнере.
       Бутылок набралось штук пятнадцать. Собрал бы он и больше, но какая-то вредная старушка, выносившая мусор, подняла скандал и прогнала его.
       - Роются тут, копаются, бомжи несчастные! Тьфу на тебя!
       Со старушкой спорить Вильгельм не стал. Сжался испуганно и бросился прочь от помойного изобилия.
       Впрочем, в соседнем дворе был тоже богатый на находки мусорный контейнер. Бутылки там, правда, были почему-то только пластиковые. Их Вильгельм, конечно, забраковал. Для дела революции они не годились.
       Зато здесь в изобилии попадались обрывки одежды и совсем уж бесформенные тряпки, скрученные, изодранные и пропитанные едкой пылью.
       Чудесные заготовки для запалов!
       Машинное масло Вильгельм купил в магазине автозапчастей. Там же купил пластиковую воронку, так облегчающую процесс заправки.
       Вильгельму пришлось изменить классический рецепт.
       Он знал формулу коктейля: треть масла - две трети бензина.
       Но Вильгельм понимал, что слишком много масла он не дотащит. Его никто не пустит с огромной сумкой и двумя подозрительно пахнущими канистрами ни в автобус, ни в машину.
       До места акции придётся идти пешком.
       Значит, на масле придётся сэкономить.
       Новый рецепт коктейля: четверть масла, три четверти бензина.
       Ничего, это тоже хорошая смесь. Боевая.
       Он двинулся в сторону Кусковского парка. Он знал, что рядом со станцией находится химический завод. И узловая станция, на которой стоят вагоны.
       Много вагонов. Много вагонов с сырьём для химического производства.
       Вильгельм шёл быстрым шагом. Пустые бутылки грохотали в сумке и перекатывались по дну сумки банки с маслом. Тяжёлые канистры глухо гудели, задевая асфальт.
       Прохожие не обращали внимания на бродягу. Мало ли их, этих бродяг...
       До парка Вильгель добрался за полчаса.
       Быстро нашёл тихое и спокойное место, вполне подходящее для подготовки зажигательных бомб.
       Расставил на поляне бутылки, для устойчивости вдавив донышки в землю. И начал поочерёдно наполнять их бензином и маслом.
       Канистры с остатками бензина и банку с небольшим количеством масла Вильгельм спрятал в кустах, что росли на краю поляны.
       Это горючее нужно было ему для следующей диверсии.
       Затем он нарвал длинных полосок из ткани, скрутил их и плотно заткнул горлышки бутылок, вдавив ткань как можно глубже.
       Каждый фитиль смочил немного бензином.
       Сложил бутылки в сумку. Сумку повесил на шею и охватил её так, чтобы плотно прижать бомбы к груди.
       Теперь надо было спешить.
       Бензин с фитилей испарится очень быстро.
      
       Марсель, как свободный художник, предоставлен был сам себе. И своим страстям.
       Специального плана доктор для него не составил. И ничего с ним не обсуждал. И подсказок ему не оставил.
       Должно быть, понимал доктор, что силён Марсель в импровизациях, когда волчий дух на свободе его хватает, и подсказывать ему да направлять - дело пустое.
       Художник сам направит себя на смерть, не собьётся.
       А тут ещё...
       К месту вспомнил Марсель об упрёках Марка. Называл его Марк трусом и бесполезным для дела революции человеком. Говорил, будто Марсель только на слабых горазд нападать. А сильным отомстить не сможет.
       К месту вспомнил и ко времени. Потому что как раз проходил мимо какой-то милицейской конторы.
       Что ж, Марку он отомстил, нарисовав собаку.
       Но то свой брат, больной...
       А теперь надо бы сильными заняться.
       Пора рисовать!
       В ближайшем магазине купил Марсель набор кухонных ножей. Выбирал стальные. Те, у которых лезвие потолще и попрочнее.
       Вернулся к милицейской конторе.
       Прочитал вывеску на двери: "Опорный пункт охраны..."
       - Наймиты буржуазии! - грязно выругался Марсель.
       И открыл дверь.
      
       Сознание вернулось быстро.
       Сначала в темноте запрыгали искры. Всё быстрее и быстрее, их становилось всё больше и больше, и вот - завертелись белые круги, повеяло жаром и будто огонь, полыхнув, хищным оранжевым языком лизнул кожу.
       И вспыхнул свет. Круги: оранжевые, синие, красные, зелёные. Поплыли перед глазами. Медленно.
       А потом круги слились в разноцветные бесформенные пятна. А потом и пятна обрели форму.
       Всё это заняло секунд десять, не больше.
       И он вернулся в мир.
       Закашлял.
       - Очнулись, Андрей Александрович?
       Он сидел в машине. На водительском месте.
       "Откуда?2
       Он почувствовал вкус крови во рту. Противный, кислый вкус. Будто долго держал на языке медную монету.
       "Были такие... В детстве".
       Болело горло и саднил, кровоточа, кончик языка.
       "Откуда этот голос? В машине... Кто..."
       Он с трудом приподнял голову. Для чего-то, он и сам не мог понять для чего, попытался положить отяжелевшие руки на руль. Но промахнулся... Всё двоилось в глазах, расплывалось.
       Руки тряпичными мешками повисли вдоль тела.
       - Я подожду... Минуты через две вы придётё в себя.
       Голос. Алмаз. Где...
       "Он сидит сзади... Позади меня. Смотрит мне в спину. И всё видит".
       Вишняков, откинув голову на подголовник, посмотрел в зеркало. Нехитрый приём: зеркало повёрнуто таким образом, что сидящему сзади хорошо видно водительское место. Благо, и зеркало панорамное.
       - Вы неплохо выглядите, Андрей Александрович. Честно говоря, я немного не рассчитал силы. Вы потеряли сознание так быстро, что я не успел подхватить вас. Если бы вы покачались немного, или попытались сделать шаг... Это же так просто - сделать шаг. Я бы не дал вам упасть. Но... Похоже, я слишком хорошо научился убивать. А вот с ограниченным воздействием на человека - просто беда. Трудно умерить силу удара.
       "Что он говорит?"
       Вишняков достал платок, вытер липкие губы. Посмотрел - нет ли кровавых пятен на ткани.
       Нет. Видимо, крови натекло не так уж много.
       - Получив неожиданный удар, человек часто прикусывает язык. Сталкивались с этим, полковник?
       Вишняков бросил платок на пол.
       Откашлялся. И произнёс глухим, хриплым голосом:
       - Слава, ты спятил?
       Алмаз не ответил ему. Кажется, он придвинулся ближе. Вишнякову показалось, что Алмаз дышит ему в ухо.
       "Или действительно дышит? Что он творит? Что вообще происходит?"
       - Слава, сдурел?! - повысил голос Вишняков. - Ты на кого напал? Ты же на сотрудников ФСО...
       Вишняков осёкся и, приподнявшись, закрутил головой.
       - Где мой напарник? Куда он делся?!
       Только теперь он понял, что Алмаз куда-то отогнал машину. Он стояла в незнакомом полковнику месте. Похоже, в центре Москвы, но... Там, куда полковник заезжать не собирался!
       Он отогнал машину, а потом зачем-то на водительское место посадил его, Вишнякова. А сам сел сзади. И ждал терпеливо, пока полковник придёт в себя.
       - Алмаз, да ты шизофреник!
       - Я знаю, - скромно ответил Алмаз. - Меня уже называли так много раз. Но один добрый человек мне сказал, что общество называет шизофрениками инакомыслящих. Понимаешь?
       Он произнёс медленно и раздельно:
       - Инако-мыслящих!
       И пояснил:
       - То есть, по-другому. Шизофрении не существует, полковник. Есть диктат обывателя! Так доктор сказал...
       - Слышь, Заратустра! - закричал, набираясь ярости, полковник. - Быстро объяснил мне, что тут творится! Немедленно!
       И он попытался одновременно открыть дверь и выскочить из машины. Но Алмаз среагировал мгновенно, жёстко схватив его за плечи и усадив на место.
       Вишняков застонал и прижал руки к груди.
       - О напарнике забудьте, - отрезал Алмаз. - Нам он не нужен. У него, кстати, оружие с собой было. А у вас - нет.
       "Я же запретил ствол брать!" подумал Вишняков. "Ах, Миша! Что же ты наделал..."
       А вслух:
       - Обыскал? Обоих?
       И, с внезапной догадкой:
       - Убрал парня? А тело куда пристроил?
       - Там, во дворе, - равнодушно произнёс Алмаз. - В коллектор... Теперь слушай внимательно...
       - Всё, конец тебе! Конец! - яростно прошипел полковник. - Ты кого угробил, гад?! Ты понимаешь, что ты вообще натворил?! В машине "прослушка", тебя же ведут давно! Операцию отменили! Тебя через две минуты возьмут за одно место, и будешь следователю объяснять, по какой причине ты офицера ФСО угробил! Я тебе лично рёбра перело...
       Алмаз быстрой и мёртвой хваткой взял его за горло. Вишняков и представить не мог, что хватом со спины можно так быстро передавить гортань. И через мгновение - отпустил.
       Вишняков закашлялся. Он хлопал себя по груди. И...
       "Хорошо, гад! Хорошо!"
       Боль. Но он чувствовал, как кровь вновь бежит по рукам, как наливаются они жаром и наполняются силой.
       "Сейчас я приду в себя! Мы ещё посмотрим!.."
       - Машина у вас чистая и частная, - спокойным и даже как будто слегка насмешливым тоном ответил ему Алмаз. - Досмотрели вашу машину, тщательно досмотрели. И номер по нашей базе данных пробили. Купил вы машину по доверенности. С учёта снимали через посредника. Тот же посредник помог её на учёт поставить. Ездите на ней второй год. "Жучков" в ней нет. Рассказать, в каком автосервисе вы техосмотр проходите?
       - Не надо, - откашлявшись, ответил Вишняков. - Я помню...
       И подумал с удивлением:
       "Досмотрели машину? Это могут сделать только специалисты с соответствующей техникой. Из тех, кто прикрывает Алмаза... Так, стало быть, он не псих-одиночка? В команде играет? Ну и дела! В какую же ловушку меня заманили? Нашу службу... куда?"
       - Эфир тоже под контролем, - продолжал Алмаз. - Иначе бы я тут не сидел. Меня бы за уши отсюда вытащили. И тогда сработал бы резервный план. Но вы, Андрей Александрович, приехали на машине без лишних... излучателей. Знали, что вас могут проверить. Не хотели прежде времени спугнуть диверсанта. Вот и не спугнули!
       И Алмаз засмеялся. Коротким, отрывистым и явно издевательским смехом.
       "Валяй!" подбодрил его Вишняков. "Не думай, родной, что ты от наблюдения ушёл. Контроль никто не отменял!"
       Он несколько раз быстро сжал пальцы, разгоняя кровь.
       - Вот так, да...
       Алмаз замолчал на секунду.
       А потом:
       - Времени нет, Андрей Александрович. Вы были без сознания двадцать минут. Думаю, операция уже началась. Спектакль одного зрителя, так сказать. А нас, увы, на сцене нет... Нехорошо! Послушайте меня... Только прошу - внимательно.
       И протянул жалобным голосом:
       - Вы должны мне помочь!
       "Нет, он точно рехнулся" подумал Вишняков. "Или это какая-то игра... Непонятная. Совсем уж причудливая игра. Или проверка, но не по правилам и плану. Странный тип..."
       - Без вашей помощи трудно будет справиться, - продолжал Алмаз. - Поэтому...
       Он резко выкрикнул:
       - Руки на руль! Быстро!
       "Если у него и в самом деле ствол, он меня через кресло изрешетит" подумал Вишняков. "Я и дёрнуться не успею".
       Он послушно положил ладони на руль.
       И заметил при этом, искоса глянув в зеркало, что взгляд у Алмаза стал другим. В глазах его появился больной, лихорадочный блеск. И беспокойно зрачки заметались между уголками глаз.
       "На пацана наивного теперь не похож... Зверёк хищный!"
       - Ваш мобильный я конфисковал и выбросил...
       Алмаз заговорил отрывистыми и чёткими фразами.
       - ...Воспользуемся моим телефоном. Тем, что вам приглянулся. Сейчас я наберу номер, скажу пару фраз и передам вам трубку. Вы убираете правую руку с руля. Только правую! Левая остаётся на руле. Задёргаетесь - я вам сразу свет выключу! Пикнуть не успеете, полковник! Не поворачивая головы, медленно и аккуратно берёте телефон. Услышите кое-что очень для вас интересное. Потом так же медленно, аккуратно и спокойно передаёте телефон мне. Правую руку опять кладёте на руль. И внимательно слушаете мои инструкции. Вы поняли, Андрей Александрович?
       Молчание. Вишняков заиграл желваками.
       "Да он что, и впрямь в террориста решил поиграть?"
       - Поняли, товарищ полковник? Или сделать вам больно?
       - Понял, - глухо произнёс Вишняков. - Звони, родной.
       Он услышал разнотонный писк кнопок.
       Голос Алмаза.
       - Я передам трубку нашему общему другу. Объясните ему...
       Он протянул Вишнякову телефон.
       - Медленно, полковник. У меня хорошая реакция.
       Полковник, отмеряя каждое движение, кончиками пальцев взял трубку и поднёс к уху.
       Незнакомый голос. Спокойный и уверенный.
       - Полковник Вишняков?
       - Так точно, - ответил Андрей Александрович. - А кто гово...
       - Слушайте внимательно, - перебил его незнакомец. - Ваша жена и дочь у нас.
       Вишняков едва не выронил телефон. Трубка заскользила по вспотевшей коже, так что ладонью пришлось плотнее прижать телефон к щеке.
       И застучало: в голове. Колоколом, болью!
       "Что происходит? Что? Что? Спятили! Что это? Что творят?!"
       - Как вы!..
       Но говорить ему не дали. Он должен был слушать.
       - Вишняков, повторяю: они у нас. Человек, который сидит у вас за спиной, выполняет особо важное задание. Задание, которое стоит его жизни, вашей жизни и жизней ваших близких. Выполняйте его инструкции. Делайте то, что он говорит, и тогда всё будет хорошо. Максимум через час всё худшее для вас будет позади. Мы не только отпустим вашу жену и дочь, но и вернём их домой. Поведёте себя неправильно - они погибнут. Эти смерти будут на вашей совести. Думайте о семье, полковник!
       Вишняков молчал.
       И вдруг он услышал в трубке.
       - Папа...
       Губы его задрожали.
       - Папа, у нас всё хорошо. Мама... мама тоже здесь. Мы сейчас... Что?
       Незнакомец буркнул что-то невнятно.
       - Да, мы сейчас отдыхаем. Папа, это хорошие люди. К нам хорошо относятся. Мы ненадолго уехали. Скоро нас вернут...
       Незнакомец забрал у неё трубку.
       И повторил:
       - Думайте о семье!
       Вишняков уронил телефон. И краем глаза успел заметить, что Алмаз на лету подхватил аппарат.
       Вишняков попытался развернуться, но тут же получил болезненный удар по затылку.
       - Я же предупреждал, - кривя губы, издевательским тоном произнёс Алмаз. - У меня хорошая реакция.
       - Не прощу! - крикнул Вишняков. - Вот этого я вам точно не прощу! Кто бы вы ни были, кто бы за вами ни стоял и чтобы вы ни задумали - не прощу! Ребёнка в заложники брать? Подонки!
       Алмаз отключил телефон и убрал во внутренний карман.
       - Не простишь потом, - сказал он, неожиданно переходя на "ты". - А сейчас слушай. Мы оба под контролем, так что действуем в согласии и единении. Прежде всего, не поднимай шума. Ни тайно, ни явно. И тогда максимум через час семью вернут на место. За это время ты должен достать спецталон, который лежит у тебя в перчаточном ящике, закрепить его на ветровом стекле и доставить меня к месту проведения операции. Потом ты по рации, которая лежит у тебя под сиденьем, ты свяжешься со своими гвардейцами и сообщишь, что операция успешно завершена. Алмаз задержан и будет препровождён тобой в здание Гостиного двора...
       Вишняков снова дёрнулся и опять получил удар в затылок.
       - Я тебе пиджак почистил, между прочим! - обиженно заявил Алмаз. - Не заставляй его кровавить! Слушай внимательно. ...Препровождён в здание. Для встречи с Сомовым и сотрудниками нашего Управления. Есть распоряжение Сомова на это счёт. Говоришь уверенно и спокойно. После этого - мы проходим в здание. Ты проводишь меня мимо рамки и охраны. Доходим до Атриума. И ты свободен. Несложно, правда?
       - На охраняемый объект тебя доставить? - уточнил Вишняков. - Тебя - на объект? Ещё о чём попросишь?
       - Не будь эгоистом, полковник, - ответил Алмаз. - Не жертвуй семьёй ради карьеры. Слишком многое на карту поставлено. Никто не будет с тобой договариваться и давать отсрочку. Не сделаешь как я сказал - потеряешь семью. Ни командир, ни правительство семьё тебе не вернёт. Принимай решение... И держи руки на руле, полковник! Тебе же спокойней будет.
       Вишняков выполнил команду.
       Минуту молчал. А потом спросил:
       - Где потом прятаться будешь, Слава?
       - А я не буду, - ответил Алмаз. - Мне это ни к чему. Ну что, поехали?
       - Поехали, - согласился Вишняков. - Меня ты, конечно, под статью подведёшь. Но и сам при этом - ни хрена не добьёшься! Даже со стволом. Там и в зале полно наших.
       - Я знаю, - сказал Алмаз. - Делай что сказали, и вали потом всё на меня. И ни о чём не беспокойся!
      
       "Пост наблюдения - контрольной группе.
       Лис провёл обработку. Двигаются с полковником на объект. В охраняемой зоне будем вынуждены снять наблюдение".
      
       Мирагин был явно взволнован и, против обыкновения, волнения своего не скрывал.
       Он обошёлся без долгого вступления, столь обычного для кабинетных его речей, и приступил к делу, едва Руднев успел сесть в кресло и выложить на стол подготовленные им для Мирагина бумаги.
       - Здравствуйте, Игорь Игоревич. Вы просили... Вот тут, по делу Никеева...
       Мирагин на приветствие не ответил. Он скривился, словно от внезапной желудочной боли, и неожиданно высоким, нервным голосом произнёс:
       - Я вызвал вас, генерал, по очень срочному делу...
      
       Санта незамеченным подошёл к зданию электроподстанции. Сделать это было совсем нетрудно. Здание вроде бы и охранялось. Но очень уж формально. Для проформы.
       Сторож, пропитого вида мужичок в зелёной куртке с надписью "Охрана" на спине, посмотрел искоса на мрачного вида незнакомца с рюкзаком, пробурчал что-то неразборчиво и отвернулся.
       Санта прошёл было мимо него... Но потом положил тяжёлый рюкзак на асфальт, прислонив его к забору (чтобы не заваливался и не гремел баллонами), и вернулся на проходную.
       Подошёл к сторожу и потряс его за плечо.
       - Чего тебе? - проворчал сторож.
       - Я диверсант, - представился Санта. - Народный мститель. Пропуск бы спросил для приличия.
       - Ты меня поучи ещё, зараза! - возмутился сторож. - Я без тебя не знаю, как работу выполнять? Да я тут двадцать лет стою! Пшёл отсюда, пока милицию не вызвал!..
       Слова сторожа показались Санте обидными, и он отключил его ударом в сонную артерию.
       - Профессионал, тоже мне! - возмущённо воскликнул Санта и брезгливо сплюнул сторожу на макушку.
       Подхватил рюкзак и быстрым шагом двинулся в сторону подстанции.
      
