Прямо с вокзала я поехал к своему дяде Р. Фадееву. Столь скорый отклик на мое письмо – меня вызвали в Петербург телеграммой – был для меня полной неожиданностью. Фадеев сказал, что планом моим заинтересовались, и что меня ждет Воронцов-Дашков.
- Ты, однако, не представляешь, насколько осложнились обстоятельства, - добавил Фадеев. – У нас нет Государя.
- Что это значит, дядюшка?
- Наследник исчез, попытки разыскать его ничего не дали. Возможно, похищен иили даже убит, - еле слышно произнес Фадеев. – Исчезновение должно оставаться тайной.
- Понимаю. Но как мог наследник исчезнуть? Неужели он решил последовать примеру своего великого деда*?
Фадеев промолчал.
/*Имеется в виду предание, что Александр I не умер в 1825 году, а еще долго жил под именем старца Федора Кузьмича. (C.C.)
Невероятное исчезновение выставляло мой план в совершенно ином свете. Я вспомнил строки своего письма, продиктованного дома в тот вечер, когда в Опере я узнал о гибели Государя.
"С этими анархистами такой молот, как вся сила государства, справиться не может. Следовательно, надо стоставить такое сообщество людей безусловно порядочных, которые всякий раз как со стороны анархистов делается какое-либо покушение или подготовка к покушению на Государя, отвечали бы в отношение анархистов тем же самым, т.е. так же предательски и так же изменнически их убивали бы."
Под влиянием рассказа Р. Фадеева в голове моей мелькнула мысль, что надо заменить в письме слово Государь на слово "государство".
- Что же теперь будет?
- Никто из царствующей фамилии не хочет брать бремя власти. А Николай пока ребенок. Поезжай к Воронцову. Сообщество, которое ты предлагаешь организовать, будет образовано. Только... говорю тебе, как родному... не соглашайся быть простым исполнителем.
Мне подали карету.
Воронцова-Дашкова я знал с детства. Но, как оказалось, главный разговор предстоял не с ним.
- А что, вы, Сергей Юльевич, от того, что написали, не отступитесь? – спросил Воронцов-Дашков.
- Нет. Это мое убеждение.
- Тогда вам надлежит немедля ехать к графу Шувалову.
Воронцов-Дашков представил меня и удалился. Шувалов вынул из ящика бюро Евангелие и предложил мне принять присягу в верности сообществу, организованному по моему письму и известному под именем "святой дружины".
В начале разговора Шувалов повторил то, что я уже знал от Фадеева.
- Состояние умов в столице самое тревожное, - продолжал Шувалов. – Подобную весть невозможно обнародовать. Мы прилагаем все силы, чтобы слухи об исчезновении не вышли за пределы дворца. Победоносцев советует перевести столицу в Москву. Надо, мол, объявить Петербург на осадном положении, оставить, как крестьяне –избу, чтобы повымерзли тараканы. Но, сами понимаете, Сергей Юльевич, при нынешних обстоятельствах это немыслимо...
Шувалов предложил мне быть главным представителем "Святой дружины" по Киевскому округу. Надо будет образовать пятерки; члены одной пятерки не должны знать других пятерок. Меня снабдят шифрами и знаками, по которым я мог бы узнавать наших.
- Приступайте. А мы займемся либералами в правительстве. Но боюсь, они отделаются выходом в отставку...
Через некоторое время, когда я находился в Киеве, ко мне пришло распоряжение отправиться в Париж.
К тому времени на средства, выделенные Дружине, уже было налажено издание трех газет. Две – "Правда" и "Вольное слово" издавались в эмиграции, а третья – "Московский телеграф" – в России.
"Вольное слово" должно было критиковать анархистов со стороны умеренной революционности. "Правда" – доводить до абсурда их программу. "Московскому телеграфу" поручалось говорить об анархистах правду. Так, с трех сторон, намечалось нести смуту в их ряды.
Моя комнадировка, как мне казалось, будет связана с делами этих газет. Вышло, однако, иначе.
В Париже я поселился в Гранд-отеле. Мне полагалось ждать указаний от некоего Полянского, отставного уланского офицера. В молодости мы, будучи людьми холостыми, случалось, вместе волочились за актрисами.
Поведение Полянского показалось мне весьма странным. Условный знак он сделал лишт на третий день, хотя мы ежедневно виделись в ресторане. Первый же разговор чрезвычайно удивил меня.
Едва мы остались одни, Полянский сказал:
- Вы, вероятно, посланы меня убить, в том случае, если я не убью Гартмана?
