Регентов Дмитрий Павлович
Сумерки войны

Lib.ru/Фантастика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Регентов Дмитрий Павлович (regentov@nm.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 73k. Статистика.
  • Глава: Детектив
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первые три главы третьей книги о судьбе китайского контрабандиста и советского офицера в тревожные 30-е годы.

    •    ВСТУПЛЕНИЕ. ПАСЬЯНС.
       Он закрыл дверь на ключ. Небольшой кабинет - пять шагов вдоль и четыре вширь - приветливо обхватил его неброскими шторами, столом зеленого сукна, сейфом, мебелью с инвентарными номерами на самом видном месте. Постояв, вытащил из кармана брюк связку ключей, нашел нужный ключ. Сейф ответил ему обиженно тихим скрипом петель. Папка, переданная ему утром, лежала сверху, требовательно топорщась уголками бумаг, выглядывающими из-под твердой картонной корки. Ему предстояло написать отчет по событиям февраля в Токио, который от него ждали на третьем этаже. И не только краткое, описание путча и новую расстановку сил в стране. Ему также надо дать прогноз, что дальше будет в Японии. Какая группа сил будет определять политику и что ожидать.
       Бумаги раскладывались на сукне, ровными квадратиками, как карты в пасьянсе на ломберном столике. Ах, как же любила раскладывать пасьянсы бабушка Ксения. Зимними вечерами, она в круге света, очерченным на карточном столике ажурным абажуром, тонкими пальцами раскладывала пасьянсы, приговаривая вертевшемуся вокруг внуку: "Карты не игра, а лишь гимнастика для головы. Самая древняя из известных гимнастик для головы. И только низкие люди превратили их в греховный азарт".
       В пронумерованный блокнот, он стал делать пометки, готовя основу отчета. А отчет получался совсем не толстый и совсем не веселый.
       Путч 26 февраля 1936 года, группы до полторы тысячи солдат и офицеров, завершился фактически 29 числа. Видя, как сочувствующий им генералитет армии в течение трех дней пассивно наблюдает за путчистами, бездейственно сидевшими в Токио, император классически разыграл противоречие между армией и флотом. Вечером 29 числа флот вошел в залив, и "сухопутники" поспешил издать приказ о подавлении путча. Узнав об этом, солдаты частью разошлись домой, частью поспешили сдаться. Офицеры настаивали на проведении публичного суда, где они смогли бы изложить свои взгляды, побудившие их поднять мятеж. Таким образом, отказавшись от традиционного для самураев ритуала "очистки от позора" - харакири. Результат путча - три министра убито, премьер-министр Кейсуке Окадо ушел в отставку. Очередная коррекция в верхних эшелонах власти. Это то, что на виду.
       А вот что видно из сообщений агентов. Схватка двух группировок закончилась победой третьей. С одной стороны группировка, условно называемая "Токийская группа", рассматривающая СССР как один из объектов нападения, рассчитывающая при этом получить негласную и прямую поддержку со стороны западных стран. С другой, силы, представляющие мелкобуржуазные группы, в лице националистки настроенных "молодых офицеров", имеющих сильные позиции в армии и на флоте и борющихся против "партийных правительств". Крайне агрессивные, они грезили войной с Западом. Так что, "молодые" корпорации двинули по "дзайбацу" - "старым" корпорациям и проиграли. Император, усмотрев в требованиях путчистов посягательства на угрозу интересов лиц, входящих в его самый близкий круг, а значит ему и его интересам, призвал флот, полный сторонников "дзайбацу".
       А выгоду получила Квантунская армия, уже четыре года сидевшая в Маньчжурии, и точившая зубы. Которые уже стали прорезываться. За три недели до путча на границе произошли столкновения между советскими и японскими войсками. Небольшие перестрелки, взвод - рота, не более. Но если учесть, что в квантунские генералы рассматривают СССР как объект нападения, то картина получается невеселая. Хотя, среди них есть думающие генералы, которые понимают, что Япония, даже при поддержке стран Запада, не сможет одержать победы. Тем более, что партия стала укреплять Дальний Восток. Мда. Призрак войны стал всё явственней подниматься на Дальнем Востоке. И тут как не раскладывай пасьянс из бумаг, вывод один - Япония попробует на прочность страну Советов. И она к этому должна быть готовым.

      
       ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЖАРА.
      
       В кабинете жара чувствовалась меньше. Плотно закрытые шторы не пропускали жгучие лучи среднеазиатского солнца, а вентилятор, гонявший струями теплый воздух, давал иллюзию небольшой прохлады. Владимир рассматривал сидевших напротив него двух молоденьких лейтенантов в новенькой, со склада форме. Выпускники пехотного училища, после выпуска вновь пошли учиться. Но предварительно пройдя полный круг проверок и собеседований. И вот через год получили назначение на новое место службы, но уже в новом качестве. А сейчас ему необходимо ввести этих "малышей" в фасонных хромовых сапогах в курс дела. Провести их по участку, познакомить с общей ситуацией, показать особо опасные места, а потом передать их непосредственному начальнику - начальнику особого отдела дивизии. Дальше уже его работа.
       Владимир потянулся за графином. Жара все-таки доставала. Хотя он тут уже пятый год, но до сих пор жара была препятствием, с которым он продолжал безуспешно бороться. Многие, из отслуживших тут три - два года, уже привыкли, а он всё пыхтел, обливаясь потом. А вот жена и сын спокойно гуляют по такой жаре. "Медведь, как есть медведь" - зачастую говорит Елизавета и права. Медведи в такой жаре не живут.
       Налив себе стакан воды и кивнув молодым лейтенантом, "мол, навались", Владимир отодвинул стул к стене. Небольшой экзамен пройден обоими неплохо. Конечно, некоторые шероховатости есть, но, в принципе, всё покажет только практика. Многие "отличники" на деле оказываются никчемными, а "троешники" показывали разумную храбрость и отвагу. Что ж, посмотрим, кого на этот раз прислали. Толковых офицеров не так много, как хотелось.
       Владимир встал, поправил ремни. Выезжать после обеда самое милое дело. К вечеру будут уже в дивизии.
       - Так, ребята, давайте за своими вещами в общежитие. Через, - он взглянул на часы, - полчаса тут. Со всем своим скарбом и так далее. Всё! Свободны!
       Лейтенанты, лихо отдав воинскую честь, выскочили из кабинета в коридор, где, как слышал Владимир, один дал другому в бок, получив затрещину в ответ. "Хорошие, дружеские отношения у ребят". - Подумал Владимир - "Это поможет им в наших условиях". Открыв большой металлический шкаф, вытащил снизу продолговатую сумку из плотной парусины. Положив туда карабин, сунул еще несколько пачек патронов. Потом, подумав, положил свой любимый "Маузер" и несколько пачек патронов к нему. В дивизию дорога идет практически по передней линии, а получать штатный "Наган", расписываться в амбарной книге сдачи и выдачи оружия было, честно говоря, как-то было не с руки. Часто приходилось выезжать ночью, срочно, а толкаться в оружейной, будить дежурного по штабу, было не очень удобно. Вот и был у него в металлическом шкафе собственный "небольшой" запас. Нет, ничего незаконного. Все оружие числилось за отделом, как учебно-боевое для отработки стрелковых навыков. Хотя новый начальник штаба сделал попытку лишить их этого оружия, приказ комкора снял этот вопрос раз и навсегда. Сворачивая карту участка в аккуратный квадратик, Владимир старался не повредить карту, так как бумага была тонкой, отчего быстро рвалась. Чего только в Генштабе думают? Раз сложишь и всё, меняй на новую.
       Закрыв дверь, задергав за ручку, проверяя, закрыл ли он дверь, Владимир усмехнулся. Вот же до чего дошел. Стареть стал, наверно. По несколько раз проверяет - всё ли закрыл, всё ли убрал. Или просто стал осторожным? Закрыв клапан сумки, Владимир сел писать записку жене. "Лиза! Поехал по делам. Буду через три дня. Постарайся не скучать, а Арнольду скажи, чтобы не забыл закрыть свою тройку по математике. Я помню. Целую, твой муж Владимир". Прочитав еще раз записку, он сложил её, спрятал в конверт. Вызванный дежурный посыльный взял конверт, привычно сунул в планшетку, молча повернулся, исчезнув в проеме дверей. Эти малоразговорчивые посыльные, подбираемые самим Владимиром, жили отдельно в автороте, гоняя как сумасшедшие на немецких мотоциклах, которые, благодаря их усилиям, еще бегали по местным полупустыням и пустыням довольно резво. Все они были фанатами мотоциклов, но малоразговорчивыми, заметно оживляясь, только когда разговор касался мотоциклов. Ни жара, ни холод, пески и камни ни чего не могло остановить их. За что они получили шутливое прозвище "Группа "Летучий Голландец". А они не возражали, только бы не лишали их возможности гонять, сломя голову, по диким здешним местам, пугая диких верблюдов и стада баранов местных скотоводов своими черными кожаными куртками, деревянными колодками "Маузеров" и оглушительным ревом моторов. Как слышал Владимир, местные прозвали их "Кара гузел", что переводилось как "Черные хорошие".
       В дверь, постучав, просунул голову один из лейтенантов:
       - Разрешите? - Справился он, стараясь не ввалиться в кабинет, так как второй подталкивал его сзади.