       - Дяденька, ты в урне не копайся! - взволнованно сказал Кроту юный бомж лет пятнадцати от роду.
       Бомж был явно во власти "Момента", которым здорово склеил себе мозги, потому был бледен, всё время дрожал и озирался по сторонам, по-рачьи выпучивая белые от химического безумия глаза.
       - Ты не копайся! Тут менты злые, меня два раза прибили. Больно! Сказали, в следующий раз так просто не отпустят, отрабатывать заставят. Я отрабатывать не хочу, мне кишечник надо зашивать, а у меня нитки нет. И иголки нет!
       Бомж захихикал и затопал ногами.
       - Не учи учёного, - проворчал Крот. - Я поболе тебя бродяжил! Меня мусором не запугать...
       Он достал из урны пивную бутылку и разбил её об мраморную колонну.
       В вестибюле метро перед турникетами раскачивалась толпа. За мощным её и ровным гулом звона стекла никто не расслышал.
       Юный бродяга восторженно смотрел на Крота.
       - Дядь, я с тобой пойду! - решительно заявил бомж. - Ты мужик весёлый!
       - Отдыхай, сопля. - добродушно ответил ему Крот. - Тут сейчас такое веселье будет!..
       Бутылочное горлышко, "розочку" с хищно-острыми краями, Крот положил в карман куртки.
       "Самому бы не обрезаться, когда буду доставать" подумал он.
       И пошёл к турникетам.
      
       Марселю не повезло. В опорном пункте для него нашлось лишь трое врагов. Двое милиционеров и один усатый мужик в кожаной коричневой куртке с красной повязкой на рукаве.
       Перед смертью мужик кричал, что он не дружинник и забрёл сюда случайно.
       - Я не активист! - доказывал мужик перед тем, как захлебнуться кровью.
       Милиционеры вообще ничего сказать не успели. Марсель резал им шеи так быстро, что они умерли почти беззвучно, если не считать предсмертными звуками бульканье и слабые, протяжные хрипы.
       С мужиком вот едва промашка не вышла. Красная его повязка до крайности удивила Марселя. Он и понятия не имел о том, что милицейские возродили дружину.
       Марсель замешкался на долю секунды. И едва не упустил добычу.
       Мужик завопил истошно и заметался по коридору. Едва не убежал!
       С трудом нагнал его Марсель и исполосовал кухонным ножом.
       И тут только заметил, что здорово перепачкался кровью.
       "Ё-моё!" расстроился Марсель.
       В таком виде на улицу не выйдешь. То есть, выйти-то можно, но далеко уйти - вряд ли. Как бы ни были люди глупы и нелюбопытны, но на прохожего, который в крови по уши, внимание обратят.
       Марсель решил дождаться какого-нибудь посетителя и аккуратно раздеть его, по возможности избегая резни.
       "Задушу" решил Марсель. "Лишь бы размер одежды был подходящий".
       И тут он услышал слабый шорох, доносившийся из дальнего конца коридора.
       Марсель мягким и неслышным кошачьим шагом двинулся на звук.
       Коридор шёл изгибом и упирался в тупик. Полутёмный аппендикс этот огорожен был решёткой. Стальные, прочно сваренные прутья шли от пола до потолка.
       Посередине этой стальной ограды установлена была решётчатая же дверь, укреплённая металлическими полосами. Дверь была заперта на большой амбарный замок.
       За решёткой на деревянном топчане сидел, поджав ноги, мужик и испуганно смотрел на Марселя.
       - За политику сидишь? - строгим голосом спросил его Марсель.
       - За неё! - с готовностью подтвердил сиделец. - За неё самую! Жену ножом полосонул!
       Марсель обмерил взглядом мужика.
       - А обувь у тебя какого размера?
       - Сорок два, - растеряно произнёс сиделец, не понимая ещё, куда клонит этот страшного вида человек с ножом в руках.
       - Где ключ? - продолжал допытываться Марсель.
       "Неужто выпустит?"
       - У Володьки Чубарова, участкового нашего! - радостно воскликнул сиделец. - Он в третьем кабинете сидит, на месте должен быть!..
       - Не сидит, а лежит, - поправил его Марсель.
       - Опа, - растеряно произнёс мужик.
       И погрустнел.
       Марсель, пока искал ключ, перемазался в крови ещё больше. Правда, по счастью, рукава он заранее закатал и рубашку кровью не испачкал. Разве только несколько маленьких капель, совсем незаметных...
       - Вот!
       Марсель открыл дверь и сразу прихватил оробевшего мужика за шиворот.
       - Выходи!
       Мужик на ватных ногах пошёл вслед за Марселем к выходу.
       - Стой!
       Освобождённый послушно встал.
       Марсель наклонился и подёргал его за брючину.
       - Штаны у тебя грязные. Не следишь за собой. А ещё пролетарий!
       Мужик сжался и попытался отступить на шаг.
       - Стой на месте, жертва империализма! - скомандовал Марсель. - Куртку и рубашку оставляешь себе. Штаны и ботинки отдаёшь мне. Быстро!
       - А как же я,.. - начал было освобождённый пролетарий, но быстро осёкся и послушно начал раздеваться.
       - Если не хочешь окровавленное одевать, - пояснил Марсель, снимая брюки, - то по улице в трусах побежишь. Ты гегемон, тебе стесняться нечего.
       Марсель сорвал какой-то листок с доски объявлений, что висела в коридоре, и бумажным уголком попытался вытереть кровавые пятна на ногах.
       "Насквозь пропитала, сволочь!"
       Развернул листок и прочитал с выражением:
       "Сотрудники милиции в своей работе должны руководствоваться законами Российской Федерации, защищать права граждан..."
       Смял листок.
       - Буржуйская пропаганда! Опричники капитала!
       - Вот, - тихо сказал освобождённый, протягивая брюки и ботинки. - Ботинки это... Не чистил давно...
       - Сойдёт! - ответил Марсель.
       От брюк Марселя мужик в ужасе отшатнулся.
       - Революцию в белых перчатках не делают! - строго сказал ему Марсель.
       И добавил:
       - Будут следователи спрашивать - расскажи им о пролетарской армии. Так и скажи: народные мстители расправились с эксплуататорами. И ещё...
       Марсель с трудом натянул брюки.
       "А поправился я в приюте. Раньше всё было в пору. А теперь вот в талии давит!"
       - Принеси ручку из третьего кабинета. Я туда не пойду, а то опять кровью измажусь.
       Мужик шариковую ручку искал минуты три, издавая время от времени тяжёлые, утробные хрипы. И, в конце концов, проблевался в кровавую лужу.
       - Слабак! - решил Марсель и бросил листок на пол. - Хотел листовку написать...
       - Ладно, - крикнул он мужику, - пиши прямо там, на обоях!
       - Ы-ы! - промычал освобождённый в ответ.
       - Армия освобождения, - продиктовал Марсель. - Да здравствует народная демократия! Смерть эксплуататорам! И восклицательные знаки не забудь где надо поставить.
       Он выждал ещё минут пять, пока мужик дрожащей рукой выводил лозунги на стенах (ручка вскоре писать перестала, но, по счастью, раздобыл освобожденный огрызок синего карандаша).
       - Ну, пока! Не давай себя в обиду, рабочий человек!
       Мужик выбежал из опорного пункта минут через десять после Марселя. Из одежды до пояса был он прикрыт лишь трусами, но на полунаготу свою не обращал освобождённый никакого внимания.
       Смотрел он прямо перед собой стеклянными глазами, и бормотал непрестанно что-то невнятное себе под нос. Покрытые бурыми пятнами полы куртки развевались по ветру и часто хлопали голубиными крыльями.
       К груди мужик прижимал брюки, подаренные ему освободителем.
      
       Вагоны с серой, скопившиеся на подъездных путях, загорались один за другим.
       Вильгельм бежал вдоль состава, бросая зажигательные бомбы.
       Густой, тяжёлый, удушливый дым повалил от горящих вагонов и, подхваченный ветром, чёрным языком потянулся в сторону Новогиреево.
       "Шесть, семь, восемь, девять" считал вагоны Вильгельм.
       Словно когтями царапнуло по горлу. Вильгельм закашлял. Пригнул голову и побежал подальше от вагонов.
       На пути ему встретился ещё один состав, с цистернами.
       "Нефть, тяжёлые... Не то! Не то!"
       Метров через сто пошли цистерны с лёгким топливом.
       "То!"
       Оставшиеся бутылки он потратил на цистерны. И еле успел отскочить от оранжевого драконьего пламени.
       "Если повезёт - скоро рванут. Тогда всей станции крышка!"
       Он поднырнул под вагонами стоявшего на соседних путях состава, перекатился через рельсы, сбежал с насыпи, перепрыгнул через неширокую канаву - и побежал в сторону Кусковского парка.
       И успел отбежать от путей метров на триста.
       Объятые пламенем цистерны лопнули и над железнодорожными путями взметнулись огромные оранжевые шары.
       Взрывная волна догнала Вильгельма и резким толчком в спину опрокинула на землю. Выгоревшая на солнце рыжая трава сомкнулась над ним.
       Тяжёлый звук разрыва смял воздух и сброшенные с деревьев птицы заметались над оглушённым парком.
       Туча, разбрасывая тёмные крылья, поднялась к небу.
       Солнечный свет померк.
       "Уходи, уходи..."
       Вильгельм, пошатываясь, поднялся и, пригнувшись, побежал зигзагами к деревьям.
       Зигзагами он бежал не потому, что уходил от погони или запутывал следы. Никто за ним не гнался. Да и едва ли кто-то на станции смотрел сейчас в его сторону.
       Зигзагами он бежал потому, что болела невыносимо и кружилась голова. И бежать по прямой он просто не мог.
      
       Вишняков остановился.
       - Всё, дальше я тебя не проведу!
       Охрану на входе они миновали относительно легко. Кажется, один из сотрудников в штатском попытался их остановить... По крайней мере, сделал шаг навстречу Лису.
       Но Вишняков остановил его. Сделал это слишком поспешно... И разговаривал с сослуживцем как-то нервно, на повышенных тонах.
       "Не нужно самодеятельности! Сомов знает обо всём!"
       Лис стоял в стороне и улыбался сконфуженно.
       "Я тут ни при чём" говорил он, обращаясь к стоявшим у входа милиционерам. "Все вопросы к сопровождающему. Он договорился с руководством. Я прикомандирован..."
       Вишняков схватил его за локоть и потащил за собой.
       - Если с моей семьёй что-нибудь случится, - повторял полковник, - я тебе всё припомню. И учти, ты отсюда не выйдешь! Не выйдешь!
       Лис согласно кивал в ответ.
       У галереи, что вела к Атриуму, Вишняков неожиданно встал как вкопанный.
       - Повышенные меры безопасности, - пробормотал он.
       - Что? - переспросил Лис.
       - Всё, дальше я тебя не проведу! - решительно заявил Вишняков.
       И показал на стоявших в конце галереи молодых людей в одинаковых серых костюмах.
       - Эти тебя не пропустят. Даже по моему распоряжению. Только Сомов, лично...
       - Меня ждут? - уточнил Лис.
       - В том числе, - ответил Вишняков. - Сегодня повышенные меры безопасности. Шум...
       Вишняков кивнул в сторону окна.
       - ...Демократы бунтуют. Или не демократы, а наоборот... Совсем не демократы. Откуда они взялись, интересно? Неделю назад тишина была в Москве, никакого движения.
       Он посмотрел подозрительно на Лиса.
       - Не твои дружки постарались, Алмаз?
       - Нет у меня друзей, - ответил тот.
       Вишняков развёл руками.
       - Я сделал всё, что смог. Это уже немало. Без меня тебя бы ещё на улице взяли... Что с семьёй?
       Лис посмотрел на него с весёлым и хитрым прищуром.
       - Через две минуты здесь будет очень шумно. Вот это будет тот самый сигнал, по которому освободят твою семью. Ступай с богом, полковник!
       Лис дождался, пока Вишнков отойдёт от него шагов на пять и крикнул вслед ему:
       - Спасибо за помощь, Андрей Александрович!
       "Сволочь!" подумал Вишняков и перешёл на бег.
       Подальше, подальше от этого места!
       На выходе, у седьмого подъезда он остановился. Огляделся по сторонам...
       "У него наверняка сообщники. Кто-то его страхует!"
       ...и, достав рацию, заговорил сбивчиво, с придыханием:
       "Третий - постам! Алмаз не задержан! Повторяю: Алмаз не задержан, он на объекте! Три-тринадцать, галерея! Это не учения! Алмаз вооружён! Срочно провести захват!"
       - Чёрт, - пробормотал Вишняков, закрепляя рацию на поясе. - Втянули меня! В такое трясину втянули!
       И тут он услышал приглушённые стенами отрывистые, резкие звуки. Словно удары хлыста... И ещё - крики, топот, нарастающий гомон толпы.
       "Началось" подумал Вишняков.
       И с удивлением почувствовал, что к тревоге и досаде примешиваются ещё одно, не слишком уместное сейчас чувство.
       Чувство облегчения.
       Почему-то гон уверен был в том, что сообщники Алмаза выполнят обещание и освободят семью.
       Почему-то он верил загадочным этим и могущественным террористам.
      
       Услышал голос Лиса, один из дежуривших в галерее офицеров повернул в его сторону голову, и секунду смотрел, шевеля губами, на подозрительного типа...
       "Привет, ребята!" подумал Лис.
       И с улыбкой пошёл им навстречу.
       ...потом толкнул локтем одного из напарников и что-то прошептал ему.
       Лис достал удостоверение и помахал им, видом красной книжицы стараясь до времени успокоить служивых.
       - Полковник Вишняков просил подойти,.. - немного растерянным голосом произнёс Лис.
       - Стой! - крикнул один из офицеров. - Стоять!
       - Три-тринадцать, - прошептал второй, вдавливая в ухо наушник.
       Лис не стал уточнять, что означает этот сигнал. И без того было понятно...
       Движения молодых людей в серых костюмах были синхронными. И вполне предсказуемыми.
       Они потянулись к оружию.
       Лис выиграл сотую долю секунды, потому что не потянулся к оружию. Он начал убивать их голыми руками. Как учили.
       Волк был на его стороне! Волк рвал их плоть и выкручивал им головы!
       Противников было пятеро. Двоих он убил сразу. Ещё один пытался сопротивляться. Даже, кажется, хотел провести какой-то приём...
       На этого ушло секунды две.
       Двое успели достать стволы.
      
       "Контрольная группа - объекту "Дача-106".
       Семью вернуть. Время на выполнение - сорок минут. И почините дверную цепочку, вандалы!"
       "Дача-106" - контрольной группе.
       Принято, выполняем!"
      
       Без выстрелов не обошлось.
       Лис отпрыгнул к стене, перекатился, ударил одного из стрелявших по ногам. И потом - удар ногой по гортани.
       Отбросил отключившегося офицера на его напарника и, одновременно выхватив "Стечкин" из ослабевших рук умирающего, выстрелил через тело - в последнего, оставшегося в живых.
       Но так, чтобы только ранить.
       Он подбежал к упавшему. Пятому. Свидетелю. Ногой отбросил от него подальше пистолет ПСС.
       Быстро обхлопал карманы.
       Склонился.
       - Жив-в-в-ы-ы-о,.. - нараспев выстонал раненый.
       - Живот, - согласился Лис. - Низ живота. Пару часов протянешь. А, может, и выживешь. Рану зажми!
       Брюки и рубашка служивого темнели, намокая кровью.
       Лис схватил его за кисти и прижал руки к ране.
       - Держи так! Плотнее!
       Шум. Растёт.
       Лис поднял голову. Выпрямился.
       Оружие наизготовку. Шаг вперёд.
      
       "Эвакуация, срочно! Выводите всех из президиума! Немедленно!"
       "В галерее выстрелы! Проверить срочно!"
       "Из зала пошли... Кто контролирует эвакуацию? Причём здесь оцепление? Перекройте галерею! Выводите сразу к автобусам!"
      
       Он услышал шаги и возбуждённые голоса. Много, много голосов.
       Прямо на него по галерее двинулась из Атриума толпа делегатов.
       Первые ряды, завидев трупы и лужи крови, застопорили ход.
       - На пол! - крикнул Лис и выстрелил в толпу.
       Кто-то отчаянно завопил, схватившись за простреленный бок.
       - Лечь! - кричал Лис. - На пол! Все! Убью!
       Первые ряды рухнули вниз. Так слаженно и чётко, что Лис удивился и невольно присвистнул. Даже раненый, согнувшись, лежал на полу и мычал от боли.
       Здание же ряды, увеличивая сутолоку, побежали назад, вдавливая толпу обратно в Атриум.
       Ничего, это даже хорошо! Паника была ему сейчас на руку.
       Он спрятал трофейный ствол на пояс и ранул вперёд, стараясь смешаться с мятущейся толпой.
       Пробежал он прямо по спинам лежавших в коридоре делегатов.
       Делегаты лежали тихо и спокойно, лишь изредка негромко чихая и покашливая от набивающейся в нос пыли.
       "Дисциплинированные!" с уважением подумал Лис.
      
       Марк, не глуша двигатель, остановил машину у поворота с площади Свободной России на Белый дом.
       - Заправщик приехал! - весело крикнул Марк, выпрыгивая из кабины.
       Он прихватил с собой зажигалку и найденную в кабине тряпку для протирки, которая всегда найдётся у запасливого водителя.
       Теперь эта тряпка поможет зажечь огонь революции.
       "Шесть с лишним тонн, не шутка".
       Он отсоединил шланг для слива топлива и включил насос. Бензин хлынул на асфальт и радужной рекой стал растекаться по дороге.
       Марк смочил тряпку в бензине, отошёл ближе к кабине и... Короткий щелчок, огонёк зажигалки на секунду коснулся тряпки.
       Она полыхнула так резко и мгновенно, что Марк еле успел отбросить её в бензиновую реку.
       И - зажмуриться!
       Ослепительная вспышка. И мощный гул разгорающегося пожара.
       Оранжево-красный столб поднялся в воздух. Огненная, драконья река, нащупывая уклон, поползла по площади.
       В долю секунды Марк прыжком залетел в кабину и - рванул с места. Так резво это грузовик не прыгал, наверное, ещё никогда.
       Но огонь был быстрее. Он перекинулся на цистерны, облизывая её с разных сторон десятками жёлтых языков. И только поток воздуха от быстрого хода машины отгонял огонь прочь и не давал ему раскалить металл.
       На полной скорости Марк пробил ворота. Сильнейший удар о металл смял бампер и разворотил всю переднюю часть машины. Из разбитого радиатора со свистом полетели брызги тосола и потянулись густые струи едких испарений. Смятая крышка капота сначала поднялась вверх, а потом с лязгом отлетела в сторону.
       Марка бросило на руль. В груди что-то хрустнуло и из разбитого лба потек4ла кровь.
       "Ничего, ещё протянуть! Ещё!"
       Взгляд туманился. Он с трудом удерживал сознание.
       Захрипел двигатель, машина задёргалась и стала сбавлять ход.
       Оставалось немного! Совсем немного! До Дома Правительства...
       Марк посмотрел в боковое зеркало. За ним, за машиной - сплошная огненная стена.
       Охрана бежит прочь. Вот только...
       Зеркало со звоном разлетелось. Левое переднее колесо с шипением стало сдуваться.
       "Они стреляют!"
       Машина под обстрелом. Его пытаются н6е пустить к дому. Ход замедляется. Машину ведёт в сторону.
       И огонь. И союзник, и враг - он лижет, гложет, грызёт цистерну, накаляет её, пытается добраться до основных запасов бензина.
       "Только бы не взорваться раньше времени, только бы не взорваться!"
       Обидно, обидно будет не доехать! Вся жизнь - псу под хвост, если...
       "Псу!"
       Собака, собака! Собака спит, спит, спит, собака, милый пёс, грязный пёс, грязный. Грязный, добрый... Не спи! Проснись, хороший мой!
       Удар!
       Охрана Дома таранит его "Гелендвагеном".
       Чёрт, двигатель глохнет!
       Марк выжимает газ. Температура растёт. Тосол практически вытек, скоро двигатель заглохнет.
       Тогда - конец. Его уже не запустишь.
       Вперёд! Ещё секунды три, не больше.
       Потерпи, машина, не взрывайся пока!
       Марк выкручивает руль. Объезжает искорёженный ударом "Гелендваген".
       И снова рвётся вперёд.
       В Дому. Выше! Вверх! Из последних сил!
       Скоро огонь прыгнет на спину. Не смотреть назад...
       Последний метр. Звон стекла. Удар. Остановка.
       В последнее мгновение своё на земле Марк окружён был светом.
       Боли не было. Свет и сон.
      
