Lib.ru/Фантастика: Толчинский Борис Аркадьевич. Потомки Дария и Ксеркса в мире без ислама, но с победившей теократией

Иран в АИ "Божественного мира": потомки Дария и Ксеркса в мире без ислама, но с победившей теократией

Продолжение. Начало в статье "Иран: демократические выборы под скорлупой исламской теократии".

Аморийская империя, доминанта моего альтернативно-исторического мира - именно, конституционная теократическая монархия. Рожденная в горячем синтезе традиций Древнего Египта, Эллады и Рима, она устроена совсем иначе, нежели сегодняшний Иран. От Древнего Рима Аморийская империя получила развитую, практически совершенную правовую систему и совокупность важных институтов государства: Сенат, народное представительство, консульскую и диктаторскую власть. От Эллады - весь культурный базис, немного изменённую систему мифов и легенд, ложащихся в основу государства.

И всё же главное своё наследство Амория получила от Египта - божественную власть. Правитель - фараон - страны песков и пирамид считался земным богом, живым воплощением, наследником и наместником Гора, бога-сына, первого из легендарных царей. Как, почему и из чего возникла эта роль, я постарался показать в новелле "Прощание с Аммоном", она примыкает к циклу "Божественный мир". Да, это фантастика - но такая фантастика, которая вполне могла быть реальной историей. Наука никак не может подобную версию истории опровергнуть, но она может её подтвердить.

Так вот, Амория, получив в наследство от Египта фараонов концепцию божественной власти, реализовала её по-своему. Согласно вере аморийцев, живой бог среди людей и господин всех народов - август, Божественный император. Он абсолютный суверен, поскольку:

1) служит земным воплощением одного из двенадцати богов-аватаров, посланцев самого Творца, и

2) является прямым потомком Фортуната, основателя государства и государственной идеологии, первого из Божественных императоров, причём его держава так и называется - Держава Фортуната.

Для теократии Ирана или, например, Саудовской Аравии подобное толкование - чудовищная ересь: в исламе, как известно, нет Бога, кроме Аллаха. Но в аватарианстве, аморийской государственной идеологии, нет бога на Земле, кроме августа, божественного императора. Или августы, божественной императрицы: поскольку боги-аватары лишены половых признаков, аватарианство не делает никаких правовых различий между мужчинами и женщинами. В исламе женщины подчёркнуто ущемлены - в аватарианстве они обладают равными с мужчинами правами и могут выполнять все те же роли, включая самую значимую, роль живого божества.

Итак, августы и августы считаются единственными живыми божествами в Ойкумене (Обитаемом Мире) и в этом качестве возглавляют всю пирамиду аморийской теократии. Но не только возглавляют - они придают всей пирамиде власти универсальную легитимность. Когда аморийцы с гордостью говорят: "Вся наша власть - от бога", их стоит понимать буквально, они имеют в виду своего живого бога, и никого иного.

Однако эта пирамида устроена так, что живой бог, будучи сувереном государства и народа, обладая по закону всей полнотой суверенной власти, сам этой властью практически не пользуется. Не божеское это дело - править государством, полагают аморийцы. Поэтому от имени земного бога и его именем державой управляет разветвлённый аппарат чиновничества и жречества. Причём чиновники управляют, а жрецы их контролируют. Первым слугой земного бога является первый министр, он же - реальный руководитель государства, глава имперского правительства и всей "вертикали власти", самый могущественный в мире человек. Но вся судебная, духовная и надзорная власть находится в руках иереев (жрецов) и их верховного синклита. Простой народ избирает своих народных представителей; аристократия делегирует в Сенат глав знатнейших семейств; законы принимаются совместно сенаторами и представителями народа, а обретают силу как эдикты августа; первый министр и его правительство правят государством - но в самых главных и самых конфликтных вопросах именно за высшим жреческим синклитом остаётся последнее слово. Он, и только он толкует Завещание Фортуната, имперскую конституцию, и определяет, кто, где, когда и в чём прав. Такова аморийская теократия в действии.

Что же касается исторического Ирана, Эраншахра, он в мире Pax Amoria никуда не делся, на своём законном месте карты расположен и по-своему неплохо живёт. Как и положено, там чтут пророка Заратуштру, внимают зороастрийским магам и признают безраздельную власть шахиншаха, царя царей. Поскольку ислама в этом альтернативном мире не было (вернее, он мог быть, но мировой религией не стал), не было и нашествия аравийских племён на государство Сасанидов. А поскольку не было и собственно Византии, Восточной Римской империи, как таковой, то не было и жесточайшей, разрушительной войны между нею и Сасанидами, войны, проложившей в нашем мире дорогу исламу (602-628). Так что шахиншахи из Суз, гордые потомки Сасанидов и Ахеменидов, по-прежнему правят своей империей, хотя и с сильной оглядкой на могущественного североафриканского гегемона.

