Овчинников Олег Вячеславович
Новые Хроники Нарнии (Наивеличайшее заклятие)

Lib.ru/Фантастика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 24/09/2019.
  • © Copyright Овчинников Олег Вячеславович (oleg.ovchinnikov@gmail.com)
  • Размещен: 15/06/2008, изменен: 15/06/2008. 430k. Статистика.
  • Роман: Фантастика
  • Скачать FB2
  • Оценка: 4.72*18  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Кое-какие забавные иллюстрации к роману можно посмотреть здесь.

  •   Овчинников Олег. НАИВЕЛИЧАЙШЕЕ ЗАКЛЯТИЕ.
      Роман из цикла "Новые Хроники Нарнии".
      
      подзаголовок: "время разбрасывать камни".
      
      Посвящается моей дочери, Кате.
      
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ,
      в которой Питер, Эдмунд, Сьюзен и Люси покидают замок.
      
      Глава первая. Медведь Топтун.
      
      - Эдмунд! Ты опять жульничаешь! - воскликнула Сьюзен.
      - С чего ты взяла, Сью? - пролепетал король. - Я вовсе не жульничал.
      - Не-ет! - Старшая сестра от возмущения так замотала головой, что из ее великолепной прически выбилась пара локонов. - Ты жульничал, и я это видела. Думаешь, стоит заорать как ненормальный "Смотрите - снегирь!", и все тут же, разинув рот, уставятся в небо? Ха-ха, тоже мне выдумал - снегирь! Откуда ему взяться в разгар лета, когда на земле нет ни одной снежинки?
      При этих словах Питер и Люси, стоявшие рядом, запрокинув головы и приоткрыв рты, переглянулись и с осуждением посмотрели на брата.
      - Но снегирь и вправду был! - настаивал Эдмунд. - Видите вон ту ветку? Она еще похожа на скрюченный палец... Вот на ней-то он и сидел. Честно!
      - В таком случае, куда он делся? - ехидно спросила Сьюзен.
      - Да, куда он делся? - вторил ей Питер, сурово нахмурив брови.
      - Не знаю... - На лице Эдмунда растерянность мешалась с обидой. Так выглядит человек, который говорит чистую правду, но которому почему-то никто не верит.
      - Может быть, он улетел? - пришла на помощь брату Люси, младшая из семейства Певенси.
      - Может быть. - Эдмунд пожал плечами. - Я как раз собирался катнуть свой шар, когда увидел снегиря. Я отвлекся, рука дернулась и...
      - Ничего она не дернулась! - возразила Сьюзен. - Ты специально швырнул шар, вместо того чтобы катнуть! А чтобы никто этого не заметил, придумал своего снегиря. И еще ты заступил за черту, я видела!
      - Да не заступал я! - Эдмунд был близок к отчаянью. - Это... Это все проклятая тархистанская обувка! И кто придумал, что в шары можно играть только в туфлях с загнутыми носками и без задников! - простонал он. - Они постоянно слетают с ноги!
      - У меня почему-то не слетают! - похвасталась Сьюзен. - И у Питера не слетают, и у Люси. Интересно почему?
      - Понятия не имею. Это выше моего понимания.
      - Помолчите-ка вы оба, - сказал Питер, - мне нужно подумать.
      Он думал не меньше минуты. Как и положено Верховному Королю, Питер хотел найти такое решение, которое бы в равной степени удовлетворяло обе спорящие стороны. Или, что почти то же самое, в равной степени ущемляло их права.
      - Вот что, - сказал он наконец. - Ты, Сью, перестань цепляться к Эдмунду из-за птицы. Не такая уж невидаль - снегирь посреди лета. Или, по-твоему, все они весной улетают в холодные края? А ты, Эд, дернулась у тебя рука или нет, надеюсь, не станешь возражать, что последний бросок нужно повторить? Вот и хорошо. Кстати, кто-нибудь помнит, где чьи шары стояли?
      - Я помню, я! - обрадовалась Сьюзен. - Мой, зеленый, был в самом центре круга.
      - Да где же в центре?.. - начал было Эдмунд, но, махнув рукой, замолчал. Спорить со Сьюзен выходило себе дороже. Только проворчал вслед сестре:
      - Напыщенная гусыня!
      Однако Сьюзен услышала и ответила:
      - Чванливый гусь!
      - Гусеница!
      - Гусиная гузка!
      Как уже заметил читатель, за год, прошедший после воцарения наших героев на престоле Нарнии, а вернее сказать, на четырех престолах, их манеры не сильно изменились. То же можно сказать об их умении облекать мысли в слова. Это в будущем дворцовый этикет, общение с иноземными дипломатами и необходимость время от времени издавать королевские указы испортят их речь словечками вроде "посему" и "снискать". А пока они разговаривали друг с другом как обычные девочки и мальчики их возраста, вместо "сей" говорили "этот", вместо "ибо" - "потому что", а вместо "позаимствовать" могли вывалить целую гору схожих по смыслу слов: "украсть", "стащить", "стянуть", "уволочь" и даже "слямзить". В искусстве обмена "любезностями" юные короли и королевы тоже недалеко ушли от своих сверстников. Когда доходило до перебранки, ругались на чем свет стоит.
      - Ты снова бросаешь, Эд, - напомнил Питер, когда положение на игровой площадке общими усилиями было восстановлено.
      - Не забудь посмотреть по сторонам, вдруг увидишь еще какую-нибудь птицу, - съязвила Сьюзен.
      Эдмунд только фыркнул и, подбрасывая на ладони свой шар, встал на исходную позицию - в пяти шагах от черты. Каменный шар весом в пять фунтов, отшлифованный и окрашенный синей глазурью, хорошо сидел в руке. Эдмунд набрал полную грудь воздуха и, задержав дыхание, сделал четыре быстрых шага к черте, одновременно отводя правую руку назад и вниз. Ему осталось сделать последний шажок и присесть, когда Сьюзен громко сказала - будто бы про себя, а на самом деле, что называется, под руку:
      - Феникса, например, или птицу Рух...
      - Чтоб тебя! - воскликнул Эдмунд, но выпавший из руки шар уже катился по специально выровненной дорожке.
      - Что-то не так? - Сьюзен напустила на себя невинный вид, который, впрочем, продержался недолго. Лишь до тех пор, пока синий шар не остановился точно в центре начерченного мелом круга, предварительно вытолкнув зеленый далеко за его границы.
      В этом и заключалась суть игры в шары, завезенной в Нарнию торговцами из Тархистана: вытолкнуть из круга максимальное число шаров противника, так чтобы твои собственные остались внутри, причем чем ближе к центру, тем лучше. Правда, сами тархистанцы называли эту игру "ядра".
      - Спасибо за помощь, сестренка, - поблагодарил Эдмунд почти искренне. Ведь кто знает, насколько удачен был бы его бросок, кабы не уловка сестры.
      Сьюзен прошипела в ответ что-то неразборчивое, возможно, по-кошачьи. Люси коснулась ее руки и попыталась урезонить:
      - Не злись, Сьюзен. У тебя еще много шаров. Игра только началась.
      - Без тебя знаю, - отмахнулась Сьюзен. - Чья теперь очередь?
      - Моя, - сказал Верховный Король и взял со стойки красный шар.
      Однако сделать бросок Питеру не довелось. Ни в этот день, ни на этой неделе ни даже в ближайшие несколько месяцев.
      Потому что, не успел король отойти от стойки, как в дверь, ведущую из дворцовых покоев во внутренний двор, кто-то громко постучал: "Бом! Бом! Бом!" и с этого стука начались события, которые надолго отбили у Питера интерес к детским забавам.
      - Кто бы это мог быть? - спросила Сьюзен таким тоном, каким иногда спрашивают у лавочника: "Что это у вас, сыр? А это, надо полагать, творог?" Словом, в тех случаях, когда сами прекрасно знают ответ, но хотят почесать языком.
      - А ты как будто не догадываешься! - усмехнулся Эдмунд. - Ясное дело, Тукки. Кто еще сумел бы постучать в дубовую дверь так, чтобы звук вышел как от удара в медный колокол? Не говоря уж о том, что он сегодня единственный не считая нас, кто остался во дворце.
      - Ох, - притворно вздохнула Сьюзен. - Все-таки надо было отправить его домой вместе с остальными.
      Питер и Люси, не сговариваясь, кивнули, а Эдмунд не удержался от замечания:
      - Куда же ты его отправишь, когда он родился здесь и прожил всю жизнь. У него нет другого дома, кроме дворца. На то он и дворецкий.
      - И все равно... - заговорила Сьюзен, но тут этот странный звук - не поймешь, то ли стук, то ли звон - повторился, и Питер громко сказал:
      - Входи, Тукки Тук.
      Дворецкий вошел и замер по левую руку от двери.
      - Ваши величества! - провозгласил он.
      На вид Тукки казался древним и чопорным, как Вестминстерское аббатство. Впрочем, он и был таким, как и его отец, и дед, и их далекий предок Тиккери Тук, семь веков назад служивший при дворе самого Гейла, тогдашнего короля и первого императора Одиноких островов. По крайней мере так гласила семейная легенда. С первого взгляда на его черный фрак, кружевную манишку и маленькую красную шапочку (которая смотрелась бы нелепо на ком угодно, только не на Тукки) становилось ясно, что перед вами настоящий дворецкий. Не чета тем управляющим, которых в наше время нанимают владельцы дорогих особняков и тоже, потакая моде, упрямо именуют дворецкими. Иначе говоря, Тукки был как раз таким дворецким, какого заслуживал Кэр-Паравел, прозванный так же Четырехпрестольным, дворец, стоящий в устье Великой реки.
      - Ваши величества! - еще торжественней и громче повторил Тукки, хотя все и так его слушали. - Медведь Топтун из Темного Бора испрашивает аудиенции.
      "Вот ведь как загибает! - подумал Эдмунд. - Нормальный человек сказал бы по-простому, мол, медведь такой-то и сякой-то просит о встрече. А этот - "испрашивает"!.. "аудиенции"! Одно слово - дятел!"
      Кстати, чуть не забыл. Тукки действительно был дятлом. Обыкновенным говорящим дятлом. В прежние времена таких, как он, встречалось в Нарнии немало, ныне же все говорящие дятлы были наперечет, так же как и бобры, и некоторые другие виды животных и птиц. Посвятив всю жизнь служению нарнианским королям, дятлы из династии Туков сами стали похожи на людей. Например, Тукки с его горделивой осанкой и надменной физиономией смахивал на старичка, который всегда не прочь вспомнить историю-другую из благословенного прошлого и попенять нынешнему поколению на несоблюдение традиций. Только внимательно приглядевшись, можно было заметить, что его черный фрак - всего-навсего сложенные за спиной крылья, манишка - белое пятнышко на груди, а шапочка - хохолок из красных перьев.
      - Так вели ему войти, - сказал Питер. - Мы примем его, не мешкая.
      - Не смею возражать, ваше величество, - сухо произнес Тукки, глядя куда-то вверх. - Однако позволю себе заметить, что Большой Зал куда лучше приспособлен для официальных приемов, нежели площадка для игры в шары.
      - Что? Томиться в четырех стенах в такую жарищу! - возмутился Эдмунд. - Да мы задохнемся от тамошней духоты!
      - Зато в Тронном Зале всегда есть, на что присесть, - заявил Тукки. - Это на тот случай, если аудиенция затянется. И потом, если станет слишком душно, мы откроем восточные врата и ветер с моря принесет свежесть и прохладу.
      - Не спорь с ним, - Питер, вздохнув, положил красный шар обратно на стойку. - Все равно не переспоришь.
      - Упрямая птица! - пробурчал Эдмунд себе под нос. - Надеюсь, нам хотя бы не придется наряжаться в мантии!
      - Что поделаешь, такова королевская доля, - пошутил Питер.
      - И это называется выходной день! - посетовал Эдмунд, брезгливо сбрасывая тархистанские туфли, чьи загибающиеся кверху узкие носки напоминали птичьи клювы.
      Действительно, этот день хозяева Кэр-Паравела надеялись целиком посвятить отдыху. Не столько от забот, которые в спокойной Нарнии выпадали на их долю нечасто, сколько от блеска и церемонности дворцовой жизни, пленительной снаружи, но подчас утомительной изнутри. Поэтому еще накануне вечером вся прислуга была отправлена по домам - готовиться к Летнему празднику. Даже повара, которых едва удалось убедить, что небо не упадет на землю, а воды Великой реки не остановят свой бег, если один день в году их королевские величества обойдутся холодными закусками.
      И только Тукки Тук наотрез отказался от отдыха, утверждая, что дворец без дворецкого - как корабль без капитана, только хуже.
      "На самом деле злобный старикан остался, чтобы поиздеваться над нами, - думал Эдмунд пять минут спустя, с отвращением застегивая под горлом тугие крючки. Воротник из меха горностая, которым была оторочена его небесно-голубая мантия, в летнюю пору был сущим наказанием. - Ну погоди у меня!"
      Тем временем сам "злобный старикашка" наблюдал за его мучениями, стоя в сторонке и удовлетворенно покачивая головой. И посмеиваясь про себя, в чем Эдмунд почти не сомневался.
      - Знаешь, кого он мне напоминает? - спросил он у Питера, когда Тукки Тук отправился за посетителем. - Кстати, ты не видел мою корону?
      - Осторожно, еще немного и ты на нее сядешь, - рассеянно произнес Питер, пытаясь выпутаться из шлейфа собственной мантии. - Ты имеешь в виду Тукки?
      - Спасибо! - Эдмунд водрузил на голову тонкий золотой обруч. - Да, его. Милейшего старину Тукки.
      - И кого же?
      - Миссис Макриди!
      - Кого?! - Питер часто заморгал, как человек, которого разбудили посреди ночи, чтобы спросить, в каком году до нашей эры случилось восстание Спартака.
      Потихоньку он начал вспоминать. Сперва огромный дом со множеством комнат, коридоры которого украшали старинные доспехи, картины и гобелены. Потом его хозяина, профессора Дигори Керка, забавного седого старичка с вечно взлохмаченной бородой. И наконец - экономку по имени Макриди, вредную даму, которая выходила из себя, когда кто-нибудь прикасался к доспехам, и запрещала детям приставать к профессору "со своими глупостями".
      Вспомнил Питер и длинную пустую комнату, где не было никакой мебели, кроме большого платяного шкафа, на вешалках которого висели старые шубы, а по углам белели нафталиновые шарики. Именно через этот шкаф год назад Питер, Сьюзен, Эдмунд и Люси попали в Нарнию и за какую-то неделю совершили головокружительную карьеру, из обычных английских школьников (не считая Люси, которая должна была пойти в школу только будущей осенью) превратившись в повелителей прекрасной сказочной страны.
      - Да, ты прав, сходство налицо. Вылитая миссис Макриди, только с клювом, - задумчиво сказал Питер. - Но, знаешь... Я только сейчас заметил, что почти не помню, как мы жили до Нарнии. То есть, если сосредоточиться, воспоминания приходят, но все какие-то... призрачные, что ли. Как будто все это происходило во сне или в прошлой жизни.
      - Или не с нами, - серьезно кивнул Эдмунд. - Мне кажется, я знаю, почему так получается. Воспоминания - это такая штука... Потянешь за одно, а вытянешь другое. А за ними непременно потянутся третье и четвертое. И вовсе не обязательно все они будут приятными.
      - Наверное... Наверное, так и есть, - пробормотал Питер, пробуя на вкус слова, возникшие будто бы ниоткуда: "бомбоубежище", "эвакуация", "продуктовый паек". Так щупают языком болячку на нёбе, которая, чем больше трогаешь, тем сильнее беспокоит. Питер энергично потряс головой, прогоняя прочь тревожные слова, пока они не успели стать образами.
      К счастью, именно в этот момент вернулся Тукки Тук.
      - Ваши величества! - воззвал он. - Медведь Топтун! - И, выполнив свою миссию, замер в любимой позе: лапки вместе, клюв вздернут, крылья сцеплены за спиной.
      Вслед за дворецким в Зал, неуверенно озираясь, вкатился здоровенный медведь. Я говорю "вкатился", потому что именно это слово первым приходило на ум при виде его походки. Неспроста в нашем мире медведей называют косолапыми и учат в цирке кататься на велосипеде. Разумеется, говорящие медведи Нарнии в развитии далеко обогнали своих диких собратьев, но Топтун, похоже, был из тех, кто немного приотстал в пути. Он даже лапы при ходьбе переставлял так, будто крутил невидимые педали.
      "Какой он потешный!" - подумала Люси и прикусила щеку, чтобы не рассмеяться, что было бы совсем некстати. Грузный медведь казался вдобавок очень грустным. К тому же, впервые попав во дворец, он всего робел. Его повергали в смятение и роскошь убранства, и присутствие таких юных, но уже прославленных королей, а главное, Топтун очень стеснялся собственной громадности и неуклюжести. Поэтому, сделав шагов пять, он застыл, не в силах двигаться дальше, спрятал лапы за спину и вообще постарался стать как можно незаметнее, что при его размерах, согласитесь, было просто глупо.
      "Какое тут все красивое и хрупкое! Тронешь лапой, а оно - хрусть! - и вдребезги. А полы... Так и сверкают! Ох, не наследить бы!.." - вздохнул Топтун.
      - Ну, что же ты? - поторопил Питер. - Подойди ближе и скажи нам, что за нужда привела тебя сюда. - И закончил мысленно: "...так некстати".
      Ему не больше, чем Эдмунду, нравилось сидеть на жестком стуле, в пурпурной мантии и с золотым обручем на голове, который, при всем своем изяществе, был довольно-таки тяжелым. Из всей четверки только модница Сьюзен носила корону днями напролет, но ее корона была серебряной, а серебро, как известно, намного легче золота.
      Услышав голос Верховного Короля и увидев его свирепо нахмуренное чело, Топтун чуть не провалился сквозь землю. (На самом деле Питер морщил лоб и двигал бровями, пытаясь вернуть на место сползшую корону, покуда руки его были заняты скипетром и державой, но что несчастный медведь мог понимать в тяготах королевской жизни!) Он только переступил с лапы на лапу и бросил беспомощный взгляд на стоящего рядом дворецкого, который, естественно, и не подумал прийти на выручку.
      "Бедняжка! До чего же он стеснительный!" - умилилась Люси и легко спрыгнула с трона. Младшая из королев подбежала к медведю, протянула ему руку и ласково сказала:
      - Не бойся! Идем со мной!
      Топтун посмотрел на нее с высоты своего роста и, помедлив, осторожно коснулся маленькой ладошки огромной левой лапой. Правую он отчего-то по-прежнему прятал за спиной.
      - Вот так, вот так, молодец! - приговаривала Люси, ведя медведя через Зал, и косолапый послушно семенил за ней. - Ну вот мы и пришли. А сейчас, будь так добр, помоги мне забраться на трон. Он такой высокий, а я... такая маленькая.
      От просьбы Люси Топтун, который начал было успокаиваться, снова пришел в ужас. Маленькая?! Да она была просто крошечной! И наверняка очень хрупкой. Шейка как тростинка, ручки - стебельки... Но делать нечего. Медведь наклонился, зажмурился и... обхватив невесомое создание за талию, усадил на трон. Что называется, одним махом. И одной лапой, опять левой.
      - Спасибо, Топтун, - поблагодарила Люси. - Ты очень любезен.
      Медведь в смущении шаркнул задней лапой. На мраморном полу остались следы от когтей.
      - Теперь расскажи нам о том, что тебя беспокоит, - сказала Люси.
      - Да уж, и чем скорее, тем лучше, - поддакнул Эдмунд, которому горностаевый воротник жег горло.
      - Не торопи его, - шепнула Люси и ободряюще улыбнулась Топтуну. - Тебя ведь что-то беспокоит, мишка?
      - Да, - решился Топтун. - Меня беспокоит мед... То есть пчелы... То есть... вот! - Он достал из-за спины правую лапу. Оказалось, что лапа обмотана какой-то тряпицей неопределенного цвета - не исключено, что когда-то она была белой, но этот цвет плохо подходит для долгих прогулок по лесу.
      - Что с твоей лапой, мишка? - воскликнула Люси.
      - Тебя кто-то ранил? - нахмурился Питер.
      - Или укусил? - предположила Сьюзен.
      - Так и есть... ранил... укусил... - Медведь пару раз тряхнул головой и, может быть, от этого вспомнил наконец то, чему научил его Мудрун, старейший из медведей, прежде чем оправить с важным поручением в Кэр-Паравел. Топтун бухнулся на колени и во всю глотку заревел:
      - Защиты и справедливости!
      От этого рева Сьюзен подпрыгнула на месте, а Питер с Эдмундом пожалели, что не взяли с собой мечи. Только Люси, казалось, ни капли не испугалась.
      - Зачем же так кричать? - сказала она и провела рукой по медвежьему затылку. Ощущение было такое, будто гладишь шубу, которая греет сама по себе. Люси даже зажмурилась от удовольствия. Ей всегда очень нравилось гладить мех. Если вдуматься, именно по этой причине братья и сестры Певенси оказались в Нарнии. Ведь это из-за шуб, висящих в два ряда, Люси в первый раз забралась в тот самый платяной шкаф.
      - Здесь ты получишь и защиту, и справедливость, но сначала, может быть, меду? - спросила маленькая королева.
      Медведь поднял на нее глаза и благодарно кивнул.
      - Милый Тукки, ты не мог бы... - сказала Люси.
      Старый дворецкий неодобрительно щелкнул клювом (ведь дятлы не умеют фыркать), однако покинул Зал и вернулся через минуту с небольшим деревянным черпаком. Всю дорогу туда и обратно он тихонько ворчал о том, что дворецкому не пристало выполнять работу за слуг, которых, кстати, никто не просил выгонять - и все в таком духе.
      Принесенного меда Топтуну хватило на два глотка. После этого он с обеих сторон вылизал черпак и пришел в себя настолько, что сумел заговорить.
      - Мы... говорящие медведи... - начал он и сам удивился, как это ловко у него вышло. Тогда он приосанился и повторил уверенней: - Мы - говорящие медведи...
      Однако не буду утомлять читателя и приводить рассказ Топтуна дословно, слишком уж часто он путался в мыслях и отвлекался, чтобы лизнуть черпак, лучше перескажу его речь кратко и своими словами. Говорил мишка вот о чем.
      Говорящие медведи - это вам не какие-нибудь дикие. Они и селятся кучнее, и живут дружнее, и в берлогах у них чище. Ну, то есть у большинства. А то, что некоторые никак не отучатся лапу сосать, так ведь от животных инстинктов не так-то просто избавиться. Иногда и целой жизни мало. Зато о завтрашнем дне говорящие медведи заботятся не в пример диким. Дикому что? Такой найдет в лесу дупло с пчелами, разворошит, с ног до головы в меду перемажется, налопается от пуза, а потом хоть трава не расти. А зимой что делать, когда ни цветов, ни меда, и все пчелы спят? Лапу сосать? То есть... Забудем пока о лапе.
      Говорящие медведи не такие. Они ищут мед сообща и съедают только половину. Вторую половину запечатывают в колоды и закапывают в землю - про запас. Место, где хранится запас, заначка то есть, всей деревне ведомо. Поэтому Мудрун, старший над всеми, каждую ночь ставит одного из медведей на охрану. Не то чтобы не доверяет кому из своих, просто от животных инстинктов... Ну, это вы уже знаете. Особенно ночью, когда, бывает, до того сладкого медку захочется, аж живот сводит. Кстати, нельзя ли попросить вашего дворецкого принести еще черпачок? Вот спасибочки! Добрый он у вас, хоть с виду и не скажешь...
      Значит, так оно все и шло своим чередом, пока однажды, три дня назад - то есть вместе с сегодняшним получается четыре - медведь Копотун, поставленный сторожить заначку, поутру не вернулся в берлогу. Подождали его, подождали, потом послали кого-то из малышей проверить, не заснул ли? Тот быстро убежал, а вернулся еще быстрее, голося на весь лес: "Убили! Украли!" и тому подобное. А когда маленько успокоился, рассказал страшное. Мол, заначка вскрыта, колоды одной не хватает, а сам сторож лежит рядышком, весь израненный. Тут уж все пошли посмотреть. Смотрят - так и есть: земля вскопана, колоды как ни бывало, а бедняга Копотун лежит под кусточком и мычит жалобно. А на самом - живого места нет. Морда опухшая, руки-ноги как будто ножами исколоты, а хуже всего, что язык тоже распух, еле во рту помещается. Сколь ни допытывались медведи, дескать, "Что стряслось, Копотун? Кто тебя так разукрасил?", а он только "Му" да "Му". Так ничего и не добились. Раны больному лечебным воском смазали, перевязали, головами покачали, на том и разошлись.
      На другую ночь выпала очередь Топтуну заначку охранять. Топтун на что медведь здоровый, в драке неистовый, а как на раны Копотуна насмотрелся, малость струхнул. Сидит в чащобе, от каждого шороха вздрагивает, но с поста не уходит. Так и просидел всю ночь, а перед самым рассветом чувствует - в сон клонить стало. Ну и подумал Топтун, дай-ка я коготки оближу. Они острые, как раз взбодрюсь. В общем, лизнул он раз, лизнул другой - и сам не заметил, как начал лапу сосать, а там и заснул. Ох уж эти животные инстинкты!.. А когда проснулся, увидел Топтун, что заначка опять вскрыта, еще двух колод нет на месте, а у самого на правой лапе - глубокая рана. И края у нее такие опухшие да почерневшие, будто кололи отравленным лезвием. Но остальные медведи на рану Топтуна не посмотрели, всыпали ему по первое число. Оно и верно: взялся охранять - так не спи!
      На следующую ночь Мудрун уже трех медведей к меду приставил, только и это не помогло. Прибежали они среди ночи, всех переполошили криками: "Пчела! Пчела! Огромная пчела!" Другие к ним кинулись, выспрашивают, что да как, но те все твердят про пчелу и ищут, куда бы спрятаться. Один под старый пень схоронился, другой в дупле укрылся, третий за минуту голыми лапами яму вырыл и в нее залез, только нос наружу торчит. Насилу вытащили их оттуда. Усадили у костра, отпоили чаем, стали расспрашивать, что за пчела такая. "Пчела, - отвечают горе-охраннички, - огромная пчела!" А насколько огромная? С синицу, али может, с зайца? "Нет, - говорят, - вот такая!" И так руками замахали, что несколько сосенок рядом стоящих повалили. По всему выходило, что пчела эта величиной с медведя, а то и больше. Тут уж и остальные зароптали. Где это видано, чтобы пчелы у медведей мед воровали! Нет и не было такого порядка! Однако, когда стал Мудрун добровольцев кликать, чтоб идти пчелу воевать, никто не откликнулся. Медведи вообще-то пчел не боятся, в смысле обычных, а вот ежели огромных... Бр-р-р-р!
      Тут старый Мудрун подумал, подумал и молвил: "Вот что. Сдается мне, самим нам с этой бедой не справиться. Придется искать помощи у наших мудрых и отважных королей. Поэтому ты, Топтун, как менее других пострадавший и сильней всех проштрафившийся, не мешкая, отправишься в замок, что стоит на берегу Восточного моря, и попросишь у Верховного Короля Питера защиты и справедливости".
      - Вот почему я здесь!
      Так закончил свой рассказ Топтун, а чтобы у их величеств не осталось сомнений в его словах, позволил Люси размотать повязку на лапе.
      Сьюзен охнула, едва увидела рану, а братья-короли наоборот подались вперед, чтобы получше ее разглядеть.
      - Как думаешь, - спросил Эдмунд, указывая на края раны. - Такое может быть от пчелиного яда?
      - Может-то может, - ответил Питер. - Но только представь каким должно быть жало! - Он повернул медвежью лапу, и стало ясно, что рана проходит ее насквозь. - Мишке крупно повезло, что он заснул и не стал драться с пчелой.
      - Дайте-ка я посмотрю, - попросила Люси и потянула за цепочку, которую всегда носила на плече.
      На цепочке висел подарок Деда Мороза - вырезанный из цельного алмаза флакончик с настоем из сока огонь-цветов, лучшим в мире исцеляющим средством. Люси открыла флакончик и капнула на лапу Топтуна единственную каплю. Страшная рана на глазах начала затягиваться, ее края посветлели и собрались в рубец, который вскоре разгладился и исчез, оставив на память о себе лишь маленькую проплешину, пятнышко размером с монетку, на котором не росла шерсть.
      Минуту-другую Топтун разглядывал исцеленную лапу и не мог вымолвить ни слова. Потом он снизу-вверх посмотрел на Люси и пожалел, что не может упасть перед ней на колени, потому что уже стоит на них.
      - Ваше величество! - сказал он и заплакал, не стыдясь своих слез, ведь то были слезы благодарности.
      - Не плачь, мишка, - сказала Люси. - И ничего больше не бойся. Мы обязательно поможем тебе. Правда, Питер?
      - Пожалуй, - тяжело вздохнул Верховный Король. - Кстати, сестренка, говоря "мы" ты, наверное, подразумевала меня?
      - Конечно. Ведь ты - самый умный, самый сильный и мужественный из нас.
      - Приятно слышать, - усмехнулся Питер. - И почему вы вспоминаете об этом, только когда припечет? А ты сама, Люси, не хочешь помочь "мишке" избавиться от "пчелки"?
      Лицо Люси помрачнело, но только на миг. Младшая Певенси быстро справилась с собой и сказала:
      - Что ж, я готова. В конце концов, я тоже королева, и забота о благополучии подданных - мой долг.
      - Ладно, ладно, сестренка, я же просто пошутил! - рассмеялся Питер. - Всем известно, что ты недолюбливаешь насекомых. Я и один легко справлюсь, делов-то! Между прочим, кто-нибудь прежде слышал о гигантских пчелах?
      Все присутствующие в Зале, включая дворецкого, помотали головами.
      - Интересно, может ли эта пчела быть разумной? - пробормотала Сьюзен.
      - Ты хочешь сказать, может ли она быть говорящей? - поправил сестру Эдмунд и присвистнул.
      - Не думаю, - вступил в разговор Тукки Тук. - Давным-давно, когда Аслан в своей великой щедрости даровал речь избранным животным и птицам, он обделил насекомых, явив тем самым великую мудрость. Просто в дрожь бросает, стоит мне представить говорящего жука-короеда! - признался дворецкий и действительно передернул плечами, как будто вообразил что-то ужасное или отвратительное.
      "А ведь верно! - подумал Эдмунд. - Никаких говорящих насекомых. Если, конечно, не предположить, что рыжие и черные гномы это сильно поумневшие муравьи!" - хихикнул он, но повторить шутку вслух не рискнул.
      - Тем лучше! - сказал Питер. - Уж с неразумной пчелой я как-нибудь справлюсь. Не думаю, что ее жало окажется длинней моего меча.
      Его голос звучал бодро, даже весело, хотя на душе у Питера было неспокойно. Он хорошо помнил, как не так давно, когда ему было столько же лет, сколько сейчас Люси, пчела укусила его в руку. Та пчела была маленькой, не больше ногтя, но опухоль от укуса держалась неделю, и все это время Питер не мог носить рубашки с длинным рукавом. "А если бы она была размером с медведя? - подумал он. - Ничего себе!" Однако звание Верховного Короля обязывало его скрывать от окружающих собственные тревоги... и страхи.
      - И все-таки, - сказала Люси. - Будет лучше, если ты возьмешь с собой отряд кентавров. Или гномов, они отличные лучники.
      - Зато ходоки плохие. Нет. - Питер покачал головой. - Нет смысла собирать армию ради одной пчелы.
      - Хорошо, коли так. А что если... - Люси поежилась. - Если их там целый рой?
      Но Питер, что называется, уже завелся.
      - Все равно. Если увижу, что в одиночку мне не справиться, я соберу ополчение из местных. Вы ведь поддержите своего короля? - Он посмотрел на медведя. - Встань, Топтун. Потому что мы немедленно отправляемся в путь. Если поспешим, то будем в ваших краях уже завтра.
      - Интересно, - флегматично заметил Тукки Тук, глядя в потолок. - Кто поможет его величеству собраться в дорогу, если в замке совершенно не осталось слуг?
      - Не беда, - ответил Питер, вставая. - Соберусь сам, невелика премудрость.
      Сказано - сделано. Перво-наперво он спустился в кухню и набил дорожный мешок разной снедью: отрезал четверть от большого куска холодной оленины, взял хлеба, зелени, сыра, яиц, пирожков с гусиной печенкой и наполнил большую фляжку клюквенным морсом. Затем Питер поднялся в спальню за большим шерстяным пледом - на случай, если придется заночевать в лесу - и сходил в конюшню за седлом и уздечкой. После чего вернулся в Зал, снял со стены меч, щит и доспехи и объявил всем, что готов.
      - В самом деле? - пряча усмешку, осведомился Тукки. - Ваше величество решило оседлать медведя?
      - Вовсе нет, - сказал Питер. - Топтун только поможет мне вынести поклажу из замка, а там уж я попробую договориться с кем-нибудь из лошадок.
      На это дворецкому нечего было возразить, и уже через пять минут Питер, попрощавшись с братом и сестрами, покинул Кэр-Паравел. В руке короля сверкал щит, к поясу был приторочен меч, а позади него, едва видимый за мешком, доспехами и конской сбруей, неуклюже ковылял Топтун.
      
      
      Глава вторая. Гном Даффл.
      
      Проводив Питера до порога и пожелав ему счастливого пути и скорейшего возвращения, Сьюзен, Эдмунд и Люси в первую очередь сделали то, о чем мечтали все время, пока шла аудиенция: избавились от королевских мантий. Только тот, кто сам был королем, поймет, какое это счастье - стянуть с себя официальный костюм и переодеться "в домашнее". Собственно, в таком виде они и собирались провести целый день. Иначе зачем было объявлять его выходным?
      - Не знаю, как вы, сестрички, - сказал Эдмунд, - а я до того насмотрелся, как мишка облизывает черпак, что мне тоже захотелось...
      - Облизать черпак? - прыснула Сьюзен.
      - Нет, меду. И еще кое-чего. Кто-нибудь составит мне компанию?
      - С удовольствием, - сказала Люси. - Только давайте не будем накрывать банкетный стол.
      - Нет, нет! Никаких банкетных столов! Мы же хотели хоть один день в году пожить, как обычные люди, - напомнил Эдмунд. - Позавтракаем в кухне на каком-нибудь ящике.
      - Отличная идея! Идемте же скорей! - Люси порывисто схватила за руки брата и сестру и потянула за собой.
      - Как маленькая! - Сьюзен жеманно покачала головой, но позволила себя увлечь, потому что проголодалась не меньше других.
      Кухня располагалась в подвальном этаже замка и была по площади немногим меньше Большого Зала, правда, сильно уступала ему высотой потолков. Конечно, для простого завтрака на троих комнатка была малость великоватой, зато, когда по праздникам в замке собирался народ и две дюжины поваров с поварятами на восьми огромных плитах готовили десятки блюд для сотен гостей... тогда помещение кухни казалось вполне подходящего размера. Особенно если учесть, что кое-кто из гостей обладал поистине волчьим аппетитом, а кое-кто и медвежьим, но и тем, и другим было далеко до кентавров, каждый из которых, как известно, может отужинать за двоих, сперва как человек, потом как конь.
      - Вы слышите? - воскликнул Эдмунд, с восторгом озираясь по сторонам. Не так часто особе королевской крови доводится побывать в кухне. - ...слышите?
      - Что слышим? - спросила Люси. - ...слышим?
      - Почему вы все повторяете по два раза? - возмутилась Сьюзен, как возмущалась всегда, когда чего-то не понимала и поэтому думала, что окружающие потешаются над ней. Но уже через мгновение с удивлением услышала, как кто-то произнес ее собственный голосом: - ...по два раза?
      - Это эхо! - догадался Эдмунд, и эхо подтвердило его слова.
      - Как здорово! - рассмеялась Люси, и эхо согласилось с ней.
      - Чего вы разорались? Нам просто нужно говорить потише, - понизила голос Сьюзен и, когда эхо промолчало в ответ, удовлетворенно кивнула.
      - Ты скучная, Сью, - вздохнул Эдмунд, но спустя мгновение его глаза снова загорелись, разглядев кое-что интересное. - Эй! Чур я сижу вон там!
      В углу кухни, между полками с консервированными овощами и небольшим очагом, обнаружился... нет, не ящик, а нормальный стол, который повара и их помощники использовали во время работы как разделочный, а в перерывах - как обеденный. Вокруг стола стояли несколько табуретов и стул необычной конструкции: у него была всего одна, зато очень высокая, ножка и круглое, обитое кожей сиденье, которое возвышалось над столом. Должно быть, этот стул был собственностью местного шеф-повара, петуха, который в силу своей природы привык сидеть на жердочке, а по долгу службы обязан был видеть все, что творится вокруг. Его-то и облюбовал Эдмунд.
      - Хей-хо! Не сиденье, а седло! - восхитился он, запрыгивая на стул, точно на жеребца. - Эге! Да оно еще и крутится! Ну, теперь я до-олго отсюда не слезу.
      - А придется, - холодно улыбнулась Сьюзен. - Или ты думаешь, что вкусная еда сама появится перед тобой на серебряном подносе?
      - Вообще-то, обычно так и происходит, - хмыкнул Эдмунд. - Но ладно уж, я готов обеспечить вас, девочки, горячим чаем, если кто-нибудь приготовит мне четыре бутерброда: с маслом, с сыром, с повидлом и... со всем сразу!
      - Я приготовлю, - вызвалась Люси. - По-моему, я где-то видела корзину со сдобными булочками.
      - Она вон на той полке! - указал Эдмунд. - А ты, Сью, в таком случае, вымоешь после завтрака посуду.
      В тот момент Сьюзен ничего не ответила, но когда чай был выпит, а бутерброды съедены, неожиданно заартачилась.
      - Я не могу мыть посуду, - заявила она. - Посмотри на мои руки. Или ты хочешь, чтобы моя кожа загрубела от воды, а ногти потемнели от мыльного раствора? И потом, чистой посуды еще вон сколько, а грязная может подождать до утра. Ведь завтра у посудомоек не будет выходного дня. - С этими словами она гордо вскинула голову, подобрала юбки и, не дожидаясь возражений, покинула комнату.
      - Вот же свиная рулька! - возмутился Эдмунд. - Договорились ведь: как обычные люди! Не буду врать, я и сам порой бываю не сахар, но манеры Сьюзен горчат, как прогорклая горчица! И ведь еще недавно она такой не была. Правда, Люси?
      К его удивлению, Люси покачала головой.
      - Всегда была. Когда Сьюзен была простой школьницей, ей казалось, что она - королева. Теперь, став королевой, она считает себя... - она помедлила, подбирая слово, - богиней?
      - Ну, Люси, ты даешь! - Эдмунд уважительно поглядел на сестру. - Как скажешь иногда... Даже не верится, что ты на год младше меня. Считает себя богиней, так и есть! Ну, я-то уж точно никакой не бог. Стало быть, мне и придется заняться девчачьей работой. - И он произнес громко и нараспев, словно строчку из древней баллады: - Я не боялся когтей людоедов, не побоюсь потемневших ногтей!
      Как ни красиво звучала фраза, правды в ней было немного. Когда на поле боя Эдмунд лицом к лицу столкнулся с людоедом, да не с одним, а с тремя, он очень боялся. Что, однако, не помешало ему выйти из схватки победителем. Впрочем, и сочинители древних баллад нередко поступались истиной ради красного словца.
      - Давай ты будешь мыть, а я - протирать, - предложила Люси.
      - Угу. - Эдмунд вздохнул и проворчал, опуская намыленную чашку в таз с теплой водой: - И все-таки лучше бы я ушел с Питером.
      Люси тоже вздохнула и призналась:
      - Вот и мне так кажется.
      Эдмунд внимательно посмотрел ей в глаза:
      - Ты это серьезно? Брось! Это же Питер! Он стал рыцарем, когда заколол своего первого волка, спасая твою неблагодарную сестру. Он стал Верховным Королем, когда повел войска против Белой Колдуньи и одержал победу. Что может сделать ему какая-то пчела? Да послушай, Люси, если б я думал, что Питеру грозить хоть вот такусенькая опасность, - он отмерил четверть дюйма мыльными пальцами, - думаешь, я отпустил бы его одного?
      - Спасибо, - Люси вздохнула с облегчением. - Ты меня успокоил.
      - Вот и славно, - улыбнулся Эдмунд, а про себя подумал: "Кто бы теперь успокоил меня. И что только на нас сегодня нашло?" Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, он сказал: - Пойдем-ка посмотрим, чем там занимается наша белоручка.
      Когда король с королевой вышли во двор, их старшая сестра занималась тем, что убирала с игровой площадки шары красного цвета.
      - Что это вы делаете, ваше величество? - воскликнул Эдмунд, изображая изумление. - Вы же можете испачкать ваши нежные пальчики!
      - Не паясничай, Эдмунд, - строго сказала Сьюзен. - Лучше помоги.
      - Не знаю, право, достоин ли я такой чести... - Эдмунд готов был кривляться хоть целый день, но желание поставить на место задаваку Сьюзен было сильнее. - Доигрываем или начинаем заново? - деловито спросил он.
      Сьюзен посмотрела на расчерченную мелом площадку. Наиболее выигрышным было положение Эдмунда: один синий шар в центре круга и еще два неподалеку, вместе они образовывали правильный треугольник. Ее собственные, зеленые шары стояли хуже: два в передней части круга, а третий, выбитый последним ударом Эдмунда, далеко за его пределами. Люси с ее желтыми шарами угрозы не представляла: из трех только один докатился до круга. Так что пока лидерство было за Эдмундом, но у игроков оставалось еще по семь шаров, и ситуация в любой момент могла измениться. К тому же Сьюзен хотела не просто выиграть, но сделать это так, чтобы ее невозможно было упрекнуть в нечестной игре, поэтому она сказала:
      - Доигрываем. Питера нет, поэтому сейчас бросает Люси.
      Люси двумя руками взяла со стойки желтый шар, подошла вплотную к черте (она никогда не разбегалась, поскольку боялась запнуться) и так же двумя руками толкнула его что было сил. Шар медленно покатился и остановился в трех шагах от границы круга.
      - Слишком тяжелые, - пожаловалась Люси.
      - Ничего, сестренка, - подбодрил ее Эдмунд. - Когда я в первый раз взялся за меч, мне тоже показалось, что этакую тяжесть нипочем не удержать одной рукой.
      Сьюзен ничего не сказала. Ее куда сильнее волновал собственный бросок.
      Разбег королевы был безупречен, а брошенный шар, казалось, не катился по полу, а скользил над ним. Ворвавшись в центр круга, зеленый шар врезался в синий. Тот в свою очередь задел другой синий шар, и они оба в итоге оказались за границей.
      Сьюзен вскрикнула от радости. Теперь счет был три - один в ее пользу.
      - Не спеши радоваться, Сью, - усмехнулся Эдмунд.
      Следующим ударом он выбил центральный шар Сьюзен и вдобавок зачем-то протолкнул в круг один из недокатившихся шаров Люси. Теперь у каждого игрока было по два шара в круге, но пара синих стояла ближе к центру, а значит, преимущество по-прежнему было на стороне Эдмунда.
      Сьюзен настолько вошла в раж, что даже прикрикнула на Люси:
      - Давай, малявка, толкай свой несчастный шар, и не мешай настоящим игрокам!
      Но, не успела Люси подойти к стойке, а Эдмунд - отругать старшую сестру за грубость, как за высокой дверью, ведущей во двор, раздалось знакомое "Бом! Бом! Бом!"
      Если бы Тукки Тук стучался в саму дверь, звук был бы другим, но ни одна дверь, даже сделанная из мореного дуба, не выдержала бы такого обращения дольше месяца, поскольку дворецкий стучался исключительно клювом, а клюв у него был исключительной прочности. Прочнее даже, чем долото. Поэтому рядом с каждой дверью в Кэр-Паравеле была прибита медная табличка, стук по которой больше напоминал звон. Этот звон часто раздражал владельцев замка, и они не раз просили дворецкого входить без стука, но Тукки Тук ничего не мог с собой поделать. Ведь он, во-первых, был хорошо воспитан, а во-вторых, как все дятлы, очень любил стучать.
      - Ну, что там еще? - топнула ножкой Сьюзен.
      - В самом деле, Тукки, дал бы ты нам спокойно доиграть, - сказал Эдмунд и, покосившись на старшую сестру, добавил: - То есть кому спокойно, а кому и нервно.
      - Ваши величества! - воззвал дворецкий, нимало не смущенный холодным приемом. - Рыжий гном Даффл из Западного Кряжа испрашивает аудиенции.
      - Только не вздумай сказать, что ради него нам придется опять тащиться в Большой Зал, - предупредил Эдмунд.
      Тукки Тук, конечно же, не мог ослушаться прямого королевского приказа, поэтому он ничего не сказал, но взгляд блестящих черных глаз из-под седых бровей был красноречивее слов.
      Пять минут спустя Эдмунд в короне и мантии уныло сидел на троне и думал, что нет на свете птицы упрямей дятла и животного вреднее горностая. Первые всю жизнь вам что-нибудь вдалбливают, а вторые и после смерти не могут успокоиться. Возвращаются в виде воротников и душат, душат...
      В эту минуту в Зал вошел Тукки Тук, а следом за ним - маленький коренастый человечек в дорожном плаще с откинутым капюшоном. У него были маленькие смешливые глаза и похожий на шишку нос. Густая рыжая борода спускалась на грудь. Когда дятел и человечек встали плечом к плечу, все заметили, что они одного роста.
      "То есть на пару дюймов ниже Люси", - прикинул Эдмунд и усмехнулся - разумеется, только в мыслях. Ведь всякий, кому довелось увидеть гномов в деле, понимал, что эти маленькие забавные человечки далеко не дети, а их боевые топорики только похожи на игрушечные.
      - Ваши величества! Рыжий гном Даффл! - повторил дворецкий.
      Гном кивнул и решительным шагом пересек Зал. Судя по всему, Даффл был не робкого десятка, не то что медведь Топтун.
      Он остановился между Сьюзен и Люси, опустился на одно колено и сказал:
      - Защиты и справедливости!
      - И этот туда же! - простонала Сьюзен, закатывая глаза.
      - Что еще стряслось? Опять пчелы? - встрепенулся Эдмунд.
      - Пожалуйста, поднимись с колен и расскажи нам, что случилось, - попросила Люси.
      - Пчелы? Ничего не знаю ни про каких пчел! - Даффл комично замотал головой. -Ваши... э-э-э... величества! Можно, я закурю трубку? С трубкой мне лучше думается.
      - Конечно, можно, - разрешила Люси.
      - Только встань поодаль от нас, - добавила Сьюзен, и Эдмунд ее поддержал. Школьные учителя успели разъяснить обоим, что курительный табак одинаково вредит здоровью и того, кто курит, и того, кто просто стоит рядом.
      Даффл достал из-под плаща трубку, высек искру, и по Залу поплыл уютный запах вишни и тлеющей листвы.
      - Спасибо, - поблагодарил гном и, задумчиво пожевав губами, сказал. - Нет, пчелы тут определенно ни при чем. Все мои беды - от саламандр.
      - Саламандры? - осведомилась Сьюзен. - Кажется, это какие-то ящерицы?
      - Да нет же, Сью, драконы, - возразил Эдмунд.
      - А я слышала, что саламандры - бестелесные существа, живущие в огне, - заявила Люси.
      - Ты тоже ошибаешься, Лу, - заметил Эдмунд. - Не живущие, а порождающие.
      Тут Даффл кашлянул в кулак, привлекая внимание спорщиков.
      - Вы совершенно правы, ваши величества, - сказал он, по очереди кивнув каждому из венценосцев. - По виду саламандры - вылитые драконы, только размером с ящерицу. Дракончики эти взаправду живут в огне, порождают огонь и, как думают некоторые, из него же состоят. Так оно или не так, сам я точно не скажу. Знаю только, что коли тронешь такого рукой, волдыри потом неделю не сходят, будто за головешку ухватился. - Гном затянулся, пыхнул дымом и посмотрел на угольки в трубке. - Но, наверное, будет лучше, если я расскажу все по порядку.
      - Хорошо, - сказал Эдмунд. - Рассказывай, а мы постараемся не перебивать.
      - Мы, рыжие гномы... - начал Даффл, глядя, как медленно поднимается к потолку кольцо табачного дыма. И рассказал вот что.
      Рыжие гномы - это вам не какие-нибудь черные. Хотя по первому взгляду оно-то, может, и незаметно. Вроде и те, и другие в пещерах живут, любят поесть, трубочку покурить, и основных занятий, что у черных, что у рыжих, всего два: поделки из металлов ковать и камни драгоценные собирать. Но ежели приглядеться...
      Рыжие живут дружно, всегда не прочь советом поделиться, а то и просто побалагурить. Пещеры у них светлые да просторные, обед - неспешный, табак для вкуса лепестками и травками пахучими сдобрен. И работают они с шутками, с прибаутками, с песенкой веселой, одним словом, с удовольствием.
      Черные не такие. Каждый себе на уме, друг с другом словечком лишним не перемолвятся. Ходы в земле роют как попало, за красотой и удобством не гонятся: ни тебе светильник повесить, ни потолки поднять, ни стены в спаленке раздвинуть или хоть соломки постелить. Считают: зачем свет, когда гнилушки есть? А если кому мало, пусть побегает по пещерке, не нагибаясь, шишек набьет, искрами из глаз все вокруг усыплет, глядишь - посветлее станет. А спальня, если подумать, вообще не нужна. Есть дырка в стене, куда можно бочком забиться, ручки-ножки подобрав, вот и славно. И вообще... Когда тут спать, вон сколько работы вокруг! Вечно-то они торопятся, все - на бегу. Не едят - перекусывают, не курят - перекуривают, как будто боятся, что трубка вот-вот во рту взорвется. А табак у них до того вонючий, что думаешь иной раз: может, не зря боятся?
      Работают, правда, хорошо, что есть, то есть. Но опять-таки... совсем не так, как рыжие. Рыжие все делают с удовольствием, черным на удовольствие начхать, был бы результат. Им подавай количество, тогда как рыжим куда важней редкость и красота. Маленький кусочек нефрита в форме перепелиного яйца или обломок яшмы, похожий на спящую бабочку, предпочтут они мешку отборных алмазов.
      Хотя сам Даффл пострадал как раз из-за алмазов. Но не обычных, а самых что ни на есть редких - черных. Черные алмазы если и попадаются раз в сто лет, то на большой глубине, под древними скалами - такими, что от ветра и времени раскрошились в мелкий щебень, а то и в песок. В самой Нарнии, ясное дело, ничего подобного нет, но есть, по слухам, в Великой пустыне, что к югу от Орландии. Туда-то и направился неугомонный Даффл, потратив на дорогу не одну неделю и пережив немало приключений, о которых из скромности умолчал. Поведал лишь об одном, случившимся с ним в самом конце пути, когда гном добрался-таки до древних скал.
      "Ну, от скал там, прямо скажем, одно название осталось. А еще - валуны да глыбы, да дыры в земле, за которыми начинаются глубокие норы. Нигде прежде не встречал я таких глубоких и страшных нор, - признался Даффл. - Как вспомню, так до сих пор мороз по коже!"
      Еще неделю гном ползал по норам, составляя карту подземных ходов. За это время он не нашел не то что черных алмазов, но вообще ничего интересного. Устав от бесплодных поисков и растратив запасы еды, Даффл стал подумывать, а не пора ли домой. "Все, - сказал он себе однажды. - Пусть эта норка станет последней. Покопаюсь тут немного и, ежели опять ничего не найду, отправлюсь восвояси".
      Однако вскоре Даффл обнаружил, что "норка" куда длиннее, чем ему сперва показалось. Гном двигался по мрачному ходу несколько часов, где на четвереньках, а где и ползком. Иногда ему приходилось останавливаться и прорубать себе дорогу киркой и лопатой. Даффл выбился из сил и пропустил обед, но не хотел поворачивать назад, не узнав, где заканчивается нора. "Ну, сейчас-то я уж точно упрусь тупик", - с облегчением подумал он, когда ход в очередной раз сузился, превратившись в лазейку. Поднатужившись, гном прополз последний ярд, затем еще пол-ярда... и вдруг почувствовал, что двигаться вперед стало намного легче. Тогда Даффл поднял руку, чтобы проверить высоту потолка... Потом встал во весь рост... Потом подпрыгнул...
      Сомнений не было: Даффл очутился в подземной пещере!
      Она была такой огромной, что свет от лампы Даффла не достигал потолка. Тут и там в камне зияли черные дыры. Стены пещеры были изъедены ходами, словно кожура червивого яблока. Чтобы не заблудиться, Даффл отметил камнем отверстие, из которого только что вылез, и двинулся вперед. Только на всякий случай вытащил из-за пояса боевой топорик.
      Даффл никогда не был трусом и большую часть жизни провел в пещерах, но это место, мрачное и сырое, наполняло сердце гнома недобрыми предчувствиями. Тени от высоко поднятой лампы метались по стенам, под ногами хлюпала вода, с потолка срывались гулкие капли, а откуда-то спереди до Даффла доносились порывы горячего ветра, как будто там, в темноте, кто-то огромный дышал во сне.
      "Еще десять шагов - и поворачиваю, - решил гном. - Девять шагов... Восемь... Подумаешь, черные алмазы!.. Семь... Шесть... Да их тут и не было никогда! Сказки это все, пустые выдумки! Четыре... Три... Мало ли что птица глупая на хвосте принесет! Что ж теперь, всему верить? Два... Один... Все, разворачиваюсь..."
      И только он так подумал, как увидел в луже прямо под ногами какой-то огонек. Даффл нагнулся и поднял с земли маленький камешек. Он был гладким и мокрым, и свет лампы отражался в нем, делая похожим на светлячка.
      "Черный алмаз!" - ахнул Даффл и увидел впереди еще один огонек, побольше первого.
      Нагнулся за ним - и углядел третий, еще крупнее.
      Потянулся за третьим, а впереди вспыхнули еще два - просто огромные! - правда, эти почему-то светили не снизу, с пола пещеры, а как будто сверху.
      "Алмазы! Мои алмазы! Ох-хо-хо! Теперь я сказочно богат!" - рассмеялся Даффл.
      Глаза гнома вспыхнули алчным блеском, он хохотал, улюлюкал, прыгал и кривлялся, как сумасшедший, иначе говоря, вел себя не лучшим образом. Такое поведение простительно черному гному, но никак не рыжему. И все-таки, я думаю, мы не должны сердиться на Даффла, ведь нечаянное богатство может кому угодно вскружить голову, хотя бы ненадолго. А приступ безумного веселья у гнома длился как раз недолго. Ровно до того момента, когда светящиеся плошки, которые он принял за два огромных алмаза, неожиданно моргнули и сами потянулись за ним.
      "Ой!" - пробормотал Даффл, когда догадался, что перед ним никакие не алмазы, а глаза неведомого чудовища, а сам он не только сказочно богат, но и сказочно глуп.
      "Ой-ой-ой!" - воскликнул он, когда увидел под глазами-плошками огромную пасть, полную острых зубов.
      "Ой-ой-ой-ой-ой!" - завопил гном, когда эта пасть захлопнулась с оглушительным лязгом, едва не оставив его без света, а заодно и без руки.
      Даффл метнул боевой топорик и попал чудовищу точно между глаз, но те даже не моргнули! Тогда он, не переставая вопить, бросился наутек. Пещера, размеры которой всего минуту назад поражали воображение, закончилась неожиданно быстро. Даффл с разбегу налетел на стену и выронил лампу, но успел подхватить ее до того, как вода из лужи залила огонь. Даффл помотал ушибленной головой и сунул ее в первый попавшийся лаз, но тот оказался слишком узким, и, чтобы пролезть в него, гному пришлось пожертвовать заплечным мешком. Как ни жаль было Даффлу расставаться с добром, погибать от зубов ужасного чудовища было еще жальче.
      Гном забрался в нору почти целиком, когда почувствовал, что застрял. Но не успел он прийти в отчаяние, как что-то крепко ухватило его за ноги и потащило обратно. В довершение всех бед огонек в лампе внезапно зашипел и погас, видимо, немного воды все-таки попало на фитиль. Застрявший и ослепший, раздираемый на части Даффл, минуя отчаянье, пришел в ужас. Гном завопил громче прежнего, задергался что было сил и каким-то чудом просочился в тесную щель. На ощупь, не разбирая, где лево, где право, Даффл пополз по проходу. Его окружала кромешная тьма, а за спиной раздавалось громкое чавканье, вскоре сменившееся ревом разочарования. Это оставшееся в пещере чудовище сообразило, что на ужин ему досталась всего-навсего пара старых сапог, а не их владелец.
      Дальнейшее Даффл помнил смутно. Он полз куда-то, набивая шишки, стирая в кровь ладони и босые пятки. Ему казалось, что это продолжается вечность, хотя, возможно, на самом деле прошло не больше часа. Наконец гном остановился, чтобы отдышаться, собраться с мыслями... и осознать весь ужас своего положения. Он был один, усталый и израненный, где-то глубоко под землей. Он растерял почти все вещи. Правда, у него осталась лампа, но много ли с нее проку, если огонь погас, а кремень и огниво пропали вместе с остатками еды и инструментом? Без кирки и лопаты, а главное, без света, у Даффла не было шансов отыскать дорогу наверх. "Ну вот и все, - подумал несчастный гном. - Остается только лечь и умереть".
      Так он и поступил. Лег на бочок, свернулся калачиком и стал дожидаться смерти. Прошло минут пять. Смерть все не шла, а от лежания на каменном полу у гнома затекла рука. Он перевернулся на другой бок, но лежать на нем тоже было неудобно: что-то твердое давило под ребра. "Умереть спокойно не дадут!" - проворчал Даффл. Он пошарил в складках одежды и нащупал два камешка, один маленький, другой побольше. "Черные алмазы! - вспомнил гном и едва не заплакал от досады. - Столько труда и лишений, а все ради чего? Ради богатства? Ради славы? Зачем они мне теперь? Разве могут эти жалкие камешки накормить меня? Вылечить мои раны? Разжечь костер и согреть меня?" Даффл уже размахнулся, чтобы зашвырнуть подальше бесполезные алмазы, но в последний момент остановился. "Камни-то гладкие, твердые, - подумал он. - И сухие, потому как полежали за пазухой. В еду и лекарство они, ясное дело, не годятся, но чтобы высечь искру... А, попытка не пытка!"
      Гном встал на колени, поставил перед собой лампу и проверил фитиль. Потом взял в каждую руку по камешку и сильно ударил один о другой. Ничего не произошло. Гном повторил попытку, но только отбил себе большой палец. Тогда он замер на миг, пробормотал: "Во имя Аслана!" и попробовал в третий раз, вложив в удар всю душу.
      Раздался грохот, и камни разлетелись на мелкие осколки. Гному показалось, что они просто взорвались у него в руках. Несколько дней потом он украдкой пересчитывал свои пальцы и всякий раз удивлялся, обнаружив на месте все десять. Даффл так и не высек искру, но получил кое-что другое. На земле перед ним откуда ни возьмись появился странный зверек. Он был размером с ладонь, имел четыре лапки, длинный хвост и гребень над плоской головой. Даффл решил бы, что перед ним пустынная ящерица, если бы не одно обстоятельство. Он мог видеть зверька и без света. Более того, сам зверек светился в темноте.
      "Да это же саламандра!" - восторженно прошептал Даффл и протянул руку, чтобы потрогать волшебного зверька, о котором прежде слышал лишь в сказках. Тут его восторгам пришел конец (и гном еще раз напомнил королю и королевам о волдырях, которые не проходят неделю). Впрочем, к тому времени Даффл столько уже натерпелся, что почти не почувствовал ожога. Эка невидаль - волдыри! Зато у него снова появилась надежда! Ведь саламандра - дух огня, а где огонь, там и свет.
      Даффл обжегся еще трижды, но в конце концов сумел изловить юркую ящерку и засадить ее в лампу. Очутившись под колпаком, саламандра мгновенно успокоилась. "Что, нравится новый дом? - усмехнулся Даффл, глядя в маленькие золотистые глазки. - Вот и мне пора домой. Укажешь дорогу?"
      Неизвестно, саламандра ли помогла Даффлу или простое везение, но не прошло и часа, а гном уже выбирался из злополучной "норки" на свет. Найденный им обратный путь был куда короче прямого, а главное, шел в обход подземной пещеры с ее зубастым охранником.
      Оказавшись наверху, Даффл первым делом поблагодарил саламандру за чудесное избавление. Он бы расцеловал зверька, если б не боялся опалить бороду. "Ну все, все, - сказал гном, шмыгая носом от радости. - Теперь ступай в свою норку". Он снял колпак с лампы, но саламандра почему-то не спешила вылезать. Наверное, медный светильник и впрямь показался ей уютным домиком. "А может, ты хочешь, чтобы я взял тебя с собой?" - с надеждой спросил гном, хоть и знал, что не получит ответа. Ведь это только в Нарнии животные умеют разговаривать, и то лишь избранные, а от Великой пустыни до границ Нарнии был не один день пути. И все-таки Даффлу показалось, что саламандра кивнула ему - чуть-чуть. Впрочем, ему так хотелось, чтобы она кивнула, что немудрено было ошибиться. "Вот здорово!" - воскликнул гном и захлопнул колпак.
      Обрадовался он вот почему. Жизнь гномов так устроена, что они не могут без огня. Огонь нужен им постоянно: чтобы готовить еду, освещать подземные жилища, а перво-наперво, чтобы плавить металлы, ковать оружие и изготавливать украшения. Но где взять столько дров? В любой другой стране это не было бы проблемой: нужны дрова - руби сколько хочешь! Но не в Нарнии с ее волшебным климатом, когда мертвого дерева в лесу не сыщешь, а живое не убедишь, что сухие ветки и сучки нужны тебе сильнее, чем ему. Ведь нарнианские деревья по большей части тоже говорящие, причем язычок у некоторых поострее колючек. Так что саламандра, которая была огнем сама по себе и не нуждалась в сухости, дровах и соломке для розжига, могла стать для Даффла прекрасным подспорьем. И поначалу...
      - Поначалу так оно и было, - вздохнул гном и печально посмотрел на давно погасшую трубку.
      - Если хочешь, закури новую, - разрешила Люси.
      Даффл кивком поблагодарил королеву и продолжил:
      - Самое обидное, что когда я вернулся домой, мне никто не поверил, даже родные братья. То есть им пришлось поверить в саламандру, коли уж я принес ее с собой, но стоило мне завести речь о черных алмазах и подземном чудовище, меня тут же поднимали на смех.
      - Напрасно, - неожиданно заговорил Тукки Тук. У него был глухой голос и мечтательный взгляд. - Однажды, давным-давно, когда маменька укладывала меня спать, она сказала мне: "Малыш Тукки! Закрывай глаза и не вздумай больше плакать! Тот, кто боится темноты и ревет, вместо того чтобы спать, рискует всю жизнь провести в темноте. Он станет пещерным драконом, живущим под землей, а вместо слез у него будут черные алмазы".
      Все, кто был в Зале, недоверчиво уставились на дворецкого. Еще бы, разве можно было, глядя на сварливого старика, поверить, что когда-то он был птенцом, малышом Тукки, который до слез боялся темноты!
      Только Люси, которая сама порой пугалась оставаться в темной комнате, осмелилась спросить:
      - И что, любезный Тукки Тук, слова маменьки подействовали на вас?
      - Еще как! - Дворецкий приоткрыл клюв в жесте, который у дятлов заменяет улыбку. - После ее рассказа я стал реветь по ночам гораздо чаще. Мне повсюду мерещился пещерный дракон.
      А Эдмунд, забыв о своем обещании не перебивать гнома, возбужденно забормотал:
      - Ух ты! Черные алмазы - слезы дракона! А саламандры? Выходит... Выходит, саламандры рождаются из алмазов - из слез? Вот почему они похожи на драконов!
      - Может, и так, - согласился Даффл. - Вот что значит умный человек! Не то что мои сородичи. Они только хихикали, когда я пытался им все это втолковать. Но саламандре обрадовались, а как же! Ведь она могла вскипятить чайник за пару минут, просто посидев на крышке. Кто же не обрадуется дармовому источнику тепла и света! То есть это сначала мы думали, что дармовому...
      - А потом? - заинтересовалась Сьюзен. - Что случилось потом?
      - Саламандра начала расти. Несильно, по четверть дюйма в день, но через неделю это стало заметно. Я долго не мог понять, почему так происходит. Пока как-то ночью не притворился спящим и не увидел, как саламандра ворует из моего тайничка драгоценные камешки и ест их.
      - Ест? - поразилась Люси. - Разве можно есть камни?
      - А почему нет, Лу? Почему бы тому, кто появился на свет из камней, не питаться ими? - снисходительно заметил Эдмунд и вновь повернулся к гному. - Но так ли это страшно, Даффл? Камней, конечно, жалко, но, с другой стороны, чем больше саламандра, тем больше от нее тепла, а значит, и помощи в работе. Разве не так?
      - Так-то оно так, только... - Даффл замялся. - Не знаю, что тут больше повлияло, диета из аметистов и топазов или волшебный воздух Нарнии, но... В общем, разжиревшая ящерица вдруг ни с того ни с сего заговорила.
      Эдмунд присвистнул от удивления, а гном, смутившись пуще прежнего, опустил глаза.
      - Да-да, заговорила. Причем, стоило ей открыть рот, как стало ясно, до чего прескверный у нее характер. Первым делом ящерица обвинила меня в том, что я без спросу забрал ее из родной пустыни, заключил в темницу, унес неизвестно куда и заставил трудиться с утра до вечера.
      - Это серьезное обвинение, - заметила Сьюзен.
      Действительно, по законам Нарнии ни одно говорящее существо, будь то гном или король, не имеет права подчинять другое говорящее существо, тем более заставлять его работать на себя. Оно может только попросить об услуге, пообещав что-то взамен.
      - Я знаю, - сказал гном. - И саламандра поклялась, что растрезвонит о моих преступлениях на весь свет, если я не выполню ее требования. Первое: больше никакой работы. Второе: я должен обеспечить ее кровом, заботой и пропитанием, раз уж разлучил несчастную с родиной. "Кстати, - добавила она, - больше всего мне по вкусу темно-красные рубины".
      - Вот дает! - скривился Эдмунд. Он понимал, что формально саламандра права и, если дойдет до суда, правда будет на ее стороне. Но ему очень не нравилось, как ящерица перевирает факты. Будто наизнанку выворачивает. - И что же ты решил?
      - А что я мог поделать? - вздохнул Даффл. - Согласился... Только проблемы на этом не кончились. Однажды вечером, когда я вернулся к себе в пещерку, саламандр было уже две.
      - Как это? - удивилась Люси. - Откуда взялась вторая?
      - Кабы знать... - Гном пожал плечами. - И обе в один голос твердили, как я их украл, обманул, принудил... и требовали чего-нибудь тверденького и блестященького на обед.
      - И ты?.. - нахмурился Эдмунд.
      - Дал. Ведь ящерицы были похожи, как две капли воды! Я никак не мог отличить ту, что встретил в пустыне, от той, которую видел в первый раз, поэтому мне пришлось кормить обеих. Причем их аппетиты день ото дня росли. Сперва я кое-как справлялся. Мои братья, Роджин и Брикл, помогали мне отыскивать все новые рубины. Но когда ящериц стало три...
      - Три! - Люси всплеснула руками.
      - Три, - кивнул гном. - А потом и четыре, и пять, и шесть. Сейчас их семеро, и эта головная боль давно перестала быть моей личной. Теперь уже всей общине приходится работать, не покладая рук, чтобы прокормить этих прожорливых гадин.
      - И все это оттого, что когда-то ты принес из пустыни одну-единственную маленькую ящерку? - возмутилась Люси. Гном сокрушенно опустил плечи. - Но ведь это нечестно! Шестеро из семи - просто бессовестные обманщики!
      - Да, - согласился Даффл. - Но беда в том, что нет возможности узнать, кто именно. Ведь все они на одно лицо, по крайней мере на наш, гномий, взгляд. Но, может быть, ваши королевские величества... - Он замолчал, с надеждой взглянул на королей и закончил: - Вот почему я здесь.
      - Да, теперь я вижу, что вам нужна помощь, и клянусь, вы ее получите! Я сам поговорю с коварными самозванцами и выведу их на чистую воду, - вызвался Эдмунд, соскакивая с трона. Не то чтобы ему так уж не терпелось ринуться в бой, просто осточертело сидеть на месте. Горностаевый воротник так натер Эдмунду шею, что он был счастлив сменить королевскую мантию на что угодно... даже на боевую кольчугу. - Мы отправляемся немедленно. Тукки Тук, прикажи слугам...
      - Простите, кому? - изобразил непонимание дворецкий.
      - Ах, да! Я и забыл... - Эдмунд хлопнул себя по лбу. - Хорошо, не надо слуг! Я соберусь сам.
      - Если хочешь, Эд, возьми мой лук и колчан со стрелами, - неожиданно предложила Сьюзен. - Те самые, что мне подарил Дед Мороз. Раз уж я остаюсь в замке, оружие мне ни к чему, и я готова уступить его тебе на время. Ведь ты, бедняжка, единственный из нас тогда остался без подарка.
      Она сказала так не для того, чтобы уколоть Эдмунда напоминанием о его давнишнем ужасном поступке (ведь он не получил подарка потому, что стал предателем и оказался в замке Белой Колдуньи, в то время как остальные дети встречались с Дедом Морозом). Вернее сказать, не только для этого. Еще она вспомнила о синих и зеленых шарах и подумала, что недоигранная партия все же лучше, чем проигранная. Сьюзен так радовалась уходу брата, что с легким сердцем предложила ему лук и стрелы.
      Однако Эдмунд отверг ее предложение.
      - Что это на тебя нашло, Сью? - подивился он. - Все утро шипела, будто кошка, и вдруг стала сама любезность! Спасибо, конечно, это очень мило с твоей стороны и все такое, но... Ты же знаешь: в стрельбе из лука мне никогда не сравниться с тобой. Нет, мое оружие - меч... Хотя и он, боюсь, не поможет, ежели спор с саламандрами закончится потасовкой. Ведь огонь сильнее железа.
      - Может, возьмешь хотя бы рог? - спросила Сьюзен.
      - Ну, если тебе так приспичило меня осчастливить... Хорошо!
      И Эдмунд принял из рук сестры волшебный рог из слоновой кости.
      
