Регентов Дмитрий Павлович
Сотрудник Рмс

Lib.ru/Фантастика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
  • Комментарии: 3, последний от 20/07/2021.
  • © Copyright Регентов Дмитрий Павлович (regentov@mail.ru)
  • Размещен: 08/04/2010, изменен: 08/04/2010. 417k. Статистика.
  • Повесть: Проза
  • Скачать FB2
    • Оценка: 7.63*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга составленная в единую ленту событий в жизни человека. Бывшего сотрудника РМС* (private military company - частная военная компания)

    • СОТРУДНИК РМС*

    * РМС - private military company

    (История одного человека)

      
      
       Вступление
       О море
      
       Глава первая
       Сухая гроза
      
       Глава вторая
       Шило на мыло
      
       Глава третья
       Центр по корпоративному обучению
      
       Глава четвёртая
       Объект "К"
      
       Глава пятая
       Вот тебе, бабушка, и пироги с котятами
      
       Глава шестая
       Беатричи
      
       Глава седьмая
       И снова Африка
      
       Глава восьмая
       Жизнь имеет две стороны
      
       Глава девятая
       По ту сторону баррикад
      
       Глава десятая
       А что потом? Да ничего!
      
       Глава одиннадцатая
       Кольцо
      
       Глава двенадцатая
       Месть
      
       Глава тринадцатая
       Месть надо подавать холодной
      
       Глава четырнадцать
       Это просто работа
      
       Глава пятнадцатая
       Новая жизнь
      
       Глава шестнадцатая
       Сплетая паутину
      
       Глава семнадцатая
       Сладость слова вендетта
      
       Заключение
       Поморский вечер
      

    Москва

    Октябрь 2008 - Февраль 2009.

      
      
       ВВЕДЕНИЕ. О МОРЕ.
      
       Тёплые морские волны лениво стучали по стенке набережной, поддаваясь всеобщей лени разжаренного южным солнцем курорта. Мы, также поддавшись этому неспешному ритму, сидели, развалившись в плетёных креслах на террасе санатория. Было просто чудесно и одновременно как-то грустно. Хорошего всегда бывает мало. Пару дней, а потом - такая мясорубка, о которой я даже себе не представлял, когда давал согласие. А пока, мы сидели, наслаждались ленивой тишиной, тёплым морским воздухом, обдувающим наши разнежившиеся в послеобеденной лени тела.
       Внизу, по пляжу, спокойно и как-то не поземному, прошли две девушки. Мы проводили их взглядом до самого конца пляжа, где они исчезли в бликах морских волн и многоцветии человеческих тел на соседнем пляже. Я невольно вздохнул. Игорь, сидевший чуть сзади, вытянул ноги, толкнул ножку моего кресла. Мда, манеры у него были и остались грубыми. А ещё такой красивый! Я опустил очки на кончик носа.
       - Итак?
       - Чего? Взгрустнулось что ли? Скоро обед.
       - Да, ну это всё к бесу! - Я потянулся, вскочил на ноги. - Хватить нагуливать жирок. Давай-ка спустимся...
       - ... только вот стада тут нет. - Посетовал Игорь со смехом. - А вот покупаться так это с превеликим удовольствием! До буйков?
       - До них самых! - Я подхватил своё полотенце, запрыгал на одной ноге, пытаясь поймать перепонку ускользающей резиновой "вьетнамки". - А вот вечером...
       - Кстати, - перебил меня Игорь, придавив ускользающую "вьетнамку", - в соседнем санатории сегодня танцы. Предлагаю совершить набег.
       - А вот это правильно! - Я наконец-то обулся, повесил полотенце на плечо. - Но главное на данный момент, профессор!?
       - Главное в профессии вора - вовремя смыться! - Отрезал "профессор" своей любимой поговоркой. - Пошли?
       - Пошли.
       Мы скатились вниз, обогнав спускающуюся к морю пожилую супружескую пару. За что получили что-то неразборчивое, но незлобливое. Зависть молодости и наличию, пока, силы, требующей немедленного выхода.
       Вода освежила, обдав тело невообразимым ощущением пребывания в бесконечности ласкового моря. Ныряя и гоняясь друг за другом, как молодые дельфины, мы фыркали, кричали, гоготали, наслаждаясь ощущением свободы. А потом упали на песок и замерли, ощущая как с холодной кожи скатывалась сначала струйками, а потом каплями морская вода. Втягиваясь в эти ощущения, мы ушли куда-то за зыбкий горизонт, туда, где шумы растворяются, превращаясь в туман, за которым следует царство Морфея.
       Игорь, хрустя песком и мелкой галькой, перевернулся на спину, закинул руки за голову, сделал пару раз глубоких вдохов и выдохов.
       - Как ты думаешь, что будет?
       - Не знаю. - Я помолчал. - Даже не могу представить. Сам понимаешь.
       - Понимать - понимаю. Но не представляю. - Игорь отжался с десяток раз, перевернулся вновь на спину. - А вообще, надо есть по мере поступления блюдов.
       Мы громко заржали, старясь смехом растворить скользнувший в воздухе холодок страха. Разумного и понимаемого. "Кусок" нашей роты в училище, даже спустя три года, ещё продолжал нас веселить.
      
      
       ГЛАВА ПЕРВАЯ. СУХАЯ ГРОЗА.
      
       Солнце жгло голову как никогда. Уставший от сегодняшней беготни, но довольный уловом от сопровождения по местным рынкам белых туристов, которые неизвестно как оказались в этом неспокойном городе, я решил побаловать себя бутылочкой "Кока-колы". Холодной "Кока-колой" с распитием из стакана, как белый человек, под тенью зонтика на террасе гостиницы "Хилтон". Хотя сейчас, после смены хозяев, он назывался как-то особенно вычурно - "Гостиница Европейская - люкс". На что, собственно, мне было наплевать. Главное было то, что в буфете этой гостиницы продавалась настоящая американская "Кока-кола" в настоящих американских бутылочках. А не это пойло, производимое из водопроводной воды и порошка сомнительного происхождения, которым было завален город. Зайдя в приятную прохладу вестибюля, я первым делом, снял шляпу и чёрные очки. Либо солнце в последние месяцы жгло просто невыносимо, либо у меня уже образовалась аллергия на африканское солнце, но без чёрных очков я уже не мог находиться на улице. Заказав бутылочку "Кока-колы" я вышел на улицу, заняв крайний столик. Как раз рядом с выходом на веранду, откуда волнами накатывал охлаждённый кондиционером воздух вестибюля. Ощущая эту приятную свежесть, а хозяин старался равняться на американцев, выставляя температуру в районе девятнадцати градусов, я предался созерцанию улицы. Хотя, что там созерцать? Как всегда, нищие и убогие, повозки и всякие тележки, раздвигаемые джипами богатых африканцев, а также военными машинами, в которых, плотно прижавших друг к другу, сидели солдаты. Всегда весёлые, с белой полоской удивительно белых зубов, они смотрели сверху вниз, прекрасно представляя как им повезло попасть в армию. Не так чтобы супер здорово, но значительно лучше, чем тем, кто тащился внизу, по обочинам дороги.
       Обмахиваясь шляпой, я неспешно налил из запотевшей бутылки в стакан, сделал маленький глоток. Превосходно! Кола, взрываясь маленькими щекотящими горло очередями, начала своё победоносное шествие, разливая по телу приятную истому. М-м-м-м-м! Как приятно! А если учесть, что в кармане лежала сумма в размере ста пятидесяти североамериканских долларов в местной валюте, правда, то настроение просто пошло вверх. Ну и пусть, что всё в местной валюте! Главное, что у меня есть на что есть, а дядюшке Жерару точно сегодня будет погашена часть моего долга. С ленцой белого человека я опять налил напиток в стакан, поднял, любуясь искорками солнца внутри. Жизнь прекрасна, бывает, в такие минуты.
       Треск подкатившего мотороллера не отвлёк меня от созерцания искорок в стакане. Таких тарахтелок по улицам шныряло не так чтобы много, но достаточно, чтобы не обращать внимание на это чудо техники, оседланное молоденьким парнишкой. Он остановил мотороллер совсем близко от меня, на расстоянии вытянутой руки, намотал на руль ремень своей небольшой белой сумки, зажатой между ногами. Деловито поправив воротник своей стиранной-перестиранной футболки, он стал копаться у себя в сумке, ища что-то.
       К подъезду "Европейской - люкс", раздвигая редеющий поток африканцев, дело близилось к ужину, пробился шикарный внедорожник с бронированными стёклами и крепкими ребятами внутри. Приехали за какой-то шишкой. В последнее время многие европейцы приезжали сюда. Но, в основном, для того, чтобы закрыть свой бизнес тут. По мере развития "африканской демократии" вести легальные дела в этой стране становилось всё сложней. Единственными кто тут преуспевал были поставщиками оружия, боеприпасов, продовольствия. Да и то, в последнее время местные, накопив денег и наглости, стали "давить" европейцев, стараясь перехватить у них выгодный бизнес. Ага, вот и сама "шишка". Лысый, невысокий мужчина лет пятидесяти, с небольшим брюшком, с тощим кожаным портфелем под мышкой. Торговец карамельками, вот только вот охрана у него неслабая.
       Неожиданно мальчик на мотороллере выпрямился, дернул рукой, выкидывая её в мою сторону. Его тощая полудетская рука сжимала рукоятку АПС с глушителем. Непроизвольно я подобрался. Мальчишка деловито взвёл курок, упёрся скобой в ладонь второй руки, повёл пистолетом. Я не стал ждать выстрела. Содержимое стакана ударило парнишку по глазам, сладкими струями потекла вниз. Захлопав глазами, мальчик промазал, разнеся плафон над головой торговца карамельками. Но второй выстрел я ему не дал сделать. Слева, по гладко стриженому затылку, я заехал бутылкой. Стрелок выпустил пистолет, упавший между мотороллером и бордюром, ткнулся носом в узел завязанного на руле ремня сумки. Я привстал, стараясь схватить его, чтобы не дать упасть с размаха на острые колья ограждения. Это и спасло меня. Пуля, пущенная откуда-то, проделала аккуратную дырку в столе, расщепив спинку стула на которую только что опиралась моя спина. Чертыхнувшись, я нырнул за ограждения, перемахнув через мотороллер. Укрывшись за таким ненадёжным укрытием, я пошарил под мотороллером, ища пистолет. Мне удалось зацепить его кончиками пальцев, подтянуть к себе. Теперь меня просто так не возьмешь. Не поднимая высоко головы, я обшарил глазами крыши противоположной стороны улицы, на которой уже не было того спокойного движения. Прохожие, сгибаясь пополам, неслись куда-то, где, как им казалось, они могли спрятаться, от раздавшейся посреди белого дня стрельбы. Более опытные падали на землю, увлекая с собой стоявших рядом. Продавца карамелек, конечно же, уже не было и духа. А его крепкие ребята явно хотели познакомиться со мной, но их сдерживал стрелок на противоположной крыше, успевший к этому моменту продырявить одного из них.
       Стрелок укрылся с выдумкой. Его чёрная маленькая голова не была видна на фоне яркого плаката стоявшего на крыше одного здания напротив гостиницы, рекламирующего сафари в "самой лучшей и самой безопасной части Африки". Ага, "самая-самая". Я упёрся пистолетом на руль, сделал выдох, плавно нажал на спусковую скобу. Снайпер вскинулся и исчез, откинувшись назад, оставив торчать только ствол СВД.
       С разных сторон стали нарастать сирены полицейских машин, и мне было пора сматываться. Попасть в руки местных полицейских не входило в мои планы. Если я окажусь в полицейском участке, то оттуда я отправлюсь прямо в руки заказчика этого покушения. Или меня забьют до смерти эти свиньи в бело-жёлтом. Как соучастника покушения. Тем более, что оба наёмника мертвы. Толкнув мотороллер, я с силой ударил по "длинной искре". К удивлению, он завёлся и через минуту я уже несся по узким кривым улочкам, обвиваемый запахами ужинавших за открытыми окнами семей, сопровождаемый матом увернувшихся пешеходов, посланным мне в спину с откровенным наслаждением. АПС, вместе со шляпой, лежал в сумочке, сумка и коленки периодически мешали поворачивать, но я нёсся, стремясь максимально быстро браться до спасительной черты.
       В мастерской Мишеля ужинали, но когда я не въехал, а влетел внутрь, задев алюминиевые двери, отчего они обиженно задребезжали, все выскочили из каморки. Толстый Мишель, переваливаясь с ноги на ногу, неспешно обошёл вокруг мотороллера, покрутил колесо, дёрнул стартёр. Послушав звук моторчика, удовлетворённо кивнул головой. Не спрашивая ни о чём, он вытащил из кармана пачку денег и отсчитал мне неожиданно много. "Не забудь только с руки кровь смыть" - бросил он, делая знак подмастерьям, чтобы волокли мотороллер внутрь. Что он с ним будет делать, меня не интересовало. Разберет ли на запасные части, перекрасит и потом, перебив номера, продаст, мне было всё равно. Равно, как и что подумал про меня Толстый Мишель. Выйдя из мастерской Мишеля, я прислонился к остывающей алюминиевой стенке ангара, глубоко вздохнул. Руки и ноги тряслись, на душе было противно. Наверно, так чувствуют себя все угонщики в первый раз. Фу, вроде отдышался, теперь надо было идти домой.

    ***

       В сумке неожиданно для меня оказалась пачка денег, перетянутая резинкой, снаряжённая запасная обойма, пачка патронов, чёрные очки, складной нож, какие-то бумаги, изучение которых мне ничего не дало. Укрывшись в каком-то закоулке вблизи "таверны" дядюшки Жерара, я ещё раз перерыл сумку. Ничего. Что я искал в ней? Даже и сам не знаю. Наверно, я искал что-нибудь, что могло внести ясность, во что я в очередной раз влез. Но, как и положено, ответ на этот вопрос находился где-то там. Там где находился сейчас продавец карамелек и его крепкие ребята, а также заказчик покушения. Расстроенный из-за своей "везучести", а ведь мог лечь на землю и дать мальчишке со снайпером расстрелять этот лысый череп, я пересчитал деньги. Отчего моё настроение немного улучшилось. Триста долларов это хороший приварок к сегодняшнему заработку. Немного подумав, я аккуратно протёр пистолет, обойму, саму сумку и, завернув в большой платок, бывший когда-то клетчатым арабским платком, засунул в свой тайник. Теперь можно было идти к дядюшке Жерару.
       Небольшое кафе, открытое с трех сторон, настойчивость, трудолюбие и любовь к своей жене, довольно миниатюрной по африканским меркам женщине, позволило дядюшке Жерару иметь только трех детей и выучить всех. Старшие, уже выучившись, теперь служили в местной криминальной полиции и армии, а младшая ещё училась в католической школе для девочек, вводя дядюшку Жерара порой в тихое бешенство своими выходками. Единственная отдышка для дядюшки среди постоянных стрессов были наши сеансы игры в шахматы, играть в которые я научил его, когда попал в этот городок из столицы. Тогда, выпав из полицейского джипа на горячую от солнца землю, я представлял из себя довольно сложную картину, в которой отсутствовало бельё, деньги и желание жить. Но дядюшка Жерар, возле кафе которого меня хватил солнечный удар, оказался приятным человеком. Он немного поддержал меня, и теперь я был должен некую сумму в размере трех тысяч долларов. Конечно, я мог бросить всё, послать Жерара, как положено, и, наконец, перебраться в соседнюю Эфиопию. Что я собирался уже давно сделать. Но так поступить я не мог. Душевный человек дядюшка Жерар, да и знал очень много такого, чего не писали в официальных газетах страны.
       Кафе уже закрывалось, когда я появился на пороге. Жерар, кивнул мне, продолжил таскать ящики с пустыми бутылками. Завтра с утра их должны были забрать и обменять на новые бутылки, полные местного, чуть тёмного на свет, пива. А работы в кафе было ещё много. Я присоединился к работе, а, перетаскав оставшиеся ящики, уселся у стойки, стараясь починить сломавшийся вентилятор. Без работающих в полную мощь вентиляторов в кафе тут никого не заманишь.
       - Как день прошёл? - Со второго, "жилого" этажа в кафе скатилась Маргарита, дочь Жерара, переживавшая тот самый "трудный" период взросления. Демонстративно поддёрнув и без того короткую юбку, девица уселась напротив меня, бросив короткий взгляд на отца.
       - День, как день. А некоторым, кстати, уже пора готовиться к завтрашней школе. - Нейтрально ответил я, стараясь не смотреть на гладкие коленки девочки. - Настоятельница, наверно, с каждым днём все больше и больше пытается вас привести к порядку?
       Настоятельница католической школы для девочек недавно прибыла в этот город и теперь пыталась навести порядок в школе. Не понимая, что дети в её школе живут в таком ужасе, что их проделки в виде принесённого пистолета или игры в карты, просто детские шалости. Но нужно было отдать ей должное. Она мягко, но твёрдой рукой искоренила игру в карты, мат, теперь принялась за короткие юбки и косметику.
       - Давай-ка, доченька, иди к маме. - Жерар загремел опускаемыми ставнями. - Мы тут ещё поиграем с Женю.
       Моё прежнее русское имя Евгений, сократилось до Жени, а потом трансформировалось до имени на французский манер - Женю. Но я не возмущался. Меня хоть горшком назови, только в печь не сади. Тем более, это было прикольно - Женю.
       Вытащив шахматную доску из-под прилавка, где она лежала вместе с битой, дробовиком, всегда находящегося с патроном в стволе, я стал расставлять фигурки. Жерар, задержался снаружи, продавая какому-то запоздалому покупателю несколько бутылок пива. Наконец, вытерев тряпкой свои руки, только что освободившиеся от рычага опускающего механизма ставень Жерар уселся напротив меня. Чиркнув спичкой, с наслаждением затянулся сигарой. Откуда он достает такие сигары, при полной разрухе внешней торговли и нестабильной работе его заведения, для меня было непонятно. Хотя один из сыновей, наверно, активно участвует в объявленной правительством "борьбе с контрабандой" или по-другому устранении конкуренции с около правительственным компаниям-импортёрам в ввозе дефицитных и особо дорогих товаров в страну.
       Дядюшка Жерар покрутил пешки за спиной. И хотя я знал, какая в какой руке я выбрал чёрные. В прошлый раз я играл белыми.
       - Только сначала дядюшка Жерар позвольте мне с вами урегулировать один вопрос. - Я вытащил пачку денег, положил на стойку. - Тут триста долларов.
       - Ты во что-то вляпался? - Жерар выпустил струю дыма вверх.
       - С чего взял? Просто был хороший рабочий день. Чудом попавшие мне туристы были особо щедры со мной. Вот, - кивнул головой на деньги, - удалось выдоить их, продав кусочки обработанной буйволиной кожи, выдав за гиппопотама.
       - И поэтому тебя ищут серьёзные парни на большой машине, тыча под нос твою фотку в профиль всем подряд в нашем районе? - Жерар хохотнул. - Наверно, ты очень постарался рассердить кого-то своим бизнесом с туристами? Не хочу ничего говорить, но, похоже, что ты вляпался. И по-крупному.
       Такая новость была очень и очень плохая. Жерар знал, что говорил.
       - Приходил кривой Ален-ювелир с соседней улицы. Да, тот самый, что имеет золотые передние зубы. К нему в лавку наведывались двое крепких мальчиков, подъехавшие на очень приличной тачке. Показали твоё фото в профиль. Такое чёткое-чёткое, видно как глаза выпучены. Спросили - не видел ли он или знает ли он где проживает у них в районе такой красивый мальчик для встреч? - У Жерара были свои представления о юморе. - Так что...
       Да, он прав. Заканчивать предложение было лишним, так как всё было понятно. Да, ребята действуют очень оперативно.
       - Ну..., понимаешь..., тут. - Говорить правду не хотелось. А надо было. - Короче, встрял тут в перестрелку на улице. Еле ноги уволок. Видно ищут, чтобы предупредить, чтобы не рыпался.
       - Ну, ну. Тебе виднее. - Жерар покрутил носом, двинул пешку. - Твой ход.
       Я дал себя разбить с первого раза. Быстро разобрав с ним ошибки свои и его, я отправился домой. Но предварительно завернул к своему маленькому тайнику, где у меня лежала та самая белая сумочка, пакет с двуустами долларами, остатками того, что раньше называлось паспортом моряка, а также полузатрёпанной книжки "Как закалялась сталь", обнаруженная в разгромленной мусульманскими фанатиками местной библиотеке. Иногда я читал её, что не сойти с ума в отсутствии русского языка. Хотя, похоже, я уже сошёл, выплеснув свою "Колу" парнишке в лицо. Что ж, видать такая судьбина у меня - встревать во всевозможные приключения. И всё началось с пари, что я одолею местного портового грузчика в "арм-рестлинге" то есть в борьбе на руках. Бар был полон портовых рабочих, пиво было тёплым, а стопка виски за счёт банкировавшего пари хозяина бара подогнала волну состояния "А мне всё равно. И море по колено!" В результате, бар был разгромлен обозлёнными моими победами всех выставленных докерами кандидатов, и отказом хозяина возвращать деньги проигравшим. Но забрали только меня, помятого и слегка нетрезвого, в результате чего, мой пароход "тю - тю", а я застрял тут надолго.
       Проверив АПС, я вытер пот, выступивший со лба, вздохнул, поправил ремень сумки на плече, поднялся. Ну, что? Вперёд и с песней? Только вот сумочка в ярких африканских сумерках очень приметная.

    ***

       Они даже не удосужились спрятать машину более тщательно. Чувствовалось, что они были уверены в своей бандитской безнаказанности и возможности решить все проблемы. Ну, что ж, посмотрим. Не упуская из вида кузов пикапа, торчавший из небольшого тупика, одного из множества, дробивших длинную стенку какого-то склада, я проскользнул поближе, а затем перелез через стенку. Определить в каком из тупиков стоит пикап, не представляло сложности. Весёленькая мелодия местной музыкальной банды точно указывала где он стоит, а также, что у ожидающего хорошее настроение. В узкую полоску между кирпичами рассохшейся стенки я видел спину сидевшего в кабине. Он даже не обеспокоился развернуть автомобиль носом наружу. Что упрощало мне жизнь. Созданный причудливым гением местной архитектурной мысли склад, ранее принадлежавший какой-то французской агрокомпании, активно торговавшей в стране сельскохозяйственными удобрениями, теперь заселяли полудикие собаки, бродяги и прочая живность. Водителя можно было оставить лежать тут.
       Под ногами, застучав когтями по ещё не украденному листу фанеры, пробежала крыса. Я подтянулся, перепрыгнул заборчик и откатился в тень стоявших бочек. Встревоженная мною кошка пружиной выскочила на открытое пространство, вызвав живой интерес трусивших мимо бродячих собак. Завязалась погоня, которой заинтересовался водитель. Распахнув дверь, уменьшив звук, он даже вытянул шею, чтобы получше рассмотреть погоню. В кабине, нарушая наслаждение от просмотра представления, захрипела рация. Водитель подтянул её к себе, нажал тангенту, бодрым голосом отрапортовал, что у него всё в порядке, бросил обратно на пассажирское кресло. И рухнул сам, получив удар в висок. Быстрый обыск позволил мне получить ключи от машины, автомат Калашникова с двумя магазинами, скреплёнными изолентой, нож, сумку с каким-то пакетом. Иметь машину для того чтобы убраться из города - это хорошо. На колесах можно далеко удрать. Если повезёт, то даже в Абиссинию. Оттащив труп в сторону, под тень бочек, я, поколебавшись, обыскал карманы трупа, снял перстень и какую-то штуку на золотой цепочке с шеи. Если что, поменяю на бензин.
       В чёрном небе заворочалось что-то невидимое, объемное и большое, зашуршало ветром, забрасывая в лицо пригоршни пыли. Никак собрался дождь? Удивлённый таким вывертом погоды, я залез по трубе на навес. А затем прокрался к своему окну, осторожно ступая по тонкой жестяной полоске навеса. В этот момент воздух двинулся, пронизываемый струями свежего воздуха, в темноте угрожающе загремело. Створка ставни в староколониальном стиле на моём окне распахнулась, чей-то голос громко удивился надвигающейся грозе. Второй голос посоветовал закрыть ставни и не высовываться. Кто-то предложил оставить ставни открытыми, чтобы подышать свежим воздухом. Итак, в моей комнате трое. Обтерев потную ладонь о плечо рубашки, я прыгнул, дождавшись первого удара молнии. В синем свете молнии, наверно я выглядел очень и очень ужасно, так как все в комнате замерли с выпученными от страха глазами. АПС исправно три раза ударил в руку. Подмятый мною четвёртый лежал лицом вниз, широко раскинув руки, растопырив пальцы и тихо скулил. Гром, ухнув, прокатился по комнате, зашатал, как мне показалось, стены и вытек обратно в широкие просторы африканской ночи.
       - Говори! - Я нажал на шею коленом. - Говори, кто вас послал?
       - А... ы.... за..., - видно было, что лежавший находится в шоке, - мы..., нас...
       - Не понял? - Я нажал глушителем. - Говори, кто вас послал и почему? Иначе... - Для убедительности я демонстративно взвёл курок, тихо спущенный до этого. Мне нужна была информация, а неловкое движение и пуля снесёт источнику информации голову.
       - Нас послал Золотой Лион. Он рассердился за срыв убийства представителя конкурирующей конторы. Не убивай! - Почему-то он решил, что я сейчас его убью. - Я так же знаю, что они не поделил между собой охрану золотого рудника. Я ещё много чего знаю.
       - Ладно, скажи, откуда у вас моя фотография? - Я решил прояснить этот вопрос. Так глупо попадаться мне больше не хотелось.
       - У нас там фотограф был. Заказчик захотел увидеть фото момента убийства. - Лежавший бандит зашевелился. - Шею больно.
       - Ничего, полежишь! - Я, не ослабляя давления колена, закрутил головой соображая, что делать дальше. Убивать не хотелось, а связать нечем было.
       Но бандит попался глупый. Он попытался вывернуться и ударить спрятанным за пазухой ножом. Гильза, выскочив, застучала по полу, откатилась под кровать. Ноги убитого несколько раз дернулись, задевая ножку кровати. "Как бы кого там, внизу, не задеть" - Подумал я, прислушиваясь к звукам. Но внизу спали, выстрел был не громким. Да и ветер поднялся такой, что створки на окнах во всём доме хаотично забились о стенку. "Ну, и, слава богу!" Я, не теряя времени, вытащил свою сумку, стал сбрасывать в неё свои вещи, которых-то, раз-два и обчёлся. Потом, уже не колеблясь, обыскал трупы, вытащив всё из карманов, уложив их оружие в сумку. Моё долгое пребывание в жарких широтах в "самостоятельном плавании" говорило мне, что это пригодится. Если уж не продам, то обменяю потом на воду или бензин.
       За окном сверкнули молнии, связавшие на несколько секунд небеса с землёй яркими нитями многомиллионных вольт, загремело, закладывая уши. Я замотал головой. Сколько раз тут переживал грозы, но каждый раз они наводили на меня какой-то священный ужас перед природными силами, явившимися со своей необузданной мощью. Молнии вновь заветвились, прорезая отсветами сгущавшуюся темноту в комнате. В глазах заскакали синевато-зелённые светлячки. Я прищурился, вглядываясь почему-то в угол комнаты. Туда, где тьма стала особенно тянуче-густой. Мне показалось, что там кто-то есть. Я, укоротив, подтянул ручку сумки, не спуская глаз с того угла, забросил за спину. Ручка Узи стукнула по спине, но я не обратил внимания на эту боль. Мне хотелось как можно быстрее выскочить из этой комнаты, оставив место побоища. Перекинув ногу через подоконник, я невольно вновь посмотрел в угол. В том углу, склонив голову, стояла фигура, обозначенная легким контуром, то ли монаха, то ли шамана, обмотанная синим пламенем. Пробормотав что-то вроде "спаси, Господи, и сохрани", я выскочил на узкую полоску жести навеса. Под раскаты грома, грохот которого давил на уши, я скачками побежал до трубы, соскользнул на землю. Я вновь бросил взгляд на окно, черневшее на белой стене дома черным провалом. Вроде никого. Господи! Привидеться же такое! В воздухе мелькнули сразу три молнии, подгоняюще громко щёлкнул гром. Земля была по-прежнему сухой. Сухая гроза, нередкое и удивительное явление в пустынях, как говорил мой учитель географии. Сухая гроза.
       Пересекая улицу, подметённую поднявшимся ветром, я всё косил глазом на окно своей комнаты. Мне казалось, что тот монах или шаман провожает взглядом мой бег к машине. Только присев за кузов машины я смог перевести дух. Дрожащими руками я вытащил из кармана ключи от машины, отпёр дверь, скинул с себя сумку. Но едва я сел на кожаное кресло водителя, машина странно качнулась, раздалось громкое шипение. Тьфу! Колесо спустило! А есть ли запаска на этом рыдване, я не знал. Толкнув дверь, я выскочил и, согнувшись, стараясь рассмотреть спустившее колесо, двинулся вдоль кузова. Внезапно перед моим лицом вспыхнула молния, захватившая меня своей красотой. Уже проваливаясь в темноту, вслед за ускользающим светом, я подумал: "Чёрт! Так глупо попасться на известную уловку!". Последним ощущением, которое кожа лица передало затухающему сознанию, было ощущение сухой и мягкой как пух земли. Ещё не песчаной, но уже не плодородной земли этой маленькой, нищей, но гордой африканской страны.
      
      
       ГЛАВА ВТОРАЯ. ШИЛО НА МЫЛО.
      
       Нашатырный спирт своим ядовитым запахом пробивал туннели сквозь клубящиеся миражи бессознательного, принуждая приходить в себя, возвращаться в реальность. А возвращаться не хотелось. Там, откуда меня вытягивала западная медицина, было прекрасно. Там, я мальчишкой гонял в футбол на заднем дворе школы, на футбольном поле с вытоптанной травой, подбадривая себя громкими криками и смехом над падавшими мальчишками из соседней школы. Только вот фигура тренера, почему-то напоминала мне того монаха-шамана увиденного мною в грозовой темени комнаты. Нет, надо было выбираться из сумерка. Закашляв от запаха, полностью перехватившего горло, я, не открывая глаз, оттолкнул руку, со злостью бросив:
       - Отвали, пробирка! Вам волю дай, вы ещё и пить его заставите, живодё ры в белых халатах!
       - Ничего, ничего, - голос говорившего по-русски был грубоват, - не подохнешь.
       Я, покачиваясь и не открывая глаз, сел, спустив ноги на пол. Босые ноги уперлись с приятную прохладу шерсти ковра. В затылок надувал прохладу кондиционер. Теперь, сориентировавшись, можно было открывать глаза. С первой попытки мне с трудом удалось раскрыть один глаз. Вторая попытка также окончилась открытием только левого глаза. Правый болел и набухающий синяк, бесцеремонно давил на него. Через мутную пелену свободным глазом я произвёл рекогносцировку. Увиденное им, меня, во-первых, обрадовало, во-вторых, озадачило. Я сидел на софе в гостиной довольно-таки роскошного номера, напротив меня сидел один из крепких молодцов с ваткой, отчаянно вонявшей нашатырным спиртом. Два других стояли рядом, готовые стукнуть своими короткими резиновыми дубинками. Очевидно, такой меня оглоушили. И это меня радовало, так как для меня это значило, что меня "подхватили" не ребята Золотого Лиона. Поэтому, меня не порежут на тонкие ремешки, оставив потом на жарком солнце где-нибудь у высохшего русла старой реки. А озадачило то, что как они меня нашли? И что им от меня надо? Вернее, не им, а их хозяину? И почему этот тип напротив меня говорит по-русски?
       - Спасибо, за заботу. - Сказал я, стараясь не завалиться назад. Похоже, что ребята перестарались и у меня сотрясение. Голова была дурная, кружилась, утягивая вбок. - Только зачем с такой дурью по голове бить? Она мне потребуется ещё.
       - Так то или нет, посмотрим. - Говоривший мягко прижал меня к спинке софы. - Сиди так. Лучше будет.
       - Ты саданул? - Действительно, спинка помогла мне зафиксировать себя в пространстве. - Сила есть, ума не надо? - Попробовал спровоцировать его я.
       - Ожил маскаль. - Улыбнулся тот. - Ругается, значит, ожил.
       - Он готов, - "хохол", как я его окрестил, обратился по-английски к стоявшим, - зовите.
       Один из них вышел в другую комнату, а его место занял один из стоявших за моей спиной. В зеркальном отражении стола передо мной, виднелась охрана с автоматами у двери. Мда, серьёзно. Не сбежишь. Но в таком состоянии, бежать не хотелось и не моглось.
       Передо мной на кресло уселся продавец карамелек. Я ухмыльнулся. Так вот кто меня хотел видеть!
       - Вы бы сказали, что вы хотели меня видеть. Я бы пришёл. А то, - я покрутил головой, но накатившая волна, обессилила меня, - так можно и голову потерять.
       Продавец карамелек усмехнулся, поманил меня пальцем. Сдерживая подкатывающую волну тошноты, всё-таки, у меня точно сотрясение мозга, я наклонился.
       - Мы бы пригласили вас и по-другому. Вот только ваш арсенал, навёл нас на другое решение. - Лысый череп мотнул куда-то в бок.
       Удерживая себя руками за край стеклянного стола, я повернул голову. Стечкин, как и все мои трофеи, лежали на отдельном столике, аккуратно разложенные, словно при проведении обыска с понятыми. Даже снятые украшения и перстни.
       - А..., - я лениво протянул, - так это. Трофеи. - Я откинулся назад, поймав спиной выемку на спинке софы.
       - Трофеи? Шесть человек за один вечер? Не много для простого русского моряка? - Продавец карамелек аккуратно развернул то, что раньше было паспортом моряка. - Что на это вы скажете, Евгений Петрович Духанов? - Он тщательно, по слогам, выговорил мою фамилию.
       - Так, в ВДВ учат как надо.
       - Вы военный? - Череп откинулся назад, смерил меня через свои очки велосипеды.
       - Был.
       - А как вы очутились тут? - Заинтересованность его была не поддельна. - Среди этого полудикого пустынного народа?
       - Так это долго рассказывать. - Я поправил, морщась, своё тело на софе. - Попить дадите?
       Передо мной появился большой стакан с водой. Быстро опрокинув его, я икнул, вытер тыльной стороной ладони струйку с подбородка. Вода, холодная вода, ринувшись внутрь моего, пережаренного африканским солнцем, тела взбодрила меня.
       - Ну, а теперь выпить. - Нагло потребовал я.
       - Вы пьете? - Череп наклонил голову как ворон увидевший на земле что-то заслуживающее внимание. - Много?
       - После того, как ваши ребята мне намяли бока, - я старался дословно сказать это по-английски, - было бы не плохо пропустить один стаканчик джина со льдом.
       Стакан появился передо мной. Буркнув благодарность, я пригубил джин и скривился. Падая, похоже, разбил и губы. Наверно, со стороны смотрюсь как тот хабаровский бич на утро после попойки.
       - Итак, - Череп откинулся назад, повертел свой стакан с виски, - с чего начнёте?
       - С детства. - Я не грубил и не хохмил, а говорил спокойно, показывая всем своим видом покорность. Был вариант уйти отсюда живым. Если хотят узнать мою историю, то это значит, что, если и убьют, то не сейчас. А если не сейчас, то найду способ вывернуться и удрать. Буду стараться, чтобы получилось.
       Я рассказал всё. Начиная со своих прыжков с крыш сараев, толпившихся у нас во дворе, после увиденного фильма о десантниках, прыгавших из самолётов с парашютами в тыл условного противника. Они играючи одолевали всех врагов и всегда выходили победителями из сложных ситуаций. Рассказал об училище, о прыжках, о чувстве которое подкатывает под самое горло при первом прыжке. О стремлении быть первым в учёбе. Немного помявшись, рассказал и о службе офицерской. О взводе, который два года был первым, о квартире, которую, как я не старался, так и не получил. О вороватом начштабе, пытавшемся списать спирт по акту комиссии, в которой я был. И который я отказался подписать, обвинив его в воровстве. А после полученного от него оскорбления, набил ему всё, что можно было набить. А потом суд офицерской чести, счастливое избавление от отсидки "на гражданке" полутора лет общей колонии, которую старались привязать ко мне друзья начштаба из военной прокуратуры.
       Оказавшись предоставленным сам себе, попал во Владик, где, потолкавшись, пошёл в моряки. Во-первых, платили хоть не ахти, но платили. Во-вторых, моряк это звучит заманчиво. И, опять же, тельняшка. Отходив год в каботаже, путём дачи элементарной взятки "борзыми щенками", пошёл на "загранку". Во второй же "загранке", зайдя в местный бар и победив всех докеров в борьбе на руках, "завис" тут. Ну, а остальное, было на ваших глазах.
       Череп кивнул головой, мне снова налили.

    ***

       - Интересно, интересно. - Череп покрутил в руках пустой стакан. Мне казалось, что говорил совсем немного, но, судя по часам, прошло пару часов. После джина мне хотелось спать, Черепу, похоже, совсем не хотелось спать. - Так значит, во всём виновата борьба на руках? - Он не употребил американский название "арм-рестлинг", а скопировал мой перевод с русского. - Не дурно, не дурно.
       - Ага. - Согласился, улыбаясь, я. А что? Быть букой, когда тебя не бьют, не пытаются отправить на поселение к Святому Петру? Зачем? Контрпродуктивно.
       - А вы бы хотели получить работу?
       - А кто не хочет получить работу, если за неё платят? - Я выдвинул вперёд ноги, откинулся. Голова теперь трещала как пустой барабан. - Только вот какая работа?
       - По вашей основной профессии. - Череп тоже расслаблено откинулся, вытянув ноги навстречу мне. - Платить будем хорошо, тем более рекомендации нам уже не нужны. Вы себя уже показали.
       Я расплылся в улыбке. Похвала радовала.
       - А почему вы всё-таки встряли? - Неожиданно поменял тему разговора Череп. - Там, у входа в гостиницу.
       - Ну, понимаете, у меня есть свои принципы, которые особенно обострились после пребывания тут.
       - Как, например?
       - Не люблю, когда чёрные стреляют в белых! - Я сказал зло, подобрав улыбку и чуть оскалив зубы. - Очень не люблю.
       - Вы расист? - Череп внимательно посмотрел на меня.
       - Не расист. - Алкоголь сделал своё дело, меня понесло. - У нас песня в России одна есть на этот счёт. Услышал на магнитофоне. Расизма в сердце не держу, но откровенно вам скажу - за белых, я за белых, чёрт! За белых!
       Череп заржал, откинув голову назад. Стоявшие сзади охранники тоже улыбнулись.
       - Интересно, а за что мне платить будут? Если моя основная профессия война? - Теперь настала очередь задавать вопросы мне. Предложение было сделано, условия теперь требовали уточнения. - Вы вербуете наёмников? Для охраны золотых приисков?
       - Откуда вы знаете про прииски? - Череп прекратил помешивать виски.
       - Так, ребята Золотого Лиона мне сказали. Поделились, так сказать, перед дальней дорогой к своим пра-пра-прадедушкам! И это именно он организовал охоту за черепами. - Меня качнуло. - А у вас покушать есть что-нибудь? Я весь день не ел.
       - Вы точно не ошиблись? - Череп наклонился к столику. - Золотой Лион?
       - Он. Мне последний из живых сказал. - Я поправил своё тело, тут же отозвавшееся болью в спине. Мне и по спине врезали? - Он думал, что так он спасёт себе жизнь.
       Череп что-то прошептал "хохлу" на ухо, после чего тот вышел из комнаты, а передо мной появилась гора бутербродов. Холодные бутерброды из холодильника бара в номере. Ну, что ж, голод не тётка, пирожка не поднесёт. Набивая рот ватным американским хлебом с тунцом, как же я не люблю эту рыбу! я не особо ворочал головой. Да и зачем? Понятно, что ребята засуетились и, где-то за пределами этой комнаты, готовятся быстро убраться из страны.
       - Так, вот. - Череп вновь продолжил разговор. - Наёмники остались в прошлом. Дикие, небритые, с закатанными по самый локоть рукавами, из которых торчат волосатые руки. Так ведь изображали наёмников в газете "Правда"?
       Я кивнул головой. Есть такое дело. Изображали в виде волосатого небритого детины с закатанными рукавами, автоматом, гранатами и ножом, с которого капала кровь убитых им невинных чёрных людей. Которые на газетной бумаги выглядели почему-то серыми обезьянами, спустившимися с кривых пальм, под которыми они уже лежали убитыми.
       - Теперь всё это осталось в прошлом. Теперь война это бизнес, где, конечно же, есть свои законы, правила, условия. И если человек поступает на службу, он становится сотрудником частной военной компании. А не наёмником, в том понимании, которое существует в обществе. Так что?
       Я пожал плечами. С одной стороны, деваться некуда. Сзади Золотой Лион со своей бандой, впереди чёрт знает что. С другой, сунешься туда, а как обратно, если что? Я кашлянул, вытер губы салфеткой.
       - Условия, при моём согласии? - Я решил поморить их немного. Хотя, наверно, не надо было делать этого. Череп неожиданно усмехнулся, погрозил мне пальцем, поманил одного из охраны. Тот поднёс его портфель, встал рядом.
       - Это моя благодарность за ваше участие в судьбе белого человека. Здесь пять тысяч. Думаю, что вам хватит решить некоторые проблемы с имеющимися долгами тут? - На стол легла пачка долларов. - А также вам возвращаются все трофеи. - Кивок в сторону стола с выложенным "хабаром". - По праву добытых на поле боя. И если вы согласны, то этот юноша с вами поговорит. А мне пора. Мой бизнес требует много времени. И если вас устроит наши условия, и вы подпишите контракт с нашей компанией, то буду рад видеть вас среди нас. Удачи.
       Рука у него, неожиданно, оказалась приятно сухой и сильной. Пожав её и пожелав всего наилучшего, я остался один на один с юношей и ещё с тремя, не выпускавшим из рук автоматы. Разговор с ними получился недлинным, но содержательным. Уточнив всё, что мне было нужно, я дал согласие. Я бы дал согласие и на совершенно невыгодных для себя условиях, но усвоенное мною правило местных торговцев - без набивания цены ты не уважаемый человек - заставляло меня снова и снова возвращаться к условиям и переспрашивать.
       Сгребая в сумку оружие, пакетик с каким-то золотыми украшениями, очевидно, из разграбленной бандитами лавки, я сгрёб и личные украшения бандитов. А что? Деньги никогда лишними не бывают. Тем более, в моей ситуации. Только две вещички я с ухмылкой натянул на себя. Перстень, словно литой сел на мой палец, хотя когда я его брал в руки он казался, что не налезет, и кулон с замысловатым рисунком, таким же, как на персте, на прочной, но мягкой шуршащей плетённой бичёвке. Ну, понравились они мне.
       - Уходишь? - "Хохол" появился бесшумно, встал за спиной.
       - Не вставай у меня за спиной, - я загнал магазин в Стечкин, дёрнул затвор, - если не хочешь иметь неприятностей.
       - Что такое? - Деланно удивился "Хохол". - Мальчик боится?
       Смерив его взглядом, я пошёл к выходу. Надо было повстречаться с Жераром и расплатиться.
       - Куда пошёл? - "Хохол" не отставал.
       - С родственниками попрощаться! - Сделал я упор на звуке "а", растягивая на московский манер, чтобы позлить "хохла".
       - Тогда не опоздай. Утром к шести тридцати на аэродром. Ангар с большими буквами СГ. Придёшь на минуту позже, останешься тут.
       - Так что, я куда-то лечу? - Удивлённо повернулся я к нему.
       - Мы ещё не закончили с тобой. А ты думал, что просто так - поговорил и контракт подписан? - "Хохол" снисходительно усмехнулся. - Тебя ещё проверять и проверять будут. Как по документам, так и по физо.
       "Значит он не из эмигрантского отряда Канады или США, а выходец из Союза" - отметил я про себя.
       - Ладно, я быстро. Туда и обратно. Долг есть долг. Тем более, такому человеку. - Я поправил сумку. - Буду в срок.
       - Ну, ну. - "Хохол" повернулся к одному из охранников. - Возьми джип, отвезёшь куда скажет. Там оставишь и сразу обратно. Связь постоянная.
       На самом пороге "хохол" окинул меня взглядом, поправил смятый и запачканный кровью воротничок и тихо сказал по-русски: "Меня зовут Виталий. И смотри не опаздывай. Череп этого не любит".

    ***

       В темноте кафе иди было невозможно. Я сразу же налетел на стул, ударился боком о стол. Вроде всё знаешь, но в темноте вся мебель неожиданно меняет своё месторасположение. Потирая бок, я вытянул вперёд руку, нащупал торчавшие вверх ножки стульев. Ага, сейчас надо повернуть чуть налево и я окажусь в проходе между столами.
       В глаза ударил мощный луч фонарика. Я рухнул вниз, дёрнул Стечкина.
       - Тьфу, ты! - Голос Жерара был раздражён. - Какого чёрта так рано припёрся? Или уже зад прижарили?
       - Нет. Не успели. - Я встал с пола, оттряхнул коленки, поставил пистолет на предохранитель. - Чуть в тебе аккуратные дырочки не наделал. Жерар, тут такое дело.
       - Нужно спрятаться? - Жерар положил автомат на стойку, поставил два стакана, хлопнул дверью холодильника. - Хочешь Колы?
       Жерар, подлец, знал, как она мне нравится. И теперь на стойке, зажатая в его руке, стояла запотевшая бутылочка Колы. Настоящая американская Кола. Я кивнул головой, соглашаясь.
       - Жерар, я разбудил тебя? - Более дурацкого вопроса я не смог задать, но разговор надо было начинать с чего-нибудь. - Прости. Но дело того стоит.
       Смотря как я выкладываю на стойку пакет с золотыми украшениями, несколько пачек местных банкнот Жерар качал головой. Но когда на стойку легла пачка долларов, Жерар прикрыл подбородок ладонью. Он был в явном замешательстве.
       - Ты кого-то ограбил? - Он поворошил свёрток с украшениями. - Все новые.
       - Тут, - я положил руку на пачку, - четыре тысячи долларов. Еще с тысячу в местной валюте. Украшения потянут долларов на восемьсот. Это всё тебе. Я хочу рассчитаться за свой долг.
       Жерар глотнул из своего стакана, пробежал глазами по выложенному богатству. Я пододвинул ногой сумку.
       - Там оружие. Три пистолета, два автомата. Граната. Это тоже тебе. Мне уже не потребуется.
       - Что случилось? - Жерар сгрёб все пачки вместе, сунул куда-то под стойку. Туда же полетел свёрток с украшениями. - Ты действительно уезжаешь? Куда?
       - Не знаю, - честно ответил я, - ничего не могу сказать. Единственно, что могу тебе сказать, мой друг Жерар, что, похоже, я поменял шило на мыло.
       Жерар поднял брови. Он не понял причём тут туалетное мыло и острая шпилька? Я махнул рукой. Переводить присказки, анекдоты, пословицы дело безнадёжное. Никто ничего не понимает. Я кратко рассказал всю ситуацию, закончив рассказ на месте нашего расставания с Черепом. Умолчав об аэродроме, ангаре и времени. Зачем давать лишнюю информацию?
       - Так что, на данный момент, у меня есть возможность уехать отсюда, получить работу. А, возможно, и вернуться на родину.
       Жерар, загремев бутылками под стойкой, вытащил бутылку дорогого английского джина, сунул мне в руки. Ранее я не видел у него такого джина. Наверно, сын заезжал в гости.
       - Тебе от меня. Деньгами, как я вижу, ты обеспечен. - Жерар неожиданно для меня расстроился. Я видел это по его глазам, пальцам, подушечками похлопывающим по стеклу бутылки. - А откуда у тебя такой интересный перстень? - Жерар подтянул е себе мою руку с перстнем, вгляделся в рисунок. - Ну, надо же! - Удивился он, отпуская руку. - Тут у меня было сегодня немного шумно. И один из клиентов рассчитался со мной вот этим. - Жерар нырнул за стойку. - Съел он немного, выпил больше. Заплатить не мог. Совал в руки золотую монету. Ну, ты сам понимаешь принимать золотую монету при всех. - Я кивнул, хотя Жерар из-под стойки не видел меня. Я прекрасно понимал, что за собой это влекло. - Тогда он вытащил это и сунул мне в руки. Мне одного взгляда ясно было, что эти ножны из золота.
       Жерар выпрямился, держа в руках прекрасные ножны, в которых покоился не менее прекрасный кинжал с витиеватым рисунком по клинку. Вглядевшись, я изумился. На клинке, на ножнах, на рукоятке был такой же рисунок как на моём перстне и кулоне.
       - Вот, представляешь? - Жерар повертел ножны, пощелкал, вытаскивая и засовывая кинжал. - Красивый?
       - Красивый! - Согласился я, беря в руки ножны. Он как-то привычно лёг в мою руку. А рукоятка была словно под мою руку. Даже стопор на конце рукоятки был какой мне нравится - не слишком высоким, и не слишком низким.
       - Бери. Твой. На память, да и сам понимаешь, никуда тут я его не дену. Сразу Золотой Лион узнает. У него во всех антиквариатах осведомители.
       Я опять согласно кивнул головой. Это точно. У него в каждой конторке, в каждом магазине антиквариата, где торговали золотыми, серебряными изделиями сидел агент. Раскинутая им сеть агентов по стране позволял контролировать все сделки с золотом. Как и с табаком со спиртным. "Застолбив" за собой золото, табак, спиртное, он ревниво оберегал свой надел, жестоко расправляясь с покусившимся даже шагнуть на границу надела. Поэтому любой попытавшийся купить золото, продать что-то из золота, не уплатив "налог с продаж" Лиону был обречён на встречу с его ребятами. А Жерар не хотел иметь проблем с Лионом. Ему хватало всякой местной шпаны.
       - Ну, спасибо. - Я обнял Жерара, смахнул бутылку и кинжал в небольшую белую сумку, вытащенную из своей большой сумки с оружием. - Мне пора, а то не успею.
       - Бери мой мотоцикл. - Жерар неожиданно расщедрился. - Скажи только, где ты его оставишь?
       - Не надо, - я двинулся к выходу, - мотоцикл тебе еще пригодится. А мне тут всего ничего. Ты же знаешь, как я люблю ходить по ночам.
       Жерар засмеялся, закинул автомат за плечи, сунул сумку под стойку. Заспанная жена, кутаясь в халат, вышла из кухни.
       - А, Женю! - Она заморгала, привыкая к неяркому свету лампы на стойке. - А чего тут сидите? Шли бы в комнаты.
       - Да, мы уже уходим. - Ответил Жерар, поправляя автомат за спиной. - Там под стойкой прибери. Вернусь - расскажу. - И хлопнул меня по плечу. - Ну, что поехали? Жерар домчит тебя хоть до Эфиопии на своём мотоцикле.
       Неожиданно для меня Жерар выкатил просто оболденный байк. Высокий, со стройными обводами переда и тонкими шинами, скоростной мотоцикл. Красивый как породистая лошадь. Устраиваясь на небольшом сидении, позади Жерара, я всё-таки вытащил АПС, пристроив на коленях. Бережённого бог бережёт.
       Утро накатывалось на нас одним из прекрасных африканских рассветов, когда ветер ещё не погнал жаркий ветер с разогретой солнцем пустыни, заливая нас волнами солнечного света персикового цвета. Мотоцикл летел как настоящая скаковая лошадь, вырвавшаяся из загона на вольные луга. И к аэродрому, вернее, к задней его части, которая выходила в начинающуюся пустыню и никем не охранялась, потому что зачем её охранять? мы подкатили вовремя. Даже на двадцать минут раньше. Обнявшись с Жераром, пожелав ему удачи, я зашагал к видневшимся вдалеке ангарам. Через пять минут, перешёл на бег и ровно в полседьмого стоял, запыхавшийся перед ангаром с двумя большими буквами СГ. Подойдя ближе, я увидел стоявшего с автоматом у чуть приоткрытой двери в больших воротах ангара. Я поднял руки, показывая, что у меня нет оружия, сделал несколько шагов к двери и громко, неожиданно произнёс хриплым низким голосом: "Это я! Женю. Я пришёл!"
      
      
       ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЦЕНТР ПО "КОРПОРАТИВНОМУ ОБУЧЕНИЮ".
      
