- Конечно, не быть. Существовать вполне достаточно. Надоели мне все эти принцевы вопросы. И ежопов язык тоже надоел, а к нему сейчас снова все идет. Старые мы слишком, душой кривить. - Саша обвел рукой длиную комнату без окон с низким сводчатым потолком. - Конечно, прямого попадания это укрытие не выдержит, тем более, ядерного боеприпаса. Но все же вероятность подобного события относительно невелика. А от информационных технологий и прикормленных псоглавцев защита здесь хорошая. И есть все, что надо для жизни, как минимум на два месяца.
Я случайно встретил его на Невском недалеко от Московского вокзала. По сравнению с последней встречей он и вправду сильно постарел.
- Кто бы мог подумать, что наш прежний опыт вдруг окажется востребованным. Казалось, Советский Союз рухнул, все изменилось и возврата к прежнему не будет. А оказывается, может быть, хоть и несколько на другом уровне.
- Так это что у тебя, бункер?
- Бункер. Своды двухметровые. За занавеской койка. За дверью душ с туалетом. В нише кухня. Запасы продуктов, холодильник. Газовый баллон, большой. Тоже месяца на два хватит. Здесь - рабочая зона.
В рабочей зоне на столе стояла пара компьютеров, в стену уходил оптоволоконный кабель. На стене висел большой экран.
- Радикально менять мир мы не собираемся. Надеемся, тот, что есть, будет худо-бедно функционировать. Развиваем для него катакомбную культуру, а тут уж ни к чему отказываться от достижений и наработок, той же всемирной сети.
- Зачем тебе такой большой экран?
- От глаз и ушей мы тоже не собираемся отказываться. Ты слыхал про сетевые телескопы?
- Что-нибудь из виртуальной реальности?
- Ничего похожего. По всей Земле телескопы подключаются к сети, направляются на интересные объекты, синхронизируются, результаты наблюдений поступают в сеть, обрабатываются специальными программами. За счет интерферометрии эффект такой же, как от стереоскопического зрения или слушания - разрешающая способность такая, что у ближайших звезд можно будет видеть планеты. Или марсоход на Марсе. В общем, создаются всемирные глаза и уши. А пользоваться ими можно, не выходя из бункера.
- Но если что, через два месяца газ кончится. А электричество вообще может отключиться сразу.
- Над запасами энергии тоже идет работа. Есть свои кадры изобретателей. Государством сейчас изобретательство не поощряется, типа, допускается только в Скольково. Почем грамм нанотехнологий. В любом случае нефть и газ скоро иссякнут, нужно что-то более долговечное. Чтобы сеть могла автономно работать годами.
- Переночевать? Да почему бы и нет. Далеко ехать, понимаю, уже поздно. В кладовке есть запасная раскладушка. Чаю попьем. Пить много нельзя, доктора не позволяют, но коньяка фляжка найдется. Закуска какая-нибудь в холодильнике...
2
Не могу сказать, что мы тогда пустились в воспоминания. Не рассказывать же друг другу о том, о чем мы и так оба помним? Но если эти заметки попадутся на глаза какому-нибудь любопытному читателю, почему бы и не поделиться - вспомнить-то нам было о чем.
Саша был прирожденным внешкольным учителем. Существует такой талант. Мастером внешкольного обучения.
Вспоминаю наши подвиги в конце семидесятых. Говорить "наши" - все-таки некоторое преувеличение. В основном достичь цели удавалось благодаря энергии Саши...
Существовала тогда такая кочующая школа или, вернее, система кружков, которую никакие чиновники от народного образования не контролировали. Иногда она называлась ЮАШ, что значило "юношеская астрономическая школа", иногда - "Земля и Вселенная".
Саша наливает чаю. Разговор за чаем в чем-то переплетается с воспоминаниями.
- Почему у всех административных органов в области образования и науки такие неблагозвучные названия - ГУНО, ФАНО?
- Бог шельму метит...
В общем, никакое ГУНО было нам не указ.
Обычно в начале осени Саша - сам или с коллегами - приходил в один из домов или дворцов культуры и предлагал организовать несколько научных кружков. У дирекции, замучанной отчетностью, разгорались глаза. Количество кружков для директора ДК - это плюс. К тому же ведут кружки студенты старших курсов или преподаватели университета, все солидно. Программу можно посмотреть.
Кстати, в кружках действительно знакомились с науками, политикой никто особенно не занимался, однако серьезная наука неотделима от свободы мысли, и это уже подозрительно. Впрочем, если бы дело зависело только от дирекции, мы бы существовали безбедно. Но чем дальше со стороны, тем свобода мысли выглядит подозрительнее. С высоты ГУНО, уж не говоря о каких-нибудь партийных боссах или искателях крамолы из Большого Дома.
В результате к концу года в дом или дворец культуры начинали заглядывать любопытные сорокалетние комсомольцы, во всяком случае, так они обычно представлялись. Не найдя повода для уголовного преследования, нам либо рекомендовали перейти под надежное крыло обкома комсомола, либо намекали директору, что на следущий год возобновлять работу с подозрительной школой свободомыслия нежелательно. Под крыло переходить мы не хотели, и приходилось переезжать. Усилиями Саши на следующий год обычно находился какой-нибудь новый дом культуры. Ленинград - большой город.