       Взрыв выплеснул горящее топливо на белый фасад здания.
       Выползший из разбитой машины охранник с изумлением смотрел на охваченный пожаром Белый дом.
       - ...Споди помилуй! - прошептал он, заслоняясь ладонью от огненного сияния.
       "Хуже, чем в девяносто третьем" подумал он.
      
       Лис вместе с толпой вбежал в Атриум.
       Времени - доля секунды. Охрана уже выводила людей из президиума, прикрывая их бронежилетами и папками с бронелистами.
       - Я - губернатор! Пропусти, сволочь! - крикнул Лису красномордый толстяк.
       Лис, не отводя глаз от цели, отключил важного толстяка ударом ладони по шее.
       Пробежал вперёд.
       Всё, дальше его не пустят. Впереди - заслон.
       В охваченной паникой "партии власти", серым роем бестолково перемещающейся по залу, сотрудники ФСО выделялись особенно чётко и контрастно.
       Они не паниковали и делали свою работу, и цепкий взгляд Лиса выхватывал их из толпы. И так хорошо различимы были их разрезающие толпу ряды!
       Стоп! Они видят оружие в его руках. Сейчас его остановят. Свалят!
       А этих, на сцене - уведут. Им осталась пара шагов.
       Он прикинул расстояние.
       Метров семьдесят пять - восемьдесят. Слишком далеко для пистолетного выстрела. Но нет другого выхода.
       И толпа кидает его из стороны в сторону.
       Орёт, визжит, брызгает слюнями!
       - Пустите! Пустите!
       - Куда лезешь, гад?!
       - Господа, не рвите пиджак! В бутике куплен, во Флоренции! Не рви ворот, шпана!
       - Что происходит? Где охрана? Я разберусь! Бардак! Сплошной бардак! С моими связями...
       - Здесь у всех связи, да толку ни хрена!
       Лис стрелял с ходу и с двух рук. Два трофейных ствола фсоишников - в сторону сцены.
       Цель - глава парламента.
       Попасть охраняемую цель трудно. Особенно в таких условиях. Но Лис попал.
       Глава качнулся и повалился на руки охранников.
       "Ранен! Голова задета..." успел услышать Лис.
       Успел - до того, как...
      
       - Комарницкий Алексей Леонидович, - прочитала медсестра карточку больного.
       И добавила важно:
       - Тяжёлый случай, у нас все такие...
       Ёжик рыжих волос смотрелся трогательно. Стриженый лис.
       Больной зверьком сидел на койке, спиной прижавшись к стене. Дрожал и смотрел на доктора опасливо, исподлобья.
       - Здравствуй, рыжий! - сказал Балицкий.
       - В сентября две тысячи седьмого острая форма помешательства,.. - затараторила медсестра.
       - Тише, - остановил её доктор. - Успокойтесь. Я читал историю его болезни. И много ещё чего... читал...
       Он склонился на Алексеем.
       - Я знаю... больно тебе.
       Алексей животом прижался к простыне. Вытянул руку и погладил подушку.
       - Доча моя, доча, - нежно прошептал Комарницкий. - Дочура моя... мы на море поедем.
       Балицкий осторожно, будто ребёнка, взял подушку на руки.
       Больной задрожал и засопел беспокойно.
       - Давай выберемся отсюда? - предложил доктор. - Все вместе?
       Алексей наклонил голову и подмигнул лукаво.
       - Я умею выбираться, - сказал он доктору. - Умею...
       - И напомни мне, - сказал доктор, возвращая ему подушку, - чтобы я в шатена тебя покрасил. Или брюнета. И веснушки свёл. Уж очень ты заметен, рыжий!
       Повернувшись к медсестре, распорядился:
       - Соберите. И накормите его перед отъездом. Ему много сил потребуется...
       - С вами? - удивлённо переспросила медсестра. - Но курс лечения...
       - Со мной! - отрезал доктор.
       Алексей зажмурился и прижался щекой к подушке.
      
       ...как пули пробили ему сердце, лёгкие и печень.
       Выплёскивая горлом кровь, Лис упал на колени. И вниз - навзничь.
       Его рывком подняли, запрокинули голову.
       Пузыри на губах. Пена.
       - Этот! - радостно закричал кто-то.
       Крика этого Лис уже не слышал.
       Стихающий гул в ушах. И красный свет - ярче, ярче!
       Холод. И, через мгновение, темнота.
      
       До поляны Вильгельм добрался минут за десять. Мог и быстрее (от железнодорожных путей по прямой было метров триста пятьдесят, не больше), но сказались последствия контузии: кружилась и тяжело, надсадно болела голова, тошнило, и предметы туманными призраками расплывались перед глазами.
       Он едва нашёл обратный путь. Шёл, будто слепой, натыкаясь на деревья, едва ли не на ощупь находя дорогу.
       Добравшись до поляны, Вильгельм ещё минуты три приходил в себя: дышал глубоко и размеренно, массировал затылок.
       Постепенно он пришёл в себя. Головная боль не отпускала, но... Боль он хорошо научился переносить.
       Надо было двигаться дальше. Дальше - по пути Волка.
       Нельзя слишком долго отдыхать. Волк не любит лентяев и неженок.
       У Волка не стаи. Волк - всегда одиночка. Но можно стать его другом. Стать другом!
       И тогда он откроет путь и поможет пройти по нему.
       Волк открыл путь. И сейчас ведёт его, ведёт - дальше, дальше!
       "А офицерики думают, что мы выполняем их план!" с иронией подумал Вильгельм.
       Ему стало весело.
       Он смеялся, доставая спрятанные канистры и разливая бензин по стволам деревьев.
       Смеялся, поджигая парк.
       И успокоился, когда по краям поляны расцвели огромные огненные цветы.
       Он попятился от брызнувших на него искр.
       И быстро побежал.
       Прочь! Прочь из парка!
       Дальше. По пути Волка.
       "Пока я жив... Пока буду жив..."
      
       В НАШЕМ ГИПЕРМАРКЕТЕ ОБЪЯВЛЕН СЕЗОН СКИДОК!
      
       На другом конце города Санта бежал прочь от пылающего здания электроподстанции. В охваченном пламенем здании лопались со звоном стёкла м сквозь сквозные проёмы окон вылетали длинные языки пламени, до углей выжигая оконные рамы.
       Санта бежал по глухим, засыпанным металлоломом и осколками бетонных плит пустырям, через промзону. Путь через заброшенные эти места занял у него не меньше часа.
       Час бега - даже для хорошо тренированного Санты это было немало.
       Потому, добравшись до проспекта, перешёл Санта на шаг.
       И шёл, обгоняя застрявшие в пробке машины, к ближайшей троллейбусной остановке.
       - Где? - спросил он прохожего.
       Парень остановился, снял наушники и удивлённо посмотрел на Санту.
       "Похоже, испачкался" подумал Санта. "И дымом от меня пахнет. Надо будет ещё немного погулять, проветриться..."
       - Где ближайшая троллейбусная остановка?
       Парень переложил большой красный пакет из правой руки в левую и показал пальцем в сторону эстакады.
       - Там! Но без толку.
       - Чего? - переспросил Санта.
       Парень надел наушники, включил погромче плеер и прокричал:
       - Без толку! Полчаса назад все троллейбусы встали! Дорогу перегородили! Сам пешком иду! О, смотри...
       Сине-белые огоньки в витрине магазина, что стоял на другой стороне проспекта, мигнули пару раз - и погасли.
       - Копец! - резюмировал парень и пошёл своей дорогой.
       "Пошло-поехало!" обрадовался Санта.
       И прибавил ход.
       Теперь до ближайшей станции метро он мог добраться только пешком.
       "А если и метро встанет?"
       Сейчас лучше бы не связываться с метрополитеном. Тем более, что по плану доктора в метро работает Крот.
       "Случай любит издеваться над людьми. Метрополитен, конечно, большой, но вдруг... Вдруг Крот на этой же ветке? Она же встанет! Если не из-за отключения электричества, так уж из-за него - это точно!"
       Санта размышлял на ходу, добираясь до станции. Санта не любил поспешных решений. Он обдумывал всё обстоятельно и не спеша.
       И только увидев на эстакаде и за ней длинную вереницу ставших троллейбусов с опущенными рогами-токосъёмниками, решил он окончательно, что с общественными транспортом, да и с транспортом вообще в тяжёлую пору революционных потрясений лучше не связываться.
       Ни к чему это, ей-богу. Ни к чему.
       "Пешком пойду" решил Санта. "За три часа доберусь".
       Следующая цель - газгольдер.
       Вот только...
       Денег оставалось немного. А революции нужна новая порция горючего.
       "Ничего" подумал Санта. "Если угнать машину - можно использовать её бензобак. Каждая машина - бомба. В умелых руках!"
      
       ВЫ МОЖЕТЕ КУПИТЬ САДОВУЮ ТЕЛЕЖКУ, НАБОР ИНСТРУМЕНТОВ "АГРОНОМ-ЛЮБИТЕЛЬ", ДВА МЕШКА УДОБРЕНИЯ И ЯЩИКИ ДЛЯ РАССАДЫ В КОМПЛЕКТЕ ПО ЦЕНЕ САДОВОЙ ТЕЛЕЖКИ!
       СКОРО ОСЕНЬ - ВРЕМЯ СОБИРАТЬ УРОЖАЙ!
      
       - Не толкайтесь, мужчина! - возмущённо крикнула обвешанная хозяйственными сумками крашеная блондинка, замученная бестолковой жизнью баба лет сорока пяти.
       И локтем больно толкнула Крота.
       - Я больше не буду, - миролюбиво пробубнил Крот.
       - Видели?! - закипела блондинка. - Он больше не будет! Хам! Стоит, качается... Морда пьяная!
       - Пускают в метро кого попало, - заметила стоявшая у дверей старушка с сумкой-тележкой. - Раньше-то иначе было, лучше. Гоняли бомжей этих! А где теперь милиция? С фонарём не найдёшь! Порядку не стало...
       - Порядок будет! - пообещал ей Крот.
       И, аккуратно просунув руку в карман куртки, сжал горлышко бутылки.
       Он решил, что начнёт на следующем перегоне. Следующий перегон - длинный.
      
       - В отделе "Сад-Огород"...
       Девчушка в синем комбинезоне, размахивая пачкой рекламных листовок, кинулась было к Марселю, но, завидев бродяжий его наряд, встала на полпути как вкопанная и фыркнула брезгливо.
       - Знаю, - успокоил её Марсель. - Можно купить много разной ерунды по цене садовой тележки. У вас электронная панель перед входом. Там всё написано!
       Девчушка кивнула в ответ и поспешно отошла в сторону.
       "Эх, хорошо!" подумал Марсель.
       Художнику в гипермаркете есть где разгуляться!
       Гипермаркет - храм религии потребления. И службы в нём буржуа исполняют ревностно.
       Деньги, товары и сердца обывателей встречаются в этих священных местах. Деньги текут великой, бесконечной рекой, товары прыгают с полок, сердца трепещут.
       Великая Матушка Жадность, богиня-пустота, парит под стеклянным сводом, оглядывая многолюдное царство своё.
       Художника ждёт гипермаркет, художника!
       Который заполнит пустоту собой одним, и прекратит её.
       В этом мёртвом царстве полок и стеллажей, в лабиринте проходов и торговых улиц, под серебряными электрическими звёздами - родится новый мир.
       Сейчас! Немедленно!
       - Эй! - окликнул Марсель охранника у входа.
       Парень лениво скосил глаза и по-верблюжьи выпятил губу.
       - Юноша бледный! - позвал его Марсель.
       - А я чего?! - неожиданно возмутился охранник. - Тележек на всех не хватает. распродажа сегодня. У другого входа смотрите...
       Марсель недоумённо покрутил головой.
       "Ах, да! Тележка нужна. Или корзинка. Но мне ни к чему. Я же не покупатель..."
       - И вообще,.. - добавил охранник.
       И как бы между прочим положил ладонь на рацию.
       - Вид тебя мой смущает, юноша? - с вызовом спросил его Марсель, подходя ближе.
       Охранник пожал плечами.
       - Да мне всё равно... Всяких видел. Нам бомжей пускать не велено...
       - Это одежда рабочего человека! - заявил Марсель, задирая штанину. - Понял? А если рабочий человек жильё потерял по вине жулика, буржуя проклятого, так его, стало быть, к продуктам и не подпустят? С голоду пускай помирает? Так, что ли? И ты здесь для того стоишь, чтобы голодную эту смерть обеспечить? Отвечай!
       Охранник приосанился и сжал кулаки.
       - Вы, гражданин, тут не хулиганьте! - строгим голосом произнёс он. - Я не допущу! Пришли за покупками, пропустили вас в приличное место - так и покупайте себе. И кричать тут не надо. Я вот...
       - Где стройматериалы? - спросил Марсель, прерывая выступление охранника. - Лаки? Краски? Растворители? У меня оптовая закупка!
       Парень засопел сердито и махнул рукой, показав путь в другой конец зала.
       - И прилично себя ведите, - добавил он. - У нас видеокамеры в зале. Я о вас доложу в случае чего...
       - Валяй! - согласился Марсель. - И попроси парочку твоих коллег-бабуинов за мной присмотреть. Мне чем больше народу - тем лучше.
       Марсель скрылся в толпе, а охранник ещё с полминуты соображал и пытался определить, нет ли в словах этого покупателя-скандалиста чего-нибудь этакого... обидного и наносящего урон чести сотрудника службы безопасности гипермаркета.
       И решив, что, пожалуй, есть, кинулся было вдогонку, дабы наказать хама и вытащить его за шкирку из сияющего огнями торгового зала, но тут, не вовремя так, окликнула его и отвлекла от важного дела старушка, что тянула за собой тяжёлую тележку на скрипучих колёсах.
       - Молодой человек, тут кто-то муку просыпал. Или крупу мелкую... Не разгляжу никак, белое что-то... Протрите!
       - Вот ещё! - и охранник высокомерно фыркнул, подчёркивая всю неуместность подобной просьбы. - А колёса тебе не смазать, старая?
       В следующие пять минут он препирался с вредной старушкой и совсем забыл о клиенте-скандалисте.
       А Марсель...
       О, Марсель обнаружил настоящий клад для революционера в отделе стройматериалов.
       Сложенные штабелями рулоны обоев, выстроившиеся неровными, но внушительными рядами банки с краской и лаком, бутыли с ацетоном, пластиковые банки и канистры с бензином и керосином, растворители всех видов и степеней ядовитости, полимерные декоративные плитки, ковролин, линолеум, пробковые панели - в огромном количестве, холмами, горами!
       Всё такое горючее, всё такое доступное! Чудо, дар Волчий!
       "Много топлива заготовила буржуазия для своей гибели" решил Марсель.
       - Мужик! - сказал Марсель покупателю, перебиравшему придирчиво малярные кисточки. - Ты никуда не уходи! Сейчас праздник начнётся...
       - Это точно, - тут же согласился с ним покупатель. - Я вот на дачу валик в прошлом году купил. Баню начал красить, а краска неровно ложится! И разбавлял, и вторым слоем красил...
       Марсель оглядел полки со строительным инструментом.
       "Вот этот подойдёт..."
       От кухонных ножей он уже избавился, да и не помогли бы они ему здесь. Слабы кухонные против металлической-то банки. Кухонными хорошо только врагов народа уничтожать.
       А вот эти ножи, которыми и плотный линолеум можно обрезать, очень даже хороши!
       - Нож хозяйственный "Калифорния", - прочитал Марсель надпись на упаковке.
       И, подумав немного, заявил:
       - Фигня! Всё в Китае делается.
       В этот момент заприметил он красную табличку с предупреждающей надписью:
       "Улыбайтесь! Вы в объективе видеокамеры!"
       и улыбнулся.
       А потом, разорвав упаковку, достал нож и, двинувшись вдоль полок, на ходу стал пробивать наполненные горючими жидкостями канистры и наполненные красками банки.
       Покупатели, завидев это, сначала переглядывались изумлённо, а потом, толкаясь тележками и ругаясь негромко, двинулись прочь из отдела.
       Дойдя до конца ряда, Марсель двинулся обратно, пробивая и разрезая пластиковую и металлическую упаковку в соседнем ряду.
       И радостно было видеть ему, как зловонные лужи под ногами становятся разноцветными и широкими, и потоки густой краски смешиваются с ацетоновыми ручьями.
       А потом Марсель стал мелко строгать и бросать в ацетон куски пенопласта, что он в освобождённых от товара коробках, сложенных в дальнем, глухом закутке отдела.
       И смотрел заворожено, как густеет ацетон, превращаясь в боевое средство для огнемёта революции.
       А потом распотрошил рулон обоев...
       И, почуяв опасность, резко обернулся.
       За его спиной стояли охранники...
       "Четверо... Ерунда!"
       ...и милиционеры...
       "Двое? Всего-то?"
       ... и ещё...
       "Вот оно, счастье!"
       ...толпа.
       Её величество Толпа!
       Мечта диверсанта!
       "Люди, ближе!" мысленно попросил толпу Марсель. "Ближе! Идите сюда!"
       Словно услышав его призыв (но, скорее всего, под напором задних рядов) толпа подалась вперёд.
       Один из милиционеров, глянув на учинённый Марселем разгром и потянув ноздрями подозрительно пахнущий растворителями воздух, заметил обеспокоенно:
       - Люди, вы бы назад отошли! Да ещё с детьми тут встали...
       - Поздно, - сказал Марсель и бросил рулон в стоявшего к нему ближе всех охранника.
       Тот отпрянул в сторону - и виском налетел на ботинок Марселя.
       "Минус один!"
       Охранник отключился мгновенно, не успев даже вскрикнуть. Марсель подошёл к упавшему и ударом ноги перебил ему шейные позвонки.
       Остальных он убивал так же быстро. Короткими и точными ударами. Бойня заняла не больше тридцати секунд.
       Кажется, толпа даже не успела испугаться.
       - Ой, боже ж мой!
       Марсель рывком свернул шею милиционеру. Отряхнулся. И повернулся на крик.
       - Спокойно, мадам...
       Он поднял обронённый рулон обоев.
       - Или сюда! - позвал он покупателя, что стоял ближе всех к нему.
       Мужик поёжился, но покорно подошёл.
       - Куришь? - строго спросил Марсель.
       Тот кивнул в ответ и вздохнул виновато.
       - Поджигай! - приказал Марсель.
       И ткнул его в грудь растрёпанным концом рулона.
       - Быстрее!
       Мужик заныл обречённо.
       - Жги! - крикнул Марсель. - Убью, контра!
       Мужик дрожащими руками достал зажигалку, долго чиркал неумело, высекая искры, бестолково прокручивая колёсико.
       - Убью! - повторил Марсель.
       Мужик покрутил что-то, чиркнул ещё раз - и зажигалка вспыхнула неожиданно длинным пламенем.
       Рулон вспыхнул - и толпа, словно отойдя от столбняка, заволновалась, заходила ходуном и - стала рассыпаться.
       "Не успеете! Не уйдёте!"
       Мужик уронил погасшую зажигалку и, заметавшись, упал на четвереньки.
       - Спаси-и-ите!
       Марсель повернулся и пошёл к заветным полкам с горючим.
       - Я спасу! - кричал он. - Спасу!
       С радостью увидел он, что разноцветная лужа превратилась в озеро. Неглубокое, конечно, но - широкое.
       Огненное озеро!
       Марсель смело шагнул в озеро, подняв ацетоновую волну.
       Но факел бросить он не успел. Сдетонировали, полыхнули пары растворителей.
       Марсель полагал, что огненная смерть - мучительна. К мукам и готовил себя.
       Но когда огня слишком много - смерть мгновенна.
       Марсель не успел почувствовать боли.
      
