Регентов Дмитрий Павлович
Удар копьеносца

Lib.ru/Фантастика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
  • Комментарии: 2, последний от 10/07/2019.
  • © Copyright Регентов Дмитрий Павлович (regentov@mail.ru)
  • Размещен: 09/01/2010, изменен: 09/01/2010. 394k. Статистика.
  • Повесть: Детектив
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Четвёртая, заключительная часть книги о пути двух людей, незнакомых друг с другом, но связанных незримой нитью.

    • "УДАР КОПЬЕНОСЦА"

      

    ОГЛАВЛЕНИЕ

    

    п/п

    Название

    Страница

       1.
       Вступление.
       Вступление

    2

       2.
       Глава первая
       Прорыв

    3

       3.
       Глава вторая
       Контакт

    9

       4.
       Глава третья
       А теперь пошли

    15

       5.
       Глава четвертая
       В безопасности

    21

       6.
       Глава пятая
       Клады и вопросы

    27

       7.
       Глава шестая
       Попытка не пытка

    33

       8.
       Глава седьмая
       Из огня, да в полымя

    39

       9.
       Глава восьмая
       Не злая шутка ли Судьбы?

    45

       10.
       Глава девятая
       События ?

    51

       11.
       Глава десятая
       Новое место

    57

       12.
       Глава одиннадцатая
       Первое военное рождество

    62

       13.
       Глав двенадцатая
       Шесть принципов

    68

       14.
       Глава тринадцатая
       Страстно, яростно и с болью

    74

       15.
       Глава четырнадцатая
       Операция "Копьеносец"

    80

       16.
       Глава пятнадцатая
       Удар копьеносца

    86

       17.
       Глава шестнадцатая
       Кровавая заря

    92

       18.
       Заключительная
       У каждой истории свой конец

    100

      
      
      
      
      

    Москва, 2008 год.


    ВСТУПЛЕНИЕ.

      
       Курт Густав Шварцкопф лежал в невысокой траве и его била нервная дрожь. Такая противная нервная дрожь перед началом атаки. Хотя справа, слева лежали его боевые товарищи, было тихо, остатки редкого тумана клочками забирались в низины, освобождая взгляду нескошенные поля и всё казалось мирным, он мучительно боролся с дрожью в коленках, пальцах, сжимающих винтовку. Курт поднял голову, утяжелённую каской, и в глаза сразу попали подошвы солдат первой волны, которая должна переправиться через речку на лодках, замаскированных ночью на поле ещё день назад.
       Курт повернул голову влево, к лежавшему на боку Михелю. Тот, откусывая маленькие кусочки от галеты, жевал, рассматривая лежавших рядом товарищей. Увидев, что Курт смотрит на него, он улыбнулся, ободряюще подмигнул, протянул галету. "Пожуй, помогает" - прошептал он и снова подмигнул. Курт взял протянутую галету, стал откусывать маленькие кусочки, тщательно прожёвывая. Он доверял Михелю. Как же, ведь тот успел повоевать и во Франции, и по Польше прошёлся без одной царапины. Если говорит, что помогает, значит помогает. Но дрожь, бившая его тело мелким ознобом, ушла внутрь, завертевшись в животе, тем самым нехорошим бурлением, при котором лучше всегда находиться рядом с туалетом.
       Михель снова повернулся к Курту, вопросительно поднял брови. Курт улыбнулся, хотя и вымученно, слегка потряс зажатой галетой. "Помогает" - одними губами произнес он. Михель, усмехнувшись, приподнялся, что-то высматривая впереди. Сзади тот час раздалось змеиное шипение лейтенанта. Он и ещё несколько человек сидели сзади, в кустах, контролируя выдвижение к речке. Михель тот час опустился, неслышно выругавшись. "Чего тянут?" - подумал Курт, стараясь успокоить свой живот. - "Скорее бы начинали! Сил ждать уже нет".
       Наконец, к лейтенанту, согнувшись пополам, пробрался посыльный. Тот выслушал его, зло плюнул, махнул рукой с пистолетом. "Пошли". - Зашипели солдаты, передавая приказ лейтенанта. - "Вторая и третья группы, приготовиться".
       Поле ожило. Из кустов, из невысокой травы волны солдат с вкраплением резиновых лодок, специальных платформ под тяжелые пулеметы, потекли к речке. "Господи! Спаси и сохрани!" - Курт перекрестился, подхватил винтовку и, пригибаясь как все, пошел к реке.
       Первая волна лодок, уже была у русского берега, когда застрочил автомат. Несколько лодок, зашипев, сразу сдулись, утаскивая с собой на дно сидевших в них. Солдаты на этом берегу, ждавшие возможности спустить свои лодки и плоты, открыли огонь по противоположному берегу. Курт, не понимая куда стрелять, выстрелил несколько раз по дереву, из-за которого, как ему показалось, стреляли. Неожиданно что-то тонко свистнуло рядом с его ухом и несколько человек справа от него завалились. Кто-то из них, как сидел, так головой и нырнул в воду, а кто-то завалился на бок. Курт удивленно завертел головой, разглядывая происшедшее. И первого кого он увидел, был Михель. Тот лежал на боку, зажимая руками рану, силясь что-то сказать ему. Но вместо этого на губах пузырилась розовая пена, вылетали свистящие звуки, которые, оглохший от стрельбы Курт, не слышал. Как не слышал он пулеметных очередей "Дегтярёва", бивших по этому берегу, выкашивая солдат вермахта, спускавших лодки на воду. Не слышал он также стонов и хрипов умирающих, буханье русских гранат, взрывающихся у самого берега и добивающих уцелевших товарищей из первой волны.
       Внезапно перед глазами Курта вспыхнул ослепительный белый свет. Вспыхнул, сверкнул невиданной белизной и погас, утягивая его в пугающую темноту. Он силился что-то крикнуть, но не мог, залипая в этой темноте. Пуля, выпущенная из "трехлинейки" рядовым пограничником Шарафутдиновым, сидевшим в небольшом окопчике под одним из кустов, попала в висок Курта, неприкрытый сдвинувшийся на бок тяжёлой каской.
       ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПРОРЫВ.
      
       Водитель вёл полуторку, неотрывно наблюдая за дорогой и небом. Пару раз двойка истребителей вываливалась из-за редкого облачка, взбивая дорожную пыль стройными рядами фонтанчиков пулеметных очередей. И каждый раз водитель, отчаянно матерясь, вертел рулем, выписывая немыслимые пируэты на пустынной дороге, выжимая из машины всё, на что она была способна, и даже больше. Лейтенант, журналист корпусной газеты, вызвавшийся привезти тираж на позиции и в штаб дивизии, мужественно боролся с пачками газет, старавшихся затолкать его и выбросить за дребезжащий борт полуторки. И каждый раз он умудрялся удержаться, силясь собрать разбежавшиеся по дощатому полу кузова пачки "Сталинского удара". Очки-велосипеды, которые он забыл спрятать в карман, слетели с его носа и теперь лежали где-то там, внизу, среди лохматых пачек газет. Как не вертелась полуторка, но пару очередей всё-таки попали по кузову.
       Последний раз истребители пролетели совсем низко, глуша рёвом двигателей. Затем разошлись красиво в разные стороны, размывшись в жарком голубом небе. Либо патроны кончились, либо керосин. Полуторка ещё некоторое время неслась как угорелая, делая немыслимые маневры. Потом водитель буркнув: "Всё. Больше не могу, да и хрен с ними", нажал на педаль тормоза. В разбитое заднее окно послышался писк лейтенанта, с силой приложившегося об оружейный ящик, выполнявшего в кузове роль скамейки. Выскочив на мягкую, невесомую пыль дороги, водитель встал к колесу и блаженно зажмурился. Владимир также не стал тратить время, выскочил на обочину. Один лейтенант, копавшийся среди пачек с газетами в поисках очков, не последовал их примеру.
       Смахнув капельки пота со лба, водитель поправил поясной ремень в штанах, заправил в бриджи выбившуюся некогда белую нижнюю рубаху, запрыгнул в кабину. Сильно хлопнув дверцей, объявил веселым голосом: "Станция Кацай, кому нужно залезай!" Владимир, заглянув в кузов и убедившись, что с лейтенантом, как и с его очками всё в порядке, сел рядом.
       - Сильно бросало? - Водитель, наклонившись вперед, завёл двигатель. Он выслушивал посторонние шумы в двигателе. - Ничего. Живы! Теперь, главное, чтобы не закипела. Там, впереди, есть деревушка. Зальём холодную колодезную водичку, будет "ласточка" носиться как новенькая!
       - Водишь ты, конечно, как никто! - Владимир вытер платком пот со лба и шеи. Хотя это было бесполезно. Он был мокрым с головы до пят. Жаркая погода, да ещё игры с истребителями сделали своё дело. Сухими остались наверно только петлицы, да полевая сумка с документами.
       - Дак, поездий тут. Когда на тебя сверху, то "мессера", то "бомбометалка"! Как говорил мой дед "Жить захош, еще не так завертися"!
       Под радостный хохот водителя полуторка рванулась вперед к заветной деревеньке, в которой есть колодец с такой вожделенной холодной водой.
       На них мотоциклетка вылетела совершенно неожиданно. Из-за поворота метнулась серая тень, раздался сильный удар, вскрик, ругань по-немецки и вой раненных. "Мать моя, немцы!" - успел удивиться водитель. Автоматная очередь со второй мотоциклетки прошила его насквозь. Так, с выражением удивления на лице, он и ткнулся в руль, нажав на клаксон. Владимир во время удара уже сообразивший, что они налетели на мобильную разведку немцев, выскочив из кабины, снял с первого же выстрела стрелявшего. Расстояние было совсем ничего. Метра два, не больше. Второй и третий мотоциклисты стали обстреливать его, обходя слева, прикрываясь застывшей на дороге полуторкой. Владимир лег на землю и, выстрелив через свободное пространство под рамой, достал второго. Третий немец, выпустив в ответ длинную очередь, прижимая его к земле, продвинулся по обочине, заходя в "мертвую зону" кузова. Владимир перезарядил "ТТ", чертыхаясь, поменял позицию. С пистолетом против автомата особо не повоюешь. Расслабился, мать твою так! Не взял даже винтовки! Тыл. Тыл. Какой нахрен тут тыл! Здесь немцев как на Кайзерштрассе в воскресенье!
       Кто-то из экипажа первого мотоцикла остался жив, так как из-под двигателя полуторки раздавались громкие стоны, звали на помощь Гюнтера. А это значит, заходить со стороны двигателя было опасно, так как выжившие могли выстрелить в спину. Сейчас он защищен от них двигателем и колесом. Эх, что же лейтенант там спит! Струсил или убит? Как бы в ответ на его немой вопрос, лейтенант бросился на крадущегося немца сверху из кузова, валя его на землю. Владимир подскочил, стал обегать кузов сзади. Когда он выскочил из-за кузова, немец уже сидел на лейтенанте, стараясь ухватить того за горло, а лежавший в пыли бил его по бокам кулаками. Выбитый у немца автомат лежал рядом с ногой лейтенанта. Не дав немцу среагировать на своё появление, Владимир подскочил, приставил пистолет к виску, нажал спусковой крючок. Выстрел глухо бахнул, голова дернулась в сторону, увлекая за собой поджарое тело. Мотоциклист, осев, стал медленно заваливаться на бок, смотря враз остекленевшими глазами на Владимира, разбрызгивая кровь по земле мутными пылевыми шариками. Владимир подошел к торчавшему из-под машины немецкому мотоциклу, держа наготове пистолет. Передний мотоциклист уже умирал, исходя розовой пеной, второй, задний, подвывая, силился вытянуть себя, зажатого между мотоциклом и автомобилем. Увидев русского полковника с пистолетом в руке, немец замотал головой, дико закричав: "Нет! Нет!". Но русский выстрелил. Умирая, немец вдруг подумал, что тот поступил гуманно. Ведь Рудольф понимал, что ему до госпиталя всё равно не дотянуть. Вмятые внутрь осколки рёбер резали всё внутри, причиняя невыносимую боль, наполняли легкие кровью.
       Владимир, подобрав автомат с земли, дернул затвор, проверил магазин. На случай если кто-то ещё мог выскочить из-за поворота. Но больше никого не было. Владимир не спуская глаз с дороги, открыл дверь водителя, с натугой отвалил тело от руля. Закрыл глаза водителю, вздохнув, достал солдатскую книжку с вложенной в неё, обмятой по краям, фотографией молодой женщины.
       - Вставай, лейтенант. Ты чего? Думаешь, так всю войну пролежать? - Владимир нарочито грубо словами приводил в чувство молодого лейтенанта. - Трофейным оружием пользоваться умеешь?
       - Нет. - Лейтенант, наконец, ожил, задвигался. - С нашим ещё более или менее. А с трофейным...
       - Тогда бери. - Владимир вытащил из кабины "токаревку" водителя, ремень с тяжелыми подсумками, вещмешок. - Надеюсь, что с этим справишься?
       - Так точно. Знаю. - Лейтенант уже пришел в себя, и ему было неловко за свой вид, за то, что дал немцу себя повалить на землю.
       - Собери оружие, документы, патроны. Короче, всё, что может понадобиться. - Владимир с трудом отвинчивал крепления фиксирующие пулемет в станке на люльке. - И давай шевелись! Немцы могут сейчас явиться!
       Лейтенант неожиданно побелел, его мотануло в сторону кузова, раздался характерный звук. Владимир, тряся ранец мотоциклиста, освобождая его для патронов, найденных в ящике, притороченном сзади на люльке, только тихо выматерился. С таким воякой точно в плен попадешь! Конечно, он понимал, как бывает с человеком в первый раз. Но сейчас не до сантиментов. Громко рыкнув, Владимир взвалил на плечо тяжеленный ранец, следом устроил пулемёт, взял в руки пояс с пулеметными магазинами. Надо было уходить. На фоне гремевшего справа и слева боя слышался приближающийся звук, который Владимиру очень и очень не нравился.
       - Ты где? Идёшь? - Владимир стал спускаться в поле, намереваясь наискось пересечь его и укрыться в лесу, видневшемся березовыми стволами в конце поля. Маленькая рощица на повороте слишком плохое укрытие для них. Похоже было, что по дороге к ним шли не только немецкие мотоциклы.
       - Да, я сейчас. - Молодой лейтенант, всё ещё бледный, выскочил из-за машины, обвешанный немецким оружием, подсумками. За поясом торчали три гранаты. - Документы у меня в кармане. - Лейтенант по-своему расценил критический взгляд Владимира, сразу понявшего, что этот молодой человек, имеет очень и очень смутное представление, что такое правильное ношение оружия. "Ну, ничего, если не убьют сразу, то научится" - Владимир зашагал по полю, как ледокол, раздвигая ещё недозревшую пшеницу. Следом за ним двигался лейтенант, уже перевешивающий оружие по-другому.
       ******
       После спертого воздуха тесной каюты подводной лодки, бьющий наотмашь ветер, заливавший фонтанами морских брызг, казался сладким. Матросы, еле удерживая за линь спущённую надувную лодку, цеплялись за леера, радостно матерясь. После трехсуточного перехода находиться наверху среди волнующегося моря для настоящего моряка было сплошным удовольствием. Офицер разведуправления флота Её Королевского Величества лейтенант Вальтер Браун придержал в рукопожатии руку Ван Синьмина и ещё раз напомнил, что они будут ждать на этом месте три ночи и что сигналы остались без изменения. Ван Синьмин кивнул, потом быстро соскочил в лодку, уловив подъем волны, и погрёб в сторону пляжа, виднеющегося среди поднимающихся волн. Не успел он отплыть далеко как лодка, фыркнув, стала исчезать в волнах. Пока ему надували лодку, грузили его непромокаемый мешок с аккумуляторами для радиостанции и ещё кое-чем на случай экстренного ухода, отсеки лодки успели провентилировать, обрушив на вспотевшие головы матросов волны бодрящего и крепкого морского воздуха. После погружения лодка ляжет на дно, где будет лежать до следующей ночи, до следующего подвсплытия для проветривания отсеков и наблюдением за берегом. Хотя Англия не была в состояния войны с японцами, лучше было не рисковать и не попадаться на глаза японским кораблям и судам. Такие встречи, как правило, оканчивались приходом японских сторожевых кораблей и бомбометанием по всем глубинам. Поэтому, они так проведут трое суток здесь, ожидая его возвращения. А затем, с ним или без него уйдут обратно в Гонконг на базу.
       Ван Синьмин грёб изо всех сил, стараясь не терять из виду полоску пляжа. Наконец, ему удалось проскочить бурлящую полосу, отделяющую открытое море и небольшую закрытую бухту. Дальше пошло веселей. На берегу Синьмин приспустив воздух, притопил лодку, бросив в неё кучу базальтовых камней, которых в этой бухте всегда было много. Остаток древнего вулкана разрушался всё быстрее, отступая перед ударами моря и крестьянами с рыбаками, разбиравшим некогда крепкий его остов для строительства и на якоря. Мешок Синьмин закопал под пальмами, тщательно заровняв холмик. Едва он вышел на дорогу идущую в сторону рыбацкой деревни, как грохнул гром, порыв ветра дернул его, а стена дождя ударила по спине. Но это было хорошо. Все следы его высадки на пустынный пляж смоет дождём, сам он, вывозившись в песке и глине, не будет отличаться от других рыбаков. Остаток ночи он провёл в наспех сооруженном шалаше, ожидая утра. Утро, как он и предполагал, оказалось хорошим. Ветер, наконец, утих, море стало успокаиваться, и рыбаки пошли на пляж бухты к своим лодкам. Он незамедлительно присоединился к рыбакам. Сейчас важно убедиться, что лодка не всплыла и мешок не найден. Потоптавшись позади толпы рыбаков, и убедившись, что и лодка, и мешок не обнаружены, он подошёл к старшему, протянул небольшой сверток. Тот без слов развернул его, окинул взглядом содержимое, кивнул. Синьмин принялся со всеми рыбаками стаскивать в воду лодку за лодкой, стараясь больше вымазаться. Рыбаки косо взглянули на него, но промолчали. Для Синьмина это означало, что пока всё идет без проблем. Как подрабатывали местные рыбаки перевозкой контрабанды, так и продолжают это делать. И это уже хорошо для последующего его отхода. Если бы было по-другому, было бы больше проблем.
       Полдня они провели в море на виду у японского сторожевого корабля, курсировавшего вдоль берега и отрабатывающего какие-то маневры, просеивая сетями ещё волнующее море. Затем, собрав улов, двинулись к порту. Вернее сказать к рыбацкому причалу, где их уже ждали владельцы ресторанов и перекупщики. На море уже пятые сутки был шторм, и все в городе нуждались в свежей рыбе. Разгружая сетки и корзины с перебранной рыбой Синьмин приглядывался к стоявшим на пристани. Вроде, как знакомых лиц нет. Торги же на причале пошли бойчее, владельцы и перекупщики смело сбивали цену, действуя на нервы рыбаков, громкими выкриками и обвинениями в завышении цены, но те, оставаясь спокойными, покуривали короткие трубки, ловко играли с ценами, стараясь запутать покупателей. Среди этого гвалта и перетекания корзинок и сеток с ещё живой рыбой, попавшими в сети крабами и прочим морским богатством Синьмин потерялся и обнаружился уже вне порта, с корзиной рыбы на плече. Он шёл следом за хозяином небольшого ресторанчика, открытого, как видно, совершенного недавно. Важно шествуя по улице, помахивая сложенным зонтиком, он давал указания куда идти, подталкивая Синьмина зонтиком сзади, если тот мешкал. Наконец, корзина была поставлена на стол повара, Синьмин получил свои несколько монет, и дверь ресторана захлопнулась за ним. Подкинув вверх монетки, Синьмин поймал их и сверился с указанием судьбы. Две легли решкой, одна орлом. Значит, надо было идти к антиквару. Но идти к нему в таком виде, значит провалить явку. Окинув взглядом утреннюю улицу, заполненную, в основном, спешившими клерками, торговцами и прочими, в том числе служащими колониальной администрации, он заприметил того, кто ему был сейчас нужен. Бабушка, в стоптанных бусие, несла бананы и манго, делая остановки после коротких перебежек. Было видно, что бабушка старалась нести это коромысло с корзинками быстро, но загруженное количество фруктов было очень большим для неё. Подскочив к бабушке, вытиравшей пот со лба полуистлевшим платком, Синьмин быстро сторговал все фрукты, а, добавив десятку японских йен, получил и коромысло, и корзины. Взвалив себе на плечи такую легкую ношу, Синьмин превратился в обыкновенного разносчика фруктов, которым кишит не только рынок, но и все улицы города. Крестьяне из близлежащих деревенек старались хоть как-то подзаработать, продавая бананы и манго, которые и так росли вокруг, никому не нужные.
       Передвигаясь по улицам Синьмин уже мог спокойно рассматривать обстановку кругом. Кому придёт в голову заподозрить в грязном и попахивающем рыбой разносчике фруктов агента Её Величества Королевы? А посмотреть было на что. Японские патрули, небольшие отряды солдат с обязательным флажком с круглым оранжевым солнцем посреди белого полотнища, перемещавшиеся по городу, французские колониальные полицейские, лениво посматривающие вокруг, и сторонящиеся проходящих японцев. Везде чувствовалось, что французское колониальное правительство активно сотрудничает с оккупировавшими Индокитай японцами. А это значит, что при контактах ему надо беречься как от японских контрразведчиков, так и от полицейских продажного правительства Виши. Тем более, что документы у него, мягко говоря, сильно ненадежные.
       На столбе, возле которого он остановился "отдохнуть", висел приказ японской администрации о наказании виновных докеров грузового порта за отказ от выполнения указаний японских управляющих. Там также висели предупреждение об ответственности за нападения или неучтивом отношении к японским гражданам, распоряжение коменданта о сдаче оружия, регистрации иностранцев и прочее, прочее, прочее. Мда. Тут лучше не попадаться лишний раз на глаза ни полицейским, ни японским патрулям. Вот удивится "папаша Жу", когда к нему приведут его, в таком виде и с корзинками фруктов. И, конечно же, он задаст вопросы, после которых ему только и останется только повеситься в камере. Так как японцы, судя по поступающим отсюда сообщениям, с "особо интересными" задержанными особо не церемонятся. А что он попадет в руки японцев сразу, после "папаши Жу", сомнений не было. Местная колониальная полиция была нашпигована информаторами японцев, которые доносили по каждой мелочи, стараясь получить от этого хоть небольшую, но свою выгоду.
       Переступая через улегшихся спать прямо на тротуаре чернорабочих, разбиравших какой-то дом, на соседней с его рестораном улице, Синьмин еле сдержал себя от желания пройти и посмотреть, что стало с его детищем - рестораном и парком. Сначала антиквар для уточнения ситуации и установления контакта, а затем всё остальное. Тем более, если его личные агенты целы, то ресторан он вынужден будет посетить для обеспечения вывода этого особо важного агента. Для чего собственного его снарядили так быстро в такой опасный и далекий путь, задействовав даже подводную лодку.
       ******
       Они, к удивлению Владимира, успели дойти, практически, до конца пшеничного поля. Когда из-за поворота, рыча моторами, выскочили мотоциклетки, лейтенант рухнул на землю сам, без команды. "Учится быстро. Значит, есть вероятность того, что выживет" - подумал Владимир, подтягивая к себе пулемёт. Круглый магазин был полон, расстояние было среднее, так что если их обнаружат в пшенице, то у них будет шанс, отстреливаясь, уйти в лес. Только вот, лейтенант бы не подкачал.
       Немцы, с ходу, обстреляв маленькую рощицу, полуторку, поле пшеницы с обеих сторон дороги, теперь собирали тела убитых мотоциклистов. Владимир, развернувшись лицом к дороге, тихо окрикнул лейтенанта:
       - Эй, лейтенант! Ты жив?
       - Жив. - Слышно было как, за стеной пшеницы, лейтенант ворочается, шелестя стеблями. - Только лежу не удобно.
       - Тихо там. Не ворочайся сильно. А то заметят. Если начнут по нам стрелять, ползи быстро к краю поля. А там рывком в лес. Понял?
       - Так точно. А потом рывком в лес. - По звукам было понятно, что лейтенант поменял магазин в "Токаревке". - А вы?
       - За меня не волнуйся. - Владимир чуть приподнялся, высматривая, что делают немцы. Те уже собрали убитых на дороге, дернули полуторку назад, и теперь вытаскивали из-под неё тела. - Слушай, лейтенант, а тебя как зовут?
       - Игорь. - Лейтенант, тихо ругнувшись, чихнул. - Лейтенант Зуев Игорь Семёнович.
       - Откуда?
       - Из Минска. Только окончил университет, стал поступать в аспирантуру. А тут война. Пошел добровольцем.
       - Понятно. - Владимир отметил, что немцы нервно озираются вокруг. А это значит, что они либо далеко оторвались от своих, либо новички, которые боятся всего и всех. - А меня зовут Марченко Владимир Аристархович. В звании полковник. - Немцы на дороге стали чаще озираться в их сторону. Они не спешили уезжать, явно ожидая кого-то. - Слушай, а какой факультет окончил?
       - Филологический. Диплом о большевистской правде поэтов революции.
       - Мда, звучит. - Из-за поворота появился бронеавтомобиль с несколькими машинами, забитыми солдатами. - Давай-ка, Игорь Семёнович, быстро ползком к лесу. И задницу не поднимай, отстрелят. - Добавил Владимир, увидев ползущего мимо лейтенанта. - Потом не сесть, не присесть не сможешь. Или того хуже, без детей останешься. Давай, двигайся быстрее.
       Высыпавшие, по команде офицеров, солдаты из грузовиков сразу защёлкали затворами, прикрепляли штыки. "Совсем охренели. Прочёсывать, что ли, будут? Командир тупой, видать" - Владимир пополз следом за лейтенантом, который оставил после себя широкую полосу подавленной пшеницы.
       Лейтенанта он догнал на самой кромке поля. От спасительной зелени леса их отделяло, всего ничего, метров десять - пятнадцать. Дав отдышаться себе и лейтенанту, Владимир снял пулемёт с предохранителя, дернул затвор. Кивнув сжавшемуся в комок лейтенанту "на счёт три" Владимир поставил прицел на постоянный.
       На счёт "три" лейтенант, согнувшись пополам, рванул к лесу, смешно побрасывая зад. Немцы на дороге загалдели, бросились к кромке дороги, стремясь занять лучшую позицию для стрельбы. Владимир привстал, и с колена дал длинную очередь по фигурам. Сквозь прорезь подпрыгивающего прицела пулемёта Владимир видел, как падали немцы, как пули дырявили борта и бензобаки грузовиков. Попав под обстрел, немцы частично попрыгали вниз, в пшеничное поле, частично залегли на дороге и за грузовиками. Бронеавтомобиль, стоявший с отрытым люком и боковой дверью, дернулся и, сигналя, заскочил за полуторку.
       - А вот теперь бежим. - Владимир рванул к лесу, надеясь добежать до того момента, когда немцы откроют ответный огонь. От винтовок ещё можно будет увернуться, а вот очередь из крупнокалиберного пулемета это серьёзно. Подбегая к стенке леса Владимир, увидел лейтенанта, целящегося в сторону немцев. "Прикрываю!" - крикнул лейтенант, давая короткие очереди по поднимающим головs немцам. Не успел Владимир проскочить лейтенанта, как по верхушкам деревьев, чуть выше головы, ударила очередь крупнокалиберного пулемета. "Бежим!" Лейтенант, подхватывая на бегу сползающее с плеч трофейное оружие, стал похож на героя известной комедии, американца собирающего сочки. Названия этого фильма Владимир не помнил, но и тогда, и сейчас от этого вида было смешно. Рухнув метров через двести на землю, Владимир, хватая ртом воздух, стал смеяться, показывая рукой удивленному лейтенанту, что у него всё в порядке. Тут в стороне дороги неожиданно грохнуло, в небо взлетел столб черного дыма, потом другой, послышалась нарастающая оружейная и пулеметная стрельба. Офицеры переглянулись, подхватили оружие и так же быстро бросились обратно.
       На дороге горели грузовики, выбрасывая вверх чёрные столбы вонючего дыма, бронеавтомобиль с сорванной башней накренился на обочине, посреди этого стояли два танка "БТ" и расстреливали, крутя башней, убегающих к лесу немцев. Владимир и лейтенант, не сговариваясь, плюхнулись под стволы деревьев, сняли с предохранителя оружие. Дав выскочить немцам на открытое пространство, Владимир и лейтенант расстреляли их, не дав возможности сбежать.
       У одного танка от удара о грузовик слетела гусеница, и экипаж, с помощью нескольких пехотинцев из десанта, протянув её на катки, закреплял, бухая кувалдой по ставленому в звено пальцу. Другие пехотинцы ходили по дороге, собирали оружие, патроны, гранаты, да и просто лазили по оставшимся целыми машинам на предмет "поживиться". "Живились", как правило, едой, спиртным, да табаком.
       - Европа. - Пехотинец с перемотанной головой, с пилоткой за поясным ремнем, пустил дым носом, сплюнул. - Так, боловство одно, однако, а не табак. Ни тебе вкуса, ни тебе крепости. Бумазея европейская! Тьфу! Эй! Стой! Кто такие?
       Владимир и лейтенант уже вскарабкались на дорогу, когда поставленный наблюдать за дорогой солдат заметил их. Неласково отозвавшись о его бдительности, полковник и лейтенант, прошли мимо копавшихся в машинах и лежавших на боку мотоциклах, подошли к танкам. Старшим оказался черный от копоти и одетого черного комбинезона капитан танкист. После представления офицеры прояснили ситуацию. Утром немцы прорвали фронт на стыке двух дивизий, и ввели в прорыв "стальной клин" в виде танковой группы и мотопехоты. Танковый батальон бился на позициях до конца. Танки оставшиеся на ходу, забрав остатки пехоты, прикрывавшей батальон, слив всё топливо в эти машины и собрав оставшиеся снаряды и патроны, отступили. Этот передовой отряд "стального клина" был первым, кого они раздавили, отходя в тыл. По всему было видать, что немцы уже продвинулись вглубь километров на тридцать - сорок. И продвигаются по нашим тылам они со всё большей скоростью, не встречая особого сопротивления.
       Устраиваясь на корме танка, Владимир сунул под себя подушку сидения, выдранную из кабины немецкого грузовика. Всё же мягче.
      
      
      
       ГЛАВА ВТОРАЯ. КОНТАКТ.
      
       В городок, в который он должен был попасть ещё вчера утром, они зашли на рассвете. Колона из двух БТ и немецкого грузовика проскочила небольшой мосток, миновала разбитую пожарную каланчу с остовом сгоревшей пожарной машины, и остановилась на крайней улице, рядом с полуразрушенным домом. Туман, сочась со стороны реки, мягко затягивал улицу, превращая её в отрезок какой-то нереальной улицы с искажёнными очертаниями домов. Капитан, справившись с картой, выслал вперед разведку. Топливо кончалось, а бросать танки ему не хотелось. Тем более, что это матчасть и за неё спросят. А то, что спросят обязательно, он не сомневался на все сто процентов. Владимир мешковато спрыгнул на землю и стал растирать затекшие ноги. За несколько часов, прошедших после последней стоянки, он так и не смог устроиться на броне поудобней. Не спасала даже подушка. Всё болело и ныло. "Старею, старею. Старый хрен, сидеть тебе надо, а не скакать козликом" - думал он про себя, направляясь, прихрамывая, к стенке, даже на расстоянии воняющей гарью. Он в городке, а это значит, что ему пора идти по своим делам. Даже если ноги не ходят.
       Прибежала разведка. Запыхавшиеся солдаты доложили, что признаков присутствия немцев в городе нет, а попавшийся им горожанин не только подтвердил их отсутствие, но и указал, что на лесозаводе и у элеватора, наверно, есть немного бензина и масла. Только вот какого, тот не знает. Чертыхнув солдат, за то, что не захватили такого осведомленного горожанина с собой, капитан полез из башни, так как Владимир поманил его к себе. Насколько он смог сориентироваться в местонахождении колонны, то необходимый лесозавод был на востоке, а гараж при элеваторе на юго-востоке. Чем он и поделился с подошедшим капитаном. Тот удивился знанию Владимира городка и ещё больше удивился, увидев удостоверение и услышав, что тот хочет. Но, выслушав Владимира, взял под козырёк. Его война, это его война, а "штучки-дрючки" НКВД это уже "мимо" него. Зарычав, танки продолжили свой путь к лесозаводу или к элеватору. Туда где возможно есть так необходимое им топливо.
       Проводив взглядом колону, Владимир поправил ремень автомата на плече, двинулся по улице. Ноги уже немного отошли, отчего идти было приятно. Туман глушил шаги, обволакивая сырым воздухом лицо и насыщая гимнастерку влагой. Дойдя до поворота, он повернул за угол и сразу наткнулся на разбитый "сельмаг". Взрыв снёс крышу, выворотил одну стену, придавив бревна наклонившихся стенок здания остатками кроны подломленного дуба. Судя по стойкому запаху тротила, фугасный снаряд взорвался совсем недавно, где-то ночью. Владимир, осторожно протиснувшись под ветками дуба, оказался внутри магазина. Разгуливать по городу в форме, при нынешней ситуации, ему было крайне опасно. В полутьме магазина Владимир сразу увидел, что перед ним здесь уже побывали. Судя по разбросанным по полу упаковкам, брали еду, выпивку. Пройдя чуть дальше, вглубь, он, подсветив фонариком, нашёл что искал. Быстро подобрав себе костюм, он переоделся и посмотрелся в зеркало, каким-то чудом сохранившимся в магазине при таком разгроме. В свете фонарика ни дать, ни взять, примерный сельский агроном или руководящий работник с немецким автоматом на плече, в щёгольских офицерских сапогах. Усмехнувшись, он собрался уже уходить, но потом остановился, провёл по скулам, вздохнул. Как не хотел ограничиться только костюмом, придётся брать по полной. Поискав по полкам среди битого стекла и перевернутого товара, он нашёл помазок, бритву, мыло, одеколон. В самом углу обнаружились плащи, рюкзаки, куча шляп, сброшенных на пол либо мародёрами, либо взрывной волной. Покопавшись, Владимир подобрал себе нужное. Аккуратно сложив свою форму, уложил на самое дно объемистого рюкзака, придавил сверху пачками патронов, уложил портупею, полевую сумку, подсумок. Затем, укоротив ремень, пристроил автомат на правом плече. Попробовал, удобно ли хватать за ручку, хватает ли длины ремня, если стрелять с руки. Удовлетворившись результатами, пистолет засунул за брючный ремень, а автоматные рожки рассовал по карманам и за голенища сапог. Взглянув ещё раз в зеркало, Владимир снова удовлетворенно кивнул головой. Широкий брезентовый плащ хорошо скрывал автомат, а рюкзак за спиной придавал ему вид зашедшего в город агронома или селянина. Вот теперь можно было идти. Скрепя битым стеклом, офицер так же осторожно выскользнул на улицу. Утренний туман, занявший улицу перед рассветом, разошёлся, и крыши домов уже золотило встающее из-за горизонта солнце. Оно вставало, как в кино, быстро и радостно, напоминая выходящего на поле советского колхозника. День обещал быть солнечным, безоблачным и жарким. Поправляя лямки рюкзака, Владимир зашагал, широко шагая. Через пару кварталов будет улица Красных партизан, по ней он дойдёт до Авиационной, а там уже и нужная ему улица с нежным и безмятежным названием Лазоревая. "Умудриться же так назвать улицу!" - думал офицер, проходя затихшие улицы города. - "Тишина как на кладбище. Ни дымка, ни скрипа, ни одной собаки. Вымерли они тут все, что ли?".
       ****
       Ближе к середине дня улицы города наполнились народом, стали появляться и легковые автомобили с важными персонами. Именно в этот момент продавец в лавке антиквариата загремел цепями, освобождая подвижную решётку на витрине и входе в лавку. Наступало время, когда жёны больших начальников выходили за покупками, а большие начальники спешили прикупить что-нибудь для своих "нежных курочек" или жен. Синьмин, улегшийся в тени деревьев, делал вид, что чинит свою порванную бусие. За тот час, пока он сидел на улице, ничто не указывало, что эта явка провалена. Хотя сигнала о провале нет, сама лавка отремонтирована и продавец новый. Следует подождать, пока не покажется хозяин. Когда Синьмин уже собрался идти дальше, показалась жена хозяина. Поговорив с продавцом о чём-то, госпожа Менг двинулась вдоль улицы по заранее известному маршруту. Мимо пекарни, вдоль стенки католической школы для девочек, мимо парикмахерской, дальше по улице Свободы и Цветочной, а затем через базар обратно к дому с покупками на рикше.
       Пока Синьмин провожал глазами стройную госпожу Менг, дочь известного в колонии французского бандита и китаянки, сделавшей партию господину Мани, обеспечивая более льготный тариф на доставку краденного в соседнем Лаосе и Сиаме, появился сам хозяин. Пройдя по балкону второго этажа особняка, на первом этаже которого была лавка, он, обмахиваясь веером, спустился вниз. Через минуту, поставив стул в садике, уселся за чайный столик с прибором, образовавшийся из воздуха перед ним. Это по совету Синьминя хозяин рядом с домом врыл несколько деревьев, образовав небольшой садик, что стало привлекать к нему дополнительных клиентов из числа французских колонистов. В сочетании с хорошим французским его жены, хорошим вином и коньяком, подливаемым гостям, торговля шла приятная и достаточно бойкая. Вот и сейчас, видно было, что хозяин кого-то ждет. А это значит, что явка не провалена и ему пора.
       Взвалив на плечи коромысло, Синьмин ковыляя, побрёл к лавке. Продавец, увидев приближающегося разносчика никому не нужных бананов, бросился ему наперерез, размахивая руками. Кроме жестикуляции он употреблял ещё и слова, за которые, в другой ситуации, Синьмин точно влепил бы ему в лоб. Но сейчас, мыча, он тряс головой, тыча пальцем, то показывая на карман, то снова на лавку. Продавец стал отталкивать его одной рукой, стараясь не испачкаться о такую грязную рубаху, грозя вызвать полицию или просто надавать по морде. Хозяин лениво повернул голову на достигший его уши шум скандала, также лениво скользнул взглядом по ним и собрался было отвернуться, как Синьмин кивнул ему. Антиквар вернулся взглядом на Синьмина, вгляделся, и сонное состояние слетело с него. Но по-прежнему лениво и вальяжно он махнул рукой приказчику, разрешая подпустить е себе этого деревенскую грязнулю. Ковыляя и стараясь не выйти из образа изображаемого немого, Синьмин стал кланяться, мычать, показывая знаками, какой хороший человек этот господин. Немного погодя он вытащил из карманов обтрепанных штанов небольшую шкатулку, инкрустированную перламутром, и протянул антиквару. Лениво взяв в руки шкатулку, антиквар чуть не поперхнулся чаем. С трудом поставив чашку, он кашлянул, мотнул головой в сторону лавки: "Бананы оставь тут, подойдём, посмотрим настоящая ли она". Продавец вытянул голову, стараясь рассмотреть вещь, но антиквар уже упрятал её в карман.
       Конечно же, он узнал эту шкатулку. Не далее как полтора года назад он продал эту шкатулку своему новому знакомому господину Фоу Аньсину, который потом завербовал его для работы на американскую разведку. Совсем недавно, перед самым приходом японцев он, продав ресторан, уехал куда-то во Францию, а теперь стоит перед ним рваный и грязный, как все разносчики в этом городе. Просто так Аньсин к нему не заявился бы. Значит, потребовались его услуги.
       В лавке было спокойно, располагающая к спокойному разговору тишина вместе с полумраком, затаившемся в углах, навевали сонное состояние. Над потолком, стуча моторчиком, вентилятор вертел пропеллером, сгоняя жар солнечных лучей с предметов. Мухи, спутницы улицы, робко проскакивали, стараясь не попадаться на глаза продавцу со смертельной хлопушкой. Купив у этого разносчика шкатулку и продав дорогому гостю из американского консульства очередную подделку под дворцовый фарфор раннего периода китайской династии Мин, хозяин убыл в неизвестном направлении. Оставив его бороться с мухами, сторожить лавку и объясняться с женой, по поводу отсутствия на обеде. Нгуен потянулся, стукнул очередную муху и с тоской посмотрел на часы. До закрытия лавки осталось совсем ничего. Скорее бы всё заканчивалось. Шагнув к входу, продавец посмотрел на небольшой садик, высаженный его хозяином. Увидев беспорядок, устроенный бродячей собакой со злостью плюнул, но вытащил совок и кусок старой палки. Всё вокруг лавки известного в городе торговца антиквариатом должно быть приятным и чистым. "Чистые руки, уши и шея - основа продажи таких вещей как антиквариат! Запомни!" - Хозяин при найме устроил целую лекцию о торговле антиквариатом. - "Увидев твои грязные руки, покупатель побрезгует взять в руки вещь от тебя. Не говоря уже о самой лавке!" Вот и приходится ему мыться с утра каждый день, надраивать эту лавку с утра до вечера, убирать этот дурацкий маленький садик на улице. Хотя, в солнечный и жаркий день, хозяин позволял посидеть в этом садике вместе с ним за столом. Выпить по чашечке дорогого чая, послушать рассказы как отличить одно от другого и просто поучиться мудрости. Хозяин, был очень образованным человеком, и знал столько, что и в голову не придёт. И крайне не любил японцев. Только кто же их тут любит? Только проститутки, да и те, за деньги.
       А его хозяин в это время, вместе с разносчиком, склонившись над начерченными наспех планами города, бухты рыбаков и ресторана ещё раз сверяли очередность своих действий по этапам операции. Кто за что отвечает, где ждёт, какие сигналы подает. Как действуют группы в случае провала или непредвиденной ситуации. Едва они закончили сверять свои действия, в дверь осторожно стукнули. В узкую полоску приоткрытой двери пролезла голова Куана, который только кивнул, подтверждая доставку мешка Синьминя. Контрабандисты, как всегда радушно приняли старого знакомого и не менее радушно согласились за деньги доставить в убежище мешок. Руководитель группы старый социалист Куан остался очень довольным увиденным в мешке. Теперь у его группы было достаточно денег, запасных частей к рации, патронов, аккумуляторов. Что обеспечит стабильную связь с друзьями, от которых прибыл такой важный человек, если сам антиквар пришёл к нему сюда. И, главное, у них была маленькая динамо машина для зарядки этих батарей. За такую посылку он был готов не то, что предоставить господину Фоу свою самую лучшую лодку с опытными матросами, но и атаковать японский сторожевой корабль, если тот окажется в то время у них на пути.
       Ещё раз, подтвердив очередность всех шагов в своём плане, готовность подмены Синьмин улёгся спать, а антиквар отправился в ресторан для заказа столика, а потом домой. Ему предстояло сыграть основную роль в этой операции. Отчего он был немного на взводе. Он должен в течение трех дней, каждый вечер сидеть в бывшем ресторане господина Фоу за столиком номер пять в ожидании человека, который подойдёт к нему, и спросит о цене на фарфоровую вазу эпохи Западная Чжоу, так как ему друзья в Токио посоветовали обратиться именно к нему. Тогда он начнёт действовать согласно плану. Чётко и обеспечивая безопасность этого человека. Этот человек очевидно очень важный, если сам господин Фоу, презрев опасность, прибыл сюда.
       Жена антиквара, услышав о том, что они пойдут в самый модный ресторан, сначала обрадовалась, но потом пришла в ярость. Как она может пойти в такой ресторан, да ещё с ним, но без нового платья? Только кулак, показанный ей раздражённым мужем, стал весомым аргументом в споре, что платье купленное два дня назад как раз подходит под такой случай, прекратив полуторачасовую истерику.
       ****
       Улочка оказалась на удивление длинной улицей, огороженной с двух сторон высокими, в рост человека, заборами. Вытягиваясь над заборами, из дворов наружу рвались ветви груш, яблонь, слив, дополняя вид улицы приятной зеленью. Нужный ему дом был пятым по нечетной стороне. Стараясь не возбудить собак, Владимир быстро прошёл к дому и, не найдя ручки или кнопки звонка, просто толкнул высокую калитку.
       Калитка, не скрипнув, пропустила его во двор дома. Собака, привязанная на цепь, только высунулась из будки, показала зубы и рыкнула. Но как-то слабо, тихо и даже немного растеряно. На крыльце, поправляя сползающую с плеч телогрейку, появился мужчина, который смерил его достаточно не приветливым взглядом. Владимир изобразил улыбку, кивнул на торчавшую голову собаки.
       - Хозяин, а собачка-то не укусит?
       - А стой себе на месте, она и не укусит.- Ответ хозяина был полон сарказма. - Чего надо? Не подаю.
       - Так, холодной водички бы. Жарко. Так жарко, что подсолнухи у вас раньше времени созрели. А агроном и не чешется их убирать. - Произнес фразу Владимир, вставляя ключевые слова "подсолнухи", "агроном", "чесаться". - Не грамотный он у вас, что ли?
       Хозяин спустился с крыльца, подошёл поближе. Только сейчас Владимир заметил, что в рукаве поправляемой хозяином телогрейки торчала рукоятка нагана.
       - Так ты говоришь, агроном? - Хозяин цыкнул. - Неграмотный? Да нет, в Москве учился, даже у профессоров диплом получил. Только вот, дурковатый он.
       Ответ был правильным с ключами. Владимир вытащил пачку папирос, поднятую с пола в "Сельмаге", произнес вторую часть пароля:
       - Вам привет от Александера...
       - .. Македонского, принца персидского. - Хмыкнув, закончил за ним хозяин. Вторая часть пароля была крайне идиотская, но пароль есть пароль. Оглянувшись, потянул за рукав. - Пойдемте в дом. Вас кто-нибудь видел?
       - Не знаю. Но на улице никого не было. Даже собаки и те молчали.
       - Да, ночью тут бой был. Видели, наверно, порушенные дома? Бой небольшой. Танки с танками. Постреляли, постреляли и немцы дальше пошли. А собаки залезли в будки и не гу-гу. Боятся теперь всех. Идите, идите. Она не тронет. Я рядом.
       Изба оказалась очень светлой и приятной. Половики, скрученные в столбики, лежали вдоль стенок, отчего казалось, что у стен лежат снаряды. На столе стояла кружка, заварной чайник, несколько кусков хлеба, кружками порезанная домашняя колбаса. Видно, хозяин собирался завтракать.
       - Я уж думал, что всё. Самому придется тут, что-то придумывать. - В его речи было что-то трудно уловимое и знакомое Владимиру. - Говорили, что до отхода всё передадут. А потом за два часа и того. Никого нет. Уже третьи сутки. Город ни советский, ни немецкий. Завтракать будете? Или по маленькой?
       - А Ваши? - Владимир кивнул головой на закрытые двери в комнаты.
       - Жена и дети? - "Товарищ Семён" тряхнул головой. - Так, как началось, я их в кулак и прямо в Саратов. К тётке. Всё равно, житья тут уже не будет. Даже если бы не война.
       Перед самой войной хозяина дома, бывшего офицера дивизии Мамонтова, добровольно перешедшего на сторону большевиков, арестовали по доносу за "антисоветскую агитацию". А с началом войны выпустили за отсутствием улик и сильной перегрузки контрразведки. Хотя могли и расстрелять. Вот и решили воспользоваться этим фактом при организации подпольной сети в этом городке. "Товарищ Семён" живший летом спокойной жизнью пасечника на полях соседнего с городом совхоза, а зимой чинивший обувь на колхозном рынке, после ареста стал как нельзя прекрасной кандидатурой для внедрения его в немецкую оккупационную администрацию. Как лицо обиженное Советской властью и бывший белогвардейский офицер. Конечно же, при условии, что фашисты дойдут до города. Теперь же Владимир должен был передать ему пароли и явки в соседних городах, а также указать тайник, куда перед самым отступлением успели заложить с десятка два ящиков с винтовками, а также патроны и гранаты с небольшим количеством тола. Тайников, на самом деле, было несколько, но выкладывать всё сразу было бы не логично. А вдруг из-за какой-нибудь ошибки неопытных подпольщиков сеть сразу провалится?
       Весь день они провели в разговорах. Сжигая в печке свой блокнот с записями, Владимир, не спеша, обстоятельно рассказывал о своём опыте подпольной работы. Приводил примеры как лучше всего проводить разведработу с немцами, искать и привлекать к работе новых членов сети. Особо он остановился на проблеме предателей и провокаторов. И хотя "товарищ Семён" в НКВД уже прошёл первичную подготовку, он слушал внимательно, задавая дельные вопросы, вникая в суть. Видно было, что настрой был деловой, ответственный. От чего на душе Владимира стало спокойно. Можно было считать, что его поездка, даже учитывая короткие боестолкновения с немцами и нахождение в тылу наступающего врага, прошла на все "пять". Они уже собрались сесть поесть в горнице, заполненной лучами клонившегося к закату солнца, как на окраине бухнула танковая пушка, ей ответили ещё две, завязалась пулемётно-ружейная перестрелка. Переглянувшись, мужчины поднялись. Владимиру было пора. Товарищ Семён на удивление быстро собрал "с собой", не забыв засунуть в узелок небольшую бутылочку. Владимир не возражал. Такой чистый самогон можно не только пить, им можно ещё и промывать раны.
       Пересекая улочки короткими перебежками, Владимир пытался выйти на улицу, ведущую в видневшийся за деревьями лес, в котором можно было укрыться. А потом найти отступивших из города с боями. Но каждый раз натыкался на немцев. Перевесив автомат с плеча на грудь, Владимир старался двигаться быстрее, но мотоциклисты были, конечно же, быстрее, заполняя улочки небольшой городок уже оставленного отступающими русскими. Понимая, что у него совсем мало вариантов - либо прорываться с боем, либо спрятаться и вечером выйти в лес, Владимир нырнул в открытые ворота высокого забора. Проскочив подворотню, он, весь в поту, мысленно матерясь, протиснулся сквозь прореху в заборе и неожиданно очутился на улице, в конце которой, треща мотором, скакала на булыжниках мостовой мотоколяска с немцами. И в этот момент он понял, что ему показалось знакомым в речи "товарища Семёна". Так говорят люди, у которых выбита часть передних зубов. Немного шепелявя и чуть слышно подсвистывая воздухом сквозь оставшиеся обломки зубов.
       ******
       Икито заявился к отцу только после получения приказа о переводе. Сделав, таким образом, небольшой подарок стареющему генералу. Как приятно обрадовать старика таким приятным известием! Хотя старик и так верил в своего сына.
       Икито, находился в прекрасном настроении. Его работа оценена высоко. Представили к ордену, перевели в Токио начальником отдела. А там глядишь и повысят в звании. Отец, узнав о назначении, обрадовался. Сына не только заметили и отметили, так ещё и перевели в столицу. Значит не зря он, старый вояка, воспитывал своего сына в духе соблюдения "бусидо".
       Из своих старых и школьных знакомых Икито нашёл на месте только троих. Все они работали на заводах, выпуская самолёты, пушки и винтовки. Даже одноклассницы, вышедшие замуж и нарожавшие детей, были задействованы в военном производстве, разбирая комки каких-то ниток, веревок и другой некондиции, выплетая их них пригодные к употреблению веревки. Действительно, вся страна работала для победы армии империи.
       Зачастую Икито, разговаривая со своими друзьями, чувствовал себя немного неудобно. Он там, в других странах вёл жизнь разведчика, сложную, полную волнений и тревог, но здесь в своей стране, они подвергались более тяжелым испытаниям, чем он. Только что стоит таких усилий? Где бы не ступала нога солдата императорской армии, везде появлялись ненавидящие японцев, которые не склоняли голову перед победителем, как велит закон силы, а тайком и открыто нападали на солдат, переселенцев. Так нужна ли была потеря сотен и тысяч жизней солдат и такие усилия простых японцев у себя дома, если то процветание, для достижения которого великая Япония начала свой поход, не проявлялось, а, казалось, наоборот, удалялось всё дальше от народа Японии. От таких мыслей он чувствовал себя обманутым, отчего хотелось выть. Но каждый раз он, как молитву, повторял слова, священные для каждого связавшего себя с воинским братством императорской армии: "Самурай является преданным служителем императора и его божественного дома. Воля императора воля неба. Любой, кто усомнится или предаст императора, подлежит к исключению из служения и умерщвлению". И значит, что он не имеет право сомневаться или колебаться. Тем более, достигнув такого высокого положения. Наоборот, он своим примером должен поднимать настроение и дух друзей, находящихся сейчас не в лучших условиях.
       Как-то поздно вечером, после посещения ресторана с новыми сослуживцами, где перевод был отмечен как положено, Икито, уже достаточно пьяный, заявился домой и застал в гостях у отца какого-то важного чиновника из министерства обороны. О том, что чиновник был высокого ранга, говорил автомобиль с номерами, закрепленными за министерством обороны, охрана, пропустившего его только после проверки документов. Икито, как примерный сын, собрался, трезвым шагом прошёл по дому, поприветствовав встреченного гостя в коридоре вежливым поклоном. Подождав, когда машина отъедет от дома, он, постучав в тонкие рамки двери, вошёл к отцу. Тот сидел и в задумчивости крутил кисточку для письма, выводя на толстой бумаге какие-то узоры, зарисовывая набросок карты. Одного взгляда было достаточно для Икито, чтобы узнать удлиненный силуэт русского Приморского района и изгиб восточного побережья Дальнего Востока с отходящими от него нитками, уводящими куда-то за край листа. Отец поднял голову, посмотрел на Икито, севшего напротив, покачал головой, вздохнул и вновь склонил голову. Озадаченный увиденным и поведением отца, Икито, почтительно пожелав отцу спокойной ночи и спокойного сна, вышел из комнаты. Не понимая, что стало причиной такой грустной задумчивости отца, он, трезвея, долго сидел у окна в своей комнате, куря сигарету одной за другой. Едва он скинул одеяло, чтобы лечь, в дверь, без стука, вошёл отец.
       Сев на кровать он вытащил сигарету из пачки сына, щёлкнул зажигалкой, огорчённо сказал: "Знаешь мальчик, я никогда не думал, что интересы мелкой кучки богачей могут преобладать над интересами нации. Они, движимые наживой могут привести империю к гибели, ведь голос разума у них залит жаждой денег. А император прислушивается к своим советникам, которые уже куплены этими жирными котами. Боюсь, нас всех ждут не очень весёлые времена". На попытки Икито что-то сказать, отец поднял руку, останавливая его, и закончил: "Ты же делай что тебе положено. Честно служи императору и Японии. Но и не забывай, что ты человек. Самурай не покорный слуга, а верный слуга. Помни это".
      