Вспоминаются маленькие и, напрашивается ироническое, удивительно бесплодные победы.
Статья известного в то время журналиста и писателя Александра Крона в центральной газете. Называлась она "Нетерпение". Крон все-таки взял у нас интервью в тот день, хотя Саша опоздал больше, чем на час.
Вспоминаются пересечения с совсем иными линиями жизни. Организованная в ЮАШ лекция религиозного философа Татьяны Горичевой, перед ее отъездом на Запад (в 90-е она вернулась).
Огорчение директрисы одного из домов культуры, когда вынужден был уволиться один из наших симпатичных коллег, который в тот год устроился ее заместителем.
Все это такие мелочи... Но ведь школа, после многочисленных трансформаций, существует и сейчас, тогда как множество грандиозных начинаний кануло в Лету или, хуже того, обмануло, иногда - по крупному.
Чем отличается Михаил Горбачев от мишки олимпийского? Тем, что одного надули, и он улетел, а другой надул всех и улетел.
Саша наливает коньяк и говорит, что от гимназической формы преподавания придется отойти. Всегда приходится бежать немного впереди паровоза, чтобы не задавило. Существует такая форма, как экстернат. Там меньше ограничений.
- Можешь себе представить, из министерства пришел циркуляр, запрещающий в математических школах изучать интегралы на том основании, что все должны обучаться по единым программам...
3
По мере того, как пустеет фляжка коньяка (нам немного надо), разговор выходит за пределы сферы народного образования.
- "Переживи дурные времена..." По-моему был такой сонет Шекспира.
- Я что-то не помню...
- Ну, может, какой-то перевод.
- А как там дальше?
- Ну, что-то вроде:
Переживи дурные времена
Когда проценты зла как лес растут.
В них правды нет, как нет у бездны дна.
Что правдою считать - решает суд.
- Все равно не очень на Шекспира похоже.
- Шекспира, может, и не существовало. Кто был Шекспиром достоверно не известно.
- Ну и что? Существуют пьесы, существуют стихи. Есть, с чем сравнивать. Вопрос, в конце концов, есть знаменитый - "быть или не быть".
- Быть или не быть вообще дурной вопрос. Будто каждый для себя решает, как хочет. Не хочу быть мужчиной, хочу женщиной. А настоящий вопрос - как выжить и сохранить. Существование от слова сущность. А быть... Забыть, забить... Помнишь шутку - битие определяет сознание...
- А еще есть вариант - питие.
Мы болтаем, все более бессвязно, часов, наверное, до трех, когда заканчивается вторая фляжка коньяка, которая нашлась в запасах у Саши. Существование, а не бытие - какие тут гамлетовские вопросы. К трем часам усталость побеждает.
4
Саша громко храпит на своей раскладушке, а мне, на непривычном месте, снятся беспокойные сны. После очередного сна я просыпаюсь, слушаю храп Саши, и засыпаю снова, но от частых пробуждений наиболее яркие сцены из снов хорошо запоминаются. Я хорошо помню их и сейчас.
Наполеон в стане русских воинов. Дымные костры, составленные пирамидками ружья, кивера гренадеров. Наполеон в своем сером сюртуке и треуголке пробирается осторожно между кострами, думая, как лучше утром нанести удар. Здесь ударят поляки, там испанцы...
Я на встрече выпускников университета. Двор, окруженный невысокими домами, напоминающий реальный двор одного из факультетов. Столы с напитками и закусками. Высоко над головой красивыми треугольниками летят серебристые военные самолеты. Вдруг они разворачиваются и начинают пикировать прямо на нас. Один из них проносится совсем низко, на небольшой высоте он выглядит огромным. От него отделяются продолговатые бомбы. Правда, я вижу, что на этот раз они пролетят мимо. Все бросаются врассыпную, я бегу каким-то подвальным коридором, думая на ходу, где лучше спрятаться. То ли убежать как можно дальше, то ли найти более глубокий подвал...
А вот я в каком-то спальном районе. Петербург после атомной бомбардировки. У меня неть тела - призраком я лечу среди развалин. От пятиэтажек остались только оплавленные огрызки первых этажей, в стекловидных потеках застыли разводы копоти. Неожиданно я выплываю на широкий пустырь. Посреди, к моему удивлению, стоит не тронутый взрывом ларек - как сейчас помню черную и голубую пластмассу. В бледно-голубом небе за ларьком виднеется атомный гриб, который уже сносит ветром. И что самое удивительное, ларек торгует пивом и у него собралась небольшая очередь людей в опаленных огнем лохмотьях.
Все сны были о войне. Как Сашины планы - сохранить, передать, научить - применимы в этом случае? Впрочем, если кто-нибудь уцелеет, детей же понадобится учить...
5
Сонет, правда, без имени автора, который цитировал Саша, я нашел в интернете.