Характер взаимоотношений между персами и аморийцами можно пояснить на следующем примере.

Положим, вы - благонамеренный учёный дервиш и желаете открыть в Сузах, Ктесифоне или Вавилоне (который в мире Pax Amoria также принадлежит персам) клуб-магазин кошерных авестийских книг - пожалуйста, не жмитесь на подношения местным чиновникам и после этого спокойно открывайте. Вы можете распространять там какие угодно апокрифические или даже еретические, с точки зрения официального аватарианства, тексты - в худшем случае, на вас посмотрят косо, но не тронут. Наоборот, среди иранской творческой интеллигенции вы будете ходить в героях, как видный и упёртый диссидент. Слыть видным и упёртым диссидентом, когда за это ничего не будет, вовсе не такое уж опасное занятие, что подтверждает вся окружающая нас реальность.

Но горе вам, если от умозрительной теории вы перейдёте к практике, дерзнёте прилюдно хаять аватаров, бесчестить имперскую власть, призывать к её свержению и составлять против неё заговоры. Вездесущие "белые ризы", т.е. спецслужбы Империи, достанут вас из-под земли, из-под воды и с неба. А местная администрация тотчас отступится от вас, ещё сама же арестует и с помпой выдаст аморийцам. Интеллигенция, по своему обыкновению, тем более сбежит в кусты; во всей стране не станет никого, кто бы решился защищать вас. Даже широкая известность в мире искусства и науки не поможет вам спастись - разве что в отдалённых монастырях Стимфалии или Метиды, куда вас непременно поместят, другие, такие же, как вы, недобровольные анахореты со всех стран света примут вас за своего, за товарища по несчастью. Но это для вас станет очень слабым утешением.

Поэтому учёные еретики Ульпины, как только молодой "Нарбоннский вепрь" освободил их, сбежали к нему в Галлию, а вовсе не в Персию, которая, на первый взгляд, и больше, и сильнее. Они прекрасно понимали: в Персии любой царевич немедленно, без вариантов, сдаст их "белым ризам". Лукавый, изворотливый восточный ум не станет затевать открытую войну "за свободу" с властительной Аморийской империей. Но непременно воспользуется последствиями чужой войны при первых же симптомах ослабления имперской власти.

Вообще, в романах и новеллах "Божественного мира" персидские дела упоминаются довольно часто.

Например, в "Воскресших и мстящих" главная героиня так выговаривает своему супругу, референту первого министра, когда последний отбывает к персам с визитом:

-- В Сузы, к персам?! Но это, по меньшей мере, глупо! -- вспыхнула София. -- Персидский шах готов был к нам прибыть -- зачем же нашему правителю первым идти навстречу?! Визит сей неуместен! Персам нельзя и в малом потакать, иначе шах забудет, что он всё еще наш федерат!

В следующей части романа читаем:

Причиной очередного кризиса стал декрет первого министра, предоставляющий аморийским магнатам преимущественные права на разработку нового крупного месторождения нефти в Гирканском море. Собственно, ничего особенного в этом декрете не было: столь масштабные проекты всегда оставались монополией аморийцев, а персы только получали ренту. Однако шах Илмаз, недавно принимавший Корнелия Марцеллина в Сузах, вдруг счел условия новой концессии унизительными для себя -- и отказался подписать договор.

В действительности причиной этого отказа была приватная договоренность шаха с Софией Юстиной; она пообещала ему, в случае своего прихода к власти, двойную, против обычной, ренту.

Конфликт усилился, когда Корнелий переслал в Сузы приказ шахскому визирю явиться в космополис для переговоров, а шах Илмаз, напротив, своего визиря в космополис не пустил, но пригласил для переговоров самого Корнелия.

Разумеется, в Темисии это было воспринято как откровенное оскорбление. Две недели Корнелий пытался, не теряя имперского достоинства, уладить конфликт с упрямыми персами -- тем же временем София всячески провоцировала Илмаза на обострение этого конфликта.

А двадцать пятого февраля Темисия была шокирована известием об убийстве шаха Илмаза заговорщиками.

К такому повороту оказались не готовы ни Корнелий, ни София; проглядели заговор и аморийский спецслужбы.

Вскоре стало известно, что заговорщики, представляющие армейскую верхушку персов, провозгласили новым падишахом Гиркана, брата убитого Илмаза, а сын Илмаза Астиаг заключен в темницу и ожидает казни.