       - Входите оба. - Пригласил Владимир, подхихикивая про себя над силящимся удержаться в дверях лейтенантом. - А то сейчас просто завалитесь на пороге.
       Покрасневшие от смущения лейтенанты поставили свои увязанные пожитки у стенки. Не густо. У каждого чемодан, матерчатый тюк, в котором угадывался неизменный матрас с подушкой и какое-то белье, спрятанное в чехол, плотно набитый вещевой мешок, распухшая полевая сумка и шинель. Типичный набор начинающего офицерскую жизнь.
       - А где ваше оружие? - Владимир обратил внимание, что кобуры у лейтенантов пусты.
       - А когда в округе нас отправляли, нам сказали, что оружие получим на месте. - Удивлено сообщили лейтенанты.
       Владимир кивнул головой. Всё правильно. В округе, как всегда, подстраховываются. Чтобы ничего не произошло, лучше направить лейтенантов без оружия и пусть те как хотят, так и выворачиваются. Когда тут каждый километр... Вот крысы тыловые!
       Пришлось вновь открывать шкаф. Достав два "Нагана" и по пачке патронов Владимир положил на стол перед лейтенантами.
       - Управитесь? - Спросил он, отметив, как загорелись от вида оружия глаза у парней. Эх, эти еще не натискались с оружием.
       - Так точно! - Одновременно ответили они, протягивая руки к оружию.
       - Но, только так. - Владимир прикрыл револьверы рукой. - Вы их спрячете, и никому не покажите. Только когда выедем за черту города, положите в кобуру. Договорились?
       - Так точно. - В сомнении лейтенанты потянули патроны. - А это уже наши?
       - Нет, это как раз то, что называется "запасом". - Многозначительно сказал Владимир. - Ведь, как понимаете, "запас" он всегда "запас".
       Лейтенанты понимающе улыбнулись, принялись споро заряжать револьверы. "Умеют обращаться". - Отметил про себя Владимир, - "Что ж посмотрим, как будут стрелять". Он решил остановиться где-нибудь в степи и посмотреть, как они стреляют. Так, чисто для себя.
       *********
       Гаошань перевернул последнюю страницу в газете, и устало зевнул. Обязательная английская газета прочитала, чай выпит, все отчеты по торговле за сегодня уже рассмотрены и даны указания на завтра. А теперь он сидит на морском ветерке, остужающий горячее тело. Сейчас хорошо, а ведь всего семь лет назад, Чжан Дэфу с новым паспортом и новым именем пересек границу между Китайской Республикой и Колонией Её Величества Королевы Англии Хонкон или, по другому, Сянган. Да, действительно "ароматная гавань", а именно так переводилось название этой колонии, заставляла влюбиться в неё. Не мудрено, что многие англичане жили здесь уже большими семьями с внуками, сыновьями, скарбом, недвижимостью и прочим чем обживается осевший на месте человек. Гаошань окинул взором гавань. Красота. Боевые корабли под британским флагом горделиво стояли на самых лучших местах стоянки, резко выделяясь на фоне торговых кораблей. На торговой части гавани стоял несмолкаемый грохот, гудки, гул человеческих голосов. Хотя это всё не доносилось до его дома, укрепившегося на склоне горы бухты Виктории. Слишком далеко. Но он-то знал, что там творится. Так как его склады были как раз в конце этой грузовой зоны. Конечно, не там где бы ему хотелось, но за пять лет, здесь в Гонконге, мало кому удавалось, начав, практически с нуля, получить свои склады в грузовой зоне. Хоть и в конце зоны. Он качнулся в удобной английской кресле-качалке. Все-таки эти длинноносые умеют делать комфортные вещи. Эх, надо сегодня вечером поужинать в Ассоциации, а затем с Чен Лань съездить в театр. Говорят, что приехала труппа Шанхайского классического театра.
       Гаошань прошелся по веранде, вновь бросил взгляд на бухту. В бухту входило очередное судно. Гаошань крикнул слуге, чтобы тот принес бинокль, а сам вновь пристроился в кресле. Через окуляры бинокля он разглядел флаг Японии, терзаемый морским ветром. Ага, значит сегодня вечером, в ближайших к порту кабаках опять будут драки. Портовые грузчики-китайцы будут бить японских моряков. За занятие Маньчжурии. Хотя при чем тут простые моряки? Все неприятности от политиков, которые только и думают как бы урвать своё. Он стал понимать, частично, этих социалистов и коммунистов, с которыми так усиленно воюет генерал Цзян Цзяши, хотя англичане упорно называют его Чан Кайши. Нет такого преступления на свете, на которое не пошли большие деньги при запахе очень больших денег. А в Японии, стесненной территорией, недостатком ресурсов и начавшейся индустриализацией все только и думают где получить необходимые ресурсы и рынки сбыта. В Китае же во главе нации одни продажные компрадоры, которые смотрят в рот этим англичанам и французам. Вот обе стороны и договорились с участием длинноносых. Тьфу! Где же их национальная гордость? Торгаши!
       А он? Что он? Торгует себе, потихоньку, регулярно помогает деньгами Ассоциации помощи китайским беженцам, участвует в благотворительных вечерах. Он законопослушный торговец, уважаемый местным правительством. Вот недавно, хоть и в результате взятки, стал подданным Её Величества королевы Англии. Другим, даже за большие деньги, не светит подданство. Теперь в его личном сейфе лежит выписанный на другое имя британский паспорт и выправленная метрика на рожденного в колонии от смешанного брака. Зачем? А так, на всякий случай. Ведь мы полагаем, а бог располагает. Да, и опыт прежних лет показал, что иметь такое "богатство" нелишне.
    Поставив бинокль на парапет, Гаошань вернулся в кресло. Он еще может посидеть тут, на ветерке, полчаса, прежде чем пойдет одеваться на обед в Ассоциацию. Гудок с бухты донеся напоминанием о прибывшем японском судне. Гаошань усмехнулся в ответ. Нет, точно вечер сегодня будет веселым для полиции.
       Ассоциация встретила его запахом дорогих сигар, нешумным гулом ресторана. Гаошань прошел за свой столик, уселся, развернул салфетку свернутую и продетую в ажурное кольцо-держатель. Ресторан, где сначала собирались только члены Ассоциации помощи беженцам, появившихся после занятия Японией Маньчжурии, постепенно превратился в своеобразный клуб, на манер английского торгового клуба. С уставом, членством, традиционной рюмочкой заморского вина после обеда или ужина. Сами англичане сторонились их Ассоциации, но некоторые видные английские торговцы активно помогали деньгами на обустройство беженцев, прибывающих в Гонконг. Конечно, небольшие суммы, но всё же жертвовали.
       А у англичан есть свои клубы, в которых они лелеют свои колониальные традиции, обсуждают сплетни колонии и торговые сделки. И китайцам входа туда нет. Кроме этого, китайцы не могут еще много чего. И это, законно, вызывает глухое раздражение к англичанам. Нет, всё-таки, социалисты и коммунисты, похоже, действительно ратуют за равноправные отношения. Требуют отказа от колониальных обязательств, возврата Англией и Португалией колоний, вывода Японией войск из Маньчжурии. Хотя их стремление обобществить всё и всех, диктатура над частным сектором, суровые наказания несогласных пугает очень сильно. Вон, в английских газетах такое пишут про то, что творится в СССР. Даже русские эмигрантские газеты Гонконга не пишут того, что пишут английские. А русских в Гонконге много и новости среди них распространяются очень быстро. Осев после исхода из России в 17-ом и 20-х годов из Харбина, они обзавелись своими ресторанами, барами, небольшими торговыми компаниями и всяческими ассоциациями. Создав в субтропическом порту уголок российского быта с посиделками за самоваром, рождеством, крестными ходами. Стараясь не потерять русский язык, Гаошань периодически посещал рестораны, где лакомился настоящими русскими блюдами и читал русские газеты. Пару раз ему удавалось получить советскую газету "Правда" с советских пароходов, на которые грузилась его австралийская шерсть. Он даже взял одного смышленого русского из эмигрантов, говорящего на понятном ему китайском языке. Хоть Гаошань прожил в Шанхае и говорил бегло на шанхайском, кантонский с трудом давался ему. Дело пошло веселей, когда полгода назад у него учительницей стала новая секретарша. Давая занятия по три часа в день, она скоро стала задерживаться у него до утра, а иногда и на несколько дней. Веселая, общительная, свободно говорящая на английском, местном и шаньдунском, она была очень красивой и очень умной женщиной. Это он смог оценить, когда через несколько недель, после воскресного завтрака у него на веранде, она, промокнув губки краешком салфетки, произнесла: "Полагаю, что наши отношения не скажутся на твоем отношении ко мне как к работнику?". Чем привязала к себе. Она не требовала украшений, отдельной комнаты, как обычно начинали требовать местные красавицы, после нескольких ночей. Просто проводила с ним вечера, стараясь развеять его появляющуюся грусть, которая наваливалась на него при воспоминании о своей прежней жизни. Как-то под утро, поглаживая её по волнам жестких черных волос, он рассказал ей всё о себе. Честно и без утайки о своей жизни - от аптеки отца в Люйшуне до появления в Гонконге. Она внимательно слушала, не перебивала, а когда он закончил свой рассказ, тихонько засмеялась: "Какая разница кем был тогда? Главное, ты сейчас есть!". От этого сердце его дрогнуло, и он стал серьезно задумываться о женитьбе. Ему уже 42 года, в его возрасте уже внуки должны быть. А он как был один, так и мотается. И пора эту ситуацию поменять. И Чен Лань самая лучшая кандидатура для его жены.