       Створки ангара заскрипев, стали раздвигаться, открывая в появляющейся щели нос небольшого современного самолёта. Одновременно внутри взревели моторы. Нос самолёта дернулся, зашевелился, двинулся, нарастая, на меня. Я попятился назад, не желая попасть под переднее шасси. Автоматчика у ворот не было. Он просто растворился в воздухе. Понимая, что самолёт уже покатился и взлетит без меня, я, огорчённо вздохнув, встал сбоку, наблюдая, как мимо меня протекает гладкое тело самолета со стройной строчкой иллюминаторов.
       Внезапно кто-то толкнул меня в плечо. В свисте турбин, глушивших почище работающего "Града", кто-то неслышно подкрался сзади. Я вывернулся, дернул Стечкина. Виталий, приглашающе помахивая рукой, бросился к двигающемуся самолёту. Я побежал следом, засовывая АПС обратно в сумку. В боку самолёта прорисовался контур двери, в который, подпрыгнув, сначала заскочил Виталий, а потом втянули меня. Самолёт, без выруливания на ВПП, разогнался и практически под восемьдесят градусов взмыл в воздух. Прижатый ремнём к креслу я невольно ойкнул, от подкативших изнутри чувств. Самолёт выправился, сделал круг и куда-то нырнул. Я снова ойкнул, прижимая к себе сумку. Мне показалось, что ещё минута и самолёт вспашет носом ВПП. Наш пилот был рисковым, но очень опытным. Через минуту самолёт стал тормозить, а меня потянули из кресла назад. Один из охранников отнял у меня сумку, обшарил тело. Только убедившись, что на мене ничего нет, толкнул вглубь салона. Я прошёл в самый конец салона, уселся на свободное кресло, но посидеть тут мне не дали. Виталий поманил меня к себе рукой. Поставив у дверей, он стал перебрасывать вверх чемоданы, коробки, которые я быстро ловил и передавал в люк грузового отсека, где один из пилотов укладывал их, исходя из своих понятий о центровке груза. Наконец, всё было уложено, Виталий молча кивнул мне, отпуская меня. Все делали своё дело молча, так как рёв работающих турбин не давал сказать и слова. Едва я подошёл к выбранному месту, как салон тут же наполнился людьми и коробками, притащенными ими. В результате, я оказался в самом хвосте, на откидывающемся от стенки стульчике. Но меня это ничуть не волновало. Я увидел стюардессу. Настоящую белокожую стюардессу в аккуратном костюме, с кокетливой пилоточкой на голове. Как заворожённый я смотрел на неё, не отрывая глаз. Впереди меня суетились, рассаживаясь, какие-то люди, заталкивая свои коробки, портфели, толстенные папки куда придётся, а она стояла перед ними и терпеливо улыбалась. Хотя, улыбаться у неё не очень получалось. Наконец, за её спиной сверкнул своей лысой головой Череп и самолёт покатился. Стюардесса, мило улыбаясь, прошла вдоль кресел, рассматривая все ли пристегнулись, но споткнулась об мой взгляд. Смущенная таким моим взглядом она улыбнулась и мне. Но, как мне показалось, как-то особенно мягко, приветливо. Ах, да! Ремень! Я поспешно застегнулся, подтянув одним движением ремень до своего размера. От увиденного у неё глаза стали большими, но самолёт ещё сильнее заурчал турбинами, и она поспешила на своё место в первом салоне. На этот раз пилот взлетал спокойно, только чуть превысив обычный для взлёта пассажирских самолётов угол набора высоты. Но после пережитого высшего пилотажа это казалось медленным карабканьем в гору. Самолёт долго набирал высоту, совершая какие-то манёвры. Шум двигателей, очень беспокойная ночь, волнения, обвивание прохладным ветерком из кондиционера сделали своё дело. Как не боролся я, крепясь изо всех сил, но старик Морфей дунул мне в глаза порошок сна, Моргана окутала меня пеленой дрёмы, бросив затем меня в полную пустоту сна. Я заснул, застегнутый ремнём, на откидывающем стульчике, положив руки, как примерный ученик, на колени.
       В тесной лодчонке мы почему-то неслись по этой мутной реке вверх по течению, как на катере. Я, мои друзья, среди которых почему-то Маргарита довольно бесстыдно поправлявшая свои прелести в лифчике, ещё кто-то сидели в лодке и весело комментировали пороги, которые мы, почему-то должны были пройти. Иные пороги были такими крутыми, что дух захватывал, но все только веселились, выхватывая из воздуха капли холодной воды. В какой-то момент лодку мотануло. Она ударилась о берег, выбросив меня на плотный песок, с острыми краями. Смахнув крупинки песка, которые были на ощупь скользкими и мокрыми, я оглянулся. Откуда-то сбоку потянуло жарой пустыни. И тут недалеко от меня в воздухе появилась она - богиня с белой кожей и весёлыми серыми глазами.
       В свете тумана пропитанного солнечными струями африканского солнца она не шла, а плыла, приближаясь ко мне. Эдакая нимфа на облачке чего-то небесно-голубого в окружении весёлых золотых мушек. Которые, на самом деле, были ангелами. Я решил, что эти весёлые крутящиеся искорки ангелы-хранители, хотя ангелов никогда не видел. Она подплыла ко мне, зависла, внимательно посмотрела на меня, улыбнулась и протянула свою сморщенную костлявую руку ко мне, стараясь коснуться плеча. Я выбросил вперёд руку, перехватил её, поставил на болевой приём. И получил удар подносом прямо в лоб, отчего я и проснулся.
       Стюардесса, присевшая на коленки, с вывернутой рукой, зажатой мною, разбитый пластмассовый поднос, пластмассовые стаканчики на ковролине передо мной быстро привели меня в чувство. Отпустив руку со словами величайшего извинения, я отстегнулся, помогая девушку встать с пола. Она оттолкнула меня, послав куда подальше дикаря, который не только выглядит как Тарзан, только что спустившийся с дерева, но и имеет сходные с приматами привычки. Это то, что я понял из её возмущенного французского в литературной обработке. Проводив обиженно удаляющуюся фигуристую стюардессу жадным взглядом, я с пола подобрал поднос, стаканы. Поднявшись с колен, собираясь выбросить изломанное об мой лоб, я обнаружил, что салон пуст, самолёт стоит на земле, а за бортом темно. Мы где-то сели? Наклоняясь, что бы посмотреть в иллюминаторы я двинулся по проходу. Где все?
       Как ответ на мой вопрос по трапу в салон влетели трое, потом ещё один, люк стал медленно закрываться. Самолёт взревел моторами, стал разворачиваться боком. Я поспешил занять место, щёлкнув ремнём. И вовремя. Пилот опять взлетел по-военному, оставив мне только одно - держать разбитый поднос с мусором в руках и тихо материть всех. Когда пилот успокоился, самолёт прекратил крутиться, наклоняться, выворачиваться и перешёл в горизонтальный полёт, один из заскочивших в самолёт парней вытащил из-под сидения мою белую сумку. Покрутив её, он вытянул записку из кармана и молча передал мне. В записке написанной по-русски, Виталий просил меня не беспокоиться, подкрепиться чем Бог послал, и следовать всем указаниям старшего. В сумке лежала фляжка виски, порезанная колбаса, плоская банка итальянских сардин с торчавшим хвостиком закатки без ключа, буженина и несколько кусков чёрного хлеба. Нет, не нашего российского, с аппетитной горбушкой, корочкой чуть кисловатой на вкус, но всё же, чёрного. На мой вопрос "кто старший" все сидевшие рядом расплылись в улыбке, ответив, что для меня все они. Мысленно послав их собирать помидоры на кудыкину гору, я последовал совету Виталия. Чёрный хлеб это такое наслаждение, скажу я вам!
       Стюардесса, хмурившаяся на меня, потом сменила гнев на милость, увидев как я, без ключа, пальцами вскрыл запечатанную плотно банку сардин, лишь продавив по слабонамеченной линии загиба крышку. Заворожено смотря на меня, она протянула мне вилку, пластмассовую тарелку, салфетки, стаканчик, сопроводив словами: "Надеюсь, Тарзан мне не оторвёт на этот раз руку?". Изнутри подталкивало меня ответить более откровенно, упомянув её прелестные бёдра, но, сдержавшись, изобразил смущение, сопровождаемое лепетом из разряда "я больше не буду".

    ***

       Самолёт приземлился на ВПП какой-то военной базы. Парни вскочили, быстро обменялись непонятыми мною выражениями, кивнули мне "сиди на месте". А я и сидел. Виски сделали своё дело, отчего в теле была приятная лёгкость, голова приятно себя ощущала, и хотелось что-то напевать. Стюардесса, убирая оставленный в салоне мусор, прошла в хвост, взбудоражив внутри меня всё, что только можно было себе представить, тонким ароматом своих духов. Нет, положительно сегодня она меня искушала! От этих мыслей отвлекли мои сопровождающие, дав и мне, и стюардессе возможность остаться при своих. Поставив к переборке в салоне, один из них сфотографировал меня на её фоне, посоветовав запастись терпением. Покинув гостеприимный салон с приятной стюардессой, если не сказать больше, мы уселись в закрытый микроавтобус, закрыв плотно шторки на дверях. Но, не смотря на такие меры, мне удалось подсмотреть в щелку. База была большой, а солдаты были американцами. Мы в Америке?
       На все вопросы ответы я получил через десять минут. Двери распахнулись, меня выволокли, практически, за шиворот, втолкнули в загон, отгороженный высоким сетчатым забором с бараком посредине. В бараке меня протащили по коридору, водворили в камеру с туалетом, столом, кроватью и полочкой. Что ещё можно было найти в камере в бараке для содержания нарушителей дисциплины, по-нашему "губе", Армии США? Конечно, инструкцию для покаяния. На полочке лежало, всеприсутствующее святое писание - Библия. Покрутив в руках её и не найдя никаких отметок, кроме скромного слова "fuck", нацарапанное каким-то смельчаком, на задней обложке, я попытался лечь на кровать. Но в этом мне было отказано. Дверь загремела от ударов дубинки полицейского, который пообещал накормить меня моим же, если я не подниму сейчас же свой зад с постели. Не желая усугублять отношения, которые, как и будущее, были для меня туманными, я послал его по-русски, ласково улыбаясь и показывая всем своим видом, что понял грозную тираду стража.
       Через час, загремев окошком, мне молча просунули поднос с остывшей едой. Я съел всё, что было, закусил оставшейся в сумке колбасой, встал у окошка, рассматривая пролетающие вертолёты и самолёты, слушая речёвки пробегавших мимо загона подразделений солдат. Почему Америка? Почему на военной базе, а не передали гражданским властям - иммиграционной службе? Если меня изолировали от всех, то почему не отняли сумку с моими богатствами? Ничего не понятно.
       Появившееся гражданское лицо, молча сел на единственный стул у стола, вывалив кипу бумаг и документов. Указав на пол напротив себя, он достал из груды какую-то бумажку, взглянул поверх очков, как будто, промеряя меня. Потом также молча протянул бумагу мне. Это был список стран, написанный на национальных языках. Повертев его в руках, я вернул обратно, сопроводив это фразой "И что дальше с этой хренью?"
       Гражданский откинулся, облегчённо вздохнул, поправив очки на переносице.
       - Так вы говорите по-английски? - Видно было, что ему уже спокойней.
       - Говорю, но пишу хуже. - Я вытер ладонь о штанину. От волнения она вспотела. - А вы кто?
       - Аналогичный вопрос и к вам. Хотя у нас тут есть на вас. - Он вытащил тоненькую папочку с тремя листочками внутри. - Не густо, но есть.
       - Всегда всё начинается с чего-то маленького. - Философски ответил я, переминаясь с ноги на ногу. - И что?
       - Ничего, - отрезал гражданский, выкладывая на стол стопку бумаги, карандаши, пару шариковых ручек, - некогда мне с вами тут. Садитесь и пишите.
       - Что писать? - Я пожал плечами. - Я на русском. Можно?
       - Можно на русском. Пишите свою историю. Как попали куда, когда. Все, какие вспомните, даты, фамилии и так далее.
       - А..., - протянул я, показывая, что такой труд для меня не страшен, - понятно. Биография?
       - И не только. - Буркнул гражданский, засовывая бумаги в портфель. - Кормят нормально? Жалобы есть?
       - Жалоб нет. Есть просьба. - Я подтянул к себе карандаш. Он притягивал к себе прекрасно отточенным грифелем. - Дайте мне горячего чая. А то остывший обед комком встал в животе. У вас тут, что? Сплошная химия в еде?
       - Ничего, не умрёте! - Отрезал выходивший из камеры гражданский.
       Но через пару минут принесли пластмассовый стаканчик с плавающим пакетиком, какого-то пресного с привкусом дерева, чая. Ничего, жизнь-то налаживается!
       Усевшись спиной к двери, я стал писать. Отрываясь только на подходы к скромно скрывавшемуся в углу туалету, да на отжимания от пола, чтобы согнать дрёму. К вечеру на полу скопилась большая куча скомканных листов с искажёнными линиями моей жизненной истории, а на краю скромно жалась небольшая стопка страниц с волнующимися неровностями линиями биографии. Вытирая очередной раз вспотевшую и сведённую спазмой ладонь, я понял, что именно написание романа "Война и мир", а не война в Крыму испортили старику Толстому жизнь и здоровье. Попробуй вот так, за столом, да ещё от руки, такую толстенную историю изложить. Да ещё и по несколько раз переписывать!? Нет, труд литератора, точно, не по мне!
       Ужин прервал мои литературные муки. Забирая пустой поднос, с той стороны просунули уже нормальную кружку с таким же пакетиком чая из веника и порекомендовали убрать за собой. Иначе завтра с утра сержант точно отпишет так, что мало не покажется. Поблагодарив за подсказку, я уселся пить чай, рассматривая поле литературной битвы. И сколько же ещё таких побоищ предстоит мне в моём туманном будущем?
       В течение недели меня умудрились несколько раз заставить переписать роман о своей жизни, помучить на перекрестных допросах, вытаскивали даже на ночной допрос. Конечно, моя биография пухла, разбавляясь всплывшими в памяти деталями, какими-то рукавами жизненных перипетий, иногда путая и меня и допрашивающих меня. В воскресенье, гремя ключами, дверь камеры открыл чёрный до синевы негр, прошу прощения, афроамериканец с красивым пиратским именем Сильвер, контрактник с которым мы за неделю разговорились и от которого я, наконец, получил понимание где я и куда я попал. База американских войск в Германии Рамштайн не самое плохое место для отсидки. Через него мне удалось за полтинник заказать себе в комнату виски, закуску, что немного скрасило моё пребывание в четырёх стенах, а также укрепить кратковременно дружбу с Сильвером. Выходец из Дэйтройта, некогда процветающего автомобильного центра Америки, Сильвер клял тупых президентов, которые вместо того, чтобы помогать таким загибающимся городам как Дэйтройт, тратят деньги на всякую всячину. Вроде оказания помощи каким-то там военным режимам в Африке. "Всё равно эти чёрные, - рассуждал Сильвер, помахивая пластмассовым стаканчиком в воздухе, не разливая при этом виски, - ничего путного не сделают. Украдут, положат на личный счёт в очередном американском банке и потом сбегут. Разве не так?" Я согласно кивал головой, соглашаясь, что все потуги президентов Америки быть демонстративно добрыми к мало-мальским дружелюбным к Америке режимам в Африке равносильно бросанию денег в огонь. То есть вкладывание в никуда. Комичность ситуации была налицо, но смеяться было нельзя.
       Итак, Сильвер открыл дверь, пропустив внутрь одного из парней, с которыми я прилетел на базу. Молча, он, кивнув мне, плюхнул на койку пакет, развернулся и ушёл. В пакете оказался довольно приличный набор - джинсы, пару маек, толстовка с капюшоном и джинсовая куртка. Я, конечно же, переоделся, так как моя одежда, нормальная для африканской полуглубинки, для европейского глаза была не слегка потрёпана. Едва я засунул свою одежду в пакет, дверь открылась, меня позвали на выход. После сидения в четырех стенах мне хотелось выскочить наружу, побегать, наслаждаясь простором, но сопровождаемый участливым взглядом Сильвера, других обитателей "губы", неспешно вышел наружу. База жила своей кипучей жизнью, суетливой и на посторонний взгляд хаотичной, поэтому мой выход и последовавший затем нырок на заднее сидение машины прошло просто как одно из рядовых событий, которое растворилось во всеобщем хаосе. На выезде строгому полицейскому с двумя большими буквами РМ на нарукавной повязке на меня предъявили документы, какую-то бумагу, отчего проверяющий сделал лицо, словно увидел что-то неприятное. Но через минуту машина рыкнув, выскочила за ограждение базы. Свобода! Но свободен ли я?

    ***

       Последовавшие за этим события показали, что я был прав в определении степени свой свободы. Опять фотографирование, переезды, снятие отпечатков пальцев, подписание кучи документов, в которых я под конец уже стал путаться. Но в конце этого долгого дня пожилой сотрудник, смотревший сквозь меня, вытащил пакет с документами из ящика стола, открыл, бросил на стол, направив полёт пакета ко мне. "Там твои документы. Права, карточка, страховка. Но!" - Его русский был чуден. Если судить по возрасту, то, очевидно, он выучил его во время плена, где-нибудь в Сибири. - "Первый посещение полиция - твой сидеть в тюрьме. Не пить, не есть наркотики, вести честно!" Показав в улыбке зубы, я подтащил документы к себе, сунул во внутренний карман куртки. На последок в фразе "Но сейчас ты идти на ..." он воспроизвёл такое, что заняло некоторое время, чтобы понять окончание его фразы. Только получив от него карту, несколько листков с мелким текстом, немного денег, мне удалось разгадать этот ребус. Он хотел сказать мне "отправляешься на корпоративное обучение".
       Обучение началось с высокого забора воинской части на входе в которую красовалась эмблема Бундесвера, НАТО и собственно эмблема части. Дежурный по КПП, посмотрев мою записку, махнул рукой куда-то в туманные поля, подступавшие с другой стороны дороги. По-английски он не говорил, а я не понимал по-немецки кроме как "хэндэ хох", "Гитлер капут", "нихт чисен", за что спасибо советскому кинематографу, поэтому язык жестов был единственным языком нашего общения. Отправившись по указанию его руки, я оказался посреди поля на узкой асфальтированной дорожке. Из состояния потерянного "ежика в тумане" меня спас дед на телеге. Он просто хлопнул по борту и довёз меня стенки из колючей проволоки, с КПП. Поблагодарив, как мог, по-немецки - "данке шон, генносе", я шагнул к вышедшему на встречу дежурному.
       Все последующие дни и месяцы были заполнены с утра по самый вечер. Только за час до отбоя появлялось время привести себя и свою одежду в порядок. Зарядка, еда, занятия по стрельбе, матчасти, опять еда, физическая подготовка до жёлтых кругов в глазах, какие-то мутные и не понятные занятия по правам человека, либеральности, опять еда, тренировки и только потом час свободного времени. За три месяца для себя я узнал очень много нового. Во-первых, просто так сюда не попадают. А вылетают на счёт "раз". Это два. В-третьих, наша подготовка и их примерно одинакова, только тут больше давят на физо, и меньше на развитие интеллектуальных способностей. Отчего на многих занятиях мне было скучно. В-четвертых, проститутки местные или привозные - тоже скучно. Единственная отдушинами для меня в этой кутерьме, из лиц интернационала собранного тут, был рукопашный бой, стрельба и тактика действий. В первом преподавал какой-то невнятный по национальности инструктор, который рубился по-настоящему, во весь рост. Ломая, выбивая руки, коленки, челюсти, демонстрируя не виданный мною до сего дня стиль боя. Во втором, нам давали стрелять из всего, что стреляло. Все западное и советское оружие. Даже времен первой мировой - маузер, наган, даже максим. Последний выкатили в качестве "сладкого", позволив зарядить и дать пару коротких очередей. Но, так как практически все в группе стали воротить нос от такого счастья, я узурпировал пулемёт и расстрелял всю ленту, пробуя выставлять целик прицела по-разному, наслаждаясь ровной, степенной строчкой очередей. Наверно, именно за такое наслаждение получил от старшего милость - за проявленный интерес к оружию, глубокие знания материально-технической части стрелкового вооружения меня поставили проводить занятия по советскому оружию. Сборка, разборка и так далее. Отчего два албанца, пять хорватов, румын, болгарин, поляк скривились, но проглотили. В группе узнав, что я русский сначала попробовали меня "на зубок". Потеряв несколько зубов, получив опухшие выбитые пальцы, коленки, челюсти успокоились, но держались отстранённо, выжидая момент, удобный для мести мне. Когда же меня через два месяца назначили командиром группы, вместо покалечившегося на полосе турка, они сломались, попробовав поднять бунт. Который был потоплен ещё не самыми жёсткими методами советской сержантской школы. После чего в группе воцарила тишь и благодать. Хотя косые взгляды в спину постоянно летели, когда, падая на землю по команде, они оказывались посреди лужи или ещё лучше на асфальтовой дорожке, ведущей к штабному домику, скрывавшемуся в деревьях.
       Но зато в конце третьего месяца группа заняла первое место по спортивным соревнованиям, а также продемонстрировала глубокие познания в стрелковом оружии, особенно советского производства. Отчего, группа получила награду - суточное увольнение и немного денег на пиво. Вместо распития напитков с последующим отсыпанием в объятиях жриц продажной любви я поехал посмотреть ближайший городок, который три месяца назад проскочил, не успев посетить местный музей. Погуляв по улицам, заглянув в музей, я, загруженный каталогом и картой этого небольшого немецкого городка, забрёл в один из баров, где решил пообедать. Так как мои знания немецкого были и оставались скромными, мне пришлось вести долгий диалог с девушкой, которая чуть говорила по-английски. Заказав рульку, пива, хлеба я довольный своими лингвистическими способностями откинулся на стенку, рассматривая стенки, украшенные различного рода охотничьими трофеями. В предвкушении обеда с ранним ужином я вертел головой, подумывая, что, наверно, было бы правильно переночевать в этом городке. А в центре появиться только завтра к обеду. Тем более, что время позволяло.
       Его взгляд, быстрый и изучающий, я отметил сразу, как только он вошёл в бар. Скользнув куда-то в глубь барных сумерек, эта тень мелькнула ещё пару раз как акула, которая показывается на поверхности, сжимая круги вокруг жертвы. В конце он плюхнулся со своей кружкой пива ко мне за стол, по-приятельски буркнув на русском: "Здорово". Я сделал вид, что удивлён его поведением, но ответил, как вежливый человек: "Ну, и тебе не хворать!" Но последовавший далее текст заставил меня подобрать к себе кружку с недопитым пивом и тихо посоветовать убираться, пока ему не расквасили его серую морду или не сдали в полицию. А уж она расстарается! Поймать агента КГБ в маленьком немецком заштатном городишке сенсация из сенсаций. Серая тень дёрнулась, прошипела что-то угрожающе, растворилась, оставив неприятное удивление. Неужели они до сих пор так примитивно думают? Или у них сильные ограничения в средствах на провокаторов?
       Они напали внезапно, вылетев из темноты, но тут же бросились назад, потеряв двух сразу. Я не стал их преследовать. Пнув пару раз от души корчившегося на земле провокатора, я подался на вокзал. Пока полиция, если туда и обратятся добропорядочные жители города с жалобами на шум и сообщениями о драке, разберётся, последняя электричка, свистнув, увезёт меня обратно равно через тридцать минут.
      
      
       ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. ОБЪЕКТ "К".
      
       Выпуск в Центре был не пышным, но обставлен красиво. Попойка в "офицерском" баре прошла также красиво, с битьём посуды, дракой между турками, албанцами, болгарами, хорватами и прочими народами, втянутыми в потасовку. Мне удалось вытащить из центра свалки неизвестно как попавших в бар милых домашних девушек и выпроводить за границы опасной зоны. Проститутки, приглашённые на выпуск в качестве женской составляющей вечера, мгновенно смотались при первых ударах схватившихся турок и болгар. Милые девушки, дрожа от страха и пережитого, снова и снова спрашивали у меня что же случилось, почему они стали так ужасно драться? Ссылаясь на плохое знание немецкого с английским, я ответил просто, но честно: "Они не любят друг друга из-за того, что и турки, и болгары сейчас никто". Но девушки всё равно ничего не поняли. Сказывалось европейское образование, в котором история преподавалась в сильно упрощённом виде. Равно как и остальные дисциплины.
       А после последовала поездка в Париж, где в офисе компании мне должны были выписать деньги на наём квартиры, дать направление на курсы изучения французского для иммигрантов. Перед отъездом я услышал совет прикупить себе побольше хорошей одежды, так как я буду работать в группе сопровождения одного очень важного лица. Идя на улице, выискивая указанный на листочке номер дома, я вспомнил загадочную улыбку писаки в Центре, выписывающего мне документы, и его слова "Ну и как же вам так повезло?" На которые я просто пожал плечами, так как не понял сути вопроса, и, тем более, что было не высказано. Наверно, он имел в виду это назначение?
       Офис компании, в охрану главы которой я был направлен по контракту, был роскошным. Всякие там современные штучки, не менее продвинутые секретарши за стойкой, произвели на меня впечатление. Но, не показывая своих эмоций, я уселся ждать начальника охраны, со скучающим видом рассматривая французские журналы. Работать в такой компании наверно будет интересно, и в кошельке будет звенеть. Но, сначала посмотрим какой начальник тут. Мой французский язык был не то, чтобы плохим, но его не хватало для чтения изысков деловых журналов. Пролистав журналы, рассмотрев все фотографии, я стал наблюдать за секретарями. Две девушки крутились как белки, отправляя и получая факсы, отвечая на звонки, успевая при этом о чём-то перешёптываться, заканчивая каждую часть рассказа весёлым смехом. Было удивительно на них смотреть, как они умудрялись всё делать, не забывая о своём. Внезапно они стали серьёзными, вытянулись, чуть ли не хором поприветствовали кого-то вошедшего. Я лениво переключился с них на вошедшего. На пороге приёмной стояла молодящаяся мадам с взором голодной гиены. Бросив на меня удивлённо-разъярённый взгляд, она, на каком-то непонятном мне наречии, спросила девушек, а, получив ответ, вновь впилась в меня глазами. Потом, буркнув ещё более неразборчивей, чем до этого, фыркнула, повернулась, растворившись в коридоре за мутным стеклом входной двери. Девушки сразу обмякли, обменялись взглядами, сочувственно сказали мне, что только что на меня рассердилась жена шефа. На мой удивлённый взгляд и вопрос за что, они как-то невнятно, очевидно, неловко чувствуя в такой ситуации, пояснили, что мадам не любит, когда при ней сидят подчинённые её мужа. И на моё удивлённое, что это пахнет средневековьем, только молча согласно кивнули головой.
       Начальник охраны появился через минут десять. Кивнув мне на стул, стал листать листы сопроводиловки из вскрытого пакета. Потом бросил их на стол, потянулся за зажигалкой - массивным кубом зеленого камня. Я отрицательно покачал головой на предложение закурить. Понимающе кивнув, он пустил кольцо дымка вверх, поинтересовался.
       - Как вам удалось рассердить жену нашего босса? - Сигарета сделал в воздухе трудноописуемую траекторию, выражавшую сложность ситуации. - Заявила, что новенький, а это вы, полный невежда и грубиян. И что она не хочет вас видеть в центральном офисе. А как сами уже, наверно, понимаете, многие вопросы, практически, отданы ей на откуп. Так что...
       - Мне возвращаться в штаб квартиру? - Я поёрзал на стуле.
       - Нет, что вы! - Начальник охраны удивился искренне. - Хотя её мнение и учитывается, но окончательное решение принимает босс. - Последнее слово он произнёс по-английски, на американский манер. - А рекомендации у вас просто отличные. Как и отзывы. - Он постучал по листкам бумаги на столе. - Такого человека надо поискать ещё. Поедете на сложный объект. На Лазурный Берег. На виллу босса. Сам появляется там не часто. Гостят, как правило, друзья и дети со своими друзьями.
       - Ага, понятно. - Что такое Лазурный берег я знал. - Короче, курортный рай.
       - Зря так думаешь, - переходя на "ты" ответил Пьер, - о курорте. Там самый сложный объект. Рядом курорт, много знаменитостей, куча папарацци, капризные гости и прочая гадость. - Видно было, что всё это доставляло ему массу хлопот. - Короче, начальником там бывший инспектор полиции. Он всё и всех знает. Будут вопросы, все к нему. А через какое-то время посмотрим что и как. Мне опытных людей здесь не хватает. В Африку скоро едем.
       Пьер позвонил в бухгалтерию, объяснил как пройти туда, пожал руку и пожелал удачи. Девушки проводили меня сочувствующими взглядами. А в бухгалтерии пожилой француз, смотря на меня поверх очков, рассчитал мне дорогу до последнего сантима, который и был выдан им же через амбразуру окошечки кассы - металлического четырехгранного столба посреди помещения. На вокзале, покрутившись возле кафе, стройными окнами привлекающие голодных пассажиров, я всё-таки отправился в жёлто-красный американский Макдоналдс. Где в демократической обстановке и за приемлемые цены, мне удалось поесть, засев в уголке. Там же я насладился разговором двух русских, которые, поедая ватный гамбургер, матерились и с тоской в голосе вспоминали рассыпчатую картошечку с селёдочкой, с аккуратными кружочками лука и чуть запотевшей поллитрой нормальной русской водки. Отчего на душе у меня стало весело. Именно с таким чувством я сел на мягкий диван в купе. Поезд, выслушав фразу диктора об отправлении, вздрогнув, послушно двинулся в путь, унося меня и ещё двух попутчиков в сторону трехсот километровой полосы на юго-востоке Франции, вожделенной для всех эстетов с деньгами.
       Когда поезд вырвался из зеленого плена, в приоткрытое окно купе ворвался шаловливый морской воздух. Вдыхая свежий, бодрящий воздух полный незабываемого морского запаха я в споре с самим собой сдался. Как всегда, приходится соглашаться с классиками, а конкретно с поэтом Стефаном Льегаром, который назвал полосу от Касиса на западе до Ментоны на востоке Лазурным Берегом, полный запахов оливкового масла, лаванды и хорошего французского вина. Против классиков никуда. На то они и классики.
       Вилла оказалась скромной, но шикарно обставленной, утопающей в гуще полупарка-леса. На открытом месте через разделительный барьер из колючего кустарника соседствовала полянка зелёной травы и бассейн, с полосатыми шезлонгами у бортиков. Далее шёл пологий косогор с разбросанными волей садовника кустиками красивой растительности, за которым возвышался высокий забор с публичной дорогой за ним. И уже потом небольшой крутой обрыв и красивейший вид на сине-лазурное море, брызгающее бриллиантами солнечных зайчиков. Сзади владения босса прикрывали густой нетронутый лес, забор с системами контроля по периметру, небольшой вольер с полудикими доберманами, выпускаемыми вечером "погулять" в границах очерченных инженерной системой, а попросту говоря, невысоким забором колючей проволоки, замаскированного вьющимся плющом. А дальше взвивался круто вверх высоченный забор владения какого-то то ли принца, то ли владыки какого-то маленького государства. Вот в таком райском месте я начал работать в качестве сотрудника частной военной компании.

    ***

       Утро обещало солнечный и жаркий день. Поправляя радиостанцию на поясе, которая никак не хотела крепиться к поясу, я шёл по краю колючего барьера между бассейном и полянкой. Совершенно поглощённый борьбой с радиостанцией я не смотрел по сторонам, двигаясь чисто автоматически, знакомым маршрутом - вдоль бассейна, до изгороди, потом вдоль изгороди до вольера с песиками, а затем вдоль "вавилонской" стены до видеокамер и обратно. Патрулирование - занятие нужное, но, честное слово, нудное. Как новичку мне приходилось "топтать тропку". Но мне было не в тягость. Лучше походить по тенистым аллеям, чем париться на воротах или сидеть в пиджаке под кондиционером в комнате видеонаблюдения. Вскрик и всплеск воды заставил дернуться и одним прыжком перескочить кустарник. В бассейне поплавком мелькала голова женщины, которая быстро плыла к противоположному краю, где лежало горкой большое полотенце. Тихо выматерившись, я двинулся по кромке бассейна, чтобы извиниться за внезапность появления, и, соответственно, за случившееся недоразумение. Эти полусонные тетери из службы не предупредили, что на виллу кто-то приехал! Женщина, выскочив молнией из воды, очень быстро обернулась полотенцем, но было ясно, что утренняя Аврора купалась и загорала в лучах утреннего солнца в самом натуральном виде. Что создавало для меня ещё большие проблемы. Я приближался, женщина освобождала лицо от волос, залепивших глаза. Когда же я приблизился, она, наконец, овладела ситуацией, закинув тугой сноп волос за спину. И тут же радостно вскрикнула.
       - Так это вы! Вы теперь здесь? - Озадаченный таким поворотом ситуации, я вгляделся в лицо Авроры. - Вы, очевидно, не узнали меня? Ну, помните, вечер в учебном центре, драка там была? И вы ещё девушек вывели?
       Да, действительно, это была одна из этих девушек. Я облегчённо вздохнул. И открыл рот, чтобы сказать что-нибудь приятное и обязательно весёлое, но вместо этого рявкнул "ложись", придавив её к земле за плечо. В кустах, что ближе к внешнему забору под которым проходила публичная дорога, сверкнула оптика. Оптика - снайперский прицел. Через секунду я уже несся через полянку, делая броски от одного островка к другому, не забывая вызывать подмогу. Но это был не снайпер. Человек, измазанный с ног до головы, с небольшим рюкзачком за спиной, бежал быстро, не выпуская из рук камеры с длинным объективом. Фотожурналист, гоняющийся за сенсационными фото, или, как их тут звали, папарацци. Понимая, что этот любитель утренней свежести при таком темпе может быстрее добежать до стенки и перемахнуть через неё, я крикнул, что если он не остановится, то я открою огонь. Что было чисто психологическим давлением. С одной стороны я имел право открыть огонь, с другой стороны только предупредительный в воздух и стрелять было нечем. Пистолета мне не давали.
       Папарацци прибавил ходу, но изменил траекторию. Я также прибавил, но уже понимал, что другого выхода нет, кроме как сбить чем-нибудь такого резвого на землю. Под рукой была только рация, которой я и запустил, целясь в область спины. На его беду, что-то заставило его оглянуться. Удар в переносицу бросил папарацци на колючие кусты, которые он протаранил как грузовик, выронив фотоаппарат из рук. Радиостанция, крепкая и кондовая, отлетела в сторону. Вернее, даже сказать, то во что превратилась радиостанция. Но дело было сделано. Нарушитель лежал неподвижно в кустах, расставив в стороны кроссовки со стоптанными краями, я, тяжело дыша, сидел на нём, крутил ему руки, намериваясь замотать их своим форменным галстуком. Но сделать мне это не дали. Набежавшие парни лихо дернули из кустов полуживого папарацци, уже подававшего признаки жизни тихими стонами. Вообще, через пару минут в саду охраны, наверно, было больше, чем птиц. Давая пояснения старшему о случившемся, я повёл его по маршруту гонки, возвращаясь к бассейну. Девушки там уже не было.
       К вечеру, когда пойманного папарацци сдали полиции, составили все необходимые документы, разобравшись между собой, почему его не заметили, хотя он лежал в кустах, с его слов, уже с вечера, я в изнеможении упал на шезлонг, поставленный за кустами. Мне хотелось тишины, спокойствия, неподвижности некоторое время. Но только я вытянул ноги, откинулся назад, как взгляд мой упёрся в стройные ноги утренней Авроры, стоявшей на балконе. Она помахала мне рукой и как заправская каскадерка соскочила по сочному плющу вниз. Соблюдая приличие, я спустил ноги и сел, проваливаясь в шезлонге.
       Девушка оказалась младшей дочерью босса, весёлой и немного хулиганкой. Как она сама призналась. Впечатлённая рассказами о Союзе, о широких степях, бескрайних просторах тайги она выболтала много того, что мне было интересно услышать. Мы просидели с ней до позднего вечера, болтая обо всём, пока нас не потревожил охранник, делавший вечерний обход территории. Довольные собой мы расстались и расставание было дружеским. Элеонора, или для друзей Лео, пожала мне руку, пообещала мне не спускаться больше с балкона по непрочному плющу. Я пообещал больше не кричать так громко прямо над ухом.
       Утром меня разбудили, приказали быстро одеться и явиться в главный зал, где меня ждали. Появившись в зале, я убедился, что папарацци и те на кого они работают, самые противные люди. За большим столом с одной стороны сидел фиолетово-синий папарацци, справа от него адвокат с толстой папкой перед собой, с другой начальник охраны, старший вчерашней смены. Они все уставились на меня, словно я должен был принести какую-то очень важную весть. Понятно, что сейчас начнут допрос. Но адвокат быстро изложил суть дела. Всё оказывалось для меня не так плохо. Только вот адвокат сомневался в том, что я попал рацией с такого расстояния в бегущего человека и настаивал, что я нанёс его клиенту побои. Хладнокровно и цинично лишив его клиента возможности работать. За что меня и хотят пригласить в суд, если не решим вопрос полюбовно. Другими словами, давай деньги на лечение и оплати его отдых. Не давая ответить за меня начальника охраны, я нагло улыбнулся и предложил поставить эксперимент. И поставить пару франков, что попаду и на большем расстоянии. После дискуссии мы вышли во двор, где при стечении народа я благополучно развалил ещё одну, но уже старую радиостанцию, приземлив её в указанном адвокатом месте. Бормоча, что-то вроде "набрали себе тут варваров", адвокат и папарацци удалились посрамлённые, а мне похлопали восхищённые зрелищём кухарки, слуги и охрана. Хлопала и Лео, стоявшая на балконе, в слишком просторном для неё халате.
       Ещё через день я вновь поймал папарацци, попытавшегося перелезть через забор. Теперь я без колебаний метнул радиостанцию, метя в голову. Неудачник ухнул обратно наружу, на обочину публичной дороги, останки станции остались на территории виллы. А на следующее утро в местной и парижской желтых газетёнках появились статья со скандальными заголовками что-то вроде "Конан-варвар наших дней", "Африканский копьеметатель в охране". Где в красках описывали меня, превращая в прямо-таки Ахиллеса со смуглой как у арабов кожей, охотящегося за папарацци, чтобы разломать очередную радиостанцию об их голову. Но больше папарацци не пытались досадить и сфотографировать младшую дочь на территории вилы, дежуря на маленьких скутерах в удалении от виллы. Я же заплатил стоимость разбитой радиостанции, а также получил бонус в виде суммы чуть превышающей наложенный штраф. "Порядок есть порядок" - сказал Жюль, начальник охраны объекта "К" - виллы лучшего друга и делового компаньона Черепа по оружейному бизнесу на африканских просторах. Что, в принципе, понятно, но было очень уж как-то по-советски.
       Через неделю, в осеннее хмурое утро Жюль протянул мне факс, в котором мне предлагалось явиться не мешкая в распоряжение центрального офиса. Поезд, как и два месяца назад, послушно проскочил туннелями, широкими полями и встал на парижском вокзале - гулком, суетливом и немного безалаберным как многое во Франции. Шагая по метро, я ожидал услышать многое и всякое, но вместо этого получил опять деньги, паспорт с визой, билет и бумажку с адресом. Я летел в Алжир.

    ***

       Он был сильным мужчиной, прошедшим закалку в стройных рядах Легиона. Отчего его манера командовать была жёсткой, требующей полного подчинения всем его командам. Алжирец успел шепнуть мне, что вполне возможно в промежуток между Легионом и компанией наш загорелый друг успел успешно отметиться на севере Африки в локальных войнах - как в арабско-израильских, так и боях за Западную Сахару. О чём говорил его еле заметный шрам под ёршиком седеющих волос. Но дело он своё знал туго. Через неделю тренировки в глубине песков, на территории какого-то племени полубандисткого вида мы скинули наши килограммы, подтянулись. Было отчего. Если мы не были заняты преодоления очередного бархана, мы учили арабский, разбирали и собирали по двадцатому разу автоматы, пистолеты, тренировались в ориентировании, закладке и снятии мин. Вечером, все двенадцать человек, разбитые на тройки, впадали в шатры, стараясь остыть до утра. Что удавалось с большим трудом. Даже еда, которой мы питались вместе с этими аборигенами пустыни, и та источала жару. Единственно приятным моментом были те несколько минут, когда наш небольшой отряд на рассвете выходил со стоянки племени в пески. Ещё не проснувшиеся, но уже экипированные с полной выкладкой, мы брели по одной только ему ведомой дороге в песках, наслаждаясь, после ночной прохлады, ещё ласковыми лучами восходящего солнца.
       К середине третьей недели мы почернели, усохли, стали поджарыми как местные падальщики, стаями кружившими вокруг стоянки, служа племени прекрасными ночными сторожами. И даже стали немного понимать наших закопчённых друзей, уходивших рано утром и возвращавшихся через пару дней с верблюдами, груженными какими-то ящиками, тюками. Они изредка приводили людей, которых тут же отправляли дальше в пески. Часть из них была со связанными руками, то есть пленниками, часть самостоятельно управляла верблюдами. Наверно задержись подольше тут, мы бы проникли в тайну деятельности этого племени, но месье Лю вечером, попивая местное кофе, от которого сердце стремилось выскочить из груди, сообщил, что завтра мы выдвинемся к месту, на которое нас выбросили два месяца назад. Маршируя по бархану двумя колонами, затягиваемые песком, старательно набивавшимся в ботинки, мы пришли к району высадки как раз вовремя. Вертолёт, подняв облако песка, проскользнул над нами, крутанулся, разворачиваясь носом к нам и сел в километре от нашего отряда. Что было понятно - там из-под песка выглядывала часть мощённой кирпичом дороги. Куда вела эта дорога и когда она была построена, нас не сильно волновало. Беспокоило другое. Вертолёт был один и был небольшим, человек на восемь. А нас было двенадцать.
       - Итак, шайка отбросов. - Лю, усмехнулся, глядя на наши лица. - Вертолёт заберёт только восьмерых. Четверо останутся тут до следующего рейса, который будет через месяц. Он прибудет за этими. - Из вертолёта стали выпрыгивать люди в американском песочном камуфляже. - Так что, вперёд!
       Мы с Алжирцем стартанули первыми. Следом рванул Карл. За нами все остальные. На ходу, задыхаясь от горячего воздуха, мы распределили обязанности. Я откидываю справа, Алжирец слева, Карл глушит особо рьяных. Проскочив оторопевших от нашего вида новичков, мы врезались в кучу малу, тут же образовавшуюся у обеих открытых дверей. Разбив пару носов, потеряв, практически, все пуговицы, но со своими небольшими сумками в руках, мы заняли места в кабине вертолёта. Рядом устроились ещё пятеро, утиравшие кровь из разбитых носов, губ, бровей. На нас насели. Но тут грохнул выстрел, прекращая побоище в тесноте кабины. Месье Лю, пряча Вальтер в кобуру, скомандовал всем строиться. За исключением восьми человек, пробившихся к местам в кабине. Вертолёт завыл турбинами, задрожал, рассекая горячий воздух пустыни винтами. Четверо оставшиеся внизу, на песке, волками смотрели на нас. Они оставались с ещё ничего не подозревавшими новичками в этом пекле.
       Пилот, выворачивая голову в шлеме, окинул нас взглядом из-под чуть поднятого солнцеотражающего забрала, сочувственно покачал головой.
       - Как вы тут? Не зажарились?
       - Нормально. - Ответил кто-то. - А почему через два месяца прилетели?
       - Не до вас было. У соседей заварушка была. - Пилот стукнул опущенным забралом. - Думали, что придётся вас через пустыню выводить. Так, что попадёте не туда куда прилетали.
       Действительно, вернувшись, мы не нашли прежних арабов, прежних улыбок официанток. Все смотрели косо, как-то сумеречно. Или нам так казалось тогда? Хорошо, что представитель компании, выдав нам обратно паспорта, вручил билеты. Мы вновь летели в славный город мира - Париж.

    ***

       Объект "К" встретил нас радушно, но дождём, забрасываемым порывами ветра, налетавшего с моря, помочил. Босс готовился к поездке в Африку основательно. Большая гостиная была завалена картами, какими-то таблицами, папками. Постоянно трезвонил телефон, поскрипывал факс, выдавливая из себя полоску бумаги. После утверждения маршрута Пьер облегченно вздыхал, вытаскивал свой блокнот, начинал делать пометки. А через день-два босс менял маршрут, не спускаясь до объяснений. Отчего мы с утра по самый вечер изучали карты городов, посёлков, зданий, стараясь выстроить наиболее безопасный маршрут. Пьер крутил самокрутки одну за одной, выстраивая каждый раз систему защиты заново. И тихо зверел.
       Наконец, босс оставил нас готовиться, отбыл со своей секретаршей и личным охранником в Париж. Но, честно говоря, меня смущали отношения босса с ними. Казалось, что тут немного наоборот. Личный секретарь, можно сказать, подруга-секретарь и охранник-соучастник. Но, это уже не моё дело. Наше дело простое. Обеспечить безопасность на всём маршруте его деловой поездки по всем трём африканским странам. Хотя война теплилась в песках, многие в этих странах не хотели воевать. И босс ехал их уговаривать, предлагая оружие. По совершенно смешным ценам. Подбрасывать, так сказать, дровишек в остывающий костёр, из которого чужыми руками будут таскать каштаны в виде рудников, шахт взятых под охрану моим нынешним работодателем. Большие корпорации и местные князьки не хотели терять своих доходов, нещадно эксплуатируя волны простых людей, ищущих спокойных мест. И эти шахты были такими местами, в которых было не только спокойно, но даже и платили что-то. Хоть немного, но платили. А подталкиваемые голодом и необходимостью кормить голодных детей, семьи, люди соглашались на такие мерзко низкие деньги.
       Наступило затишье, от которого на душе у всех было не очень спокойно. Переглядываясь, мы открыто делились своими опасениями по поводу предстоящего вояжа. Единственно, что позволяло немного расслабиться и забыться так это сидение на длинном балконе объекта "К" в кресле-качалке, под пледом и слушать, с закрытыми глазами, шум осеннего моря. Вспоминая мелкую гальку сочинского берега Чёрного моря.
      
      
       ГЛАВА ПЯТАЯ. ВОТ ТЕБЕ БАБУШКА, И ПИРОГИ С КОТЯТАМИ.
      
       Две солнечные африканские страны мы проскочили на "ура". Без малейшей помарки. Приезд, переговоры, ночёвка, отъезд и всё по плану, в обстановке полнейшей безопасности. Теперь же, в третьей, мы были в полном ауте, если не сказать больше. Едва мы отъехали от гостиницы, как дорогу нам преградила толпа возбуждённых чёрных аборигенов, вооружённых палками, кусками арматуры, какими-то самопалами. Нам удалось без жертв проскочить это море, вырвавшись на простор узких улиц пригорода. Поднимая столбы пыли, мы промчались по изогнутыми ходам между домами-муравейниками, распугивая и без того пугливых африканских собак. Выскочив на небольшую площадь, с зеленным сквером посреди, нам несколько минут хватило, что бы быстро оценить ситуацию. Роскошный дом хозяина приисков горел, вытягивая высоко вверх толстый столб черного дыма. Перед домом толпилась масса народа, возбуждено выкрикивающих что-то нечленораздельное. На перекладине, покачиваясь в петле из грубой нитки, ещё дергалось, белое как сметана, истерзанное тело хозяина прииска. Рядом уже висели тела женщин. Взбунтовавшиеся рабочие приисков линчевали всю семью хозяина, их слуг и самого хозяина. Пьер, крепко помянув всё что можно, дал команду разворачиваться. Побелевшему и вмиг промокнувшему насквозь от своего пота боссу натянули американский бронежилет, дали в руку каску. Я же стал улыбаться. На удивлённый взгляд Пьера (уж не поехала ли у меня крыша от жары?) пояснил - черные линчевали белого. Хотя изначально было наоборот. Такая небольшая экскурсия в лингвистические дебри вызвала смешки и улыбки у всех. Даже у босса. Отчего в машине стало относительно спокойней.
       Решили двигаться к посольству, так как у гостиницы, на все сто процентов, уже толпа собралась в ожидании противников в виде белых или правительственных войск, которых следовало атаковать без промедления. А затем пограбить магазины на площади вокруг гостиницы. Этот закон массовых беспорядков не нарушаемый нигде и никогда в Африке. Водитель, разместив сбоку у двери бронежилет, наклонился к рулю и погнал машину кратчайшим путём. Но, как и в тайге, в африканских городах, особенно охваченных волнениями, не существует прямых дорог. На первом же перекрестке мы, получив пулю в лобовое стекло, расстреляли стрелка, торчавшего посреди дороги, как дерево для аварии. На звуки выстрелов из всех щелей, как тараканы после пшика "Дихфлофоса", стали высыпать группки возбуждённых чёрных. Пришлось свернуть на боковую дорогу, объехать горевший военный грузовик, и уткнуться на небольшую процессию. Во главе процессии в человек сорок, вели, держа за руки, белую женщину, волоча на веревке тело белого мужчины. Водитель, развернувшись, поднял стену пыли, а я и Алжирец, расстреляв крайних к нам, выдернули женщину из оторопевшей от такой наглости толпы. Засунув её на заднее сидение, мы повисли на подножках нашего джипа, уже не сверкающего своим красивым сливовым отливом. Женщина, лежа на коленях у мужчин и удерживаемая их крепкими руками, просто бессмысленно крутила глазами, силясь понять, что с ней произошло. На двух перекрестках нас попытались задержать, но пару выстрелов из наших пистолетов хватало, чтобы умерять пыл восставших. На четвертом перекрестке по машине ударили из пулемёта, сразу вспоров и капот, и салон. Бедный Томас, не выпуская из рук руля и не снижая скорости, зажимал рукой ранней бок, Пьер, прикрывший собой босса, истекал кровью, силясь зажать рану, а у женщины просто разорвало каблук, ранив его остатками Курта.
       - Там гостиница! - Прокричал Алжирец, указывая куда-то вбок. - Туда!
       Томас, собрав все силы, закрутил баранку, разворачивая джип с пробитыми колесами. Скребя ободами колёс по асфальту, джип, вихляя, докатился до открытых ворот в стенке, отгораживающей гостиницу от остального мира. Мы спрыгнули, готовые открыть огонь в любой момент. Но, к нашему удивлению, тут стояла хоть и напряжённая, но тишина, прерываемая далёким стрекотом автоматных очередей и редкими ещё более далёкими взрывами. История страны творилась где-то там. В районе летней резиденции президента этой небольшой, бедной, но гордой страны.
       Внутри, поперек двора, стоял наш родной советский "Урал". Двери кабины были открыты, на сидениях лежала военная форма. Ну, понятно. Вояки струхнули, завернули в первый попавший двор, переоделись и с оружием разошлись. Кто куда. Мы огляделись. Пьер был тяжело ранен, Томас сильно, но терпимо. А вот бедному Максу, американцу попытавшемуся укорениться в Европе, не повезло. Пуля пробила глаз и морской пехотинец, любитель неразбавленного виски и парижских проституток, качок Макс, теперь успокоенный, лежал в тени коридора гостиницы, куда мы вломились, выбив стеклянную дверь. Со двора вернулся Курт, отрапортовавший, что ворота закрыты, Урал заводится, а джипу, на все сто, пришёл конец. Спасённая нами женщина, сидевшая до этого тихо у стенки, стала мелко дрожать и не очень естественно хихикать. Требовалось как-нибудь успокоить её, найти телефон и связаться с посольством, чтобы они как-нибудь помогли выбраться отсюда. Мы двинулись вдоль коридора в готовности немедленно открыть огонь. В прохладном холе, посреди которого бил небольшой фонтанчик, нас встретила высокая белая женщина, застывшая в улыбке с лозунгом в картонных руках на испанском языке "Летайте самолетами Аэрофлота". Удивляясь такому очень интересному рекламному ходу советской авиакомпании, мы обошли первый этаж в поисках кого-нибудь, проверяя закрыты ли двери. Двери были закрыты, а вот людей нигде не было. Успели всех эвакуировать? На шорох со стороны лестницы мы отреагировали как и положено. Но это было лишним. На лестнице, стараясь рассмотреть наши лица, стоял, очевидно, менеджер отеля, с бейджиком на груди, и калашом в руках. Ну, да, конечно, всякий уважающий себя мужчина в этой стране считал за правило иметь дома калашник, или на худший случай, какую-нибудь винтовку. После обмена, положенными в этих случаях, приветствиями, ситуация прояснилась. Старший менеджер, опасаясь за безопасность остановившихся в гостинице, пришёл сам и привёл с собой семью - жену, детей, тестя и брата с такими же автоматами. А все белые сидят в конференц-зале на втором этаже. Хозяина же уже третьи сутки нет в стране, так как он улетел куда-то в Европу, оставив его за себя. Мы с Карлом переглянулись. Итого, двадцать человек с тремя автоматами в гостинице посреди моря тысячи сорвавшихся с катушек чёрных.
       Внизу грохнул выстрел, второй, третий, раздались воинственные крики. В холл гостиницы, выбив стеклянную парадную дверь, ворвалась небольшая группа, которую мы с двух сторон и расстреляли. Судя по оружию, это была передовая разведка восставших. А это означало, что надо было смываться. Как можно быстрее. Скоро тут будет такое, что и подумать страшно. Обменявшись соображениями, мы решили, что Урал - это как раз то, что нам нужно. И что оставлять кого-либо в гостинце на растерзание толпы это, по крайней мере, не по-человечески. Если укрепить борта вон теми толстыми дубовыми столами, то возможно перевезти всех в кузове. Завязывая узелки на тесемках патронташа (китайцы расползлись своими "лифчиками" по всему миру), я вбежал наверх по лестнице. Карл, мурлыкая под нос бодрый марш, на ходу поправлял пояс с магазинными сумками, проверяя немецкую автоматическую винтовку. Мы толкнули двери в зале, распахивая их настежь. Девятнадцать пар глаз и два ствола автомата уставились на нас. Что ж, старший менеджер немного понимал, что такое оборона. Перевёрнутые столы, кресла создавали барьер, за который можно было прятаться, и сквозь который можно было вести огонь. А в углу жались друг к другу женщины. Я улыбнулся, стараясь снять напряжение, сказал: "Спокойствие! Волноваться не стоит. Всё будет хорошо", а потом и по-русски: "Девушки! А вы как тут оказались?"