      
      Глава третья. Олень Острый Рог.
      
      Попрощавшись с Эдмундом, сестры вернулись во внутренний дворик. После духоты Тронного Зала его прохлада воспринималась как глоток холодного лимонада после пробежки. Растущие у стен яблони, груши и кусты сирени дарили тень, а искусственный прудик с проточной водой, кувшинками и маленьким фонтанчиком добавлял свежести.
      - И как только тебе удается, Сью, носить корону, не снимая? - спросила Люси. - Разве у тебя не устает голова?
      Ее собственная корона была легче остальных - серебряная, как и у сестры, но почти без драгоценностей - и все же, снимая тонкий обруч, Люси испытывала облегчение.
      - Немного устает, - призналась Сьюзен. - Зато корона отлично держит прическу. И заставляет держать осанку. Смотри!
      Королева подобрала подол изумрудной юбки и сделала несколько шагов. Она двигалась грациозно и бесшумно, словно балетная танцовщица, а ее осанка и впрямь была безукоризненной: лопатки сведены вместе, подбородок приподнят, царственный взгляд направлен немного вверх.
      - Ну как? - спросила Сьюзен, обернувшись к сестре.
      - Здорово! - восхитилась Люси. - Ты двигаешься, как лебедь.
      "Сама-то я в этом желтом платьице наверняка похожа на канарейку!" - подумала она.
      - Спасибо, - улыбнулась Сьюзен, которая очень любила комплименты. - И чем мы теперь займемся, сестричка? Может, доиграем нашу партию?
      Люси усмехнулась про себя: "Вот как! Значит, уже не малявка, а сестричка?" и покачала головой.
      - Без Эдмунда? Не думаю, что в этом есть смысл. Я - никудышный игрок.
      - Но тебе же нужно когда-то учиться, - настаивала старшая. - Сейчас как раз удобный момент: нас только двое, и я постараюсь не быть придирой. К примеру, если ты бросишь шар, вместо того чтобы катнуть, я закрою на это глаза.
      - Спасибо, Сью, - рассмеялась Люси, - но это мне не поможет. Мне нужно не учиться, а подрасти. Пока что мой единственный шанс бросить шар, так чтобы он пролетел десять ярдов, это уронить его с десятиярдовой высоты.
      Сьюзен задумалась ненадолго и сказала:
      - Знаешь, в школе нас как-то учили, что если одновременно бросить с высокой башни свинцовое ядро и шарик из гипса, коснутся земли они тоже одновременно.
      - Не может быть! - усомнилась Люси. - Ведь ядро раз в сто тяжелее шарика! Оно и падать должно намного быстрее.
      - Честно говоря, я и сама не очень-то верю, - сказала Сьюзен. - И вообще все, что касается школы, вспоминается как будто в тумане, так что я могла и ошибиться. Но ведь мы можем проверить все сами.
      - Ура! - Люси захлопала в ладоши. - Только... Башен-то у нас сколько угодно, но где достать ядро и шарик?
      - Нет ничего проще! - улыбнулась Сьюзен. - Вместо ядра мы возьмем один из каменных шаров, а гипсовый шарик заменим... да хотя бы вот этим! - Она отошла в сторонку и подобрала с земли маленькое красное яблочко с желтым бочком. - Ну что, бежим в башню?
      - Бежим! Только чур ты несешь шар.
      - Кто же еще, - хмыкнула старшая сестра. - Ведь у вас с братьями сегодня выходной. - Сама-то Сьюзен, когда решался вопрос о выходном дне, была категорически против.
      По винтовой лестнице сестры поднялись на одну из островерхих башен-близнецов, стоящих по бокам от северных ворот замка. Внутри башни даже днем царил полумрак, ведь Кэр-Паравел был не только королевской резиденцией, но и неприступной военной крепостью, и все наружные стены замка вместо обычных окон имели узкие бойницы, расположенные в нескольких шагах одна от другой. Девочки не стали подниматься на самый вверх. Где-то на полпути Сьюзен откинула задвижку на маленькой стальной двери, и сестры, миновав тесную, заваленную всякой всячиной комнату, вышли на балкон. Он был узким, шириной в шаг, и опоясывал башню, словно манжета - рукав платья. Вместо перил балкон ограждала зубчатая каменная стена.
      - Уф! - громко выдохнула Сьюзен и положила принесенный шар на один из зубцов ограды. - Не так-то это легко, уж поверь мне. Надеюсь, до земли этот булыжник долетит без моего участия.
      - Кстати, а почему ты взяла шар Эдмунда? - спросила Люси.
      - В самом деле? - Старшая из королев сделала вид, будто только сейчас это заметила. - Хм, действительно, синий. Не знаю. Может, он лежал ближе других? Впрочем, какая разница, если все шары весят одинаково!
      "Вот именно, какая разница!" - подумала Люси, хоть и помнила, что как раз этот шар лежал не ближе других, а точно в центре игрового круга.
      - Хорошо, что мы отпустили слуг, - сказала она, привставая на цыпочках, чтобы заглянуть за ограду. - Обычно возле этих ворот вечно кто-нибудь шастает. Ни тебе шар бросить...
      - Ни яблоку упасть, - закончила Сьюзен. - Ну все, я отдышалась. Бросаем? - И она подкатила шар к краю зубца.
      - Бросаем! Только одновременно, на счет три! - Люси вытянула вперед руку с яблоком.
      - Естественно, одновременно! Не хватало еще кому-нибудь поспешить и испортить весь эксперимент! - возмутилась Сьюзен. - Нет уж, на вторую попытку у меня не хватит сил. Ты готова, Лу? Тогда я считаю. Внимание! Раз!.. Два!..
      - Стой! - неожиданно вскрикнула Люси.
      Крик вышел таким отчаянным, что руки Сьюзен разжались сами собой, и тяжелый синий шар упал с балкона вниз.
      - Да что ты себе позволяешь, малявка? - вскинулась Сьюзен. - По какому...
      Но слова застряли у нее в горле, стоило ей взглянуть на сестру повнимательней. Лицо Люси в одно мгновение побелело, как мел, а глаза, казалось, стали вдвое шире. Обеими руками она зажимала себе рот, будто сдерживала рвущийся наружу ужас.
      - Что там? Что ты увидела? - спросила вмиг присмиревшая Сьюзен.
      - Не знаю, - пискнула Люси. - Там были... Там, внизу, кто-то был.
      - Внизу? Кто там мог быть? - Голос старшей королевы звучал неуверенно, а взгляд рассеянно метался по сторонам. - Да ну, взгляни сама, там никого нет! Вон шар, видишь, откатился на травку, но рядом - ни души. Я вижу только пару леопардов, но они - далеко, на поляне. Тебе, верно, показалось, - сказала она, убеждая скорее себя, чем сестру. - Как Эдмунду, когда он утром взбаламутил всех своим снегирем. Вечно-то вам, малышам, что-нибудь кажется.
      - Не знаю, - твердила свое Люси. - Только я точно видела. Там, прямо под балконом, мелькнули чьи-то рога, а потом... А потом твой шар...
      Она глубоко вдохнула, чтобы не разреветься. Люси помнила, какую взбучку мама однажды устроила Эдмунду, когда он, расшалившись, уронил за окно горшок с геранью. И как она кричала: "А что, если бы он упал на голову какому-нибудь прохожему и... и убил его!" Хотя этаж был всего-навсего вторым, а горшочек - небольшим, куда легче каменного шара.
      - Вот видишь! - Со второй попытки губы Сьюзен сложились в улыбку, правда, довольно жалкую. - Откуда здесь взяться рогам? В целом замке только мы с тобой, не считая дворецкого. Но у Тукки нет рогов, только хохолок, похожий на красную шапочку, а еще - клюв... - От волнения и растерянности Сьюзен становилась все многословнее. Не исключено, она и сама не понимала, что несет, и болтала без умолку, лишь бы не думать... о том же, что и Люси. О горшке с геранью. - И если бы что-то такое случилось у ворот, он давно стоял бы под дверью и долбил своим...
      Тут обе сестры подпрыгнули на месте, потому что, не успела Сьюзен договорить, как они услышали знакомое "Бом! Бом! Бом!" Стук показался им непривычно громким и зловещим. (Он и вправду был несколько громче обычного, ведь на сей раз Тукки стучал не в медную табличку, а в саму дверь, благо та была из железа и клюв дворецкого не мог ей повредить.)
      - Входи... Входи, Тукки Тук, - еле вымолвила Люси.
      Сперва в дверном проеме показалась свеча, за ней - крыло и красный хохолок. Войдя, дворецкий против обыкновения несколько секунд молча разглядывал королев. Те в свою очередь уставились на Тукки, силясь по выражению птичьего лица понять, что же стряслось: нелепая катастрофа или катастрофическая нелепость. Но проще, наверное, было разобрать древнюю надпись на непонятном языке, чем узнать, какие мысли скрываются за черными блестящими глазами.
      - Ваши величества! - наконец заговорил Тукки Тук. - Олень Острый Рог с Северных Границ ис... ис... - дворецкий прочистил горло и закончил, - испрашивает аудиенции.
      Люси почувствовала, как от облегчения у нее подгибаются ноги. Она-то боялась совсем другого окончания. "Истек кровью", например. Или "испустил дух прямо на ступенях замка". "Испрашивает аудиенции - это хорошо, - подумала она. - Значит, все не так страшно. Может, шар лишь задел его вскользь. Или вообще пролетел мимо. Мало ли, что мне показалось. Сью права, нам, малышам..."
      Сьюзен заговорила прежде, чем она успела закончить мысль. Старшая сестра старалась держаться спокойно и уверенно, как подобает королеве, но выглядела лишь капризной и высокомерной девчонкой.
      - Довольно аудиенций! - сказала она. - Третий раз за день, сколько можно! Нет уж, пусть этот твой Острый... кто он там?.. Рог изволит подождать, пока мы с Люси насладимся свежим воздухом и... и живописным видом.
      - Хорошо, ваше величество! - Дворецкий был невозмутим, как всегда. - Я передам ваши слова гостю, и я надеюсь, что у него хватит сил вас дождаться. Разумеется, я мог бы предложить ему самому подняться в башню, но опасаюсь, что в его состоянии это невозможно.
      - Что ты имеешь в виду? - насторожилась Люси.
      - Насколько я заметил, наш гость серьезно ранен, - сухо сказал Тукки Тук, затем развернулся и прикрыл крылом дрожащее пламя свечи, намереваясь удалиться.
      Но Люси, опередив дворецкого, первой юркнула за дверь. Лишь бросила на бегу: "Где ты оставил его?" и услышала в ответ: "У входа в Зал, ваше величество". "Только бы он был еще жив!" - молилась маленькая королева, прыгая по ступенькам.
      Она нашла оленя в парадном коридоре. Он стоял к ней спиной, прислонившись правым боком к стене, прямо под портретом Франциска и Елены, первых короля и королевы Нарнии. Это был крупный олень с широкой грудью, высокими ветвящимися рогами и длинными, но очень тонкими ногами. Люси подумала, что могла бы обхватить любую из них ладонью. "Как же эти тоненькие ножки носят такое большое сильное тело!" - изумилась королева. Но едва она так подумала, как "ножки", словно по команде, подломились, и олень, издав тяжкий стон, опустился на колени.
      - Нет! Пожалуйста, не умирай! - в испуге воскликнула Люси.
      Она подбежала к оленю и, обхватив руками, приподняла его вытянутую бархатистую морду.
      - Потерпи еще минутку! - попросила королева, чувствуя, как слезы бегут по ее щекам.
      Когда большие карие глаза оленя неожиданно распахнулись, они тоже блестели от сдерживаемых слез.
      - Я... не умираю, - промолвил олень. - Просто... устал. Мне нужно немного... - Он снова закрыл глаза, не в силах продолжить.
      Тяжелая голова опустилась, и тут Люси увидела, что под мехом на шее оленя скрывается рваная рана, а его правый бок в двух местах буквально располосован.
      От изумления Люси минуту не могла пошевелиться. Потом она почувствовала, что кто-то стоит за ее спиной и уловила аромат фиалковых духов, которыми обычно пользовалась старшая сестра.
      - Это... Это все из-за нас? - спросила Сьюзен непривычно тонким голоском. - Мы... Я уронила шар и... и... Да? - Она обеими руками вцепилась в плечо сестры, по всей видимости, собираясь грохнуться в обморок.
      - Нет. - Глаза оленя остались закрыты, но голова едва заметно качнулась из стороны в сторону. - Шар ни при чем. Он упал в трех шагах. Но я... оценил тепло приема вашего... величества.
      И, хотя это казалось невероятным, ведь олень был ранен и изможден, Люси уловила в его голосе затаенную усмешку.
      - А... А откуда тогда это... - пролепетала Сьюзен, указывая на раны.
      - Некогда болтать, - сказала Люси. - Лучше подержи ему голову. Мне нужно достать лекарство. - Она раньше сестры разглядела, что раны, как бы жутко они ни выглядели, покрыты коркой запекшейся крови, а значит, были нанесены давно: не минуту и даже не час назад.
      Люси сняла с шеи алмазный флакончик, зубами вытянула тугую пробку и капнула в каждую рану по капле волшебной жидкости. Еще несколько капель она влила в приоткрытый рот оленя.
      Лекарство подействовало уже через минуту. Мех на боку и шее оленя зашевелился, как от легкого ветерка. Края ран сошлись, превратившись в длинные тонкие шрамы, которые вскоре тоже исчезли, как будто спрятались под шевелящимся мехом. Еще через минуту олень открыл глаза и произнес единственное слово:
      - Благодарю!
      Люси подумала, что голос у оленя такой же бархатистый. как шерсть на его щеках. А еще заметила, что его правый рог менее ветвист, чем левый, зато сточен на конце до остроты кинжального лезвия, и поняла, за что олень получил свое прозвище.
      - Не за что, Острый Рог, - сказала она и присела в реверансе. - Рада нашему знакомству.
      Олень медленно, как будто не вполне веря в свое чудесное исцеление, поднялся с пола... только для того, чтобы тут же снова преклонить переднюю пару ног.
      - Спорим, я знаю, что он сейчас скажет, - шепнула Сьюзен на ухо сестре.
      "Кажется, я и сама догадываюсь, - подумала Люси. - Сегодня все, кто ни придет, твердят одно и то же". И не ошиблась.
      - Защиты и справедливости! - склонив голову, сказал олень.
      - Мы сделаем все, что в наших силах, - пообещала Люси. - А теперь встань. Ты проделал долгий путь и, должно быть, изнемогаешь от голода и жажды.
      - Не важно, - мотнул головой Острый Рог. - Сначала я должен увидеться с Верховным Королем Питером.
      - Но его нет в замке, - развела руками Люси.
      - Тогда с королем Эдмундом, - сказал олень.
      - Его тоже нет, - сказала Сьюзен.
      - Где же они? - спросил Острый Рог, и Люси увидела, что олени умеют хмуриться не хуже людей.
      И сестры рассказали гостю о том, что Питер уехал в Темный Бор, чтобы защитить медведей от огромной пчелы, а Эдмунд отправился к Западному Кряжу, чтобы разрешить спор гномов с саламандрами.
      - Совсем не по пути. Большой крюк. Не догнать. - Олень опустил голову и простонал, обращаясь, по-видимому, к самому себе: - Мчался. Спешил. Неужели зря?
      - То есть как это зря? - возмутилась Сьюзен. - Ведь Лу вылечила тебя!
      - Да. Еще раз благодарю. - Острый Рог до земли поклонился Люси. Когда он вновь поднял на нее глаза, в них сверкала решимость. - А теперь, прошу прощения, мне нужно спешить.
      - Куда? - удивилась Люси.
      - Назад. В северный лес. Моему племени нужна помощь.
      - Но разве не за ней ты явился в Кэр-Паравел?
      Олень кивнул.
      - Я думал, что застану королей.
      - Ну так ты их и застал, - заметила Сьюзен. И в ответ на непонимающий взгляд Острого Рога пояснила: - Разве мы с Лу не короли?
      - Нет. - Олень печально покачал головой. - Вы королевы. Девочки.
      - А тебе, значит, непременно нужны мальчики? - нахохлилась Сьюзен. Ее всегда раздражало, когда кто-нибудь ставил способности братьев выше ее собственных.
      - Не обижайтесь, ваше величество, - сказал олень. - Но нас ждет битва. Нужна мужская сила. Ярость. Ненависть.
      - Глупости! - фыркнула Сьюзен. Она хорошо помнила, что сказал Дед Мороз, когда вручал ей лук и стрелы, а Люси - маленький кинжал. "Страшны те битвы, в которых принимают участие женщины".
      Заметим, что всякий, увидевший лицо королевы в эту секунду, не усомнился бы в правдивости мудрых слов. Ее ноздри трепетали, а глаза метали молнии. Казалось, еще слово - и Сьюзен бросится на оленя с кулаками. Но тут, по счастью, в разговор вступила Люси.
      - Не кипятись, Сью, - сказала она. - А ты, Острый Рог, не торопись сбрасывать нас со счетов только из-за того, что мы девочки. Особенно Сьюзен. Видел ты, например, как она стреляет из лука?
      Острый Рог помотал головой.
      - А хочешь взглянуть? - холодно спросила Сьюзен.
      Олень кивнул.
      - Тогда идите во двор, - велела королева. - Я за вами, только возьму лук и колчан.
      - Пойдем, Острый Рог, - поманила гостя Люси. - Пока Сью ходит за луком, ты как раз успеешь напиться.
      Она вывела оленя во двор. Увидев пруд с кувшинками и фонтаном, Острый Рог ускорил шаг. Его тянуло к воде, как магнитом. Еще раз попросив прощения у королевы, олень начал пить. Прошла минута, другая, а он все пил, громко и жадно глотая. "Бедняжка, сколько же он терпел", - подумала Люси и потрогала склонившиеся к самой воде рога.
      - Осторожней! - мотнул головой олень и наконец, вздохнув, остановился. - Благодарю.
      - Только не вздумай снова брякнуться на колени. - раздался позади голос Сьюзен. - Что за манеры!
      "Кто бы говорил! - печально вздохнула Люси. - Сдается мне, некоторым людям попросту вредно приходить в себя! Даже заплаканная и испуганная Сью была лучше!". Конечно, маленькая королева немедленно устыдилась своих мыслей, ведь Сьюзен, как бы ни испортила ее дворцовая жизнь, по-прежнему была родной сестрой Люси.
      - Что ж, приступим, - сказала Сьюзен, прилаживая стрелу к тетиве и осматриваясь в поисках цели. - Ну что, мистер "мужская сила", видишь вон ту сосну?
      - Вижу, ваше величество, - молвил олень. - Но до нее не больше дюжины шагов, и...
      - Не перебивай, - поморщилась королева. - Видишь дупло, там где ствол разделяется надвое?
      - Вижу, ваше величество, - ответил олень и ничего не добавил, хотя и дупло казалось ему не слишком трудной мишенью.
      - Хорошо. В дупле сидит галчонок.
      - Сью! Но ты ведь не собираешься... - начала Люси, но Сьюзен шикнула на нее и притопнула ногой.
      - Я же просила меня не перебивать! По дальней стенке дупла ползет червяк. Галчонок как раз собирается его клюнуть. Видите? Или к Острому Рогу не прилагался острый глаз?
      Олень прищурился и в третий раз повторил:
      - Вижу, ваше величество.
      В больших карих глазах, впервые после того как олень узнал, что Питера и Эдмунда нет в замке, мелькнул интерес.
      - Вот и хорошо, - сказала Сьюзен и отпустила тетиву.
      Люси зажмурилась, когда стрела вжикнула над ее плечом, потом открыла глаза и увидела торчащее из дупла оперение. Маленький галчонок, раскрыв клюв, ошарашено мотал головой.
      - И все равно это было опасно, - сказала Люси. - Птенец рисковал.
      - Чем? Остаться без обеда? - Сьюзен нервно расхохоталась. Ей тоже было не по себе от собственной выходки, но как еще она могла доказать оленю, что девочки тоже кое-чего стоят? - Ничего. Зато вместо одного большого червяка он получил парочку маленьких. А ты, - она обратила к оленю свой вздернутый подбородок, - все еще считаешь, что от женщин в битве никакой пользы?
      - Нет, - сказал Острый Рог. - Я ошибался. Вы можете помочь. Мне жаль, что я своим недоверием расстроил вас.
      - Ну, то-то же, - смягчилась Сьюзен. - И раз уж ты сам это признал, будь так добр, перестань секретничать и расскажи нам с Лу, в чем твоя беда.
      - Хорошо, - сказал Острый Рог. - Но учтите, мы, говорящие олени...
      При этих словах сестры, не сговариваясь, подумали: "Ну вот, опять!" и поискали глазами, на что бы присесть.
      - Погоди, - сказала Сьюзен оленю, а когда они с сестрой забрались на широкие качели, подвешенные между двумя вязами, махнула рукой: - Теперь продолжай.
      Королевы смирились с неизбежным и приготовились выслушать еще одну долгую историю в духе "Мы, говорящие медведи..." или "Мы, рыжие гномы...", однако на этот раз они ошиблись. Потому что следующие слова Острого Рога звучали так:
      - ...не очень-то разговорчивы.
      - О! - От изумления Сьюзен перестала раскачиваться. - Я думала, ты скажешь, что говорящие олени - это вам не какие-нибудь... дикие.
      - Или молчаливые, - предположила Люси.
      - Или вообще лошади!
      - К чему повторять очевидное? - Острый Рог переступил копытами. - Нет времени. Мое племя в опасности.
      - Что же вам угрожает? - спросила Люси.
      - Волки.
      - Волки? - Сьюзен передернула плечами, вспомнив, как однажды серый волчище загнал ее на дерево. Он был огромен и ужасен, и если бы у нее под рукой не оказалось волшебного рога... И Сьюзен еще раз передернула плечами.
      - Я не слышала о волках без малого год, - задумчиво сказала Люси. - Почти все они полегли, защищая Белую Колдунью, а те немногие, что уцелели, скрылись в Западной Чащобе. Неужели они вернулись?
      - Не думаю, - сказал олень. - Эти другие. Необычные. Черные.
      - Черные волки?
      - Да. И очень крупные. Они появились в наших краях три дня назад.
      - Три дня?
      Королевы переглянулись и старшая шепнула младшей: "Прямо как пчела!"
      - Сколько их? - спросила Люси.
      - Около дюжины. Слишком много для лета. Обычно они сбиваются в стаи зимой.
      - А вас? Я имею в виду, сколько оленей в твоем ста... племени? - быстро поправилась Люси.
      - Почти четыре дюжины. Три дня назад было просто четыре. Без почти.
      - Волки кого-то убили, - прищурилась Сьюзен.
      - Да. - Олень опустил рога к земле. - Пятеро наших отправились пастись на большую поляну.
      "На Небеса!" - догадалась Люси и лодочкой сложила ладони перед грудью.
      - Все молодые, сильные, - продолжал Острый Рог. - Обычно волки забирали больных и стариков. Обычные волки. Мне повезло. Только раны. Вы видели. Волк повис на мне, вцепился в горло. Но напоролся на рог, прямо мордой. Он кричал, но не как волк.
      - А как? - поежилась Люси.
      - Не знаю. Никогда не слышал таких криков.
      - А почему за помощью отправили тебя, раненого? - спросила Сьюзен. - Неужели не осталось никого здоровее?
      - Я быстро бегаю, - сказал олень. - Быстрее всех. Кроме Легкой Поступи, но она... Прошлой ночью отправилась пастись на... - Он умолк. Люси показалось, что в больших карих глазах что-то блеснуло.
      - Она была твоей женой! - охнула королева. Она спрыгнула с качелей, подбежала к оленю и остановилась, не зная, даст ли он себя погладить.
      - Не совсем, - тихо сказал Острый Рог. - Оленьи семьи устроены иначе, чем человечьи. Но Легкая Поступь была дорога мне. Я надеюсь, ей хорошо сейчас на большой поляне. - И он сам потерся лбом о маленькую ладошку.
      - Почему... - заговорила Сьюзен, но комок в горле не дал ей договорить. Тогда она глубоко вздохнула и начала сначала. - Почему в таком случае вы все не пришли сюда? Все твое племя?
      - Там наш дом, - сказал Острый Рог. - Наша земля. Мы останемся там, где жили и умирали наши предки.
      - Но тогда вы тоже умрете! Волки перебьют вас - по одному, по двое, по трое! - воскликнула Сьюзен, которой было проще злиться на кого-то, чем жалеть. - Что, если они не оставят вас в покое?
      - Тогда мы отправимся...
      - ...пастись на большую поляну! - Королева всплеснула руками. - Что ты заладил! Разве можно быть таким равнодушным к собственной жизни? Ведь вы, олени, питаетесь травой, а волки - хищники, они питаются такими, как вы. У вас - копыта и рога, но у них - клыки и когти. Вам никогда не одолеть волков своими силами!
      - Я знаю, - просто сказал олень. - Вот почему я здесь.
      Сьюзен зашипела от злости и впервые пожалела, что синий шар пролетел, не коснувшись оленьей головы. "Вот бы повыбить из нее дурь и спесь! - подумала она. - Олень? Как бы не так! Да он просто осел в оленьей шкуре!"
      Прошло несколько минут, прежде чем она успокоилась. Все это время олень, потупившись, молчал, а Люси стояла рядом и гладила большую упрямую голову.
      Когда она спросила: "Сью, мы же поможем олешкам?", у Сьюзен хватило сил лишь на слабую болезненную улыбку.
      - Конечно. Почему нет? - Она пожала плечами. - Ведь наши доблестные братья отправились на борьбу с пчелами и ящерицами, оставив на нашу долю работенку попроще. Всего лишь стаю волков! Но это ничего, сейчас я возьму лук, стрелы и перестреляю их всех до одного, хоть черных, хоть серых, хоть полосатых в крапинку!
      Однако Люси приняла иронию сестры за чистую монету. Она бросилась на шею Сьюзен и забормотала, покрывая ее щеки слезами и поцелуями:
      - Какая ты хорошая, Сью! Я знала... Я не верила, что ты навсегда превратилась в заносчивую буку. И вот ты стала прежней Сью. Той самой, что всегда защищала меня от шуточек Эдмунда. Той самой, с кем мы отправились за Асланом в ночь перед казнью, помнишь? А потом пытались развязать его путы, только у нас мало что получалось. Пальцы не слушались, так холодно было в лесу, так страшно... Ты помнишь, Сью?
      - Да помню я, помню, - ворчала Сьюзен, гладя золотистые волосы сестры. - И незачем мочить мое любимое платье!
      На самом деле она сама еле сдерживалась, чтобы не разреветься. Ведь слова сестры тронули что-то в самой глубине ее души. В любом случае Сьюзен понимала, что теперь уже поздно идти на попятную.
      - Хорошо, мы отправимся немедля, - объявила она и мягко высвободилась из объятий Люси. - Ты сказал, их около дюжины, Острый Рог? Я возьму три... нет, две дюжины стрел, этого точно хватит. Осталось решить, на чем я поеду.
      - Я довезу вас, ваше величество, - предложил олень и поклонился. - Так будет быстрее всего.
      Королева подумала немного и покачала головой.
      - Нет. Конская сбруя не годится для оленя, а скакать весь день без седла я не привыкла.
      По правде сказать, скакать в седле Сьюзен тоже не любила. Куда больше верховой езды ей нравились плавание и стрельба из лука, иными словами, те занятия, в которых она ничем не уступала братьям.
      - Мы поступим иначе, - решила она и позвонила в серебряный колокольчик.
      Через минуту на зов явился дворецкий.
      - Вот что, Тукки, - обратилась к нему королева. - Четверть часа назад, когда мы с Лу бросались... э-э... наслаждались видом с балкона, я заметила на поляне перед замком двух леопардов. Будь любезен, отправь кого-нибудь из... - Внезапно она замолчала.
      - Из?.. - Тукки Тук застыл в позе вежливого ожидания. - Ваше величество, мне послышалось, или вы сказали: "из"?
      Сьюзен прорычала что-то невнятное про Питера, Эдмунда, Люси и выходной день и недовольно бросила:
      - Ну так сходи к ним сам! Прошло всего четверть часа, так что леопарды наверняка еще там. Вели им явиться сюда.
      - Велеть, ваше величество?
      - Ну, попроси.
      - Слушаюсь. - Дворецкий поклонился, собираясь уходить.
      - И вот еще что, - сказала королева. - Мне понадобится паланкин. Тот, что подарили нам весной послы из Тархистана.
      - Который из двух? - уточнил Тукки Тук.
      - Что за вопрос! Естественно, с зелеными занавесками.
      - Это все, ваше величество?
      - Все! Еду и дорожные вещи я как-нибудь соберу сама.
      Все время, пока Сьюзен препиралась с дворецким, Люси помалкивала, опасаясь, как бы благородный порыв сестры не сменился приступом раздражения. Молчал и Острый Рог. Лишь один раз, когда речь зашла о паланкине, олень открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал и только еще ниже опустил голову.
      В кухне Сьюзен несколько минут печально смотрела на кусок холодной оленины. Собираясь в дорогу, каждый из братьев отрезал от него свою долю, но и того, что осталось, хватило бы Сьюзен с Люси на несколько дней. Королева грустила оттого, что любила оленину, но не могла взять с собой ни кусочка. Конечно, обычные олени имеют мало общего с говорящими, и все же Острому Рогу вряд ли понравится, если Сьюзен в пути начнет лакомится мясом его неразумного... соплеменника.
      Так что старшая из сестер Певенси скрепя сердце отказалась от мяса, ограничившись сыром и простоквашей, пирожками с вишней, клубникой и ежевикой, а также разнообразными овощами, фруктами и большим количеством зелени. Все эти продукты, насколько она знала, благотворно влияли на здоровье и фигуру. (За исключением разве что теста в пирожках, но где вы видели пирожки без теста!)
      
      
      Глава четвертая. Старый знакомый.
      