       ГЛАВА ТРЕТЬЯ. А ТЕПЕРЬ, ПОШЛИ!
      
       Немцы в азарте засвистели, закричали, а сидевший в коляске, потянулся к затвору пулемёта. Владимир вскинул автомат. Очевидно, что немцы не увидели автомата у внезапно появившегося на улице русского в широком брезентовом плаще, так как стали лихорадочно хвататься за оружие. С первой очереди он попал в пулеметчика и управлявшего мотоциклом немца. Мотоциклетчики, сидевшие сзади на багажнике люльки и заднем сидении мотоцикла, соскочили, присели за остановившийся, но не заглушенный мотоцикл. Владимир переместился вбок, стараясь поймать в прорезь прицела хотя бы намёк на ногу, плечо или всю фигуру хотя бы одного из мотоциклистов. Но они оказались опытными и сами передвигались, прикрываясь мотоциклом, стараясь занять выгодную позицию. Нужно было что-то срочно делать. Назад идти не было смысла. На соседней улице также были немцы. Спрятаться в подворотне тоже было негде. Надо было прорываться тут, и как можно быстрее, до появления новых мотоциклеток. Винтовочный выстрел стукнул тихо, но Владимир услышал его. Один из прятавшихся приподнялся и сразу получил очередь. Второй неожиданно вскочил и бросился прочь так резво, что пришлось стрелять три раза. Закинув автомат за спину, офицер бросился к мотоциклу. Это его спасение. Тот час к мотоциклу из подворотни бросился солдат, за спиной которого болталась винтовка. К мотоциклу они подбежали одновременно.
       - Водишь? - Отрывисто спросил Владимир. Дыхание перехватило, говорить было трудно. Солдат выдохнул "нет". У него тоже с дыханием было не очень хорошо. - С пулеметом могу. - Неожиданно услышал Владимир, что его обрадовало.
       - Давай, оружие и в люльку! - Владимир не стал разворачивать мотоциклетку, а, кинув в люльку плащ, прыгнул на переднее сидение. От первого удара по "длинной искре" мотоцикл чихнул, но не завёлся. От второго и третьего нервно вздрагивал, но, всё равно, упорно не заводился. Владимир в сердцах выматерился, не стесняясь в словах. Солдатик, хихикнув, забросил подобранный автомат и подсумок в люльку, уперся сзади. "Раз, два! Взяли!" скомандовал он, толкая мотоцикл. Владимир вновь дернул "длинную искру". Мотор чихнув, взревел, выпустил облако черного дыма и заработал, как положено, четко, с приятным на слух тактом. Солдатик запрыгнул через укрепленный сзади на люльке ящик, плюхнулся на сидение.
       - Ну, немчура! Берегись! - Закричал он, натягивая снятые с убитого мотоциклетные очки на глаза. - Щас мы вам перца засыпем!
       - Держись! - Крикнул Владимир, разворачиваясь на узкой улице в нужном направлении. - Как только подъедем к немцам ближе, стреляй. Понял?
       - Да чё тут понимать! - Солдат умудрился быстро снять пулемёт со станка, и теперь примерялся к нему. - Туда отсюда. А когда мимо, то сзади! И вся арифметика! - Солдат поправил пулемётные магазины под ногами. - Эх, гранат нет. А то полный концерт был бы!
       - Стой, стой! - Наперерез мотоциклу из провала в заборе выскочил ещё один солдат, с вещмешком в одной руке, поясом в другой и пилотке, нахлабученной поперек. На щеке отпечатался шов пилотки с пятиконечной звездой, а одна из обмоток развернулась и теперь тянулась за ним змеёй, вычерчивая сложные рисунки в пыли. - Братцы, братцы! Возьмите, не оставьте!
       - Спать надо меньше! - Громко ответили из люльки. И уже строго. - А где винтовка?
       - Так я же из музкоманды. У нас оружия-то, вообще, не было! - Видно было, что говоривший очень сильно боится. Пот катил градом, лицо было бледным, руки тряслись. - Не оставьте! У меня две гранаты есть!
       - Когда это русские своих бросали? - Откликнулся Владимир, кивнул за спину. - Давай назад! И гранаты приготовь! Как крикну, так и бросишь. Понятно?
       - Понятно! - Закричал от радости музыкант, запрыгивая на заднее сидение. Обмотка, окончательно размотавшись, осталась лежать в пыли дороги.
       - Гранаты-то какие? - Поинтересовался солдат, в люльке укладывая пулемёт на упёртую в край ногу. - Небось, немецкие? С замедленной искрой?
       - Наши! Правильные! Вот! - Солдат вытащил гранаты из кармана, показал. Да, две снаряжённые гранаты "Ф-1" это серьёзный аргумент.
       - Держитесь! - Крикнул Владимир, перекрывая гул мотора. - Если удастся, прорвёмся! Ну, что? Бог не выдаст, а свинья не съест?
       Мотоцикл, с трудом взяв с места, довольно быстро разогнался, и уже ближе к концу улицы летел, оставляя за собой шлейф поднятой пыли. Сидевший в люльке неожиданно для Владимира затянул "Всё выше и выше, и выше, стремим мы полет наших птиц...", а сзади подхватили. Так, в облаке пыли, с песней они выкатили на перекресток.
       - Гранату! - Скомандовал Владимир, а она уже летела впереди, и пулемёт прореживал строй немцев, поднимавшихся по улице к перекрёстку. Те заметались, стараясь спрятаться, но ворота с калитками вдоль улицы были закрыты, а высота заборов не позволяла просто так их перепрыгнуть.
       Мотоцикл проскочил вжимавшихся в землю немцев, проскочил на большой скорости перекрёсток внизу улицы и ещё пару перекрестков, пока Владимир не почувствовал острый запах бензина. Одного взгляда вбок было достаточно, чтобы понять что случилось. Бачок с бензином пробила шальная пуля и у них есть совсем немного времени. К тому же, заднее колесо было пробито, и мотоцикл теперь ёрзал ободом по земле, норовя закинуть зад вперед.
       - Вот же гадство! Недолго музыка играла! - Солдат поменял магазин в пулемёте, смачно плюнул. - Ну, что? Станция Кацай, кому нужно вылезай?!
       Владимир осторожно притормозил, соскочил. Надо было бросать уже бесполезный аппарат и уходить. Музыкант как-то по-обезьяньи ловко перелез через забор, грохнул засовом открывающихся ворот. Напрягаясь и пыхтя, они затолкали заглохший мотоциклет во двор, поспешив захлопнуть за собой ворота. Разбирая оружие, а попутно и проверяя всё навьюченное на мотоцикле, они не разговаривали. Времени было в обрез. Уже был слышен вблизи треск мотоциклов, короткие очереди автоматов. Им было не важно, что это было. Ищут ли их или немцы развлекаются, постреливая, или проводят облаву на оставшихся в городе солдат. Они спешили убраться из этого двора как можно быстрее, вместе с тем, не бросив обнаруженные на мотоцикле боеприпасы и еду. Война войной, а кушать хочется.
       ******
       Ресторан остался практически таким же. Только добавилось электрических гирлянд, новая поворачивающаяся тумба с афишами и вывески с огромными иероглифами призывавших японских офицеров провести незабываемый вечер, вкусить атмосферу настоящего парижского шантана. Синьмин поглубже втянул голову в плечи, прикрылся соломенной шляпой и вместе с "Драчуном", самым крепким и метко стреляющим из его личных агентов, потянул повозку с углём к задней части ресторана. Там у угольной ямы, за стеной мужского туалета, они будут ждать, когда через узкое окно наверху к ним вылезет тот, за которым они пришли. На дне одной из корзин лежала специально приготовленная роба. Безразмерная и уродливая она могла налезть на самого мелкого и на самого длинного. Синьминь сначала полагал, что переодевать следует потом, когда они будут в безопасности, но, поразмыслив, признал, что так будет правильней. Если контакт под контролем, уходить значительно легче через кварталы бедняков в такой же, как у этих бедняков, одежде. Убегать в красивом дорогом костюме через кварталы бедноты, как-то очень уж .... Кроме того, по темным силуэтам и стрелять тяжелей.
       Синьминь поправил приклад автомата Томсон, спрятанный под наваленными мешками и сейчас высунувшийся из-под них в результате тряски тележки по кочкам. Лучше, конечно же, обойтись без стрельбы, но, как получиться в действительности, Синьминь не представлял. Уж больно всё, что происходившее тут и сейчас, напоминало сцену из шпионского кино. Переодевание, тачка с автоматом, ещё человека три с пистолетами на противоположной улице и лодка с мотором, стоявшая у стенки канала, которая доставит их прямо к заливу, где спрятана лодка Синьмина.
       Антиквар не спеша прошёлся по залу, раскланиваясь со знакомыми французскими колонистами, проверил открыто ли окошко в мужском туалете, подав сигнал о своей готовности. Теперь осталось встретить нужного человека и, при необходимости, подсадить того в окошко.
       Программа началась с комических сценок, от которых сидевшие в зале сначала хмыкали, бросая короткие улыбки, но потом зал разошёлся и проводил уход артистов со сцены бурными овациями. Что ни говори, но подобранные хозяином ресторана артисты сумели поймать комическое в упражнении японских солдат на плацу. В разгар второго номера в зал зашёл незаметно морской офицер императорского флота в белом форме и сел немного в стороне, в тени одной из колон. Продемонстрировав хороший французский, офицер заказал официанту виски и сигару. Потягивая маленькими глотками виски, он раскурил сигару, явно наслаждаясь её вкусом. Видно было, что офицер скучает и от этой скуки рассматривает зал, задерживаясь взглядом на женщинах, сидевших за столами. Но вот, наконец, номера кончились, появился джазовый оркестр, заиграла музыка. Офицер встрепенулся, встал, потушил сигару, поправил форму и отправился к крайнему столику. Подойдя к столику, за которым жена антикварщика отстукивала ритм свой стройной ножкой, сделал полупоклон и, соблюдая этикет, пригласил даму на танец. Получив разрешение от мужа, он как галантный кавалер провёл даму к танцевальному кругу и они стали танцевать. Бросая украдкой взгляды на жену, разговаривающую в танце с японцем, он всё-таки не упускал из вида вход в ресторанный зал, выход в коридор, ведущий в туалеты. Главное для чего он терпел глупость своей жены в этот вечер это, конечно же, задание. А не желание сделать ей приятное. Хотя, по-своему, он её любил. И был готов терпеть и дальше, только если бы она родила ему детей. Танец кончился, японец под косые взгляды французов, богатых вьетнамцев, немцев, итальянцев, занимавших свои привычные места за столиком, провёл даму обратно. Раскланиваясь, он сделал комплементы такому счастливому мужу, обладающему такой красавицей и умной женой, а также поинтересовался что действительно господин Мани торгует антиквариатом? Чертыхнувшись про себя, антикварщик расплылся в улыбке, закивал. Тогда японец предложил обсудить один вопрос по антиквариату, не убивая своими разговорами о старом хламе уши прекрасной мадам. Они прошли вдоль зала, где уже начался другой танец, зашли в бар. Где, в затемнённом уголке, со стаканами с выпивкой, господин Мани услышал, то для чего он был здесь.
       Дальше события, по мнению антиварщика, развивались как-то особенно медленно. Сначала они неспешно допили взятое в баре. Так же мило беседуя, они медленно прошли в зал, где японец ещё раз станцевал с женой господина Мани. Посидев и поболтав на общие темы, офицер неспешно откланялся, а потом, подхватив свою фуражку, исчез в коридоре, направляясь, перед выходом на тёмную улицу, в туалет. Просидев и потанцевав с женой, господин Мани заплатил по счёту и отправился домой.
       Когда через сутки к нему в дом пришла колониальная полиция и представитель японской военной администрации, антиквар просто всплеснул руками. Как такой приятный, интересовавшийся антиквариатом офицер мог быть убит? Он очень скорбит по такому постыдному факту и выражает представителю японской администрации сожаление по поводу происшедшего. Когда, задав все вопросы, делегация, выходила из дома, антиквар поинтересовался у французских полицейских об убийце и причинах. Полицейский криминальной службы, бросив короткий взгляд в спину спускавшегося впереди представителя, тихо сказал: "Нам-то до этого чего? Кокнули одного косоглазого больше или меньше, нам-то с этого чего? Хоть бы их тут всех вырезали. Нам бы меньше было дел. А труп офицера выловили в канаве. Сразу на следующее утро, без головы и изгрызенный крысами. Только по кольцу и опознали".
       Синьминь подхватил выскальзывавшего из окошка офицера в белой форме и чуть не выматерился. Тот оказался тяжёлым и с крайне твердыми боками. Обменявшись паролем и отзывом с объектом, Синьминь тут же изложил план действий. Едва японец сбросил форму с себя, чтобы натянуть подготовленную одежду, Синьмин понял, почему у этого вроде упитанного японца ребра были такими жёсткими. К телу офицера были прикручены два плоских пакета в картонных конвертах, отчего он в форме смотрелся более полноватым, а на ощупь был таким плотным. Скомкав одежду и уложив её в один из мешков, они втроем впряглись и, прислушавшись, вытолкали тачку на заднюю улицу, тёмную и узкую, как все улочки в старых кварталах портовых городков. "Всё пошли, пошли, пошли" - тихо скомандовал Синьминь, - "не останавливаясь, чтобы не случилось".
       ******
       Под ногами предательски скрипело битое стекло, выдавая их присутствие в коридоре этой пустой конторы. Заскочив внутрь, они спрятались от выкатившегося на площадь грузовика с солдатами, но одновременно заперли себя в этом доме. Очевидно, что дом обороняли совсем недавно, так как в помещении стоял устойчивый запах пороха, крови и чего-то трудно уловимого и не выразимого, которое бывает только в местах боёв. Перебегая светлые прямоугольники выбитых взрывной волной дверей, они двигались к концу коридора, где, по их мнению, можно было бы выскользнуть на задний двор, а оттуда ещё куда-нибудь. На их удачу, немцы, выскочив из машины, не торопились заходить в здание, весело гоготали дурашливыми голосами над чей-то шуткой. "Веселятся, суки!" - Зло прошипел музыкант, сжимая винтовку. - "Дать бы им сейчас!" "Я тебе дам!" - Сразу среагировал "первый номер". - "Неси, давай, патроны! Как скомандуют, так и будешь давать!"
       Выскочив из подвороти, пролезая через проделанные лазы в заборе, солдаты не прекращали переругиваться между собой, пытаясь решить, кому нести тяжелый ящик с патронами к пулемёту. "Пулемёт у меня, значит, я первый номер" - рассуждал один. - "Значит тебе, как второму номеру, и нести. Ведь и так несешь же?" "А ты спроси меня. Может, и я могу с пулемётом". - Пыхтел второй, протискиваясь и протаскивая ящик. "Может... с пулемётом..." - Передразнил его Владимир, заканчивая спор. - "Смотрите по сторонам лучше. А потом уж разберемся. Кто первый, кто второй, кто десятый. Тут бы выбраться". Солдаты согласно кивнули и затихли, но, видать, не надолго.
       В разбитой снарядами комнате они наткнулись на пулемётный расчет, который, судя по их позам и кучам стреляных гильз, вёл огонь до конца. До того момента, когда снаряд, выпущенный из танка, не отбросил их в одну сторону, а пулемёт в другую. Они лежали вместе, не отпуская из рук недоснаряженную полупустую пулемётную ленту, которая как бы связала их. Музыкант зачерпнул несколько раз патронов из открытого ящика, засыпая их в карман брюк. У него вместе с одним патроном в винтовке осталось всего пять штук. Владимир присев, вытащил из кармана гимнастерки документы. А пулемётчик, чуть подавшись вперёд, наблюдал за светлым пятном проёма в начале коридора, ожидая, когда они пойдут дальше. В проломленный проход в стене, туда, где мог быть выход в задний двор.
       Один из снарядов снес угол здания на первом этаже, но перекрытия второго этажа рухнув, оставили небольшой лаз для одного человека у самого пола. Присев возле лаза, они переглянулись. Опасно было ползти под так опасно ходившими балками, но выхода не было. Немцы, получив команду, затопали сапогами по крыльцу, собираясь осмотреть здание. Матеркнувшись, первым, выставив вперед пулемёт, нырнул пулемётчик, потом "второй номер", затем Владимир. Потревоженные балки опасно заскрипели и заходили вверх вниз, всё больше разбалтываясь. Наплевав на скрытность, они бросились в разбитые окна, успев вовремя выскочить. Балки рухнули, потянув за собой полы второго этажа, кирпичную стенку, штукатурку. Облако стало расти и шириться, заполняя задний двор. Немцы загалдели и тоже выскочили на улицу к машине. Опасное здание заскрипело, задвигалось, показывая всеми своими движениями, что собирается вот-вот рухнуть.
       Владимир, махнув на ряды сараев, выстроившихся вдоль забора заднего двора, отходил последним, держа на прицеле здание конторы. Но немцы не очень хотели входить в это здание, или находиться рядом. О чём они и заявили лейтенанту, попытавшемуся направить их для осмотра места обрушения. После препирательств между фельдфебелем и солдатами во внутренний двор вошли несколько человек, но Владимир и его попутчики уже успели забежать за сараи, где, выломав доски в стенке, укрылись в одном из них.
       Пройдясь по двору, немцы, открыто матеря фельдфебеля и этого молодого дурака, пошли назад. Что они не видели рухнувшей крыши? Разрушенных домов они уже насмотрелись в Польше. А если и были тут русские, то, всё равно, куда не беги, на выходе из города их как зайцев переловят ребята в выставленном оцеплении.
       Переведя дух, Владимир огляделся. Сарай был заполнен всяким хламом, который обычно копится в конторах годами, но от которого избавиться нельзя, так как оно стоит на балансе и каждый раз, при инвентаризации, извлекается на божий свет. Солдаты по-своему использовали образовавшуюся небольшую паузу. Музыкант, потирал ноги, обколотые острыми головками патронов, выскребая их из кармана, засовывал в подсумки и полупустую противогазную сумку. Пулемётчик вытрясал из ствола не видимую пыль, что-то бормоча под нос. Неожиданно за стенкой раздался шорох, и все вскинули оружие.
       - Товарищи, не стреляйте! - Кто-то громким шёпотом обратился к ним из-за стенки. - Свои. Мы тоже тут спрячемся.
       - Кто мы? - Недоверчиво спросил музыкант, опустив винтовку. Перезарядить он её ещё не успел.
       - Я и ещё один раненный танкист. Подобрал у подбитого танка, без памяти. А сейчас уже ничего. Слушайте, а закурить есть? А то час сидим, а в карманах ничего.
       - Вечера дожидаемся? - Поинтересовался пулемётчик, устраиваясь на какой-то пронумерованной масляной краской конторской рухляти, раньше носившей важное имя "стол конторский". - А вот курить, вредно.
       - Да, пошёл ты, зубоскал. - Парировали из-за стенки. - А у вас, товарищ гражданский, папироски не найдется?
       В этот момент недалеко громко ухнуло, раздались автоматные и винтовочные выстрелы. Сквозь треск выстрелов, до них донеся громкий крик "Ура!", который, нарастая, стал приближаться к сараю.
       - Наши, ёжки-матрёшки! - Обрадовано сказал пулемётчик, вскакивая и подтягивая ремень на штанах.- Ну что, поможем?
       - Давай! - Владимир пропустил первым музыканта, потом нырнул сам. За стенкой его уже ждали танкист, сжимавший ТТ в руке, маленький чернявый дядька с немецким автоматом и рожками магазинов за поясным ремнём, улыбающийся пулемётчик и музыкант, быстро набивающий магазин винтовки.
       - Первым идут они, затем мы. Смотреть по сторонам, огонь открывать без команды. - Владимир поправил рюкзак за плечами. - А ты, танкист, не лезь вперед. Твой ТТ тут как комар на слонихе. И хочет, да не может и мимо. Если кого ранят, не оставлять. Понятно? А теперь, пошли!
       ******
       Лодка сильно накренилась, когда в неё соскочил Синьминь и японец. Не дав пассажирам устроиться на рейках, выполнявших роль скамеек, лодочник махнул рукой, и тачка исчезла в темноте уходящей стенки канала. Стараясь не раскачивать лодку пассажиры осторожно умостились на этих рейках, уложив на дно, автомат и большую плетеную корзину, где под фруктами лежали пистолеты и две гранаты.
       Мотор работал на удивление тихо, а лодочник лихо выворачивал между стоявшими у стенок канала баржами, лодками, просто площадками на понтонах, на которых спали "речные люди". Приближалась полночь, серп тоненький серп луны едва угадывался в небе, закрываемый облаками. Проплывающие берега всё больше и больше пустели, говоря о том, что город и порт остались уже далеко. Лодочник хмуро ворочал головой, что-то бормоча себе под нос. Потом внезапно дернул рулём и завернул в еле угадываемую в темноте ночи протоку. Махнув рукой на привставшего Синьминя, собравшегося спросить что случилось, лодочник поднёс руку к ушам и стал вытягивать шею, как бы прислушиваясь. Потом удовлетворённо кивнул головой. Поманив к себе Синьминя, лодочник, дыхнув крепким табаком, дешёвой водкой и гнилым зубами, прошипел: "Японца. Много. Бухта. Слушай". Но ни Синьминь, ни японец как не прислушивались, ничего не слышали. Лодочник наоборот всё больше проявлял беспокойство. В какой-то момент Синьминь подозревая того в измене, стал подтягивать поближе к себе автомат. Именно в этот момент лодочник выдернул откуда-то снизу весла, молча сунул у руки пассажирам. Сам же вытащив ещё одно весло, стал загребать, заводя лодку глубже в заросли свисающих кустарников. Едва они протолкнули лодку в заросли, как недалеко рявкнул корабельный ревун, луч света ударил по воде речки, освещая все доступные места. Загнав в их протоку большую волну, пролетел японский катер с толпившимися на борту матросами и японскими солдатами. Синьминь был готов поклясться, что в полусумраке луча, отраженного от воды, на борту он увидел несколько рыбаков из деревни и какой-то большой сверток. Встревоженный лодочник кое-как, путая в невоспринимаемую кашу слова из вьетнамского, хакка и ещё чёрт знает какого языка, объяснил, что "это плохо, надо тихо-тихо сидеть, он к дядя спросить". Оставив их сидеть в темноте, лодочник исчез в ночи, бесцеремонно хлопая по веткам кустарника, на которых отдыхали от дневного зноя змеи. Они просидели всю ночь, прислушиваясь к каждому шороху, но лодочник всё не возвращался. От чего Синьминь и японец нервничали всё сильнее и сильнее. Наконец, в тумане, окутавшем речку плотным облаком, раздалось чавканье засасываемых тиной босых ног, и лодочник вернулся. Похлопав по руке Синьминя, он деловито вытащил записку из тяжёлой котомки, в которой угадывались несколько лепешек, что-то ещё увесистое и большая бутылка воды. В записке кто-то оповещал племянника, что гадалка увидела в костях большой знак беды на рыбной ловле, а посему дядя советует отложить выход в море на завтра. Синьминь расстроился. Понятно, что что-то случилось ужасное, но они ведь ещё на реке. Сейчас туман спадёт, и их лодка, как утка на гладком озере, будет видна на многие ли вокруг. А японец при дневном свете уж больно не походил на вьетнамца или китайца. Если бы вываляв его в грязи можно было бы как-нибудь замаскировать, то руки у японца были ухоженными, с правильным маникюром, который за раз не спрятать.
       Лодочник же был доволен и весел. Вытолкав лодку из укрытия, он погнал её через речку, к другому берегу уже не скрываясь. Там, пройдя по трудно понимаемой траектории, он втиснулся между двумя плавучими домами, лишь шаркнув слегка боками о торчавшие из воды остатки бревен. Довольный собой лодочник подмигнул пассажирам, кивнул на почерневшие доски боков плавучих домов. "Туда" - сказал он. - "Сегодня гости. Ждите". Выбросив в руки появившейся немолодой женщины принесённую с собой увесистую котомку, лодочник сунул в рот трубку, стащил черную рубашку, обнажив худое, ребристое от выступающих ребер, тело. Расправив плечи, старик громко что-то крикнул, весело засмеялся и погнал лодку точными ударами весла в ещё клубящийся туман. Когда тот успел снять мотор и куда его спрятать, Синьминь не успел заметить.
      
      
       ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. В БЕЗОПАСНОСТИ.
      
       Им удалось прорваться через площадь и, рассыпавшись на мелкие группки, пройти очень близко к лесу. Когда до спасительных садов, плавно перетекавшим в лес, оставалось пару-тройку кварталов, впереди заработал пулемёт, застучали винтовочные выстрелы. Между лесом, во фруктовых садах, в засадах сидели немцы и расстреливали каждого выбегающего на открытое пространство между деревьями и прилегающей улицы. Матерясь, они повернули вправо, пробежали до перекрестка, где сразу наткнулись на наступавших вниз по улице немцев. Обстреляв и заставив залечь их, пятерка отскочила назад. Нужно было что-то предпринимать. Их брали в кольцо. Владимир, набивая магазин, одновременно вертел шеей, стараясь что-нибудь придумать. "Давай туда" - Он кивнул на длинный сарай, растянувшийся вдоль улицы. - "Там в конце, возможно выход на овощехранилище. А оттуда посмотрим". Танкист, перекинув автомат за спину, ловко подтянулся, исчез в темноте пробитой крыши. Остальные, пыхтя и подсаживая друг друга, залезли не очень ловко, но также быстро. Задыхаясь в облаках поднятой непонятно какой пыли, они пробежали до конца сарая. Затихнув на несколько минут, они, задерживая дыхание, прислушивались. На территории хранилища, похоже, никого не было. Вдоль открытых дверей подземных хранилищ бродила тощая собака, оглядываясь на большие двери сарая, за которыми они затаились. "Как бы не залаяла! Чёрт! Немцы!" - музыкант попятился назад, заталкивая всех вглубь.
       Мотоциклетка выскочила из-за хранилищ и резко затормозила, как бы сбрасывая с себя сидевших людей. Собака, до того пятившаяся назад с поджатым хвостом, внезапно бросилась на немцев. Сработал выработанный годами инстинкт - всякий чужой, появившийся на территории хранилищ один, без знакомых им людей, враг. Короткая очередь перебила собаке хребет. Она закрутилась на месте, завыв леденящим душу воем. На этот вой, неизвестно откуда, стали появляться собаки. Маленькие, толстые и большие, они с воем устремлялись на немцев. Сопровождаемые воем и лаем злобной свары, мотоциклисты бросились назад, забыв об оружии и мотоцикле. Только один из них, дергая ножной стартер, успел завести мотоциклетку, и теперь убегающие немцы заскакивали на неё на бегу. Русские, воспользовавшись моментом, также бросились бежать. Только в другом направлении. К той стороне забора, которая выводила на городское кладбище. Увлечённые погоней, собаки не обратили на них внимания, только одна старая собака, медленно переставлявшая ноги, уловив привычный запах крепкого русского табака и запаха мужского тела, приветливо шевельнула хвостом. Подслеповато тыча мордой в воздух, она обнюхивала всё вокруг, так как знала, что когда вокруг неё был такой запах, то ей и только ей всегда давали что-нибудь вкусное или поесть.
       Выбив пару досок из высокого забора, они перебежали через пустырь, утыканный кустами чертополоха в раздолье крапивы, заросли которой скрывали бежавших с головой. Затаившись на краю кладбища, тихо матерясь и почёсывая места обожжённые крапивой, они напряженно прислушивались к звукам. Казалось, что всё было тихо. Владимир приподнялся и, прикрываясь сорванным кустом чертополоха, стал оглядываться. Увиденное удивило его. На краю кладбища над могилой стояла кучка старушек и мальчишек с женщинами, а вокруг ходил поп и, оставляя тонкий шлейф дымка, размахивал кадилом. Недалеко от них, опираясь на винтовки, стояли человек пять - семь немцев и покуривали, наблюдая за церемонией прощания. Нырнув вниз, Владимир кратко описал увиденное всем, сопроводив выводом, что кладбище, как ему кажется, уже оцеплено. И единственный вариант вырваться из города, вернувшись в него, пройти другим путём. Но для этого надо дождаться темноты. А там, осторожно, на цыпочках, никого не трогая, пройти другим путём. Или пойти этим, если немцы к ночи снимут засады. А пока расположиться тут и дожидаясь темноты, которая уже скоро наступит, отдохнуть, зарядить магазины, перемотать портянки, обмотки и перекусить, если получиться.
       Не успели они расположиться, как выставленный часовой, шипя от зуда, проскользнув через чертополох и крапиву, сообщил, что поп двигается сюда. Вернее сказать, в их направлении. Действительно, через пару минут они услышали донесшееся из-за зелёной стенки позвякивание кадила, ветерок донес дурманящий запах ладана, бормотание священника. Кто-то из отползших в стороны, заматерившись, зашевелился, и Владимир показал ему кулак. Любой шорох выдаст их с головой. Ведь неизвестно почему священник идет сюда и как он настроен к Советской власти. Принимая во внимание, сколько их было уличено в пособничестве белым эмигрантам и шпионам всяких мастей. Тут неизвестно ещё кого больше надо бояться - немцев с пулемётами или таких вот "тихих помощников". Священник двигался вдоль тропинки, петлявшей вдоль могил, подходя всё ближе к их лёжке. Вот он подошёл совсем близко, был слышен неспешный речитатив молитв. Но какой-то странный речитатив. Прислушавшись, Владимир повеселел. Священник вкрапливал в молитву слова, которые если сложить их вместе, образовывали фраза "сидите тут, немцы тут, ночью приду и заберу сам". Повторив несколько раз эту "молитву" и услышав в ответ шипящее "понятно", священник пошёл дальше по кладбищу, среди могил, читая молитву, позвякивая кадилом и оставляя запах ладана.
       Осторожно покрутившись на месте, Владимир снял рюкзак, достал банку с консервированными сосисками, захваченную в "плен" вместе с мотоциклеткой. Рядом тот час появился первый номер. Подмигнув, он вытащил из кармана шароваров бутылку и невысоко подбросил.
       - Разговеемся? - Прошептал он, крутя бутылку. - А что это-то? Не политура ли случайно?
       - Случайно, ром. - Владимир отобрал бутылку, сунул к себе в рюкзак. На возмущенный взгляд отрезал. - Укроемся получше, там, в безопасности, и выпьем. А то как будешь целиться? А?
       Аргумент показался солдату весомым. Кивнув, он устроился рядом, обняв пулемёт.
       - Смотрю на тебя и думаю, что-то ты командовать любишь. Случайно не из контроских?
       - Случайно, случайно. - Хмыкнул Владимир. - А твоя присказка про Кацай. Это что?
       - Так у нас с братишкой такая присказка есть. Одна на двоих. Он у меня шоферит. Вот, подъезжает, бывало, к дому, бибикает. А потом как крикнет "Станция Кацай, кому надо залезай!" и потом по девкам. Здорово! Его раньше моего призвали, а меня, вот, совсем недавно.
       Владимир покопался в рюкзаке, вытащил солдатскую книжку шофёра, молча протянул брату. Едва взглянув на протянутую книжку со следами крови, тот побледнел, но книжку взял, раскрыл и, увидев фотографию, ткнулся в сдёрнутую с головы пилотку.
       Солнце слишком медленно склонялось к закату, удлиняя изрезанные тени разрушенных домов городка. И русские, прятавшиеся в закоулках городка, и немцы, сидевшие в засаде, с надеждой и нетерпением посматривали на заходящее солнце - апельсин. Одни надеясь ускользнуть под покровом наступающей темноты в спасительный лес, другие в предвкушении ужина и возможности смены из засады, которая теперь уже и не засада.
       ******
       Хозяйка вытащила мешочек риса, аккуратно отсыпав в маленькую кастрюльку, и стала варить на небольшом костре, разведенном на старом листе железа. Таком же старом, как и сам дом. Но ни японец, ни Синьминь не стали есть рис, увидев торчавшие из-за рисовой занавески несколько пар глаз. Дети не стали себя упрашивать. Всё что было сварено, мгновенно исчезло с широких листов пальмы, которые ещё и тщательно облизали. Японец, уловив момент, успел прошептать, что эта картина ранила его до самого сердца. Синьминь в ответ только похлопал по руке с аккуратно обработанными ногтями, хотя у него было желание дать этому ухоженному японцу в морду. Видите ли "рвет ему сердце"! Они молча просидели всё утро в полусумраке одного из отсеков этого странного дома-корабля, обмахиваясь плетёными из бамбука веерами. Ближе к обеду к ним пришёл связной от контрабандистов с известием, прояснившим все события этой ночи.
       Дело оказалось, действительно, очень серьезным. Кто-то обнаружил лодку, которую затопил Синьминь в бухте, и вызвал полицию, вместо которой явились японцы. Они устроили повальные обыски в деревне, перевернув там с ног на голову всё что было можно, а, не найдя ничего, забрали старшего и ещё нескольких рыбаков "для дознания". Так, что Синьминь теперь зависел от контрабандистов на все сто процентов, и японцы всю ночь и весь день патрулируют район бухты, останавливая каждую лодку на проверку. Запретив выход всем рыбакам в море. Лучше ситуации и не придумаешь. Подводная лодка уйдёт через два дня, а японцы за два дня точно не успокоятся. Если даже не наоборот, развернув ещё больше свои поиски. Значит, у них остается сухопутный вариант. Им следует не только пройти по Вьетнаму, но и пройти через Таиланд, в котором особо не жаловали беженцев из соседних стран. Если бы он был один, Синьмин бы не задумываясь, отправился, но с ним был японец.
       Связник, дав Синьмину насладиться услышанным и прочувствовать момент, вытащил записку от "дяди", которая извещала племянника, что сегодня он заедет за ним, и чтобы он был готов к весёлому приключению. Оскалив пожелтевшие зубы в широкой улыбке, связной отправился обратно, успев по пути сказать хозяйке что-то весёлое, и получить мокрым жгутом белья по спине. Пританцовывая от боли, он двинулся по тропинке, оглашая джунгли вокруг громким смехом и какой-то задорной песнью, насколько мог понять Синьминь, довольно фривольного содержания. Покачав головой то ли в осуждение, то ли одобрительно, хозяйка вновь принялась стирать белье, поглядывая на тропинку, змеёй уходящую в джунгли, на открытые поля, сразу за ними, детишек бултыхающихся в небольшой бухточке. Обычный день? Как все остальные.
       Поздно вечером опять явился лодочник, так же лихо втиснувшись между домами, лишь чиркнув по их бокам. На лодке, на самом носу была груда бананов и других фруктов, которая, на самом деле, выполняла функцию баланса для лодки. Синьминь, устраиваясь на рейке и прикрывая автомат, теперь ощущал, что лодка устойчиво стоит на воде, и не было опасения, что каждое движение, того и гляди, опрокинет лодку назад. Лодочник, показывая своё расположение, вытащил сигареты, предложил пассажирам. Они вежливо отказались. Один потому что уже давно решил не курить, второй потому что курить такие вонючие сигареты из местного крепкого черного табака лишь вредить своему здоровью.
       По всему было видно, что лодочник не стремился скрыться. Наоборот, он направил лодку на середину реки и удерживал её там, сильными нечастыми ударами весла. Наконец, из-за поворота появилось рыбацкое судно, тащившее за собой на привязи с десяток таких же, как у них, лодок. Лодочник подогнал свою лодку к борту судна, идущего на полном ходу, схватил брошенный оттуда конец. Постепенно вытравливая канат, они вошли в группу лодок, затерявшись среди широких шляп рыбаков. Пройдя мимо японского сторожевого катера, стоявшего у самого выхода реки в залив, рыбацкое судно уверенно направилось прямо к заливу рыбаков. Единственное, что понял Синьминь, наблюдая за своим японцем и за обстановкой в общем, кто-то из его контрабандистов продавил рыбакам в портовом управлении разрешение выйти в море и теперь всё зависело от удачи.
       В бухте стоял японский катер, но позиция его была не очень удачной, так как он стоял практически возле берега. Присмотревшись, Синьминь по вспышкам света на берегу понял, что японцы высадились на берег и теперь занимались грабежом в деревне рыбаков. Только что можно было взять в этой бедной деревушке?
       Рыбацкие лодки, отставая одна за другой, стали выстраиваться в линию, перекрывая выход из бухты, разматывая сети. Редкие фонарики прочерчивали в навалившейся темноте ночи колеблющуюся нить движущихся рыбацких лодок. Их лодка просто нырнула в темноту, быстро удаляясь от рыбацкого судна, занявшего положение на самом конце этой нити, уходящей в открытое море. Синьминь показав руками, что лодку следует держать на месте, вытащил фонарик, переключил на зеленый цвет и стал подавать сигналы. Три коротких, два длинных, короткий. Через минут пять, в метрах пятидесяти от них, море зашипело, расходясь кругами воды вперемежку с воздухом из балластных цистерн подводной лодки. Лодочник, выматерившись, заработал веслом, стараясь удержать лодку на плаву. Японец, как-то странно дернувшись, бросился вычёрпывать совком воду, захлёстывающую лодку. Синьминь, прекратив подавать сигналы, оглянулся назад. Рыбацкое судно, развернувшись боком к берегу, прекрасно всё закрывало. Только бы не увидели эти сигнал японцы в открытом море.
       Наконец, стальная спина лодка показалась над волнами и в рубке, пыхнув, открылся люк. По гребню стальной спины трудно улавливаемыми очертаниями людей обозначились тени. Лодочник умело развернул лодку боком, шаркнул досками о стальной бок.
       - Уэльс! - Крикнула одна из теней с лодки.
       - Веллингтон! - Откликнулся Синьминь громким шёпотом. - Быстрее! У нас мало времени.
       В лодку, постукивая деревяшками по стальным листам, свалился раскрывающийся веревочный трап. Синьмин толкнул японца в плечо. Часто хватаясь за деревяшки ступенек, тот вскарабкался наверх и сразу исчез в рубке. Следом, пожав свободную руку лодочника, который удерживал линь, поданный сверху, полез Синьминь. Едва он вступил на борт, лейтенант Браун взял у него автомат, похлопал по плечу, и вслед за ним, по узкому лазу люка, полез по лестнице вниз. В узком проходе центрального поста на Синьминя сразу накинули плащ, поправили капюшон, повели к каюте. Таковы правила строгой конспирации. Принимаемых "гостей" никто из команды подлодки не должен был видеть. Только разведчик, капитан, старпом, боцман и доверенные матросы, стоявшие на вахте в центральном посту. Переступая порог капитанской каюты, в которой уже сидел японец, забившийся в самый угол, он услышал, как капитан, выматерив матросов за притащенные на мостик ветки бананов и рассыпанную корзину с фруктами, отдал приказ на срочное погружение и выход на обратный курс. За захлопнувшейся дверью каюты по узкому коридору сразу затопали ботинки матросов, свободных от вахты, перебегающих из кормового отсека в носовой. Лодка под дополнительной тяжестью, вставала ещё на больший крен, скорее погружаясь в глубины Тонкийского залива.
       Японец очень внимательно и очень напряженно прислушивался к доносившимся шумам. Как изнутри, так и снаружи. Скрип, шелест, какие-то булькающие и стучащие звуки снаружи наполняли узкое пространство каюты, смешиваясь с дрожью и скрипом переборок от маневров лодки. Костяшки пальцев на руках, которыми он вцепился в стол, побелели, также как и его лицо. "Боится". - С неожиданным для себя удовлетворением подумал Синьминь, усаживаясь на кровать рядом. - "Ничего, пусть попсихует". Каюта была сверх малой, поэтому им пришлось пристраивать ноги вдоль кровати, пропуская вошедшего лейтенанта. Оглядев сидевших на кровати, он протянул им маленькую бутылку виски, два стакана, пакет.
       - Выпейте и закусите. Сейчас будет ещё и горячее. Всё прошло хорошо? - Лейтенант придерживался рукой за низкий потолок, так как лодка ещё маневрировала. - Мы тут очень волновались. Думали, что случилось. А потом вот. Даже не думали, что вы будете среди этих рыбаков.
       - Да, вроде всё нормально. - Ответил Синьминь. - Только мою лодку обнаружили, поэтому пришлось пойти таким вот, рискованным путём.
       Лейтенант повернулся к японцу.
       - Я говорю по-английски. - Почему-то поспешил сообщить японец. - Конечно, он не такой хороший как у вашего агента, но думаю, что общение позволит его улучшить.
       В каюту заглянул старпом.
       - Всё оружие сдать! - Скомандовал он, вытирая покрытый щетиной подбородок от чего-то жёлтого. - Таков приказ капитана.
       Японец вытащил небольшой Браунинг, Синьминь револьвер, Парабеллум и обе гранаты. Забирая арсенал, старпом что-то сказал еле слышно лейтенанту и исчез в просвете двери. Не успел Синьминь перевести взгляд на лейтенанта и задать ему мучавший его вопрос, как вернулся старпом и поставил на стол бутылку ирландского виски.
       - Это вам ребята из команды просили передать за фрукты. - Сказал он. - Они пришлись кстати. И вообще, напейтесь и спите. До Сингапура дойдём быстро.
       Лейтенант кивнул головой в подтверждение слов старпома.
       - Пока мы были в походе, принято решение перебазировать многие наши службы на Сингапур. И сейчас всех наших направляют туда. А вы отдыхайте. Потом поговорим.
       ******
       Кирпичный свод подземного хода удивлял своей прочностью и чистотой. Задевая иногда головой потолок, они шли, полусогнувшись, цепочкой друг за другом, стараясь не ткнуться в спину впереди идущего. Изредка подсвечивая себе фонариком, священник уверенно вел их куда-то всё дальше от кладбища. Наконец, ход закончился небольшой комнатой с достаточной высотой, чтобы выпрямиться во весь рост. В углу мерцала лампадка перед иконой, скупо освещая пятачок стены, в которой виднелись несколько проёмов новых ходов. В углу комнаты, сжимая оружие в руках, сидели трое таких же как и они, грязных и перебинтованных, красноармейцев. Четвертый без движения лежал под иконой. Священник осенил себя крестом, кивнул, указывая головой на угол:
       - Располагайтесь. Как тевтоны засады снимут, отведу в лес. - И уже обращаясь к стоявшим в углу. - Как он? Бредил?
       - Бредил. Сейчас затих. Но, вроде как, не помер. Пить не давали, только мокрой тряпкой по губам водили. А так, тихий он. Маму всё звал.
       Священник вновь перекрестился, склонился над лежавшим. Владимир, прислонив автомат к стенке, скинул рюкзак, бросил плащ сверху. Народу было много и следовало их разместить так, чтобы не потревожить умирающего. То, что лежащий на полу красноармеец умрёт, Владимир уже не сомневался. Несколько слоёв марлевых бинтов, которыми был затянут живот, были насквозь промокшим, а лицо даже в полусумраке лампады было слишком бледным. Если бы он попал к врачам, в госпиталь или медсанбат, то, наверно, его можно было бы спасти. Но тут ... Владимир сел и прислонился к стенке. Ноги, руки, спина, голова требовали немедленно упасть на пол и заснуть, но он понимал, что сначала следует понять, с кем свела его война в этом узком подземелье. Священник ещё раз повторил насчёт осторожности, попросил не курить, не говорить громко, а также не пытаться проверить ходы, так как по ним давно не ходили и они могут обвалиться в любой момент. Едва священник исчез в одном из ходов, завязалась негромкая беседа, стали устраиваться на ночлег. Лежавший зашевелился, повернул голову ко всем. Окинув вновь пришедших замутненным взглядом, тихо, еле слышно, кого-то позвал. Один из красноармейцев подошёл к нему. Они о чём-то перекинулись пару фразами, после чего стоявший на коленях, обратился ко всем.
       - Товарищи, среди вас есть коммунисты? Комсомольцы?
       - А что такое? - Владимир, стаскивая второй сапог, обнаружил за голенищем стрелянную гильзу.
       - Вот, товарищ хочет поговорить с кем-то из партийных. - Красноармеец поднялся, ударил по коленям, смахивая пыль. - Говорит, что не может просто так умереть.
       Владимир подошёл к умирающему, опустился рядом на колени. Уставшие мутные глаза ощупывали его лицо, стараясь найти ответ на какой-то свой невысказанный вопрос. Владимир вытащил из-за пазухи мешочек на веревочке, вытащил партбилет, раскрыл и поднес к глазам. Ознакомившись с ним, тот кивнул головой, шепнул:
       - Офицер?
       - Да. Вот моё удостоверение. - Владимир вытащил удостоверение майора НКВД, раскрыл и показал.
       - Как хорошо, что это ... из ЧК. Я.. Мне надо сообщить очень важное. Нас было пятеро.. Многие погибли сразу... Мы на машине от самой границы... Там много важного...
       - Ты не торопись. - Владимир помог поднять голову. - Говори о главном.
       - Там десять килограммов золота, двадцать серебра в слитках и украшениях, совденьги, инвалюта, картотеку нам ещё погрузили недавно по дороге. Дела какие-то. Всё в мешках. Спешили. - Красноармеец закашлялся, замычал от боли.
       - Я понял, понял. Ты не торопись. - Владимир вытер ему пот со лба, наклонился ниже. - Где это?
       - Тут. Детский санаторий. Там озеро. Дуб молнией надвое. Там могилы. Старые и новые. От них метров сто - сто пятьдесят. Не больше. Сосна сваленная. Под ней. Вырыли яму, закопали. Сверху мы... плащ-палатки, брезент, потом земля, потом ветки, листва, земля. Замаскировали. Не найдут. Рядом пройдут, не найдут. Только жалко погибли. Все, наверно, погибли. У меня есть книжки. Тех, кто был со мной.
       Владимир вытащил из внешнего кармана гимнастерки умирающего несколько солдатских книжек перевязанных тонкой бечевой. Красноармеец схватил его за руку холодным кольцом пальцев.
       - Не дай пропасть. Чтобы не подумали, что мы ... это очень важно. Там бумаги. Наверно, важные... Спешили очень, вот и положили. Как же так, мама, зачем Вы опять положили мне это?? Я ведь просил.
       Красноармеец впал в бред, рука его, сжимавшая холодными пальцами кисть руки Владимира, разжалась. Поправив под головой свернутую плащ-палатку, он отошёл от заметавшегося в бреду. Красноармейцы, усевшись полукругом, делили несколько банок тушёнки на равные части. Но не успел Владимир присесть, как лежавший вдруг тревожно вскинулся, выгнулся и, медленно опустившись назад, затих.
       - Представился. - Сказал один из красноармейцев и перекрестился. - Упокой душу его, Отец наш небесный. Дай воину, за землю сложившему живот свой, покоя и радости. Убереги ...
       - Хватит! - Перебил его музыкант, дернул головой. - Нечего тут религиозный дурман сеять! Поповщина, право слово!
       - А тебе какое дело? Не за тебя же молю? - Огрызнулся тот.
       - Помолчали бы!- Владимир, вместе с молившимся красноармейцем, подошёл к умершему. - Человек умер, а вы тут лаетесь как собаки. Имейте совесть, честное слово!
       Все затихли. Кто-то уставился в пол, выводя на пыли в полу какие-то узоры, кто-то смотрел как у умершего закрывают глаза, подвязывают челюсть и накрывают плащ-палаткой. Тушёнка была отставлена в сторону. Есть уже никому не хотелось.
       Достав из рюкзака бутылку рома и сверток с салом, Владимир протянул пулемётчику.
       - Давай, открывай. Помянём и брата твоего, и этого красноармейца, и всех кто на полях боёв пал, от ранений умер, но не сдался врагу. Будем помнить их, пока живы. И их будут помнить вечно. Если повезет, то дети наши будут помнить, внуки с правнуками, все потомки наши будут помнить. Каждого и всех. А кто забудет, то тот и не русский человек.
      