       *******
       Утрамбовав табак в трубке, он, попыхивая, затянул трубку. Надо отдохнуть. Итак, вон, сделал сегодня много. Надо сделать передышку. Но на столе лежала бумага. Как и положено бумаге особой важности, она была со всеми необходимыми печатями, с красной строчкой в правом углу и пометками с подписями. Единственного, что не хватало на этой бумаге так это его резолюции. Росчерка пера, которым он, возможно, по-новому разворачивал события в мире. Красиво звучит? Но дело обстояло именно так. Пыхнув трубкой, он еще раз прочел её от начала до конца. Вопрос уже не раз обсуждался с товарищами, высказаны все за и против, последствия, выгоды и возможные варианты развития просчитаны и прочитаны много раз. Теперь же требуется сделать только одно, подписать. Это потом завертится машина исполнения, полетят бумаги с грифом "Совершенно секретно", застучат аппараты, выплевывая ленты шифрограмм, пойдет работа кадровиков, совработников, партийных комитетов и прочих в учреждениях, воинских частях. А сейчас требуется подписать. Отложив трубку, он еще раз прошелся по кабинету. Ковровая дорожка заглушала его шаги, но он знал, что в приемной внимательно слушают тишину за двумя дверями его кабинета.
       Подойдя к столу, он взял карандаш из небольшой рощицы, торчавшей из стакана письменного набора. Секретарь всегда ставил отточенные карандаши, именно так как он любил, небольшой группкой, но обязательно, чтобы каждый был отдельно. Так удобней брать. Но бумагу подписывают чернилами. Вернув карандаш на его место в стройном ряду таких же образцовых карандашей, он взял в руки перо. Обмакнув в чернила тонкое перышко, рука привычно легонько им стукнула по краешку чернильницы, стряхивая чрезмерное количество чернил. Это невольное движение вернуло его в детство, когда учительница, сидевшая напротив его, показывала как нужно обмакивать перышко, как стряхивать лишние чернила, как освобождаться от внезапно приставшего неизвестно откуда появившегося волоска. Детство, как оно далеко было. И было ли оно?
       Посмотрев перо на свет лампы, не пристал ли на этот раз волосок к перышку, он размашисто подписал бумагу. Всё. Как говорили древние римляне? "Рубикон перейден"? Назад хода нет. По нажатию кнопки вызова в кабинете сразу появился секретарь. Он молча взял папку с подписанными документами, прихватив поднос с пустым стаканом. Ничто не должно отвлекать от работы - это его правила, которые никто не смел нарушать.
       Открыв другую папку, которая ждала своей очереди, он поморщился. Опять эти списки. Но это также необходимо, как и предыдущая бумага. Это работа. Часть Его работы. Карандаш привычным движением вновь был извлечен из стакана. Все-таки некоторые фамилии у него вызывали сомнения. Отмечая их галочками, он отметил для себя, что "компетентные органы" очень уж увлеклись. Вот, пожалуйста. Только год назад награждали товарища за его работу в китайском Синьцзяне, а он уже в списке. Надо разобраться по подробней. Он, подчеркнув фамилию, поставил пометку "Разобраться". Нет, определенно надо вызвать "компетентного" товарища для дачи пояснений. Слишком много включено людей известных, к тому же еще и орденоносцев. Слишком много.
       Жара, сводившая с ума людей, ходивших за стенами его кабинета, по пыльным улицам Москвы, здесь не чувствовалась. В кабинете царила комфортная для него обстановка и температура. Даже вода в бутылках "Боржоми" была приятно прохладная. Ответственная работа подразумевает соответствующую ответственность и вознаграждение за работу. Строго пропорционально по работе и ответственности. Хотя, некоторые товарищи, вернее сказать, их жены, в последнее время многое себе стали позволять лишнего. Даже через чур лишнего. Что допускать никак нельзя. Не забыть бы обсудить этот вопрос на ближайшем заседании. Необходимо, что бы все поняли, что они, слуги народа, они для людей, а не люди для них. И забывать об этом опасно, крайне опасно. Тем более им. Хотя, разве этих женщин когда-нибудь удавалось кому-нибудь перевоспитать? Вздохнув, он углубился в изучение списка, переводя карандаш от фамилии к фамилии в многостраничном списке.
       *******
       Капитан Икито нервно покусывал губы. Эти агенты - китайцы и монголы, кто их только набирал? Тупые, жадные, законченные алкоголики и убийцы! Конечно, он понимал, что подбор агентуры, тем более для диверсионной работы на советской территории ограничен небольшой прослойкой отщепенцев. Людей забывших стыд и честь. Но не до такой же степени! За три месяца это уже четвертое убийство! Получив сюда назначение, он не представлял, что ему поручают. Вернее сказать, не знал кого ему поручают.
       На плацу несколько групп проводили занятия японские инструктора. Хотя в Маньчжурии официально правил император Пуи из древнего маньчжурского рода Айсин Горо, возглавивший новый императорский дом маньчжуро-монгольского государства - Маньчжоуго под лозунгом Кандэ (великое единство), фактическими хозяевами были японцы. Для всего мира это звучало как "статус наивысшего благоприятствования". А проще говоря, всёдозволенности. На плацу этого удаленного военном городка, который когда-то занимала русская часть, верней даже сказать построенного русскими, тренировались разведывательно-диверсионные группы японской миссии. Для засылки на Советский Дальний Восток и в Монголию. А раз Икито удачно провел целую серию операций по устранению важных лиц и оказанию влияния в преддверии и во время операции по занятию Маньчжурии войсками императора, то назначение на эту должность воспринималось в Генеральном Штабе как естественное решение вопроса о провалах агентуры на советской территории. Только вот материал, с которым ему приходится иметь здесь дело, был из рук вон плохим. Можно даже сказать отвратительным. Годным только что на посылку в атаку на пулеметы в первых шеренгах. Не более того.
       Вот из бежавших по полосе препятствий группы выпал еще один. К нему сразу побежали медики. Жара была действительно убивающая. Даже ему приходилось обращаться в лазарет. Нет, полупустыня и пустыня только для местных. Японцы могут жить только в зеленых горах и равнинах, а не в этом песочном ужасе.
       Икито поднял трубку телефона. Дежурный ответил сразу. Через минуту группы, прекратив занятия, построившись, двинулись в сторону казарм. Каждая на свой этаж. До прихода Икито группы были смешанными - монголы с маньчжурами, бурятами. В результате, десять человек убитых в поножовщине, которые происходили чуть ли не ежевечерне. Только разведя их по своим группам, назначив командирами монголов к маньчжурам, а маньчжуров к бурятам, бурятов к маньчжурам, Икито удалось резко сократить стычки. Пересмотрел он и систему подготовки, введя новые дисциплины, от которых некоторые японские офицеры, преподававшие здесь этому сброду, только неодобрительно качали головой. Зачем этим отбросам математика, картография, знание зарубежного оружия? Но Икито шел на пролом. С большим трудом ему удалось выпросить в штабе армии несколько ящиков с русскими винтовками, револьверами и патронами к ним. С не менее большим трудом ему удалось найти хорошего картографа, который наконец-то научил этот сброд правильно ориентироваться на карте и делать кроки с местности. Ведь кроме диверсий, эти группы должны выполнять еще и разведывательные функции. Хотя, если будет война, от них будет нужно только одно - отдать жизнь за императора, спасти жизнь сотне или тысяче японских солдат.
       *******
       Хосе, крутанул два усика проволоки, скручивая их в крепкий завиток. Связка из двух гранат готова. Осталось только подождать когда пулемет, обстреливающий каждого кто покажется на улице, замолкнет. Восставший полк регулярной армии Республики Испании брали штурмом объединенные отряды коммунистов, социалистов и анархистов, сформированные по призыву местных партийных комитетов. Армия восстала против республики. И началось всё 17 июля, с марокканских владений Испании - городов Мелилье, Тетуане и Сеуте, где взбунтовавшиеся войска поставили ультиматум республике. А затем, на следующий день 18 июля, поднялись все части в Испании. Вернее, практически все. Из 140 тысяч, только 40 тысяч сохранили верность Республике. Поэтому, правительство обратилось к народу с призывом защитить завоевания 14 апреля. Так, Хосе, ученик школы матадоров, оказался в отряде рабочих механического завода, где он и получил свою тяжелую немецкую винтовку "Маузер", несколько пачек патронов, патронташ.
       Бросив взгляд на улицу, Хосе подхватил свою винтовку, изо всех сил бросился через открытое пространство. Пули зацокали по булыжнику, стараясь достать его. Но, не тут-то было! Хосе никому не догнать. Он был самым быстрым, ловким в их деревне, выигрывал все деревенские соревнования на главных праздниках года, что гарантировало ему почет мужчин и обещающие взгляды девушек его деревеньки. Но коррида! Ах, эта коррида! Она завладела умом Хосе, опьянила его, заманила в свои сети, лишив покоя. Вот поэтому он пошел в город, к знаменитому матадору в ученики, оставив довольно уважаемое в их деревне и прибыльное дело дровосека. Быстрые ноги, ловкие руки, точный глазомер, железная выдержка, холодный расчет и удача - вот основные качества мастера тореро. Хосе обладал частью из них, а вот другой не успел овладеть. Восстание военных выдернула его из напряженного ритма обучения жарким призывом анархистов, которым он сочувствовал. И когда он услышал от своего знакомого рабочего механического завода, что восстали военные, а анархисты, социалисты, вместе с коммунистами, собирают рабочие отряды для его подавления, Хосе не задумываясь, шагнул за порог школы матадора.