       Или, может, Небесный Волк пожалел его?
      
       Тучи пепла и осколки стекла сыпались на толпу. Стеклянная крыша рушилась от жара. Огонь стеной шёл по гипермаркету, загоняя людей в ловушки.
       В первые несколько минут деформировались и лопнули трубы системы пожаротушения. Дождь быстро стих, и огонь быстро завоевал воздух.
       Стали рушиться полки с товарами.
       Люди прыгали через кассы и турникеты, сбивали и топтали друг друга, сносили стеклянные перегородки, и, окровавленные, обожженные, изрезанные - бежали, бежали прочь от огня безумной Революции.
       И несли с собой страх, и страх лился в город.
       Свет погас, и по чёрным переходам гипермаркета, освещённым лишь красным огнём пожара, брели, прикрывая ладонями ослепшие от дыма глаза, последние, вырвавшиеся из огненной западни.
       Многие теряли сознание, не добравшись до выхода.
       А огонь пожирал...
       Товар - деньги - огонь...
       Смерть!
      
       В то время, когда бушевал пожар в гипермаркете, на другом конце Москвы, на окраине спального района взорвалась газгольдерная станция.
       Взрывом чудовищной силы разрушен был старый панельный дом, что ближе других стоял к станции, и по всему району выбило стёкла в домах.
       А по фасадам трёх зданий, стоявших близко к эпицентру, поползли трещины.
       В огненном грибе на небо вознёсся Санта.
      
       На станцию метрополитена подошёл поезд.
       Мимо изумлённых пассажиров, столпившихся у края платформы, медленно проехал второй от начала состава вагон, окна которого забрызганы были кровью.
       Кровь была и на лампах, освещавших вагон, отчего свет их приобрёл тревожный и мрачный багровый оттенок.
       А за окнами, залитыми кровью, в вагонном полумраке заметно было какое-то движение. Будто охваченные страхом призраки метались в глубине вагона.
       Когда двери открылись, в щель между краем вагона и платформой полились красные ручейки.
       На миг перед изумлёнными пассажирами, рискнувшими заглянуть в вагон, мелькнули кровавые пятна, изрезанные тела, лица со студенистыми комками выдавленных глаз, отброшенные на поручни куски человечьего мяса...
       Двери закрылись до срока. Состав дёрнулся, будто собрался двинуться дальше...
       От задних вагонов понесли крики: "Я же не успел!.. Двери откройте! Человека зажали!"
       ...И встал.
       По громкой связи передали:
       "Граждане пассажиры, срочно отойдите от края платформы! Отойдите от поезда! Пройдите на выход!"
       От эскалатора к поезду бежали сотрудники милиции.
       А в залитом кровью вагоне снова мелькнула тень. Потом раздался звон стекла. Через разбитое окно вагона на платформу выпрыгнул Крот.
       - В вагоне убийцы! - истерично закричал он. - Там террористы! Спасайтесь! Они всех убьют! У них бомба!
       Толпа охнула испуганно и пришла в движение.
       Люди глохли от множества одновременных криков, усиленных акустикой метрополитена. Давили друг друга, бросая на пол и прижимая к колоннам. Сбрасывали в пространство между вагонов. Ломали друг другу рёбра, прыгая через турникеты.
       Люди, заблокированные в поезде, поддавшись обшей панике стали портфелями, сумками, рюкзаками, ногами и локтями бить стёкла и всеми возможными способами отжимать двери, пытаясь выбрать из, как казалось им теперь, смертельной ловушки.
       И только тогда, не дожидаясь очередной команды, ошалевший и запутавшийся в противоречивых указаниях начальства машинист открыл двери.
       И, выбравшись из кабины, сам вместе с толпой побежал прочь от поезда.
       - Гады. Ребёнка!.. Ребёнка задавили!
       Милиционеры были смяты и опрокинуты толпой, пробивавшейся к эскалаторам.
       Теперь Крот мог спокойно уйти.
       Это было несложно сделать, он хорошо ориентировался под землёй. Главное теперь было - не получить удар током.
       Ведь горел ещё свет в покинутом пассажирами поезде. Значит, путь был не обесточен.
       Впрочем, Крота это не смущало. Он знал, как выжить в московских подземельях и как выбраться из них.
       "Мы не казним богатых или бедных" прошептал Крот, цитируя слова доктора. "Мы казним мир обывателей. Мы вырезаем желудки, оставляя голову!"
       И добавил от себя:
       - Воистину так!
       Он добежал до края платформы. Спрыгнул в туннель.
       И исчез в темноте.
      
       - Я вызвал вас, генерал, по очень срочному делу. В самое ближайшее время мы ожидаем больших неприятностей от Управления...
       Мирагин поморщился.
       - От Шевалдина, персонально от него! Полагаю, девяносто процентов сотрудников Управления даже не подозревают, что этот мерзавец нам всем приготовил. Напомните, много ли я вам рассказал о Шевалдине?
       Руднев не по-генеральски робко пожал плечами.
       - Немного, Игорь Игоревич. На прошлой встрече... или позапрошлой...
       Мирагин покачал головой.
       - Напомните мне, чтобы я выслал вам по электронной почте его фотографию. Или попросите этого вашего... Никеева. Пусть организует вам фото. С автографом!
       И постучал пальцем по столу.
       - Таких людей надо в лицо знать! Увеличьте его фотографию и повесьте над своим рабочим столом.
       - Места нет свободного, - мягко возразил Руднев.
       И напомнил:
       - У меня там двойной портрет висит.
       - А будет висеть Шевалдин! - потеряв самообладание, резко выкрикнул Мирагин. - Один будет висеть! Без компаньонов! Наш родной, расейский Пиночет!
       "Вот оно что!" с запоздалым сожалением подумал Руднев. "Управление что-то масштабное затевает? А я в такой клинч с ним вхожу, не расцепиться... Осторожней надо, Олег, осторожней!"
       - Подходящее ли сравнение, Игорь Игоревич? - осторожно спросил Руднев. - Какими бы ни были острыми противоречия между силовыми структурами, но не в традициях наших офицеров...
       - Вот давайте без лекций сейчас! - досадливо поморщившись, прервал его Мирагин. - Без лекций и красивых слов! Не о наших с вами интересах и противоречиях с Управлением идёт речь, а об изменении, самом радикальном изменении политической ситуации в стране. И о сознательном провоцировании массовых беспорядков на фоне экономического кризиса. Надеюсь, вы не забыли, о чём мы говорил и с вами во время прошлых встреч?
       - Как же, как же! - с готовностью подтвердил Руднев. - Помню, всё помню!
       Мирагин передвинул на середину письменного стола блеснувшую золотистой обложкой тяжёлую папку.
       И извлёк из неё несколько листков, плотно заполненных пропечатанным мелкими буквами текстом.
       - Вот,.. - задумчиво произнёс Мирагин, аккуратно выкладывая листки по краю стола. - Если отбросить, так сказать, преамбулу и сразу перейти к деталям... Этот ваш новоприобретённый агент...
       - Никеев, - подсказал генерал.
       Мирагин кивнул.
       - Да, я помню... Он поведал вам, а вы, соответственно, мне об одном весьма любопытном проекте. Проект, судя по всему, засекречен настолько, что даже такой проверенный и приближённый к руководству Управления сотрудник как Никеев мало что о нём знает.
       Добавил в задумчивости:
       - Или хочет поторговаться... Или боится рассказывать...
       Продолжил:
       - В общем, мало что может рассказать. Некая специальная группа, аббревиатура КПБ... Помните?
       Руднев вспоминал, отчаянно напрягая память, минуты две. Мирагин терпеливо ждал.
       - Ах да!
       Генерал шлёпнул себя ладонью по лбу.
       - Мелькнули такие буквы! Да, да... Но там ничего определённого. По-моему, только общие слова и домыслы. После того, как Никеев получил от нас не только поддержку, но и финансовое вознаграждение, он вообще разговорился выше всякой меры. Даже начал вспоминать содержание каких-то застольных бесед в узком кругу. Вот там, помнится, что-то подобное и мелькнуло. Естественно, я указал это в докладе.
       - Правильно, - подтвердил Мирагин. - Именно в такой вот беседе... Никеев не слишком общителен, но один друг в Управлении у него имеется. Фамилия этого друга - Ратманов. Вот он-то, судя по информации Никеева, и возглавляет эту загадочную группу КПБ.
       Генерал усмехнулся скептически.
       - Честно говоря, непонятно мне это всё, Игорь Игоревич. Знать бы, что это за группа такая. Профиль, так сказать. Мутно всё это... Кто-то кому-то по пьяни что-то ляпнул... Да мало ли у нас групп и отделов?
       - А меня вот...
       Мирагин маркером сделал пометку на одном из листков.
       - ...Информация эта зацепила. Нюх у меня, генерал, интуиция. Припомнил я как-то к случаю, чудом извлёк из глубин памяти оставшуюся там ещё со времён студенческой юности информацию о другой группе со схожим названием. И решил сей предмет исследовать поглубже...
       Стих шелест кондиционера. Металлические жалюзи на окнах закрылись, и свет галогенных ламп стал ярче.
       - Мои ассистенты провели просто титаническую работу, - продолжал Мирагин. - По моему заданию они восстановили биографию этого... Ратманова.
       Прочитал с бумаги:
       - Пётр Владимирович Ратманов... Между прочим, не из солдафонов, как можно было бы подумать. Хотя и учился в своё время на курсах в Горьком, ещё в советское время. Образование - высшее техническое... Ну и так далее...
       Покрутил в руках один из листков.
       - Женат вторым браком... Дети... А вот тут - интересней. Здесь истоки дружбы Никеева и Ратманова. В начале девяностых они уволились из органов госбезопаности. Правда, каждый в разное время... Похоже, тогда они ещё не были знакомы. По крайней мере, дружеских отношений между ними, похоже, не было. Возможно, пересекалисб их пути эпизодически. По служебной необходимости... А вот потом - восемь лет работали вместе в службе безопасности одной формально коммерческой организации. Формально... Потому что на самом деле это была контора прикрытия. Обеспечение финансовой безопасности группы компаний. Это было прикрытие для мегаобъединения холдингов, в основном - ресурсодобывающих. Похоже, из этой структуры и выросло Управление... И ниточка от Никеева к Ратманову с той поры тянется... Но это так, к слову.
       - В этой службе финансовой безопасности Ратманов работал в так называемой "группе раннего предупреждения". Отслеживал, так сказать, потенциальные опасности. В качестве одного из методов мониторинга использовался агентурный сбор информации. Одним из доверенных лиц Ратманова был офицер из вашей конторы, который по долгу службы собирал и коллекционировал различные печатные материалы экстремистской направленности... Или вообще, что-то необычное. Ваша контора не любит необычное?
       Руднев вздохнул и почесал затылок.
       - Да как сказать...
       - Честно! - отрезал Мирагин.
       - Не любит, - честно ответил генерал. - Бог его знает, что от него ожидать... Мы же системные! Нам порядок нужен, определённость.
       - Конечно, - согласился Мирагин. - А вот Пётр Владимирович, похоже, немного не той породы. Увлёкся, знаете ли, экстримом. И, перечитывая как-то дайджест статей, опубликованных в малотиражных журналах... Знаете, были такие журнальчики, которые чуть ли не в подвалах печатали по сотне штук, для неформалов всяких? Не так давно попадались такие.
       - Знаю, - ответил генерал.
       И улыбнулся самодовольно.
       - Сдохли, слава богу. Кого мы прикрыли, кто сам окочурился.
       - Вот в таком вот журнале, - сказал Мирагин, демонстративно проигнорировав последнюю фразу генерала, - и была опубликована одна любопытная статья. Называлась она: "Социальная терапия". Статья довольно сложная и необыкновенно объёмная для подобного издания, так что и в кратком изложении растянулась едва ли на страницу. Потому, возможно, Ратманов ею и заинтересовался.
       - Автор статьи писал о коллективе доктора Губера. В конце шестидесятых годов врач-психиатр из города Гейдельберга разработал нетрадиционную методику лечения больных путём активного привлечения их к террористической деятельности. Доктор, судя по всему, был крайне левых убеждений и сторонником не только сугубо медицинской, но и социальной терапии.
       - Он считал, что капиталистическое общество само по себе является болезнью... Впрочем, тут лучше процитировать самого доктора.
       И Мирагин громко, с выражением прочёл.
       - "Капиталистическая сущность государства сама по себе является болезнью, поэтому она порождает психически больных людей; данная ситуация может быть исправлена лишь путем насильственной революции".
       - Какого? - спросил он Руднева.
       - Мало ли чудаков на свете, - пожав плечами, ответил генерал.
       - Таких - мало, - уверенно произнёс Мирагин. - До недавнего времени был один. А с некоторых пор, похоже, и продолжатель его дела нашёлся. Так сказать, Ленин после Маркса...
       - Так вот, - продолжил Мирагин, - этот вольный интерпретатор марксизма Губер создал в своей психиатрической клинике особый коллектив больных, KSP.
       - Не понял, - пробормотал слегка растерявшийся от столь интеллектуальной беседы генерал.
       "Чего крутит?" подумал Руднев. "Сказал бы проще, чего делать надо..."
       - Sozialistisches Patienten Kollectiv, - отчеканил Мирагин.
       Генерал поёжился.
       - Да я это... в немецком-то не силён.
       - Можно и по-русски, - согласился Мирагин. - Коллектив пациентов-социалистов. Или коллектив социалистических больных. В разных изданиях я встречал разные варианты перевода. Суть, правда, одна. Коллектив социалистов-террористов, состоящий из душевнобольных. Один из девизов этой тёплой компании был: "Убивай ради внутреннего спокойствия".
       - Хороший девиз? Вот так... А ещё: "Терапия через насилие". Тоже неплохо.
       - Доктор Губер подошёл к делу основательно. Коллектив был разделён на рабочие кружки: диалектики, общего образования, минно-взрывного дела, фотографии, дзюдо и карате, радиотехники, религии и секса. Больные активно осваивали минно-взрывное дело, технологию диверсионной и агентурной работы. А ещё - рукопашный бой, диалектику классовой борьбы и, попутно, идеи самого Губера.
       - И такая лечебная методика, похоже, давала определённый результат. Из неконтролируемых шизофреников больные превращались в настоящих бойцов революции.
       - А вскоре "излеченные" Губером пациенты начали "лечить" общество. С 1969 по 1971 год группа провела серию террористических акций, после чего опомнившиеся власти арестовали доктора-социалиста. Но пациентов-социалистов и это не остановило. Они свою деятельность продолжили, и 27 апреля 1975 года захватили посольство ФРГ в Стокгольме. Правда, официально сию акцию провели боевики другой "лечебной" организации, а именно - РАФ. Но среди бойцов РАФ были питомцы Губера. Да и рафовцы... Той же породы правдоискателей.
       - Больные-социалисты, кстати, так активно распропагандировали персонал захваченного посольства, так живо и в таких красках описывали страдания социальных изгоев, что сотрудники дипмиссии прониклись сочувствием к террористам. Отсюда, кстати, родом этот знаменитый "стокгольмский синдром".
       - Так вот, и РАФ своё отыграл, и пациенты-социалисты ушли, так сказать, в историю. Но автор статьи, похоже, просто без ума был от этих красных романтиков. Изложив, и весьма подробно, историю пациентов Губера, он сразу же приступил к творческому развитию идей доктора. Таком творческому, что хоть святых выноси!
       - Он, к примеру, признавая авторитет Губера и плодотворность его идей, считал, тем не менее, ошибочным ставку доктора на точечные удары, дозированный террор. В отличие от Губера, который собирался лечить общество, автор статьи предлагал это самое больное капиталистическое общество просто отменить. Дело не в порочности общественного устройства, считал автор статьи, а в порочности самой натуры человека, который реализует себя в приобретательстве, а не в творчестве. "Нормальность" среднего человека загоняет человечество в эволюционный тупик, выход из которого - революция.
       - Таким образом, выход: не лечить, а истреблять. Истреблять Хомо обывателис вульгарус до тех пор, пока обезумевший человек не вырвет из мозга блокировку "нормальности"...
       Мирагин откашлялся.
       - Это я по записям цитирую. Фрагментарно... Там и пожёстче есть места. Там ведь ещё довольно густо всё было пересыпано цитатами из "Анти-Эдипа" Делёза и Гваттари. Знаете, эти рассуждение о капитализме и шизофрении, пустоте в изобилии, машинах желания. И так далее... В общем, теория социальной терапии в сочетании с практической мизантропией и с приправой из шизоанализа.
       - Не удивительно, генерал, что ваши коллеги статейкой этой заинтересовались. Поначалу заинтересовались... А потом, видно, решили, что автор - безобидный чудак, коих немало по маргинальным изданиям шляется с многотомными опусами в обнимку.
       - А вот Ратманов так не думал. Он статейкой явно заинтересовался. Его агент почти на неделю задержал передачу дайджеста в архив. Видимо, сначала снимал, а потом пытался вынести копию для Ратманова. Похоже, у него это получилось. Хотя режим секретности у вас жёсткий... А потом Ратманов через посредников собирал информацию об авторе статьи. Вот на этом мои ассистенты его и подловили! Автором статьи, как выяснилось, был вовсе не городской сумасшедший и бродячий проповедник Апокалипсиса, а вполне уважаемый, образованный и, главное, довольно известный в научных кругах человек. Он был автором многих научных статей, публиковавшихся в весьма солидных изданиях. Статьи эти и отслеживал, оставляя следы в библиотечных формулярах, Ратманов.
       - Последователя гейдельбергского доктора звали Балицкий, Семён Сергеевич. Тоже, представьте себе, врач-психиатр.
       Мирагин замолчал на минуту. Он словно не решался продолжить монолог.
       Столь долгого молчания, да ещё и после малопонятного ему монолога, генерал не выдержал - начал клевать носом.
       - Так вот, - неожиданно громко произнёс Мирагин.
       Руднев встрепенулся и придвинул блокнот.
       - Мы, похоже, идём по следам весьма опасного субъекта. Ратманов не зря следил за этим фантазёром и романтиком. Похоже, Балицкий разработал некую методику воздействия на сознание... В рамках, так сказать, своего варианта терапии. Методику трансформации больного сознания. Не зомбирования больных, не гипноза, а какого-то особого подчинения...
       Мирагин развёл руками.
       - Не знаю, что и сказать. Данные об экспериментах доктора то ли пропали, то ли... им помогли пропасть. Мы собирали информацию о Балицкому буквально по клочкам, по кусочкам. Пытались выложить мозаику... Ничего не выходит! Фантом какой-то...
       И он погрозил кому-то невидимому пальцем.
       - Но нет! Нас-то не проведёшь! Что-то утеряно, что-то сгорело, что-то украли и спрятали. Но такую жизнь не украдёшь! Главное - человек есть. Есть! Мы близко подобрались к нему, очень близко.
       - В это воскресенье...
       Мирагин показал на блокнот. Догадливый Руднев короткими росчерками начал записывать.
       - ...один наш сотрудник...
       Мирагин улыбнулся.
       - ...точнее, сотрудница. Очень умная девочка, перспективный работник! Так вот, она встретилась с человеком, который был близко знаком с Балицким. Илья Аркадьевич Липпер, врач-психиатр. Сейчас на пенсии, а когда-то... О, величина! Блестящий учёный и практикующий психиатр, автор множества научных трудов, мудрец и патриарх отечественной психиатрии. Впрочем... Теперь, похоже, всеми забыт. Доживает дни свои в тоске и одиночестве, что нам, признаться, на руку. Проще, знаете ли, установить доверительный контакт.
       - Когда-то именно Липпер оказывал протекцию Балицкому. Ну а уж когда Балицкий, по мнению Липпера, перешёл от научных изысканий к откровенному шарлатанству, пытался своего протеже остановить. Но к тому времени, похоже, вырос за спиной Балицкого невидимый ангел-хранитель, который позволил ему довести свои эксперименты до логического конца. До гибели...
       Мирагин наклонил голову и прикрыл ладонью глаза.
       Голос его теперь зазвучал как-то глухо и неразборчиво.
       - Что-то случилось с его сыном... И пожар в доме... Похоже, Балицкий пошёл по трупам. Липпер задолго до трагедии порвал с ним отношения... Информацию восстанавливали по материалам прокуратуры. Погибла жена, погиб сын... Балицкого обвиняли в убийстве. Потом обвинение сняли, но из тюрьмы отправили прямиком в психиатрическую лечебницу. До документам он до сих пор там...
       Мирагин неожиданно зашипел.
       "Смеётся он так, что ли?" подумал генерал.
       - Нет его там! - воскликнул Мирагин. - Нет! Мы проверяли. По документам и отчётам всё замечательно. Кушает, гуляет под присмотром санитаров, принимает таблетки. А в действительности...
       Мирагин сложил пальцы в кукиш.
       - Пропал! Но от нас так просто не уйдёшь. Догадываемся, какой ангел вытащил доктора из узилища, а потом и из лечебницы. Следователь, который вёл дело доктора, признался, что Ратманов и на шаг от него не отходил, звонил, даже материалы дела пытался вытянуть. Но и Ратманов мог быть просто исполнителем, который вовремя доложил начальству о перспективном докторе. Следователь утверждает, что судьбой Балицкого интересовались такие люди... он и вспоминать боится! Не исключаю, что Балицкого забрали прямо из тюрьмы, а перевод к лечебницу - фикция. Операция прикрытия. Догадываетесь, генерал, где теперь может быть Балицкий?
       - Работает на Управление? - предположил Руднев.
       - Браво! - воскликнул Мирагин. - Начинаете на лету схватывать.
       И добавил с иронией:
       - Раньше на час дольше приходилось объяснять.
       Насмешку Руднев пропустил мимо ушей. Он не привык обижаться на руководство.
       - Рискованно, - заметил Руднев. - Я бы не решился с таким связываться. Тем более, что этот... Балицкий... творит что-то с мозгами... Непредсказуемый тип, очевидно же!
       - Он и силён непредсказуемостью, - ответил Мирагин. - Он пошёл гораздо дальше Губера. Губер дал больным в руки оружие. Балицкий саму болезнь превратил в оружие. Оружие, от которого не защититься. Балицкий писал о "неисчерпаемой энергии изменённого сознания". Не бомбы с гранатами, а вот это - Хиросима!
       - А как же! - с готовностью подхватил генерал. - Помню, давно, я ещё в военном училище... да, курсантом был! Так у нас сибиряк один спятил. Орать начал, сапогом в старшину запустил. Мы его простынями вязать, так он всю роту раскидал. А потом...
       "О, господи!" прошептал Мирагин. "Какие же мозги у него плоские... Как блин! Будто из-под катка вылез".
       - Олег Михайлович!
       Руднев на полуслове замолк и сконфуженно опустил голову.
       - Мне нужна ваша помощь.
       - Никеев? - переспросил генерал.
       "Болван, но не абсолютный" подумал Мирагин.
       И стало легче на сердце.
       - Именно, - подтвердил Мирагин. - Ваш контакт в Управлении становится для нас особенно ценным. Есть подозрения, что Балицкого сотрудники Управления могут использовать для подготовки тех дестабилизирующих акций, о которых мы с вами говорили во время прошлых наших встреч. Так что...
       Ручка запрыгала по блокноту.
       - ...Никеев следует вспомнить о старой дружбе. Ратманов должен почувствовать нестабильность своего положения в Управлении. И бесперспективность дальнейшей работы на Управление. Детали продумайте сами...
       "Или пусть твои оперативники за тебя подумают" мысленно добавил Мирагин.
       - И детали эти пусть сообщит Ратманову именно Никеев, - уточнил Игорь Игоревич. - А уж вы придайте деталям этим побольше правдоподобия. Необходимо установить следующее: работает ли Балицкий на Управление, и, если работает, то как именно его используют. Это, так сказать, вопросы для первого этапа разработки. Вот этим вы и займитесь. Касательно отчётов по этой тематике... Своё руководство не нагружайте проблемами, докладывайте лично мне. И ещё...
       Зазвонил телефон. Не запиликал и не заиграл мелодию на новомодный манер, а именно зазвонил - тревожным зуммером.
       Взял трубку.
       - Слушаю, Мирагин...
       Нахмурил брови.
       - В Гостином дворе? Когда? И Дом Прави... Подождите!
       Нажал на кнопку, отключая микрофон.
       - Олег Михайлович, у меня очень важный и срочный разговор. Боюсь, надолго. Можете идти.
       Генерал понял, что кабинет нужно покинуть как можно быстрее.
       Он одним движение свалил блокнот и бумаги в портфель, застегнул замок и быстро пошёл к дверям.
       "Случилось что?"
       Тревожно было на душе, тревожно.
       И у самых дверей кабинета услышал:
       - Не ожидал от Шевалдина такого размаха! Не ожидал... Опоздали, похоже.
       И тяжёлый вздох.
       - Всего наилучшего, - растеряно пробурчал генерал, выходя в приёмную и закрывая дверь за собой.
       И подумал, что в такой обстановке "всего", да ещё и "наилучшего" - как-то глупо звучит. Прямо-таки издевательски...
       "Да и ладно" подумал Руднев. "Не до того теперь... Не до нюансов! Что же случилось всё-таки?"
       И посмотрел вопросительно на повешенный в приёмной портрет президента.
      
