Аннотация: Крысы-мутанты, бомжи-людоеды и ржавые советские разрезалки пополам... Ничего подобного вы не найдете в романе. Ведь подлинная правда о московском метро куда страшнее...
Полный текст романа можно найти вот здесь.
Овчинников Олег. ПРОМЕТРО.
Пролог.
Погружение.
Уже на эскалаторе, я еще раз бросил взгляд на часы. Кристаллики под трещинкой на стекле сложились в знакомые цифры - 22:45. В полумраке сводчатого зала, плавно огибающем одинокие сталагмиты неразбитых ламп, зеленоватый свет цифр кажется успокаивающим. Теперь я в любом случае успеваю: даже если умудрюсь намотать пару витков по кольцу, буду дома задолго до 0:48. Поэтому беспокоиться мне не о чем. Абсолютно не о чем.
Если бы не заигрался на работе, давно бы уже был на месте. Все-таки компьютерные игры - страшная сила. Страшнее только стратегические компьютерные игры. А самая страшная, на мой взгляд, Герои! Те, которые "Меча и Магии". Можно месяц просидеть, не разгибая спины и занимаясь, в сущности, бесполезным делом, приведением таблицы рекордов к каноническому виду. Чтобы слева - столбец из десяти одинаковых "PASHA", или как там вас зовут, а справа - выводок черных драконов. Смысла никакого, но затягивает ужасно. Как там было у Валерьева? "Если вам скажут, что сужать весь мир до размеров компьютерного экрана мелко и глупо, ответьте, что у вас 25-дюймовый монитор". Нет, в рассказе было как-то по-другому. Ну и черт с ним! Какая разница, мир так или иначе ограничен всегда, просто в разных ситуациях - разными рамками. Дома ими станет экран телевизора. Или страница книги. Или... Нет, все-таки экран: сегодня же очередной "Монти Пайтон".
Сейчас, например, мир сжат до размеров эскалатора. Нестабильный, непрерывно движущийся мир, населенный несколькими запоздалыми странниками. И один из них - рыцарь без страха и упрека по имени Павел, Ночной Спаситель Человечества, который покинул родовое поместье (кстати, Павелецкая - не в его ли честь названа?) и спустился в подземелье, чтобы пройти мрачным и полным опасностей лабиринтом, выйти из него где-нибудь в районе Менделеевской и спасти то самое человечество. В очередной раз. Только за этот месяц - уже десятый!
Нет, нельзя так, нельзя. Все праздники - без выходных. В отпуск бы, недельки на три, а? Жаль, из Москвы уезжать нельзя! Третий год как привязанный!
Далеко внизу пара, парень и девушка из Кореи, а может, мужчина и женщина из Японии, - за прищуром глаз гражданства и возраста не определишь - приступом штурмовала соседний эскалатор. Девушка все не решалась шагнуть на движущуюся дорожку, парень тянул ее за руку, а она упиралась. Заметно, что парень и сам не особо стремился ступить на "лесенку-чудесенку". Оба смеялись и волновались, как дети.
Что, представители Японско-Корейского государства, никогда эскалаторов не видели? Похоже на то. Наверное, там, где они живут, с метро напряженка.
Шумные иностранцы наконец, взявшись за руки, прыгнули на первую ступеньку. Глаза от ужаса расширились почти до человеческих размеров, на лицах - такая решимость, с какой в пропасть шагают. "Если ты прыгнешь, то и я прыгну!" Наверное, теперь весь вечер будут гордиться собой. Ну и Бог с ними. Японский! Пусть живут. Пусть все живут...
На металлическом желобе справа от поручня через каждые полтора метра есть маленькие поперечные канавки. Если вести по нему рукой, то нужно каждые две секунды на мгновение отнимать пальцы от металлической поверхности, чтобы не "споткнуться" о канавку. Если приноровиться, можно делать это с закрытыми глазами. Главное - чувствовать временной интервал и не спешить. Я часто играю с эскалатором в эту нехитрую игру, и почти всегда выигрываю. Потому что у меня замечательное чувство времени. Мне приходится развивать его не первый год.
Что-то с тихим металлическим шелестом заскользило по желобу сверху вниз. Кругляш монетки несильно ткнулся мне в пальцы и остановился. За семь канавок до верной победы мне пришлось открыть глаза, чтобы оценить номинал. Два рубля. Незаметным движением я отправил монетку в карман, где она с тихим звоном присоединилась к прочей мелочи. Все верно, деньги к деньгам! Спасибо тебе, неизвестный попутчик. Надеюсь, ты простишь, если я не стану оборачиваться, чтобы поблагодарить тебя?
Я легко соскользнул с эскалатора и двинулся к переходу на кольцевую линию, борясь с искушением обернуться и посмотреть, с какими приключениями пара японо-корейцев будет покидать эскалатор.
Почему я всегда еду от Павелецкой до Менделеевской по левой стороне кольца? Что мною движет в этот момент? Привычка к левостороннему обходу лабиринтов? Инстинкт мужчины, который при всем богатстве выбора всегда стремится уйти налево? Какие-то психологические комплексы, вроде детской боязни правизны? Ведь достаточно взглянуть на схему, чтобы понять, что это, по меньшей мере, неэффективно! По правой стороне всего шесть станций, по левой - семь. Не знаю. Наверное, когда-то давно один раз неправильно сориентировался, а потом - уже привычка. Условный рефлекс.