    ***

       "Воду, еду. И возьмите все лекарства, что найдете" - команды я отдавал быстро. Нужно было спешить. Стрельба приближалась. А Урал ещё укрепляли. Внезапно среди грохота и возни в гостинице я услышал что-то знакомое. Не может быть! Крикнув Карлу "за старшего", я хлопнул по плечу Курта, "прикрой", проскользнул в приоткрытые ворота.
       Вывалившийся, вместе с куском обрушенной кирпичной ограды, БэТэР лихо развернулся на площади, стряхивая с себя куски ограды. Судя по манере вождения, за рулём бронированной машины сидел русский. Я рванул наперерез, размахивая руками, подавая условный знак "стоп". В БэТэРе, заметив меня, подняли стену пыли, прикрывая от возможных стрелков бортами. Грохнула крышка люка десантного отсека и высунувшаяся голова в танкистском шлеме громко и чётко на прекрасном русском командном языке поинтересовался какие у меня есть веские причины бросаться под колеса летящей дуры в "...цать" тонн. Ответил я также на русском командном, что у меня двенадцать женщин, два ребенка, один двухсотый, два раненых. И что в такой ситуации... Но докончить мне не дали. В ближнем квартале что-то грохнуло, рассыпалась дробь очередей. Голова, наклонившись, вперилась в меня взглядом карих глаз, потом, решив, что это не засада, крикнул куда-то вниз - "Вася! Давай задом в тот проулок. Алексей, на улицу!" И мне - "на броню". Не успел я, встав ногой согнутую железяку, исполнявшей ранее роль подножки, уцепиться рукой за скобу, как БэТэР рыкнул, подняв сзади облако пыли, бодро попятился задом в проулок возле гостиницы.
       Высокий снизу, Сергей Петрович на земле оказался невысокого роста кареглазым крепышом с деревянной кобурой АПС на жёлтом поясном ремне. Алексей, худощавый парнишка, в однотипной с Петровичем форме, не выпуская из рук АКМС, пристроился рядом, вертя головой, старательно контролировал ситуацию вокруг. Увидев стоявший Урал с прикрепляемыми столами, Петрович хохотнул, стукнул рукой по борту, произнёс с ноткой издёвки в голосе "дредноут". Не менее критически он подошёл и к экипажу дредноута. Получив утвердительный ответ, что всё, что он видит это и есть вся наша огневая мощь, имеющееся в наличии, боевой командир крякнул, и с пару секунду переводил взгляд на грузящихся женщин, детей, стоявших у ворот Курта и брата старшего менеджера. Потом сказал Алексею, заглядевшемуся на симпатичную жену старшего менеджера, забиравшуюся на Урал:
       - Слушай, Алексей, хватит раздевать женщин глазами. Местные мужчины ревнивы. Лучше возьми у Васи ПК с новой лентой.
       Алексей, покраснев, поправил автомат, быстро побежал выполнять указание. Петрович дождался, когда тот отойдёт подальше, тихо спросил:
       - А сам-то ты кто? Как очутился тут?
       Врать не хотелось, а говорить правду было нельзя. Я уклончиво пожал плечами, выдавил:
       - Да, это долгая история. И зачастую не очень приятная.
       - Ну, это понятно. - Петрович, вытянул откуда-то пачку "Беломора" в котором виднелись гильзы сухих папирос. - Будешь? У каждого свои истории. Только вот смотри, какая петрушка получается. Тебе в аэропорт и мне туда же. Но у меня там, внутри, люди с важным грузом. Так что, если тебя подобьют, извини, не смогу остановиться. Сейчас стоим, - как бы отвечая на мой вопрос, сказал он, - они уточняют ситуацию по маршруту. Аэропорт ещё в руках правительства, а вот дорога к нему нет. Будем искать обход. Так что держись за мной и не отставай.
       В замке ПК торчал недострелянный кусок ленты, а новая обвивала Алексея, сверкая новенькими медного цвета патронами. Отдавая на грузовик пулемёт с лентой, Алексей вдруг вскрикнул, сдернул автомат и, практически не целясь, дал очередь по крыше соседнего здания. Глухой удар подстреленного стрелка о землю и исчезнувшие чёрные головы, лишь подтвердил наши с Петровичем предположения. После кровавых стычек с войсками восставшие стали двигаться осторожней, высылая разведку, стараясь найти районы, свободные от войск и которые можно было бы пограбить. Надо было уходить.
       - Какой стрелок! - Я хлопнул Алексея по плечу. - Откуда такой?
       - Из леса вестимо. - В тон мне ответил стрелок, ставя автомат на предохранитель. - А ты кто?
       - Так, я из войск дяди Васи. - Попробовал отшутиться я. - Знаешь такие?
       - ВДВ, что ли? - Алексей бросил взгляд на уходящего Петровича. Тот даже не открыл крышку колодки-кобуры. - А я из ВИИЯ. Знаешь такой?
       - Это который шпионов готовит? - Петрович махнув на броню, уже протискивался в люк башни. Я вытёр ладонь о штанину. - Давай, Алексей, удачи вам.
       - И тебе тоже, Женя. - Алексей пожал руку, кивнул на смотревших на нас из грузовика. - Если что, отступайте на восточную часть города, там вроде закрепился полк земляков президента. Хотя, думаю, что прорвёмся к аэропорту.
       - Будем надеяться. - Я махнул рукой сидевшему за рулём Карлу. - На всякий случай, запомни? - Я продиктовал адрес, повторил фамилию. - Ну, это, если что.
       - Так всё понятно. - Как-то криво усмехнулся он. - Давно дома не был-то?
       - А! - Я махнул рукой, полез в кузов дредноута. Алексей очень быстро проскочил двор, ловко забросил упаковку с бутылками воды в открытый люк десантного отсека, вскарабкался на машину.
       Устраиваясь с пулемётом у заднего борта кузова, я отдал подержать автомат сидевшей рядом, бледной от волнения, Людмиле. Светлана и короткий, как огурец, представитель Аэрофлота расположились чуть дальше, вцепившись в туго натянутые занавески, которым притянули столы к бортам. Под ними непотопляемым плотом выпячивал углы ящик-сейф с бухгалтерской отчётностью представительства, который наши люди наотрез отказались оставлять. На моё удивление она, деловито проверив магазин, выставила ствол между досками борта.
       - Никак стрелять умеешь? - Решил подшутить я, пробуя ногой крепость прикрученного журнального столика красного дерева. Очень бледное лицо Людмилы внезапно покраснело. - Да, не бойся!
       - Я не боюсь! - Людмила отвела взгляд в сторону. - У вас... Ну, штаны не до конца застёгнуты.
       Действительно, от таких прыжков и прочих упражнений молния на штанах разъехалась. Мне самому стало неудобно. Я то думал! А тут! Но наш политес обрушил стук пулемёта БэТэРа. Семь шестьдесят два дробно отстучал строчку куда-то в глубину улицы, мотор рявкнул, выпуская клубы сизого моторного дыма. Я вцепился в уже горячий пулемёт, успев бросить, что сейчас лучше спрятаться за столом и стрелять лучше только когда видишь человека и короткими очередями. Патрон мало и их надо беречь.
       Мы прорвались сквозь окружение вокруг гостиницы. Как не старались остановить нас, выкатывая навстречу какие-то гружённые тележки, изделие советского ВПК, результат плодотворного труда тысяч советских тружеников, спокойно отшвыривал это в сторону, не забывая стучать короткими очередями. В особых случаях, когда особо шустрые пытались соорудить на улице что-то вроде баррикады, жёсткая, с шелестом рвущая воздух, очередь из "Владимирца" ставила всё на место. Так мы неслись по городу павшему к ногам восставших, взбунтовавшихся рабочих приисков и просто мародеров, никогда не упускающих случай пограбить.
       Их я заметил, только когда они выскочили уже со вставленной гранатой. Не жалея патронов я дал очередь, пересекая улицу от места их стояния до стенки дома. Но они успели выстрелить. Граната, как в замедленном кино, разбрасывая огненные точки-искры, неспешно и уверенно неслась к нам, приближая последний миг. Выстрелы над ухом, удары магазином по загривку быстро спрессовали время до одного мига. Моя пуля или Людмилы попала в гранату, и она ухнула, выбивая стекла в окнах домов этой улицы. Карл почему-то резко тормознул, Людмила, выпустив автомат, перегнувшись через меня, устремилась на землю за борт. Пришлось не очень вежливо, но успешно ухватить её за пояс штанов, возвращая назад. Где-то впереди послышался перекрывающий грохот моторов громкий голос Петровича рекомендующего умнику, поставившего посреди дороги танк, убрать его вместе с такой жидкой цепочкой солдат, к маме бабушки. Ответа я не услышал, так как пуля снайпера, войдя в плечо, развернула меня, толкнув к Людмиле. Теряя сознание в перевёрнутом мире, я почему-то подумал, что кровь на её красивой льняной рубашке возможно никогда не отстирается.

    ***

       Очнулся я от боли. Попробовал открыть глаза, но не смог. На глаза лицо давило что-то плотное, шершавое. Что-то с лицом? Сквозь боль и шум в ушах, я слышал удалённый рёв самолётных турбин, стук вертушек, грохот падающих пустых бочек. Я застонал, стараясь заглушить эту какофонию в своей голове. Но получилось это как-то слабо, жалобно и не слышно. Нет, боль просто душила.
       Укола я не почувствовал, и поэтому внезапно стихшая боль удивила меня. Как в зачарованном лесу я слышал голос, который по-русски командовал, отдавая указания, что со мной делать. Меня подняли, посадили, прижали к тёплой шершавой стенке. Невидимый врач рванул присохший к ране бинт на плече, деловито покрутил меня.
       - Клиент жив и будет жить. - Оптимистический эпикриз вызвал у меня ассоциацию со сценой из детской сказки о Буратино, когда приглашённые лесные врачи давали свои соображения по состоянию деревянного шалуна, обнаруженного в лесу. - Рана нормальная. Хотя, ещё пару сантиметров и руку можно было бы ампутировать. Повезло, клиент, тебе.
       - Пациент скорее жив, чем мёртв. - Процитировал я на память. - Пациент. Клиент это у проститутки и в морге.
       - Да он бодрячком! - Врач ловко и как-то нежно обработал рану, быстро закрутил бинтом. - Ну-с, посмотрим, что с головой.
       У меня ранение в голову?
       По мере снятия бинтов, сквозь щелочку приоткрытых век, мир принимал реальные очертания. Разматывала и обрабатывала мне рану симпатичная африканочка со смешным чепчиком на голове, с вышитым на лбу тонким католическим крестиком. Врач стоял рядом, заглядывая в лицо. Сделав пасы перед глазами, следя за реакцией, он удовлетворительно кивнул головой.
       - Голова чугунная, говоришь? Легкая контузия есть. Через пару недель очухаешься. Теперь, что у нас с головой? Ну-ка, поверни, милая, его туда.
       Голова с трудом поворачивалась, натягивая кожу на шее крупными жгутами. Сквозь окно были видны вертушки, лениво поднимавшиеся с края поля, выделяясь на фоне неба тропической раскраской и подвешенными пакетами с НУРами. На поле мелькали пробегающие солдаты, какая-то техника, заправщики, медленно пробиравшиеся к стоявшим на парке самолётам. В правом нижнем углу окна появился Карл, заглядывающий внутрь.
       - Ага, вот где они. У тебя в голове несколько осколков. Придётся рвать. - Сообщил врач, гремя хирургическим инструментом. - Слушай, а откуда ты? Из посольства?
       - Слушай, рви! - Я вцепился уже послушными руками в сидение стула. - Не трать время. У меня его совсем нет. Скоро самолёт.
       - Ошибаешься. - Врач покрутил щипцы, как-то странно взглянул на меня. - Первый самолет взлетит только часа через три. Или того больше. Когда отобьют батарею ПВО, что у дома президента. Она достает до аэропорта. Лучше повернись-ка сюда. К свету. Хорошо, что у тебя такие короткие волосы. Вот женщине перед тобой пришлось отрезать волосы. Длинные такие и красивые волосы. Знаешь, как она переживала?
       - Русская? - Неужели Людмилу ранило?
       - Да, нет. Бог миловал. Голландка. Вот, сейчас, первый пошёл...
       Боль, рассыпав искры, стукнула вновь в голову, отчего я соскользнул в темноту, успев только чертыхнуться.
       Очнулся я от того, что кто-то споткнулся о мои ноги. Открыв глаза, я увидел потолок салона самолёта. Фюзеляж дрожал, принимая вибрацию от двигателей, раскручивающих свои турбины. Споткнувшаяся стюардесса имела красивые стройные ноги шоколадного цвета, облечённые в тонкие чулки. Что это чулки мне было видно отсюда хорошо. Она же, не обращая на меня внимания, боролась с ручкой двери, ставя её в закрытое положение. Что ещё больше подчёркивало её стройную фигурку. Карл, наклонившийся откуда-то сбоку, невольно закрыл мне такой прекрасный вид. О чём я ему и прошептал. Карл заржал, сделал вид, что потрепал волосы у меня на голове. "Оживает Морячок" - удовлетворённо сообщил он кому-то сзади. - "Жить будет". Кличка Морячок, как видно, уже напрочь закрепилась за мной.
       После обмена краткими фразами, картина стала ясна. Босс в порядке. Пьера прооперировал тот же врач, что и вытащил с килограмм осколков из моей головы. Все пассажиры нашего "ковчега" оказались под охраной верных правительству войск без единой царапины. Разве что синяки от ударов об углы столов, да испачканная кровью одежда, пока несли меня к врачу. Правительственные войска уже стали теснить восставших, отбив злопамятную батарею ПВО. И теперь мы летим в столицу соседнего государства, чтобы там пересесть на уже заказанный чартер домой.
       Самолёт, бодро взлетев, сделал круг над аэродромом. Где-то там, в жарких и душных комнатах вокзала аэропорта сидели наши девчонки со своим железным ящиком набитым бухгалтерской отчетностью и похожим на огурец представителем Аэрофлота. Там же, внизу остались Петрович и Алексей с таинственным Васей в БэТэРе. Мне стало холодно. Как бы уловив мою дрожь, надо мной склонилась стюардесса, прикрывая меня несколькими пледами. Духи у неё были классные! Да и сама была милашкой-шоколадкой.
       Посадка прошла просто превосходно. Карл отстегнувшись, уже собирал пледы с меня, когда стюардесса вновь показала своё умение обращения с толстым рычагом замка двери. В распахнутую дверь ворвалась африканская духота, какой-то генерал в белом, блестящем от нашивок кителе, в сопровождении солдат, а за ним лицо в штатском.
       - Всем оставаться на своих местах! Все пассажиры, экипаж задерживаются до выяснения личностей! - Громко прокричал генерал, вступая в салон с трапа. - Всем сидеть и не вставать. Любое сопротивление считается бунтом.
       Вот тебе бабушка и пирожки с котятами! Вырвались из одной, чтобы попасть в другую заднюю часть. Но ситуацию поменял стоявший за его спиной штатский. Громко зачитав наши фамилии, он махнул рукой солдатам. Когда меня с Пьером вынесли из самолёта, все наши стояли внизу, не желая садиться в автобус, ожидая, когда выгрузят нас. Уже миновав пост полиции на выезде с поля, штатский повернулся к нам, громко сказал: "С благополучным спасением! Через полчаса будем на частном аэродроме. Оттуда вертолётом сразу на авианосец. О вас уже несколько раз справлялись". Американский авианосец? Ведь, как успел шепнуть мне Карл, этот чёрный штатский - какой-то там секретарь посольства США, прибывший спасти нас от процедуры выяснения личностей. Ну, ни за что бы не подумал на него, что он из посольства США. Негр как негр. Разве что чуть светлей.
       Автобус, скрепя песком и гравием, вкатился на поле очередного аэродрома. Вертолёт уже стрекотал винтами, показывая готовность взмыть в воздух. Но сначала нас осмотрел военный врач, который тут же поставил капельницу Пьеру, а мне вкатил такой укол, что мне стало в ту же минуту всё фиолетово. В состоянии удивлённого младенца меня уложили на другие носилки, засунули в вертолёт. Сквозь полоску закрывающейся грузовой аппарели я видел удаляющуюся Африку с её изумительным по красоте закатом. Выкрашенный в алый цвет одноэтажное здание частного аэропорта, алый от заката автобус с золотыми от заката окнами. Красивый закат такого трудного дня! Целый день мы балансировали между жизнью и смертью, а природа жила по своим законам, не обращая внимания на жалкие потуги верхушки биологической эволюции решить свои проблемы с помощью силы. Мда, в такие минуты чувствуешь себя ничтожным и мелким микробом на теле природы. Сон накатил сразу, как только аппарель скрыла от меня наружный мир.
      
       ГЛАВА ШЕСТАЯ. БЕАТРИЧИ.
      
       Как не хороши были итальянские медсестры, заботливы врачи, но плечо зажило, реабилитационный период закончился. Что, конечно же, привело меня обратно на объект "К", где меня встретили, радушно устроив небольшую пирушку в честь моего выздоровления. Только вот дальше дела пошли ещё веселей.
       Как-то вечером на объекте внезапно появился босс и через пару часов меня вызвали к нему. За столиком с выпивкой в кабинете сидел ещё какой-то невнятный мужчина, который сразу взял быка за рога. Не прикрываясь никакими словесными красотами, он напрямую выложил, что ему надо и что он за это заплатит. Я взглянул на босса, который только еле уловимым движением головы подтвердил его слова. Интересно получается! ФБР или там ЦРУ надо стащить из сейфа в кабинете одного итальянского мафиози бумаги, но сами они не хотели бы светиться. А рекомендации у меня сплошь и рядом приличные. Подумав немного для приличия, я лишь уточнил, что должно быть украдено. Получив заверение, что их интересует только бумаги, а до остального им и дела нет, я согласился. Только вот как это всё сработать? Мне пообещали выдать в помощь одного из опытнейших агентов-итальянцев, совершавших уже несколько таких операций, и на настоящий момент находящихся "на консервации". Так я направился в славный город Рим, где должна была состояться встреча с агентом, от которого я получу адрес, всю необходимую мне информацию и помощь.
       Итальянская пиццерия, которые сотнями и тысячами разбросаны по всему миру, утверждая толерантность и процесс объединения "а ля Европа". В них всегда можно найти то, что так мило вашему желудку, если вам нравится итальянская кухня. Мне было приятно находиться в этой атмосфере чистоты, неторопливого, но эмоционального итальянского разговора. Но есть эту пасту и толстые блины пиццы мне не хотелось, поэтому, заказав чая и чизкейка, я занял место в углу. Вокруг кипела бурная итальянская жизнь отдельно взятого квартала. Посторонние сюда не ходили, разве что какой-нибудь полусумасшедший турист, как я, не забредёт сюда случайно. Поэтому, многие посетители приветствовали вновь входящего по имени, возвращаясь к своим беседам и историям. Кто-то за соседним столом с жаром рассказывал о чём-то захватывающем. Остальные слушали внимательно, прерывая его повествование трелями, которые, в зависимости от поворота истории были то восхищенными, то негодующими. Мне даже стало интересно - о чём он так с жаром вещает?
       Я не спеша пил чай, маленькими кусочками отправляя в рот пирожное отвратительно маленькой ложечкой. Наверно, выпускавший эти ложечки завод работал на лилипутов, а директором был какой-нибудь пигмей. Даже держать было неудобно. Опустив в очередной раз ложечку на блюдце, я поймал смешливый взгляд итальянки, покачивающей бокалом с белым вином, которая тот час же перевела взгляд в другую сторону. Присматриваются. Я вытащил газету на итальянском языке, взятую в гостинице, разложил на столе. Надо было читать. Что я и сделал. Вернее сказать, стал рассматривать подписи под фотографиями, густо налепленные на страницах газеты. Улавливая общие корни в словах, я через пару страниц понял, что взял газетёнку из разряда "жёлтой прессы", отчего мне стало совсем не смешно. Такую в руки взять стыдно, не то, что сидеть и рассматривать её. Свернув газету в аккуратную полоску для битья мух, названием вверх, устроил на краю столика. Согласно условиям в пароле была задействована газета на итальянском языке. И вновь поймал изучающий взгляд итальянки. Я сделал вид, что увидел что-то вроде синий жабы, брезгливо отодвинув газету. Что вызвало её широкую улыбку, живейшее перешёптывание с подружками, сидевшими с ней за столиком. Несколько быстрых взглядов, прощупавших меня с головы до кончиков ботинок, её откровенный взгляд в мои глаза, некоторая нервозность одной из женщин этой мирной компании говорили мне, что в этой пиццерии, похоже, меня собирались "закадрить" или, говоря по-человечески, познакомиться с далеко идущими намерениями. Эх, если можно было, затянулся бы сейчас сигариллой, утопая в облаке дымка! Хотя, тут не удалось бы это сделать. На самом видном месте, потеснив фото одной из исторических персон Италии, висел знак с перечёркнутой сигаретой и флаг единой Европы. Прямо как у товарища Ленина - Соединённые Штаты Европы. Отведя глаза от флага, я вновь наткнулся на глаза итальянки. Я выдержал взгляд, затем чуть поднял бровь, позвал её глазами. Она смутилась, сделала глубокий глоток, поднялась.
       Но агент спутал нам все карты. Он, подлец, сидел в зале, рассматривая меня. Чёртов конспиратор! Образовавшись неоткуда, агент, шагнул к моему столику, удивлённо произнёс:
       - Синьор, понимает по-итальянски так быстро?
       Это была первая часть пароля. Разозлённый долгим ожиданием, на такое беззастенчивое издевательство над хрупким мостиком чувств, установленным между мной и очень симпатичной итальянкой, я вложил в ответ максимум сарказма:
       - Синьор, немного читает на этом странном языке, но желателен переводчик.
       Слова "на этом странном" я вставил от себя. Агент оценил мой ответ, бросив взгляд, охвативший меня с ног до головы, от которого вскипел бы и чайник, но завершил пароль:
       - Я, как раз, знаю одного такого.
       Я заказал и себе и ему вина, с тоской проводив глазами усевшуюся назад женщину. Теперь, не скрываясь, мы обменялись взглядами, всё больше чувствуя растущий интерес друг к другу. Агент, копаясь в карманах, не видел этого. Вытянув пачку сигарилл, он вытянул из стройного ряда одну, подхватил губами, чиркнул спичкой. На мой вопросительный кивок на запрещающий знак, он ухмыльнулся. На столе тут же появилась пепельница, услужливо поставленная официантом. Чёрт знает что, а не страна. Хотя, чем-то эти черноголовые похожи на нас, особенно в части игнорирования спущенных сверху правил и времени встреч.
       Официант бодро простучал по терминалу своими тонкими пальцами и положил чек на столешницу барной стойки. К этому времени мы с агентом успокоились, решив похоронить его "опоздание" и мой сарказм. За что и выпили, сняв с полки бара французский коньяк, украшавший ряд элитного алкоголя. Потом к нам присоединился соседний стол, за которым, оказывается, была рассказана история об обнаружении банковской ошибки в присланном счёте. А я то, думал, что дело касалось, как минимум, разборок между женой и мужем по поводу обнаруженных под кроватью чужых трусов и носков. А потом к нам присоединилась та мирная компания женщин. И милая итальянка, как бы невзначай, заняла место рядом со мной, обдав волной тонких духов, теплоты, взаимного интереса. Короче, жизнь всегда поворачивается самым неожиданным образом. Иногда совмещая приятное с полезным. Воодушевлённый, я нырнул в развернувшееся общение. Всё пошло превосходно.
       Поэтому, когда счёт лег на стойку, я дёрнул его, прикрыл тройкой стодолларовых купюр. Эх, гулять, так гулять! Не отпуская денег, я по-английски сказал официанту, что на сдачу можно налить всем присутствующим "на дорогу домой". Официант, до этого ничего не понимающий по-английски, широко раскрыл глаза, его губы непроизвольно прошептали: "сумасшедший американец". И хотя он сказал это по-итальянски, мне не нужен был переводчик. Слова "крези американо" советскому человеку, воспитанному на классике итальянского кинематографа, понятны и без переводчика. Мою подружку-итальянку звали, как в старинных итальянских пьесах, прекрасно и звучно - Беатричи.

    ***

       Выскользнув под утро из квартиры Беатричи, я как пьяный, в состоянии прострации, поймал раннее такси, добрался до гостиницы, без сил упал на кровать. В полдень я проснулся и сразу набрал номер телефона Беатричи. Но у неё дома никто не поднимал трубку. Ну, да! Сегодня же вторник! Все нормальные люди на работе. Я набрал номер агента, но никто не подошёл. Странно. Вчера вечером он обещал с утра быть дома. Даже клялся девой Марией. Я вновь и вновь набирал номер, пока в трубке не послышался суховатый, чуть надтреснутый голос агента. С первых фраз я понял, что агент болеет. Той самой ужасной болезнью, от которой с утра тянет к воде, хочется горячего борща и небольшую стопку холодной водки. Или рассола. Агента надо было спасать. Я собрался, окинул взглядом номер и почему-то решил, что его вижу в последний раз.
       Квартира у агента была шикарной. Агент был реставратором, отчего большие комнаты были превращены в какой-то музей. На каждом свободном месте стояла антикварная ваза, мебель или висела восстановленная им картина. Увидев лекарство и закуску к нему, агент замахал в испуге руками, но уговоры и показательные выступления сломали его оборону. Уже через час человек ожил, разговорился, даже стал что-то предлагать дельное в качестве возможных вариантов. Ясны были только две составляющие - изъятие должно происходить ночью с пятницы на субботу, когда хозяин с семьей отправляется к другу на ужин, а также что пропажа только документов вызовет такой переполох, что просто так из города не выберешься. Значит, следовало определиться, что в доме и в кабинете, где был вмонтирован сейф, брать в качестве прикрытия. И определиться с путём по которому я попаду в заветный кабинет. И вот тут работа встала. Стараясь стряхнуть усталость, я встал. Переходя от стенки к стенке, где среди экспонатов висели фото агента с различными людьми, обсуждая очередной вариант проникновения, я замер возле одного из них. Вот именно таким путём я проникну на виллу нашего дорогого главы мафиозной организации. Если позволит удача. Удача была ко мне благосклонна, и, после уточняющих вопросов, агент пообещал мне классного проводника по лабиринтам того самого вечного города.
       Проводник был мелким невзрачным типом, который в подземелье как будто вытянулся, приобретя особую непонятную мне гибкость. Просачиваясь в самые узкие места, он предлагал последовать за собой на ломаном английском. Но во мне не было его ужиной изворотливости, отчего прокладка маршрута с входа в подземный город до высохшего колодца во дворе объекта заняло значительно большее время, чем я отводил. Когда уставшие, но довольные собой и своей прогулкой мы вылезли из-за кустов в удалённом уголке парка, надёжно закрывавших выход из подземных руин древнего Рима, современный суетливый Рим цвёл вечерними огнями, подмигивая разноцветными линиями световой рекламы.
       В номере, после душа, смывшего с тела пыль веков вечного города, я рухнул на широкую кровать. Повалявшись, я вновь пересчитал время. И получалось что вместе с вскрытием сейфа, пробежкой по лужку к балкону кабинета, преодолением лабиринта Минотавра у меня было всего ничего, минут сорок. Что обязывало меня не идти, а бежать, и очень бодро, по подземным дорогам древнего Рима. Если, конечно, получу ответ по необходимости копирования бумаг сейфа. Если правительству США нужны эти бумаги, то они нужны, наверно, и нам.
       Костюм для моего "исторического забега", засунутый в мешок вместе с другими приспособлениями, лежал под кроватью, ожидая примерки. Извлечённый из-под кровати, в свете ламп, он оказался какого-то дурного сизого цвета, и, вдобавок, несколько великоват для меня. Покрутившись в нём, сделав несколько присестов, я сел ушивать этот чехол для танков под себя. Грубо, через край, в две нитки, но по себе. Не хватало ещё при акробатических номерах на колонах зацепиться за что-нибудь оттопыривающимся "фонарём" на штанах или на спине. Закончив подгонку одежды, проверил оборудование. Маска, кислородный баллончик, заправленный под завязку, накладные усы, борода чёрного волоса, пакетик с несколькими длинными волосами черного цвета, кепи с издевательской надписью "ЦРУ" жёлтыми нитками на лбу, на случай если не удастся отключить систему видеозаписи в доме. Разделив собранное богатство на несколько пакетов, согласно этапам, я позвонил этому ловкому малому. Хотел я или не хотел, но машина завертелась и теперь многие люди ждали от меня положительного результата.
       Я набрал номер Беатричи. После нескольких совместно проведённых дней наши отношения стали приобретать какие-то очертания семьи. Хождение по магазинам, совместное приготовление ужина, суета при сборе на работу, расставание у выхода в подъезд - типичные будни семьи. Только Беатричи бежала счастливая домой, а я на мотороллере крутил петли по Риму, выстраивая различные пути отхода, помечая маршруты с замерами времени. Сделать самое главное и засыпаться на мелочи, будет обидно. Хотя, если судить по поведению того парня из компетентных органов американского правительства, парни "оттуда", наверно, на это и рассчитывают. Иначе как понимать их странный выбор? Или "вольных охотников" в Европе у них стало мало?
       Вечером я вновь встретился с проводником, посидел, выпил с ним немного белого вина, проговорив о русских пещерах на Чёрном море у Одессы, в которые лично лазил. И ни слова о завтрашнем дне.
       Беатричи встретила меня чуть отстранённо, словно опасалась меня. Доверяла, но опасалась. Ужин приготовленный ею прошёл как-то напряжённо. Она отвечала невпопад, не смотрела в глаза. Тогда я взял её руки, заставил взглянуть в свои глаза. Она не выдержала взгляда, отвела глаза.
       - Ты ОБМАНЩИК! - Отрывисто сказала она, убирая руки от меня. - Ты мне всё врёшь! У тебя женщина! Нет, жена, с которой ты сейчас в размолвке. И поэтому ты со мной. Это ведь так?
       - Нет, нет и ещё раз нет. - Я улыбнулся. - У меня нет жены, женщины. А тем более друга. - На эти слова она вспыхнула, зардевшись. - И сегодня мы с тобой поговорим о нас.
       - Нет! - Неожиданно для меня она отстранилась, можно сказать, чуть не вскочила. - Я не буду о нас говорить. Пока не узнаю тебя. Кто ты.
       - Ответ простой. - Решение пришло как-то само. - Я шпион. И в Риме на задании.
       - Дурак. - Обиделась она, вставая с дивана. - Только и шутишь!
       - Дурак. - Согласился я. - Большой и бестолковый дурак. Как Джеймс Бонд.
       Она подулась немного, но остаток вечера прошёл уже спокойно.

    ***

       Развалины старого города Рима, столицы великой империи, не вынесшей тяжести своей ответственности, удивительным образом ушли вниз, под землю, оставив наверху только часть своих исторических святынь. И теперь я пробирался по остаткам старинных улиц, пролазил в проломы, проникая в древние дома, сохранившие в себе отметки прошлых пожаров и современного вандального отношения. Хотя карты не было, я уверенно пробирался по лабиринтам, подсвечивая себе фонариком с синей лампой. Отметки сделанные специальным маркером светились под лучом фонарика, дружелюбно встречая меня в темноте, помогая сворачивать в нужных местах. Перед провалом в стенке колодца, который мы аккуратно, по кирпичику, делали с проводником в течение трех последних дней, я остановился, проверил ещё раз крепления снаряжения. После воздуха подземелья втягивающийся в проём свежий воздух кружил голову. Я посмотрел на часы, оставалось минут десять. Кирпичи из стенки стали неплохим местом, на котором можно было расслабиться, в ожидании, когда выключат свет. Время, ВРЕМЯ. Никогда не бывает его в достатке. Как для себя, так и для дела. Всё время какие-то суетливые дела. Наконец, когда мы с Беатриче сможем спокойно поговорить? Я вновь взглянул на часы. Пора было на исходную позицию. Осторожно вставляя штыри в щели между кирпичами, я подобрался к краю колодезного круга, затих, прислушиваясь. После того как часы, завибрировав, толкнут меня, свет погаснет и у меня будет две минуты. Чтобы перебежать поле, вскарабкаться на первый этаж и замереть там, в нише за статуей.
       Всё так и произошло. Свет мигнул, погас, вызвав суету лучей фонариков и мигание дежурного освещения в доме. Лужайка перед домом была гладко выстрижена, отчего ноги скользили, оставляя следы. Взлетев наверх, в нишу за статуей какого-то староримкого бога, я бросил взгляд назад на поляну и обмер. У колодца кто-то стоял. Если он видел как я вывалился из колодца или пробежал от него к дому, то сейчас начнётся такое! В воздухе внезапно заскрипел отстающими листами жести где-то на крыше, зашуршал листвой, внезапно поднявшийся холодный ветер. Неужели дождь? Я завертел головой, стараясь увидеть небо, не упустив стоявшего у колодца. Внезапно вспыхнувшая молния бросила белый шар света во двор, заливая ослепительным светом всё. Я с ужасом увидел, что у колодца стоит именно тот то ли монах, то ли шаман, воздевающий руки вверх. Какой бред! Я закрыл глаза, потряс головой, открыл глаза. В полнейшей темноте, под шум ветра, поднимающего неизвестно откуда взявшей пыли, я ничего не видел. Но вот охрана включила свет, запустив генератор, и возле колодца, конечно же, никого не было. Зато были видны мои следы скольжения на лужайке. Особенно заметные отсюда, сверху. Чертыхнувшись, я ждал следующего акта написанной нами за две недели пьесы. Вверху всё пришло в движение, где явно собиралась гроза, которая смоет все оставленные мною следы. Это положительно!
       Где-то в доме отчётливо и ясно щёлкнуло реле, свидетельствующее о подключении городской линии. Заглушаемый генератор обиженно запыхтел, затихая в удалённом флигеле. Итак, акт номер два! Свет, мигнув два раза, опять потух. Я, обдирая руки, взлетел по вьющимся по стене лианам на третий этаж, толкнул раму. Она была заперта. Я поднажал, изнутри что-то щёлкнуло и когда генератор, зафырчав, заставил свет опять мигать, заливая лужайку, створки были закрыты мною изнутри. Отдышавшись, я достал фонарик. В комнату, куда я ввалился, я не должен был попасть. Какая-то детская. Кровать - качалка, какие-то игрушки. Стараясь не задеть ничего, прокрался к двери. Открыть дверь было минутным делом. Так и есть, по этажам пошла проверка. Хороший у них начальник охраны. Как ни крути, службу знает туго. Дождавшись пока по коридору пройдёт проверка, я соображал, как мне пересечь коридор и попасть в кабинет, который, очевидно, за вон той дверью. Когда охранник спускался вниз по лестнице, скрепя половицами, я, как настоящее приведение, проскользнул к нужной мне двери. Каково же было удивление, когда в приоткрытую дверь послышался храп. Это была спальня. Я метнулся обратно в детскую. Что за чёрт! Они сделали ремонт и перекроили этаж? Стук двери в коридоре заставил прильнуть к щели под дверью. Судя по походке, это был мужчина. Пройдя по коридору, он толкнул дверь спальни, аккуратно и тихо закрыв за собой дверь. Хозяева дома? Никуда не поехали? А почему агент ничего не сообщил? На раздумье уже не оставалось времени.
       Кабинет оказался там, где только что закрывал дверь мужчина. Поискав по стенкам сейф, я чуть не взвыл от отчаяния. Его нигде не было. Натянутый парик, потешные усы с бородой нещадно кололи лицо, поднимая градус и без того напряжённого тела. Бросив на пол припасённые волосы, я собирался уже уходить, как обратил внимание на странный столик, на массивной кубообразной основе. Сняв столешницу, я понял. Это то, что я искал. Открыть сейф было делом не простым, конечно, но реальным. Открывая дверцу, рука моя дрожала, так как я был в готовности услышать сигнал сирены или ещё чего-нибудь в этом роде.
       В сейфе было много бумаг. Уминая в сумке, которая, как на зло, маловата оказалась, я окинул взглядом кабинет. Нужно было что-нибудь стащить. Деньги из сейфа, вместе с какими-то пакетами, коробочками я уже засунул себе в рюкзак. Но что взять? Взгляд мой упал на висевший над самым рабочим столом нож с красивыми ножнами. Не долго думая я снял его с крепежа, спрятал в ножны, сунул в свой рюкзак. Туда же пошли несколько пистолетов, очевидно дорогие, так как хозяин их коллекционировал. Натюрморт в рюкзаке завершил какой-то небольшой кувшин, явно арабского происхождения.
       Пора было уходить. Я и так задержался со своими поисками кабинета и сейфа. Я стал соображать, что мне предпринять в этой ситуации. Отход старым путём уже не возможен. Свет по плану уже отключали пару раз. А связь с "группой поддержки" установить было невозможно. Одни помехи, шелест в эфире. Разозлённый я чуть не плюнул на пол. Помощники! На кой чёрт нужно было платить деньги за чертежи, когда они полностью не совпадают с реальным расположением комнат на этаже? Не возможно установить связь в нужное время? Нужно будет сказать об этом агенту. Пусть помучается, что не оставил эти деньги себе. Но надо было выбираться.
       Удар грома сотряс дом, подтолкнув меня на отчаянный шаг. Согнув большую скрепку в виде скобы, я, под всполох очередной молнии, ткнул ею в розетку. Искры, прыснувшие из розетки, возмущённый треск предохранителей, потонувший в грохоте грома. Короткое замыкание. Вытащив скобку, я немного очумевший от удара током, толкнул створки окна. Готовясь к сегодняшнему визиту, мы вместе изучили всё фотографии дома, уточнили высоты заборов, стен. И хотя в этом месте горка съедала первый этаж, высота всё равно была приличная. А сейчас, из окна кабинета, она казалась ещё больше. Земля в виде публичной дороги, огибающей этот полузамок - полувиллу, была пугающе далеко. Покрутив головой, я увидел кабель проходящий снаружи, чуть снизу. Я вылез на подоконник, свесил ноги, примерился. Нужно было прыгать, так как сейчас охранники, наверно, уже щёлкают предохранителями. Вздохнув, я соскользнул вниз, метясь вытянутыми руками на кабель.
       Приземление прошло штатно, но жёстко. Чуть похрамывая, я проскочил открытое пространство дороги, заскользил вниз по косогору. Удар молнии в дом был таким мощным, что звуковая волна толкнула меня в спину, как бы подгоняя к парку. Зарываясь в мокрую листву парка, я обернулся. В здании, из окна кабинета, выбивалось пламя. Молния влетела в открытое окно. Природа удивительным образом встала на мою сторону.
       Дальше пошло как во всех шпионских фильмах. Утром, получив от связного ключ и шифр к ячейке на вокзале, я не снимая перчатки, протёр ключ, переписал цифры, уложил всё в купленный на вокзале конверт. Затем забросил этот конверт в почтовый ящик агента, на входе в его подъезд. А дальше просто пошёл гулять, дожидаясь десяти часов.
       Ровно в десять часов я с большим букетом роз стоял у двери в подъезд, нажимая кнопку её квартиры. Настроение было просто восхитительным. Меня так и распирало изнутри. Во-первых, дело сделано. Во-вторых, я стал богаче тысяч на четыреста. Если правильно я посчитал пачки в банковской обёртке, и правильно оценил пистолеты с кувшином, потея в тесной кабинке салона видео для взрослых. Кинжал я оставлю себе. Тем более, что на нём такие же символы, как и на моём перстне с медальоном. В-третьих, у меня есть три свободных дня. И их я хочу провести с Беатриче. Замок двери зажужжал и расслабился, сдаваясь под напором моих звонковых трелей.
       А через три дня я положил пачку денег на стол в кухне, придавив записку. Я не стал звонить ей или много писать. "Шпионы уходят и возвращаются. Всегда. Любящий тебя Джеймс Бонд" - вот что я написал в записке к ней. Прямо как сцена из шпионского романа.
       Границу я пересёк вместе с группой итальянских тиффози, отправляющихся на матч во Францию. Громкий рёв труб, грохот барабанов оповестил французских пограничников, пропустивший автобус без особого досмотра, что команда итальянского клуба непременно победит на этот раз только благодаря одной поддержки преданных фанатов. Я также орал и размахивал шарфом, чтобы не выделяться среди беснующихся итальянцев. За день, проведённый с ними в автобусе, я стал для них своим, поэтому шарф мне одолжил сосед Джузеппе, а гуделку дал толстяк с очень поэтичным именем Эмиль. Милые люди.
      
      
       ГЛАВА СЕДЬМАЯ. И СНОВА ПО АФРИКЕ.
      
       Волны от моего визита в Рим ещё долго не утихали. Босс перевёл меня под командование очень очаровательной и деловой женщины, имевший в Германии нужный всем бизнес. Доставка почты. К услугам фирмы, под руководством "Матери всех викингов", прибегали как большие компании и правительственные органы, так и какие-то частные лица неопределённого вида. В какие только штаб квартиры, офисы, присутственные места я не делал доставку - от маленького пакетика или конверта до посылки в сто килограмм. Работа, согласитесь, не хлопотная, но суетливая и постоянно в разъездах. Поезда, самолёты, вокзалы и дороги всей Европы были моими. А особо важные посылки доставляли на автомобилях. После пары месяцев мотаний по купе поездов, мне выдали спортивную мицубиси на которой я и гонял последние полгода. Несколько раз мне удавалось завернуть в Рим, оставить какой-нибудь небольшой сувенир для Беатричи. Но встречаться с ней я не мог. График был плотным и работал я, можно сказать, без выходных. Но "Madre di Vichiongo", получившая это прозвище за свой рост, удивительную силу и жёсткое руководство, платила хорошо. Тем более, что за всё время у меня не было ни одного сбоя. Почта доставлялась без потерь, накладок и, главное, во время. Час в час, минута в минуту.
       Вот и сейчас, расписавшаяся в приёме очередного особо важного пакета, симпатичная секретарша предложила чашечку кофе, но я, улыбнувшись, отказался. Нужно было срочно назад. Аэропорт встретил меня суетой улетающих пассажиров, шумом взмывавших вверх красавцев лайнеров, громким голосом диктора, выстреливавшей информацию, словно боялась, что её прервут, и незабываемым запахом авиационного керосина. Терпкого и дурманящего. От чего в душе стало зарождаться желание немедленно броситься к стойке, зарегистрироваться и, проскочив контроль, плюхнуться на кресло, выделенное авиакомпанией в качестве точки пребывания при перемещении из точки А в точку Б. Потолкавшись у табло с информацией о вылетах, я обнаружил, что приехал, на пару часов раньше. Рейс задерживался на пару часов из-за каких-то там погодных условий на маршруте. Отчего у меня появилось время. На что я решил ответить посещением ресторана. Усевшись за столик, я заказал ненавистную мне итальянскую лепёшку с открытой начинкой, то есть пиццу, и стал наблюдать за посетителями. Время было много. Как не хотелось быстрей улететь, приходится томиться в ожидании своего рейса.
       Напротив меня молоденькая девушка очень приятно вида, вместе с пожилым джентльменом, потягивая явно спиртное по капельке из невысокого стакана, рассматривали что-то на небольшом экране портативного компьютера, обмениваясь мнением, шепча друг другу на ушко. "Дочь" - первое подумалось мне. Но, увидев, как папа скользнул по ушку доченьки губками и прикусил мочку уха, а она скользнула рукой по коленке папы, поменял своё мнение. "Любовники" - решил я, отправляя в рот кусок пиццы. Прожевывая пиццу, я делал вид, что читаю положенную перед собой газету. - "Но что-то слишком молода для него". Происшедшее далее ещё больше вызвало во мне интерес. К столу подошла немолодая женщина, под стать джентльмену, с которой эта парочка поцеловалась также не по родственному. Быстро обсудив какой-то животрепещущий вопрос, они дружно поднялись и пошли на выход из аэропорта. Прикончив пиццу и расплатившись, я взглянул на часы. Ел, пил, глазами по всем сторонам вертел, а прошло, совсем ничего, сорок минут. Тут диктор выстрелил сообщением, что мой рейс переносится ещё на час. Потом она ещё что-то бормотала, но мне не было до этого дела. Нет, ну так тут можно просидеть и весь день! Я двинулся вниз к табло с расписанием рейсов.
       Побегав глазами на табло вылетов, я подошёл к красивой девушке за стойкой продажи авиабилетов и через полчаса уже летел другим рейсом. Пока распогодится, я уже буду в ста километрах от офиса, а что такие сто километров при современных средствах передвижения. Тем более, в Европе?
       В аэропорту приземления, немного помятый таксист-поляк, видно только что проснувшийся и сразу севший за руль на свою смену, услышав название города, а также предлагаемую сумму сразу взбодрился. Его "Опель", скрипнув шинами, рванул по выездной дороге, обогнул, проскочив полосатый язык, стоявшие в небольшой пробке авто, соскочил с выездной дороги на автобан и припустил из всех лошадиных сил двигателя. Машина неслась, стараясь обогнать поднявшийся ветер. Очевидно, что непогода решила и здесь навести свой беспорядок. Грозовые тучи, грозными клочками, накатывали друг на друга, становясь всё более гуще, выстраиваясь единым сумеречным валом, уходящим за горизонт. "Холера ясна!" - ухнул поляк, когда в этом валу, осветив тучи изнутри синим цветом, вспыхнула молния, а за ней тут же другая. Я согласно кивнул головой. Выглядело действительно обворожительно красиво.
       Толкнув дверь в вестибюль офисного здания, первое, что я увидел изумлённые глаза парней из охраны нашей компании, выполнявших роль кариатид у входа в офис нашей Матери. Помахав удостоверением, я приложил его к датчику на стене у двери, толкнул металлическое ребро ручки на стеклянной двери. В зеркале лифта я оглядел себя со стороны, но ничего удивительно и замечательного, в виде забытого застёгнутого ремня или там молний на всяких там местах, не нашёл. В коридоре, перед самой дверью в кабинет главы представительства на меня налетел Франц, обнял, захлопал по спине.
       - Ты жив! Чёрт! Ты не знаешь, как это здорово! Как же тебе удалось?
       Действительно, произошло что-то экстра ординарное, заставившее Франца изъясняться такими лаконичными и несвязанными фразами.
       - Я жив, а это самое главное! - Расплылся я в улыбке, отпуская из рук сумку и портфель. Хватка у Франца, бывшего борца, была подобна зажиму железными щипцами. - А что тут случилось, пока я любовался пейзажами в горах?
       - Как? - Он отстранился, освободив моё тело от железных тисков. К Францу стало возвращаться прежнее выражение лица и тон. - Ты, что ничего не знаешь? Прямо удивительный ты человек! Ты ведь в списках погибших рейса...
       - Каких таких списках? - Буркнул я, поднимая сумку и портфель. Рейс действительно мой. Вернее, тот, которым я должен был прилететь.
       - ... он упал, не долетев до ВПП всего ста метров. В самолёт ударила молния. Рухнув, сразу загорелся. В аэропорту поспешили вывесить первичный список пассажиров рейсов. - Франц снова двинулся ко мне, намериваясь обнять меня за плечи.
       - И там есть ваше имя. - "Madre di Vichiongo" стояла на пороге кабинета, на полголовы возвышаясь над сотрудниками, высыпавшими в коридор на моё появление. - Вы счастливчик?
       - Нет, просто нежелание сидеть в аэропорту заставило меня поменять планы. - Ну, дела! Действительно, счастливчик. Судя по поднимающемуся изнутри холодку, сегодня мне видно не придётся работать. Ноги стали ватными.
       - Может быть, отметим? Второе рождение? А? - Нет, серьёзно мне очень повезло. Даже можно сказать, чертовски, повезло!
       - Через полчаса. - "Madre di vichiongo" показала на часы за своей спиной. - Через полчаса конец рабочего дня. А пока, счастливчик, зайдите ко мне.
       На следующий день у меня был выходной. И не потому, что вчера отметили как следует, а потому, что мне следовало собираться в дорогу. Для меня, очевидно, нашлась работа. И как всегда немного шумная, рискованная. Куда ещё меня приведёт извилистая тропинка моей судьбы?

    ***

       Козёл выскочил из-за резкого угла бархана внезапно, заставив нас упасть, выставив стволы, каждый в свою сторону. Судя по козлу, замершему в испуге с поднятым копытом, для него это тоже было внезапной встречей.
       "Свежее мясо, - зашипел Карл, озвучивая мысль, возникшую у всех группы, - уйдёт!"
       Глушитель смягчил звук единственного выстрела, выбившего из головы козла небольшой фонтанчик крови и мозгов. Подбежав к дергающемуся животному, группа, как заправские браконьеры в национальном парке, разделившись, принялись потрошить животное. Через минут десять шкура, внутренности, голова уже были закопаны в песок на глубину в метр, а освежёванная туша, разделённая на части, перекочевала на плечи членов группы. Осталось только найти укромное место, где можно было бы поджарить мясо и предаться пиршеству. Многие из городских жителей, особенно европейской части континента, думают, что пустыня это барханы, барханы и ещё раз барханы в которых невозможно спрятаться, а тем более пожарить что-нибудь. Нет, это не так. Даже в самых жестоких пустынях всегда найдётся укромный уголок, где укрыться и можно найти горючее для костра. Просто нужно знать пустыню и уважительно относиться к правилам существования, установленной ею. Уже через полчаса Алжирец махнул рукой, показывая направление движения. Мы шли по следам убиенного нами козла, так как знали, что животное недавно пило чистую воду и съело несколько пучков зелёной травы, жёсткой и горькой как полынья, но свежей. Для нас это значило, что там есть вода и горючее для костра. Действительно, через полчаса увязания в песке, мы оказались перед полуразвалившимися руинами то ли храма, то ли какого-то замка. За рухнувшей стенкой которого кусты пожухлой, высокой травы, кучек навоза, чередовались с островками сочной зелёной травы.
       Первое, что я сделал - отправил Янека наблюдателем реализовав, таким образом, максимально доступное в нашем положении наказание для ослушавшегося. Ведь показал ему, что не стрелять. Так нет, снёс козлу голову. Вздохнув, Янек отправился по стёртым каменным ступеням башни, гордо возвышающей над развалинами. При этом он не забыл пообещать отравить жизнь всей группе, если мы слопаем всего козла, не оставив мяса на его долю.
       Группа, втянувшись в развалины, быстро занялась обустройством ночёвки. Карл, чуть пританцовывая, собирал пучки засохшей травы, высохшие кучки навоза, примеряясь к остаткам деревянных балок перекрытия, рухнувших несколько десятилетий или веков тому назад. Француз, разложив мясо на куске выбелившегося на солнце брезента, натирал куски солью, перцем. Откуда у него всё это мы не спрашивали. Мы ему доверяли. Мы занялись более захватывающим занятием - поиском источника воды. Ведь, этот источник точно был здесь, о чём громко свидетельствовали, нет, вопили островки зелёни. Обшарив внутренний дворик, мы расширили область поиска на помещение полузасыпленное песком, выглядывавшее углом из бока бархана. Заглянув внутрь, мы обнаружили обширное помещение, в тёмной глубине которого угадывалось ещё одно помещение. Вступив внутрь, мы сразу высказали предположение, что этот полузасыпанный караван-сарай или что там ещё, было, как специально, создано для отдыха в жаркий день. Температура была значительно ниже, чем снаружи. Мы все перебрались внутрь, оставив Янека сидеть в душной башне и крутить головой на все триста шестьдесят градусов. Тем более, в одном из углов был обнаружен ловко сложенный очаг из большой морской гальки правильной формы. Закопчённые стены, очаг, небольшая горка сухой травы и полуобгоревший кусок балки как будто всем своим видом указывали на то, что костёр должен разводиться именно здесь. Что Карл и сделал.
       Вместо источника мы обнаружили небольшую ямку, выкопанную копытами нашего козла. На дне ямки стояло небольшое зеркальце чистой воды. Аккуратно, стараясь не поднимать муть, мы углубили ямку на глубину, достаточную для набора чашей, найденной тут же в развалинах, в груде крупной морской гальки. Именно ей мы выложили стенки выкопанной ямки, чтобы остановить сползание песка. Сами не понимая почему, мы, как дети, с любовь и старанием выкладывали стенки, вспоминая вслух о когда-либо виденных источниках воды. Алжирец вспоминал виды большого озера в Шотландии, названия которого он не помнил, так как увидел его в детстве, когда отец привёз своего сына показать родственникам, я вспоминал Байкал, окружённый красным кольцом осенней тайги, а Белый Орёл даже обиделся на наше замечание, что озеро в его городишке под Франкфуртом, просто лужа.
       Подкидывая в руке один из неиспользованных камней с идеально гладкой поверхностью, обточенных морем до правильной овальной формы, я скомандовал отдых, собираясь посчитать сколько прошли, когда и как пойдём дальше. Развалившись полукругом у костра, вонявшим горящим кизяком, группа предалась грёзам. Каждый мечтал о своём, но все принюхивались к наплывающим волнам запаха мяса, готовящегося на открытом огне.
       Подсчёт мудрёных цифр с прибора GPS, сетки карты, с одной стороны обрадовал меня, с другой, поставил вопросы, на которые нужно был ответить сейчас. До охотничьего домика Золотого Лиона мы были на расстоянии одного дневного перехода, если верить прибору и карте. Мы двигались с опережением графика, проскочив самый сложный участок маршрута, как говориться "на раз". Но, придя раньше срока к месту операции, мы рисковали быть замеченными местными и, таким образом, лишиться фактора внезапности. Не пересидеть ли тут, ожидая наступление завтрашнего вечера? А как погода? Орёл быстро развернул станцию, посмотрел сводку погоды. Всё выходило просто замечательно. Только вот почему на карте, переданной нами парнями из посольства, не были обозначены эти развалины? А знают ли они вообще об этих развалинах?
       Сухой кашель выдернул нас из объятий наших грёз. Сгорбленный старик белым пятном виделся в полутьме. Мы подобрались, пребывая немного в изумлённом состоянии. Как этому старику удалось проскочить мимо Яна, Чеха, расположившегося у самого провала в стене?
       Что-то бормоча, старик стукнул клюкой по полу, мощённому обожженным кирпичом. Я взглянул на Алжирца, но тот покачал головой - "не понимаю". Я на английском обратился к нему, предлагая присесть и выпить прохладной воды. Услышав английский, старик, прекратил говорить, подобрался, настороженно спросил "инглиз"? Алжирец заверил его, что мы не "инглизы", а общаемся на английском, так как у всех разные языки. После обмена фразами уточнили, что старик говорит на трудно понимаемом французском, но говорит. Ворчавшего старика посадили на землю, дали чашку с прохладной водой из откопанного нами источника. Но как он попал внутрь? И как он вообще попал сюда, в край этой пустыни, будучи слепым?
       Дед оказался весёлым человеком. Убедившись, что среди нас нет ненавистных ему "инглизов", поев мяса, попив воды, он расслабился, стал рассказывать нам о всяких чудесах, наполняя наш вечер какой-то мистической дымкой. Мы узнали, что сидим внутри могилы какого-то местного святого, которая открывается только в это время года, всего на пару - тройку недель. И что мы везунчики, оказавшись здесь. А что сделали источник, так это правильно. Он старался сам сделать, но силы уже не те, да и путь сюда, с каждым годом всё тяжелей. Услышав наш вопрос дедок, рассмеялся каким-то звонким, чистым смехом.
       - Многие имеющие глаза не видят ничего. Даже рядом с собой. Не иметь глаз не значит бродить в темноте. Иногда высшие силы дают слепоту как дар, а иногда как наказание. И почему они так делают, никто не знает. А как можно сказать, почему ты сейчас сидишь скрестив ноги, а не вытянув?
       Алжирец переводил нам его речь как мог, так как многого он не понимал, а переспросить не решался. И поэтому это объяснение нам показалось не точным. Ну, да ладно. Главное, что дед не пыхтел и не ворчал. Вечером, когда ребята улеглись, дед, протянув руку вперёд, поймал мою руку. Молча, он дернул меня, увлекая за собой. Удивительным образом лавируя между большими кучами кирпича из обсыпавшихся стен, он отвёл меня вглубь, поближе к усыпальнице, усадил на песок. Бормоча, очевидно, какую-то молитву он обмыл руки из фляги, вытер о свой удивительно чистый льняной халат. Потом, к моему полному удивлению, обратился ко мне на приличном английском. Ещё больше удивили его слова. Ощупывая моё лицо, старик цокал языком, удовлетворённо кивал головой. Я терпел. Но когда старик потянул за кожаный ремешок с медальоном на шеи, трофеем, захваченным в ту памятную ночь, я перехватил его руку. Но, неожиданно, старик ловко вывернул руку, ласково похлопал меня по щеке, а ладонью второй руки провёл по медальону. Лицо его исказилось, он уже двумя руками ухватился за медальон. Лихорадочно ощупывая его, он стал пришёптывать, не обращая внимания на меня. Потом отпустил, опустившись рядом. "Ты великий воин, а твоя судьба определена высшими силами. И, поверь мне, многое в ней тебе не понравится. Но ты найдёшь своё место. Как и когда? В нужное время. Когда твоя душа увидит свет, пройдя черноту и горе" - Старик вздохнул, потёр руками лицо. А затем спокойно, словно говорил о чём-то обоим нам понятном, добавил. - "А туда, куда вы идёте, идите сегодня же с утра. Буря будет. И вам своё дело следует сделать в бурю. А теперь иди. Мне нужно побыть одному. Старость предпочитает раздумье в тишине. Иди, иди". Подталкиваемый его сухой рукой я отошёл к своей группе, растолкал спящего Орла, что бы тот запросил погоду. К моему удивлению, прогноз изменился. Завтра с вечера поднимается ветер, а послезавтра утром ожидали бурю. Что такое буря в пустыне, знают только те, кто прошёл через неё. Описывать словами такой ужас как песчаная буря, дело бесполезное. Я бросил взгляд на белеющую в глубине фигурку старика. Откуда он мог знать о буре? Мистика, вообще, какая-то.