      
       ГЛАВА ПЯТАЯ. КЛАДЫ И ВОПРОСЫ.
      
       Священник оказался очень интересным собеседником. Побывав в плену в Первую Мировую, он вернулся из Германии очень нелюбящим немцев или тевтонов, как он их называл, а также войну. В годы Гражданской войны он умудрился избежать и "белой", и "красной" мобилизации, остаться в этой церкви и практически всё время боролся против закрытия церкви, обивая пороги высоких инстанций. Даже массовые аресты среди священников пережил. В своё время помогал собирать зерно для голодающих, что зачли ему одни и не простили другие. "А как же" - пыхтел священник, проходя по лабиринту подземелья. - "Были такие, что и в окно стреляли. Были и проклинали. А вот же стоит нерушимая церковь - утешение и обиталище успокоённое. А что до подземелья, то прадедушка последнего барина, который с семьей бежал этими ходами в восемнадцатом году от мужиков, собиравшихся его повесить за порчу девок и жён, построил их. Так как был он снедаем страстями пагубными, и зело пакостлив в момент страстей был. Так, в один день вернулся из очередного загула, посмотрел на жену, да и говорит, скотина, мол, я. Бесы мною управляют. И предавшись горю, повелел построить для себя подземелье. Как только чувствует, что бесы овладевают, так сюда. Только заходит, ключ священному лицу отдает и сидит, молится, бесуется если что, но как только успокаивается, сразу наружу. Дела добрые делать. Тогда, за свои страдания, вернее, на деньги, что не потратил, школу построил, молотилку механическую поставил. Богато жила усадьба и крестьяне. А после тут дети его понарыли ходов, наделали погребов для хранения. А вот последний барин видать всё-таки поддался бесам. Страсть поганец был. С самого малолетства, сказывают, пакостил. А вырос, совсем спасу не стало. Вот и решили его проучить по-свойски мужики. Вернулся потом с карателями, пожёг тут всё. А при Советах лесхоз появился, лесозавод открыли, механический, даже аэропланы стали тут летать. Вот городок и вырос". Рассказывая историю, священник уверенно шёл в темноте, лишь изредка подсвечивая под ноги. "А про подземелье мало кто знал. Вернее, кто надо знал. Так, слухи ходили, а конкретно что-то нет. Вот и сгодилось в случай нужды". Владимир в темноте споткнулся о какой-то тюк и вынужден был опереться рукой на него. Через толстый слой брезента прощупывался ствол ручного пулемёта.
       - И это тоже потребуется в своё время. - Как бы отвечая на его немой вопрос, в темноте произнес батюшка. - Там ещё дальше с десяток ящиков вдоль стенки. Не зашибись.
       Заинтересованный Владимир посветил фонариком и обомлел. Ящики с тротилом, патронами и гранатами стояли вдоль стенки хода, оставляя узкий проход.
       - Ничего себе. - Не смог удержаться он от удивления. - Куда же Вам батюшка столько-то?
       - А ты думаешь, что только я этим буду пользоваться? - Усмехнулся священник присел, опираясь спиной об стенку. - Тут немного погодя, много народу пожелает тевтону в спину выстрелить. Я местных и повадки тевтонов хорошо знаю. И те, и те не утерпят в мире жить.
       Владимир, посветив назад и вперед, прикинул, сколько тут и обомлел. Получалось, что тут на роту. Ну, почти на роту.
       - А откуда всё это? - Снова поинтересовался он. - Тем более всё новое. Или почти новое.
       - А ты кто, прокурор? - Священник поправил фонарик, выключил его. - Тут, когда отступали, вояки много чего в лесу потеряли. Вот, прибрал. В хозяйстве, как говориться, всё сгодиться.
       - Это точно. - Согласился с ним Владимир, включая свой фонарик. - А интересуюсь я батюшка с сугубо чистым интересом. - Он вытащил удостоверение, протянул священнику. - Скоро тут потребуется всё это.
       - Ага. Значит, ЧэКа не дремлет. - Как-то ехидно сощурил один глаз священник. - Ну, тогда, понятно.
       - Что, понятно? - Владимир уложил удостоверение обратно, выключил фонарик. Батарейки могли кончиться быстро и неизвестно когда новые в руки попадутся.
       - Да, по выправке видать. Как увидел, как по кладбищу шёл, сразу понял - офицер опытный. А что в гражданской-то? Али что-то такое?
       - Да, время такое. - В тон ему ответил Владимир, поправляя автомат. - Не известно кого встретишь.
       - А вот это правильно. Тут в городке появились несколько личностей. Кто осужден был за воровство, кто ещё против Советов воевал. Короче, нелюди. Боюсь, многим тут придется туго.
       - А про подземелье?
       - Нет. Которые местные, только так слышали, но не видели. А эти... Хотя могут. Но вряд ли. Если будет опасность, буду в лесу всё хоронить. Этот ход прямо в лес ведет.
       - Его недавно выкопали ведь? Верно? - Владимир постучал по бревнам, подпирающим уложенные сверху доски. - Примерно, так года два-три? Да? Верно, проверяли с чисто познавательской целью, возможность прорыть выход в лес?
       - Верно, верно. Недавно. Чисто с познавательской целью. - Так же чуть насмешливо ответил священник. - В России, как сами понимаете, от сумы и от тюрьмы не зарекаются.
       - Ну, да, да. Верно. - Согласился Владимир, усаживаясь рядом со священником, державшимся за брусок, выполняющий функцию ручки на дощатом щите. - Послушайте теперь меня внимательно. Я вернусь через сутки или раньше. Если не вернусь, то выведите красноармейцев в лес. Пускай добираются до наших сами. И берегите эти запасы. Тут на них спрос будет. К вам, кстати, заходит такой Кукушкин? Низенький, лысоватый, чуть гнусавит? Так вот, скажите, что привет ему от дядьки его из Новониколаевска. А он ответить должен, что Вы ошиблись. Дядка у него живет не в Новониколаевске, а в Хабаре. Запомнили? Скажите ему про это, и покажите подземелье. Но не сразу. Через месяца три- четыре. Как только понятно будет, что здесь происходит.
       - Так что не понять. Дело ясное. Не провалятся ли они тут, при новых-то? - Священник вздохнул. - Вот же жизнь, какая она вёрткая. Как не крути, всё норовит тебя мордой в самое что ни на есть дерьмо окунуть. Всю Гражданскую нейтралитет держал, богу молился. Кроме ножа и топора с косой в доме ничего не было. А как тевтон пришёл, так по самые уши, и, как? Сам. Собственными своими руками. Эх, Господи, прости меня раба твоего за слова срамные. - Священник перекрестился. - Но скажу одно, тевтону жопу поджечь не грех. Тем более, все святые за земли русские стояли и других воодушевляли. И я в проповедях об этом говорю.
       - Поосторожней теперь. Вы ведь теперь такой богатый, что нам ваше приданное жаль будет потерять. Ваш невольный клад нам очень и очень нужен.
       Выход оказался прикрыт двойным щитом из толстых досок. Посидев и послушав доносящиеся снаружи звуки, священник, не напрягаясь, приподнял щит, а Владимир выскользнул наружу. Закидав листвой потревоженный холмик, офицер скользнул в серость тумана, заполнившего пространство между деревьями. Теперь Владимир верил, что тот смог один или с помощью сына перетаскать такое количество боеприпасов и оружия. Как и вырыть такой длинный ход в лес, на случай побега при аресте. Сил, по всему видать, в священнике не меряно.
       *******
       Гюнтер поковырял вилкой в тарелке и отодвинул её в сторону. Есть не хотелось. Через несколько дней он отправляет к чёрту на рога и когда вернется, и вернется ли вообще, он не представлял. Активно шло наступление на Восточном фронте, подкатывая волны немецких армий всё ближе к намеченной фюрером конечной цели войны - красной Москве. После которой война должна закончиться, хотя русские очень сильно сопротивляются. Судя по разворачивающимся в Африке событиям, Роммель также смог дать англичанам такой ощутимый пинок, что тем ещё долго придется приходить в себя. А значит, на очереди встаёт Иордания, Сирия, Иран, выход на Кавказ, а также другие азиатские страны. Конечно, надежды на этих итальяшек никакой. Вояки они очень и очень слабые. Хотя вон, под командованием Роммеля, всё-таки они как-то воюют? Значит могут? А там и турки, придерживающиеся сейчас нейтралитета на основе своих деклараций с Советами, когда с востока к ним подойдет вермахт с итальянцами, вступят в войну. Не смогут же они отсидеться за своим пактом о не нападении с рейхом, заключенном за три дня до начала войны с Советами? Особенно если учесть, что с левого бока Турцию уже подпёрли войска Великой Германии в Болгарии. Конечно же, нет. А вот тогда начнётся самое интересное. И это интересное они должны заранее подготовить. И поэтому, скоро последний инструктаж, проверка группы и вперёд, в воздух! Прямым курсом в Ирак, а потом на границу Китая с Афганистаном. Туда, где будет база будущего удара подвздох Советам дикими племенами варваров, к которым они отправляются. Ох, как же не хочется покидать уютную итальянскую деревушку, с её красивыми домами, виноградниками и отзывчивыми девушками! Гюнтер в тоске проводил взглядом официантку офицерского ресторана, прошедшую с подносом мимо него. Чёрт! Ему скоро и воды попить нормальной не придётся, а тут эта крутобёдрая брыкается, что замужем. Ну, ничего, сегодня вечером, он её встретит в винограднике, которым она возвращается домой каждый раз. Решив принципиальный для себя этот вопрос, Гюнтер подтянул тарелку и доел всё. У настоящего солдата, даже если и возникнет тоска, не должно быть плохого аппетита, нерешительности, и, упаси боже, сомнений. Всё чётко и понятно.
       Выйдя из ресторана по палящие лучи солнца, Гюнтер, не надевая перчаток, двинулся к казарме парашютистов. Сегодня, завтра надо ещё погонять жеребцов с полной выкладкой, пропустить по паре десятке раз через полосу, взбодрить. А потом на день отпустить, как советовал этот прыщ из Берлина. Дать выпивки, дать автобус и пускай валят в соседний город к проституткам. Солдат перед битвой должен быть чистым, накормленным, успокоённым и готовым отдать жизнь как можно дороже, выполняя приказ начальника.
       Сидевший в углу за столом итальянский повар проводил взглядом уходившего офицера, поманил к себе крутобёдрую официантку. Перекинувшись с ней несколькими фразами, итальянец стащил с себя передник, взял корзинку и, сославшись на нехватку зелени, отправился на базар. Тем более, что тот находился на соседней улице. Выбирая зелень, он долго ходил по базару, беседуя то с одним, то с другим зеленщиком, обсуждая последние сплетни и слухи, которые всегда стекались на местный базар. Вернувшись на кухню, повар, удовлетворённый качеством купленной зелени, встал к очагу, чтобы приготовить знаменитую "пасту от Лучиано", которую заказал тот симпатичный молоденький новый офицерик за угловым столиком. Хотя, как шепнула ему хозяйка по секрету, этот молоденький очень большая шишка из Берлина.
       Готовя, повар как всегда громко напевал, складывая в голове обрывки сплетен с базара, обронённых в ресторане немецкими офицерами фраз, откровений парашютистов бегавших по ночам к местной любвеобильной дамочке, в единую, хоть и пёструю мозаику. И получалось невообразимое. Немцы в их городе в течение пяти месяцев готовили группы для засылки в далёкие азиатские страны. Хотя, что общего между итальянским морским городком, хотя и на севере, и каким-то Афганистаном или как там ещё? Ничего! Удивлённый своими выводами, повар еле дождался вечера. Уже дома, сидя перед открытым окном, за стаканом вина, он решился. Выбрав лист бумаги побелее, повар аккуратно и точно записал всё, что слышал, что удалось узнать, а также свои соображения по этому поводу. Он успел закончить писать своё сообщение как раз во время. Передав письмо, скатанное в маленький шарик, он похлопал мальчишку по спине и пристроил на заднее сидение небольшую корзинку с хлебом и вином. Посылку другу он отсылал где-то два раза в неделю. И так же получал от него прекрасные окорока, так любимые немецкими офицерами, столовавшимся в их ресторане.
       Через неделю это сообщение, совершенно видоизмененное и дополненное сведениями из других источников, легло на зелёное сукно стола. Не смотря на объявленную по радио воздушную тревогу, сотрудник внимательно прочитал бумагу, подчёркивая особо важные места красным карандашом. Даже когда вроде совсем недалеко ухнуло, он продолжал спокойно и внимательно вычитывать документ, справляясь то с картой, то с другими раскрытыми на столе толстыми папками.
       Дверь в кабинет приоткрылась, и в щель заглянул офицер.
       - Товарищ майор! Воздушная тревога, ведь. Сдавайте дела и в бомбоубежище! - То ли уговаривая, то ли укоряя, проговорил он. - Ведь попадет и вам, и мне!
       - Ты мне лучше скажи, когда будут обустроены комнаты в бомбоубежище? - Майор закрыл папки, перевернул находившиеся документы вниз лицом. - Нет, не кивай на строителей! Почему у тебя солдаты из роты не помогают строителям? Что? Отдыхают? После войны будут отдыхать! Больше будут работать, меньше будут по бабам шляться! А теперь иди, ты мешаешь работать!
       Вздохнув, комендант плотно закрыл дверь, зашагал по ковровым дорожкам коридора управления, прислушиваясь к стрельбе за стенами здания. Нет, в принципе, этот, новый замначальника, прав. Строители могли бы обустраивать более быстрее, если бы была помощь от бойцов комендантской роты. А то, действительно, что-то часто стали к нему женщины из города обращаться по поводу оформления всяких там отношений с солдатами из роты. Словно с ума посходили эти бабы. Готовы на всё, лишь бы ребенка поиметь. Тут война, понимаешь, а они как с ума сошли, детей подавай!
       *******
       Ему пришлось немного поплутать по лесу, но он нашёл дуб, расколотый молнией надвое, могилы, эту поваленную сосну. Не желая демаскировать место и раскапывать, он потыкал ножом землю через листву и ветки. Земля была мягкой, и нож входил очень легко. Тут явно хорошо копали. Владимир подкопал немного сбоку, стараясь не нарушать общий вид. Просунув руку в образовавшуюся щель, он, действительно, нащупал толстую ткань брезента, укрывавшего выпирающий угол ящик. Значит, красноармеец не бредил. Действительно, тут десять кэгэ золота и двадцать серебра в слитках и украшениях, совденьги, какая-то валюта, а также таинственные мешки с делами и картотека. Только вот какая. Аккуратно засыпав небольшую щель, убрав следы, Владимир устроился в зарослях буйно разросшегося какого-то кустарника, и призадумался. Клад на месте, одним словом. Но что ему в этой ситуации делать? В тылу, без возможности связаться со штабом и с управлением, он мог только организовать отряд из рассыпанных по лесу красноармейцев. Тем более, что оружие и боеприпасы на первое время были. Но вот что потом? Как связаться? Когда в городок придет связной? Мда. У него тут клады, клады и вопросы.
       В воздухе раздался мерный гудящий звук. По небу неспешно двигалась стайка "ТБ-3" направляющаяся куда-то в тыл немцам. Днём, без сопровождения истребителей это было похоже на безрассудную атаку в упор на пулемёты. Владимир вздохнул, перевернулся на бок. Изменился и тон в небе. "ТБ" заложив вираж, неожиданно быстро переместились куда-то за город, там также ловко перестроились и стали бомбить что-то за городом. Бомбометание было удачным, так как в небе скоро встали столбы чёрного дыма, послышалась канонада. Рвался боезапас либо в танках, либо в колоне грузовиков. Отбомбившись, "ТБ" стали взбираться всё выше, стараясь уйти в редкие облака. Немецкие "Мессеры" появились уже после того как последний бомбардировщик укрылся за белёсой стеной облаков. Помотавшись по небу, как голодные собаки в поисках еды, истребители выстроились и двинули в ту же сторону, куда ушли бомбардировщики. Владимир не сомневался, что их наведут на цель наземные силы и истребители смогут сбить несколько наших машин. Радиосвязь давала немцам значительные преимущества при управлении на поле боя.
       Всё-таки надо пробиваться к своим. Фронт, судя по такому налёту, далеко не ушёл, и, возможно, им удастся протиснуться в игольное ушко. Приняв решение, Владимир прошёл к озеру, быстро разделся, ополоснулся. Свежая вода помогла снять напряжение, отчего в теле образовалась легкость. Можно даже сказать невесомость. Сложив гражданскую одежду, Владимир вытащил форму, переоделся. И хотя в лесу было приятная прохлада надел плащ. Вывалянный в грязи, глине, саже, с зелеными полосами от травы он позволял ему не сильно выделяться на фоне зелёной листвы и коричневых и белых стволов деревьев. Заправив пилотку за ремень, Владимир пошёл к месту, где, по его мнению, он мог бы спокойно понаблюдать за городком, кладбищём и обеими дорогами. Не дойдя до того места, Владимир остановился у дерева, развёл полы плаща и облегчённо вздохнул. Всё-таки приятно, вот так на природе. Только вот эти звуки у него за спиной.
       - Ханда Хох! - Прошипели у него за спиной.
       Владимир, не прерывая такого приятного занятия и не оборачиваясь, ответил.
       - Во-первых, немцы не на своей территории. Они уже всего боятся. А тут ещё и лес. Куда они, по одиночке, не ходят. Как правило, они громко разговаривают, чтобы заглушить свой страх перед русскими в лесу. Да и распугать русских. Так что, увидев в лесу незнакомца, да ещё и с автоматом, немец будет орать как сумасшедший, чтобы привлечь внимание других немцев. Во-вторых, не "ханда хох", а "хэндэ хох", что значит "руки вверх". А, в-третьих, вы так топали и трещали ветками, что вас было слыхать за сотню метров.
       - Умный нашёлся? - Кто-то дёрнул затвор. - Вот сейчас...
       - Ага. И сюда набегут сотня - другая немцев. - Владимир спокойно застегнул ширинку, повернулся. - И вам придется с ними со всеми воевать или бежать как зайцам.
       За спиной стояли четверо. Судя по их виду, они давно шли по лесу. Два красноармейца и два гражданских. И две винтовки.
       - Ну, что? - Владимир поправил автомат. Красноармейцы вытянулись. - Ваши документы.
       Солдатские книжки сообщили ему, что эти двое из одной артиллерийской части, а справки из колхоза и повестки военного комиссариата, что перед ними мобилизованные в РККА, которые так и не добрались до пункта сбора в этом городе. Название города было написано жирно толстым карандашом над зачеркнутым названием населенного пункта первого сбора. Владимир также представился им. Потом, окинув взглядом всех, задал простой вопрос:
       - Есть хотите? Сколько дней не ели?
       - Пару дней. - Помявшись, ответил более пожилой солдат. Сюда по взглядам, бросаемым на него другими, он был старшим в группе.
       - Тогда налетай. - Владимир скинул рюкзак, вытащил пару банок немецкой тушёнки и полкаравая. - Чем, как говориться, богаты.
       - Немецкая? - С недоверием в голосе спросил молодой, крутя банку перед глазами.
       - А то ещё какая? - Усмехнулся Владимир. - Военторга нет. И магазины, как сам понимаешь, не работают. Вот и приходится немцам с нами делиться. Хотя они, ох, какие и жадные люди.
       Хохотнув, четверка уселась вскрывать консервы. Уже через минуту, поделив всё поровну, они сидели с набитыми ртами. Владимир отказался от своей доли, но присел поговорить. История, которая ему рассказали, была похожа на сотни других, которые ему пришлось выслушать при фильтрации вала отступающих мелких групп и одиночек. В первые дни, он помогал ребятам из особого отдела отсеивать дезертиров из этого нарастающего вала отступающих, приводить в чувство паникеров и просто испуганных, растерянных красноармейцев и офицеров. Артиллерийская часть при движении к месту указанному для занятия обороны были атакованы немцами. Сначала бомбёжка, потом мотоциклетки и броневики, а потом и танки. Так до моста, который они должны были с пехотой оборонять, даже не дошли. С мобилизованными было ещё проще. Погрузив на машину, повезли в один город, оттуда в другой, потом в третий. Везде комиссариат или уже убыл, или воинская часть уже отходила, и просто некому было заняться мобилизованными. Когда бензин кончился, пошли пешком в пункт сбора, который, вроде как, должен быть в этом городе. По пути налетели мотоциклетки, часть поубивали, часть в лес сбежала. Лейтенанта, что был с ними и который старался прикрыть их отход в лес, стреляя из своего револьвера, немцы просто закололи штыками.
       - Простите, товарищ командир, - подал голос один из мобилизованных, - вы не знаете как далеко наши. В городе, как мы понимаем, немцы?
       - Правильно понимаете. - Владимир прислушался к звукам. По одной из дорог двигалась колонна танков и грузовиков. - А как далеко фронт не могу сказать точно. Примерно километров пятьдесят-шестьдесят. Когда шли, не слышали удаленные такие легкие раскаты? Это работает артиллерия. Там фронт.
       - Слышали, как не слыхать. Поэтому и двинули сюда. Значит, наши тут.
       - Верно. - Согласился Владимир. - Только проблема пройти сквозь немецкие порядки и не попасться.
       - Эт точно. - Согласились все.
       Неожиданно над их головами, за кронами деревьев, взревели моторы, появившиеся "Чайки" проскочили лес, и стали расстреливать колонну и сбрасывать бомбы. Все бросились на землю, стараясь спрятаться за деревьями. Некоторые бомбы, пролетая далеко за колонну, рвались совсем близко, отчего осколки секли стволы. Пробомбив немцев, постреляв по пытающимся развернуться грузовикам и разбегающимся немцам, стремительные "Чайки" также внезапно пропали, нырнув в промежуток между лесными массивами.
       - Здорово наши их. Как приложили-то. А? - Радостно заговорили лежавшие рядом солдаты и мобилизованные. Виденное возбудило их. - Вот бы таких тогда, когда нас атаковали. Тогда бы посмотрели, кто кого.
       - Надо убираться отсюда. За мной. - Владимир вскинул рюкзак за плечи. - Идти тихо и молча. Смотреть по сторонам. Ты и ты - направо и налево. Ты - назад, а ты - смотришь вперед налево, я вперед направо. Всем смотреть друг за другом. Если увидите немцев, не кричать, только падать. Стрельба начнется, отходить глубоко в лес. Понятно? Пошли. Тут скоро немцев будет очень много. Могут и сюда забрести.
       За спиной у них ухали взрывающиеся грузовики, танки, потрескивали патроны в огне, выбрасывая струи трассеров в небо. Штурмовка двух звеньев "И-153" была успешной.
       Офицер и солдаты прошли небольшую полянку и углубились в лес. В эту же минуту, в несколько десятков километров от них, один из истребителей, переделанных усилиями полковых механиков в легкие штурмовики, заложив вираж, пошёл на таран "Мессершмита", заходившему в хвост второго звена "Чаек". Первый он успел сбить, вогнав в него весь остаток ленты. Лётчик в "Мессершмите" всё-таки угадал его манёвр и попытался отвернуть, но удар выпущенных шасси пришёлся точно по кабине. От удара немец кувырком полетел вниз, где, ударившись о верхушки деревьев, рассыпался на части, а "И-153" взлетел вверх. В кабину пилота, слепя его, захлестала эмульсия масла и керосина. Боясь, что эта смесь сейчас вспыхнет, пилот, освободился от крепких объятий ремней, камнем выпав из кабины. Последнее, что осталось в памяти лейтенанта, теряющего сознание от боли в раненой ноге, белый купол парашюта и улетающий от него истребитель.
       А истребитель И-153, как скакун почувствовавший свободу, рванул куда-то вверх, потом свернул, поддавшись давлению встречного потока воздуха, пролетел так же резво, и упал, закрутившись, на то самое место, которое он совсем недавно отбомбил. Протаранив танк, растаскивавший на дороге завал из горящих машин, истребитель ухнул, разбрасывая во все стороны горящие куски. От этого взрыва в стоявшем на обочине и протараненном танках сдетонировал боезапас, и вспыхнуло ещё несколько грузовиков, превратив тем самым дорогу в сплошную полосу огня. Отгоняя пехоту всё ближе к лесу и не давая возможности спасти раненых товарищей. Подход необходимого подкрепления к передовым частям, удерживающим ожесточённые контратаки РККА на вынужденно занятой линии обороны, по этой дороге был полностью исключён.
      
      
       ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПОПЫТКА НЕ ПЫТКА.
      
       Проскользнув через кладбище, Владимир чуть не попал под свет фар, отъезжавшего от церкви бронеавтомобиля. Вернее сказать, бронированного грузовика с пулеметом наверху. Проводив взглядом странный автомобиль, пропыливший в сторону города, офицер осторожно и медленно подполз к церкви. В кустах чертополоха и крапивы, которые почему-то вокруг кладбища росли особо густо, пряно пахло травой. Остывающие от дневного жаркого солнца заросли источали неземной дурманящий запах, от которого кружилась голова, хотелось прилечь и смотреть в небо, на таинственные и загадочные небесные своды. Владимир подождал немного и стукнул в полуосвещённое окошко. В тот же момент в фасаде дома приоткрылась малозаметная дверь, из-за которой ему замахал сын священника. Нырнув в узкую и тесную для него хозяйственную коморку, где хранились какие-то старые бочки, лопаты и прочая непонятная рухлядь, Владимир пополз за сыном по проходу под полом. Внезапно замерев, сын ткнул ногой пыхтевшего за ним Владимира. Тот замер и услышал разговор стоявших над ним. Они постоянно переминались с ноги на ногу, доски пола отчаянно скрипели, заглушая слова, но было слышно, что стоявшие обсуждали какой-то список. Наконец, густой бас священника пожелал им спокойного возвращения и гости ушли. Сын помахал рукой показывая, что можно продолжать движение, и они поползли дальше. В конце прохода, с трудом отодвинув крутобёдрую бочку, сын проскользнул в погреб. Владимир же, как не старался, не смог сдвинуть бочку. Видно, что сила у сынка была отцовская. Могучая и спокойная. Наконец, священник сам отодвинул бочку, протянул руку.
       - Застряли маленько? - Усмехнулся он. - Вот не думал, что такой худощавый, да застрянет. Не уж то отъелись за такой срок?
       - Да, смешно, не спорю. - Владимир отряхивал землю с головы. - У вас тут как у кротов, везде и повсюду ходы. Что-то случилось? - Заметив выражение лица у священника, спросил он.
       - Так, вот.... Тут, не поверите, оказия такая. Объявился сынок нашего последнего барина. В чине обер-лейтенанта. С немецким другом. Из самого Берлина. Хочет посетить подземелье и своему другу показать.
       - Вот же ... - не выдержал Владимир. - Мда. Не было печали, так черти подкачали!
       - Господи, прости раба твоего неразумного за слова срамные и упоминание рогатого! - Священник перекрестился и осуждающе постучал желтоватым от никотина ногтём по доскам бочки. - Так это ещё не всё. Были с ним двое русских. Ну, из тех, кто недавно вернулись. Уже списки составили, кого арестовывать надо. Мне показывали, благословления просили. Иуды. Много людей будет арестовано. Женщины, в основном, детишки. Все семьи совработников и партийных.
       - Так, что предлагаете? - Владимир прижался спиной к бочке. Ситуация действительно была очень и очень плохая. За ночь, пока этот "сынок" с другом будут дрыхнуть в городе, им не перетаскать такой объем. Ни в каком случае. Священник видно тоже это понимал.
       - Приглашён я на вечернюю трапезу с ними в дом Агафии. Туда же они поехали сейчас. Баньку истопить, помыться. А вечером, в десять ужин устроить. Даже пароль дали. Что бы, если что, немцы пропустили меня через посты. За что приглашён? Да за тот побег в 1918 году. Пожалел мой батюшка его. А, как видно, зря.
       - Понятно. Дом-то далеко?
       - Да нет. Практически на окраине. И ещё одно. Туда придут эти Иуды со списком.
       Владимир вздохнул, поднялся. Надо было действовать. Пока ещё есть время.
       Отоспавшиеся и свежие красноармейцы, внимательно выслушав рассказ Владимира, согласились с планом. Объяснив задачу и показав примерную схему расположения двора Агафии, Владимир предупредил, что они обязаны сделать это быстро и без шума.
       Вновь подземный тоннель вывел их в лес. До опушки они дошли быстро, а там к ним присоединились, сидевшие в кустах, те четверо. Итого, двенадцать на неизвестно сколько немцев во дворе Агафии.
       В середине недели баня, действительно, топилась только одна. На дворе Агафии. Подобравшись как можно ближе, залегли в зарослях какого-то кустарника и стали наблюдать. Наблюдение издалека показало, что во дворе у дома на скамейке под окнами сидят двое, у бани двое, а также несколько человек на улице возле этого странного грузовика. Владимир ещё повторил задачи, предупредив, что священника ни при каких обстоятельствах следует не трогать, а, наоборот, обеспечивать его безопасность и не вызвать в отношении его подозрений.
       Пригорок оказался очень глинистым, и, как раз, прошёл тот самый приятный летний кратковременный дождик. Так что, они попыхтели, прежде чем, измазавшись, проползли наверх. Часть нырнула вдоль огорода, направляясь к дому, часть проползла к соседям, выходя к улице, на которой стоял грузовик, Владимир, музыкант и ещё один красноармеец подползли к бане. Из маленького "глухого" окошка доносились голоса, хохот, шипение пара. Владимир кивнул "Пора". Сидевшие на земле у угла немцы, даже не успели сообразить, как рухнули на землю, проткнутые штыками. Через зазор между бревнами угла Владимир увидел, как вскочившие со скамейки немцы были сбиты с ног и заколоты, а красноармейцы ворвались в избу. В эту же минуту распахнулась высокая калитка и Михаил, пятясь задом, затащил двух убитых немцев, потом принял с улицы ещё двух. Повернувшись лицом к бане, поднял вверх свой пулемёт. Пора. Владимир, вытащил пистолет, махнул рукой. Пробежав со своего конца сруба до двери, он присел, прислушался к звукам в предбаннике. Через щёлочку приоткрытой толстой двери было слышно, как там внутри кто-то звенит посудой. Дернув на себя дверь, они вдвоём заскочили в предбанник.
       Девушка, сидевшая сжавшись в углу, только слабо пискнула, когда Владимир ударом рукоятки пистолета в голову сшиб немца в белом переднике и колпаке, сервировавшего стол. Тот, всхлипнув, стал заваливаться назад, на стол, грозя загреметь всей выставленной по правилам этикета посудой. Музыкант подхватил его, прижал к себе и стал аккуратно опускать на пол, не спуская глаз с девушки. Показав ей кулак, и получив не менее красноречивое мотание головой, выражающее её согласие и понимание, Владимир ткнул пальцем в сторону моечной. Девушка вытянула вперед дрожащую руку и показала три пальца. Музыкант быстро снял автоматы с гвоздя, подобрал на другое плечо висевшие портупеи. Другой пристроился у тонкой двери в моечную. Владимир перехватил пистолет поудобней, стукнул в дверь.
       - Господин обер-лейтенант! - Сказал он громко по-немецки. - Тут пришли какие-то русские. Наверно, это к вам.
       - Кто там ещё!? Я же сказал, что бы ждали в избе! Нет, попёрлись сюда! Пётр, поди, разберись. - В моечной грохнула шайка, ухнули в восторге от потока холодной воды, обрушившейся разом на разгорячённое тело. - Я сейчас, Алексей Андреевич! Мигом разберусь!
       Вышедший мужчина едва успел закрыть за собой дверь. От удара прикладом он отлетел к музыканту, добавившего ему коленом. Владимир, прижав мужчину к полу, быстро скрутил ему руки за спиной и завязал рот полотенцем. Теперь очередь за остальными.
       *******
       В кабинете ещё пахло свежей краской - дурманно и удушливо. Отодвинув край светомаскировки, Сапрыкин потянул форточку на себя, вдохнул свежего воздуха. Ему удалось сегодня поспать часа четыре, и поэтому он чувствовал себя более и менее. Хотя спать всё равно хотелось. Потянувшись, заскрипев ремнями портупеи, он плотно приткнул ткань и вернулся к столу. Назначение его на должность замначальника управления было для него не то чтобы неожиданным, но сверхскоротечно. От чего у него ещё сохранялось ощущение нереальности происходящих вокруг событий. Как от перелёта по такому длинному маршруту, так и от дел, обрушившихся на него потоком, едва он переступил порог управления. Как оперативных, так и хозяйственных, причём последние доставляли значительно больше хлопот. В первую неделю было особо тяжело, и в некоторые моменты Сапрыкин просто скрипел зубами. Помимо того, что работники управления, включённые в повседневный боевой ритм управления, были не уловимы, в сейфах был полный беспорядок, папки с делами были переложены и во многих отсутствовали целые разделы. Когда он поднял вопрос об этом перед начальником управления тот, кашлянув, поманил к себе пальцем, и тихо сказал на ушко: "Не поднимай волну, а то, вернувшись, она и тебя утащит. Всё потихоньку сделаем. Со временем". Уже на второй неделе Сапрыкин понял причины такого беспорядка и такого быстрого перевода на эту должность. Посланный на усиление разведотдела одной из отступающей армии, замначальника попал, вместе с ней, в окружение. Как поговаривают, что, попав каким-то образом в плен, был потом освобожден налётом других отступающих. Но, или в плену что-то там произошло, или он что-то там сболтнул. Короче, занялись им по возвращению товарищи из соответствующего отдела тщательно и внимательно, проверяя каждую бумажку. Проводя соответствующие мероприятия по управлению. Отчего многие работники разъехались по фронтам, от греха подальше, и в делах были такие прорехи.
       Взъерошив бобрик на голове, Сапрыкин опять сел за стол. Людей катастрофически не хватало. Не возможно было собрать всех и направить на запад, оголив весь азиатский район. А там чего только нет! И англичане с восстающими против них афганцами, и иракцы, которые спят и видят, как бы вытолкать англичан взашей, и иранский шах, открыто демонстрирующий свои симпатии фашистам. И сами фашисты, проникающие всё глубже и глубже в Азию, устанавливающие отношения с бандитствующими национальными племенами, которые, конечно же, с удовольствием набросятся на Советскую Азию, грабя и убивая. Тут надо что-то предпринимать. Откинувшись на спинку стула, Сапрыкин вновь обвёл кабинет глазами. Надо обращаться с предложением о возврате целой группы товарищей, и, по-другому, видимо, никак нельзя. Подтянув к себе бумагу, замначальника, обдумывая каждое слово, стал писать рапорт о целесообразности возврата группы товарищей, осуждённых и поражённых в правах, и более полном использовании их в работе по их специальностям. Дописав рапорт, Сапрыкин вытянул запрошенный из ГУЛАГА список бывших работников этого управления и офицеров РККА по этому профилю, стал переписывать фамилии, вспоминая каждого из списка. "Получится или нет, не понятно, но хоть попробую" - думал про себя он, ставя пропущенные запятые. - "Хоть четверть вернут, всё же легче дышать будет. Попытка не пытка".
       В коридоре управления что-то громко и тяжело хлопнуло об пол, заставив вздрогнуть стены, послышался рассерженный голос коменданта. "Вам только кирпичи таскать!" - Голос у него был сердитым и даже прерывался от усилия. - "Сколько раз вам говорить, чтобы доски подкладывали!" Солдаты отвечали что-то трудноразличимым бормотанием, затаскивая сейф обратно на тележку, с которой он соскользнул. Они уже устали, так как работали уже третью ночью подряд. Управление, подальше от бомбёжек, переезжало под землю во вновь оборудованные кабинеты.
       *******
       Грузовик с трудом, но вместил всех. И их, и двух пленных, и девчонку, которая вцепилась в них клещом. Быстрый захват, прошедший без одного выстрела, позволил не только взять пленных, но и получить этот бронированный грузовик, оружие, патроны и еду. Благо для приёма гостя хозяева расстарались. Приказав всё грузить в бронемобиль, Владимир сам проверил как прочно связаны хозяйка, священник и хозяин, оставленные в избе. Удовлетворившись, он вышел на улицу, взглянул на небо. Ночь уже встала на середину, и им было пора в дорогу. Усаживаясь на переднее сидение, рядом с водителем, Владимир поправил офицерский китель, фуражку, проверил как сидит каска на танкисте, который сменил свой черный комбинезон на куртку сизого цвета.
       - Ты молчи. Говорить буду я. Понял? В случае чего, там наверху, слышите? В случае чего очередь и пару гранат. По сигналу будем прорываться! Только по моей команде. А до этого молчок! Ни гу-гу. Понятно?
       Повернувшись к сидевшему сзади Михаилу, негромко спросил:
       - Ты чего так попу-то врезал? У него синяк уже на пол-лица.
       - Так вот именно, на пол-лица. Эффектно, но не сильно и не больно.
       - Откуда же такие способности? - Владимир кулаком погрозил солдату, приподнявшемуся слишком высоко в кузове.
       - Так, это. Бокс. Удар справа, удар слева. Нокдаун.
       - Как кого не возьмешь, так все как один умельцы скулы воротить! - Владимир вздохнул. - Всем быть наготове. Ещё раз повторяю. Всё делать только по моей команде. И смотрите за этими иудами. Чтобы от них я и писка не слышал. Ну, что поехали? Попытка не пытка!?
       Грузовик неожиданно легко тронулся с места, заведясь с первого раза. Покачиваясь на рытвинах, он выкатился на ровную дорогу одной из центральных улиц и, пустив клубок сгоревших газов в воздух, рванул вперёд. В свет фар пару раз попадали патрули и часовые, сторожившие стоявшие колоны грузовиков и легких танков. Но они все отступали назад, спасаясь от клубов пыли поднимаемых грузовиком. Ночью, кому-то из штаба видно не спиться. Вон как несутся куда-то в темень ночи.
       Они вылетели из городка, и дорога стала проскакивать мимо километровыми столбиками. Все заговорили, эмоции захлестнули людей. Смеясь и вспоминая смешные, по их мнению, моменты, они быстро съели приготовленное для дорогих гостей, прикончив одну бутылку. Настроение стало ещё лучше. Рассвет они встретили в млечном плену тумана, окутавшем дорогу. Им даже пришлось снизить скорость, чтобы не столкнуться с внезапным возникшим препятствием.
       Увидев хвост колонны, Владимир скомандовал приготовиться, дернул затвор автомата. Действительно, их попытались остановить. Навстречу выскочил офицер, помахивая жезлом. Владимир скомандовал "Огонь" и дал длинную очередь по стоявшим у машин солдатам. Закидывая гранатами колону и расстреливая магазин за магазином, они смогли проскочить её. Где-то там, сзади, в клубах пыли и земли, поднятых взрывами гранат, рвались горящие грузовики, кричали раненые немцы, беспорядочно стреляли им вслед. Они прорвались и ещё сквозь другую колону, но уже через несколько километров были вынуждены свернуть в лес. Всё-таки огонь велся, практически, в упор. Пробитые колеса елозили ободами по грунтовой дороге, смоченной прошедшим легким дождиком, и уровень бензина резко падал, угрожая оставить их на дороге, посреди открытого поля.
       Девчушка оказалась довольно бойкой. Помимо возраста, имени, фамилии и прочей информации, в том числе и выполненной норме по стрельбе, она рассказала и о Агафии, и о муже её, и о то, как её насильно схватили у себя во дворе и приволокли в баню для "прислуживания господам офицерам". И когда их небольшой отряд тронулся, она уже шла с карабином одного из артиллеристов, с подсумками на ремне, охватывавшем, через тонкую ткань ситцевого платья, её тонкую талию.
       Допрос Владимир провёл уже тогда, когда солнце встало в зенит. До этого момента пленные, гружённые захваченным в грузовике, шли с завязанными ртами и руками, подталкиваемые, при малейшей заминке, увесистыми тычками. Чуть отстав, Владимир, не теряя время, на ходу знакомился со списками, которые действительно были большими. Семьи совработников, партийных работников, семьи красноармейцев, офицеров, евреи и сочувствующие большевикам они были внесены каждые в свой список, и напротив каждой фамилии стояла пометка о степени важности. Если бы эти списки попали в руки немцев, то многим в том городишке, точно, пришлось бы не сладко. Хорошо, что они успели перехватить эти списки, а иуд повесить на перекладине ворот, положив в карман листок с надписью "Предатель". Впредь другим наука будет. И для немцев показательно. Несмотря на то, что они хозяйничают в городе, предателей казнят, солдат убивают, а офицеры пропадают. Да ещё это, возможно, усилит доверие немцев к священнику. Как никак, а синяк, действительно, был на пол-лица.
       Немец, в отличие от русского, пошёл на разговор более охотно. Сообщив только ту информацию, которую Владимир и так знал о нём из его же офицерской книжки, офицер замолк. Пропуская мимо ушей все вопросы Владимира, немец, казалось, думал о чём-то о своём. Потом предложил сдаться, пообещав взамен сохранение жизни. Владимир улыбнулся и, наклонившись, прошептал:
       - Мы взяли вас без одного выстрела, хотя вас охраняли десять человек. Это верно? - Немец кивнул. - Вы видели, ведь, как мы вешали предателей? Как нагло прорвались сквозь несколько колон немецких войск? - Немец снова кивнул. - И Вы теперь, действительно, полагаете, что нам дорога наша жизнь? Вы нахал, и, поэтому, будете наказаны.
       Встав, он потянулся, махнул рукой стоявшим рядом красноармейцам. Те вытащили заранее приготовленную веревку и стали с каменными лицами крутить петлю. Немец сначала высокомерно улыбался, но после того как веревку деловито перекинули через толстую ветку березы и попробовали на тяжесть, затрепетал. Пальцы на босых ногах, торчавших из галифе, одетых впопыхах, зашевелись. Пот стал стекать с висков, он побледнел. Русский, связанными руками за спиной, стал мычать и задергался, пытаясь встать без рук, но, получив пару ударов ногами, затих.
       - Хорошо. - Немец икнул. - Подчиняюсь вашему насилию. Что вас интересует? Предупреждаю, что это сказано под пытками.
       - Это другой разговор. Но мы ещё вас не пытали. Когда начнём, вы вспомните как звали любимую собачку вашей бабушки в детстве. Я вам лично это гарантирую. Так что в ваших интересах говорить откровенно и полно. Всё что знаете или слышали. А теперь о деле. - Владимир уселся на полусгнивший ствол березы, вытащил документ из портфеля, взятого в бане. - О каком санатории для лётчиков говориться в этом документе?
       *******
       Дверь после нескольких ударов кулаком открыла выбеленная блондинка, в толстом халате с драконами и папиросой в руках. Окинув взглядом стоявшего на пороге лейтенанта, она подпёрла косяк двери и заигрывающим тоном спросила:
       - Вы кого-то ищете, молодой человек?
       - Профессор Никитин проживает здесь? - Лейтенант, не мигая, смотрел в глаза женщине, затягивающейся табачным дымом.
       - Так вы к этому маразматику? - Разочарованно спросила она, уступая дорогу. - Лучше бы забрали его, что ли. Допоздна ходит по коридору, гремит своим чайником, роняет тут всё. Забывает включенную воду. А последний раз и дверь оставил открытой! Заходите, люди добрые, берите что хотите! - Женщина, отступая, с порога вываливала в лицо лейтенанту всё больше нелицеприятных фактов совместного проживания "уплотненки". И когда она приготовилась выложить основной факт, позорящий этого очкастого интеллигента, женщина наткнулась на взгляд лейтенанта. От которого ей стало не по себе. Пискнув что-то не членораздельное и махнув рукой на дверь, за которой была комната профессора, женщина растворилась в полутьме коридора, напоминая о себе только шуршанием шелкового халата.
       На стук за дверями зашуршали, кто-то кашлянул и в раскрытой двери появился худощавый пожилой мужчина в очках на одной дужке. Вторая, каким-то странным образом, исчезла, оставив напоминание о себе в виде небольшого обломка у самого корня.
       - Чем обязан? - Вид лейтенанта НКВД на пороге не взволновал мужчину, но насторожил.
       - Профессор Никитин? Это вы и профессор Козилевски авторы книги по географии среднеазиатских стран? - Получив подтверждение в виде молчаливого кивка удивленного профессора, лейтенант вступил в комнату. - Разрешите? Мне надо с вами поговорить о книге.
       Соседка, скрываясь в полутьме коридора, старательно вытягивая шею, пыталась уловить хоть какой-нибудь звук из-за двери профессора, но кроме негромкого и неразборчивого "бу-бу-бу" ничего не было слышно. От чего настроение у женщины становилось всё хуже и хуже. Если это не арест, то что? И как это может отразить на ней? Наконец, дверь распахнулась, и профессор вышел провожать военного. По их виду она поняла, что они оба остались довольны друг другом, а когда военный пожал руку и сказал, что профессор очень сильно помог, женщина даже заскрипела зубами. И тут же затихла, услышав, что профессору обещана помощь, всемерное содействие и не только по его работе. Последнее заставило ещё сильнее забиться её сердце. "Значит, будут выселять!" - Решила про себя она, лихорадочно перебирая в памяти варианты действий - куда бежать и кому жаловаться. - "Очень странный профессор и это лейтенант! А может быть это совсем и не настоящий лейтенант? И это шпионы?" - В голове её совсем стало шумно. Мысли лихорадочно метались в голове, сталкиваясь и производя ещё больший беспорядок. Который, в свою очередь, ещё больше заводили и без того перевозбуждённую женщину. Действительно. Вокруг только и говорят о немецких шпионах, и о том как они нагло разгуливают по Москве под видом военных, вербуя всяких неустойчивых элементов. Каким, по её мнению, и был этот очкастый профессор не пойми каких наук. "Надо пойти в милицию. Попытаться выяснить кто и что. Ведь попытка не пытка" - уговаривала она себя, забираясь под одеяло.
       На следующее утро она опрометью выскочила из квартиры и заспешила в милицию. Часа через два в квартире появился милиционер, который проверил документы у профессора, поинтересовался чем тот занимается в такое неспокойное время, задал ещё несколько вопросов и шёл, получив у профессора какой-то номер телефона. А через три часа, заплаканная женщина, под надзором управдома и двух спокойных крепких мужчин в гражданском, собирала вещи, чтобы переехать из этой квартиры в центре Москвы в комнату рабочего общежития при одном удаленном заводе на окраине.
       Вечером, сидя на вещах посреди комнаты с выбитыми стеклами и пробитыми осколками стенами и с покорёженной сетчатой кроватью в углу, она с испугом прислушивалась к взрывам бомб, падавших в районе завода. Дальше завода начинались поля, за которыми, на берегу небольшой речки, силами рабочих и трудовых батальонов копались окопы, рвы, блиндажи и позиции для артиллерии. Работы шла как днём, так и ночью, и смены не уходили с работ, греясь у костров. Немцы старались нарушить работу хотя бы по строительству оборонительных рубежей, если у них не получалось пробиться через заградительный огонь зениток и сбросить бомбы на центр Москвы.
      
       ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ИЗ ОГНЯ, ДА В ПОЛЫМЯ.
      
       Старший отряда, поворачиваясь спиной к налетающему порывами ветру, старательно делал пометки в блокнотике. Новый карандаш, полученный у начальника лагеря, радовал его своей длиной и тонкостью выводимых им линий. Отряд же, переминаясь с ноги на ногу, выдыхал клубы пара, которые тут же сносились порывами ледяного ветра.
       - Теперь, так.... Смольников.
       - Я.
       - Сам знаешь чего. - Самодовольно ответил старший отряда. Он любил с утра шутить. Особенно когда ночью удавалось выпить бражки, тайком забодяжанной в кочегарке. - Пойдешь на заготовку дров. Корпус, конвойная, наш барак. В помощь тебе пойдет, - старший заглянул в книжечку, - профессор Козлевич.
       Отряд замер в ожидании очередной словесной схватки профессора и старшего отряда. Такие перепалки веселили всех - от старшего отряда до конвоиров. Но сегодня профессор промолчал. Разочарованные конвоиры и не менее разочарованный отряд, подхватив топоры и пилы, винтовки двинулся к воротам. Уходившие на лесосеку заключённые с одной стороны завидовали остающимся. Как же, вовремя поедят горячего, а не то остывшее, что привезут, да ещё и с большим опозданием. С другой же стороны, быть тут, в лагере, за колючкой хоть лишнюю минутку, нет спасибо. На лесосеке, хоть на немного, но, всё-таки, на свободе. А конвоиры у костров, даже и не конвоиры, а так, сторожащие их от диких животных. Которых в тайге предостаточно.
       Козилевски Ян Каземирович, "польский шпион и агент румынской разведки" поправив очки, кивнул Смольникову.
       - Ну, что, молодой человек? Пойдемте, поработаем? Во славу великих?
       - Ох, Ян Каземирович, - Смольников, подтянул пояс, взял приклоненную к стенке барака пилу, - договоритесь. Срок добавят, вообще, тогда никогда не выйдете.
       - А пустое это, юноша, пустое. - Ян Каземирович помотал головой. - Как поется в народной песне, "... и никто не узнает где могилка моя". Но это, заметьте, судьба не только моя, а всего нашего многострадального народа.
       - Ян Каземирович! - Смольников добавил строгости в голос. - Договоритесь ведь!
       - Да, вы, не донесете. Я с вами могу спокойно говорить. Как шпион со шпионом. - От ходьбы голос поляка стал дрожать. - Тем более, что ученик с учителем, за редким исключением, имеют общие взгляды. Кстати, Вы выучили те слова, что я Вам написал?
       Смольников, попав в лагерь после нескольких месяцев непрерывных допросов и быстрого суда, едва не сошел с ума. И только профессор Козилевски смог вывести его из того состояния смертельной апатии, заразив рассказами об уйгурах, о великих завоевателях Средней Азии, великом и ужасном Тимуре, грозе мира и властителе духов войны. А затем смог увлечь изучением уйгурского языка. Сам же профессор стал брать у "агента японской и белокитайской разведок" уроки монгольского языка, находя для себя в нём всё больше и больше интересных языковых находок.
       Пилить дрова было сущим наказанием. Как и положено, на растопку оставляли самые сучковатые и скрюченные бревна, отправляя строевой лес, с каждым днем всё больше и больше, по узкоколейке на узловую станцию. Лозунг на полосе красной материи, трепещущей на студеном ветре октября, над воротами лагеря, не призывал, а требовал: "Перевыполни норму лесодобычи! Убей ещё одного фрица!". И лагерь перевыполнял. Смешанные отряды уголовно-политических заключенных каждый день валили сосны, кедры, лиственницы, удаляясь всё дальше и дальше в тайгу. А на растопку нужно было пилить эти коряги с переплетенными древесными волокнами и твердыми сучками, отчего пила плохого качества тупилась уже через час работы. Поэтому, каждый час Смольников садился, чтобы выданным старшим отряда напильником, навести остроту зубов у пилы. Ян Каземирович, отдыхая от монотонной работы, во время которой нельзя было толком поговорить, пускался в рассуждения о судьбах империй Средней Азии либо рассказывал о своей последней поездке с археологами в Киргизию. В которой они начали раскопки какого-то древнего, похоже, уйгурского городища, находя при этом вещи поразившего его воображение.
       Обед они, действительно, поели горячий. Эта небольшая лагерная привилегия, сложившаяся, как-то сама собой, для работавших на внутренних работах (а значит во благо лагеря), немного приободрила их. После обеда, до самого наступления серых предвечерних сумерек они пилили дрова, довольно быстро сделав норму. Но, помня принцип начальника лагеря, которого тот придерживался строго, что "не занятый заключенный преступник вдвойне" они продолжили пилить неудобные коряги, но уже не так быстро, делая как можно часто перерывы.
       Во время одного из такого перерыва, они с удивлением увидели, как к воротам лагеря, из сереющей стены тайги, подъехала черная "емка", моргнула фарами и возле неё тут же образовался сам начальник лагеря, который, лично, дернув за линь, открыл шлагбаум перед машиной. Если он так суетится, то значит приехало начальство. А это было с одной стороны хорошо. На ужин дадут полную норму и даже с постным маслом. С другой стороны плохо. Начальник лагеря не любил приезда "высокого начальства", равно как и нарушение заведенного им порядка. А любой начальник это свой взгляд на то, как должен "сидеть" заключенный, свои правила и понятия о порядке. Подхватив пилу, напильник, оба "шпиона" быстро пошли к "инструментальной" - складскому бараку, в котором выдавали на смену и принимали обратно пилы, топоры, напильники и прочее, что требовалось для заготовки леса силами заключенных "Сиблагеря". Начальник не любил, когда заключенные, даже занятые работой, попадались на глаза "высокому начальству" во время "обхода имения". А то, что приехало именно такое "высокое начальство" они не сомневались. Вон как "бирюк" выскочил на мороз, даже полушубок не одел, так торопился. Бирюков просто так суетиться не будет.
       *******
       В воздухе остро пахло морем. Октябрьский ветер рвал полы пальто, заставляя хвататься за шляпу, за выворачиваемый порывами ветра зонтик, которым прикрывались от налетавших зарядов морских капель. Синьминь стоял на набережной и смотрел на корабли и торговые судна, скачущие на волнующейся глади залива Королевы Виктории. Суетящиеся на палубах матросы отсюда выглядели маленькими фигурками-муравьями, отчего казалось, что перед глазами разыгрывались сценки из пьесы "Шторм на море" силами гигантского муравьиного театра. Гонконг, вынужденно отрезанный от Куньлуна, жил не спеша, исходя из правила морского порта - "Шторм это работа для моряков и отдых для берега".
       Шторм держал всех в бухте уже вторые сутки, и вторые сутки у него было предчувствие. Предчувствие чего-то нехорошего и крайне грязного. Хотя ничего не указывало на это, Синьминь доверял своей интуиции, которая спасала его не раз. Вот и сейчас, постояв ещё немного под защитой большого рекламного щита с американской торговой маркой, пошёл в бар у Николая, где у него было назначена встреча с португальским торговцем. Хотя тот действительно торговал, привозя в Гонконг разнообразные европейские товары, на самом деле основу его бизнеса составляла контрабанда. Вернее, даже сказать, перевозка людей. Выходя из Португалии, суда шли в Гонконг через несколько портов, в том числе и нейтральных государств, в которых и высаживались с борта бегущие из Европы евреи, политические эмигранты и прочие, которым было не по пути с новыми порядками. Владея здесь тремя судами, контрабандист Жожо, а именно так звали между собой португальца местные собраться по ремеслу, мог свободно плавать в порты Китая и Японии, привозя дефицитный товар. Отчего у местных контрабандистов горели завистью глаза и чесались руки прибрать дело к рукам. Но, каждый раз приступая к планированию захвата компании, они отступали, понимания, что португальского паспорта и регистра у судов не будет, а, значит, не будет и нейтрального статуса. Португалец же, прекрасно понимавший ситуацию, старался не дразнить гусей, предлагая свои услуги местным за совершенно скромные комиссионные.
       В подвале было уютно сухо и пахло чем-то неуловимо вкусным. Пройдя в угол, Синьминь заказал официанте, старательно выговаривая русские слова: "двести коньяка по-русски и ещё что-нибудь вкусное на ваше мнение". В последнее время он всё чаще стал сюда ходить. И причин тому было несколько. Во-первых, это один из последних русских баров, которые сохранились на острове. Все русские по мере приближения войны к колонии перебирались в Сингапур, США или Австралию. Во-вторых, этот бар почему-то облюбовали контрабандисты, отчего всё чаще на столах стоял очень дорогой алкоголь из Европы и Америки. В-третьих, бар обладал определенной репутацией "свободной" территории, на которой многие негласные правила и установки не действовали, что позволяло полицейским чиновникам, средним главам преступных сообществ и шпионам сидеть бок о бок и, не взирая на различия, обсуждать поединки боксёров или результаты скачек. Последние, не смотря на тяжёлые времена для Англии, проводились регулярно. Четвертой причиной была возможность поговорить по-русски, который Синьминь стал восстанавливать самостоятельно. Многие поставки из Австралии теперь шли в обход Гонконга, но свои контракты на поставку шерсти он подписывал с советскими представителями в Гонконге. Не проявляя своё знание языка, Синьминь получал максимальную выгоду от этого. Слыша зачастую то, что не предназначалось для его ушей. Пятой же причиной, по которой Синьминь выбрал именно этот бар, была пышногрудая официантка с приятными линиями бедер появившаяся в баре совершенно недавно. Его каждый раз тянуло сюда, и он ничего не мог с собой поделать, направляясь сюда, чтобы посмотреть на неё и перекинуться с ней парой-тройкой фраз.
       Португалец скатился по лестнице, помахал рукой бармену, заказывая свой любимый джин с тоником, и подсел к Синьмину. Сегодняшний разговор должен быть завершить вчерашний разговор, после которого он взял время на обдумывание сделанного ему предложения. С одной стороны ему оно было выгодно, с другой оно было опасным с далеко идущими последствиями, в случае чего. Жожо боялся именно этого случая, но желание получить дополнительную прибыль ещё и с этого канала, волновало его. Выпив порцию и заказав ещё, португалец внимательно понаблюдал за процессом приёма коньяка по-русски, после чего передёрнул плечами.
       - Как можно так пить коньяк? С лимоном? Ужас! - Португалец замотал головой.
       - Очень хорошо. - Улыбнулся Синьминь, подхватывая дольку разделанного апельсина. - Всё непривычное всегда таит в себе элемент новых ощущений.
       - Наверно, наверно. - Португалец откинулся на спинку стула.
       - Итак? - Синьминь проводил глазами "свою" официантку, относившую посетителям их заказы. - Как я понимаю...
       - Как вы правильно понимаете, - португалец сделал небольшой глоток из новой порции, - решение принято положительное. Остается только оговорить способ оплаты.
       - Конечно. - Синьминь вытирая салфеткой пальцы, оглядел зал бара. - Думаю, что в нынешней не очень стабильной ситуации, когда банки зависят от военных, а линиям связи нет доверия, достоверность подтверждаемых сумм может быть поставлена под сомнение.
       Португалец согласно кивнул головой. Они оба понимали, о чём идет речь. Совсем недавно в старейшем банке Гонконга вспыхнул скандал. Кто-то, используя полученную информацию по клиентам, списал по телеграфу из Вьетнама, в общем, кругленькую сумму. Этот ужас обнаружили только через два дня. И все банки сразу прекратили принимать телеграфные подтверждения.
       - Вот я и говорю, - продолжил Синьминь, - за каждого человека, груз от 500 стандартных килограммов вы будет получать расчёт двумя частями наличными. Одну половину тут на месте, вторую, в виде подтвержденного чека, по прибытию груза к получателю. Полагаю, так будет разумно?
       - Конечно, только вот. - Португалец замялся.
       - Да? - Спокойно спросил Синьминь, подцепляя кусок вкусной рыбы, из блюда поставленный перед ним. Официантка как специально, практически вплотную прошла мимо него, обдав волной так манящих духов. От чего у него внутри зашевелилось что-то приятно щекотящее и бесформенное. - Какие-то сомнения или ...?
       - Мне хотелось бы знать, кто будет поставщиком груза. - Португалец сглотнул, поспешил разъяснить. - Когда знаешь на кого работаешь и работать легче.
       - Вы будете работать на самого себя. - Отрезал Синьминь. - А те разовые просьбы, которые вы будете получать от меня, будут исходить от меня или моих друзей. Этого достаточно?
       Португалец кивнул головой, вместе с тем, немного скривившись. Опять этот китаец напускает тумана. Конечно же, понятно, что за ним англичане. Или американцы?
       *******
       Конвоир стучал веником по валенкам в небольшом холодном предбаннике, а Смольников терпеливо ждал его внутри, стоя у самой двери. Зачем давать повод начальнику лагеря наказывать конвоира за то, что осужденный сам разгуливает по коридору штабного барака? Тем более, что конвоир вроде как мужик нормальный, понимающий, не "гнобит" зека без причин. За то время пока Смольников сидит в лагере он научился понимать и чувствовать нигде не прописанный устав отношений между сидевшими и сторожившими.
       Он только снял шапку, подставляя голову и лицо теплу, вытягиваемому приоткрытой дверью в "предбанник". А как же? Конвоир должен видеть того кого он привел сюда. В коридоре было очень жарко. В штабном бараке топили как следует и не жалели дров. А чего жалеть? Тайга кругом, а дрова для топки, осужденные сколько надо и напилят, и наколят.
       Наконец, конвоир справился с валенками, поставил веник, зашел, кивнул головой, указывая на коридор. "Пошел вперед. До комнаты пять" - сказал он негромко. Конвоирам, в отсутствие офицера, было запрещено разговаривать с осужденными. Комната номер пять - кабинет начальника лагеря располагался в середине коридора. Смольников был в нем три раза. Первый раз, когда его привезли сюда. Второй, когда ему вручили извещение о смерти отца на "зимней войне". Третий, когда начальник проводил расследование убийства одного из "блатных". "Блатные" что-то не поделили между собой, произошла драка с соответствующими последствиями. Вину же спихнули на "политических" - Смольникова и еще одного осужденного офицера - артиллериста. Что же теперь ему надо от него? Смольников в уме прокрутил прошедшие несколько дней, но ничего запрещенного за собой не вспомнил.
       Конвоир, грузновато ступая, шел сзади. Тулуп, осыпанный мокрым снегом, стал согреваться, издавая резкий запах. "Мздра плохо выделана. Вот же бракоделы!" подумал про себя Смольников. Конвоир остановился у двери кабинета, оглянулся, ожидая, когда заключенный поправит латанный, перелатанный куцый бушлат. Смольников поправил старую шапку на голове, выдохнул, вдохнул, кивнул - "готов". Конвоир также глубоко вздохнул, постучал в дверь, распахнув, громко на одном дыхании доложил. Смольникову, стоявшему за ним, прислонившись спиной к стенке, так как ширина коридора не позволяла просто стоять, была видна только спина начальника лагеря в ремнях, мокрый затылок, начинающую проступать лысину на самом темечке головы с коротко стрижеными волосами. Бирюков был невысокого ростика. Начальник лагеря не сидел, как всегда в кресле, откинувшись назад, а стоял лицом к креслу, а спина его как-то угоднически горбилась. Конвоир, громко ответив на что-то донесшееся из кабинета "Слушаюсь", отступил в сторону, строгим голосом скомандовал: "Заключенный, входите".
       Смольников, переступив порог, повернулся лицом к столу, стоявшему рядом с окном, и, щурясь от яркого света включенных в кабинете ламп, доложил по форме. Капитан НКВД сидел в кресле за столом, перед ним на столе с зеленым сукном лежали папки с личными делами заключенных. Он кивнул Смольникову, положил последнюю папку в небольшую стопку, обратился к начальнику лагеря:
       - Степан Никодимович, этих, как скомандую, сразу отправляйте. Этих, - он хлопнул ладонью по еще меньшей стопке, - посмотрим сегодня же. А теперь идите и приготовьте два стакана чая. Сладких.
       - Слушаюсь! - Бирюков подхватил первую стопку, прижал локтем вторую. - Может быть после ужина баньку?
       - Посмотрим. - Ответил капитан, потер глаза. - А теперь оставьте нас.
       - Слушаюсь! - Бирюков повернулся, как-то странно внимательно посмотрел на Смольникова, вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь.
       Капитан вытянул из полевой сумки блокнот, раскрыл на странице с закладкой, углубился в чтение. Смольников стоял без движения, наблюдая за капитаном, как и капитан наблюдал за ним. Наконец, тот поднял голову, кивнул стоявшему на стул.
       - Садитесь. Какими языками владеете? В личном деле указаны английский, китайский. Но есть пометка, - капитан заглянул в блокнот, - японский, немецкий, монгольский. Это так?
       - Так точно. Говорю, перевожу, читаю. С японским и монгольским немного сложновато, требуется подтянуть ещё. - Смольников ничего не понимал. При чём тут языки? Но поспешил добавить. - А также уйгурский немного. Общаться могу.
       - Уйгурский? - Капитан НКВД удивился. - Имели с ними дело? Тут сидят уйгуры?
       - Нет. - Смольников улыбнулся. - Тут сидит профессор Козилевски Ян Каземирович. Всемирно известный профессор историк по Средней Азии. Прекрасно говорит на таджикском, узбекском, киргизском и уйгурском. Долго жил в Казахстане, Киргизии, Памирском Китае. Я беру у него уроки.
       - Он тут? Он же должен был быть в... - капитан заглянул в обратную сторону листка, - лагере 17 дробь 4.
       - Он тут. Не далее как два часа назад вместе пилили дрова. - Смольников прекратил что-либо понимать. Капитану зачем-то нужен профессор? Хотя, с какой радости, просто так капитан НКВД будет ездить по лагерям, самолично освобождая заключенных? Можно было представить, чтобы подполковник РККА так делал? Если бы не приказ?
       - Конвоир! - Капитан громко крикнул, шумно отодвигаясь вместе со стулом от стола. Вместо конвоира в кабинет ворвался начальник лагеря и сходу, не разбираясь, врезал в ухо Смольникову. Увидев это, капитан, поморщившись, скомандовал: "Отставить!". Пока Смольников, ничего не слыша в звенящем шуме, заполнившем уши, поднимался с пола, капитан отчитал начальника лагеря и приказал привести профессора.
       - Значит так. Времени не так много. Говорить лишнее и ходить вокруг да около не хочу. - Капитан закрыл блокнот. - Как Вы понимаете, события развиваются стремительно. Так что, партия и правительство решило дать шанс оступившимся лицам начать заново. Искупить допущенные просчеты. Шанс уникальный. Второго не будет. - Капитан говорил негромко, и тон у него был сверхсерьёзный. Смольников почему-то сразу поверил тому, что услышал. Итак, он, как рядовой, призывается с испытательным сроком. После которого командованием будет принято решение о его дальнейшей судьбе. Стране сейчас нужен его опыт, его знания языков, а также голова, о которой он слышал от майора Сапрыкина. Услышав знакомую фамилию, Смольников очень обрадовался, но не подал виду. Значит, жив товарищ Сапрыкин, "не потопляемый человек и пароход"! Значит, как мог, хлопотал о нём.
       Капитан выбрал дело Смольникова, прямо на корке папки размашистым почерком написал несколько предложений, расписался, поставил дату. Затем аккуратно вписал в какую-то ведомость. Смольников, не веря своему счастью, сидел не шевелясь, боясь разрушить ощущения этой невероятной удачи. Да он готов, не то, что рядовым! Просто с голыми руками на фронт! Капитан, протянул ему какую-то бумагу, кивнул "Подписывай". Смольников, не глядя на текст, подписал бумагу внизу, проставил дату и подпись.
       Уже сидя в коридоре, в этой размаривающей жаре, он вспомнил два предложения из текста и похолодел. "За разглашение или невольную задержку в выполнении приказа расстрел..." всплыло у него в памяти. Чёрт! Надо было бы внимательно прочитать, перед тем как подписывать! Прямо из огня, да в полымя! Ну, ничего! Главное, что он выйдет из лагеря, будет воевать с немцами! А там посмотрим, на чьей стороне правда! На его или того прыщавого сержанта НКВД из следственного управления, вписавшего в графу "японский и белокитайский шпион"!
       Конвоир, уже без тулупа, подошел, молча протянул стакан в подстаканнике с рубиновым чаем. Глотая обжигающий и сладкий до приторности чай, Смольников смотрел, как вели профессора, всего съёжившегося и насторожённого, в этом грузноватом, не по его размеру, бушлате. Он успел только ободряюще подмигнуть ему. Не смотря на то, что он был вроде как уже свободен, правила для осужденных в отношении его всё ещё действовали.
       *******
       Самолёт, подпрыгивая на неровностях, пробежал до конца этой короткой площадки, резво развернулся, готовясь взлететь. Гюнтер махнул рукой, отдавая своей группе приказ грузиться. Как не боялись они, начиная строительство этого удаленного аэродрома, работу они свою сделали. В глубине английской территории на территории, контролируемой дружественном Германии племенем кочевников, они создали, хотя бы и примитивный, но аэродром. Что позволяло теперь наращивать усилия в направлении Ирана и Афганистана. Хотя тут, как высказался один из резидентов, "подводные камни красного цвета", то есть сложности. В августе РККА, в результате блестяще спланированной операции, в кратчайший срок разгромила неподготовленную иранскую армию, что позволило Советам не только достаточно быстро занять большую часть страны, поделив её с англичанами. Они удивительным образом так же быстро нейтрализовали большую часть агентурной сети и Абвера, и СД, над которой те трудились последние пару лет. Причём НКВД нейтрализовало не только ту агентуру, что сидела по кабинетам или носила генеральские погоны в столице и крупных городах, но и дотянулась до важнейших агентов в среде кочевников. Расстроив, таким образом, подготовленный план выступления прогерманских военных против англичан.
       Но удаленные области на границе с Афганистаном, как и в самом Афганистане никто контролирует. Ни англичане, ни, тем более, русские. Такие там дикие племена. И вот этим надо воспользоваться. Через Иран топлива хватит, а дальше всё зависит от воли к победе, упорной работы таких групп как они и удачи. Окинув взглядом поле с еле заметными разметками границ полосы и местами для костров, которое они, вместе с присланными людьми местного князька расчищали три недели, Гюнтер легко запрыгнул в открытую дверь самолета. Ему жалко было просто так покидать это место, но приказ был чётким и понятным. А он солдат, выполняющий приказ. Так что возвращаться обратно надо. Тем более, что им полагался отдых в Италии, а та официантка из офицерского ресторана всё таки ответив взаимностью, удивила своей чувственностью, столь не свойственной местным крестьянкам, наверно ждет его. А на этот аэродром через пару недель высадятся другие - группа наведения, группа авиамехаников и тут закипит работа. Так, в приятных и радостных ожиданиях, Гюнтер вместе со своими людьми летел в сторону Египта. Туда, где Роммель, умело используя манёвр, внезапность и точный расчёт, теснил на пустынных пространствах превосходящие силы англичан, покрывая легендарной славой "Африканский корпус".
      
      
      
       ГЛАВА ВОСЬМАЯ. НЕ ЗЛАЯ ЛИ ШУТКА СУДЬБЫ?
      
       Ночь прошла в совершенном кошмаре. Смольников и Козилевски помещённые отдельно от отряда, в одном из недостроенных домах "соцгородка", всю ночь боролись со сном и морозом, который в эту ночь ударил, сразу обвалив красный столбик в термометре до уровня минус десять. Они понимали, что начальник лагеря специально поместил их сюда. После выволочки, устроенной капитаном начальнику лагеря за рукоприкладство и нарушения в содержании заключенных, они для него были врагами номер один. А "приглушить" этих двух "шпионов", при наличии старшего начальника в лагере, он не мог. Тем более, что статус их уже был совершенно другим. Вот поэтому, старательно исполняя указание старшего начальника о содержании их в отдельном от отряда помещении, засунул в этот ледяной куб. Чтобы "согрелись и отдохнули".
       Теперь же, расслабленные паром Смольников и Козилевски сидели голые в предбаннике лагерной бани, уставившись осоловелыми глазами на два комплекта формы, лежавшие перед ними на скамейке. Нижнее бельё первой категории, льняные и полушерстяные пары портянок, бывшая в употреблении, но чистая и по размеру, полевая форма - голифе, рубашка с накладными карманами, воротничок со следами петлиц. На вешалке висели шинели, со следами споротых петлиц и зимние "буденовки" с красными звездами. Пока они в полной тишине парились и тёрли друг друга, вокруг них происходили необычные для них изменения. О которых лагерный каптер, старый, подслеповатый вор, пристроенный из жалости на склад еще прежним начальником, выкладывая на струганные доски скамейки одежду, подготовленную по приказу для освобожденных, сказал так: "Фарт, ребятки, штука тонкая. Главное, что бы сами не просрали что надо". Действительно. Всего шестнадцать часов назад они и подумать не могли, что будут, вот так, как почти свободные люди, сидеть на скамейке и ощущать кожей, разодранной жёсткой мочалкой, холодок мороза, пробивающийся через толстые бревна бани.
       Профессор вздохнул.
       - Не злая ли это шутка судьбы? А, молодой человек? Столько времени! А? Что теперь будет? Как же теперь моя семья? Я полностью очищен? Если да, то почему не могу с ними связаться? Если нет, то почему свободен?
       - Ян Каземирович! - Смольников, которого также мучили эти и другие, более серьезные вопросы, заёрзал на скамейке. - Знаете, что я Вам скажу? Главное выйти отсюда. А там разберемся. Тем более, Вы подписали бумагу. И прекрасно знаете, что там написано.
       - Да, да. - Профессор дернул худыми ногами, вздохнул. - Давайте одеваться, а то время, наверно, уже совсем нет. Негоже задерживаться тут более. К тому же, этот капитан человек серьезный. Шутить не будет. А мы, как никак, в его распоряжении.
       В предбанник заглянул конвоир, молча поставил перед ними какой-то узелок, вышел. Открывая дверь, он только и сказал, выдохнув вместе с паром: "Ну, повезло вам, так повезло! Фартовые!"
       В узелке оказался два куска хлеба, две тарелки с горячей кашей, поставленные друг на друга, немного пересолённого сала. Мужчины быстро проглотили это разом, одновременно одеваясь. Каша для рядового состава НКВД была, конечно же, далеко не та, что Смольников ел в течение этого года кошмаров. Но теперь всё будет по-другому, по-новому. Он уже не даст никому повода усомниться в его честности.
       Вручая документы, начальник лагеря многозначительно погрозил им пальцем, буркнув не очень внятно что-то вроде "будем знать как вы там, себе, понимаете ли". Конвойные не зная как себя вести с ними, легонько подталкивая в спину, провели через лагерь на глазах строящихся на развод отрядов. Рассвет только начинался, баня, одарившая их своим теплом, пыхтела дымом из трубы, напоминая проснувшимся заключенным о том сладком моменте, когда тело истощённое и натруженное за неделю, окатит себя хотя бы полутёплой водой и смоет ощущение несвободы. И в этот момент заключенные, ожидавшие сладостный момент отправки в баню, в изумлении увидели двух "шпионов" из второго отряда, подталкиваемых в спину конвойными. "Шпионы" были в обновке и их вели к воротам лагеря. А это значило, что их освободили, так как лагерное начальство не стало бы их переодевать, даже если бы тех переводили для следствия в саму Москву. Но, как и почему их освободили?
       Проходя к лагерным воротам, между второй и первой стенкой из колючей проволоки, по заветной, для каждого сидевшего в этом лагере, полоске земли, они ловили завистливые и не понимающие взгляды как "политических", так и "блатных" всех пяти отрядов. Кто-то махал им рукой, кто-то громко и зло смеялся, стремясь скрыть зависть, кто-то откровенно завистливо свистел им вслед. Даже не зная, что ждало этих за колючим забором, они все, как один, сходились в одном. У этих двух подвалил такой "фарт", от которого любой здравомыслящий человек не откажется.
       "Эмка" капитана рванула с места, оставляя за собой еле заметный шлейф выхлопа. Автобус тронулся не спеша, более степенно, постепенно набирая скорость. Он был старый, его двигатель не раз перебирали, реанимируя это пламенное сердце, но, как положено, автобус в срок выходил из гаража и направлялся в город. Нового автобуса лагерю в управлении до войны не дали, и, по всему видать, до конца войны не дадут.
       Место на заднем сидении автобуса оказалось не так уж много. Заваленный какими-то тюками, тулупами, чемоданами, автобус больше напоминал какую-то ярмарочную повозку. Но они всё же нашли себе место, устроив сидение и подушки из мягких тюков. Убаюканные мерным шумом двигателя, неспешным разговором водителя и снабженца, отправлявшегося в город за не поставленными в лагерь какими-то там цепями и еще чем-то, они, тесно прижавшись и пригревшись, уснули. Их грели тюки, какие-то отчаянно вонявшие тулупы, а также сладкие сны, в которых было намешано такого, что сам Фрэйд с его новой теорией ничего бы не разобрал. А ещё во внутреннем кармане шинели у каждого лежала справка об освобождении и предписание явиться в установленное время, в указанный кабинет управления. И не известно, что их грело больше всего. Тепло ли мягких тюков, согреваемых их телами, тепло лишних единиц тулупов, отправляемых из лагеря в распоряжение управления, или эти две небольшие, в половину тетрадного листа, бумажки, которые давали им надежду на новую жизнь. Такую же не понятную и немного загадочную, как и само их освобождение.
       *****
       Капитан проверил их документы, дал распечатанный список документов, которые должны быть оформлены, мотнул головой Смольникову - "Вперёд". Выйдя из кабинета, тот постоял немного, ожидая выхода профессора, но, не дождавшись, не стал упускать время, отправившись по кабинетам.
       Получая проездные документы, оформляя продаттестат, другие документы, вышагивая по длинным коридорам краевого управления НКВД, Смольников все никак не мог понять, что стало причиной его освобождения. Профессор, выйдя из кабинета в сопровождении солдата, успел шепнуть только несколько слов, забирая свою шинель у Смольникова. Судя по которым у профессора всё было очень хорошо. А вот куда направляется он? Хотя в проездном документе в графе конечная станция стояло "Алма-Ата" он понимал, что это далеко не конечный для него пункт следования.
       Кладовщик, взглянув на его буденовку, крякнул, стянул её с головы и ушёл в глубь склада. Вернувшись назад, он положил на стойку меховую шапку из прекрасной цигейки. "Носи и не сноси" - Сказал интендант, делая пометки в большой амбарной книге. А затем добавил - "Вместе с головой".
       Переставляя звездочку на шапку, Смольников уселся на скамейку, сиротливо жавшуюся в углу склада. Большие стеллажи, выступавшие в освещённое пространство бортами каких-то немыслимых кораблей, нависали над свободным пространством, ограниченным стойкой. Лампочки двух фонарей свисавших откуда-то из-под небес, закрытых сумерками высоты склада, световыми столбами выхватывали место выдачи вещей и вход. Остальное пространство лишь подпитывалось от этих столбов, перекрашивая темноту в серую невзрачную пелену. Бросив взгляд на него несколько раз, кладовщик вновь нырнул в темноту склада, а, вернувшись, грохнул об стойку сапогами. "Бери" - Не обращаясь к Смольникову по имени, сказал он. - "Валенки быстро рвутся, а вот эти нет. Обмотки и ботинки свои оставь. Отчитаюсь". Удивленный Смольников стянул со стойки сапоги из толстой кожи с небольшой тканевой прокладкой, но ничего не сказал. Переобуваясь, он пару раз бросал на застывшего над книгой кладовщика, потом решился. Ставя ботинки с воткнутыми в них свернутые столбиком обмотками, он тихо спросил: "Почему?" Кладовщик также тихо, бросив взгляд куда-то вглубь темноты, сказал: "Что я не человек? Своих-то издалека видать. Видать недавно соскочил?" Хотя Смольников не понял кто это "свои", но молча кивнул головой. Тяжело вздохнув, кладовщик пододвинул ему амбарную книгу, и чернильницу с пером. "Там, напротив строчек поставь свою подпись. Чисто и аккуратно". Убедившись, что Смольников расписался там где надо, кладовщик дернул откуда-то из-под стойки пакет, сунул ему в руки. Сам же, повысив голос, пожелал доброй дороги, и убить по больше немцев. Уже на улице пряча пакет с половинкой черного хлеба и кругом колбасы, Смольников внезапно понял, что кладовщик вкладывал в слово "свои". Татуировка с номером лагеря на запястье правой руки, нанесенная в первые месяцы пребывания в лагере, очевидно, всколыхнула старое в памяти пожилого, "насухо завязавшего", "домушника".
       Увидев приодетого Смольникова, капитан только хмыкнул, дернув головой, вытащил запечатанный пакет. Ткнув в написанный на конверте адрес, капитан посоветовал ему запомнить его и, спрятав пакет как можно глубже в вещмешок, выдвинуться в славный город Верный, ныне Алма-Ата, Казахстан. По прибытии в указанный в его документах срок, плюс один день на всякий случай, хотя всяких случаев не должно быть, Смольников должен сдать пакет и получить дальнейшие указания. Кроме того, принимая во внимание некоторые обстоятельства общего характера, он не рекомендует Смольникову особо не размахивать документами, попадаться на глаза патрулям. Нет, с документами всё в порядке, только любая задержка для проверки на срок более половины дня это уже проблема в выполнении поставленной задачи.
       Военный комендант станции, сухо подкашливающий капитан в свитере под форменкой, посмотрев на его документы, почесал затылок и дал совет не поджидать поезда, а попробовать подсесть к конвою грузовых поездов, тащивших лес. "На военные и литерные лучше не садись. Не подсадят, а сдадут. Не выпутаешься потом. Проверки, сам понимаешь, строгие". Ему, наконец, кое-как удалось подсесть в теплушку конвоя, сопровождавшего состав с лесом в Туркмению. Пожилые дядьки с такими же, как они, старыми винтовками, выскакивали на станциях, отгоняя от вагонов всех. Нет, они не боялись краж. Такое длинное полено никому не надобно, да и не утащишь. А вот сыпануть что-нибудь в колесную буксу или подложить на платформу бомбу, так это очень даже и возможно. Поди, потом, попробуй разобрать завал на дороге за пару часов. Да, и жить охота. Поэтому, дядьки разминались на станциях, прохаживаясь вдоль состава, отгоняя пытавшихся перелезть под составом несознательных граждан. А Смольников, сидя бессменным истопником у буржуйки, заполнявшей теплом только заднюю часть теплушки, где и спал конвой сопровождения, раздумывал о том, что ещё предстоит ему пройти в этой войне, в которой он ещё не сделал ни одного выстрела.
       *****
       У ворот дома опять стоял тот же автомобиль, всё те же охранники так же внимательно проверили документы Икито. "Важный гость - господин Толстая задница" - Подумал про себя Икито. Такую кличку получил второй личный секретарь принца Коэне, обладатель массивной нижней части и тонкого верха. В определенных кругах в Токио знали, что этот секретарь славился тем, что при воинственном характере, обладает изворотливым умом, которым и пользовался, чтобы добиться нужной ему цели. Действуя не напрямую, а выстраивая сложные и запутанные клубки интриг, заговоров, ловушек. Даже во время "бунта молодых офицеров" в феврале тридцать шестого года, когда казалось, что военные всё-таки одержат вверх, он умудрился так заплести интригу между Генеральным штабом сухопутных войск и штабом Морских сил, что, запутав и тех, и других, протащил своих людей с нужным обращением к императору. В результате чего, солдафоны, и моряки грызясь, упустили время, а группа принца Коэне взяла тогда вверх. Правда, после Халхингола к власти идут "молодые офицеры", которые, по логике движения по карьерной лестнице, поднимались с низов, заменяя уходящих старых офицеров. Поэтому сейчас всё чаще в коридорах управления можно услышать воинственные разговоры, смысл которых можно было бы свести к одной фразе - "дать заносчивым англосаксам по морде в скором времени". Тем более, в Европе и Африке у англосаксов дела шли совсем из рук вон плохо.
       Покрутившись по своей комнате, бесцельно беря в руки книги, Икито не выдержал и отправился к сестре, жившей совсем не далеко. Пару кварталов от родительского дома. Просидев там и проболтав с часок ни о чём, Икито, сославшись на дела, ушёл. Загруженные работой и служебными делами они теперь редко собирались вместе просто так. Но на праздники они всегда наполняли отцовский дом шумом, гамом, детским плачем и полной неразберихой, умиляя мать и отца.
       Гость уже уехал, а отец прогуливался по небольшому садику. Икито решился подойти, тем более, что отец явно хотел чем-то поделиться.
       То, что услышал потом Икито, разволновало его. Оказывается, что в Генеральном штабе, исходя из соглашения с Германией и Италией, разработали план нападения на СССР, через пару месяцев после вторжения Германии в Россию. Что это вторжение произойдёт в этот срок, в Генштабе знали всего несколько человек, которые стояли у истоков замысла этого плана. Но одновременно с этим, известный Икито и другим военным адмирал, отец не назвал фамилию, делая многозначительные глаза, начал подготовку к нападению на Америку, с целью одним или несколькими последовательными ударами авианесущих соединений уничтожить все морские силы Америки. Открывая, таким образом, дорогу Японии в Юго-Восточную Азию, Азию и в Индию. К запасам нефти, руды и продовольственным ресурсам. Не останавливаясь на сложностях мягкой, но зачастую кровавой борьбы за право осуществить свой план, отец признался Икито в том, что сам выступал за осуществление "северного плана", то есть за нападение на СССР. Конечно, там нет нефти, которая нужна кораблям, самолетам и танкам, но там есть лес, уголь, руда, сельскохозяйственные угодья. А бензин можно делать и из угля. Тем более, что немецкие специалисты уже высказались о возможности передачи этой технологии. Но недавно, в результате хитрых манёвров, в которых принял участие и господин Толстая задница, одержали вверх сторонники "южного удара".
       Икито попытался возразить осуждающе качающему головой отцу, говоря о выгоде доступа к уже разработанным нефтяным полям Индокитая, Малайзии и Индонезии, а также необходимых для Японии залежам минеральных удобрений. Но отец, раздражённо махнул рукой. "Все выгоды от этого перекрываются отсутствием достаточных сил для прикрытия таких растянутых коммуникаций! Источники сырья удалены от производства! Всё производство расположено только в Японии. В Квантуне же только небольшая часть нашего военного производства". - Раздраженно возражал он. - "И сама Америка недооценена! Она способна в кратчайший срок организовать массовое производство техники и компенсировать понесённые потери. То, что Красная Армия в августе одним ударом разгромила большую иранскую армию, заняв страну, и успешно сдерживает наступление немцев, совершенно не означает, что она имеет такие же подготовленные силы на Дальнем Востоке! Тем более, что мы, ударив по двум направлениям одновременно сможем перерезать сибирскую дорогу, оторвав район от центра. Это значительно приблизит необходимую победу, тем более, правительству России придется воевать на два фронта. Ведь имея только две руки нельзя перемахать четыре".
       Споря, они погуляли ещё по саду, до тех пока отец, выговорившись, наконец, не успокоился. И хотя время было уже позднее они выпили хорошего французского коньяку на ночь. За процветание Японии, здоровье императора, и успех в войне с англосаксами, которая уже стоит на пороге. Укладываясь спать, Икито внезапно подумал, что отец, не смотря на свой преклонный возраст, сохранил удивительную чёткость ума и способность к анализу. И, судя по всему, он, вероятно, прав. Америка, хоть и далеко, и испытывает трудности, но она сможет мобилизовать свою промышленность, пока Япония будет добивать остатки их армии и флота в Индокитае. Россия же ближе, тут короче коммуникации, быстрее осуществляются поставки. При занятии приморского района, вытянувшегося вдоль границ Маньчжоуго, с оборудованными портами и железной дорогой скорость поставок в обе стороны возрастёт. А скорость в современной войне это залог победы. Немцы уже доказали важность учёта это фактора в Европе.
       *****
       Алма-Ата встретила его ненастьем и патрулём. Не успел он соскочить с полуторки подвозившей его с товарной станции, как наткнулся на патруль. Офицер, в начищенных до блеска сапогах, два солдата, у которых штыки на винтовках заканчивались где-то там, наверху. Чуть выше ушанки на метр. Лихо отдав честь, Смольников вытащил документы, заранее отложенные для проверки, и отвечал на все вопросы офицера точно, кратко и ясно, заполняя паузы негромким и частым кашлем. Пока ехал в теплушке конвоя, простыл немного, да и в предписании чётко указано ".. для прохождения лечения". Бросив несколько раз взгляд на цвет лица Смольникова, офицер вернул документы, порекомендовав сразу, по прибытию в госпиталь, попроситься на кумыс. "Могу сказать, что кумыс самое лучшее сейчас лекарство от туберкулеза, что есть в наличии". - Сказал он, поправляя портупею с кобурой под револьвер.
       Уже отойдя на несколько метров от патруля по раскисшей дороге, Смольников понял, что офицер принял его за туберкулезника, направленного на лечение в глубокий тыл. Повеселев, он уже более смело шагал по дороге подумывая, что ему надо привести себя в порядок. Офицер правильно заметил, что болен ты или не болен, а внешний вид красноармейца должен быть образцовым. Завернув в попавшуюся по дороге парикмахерскую, он с большим удовольствием побрился. А заодно узнал новости района, где находится нужная улица, а также где продают не сильно разбавленное пиво. Свеженький и довольный собой он пошёл туда, поправляя лямки усохшего от дальней дороги вещмешка.
       Он увидел его сразу, как вошёл. Профессор сидел за столиком в углу, перед пятью пустыми кружками и держал шестую, ещё полную пива. Чемоданчик, плотно зажатый между ног, стоял на дощатом полу с длинными щелями. Пальто, пиджак и штаны профессора, не потерявшие своего вида, просто фиксировали, как им досталось. Взяв пару пива и миску жареного риса с овощами, Смольников не спрашивая, сел напротив профессора. Тот только мельком взглянул на него, кивнул, продолжая думать о чём-то своём, и, как понимал Смольников, не очень весёлом.
       - Понимаешь, - профессор сделал глубокий глоток, рыгнул, - такая вот херь! Ну, не мог я удержаться. Отослал деньги. Жене и дочери. В Казань. Что теперь будет? А? Смольников? Не злая ли это шутка Судьбы?
       - А что будет, то и будет. Сделал правильно. Семья ведь. - Смольников сделал глоток. - Мы уже тут, вечером придём по адресу. А там видно будет. Сейчас, давай-ка, вот, поешь. - Он пододвинул к профессору свою чашку риса. - Денег уже совсем нет?
       - Совсем. Но на пиво заработал. - Увидев изумленно поднятые брови, кивнул на торчавший столбом на прилавке урчащий закипающей водой титан. - Починил. Полчаса, кусок проволоки и нож. Эх! Как они там? И там ли они? Может быть, они где-то рядом были? В женской? Миля, Миля, как же ты там?
       А Миля в это время сидела перед лейтенантом в управлении НКВД, отвечая на целый ряд нелепых, по её мнению, вопросов. То, что вокруг неё, творится что-то непонятное, она почувствовала ещё месяц назад, когда увидела, как в кабинет начальника их бухгалтерии прошёл неприметный такой мужчина, в скромном пальто и ботинках в калошах. Но у неё, как только он перешагнул порог большой канцелярии, ёкнуло сердце. Взгляд серых глаз сразу выхватил её из общей картины женских лиц, повернутых ко входу, подтянул к себе, заставив потяжелеть низ живота. Было что-то такое, от чего её женское сердце зашлось. "От таких или бежать, или рожать!" - Вспомнилась присказка тетки Риммы, вышедшей замуж за обладателя такого взгляда. Только у неё был не из "этих", а начальник электростанции где-то в Сибири. В её же случае ей захотелось бежать. Но вот только куда? Опоздание на пять минут, расценивалось как серьезное нарушение, не то, что отсутствие. А, кроме того, надо отмечаться как жене "врага народа". Нет, бежать сразу в один день не получиться. И поймают сразу, на первом же переезде. Лучше сидеть и не высовываться. И дочке на заводе будет всё же легче.
       Получив вчера перевод на какую-то небольшую сумму, отправленный из неизвестного ей сибирского городка, она ещё больше разволновалась. Это был её Януш. Он и только он послал столько, сколько смог послать. А это значит, что его или освободили, что маловероятно, или он бежал, что тоже маловероятно, но возможно. Поэтому, сидя на стуле перед столом, заведя ноги в не раз латанных ботиках под стул, она по вопросам пыталась уловить почему её вызвали. По всем вопросам, которые она слышала, выходило, что муж её не бежал.
       - Да, помогала мужу в обработке археологических находок. Да, была не однократно с ним в экспедициях. Да. Окончила восточный факультет с персидским языком. Второй английский. С красным дипломом. Да, помню и могу говорить. Где? Да. Он там преподавал. Нет, после его осуждения постоянно живу в Казани. Никуда не выезжала. Дочь? На патронном заводе.
       Вопросы текли один за другим, от них уже кружилась голова, тепло кабинета, резкий свет лампы, пустота в желудке совсем утомили женщину. Ещё несколько минут, и она зайдется в крике. Глубоко вздохнув, она спросила напрямик. Лейтенант хмыкнул, пожал плечами, постучал карандашом по столу. "Тут вопросы задаем мы" - Отрезал он. - "Всё, что вам положено знать вам сообщат. Итак, отвечайте на вопросы". Но пододвинул ей принесенный стакан с чаем, того почти уже забытого цвета, в котором плавал спасательным кругом тонкий лимон. Сам же продолжил задавать вопросы, делая пометки в своём блокноте. Когда чай был выпит, а вопросы кончились, он, не стесняясь её, потянулся, хрустнув костьми. Потом достал из сейфа тоненькую, почти прозрачную, бумажку. "Прочтите. При согласии, подпишите". - Просто сказал он.
       Мила читала и не верила своим глазам. Её, как специалиста по Востоку, призывают на службу. Удивленная, она подняла глаза, поймала взгляд лейтенанта. "А муж?" - Невольно прошептали её губы. Перегнувшись через стол, он красноречиво показал свой плотный кулак, но ответил спокойным и ровным голосом. "Ваш муж, как и положено, отбывает срок определенный ему советским судом. И заверяю Вас, отсидит столько сколько положено. И не минутой меньше и не минутой больше! А Вам предоставляется возможность доказать преданность Родине и в трудный момент встать в ряды её защитников". Откинувшись на стуле, он кивнул головой, как бы подтверждая свои слова, отчего женщина пришла в ещё большее замешательство. Такие слова, сказанные спокойным голосом, и одновременно с этим кулак? Если бы он её ударил или обматерил, она бы поняла. Но вот так? Она посидела не больше минуты, потом взяла ручку, обмакнула перо и аккуратно подписалась. Она приняла решение и уже не колебалась. Теперь у неё есть работа, хоть и подзабытая, но любимая, денежный и продовольственный аттестаты, которые она может поделить с дочерью. А муж, видимо, так же, где-то и не понятно как, но работает на свободе. Ведь именно он послал ей с дочерью денег?
      
      
       ГЛАВА ДЕВЯТЬ. СОБЫТИЯ.
      