       Пробираясь вдоль улицы, используя каждый угол как укрытие, Хосе подобрался достаточно близко чтобы метнуть гранату. Никогда не бросавший гранат Хосе застыл за выступом стены, сжимая связку в руке, вспоминая всё, что сказал ему пожилой рабочий, участвовавший в Первой мировой. Главное, когда дернешь за веревку, сразу бросать и не держать в руках. Иначе взорвешь себя. Примерившись к дистанции, размеру окна, Хосе дернул за тонкую веревку в ручке гранаты и забросил связку в окно.
       Взрыв вывалил наружу мешки с песком, пулемет с разбитым прикладом, саданув с силой по голове куском кирпича, оглоушив Хосе. Падая, он старался удержаться за кирпичную стенку, избитую пулями, раздирая в кровь пальцы. Но свет померк, парнишка, не выпуская из рук винтовку, рухнул на мостовую. Бросившиеся в атаку рабочие, выбив дверь, которую прикрывал пулемет, ворвались в казармы восставшего полка. Через час бой был окончен. Офицеры были арестованы, солдаты разоружены и взяты под арест. Всюду, в арсенале, на продовольственных и вещевых складах, расставленные часовые от рабочего отряда отгоняли проникших в казармы желающих пограбить или, просто поглазев, обзавестись чем-либо. Хосе к этому времени уже пришел в себя, даже попытался встать с носилок, на которые заботливо уложили его новые друзья по отряду, но врач, осмотрев его, порекомендовал еще полежать. "Сотрясение мозга" - произнес врач непонятное для Хосе определение, - "После перевязки, потребуется покой, хотя бы, на дня два. И обязательно в прохладе, а не на этой сумасшедшей жаре". Пожилой рабочий, объяснявший Хосе как пользоваться гранатами, пояснил, что это мудреное слово звучит по военному короче, но от этого не проще - "контузия". Самому же рабочему не повезло. Уже в казармах пуля попала в правую ногу и теперь ему придется лечиться, как минимум, недели три.
       Лежа на носилках, которые тащили четверо, Хосе ощущал себя неважно с одной стороны из-за мутной головы, позывов вырвать и саднящей раны на голове, а с другой стороны был просто рад. Он сегодня почувствовал себя, как чувствовал только на соревнованиях в момент, когда решалось кто будет победителем. Нет, даже в несколько раз сильнее. И коррида с её внешней красотой, щекочущей нервы игрой с разъяренным быком, букетами на песке арены поблекла в сравнении с ощущениями боя.
       Медицинская сестра, обрабатывающая рану на голове, потрепала его по щеке, ободряя, а Хосе невольно задохнулся от красоты лица, нежности прикосновения и от запаха волнующей свежести, перебивший резкий запах медицинских лекарств, наполняющий этот прожаренный солнцем приемный покой частной медицинской клиники, реквизированный рабочим отрядом для раненных в бою. Поймав её руку и копируя как-то увиденное в кино, он картинно приложился к ней, сопроводив витиеватой фразой с благодарностями, восхвалением её красоты и благодарностью за проявленное внимание к раненому. К этому моменту голова его уже стала проясняться. Медсестра выдернула руку, и, оберегая честь испанской женщины, высокомерно хмыкнула, порекомендовав больному не двигаться. Но её глаза! Как они ярко блеснули, в ответ, красноречиво давая понять, что порядочная девушка никогда не покажет свои предпочтения на людях! И что слова Хосе ей очень понравились. Старый рабочий, сидевший, напротив, на кушетке, незаметно усмехнулся в седые усы. Нет, этот красавчик Хосе явно задержится тут не на два дня. Эх, молодость!
       Да. Война странная вещь. Сначала она напрочь выбивает всё, наполняя тебя таким объемом обостренных чувств, ощущений, что не остается сил на самое простое. А потом, после надрыва, в звенящей тишине, наступающей после боя, внезапно возникает такое желание жить, чувствовать, веселиться, что война, смерть бледнеют и уходят куда-то на задний план, лишь подчеркивая своим бледным фоном яркость чувств.
      
      
      
      
       ГЛАВА ВТОРАЯ. ДОРОГА, ПЫЛЬ, ЖИЗНЬ.
      
       На самом выезде из города Владимир остановил машину, небольшой грузовичок, переделанный силами корпусной авторемонтной мастерской под автобус. "Михалыч" один из водителей их отдела, служивший сверхсрочником уже пятый год, понимающе кивнул, когда Владимир попросил остановить у небольшого магазинчика практически на самой последней улице города. Через несколько минут Владимир вернулся с двумя бумажными пакетами, которые "Михалыч" заботливо припрятал в специально сделанный, рядом с водителем, большой отсек. Выезжая куда-нибудь, в полк или к местным, Владимир всегда останавливался у этого магазина, прикупая что-нибудь на подарки. Вот и сейчас в одном пакета угадывались три бутылки водки, в другом конфеты, вафли и еще что-то сладкое - для детей. "Без подарка приезжать плохой тон" - ответил "Михалычу" Владимир, когда в первый раз они завернули сюда за покупками. Если бы не работа, по которой они заезжали в такие места, где пригоршня простых конфет приводила детвору в восторг, "Михалыч" подумал бы, что основной причиной этих заездов была красивая заведующая магазином. Особенно в первые разы, когда она выходила провожать нового начальника отдела. Уж больно горели у нее глаза и румянились щеки.
       Дорога сразу превратилась в пыльную ленту, как только они выкатили с утрамбованных улиц города. На их удачу ветер в этот день дул прямо им в лицо, сдувая поднимаемую машиной тучу пыли назад. Через полчаса лейтенанты расстегнули воротники гимнастерок, сняли пилотки. Еще через полчаса они сняли портупею, уложив её рядом на сидение. Как не летел автобус, как не бился вольный ветер о борта автобуса, буйствуя в салоне, солнце нагревало корпус, потихоньку поднимая градус внутри салона. Автобус вертелся по дороге, объезжая неизвестно откуда образующиеся рытвины, горбы, показывая всё, на что была способна база грузовика, вытряхивая душу из вновь прибывших офицеров. Карабин, выданный "Михалычу" Владимиром, сразу за чертой города, покоился в специальных зажимах, рядом с сидением водителя, куда тот привычно поставил его. Попав с Владимиром несколько раз в переделки, "Михалыч" теперь всегда ездил с оружием. Когда его выдавали в роте. А когда комроты, по своим каким-то соображениям, не давал оружия, Владимир, как правило, давал ему этот карабин. Но это случалось так часто, что "Михалыч" даже пристрелял его под себя. Вот и сегодня, комроты, помянув всех штабных с их дурацким страхом под каждым кустом видеть диверсантов, отправил его в дорогу, отказавшись выдать винтовку.
       Владимир же сидел на втором ряду, упершись ногами в упор сидений первого ряда. Так меньше трясло, хотя на рытвинах он, также как и лейтенанты, подпрыгивал вместе с автобусом. Ближе к часам шести автобус остановился, чуть съехав на обочину, у небольшой, но звонкой реки, извилистой серебристой лентой крутящейся с синеющих справа гор. Перегретый радиатор машины требовал отдыха, свежей воды, время на подтягивание каких-то болтов и гаек в жарком нутре. Вооружившись брезентовым ведром, "Михалыч" отправился вниз к реке за водой, чтобы долить в, попыхивающий как самовар, радиатор. За ним увязался один из лейтенантов, второй же обойдя автобус, присвистнул от удивления.
       - Даже не мог себе представить, чтобы вот так переделать можно. - Признал он Владимиру, объясняя свое удивление. - Думал, какой-нибудь там "Форд" или что-то немецкое. А тут родное, самодельное. "АМО".
       - Да, тут много чего ... самодельного. Места тут такие. Тут главное, проявление выдумки и смекалки. - Владимир поправил ремень колодки "Маузера", переброшенное через плечо. - И бдительность. Вот где твое оружие?
       - В машине. - Потупившись, ответил лейтенант.
       - Вот. А если сейчас из этого оврага выскочат диверсанты? - Владимир заметил удивление на лице лейтенанта. - Да. Диверсанты. Хотя у нас и мир с Японией, надо помнить, что той стороне не только рис выращивают. Прибавь сюда банды атамана Семенова, остатки белых Унгерна, маньчжурских вояк с их японскими хозяевами. Так что, тут бдительности терять никогда нельзя.
       - Понял. - Лейтенант сбегал в автобус за портупеей с кобурой. - А часто тут бывает?
       - Что бывает? - Не понял вопроса Владимир, смотря как другой лейтенант, как ошпаренный, вылетел из речки.
       - Ну, эти диверсанты? - Лейтенант замялся.
       - Хех, - крякнул Владимир, - на ваш век хватит, ребята. Тут всякого есть. Такой компот своеобразный. Главное, чтобы в этом компоте вам голову сносить.
       - А нам говорили, что тут спокойно. - Удивленно протянул лейтенант. - Когда направление выбивали, просили в самое жаркое место. Самое боевое. Когда же сказали, что тут спокойно, даже в партком ходили, требовали переписать направление.