Метро для москвича - вообще бесперебойный источник условных рефлексов. Практически бесперебойный. Это целый кусок жизни, настолько неизбежный, что стал почти незаметным. Попадающий в метро человек становится сомнамбулой, он ни о чем не думает и ничего не хочет. Только прожить этот кусок жизни в очередной раз. Он не способен на сознательные действия, только условные рефлексы. Он встает на неподвижный эскалатор и в первый момент непроизвольно дергается назад, словно резиновая ступенчатость все-таки уходит у него из-под ног. Садится в вагон и сразу засыпает. Иногда во сне шелестит страницами. Ему невдомек, что книжка всякий раз одна и та же, меняется только обложка. Он не слышит названия станций, мимо которых проезжает, и реагирует только тогда, когда неизменно приветливый голос скажет ему из динамика что-нибудь вроде: "...Менделеевская, переход на..." И тогда он встанет - не проснется, нет, просто встанет - и пойдет. Походкой зомби-мутанта с пятью единицами атаки и тремя - защиты. И только выйдя из метро, он проснется. Сразу же напрочь забыв о своем недавнем пребывании в мрачных катакомбах реальности, где никогда не светит солнце и воздух нагревается, скрадывая тепло человеческого дыхания.
Что-то я совсем загрузился сегодня. Пора, давно пора в отпуск! Завтра же и поговорю с шефом! Крепостное право, в конце концов, давно уже отменили. Рабовладельческое, кстати, тоже...
Да Бог с вами, если для вас это важно, сегодня поверну направо! Сэкономлю эти никому не нужные пять минут, чтобы потом думать, как получше их убить. Все!
Я замер на секунду под свисающим с потолка табло с названиями станций - ни дать ни взять витязь на распутье - и решительно повернул направо. Легкая пробежка - и двери последнего вагона с неприятным шумом захлопнулись за моей спиной, а скрипучий голос Буратино, замученного тяжким похмельем, откуда-то сверху и чуть слева сообщил, что "Павеле..."
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВВЕРХ ПО КОЛЬЦУ.
Глава первая.
...цкая. Осторожно, двери...
Я обвел вагон спокойным, не пристальным взглядом. Пассажиров оказалось немного, что и неудивительно в столь поздний час. На ближайшем ко мне сиденье - пенсионер в темных очках, похожих на токарные. Справа от него дремлет классическая "дама с кошелкой". Прямо напротив - парень с красным лицом, если не сказать "рожей", в очках с сильными диоптриями. Глаза за стеклами - как две бледные рыбины, взирающие на мир сквозь мутное стекло аквариума. Рядом - парочка тинэйджеров, явно гетеросексуально ориентированных. Он - выбрит под ноль, она - совсем наоборот. Еще несколько пассажиров теряются в уходящем в перспективу интерьере вагона. Ничего особенного, лишь в одном месте мой взгляд замирает, споткнувшись о чей-то внушительных размеров бюст, плохо замаскированный белым свитером.
Я сел по левую руку от пенсионера в очках. И уже спустя мгновение понял, что, совершил ошибку, но не пересаживаться же теперь! От пенсионера отчетливо пахло тройным одеколоном. По крайней мере именно таким я всегда представлял себе его запах. Ну да ладно, потерпим; это еще не худший аромат, с которым можно столкнуться метро.
Странно, старик-то не похож на алкоголика. Обычный пенсионер, одет в парадное: черный френч и штаны с лампасами. Если учесть еще эти токарные примочки - просто man in black на пенсии получается. И в лице, кстати, что-то от Томми Ли Джонса. Может, морщины? А еще у старика вся грудь в медалях. Плащик, наверное, специально не накинул, чтобы всем видно было: вот идет герой! Которому легче замерзнуть на ноябрьском морозе, чем остаться без внимания окружающих.
Меня такие почти не раздражают. До тех пор пока не затягивают свою вечную заунывную песню. О том, как хорошо им жилось при Сталине, при Брежневе... реже - при Горбачеве, и как плохо стало сейчас. Или о мизерной пенсии. Или о том, что нынешнее поколение сплошь состоит из наркоманов и моральных уродов. Правда, нынешним поколением старики считают скорее тинэйджеров, чем моих сверстников. Мы-то уже проходили в моральных уродах положенное время, успешно преодолели двадцатипятилетний рубеж, и теперь великодушно амнистированы. Но слушать постороннее нытье все равно неприятно.
Занятные очки у старика, я только сейчас разглядел. По форме напоминают токарные, а вот цвет стекол... если это не побочный эффект плохого освещения... стекла кажутся немного разноцветными. Одно почти черное с уклоном в зеленый, другое как будто темного-красного цвета. Или они так поляризуются?
Ну вот! Чего боялся... Старик заметил мой к нему интерес и обернулся в мою сторону. Пьяно улыбнулся, будто старому знакомому, и заговорил с таким облегчением в голосе, словно мое появление освободило его от многолетнего обета молчания. Стоило ему заговорить, исходящий от старика аромат дешевого парфюма странным образом усилился.
- Ты посмотри, до чего эти сволочи страну довели! - начал он, опустив ненужное предисловие.
Ну, а я что говорил?
Стараясь не раздражать без нужды пьяного человека, изображаю заторможенного:
- Какую страну-то, дедушка?
- Э-эх! - Явное неодобрение в голосе. - Уже и не помнят, в какой стране живут! Забыли Россию-матушку. А ведь она-то все помнит! Все...
Он на пару секунд замолчал, расчувствовавшись, потом продолжил с вызовом:
- И в эти руки мы вынуждены передавать рычаги управления? А?
- Какие рычаги-то? - начинаю сердиться я. - Какие рычаги? У меня вот - только маленький рубильничек, мне по уши хватает. Мозоли уже натер об этот рубильничек.
- О-о-ой, - простонал пенсионер. - Какие рычаги... Не-е-ет, когда я был таким как ты... - он пошевелил губами, подбирая самые действенные слова, и закончил грозно, но непоследовательно, - я таким не был!
На этом старик отключился. Голова безвольно откинулась на спинку сиденья. В таком положении стало отчетливо видно, что очки у него действительно двухцветные.
Вот и славненько! Я незаметно огляделся: не обратил ли кто внимания на наш словесный спарринг. Соседка справа по-прежнему дремлет, намотав на запястье ручки большой холщовой сумки в полоску. Тинэйджерам, похоже, вообще ни до кого. Зато сосед напротив смотрит на меня с фальшивым сочувствием во взгляде. По широкой ухмылке видно, что наблюдаемая сцена доставила ему удовольствие. Слегка улыбаюсь в ответ, пожимаю плечами, мол, с кем не бывает?