       - Когда-то я любил дождь...
       Ратманов резко остановился и, попятившись, спрятался за дерево.
       Он нашёл доктора, но... По больничному парку, по дальней от корпуса, заросшей травою дорожке доктор гулял не один.
       Рядом с ним шла Наталья.
       Они разговаривали о чём-то, и доктор был необыкновенно оживлён и даже как будто...
       Улыбался?
       Сдержанно и немного грустно, но улыбался.
       "Не ожидал, признаться, не ожидал" подумал Ратманов, отступая под зелёный свод разросшейся сирени. "Не устояла перед чарами нашего Мерлина? А я ей так много интересного рассказал о докторе. Надеялся, что она станет моим союзником, а она... Увы, Наталья, увы! Чувства у вас превыше разума. Понимаю, таки мужчины не каждый день встречаются, но ваши тёплые чувства к этому узнику и почти что смертнику только я и могу оценить. А вот начальство не оценит! И спасти вас я не смогу..."
       Ратманов вздрогнул.
       Ему показалось, что доктор замедлил шаг и стал поворачиваться... В его сторону?
       Да, он повернул голову.
       Ратманов прикрыт был зелёной стеной, но знал, слишком хорошо знал полковник, что взгляд доктора проникает и через бетонные стены.
       Не то, что через эти, сплетённые из ветвей.
       "Господи, он что, почувствовал моё присутствие? Меня... Меня почувствовал? На таком расстоянии.. Неужели он видит меня?"
       Полковнику стало не по себе. Сердце запрыгало холодной лягушкой, и зябкая дрожь волною прошла по коже.
       Он вытер липкую влагу со лба.
       И, повернувшись, быстро пошёл - дальше, дальше!
       "Неприятный... Я потом..."
       Он поговорит с доктором потом. Обязательно поговорит. Потом.
       Когда сил будет больше.
      
       Шевалдин нажал на кнопку вызова.
       - Слушаю, товарищ генерал-полковник!
       - Вот что, - сказал Шевалдин секретарю, - срочно найди Ратманова. Немедленно найди его! Максимум через десять минут он должен быть у аппарата с защищённой линией. Лучше в основном корпусе своей богадельни. Где бы они ни был, но через десять минут - у аппарата. Я буду с ним разговаривать...
       Генерал выдержал паузу и уронил, тяжело, свинцово:
       - Лично!
       - Есть! - ответил секретарь.
       Погас красный огонёк на панели телефонного аппарата.
       Генерал оттолкнулся ногой от стола и развернул кресло к окну. Повернув рычажок на пульте управления, открыл жалюзи и поднял тяжёлые шторы.
       И, зажмурившись от дневного света, сидел неподвижно, в оцепенении, минуты две.
       Потом вскочил и резким движением сорвал с шеи галстук. Намотал на ладонь и с силой, с размаху - ударил кулаком по столу.
       Скривился от боли. Замотанный в ткань кулак качал, уложив на левую руку. Убаюкивал боль.
       Подошёл к столу. Слепыми, мутными глазами смотрел на раскрытую папку.
       "Лабиринт... Сами заблудимся в нём! Сами!"
       А он потом вздохнул тяжело.
       Размотал галстук. Посмотрел равнодушно на смятую шёлковую ткань - и бросил на пол.
       Расстегнул ворот рубашки и закатал рукава.
       "Как же подышать хочется! Свободно, так, чтобы в лёгких до отказа - воздух. Сосновый, прохладный..."
       Он присел на край стола. И прошептал:
       - Ратманов, сволочь, что же ты натворил!..
      
       - Когда-то я любил дождь, - сказал Балицкий. - Давно, в детстве. Не в том совеем уже далёком детстве, когда у меня была мать, а в другом. Когда её уже не было... Я остался один. Дети не любили меня. Никто не хотел со мной играть. Сам не знаю. почему... Честное слово, не знаю!
       Он замедлил шаг и, повернув голову, начал, прищурившись, всматриваться в зелёные заросли, закрывшие самый дальний и заброшенный угол парка.
       - Что там? - спросила Наталья Петровна.
       Балицкий покачал головой.
       - Сам не знаю... Показалось, должно быть...
       Какое-то время шли они молча. Балицкий будто утратил нить беседы, или, быть может, не хотел больше исповедоваться перед спутницей своей.
       Но Наталье так нужен был этот разговор, так важен он был для неё, что, против обыкновения, не стала она терпеливо ждать дальнейших откровений (которых вполне могло бы и не быть), и не позволила доктору спрятаться в непробиваемую его, глухую скорлупу.
       - Не любили играть? - спросила она. - Дети не любили вас?
       Балоицкий кивнул в ответ.
       - Я сменил много приютов... Везде было одно и то же: одиночество, боль... И унижения. Так много унижений! Слишком много!
       Балицкий схватил её за руку.
       - Человека нельзя унижать! - быстро и сбивчиво, с захлёбывающимся хрипом и придыханием заговорил он. - Нельзя! Он же разумен! Разумное существо... Нельзя обижать бедного, слабого человека. У него же... Здесь, внутри!
       Он отпустил её руку и надавил пальцем себе на висок.
       - Здесь... вы понимаете, что здесь творится? Какая это фабрика кошмаров! Монтажный цех демонов! Уроды сходят с конвейера, ползут, ползут... Адский завод! Это же всё в маленькой костяной коробочке, и каждый человек носит эту коробочку с собой. Всё время носит! Не я запустил станки, не я...
       Он остановился и закрыл ладонями лицо.
       - Не надо, - попросила его Наталья. - Не надо о ваших монстрах... Давайте забудем о них. Хоть ненадолго. Лучше расскажите про дождь.
       Балицкий опустил руки и посмотрел на небо.
       - Да, дождь... Тучи собираются. В воскресенье лило как из ведра, и сегодня, похоже, ближе к вечеру начнётся потоп... Да, я любил дождь. С ним я дружил. Летний дождь, что же может быть лучше? Так я думал... Открывал настежь окно, забирался на стул - и смотрел на подрагивающие под ударами капель листья, на важно плывущие по небу тяжёлые, тёмно-серые, будто толстым грифельным стержнем нарисованные тучи, считал вспышки молний, и слушал шум... Самый тогда для меня приятный шум - дождя. Падающей с неба чистой воды.
       - И ещё мне нравилось ожидание грозы. Последние минуты перед пришествием небесного огня. Стены домов становились ослепительно белыми на фоне чёрного неба. На крыши наползала тьма... Поднимался ветер. Бежали люди, пригнув головы. А я стоял и ждал - первой вспышки, первого удара. Так сладко щемило сердце, и охватывавшее душу волнение было непереносимо-прекрасным! И, казалось, что промедли гроза с первым своим ударом, промедли хоть немного - и не выдержит душа, вырвется, вырвется из тела. Навстречу огню!
       Балицкий осёкся и улыбнулся смущённо.
       - Красиво я стал говорить... Бумажные цветы... Ни к чему это. Всё красивое в наше время фальшиво. Только цинизм честен. Так, Наталья?
       Он впервые назвал её Натальей!
       Странный, жестокий, опасный человек - он тянулся к ней. От холодности его и равнодушия не оставалось и следа.
       Но...
       "Хотелось верить, верить... Есть ли в нём хоть немного жизни?"
       Наталья посмотрела на него... испытующе или с надеждой?
       Кто знает.
       - Нет, - сказала она. - Цинизм лжёт. Ему нельзя верить. Для него только низость правдива.
       - Низость...
       Балицкий усмехнулся, грустно и обречённо.
       - Что вы об этом знаете, милая и наивная Наталья? Что знаете о низости? О настоящей низости? Подлинной! Той, которая в змеиное логово приводит! Пришли со мной проститься. Поговорить по душам... Ваши слова? Вы не говорите, вы думайте. Думайте, Наталья, думайте, а всё прочитаю. Все ваши мысли прочитаю. По глазам. По движению губ. По жестам. Увижу написанными в воздухе. Я же маг, Мерлин... Оборотень!
       Он остановился. Положил ей ладони на плечи, и она...
       Она почувствовала странный, тревожный жар, исходящий от него. Будто от далёких и вечно близких углей проклятого места.
       - А вы сейчас. Наталья, стоите рядом с убийцей, - кривя губя, тихо произнёс Балицкий. - И не о несчастном сыне моём речь... О нём хотели поговорить? О нём спросить? Его уже не жалко. Только мне, быть может, его жалко. Но не вам! Никому больше! А вам должно быть жалко себя. Себя пожалейте, Наталья, прошу вас! Очень хорошо...
       Он убрал ладони с её плеч и отступил на шаг.
       - Очень хорошо, что пришли проститься. Самое время, Наташа, самое время. Скоро это место станет опасным, поверьте мне. Давайте простимся... Давайте я расскажу вам, почему сейчас не люблю дождь.
       Он засмеялся. Истерично, отрывисто.
       - Это другой дождь! Не тот, что в детстве. Я сам могу диагностировать моё помешательство. Грязь! Я боюсь грязи... Вода растворяет глину, вода несёт с собой заразу. Боюсь растаять. Когда ткань...
       Он дёрнул себя за рукав.
       - ...Когда эта ткань промокает, грязь проникает через неё. Грязь проходит сквозь влажную кожу. Кожа истончается... Дождь стал другим. Ненавижу, ненавижу его!
       - Успокойтесь! - попросила его Наталья Петровна, встревоженная нарастающим лихорадочным блеском в его глазах. - Успокойтесь, Семён Сергеевич.
       Балицкий послушно замолчал.
       "Странно" подумала она. "Никому ещё не удавалось остановить его..."
       И вдруг...
       Он протянул руку.
       - Давайте... Подержу в своей ладони вашу ладонь. Мне будет приятно, Наталья. Давайте попробуем притвориться, что всё у нас хорошо, что мы - просто добрые друзья и гуляем в погожий день на окраине лета по старому парку. Старому... Кстати, по моему, это бывшая на этом месте была когда-то дворянская усадьба. Потом - дом отдыха НКВД. Потом...
       Он брезгливо поморщился.
       - Какой-то спецобъект КГБ... Спецобъект! Какие гадкие, куцые, обрубленные словечки придумывают людишки этой породы! А теперь вот - повторяй за ними. И живи на их "объектах" под охраной. Пойдёмте же...
       И они пошли дальше. К старой, покосившейся деревянной беседке, что стояла у паркового пруда.
       - Самое романтичное место здесь, - заметил Балицкий. - Если, конечно, доверяете вы мнению самого неромантичного из ваших кавалеров...
       - Самым неромантичным был мой муж, - ответила Наталья.
       - Бывший муж, - поправил её Балицкий.
       Наталья посмотрела на него удивлённо.
       - Откуда вы знаете?
       - Вот это уже не фокус, - ответил Балицкий. - Простая и, я бы даже сказал, житейская логика. Будь у вас семья, разве выдержали бы вы наш график работы? Если у женщины есть семья, то... Ни к чему ей слишком длинный рабочий день. И незачем проводить выходные в обществе малосимпатичного доктора-циника. Тем более, что цинизм лжив. Так ведь? И доктор, должно быть, запутается скоро в циничных своих рассуждениях...
       - За сверхурочные платят, - заметила Наталья.
       - Да, да, конечно, - с явной иронией в голосе произнёс доктор. - А теперь вы бежите от этой синекуры... И вам есть куда бежать? Простите, Наталья, но я был безразличен к вашей жизни. А теперь вот... Заинтересовался отчего-то. Есть вам куда пойти? Есть куда вернуться?
       - В комнату и неопределённость, - ответила Наталья. - Комната осталась после развода. А неопределённость... Ну, она-то всегда со мной.
       - И муж, значит, неромантичным был? - переспросил Балицкий.
       - Да вот, тем самым... циником, - ответила Наталья. - И, конечно, нечестным человеком... Хотя, почему был? Он и сейчас есть. Живёт и здравствует. Позавчера за лыжами приходил. После развода почти год у меня хранились его лыжи. Ему, видите ли, негде было поставить. Я и перевозила... С одной съёмной квартиры на другую. Кажется, поцарапала... Он увидел царапину и распсиховался. Кричал, что это очень дорогие горные лыжи. Требовал компенсацию, грозил в суд подать. Мало ему, что он с помощью своих адвокатов квартиру у меня отобрал. Мою квартиру, которую завещала мне мать. А я молча выслушивала оскорбления. Ему нельзя возражать. Он же преуспевающий бизнесмен. Занимается спортом, следит за здоровьем. Давит слабых. Не прощает обид. В общем, успешный человек, опора общества. Так что, он был, есть и будет...
       Она замедлила шаг.
       - А мне вот, наверное, из выходного пособия придётся компенсацию ему выделить. Он же не успокоится...
       - Не придётся! - заявил Балицкий. - Поверьте мне, Наталья, скоро этот коллекционер жизненных благ запоёт другие песни. Совсем другие! А драгоценные лыжи, пожалуй, он использует для растопки домашней печурки... Когда топить нечем станет!
       - Пришли, - сказал Наталья. - Как давно...
       Она зашла в беседку, медленно ступая по скрипучим доскам.
       - Как давно я не была здесь! Сколько месяцев прошло? В апреле, кажется... в последний раз.
       Балицкий вслед за ней зашёл в беседку.
       - Уютно здесь... было когда-то. Лет этак тридцать назад.
       - А это не часть дворянской усадьбы? - удивлённо произнесла Наталья.
       Балицкий усмехнулся грустно.
       - Нет, что вы... То уж пропало давно.
       - Сожжено огнём вашей революции? - спросила Наталья.
       И, слушая доктора, стала между делом собирать рассыпанные по широкому краю деревянного бортика упавшие с деревьев по-летнему зелёные ещё кленовые листья.
       - Нет, не моей, - ответил доктор. - Моей ещё не было. Моя...
       Он помрачнел.
       - Моя ещё впереди.
       - Хорошо-то как! - воскликнула Наталья, подбрасывая в воздух листья. - Так тихо, спокойно. Где-то далеко беспокойный мир, а здесь... будто и не происходит ничего. И никогда не происходило. Всё плохое кажется дурным сном. И вообще... всё кажется сном. Плохим или хорошим, но всего лишь сном. А реальна только спокойная вода пруда, тополя и клёны у воды, облака в небе. И ещё мы - реальны. И я бы...
       Она подошла ближе к Балицкому и прошептала тихо:
       - Если бы вы могли быть другим... Я бы не уходила отсюда. Но вы же не можете! Вы будто сами себя прокляли. Зачем, Семён Сергеевич? Зачем вам это нужно?
       Она отвернулась.
       - Зачем,.. - повторил вслед за ней доктор. - Это иллюзия, Наталья. Иллюзия спокойствия. Это "глаз бури". Знаете, в эпицентре урагана есть такое тихое, ясное место. Там светит солнце, там голубое небо, там тишь и благодать. Но вокруг - чёрные стены туч, закрученных в страшную ураганную спираль. И вечно в тихом круге быть нельзя. Всё равно придётся выбираться. Через грозу...
       - А потом? - спросила Наталья. - Что потом? У меня и так ничего нет... Ураган пройдёт, я вернусь домой, а там - руины.
       - Потом...
       Балицкий взял её за руку.
       - Простите, Наталья. Ничего не будет. Вы правы. Для вас - ничего. Знаете... был такой философ, Эвальд Ильенков. Великий и до сих пор по достоинству не оценённый философ. Он написал замечательную статья "Космология духа". И он ответил на вопрос: "что потом?"
       Балицкий закрыл глаза и срывающимся от волнения голосом процитировал наизусть:
       - "...В какой-то, очень высокой, точке своего развития мыслящие существа, исполняя свой космологический долг и жертвуя собой, производят сознательно космическую катастрофу - вызывая процесс, обратный "тепловому умиранию" космической материи, т.е. вызывая процесс, ведущий к возрождению умирающих миров в виде космического облака раскаленного газа и пара".
       - Вот так, Наталья, - сказал Балицкий и, обняв её за плечи, повернул к себе. - Посмотрите на наивного человека, который вообразил себя могильщиком прежнего мира. Вот такой вот конструктор катастрофы, который исполняет космологический долг. Я навязываю человечеству великую миссию возрождения Вселенной. Навязываю, потому что слабый и слепой человечек всеми силами пытается уклониться от исполнения вселенской миссии своей. Я хочу превратить человека в Творца, а он - пугается. И держит меня на цепи. Я наивен и зову его... умирать!
       - Почему?
       Наталья отшатнулась от него.
       - Почему вы говорите мне всё это? Я ведь тоже слабый человек. И вовсе не хочу умирать. Вы же неисправимы! Неизлечимы! Боже мой, и я хотела помочь вам!...
       Она вырвалась из его объятий и попыталась выбежать из беседки.
       - Наталья! - крикнул Балицкий.
       Он схватил её за руки. Сдавил резко, до боли.
       - Послушайте!..
       - Пустите меня! - крикнула Наталья. - Вы не сме...
       Она ударила его ногой.
       - Не смеете! Так поступать!
       Балицкий отпустил её. Выхватил из кармана пиджака пачку купюр и протянул ей.
       - Пожалуйста, Наталья, прошу вас...
       Она попятилась, глядя на него испуганными глазами.
       - Зачем? Что это? Что вы задумали?
       - Возьмите, - неожиданно робким и неуверенным голосом произнёс Балицкий. - Я тут на полном обеспечении... Но ведь платят. Иногда. Я не считаю, и даже не знаю точно, сколько здесь. Я ведь никогда не умел считать деньги. Всё складывал в шкатулку, а сегодня... Вот, взял.
       Она отчаянно замотала головой.
       - Уберите! Не нужно!
       - Наталья, - не отставал доктор, - возьмите. Вы сегодня услышите... Или увидите... По телевизору, по радио... В этом... интернете... Тоже передадут... Передают уже, наверное.
       - О чём вы? - спросила Наталья и с тревогой посмотрела на доктора. - Что с вами происходит? О чём вы говорите?
       Балицкий опустил голову.
       - Вы сегодня... Увидите нехорошие вещи... Страшные вещи... На экране. Много грязи выльют. Вы поймёте, на кого. Поймёте, кто это сделал. Вы не оправдывайте и не пытайтесь понять. Не надо... Ни к чему! Я принял на себя, я всё принял. Все похороны за мой счёт. И вся грязь. Я знаю, меня удавить надо...
       - Доктор, остановитесь! - воскликнула Наталья. - Вы же не в себе! Что...
       - Только об одном прошу, - не слушая её, продолжал Балицкий. - Вы, верно, уже простились со мной. Больше оставаться со мной вы уже не сможете. Это хорошо, хорошо... Но только не надо добираться до дома на метро. И на автобусе. Вам такси нужно. Прошу вас, такси! И - до самого дома, до подъезда. Никак иначе. В Москве опасно, очень опасно сегодня. Возьмите деньги! Наталья, прошу вас!
       Наталья выбежала из беседки и, не разбирая дороги, мимо тропинок, прямиком через парк - побежала.
       Прочь... Прочь от опасного этого, страшного и ещё... Больного, запутавшегося и... Почти любимого человека.
       Почти... Но это же невозможно!
       Не нужно любви это слово. Не нужно. Она не знает его!
       И почему, почему человек этот... разрушил...
       Она остановилась у ворот, переводя дух.
       Приложила ладони к горящим щекам.
       И слёзы закапали. Против воли...
       Ненужные, ненужные слёзы!
      