       - А это и есть самое жаркое, в прямом смысле слова, и самое боевое. Когда здесь, а не там. - Подтвердил Владимир. - Женат?
       - Никак нет. - Внезапно покраснел лейтенант, поправляя портупею.
       - Нет или не успел? - поинтересовался Владимир, вытаскивая папиросы.
       - Спасибо, не курю. - Отказался лейтенант от предложенных папирос. - Думаю, что через год всё станет ясно.
       - Значит не всё так гладко? - то ли спросил, то ли утвердительно сказал Владимир, потягивая папироску.
       - Значит так. - Согласился лейтенант.
       - Что ж это жизнь. - Философски заметил Владимир, кивнув на поднимавшуюся с речки пару. - А этот?
       - Вот и этот.
       - Ого. - Затушив папиросу, Владимир посмотрел на лейтенанта, вытирающего пот платком. - Значит треугольник страстей?
       - Да. Вот решили, кому первому напишет, тот и поедет первый в отпуск. - Признался молодой человек, не зная куда деть руки.
       - Она такая холодная! - Восхищенно закричал поднимающийся снизу с "Михалычем" лейтенант. - Просто аж зубы заныли!
       - Еще бы, - буркнул "Михалыч" неодобрительно покосившись на него, - говорил же. Горная и холодная.
       - "Михалыч", - обратился к нему Владимир, - пойми, пока сами не попробуют, не поверят. Молодежь.
       - Эт точно. Молодёжь. - Согласился с ним водитель, подходя к радиатору. - Ну-ка, молодёжь, помогите, подержите ведерко.
       ********
       За чайным столом в зале было уютно и не уютно одновременно. Большой самовар венчал накрытый стол с баранками, сухариками, конфетами и прочим русским угощением, выставленным атаманом. Солнечный свет заполнял зал, создавая радостное состояние, располагая к уютному чаевничиванию.
       Но напротив атамана сидели два японца, поднося, чуть ли не церемониально, чашки с чаем ко рту. Эти посланцы японской армейской разведки, приехавшие к нему на аудиенцию, сидел уже часа два, всё больше раздражая атамана своими мягкими манерами, неспешным разговором и железной хваткой. Что полностью нарушало уют чайного застолья.
       Японцы хотели одного, чтобы Семенов предоставил своих людей для работы с Советами. Но атаман прекрасно понимал, что русские в этом деле будут только пушечным мясом в играх этих узкоглазых с Советами. Будут ходить на ту сторону, как и прежде бывало, с налетами, шпионить, совершать диверсии. Вот только времена изменились. Советская Власть укрепилась, окрепла, навела, хоть и драконовский, но порядок, усилила границу войсками. Так что, совершать набеги, как прежде бывало, не возможно. Перестреляют. Да и мужики уже осели тут, в Манчжурии, обзавелись хозяйством, женились, расплодились. А кому охота не за понюх табака гибнуть? Да, еще за кого-то там дядю? Даже за хорошие деньги, которые обещают японцы. Нет. Только мы начали жить, обстраиваться. Как здрастьте, еще один добродетель. Мда. Хотя обстановочка в Манчжурии, после создания этой империи на деньги Японии, еще та, но русских особо не трогают. Пока не трогают.
       Семенов, кивая головой в подтверждение того, что он слышит, о чем ему говорят японцы, смотрел на танец пылинок в столбах солнечного света. Невольно на ум ему пришло сравнение, что пылинки это русские, выжатые из России революцией за границу, а порывы ветра это политическая обстановка, которая перемешивает русских, как пылинки, в одно большое облако, перемещая их по своему желанию. Эх! Податься бы в США, Англию или, вот, в Канаду. Там говорят, даже природа такая же, как и в России. Леса, озера, тайга. Только не получится уже сделать это. Везде он пузырь, ничто без своих денег, которые лежат в японских, и китайских банках, подконтрольные японцам. А обратно получить их просто не возможно. Кто же отдаст ему деньги, золото? Никто. Нет, они будут тянуть из него всё что можно, склоняя к сотрудничеству.
       Атаман перевел взгляд на японцев, рассуждавших о роли русской эмиграции в деле возрождения Великой России, и лично его, атамана Семенова, вкладе в восстановлении законного порядка в России. Кашлянув в кулак, атаман потянул баранку из вазы. Лучше занять рот, а то желание сказать, что он думает по этому поводу уже не выносимо. А хотелось ему сказать, что с Советской Россией вот так, с оружием в руках, не справиться. Не справиться с ней также и диверсиями, шпионством. Хотелось также ему сказать, что ему, как русскому человеку, глубоко противна мысль войны против России вместе с японцами. Нет, спасибо, уже попробовали. Наелись этого выше крыши. Что он не понимает, что они спят и видят Дальний Восток своим? И что он и его люди для японцев лишь наемники, которых не стоит жалеть или щадить.
       Но аудиенция затягивалась. Требовалось это прекратить, пока он не высказал им всё, что он думает по их поводу. Чего делать никак нельзя. Японцы сильны, они на подъеме сил, они хозяева в Манчжурии. Стоит им только захотеть, как русские враз потеряют свой статус, позволяющий жить им тут более или менее сносно. Тут надо потоньше, по дипломатичней.
       Атаман разгладил рукой морщины на скатерти, потер щеку, отхлебнул остывшего чая. Всё, что предлагали ему японцы, понятно, как понято и то, что, не дав им сейчас какую-нибудь надежду, вскоре он потеряет всё. Уж что-то, а чутьё атамана никогда не подводило. Набрав в грудь воздуха, он разразился длинной тирадой о политическом моменте, о положении русских в Манчжурии, о позиции эмиграции в отношении Советской России, его личной позиции по этому вопросу. Говорил он долго, зачастую уводя внимание японцев в сторону от основной темы, но если суммировать то, что было произнесено, и тщательно это рассмотреть, то получалось, что он атаман не сторонник массового привлечения русской эмиграции к борьбе с Советами, так как она, эта эмиграция, уже разложилась и потеряла свой боевой дух. Кроме того, многие уже имеют семьи и внуков, а, учитывая, что они не в состоянии войны с Советами, он не может приказать им жертвовать своими жизнями. Как не может и запретить, по своей воле, на свой страх и риск, участвовать в борьбе против Советов совместно с японской императорской армией. Пусть принимают решение сами, со своей стороны он препятствий ставить не будет.
       Откланявшись, японцы покинули дом атамана. В молчании они выехали со двора в сопровождении конвоя из трех машин. Хотя по Манчжурии действовала система жестоких наказаний за убийство японских граждан, лишние меры предосторожности не мешали. Тем более, что в последнее время участились случаи нападения на одиночные машины японских представительств и бюро.
       Только через пару километров старший по рангу начал разговор. Перекидываясь короткими фразами, представители японской армейской разведки штаба Квантунской армии обсуждали итоги разговора. Вердикт аудиенции был простым. Атаман устраняется от деятельности, не желая принимать на себя ответственность, но и не будут ставить палки в колеса. Уводить с политической арены такую важную фигуру не следует, так как не известно, как она еще может пригодиться. Даже не активный он выгоден им. А русских сманим деньгами. Тем более, если усилить давление на них. Не явно, а так, исподволь, действуя руками этих марионеток из правительства императора Манчжурии. Русский пойдет к ним работать, если ему предложить деньги, особенно если он женат и у него есть дети. А атаману следует немного прижать его денежный поток с процентов от размещенного в банках золота. Пусть этот русский почувствует кто тут хозяин и поймёт что они тут надолго.
       *******
       - Ну, как тебе это нравится? - Поинтересовался Щульц, тыча пальцем в окно, на марширующие под красными знаменами колоны рабочих батальонов. - Такое впечатление, что они сошли с ума. Они даже не понимают этого.
       - Мне это знакомо, - горько усмехнулся русский, туша сигарету в пепельнице, - даже больше чем тебе. Я такое видел в России и уже наперед знаю к чему это приведет. Они не сошли с ума, они просто отравились этой большевистской заразой.
       В конторе "Щульц и братья", укрепленный под потолком вентилятор гонял жаркий летний воздух, создавая видимость обдувания ветерком. Уже два дня торговая компания не работала из-за боев на улицах городка. Восставший полк регулярной армии был в течение двух дней разбит объединенными отрядами рабочих и жителей городка. На кораблях восстание не удалось, большинство кораблей сохранило нейтралитет, заняв выжидательную позицию.
       Поэтому, Шульц и его помощник русский эмигрант Анатолий Романовский просиживали в конторе, охраняя компанию от разграбления. На складах компании дежурили наряды, выставленные от полиции городка. Спасибо русскому, он через своего знакомого русского в местной полиции договорился о дежурстве за дополнительную плату. Конечно, это было накладно, но потерять весь товар со складов было еще накладней. Все-таки повезло Шульцу с этим русским. Приехав в Мадрид, с намерением начинать тут свой бизнес, немец даже не представлял куда пойти и как говорить, пока не попался ему этот русский. Работая переводчиком, он говорил не только на немецком, английском, испанском языках, но даже немного говорил на хинском языке, чем поразил Шульца до самого сердца. Благодаря этому русскому он в одно мгновение решил вопрос с китайцем, которому он продавал втридорога сельскохозяйственные удобрения. Стоило только русскому произнести пару фраз на их языке, как китаец так обрадовался, что купил даже больше, чем Шульц предлагал. Именно с тех пор, немец никуда не отпускал от себя русского, придерживая у себя высокой оплатой и свободным графиком присутствия в обыденные дни.