      После ухода сестры Люси слегка приуныла. Нет, не так она надеялась провести этот день. Ведь для чего, спрашивается, правители Кэр-Паравела отправили на отдых всю прислугу? Чтоб отдохнуть самим: побегать по пляжу, искупаться в море, наиграться вдоволь и даже про запас. Но во что, скажите на милость, можно играть в одиночку? Уж точно не в прятки, не в салки, не в жмурки - вообще ни в какую из игр, что так любят их некоронованные сверстники.
      Конечно, Люси, осталась в замке не совсем одна. При желании она могла бы поиграть с Тукки Туком в шахматы или послушать одну из занимательных историй, которых дворецкий, по его собственному утверждению, знал не меньше тысячи. Но беда в том, что Тукки так увлекался, когда "рубил" фигуры противника, что только щепки летели. С историями тоже было непросто. Возможно, за долгую жизнь старик действительно накопил их немало, однако рассказывал почему-то всегда одну и ту же - о том как достославный король Гейл и его мужественный слуга Тиккери Тук отправились в плавание к Одиноким островам, и что из этого вышло. История, что и говорить, занимательная, но только первые несколько раз.
      Приближалось время обеда, но сидеть за столом в одиночестве, согласитесь, невеликое удовольствие. Вместо этого королева вернулась в Зал и остановилась у западной стены, которую сверху донизу покрывали перья всевозможных цветов и размеров. Здесь, как в музее, были собраны перья сотен, а может и тысяч птиц, но, в отличие от музея, никому не возбранялось трогать экспонаты руками. Чем и занялась Люси. Она медленно пошла вдоль стены, разглядывая и гладя причудливые перья. Ей нравилось это занятие, ведь перья на ощупь - почти то же самое, что мех, а о том, как Люси любила гладить мех, я вам уже рассказывал.
      Королева не просто любовалась перьями, но и пыталась вспомнить, каким птицам они принадлежат, не подглядывая в пояснительные таблички. Тукки Тук как-то обмолвился, что подобные упражнения укрепляют память, и с тех пор Люси упражнялась при каждом удобном случае. Вот сизые голубиные, без труда узнавала она, вот черные вороньи. Эти, полосатые, трясогузки, а вон те, нежно-розовые, фламинго. Вот мелкие и цветные, словно накрашенные ноготки, перышки колибри, а за ними - огромные, как опахала, страусиные. Вот похожие на волосы перья птицы киви. Бедняжка! Она так и не научилась летать!.. Вот оперение малиновки - оливково-серое, а вовсе не малиновое, чего не скажешь о пушке на ее грудке. Вот голубовато-серые перья снегиря. И как только Эдмунд умудрился разглядеть их в густой листве? Наверное, он все-таки ошибся. А вот... Люси даже замерла, прикипев восхищенным взглядом к роскошному вееру павлиньих перьев, крупные желто-сине-черные круги на концах которых напоминали глаза. "Какая прелесть!" - подумала королева и двинулась дальше.
      Здесь начинался раздел хищных птиц: беркутов, кречетов, грифов, орлов и сов. Эту часть коллекции Люси не очень любила и обычно старалась миновать поскорей, ни к чему не прикасаясь. Однако сегодня ее ноги, казалось, сами собой замедляли шаг, пока не остановились подле самого крупного экспоната. Пройти мимо него и впрямь было нелегко (Люси однажды посчитала, что ей для этого нужно сделать пять с половиной шагов). Вот каким огромным было это угольно-черное перо - перо птицы Рух. Как и павлиньи перья, оно притягивало взгляды зрителей, правда, не восхищенные, а скорее испуганные. Люси тоже брала оторопь, стоило ей взглянуть на перо загадочной птицы, не говоря о том, чтобы потрогать его.
      - Какая ты, должно быть, громадина, - прошептала Люси, обращаясь к бывшей владелице пера так, словно она была неподалеку. - Говорят, ты легко поднимаешь в воздух корову и даже слона. А еще говорят, ты летаешь так высоко, что у тебя самой кружится голова. Страшно подумать: все время кружится голова... Ну и прескверный же у тебя, наверное, характер! Вот уж не хотела бы я встретиться с тобой один на один.
      И королева в шутку помахала перу, не подозревая, что встреча, о которой она только что говорила, может произойти в самом недалеком будущем. Впрочем, как не раз повторял Аслан, никому не дано знать, что должно случиться. Что ж, прислушаемся и мы к словам Великого Льва и не станем торопить события, позволив им следовать своим чередом.
      Покинув Большой Зал с четырьмя пустующими и как будто осиротевшими престолами, Люси вышла во двор. Она немного погуляла по дорожкам сада, полюбовалась, как кувшинки водят неспешный хоровод по зеркальной глади пруда, побросала камешки в фонтан. Потом королева забралась на качели, но они были рассчитаны на двоих: размаха ее маленьких ручек не хватало, чтобы держаться сразу за оба каната. Как ни крути, подумала она, а быть одному совсем не сладко.
      Однако Люси была не из тех, кто подолгу хандрит.
      "Займусь-ка я делом", - решила она, поглядев на разбросанные по игровой площадке шары. Она стала собирать их и складывать на стойку, каждый на свою полку: желтый шар к желтым, зеленый - к зеленым. Шары были достаточно тяжелыми, чтобы Люси хотя бы на время отвлеклась от печальных мыслей, целиком сосредоточившись на работе. Она как раз подтащила к стойке последний, красный, шар и даже привстала на цыпочки, чтобы взгромоздить его на верхнюю полку, но тут в дверь постучали: "Бом! Бом! Бом!" и королева под тяжестью шара склонилась до земли.
      "Это просто какая-то магия, - подумала Люси. - Она заключена в шарах, ясно же! Стоит кому-нибудь дотронуться до одного из них, как тут же появляется Тукки Тук, чтобы сообщить... интересно, о чем на этот раз?"
      - Ладно уж, входи, Тукки, - разрешила она, отряхивая руки.
      - Ваше величество! - привычно возгласил дворецкий. - Мистер...
      Но Люси и сама уже разглядела в дверном проеме усатую мордочку, покрытую короткой коричневой шерстью, и со всех ног бросилась к гостю. Истомившись от одиночества, королева была рада любому посетителю, тем более старому другу.
      - Мистер Бобр! Мистер Бобр! - закричала Люси. - До чего же я рада вас видеть!
      Она схватила бобра за лапы и закружила по залу, а потом поцеловала прямо в усы. Королева рассмеялась. Ей было радостно и щекотно, а еще ее забавляло, с какой постной физиономией взирает старый дворецкий на это вопиющее нарушение приличий.
      - Я тоже, моя м-м... королева, - сказал мистер Бобр. - Я тоже рад. От всей души... ваше величество.
      Гость неловко поклонился. По правде сказать, он был смущен столь теплым приемом. Ведь одно дело знаться с Люси, когда она была простой девочкой, и совсем другое - якшаться с королевой Нарнии. А ведь он чуть было не назвал ее милочкой, как в старые добрые времена! Вот было бы сраму!
      - Ах, как я рада, как рада! - все повторяла королева. - Наконец-то хоть кто-то заглянул к нам просто так, по старой памяти: поболтать, попить чайку, а то и перекусить с дороги. Надеюсь, вы голодны, мистер Бобр? - Люси нахмурилась, изображая строгую хозяйку, но через секунду рассмеялась: до того потешным было выражение растерянности на бобриной мордочке.
      - Я?.. Э-э... Думаю, да, - выдавил из себя гость.
      - Очень хорошо! Так пойдемте скорее, я тоже проголодалась. Мы распустили слуг, так что обед из десяти блюд не обещаю, - на ходу объясняла королева. - Но горячий чай, вкусные пирожки и сдобные булочки ждут вас, мистер Бобр. А также яичница с беконом и кружечка холодного пива. - Она улыбнулась. - Я ведь помню, как вы любите пропустить кружечку до обеда.
      - Да, все это так, - лепетал бедняга бобр, чем дальше, тем сильнее ощущая себя не в своей тарелке. - Но...
      Однако Люси, которую просто распирало от радости, не принимала возражений.
      - Все разговоры потом, - сказала она. - Отложим их до той поры, когда чайник зашипит на огне и бекон зашкворчит на сковородке. Ах, мистер Бобр, я так часто вспоминаю ту замечательную форель, которой вы потчевали нас в вашем старом домике. До чего она была вкусна! А вареная картошка! А рулет с повидлом! - Внезапно лицо королевы омрачилось. - Мне так жаль, что слуги Белой Колдуньи сожгли ваш домик на плотине. В нем было так уютно!
      - Да уж, - вздохнул мистер Бобр. - Но они так злились оттого, что не сумели схватить вас, ваше величество, и королеву Сьюзен, и короля Питера, что не пожалели ничего. Домик сгорел дотла, а с ним и все мои инструменты, и швейная машинка жены...
      - Но ведь вы получили взамен новый дом, - напомнила Люси. - Надеюсь, вам там удобно?
      - Конечно, ваше величество, и спасибо вам еще раз, - церемонно поклонился гость. - Дом прекрасен, разве что чересчур велик для двоих, ну да это не беда. Правда, в последнее время...
      - И новую швейную машинку, - вспомнила королева. - Хорошо, что Дед Мороз вручил свой подарок уже после пожара. Надеюсь, шьет она не хуже прежней?
      - Даже лучше. Моя бобриха строчит на ней с утра до вечера, так что временами я даже начинаю ревновать. - Мистер Бобр усмехнулся в усы, но тут же снова стал серьезен. - Хотя, как я уже сказал, в последнее время...
      - Чуть позже, мы уже почти пришли! - опять не дослушала Люси. - Подождите минутку, я только поставлю чайник, и буду вся внимание. Ах, мне так не терпится послушать, что нового случилось в ваших краях. Вы ведь расскажете мне, мистер Бобр? Жаль, что Сьюзен и братья разъехались кто куда. Уверена, они были бы рады к нам присоединиться. Ведь это так славно: просто поболтать со старым другом! А то все наши сегодняшние посетители - вы не поверите! - будто сговорились. Прямо с порога бухаются на колени и твердят, как заведенные: защиты и справедливости, защиты и справедливости...
      - Собственно, я ведь тоже... - промямлил бобер, окончательно смутившись, и попытался встать на колени прямо на пороге кухни.
      - Что? - Люси остановилась и недоверчиво уставилась на гостя. - Нет, нет, немедленно встаньте! И, пожалуйста, не говорите мне, что вы тоже...
      - Не обессудьте, ваше величество, - поник головой мистер Бобр. - Защиты и справедливости, так и есть. За ними-то я и пожаловал. Правда, я надеялся застать кого-нибудь... э-э... еще.
      - Кого-нибудь еще? - насупила брови Люси. - Вы, должно быть, имели в виду кого-нибудь постарше?
      Мистер Бобр замялся, не зная, как уйти от ответа. Если бы поблизости была полынья, кишащая хищной рыбой, бобер, не задумываясь, нырнул бы в нее. Но полыньи не было, и ему ничего не оставалось, кроме как кивнуть.
      - Просто замечательно! - вздохнула королева. - Надеюсь, это не касается миссис Бобрихи? С ней все в порядке?
      - О, не волнуйтесь, ваше величество! Моя женушка в полном порядке, - заверил мистер Бобр.
      - В таком случае давайте все-таки поедим, а потом уж обсудим все проблемы, - предложила Люси. - Они ведь подождут до после обеда?
      Мистер Бобр задумался, пробормотал в усы что-то вроде "Оно все равно явится не раньше полуночи" и кивнул.
      - Да. Я думаю, да. Времени предостаточно.
      - Вот и чудесно. Садитесь за этот стол, сейчас я принесу ваше пиво.
      - Ну что вы... не стоит беспокойства... - вяло сопротивлялся бобер. - Мне, право, неловко... Давайте же я вам помогу!
      - Нет, нет, прошу вас, сидите! - улыбнулась Люси. - Сегодня вы мой гость, дайте же и мне почувствовать себя хозяйкой. Вы же знаете, мы, маленькие девочки, такие капризули...
      И она действительно все сделала сама, оставив на долю бобра лишь сокрушенные вздохи. Сама развела огонь в очаге, из одной бочки набрала воды в чайник, из другой нацедила пива и поставила перед гостем высокую кружку с белой шапкой пены. Потом разогрела на огне большую сковороду и положила на дно четыре полоски бекона с розовыми мясными прожилками. Когда бекон аппетитно зашипел, королева перевернула полоски и вылила на сковороду яйца: одно для себя и три для мистера Бобра. К тому времени несчастный гость весь извертелся, словно это его поджаривали на огне вместо бекона. Чтобы прийти в себя, он отхлебнул из кружки, но только закашлялся и испачкал густой пеной усы.
      - Хотите сыру? - спрашивала Люси. - А пирожков с капустой? О, да тут огромный кусок оленины! Странно, что Сьюзен не взяла его в дорогу, ведь она так любит оленину. Вам порезать ее кусочками, мистер Бобр?
      На все вопросы бобер вежливо отвечал: "Да", или "Конечно, конечно", или "Спасибо, не откажусь".
      Наконец Люси выставила на стол дымящуюся сковородку, разложила вилки и ножи, разлила по чашкам чай и уселась напротив гостя. Мистер Бобр все еще выглядел подавленным, но и у него от запаха яичницы разыгрался аппетит. Первые несколько кусочков он проглотил, не чувствуя вкуса, но потом распробовал и остановился не раньше, чем доел всю яичницу и хлебом подчистил дно сковороды.
      - Вот спасибо! Ох, и наелся же я! - признался мистер Бобр, потом сделал большой глоток из кружки и пожалел, что у табурета нет спинки, чтобы на нее откинуться.
      - Я рада, что вам понравилось, - сказала Люси, помешивая ложечкой чай. - Ну, а теперь, прошу вас, расскажите мне про оно.
      - Про оно? - Гость недоуменно поднял брови. Мистер Бобр знал за собой такой грешок: от волнения он иногда начинал выражаться не очень грамотно. Но за королевой ничего подобного до сих пор не наблюдалось. - Вы, верно, хотели сказать: про него?
      - Нет, нет, про оно, - настаивала Люси. - Вы сказали: оно явится не раньше полуночи. Вот я и хочу знать, что такое оно или... кто такое?
      - Ах, вот вы о чем... - Мистер Бобр посерьезнел. - Что ж, я расскажу. Только уж вы, ваше величество, не пугайтесь.
      - Еще чего! - фыркнула Люси, хотя у самой мурашки побежали по спине. Да и у кого бы они не побежали, когда ему с таким мрачным видом говорят: "Не пугайтесь".
      Мистер Бобр раздумчиво покачал головой и сказал:
      - Оно - это привидение.
      - Привидение? - ахнула королева. Она никогда не видела привидения, поэтому сначала представила себе хохочущий скелет, потом оскаленную волчью пасть, затем извергающего пламя дракона, и наконец, все это вместе, окруженное туманной дымкой - и не на шутку испугалась.
      - Да, привидение совы.
      - Ах, совы! - Люси почувствовала облегчение. Уж сов-то она навидалась достаточно. Не самые приятные птички, особенно когда вы продираетесь через чащу, и вдруг у вас над головой кто-то начинает громко ухать. Но все-таки куда безобидней скелетов и драконов.
      - Вернее сказать, филина, - уточнил мистер Бобр. - Белого филина. Оно... Он называет себя Белоух.
      - Так оно еще и говорящее? - удивилась королева. - А я думала, привидения только и умеют что стонать, звенеть цепями и хохотать среди ночи... так, что кровь стынет в жилах.
      - Лучше бы так оно и было, - печально вздохнул гость. - Уж поверьте, ваше величество, этот Белоух иной раз сказанет такое, что не надо ни хохота, ни стонов. И кровь застынет, и мозги закипят. В этом-то и заключается основная проблема. В его болтовне.
      - И только? Вы хотите сказать, что Белоух не выскакивает из-за угла с диким криком, не застревает в дымоходе, не перекладывает вещи с места на место, так что их потом невозможно найти?
      - Так и есть, ваше величество. Ничего такого он не делает.
      - Просто бродит по дому и говорит?
      - Да в том-то и дело, что не просто! - в сердцах воскликнул бобер. - Я же говорю... Или я еще не сказал? Вот видите, что со мной творится! Память как решето! В том-то и дело, что говорит он все время стихами!
      - Ну и что? - пожала плечами королева. - Все белые совы говорят стихами. Пока маленькие - белыми стихами, без рифмы, как подрастут - обычными.
      - Так-то так, только ведь... - Мистер Бобр поскреб мохнатую голову, подбирая слова. - У Белоуха стихи не обычные, но и не белые.
      - А какие же?
      - О-о-о-о-о-очень плохие! - простонал бобер, из стороны в сторону мотая мордочкой. - В них нет ни рифмы, ни ритма, ни смысла. В них вообще ничего нет. Послушаешь пять минут - и так голова разболится, будто весь день дубовые поленья грыз. Послушаешь час - и жить расхочется. А мы с женушкой, между прочим, три ночи кряду его слушали.
      - Три ночи, - задумчиво повторила Люси. - Опять три!
      - А еще он все время ёкает, - признался мистер Бобр.
      - Как это? - опешила королева.
      - Вот так! - Бобр приподнялся над столом и странно замахал лапками, приговаривая: - Ё! Ё! Ё! Ё! Йо-о-о-о-о-о-о! - На последнем крике он как будто подпрыгнул на хвосте.
      С минуту королева молчала, глядя в стол и зажимая ладонями уши. Потом подняла глаза на бобра и сказала:
      - Да. Это действительно ужасно.
      - Вот-вот... - Мистер Бобр допил пиво из кружки и вытер лапкой усы. - И главное, непонятно, что с этим Белоухом делать. Уж мы с бобрихой и стращали его, и улещивали, и упрашивали, как могли, мол, оставь нас в покое, что тебе, других домов мало? Вот и перебирайся жить куда-нибудь еще или хотя бы помолчи!
      - А он?
      - А что он? Знай твердит что-то про водопады, услады, прохлады, никакого сладу, ла-ла, да-да и что-то там еще.
      - Хм... Водопады?
      - Водопад, - поправился гость. - Просто Белоух так часто про него твердит, что мне уже кажется - их тысячи. Нет, это один водопад, причем странный. По нему, якобы, можно то ли плыть, то ли идти, но почему-то снизу-вверх.
      - Очень странно, - покачала головой Люси. - Никогда не слышала ни о чем подобном.
      - Я тоже, - признался бобр. - Я и сейчас не уверен, что расслышал все правильно. Голосок-то у филина премерзкий. Пила по камню и то приятней скрежещет.
      Люси представила этот звук и стиснула зубы.
      - Когда-то, - сказала она, - еще в Англии, когда мы гостили у профессора Керка... Почему-то кажется, что это было ужасно давно, хотя прошло чуть больше года... Так вот, у этого профессора был огромный дом, и как-то вечером мы с братьями и Сью поспорили, водятся ли в нем привидения. Эд был уверен, что водятся, Питер - что нет, а Сью вообще считала привидений глупой выдумкой. Она тогда не верила ничему, кроме того, о чем написано в учебниках. Мы спорили так громко, что в комнату заглянул сам профессор Керк, чтобы узнать, о чем это мы шумим. Он-то и рассказал нам, что привидения - это души умерших, которые задержались на этом свете, потому что у них остались здесь незавершенные дела.
      Люси замолчала, припоминая, что случилось после ухода профессора, когда младшие Певенси были отправлены каждый в свою постель, и решила, что не станет рассказывать старому другу о том, как она, накрывшись подушкой, проплакала несколько часов. Но не от страха перед привидениями, как можно было бы предположить, а из жалости к тем, кому и после смерти нет покоя.
      - И вот я думаю... - вновь заговорила королева. - Что если этот водопад и есть та причина, которая не дает Белоуху подняться на Небеса? Может, если мы отыщем водопад и завершим за филина то, что он не успел, его душа... - Люси не договорила, просто изобразила, будто берет что-то со стола, поднимает над головой и отпускает.
      - Знаете, ваше величество, - оживился мистер Бобр. - По-моему, во всем этом есть смысл. Только как же мы узнаем, где этот водопад и что такого не доделал Белоух, ведь он так бормочет, словно камней в рот набрал. По чести сказать, я и насчет водопада не поручусь. Может, он что другое говорил? "Вот досада!", скажем, или "во как надо!"
      - Что ж, получается, другого выхода нет. Я должна услышать все собственными ушами, - заявила Люси.
      - Вы, ваше величество? Хотите встретиться с привидением? Но ведь вы всего-навсего... - Бобер замолчал и потупился.
      - Вы, видимо, хотели сказать: королева Нарнии? - строго спросила хозяйка.
      - Так и есть, так и есть, - пробормотал гость, на языке которого крутилось совсем другое. Маленькая девочка - вот что! Чтобы скрыть смущение мистер Бобр сделал вид, будто рассматривает пену на дне кружки.
      - Еще кружечку? - предложила Люси. - День сегодня жаркий, а путь предстоит неблизкий.
      - Вы все-таки решились, ваше величество? - вздохнул бобер. - Ладно, будь по-вашему. Но на кого же вы оставите дворец?
      - Как на кого? На дворецкого, конечно, - улыбнулась королева. - Надеюсь, в ближайшее время никому больше не придет в голову искать здесь защиты и справедливости. Потому что в Кэр-Паравеле попросту не осталось королей.
      Люси рассмеялась собственной шутке, и мистер Бобр ее поддержал, обнажив в улыбке мощные резцы, хотя, если вдуматься, было мало смешного в том, что все четыре престола Нарнии остались пустыми - впервые с тех пор, как закончилась Великая Зима.
      Именно об этом думал Тукки Тук полчаса спустя, стоя на верхней ступеньке западной лестницы, и глядя вслед маленькой королеве и ее хвостатому другу. Фигурки уходящих становились все меньше и вскоре скрылись за склоном холма. Старый дятел постоял еще немного, потом проворчал, что все это очень, очень странно, и вернулся во дворец. Естественно, предварительно трижды стукнув клювом в медную табличку у входа.
      Но дворецкий был не единственным, кто наблюдал за уходом Люси и мистера Бобра. Из небольшого углубления в стене, расположенного под самой крышей западной башни, за ними внимательно следили два круглых глаза - не черных и блестящих, как у Тукки Тука, а тусклых и сероватых, но, несомненно, тоже птичьих. Вот в тени под крышей послышалась возня, затем шелест расправляемых крыльев, и через мгновение в небо взвилась та самая птичка, из-за которой Эдмунд этим утром повздорил со старшей сестрой. Это и в самом деле был снегирь, правда, очень большой - раза в три крупнее своих собратьев. Набрав высоту, снегирь совершил странный финт: он резко перекувырнулся через голову... и обернулся совсем другой птицей.
      Если бы Тукки Тук постоял на крыльце еще минуту, он заметил бы, как тень от простертых крыльев скользит над землей. Огромная тень, в которой без труда укрылось бы от зноя целое стадо баранов.
      
      
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ,
      в которой Питер, Эдмунд, Сьюзен и Люси принимают вызов.
      
      Глава пятая. Питер встречает пчудовище.
      
      Когда Питер на ехидный вопрос дворецкого ответил, что попробует договориться с кем-нибудь из лошадок, он говорил вполне серьезно. Это в нашем мире с лошадьми просто: надел на нее седло или хомут, щелкнул над ухом кнутом, крикнул "Но!" - и скачи куда хочешь. Говорящие лошадки Нарнии к такому обращению не привыкли. Они не очень-то любят, когда кто-нибудь садится на них верхом. Обычные лошади, полагаю, любят это немногим больше, но, не обладая речью, не имеют возможности возразить. А говорящие и имеют такую возможность, и частенько ею пользуются, делая исключение лишь для военного времени. Вот когда они забывают о гордости и безропотно позволяют взнуздать себя и оседлать - все ради спасения государства. Правда, никаких войн Нарния в последнее время не вела. С другой стороны, кто как не Верховный Король обладает правом вводить и отменять военное положение? С третьей стороны, объявлять войну пчелам... даже не так - пчеле!.. не мелковато ли для короля?
      Вот о чем мучительно размышлял Питер, шагая вдоль берега реки в компании косолапого оруженосца. Река в этом месте плавно изгибалась к югу, и тропинка, по которой они шли, следовала за ней, как беспокойная собака за хозяином: она то подбегала к самому берегу, то ныряла в просвет между деревьями и петляла среди редколесья по какой-то ей одной известной надобности. Солнце стояло в зените. В тени еще ничего, но на открытом месте припекало не на шутку. Даже лесные пичуги разомлели и притихли от жары. Единственным звуком, который доносился до короля, было пыхтение Топтуна, изнемогающего под весом поклажи.
      - Ничего, ничего, - подбодрил медведя Питер. - Вон там, где тенек и берег пониже, спустимся к воде. Умоемся, отдохнем немного... Не знаю, как ты, а я, может, искупаюсь.
      Топтун ничего не ответил, только запыхтел еще сильнее.
      Минут через десять они дошли до тенистых зарослей, о которых говорил Питер. Берег здесь был ниже, чем в других местах, а склон не таким крутым. Он весь состоял из поросших травой кочек, по которым можно было спуститься, как по ступеням. Три плакучих ивы росли прямо из склона, нависая над водой, словно великанские удилища. Их корни наполовину торчали из земли, и, казалось, мощные стволы вот-вот рухнут в воду, но Питер, хорошо знакомый с этим местом, мог подтвердить, что это "вот-вот" тянется уже по меньшей мере год.
      - Возьми только мешок. Остальное сложи вон на тот пенек, - сказал Питер медведю.
      Он сам оставил наверху щит и меч и стал спускаться по кочкам, на ходу расстегивая рубашку. Речная вода была восхитительно прохладна, но слишком удаляться от берега Питер не стал. "В такую жару даже плавать жарко", - подумал он и, поплескавшись в тени ив, вернулся на берег. Топтун тоже порезвился на мелководье, погонялся за мелкой рыбешкой, окунулся разок с головой и выбрался на камни.
      - Только не вздумай отряхиваться рядом со мной! - предупредил король, который к тому времени успел обтереться.
      - Хорошо, ваше величество, - промычал медведь, отошел подальше и уж там отряхнулся - сверкающие брызги разлетелись на десять ярдов окрест, породив на мгновение маленькую радугу.
      "Бедняга! - подумал Питер, наблюдая за колыханиями медвежьей шкуры. - Жарко, наверное, в этакой шубе. И ведь не скинешь!"
      Они присели под средней ивой и на скорую руку перекусили пирожками. Король, который не успел проголодаться, с трудом осилил два, а Топтун, хоть и не жаловал гусиную печенку, слопал семь штук, рассудив, что чем больше он съест, тем меньше ему придется нести. Потом Питер напился морса из фляги, а медведь спустился к воде и, пока пил, заметил прямо перед мордой блеск чешуи. Он махнул лапой и подцепил кончиком когтя крупного ерша, которого немедленно проглотил вместе с колючим плавником и выпученными глазами.
      Покончив с обедом, король и медведь продолжили свой путь. Король нес щит и меч, медведь - все остальное. Питер бодро шагал и насвистывал, а Топтун пенял на себя за то, что съел так мало пирожков, дабы облегчить ношу. Через четверть часа их тропинка пересеклась с другой, по которой местные животные ходили на водопой. Здесь-то Питер и рассчитывал обзавестись подходящей лошадкой. Путники свернули к берегу реки.
      - Смотрите, ваше величество, конь! - обрадовался Топтун.
      - Да вижу я! - вздохнул Питер при виде гнедого жеребца. - Ладно уж, давай его позовем, - прибавил он через минуту, хотя первым порывом короля было как можно незаметнее пройти мимо.
      Дело в том, что король хорошо знал этого коня. Да и кто его не знал! Если только Топтун, потому что он не местный. Шиповник (так звали коня) был совсем еще молодым и, как часто бывает в молодости, глуповатым. Таких, как он, конюхи иногда называют дурными. Нехватка ума у Шиповника уравновешивалась избытком храбрости. Дурной храбрости, если хотите. Год назад Шиповник был слишком мал, чтобы сражаться с войсками Белой Колдуньи, зато теперь, в мирное время, отчаянно жаждал подвигов. Он был задирой каких поискать, цеплялся ко всем подряд и везде искал повод для драки, словом, был таким же колючим, как его прозвище.
      Но нам же нужен конь, убеждал себя король, и Шиповник в этом смысле не хуже прочих. А может, и лучше, как поглядеть. Его, по крайней мере, нетрудно уговорить примерить уздечку и седло. Достаточно намекнуть, что где-то затевается серьезная драка и его зубам и копытам найдется достойное применение.
      Надеясь, что поступает правильно, Питер сложил руки перед лицом и крикнул:
      - Эй, Шиповник!
      Конь, до этого мирно лакавший воду, подпрыгнул на всех четырех ногах, резво обернулся и взвился на дыбы. Его ноздри трепетали, а передние копыта как будто били в невидимый барабан. Он выглядел как настоящий боевой конь, недовольный тем, что его потревожили.
      - Успокойся. Шиповник, это я, - сказал Питер и достал из кармана несколько кусочков сахара, припасенных специально для этого случая.
      Но Шиповник и сам уже понял, что перед ним - правитель Нарнии. Мигом присмирев, он обнажил в улыбке крупные белые зубы, а когда увидел сахар, даже пару раз вильнул хвостом.
      - Это вы, король Эдмунд? - спросил он, щурясь от бликов, которые пускало по воде отражение солнца в королевском щите.
      Король кашлянул и сказал:
      - Вообще-то Питер.
      - Ну да, Питер! Конечно, Питер! Я узнал вас по голосу. - Шиповник улыбнулся еще шире и потрусил к королю. Он остановился чуть ниже по склону и заискивающе спросил: - А что, разве начинается война?
      - Н-нет, - слегка замешкавшись, ответил король. Соблазн сказать "Да" был велик, но Питер старался никогда не лгать без крайней на то необходимости.
      - Жаль! - Шиповник так сокрушенно вздохнул, что стал как будто в два раза меньше.
      - Но! - Король поднял указательный палец и туманно изрек: - Для отважного сердца и в мирное время найдется работа.
      - Э-э... Для отважного сердца? - переспросил конь, во все глаза следя за королевским пальцем.
      - Для отважного и верного сердца, - кивнул Питер и понизил голос. - Вот что я тебе скажу, добрый конь. Но пусть все сказанное останется между нами, потому что это тайна!
      - Да-да, между нами. Между мной и королем Питером, - так же шепотом повторил Шиповник и покосился на стоящего рядом медведя.
      - Топтун нам не помешает, - сказал король. - Это ему нужна наша помощь.
      - Хм-м... Наша помощь? - Конь снова смерил медведя взглядом, на сей раз - снисходительным.
      - Да, помощь. Дело в том, что в лесу, где он живет, недавно объявилась огромная пч... чудовище, - на ходу исправился Питер и не погрешил против истины, ведь трудно представить что-нибудь чудовищнее пчелы размером с медведя. И все же чудовище на слух боевого коня звучит привлекательнее, нежели пчела.
      - Ух ты! Пчудовище! - Шиповник от восторга присел на задних ногах.
      - Да нет же, просто чудовище! - сказал Питер, но коня было уже не остановить. Он принялся скакать вокруг короля и медведя, выкрикивая:
      - Пчудовище! Пчудовище! Мы с королем Питером отправляемся воевать с огромным пчудовищем! Игого! Мы укусим ему за ухо! Лягнем в коленку! Мы так наподдадим копытами, что оно родную мать не узнает. Игого! Трепещи, злобное пчудовище! А ты не бойся, Топтун, мы уже идем! - Он резко остановился перед медведем и заговорщицки прошептал: - Но только тс-с-с! Потому что это тайна! - И покосился на короля: - Правильно, король Питер?
      - Да, - тяжело вздохнул король. - Правильно. А теперь, будь так любезен, постой смирно, пока я буду прилаживать седло. На вот, погрызи пока сахару. - Он протянул Шиповнику еще пару кусочков.
      - Ну и болтун! - шепнул медведь, передавая королю сбрую.
      Питер в ответ закатил глаза и показал на доспехи и мешок с продуктами, имея в виду: "Может, это его успокоит". Но и обвешанный со всех сторон грузом, конь не утихомирился. Он то грозил на весь лес неведомому пчудовищу, то приплясывал на месте от нетерпения.
      - Да постой ты хоть минутку! - взмолился Питер, которому никак не удавалось выровнять стремена по длине.
      Наконец с приготовлениями было покончено. Едва Питер забрался в седло, конь с места пустился в галоп, так что королю даже пришлось осадить его (хотя обычно нарнианские всадники не используют поводья, ведь их лошадкам все можно объяснить словами). Конь резко замер на месте, едва не выбросив седока из седла, и покосился через плечо.
      - Что такое?
      - Во-первых, - сказал Питер, - ты скачешь не в ту сторону...
      - Ага! - Не дожидаясь продолжения, Шиповник развернулся кругом и помчался быстрее прежнего.
      - А во-вторых, - прокричал король, склонившись к конскому уху, - нам нужно подождать медведя.
      - Зачем? - Шиповник мотнул головой. - Разве мы без него не справимся?
      - Только он знает, где скрывается чудовище, - нашелся Питер.
      Его уловка, к счастью, сработала. Конь остановился и позвал:
      - Э-эй! Топту-ун! Мы ждем! - Он стукнул копытом и проворчал: - Ну почему он такой медленный!
      Через минуту из придорожных кустов вывалился Топтун, отдуваясь и косолапя сильней обычного.
      - Эк вы припустили, - посетовал он. - Я уж думал, вы меня бросили.
      - Ну что ты, Топтун, - успокоил медведя Питер, а Шиповник вывернул шею и сказал:
      - Раз, два... Все в сборе? Тогда я поскакал! - И снова рванул вперед.
      - Стой, стой! - вскричал король. - Или как там? Тпру!
      - Какое странное слово! - заметил конь, останавливаясь. - Ну что опять?
      - Так не пойдет, - сказал Питер. - Если ты будешь так нестись, Топтун ни за что не поспеет за нами.
      - Что же делать?
      - Идти шагом.
      - Но это же так медленно! - захныкал Шиповник. - Если мы будем плестись, как черепахи, то пчудовище непременно куда-нибудь уплывет, или уползет, или...
      - Улетит, - закончил король и прибавил доверительным тоном: - Вообще-то оно с крыльями.
      - Игого! То есть... Я хотел сказать, вот это да! Крылатое пчудовище! - обрадовался жеребец, вообразив себе невесть что. Вероятно, дракона.
      - Ладно, ладно, - промолвил медведь, вновь нагоняя коня и всадника. - Если надо, я могу идти скорей. Только не рассказывайте остальным. У нас, говорящих медведей, это не очень-то принято. - И он опустился на четвереньки.
      На четырех лапах Топтун двигался намного быстрее. "И грациознее", - отметил про себя Питер. Могучие медвежьи лапы так и мелькали, каждое движение дышало силой. Теперь, даже если конь пускался рысью, Топтун не отставал, и только когда его пыхтение становилось чересчур громким, король просил Шиповника перейти на шаг.
      В этой гонке, особенно утомительной для Топтуна, прошел день. Дважды Питер объявлял привал. Медведь, едва заслышав команду, падал где стоял, привалившись спиной к первому попавшемуся дереву, а король расстилал плед и ложился ничком, опустив подбородок на сцепленные руки. Закусив травинку, он думал, что лучше просидеть весь день на жестком троне, чем провести один час в седле беспокойного жеребца. Оба, Питер и Топтун, чувствовали себя слишком разбитыми, чтобы есть. И только Шиповника эта поездка, казалось, нисколько не утомляла. Все время привала он носился по окрестностям, под страшным секретом сообщая каждому, кто попадался на пути, о том как они с королем Питером собираются сразиться с огромным летающим пчудовищем.
      Последний, третий за этот день, переход оказался совсем коротким. Они провели в пути меньше часа, когда сгустились сумерки, а потом в считанные минуты, как это бывает в лесу, наступила ночь. Темнота не была кромешной, на небе сияли яркие звезды и острым серпом серебрился молодой месяц, но все равно скакать по лесу впотьмах решился бы только отчаянный человек (или сумасшедший, если говорить о Шиповнике). Поэтому Питер объявил своим спутникам, что на сегодня их путешествие закончилось. Они и так прошли за день немало: примерно половину пути, двигаясь все время на юго-запад по лесистой долине между двух рек. Завтра, подумал король, за истоком Стремнинки мы свернем на запад и уже к вечеру, если даст Аслан, будем на месте.
      Пока Питер разводил огонь, Топтун, посланный за хворостом, обнаружил на соседней полянке семейку подосиновиков. Грибы насадили на прутики, которые воткнули в землю вокруг костра. Поджаренные грибочки стали приятной добавкой к бутербродам с олениной и яйцам, которыми король поделился с медведем. Шиповник от угощения отказался. Как все кони, он предпочитал человеческой пище сочную травку. Правда, когда нагулялся, спросил у Питера, не найдется ли у него еще кусочка сахара.
      - Увы, - развел руками король, - я уже скормил тебе все, что у меня было. Знал бы я, какой ты сладкоежка, взял бы больше. Но, может быть, Топтун отыщет для нас пчелиное гнездо?
      - Откуда, - вздохнул медведь. - Тут нет меда, уж поверьте. Медок бы я учуял за версту.
      - Вот видишь, - сказал Питер коню. - Но не расстраивайся, завтра вечером ты получишь столько меда, сколько пожелаешь. Правда, Топтун?
      - Что да то да, - согласился мишка. - Если, конечно, эта полосатая гадина, - он взмахнул лапами, точно крыльями, - не уничтожила последние запасы.
      - Полосатая? - встрепенулся Шиповник. - Пчудовище - полосатое?
      Топтун кивнул, и конь ошалело помотал головой. Даже в самых смелых грезах он не мечтал о таком противнике: огромном крылатом пчудовище, которое, к тому же, полосатое.
      Когда пришло время ложиться спать, Питер выбрал себе местечко у костра. Он завернулся в плед с головой, чтобы поутру, когда сон самый сладкий, его не донимали комары. Топтун устроился по другую сторону от костра, прямо на траве. С такой шубой, как у него, плед был не нужен. Медведь повернулся к Питеру спиной, незаметно сунул лапу в рот и мгновенно заснул. Только Шиповник никак не мог угомониться, все бродил с места на место и бормотал о грядущих подвигах, но через некоторое время успокоился и он. Стало тихо, насколько вообще может быть тихо в лесу. Лишь ветерок вздыхал в кронах деревьев, да где-то далеко на севере тоскливо причитала о чем-то одинокая ночная птица.
      Король проснулся перед рассветом, когда небо на востоке только-только начало сереть. Это был еще не свет, а предчувствие света, как будто в чашку с кофе пролилась капля молока. За ночь в лесу похолодало, подлесок окутало туманом, а траву и листья деревьев покрыла роса. Дрова в костре давно прогорели, превратившись в сизые угли, которые едва тлели. Именно холод разбудил Питера. Полусонный, он выбрался из-под пледа, бросил на угли охапку свежего хвороста и махнул пару раз щитом, раздувая пламя. Когда огонь разгорелся, Питер придавил хворост концом сухого бревна, которого должно было хватить часа на три. После этого король сладко зевнул, повалился на плед... и снова сел, поскольку только теперь заметил, что Топтуна нет на месте.
      "Наверное, отошел на минутку, - успокоил себя Питер. - Мало ли..."
      Но его глаза говорили об обратном. Со своего места Питер видел, что трава, примятая медведем, успела поседеть от росы, значит, после его ухода прошло немало времени. Как ни хотелось королю поспать еще, он заставил себя подняться и провел влажной рукой по лицу, чтоб хоть немного взбодриться. Через минуту глаза привыкли к темноте, и Питер разглядел обступившие поляну кусты и жеребца, который спал стоя, склонив голову к земле.
      - Топтун! - позвал Питер негромко, чтобы не разбудить Шиповника. - Топтун, ты здесь?
      На зов никто не ответил. Королю показалось, что слова попросту увязли в тумане. Вытянув руки перед собой, он дошел до края поляны и наткнулся на дерево со сломанной веткой. Она была достаточно толстой, и Питер решил, что Топтун наверняка проходил тут, правда, неизвестно когда: час назад или вечером, когда собирал хворост. Король опять позвал медведя по имени и пошел дальше.
      Шагов через пятнадцать он обнаружил трухлявый пенек, валявшийся кверху корнями. Земля на них была совсем свежей. "Должно быть, мишка в споткнулся о пень, да и выворотил его с корнем. Очень на него похоже", - подумал Питер и снова зевнул.
      Через пару минут он вышел к ручью. В предрассветном сумраке бегущая вода напоминала кисель. У самого берега стояла молодая березка. Еще одна, похожая на нее, как родная сестра, росла на том берегу. У обоих деревьев были начисто снесены верхушки. Питер поднял одну с земли, пощупал липкое от сока место разлома, листочки, которые еще не начали сворачиваться, и покачал головой. "Сломали недавно, - подумал он. - И это был не Топтун: для него слишком высоко. С земли не достать, по стволу не влезть - вон какой тонкий! Да и зачем бы мишке лезть на березу?"
      - Чушь какая-то, - пробормотал Питер и зевнул в третий раз - так широко, что за ушами что-то щелкнуло. - А, ладно! Нагуляется - сам вернется! - решил он, и поспешил в лагерь, пока остатки дремы не рассеялись от первых лучей солнца вслед за утренним туманом.
      За время его отсутствия плед успел покрыться росой. "Вот незадача! - злился король, заворачиваясь в мокрую шерсть. - Все из-за Топтуна. Тоже мне медведь-шатун! Теперь мне, пожалуй, не заснуть".
      И ошибся, заснул уже через минуту. А через две - опять проснулся. По крайней мере так показалось Питеру.
      Он проспал бы еще часок, если бы кто-то жутко назойливый не бубнил ему то в правое, то в левое в ухо:
      - Король Питер! Ну Король Питер! Вставайте, вставайте же скорей! Нас ждет пчу-до-ви-ще!
      А потом - и того хуже! - щек короля коснулось что-то мокрое и шершавое, как... как лошадиный язык!
      - Отстань! Отстань, Шиповник! - взмолился Питер и замахал руками.
      - О, вы проснулись, ваше величество! Игого! Я так боялся, что вы проспите весь день!
      - Да, да, проснулся, так что перестань меня лизать! - Король открыл глаза, но тут же зажмурился от света. Солнце поднялось над верхушками деревьев, значит, после внеурочной прогулки прошло не так мало времени. Прогулки... Питер вспомнил, что случилось ночью, и спросил: - А где Топтун?
      - Как где? - удивился Шиповник. - Вот же он! Такой же лежебока, как... я хотел сказать... как...
      - Ладно, ладно, - отмахнулся король. Он встал, потянулся и увидел медведя.
      Тот лежал на спине, запрокинув голову, и шевелил губами во сне. "Как будто и не уходил никуда", - подумал Питер. Однако ночные похождения пробудили в короле инстинкты охотника и следопыта. От его внимательного взгляда не укрылись ни лоснящаяся шерсть на медвежьем брюхе, ни травинки и веточки, приставшие к его передним лапам. Вернее сказать, прилипшие к ним.
      "Сладкоежка все-таки нашел заветное гнездо, - размышлял Питер. - Как он там говорил? За версту учуял? Интересно, сколько это - верста? Наверное, много: мишка-то полночи где-то пропадал. Уж не за ручьем ли?" Он обошел Топтуна и взглянул на его пятки, ожидая найти следы засохшей глины, ведь дно ручья было глинистым, но не увидел ничего подобного. Нижние лапы медведя были на удивление чистыми. "А может, он перешел ручей на передних лапах, как это делают цирковые медведи? - предположил король и тут же отругал себя: - Вот ведь какие глупости лезут в голову спросонок! Зачем гадать, когда можно спросить?"
      - Топтун! Ты слышишь меня, Топтун? - громко позвал он.
      - А? Что? - медведь охнул и сел, недоуменно вертя головой. Первое время он никого не узнавал, потом взгляд его остановился на короле. - Вы что-то сказали, ваше величество? Ох, простите! - Топтун оглушительно зевнул, прикрывая лапой рот.
      - Да. Я спросил, куда ты ходил ночью?
      - Я? - удивился медведь. - Никуда! - Он почесал в затылке, припоминая. - Точно, точно, я заснул раньше вашего величества и проспал всю ночь, как убитый. Должно быть, это вчерашняя бешеная гонка...
      - Зачем ты отпираешься? - строго сказал король. - Я видел своими глазами, что тебя не было на месте. А сейчас вижу, что твои лапы перепачканы медом.
      - Как? Что? - Топтун уставился на свои лапы, словно видел их впервые. Он отковырнул с левой бурую травинку, недоверчиво понюхал ее и даже лизнул. Потом поднял глаза на короля и пролепетал: - Ваше величество... Не сойти мне с этого места... Не представляю, как такое может быть!
      Питер нахмурился. Его раздражало упорство, с которым Топтун отрицал очевидное, но времени на пустые препирательства не было. "Наверное, косолапому просто стыдно, - решил король. - Еще бы: нашел где-то мед и ни с кем не поделился. Ну и пусть его замучит совесть! А нам пора в дорогу!"
      Первые полчаса Питер то и дело понукал коня, заставляя скакать все быстрее, чему Шиповник был несказанно рад. Слушая тяжелое дыхание за спиной, король злорадствовал, мол, так тебе и надо, будешь знать, как лопать мед в одиночку, и все в таком духе. Медведь не отставал, но пыхтел громче паровоза, так что в конце концов Питеру самому стало совестно. "И чего я так взъелся? - подумал он. - Топтун, хоть и говорящий, но все же медведь. А медведи известно как относятся к меду. Может, он и хотел поделиться, но эти... как их?.. животные инстинкты взяли верх. И потом, мама как-то говорила, что муки совести - сами по себе серьезное наказание". Поэтому король объявил короткий привал, давая мишке отдышаться, и остаток пути осаживал Шиповника, когда тот порывался пуститься вскачь.
      День прошел без происшествий. Путники добрались до края леса и пообедали на тенистой полянке. Дальше начиналась степь, которая становилась чем дальше к западу, тем холмистее, и мало-помалу забирала вверх. Ближе к вечеру с вершины высокого холма король увидел густой сосновый лес, простирающийся до самых гор, и подумал, что это, по-видимому, и есть Темный Бор, где живет Топтун и его родичи.
      - Да, мы почти на месте, - подтвердил догадку короля медведь. Голос его от усталости казался бесцветным. - Смотрите, нас ждут.
      На опушке леса путников встречали две медведицы и медведь - маленький и такой седой, что Питер поначалу принял его за белого. Никогда он не видел медведя древней.
      - Это Мудрун? - спросил король, и у Топтуна хватило сил, чтобы кивнуть. - А что это у медведицы в руках? Вроде бы хлеб?
      Медведь опять кивнул, пробормотал: "Да... ваше... величество" и начал отставать.
      Когда король подъехал ближе, Мудрун медленно опустился на колени и склонил седую голову. Питер спешился, подбежал в старику и помог ему подняться.
      - Вы пришли, ваше величество, - сказал Мудрун негромким, но полным достоинства голосом.
      - Конечно, - ответил Питер. - Ведь это закон. Короли Нарнии всегда приходит на помощь к тем, кто просит защиты и справедливости.
      Мудрун кивнул, удовлетворенный ответом, а обе медведицы поклонились королю. При этом та, что держала в руках каравай на вышитом полотенце, робко сказала:
      - Хлеб да соль, ваше величество.
      "Так и есть, - сообразил Питер. - Вот хлеб, а в этой плошке, должно быть, соль". Он протянул руку к караваю и замер в нерешительности.
      - Отведайте, ваше величество, отведайте, - подсказал Мудрун.
      А Шиповник, который, конечно же, не преминул сунуть в солонку свой любопытный нос, только фыркнул:
      - Пфуй! Я-то думал, это сахар.
      Король отломил кусок хлеба, макнул в соль и сунул в рот.
      - М-м, вкусно! Спасибо, - сказал он, когда прожевал. - А теперь я хотел бы...
      Но старый медведь не дал ему договорить.
      - Всему свое время, - сказал он и тронул Питера за рукав. - Мы тоже помним и чтим законы. Сперва угощение, потом разговор. Идемте, ваше величество.
      Шагая по лесной тропинке, Питер думал, что по части соблюдения традиций Мудрун составил бы достойную пару Тукки Туку. Солнце спряталось за горные пики, но и в ясный день в бору не бывало слишком светло, иначе почему бы его назвали Темным? Подлеска почти не было, лишь изредка попадались островки травы, такой же жухлой, как усыпавшая землю прошлогодняя хвоя. Если и росли здесь когда-то кусты и лиственные деревья, их давно вытеснили могучие сосны с высокими гладкими стволами. Казалось, чаще не будет конца, но вот тропинка взбежала на пригорок, и взору короля открылась большая вытянутая поляна, поросшая вереском и дикой земляникой. По краю поляны лепились друг к другу примерно три десятка странных бревенчатых домиков. Питер подумал было, что они низковаты даже для гномов, но потом догадался, что видит только крыши, а сами жилые помещения упрятаны под землю.
      - Наши берлоги, - сказал Мудрун и повел носом. - Я смотрю, ужин почти готов. Пожалуйте к столу, ваше величество.
      - С удовольствием, - сказал Питер, хотя никакого стола не видел, только длинную льняную скатерть, расстеленную прямо на траве и пеструю от обилия блюдец, тарелок и блюд, бочонков и кувшинчиков.
      Неподалеку был разложен большой костер, в закопченных котлах что-то дымилось и булькало, а вокруг суетились медведицы и медвежата. Взрослые медведи тоже не сидели сложа руки: одни следили за костром, другие носили откуда-то воду, сразу по два ведра на изогнутых коромыслах. Но при виде Питера все забыли о делах и сгрудились в кучу, так что Мудруну пришлось прикрикнуть на своих, чтоб не напирали. Повинуясь приказу старейшины, толпа отступила на шаг, но и только. Всем не терпелось лично засвидетельствовать свое почтение Верховному Королю. И тот, нужно сказать, выдержал испытание с честью. Для каждого у него нашлось доброе слово и улыбка, хоть Питер и жаловался потом, что, пожимая лапы, чуть не лишился руки, а от бесконечных кивков у него разболелась шея.
      Но вот приветствия закончились, и начался ужин. Дорогого гостя подвели к столу и усадили на подушки. Мудрун поднял тост за здоровье короля, медведи сдвинули кружки и выпили. Питер тоже пригубил из своей кружки, хотя вино в ней показалось ему крепковатым. Последовавшее за этим пиршество я не берусь описать. Скажу только, что блюд на столе было не меньше полусотни и половину из них король видел впервые, но он честно пытался попробовать все и к концу трапезы даже научился отличать оладьи от блинов, а сырники - от драников. Если чего и не хватало на этом пиру, так это меда, но когда король заговорил об этом с Мудруном, тот печально покачал головой, и оба поняли, что пришло время для серьезной беседы.
      Все прочие разговоры за столом немедленно смолкли, и в наступившей тишине седой медведь сказал:
      - Мед приходится беречь. Наши запасы тают. Мы перестали выставлять ночную охрану, и пчела совсем распоясалась. Уносит по три колоды зараз.
      - А вы не пытались перепрятать мед? - спросил Питер.
      - Пытались. Позавчера мы убили полдня, выкапывая новую заначку у Серой гари. Только это не помогло.
      - Вот фто я вам фкажу, - подал голос один из сидящих за столом. Он выглядел очень больным и еле ворочал языком. - У эфой пфелы нюх не хуже, фем у медведя.
      - Ты прав, Копотун, - признал старейшина. - Нюх - не хуже, а думалка, - он постучал себя по лбу, - пожалуй, что и лучше.
      "Так это Копотун, - сообразил Питер. - Тот, кто первым пострадал от пчелиного жала. Ох, и досталось бедняге! Не удивительно, что прочие медведи так боятся пчелы".
      - Прошлой ночью, - продолжал Мудрун, - мы решили извести коварную тварь хитростью. Не стали перепрятывать мед, наоборот, оставили одну колоду прямо на виду, даже крышкой не прикрыли.
      - Вы хотели откупиться от пчелы? - предположил король.
      - Нет. Отравить ее. Мы добавили в мед настоя черной белены. Достаточно, чтобы свались здорового медведя или свести его с ума.
      - И что пчела?
      - Перехитрила нас. Не позарилась на легкую добычу, разворошила все вокруг и утащила свои три колоды. - Старый медведь вздохнул. - Зря только мед испортили...
      - Да, противник не из легких, - согласился Питер.
      - Только на вас и уповаем, ваше величество, - сказал Мудрун. - Я, конечно, отряжу в помощь своих молодцов. Вот, к примеру, Кривун. Пятилетнюю сосну, между прочим, узлом вяжет. Только что-то я его не вижу... Должно быть, отлучился. Ладно... Тогда - Щекотун. Этот годовалого бычка за рога подымает. Вон он, на другом конце стола... сидел. Эй, кто-нибудь видел Щекотуна? Странно... Или вот Прядун. Он... Мать честная! Да куда ж они все подевались? - растерялся старик.
      Действительно, с молодцами творилось что-то странное. Те, кого выкликивал Мудрун, как по волшебству растворялись в вечернем сумраке, те же, до кого очередь пока не дошла, сидели тише воды, ниже травы, прятали глаза, а то и вовсе хоронились за спинами медведиц. Один Копотун не устрашился взгляда старейшины, только какой от него, израненного, толк?
      - Боятся, - прошептал Мудрун. - Все, как один, боятся. Ну ладно... - Он грозно сдвинул седые брови: - Раз такое дело, я сам пойду с пчелой воевать. Я да Копотун, старый да хворый. И медвежат возьмем до кучи. А что еще остается, коли их папаши оказались...
      - Спасибо, - сказал Питер, поднимаясь из-за стола. Он понял, что если сейчас не вмешается, всем потом будет очень неловко. - Спасибо, Мудрун, но ничего этого не нужно. Нынче ночью мы не собираемся драться, только разведать. Проверить, вправду ли так страшна пчела, как о ней рассказывают. Для разведки не нужен большой отряд. Я возьму только Шиповника и Топтуна. Кстати, где он? Я не видел его во время ужина.
      - Топтун у себя, - пискнул один из медвежат. - Как явился, сразу полез в берлогу. А та от евойного храпа ходуном так ходит!
      - Ну да, ну да, - поддакнула мама малыша. - Говорит, есть не хочу, мол, а хочу, говорит, только спать.
      Тут и другие медведицы запричитали: "Ну и ну!", "Чтоб Топтун да от ужина отказался!", "Видать, укатали Сивку крутые горки!".
      - Ну, до полуночи время есть, выспится, - сказал король. - Ведь пчела обычно появляется под утро, я правильно говорю?
      - Прафильно! - солидно подтвердил Копотун. - Аккурат под утфо.
      - Ладно, будь по-вашему - с сомнением произнес Мудрун. - Только уж вы, ваше величество, поберегите себя. Без надобности на рожон не лезьте.
      - Не бойтесь, не полезу ни за какие коврижки, - заверил старика Питер, который, если честно, понятия не имел, что такое рожон.
      На том и порешили. Пока вся деревня, затаив дыхание, следила, как Питер облачается в кольчугу, надевает шлем и прилаживает к поясу ножны, Мудрун объяснил королю, как пройти к новой заначке. Кто-то сбегал за Топтуном. Минут через десять он явился, заспанный и злой, но когда какая-то медведица поднесла ему кувшинчик вина, заметно подобрел. Еще некоторое время заняла перетяжка подпруги, ведь Шиповник, как только стемнело, не удержался от соблазна и покатался немного по траве. Наконец маленький отряд тронулся в путь. Первым, с факелом в лапе, шагал Топтун, за ним - король, Шиповник шел последним. Когда Питер, забывшись, взялся за уздечку, жеребец тряхнул гривой и вежливо напомнил, что и сам неплохо видит дорогу.
      - Да, кстати, ваше величество, - добавил он. - О какой пчеле твердили эти мохнатые увальни? Вот чудаки! У них под боком грозное пчудовище, а они беспокоятся из-за пчелы!
      Питер что-то пробормотал в ответ и обратился Топтуну:
      - На этой развилке надо свернуть...
      Но медведь и сам уже выбрал из двух тропинок левую.
      Через какое-то время король сказал:
      - Ага, поваленное дерево. Значит, теперь нам надо...
      Но Топтун, вновь не дожидаясь указаний, повернул направо.
      "Странно, - удивился Питер. - Ведь его не было в деревне, когда копали новую заначку. И когда Мудрун объяснял дорогу, Топтун спал. Неужели он настолько хорошо чует мед? Сквозь землю!"
      Серая гарь действительно оказалась серой. На маленькой полянке не росла трава, а земля была смешана с пеплом. Когда-то на этом месте в старую сосну ударила молния. По счастью, сильный ливень не дал огню распространиться (хотя вообще-то нет ничего опаснее и разрушительнее лесного пожара), но несколько деревьев погибло, а новые на их месте пока не выросли.
      - Затуши факел, Топтун, - сказал король, после того как они заняли места в засаде: Питер с медведем залегли в овражке за первым рядом деревьев, Шиповник притаился поблизости, в кустах.
      - Зачем это? - спросил жеребец. - Со светом я вижу лучше.
      - Чудовище тоже, - заметил Питер. - Ты же не хочешь спугнуть его раньше времени? - И, увидев, что конь вознамерился что-то добавить, приложил палец к губам: - Поэтому ш-ш-ш-ш! Молчок.
      Шиповник притих, но когда пару минут спустя на соседнем дереве чирикнула сонная птица, завопил во весь голос:
      - Эй, нельзя ли потише? Вы распугаете нам всех пчудовищ!
      - Да замолчи ты ради Аслана! - взмолился Питер. - А ты, Топтун, смотри в оба и не вздумай сосать лапу.
      - Да я только нос почесать, - промычал медведь, однако лапу от морды убрал.
      - Левую тоже, - потребовал король.
      - Да это мне в глаз что-то попало.
      - Все, тихо! - сказал Питер, и стало тихо.
      Но лежать в полной тишине и в темноте - занятие не из приятных. Если, конечно, вы не спите в уютной постели, а дожидаетесь неизвестно чего, боясь лишний раз пошевелиться. От лежания на земле руки и ноги у вас скоро начнут затекать, в носу засвербит, а где-нибудь еще - обязательно зачешется. Попробовали бы вы почесаться через кольчугу! Но хуже всего не это. Именно в тех случаях, когда вы напряженно ждете чего-то, но ничего не происходит, к вам возвращаются давно забытые страхи. Вы вспомните всех чудовищ, которыми пугали вас в детстве, и тех, которых придумали сами. И бешеную соседскую собаку, и монстра, живущего в шкафу, и... пчелу. Маленькую пчелу, не способную оторвать от земли даже игрушечный бочонок с медом, тем более - проколоть жалом медвежью лапу, но от ее укуса ваша рука целую неделю была похожа на сдобную булку. О, до этой ночи Питер и не подозревал, до чего живучи детские страхи!
      Через час томительного ожидания его нервное напряжение достигло предела. Король вздрагивал от малейшего шороха, шарахался от теней, а тонкий писк комара повергал его в трепет. "Да что это со мной! - недоумевал он. - Я ведь давно не ребенок, я... король! Я должен подавать пример своим подданным! Видели бы они меня сейчас! Видел бы меня Аслан! Интересно, что бы он сказал? "Кто это тут лежит и дрожит, весь мокрый от страха? Не может быть, чтоб это был Верховный Король Питер. Должно быть, это трусливый мышонок, увидевший собственную тень". Фу как стыдно!"
      Злость на себя как ничто другое помогла Питеру справиться со страхом. Прошло немного времени, и его сердцебиение стало размеренным, а дыхание - ровным... но не настолько ровным, как у лежащего рядом медведя. Питер взглянул на соседа и в неярком свете рогатого месяца разглядел, что тот все-таки дотянулся губами до вожделенной лапы. "Ну и ладно, - подумал король, - пусть поспит чуток. Если что-то случится, растолкаю". Но когда миновало еще полчаса, а ничего так и не случилось, Питер почувствовал, что сам начинает клевать носом. "И зачем я так много съел за ужином!" - посетовал он. Чтобы не заснуть, король решил немного размять ноги.
      Когда он проходил мимо Шиповника, тот поднял голову и сонным голосом спросил:
      - Король Питер? Пчудовище уже здесь?
      - Нет еще, - прошептал король. - Не волнуйся. Мы услышим, когда оно прилетит.
      - Хорошо-о-о... - Шиповник зевнул. Тот, кто видел, знает, что у коней это получается еще лучше, чем у людей. - Только не убивайте его в одиночку. Оставьте и мне... зубами... копытами... - Он снова опустил голову.
      Медленно и осторожно, стараясь не звенеть кольчугой и не выходить на освещенные луной места, король обошел поляну по кругу и вернулся к овражку. Он уже собирался лечь на свое место, когда заметил, что Топтуна нет рядом.
      Первой мыслью Питера было: "Как, опять?! Куда он подевался на этот раз? Меня же не было всего минуту!" Он быстро огляделся, но не нашел медведя ни на поляне, ни в окрестностях. Не заметил он так же ни одной сломанной ветки или колышущегося кустика, словом, никаких свидетельств того, что здесь недавно прошел крупный неуклюжий зверь. Борясь с подступающей паникой, король бросился к коню.
      - Шиповник! - позвал он. - Шиповник, проснись!
      - Что случилось? - встрепенулся жеребец.
      - Топтуна нигде нет! Ты не видел, куда он пошел?
      - Не-а-а-а. - Шиповник зевнул и клацнул зубами в опасной близости от королевского уха. - А вы, ваше величество, не видели пчудовище?
      - Нет, - король покачал головой и вдруг замер, к чему-то прислушиваясь. - Но мне кажется, я его слышу, - шепотом добавил он.
      - А... - Конь попытался что-то спросить, но Питер зажал ему рот ладонью.
      Шиповник сперва отпрянул, потом застыл на месте, настороженно шевеля ушами. Он тоже услышал этот странный звук: то ли гул, то ли гудение, пока далекий, но постепенно приближающийся. "Похоже на самолет, - подумал король. - Не истребитель, а бомбардировщик", но тут же отогнал несвоевременную мысль.
      Вскоре звук стал таким громким, низким и дрожащим, что казалось, от него заколебался сам воздух. "И как Топтун умудрился проспать такое!" - поразился Питер, у которого от этой дрожи заныли зубы. Но вот гудение смолкло, и крылатая черная тень, закрыв на миг серп луны, опустилась на поляну. А через минуту оттуда донеслись совсем другие звуки. Кто-то большой и шумный копошился в земле.
      - Хм... Это и есть пчудовище? - растерянно спросил Шиповник.
      - Да, - шепнул Питер.
      - А оно точно полосатое? Я что-то не разглядел.
      - Точно, точно. Полосатей некуда. - Король пристально посмотрел на коня. - А ты, часом, не струсил?
      - Я?! - Возмущенный жеребец притопнул передними копытами и раздул ноздри.
      - Хорошо, хорошо. - Питер потрепал его по загривку и, пригнувшись, скользнул в седло. - Тогда вперед, мой бесстрашный конь! И да поможет нам Великий Лев!
      Кусты затрещали, раздались в стороны, и Шиповник одним мощным прыжком выскочил на поляну. Его всадник приподнялся в стременах, приосанился и прокричал:
      - Обернись, трусливая тварь! Ибо с тобой говорит король Питер, а он не привык нападать сзади!
      Голос Питера звучал уверенно и грозно, хотя чувствовал он себя довольно-таки глупо. "И чего я распинаюсь перед этой разжиревшей полосатой мухой? - думал он. - Ведь она наверняка не понимает ни слова!" Но честь рыцаря и короля не позволяла ему напасть на противника без предупреждения.
      - Защищайся! - воскликнул Питер и выхватил меч.
      Существо, застывшее посреди поляны, обернулось на крик, и королю стало ясно, что если перед ним и тварь, то никак не трусливая. В пчелиных глазах, точно в паре зеркал, отражались два молодых месяца. Еще в них можно было разглядеть досаду, ненависть и удивление, но ни тени страха.
      - Игого! - заржал Шиповник и ринулся в бой.
      Пчела, злобно зажужжав, взмыла в небо. Конь поднялся на дыбы и ударил ее копытами, но не достал. Питер взмахнул мечом и тоже промахнулся. Слишком неудобным было положение: все внимание короля уходило на то, чтобы удержаться в седле.
      - Э, да у него на брюхе что-то вроде иглы! - озадаченно сказал жеребец, разглядывая царапину на ноге. - А, ерунда! У меня ведь тоже шипы! - Он задрал голову и проорал: - Эй, пчудовище, спускайся! Королевский конь Шиповник приказывает тебе спуститься!
      Повторять дважды не пришлось. Подобрав полосатое брюшко с ядовитым жалом на конце, пчела устремилась вниз. Меч короля очертил круг над его головой, однако пчела, взмахнув крыльями, ушла от удара и снова резко атаковала. Питер поднял щит, защищаясь, но пчела успела замедлить падение и, вместо того чтобы сломать себе жало, ударившись о щит, уцепилась за его края всеми шестью лапами и потянула вверх... вместе с королем. Питер, не ожидавший такого маневра, не догадался сразу отпустить щит. Он вообще не понял, что происходит, только почувствовал вдруг, что вместо конской спины сжимает ногами воздух.
      - Ваше величество, не улетайте! - донесся снизу крик Шиповника.
      Однако Верховный Король Нарнии - это вам не колода с медом. Да, пчела сумела вытащить его из седла, но, оказавшись в воздухе, Питер начал так раскачиваться и дрыгать ногами, что она, едва одолев десяток ярдов, выронила свою ношу и сама, обессилев, рухнула рядом.
      Этим воспользовался Шиповник. Издав победный клич, он бросился на пчелу сзади и копытами пригвоздил к земле ее перепончатые крылья, похожие на полы прозрачного плаща. Теперь пчела не могла пошевелиться, не повредив при этом крылья, и ее ядовитое жало никому не могло причинить вреда.
      - Игого! Ну что ты скажешь теперь, злобное пчудовище! - Жеребец заржал, цапнул зубами сгорбленную пчелиную спину и брезгливо фыркнул: - Пфуй, до чего же невкусная у него шерсть!
      - Погоди, - сказал Питер, тяжело поднимаясь с земли. - Дай-ка мне.
      Он занес меч, выбирая место для удара, но тут случилось самое удивительное. Насекомое подняло голову, жвала по бокам круглого рта зашевелились, и король услышал, как чей-то тонкий дребезжащий голосок заявил:
      - Нечестный бой!
      - Что? - От удивления Питер чуть не выронил меч. - Что ты сказала?
      Как вы понимаете, короля поразили не столько слова, сколько сам факт того, что пчела, как оказалось, умеет говорить... причем на редкость неприятным голоском.
      - Нечестный бой! - повторила она. - Вдвоем на одного, с мечом против безоружного!
      - Что-то я не понимаю, ваше величество, - признался жеребец. - Мне кажется, или тут кто-то пищит?
      - Д-да, - еле вымолвил король. - Это она... То есть оно... - Он указал на пчелу пальцем.
      - Я не она! И не оно! - пискнула та. - Я - он! Шмель! А ты, грубиян, немедленно убери свои копыта с моих крыльев! Я все равно никуда не полечу, пока не получу удовлетворения!
      - Чего?! - Питер не поверил своим ушам.
      - Я требую поединка! Вы вероломно напали на меня и должны за это поплатиться!
      - Но ведь... - У короля даже в горле пересохло от возмущения. - Но ведь это ты каждую ночь нападала... то есть нападал на медведей и воровал их мед!
      - Их мед?! - Шмель всплеснул сразу четырьмя лапками и тоненько захихикал. - Ой, я не могу: медвежий мед! Хи-хи-хи! Приятного аппетита! Нет, это медведи испокон веков воровали пчелиный мед, так что, отбирая его у них, я лишь восстанавливаю справедливость!
      Питер очень хотел возразить, но как назло не мог придумать ни одного достойного ответа. Должно быть, от растерянности, ведь король и помыслить не мог, что окажется в подобной ситуации. Ему бросили вызов, и, будучи человеком чести, он обязан его принять, но... Поединок с гигантским наглым насекомым? Как вы себе это представляете!
      - Это будет честный бой, по всем правилам, - размышлял тем временем шмель. - С секундантами, турнирным полем, и полным равенством возможностей. Поэтому договоримся так: никаких коней, никаких щитов и доспехов. Кстати, выбор оружия остается за мной!
      - На чем же мы будем драться? - спросил вконец обескураженный Питер.
      - На жалах!
      Король помотал головой, думая, что ослышался.
      - Ты, кажется, сказал, на кинжалах?
      - Нет, на жалах, на жалах! Больше-то у меня ничего нет!
      - Но... Зато у тебя есть крылья! - нашелся Питер. - Какое же это равенство, когда я хожу по земле, а ты летаешь над ней?
      Шмель на мгновение задумался, потом махнул лапкой.
      - Хорошо, коня можешь оставить. Тогда мы оба будем над землей. Но деремся обязательно на жалах, я настаиваю.
      - Ладно, - вздохнул Питер, - насчет жала я еще подумаю. Сперва нам нужно выбрать место и назначить секундантов.
      Он огляделся по сторонам. За время, пока шел разговор, звезды успели потускнеть, а небо наоборот стало светлее. Близился рассвет. "Однако где же Топтун?" - подумал король.
      