    ***

       Мы пришли к охотничьему домику Золотого Лиона до начала бури. Сильный ветер поднимал пригоршни песка, бросая в лицо, засыпал песок за шиворот, силился забить стволы автоматов. Но презервативы, заранее натянутые на стволы, надёжно закрывали их. Песок не мог проникнуть внутрь, как и в замотанные затворы оружия. Внешняя охрана домика поспешила укрыться внутрь, значительно облегчив проникновение внутрь. Серые сумерки, мутные от волн беснующегося песка, позволили не только проникнуть во двор, но и быстро разобраться с охраной. Тех, кто схватился за оружие, мы убили, остальных заперли в одной из комнат. Личные охранники итальянца устроили перестрелку с нами, но мы были более точны. Поэтому, когда я и Алжирец высадил двери в каминный зал, оба объекта, Альфред и Леон, сидели на диване, положив пистолеты на журнальный столик. И итальянец, и африканец знали себе цену. Завалив их на пол, мы скрутили руки, залепили рот. Всё, "груз" в руках. В доме, то тут, то там щёлкали выстрелы. Только в одном месте ударила очередь. В подвале. Оставив Орла сторожить "груз", мы выскочили в коридор. Из подвала выскочили какие-то полуголые девицы, с визгом бросившись мимо нас в холл. Отскочив в сторону, мы пытались рассмотреть, что произошло там, у лестницы в подвал. Наконец, в проёме появился довольный Карл, помахал рукой. "Мне нужен Алжирец" - крикнул он. - "Тут кое-то интересное". Алжирец специализировался на взрывах всех видов и трудно открываемым дверям - от дверей на балкон до банковских сейфов. Именно из-за этой страсти ему пришлось уехать из своей страны и провести два срока в Легионе. В результате чего осел во Франции.
       Внезапно, из холла, по лестнице, шлёпая голыми подошвами по мрамору, к нам взлетела девица, если можно так сказать, в традиционном наряде Африки с одной тонкой нитью монисто из красных камней на шее. "Женю!" - крикнула она, прыгая мне на шею и обвивая руками и ногами меня так крепко, словно собиралась задушить меня в объятиях. Меня никто не звал до этого "Женю". Так звали меня друзья только в африканском периоде моего пребывания вовне. А друзьями у меня было пятеро. Но среди них женщин не было. Под удивлённые взгляды Карла, выворачивающего шею Алжирца, идущего к лестнице в подвал, я отстранил её от себя. На свой вопрос "ты кто" я сам и ответил. На удивлённое "Маргарита?" она разрыдалась. Сквозь её слёзы я услышал то, от чего моя кровь вскипела. Посоветовав ей быстро одеться, я вернулся в каминную комнату.
       Когда Альфреда, по моему знаку, выволокли в коридор, Леон, заподозрив неладное, задёргался. Я с каменным лицом, наступил ногой на колено, слегка надавил, а потом рванул липучку, освобождая его рот.
       - Ты чего хочешь добиться? - Леон прохрипел фразу, плюнув чем-то на ковёр. Вроде как зуб. - Считай, что ты и твои люди покойники.
       - А ты знаешь, что я хочу сделать? - Я передвинул ботинок повыше, нажал. - Мне хочется привязать к твоей ноге веревку. Небольшую такую. Метра два с половиной, не больше. Чтобы трепало тебя. А потом вскрыть твои вены. И дать пинка, чтобы ты полетел из вертолёта, вниз головой. И держать тебя так. Все три часа, пока будем лететь. А потом обрезать верёвку у сухого русла. Там где гиены собираются у единственного источника воды. А ты знаешь, что это значит.
       Леон, замер, что-то соображая.
       - Возьми деньги. Они в сейфе. В подвале. Я скажу код. И оставим вражду, причин которой я не знаю.
       Легкий удар в подвале сотряс домик. Я широко улыбнулся самой отвратительной улыбкой, которую мог изобразить.
       - Мы и так возьмём. Всё, что найдём и вас. Вы ведь товар. И очень выгодный товар. Даже мёртвые.
       Леон задергался. Я нажал подошвой на пах, потом вытащил нож, покачал над лицом.
       - Но я пожертвую своей долей. Почему? - Я воткнул нож в ногу Леона, слегка повернул. Парень оказался крепким. Только заскрипел зубами. - Помнишь кафе дядюшки Жерара? Его брата? Сына? Жену? А крошку Маргариту, которую приволок сюда на потеху охраны? А? Помнишь? Он был мне вторым отцом.
       Леон закрутился на полу. Он понимал, что для него это значит. Но он попробовал поторговаться.
       - Тут в стене сейф. Возьми всё. Я скажу код. Отпусти. Тебе нужны деньги? Ты же за деньги пришёл сюда? Какая разница от кого деньги?
       В комнату вошёл довольный Алжирец. Наклонившись ко мне, он быстро выпалил всю информацию. Я ему прошептал о сейфе здесь, поднялся. Буран неожиданно улёгся, со спутника заметили выдвижение колонны от города, утро уже освещало верхушки барханов. Нужно было уходить. Заглянувший внутрь Орёл подтвердил, что вертолёты за нами уже вылетели. Я повернулся к Леону.
       - Сейф мы, конечно, откроем. И возьмём ещё кое-что на память. Но это не спасёт тебя.
       - Ты не за моей головой пришёл сюда. Ты пришёл за деньгами.
       Леон хотел что-то сказать ещё, но Орёл уже заклеил ему рот, ухватившись за узел веревки, связанных ног. Я махнул рукой. Грузим.
       В сейфе действительно было много интересного и дорогого. Но больше всего мне понравилось оружие на стене. Не колеблясь, я снял кинжал с таким же символом, как и на моём медальоне. Ха, похоже, у меня собирается коллекция? На удивлённый взгляд Алжирца, ответственного за "хабар", я пожал плечами. Мне ничего было не надо. Но в свой рюкзак я всё-таки сунул колье, от которого я не смог отвести глаза. Для Беатричи. Малая компенсация за моё беспорядочное мелькание в её жизни.
       В машины мы загрузились с трудом. Маргарита, уже одевшая платье с жгучим принтом а ля "пожар в саване", сжимая в руках подобранный автомат, сидела в кузове, не спуская глаз с Леона. Пришлось её пересадить в другой джип, подальше от греха.
       На молчаливый вопрос глаз Орла, отозвавшегося на барабанный грохот в дверь охранников, блокированных в одной из комнат флигеля, я бросил одно слово: "Зачистить".
       Уже в вертолёте, несущемся над сереющими внизу песками, успокаивающе похлопывая по спине Маргариту, дрожавшую от первого полёта в своей жизни, я невольно вспомнил того старика. Всё-таки, как ему удалось прийти и уйти незаметно, не смотря на часовых?
      
      
       ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ЖИЗНЬ ИМЕЕТ ДВЕ СТОРОНЫ.
      
       Наш "груз" тут же усадили в самолёт, отправив куда-то в Европу. Нам же дали неделю отдыха, без покидания границ американской базы в Италии. Ну, который, конечно же, мы все, как один, нарушили. А потом мы ещё пару месяцев пахали пески этой пустыни, загоняя караван с нелегальными алмазами из Анголы, как нам говорили. Долго и упорно мы сначала шли по следу этого каравана, а потом вываживали его в песках, изумительных по красоте при восходах и заходах. Когда мы накрыли караван, оказалось, что ангольских алмазов всего маленький пакетик, а весь большой караван был нагружен оружием. На китайскую роту, не меньше. Посовещавшись между собой, так как режим радиомолчания был вынужденным из-за простреленной неделю назад спутниковой рации, мы просто взорвали всё это к чёртовой матери вместе с трупами караванщиков. А потом выходили недели две через самое веселое место этой жаровни - полосу белых песков. В какие-то минуты мне казалось, что всё, приплыли мы. Поэтому, когда мы наткнулись на племя каких-то скотопасов, они долго не могли понять чему мы радуемся. Ведь до ближайшего городка километров двести - триста не меньше. Короче, в результате несложных манипуляций с сотовым телефоном кочевников, за который отдали два автомата, и остатками спутниковой рации, которую отказался бросать Орёл, за нами прилетели вертолёты. Распугав кочевников с их верблюдами, козами, женами и детьми. Уже в воздухе старший пилот, не удержавшись, сообщил, что нас уже списали, так как мы все сроки выхода на связь просрочили. И только разгром каравана, о котором даже местное телевидение освещало, списав событие на борьбу кочевников за контрабандные тропы через пустыню, дал надежду компании, что мы вернёмся. Но, когда боссу сообщили, что мы из соседнего государства звоним с простого мобильника, он чуть не упал с кресла. Думал, что нас взяли пограничники или там военные этой страны, где всём всё безразлично, если это не касалось личных интересов.
       На следующий день после приземления в Шарле де Голе, получив свои отпускные, я завернул в банк, вытащил из своей ячейки пачку долларов, колье для Беатричи. А затем на такси к ближайшему рейсу на Рим. Впереди у меня было целых две недели, которые на самом деле пролетят как один день. От чего на душе станет горько и тоскливо. Но это через две недели. А сейчас я летел к любимой женщине рейсом итальянской авиакомпании, полный радостных надежд и ожиданий. Сидевший рядом немец, возвращающийся из туристической поездки в Париж, принялся за угадывание кто я такой. Знаете, некоторые люди развлекаются во время поездки всякого рода занятиями, в том числе разговорами и физиономическими опытами. Кое-как отделавшись от этого пожилого попутчика, я натянул на глаза повязку, откинул кресло. Но внутри меня поднимался такой небольшой тайфун сомнений. Действительно, кто я? Ведь по факту я потерявшийся на мировых просторах русский, с французским паспортом, в котором стояла немецкая фамилия.

    ***

       Выскочив из такси, я привычно хлопнул дверью, поймав в спину привычное итальянское экспрессивное пожелание таксиста о том, чтобы у тупых пассажиров руки отсохли или что-то в этом роде. Ну, да, ну, да, машина новая, замки дверей расшатываются и так далее. Проскочив пару кварталов на одном духе, я притормозил и степенно вошёл на её улицу. Медленно двигаясь по правой стороне, бросил взгляд на окно. Её не было дома. Створки окна плотно закрыты, горшки с цветами убраны с балкона, шторы приоткрыты, что бы дневной свет попадал на цветы, выставленные на подоконнике. У меня был дубликат ключей, но мне хотелось войти вместе с ней, перешагнуть порог, вступив в приятную атмосферу её квартиры. Не знаю почему, но мне так хотелось.
       Покрутившись по кварталу, заглянул в несколько магазинов, в одном из них упаковал красную коробку с монисто в серебристую бумагу под кожу. У моей Беа есть одна особенность. Чем дольше она разворачивает подарок, тем выразительный становилось выражение заинтересованности на её лице. И хотя солнце ещё бросало лучи на стены домов, не нужно было смотреть на часы, чтобы узнать который час, так как набивающиеся в пиццерию посетители показывали, что рабочий день уже закончен. А поэтому, она скоро появится в самом начале изогнутой серпом улице, восходящей на самую верхушку горы. Выбрав самый крайний столик, откуда просматривалась улица, вниз и вверх, я заказал чая. Мне оставалось только ждать, с тоской помешивая воду с пакетиком ненавистного мне "липтона" в не менее уродской низкобортной чашке на два глотка. Официанты, крутящиеся вокруг столиков, бросали выразительные взгляды, как бы взывая к совести. Сел в "час пик" за столик, то заказывай, а не гоняй воду. Игнорируя эти взгляды, я, наоборот, расселся, вытянул ноги и положил на столик путеводитель, показывая всем своим видом, что как сидел, так и буду сидеть. Наглости у меня за последнее время прибавилось. Ой, как много прибавилось, и вся она была злая, напористая.
       Наконец, она показалась в самом начале улицы, уступив на повороте дорогу старушке, медленно идущей с такой большой корзинкой, отчего создавалось впечатление, что старушка и корзина прогуливаются парой, поддерживая друг друга. Я расплатился по чеку, спрятал кошелёк во внутренний карман куртки, взял в руки берет со стола. Какая она красивая! Беатричи шла в гору медленно, поддерживая рукой снизу и прижимая к себе второй рукой бумажный пакет из крафт-бумаги с торчащими хвостами лука-порея, каких-то овощей и красными кончиками упаковок со спагетти. Пропустив её мимо, я выскользнул из кафе, пошёл в шагах трех позади, выхватывая из пелены запахов итальянской улицы тонкий аромат её духов. За два дома до её подъезда, ускорив шаг, я со спины одной рукой подхватил пакет снизу, второй обхватил её вместе с пакетом.
       - Итак, принчипесса, вы взяты в плен! - Прошептал я, мягко прижимая её с пакетом к себе. - У вас есть только один выбор - отдать мне пакет с продуктами и сдаться на милость захватчика.
       Отпустив пакет, она вьюном вывернулась в моих объятиях, повернувшись ко мне лицом, закинула голову, обжигая взглядом моё лицо. А потом бросилась на шею с такой силой, что мне пришлось прислониться плечом к стенке вычурного особняка, что бы не быть опрокинутым за мостовую. Покрывая поцелуями моё лицо, обхваченное прохладными ладонями, Биатричи, похоже, не дышала, делая это всё на одном вздохе. Опустившись потом на землю, она прильнула сбоку, от удерживаемого мною пакета, глубоко вздохнув со слипом. Потом, не веря, вновь заглянула мне в лицо.
       - Я же обещал вернуться. Вот и вернулся. - Просто сказал я. - Шпионы всегда возвращаются. Ты же сама знаешь.
       - Теперь знаю. - Беатричи потянула ноздрями воздух, дотянувшись до моей шеи. - Что это за запах? Такой пряный и такой терпкий? Какие-то восточные духи?
       - Это не духи. Так пахнет пустыня. Самая большая и самая жаркая пустыня. - На нас стали с интересом заглядываться идущие по нашей улице. - Где много песка, мало воды и очень жаркое солнце.
       - Идём! - Беатричи потянула меня за собой, словно я упирался. - Идём скорее! Ты мне расскажешь об этом, а я тебе приготовлю ужин.
       Поднимаясь вверх по лестнице, она не отпускала мой рукав, словно боялась, что я растаю в воздухе или брошусь бежать прочь с пакетом. Погремев ключами и отворив дверь, она втянула меня внутрь, толкнула дверь. Не успела она закрыться, как пакет с продуктами полетел на паркет, а мы обвились, стараясь как можно глубже поглотить другого.
       Беатричи, обвязавшись фартуком со смешными гномами, вертелась на кухне, готовя не то поздний ужин, не то ранний завтрак. Я же сидел тут же, на кухне, вытянув ноги, провожая взглядом каждое её движение. Она не спрашивала откуда я, надолго ли я здесь задержусь. Она просто наслаждалась этим моментом, когда посреди спящего города, на кухне, рядом с её мужчиной, она готовит еду. Не зажигая верхнего света, она чем-то шипела на плите, вытягивая из холодильника нужные ей продукты, появляясь в косом луче света из холодильника, ламп кухонного гарнитура. И мне нравилось смотреть как мелькали её руки с ножами, кромсавшие зелень на доске, как колыхалась её грудь, прикрытая только тонкой тканью передника. Мне в ней нравилось всё. Я влюбился в каждую складочку её тела, в каждый волосок на смешно постриженном затылке. Я наслаждался своей женщиной.
       Наконец, она скинула фартук, представ в костюме Афродиты, выходящей из морского прибоя, протянула руку ко мне.
       - Ты поможешь накрыть на стол? - Спросила она, счастливо улыбаясь.
       - Стой! - Я вскочил, подхватил неизвестно каким образом оказавшийся на кухне чулок с ажурной каймой. - Для моей Афродиты у меня сюрприз. Закрой глаза.
       Подхихикивая, она шутливо отбивалась, а я шутливо рыча, завязывал ей глаза. Оставив её стоять на входе в кухню с завязанными глазами, напротив большого зеркала прихожей, я выдернул из своего рюкзака красиво упакованную коробку. На ходу, вскрывая коробку и оставляя оторванные куски обёртки на полу, я открыл крышку коробки. Ожерелье приветливо сверкнуло камнями, а Биатричи захихикала от щекотящего холодка ожерелья на шее. Она попробовала ощупать его руками, но я пресёк эти поползновения. Держа со спины под локти, я подвёл Битричи к зеркалу в прихожей, включил бра. Ожерелье вспыхнуло в электрическом свете, заиграло волнами, Биатричи замерла, словно почувствовала красоту, и я развязал повязку. Похлопывание ресницами, подслеповатое прищуривание быстро сменилось застывшим взглядом, ничего не выражавшим. Сначала я подумал, что ей не нравится, но не получив ответа на мой вопросительный звук "м?" и поцелуй в шею, понял, что человек впал в ступор. Наконец, она отмерла, дрожащими руками провела по ниткам ожерелья, повернувшись ко мне, дрожащим голосом спросила:
       - Ты из мафии?
       - Почему ты так решила? - Удивлённо спросил я. Хотя её вопрос понимаем. Она прекрасно понимала, по тяжести ожерелья на шее, что оно золотое, а по игре и размерам камней, что такое ожерелье дорогого стоит. Одни рубины, красными искрами бьющие по глазам, чего стоят. А тут малознакомый мужчина, внезапно появляющийся и внезапно пропадающий, дарит такой подарок, от которого бы не отказалась бы и королева. Откуда у него такие деньги? Купить, по идее он не может, у него, как видно, нет постоянной работы. Значит, что мошенник или бандит.
       - Ну, - потянула она, отводя глаза в сторону, - сразу...
       - ... могу заверить, - я перебил её, - что я не из мафии, не из Коза Ностра и прочих там организаций, это раз. Во-вторых, данное ожерелье получено совершенно законным путём. - Хотя, честно говоря, я не знал, являются ли "оставленные на память" трофеи законными. - К тому же, оно такое красивое, и в нём ты похожа на Клеопатру!
       Биата вновь повернулась к зеркалу, к своему отражению в полный рост. Камни брызнули голодными горящими искорками, запрыгавшими по стеклу. На её побелевшем лице, переволновалась, бедняжка, густо пошли красные пятна.
       - Оно ведь золотое? - Не то констатировала, не то спросила она осипшим голосом.
       - Золотое. - Подтвердил я, обнимая её сзади. - И камни настоящие. Ну, что? Идём есть?
       - Нет! - Уже пунцовая, она отстранила меня. - Я хочу знать кто ты и откуда, и, наконец, откуда у тебя такие вещи?
       Я пожал плечами, развернулся, прошёл на кухню. Там я достал бутылку из винного ящика из-под стола, налил вина и себе, и ей. А потом сел на стул, хлопнув ладонью по коленкам.
       - Иди сюда, милая. Садись и слушай. Но не перебивай.
       Придерживая ожерелью рукой, она уселась ко мне на колени, я обхватил её за талию и тихо шепча, в нескольких словах, рассказал кто я, чем занимаюсь и откуда у меня ожерелье. Естественно, я опустил все подробности последнего боя и захвата Золотого Лиона с Альфредом.
       - Так ты наёмник? - Широко раскрытые глаза требовали немедленного отрицательного ответа.
       - Нет, я не наёмник. - Я поправил завиток локона, чмокнул в открывшийся висок. - Повторяю, я работаю в частной военной компании, которая является официальной компанией, платящей налоги и зарегистрированной по всем правилам. Я совершенно легально работаю на ней. Хочешь, покажу документы? - Я попробовал встать, но она не дала мне этого сделать, обхватив за шею, уткнувшись куда-то за шею, в спину.
       Так мы просидели несколько минут - в абсолютной тишине, без движения, прислушиваясь к дыханию друг друга. Наконец, она вздохнула, нашла своими ласковыми губами моё ухо и прошептала, немного путаясь в английском:
       - Всё это враньё. И хотя это ложь, она меня успокаивает. Но ты это не ты! Когда сможешь тогда и расскажешь, русский моряк. А теперь, скажи, из-за этого ожерелья, правда, никто не умер?
       Я тихонько хлопнул по округлости попки, перехватил её руку, серьёзным голосом сказал:
       - Я бы не подарил своей любимой женщине ничего, что досталось бы мне кровью другого человека. Оно чистое как моя любовь к тебе.
       Эти слова успокоили её католическую совесть, Биатричи повеселела, подхватилась и поволокла меня в темноту комнаты. Стоящая на столе еда уверенно переходила в разряд плотного раннего завтрака.

    ***

       Перед отъездом я встретился с Маргаритой. После краткого, но жаркого периода решения вопросов с её документами мне удалось пристроить девочку в один из частных пансионов. На что ушла моя часть "вне контрактных денег", вырученных Алжирцем за содержимое сейфа из подвала Золотого Леона. А за университет, за все шесть лет, заплатил я. Дочь дядюшки Жерара должна получить хорошее образование. А с меня не убудет.
       В кафе, чуть не приплясывая, звякнув колокольчиком на дверях, заскочила Маргарита. Подбежав ко мне, она повисла на шее, громко чмокая в щёки, чем наша пара заслужила осуждающие взоры официанток. Такая молоденькая, негритянка, а он такой взрослый мужчина с проседью в волосах, польстился на молоденькую дурочку. Извращенец! Чего только в сумасшедшем Париже не увидишь, и такие странные пары, тоже.
       Она ела маленькой ложечкой горячий шоколад, снимая слой за слоем густую массу, болтая обо всём. О новой подружке, о преподавателях, о тощей кошке, которую тайком кормят они на дальнем дворе пансиона, несмотря на строжайший запрет на домашних животных. Я же, сидел рядом, реагировал на её рассказы, что-то переспрашивал, а сам думал, что наши с Беатричей дети никогда не будут жить в пансионах. Я постараюсь, очень постараюсь, чтобы такого не случилось. Официантка, обслуживающая наш столик, ставя передо мной очередной бокал с вином, не вытерпела. Она наклонилась, тихо спросив, не моя ли это дочь? Я же, улыбнувшись, только отрицательно покачал головой. Услышав, что она моя племянница, официантка, словно делая вывод для себя, также кивнула, но, по-моему, удалилась со своим мнением. Вернувшаяся из туалета Маргарита, только констатировала, что все официантки проводили её осуждающими взглядами. Я усмехнулся, добавил, что у этих официанток глаза ещё больше увеличатся после вот этого. Я вытащил из кармана куртки, лежавшей на соседнем кресле, красную коробочку. Маргарита расплылась в улыбке, подмигнула мне. Взрослый мужчина, дарящий молоденькой девочке кольцо, гарантированная тема для обсуждения для всех официантов этого кафе не только на сегодня.
       - Маргарита, тут кольцо. Его мне дал твой отец, чтобы я, когда мне будет тяжело, продал его. Но я берёг его. Оно теперь твоё. - Хотя это кольцо было трофеем из сейфа мафиози, я решил его отдать девочке именно так. Маргарита взяла в руки коробочку, открыла крышку. По лицу пробежала волна эмоций. Я продолжил. - Твой отец очень хотел, чтобы ты была образована. Твоё обучение и проживание полностью оплачено. Оплачена и учёба в университете. Не спорь! - Я положил руку на руки Маргариты, сжимавшие коробочку. - Часть денег отца, часть моя. Не спорь! Это воля отца, которую нельзя нарушать. Ты понимаешь? Вот пакет с документами.
       Маргарита, вздрогнув, бросилась ко мне на грудь, уткнулась мне в грудь, зарыдала громко, капая крупными слезами. В кафе стали оборачиваться на нас, но мне было на всех наплевать. Я гладил по сверкающим курчавым волосам плачущую прижавшуюся ко мне молодую девушку. Которая в душе была ещё девочкой, но уже повидала такое, что и взрослым не вытерпеть.
       Расстались мы уже вечером, перед воротами пансиона. Она поцеловала меня, крепко прижавшись ко мне. И долго не отпускала, признавшись мне, что боится, что это последнее наше свидание. Я постарался развеять её опасения, но у самого кошки заскребли на душе. Уж что-что, а интуиция, у этой семьи, была, так сказать, в крови. Жена дядюшки Жерара как-то проговорилась, что у неё в дедушках шаман. Хотя в их племени шаманам нельзя было иметь детей, он нарушил это правило. И зачастую Маргарита без задней мысли в разговоре такое выдавала, что пугала меня. Особенно её высказывания относительно будущего.

    ***

       В группе нас было пятеро. Все не ниже подполковника. И только я один, старший лейтенант страны вероятного "противника". Алжирец на проводах в компании, улучив момент, шепнул, что кроме меня, поедут ещё несколько человек. Но вот чтобы такие чины я не предполагал. После инструктажа, длительного обсуждения каких-то организационных вопросов, нас, наконец, снабдили паспортами, крупной суммой денег, пакетами, каждому свой. И если высшие чины направлялись в крупные города, в штабы дивизий, бригад и выше, то мне, очевидно, как самому младшему, и самому "живому", доверили проводить подготовку по стрелковому делу на самом низу. На что мне было совершенно наплевать. Главное, что мне платили неплохие деньги, я обучал, а не рисковал своей головой. После двух недель с Беатричи мне не хотелось рисковать своей головой. Ни в каком виде.
       Эта балканская страна встретила нас полной чехардой, начавшейся с проверки документов на границе. Хорошо, что в столичный аэропорт приехал человек из американского посольства, который помог решить вопрос. За простую взятку в смешную сумму - сто долларов. После обеда в посольстве нам дали возможность пройтись по городу как туристам. Мне не доставило труда, зная украинский из общения со своим другом по училищу, и немного древнерусский, увлечение в молодости историей, читать названия, угадывать и расшифровывать заголовки статей, лозунгов и всякой другой макулатуры выложенной на газетные прилавки. Политические страсти тут кипели нешуточные, от чего у меня пошла голова кругом. Прозападники, националисты, коммунисты, социалисты, либералы всяких мастей и прочие, несли и тянули в свои стороны, затирая самое главное - ответ на вопрос "что дальше". Если у нас в Союзе, действительно, такая же ерунда, то многое мне становится понятно. Слова "перестройка", "открытость" и прочее, конечно же, кочевали из статьи в статью в каждой европейской газетёнке о Союзе не первый год, но воочию увидеть лучше всего. Как говориться, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
       Городок, в который я приехал в сопровождении болтливого американца, специалиста по взрывному делу, оказался милым. Небольшой, можно сказать, карманный городок, с домашней кухней в гостинице на десяток номеров, приятными девушками-официантками. Мечтавшими выйти замуж за иностранца и уехать отсюда в другую страну. Любую, но благополучную. Природа тоже была красивой, гористой, напоминающей наше преддверие Кавказа. Ещё не горы, но уже и не равнина. Теперь, моё утро начиналось с приятной пробежки по чистым улицам, то взбиравшихся, то стекавших с горок. От чего тело наполнялось живительной силой, вызывая одобрительные взгляды местных мужчин, а также плотоядные взгляды официанток вечером. А, впрочем, не только официанток.
       Контингент, который наша группа из пяти инструкторов, должны были обучить, представлял из себя такую кашу, что в течение первой недели каждый вечер, мы, между собой, за стаканчиком выпивки, сетовали друг другу и делились опытом как весь этот колхоз организовать. Но через неделю, мы нащупали что-то такое, что позволило нам в конце второй недели уже смело строить какие-то планы по результатам. Собранные из разных частей они имели совершенно разный уровень. И английским владели из рук вон плохо. Меня спасало, что многие учили русский в школе, а кто-то и в военном училище. Некоторые вопросы решить было проще.
       Но чем дальше я обучал этих вояк, которых, по-моему, больше всего интересовала выпивка и девки, тем сильнее становилось ощущение, что я участвую в какой-то гадкой афере. Многие были членами Хорватского демократического союза, а несколько участвовали в августовских событиях девяностого года в Бенковац, где начались боевые столкновения между спецподразделениями хорватов и сербами. Они открыто хвастали своими победами, показывая благодарственные письма от министра внутренних дел. И хотя весной девяносто первого года им навешали как следует, они жаждали решить вопрос с сербами "по шиптарски", то есть до полного уничтожения сербов. Прошедший же недавний референдум завершился провозглашением независимости 25 июня. Один из старых хорватов, с которым я познакомился в местном магазине, опрокинув со мной пару рюмок, так прокомментировал мой вопрос о независимости. Разговор шёл по-русски, так как старик учился в Днепропетровске и не забыл русский язык.
       - Ты иностранец и тебе не понять. Историю по Югославии, наверно, преподавали так, кусками? - На мой возмущённый ответ, усмехнулся. - Если бы знал, то вопрос не подавал. Флаг видели? Ничего не напоминает? - Снова стопка местной водки. - А мне очень. Времена Павле Павелича. Знаешь такого? Нет? Лучший друг Адольфа Гитлера. И флаг весь сплошная символика усташей времён Независимого государства Хорватии. Так и скажу тебе. Дело кончится плохо. - Снова стопка, и жалеющий взгляд мне в лицо. - Поверь мне. Уезжай, чтобы потом себя виновным не чувствовать. Ты ведь учишь этих бандитов?
       Мрачный от этого разговора, который лишь углубил мои самые наихудшие подозрения, я вернулся в гостиницу и впервые напился. Не выдержал. Судя по вчерашнему выступлению президента Франьо Туджмана, призвавшего к объединению хорватов и в Боснии и Герцеговине, сербам предстоят тяжёлые времена. А я часть процесса подготовки к этому. Из зеркала гостиничного номера на меня смотрела пьяная морда наёмника, готовившего убийц невинных сербских мужчин, женщин и детей. Высокооплачиваемого профессионального европейского наёмника. Ну, ладно, боевые операции в Африке, где сила закон. А тут собственными руками готовлю людей, чтобы они как можно эффективней убивали православных. Господи, ну до чего же я докатился! Валясь на кровать ничком, в моём опьяненном алкоголем сознании мелькнула мысль, что жизнь имеет две стороны. Одна счастливая, другая не очень. Моя же жизнь имеет одну сторону полностью чёрную, да и вторая не чуть не чище. Только Беатричи светлый след на этой стороне. Утро не принесло облегчения.
      
      
       ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ПО ТУ СТОРОНУ БАРРИКАД.
      
       Через неделю судьба вновь развернула меня в совершенно другую сторону. Вновь дорога, лица, мелькающие в пассажиропотоке, текущего по своим законам. Вечно спешащие по своим делам, которым нет дела до событий вокруг. В окне такси промелькнул Париж. В августе он прекрасен в своей летней лености и стремлении удалиться к прохладным водоёмам и морскому побережью. Офисы полупусты, свободная подземка, дорожные полицейские, сочувственно кивающие в ответ на сетование о жаре и усталости от работы. Но пока я сидел в приёмной, ожидая, когда освободится босс, мимо меня прошло удивительно много посетителей. Оживлённо для августа. Неужели где-то война, и всем сразу потребовалось оружие?
       Улыбающийся босс пожал мне руку, подозрительно внимательно слушал мой отчёт. На мой же вопрос он улыбнулся, протянул конверт. Прочитав письмо, мне стало совсем ничего не понятно. Но босс уверил меня, что там мне всё разъяснят. Выйдя из офиса, я завернул в кафе выпить что-нибудь. Ведь впереди опять, чёрт пойми что и бантик с боку. Очередное ЦРУ или Ми пять?
       Небольшой особняк в пригороде был милым, если не сказать больше. Милым был и голосок у девушки, запустившей меня внутрь, щелкнув электрическим замком. Внутри также было приятно. Аккуратные аллейки, скамеечки, небольшой водоём, в котором, я уверен, плавали шустрые стайки золотые рыбки. Такой образцовый парковый дизайн с камерами видеонаблюдения. Только ни одного человека тут. Как в пустыне.
       Молодящийся сотрудник, представившийся как Кирилл, говорил на правильном русском языке, долго опрашивал меня, не делая никаких пометок. А зачем, если наш разговор записывался и снимался? В этом я не сомневался. Задачи, которые озвучили мне после трех часового "разговора по душам", немного озадачили меня. Поехать в Болгарию, откуда по чужому паспорту перебраться в Югославию. И посмотреть на ситуацию со стороны сербов, как журналист одной из русских газет. Но перед этим со мной поработают люди.
       Люди, действительно, поработали. Как видно было мне из материалов, вытаскиваемых из папок, кэйсов, они прекрасно владели ситуацией с состоянием советской прессы. У них в материалах были даже привычки того или иного редактора, склонности и любовные предпочтения. Поэтому, к концу пятого дня я всё знал о сотрудниках этой небольшой газеты демократического толка, издаваемой в Подмосковье. Ну и зоопарк там собрался, могу сказать, только. А когда в Болгарии мне вручили советский паспорт со всеми отметками о пересечении границы, визами и моей фотографией у меня уже не оставалось никаких сомнений, что в этой командировке мне предстоит очень и очень "попотеть", прежде чем я снова увижу Беа. Эти интеллигентные ребята с удивительно правильным, можно сказать, академическим русским языком с меня живого не слезут.
       Вытаскивая себя из постели, чтобы открыть дверь, в которую непрерывно звонили, я не сомневался, что увижу полицейского или одного из тех ребят. Так и оказалось. На пороге стоял мой куратор, который, не здороваясь, прошёл в номер к телевизору, нажал на кнопку. Американский новостной канал сходу пустил картинку с танками, автомобилями, толпами людей. Полусонный, я присел на кровать, озадаченный таким утренним визитом, но одного взгляда проснувшимися глазами в экран заставили меня впиться в экран. Узнаваемые московские улицы с танками, колоннами грузовиков полными солдат с оружием. Дав мне прочитать бегущую строку, куратор, поставив банку с соком, сказал просто и безапелляционно, что мне предстоит немедленно отправиться в Москву, чтобы выполнить их одно поручение. На мою слабую попытку возразить, меня попросили не дергаться, и что моё возращение уже организовывается. А цифра гонорара, написанная на полоске бумажки, сняла вопросы. Передо мной вновь была папка с материалами о том, кого я должен был вывезти из Москвы на Западную Украину.
       Через день, я стоял перед советским пограничником, удивлённо посмотревшего на меня и протянутый паспорт. Тут люди валом выезжать повалил, а он, наоборот, обратно возвращается. Но штамп поставил только после внимательного рассмотрения страниц "моего" паспорта с проставленными штампами. Таксист, матерясь, крутил баранку, стараясь не встревать между колонами техники, то стоявшей на краю дороги, то медленно двигающейся в сторону Москвы. "Шарик", оставшийся за моей спиной, с каждой минутой удалялся, заставляя нервничать. Смотря через стёкла "Волги" на солдат, топтавшихся у грузовиков, офицеров небольшими группами явно обсуждавших то положение, в которое они попали, я невольно втянулся в разговор с водителем. Давненько я не слышал такой колоритной речи, с такими прилагательными, и такими характеристиками. Расплатившись с Мишей рублями и добавив пачку "Мальборо", блоком которых запасся ещё на вылете в Софии, я остался один посреди пенившейся от политических страстей Москвы, разбавленный повседневными заботами о продуктах, детях и любви. Сев на скамейку напротив Пушкина, я замер, прислушиваясь к звукам так внезапно окружившей меня Родины. Не могу сказать, что я был спокойным. Меня трясло, по коже пролетал холодок, который бывает только в момент перестрелки, когда у тебя внезапно кончились патроны, хотелось спрятаться, отдышаться. Но мне не дали и минуту отдыха. В уши залез лязгающих гусениц по асфальту. Стоявшие рядом студенты, открыто крывшие матом ГКЧП, КПСС и ещё много кого, внезапно замолкли, сорвались с места, крикнув громко и призывно, сидевшим на скамейках: "Чего сидите? Там наши, а вы тут!" Сам не понимая почему, я встал, шагнул со всеми за ними. Увиденное мною совсем поставили мир с ног на голову.
       Толпа, наплевав на движение, выплеснувшись на проезжую часть, стала образовывать живую стенку, преграждая дорогу колонне БМД. Солдаты, сидевшие на броне, по команде соскочили, выстраиваясь в ограждение вокруг колоны, но стремительно накатывающие волны разношерстно одетых людей, сильно прижали их к машинам. Мне стало плохо от одной мысли, что может произойти, если у кого-то из военных сдадут нервы. То, что у них есть патроны, я не сомневался. Когда такая заварушка, то патроны обязательно должны были выдать. И хранить у командиров, до раздачи по команде. Я бы так сделал бы. Облокотившись на чьё-то плечо, я вытянулся посмотреть, что там впереди. Впереди была колона, вытягивавшаяся в хвост этой колоны ВДВ. Молодой лейтенант, в крупных красных пятнах на белом лице, затравленно крутил головой, оценивая обстановку. Он скользнул по мне затравленными глазами, в которых отразились всё прибывающие толпы людей. Я его понимал. Среди этого бурлящего моря простых людей, в гуле голосов, он совершенно потерялся. Если бы это было не тут, а где-нибудь, где стреляют и всё понятно, он бы дал команду проложит дорогу. Но тут. В Москве, посреди неагрессивной и такой разной толпы, всё больше нависающей над колонной! Наконец, он решился. БМД, зарычав моторами, развернулись, подхватили солдат и двинулись назад. Толпа, к тому времени уже принявшее состояние стенки, сотканной из тесно прижавшихся друг к другу людей, радостно выдохнула, сопроводив манёвры машин громким "ура". Едва машины исчезли, стена распалась на несколько групп и колонн, самоорганизовавшихся в броуновском движении расходящихся с площади людей. Затем они, скандируя: "Россия!", "Ельцин!", двинулись по улице пролетарского писателя, превращая улицу Горького в бурлящую пешеходную зону.
       Пройдя с ними какое-то расстояние, я отстал от колонны, присел на лавочку на остановке троллейбуса. Пожилая женщина, сидевшая на другом конце, окинув меня взглядом, сказала:
       - Троллейбусы не ходят. Теперь это надолго. Приезжий? Шёл бы сынок на метро.
       Согласно кивнув головой, я пошёл к переходу, над которым стояла большая буква "М". Метро работало, но я бы организовав хунту, первым делом, закрыл метро, телевидение, радио. Проходя мимо витрины, я оглядел себя со стороны. Откуда эта тётка могла узнать, что я приезжий?

    ***

       Дом объекта стоял в рощице березок, выросших с того момент, когда их посадили тонкими саженцами в красивые высокие деревья. Дверь мне долго не открывали. Но потом в щель, над тонкой цепочкой ограничителя, на меня уставилась пара красивых глаз, под чёлкой светлых волос. Я откашлялся, спросил объекта, но девушка, окинув меня взглядом, неожиданно приятным низким голосом сообщила, что его нет дома. Он уехал в деревню к бабушке. Поблагодарив за такую информацию, я попросил сообщить ему, что его искал журналист и оставил ему записку. Выйдя из подъезда, вонявшего как в моём детстве, кошками, пришлось остановиться. Монтёры в грязных то ли спецовках, то ли бушлатах, копались над открытым люком, заглядывая внутрь, перегородив дорогу. Пришлось обходить эту банду вдоль по лавке по земле усыпанной листвой. Ранняя осень в этом году.
       Трясясь в вагоне метро, окружённый людьми озабоченными своими повседневными делами, я изучал надписи тонким фломастером на светло-жёлтом пластике вагона. Черные надписи извещали о частоте радио, на котором ещё выступали не говоруны ГКЧП, говорили "нет" хунте. Судя по корявым буквам, писала молодежь. Я вышел в центре. Нужно было позвонить.
       В ряде телефонных будок без стекол внизу работало только два аппарата. Прежде чем встать в стройную очередь, мне пришлось побегать, чтобы поменять нужное количество двушек. Мне их нужно было много. Аппараты беззастенчиво глотали монеты, не соединяя. Выстояв очередь, я, держа монету навесу, закрутил вихлявый диск аппарата.
       По первому телефону мне никто не ответил, по второму тоже. Озадаченный я набрал третий телефон. После трех звонков, которые больше напоминали вариации на тему звонка в шуршащей трубке, кто-то поднял трубку. Назвав пароль и получив инструкцию, я снова набрал те два первые телефона. Никто не отвечал. Озадаченный я пропустил ещё человек пять и снова закрутил диск. Не мог же я остаться без связи! Тем более в такой момент. На втором номере, после шестого звонка, трубку подняла пожилая женщина. Мне пришлось повторить пароль раза два, прежде женщина посоветовала позвонить через минут десять. Погуляв с минут двадцать, уже привыкнув к удивительным выкрутасам телефонных автоматов, путавших телефонные номера, отказывавшихся соединять после третьей цифры, я настойчиво дозвонился. Мне назначили встречу. Спускаясь в метро, я купил газету "Правда" с официальными новостями. И тут же выбросил в урну. Тьфу, какая гадость!
       Чебуречная на Таганке славилась своими чебуреками. Знатоки этого кавказско-азиатского шедевра стекались сюда из близлежащих районов города, чтобы вкусить, в этой неказистой на первый взгляд чебуречной, сочный, ароматный, сделанный с большой любовью чебурек. Я заранее занял место в углу переполненной чебуречной. Пара пива, пара чебуреков и неспешное поедание шедевра залог душевного спокойствия. Но и тут политика кипела страстями. В обсуждении вопросов мнения и аргументы так причудливо выстраивались, аргументировались, что через минут десять у меня в голове была каша. Долгое отсутствие в стране сделали своё дело. Я был вне всего этого. Невзрачный мужчина прошёл к моему столику, нагло облокотился о стол. Это был связной.
       Уже в сумерках я вновь постучал в дверь квартиры объекта. И опять приятный голос девушки ответил, что нужный мне человек уехал к своей бабушке в деревню. А когда будет обратно неизвестно. Разозлившись, я наклонился и тихо, чтобы только она слышала, попросил передать, что завтра я уезжаю. И если он не хочет, чтобы на него рассердился наш общий знакомый Майкл Кроуд, пусть будет завтра в полдень в парке возле Курского вокзала. Если он не придёт, я уеду, ждать не буду.
       В полдень я стоял в чахлом полупарке-полуполянке перед громадой Курского. Народ спешил на поезда, ругался между собой, лениво тянул пиво, какие-то немытые личности сновали под мелким дождём, поливавшем, периодически, землю. Знакомый голос сзади повернул меня. Передо мной стояла такая симпатичная девушка, что, не знаю отчего, но я невольно улыбнулся. А потом аргументировал, что дочь должна всё-таки проявить заботу об отце и как-нибудь связаться с ним, а не водить за нос человека, у которого каждый час на счету. Она же, покраснев, сказала, что, во-первых она жена, во-вторых, слишком много разных людей пытаются с ним встретиться, а в-третьих, что мне надо?
       Чертыхнув про себя этих доморощенных конспираторов, ведь объект где-то рядом смотрит на нашу встречу, я на пальцах объяснил его жене, что если тот сегодня вечером не будет стоять тут с собранным чемоданом, сумкой или, вообще, в пижаме, то я уеду без него. А потом добавил от себя, что такой красивой девушке, с таким редким голосом просто преступно губить свою жизнь рядом с человеком, посылающей её вместо себя на встречу. Она, вскинув голову, обдала меня презрительным взглядом, развернулась и ушла, засунув руки в карманы плаща. Я же плюнул ей в след. Да пошли они все куда подальше! Перешагивая лужи, я направился к метро. Два купейных в кармане до Львова жгли мне пальцы. Не вывезу, не получу денег. Так мне и заявил мне связной, опасливо косясь на горячие чебуреки, поедаемые мной. Да и черт с ними, с этими деньгами. Тут самому бы живым выбраться. Невозвращенца, да ещё по чужому паспорту находящемуся в стране, посадить будет легче лёгкого. Спускаясь в метро, я задержался у турникетов, выискивая монетку в пять копеек. Ага, а вот эту морду я-то и ищу. Объект, держа жену под локоть, что-то говорил ей на ушко и вёл в метро. Подождав, когда они зайдут, я пошёл следом. Теперь он от меня не уйдёт. Как всё-таки примитивно понимание дилетантов об оперативной работе. А многие диссиденты - испорченные пороками интеллигенты, не вытолканные взашей вовремя за границу.

    ***

       Вокзал Львова встретил нас такой же суетой как Киевский вокзал Москвы. А газеты наше прибытие отметили сообщениями в газетах, что ГКЧП приказал долго жить, в Москве идёт занятие помещений ЦК, КГБ и, вообще, демократия победила. На конспиративной квартире нам дали выспаться, покормили, а затем посоветовали погулять пару дней. До получения инструкций. Этот брюзга-интеллигент остался сидеть на квартире, обуянный страхом, что его украдёт КГБ, чтобы получить от него важные сведения о его дружках диссидентах и прочее такое. Я же, воспользовавшись ситуацией, гулял по городу, наслаждаясь старинными улицами, подъездами, городом. Старый польский город. Красивый, ничего не скажешь, красивый. Как не крути.
       С этим поспорить было трудно. Один из старичков, сидевших на скамейке скверика рядом с оперным театром, от нечего делать, завязал со мной диалог. Услышав слова восхищения, оживился, стал давать рекомендации куда сходить, что посмотреть. А потом, замечтавшись, порекомендовал попробовать особое блюдо этого города "Рубец по львовски". Заторопившись, словно я уже уходил, старичок ударился в объяснение рецептуры блюда. А в заключение порекомендовал наплевать на всё, что он наговорил. Но сходить в маленькую забегаловку у старой костёла, что недалеко от вокзала. "Именно там, и только там, можно попробовать настоящий рубец!" - глаза этого словоохотливого старичка заволокла пелена воспоминаний. - "Никто в этом городе не мог сделать рубец лучше, чем наш знаменитый ..." - Старик потряс в воздухе пальцами, помогая, очевидно, вспомнить имя знаменитого кулинара. - "Но возраст, знаете, возраст. Когда он умер, все знающие люди были в сомнении. Кто же сможет делать блюдо тоже как и ... Ну, как же его!" - Расстроенный старичок хлопнул по коленке. - "Не помню! Забыл! Но сходите, сходите, не пожалеете".
       Не смотря на свой вид, небольшая закусочная со стоячими столами вбирала в себя разный народ. Но все они любили "рубец по-львовски". Старик не обманул. Рубец, действительно, оказался шикарным. Блюдо роскошное! Я ел его медленно, смакуя каждую ложку. Стоявший напротив абориген узнав, что мне посоветовали попробовать именно здесь, рассыпался подробностями о блюде, уходя в недалёкую историю города. Из закусочной мы вышли вместе, обсуждая какие места в городе мне следует посетить. Так беседуя, мы отошли от закусочной и новый знакомый произнёс пароль. Наконец-то! Но, то, что я услышал, огорчило меня. Ладно, новые времена, новые порядки.
       На конспиративной квартире мне вручили билеты обратно в Москву. Мне предстояло вернуть этого красавца обратно. Трясясь в троллейбусе, я провожал глазами красивые дома, жалея, что не было возможности остаться и посмотреть этот город. СВ немного скрасило наше совместное пребывание, но вступив на перрон московского вокзала я сразу попрощался с ним. Двигаясь по вечерней Москве, я невольно успокаивал себя. Но одна мысль постоянно вертелась в голове - если все они такие, то не удивительно, что многие их не любят.
       Не успел я усесться в кресло на конспиративной квартире, как на меня насел московский куратор. Чуть путаясь в падежах он упорно расспрашивал кто и что делал во Львове, куда ходили, что видели, с кем общались. А потом насел, не знаю ли я что о жене объекта? Короче, ушла она от него. Как мы уехали, так и на другой вечер её уже не было дома. Ухмыльнувшись, я дал характеристику своему подопечному, и ехидно добавил, что девушка сделала правильно, что бросила эту скотину. Тем более, такая красивая. За которой я бы сам приударил. Куратор удивился, зачем мне её бить, чтобы ухаживать? Это новый способ ухаживания у русских?
       В Белград я всё-таки попал. Но уже как канадский гражданин и в конце октября.