       Войдя в буфет вокзала, Милорада Феликсовна Козлевски в искаженном отражении мокрого стекла увидела их. Двое молодых людей и машина, стояли у входа, и, как она понимала, ожидали, когда на пороге буфета покажется гражданка Козлевски. Чтобы арестовать? Тогда зачем было её отправлять в Алма-Ату? Или что-то случилось во время её странствий по переполненным поездам? Но тогда её бы арестовали на какой-нибудь станции ещё до прибытия сюда. Пока она размышляла, делая вид, что рассматривает что-то на витрине буфета, сзади неё образовался мужчина, который и вывел её из состояния размышлений.
       - У Вас тяжёлая сумка. - Тихо произнёс он, наклоняясь к ней. - А так же Вы очень устали с дальней дороги. Давайте я Вас подвезу?
       - С незнакомыми мужчинами в машинах не езжу. - Отрезала она, подбирая вперед сумку. - А если будете и дальше приставать, крикну милицию.
       - А вот этого делать не надо. Для Вашей же безопасности. - Тихо продолжил мужчина, опуская руку в карман пальто. - Тем более, Серпухин Вас, по-моему, предупреждал, что Вам лишнего шума и внимания не нужно? Не так ли?
       Имя того лейтенанта из горуправления НКВД успокоило её. Значит этот симпатичный мужчина не вор, которых она ужасно боялась, а всего лишь работник НКВД.
       Поправив шляпку, она улыбнулась, протянула ему сумку.
       - Вы бы так сразу и сказали, что знаете Серпухина. А то, знаете, я стала думать, что вы бандит.
       - А что похож? - Удивленно спросил мужчина, автоматически беря протянутую сумку.
       - Ой, в дороге, на всяких насмотрелась. - Уклончиво ответила Мила, беря под руку мужчину. - Вы не будете возражать?
       Озадаченный таким поведением и ожидавший совершенно другой реакции мужчина, вместе с тем, крепко прижал её руку локтём. Выйдя из буфета, она тихо шёпнула ему:
       - Отпустите руку, а то сломаете. Никуда не убегу, не бойтесь. Тем более, в таком положении.
       - В каком таком положении? - Недоверчиво спросил мужчина, не отпуская локоть.
       - У меня каблук сломался. И ста метров не выдержит. - Женщина перехватила свою небольшую сумку в другую руку. Тряхнула вмиг затекшей рукой. Рюкзак за плечами последовал её движению и сместился вбок. - Ну, и хватка у Вас. Прямо Иван Поддубный!
       - Давайте к машине, а говорить потом будем. - Отрезал мужчина.
       - Да, да. Потом. - Согласилась она, осторожно ступая на ту ногу, где ожидал своего часа, сломанный на перроне и наспех прибитый проводником, каблук.
       В машине ей помогли снять рюкзак и усадили между двумя молчаливыми мужчинами, которых она видела из буфета. Говоривший с ней сел на переднее сидение, коротко бросив "в управление", развернулся к ней.
       - Итак, Ваши документы.
       - А Ваши? - Мила попробовала контратаковать, но тут же своим боком почувствовала, что избрала неверную тактику. Ствол револьвера, приставленный после чувствительного тычка кулаком, завершил процесс уговоров.
       - Они выданы в военном комиссариате, и я не знаю...
       - Мы имеем право изымать любые документы и задерживать любого человека. Вы бы должны это уже знать. - Оборвали её с первого сидения. - Документы.
       Мила молча вытащила документы из-под пальто, протянула пакет. Мужчина не меняя положения в пол-оборота, ворошил документы, рассматривая их, задержавшись на фотографии дочери.
       - Это моя дочь. - Подсказала Мила, сама не понимающая почему делает это. - Работает на заводе в Казане. Ну, вы и так это знаете.
       - Красивая. - Неожиданно сказал мужчина справа. - На вас похожа.
       Старший группы повернулся, посмотрел через плечо на покрасневшего сотрудника, вздохнул.
       Машина, осторожно перевалив через металлический порог ворот, заехал во внутренний дворик управления. Старший группы выскочил первым, распахнул дверь машины.
       Мила вышла из машины, провела взглядом по ряду окон, с поблескивающим от дождя стеклами, и мир вокруг стал медленно кружиться, всё больше затягивая её куда-то в не пугающую темноту. Старший группы едва успел подхватить оседающую женщину на руки. Держа на руках очень легкую на его взгляд женщину, он чертыхнулся, шикнул на сотрудников "Врача, мать вашу! Не хватало, чтобы проблемы с ней были! Быстро! Врача в комнату для задержанных!"
       Мила пришла в себя от резкого запаха нашатыря. Сквозь мутную стенку стоявшей перед ней, она смогла различить только белый халат врача, несколько фигур в гражданском и двух военных, стоявших чуть поодаль. Она зашевелилась, попыталась сесть. Но врач удержал её на жестком диване, вновь прихватил её запястье. По мере того, как резкий запах нашатыря уходил внутрь, будоража ощущения и высвобождая голову от тяжелого дурмана обморока, фигуры стали обретать четкие очертания. Вот справа стоит сотрудник в штатском, которому понравилась её дочь, слева сзади старший группы, с ним рядом незнакомый мужчина, очевидно, его начальник, так как вид у него крайне недовольный. Военные, на самом деле, оказались рядовыми сотрудниками НКВД в форме. Наконец, врач удовлетворенно кивнул головой, молча встал, пожал протянутую начальником руку и вышел из комнаты в сопровождении одного из сотрудников в форме.
       Начальник, отодвинув стоявшего на пути "жениха", крутанул стул, поставив рядом, присел на край дивана.
       - Как Вы себя чувствуете? - Заботливо спросил он. - Вы что-нибудь ели сегодня?
       - Нет. - Слабым голосом ответила она. - Только собралась поесть в буфете на вокзале, как меня настойчиво пригласили в машину.
       - Нам врач сказал, что у вас голодный обморок. - Начальник взял протянутый подстаканник, в котором сверкал гранями стакан чая с лимоном. Тарелка с несколькими печеньями встала на сидение стула. - Вы в поезде не ели?
       - Практически нет. - Мила присела, уткнувшись спиной в кожаный валик. Её немного трясло. - Боялась выходить, а при отъезде ничего толком не успела купить.
       Начальник, бросив гневный взгляд на старшего группы, тихо крякнул, вновь повернулся к женщине.
       - Вы простите, пожалуйста, наших сотрудников. - Мягко сказал он. - Товарищи немного перестарались, стремясь быстро выполнить приказание.
       - Да, что Вы! - Слабо улыбнулась женщина. - Я что, не советская? Не понимаю? - И заплакала. Тихо, практически без звука, с крупными слезами, покатившим по чуть впалым щекам, давно не видевшим пудры.
       Начальник шикнул, всё в комнате тут же растворилось, оставив их вдвоём.
       *********
       На душе у Владимира было очень плохо. Можно даже сказать отвратительно. Мотаясь в "эмке" по разбитым дорогам, между воронками, с немецким автоматом, зажатом коленями, он вспоминал последние группы, отправленные на задание в тыл немцам. Сколько из них вернулось? Наверно, не больше четверти. Хотя и это уже хорошо. Диверсанты долго не живут. Горестные воспоминания прервал водитель, который вывернул руль, приоткрыл дверь и начал так громко ругаться, что Владимир даже поморщился. Поперёк дороги перегородив проезд, стояла полуторка, увязшая по самые колёса. Водитель, молодой парнишка в заляпанном грязью бушлате, обливаясь потом, пытался откопать колеса, отбрасывая лопатой в стороны оплывающую полужидкую массу суглинка дороги. Проходившие мимо колонны солдат, весело подначивали его, и шли дальше, высоко поднимая ноги, стараясь не завязнуть в грязи дороги. В кузове полуторки, прижавшись к молодой женщине в полувоенной одежде, сидели несколько детей. Они крутили головами, рассматривая всё вокруг. Им было интересно и одновременно страшно, среди этих взрывов, гари, почему-то веселящихся взрослых с оружием, когда так хочется плакать.
       Владимир заглянул в кузов, вздохнул, протянул руки.
       - А давайте-ка милые мои, сойдем и дадим возможность дяденьке водителю выкопать машину? - Предложил он. Хотя для того чтобы вытащить полуторку, нужен был танк или трактор. - А то он так до вечера будет копаться...
       Дети, получив подтверждение от женщины в виде кивка, стали по одному подходить к борту, где Владимир и подозванные солдаты подхватывали их и относили на сухое место. Небольшой пригорок с редкими берёзками, потряхивающие оставшимися листьями при порывах ветра.
       - Скажи спасибо, что погода не лётная! - Выговаривал водитель Владимира молодому. - В такую погоду немцы не летают. А то давно бы тебя в кашу замесили вместе с твоими пассажирами. Ну, где ещё лопата?
       Так, в две лопаты, они стали прокапывать дорожки под колёса в густом вареве глины, обрывков чего-то, размолотых колесами поленьев и каких-то веток. Очевидно, эта полуторка была не первой жертвой этой небольшой воронки, скрывшейся под ровным слоем суглинка. Дети, воспользовавшись моментом, стали играть в догонялки, а Владимир пошёл навстречу подходящей новой колонне пехоты. Машину нужно было вытягивать, и помочь могли только пехотинцы. На дороге не было ни одной машины.
       Ещё до крика "воздух" Владимир услышал их. Со стороны леса на небольшой высоте проскользнули немецкие самолеты, подняв пулемётными очередями ровные фонтанчики грязи. Пехота бросилась в поле, с десяток, вскинув винтовки, стали часто стрелять в след уменьшавшимся истребителям. Владимир, размахивая руками, показывая женщине, что ей и детям нужно лечь, бросился к стоявшему посреди всего этого лейтенанту. Недавний курсант второго курса, ускоренно выпущенный лейтенантом, он стоял и в растерянности смотрел на разбегающихся солдат. Нет, он понимал, что надо отдать приказ, остановить их, сформировать группы и открыть огонь по самолётам. Всё как учили. Но эта внезапность и увиденная легкость смерти парализовали его, и он стоял, в новенькой шинели и портупее, лишь отмечая про себя, что следующий заход будет последним не только для солдат, но и для него. Удар в ухо вывел его из оцепенения, а последовавшая команда незнакомого офицера в заляпанной грязью шинели и немецким автоматом сразу привели его в действие. Разбегавшиеся красноармейцы, услышав команды, поддержанные многообещающим и красноречивым матом, сначала остановились, потом пошли обратно. Путаясь в цветовой маркировке патронов, они на ходу перезаряжали магазины бронебойными патронами. И к тому моменту, когда истребители зашли на второй круг, земля встретила их организованными залпами трех групп. Уходя от огня, истребители отвернули в сторону, сбросили небольшие пачки листовок, рассыпавшихся мелким стайками, и исчезли в низкой облачности за лесом. Лейтенант с синеющим на глазах ухом, метался среди возвращающихся к дороге красноармейцев, отдавая приказы сержантам, санитарам, назначая наблюдателей за небом. Владимир же, поправляя автомат, возвращался к полуторке.
       Его водитель, сидевший на подножке полуторки, вытирал с лица желтовато-черную жижу и плевался. Водитель полуторки лежал ничком. На спине из рваного отверстия торчала серая вата бушлата, постепенно менявшая свой цвет от пропитывающей её крови. На молчаливый вопрос Владимира водитель отрицательно покачал головой.
       - Сразу. Хорошо, что хоть не мучался. - Сказал он. - Что делать-то будем?
       - Понятно, что. - Владимир посмотрел на приподнимающуюся с земли женщину, укрывавшую собой детей. - Везти. Машину оставим. Документы только возьми.
       К их удивлению из-за пригорка, разрывая выкрики и стоны раненых и команды сержантов грохотом моторов, вывернул тракторный поезд. Два тяжёлых трактора спокойно тащили за собой по этому бездорожью несколько машин, сцеплённых гуськом. Увидев стоявшую поперёк дороги машину, с переднего трактора спрыгнул молодой лейтенант, подбежал, отдал честь. Выслушав Владимира, согласно кивнул головой. Через пару минут машина была с изумительной легкостью вытащена, прицеплена к одному из тракторов. Дети и женщина снова уселись в кузов и долго махали стоявшим на обочине военным. Проводив их взглядом, Владимир и водитель подняли оставшиеся лопаты и принялись выкапывать свою машину. Пока всё это происходило, она увязла на полколеса. Пехотный лейтенант, уже выстроивший колону для марша, помог живой силой, которая со свистом, весёлым матом выкатила "эмку" на более сухую обочину. Пожимая на прощание руку лейтенанту, Владимир кивнул на ухо.
       - Что ж, с боевым крещением. Извини, но другого способа вывести тебя из столбняка не было. Ты в следующий раз не теряйся так. Хотя, что тебе говорить? Сам понимаешь.
       - Спасибо, товарищ полковник, постараюсь. - Лейтенант был смущён. - В следующий раз не сплохую.
       - Вот, вот. А огонь по воздушной цели организовал правильно. Молодец. - Похвалил его Владимир. От чего лейтенант покраснел до самых ушей.
       *********
       Самолёт, запрыгав на невидимых кочках, прокатился до конца ВПП, взревев моторами, крутанулся, нацелился на середину ВПП, сверкавшего в лучах прожектора. Бортмеханик, в унтах, меховом шлемофоне и толстой куртке, больше похожий на медведя, чем на человека, подошёл к двери, распахнул её, впустив в кабину облако то ли пыли, то ли морозного воздуха. Приладив лестницу, он молча кивнул сидевшим пассажирам. Первым сошёл молчаливый лейтенант с большим чемоданом, в сопровождении двух бойцов НКВД с автоматами. Они сели в ожидавшую их машину и сразу же скрылись в опускающейся темноте. Следом пошли другие пассажиры.
       Мила, успевшая познакомиться с капитаном медицинской службы, миловидной молодой женщиной, вышли в самом конце, вступив на поле аэродрома, который уже был захвачен темнотой. В темноте, направляясь к самолёту, мимо них прошли механики, от которых остро пахло авиационным керосином, табаком и костром. Внезапно вокруг самолёта заплясал фонарик, то выхватывая что-то на борту, то упираясь в шасси. Послышался смех, сопровождавший негромкий, но выразительный мат. Кто-то прищемил себе палец, отчего теперь скакал, поминая всех и эту старую немецкую колымагу, в частности. А старый пассажирский Юнкерс только покачивал крыльями в порывах ветра, налетавшего откуда-то из глубины темноты. Оттуда же появился молодой лейтенант, который, окинув взглядом Милу и капмеда, лихо подскочил, откозырял, спрашивая у старшего по званию разрешение обратиться. Оказалось, что этот лейтенант за Милой.
       В темноте многое появлялось внезапно и проскакивало так быстро, что не удавалось рассмотреть получше. Поэтому когда капмед восторженно выдохнула "Верблюды!" лейтенант тронул водителя за плечо. Караван верблюдов, запряженных в большие сани, стоял у обочины вдоль дороги, образуя своеобразную стенку из саней, погонщиков и еще кого-то с винтовками, отворачивающихся от слепящих фар автомобиля.
       Проводив длинный караван восторженным взглядом, капмед выдохнула:
       - Только на фотографии видела, и в Ленинградском зоопарке. Красивые.
       - Ага. - Согласился лейтенант, усмехнувшись. - Только очень вонючие и злые. А слюна у них такая, что не отмоешься. Раз попадет, и всё! На выброс вещь!
       - Попадало? - С улыбкой спросила Мила, кутаясь в солдатское одеяло, оказавшееся, очень кстати, в салоне. Ветер налетал внезапно, пронизывая все видимые и не видимые щелочки в машине, вымораживая салон.
       - Попал. Один раз. Пришлось плащ-палатку подарить погонщику этого злобного животного. Он был рад.
       Капмеда высадили у тёмного КПП госпиталя. На удары кулаком в закрытую дверь вышел недовольный старшина в новой шинели и портупее, но, увидев на пороге капмеда, зычно рявкнул, вызвав из темноты КПП сонного солдата. Тот, прихрамывая, подхватил у машины чемодан капмеда и вместе с дежурным по КПП, повели её куда-то на территорию госпиталя.
       В дальнейшем лейтенант болтал без умолка, рассказывая о некоторых особенностях жизни в Ашгабаде. Город, в принципе безопасный. Но живет город только за счёт нарастающего потока поставок по ленд-лизу, да госпиталей. Как только в августе РККА, вместе с англичанами, с двух сторон вошла в Иран и придавила там немецких шпионов и иранских фашистов, ленд-лиз пошёл нарастающим валом. Только вот в городе стало не очень спокойно. Когда тут стояла армия, было много военных патрулей, воры и бандиты не высовывались. Теперь же вечером лучше одному не выходить. А если выходить, то лучше всего вооруженным. Как? Пистолета нет? Нужно поговорить с начальником группы, чтобы посодействовал. Жить будете не в казарме, как офицеры, а на съемной квартире. На одну из которых, что поближе к группе, и едут. Легковушка, шурша шинами по замерзшей земле, подкатила к низкому забору, за которым виднелся не очень большой дом и пара низких сарайчиков. Лейтенант, стукнув пару раз в ворота, пошёл во двор, оглядываясь в поисках собаки. Ему совсем не хотелось, чтобы ему в его новые сапоги вцепился злобный пес и порвал с таким трудом найденную кожу хорошего качества. Но собаки нигде не было видно. Спокойно пройдя до дверей, лейтенант, подмигнув Миле, забарабанил в дверь, будя дом. Наконец, дверь скрипнула, впустив их внутрь. Кутаясь в большой пуховой платок, подсвечивая себе тусклой "летучей мышью", женщина что-то не очень разборчиво буркнула и исчезла в темноте. Вместо неё появилась другая, также в таком же платке, но более приветливая. Поздоровавшись с лейтенантом по-французски, женщина представилась Миле как Никитична, которая "самая ворчливая и самая ответственная". Махнув рукой на молодого человека, попытавшегося что-то сказать ей, она заверила его, опять же по-французски, что женщина с женщиной всегда договорятся быстрее, и более его нахождение в доме с двумя полуодетыми женщинами не желательно. Лейтенант усмехнувшись, откозырял, попрощался и по-французски, и по-английски. Захлопнув дверь за ним и грохнув засовом, Никитична повела Милу в темноту. Переступив порог, лежавший границей между темнотой избы и теплым приглушённым светом комнаты Мила очутилась в небольшой, но очень уютной комнате. Кивнув на свободную кровать, Никитична сбросила обрезанные валенки, служившие тапочками, и запрыгнула свою кровать под одеяло.
       - Давай устраивайся, Мила... А полное имя какое? Ух, ты! Милорада! Постарались родители! Не бойся, бельё чистое, не драное. Сегодня сама получала. Белье и кровать, кстати, без кровососущих паразитов. У нас тут как в самые лучшие времена. Крестьянко-буржуазный стиль жизни.
       - Это как? - Мила даже перестала разбирать бельё, положенное аккуратной стопочкой на край кровати.
       - А вот так. - Усмехнулась Никитична, потянув сигарету из пачки. Сигареты были английские и очень вкусно пахли. - Куришь? Нет? Не против, если я тут? А стиль во всём. Бельё всё чистое, без паразитов. Это раз. И встаем утром, как крестьяне, и ложимся глубокой ночью, как аристократы. Успевай только за временем смотреть. Это два. Зато чистота и кормёжка более или менее. А ты с английским? Что и персидский? О... Тогда советую тебе обратить внимание на свой гардероб.
       Мила скинула пальто, сняла шапку, раскрыла чемодан.
       - Это всё что у меня есть. - Просто сказала она.
       - Понятно. Эвакуированная? Нет? - Никитична села на кровати, свесив ноги.
       Мила, заметив поднятые брови собеседницы, пожала плечами. - Как-то вот так получилось.
       - Что ж, поможем обновить гардеробчик. - Последнее слово Никитична произнесла как "хартеропшик", явно кого-то копируя. - Не могу ручаться, что будет супермодно, но то, что будет тепло и уютно, гарантирую. Ладно, давай спать. Утро уже скоро. Талонов в столовую, конечно же, нет? - Покопавшись в тумбочке, вытащила пару штук. - От Розы остались, возьми. Утром вместе пойдем в столовую, а то если пропуска нет, не пустят. Примелькаешься потом, и пропуска не потребуется. Что с Розой? Да, так. - Она пустила струю дыма вверх, сняла невидимую крупинку с губы. - Не справилась девочка с нервным напряжением. Сорвалась. Ты случайно не нервная? Нет? Тогда хорошо. Ложись спать. Я лампу тушу. Керосин пережгла в этом месяце. Приходится экономить.
       Нырнув в прохладу чистого белья, Мила поворочалась, устраиваясь и нагревая постель. Вот никогда не думала, что будет ночевать на границе с Ираном, и, вообще, работать с военными. Да ещё с персидским и английским. Глубоко вздохнув, она зажмурила глаза, заставляя себя заснуть.
       Но в голову настырно лезли мысли и воспоминания последних дней. Где Света? Где сейчас её Януш? Ведь, тот начальник в НКВД так и сказал, что товарищ профессор, не смотря на перенесенные невзгоды, показывает очень впечатляющие результаты, оказывает большое содействие РККА, вносит свой вклад в общее дело - достижение победы над фашистами. "Вот только встретиться Вам с ним не удастся. Хотя он тут". - Предвосхищая вопрос Милы, начальник даже поднял палец вверх, сигнализируя о необходимости внимательно слушать. - "И, вполне вероятно, что вся семья Козилевски, своим участием в борьбе против фашизма смоет позорное пятно в биографии семьи. Не будем сейчас обсуждать причины и ситуации этого факта, но могу заверить Вас, что мы", - он сделал ударение голосом на слове мы, - "никогда не забываем своих хороших друзей, работников, помощников. Стараемся, так сказать, помочь им в решении многих вопросов. Дочь ваша, например, уже устроена. И", - он посмотрел на календарь, - "примерно, дня через три поедет на курсы, а оттуда по распределению РККА. Так что она с голода не умёр точно. Вы ведь этого опасались, оставляя ей весь свой продаттестат? Как видите, мы пытаемся помочь, в меру своих сил, всем с кем работаем".
      
      
      
      
      
       ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. НОВОЕ МЕСТО.
      
       Утро действительно началось очень рано. Миле показалось, что она только-только ткнулась в подушку, как её уже затеребила Никитична. Вскочив, быстро сполоснув лицо, причесавшись, она убрала кровать и уселась на край. Никитична, влетевшая пулей в комнату, после похода на улицу в "уголок свежести", даже присвистнула.
       - Да ты по-солдатски! - Сказала она, сбрасывая накинутое на полуголое тело пальто. -Я сейчас.
       Действительно, женщина оделась быстро, уверено подвела губы перед зеркалом. Бросив взгляд на Мило, протянула свою помаду. Бросив что-то вроде "война войной, но о себе не стоит забывать" она пообещала, что через пару недель таинственным образом "образуется" ещё косметика, из которой Мила сможет выбрать нужное.
       - Коллектив у нас тут, в основном, женский. - Просвещала она Милу, вытягивая за собой на улицу. - Мужчины, как правило, ездят туда. - Она кивнула куда-то туда. В сторону чернеющих в лучах восходящего солнца гор. - Там сидят долго. Некоторые женщины тоже туда ездят. Но не многие. У тебя персидский. Так что, немного помаринуют тут, посмотрят, что как. Обязательно "старшой из двух нулей" поговорит, постращает. И потом, если ничего не будет на тебя, поедешь в Иран. Там помогать решать вопросы. Да, что говорить. Посидишь с недельку, сама всё поймешь.
       Никитична была бойкой, языкатой и красивой женщиной и к моменту приезда Мила она вела все женские группы в управлении с таинственным литером "Жэ". На удивлённый вопрос Милы, что такое "Жэ", Никитична, хохотнув, расшифровала, вогнав её в краску.
       Работы действительно было много. Документы, документы и ещё раз документы. И просто катастрофическим гигантским валом обрушились незнакомые слова. У Милы сразу кругом пошла голова, но Никитична, оказавшаяся очень требовательной начальницей, проявила заботу, усадив её рядом в кабинет, подсказывая значения незнакомых слов. Единственным справочным пособием был затрёпанный толстый технический англо-русский словарь, тощий англо-русский военный словарь, и большая масса тетрадей Никитичны с краткими записями слов и их новых значений. Помыкавшись пару дней, Мила завела свою большую тетрадь, выпрошенную у начальника канцелярии, пожилого военного с велосипедами-очками на толстом мясистом носу. В неё, разделив страницы по алфавиту, она стала записывать новые слова. Застав её за таким занятием во время обеда, Никитична внимательно просмотрела записи, удовлетворенно кивнула. "Хорошее дело, только хлопотное. Времени у меня на это нет. Пока у тебя есть, пиши! Потом может и не быть".
       В конце недели, вечером после работы явилась Никитична с веником под мышкой и, весело отматерив Милу за несобранность, потащила в баню. Баня была во дворе через три дома, небольшой по объему и топилась по-черному. Но все пять женщин поместились и, как оценила Людмила, сидевшая в управлении "Жэ" в другом кабинете, за стенкой, "помойка личного состава состоялась по высшему разряду". После бани, женщины расположились у Никитичны, выпили немного портвейна, посидели, обсудив положение на фронтах и поболтав не о чём, разошлись. "Воскресенье окончилось. Завтра понедельник" - резюмировала Никитична, раскладывая постель. - "Вот чую, опять работы поднавалят. Так что надо отдохнуть. Хотя бы выспаться".
       Мила, сидя на кровати, смотрела, как женщина, напевая какую-то мелодию, раскладывает кровать, готовится ко сну. Наконец, она решилась. Потянувшись, Мила как бы невзначай взяла календарь. И начала первую часть пароля. Никитична замерла, повернулась к ней, закончила правильно вторую часть.
       Помолчав, она вздохнула, потянулась, вытянула сигарету из пачки.
       - Бред какой-то. - Сказала она, делая глубокую затяжку. - Какой дурак такие пароли составляет? Так значит ты...
       - "Миронова" - подсказала ей Мила. - Прибыла в твоё распоряжение. Готова выполнять любые поручения.
       - Да. В моё. - Женщина села, прислонилась к стенке. - А что умеешь-то? Только глазками стрелять, да задом вилять? Хотя фигурка у тебя, признаться, точёная. Красивое тело. Ну-ка, сними одежду.
       Мила подняла удивленно брови, но, увидев взгляд, брошенный на неё, быстро скинула с себя одежду, оставшись в комбинации.
       - Снимай и её. Повернись. Встань боком. Так... - Женщина осматривала её, наклоняя голову вправо, влево. - Теперь руки подними, повернись. Так. Одевайся.
       - Что ж, девонька, личико у тебя смазливое, фигурка точёная. Голова не дурная. Быстра на подъём. Хорошие качества.
       Развешивая одежду на импровизированные крюки на стене, Мила соображала, что она имеет ввиду, говоря о "хороших качествах".
       - Завтра же займусь твоим гардеробом. Такой как ты нельзя ходить здесь в таком виде. Налегай на английский. Через пару недель попробую тебя на устном переводе. И персидский не забудь! Три шкуры сдеру! - Помолчав, спросила. - Замужем? Где муж? Дети есть? Сколько? Расскажи.
       Мила поджала губы, не зная, что ответить. Никитична вытянула сигарету, чиркнула спичкой, помахав рукой, гася её и показывая, что ждет ответа от Милы. Набрав воздуха, Мила выложила всё. От самого начала, с момента получения студенческого билета, до последнего визита в управление НКВД в Алма-Ате. Утаив только, что говорил начальник лично ей, присваивая такое странное кодовое имя. Выслушав всю историю до конца, Никитична как-то глухо кашлянула, слезла с кровати, нырнула под кровать, повозившись, вытащила бутылку водки, пару банок мясных американских консервов, консервированные овощи. Поставив всё на тумбочку, кивнула. "Давай. Нож в тумбочке. Я сейчас".
       Не успела Мила вскрыть и пары банок, как Никитична вернулась, с кульком в руках. В кульке была курага. Поднеся кулёк к лицу Мила глубоко вдохнула запах сладкой, сушённой кураги, которую она так любила. Из кулька пахнуло Узбекистаном, горами, в которых она была с мужем, археологическими раскопками, вообще, тем счастливым временем, когда они все были вместе, и на них не было удушающего клейма "семья шпиона".
       - Хотя завтра рано встать, давай-ка выпьем. - Предложила она. - Зови меня просто Ирина. Никакая я не Никитична. Это девки меня за то, что гоняю их ухажеров, прозвали так. Ну, сама понимаешь, прозвище и прилипло.
       Выпив немного, помолчали, прожёвывая немного жилистое, но вкусное мясо консервов. Наконец, Ирина, кинув взгляд на Милу, спросила:
       - Извини, а тебе сколько лет? - Услышав, свистнула, плюхнула в свой и её стакан водки, предложила тост. - За тех женщин, что умеют красоту свою сберечь! - И залпом выпила свой стакан.
       Постепенно разговорившись, женщины перешли на общие им обеим темы. Как и у Милы, у Ирины была очень насыщенная жизнь. Сначала с мужем на Дальнем Востоке, потом Ленинград, потом... Короче, много чего пришлось ей пережить. А когда началась война, призвали её, побеседовали в НКВД, напомнили страницы её жизни и жизни её мужа в китайском Синьцзяне, и прямо сюда. Как приехала, тут армия в Иран пошла. Сначала моталась с нашими военными по жарким пескам и гористым местам, с англичанами страну делили. Потом, вот сюда. Через некоторое время, её и ещё одну из призванных в РККА переводчиц английского языка, уже поставили старшими в своих группах, а потом, стала, вот и небольшим начальником. Правда, тут по работе ещё и конь не валялся. Вот скоро будет работа. А сейчас отдых. Затишье, так сказать. А насчёт заданий, то лучше ей сейчас вживаться и набираться всему, что другие вокруг умеют. Вот это и будет её первое задание.
       *******
       Иранский офицер не спеша взял со стола пачку денег, так же степенно спрятал её в портфель. Не смотря на то, что он только что получил годовую зарплату за такую маленькую бумажку, офицер не хотел показать этому шпиону, как он рад. Немец же, прекрасно понимая, что может твориться в душе араба, сделал вид, что внимательно изучает полученный документ. А документ был ценнейший, как раз годный к срочной отправке в центр. Что было плюсом для резидента. От него требовали получать всё больше и больше документов по сотрудничеству англичан, американцев с русскими. Нет, он понимал, что для войск африканского корпуса, давившие в Египте англичан, требовались новые данные и, причём, самые свежие. Но у него, кроме этих напыщенных индюков, жаждущих денег, власти, старающихся, при этом, соблюдать какие-то условности, есть ещё и дикие племена кочевников, организация тайного аэродрома, на который в день "Ч" должны сесть самолёты с оружием для этих кочевников, да и ещё много чего такого от чего голова может просто взорваться. И вот всё это безумное хозяйство требуется держать под контролем и управлять, лавируя между идиотскими приказами из центра, напыщенностью местных дикарей, видящих себя королями, и английской и русской контрразведкой, успешно работающей с каждым днём. Он поднял глаза от бумаги, улыбнулся офицеру.
       - Как я полагаю, наше сотрудничество всё больше и больше крепнет. И нам пора перейти на более тесные отношения. - Офицер работал в штабе у англичан, что было редчайшим случаем для колониальных англичан. - Тем более, что, как мы ранее обсуждали, из Берлина получено полное разъяснение по политике Рейха в отношении вашей страны и её судьбы в дальнейшем. Вот это для обсуждения с вашими друзьями. - Четыре листка бумаги, сложенные пополам, перешли в руки офицера. Про себя разведчик только усмехнулся. Подумать только, у этих дикарей есть ещё и политические кружки, в которых они обсуждают своё будущее. А ведь будущее у них только одно - служить интересам Рейха, и быть верными ему, пока светит солнце. И другого выхода у них нет и не будет. Даже если они, в силу каких-то обстоятельств, и получать власть, они погибнут в своей грязи, захлебнувшись в межсемейной резне.
       - Мы внимательно изучим это с друзьями. Мы, прогрессивные люди страны, смотрящие на Германию как на освободителя от гнёта колонизаторов, гаранта спасения свободолюбивых народов от гнёта королевской тирании, надеемся на поддержку германского правительства и великого германского народа. Со своей стороны, мы готовы, следуя нашим обязательствам, вывести в нужное время вверенные нам подразделения и захватить власть. - Офицер говорил чётко, тихо и таким убежденным голосом, что у немца пошёл холодок по коже от того духа решимости, который излучал офицер. - Нам необходимо только видеть успех великой Германии на полях сражения как в Египте, так и на холодных полях России. И получить знак свыше.
       - Насколько я могу судить по имеющейся у меня информации, взятие столицы русских Москвы и второй столицы Петербурга - дело решённое. Не смотря на усилия большевиков, силы их на исходе и осталось последнее усилие, чтобы Москва пала. - Разведчик говорил торжественно, стараясь придать это информации вес. Поправляя во время речи галстук, он неожиданно обнаружил, что копирует манеры Министра пропаганды Геббельса, выступление которого он видел в Нюрнберге на партийном съезде. "Тьфу, ты, как эти речи заразны". - Подумал он, поправляя волосы, взъерошенные вентилятором. - "Еще пару лет работы с такими позёрами и я начну вскакивать, выбрасывая руку в партийном приветствии, чтобы только привлечь этих дикарей". Но дикарь, очевидно, проникся уверенностью немца, так как встал, вытянул руку в фашистском приветствии и тихо, уже по-немецки, произнёс: "Хайль Хитлер"! Разведчику ничего не оставалось, как встать и ответить этому дикарю тем же.
       Закрывая за уходящим офицером дверь, немец не обратил внимания на сидевших под тенью нескольких пальм парнишек, увлечённо игравших во что-то на земле. Таких босоногих, не пристроенных к делу детей шаталось по всему городу целые толпы. Они клянчили, что-то подворовывали, где-то подрабатывали, растягивая полученные за свой труд гроши как можно дольше. Он только скользнул взглядом по ним, словно они были камнями при дороге, и поднялся к себе наверх. Но, если бы он задержался бы подольше, и более внимательно понаблюдал за ними, то увидел бы, как старший, прихватив руку одного из чумазых игроков, молча кивнёт вслед доходящему к углу улицы офицеру. Как тот, подхватив лохмотья, просто юлой проскочит мимо закрытых наглухо ворот, шмыгнёт в какой-то лаз, оказавшись сразу на другой улице, на которую, как раз, выходил офицер. "Лёгкая кавалерия" разведсети НКВД в Иране, состоявшая из детей бывших русских эмигрантов и местной детворы, чётко и без сбоя выполняла самые сложные задания по сопровождению объектов. Кому взбредёт в голову подозревать в мальчугане на велосипеде, несущемся невесть куда по своим делам, или играющего с такими же, как он оборванцами в салки, агента следящего за ним?
       *******
       На следующий день Ирина действительно занялась "хартеропшиком" Милы. Часа через три после обеда Ирина, подмигнув Миле, стукнула в стенку, громко крикнула: "Степанова! Остаешься за старшую. Мы в штаб!". Выйдя за ворота, женщины заспешили вдоль улицы по которой подвывая ветер гнал что-то среднее между снегом и пустынным песком. Часовой, проводив их взглядом до поворота, удручённо вздохнул, поправил ремень и оперся о стойку шлагбаума. Вот же как ему не повезло. Толпы женщин, все такие симпатичные, а не с кем. Тьфу! Красноармеец вновь бросил взгляд на угол, за который свернула эта пара, и вернулся в будку. Хоть и не было так холодно, но ветер, пробивавший тонкую шинель, вводил в мелкую противную дрожь. А в будке не так сильно продувало.
       Шагая всё дальше по улицам города, Ирина и Мила обсуждали последние сводки с фронта. Немцы топтались под Москвой, теряя всё больше танков. Чувствовалось, что наступает критический момент. Но кто одолеет? Конечно же, нужно чтобы наши победили. Должны победить. Вон, из города с каждым днём всё больше отсылается на фронт. Вчера очередной эшелон с людьми из частей тылового охранения отправили на фронт. А ещё говорят, что скоро батальоны народного ополчения будут формировать. Вон, курсы военобуча открыли практически в каждой школе.
       Когда они свернули на улицу уходящую от базара, где бурлила известная "толкучка", дорогу им внезапно преградил какой-то мужчина. Цыкнув, он вытащил руки из карман, протянул Ирине скомканную бумажку. Пока Ирина читала записку этот небритый детина нагло рассматривал в упор Милу, нагло улыбаясь щербатым ртом. От его взгляда Мила чувствовала крайне не удобно. Ей было неприятно, что такой мужчина и так на неё смотрит. Словно срывая одежду, раздевает догола.
       - Значит, так, Щебратый. - Ирина, свернув записку в трубочку, стукнула его по носу. - Ты закати обратно глазелки-то. Маляву докатил? Вали.
       - Так это... - Детина отступил назад, шмыгнул носом. - Какой ответ?
       - Сама отвечу. - Ирина подмигнула ему. - Или уши прочистить?
       - Не-ка, не надо. - Щербатый снова улыбнулся, показав недостаток в несколько зубов. - Так, что я не понятливый, что ли?
       Ирина двинулась на него, детина отступил в сторону, а Мила проскользнула, пристраиваясь за Ириной. Пройдя немного, она затормошила Ирину.
       - Это бандит?
       - Нет. Просто хулиган на побегушках. По другому "сявка".
       - А у кого на побегушках? Они воры? Что ему надо было? - Вопросы видимо не понравились Ирине, которая остановилась и в упор посмотрела на Милу.
       - Значит, так, подруга. Поясню. Идём мы не к ворам, а к "барыгам". Это те, кто на "толкучке" торгует. И покупать будем только купленное, а не краденное. И обязательно новое. Понятно? Кто писал мне, не надо тебе знать. Меньше знаешь, крепче спишь. И больше вопросов не задавай. Больше слушай, меньше шуми. Понятно?
       - А если? - Мила съежилась.
       - Что если? Для если есть товарищ ПИК, который всегда со мной.
       - Это какой Пик? - Мила удивленно посмотрела на Ирину. На улице кроме них и старика с пустой арбой запряженной верблюдом, тащившимся в самом конце улицы, никого не было. - Тут вроде никого нет.
       - Ну, уж не Вильгельм Пик, точно. Пистолет системы Коровина. - Ирина чуть вытянула руку из муфты и Мила увидела, что её рука сжимает рукоятку пистолета. - Или по-другому, пистолет имени Коровина - ПиК. Понятно? А теперь пошли.
       Перед домом мрачный мужчина старательно шуршал метлой, выметая невидимую пыль. Завидев женщин, он остановился, вытащил папироску, закурил. Едва они поравнялись с ним, мужчина громко чихнул, и, вытирая рукавом нос, произнёс из-под локтя: "Заходи, хозяйка у себя".
       В доме было замечательно тепло, и с порога Мила увидела, что хозяйка очень любила уют. Разнообразные декоративные украшения преображали простую прихожую в очень интересную комнату. Отряхнув ноги двумя ударами о пол, Ирина шагнула вперёд.
       - Так, так. Сама красавица Ирэн прибыла. - Из-за портьеры выскользнул худощавый субъект, с тонкими усиками и прилизанными волосами, что смотрелось очень странно с мешковатым пиджаком, косовороткой и галифе, заправленными в валенки. - Чем обязаны?
       - Вильгельм! - На пороге комнаты появилась женщина. - Ещё одно слово и ты у меня огребёшь. Марш к себе! Это ко мне по делу.
       Буркнув, мужчина, снова как тень скользнул за портьеру. Мила готова была поклясться, что за поясом у мужчины был револьвер.
       От разложенного на диване у Милы разбежались глаза. Такую красоту она видела только в "Торгсине", куда они с мужем один раз совершенно случайно попали. Пока Мила рассматривала выложенные платья, Ирина вместе с хозяйкой закурила, что-то негромко обсудив, ударили по рукам.
       Прижимая к груди большой пакет, Мила не могла поверить, что среди такой разрухи, голода и страданий можно купить такую красоту. Ирина, выслушав Милу, хохотнула, толкнула её бедром, кратко обрезала: "Купили вместе. Так что не дури. А вообще считай, что это государство купило нам за нашу работу. Ведь мы работаем хорошо? И нареканий нет? Вот и считай это премией".
       В это время, хозяйка, в ярком свете "летучей мыши", писала своим аккуратным почерком агентурное сообщение. О том, что две переводчицы из штаба купили у неё то-то и то-то, в таком-то количестве и заплатили крупной суммой совденьгами, а так же пообещали за помощь в поиске хорошего пальто нужного размера и ещё чего-то несколько бутылок английского или американского виски. Писать на таких хороших покупательниц ей было крайне неудобно, но кто знает как отреагирует товарищ из компетентных органов, если узнает, что она скрыла такой факт? Тогда ей, если "не вышка", то Магадан точно скажет "здрастье". И надолго.
       За стеной, в своей комнате, красавчик-альфонс, известный среди блатного народа города как Вильгельм, за свои тонкие усы и напомаженные волосы, угрюмо рассматривал изображение большого персидского ковра, закрывавшим тайный выход из дома. Третья дверь, так сказать, на случай "шухёра". Вот же властная баба! Ей бы комполка быть. Уйти от неё бы, да вот только надо ли? Белый билет она выправила, не надоедает своими бабскими капризами, но не позволяет наряжаться. А эта краля тоже хороша. Знает, что по ней Олег Одесский сохнет, вот и шастает везде, ничего не боясь. Никто её не посмеет тронуть, если у него с головой всё нормально. За Ирку Одесский вывернет любого наизнанку живьем. Эх, бабы! Тайная сила, не познанная миром.
      
      
       ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ. ПЕРВОЕ ВОЕННОЕ РОЖДЕСТВО.
       Владимир взбежал на этаж легко. В теплом здании управления после морозной улицы было приятно двигаться и чувствовать, как тепло проникало в застывшие рукава шинели. В приемной, за столом сидел порученец генерала и негромким голосом что-то втолковывал по телефону непонимающему собеседнику на том конце провода. Увидев вошедшего Владимира, он замахал рукой показывая, что бы тот задержался.
       - У меня для вас что-то есть. - Закрыв трубку ладонью, быстро проговорил он. - Минутку и буду свободен. Сам на срочном совещании, Хотя, должен был, два часа, как уже быть на месте.
       Закончив разговор пожеланиями невидимому собеседнику быстро и самому разобраться со всем этим и навести, наконец, порядок на своём объекте, порученец вытащил из сейфа книгу регистрации и несколько пакетов. Не успел Владимир расписаться за пакеты и преодолеть сопротивление непослушной твердой кожи полевой сумки, как, распахнув дверь настежь, вошел начальник управления. Не отвечая на приветствия, он прошёл до двери, затем повернулся и взглянул на Владимира.
       - Дай закурить? - Неожиданно попросил он. Но, увидев лицо Владимира и, очевидно, вспомнив, что тот бросил курить, с досадой махнул рукой, обратился к порученцу. - Дай закурить.
       - Товарищ генерал, - порученец начал подниматься со стула, на который уже успел усесться, - вы мне настрого запретили вам давать курить. Тем более, ваша жена и доктора...
       - Чёрт возьми! Прямо заговор дипломатов! Детский сад! Жена, доктора, запретили! - Передразнил он порученца и махнул Владимиру. - Давай, заходи!
       Гремя связкой ключей, он раскрыл свой сейф и, выкладывая документы по ячейкам, стал расспрашивать Владимира о семье. Как жена, сын, что делают. Рассказывая о семье, Владимир прекрасно понимал, что генерал сам знает о его семье всё и без него. Но это был предлог, чтобы продолжить беседу вне кабинета, когда они пойдут за папиросами. Дверь ведь осталась нараспашку. Действительно, разложив документы, генерал накинул шинель, сунул в карман ТТ, кивнул порученцу - "Я на улицу за папиросами. Буду через полчаса. А через сорок минут всех начальников отделов ко мне. Всех кто есть на месте".
       Морозный воздух вновь охватил Владимира, выдавив из него тепло управления. У табачного ларька генерал купил "Командирские", спички и, надорвав тонкий картон уголка пачки, вытащил папиросу. Разминая пальцами серую головку гильзы папироски, он показал на небольшой скверик - "пройдёмся?".
       - Ты знаешь, это хорошо, что жена уже старшая хирургическая и преподает на курсах. И что сын твой усиленно учит немецкий, собираясь в артиллерийско-миномётное училище. Кстати, чего он там забыл? Немецкий, говоришь, у него нормально? Даже лучше чем нормально? Тогда давай его на полугодичные курсы переводчиков, а затем к нам младшим офицером на фильтрацию военнопленных. Посмотрим, поддержим, а он поработает, посмотрит изнутри что и как. А затем и к нам, сюда в управление? Толковые парни нам нужны. А? - Дернув головой, смахивая попавшие на лицо снежинки, внезапно просыпавшихся на них сверху, генерал резко сменил тему. - Но я, сам понимаешь, не для этого тебя вытащил.
       - Я-то понимаю. Что-то случилось из рук вон плохое? - Владимир поправил ремень планшетки. В последнее время, когда он начинал нервничать ему казалось, что всё что на нём есть пытается его задушить.
       - И да, и нет. Одна сволочь написала на тебя донос. Что, мол, плохо готовит и, вообще, под подозрением, а также упомянул про ошибки, допущенные во время финской войны, когда погиб практически весь твой курс. Не возражай! Слушай. Знаю, что эта сволочь сидит на Карельском и копает там под тебя. Кто конкретно не знаю. Но думаю, что скоро узнаю. Это раз. Во вторых, у нас не очень хорошо складывается обстановка за фронтом. Да, именно на этом направлении. Очень большие потери. Есть мнение, что в управлении или у тебя где-то идёт утечка или появился немецкий агент. Конечно, проверим ещё раз всех и всё, но и ты не спи, смотри в три глаза. Но уровень подготовки именно твоих групп высокий и это видно всем. Сегодня, даже там, - генерал многозначительно поднял глаза вверх, - обратили на это внимание. Так что не всё так плохо. Но что на тебя у "опричников" донос... Ну, ты сам понимаешь... - Он пыхнул, наконец, раскуренной папиросой, пустил столбиком табачный дым. - А что хорошего? Ничего, практически. Нас срочно созвали вот по какому вопросу. По последним данным, которые, подчеркну, следует проверить и перепроверить, немцы заканчивают разработку плана наступления в летнюю кампанию. Да, одновременно связывая нас на всех направлениях, будут давить на Ржевском направлении, целясь вновь на Москву, и направят второй удар на юг. Как полагают "наверху", к нашим запасам нефти на Кавказе и плодородным землям Кубани, Кавказа. В разведуправлении РККА есть информация, что для содействия этому наступлению немцы спешно готовят из армянских, чеченских, азербайджанских, грузинских и прочих там националистов агентов для массовой засылки в тыл с целью организаций диверсий и восстаний. Ну, если с этими паганцами, с помощью местных товарищей и активистов, мы ещё справимся, то вот с другим фактором дело обстоит посложней. - Генерал вновь затянулся папиросой. - И об этом факторе я хотел бы с тобой поговорить.
       На улицу, охватывающую скверик двумя рукавами дорог, из-за поворота вытягивалась лента маршевого батальона. Выгрузившись на вокзале ещё ночью, и не дождавшись утром обещанных машин, капитан повёл своих солдат в указанный район расположения напрямик, через город. Офицер комендатуры, выделенный для сопровождения, сам не бывавший до этого в Москве, вместе с капитаном и солдатами шёл по улицам города, пытаясь представить его без стенок мешков с песком у витрин магазинов и ресторанов, патрулей, позиций зенитных батарей. Именно тем весёлым, солнечным, радостным городом, который он не раз видел в кинотеатре. Молодые и пожилые красноармейцы, собранные вместе войной из разных мест, стараясь не нарушать строй и линию, также вертели головами, разглядывая встречных, здания, редкие афиши и стенды с газетами, пытаясь за время прохода по улицам ухватить и понять дух столицы, которую они должны были защищать. И каждый из них невольно мысленно обращался к своим городкам и деревням, частичка которого в виде фотографий семей и любимых, грелась либо на груди, либо лежала, аккуратно завернутая в несколько слоёв бумаги, на дне вещмешка, среди запалов к гранатам, патронами, сухим пайком и сменой чистого белья. Сравнивая и удивляясь общему и такой большой разнице между своей малой родиной и Москвой, они шли всё дальше и дальше, всё чаще поправляя неудобные и тяжёлые ящики, давящие острыми краями на плечи, тяжеленные пулемётные станки и щитки.
       Провожая глазами проходящих мимо скверика солдат, генерал продолжил:
       - Немцы активизировались везде в Азии. Англичане не говорят нам многое, но мы и сами с усами. В Иране разработали немецкую сеть. И по получаемой от них информации, похоже, что немцы нацелились на Ирак, Афганистан, увязывая это с наступлением на наш Кавказ. А это угроза втягивания Турции, которая держит, слабо, но держит нейтралитет. Неспокойный же Ирак означает конец поставкам по набирающему силу ленд-лизу, а воинственный Афганистан это угроза нашим среднеазиатским республикам. А там, сам понимаешь, ...
       Генералу не надо было продолжать. Владимир прекрасно понимал, что речь идет о хлопке, на основе которого делался порох для патронов и снарядов, а так же минеральных ресурсах, продовольствии, людях. То есть всего того без чего не возможно ведение войны. А учитывая, что там плотность войск была как нигде низкая, то угроза вырисовывалась явная.
       - Короче, наверху принято решение о формировании особой группы по этому направлению. Предложено подготовить свои соображения и предложения по кандидатурам. Я тебя рекомендовал как крупного специалиста по организации работы особого характера. - Генерал хохотнул, внезапно развеселяясь. - Ну, что? Не бывал ещё в горах Ирана или Афганистана? А?
       Поднимаясь вслед за генералом, Владимир быстро соображал, что ему сейчас надо было делать. Открывая тяжёлую дверь особняка, который занимало управление, тот, как бы невзначай, бросил ему: "Соглашайся на группу, спокойней будет. Да и нам повеселее". Что означало только одно - ему настоятельно рекомендовано поменять место работы, перейдя в эту группу. В приёмной, генерал вытащил из кармана пачку папирос, продемонстрировал её порученцу, со смешком сказал, что заговор его жены против него провалился. Порученец сделал вид, что занят какой-то папкой, но Владимир, совершенно автоматически, отметил про себя его покрасневшие уши.
       Ни генерал, а тем более Владимир не могли знать, что порученец уже месяц как крутил любовь с женой генерала, молоденькой женщиной, вышедшей замуж за офицера-вдовца перед самой войной. И сейчас невольное обвинение генерала в заговоре против него вызвали у порученца волну сильных эмоций, которую он с большим трудом сдерживал. Едва за офицерами закрылась дверь кабинета, он откинулся на спинку стула, потер лицо, смахнул несколько капель пота, выступившего на висках, и бесшумно глубоко выдохнул, снимая напряжение. Лучше на фронт, чем вот так каждый день дрожать. Нет, нужно кончать с этими шурами-мурами. Целее будешь.