      
      Глава шестая. Эдмунд постигает гармонию.
      
      "Ох, и повезло же Питеру!" - подумал Эдмунд.
      Не секрет, что младшие братья нередко завидуют старшим, ведь те больше знают и умеют, быстрее бегают и ловчее бросают мяч в корзину, да и родители чаще ставят их в пример и разрешают позже ложиться спать, однако этот случай был не из таких. Просто у Питера, когда он покидал замок, был замечательный помощник, Топтун, тогда как Эдмунду приходилось тащить поклажу самому. Разумеется, Даффл предложил королю свою помощь, но много ли унесет гном росточком в три фута? И далеко ли? Сомнительно...
      Так что Эдмунд, утерев пот рукавом, просто переложил мешок с правого плеча на левое, а тяжелое седло, соответственно, с левого на правое, и потопал дальше вверх по склону. Солнце пекло немилосердно. Короля слегка покачивало. "Единственная надежда, - думал он, - что мы встретим лошадь прямо за этим холмом. Не то я, чего доброго, надорвусь. Или заработаю солнечный удар. Или растаю, как свечка. Или..."
      Тут он остановился, потому что добрался до вершины холма, уронил мешок в пыль, бросил сверху седло и сел в него, подперев голову кулаками. На королевском лице читалось полное разочарование в жизни.
      Рядом, тяжело дыша, остановился Даффл. Он окинул окрестности печальным взглядом и вздохнул.
      - Да, ваше величество, похоже, сегодня нам не очень-то везет.
      - Ты тоже это заметил? - устало усмехнулся Эдмунд.
      - Кстати, - напомнил гном, - в мешке, на котором вы сидите, лежат яйца. И часть из них, сдается мне, сварена всмятку.
      - Ничего, - сказал король. - Еще полчаса такой прогулки, и я сам стану всмятку. А то и вкрутую.
      - Не стоит впадать отчаянье, ваше величество.
      - А что еще мне остается! - воскликнул Эдмунд, вскакивая с мешка. - Посмотри! С этого места видно все на три мили вокруг. Скажи мне, ты видишь хоть одну лошадь?
      Гном еще раз осмотрелся и покачал головой.
      - Нет, ваше величество. Честно говоря, я вижу отсюда единственное животное - на лугу, справа от дороги. Но это не лошадь.
      - Я бы сказал, совсем не лошадь! - подхватил король. - Отнюдь не лошадь! Ни капельки не лошадь!
      Сказав "ни капельки", Эдмунд почувствовал, что ужасно хочет пить. Он потянулся за фляжкой, которую носил на боку, но вместо нее нащупал что-то другое. "Ах, да! - вспомнил он. - Это же тот рог, что вручила мне Сьюзен. Может, протрубить в него? А что! Пусть тут появится кто-нибудь с графином холодного лимонада и зонтиком от солнца". Естественно, он думал об этом не всерьез. Ведь волшебные свойства рога были слишком важны, чтобы использовать их по пустякам. (Читатель, конечно же, помнит, в чем они заключаются, но я на всякий случай повторю. Ко всякому, кто протрубит в этот рожок, где бы он ни находился, обязательно придет помощь, правда, неизвестно заранее, какая именно). Так что Эдмунд, оставив в покое рог, снял с пояса фляжку, напился из нее и передал гному. Тот сделал два маленьких глотка, вернул фляжку хозяину и сказал:
      - Вы правы, ваше величество. Но, может, мы все-таки его позовем? Вдруг он поможет нам с вещами или подскажет, где найти лошадь.
      - Давай, - согласился король. - Терять-то нам нечего. - Он сделал глубокий вдох, изготовившись кричать... и медленно выдохнул. - Только... разрази меня гром, если я помню, как его звать! - сказал он растерянно.
      - Э-э... я тоже, - признался Даффл.
      - Кажется, его звали... - Эдмунд наморщил лоб, припоминая. - Как будто бы имя у него...
      - Да-да, что-то в этом роде... - Гном тоже гримасничал вовсю. - Какое-то такое... этакое.
      - То ли... Да нет... Или, может... - бормотал король.
      - Имя... Как же оно? Имя... - чесал макушку Даффл.
      Через минуту оба осознали тщетность своих усилий.
      - Нам никогда его не вспомнить, - сказал Эдмунд и поступил просто: что было сил прокричал: - Эге-ге-гей!
      Тот, к кому он обращался, услышал крик, узнал короля и направился к нему, мягко ступая по траве могучими лапами. Это был лев. Но не Великий Лев, не спешите радоваться старому другу, просто говорящий лев, которого вы, к слову сказать, тоже должны бы узнать. Помните, как Эдмунд впервые увидел его во дворе замка Белой Колдуньи и очень испугался, хотя тогда лев был всего лишь каменной статуей? Но потом Аслан оживил его своим дыханием, и они бок о бок отправились на битву с вражеской ордой. Помните, как лев гордился этим и все время повторял слова Аслана: "Вы слышали, что он сказал? "С нами, львами". Это значит, с ним и со мной." (Кстати, и теперь, год спустя, он не перестал их повторять). В той битве все говорили о нем просто: "тот, второй лев", и никто не называл его по имени.
      - Э-э, привет! - сказал Эдмунд, когда лев приблизился и поклонился. - Ты случайно не видел здесь каких-нибудь лошадей?
      - Нет, ваше величество, не видел ни одной, - отвечал лев. - А зачем они вам понадобились, если это, конечно, не тайна?
      - Расскажи ему, - сказал король гному. Сам он был слишком расстроен, чтобы разговаривать.
      И Даффл поведал льву свою историю. Разумеется, очень коротко, самую суть, ведь ему тоже несладко было торчать на солнцепеке.
      - Значит, вам нужно к Западному Кряжу, - молвил лев, когда гном закончил свой рассказ. - Но почему обязательно на лошади? Если хотите, я отвезу туда вас обоих.
      - Ты отвезешь? - Во взгляде короля промелькнула надежда. - Сам? По собственной воле?
      - Ну да, - подтвердил лев. - Я все равно ничем не занят, ни сегодня, ни... вообще. Так почему бы не помочь хорошим людям? То есть... хорошему человеку и хорошему гному.
      - Но тогда... - Эдмунд посмотрел на широкую львиную спину, потом на седло, которое было вдвое уже, и воскликнул: - Скажите на милость, зачем я тащил сюда эту тяжесть? И что мне делать с ней теперь? Тащить обратно в замок?
      - Можно поступить иначе, - сказал гном. - Что если вы пока припрячете седло и сбрую вон в той рощице, а на обратном пути заберете?
      Так они и сделали. Уже через пять минут Эдмунд и Даффл мчались на запад верхом на льве. Гном сидел впереди, почти на загривке, король - сзади. Длины его рук как раз хватало, чтобы дотянуться до львиной гривы. Собственно, необходимость постоянно держаться за гриву была единственным неудобством такого способа передвижения. Во всем остальном скакать на льве было ничуть не хуже, чем на лошади, а по скорости так даже лучше. Поля, луга и рощицы проносились мимо с такой быстротой, а ветерок так приятно обдувал лица наездников, словно они сидели у раскрытого окна в вагоне поезда. Неудивительно, что Эдмунду захотелось поболтать. Тем более что ему надо было много чего узнать о будущем противнике.
      - А что ваши лежебоки, - заговорил он, наклонившись к Даффлу, - целыми днями нежатся на солнышке и лузгают рубины, как семечки?
      - Не только, - ответил гном. - Еще они пять раз в день постигают гармонию.
      - Что-что?
      - Постигают гармонию. Так они это называют. Встают в круг, голова к голове, всякий раз в одно и то же время, закрывают глаза и молчат.
      - Молчат? И все?
      - Ну, еще хвостами туда-сюда мотают. И так минута за минутой. Со стороны кажется, что они просто спят.
      - Странно... - заметил король.
      - Еще бы не странно! - согласился Даффл. - Но знаете, что обидней всего, ваше величество? То, как эти жадные, ленивые, лживые существа относятся к нам, своим кормильцам. Слышали бы вы, как они нас промеж себя называют!
      - И как же?
      - Нечестивыми карликами!
      Эдмунд нахмурился и покачал головой.
      - Понятно... Ведь ты принес самую первую саламандру из тархистанской пустыни. А у тархистанцев презрение к иноземцам в крови. Они могут сколько угодно льстить и улыбаться тебе в лицо, но лучше не поворачиваться к ним спиной. Слушай, - добавил он, - а вы не пробовали их просто не кормить?
      - Один раз попробовали, - вздохнул Даффл. - Кстати, они почти не возмущались, по крайней мере днем. Зато ночью на руднике случился пожар. Сгорела половина наших тачек.
      - Саламандры подожгли тачки? - не поверил король.
      - Ну да, они же деревянные. А нам, гномам, без тачек никак. На чем еще мы будем возить руду? Поэтому на другой день нам пришлось отсыпать этим нахлебникам двойную меру рубинов.
      Некоторое время путники хранили молчание, думая каждый о своем. Первым не выдержал Даффл.
      - Просто не верится, - в сердцах признался он, - что маленькая сияющая красотка превратилась в злобную мегеру, которая только и делает что крутит хвостом да требует все новых подношений!
      От этих слов король, несмотря на мрачное настроение, улыбнулся. Эдмунд вспомнил, как год с небольшим назад, когда его, Питера и сестер отправили на поезде из Лондона, он случайно подслушал разговор двух мужчин из соседнего купе. Так вот, один из них говорил почти то же самое, что Даффл сейчас, но не о саламандре, а о собственной жене. На что второй ответил ему... Что же он ответил? Эдмунд напряг память и повторил тот ответ слово в слово:
      - Что делать, дружище! Драгоценности портят женщину.
      Несчастный гном даже вздрогнул от удивления.
      - Женщину, ваше величество? - растерянно спросил он. - Насколько я знаю, саламандры не делятся на женщин и мужчин.
      - Не бери в голову, я просто пошутил. - Король хлопнул гнома по плечу и вздохнул. - И кто только тебя надоумил отправиться за этими алмазами...
      Это был даже не вопрос, король просто проявлял таким образом сочувствие, однако ответ гнома прозвучал вполне серьезно.
      - Как, разве я не говорил? - сказал он. - Все дело в птице, в ком еще? Она-то мне и рассказала о древних скалах на краю пустыни и о черных алмазах, сокрытых глубоко в недрах.
      - Нашел кому верить! - усмехнулся Эдмунд. - Ведь это, готов поспорить, была сорока?
      - Нет, ваше величество. Снегирь.
      Теперь уже Эдмунд вздрогнул и спросил:
      - Снегирь? Как странно! Ведь и я сегодня утром...
      Но тут в разговор вмешался лев.
      - Кхе-кх, - кашлянул он и проговорил слабым голосом: - Ваше величество... Вы уж простите, но боюсь, дальше мне вас не унести.
      - Конечно, конечно, - сказал Эдмунд. - Прости, что не сообразил раньше. Я-то думал, ты сбавил скорость оттого, что заинтересовался разговором. А ты, оказывается, просто устал. Ничего, сейчас мы с Даффлом слезем и пойдем пешком, хочешь час, хочешь два. Сколько тебе нужно, чтобы отдохнуть?
      - Не обязательно слезать обоим, - сказал лев несколько бодрее. - Одного-то я еще унесу. Вы, ваше величество, останьтесь, а уж гном пусть идет своим ходом.
      - И правда, ваше величество, - поддержал его Даффл. - Вы поезжайте, а я вас нагоню. Вы не смотрите, что у меня ноги коротки, зато я могу день и ночь шагать без устали.
      - Думаешь, так будет лучше? - засомневался король.
      - Да конечно. Вы со львом как раз местечко для ночлега присмотрите, костерок запалите, еды какой-нибудь сварганите, тут я и подоспею. - Гном рассмеялся. - На все готовенькое!
      - Ну, если ты не возражаешь...
      Лев остановился, и Даффл спрыгнул на землю. Они с королем условились о месте ночлега и о том, что Эдмунд разведет большой костер, чтобы гному было легче его найти, и на этом расстались. Лев побежал дальше. Пару раз Эдмунд оборачивался, чтобы посмотреть, как Даффл бодро шагает следом, но вскоре дорога запетляла среди деревьев и гном пропал из виду.
      Тем временем у льва, похоже, открылось второе дыхание. "Держитесь крепче, ваше величество!" - крикнул он веселым и совсем не усталым голосом и понесся быстрее, чем в самом начале пути. "Надо же, как оживился! - удивился Эдмунд. - Можно подумать, с него слез не гном, а целый великан!"
      Они мчались на запад весь день и на его исходе обогнали собственные тени.
      - Стой, стой! - воскликнул Эдмунд, когда за колючим забором терновника, справа от дороги, мелькнул сперва гранитный склон, потом полоска воды, покрытая белыми цветами. - Ты что, не видишь? Вот та самая скала, а вот лесное озеро, возле которого мы договорились встретиться с Даффлом.
      - Ах, да, - сказал лев, останавливаясь. - Простите, я думал, это обычная лужа.
      - Где ты видел, чтобы в лужах цвели лилии? - спросил король.
      Лев смущенно фыркнул и признал, что тут он дал маху.
      - Смеркается, - заметил Эдмунд, когда они выбрали удобное место для ночлега: рядом с водой и хорошо видное с дороги. - Пока светло, нужно заготовить побольше дров для костра. Придется жечь его всю ночь, чтобы Даффл не сбился с пути. Хоть мне и не верится, что он догонит нас раньше завтрашнего утра. Ведь мы уехали так далеко...
      - Не волнуйтесь, ваше величество. Гномы - шустрый народец, - возразил лев. - Вот увидите, он появится здесь прежде, чем ужин успеет остыть. Кстати, что мы будем есть?
      - Посмотри в мешке, - сказал король. - Все, что найдешь, можно есть. Кроме... - он замялся, - нескольких яиц всмятку.
      - Хорошо, - сказал лев. - Тогда давайте вы, ваше величество, займетесь дровами, а я - костром и готовкой.
      Лев оказался кулинаром хоть куда. Эдмунд еще только собирал третью охапку хвороста, а над озером уже вовсю разносился аромат жареной картошки, бутерброды и пирожки были разложены, а в котелке булькал кипяток для чая. Даже раздавленным яйцам нашлось применение: их желтком лев сдобрил мелко порезанный картофель.
      Эдмунд с удовольствием поужинал, глядя, как в небе одна за другой загораются звезды, а в черном зеркале озера вспыхивают их сестры-близняшки, а потом лев предложил ему большую чашку чая.
      - М-м... Какой странный вкус! - сказал король, попробовав. - Что-то знакомое, только я никак не пойму... Признавайся, что ты туда положил!
      - Да всего понемножку, - отвечал лев. - Чуть-чуть сахару, чуть-чуть меду, капельку сиропа из розовых лепестков, щепотку тертого миндаля...
      - Да? Очень странный вкус, - повторил Эдмунд. - Ты не нальешь мне еще чашечку?
      - Конечно, ваше величество. Пейте, сколько пожелаете. Пейте...
      Если бы король взглянул в этот момент в львиные глаза, он удивился бы тому, с каким вниманием тот следит за чашкой, но Эдмунду, увы, было не до того. Он мучительно пытался вспомнить, откуда ему знаком вкус чая. Королю казалось, еще одно небольшое усилие, и ответ будет найден, но вместо этого, утомленный дорогой и согретый ужином, он задремал.
      И во сне увидел Аслана.
      
      Они прогуливались вдвоем по зеленой поляне, посреди которой возвышался Каменный Стол, древний, как само время, но еще не разрушенный. Стояло ранее утро. Солнце выползло из-за края Восточного моря и превратило капли росы в сверкающие бриллианты. Воздух был до того прозрачен и свеж, что им невозможно было надышаться. Густой туман окутывал склоны холма, так что из-под белой кисеи виднелись только верхушки самых высоких деревьев. Но Эдмунд был слишком озабочен и расстроен, чтобы обращать внимание на окружающую красоту. Его взгляд то и дело возвращался к стоящему в стороне шатру, над которым реял стяг с красным львом, вставшим на задние лапы. Эдмунд знал, что за полотнищами из желтого шелка спят сейчас его сестры и брат, и очень переживал из-за предстоящей встречи с ними. Он не представлял, как теперь будет смотреть им глаза.
      - Они никогда не простят меня, - сказал Эдмунд, глядя под ноги.
      - Простят, - сказал Аслан мягким и печальным голосом. - Их сердца полны доброты и милосердия.
      - Но ведь я едва не выдал их колдунье! Мне хотелось наказать их за то, что они смеялись надо мной, особенно Питер. Я так мечтал стать королем, единственным королем, а стал... предателем. Нет, я не заслуживаю прощения!
      - Не ставь на себе крест. Каждый может ошибиться.
      - Даже ты? - Эдмунд недоверчиво посмотрел на Великого Льва.
      Аслан не ответил, но голос его стал еще печальней, когда он повторил:
      - Каждый может ошибиться. Но только слабый духом скажет: "Я поступил плохо, я стал плохим, нет мне прощения" и будет повторять свои ошибки снова и снова, раз от раза становясь все хуже, потому что перестал стараться. Сильный духом поступит иначе. Он скажет: "Да, я ошибся, но я приложу все усилия, чтобы исправить свою ошибку". И он сделает как сказал: единожды оступившись, вернется на путь добра и чести. И горе тем, кто отвернется от него и не подаст руки, ибо искреннее раскаяние заслуживает прощения.
      - Но как вернуться на этот путь, как? - спросил Эдмунд.
      Аслан улыбнулся - в целом свете не было ничего печальней и прекрасней той улыбки! - и ответил:
      - В два шага.
      - В два шага? - точно эхо, повторил Эдмунд.
      - Да. Первый шаг - попросить прощения. Второй - заслужить его.
      - Я понял, - сказал Эдмунд, поднимая глаза. - Попросить и заслужить, как просто! Так я и сделаю: попрошу прощения и заслужу его.
      - Не так все просто, - покачал головой Лев, и солнечные лучи, коснувшись его гривы, засверкали еще ярче. - Иногда на то, чтобы заслужить прощение, уходит вся жизнь.
      - Но я буду стараться, - пообещал Эдмунд. - О-очень стараться! Я не оступлюсь больше ни разу и никогда никого не предам.
      Улыбка Аслана растаяла.
      - Не спеши давать зарок, - молвил он. - Путь добра и чести узок, как лезвие меча, и скользок, как камни брода, на нем тяжело удержаться. Возможно, ты оступишься еще раз, а может, два, прежде чем научишься держать равновесие. Возможно, это произойдет совсем скоро.
      - О чем ты говоришь, Аслан? - нахмурившись, спросил Эдмунд.
      - Узнаешь сам, - мягко сказал Лев. - А сейчас наше время вышло. - И он обернулся к Питеру, Сьюзен и Люси, которые подошли со стороны шатра, со словами: - Вот ваш брат. И вовсе ни к чему говорить с ним о том, что
      уже позади.
      Пришедшие испытующе смотрели на брата, и для него стало облегчением уже то, что в их взглядах не было ненависти или презрения. Эдмунд шагнул им навстречу и подумал: "Вот он, первый шаг. Самый легкий". Он сказал каждому: "Прости меня", и услышал в ответ...
      
      - А я тебе говорю: не буди! Не то отведаешь моих когтей!
      - Только попробуй, и я укорочу их моим топориком. Эй, ваше величество, ваше величество!
      - Ш-ш-ш-ш, замолчи! Смотри, как он сладко спит!
      - Ничего себе сладко! Да он бледней луны! А эти ужасные стоны слышны от самой дороги.
      - Ну вот! Что ты наделал! Он просыпается!
      - Вот и хорошо. Ваше величество...
      Эдмунд с трудом разлепил веки. Была глубокая ночь, и в отблесках костра король увидел две склонившиеся нам ним тени, большую и маленькую. В первый миг после пробуждения ему показалось, что большая тень последовала за ним прямиком из сна, но, приглядевшись, Эдмунд понял, что видит не Аслана, а простого льва, причем ужасно сердитого.
      - Ваше величество! - начал жаловаться он. - Я говорил этому гному, чтобы...
      Но король, не дослушав, простонал:
      - Как болит голова... И в горле пересохло... Воды, пожалуйста, воды.
      - Держите, ваше величество, - сказал Даффл, и Эдмунд почувствовал, что его губ коснулось горлышко фляжки. - Только не пейте сразу много. Десять глотков будет в самый раз.
      - Давно ты пришел? - спросил король, когда напился.
      - Только что, - ответил гном. - И, похоже, как раз вовремя. Вы так стонали, ваше величество! Должно быть, вам снился кошмар.
      - Не знаю, - сказал Эдмунд. - Я почти ничего не запомнил.
      - Так оно и бывает с кошмарами. Но ничего, сейчас я сделаю вам холодный компресс, и вы еще поспите.
      Король действительно заснул, как только влажная ткань коснулась его лба, и остаток ночи проспал без сновидений. Он проснулся отдохнувшим и бодрым и не вспомнил бы о ночных событиях, если бы не хмурая физиономия льва, который, похоже, все еще дулся на гнома. Видели бы вы, как он передернул плечами, когда Даффл запрыгнул ему на спину, чтобы ехать дальше!
      Они скакали, потом остановились на обед, потом опять скакали и достигли Западного Кряжа, прежде чем солнце скрылось за вершиной самого высокого холма. Ярдах в пяти от его основания, над небольшим уступом, Эдмунд увидел маленькую железную дверь. Дверь, прорубленная в скале, смотрелась тем более странно, что поблизости не было ни одного окна. Пока король стоял, задрав голову, Даффл подошел к уступу и бросил в дверь камнем. Спустя пару минут она отворилась, и сверху спустилась веревочная лестница.
      - Лезьте первым, ваше величество, - сказал гном и, когда Эдмунд начал карабкаться, обернулся ко льву. - А тебе, дружище, придется подождать нас снаружи.
      Тот посмотрел на хлипкую лестницу, оценил высоту уступа и обиженно отвернулся.
      - Я принесу тебе чего-нибудь вкусного на ужин, - пообещал король, но лев даже не взглянул на него. Тогда Эдмунд вполголоса спросил у Даффла: - И зачем вы забрались так высоко?
      - Чтобы весной нас не беспокоили талые воды, - в тон королю ответил гном, потом многозначительно покосился на льва и прибавил: - А все остальное время - дикие звери.
      На уступе их поджидал гном, очень похожий на Даффла, только борода у него была не широкая, как лопата, а заостренная, точно кирка.
      - Знакомьтесь, мой младший брат Роджин, - представил его Даффл.
      - Здравствуйте, ваше величество, - промямлил Роджин совершенно убитым голосом.
      Братья обнялись, старший спросил у младшего, что новенького, но тот в ответ лишь покачал головой.
      - Пойдемте, ваше величество. Вас заждались, - сказал он и, подняв над головой светильник, шагнул за дверь.
      Король, пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку, последовал за ним. Даффл задержался на входе, сказал: "Спускайтесь пока, я догоню" и принялся бряцать замками и задвижками. Сразу за дверью начинался спуск с низким каменным сводом и такими мелкими ступенями, что у Эдмунда зарябило в глазах. Он насчитал сто двадцать штук, прежде чем лестница уперлась в темный коридор, уходящий в обе стороны. Сводчатый потолок здесь был повыше, но короля все равно не покидало ощущение, что кто-то постоянно гладит его по голове. "Сюда, ваше величество", - сказал Роджин и свернул направо. "Да тут целый подземный лабиринт", - подумал король, когда они свернули в третий или четвертый раз. Коридоры были похожи один на другой, одинаково низкие и почти не освещенные, лишь по углам парами торчали из стен чадящие факелы с неярким пламенем. Таким же тусклым был голос Роджина, когда он наконец объявил: "Пришли!" и остановился перед арочным проемом в стене, завешенным шерстяным пологом. С той стороны доносились приглушенные голоса, через щель внизу видны были метущиеся тени. "Входите, ваше величество", - пригласил Роджин и откинул полог. Голоса немедленно стихли.
      Король оглянулся - Даффл по-прежнему где-то пропадал - и решительно вошел в комнату. Вернее, в пещеру. Здесь было просторней и светлей, чем в коридоре, но очень уж дымно. Без малого два десятка рыжих гномов сидели на лавках вдоль стен и курили трубки. Их озабоченные бородатые лица были обращены к Эдмунду. Первую минуту никто не проронил ни слова. Потом король громко чихнул и сказал: "Здрасьте!", и тут, как по команде, заговорили все и сразу.
      Помните, как приветствовали Питера в медвежьей деревушке? Как каждый хотел коснуться его руки или перекинуться словцом, а Мудрун, следуя древним законам, отказался говорить о делах, пока гостя хорошенько не накормили? Так вот, у Эдмунда с гномами вышло совсем не так. То ли законы гномьего гостеприимства отличались от медвежьих, то ли, что более вероятно, ситуация с саламандрами так допекла бедняг, что ни на что другое у них просто не осталось сил. Гномы тоже столпились вокруг Эдмунда, но не для того, чтобы поздороваться, а чтобы высказать ему свои претензии, как будто король несет личную ответственность за все происходящее в стране... что, если разобраться, не так уж далеко от истины. А об ужине, к слову сказать, никто даже не заикнулся.
      Маленькие человечки загнали Эдмунда в угол комнаты и продолжали напирать, лопоча каждый о своем. До слуха короля долетали лишь обрывки фраз: "Как же так, ваше величество!", "Двадцать рубинов за день! Да мы за неделю столько...", "Доколе мы будем терпеть?", "И все отборные, камушек к камушку...", "Вы король, вам и разбираться!", "...хвосты-то им живо пооткручиваем!" В конце концов Эдмунд понял, что еще минута такого бедлама, и он либо сойдет с ума от шума, либо задохнется от табачного дыма. Тогда он принял единственно верное решение: зажмурил глаза, заткнул уши и что было сил прокричал:
      - Ти-и-и-и-ихо-о-о-о-о!
      Как ни странно, это подействовало. Гномы отступили от короля и озадаченно переглянулись. Эдмунд поспешил воспользоваться их замешательством.
      - Кто здесь старший? - спросил он строго. - Я буду разговаривать с ним. Остальных прошу покинуть комнату.
      Гномы о чем-то пошептались, потом один из них, старичок в желтом шелковом колпаке, подошел к королю, а остальные потянулись из комнаты.
      - Ты, Даффл, тоже останься, - сказал Эдмунд, увидев в толпе знакомое лицо.
      - Меня зовут Крон, - сказал старый гном, когда они остались втроем. - Если вам нужен старший, ваше величество, так это я. Но ежели вы имели в виду главного, такого среди нас попросту нет. Конечно, меня все уважают и к моим словам прислушиваются, но мы, гномы, живем общиной и решаем все сообща. На общем собрании.
      - Наподобие сегодняшнего? - спросил Эдмунд. - Представляю, какой при этом стоит гвалт!
      - Бывает, - признал Крон. - Наверное, я должен извиниться...
      - Ерунда, - отмахнулся король. - Я все понимаю. У вас накипело.
      - Вот именно. И если вы, ваше величество, избавите нас от этой напасти...
      - Я постараюсь, - пообещал Эдмунд. - Но сперва я хочу взглянуть на ваших ящерок собственными глазами. Где они?
      - В моей каморке, - ответил Даффл. - То есть я надеюсь, что она все еще моя. Идемте, ваше величество.
      Король и оба гнома вышли из комнаты, дважды свернули по коридору налево и остановились.
      - Что-то я не вижу... - начал Эдмунд, но тут заметил торчащую из стены круглую ручку, а там уж разглядел и дверь.
      - Пришлось поставить каменную. - Даффл ухватился за ручку и потянул. Дверные петли отчаянно заскрипели. - Шерстяной полог... слишком хорошо горит, - морщась от натуги, пояснил гном.
      - Тебе помочь? - предложил король, но Даффл уже справился с неподатливой дверью.
      - Спасибо, ваше величество. Входите. Только не пугайтесь, там может быть не прибрано.
      Эдмунд, пригнувшись, вошел в каморку и... нет, не испугался, но сильно удивился. "Да чего здесь прибирать!" - подумал он. В маленькой пещерке не было ничего, кроме мебели, а вся мебель: стол, табурет и кровать без ножек -была каменной.
      - Ну да, - подтвердил Даффл мысль короля. - Все, что горит и плавится, пришлось унести.
      - Ты что же, так и спишь без подушки и оделяла? - спросил Эдмунд, рассматривая голое каменное ложе.
      - Приходится, - сказал гном. - Хотя оделяло мне не очень-то и нужно. Ведь тут тепло.
      "Тепло - это мягко сказано, - подумал король. - Тут жарче, чем в Тронном Зале Кэр-Паравела, когда на праздник собирается сотня гостей, зажигают тысячу свечей, а вредина Сью запрещает открывать окна, чтобы ее не просквозило! Кстати, о врединах... где эти обнаглевшие нахлебники?" Тут Эдмунд заметил в дальнем углу комнаты, за изголовьем кровати какое-то свечение, прошел туда и увидел саламандр.
      То есть сперва он подумал, что какой-то волшебник начертил на каменном полу огненный круг, но потом, прищурившись, разглядел в пламени семь одинаковых существ... и невольно залюбовался. Они были прекрасны, эти наполовину ящерицы, наполовину драконы, с точеными телами как будто из расплавленного золота. На них было так же больно смотреть, как на солнце в зените, и так же тяжело отвести взгляд. Даффл сказал правду, все семеро казались абсолютно одинаковыми, от гребня на голове до коготков на задних лапках. Они стояли в круге, не двигаясь, лишь изредка то одна, то другая шевелила хвостом. "Постигают гармонию, - догадался Эдмунд. - В жизни не видал ничего красивее!"
      Но вот круг распался, саламандры заговорили, и магическое очарование исчезло, стоило королю услышать их голоса. Вернее, голос, один на всех, как и внешность, - сухой, как потрескивание дров в камине, и шипящий, как брызнувшее на угли масло. Таким голосом, наверное, могло бы разговаривать пламя.
      "Кто это?" - услышал король. - "Для гнома он слишком велик". "Смотрите, у него нет бороды!". "Может, это самка гнома?" "Он больше похож на... человека". "На сына Адама? Как противно!" "Кто бы он ни был, это один из неверных". "У него длинные руки, такими, должно быть, хорошо копать". "Точно! Он накопает нам мно-ого рубинов!" "Мы будем сыты!" "Да, мы будем сыты!" "Сыты!"
      - Прекратите шипеть! - не выдержал Эдмунд. Хуже всего, что, разговаривая, саламандры не шевелили губами, поэтому невозможно было понять, говорят ли одновременно все семеро, или только трое, или всего одна. - Да, я человек, сын Адама и король Нарнии, и как король я требую уважения к себе!
      "Нарнии?" - зашипели саламандры. - "Какое нам дело до Нарнии?" "Мы рождены в Тархистане и живем по его законам". "В Нарнию нас заманили обманом". "Да, этот злобный карлик Даффл". "Обманом!"
      - Что, всех семерых? - спросил Эдмунд.
      "Нет, только меня". "Меня". "Меня". "Меня".
      Кажется, каждая из саламандр повторили это слово, минимум, трижды.
      Король прорычал что-то невнятное и выбежал из комнаты, махнув гномам рукой. В коридоре он обнял их за плечи и, наклонившись, вполголоса произнес:
      - Вот что. Бесполезно разговаривать со всеми сразу. Ясно, что только одна саламандра говорит правду, но чтобы понять какая, нужно побеседовать с каждой с глазу на глаз. Для этого мне понадобится свободная комната...
      - Та, где проходят наши собрания, подойдет? - спросил Крон.
      - Да... Хотя не помешало бы ее проветрить, - сказал король. - А еще мне потребуется пара помощников, которым можно доверять.
      - Я позову братьев, Роджина и Брикла, - предложил Даффл.
      - Хорошо. Пусть один из них по очереди приводит к нам саламандр, а другой постоянно дежурит в каморке и следит, чтобы оставшиеся не разговаривали с теми, кто вернулся.
      - Простите, ваше величество, но как вы собираетесь определить, которая из саламандр говорит правду, - спросил старший гном.
      - Это-то как раз легко! - улыбнулся Эдмунд. - Только она знает, что происходило здесь, пока... Кстати, когда появилась вторая?
      - Кажется, через неделю после первой, - почесав бороду, вспомнил Даффл.
      - Значит, мы попросим ее рассказать обо всем, что случилось за эту первую неделю. Все саламандры, кроме одной, наверняка начнут врать и изворачиваться. А вы будете рядом и поможете уличить обманщиц. Понятно?
      - Понятно... - хором протянули гномы и уважительно покачали головами. - Вот что значит: умный человек! Нам бы до такого в жизни не додуматься!
      Однако прошел час, и от их восторгов мало что осталось. Да и у Эдмунда заметно поубавилось оптимизма. "Как же так! - думал он, обхватив голову руками и тщетно пытаясь вслушаться в шелестящую речь. - Почему они твердят одно и то же? Сговорились? Пусть сговорились, но и тогда должны быть хоть какие-то различия! А эти повторяют все слово в слово!"
      - А потом, - продолжала свой рассказ очередная саламандра, - гном по имени Брикл сказал, что лопату нельзя оставлять на ночь в земле, не то наутро из нее вырастет дерево с железным стволом и гладкими, как черенок, ветками. И стал натягивать на лопаты холщовые мешочки, чтобы...
      Услышав эту историю в первый раз, Эдмунд обрадовался и подумал: "Ага! Вот вам и явная нелепица!" Однако Даффл, к большому огорчению короля, подтвердил слова саламандры. "Вообще-то Брикл не глупый, - сообщил он. - Но иногда на него находит. Воображает, что оказался в Нарнии в день творения, тысячу лет назад. Вот тогда, говорят, землица и впрямь плодородила. Оставишь вечером ботинки на улице, а утром, глядишь, они уже корни пустили!"
      - Какая это уже по счету? - устало спросил король, когда саламандра, гордо распушив гребень, покинула комнату вслед за Роджином.
      - Пятая, - вздохнул Крон. Он уже не пытался казаться заинтересованным. - Может, с оставшимися поговорим завтра?
      - Нет, - твердо сказал Эдмунд. - Мы должны закончить сегодня. Впрочем, вы можете идти, я и так знаю все, что нужно.
      Гномы переглянулись и остались. "Даже Даффл не верит в меня, - подумал король. - И как это ни печально, скорее всего, он прав".
      Действительно, шестая и седьмая саламандры только отняли у слушателей время, не добавив к рассказу своих предшественниц ничего нового. Поселили в каменной темнице... не кормили... заставляли плавить медь и кипятить воду... кто из гномов что сказал... кто на кого косо взглянул... Все это король выучил наизусть.
      - Ладно, - сказал он, когда Роджин увел последнюю саламандру. - Номер не прошел. Не знаю, как им это удается, но, судя по их рассказу, все семеро были здесь с самого начала. Тут кроется какой-то подвох, и я обязательно его отыщу, но не сейчас. Завтра. Сейчас я слишком устал. Мне нужно прогуляться. Здесь все-таки очень душно.
      - Хотите, я составлю вам компанию, ваше величество? - спросил Даффл.
      - Нет, спасибо, - сказал Эдмунд. - Лучше покажи мне, где у вас кухня. Я обещал льву принести что-нибудь на ужин.
      Лев облюбовал себе местечко на равнине, в сотне ярдов от гномьего жилища. Там журчал ручей, и пять стройных кленов стояли полукругом. Уже почти стемнело, и Эдмунд легко нашел его по свету костра. Лев сидел у ручья и рассматривал свое отражение в свете факела. Подойдя поближе, король услышал, как он повторяет с тоской: "Чем я хуже, а? Ну чем?" Королю стало неловко, хотя он вовсе не собирался подкрадываться ко льву незамеченным и слушать то, что не предназначено для его ушей. Тогда он остановился, громко позвал: "Эй!" и смутился еще сильнее. Ведь он до сих пор не знал имени льва.
      - Это вы, ваше величество? - резко обернулся лев. - Как ваши дела с саламандрами?
      - Пока никак, - со вздохом признал Эдмунд. - Но, может быть, что-нибудь прояснится завтра.
      - И то верно, утро вечера мудренее, - согласился лев и принюхался. - А что это вы держите в руках, ваше величество?
      - Ах, да... Чуть не забыл. Это мясо. - Король протянул льву большой сверток.
      - М-м-м... Отличное мясо! - одобрил тот. - Думаю, будет просто здорово, если потушить его с капустой, морковкой и стручками фасоли, которыми угостили меня здешние козы.
      Сорок минут спустя король уплетал за обе щеки кусочки нежнейшего мяса и тушеных овощей. От готового блюда исходил такой аромат, что Эдмунд на время забыл об усталости и о неудаче с саламандрами. А потом лев предложил ему чашку чая.
      - Хм... пахнет, как вчерашний, - заметил король. - Но этот почему-то светлый.
      - Все так, ваше величество, - подтвердил лев. - Чай тот же, просто я добавил в него немного козьего молока. А еще - грецких орехов.
      - Очень странный вкус, - сказал Эдмунд, попробовав. - И очень знакомый. Кто-то когда-то угощал меня чем-то подобным. Но кто? И когда?
      В задумчивости он осушил полную чашку и попросил вторую. А следом и третью.
      Внезапно король почувствовал, как тяжелеют его руки и ноги, а в особенности голова - ее так и клонило к земле.
      - Я прилягу на минуточку, - сказал он и едва узнал собственный голос, таким он вдруг стал плавным и мелодичным.
      - Конечно, ваше величество, - ответил лев, голос которого тоже изменился, стал вкрадчивым и как будто неискренним. - Отдохните. Я послежу, чтобы вас никто не потревожил.
      Эдмунд зевнул и лег на спину, подложив под голову руки. Пару секунд он смотрел на звезды, которые от его взгляда разгорались все ярче и ярче. Когда они начали кружить в небе, Эдмунд закрыл глаза.
      И ему приснилось то, о чем он очень хотел забыть.
      
      Никогда еще Эдмунд не боялся так сильно. Даже когда в первый раз услышал имя Аслана. Даже когда с ним заговорил волк Могрим, которого он поначалу принял за статую. Даже когда он стоял, привязанный к дубу, и черный гном тянул его за волосы, открывая шею, а колдунья точила свой жуткий каменный нож. Вжик-вжик-вжик!.. Даже тогда ему было не так страшно, как сейчас.
      Еще бы, сразу три людоеда наседали на него, постепенно оттесняя к скале. Их оскаленные зубы были ужасны. Огромные дубинки с шумом рассекали воздух. Но и Эдмунд сражался отчаянно. Он бросался на людоедов, забыв о страхе. Его подстегивали слова Аслана, сказанные накануне. "Великий Лев мудр, - думал Эдмунд. - Но со мной он ошибся. Я не оступлюсь! Больше - никогда. Я заслужу прощение". И он замахал мечом, как сумасшедший, и вскоре сам начал теснить людоедов, а те, не выдержав такого натиска, обратились в бегство, но Эдмунд догнал их и заколол одного за другим. Потом он огляделся, выискивая среди сражающихся колдунью, и легко нашел ее, ведь она была высокой - выше всех, кто был на поле боя, не считая кентавров и великанов. Пока Эдмунд подбирался к ней, колдунья успела расправиться с одним из леопардов, обратив его в камень прямо в прыжке. После этого она обернулась, присматривая новую жертву и встретилась взглядом с Эдмундом. Колдунья улыбнулась и позвала его:
      - Иди сюда, дрянной мальчишка! Мне не терпится завершить начатое.
      И она помахала ножом, который держала в левой руке, ведь в правой у нее был длинный золотой жезл, ее волшебная палочка.
      Эдмунд, очертя голову, набросился на колдунью. Он то размахивал мечом, то колол им, как шпагой, однако все его удары она виртуозно отражала ножом. Потом колдунья взмахнула волшебной палочкой, но не коснулась Эдмунда, потому что в последний момент он успел отпрыгнуть. Золотой жезл с быстротой молнии чертил в воздухе замысловатые фигуры, но Эдмунду всякий раз удавалось избегать смертельного прикосновения.
      - Ты утомил меня! - сказала колдунья дрожащим от негодования голосом. - Сейчас ты умрешь!
      Она сделала обманный замах, надеясь, что ее противник, уклоняясь от волшебной палочки, уйдет вправо и каменное лезвие достанет его шею в том месте, где она не защищена доспехами. Однако Эдмунд, вместо того чтобы уклониться, присел под ее рукой, а потом шагнул вперед и оказался рядом с колдуньей. Ему оставалось лишь нанести удар, взмахнуть мечом и поставить кровавую точку в этой войне. Колдунья тоже понимала это, в ее расширившихся глазах застыл ужас. Она уже не успевала защититься или убежать, единственное, что она могла сделать в отпущенные ей доли секунды, это сказать свое последнее слово. И она сказала - яркие красные губы шевельнулись на снежно-белом лице, произнося одно-единственное слово. Услышав его, Эдмунд вздрогнул и, вместо того чтобы обезглавить колдунью, перерубил пополам золотой жезл в ее руке.
      А в следующее мгновение ему пришлось упасть ничком и откатиться в сторону, чтобы не угодить под шипастые каблуки двух сражающихся великанов. Когда он пришел в себя, колдунья была уже далеко.
      Если бы кто-нибудь спросил Эдмунда, что за слово сказала колдунья и почему оно подействовало на него, словно удар дубины, он ответил бы, что не слышал никаких слов. Шутите? В таком-то грохоте! Это было бы правдой только отчасти. Вокруг действительно стоял такой шум, что можно было запросто не услышать собственный крик, но шепот колдуньи он прекрасно расслышал.
      Она сказала: "рахат-лукум".
      