    ***

       Осень, осень, очей очарований. Красивая пора, когда ты у себя дома, на даче, в деревне у бабушки с дедушкой. А не ползаешь между деревень неспокойного балканского государства с увеличивающейся вероятностью получить по голове от агрессивных хорватов или сербов. Шла "странная война" на Балканах. День ото дня всё чаще то тут, то там вспыхивали дома сербов. Точечно, быстро и неуловимо жёстоко, согласно циничному сценарию. Но я переезжал от деревни к деревне. Ходил на все пресс-конференции, как журналист никому не известной канадской газетенки. Старательно фотографируя командиров сербских частей, представителей властей, занося их имена в свой потрёпанный карманный фолиант, я, по возвращению, делал списки и прикладывал фотографии. Я понимал, что это всё стекается в одно место, откуда раздувается этот пожар, подпитываемый долларами, контрабандными сигаретами, которые и курить было опасно для здоровья, до того они были "палёными". И с каждым днём всё больше убеждался в правильности поговорки, услышанной от русскоговорящего сербского журналиста: "Jугославиjа jе окружена БРИГАМА" что переводилось так "Югославия окружена "заботами": болгарами, румынами, итальянцами, греками, албанцами, мадьярами, австрийцами". Действительно все жаждали оторвать свой кусок от Югославии, растоптать её, загнать память о гордости и величии народов, незыблемости и долголетия православия в горах юга Европы. Особо старались, почему-то болгары, вызывая своей суетой у меня ощущение какой-то непромытости от явно видимой продажности и предательства.
       Как-то вечером, после очередного "похода", когда я, очумевший от слякоти, смертей, накала страстей, кипевших неделю вокруг меня, сидел и не очень быстро разбирал "контрольки" - отпечатки пленки на одном листе, в квартиру ввалился мой знакомый - американский журналист из, какой-то там, очередной кроникл. Плеснув себе виски в стакан, приправив нетонкий слой спиртного льдом, он притянул одну из "контролек", нацелился на неё увеличивающей лупой. Потом крякнул, вновь пробежался по "контрольке" лупой.
       - Слушай, а давай я у тебя это куплю. Несколько кадров или всю плёнку? - Американец потянул из кармана портмоне. - По сотне за кадр?
       Я поднял голову, уставился на него налитыми кровью глазами, стараясь понять, что он от меня хочет. Американец, по-своему поняв мой тяжёлый взгляд, засуетился.
       - Получается, я тебя граблю!? - То ли раздумывая, то ли констатируя, произнёс американец. - Давай куплю несколько кадров? По триста? Пойдёт? Негатив мой.
       Я пододвинул к себе "контрольку", уставился на мелкие черты лиц и контуры тел, зданий, машин. Работая "фотожурналистом" я не мог удержаться, чтобы запечатлеть понравившиеся мне лица простых людей, страшные события, понимая, что кроме меня никто не видит этого. Вот и сейчас, взглянув через увеличительное стекло на кадры, я вспомнил это село, ополченцев, вооруженных всем чем можно - от современного автомата до винтовок Маузер времён второй мировой и сабли времён сопротивления туркам. Интересно откуда они все брали это? Американец, расценив моё молчание за какую-то уловку, занервничал.
       - Ну, если хочешь, могу указать твоё имя. - Он вздохнул, поправил пояс, вновь наклонился над "контролькой". - Слушай, так ты, что?
       - Давай по четыреста за кадр и ставь своё имя. - Я протянул ему руку. - Но только уговор. Какие-то фото тебе не отдам. Самому нужны.
       - Ладно, ладно, - засуетился американец, - понимаю. Мне нужны вот эта, эта, эта....
       Он тыкал пальцем, я ставил галки, выписывая номера кадра. После подсчёта оказалось, что мой "приварок" к командировочным составил две тысячи восемьсот долларов. Неплохо.
       Через два дня он пришёл не один. Его спутник, помявшись, обратился ко мне с такой же просьбой. Не подавая вида, я из ровных рядов коробок из-под обуви, куда укладывал и "контрольки", и сами плёнки, разрезанные на кусочки, вытащил старые плёнки, положил перед ним на стол. Позже, когда всё закончилось, и я уже был на родине, мне стало известно, что и первый, и второй, а потом и та девушка из английского журнала, продали своим издательствам эти фотографии за несколько тысяч каждая. Но мне не было стыдно за свои фотографии. Они были честны и шума тогда наделали.
       Так и продолжалась моя "работа". Я носился по раскисшим дорогам, окутанным туманами и дымом горящих домов сербов в сёлах. "Покупатели" с нетерпением ждали моего приезда, некрасивые в своём нетерпении, наваливались на плёнки. И с каждым днём внутри меня всё сильнее и сильнее закручивалась пружина, которая грозила выстрелить в самый неподходящий момент. Даже алкоголь и симпатичная продавщица из цветочного магазина не могли снять с меня душащего груза ужаса и трагедий, видимых мною среди красивых гор и косогоров некогда мирной Югославии. И в один прекрасный день моя "пружина" распрямилась, ударив по всем, кто был вокруг меня. Смог ли я сдержаться, уберечь от последовавших за этим событий? Наверно. Но всё что видел я здесь, было так несправедливо и так откровенно цинично, что в тот момент я уже был за пределами того, что называется "контроль".
      
      
       ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. А ЧТО ПОТОМ? ДА, НИЧЕГО!
      
       Тогда, после ГКЧП, когда Союз ещё не приказал всем долго жить, и когда в его наследство, ещё не вцепилась целая свора голодных политиков всех возможных мастей и красок, мне не верилось, что такое возможно. На все события в Югославии из Союза была одна и та же реакция - "это их дело, нам со своим добром разобраться бы". И тишина. Мёртвая, затягивающая в глубины неизбежного конца, тишина разбитых городских кварталов, сожженных сельских домов. Босанцы с хорватами, чуя спиной поддержку американцев, давили сербов, выживая их с исконно сербских мест. Президент Хорватии Франьо Туджман, провозгласив поход хорватов против сербов, в своих выступлениях всё больше и больше явственно превращался в фашиста. Все западные журналисты, признавая, что от фашистов хорватов отделяет только не преследование евреев, в своих статьях со слезами писали о несчастных хорватах, зверствах сербов. Нет, сербы тоже были хороши. Но, если бы у вас вырезали семью, вы бы не стали мстить? Нападая на тех, кто это сделал? Поэтому, я их понимал и не осуждал. Не мог. Если бы кто-нибудь тронул Беатричи или моих родителей, я бы всех до одного собственными руками удушил!
       За неделю до 16 декабря 1991 года, когда сербская Законодательная скупщина провозгласила создание Республики Сербская Краина и приняла конституцию, я сидел на переднем кресле в салоне советской Волги, крутившейся по горной дороге. Нанятый водитель-хорват, курил мой "Кэмэл", смакуя каждую затяжку, вертел баранку, бросая взгляды на обрыв, вилявший, как и дорога, быстро и непредсказуемо. Мы ехали в горные селения, где по уверению этого хорвата было спокойно и не было войны. Мне заказали фотографии мирного существования сербов и хорватов для какой-то статьи. Очередной статьи в западных журналах - лживой и искажающей реальное положение дел. А так как вся равнинная часть была охвачена войной, и не было ни одного селения или города, который она не затронула, оставалась только этот уголок в горах. Куда, почему-то хорваты не очень лезли. Наверно, руки не доходили или боялись. Мой проводник, отчасти подтверждая мои предположения, упомянул, что тутошние жители во время немецкой оккупации были такими партизанами, что немцы, не имея возможности справиться с ними, просто выжгли все деревни, которые им попались во время карательных операций. "Очень, очень и очень злые сербы" - Качал головой хорват. Его английский был просто восхитительно безобразным. - "Мне-то что! Я с ними никак не связан. Вот другим! И вообще, надо было бы восстановить Карагеоргиевичей! Монархия она и в Африке монархия. Хоть какая-то, да власть! А не этот полный хлев!"
       Волга миновала очередной перевал, залетела в укрытый снежком лесной массив, окунувшись в приятный горный ландшафт белого цвета. Природа в горах и в предгорье всегда красивая! И летом и зимой! Расслабленный видами, я откинулся назад, стал задрёмывать. Но за очередным поворотом Волга чуть не въехала в зад грузовика, вставшего поперёк неширокой дороги. Водитель, выкручивая руль и тормозя коробкой передач, ругался так, что возможно было очень далеко слышно. Из-за кузова выскочил хорват в высокой шапке с кокардой в виде орла и зимнем маскхалате, наставил на нас автомат. Приехали! Главное, чтобы этот недобитыш в упор не начал стрелять. Я высунул в окно поднятые руки, заорав по-английски, что я канадский корреспондент. Хотя это было слабой защитой. Тоже сделал и водитель, помянув не очень лестно маму идиота, целившего в мирных людей. Удостоверение, в котором всех представителей хорватских властей обязывали оказывать мне всестороннее содействие и обеспечивать мою безопасность, сделало своё дело. После обмена длинными тирадами между хорватами, повторной проверки документов, от нас отстали. Было не до нас.
       Перед грузовиком, на боку в каше снега, перемешанного с каменистой почвой, лежал прицеп, с горкой гружённый каким-то скарбом. Небольшой трактор, который этот прицеп чуть не стащил по снежной дороге, стоял поперёк дороги. Завалившийся прицеп был таким тяжёлым для него, что даже поднял заднюю ось трактора. Сербы. Беженцы.
       Они стояли у края дороги, прижимая то немногое, что осталось у них от мирной жизни. Девочек - подростков, двух малышей, укатанных в большие платки, завязанные крест на крест за спиной. Стояли, не отводя глаз от двух хорватов, державших их на мушке. Двое других били ногами мужчину, корчившегося на земле. Ещё двое копались в прицепе, что-то ища. Остальные четверо стояли кругом, что-то обсуждая между собой, бросая короткие и недобрые взгляды на сербов. Ещё один выглядывал из-за капота грузовика. Часовой-наблюдатель. Туго службу знает их командир. Кстати, кто тут командир?
       Два старика, три пожилые женщины, одна молодая, с трудом сдерживающая слёзы, две плачущие девочки-подростка, испуганно жавшиеся к ней, и два малыша, которым закрывали глаза пожилые женщины, не давая им видеть, как бьют мужчину. Немного для десяти вооруженных мужчин. Но что-то было не так в том, что я видел. Виденное резко отличалось от прежних картин грабежа на дороге. Хорваты искали что-то конкретное, чего не было в пожитках. Разозлившиеся мужчины выпрыгнули из прицепа, направились к сжавшимся сербам. Мужчину прекратили бить. Один из хорватов стал кричать, что-то требуя от стоявших, потрясая пистолетом над головой лежавшего без движения, очевидно, угрожая убить мужчину, если ему не отдадут что ему нужно. Женщины заглушено взвыли, но только крепче прижались друг к другу. Старики что-то стали отвечать, стараясь стать впереди, прикрывая их. Слушая их, хорваты злились с каждой минутой всё больше. Не обращая никакого внимания на нас, несколько парней, оттолкнув в сторону стариков, вытянули из-за них девочек подростков, подвели к командиру. "Мой" хорват нахмурясь, шепнул мне, что ему "это очень и очень надоело". Я кивнул. Понятно, что перепутал с "не нравится". Командир снова стал угрожать, указывая то на мужчину, то на девочек. Но когда никто не поддался, выстрелил в голову мужчины. Не стон и не плач, а душераздирающий вой, взлетел вверх, ударив по заснеженным деревьям. Хорват пнул убитого, перешагнул его, встал рядом с девочками. Снова повторил требование. Хорваты вытянулись вдоль машины, встав напротив сбившихся в кучку сербов. Один из хорватов, выставленный часовым, периодически выглядывал из-за капота двигателя, стараясь не пропустить всё происходящее. Два других, встав рядом с нами, вытащили сигареты. Не стесняясь нас, они стали обсуждать девочек, молодую женщину, вспоминая какой-то "петак", "добар вечеринка" на котором таких приятных "кокочек" не нашлось. А потом бросили на руках. Похлопывая по плечам и сопровождая это недвусмысленными шутками, они потолкали подошедшего третьего, а сами направились к ждавшему командиру. Этот третий сплюнул им вслед, поправил пистолет за поясом, вытащил сигареты и очень нехорошо выматерился. Многое я не понял, но что-то вроде "дите силовник" заставила всё внутри меня застыть. С ужасающим треском, стужа изнутри поднималась всё выше и выше, заливая меня, застужая голову, чувства. А когда в воздух взлетел детский беспомощный крик, треск сдираемой одежды, крики женщин, стариков, хорватов, щёлкающих затворами, я взорвался. Всё внутри меня вспыхнуло, меня разнесло на миллиард маленьких кусочков, которые жили собственной жизнью.
       Дальше всё было как в кино. Я успевал, противник тормозил, вяло реагируя на мои действия. Дернув кинжал из-за пояса у стоявшего рядом хорвата, я ударил его по шее, отваливая на моего водителя. Бандит, как в замедленном кино, только начал удивляться внезапной вспыхнувшей у него на горле острой боли, а я уже был у бандитов, сдиравших с девочек одежду. И первый, и второй ничего не поняли, отчего медленно заваливались с изумлёнными лицами, выплёвывая кровь. Командир успел поднять пистолет, но кинжалом я пригвоздил его к деревянной стенке тележки - прицепа. Его пистолет сам прыгнул мне в руку. Бандиты медленно вскидывали оружие, выделяясь на фоне зелёной стенки горного леса. И я их расстрелял как в тире. Один выстрел - одно попадание. Раз, два, три, четыре. И всё. Патроны кончились. Девятый бандит, бросил автомат и, увязая в снеге, попробовал убежать. Я догнал его за два прыжка, ударом в висок рукояткой пистолета, убил. То, что я его убил, я знал точно. Хруст ломаемой черепной кости нельзя спутать ни с чем. К тому же, я наступил коленом на позвоночник этого бандита, уже сваленного мною в снег. Я оглянулся в поисках десятого бандита, стоявшего часовым-наблюдателем. Вместо него я увидел комок, сжавшийся у колеса грузовика. Обхватив голову руками, он сидел, уткнув голову в коленки. И что-то кричал. Страшно кричал, подвывая и захлёбываясь словами. Я убил и его. Просто выстрелил в голову из автомата. Приставил его автомат к его голове и нажал крючок. А затем сел на убитого бандита, опустив голову. Внезапная тяжесть навалилась, затянув свинцовыми петлями суставы, ноги, руки. Мне неважны были ни сербы, ни эти бандиты. Хотелось упасть в снег, рядом с бандитом и так лежать, наслаждаясь наступившей вакуумной тишиной. Так бы я и сделал, если бы кто-то не положил мне руку на плечо. Задыхаясь от усилия, я поднял голову и увидел его. Этот призрак был монахом. Таким приятным монахом с недлинной седой бородой, светлыми глазами, но расплывчатыми очертаниями лица. А плащ был не плащом, а такой накидкой из одного куска ткани, с загнутым углом у головы. "А, это ты", - я заговорил с ним на русском, - "видишь как тут? Совсем плохо. Очень плохо. И будет хуже". Вместо ответа он положил свою невесомую руку на мою голову, покачал головой, то ли соглашаясь, то ли отрицая. Я закрыл глаза, проваливаясь в темноту, откуда почему-то с каким-то песнопением, невидимые руки стали снимать эти тяжёлые петли. Я вздохнул освободившейся грудью, открыл глаза. Никого рядом не было, а сербы всё ещё стояли у края дороги. Я поднялся на ноги, расправил плечи, поднял руку, чтобы помахать им. Вместо этого в воздух взлетела, зажатая в кулаке, голова ещё одного, последнего, бандита. Женщины упали на колени, а дедки попятились. И на меня навалился звук. Он, даже не навалился, а обрушился копной в десятки метров высотой, состоявшей из стонов, воя, треска выстрелов, испуганных криков, предсмертных хрипов. "Вы свободны!" - Крикнул им я, совершенно не заботясь, понимают ли они меня. Кричал, по-моему, я по-прежнему по-русски. - "Свободны!" Надо было убираться отсюда. Я отбросил в сторону голову. И как она оказалась в моей руке? Бандит без головы, к моему удивлению, ещё дрыгал ногами, когда я перевалил его чтобы расстегнуть застёжку ремня его разгрузки. Выпрямившись, с разгрузкой в одной руке, автоматом в другой, я двинулся к грузовику, где и наткнулся на застреленного мною. Тогда кто был тот? Без головы?
       Сербы, крестясь, испугано кося на меня, расползлись по полю. Женщины бросились к девочкам, а дедки к мужчине. Одна из пожилых, отстав от остальных, стала стягивать с убитых бандитов разгрузки, подбирая их оружие. Делала она с таким лицом, словно делала это давно, и всё ей было в привычку. Хмыкнув, я попробовал одеть разгрузку. Она с трудом налезла, отчего какое-то время я был занят её подгонкой. Но когда я поднял голову, взгляд упёрся на моего водителя, стоявшего на коленях и молившегося, закрыв глаза. Вцепившись в кепку обеими руками, он раскачивался, синие губы на бледном лице, что-то старательно нашёптывали, вытягивая букву за буквой. Я обошёл хлопочущих женщин и дедков подошёл к водителю. Едва я остановился перед ним, "мой" хорват прекратил шептать, упал лицом в кашу из снега, травы, камней и грязи.
       - Не забирай меня, не забирай! - кричал он, закрывая голову руками. - Что хочешь бери, только не забирай меня сейчас. Я не готов!
       - Я и не собираюсь тебя забирать. - Я вытащил из кармана брюк заранее приготовленные двести долларов. - Возьми. И запомни, ты высадил меня внизу. У развилки с крестом. Услышал выстрелы, испугался и отказался меня везти дальше. Ты меня понял?
       - Понял, понял! - Не поднимая головы, ответил хорват. - Как скажешь, так и будет! Полностью подчиняюсь тебе!
       Неожиданно для себя я обнаружил, что говорю с ним на немецком языке, а вся одежда пропитана кровью. Даже сапоги, прекрасные теплые зимние сапоги и те, были мокрыми внутри.

    ***

       Мы пробились через заставу хорватов, выбив импровизированный шлагбаум из тонкой сосёнки, проскочили село, заполненное толпами возбуждённых и вооружённых гражданских, преодолели несколько речек и мостов. Старый грузовик неопределённого происхождения ревел мотором, визжал тормозами, норовя броситься на поворотах в крутые откосы, но я удерживал его и гнал, гнал вперёд. В горах расстояние между населёнными пунктами внезапно удлиняется, если опираться только на технику. Горы не любят технику. Горы любят человека, таким каков он есть - слабым, беззащитным, находящимся в полной их власти. Поэтому, кажущуюся близость в горах "хомо меканикус" (человеку механизированному) следует умножать в несколько раз.
       На одном из перевалов грузовик ухнул, ударил изнутри по капоту пробкой радиатора, зашипев, расползающимся под капотом, горячим паром охладителя. Приехали. Встав на подножку кабины, я заглянул в кузов. Как не старался я не дать им загрузить весь скарб, они аккуратно перегрузили всё, расположив вдоль бортов. Теперь же им предстояли идти пешком. Если мне не удастся привести в чувство грузовик. Сидевший рядом со мной дедок, помянув чёрта, толкнул дверь, чуть путаясь в ремне автомата. Если это только выбило пробку, то постоим, зальём воду и вперёд. А если нет, то поход Суворова в Альпах неизбежен.
       Пока один из дедков, подменяя меня, копался в моторе, я разделся и залез в речку с обжигающе холодной водой. Кровь высохла, и теперь вся моя одежда встала колом. А корка на теле вызывала противное чувство, словно тебя обмазали глиной, которая стала высыхать крошиться, вызывая нестерпимый зуд. Не стесняясь сошедших на землю женщин, я тёр себя мелкой галькой, сдирая с себя вместе с кровавой коркой часть кожи. Что делать с одеждой я даже не представлял. Её просто надо было выбросить. Когда я вышел на берег, красный от огня холода, режущей до боли гальки, молодая женщина подала мне большое полотенце. Старательно растираясь насухо, я не знал, как сказать, чтобы они отвернулись, когда я стащу мокрые трусы. Она пришла на помощь. Протянув мне стопку чистой и сухой одежды, она улыбнулась, взяв за край полотенца. Пока я натягивал на себя сухую одежду, она держала полотенце, отвернув голову в сторону. Почувствовав на себе чистую одежду, которая была чуть-чуть тесновата, я облегчённо вздохнул. Всё-таки сухая, чистая одежда зимой самое главное! А с сапогами как-нибудь разберусь. Но и здесь вопрос был решён. Мягкие сапоги из тонкой кожи и пара портянок уже ждали меня, сжимаемые рукой женщины.
       - Тебя как звать? - Спросил я по-немецки. Я уже знал, эта женщина и одна из девочек говорит на немецком, так как жили в ФРГ. И их немецкий был лучше, чем мой вновь обретённый. - И откуда у вас эта одежда?
       - Зовут Векослава. - Женщина поправила сползающий ремень карабина. - Одежда Грегора.
       Я потянул поясной ремень, поморщился. Небольшая рана на руке не давала возможности сильно крутить рукой. Зацепило всё-таки во время прорыва. А имена-то хорватские.
       - Это того, которого убили. - Женщина свернула мокрое покрасневшее полотенце, прихлопнула сверху рукой. - Но мы не хорваты. Мы сербы.
       - Имена хорватские. Похоже. - Я подтянул ремень автомата, закинул его за спину.
       - Так когда нас называли, все были хорошими друзьями. Кто же мог подумать, что вот такое снова будет? - Она покрутила головой, словно очерчивала круг, демонстрируя красивую шею. - А как тебя зовут?
       - Зови Марк. - Я шагнул к грузовику. - Если не починимся, пойдём пешком. Вещи придётся бросить.
       Как ответ на мои слова мотор грузовика рыкнул, фыркнув, стал стучать. Двигатель остыл, а холодная горная вода поможет ещё пару десяток километров. Прохудившиеся трубки радиатора, замотанные изолентой, обнаруженной под сидением, долго не выдержат, но пока сойдёт.
       - Спасибо. - Женщина взяла меня за локоть, придерживая. Меня почему-то повело в бок. - Ты спас нас. А поблагодарить времени не было. И, - она повернула голову, смотря в сторону, не решаясь смотреть в глаза, - боялись. Мы не знали, как к тебе обращаться. После того как ты оторвал голову тому, последнему. Ты был таким...
       - Каким? - Я усмехнулся, потянул к машине. - Страшным?
       - Дьявольским. Адским. - Она перекрестилась. - Ты, как горел пламенем, а глаза ...
       - Ты своим скажи, чтобы держались крепче. - Перебил я её. Мне был не приятен разговор о том бое. - И слушали команды. Как скомандую прыгать, прыгайте из кузова. Сейчас поедем под горку, а какие у нас тормоза стали, не знаю. Выдержат ли они этот спуск? Понятно? Ну, пошли.
       Но тормоза, хоть и завывали, скрепя, всё-таки выдержали. Вырулив в последний раз в сложном горном повороте, мы выкатились на мост через не бурную речушку, где и были остановлены баррикадой, и угрожающе выглядывавшими из траншеи стволами автоматов. Сербы. Войско Младича. Я откинулся на спинку, опустил руки. Всё, больше не могу. Мне надо выпить. И очень много.

    ***

       После того боя в горах, я некоторое время лежал в пустой квартире, не включая телевизора, не поднимая телефона. Я собирал себя по частям, так как впереди возможно было ещё худшее. А потом пошёл в православную церковь, которая стойко держалась в злобном окружении, открывая свои двери, как и положено, с первыми ударами колокола. И сидел там долго-долго, стараясь поймать в себе хоть искорку живого чувства. Но не смог. Я внутри умер. Все мои руки-ноги, голова работали нормально, я ощущал, осязал, рассчитывал и анализировал, но не чувствовал ничего.
       Бошняки и усташи, прикрываясь миротворческими силами ООН, вели себя нагло и безнаказанно. А "миротворцы" добавляли от себя, открывая огонь по сербам, мотивируя это агрессией со стороны сербов. При этом, не скрывая своего, мягко говоря, не дружелюбного отношения к сербам. Скрипя зубами, я, как автомат, фотографировал места стычек, боёв, расстрелянных гражданских, разрушенные города, селения, мосты и дороги. Это была моя работа. Которая неизвестно сколько времени должна продолжаться. Поэтому, вечером я забивался в свою квартиру и тихо сидел в темноте, стараясь не сойти с ума. Выпивка и девки, жадные, мучающиеся в этой жизни, ломанной чужими желаниями и устремлениями, уже не снимали с меня этого напряжения. А видеть то, что я видел, у меня не хватало уже сил. Я должен был действовать. Я не мог сидеть сложа руки.
       В одной из деревень, куда послали меня мои "кураторы", уже сидели бандиты. Выкручивая руль, стараясь не соскользнуть с зимней дороги, я сквозь заиндевевшее стекло югославского варианта нашего "козлика", купленного по случаю в одном из разграбленных селений видел, как ещё дымятся подожженные дома. Едва я вкатил на первую улицу, как под колеса полетело бревно, а в окна полезли дула автоматов. Улюлюкая, они вытащили меня из кабины, не слушая мои выкрики, стали обыскивать, выворачивая карманы, потроша кофр с фотоаппаратурой. На попытки показать выписанную в правительстве бумагу, мне сказали, чтобы я стоял и не дергался, если не хочу составить компанию мешавшим им. "Мешавшие", в основном мужчины, лежали вдоль дороги, обрамляя её с двух сторон. Переведя вновь взгляд на разграбляемую машину, и приглядевшись, я с ужасом увидел, что бревно, на самом деле, было застывшим телом человека.
       Весь ужас закончился в один момент. Ударила артиллерия, поднимая фонтаны земли и снега, на опушку леса выскочил танк "Т-34", ударил прямой наводкой по домам, где стояли пулемёты. С другого конца ударили миномёты, раздалась пулемётно-автоматная стрельба. Грабившие бандиты бросились в рассыпную, оставив меня одного у машины. Не желая получить осколком, я плюхнулся на землю, покатился в сторону. С вещами я своими попрощался. Спасибо, что остался жив. Во двор я дома вполз, ворочая головой. Типичный дом, которых на Балканах, наверно, тысячи, если не миллионы. На мой порыв проскочить двор, ответил снаряд, снявший крышу, отчего я вновь уткнулся лицом в снег. Сербы били приятно точно, перемешивая с землёй метавшихся бандитов. Парочка, тащивших какой-то тюк, заскочила во двор, затягивая за собой девушку, со связанными за спиной руками. Увидев меня, стоявшего на колене, они вскинули винтовки, но очередь крупнокалиберного пулемёта сшибла одного, а второй бросился на землю. Чем я и воспользовался. Толкнув на землю девушку, я прыгнул на спину бандиту, метя в поясницу. После нескольких минут борьбы он затих, оставив меня с девушкой, разорванным пополам вторым бандитом, тюком, который почему-то стал шевелиться. Ухватив девушку, схватив за ремень убитого, я потащил под защиту уже загоравшегося дома. Хотя какая может быть защита от серии ста двадцати миллиметровых снарядов?
       Как не были верёвки крепки, против ножа они не устояли. Едва я разрезал их, девушка молча метнулась во двор. Махнув на неё рукой, я быстро стал сдирать с хорвата пояс с подсумками, стараясь сообразить куда теперь податься. Если выйду к сербам, без документов, они, конечно же, меня расстреляют под горячую руку. Пойду вместе с бандитами, тем более будет крышка. Ведь им захочется выместить своё поражение на ком-то, если они уцелеют после такого спланированного удара. Значит, надо было подаваться в горы. И тихо-тихо, не засвечиваясь, пробираться лесом поглубже к хорватам. До первого телефона, до первого вменяемого хорватского полицейского. Повертев на себе ремень, устраивая удобней подсумки, я ждал, когда обстрел закончится и появится возможность двинуться дальше. Но сербы давили и давили, стягивая кольцо вокруг села. Мда. Влип. Из-за поворота выскользнула спасённая девушка, толкавшая перед собой, другую девочку, лет десяти, не больше. Подтянув её к себе, она прижалась к стенке. На оголённом плече у неё висел карабин второго бандита, весь в крови. Прямо-таки, кадр из фильма "Она защищала Родину". Как же с ней общаться? По-хорватски, по-немецки или на английском? Это вопрос она решила сама. Дернув меня за рукав, она показала направление куда надо идти, и пошла первой, низко пригибаясь, таща за собой сестру. Я пошёл следом, стараясь не упускать ситуацию сзади. Пару раз за моёй спиной выскакивали хорваты, я их расстреливал, не скрою, с удовольствием. Наконец, мы, нырнув под очередной забор, оказались в каком-то дворе с дымящимися развалинами. Девушка, пробежав в угол сада, разгребла кучу листвы, припорошенной снегом, выкапывая ручку. Я перехватил карабин, ухватился за скобу и понял, что нужна обе руки. Забросив карабин, я упёрся ногами и потянул скобу. Но и тут крышка не поддалась. Где-то вблизи застучал автомат, грохнула граната. Я, затолкав их за холмик, залёг, готовый открыть огонь. Но к нам никто не шёл. Пролежав немного, я вновь попробовал открыть люк, но опять безрезультатно. Люк, в спасительный подвал, был недвижим, всем своим видом, показывая спокойную уверенность. Плюнув, я поманил выглядывавших из-за холмика, приглашая продолжить движение дальше. Но девушки остались, вновь знаками показывая, чтобы я открыл люк. На этот раз люк, к моему удивлению, открылся, показав черный провал узкого лаза. Первой нырнула девочка, потом её взрослая сестра, опершая на меня сухой и горячей рукой, а затем полез я, стараясь как можно быстрей протиснуться в открывшийся лаз. Рядом взорвалась мина, подтолкнув меня в темноту люка. Едва я вступил на твёрдую землю, соскользнув по металлической лестнице, люк сам захлопнулся, а удар по голове отправил меня в ещё более глубокую темноту. Оседая ватным мешком, но, ещё сохраняя способность слышать, я слышал как голоса вскинулись в споре: "А что теперь дальше?" На что ответил я с добавлением русского мата, стараясь противиться темноте, накрывавшей меня: "Что-что? Да ничего!" Второй удар отправил меня в нокдаун. И били опять по голове. Господи! Так у меня все мозги выбьют!
      
      
       ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ. КОЛЬЦО.
      
       На лице лежало сложенное пополам влажное полотенце. Оно и снимало боль, затягивающую лицо. Видно били в темноте на голос, а я стекал на пол, посему попали, чуть выше, в лоб. Отчего лицо моё сейчас напоминало, наверно, сине-фиолетовую или темно-коричневую кляксу. Я попробовал открыть глаза, но двинулось только одно веко. Левое. Правое веко возмущенно ответило болью. Значит, кто-то бил слева и этот кто-то левша с хорошими задатками боксёра или бывший боксёр. Тихий, сдерживаемый кашель сбоку подтвердил мои предположения, что я тут не один. Я не шевелился, желая вникнуть в ситуацию, получить как можно больше информации. Тем более, тело требовало отдыха, ныла спина, почему-то болело правое колено. Мне сменили полотенце, положив холодное. Струйка холодной воды, неприятно щекоча кожу, прокатилась по щеке, нырнула вниз, пробираясь через волоски на затылке. Зато горящее лицо и затекающий глаз радостно приняли прохладу. Руки, менявшие махровое полотенце были нежными, да и духи неплохими. Женщина, менявшая полотенце, поправила волосы, села рядом, скрипнув стулом. Второй, сидевший рядом, снова кашлянул, что-то недовольно буркнул и затих, посапывая носом. Спит? Откуда-то издалека донеся глухой звук удара о землю. Потом ещё одного. Бомбят, обстреливают? Я стянул с лица полотенце, резко сел и тот час рухнул обратно, ударившись головой в весящую надо мной вторую полку. Боже мой! Моя голова не выдержит больше! Женщина засмеялась, приложила руку к разгорячённой голове, зажатой между моими руками, которым я старался удержать голову, пытавшуюся убежать от боли. Боль стала уходить, освобождая место состоянию покоя и расслабления. Я снова уснул, так и не увидев, тех, кто сидел рядом.
       Второе возвращение было более цивильным. Я лежал где-то в доме, за окном кудахтали куры, слышались голоса, неспешно обсуждавшие что-то. Правый глаз так и не открылся. А левый увидел деревянные перекрытия, белёные стенки, стол на котором стояло что-то, прикрытое полотенцем. Я сполз на пол, перевёл дух, а затем опёрся локтём на кровать, что бы подняться. Кровать была знатной. Высокой, с периной и несколькими подушками, на которых покоилась моё бедное тело. Странно, били по голове, а болит всё тело. Оглядев себя, с удивлением обнаружил на себе бинты, обтягивавшие моё тело. Я ранен? Но как я не крутил головой, найти на бинтах точки выступившей крови я не смог. А тогда чего меня перевязали? Найти ответ мне помогла девочка, зашедшая с большой миской, полной отварной картошки. Увидев, что я сижу на полу, она захихикала, громко позвала кого-то. В комнату сразу вошло несколько человек, среди которых я узнал старшую сестрёнку, давеча что потащившая своей жаркой и сухой рукой в люк. Я улыбнулся. Значит, жить буду. Меня подняли, аккуратно уложил обратно на кровать.
       - На спине есть..., - она не знала как сказать, - ну, такие маленькие кусочки.
       - Осколки? - Я потянулся сесть. - Меня ранило?
       - Да, ранило. - Она обрадовалась, что я нашёл нужное слово. - Там, у погреба. Мина. Она тебя, - девушка ткнула несколько раз пальцем в ладонь, - ударила этими, маленькими.
       - Осколками. - Снова подсказал я ей. - Осколками. И сильно ранен?
       - Нет, не очень. - Старик подсел к столу. - Есть будешь?
       Окинув его взглядом, я кивнул. Да, очень хотелось есть.
       - И сколько я у вас? И где я? - Со стариком я говорил на немецком. А ничего старичок, шпарит, хоть и с запинкой, но шустро. - И кто вы?
       - На эти вопросы мы тебе ответим. - Старик похлопал по столешнице. - Садись поедим, выпьем.
       - Ладно. - Всё равно спешить некуда. Наверно пару дней провалялся у них. - Куда спешить?
       - Ты лежал тут две недели. - Старик, что читает мысли? - А ты кто?
       - Да, так. - протянул я в ответ. Действительно, что ему ответить? Врать не хотелось, а правду сказать нельзя. - Понимаете, журналист я.
       - Ага, ага. - Согласно кивнул головой старик. - Журналист.
       - Садитесь. - Девочка поставила на стол миску с дымящейся картошкой. - Садитесь.
       -А заодно и поговорим. - Старик сел первым за стол. - Давайте, садитесь.
       Бил меня, оказывается, старик.

    ***

       Они нашли всё, что было мне нужно. Чем сильно удивили меня. Как они тут, в горной деревушке, смогли достать и дистанционные взрыватели, и автомат с глушителем, и мины - лягушки? Но всё, что было в списке, было аккуратно разложено передо мной на столе. Всё американское, кроме родного калашника, и всё новенькое. Мины только итальянские. Ну, да ладно. Главное, чтобы сработали как надо и когда надо. Отец Иаков, сидевший у края стола, слегка стукнул ладонью по столешнице, встал. Я, понимая его без слов, пожал руку, кивнул. Ладно, до встречи в условленном месте. Всё запомнил, всё понял. Как только они окажутся у меня в руках, дам знать голубятнику, а потом прямым ходом к месту встречи.
       Ночью уходить было спокойней. Просто вышел, прошёл до забора и растворился в темноте ночи. Часовые, выставленные на краю деревни, даже не отреагировали на меня, так как не видели. Господи! Да их тут, как котят, тёпленькими возьмут, если захотят!
       Телохранители не успели среагировать. Отталкивая оседающие на дорогу тела, я втиснулся в кабину рейнджера, ткнул глушителем в голову англичанина. Тот отчаянно завизжал как поросёнок на дворе, чувствующий свою близкую кончину. Лёгкий удар по губам загнал визг внутрь, но ужас от непонимания происходящего, душил курьера. Я не стал долго держать его в напряжении. Короткий тычок глушителем, злобный шёпот с сильным немецким акцентом с требованием отдать деньги. Англичанин попробовал изобразить непонимание. Да, он лучший эксперт по ортодоксальной христианской иконе, и не более. Но мои аргументы оказались более убедительными, чем страх перед последующим наказанием от заказчика и гнева босса. Он быстро сообщил кто в банде держит деньги компании, предназначенные для оплаты покупки. Так же охотно он рассказал где в селе искать курьера с иконами и даже любезно отдал свой спутниковый телефон. Но переборщил с желанием нажать на секретную кнопку извещающую далёкого отсюда шефа об опасности. Закидывая лямки рюкзака на плечи я, из кустов, ещё раз внимательно осмотрел дорогу. Никаких следов. А Рейнджер с телами англичанина и телохранителей найдут ещё не скоро. Что ж, первый этап прошёл превосходно. Теперь отсюда, напрямую через гору в село, где должен ждать курьер с иконами из монастырей. Как и предполагал отец Иаков, иконы не сгорели в пожаре погрома усташей, а были украдены и приготовлены на продажу в Европу. А что ожидать от этих нелюдей? Детей не жалеют и иконы для них не больше чем выгодный товар.
       В сумеречном тумане серого предрассветья не звучала привычная сонная собачья перебранка, но носились запахи вкусной домашней еды, местной водки, пепелища и смерти. Перебираясь через плетни, я нередко натыкался на мертвых собак, пытавшихся предупредить или защитить своих хозяев. А хозяева, либо лежали рядом, либо, судя по разбросанным во дворах вещам, бежали в бешеной спешке. С каждым двором я приближался к дому, в котором поселился этот мафиози. То, что этот урод был там, я знал точно. День наблюдений за неспешно собиравшейся бандой охотников за церковными ценностями, дали много интересной информации. Чем я и воспользовался, перескакивая от машины к машине. Всё должно быть сделано так, что бы в течение получаса тут был полный беспорядок. Что позволит мне добраться до переправы без проблем.
       Меня не ждали. Сонный часовой не охнув, осел в мягком кресле, выставив вперёд руки и ноги, как бы стараясь оттолкнуть севшую на него смерть. В комнате, за тонкой дверью, в постели лежали двое. Зажав рот мафиози, я ткнул его ножом в бок, будя храпуна. Он вскинулся было, но рухнул тут же обратно. Лежавшая рядом с ним женщина, не понимая ничего со сна, поднялась, откинула волосы, стараясь разобраться что к чему. Но я убил её. Возиться с нею не было времени. Вот-вот начнёт сереть восток, а если ещё промедлить, туман начнёт оседать. Мафиози видя, как она, дергаясь, оседает, сталкивая его на пол, задрожал. Я наклонился к его лицу, тихо прошептал: "Где иконы?" Тот закачал головой, показывая всем своим видом, что не понимает о чём идёт речь. Удар подвздох, короткий режущий удар чуть выше колена. Он дернулся, напрягся, но снова закачал головой. Тогда я ткнул кулаком выше. Он несколько раз скручивался в улитку, утыкаясь лицом в холодеющее бедро женщины. Я вновь наклонился, надавил остриём на горло, по которому ходил в немом крике кадык.
       - Где иконы? - Я старался говорить с немецким акцентом. Он закивал головой, дрожащими руками показал на окно.
       - Где? - Я отпустил зажатый рот, готовый в любую минуту заткнуть его подушкой.
       - Они ещё у хорватов. Ждём эксперта из Лондона. - Мафиози кинул взгляд на небольшой чемодан из алюминия, белевший в темноте у кровати. - Я дам тебе денег. Не убивай меня. Тебе ведь нужны деньги, которые выручишь за иконы?
       - У кого они? В каком доме? - Я нажал на кадык острием. - Говори!
       - У того... Он там, с красной крышей. Третий дом отсюда. Там бронетранспортёр.
       Действительно, стоит. Не врёт, наверно. Я кивнул, отпустил кадык, потянулся к чемодану. Мафиози подумав, что пора, рванулся с кровати. И наткнулся на выставленный нож. В чемодане действительно лежали ровными рядами деньги, а сверху пистолет. Тьфу, как в дешёвых американских гангстерских фильмах. Утромбовав деньги в один из отсеков своего рюкзака, я двинулся к цели.
       Часовые были пьяны, поэтому стояли кучкой, наплевав на несение службы, покуривая, обсуждая свои вопросы. Поэтому пройти во двор и взобраться на лестницу не представляло труда. Другое дело было пройти внутрь. На тёплой веранде, на расстеленных на полу одеялах и спальных мешках вповалку спали усташи. А, наглость и внезапность! Распрямившись, я, лениво позёвывая, перешагивая ноги и руки, пошёл к дверям. Сбоку поднялись два часовых. Они были трезвы. Не успели они что-либо произнести, как я ударил с двух рук. А затем схватил их в охапку, толкнув в распахнувшуюся дверь. Во тьме комнаты я сразу увидел чемодан с иконами. Не целясь, я ударил автоматной очередью в темноту, с силой пнул голову, поднимающуюся из-под тел часовых. Чемодан неожиданно оказался чугунным. Крякнув, я, вскинул его на плечо, прижал приклад автомата к боку, двинулся к веранде. С таким грузом мне предстояло пройти через улей, просыпающихся усташей. За спиной неожиданно щёлкнул взводимый курок. Я присел, крутанулся, готовый ударить очередью. Но до этого стукнул выстрел, второй. Полуголый хорват, хрипя, нырнул под кровать, показав белые пятки. Голая девочка, стоя на коленках на постели, держа обеими руками пистолет, развернулась, выстрелила ещё раз за мою спину. Потом ещё. Мне осталось только сплюнуть. Чуть не завалил девчушку. Горланя, усташи повалили на веранду, стреляя по спальне и шевелившимся на полу. Тихо матерясь, я проскочил в дальних угол, где виднелось окно, высадил его. Высота была приличной. Но деваться было некуда. Я бросив чемодан в проём, нырнул за ним сам.
       Хромая, я ковылял к месту, где оставил рюкзак с деньгами. Там же был пульт дистанционного подрыва и продукты. За мной подвывая, размазывая сопли по лицу, семенила девчушка, держа в руках бесполезный пистолет без патронов. В доме уже звучали очереди штурмующих дом усташей. До меня донёся шум заводимого двигателя бронетранспортёра. Сейчас нам станет совсем жарко. Но мы успели. Я выдернул рюкзак за лямку, бросил девчонке. Та накинула его на себя, перебирая голыми ногами по снегу. С наслаждением утапливаемая кнопка подрыва, я посылал сигнал за сигналом, от которых в той последовательности, что установил, стали подрываться заряды. Сопровождаемые огненными языками взрывов, детонацией снарядов, мин в машинах и крупнокалиберных патронов, под веерами трассирующих пуль мы бежали к лесу.
       Вернее сказать, бежали по молоденькому подлеску к стоявшему стеной хмурому горному лесу, окутанному клочковатым туманом. Через полчаса, задыхаясь от бега по горкам, мы завернули на 90 градусов, оставляя зарево разгорающегося пожара по левую руку. А потом ещё раз, а потом ещё два раза, но уже вправо. Выставляя в воздухе сложную петлю запахов, на которой должны остановиться собаки. Если их будут пускать по нашему следу. Девчонка оказалась крепкой. В редкие секунды остановок, когда я ориентировался с направлением движения, она дышала как спортсменка, восстанавливая дыхание, пыша жаром. Мне не надо было что-нибудь говорить ей, так как она полностью понимала малейший намёк. Смотря на меня преданными глазами, она месила снег, пробегала по голым камням горных речушек, ручейков. Несмотря, что всё её одеяние составляла простынь обвернутая вокруг тела, она неслась за мной, не обращая внимания на остроту камней, холод снега. И терпела.
       Когда солнце встало в зенит, мы остановились на небольшой передых. На ходу мне удалось передать ей куртку, шарф и я намотал на её разбитые ноги что-то вроде портянок. А теперь мне предстояло переодеть её. Но она сама решила этот вопрос. Показав руками, чтобы я отвернулся, она соорудила себе что-то в римском духе, продрав посреди простыни дырку, и замотав узлы у себя на бедрах. Вместе из этого получались шаровары с поясом, а куртка прикрывала хрупкое тело. Шарф пошёл на утепление ног. Кинув своей попутчице Сникерс, я быстро заел приторно-сладкую слюну снегом, встал. Если нас искали, то искали на востоке, думая, что мы направились через горы в сторону Сербии. А мы через горы двинулись на запад. В сторону Италии. Кому придёт в голову искать нас глубоко в тылу? Уже поздно ночью мы встали на ночлег. Устраиваясь на ночёвку, я выстелил найденную каменную выемку сосновыми лапами, возвёл небольшую стенку из лежавших рядом камней, чтобы сохранить тепло. Она мне помогала, а когда я уложил свой чемодан в глубину, который уже успел засунуть в заплечный ранец, нырнула вслед за ним, не снимая куртку. Устроившись, она потуже запахнула куртку, махнула, приглашая присоединиться. Поколебавшись, я нырнул.
       Солнце разбудило меня весёлыми зайчиками, пробивавшимися сквозь еловые иголки. Приподняв голову, я обнаружил её руку, вцепившуюся в ремень разгрузки. А чуть пухленькая ножка придерживала мои ноги. Она спала, посапывая, чуть нервно вздергивая губами. Скосив глаза, я стал рассматривать её лицо. Так как вчера было не до того. Правильный носик, неплохие губки. Брови тоже, да и есть что прижать к себе. В целом, неплохая девушка. Нарушая наш покой, где-то далеко ухнуло, задрожало в воздухе звуковой волной, докатываясь слабым гулом. Она сразу проснулась, испуганно вскинулась, но я поймал её, прижал к себе, зашептал на ухо по-немецки: "Тихо-тихо. Нам нельзя шуметь". Она закивала головой, показывая, что поняла, перехватывая своей рукой мою. Чёрт, у неё, похоже температура! А у меня что было, так это пара таблеток аспирина.

    ***

       Девушку я оставил у голубятника. Молчаливый хорват, живший на окраине небольшого села, приютил у себя в конец расквасившуюся девчушку, и отправил друг за другом, с промежутком в час, двух голубей. У этого же села я утопил в быстрой речке уже не нужный мне спутниковый телефон, оставшиеся две мины - лягушки. Уходя всё глубже и глубже в лес, по направлению к Италии, я не мог знать, что в далёком от Балкан Лондоне, забеспокоившись отсутствием новостей от агентов, попросили друзей из военной разведки включить этот спутниковый телефон в поиск. И определили где и куда двигается сигнал. То есть я. Не мог я также знать, что через восемь часов, после моего ухода, у села приземлились двадцать парашютистов, устроивших в селе настоящий разгром в ходе которого испуганные соседи показали на голубятника. Но ни голубятник, ни девчушка корчась и крича от боли, умоляя не мучить их, ни слова не сказали им обо мне. Но ниточка уже была в руках группы. Профессионалы, как их учили, разделившись на несколько групп, отправились в лес, растягивая паутину поиска моих следов. И они нашли их. Пробираясь через лес, сокращая дорогу, я не мог знать, что на моём направлении, за моей спиной, уже стягиваются в единый тугой пучок несколько групп. И перед ними была поставлена простая задача. Найти, взять по возможности, живым, а затем тряхнув, получить всю информацию - кто послал, где деньги, где иконы. Не зная этого, я двигался по лесу свободно и легко, не подгоняемый никакими ощущениями. Речки преодолевались с одного раза, горные тропы, извивавшиеся вокруг и посреди гор, пересекались с легкостью. Я наслаждался чистотой леса, прозрачности небольших озёр, нерукотворным узорам, выкладываемым природой мхом на скалах и деревьях. Я шёл к месту встречи с единственной задачей. Отдать иконы, часть денег, а затем выйти в Италию. Где жила моя Беа, и где я хотел просто залечь и пару месяцев просто не выходить на улицу.
       Их я заметил, когда забился в расщелину между камнями на очередном гребне горы для отдыха. Устраивая ноги выше головы, мой глаз невольно отметил солнечный зайчик мелькнувший где-то там. Среди камней соседней горы. А дальше было как в кино. Из глубины моей расщелины в окуляр мощного бинокля было прекрасно видно, как с горы, вниз, соскользнула первая пятёрка, а затем и вторая. Итак, неизвестно как им удалось, но за мной пришли. Я покрутил головой разминая сведённые мускулы шеи. Эх, жалко двух лягух, утопленных у голубятника. Сейчас бы пригодились. Ну, что же. Посмотрим. Я припрятал рюкзак, заложил камнями щель. Я не боялся оставлять свой груз, так как сюда они не дойдут. Это точно. Взглянув на склон по которому где-то пробирались обе группы, я соскользнул вниз. Теперь, парниша, давай, если хочешь жить, шевели ногами.
       Первую пятёрку я расстрелял как в тире, дав им взобраться на тропу, уводящую вверх на перевал. Вторая пятёрка, согласно правилам, обходила гору или справа или слева. Мне это было не важно. У самого крайнего в связке я вытащил все патроны, гранаты, перекинул ремень автоматической винтовки с глушителем и оптическим прицелом. Пробежав с сотню метров, я пристроил гранату под камень посреди тропы. Так сказать, на дурочка. Наступят, так наступят, не наступят, кто-то, человек или зверь, потом наступит. А тут уж судьба. Проверив чтобы на тропе не осталось никаких следов от моих манипуляций с камнем, я рванул через лесок, оставляя чёткие следы. Я бежал вниз, к речке. Там, на перекате, есть возможность сократить количество охотников за моей головой.
       Дурачок нашелся. Когда я выскочил на каменистый берег узкой речушки, там, на тропе грохнул взрыв и до меня донёся вой раненного. Есть, теперь их не пятеро, а три с половиной или с четвертью. Раненный за половинку, не движимый за четверть. Я пробежал по камням, оставляя следы на камнях, затем влетел в лес и бежал метров двадцать в гору. А там нырнул под нависающих над речкой камень. Отсюда видно и речку, и тропку, и кусочек места где может приземлиться вертолёт. То, что они вызовут вертолёт я не сомневался. Раненных эвакуировать надо? А подкрепление? Если, конечно, эти ребята тут полуофициально.
       Наверху камня захрустело, кто-то звякнул о камень чем-то металлическим, тихо ругнулся. Ба! Они пошли двумя группами. Я затаился, вслушиваясь в тихие переговоры. Один оставался наверху, устраиваясь к стрельбе, второй заскользил вниз. Явно собираясь залечь под камень, то есть ко мне. Он действительно прыгнул ко мне в ямку. Наткнувшись на нож, он всхлипнул, схватился за мои руки, но я навалился на него, придавил сверху, зажав рот. Снайпер чертыхнул своего напарника за неловкость. Я тихо постанывая, сказал, что похоже сломал ногу и попросил помощь. Бедняга рухнул в яму, так и не успев понять почему напарник так странно скрючился на дне. Занимая уже оборудованную позицию для стрельбы я отложил свой автомат в сторону. Один ствол на перекат, второй ствол на задки. Вдруг они не одни пошли в обход?
       На перекате преследовавшие появились как положено. Два впереди, остальные сзади. Но остальных было что-то многовато. Аж шестеро! Так сколько же их тут? В прицел я поймал первого в цепочке на перекате. Дав ему дойти берега, я плавно нажал на курок. Последний и предпоследний в цепочке попробовали развернуться, чтобы бежать к противоположному берегу, но рухнули с простреленной головой. А добить трех на открытом перекате - дело нескольких секунд. Автоматическая снайперская винтовка великая вещь! Оставив её на камне я со второй винтовкой соскользнул вниз. Теперь эти двое.
       Убедившись, что они оба мертвы, я прихватил снега стал стирать кровь с рук. И тут мне вспомнился тот мужик, что приходил к деду и бабке в деревне, забивать свинью. Заросший жёсткой щетиной, в шапке-ушанке какого-то непонятно цвета, он точно так вышел из сарая, куда увели моего любимца Ваську, подхватил пригоршню снега и стал оттирать кровь с рук и лезвия своего длинного ножа - бывшего австрийского штыка заточенного до тонкой обоюдоострой полоски стали. Такая параллель мне не очень нравилась, но чувствовал я себя именно так. Как забойщик скотины. Хотя эти крепыши заставили повозиться с ними. Они были хорошо обучены, но у меня было преимущество. Мне было нечего терять. Я шёл напролом, наплевав на плетение хитростей при устройстве засад. На простоту они все и попались. Вернувшись на камень, я забрал свой автомат, спокойно перезарядил магазины винтовки. Итак, их было несколько групп по пять человек. Значит, кто-то остался с раненными или пошёл в обход, перекрывая мне дорогу дальше в горы. Что ж посмотрим. А сейчас, я перейду речку и убью всех раненых и кто с ними. И по ходу закушу опротивевшими мне сладкими высококалорийными батончиками. Ох, и оторвусь же я вернувшись в Италию! Замучаю Беа походами по ресторанам. Но сначала будет ужин с ней. Длинный ужин. Дня на три.
       В воздухе проскочила пичуга, застрекотала. Я поправил перстень на пальце, почесал щёку. Надо было идти. Раненных, наверно, уже подтягивают к этой площадке, а те, кто ушёл вперед, как раз повернули назад. Я вновь взглянул на кольцо. Старик, надевая его мне на палец, говорил что-то о силе, воинстве и так далее. А я смотрел на него и любовался его грубоватыми и чарующими формами. Можно сказать первозданной дикостью форм. Бывает ведь так, смотришь - вроде как некрасивое, а притягивает своей грубоватостью.
      
       ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. МЕСТЬ.
      