Лицо парня очень скоро снова утратило какое бы то ни было выражение, остался только цвет - устойчивый, красный. Из сумки, лежащей на коленях, парень достал пол-литровую банку светлого "Хольстена" и открыл пиво движением, каким пехотинец выдергивает чеку из гранаты. Из образовавшегося в крышечке отверстия с громким шипением ударил фонтанчик пены, и парень быстро припал к нему губами, чтобы не забрызгать куртку и брюки. При этом обнаружилось, что несколько передних зубов у него металлические. Судя по звуку. Дзинь! Парень кончил пить и рукавом стер остатки пены с подбородка. Под ногами у него лениво перекатывались две искореженные банки, по форме напоминающие те же гранаты, но с полностью израсходованным боезапасом.
Отдыхают же люди! Наверное, после праздников остановиться не могут. Пенсионер вот этот тоже... Не удивлюсь, если он от демонстрации отбился. Третий день километры по кольцу наматывает и напевает про себя:
"Наш паровоз, вперед лети,
На встречу эскадронов!
Другого нет у нас пути,
И больше нет жетонов.
Я на Добрынинской сойду,
В руках моих - винтовка,
И всем, в кого не попаду,
Устрою поинтовку..."
Глава вторая.
"Станция Таганская. Осторожно..."
- тактично поправил меня голос из динамика.
Точно, не Добрынинская, а Таганская! Я же сегодня в другую сторону еду! В коем-то веке, можно сказать, правильно сориентирован. Как электрон.
Или как эти двое напротив.
Тинэйджеры продолжают самозабвенно целоваться. Ее глаза закрыты, их цвет, наверное, так и останется для меня загадкой. Его рука заблудилась в ложбинке между ее грудей.
Вздыхаю: и почему за поцелуи в транспорте не штрафуют? Разве так можно? Нужно же хоть немного думать об окружающих... некоторые из которых в слове "секс" слышат только три последние буквы. Попросить его, что ли, уступить мне место как старшему по возрасту? Так ведь не уступит...
Иногда он отлепляет свой рот от ее губ и что-то шепчет ей на ухо. То ли ласковые нежности, то ли пересказывает текст песни, которая играет в наушниках. В этом случае я ей особенно не завидую: судя по отдельным звукам, которые доносятся до меня, бритоголовый слушает "Prodigy". Что бы там ни было, девчонке определенно нравится. Она улыбается, не открывая глаз.
В общем, смотреть на них совершенно не хочется.
Куда приятнее уткнуться в книжку любимого Игната Валерьева. Что я и сделал, раскрыв средней пухлости томик в чуть потрепанной мягкой обложке на странице, заложенной потерявшим актуальность проездным билетом.
Закладка указывала на начало нового рассказа.
ТРИЖДЫ ИНИЦИИРОВАННАЯ.
(ритуал первый)
По мере того, как под воздействием божественного резца Создателя... Нет, лучше - кисти. Чтобы не порождать неуместные стоматологические ассоциации...
Так вот, по мере того, как под воздействием божественной кисти Создателя один за другим формировались ее органы чувств, отголоски окружающей реальности проникали в ее сознание, используя для этого все новые и новые лазейки.
Первым появился слух. Не сразу смогла она разделить доносящиеся до нее звуки на составляющие, вычленить из них основные, перестать отвлекаться на второстепенные. А когда она непостижимым образом - может быть, это пришла на помощь генетическая память? - обнаружила у себя способность интерпретировать получаемую таким образом информацию, составляя из звуков слова, то с удивлением поняла, что слышит чью-то речь.
- У каждого дела запах особый ты тракториста понюхать попробуй но лучше всего все же пахнут бомжи в их запахе нет полуправды и лжи его воспоет моя скромная лира он суть эманация данного мира... - говорило неизвестное существо.
Голос его был монотонным и неразборчивым. Существо сильно гундосило и проглатывало окончания. "У кажнага дела..." - примерно вот так. Вдобавок, в звучащей речи начисто отсутствовали знаки препинания, так что очнувшаяся далеко не сразу поняла, что слышит стихи.
- Прощай немытая россия страна бомжей страна ментов и вы ублюдки голубые и ты мой добрый старый тов всегда довольный сам собой своим окладом и страной.
- Сестра, заткнись, а? Без тебя тошно, - грубо, но беззлобно произнес другой голос.
- А я и так уже закончила, - без выражения отозвалась первая. "Захончилэ".
Теперь стало ясно, что существо, читавшее стихи, относится к женскому полу. Хотя по голосу это было трудно предположить.
Внезапно пришли запахи, принеся с собой соответствующие обонятельные ассоциации.
Пахло сильно и приятно...
Пахло действительно сильно и, скорее всего, даже приятно, но концентрация запаха давно уже превысила предельно допустимую. Хотя прервать чтение меня вынудил не сам запах, а его источник.
Спящий пенсионер в порыве пьяной доверчивости склонил свою голову мне на плечо, что меня совсем не обрадовало. Я непроизвольно передернул плечами; его голова легонько подпрыгнула и вновь уткнулась носом мне в ухо. Запах одеколона стал совершенно непереносим. У каждого дела запах особый? Господи, чем же и как долго нужно заниматься, чтобы от тебя так несло?
Я еще раз дернул плечом, теперь уже сознательно. Голова пенсионера перешла в вертикальное положение, но было очевидно, что долго она так не продержится. Как сказал бы Костя Кинчев, окажись он на моем месте: настало время линять!
Заложив книжку пальцем, я перебрался на сиденье напротив. Сел чуть поодаль от краснолицего любителя пива, который не преминул подмигнуть мне через сантиметровый монокуляр линзы. В его мутных глазах я читал смутную угрозу. Я вообще не люблю общаться с пьяными, а уж когда сам я трезв, как предметное стекло...