      - Ваше величество! Да проснитесь же, ваше величество! Ох, и зачем я отпустил его одного? А ты куда смотрел, толстолапый?
      - Еще раз назовешь меня толстолапым...
      - Да отстань ты, не до тебя! Ну ва-а-а-а-а-аше величество!
      Голоса казались слабыми и далекими, при желании их можно было не замечать, но вот это потряхивание на слове "ва-а-а-а-а-аше" сильно раздражало Эдмунда. А потом его и вовсе отхлестали по щекам, так что хочешь не хочешь пришлось вмешаться.
      - Не бейте меня, - сказал Эдмунд. - Я все-таки ваш король.
      - Слава Аслану! - пробормотал Даффл. - Ваше величество! Простите, что пришлось надавать вам пощечин, можете меня наказать, но я уже не знал, как еще вас разбудить.
      - Я что, снова стонал во сне? - спросил король.
      - Какое там! - сказал гном. - Вы кричали так, будто вас режут на кусочки, уж извините за прямоту.
      - Скажешь тоже! - сердито буркнул лев. - Ну, может, вскрикнул пару раз, так, слабенько.
      - Слабенько? - возмутился Даффл. - Да я бежал на этот крик от самого холма! А у тебя, толстолапый, видать, со слухом не в порядке!
      - Я же сказал, - зарычал лев, - не смей называть меня так!
      - Тише, тише, не ссорьтесь! - попросил Эдмунд. Он открыл глаза и застонал. - Ох-хо-хо! Не голова, а колокол! Признайся, Даффл, зачем ты лупил по ней молотком?
      - Ничего подобного, - серьезно ответил гном. - Вот, выпейте воды, ваше величество, и вам полегчает.
      - Спасибо, - поблагодарил король, сделав несколько глотков из фляги. - Наверное, мне нужно еще поспать?
      - Да, ваше величество, но только не здесь, а... - Даффл покосился на льва, - в каком-нибудь безопасном месте.
      - Что за глупости? - вскинулся лев. - Пусть остается. На свежем воздухе самый крепкий сон.
      - Только не у его величества! - парировал гном. - У него от твоего воздуха одни кошмары.
      Он помог королю подняться и, придерживая, повел к холмам. Эдмунд едва соображал. Он смутно помнил, как поднимался по веревочной лестнице (кажется, Роджин и Брикл просто втащили его наверх), как его вели по коридору, а он все просился полежать на холодненьком и гладеньком полу, и как в конце концов его уложили в жаркой комнате на что-то очень жесткое и оставили в покое.
      Когда Эдмунд проснулся, солнце стояло в зените. "Странно, - подумал король, - мне-то казалось, я в подземелье у гномов, где нет ни одного окна, откуда бы здесь взяться солнцу? Однако вот оно, даже сквозь веки светит, а уж как припекает!" Король осторожно приоткрыл глаза и тотчас осознал свою ошибку. Вместо неба он увидел над головой неровный серый потолок и понял, что лежит в каморке Даффла, и под ноги ему кто-то заботливо подставил табурет, потому что гномье каменное ложе вообще-то коротковато для человека, а тепло и свет, которые он чувствовал, исходят не от солнца, а от... саламандр! Смертельно опасных и враждебно настроенных созданий! "Да как они могли оставить меня, спящего, наедине с этими тварями!" - возмутился Эдмунд, но повернув голову, увидел, что нет, не наедине. Верный Даффл был рядом, сидел прямо на полу между королем и саламандрами, прислонившись спиной к ножке каменного стола и уронив голову на грудь. Видимо, всю ночь охранял королевский покой, а под утро не выдержал, задремал.
      Эдмунду стало стыдно за то, что он плохо подумал о гноме. "Бедняга! - вздохнул он. - Вынужден спать на полу, потому что их величество занял всю мебель". Король уже хотел разбудить гнома и сказать, чтобы перебирался на свое законное место - досыпать, но тут за изголовьем кровати послышался чей-то шепот.
      - Теперь ты, Аджхапур, - сказал сухой потрескивающий голос. - Раздели с нами знание и опыт.
      - Но мне показалось, молодой король шевельнулся, - возразил голосу... как будто он же.
      - И что с того? Даже если он проснулся, нам-то что за беда? Король неверных - все равно неверный, его грубое ухо не различит нашу речь, после того как мы замкнули круг гармонии, - снисходительно заметил... все тот же голос.
      "Саламандры! - догадался король. - Никогда не угадаешь, кто из них говорит - голоса-то одинаковы. Но шепчутся обо мне, надо бы послушать. Ох, не нравится мне это!" И Эдмунд, что называется, обратился во слух, даже дышать почти перестал.
      - Однако я слышал, что иногда и неверные слышат гармоничную речь, - сказала какая-то из саламандр.
      - До чего же ты упрям, Аджхапур, - вздохнула другая. - Да, такое возможно, но только у тех неверных, чей слух обострен снадобьем особого рода, сколь чудодейственным, столь и губительным. Никто в этой варварской стране не сумеет изготовить ничего подобного! Так что перестань тратить наше время и открой нам свои мысли.
      - Хорошо, - согласился некто, отзывающийся на имя Аджхапур. - Приготовьтесь разделить со мной гармонию. Я открыт.
      В следующее мгновение с Эдмундом произошло нечто удивительное. Только что он лежал на спине и чувствовал, как затекают сложенные на край табурета ноги, и вдруг - хлоп! - и он уже упирается в пол брюшком и всеми четырьмя лапками, его хвост плавно изгибается, задавая ритм гармонии, а вокруг него полыхает золотистое пламя.
      "Ого! - удивился король. - Похоже, я стал саламандрой!"
      Он поднял плоскую мордочку и удивился еще сильнее, потому что увидел как какой-то великан загородил дверной проем.
      "Кто это?" - спросил Эдмунд непривычным, свистящим голосом, и услышал, как зашумели его недавние соседи по кругу: "Для гнома он слишком велик". "Смотрите, у него нет бороды!". "Может, это самка гнома?"
      Потом великан воскликнул: "Прекратите шипеть! Да, я человек, сын Адама и король Нарнии, и как король я требую уважения к себе!", и Эдмунд понял, что смотрит... на самого себя.
      "Ох, до чего же я, оказывается, большой и страшный, если смотреть с пола!" - подумал Эдмунд-саламандра. Хотя на самом деле ему было не страшно, а весело, и когда Эдмунд-человек спросил: "Что, всех семерых?", он вместе со всеми несколько раз повторил "Нет, только меня! Меня! Меня!", и захихикал, когда король выбежал из комнаты.
      Спустя некоторое время они снова встретились, уже в другом месте. Король сидел за столом, по бокам от него сидели два гнома. Гномы откровенно скучали, да и у короля был бледный вид и неуверенный голос, когда он попросил:
      - А теперь расскажи нам все, что случилась здесь, после того как Даффл принес тебя в свое жилище.
      Эдмунд-саламандра смотрел на них снизу-вверх, но ощущал при этом такое превосходство, как будто это он сидит за столом, а король неверных и два глупых карлика пресмыкаются перед ним.
      - С удовольствием, - прошипел он и добавил, не скрывая издевки: - ваше величество...
      И он рассказал все, что от него требовали, и покинул комнату, гордо распушив гребень и посмеиваясь про себя: "Глупцы! Хотите уличить меня во лжи? Попробуйте! Спрашивайте на здоровье, сколько рубинов мне дали на третий день, и какого числа полоумный Брикл зарыл в землю пять золотых монет, а потом несколько часов скулил над ними, утверждая, что исполняет "песнь Аслана", и где я был той ночью, когда на руднике отчего-то загорелись тачки... Ха-ха-ха! Спрашивайте, о чем хотите, кроме... Нет, нет, они слишком глупы для этого! Они никогда не догадаются спросить о..."
      Но тут все опять переменилось. Эдмунд почувствовал, что лежит на каменной кровати и изо всех сил сдерживает рвущийся наружу крик. "Только бы не закричать! - думал он, слушая, как гулко стучит сердце. - Только бы они не догадались, что я все о них знаю! Эх, все-таки всполошились..."
      Действительно, за изголовьем кровати послышалась какая-то возня и недовольное шипение. "Что такое, Аджхапур? Почему ты вышел из круга раньше времени?" - спросил кто-то. "Не знаю. Мне показалось, чужое присутствие нарушило гармонию". "Что ты имеешь в виду? Что в круг вошел кто-то из посторонних? Кто?! Этот храпящий карлик? Или его скудоумный король? Ха! Никогда не слышал ничего смешнее!"
      "Пусть так, - подумал Эдмунд. - Пусть считают себя венцом творения, а всех остальных - уродцами и глупцами. Пусть думают, что неуязвимы. Зато я узнал, почему все они говорят одно и то же и вообще ведут себя, как одно существо. Они действительно становятся единым целым, когда замыкают круг. Постигают гармонию, так вроде бы они это называют. Каждый из них по очереди становится всеми остальными, а все остальные - им. Ох, как же это сложно!.. Никогда бы не разобрался, если бы не попробовал на собственной шкуре! Но ведь я действительно прожил кусочек жизни этого Аджхапура. Видел его глазами, слышал его ушами и думал его маленькой, но очень самоуверенной головкой... Жаль, не додумал последнюю мысль. Но ничего, теперь я точно знаю, что они чего-то боятся. И будь я проклят, если не выясню - чего!"
      
      
      Глава седьмая. Сьюзен колет орешки.
      
      Хотя Сьюзен никогда в этом не признавалась, иногда она жалела, что дверца платяного шкафа в доме профессора Керка открывалась в Нарнию, а не в расположенный южнее Тархистан. Сама королева еще не выбиралась дальше соседней Орландии, но роскошная одежда тархистанских послов, их щедрые дары и удивительные рассказы - все это кружило ей голову и пробуждало мечты о лучшей, более легкой и красивой, жизни. Из всех подарков, преподнесенных от имени Тисрока (да живет он вечно, как это принято говорить), ей больше всего нравился паланкин с изумрудным пологом. Время от времени - разумеется, когда никто этого не видел, - Сьюзен забиралась в него и, утопая в мягких расшитых подушках, воображала себя не королевой Нарнии, одной из четырех, а влиятельной тархиной, единственной и неповторимой. Она представляла, как четверо носильщиков влекут ее через площадь, окруженную садами и дворцами (о которых пока знала лишь понаслышке), следом шествуют музыканты, пажи и служанки, несущие на головах серебряные подносы с виноградом, гранатами, персиками и хурмой, а впереди идут вооруженные до зубов охранники и кричат: "Дорогу! Дорогу прекрасной тархине Сьюзен, невесте нашего наследного принца!"
      Да, да, к чему скрывать, порой ей грезилось и такое. Ведь девочки вообще довольно рано начинают думать о замужестве. Конечно, успокаивала себя Сьюзен, все это случится еще нескоро, если случится вообще, а пока... Королева вздохнула. Из всего, что она себе навоображала, пока что у нее был только паланкин - к слову сказать, не такой уж удобный, когда посидишь два часа с поджатыми ногами - и единственное блюдо с фруктами: яблоки, груши, чернослив - и ни одной виноградинки! Носильщиков заменяли леопарды, совершенно не приспособленные для этой работы, а место охранников занимал упрямый олень, за всю дорогу не проронивший ни слова. Разговаривать с леопардами тоже не получалось: они все время оборачивались на голос королевы и сбивались с шага, отчего паланкин начинал раскачиваться, как та лодка, на которой они переплыли Великую реку.
      Первое время дорога вела их на север. Сьюзен пряталась от солнца за задернутыми занавесками, но крики чаек и влажный ветер с запахом соли напоминали о близости моря. Там где в берег вдавался узкий залив, напоминающий очертаниями трубящего слона, они повернули на северо-запад и поехали по опушке леса, держась все время в тени деревьев. Теперь королева могла откинуть полог, не опасаясь, что ее нежная кожа станет оранжевой от загара, а то и вовсе начнет шелушиться. Однако Сьюзен по-прежнему скучала. Немного поразмыслив, она придумала, как вызвать на разговор своего молчаливого спутника, так чтобы не пострадало ее королевское достоинство. Для этого королева сперва спрятала под подушку серебряный ножичек, которым резала фрукты, затем озадаченно пробормотала: "Куда же он запропастился?" и только потом, будто нехотя, позвала:
      - Эй, Острый Рог! - А когда олень обернулся, пожаловалась, театрально двигая бровями: - Нигде не могу найти нож. Ты не поможешь мне разрезать грушу?
      Олень серьезно кивнул и приблизился к королеве. Он наклонил голову к правому плечу и прищурился, словно игрок в городки, готовящийся бросить биту, и вдруг резко махнул рогом. Вжикнул рассекаемый воздух, горячий порыв взметнул волосы Сьюзен. Она бы, наверное, закричала, если бы сразу поняла, что произошло, но ей понадобилось на это целых две минуты. Все это время королева молчала, уставившись на половинки груши, лежащие на ее ладони, на две абсолютно равные половинки, потом с опозданием вздрогнула и произнесла:
      - Теперь понятно, почему тебя зовут Острый Рог. Хочешь? - Она протянула оленю несчастную грушу.
      - Благодарю, - ответил тот и осторожно взял губами одну половинку.
      Сьюзен в нерешительности посмотрела на вторую и положила ее обратно на блюдо, а липкую от сока ладонь вытерла платком. Острый Рог шагал рядом с паланкином, глядя прямо перед собой, и что-то тихонько мычал, не разжимая губ. На его лицо вернулось привычное озабоченное выражение.
      - Что ты напеваешь? - спросила Сьюзен.
      Олень взглянул на нее и ответил:
      - Одну старую песню.
      - Спой мне, - кротко попросила королева. - Обожаю старые песни.
      Некоторое время Острый Рог молчал, с каждым шагом становясь все задумчивее, наконец, когда Сьюзен уже была готова повторить свою просьбу, неожиданно запел очень тихим и низким голосом:
      - Кам, кам, каммала,
      Если беда пришла,
      Спой: каммала, кам, кам -
      И закуси удила.
      Каммала, кам, кам,
      Нас не сломить врагам,
      Плечо к плечу, спина к спине -
      Мы встанем рога к рогам.
      Каммала, кам, кам,
      Ну, а если маху дам,
      Не плачь обо мне, ведь ты тоже знаешь,
      Что уготовано нам.
      Каммала, кам, кам,
      Я буду ждать там,
      В конце пути на большой поляне,
      Где встретит меня Аслан.
      Олень допел и замолчал, опустив голову. Большие карие глаза блестели. Королеве очень хотелось его погладить, но она не решилась. Только спросила:
      - Ты думаешь о Легкой Поступи? О своей подруге?
      - Да, - сказал Острый Рог. - Я хочу отомстить за нее.
      - Мы обязательно отомстим, - пообещала Сьюзен и провела рукой по оперениям стрел.
      Олень не ответил, и она спросила снова:
      - А что такое каммала?
      Прошло не меньше минуты, прежде чем Острый Рог заговорил.
      - У этого слова много смыслов, - сказал он. - Это и жизнь, и смерть. И трава, которая растет на склонах гор, утром - серая, как пепел, а днем - сверкающая, точно изумруд, потому что травинки разворачиваются навстречу солнцу. И порыв западного ветра, после того как неделю дул северный. И состояние полудремы, когда непонятно, спишь ты или уже проснулся. И много чего еще. Наверное, я плохо объясняю.
      Королева покачала головой. На ее памяти это была самая длинная речь, произнесенная оленем.
      - Мне кажется, я поняла, - сказала она. - Каммала - это все, что меняется.
      Острый Рог обдумал ее слова и кивнул.
      - Да. Все, что меняется. Наши женщины поют каммалу, когда укладывают спать оленят. Чтобы они быстрее росли, - сказал он и снова погрузился в задумчивость.
      Сьюзен не стала ему мешать.
      Когда они добрались до северной оконечности леса, солнце уже клонилось к закату. Его лучи как будто стлались по земле, и каждая травинка отбрасывала тень длиною в ярд. За лесом начиналась травянистая равнина, окаймленная далеко на севере горным хребтом. А впереди, в миле или двух, бежала с запада на восток река с забавным названием Шрибл. Здесь королева решила остановиться на ночлег.
      Острый Рог помог ей освободить леопардов от ремней, которыми крепились носилки, натаскал из леса целую копну сушняка, орудуя рогами, словно вилами, а потом вдруг попросил королеву отпустить его до утра. На вопрос Сьюзен, куда это он собрался, олень ответил, глядя в сторону:
      - Домой. Осталось меньше половины пути. Я успею дойти туда и вернуться к рассвету.
      - Но зачем? - допытывалась королева.
      - Волки, - просто ответил он. - Они явятся через час или около того. Они всегда приходят на вечерней заре. И уходят, как только получат добычу.
      - Но ты же не успеешь домой к их приходу. Ты ничем не сможешь помочь своим.
      - Знаю. Но я хочу быть вместе с племенем в трудную минуту. Я хочу проводить тех, кто отправится на большую поляну в эту ночь.
      - Тогда возьми меня с собой.
      - Нельзя. Вам нужно отдохнуть.
      - Это тебе нужно отдохнуть! - воскликнула Сьюзен. - Посмотри на себя! Сколько ты уже не спал?
      - Неважно...
      - Нет, важно! Выбирай, либо мы вместе идем, либо вместе остаемся.
      - Хорошо. - Олень вздохнул. - Я остаюсь.
      Сьюзен долго собиралась с силами прежде чем задать следующий вопрос.
      - Скажи, а... - неуверенно начала она. - Если бы мы не тратили время на... Я имею в виду паланкин и все остальное... Если бы выехали сразу, как ты предлагал, тогда... Тогда бы мы...
      - Нет, - ответил олень и впервые за время разговора взглянул в глаза Сьюзен. - Мы бы все равно не успели. Я один - возможно. С вами - нет. Скорее всего, я просто загнал бы себя, но мы бы опоздали в любом случае. Вам не в чем себя винить, ваше величество.
      "Легко сказать, не в чем винить", - думала королева час спустя, невидяще глядя на шелковый верх паланкина... который, кстати, совершенно перестал ей нравиться. Пусть олень сказал правду, и они при всем желании не успели бы до прихода волков, Сьюзен все равно винила себя. Ведь, выбирая между поездкой верхом и паланкином, королева даже не задумалась о тех, кто будет ранен... или даже убит, из-за того что она предпочла скорости удобство. Как можно быть такой эгоисткой! Королева чувствовала, как хорошее в ее душе борется с плохим. Эта борьба, начавшаяся еще днем, в замке, когда Сьюзен чуть не разрыдалась, обнимая повисшую на ее шее Люси, грозила затянуться, ведь так бывает всегда, когда встречаются два примерно равных по силе противника.
      "Хуже всего, - печалилась королева, - что придет утро, и все опять переменится. Солнце высушит слезы, и я стану такой же капризной и вредной, как всегда. Или... уже не стану? Ох, до чего же тут душно! И еще эти подушки!"
      Она откинула полог и выбралась из паланкина, решив, что небольшая прогулка поможет ей заснуть. Ночной ветерок приятно обдувал лицо, а трава под ногами была нежнее самых мягких подушек. Звезды ярко светили в безоблачном небе, а на западе серебрился остророгий месяц. Он висел довольно низко над каким-то холмом. Вернее, заметила Сьюзен, приглядевшись, над двумя холмами, просто один из них загораживал другой. В следующее мгновение она передернула плечами. Бр-р-р, ну и соседство! Ведь это были те самые холмы, между которыми, если смотреть от Фонарного Столба, скрывался замок Белой Колдуньи! Днем с того места, где стояла Сьюзен, замок был виден как на ладони. Даже сейчас, при лунном свете, королева могла бы пересчитать все его башни и шпили. Сьюзен глядела в сторону замка, пока у нее не заслезились глаза. Королева моргнула, а когда снова посмотрела на запад, ей почудилось, будто какая-то тень перечеркнула небо сверху-вниз, на мгновение загородив собой месяц. Очертаниями тень напоминала сложившую крылья птицу, но, разумеется, никак не могла быть ею. Ведь если Сьюзен разглядела ее на таком расстоянии, это должна быть птица величиной с дом. "Ну вот, мне уже мерещится! Пора спать", - решила королева и вернулась на свое роскошное ложе. Однако она еще долго не могла заснуть. Ворочалась с боку на бок на шелковых подушках и все думала о мрачном замке, о его коварной хозяйке и о волках, с которыми ей предстоит сразиться завтра. От всех этих мыслей королеве было не по себе, и, чтобы успокоиться, она тихонько затянула колыбельную наподобие тех, что поют мамы-оленихи своим деткам, только с другими словами.
      - Кам, кам, каммала,
      Сьюзен вредная была,
      Думала о себе одной,
      Но эта пора прошла.
      Каммала, кам, кам,
      Я клянусь вам, вам,
      Что стану добрей ко всем,
      Только не к врагам, - пропела королева и наконец заснула.
      На другой день они тронулись в путь сразу после завтрака и достигли берега реки до того, как солнце начало припекать. Шрибл оказался очень быстрой, но не такой уж глубокой рекой. На мелководье, куда привел их Острый Рог, сквозь стремительный поток воды были видны разноцветные обкатанные камушки. Если бы не брызги, Сьюзен могла бы перейти по ним через речку, не замочив подол. Но поверхность воды бурлила и пенилась, как кипяток в чайнике, и когда королева перебралась на другой берег, ее ярко-зеленое платье до самых коленей потемнело от воды.
      За рекой начиналось ущелье. Две скалистые гряды уходили на северо-запад, а между ними тек ручей, впадающий в Шрибл выше по течению. Сьюзен подумала, что эта дорога как нельзя лучше подходит для сегодняшнего путешествия: близость ручья и тень от скал помогла бы путникам перетерпеть дневную жару, однако олень двинулся направо, в обход ущелья. На вопрос королевы, почему он выбрал этот путь, Острый Рог ответил, что лучше не беспокоить попусту местных жителей, и Сьюзен вспомнила, что где-то в этих краях обитают великаны. Если это то самое место, подумала королева, тогда олень прав. Ведь у великанов известно какой нрав. Заметят путника - и ну швырять в него камнями, причем не со зла, а шутки ради. А не заметят, так того хуже: просто растопчут.
      Дорога медленно взбиралась в горку, солнце так же неспешно ползло к зениту. Справа, насколько хватало взгляда, простиралась пустошь, розовая от вереска и седая от ковыля, слева тянулось, мало-помалу отступая, мрачное ущелье. Ни то, ни другое не радовало глаз, вдобавок леопарды, приноровившись бежать бок о бок, больше не сбивались с шага, и паланкин уже не ходил ходуном, как вчера, а лишь покачивался мягко, точно колыбель. Ничего удивительного, что Сьюзен, плохо спавшая этой ночью, вскоре задремала. Она проспала два или три часа и проснулась слегка раздраженной, как это бывает с теми, кто засыпает среди дня в душном помещении.
      - Острый Рог, - сердито позвала королева. - Ты, кажется, говорил, что твой дом уже близко. Обещал, мол, до рассвета успею туда и обратно. Где же он?
      - Вы были правы, а я ошибался, - ответил олень без тени улыбки или сожаления. - Хорошо, что не отпустили меня. - Он встряхнул рогами, указывая на что-то. - Вон мой дом. Третий отсюда, за частоколом.
      Сьюзен тотчас высунулась из-за занавесок. Сперва она увидела гору, ее обращенный к дороге склон был пологим и весь порос соснами, кроме одного места, где желтоватый камень поднимался почти отвесно. С вершины камня спускалась серебристая ниточка-змейка и королева решила, что это, должно быть ручей. Внизу королева разглядела что-то вроде стены, которая начиналась у подножия горы, изгибалась плавной дугой, но тут неожиданно обрывалась. Из-за стены торчали острые верхушки каких-то шалашей.
      - Разве это дома? - прыснула Сьюзен. - Больше похоже на гномьи шляпы! А этот заборчик... Ты сказал, частокол, да? Можно подумать, кто-то закопал в землю коробку заточенных карандашей. И вообще, какой прок от забора, который только с одной стороны?
      - Мы не успеваем, - ответил Острый Рог. - Стараемся, но не успеваем. Нужно три-четыре дня, чтобы достроить частокол. А работников с каждым днем все меньше.
      После этих слов Сьюзен расхотелось шутить. Острый Рог умел говорить очень просто об очень сложных вещах. "Все это в прошлом, - пообещала королева оленю, но только мысленно, потому что не решилась сказать этого вслух. - Волки больше никому не сделают больно. И ни один олень из твоего племени не отправится пастись на большую поляну сегодня ночью".
      Остаток пути королева провела за задернутыми занавесками. Неизвестно, чем она там занималась, но когда выбралась из паланкина, Сьюзен выглядела опрятной и свежей, словно и не провела в дороге почти два дня.
      Вблизи заборчик оказался настоящим заборищем, а карандаши - огромными сосновыми бревнами, втрое выше Сьюзен, с остро заточенными верхними концами. "Ясно, частокол, - это колья, которые торчат часто, - догадалась королева. - Ох, и острые же у них верхушки! Тому, кто попытается перелезть через них или перепрыгнуть, не поздоровится. Жаль, что забор готов только наполовину".
      Рядом с тем местом, где обрывалась стена из бревен, вовсю кипела работа. Четыре оленя катили новое бревно, еще четыре - трамбовали копытами землю вокруг недавно врытого, а какая-то белка, взобравшись на его верхушку, указывала двум кротам, где им копать новую яму. Впрочем, кроты, кажется, не обращали на нее внимания. Белка досадливо крикнула им что-то, огляделась по сторонам и, заметив Сьюзен в великолепном платье и короне, с распущенными волосами до пояса и луком через плечо, радостно запрыгала на месте, о чем-то громко тараторя.
      Олени оставили работу, чтобы поприветствовать королеву. Маленькие оленята и их мамы спешили от домов-шалашей. Сьюзен встречали с должным почтением и припадали на колени, так же как Острый Рог во дворце, но в глазах у многих читалось недоумение. Наконец один из оленей спросил напрямик:
      - Но, ваше величество, где же Верховный Король Питер?
      - Или другой ваш брат, король Эдмунд, - поддакнул кто-то из толпы.
      Сьюзен, до этого приветливо улыбавшаяся, вздохнула так, что показалось - зашипела. Поскольку поняла, что ей еще не раз придется доказывать, что в бою она, девочка, не уступает братьям.
      - Я могу поручиться, что ее величество... - заговорил Острый Рог, но королева остановила его взмахом руки.
      - Ну, хорошо, - промурлыкала она. - Только соберитесь все вместе, чтобы мне не пришлось объясняться с каждым по отдельности.
      Сьюзен сняла лук с плеча и зашла за частокол. В центре оленьего поселения чернел след от большого костра. Тростниковые шалаши располагались по кругу на одинаковом расстоянии от него. К слову сказать, отсюда они не казались такими забавными. Почти над каждым шалашом на высоком шесте красовались оленьи рога. Сначала Сьюзен нахмурилась, решив, что это рога погибших членов племени, но стоящий сзади Острый Рог шепнул ей: "А вот и мои, я сбросил их позапрошлой весной", и она успокоилась. "Я могла бы догадаться, - подумала королева. - Ведь вот же он, сточенный правый рог. Правда, не такой острый, как теперь". Она окинула поселение пристальным взглядом и остановилась на ручье, струившемся по трещине в желтом камне. Собравшиеся вокруг олени молча следили за ней, кто с любопытством, а кто с недоверием.
      - Эй, белка, - позвала Сьюзен, не отводя глаз от сверкающей на солнце водяной струи. - Как там тебя?
      - Меня зовут Искорка, моя королева, - сказала подскочившая белка. - Это потому что...
      - Ш-ш-ш! - сказала Сьюзен. - Тебе не жаль для своей королевы пять орешков?
      - Для вас, ваше величество? Конечно нет! Хоть пять, хоть шесть, хоть... что там дальше? Простите, я не очень-то сильна в счете. Самых крупных, самых наивкуснейших, самых...
      - Спасибо, - перебила белку королева. - Но постарайся, чтобы их было ровно пять. И бери лучше те, что помельче.
      - Хорошо, ваше величество! Вы и моргнуть не успеете, я принесу их вам, - воскликнула Искорка, срываясь с места.
      - Не мне, - крикнула вдогонку Сьюзен. - Лучше... Да постой же, торопыга! Скажи, ты можешь взобраться на этот желтый камень?
      - Конечно! - белка остановилась и комично пожала плечами. - Там наверху большая площадка, и растет чертополох, и бежит ручей, и...
      - Да, да! - поспешно вставила королева. - Ручей-то мне и нужен. Брось орехи в ручей.
      - Орехи? В ручей? Но зачем?
      - Потому что я так прошу, - отрезала Сьюзен. - Брось их как можно дальше от обрыва, один за другим. а после подай мне знак.
      Спустя минуту белка, набравшая полный рот орехов и оттого непривычно молчаливая, уже взбиралась на скалу. Она прыгала по крошечным уступчикам, не различимым с такого расстояния, и действительно в этом момент была похожа на маленькую рыжую искорку.
      Еще через некоторое время она снова показалась на склоне и запрыгала теперь уже вниз, вопя во весь голос:
      - Я бросила, бросила, ваше величество! Один за другим, как вы просили. Сейчас, сейчас они полетят с обрыва, моя царица!
      - Спасибо, - прошептала Сьюзен, прищурив левый глаз. - Только я королева, а не ца... - она выпустила первую стрелу, потянулась за второй и закончила: - рица.
      - Ритца! - выдохнул кто-то за ее плечом.
      Всего за пару секунд королева отправила в сторону ручья пять стрел, потом вздохнула: "Я же просила пять!" и добавила к ним шестую. Закончив стрелять, Сьюзен опустила лук и застыла, ни на кого не глядя и ни с кем не разговаривая.
      Толпящиеся вокруг олени, напротив, оживленно перешептывались. "Что это она делала?" - говорили они. "Понятно что! Стреляла из лука по орехам". "Да ну, они же маленькие, а вода падает быстро". "И все-таки ей, кажется, удалось расколоть один". "А я видел как будто два". "Полно врать, чего тут увидишь? До скалы пять дюжин шагов, а ручей так и сверкает". "А я говорю, что видел!"
      Тут спорщики замолчали, потому что к королеве приблизились два олененка, посланные следить за ручьем и вылавливать все, что принесет течение. Один передал Сьюзен собранные стрелы, другой высыпал на землю перед ней шесть орехов. Вернее, двенадцать половинок, потому что все орехи были расколоты.
      Ропот в толпе усилился, но теперь вместо недоверия в нем звучал чистый восторг. Раздался всего один недовольный возглас: "А может, это белка расколола, покуда держала во рту?", но он тут же сменился другим: "Ой, ой, я же пошутил! Прекратите меня щипать!".
      - Благодарю за преподанный урок, - сказал Острый Рог и величественно поклонился.
      Прочие олени присоединились к нему. В суматохе никто не заметил, как из толпы вышел совсем маленький олененок с ярко-алой розой в зубах. Неуверенно ступая, он подошел к Сьюзен и тоже попытался поклониться, но вместо этого растянулся на животе.
      Королева рассмеялась и, присев рядом, помогла олененку подняться.
      - Как тебя зовут, крошка? - спросила она.
      - Резвое копытце, - ответила одна из олених.
      - Это ваш сын? - улыбнулась ей Сьюзен. - Он очарователен.
      - Согласна, ваше величество, - сказала та. - Но он не мой сын. Его мать - Легкая Поступь. Она...
      - Знаю, - пролепетала королева и подняла глаза на Острого Рога.
      Тот спокойно ответил на ее взгляд, а когда обратил свой взор на олененка, большие карие глаза засветились от нежности.
      - Возьмите цветок, - попросил олень. - Малыш сам выбирал его для вас.
      - Спасибо, - с чувством поблагодарила Сьюзен. - Он очень красивый!
      Вскоре подоспело угощение. По понятным причинам олени не употребляли в пищу мяса, но и запеченный в золе картофель, и голубцы из капусты, риса и грибов, и овощное рагу очень понравились королеве. Сидя в паланкине на мягких подушках и купаясь в атмосфере всеобщей заботы и почтения, Сьюзен лакомилась сладкой земляникой и думала, что она, пожалуй, не уступает по вкусу винограду. Да и сама Нарния, если разобраться, ничем не хуже Тархистана.
      Однако день неумолимо подходил к концу, и Сьюзен, несмотря на собственное благодушное состояние, не могла не замечать, как тревога постепенно охватывает окружающих. Как они подолгу вглядываются в даль и все чаще подбрасывают хворост в костер, который и так полыхает слишком ярко для едва народившихся сумерек. Потом один из оленей, кажется, тот самый, который интересовался насчет Верховного Короля Питера, подошел к Сьюзен и спросил, не стоит ли увести женщин и детей в безопасное место, как это делалось прежде. В ответ королева только фыркнула и пожала плечами. "Вы видели, как я стреляю, - говорил ее взгляд. - Если и это вас не убедило, что ж, поступайте, как знаете". Олень нерешительно потоптался на месте и отправился за новой охапкой хвороста.
      Но вот солнце наполовину скрылось за горизонтом, окрасив алым часть небосвода, а значит пришла пора для серьезных приготовлений. Все разговоры смолкли. Каждый спешил занять отведенное ему место. Белка взобралась на высокий шест, чтобы заранее предупредить о появлении волков. Специально для Сьюзен олени сделали помост из сосновых бревен и установили его между частоколом и костром, чтобы высокое яркое пламя стало дополнительной преградой для нападающих. Взрослые олени-самцы выстроились перед помостом широким полукругом, образовав барьер из рогов. Самки и оленята, которых этим вечером решено было оставить в поселении, сбились в кучу позади, у самого частокола. Здесь тоже было тихо, только временами какая-нибудь олениха начинала напевать, успокаивая напуганного ребенка:
      - Каммала, кам, кам,
      Ты увидишь все сам,
      Нашей красавице-королеве
      Не только орешки по зубам.
      Сьюзен, конечно же, льстило такое внимание. Она и сама думала, что выглядит очень эффектно, стоя на возвышении на фоне темнеющего неба, с развевающимися волосами и с луком в левой руке, окруженная с двух сторон леопардами, ее персональными охранниками. Ах, как жаль, что ее не видят сейчас прославленные братцы! Уж они-то наверняка давно покончили свои дела с пчелами и ящерицами и теперь вертятся перед зеркалом, выбирая, в чем будут танцевать на завтрашнем Летнем празднике.
      Тут ход мыслей королевы нарушил истошный вопль белки.
      - Волки, волки идут! - надрывалась Искорка, подпрыгивая на шесте. - Они так мчатся, просто летят! Их много: я вижу двоих, еще двоих, и еще... несколько. Они будут здесь через минуту! Нет, через полминуты! Ой! Они уже здесь!
      Действительно, не успело смолкнуть эхо от беличьего крика, как из-за недостроенного участка частокола выскочили две тени. Они и вправду неслись так быстро, словно летели, и вместе с тем двигались так плавно, скользя у самой земли, будто плывут. Тут уж и Сьюзен занервничала. Вам известно, что ей уже доводилось встречаться с волками и даже спасаться от одного из них, забравшись на дерево, но те волки не были ни такими быстрыми ни такими... страшными. "Какие же они жуткие! - подумала королева. - Сами черные, как ночь, а глаза - как маленькие луны: желтые, блестящие!" Однако ее рука не дрогнула, когда пришло время спустить тетиву - раз и другой.
      По ряду оленей пронесся одобрительный гул, когда волки рухнули на землю, пораженные один в грудь, другой в горло. Но ликование длилось недолго, всего пару секунд, а потом волки, к удивлению и ужасу Сьюзен, поднялись с земли, и один из них перекусил стрелу зубами, а другой просто смахнул лапой, будто приставшую к шерсти соломинку, после чего оба продолжили свой пугающий и чарующий бег.
      - Этого не может быть! - пробормотала Сьюзен. - Они не должны были встать!
      Однако ее глаза говорили об обратном. Волки неслись вперед как ни в чем не бывало, хуже того, вслед за первой парой из-за поворота появилась вторая. Королева взяла себя в руки и выпустила четыре стрелы быстрее, чем вы успели бы сосчитать до четырех. Каждая стрела нашла свою цель. Все волки упали замертво, а один даже перекувырнулся через голову, да так неловко, что наверняка свернул себе шею. Однако спустя мгновение все четверо снова были на ногах. Теперь лишь считанные ярды отделяли нападавших от помоста Сьюзен и обступивших его оленей.
      Но именно на этих ярдах был разведен костер, и первого же волка, рискнувшего перемахнуть через него, Сьюзен подстрелила влет. Волк рухнул в пламя, подняв целый сноп искр, отскочил назад и завопил. Именно завопил, а не завыл, как это делают обычные волки, когда им бывает очень больно. Волк стал кататься по траве, сбивая пламя, от его черной шерсти струйками поднимался дым, а в желтых глазах застыло почти человеческое выражение обиды и ненависти.
      Остальные волки пустились в обход костра: двое слева, один справа, а еще шестеро чудовищ уже спешили по их следам. Сьюзен слышала позади себя отчаянный плач оленят и думала, что не осталось на свете песни, которая могла бы их успокоить. Королеве тоже было невыносимо страшно, однако она продолжала стрелять, уже не как человек, а как какая-нибудь военная машина, о которой Сьюзен откуда-то знала, вот только не могла вспомнить откуда. Только когда ее рука, потянувшись за новой стрелой, нащупала одну пустоту, королева позволила себе проявить слабость. Ее колени подогнулись, и Сьюзен опустилась на сосновые доски. Она еще успела увидеть, как один из волков попытался дотянуться до нее в прыжке, но на его пути встал Острый Рог, и волк с распоротым брюхом отлетел в сторону... чтобы спустя несколько секунд подняться, отряхнуться, как после сна, и снова ринуться в бой.
      Все это было так ужасно, что Сьюзен, спрятав лицо в ладонях, разрыдалась. Она закрывала глаза, но не уши, и поэтому слышала звуки боя: крики оленей, вопли волков, сводящий с ума плач оленят. "Почему Эдмунд забрал мой рог? Я могла бы позвать на помощь! - убивалась Сьюзен. - Почему Люси не поделилась со мной волшебными каплями? Я могла бы помочь раненым! Почему... почему я была такой самоуверенной и глупой? Почему я взяла так мало стрел? Ведь все это сейчас из-за меня! Если бы не я, олени давно бы разбежались кто куда. Но они остались, чтобы защищать меня, такую... такую... недостойную".
      Королева отняла руки от лица, чтобы сказать, что ее больше не нужно охранять, что лучше каждому подумать о собственном спасении, но тут один из леопардов, наклонившись к ее уху, хрипло произнес:
      - Все кончено, ваше величество. По крайней мере на сегодня. Они уходят.
      Сильные лапы помогли Сьюзен подняться.
      - Но что это, что это! - воскликнула королева, указывая рукой. - Что это уносит в зубах вон тот волк?
      - Ох, клянусь Асланом, это же Резвое Копытце! - вздохнул леопард, посмотрев в ту сторону. - Глядите-ка, Острый Рог мчится за обидчиком быстрее ветра.
      - Ах, да помогите же ему скорее! Вы оба! - вскричала Сьюзен, а когда один из леопардов попробовал возразить, притопнула ногой. - Живо!
      Две огромные тени взвились в небо. Через несколько минут, которые показались королеве несколькими часами, леопарды вернулись, запыхавшиеся, но, кажется, довольные собой.
      - Ваше величество, мы сделали, что могли, - сказал один.
      - Да, - подтвердил другой, - нам казалось, мы разорвали этого волка на кусочки...
      - Точно, точно! - снова вступил первый. - Но он каким-то чудом поднялся и убежал.
      - Какое мне дело до волка, - разозлилась Сьюзен. - Скажите скорее, где олененок!
      - Так вот же он. Его несет отец.
      Сьюзен поспешила навстречу Острому Рогу.
      - Сюда, сюда, неси его в мой паланкин, - сказала она, подбежав к оленю. - Клади на подушки, так будет удобнее. А теперь скорее же ответь мне, что с ним?
      - Не тревожьтесь, - ответил олень печальным голосом. - Он ранен, но не сильно, и от испуга потерял сознание. Конечно, месяц или два Резвое Копытце будет не таким резвым, возможно, легкая хромота останется на всю жизнь, но...
      Тут Сьюзен опять вспомнила об алмазном флакончике, который Люси всегда носила на боку, и о снадобье, которое в считанные минуты подняло бы олененка на ноги. Она почувствовала растущее в душе раздражение, но быстро подавила его. "Каждому уготовано свое, - подумала она. - Маленькой Лу - лечить, мне - стрелять без промаха. То есть... так было до сегодняшнего дня".
      - Это все из-за меня! - повторила королева свою недавнюю мысль. - Я была самоуверенной и глупой, я чувствовала себя богиней-воительницей, а сама... Все, что я умею, это колоть орехи и стрелять по червякам.
      Краем глаза Сьюзен замечала, что вокруг них с Острым Рогом опять собирается толпа, но все равно не понизила голоса.
      - Не спешите себя винить, - сказал Острый Рог. - Вы стреляли великолепно.
      - Но раньше я всегда убивала, когда хотела убить. А эти волки поднимались после моих выстрелов, как будто... - у королевы перехватило дыхание... - как будто я стреляла по ним шариками из жеваной бумаги.
      - Я понимаю, - спокойно сказал олень, - и, кажется, знаю, почему так происходило.
      Сьюзен недоверчиво вскинула голову.
      - И почему же?
      - Помните, вы вскрикнули?
      - Что-о? - не поняла королева.
      - Один раз во время стрельбы вы вскрикнули, - терпеливо повторил Острый Рог.
      - Ну да. Я сломала ноготь о тетиву, и что? - нахмурившись, спросила Сьюзен. Честно говоря, она и не вспомнила бы о каком-то там ногте, если бы не это напоминание, ведь вокруг творилось множество куда более страшных вещей.
      - Вы не могли бы вскрикнуть еще раз? - попросил олень.
      - Ты издеваешься? - воскликнула Сьюзен. - По моей вине сегодня и так было слишком много криков.
      - Нет. Я прошу серьезно.
      - Хорошо. Сколько угодно, - пожала плечами королева и вдруг, запрокинув голову, закричала: - А-а-а-а-а-а-а! - А потом, обратив покрасневшее лицо к оленю, процедила: - Ну как, тебе стало лучше?
      Как ни странно, ей самой тоже стало лучше. Как будто вместе с криком из нее вышла какая-то часть боли и страха.
      Ответ Острого Рога был, как всегда, краток.
      - Благодарю, - сказал он. - Теперь я знаю, на что похож вой раненого волка.
      - На что?
      - На человеческий крик.
      - Так вот почему... - задумчиво проговорил один из леопардов.
      - Да, именно поэтому наши рога и ваши клыки не принесли волкам серьезного вреда, - обернулся к нему Острый Рог. - Равно как и стрелы ее величества.
      - Да почему же? - нетерпеливо спросила Сьюзен. - О чем это вы тут толкуете, точно парочка сплетниц?
      - Это волки-оборотни, - сказал Острый Рог.
      - Да уж, - подтвердил леопард. - То волки, то вообще... не пойми что.
      - Я слышала, что у них два сердца, - подала голос одна из олених.
      - Да? А я слышала, что у них вообще нет сердца, - возразила ее соседка. - Вот почему их так трудно убить.
      - А я...
      - В любом случае, - громко сказал Острый Рог, пресекая начинающийся спор, - обычное оружие против них бессильно.
      - А что же может помочь? - слабым голосом спросила Сьюзен, у которой при слове "оборотни" снова задрожали коленки.
      - Серебро, - сказал олень.
      - Серебро? - охнула королева и вскинула руки так, словно хотела закрыть голову от удара.
      - Вот-вот, - присовокупил леопард. - Серебро для них страшнее огня.
      - Но у нас нет серебра, - напомнила олениха. - И до завтрашнего вечера уж точно не будет. Ближайшая пещера гномов отсюда...
      - Тихо, - сказала Сьюзен. Голос королевы дрожал, но ее сил хватило на то, чтобы опустить руки. - Допустим, я знаю, где взять серебро. Что дальше? Мы будем кидать в волков серебряными шариками?
      - Кидать шариками? - оживилась Искорка, которая только минуту назад осмелилась высунуть нос из своего убежища на скале. - Я люблю кидать шариками! - Но тут же приумолкла под мрачными взглядами оленей.
      - Мы сделаем из серебра наконечники для ваших стрел, - сказал Острый Рог, глядя прямо в глаза Сьюзен, но та только покачала головой.
      - Каких стрел? У меня больше нет стрел.
      Тут олененок, которого несколько часов назад посылали наблюдать за ручьем, подошел к королеве и положил к ее ногам шесть стрел - все, что сумел отыскать на поле боя. "Как днем, - подумала Сьюзен, у которой от нахлынувших чувств запершило в горле. - Нет, совсем не как днем. Тогда это были просто шесть стрел, теперь они стали последними".
      - Их всего шесть, - сказала она. - Это слишком мало. Нам нужно хотя бы вдвое больше.
      - Мы сделаем новые, - сказал Острый Рог, не сводя с королевы внимательного взгляда.
      - Ты не понимаешь, - почти простонала она. - Это были не простые стрелы. Я никогда не стреляла простыми стрелами, я...
      - Я знаю, - кивнул олень, и Сьюзен подумала, что еще немного, и она утонет в этих огромных карих глазах. - Как и все подлинные стрелки, вы, ваше величество, стреляли не стрелой, а сердцем.
      - В сердце? - растерянно уточнила Сьюзен.
      - Сердцем, - повторил олень. - Стреляйте сердцем. И тогда неважно, куда и чем будет нанесен удар. Он все равно станет смертельным.
      "Стрелять сердцем? - удивилась королева. - Стрелять не стрелой, а сердцем? Интересно, какой умник это придумал? Хотела бы я поглядеть, как он выйдет против дюжины волков-оборотней с шестью гнутыми стрелами и каким-то там сердцем!"
      Вслух же она сказала только:
      - Ох, посмотрим...
      
      
      Глава восьмая. Люси знакомится с привидением.
      