    ****

       Настроение было приподнятое. А как же!? Сводки с фронта были просто прекрасные. Отбили ещё один населенный пункт, взяли много пленных, сбили несколько самолетов. Приближается новый год, до которого совсем ничего осталось. А вчера прибыла новая партия грузовых автомобилей, и которые они вновь поехали принимать "туда". За что, опять же, будет доппаек и на что можно будет устроить празднование нового года. Пограничники, проверив документы, подняли шлагбаум, открывая проезд через границу. Хотя проверка документов была чистой формальностью. С той же стороны стояли такие же пограничники как и тут. Советские пограничники в родных шинелях с зелёными петлицами с малиновой окантовкой.
       На приёмке американцы и англичане были хмурыми и не очень разговорчивыми. Мила их понимала. На Тихом океане Япония всё сильней и сильней давила на американо-английские войска, осадила Гонконг, наносит удары по Малайе, Филиппинам. Союзники несут большие потери. Вместе с тем, они очень быстро представляли необходимые документы, лазили вместе с советскими специалистами по машинам. Только вечером, после того как, намерзшись за день, они все собрались в клубе вокруг накрытого стола, союзники немного оживились. Начальник группы, майор-автомобилист, не переставая, поднимал тосты за здравие товарища Сталина, союзников и глав антигитлеровской коалиции, за быстрейшее достижение победы в войне, тем самым всё больше поднимая настроение иностранных специалистов. Под конец вечера уже разгорячённые спиртным мужчины в клубе устроили танцы, на которых Мила и несколько женщин обслуживающего персонала просто не могли посидеть спокойно. Каждый хотел, хоть немного, но потанцевать. Как же, хоть и война, но рождество есть рождество.
       Поздно вечером, уставшая Мила, после завершения подготовки всех документов, наконец, оказалась в небольшой комнате, отведённой ей для отдыха. Посидев немного на кровати, Мила, наконец, нашла в себе силы встать и начать готовиться ко сну. Но, не успела она скинуть тёплые валенки фасонистого белого цвета, обшитые коричневой кожей и шубку (и как это Ирке удаётся доставать такие красивые и дешёвые вещи?), как дверь распахнулась, и майор-автомобилист молча вошёл к ней. Он также молча закрыл за собой дверь и, ничего не говоря, принялся лапать Милу, оттесняя её к кровати. Мила отбивалась от него изо всех сил, но мужчина был значительно сильнее, и сказывалась усталость. Майор уверенно теснил женщину к кровати, так как всё шло, по его мнению, к заключительной фазе. Каково же было его удивление, когда эта английская подстилка ткнула ему в живот пистолетом, вытащенным из-под подушки, и пообещала прострелить не только живот, но и то, что ниже живота. Он сначала не поверил её словам, но, когда она сняла пистолет с предохранителя, его голова вмиг протрезвела. Теснимый к двери уже женщиной, он попробовал что-то сказать, увлечь женщину разговором и под шумок вырвать пистолет. Но та, всадив пулю в пол, прямо под его правой ногой, отвечая на предпринятую попытку опустить поднятые вверх руки вниз, выставила его за дверь. Грязно выругавшись, майор взъерошил волосы и замер в удивлении. Он впервые оказался в такой ситуации. До этого всё проходило без осечек. Плюнув на дверь и пообещав "английской подстилке лагерь поближе к белым медведям" рассерженный майор выскочил из домика. Соседки, выглянувшие в приоткрытые дверцы своих комнат, нырнули обратно испуганными утками. Но Мила не сомневалась, что завтра или послезавтра в "двух нулях" будут знать о стрельбе, о майоре и о танцах. Ну и пусть. Она завтра же, как вернётся, позвонит в управление, "своему".
       Весь обратный путь, все делали вид, что ничего не произошло, хотя напряжение возрастало по мере приближения автобуса к зданию штаба. Ирина, сидевшая над документами в столь позднее время в их кабинете, услышавшая о домогательстве майора, просто вскипела. Забросив документы, она потащила Милу в темноту ночи куда-то особенно далеко. По пути от неё Мила узнала, что за короткий срок майор зарекомендовал себя как отменный кобель, и что Роза, на самом деле, выбыла не из-за нервного расстройства, а из-за беременности от этой сволочи. Который, обрюхатив, послал её на все возможные стороны, так как "мол, сама виновата". Очутившись у одноэтажного домика, выглядывавшего в ночи своими светлыми очертаниями, Ирина настойчиво стала бить в дверь ногами и руками. На такой бесцеремонный грохот посреди ночи на пороге появился начальник отдела в полушубке на нижнее бельё. Начальник того самого отдела, что с "двумя нулями". Сонно выслушав начало сбивчивого рассказа Ирины, он зевнул, кивнул головой куда-то себе за спину - "заходи".
       А в обед у них на этаже появился майор-автомобилист, который, потрясая зажатой в руке бумагой, костерил всех этих баб, "английских подстилок и сук" из-за которых у нормальных людей жизнь идёт наперекосяк. Зажатой в руке бумагой было предписание на убытие в распоряжение автобронетанкового управления Закавказского фронта. Разгорячившись, он попытался ворваться в кабинет к Миле, на что "Горыныч", вышедший из своего кабинета на поднявшийся шум, просто спустил майора с лестницы. Красная от стыда Мила рыдала на руках Ирины, а Сергей Панкратьевич, получивший за привычку говорить с невыпущенным дымом папирос, отчего тот вылетал изо рта волнами и струился вокруг лица, своё прозвище "Горыныч", выдохнув очередную порцию дыма, философски изрёк: "К женщине, как самому чистому элементу природы, притягивается всякое. В том числе и такое гавно". В выражениях "Горыныч" никогда не стеснял себя.
       Вечером, бредя с Ириной на квартиру в теснившейся вокруг них темноте, уставшая от событий Мила неожиданно захихикала. На удивлённый взгляд Ирины она поспешила пояснить: "Ашхабад в переводе с персидского языка означает город влюблённых. Первая часть эшг - любовь, вторая обод - поселение. Вот и получается, что в городе влюблённых у любвеобильного майора фиаско приключился!" Развеселившись, женщины прибавили ходу, стараясь дойти быстрее до квартиры. Поднимавшийся ветер, похоже, с каждой минутой становился всё холодней.

    ***

       Синьмин поправил пистолет за поясом, смахнул пот с лица. Глухие взрывы в стороне складов боеприпасов, огненные языки пламени, танцующего над горевшими домами в этом районе острова, дополнял всеобщую картину капитуляции гарнизона английской армии на острове Гонконг. Как не старались его защитники, отбивая атаки за атаками наседавших японцев, тех было больше, и напор был сильнейшим. Вопрос решил так же подход японских кораблей, которые залпами главных калибров перемешивали укрепления и людей с землёй. Теперь же на остров волнами высаживались японцы и растекались по тонким улицам города. И в этом кошмаре ему нужно было встретиться с агентом, забрать особо ценную информацию, а затем уйти, ночью переплыв на подводную лодку, которая должна была всплыть в полночь у одного из малых островов. Благо ночь была безлунная, и должна была стоять такая темень, при которой на протянутую руку не было ничего видно. Приготовленное в Сингапуре фальшивое удостоверение офицера армейской разведки Императорской Армии было слабым щитом и, в основном, предназначалось для тех предателей, которые, конечно же, сразу проявились, как только был отдан приказ о капитуляции англичан. Уже целую ночь они, сбившись в банды, грабили и убивали, захватывая имущество как англичан, так и простых китайцев. Ему удавалось до сих пор не вступать с ними в контакт, но теперь, как видно, деваться некуда. Это был дом агента и там, как видимо, были бандиты.
       Дверь была выбита, внутри по полу были разбросаны какие-то бумаги, книги, что-то липкое стояло лужей у самого входа. Полный разгром налицо, а где хозяин или бандиты? По донёсшимся сверху звукам стало понятно, что и хозяин, и бандиты были там. Вытащив пистолет, Синьмин неслышно поднялся по лестнице. Всех он обнаружил в дальней комнате, служившей кабинетом. Бандиты, видимо, уставшие от побоев привязанного к креслу пожилого мужчины, перешли к связанным на полу. Через узкую щель открытой двери Синьмин видел как бандиты подхватили лежавшую на полу женщину, бросили на диван и, требуя от мужчины код к сейфу, стали рвать на женщине одежду, угрожая изнасиловать на глазах мужа. Агент, умоляюще поднял вверх связанные руки, стал выкрикивать цифры. Допустить открытие сейфа с пакетами, в которых лежала важная информация, Синьмин не мог. Толкнув дверь, он выдернул из-за пояса, стоявшего спиной к двери, бандита револьвер и расстрелял бандитов с двух рук. Морщась от визга женщины, стонов раненого бандита он отбросил ненужный револьвер.
       - У вас в саду слишком пышные хризантемы, - начал он первую часть пароля, перезаряжая свой пистолет, - ведь, им кажется не сезон?
       - У меня особый сорт. Императорский. - Агент, вздрагивая всем телом, пнул поднимавшегося на ноги раненного бандита, отбросив того на пол. - Такие есть только у меня и садовода в Нью-Йорке.
       Ударом ножа прекратив мучения, катавшегося на полу от боли, бандита, Синьмин, не мешкая ни секунды, разрезал путы пленникам, а сам стал открывать сейф, набирая диктуемые цифры. Увиденное в сейфе его удивило. Все здравомыслящие люди наличные деньги уже давно переправили из Гонконга, а тут прямо филиал колониального банка. Да ещё и какие-то украшения. Теперь понятно, что хотели бандиты получить, мучая пленников так сильно.
       - Это не моё. - Почему-то поспешил откреститься агент. - Это принёс мой отец.
       Мужчина в кресле, потирая дрожащими руками места со следами затянутых верёвок, таким же дребезжащим голосом стал благодарить Синьмина за спасение и предлагать взять столько сколько ему нужно. Плюнув на таких идиотов, Синьмин запихал несколько пакетов в заранее подготовленную сумку на ремне. Он сделал своё дело, пакеты получил, тепёрь ему нужно было их вывести с острова. Не оставлять же их японцам. Каково же было его удивление, когда папаша агента, как-то быстро восстановившись, стал умолять взять их с собой, одновременно запихивая деньги из сейфа в подготовленные бандитами саквояжи. Агент же старался успокоить женщину, по-прежнему сдавленно вскрикивающую при каждом прикосновении к ней. Просто какой-то кошмар. Они в страшной опасности, а про деньги не забывают. А пошли они к чёрту!
       С улицы раздались несколько винтовочных выстрелов. Стараясь не показываться в окне, Синьмин выглянул на улицу. Так и есть. Вняв "мольбам простых граждан города", оккупационные власти ввели на улицы войска, "наводя порядок" и восстанавливая спокойствие, после "вакханалии китайских бандитов". Знакомый приём "благодати освободителя" и "умиротворения по-японски". Усиленные патрули в составе десяти - пятнадцати человек, двигаясь по улице, расстреливали всех китайцев, попадавшихся им по пути. Не прилагая усилий к выяснению кто есть кто.
       Нужно было прекратить визг женщины. Убедившись, что в кувшине у кровати есть вода, он протянул его агенту со словами: "Иногда вода помогает выйти из шока". Обрушенная на голову вода из кувшина, действительно, заставила женщину очнуться. Откинув встрепанные волосы, она оказалась очень симпатичной женщиной лет двадцати пяти. Агент женился? Вроде тот не сообщал об изменении своего статуса. Синьмин перевёл взгляд на отца агента, уже упаковавшего саквояжи и теперь обыскивавшего бандитов на предмет патронов к пистолету, которым он овладел. Папаша, словно почуяв взгляд, поднял голову и негромко, но в приказном тоне, посоветовал женщине прекратить истерику и быстро найти во что переодеться. Так как замужней женщине не пристало стоять перед мужчинами в таком виде. Женщина, действительно, засуетилась, вытаскивая из шкафа какие-то платья, брюки, кофточки и сваливая всё на пол. Понятно. Это жена отца.
       Внизу грохнула граната, осколки застучали по стенкам, потолку, впиваясь в дерево захлопнутой двери. Под сапогами ворвавшихся в фойе солдат, захрустело стекло выбитых взрывом окон. Нужно было что-нибудь срочно предпринимать. Синьмин, показав рукой на угол "сидите там и ни гу-гу", сам ударом ноги выбил дверь и, матерясь, выскочил в коридор. Бахнуло несколько винтовочных выстрелов, но Синьмин, спрятавшийся за колонной, продолжал крыть матом солдат и требовать офицера. Наконец, появился офицер, с окровавленным мечом в одной руке и пистолетом в другой. Встретившись с Синьмином посреди лестницы, он прохладно скользнул взглядом по удостоверению, самодовольно ухмыльнулся на слова, что солдаты чуть не пристрелили офицера разведки при исполнении задания, и порекомендовал не попадаться на глаза патрулям. Даже если он обернет себя императорским флагом, его расстреляют, если он будет в гражданской одежде. "Сначала стреляем, а потом смотрим" - пьяно улыбаясь, сказал офицер, порекомендовав сидеть со своими агентами как мышь и не появляться на улице. Как минимум до завтрашнего утра. Смотря как солдаты, вслед за офицером, выходят из разрушенного холла на улицу, Синьмин вдруг понял, что они все, как один, изрядно пьяны. Видимо на пути попалась лавка со спиртным, где они сделали небольшую, но содержательную остановку.
       До вечера в дом больше никто не заходил. По улице то и дело пробегал либо японский солдат, тащивший что-то в свертке, либо китаец, убегавший со свертком. Грабёж некогда зажиточного района продолжался до вечера. Вечером, дождавшись, когда ночь попытается укрыть город, они, перебегая от одного дому к другому, пробрались к спрятанной лодке. Не смотря, что по заливу курсировали боевые катера и баржи японцев, перебрасывающих всё новые подразделения на остров, у этого конца острова почему-то никого не было. Лодка вместила всех, но очень низко осела. Стараясь быстро уйти от берега гребли всем, чем можно было. Обломками досок, большой садовой лопатой, почему-то оказавшейся в лодке. За спиной у них в оставленном городе продолжали рваться склады боеприпасов и гореть запасы топлива. "Неплохая иллюминация к рождеству", - буркнул агент, загребая веслом, погружая его слишком глубоко, - "жаль только, что немногие видят это". Синьмин промолчал. Действительно, сегодня рождество. Первое военное рождество. Первое рождество "дайтоа сэнсо" (войны за Великую Восточную Азию), если верить заявлению правительства японцев. Впереди, прямо по курсу, в метрах ста - ста пятидесяти белыми бурунами, поднимающихся струй сжатого воздуха, забурлила вода. Это всплывала спасительным кругом так нужная им сейчас подводная лодка.
      
      
      
       ГЛАВА ДВЕНАДЦАТЬ. ШЕСТЬ ПРИНЦИПОВ.
      
       Установочное совещание подходило к логическому завершению. Генерал подчёркнуто спокойно оглядел сидевших перед ним начальников групп. Начальное знакомство с имеющимися в распоряжении офицерами показывало, что на каждого опытного работника приходилось по три новичка. А это значит, что одновременно с работой придётся ещё и воспитывать. Генерал привстал, дотянулся до папки, уехавшей на самый край стола, теснимая грудой карт, схем, списков.
       - В бытность мою молодым работником оперативного отдела ВЧК, вновь назначенный на должность руководителя ВЧК Феликс Эдмундович привнёс деловой стиль, выработанный ещё при его работе Председателем ВСНХ. Шесть принципов, которые, думаю, вам пригодятся. Это касательно сидящих тут молодых офицеров. Внимательно ознакомьтесь и примите как руководство к действию.
       Листки, отпечатанные под синюю копирку, разошлись по рукам. Но Владимиру не надо было смотреть в них. Он знал эти принципы наизусть. Они были просты, но жёстко требовательны:
       1. Начинай с себя, с требований к себе, с культуры собственной работы.
       2. Будь компетентен, принципиален, способен правдиво и честно объяснить свои неудачи, а также до конца отстаивать свои предложения.
       3. Не допускай всезнайства. Оно чуждо как комчванство. Умей учиться у подчиненных. Учись и ищи.
       4. В рамках своих прав и обязанностей решай, делай и отвечай, не тратя ни одной лишней минуты, не допуская лишних инстанций.
       5. Имей свою схему калькуляции и оценки собственной неорганизованности на рабочем участке, бесхозяйственности, расточительности и т.д. для того, чтобы по этой схеме давать анализ критики, а не восхваления.
       6. Не допускай бахвальства при оценке результатов своей работы, критически относись к положению дел на своем участке.
       Генерал обвёл взглядом сидевших офицеров, поправил стопку карт.
       - Полагаю, что эти принципы помогут решить вам многие вопросы. Если будут вопросы, обращайтесь к старшим товарищам. Они подскажут. А если не смогут, - генерал усмехнулся, - то мы все, коллективно, навалимся и решим проблему. Ведь не существует такой преграды, которую не может преодолеть советские люди?
       Совещание закончилось, офицеры, гремя стульями, двинулись из кабинета, специально выделенного для проведения больших собраний. Некоторые сразу заспешили на выход, уже на ходу застегивая портупею. Большая часть боевой работы лежало вне кабинетов. Она велась там, в лагерях и учебных классах центров, где молодые пылкие головы рвущихся в бой комсомольцев и беспартийных, охлаждала наука побеждать не числом, а умением, расчётом и выучкой.
       Сначала комплектование групп пошло медленно, так как всё было брошено на защиту Москвы. Туда уходили всё новые и новые силы, оттягивая момент начала полнокровной работы по азиатскому направлению. Владимиру, не смотря на то, что он был начальником одной из групп, самому пришлось возвращаться в Москву, где невидимая борьба с диверсантами и агентами как Абвера, так и СС, ожесточалась с каждым днём, с каждым часом. Временами задержание агентов и диверсантов превращалось в ожесточённую схватку, в которой действовало простое правило "на войне, как на войне".
       Толкаемые чувством самосохранения, желанием вырываться из ада лагерей, а также стремление любыми путями попасть к своим, советские военнопленные, составлявшие большинство курсантов немецких разведцентров и разведшкол, шли на службу к немцам. Поэтому, львиная доля агентов и диверсантов, едва вступив на советскую территорию, стремясь искупить минуту слабости перед Родиной, сами приходили и сдавались, винясь перед советской властью. Многие из них гибли, расстрелянные под горячую руку, но те, кто доживал до приезда уполномоченного НКВД, и за кем не было преступлений, включались в оперативные игры, целью которых было выяснение устремлений немецкой разведки и выявление уже существующей агентской сети на советской территории. Упорная работа, бессонные ночи, проведенные на жестких стульях в управлении, рейды по тёмным от светомаскировки улицам Москвы, тыловых городков и посёлков, сделали своё дело. Внезапное контрнаступление вызвало у немцев шок, а диверсионные группы немцев, заброшенные в массовом порядке в тыл, и на которые возлагались надежды, вместо нарушения коммуникаций, диверсий, просто растворились в неизвестности. Вызвав тем самым немалый шок у руководителей немецкой разведки. Обживая небольшую комнатку, превращенную стараниями ХАдО в кабинет, из окон которой были видны синеющие недалёкие горы, Владимир с наслаждением вновь и вновь вспоминал слова офицера Абвера, взятого ими вместе с сетью диверсантов, в ночь перед началом контрнаступления - "Мы не предполагали, что наши диверсионные группы провалятся так быстро. Наше поражение, вполне возможно, в недооценке уровня подготовки вашего оперативного состава".
       Теперь же, даже при неполной комплектности группа начала жить и действовать. И даже назначение этого генерала в качестве нового начальника несильно задержит темпы. Хотя, по первым принятым решениям можно сказать, что во главе группы встал жёсткий, но опытный руководитель, знающий, что такое оперативная и диверсионная работа. И, вероятно, с ним не будет столько хлопот, как с предыдущим. Даже если руководство группой будет осуществляться, как прежде. Издалека, из неприступной Москвы.

    ***

       Приземистый, похожий на быка генерал Томоюки Ямасита воевал в Маньчжурии и других местах в Китае. Имея отличный послужной список, он к тому же был прекрасным тактиком и славился тщательностью подготовки к боевым действиям. Став по воле императора руководителем компании по захвату Малайи и Сингапура Ямасита, отрабатывая доверие императора, с головой ушёл в работу. Основательно изучив материалы разведки, опыта пребывания в субтропической зоне, собранной специальной группой, известной в генералитете больше как "часть  82", генерал долго и основательно думал, вводя в оторопь подчиненных офицеров, знавших его крутой и активный характер. Созданная в 1940 году в Тайбэе, переименованного японцами в Тайхоку, после занятия острова Тайвань в 1895 году, "часть  82" проделала колоссальную работу, за которую генерал не пожалел бы и высших орденов. Но награждает император, а генерал и люди из "части  82" лишь солдаты, выполняющие приказ императора. Но информация и соображения группы были столь ценны, что генерал вновь и вновь обращался к документам, картам, схемам, сверяя с ними своим мысли. Результатом его долгого молчания стало выработка шести основных правил ведения войны в Азии, под которые он, не открывая их сути, стал подгонять разрабатываемый в штабе план компании. Шесть принципов ведения войны в Азии, сформулированные им, были просты и ясны, как взмах самурайского меча:
       - Тщательная подготовка войск к практическим условиям района действия.
       - Полная секретность планов и обеспечение секретности в отношении сроков.
       - Отработка вопросов взаимодействия с авиацией, артиллерией.
       - Моральная подготовка солдат и офицеров, воспитание в духе "таи атари" (добровольного принесения себя в жертву).
       - Подготовка действий на ТВД путём работы агентов, диверсионных групп по стабильному получению проверенной информации.
       - Максимальное использование фактора продажности местной национальной власти, ненависти простого народа к колониальным властям.
       Теперь же, когда компания за Малайю и Сингапур была в самом разгаре, англичане и американцы, теснимые непобедимыми солдатами императорской армии, оставляли позицию за позицией, демонстрируя свою немощность и трусливость, генерал был доволен собой. Выработанный план выполнялся, хотя и с некоторой шероховатостью, но выполнялся. Подтверждая ещё раз мудрость старых самураев: "Запуганный внезапностью и непредсказуемостью угрозы нападения враг сам себя поразит".
       Подкупленные чиновники в правительстве премьер-министра Пибула, да и сам Пибул, имевший профашисткие взгляды, не только закрывали глаза на откровенно открытую подготовку к вторжению, но и способствовали этому, делая успокоительные заявления. Что ж, пункты пять и шесть как нельзя полно реализовались в Таиланде. Поэтому, высаженные на юго-западном побережье Таиланда переодетые в таиландскую военную форму передовые японские части обеспечили восьмого декабря внезапность удара дивизии Коноэ по англичанам со стороны Вьетнама и обеспечили беспрепятственное продвижение частей к малайской границе. И уже одиннадцатого декабря премьер-министр Пибул и посол Японии в Таиланде подписали уже давно подготовленное соглашение, по которому страны становились союзниками, а Япония получала статус наибольшего благоприятствования. Что позволяло проводить компанию без опаски удара в спину. Хотя, кто теперь осмелиться остановить железную поступь императорской армии, идущей под солнечным флагом?
       Генерал вновь наклонился над картой. Ему невольно вспомнилось одно из первых посещений частей пятой пехотной дивизии, усиленно тренировавшейся на острове Хайнань. Тысячи солдат вновь и вновь отрабатывали высадку на побережье, меся песок берега острова, столь похожего на берега Малайи. Разгрузка с барж машин, орудий, тяжёлых ящиков, имитирующих припасы, сопровождались выстрелами, имитацией разрывов снарядов. А ночью, после скудного ужина сухим рационом, солдаты проводили в прибрежных болотах, съедаемые полчищами москитов, терпеливо овладевая тактикой действий в сложных ночных условиях, бесшумного передвижения в джунглях и маскировкой. И результат воплощения первого пункта о тщательной подготовке войск к действиям в конкретном районе налицо. Англичане и их союзники трусливо отступают, японские солдаты стремительно и храбро наступают, реализуя свои навыки. Ещё один натиск и вслед за Гонконгом, Манилой, павшей второго января, под ударами славной 25 армии падёт "непреступная крепость Британской империи" Сингапур. А там настанет очередь Индии, самого лакомого куска жирной туши Британской империи. Где и соединятся две великие империи - западная и азиатская. Но чтобы это случилось, для Японии необходимо, чтобы основной союзник "стран оси" Германия справилась с полученным от русских ударом и показала себя сильной. Тогда, сосредоточенные на российской границе, войска Квантунской армии двинутся в Сибирь, круша на своём пути всё и вся. Выдавливая последние соки из Советов. И тогда от океана до Урала протянется мощь и власть империи, обладая всем тем, что принадлежит ей по праву сильной. И в истории славы империи, несомненно, особо будет подчёркнуто, что основу этой победы заложил в 1942 году скромный солдат императора - генерал Томоюки Ямасита, обманувший и разгромивший англичан, взявший непреступную крепость Сингапур.
       В это же время, в джунглях Малайи майор Икито, вместе с пятью солдатами, осторожно крался среди высоких зарослей бамбука. Разведывательный патруль передовых частей императорской армии, наступающих в сложнейших условиях джунглей. Идти неслышно и незаметно было сложно и трудно, так как заросли были запутаны лианами и прочей растительностью, буйно оплетавший всякий ствол, позволявший получить дорогу наверх, к солнцу. Разведка, проведённая непосредственно на местности, позволяла уточнить правильность составленных карт, нынешнее расположение дорог, оборонительных сооружений. После Таиланда, успеха всех групп подготовленных им диверсантов и тайцев, сплочённых идеей освобождения от гнёта английских колониальных властей, эта работа была грязной и чуждой ему. Но это было его работой - обеспечение беспрепятственного продвижения японских солдат вперёд. И не важно кто это обеспечивал. Он сам или с помощью агентов. Поэтому, как бы ему не хотелось этого избежать, но он крался среди джунглей, прислушиваясь после каждого шага к вечерним джунглям и стараясь не наступить на ядовитую гадость, которая водилась в этих местах с излишком.
       Они уже закончили разведку переправ через речку, когда патруль англичан наткнулся на них. На секунду раньше бухнула граната, брошенная Икито, застучали выстрелы винтовок японских солдат, которые с громкими криками "Банзай", стали охватывать патруль с флангов. Индусы, ответив несколькими выстрелами, не обращая внимания на крики красномордого сержанта, бросились назад в джунгли. Сержант, дав несколько очередей, сдерживая охватывающих его японцев, плюнул, и последовал их примеру. На поле схватки остались только несколько трупов индусов, которые дали Икито ещё и документальное подтверждение сделанному им ранее выводу. Против них была выставлена часть, наспех переформированная и пополненная людьми, переброшенными сюда из Индии. Что значительно облегчало решение японским войскам оперативных задач в наступлении.
       Шагая обратно, с захваченным английским автоматом на плече, офицер довольно улыбался. Даже боль от царапины на бедре от осколка собственной гранаты не могла огорчить его. Что ж, он на деле оправдал доверие генерала, и теперь никто в его отделе в Токио не сможет ему сказать, что в победе японского оружия в Азии нет его вклада, а неудачи последних лет в Китае итог его просчётов в оперативной работе.

    ***

       Доклад шёл уже час. При том напряженном ритме работы, который с самого начала взял генерал, возглавивший их группу, это было расточительством. Но то, что они обсуждали сейчас, после доклада замысла, было очень важно. Это понимал Владимир, это понимал генерал. Отвечая на вопросы генерала максимально подробно, насколько это было возможно на этапе замысла операции, Владимир делал себе пометки в блокнот, на что следует ему обратить внимание и более детально отработать. Замысел есть замысел, и при обсуждении то тут, то там вылезали "уши", которые нужно было подчистить. Поэтому они оба упорно, вновь и вновь проходили различные варианты развития событий.
       Генерал, смахнув невидимую пыль с карт, таблиц, разложенных на столе, вновь склонился над ними. Владимир терпеливо ждал вопроса.
       - Вы, предлагая этот вариант, понимаете, что группам мы не сможем ничем помочь? В случае чего. Как первым, так и вторым. Если что-то произойдёт, то они сами будут выкручиваться.
       - Я полагаю, что идёт война и жертвы в этой войне неизбежны. - Твердо сказал Владимир. - Это понимаю я, это понимают наши сотрудники, рядовые и офицеры. Это понимают все в стране. Мы можем избежать не нужных нам потерь только одним способом - максимально детально и глубоко проработать, насколько позволяет нам время, различные варианты развития событий и варианты наших действий при том или ином развитии событий...
       Ответ Владимира был прерван грохотом отодвигаемого стула, вскочившим генералом. Владимир также подскочил и чётко по-военному повернулся к дверям. На пороге стоял Нарком. Его маленькие линзы пенсне блеснули и погасли, удалившись в полутень полей шляпы. Махнув рукой "вольно", Нарком прошёл к расставленным у стены стульям, сел на один из них.
       - Товарищ Народный Коми... - начал доклад генерал, вытянувшись по стойке "смирно".
       - Продолжайте, - мягко проговорил Нарком, снимая шляпу и укладывая радом, - продолжайте. Мне интересно будет послушать, а потом мы отдельно с вами поговорим.
       Генерал откликнувшись привычным "Слушаюсь", сел в некотором волнении. Нарком, вот так, сам, да ещё хочет поговорить. Только вот с кем? С ним или с ними двумя? И по какому поводу? Откашлявшись, генерал положил руки на карты и таблицы, поправив карандаш положенный поперёк карты.
       - Кроме того, - генерал опять кашлянул в кулак. Он не знал как правильно дальше себя вести. Одно дело, когда ты на докладе у Наркома, а другое когда он сидит на "прогонке" плана, рабочем моменте, так сказать, их черновой работы, - существует ещё одно обстоятельство, которое значительно осложняет нам работу по данной операции. Которое может поставить крест на предлагаемом вами варианте. Все районы, предполагаемой работы групп находятся на территории союзников. Любой провал для нас...
       - Ну, это относительно. - Неожиданно сказал Нарком, опередив Владимира уже набравшего в грудь воздуха, чтобы дать ответ. Вопрос, действительно, очень и очень скользкий, и ответ должен был быть достаточно убеждающим. - Сегодня союзники, завтра не союзники. События всего предвоенного времени нам показывают, что они ведут себя как им выгодно.
       Нарком поменял положение тела, откинулся назад.
       - Я знаком с предлагаемым планом операции, вариантами. Так, в общих чертах. - Он остановил генерал, открывшего было рот, чтобы внести ясность в, как ему казалось, запутанный для Наркома вопрос. - Дерзко, смело, неожиданно. Только вот мне не понятно, товарищ Монголов. - Нарком нарочито подчёркнуто употребил оперативное имя Владимира. - Почему вы так недооцениваете возможности нашей агентурной сети в Азии? Вы полагаете, она слишком слаба?
       - Товарищ Нарком. - Владимир поднялся, поправив гимнастерку под ремнём. - Я недооцениваю, а берегу. Для внедрения и приобретение агентов среди кочевых народов Азии тратилось столько времени и сил, что использование их, перенацеливание её на проведение нужного нам поиска, а также участие в такой острой операции являлось бы губительным для многолетней работы. К тому же, - Владимир подтянул к себе таблицу, - время нас поджимает. А во-вторых, данная операция требует особого уровня секретности, и проведение её потребует от нас особой скрытности. Что подразумевает привлечение минимального количества людей на этапе подготовки.
       - Время. - Повторил Нарком эхом. - Время. Знаете, ваш план рискованный и дерзкий. Но он позволит нам расстроить планы фашистов, внесёт сумятицу в их ряды, да ещё и пошевелит этих спящих так называемых союзников. Это позволит выиграть время, нужное нам на фронте. - Нарком встал. Вскочил и генерал. - Давайте, готовьте операцию. Только, как мне видеться, пренебрегать возможностями наших агентов не правильно. Давайте-ка поручим им самые удаленные от нас места. А когда там что-нибудь нащупают, то тут уж вам и действовать.
       Нарком поднял шляпу, помял её в руках, застегнул второй рукой две пуговицы на пальто. Махнув шляпой, чтобы не провожали, двинулся к двери, но остановился и повернулся к стоявшим на вытяжку офицерам.
       - Кстати, мне понравилось вчерашнее ваше сравнение наших сотрудников с воинами стоящими с копьями впереди всех, которые первыми вступают в бой. Очень правильное и очень образное сравнение.
       Генерал похолодел. Вчера поздно вечером, обсуждая этот план, Владимир сказал это в его кабинете. Сравнивая членов группы с этими войнами, которые заведомо знают, что погибнут, но всё равно идут в атаку первыми, Владимир сказал об этом в самом конце беседы. А Нарком уже сегодня знает об этом. "Как давно прослушивается кабинет? Что ещё слышал Нарком?" - мысль ухнула в голове генерала, на лице которого не дрогнул ни один мускул, но внутри завыла пурга. В этом кабинете много о чём говорили. И зачастую очень откровенно, полагая, что уж этот кабинет не прослушивается.
       - Так как вы их называли? - Насладившись наступившей тишиной, спросил Нарком, застёгивая остальные пуговицы. Лицо генерала, хотя и не вытянулось, но побледнело.
       - Копьеносцы, товарищ Народный Комиссар. - Чётко ответил Владимир, быстро прокручивая всё, что было сказано им или генералом во время их бесед в этом кабинете.
       - Да. Копьеносцы. - Нарком хмыкнул. - Вот и хорошо. На время операции у вас будет именно такой позывной. "Копьеносец-12" - дюжина отчаянных копий. Столько же у вас в штурмовой группе людей? - Нарком, придя в хорошее расположение духа от своей удачной выдумки, с удовольствием продолжил развивать мысль. - А операцию назовём "Удар Копьеносца". А то "Горный ветер" как-то не очень. - Нарком покачал головой подчеркивая, что действительно "как-то не очень". - И время.
       - Что время? - Переспросил одновременно и генерал, и Владимир.
       - Время два месяц. За это время агентура поработает, уточнит, а там и вашим ребятам действовать наступит пора. Так что отправляйтесь, после утверждения плана, на место. Подберите, соответственно готовьте людей. Лично! - Нарком поднял палец. - А ты, - обратился он к генералу, - дашь ему помощника там. Преданного и молчуна. И распорядись, чтобы местные товарищи не прятали свои богатства. А то знаю, сядут сверху на богатства и только крошки отдадут. Но за операцию, - палец Наркома ткнул в сторону Владимира, - несёшь полную ответственность. Лично готовишь, проводишь и отвечаешь за результаты. И помни, Копьеносец не может ударить мимо. Да?
       - Так точно! - Хором ответили офицеры, провожая взглядом спину Наркома.
       Переглянувшись между собой, офицеры, подождали ещё с минуту, а потом сели, молча и дружно полезли за папиросами. Такое дело надо было срочно перекурить. Затягиваясь табачным дымом, каждый думал о своём. Генерал о прослушке и о последних довольно откровенных беседах в его кабинете, Владимир о новом резком повороте событий, который как всегда ничего не сулил для него хорошего, и все вместе о последствиях для операции сегодняшнего визита Наркома.
       Через пять дней с аэродрома, с которого Владимир в сумраках наступающих ночей отправлял группы в тыл немцам, взлетел старый транспортный "Юнкерс". Подрагивая под напорами бокового ветра, самолет, сделав неспешный круг над заснеженным полем, стал забираться всё выше и выше, держа курс на Восток. Напротив него устраивался молчаливый капитан фельдъегерской почты со своим багажом почты в сопровождении трех бойцов с автоматами. Владимир, подложив сложенный кусок брезента, устраивался поудобней на холодной металлической пластине скамейки. Нужно было максимально удобно устроиться. Впереди был долгий полёт в полную неизвестность с двумя посадками.
      
      
      
       ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. СТРАСТНО, ЯРОСТНО И С БОЛЬЮ.
      
       Владимир прошёл по коридору, стараясь не наступать на чистые ковровые дорожки своими грязными сапогами, толкнул дверь кабинета. Под ярким светом настольной лампы руки Ольги стучали по клавишам печатной машинки, выбивая ровную строчку на белом листе бумаги.
       - Что так поздно сидим? - Поинтересовался Владимир, стягивая с себя тяжёлую полевую сумку.
       - Немного осталось. Не хотелось до завтра оставлять. - Ольга поправила запавшую ножку с буквой и вытащила откуда-то из-под стола большую книгу с несколькими большими конвертами. - Вам почта.
       - Да, конечно, я сейчас. - Владимир показал рукой на свой кабинет. - Через минутку зайдете?
       Ольга, собрав все документы в сейф, уместив на нижней полке и печатную машинку с не допечатанным документом, подождав несколько минут, вошла в кабинет. Неслышно раскрыв дверь, она увидела, что Владимир, как был, в кожаном плаще, с зажатой полевой сумкой в одной руке и стаканом воды в другой, сидит на диване и спит. Сквозь порывы налетающего ветра, бившего по стеклам окна, было слышно его спокойное и ровное дыхание. Стараясь не шуметь, Ольга подошла, присела на краешек дивана, и несколько минут рассматривала Владимира, переводя взгляд от лица с небольшой суточной щетиной, к рукам, с вздувшимися венами и покорёженным пальцем. Потом она протянула руку, чтобы забрать наклонившийся стакан с водой.
       Владимир с секунду смотрел на стоявшую перед ним на коленях Ольгу, изогнувшуюся от боли в вывернутой руке, пока не понял где он и кто эта девушка на полу. Очнувшись и отпустив руку, он помог встать девушке и собрал рассыпавшиеся по полу пакеты.
       - Простите, ради бога! - Владимир был очень огорчен и не знал даже как это выразить. - Вы так неожиданно... подошли. Даже не думал... Вот, так вот получилось. Простите, право слово, так всё внезапно и из рук вон плохо...
       - Да, нет! Это моя ошибка. - Растирая руку и утихомиривая боль, Ольга, с трудом сдерживала слёзы. - Нужно было позвать вас, разбудить. Ой... У вас прямо стальные клещи, а не руки.
       - Простите, простите. Как же так вот получилось. - Владимир быстро расписался в книге и отдал её Ольге. - Вы бы шли домой, уже поздно. Девять. Завтра с утра раннего опять много работы будет.
       - Ничего, я привыкшая. До того как к вам прикрепили, работала в телетайпной. По сменам, хочешь - не хочешь, а выходи. - Ольга двинулась к дверям. - А вы не пойдете?
       - В общежитие? - Владимир взглянул на диван, выступавший чёрным краем в круг освещенного светом настольной лампы кабинета. - Нет. Смысла нет. Пока дойду, пока там провожусь, пока лягу. Лучше вон на диване прилягу.
       - А давайте ко мне. - Ольга произнесла это неожиданно для себя. - Я живу близко отсюда. Два квартала всего.
       - Гм. А... Ведь... - Владимир не знал, что сказать. С одной стороны всего два квартала, с другой подчиненный - женщина.
       - Да, вы не бойтесь. Я живу не одна. Подружка у меня теперь живёт. Она медсестрой в госпитале работает. На дежурства ночные два через два. Сегодня дома. А мы вас хорошим чаем напоим. С вареньем. Мама ей прислала с оказией.
       - А кто боится? - Буркнул Владимир. Если они в квартире будут не одни, то возможно и переночевать.- А чай с вареньем?
       - Да. С хорошим смородиновым вареньем. Мы с ней поспим в одной комнате, вы в другой. Пойдемте, пойдемте! - Ольга действительно от души приглашала Владимира. Представив, как он, намотавший за эти несколько суток как минимум несколько сотен километров по расплывшейся полупустыне, уляжется спать на жесткую кожу кабинетно дивана, ей стало жалко его. Просто, по-человечески жалко. - И у нас есть дрова. Заодно и помоетесь.
       - Прямо роскошнейшая программа, а не вечер! - Владимир верил каждому слову Ольги. Та говорила от души, и это им хорошо ощущалось. Нет, он не подозревал Ольгу в участии в каких-то играх вокруг него, но осторожность, которая выработалась с годами в его работе, каждый раз требовала проверять и перепроверять людей вокруг себя, исключая возможность появления нежелательных людей, попадания в ловушку. Что нередко приводило к невидимой борьбе в душе. Вот и сейчас, внутри него боролись два чувства. Одно довериться, второе отказаться и остаться тут в кабинете.
       - Так я пошла собираться? - Ольга кивнула и выскочила за дверь. Было слышно как за стенкой загремела дверь сейфа, щелкал замок, не попадая в разбитые прорези стальными зубами.
       А! Ладно. От одного раза ничего не будет. Тем более, завтра он постарается пораньше уйти. До того как девушки встанут. Владимир запечатал свой сейф, закрыл дверь кабинета, опять прижал печать к пластилину, засунул ключи в пенал. Ольга уже стояла в своем тонком на взгляд пальто, держа в руках такой же пенал. Режим был строгий и каждый из работавших здесь в здании, проклиная эти условности, строго выполнял каждый шаг, прописанный в регламентирующем документе. Порядок есть порядок. Даже если он совершенно по дурному прописан. Они спустили вместе к дежурному, сдали свои опечатанные пеналы, расписались в большой книге, пожелав спокойного дежурства, вышли на улицу.
       Ветер, тут же подхвативший горсть пыли, несильно швырнул этим им в лицо. Откуда взялась горсть пыли на пропитанной влагой улице они не поняли, но, отплевываясь, и посмеиваясь такой внезапной атаке, пошли по улице по направлению к дому Ольги. Взяв под руку Владимира, Ольга своим фонариком старательно подсвечивала особо тёмные места на дороге. Каблуки её туфель уже держались на честном слове, и если она попала бы в какую-то ямку, то конец был однозначно плохим. А оказаться поздно вечером посреди мокрой улицы с одной туфлёй, даже в сопровождении мужчины, перспектива, ой, какая не заманчивая.
       Патруль выскользнул из темноты раскидистого дерева. Офицер, старший патруля, осветив их и себя, потребовал документы на проверку. Сверив фотографии на удостоверениях с предъявителями, офицер патруля отдал честь, пожелал всего хорошего и опять ушёл в тень, растворившись в темноте. Пройдя несколько шагов, Владимир хмыкнул. Ольга удивленно посмотрела на него.
       - Хорошо место для засады выбрал. - Пояснил Владимир. - Его никому не видать, а он всех на улице видит. Молодец офицер.

    ***

       Икито, стоял на вытяжку перед начальником управления и быстро соображал, что могло привести этого не большого любителя войны в открытую с кровью и ужасами, в их полевой лагерь посреди джунглей, практически в самой гуще боёв. Генерал же, внимательно рассматривал похудевшего подчинённого, соображал, способен ли этот карьерист выполнить столь щекотливое задание. От которого зависела и его карьера. Наконец, что-то решив про себя, генерал махнул рукой "вольно" и указал на стул. Опускаясь с осторожностью на раскладной стул, который в любую минуту мог сломаться под ним, Икито уже понимал, что что-то очень и очень серьёзное привело любителя ирландского виска в джунгли. Генерал откашлялся и, чуть наклонившись вперёд, начал еле слышно говорить:
       - Отзывы о Вашей работе самые положительные. Вас высоко оценили в управлении за работу в Таиланде и активность ваших людей во Вьетнаме. Но я прибыл сюда не вручать медали, а поручить вам одно из самых сложных, и, как мне кажется, наиболее важных дел. Оно столь деликатное, что поручить его могу только тем, на кого могу положиться и кому могу довериться.
       Икито вскочил, вытянулся по стойке смирно.
       - Благодарю за оказанное доверие! - Голос его был серьёзным и выражал готовность хоть сейчас броситься на пулемёты англичан. - Всё что требуется, будет выполнено! Моя жизнь принадлежит императору!
       - Сиди, сиди. - Генерал не стал показывать подчинённому, что это фиглярство с заявлением о готовности умереть уже стало надоедать ему. С самого начала войны против англо-саксов все как один сошли с ума! Если каждый солдат, офицер, заявлявший о готовности умереть за императора, погибнет, то с кем тогда воевать против саксов? Кто будет управлять и поддерживать мир и порядок на обширной территорией, захваченной доблестной императорской армией? - Разговор у нас, как ты понимаешь, секретный, затрагивающий особые интересы империи и самой влиятельной семьи в нашей стране. Хотя дело скажем так, немного не по части разведки. Ну, ты понимаешь о чём идёт речь?
       Икито похолодел внутри. Неужели ему хотят поручить какое-то дело, связанное с делами МИДа или какого-то министерства? По слухам, бродившим среди офицеров разведки, некоторые члены даже императорского дома имели пристрастия к англичанам и американцам, и активно поддерживали с ними контакт. МИД так же был полон всяких предателей и людей, имевших сомнительные дружественные отношения. Икито выразил лицом полнейшее внимание слов генерала.
       - Так, вот. - Генерал, вытащил сигару, пододвинул портсигар к офицеру. - Весной во Вьетнаме, при не выясненных, пока, обстоятельствах пропал один офицер флота. Кстати, пропал в Сайгоне, как раз там, где ты работал. Всё было бы ничего, местные, как ты знаешь, иногда нападают на японских солдат. Но этот офицер был родственником одного из лиц, приближённых к очень влиятельной семье. И мог знать некоторые секретные данные, которые, составляют больше чем государственную тайну.
       Икито подобрался внутри, хотя по-прежнему, курил сигару спокойно и внимательно смотрел чуть в сторону. Значит, дело будет касаться императорской семьи. А это значит, что тут начинается игра по-крупному и у него есть шанс высоко взлететь.
       - Недавно, примерно с неделю назад, в МИДе была обнаружена пропажа секретных документов относительно нашего взаимодействия со странами оси. Довольно чувствительная пропажа. Одновременно с ними исчезли два работника МИДа и еще одно лицо, из-за которого я и нахожусь тут. Проведенное серьёзное расследование нашими коллегами по всем направлениям показало, что лицо было замечено в Тайхоку, садящимся на судно идущее в Таиланд. Существует предположение, что и работники МИДа и это лицо будут стараться выбраться через зону боевых действий к англичанам. Другого пути у них нет. Все рейсы идущие в нейтральные страны, были сразу взяты под контроль, как только стало известно о пропаже. Введен тщательный досмотр всех судов выходящих из всех портов колоний. Проводятся тотальные проверки по самым тёмным местам в портовых городах, приграничных деревнях. Даже если у них есть сообщники, помогающие им, они не смогут уйти по-другому. Только как через зону боевых действий. Поэтому, эта группа лиц, а то, что они действовали сообща, у нас уже нет сомнений, должна быть обнаружена и захвачена. Желательно живыми. Но основным объектом, на который следует сконцентрировать внимание в данной ситуации, является не украденные бумаги, а само лицо. Все фотографии этих людей у нас есть, и они будут переданы немедленно, после того как подпишите один документ. - Генерал предупредил еще один из вопросов Икито. - Его, при любых условиях, следует доставить живым. При невозможности вернуть или при угрозе попадания к англичанам его следует уничтожить. Помните, что многое в этой войне решается сейчас. Судьба этого человека напрямую связана с нашими успехами, с вашим успехом, с дальнейшим ходом войны. От того, как вы сработаете сейчас, определится и дальнейший ход истории.
       Генерал откровенно врал подчинённому, но потому как заблестели глаза офицера, он понял, что попал в точку. Желание выделиться и добиться много в жизни, сделать карьеру хорошая мотивация при выполнении такого проигрышного задания. Он землю будет рыть сам, но будет стараться достать этих предателей. Заурядных предателей, отличающихся от других только тем, что они из влиятельных семей, а один родственник императора, хоть и далёкий, но родственник. Отчего и требуется такая скрытность. Даже далёкий родственник императора не может быть врагом и предателем, в такой ответственный момент для нации.
       Читать документ было сложно, так как иероглифы скакали перед глазами, путая Икито. Но он спокойно и красиво поставил свою подпись внизу документа, получил из рук генерала пакет с фотографиями и информацией, вышел из палатки. Внутри него всё пело и ликовало. Вот он момент, который он не должен упустить. Он сможет найти среди джунглей этих предателей и живыми доставить на суд. Даже голос сомнения, зазвучавший над эмоциями о невыполнимости задания, был оставлен без внимания. Он знает, что сможет. Он уверен в этом.
       Провожая взглядом уходящего офицера, генерал вдруг вспомнил, что тот не женат. Что выполняя такие сложные и опасные задания он не нашёл времени чтобы обзавестись семьёй, детьми, порадовав, таким образом, своих престарелых родителей. Что никто не ждал его, там, в Японии, считая дни разлуки, и радуясь каждому его возвращению домой. Что никто не любит его страстно, яростно и с болью в душе, боясь в один из дней получить вместо мужа маленькую посылку в белой ткани от императорской армии.