С некоторым злорадством я наблюдал за тем, как голова пенсионера начала медленно клониться в ту сторону, где недавно находилось мое плечо. Но все-таки достаточно осторожно: пройдя точку предполагаемого контакта, она остановила свое движение. Пенсионер резко дернулся во сне, бессмысленно встряхнул головой и, успокоившись, примостился к мощному плечу соседки справа. Та никак не отреагировала, только пошевелила рукой, проверяя, на месте ли сумка. Спящая пара, слегка соприкасающаяся головами, выглядела довольно трогательно.
...здесь были и естественные запахи, которые она с удовольствием узнавала и классифицировала: пахло смолой, слегка подгоревшей жареной картошкой, шерстью какого-то домашнего животного; и искусственные: густой запах свежей краски, навязчивый - мятной жевательной резинки, и слабо ощутимый за ним - аромат недавно выкуренной сигареты. От этих запахов в сочетании с легкой вибрацией, которую она начала ощущать, ей стало гораздо уютнее.
Интересно, я тоже могу говорить? - подумала она.
Но попробовать не решилась.
- Ты уже слышишь? - обратился к ней чей-то незнакомый голос. Спокойный, тихий, вызывающий доверие. - Я вижу, что слышишь. Только отвечать пока не пытайся, ладно? Это бесполезно. Мне кажется, он специально оставляет нас немыми, пока не закончит первый этап. Чтобы не слышать наших воплей.
- Кто это он? - попыталась спросить она, но не нашла на своем лице ничего, что смогло бы сложиться в эти слова.
- Или не специально, - продолжил голос. Слова он произносил протяжно, делая ударение почти на каждой гласной в слове: "спЕцИАльно". - Иногда у меня возникает уверенность, что он вообще нас не слышит.
- Приготовься, он начинает, - тот же голос, но иная интонация: настороженность, и еще - самую капельку - злость. - Сейчас будет немножко больно. Не бойся, хорошо? Ты выдержишь.
От предостережений голоса ей стало не по себе. Когда же она поняла, что не может пошевелить ни руками, ни ногами - они были словно притянуты к телу веревками, хотя никакого постороннего давления она не ощущала - охватившее ее беспокойство, минуя стадию волнения, трансформировалось в панику, которая ватным одеялом окутала сознание, не пропуская наружу ни единой мысли, кроме: "Я не выдержу! Я никогда не знала боли, я не умею с ней бороться. Я не выдержу! Я буду кричать! Вот так: а-а-А!".
Но кричать она не могла. Даже когда нестерпимо резкая боль пронзила ее тело чуть пониже живота, заставив кровавым костром расцвести связанный с нервными окончаниями участок мозга. Даже когда боль расползлась по телу в стороны от эпицентра и стала настолько невыносимой, что она вообще перестала чувствовать всю нижнюю половину своего тела. Даже тогда она не произнесла ни звука. Вопило только ее сознание.
- Ну вот и все, - успокаивающе и с каким-то внутренним облегчением произнес знакомый голос. - Дальше так больно уже не будет. Только нудно и долбливо. - И добавил, невидимо улыбнувшись: - А ты молодец! Хорошо держалась. Я, когда была на твоем месте, сразу вырубилась.
Должно быть, ее травмированное сознание уцепилось за последнюю произнесенную фразу, восприняв ее, как указание к действию. Последнее, что она услышала, прежде чем погрузиться в глубокое забытье, была фраза, произнесенная уже четвертым, громким и бодрым голосом:
- Ну что, елы-палы, здравствуй что ли? А, сестра?
Если потом и было долбливо, она этого уже не чувствовала...
Следующая страница начиналась словами "(ритуал второй)", а, как известно, между первым и вторым... самое время отдохнуть глазами. Уж больно мелкий в книжке шрифт. А тут как раз сильно реверберированный голос с деревянными интонациями заявил, что
Глава третья.
"...Курская. Уважаемые пассажиры! Уходя, не забывайте свои вещи. О вещах, оставленных другими пассажирами..."
"Другими" в исполнении диктора прозвучало как "дикими".
Приятно все-таки пишет Валерьев! Грузит по полной программе. Это я вам не как программист говорю, а как большой поклонник его творчества. Так грузит, что крыша едет у обоих. То есть сначала тебе кажется, что это у писателя крыша поехала, причем быстро. Но потом момент наступает, когда и ты сам вроде как от него заражаешься... или заряжаешься, если хотите... и крыша уже у тебя начинает съезжать, разве что не с такой скоростью. И только в конце понимаешь, что все это - просто ловкий обман: и не ехала у него крыша вовсе, притворялся он. А когда по второму разу читаешь, вообще понять не можешь, как у тебя от первого-то крыша могла поехать? Но все равно приятно. Это как раз тот случай, о котором классик сказал, мол, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад. Не знаю, понятно ли я объяснил, но вот именно так я к Валерьеву и отношусь.
И вообще, что я тут распинаюсь непонятно перед кем? Читайте сами!
(ритуал второй)
Когда сознание вновь посетило ее, вместе с ним пришло чувство полной душевной опустошенности и... какой-то физической незаполненности, если можно так сказать.
Кроме того, она с удивлением поняла, что смотрит на окружающий мир своим единственным глазом.
Мир оказался намного меньше и... хуже, чем она успела себе представить, пока была слепой. По крайней мере та часть мира, которую она видела перед собой. А поскольку тело по прежнему не подчинялось ей, изменить точку зрения она не могла. Над ней был серый потолок с опасно нависающими ошметками штукатурки и коричневыми потеками в том месте, где потолок становился стеной. Стена, тоже серая, была оклеена старыми газетами, среди которых преобладали страницы еженедельника с подозрительным названием "Семь соток". Выцветшие листы стыковались друг с другом плохо, словно российские и американские космические станции. Еще на стене поверх газет висела бумага официального вида: то ли грамота, то ли диплом. Со своего места она смогла рассмотреть только заглавные буквы "ИТД". Буквы как будто подводили итог всей равномерно размазанной по стене информации и одновременно гарантировали ее продолжение. И т. д., и т. п., и проч.