      Как вы помните, маленькая королева покинула Кэр-Паравел последней. Однако именно она была первой из Певенси, кто добрался до места назначения. У Люси на это ушло всего несколько часов. Говорят, в компании старого друга любой путь кажется вдвое короче, и это, несомненно, так, но и само по себе жилище бобров располагалось не так уж от далеко замка, в чаще леса на той стороне Великой реки. Тем не менее мистер Бобр так часто извинялся перед королевой за то, что по его вине ей приходится куда-то идти, что этих извинений хватило бы на целое кругосветное путешествие.
      - Вы уж простите, ваше величество, - запричитал он в очередной раз, когда они отошли от замка всего-то на четверть мили, - но, сами видите, какие тут берега. От самого моря досюда - ни деревца, ни кустика, привязать лодку совершенно не к чему.
      - Ах, любезный мистер Бобр, - отвечала Люси. - Уж поверьте, я неплохо знаю эти места, потому что гуляю здесь почти каждый день и иногда ухожу очень, очень далеко. Так что, право же, не нужно извиняться. Прогулка с вами доставляет мне удовольствие.
      Это была чистая правда, ведь перед выходом королева надела удобные сандалии и простое белое платье, в котором не так жарко в погожий день, вдобавок, взяла с собой кружевной зонтик от солнца. Что же касается багажа, Люси несла на плече только небольшой узелок с гостинцами для миссис Бобрихи. Брать с собой еду не было никакой необходимости, тем более что мистер Бобр обещал наловить свежей рыбы, как только они переберутся на тот берег.
      - А вот и моя лодчонка, - обрадовался бобер. - Вон за теми камышами я привязал ее к коряге.
      - Ой, какая маленькая! - удивилась Люси.
      - Да, невелика, - вздохнул мистер Бобр. - Ну так ведь я редко когда плаваю с пассажиром. А для одного меня она в самую пору.
      - Вы, верно, не расслышали. Я сказала: миленькая, - исправилась королева, и бобер счастливо заулыбался в усы.
      - А какая юркая! - заметил он. - Смотрите, как ей не стоится на месте! Чуть не доглядишь - пиши пропало! Ищи ее потом по всему Восточному морю.
      Действительно, лодка с плоским дном и размерами в половину обеденного стола дергалась на веревке туда и сюда, будто собачонка, которая рвется с привязи.
      Мистер Бобр подтащил лодку к берегу и отвязал веревку. Он придерживал борта лодки, пока Люси устраивалась на крошечной скамеечке на корме, потом запрыгнул сам и уселся на носу, прямо на дно. После этого снял с уключины одно из весел и оттолкнулся им от берега.
      - Ничего, ничего, - пробормотал он, когда лодка, едва выйдя на глубину, погрузилась в реку почти по самые борта и Люси машинально подобрала под себя ноги, опасаясь, что вода хлынет через край. - Чем больше осадка, тем меньше сносит течением. Чай, не в море-океане, переправимся как-нибудь.
      И вправду, лодка, поколебавшись с минуту, кажется, раздумала черпать воду бортами и взяла уверенный курс на тот берег. Мистер Бобр управлялся с веслами мастерски, как и положено тому, кто родился и полжизни провел на берегу реки, а еще полжизни - между берегами. Лодка шла небыстро, но ровно, весла входили и выходили из воды без всплеска, лишь уютно поскрипывали уключины. Их скрип напомнил Люси о кресле-качалке, которую она видела в деревянном домике бобров, стоявшем прямо посреди плотины... то есть, теперь уже бывшем их домике. Вспомнив о пожаре, маленькая королева вздохнула и попыталась сесть поудобнее, что оказалось не так-то просто в лодке, где двое, усевшись напротив, непременно упрутся друг в друга коленками.
      - Мистер Бобр, а как вы собираетесь удить рыбу? - спросила она. - Питер рассказывал, вы наловили ведро форели голыми руками.
      - В тот раз - да, - кивнул бобер. - Но тогда, вы вспомните, была зима. Зимой с этим просто: продолбил во льду лунку и жди, когда рыба сама в нее полезет, чтоб, значит, воздуху глотнуть, а там уж гляди в оба, не зевай-хватай!
      - А летом все по-другому?
      - Конечно! Льда нет, рыба ходит, где хочет, да и течение здесь, в устье, не то что в верховьях, у плотины.
      - А как же тогда... - начала Люси, но мистер Бобр, которому было трудно одновременно грести и разговаривать, попросил:
      - Вы, ваше величество, лучше подождите чуток. Мы как раз к стремнине подходим. Если я сейчас зазеваюсь или еще что, то можем вместо другого берега до Гальмы доплыть, а то и до Теребинтии. Как я потом перед бобрихой оправдываться буду?
      Маленькая королева озадаченно посмотрела на бобра и тот, чтобы ее успокоить, сказал:
      - Погодите, вот пристанем у тех трех дубков, сами все увидите.
      В конце концов лодка причалила к берегу, причем не в Гальме, не в Теребинтии, а именно там, где пообещал мистер Бобр, в маленькой заводи за излучиной реки, в тени деревьев. Бобер спрыгнул с лодки еще ярдов за пятнадцать до берега, сделал пару кругов под водой, вынырнул, отдуваясь, и поплыл вперед, держа в зубах конец веревки. На берегу он отряхнулся, вытянул лодку и помог Люси сойти. Маленькая королева подозревала, что никакого особенного смысла в действиях бобра не было, просто ему захотелось искупаться. Немудрено - в такую-то жару.
      Пока Люси искала, на что присесть, мистер Бобр сбегал к кустам и вернулся с удочкой и ведерком. Королева даже огорчилась слегка. В Лондоне она много раз видела, как джентльмены в одинаковых клетчатых кепках и с неизменными трубками в зубах часами удят рыбу, стоя на мосту через Темзу. То есть, это подразумевалось, что они удят рыбу, на самом деле они больше разговаривали и читали газеты, а когда раз в примерно полчаса у одного из них случалась слабенькая поклевка, все остальные косились на него с таким осуждением, что бедняга не знал, как поступить: отпустить несчастную рыбешку или самому прыгнуть с моста. К счастью, мистер Бобр относился к рыбной ловле иначе. Прежде всего, он рыбачил, стоя по пояс в воде, и когда особенно хитрая рыба соскакивала с крючка, отбрасывал в сторону удочку и с криком бросался в погоню. Не прошло и четверти часа, а в ведерке уже шевелили жабрами и недовольно выпучивали глаза около десятка рыб, в том числе четыре форели отменного качества.
      - Ну, наверное, хватит, - сказал бобер, когда выловил пятую. - Представляю, как моя женушка приготовит из них большой рыбный пирог. М-м, даже в животе заурчало.
      - Мне тоже не терпится повидаться с миссис Бобрихой, - заметила Люси. - Может, поторопимся?
      - Сейчас пойдем, сейчас, - сказал мистер Бобр. - Я только переложу рыбу мокрой травой, иначе она станет снулой от жары.
      Через несколько минут они добрались до лесной опушки и пошли по тропинке, петляющей между дубами. Их раскидистые кроны давали достаточно тени, так что Люси сложила зонтик и стала использовать его то как трость, когда нужно было перебраться через поваленное бревно, то как мухобойку, когда замечала над тропинкой переливающиеся нити паутины. Маленькая королева не любила насекомых, особенно пауков (хоть профессор Керк и потратил как-то целый час, пытаясь объяснить ей, что пауки не имеют к насекомым никакого отношения).
      Прогулка по лесу заняла пару часов, но за приятной беседой они пролетели незаметно. Солнце перекатилось на запад, ветерок с моря принес прохладу, и соловьи, которые от зноя впали в полудрему (осоловели, как назвал это мистер Бобр), с наступлением вечера оживились и устроили настоящий концерт. Они как будто соревновались, чья трель прозвучит чище и дольше. Отдельные рулады были так хороши, что бобер и королева останавливались, чтобы звук шагов не мешал музыке природы.
      Новое жилище бобров они увидали издалека. Язык не поворачивался назвать его домиком или домом, ведь оно было выше самых высоких дубов. Строго говоря, это была башня. Одна из сторожевых башен, которые кое-где еще встречались в северных лесах. Когда-то древние короли Нарнии выстроили здесь целую оборонительную линию для защиты от злых великанов. За годы правления Белой Колдуньи большая часть башен пришла в негодность, а некоторые даже рассыпались до основания, но та, к которой приближались сейчас наши герои, сохранилась довольно хорошо. Поэтому, когда старый домик бобров сгорел, король Питер предложил им поселиться в ближайшей от Кэр-Паравела башне. Этим он убил сразу двух зайцев: у бобриной четы появилось новое жилье, а у башни - пара смотрителей.
      - Я вижу, мистер Бобр, вы подновили ров, - одобрительно заметила Люси, когда они подошли ближе.
      - Да, ваше величество, углубил и залил водой, - рассеянно отозвался бобер, который, задрав голову, смотрел на узкие башенные окна. Должно быть, искал, в каком из них горит свет. - По весне хотел даже запустить в ров молодых карасей, но потом раздумал. Как-то это... нечестно. К тому же, от рыбы вода быстро зацветает.
      - Что-то я не вижу здесь ни мостика, ни лодки, - сказала королева. - Как же я переберусь на ту сторону?
      - Ни одно не горит. Видать, опять заснула, бедняжка, - невпопад ответил мистер Бобр, потом встрепенулся. - Вы что-то спросили, ваше величество?
      Когда Люси повторила свой вопрос, бобер хитро улыбнулся и вдруг с места, головой вперед нырнул в ров.
      - Эй! - крикнула королева и нерешительно посмотрела вниз, но мистер Бобр был уже на том берегу и оттуда тянул к ней то ли мостик, то ли лесенку, а вернее сказать, мостки наподобие тех, по которым пассажиры поднимаются на борт небольших судов.
      По этим мосткам Люси без труда перешла через ров. Бобер тем временем отпер дверь, запалил маленькую свечку, и они стали подниматься по винтовой лестнице, каждая ступенька которой напоминала пластинку веера, узкую с одного края и широкую с другого.
      - Нам невысоко, всего лишь на второй этаж, - рассказывал мистер Бобр. - Вообще-то их здесь четыре или даже пять. Мы со старухой редко поднимаемся наверх, особенно в последнее время. Ну, вы понимаете. Чего мы там не видели? Старого хлама или ковров из паутины? Хе-хе. А для жизни нам и одного этажа более чем достаточно. Так что... Ну, так и есть! - неожиданно закончил он, остановившись на пороге большой комнаты.
      Через его плечо Люси разглядела круглый стол, несколько стульев, очаг, а также множество вещей и вещичек, развешенных по стенам и свисающих с потолка, и подумала, что любое жилище, будь то нора в земле или дворец, бобры обязательно превратят с подобие хатки. Еще она увидела хозяйку, которая клевала носом, сидя на стуле с высокой спинкой перед швейной машинкой.
      - Миссис Бобриха! - воскликнула маленькая королева.
      Спящая вздрогнула, ее правая нога качнула педаль, и машинка сделала несколько стежков.
      - Что такое? Тесто убежало? - всполошилась бобриха.
      - Ничего не знаю ни про какое тесто, - рассмеялась Люси. - Но я очень рада вас видеть, миссис Бобриха.
      - Я тоже, я тоже, милочка. - Похоже, хозяйка наконец признала маленькую гостью. - Но нельзя забывать про тесто. Я поставила тесто для пирога, а сама... Видишь, какой я стала развалиной? Впрочем, мой муженек наверняка уже наговорил обо мне всякой ерунды. Нет? Разве он не рассказал, что я теперь и ем, и сплю за машинкой? Не слушай старого ворчуна! Ну, засыпаю иногда, такое случается, но чтобы есть - никогда. Я не хочу, чтобы в механизм попали крошки. А засыпаю - что ж теперь... Старость не радость.
      - Ах, не наговаривайте на себя, - возразила Люси. - Какая же вы старая? Просто плохо спите ночами из-за этого... - она невольно понизила голос, - привидения.
      - Ох, лучше не напоминай! - попросила бобриха, склонившись над кастрюлей с тестом, которое, похоже, и не собиралось никуда убегать. - Придет время - само о себе напомнит. А пока что не будем о плохом. Ну что, дорогой, ты наловил рыбы для пирога? - Мистер Бобр протянул ей ведерко. - Отлично! А я как раз начистила картошки. Или собиралась начистить? - Она замерла на мгновение, приложив руку ко лбу, и пожаловалась: - Просто голова идет кругом от этих привидений!
      - Давайте я помогу вам, - вызвалась Люси, но получила неожиданный отказ.
      - Вот что, милочка, - строго сказала хозяйка. - Это у себя в замке ты - Королева Нарнии, Императрица Одиноких Островов и все такое прочее, а здесь ты всего-навсего... - тут ее лицо потеплело, - моя любимая гостья. Так что забирайся на самый лучший стул и не мешай бабушке заниматься стряпней.
      Наблюдать, как миссис Бобриха хлопочет над едой, было сущим загляденьем, однако Люси не терпелось вручить свои гостинцы. Поэтому, как только у хозяйки выдалась свободная минутка, маленькая королева поднесла ей свой узелок.
      - Ох, я прямо не знаю, - заволновалась та, вытирая о фартук испачканные в муке лапы. - Что там, интересно?
      - Развяжите и увидите, - улыбнулась Люси.
      - Ну-ка, ну-ка... Глазам не верю! Это же вечная игла для машинки!
      - Да. Я хотела принести все три, но подумала, раз уж она вечная...
      - И платок! Шелковый! Клянусь Асланом, он прекрасен! Павлины, пальмы, магнолии... Неужели он из самого Тархистана?
      - Именно так, - подтвердила королева, довольная тем, что ее подарки пришлись по вкусу. - Обычно такими платками украшают стены.
      Но миссис Бобриха уже накинула платок на голову, а сверху за неимением золотого обруча надела свои деревянные пяльцы, потом подошла к зеркалу и ахнула:
      - Ни дать ни взять благородная тархина! Слышишь, муженек? Мы вроде не собирались в этом году на Летний праздник, но теперь я просто обязана там показаться. Представляешь, как я появлюсь на Танцевальном лугу в этакой красоте?
      - Вот-вот, появись, - проворчал мистер Бобр. - Я хоть от стрекота твоего отдохну. Мало мне, что ли, полоумного рифмоплета? - И он смешно замахал лапами, кого-то изображая: - Ух, ух, захватывает дух, дайте двух!
      Бобриха посмотрела на мужа и расхохоталась.
      - Да, дорогой мой. Староваты мы с тобой для плясок до утра. - Она стянула с головы платок и повернулась к Люси. - А ты, милочка, разве не хочешь посмотреть на ночные танцы фавнов?
      - Очень хочу, - сказала та. - И обязательно посмотрю, если успею. Но сначала нам нужно освободить ваш дом от привидения.
      - Это было бы замечательно, - вздохнула миссис Бобриха. - А пока что, голубчики, помогите мне освободить посуду от еды. - С этими словами она начала выставлять на стол блюда и тарелки с разнообразной снедью, и как апогей пиршества взгромоздила на специальную подставку сковороду, на которой исходил паром рыбный пирог.
      Приготовленная еда оказалось настолько вкусной, что первое время в комнате слышался только стук вилок по тарелкам. Любезная хозяйка то и дело предлагала гостье отведать того, отведать этого, не забывая и о собственном муже.
      - Подложить тебе еще кусочек, дорогой? - спрашивала она.
      - Если я съем еще кусочек, то засну прямо за столом, - неискренне хмурился бобер.
      - Что-то я не поняла, твой ответ означает да или нет?
      - Да, да, коварная искусительница! - восклицал хозяин и тянулся за куском большой вилкой.
      Конечно же, мистер Бобр лукавил. Он спокойно расправился и с этим куском, и со следующим, и еще с двумя, и только потом, набивая табаком трубку, неожиданно задремал. Миссис Бобриха с улыбкой покачала головой, пробормотала: "Надо бы вымыть посуду, не то...", после чего широко зевнула и тоже заснула. Люси посмотрела, как они сидят друг напротив друга в одинаковых позах, уронив голову на грудь, и подивилась, до чего же их вымотали переживания последних дней. Стараясь не шуметь, она выбралась из-за стола.
      Королеве совершенно не хотелось спать, и она стала думать, чем бы заняться. Убрать посуду со стола? Покачаться в кресле-качалке? Посидеть за швейной машинкой? Но ведь посуда звенит, кресло наверняка скрипит, а машинка громко стрекочет. Любой из этих звуков мог разбудить хозяев, а Люси надеялась, что они отдохнут хоть чуть-чуть, пока есть возможность. Поэтому она просто послонялась по комнате, разглядывая вывешенную на стенах утварь, а когда это занятие ей прискучило, решила посмотреть, что творится на других этажах.
      Вы скажете, что это не очень-то умно с ее стороны - оказавшись ночью в незнакомом месте, более того, в месте, где по слухам обитает привидение, отправиться в одиночку бродить по дому - и, без сомнения, будете правы. Но если вы помните собственное детство, то должны помнить и то, как манит в этом возрасте все незнакомое и запретное, а страх подстегивает любопытство. Добавим, что Люси отправилась на встречу с неизвестностью не совсем уж с пустыми руками. Она взяла с собой подсвечник с тремя свечами и зонтик, поскольку помнила слова мистера Бобра о коврах из паутины, кроме того, у нее на поясе висел маленький кинжал, подарок Деда Мороза.
      На лестнице ощутимо тянуло сквозняком, и пламя свечей дрожало, когда Люси поднималась по истертым ступеням. "Если все три вдруг погаснут, я окажусь в полной темноте", - подумала она, но испытала по этому поводу не страх, а, как ни странно, любопытство. Королева настроилась на приключение и не боялась уже ничего, кроме разочарования. Поначалу все складывалось не лучшим образом. Поднявшись на третий этаж, Люси обнаружила лишь толстый слой пыли на полу и огромный ржавый замок на двери. Та же картина повторилась на четвертом, с той разницей, что, в дополнение к замку, дверь тут была крест-накрест заколочена досками. Уже мало на что надеясь, королева поднялась еще на один пролет. Здесь лестница заканчивалась, по счастью, не очередной запертой дверью, а коридором, который кольцом опоясывал этаж башни.
      Люси пошла по нему, двигаясь против часовой стрелки. Полы коридора тоже покрывала пыль, а с потолка клочьями свисала паутина, и королеве не раз пришлось воспользоваться зонтиком. Потолок, который через каждые десять шагов подпирали каменные колонны, был скошен, так как над ним, по всей видимости, находился скат крыши. В стене по правую руку были прорезаны окна, по левую - тянулись комнаты, в основном запертые, но и в тех, что оказались открытыми, было немного интересного. В одной Люси обнаружила пирамиду из ржавых пушечных ядер, в другой - составленные вдоль стен мраморные плиты. Они были холодными на ощупь и походили на надгробья, так что маленькая королева поспешила покинуть комнату. "Да, не очень-то тут весело", - вздохнула она и подошла к окну. Судя по всему, оно выходила на юг, и Люси подумала, что из него, должно быть, видно Кэр-Паравел, но сколько ни вглядывалась, не увидела ничего, кроме звездного неба и темных силуэтов деревьев. "Это потому, что в замке никого не осталось, - решила она, - а Тукки Тук слишком бережлив, чтобы ради одного себя устраивать иллюминацию". От этой мысли королеве стало еще тоскливее. Она уже собиралась вернуться на жилой этаж, как вдруг услышала странный звук.
      Сперва Люси подумала, что это скрипят половицы, но полы в башне были каменными и скрипеть никак не могли. Тогда она предположила, что это в патефоне заело пластинку, но откуда бы в башне взяться патефону? Да и звук от заевшей пластинки все-таки не так режет слух, как то, что доносилось до ее ушей. Королева поморщилась, как будто раскусила лимон, и неожиданно сообразила, что этот резкий скрип - не что иное как чей-то голос. Просто он из разряда тех голосов, которые лучше слушать, закрыв глаза или хотя бы зажмурившись, иначе вообще ничего не поймешь. Вот Люси зажмурилась и поняла... то есть нечегошеньки не поняла, но хотя бы разобрала отдельные слова. И еще она уловила что-то вроде ритма и даже рифмы, правда, очень уж однообразной. "Мамочка! - ужаснулась королева. - Да ведь это стихи! Но до чего же странные!" Звук, между тем, постепенно приближался, и вскоре Люси с удивлением услышала:
      - ах, где найти внимание,
      взаимопонимание
      тому, чья жизнь - изгнание,
      судьба - страдание,
      и само мироздание
      как здание,
      в котором каждому созданию
      по преданию
      отведен уголок для проживания,
      на все твои притязания
      отвечает: мест нет, надо было заказывать заранее!
      а, каково? заранее!
      как будто я не сова, а пташка ранняя!
      о! сердце раненое,
      неприкаянное!
      о! е!
      Она догадалась, кто это говорит, еще до того как увидела его. Кто же, если не Белоух, филин-привидение, к встрече с которым королева готовилась весь день... и все равно оказалась неготовой. Убежать? Или задуть свечи и надеяться, что он пройдет мимо? Мысли лихорадочно метались в голове Люси. И зачем только она затеяла эту глупую вылазку! Выбирая, как поступить, она упустила время. Теперь бежать было поздно, и королева решила затаиться. Она успела спрятаться в нишу рядом с окном и загородить свечи раскрытым зонтиком, прежде чем Белоух показался из-за угла.
      По виду это был обычный белый филин, ростом с Люси. Правда, глаза его ярко светились в темноте, и весь он был какой-то дымчатый, как будто сотканный из тумана. Последние сомнения Люси по поводу того, кто перед ней, рассеялись, когда филин, на пути которого встала колонна, вместо того чтобы обойти ее, прошел прямо сквозь камень. Сам же Белоух, казалось, не заметил ни колонны, ни Люси, которая от испуга перестала дышать. Он просто шел, странно взмахивая то одним, то другим крылом, и знай бубнил себе под нос:
      - как разглядеть знамение,
      когда затмение
      и качество зрения
      не имеет значения?
      проявить терпение,
      отбросить сомнения,
      вот мое сугубо личное мнение!
      е! е! мнение!
      "Ну, проходи, проходи же скорее! - мысленно торопила филина Люси, подглядывая за ним через дырочки в зонте. - Сделай эти десять шагов, только, умоляю, не смотри в мою сторону!" Но Белоух как назло остановился прямо напротив королевы, более того, обернулся к ней и улыбнулся. Тут-то стало особенно заметно, что он состоит не из плоти, а из чего-то эфемерного. Его губы все расплывались и расплывались в улыбке, пока сама улыбка не стала шире лица, затем медленно вернулись на место. У Люси от этой картины сердце ушло в пятки, а тут еще Белоух заговорил с ней:
      - ха, а ты что за птица?
      то есть понятно, что не синица,
      но неужели сова? или это мне снится?
      постараюсь поспать подольше в таком разе,
      тут ведь одиноко, я не говорил разве?
      ох, прости, не разглядел сразу,
      почему у тебя три глаза?
      "Три глаза? - удивилась Люси. - Неужели он принял за глаза пламя свечей? А что, наверное, если смотреть через зонт, они сияют, как глаза. То есть глаза привидения. А зонт в таком случае похож на большую круглую голову. И это белое платье, которое так и светится в темноте... Ох, мамочка! Да ведь я сама - вылитое привидение!"
      Между тем Белоух подошел ближе и задумчиво проскрипел:
      - все-таки что-то в тебе не так, детка,
      три глаза - ладно, встречается, хотя и редко,
      но у тебя и вместо крыльев какие-то ветки!
       кто ты такая, ответь-ка!
       а-а?
      Тут Люси поняла, что скрываться дальше бессмысленно. Она убрала зонтик от лица и честно призналась:
      - Я девочка. Королева Нарнии. Меня зовут Люси. А то, что ты называешь ветками, на самом деле мои руки.
      Но филин как будто не слышал ее.
      - э, да у тебя к тому же две головы!
       и все-таки кто ты? никак не признаю, увы!
      - Я девочка, - терпеливо повторила Люси. - Королева Нарнии. Меня зовут...
      На этот раз Белоух даже не дал ей договорить.
      - эй! то есть я хотел сказать: ай!
       чего молчишь? отвечай!
       от пары слов не расклеишься, чай?
      "Он не слышит меня, - догадалась маленькая королева. - Вернее, слышит, но не понимает. Наверное, он настолько привык говорить стихами, что перестал понимать обычную речь".
      Люси задумалась на минуту, потом заговорила:
      - Я девочка Люси, у кого хочешь спроси. Последний год - королева Нарнии, до этого шесть лет прожила в Англии. Англичане - это такой народ. - Она еще немного подумала и неуверенно закончила: - Вот!
      Глаза Белоуха от удивления засияли еще ярче.
      - девочка, да еще и королева?
      не хочешь ли сказать, что ты - дочь Адама и Евы?
      - Это... это... - пробормотала Люси, собираясь с мыслями. Говорить стихами было непривычно, однако она старалась, как могла. - Вообще-то моих папу и маму по-другому зовут, но именно так меня называют тут. Да, я человек, дочь Адама и Евы, и, волею Аслана, здешняя королева. Что ж, надеюсь, ты понял, кто я такая. Представься и ты, хоть я тебя, кажется, и так знаю.
      Филин отступил на шаг и недоверчиво помотал головой. Лучше бы он этого не делал, ведь от резкого движения все его черты растеклись по воздуху, точно облако дыма, и вернулись на свои места только через минуту-другую.
      - хочешь узнать имя мое?
      тогда повторяй громко: йо! йо! йо!
      Королева пожала плечами и сделала, как просили. Филин некоторое время слушал, как она повторяет бесконечные "Ё! Ё!", потом неожиданно начал двигаться, да так, что у Люси зарябило в глазах. Он взмахивал крыльями, крутился волчком, выделывал ногами что-то несусветное, и при этом болтал, не умолкая:
      - что ж, дорогуша, тогда напряги слух,
      потому что перед тобой филин Белоух,
      в целом мире не сыщешь таких двух,
      ух! ух!
       хотя сначала-то я был обычной совой,
       то есть был как все, не дружил с головой,
       но так уж случилось, что стал не совсем живой,
       ой! ой!
       проще говоря, умер и на небо собрался,
      как вдруг мне открылось, точнее, я догадался,
      а еще точнее, кое-кто подсказал, чтобы я остался,
       а-а!
       научил, как спуститься по хрустальному водопаду,
       по которому вообще-то подниматься надо,
       ведь мирские законы мертвецам - не преграда,
       да! да!
      - Но зачем? Почему? - не выдержав, спросила Люси. Потом сообразила, что говорит не в рифму, и быстро добавила: - Объясни по уму, сама-то я не пойму.
      Белоух опешил:
       - как, ты еще не поняла?
       ну и дела!
       но, послушай, пусть я мертвый, а не живой,
       все равно на этом свете я один такой,
       или ты где-то видала другого
       мастера слова,
       для которого поэзия - как хлеб, как вода,
       чья стихия - стихи? если так, скажи: да!
      - Нет, не видала, - честно призналась королева. - И стихов, как твои, никогда не слыхала. - А про себя добавила: "И ни капельки от этого не страдала".
      Однако же филин, услышав ее ответ, приосанился.
       - вот почему мне нельзя на небеса,
       ведь только я своими текстами творю чудеса,
       конечно, если б мне здесь нашлась замена,
       я покинул бы ваш мир, это несомненно,
       но пока я не встречал достойного преемника,
       который бы стихи читал не по учебнику,
       и в чьи руки передал бы я своею рукою
       гордое знамя поэзии и все такое,
       но, увы, похоже, встретить его мне не светит,
       и придется задержаться на этом свете,
       потому что... признаюсь, хоть и неохота,
       видимо, я последний романтик на этом болоте.
      И Белоух застыл в горделивой позе, скрестив крылья на груди и глядя поверх головы Люси. "Последний романтик? - мысленно фыркнула она. - Зато воображала - первый! И, между прочим, до ближайшего болота отсюда больше дня пути". Разумеется, она сохранила свои мысли при себе, поскольку догадывалась, что поэты, в особенности плохие, крайне обидчивы. Вместо этого королева спросила о том, что больше всего заинтересовало ее в рассказе филина.
      - Скажи же мне, кто этот кое-кто? Тот, который тебя надоумил, когда ты умер... э-э... - королева замялась, не зная, как продолжить.
      Теперь уже Белоух скривился, при этом кончик его клюва сполз ниже подбородка. Филин отошел на несколько ярдов назад и сказал:
      - э-э? так говорят, когда не знают, что сказать,
      и вообще, похоже, нам с тобою не о чем болтать,
      хотя жаль: я-то думал, что ты не такая,
      но рифма "кто" и "кое-кто", прости, ужасно плохая,
      а на вопрос твой я, пожалуй, все-таки отвечу,
      это был снегирь... ну все, до скорой встречи!
      С этими словами он развернулся и шагнул в ближайшую стену, как будто это был открытый проход.
      - Постой! Погоди! - воскликнула Люси и бросилась за ним, но, не сделав и пары шагов, уперлась в холодный камень. - Что за снегирь? - крикнула она и приложила ухо к стене, однако ничего больше не услышала.
      От досады королева принялась стучать по камням кулачками, приговаривая:
      - Сегодня! Просто! Какой-то! День! Снегирей!
      Разумеется, стена от ее ударов не пострадала, зато Люси от боли скоро пришла в себя. Она перестала злиться и совершенно спокойно сказала:
      - Хорошо, Белоух, сегодня ты меня переиграл. Но завтра ты вернешься, вот тогда мы и сравним, у кого какие рифмы. Уж можешь мне поверить, по-настоящему плохих рифм ты еще не слышал! Ради такого случая я согласна опоздать на Летний праздник. Там - танцы, здесь - стихи, по-моему, это равноценная замена.
      Пока королева спускалась по лестнице на второй этаж, в ее голове созрел план действий. Конечно, немалая роль в нем отводилась рифмам и стихам, но основные надежды Люси возлагала на кое-что другое. И еще она понимала, что для осуществления плана ей понадобится помощь хозяев башни.
      Когда королева появилась в гостиной, бобры все еще спали, откинувшись на спинки стульев, но было ясно, что долго в такой неудобной позе они не протянут. Первым проснулся мистер Бобр. Он зыркнул по сторонам из-под насупленных бровей, заметил Люси и сделал вид, будто не спал, а просто задумался. Бобер взял со стола наполовину набитую трубку и проворчал, глядя на миссис Бобриху:
      - А ты, старая, чего же? Никак, опять задремала?
      Та выпрямилась на стуле, зевнула, прикрывая лапой рот, и сонным голосом произнесла:
      - ...вдобавок к привидениям у нас заведутся тараканы.
      Королева и мистер Бобр обменялись непонимающими взглядами, потом Люси сообразила, что бобриха всего-навсего закончила фразу, на середине которой ее сморил сон. Что-то там насчет грязной посуды.
      - Ну, а ты, милочка, не слишком скучала, пока мы тут посапывали, точно два сурка? - спросила хозяйка.
      - Не слишком, - ответила Люси. - Если честно, вообще не скучала. - И она поведала бобрам о своем ночном приключении.
      - Какая же ты бесстрашная! - восхитилась миссис Бобриха, когда королева закончила свой рассказ. - Я бы никогда не решилась встретиться с привидением с глазу на глаз. Помяни мое слово, пройдет совсем немного времени, и тебя назовут Люси Отважная.
      Как мы знаем, слова хозяйки оказались пророческими, но в ту минуту скромность не позволила Люси согласиться с ней.
      - Ну что вы, - возразила она, - мне было очень страшно. Я пожалела о своей затее, едва увидела горящие глаза Белоуха. Нет, раньше! Когда услышала его ужасный голос. - В этом месте мордочки бобров перекосило от отвращения. - Я бы, наверное, убежала, но страх как будто пригвоздил меня к полу. Так что правильнее было бы назвать меня Люси Трусиха или Люси Глупышка.
      - Нет, нет, ваше величество, вы очень смелая, - промолвил мистер Бобр, послав к потолку кольцо ароматного дыма. - По крайней мере вы не грохнулись в обморок, как моя женушка, когда она впервые увидела Белоуха, и не... Впрочем, неважно. Вы встретились с привидением лицом к лицу, разговаривали с ним... Мало того, вы даже поняли, что ему нужно!
      - Просто в голове не укладывается, - призналась бобриха. - Выходит, несчастный филин возомнил себя великим поэтом? И не оставит нас в покое, покамест не найдет себе преемника?
      - Иначе говоря, никогда, - подытожил бобер. - Ведь он почему-то ищет его в нашей башне, а тут, кроме нас с тобой, никто не живет.
      - Да... - вздохнула миссис Бобриха. - А из нас стихоплеты никудышные.
      - Мягко говоря!
      - И тем не менее, - сказала Люси, - я рассчитываю на вашу помощь.
      - Конечно, милочка, о чем разговор, - улыбнулась хозяйка.
      - Поможем, чем можем, ваше величество, - поддержал ее хозяин.
      Королева выдержала паузу и решительно объявила:
      - Мне нужно, чтобы к завтрашнему вечеру вы написали по стихотворению.
      - Но это невозможно! Мы не умеем! - в один голос воскликнули бобры.
      - И все-таки попробуйте, - попросила Люси. - Пишите о том, что знаете лучше всего. И поверьте, это действительно необходимо.
      Мистер Бобр почесал в затылке и неуверенно протянул:
      - Ну-у, если вы так говорите...
      - Если это поможет избавиться от привидения... - добавила миссис Бобриха, и они закончили хором:
      - Ох, мы попробуем.
      После этого бобер помог Люси умыться, а бобриха приготовила для нее постель, потому что шел уже третий час и королеве давно было пора спать. Пожелав ей спокойной ночи, хозяева вернулись за стол, только теперь вместо тарелки каждый положил перед собой стопку бумаги, а вместо вилки вооружился гусиным пером. Настроение у обоих было самое решительное.
      Когда королева проснулась несколько часов спустя, она застала чету бобров в состоянии, близком к отчаянью. Мистер Бобр остервенело чесал в затылке, миссис Бобриха задумчиво грызла перо. Стопки бумаги перед ними стали заметно ниже, однако ни одного исписанного листа на столе Люси не заметила. Зато в ведре под столом этих листков было в избытке: скомканных, изорванных в клочья и даже как будто изжеванных.
      Вот хозяин посмотрел на жену несчастным взглядом и пожаловался:
      - Не могу придумать рифму к слову "рыба".
      - Глыба, - немного подумав, подсказала хозяйка.
      - При чем здесь глыба? Рыба и глыба - как ты себе это представляешь? Ну, спасибо! - фыркнул бобер и вдруг оживился. - О! Спасибо!
      В глазах его зажегся нездоровый блеск, перо уверенно заскрипело по бумаге. Через минуту мистер Бобр, лучась от гордости, перечитывал написанное. Еще через минуту - воздевал лапы к потолку и стонал: "Нет, это выше моих сил!", а скомканный листок валялся в ведре.
      "Бедные! - пожалела бобров Люси. - Они так стараются! Как жаль, что я не могу пока сказать им правду!"
      Правда же заключалась в том, что от хозяев башни вовсе не требовалось написать прекрасные стихи. Напротив, чем хуже они будут, тем верней воплотятся в жизнь замыслы маленькой королевы. Говоря уж совсем начистоту, ее бы вполне устроило, если бы стихи бобров оказались просто ужасными.
      "Ничего, ничего, впереди еще целый день", - подумала Люси и, перевернувшись на другой бок, снова заснула.
      
      
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ,
      в которой Питер, Сьюзен и Люси слышат звук рога,
      а Эдмунд в него трубит.
      
      Глава девятая. Поединок без мечей.
      
      Однако вернемся к Верховному Королю Питеру, которого, как вы помните, мы оставили три главы назад в довольно щекотливом положении. В самом деле: огромная пчела, которую все принимали за бессловесное чудовище (кроме жеребца Шиповника, который искренне считал ее пчудовищем), будучи припертой к стенке, оказалась, во-первых, весьма разговорчивой, а во-вторых, не пчелой даже, а шмелем. Питер еще не оправился от первого потрясения, как шмель обвинил его в вероломном нападении и потребовал поединка, причем настоял на том, чтобы оба участника имели равные возможности. То есть, это должен быть поединок без щитов и доспехов, и хоть королю удалось отстоять свое право сражаться верхом, выбор оружия поверг его в шок. Ведь шмель предложил ему дуэль на жалах! Сильней этого обстоятельства Питера смущало только предстоящее объяснение с медведями, поскольку он понятия не имел, куда подевался Топтун, который отправился на охоту вместе с ним, но в один прекрасный момент просто взял и исчез.
      Как он и ожидал, разговор с обитателями деревни оказался не из легких. То есть поначалу и разговора-то никакого не было, потому что медведи, сперва услышав шмелиное жужжание, а затем и узрев воочию воплощение своих ночных кошмаров, не спешили покидать берлоги. Дело в том, что и у короля, и у шмеля был одинаково потрепанный вид, и со стороны невозможно было определить, кто из них пленник, а кто победитель. Поэтому медведи, не зная, радоваться им или спасаться бегством, решили пока не делать ни того, ни другого, а дожидаться полной ясности, отсиживаясь по берлогам. Тем более что жужжание шмеля и впрямь с непривычки ошеломляло. Ведь он один гудел как целый рой!
      Только старейшина без промедления вышел навстречу Верховному Королю, а через некоторое время к нему, опираясь на палку, приковылял Копотун. Старый да хворый, как верно назвал их пару сам Мудрун.
      Они встретились на краю поляны. Копотун следил за полетом шмеля заплывшим левым глазом и криво усмехался (а может, и не усмехался, просто с его губ еще не сошла опухоль от укусов). Палку медведь перехватил так, словно это не клюка, а дубинка. Опытный Мудрун был не столь поспешен в проявлении чувств. Он задумчиво глядел из-под седых бровей на приближающуюся троицу и гадал, зачем Питер, вместо того чтобы убить злобную тварь, притащил ее с собой, и отчего с ними нет Топтуна, и почему из всех троих только жеребец держится победителем, тогда как король имеет вид бледный и смущенный, а шмель... кто его разберет, что написано на треугольной морде, но летит как-то неуверенно, вихляясь, и шкура полосатая в одном месте вроде как молью трачена.
      Подъехав к медведям, король осадил жеребца и спешился. Шмель тоже приземлился на траву, и наводящее ужас жужжание наконец стихло.
      - Ваше величество, - начал разговор Мудрун, - почему эта тварь свободно летит за вами, а не лежит, связанная, поперек седла? Или вам удалось приручить этого... - он поморщился брезгливо и сказал, будто плюнул: - медокрада?
      - Ха! От медокрада слышу! - ответил за короля шмель.
      Услыхав его писк, оба медведя содрогнулись, а Копотун вдобавок выронил палку и сам чуть не повалился вместе с ней.
      - Вот оно что, - озадаченно протянул Мудрун.
      - Да, - подтвердил Питер, - шмель оказался говорящим. И, каких бы бед он ни натворил, обращаться с ним как с неразумной тварью теперь нельзя.
      - Как же вы намерены поступить с ним, ваше величество? Устроите суд и бросите в темницу как преступника?
      - Может быть, - с сомнением произнес король. - Позже... Пока что нам предстоит сойтись в честном поединке.
      - В чефном поединке! - возмутился Копотун. - Много чефти для эфой гадины. - И он замахнулся на шмеля палкой.
      - Не заводись, не заводись, Копотун, - придержал его старейшина.
      - Нет, пусть попробует! - пропищал шмель. - Кажется, я наблюдаю на его шкуре пару мест, которые почему-то пропустил в прошлый раз.
      - Игого! - вступил в разговор Шиповник. - На твоем месте я бы помалкивал насчет шкуры. Или выдрать из твоей еще клок-другой? Пфуй!
      Мудрун попытался урезонить разгорячившихся спорщиков.
      - Тихо, тихо, - сказал он. - Если король Питер решил вызвать супостата на поединок...
      - Еще чего! - вскинулся шмель. - Это я его вызвал!
      - Да. - Питер опустил плечи под удивленным взглядом Мудруна. - У него были для этого основания. Я принял вызов. Мы будем сражаться сегодня, сейчас. Без шлемов, без кольчуг, без щитов, - он помолчал и закончил чуть слышно: - на жалах.
      - Да зачем ф ним фражатьфя? - недоумевал Копотун, потрясая палкой. - Прифтукнуть гада - и дело ф концом!
      - Точно! Зубами, копытами... - поддержал его Шиповник.
      А старейшина, покачав головой, пробормотал:
      - Как странно... Сколько живу на свете, а о говорящих насекомых слышу впервые.
      - А я впервые вижу в этих краях белого медведя, - заявил шмель и тоненько захихикал.
      - Я смотрю, язык у тебя острее жала, - сказал Мудрун. - И, видать, такой же ядовитый. - Он обернулся к Питеру. - Ваше величество, мы можем поговорить наедине?
      Король нерешительно покосился на шмеля, и тот, заметив это, заулыбался.
      - Ладно, шушукайтесь, если хотите, а я пока полетаю.
      Он взмыл в воздух и сделал круг над поляной, так что те медведи, которые, осмелев, высунули головы из берлог, услышав натужное жужжание, попрятались обратно.
      Тем временем Мудрун, отойдя с королем в сторонку, негромко спросил:
      - Ваше величество, а что с Топтуном? Не бойтесь, говорите, как есть. Он ранен? Может быть, убит?
      - Если бы я знал! - воскликнул Питер. - Он исчез куда-то среди ночи, да так и не вернулся. Надеюсь, он жив и здоров, просто заснул где-нибудь или, может, затаился от испуга.
      - Может, и так, - вздохнув, согласился старейшина. - Я уже ничему не удивлюсь. Самые отчаянные из моих молодцов поджали хвосты при виде шмеля-переростка. Их можно понять. Медведи испокон веку враждовали с пчелами, но до сих пор наши враги брали числом, а не размерами. И все-таки... Очень уж это странно. - Затем он поднял седую голову и крикнул, обернувшись в сторону деревни: - Эй, вы! Рой медведей, испугавшийся одной-единственной пчелки! Хватит дрожать! Вылезайте из берлог, нам нужно подготовить все для поединка.
      Прошло немного времени, и на призыв Мудруна откликнулись. Медведи, по одному, по двое, стали выбираться на поляну. Кого-то гнал из берлог стыд, кого-то - любопытство, ведь большинство из них никогда не видело настоящего поединка. Мудрун, похоже, видел. Он-то и взял на себя руководство приготовлениями. Каждому подошедшему старый медведь выдавал задание.
      - Эй, вы двое, несите веревки и жерди, - командовал он. - А вы пока отмерьте по шестьдесят локтей в обе стороны вон от той рябины. Простите, ваше величество... Я не расслышал, каким оружием вы собираетесь драться?
      - Жалами, - глядя в землю, ответил Питер.
      К удивлению короля, медведь воспринял его ответ совершенно спокойно, только сказал:
      - Значит, полное равенство возможностей... Что ж, вам еще повезло, ваше величество. Он мог потребовать, чтобы вы дрались нагишом. - И, отвернувшись от короля, который неожиданно начал краснеть, крикнул кому-то: - Эй, Кривун! Тащи-ка сюда свое копье. И топор прихвати!
      - Зачем копье? Зачем топор? - слабым голосом спросил Питер. - Ты, может, опять не расслышал? Я сказал...
      - Я понял, понял, - успокоил его Мудрун. - Погодите, ваше величество, сейчас сами увидите. - Он принял копье из лап подбежавшего медведя, потом, прикинул что-то, взглянув на шмеля, который как раз пролетал над ними, и пробормотал: - Ага, целая пядь да вершок с небольшим.
      Старейшина положил копье на землю, встал на одно колено и, коротко замахнувшись топором, перерубил тонкое древко, отступив от наконечника на пару дюймов. После этого он отбросил в сторону длинную часть копья, а совсем короткую протянул королю со словами:
      - Вот, ваше величество, держите ваше жало. А кончик мы в белену окунем. Равенство так равенство. Только вы уж смотрите, сами не уколитесь, потому как ядовитая она очень.
      Питер ответил не сразу. Минуту-другую он простоял столбом, глядя на огрызок - иначе и не скажешь! - копья на своей ладони, потом медленно сжал руку в кулак. Огрызок почти уместился внутри, высунув наружу только самый кончик. "Даже если бы я дрался голым, но с мечом, - подумал Питер, - я бы, наверное, не чувствовал себя так глупо". Но честь короля есть честь короля, и он, кивнув Мудруну, сказал только:
      - Спасибо.
      - Не за что, - ответил тот. - Осталось назначить секундантов, и можно начинать бой. Обычно, как вы знаете, распорядителей турнира бывает шесть, по трое с каждой стороны, но сегодня, я думаю, мы обойдемся двумя. Эй, полосатая морда, ты не возражаешь? - крикнул старый медведь, запрокинув голову.
      - Не возражжжжжаю, снежжжжжная голова! - наполовину пропищал, наполовину прожужжал шмель и начал новый круг над поляной. Кажется, происходящее внизу его забавляло.
      - Хорошо, тогда пойду я и... кто же еще? - задумался старейшина.
      - Фыбери меня, Мудрун! - вызвался Копотун.
      - Э-э... Рад бы, да не могу. У тебя со шмелем свои счеты, чего доброго, опять начнешь кричать, махать палкой... Извини, Копотун, не могу, - ловко вывернулся Мудрун. Ведь на самом деле больной медведь не подходил на эту роль по другой причине: для секунданта главное - хорошее зрение, а много ли углядишь, когда из двух глаз у тебя полтора прячутся за синяками? - Ваше величество, может, вы сами кого присоветуете?
      - Выбери лучше ты, Мудрун. Тебе видней, кто здесь чего стоит, - отказался Питер и тоже покривил душой. Ему просто было все равно.
      Печально вздохнув, король положил на траву шлем и стал через голову стягивать кольчугу. Ни то, ни другое он не надеялся надеть когда-нибудь вновь. А еще Питер обратил внимание, что у него опять зачесалась рука. Та самая, в которую несколько лет назад его укусила пчела - обычная пчела из нашего мира. "Даже если я выживу, - подумал король, - у меня наверняка будет такой вид, что Копотун рядом со мной покажется красавцем".
      Тем временем приготовления завершились. В южной части поляны медведи расчистили от бурьяна ровную квадратную площадку и установили вокруг что-то вроде заборчика из жердей и веревок. Шиповник уже дожидался короля за ограждением, пританцовывая от нетерпения, а когда Питер подошел ближе, ударил землю копытами и издал воинственный клич:
      - Король Питер, скорее прыгайте в седло! Игого! Вот уж мы зададим жару наглому полосатому пчудовищу!
      - По крайней мере попытаемся, - вздохнул Питер, настроенный не столь оптимистично, и вдел ногу в стремя.
      Король еще не успел устроиться в седле, когда к нему подскочил молодой медведь с длинной рейкой в одной лапе и кисточкой в другой. Он приставил рейку к крупу Шиповника и краской сделал на ней отметку примерно на той высоте, где находилась голова Питера. После этого медведь снова умчался куда-то, прежде чем король успел раскрыть рот.
      - Что это он сделал? - спросил Шиповник, от любопытства вывернувший шею. - Мне было щекотно.
      - Кажется, снял мерку, - рассеянно проговорил король.
      - Это еще зачем?
      - Не представляю себе. Надеюсь, не для того, чтобы узнать, какой глубины рыть могилу, - невесело пошутил Питер и сам почувствовал себя неуютно. - Нет, нет! - поспешно добавил он. - Ведь Нарния - не та страна, где всадника хоронят вместе с конем.
      Однако в словах короля не чувствовалось уверенности.
      - Пора начинать, ваше величество, - негромко сказал Мудрун, занявший свое место позади короля, за ограждением. - И да хранит вас Аслан.
      Питер лишь кивнул в ответ, глядя, как на другой стороне площадки разминает многочисленные лапки и встряхивает крыльями его противник. За спиной шмеля стоял второй распорядитель турнира, выбранный старейшиной медведь Щекотун. "Это тот, который годовалого бычка за рога поднимает", - непонятно к чему вспомнил Питер. Справа от площадки начинался лес, а всю левую ее сторону облепили зеваки. На тот случай, чтобы жадная до зрелищ толпа не повалила ограждение, Мудрун поставил в первом ряду самых крепких медведей: Кривуна, Прядуна и еще пятерых, которым было велено взяться за руки и не пропускать никого вперед себя. Рослые медведи с одной стороны сдерживали натиск любопытствующих, но в то же время мешали им наблюдать за происходящим на площадке. Из толпы то и дело слышались недовольные возгласы:
      - Эй, орясина, а ну подвинься! Хотя бы голову спрячь! Ну что там, уже начали?
      - Нет еще, - неохотно отвечал Кривун, втайне гордясь возложенным поручением. - Сейчас Мудрун смазывает "жало" их величества беленой.
      - Ох, и забористая дрянь! - заявил старенький суховатый медведь из толпы. - Помню, как-то просто понюхал цветочек, так потом весь день ходил, как пьяный.
      - Просто! Как бы не так! - откликнулась стоящая рядом немолодая медведица. - Небось пол-леса облазил, покуда нашел!
      Многие засмеялись, и Кривун, напустив на себя строгий вид, прикрикнул:
      - Тихо вы! Мудрун дал сигнал. Сейчас начнут.
      Толпа мигом притихла, все вытянули шеи и навострили уши в ожидании скупых комментариев Кривуна.
      - О! - сказал тот. - Жеребец их величества взял разбег. А шмелю хоть бы что. Сидит на канате, как на завалинке. Ничего, сейчас занервничает. Жеребцу осталось пять шагов... Ох! Опять включил свою жужжалку!
      - Да слышать-то мы слышим! - одернул его кто-то из задних рядов. - Ты говори, чего там видать?
      - Да ничего! - в сердцах рявкнул Кривун. - Улетела полосатая тварь. Прямо с канатов - и в небо, фьють! Жеребец едва успел остановиться. Шмель собирается напасть. Вот ведь что удумал, злодей... Их величество смотрит наверх, но ничего не видит, потому что солнце в лицо. Он растерян. Шмель уже близко... Эй, король Питер! - в полный голос заорал медведь. - Берегитесь, он прямо над вами... - И вдруг замолчал.
      - Что такое? - заволновалась толпа.
      - Мудрун остановил поединок. Выбежал на поле с какой-то длинной палкой. Кажется, собирается, огреть злыдня.
      - Да нет, - авторитетно пробасил Прядун, стоящий рука об руку с Кривуном. - Видишь, он показывает шмелю отметку на палке. Завязался спор. Мудрун талдычит что-то про равенство возможностей. Говорит, нельзя подниматься в небо, выше чем... Не расслышал! Шмель явно недоволен, но, вроде бы, крыть ему нечем. Ох, как же обиженно он зажужжал!
      - Ага! - подхватил Кривун. - Выше сажени теперь не летает. Соперники расходятся по сторонам. Снова сходятся. Жеребец несется как угорелый, но и шмель набирает разбег. Сейчас они столкнутся!
      - Нет, разошлись, - с облегчением выдохнул его сосед. - В последний момент жеребец прянул влево, король отклонился, оба чуть не упали!
      - Но, кажется, их величество успел взмахнуть "жалом", - снова вступил Кривун.
      - Да, но он не достал! Эх, если бы у него был меч!
      Оба тяжело вздохнули.
      - Ну что там, что? - всхлипнула молодая медведица, которая от страха за короля закрыла глаза лапами.
      - Снова сходятся, - сказал Кривун. - Шмель настроен решительно. На этот раз он не даст им увильнуть.
      - Да, похоже, королю Питеру не избежать шмелиного жала! - добавил Прядун. - Он выглядит бледным. Сейчас они столкнутся...
      - Но что это! Жеребец встает на дыбы и принимает удар на себя. Шмель жалит его в живот! Бедняга...
      - Бедняга? Да он счастливчик! Или ты не видел, что жало угодило в подпругу? Смотри, смотри, как кривится шмелиная морда! - Прядун рассмеялся и крикнул: - Что, не сладко? То-то! Это тебе не мед воровать!
      - Да, шмелю не позавидуешь. Но гляди, он готовится к новой атаке.
      - Вижу... И король Питер видит. Смотри, как он подобрался. Только... зачем он выбрасывает "жало"? И зачем вынимает ноги из стремян?
      - Не знаю. Может, решил спрыгнуть?
      - На полном ходу? Да это верное самоубийство!
      При этих словах медведица, переживавшая за короля, охнула и лишилась чувств.
      - Тише там! - обернулся на шум Кривун. - А то самое интересное пропустим.
      - Да не отвлекайся ты! - сказал Прядун и дернул его за руку. - Смотри, он все-таки прыгает!
      - Куда, на траву?
      - Не похоже. Сейчас, сейчас... Не верю своим глазам! Нет, ты видел? Вот это точность!
      - Точность? - изменившимся голосом проговорил Кривун. - Ты хотел сказать, смелость.
      - Да что там стряслось, вы, два остолопа? - накинулась на них пожилая медведица.
      - Их величество прыгнул прямо на шмеля, - ответил Кривун. - Оседлал его, будто лошадь.
      - Ага, - поддакнул Прядун. - Обхватил ногами и колотит промеж крыльев. Ай да король Питер! Смотри, шмель рвется к лесу, но слишком быстро теряет высоту. Нет, опять набирает. Неужели ему удастся уйти?
      - Ха-ха, не тут-то было! Или ты забыл про жеребца? Гляди, он нагоняет шмеля, пинает его копытами... Промахивается! Пытается дотянуться зубами... И кусает! Ты успел заметить?
      - Еще бы! Ведь гнедой откусил шмелю жало! Смотри, как полосатая тварь вопит и извивается от боли. Все, упал. Шмель и король Питер катятся по земле. Но что это! Что случилось со шмелем?
      - Мать честная!
      - Не может быть!
      - Ущипните меня, я, наверное, сплю!
      Просить дважды не пришлось. Кривуна ущипнули, пихнули в бок, отдавили ему лапу, а какой-то медвежонок даже укусил за мохнатую коленку. Это толпа зрителей, обезумев от любопытства, подмяла под себя стражей порядка, снесла ограждение и, выбежав на поле боя, остановилась в полном недоумении.
      - А... где шмель? - выразил общую мысль какой-то медвежонок.
      - И пофему король фидит верхом на Топтуне? - спросил подошедший последним Копотун. - Кфтати, откуда он взялфя?
      Но те, кто следил за поединком из первого ряда, ничего не могли ответить, так как от пережитого потрясения утратили дар речи.
      Сильнее их удивился, пожалуй, только Питер. Ведь он видел все вблизи, более того, чувствовал, как это происходило. Как полосатая шерсть, за которую он цеплялся пальцами, неожиданно стала бурой. Как перепончатые крылья сложились за спиной и превратились в широкие лопатки, да и сама спина заметно раздалась вширь. Как треугольная шмелиная голова в последний раз обратилась к нему, пронзительно запищав, и вдруг стала медвежьей мордой, а писк незаметно перешел в храп. Еще мгновение - и король сообразил, что перед ним не поверженный враг, а крепко спящий приятель, и наконец перестал лупить его кулаком по хребту.
      - Что такое? - сонным голосом пролепетал Топтун, не открывая глаз. - Я заснул в засаде? Вы уж не серчайте, ваше величество, сейчас я встану и сменю вас. Ведь пчела еще не прилетала, правда? - И он, вместо того чтобы встать, перевернулся на спину и широко зевнул.
      Питер шлепнул его по подбородку и холодно сказал:
      - Неправда! Пчела прилетала. Или ты хочешь сказать, что не слышал ее жужжания?
      - Что такое? - вскинулся медведь, который от королевского тычка прикусил язык. Он открыл глаза, но спросонок еще ничего не соображал. - Вы, должно быть, смеетесь надо мной, ваше величество? Последнее, что я слышал, это как вы сказали "Все, тихо!". А потом мы долго лежали в темноте и ждали пчелу, а ее все не было, и я подумал, что ничего не случится, если я разок лизну лапу, а потом... Нет, больше я ничего не слышал.
      - Не слышал? Ну так хотя бы посмотри! - воскликнул король.
      Тут косолапый наконец проморгался, глянул по сторонам и подскочил на месте от удивления. Потому что увидел знакомую с детства поляну, берлогу, где прожил всю жизнь, и большую толпу родичей и соседей, которые сгрудились в отдалении, не решаясь подойти ближе (ведь Топтун, ставший медведем, пугал их не меньше, чем Топтун, бывший шмелем). Только Мудрун, перебравшись через странную изгородь из жердей и веревок, которой не было еще вчера, семенил в их направлении, а с другой стороны к ним, прихрамывая, спешил Копотун, причем в его лапе почему-то сверкал королевский меч.
      - Э-э... - сказал Топтун. - Как я здесь оказался? Ваше величество, почему вы так странно на меня смотрите? Вы что, перенесли меня, пока я спал? Но как вам это удалось?
      Питер молчал. Его лицо сделалось бледным, как простыня, кроме двух красных пятнышек на скулах, под которыми ходуном ходили желваки.
      - Не молчите, ваше величество! - взмолился Топтун. - Скажите хоть что-нибудь!
      - Ах ты обманщик! - вскричал король и снова набросился на медведя с кулаками. - Так вот почему у тебя были чистые лапы!
      - Какие лапы? Когда? - Топтун непонимающе таращил глаза и, как мог, защищался от ударов.
      - Задние! Прошлой ночью, когда ты в первый раз куда-то пропал. То есть теперь мне понятно куда. А я-то хорош! Думал, ты перешел ручей на передних лапах, как медведь в цирке. Ха! А ты его просто перелетел, да еще по пути сшиб верхушки у березок! И почему ты так уверенно шел к новой заначке, мне теперь ясно. Чутье ни при чем, ты просто уже был там! Прилетал каждую ночь, обернувшись пчелой!
      - Я? Обернувшись пчелой? Да как такое возможно? - недоумевал Топтун, но Питер уже не слушал его.
      Кто-то протянул ему меч, и король, не задумываясь, схватился за рукоятку. Возможно, в другой ситуации он бы так не поступил, но кровь, разгоряченная битвой, еще стучала у него в висках, а по щекам струились слезы обиды. Ведь всего полчаса назад он считал этого косолапого увальня своим другом! Подумать только, какое низкое коварство! Оскорбленная королевская честь требовала отмщения. И тогда Питер занес меч над Топтуном, который от изумления перестал защищаться, и прокричал:
      - Смерть предателям!
      - Фмерть! - подхватил Копотун.
      Меч начал свое движение, но в следующее мгновение руку Питера перехватила медвежья лапа, покрытая короткой седой шерстью.
      - Что такое? - Верховный Король недовольно обернулся и увидел Мудруна. - Почему ты мешаешь мне совершить правосудие?
      - Я не мешаю, ваше величество, - склонив голову, молвил старик. - Прошу лишь повременить самую малость. Скорый суд не всегда праведный суд. Ведь может статься, что Топтун - не предатель, а жертва предательства.
      - Как это? - Питер нахмурился, но меч все-таки опустил.
      - Этого я пока не ведаю, - печально сказал Мудрун. - Однако сдается мне, Топтун не врет, когда говорит, что слыхом не слыхивал о шмеле. Уж поверьте, Топтуна я знаю с колыбели, а шмель появился всего несколько дней назад. И мне хотелось бы знать почему.
      - Действительно, - согласился Питер. - Почему?
      Оба, король и старейшина, повернулись к Топтуну. Тот поднял на них глаза, и если вы хотите узнать, какое в них застыло выражение, не забудьте посмотреть в зеркало в следующий раз, когда вас кто-то несправедливо в чем-либо обвинит.
      - Успокойся, Топтун, - мягко сказал седой медведь. - И расскажи нам, не случалось ли с тобой чего-нибудь странного в последнее время?
      - За последние пять дней, - подсказал Питер. - Или, может, неделю.
      Топтун почесал в затылке и ответил, чуть не плача:
      - Нет. Как ни стараюсь, ничего не припоминается. Все как всегда, ничего странного. - Он помолчал немного и добавил: - Ну, если не считать того случая с пчелиным гнездом.
      - С каким гнездом? - спросил Мудрун и значительно посмотрел на короля.
      - А ведь и впрямь странно, - озадачился Топтун. - Почему я до сих пор об этом не вспоминал? Ведь прошло уже... Ну да, неделя и прошла!
      - Так что там с гнездом? - напомнил Питер. - Что в нем было странного?
      - В самом гнезде - ничего, - сказал Топтун. - Только пчелы и мед. Я забрался к ним на рассвете, когда пчел меньше всего. Ведь они в эту пору почти все улетают пить росу и собирать нектар. Дело было возле пруда, и я подумал: если за мной погонятся, схоронюсь в воде. Так оно и вышло. Как только я запустил лапу в гнездо, оттуда вылетел целый рой. (Почему они не улетели тем утром, ума ни приложу! Не иначе, мне попались какие-то особенные пчелы-лежебоки!) Однако делать нечего, я спрыгнул с дерева и бросился к пруду. Бежать было всего ничего, но тут, на беду, моя левая лапа угодила в кротовую нору и там застряла. Как я ни дергался, вытащить лапу так и не смог. А пчелы уже тут как тут, кружат вокруг, того и гляди начнут жалить. Ну, думаю, Топтун, вот и конец твой пришел. Такой конец, что страшней и не выдумаешь. Ведь пчелы нас, медведей, страсть как не любят. Дай им волю - зажалят до смерти!
      - Ну тебя-то вроде не зажалили, - заметил король.
      - В том-то и дело! Тут и начинается та самая странность. Поднял я глаза, чтоб, значит, с солнышком попрощаться, гляжу, а надо мною - птичка в небе кружит. Я ей: "Птичка-птичка! Помоги мне, горемычному!", а она коготки разжала, и из них мне прямо в лапу что-то - плюх! Я смотрю: фигурка какая-то, то ли из камня, то ли из дерева, не поймешь. С одной стороны посмотришь - вроде кошка, а с другой - чистая мышь. И такая она вся гладенькая, блестящая, как будто из шоколада. Ну я и...
      - Что ты? - посверкивая глазами, спросил Мудрун.
      - Взял ее, да и... проглотил, - признался Топтун.
      - А дальше?
      - Дальше я ничего не помню. Только, когда проснулся, не было рядом ни пруда, ни пчел, ни норы кротовой, а был какой-то пригорок, и валуны вокруг, и сосны. Еле нашел оттуда дорогу домой. Тем более что дело уже к ночи шло. Да, так все и было, - закончил свой рассказ Топтун.
      - Значит, то ли кошка, то ли мышь? - проговорил старейшина, задумчиво почесывая подбородок.
      - Ты что-нибудь знаешь об этом? - обернулся к нему Питер.
      - Может, и знаю, - уклончиво ответил старик. - Это амулет. Он называется "Кровные враги". Тот, кто прольет на него капельку своей крови, сможет время от времени принимать облик самого заклятого врага. Мышь станет кошкой, заяц - волком, медведь - шмелем. Должно быть, Топтун поранил горло, когда глотал фигурку, и на нее попала кровь.
      - Нет-нет, - вмешался Топтун. - Не горло. Я прикусил губу. Еще раньше, когда провалился в нору.
      Мудрун кивнул и продолжил:
      - Еще недавно амулеты, подобные этому, встречались в Нарнии не так уж редко. Правда, я думал, их действие прекратилось, когда умер тот, кто их изготовил.
      - Кого ты имеешь в виду? - насторожился Питер.
      - Белую Колдунью. Только ей была подвластна черная магия такой силы. Но, выходит, что я ошибался. Некоторые амулеты действуют и по сей день.
      - Получается так, - сказал король. Он помрачнел лицом при упоминании колдуньи и, чтобы переменить тему, спросил у Топтуна: - Кстати, что это была за птица?
      - Птица? - переспросил тот. - Обычная птица. Кажется, снегирь.
      - Час от часу не легче! - посетовал Питер. - Снегири разлетались там и тут, как будто Великая Зима и не кончалась! - Он помолчал немного, затем обернулся к Мудруну, озабоченный какой-то новой мыслью: - Но постой. Если Топтун и был тем шмелем, то кто же проколол его собственную лапу?
      - Думаю, он сам, - ответил старейшина. - Вы же видели, ваше величество, шмель оборачивается медведем не в один миг, а постепенно. Должно быть, это случилось, когда лапы Топтуна уже стали медвежьими, а шмелиное жало еще не исчезло. Вот он и полез спросонок пощупать, что это у него выросло вместо хвоста, да и пропорол себе лапу.
      - И что же теперь? Топтун и впредь будет каждую ночь превращаться в шмеля?
      - Нет, ваше величество. После того как ваш бесстрашный конь откусил шмелю жало, превращениям пришел конец. То есть, я очень на это надеюсь. Кстати, на вашем месте я бы отблагодарил коня за помощь.
      - Конечно, конечно, - рассеянно пробормотал Питер.
      Он подозвал Шиповника и попросил его преклонить колени. Жеребец, хоть его и удивила просьба, выполнил ее, не прекословя, но едва король взялся за меч, жалобно захныкал:
      - Ваше величество! Вы собираетесь отрубить мне голову? Но за что? Ведь это я откусил жало полосатому пчудовищу... То есть медведю... То есть... Нет, я ничего уже не понимаю!
      - Да, это сделал ты, - серьезно сказал Питер. - И победа в сегодняшнем поединке - полностью твоя заслуга. Поэтому... - Он легонько, плашмя коснулся мечом конского плеча, и продолжил, возвысив голос: - Поэтому я, Питер, Верховный Король Нарнии, за мужество и самоотверженность, проявленные на поле боя, посвящаю тебя, конь Шиповник, в рыцари благороднейшего ордена Льва!
      - Как это? Что же это? - замотал головой ошалевший от такой чести жеребец. - Выходит, что я теперь - конь-рыцарь?
      - Первый и единственный конь-рыцарь за тысячелетнюю историю Нарнии, - улыбнулся ему король. - И как только мы вернемся в Кэр-Паравел, ты получишь целый мешок самого белого сахара.
      - Ух ты! Игого! Белый мешок! Целого сахара! - возликовал Шиповник и принялся носиться и кувыркаться по траве с непосредственностью, которая не очень-то вязалась с его новым званием.
      - Ну, а ты, Мудрун, - сказал Питер, - какой награды хочешь для себя? Ведь ты спас сегодня две жизни. Сперва мою, когда по справедливости судил поединок. А после - жизнь Топтуна, когда помешал мне совершить неправый суд.
      - Для себя - никакой, ваше величество, - молвил Мудрун, опустив седую голову. - Я слишком стар, к чему мне титулы и звания? Моя награда - покой и лад в медвежьей семье.
      - Ты еще и скромен, - сказал Питер, - и хотя бы поэтому заслуживаешь награды. Но хорошо, раз ты ничего не просишь для себя, то - не тебе лично, а всем медведям в твоем лице - я дарую привилегию. Отныне и до скончания века, на любом поединке медведи имеют право выставлять одного из распорядителей турнира.
      - Спасибо, ваше величество, - поклонился Мудрун, и к нему присоединились прочие медведи, слышавшие речь короля. - А мы в свою очередь хотим отблагодарить вас за возвращение Топтуна и избавление от напасти. Сегодня вечером мы устроим славный пир в вашу честь.
      - Хорошо, - сказал Питер. - А пока - отведите меня куда-нибудь, где я мог бы поспать. Я два дня провел в седле, дважды бился за это утро, и сейчас, если честно, валюсь с ног от усталости.
      - Конечно, ваше величество, - ответил Мудрун. - Пока готовится угощение, вы как раз успеете отдохнуть.
      Забегая вперед, скажем, что старый медведь оказался прав. Топтун никогда больше не оборачивался шмелем. Правда, у него появилась странная привычка спать в заброшенном пчелином дупле. Позднее он даже построил себе дом в стволе огромной сосны и дал начало роду Пухлых Мишек, живущих в деревьях.
      Укладываясь на подстилку из соломы в берлоге Топтуна, Питер был уверен, что тому, кто придет будить его на ужин, придется потрудиться. Однако прошло несколько часов, и король проснулся сам. Вернее сказать, его разбудило беспокойство. "Все в порядке, - напомнил он себе. - Шмель повержен, ты победил, так что волноваться не о чем". Тем не менее смутное чувство тревоги угнездилось в сердце короля. Оно не покинуло Питера, даже когда пришло время ужина.
      Пир, устроенный Мудруном, действительно удался на славу. Короля потчевали вкуснейшими яствами, со всех сторон в его адрес неслись заздравные речи, и все же Питеру не давало покоя ощущение, что он упустил из виду что-то важное, а может, то было предчувствие надвигающейся беды. Ближе к концу трапезы многие медведи заметили, что король ведет себя как-то странно: почти ничего не ест, отвечает невпопад и сидит на мягких подушках, словно на иголках. Заметили многие, но только Мудрун решился спросить напрямик:
      - Ваше величество, вам нездоровится? Я вижу, вас что-то гложет. Скажите что?
      - Ах, сам не знаю, - признался Питер. - У меня такое чувство, что кому-то из близких требуется моя помощь. Или очень скоро потребуется, - помрачнев, добавил он. - Мудрун, вы не обидитесь, если я покину вас прямо сейчас?
      - Нет, ваше величество. Но если вам нужна наша помощь...
      - Нет, нет, ведь со мной будет Шиповник, - слабо улыбнулся король. - А два рыцаря - это уже войско.
      - Что ж, поступайте так, как велит вам сердце. Я не стану вас удерживать, хотя пускаться в путь на ночь глядя, вы уж извините, не самая удачная затея, - сказал старейший из медведей и еще раз повторил свое утреннее напутствие: - И да хранит вас Аслан.
      - Спасибо, - сказал Питер.
      Десять минут спустя он был в седле. Первый в истории королевства рыцарь-конь мчался в вечерних сумерках, едва касаясь копытами земли. Их путь лежал не на восток, к Кэр-Паравелу, а на север, куда направляло короля его сердце. Когда совсем стемнело, путники въехали в лес, и Шиповнику пришлось перейти с галопа на шаг. Еще через некоторое время ушей короля коснулся звук рога - громкий, протяжный и мощный. Питер немедленно узнал его - ведь так трубить мог только волшебный рог Сьюзен - и, узнав, испытал облегчение. Он понял, что именно влекло его в это место, и обрадовался тому, что оказался здесь вовремя.
      - Держись, сестренка, я иду к тебе! - воскликнул Питер (как вы помните, он покинул замок первым и не знал, что Сьюзен передала свой рог Эдмунду) и направил Шиповника туда, откуда донесся звук.
      