       Я ещё раз убедился, что нарушение плана или какая-то внештатная ситуация, требующая любых, даже незначительных, дополнительных движений, для американцев равносильно катастрофе. Вот, сидит этот молодой агент моего куратора и с плохо срываемым волнением в глазах говорит со мной, на самом деле мучительно соображая, что им делать дальше со мной. А как же? Уже доложили туда "наверх", что не появляюсь три недели, и списали в раздел потери. Как теперь докладывать, что они ошиблись? А я живой, но не очень здоровый, с осколочными ранениями спины, дикой простудой, вот сижу напротив и потягиваю виски. Конечно, дежурные слова о том, что они рады, волновались и так далее произносились с максимальной правдивостью, но это саму суть происходящего не меняло. Они сейчас определялись, что делать со мной. Сделав последний глоток, я наклонился к нему и тихо, чтобы только он слышал, продиктовал что и как надо написать. А также что ему надо сделать. А то ведь сам не догадается, что надо сделать. И подсказать некому будет. Так как я собираю вещи и отправляюсь отдыхать. После того как меня чуть не угробили эти уроды - националисты, воспитанники ЦРУ, мне не хочется видеть их даже на расстоянии мили от себя. Я ранен, я устал. Мне хочется просто отдохнуть от всего.
       Все вещи вместились в два чемодана. Хозяйка с сожалением взяла ключ из моей руки, пожелала доброй дороги, и тяжело вздохнула. Как же, такой жилец съезжает. Тихий, не скандальный, постоянно нет дома, платит всегда вперёд. Даже вот тарелку спутниковую поставил. Где же такого ещё найти?
       Конечно, я долго и упорно отписывался. Дня три, а потом прыгнул на скоростной поезд и вперёд! В солнечный город, где грустит без меня моя женщина, не зная что и думать о таком вот мужчине. Убаюкивая себя виски и таблетками от ноющих ран на спине, я в мыслях уже был у порога квартиры, охватывая большой букет цветов. Тюльпанов. Красивых, жёлтых, красных, розовых и ещё чёрт знает какой расцветки. Да, так и будет. Буду стоять, поставив чемоданы с боку, держать тюльпаны и, от ощущения наступившего счастья, дурацки улыбаться. Я знал это.
       У цветочника не оказалось так много тюльпанов. Пришлось посылать к соседнему цветочнику. Оставив оба чемодана у цветочника, с охапкой цветов и небольшой сумкой за плечами, я двинулся к Беа. Встречные прохожие бросали на меня то озадаченные, то завистливые, то ободряюще весёлые взгляды. Но меня это не очень интересовало. Лестницу я махом проскочил, на предпоследней площадке остановился, сделал несколько глубоких вздохов, стараясь привести своё дыхание и сердце в порядок. Но ни первое ни второе слушаться не хотели. Последние ступени перед дверями Беа я преодолел медленно, прислушиваясь. Прислушиваясь то ли к себе, то ли к звукам доносящимся из-за двери. Шум бьющегося, как маленький флажок на ветру, сердца глушило всё, стуча громкими ударами в голову. Сказать, что я волновался, значит, ничего не сказать. Поэтому, когда дверь неожиданно распахнулась, когда я поставил левую ногу на последнюю ступеньку, всё внутри меня замерло. Беа, провожая подружку, шагнула за порог, невольно толкнув застывшую в изумлении подружку в спину. Не отрываясь взглядом от меня, Беа протянула руки, обхватила моё лицо руками, засыпала поцелуями, невольно отталкивая подружку в глубь площадки.
       Заснувшая Беа, крепко держала меня руками, словно боялась, что как только она меня отпустит, я растворюсь вместе с её сном. Но я не старался освободиться от такого плена. Лежа на спине, рассматривал как солнце, разрезая утренние сумерки, выдавливало ночь из города и нашей комнаты. Беа сегодня выходная и мы можем лежать сколько нам влезет. Мне спать не хотелось. Я повернул голову, посмотрел на разбросанные по полу вещи, открытые чемоданы, вываливающие из себя вещи, кассеты с плёнками. Бардак! Но такой милый домашний бардак, который образовывается всегда при возвращении домой из долгой командировки. Теперь я это точно знаю.
       Отдых мой напоминал какой-то праздник. Дожидаясь когда Беа выскочит из офиса, я готовил поход, намечая маршрут, где мы будем сегодня ужинать, веселиться и сидеть в полусумерках вечера, любуясь затихающим городом. А затем мы шли домой, где опять сидели в сумерках, обнявшись и слушая дыхание друг друга, наслаждаясь теплом тел. Раны мои заживали, нервный тик правой щеки прошёл, только ужасы вклинивались в нашу жизнь, проявляясь в страшных снах, от которых меня бросало в холодный пот и подбрасывало в постели. И тогда ласковые руки обхватывали меня, ласковые губы на самое ухо шептали успокоительные слова, пробуждая и вырывая меня из цепких лап ужаса.
       В какой-то из таких дней, мы бросили всё, что наметили и отправились в горы. Пропетляв по закрученным дорогам, мы заехали на площадку, с которой открывался просто умопомрачительный вид на горы, дороги, голубое небо. Расположившись на капоте своей черепашки, Беа щурясь от яркого солнца, которое в горах почему-то особо ярко отражалось колючими искрами, жевала бутерброд, запивая чаем. Жевал бутерброды и я. Но сегодня они как-то слабо шли. Настроение было не то, так как я чувствовал, что вокруг скользили, сбиваясь в неровную стену, мутные, невидимые другими, тучи. Вот и сейчас, они подплывали, сгущались, загораживая мне всю лучезарную картину бытия. Беа, заметив, что я упёрся взглядом куда-то вдаль, потянула за рукав куртки. Хотела пробудить от тяжких дум, а произошло другое. На фразу о том, что не надо думать о этих сербах, я вздрогнул и выложил всё что я думаю об этой войне. О роли просвещённых европейцев, о том, что я видел там, о том как ведут себя просвещённые европейцы и их выкормыши. Беа сидела, поджав ноги, сложив руки на груди, с расширенными от ужаса глазами смотрела на меня, но не перебивала. Только когда я, выговорившись, ткнулся лбом в сжатый кулак, она соскользнула с капота, обхватила меня, прижала к себе, зашептав на самое ухо, щекоча воздухом. Домой мы вернулись только поздно вечером. Ни Беа, ни я не разговаривали, хотя были сейчас так близки, как никогда. Мы понимали друг друга без слов.

    ***

       В переулке было узко. Беа, оставив машину у самого входа в переулок, чуть ли не вприпрыжку спустилась ко мне, стоявшему у небольшого ресторанчика одного старого югослава. У старого Миклоша мясные блюда были превосходны, а пасту и пиццу мы отложили на потом. В ресторанчике было не так шумно, скрипки цыган, приглашённых мною через Миклоша так играли, что зашедшие итальянцы и завсегдатае затихли, вслушиваясь в их пение. Мы же сидели напротив друг друга, не отрывая глаз. Не понимаю почему, но в тот вечер мы просто пожирали друг друга глазами, словно не виделись как минимум полгода, хотя расстались сегодня в полдень. Ближе к полночи мы вышли из ресторана утанцованные, объевшиеся и расслабленные. Дойдя до машины, мы переглянулись и махнули рукой. Пускай стоит, поехали домой на такси.
       Рано утром нас разбудили карабинеры. Полусонные мы сначала ничего не поняли, а потом сильно удивились. Нашу машину украли какие-то уличные хулиганы, но уехать далеко не смогли. От взрыва вылетели все стёкла в домах на повороте, который сразу за тем самым переулком, где мы оставили машину. И Беа, и меня долго и упорно опрашивали офицеры, но не получив вразумительного для себя ответа, оставили в покое. Посоветовав обсудить вопросы компенсации со страховой компанией. Ведь, взрыв от подложенной бомбы это не классический страховой случай. Но насчёт подложенной бомбы это предположение. Точный ответ даст только экспертиза. Взъерошенные от такой новости, закрыв дверь за карабинерами, мы сели завтракать. А что ещё делать? Ей на работу через час, а мне надо думать. Что это значит? И кто? Я пил утренний чай с лимоном, она свой любимый кофе. И не молчали. Ведь машину купили совсем недавно.
       Вытянув из тайника богатство, я разложил его на кровати. С деньгами всё ясно, на первый шаг есть, а там просто надо добраться до маленького швейцарского городка. Документы и оружие в наличии. Надо было только решить вопрос с документами для Беа. Выбирая подходящие фотографии из кучи высыпанной на кровати, я пытался построить версию причин взрыва. Всё сводилось к одному - мафиози, у которого, в ту дождливую ночь, я стащил из сейфа столь ценные для его семьи вещи. Но, если бы это был он, нас бы показательно расстреляли среди бела дня на площади. На людях. Ведь наказание за обиду нанесённую семьи должно быть явным и видимым, то есть публичным. Чтобы другим было не повадно. И нас бы так и "сделали". В этом я не сомневался. Ресурсы у этого "папаши" весьма и весьма обильные. Но нас хотели взорвать. Анонимно, без следов. И не важно кто - террористы или официальные службы, но это уже дело рук разведки. Снаряжая магазин патронами, я соображал откуда пришла беда. Остаются только два "железных" варианта - мои работодатели за утечку информации, за "облом" с курсантами на Балканах, где их по одному выловили, и те ребята, которых я лишил и икон, и денег. Мда, ситуация. Но кто же конкретно? За окном крутился шумный дневной городок, полный итальянского шарма, а у меня была чёрная ночь. В которой я блуждал в поисках ниточки, на конце которой был выход. Из ночи, из этой ситуации и тупика, в который я уткнулся в своей жизни. С одной стороны солнечная Беа, завтраки, ужины, молчание, полное понимания, а с другой всё остальное. И это остальное было опасным и угрожающим.
       К работе моей Беа я подходил как к заложенной мине. Звонок мои работодателям, которых, конечно же, я известил о подарке, только добавил неразберихи в моих мыслях. Дав указание быть на месте и ожидать приезда помощи, они усилили мои подозрения. Но зачем? Они могли убрать меня, просто пригласив на встречу куда-нибудь. И по пути кто-нибудь убил меня. Какой-нибудь наркоман или просто охотник за кошельками. Совсем ничего не понятно. Просидев возле работы Беа с час, мне не удалось обнаружить ни лиц, праздно просиживающих ни в кафе, ни в припаркованных машинах или другие признаки. То есть ничего, что могло мне сказать о наличии контроля за конторой Беа. Нас не выслеживают, с тем чтобы не дать уйти? Ведь машина взорвана, мы живы и только часы нас отделяют от того момента, как мы растворимся в воздухе Италии. Беа вышла из конторы, как обычно прошла по двум магазинам, прикупив кое-что к ужину. Всё как обычно, так как не знала, что в её квартире уже уничтожены все фотографии и её, и мои, стёрты все отпечатки, убрано и наведён такой порядок в бумагах, что если бы кто-нибудь захотел что-то понять из оставшегося, то ему это вряд ли удалось. Это она обязательно узнает, а пока вышла из очередного магазина, с бумажным пакетом в охапку.
       Догнать и дернуть её в машину, взятую на прокат на чужие права, было делом секунды. И в эту же секунду они проявились, прыжком нырнув в парковавшийся следом за мной БМВ. Я рванул, скрипнув на повороте шинами. Для итальянских улиц самое милое дело механическая малолитражка. И ничего, что не скоростная, зато маневренная! Оторвался я от них просто, нырнув в узкий проулок. Проскочив пару улиц, я бросил машину, потянул Беа за собой. Через квартал стояла вторая машина, на которой мы должны были уйти. Беа, успев выслушать часть моей речи, теперь крепко держала меня за локоть, старалась не оглядываться. Но у неё не получалось сдерживать нервное оглядывание через плечо. Поэтому, когда она дернулась в очередной раз, я только прихватил покрепче её руку, чтобы не упала, споткнувшись о незамеченный выступ. Но она потянула меня в бок, мягко оседая на брусчатку. В тот же момент, через её голову, я увидел мотороллер с двумя. Первый рулил, стараясь подкатить поближе, второй целился из чего-то короткого с глушителем. Я дёрнул пистолет из-под куртки, вскинул руку. Водитель просто ткнулся в руль, а стрелок, вылетев с седла падающего мотороллера, подкатился ко мне под ноги. Добавив ему от себя коленом, я перевернул Беа. Хотя я столько раз видел такие глаза, мне не верилось, что это случилось с Беа. Но правда всегда жестока со всеми. Она была жестока и со мной. Беа умерла. Держа её на руках, я всё таки тряс безвольное тело ещё не веря своей потере. Только стон стрелка вывел меня из этого состояния. Ох, лучше бы он умер от падения.
       Стрелок взвизгнул от удара, захлебнувшись своим криком. Накрутив завязанный на его шеи платок я надавил ещё. Он забился от боли. Дав прочувствовать эту боль, я ослабил узел и задал один вопрос. Не получив ответа, вновь закрутил платок. И потом вновь спросил. И вновь закрутил. На четвёртый раз он смог выплюнуть что-то среднее. Что меня не устроило, но пора было уходить. Добив его без сожаления, я сунул пистолет в сумку, встал, бросил взгляд на лежавшую Беа. На соседней улице завыла сирена. Всё мне надо уходить. Шатаясь как пьяный я нырнул куда-то, потом перешёл несколько улиц и затаился между контейнерами, отчаянно вонявшими какими-то лекарствами. Нет, я не искал место, где можно было отсидеться. Я горел от жара охватившего тело, от желания отомстить. Раз мне бросили вызов, убив мою женщину, я буду мстить. Только залечу ногу. Этот стрелок попал мне в икру и похоже что-то задел, так как идти было невозможно. Хорошо, что в сумку положено всё что нужно. От обезболивающего, до новых джинсов. Аккуратно уложив заляпанные кровью джинсы, я вновь замер, ожидая нужного времени. Уже поздно вечером, когда под ногами крысы стали шарить в поисках пищи, я выскользнул в тёмный город. Сдерживаясь и скрипя зубами, мне удалось добраться до парка и проковылять в глубину парка.

    ***

       В катакомбах было всё по прежнему. Также темно и также сухо. Заложив вход камнями, я зажёг фонарик и поковылял туда где мы с давешним проводником по подземному Риму проходили экспресс курс адаптации к подземелью. Всё было на своих местах. Огарки стройным рядом на выступе на стене. лежанка угадывалась в темноте на прежнем месте, даже консервная банка с огарком у изголовья лежанки не поменяло своего месторасположения. Красота. Завалившись на лежанку, я стащил джинсы, оглядел рану. Мда. Нужны лекарства, антибиотики. Где-то в сумке есть пару таблеток. Но их не хватит. Я откинулся, растянулся на лежанке, устраивая раненную ногу, уставился в накрывшую темноту. Когда кто-то заскрипел камешками у входа в лежбище я вскинулся, потянул пистолет. Сколько я проспал?
       Фонарик запрыгал по стенкам, отбрасывая тени. А, старый знакомый! Проводник уселся напротив меня, деловито устроил большую сумку между ног, стал вытаскивать принесённое. Бутылки с водой, стальной бокс, грохнувший инструментом внутри, пачки лекарств, консервы, длинные багеты, сложенные в несколько раз. Потом протянул руку к распухшей ноге, кивнув мне - "давай посмотрю". Небольшая пометка на сигнальном столбе, репортаж на криминальном канале и страница в газете, с описанием перестрелки практически в центре города подсказали ему где искать меня и какие проблемы у меня. Устроив мою перебинтованную ногу на лежанке, проводник похлопал по руке, вытащил бутылку. Да, алкоголь был бы сейчас очень кстати.
       Он приходил раз в несколько дней. Приносил еду, воду, газеты. Сидел минут десять и уходил на поверхность. Рана заживала, но медленней, чем хотелось. Но я не терял времени даром. Я снова и снова анализировал всё что со мной произошло, чтобы понять кто должен ответить. И что мне нужно для этого. Взглянув на мой список, составленный при свете свечей, проводник ухмыльнулся. У вас война? Нет? Тогда что? Но услышав это слово он подобрался, ещё раз внимательно взглянул на список, кивнул головой. Я знаю, что такое вендетта. Я знаю, что такое долг крови. Но для этого, он потряс список в руках, потребуется время. На что ответ был простым. У меня времени, как и злости, много. А терпения не занимать.

    ***

       Улицы в этом городке, по размерам подмосковный городок, были брусчатыми до безобразия. Жёсткое кресло велосипеда толкал меня в зад, напоминая, что лучший способ передвижения по таким улицам - пешком по тротуарам. Но велосипед, на этих узких улочках, самое лучшее средство при погоне. Вернее сказать, при уходе от погони.
       Велосипед я оставил на аккуратную, как всё в этом городке, велосипедную стоянку, улыбнулся стоявшему полицейскому, который что-то обсуждал с пожилым парковщиком. Чаще улыбайтесь, товарищи! Даже совершив преступление, вы сойдёте за приятного человека! Не вызывая подозрений.
       Банковский служащий был очень и очень приветлив. Как всегда. Вытянув ящик из ячейки, пройдя через стену бронированного стекла, он с натужной улыбкой поставил его передо мной на стол. Я так же мило улыбнулся в ответ, со всевозможной мягкостью поблагодарил его за заботу. Дождавшись когда дверь закроется за ним, я подтянул ящик вставил ключ, приподнял крышку. Всё на месте. Значит, сюда я пришёл первым. Ну, теперь, ребята, держитесь. Я неспешно переложил все деньги и мешочек с драгоценными камнями в заплечный рюкзак. Знаете, такой молодёжный заплечный рюкзак с кислотными вставками. Единственно, что отличало этот рюкзак от всех, это прокладка из кевлара внутри. Неплохой бронежилет, на всякий случай. А теперь, то что поможет мне дойти до машины. Вот никогда не думал что потребуется. Я вытащил Берету, навернул глушитель, не слишком торопясь набил три обоймы. Затем занялся вторым пистолетом. Так же неспешно. Если я правильно понял, по моему следу идут полупрофессионалы и ими управляет профессионал, если судить по тому как "спалился" тот ушастый в кафе. А если так, то как не спешил бы я, то на выходе из банка, на брусчатке швейцарской улицы, непременно наткнулся на желающих обсудить со мной "вопрос". Теперь же мне необходимо придумать, как выскользнуть отсюда. А сначала сделать кое-что.
       Написав номера счётов и подписав кое-какие документы, ведь формальности сами знаете сколько времени занимают, я устроился в кресле, потягивая кофе и закусывая шоколадом. Откусывая маленькими кусочками шоколад и показывая всем своим видом наслаждение от его вкуса я невольно вспоминал наш советский бабаевский шоколад. М-м-м-м! Сейчас бы крепкого чайку с лимончиком, да ещё и с нашим шоколадом! А не с этой... шоколадкой. Эх! Пролистывая журнал, валявшийся на столе передо мной, я наткнулся на одно объявление. И оно было очень даже кстати. Всё также вежливый служащий, выслушав меня, кивнул, заверил, что всё будет исполнено согласно данным инструкциям. Просидел я часа два. Нет, перевод со счёта сделан был быстро. Но я ждал, когда придёт подтверждение о зачислении денег на указанные счета. Наконец, служащий принёс распечатанные слипы подтверждения и мне было пора уходить.
       В этот момент, пройдя через высокие двери, услужливо открытые стоявшим на дверях швейцаром, по выправке и виду напоминающего, как минимум, генерала, вошёл Пьер. Окинув взглядом фойе, он кивнул мне, сказав встретившего его банковскому служащему, что ко мне. Неспешно пройдясь по мягким коврам, он уселся напротив меня, расправив полы тонкого пальто.
       - Привет, Морячок. - Сказал Пьер, пытаясь поймать моё ответную реакцию.
       - И тебе не болеть. - Ответил я. У Пьера дёрнулась бровь. Не понял. Да и чёрт с ним. - Как вижу, тебя пригласили на охоту?
       - Понимаешь. - Пьер наклонился ко мне. - Не хочу врать. Мне поручили найти тебя.
       - И старички все тут? - Каковы силы? На сколько мне повезло?
       - Нет. Все не наши. Со стороны. Много молодых. - Пьер поправил часы на руке. Нервничает, заметно нервничает.
       - Надеюсь, тот лопоухий не сильно пострадал? Я старался не сильно бить.
       - С парнем будет всё в порядке. Знаешь, когда очухался он сказал, что даже во время учёбы его так ласково и осторожно не били.
       - Ну и славно. Слушай, Пьер. Я тебе хочу сказать кое-что. - Я кашлянул в кулак. Надо было уходить. Время пришло. - Не надо ребят подставлять. Я уже не буду так ласков. И, пожалуйста, без дурных шпионских игр. Ну там, глушители, снайперы и так далее. Вы всё равно проиграете. Ресурсы не те. Ведь Череп не бог и людей у него в таком объеме сейчас нет. Через сутки будут. А сейчас нет.
       По лицу Пьера было видно, что я попал в точку. Пьеру надо работать над контролем эмоций. Я поправил журнал, улыбнулся.
       - И ещё одно. Кто приказал убить мою женщину? Тем более на моих глазах? Кому пришло в голову, что я от этого сломаюсь? Или наоборот хотели разозлить?
       - Не хочу обсуждать этот вопрос. - Пьер действительно не знал. - Я бы так не поступил.
       - Ну, да. Ну, да. - Я прихватил рюкзачок, поудобней устроил лямку в руках. Так удобней выдёргивать пистолет. - Слушай, Пьер, запомни и передай другим - вендетта открыта. Я узнаю кто отдал приказ. Я узнаю кто исполнил. И всех по одному, как тех крыс удавлю! - Стоп! Не надо сильных эмоций. На нас обратят внимание. - Ты меня знаешь, Пьер. Я к тебе хорошо отношусь. Лучше уйди с дороги.
       Пьер пожал плечами, мол, как знаешь. Я встал протянул руку, Пьер пожал. Явно он не хотел отпускать меня наружу.
       - Ты что-то хочешь сказать мне.
       - Снаружи мои люди. - Пьер говорил мне об этом нарушая все мыслимые и не мыслимые правила. - Там...
       - Ничего, ничего, Пьер. - Я улыбнулся. - Только скажи мне честно - кто?
       - Череп тут не причём. Тут работали ребята со стороны.
       - Кто, Пьер? - Я расправил плечи. Итак, через двадцать секунд выход из дверей. Служащий показывал, что автомобиль стоит перед дверями.
       - Это были люди из Германии. - Пьер отвёл глаза в сторону. Эх, Пьер! До конца говорить не хочешь.
       - Это люди Матери викингов? - Пьер кивнул головой. Что же Пьер, ты дал мне ниточку. - Спасибо дружище. А теперь сиди тут, не выходи. Можешь попасть под раздачу. Чашечку кофе, пожалуйста! - Это уже банковскому служащему, которому я в руку вложил купюру. - И не забудьте приложить плитку этого восхитительного шоколада, который славится на весь мир.
       Пусть помучается. Пьер никогда не любил сладкое.

    ***

       Такси я покинул на краткой остановке, за углом какого-то магазинчика. Таксист услышав, что я ухожу от детектива, нанятого мужем моей подружки понимающе кивнул и так рванул, что в какие-то моменты казалось, что мы вот - вот врежемся в какой - нибудь угол или столб. Проскочив через подсобные помещения магазина я пробежал ещё пару кварталов, поймал другое такси, вернулся к банку. Не доезжая двух кварталов, вышел и как не в чём не бывало двинулся к банку. Взяв велосипед со стоянки, заплатив за просроченную стоянку, двинулся в противоположную сторону. Главное теперь добраться до машины. А там ищи, свищи ветер в поле. Машина стояла на месте, вокруг было чисто, в машине, как не копался, найти или мину или маячок я не смог. Действительно, у них слабовато с людьми. Отмыв руки от машинного масла, переодевшись в цивильное, я двинулся в сторону Германии. Я теперь знаю кто первый на очереди. А там, судьба она сама покажет, кто за ней второй и третий.
      
       ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. МЕСТЬ НАДО ПОДАВАТЬ ХОЛОДНОЙ.
      
       Но в Германию я не попал. На одной из заправок, где я остановился попить кофеёк, было прекрасно тихо, сухо, светло. Улыбающиеся быстрые девушки за стойками готовили мне кофе, бросая на "залётного", пожелавшего выпить кофе именно в их заведении, на такой тихой трассе. Я же отвечал им оценивающими взглядами мужчины понимающего толк в женской грации. Спешить мне уже было не с руки. Заворачивая на трассу хай вэя, мне в голову пришла мысль, что появись я сейчас, когда все в состоянии "на товсь", меня точно быстро и без особых усилий устранят. Если даже я появлюсь через два часа, что, в принципе, было нереально, меня будет встречать плотное кольцо из охранников. Через которое даже на танке не проедешь. А значит, я вынужден лечь на дно, как бы не хотелось получить удовольствие от своей мести. Я даже остановился в ближайшем отстойнике, чтобы прийти в себя от пришедшей мысли. Полчаса я сидел в каком-то ступоре, придерживая желание дернуть на полной скорости к границе. А потом свернул к этой заправке, засел в кафе. Надо было переварить эту мысль. Да, придётся пойти другим путём. Совсем как у товарища Ленина, если верить жизнеописанию юного, да и взрослого Владимира Ульянова-Ленина, - "А мы пойдём другим путём!".
       Место за столиком, с которого мне было бы видно всё кафе и обе улицы сходящиеся у него, пришлось ждать. Но как только этот пожилой француз собрал свои газеты, сигареты и походкой гуляющего по берегу пеликана вышел из кафе, я покинул своё убежище и занял это место. Разложив на столике газету, я заказал себе чай, бутерброды ещё кое-что. Сидеть предстояло долго, так как мой контакт должен был пройти в рамках ближайших двух часов. В воскресение он обычно гуляет с семьёй проходя через пруды, небольшой парк, и это кафе. Так что, если он не "убыл на Родину", то у меня был шанс восстановить потерянную связь. День был приятным, тепло, девчушки, сидевшие за соседним столиком, весело что-то обсуждая, непрерывно хихикали, подзадоривая друг друга. Всё это мирное и жизнеутверждающее немного успокаивало меня, ещё чувствовавшего себя как сжатая пружина.
       Он не поверил своим глазам. Остановившись, он попросил жену посмотреть, что такое попало ему в глаз. И пока она дула ему в глаз, свободным он изучал меня. Я же свернул газету, сдвинул чашку в бок, положил на газету руку сверху, скрестил два пальца. Надо встретиться. Он, придерживая слезившийся глаз, потянул своих влево на развалы книготорговцев. Перегнав их, я углубился в толкающиеся потоки зевак и покупателей, занял позицию возле перекрёстка. Потолкавшись у лотков он приблизился и шепнул, вытягивая из кармана пачку сигарет: "через два часа, парк". Рассматривая гравюру, предлагаемую мне как старинную 17 века, я лишь кивнул головой, словно соглашаясь со словами художника. Итак через два часа, в парке, что через три улицы.
       Скамейка у небольшого куста уже покрывшегося приятной изумрудной зеленью была свободна, чем я и воспользовался. Наша "конспиративная" скамейка была занята молодой парой, которой явно не хватало места для выяснения отношений. То расползаясь на разные концы, то стекая к середине они решали основной вопрос - будут ли они дальше общаться. И явно оба, желая продолжать свой роман, не желали уступать друг другу. Эх, молодость! Жизнь яркая, на крайнем натяжении нити, все чувства обострены и им ещё не известно чувство потери. Контакт появился, как и обещал, ровно через два часа. Пройдя по тому берегу пруда, он зафиксировал меня на новом месте, сделал проверочный круг, а потом уселся рядом, держа в руках кулёчек с кормом для вездесущих уток. Начать мы не могли так как к нам присоединилась молодая девочка с большой папкой, явно для эскизов. Но посидев и слопав рожок мороженного, она поскакала дальше, помахивая папкой. Всё это время я читал одну и туже газету узнавая всё больше и больше о странной прихоти французских рок звёзд. С жиру бесятся, могу сказать вам, учитывая, какие сцены обнищания я видел в деревнях юга и севера Франции. Да и у нас, судя по репортажам такая же ерунда. Эх, дикий капитализм! Получив адрес и пароль явки, я свернул газету, бросил её в стоявшую урну. Что ж посмотрим, что нам там скажут.
       Домик был красивым. В чисто французском стиле - скромно, сдержано, но не без кокетства и претензии на особенность. Подождав с минут десять, смешавшись с толпой вышедшей из автобуса, я прошёл мимо, свернул на боковую улицу, нырнул в полуподвальное помещение дома. Немного покрутив замок я проскользнул на второй этаж, прошёл по ковру коридора, нажал на кнопку звонка. За дверью зашуршали шаги, дверь распахнулась, ударив мне по глазам светом. В ореоле света стояла симпатичная женщина, удивлённо смотревшая на меня. Я улыбнулся очень и очень дружелюбно, начал пароль:
       - Мне сказали, что господин Жан оставил для меня посылку.
       - Да, он уехал, но ничего не оставил.
       - Какая жалость! Он должен был оставить лекарства для моей собачки. Очень важное.
       - Может быть найдётся другое? - Женщина отступила назад. - Заходите.
       В комнатах было приятно. Уютно, комфортно, витал приятный запах. Такое милое гнёздышко парижанки. Она показала на кресло, справилась не нужно ли мне что-нибудь. В этот же момент в двери щёлкнул ключ и на пороге появился контакт. Увидев меня он пошёл пятнами, очевидно, не ожидал увидеть агента уже сидящим в кресле. Как я прошёл мимо него и он не заметил меня? Но тут же справился с собой, чмокнул очень как-то по домашнему хозяйку в щечку, передал ей небольшой пакетик, перевязанный ленточкой. Ба, да тут дело посерьёзней! Хотя мне всё равно что тут происходит. Я встал, протянул руку. Наконец, у меня будет ясность хоть в чём-то. Мы засиделись далеко за полночь. Мне уже было постелили на кушетке, но я сославшись на какие-то дела выскользнул из дома как и пришёл. Из соображения безопасности я запер дверь в подвале, по своему закрыв замок. Не последний раз сюда прихожу. Ох, не последний!
       Через неделю я вновь встречался с контактом. Проскочив внутрь старым путём, я замер от ощущения чего-то не понятного. Нет, не опасного, но не очень понятного. Нажав кнопку звонка, я сначала не понял кто открыл мне дверь, но через секунду был в объятиях куратора. Как куратор сам приехал? Он ещё жив? Конечно же, через полчаса мы выпив за встречу обменивались всякими новостями. Но, в основном, слушал я его. И оказывается как быстро меняются люди при возможности ухватить побольше денег. Столько людей разъела ржавчина быстрого и, как правило, незаконного обогащения! Мда, времена. Расстались мы на том, что он внимательно ознакомится со всеми бумагами и свяжется со мной. И что месть - это блюдо такого разряда, что требует подачи в холодном виде. Иначе оно спалит тебя как папиросную бумажку. Без остатка.
       В этот раз он был спокоен и немного погружённый куда-то в себя. Передал мне приветы, поздравления, поблагодарил за точность и полноту описанного моего существования до момента выхода на связь. И предложил обговорить один вопрос. Расположившись в гостиной мы налил себе немного коньяка, так как разговор предстоял длинный. Выложив из кейса газеты, куратор справился о моем самочувствии, наличии связи с моими людьми и так далее. Пройдя по полному кругу вопросов, он подтолкнул ко мне стопку газет, вытащив из неё несколько цветных и чёрно - белых фотографий. После получасовой беседы и детального обсуждения мы вспотели. Он от того, что давал такое задание, а я от того, что услышал. Да, я предполагал, что творится у нас, но вот понять? Никак не мог.
       Он откинулся на спинку дивана, покрутил карандаш в пальцах.
       - Он очень вёрткий. Постоянно передвигается с охраной, никогда не повторяется. К тому же, у нас, похоже, завёлся "крот". Две группы посланные нами, были расстреляны в Софии, прямо по прибытию. Конечно, все заговорили о схватке русской мафии за болгарский бизнес. Но сам понимаешь, такое совпадение...
       - Прямое показание к вскрытию. - Закончил я за него. "Крот" это серьёзно.
       - Вот поэтому, честно говоря, я сделал ставку на тебя. Ты у нас, сам понимаешь, уже не в "обойме", дело сдано в архив. А группа, вообще, никому не известна.
       - Ага. Невидимки. - Ну и задачу поставили! Но приказ есть приказ. А приказы не обсуждаются. - А что в поддержке?
       Он криво усмехнулся, вытащил тонкую пачку положил на стол.
       - Ещё немного на счёте, а также немного техники в закладках.
       - Ну, технику можно и не трогать. - Я покрутил пачку. - Не густо.
       - Так из личного резерва. - Он усмехнулся, покрутил в воздухе пальцем. - Потом ещё подкину. Трудно сразу из дела деньги вынуть.
       - Кхе, дело. - Протянул я. - Ладно, не напрягайтесь, там. Деньги найдём. - У меня по- моему осталось кое-что в сейфовой ячейке в Италии, на что можно было сделать работу. Да и ребят, наверно, также ещё остались деньги. - С документами проблемы.
       - А вот с этим, как раз, у нас проблем нет. - Куратор расплылся в улыбке. - Сколько тебе и чего?
       - Даже так? Хорошо живёте?
       - Работаем. - Серьёзно ответил он смотря на часы. - Итак, думай. Тебе тут полная свобода. Но. - Он сделал паузу.
       - Да, понятно. Если возьмут, то никто не причём, и жариться нам в одиночку.
       - Именно так. Чем ещё могу помочь? - Куратор заглянул в глаза. Видно, что волнуется.
       - Лучшая помощь - не мешать. - Ответил я. - Но от информации куда он собирается в ближайшие две недели не откажусь.
       - Считай это у тебя на столе. Но учти, он передвигается быстро, на одном месте подолгу не задерживается.
       - Ладно, разберёмся.

    ***

       Жаркое небо обрушилось на меня до того как я переступил порог самолета. Шаткий трап, раскалённый солнцем, жалобно скрипел под ногами спускающихся по нему пассажиров, что казалось ещё немного и он начнёт жаловаться на жару, работу, невыносимых пассажиров, старавшихся его опрокинуть своим весом. Но на бетонке было ещё хуже. Мда, сказывается близость пустыни. Натянув на глаза тёмные очки, немецкий турист Шульц Файнер (ну и фамилию нашли!) чертыхнулся на жару, поспешил в автобус из которого ему уже махали соседки по самолёту. В автобусе кондиционер дул ледяным ветром, стараясь отвоевать у пустынной жары пространство. Но это у него получалось слабо. Жара врывалась в открытые двери, хватала приехавших, напоминая, что они тут чужаки. В гостинице уже у самой стойки регистрации Шульц наконец согласился поселиться с одной из соседок по полёту. А что? Попутчица приятная, да и ждать одноместного номера было, право слово, невыносимо. Хотелось как можно быстрее залезть под душ. Подружка сверкнула глазами, но сохранила спокойствие. Если Эрике повезло, то чему завидовать? Хотя удивительно как она умудрилась подцепить такого мужчину! Хотя бы и уже седоватого.
       Первая неделя прошла просто восхитительно! Валяние у бассейна, экскурсии к историческим памятникам, окружённые рассеянными толпами продавцов "настоящих" реликвий, сувениров, а также всякой всячины, на которую клевали толпы выводимых из автобусов туристов. А вечером посиделки за высоким бокалом с холодным пивом, танцы, посещение изумительных представлений местных танцоров. Полное расслабленное состояние и никуда не нужно было бежать, вставая по будильнику. Только несколько раз вечером Шульц отъезжал по делам. Какие могут быть дела в отпуске? Хотя наверно он готовил какой-то сюрприз Эрике. Явно она ему понравилась. Фрида, крутясь перед зеркалом, высматривала себя стараясь понять, что такого в ней не так? Эрика такая же как и она, а вот как получается, что она с мужиком, а Фрида довольствуется обществом старушки - пенсионерки, слабо слышащей, да и немного в маразме. Что же такого Шульц нашёл в этой невысокой, рыжеватой авантюристке?
       Эмиссар приехал действительно именно в тот день, который был указан в его плане. Это уже была большая удача. Взяв на прокат джип, для посещения всяких чудес света раскиданных вокруг, я подхватил "Матильду", крутанулся по городу. Да, человек серьёзный, но достать мы его должны были здесь. Нейтральная территория, чужая полиция, связей не так много, влияния так же ограничено. Да и выделяться среди общей массы ему не с руки. Не на чудеса же света он приехал смотреть, а по делу. Которое не очень терпит шумихи, выпячивания, привлечения внимания. Единственное, что он позволил себе "вне регламента" - женщина, приехавшая к нему на второй день. Жена, если верить своей памяти. Что не очень, но осложняло наш план. "Циклоп" внимательно посмотрел за женой и подтвердил, что мотается она по ювелирным лавкам, посещает какие-то организации, выступая с лекциям и собирая деньги. Ну, пускай ходит, она не входила в нашу задачу.
       Вечером Шульц, оставив джип на стоянке у гостиницы, повёл подруг в клуб. В гремящей темноте клуба, с облаками выдуваемыми легкими курящих кальян, подруги уселись у стойки, стараясь перекричать звучавшую музыку. Шульц, помахивая руками потянул Фриду в толпу. Чего сидеть? Надо веселиться! Эрика махнула рукой, осталась допивать свой коктейль. В гремящем клубке танцующей разношёрстой публики кто-то сталкивался, но тут же извиняясь, раскланивались и продолжали танцы, повинуюсь звучащим ритмам. То тут, то там из толпы вываливались уставшие, тут же бросавшиеся за прохладой к стоке бара. Эмиссар, придерживая свою жену под локоть, заказал два коктейля, помог сесть ей на высокий стул. Эрика, поморщившись от кричавших у неё под ухом пары американцев, пересела на соседний стул к ним. Телохранитель, крепкий, невысокого роста парень, явно тяготился своей работы, стрелял по сторонам глазами. Явно останавливаясь на фигуристых девчонках, знойно выплясывавших на данс площадке. Эрика морщась, показала на уши, пожаловалась, что от такого крези звука можно сойти с ума. Жена объекта, чуть путая немецкий и английский, стала беседовать с Эрикой, а объект, облокотившись на стойку, потягивал коктейль, рассматривая танцующих. Не понятно, что произошло, но пара, танцевавшая рядом со стойкой, внезапно вскрикнула, вскинула руки. Телохранитель дёрнулся, закрывая собой объект, тот потянул жену. Но это была ложная тревога. Объект потрепал телохранителя по плечу, взял со стойки свой коктейль, выпил до конца потянул жену в круг. Кого бояться там, где вокруг столько народа и страна очень благожелательно настроена к их борьбе?
       Как не хотелось оставаться в этом ленном плене, но время неумолимо. Собирая вещи Фрида вздыхала с каждой уложенной вещью. Нет, всё таки Эрика везучая. И отдохнула от мужа, и в стране побывала. Интересно, а её роман с этим Шульцем как будет дальше развиваться? Тут - то они душа в душу, всё воркуют, всё вместе, иногда подхватывают то её, то ещё одного нового знакомого на далёкие прогулки в пески и к новым местам. Женщина взглянула на упакованный чемодан, села на кровать. Вроде собрала все свои вещи и сувениры. Покрутив головой, Фрида вскочила. Фотоаппарат! Куда она его положила? Покрутившись по номеру и не найдя его, женщина раскрыла чемодан в поисках фотоаппарата. Куда же она его засунула?
       Уже в самолёте она поделилась своим огорчением. Даже не можешь представить, но она потеряла сумочку с аппаратом, и все отснятые кассеты! Просто ужас! Как же она теперь будет рассказывать о таком чудесном отпуске!? На работе девочки захотят увидеть посещённые места. Эрика посочувствовав, протянула толстую пачку фотографий. "Выбирай", - сказала она, - "ты даже не представляешь как мне не хочется возвращаться домой!". Фрида согласно закивала головой, бросая взгляды на дремавшего у окна Шульца. На всех фотографиях Эрики его не было. Конечно, она что дура вести фото своего любовника мужу на рассмотрение?

    ***

       Уже в утренних газетах на предпоследней страницы газеты я прочёл небольшую статью о смерти эмиссара от пищевого отравления и размышления о следе русских спецслужб в этом трагическом происшествии. Хотя, как подтвердили медики отравление произошло действительно пищевыми бактериями, явно не искусственного происхождения. Да, жалко эмиссара. Покушал плотно мидий и всё. Жена хоть бы хны, а он сыграл в ящик. Мужчины такие слабые! Свернув газету, я закрыл глаза, стал ловить солнечные лучики, пробивавшиеся сквозь листву. "Циклоп" сработал просто превосходно! Успела капнуть вещества в его коктейль, пока все развернулись к кричавшей паре. Ну, а остальное сделала природа. Всё-таки природные яды самые лучшие в мире. Не зря древние итальянцы так верили в священную суть природы и ядов. Даже дом ядов построили, разрушенный, в последствии, инквизицией до фундамента. Вот так уважали. Снова мимо проскочил мальчуган на велосипеде, радостно дразнивший бежавшую за ним собаку. Ха, смелый. Мальчишка он и в Румынии мальчишка.
       Покрутившись немного по восточной Европе, я засел в Румынии. Вроде как делал бизнес. Но, как не удивительно это звучало бы, через месяц пошла первая прибыль, даже большая, чем я ожидал. Теперь, вот еду в Турцию. За оливковым маслом, греческое же очень дорогое. Хотя, казалось бы родина оливок?
       Высоко в небе прошуршал реактивный самолёт. Авиабаза исправно выбрасывала в небо истребители, заставляя вздрагивать соседку по кафе. Поймав мой взгляд она поёжилась, сказала по-английски: "Ужасно боюсь самолётов. В детстве один упал недалеко от нашего дома. До сих пор боюсь даже звука, а не то чтобы летать!". Сочувственно я закивал головой. Как я её понимаю! Невольно завязался разговор из которого я почерпнул для себя очень много ценной информации. Во-первых, в горах, где она держит гостиницу, очень тихо. Во-вторых, местные сыры очень даже приличные, которые можно выдавать за немецкие. В-третьих, в последнее время цену на оливковое масло посредники в Румынии так подняли вверх, что она подумывает о поисках нового источника. Я тут же предложил поехать вместе в Турцию. Мне ведь тоже нужно оливковое масло.
       Поездка удалась. Мы не только нашли изумительное по цене и по качеству масло, но и договорились о поставках самодельного мыла, красивой кухонной посуды, скатертей, да и много ещё чего. Уже на пароме, перевозящем нас на другую сторону этого изумительного пролива, я предложил вложить часть своих денег в её гостиницу. Предварительно ознакомившись на месте с состоянием дел. На что она тут же согласилась. И даже не знаю, что сыграло роль в таком быстром принятии предложения. Наши ли успешные совместные рейды по базарам, совместные вечерние ли посиделки на морском берегу в небольших частных забегаловках. А может быть ей действительно нужны были деньги? Но в итоге, мы вместе сели в поезд и двинулись в сторону Австрии. Её гостиница стояла на границе Австрии, Италии, Германии в тихом горном уголке. Что меня устраивало. Дело будет идти без меня, а я пока посижу у неё. Отмокну так сказать. "Матильда" надежный партнёр, и ему нравится его новый бизнес. Тем более, что поставщиков я подгоню скоро. Кроме её гостиницы в горах было столько малых, частных гостиниц, которым были нужны дешёвые, но хорошего качества товары! А уж уговорить я их смогу, да и Женевьева поможет личным примером.
       Посадив её на поезд, я перед аэропортом завернул в интернет - кафе, посетил сайт известного американского информационного агентства. Покопался в гостевой книге, почитал коменты и тут же поехал в аэропорт. Увиденное мною предупреждение ставило мне и моим людям новые задачи и новые условия. Ладно, посмотрим смогут ли нас найти. "Матильда" вновь приобрёл свой прежний вид, отпускает бороду, как настоящий грек, "Циклоп" вновь поменяла имидж, равно как и место нахождения. Остался только я. Регистрируясь на рейс я прикинул, примерно, успеваю ли чтобы встретить Женевьеву на вокзале. Получалось, что да. На борту милые стюардессы всем разносили свежие газеты, которые вновь подсказали чего следовало ожидать. Криминальная хроника в нескольких газетах одновременно сообщала о череде странных нападений на людей по всей Германии. Странность была в том, что все они, мужчины и женщины, недавно были в туристической поездке именно в той стране, от которой у меня осталось, как ни странно, приятное воспоминание. Эрика. Рыжая, авантюрная женщина, ставшая на короткий миг моим попутчиком. И которую теперь мне никогда не увидеть. Разве, что на пенсии, когда - нибудь. Если доживу до этой пенсии с такими раскладками.
       Увидев меня на перроне с цветами, она даже замерла не веря своим глазам. Как честный мужчина я сразу предупредил, что я женат, а цветы мне просто приятно дарить женщинам. И мой интерес к её гостинце и другим частным гостиницам чисто деловой. На том и сошлись. И оттого сразу стало легко и всё понятно. Поднимаясь вверх в горы по дороге такой же чистой и опрятной, как и встречавший нас микроавтобус, мне казалось, что я удаляюсь всё дальше от суеты и опасностей жизни на равнине. Это, конечно же, была обыкновенная иллюзия. Но она грела меня, давая хоть на этот миг состояние покоя, расслабленности, которого мне очень и очень не хватало. Слушая труднопонимаемый на слух болтовню Женевьевы и водителя о чём-то местном и чём-то важном для них, мне невольно пришла на ум история рассказанная как-то моим одним старшим товарищем. Жил он в одной из стран, занимаясь, как и положено в этих случаях, своей непосредственной работой. И вот в один из таких же прекрасных дней он ехал в горы чтобы покататься на лыжах вместе с дочкой одного из замминистров. А внутри всё выло и билось, стараясь вырваться и полететь туда, где на небольшом бугорке земли ветер трепал ленты венков. А он крутил баранку, отпускал шутки, смеялся шуткам строившей ему глазки девушки. Так и я сейчас. Внутри всё разрывается, разрушая до чиста, оставляя не пустоту, а вакуум. Я хмыкнул, выдохнул глубоко, откинулся назад, обхватив руками спинку сидения. На удивлённый взгляд Женевьевы, развернувшуюся на переднем сидении на мой выдох, я ответил лучезарно улыбаясь: "У вас тут так спокойно, красиво. Как в раю!". Хотя в этом раю для меня не было места, без моей Биатричи.
       Гостиница оказалась действительно небольшой, но красивой и уютной. Настоящей домашней гостиницей для проживания всего с десятка гостей. Но ей хватало это бизнеса и она явно умела его вести. Луга и небольшой лесок в прямой видимости дополняли красивый пейзаж. Я вытянулся на веранде в кресле, закрыл глаза. Тут было так тихо, что звенело в ушах. Вот тут я немного задержусь. Чтобы приготовить и остудить своё блюдо.
      
      
       ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ЭТО ПРОСТО РАБОТА.
      
       Меня стали разыскивать через три недели спокойного проживания в горах. Коменты на сайте вырвали меня из тихой гавани, потащили в поездку. Кому-то я потребовался так срочно, что даже поставили знак немедленно. После трех недель тишины, спокойствия и размеренности мир вокруг казался каким-то дёргано - суетливым, шумным. Да, если всю большую часть жизни провести в таком тихом мире равнинная жизнь должна казаться кошмаром. Но для нас, урбанов, возврат в кипящее варево городов, после оглушающей тишины гор, было самое то. Даже появилось какое-то удовольствие от гудков раздражённых водителей, мучавшихся в пробках. Забрав свою сумку из ячейки камеры хранения на одном вокзале, я переложил через пару часов в другую ячейку на другом вокзале. Судя по всему, по "скоростному" характеру вызова, она скоро мне понадобится по прямому назначению.
       Вместо куратора приехал симпатичный молодой человек. Вежливый такой, не говорящий много, но дававший исчерпывающие ответы и информацию. Как я и предполагал "дело горело",а те шестеро должны были исчезнуть со сто процентной гарантией. Ворочая фотографии объектов, я косил на сидевшего напротив курьера. Сдержанный, спокойный, словно мы сидели где-нибудь на Патриарших, в кафе и рассматривали фотопробы на новую роль. Железные нервы. Отодвинув от себя бумаги, и так понятно, что "нейтрализовать" можно только вне учебного центра, я закрутил карандаш. Блокнот с чистыми листами лежал открытым, но я не собирался делать пометки. Зачем? Лишняя бумажка, лишние хлопоты - сжигай потом, пепел раздувай. Я кивнул на открытую бутылку коньяка.
       - Давай? Или на работе ни-ни? - Невольно хотелось вывести его из такого сбалансированного состояния. - А то как-то не по-человечески.
       - Согласен. Не по-человечески. Но эти шестеро важнее всего. - Он пододвинулся ко мне, вновь разложил фотографии. - Все они опасны. После пройденного курса, попади они к нам, такое начнётся, что никакой армии не хватит их поймать или подавить. - Он ткнул пальцем в первую фотографию. - Этот уже имеет двенадцать подрывов. А после курсов, вообще, станет мастером. А скольких обучит?
       Вот упёртый! Откуда они таких набрали? Очень прямые, упёртые, да к тому же как бульдоги. Вцепятся, не отпустят.
       - Ладно, чего уговариваешь за советскую власть? - Будто я не понимаю что они очень опасны? - Тут вопрос простой. Как и когда?
       - Есть информация, что они через два дня проведут практические на полигоне. В горах. Поедут все шестеро. Сопровождающих не будет. - Потом через секунду. - Наверно не будет. А поедут они поездом. Дорога автомобильная местная, проходит через горы. На автомобиле добираться неудобно. Туда самое удобное на поезде, а потом на автомобиле. Вечером сядут, рано утром приедут. Железка проходит через горы.
       - Вот это разговор конкретный. - Я подтянул карту. - Где этот полигон? И как я узнаю, что они поехали?
       Сигнал поступил вовремя. Поэтому турист с небольшим рюкзаком за спиной и фотоаппаратом на груди успел купить билет на поезд именно в тот вагон в котором были заказаны билеты частным гуманитарным фондом по разминированию. Пройдясь по перрону, турист обогнул компанию из восьми человек, радостно обсуждавшим удачную покупку русской водки за такую цену. Устраивая свой туристический рюкзак на сеточную полку в купе, я мысленно чертыхался. Двое сопровождающих это уже лишнее. Ладно эти, но сопровождающие? Хотя мне не гарантировали, что их не будет.
       Они пили водку за стенкой поднимая тосты за радость, свободу, народ. А в заключение, стали пить за баб и что бы все были здоровы. Наконец, устав пить, шестёрка осталась в своём купе, а сопровождающие впёрлись в моё купе. Ухнув на соседние кресла, они ещё немного потрепались на французском о бабах, оставленных в Париже, а потом, закрыв шторки на стеклянных проёмах и на дверях, заснули, наполняя купе запахами достойными настоящего русского после вечеринки. Дождавшись когда в вагоне все угомонятся и загудит первый тоннель, я, не церемонясь, врезал одному, а затем другому. Когда очнуться, то у них и к ним будет столько вопросов, что им не позавидуешь. Закрепив скорпионы за ручки веревкой, я проверил глушители, запасные обоймы, загнал патрон в патронник, запахнул плащ и сел, считая тоннели. Вот наконец, самый длинный. Состав влетел в него, заполняя пустоты вагонов стуком, шумом, усиливаемый отражением от стенок тоннеля, мельканием тоннельных фонарей. Я толкнул дверь своего купе, шагнул к соседнему. Дверь была раскрыта и пятеро, как зверьки в тесной норке, лежали, опираясь друг на друга. Где же шестой? Я вскинул автоматы, нажал на спусковые крючки. Они умерли даже не поняв, что происходит. Что было хорошо. Лишнего шума мне не надо. Запахнув плащ, я проскочил в один конец вагона, но туалет был открыт, что означало: шестой в другом конце. Не теряя времени, уходившее с космической скоростью, я проскочил вагон, выбил дверь и расстрелял находящегося в туалете. Шестой умер как стоял, на коленях, ткнувшись головой далеко в глубь толчка. Сделав контрольный выстрел в голову, как всем, я зашагал в другой вагон, плотно запахнув плащ. Сумка с фотоаппаратом трепалась за спиной, вязанная шапочка закрывала полностью голову. Что и понятно. Утром в горах такой туман!
       На станции, призрачным силуэтом я прошёл прогулочным шагом по перрону, нырнул в молочный туман, из которого выпирало освещённое здание маленького вокзала. У меня всего навсего два часа или того меньше, если кому в голову придёт заглянуть в купе или туалет. Бежать через лес и ориентироваться в нём было тяжело, но приёмник GPS помогал прокладывать дорогу непосредственно к тайнику. Отбросить ветки, наваленные на мотоцикл, завести стылый металл дело минуты. Оседлав мокрое от мороси тумана сидение мотоцикла, я поправил шлем на голове, рванул вверх по склону, выбираясь на дорогу. По пути я остановился только раз. У речки, где мне, хоть и с трудом, удалось снять с себя грим, промыть лицо с мылом со скарбом, разобрать и утопить оружие, а также всю одежду, бывшую на мне. Предварительно утяжелив всё камнями. Если и всплывёт, то через несколько недель, когда уже буду далеко и уже собой. Дрожа от холода, пронизывающего всё моё тело, я натягивал на себя джинсы, свитер, носки, шапочку, потрёпанную куртку. На автобусной станции я с превеликим удовольствием выпил сладкий час и съел два гигантских бутербродов. А как же!? Фотограф - любитель проголодался, делая свои снимки туманных гор утром, а сейчас подкрепился, возвращаясь домой. В автобусе было тепло, даже уютно, отчего настроение сразу стало лучше. Хорошо, что не стал поднимать своих. Такую работу, конечно, тяжело делать в одиночку. Зато скрыться удобно. Шмыг и всё. Так что, назад в тихую, уютную гостиницу в горах, где я подбил хозяйку, её помощника и её отца построить свою теплицу, где выращивать свои овощи, тем самым сэкономив на привозе с равнины. Надо бы позвонить "Матильде", пусть подкинет экзотического товара. Ведь я ездил улаживать срочные торговые дела по Турции.