Он продолжал:
- Должен вас предупредить, если я до сих пор не убил Гартмана, то только потому, что был задержан. Если вы не верите, давайте станем полшестого и пойдем вместе: и я докажу, что от меня зависит убить Гартмана. Я могу сделать это каждый час, каждую минуту, но из Петербурга мне дан приказ, чтобы я не делал этого до особого распоряжения.
Я сказал, что ничего не знаю.
Назавтра Полянский заставил меня пойти рано утром к другому отелю.
- Вот Гартман, - показал он на выходящего из отеля чернобородого мужчину в украинской рубашке.
Затем к нам подошли два хулигана-апаша и начали ругаться с Полянским. Полянский якобы платил им по сто франков ежедневно, но они угрожали бросить слежку, если он не позволит завязать драку, в которой предполагалось убить Гартмана. Полянский оправдывался тем, что нет еще распоряжения.
Некоторое время спустя я узнал, что настоящий Гартман в те дни находился в Лондоне. Человек, на которого указал Полянский, был каким-то купцом. Полянский, под предлогом подготовки убийства, долго получал средства от "Святой Дружины". Я был крайне возмущен и вернулся в Киев. После этого я стал постепенно отходить от дел "Дружины".
2. Коронация
В 1883 г. я получил приглашение присутствовать на коронации. К тому времени Россия уже второй год существовала без царя. Небывалая задержка объяснялась перед непосвященными необходимостью обеспечить надежную защиту от покушений анархистов. (Еще в 1881 г. из письма комитета анархистов стало ясно, что им ничего не известно об исчезновении.)
Гораздо большее значение имела борьба внутри правительства и подготовка коронации как известного рода театрального представления.
В апреле 1881 года был от имени Государя опубликован манифест, составленный Катковым и Победоносцевым:
"Посреди великой нашей скорби глас Божий повелевает Нам встать бодро на дело правления, в уповании на Божественный промысел, с верою в силу и истину самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и сохранять для блага народного от всяких на нее поползновений..."
После этого вопрос о конституции окончательно похоронили; из комитета министров вышли Лорис-Меликов, министр финансов Абаза, военный министр Милютин.
Возобладало влияние Победоносцева и его партии. В правительстве, однако, продолжалась борьба – барон Николаи, сменивший министра Абазу на посту министра финансов, также оказался смещенным в 1882 году.
Слухи об исчезновении Государя, конечно, просачивались в общество, но оставались крайне неопределенными. Катков иногда позволял себе печатные намеки на истинное положение дел. "Господа, встаньте! Правительство идет, правительство возвращается!"
К 1883 году был найден двойник Александра Александровича, сержант гренадерского полка Иван Матвеев. Вышнеградский (мой предшественник на посту министра финансов) позднее говорил мне, что дело несколько раз репетировали. Были тщательно проверены списки лиц, допущенных к церемонии.
Мне случалось видеть Александра Александровича до исчезновения, и я должен отметить исключительное внешнее сходство с ним Ивана Матвеева.
Разумеется, обряд коронации умышленно проводился с нарушениями и не был действительным.
Иван Матвеев превосходно сыграл свою роль. Ордена на его широкой груди выглядели весьма внушительно.
3. Коллективное руководство.
С 1881 по 1893 год руководство страны было коллективным. Внешнюю канву событий я освещаю более кратко, поскольку она хорошо освещена в других частях моих мемуаров.
Постановление о чрезвычайной охране 1881 года имело следствием резкое увеличение вмешательства во все дела государства жандармского управления.
Временные правила о печати передали в руки правительства контроль над прессой.
В области экономической политики был принят ряд решений, направленных на улучшение условий жизни рабочих. В 1882 г. – закон об ограничении работы малолетних на фабриках. В 1884 – закон о школьном обучении, в 1885 – закон о воспрещении ночной работы женщин и детей. В 1886 г. – о рабочих договорах и об обязанностях фабричной инспекции.
Эти меры уменьшили опасность фабричных бунтов. Что касается движения анархистов, оно само шло на убыль. На смену поднимались другие, такие, как социал-демократы, которые на первых порах казались предпочтительнее, поскольку отвергали террор.
Но одновременно закладывались корни будущего ослабления народного основания государства. 1883 г. – постановление против веротерпимости, вплоть до отнятия детей у родителей-сектантов. Изъятие ряда книг из общественных библиотек. 1884 г. – отмена университетского устава. 1887 г. – процент приема евреев в высшие учебные заведения. 1891 г. – запрещение ремесленникам-евреям селиться в Москве и Московской губернии, что привело к выселению свыше 17 тыс. человек.