       А русский и не спешил куда-то деваться. Анатолий упорно работал, складывая копейку к копейке, копя деньги. Попав сюда, в Испанию, на английском торговом корабле он, заболев малярией, слег в больницу. На его долгом пути от берега студенистого болота на манчжуро-советской границе через английские колонии Гонконг, Сингапур до Европы он перебывал во всех ипостасях - от простого матроса до так называемой "трюмовой крысы", то есть нелегально пробравшимся на корабль пассажиром. Но в Испании он застрял надолго. На целых пять лет. Испанский оказался значительно проще, чем он думал, так что через год он уже спокойно переводил с немецкого на испанский и обратно. А знание им английского и китайского языков позволило зацепиться в конторе Шульца. Ведь никто не хотел связываться с личностью без документов, без паспорта. А Шульц рискнул. А чего от добра искать добро? Вот поработает на Шульца немного еще, знакомый "троцкист" в муниципалитете выправит испанский паспорт, пусть даже и липовый, но на настоящем бланке и поедет он в Канаду. Именно туда направился он в 29-ом году, начав свой путь на узкой, известной только ему и еще нескольким местным, тропинке по непроходимому болоту на манчжурско-советской границе. Попав и задержавшись в Испании, он решил было осесть тут, построив собственный дом, но начавшая революционная смута пресекла возникшее стремление к оседлости. Прошедшие недавно бои на улице городка лишь укрепили его, утихнувшее было, стремление перебраться в Канаду, за океан, подальше от этого революционного кошмара, охватывающего Европу всё сильней. Пусть они друг друга тут убивают, вешают, жгут монастыри, расстреливают монахов, партийных работников, революционизируются как хотят, освобождая кого хотят от чего хотят. С него довольно, он сыт этим. Он просто хочет жить. Жизни, вот чего у него нет уже долгое время. Простой человеческой жизни с семейными волнениями, заботами и хлопотами. Разве это плохо иметь что-то своё? Иметь детей, жену, возвращаться домой, где его кто-то ждет?
       *******
       Чэн Лань выскочила из подъезда своего дома такая свежая и искрящаяся, что Гаошань невольно затаил дыхание. "Счастье, счастье. Вот оно счастье!" - застучало у него в голове. Впорхнув в такси, Чен Лань чмокнула его в щеку, обдав волной свежести каких-то западных духов. В отличие от несметного количества местных красавиц, забеливающих себе лицо и рисующих красоту безмерную, Чен Лань умело использовала черты своего лица, подчеркивая их, не тратя при этом большого количества косметики. К тому же она пользовалась духами западных фирм, что было довольно смело для китаянки. А также она одевалась у известной русской портнихи, которая старалась порекомендовать самые модные парижские модели для её тоненькой и миниатюрной клиентки. На которой хорошо сидели практически все самые смелые модели.
       Родители Чен Лань, хоть и ворчали, но не противились её свободному поведению, устройству на работу, отсутствию дома по несколько дней. Они понимали, что той традиционной жизни в этом азиатском уголке Европы уже нет и, наверно, уже никогда не будет. Хотя они сами стали из простых рыбаков состоятельными торговцами рыбой и морепродуктами, имевшими свой небольшой флот, ловивший рыбу и креветок, по их мнению, Гаошань был не пара их дочери. Хотя своим положительным видом и отменными характеристикам, полученными у местных свах, он им нравился. Рассудив, что выбор друга это дело дочери и что такой положительный мужчина с деньгами лучше, чем какие-нибудь шалопаи богатеньких, которые тут и там попадали в колонки светской хроники со своими скандалами, они не противились их совместным походам в кино, оперу или просто прогулке на катере по заливу Виктории. Но вот мужа они выберут ей сами.
       Вот и сейчас в окне на втором этаже мелькнула фигура матери Чен Лань. "Бдит"- усмехнулся про себя Гаошань, но, высунувшись из окна, помахал приветственно рукой. Манера приветствия из окна авто, ставшей модной в Гонконге, была скопирована с какого-то американского фильма. Вообще, американские фильмы всё больше и больше заполняли экраны кинотеатров на острове и Новых территориях. Как и американские товары - сигареты, алкоголь, бытовые механизмы и станки.
       Авто, фыркнув, дребезжа, покатил по брусчатой улице, вниз к администрации колонии, рядом с которой стоял театр. Труппа артистов Шанхайской оперы должна была выступать там.
      
      
      
      
      
      
      
      
       ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ДИВЕРСАНТЫ.
      
       Автобус, выбравшись из узостей на довольно широкую долину между сопок, резво понесся по дороге, выбрасывая из-под колес маленькие камешки на поворотах. Солнце, жарившее до этого времени сидевших в автобусе, устав выпаривать из них воду, отступило или это сказывалась прохлада ледников видневшихся на склонах гор, обступивших долину. Трудно сказать, но все сразу почувствовали себя легче, даже затянули какую-то бодрую веселую песню. "Михалыч" не упуская из виду дорогу, бросал взгляды на Владимира. Но тот уже и сам понимал, что до дивизии им не добраться к вечеру. Слишком долго остывал радиатор, и перекат они преодолели только с третьего раза. Стремительный поток менял место брода, поэтому каждый раз перед переправой искали новый брод. Построенные мосты поток сносил как пушинку во время очередного весеннего паводка. "Горный поток, стихия, так сказать" - пояснял "Михалыч" прыгающим на месте лейтенантам, отогревавшимся после очередного невольного купания в речке. - "А что вы хотели? Тут летом, на утро снег может выпасть. А в некоторых местах ночь можно пережить только в толстом халате или в теплой избе. Одно слово, Урга!"
       В лучах ослепительного солнца машина свернув с основной дороги, запрыгала по дороге уходящей куда-то за горизонт.
       - Куда ведет эта дорога? - Поинтересовался один из лейтенантов, придерживая свою пилотку, пытающуюся слететь с головы.
       - Тут нет дорог. - Прокричал "Михалыч", перекрывая шум мотора, приправленный дребезгом корпуса. - Тут есть только направления. Куда хочешь туда и едешь. Главное, знать куда тебе надо!
       Завернув за одну из сопок, машина чуть ли не уткнулась в несколько юрт, поставленных вблизи небольшой скалы, прорезавшей бок сопки. Навстречу им неизвестно откуда вылетели три здоровые собаки, злобно оскаливая длинные желтые клыки. Лейтенанты потянулись к револьверам, но Владимир остановил их движением руки. Действительно, скоро появился небольшого роста местный житель, неопределенного пола, который гортанно прикрикнул на подпрыгивающих в ярости собак. Услышав этот голос, собаки тут же прекратили лаять и подпрыгивать, намереваясь запрыгнуть в открытые окна автобуса. Отойдя немного в сторону, они расположились небольшой стайкой, готовые наброситься и тут же разорвать в клочья, внимательно наблюдая, как хозяин обнимает приезжего. Вышедшие следом за приезжим люди из машины боялись их, и собаки это чувствовали. Они недружелюбно постукивали хвостами по земле, провожая их пристальными взглядами до юрты. Но они были воспитаны в суровой кочевой дисциплине, в которой слово хозяина это закон, который не может нарушить не один из находившихся рядом с ним. Поэтому пожелание хозяина, выразившееся в коротком: "Пошли отсюда" на деле значившее: "Будьте рядом, но никого не трогайте!" выполняли строго. Тем более, при приезде этого странно пахнущего человека хозяин всегда резал овцу, и им перепадало костей со стола. Из юрт появились женщины, дети, на стоянке всё оживилось. Развели огонь на кострище, приволокли овцу. Облизываясь в предвкушении костей, собаки придвинулись поближе к юрте хозяина, где собирались кормить гостей.
       Кулек конфет, перекочевал в руки строгой жены из рук детей, пробывших схватить его сразу, как только он появился из бумажного пакета. Зыркнув глазами на детей, женщина, неспешно и аккуратно открыла кулек, выдала каждому по конфете. Потом также аккуратно закрыла кулек, унеся остальное в глубину юрты, там, где у неё хранились важные вещи и продукты. Много сладкого детям нельзя, а чай с конфетами в семье любили пить все.
       Пакет с парой водки перекочевал в руки хозяина, который тут же прикрикнул на жену, буркнувшую что-то недовольно в ответ на звонкий звук булькающих бутылок. Хотя Владимир говорил немного на монгольском, переводчиком выступал сын хозяина, комсомолец, отучившийся в русской школе. Молодой монгол, улыбаясь, по-русски пояснил, что отец напомнил, что в семье мужчины главные, а водка эта подарок. Ведь и лечиться тоже надо чем-то. Оставив себе бутылку, хозяин примирительно передал жене вторую.
       Ночь навалилась внезапно, сразу погрузив всё вокруг в непроглядную темноту. Было новолунье, поэтому на протянутую руку ничего не было видно. Только всполохи огня на кострище под большим казаном бросали неровные тени на стенки юрты, ярко вспыхивали желтые точки искр, и серебряные звезды на темном небосводе сияли своим холодным светом. В юрте зажгли лампу.