    ***

       Газеты как-то отстранённо поместили информацию о смерти шести человек в поезде от пищевого отравления (во как!) и замолчали, сосредоточившись на какой-то ерунде. Это был плохой знак для меня. За работу принялись государственные службы, в которых было немало людей просто ненавидевших нас. Фашизм в Европе, как не корчевали его наши деды, имеет совершенно неистребимые корни. Ненавидят всех чужих. И в первую очередь русских. Русских ненавидел и классик всех времён и народов - бородатый Че девятнадцатого века - Карл Генрих Маркс. Да и его друг Фридрих тоже, наверно. А за что не любят русских? Я бросил взгляд на щёлкавших мебельными стиплерами на крыше, крепя плёнку к рейкам. Чтобы они сказали, если бы узнали, что я русский? Какие лица у них были бы? А?
       Ужин прошёл превосходно. Уставшие горцы, шутя по поводу накладываемой в ячейки теплицы смеси, потягивали пиво, рассуждая, что можно было бы прикупить на сэкономленные деньги. Ведь сумма получалась не хилая. Если теплица заработает в полную силу. Я же, усевшись у камина, грелся у открытого огня, щурясь от наслаждения. Люблю запах горящего дерева, тепло костра, звук потрескивающих поленьев. Ещё с пионерского лагеря. Женевьева присела рядом, улыбаясь, протянула кружку с пивом. Она сама варила пиво, по своему рецепту. Тут у них, как и у нас, каждая деревня и каждый имеет свой рецепт варки. Только у них пива, а у нас самогона. Я пригубил из бокала, одобрительно закивал головой. Действительно, хорошее пиво. Отец, присел ко мне, повернув больную правую ногу к огню. Он уже выпил не только пива, отчего лицо его краснело не только от тепла камина.
       - Знаешь, Пьер, - мужчину потянуло на откровения, - мне не очень-то нравятся французы. Ну, трудно сказать почему, ну, вот не люблю!
       Женевьева осуждающе закачала головой, но отец, махнул рукой.
       - Мать твоя исключение! Она, как попала сюда вместе с родителями, сразу стала учиться как тут жить, говорить! А те, кто там. - Он кивнул куда-то ввысь, в потолок. - Даже и не думают ничего делать. Все должны говорить только по-французски! - Видимо что-то у него было с французами. - Но ты не обижайся. Ты другой. А вот другое дело русские!
       - А что русские? - Спросил я, потягивая пиво.
       - Русские? - В разговор ввязался помощник Женевьевы. - Ты никогда с ними не сталкивался?
       - С туристами сталкивался. - Я сделал глоток. - В Турции, например, в Париже.
       - Вот, вот. Я тоже их видел. Такие наглые, орут, водку пьют, деньгами сорят словно они им каждый день с неба падают! - Он стукнул себя по коленке. - Ты даже не можешь представить! Стою я, покупаю на днях у Фридриха плёнку нашу, а в лавку вламываются трое таких мордатых, на шеях вот такие! - Он показал свой толстый палец, обросший рыжими волосами. - Цепи из золота. Они меня оттёрли от прилавка, набрали кучу еды, виски, взяли карты местности с расположением гостиниц и так небрежно. На стойку сто долларов. И сдачи не надо, говорят. Всё равно не найдёшь, говорят. Нет, представляешь? Какие наглые! Все они воры! Бандиты.
       - А вот мне мать говорила, что русские хорошие. Когда они в город вошли, немцы прекратили жечь и так бежали, что просто бросили всех их в закрытой церкви. Русские их и освободили. Даже есть потом дали.
       - Так было. - Отец кивнул головой. - Они хорошие войны. Но русские опасны, хотя с охотой учатся говорить. Даже приехав на пару дней. Верно ведь?- Он повернул голову к дочери.
       - Это чем же русские опасны? - Кружка уже была пуста. А новость о таких русских, явно "утюжащих" местность, очень своевременная новость.
       - Да они все воры, бандиты, а женщины у них проститутки. И все как один алкоголики! - Помощник опять стукнул себя по колену. - Даже не представляю, что у них там в городах твориться!
       - А ведь они дважды пришли в Берлин. - Надо бы уколоть посильней. - И Ватерлоо выиграно кровью русских полков.
       - Что? - Мужчины вскинулись. - Не может быть!
       Горячий вечер исторических исследований с пивом закончился далеко за полночь. Им бы историю подучить, и не по своим учебникам.
       Джип, шурша шинами, подкатил к гостинице, оставляя за собой шлейф небольшой пыли. Двое осталось внутри, а двое пошли на ресепшэн, поигрывая на солнце дорогими очками, отбрасывая искорки. Так, похоже, что это те о которых говорил помощник. Турист, поправив рюкзак, зашёл за ними в здание гостиницы. Портье улыбаясь предложил присесть пока стойка занята. Я же, стянув рюкзак с плеч, улыбнулся, соглашаясь. Кресло приняло меня, закрывая высокой спинкой от русских. Молодой говорил по-немецки просто превосходно, а вот второй понимал через слово, отчего постоянно дёргал молодого стараясь не пропустить ни одного слова. Так, они хотят знать, не появлялся ли тут этот мужчина. Интересно, какую из моих фото показывают? Не получив ответа, удовлетворяющих их, они пошли по фойе, громко обсуждая куда дальше поехать. И где заночевать. А вот это мне интересно. Уже на самом входе, они ткнули пальцем на карте в гостиницу, стоявшую совсем недалеко от моего "угла". Что же, давайте, давайте, вечерком навестим.
       Хозяин гостиницы, вышедший на звонок ресепшэна, внимательно ознакомились с моими записками, сказал, что требуется время на раздумье. Оставив телефон Женевьевы как контактного лица, я раскланялся и вышел в наступающий вечер. Пока они доедут до гостиницы, где они решили остаться на ночёвку, я успею сгонять к себе и достать свою заветную коробочку. С лекарствами для таких резвых.
       В их машине на заднем сидении я нашёл папку, в которой были мои фотографии как африканские, так и последние, сделанные перед поездкой в Хорватию. Кхе, хороший альбомчик мог бы получиться. Значит, по мою душу пришли? Давайте, ребята, давайте. Как раз на правильном пути. Туда, по дороге и всё время вверх. Там есть один поворотик, незнание о котором чревато для гонщиков. А ребята очень любят гонять, судя по потёртым шинам, и штрафным квитанциям на полу. Я сунул в щель решётки кондиционера каплю желатина с веществом. Чуть тепла и того, голова дурная, руки ватные и появляется всякие видения чудные. Теперь, вот эта трубочка слегка ослабла и слезла с трубки. Счастливой дороги, ребята. Выскользнув из-под машины, я быстро перескочил через горку к своей гостинице. Собаки лениво тявкнули мне вслед пару раз, закладываясь на ночь. Интересно чьи они? Так вот, в открытую, "чесать" местность? Уж точно не профессионалы. Но кто может быть в Европе из русских, вот так, свободно двигаться, да ещё как полицейские трясти фотографиями? Да, мир становится всё удивительней и удивительней. Я взглянул на освещённые окна своей гостиницы. Им сюда максимум час - полчаса. Если встанут с утра пораньше, то ждать надо часов в девять - полдевятого. Если вообще надо ждать. Ладно, утром посмотрим, правильно ли я всё посчитал.

    ***

       Утром помощник опоздал с привозом продуктов, но увидев его лицо Женевьева даже не стала его отчитывать. Видно было, что с ним что-то случилось. Мужчина присел на крыльце, трясущимися руками вытащил сигареты, стараясь закурить. На вопрос что с ним приключилось, он только махнул рукой и поднялся наверх. "Опять напьётся!" - Женевьева вздохнула. Она хорошо его знала. - "Что же с ним случилось?" А случилось вот что. Когда он ехал по дороге, взбираясь по серпантину всё выше, мимо него проскочил чёрный джип, снесший столб с предупреждением об опасном повороте, выломал ограждение и ухнул вниз на острые камни. Где и взорвался, как в фильмах, со столбом огня. А потом ещё в машине стали рваться, как пояснили ему полицейские, гранаты и патроны. Отчего дорога была перекрыта полицейскими, уже искавших людей из машины за скандал в какой-то гостинце. А помощник, которого они обогнали, так и стоял, не в состоянии оторваться от вида горящей машины, пока полицейские не пригласили для дачи показаний. Об этом сообщил нам полицейский, подъехавший следом за ним. Полицейский просто хотел убедиться, что с ним всё в порядке и он доехал до места благополучно. А также убедиться, что он действительно работает в этой гостинице.
       Посетовав на такой трагический случай, я засобирался в дорогу. Дела в Турции требовали моего присутствия. Что только подтвердил звонок партнёра. Женевьева с сожалением выгнала свою машину, дозаправила бензином, протёрла лобовое стекло. Проезжая по сигналу полицейского, всё ещё регулировавшего движение на месте аварии, мы чуть-чуть притормозили. Я бросил взгляд вниз, вздохнул. Да, сразу одним ударом всё разрешилось. Значит, всё пока нормально. Бросив взгляд ещё раз вниз я вздохнул. На душе было спокойно. Как обычно. Уже на повороте я вновь повернулся назад. Извините, ребята, но работа есть работа. На станции покупая билет, я услышал сдержанный, но сочный русский мат. Молодой мужчина с внешними данными баварского мясника, звонил по телефону куда-то с печальным известием о гибели этих ослов, которые, видно, уже с утра были в "кайфе", так как не только упали, но и срубили ограждение и много чего ещё. И что совсем непонятно, какие гостиницы они уже осмотрели, какие нет. Чтобы по новой прочесать гостиницы потребуется ещё неделя. И когда прибудет очередная группа? Только обязательно ни одного на игле, иначе больших проблем с полицией не избежать. Проводив взглядом его фигуру я купил небольшой сувенир, вернулся в машину, где Женевьева копалась в бардачке в поисках какой-то бумажки. Обняв её за плечи, я прошептал ей на ухо самые приятные слова какие можно было вспомнить и что было допустимо между мужчиной и женщиной, имевших только дружеские отношения. Состав мягко двинулся с места, мимо поплыли фигурки провожающих, перрон с колоколом у двери дежурного по вокзалу. Сам же дежурный стоял в форменной одежде, с важным видом провожая состав. Ничего не скажешь, колоритная фигура. Одни усы чего стоят. Дежурный же, стоял как всегда, на самом краю, у колокола, и провожал каждый вагон оценивающим взглядом. Любая техническая неисправность, ускользнувшая от взгляда перронного не ускользнёт от его взгляда. И ничего, что это не по современному. Так стояли его дед и отец, и он будет стоять. Потому, что порядок и безопасность на железнодорожном транспорте это работа, просто работа. И он её уважает.

    ***

       Врач прибыл, как железнодорожный поезд, по графику. Вот, что значит проживание в течение долгого срока в Германии. Он спокойно и степенно вышел из автомобиля, захлопнул дверь, пискнул сигнализацией, и, убедившись что всё в порядке, двинулся по кривой дорожке к подъезду. Всё также спокойно, степенно, с полной уверенностью в завтрашнем дне. Что же, добавим уверенности ещё немного. Я поправил свой портфель на коленях, прикинул расстояние от меня и подъезда. На случай если доктор внезапно рванёт стометровку. Хотя, исходя из рекомендаций, не должен.
       - Доктор Басовски? - Я был предельно вежлив. Как в тоне, так и в выражении лица.
       - Да? - Доктор остановился, смерил меня взглядом. - С кем имею честь?
       - Мне вас рекомендовал Януш. - Я встал держа одну руку в кармане, а вторую протянул ему. Был ли Януш у него среди пациентов, я не знал, но я чётко знал, что он промышляет подпольными пластическими операциями. - Вы самый лучший доктор в этой части Европы, творящий чудеса!
       - Ну, так, конечно, не очень красиво говорить. - Затянул врач, бросая взгляды по сторонам. - А в чём я могу вам быть полезен?
       Что и говорить, не любит тратить время зря. Что же начнём, легкое смущение, недоговорки, взгляды в сторону и душещипательный рассказ о своей проблеме должен быть поколебать "пана доктора". Тем более, что у самого пушок по большей части не в "пуху", а в чём-то покрепче. Он затряс головой отказываясь слушать дальше рассказ о злой жене, нанятом киллере, боязни за свою жизнь и прочей лабуде.
       - Простите, но при чём тут я? У вас проблемы с женой? Обращайтесь к полиции. Мне тут делать нечего.
       - Тогда, пан доктор, мне придётся рассказать вам о своей работе, а пан Залеский будет не доволен и мной, и этой ситуацией. - Я сделал большие глаза. - А мне не хотелось бы его огорчать. - Ну, как тебе такой козырь?
       Пан доктор внимательней посмотрел на меня. Да, что и говорить, пан Залеский фигура на "серых" и "черных" рынках медуслуг. Отказать клиенту пана Залеского? Я сделал ещё более жалобный вид и протянул блокнот, вытащенный из кармана. На первом листе были выведены две цифры. Я растянулся в улыбке.
       - Пан доктор, первая это за операцию. Вторая цифра за беспокойство, по моему счастливому выходу...
       - Понятно. - Прервал меня пан доктор. - Но почему?
       - Честно скажу. - Я вздохнул глубоко, посмотрел в глаза. - Мне так надоела моя жена и все эти уроды, что крутятся вокруг моих денег! В России, как вы понимаете, нельзя спокойно работать!
       - Это мне понятно. - Пан доктор, наконец, решился. А чтобы он чувствовал отпустив от себя такую сумму в капусте? - Только один вопрос - когда
       - Уже вчера. - Я подхватил портфель. Кожаный, с жёлтыми замками, с добротной ручкой. Как у банкиров.
       - Возьмите вот это. - Пан доктор быстро написал несколько строк в моём блокноте. - И скажите, что от пана Феликса, а также не забудьте задаток в половину суммы. Наличными, в долларах США. Банкноты чистые, новые и без пометок.
       Утром, покрутившись с часа с два вокруг адреса, по которому располагалась ветеринарная клиника, я стукнув дверью, вошёл внутрь. Если меня хотели взять или убрать, то ждали внутри. Снаружи не было и следа на присутствие "групп поддержки". Сев в очередь вместе со скулящими, грустными животными и хозяевами, я почувствовал себя "не в своей тарелке". Интересное место для начала сложного превращения. Медсестра ободряюще улыбнулась мне, я также улыбнулся в ответ. Но грустно, так как у меня заболело животное, а мне его было жалко. Сидевший за столом доктор, крутанул ручку, добавляя чернил на перо, посмотрел на меня поверх очков. Посетитель без животного на приёме? Я присел на стул, протянул записку.
       - У меня, доктор, горе. - Я изобразил на лице горестную маску. - Вот, посоветовали обратиться к вам.
       - Так..., - протянул доктор, бросая взгляд через очки на записку. Но в руки не взял. Осторожный, опасается.
       - А вот и сама проблема. - На стол лёг пакет с деньгами. Половина суммы за операцию, доллары США, в новых банкнотах. - Прямо и не знаю, что делать! Хорошо, что пан Феликс подсказал к вам обратиться.
       - Ну, тогда понятно. - Доктор сделал дружелюбное лицо. - Снимайте одежду.
       - Что? - У меня, наверно, стали глаза на пол-лица. Хотя понятно, что раздевали меня не для медосмотра. Хотели убедиться, что нет микрофона.- Это как?
       - Просто, до трусов. - Доктор нажал на кнопку. - Мила, у меня сложный случай. Приём будет возобновлён через час. - И уже мне. - Чего стоите? Снимайте, снимайте.
       Медсестра, улыбаясь, вела меня по коридору мимо клеток с животными, жалобными глазами провожавшие меня. Переодетый в чистые хирургические штаны и куртку, я выглядел как настоящий врач. Но я был пациентом. Одним из пациентов подпольной клиники по пластической хирургии. Бокс, действительно, оказался приятным и даже комфортным. Телевизор, холодильник, удобная кровать, кресло, целая стена приборов и камера видеонаблюдения. А вот этого мне и не хотелось бы иметь. Медсестра постучала по экрану одного из монитора.
       - Наша гордость, - медсестра говорила на английском не плохо, но с ошибками, - сами разработали. Чуть пациент заметается, или на повязке кровь выступит, у нас тут же сигнал. Мы заботимся о наших пациентах.
       - Даже так? - Я приобхватил её за талию. Духи у неё неплохие.
       - Нет. - Она отстранила меня. Но потом шепнула тихо. - Не сейчас. Если нужно, то я сегодня ночью дежурю.
       - Я жду. - Новый пациент, приехавший из России, старается не упустить момента для развлечения. Когда придётся ещё вот так, ещё в целом состоянии, повеселиться с аппетитной красавицей? Наверно, с месяц полностью отключиться придётся. Но зато в новую жизнь с новым лицом. Медсестра, выскользнув из бокса, пошла к пульту контроля за тремя боксами, по пути бросив взгляд в зеркало. А пациент ничего, милый, но он лишь пациент. А это для неё работа, просто работа.
      
       ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. НОВАЯ ЖИЗНЬ.
      
       К концу восьмого месяца, начиная с момента когда я держа в руках портфель кожаный, с жёлтыми замками, с добротной ручкой, как у банкиров, всё улеглось. У меня, открывшем вместе с местным немцем автомастерскую рядом с европейской магистралью, наконец, пошла прибыль и мы стали выкарабкиваться из кредитов, набранных для открытия бизнеса. Спасибо немцу, который, не обращая внимание на ворчание местных, согласился вывесить объявление на русском и подписаться под обслуживание транзитных дальнобойщиков. Поработав с пару месяцев я посчитал сколько чего движется по трассе, с какими номерами. И получалось, что на дальнобойщиках можно заработать. К украинцу, молдаванину, русскому привезённым мною для строительства этого автомобильного рая, которые и остались работать на сервисе, скоро присоединилась украинка средних лет. Отчего внизу на объявлении прибавилась надпись "Обеды, завтраки, ужины и на дорожку". А через пару недель к ней присоединились две местные пожилые немки, добавившие блюда и извещение об этом на немецком и польском языках.
       Теперь с одной стороны мы обслуживали легковые машины добропорядочных немцев и прочих проезжающих мимо по европейской трассе, а с другой стороны поляков, русских, французов и итальянцев, которых роднило одно - они были дальнобойщиками. Наверно, было бы неправильно говорить, но все они поразительно походили друг на друга, хотя говорили на разных языках. Одни повадки, одни желания, одно общее выражение лица, при виде объявления на русском, польском, итальянском, французском. Одним словом - дальнобойщики. Местная власть этой небольшой немецкой деревушки сначала ставившая палки в колёса, сейчас же сама приходила с вопросами "не нужно ли чего?". Получив значительные налоговые поступления от нас, отчитавшись об открытии новых рабочих местах, за что получила поощрение, местная власть так и старалась "увеличить и расширить" показатели. Всё как у нас, я понимаю, но есть же предел. Мой партнёр, Макс, пыхча, каждый раз ворчал недобрыми словами, помахав на прощание очередной делегации местных органов. Что и говорить, бюрократы они и в Германии бюрократы.
       Но эта передышка помогла мне освоиться со своим новым видом, документами, а также легендировать свои поездки по всей Европе в поисках нужных запасных частей, а также для рекламы в крупных логистических компаниях. Таким образом, я имел возможность следить, хотя бы регулярно, за конторой Матери викингов, а также эпизодически посещать Париж. Контора босса работала, как всегда, и даже увеличила штат. С новенькими с секретаршами я и познакомился в кафе, куда они бегали попить кофеёк в обеденный перерыв. Ведь я не собирался откладывать свою месть на очень долго. Ровно до того момента когда у меня будет достаточно средств, чтобы выполнить свой план в полном объёме. А на это денег надо много. Даже если я продам оставшиеся несколько рубинов, мне не хватит. Кольца и кинжал мне продавать не хотелось. Почему? Даже не знаю. Поэтому, надо было что-то делать с денежным обеспечением. И решить вопрос с оружием. Глок - пистолет, конечно, хороший, но не буду же я носиться по странам с пушкой? Так меня легко любой полицейский на дороге поймает. Надо делать тайники с наличными, чистыми документами, одеждой и оружием.
       Как-то вечером разговорившись с водителем - поляком, чинивший у нас свой грузовик Вольво, неплохо говорящим по-русски, я обсуждая с ним бои в Польше упомянул с сожалением, что нельзя достать чего-нибудь "такое" - ТТ или там солдатский Вальтер. Дальнобойщик спокойно это выслушал, а через три дня, остановившись позавтракать, окликнул меня. Подозвав к заднему колесу, чтобы посмотреть какую-то неисправность, пан Валенский тихо спросил:
       - Пан ещё не остыл иметь хороший исправный Вальтер?
       - Пан всё ещё интересуется историей. - Ответил я, быстро прокручивая возможные варианты. - Тем более историческим оружием.
       - Есть Вальтер сорок второго года. - Поляк пнул ногой скат, громко выругался. И дальше тихо мне. - С патронами. На четыре обоймы. Если интересует, привезу. Через три дня.
       - Через три дня? - Я протянул, делая вид, что думаю. Поторговавшись по цене, я назначил встречу на одном пустынном месте. Уже уходя пан повернулся ко мне:
       - А пан может хочет советские АПС, Макаров, АКМ?
       - Так посмотреть можно. - Впрочем, если это ловушка, то мне не жить. - А почём?
       - Нормально. - Улыбнулся пан Валенский. - Нормально. Своим людям дешевле.
       Провожая взглядом его фуру, я немного нервничал. А стоило ли так вот, наобум, вваливаться в аферу с оружием? Но потом махнул рукой. Главное, чтобы оружие было новым или хотя бы исправным. А то на "черном" рынке в Германии цены на оружие лезли вверх как на дрожжах. Так и никакой прибыли от автосервиса не хватит оснаститься.
       Через четыре дня он, проезжая мимо, подал мне условленный знак. А через день мы встретились на том самом пустынном участке дороги между двумя промзонами. Вальтер был отличного качества, в смазке, словно со склада. АПС, Макаров были тоже со склада. АКМС же был уже "того", но всё равно радовал чистотой и заботливо нанесённой консервирующей смазкой. На круг, вместе с патронами, получилось очень даже прилично, то есть по деньгам. Заказав ещё пару АПС и желательно Глок, я, не снимая нитяных перчаток, упаковал всё в крафтбумагу, тщательно пересчитав деньги, отдал поляку. Дав ему отъехать, я свернул в лес, где, пропетляв по кустам и лесным дорожкам, разделил оружие на несколько частей, обильно пересыпал пакеты чёрным молотым перцем. А затем уложил в заранее сделанные тайники. Итак, первый шаг к моменту отмщения сделан. Ведь такую крепость, как их международный синдикат торговцев оружием, нужно брать только тщательно подготовившись. Для них я исчез, пропал. Дома меня никто не ждёт, а куратора "отодвинули" от дел. Глубоко и надолго, если судить по фразе увиденной мною полгода назад на всё том же форуме.
       Выезжая из леса на большую дорогу, я вновь вернулся мыслями к своей подготовке. Проверить, пристрелять и обязательно надо сделать глушители. Хорошо, что мы уже обкатали армейскую механическую мастерскую, купленную по случаю на распродаже у немецких военных. Очень удобно. Теперь можем оказывать услуги и на расстоянии до сорока километров от станции.

    ***

       В воздухе клубилось что-то грозовое, грозя людям внизу низкими свинцовыми тучами. Но они спешили по своим делам, не обращая внимания на предостережения природы. Наконец, тучи ударились друг об друга, грохнули громом, проливаясь вниз тоннами дождя. Люди, бросив в раздражении взгляд наверх, стали нырять в магазины, кафе, под навесы и в подземку. Один я стоял под развесистой кроной дуба, неизвестно как затесавшегося среди ухоженных линий каштанов, и смотрел в небо, любуясь клубками туч. В природе меня всегда удивляла эти гармония стихии, когда кажется, что всё в сумбуре и хаосе, но от этого невозможно оторвать взгляд. Капли, проскакивающие сквозь листву, ударяли меня по лицу, стекая вниз, за воротник. Свои дела я уже сделал. Запасные части заказаны, получена денежная премия за успешную работу с компанией запасных частей в течение полугода, присмотрел себе домик в одном из районов, где будет одна из моих конспиративных квартир. Отчего настроение было просто прекрасным. И хотелось смотреть на что-то красивое, могучее и не сделанное человеческими руками.
       - Ой, простите! - Ко мне, под защиту кроны, влетела худенькая девушка, чуть не сбив меня с ног. Прекрасное зрелище - приятная фигурка в мокром платье из тонкой ткани. - Я вас не сбила?
       - Оденьте. - Я протянул ей свою куртку. - Вы так простудитесь.
       - Ничего, ничего. Что вы! - Она затрясла мокрой головой, разбрызгивая капли с волос. - Я привыкшая. В Амазонии столько дождей, что там не это не обращаешь внимания.
       - Так, в Амазонии, наверно, и не обращаешь, но тут не Амазония. Тут всё-таки Париж.
       - А-а-а..., - беззаботно протянула она, выжимая волосы, но куртку взяла. - Спасибо. Как долго будет дождь, как вы думаете?
       - Это вам виднее. - Я прислонился уже к промокающей коре дерева. - Вы же были в Амазонии.
       - Так тут не Амазония. - Улыбнулась она, блеснув жемчугом зуб. - Тут Париж.
       Её звали Мишель, она работала в этнографическом музее, который был совсем недалеко, за углом. Мы углубились в разговор, так что, когда тучи внезапно расступились, залив лужицы солнечным светом, она потянула меня за руку.
       - Идёмте, идёмте! - Она настойчиво говорила не отпуская мою руку. - Вам хочу отдать вашу куртку. У меня на работе есть кое-что во что я могу переодеться и отдать вам куртку. Идёмте!
       - У вас на работе сменная одежда? - Удивлённо спросил я не в силах устоять от такого напора чистой эмоции в глазах, голосе, полном желания притащить меня в музейный архив. - Вы как пожарник?
       - Нет, нет! У нас бывают иногда грязные работы, на которых в платье лучше не появляться. - Она улыбнулась, прихватила свой большой пакет с продуктами. - Идёмте.
       На проходной она, проворковав дежурному охраннику "этот месье со мной", протащила куда-то в темноту. Оставив сидеть меня на крутящемся стуле в углу своего маленького кабинета, она нырнула за дверцу старинного шкафа, за которым стала переодеваться. Но старинное зеркало, казалось слеповато поблескивавшее у входа, позволило мне насладиться этим зрелищем в полной красе. Невольно поймав себя, что не могу оторвать взгляд от неё, я смутился, отвернулся в сторону осуждающе смотрящего на меня какого-то старинного божка. Она подошла ко мне в джинсах и майке, одетыми на голое тело, протянула мою куртку, а затем просто впилась в меня губами.
       - Тебе не поздно? Охранник не пойдёт тебя искать? - Я постучал по стеклу часов. Она усмехнулась, промурчав что-то вроде "мы тут хоть до утра понедельника можем сидеть", устроила свою голову на моём плече. Ну, если до понедельника, тогда ладно. Всё равно меня ждут через день.
       - Знаешь, - она подтянула бутылочку с молоком, глотнула, оставив над губой белую полоску, - я специально промокла под дождём. Признаюсь.
       - Чтобы познакомиться со мной? - Усмехнулся я. Было приятно лежать на щите от старинной метательной машины, покрытым несколькими слоями старинных, века девятнадцатого, гобеленов, и укрываться тёплым одеялом, с такой девушкой. Она протянула мне рогалик.
       - Ешь. Не могу пока тебя накормить своими блюдами, - она перевернулась на спину, закинула руку за голову, - но думаю будет случай. Да? - Это она уже прощупывает будущее наших отношений.
       - Конечно, о чём разговор! - Мне нравилось её тепло. - А почему ты ко мне? Ну, подошла? Ведь столько вокруг мужчин.
       - Ты не поверишь! - Она навалилась на меня, прижав мои лопатки к твердой поверхности. Француженка, а не скелет, всё при ней. - Я увидела тебя стоявшим под дубом, ловящим капли дождя. Я сама люблю это делать. И очень люблю этот дуб. Он такой, - она покрутила пальцами над моей головой, - такой мужской, уверенный. Ну, подумала я, если он ловит капли дождя как я, то и дубы любить должен. А, значит, этот - мой мужчина.
       - И я дубы люблю. - Сказал я, накручивая её локон на палец. - А чем ты тут занимаешься? Реставратор? Или там коллектор?
       - Ого! Какие познания в музейном деле! - Усмехнулась она. - Я работаю тут лаборантом. И учусь. В Сарбоне. Совмещаю приятное с полезным.
       - И по окончанию будешь? - Я прихватил её руку, скользнувшую мне за шею.
       - Историком. Ранее христианство, период становления Франции. - Она вывернулась, оседлала меня, прижав какой-то кривой нож к груди. - Ну, как сдаёшься? - И тут же, ойкнув, оказалась на спине, с растянутыми в стороны руками. - Как это ты?
       - Надо просто не спать. - Прошептал я ей на самое ушко. - Надо просто не спать.
       В поезде, устраиваясь поудобней в кресле, я подумал, что у неё дома или в кабинете можно сделать тайник. Всё таки такое место, куда никому не придёт в голову заглянуть, если что. В окна купе светило солнце, прыгая вместе с линией горизонта. Как она вовремя! Я откинулся на спинку, закрыл глаза, вернулся к сегодняшней ночи. Проверю её ещё разок и сделаю тайник. Но лучше, чтобы это "если, что" не произошло.

    ***

       Тайник получился замечательным. Сразу под входной половицей, там, где лежала чугунная плита от какого-то там механизма, отлитая в тридцатые годы. Первый мой тайник в череде событий на длинном пути мести. Пересыпав щедрую рукой перцем пакет, я сунул его, закрыл деревянной плиткой, придавил каким-то колосником. Её квартира под самой крышей, скорей напоминала убежище художника, чем квартирку студентки. Мольберт, кисти, сложенные в коробки краски, эскизы, какие-то красочные плакаты на стенах. И книги на полках во всю стену. И даже на полу. Переступая через них в свой первый приход сюда, я невольно вспомнил такой же порядок в комнате одной знакомой с улицы Карла Маркса. Будущая художница, чувствуя себя как рыба в воде в этом структурированном хаосе, она не понимала зачем наводить порядок. Но Мишель, извиняясь за беспорядок, посетовала на свою соседку - художницу, с которой они вскладчину снимают квартирку. Батарея бутылок из-под пива в углу лишь подчеркнула интенсивность жизни художника. Теперь понятно, почему она предпочитает ночевать в музее, а не тут.
       - Ничего, ничего. Главное, что её нет сейчас. - Я потянул девушку к кровати. - А потом ты угостишь меня своим фирменным блюдом.
       - Да. - Она скинула с себя майку, торопясь. - Но сначала...
       С самого начала наши отношения, как начались, строились легко. Как лёгкое перышко. Даже иногда казалось, что если дунуть, то она исчезнет, взлетев высоко в небо, оставив меня в одиночестве. Но образ Беа стоял всегда рядом со мной. Иногда мне казалось, что в Мишель, замещая её, входила Беа, оставаясь со мной наедине. Лёжа на кровати, завернув подушку под щёку, я смотрел на священнодействие на кухне. В какой -то момент Беа, сняв с огня кастрюлю, подсела ко мне, поглаживая меня по голове. Я протянул к ней руку, но она отдалилась, словно тот недосягаемый огонёк в небе, за которым гоняются все ВВС всех стран. Я рванулся вперёд, стараясь ухватить её за руку, задержать, не позволить раствориться в небытие, уже окружившем нас.
       Ласковые, тёплые руки обхватили меня, удерживая от падения на пол. Мишель, шепча мне на ухо неуловимые ласковые слова, держала меня в объятиях, успокаивая меня, как ребёнка, проснувшегося от страшного видения во сне.
       - Тихо, тихо, тихо, - шептала она, поглаживая меня по плечам, - ведь ничего страшного нет. Я с тобой, никого кроме нас тут нет. Я с тобой.
       - Извини, - мутная голова не давала возможности что-то быстро сообразить, - наверно напугал тебя?
       - Нет, нет. - Она подтянула меня к себе. - Ты заснул, я не стала тебя будить.
       - Да? Это хорошо. Не хотел бы тебя пугать. - Я сел, потёр лицо руками, снимая остатки сновидения. - Прости.
       - А я не спала. Сидела рядом и смотрела как ты спишь. - Мишель тряхнула головой, поправляя волосы, спадавшие на лицо. - А ты во сне говорил. - Она подложила подушку под мою голову, нависла надо мной. - Ты говорил на каком-то славянском языке. Много говорил, а потом стал звать Беа на итальянском. Просил остаться, не уходить.
       - Знаешь, - честно говоря, я даже не знал, что ей ответить, - наверно я говорил по-сербски.
       - Это тоже оттуда? - Она погладила швы на боку и плече. - Ты воевал в Хорватии?
       - Да, было такое дело. В Африке немного, в Хорватии тоже.
       - Ты наёмник? - Она заглянула мне в глаза, словно рентгеном прожигая их.
       - Нет, был журналистом. А когда попадаешь в заварушку, там уже как на войне. Или ты убиваешь и выживаешь, или тебя. - Я вздохнул, потёр свободной рукой лицо. - Вот такая у меня история.
       - А почему был? - Нет, она точно ведёт допрос.
       - Ушёл. Вот теперь занимаюсь автосервисом. - Что частично, но соответствовало действительности.
       - А кто такая эта итальянка? - Она подоткнула моё одеяло, прилегла ко мне на грудь. - Она тебя бросила?
       - Нет. - Врать тут бесполезно, она всё равно почувствует. Женщина в вопросах соперничества с другой женщиной лучше всякого детектора лжи. - К сожалению, её убили. Во время ограбления. А мне ... В тот момент меня не было рядом.
       - Беднёнький. - Она поцеловала меня, потом обхватила руками, прижала к себе - Я так и чувствовала, что у тебя какое горе. Глаза у тебя были грустными. Там в глубине. Сам смеёшься, а глаза грустные.
       - Зато теперь ты есть у меня. И жизнь, вроде, как приходит в порядок. - Я стал ворошить волосы на голове Мишель, стараясь увести в сторону этот разговор. - Слушай, а что профессор? Почему он тебе разрешает уходить пораньше? Даже во время работы?
       - Она. У меня профессор женщина. И сейчас она в командировке. На юге. Там идут срочные раскопки и потребовалась её консультация. Дорогу стали прокладывать, а там какое -то старое захоронение. Весь отдел и полетел туда. А мы с Робертом, её помощником, поделили дежурства и гуляем. Но скоро всё кончится. Она возвращается во вторник. А до вторника мне ещё предстоит столько сделать! Ужас! - Она похлопала меня по руке. - Давай спать. Мне утром рано вставать.
       Она прижалась спиной ко мне, и скоро уже спала, крепко обхватив меня за руку. Словно боялась, что я растаю или уйду. Я же не таял и не спал. Лёжа на кровати, я смотрел, как наступает парижское утро, слушал как просыпается город, оживая сначала птичьими голосами, потом голосами дворников, ранних прохожих и машин. Город просыпался также как и все остальные города - быстро, с нарастающим с каждой минутой какофонией звуков автомобилей, людского разговора, какого-то трудно различимого шума. Всё дальше отодвигая от человека нежные птичьи голоса, шум деревьев и тишину.

    ***

       На этот раз она прибежала прямо с работы. Услышав мой голос в трубке, она взвизгнула, протараторила что-то глухо в бок, очевидно отпрашиваясь, и сообщила, что несётся на всех парусах. Так и принеслась, с руками испачканными каким-то раствором. Не очень аппетитно пахнущем. И теперь она болтала о своей начальнице, только что вернувшейся из далека, привезённых исторических материалах и так далее. Я же слушал и кивал головой, соглашаясь с её темпераментной речью. Мишель же, соскучившись, болтала с легким налётом парижского юмора, но глаза горели как два прожектора, пробивая меня насквозь. В какой-то момент этот французский ресторанчик отступил куда-то вдаль, оставив нас за столиком с зажженной маленькой свечкой. Люди, столики, официанты остались за туманный барьер, окруживший наш столик. И мне от этого было хорошо.
       Внезапно за плечом Мишель туман заклубился быстрее, превращаясь в тёмный вертикальный столб. Но я не волновался. Я уже знал, что это. Монах-шаман появлялся передо мной в самые трудные и опасные моменты, предупреждая и указывая на скрытые угрозы. Вот и сейчас, он стоял за её спиной, молча, без движения, демонстрируя своё присутствие, предупреждающе колеблясь от неощущаемого ветра. Я окинул взглядом правую сторону ресторана, затем левую сторону и не нашёл ничего опасного. Ошибка? Переведя взгляд за спину Мишель я увидел тех, о ком меня предупреждал мой ангел -хранитель. Они стояли за другой стороне улицы, неспешно покуривали сигареты, бросая взгляды на большое стекло ресторана, выглядывая свою жертву на вечер. Ну, что ж. Двое, так двое. Главное, чтобы Мишель не испугалась. Всё время, пока мы сидели, они то исчезали, то появлялись перед рестораном в темноте деревьев бульвара. И всегда курили.
       Из дверей ресторана мы вышли минут через двадцать, сразу свернув на ближайщую аллею. Они выросли перед нами довольно неожиданно для меня. Молча надвигаясь из темноты деревьев, они поигрывали цепями. Сзади нас догоняли те двое. У них, что рации для координации действий? Шепнув Мишель, вцепившуюся в мой рукав, чтобы всегда держалась за моей спиной и предупреждала, если будут нападать со спины, я двинулся вперёд. Первым атаковал правый. Он же первый получил под вздох, и чуть усиленный пинком в зад, снарядом полетел под ноги левого. Тот подпрыгнул, стараясь перескочить друга, но не успел высоко поднять ноги. Он упал, как ребенок на асфальтовой дорожке, с размаха, плашмя, лицом вниз. Крутанувшись назад, я перехватил руку с ножом, добавил крутящего момента, и слегка толкнул в локоть. Рука вылетела и повисла плетью. Увидев свою висящую руку, нападавший вскрикнул и упал в обморок. Четвёртый увидев как приятель упал просто от лёгкого толчка, испугался и, бросив биту, так припустил, что, наверно, установил мировой рекорд по бегу. Я повернулся к копавшимся на земле, двумя ударами вырубил их.
       Мишель тихо поскуливая от страха, прижимала сжатый кулачок ко рту, даже пританцовывала от переполнявших чувств. Я вытащил у одного портмоне из заднего кармана, который явно не принадлежал ему, а у второго вытащил из-за пазухи целлофановый пакет, в котором лежали пачка денег и комок золотых украшений. У третьего за поясом был пистолет, но он мне был не нужен. Выбив ударом ноги пистолет из-за ремня, я отправил его в кусты. Чтобы не выстрелил в спину, если очнётся раньше времени. Мишель, семенившая следом, поминутно оглядываясь назад, где в темноте аллеи остались лежать нападавшие, наконец не выдержала.
       - Ты прямо как супермен! Ты их одним ударом! Бац, бац, бац! А мы их не убили? Да? Они живы? - А потом через некоторое время. - А мы их ограбили? Да? Мы ведь забрали у них всё их?
       Вот же эта женская привычка говорить "мы", когда всё сделал я. Остановившись, я повернул к себе Мишель, прервал этот поток долгим поцелуем. А потом, прошептал на ухо:
       - Они будут все живы. Лечиться надо будет, а так живее всех живых. А то, что было взято у них, так это не принадлежит им. И кроме того, всё что найдено у врага на поле боя, это трофей. Так что, это наши трофеи. Мне за то, что победил их, тебе за то, что прикрывала меня. Мы с тобой хорошая команда. - Похвала лучшее оружие для завоевания женского доверия. Она подпрыгнула, повисла, обхватив меня за шею.
       - А ты меня научишь? Вот так же? А? Мой супермен!
       - Сначала, давай, домой попадём. - Где-то на краю парка завыла сирена полицейской машины. - А супермен мне не нравится. Зови меня лучше Пиф.
       - Пиф? - Она с недоверчивостью посмотрела на меня. Как? Ему нравится это пёсик из детских комиксов середины шестидесятых годов? Уж не издевается ли он надо мной? Но посмотрев в его глаза, полные спокойствия и странного света, очевидно от такого странного света от уличного фонаря, Мишель решила, что он честен с ней. Вышагивая рядом, стараясь попасть в такт его шагов, слушая его неспешный рассказ о каком-то случае из его жизни в Африке, девушка думала о том, что ещё немного и она влюбится в него. Влюбится полностью, до самых корней волос, приняв этого странного мужчину со всеми его непонятными поездками и пакетом, обнаруженным ею под входной половицей.
      
      
       ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. СПЛЕТАЯ ПАУТИНУ
      
       Судя по семейной фотографии, обнаруженной в портмоне, это был он. Глава небольшой компьютерной компании, обеспечивающий безопасность софта, создающей системы безопасности и так далее. Я шагнул к нему, перехватив перед самым автомобилем.
       - Месье Руан? - Я был вежлив и немного расслаблен. Отчего речь моя немного напоминала речь выходца из Африки.
       - Да. - Он окинул меня оценивающим взглядом, соображая, что такому мужчине нужно от него на улице. - Чем обязан?
       - Вы случайно не теряли свой бумажник? - Я внимательно смотрел на его реакцию. Есть! Это точно его. И он его не потерял, а его ограбили.
       - У меня его отняли вчера. А вы из полиции? Я подал заявление сегодня с утра. - Он перехватил кейс, освободив правую руку.
       - Я не из полиции. - Портмоне выскользнул из кармана, лег на крышу машины. - Это ваш?
       Он нырнул в него, быстро пробежал по карточкам, удивлённо поднял глаза.
       - А, где вы его взяли? - Глаза были очень недоверчивыми. Что и понятно. Обычно такие вещи никогда не возвращаются.
       - Вчера нашёл на дорожке в парке. Подумал, что они ещё пригодятся вам.
       - Господи! Как здорово! А как вы меня нашли?
       - Очень просто. Несколько визиток в кармашке на одно имя, семейная фотография, а также комплект банковских карточек на ваше имя. Всё очень просто.
       - Ах, да! Визитка! Да, да. Спасибо, больше спасибо! А то восстанавливать эти карточки! - Он закатил глаза демонстрируя ужас перед бюрократическими процедурами переоформления кредитных карточек в банках. - Но я бы хотел как нибудь отблагодарить вас. Денег, как я понимаю, вы не возьмете. - Смотри, психолог. Денег я, действительно, не взял бы. - А если я вас приглашу на бокал вина? Тут недалеко есть хорошее кафе. Я там всегда завтракаю.
       Я согласился. По пути в кафе он сделал несколько звонков меняя расписание встреч, отвечая по ходу на звонки, ругая и подбадривая кого-то. Активный и шустрый. Неплохо. Усевшись за столик он, уточнив мои предпочтения, сделал заказ, а сам приступил к расспросам. Его явно интересовало как я нашёл его бумажник. Мило улыбаясь, я наклонился к его лицу близко-близко и тихо предложил сменить тему. Так как мне было бы неловко делиться деталями вечерней прогулки и я не хотел бы чтобы у такого приятного человека сложилось неверное мнение обо мне. Он посуровел, понимающе кивнул, и стал рассказывать о последней своей поездке на север Италии. Я же слушая его рассказ, поддакивал ему, кивал, то есть вёл светскую беседу. Уже расставаясь, он пожал мне руку, улыбнулся. Я тоже. Он от удовольствия, что так легко отделался. Я от того, что этот француз попал на моём пути во время. Как я буду его использовать и где, мне ещё не было понятно. И я ничего не знал что у меня будет и будет ли что либо. Но то, что этот компьютерщик появился во время, я чувствовал. Почему? Не знаю. Чувствовал и всё. Пообещав пригласить его в свою очередь в свой любимый ресторан, я пошёл на метро. Мне нужно было возвращаться в свой автосервис.
       Весёлый марш встретил меня на вокзале. Оркестр, выстроенный у выхода из перрона, ударял волнами бодренького марша по выходившим из вагона пассажирам. Встречали какую-то городскую команду, что-то там выигравшую на федеральном уровне. Встречающие фанаты, ревели свои кричалки, размахивали флагами, придавая встрече неформальный дух. С трудом протиснувшись через такой вал, я поправил съехавшие лямки сумки за плечами, окинул взглядом заперронное пространство. Так, меня встречают. Владимир, помахивая рукой, бежал ко мне, придерживая сумку на боку. Подхватив мой чемодан, он вылил на меня последние новости. Груз запчастей по дальнобойщикам получен. Всё пришло как надо. Не то что в прошлый раз. Легковые автомобили стали чаще останавливаться. Наверно, плакат о скидках на обслуживание привлёкает их к нам. Я кивал головой, шутил, сообщал последние сплетни из парижской русской среды, перечислял, что привёз на русском языке. А сам думал, что ещё немного и мне придётся двинуться в далёкий поход. Из которого я либо вернусь, либо лягу костьми. За окном мелькали ровные столбики, аккуратные поля, игрушечные домики. Европа, одним словом.
       На сервисе меня, еле успевшего сгрузить свои подарки-заказы, немец поволок куда-то в глубь. Уединившись в каком-то коридоре между складом и офисом он зашептал мне на ухо свои последние новости. Оказывается, один из проезжавших и часто останавливавшихся у нас польских шоферов был арестован за незаконное хранение оружия. Взяли на границе, при таможенном осмотре немецкими таможенниками. Полиция приезжала, показывала фотографию, проводила опрос. Я ужасался, озабоченно качал головой, прерывая уточняющими вопросами взволнованную речь немца. Сам же напряжённо думал чего мне ождать. Сдал ли меня этот пан Валенский? А если сдал, то что это им даст? Оружия у меня давно нет. Даже следов нет. А что руки в масле, так это мы все тут в масле по самые уши. В это случае меня волновал один вопрос - если капнут поглубже, то мне не миновать серьёзных проблем. Но бежать сейчас, для меня значит автоматическое включение в список покупателей оружия. А ведь я законопослушный человек со всеми документами.
       Полиция, действительно, приехала. Но для того чтобы побеседовать со мной, показать фотографии каких-то людей. Я выбрал несколько фотографий водителей, которых помнил, что они, проезжая, останавливались у нас. То чинить, то поесть, то ещё что-нибудь. Дорога она такая. Разная. Полицейский, побеседовав, уехали, я продолжил работать, напряжённо думая, какой шаг будет следующим. Среди предложенных к опознанию фотографий был и пан Валенский. Его я выбрал вторым или третьим. Ведь часто ездил же, примелькался. Но прошла неделя, вторая, а к нам больше никто не появлялся. Пронесло? Оказалось, что нет. Вечером, когда движение по трассе немного утихло, а мы сели поужинать, нагрянули полицейские. Они перевернули всё вверх дном, перетрясли все бумаги, даже приводили несколько собак, очевидно, полагая, что они учуют запах патрон, взрывчатки, оружия. Но что они могли учуять тут - посреди гор старых шин, бочек с маслом, стойкого запаха мужского пота? Нас также подводили к ним. Но, обнюхав наши руки, собаки стали только облизываться. Что было понятно. Колбаса самое лучшее средство от собак во все времена и народы. Полиция, ничуть не извинившись, убыла, мы же присели, молча выпили, а потом пошли наводить порядок в разворошенном хозяйстве. Полиция как полиция. Она везде не утруждает себя наведением порядка после визита.

    ***

       На следующий день, сидя на скамейке и наслаждаясь свежей зеленью, пробивавшейся уже смело сквозь темноту стаявшего снега, мой взгляд зацепился за эту газету. Не знаю почему, но польский еженедельник, относящийся к разряду "жёлтая пресса", привлёк моё внимание. Словно что-то позвало меня оттуда. Из глубины газетных листов с плотными колонками с текстами и цветными фотографиями с коллажами. Я протянул руку, подмигнул положившему это издание поляку - водителю - "Я возьму?" Типичная ситуация - двое сидят, один отдыхает, второй только присел отдохнуть. Хочет себя занять пока отдыхает. Я крутил газету, просматривая колонки, задерживаясь на фотографиях с женщинами. Водила же углубился в изучение своей записной книжки, куда он заносил все свои расходы по перевозке.
       На эту статью я наткнулся практически сразу. На третьей странице, в разделе "Криминал". Фото моего хирурга ещё живого и фото носилок, укрытых простынёй. А также фото ещё трех медсестер из его подпольного госпиталя пластической хирургии, в однозначном состоянии. Насколько я с моим знанием польского языка понял из фотографий, подписей под ними, беглого просмотра статьи кто-то "зачистил" госпиталь основательно. Под зачистку попали не только хирурги и ассистирующие медсёстры, но и дежурные смены медсестёр. Причём всех. Положив со скучающим видом газету на скамейку я откинулся, подставляя ласковому солнцу своё лицо. Мда, кто-то подчистил за собой основательно. Зачистил и самих врачей, и архивы этих врачей. Только вот где гарантия, что эти педанты, заботясь о своей безопасности, не сделали дубликаты. Которые всплывут, как в фильме, "в случае моей смерти прошу вскрыть и передать полиции". Мда, есть от чего задуматься! Встав, я потянулся, кивнул водиле, мол, бывай, пошёл в глубь автосервиса. Я должен начать действовать. Но для начала мне нужны деньги. А деньги есть только в одном месте. Вернее, на одной дороге.
       На кровати сидела Мишель, такая строгая, прямая, словно проглотила аршин. Я улыбнулся, перешагнул порог, положил букет цветов на кровать. Она обхватив меня за шею, не вставая с кровати, прижалась головой. Что-то новое. Отодвинув сумку, она мешала мне пройти к ней, я сделал шаг, но вытянутая рука Мишель удержала меня на расстоянии.
       - Ты кто? - Глаза её смотрели куда-то в угол, стараясь избежать встречи с моими глазами. Тон был серьёзным, голос дрожал. Что же случилось? И что прикрыто одеялом на кровати?
       - Как кто? - Надо быть осторожным. Влюблённая девушка это граната с выдернутой чекой. Чуть недожал рычаг, бац и нет ничего вокруг. - Человек. Немного погрызенный жизнью, но человек ещё в самом расцвете сил. - Я взъерошил волосы на голове. Но шутка не удалась. Сказку шведской писательницы "Малыш и Карлсон" тут, похоже, не читали.
       - Ты человек? - Она вздохнула. - А как же ты объяснишь? - С этими словами она сдёрнула одеяло. Эффектно, ничего не скажешь. На кровати лежал развёрнутый пакет из тайника под входной половицы.
       Автомат, АПС, глушители к ним, патроны, магазины, несколько пачек денег, пачка с перчатками. Пара рубашек, джинс, пакет с париками. Мда, девочке в искусстве обыска не откажешь. Что ж теперь ей говорить? Врать? Бесполезно. Женщина лучше всякого детектора лжи. Если не хочет поверить, ложь чувствует за километр, а если верит, то самая нелепая ложь будет правдой. Я кивнул, не прикасаясь к оружию, прикрыл часть краем бумаги, в которую они были завернуты, пододвинул и сел рядом. Её глаза не смотрели, а выбивали из меня искру. Искру правды. Я вздохнул.
       - Я тебе помогу. - Она поправила волосы, перехватила воздуха. - Ты киллер?
       - Нет. - Я откинулся на подушки, заложил руку за голову.
       - Ты..., - Она помедлила. - Ты - террорист!
       - Точно нет. - Я улыбнулся. - Я не террорист, не киллер, не наёмник и уж не торговец оружием точно.
       - Тогда ты бандит? Русская мафия? - Она вскинула голову, словно ожидала в ответ удар.
       - А почему ты решила, что мафия? Да, ещё русская? - Интересно с ней. С каждой минутой интересней.
       - Я в музее, Лувре, пошла в экскурсионный отдел. Послушала записи экскурсий. Ты - русский. Это точно. А оружие только у русской мафии.
       - Могу огорчить. - Я сел, поправил складку на одеяле. Она не шелохнулась, следя за мной. - Оружие не только у русской мафии. Албанская, итальянская, румынская, цыганская мафия. Но я не бандит. Понимаешь, - я подтянул её к себе, она не сопротивлялась, - тут такое дело. Помнишь, я рассказывал о девушке? Беа?
       - Ничего не хочу слушать! - Она вскинула руки, чтобы закрыть уши. Но я их мягко перехватил, прижал к себе. Она не сопротивлялась. Она хотела слушать.
       - Когда её убили, я не смог её защитить. Меня тогда ранили в ногу. Я долго выяснял кто это сделал. И я долго ждал момента для мщения. Этот момент настал. И я пришёл сегодня чтобы сказать тебе об этом. И забрать этот пакет.
       Она смотрела в мои глаза, стараясь уловить хоть тень лжи. Но не найдя этого, она закусила губу. Она поняла, что я честен с ней и не пытаюсь обмануть. Ни на одну дольку.
       - Уходи! - Она оттолкнула меня. Лицо у неё покраснело, губы задрожали, в уголках глаз стали собираться слёзы. - Ничего не хочу знать! Уходи!
       - Знаешь, Мишель, - я наклонился, быстро завернул в бумагу оружие и всё содержимое на кровати, - я посоветовал бы тебе взять отпуск на пару недель. Ведь у тебя есть несколько недель отгулов? Возьми их и уезжай. Куда-нибудь подальше. - Я положил пару пачек на кровать. - Послушай, Мишель. Послушай меня и сделай как я тебе говорю. Умоляю. Всем что было между нами. Уезжай!
       Осмотрев вокруг себя, я вздохнул, подхватил Мишель за талию, подтянул к себе, прижал и тихо, на ухо, зашептал:
       - Ты осталась одна у меня. Уезжай! Быстро. Завтра же уезжай! Бери всё и беги. Как можно дальше. Лучше всего в Америку, куда-нибудь в Шотландию. Или спрячься так глубоко, как только можно! Потом, через месяц возвращайся. Но одно прошу - уничтожь все мои фотографии. Все-все. Это может повредить мне.
       - Уходи. - Голос звучал глухо, оттого, что она уткнулась мне в грудь - Уходи, иначе передумаю. Уходи.
       - Прощай, Миша! - Сказал я сначала по-французски, а потом повторил по-русски. - Прощай милая Мишель! Я буду помнить о тебе всегда. - И тут я не кривил душой.
       Закрывая за собой дверь, я слышал, как она падала на кровать. Сейчас будет плакать. Она очень хорошая девочка, но со мной ей будет очень плохо. Это я знал наперёд. Тем более, после того, что я планирую сделать.