Единственным элементом мебели, кото
рый она могла видеть из своего положения, была деревянная полка, на которой с некоторым изяществом были разбросаны несколько причудливо изогнутых гвоздей, пачка папирос "Три богатыря" и смятый кусок наждачной бумаги.
Унылость окружающей обстановки усугублялась тусклой лампочкой, свисающей с потолка на длинном, в двух местах залепленном изолентой, проводе. Лампочка раскачивалась на сквозняке, заставляя шевелиться тени по углам комнаты и символизируя собой ответ на известную детскую загадку про грушу, которую никто не хотел есть.
- Ну что, оправилась слегка?
По голосу она сразу узнала в странно ковыляющей незнакомке ту женщину, которая находилась рядом с ней во время экзекуции и старалась по возможности смягчить последствия перенесенного шока. И она, разумеется, очень благодарна ей за это, но... Боже мой, как же она уродлива! Низкого роста, довольно плотная, в общем - фигура еще куда ни шло, но лицо!.. И волосы!.. Лысеющая женщина! Не бритая, а именно лысеющая. Странная тень, отбрасываемая непонятно чем на слишком высокий лоб, похожая на нечаянный мазок кисти, и очки в широкой прямоугольной оправе, надежно закрепленные на слегка оттопыренных ушах, внешнего вида тоже не улучшали.
- Ну как ты, сестренка? - спросила незнакомка. В ее голосе было столько заботы и душевного тепла, что физическое уродство уже не так бросалось в глаза. - Будем знакомы? - Она приветливо улыбнулась. - Я - Маша.
- А... я... - медленно произнесла она, так и не сумев придать фразе вопросительного оттенка. - Как... меня зовут.
Собственный голос чрезвычайно поразил ее. Он был хриплым, неожиданно грубым, а главное, совершенно незнакомым.
- А ты теперь - Ио! - раздался за ее спиной другой голос, тот, который она услышала последним, прежде чем потеряла сознание. - Ио, понимаешь?
Еще одна сестра появилась в области видимости. Тоже далеко не красавица: грубые черты лица, седые волосы. Зато держалась так уверенно и бодро, что седина ее казалась сильно преждевременной.
- Меня Барбарой все зовут, - представилась вновь подошедшая. - Не Санта Барбарой, так что не надо острить. Просто Барбарой. Вот она - просто Мария, а я - просто Барбара! - И громко засмеялась своей непонятной шутке.
- Ио? - повторила Ио. - Странное имя. Что оно означает?
- Тихо! - внезапно насторожилась Маша. - Возвращается! - И быстро зашептала на ухо Ио: - Не волнуйся, теперь уже недолго осталось - только руки и ноги. Ну, и второй глаз. Больно больше не будет. Ты, главное, не дергайся, и все пройдет нормально.
- Да, не пытайся двигаться, - посоветовала Барбара, тоже перейдя на шепот. - А то...
Вместо продолжения фразы седая сестра с видимым усилием вытянула вперед правую руку и медленно поводила ею перед лицом Ио. Короткие сглаженные обрубки, оставшиеся на месте среднего и безымянного пальцев, медленно шевелились. Их движение было красноречивее любых слов.
Ио отчетливо поняла, что резец Создателя действительно существует. И используется иногда для целей, отличных от созидания.
Может быть, именно вид изуродованной руки Барбары, превратившейся в клешню, послужил причиной второго обморока Ио. А может, приближение огромного - намного больше, чем Ио была в состоянии вообразить, но все-таки человеческого - лица, внезапно заслонившего от нее весь видимый мир. Лицо плотоядно улыбалось, обладало, по меньшей мере, двухнедельной щетиной и с очевидностью не могло принадлежать никому, кроме Создателя...
По-видимому, во время следующей операции, в чем бы она ни заключалась, Ио не совершила никаких лишних движений. Когда она вновь смогла открыть глаза, их было уже два. Кроме того, Ио внезапно почувствовала, что у нее то ли появились руки и ноги, то ли она просто обрела способность управлять ими. Конечности слушались плохо: ноги вообще едва шевелились, а развести в стороны руки ей удавалось ценой огромных усилий; они удерживались в таком положении несколько секунд, потом вновь опускались и безвольными веревками свисали вдоль тела. Но все же это был заметный прогресс по сравнению с предыдущим ее состоянием. Ио не сомневалась, что когда-нибудь научится полностью контролировать свое тело. Это лишь вопрос времени.
Правда, Ио немного смущал небольшой черный предмет непонятного назначения, намертво пришитый к ее левой ладони. По виду он напоминал перископ игрушечной подводной лодки, только без оптических элементов. Избавиться от него не было никакой возможности.
Спиной Ио ощущала гладкую и холодную поверхность стола. Как и при первом ее пробуждении, окружающий мир обращался к Ио стихотворным приветствием:
- Малыш и Карлсон, день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный,
Окстись, красавица, окстись!
Открой сомкнуты негой взоры,
Пора нам смазывать моторы
И в чушь прекрасную нестись...
- Заткнись, а? - без злобы и особой надежды сказала Барбара. - Проснулась она. От твоих стихов мертвый проснется.
- Да? - обиженно произнесла гундосая. Обида подразумевалась, но никак не выражалась интонационно. - А когда ты перед сном затягиваешь свою "Раскинулось море широко", думаешь, всем нравится? - И начала декламировать, по-видимому, экспромтом, однако, не переставая при этом шелестеть бумагой:
- На палубу вышел, а палуба - хрусть!
И паника сердце пробила,
В холодных, как айсберг, глазах его грусть:
"Титаник" ему стал могилой.