       Владимир не забыл о хозяйке. Вытащив из полевой сумки небольшой пакетик, он, улыбаясь, передал его с полупоклоном женщине. Платок, развернувшийся в тусклом свете керосиновой лампы "летучая мышь", поразил красотой всех. Женщины заохали, возбужденно зацокали языками, обступив, примерившую на себе платок, хозяйку.
       Через пару часов в юрте собралась вся семья, рассевшаяся, как и положено из начала времен, согласно старшинству. На почетном месте хозяин, гости, потом сыновья, жены, потом работники с женами. Дети же, крутившиеся вокруг, в счет не шли. Дети были вольны сновать по юрте, устраиваясь где им удобно. Единственными в их семье, кто обладал привилегией нарушать порядок рассадки рядом с хозяином, были два маленьких ребенка - внуки хозяина. Хозяйка усадила их рядом с собой и давала лучшие куски, следя, чтобы дети тщательно прожевывали мясо.
       Посреди пиршества, когда водка была выпита хозяевами и в ход пошла местная пьяная бражка, Владимир, под предлогом покурить на свежем воздухе, выскользнул из юрты. Зайдя за юрту, он присел на обрубок ствола дерева, невесть как оказавшегося в этом месте. Собаки, занятые брошенными им костьми, только констатировали его выход ударами хвостов по земле. Но уже не злобно, а чисто для порядка ради. Всё-таки хозяин с ним, вон, сидит в юрте и кормит его.
       Молодой монгол присел рядом с Владимиром. Он немного выпил, поэтому его русский язык стал немного путаться, в предложениях выскакивали монгольские слова, появлялись и маньчжурские слова. Он тут же сообщил все последние новости происшедшие вокруг. Кто куда поехал, куда пошли ламы из местного дацана, как идет объединение в колхоз местных скотоводов, какие последние слухи циркулировали в степи.
       Владимир вытащил из полевой сумки три пачки патрон, молча передал ему. Парнишка обрадовался. "Отдам две пачки старому Цыдыну. Совсем плохо у него. Денег нет, зверек мало, семья плохо живет. В колхоз тяну, упирается. А как бы хорошо ему было бы со всеми вместе!" - Парнишка засунул пачки за пазуху национального халата, расправил ткань на груди. "Цыдын тут говорил, что видел чужую отару. Маленькую отара. Всего десять - пятнадцать овец и пять мужчин. Чужие. Вчера он их видел у Черных камней. Костер был. Цыдын потом посмотрел их, но, наверно, ошибся. Геологи это, наверно. Много их здесь ходит. А овцы убежали откуда-то. Вон, у Жэндэргэла недавно пропал конь. Волки, говорит, наверно, из стада загнали. И овцы, испугавшись, тоже бежать могли". Владимир согласился с ним. Волки в степи хозяева. Особенно в ночное время. А Жэндэргэл известный в степи неудачник. Хоть богатый, а неудачник.
       *******
       Гаошань перевернул новую страницу учетной книги, быстро в уме складывая цифры в колонке. Торговля шерстью с СССР приносила значительно больше, чем продажа английского товара в Китай. Но ставить всё на торговлю с Россией Гаошань не желал. Его конкуренты, стараясь перебить ему торговлю сосредоточились только на ней, сбрасывая порой продажную цену до закупочной в Австралии. Но он держался на плаву, да еще и зарабатывал на их демпинге. Хотя стоило их снова проучить. Одного раза им видно было мало. Когда в очередной раз они, заключив большой контракт на поставку, обнаружили, что вся шерсть уже скуплена Гаошанем через подставных лиц, они пришли к нему. Тогда разошлись по мирному. А вот сейчас они опять забылись. Ну, ничего, он дождется момента и как следует проучит их. А пока надо найти еще какой-нибудь товар, который могли бы закупать у него. Желательно, как европейцы, так и американцы. Европейский и американский рынки восстанавливались после депрессии, и им много чего требовалось. Сверив конечный результат в книге со своими вычислениями в уме, Гаошань подписался внизу страницы, закрыв сегодняшний день продаж. Что ж, его лавки и торговля с европейцами принес еще один приятный день. Для него приятный день это когда в лавках товара осталось совсем ничего, а выручка подскочила в разы. Эх, если бы так каждый день!
       Ужинать он решил дома один. Отпустив слуг, он устроился на веранде, наблюдая за движением в бухте. Купленные у разносчика пампушки с горячим бульоном как нельзя хорошо грели в этом остывающей от дневного жара веранде. Там, внизу по чернеющей водной глади бухты сновали сверкая разноцветными огоньками катера, сампаны, неспешно пробирались по своим делам, шелестя парусами, важно прокладывал дорогу среди этого хаоса большой пароход, выходящий из бухты. Гонконг погружался в сумерки, расцветая разноцветными огоньками реклам баров, ресторанов, гостиниц и окнами домов.
       Средь этой идиллии созерцания Гонконга, готовящегося к ночной жизни портового города, раздался неприятный звук дверного звонка. Гаошань раздраженно дернул головой. К черту! Сегодня вечером он хочет побыть один. Но кто-то все-таки желал его непременно видеть, давя на уши длинными звонками. Раздраженный Гаошань спустился на первый этаж. Кто же это мог быть? Сяо Лань сегодня играет с подружками в мацзян, его помощник отправился на Новые Территории, чтобы поговорить с контрабандистами по устройству встречи с их главой, так что гостей он не ждал.
       На пороге стоял китаец в строгом европейском костюме со шляпой в левой руке и небольшим чемоданом в правой. Гаошань открыл было рот, чтобы посоветовать коммивояжеру постучать в столь неурочный час себе по голове, но не смог ничего произнести. Что-то знакомое было в этом лице, улыбающемся рядом белоснежных зубов.
       - Ну, что Синьмин? Не узнал? - Спросил незнакомец, обмахнувшись шляпой. - Тут, у вас так жарко, что еще минута и я растаю.
       - Чжуни!!!! - Подпрыгнул на месте Гаошань. - Вот так сюрприз! Давай входи!
       Втянув в прихожую Чжуни, он закрыл дверь и принялся обнимать уже снявшего пиджак гостя. После нескольких минут объятий, верчения и рассматривания друг друга, они поднялись на веранду. Гаошань выкатил новомодную в Гонконге тележку со спиртным и налил обоим, не забыв бросить лед в стаканы. Недавно купленный американский рефрижератор работал исправно, выдавая лед.
       - Значит, так. - Гаошань решительно поставил пустой стакан обратно на столик. - Сейчас мы еще немного выпьем, а потом поедем в Ассоциацию, где поужинаем. Затем отправимся к старому Фану, у него такие девочки, что просто слюнки текут. Где проведем полночи. А под утро пойдем на набережную в ресторанчик старика Лю, где и встретим рассвет. Надеюсь, за то время, пока мы не виделись, ты не заработал язву желудка?
       - Какой там желудок! - Чжуни, хохотнул, махнул рукой в ответ. - Живот наел на уйгурских шашлыках и лапше! Вон, как у настоящего начальника, живот впереди идет!
       - Отлично! Ох, и покутим мы с тобой сегодня! - Зацокав от удовольствия языком, Гаошань принялся наполнять вновь стаканы.
       - Знаешь, Синьмин, - Чжуни замялся, - тут есть одно затруднение...
       - Какое затруднение? - Удивился Гаошань. - Ты у меня гость! И никаких вопросов кто за кого платит!
       - Да, не в этом дело. - Удрученно покачал головой Чжуни. - Деньги не проблема. - Он толкнул чемоданчик ногой. - Тут другое. Мне нельзя появляться вместе с тобой.
       - Что? - Рука Гаошаня застыла в воздухе. Струйка виски тонкой ниткой текла в стакан.
       - Короче, сейчас меня зовут Ван Тиншу, я коммивояжер. Еду в Сингапур, Малайзию, Сиам в поисках товара. А сейчас я в борделе у проституток. И у меня всего девять часов. В семь мой пароход отходит в Сингапур.
       - Так. - Гаошань поставил бутылку обратно на столик. - Опять шпионство?
       - Да, теперь я шпион. - Ухмыльнулся Чжуни, поднимая стакан. - Ну, что за встречу?
       - Да, даже за такую. - Гаошань выпил залпом свой стакан. - Я тебе смогу чем-нибудь помочь?
       - У тебя есть знакомые среди контрабандистов тут, в Гонконге? - Чжуни вытянул ноги в кресле-качалке. - Нам понадобится канал переправки людей и оружия туда и обратно.
       - Это кому нам? - Гаошань ощутил как на него вновь пахнуло тем, уже забытым ощущением опасного бизнеса.
       - Это долго рассказывать, но если начинать, то надо начать с того момента как я поехал в Синьцзян.
       - Рассказывай. - Потребовал Гаошань, подливая в стаканы. - До парохода время есть.
       *******
       Они выехали с раннего утра. Позавтракав остатками вчерашнего пиршества, запив чудным чаем, сваренным на молоке, Владимир и его спутники попрощались с хозяином, хозяйкой, с сыновьями, их женами. Работники уже сооружали из приготовленных саманных кирпичей длинные кошары, в которых колхоз будет зимой держать овец. А ответственным за это будет семья почтенного Церенжапа, сознательного и самого умелого овцевода в здешних краях, добровольно и инициативно вступившего в колхоз. Хороший хозяин и в колхозе на почетном счету и в уважении.