    ***

       Перед подъездом стоял автобус с большим, аккуратно вписанным в белый круг, красным крестом на боку. Через полупрозрачные стекла внутри угадывались неясные фигуры, сидевших сразу у выхода. Владимир придержал Ольгу, под предлогом обхода какой-то выемки на дороге, а сам быстро и внимательно осмотрел всё вокруг. Не было похоже, что это за ним. Сомнения разрешила девушка, выскочившая на крыльцо и сразу замахавшая рукой Ольге. Они как раз вышли на край круга от тусклой лампы дорожного столба практически рядом с крыльцом. Подбежавшая подружка мгновенно выдала гору информации. Во-первых, к Лидии Матвеевне приехал муж с фронта, на побывку на целую неделю. Она так рада, а начальник госпиталя отпустил её. Во-вторых, новая старшая операционная такая злая, что потребовала от всех операционных сестёр сдавать зачёты. А в-третьих, их срочно вызывают в госпиталь, так как поступают сразу два санитарных поезда. И видать ей придётся провести в госпитале сутки и если не больше. А ещё, ещё....
       Автобус недовольно мыкнул клаксоном, захрипев, завёлся, показывая всем своим видом, что он уже устал ждать болтливую медсестру, хотя вся информация ею была выдана со скоростью телетайпа. Заскакивая в двери автобуса, соседка повернулась, крикнула что-то, но рычащий автобус уже тронулся, и Владимиру с Ольгой осталась часть фразы о подушке на кровати. Проводив взглядом растворяющийся в темноте зад автобуса с прикрученной проволокой задней дверью, они поднялись по темной лестнице на второй этаж. Повозившись с ключом, Ольга открыла дверь, шагнула в прихожую и, как показалось Владимиру, с вздохом облегчения, включила свет. Он помог девушке снять пальто, повесил на рожки и своё заляпанное кожаное пальто. Ему было неловко, так как среди чистоты прихожей его сапоги, испачканные по самые щиколотки, не менее грязный реглан, грязные руки выглядели очень неприлично. Ольга, очевидно, уловив его взгляд, хмыкнула, вытащила тапочки и, сославшись, что ей что-то надо сделать на кухне, выскочила из прихожей. Владимиру пришлось попыхтеть, прежде ему удалось снять сапоги. За те несколько суток постоянных мотаний по лагерям, где проходили подготовку его группы, он ни разу не снял сапог, отчего они просто слились с портянками в одно целое. Но и снятые они продолжали пугать своим грязным видом, как и ноги в черных грязных разводах. Чёрт! Зачем он согласился пойти?
       Внезапно, как бы выручая мужчину, в квартире несколько раз моргнув, погас свет. Чертыхнувшись, Владимир, покопавшись в карманах реглана, вытащил фонарик, но Ольга уже шла с кухни с лампой.
       - У нас в городе частенько стали отключать свет. - Неясность света от горящего фитиля мягко сглаживала черты Ольги, превращая её лицо в лицо неземного жителя. - Вот мышка выручает.
       - Кто? - Внезапно оробевший Владимир переспросил, не в силах оторвать взгляд от лица Ольги. Красивое, спокойное оно не притягивало, оно просто обволакивало и уносило куда-то далеко-далеко, оставляя только поблескивающие глаза как якоря в этом месте.
       - Не кто, а что. Фонарь "Летучая мышь". - Пояснила Ольга, протягивая лампу мужчине. - Идите в ванной, там уже затоплено. Минут через пять будет горячая вода. Справа на полке смена белья. На вешалке халат и два полотенца. И потом чай с вареньем.
       - Тогда это... Тут к столу. - Как-то замямлил Владимир, протягивая извлечённый пакет из кармана реглана. - А бельё не надо...
       - Ну, это вы там командуйте, - неожиданно засмеялась Ольга, поправляя волосы свободной рукой, - а тут уж я покомандую. А со мной лучше не спорить. Так что...
       Действительно, горячая вода, чистое бельё сняли какой-то груз с плеч, отчего расслабленный Владимир замотался в халат и уселся на край ванны. Хорошо. Натруженное тело, пройдя через ласковые прикосновения тёплой воды, сейчас хотело ощутить тепло и нежность простыни, ласковость подушки. Пара чистого белья оказалось как раз и облегало тело, стараясь обнять каждую складочку, каждый бугорок. "Бельё, наверно, мужа" - Владимир провёл рукой по рубашке.
       Устраивая импровизированный штаб в выделенном кабинете дальнего крыла местного управления, он получил в своё распоряжение двоих. Капитана Крылова, потерявшего часть легкого в самом начале войны, и поэтому сидевшего в глубоком тылу. Худой и жёстко покашливающий, он всегда был где-то между тремя тренировочными лагерями, накручивая пружину подготовки групп. И Ольгу, закончившую только месяц назад ускоренные офицерские курсы при управлении. И неделю, как потерявшего мужа. Тоже, вон как судьба с ней распорядилась. Закончила технический, вышла замуж за героя боёв на Халхин-Голе, прожили три года. А поехал он в командировку в Москву и по дороге попал в крушение из-за диверсии на железке. И всё. Теперь она одна. Но крепкая девушка, крепкая. Держится молодцом. Успевая столько, сколько и двое не сделают. Мда, война. Но всё, всё! Спать, спать. Сейчас спать.
       Чай с вареньем из бокала тончайшего фарфора, который того и гляди мог треснуть в его загрубевших руках, показался ему не то, что очень вкусным, а божественно вкусным. Рухнув в приятную мягкость постели, Владимир, сунул пистолет под подушку, прислушался к звукам в квартире. Ольга, гремевшая посудой, сейчас плескалась в ванной. Под этот звук он и заснул.
       Сон, начавшийся с прыжка куда-то вниз, в уносящий вдаль поток, радовал его. Снилось ему что-то приятное. Не понимая, что он видит, он всё равно радовался, так как внутри у него от этого было щекотливо радостно. И хотя где-то там, на границе реальности и сна толпились какие-то сумрачные тени, здесь было солнечно, приятно, спокойно. Внезапно он оказался перед столом с белой скатертью заставленный хлебом, яблоками, графинами с красным вином, за которым собрались все, кто ему был дорог. Лиза, сын, мать, отец, его брат и обе сестры, бабушка, всегда серьёзный дед, в уголках глаз которого теперь угадывалась искорка улыбки. Они все сидели и ждали его. Вернее, когда он поднимет наполненный до краёв бокал и что-то скажет им. Медленно поднявшись, Владимир обвёл всех взглядом, заглядывая каждому в глаза, словно ища что-то, а потом, набрав воздуха, сказал: "Будем жить! За любовь! И всё преодолеем!" И выпил свой стакан до дна.
       Он, почуяв на себе взгляд, проснулся как зверь, сразу и всем телом. Подхватившись, дернул из-под подушки пистолет, снял предохранитель. Но никто на него не нападал. В тихой квартире, в пробивающемся с улицы предрассветном сероватом свете был слышен только звук ходиков, мерно стучавших секунды, и поскрипывания дома, который, наверно, как и его жильцы, в этот весенний предрассветный час страдал от прохлады, оставшейся в его уголках и щелях ещё с зимы. На диване, напротив его кровати, забравшись с ногами и завернувшись в большую шаль, сидела Ольга. В сероватом свете её глаза тускло поблескивали, выдавая жизнь в застывшем теле.
       - Ты чего? - Неожиданно для себя перейдя на "ты" спросил Владимир. - Напугала.
       - Вы хорошо спите. - Неожиданно тихо ответила Ольга. - Как-то вкусно, спокойно и хорошо. Дышите ровно. Только вот руки.
       - Что руки? - Владимир сел в кровати, осторожно спустил курок.
       - Руки всегда на пистолете.
       - А.... - Не зная, что сказать Владимир, взглянул на часы. - Давай-ка спать.
       Ольга соскользнула с дивана, оставив шаль на диване. Неясная тень, в которой белая тонкая ночная рубашка лишь подчёркивала приятные выпуклости тела, шагнула к кровати. Владимир невольно сглотнул и отвёл глаза. Но последовавшее дальше шуршание ткани лишь усилили его волнение. Ольга, откинув край одеяла, нырнула под него, прижалась к горячему телу Владимира. Он же лежал, не двигаясь, впервые не зная, что сказать.
       - Ольга. Давайте не делать глупости. Я женат, у меня дети, мне скоро пятьдесят. - Владимир сделал попытку освободиться от жаркого тела, от которого у него уже всё горело. Хотя как же освободиться от такого сладкого плена?
       - Холодные ноги. Щекотно. Щи-и-и-котно.- Заёрзав ногами и похихикивая, объяснила она. Затем быстрой рукой подхватила россыпь волос и прильнула щекой к груди мужчины. Дыхнув пару раз, замерла на груди и сказала проникающим в самое сердце голосом. - А у меня нет детей. И теперь даже нелюбимого мужа и того уже нет. Ничего нет. И мне уже двадцать пять. - Выдохнула она, поднимаясь на локте. - Так когда же мне ещё делать глупости? Сейчас есть мы, а остальное это потом. И оно мне не важно.
       И впилась губами. Страстно, яростно. Как в последний раз, при прощании на перроне, когда всё бойцы уже погрузились в теплушки, командиры заняли места у входа, а паровоз уже фыркнул, обдав стоящую бригаду путейцев клубом пара. Последний, и возможно прощальный, поцелуй перед долгим расставанием, если не навсегда. Страстно, яростно и с болью в душе.
      
      
      
       ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТЬ. ОПЕРАЦИЯ "КОПЬЕНОСЕЦ"
      
       Джунгли были прекрасны в этот момент. И сам момент перехода от дневного бодрствования к ночному бодрствованию был спокоен и степенен. Дневные жители джунглей не спеша устраивались на ночёвку, а ночные просыпались, будоража особо пугливых своими рыками, криками, визгами и вздохами. Синьмин уже несколько минут смотрел на зелёный ковёр, стелющихся внизу джунглей, любуясь игрой лучей заходящего солнца на зелёных кронах высоких деревьев, отчего казалось, что она изумрудная. Спешить было некуда, да и незачем. Они оказались в ловушке. Ни назад, ни вперёд идти было нельзя. Повсюду, на многие километры вокруг, были японцы. Заставами и карательными отрядами они старательно прочищали этот остров, выбивая партизан из всех уголков, особо не церемонясь с местными жителями. Но Синьмин понимал, что офицер, прибывший из Токио, просто умело расставляет сети, что бы выловить именно их группу. Сначала он выдавил их с тайского берега, заставив переправиться через Малаккский пролив на этот остров, затем пройти район эвакуации, а теперь, вот, загнал на самый северный конец острова. Где и обложил, как на суше, так на море, если верить серым силуэтам кораблей, проскальзывавших по горизонту, и видимым через окуляры бинокля.
       Операция "Копьеносец", в которой он должен был обеспечить вывод японцев с какими-то важными документами, изначально не представляла собой ничего трудного. Да, из-за сложного донного рельефа сложно было подойти на подводной лодке к тайскому берегу, но остальное казалось простым и ясным. Новейшая сонарная станция на лодке позволяла слышать японцев задолго до того, как их сонары могли засечь лодку. Отчего высадка прошла быстро и без всяких проблем. Пройдя к явке, он спокойно и без проблем проследовал к убежищу. И вот тут начались накладки. Японцы, которых оказалось пятеро, вместо троих, тащили с собой три чемодана документов. От чего Синьмин даже чуть не сплюнул от досады, войдя в убежище, где прятались беглецы. Англичане в заданиях писали только то, что им казалось важным, совершенно упуская важнейшие детали. А количество бумаги было важным фактором. После суточной подготовки ему удалось равномерно распределить документы по рюкзакам, переодеть их в грубую солдатскую форму, придумать недостающие части легенды. Хорошо, что местные агенты оказались приятными и понимающими, ускоренно подготовив недостающие документы. И благодаря чему, они уже на второй день направились в район эвакуации. Старый американский грузовик Форд, конфискованный в пользу японской армии, отчаянно трещал и подпрыгивал на кочках, но безостановочно вёз своих пассажиров к конечной станции - рыбацкой деревушке, где старосты для них была готова большая рыбацкая лодка, которая доставила бы их прямо к подводной лодке. Уже на подъезде к деревне, Синьмин остановил грузовик, выгрузил свой маленький отряд и повёл его в деревне через джунгли. Едва они поднялись на вершину ближайшего холма, с которого прекрасно просматривались и бухта, где на дне должна была ждать их подводная лодка, и рыбацкая деревушка, японские эсминцы заканчивали второй круг бомбометания. Глубинные бомбы, падая в уже замутнённые первой серией бомб воды бухты, быстро достигали железного корпуса умирающей подводной лодки. От второй серии лодка сплющилась и развалилась на части, выбросив на поверхность мазут, доски, тела матросов. Торпеды в носовых аппаратах, сдетонировавшие от этой серии глубинных бомб, разнесли остатки лодки и новейшую сонарную станцию на мелкие части. Синьмину даже издалека было видно, как вода встала большим бугром и выстрелила вверх донным илом.
       А затем последовали бессонные ночи, переходы по джунглям, к границе с Малайей. Только в тайской Малайе действовали несколько партизанских групп, и у самого Синьминя было несколько знакомых ещё с довоенных времён. На помощь которых он и рассчитывал. Каждый раз, подходя к береговой линии, они натыкались на засады и большие патрули, демонстративно прочёсывавшие прибрежные джунгли. Отступая обратно в джунгли, им несколько раз приходилось вступать в бой с небольшими группами, патрулировавшими джунгли в глубине, и каждый раз им улыбалась фортуна. То ли посылаемые группы были неподготовлены к действиям в джунглях, то ли они действовали более решительно, чем солдаты в патруле, но к моменту, когда им удалось получить лодку для переправки на этот остров, у них было два пулемёта, один американский автомат, три винтовки. Командир одной из партизанских групп, на которую они наткнулись, перейдя тайско-малайскую границу, лично знал майора Обдайта, поэтому, после нескольких проверочных вопросов о привычках майора, связал Синьминя с Центром, а потом дал рыбацкую лодку.
       Досрочно отправиться на этот остров, куда, по заверению Центра, должна была подойти ещё одна подводная лодка, чтобы взять их на борт, заставила внезапно начавшаяся операция японских карателей. Партизаны, разделившись на несколько частей, сразу ушли в горы, а им пришлось, не мешкая, переплыть на остров. Чего, очевидно, и добивался тот офицер из Токио, разыскивающий их отряд, о котором, не выдержав пыток, рассказал один из пленных солдат. Синьмин, услышав об этом, сразу понял, что всё, что происходило и выталкивало их из Таиланда, было спланировано и организованно руками этого офицера. И что его маленькому отряду предстоит преодолеть ещё не одно препятствие и ловушку, организованную этим хитрым лисом. Конечно, существовал, кроме морского варианта, и другой способ вывести этих "седаков" к англичанам - через джунгли и высокогорье в Бирму, а там, если японцы зашли и туда, то в Индию. Сам бы он прошёл. А вот "пассажиры" или, по другому, "седаки", а именно так в разведке называли между собой выводимых агентов или важных лиц, были слабыми. "Седаки", не смотря, что они все были молодыми людьми, что-то быстро сдали. Не показывая слабости, они терпеливо шагали по джунглям, переходили речки, стреляли, бежали. Но с каждым днём терпения становилось всё меньше. Через неделю скитаний по джунглям, они превратились в отощавших и скрученных в тугую пружину людей, готовых качнуться в любую сторону, впасть в любую крайность. Даже сдаться преследователям. Которые сейчас явно демонстрировали полную блокаду этого уголка острова. Мда, было отчего остановиться на минуту и полюбоваться видом мирных джунглей, живущих по своим вековым правилам, не обращающих внимания на непонятную суету двухногих под сводами многометровых деревьев.
       Всё-таки надо использовать любую возможность. Надо бороться до конца. Синьмин потянулся, расправляя уставшие мускулы спины, ещё раз взглянул на поднимающие вдалеке столбы дыма подожженных деревень и соскользнул вниз. Если они поспешат, то встретятся в деревне со связным партизан, а там посмотрим, кто кого. Если он правильно посчитал, то тот офицер обязательно клюнет на живого японца. Вот только бы согласился один из "седаков" сыграть роль наживки.

    ***

       - Нет! И ещё раз нет! - Владимир откинулся на стуле, вытащил из открытой пачки "Казбека" папиросу, прикурил у порученца. - Как вы не понимаете!? Группы сплочены и составляют одно целое! Выделить одного из них, значит разрушить то понимание, которое только что было установлено между ними!
       - Ну и ты нас пойми. - Порученец наклонился к Владимиру. - Дела совсем из рук вон плохо. Готовых резервов нет. Подбираем, где что можем. На Дальнем Востоке собираем, тут вот. А у тебя все как на подбор! Тем более, ты их готовил.
       - И поэтому забираем? - Владимир, с силой затушил папиросу в самодельной пепельнице - обрезанном донце артиллерийской гильзы с загнутыми краями. - Вы там совсем охренели!
       - Ну, ты, полегче бы. Полегче бы! - Порученец так же нервно ткнул папиросой в гильзу. И наклонившись, почти шёпотом. - Ты не представляешь, что там твориться. Словно всё валится из рук. Ещё пару ударов и от нас ничего будет собрать. Тылы они свои подчистили хорошо. Грамотно. По-немецки тщательно. Из-за неопытности или в результате предательства, но много людей погибло. Очень много. Вот все резервы, мыслимые и не мыслимые, и того....
       - Да, что!? Я не понимаю что ли? - Владимир снова потянулся к коробке с силуэтом всадника на коне на фоне гор. Курить не хотелось, но нервная обстановка требовала от него что-то делать. - Что не советский человек? Но ведь существует принципы, которые не следует нарушать! Даже в самые опасные моменты!
       - А что ты предлагаешь? - Порученец стал складывать бумаги в портфель. Он устал, у него болела голова, а разговорам конца и края не было видать. В конце, концов, он, что себе лично этих людей забирает? - Упираться все могут, критиковать и разглагольствовать все молодцы. Тут прямо впереди всех! А сам-то что предложишь? Что?
       - Передавать надо группами. Если прошли подготовку полуторомесячную, то только группами. Иначе...
       - Так что? - Порученец застегнул портфель, устало проводил взглядом Ольгу, молча поменявшей стаканы с чаем, и также молча закрывшей за собой дверь. Красивая девушка, да и фигурка у неё точённая. Интересно, а как она попала к этому "подрывнику"? - Что предлагаешь?
       - Буду передавать группами. - Владимир вздохнул. Деваться было некуда. Как ни упирался он, а делиться людьми придётся. Видать, совсем плохи дела у партизан, если генерал к нему этого порученца направил. - Две группы, по двенадцать человек каждая. Самостоятельны во всём, готовы и к групповым, совместным действиям. Способны в течение нескольких месяцев в полном отсутствии связи с центром вести диверсионную работу. Им бы пару недель для обживания в лесах...
       - Это им дадут, конечно. Что мы не люди, не понимаем разницу между лесом и местными условиями? - Порученец покопавшись, вытащил блокнот. - Давай диктуй.
       - Мы проще решим этот вопрос. - Владимир поднял трубку. - Ольга, зайдите, пожалуйста.
       - А, кроме того, - затянул порученец, помня о просьбе командующего Закавказского фронта, - там у тебя есть альпинисты?
       - Альпинистов нет. - Отрезал Владимир, хотя тут он врал. Были у него в оставшихся двух группах альпинисты. Но без них он не решился бы действовать в горах. - Чего нет, того нет. Самому не помешали бы.
       - Плохо! - Порученец, покрутил карандаш в пальцах. - Нигде не можем найти опытных альпинистов. А они нужны как воздух! Видимо, придётся возвращать с фронтов.
       - Вызывали? - Ольга стояла у стола, держа наготове блокнот и карандаш.
       - Пишите. В приказ. - Владимир вздохнул поглубже, и стал диктовать полный текст приказа. Так выходило быстрей. У него всё в голове, а Ольге искать и искать нужные фамилии.
       Порученец, делавший пометки в блокноте, был доволен. Двадцать четыре диверсанта - это два небольших партизанских отряда в тылу у немцев. Отряд, полностью обученный и боеспособный, а не те гражданские, сами собирающиеся в лесах и гибнущие при первой же диверсии. А эти если провоюют пару месяцев, соберут нужную Центру информацию, пустят несколько эшелонов под откос и то хорошо. А если ещё и удастся на их базе развернуть более больший отряд, прорасти в фашистские органы власти, то, считай, не зря оторвали их от этого "папаши".
       Стоявшая рядом секретарша пахла ещё тем, довоенным запахом. Запахом свежего вечера в летнем парке, музыки духового оркестра, смеха весёлых и юных с дальних аллей парка. Неужели тут в тылу ещё сохранился этот еле уловимый довоенный дух? Перескакивая глазами со страницы блокнота на коленки стоявшей рядом секретарши, он невольно представил её с собой и отчего непроизвольно покраснел. Мда. Так и до всякого такого можно додуматься. Надо бы дома, хотя бы на денёк задержаться.
       Владимир закрыл сейф, недовольно поморщился от стукнувшей в затылок боли. Поговорил с этим порученцем всего ничего, а голова, словно после боя. Сев обратно за стол, он опёрся головой на руки, закрыл глаза. Сейчас он немного посидит, голова станет легче, а потом двинется дальше. Сегодня у него насыщенный день. Лагерь, курсы всеобуча, занятия с инструкторами по минно-взрывному делу, а вечером выверка плана операции, с учётом произошедших изменений. Людей для проведения операции с каждым днём становилось всё меньше и меньше. А агентская сеть, ищущая в бескрайних просторах Ирака, Афганистана и Ирана тайные базы фашистов, молчала. Всё больше и больше нервируя Владимира. Не мог он ошибиться с расчётами, насчёт этих аэродромов. Ну, не мог! Вошла Ольга, молча подошла к столу и прижала ладонь к воспалённому лбу. Господи, он же так не выдержит. Такой темп человек выдержать не может.

    ****

       Икито вышел из хижины, где шёл второй час допроса жителей этой маленькой деревушки, затаившейся на границе моря и джунглей. Всё шло именно так, как он и предполагал. Предатели, пробираясь по джунглям, встречая выставленные и высланные им патрули, уходили всё дальше к расставленной ловушке. Ловушке на пути к месту вероятного подхода подводной лодки. Хотя скорость движения у них резко снизалась. Что объяснялось наличием у них раненных и больных. К которым и ходила эта старая карга местная знахарка, умершая после первого же удара ефрейтора. И ещё одну новость сообщил ему старшина деревни. Ведёт предателей и партизан английский офицер и какой-то "Копьеносец". По крайней мере, так его называли между собой партизаны, заходившие в эту деревню за продуктами. Но кто это и как он выглядит, старшина не знал. Как не старался ефрейтор, забивая старика, добиться правдивого ответа, Икито это уже было не важно. Он верил словам старика. Если на весы положена жизнь и честь дочери и какой-то там англичанин, отец, конечно же, выберет дочь.
       Итак, есть чёткая картина для генерала и людей "занимающихся" МИДом. Эти предатели работают на англичан, а тут, в джунглях, против него играет английская разведка. Ну, что ж, посмотрим кто кого. Посмотрим. Икито повернулся, окинул взглядом убогую деревеньку и усмехнулся. Подумать только! Взлёт вверх начинается с таких убогих мест! Действительно, помыслы человека, располагаются по желанию богов. И что из этого получится, никто не знает. Кроме самих богов, конечно. А сейчас у него такая ситуация - предатели хоть и больные живы. В целостности и похищенные в МИДе бумаги. Не будут же, они уничтожать документы перед самым спасением, пройдя с ними такой дальний путь? И им, уставшим и больным, хочется как можно быстрее попасть на борт лодки. Что же, поможем им в этом.
       Уже через час, Икито, заляпанный грязью от быстрой езды на машине по узкой и размокшей от проливных дождей дороге, взошёл на веранду бывшей миссионерской клиники, дома в старом колониальном стиле. Было столько работы, что внутри уставшего японского офицера даже появилась некая холодная апатия. Поспать бы пару часов, просто так, не по будильнику, не по тихому и опасливому прикосновению будящего его солдата. Даже вот тут, на веранде, в гамаке, скинув всё форму! Но стоявшие перед ним задачи требовали от него действий немедленных и активных. Помимо того, что надо было правильно расставить людей по пути следования этих предателей, направив тех прямо в ловушку, но и дать подробный отчёт в Токио "его генералу" по ситуации здесь. А потом отправиться к ловушке и там ждать! Ждать пока эти слепые утки не придут к нему в руки. Эх, если бы ему дали побольше людей, он бы прочесал эти джунгли и вытащил бы этих предателей уже через два дня! Но, армейское командование, косо смотрящее на какого-то прыща из разведки, распоряжающегося их солдатами! Как бы не отняли то, что выделили под нажимом из Токио.

    ***

       Владимир вернулся в управление только поздно вечером. Ольга, перешивающая дело, встала и, не обращая на заляпанный реглан, крепко обняла его. Он вздохнул, втянув её запах, прикоснулся к нежной коже у ушка, кольнув уже выступившей щетиной.
       - Тебя искал старший смены у "математиков". Позвонить?
       - Давай! - Он ещё раз поцеловал её в край брови, обдав запахом бензина, пота, злого табака, горелого пороха. Опять стреляли.
       Старший смены шифровальщиков, положил перед Владимиром книгу и папку с шифрограммой, а сам встал рядом, чтобы видеть руки принимающего документы. Офицер быстро, но тщательно, по листочку, пересчитал общее количество, сверил номера на корешках и на бланках, внёс собственной рукой в журнал эти номера и только потом поставил дату и расписался. Старший "математик" взял журнал, корешки, пожелал доброй ночи. Аккуратно одетый, с чистыми руками, блестевшими сапогами он воплощал в себе порядок и дисциплину. Владимир откинулся назад, на спинку стула, смотря как шифровальщик выходит из кабинета. Такие и именно такие должны работать в шифровальном отделе. Аккуратные, педантичные, дисциплинированные. Другие там не должны работать.
       Новости, принесенные шифрограммой, были просто превосходными. Он не ошибся. На границе Ирака и Ирана агентурой обнаружен небольшой аэродром подскока. Исходя из ситуации в данном районе, Центр полагает целесообразным передать подготовленную группу "Рашид" для проведения мероприятий в рамках операции "Удар копьеносца" в подчинение местной резидентуре. Для чего в кратчайший срок организовать направление указанной группы в соответствующий район. Для чего прикладывался способ связи и пароль для контакта группы с представителем резидентуры. Владимир вытащил блокнот, открыл его, обмакнул ручку в чернильницу, посмотрел на свет лампы, не пристал ли волосок. "Рашид" будет рад. Он точно знает.
       Приказ вышел кратким, но емким. Оторвавшись от написанного, он увидел, что Ольга сидела напротив и смотрела, как он писал. А писал он красиво, чуть наклонив голову, не останавливаясь, словно уже давно прописал его по каждому слову. И не один раз. И как же его отпустить от себя?
       - Ты чего? - Владимир, закрыл блокнот, отложил ручку. - Или домой. Поздно, ведь.
       - Ты красиво пишешь. - Ольга подошла к нему, наклонилась и одними губами спросила. - Началось?
       Он молча кивнул, привлёк её к себе и на ушко, щекоча выдыхаемым воздухом, прошептал: - Иди домой. Поздно. Тебе надо отдыхать. Я ещё никуда не еду.
       К тому моменту, когда Ольга, чмокнув его, побежала домой, было готово задание. Осталось только одно - вручить оба запечатанных сургучом пакета "Рашиду". Владимир поднял трубку, заказал машину, позвонил командиру авиаполка, а потом вызвал "Речку два". На том конце провода трубку поднял дежурный, немного сонным голосом (кимарит на аппарате связь!), продублировал слова Владимира, соединяя с "Рашидом".
       - Салям аллейкум, дорогой! - Владимир весело и напористо заговорил в трубку. - Вот собрался на рыбалку. Примешь?
       - О чём разговор! - На том конце провода зашуршала трубка. "Рашид" вставал с постели и уходил в соседнюю комнату. - Ребята только и ждут, когда дорогой друг приедет и рыбку половит.
       - Отличное время подгадал! - Владимир посмотрел на часы. - Думаю, что часа два хватит нам, чтобы рыбы наловить?
       - Да меньше. Значительно меньше! - На том конец провода заволновались. Трубка стукнула о стол, скрипнула закрываемая дверь.
       - Да. И ещё одно, дружище! - Владимир подтянул полевую сумку за ремни. Пакеты следовало аккуратно положить внутрь. - Там у тебя были английские крючки и леска. Верно ведь? Ну, вот. Обязательно захвати. Без них рыбалка не рыбалка.
       Положив трубку, Владимир потянул реглан, лежавший на диване. А теперь автомат и вперёд в лагерь к "Рашиду". По злой иронии объект "Речка два" представлял собой пустынное заброшенное селение с полуразвалившимися домами и более крепкой мечети, сохранившей красоту прямых линий, стройно стоявшей среди хаоса разрушения.
       Собираясь на выход, Владимир знал, что в лагере уже поднимается личный состав группы, идут сборы, заспанные кладовщики бредут на охраняемые склады, что бы через полчаса группа, получив комплекты английского обмундирования и английское оружие, стала экипироваться для выполнения задания на территории находящейся под контролем союзников. И к его приезду группа будет готова.
       Перед крыльцом управления стояла "эмка". Водитель чуть сонный, распахнул дверцу, Владимир откинул переднее сидение, нырнул на заднее сидение. Положив рядом автомат, он поёрзал, устраиваясь удобней. Водитель молча сел за руль, проверил на месте ли пистолет, повернулся к пассажиру.
       - Селение с мечетью святого Хазры. - Владимир поправил ремень, душивший его.
       - Это "Речка два" что ли? - Водитель проснулся, потёр руки, разогревая их.
       - Что ли, что ли. - Эти водители, как шпионы, знали практически всё.
       - Отлично! - Водитель запустил двигатель, который, к удивлению Владимира, завёлся с первого раза и проявил довольно ровный звук. На удивленное "ого" водитель гордо сказал. - Сам родную в чувство приводил. Теперь как ласточка летает.
       "Ласточка" резво взяла с места, лихо развернулась и рванула в темноту. Словно угадав желание Владимира, машина поехала к дому Ольги. Проскакивая мимо дома, он взглянул в окошко, ища окно на втором этаже. Темно. Спит уже.
       Но Ольга не спала. Она стояла у окна в комнате с выключенным светом. Сама не понимая почему, она стояла и смотрела на дорогу, слабоосвещённую тусклым светом уцелевшего фонаря в середине улицы. Подруга опять дежурила в госпитале, так как раненных с каждым днём становилось всё больше и больше, а персонала было раз-два и обчёлся. Спать не хотелось. Наоборот, было желание выйти и пойти обратно. В кабинет, где за столом остался сидеть он. Но когда "емка", лавируя между провалами на дороге, проскочила внизу, скользнув лучами по фасаду здания, она вздохнула, завернулась в любимую шаль и пошла спать. Он уехал и сегодня, а возможно и завтра, не придёт.
       Он действительно пришёл только на третий день. Молча разделся, облил себя холодной водой и упал в постель, крепко прижав её к себе, словно боялся потерять во сне. Обхваченная жилистой рукой, девушка лежала, прислушиваясь к каждому вздоху мужчины, всё больше и больше понимая, что она влюбилась. Влюбилась так, что и дня не может представить без него, что и дышать без него сможет. Но она также понимала, что он диверсант. А это значит, что наступит день, когда он шагнёт за порог дома и не вернётся. Никогда. От этой только одной мысли ей хотелось плакать уже сейчас, при нём, при живом. Но она сдерживалась, всё теснее прижимаясь к нему. К его мускулистому телу и жилистым рукам. Рукам настоящего воина, держащего копьё.
       ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. УДАР КОПЬЕНОСЦА.
      
       Они попались прямо в расставленные сети. Столкнувшись с засадой у самодельного моста, через не быструю речушку, партизаны метнулись обратно в джунгли, но оттуда их встретил плотный ружейный огонь. Тогда эти безумцы, вместо того, чтобы сдаться, засели на вершине небольшого холма, посреди рисовых полей и уже три с половиной часа держали оборону. Пехотный капитан, бросая сердитые взгляды на Икито, берёг своих людей и не бросал в атаку, под разящие выстрелы партизан. А когда при очередной попытке он сразу лишился семерых солдат, терпение у него лопнуло. Послав этого напыщенного разведчика куда подальше, капитан распорядился дать залп из миномётов, которые были развернуты сразу как только партизаны заняли холм. "Плевать мне на какие-то неясные причины, по которым я не могу взорвать их в клочья! Я тут теряю своих людей. Своих людей. За потери будут спрашивать с меня, а не с вас. Вы тут повоюете моими людьми, а мне за каждого солдата, потерянного тут, прикажете самому в караул вставать?" - Логика капитан была прямой и ясной, как изгиб самурайского лука. - "Если кто-то там вам среди этого сброда вам и нужен, то, давайте. Сами лезьте на гору, сами их там колите штыком!".
       Ярость Икито не поддавалась описанию, но, сдерживая себя, он раз за разом настаивал на атаке без применения миномётов. Теперь же всё было четно. Мины падали на верхушке холма, поднимая вверх зелено-серые столбы искрошенных осколками мин джунглей и земли. Дав несколько залпов, капитан скомандовал атаку. Солдаты, озверевшие уже от потери своих товарищей, сидения в воде рисовых чек под жгучим солнцем, карабкались по склонам холма с воем отдалённо напоминающим крик "Банзай". Партизаны подпустили их близко и встретили их гранатами, разящими очередями и выстрелами. Капитан выматерился, махнул рукой миномётчикам - "Перепашите мне этот холм. Чтобы и гусеница не смогла уцелеть!". Прикрывая скатывающихся вниз с холма солдат, миномётчики дали один залп, второй.
       В течение десяти минут миномётчики методично расстреливали верхушку холма. И когда капитан махнул рукой, останавливая их, верхушка была очищена от всей растительности и развалин какой-то местной кумирни. Солдаты уже молча карабкались на холм, коля штыками всё, что им попадалось. Икито, преодолев расстояние до холма за минуту, вскарабкался на верхушку холма и стал сам ворошить трупы, стараясь обнаружить тех, за кем он так долго, очень долго охотился в этих джунглях. Целую неделю, без сна и отдыха он шёл как гончая по следу, по крупицам получая информацию и предугадывая дальнейшие направление движения предателей и их помощников из числа местных бандитов. На этой стороне холма среди убитых нужных ему лиц не было. Икито тихо выругался, вытер рукавом пот, двинулся к развалинам. Не могли они исчезнуть! Он всё рассчитал, и под пытками никто из крестьян деревни не отказался от своих слов! Они должны быть тут! Солдаты, не выпуская из рук винтовки, волокли чьё-то тело. Неужели? Икито, трепеща от волнения, перевернул труп, искромсанный минными осколками. Есть! Первый есть! Икито вытянул из полевой сумки блокнот с плотной обложкой, пролистнул страницы. Так, это слуга того за кем он охотился. Икито задрал окровавленную рубашку, взглянул на татуировку. Точно, это слуга. И это хорошо! Другие обязаны быть тут! Два дня он выстраивал засаду для этого отряда, сопровождавших предателей к месту, где они должны были сесть на английскую подводную лодку. Только не знали они, что день назад эту лодку, обнаружили и потопили славные пилоты-герои Японии, показав возрастающую силу империи. И козырные карты легли на его сторону! Икито вскочил на ноги. "Ищите!" - приказал он. - "Обязательно должны быть другие. Переройте этот холм, но тут должны быть и другие!".
       Через два часа, когда солдаты, обыскавшие каждый метр холма и поковырявшие разрушенные до конца остатки кумирни, устало стали допивать остатки воды из фляг, а тень от воткнутой в землю сабли одного из партизан, уже стала длинной, Икито понял, что его обыграли. Что тот, кто-то, известный партизанам как "Копьеносец", обыграл его, заставив играть всех по своим правилам. Разделив отряд на несколько частей, он заставил Икито, как голодную собаку, следовать за самым жирным куском, подбрасывая то тут, то там заманивающую информацию. О больном японце, о необходимости лечения четырех больных иностранцев, о проблемах с влажной бумагой, которая не хочет разгораться во влажных джунглях. А еще Икито почувствовал, как этот "Копьеносец" нанёс ему такой удар в спину, от которого он может и не оправиться. Но настоящий самурай никогда не сдается. Икито вскочил с камня, поправил ремни, поздравил капитана с удачной ликвидацией опасной партизанской группы, о чём он, конечно же, не преминет отразить в самых лестных фразах в своём докладе по результатам рейда.
       Сбегая вниз, к окраине деревушки, где расположились миномётчики и были привязаны лошади, офицер точно знал, что и как ему надо делать. Они на острове, операция против партизан продолжается, поэтому теснимые честными солдатами императора предатели, кроме как морём, не могут уйти. Не зря же среди убитых за эту неделю было несколько малайцев с чисто морскими татуировками. Ведь "Копьеносцу" с предателями нужны люди знающие и имеющие опыт управления парусом и лодкой в море! А посему нужно срочно добиться высылки самолётов и патрулируя вдоль острова, расстреливать все судёнышки какие можно будет встретить на поверхности. И нацелить на это морские патрули! Да, "Копьеносец" обманул его на этот раз, но второй раз ему от разящего удара меча Икито не уйти! Он его настигнет и убьёт сам, воткнув меч ему прямо в горло!

    ***

       Нарком в раздражении бросил список на стол. Пару листов он исчеркал красным карандашом, вычёркивая фамилии из списка. Нет! Подумать только! Тут каждого специалиста беречь надо, а этот бумагомаратель такой список составил. Совсем нечем заняться? Он в раздражении поднял трубку, кратко бросил: - "Где этот писатель? Что? Чтобы через два часа был у меня!" Походив по кабинету в раздражении, просверкав пенсне, набрал номер Хозяина. Следовало сверить позиции.
       Когда на пороге показался помощник, доложивший о прибытии ожидаемого "писателя", Нарком не стал ждать, а сразу обрушил на вошедшего эмоции. Выговорив, что он думает по этому поводу, а также что он, вообще, думает по поводу составляемых "писателем" списков, Нарком откинулся на спинку, ожидая оправданий. Но таковых не последовало. Наоборот, похоже было, что виновным "писатель" себя и не чувствовал. Он присел на край стула, потянул список, испещрённый красным карандашом.
       - Нет, ты смотри, смотри. Там, что ни человек, то специалист. А их у нас, вообще нет. С фронтов людей забираем, а ты их на следствие! - Нарком хлопнул ладонью по столу.
       - Ну, этот, да, этот, этот, этот. - В списке синим карандашом стали отмечаться фамилии. - Всех этих можно и не проверять, и не трогать. Но, вот этот, этот. А также вот, вот, вот. Они все уже были под подозрением. А ты сам знаешь. Если есть подозрение, то обязательно потом что-то, да находится. Вот, например, этот. Марченко или как там его?
       - Монголов? - Нарком заглянул в список, куда тыкал пальцем генерал.
       - Ну, да. Арестован был в тридцать девятом по делу...
       - Знаю, - перебил его Нарком, - сам освобождал.
       - Вот, вот. А потом, на Финской, весь курс диверсантов, самим же подготовленный, уложил! А недавно его жена сдала в Фонд обороны золотые украшения на большую сумму. Откуда у советского работника, чекиста такие деньги? А? Подозрительно.
       - Как у всех! Получал всегда нормально! - Отрезал Нарком. - Подозрительно. Ты не туда смотришь! Ты лучше на фронт посмотри! У тебя там, в тылах что делается? Ты лучше там порядок наведи! У тебя в тылу солдаты батальонами бегут! Вот! - Нарком вытащил сообщение, перебросил через стол. - Читай.
       - Что ж, - генерал, прочитав, вернул бумагу, - явная ошибка и недоработки политорганов фронтов и армий. Не достаточно работают комсомольские и партийные органы....
       - К чёрту! - Нарком наклонился к столу. - Слушай, наведи там порядок или тебя самого к порядку призовут! А этих никого не трогай! Они, хоть и подозрительны, но воюют правильно, преданно. А нам, сейчас, важно чтобы они именно так и воевали! Так что, оставь их. Не трогай!
       - Слушаюсь. - Генерал встал, поправил клапаны на карманах. - А как насчёт выяснения об источниках больших сумм?
       - Спросить можешь. Но не более. - Нарком стукнул по столу пальцем. - Знаю тебя. И лучше у мужчины спросить, чем у женщины. Понял?
       - Так точно! Женщин не трогать! - Генерал улыбнулся. - Кстати, тут занятного фрица недавно в Москве взяли.
       - Знаю. - Нарком просматривал сводки ежедневно. - И что?
       - Так, вот. В ходе допроса он упомянул некого майора, который собрался привезти ему немного опиума.
       - И? - Нарком посмотрел на генерала поверх пенсе. Какой к чёрту майор, шпион и опиум?
       - Хорошего афганского качества. - Спокойно продолжил генерал.
       - А вот теперь, расскажи по подробней. - Нарком кивнул на стул. Немцы в районе неспокойной Киргизии и Таджикистана это серьёзно. Недавние события в тылу Закавказского фронта ещё раз показали, что недооценивать фактор присутствия немецкой разведки на сопредельной территории нельзя. Всё-таки операция "Удар копьеносца" своевременная операция, нужная. Голова у этого диверсанта работает здорово!
       Генерал, не показывая своей улыбки, уселся, приготовившись рассказывать, что услышал на плёнке допроса, прокрученной ему всего час назад. С недавних пор Нарком стал интересоваться делами в Средней Азии. И хорошо, что есть рассказать интересного, сгладив негативное мнение о себе. А с бумагой сейчас он погорячился, конечно. Но вот потом. Помощник внёс чай.

    ***

       Самолёт болтало, легко подбрасывая тяжелый фюзеляж вверх, и так же свободно бросая вниз. "Горы". - Борясь со штурвалом, пилот не отвлекался на разговоры. - "Пройдём эту цепь, там полегче будет!"
       Вся группа сидела, вцепившись в сидения, уставившись перед собой. Эту болтанку нужно было пережить. Хотя, ещё немного и кого-то начнёт рвать. Болтанка была очень сильной. Владимир прошёлся вдоль сидений, подбадривая диверсантов. Особо плохо выглядел Фазиль. Владимир сел рядом, хлопнул рукой по коленке. Диверсант вымученно улыбнулся. "Терпим, товарищ командир, терпим" - голос его среди гула и треска, ныряющего самолёта, был слабым. - "Долетим до места, полегче станет!" - Владимир попытался подбодрить солдата. - "Земля всё покрепче будет".
       - Прошли точку три! - Из кабины пилот махнул рукой. - Через двадцать минут точка четыре!
       - Приготовиться! - Владимир подтянул сапоги. - Первая группа, помните, будем ждать вашего сигнала!
       Первая группа прыгнула в темноту ночи, оставив второй группе все тюки. Им девятерым, вместе с тюками, прыгать у точки пять. Пилот вновь выглянул из дверей, кивнул. Люди встали, проверили парашюты, подтянули тюки. Лейтенант НКГБ, провожавший группу, придерживая дверь, замахал рукой. Владимир шагнул в открытую дверь самолёта последним, проследив как Фазиль, вытолкнув последний тюк, нырнул в темноту. Парашют сначала дернул его, крутанул, стараясь замотать стропы. Но, подчиняясь усилиям ремней, остановился, качнулся и, выправившись, плавно заскользил в темноту, навстречу земле. Ух! Каждый прыжок, и каждый раз так, сердце, аж к горлу подкатывает! Ветер дунул, снося Владимир куда-то совсем в не нужный бок. Не попасть бы теперь на какой-нибудь кусок скалы!
       Группа собиралась не долго. То ли ветер был не сильным, то ли авиаторы были умелыми, то ли тюки опустились на парашютах недалеко друг от друга. Но уже через полчаса их группа, неся тюки на себе, двинулась к точке встречи с первой группой. Операция "Удар копьеносца" для него и остатков ранее большой группы началась. И, похоже, началась удачно. Никто не потерялся, тюки все на месте, а Фазиль уже повеселел. Вытянувшись в линию, группа медленно стала взбираться к перевалу. Тюки, такие невесомые там, на той стороне, теперь здесь казались тяжёлыми.
       Шедший рядом Фазиль, поправляя ремень пулемёта, хмыкнул.
       - Чего? - Владимир поправил свой рюкзак, извлечённый из тюка.
       - Так нас теперь и сам чёрт должен бояться. - Фазиль перепрыгнул небольшой валун на тропе. - Было двенадцать, стало тринадцать. "Чертова дюжина", одним словом.
       - Точно, теперь нам сам чёрт не брат! - Шедший сзади услышав слова Фазиля, подключился к разговору.
       - Молчим, экономим силы. - Напомнил Владимир, но в душе остался доволен. У группы боевой настрой, а это многое значит.
       До места встречи с первой группой и проводниками от резидента оставалось совсем ничего. Только вот на эту горочку вскарабкаться, а там и до перевала совсем ничего. Рукой подать.

    ***

       - Спокойно, спокойно! - Синьмин встал между малайцами, вскинувшими копья и своими людьми, сжимавшими оружие. Одно неловкое движение и тут начнётся бойня. - Спокойно, опустите оружие. Просто опустите оружие.
       Он повторял и повторял свои слова на английском и по-японски, стараясь уговорить своих людей. Рыбаки первыми не начнут. Наконец, его люди стали опускать оружие. Настороженные рыбаки, не опуская копья, обступили их стеной. Нужно было ломать ситуацию под себя. Синьмин откашлялся и стал говорить по-английски, потом по-китайски, завершив свою попытку поговорить фразой на малайском. Рыбаки что-то ответили, но стоявшие за его спиной малайцы, замотали головой. Не понимаем.
       Отчаявшись, Синьмин выругался по-английски, закинул автомат за спину, ногой зачистил землю перед собой и острием ножа нарисовал контур лодки с парусом. Потом поднял голову и вопросительно кивнул головой. Рассматривавшие рисунок рыбаки, хмыкнули, снова бросили несколько слов, но что они говорили, опять было не понятно. И когда Синьмин уже отчаялся сквозь стену выстроившихся рыбаков, протиснулся маленький малаец, со шрамом через всю лицо и заговорил по-английски. Говорил он громко, много, но лучше бы он не говорил. Вопрос простой вопрос, задаваемый в таких ситуация, он сопровождал таким отборным матом, что Синьмин и понимавшие английский японцы невольно засмеялись. Видать, что обучение английскому языку шло в порту, где этот коротышка работал грузчиком.
       - Твоя ..... приходить. .... За каким ... так далеко? Эти .... Только вещи нести.... - Коротышка, закончив нанизывать слова, остановился в ожидании ответа.
       - Мы партизаны. - Начал говорить Синьмин, но, видя как вытянулось лицо коротышки, в уме сплюнул. Пойдём по-другому. - Мы, - он обвёл всех своих людей, - много, много, та-та-та... - Он показал как стреляет из автомата. Рыбаки дружно кивнули головой, давая понять, что поняли. - Японцы, - он нарисовал на земле прямоугольник и круг посреди, - падать. Умирать. - Рыбаки вновь кивнули головой. - Нас искать. - Он показал руками, словно что-то ищет в траве. - Они нас искать, потом пах-пах! - Он несколько раз ткнул рукой в изображение флага, потом на стоявших за ним людей, с интересом наблюдавших небольшое представление. - Помоги! Лодка, парус. Далеко идти. - Он кивнул рукой в сторону моря. - Англичан искать.
       Коротышка, поняв весь монолог, тут же принялся его пересказывать, ему стали задавать вопросы, отчего поднялся довольно приличный шум. Внезапно наступила тишина. На поляну выступил старейший, в сопровождении худенького мальчика, одетого по европейски. Рыбаки расступились перед ним, а старейший встав напротив Синьминя, поднял брови, показывая всем видом, что готов слушать. Синьмин вновь стал повторять свой спектакль, но мальчик стоявший сзади остановил его.
       - Говорите проще. - Его английский был очень хорошим. Можно сказать идеальным, по сравнению с английским языком коротышки. - Я учился в миссионерской католической школе и могу говорить по-английски.
       - Это просто превосходно! - Синьмин присел, опустившись на один уровень с ним. - Понимаешь, мы воюем против японцев. Они убили много наших людей. И хотят убить нас. А нам надо спастись.
       - А они не японцы? - Мальчик указал на стоявших японцев, внимательно наблюдавших за ситуацией. - Они ведь японцы.
       - Японцы. - Подтвердил Синьмин. Он понимал, что ложь вызовет только подозрения. - Но они воюют вместе с нами. Против плохих японцев. Ведь люди разные есть, верно? Есть хорошие, есть плохие. Вот они хорошие японцы. Они наши друзья. Они как и мы прошли издалека. И нам нужно спастись. Нам нужно попасть в море. Там должны ждать наши друзья англичане. Нам нужна лодка. С вёслами парусами, что мы все могли на ней уплыть в море.
       Мальчик внимательно слушал слова Синьмин, внимательно смотря на них, переводя взгляд с него на усталых людей, потом вновь на него. Помолчав немного, он повернулся к старейшине и что-то долго и долго говорил ему, показывая то на Синьминя, то на его людей. Сначала, старейшина нахмурился, а рыбаки сжали копья. Потом, лицо старейшины прояснилось, он что-то отрывисто сказал мальчику, а сам уставился на Синьминя.
       - Он говорит, почему на вас одежда плохих японцев? - Глаза мальчика ничего не выражали, но Синьмин понимал, что они внимательно, как и глаза, очевидно, его дедушки и всех рыбаков этой деревни смотрят за его реакцией.
       - Мы маскировались. - Но видя, что ребенок не понимает слова, перефразировал. - Мы оделись так же как и они, что бы легче было спрятаться. Да и в джунглях не походишь голым. Больно некоторым частям тела. - И Синьмин поправил штаны.
       Услышанное удовлетворило старейшину, а последняя фраза и жест развеселил всех. Настороженность исчезла, но проблема не была разрешена. Им нужна была лодка и парус с вёслами.
       Старейшина ткнул пальцем в несколько человек, которые тут же бросились в джунгли и через пару минут явились с нарубленными пальмовыми листьями. Старейшина что-то долго втолковывал, не соглашавшимся с ним, рыбакам, очевидно, уговаривая их. Отчего Синьмин в страшном смятении поглядывал на часы. У них осталось всего двенадцать часов, после чего всё побережье будет плотно закрыто, а им останется только бегать по джунглям, стараясь отсрочить последний бой.
       Мальчик внимательно слушавший разговор старших, выслушал последние слова старейшины, повернулся к ним и сказал:
       - Решением старейшин вам даётся лодка. Но вы должны уйти немедленно.
       - Конечно! - Синьмин вскочил с земли. - Мы готовы. Куда идти?
       - Не идти, а плыть. - Мальчик поманил рукой за собой. - Лодка спрятана. Плохие японцы приходили, много лодок забирали. Но самые хорошие мы в пещере спрятали. Одну отдадим вам. Но вы уплывете быстро, иначе плохие японцы поймут, что мы дали вам лодку.