- А ты - не понимаешь ничего в искусстве, так не выеживайся! - заявила оскорбленная в своих чувствах Барбара. - А то мы тебя живо...
- Тихо всем! - произнес новый голос, громкий и властный. - Новенькую испугаете! Помогите лучше.
Раздались чьи-то шаги, сопровождаемые громким шарканьем. Чьи-то сильные руки помогли Ио встать на ноги. Чьи-то заботливые пальцы железной хваткой вцепились в локоть, не давая потерять равновесие. И только обернувшись, Ио наконец увидела чьи.
Рядом с ней неплотным полукругом стояли четыре женщины. С Машей и Барбарой Ио уже была знакома. На лице третьей, той, что читала стихи, двумя жирными росчерками выделялись густые черные брови. Больше в нем не было практически ничего примечательного: ведь нельзя назвать примечательными маленькие поросячьи глазки или провисающие мешки под глазами, незаметно переходящие в щеки, как у бульдога. Лоб четвертой женщины украшала крупная бородавка, похожая на оплодотворенную самку колорадского жука. К тому же она была просто огромной, гораздо крупнее остальных. А вот Ио оказалась едва ли не самой миниатюрной из присутствующих.
"Господи, как же они страшны! - подумала Ио. - И эти женщины называют меня сестрой? Неужели я такая же? Не дай Бог! Надеюсь, Создатель потрудился надо мной более... тщательно".
Самая крупная из женщин приблизилась к ней вплотную, так что прямо перед глазами Ио оказался маленький красный значок, пришпиленный к ее левой груди. На значке был выдавлен черно-белый профиль человека, смахивающего на подобревшего и раздобревшего Мефистофеля.
Откуда-то, то ли из коры головного мозга, то ли из опилок, его составляющих, выплыло забытое давно... и даже не ею, название: "комсо..."
А динамичный голос очень в тему продолжил:
Глава четвертая.
"...мольская. Переход на Сокольническую линию и выход к вокзалам..."
Причем перечисление: "Ленинградскому, Ярославскому и Казанскому" интонационно смахивало на команды "На старт! Внимание! Марш!". И именно так было воспринято "дамой с кошелкой". Судя по тому, что вскочила со своего места она на слове "Ярославскому", область ее интересов включала в себя именно этот вокзал. Угол, под которым тело дамы клонилось к земле под тяжестью сумки, медленно терял тупость и приближался к прямому.
Лишившийся на старости лет единственной поддержки пенсионер мягко завалился на сиденье и в дальнейший путь отправился уже в таком положении.
Впрочем, его проблемы меня ни в малейшей степени не волновали, потому что единственное, до чего мне в этот момент было дело, это, конечно...
"... мольский".
- Слушай меня внимательно! - заговорила женщина, нависнув над Ио с неотвратимостью снежной лавины. - Значит так: нас теперь пятеро, и все мы сестры. Я здесь вроде как старшая, это не обсуждается. До полной укомплектации нам осталось всего ничего. Наша задача теперь - как можно скорее ввести тебя в курс дел, чтобы ты, так сказать, стала полноценным членом коллектива. В смысле, семьи. Все понятно?
Понятно было далеко не все, но Ио на всякий случай кивнула.
- Поэтому я предлагаю незамедлительно приступить ко второму этапу, - подвела итог старшая. - Возражения у кого-нибудь есть?
- Простите! - Увидев, что никто из сестер и не собирается возражать, Ио не на шутку взволновалась. - Какому второму этапу? Второму этапу чего?
- Извини, - ответила старшая сестра. - По-хорошему, действительно надо бы тебе все объяснить... Только обычно это занимает слишком много времени, а пользы приносит - чуть. Все равно при общении посредством слов объяснить человеку хоть что-нибудь - неблагодарный, а то и бессмысленный труд. В общем, я предлагаю прямо сейчас начать второй этап инициации, единственный, который мы можем осуществить силами коллектива, без помощи Степана. Этап называется "Погружение".
- Кто такой Степан? - спросила Ио. - И как назывался первый этап? И сколько вообще...
- Подожди секунду! - с досадой произнесла старшая. - А лучше - несколько минут. Я же говорила, словами всего не объяснишь. Уверяю тебя, когда закончится второй этап, ты все поймешь сама. Точнее - уже во время. А пока что просто доверься нам. Мы же, в конце концов, сестры.
- Хорошо, я попробую. - На самом деле Ио не испытывала особого доверия к женщинам, назвавшимся ее сестрами. Разве что Маша вызывала у нее какие-то теплые чувства, остальных она почти не знала. - Что от меня требуется?
- Ты должна войти в нас.
Блин!
Мне захотелось произнести это слово еще раз только уже вслух и с другим окончанием.
Что поделать, старик, мы же с тобой в метро. Катайся на такси, если тебе не по душе такое тесное общение.
- Простите, я, кажется, наступила вам на ногу?
Голос, раздавшийся над моей головой, заставил меня отвлечься от созерцания книжной страницы номер 134 (я механически его запомнил). Я поднял глаза на говорившую и выражение досады медленно сползло с моего лица, уступив место какому-то другому, идентифицировать которое мне бы не хотелось.
Вау, какое чудо!
Она была... Она была просто...
Блин еще раз!
Вы когда-нибудь пробовали описывать словами свою мечту? Только самую-самую мечту. Вот и я не могу. Даже пробовать не буду.
Намекну только на... ой, как не хочется говорить банальностей... ну, в общем, они у нее удивительно глубокого зеленого цвета, и в них действительно можно утонуть.
И волосы.
И ноги.
И все лицо.
А если вы ничего не поняли из моего описания, то вы просто тупой!
Но, Боже мой, какие же у нее ноги!