      
      Глава десятая. Королева без короны.
      
      Вам, конечно, хочется поскорее узнать, удалось ли Эдмунду вывести на чистую воду обманщиц-саламандр, а Люси - изгнать из башни полоумное привидение. Поверьте, мне тоже не терпится рассказать вам о них, и я обязательно это сделаю, но не сейчас. Сейчас - время Сьюзен. Ведь ей, бедняжке, пришлось труднее всех.
      Этот день начался для нее с рассветом и растянулся как будто на три дня. Зато и дел, которые успела переделать королева, кому-нибудь другому хватило бы на целую неделю. Сначала она показала кротам, как им рыть канавки, соединяющие друг с другом оленьи хижины, чтобы в итоге получился один большой круг, и проследила, чтобы эти канавки были доверху засыпаны сухой листвой и хворостом. Потом посмотрела, как идут дела у олених, приставленных к котлу. Сьюзен окунула в кипящее молоко палку с сучком на конце и, выловив один из четырех кожаных ремней, покачала головой. Ремни варились уже несколько часов и все равно оставались такими же жесткими, как вчера, когда их единственным назначеньем было крепить паланкин к спинам леопардов. Однако королева не теряла надежды, что к вечеру необычное блюдо будет готово. А уж в том, что оно не придется по вкусу волкам, была просто уверена. После олених Сьюзен навестила старого оленя, который как раз покрывал серебром наконечники стрел. Шесть из них выглядели безукоризненно, а еще шесть - откровенно плохо: разной длины, не очень ровные, с каким-то куцым оперением. Королева изготовила их собственными руками и предпочитала до поры не думать о том, полетят ли они вообще. Остатки расплавленного серебра олень разлил в маленькие круглые ямки, вырытые в земле. Сьюзен посоветовала ему вставить в каждый серебряный шарик по большому изумруду, чтобы уменьшить их вес, и, напевая негромко "Кам, кам, каммала, ну, где еще я не была?", побежала дальше.
      Так она и перебегала с места на место, наблюдая за тем, как выполняются части плана, который королева и Острый Рог обсуждали почти до утра. От этого бега ее волосы, которые более не сдерживала корона, разметались по плечам, и, чтобы придать им хотя бы видимость прически, королева заколола их алой розой. Той самой, что преподнес ей накануне олененок Резвое Копытце.
      Проговорив всю ночь, королева Нарнии и олений вождь сошлись на том, что главное в их плане - безопасность племени. Сьюзен предлагала к наступлению темноты поместить всех оленей в такое место, которое должно с одной стороны быть недосягаемым для волков, а с другой - располагаться рядом с поселением, ведь сегодня их целью было не спрятаться от хищников на одну ночь, а разделаться с ними раз и навсегда. Острый Рог одобрил предложение королевы, однако настоял на единственном исключении. Он сам хотел остаться в поселении, чтобы стать приманкой для волков, и Сьюзен, поразмыслив, согласилась, что это необходимо, хотя в душе была против подобного риска. Когда речь зашла о выборе безопасного места, королева вспомнила, как рыжая белка скакала по склону желтой скалы. Искорка говорила, что наверху есть большая площадка, где растет чертополох и бежит ручей. Если все это так, то лучшего места и придумать нельзя, ведь там есть еда и питье для оленей, да и поселение оттуда видно как на ладони. Но ведь олень - не белка, и площадка, которая Искорке кажется большой, вовсе не обязательно вместит целое племя. Не говоря о том, что цепляться за склон острыми коготками куда сподручнее, нежели копытами. Но к исходу ночи решение было найдено. Правда, на его осуществление ушел целый день.
      Первой на гору взобралась Искорка. Ей очень льстило внимание, с которым оленье племя следило за ее прыжками. Белке хотелось кричать во весь голос: "Да, да, смотрите на меня! Восхищайтесь моей быстротой и ловкостью! И не забудьте обратить внимание на мой роскошный хвост!" Однако она не делала этого, поскольку ее рот, как и вчера, был занят, причем даже не орехами, а концом толстой и совсем невкусной веревки. Добравшись до края обрыва, Искорка обвила ею небольшой каменный выступ, похожий на растущий из земли зуб дракона, после чего спустилась вниз вместе с веревочным концом.
      Затем настал черед леопардов. Королева так и не поняла, как им это удалось, но после десяти минут головокружительных кульбитов, каких Сьюзен не видала даже в цирке, оба леопарда оказались на скале. Отдышавшись, один из них сообщил, что белка сказала правду: площадка наверху большая и ровная, места хватит всем. Олени встретили эту весть радостными криками, и первый из них стал готовиться к подъему. Он продел передние и задние ноги в веревочные петли, и леопарды начали тянуть его наверх. Именно этот, первый подъем, дался им труднее всего. Потом-то дело пошло веселей. Каждый новый олень, очутившись наверху, просто впрягался в веревку и помогал подняться следующему.
      Когда оленей на вершине скалы стало больше, чем у ее подножья, подошла очередь домашнего скарба. Из хижин выносили все имущество, вплоть до старых рогов, венчающих тростниковые крыши, связывали в тюки и поднимали наверх. Олени понимали, что, если план королевы и Острого Рога осуществится, никто из них не вернется больше в свои дома, но ради избавления от волков, безропотно шли на эту жертву.
      За час до заката все племя перебралось на площадку. Внизу остались только трое: Сьюзен, Острый Рог и его раненый сын, спящий в паланкине. Днем олененку стало лучше. Когда королева заглянула к нему, он улыбнулся ей и даже попытался встать на ножки. Разумеется, у него ничего не вышло, ведь порванные сухожилия срастаются еще медленней, чем сломанные кости.
      Острый Рог помог Сьюзен вдеть в петли ручки паланкина. Королеве осталось только забраться внутрь и дать оленям, дожидающимся наверху, сигнал к подъему. Однако она медлила, а Острый Рог ее не торопил. Оба понимали, что слова, которые они сейчас скажут друг другу, могут оказаться последними, и поэтому не находили слов. Минута пролетала за минутой. Сьюзен все перебирала стрелы в колчане, шесть красивых и шесть уродливых, а олень подошел вплотную к скале и принялся водить головой вверх и вниз, затачивая о камень свой знаменитый рог. "Так вот как ты это делаешь", - захотелось воскликнуть королеве, но она сдержалась, вспомнив, как Острый Рог сказал тогда, во дворце: "К чему повторять очевидное?" Но небо становилось все темнее, напоминая Сьюзен о том, что ее ждет еще немало дел наверху, и в итоге прощальный разговор королевы с оленем уместился в две короткие фразы.
      - Там еще осталось немного серебра, - сказала она.
      Острый Рог кивнул и в свою очередь напомнил:
      - Стреляйте не стрелой, а сердцем, ваше величество.
      И Сьюзен кивнула в ответ.
      Через минуту она сидела в паланкине, который покачивался на веревках, будто колыбель, и на ее коленях покоилась голова спящего олененка. Пока длился подъем, королева напевала чуть слышно:
      - Каммала, кам, кам,
      Слово тебе дам,
      Что б ни случилась, отца твоего я
      Не забуду никогда.
      Покачивание прекратилось. Сьюзен откинула полог и, опершись на лапу леопарда, выбралась из паланкина. К ней немедленно подскочила Искорка и запрыгала на месте, тараторя:
      - Моя королева! Моя королева!
      Белку возбуждало все, что творилось вокруг, и в особенности ее собственная роль в общем действе.
      - Ты привела своих подружек, как я просила? - спросила королева.
      - Конечно, ваше величество! Вот они! - ответила Искорка и стала перечислять их по именам.
      Сьюзен не запомнила ни одного, поняла лишь, что ее рыжая помощница, как всегда, перестаралась: вместо трех белок привела целых пять. "Ну да больше - не меньше", - подумала королева и задала следующий вопрос:
      - Надеюсь, ты объяснила им, что от них требуется?
      Белка ответила ей, что да, объяснила, невелика премудрость, и Сьюзен занялась ремнями. Вываренные в оленьем молоке кожаные ремни стали упругими и гибкими, точно резиновые жгуты, какими доктора перетягивают руки больным, когда берут у них кровь из вены.
      До заката оставались считанные минуты, и все, кто был отобран для участия в сегодняшней битве (таковых оказалось немного, всего десятеро, не считая Сьюзен), заняли предназначенные им места. Королева встала у края площадки, по центру, в шаге от обрыва. Ветер развевал ее длинные волосы, и алая роза в них пламенела, как солнце, на три четверти скрывшееся за горизонтом. Сьюзен не думала об этом, но именно в таком виде, с распущенными волосами и без короны, она была как никогда похожа на богиню. Богиню-воительницу. Рядом с королевой стояли четыре оленя, двое слева и двое справа. На спине у каждого сидела белка. Все белки, включая Искорку, были необычайно молчаливы, потому что держали во рту маленькие серебряные шарики, очень похожие на орешки. С обеих сторон ряд замыкали леопарды с зажженными факелами в лапах.
      Выставлять наблюдателя в этот вечер не было нужды. С вершины желтой скалы пустошь просматривалась от Шрибла на юге (освещенная закатом река с такого расстояния казалась тоненькой розоватой нитью) до мрачного горного хребта на севере. Именно оттуда приходили волки, и головы почти всех собравшихся были повернуты в ту сторону. Олени, белки и леопарды тревожно всматривались в сумерки, силясь разглядеть черные движущиеся точки на вересковом поле. Только Сьюзен, не отрываясь, смотрела вниз, на Острого Рога.
      Вождь оленьего племени стоял спиной к скале, на помосте, который накануне выстроили для королевы, а теперь перенесли на новое место: точно в центр поселения, туда, где многие годы по вечерам разводили большой костер. Острый Рог остался внизу, чтобы стать приманкой для волков, но держался так уверенно, будто сам был охотником, а они - идущими на заклание жертвами. Глядя на его красивую, гордо поднятую голову, королева подумала, что если все пойдет так, как надо, оленю даже не придется участвовать в бою. Но вот по рядам пронесся ропот: "Волки! Вон они! Идут!", и Острый Рог, обернувшись к Сьюзен, улыбнулся ей и сказал что-то, чего она не услышала, но догадалась. "Не стрелой, а сердцем", - повторила королева и подняла вверх руку, которой держала лук. Могучий олень кивнул, и его острый, как бритва, правый рог сверкнул, отразив последний луч уходящего солнца.
      - Леопарды, спрячьте факелы, - отдала приказ Сьюзен. - Все остальные, пожалуйста, потише. Не нужно, чтобы волки заметили нас раньше времени. - Потом добавила вполголоса, покачав головой: - И все-таки, какие же они быстрые!
      Действительно, огромные хищники неслись по полю так легко и бесшумно, словно не касались земли, а скользили над травой, как тени облаков в ветреный день. Они были похожи на призраков, соткавшихся из ночной мглы. И хотя следить за волками начали издалека, их появление на границе поселения застало ожидающих врасплох и мало кто из собравшихся на скале удержался от изумленного вздоха. На сей раз волчья стая держалась вместе, не разбиваясь на группы, как вчера, и Сьюзен, заметив это, подумала, что так даже лучше. Меньше шансов, что кому-нибудь из отставших удастся избежать ловушки. Если, конечно...
      - Ох, нет, - прошептала королева, - только не останавливайтесь!
      Но волки, будто подслушав ее мысль, остановились в паре десятков шагов от круга, образованного оленьими хижинами, и, сбившись в кучу, принялись о чем-то совещаться.
      - Должно быть, они почуяли подвох, когда нашли поселение пустым, - сказал, склонившись к уху Сьюзен, стоявший справа от нее олень. - Смотрите, как они оглядываются. Еще немного, и кто-нибудь из них догадается посмотреть вверх.
      А сидящая на оленьей спине Искорка только подпрыгнула несколько раз, страдая от невозможности высказаться вслух.
      - Я все вижу, - успокоила ее королева и приладила к тетиве первую стрелу.
      То была стрела из подарка Деда Мороза, и Сьюзен подумала, что если бы остальные одиннадцать были такими же, она бы, не мешкая, начала стрелять. В конце концов, что такое лишние двадцать шагов, когда у тебя в руках - не знающее промаха оружие! Однако королева не была уверена в самодельных стрелах и к тому же опасалась, что попросту не успеет поразить все цели, если волки вдруг бросятся врассыпную.
      Сьюзен все еще пребывала в нерешительности, когда в игру вступил Острый Рог. Он привлек внимание волков сперва громким криком, а затем дробным стуком копыт по бревенчатому настилу. Королева не разобрала, какие именно слова прокричал олень, но, видимо, не очень приятные, судя по тому как волки разом обернулись и, злобно зарычав, кинулись к помосту.
      Когда последний из них пересек границу невидимого круга, Сьюзен, больше не скрываясь, крикнула:
      - Бросайте факелы!
      Леопарды не подвели. Факелы, крутясь и осыпаясь искрами, полетели вниз. Две огненные дуги, скрестившись, перечеркнули темноту. Спустя мгновение ближайшие к подножью скалы хижины превратились в снопы пламени. Пока только две, но вскоре огонь по заполненным хворостом канавкам перебежал к соседним хижинам, от них - к следующим и двинулся дальше. Волки оглянуться не успели, как оказались внутри гудящего огненного кольца. Сбитые с толку, они забыли об олене и принялись метаться из стороны в сторону в поисках выхода. Королева знала, что огонь не может серьезно повредить оборотням (вчерашний волк, угодивший в костер, пришел в себя меньше, чем через минуту), однако надеялась, что страх перед бушующим пламенем, естественный для любого существа, на некоторое время удержит стаю в границах кольца.
      Когда одна из хижин с громким треском обрушилась внутрь себя, олень, стоявший справа, тяжело вздохнул и наклонился к Сьюзен.
      - Вам удалось ошеломить их, ваше величество, - сказал он. - Но тростник горит быстро. И я боюсь, что волки...
      - Волков бояться - в лес не ходить, - перебила его королева. - Вот как у нас гово... - она задержала дыхание, спустила тетиву и закончила: - ...рится!
      И застыла в изумлении, когда стрела с серебряным наконечником нашла свою цель, однако волк с пробитой грудью, вместо того чтобы просто упасть, внезапно превратился в вопящий и извивающийся факел. Несколько секунд он катался по траве, а потом как будто взорвался, осыпав все вокруг дождем серебряных искр. Прочие оборотни, увидев, что случилось с их товарищем, отпрянули в стороны и завыли. Те же, кто наблюдал за происходящим со скалы, еще некоторое время не могли произнести ни звука.
      Первой пришла в себя королева.
      - Серебро, - сказала она. - Вот как оно действует на волков! Да уж, ради такого зрелища и короны не жалко!
      Потом ее сосед справа выдохнул с благоговейным трепетом:
      - Ритца!
      "Ну вот, опять!" - нахмурилась Сьюзен, но бессмыслицу уже подхватили другие олени.
      - Ритца! Ритца! Ритца! - повторяли они все громче и увереннее.
      "Приняли половинку слова за боевой клич, - подумала королева. - Должно быть, так и рождаются легенды".
      - Ну что ж, ритца так ритца, - пожав плечами, улыбнулась она и пустила стрелу во второго волка, который немедленно вспыхнул, как бенгальский огонь.
      Толпа ответила на ее выстрел громогласным ликующим:
      - РИИИТЦААА!
      К этому времени волки, конечно, догадались, что неизвестная угроза исходит с вершины скалы и в конце концов сбились в кучу на дальнем краю круга. Пока еще страх перед смертельной опасностью не пересилил в них боязнь огня, но долго так продолжаться не могло, поэтому королева воскликнула:
      - Белки! Мне нужна ваша помощь!
      И белки, давно изнемогшие от вынужденного безделья и молчания, с радостью откликнулись на призыв. Каждая достала из-за щеки по серебряному "орешку" и положила его на специальную плашку, приделанную к ремню. Эти ремни, натянутые между рогами у четырех оленей, как вы помните, стали упругими от варки в молоке, и теперь, натянув их обеими лапками, белки стали похожи на малышей, которые приготовились стрелять из огромных рогаток.
      - Ритца! - скомандовала Сьюзен, делая третий выстрел, и белки одновременно с ней отпустили ремни.
      Стрела королевы поразила цель, тогда как из четырех серебряных шариков лишь один угодил в волчью ногу. Но и этого оказалось достаточно. Четыре оборотня были уничтожены, а уцелевшие в отчаянии носились по кругу, как будто водили хоровод со смертью.
      - Пляшите же, пляшите! - крикнул один из оленей. - Ведь сегодня Летний праздник.
      "Ой, а ведь и вправду сегодня, - спохватилась Сьюзен. - Как я могла забыть?"
      Королева выпустила подряд три стрелы - по одной за каждый летний месяц - и, вытянув из колчана четвертую, замерла в нерешительности. Даже на ощупь было ясно, что эта стрела самодельная. "Да, - подумала королева, скептически разглядывая творение собственных рук. - Такая если и полетит, то точно вниз".
      - Стреляйте же, ваше величество, - поторопил ее олень. - Поглядите, кажется волки нашли брешь в кольце.
      Сьюзен посмотрела в глаза соседа, такие же карие, как у Острого Рога, потом перевела взгляд на белок, которые, захлебываясь от восторга, выпускали шарик за шариком, каждый раз вскрикивая "Ритца! Ритца!", и пробормотала, насупив брови:
      - А, будь оно все проклято! Все равно я стреляю не стрелой, а сердцем. А сердце мое, если хотите знать, клокочет от ненависти.
      Королева прицелилась в волка, который первым решился сунуться туда, где рухнувшая хижина образовала прореху в стене из пламени, и спустила тетиву. А через мгновение, когда горящее волчье тело вновь замкнуло огненное кольцо, закричала громче всех:
      - РИТЦА! - И вдруг остро пожалела, что ее всю жизнь звали Сьюзен, а не Сюзанна. "Сюзанна, - вздохнула королева. - вот подходящее имя для женщины-стрелка!"
      - Как они летят, как летят! - воскликнула Искорка, выпуская очередной шарик.
      - Еще бы, - рассмеялась Сьюзен. - Это вам не простые орешки. У них и скорлупки серебряные, и ядра - чистый изумруд.
      - Смотрите, смотрите, моя королева! - запрыгала от радости Искорка. - Я опять попала!
      - Вообще-то это был мой орешек, - недовольно фыркнула ее соседка справа.
      - И потом, что значит "опять"? - добавила третья белка. - Первый-то волк уж точно был мой.
      - Ха! Твой! С каких это шишек! - вступила в разговор четвертая.
      К слову сказать, этот спор, вспыхнувший внезапно, растянулся на долгие часы, и лишь к исходу следующего дня белки пришли к согласию. Правда, при этом почему-то получилось, что вместе они отправили на тот свет не меньше полутора дюжин волков, хотя на самом деле их было всего два. Еще семерых подстрелила Сьюзен.
      Что же касается трех оставшихся, то они обезумели вконец и, уже не надеясь спасти собственные жизни, попытались хотя бы обменять их на жизнь одного из врагов. Они вспомнили об Остром Роге, который с вызывающим спокойствием следил за истреблением волков и только однажды переступил на другое место, когда чей-то серебряный орешек угодил ему в копыто (не причинив никакого вреда). К сожалению, беличья перепалка отвлекла внимание королевы и, когда волки внезапно бросились к помосту, Сьюзен успела выстрелить всего один раз. Но ничего страшного не случилось. Со вторым из нападавших олень расправился сам. Возможно, это был тот самый волк, которому накануне уже довелось испытать остроту его знаменитого рога, однако на сей раз ему повезло куда меньше. Волк закричал - больше от удивления, чем от боли - и вспыхнул как спичечный коробок, упавший в камин, а олень только помотал головой, отряхивая искры с рога, который всю жизнь был острым, но только час назад стал серебряным.
      Последний, третий волк, между тем, раздумал нападать. Он медленно протрусил к ближнему краю огненного круга и остановился, поджав хвост и низко опустив голову.
      - Что это он задумал? - спросила Сьюзен у стоявшего рядом оленя.
      - Кажется, хочет сдаться, - ответил тот. - Но безопасней было бы все же избавиться от него.
      - Моя королева! Можно я это сделаю? - вызвалась Искорка. - У меня как раз остался последний орешек.
      На принятие решения у королевы ушла пара минут.
      - Очень хорошо, - сказала она белке. - Подержи его на прицеле, пока я буду спускаться. - Потом добавила, обращаясь к оленю: - Спасибо за совет, мой друг. Возможно, я воспользуюсь им, но сперва попробую поговорить с этой тварью.
      Искорка, напустив на себя важный вид, зарядила в "рогатку" новый орех, олень изогнул шею, помогая ей прицелиться, а Сьюзен, встав обеими ногами в веревочную петлю, приказала леопардам спустить ее на землю. Через минуту она была внизу.
      Королева на всякий случай приладила к тетиве новую стрелу и стала медленно приближаться к волку. Чем ближе она подходила, тем огромней и страшней казался ей зверь, а разделяющий их огненный барьер, наоборот, как будто становился все ниже и ненадежнее. По счастью, вождь оленьего племени покинул помост и встал рядом с хищником, почти упираясь сверкающим рогом в его беззащитный бок. Это немного успокоило Сьюзен, однако когда волк поднял на нее глаза, цветом напоминающие скрытую туманом луну, и раскрыл пасть, полную длинных и острых зубов, королеве опять стало не по себе.
      Пленник попытался что-то сказать, но из звериной глотки вырвался только лай.
      - Если ты хочешь говорить со мной, - сказала Сьюзен, стараясь, чтобы голос ее звучал твердо... ну, хотя бы не дрожал, - делай это по-человечески!
      Волк быстро-быстро замотал головой. Королева поначалу нахмурилась, приняв этот жест за выражение несогласия, но потом заметила, что волчья шерсть с каждым движением становится все светлее, а длинная морда как будто втягивается. "Он оборачивается!" - догадалась Сьюзен и невольно отступила на шаг, до того жутким показалось ей увиденное. Королеве стало еще страшнее, когда оборотень, не завершив превращения, обратил к ней уже не морду - лицо, почти человеческое лицо, сплошь покрытое короткой светлой шерстью! - на все еще волчьей шее. Человек-волк стоял на четырех лапах и смотрел на нее снизу-вверх. Такой взгляд был бы у вас, если бы вы запрокинули голову. Вот только, я уверен, ни у кого из вас не найдется таких желтых глаз и таких клыков, выпирающих из-под тонких бледных губ.
      Оборотень снова заговорил. И хотя его речь по-прежнему мало отличалась от рычания, Сьюзен удалось разобрать слова.
      - Ты победила, дочь Евы, - сказал он, - и поэтому имеешь право убить меня. Но ты можешь поступить иначе. Скажи, разве ты не мечтала о союзнике - сильном, бесстрашном, безжалостном? Таком, который мог бы сперва сломить дух твоих врагов, а потом разорвать их плоть на кусочки и выпить кровь - всю, до капли? Таком, что...
      Человек-волк говорил все увереннее, а блеск его желтых глаз становился все ярче, однако Сьюзен, которая не то что не мечтала о подобных союзниках, но даже в страшном сне их не видела, не дала ему закончить речь.
      - Достаточно, - сказала она тоном строгой учительницы. - Я поняла твою мысль и, возможно, еще обдумаю ее. Но сперва ответь на мои вопросы. Скажи мне, кто вы такие? Откуда вы?
      - Мы звери. И мы люди, - ответил оборотень и обнажил клыки в улыбке, ужасней которой Сьюзен не видала в жизни. - Люди, которые, в отличие от вас, дети Адама и Евы, не стесняются своего звериного нутра. Мы пришли из Диких Северных Земель.
      - Зачем? Что привела вас сюда?
      - Пища, - прорычал человек-волк. - Нам нужна пища.
      - Но разве в ваших землях ее нет?
      - Есть. Но не так много, как прежде. А та, что уцелела, стала осторожной и скрытной, ее не так-то просто добыть. Но однажды зимняя птица, прилетевшая с юга, рассказала нам, что там, посреди верескового поля стоит одинокая гора, а рядом с ней обитает стадо оленей. Большое стадо вкусных, но глупых животных, которые не покинут эти места, даже если перегрызть им глотки одному за другим. И вот мы...
      - Погоди, - перебила его королева. - Ты сказал: зимняя птица. Какая именно? Может быть, зимородок?
      - Нет, - волк опять помотал головой, однако не стал от этого больше похож на человека. - Другая зимняя птица. Вы называете ее: снегирь.
      - Снегирь... - еле слышно произнесла королева и задумчиво коснулась лба в том месте, где обычно находилась корона.
      - Да, - подтвердил оборотень. - Но это были не ее собственные слова. Птица сказала, что ее посла... - и вдруг рассыпался фонтаном серебристых искр.
      Некоторые из них долетели до королевы, и та поразилась, до чего они холодные и сухие.
      - Что... Что случилось? - слабым голосом спросила она и взглянула сначала на стрелу в своей правой руке, потом на серебряный рог оленьего вожака, который казался удивленным не меньше ее, затем медленно обернулась и посмотрела вверх.
      С вершины скалы на нее глядели испуганные беличьи глаза.
      - Я не виновата! - воскликнула Искорка. - Моя королева, я, честное слово, не нарочно! Это все ремень! Он такой тугой, вы не поверите! У меня сорвалась лапка.
      - Ясно, - вздохнула королева. - Глупая белка лишилась последнего орешка, а мы - единственного свидетеля. И теперь нам никогда не узнать, кто его послал и чего он этим хотел добиться.
      - Разве это так важно? - глубоким и немного торжественным голосом произнес Острый Рог. - Ведь, главное, что враги разбиты, мое племя в безопасности, и все это - только благодаря вам, ваше величество!
      Он преклонил колени перед королевой, как делал уже не раз, но теперь вместо обычного раздражения Сьюзен испытала симпатию и легкое смущение.
      - Ну что ты, - сказала королева. - Одна бы я ничего не сделала. Просто у меня были отличные помощники. И помощницы, - со вздохом добавила она и погладила по голове Искорку, которая, что называется, вовремя подвернулась под руку (и даже привстала на цыпочки).
      - Теперь вы, наверное, хотите отдохнуть? - спросил олень. - Правда, я не знаю... - Он обвел задумчивым взглядом поселение, от которого остались одни головешки.
      - Хочу, - немного рассеянно ответила Сьюзен. - Очень хочу. И тебе наверняка нужен отдых, ведь ты устал больше меня. И все-таки... Скажи, ты не мог бы отвезти меня в одно место?
      - Прямо сейчас? - удивился Острый Рог, но тут же вернулся к спокойному тону. - В какое именно, ваше величество?
      - В том-то и дело, что я не знаю, - проговорила Сьюзен, досадливо кусая губы. - То есть... Как будто бы знаю, но неточно. Кажется, это рядом с Танцевальным лугом. К западу или... Нет, к востоку от него.
      - Это неблизкий путь, - заметил олень. - Может, нам лучше дождаться...
      - Нет, - почти захныкала королева. - Мы не можем ждать. Понимаю, это звучит очень глупо, но... Поверь мне, так надо.
      Олень поклонился, показывая, что готов исполнить любой приказ своей госпожи.
      - Хорошо, ваше величество, - подал голос один из леопардов, который спустился со скалы сразу после Искорки. - Мы только соберем ваши вещи и присоединимся к вам.
      - Нет, - покачала головой Сьюзен. - Вы отправитесь следом за нами. У вас будет паланкин, а с ним получится слишком медленно. Вы повезете в нем Резвое Копытце.
      И она еще раз, уже увереннее, объяснила леопарду, куда они направляются.
      - Так далеко? - опешил тот. - Но ведь это сутки пути. Я хочу сказать - для нас, верхом-то, может, хватит и ночи. И то если нигде не останавливаться и не сбавлять хода. Ваше величество, простите за прямоту, но... Вы уверены, что это необходимо?
      - Нет, - вздохнула королева. - Совсем не уверена. Но иногда довольно и сомнения.
      - У вас предчувствие, ваше величество? - негромко спросил Острый Рог, когда Сьюзен взобралась к нему на спину и обхватила руками бархатистую шею.
      - Да, и очень нехорошее, - шепотом ответила она. - Что-то ужасное может случиться еще до рассвета. - Потом замерла на секунду, будто к чему-то прислушиваясь, и поправилась: - Нет, на рассвете.
      Сьюзен очень хотелось спать, ее глаза закрывались сами собой, а голова казалась тяжелее пушечного ядра. Однако заснуть на полном скаку невозможно, особенно если вы скачете без седла на олене, который несется во весь опор. К тому же, королева была в таком состоянии, что не заснула бы и в уютном паланкине. Ее снедало беспокойство - с того самого момента как оборотень заговорил о снегире, а в голове Сьюзен возникло другое слово. Именно оно позвало ее в дорогу и теперь не давало успокоиться, и когда уже на рассвете где-то далеко впереди послышался звук рога - ее собственного рога! - королева произнесла это слово вслух.
      - Эдмунд! - сказала она.
      
      
      Глава одиннадцатая. Стихи без конца.
      