       Доктор разжал ладонь.
       Подхваченные ветром, купюры разноцветными бабочками разлетелись по парку.
      
       "Пост наблюдения - охране.
       Наблюдатель доложил: зафиксирован длительный внеслужебный контакт доктора с Клементьевой. Проследите, чтобы она не задержалась на объекте и быстро его покинула!
       И ещё... Там бумажки по дорожкам летают, а это непорядок. Выделите пару бойцов. Пусть соберут деньги, перепишут номера и сдадут лично Ратманову.
       Отбой!"
      
       - Полковник Ратманов, слушаю!
      
       Пётр Владимирович шёл в гостевой корпус, где приготовлена была для него комната отдыха и ждала его накрытая тёплым шотландским пледом софа, когда совсем ещё юный лейтенант из службы связи догнал его и, не переведя сбившееся на бегу дыхание, зачастил:
       - Товарищ полковник, вас... срочно! Из секретариата, от самого!..
       Ратманов погрустнел. В животе отчего-то неприятно закололо.
       Не то, чтобы охватили его дурные предчувствия... Хотя, если честно признаться, охватили.
       Ратманов помнил древний обычай бюрократии: если всё делаешь правильно, о тебе не вспоминают. Разве только, когда приходит время отчитываться...
       Но если вспомнили до срока, значит - дело плохо.
       По плану отчёт по операции нужно было предоставить сегодня вечером, в двадцать два ноль-ноль.
       Сейчас...
       Романов посмотрел на часы.
       Половина пятого.
       О нём вспомнили до срока.
       - Генерал-полковник Шевалдин! Лично! - выкрикнул лейтенант.
       И, по-рыбьи широко открыв рот, схватил воздух.
       "Не сдохни от усердия!" мысленно пожелал ему Ратманов.
       - Буду в своём кабинете через три минуты...
       Двадцать минут назад (ещё до начала поисков доктора) выслушал он очередной доклад контрольной группы и получил очередную сводку интернет-новостей.
       Слежку за сотрудниками КПБ не проводили (за исключением Лиса... ну да и задание у него особое, повышенной сложности). Не было у Управления таких возможностей. И без того силы перенапряжены.
       Но "больные патриоты" сами подали весть о себе. Сводки сыпались одна за другой. Москва сначала превратилась в поле боя, а потом - в преисподнюю.
       Конечно, не это планировал Шевалдин. Конечно, это было отступление от плана "Лабиринт".
       Планировались массовые беспорядки, но не массовая бойня.
       Это было то самое "свободное творчество" доктора, не предусмотренное планом.
       Ратманова могли обвинить в том, что он утратил контроль над группой. И в этом случае...
       - ... через три минуты. Соедините по защищённой линии.
       Но ведь это к лучшему! Это нарушение, это отступление - к лучшему!
       Неужели Шевалдин этого не понимает?
       Управление продемонстрировало в действии самое страшное своё оружие, и те, кто противостоит Управлению, должны сделать соответствующие выводы.
       Они должны понять, что остановить Управление невозможно. И что Управление ни перед чем не остановиться.
       Они должны осознать это! Почувствовать страх!
       Страх, который согнёт их, обездвижит, сломает и уничтожит.
       Только не останавливаться на полпути. Не пятиться назад. Делать вид, что всё прошло по плану. И тогда...
       "Я всё объясню!" подумал Ратманова. "всё плохо, но... Нет повода для беспокойства!"
      
       - Полковник Ратманов, слушаю!
       Шевалдин выдержал паузу и не ответил на приветствие.
       - Ну? - протянул после долгого молчания генерал-полковник. - Отчитайтесь, Пётр Владимирович! Расскажите об успехах ваших подопечных.
       Интонации были ироничные и сдержанно-агрессивные. Такое начало ничего хорошего не сулило.
       Кроме того, генерал был подчёркнуто вежлив и обращался строго на "вы". Это тоже было не к добру.
       Предельно вежлив генерал был только с крупно проштрафившимися сотрудниками.
       С сотрудниками же, преуспевшими в исполнении его приказов, он общался раскованно и даже фамильярно.
       Ратманова опасная эта вежливость не смутила.
       Он знал, что операция идёт не по плану. Но считал, что - лучше, чем было предусмотрено планом.
       - По последней сводке имеем следующее,.. - начал было чеканить Ратманов.
       Но тут же был прервал Шевалдиным.
       - Я быстрее вас сводки получаю, полковник! - прохрипел, давясь гневными словами, Шевалдин. - Может, это мне вам изложить во всех подробностях похождения ваших головорезов? Рассказать вам о горящих вагонах с серой и взрывающихся цистернах в Кусково? Об эвакуации Новогиреево, Реутово, Жулебино и Люберец? О взрыве газгольдера? Об уничтоженной подстанции и обесточенных кварталах? О пожаре в Доме Правительства? О сгоревшем гипермаркете? О бойне в метро, наконец? И, кажется, ещё каких-то милиционеров убили... Тоже ваши поработали?
       Шевалдин перевёл дух и, повысив голос, продолжил:
       - Десятки трупов по Москве! Скоро, может, и сотни насчитают... Вы что, спятили, полковник? Набрались от питомцев Балицкого? Не думал, что шизофрения - заразное заболевание!
       - Есть ещё удачная акция в Гостином дворе, - осторожно напомнил Ратманов.
       - В Гостином? - переспросил Шевалдин.
       И закашлял.
       - В Гости...
       Ратманов терпеливо ждал, пока генерал сможет продолжить.
       И он продолжил.
       - В Гостином по плану - психологическая акция! - закричал, сорвавшись, Шевалдин.
       - Демонстрация возможностей и операция по дискредитации ФСО! Проникновение на объект и пара выстрелов в президиум. И вместо демонстрации этот чёртов...
       - Лис, - подсказал Ратманов.
       - Да... Он устроил полноценный теракт! Он едва не угробил высокопоставленного чиновника. Председателя едва успели доставить в реанимацию. В Госдуме бедолага теперь нескоро появится. Это по плану?
       Генерал неожиданно перешёл на шёпот.
       - Ратманов, вы понимаете, в чём нас теперь могут обвинить? Вы представляете, какой мощный стимул вы дали нашим врагам для того, чтобы нас раздавить? И...
       Ратманов закрыл глаза и представил растерянное, бледное лицо Шевалдина.
       И стало ему весело. Не к месту. Совсем не к месту, но...
       - Как мы объясним это нашим зарубежным партнёрам?
       Генерал снова сорвался на крик.
       - Это Балицкий! Этот чёртов доктор! Что он сделал с этими пациентами? Что за программу он в них вложил? Вы не контролируете его, полковник. Нет! Он водит вас за нос, он дурачит вас, а с вами - и всё Управление. Вы дали ему необходимые ресурсы, финансирование, вы позволили отбирать больных, вы предоставили специалистов по боевой подготовке. И вы поручились за его! Какова цена вашим ручательствам? Где ваши гарантии? Дай бог, чтобы все негодяи из КПБ погибли, но ведь кто-то может и выжить. Что они натворят? И где их теперь искать?
       Ратманов молчал.
       - Не слышу бодрых рапортов! И ответов на мои вопросы тоже не слышу. Как же назвать весь этот кровавый бардак, полковник?
       - Удачно проведённой операцией! - чётко и уверенно ответил Ратманов.
       Против его ожидания, генерал на эту фразу отреагировал спокойно.
       Словно именно такого ответа и ждал.
       Возможно, действительно ждал?
       Может, где-то в глубине души именно такого развития событий и желал?
       Может... Да! Иначе никогда не дал бы согласия на использование КПБ!
       Для "Лабиринта" нужна была именно такая группа. Именно такие смертники-безумцы нужны были генералу.
       Только они выполнили бы задания, официально не предусмотренные никаким планом, никем и никогда не озвученные и не определённые, пусть даже намёком.
       Потому что есть планы настолько тайные, что не излагают их даже в самых закрытых и засекреченных документах, и не говорят о них даже в самых безопасных помещениях.
       О них даже стараются не думать.
       Они - в подсознании.
       И такие планы могут выполнить только питомцы Балицкого.
       Но Раманов понимал, что ни подчинённым, ни друзьям, ни даже самому себе никогда не признается Шевалдин в том, что именно таковыми были его планы и именно такого исполнения он ожидал.
       Потому будет говорить (а то и кричать!) об обмане, утрате контроля, безумных выходках сотрудников КПБ...
       Лишь бы не поздравит себя с заслуженной победой!
       "Лицемер!" с отвращением подумал Ратманов. "Чистоплюй... А ведь, небось, в диктаторы метит, Наполеон рублёвского разлива!"
       - Объясните, - удивительно спокойным и ровным голосом произнёс Шевалдин. - Очень хотелось бы узнать, почему операция, по вашему мнению, удачная.
      
       Вишняков поднял голову.
       Николай Иванович смотрел на него с жалостью.
       - Влип, Андрей. Как пить дать...
       - Я уже докладывал, - сказал Вишняков, вставая со стула.
       - Ты сиди, сиди! - Сомов засуетился и, схватив за локоть, начал чуть ли не силой усаживать обратно на стул.
       Вишняков послушно присел.
       И продолжил:
       - Николай, я докладывал. Даже написал рапорт, в котором изложил все обстоятельства нападения. Мою семью взяли в заложники...
       Сомов вздохнул и похлопал его по плечу.
       - Да, да... Читал. Всё проверили. Всё очень оперативно проверили. На месте твоя семья, дома. В целости и сохранности...
       - И замечательно! - радостно воскликнул Вишняков. - Они же подтвердят мои слова. Я разговаривал с дочерью! Я сам...
       - В целости и сохранности, - продолжал Сомов. - И следов взлома не нашли. А слова подтвердить... Да, семья подтвердит. Уже подтвердила. Но ведь это не алиби. Особенно в сложившихся обстоятельствах. Семья ведь, известно, всегда поможет.
       - Да что ж это такое! - возмутился Вишняков. - Как же...
       Он замер на секунду.
       - Стоп, - пробормотал он удивлённо. - Какие ещё обстоятельства?
       Сомов присел за стол и, опустив голову, начал суетливо, неровными, нервными движениями перекладывать документы.
       - Нет, ты объясни, Николай Иваныч! - настаивал Вишняков.
       Сомов глянул на него исподлобья.
       - Показания, - отрывисто бросил он. - Показания выжившего офицера. Он сейчас в тяжёлом состоянии, в реанимации. Но кое-что успел рассказать... Перед отправкой в госпиталь. Утверждает, что это ты террориста к ним подвёл. Это их и смутило. И ещё... будто чуть ли не по-дружески вы распрощались. Как-то это всё...
       - Провокация! - крикнул Вишняков. - Неужели не понятно, что это провокация? Нас специально втянули в эту историю, в эту грязь втащили! За уши! Чтобы замазать, чтобы...
       - И ещё, - добавил Сомов. - В связи со всеми этими событиями... в том числе и в Гостином...
       В дверь постучали.
       - Войдите! - сказал Сомов.
       И поспешно встал, словно непременно стоя желая приветствовать гостей.
       Люди, вошедшие в комнату, были незнакомы Вишнякову.
       В строгих чёрных костюмах, суровые на вид. Даже слишком суровые.
       "Грозные... На публику работают?" подумал Андрей Александрович.
       Нет, не из их службы. И не армейские. Этих Вишняков сразу бы узнал.
       Но чиновники, государевы люди, ясное дело. Вот губы как сжаты, в ниточку. А у этого, второго, что у порога маячит, гладко выбритые щёки от напряжения подрагивают.
       Резвые... Прокурорские?
       "Влип" понял Вишняков.
       Первый из вошедших, низкорослый и плотного телосложения мужчина лет сорока пяти с бледным, слегка оплывшим лицом и седым ёжиком коротко стриженых волос, подошёл к Вишнякову и отрывисто, словно уже зачитывая приговор, произнёс:
       - Вишняков? Андрей Александрович?
       - Так точно, - разворачиваясь к нему, ответил Вишняков. - А вы, простите...
       - Управление по расследованию особо важных дел центрального аппарата Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации, - на одном дыхании выдал гость. - Телешов, Владимир Викторович.
       И он показал Вишнякову удостоверение.
       - Андрей Александрович...
       Он, как бы между делом, показал издали удостоверение Сомову.
       - ...В соответствие с указом президента Российской Федерации создана следственная комиссия, главной задачей которой...
       - Вы простите, - подал голос Сомов, - мне нужно идти. Срочное совещание... Через пять минут сюда подойдёт мой заместитель. Если необходимо...
       - Это же не ваш кабинет? - уточнил Телешов.
       - Нет, что вы! - и Сомов замахал руками. - Это Андрея Александровича... Я тут просто за его столом расположился... Бумаги его просматривал, документы...
       - Ничего не выносить! - сразу же предупредил прокурорский. - И... Можете идти. Не задерживаем.
       И пошутил:
       - Пока не задерживаем!
       Сомов улыбнулся криво, через силу.
       И вышел поспешно, забыв на столе принесённую им папку с документами.
       Где среди прочих бумаг был и план оперативных мероприятий по захвату Алмаза.
       Где на некоторых листах проставлен были пометки, собственноручно сделанные полковником Управлениям... Этим, как его... Кажется, Ратмановым.
       Пометки, с помощью которых можно было бы доказать причастность Управления к теракту. Если бы...
       Если бы бумаги из оставленной папки не пропали.
       Глупую, малодушную суетливость эту и забывчивость, приведшую к роковой ошибке, Сомов долго потом не мог себе простить.
       И пытался исправить ошибку.
       Но разыскать пропавшие документы так и не смог.
       - Ну что ж, - сказал прокурорский, проводив взглядом Сомова. - Приступим к делу, Андрей Александрович. К вашему делу! У нас есть постановление на проведение обыска в вашем кабинете. Сейчас понятые подойдут, а пока...
       Он присел на стул рядом с Вишняковым.
       - К вам вопросы есть, Андрей Александрович.
      