       Собаки, забравшиеся под остывавший всю ночь автобус, дружелюбно помахивая хвостами, разрешили им беспрепятственно погрузиться в автобус. Автобус, вырулив на еле различимую нить дороги, направился прямо на солнце, встающее над горизонтом. Начинался еще один жаркий день, наполненный разгоряченным ветром дорог и запахом нагретой низкорослой колючей травы и полыни.
       "Михалыч" сразу среагировал на крик Владимира, ударив по тормозам. Осколки гранаты ударили только по радиатору, проделав несколько десятков отверстий разного калибра. Вырвавшаяся наружу горячая вода, встала паровой завесой, что позволило, сидевшим в автобусе, выскочить наружу. Огонь велся сразу несколькими нападавшими, но с одного направления. От большого камня, в виде скрюченного горбатого старика. Владимир, подтягивая за собой свою сумку, прополз чуть вперед и отвлек на себя огонь, давая возможность лейтенантам сообразить, что делать. И они сообразили. Один остался с Владимиром, прикрывая его, второй с "Михалычем" поползли вокруг автобуса, стараясь обойти нападавших с фланга, которые стреляли очень плохо, прицеливаясь, высоко поднимались. Владимир сразу убил одного из них, который был ближе к нему, а "Михалыч" с другим лейтенантом подстрелили еще двух. Видя, что засада провалилась, нападавшие бросились отходить за камень, но тут же потеряли еще одного. Пока Владимир перезаряжал свой "Маузер", лейтенант снял неосторожно подскочившего с земли бандита. Оставшись втроем, нападавшие бросились в рассыпную, но "Михалыч" и второй лейтенант отрезали им пути к отступлению, зажав в небольшой лощине двоих. Третий же успел добежать до камня, но, получив пулю от Владимира в ногу, вынужден был ползком спрятаться за камень.
       - Гадов брать надо. Хотя бы одного живым. - Крикнул Владимир, расстегивая пояс и оставляя его на земле. Без пояса удобней было бежать.
       - Так это мы живо! - Отозвался с бесшабашной беспечностью лейтенант, набивая патронами барабан "Нагана". - Никуда не денется. В ногу получил, далеко не уползет.
       - У него могут быть гранаты! - Владимир смахнул пот со лба. - Идем так. Сначала я бегу, потом на счет "и раз" бежишь ты. На счет "и три" падаешь. Понял?
       - Ха! Как не понять! - Блеснул глазами лейтенант. - Сейчас мы этого гада.
       И не успел Владимир что-то сказать, как тот вскочил и так припустил к камню, что зажатые в лощине диверсанты успели только два раза выстрелить.
       Когда к камню подбежал запыхавшийся Владимир, диверсант уже лежал связанными за спиной руками, а лейтенант уже сидел на нем сверху. Одной рукой утирая пот со лба, второй, захватив за волосы, он тыкал диверсанта лицом в землю, что-то приговаривая. Оставив ему диверсанта, Владимир стал ползком подбираться к краю лощины, в которой затихли двое других диверсантов. "Михалыч" и второй лейтенант также стали подбираться к лощине со своей стороны. Владимир быстро соображал. Получалось не очень приятная картина. Взять наскоком их не возможно. Людей, ты, да я, да мы с тобой. Тем более, если у диверсантов есть гранаты. Остается только брать "на испуг". Но делать надо это как можно быстрее, так как диверсанты могут опомниться и что-нибудь придумать.
       - Эй, там, в лощине! - Крикнул он, показывая рукой "Михалычу" что бы они залегли и были готовы к стрельбе на поражение. - Жить хотите? У нас гранаты. Закидаем сейчас. Одного вашего живым взяли, а больше нам, как понимаете, не надо. Просто не хочу брать грех на душу.
       - А чего добрый такой-то? А? - Отозвались из лощины.
       - Так, я ж говорю. - Владимир устроился за камнем поудобней, стал дозаряжать "Маузер". Все-таки, пуля или осколок задели его левую руку. Рана саднила, а рукав гимнастерки постепенно пропитывался кровью. - Не хочу брать греха на душу. Вот сейчас монголы прискачут, они вас без стрельбы возьмут. Ну, а что потом, сами понимаете.
       - А что нам монголы? - В лощине сменили тон. - Нам, что вы, что они - одинаково. Каюк.
       - Гарантирую жизнь, если сдадитесь нам. - Владимир приготовился к стрельбе. Лейтенант "успокоив" захваченного диверсанта, плюхнулся за ним, поигрывая "Наганом", показывая всем видом свою готовность нырнуть в лощину. Пришлось Владимиру, показав кулак, отправить его обратно к "тюку".
       - Дай подумать. - Откликнулись из лощины.
       - Понимаешь, времени нет. Стрельбу слыхали, до заставы, сами знаете, не очень далеко. Так что...
       - Ладно, сдаемся! - Крикнули из лощины и на бровку лощины, блея, выскочило с десяток овец. Погнав их вперед, диверсанты надеялись проскочить под их прикрытием. Но "Михалыч" с лейтенантом быстро среагировали, и уже через минуту всё было кончено. Один был убит, второй ранен и взят в плен.
       Оставив лежать плененных по разные стороны автобуса под охраной "Михалыча", Владимир послал лейтенантов собирать оружие и убитых. Сам же сел на землю и прислонился спиной к колесу. На душе у него было мутно. Нет, рана его не беспокоила. Дело было в другом. Сегодня он воочию увидел, как он сдал за последнее время. Бросок молодого лейтенанта был для него ошеломляющим. Он действительно стареет. И наверно надо что-то придумывать для себя другое занятие, чем бег по пустыням и степям.
       Всего диверсантов оказалось восьмеро. В ходе осмотра местности нашли восьмого в метрах в десяти от камня, слегка приваленного землей. Посиневший труп показывал, что тот умер от укуса ядовитой змеи. Оставшиеся в живых диверсанты молча лежали на солнцепеке, скрипя зубами, видя, как стаскивают убитых и потрошат их мешки. Ни карты, ни блокнотов и никаких записей у них при себе не было. Что ж, надо было допрашивать. Не могли же они прийти сюда только для того, чтобы напасть на их автобус, случайно оказавшийся на этой дороге?
       "Михалыч", матерясь, обошел автобус и, покачивая головой, вытащил из своего бардачка сигнальный пистолет. Пока он заряжал патрон красной звездочки, Владимир узнал, что радиатор восстановлению не подлежит, передние колеса и шины, также только на выброс, а про стекла и говорить нечего. Надо было просить помощи от монгольских пограничников.
       ********
       - Теперь вот всё. - Гаошань капал сургуч на закрытые клапана писем и придавливал своей личной печатью. - Не перепутай. Это в синем конверте - отдашь в Сингапуре. Тому торговцу старыми катерами. Розовый - в порту Паттайя Сиамского королевства, мадам Кван. Да, это у которой бордель "Зеленый листок". Зеленый отдашь в Куала-Лумпуре, адрес у тебя также записан. Остальные далее по списку. Все они мои торговые агенты, продают потихоньку кто - английское, кто еще что-то. Но все ужасно падкие на деньги. Учти это. Денег в руки не давать. Только после того как сделают. Так,... - задумался Гаошань, помахивая последним конвертом, в которое было уложено рекомендательное письмо для Чжуни, - Вроде всё, что мог приготовил.
       - Это и так очень много. Даже и не знаю, что и делал бы без тебя. - Чжуни смахнул пот со лба, потянул пустую бутылку. - Вот, незадача. Кончилась.
       - Чтобы у меня и кончилось? - Гаошань заржал. - У меня в подвале французского коньяка ящиков двадцать. В Китай отправить собрался. Да, пошлины хотят взять большие. Не выгодно. Буду через контрабандистов вывозить. А давай, я тебе один ящик подарю? Будет чем расплачиваться в портах, где иногда бутылка коньяка лучше, чем пачка денег. Особенно если говоришь с моряками, а не береговыми чиновниками.
       - Слушай, Синьмин. - Чжуни подтянул к себе чемоданчик, раскрыл его. - Вот тебе деньги...
       - Ты что? Обидеть меня хочешь? - Вскинулся Гаошань. - Ты серьезно хочешь меня обидеть?
       - Слушай! - Чжуни вытащил несколько пачек английских фунтов. - Ты меня не слышишь? Для работы нужны деньги! Ты из своих будешь платить контрабандистам? Нет же? Вот, так что держи. Но много не дам. И вообще, откуда у тебя такая русская щедрость?
       - К чертям пошёл! - Гаошань покачиваясь, ушел в комнаты. Чжуни, покачав головой, аккуратно пристроил несколько пачек на нижней полочке тележки, придавив их тяжелым блюдом с огрызками фруктов.
       - Вот, удостоверься. Настоящий французский коньяк! - Гаошань помахал перед лицом Чжуни бутылкой. В другой руке он держал поднос, на который свалил всё съестное, найденное на кухне. - Сейчас проверим, как оно с виски сочетается.
       Коньяк плюхнулся в стаканы, перемешиваясь с виски. Приятели, препираясь, выпили, снова налили. Большие часы в комнате громко пробили пять часов. В сереющем рассветном воздухе, над правильными газонами небольших английских садиков поплыла песнь китайского рыбака, столь же протяжная и щемящая душу, как его нелегкая жизнь на лодке.
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Регентов Дмитрий Павлович (regentov@nm.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 73k. Статистика.
  • Глава: Детектив
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.