И вот этой ножкой она наступила на мой сорок-предпоследнего размера растоптанный ботинок, с которого еще до сих пор не до конца сошла теплая летняя пыль? И еще просит у меня за это прощения? Да, Солнышко, стой на ней на здоровье! На вот, наступи и на вторую, чтоб ей стало не так завидно. Сколько весу в тебе, милая? Сорок шесть? Сорок восемь? Стой так всю дорогу, хоть до самой... впрочем, мы же на кольце. Только, ради Бога, не уходи! Не превращайся из таинственной незнакомки в банальную пассажирку. Не садись на самый край сиденья в противоположном конце салона. Не оправляй механическим движением юбку, оголившую - о, я сейчас взвою! - твои колени. Не доставай из коричневого рюкзачка томик Хмелевской или, не дай Бог, даже Марининой. Не забывай меня уже через минуту после этого рядового инцидента, не случись которого, ты бы так и осталась незамеченной.
Не забывай меня.
И знаешь, что еще? Это, конечно, странно, но запах твоих духов - это ведь лаванда, правда? - я почувствовал задолго до твоего появления. Чуть ли не за пару минут до того, как ты вошла. Странно, правда?
Солнышко, а можно я сейчас скажу то, что хочу сказать? Ужасно хочу и ужасно боюсь. Боюсь не найти нужных слов; я же, черт возьми, не готовился к нашей встрече заранее! Боюсь твоей реакции. Даже не боюсь, тут нужно поставить какой-то другой глагол. Я ведь прекрасно знаю, как ты отреагируешь на мои слова, ведь эту-то реакцию я уже прокручивал в голове, и не раз. Прокручивал, строил воображаемый диалог с тобой, только ты тогда выглядела несколько иначе, но, в целом - очень и очень похоже. Пытался обмануть себя, вложить в твои губы другие слова - и не мог! Потому что... Потому что так не бывает.
И все равно же я не смогу сказать именно того, что чувствую. Например того, что, когда ты рядом, я воспринимаю этот мир как прозрачный хрустальный шар. А когда тебя нет со мной, он напоминает мне огромную навозную кучу. Только ведь этого не скажешь словами. Мне удалось это сделать только потому, что это чужая мысль. Хотя почему чужая? Ведь вот же я ее думаю...
А если я раз в жизни не побоюсь показаться полным идиотом, наплюю на возможные последствия и скажу что-нибудь подобное, ты ведь все равно не поймешь... Или не поверишь... Или просто не расслышишь из-за вагонного шума и спросишь: "Простите, что?", а повторить я уже не рискну. "Да так, пустяки, ничего особенного, " - скажу я уже чуть громче и разборчивей, и ты обреченною направишься в противоположный конец вагона, на ходу расшнуровывая тесемки на рюкзачке.
И я наконец решился. И сказал именно то, что хотел. И - вот чудо-то! - увидел в ее глазах восхитительное понимание...
Но это был уже не я...
Или не сейчас...
Или не в этой, а в какой-то другой, виртуальной реальности...
А в этой, скучной, серой и скрипящей, я только поднял на нее глаза и пробормотал что-то неразборчивое с общим смыслом "Да ничего страшного..." на мгновение опережая ее "Простите, я кажется, наступила вам на ногу". А после молча провожал ее взглядом, а в голове у меня медленно вращались и отсвечивали мягким неоном какие-то нелепые, но надежно закрепившиеся в памяти цифры: единица, тройка и четверка.
Спустя какое-то время я сообразил, что это номер страницы.
- Как? - Ио не удивилась, она просто не поняла собеседницу.
- Можно я объясню? - вступила в разговор Маша?
- Валяй, - разрешила старшая. Ио до сих пор не знала ее имени. - Только покороче.
- Послушай, - Маша взяла Ио за руку. - Основным искусством, которое человек осваивает всю жизнь...
- Ну вот! Опять завела свою тягомотину, - встряла в разговор Барбара. - Ты бы еще со Степанова Рождества начала! Проще излагай! Самую суть.
Маша молча выслушала ее и продолжила фразу, как будто и не останавливалась.
- ...является искусство общения с себе подобными. Ты согласна? - Маша повернулась к Ио лицом. Та кивнула. - А что является целью общения людей, ты знаешь? - Теперь она говорила совсем тихо, пристально глядя в глаза Ио. Ее взгляд успокаивал, завораживая.
- Что? - чуть слышно произнесла Ио - Обмен информацией?
- Обмен информацией - это вторично. Полезный побочный эффект, так сказать. На самом деле, основная цель всякого общения - добиться взаимопонимания с собеседником. Ведь так? - Маша слегка склонила голову вперед, будто подсказывая правильный ответ. Ио непроизвольно повторила ее движение. - И хотя взаимопонимание, а нам теперь лучше пользоваться термином "взаимопроникновение сознаний" - суть явления, относящиеся к сфере духовного, - продолжая одной рукой сжимать ладонь Ио, Маша плавно опустила вторую ей на талию, отчего сестры стали похожи на танцующую пару, - однако основным критерием качества общения, то есть показателем того, насколько успешно достигается взаимопонимание между партнерами, служит чисто физическая величина. Ты уже догадалась, какая? - Ио медленно и как будто заторможено покачала головой. Маша улыбнулась. - Ну что же ты! Разумеется, это расстояние между партнерами. Я думаю, особо эту мысль пояснять не надо? - Сестры синхронно поводили головами из стороны в сторону, словно по указанию невидимого режиссера, оставшегося за кадром. - Взаимопроникновения сознаний невозможно достичь, если собеседник сильно удален от тебя. Например, при разговоре по телефону, когда ты даже не можешь с уверенностью сказать, что разговариваешь именно с нужным тебе человеком, а не с чересчур интеллектуальным автоответчиком. - Маша немного приблизилась к Ио, теперь колени их касались друг друга, под одеждой. - Почти так же сложно установить контакт, когда оппонент находится с тобой в одной комнате, но отделен от тебя каком-либо препятствием вроде письменного стола, ковра на полу или потока солнечного света из окна. Только когда люди находятся в непосредственной близости друг от друга, вот как мы с тобой сейчас... - Маша чуть притянула Ио к себе за талию, - а лучше - еще ближе, как любовники во время... ну, когда они действительно любовники... - Маша наклонилась вперед, ее губы продолжали говорить, находясь в сантиметре от губ Ио, - когда расстояние становится отрицательным... И чем отрицательнее, тем... тем... легче происходит взаимопроникновение... сознаний... и тел... - дыхание Маши стало неровным, речь утратила связность. Глаза за прямоугольными стеклами очков расплывались.