       - Вот как? - удивлённо переспросил Шевалдин, выслушав объяснения Ратманова. - Значит, вы предусмотрели и такой вариант развития событий? Но...
       Он замолчал на секунду.
       - ...Вы не поделились с нами своими мыслями, полковник. И это заставляет сомневаться в вашей лояльности.
       - Это были только предположения, - ответил Ратманов. - При проведении операций с таким контингентом инвариантность развития событий...
       - Хватит! - прервал его генерал. - Мне хватает ваших заумных аналитических записок! Лучше скажите, как вы предполагаете использовать этот ваш неожиданный "успех"?
       "Надо же, сам Шевалдин снизошёл до того, чтобы проконсультироваться со мной!" с мстительным торжеством подумал Ратманов. "Не всё ему меня вслепую использовать! Кажется, не только я выпутался, но и стоимость своих акций слегка приподнял. С перспективой... Да, но это если только генерал с перепугу опять что-нибудь не переиграет. Закроет проект, и меня закроет. Будто и не было ничего... С него станется!"
       - Усилить давление! - решительно заявил Ратманов. - Правительство не справится с ситуацией, даже если введёт чрезвычайное положение!
       - Сегодня вечером и введёт, - меланхолично произнёс Шевалдин. - Указ подписан, в девятнадцать опубликуют... Это предусматривалось. Ещё что?
       - Но это и есть угрожаемый период! - воскликнул Ратманов. - Самое время для Кремля задействовать Управление! Президент должно понять, что гнилая вертикаль не работает. А нам нельзя тянуть две недели, как было предусмотрено по плану "Лабиринт". Необходимо сегодня же передать президенту и правительству информацию о заговоре среди региональных руководителей и силовиков. Мы найдём виновников...
       - Не слишком ли оперативно? - засомневался Шевалдин. - Впрочем...
       "Самое время!" подумал Ратманов.
       - Впрочем, не с вами это обсуждать! - заявил генерал. - Подумаем над вашим предложением... А как же вы пациентов своих контролировать собираетесь? Не забывайте, полковник, что на втором этапе операции беспорядки нам не нужны. Нужен порядок.
       "Наш порядок" мысленно добавил Ратманов.
       И ответил:
       - Им не требуется контроль.
       - Вот как? - удивился Шевалдин. - Всё ещё продолжаете за них ручаться?
       - Не убирайте доктора, - попросил Ратманов. - Не убирайте, и больные обязательно вернуться к нему. Все, кто остался в живых. Я не знаю, как это объяснить... У них какая-то связь с доктором. Чёрт его знает!.. Ментальная, телепатическая... Они абсолютно подчинены его воле, только он удерживает их сознание от распада. Сохраним доктора - больные вернуться и останутся у нас. Иначе.. Возможно всё, что угодно. Они же прошли спецподготовку, их тяжело остановить.
       - Вот не могу понять, - вкрадчиво произнёс генерал, - вы доктора спасаете или продолжаете себя выгораживать?
       - Я спасаю проект, - ответил Ратманов. - Я пытаюсь сохранить наше самое мощное оружие.
       - Ну, ну, - с явным недоверием произнёс Шевалдин. - Может, заодно и в генерал-майоры метите, Ратманов? В заместители мои? Как же, вы же создатель самого мощного оружия! Так что признайтесь, не бойтесь! Мы же не солдафоны, не варвары. Новаторов ценим. Умных людей в полковничьих погонах на дембель не отправляем.
       Ратманов молчал.
       - Ладно...
       Генерал устало вздохнул.
       - Отбивались вы красиво, полковник. И даже пару идей подкинули... Так что желание наказать вас за склонность к авантюрам немного поостыло. Но не исчезло!
       Шевалдин, нагнетая напряжённость, затянул паузу.
       Ратманов терпеливо, не подавая голос, дождался продолжения.
       - Решение я приму после переговоров с известными вам людьми. Ваша судьба теперь связана с судьбой доктора, так что решение будет касаться вас обоих. А пока...
       Шевалдин неожиданно перешёл на шёпот.
       - Ситуация нестабильна, полковник. Поймите, я не знаю, что ждать от Балицкого. Какие ещё фокусы... Флоранский вам известен?
       - Специалист Управления, - ответил Ратманов. - Токсины, психотропные вещества, снотворные...
       - Вот и хорошо, - продолжил Шевалдин. - Хорошо, что вы его знаете. Меньше будет вопросов. Через час он к вам подъедет. Пропустите его на объект. И помогите встретиться с доктором... Не пугайтесь раньше времени, полковник! Он просто поможет доктору заснуть, даст ему успокоительного. Пятнадцать - двадцать часов здорового сна пойдут доктору на пользу. А мы сможем отработать второй этап "Лабиринта", не отвлекаясь на этого беспокойного гения. Вам всё понятно, Ратманов?
       - Так точно! - ответил полковник.
       Но напомнил при этом:
       - Доктор хорошо чувствует опасность. Экстрасенсорные способности...
       - Плевать! - взорвался Шевалдин. - Плевать мне на всю эту эзотерическую чушь! На все эти способности! Думайте о деле! О выполнении моих приказов! Точка!
       - Есть, - ответил Ратманов.
       И услышал короткие гудки.
       Он положил трубку на аппарат, отключил скремблер и по телефону внутренней связи набрал номер дежурного офицера.
       - Ратманов... Оформите пропуск на имя Флоранского, Константина Евгеньевича. Пропустить без обыска и досмотра. Что?.. Да, сотрудник! И проследите, чтобы он сразу прошёл ко мне.
       - Товарищ полковник, - жалобно затянул дежурный.
       Ратманов поморщился.
       - Что ещё? - раздражённо спросил он.
       - Я уточнить хотел, - робко напомнил офицер. - По личному делу... По поводу вашего представления о лишении звания...
       - Язык надо за зубами держать! - прикрикнул на него Ратманов. - И собутыльников тщательней выбирать! Остроумные все стали, я смотрю...
       Потом, смягчившись, добавил:
       - Старайтесь, бывший капитан! Рвение проявите, поработайте над ошибками. И всё образуется.
       - Есть - рвение, - грустно ответил офицер.
      
       Есть время для дневника. Когда вернулся пустой...
       В чужой дом. В дом-западню!
       Каждый шаг под контролем. Пусть смотрят, сволочи! Пусть читают.
      
       "Будучи оружием правителей, террор служит, прежде всего, главам правящего класса; он подготавливает почву для того, чтобы наименее добросовестный из них добился власти".
       Слова Кропоткина...
       Ах, Пётр Алексеевич, как же вы правы!
       "Наименее добросовестный..."
       Террор ведёт к деградации власти, что, безусловно, облегчает работу революционных сил по переустройству общества.
       Новая генерация правителей, пришедших к власти на волне террора, вопиющей некомпетентностью своей подготовит благоприятнейшие условия для таких потрясений, таких политико-тектонических сдвигов, что сегодняшнее репетиционное выступление моих "патриотов больного общества" покажется лишь небольшой шалостью и безобидным розыгрышем.
       Я сотрудничаю с контрреволюционной, абсолютно реакционной и продажной властью, не подстраиваясь под её планы, но корректируя их в интересах дела революции.
       Торжествующая реакционная диктатура буржуазии приведёт класс собственников к окончательному краху.
       Буржуа прячется за спины пиночетов и гитлеров, но пиночеты и гитлеры тянут его за собой в могилу.
       Я делаю торжество реакции абсолютным, и помогаю тем самым власти выродиться.
       "Долг революционера - в том, чтобы делать революцию во что бы то ни стало".
       Так писал отец городской герильи, Жуан Карлуш Маригелла.
       Да будет так!
       Власть тешит себя беспочвенными иллюзиями, полагая, что использует разрушительный потенциал террора для укрепления собственного могущества.
       Власть демонстрирует ограниченность кругозора, прикармливая зверя, который никогда не станет ручным.
       Разве притворится на время, чтобы удобней было откусить руку дающего...
       Придёт время, и вдохновлённые примером нашей борьбы отряды новые городские партизаны навяжут продажной и некомпетентной власти затяжную и кровопролитную войну, которая уничтожит обывательский мир и подорвёт сами основы буржуазного государства.
       Благословенна глупость буржуазии, в очередной раз порождающей своих могильщиков!"
      
       Последняя запись в дневнике Балицкого С.С.
       "Я храбрюсь, но тоска в душе.
       Учёная крыса, я унижаюсь и танцую перед врагами.
       Хлеб для моей революции.
       Но как противен добытый унижением хлеб...
       Противно идти на поводу у врага. На брюхе ползти к победе.
       Если я ошибаюсь? Если мне не спасти бедных?
       Изменение мира переделкой сознания человека...
       Кому это надо?
       Мне? Лично мне? И никому больше... Или ещё - моим пациентам.
       И тем, кто нуждается в лечении?
       Никому! Никому ничего не нужно!
       Только - их иллюзорный мир, воображаемая сытость, безумная "рациональность" всемирной барахолки, всепобеждающего блошиного рынка!
       Вот что им нужно.
       Враги - все, кроме истинно бедных.
       Как же мало нас...
       И как же мало у нас сил! Как тяжело исправить это проклятое человечество, раз за разом возвращающееся к привычной и милой для него кормушке после слабых попыток по вертикали мироздания совершить переход на новый уровень.
       Милые мои человеки! После бойни семнадцатого года всего полвека прошло - и вы прыгнули в космос.
       Я бы устроил вам такую кровавую баню, после которой вы добрались бы до самых дальних уголков Вселенной и звёздные корабли ваши швартовались бы у Ориона и Кассиопеи.
       Какими бы чудесными космическими существами я вас сделал!
       Да только вы удавите меня, человеки.
       Если Тот, Кто На Небе не поможет мне...
       Если бы я мог верить. Просто верить.
       Верить-что-там-на-верху-кто-то-добрый
       Клыками схватит за шиворот и
       Вытащит меня из болота
       Ещё человек или
       Я, тварь Божия, криттер..."
      
       Яично-жёлтый, дрожащий свет в коричневом от пыли плафоне.
       Электричка раскачивается в полночной полудрёме, катит по смазанным дождями рельсам в дальнее, укрытое серыми полями Подмосковье.
       На стыках рельс подрагивает вагон, от тамбура - металлический звон Хлопает дверь. Влажный холод затягивает в вагон, табачный туман и горькое пиво.
       Топот шагов, съезжает тяжёлая дверь. Кто-то прошёл по вагону, мимо сонных рядов. Поднимаются головы. Блики жёлтого света в помутневших от усталости глазах.
       Беседа. Разгорается спор. Сначала спорили двое, потом, кажется, к ним присоединились ещё попутчики.
       Обрывки фраз.
       - Что в Москве творится, слышали?
       - Мне племянник рассказывал: полквартала снесло... А в газетах фотография была... Да там не рассмотреть, но кровищи, говорят, в метро было - по колено!
       - Да ладно вам, по колено! Тоже, болтают ерунду... По телевизору выступление было министра. Ну, который внутренних дел. Диверсия была... Террориста захватили...
       Вильгельм открыл глаза.
       Чужая куртка-ветровка, большая - не по размеру, но тем она ему и полезна.
       Чёрным коконом закрывает его. Скрывает контуры тела. Скрадывает движения рук.
       Капюшон - пониже, закрыть лицо. Но так, чтобы осталась полоска внизу. И можно было видеть: пассажиров, вагон, проход между рядами. И главное - дверь в вагон. И вторую дверь - справа от него.
       Вильгельм сидит у самого выхода из вагона, в полразворота к окну. Он вжался спиною угол. Голова его опущена на грудь.
       Со стороны кажется, будто он спит, закрывшись широким чёрным капюшоном от света.
       Но Вильгельм не спит. Он следит за обстановкой в вагоне. Он настороже.
       На пути из Москвы в Голутвин уже трижды проходили по вагону милицейские патрули.
       Едва ли они специально кого-то выискивали (похоже, и никаких инструкций особых у них не было), да и проверок милицейские не устраивали, но сама частота их появления заставляла быть настороже.
       Он не был в курсе последних новостей. Он ничего не слышал о чрезвычайном положении, введённом в Москве и Московской области несколько часов назад.
       Когда в семь вечера транслировали выступление президента - Вильгельм отсиживался в тихом месте на границе Выхино и Люберец.
       Потому новостные программы пропустил.
       Но чувствовал: что-то происходит. Нехорошее для него. Потому...
       Он бодрствует, хотя клонит в сон. Он решил, что сон сейчас - не для него.
       Отоспится он потом. Когда найдёт заброшенный дом в хорошо известном ему (и только ему!) местечке под Коломной.
       Вот там... Тишина... Старая яблоня у крыльца. Яблоки некому рвать. Место всеми забыто.
       Крупные, желтые яблоки.
       Чёрт!
       Каким же медленным, невыносимо медленным кажется ползущий ход электрички!
       Сон... Так трудно притворяться спящим, когда действительно хочется спать.
       Обрывки фраз.
       - Никого в метро не захватили. Да точно говорю! Мне один рассказывал - в тоннель он сбежал.
       - Кто? Там пятеро бандитов было!
       - В тоннель сбежал, под Москвой бродит...
       - Да перестаньте вы слухи распускать.
       - Точно, бродит! И что там министр знает? Он что, в метро ездит?
       Вильгельм улыбнулся уголками губ.
       "Ах, Крот... Слышал бы ты это!"
       - Ой, господи! Да я теперь в жизни в метро не спущусь!
       Женщина в расстёгнутой, не по сезону тёплой ватной куртке обмахивается сложенным вдвое полиэтиленовым пакетом, будто веером.
       - Нет, и не уговаривайте!
       Её никто не уговаривает.
       - А мне вот Ельцин покойный приснился, - присоединяется к общей вагонной дискуссии старушка в старомодном вязанном платке, бережно прикрытом от дождя зелёной накидкой из болоньи. - Да, приснился вот... Синий весь, но весёлый! "Терпи" говорит "Матвеевна, терпи..." И давай на гармошке наяривать! К чему бы это?
       - К дефолту, бабка, - серьёзно и сурово отвечает взъерошенный мужик, что рассказывал пассажирам о гуляющем под Москвой бандите.
       - Да ладно вам слухи распускать! - кричит его оппонент.
       Взъерошенный не отвечает.
       - У меня на улице Молостовых племянница живёт, - шёпотом произносит кто-то. - Звонила... Говорит, вывозят. Эвакуация. То ли дым, то ли газ какой-то... В Новогиреево все перетравились. Со слезами и соплями бежали, кто как мог... А до Молостовых сразу не дошло, но их тоже на всякий случай.
       - А этот... Магазин большой, - донеслось из другого конца вагона. - Это что творится? Маркет-то этот... Сколько там народу сгорело! Удавить бы этих бандитов!
       Вагон загудел.
       - Демократы довели... Я при советской власти тридцать лет прожил, и горя не знал! А с девяносто первого - покоя нет! То путч, то реформа, то приватизация... Тьфу! Террористов развели...
       - Да при чём тут демократы? Их сколько лет уже у власти нет! Хватит на демократов валить! Это всё холуи президентские да питерские...
       - Мужик, язык придержи! А то устроят тебе демократию в ближайшем отделении!
       Лязг.
       Створки дверей резко разъехались в стороны.
       Разговоры мгновенно стихли.
       Трое милицейских. Автоматы - наизготовку. То ли проинструктировало их областное начальство, то ли они и без того к службе серьёзно относятся, но работать по вагонному люду они начинают серьёзно и вдумчиво.
       - Документы? Почему нет? Что, без документов передвигаетесь? А у вас что? Что в сумке?
       Пассажиры, недовольно кряхтя, лезут за документами. У кого нет документов, заранее состраивают жалобное и плаксивое выражение лица.
       - Лейтенант, да я откуда знал? С утра выехал, ни о какой проверке не предупреждали...
       - Что, уже и в области прописку проверяют?
       Лейтенант подошёл к Вильгельму. Стволом автомата приподнял капюшон.
       - Кто тут у нас?
       Вильгельм, будто спросонья, подслеповато прищурился и испуганно покосился на ствол.
       - Бродяга какой-то, - резюмировал лейтенант. - Документы есть?
       Вильгельм замычал, захлюпал носом и пустил слюну.
       - Фу, зараза!
       Лейтенант убрал оружие подальше от слюнявого бродяги.
       - Вали из вагона, урод!
       Вильгельм покосился на автомат. Сжался и втянул испуганно голову в плечи.
       И подумал:
       "Три ствола. Три обоймы. И подсумки у них имеются. Неплохо..."
       - Да не трогай ты его! - крикнул лейтенанту напарник. - У него же вши, небось.
       - И куртку стянул у кого-то, - прошипел лейтенант и сплюнул Вильгельму на рукав.
       "Оружие... пригодится. Очень пригодится".
       Выспаться можно и позже.
       Троица, попинав Вильгельма немного, двинулась в тамбур. Время перекура.
       Вильгельм выждал две секунды. Всхлипнул горько. И пошёл вслед за ними.
       Пассажиры не обратили внимания на возню и вскрики за закрытыми дверями. Наверное, решили, что бьют служивые бродягу.
       Да и шум быстро стих.
       А минут через пять взъерошенный мужичок вышел было в тамбур попить пивка.
       И с воплем кинулся обратно в вагон.
       - Ой-я-я!
       Выглянувшие в тамбур перепуганные пассажиры увидели лежавших на полу в ряд милиционеров со свёрнутыми шеями.
       Кто-то дёрнул стоп-кран и электричка с лязгом и длинным, пронзительным, режущим уши свистом сбросила ход и остановилась. Так резко, что повалившиеся друг на друга пассажиры смешались в единую, суетливую и безумную, многорукую и многоногую массу.
       Кто-то, выбежав в тамбур, открыл двери - и выпрыгнул прямо на насыпь. За ним последовали ещё трое.
       Остальные остались в вагоне, лишь подальше отодвинувшись от страшного тамбура.
       - Милицию вызовите!
       Кто-то отчаянно давил на кнопку экстренной связи, но динамик лишь еле слышно шипел в ответ.
       Кто-то потянулся за телефоном.
       - Да чего вызывать-то? - мрачно заметил бородатый дачник, выбираясь из общей свалки. - Здесь она, милиция-то!
       И он показал на трупы.
       Кажется, в суматохе той никто не обратил внимания на то, что у одного из служивых пропал автомат. И у всех - обоймы.
       А о бродяге... О бродяге тогда точно не вспомнил никто.
      