Как наиболее характерные для этого времени мне вспоминаются два эпизода. События, описываемые мною, скорее выходили из обычного ряда, но характерным в них мне представляется поведение администрации.
Катастрофа в Борках. Императорский поезд начиная со второй половины 80-х годов регулярно курсировал по стране. Я тогда был начальником Юго-Западных железных дорог. По службе мне приходилось сопровождать его при следовании по участкам моего управления.
На перегоне Ростов-Фастов я обратил внимание, что расчет часов предназначен для обычного пасажирского состава, между тем как наш включал массу тяжелых вагонов. Чтобы везти его, требовалось по крайней мере два товарных паровоза. Для меня было совершенно очевидно, что может произойти несчастье – на большой скорости товарные паровозы расшатывают путь. Я ехал у министра, адмирала Посьета, и всю ночь чувствовал себя, как в лихорадке.
Все спали. Вагон находился в хвосте, и оттуда нельзя было даже подать экстренного сигнала машинисту.
Вернувшись в Киев, я сразу представил рапорт.Наши рельсы легче (всего 80% заграничных), у нас деревянные шпалы (у них металлические), песчанный балласт (у них – щебень). Путь, естественно, является неустойчивым, и может быть крушение. Я отказывался при таких условиях принять ответственность за движение поезда и требовал увеличить время движения.
В ответ министр путей сообщения телеграфно обещал увеличить время движения на три часа. Но когда поезд следовал обратно, я увидел, что все на меня косятся. Ко мне подошел генерал-адьютант Чернышев и выразил недовольство. Я пытался оправдаться.
- На вашей дороге нельзя ездить просто потому, что ваша дорога жидовская, - он добавил несколько непечатных выражений.
Я снова ехал в вагоне адмирала Посьета. Министр очень интересовался измерительными приборами, которые были очень тяжелыми. Почему-то они все устанавливались на левой стороне, и в результате образовался перекос вагона.
На этот раз мы ехали днем. Наследник Николай на каждой станции выбегал из вагона и осматривал буксы. Я беспокоился, что он в конце концов отстанет от поезда. С нами путешествовал также вел. князь фельдмаршал Николай Николаевич. Он испытывал склонность к странным экспромтам. Например, однажды он захватил крючком своей палки за шею одного инженера и едва не свалил того с ног. (Сейчас, когда я пишу эти воспоминания, Николай Николаевич – главнокомандующий русской армии.)
Катастрофа произошла, когда поезд, уже без меня, возвращался из Крыма. Он вновь шел с большой скоростью. Вследствие качания паровозов, он выбил рельс и упал под насыпь. Иван Матвеев находился в столовом вагоне, забавляя юного наследника. Крыша рухнула, и только благодаря богатырской силе Ивана Матвеева он удержал ее на спине, так что она никого не задавила. Все успели выбраться из вагона, после чего он вышел тоже. Говорили, что Иван Матвеев вел себя как истинный Государь.
В министерстве путей сообщения был смещен ряд высокопоставленных лиц. Адмирала Посьета сменил генерал-лейтенант Паукер*.
/*Интересное совпадение: другой Паукер, К.В., был в тридцатые годы начальником охраны Сталина. ( С.С.)
Дело Рафаловича. Вскоре после катастрофы в Борках мне пришлось сменить направление моей карьеры и стать начальником департамента железнодорожных дел, уйдя от практической работы. Затем я был назначен министром путей сообщения, а позже сменил Вышнеградского на посту министра финансов. Одним из первых вопросов здесь и стало дело Рафаловича.
Рафалович обратился в министерство финансов за ссудой в 900 тысяч рублей. Я возразил, что не вижу оснований для выдачи такой суммы. Он объявил, что если я вникну в обстоятельства, то придется дать ссуду. И действительно, ознакомившись с обстоятельствами, я вынужден был признать правоту Рафаловича.
Абаза, министр финансов в правительстве Лорис-Меликова, был теперь председателем финансового комитета. Хороший урожай 1890 года, последовавший за неурожаем 1889 г. привел к повышению курса рубля. Мой предшественник Вышнеградский, намереваясь ввести золотой стандарт, организовал государственную скупку золота. Ввиду большого урожая, курс продолжал расти, но всем, осведомленным о планаз правительства ясно было, что рано или поздно он начнет падать – все решалось тем, в чьих руках печатный станок.