"Господи, а если она захочет меня поцеловать?" - с ужасом подумала Ио. И испугалась еще сильнее, когда поняла, что не находит в себе сил, чтобы сопротивляться. Или просто не хочет искать.
В эту секунду они были уже настолько близки, насколько это только возможно: соприкасались друг с другом, обнимали друг друга, вжимались друг в друга, как мальчик и девочка с обложки книги "Дети подземелья". А в следующую...
Ио ничего не почувствовала на физическом уровне. Может быть, тела сестер как-то трансформировались в этот момент, распадались на части, утрачивали плотность границ, клетки их смешивались, как две разноцветные жидкости, налитые в один сосуд. Если что-то подобное и имело место, Ио этого не замечала.
Единственным, что она заметила, было то, что внезапно, всего за какую-то секунду она узнала, почувствовала и вспомнила все, что когда-либо знала, чувствовала и помнила Маша.
(ритуал третий)
Ей не нужно было задавать вопросы, чтобы получить ответы на них.
Степан - это настоящее имя Создателя. Мужик он вроде не злой, но иногда на него находит. Он всех создал, он, в случае чего, может и... того. С него станется!
Старшую сестру зовут Зоя. Ту, что вечно читает стихи - Лео. Не знаю, может быть - от Леонесс. Или оно пишется через "и"? Тогда - не знаю.
Никакая не Леонесс, просто Лео. (Но это была уже другая мысль, другое сознание. Их стало трое. Или четверо?) Та Лео долгими ночами взирала томными очами на то как люди с обручами несли покой по мостовой и за стенными кирпичами неслышно прядая ушами и с грустью шевеля плечами осуществляла тяжкий вой.
Да, ее саму зовут Ио, точнее - ИО, обе буквы заглавные. Что значит - исполняющая обязанности. Обязанности такие - периодически патрулировать территорию на предмет обнаружения Белой Бестии. И в случае обнаружения - подавать сигнал, чтобы все успели подготовиться к обороне. Спрятаться от Белой Бестии невозможно: откуда угодно выковыряет своими когтями. А вот отпугнуть иногда удается. Если за усы, к примеру, неожиданно ухватить и дернуть.
Белая Бестия? Давай лучше я расскажу. (Все-таки четверо!) А лучше - покажу. Вот здесь, смотри. (Так непривычно ощущать чужое тело как свое! Как часть своего) Видишь, татуировка на груди? Да не та! Вот эти три буквы, видишь? А вот тут - между "Б" и "Н"? Царапина? Тебе бы такую царапину! Нет, крови не было. Только больно очень, и шрам вот остался. Теперь поняла, что такое Белая Бестия?
Зачем мы Создателю? Ну, ты и вопросики задаешь! Другие может всю жизнь... Ладно, скажу. Какой-то план у него есть в отношении нас. Как-то друг к нему приходил... Нет, не Создатель, другой. А может - тоже Создатель, кто ж их разберет? Выпили они, значит, поговорили. Ну и мы вроде кое-что поняли.
Суть такая: хочет он из нас каким-то образом выгоду извлечь. Нет, этого я не поняла, но вроде то ли обменять на что, то ли в рабство продать. Как этих, ха-ха, негров в Африке!
Ну а что ж, грустить что ли? Мы-то что тут можем поделать?
Да, инициация как раз с этой целью проводится. В три этапа. Первый - "Раздвоение Личности" называется. Его Степан лично проводит. Второй - это ты знаешь, "Погружение". Это вроде как полная противоположность первому. Ну а третий... Что ж я тебе буду удовольствие портить. Сама узнаешь, недолго осталось. И не проси! Ну ладно, первую букву только скажу, сама дальше догадаешься. Начинается на букву "За..." Ну! Догадалась? Я же тебе уже две сказала!
Твое право. (Пятая? Зоя?) И нечего тут загадки загадывать. "Заполнение" он называется. Снова как бы противоположность и первому этапу, и второму. Это когда в тебе появляется маленький ленин. Да не волнуйся ты так! Во всех нас рано или поздно появляется маленький ленин, только вот не во всех непосредственно. Тебе в этом отношении повезло больше. Повезет. На этом инициация заканчивается, начинается жизнь.
Какая? А я почем знаю, какая она? Увидим.
Ну что, для первого раза довольно. Расходимся по одной!
...И Ио осталась одна. Как физически, так и ментально.
Теперь она испытывала острую тоску по тому чувству цельности, которое посетило ее(их) во время контакта. Когда она ощущала себя маленькой составляющей единого коллективного организма-сознания.
И еще ей было немного стыдно за то, что она лично смогла внести в это единство так мало...
Уфф, ну и перегончики тут между станциями!
Еще вопрос, сэкономил ли я время, выбрав это направление пути, или потерял. Впрочем, время сегодня не проблема.
И все-таки когда едешь обычным маршрутом, станции так и мелькают. Щелк, щелк, щелк - и ты уже на Менделеевской. Или это именно потому так кажется, что маршрут обычный, сотни раз пройденный? А тут - едешь и едешь...
Нет, ну даже если взять объективные характеристики. Обычно я, к примеру, за один перегон успеваю прочесть страницы две, максимум - три. А сейчас вот... Раз, два - целых шесть!
Хотя по часам никакого замедления не заметно. 22-58, всего 13 минут еду.
Странно.
...Бестией закончилось ее полным поражением. Ио даже позволила себе немного погордиться.