    ***

       Жирный Вили, как и прежде, делал свой рейс по средам. С небольшим серебристым чемоданчиком, в котором господин Икс отправлял господину Игреку кое-что. Вот это кое-что мне и нужно было. Просто я знал, что возят в этом чемоданчике. Знал я и о тревожной кнопке на чемоданчике. Отчего мне нужно было сделать всё быстро и так, чтобы Вили не успел нажать эту чёртову кнопку! Других курьеров я не стал трогать. Просто они возили даже больше чем Вили, но не были так беспечны как толстяк. Но всё равно, мне требовалась удача. В субботу, не зная как сделать, чтобы красавец встал там где мне надо, я прогуливался по набережной напряжённо думая об этом. Успокаивали проходившие по Сене кораблики, парочки прогуливавшиеся по набережной. Красота! Остановившись у стеклянной витрины магазина, где разнообразные телевизоры в разнобой показывали программы телеканалов, я попробовал сосредоточиться на вопросе. Но тщетно. В голову ничего не лезло. Гранатомётом в лоб? Из пистолета в окно? Но тут в небольшом экране телевизора, довольно симпатичного вида, пошла криминальная хроника. Где я увидел решение моей проблемы. Точно! Зубатка! Как же я мог забыть! Лента после которой шины превращаются в лапшу! Обрадованный я было отправился к Мишель, но на полпути завернул обратно в своё логово. Мда, привык я к ней, привык. Послушала ли она моего совета?
       Ленту достать не удалось. Тогда в одном из скобяных магазинов я прикупил гвоздей, моток проволоки, напильник. Ну, Жирный Вили, держись! С удовольствием вплетая отточенные гвозди в сплетённую мочалку из проволоки я представлял как это будет. Главное, чтобы машин в том месте было как можно меньше. А вот в этом мне и нужна была удача. Во вторник я позвонил Мишель домой, но кроме весёлого голоса Мишель на автоответчике ничего не услышал. Тогда я позвонил в музей, представился электриком, справился о Мишель. Узнав о том, что у той заболела бабушка в Канаде и она срочно полетела туда, я возмущёно буркнул в трубку, что лучше бы бабушка повременила. А то мне придётся ждать когда эта девчонка вернётся, а мне заплатят только когда закончу прокладку этой бесполезной электропроводки. Но, выйдя из будки, довольно улыбнулся. Послушалась. Вот и умничка!
       Вили двинулся как по расписанию, минуту в минуту. Проехал по центральной улице, свернул на окружную, вышел на автобан. Проскочив перед ним, я прибавил газу, стремясь к намеченному месту. Вили любил свернуть с шоссе и сократить дорогу, прокатившись по деревенской дороге, проходящую между двумя автобанами. Чтобы потом, после сдачи груза, на пару часов завернуть в стрипбар, к милой Клеопатре. К которой он частенько являлся не только в стрипбар.
       Там я его и прихватил. Я рванул ленту из всех моих сил, вытаскивая щетину острых гвоздей из небольшого углубления в деревенской дороге. Заднее колесо Мерседеса пыхнув, подняло фонтанчик пыли, скуксилось, оседая на глазах. Вили принял в бок, включил аварийку, пыхтя вылез из-за руля. Пора! Прицелившись, я плавно нажал на спусковой крючок. Вили вскинулся, ударился об открытый капот, рухнул ткнувшись головой в глубину багажника. Ничего, когда очухается, голова только будет болеть. Я же не кровожадный! Подкатив к машине, дверь в салон которой был открыт, я невольно чертыхнулся. Как же я так опростоволосился! На повороте к удалённому хуторку, чуть видневшемуся среди небольшой рощицы, стоял столб с видеокамерой. Полиция, видимо, решила взяться и за сельских лихачей. Да и хрен с ними! Я дёрнул чемоданчик, сунул в приготовленную заплечную сумку, натянул шлем. Проскакивая под камерой, я показал известный жест, демонстрируя пренебрежение. Дерзкое ограбление перевозчика на сельской дороге самое милое дело для местной полиции. Но заявит ли Мать Викингов о пропаже? Выворачивая на автобан, я на сто процентов уже был уверен, что нет. Если мною займутся, то не полиция, а ребята из конторы и обиженные получатель с отправителем. Проскакивая мимо очередного поста, я невольно закрутил головой. Нужно всё таки было стрелять не снимая шлема. Неудобно, но зато не было бы изображения моей рожи, хоть и размытого. Как же я так лопухнулся!
       Поменять декорирование железного коня, одежду, шлем, номер на мотоцикле, навесить несколько дорожных сумок было делом минут пяти. Ещё пару минут мне потребовалось на вскрытие чемоданчика. Прорезав обшивку и не трогая замки, так как система безопасности могла сработать, я вытащил из чемоданчика крупную сумму денег, пару мешочков с бриллиантами, пачку облигаций на предъявителя. Неплохо, неплохо, но вот реализовать всё это добро будет хлопотно и очень хлопотно. Крутившись на пяточке отбойника, где стояли дальнебойщики, мне удалось засунуть вскрытый чемоданчик под контейнер с чем-то ужасно вонючим на одном из машин. Затем, я двинулся назад, возвращаясь по тому же автобану. Но уже спокойно и чинно. Как человек путешествующий в своё удовольствие. Я точно знал, что если на чемоданчике есть спутниковый маяк, то это уведёт от меня погоню. А полиция ещё не успеет приехать. Так и было. Полиция попалась навстречу, когда я уже подъезжал к городку. Заметил в этой кавалькаде и машину компании Матери. Ну, что же, охота началась. Теперь только кто быстрей.
       Продажа билетов на последний рейс, конечно же, уже контролировали. Но только продажу. Заранее заказанные билеты вне подозрения. По крайней мере на первое время. Самолёт взмыл в воздух, оставив внизу Германию, Матерь Викингов, Жирного Вили, которого точно погонят в шею за нарушение маршрута, разозлённых мафиози и остатки моего мотоцикла, явно ворованного, на дне озера вблизи аэропорта. Здравствуй, Англия, а потом Канада. Там я сбуду и облигации, и бриллианты, и попробую привести немного себя в порядок. В последнее время нога стала давать о себе знать, а лицо периодически как-то сковывало.

    ***

       Он напал на меня из темноты, выставив вперёд руку, прикрывая лезвие ножа. С первого же его движения стало ясно, что это не любитель. Чувствовалась выучка. Схватка получилась жаркая, сложная. Но мне удалось поймать тот единственный миг, когда он "завис". Вытащив его нож из своей ноги, я чертыхнулся. Вот же не повезло. Опять в раненную ногу! Быстро замотав ногу, прикрывая окровавленную штанину зонтиком, мне удалось добраться до снимаемой комнаты в одном из районов Квебека. Откинувшись, мне потребовалось некоторое время для возвращения в себя после произведённой над собой экзекуции - обработки раны и бинтования. Глотнув виски, я приступил к разбору бумаг, вещей, вытащённых из кармана нападавшего. Чёрт! Вот я в новом своём обличии, явно с камер аэропорта, список номеров облигаций. И ещё куча всяких бумажек упорно указывающих, что за мной приедет команда. Если этот испанец не привезёт меня на разборки, а облигации, деньги с бриллиантами не вернутся. Я перевернулся на кровати, потянул к себе толстый телефонный справочник. Наверно, следовало отлежаться где-нибудь на Кубе или в России, но изнутри меня грызло и грызло, выталкивая во внешний мир. Ладно, хватит отдыхать. Пора наведаться в Европу и доплести свою паутину. А потом ударить. Точно и безотказно.
       Самолёт канадских авиалиний с вежливыми стюардами и стюардессами стал снижаться, вызывая привычную для воздушных путешественников суету экипажа. Сидевший рядом голландец, пристегнул себя, проверил его на прочность. Эх, мужик, мужик. Если бы всё было так просто! Вынырнув из самолёта, я глотнул воздух старой Европы, закашлялся. Мда, что-то многовато керосина в воздухе. Пройдя спокойно контроль, отбившись от таксистов, которые как и в Шарике, были настойчиво - вежливыми, я нырнул в темноту ночи. Теперь до железнодорожного вокзала, некоторая остановка по пути следования, а потом лови хватай воздух! Если меня кто-то теперь ловит тут. Все рванули туда, в Канаду. Чесать и копать. Ведь испанец, судя по его мобильному телефону, уже сообщил заказчику радостную весть.
       Парижский вокзал встретил меня всё той же суетой, немного шумной, немного нервной и всё так же приятной атмосферой Парижа. Ах, Париж! Не зря тебе поэты и музыканты посвящают свои песни и стихи. Есть в тебе что-то такое, от чего голова становится немного шальной. И ещё в одном из твоих районов, в мансарде живёт Мишель, девушка от которой сжимается сердце, но которая никогда не заменит Беа. Никогда. А ещё в Париже мне предстояло достать из тайника оружие, навестить девушек из конторы Босса, возобновить с ними встречи в кафе. И спланировать удар. Один, но точный.
       Хозяйка пансиона, в которой я снял комнату, была очень приятной, вежливой и немного подозрительной. Тем более к немцу, приехавшему в Париж, погулять по музеям. Как же, не нагулялись ещё!? Так и тянет этих бошей в Париж. Как мух на торт! Но мои знания французского и французской литературы растопили "ледяную старую каргу". Именно так называл её американец - художник, снимавший в этом же пансионе комнату. "Очевидно, когда в Париж вошли американцы, у неё был роман с нашими, так как она каждый день клянёт и немцев, и американцев. Вас за оккупацию, а нас за распространение заболеваний", - американец, подхохатывая, протянул мне плоскую фляжку с виски, - "Наверно, после торжественной встречи освободителей у ней была крайне неприятная болезнь". Наверно, наверно. Не могла же такая красивая женщина, оставшаяся в самом начале войны без мужа, выдержать при таком наплыве красивых и здоровых мужчин? Маловерятно. Но для меня было важным, чтобы эта старушка не стукнула в полицию. А посему нужно вести спокойно, чинно, как и положено семьянину, приехавшему в свой отпуск насладиться красотами Парижа. Имеет же право муж за десять лет одному поехать в отпуск и походить по музеям, когда жена отдыхает в Испании? Ну, разные у нас интересы! Я взглянул в зеркало, висевшее перед дверью на улицу, повернулся боком, удовлетворённо хмыкнул. На самом деле канадская пластическая хирургия лучше чем хвалёная европейская. И нос подправили, и уши другие, даже вон образовывающиеся залысины уже убрали. Хотя могли бы и постараться. Ладно, будем любить себя таким.
      
       ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. СЛАДОСТЬ СЛОВА "ВЕНДЕТТА".
      
       "Гнёздышко" было скромным, но милым, даже снаружи. Пару раз медленно проехав мимо особняка, убедившись, что план улиц составлен верно, скамейки, тумбы, деревья и прочее на месте, я вернулся в своё логово. Нога ныла всё сильней. Рана, не смотря на мои манипуляции и медикаменты, стала ныть невыносимо ещё вчера. А сегодня совсем разошлась. Хорошо, что до возвращения босса у меня было два дня. Было время для того, чтобы привести себя в порядок. Подтянув к себе пульт телевизора, я пощёлкал, перескакивая каналы. Всё одно и тоже. Реклама, гангстеры, всякая развлекуха-замануха, смотреть нечего. Я откинулся назад, заложил руки за голову. Сто процентов меня тут не ждут. Телеграмма "Матери Викингов", отправленная из ближайшего почтового отделения, в городе, где была её штаб-квартира, повреждения камер наблюдения и прочие признаки отвлекли все силы туда. А босса никто не станет так охранять. А зачем? Русский медведь вышел из берлоги, заглотив наживку в виде главной виновницы его проблем - "Матери Викингов", старательно подставленной "компанией". Пускай постарается её убить, а мы его на месте и хлопнем. Кучеряво, ничего не скажешь. Только зачем? Зачем такая накрученность, такая усложнённая схема? Не понятно. Я вновь подтянул листы с копией ежедневника секретарши с записями. Женская зависть, мужское внимание, небольшая сумма денег и в руках то, что надо. Ох, сколько тайн и секретов утекало таким способом! Века идут, а методы не меняются. Итак, четверг. В четверг он будет встречаться со своей секретаршей в своём "гнездышке". Интересно, а что его "мадам" сделает, если узнает об этом служебном романе? "Закажет" своего благоверного? Или просто разведётся? Ведь во Франции муж содержит жену и детей. Я вновь поворошил листы. Мда, плотный у секретарши график, кроме четверга. Конечно же, надо подготовиться к встрече.
       С утра я проснулся раньше обычного, с небольшим мандражём. Итак, завтра наступило. Я взглянул на прикреплённое на стене фото босса и секретарши. Улыбается во все тридцать два. Посмотрим какое у тебя будет лицо, когда в нос ткнут пистолетом с глушителем. Девочку бы, вот, не помять под горячую руку. Она-то тут совсем не причём. Это наши с ним счёты. Я сделал зарядку, обработал рану, старательно и аккуратно перевязал, прошёлся. Вроде нормально, не хромаю. И это замечательно. Рана не должна мне сегодня мешать. Переворачивая скворчащую яичницу я всё время думал, как мне более естественно проникнуть в дом, миновав систему охраны. Оказывается, красавица поставила её совсем недавно. Хорошо, что специалисты от компании, ставившие это оборудование, следуя такой дурацкой моде, наклеили стикер с предупреждением об установке такой крутой системы. Вроде как, бойтесь и не лезьте сюда. А позавтракав, сел чистить оружие. Уже натягивая нитяные перчатки, мне в голову пришла замечательная мысль. А почему бы и нет? Самое простое - это самое эффективное.
       Кошку с трудом удалось запустить на крыльцо. Всё таки они такие свободолюбивые животные! Но роль триггера она выполнила. Систему завелась, наверху завозились, а я помчался к двери в полуподвальное помещение. Один удар в эту тонкую дверь открыл мне дорогу внутрь. Придавив изнутри выбитую дверь я скотчем смотал датчики вместе. И во время. Надо мной скрипнула дверца ящика сигнализации, тихо ругаясь, защелкали тумблерами. Ноющая сирена замолкла, прекратив давить на уши.. Стараясь не задеть ничего, я проскользнул к двери ведущей из этого помещения, прислушался. Кто-то возился на кухне в холодильнике. Судя по легким шагам по плиткам кухни, в холодильнике копалась секретарша. А я рассчитывал, что спустится он сам. В тонкую щель приоткрытой двери была видна фигурка в сверхкоротком и прозрачном халатике надетом, мелькавший в свете идущем из холодильника. Звякнул интерком. Она что-то проворковала в него, вновь занялась чем-то. Явно готовила бутерброды. Уловив момент, когда она встала спиной, нарезая что-то, я выскользнул, чуть скрипнув дверью, прижался к стенке. Как только она выйдет из-за угла, сразу попадёт в мои руки. Но скрип двери отвлёк её от занятий, она пошла посмотреть, а поэтому пришлось, напав сзади, зажать рот заранее пропитанной маской и держать до тех пор пока она не обмякнет. Затем, замотав сведённые руки назад и залепив рот, я прыснул ей в лицо из баллончика. Так дольше проспит. Перетащив тело на ковер, под высокую спинку дивана, там меньше дует, и всё же на мягком ковре. Теперь займёмся за голубка. Вон скрипит уже половицами наверху. Я двинулся по полутёмному коридору и был уже у лестницы, когда щелчок привлёк моё внимание. Удивительные люди бывают. Поставили систему видеонаблюдения по периметру, а менять кассеты будет дядя? Пять видеомагнитофонов писали с камер всё творящиеся вокруг особняка, и в коридоре с холлом. Конечно же, я на них просто как на портрете! Я повытаскивал кассеты, засунул их в сумку. Выброшу потом в Сену, так вернее будет, чем стирание. А где же у них установлены камеры? Что-то я их не видел.
       Лестница, на удивление, оказалась не скрипучей. Скользнув вверх, застывая на небольших площадках, я прислушивался к звукам идущим сверху. Ничего, только шум падающей воды из ванной. Зеркало в спальне прекрасный инструмент для обзора, на данный момент. Чисто. Разобранная кровать, смятые простыни, бельё на полу. Нормальный вид нормальной спальни. В приоткрытую дверь в ванной был виден босс, плещущийся под душем. А он сдал за то время пока я был на Балканах. Животик, полысел. Что ж, дадим ему домыться. Встав в проём между шкафом и дверью в ванную я замер. Босс, вытирался, мурлыча какой-то модный явно роковый мотивчик. Жизнерадостности не потерял. Посмотрим как он себя будет вести. Подножка, толчок в спину, простынь на голову и всем весом сверху, и толчок глушителем в висок, со злобным шёпотом-воем в ухо.
       Стоя на коленях, со связанными сзади руками, с наволочкой на голове, он трясся, но держался. Не плакал, не просил, ничего не предлагал. Просто стоял и молчал. Молчал и я. Что-то гладко как-то вышло. Его обязательно бы предупредили о том, что происходит. А тут? Никого и ничего. Слишком открытая цель. Поколебавшись, я сдёрнул с его головы наволочку, толкнул заваливая его на бок. Падая, он зашептал слова молитвы. Думает, что это конец? Убийца открыл ему глаза, так как рассчитывает, что мертвый не сможет дать показания. То что он увидел, удивило его так, что он рывком сел и выпучил глаза.
       - Ты кто? - Он почему-то чихнул. - Ты кем послан? Почему?
       - А ты не знаешь? Конечно же, ты же невинная девочка. - Я протянул руку, ткнул пистолетом в лоб, оставив синяк. - Скажи почему?
       - Что почему? - Он сел, привалился к кровати. - Ты кто?
       - Я Морячок. - Придётся раскрываться, иначе ничего не узнаешь. - Помнишь такого?
       - Ты Морячок? - Он вскинулся, но рухнул обратно под моим ударом. - Объясни, ничего не понимаю! Ты не Морячок! Нет, он же погиб на Балканах!
       - Вот как? - Я снова стукнул его по голове. - А Лео тебе не говорила, что я очень красивый?
       Босс охнул. Об этом мог знать только он, Лео и я. Вызывав тогда меня, он с минуты три орал на меня, а потом махнул рукой. Выходка сумасшедшей дочери в виде наколки на плече "Морячок" ещё не повод для увольнения лучшего охранника. Это всегда можно успеть сделать.
       - Как, ты? Я же... Ты же погиб на Балканах! Хотя ты был нормальным парнем! Я считал тебя перспективным! - Он потёр щёку о плечо. - А сейчас? Что случилось? Ты сделал пластику!? Почему?
       Мой рассказ о послебалканских приключениях удивил его ещё больше. Только когда я упомянул "Мать викингов" он неожиданно вскинулся, охнул, забормотал, что-то вроде "Вот же сука эта Эльза!". Так я узнал, что Кэтрин, на самом деле, это Эльза Штаубе. А несколько фраз брошенных им в развитие нелестного комментария заставили меня по другому взглянуть на ситуацию. Накинув на плечи босса одеяло, я присел рядом на кровать, выслушивая теперь его рассказ. А потом спустился вниз и перенёс секретаршу на кровать. Похоже, что я мчался как паровоз по специально построенной для меня дороге, без светофоров, мостов и стыков. И действительно, слишком доступная мишень такого уровня это подстава чистой воды. Мои сомнения переросли в уверенность и озлобленность. Ну, держитесь. Босс, разминая затёкшие запястья рук, накинул на себя халат, развязал всё ещё спящую секретаршу. Я не вмешивался. Теперь мы были за одно.

    ***

       Вечером мы сели за стол и свели все линии историй в одну. По всему выходила следующая не очень красивая для всех картина. В кратком изложении история секретарши описывалась в одно предложение. Жена босса, устав или прознав о устойчивой связи мужа с секретаршей, пожаловалась Черепу и поделилась своими женскими страстями с Эльзой. Эта информация точная, как приход комет на небосвод. Подружка секретарши услышала часть разговора Черепа и мадам. О чём посчитала за честь известить подружку, движимая то ли чувством солидарности, то ли женской мести. Босс, сверкнув глазами - "почему молчала до сих пор?", выложил свою историю. В последнее время африканский оружейный бизнес шёл всё лучше. И кто-то стал перехватывать уже сформированные сделки. Всё косвенно указывало на Черепа, но поверить в это он не мог. Это же их общий бизнес!? Но оказывается, что это ещё не повод для сохранения партнёрских отношений. В последней поездке ему принесли кое какие документы, открывающие подноготную срывов последних сделок. Нет, документы не подделка и он вынужден поверить в то, во что он не хотел верить. "Мать викингов" влезала в их бизнес, отодвигая его от его рынка, с молчаливого согласия Черепа. Почему? Наверно, есть связь с жалобами его жены Черепу. Но это дико! Мало ли у кого какие на стороне любовницы и отношения!? И не мог его старый друг из-за такой мелочи, как роман на стороне, решиться "слить" своего партнёра по бизнесу!? Ведь Череп сам же не "пай мальчик"!
       Помявшись, секретарша, не поднимая глаз, еле слышно добавила краски в эту картину. От услышанного босс подпрыгнул на стуле, чуть не развалив его. Как? Его жена не раз посещала поместье Черепа, оставаясь там не только как гость!? Чашка с кофе испуганно звякнула, задетая оттопыренной рукой секретарши, подтаскиваемой через стол сильными руками босса. "Кто? Кто сказал тебе это?" - рычал он, сворачивая в узел трещащий щёлк ворота халата. - "Когда это было?". Пришлось брать ситуацию под контроль. Покрасневшая от нехватки кислорода, секретарша, поправляя разодранный халат, не говорила, а шипела. Босс, лежа на столешнице, дергался то ли от боли в завернутой за спину руке, то ли от услышанного. Да, обидно услышать такое, но держать себя в руках надо! Тем более, что сам не без греха, как говориться.
       Через минут десять, в течение которых они дружно влили в себя грамм по триста виски, все успокоились, всё стало на свои места. Жена босса, любовница Черепа, решила вывести мужа, в отместку за стойкую измену, заменив его более "надёжным" партнёром и старым другом - "Матерью викингов". А Череп решил сыграть "свою игру". И не важно, по наущению любовницы или по своему умыслу. Главное - факт. Я откинулся на стуле, покручивая стакан. Вот и весь сказ, вот и вся история, вот и все причины и ответы на все вопросы. Как бы я или кто-то другой не выстраивал схемы, до такого, самой примитивной и простой схемы не додумался бы. Растворяясь в темноте ночи, я невольно вспомнил своё детство и деда Кирилла, вечно сидевшего на завалинке в деревне, куда меня привозили на лето. И его слова - " Если у тебя всё идет не так шере ля фан". Будучи не силён во французском, равно как и в остальных языках, дед Кирилл невольно скрестил английский и французский. И он был прав, как всегда. Действительно, "шерше ля фан" - ищи веселье. Вся причина тайфуна, завернувшегося вокруг меня, веселье и удовольствие людей, нарушавших все возможные заповеди и правила. Перекусывая в каком-то ночном кафе, полном обкурившихся и слабо понимающим где они выходцами из всех североафриканских стран, я невольно переключился мыслями на сравнение "этих" и "тех". Что тут, в полной нищете и на самом дне, что там, в полном благополучии и на самом верху - полное загнивание, развал сознания, предательство и ненависть. Тупая, жгучая ненависть ко всем с большой долей жажды денег. И если так, то чем они между собой отличаются? Только запахами? И ценами употребляемого наркотика? За соседним столом, чёрный как смоль, негр вскинулся, дёрнул из-за пояса револьвер, закричал что-то на своём наречии. Сидевшие рядом, такие же чёрные, потянули вниз, с трудом вытащили револьвер из рук, что-то зашептали, захлопали по плечам, успокаивая. Надо было уходить, соседи что-то сильно расшумелись. Когда я нырнул в темноту кустов, из кафе выскочили эти негры, заметались вокруг, видимо, ища белокожую жертву. Ага, счаз вот.

    ***

       Первый удар был не сильным. Телохранитель ткнулся лбом в стенку кабинки лифта, потёк вниз на пол. Слабоват оказался. По раскладке теперь двое на выходе из лифта. Придерживая ногой слабо дышащее тело, неспеша переложил ножи, чтобы было удобней вытаскивать. Дверь лифта тихо зашуршала, открывая телохранителей. Они ожидали "рум сервис" с заказанным ужином, к тому же чувствовали себя в безопасности. Конечно, какой сумасшедший решится напасть на личную охрану на двадцатом этаже, да ещё в здании напичканной охранными видеосистемами и сильной внутренней охраной? Даже если нападать ротой, потребуется много времени, чтобы пробиться сюда. За что и поплатились. Я перешагнул через них, поправил перчатки, вытащил пистолет. Так, идём дальше. Кто там у нас ещё?
       Жидкая дверь в номер вылетела с первого удара, засыпав крошкой ковёр. Ничего, в аренду номера всё включено. Не упуская из виду вход в ванную, я проскользнул холл наискосок, занял удобную позицию за креслом. Тихо. Я покрутил головой. Ничего не происходило. Никого нет? Неужели я лопухнулся, попав на примитивный крючок, и сейчас сюда вломится спецгруппа? С полицией воевать не хотелось бы. Но в эти секунды ничего не происходило, а значит, что нужно было довести дело до конца. Ванная, шикарная и широкая до безобразия, была пуста. Во второй комнате также было пусто, но задёрнутые шторы и бельё, разбросанное по полу, показывали, что искать надо было в спальне. Устроившись рядом с дверью я тихо постучал в дверь и будничным голосом произнёс "Рум сервис". Не получив ответа, я переместился на другую сторону, на ходу прикрепив комок пластида на замке. Взрыв вырвал дверь из коробки, оглушив находящихся внутри. Теперь надо двигаться быстрее. Взрыв, даже такой микроскопический, конечно же, слышен и чувствуется, к тому же внутренняя охрана обнаружив, что все камеры показывают пустой кадр, а пожарная система блокирована, поднимут тревогу. Пошлют группу на двадцатый этаж. Всего-навсего секунд десять - пятнадцать, а потом начнётся дурдом.
       Череп лежал на полу, зажимая уши руками, а мадам тихо повизгивала на полу, стараясь отползти подальше в угол, за красивое кресло, утыканное щепками от двери. Красотке не повезло. Она стояла рядом с креслом во время взрыва. Подойдя к ней, я вскинул пистолет. Почему? Она была причастна к убийству Беа, а значит приговорена мною к смерти. Но она меня удивила. Вскинувшись, она закричала и бросилась на меня, как кошка, скрючив холёные пальцы с красными ногтями. Свалив её на пол простым ударом, я приставил к её голове глушитель, произнёс "виновна". А потом перешёл к Черепу. Он уже пришёл в себя, и теперь старался спастись. Выставив руку вперёд, ещё слабо различая предметы, продавец карамелек полз к выходу, смешно поднимая зад. Я ударил его в бок, отбросил к стенке. Наклонившись я ткнул его в тощий живот.
       - Что ты хочешь? Ты кто? - Не смотря на ситуацию мне хотелось узнать правду. А поэтому буду его мучить.
       - Я твоя последняя минута. - Высокопарно ничего не скажешь. - Кто приказал убить мою женщину?
       - Это ты? - К Черепу, наконец, стало возвращаться зрение. Но голос и лицо не совпадали. Он удивлённо вскинулся, охнул. - Ты, Женю? Почему?
       - Всё очень просто. Вы убили мою женщину. - И вновь удар по животу. - Кто приказал убить?
       - Я не приказывал! - Череп потянулся вперёд, выставив окровавленную руку. - Я был против!
       - Кто? - Секунды не уходили, они вылетали! А эта сволочь тянет время. - Говори! - Короткий тычок в лицо.
       - Всё это она! Эта дура жадная! - Череп указал на торчащие из-за кровати ноги мадам. - Она втянула меня...
       - Понятно. - Всё ясно. Приказ отдал он. - Вы думали, что я куплюсь на рассказ о стерве Эльзе?
       - Ты знаешь всё? Нет, ты не знаешь всё! - Череп подтянулся, заговорил скороговоркой. - Тут такое намешано! Тут и твои замешаны, и американцы, и вообще, лучше убей меня. Если скажу, меня убьют они.
       - Мне плевать на них. Это вендетта. Я делаю то, что хотел сделать.
       Спускаясь по пожарной лестнице, я вытащил пульт управления, взвёл взрыватель. А вот теперь пожарная система сработает. Вой пожарной сирены для меня был приятен и гарантировал хлопотное, но безопасное возвращение в мир снаружи. Размахивая руками, я метался по коридору этажом ниже направляя испуганных постояльцев на пожарную лестницу. Сотрудники отеля, вне зависимости от того кто он, должен спасать постояльцев при пожаре. Нагнав в коридор побольше народа, я двинулся к пробке, образовавшейся у у пожарного выхода. Ну, а теперь вниз по лестнице, в общем потоке. Подхватив на руки какую-то сухопарую бабку, вцепившуюся в свой ридикюль, я пошёл крича, чтобы все сохраняли спокойствие. Так, в общей толпе спешащих наружу постояльцев, я вытек на улицу, на которой пожарные машины уже разворачивались, гремя сиренами. Пожарные расчёты тянули шланги, спасательная команда, пыхча в толстых робах и баллонами на спинах, бежала навстречу потоку, полицейские метались, стараясь рассёчь вытекающую толпу и направить её в небольшие скверики, у которых уже стали останавливаться автомобили скорой помощи. Короче, полный бардак. На двадцатом этаже лопнули стёкла, вызвав всплеск воя как бегущих от пожара, так и зевак, которые, конечно же, не могли не собраться, чтобы поглазеть на пожар в таком известном отеле.

    ***

       Германия для меня была закрыта. И я не спешил с завершением своей вендетты. Эльза, Мать викингов, точно знала, что я нахожусь где-то рядом. У самой её глотки. Но не двигаюсь, ожидая тот момент, который может гарантировать мне стопроцентную уверенность в успехе. Чем она и пользовалась. Оставшись с босом совладельцем такого большого и прибыльного бизнеса она металась по миру, подтверждая, уверяя, демонстрируя уверенность в стабильности уже выстроенных каналов поставок и сбыта. А я лежал на дне, выставив на поверхность как крокодил свои глаза. И выжидал. Хотя иногда казалось, что вот настал тот самый момент. Но взвесив всё за и против, я отступал, чувствуя то засаду, то уловив настороженность её охраны. Босс это подтверждал, но, держа своё слово, оказывал мне очень важную поддержку. Давал информацию и денег. Но долго продолжаться так не могло. Она также не дремала и охота за мной шла. Это я ощущал, не знаю каким чувством, но ощущал, как группы вытягивались по моим следам, разбредаясь по всей Италии, Франции.
       В одно утро, когда, покрутив с полчаса, убедился, что слежка мне показался, я забился в глухой угол какого-то провинциального бистро в пригороде Парижа. Нет, дальше так я не выдержу. Просидев часа четыре, отогревшись, перезнакомившись со всеми завсегдатаями, мне в голову пришла одна мысль. А почему бы и нет? Неожиданно, тупо, нагло. Через час я уже влился в особо пахнущий контингент подмостного общества Парижа. В конце третьего дня, приобретя бельгийский паспорт с размытой от пота фотографией, вшей, набор соответствующей одежды я удалился со своим новым другом на самую окраину. Где на утро третьего дня должны были его найти полицейские. С моими часами, пистолетом, в моей одежде, фотографией Беа в кармане и без лица. Так как при выстреле в упор от лица ничего не остаётся.
       На утро того же дня, я, сопровождаемый недружелюбными взглядами пассажиров вагона электрички, прошёл по улице, остановился перед дверями автобуса. Марсельский вокзал жил своей жизнью, выбрасывая пассажиров в город, гремел поездами, призывно заманивал рекламой. Обычная жизнь, обычный день.
       - Вы в Обань? - Чуть коверкая французский, спросил я. - На центральный сборный пункт Легиона? Тогда я с вами.
       - Ты в Легион? Где твои вещи? Это всё? - Легионер, стоявший рядом с дверью, окинул взглядом меня, кивнул головой в дверь. - Давай, только близко ни к кому не прикасайся. Вшей, наверно, по пятьсот на волосок.
       - Да я тихонько. Сзади в уголке. - Примеряющим голосом сказал я. - Но я не грязнуля!
       - Давай, двигай. - Легионер мотнул головой. - Чистюля. Звать тебя как, чистюля?
       - Мама звала Франк, а папа Бонни, а в паспорте Бонифаций . - Действительно, у этого клошарника в паспорте имя было Бонифаций, что гарантировало мне издёвки и подначки. Но, как говориться, за неимением гербовой, пишем на простой.
       - Бонифаций? - Хохотнул второй легионер, уловивший конец моего рассказа. - Садись святой Бонифаций подальше от всех. Вшей нам ещё не хватало.
       - Есть! - Чётко ответил я, заскакивая в автобус. Пробираясь через разноязычную толпу, усаживающуюся на места, я старательно корявил французский прокладывая себе дорогу в конец автобуса. Там где было откидное сидение.
       И медкомиссию, и гестапо, и физтест я прошёл, получив свой руж на рукав. Правда, что мне скрывать? В Европе на меня, Франца Майера, никто не может показать пальцем, спасибо умелым ручкам месье Руана, постарался за четыре пачки денег, а ранения получил в Хорватии. Мотаться без работы, устал, сам поехал в Хорватию, повоевал. Ничего не заработал, разве только эти шрамы. А так готов к службе. Ведь деньги платят исправно? Страховка будет? А больше мне ничего не надо. Ружем быть утомительно, так как мы были у командования Легиона "на доверии". Нас раньше всех поднимали, мы несли дежурство на КПП и так далее. Но уже перед самым подписанием контракта мне стало плохо на плацу и я оказался на улице, так и не вступив в ряды славного Иностранного Легиона. Зато у меня были уже два помощника, ждавшие меня за воротами. Молдаванин, перешедший границу нелегально и скитавшийся по Европе, грузин, который каким-то невероятным образом проник в Европу. И оба они любили деньги.
       Через неделю Эльза отправилась в Италию, на армейские склады. О чём проинформировал меня грузин, устроившийся в кафе у конторы "Матери викингов". Явно сама хотела убедиться в готовности товара к отправке. Я же составлю ей компанию, тоже двинувшись туда. Молдаванин сработал верно. Упав под мощными руками охраны, он утянул их на асфальт, открыв её. Отведя взгляд на копошащихся, Эльза подняла глаза и наши взгляды встретились. Узнав меня по глазам, она не попробовала сбежать или прикрыться. Просто сложилась, молча рухнув на асфальт, не выпуская из рук портфель. Молдаванин, бросив кучу, побежал к мотоциклу, но не успел. Охранник, выскочивший из отеля, выбив стекло в блокированной мною двери, всадил в спину несколько пуль. Не повезло мужику, что и говорить. Проскочив через дорогу перед самым носом полиции, я нырнул в ближайший парк. Быстро снимая грим, засовывая парик, очки в пакет, я старался не думать о будущих своих действиях. Мне было неприятно, но мне предстояло посетить Германию и решить вопрос с грузином. Неприятно, но так надо.
       На самом выезде из города меня остановил полицейский. Держа документы в руках, он взглянул на лысый череп в шрамах, ещё раз сверился с фотографией на правах, отсалютовал. Выскочив на дорогу, я вспомнил слова моего итальянского подземного друга - "Вендетта будет полной только тогда, когда кровь обидчика смоет кровь жертвы. И только тогда ты поймёшь сладость слова вендетта". Но смоет ли вся эта кровь хоть одну капельку крови Беа? И действительно ли вендетта так сладка? Пока во рту одна горечь, в на душе пустота и хочется выть. Я один и цели в жизни у меня больше никакой нет.
      
       ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ПОМОРСКИЙ ВЕЧЕР.
      
       Мотор чихать начал сразу после того как берег удалился на приличное расстояние. Но поворачивать я не стал. Махнул рукой. Авось пронесёт! Вроде вчера с хозяином ездили, мотор работал нормально, как часы, веселя слух. Может быть неправильный бензин налили в бочок? Мотор чихнул, опять чихнул, но дотащил меня до намеченного вчера места. Вот тут и буду ловить рыбу. Все те свободные дни, которые есть в моём отпуске. И пусть мой мобильный, оставленный у хозяина лодки как залог, разрывается на части. Я отдыхаю. Пусть без меня живут. Имею я за свои сволочные переработки и командировки право отдохнуть? Половить рыбку, уху сварить? Наматывая верёвку на ствол корявой сосёнки, стоявшей ближе к воде, я оглядел свою бухточку. Как говорил Пётр? Хороший остров, рыбы много, отшельника совсем не видно и не слышно. Мирный он. Да, мирный. Только как он отнесётся к моему такому визиту? Тем более, что я надолго, на целую неделю останусь. Оглянувшись вокруг, оценив валуны, редкие сосенки, выбрал место для лагеря. Туда и сбросил мешок с палаткой, картонный ящик с консервами, мешок со снастями. Сейчас поставлю палатку, а по утру разберусь. Но едва я вытащив палатку, стал разбрасывать камни, какие-то стволы и прочее, выравнивая площадку, кто-то кашлянул за спиной. Отчего я чуть не подпрыгнул, испугавшись.
       - Бог в помощь. - Из темноты в полутьму на краю луча света фонарика шагнул монах. Настоящий такой, в рясе, немного заросший, но чистый, причёсанный, с нормальными глазами. - На рыбалку?
       - Вот. - Не зная что ответить, я указал штырём от палатки на снасти. - В отпуск. Думаю, что немного рыбки и отдохнуть.
       - Так лучше рыбу ловить вон там. - Отшельник показал куда-то за поворот. - Там рыбы больше. Тут совсем нет.
       - Так вчера мы с Петром наловили? - Удивлённо поднял брови я. Комары оживились, зажужжали вокруг меня. Где же вы были до сих пор? - А, разве?
       - Там лучше. - Заверил отшельник. - Сам там ловлю. Только мелочь выпускайте.
       - Это, конечно. Мелочь мне и не нужна. Так, на уху, пожарить, да закоптить. - И добавил почему-то. -Рано встать и рано лечь. В охотку. - Опять повторился. - Отдохнуть тут решил. Отпуск ведь редко получается.
       - Отдыхать надо. Человек без отдыха, что рыба без воды. - Отшельник помог положить в лодку уже выложенное на берег. - Там за поворотом ход медленней сделайте. И идите на свет.
       С этими словами он толкнул лодку, растворившись в темноте. Я перехватил вёсла, налёг на них направляя её вдоль с трудом угадываемых очертаний острова. Там где-то должен быть источник света. Поскрипев вёслами, выскальзывая из облаков активных поморских комаров, мне удалось завернуть за поворот. За поворотом вода была спокойная, отчего налегать на вёсла не было нужды. Повертев головой, я увидел точку которая прыгала в воздухе, вычёрчивая круг. Вот мне куда надо. Закинув вёсла на борта, я повернулся, приготовившись выскочить на берег с верёвкой и подтянуть лодку. Но нос лодки схватили, придержали, негромко приказали: "Бросай верёвку".
       Палатка встала в указанное им место между камнями, закрыв меня от ветра, сдувавших комаров. Отшельник, так удивительно быстро перешедший с одной стороны острова на этот, посоветовал добавлять в костёр мох собранный с камней. "Комары не любят этот дым. А мох весной снова нарастёт. Только консервные банки не бросай в воду. Складывай аккуратно рядом. В хозяйстве всё сгодиться". Это верно, в хозяйстве всё может сгодиться. Если знаешь как и что. Укладываясь спать в палатке, я ворочался, уминая спальник на подложке из веток. Отпуск начавшийся со скандала на работе "куда уходишь когда все тут загибаются?" вроде налаживается. Пьянка на два дня с Петром, потом баня, вот вчера рыбалка. А сегодня удачное место для рыбной ловли. Если верить отшельнику. Я вновь выглянул в ночь через ситечко окошка, облепленное комарами. Даже не вериться, что у меня отпуск. И я тут. Один. Без подруг, друзей и всего прочего. Один. Господи, как хорошо, вот так - одному, самому с собою. Дунув на комаров, а вот и не достанете меня тут, я откинулся на спину, потянул язычок молнии спальника. Завтра надо будет нанести визит этому отшельнику. Познакомиться, так сказать. Слушая неспешное шелестение леса, стоявшего, там дальше на склоне, мне пришло в голову, что, наверно, вот в такой тишине в голову приходят самые хорошие мысли. И все гонимые бежали сюда. Подальше от властей, от злости, от дурного, к спокойствию, тишине и мыслям. Я долго ещё ворочался, слушая как хлюпала в воде играющая рыба, заунывный вой комариных орд, бившихся о стенки палатки, стенку антикомариного спрея. И думал. О себе, работе, которая приносила деньги, но сильно давила меня, загоняя порой в углы, заставляя делать то, что мне не хотелось делать. О том, что пора уже, в конце концов, решиться на предложение руки и сердца. Но только ей ли? Сейчас, вдали от суеты, от постоянной напряжённости мне казалось, что она не искренна со мной. И слишком часто отмечаются нестыковочки в её рассказах. Может быть она просто не моя? А ещё я давно не был у своих. Совсем закрутился со своей работой. Бросать надо эту крысиную гонку! Вздохнув, я закрыл глаза, повернулся на бок, пожелал себе спокойной ночи. Утро вечера мудренее. Особенно, если оно рыбацкое.
       Рыбацкое утро я проспал напрочь. Солнце нагрело палатку, заставив меня во сне бежать по пескам Сахары за бутылочкой воды. Только звук моторки, ворвавшийся в этот ужасный сон, вернул меня обратно к реальности. Выбравшись из палатки, я потянулся, окинул взглядом полоску, обозначавшую берег, где затерялась деревушка Петра, весело засмеялся. Рыбак! А утро проспал. Да, ладно! Отпуск! Оглянувшись по сторонам, я скинул одежду, хлопнул себя по голым ягодицам, бросился в воду. Откуда тут же с диким воем выскочил. Вода была такая холодная! Подпрыгивая и матерясь, я схватил полотенце, заёрзал по себе, натирая кожу до красноты. Ну, где? Где в этом жутком водовороте людей, дел, не нужных встреч можно почувствовать себя таким маленьким и ошибающимся человеком? Там только попробуй зевни, так сожрут с костями и не подавятся! А тут - плюхайся, матерись, вставай когда хочешь. Просто рай! Одеваясь в чистое бельё мне казалось что от меня уходит вся моя усталость, какие-то волнения. А вода тут какая-то особенная, что ли? Вон как после неё хорошо! Ну-ка, где наши вкусные немецкие сосиски?

    ***

       Итальянское противокомариное средство, нахваленное продавцом в магазине, капитулировало перед настойчивыми мелкими поморскими комарами. Комары ели поедом, нагло издеваясь над моей полной беззащитностью перед ними. Монахом же комары почему-то не интересовались. Плюнув очередным зажёванным комаром, я потёр ладонями, пропитанными бензином, лицо. Хоть на немного, да отстанут. Загореться я не боялся, курить я, всё равно, не курю. Бросил давно.
       - А потом?
       - А потом, - монах, поправляя винты в гнездах, смахнул комара с лица, бросил куда-то вдаль свой пронзительно-чистый взгляд, - утопил я перстни с медальоном, кинжалами в женевском озере и вернулся на Родину. Плохо было. Думал, что всё кончено для меня. Поехал по стране, по городам. Везде такое видел, что отчаялся было. Подошёл до края, можно сказать. А потом, хвала Господу, уберёг, уже в столице увидел на вокзале монаха, нёсшего завернутую в толстый холст большую икону. Это и позвало меня! Пошёл я за ликом святым. Сначала у монахов в Подмосковье был, работал при монастыре, а потом вот сюда, на поморье подался. Святые места тут, как есть, святые. Многие посмотрел, многое увидел. А когда, вот, на этот остров вступил, услышал эту тишину божественную и решил быть тут. Подальше от всего. - Монах осторожно сбросил комара с лица. - Сначала с напарником был. Нарубили много леса на запас, на высушку. Что бы и себе сложить, и часовню людям поставить. Да, вот, заболел напарник. На большую землю увезли. И теперь тут я один. Монахи-то на большом острове помогают, как могут, да, мало их и сами неимущи. Поэтому, пока один на острове.
       - Скучно, наверно, - я вложил отвёртку в протянутую руку монаха, - по вечерам?
       - Да, откуда? - Удивился монах, завинчивая последний винт в крышке. - День светлый уходит быстро. Но с последним лучом солнца день, ведь, не оканчивается. Весь день в заботах, вечером, доделаешь дела, и в молитву. Так что некогда скучать. Ну, с божьей помощью!
       Монах стукнул по крышке отвёрткой, кивнул мне. Я накрутил шнурок привода, укрепился в лодке, рванул, ожидая услышать знакомый уху последний пых глохнущего мотора. Но мотор, заплевав облачками синего дымка, застучал, наполняя успокоенную тишину берега суетливым стрекотом. Монах кивнул удовлетворённо головой, протянул обратно отвёртку. Заглушив мотор, я вышел из лодки на берег, к разложенным на берегу несколькими кучками вещам. Лучше перебраться на берег возле деревни, ловить там себе рыбу спокойно, чем сидеть и мучаться вопросом - "а вдруг не заведётся?". Монах, промыв руки с песком, перекрестился, взвалил на спину большущий баул, зашагал по только ему видимой тропе. Я окликнул его, вытаскивая из глубин костюма портмоне.
       - Погоди, дружище. Так сколько за помощь?
       Монах повернулся ко мне, пожал плечами.
       - А, разве за помощь деньги берут?
       От этих простых слов мне стало так стыдно, что я был готов провалиться сквозь землю. Портмоне само нырнуло в глубокий карман. Подавив волну чего-то щекочущего внутри, я поманил монаха рукой, присел к одной из горок вещей. Монах положил свой баул, вернулся. Распрямившись, я протянул итальянский топор, точило к нему, набор рыболова, с кучей всяких лесок, крючков и прочей всякой всячины, которой не воспользуешься ни разу за две недели, одну из удочек.
       - Наверно, тут это пригодится больше, чем там. - Я двинул головой куда-то вбок, указывая на скрывавшийся в сереющем воздухе далёкий берег континента, обозначенный точками фонарей на пристани деревни. - Извини, не подумал.
       Монах покачал головой.
       - За помощь денег не берут. - Повторил он, оборачиваясь.
       - А если это тебе подарок? - Нашёлся я. - Если это помощь? Тебе? Тоже нельзя?
       Монах повернулся, посмотрел на меня как-то по-особенному, потом кивнул, соглашаясь. Вроде, даже с каким-то удовольствием.
       - Благодарю. - Сказал он спокойно и как-то обыденно. - Топор очень кстати. Мой-то уже, вот-вот, рассыплется.
       Загрузив вещи, я завёл мотор, повёл лодку вдоль острова, стараясь увидеть скит этого удивительного человека. Но вместо этого я увидел самого отшельника, равномерно идущего вдоль опушки маленького, но плотного леса на этом удивительном острове посреди неподвижного зеркала озера. И от вида одинокой фигуры, шагающей по пустынному острову, не спеша и уверено, внутри меня что-то дрогнуло. Я заложил вираж, помахал рукой ему и направил лодку в сторону деревни, уже обозначившейся яркими точками фонарей на пристани. Но чем дальше я уходил от острова, тем чаще я оборачивался. Наконец, не выдержав, я сплюнул и, бормоча "что же это такое!", повернул нос лодки к острову. Ну, не мог я больше бороться с комком, распиравшим меня изнутри и выдавливавшим слёзы на глазах. Направив лодку в замеченную раньше на острове бухточку, я решил для себя, что всё равно как проводить вторую неделю своего отпуска - ловить рыбу или делать что-нибудь тут. Например, я могу строить что-нибудь. Руки ведь есть, голова есть, здоров как бык.
       Отшельник показался из-за кривизны горки в тот момент, когда я, заглушив мотор, с веслом наперевес, тормозил инерцию лодки. Тыча веслом в череду камней чуть выступающих из-под воды, я с трудом подвёл её к берегу. Выпрыгнув на каменистый скос берега, я натянул веревку, не давая непослушной лодке отойди далеко от меня.
       - Случилось что? - Отшельник, оставив свой баул на тропе, спустился ко мне.
       - Слушай, я тут..., - не зная как высказаться, крутанул головой, не хватало слов.- Чего ноги будешь бить? Давай подвезу. Баул тяжёлый.
       - Баул как баул. - Отшельник подхватил конец верёвки, подтянул лодку. - Спросить о чём хочешь?
       - А можно... Я тут... Как это сказать... Ну тут, с тобой, недельку? Помогать буду. Достроить большой дом. У меня все продукты есть с собой. Даже больше, чем надо. А? - Я частил словами, стараясь найти причины, по которым я могу остаться с ним, хотя, как мне казалось, приводимые мною аргументы были какими-то мелкими и суетливыми.
       - А не устанешь? - Монах придавил веревку здоровенным камнём. Причём сделал это одной рукой. Сильный мужик.
       - Я сильный. - Быстро ответил я, удерживая веслом лодку от верчения на месте. Тут оказались какие-то быстрые подводные течения. И сказал отчего-то. - Три раза в неделю хожу в финтнес.
       - Фитнес, говоришь? - Внезапно навалившаяся серость сумерек размыла его глаза, но мне показалось, что в них блеснула весёлая искорка.
       - Ну, так как? - Я шмыгнул носом. - Пойдёт?
       Отшельник согласно кивнул головой.
       - Сейчас поднесу свой баул.
       Простота ответа, серые наползающие сумерки, полная тишина, нарушаемая нашими голосами, шелестом листвы всё это почему-то враз отдалили от меня столичную суету, мою машину, стоявшую у конторы в далёкой поморской деревушке на берегу, какие-то проблемы, мелкие и суетливые, которые своей вознёй тяготили меня ещё с час назад. Свободный и успокоенный, я поправил эту дурацкую кепку на голове, вздохнул полной грудью, словно освобождаясь от какого-то груза на плечах, невидимо давившего все эти три дня. Ко мне, придерживая на плече баул, спускался отшельник. Спокойный, уверенный в себе, познавший в себе что-то такое, что мне не было доступно, спускался он с небольшого косогора, слегка подволакивая правую ногу.
       Откуда-то из небытия возник, нежно обхватил звук колокола, звучавший и жалобно, и тоскливо, и равномерно-степенно, обстоятельно. Отшельник остановился, снял баул, повернулся к лесу, за которым был большой остров, неторопливо перекрестился, негромко произнося слова молитвы. Я поспешно стянул с головы кепку, и, не выпуская из-под мышки зажатое весло, также перекрестился. Неуклюже и быстро, как в детстве, когда бабушка, настоящая комсомолка двадцатых годов, брала с собой в церковь, в которую она стала ходить после войны. Часто и незаметно от дедушки, бравого полкового артиллерийского разведчика, окончившего войну на Зееловских высотах, единственным из своего взвода чудом выжившим в одной из последних контратак немцев. И только сейчас, мне, здоровому мужику сорока лет, стало стыдно за себя, за своё молодое - снисходительное отношение к "старикам". Любимым и важным, как оказалось потом. И от этого, а может быть и ещё от других мыслей и ощущений прошлой жизни, уже забытых и загнанных куда-то в закоулки своего бытия, накативших на меня свежо и сильно, я заплакал, капая нечастыми, но крупными слезами на брезент куртки. Нет, не рыдал, а плакал. Молча, кусая губы.
       - С Богом! - Отшельник качнул лодку, забравшись с баулом.
       - С Богом! - ответил я, отталкиваясь веслом и смахивая одним движением слёзы. Никогда до сегодняшнего вечера эти слова не доставляли мне такое удовольствие. - С Богом!
       Поморский вечер завершал свой ход, гася над лесом тонкую ниточку заката слабого розово-серого цвета. Эх, вечера тут такие душевно чудные и спокойные, что не хотелось возвращаться обратно в суету. Да, действительно, кто не видел эти закаты, не чувствовал эту тишину, это ощущение успокоенности, тот не видел России, тот никогда не сможет понять почему русские именно такие и не другие.
      
      
      
      
      
      
      
      

    1

      
      
      
  • Комментарии: 3, последний от 20/07/2021.
  • © Copyright Регентов Дмитрий Павлович (regentov@mail.ru)
  • Обновлено: 08/04/2010. 417k. Статистика.
  • Повесть: Проза
    • Оценка: 7.63*5  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.