Абаза сам скупал золото, а также поручил это агентам, в том числе Рафаловичу. Однако Рафалович, не зная наверное, что рубль начнет падать, испугался и стал продавать золото. Поначалу он оказался в выигрыше, но потом потерял много больше, и теперь имел долгов до полутора миллионов. Доход же Абазы составил 900 с лишним тысяч.
Ясно, что огласка произвела бы очень неблагоприятное впечатление. По моему докладу в Государственном Совете и Комитете Министров ссуду Рафаловичу пришлось дать. Абаза ушел из финансового комитета. Позже Рафалович все равно разорился, разорив попутно и своего тестя-помещика. Тот стал после этого одним из активных деятелей Союза Русского Народа.
После падения либералов наибольшим влиянием в Государственном Совете и Комитете Министров пользовался Константин Петрович Победоносцев. Его прозвали "серым кардиналом". В политике он был человеком негибким.
В 1891 г. случился сильный неурожай и центральные губернии поразил голод. 1892 г. также оказался неурожайным. В Поволжье проникла холера. Я сам видел трупы на пристанях, которые подолгу никто не убирал. Народ везде искал отравителей. Первыми жертвами нередко оказывались медицинские студенты. В нескольких городах холерные бунты пришлост подавлять военной силой.
Одновременно началась таможенная война с Германией, которая вскоре достигла крайней остроты.
Деятельность правительства в этих условиях была недостаточно эффективной. Оно все время отставало на несколько шагов от возникавших перед страной трудностей. Победоносцев же не понимал необходимость решительной перестройки как во внутренней, так и во внешней политике, заботясь более об увеличении общественной нравственности и церковно-приходских школах, и вместе с тем тормозя любые начинания министров. Как следствие, коллективное руководство превращалось в правительство коллективной безответственности.
Иван Матвеев много пил, и богатырское здоровье его пошатнулось. Перед смертью его тело страшно раздулось. Страдания Ивана Матвеева кажутся мне незаслуженными – он честно исполнял свой долг. Злоупотребление алкоголем объяснялось тяжестью отвественности, на него возложенной.
Он умер в 1894 г. Смерть его была встречена народной скорбью и слезами. Наследник, достигший совершеннолетия, предъявил права на престол. В условиях нарастающего кризиса это было встречено правительством с облегчением.
Угроза выстплений анархистов, казалось, окончательно была в прошлом. Никто и не думал о войне с Японией, о новых террористах, о смутах 1905-7 годов. ..
Теперь, в разгар европейской войны, завершая эти заметки, вглядываясь в будущее, я спрашиваю себя: какая судьба ожидает нынешнего Государя? Неудачные войны чреваты революциями...
4. Эпилог
- Товарищи! – в затылке у Александра Александровича что-то пульсировало. Глаза застилал туман. Язык – огромный, неповоротливый, - казалось, едва помещался во рту.
Он сделал паузу, глубоко вздохнул. Багровая пелена стала немного прозрачнее. На людях, сидевших в зале, было непривычного покроя платье. Статские, военные... Много военных, однако мундиры уродливые, в основном горчичного цвета. Много орденов, но тусклых, невзрачных. Погоны без эполет. Несколько пожилых женщин в первом ряду с неприлично открытыми толстыми ногами. Сознание отмечало и другие странности – например, батарею серебристых огурцов, обтянутых металлической сеткой, у самого лица. Немыслимо яркую иллюминацию...
Александр Александрович чувствовал, с каким напряженным вниманием все глядят на него. В ущах отдавался тяжелый стук собственного сердца. – Чего они ждут? – подумал он.
Он опустил глаза и увидел печатный текст. Не оставалось времени недоумевать из-за непривычной орфографии. К тому же он понимал смысл самое большее половины слов. Однако, подчиняясь воспитанной с детства самодисциплине, он поборол слабость, открыл рот, сдивнул с места непослушный язык и продолжил чтение: "Товарищи! Помнится, на Малой Земле..." Дрожащий, хриплый его голос, тысячекратно усиленный какой-то неведомой хитростью, громом прокатился по залу.
От автора. Все вышесказанное, кроме рассказа о самом исчезновении и его последствиях, основано на исторических документах. Использованы мемуары С.Ю. Витте, газеты 80-х годов 19 века и другие исторические источники. Что касается теории переселения душ, то наукой пока не разработаны надежные критерии, позволяющие ее подтвердить или опровергнуть.