Принц Астиаг был хорошо известен аморийским политикам, еще лучше -- аморийским куртизанкам, которые делили с ним ложе. О мужских достоинствах Астиага слагались легенды; пожалуй, он был самым знаменитым, самым экзотическим кавалером того времени. Способности принца как политика могли вызвать лишь сочувственную улыбку.

Однако он был законным наследником персидского престола; отодвинув его в сторону и заточив в темницу, заговорщики нанесли оскорбление Империи, из разряда таких, которые не прощаются ни под каким предлогом.

Поэтому напрасно самозванец Гиркан слал верноподданнические воззвания к августу и первому министру, обхаживал имперского посла и обещался подписать концессионный договор, как только император признает его шахом. Двадцать шестого февраля Виктор V признал шахом Астиага; от Гиркана же потребовали освободить престол и явиться в Темисию для покаяния; в случае отказа Гиркану пригрозили отлучением от Священного Содружества, то есть смертью. Для придания весомости таким шагам первый министр направил в Персидский залив флотилию из тридцати военных кораблей.

Неизвестно, чем завершилась бы вся эта история, если бы злосчастный Астиаг остался жить. Но он погиб в темнице, и это переполнило чашу терпения имперского правительства. Гиркан, как убийца двух законных правителей-федератов, был заочно отлучен от Содружества; первого марта стало известно, что он покончил с собой. Единственным законным наследником у персов оставался малолетний Илмаз, брат Астиага; как обычно в подобных случаях, вставал вопрос о регентстве...

София первой сообразила, какую выгоду она может извлечь из персидских страданий. Уже третьего марта она прилетела в Сузы, где развила бурную деятельность. Корнелий, оставшийся в Темисии и угодивший под огонь критики, не решился препятствовать ей. Три дня и три ночи продолжался экстренный визит Софии к персам, и завершился он блестящей победой имперской дипломатии. Регентом при малолетнем шахе был объявлен преданный Империи сановник, а заговорщики либо покончили с собой, как Гиркан, либо сдались на милость новых властей. Конфликт был разрешен окончательно и бескровно. Седьмого марта София возвратилась в Темисию; в ее министерском портфеле лежал пресловутый концессионный договор, уже подписанный новым регентом...

Ее встречали как триумфатора. Весь Сенат стоя аплодировал министру колоний. И тотчас, словно по команде, в газетах началась мощная кампания за отставку правительства. "Марцеллин второй год не может справиться с какими-то нарбоннцами, а Юстина угомонила воинственных персов за три дня", -- писали плебейские газеты. К случаю Корнелию припомнили всё, от ошибок с теми же персами до восстания рабов в Оркусе; кстати припомнили и то, что катастрофа, в которой погибли члены семьи Фортунатов и двести с лишним тысяч жителей Киферополя, случилась при его правлении. Авторитет первого министра упал настолько, что его впервые демонстративно захлопали в Сенате.

К середине марта уход первого министра представлялся неизбежным, равно как было заранее известно и имя его преемника, вернее, преемницы...

На семнадцатое марта Сенат назначил голосование по отставке правительства. Однако предполагалось, что Корнелий, повинуясь традиции, первым явится в Палатиум и вручит августу Виктору V свое прошение, которое тот, бесспорно, удовлетворит.

Корнелий поступил иначе: вечером шестнадцатого марта он продемонстрировал Софии секретные документы, уличающие ее в преступном сговоре с покойным Илмазом.

Тем же вечером эти документы исчезли в огне, а на следующий день София выступила в Сенате и в своей речи однозначно поддержала первого министра. Вопрос о его отставке снялся сам собой.

Единственным весомым результатом всей этой волнующей интриги явилось твердое обещание Корнелия Софии ослабить блокаду мятежной Нарбоннии, с тем чтобы подданные Божественного Виктора меньше страдали из-за своего тирана.

Другим приятным итогом для Софии стал орден Юста Фортуната, высшая имперская регалия, вручаемая за победы на дипломатической арене. И хотя орден был всего лишь третьей степени, никто до Софии не получал эту степень в возрасте двадцати девяти лет, и никому еще орден не вручал лично император-август.

Принимая награду из рук земного бога, София мысленно благодарила богов небесных, пославших ей такого дядю, первого министра, который предпочел наказать ее государственным орденом, а не государственной тюрьмой...

Толчинский Борис Аркадьевич Потомки Дария и Ксеркса в мире без ислама, но с победившей теократией

Толчинский Борис Аркадьевич
Потомки Дария и Ксеркса в мире без ислама, но с победившей теократией