       Вильгельм поправил прикрытый курткой автомат. Застегнул замки-"молнии" на карманах.
       И двинулся прочь от насыпи - в лес.
       Теперь до дома придётся добираться пешком. Примерно пятнадцать километров, по лесам и полям. С оружием и запасом патронов.
       Впрочем, партизанский поход Вильгельма не пугал. Он обучен был и этому.
       Да и сил хватает.
       Волк на его стороне!
       "Завтра к полудню буду на месте" решил Вильгельм.
       Это с учётом трёх часов на отдых. И кружного маршрута. Ему же нельзя теперь попадаться на глаза. Никому!
       Значит, только по глухим местам.
       А их, по счастью, в Подмосковье хватает.
       Ничего, главное - у него есть оружие!
       Ещё бы пару гранат раздобыть...
       Потом отдохнуть немного, отлежаться.
       И... освободить доктора!
       Без него нельзя продолжать борьбу!
       Волк не простит...
      
       Улицы маленького швейцарского городка, что расположился на самой границе с Италией, были тихи, сонны и особенно, по-утреннему, благоуханны.
       Ставни пряничных домиков были раскрыты, и росяные лейки порхали над расставленными на подоконниках горшочками, кропя горной водою жёлтые чайные розы и красные цветы герани.
       По набережной проезжали редкие машины, шелестом шин не распугивавшие тишину утра. У причалов на синей озёрной воде размеренно, в медленном ритме маятника покачивались лодки.
       Городок этот так далёк был от беспокойной северо-восточной страны, нервозные и отчасти уже панические вести из которой не доходили до дремотных берегов альпийского озера.
       Но именно в этот утренний час и в этом городке два человека обсуждали судьбу взметённой неожиданным вихрем истории далёкой страны.
       Конечно, это были иностранцы.
       Впрочем, швейцарские городки, маленькие и не очень, издавна были излюбленными местами встреч дипломатов, а равно и сотрудников совсем не дипломатических ведомств, и в уютных кафе, расположенных на старинных средневековых улицах, обсуждались, а то и решались судьбы куда менее спокойных, чем Швейцария, стран.
       И эта встреча могла бы считаться организованной по классическому канону, если бы не два очень важных обстоятельства.
       Один из участников этой встречи был российский дипломат, и, по негласному совместительству, сотрудник Управления (только четыре месяца, предприняв титанические усилия и проявив гибкость змеи земной и коварство библейского змея, сумел Шевалдин заполучить места в посольствах для своих сотрудников и легализовать их под дипломатическим прикрытием).
       Санкции посла на проведение неофициальных этих переговоров у него не было, да и о самих переговорах посол не был проинформирован.
       Это уже было нарушением и норм дипломатической деятельности, и классического канона "негласных бесед".
       И договорённостей с МИДом... Но время поджимало, риск огласки был слишком велик и Шевалдин шёл напролом.
       Он использовал неподконтрольный МИДу и посольскому персоналу сугубо ведомственный канал связи со своим сотрудником.
       Выполняя инструкции Управления и следуя приказу Шевалдина, сотрудник встретился с...
       Впрочем, о втором участнике встречи умолчим.
       Имён у него было много, агентурных псевдонимов - и того больше. Должность он так же занимал дипломатическую.
       И был так же уполномоченным лицом весьма влиятельной организации.
       Родным языком его был английским, на нём беседа и велась.
       В старой части города, под зонтиком кафе, пили они тёмный, по-итальянски крепкий и ароматный кофе, и говорили...
       Первый вопрос был простой и житейский.
       - Как добрались из Берна? Приключений по дороге не было?
       Российский дипломат улыбнулся. Подчёркнуто беззаботно.
       - Приключения были в посольстве. Надо было найти повод для поездки. В последнее время усилился контроль. Особенно за перемещениями...
       - Вашими? - уточнил собеседник.
       - Моими - в особенности. О, Герберт, а что было вчера!
       Русский всплеснул руками.
       - После этих новостей из Москвы... Кстати...
       Лицо его на минуту стало скорбным.
       - Я уполномочен руководством принести извинения за те неприятные и незапланированные нами эксцессы, имевшие место при реализации согласованных планов...
       - Оставьте! - прервал его Герберт.
       - Мы искренне сожалеем...
       - Приберегите сожаление для ваших соотечественников, - ответил Герберт. - И ваших деловых партнёров. Не исключаю, что "незапланированные действия" могли нанести урон их собственности. Мы относимся к этому, как к техническим накладкам и издержкам при проведении специальной операции. Нас интересует уровень эффективности ваших действий, а не их цена. В конце концов...
       Герберт ободряюще похлопал собеседника по плечу.
       - ...Страдает ваша репутация. Если, конечно, у кого в вашей стране она ещё есть. Так что, Владимир, прошу не отвлекаться на детали.
       Владимир вздохнул с явным облегчением и продолжил уже более уверенным тоном.
       - Я пригласил вас, Герберт, так же для того, чтобы проинформировать о позиции нашего руководства относительно наших неофициальных обязательств. Кроме того, я уполномочен передать вам сведения чрезвычайной важности, касающиеся дальнейших шагов нашей организации по стабилизации положения в России.
       И, выждав немного, но не дождавшись от собеседника реакции, добавил:
       - И создания благоприятной обстановки для корректировки внешнеполитического курса России, а так либерализации внутриполитической жизни.
       Герберт отставил чашку.
       - Вы переходите ко второму этапу?
       Владимир кивнул в ответ.
       - Это любопытно! - оживился Герберт. - Вы сократили сроки ожидания за что лично я, как человек нетерпеливый, буду вам только благодарен. Имеющаяся у меня информация позволяет мне предположить, что и моё руководство не будет возражать против столь интенсивной работы и ускорения реализации наших планов. Вы готовы усилить давление на ваше правительство?
       - Оно уже усилено, - ответил Владимир. - Демократическая общественность возмущена введением чрезвычайного положения и произволом полиции...
       - Милиции? - уточнил Герберт. - Я знаком с реалиями вашей жизни, Владимир. Ни к чему адаптировать речь к усреднённому уровню.
       - Милиции, - согласился Владимир. - Кроме того, общая нестабильность, экономический кризис, а теперь ещё и разгул террора непременно приведут к массовым волнениям. От былой аполитичности среднего русского не осталось и следа. Уверяя вас, не позднее завтрашнего дня на улицы Москвы и Петербурга выйдут сотни демонстрантов. Милиция откажется от силовых акций...
       - Вы уверены? - спросил Герберт.
       - Абсолютно! - воскликнул Владимир.
       - Допустим...
       Герберт молчал минуту и рисовал ложечкой на салфетке одному ему видный узор.
       Потом задал ещё один вопрос:
       - А чрезвычайное положение?
       - Отменят, - уверенно ответил Владимир.
       И, усмехнувшись, добавил:
       - Если успеют...
       - Армия? - продолжал допытываться Герберт. - И ещё... Та служба, что контролирует центр Москвы, правительственные здания...
       - ФСО дискредитировано, - сообщил Владимир. - Участие в заговоре, что подтверждается оперативными данными нашей организации. Армия деморализована и после ряда реформ находится в стадии контролируемого развала. Собственно, военные давно уже поняли, что они никому не нужны не будут вмешиваться в политический конфликт.
       - Значит, - резюмировал Герберт, - дело за нами?
       - Именно, - подтвердил Владимир. - Нам нужна ваша санкция. И поддержка. В том числе средствами с резервных фондов, неконтролируемых нашим правительством. Банковская система будет испытывать трудности в период потрясений, а нашим сторонникам потребуется подпитка. А нас есть точки, где мы сможем принять необходимое количество наличных средств.
       - Это предусматривалось планом, - напомнил Герберт. - Хотя события развиваются стремительно...
       - Долго запрягаем, быстро ездим, - по-русски произнёс Владимир.
       Герберт молчал ещё минуту.
       И принял решение.
       - Хорошо. Я немедленно доведу вашу просьбу до сведения моего руководства. Я абсолютно уверен, что вы получите и наше согласие, и нашу помощь. Но, тем не менее, просил бы вас дать мне не менее четырёх часов на согласование. И до получения ответа не планировать слишком масштабных акций.
       - Разумеется, - подтвердил Владимир. - Но есть одна проблема.
       - Какая? - спросил Герберт.
       - До получения вашего ответа я не могу вернуться в Берн, поскольку сценарий моего возвращения зависит от вашего решения.
       Герберт посмотрел на небо.
       - Солнечный день... Погуляйте у озера?
       Владимир отрицательно покачал головой.
       - Ах, да!
       Герберт достал из стоявшего у столика портфеля ноутбук.
       - Вы наверняка предпочтёте какое-нибудь уединённое место. Скажем, семейный пансион... Хорошо, я свяжусь с одним человеком, который сможет вам помочь. Кстати, ваш телефон с вами?
       - Оставил в машине, - с готовностью отозвался Владимир.
       - Ни к чему такие сложности, - успокоил его собеседник.
       И добавил:
       - Вы в Швейцарии, среди друзей.
      
       Третий час ночи. Секундная стрелка на стенных часах, перемещаясь медленным и плавным ходом, рисует круг. За ним ещё один круг. И ещё.
       Веки смыкаются, щёлка света всё уже. Вот уже - почти темнота, разве только слабая искра света на границе сна.
       "Нет, нельзя!"
       Будто резкий толчок изнутри.
      
       Санитар вздрогнул и качнулся в кресле.
       Флоранский поспешно схватил стакан с горячим чаем и, прошипев что-то невнятное, тут же выпустил. Кончиками пальцев потрогал мочку уха.
       - Чёрт! Напугал меня... Сидел, сидел спокойно, а тут...
       Санитар вздохнул смущённо и ладонью прикрыл зевок.
       - Я это... Сморило что-то.
       Флоранский подул на пальцы.
       - Сморило, - повторил санитар. - Душно стало. Да... Может, вытяжку отключили?
       Он встал, подошёл к двери и, вытянув руку, поднёс пальцы к вентиляционной решётке.
       - И как? - спросил Флоранский.
       - Вроде, дует, - как-то не слишком уверенно ответил санитар.
       Он вернулся на место и всё ещё осовелыми, мутными, сонными глазами уставился в монитор.
       - Доктор-то наш, - удивлённо произнёс санитар. - Уникум! Столько дел наворотил, кровищи из-за него столько пролилось. И сколько ещё прольётся! Вся Москва на ушах стоит, а он... Спит как младенец! И чего за ним присматривать? Вон он, спокойный какой...
       - Состояние может измениться, - туманно ответил Флоранский.
       И пояснил:
       - Средства, вроде, безопасные подобрал. Отработанный вариант. Однако дозировка... На такой долгий срок я ещё никого не укладывал.
       Он с беспокойством посмотрел на экран, на котором зубчатой зелёной линей вычерчивался график сердечного ритма Балицкогого.
       И на соседний экран, где ряды цифр показывали содержание кислорода в крови доктора, количество ударов сердца в минуту, давление крови, температуру тела и процентный состав газов в дыхательной смеси, подаваемой доктору через дыхательную трубку.
       Флоранскому показалось, что значение индикатору пульса скакнуло вверх.
       - Да, - согласился санитар, - долгий у доктора сон.
       И, повернул голову, посмотрел на часы.
       - Почти сутки... Пять раз ему мочу через катетер сливали. Как вы думаете, Константин Евгеньевич, доктор...
       Санитар запнулся на секунду.
       - Слушаю, - подбодрил его Флоранский, вглядываясь в экран.
       - ...Не припомнит нам, когда проснётся? - спросил санитар. - Мы же не слишком вежливо в постель его укладывали.
       - Не знаю, не знаю,.. - пробормотал Флоранский, наводя резкость на камере наблюдения. - После такого сна он недели две в себя будет приходить, а мы уж к тому времени... Ничего не замечаете?
       - Что такое?! - удивлённо воскликнул санитар.
       Цифры на контрольной панели запрыгали. Значения индикаторов стали быстро меняться. Участился пульс и сердечный ритм.
       Флоранский увеличил изображение на мониторе. Теперь ясно было видно, что лицо доктора быстро розовеет и кода на лбу покрывается мелкими каплями пота.
       - Чёрт, с ним? - прошептал санитар.
       Флоранский удивлённо вскинул брови.
       - Если с ним что-то... Нам же конец тогда! Конец! - заныл вполголоса санитар.
       - Реакция,.. - выдохнул потрясённый состоянием доктора Флоранский. - Не видел такой реакции... Невозможно! Его сознание отключено... Должно быть отключено!
       - А это тогда что? - и санитар показал на экран. - Вот... Он же заметался уже! Заметался!
       И санитар, вскочив, двинулся было к двери.
       - Стой! - крикнул ему Флоранский. - Никаких капельниц и инъекций! Он на предельной дозе! Нельзя ничего добавлять, иначе угробишь!
       Санитар замер. Потом повернулся к Флоранскому и спросил растеряно:
       - Так что же делать?
       - Ждать, - ответил Флоранский. - И хотел бы я верить в то, что твои познания в реаниматологии нам не потребуются... Но ведь!
       Он покачал головой.
       - Я поклясться могу, что ему что-то снится. Какие-то видения... Но ведь это же невозможно! Сновидения в таком состоянии?
       Флоранский ещё увеличил изображение, и лицо доктора заняло теперь весь экран. И отчётливо увидел движения глаз под веками.
       - Невозможно! - повторил Флоранский.
       Он достал диктофон и зашептал быстро, сбивчиво:
       "Сегодня в два часа тридцать две минуты..."
      
       В машине тепло.
       Там, снаружи - зима. Степной, беспощадный мороз.
       Воздух будто сжижен холодом, воздух тяжёл на вдох. Льдинки в воздухе, вкус зимы - с мороженой кислинкой, с кусочком луны.
       Перехватывает горло. Лёгким тяжело, не расправить - зима.
       На окраине посёлка, на площадке у железнодорожного переезда, шагах в сорока от станции стояла машина. В машине сидел мальчик.
       Мальчик смотрел на бело-голубую в лунном свете степь. На луну. И на звёздное небо.
       Там, на небе - добрые звери.
       Они живут среди звёзд, в белом и добром мире, где серебряные фонари плывут в молочном небе, где сотни радуг загораются одновременно и висят без опоры разноцветными, вспыхивающими яркими праздничными огнями арками.
       Там всегда тепло и спокойно. Там Волк тёплым языком облизывает сладкую, сахарную Луну. Там Скорпион ползёт по поляне, собирая ягоды. Там Лебедь летит над небесным озером. А Рак, что живёт на дне озера, выбирает клешнями из раковин жемчужины - и считает их. Когда-нибудь жемчужины станут новыми звёздами...
       Надо сосчитать звёзды.
       Нет снега....
       Там живут добрые звери. Там, на другой стороне, за синим хрустальным куполом - их мир.
       Свет от звёзд и свет от их мира проходит сквозь купол. И виден здесь, на земле.
       Добрым зверям нет дела до мира людей. Быть может, он и вовсе не виден им. Ведь с Земли свет не идёт...
       Разве только Волк удивительным нюхом своим чует проникающие сквозь купол запахи далёкого, зимнего, печального мира.
       Беспокойный Волк обнюхивает купол. Трогает лапой Луну. Он смотрит сквозь синий хрусталь.
       Вниз... Быть может, на него?
       Полгода назад мама принесла из библиотеки звёздный атлас. Она рассказывала маленькому Сёме о созвездиях Северного и Южного полушарий, о Зодиаке, о Солнце и планетах, о космических туманностях, об астероидах и...
       Мальчик был мал. Быть может, он понял не всё. Может, мало что понял. И запомнил лишь названия... Имена! Имена добрых зверей.
       "Вот, Сёмушка, смотри. Это Волк, слева от Скорпиона. Наугольник, Весы... Лебедь. А там..."
       Кто такой Кентавр, он не знал. И Кассиопея была ему незнакома.
       Мальчик был ещё мал, и читать ещё не умел. Только начал учиться...
       Но что на небе живут звери - понял хорошо. Он и раньше догадывался, что на небе кто-то живёт.
       Теперь знал - кто.
       Он пытался найти Волка.
       Созвездие это не видно в северных краях. Разве только в самых южных местах страны виден небесный волк, да и то - частично.
       Но мальчик о том не знал.
       И вообще... Разве Волк не может прибежать на эту сторону неба?
       Надо только позвать его. Он услышит.
       Хлопнула дверь.
       Капитан с белыми от инея усами, запахнув тулуп, устроился на переднем сиденье и, тронув водителя за плечо, хриплым голосом произнёс:
       - Бектурганов, хватит мальца морозить! Час, небось, стоите... Давай, двигаемся!
       - Я печку включил, - отозвался водитель.
       Перегнувшись через сиденье, посмотрел на маленького пассажира.
       - А куда его?
       - Пока в отделение, - ответил капитан.
       И затопал ногами по полу.
       - От, беда... в валенках, а как деревянные стали! Ног-то не чувствую!
       - Попарить, жиром натереть, - посоветовал водитель, поворачивая руль. - Я такое средство знаю!..
       Капитан отмахнулся.
       - Не до средств! Парня сейчас пристраивать, бумаги оформлять...
       И вздохнув тяжело, заметил философски:
       - Помирают люди, а проблем только прибавляется. Особенно нам...
       - Это точно! - согласился водитель.
       И повёл машину к переезду.
       Путь предстоял неблизкий. Отделение милиции было на другом конце посёлка.
       Всю дорогу по степному пустырю смотрел мальчик в небо.
       И, водя пальцами по запотевшему стеклу, рисовал звёзды и соединял их линиями, отмечая путь следовавшего за ними Небесного Волка.
      
       Александр Уваров (С) 2008
  • Комментарии: 4, последний от 06/05/2021.
  • © Copyright Уваров Александр Владимирович (iskander455@gmail.com)
  • Обновлено: 10/03/2013. 786k. Статистика.
  • Роман: Детектив
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.