    ***

       Ночь была на удивление тёмной. Даже луна, предательски засветившаяся в темноте, исчезла за облаками, внезапно набежавшими откуда-то с севера. Смазав уключины маслом его люди осторожно гребли, стараясь не шлёпать вёслами по воде. Синьмин и раньше слышал от контрабандистах, что в некоторых скалах посреди залива Виктории в древности местные рыбаки прятали лодки для контрабандистов. Но увиденное им было великолепным. В теле одной из скал, лежавшей недалеко от деревушки, в глубине расщелины была пещера, где рыбаки и прятали свои лодки. Высокая пещера, с несколькими выступами позволяла спрятать не только лодки, но всех жителей деревни. Рыбаки, стукнув по подпоркам, легко столкнули одну из лодок, руками провели по узкой расщелине. По распоряжению старейшина они также положили несколько жестяных банок с бензином для мотора, снятого, как понял Синьмин, с какого-то грузовика и поставленного местными умельцами на рыбачью лодку. Теперь у них была возможность выскользнуть из плотного кольца окружения, проложенного хитрым японским офицером.
       Тяжёлая лодка плавно скользила по небольшим волнам, подчиняясь ударам вёсел, и изогнутому правилу руля, удерживаемого жилистой рукой малазийца. По компасу нужно было идти на северо-запад, туда где, как уверяли рыбаки, были англичане. Вернее сказать, что рыбаки указали руками куда-то в открытое море, тыкая пальцами, то в сторону своего острова, то в сторону луны, то в сторону моря. Так продолжалось бы долго, пока, наконец, бывший с ними малаец, сам бывший моряк, не догадался, что они так указывали ориентиры, по которым выстраивался курс. Курс на зону, которую ещё контролировали англичане.
       В темноте, где не был виден горизонт, разделявший небо и воду, казалось, что лодка плыла в полной пустоте, изредка ударялась бортом обо что-то жидкое, но на вид липкое. Шли молча, слышен был только ритмический выдох гребцов, приглушённый скрип уключин, смоченных пальмовым маслом и обмотанных полосками ткани, нарезанных из рукавов. Все молчали и напряжённо вглядывались в темноту, стараясь высмотреть корабль. А корабли ходили вокруг них. Пару раз, где-то недалеко, урча двигателями, проходили невидимыми, ударяя отходившими от них волнами по бортам лодки. Один раз они даже видели черный силуэт, скользнувший поперёк их курса, отчего лодка запрыгала на поднятых скороходом волнах. Но чьи это были корабли? Японские или английские? Не зная этого, Синьмин, как ему казалось, принял единственное правильное решение на данный момент. Идти дальше по этому курсу, и уже в свете дня, когда скрываться будет не возможно, поставить парус и включить мотор. А пока красться в спасительной темноте, и молиться всем богам вместе взятым, чтобы луна не выглянула из-за облаков.
      
      
      
       ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. КРОВАВАЯ ЗАРЯ.
      
       Стоять в дозоре было не так трудно, по сравнению с охраной "радиокомнаты" в темных проходах пещер. Свободно, воздух, неспешная прогулка по тропке вокруг пещер была приятным отвлечением от повседневной рутинной работы по укладке ящиков с оружием, боеприпасов, выстраивания рядов бочек с керосином и общением с этими дикими бандитами. Правда, по утру, часто падал холодный плотный туман, охватывавший влажными облаками каждого, кто оказывался на пути обволакивающих камни облаков тумана. Вот и сейчас, плотный туман встал стеной, закрывая обзор громадных и унылых выветренных скальных кусков и чернеющих вдали в ясную погоду гор. Зыбкие очертания камней, между которыми была протоптана тропка, выступали из молочного тумана, как оплывшие кусочки печения, плавающие в молоке. Иоганн и Карл, поставленные капитаном в дозор, не очень спеша, шли по тропке, хорошо изученной за два месяца сидения в этом забытом всеми уголке долины, затерявшейся в горах. Все темы для разговора за долгие вечера были исчерпаны, и теперь они просто молча шли, думая каждый о своём. Тем более, что с последним самолетом почту им не доставили, что вызывало определенное недовольство у парашютистов. В какой-то момент Иоганн поморщившись, чертыхнулся, потёр рукой живот, кивнул Карлу "я на минуту". Карл понимающе кивнул. Как ни старался доктор спасти парашютистов от заразы в местной воде, подмешивая всякие порошки в пищу и процеживая несколько раз воду, все страдали от желудочного расстройства. Вот и сейчас, Иоганн, расстегнув ремень, нырнул за камень. "Остановка по требованию". Карл потянулся, поправил ремень винтовки, съехавшую набок каску и, бросив взгляд на тропу, замер. Фраза о проклятом тумане, прекрасной выдумке капитана выдавать пятьдесят грамм шнапса и вонючей воде застряла у него в горле. В метрах в пятнадцати от него, в клубке липкого холодного тумана, через тропу переходил человек. Немецкий парашютист с автоматом в правой руке и каской в левой. Он был до того реальным, что через рябь тумана Карл видел даже узор на горном камуфляже. Человек шёл медленно и как-то плавно, не издавая никакого шума. По коже у вмиг замершего немца пробежал леденящий душу холодок, в животе очень нехорошо заворчало, а в голове послышался голос дядьки уже покинувшего этот мир. В далёком детстве, вечерами, Карл с соседскими мальчишками, набивавшимися в крохотную комнатку инвалида Мировой войны, с затаённым ужасом слушал его рассказы о войне и мистических историях. И сейчас голос дядьки в его голове говорил о том, что, по его заверению, он сам видел - "... и приходит он, призрак солдата, всегда перед наступлением или атакой противника. Стреляли в него, гранаты бросали - ничего не берет! Идёт вдоль траншей и молчит. Изредка только вздохнёт или застонет. А если взглянет на тебя, то считай, что в первой же атаке либо убьют, либо умрёшь в лазарете от тяжелых ранений. А если погрозит тебе пальцем, то всё. Даже и кусочка от тебя не останется на поле боя, что можно было бы захоронить. Как знающие солдаты говорили, он так себе кампанию подбирает. Уж и полковой капеллан службу правил, и святой водой кропили бруствер, а он всегда приходил".
       Призрак, всё также не спеша, подошёл к камню, повернулся вполоборота, отчего светлые волосы на голове рассыпались. "Господи у него же лица нет!" - прошептал Карл, падая на колени. Острые камни вонзились в коленки, но немец, не чувствуя боли, попятился на коленках назад, расстёгивая рывками камуфляж, куртку, мундир, добираясь до крестика. Зажав его и с силой прижав потный кулак к груди, Карл закрестился и враз севшим голосом стал читать "Отче наш", мучительно вспоминая уже позабытые слова молитвы. Призрак постоял, поколебался и растворился, войдя в камень. Карл зажмурился и ещё быстрей стал креститься и читать молитву. В голове его проносились в диком хороводе видения всех его греховных деяний. Польша, Франция, Чехия и другие страны, где он кого-то убивал не в бою. И теперь они становились вокруг него, всё теснее и теснее, закрывая ему небо и беззвучно протягивая к нему свои окровавленные руки.
       - Ты чего, Карл? - Иоганн потряс друга за плечо. Выйдя из-за камня, он очень удивился представшей картине. Карл в разодранной форме, стоял на коленках, в штанах пропитавшейся кровью по самый пояс, сжимая что-то на груди, часто крестился, торопливо шепча. Волосы его были вздыблены в беспорядке, а винтовка и каска валялись рядом на тропе. - Карл, очнись, что случилось? Что с тобой?
       Судорожно сжимавший крестик кулак разжался, Карл открыл глаза, полные ужаса, не понимающе уставился на наклонившегося к нему солдата. Рука его судорожно ухватила Иоганна за рукав камуфляжной куртки и с такой силой собрала в комок, что тому пришлось оттолкнуть друга с силой. Эти довольно увесистые толчки Иоганна в плечи привели парашютиста в чувство. Торопливо вскакивая с колен, Карл, размахивая посиневшей от напряжения левой рукой, возбужденно что-то говорил ему, но речь его была быстра, несвязанна и трудноразличима. Понимая, что с другом что-то не то, Иоганн подхватил каску, винтовку, схватил Карла за руку и потащил обратно к пещерам. Тот не сопротивлялся, а, наоборот, сам ускорял шаг, дрожа и оглядываясь всё время назад. Только у самого входа в пещеры, проходя мимо часового, удивлённого быстрым возвращением дозорных и их видом, Карл внезапно вскинулся, захрипел, оседая на землю. Сквозь хрип, бульканье выступающей пены, Иоганн, удерживающий враз потяжелевшего друга, различил только несколько фраз угасающего голоса: "Призрак солдата пришёл за нами. Мы все умрём тут... И в этой дикой стране он нашёл нас". Прибежавший доктор, осмотрел лежащего без сознания у стенки узкого прохода в пещеры, констатировал психический шок и вкатил ему усиленную дозу успокоительного. Через минуту, Карла, пускающего пузыри и вскидывающегося на импровизированных носилках крупной дрожью, несли в глубь пещер. Еще одна не боевая потеря.

    ***

       В полутьме рассвета любой шорох слышен далеко вокруг. А тем более шум борьбы. Поэтому снять часовых в пулемётном гнезде нужно было без шума. Вернее, сказать без одного постороннего шороха. Подождав минут пять, убедившись, что их бросок через поле, мимо копошившихся в моторе самолёта техников, никто не заметил, Владимир подал условный сигнал. Теперь всё зависело от скорости. Тело, сжатое в пружину, распрямилось, выбрасывая его вперёд, через камни, редкие чахлые полусухие в пулемётное гнездо. Полусонные часовые не успели даже поднять головы. Полежав с минуту, напряжённо вслушиваясь в тишину вражеской базы, Владимир успокоился. Всё прошло, как нельзя лучше. Слабый вскрик ранней птицы, принесённый сонным порывом ветра, сказал ему, что и на втором посту всё прошло без проблем. Внимательный осмотр площадки внутри естественной крепости не принёс ничего нового. Всё как было на нарисованном агентом плане базы. Два пулемётных гнезда у узкого входа в древнюю крепость, устроенную еще в далёкие времена местными царями, в расщелине между двух скал. Вырубленные извилистые коридоры, широкие подземные кладовые, в которые можно было спрятать целый полк, а не то, что сто - двести бандитов, склады с оружием, боеприпасами и топливом. Хорошее местечко. Только вот с одной дыркой в системе обороны, которой они и воспользуются. Владимир поднял фонарик, кратко моргнул два раза. В ответ со стороны скал моргнули раз жёлтым глазком. А это значило, что ребята, сняв часовых на самом верху, успели добраться до вентиляционных дырок в скале. Прямо над "радиокомнатой" и "штабной комнатой", если верить плану, нарисованному агентом. Моргнул красный. Ребята пошли внутрь. Владимир толкнул Фазиля, мотнул головой, указывая на тропу. Если ребята внутри вступят в бой, им следует прикрыть их отход и успеть заминировать все склады по обе стороны. Фазиль, шурша осыпающимися камушками, исчезла в темноте скал. Пошёл минировать склады по этой стороне. Со стороны второго пулемётного гнезда также пошёл минёр. Владимир поправил переставленный пулемёт, нацеливая его на выход из пещер, заложенный многометровой крепостной стеной из толстых базальтовых блоков с правильным прямоугольником ворот. На входе во внутреннюю крепость также должны были быть часовые. Внутренняя охрана, которая вряд ли ожидает такого дерзкого нападения.
       Решение атаковать именно сегодня было рискованным, но откладывать было уже нельзя. Вчера, ближе к вечеру, прилетел уже второй транспортный самолёт, привезший ещё оружие и какого-то шишку. И видно высокого полёта, раз для его встречи был выстроен небольшой караул из группы немцев под флагом со свастикой, сидевших на этой базе, по словам агента, уже третий месяц. А вечером на базу пришла банда, человек сто во главе с каким-то местным царьком. Понятно, чтобы забрать привезённое оружие и встретиться с прилетевшей шишкой. Это оружие могло расползтись по Афганистану, и, хуже того, оказаться у националистов в Таджикистане или Киргизии. А посему медлить было нельзя. И хотя соотношение сил их группы и всех на базе было примерно один к десяти, но внезапность ударов, наносимых по основным центрам силы, скоротечность нападения и порядок подрыва складов, вследствие чего, должна быть полностью нарушена система управления, создавала условия при которых, возможно, у них будет преимущество. Ну, а там - "Бог не выдаст, свинья не съест!".
       Тянулись минуты, налетал, слабыми порывами, холодящий жаркое лицо ветер, постепенно становилось светлее и холоднее. Владимир, чтобы не мучаться ожиданием, опустился на дно, откинулся к стенке окопа, прикрыл глаза. Самое худшее это ждать и догонять. При первом не знаешь когда это случиться, при втором опасаешься, что не успеешь догнать. В голове невольно всплыли события последних дней. Жёсткий разговор с Москвой, отправка почти всех подготовленных групп в распоряжение центра, переделка плана, его утверждение, а затем вывод оставшихся людей в исходные районы, потребовала от него массу нервов, но именно последние три дня потребовали от него всех сил, чтобы не сорваться.
       Но поверх всех сложных и неразрешимых проблем, вставших в Москве и здесь, легло расставание с Ольгой перед выездом на аэродром. Её запах, обвивающие ласковые руки, слова, сказанные в самое ухо. Тихо-тихо, едва уловимым дыханием, пощекотавшем помятое осколком в Финскую ухо: "Ты вернешься живым. Я знаю. Женщины с зелёными глазами всегда знают правду". У Ольги действительно были зелённые глаза. И как же он сразу не заметил это? Не серые, не болотного цвета, а именно зелённые глаза, от взгляда которых у него в груди начинало щекотать знакомое, но давно не ощущавшееся чувство влюблённости.
       Но голос с другого конца провода "секретного телефона" сминал этот образ, жёстко обрушивая слова генерала: "Ты понимаешь, что при таком развороте дел, у тебя остаётся только одна группа? Ты гарантируешь выполнение задачи?" Тяжело только пятнадцатью воевать против ста или, наверно, больше, но можно. Можно, выполнив задачу, прорваться, если есть куда возвращаться. Последняя же фраза генерала обрубала эту хлипкую возможность - "Кроме того, тут есть вопросы, на которые хотелось бы получить ответ. После завершения операции есть мнение об обязательном твоём приезде в Москву для разговора". Что для него значило, что донос сработал и, как его предупреждали, им вплотную занялись. А это было совсем плохо. Он уже не в том возрасте и состоянии, чтобы вновь пройти всё это. Поэтому, чтобы обеспечить выполнение приказа он лично выбросился с группой в район обнаруженного тайного аэродрома немцев в горах северо-восточного Афганистана.
       Но, мужчина, сидевший на дне пулемётного гнезда, вырубленного в скале, не мог знать, что, закрытая за ним дверь, отгородила его не от квартиры, а от целого мира, в котором выскочившая из комнаты соседка Ольги, встревожено-тихо спросила: "Ты ему ничего не сказала?" И споткнулась о взгляд Ольги: "Этот ребёнок мой и моего мужа. Тебе понятно? И никаких но!".
       И что в том мире, этой же ночью, генерал, наплевав на субординацию, не ожидая сообщения от группы Владимира, напрямую написал рапорт на имя Наркома, где поручился за него, подчеркнув, что успешный ход операции "Удар Копьеносца", заслуга опытного и отважного майора НКГБ, лично возглавившего группу на самом опасном участке.
       И что за сотни километров от него, уставшая Елизавета, пришедшая с тяжёлых многочасовых операций, и только-только заснувшая, вскинется во сне, сядет, смахивая тяжёлые капли пота ночного кошмара. И что так просидит до самого утра, стараясь уговорить рвущееся из груди сердце не биться больно. А на утро, взглянув в зеркало, обнаружит у себя прядь седых волос.
       Он не знал всего этого. Он просто сидел на холодном скальном дне пулемётного гнезда и ждал, когда начнётся работа. Тяжёлая, боевая работа, в которой нет места чувствам, сомнениям и воспоминаниям, требующая напряжения всех сил и совершения невозможного. И которая, возможно, станет последней в затянувшейся для него череде смертей и опасных заданий.
       Николай, отпустив ручку пулемёта, зашевелился, наклонился к сидевшему на дне гнезда командиру. "Товарищ командир". - Шёпотом, как учили, обратился он к командиру, который, как ему показалось, просто заснул. - "Идут. Идут наши из крепости".
       Владимир вскинулся, навалился на бруствер. Действительно, не скрываясь, вдоль этой внутренней площадки бежала группа, тащившая с собой связанного пленника. Но в группе не хватало двух. Неужели погибли? Чёрт, возьми! Тут каждый человек на счету, а они как по лугу на сеновал бегут. Перестреляют ведь! Шепнув Николаю "Смотри тут в оба", Владимир, перескакивая с камня на камень, побежал вниз, чтобы встретить группу.
       Когда группа уже подбежала к самому выходу, под защиту пулемётов, где-то в крепости, приглушённая толщей скалы, негромко рванула граната. Сработал оставленный в радиорубке "сюрприз". Сейчас проснуться все. И начнётся! Что же, теперь кто кого. Главное сейчас для них успеть подорвать склады. Чтобы вскинулся вверх столб пламени горящего керосина, снопов детонирующих боеприпасов и чтобы в Москву ушло сообщение от группы наблюдения: "Гульнара собрала букет". А там и помирать не страшно!

    ***

       Радиоцентр жил своей, отдельной от всех, жизнью не останавливаясь, не замирая ни на минуту. В этом муравьином, хаотичном, на первый взгляд, движении старший смены различил поднятую руку радистки, посаженный на контроль работы абонента "К-12". Старший подошёл, взял в руки заполненный листок, аккуратными столбиками цифр, переспросил:
       - Абонент?
       - Завершил передачу, дал отбой. - Радистка с покрасневшими от напряженного дежурства глазами, снова пробежала свои записи. - Да, вышел на связь по экстренному ключу, передал текст ровно, но быстро и дал отбой. Манера передачи сохранена.
       Через полчаса, аппарат в Центре, стреканув, выдал гибкую змею ленты, которую тут же, подхватив в конверт, понесли запечатанным наверх. В святая святых - к шифровальщикам. Ещё через полчаса фельдъегерь, в сопровождении двух бойцов, несся в затёмнённом автомобиле по Москве, отходившей после очередной военной ночи, пробуждаясь гудками заводов, стрекотом ранних трамваем и звуками человеческого присутствия в сизой пелене то ли тумана, то ли гари городов и деревень от идущего наступления на Юго-Западе.
       Помощник, ничуть не смущаясь, вошел в кабинет, где шло совещание. Пройдя к началу стола, где сидел Нарком, он вытащил конверт из папки с надписью на доклад и передал ему в руки. Нарком, кивая головой, "мол, продолжай, продолжайте, товарищи", сорвал печати, пробежал взглядом текст. Потом вновь прочитал сообщение и, подняв глаза, пробежался по лицам генералов, сидевших за столом. Увидев нужное ему лицо, он кивнул помощнику и сунул бумагу обратно в руку помощника. Генерал, встал, сказав неслышно: "С вашего разрешения", вышел вслед за помощником.
       - Очевидно, следует заказать закрытую связь? - Спросил тот, поднимая трубку телефона на своём столе. Генерал, вытащил платок, вытер выступивший пот, бросил взгляд на помощника, лицо которого, как всегда, не выражало никакой эмоции.- Она будет готова через пару минут. Подождите.
       - Да, да. Конечно. - Генералу стало не очень хорошо. Он сел на один из стульев у стенки приёмной, с бумагой в одной руке и конвертом в другой руке.
       На чистом листе вилась строчка машинописи, выстраивая трудно понимаемую непосвященными фразу: "К-12. Гульнара собрала букет. Зазор точка девять плюс один. К.". Новость была прекрасной, но от неё у него подскочило давление. Эта тарабарщина означало для него следующее - группа "Копьеносец-12" выполнила задание, уничтожив секретный аэродром фашистов в обнаруженном агентами пустынном уголке, где-то далеко в Афганистане. Ждут эвакуации на одном из заранее выбранных мест с условным номером девять. Есть важный пленный. Вроде как всё хорошо. В операции "Удар копьеносца" достигнута поставленная задача. Группа идёт к пункту возврата. Но сердце генерала бешено билось, заставляя кружиться голову всё быстрее. Что-то ужасное было за этим словом "зазор", которое обозначало только одно - большие потери среди группы. Кто же вернётся? Кто же вернётся? Ох, эти нервы, совсем расшатались. Закрыв за собой звуконепроницаемую дверь отдельной комнаты с закрытой связью, он вновь вытер пот, тихо выдохнул: "Господи! Ну, когда же эта война кончиться! Жизни совсем не осталось". Выйдя после разговора с командиром авиационного полка, державшего специально подготовленный экипаж и машину на аэродроме, с которого уходила группа, генерал подошёл к окну в приёмной. Идти на совещание в таком состоянии было невозможно. Нужно было успокоиться. Он, сложив руки за спиной, потянулся, снимая сковавшее мускулы напряжение, взглянул на поднимающуюся над Москвой кроваво-красную зарю. Кровь, кровь, кровь. Сколько её пролито, а сколько ещё прольётся?

    ***

       Синьмин увидел пикирующий на них гидросамолёт слишком поздно. Забывшись, он закричал по-китайски, вытаскивая автомат из-под раскладываемого паруса. Но все поняли, что он хотел сказать и так же бросились к оружию. Нестройные залпы заставили самолёт кивнуть, от чего очередь не попала, а прошла совсем рядом. Но пуля, рикошетом отскочившая от воды, перебила руку малазийцу и застряла в моторе, заставив его захлебнуться. Дав очередь в хвост удалявшемуся японцу, Синьмин скомандовал:
       - Бросай оружие. Вёсла, быстрей, быстрей!
       Малайцы сообразив, что хочет сделать Синьмин, бросились лихорадочно вытаскивать вёсла. И когда самолёт зашёл на боевой, лодка уже рывками шла вперёд. Японцы и малайцы, налегая на ручку отполированные не одним поколением рыбаков, двигали её вперёд, стараясь увести из-под огня надвигающегося самолёта. Синьмин, зацепившись ногами за скамейку, быстро менял диск в автомате. Он понимал, что без бронебойных патронов подбить или, по крайней мере, повредить самолёт очень трудно. Но большое количество попаданий сможет компенсировать отсутствие бронебойных патронов. А для этого необходимо как следует прицелиться. Дождавшись, когда по воде заплясали, надвигаясь, фонтанчики от пуль, он скомандовал поворот. Лодка заскрипев, практически на месте отвернула влево, увиливая от трассы. Синьмин, беря на упреждение, стал стрелять короткими очередями, выбирая моменты, когда волны поднимали лодку, а с ней и прижатый к стволу мачты, ствол автомата к контуру самолёта. Только когда над ним разрастаясь, скользнул фюзеляж, Синьмин подхватил автомат и, не целясь, разрядил весь магазин. Он был готов поклясться, что он попал, и что в фюзеляже выстроились ровными рядами пробоины от пуль.
       Самолёт вновь стал делать круг, заходя на боевой разворот. Синьмин в отчаянии взглянул на малазийца, зажимавшего рану, но не отпускающего зажатого подмышкой правило руля. Тот кивнул головой, подтверждая, что следующий манёвр следует сделать в решающий момент. Синьмин в ответ также кивнул ему, и уже ободряюще крикнул налегавшим на вёсла: "Сейчас мы его подобьём! Слишком низко летает! Крылья ему подпортим!". Хотя в душе у него было очень паршиво. Удастся ли им увернуться от этого самолёта? И не прилетят ли другие? Более быстрые и со скорострельными пушками, от которых особо не поуворачиваешься.
       Гидросамолёт клюнул носом и стал надвигаться на них, душа воем моторов, выводя аккуратную линию очереди прямо на середину лодки. Малазиец, как бы в ответ, завыл каким-то не человеческим голосом, который подхватили сидевшие в лодке. От этого воя лодка, чуть не встав на дыбы, развернулась на девяносто градусов, вновь уходя от очереди. Синьмин, сжимая автомат, считал секунды, и когда самолёт занял всю мушку, нажал на курок. Сейчас он стрелял не короткими очередями, а одной длинной, вкладывая в неё последнее своё желание и отчаяние последнего боя. После которого уже всё равно кто победитель, а кто проигравший.
       Самолёт дернулся, ровная линия фонтанчиков, искривившись, исчезла. Не веря своим глазам, люди в лодке, не переставая грести, смотрели, как самолёт, оставляя тонкую струйку топлива, забирался всё выше, уменьшаясь в размерах.
       - Уходит. - Один из японецев, не выдержав, громко выматерился. - Он уходит. Ты его подбил. Ты его подбил.
       - Давайте ставить парус. - Прекращая поднявшуюся волну радости, сказал Синьмин, дрожащими руками вставляя последний диск в автомат. Разрастающаяся заря была прекрасного розово-красного цвета. - И как можно скорее уходить отсюда. Иначе нами займутся другие самолёты.
       Но другие самолёты стояли ещё на аэродромах, а пилот гидролодки, в душе проклиная этот полёт с сумасшедшим из штаба, старался выровнять теряющую топливо лодку. Первой же очередью на лодке выбило и рацию, и радиста, оставив их глухими и немыми посреди океана. На втором заходе второй пилот получил ранение в руку. И наверно, лишиться её. А теперь вот и пробоины в топливном баке. Из-за чего кренится самолёт, растёт опасность пожара в воздухе, сокращается возможность без проблем вернуться на аэродром. А ведь он на этой лодке отвоевал три года, и до сегодняшнего дня на ней не было ни одной царапины. А что теперь? Поэтому, когда Икито, разгоряченный боем, сунулся в кабину с требованием добить лодку, пилот сжато и образно пояснив ситуацию, посоветовал офицеру дождаться прибытия на аэродром. Если, конечно, хватит топлива и мастерства пилота. И уже на аэродроме распоряжаться и давать указания. Ему же не хочется оказаться в английской зоне, среди акул с одним пистолетом.
       Прильнув к иллюминатору, Икито с тоской высматривал исчезнувшую точку лодки в синеве Индийского океана, такого прекрасного в спокойную погоду. Ему казалось, что встающая заря была кровавой от его крови, текшей через бинты. Несколько пуль досталось и ему.
      
       ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ. У КАЖДОЙ ИСТОРИИ СВОЙ КОНЕЦ.
      
       Уставший от всего Дэфу, поникнув головой, безучастно рассматривал проскакивающую под крылом гидроплана однообразную морскую зыбь. Честно говоря, он сейчас бы напился до потери сознания и лег спать. Такие же чувства испытывали, наверно, и другие уцелевшие члены его небольшого отряда. Но спасшие их пилоты озабоченно следили за небом, им было не до них. Как сообщили с одного из наблюдательных постов на эсминце сопровождения каравана, в их стороне были замечены японские самолёты. Только вот где эти самолёты и успеют ли они нырнуть под спасительный огонь ПВО конвоя, до встречи с ними? Хотя возвращаться было им как-то не с руки. Задание, полученное в штабе, не выполнили. Людей с подводной лодки не нашли, зато вместо них подобрали каких-то не понятных японцев или китайцев, которые назвали какой-то условный код, про который они и понятия не имели. Но, помня инструктаж, полученный перед вылетом на патрулирование зоны, их взяли на борт. Хоть что-то.
       "Япы!" - рявкнул сержант, первым заметившим их лодку на гладе моря. - "Бандиты на три часа!" И передёрнул затвор пулемёта. Летающая лодка, взревев моторами, дернула носом, скользнула вбок. Сейчас пилот, спикировав, прижмётся к воде, исключив тем самым возможность атаковать её снизу, а пулемётчики постараются отогнать появившиеся истребители. Японцы несколько раз заходили в атаку, стараясь одновременно напасть с нескольких сторон, но каждый раз стрелки американской гидролодки отбивались, расстреливая по половине ленты. Наконец, потеряв два самолёта, оставшиеся истребители, дав залп по лодке, завернули назад, растворившись в режущей глаза синеве.
       Дэфу, совершенно машинально, проверил живы ли японцы и малайцы, сжавшиеся во время боя в несколько комочков у алюминиевых переборок. Убедившись, что с ними и документами всё в порядке, он опять откинулся на разгорячённую алюминиевую переборку кабины и погрузился в какое-то полусонное состояние. Даже когда лодка запрыгала по волнам и американцы захлопали по его плечу, показывая всем своим видом, что они находятся в полной безопасности, Дэфу оставался безучастным. Вступив на борт английского боевого корабля, где его встретил вахтенный офицер он, как во сне, опять произнёс кодовый пароль и попросил передать это по назначению. Только в узком коридоре, по которому, в сопровождении конвоя, они шли в отведенные им каюты, Чжан Дэфу вдруг оживился. Он каким-то внутренним, не постижимым человеческому разуму, чутьём почувствовал, что его история приблизилась к концу. Как, с каждым шагом по этому коридору с ровными дверями в каюты, война, с её ужасами и опасностями, удалялась от него. И, переступив порог отдельной каюты, ткнувшись в подушку лицом, Чжан Дэфу уже знал наверняка, что больше он никогда не сожмёт в руке рукоятку пистолета или автомата, не дернет чеку у гранаты. Всё, он больше не воюет. Ведь у истории его беспокойной жизни, полной ужасов и таких волнений, от которых в висках его засеребрилась седина, должен быть конец. Всё, он отвоевался.

    ***

       Ирина, сидевшая на переднем сидении, внезапно схватилась за грудь, тихо охнула и побледнела тем нехорошим оттенком, при котором, как правило, зовут врача. Мила, заметив это мимолётное движение, тотчас подошла к ней. Уже несколько дней подряд её начальница и подруга Ирина Аникина вставала с утра хмурой и расстроенной. "С Андрюшей что-то случалось" - Твердила она, поправляя причёску чисто механически, высматривая в зеркале какой-то понятный для неё знак. - "Сердце чует плохое". Вот и сейчас, она, побледнев, поджала губы, стиснула рукой борт пальто.
       - Сердце? - Мила взяла её холодные руки в свои. - Нет? Что сделать?
       - Ох, как же тошно! - Ирина посмотрела на Милу глазами полными слез. Ещё минута и она зайдется в крике-плаче, который сейчас вообще не был нужен. - Ох, чувствую, как ему сейчас плохо. У меня сейчас начнётся истерика. Ох, как же мне плохо.
       Мила подхватила Ирину под руку, вытянув из машины, затащила за длинную линию грузовиков, прижала к машине, ещё отдающей еле уловимыми запахами моря. Женщина закусила свернутый платок Милы, слезы брызнули из глаз, голова её забилась о деревянный борт Студебеккера, крашенный темно-зеленой краской. Мыча, завывая через платок и стиснутые зубы, Ирина цеплялась руками за закрепленные на борту веревки, оставшиеся от крепежа на палубе корабля. Обхватив её голову, Мила гладила и шептала самые простые утешения, которые только приходили ей в голову, стараясь не дать ей крикнуть в полный голос. Капитан выглянул из-за кабины грузовика, но, увидев кулак Милы, выразительно показанный из-за спины Ирины, нырнул обратно. Как человек семейный и имеющий трех детей, он прекрасно понимал, что что-то случилось и женщинам нужно побыть одним. Вышагивая к группе ожидающих английских и американских офицеров, он мучительно вспоминал вызубренные за эти недели фразы, но ни одна не подходила к этой ситуации. Поэтому, он ничего не нашёл лучшего чем подойдя к группе на вопрос о переводчицах ответить выученной у Ирины фразой "О, женщины, о женщины. Вы и загадка, и наказание!" и предложить посмотреть другие машины. Он, удивляясь сам на себя, выдавал фразу за фразой, уводя иностранцев дальше от машины, за которой находились женщины. В голове его звучали какие-то обрывки разговоров, фразы, повторяемые ему Милой и Ириной во время занятий по английскому языку, который он вынужденно срочно стал учить. И каждый раз он хоть и с ошибками, но уверенно сообщал ту или другую свою мысль союзным офицерам, которые раскрыв глаза смотрели на "молчавшего" до сегодняшнего дня офицера. Когда через минут десять к ним вернулась Мила, с припухшими от слёз глазами, офицеры уже беседовали на совершенно мужские темы, подписывая акт приема сдачи партии грузовиков. На обратном пути в штаб ВТК женщины молчали всю дорогу, а капитан старался сделать вид, что ничего не случилось. Только когда они въехали в узкие городские улицы он показал пальцем водителю куда надо сначала свернуть.
       Английские офицеры, поселившись в общежитии при английском военном представительстве, тот час сели писать отчёт о проведенной передаче техники. Помимо стандартных фраз они как один отметили очень удручённое состояние одной из переводчиц, внезапное проявление знания английского, хотя и ужасного, у русского капитана, нового представителя приёмки. Капитан Александр Бэкроф, уже поздней ночью, читая при свете настольной лампы рапорта с отчётами, делал пометки на полях. Ладно, переводчицы, это понятно, женщины, тем более у всех, как они говорят, мужья на фронте. А вот офицер это находка, с которой требуется хорошенько поработать. Хотя, честно говоря, он с превеликим удовольствием поработал бы с этой симпатичной переводчицей, которую, кажется, зовут так необычно красиво - Милорада. Тем более, как он понял по той вечеринке в офицерском баре, она не против, чтобы немного пофлиртовать. А там всё будет зависеть от его умения обращаться с женщинами. Хмыкнув, Бэкроф подтянул лист бумаги и стал писать свой отчёт, в котором он непременно обоснует необходимость более тщательного изучения переводчицы и нового представителя по машинам. И не важно, что русские сейчас их союзники, иметь своих людей везде всегда полезно. Поставив подпись, капитан откинулся на спинку, ещё раз прочёл отчёт, покачал головой. Какая к чёрту тут разведка! Будь честен с собой, Александр! Тебе просто хочется встречаться с этой русской!
       Весь остаток вечера Ирина билась в истерике, плакала навзрыд, кричала, что она уже ничего не хочет, и что ей надоело жить. И даже когда она заснула, Миле казалось, что она плачет во сне. Встревоженная Мила, сунув в карман пистолет, не прошла, а пролетела короткую дорогу от их квартиры до квартиры, где жил капитан. Он без лишних слов, достал "НЗ", сложил какие-то продукты в вещмешок, и, прихватив автомат, вернулся с Милой. До самой глубокой ночи они сидели, негромко разговаривали о своих семьях, ожидая, когда проснётся Ирина. Но она не проснулась, лишь иногда вскидывалась во сне и падала обратно на диван, который приютил её на этот вечер. Поэтому поспать им не удалось вовсе, и, немного сонные, они встретили чудесный иранский алый рассвет, сидя за столом с открытой бутылкой водки, банкой консервов и остатками кирпича чёрного хлеба, порезанного крупными кусками.

    ***

       На склоне, опаленном бушевавшим тут ночью пожаром, вместо человеческих тел были небольшие холмики, в которых только угадывались люди по оставшимся частям одежды. Погибли все, так как пламя взорвавшегося топлива в левой пещере отсекла пути отступления всем. Лев как наяву видел, как сначала взрывается их склад с динамитом, а потом немецкий склад боеприпасов с оружием и завершает жадное пламя горящего топлива, вытекающего из левой пещеры. Он даже кожей чувствовал, как содрогается гора, обрушивая своды древнего убежища их рода на головы и немцев, и людей брата.
       - Господин! - К нему подбежал один из бандитов. - Там, там.
       - Что там? - Лев прищурился.
       Бандит побледнел, но, переборов страх, сказал.
       - Там ваш брат и один из этих. Немцев.
       Лев молча, без взмаха, оттянул вестника плёткой, за принесённую плохую весть, и в два прыжка очутился возле обожженных глыб. Под одним из таких больших валунов лежал его брат и вероятно один из этих немцев. Придерживая коня, не желавшего спокойно стоять среди сгоревших человеческих тел, Лев внимательно посмотрел на распрямившегося врача. Тот отрицательно покачал головой. Закусив губу, главарь, глубоко вздохнул, поднял глаза вверх, выдохнул. Внезапно тело его брата зашевелилось. Врач бросился на колени, вновь вытаскивая из саквояжа слушательную трубочку.
       - Немец жив, господин. Он жив! - Обрадовано закричал врач, стараясь отодвинуть обгорелые тела в сторону.
       - Если брат прикрывал в последнюю минуту этого немца, то он действительно важный человек! - Лев махнул рукой. - Вытащите и отвезите к нам. А ты, доктор, - Лев ткнул плёткой в сторону врача, - сделаешь так, что немец будет живым! Понял? Будет живым, получишь вознаграждение, умрёт, умрешь вместе с ним!
       К осторожно разбирающим завал бандитам подскочил посыльный на взмыленном коне. Наблюдатели сообщали, что по серпантину дороги сюда движется колона англичан. И их очень много. Будут часа через три. Поднявшись на стременах, Лев громко и зычно скомандовал сбор. Одно дело быстрый налёт в ночи, другое открытый бой днём. На такое способен был только его безрассудный и отважный брат. Собиравшие разбросанные винтовки и патроны среди обгоревших человеческих тел, частей бочек и ящиков, удушливо воняющих сгоревшим керосином, бандиты зашевелились. Сбрасывая подобранное на расстеленные попоны, они бежали к своим лошадям, стараясь первыми встать в строй. Через минут десять, банда, оставляя невысокий пыльный столб, двинулась в сторону гор. В середине колоны, между двух лошадей, на импровизированных носилках из остова одного крыла планера, лежал немец, страшный и чёрный, с обгоревшей правой стороной. Его левая рука, скрюченная от ожога, торчала высоко вверх, а правая сжимала Вальтер, который так никто не смог вынуть.

    ***

       Разгорячённый пробежкой по аэродромному полю, Икито взлетел в одно касание на крыло только что приземлившегося истребителя. Схватив за грудки пилота, ещё не успевшего вылезти из кабины, он не спросил, а выкрикнул срывающимся голосом:
       - Вы потопили эту лодку? Вы добили их? Говори. Говори, а то...
       - Да, пошёл ты! - Пилот вырвал лацкан куртки из руки Икито, толкнул его в грудь. - Сам полетал бы и поискал. Не нашли их! Наверно, их успел подобрать английский разведчик, высланный от конвоя. Мы, конечно же, атаковали этот разведчик несколько раз и повредили. Но потеряли при этом двух человек! - Говоря всё больше, пилот сам приходил в бешенство. Рывком расстегнув ремни, он выскочил из кабины. - Понимаешь? Потеряли двух! Двух прекрасных лётчиков! А ты, тыловая крыса, ещё мне и угрожаешь?! Вы в Токио только и знаете, что угрожать и жрать дорогие американские виски! А ты вот тут послужи! Тут попотей, поболей малярией!
       Рабочим наземной службы и пилотам с трудом удалось растащить вцепившихся друг в друга офицеров. Выкрикивая друг другу угрозы, они некоторое время пытались вырваться из рук державших их. Но потом, немного придя в себя, пошли раздельно в штаб, сопровождаемые несколькими офицерами, на случай если они вновь вздумают наброситься друг на друга. Через час к механикам, возившимся возле продырявленного истребителя, подошёл связист, выполнявший на аэродроме роль электрика, и, поправляя моток провода, по секрету сообщил новость. Что тот выскочка из Токио, пославший чёрт знает куда и зачем истребители, поговорив по телефону с Токио, вышел на крыльцо штаба, спокойно сбросил одежду и, вытащив саблю, с криком "Да здравствует император", вспорол себе живот. К умирающему прибежал врач, но он уже ничего не смог поделать. Офицер умер, шепча только одно: "На семье позора не должно быть". Вот такой оказался честный и преданный императору слуга. Посудачив ещё о том, о сём, связист пошёл чинить проводку, а старый механик, молча крутивший во время разговора какой-то болт в колодке колеса, сплюнув, сказал: "Дурак он молодой. Видно, что не женатый или без детей. Разве нормальному человеку в голову такое придёт?" Он не боялся говорить такие вещи в своей бригаде, так как все они были с одного завода, их дома стояли на улице рядом и все думали одинаково. И поэтому никто не побежит докладывать офицеру безопасности. Сплюнув ещё раз, мастер спокойно продолжил крутить трудно отвинчивающийся болт в колодке, размышляя, что если так война будет идти дальше, то скоро Япония останется без офицеров и солдат. А значит, война окончится. А с ней закончится история их скитаний по полевым аэродромам и скудный солдатский паёк. И они смогут вернуться домой, к детям и жёнам, которые не видели их уже больше года.

    ***

       Самолёт пролетел над ними на бреющем, испугав лошадей, сбросил дымовую шашку, вновь прошёл ещё раз, выверяя направление ветра, и только потом пошёл на посадку. Немец задергался, пытаясь освободиться от стягивающей его веревки, но, под ударами плётки Мухаммеда, затих, мотая головой, и что-то мыча через кляп во рту. Прижимавший к своей груди портфель, Андрей Аникин показал слабым движением руки, что пора спускаться. Держа за его лошадь под уздцы, Мухаммед двинулся вниз по тропе к чернеющим пещерам. Куда, по предположению Андрея, должен был подрулить прилетевший за ними самолёт. Самолёт действительно, подрулил ко входам в пещеры, но не достаточно близко, отчего им пришлось пройти к самолету ещё метров сто - сто пятьдесят.
       На земле, держа автомат наготове, стоял, одетый в английский лётный комбинезон, пилот и внимательно вглядывался в подходивших к ним. Турель с пулёметами постоянно вращалась, стараясь держать под контролем правую и заднюю полусферу, на случай внезапного нападения. Андрей остановил лошадь, собрав силы, громко крикнул по-русски: "Гульнара собрала букет". На что пилот, закинув автомат за спину, перекрикивая работающие моторы, ответил: "Только в букете не хватает красного цвета!".
       Помогая снять с седла Андрея, Мухаммед внимательно следил за немцем, затравленно оглядывающегося вокруг. Только когда извивающийся немец был закинут в открытые двери самолёта, Мухаммед облегчённо вздохнул. Снять же с лошадей седельную сумку с рацией, уздечки для него было делом минуты. Забрасывая в двери такую важную для себя сумку с рацией и документами, переложенными из мешка, Мухаммед с тоской оглядел горы вокруг. "Неужели никто не выжил в этом бою?" - Думал он про себя, передавая свою винтовку и протягивая руку. - "Неужели все погибли? Такие отважные люди и все погибли?". Самолёт сразу рванул с места, едва он оказался на борту. Отодвинув его от проёма двери, пилот плотно закрыл её, застопорил рычагом и весело подмигнул. От чего Мухаммеду очень захотелось заплакать, но он, скрипнув зубами, как настоящий мужчина, сдержал себя. Сев на алюминиевое сидение, холод которого чувствовался даже через толстый халат, он оглядел кабину. Немец, брошенный на пол практически рядом с ним, ворочался, вращал глазами, внимательно рассматривая кабину и людей. Пилот и бортмеханик склонились над раненым Андреем, пытаясь поменять промокшую насквозь повязку на груди и причинить как можно меньше боли. Ноги стрелка, сидевшего в верхней боевой станции, нервно переступали по подножке, выбивая какой-то ритм. Внизу, в круглом иллюминаторе, быстро мелькала земля с редкими кустками сухой растительности. Самолёт, подкидываемый невидимыми кочками, как-то нехотя пробежал по площадке, оторвался и медленно, на низкой высоте, стал выходить из ущелья.
       Только когда в окошке забрезжила синева открытого неба, пронизанного солнечными лучами, золотившими верхушки гор, Мухаммед вытянулся, взвыл, упал на пол и забился в слезах, повторяя одну и ту же фразу, мешая русские, киргизские слова: "Гульнара собрала букет. Гульнара собрала букет". Бортмеханик, повоевавший и на Халхинголе, на Финской и повидавший много чего, подскочил к нему, обхватил крепким объятием, прижав парнишку к себе.
       - Водку! - Громко крикнул он, с трудом удерживая ускользающего из его объятия парнишку. - Водку, мать вашу так! Быстро!
       - Так он же мусульманин! - Закричал лейтенант НКГБ, встречавший возвращающуюся группу с задания, привставая с лавки. - Им по вере нельзя!
       - Давай, твою мать! Быстро! Не видишь парнишка в шоке!? Хрен знает, что он сделать может!
       Лейтенант рванулся к вещмешку, вытащил литровую флягу, трясущимися руками стал отвинчивать крышку. Немец также забился в конвульсиях, ударяясь головой о скамейку, стараясь освободиться от узла на руках. Андрей, бледный и ослабленный от потери крови, чуть приподнявшись на разложенном вдоль скамеек тулупе, точным ударом ноги заставил немца затихнуть. Несколькими резкими движениями лейтенанту удалось отвинтить плотно завинченную крышку, и бортмеханик стал заливать спирт в разжатый рот бьющегося в конвульсиях Мухаммеда. Тот, фыркая и мыча, глотал жидкость не чувствуя ни жжения, ни градуса. Спирт вперемежку со слезами, стекал по щекам и подбородку, проделывая глубокие русла в заляпанном пылью, гарью и кровью лице, не знавшем ещё бритвы.
       Стрелок, свесившись со своего "насеста", смотрел на происходящее широко раскрытыми глазами. Он впервые увидел, то, что скрывали от него повседневные полёты за облаками и рутина заданий. И где-то там, глубоко в душе он стал понимать, что война это не только контуры самолётов, мутная голова, тупая боль в руках от стреляющего пулемёта и гложущий страх, заползающий внутрь каждый раз перед вылетом. Это ещё и горе, и вот такое ужасное человеческое состояние. Оттого смотрел он вниз со своего "насеста", оставив без внимания небо, на бьющегося в объятиях Кузьмича парнишку, почти своего ровесника, с ужасом и жалостью не только к нему, но и к себе.
       Наконец, спирт стал действовать. Мухаммед сник, затих, стал что-то бормотать и плакать. Тихо, спокойно, большими каплями. Бортмеханик, ослабив хватку, гладил его по голове, приговаривая: " Плачь, плачь, хлопчик. Со слезами оно-то лучше. И дышать легче, и жить лучше. Слёзы они как лекарство. Спать хочёшь?" Мухаммед кивнул головой. Бортмеханик постелил ему брезент, парнишка улегся и заснул, сжимая в руках свою папаху с двумя крохотными треугольниками-письмами такого доброго начальника их отряда в засаленной подкладке. И снились ему прекрасные сады, в которых гуляли его родители и новые знакомые, ставшие так быстро родными и оставшиеся все там, внизу. В горах Афганского нагорья.

    ***

       Но никто из людей, чьи судьбы сейчас бесстрастно перемалывала жестокая машина войны, не мог знать, что война продлиться ещё три года. Что ещё долгие три года, на длинных и коротких фронтах, видимо и невидимо пролегающих по всему миру, будут гибнуть чьи-то мужья, сыновья, братья и сестры, отцы и деды, матери, сжигая свои жизни в испепеляющем огне небытия войны. Что оставшиеся в живых и опалённые этим огнём, затаят они внутри правду, известную только тем, кто был там. Что будут ещё долго вскакивать во сне. В котором они выбрасывают себя из глубины окопов в атаку, идут на пулемёты, бросаются с гранатами под танк, направляют горящий самолёт на таран, вынуждено теряют друзей и родных, переступают через человеческое сострадание, потому что "надо", потому что по-другому не может и быть. И что каждый день они будут вспоминать своих друзей, их истории, смешные и грустные, у каждой из которых был свой конец.
       Что после войны они каждой весной со слезами будут вспоминать всех своих боевых товарищей, выпивать за них, за память всех, кто погиб, воюя каждый на своём месте до конца, до последнего патрона, до последнего вздоха. За тех, кто не отступил, не дрогнул, выполнив свою задачу до конца, даже если ценой выполнения была жизнь. За тех, кто шагнул вперёд первым, не думая, что останется неизвестным, что в личном деле, сданном в архив, останется лишь одна сухая строчка, торопливо выведенная красивым почерком писаря: "Погиб при выполнении задания командования. Место захоронения не известно".
      
      
      
      
      
      
      
      

    102

      
      
      
  • Комментарии: 2, последний от 10/07/2019.
  • © Copyright Регентов Дмитрий Павлович (regentov@mail.ru)
  • Обновлено: 09/01/2010. 394k. Статистика.
  • Повесть: Детектив
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.