      Итак, благодаря хитроумному плану, Сьюзен удалось загнать стаю волков-оборотней в засаду и там уничтожить. Расчет Люси, как ни странно, тоже основывался на засаде. Но если у старшей сестры было множество союзников, то маленькой королеве приходилось довольствоваться помощью только пары добродушных бобров, а вместо серебряных стрел и отточенных рогов полагаться исключительно на остроту собственного языка.
      В этот день Люси проснулась так поздно, что сама удивилась. Судя по тому, что солнце освещало три северных окна комнаты и его лучи едва дотягивались до середины подоконника, было уже больше полудня. "Но ведь обычно я и ложусь намного раньше, - напомнила себе королева. - И перед сном не болтаю с безумным привидением. Тем более - стихами". Она сладко потянулась, встала с постели и увидела бобров.
      Бедняги заснули там же, где сидели, уронив головы на стол, а мистер Бобер даже не выпустил пера из лапы. "Интересно, что же у них получилось?" - подумала Люси. Она подошла к столу и потянула за краешек листа, придавленный щекой бобра. Королева вытягивала листок очень медленно и осторожно, и все же мистер Бобер почувствовал ее присутствие. Он приподнял голову, открыл на мгновение невидящие глаза и, пробормотав что-то вроде "а-а... рыба-спасибо... а-а...", опять уткнулся лбом в столешницу.
      Королева внимательно прочла то, что было написано на листке, и одобрительно кивнула.
      - Очень хорошо! - прошептала она, а через минуту, заглянув в листок миссис Бобрихи, добавила: - Просто замечательно!
      И улыбнулась. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, я уточнил бы: "улыбнулась зловеще", но, согласитесь, к Люси это слово никак не подходило. Поэтому скажем иначе. Ее улыбка, кому бы они ни была адресована, не сулила ему ничего хорошего.
      Маленькая королева умылась, причесалась перед зеркалом и съела на завтрак пару холодных картофелин и кусок рыбного пирога, оставшийся с ужина. Она хотела также закусить яблочком, но не стала этого делать, опасаясь, что хруст потревожит спящих. Люси уселась за стол, взяла чистый лист из сильно уменьшившейся за ночь стопки и, обмакнув перо в чернильницу, принялась за творчество.
      - Вот так, - прошептала она каких-нибудь четверть часа спустя и поставила внизу листа аккуратную точку. - Оказывается, правду писать легко и приятно. Даже в стихах.
      Весь день королева провела, гуляя по саду и пуская кораблики в окружающем башню рве, и вернулась в жилище бобров лишь под вечер. Бобры все еще спали, но теперь Люси не боялась их разбудить. Она немного прибрала в комнате, развела огонь в очаге, употребив для растопки смятые черновики, которых набралось целое ведро, и разогрела чайник. Потом наполнила пивом высокую кружку и на две трети опустила ее в кастрюльку с холодной водой, а после взялась за трубку. Она вытряхнула из нее старый табак и набила новым, стараясь в точности повторять обычные действия хозяина.
      Десять минут спустя проснулся мистер Бобр. Он чувствовал себя неважно и немного сердился на королеву за то, что ему по ее милости пришлось всю ночь заниматься непонятными глупостями, а потом целый день спать на столе. Но когда Люси протянула ему набитую трубку, а следом - кружку охлажденного пива, бобер расчувствовался и даже смутился.
      - Ваше величество! - пробормотал он, часто моргая. - Ну зачем же?.. Ох, ваше величество!
      Мистер Бобр отпил из кружки, раскурил трубку и, глубоко затянувшись, стал будить супругу.
      - Эй, хозяйка, вставай-ка! - позвал он и вдруг испуганно прикрыл лапой рот. - Ваше величество, вы слышали? Опять в рифму! Так ведь и свихнуться недолго. Поглядите, у меня глаза, часом, еще не светятся? - А когда королева, смеясь, уверила его, что нет, не светятся, покачал головой. - Да? Ну, ладно... - И позвал снова: - Эй, дорогая! Не угостишь ли нас ужином, раз уж завтрака с обедом мы не дождались?
      - Ох, скажешь тоже - не дождались, - проговорила хозяйка, протирая глаза. - Сам-то, небось, только что проснулся. Ладно уж, будет вам и ужин, и обед с завтраком, дайте мне только печь растопить да воды вскипятить. - И повторила озадаченно: - Растопить, вскипятить... Я что же, стихами начала говорить?
      - Огонь горит, вода кипит, - доложила Люси и, поймав настороженные взгляды бобра и бобрихи, прыснула. - Да вы не волнуйтесь. Мы то и дело говорим в рифму, просто замечаем это не всегда.
      - С чайником - это ты хорошо придумала, - похвалила ее хозяйка. - Раз кипяток готов, то и ужин скоро поспеет.
      - А может, не нужно ничего готовить? - спросила Люси. - Давайте просто разогреем вчерашний пирог с рыбой. Там как раз осталось три куска.
      - Ой, только не пирог! - всплеснула лапами миссис Бобриха.
      - Только не с рыбой! - поморщился мистер Бобр.
      - У меня от этих пирогов...
      - А у меня от рыбы...
      И они дружно замотали головами:
      - Бр-р-р-р-р!
      - Ну, как хотите. - Королева растерянно пожала плечами. - А я бы не отказалась.
      За все время ужина о пирогах, рыбе и привидениях не было сказано ни слова. Лишь когда хозяйка ополоснула тарелки и разлила по чашкам третью порцию чая, Люси решила, что пришло время посвятить бобров в свои замыслы.
      - Что-то я не поняла, - призналась миссис Бобриха, после того как внимательно выслушала королеву. - Вы хотите, чтобы мы напугали привидение?
      - Да, как-то странно получается, - сказал мистер Бобр. - Ведь это привидения обычно всех пугают. Они же страшные, а мы с женой... - он посмотрел на супругу, потом на свое отражение в зеркале и неуверенно закончил: - вроде бы нет. Разве что когда скорчим рожу... - Бобер выпучил глаза и обнажил резцы, но стал от этого только забавнее, а не страшнее.
      - Вы оба очень милые и симпатичные, - успокоила его Люси. - И вообще, внешность тут ни при чем. Я имела в виду другое...
      И она во второй раз повторила хозяевам башни свои доводы, неторопливо и очень доходчиво, так что к концу ее рассказа бобры понимающе кивали.
      Но, пожалуй, будет лучше, если мы на время оставим маленькую королеву наедине с ее друзьями и взглянем на события наступающей ночи глазами Белоуха. Круглыми и ярко горящими в темноте глазами привидения.
      Ровно в полночь, как всегда, белый филин появился на крыше башни и начал свой обычный маршрут с пятого этажа на первый, не пропуская по пути ни одного коридорчика, лестницы или заросшей паутиной комнатушки. При этом он безостановочно бубнил себе под нос - голосом, в сравнении с которым скрип несмазанных дверных петель показался бы вам райской музыкой. Так, бредя по коридору пятого этажа, он тихонько гундосил:
      - ах, у кого спросить совета,
       кто же даст ответы
       тому, кто с того света
       вернулся на этот
       и по всем приметам
       стал великим поэтом,
       хотя, как все эстеты,
       немного с приветом?
       эй, отзовись, я жду тебя, где ты?
       где ты? где ты?
      Разумеется, на самом деле Белоух не ждал никакого ответа. Да и от кого бы он мог прийти? Ведь филин был, по собственному мнению, величайшим, а пожалуй что и единственным поэтом в целом свете. Тем большим было его изумление, когда из укромной ниши в стене неожиданно показался кто-то низенький и коренастый и хрипловатым голосом сказал:
      - Я тут!
      И хоть Белоух не понял ни слова (ведь, как выяснила накануне Люси, его чувствительное ухо воспринимало только поэзию), появление незнакомца насторожило филина. Его глаза вспыхнули еще ярче, когда он распознал в мрачной фигуре хозяина башни. До сих пор Белоух почитал бобра бессловесным и пугливым существом, однако сегодня его поведение показалось филину нетипичным. Вместо того чтобы поднять крик и броситься наутек, как это случалось в их прошлые встречи, хозяин двинулся к Белоуху на чуть согнутых ногах, слегка раскачиваясь из стороны в сторону и попеременно взмахивая лапами. При этом он громко бухтел:
      - Я ловлю рыбу, вкусную рыбу,
      Хоть рыба мне ни разу не сказала "спасибо",
      Зато когда я приношу домой вкусную рыбу,
      Женушка моя говорит мне "спасибо",
      Потом она мне жарит эту вкусную рыбу,
      И тут уже я говорю ей "спасибо",
      За то, что так вкусно пожарила рыбу,
      Которая точно не скажет "спасибо"
      Ни мне, ни жене, ведь известно, что рыба
      По сути своей молчалива, как глыба.
      Чтобы понять, как почувствовал себя Белоух, услышав речь бобра, представьте на секунду, что с вами заговорила деревянная табуретка. Естественно, он оробел (хотя как правило привидения не боятся никого и ничего). Вдобавок вымученное стихотворение, построенное на повторении одной-единственной рифмы, резануло слух тонкого ценителя поэзии. Филин взмахнул крыльями, как будто отгоняя бобра, и попятился назад со словами:
      - эй, помолчи, прошу тебя, стоп!
      не то твои стихи загонят меня в гроб!
      "рыба-спасибо" - рифма что надо,
      но на целую поэму ее маловато!
      Так он и пятился, пока не скрылся за изгибом коридора, который, как мы знаем, замыкался в круг. А наблюдавший за его отступлением бобер вздохнул: "Ну вот. Только я вошел во вкус..." - и засеменил следом.
      Белоух без происшествий миновал три четверти коридора и немного успокоился, но тут его подстерегла новая напасть. Еще одна темная фигура выскользнула из-за колонны и встала у него на пути. Приглядевшись, филин узнал в ней жену хозяина башни. В их первую встречу она упала на спину, едва завидев Белоуха, теперь же уверенно стояла на ногах. Только странно двигала лапами: как будто что-то с чем-то смешивала, потом скатывала в комок и снова раскатывала невидимой скалкой. И, разумеется, приговаривала:
      - А я пеку, пироги пеку,
      Для пирогов я беру муку,
      В пять минут пеку по пирожку,
      А в час - по дюжине. Ку-ку!
      Главное - добавить в муку молоко,
      Без молока месить тесто нелегко,
      А то оно получится слишком сухим,
      Поставишь в печку - пойдет дым!
      Важно еще про яйца не забыть,
      Без них вообще не стоит тесто месить,
      Получится не тесто, а какой-то кисель,
      Придется по новой разводить канитель.
      Но самое главное, конечно же, дрожжи,
      Они для теста - как для мерина вожжи,
      Без них пирог будет тонким, как блин,
      А это для хозяйки срам один.
      Тут бедный филин, у которого уже на "ку-ку" начало дергаться веко, не выдержав, воскликнул:
       - да что ж это такое, все хуже и хуже,
       похоже, здесь никто с головою не дружит
       и высокое искусство не в чести, ладно,
      но кто им сказал, что поэзия - это все, что складно?
       они не понимают, что каждый стих - чудо,
       готовы разбавить рифмой хоть рецепт блюда,
      который, как ни рифмуй, все останется прозой,
       как мятая ромашка никогда не станет розой.
      Он развернулся на месте и быстро зашагал по коридору в обратную сторону, а хозяйка, пробормотав: "Ох, что ж это я! А соль? А масло? Совсем память дырявая стала!", поспешила за ним. Белоух обогнал бобриху шагов на тридцать, но тут нос к носу столкнулся с ее мужем. Тот при виде филина немного присел и развел лапы, словно для объятий. Потом скрестил их, снова развел и запыхтел:
      - Вот помню, как-то раз нырнул я за рыбой
      И увидел на дне огромную глыбу,
      Нырнул я под глыбу, гляжу - а там рыба,
      Рыба под глыбой - вот так спасибо!
      Белоух отчаянно застонал и огляделся в поисках укрытия, но из глубины коридора к нему уже неслось:
      - Зато если правильно тесто замесить
      И не забыть вовнутрь начинку положить,
      То выйдет не пирог, а объеденье,
      С этим согласится даже привидение.
      Эй, куда ты, или тебе не нравится мое произведение?
      Сказать, что стихи бобров не нравились филину, было бы так же неверно, как сказать, что мышонку не нравится кошка, откусившая ему хвост, а муравью - придавившая его слоновья ступня. На самом деле ужасные стихи привели Белоуха в бешенство. Несчастный филин был уверен, что если услышит еще хоть слово о пирогах или рыбе, то сойдет с ума (чего с ним, конечно, не могло случиться, поскольку безумие подобно реке, в которую нельзя войти дважды).
      Белоух еще раз взглянул на бобра, затем на бобриху и, обхватив голову крыльями, шагнул в стену, благо его мучители не могли последовать за ним. Филин пронесся через запертую комнату, заваленную сломанными столами и стульями, и оказался в другой, стены которой были заставлены прямоугольными мраморными плитами. Тут он остановился, раздумывая, куда двинуться дальше, и вдруг чей-то голос рядом с ним сказал:
      - Эй, Белоух, постой! Поговори со мной.
      Филин вскрикнул - такой примерно звук издает падающая сосна - и отпрыгнул в сторону. Он уже изготовился бежать со всех ног, но в последний момент узнал говорящего и почувствовал облегчение. Это была вчерашняя девочка-королева в белом платьице, занятное существо, которое он поначалу принял за привидение, затем - за равного по силе поэта, но скоро убедился, что оно не является ни тем, ни другим. По крайней мере оно было неопасным.
      Белоух обернулся к Люси и сказал:
      - а, это ты, маленькая плутовка,
      которая "кто" и "кое-кто" рифмует ловко?
      что ж, говори, только поменьше слов, а-а?
      и стой где стоишь, вдруг это новая уловка!
      С этими словами филин отступил в дальний конец комнаты и остановился в ожидании.
      Маленькая королева нахмурилась. Не оттого, что вспомнила о вчерашнем промахе, просто для воплощения тайного замысла ей нужно было подобраться к Белоуху как можно ближе, а тот предпочитал держаться на расстоянии. Но делать было нечего, и королева, мило улыбнувшись, сказала:
      - Ах, к чему вспоминать, что между нами было? Я думала весь день и вот что я открыла. Оказывается, поэзия - страшная сила, раз она тебя подняла из могилы.
      Филин задумчиво кивнул и сказал, махнув крылом в сторону коридора:
      - знаешь, я такого наслушался уже
      на этом этаже,
      что теперь твои слова - как елей
      для моих ушей,
      возможно, я вчера судил слишком строго
      и ты не так убога,
      пожалуй, послушаю тебя еще немного.
      Тогда Люси собралась с духом и начала:
      Вот я вчера услышала твой, Белоух, рассказ,
      Он был великолепен, говорю без прикрас,
      И решилась, что бы ни случилось, на своем настою,
      Поведаю и я тебе историю мою.
      Итак, все началось с того, что я залезла в шкаф.
      Ты скажешь: ну и что с того? - и будешь не прав!
      Дело в том, что этот шкаф волшебным оказался,
      В нем за рядами шуб тайный ход скрывался.
      Вот пошла я по нему и не поняла сама,
      Куда же я попала. Смотрю: кругом зима.
      Вроде, в Англии шел дождь, а здесь лежит снег,
      И по снегу крадется очень странный человек.
      То есть, сверху человек, но ноги как у козлят,
      Только слышно, как снежинки под копытами хрустят,
      А когда я разглядела на голове его рожки,
      Я сказала себе: "Да, мы не в Канзасе, Тотошка!"
      Сперва я оробела, он тоже испугался
      И спрятался за елью, только хвост торчать остался.
      Спросил меня оттуда, уж не девочка ли я,
      Я ответила: "Конечно". Что тут странного, друзья?
      Он, однако, удивился, чуть язык не прикусил,
      Сам назвался "мистер Тумнус" и в пещеру пригласил,
      Накормил, и обогрел, и на флейте сыграл,
      И много удивительного мне рассказал.
      Про злобную колдунью, и про Летний праздник,
      И еще без счета историй разных
      Про Вакха и Силена, про дриад и наяд.
      Я слушала о них, наверно, три часа подряд.
      Когда же наступила мне пора уходить,
      Фавн вызвался меня хоть до столба проводить,
      Он пожелал мне счастья, я платок ему дала
      И по собственным следам назад до шкафа добрела.
      Жаль, что Питер, Эдмунд, Сьюзен, мои братья и сестра,
      Не поверили рассказу. Говорят мне: будь добра
      И признайся, что о Нарнии ты все сочинила.
      Их недоверие, конечно, меня сильно огорчило.
      В этом месте Люси изобразила, как вытирает кулаками заплаканные глаза, и сделала осторожный шаг к Белоуху. Она опасалась, что нервный филин снова отпрыгнет или поднимет крик, но тот, кажется, ничего не заметил. Немного успокоившись, маленькая королева продолжила свой рассказ:
      - Так миновало дня четыре, а может даже пять,
      Но дождик снова зарядил, мы не смогли пойти гулять
      И затеяли прятки - Сью считала до ста,
      А мы с ребятами искали поукромнее места.
      Я, ничуть не сомневаясь, забралась в тот же шкаф,
      А Эдмунд вздумал подшутить и оказался не прав,
      Он полез за мною следом с криком: "Где же ты, Лу?
      Не иначе, притаилась в самом темном углу!"
      Глядь - а вокруг сплошные ели, под ногами белый снег,
      И понял он, что очутился в той самой сказочной стране,
      Да только мы с ним разминулись, я-то к фавну пошла,
      А у Эдмунда нашлись совсем другие дела.
      Жаль, мы узнали слишком поздно, а он сам не сознался,
      Что этим днем с Колдуньей Белою в лесу повстречался
      И пил из кубка вино, а также ел рахат-лукум,
      И от посулов ее нежных потерял последний ум.
      Пообещал, что приведет к ней Сьюзен, Питера, меня,
      Чтоб получить корону принца, а затем и короля,
      Чтоб править Нарнией с колдуньей, а потом одному,
      И об этой встрече Эдмунд не сказал никому.
      Люси осуждающе покачала головой и сделала еще пару шажков вперед, а затем будто невзначай положила правую руку на пояс. При этом она ни на миг не прекращала говорить.
      - А в третий раз мы оказались здесь уже вчетвером,
      Мы от Макриди убегали и залезли в гардероб,
      Как только Питер и Сью зимний лес увидали,
      Передо мной извинились, а Эдмунда отругали.
      Мы за малиновкой пошли, потом ее сменил бобер,
      Привел нас в домик на плотине, там уже горел костер,
      Миссис Бобриха накормила нас форелью и картошкой,
      Мы, пока все доели, отогрелись немножко.
      После подали чай с очень вкусным рулетом,
      И тогда бобер открыл нам кой-какие секреты,
      Про Аслана, про пророчества, про Каменный Стол...
      А я заметила вдруг: Эдмунд наш куда-то ушел.
      Его мы бросились искать, но бобер нам сказал,
      Что Эдмунд, верно, к колдунье во дворец побежал,
      И что нам, пока не поздно, тоже лучше бы уйти,
      Так что через пять минут мы уже были в пути.
      Шли мы коротко ли, долго ли, но очень устали,
      А поутру перезвон бубенцов услыхали,
      "Сани Белой Колдуньи!" - мы испугались всерьез,
      И приятно обманулись: это был Дед Мороз.
      Он был совсем как на картинке, с бородой и усами,
      Он сказал: Аслан уж близко и весна не за горами,
      Он подарил стрелы Сьюзен, а Питеру - меч,
      Ну а мне, гляди, вот эту замечательную вещь!
      С этими словами Люси схватила алмазный флакончик (из горлышка которого заранее вытащила пробку) и тряхнула им под самым клювом у Белоуха. Тот отпрянул, но несколько капель волшебного снадобья успели коснуться привидения и раствориться в том туманном облаке, из которого оно состояло. Некоторое время филин с негодованием взирал на королеву, бешено вращая глазами-фонариками, а потом вдруг расслабленно обмяк. Когда Белоух заговорил, Люси обратила внимание, как изменилась его речь: из нее напрочь исчезли все визгливые и скрипучие звуки, теперь разобрать слова филина не составляло труда. Манера выражаться стихами, правда, никуда не делась, но такова уж природа всех белых сов. Он сказал:
      - я чего-то недопонял, или это волшебство,
      но этот стих мне показался лучше любого моего,
      может, ты и есть преемник, о котором я мечтал,
      и моим земным скитаньям наконец конец настал?
      что ж, тогда оставайся, а мне пора назад,
      ведь за Фонарною равниной ждет Хрустальный водопад.
      С каждой строчкой этого короткого стихотворения Белоух становился все меньше похож на белого филина и все больше - на белое облачко, готовое сорваться с места от легчайшего дуновения. Еще не договорив, он медленно оторвался от пола, выплыл в коридор и устремился к ближайшему окну башни.
      Маленькая королева не заблуждалась насчет тех изменений, которые произошли с филином. Конечно, определенную роль тут сыграли ее стихи (по чести сказать, довольно средние), но основная заслуга все же принадлежала волшебным каплям. На них-то с самого начала и строился расчет Люси, стихи же были ей нужны лишь в качестве отвлекающего прикрытия. Королева рассудила так: если лекарство, полученное от Деда Мороза, способно врачевать тело, то почему бы ему не вылечить больную душу привидения (в том, что душа Белоуха нуждается в лечении, она убедилась еще в первую их встречу). А здоровой душе, как известно, уже ничто не мешает подняться на небеса.
      Уже выскользнув из окна Белоух обернулся - почти прозрачное облачко на фоне серебристой луны, в нем едва угадывались отдельные птичьи черты - и сказал:
      - да, вот еще что, сердца моего лучшая половина,
      пожалуйста, пообещай, что назовешь эту башню совиной.
      Люси, которая устала говорить, только кивнула в ответ. Облако подмигнуло ей и растворилось в ночной тьме.
      Как мы знаем, Люси сдержала обещание и ближайшую к Кэр-Паравелу сторожевую башню стали называть Совиной. Мало кто в Нарнии знал, откуда взялось это название, но через тысячу с лишним лет, при короле Каспиане Десятом, совы стали использовать башню для своих советов. Однажды ночью в ней появились девочка и мальчик из нашего мира, которых звали Джил и Юстас, но, как не устает повторять Аслан, у каждого своя история. Поэтому вернемся к маленькой королеве и ее друзьям.
      Когда Люси вышла из мрачной комнаты, мистер Бобр и миссис Бобриха поджидали ее в коридоре. По правде сказать, они стояли здесь уже давно и внимательно слушали разговор королевы с привидением, просто не выдавали своего присутствия, боясь неосторожным словом или даже покашливанием испортить Люси всю игру.
      - Ваше величество! У вас получилось! - растроганно сказал бобер и раскрыл объятья.
      Люси рассмеялась и прижалась к его плечу, при этом длинный ус кольнул ее в лоб.
      - Да, - подтвердила она. - У нас получилось.
      - Что ж тут такого? - сказала бобриха как о чем-то само собой разумеющемся и обняла маленькую королеву с другой стороны. - Я всегда говорила, что наша милочка справится со всем, за что бы ни взялась.
      - Привидения нет, башня опять наша! - ликовал мистер Бобр. - Но скажите, ваше величество, неужто наши стихи и впрямь были так ужасны? Хотя нет, лучше не говорите, - быстро добавил он, и Люси вздохнула с облегчением. - Не так уж это важно. Главное, что я сегодня наконец-то высплюсь! Ох, никто не будет гнусавить над ухом, я просплю до обеда!
      - Все мы замечательно выспимся, - улыбнулась Люси и вдруг, потупившись, отступила. Ее улыбка померкла - так меркнет солнце в погожий день, заслоненное случайной тучкой. Правда, "тучка", омрачившая лицо маленькой королевы, что-то слишком уж задержалась.
      - Что такое? - почуяла неладное бобриха. - Что-то не так, милочка?
      Люси кивнула и повторила:
      - Что-то не так. У меня такое странное чувство, как будто меня что-то тянет. Не знаю что, просто чувствую: мне нужно идти.
      - Прямо сейчас? - ахнула миссис Бобриха.
      Королева ненадолго задумалась, потом покачала головой:
      - Нет, не сейчас. Можно утром, чем раньше, тем лучше. - Она с надеждой посмотрела на хозяина. - Мистер Бобр! Боюсь, по моей вине вам завтра не удастся поспать до обеда. Вы ведь перевезете меня через реку?
      - Конечно, ваше величество, конечно, - согласился бобер. - И перевезу, и провожу до дворца. Или, может, вы хотите успеть на Танцевальный луг к началу праздника? Тогда... - Он нахмурился, прикидывая расстояние. - Нет, к началу нам никак не успеть. Разве что кто-нибудь согласится вас подвезти.
      - Нам нужен не сам луг, а роща к востоку от него, - сказала Люси. - И к началу праздника мы не спешим. Успеть бы к завтрашнему рассвету.
      - Не понимаю, - призналась миссис Бобриха. - Но как ты узнала, что тебе нужно именно туда?
      - Я и сама не понимаю, - сказала Люси. - Это просто чувство.
      На самом деле тревожное и влекущее чувство, посетившее королеву, исходило от волшебного рога. Это было еще не звучание (протрубить по-настоящему ему предстояло лишь утром следующего дня), а его предчувствие. Дело в том, что у волшебного рога Сьюзен было одно важное свойство. Если его обладатель долгое время закрывал глаза на очевидное и упорно не замечал грозящей ему опасности, рог начинал потихоньку трубить сам. Конечно, этот сигнал был очень-очень слабым, но те, кому он предназначался, обычно чувствовали его. И, если обстоятельства складывались удачно, успевали прийти на помощь.
      - Да? - с сомнением переспросила хозяйка. - А это чувство не говорит тебе, что же случится в той роще на рассвете?
      Маленькая королева помедлила, прежде чем ответить.
      - Не знаю точно, но наверняка это будет что-то ужасное. Оно коснется Эдмунда и...
      - Что? - сильнее прежнего насторожилась бобриха.
      - Ничего.
      Люси опустила голову, чтобы добрые друзья не прочли в ее глазах окончание фразы. Ведь она чуть было не сказала "...и меня".
      
      
      Глава двенадцатая. Четверо без одного.
      
      Вот и завершились три истории из четырех. Мы узнали, как доблестный Шиповник избавился от полосатого пчудовища, откусив ему жало, как королева Сьюзен пожертвовала короной, чтобы изготовить серебряные стрелы (и шарики!), а ее младшая сестра помогла заблудшей душе Белоуха отыскать путь на небеса. Теперь нам предстоит выяснить что же случилось с Эдмундом. Но не думайте, что это будет веселая история. Ведь волшебный рог из слоновой кости, который он с недавнего времени носит на поясе, не станет трубить по пустякам.
      Сам Эдмунд, впрочем, не замечал тончайшего сигнала рога, который уже уловила Люси, а вскоре почувствуют и Сьюзен с Питером, и в этом не было ничего удивительного. Думаю, младший из королей не заметил бы и громкого барабанного боя, до того он был раздражен. Еще бы! Ведь он мало того что отлежал себя все бока, проведя ночь на каменном ложе Даффла, так еще и умудрился спросонок влезть в шкуру одной из саламандр. Теперь Эдмунд то и дело ловил себя на желании брякнуться на четвереньки и замахать хвостом. Впрочем, перенесенные неудобства стоили того, что ему удалось узнать, когда его сознание каким-то чудом проникло в круг гармонии, образованный саламандрами. Оказывается, огнерожденные ящерицы, выстраиваясь в круг по пять раз на дню, обмениваются друг с другом информацией. Таким образом все, что знает одна саламандра, вскоре узнают остальные, а стало быть, вчерашний допрос, на который Эдмунд убил несколько часов, не имел никакого смысла! И все-таки его величество не зря этим утром топорщил гребень и елозил брюшком по каменному полу. Ведь благодаря этому он узнал, что кое-каких вопросов саламандры очень боятся. И поклялся во что бы то ни стало выяснить, каких именно.
      Пытаясь решить эту загадку, Эдмунд мерил шагами комнату, где гномы обычно проводили свои собрания. От его порывистых движений даже поднялся легкий сквозняк, чего отродясь не случалось в подземном жилище. Энергия и решимость переполняли короля, так что, глядя на него, даже Даффл, который после давешней неудачи был настроен скептически, приободрился и с надеждой спросил:
      - Вы что-нибудь придумали, ваше величество?
      - Не знаю, - буркнул Эдмунд и остановился перед гномом. - Вот что. Вчера мы сидели здесь и вызывали саламандр по одной, но это слишком медленно. Сегодня мы сами будем к ним ходить. Правда, сперва их нужно рассадить по разным комнатам. Ты сможешь это устроить?
      - Я постараюсь, ваше величество.
      С этими словами Даффл удалился, а король возобновил свои метания из угла в угол. Во время ходьбы ему лучше думалось. "Значит так, - размышлял он. - Вчера я спрашивал ящериц о событиях двухнедельной давности и выучил их ответы наизусть. Но почему бы не копнуть глубже? Почему не спросить, к примеру, о том, что случилось в пустыне? Или даже раньше - в драконьей пещере. Точно!" - Эдмунд возбужденно хлопнул в ладоши.
      Пять минут спустя Даффл вернулся и доложил королю, что его приказание выполнено. Тот бросил в ответ: "Веди!" и вылетел из комнаты, едва не сорвав шерстяной полог, заменяющий дверь. Гному пришлось постараться, чтобы догнать Эдмунда на своих коротеньких ножках.
      - Вот... первая дверь направо, ваше... величество, - указал Даффл, с трудом переводя дыхание.
      - Угу. - Король остановился на пороге и, смерив гнома взглядом, вполголоса спросил: - В пустыне на тебе был этот же самый колпак?
      - Что? - Рыжебородый коротышка не сразу сообразил, о чем его спрашивают. - А, нет, другой. Тот был...
      - Ни слова больше, - остановил его Эдмунд и вошел в комнату, которая оказалась даже меньше, чем каморка Даффла. Одной свечки, стоявшей на столике в углу, хватало, чтобы осветить ее всю. Правда, саламандра, свернувшаяся кольцом на полу, светилась вдесятеро ярче.
      Услышав шаги, она подняла голову. Королю показалось, что глаза цвета расплавленного золота излучают сарказм. "Аджхапур? - вспомнил Эдмунд мудреное имя. - Ну, или кто-то на него похожий".
      - Ваше величество, - раздался шелестящий, словно сухая листва на ветру, голос. - Зачем вы пришли? Хотите еще раз услышать, сколько ведер воды мне пришлось вскипятить, когда гномы затеяли большую стирку? Или узнать о том, как Брикл заснул на собрании, а после доказывал всем, что это не он храпел, а Великий Лев разговаривал с гномами его устами? Или, может, за ночь у вас возникли новые вопросы?
      - Именно так, - сказал король, как будто не замечая издевательского тона, и приступил к делу. - Вот первый из них. Когда Даффл нес тебя через пустыню... Если, конечно, это была ты, а не...
      - Я, - нетерпеливо прошипела саламандра. - Разумеется, я.
      - Так вот, - продолжил Эдмунд. - Я хочу знать, какого цвета колпак был на нем в то время. - И мысленно поздравил себя, наблюдая, как насмешливое выражение золотистых глаз сменяется неуверенностью и недовольством.
      - Не сейчас, - сказала огненная ящерица после минутного раздумья. - Я отвечу на ваш вопрос, но позже. Сейчас - время гармонии, и нам пора становиться в круг. Отведите меня к остальным. Очень важно постигать гармонию в строго определенные часы.
      - Не сомневаюсь, - сказал король. - Но не могу тебя отпустить, пока не услышу ответа. Так какого цвета, ты говоришь, был колпак?
      Саламандра раздраженно зашипела и, отвернувшись, выдавила из себя:
      - Красного.
      - Очень хорошо, - улыбнулся Эдмунд и вышел из комнаты.
      Как он и ожидал, саламандра, запертая во второй комнате, ответила на тот же вопрос иначе. По ее мнению колпак гнома был морковного цвета. Третья настаивала на желтом. Четвертая предпочитала изумрудный. В итоге у каждой из семи ящериц оказалось собственное, отличное от остальных мнение.
      - Очень, очень хорошо, - повторил король, когда они с Даффлом вышли в коридор. - Теперь нам надо придумать второй вопрос.
      - Но, ваше величество, - заговорил гном. - Разве вы не хотите сперва узнать, какого цвета на самом деле был мой колпак?
      - Честно говоря, нет.
      - Но как же... - недоумевал Даффл. - Тогда зачем эти вопросы? В коем-то веке эти прожорливые гадины не повторяют одно и то же, точно попугаи, а говорят каждая за себя. Из семи только одна ответила правильно, стало быть, именно ее я... Ой, что это вы делаете? - Гном с трудом водворил на место колпак, который Эдмунд, на радостях вздумавший поозорничать, натянул ему до самого носа. - Зачем это?
      - Не обижайся, - примирительно сказал король. - И не спеши с выводами. Скажи лучше, когда ты в пещере схватил саламандру голой рукой и обжегся, ты перебинтовал пальцы?
      - Да, у меня был с собой платок и...
      - Достаточно, - отрезал Эдмунд и дернул гнома за руку, так что тот едва не взлетел. - Идем!
      - Сколько пальцев? - выпалил он, ворвавшись в комнату к первой саламандре.
      - Что? - растерянно спросила она. - У кого?
      Король прорычал что-то неразборчивое и повторил вопрос уже спокойнее:
      - Сколько пальцев было забинтовано у Даффла, когда вы шли через пустыню?
      Саламандра опустила голову - ее гребень сложился, будто рыбий плавник - и сказала:
      - Один.
      Вторая саламандра ответила "два", третья - "три" и так далее. Только последняя отличилась: сказала, что не помнит точно, но не меньше семи, а может, и все десять.
      - Вообще-то волдырей было... - попытался вспомнить Даффл, когда они с Эдмундом остались наедине.
      - Не напрягайся, - успокоил его король. - Неужели ты еще не понял, что все это не имеет значения?
      - Нет, ваше величество, - честно признался гном. - Пожалуйста, объясните.
      - Чуть позже, - пообещал Эдмунд и принялся размышлять вслух. - Значит, все уже понятно, но... Что бы такое спросить, чтобы припереть их к стенке окончательно? Вопросы про количество и про цвет не подходят. Похоже, эти хитрюги сговорились. Опять начнут перебирать, и хотя бы одна наверняка даст верный ответ. Тут нужно что-то другое. О! - Он подмигнул Даффлу. - Как-то раз профессор Керк задал нам задачу. На березе висело пять яблок, два из них упало, а те, что остались, никто не может сосчитать. Спрашивается, почему?
      - Почему?
      - Думай об этом! - хихикнул король и, щелкнув по носу совершенно растерявшегося гнома, помчался по коридору.
      Когда они вошли в маленькую комнатку в третий раз, саламандра даже не обернулась.
      - Помнишь, на перевале между Нарнией и Орландией у Даффла порвалась сандалия? На какой ноге? - скороговоркой спросил Эдмунд.
      - Так ведь, ваше величество... - неуверенно начал гном, но король прикрикнул на него:
      - Тихо! - Затем повторил обычным тоном: - Тихо.
      - На левой, - глядя в пол, прошелестела саламандра.
      Эдмунд удовлетворенно кивнул и покинул комнату.
      Голоса саламандр опять разделились. Две были за левую сандалию, две за правую, еще две заявили, что неряха-гном изорвал обе сандалии, а последняя предположила, что ни одной. Все ответы король принимал с одинаковой благожелательностью.
      - Кажется, я догадался, ваше величество, - сказал гном, когда они обошли все семь комнат. - Яблоки никто не может сосчитать, потому что на березе они попросту не растут. Верно?
      - В самую точку! - рассмеялся Эдмунд и хлопнул Даффла по плечу. - А гномы ни за какие коврижки не наденут сандалии, ведь они так любят свои сапожки. Ты знаешь об этом, я тоже знаю, а вот шипящие пожирательницы рубинов - почему-то нет. О чем это говорит?
      - О том, что... - гном почесал в затылке и изумленно посмотрел на короля. - Но ведь этого не может быть! Хотя как же иначе... Выходит, все семеро врут? И ни одна из них не была со мной в пустыне? Но где же тогда та маленькая и тихая саламандрочка, которую я принес из пещеры? Где моя крошка?
      - Вот этого я не знаю. Но в остальном ты прав. Все семеро водили нас за нос. Я понял это еще на вопросе о колпаке.
      - Но как?
      - Видишь ли, Даффл... - сказал Эдмунд. - Этим утром со мной случилось кое-что такое, отчего я стал лучше понимать ход мыслей саламандр. Поверь мне, если бы хоть одна из них знала, какого цвета был колпак, все они ответили бы правильно. А раз в ответах разнобой, значит, никто твоего колпака в глаза не видел. Саламандры просто появились позже, даже первая из них. Уже после того как ты вернулся из Тархистана.
      - Но тогда получается, что я никого из них не похищал, не заключал и не принуждал? - постепенно доходило до гнома. - Получается, мы, гномы, ни в чем перед ними не виноваты? Получается... - он уже почти кричал, - мы зря кормили их все это время?!
      - Да, - согласился король. - Только не кричи так, а то кто-нибудь услышит.
      Но развоевавшийся Даффл не желал успокаиваться.
      - И пусть слышат! - заявил он. - Я сейчас же созову собрание! Пусть все узнают, что эти нахальные самозванки...
      - А вот этого делать не стоит, - сказал Эдмунд и вздохнул. - Клянусь, мне не меньше твоего хочется разоблачить обманщиц. Но, к сожалению, мы не можем поведать твоим друзьям о том, что выяснили сейчас. Ведь тогда мне придется рассказать им и все остальное. Например, как я был саламандрой...
      - Вы, ваше величество? Были саламандрой? - недоверчиво переспросил гном и на всякий случай попятился.
      - Вот видишь! Даже ты, Даффл, не веришь мне. Чего же ждать от других гномов? - Король невесело усмехнулся. - Да я и сам на вашем месте не поверил бы. Короче говоря, ситуация не из приятных. Мы знаем, что нас обманывают, но ничего не можем доказать.
      - Но как же? - опешил гном. - Неужто эти лживые гадины останутся безнаказанными? А мои несчастные собратья все так же будут трудиться день и ночь, добывая для них рубины?
      - Нет, - твердо сказал Эдмунд. - Рубиновая диета закончится сегодня, это я тебе обещаю. Саламандры взывали к справедливости, они ее получат. Кажется. я нашел решение. Правда... - он печально посмотрел на Даффла, - тебе оно не понравится.
      - Насколько не понравится? - осторожно спросил гном.
      - Боюсь, что сильно, - честно признался король. - Но не смертельно.
      - Что ж... - Даффл шмыгнул носом. - В конце концов, я заварил эту кашу, мне и расхлебывать. Хорошо, ваше величество, я заранее согласен с любым вашим решением. Только скажите... моим врагам оно тоже не придется по вкусу?
      - О! - улыбнулся Эдмунд. - В этом можешь не сомневаться!
      Полчаса спустя все обитатели подземелья собрались на совет. Гномы расселись по лавкам вдоль стен, саламандры расположились на полу в центре комнаты, а король, Даффл и Крон, как и накануне вечером, заняли места за столом.
      - Друзья! - начал свою речь Эдмунд. - Все вы знаете, что как король Нарнии я имею право вершить суд и разрешать споры. Вчера я внимательно выслушал ваши претензии друг к другу, а сегодня утром хорошенько все обдумал, и вот что я решил...
      Поначалу гномы внимали королю в благоговейном молчании. "Вот уж его величество задаст жару этим проходимцам!" - говорили их взгляды, а под рыжими бородами скрывались благодушные улыбки. Но прошло пять минут, и улыбки растаяли, а взгляды из доброжелательных стали сперва настороженными, а затем и раздраженными. Гномы начали перешептываться, потом заговорили в голос. И наоборот, саламандры, которые за время утреннего допроса растеряли обычную самоуверенность, снова гордо вскинули головки и распушили гребни. Однако Эдмунд, казалось не замечал ни возмущенного ропота первых, ни одобрительного шипения вторых. Только когда несколько гномов принялись кричать и топать ногами, король изобразил удивление и спросил:
      - Простите, вы чем-то недовольны?
      Крикуны немедленно прикусили языки, и тогда Крон, старший из гномов, набравшись храбрости, заговорил:
      - Я прошу меня извинить, ваше величество, но вы только что сказали, что считаете претензии саламандр обоснованными. Получается, вы на их стороне?
      - Нет, нет, - заверил его Эдмунд. - Судья не может быть на чьей-то стороне. Но Даффл и вправду поступил нехорошо, когда забрал из пещеры маленькую беззащитную ящерку, и должен нести за это ответ.
      - Вот именно, маленькую ящерку, - стиснув зубы, проговорил Крон. - Но не семерых вечно голодных крокодилов!
      - Что поделать, - пожал плечами король. - Иногда наказание... э-э... несколько превышает степень вины.
      - Да он просто струсил, - разочарованно сказал кто-то из гномов, а одна из саламандр прошипела:
      - Да здравствует король Нарнии, чье несомненное мужество не мешает ему в принятии здравых решений.
      И Эдмунд благодарно кивнул, делая вид, что не заметил заключенной во фразе двусмысленности.
      - Но... - сказал он и поднял вверх указательный палец, - поскольку виноват в случившемся только Даффл, то и расплачиваться за свои ошибки он должен самостоятельно. Не прибегая к помощи друзей.
      - Но у нас так не принято, - возразил Крон. - Я же говорил вчера, что мы живем общиной и...
      - Значит, ему придется покинуть общину, - заключил король и покосился на сидящего рядом Даффла.
      Но тот, предупрежденный заранее, был готов к любому исходу и сказал только:
      - Я согласен.
      - А я нет! - вскочил со своего места Роджин. - Как же так, ведь мы - братья! И если ты уйдешь, то я... - он ненадолго задумался, - тоже уйду!
      - И я! - поддержал его Брикл.
      - Спасибо, - обрадовался Даффл. - Втроем мы не пропадем. Мы построим себе домик где-нибудь рядом с южной границей. Я как будто вижу его: маленький домик, в котором будут часы с кукушкой, белые занавески на окнах, а на столе - скатерть в зеленую клетку.
      - Нет, я хочу, чтобы часы были с петушком, - заявил Брикл, но под озабоченными взглядами братьев стушевался и уступил. - Ладно, но тогда пусть хотя бы клетки на скатерти будут красные.
      - А снаружи у двери мы поставим скамеечку, - добавил Роджин. - Чтобы курить на ней трубки после обеда.
      Наслушавшись братьев, еще несколько гномов захотели променять каменное подземелье на уютный домик, но Крон, почувствовав брожение в умах, поспешил вернуть разговор в прежнее русло.
      - Стало быть, решено, - сказал он. - Еще до заката вы трое, Даффл, Роджин и Брикл, покинете эти стены, хотя, видит Аслан, мне будет вас не хватать. - Гном немного помолчал, нахмурившись, но все его морщины разгладились, стоило ему взглянуть на саламандр. - Кстати, вы семеро, уж не знаю, как вас по именам, тоже можете отправляться на все четыре стороны. Здесь вам больше делать нечего.
      Остальные маленькие человечки встретили его слова восторженными криками.
      - Но три гнома не прокормят семерых! На южной границе почти нет рубинов! Чем же нам питаться, щебнем? А Брикл ужасно храпит! Его храп помешает нам постигать гармонию! - рассерженно зашипели саламандры.
      - Боюсь, что так, - притворно вздохнул Эдмунд. - С другой стороны, никто не заставляет вас селиться вместе с братьями. Если хотите, вы даже можете вернуться на родину, с которой вас так несправедливо разлучили.
      "Ай да король! - зашептались гномы. - Ловко он всех провел!" Только один, по виду самый рассудительный, воскликнул:
      - Эй, остановитесь! Чему вы радуетесь? Ведь мы вернулись к тому, с чего начинали. Пусть ящерицы уйдут, но где мы будем брать огонь для кузницы? Опять пойдем на поклон к деревьям?
      Гномы приумолкли, задумавшись, и слово снова взял Эдмунд.
      - Не обязательно, - сказал он. - В стране, откуда я родом, металл получают в доменных печах... Ну, это что-то вроде кузнечного горна, только побольше. Так вот, чтобы выплавить чугун из руды, в них сжигают не дрова, а каменный уголь.
      "Каменный уголь? О чем это он?" - спрашивали гномы друг у дружки, пока один из них не догадался:
      - А, вы, должно быть, имеете в виду медленный огонь? Но ведь он плохо разгорается, да и жар от него не тот.
      - Может быть, - не стал спорить Эдмунд. - Зато он не просит есть. - И многозначительно посмотрел на саламандр.
      И гномы, поспорив еще немного, пришли к выводу, что король, как всегда, прав.
      Помните, в самом начале этой истории я говорил о королевской мудрости и о том, что вершить суд можно двумя способами. Всегда выбирай решение, которое подходит всем, и ты прослывешь Добрым. Но если твой выбор одинаково не нравится никому, потомки в конце концов назовут тебя Справедливым. Кстати, как вам известно, именно под этим прозвищем вошел в историю Нарнии король Эдмунд.
      Саламандры покинули жилище гномов сразу после собрания. Они шипели, словно потревоженный клубок гадюк, и очень злились на короля, но ничего не могли возразить, ведь Эдмунд играл по ими же установленным правилам и победил честно. Чтобы выместить злобу, ящерицы хотели напоследок поджечь еще несколько тачек, но повстречали дюжину гномов, которые будто случайно прогуливались у входа в шахту, причем в руках у каждого были ведра с водой.
      Некоторое время спустя пришел черед Даффла, Роджина и Брикла. Король, который решил уйти вместе с братьями, помог им донести вещи до входной двери. Они поднялись по длинной каменной лестнице, затем спустились на землю по короткой веревочной и помахали Крону и остальным гномам, которые вышли проводить их на каменный уступ.
      - Что ж, ваше величество, нам на юг, - сказал Даффл, когда они с Эдмундом остановились, чтобы попрощаться.
      - Вы сможете вернуться через месяц или два, - сказал король. - После того как станет ясно, что саламандры навсегда оставили гномов в покое.
      - Может, и вернемся. Но, честно говоря, мне так понравилась идея собственного домика... Просто не терпится поскорее выбрать для него местечко и начать строительство.
      - Тогда желаю удачи, - улыбнулся Эдмунд. - Может быть, когда-нибудь и я навещу ваш маленький домик.
      - Его дверь всегда открыта для вас, ваше величество. Только смотрите, когда будете входить, не ударьтесь о притолоку, - рассмеялся гном. - А куда вы направляетесь сейчас? В Кэр-Паравел?
      - Не сразу. Эти допросы так утомили меня, что я не прочь немного развлечься. Думаю, ночь танцев пойдет мне на пользу. Ведь сегодня Летний праздник. Если хочешь, ты и твои братья можете присоединиться к нам со львом.
      Даффл задумался на минуту, потом покачал головой. Вероятно, снова представил себе белые занавески на окнах и скамеечку у входа. Он сказал:
      - Только, ваше величество, умоляю, будьте поосторожней с толстолапым. Какой-то он... странный.
      - Хорошо, - сказал Эдмунд, и на этом они расстались.
      Лев дожидался короля на прежнем месте - у ручья, в тени кленов - и, как обычно, что-то готовил в подвешенном над костром котелке. Почувствовав запах, доносящийся из-под крышки, Эдмунд вспомнил, что пропустил сегодня и обед, и завтрак.
      - Как ваши успехи, ваше величество? - поинтересовался лев. - Вам удалось рассудить гномов и саламандр?
      - Пожалуй, да, - сказал король. - Но давай лучше не будем об этом. Эту ночь я хочу посвятить развлечениям. Ты ведь отвезешь меня на Танцевальный луг?
      - Ну... конечно, - промолвил лев. Он стоял спиной к королю и разливал мясной бульон по мискам, поэтому Эдмунд не заметил недовольной гримасы, на миг исказившей львиное лицо. - Куда вам будет угодно, ваше величество. - И он поставил на траву дымящуюся миску, улыбаясь как ни в чем не бывало.
      "Да он сама любезность, - подумал Эдмунд. - И почему Даффл считает его странным?"
      Спешить было некуда. Король со львом хорошенько отдохнули после обеда под убаюкивающее журчанье ручья, и лишь когда дневная жара пошла на убыль, тронулись в путь. Лев снова мчался через леса и равнины, и встречный ветер колыхал его густую гриву, а Эдмунд, которого быстро утомило мелькание деревьев и холмов, закрыл глаза и погрузился в собственные мысли. Тем не менее он почувствовал момент, когда дорога вильнула в сторону и пошла немного под уклон. Король открыл глаза, увидел слева от себя глубокий овраг, склоны которого покрывал колючий кустарник, и воскликнул:
      - Эй, куда ты? На развилке перед оврагом надо было свернуть налево.
      - Да нет же, ваше величество, направо, - возразил лев. - Этот путь вдвое короче.
      - Ну, что я говорил? - спросил король десять минут спустя. - Видишь, дорога все сильней забирает на восток.
      - Похоже, вы были правы, - сокрушенно вздохнул лев. - Не понимаю, почему мне взбрело в голову, что так короче. Если прикажете, мы вернемся к началу оврага.
      - Ладно уж. Давай попробуем добраться до его конца, а там повернем на запад.
      Однако миновало полчаса, затем час, а овраг все так же тянулся вдоль дороги и, похоже, не собирался заканчиваться.
      - Простите, ваше величество, но я устал, - сказал лев и остановился. - Дайте мне пару минут, чтобы перевести дух, а потом я снова...
      - Да чего уж теперь, - сказал король, спрыгивая на траву. - Солнце вот-вот сядет, а до Танцевального луга отсюда не ближе, чем от гномьей горы. И как тебя угораздило свернуть не туда! - Он вздохнул, представив, как всего в нескольких милях к западу на большой поляне зажигаются костры, птицы и звери выстраиваются в хоровод, а фавны начинают играть на флейтах. - Но, похоже, сегодняшний праздник не для нас. Давай, пока светло, хотя бы выберем место для ночлега. Предлагаю поужинать и лечь спать пораньше, раз уж с весельем нам не повезло.
      - Мне очень жаль, ваше величество, - печально сказал лев и опустил голову к земле, чтобы высокая трава скрыла его улыбку. - Я виноват перед вами и постараюсь загладить свою вину, накормив вас вкусным ужином.
      Но ни разогретые на прутиках отбивные, ни поджаренные в томатном соусе кабачки, ни посыпанный сахарной пудрой творог не смогли поднять Эдмунду настроения. Только когда лев передал ему чашку, от которой исходил приятный дразнящий аромат, король возбужденно приподнялся на локте и спросил:
      - Это ведь тот самый чай? Опять светлый? Хм... но почему он холодный?
      - Я взял вместо кипятка яблочный сок, - ответил лев. - Мне показалось, что так будет вкуснее.
      - И ты не ошибся, - заметил Эдмунд, отхлебнув из чашки. - М-м, как вкусно! Это уже не чай, а... не знаю. Он такой сладкий и тягучий, и до того похож на... - Он пощелкал пальцами и досадливо цокнул языком. - Нет, никак. Налей-ка мне еще чашечку, может быть, тогда я наконец вспомню, откуда мне знаком этот вкус.
      Однако ни вторая, ни третья чашка загустевшего напитка не освежили память короля. Нужно признать, что такое нередко случается с людьми. Труднее всего они вспоминают именно то, о чем прежде долго не могли забыть.
      Сделав последний глоток, Эдмунд почувствовал, что устал и очень хочет спать. Он растянулся на походном покрывале, подложив под голову руки, сладко зевнул... и снова сел.
      - Что за писк? - спросил он и посмотрел на льва. - Ты слышишь?
      - Нет, ваше величество, - ответил тот, на сей раз искренне. - Может, это пищит улитка? Их должно быть немало вон в тех лопухах.
      - Да нет, это что-то другое. Оно... - Король огляделся по сторонам, изучил все складки на покрывале, потом принялся ощупывать себя. Добравшись до волшебного рога Сьюзен, он отцепил его от пояса и быстро поднес к уху. Минуту Эдмунд прислушивался к чему-то, затем пробормотал: "Странно, очень странно" и повалился на спину, не в силах бороться со сном. Прежде чем закрыть глаза, он успел заметить, как первые звезды, вспыхнувшие в фиолетовом небе, закружились над его головой в подобии праздничного хоровода. "Странный писк, странный вкус, странный лев", - подумал король и провалился в пустоту, чтобы услышать голос совсем иного льва.
      
      - Дочь Адама и Евы, - сурово сказал он, - другие тоже стоят на пороге смерти. Сколько же их еще должно умереть из-за Эдмунда?
      Ну вот, подумал умирающий, опять меня в чем-то обвиняют.
      Второй голос, без сомнения, принадлежал его младшей сестре.
      - О, прости меня, Аслан, - сказала Люси, и Эдмунд почувствовал, как его руку бережно опустили на траву.
      Когда шаги и голоса стихли, он осторожно открыл глаза. "Я жив, - подумал Эдмунд. - В этом нет никакого смысла, но почему-то я еще жив". Он почувствовал незнакомый привкус на губах и решил, что это, должно быть, волшебные капли Люси.
      Через пару минут ему стало намного лучше. Эдмунд поднялся с земли, вложил меч в ножны и бесцельно побрел куда-то, не глядя по сторонам. Он чувствовал себя неловко, живой и здоровый в царстве мертвых и раненых. Он старался не слышать стонов и не замечать неподвижных тел, но в одном месте, спускаясь по склону холма, все-таки посмотрел под ноги и тотчас об этом пожалел. Он увидел колдунью. Она лежала, широко раскинув руки, и одна из них сжимала каменный нож, а другая - половинку золотого жезла, который Эдмунд перерубил собственным мечом.
      "Она мертва, - подумал он и горько усмехнулся. - А я почему-то жив. Она шепнула: рахат-лукум, и я не смог ее убить. А кто-то смог, и теперь я никогда не попробую этого волшебного лакомства. Никогда в жизни... Меня опять обманули!"
      Эдмунд взглянул на лицо колдуньи, на ее закрытые глаза и ярко-красный рот. Она казалась живой, но была мертвой. Она как будто спала, но при этом не дышала, и сердце в ее груди не билось. "Если бы я оказался здесь на пять минут раньше..." - посетовал Эдмунд. Он облизал губы, снова почувствовал этот незнакомый привкус и вдруг подумал...
      
      Когда он снова открыл глаза, цвет неба стал светло-серым, звезды куда-то исчезли, лишь узкий месяц бледнел над верхушками деревьев, но в следующее мгновение и его загородила огромная голова.
      - Аслан, ты все-таки вернулся! - сказал Эдмунд и улыбнулся.
      - Я не он, - сказал лев. - Ваше величество, как вы себя чувствуете?
      - Ужасно, - признался Эдмунд. - Голова раскалывается, и в горле как будто песок. Будь добр, дай мне воды.
      - Не сейчас. Сначала попробуйте пошевелить рукой.
      Король попробовал и с изумлением признал:
      - Я не могу!
      - Вот и хорошо, - сказал лев, в голосе которого не осталось и капли сочувствия. - Наконец-то этот рыжий карлик не мешает нам. Напиток подействовал.
      - Эй, что такое? - насторожился Эдмунд. Ему удалось чуть-чуть повернуть голову и увидеть, как лев зачем-то копошится в погасшем костре. - Что ты собираешься делать?
      - Для начала - вернуть вам небольшой должок... ваше величество! - с издевкой произнес лев и обернулся. Его передние лапы были перепачканы золой.
      - Не вздумай прикасаться ко мне! - Король попытался подняться, но тело не слушалось его.
      - Лучше не дергайтесь, ваше величество, иначе получится неровно. - Лев склонился над Эдмундом и, мило улыбаясь, начертил ему большие черные круги вокруг глаз. - Простите, ваше величество, - сказал он и захихикал, - но в этих очках вы так похожи на енота! Нет, правда, очки у вас что надо! Не хуже, чем те, что вы нарисовали мне карандашом, помните? Давным-давно...
      Король нахмурился... и неожиданно вспомнил.
      - Но ты не можешь об этом знать! - воскликнул он, чувствуя себя уже не владыкой Нарнии, а трусоватым шкодливым мальчишкой, каким был всего год назад. - Меня никто не видел, я был там один, а ты... Ты был тогда просто статуей!
      - У каменных статуй крепкая память, - промолвил лев и перестал улыбаться. Непривычный, холодный взгляд львиных глаз не понравился Эдмунду.
      - Ну хорошо, - сказал он. - Я извиняюсь за свою дурацкую выходку. Слышишь? Я говорю: извини! А теперь, пожалуйста, отпусти меня. Ведь ты сделал уже все, что хотел.
      - Не-ет, - покачал головой лев и вдруг зарычал. - На самом деле я хотел бы приготовить из тебя жаркое, вспороть тебе брюхо и нафаршировать лесными грушами, потом посыпать сверху укропом, корицей и кольцами лука - и съесть! Вот чего я хотел бы. - Он опустил голову и продолжил почти миролюбиво: - Жаль, что моя хозяйка не позволила мне этого сделать. Должно быть, у нее какие-то виды на... вас, ваше величество.
      - Т-твоя хозяйка? - едва вымолвил Эдмунд.
      - Да. - Лев снова улыбнулся, показав огромные зубы. - Белая Колдунья.
      После этих слов король, и без того напуганный, стал бледнее месяца.
      - Этого не может быть, - жалобно сказал он. - Колдунья мертва!
      - Она жива. И вы, ваше величество, прекрасно об этом знаете.
      - Нет, нет! Тогда, на поле боя, я... - беспомощно лепетал Эдмунд. - Я попытался, но у меня ничего не вышло. Я сделал глупость, но она ни к чему не привела. Я специально наклонился, чтобы послушать. Колдунья не дышала. Нет!
      - Она начала дышать, как только вы ушли. К счастью, я оказался рядом и заметил это. Я спрятал колдунью в укромной пещере, а ночью унес ее на север, как она просила. Я был с ней, пока она не поправилась. Хотя... что я говорю? Я до сих пор с ней.
      - Я не верю тебе, - упорствовал король. - Ты все это придумал. Колдунья мертва.
      - Да? - Лев усмехнулся. - А откуда же тогда взялся рахат-лукум, которым я третий день потчую ваше величество?
      "Рахат-лукум! Ну конечно, рахат-лукум! - мысленно простонал Эдмунд и несколько раз стукнулся затылком о землю, наказывая себя за несообразительность. - Вот вкус, который я никак не мог вспомнить наяву, зато отлично узнавал в каждом сне".
      - Как ты мог, - сказал он. - Ведь это колдунья обратила тебя в камень, а Аслан оживил и поставил рядом с собой. И после этого ты предал своего спасителя и помог его врагу. Зачем?
      - Зачем? - переспросил лев. - Зачем?! - А когда король зажмурился, думая, что он опять начнет рычать, сказал неожиданно спокойно: - Не вам, ваше величество, говорить о предательстве.
      Голова Эдмунда дернулась как от пощечины, и лев, увидев это, усмехнулся.
      - Ах, Аслан, ах, Аслан! - передразнил он. - Всегда Аслан. Кругом Аслан. Где бы что ни случилось, все говорят... Аслан! - Он вскинул лапы, изображая благоговейный трепет. - Да, он оживил меня, да, поставил рядом с собой. Но стал ли я от этого ровней ему? Не-ет! Ваше величество, - добавил он доверительно, - ну, вы-то должны меня понять! Смотрите, вот вы - король Нарнии, у вас есть золотая корона, красивая мантия и даже трон. Но! Есть еще Питер, ваш старший брат. Он - Верховный Король. И это он на самом деле принимает все решения, тогда как вы с сестрами только числитесь королями. Вы понимаете меня? Неужели вам никогда не хотелось самому стать Верховный Королем, единственным подлинным правителем Нарнии? Можете не отвечать. По вашему лицу видно, что хотелось. Вот и мне надоело быть бледной тенью Великого Льва, которую никто даже не зовет по имени. Как ко мне только не обращались: и "тот, второй лев", и "лев, но не Аслан", и "эй, послушай-ка!" Да и вы, ваше величество, помните, как назвали меня всего три дня назад? Кажется, "Эге-ге-гей"?
      "Надоело быть бледной тенью..." - про себя повторил Эдмунд. Эта мысль была ему знакома. Сам он всего год назад пошел на сделку с колдуньей, ради того чтобы стать единоличным королем Нарнии и этим насолить зазнайке Питеру, которого ему все детство ставили в пример. Но с тех пор прошел целый год и Эдмунд сильно изменился.
      - Зачем я понадобился Белой Колдунье? - спросил он. - Чего она хочет от меня?
      - Того же, что и прежде. Помощи.
      - Я не собираюсь помогать ей.
      - Это вы сейчас так говорите. А вечером, когда вам снова захочется рахат-лукума...
      - Нет, - твердо сказал король. - Чего бы мне ни захотелось, я больше никогда не стану предателем.
      - Моя хозяйка предполагала, что вы заартачитесь. - Лев зловеще усмехнулся. - И сказала, что в этом случае я могу поступить с вами по своему усмотрению. Так что, если хотите сделать мне приятное, скажите еще раз "Нет", и мы вернемся к теме жаркого.
      - Нет, - повторил Эдмунд.
      - Вот и славно. А то ведь я столько раз вас кормил, что, думаю, будет справедливо, если вы один раз покормите меня. Правда, у меня нет лесных груш, зато, кажется, осталось одно яблочко. Пожалуй, я засуну его вам в рот, этим мы убьем сразу двух зайцев. Во-первых, вы умрете молча, как подобает королю, а во-вторых, ваше мясо, пропитавшись яблочным соком станет нежным, как у ягненка. - Лев захихикал. - Так что вы, ваше величество, пока полежите тут, а я схожу за дровами - их понадобится много для такого большого блюда! - и заодно смою золу с лап.
      Лев скрылся в кустах, оставив Эдмунда гадать, говорил ли он серьезно, или просто запугивал его. "В любом случае, - решил король, - если я собираюсь предпринять что-нибудь для своего спасения, сейчас для этого самое время". Но что? Ведь из-за снадобья, которое лев подмешал в рахат-лукум, Эдмунд по-прежнему был обездвижен. Руки и ноги не слушались его, только шея немного поворачивалась из стороны в сторону, так что король за неимением лучшего принялся вертеть головой... и почти сразу же обнаружил путь к спасению.
      Он увидел рог, который перед сном снял с пояса, чтобы понять, откуда исходит странный писк, а после, засыпая, просто уронил на покрывало. Сейчас рог лежал в каких-нибудь десяти дюймах от его лица и как будто звал: "Протяни руку и возьми меня!" Но в том-то и дело, что Эдмунд не мог протянуть руку, и надежда, вспыхнувшая в его сердце при виде рога, сменилась черным отчаяньем.
      - Как же несправедливо устроен мир! - простонал Эдмунд и дернулся всем телом от обиды... а когда снова повернул голову, увидел, что рог стал на полдюйма ближе.
      Тогда он дернулся еще раз. И еще. И еще. Его лоб покрылся испариной, а в голове загудело от напряжения. Продвинувшись на пять дюймов, он вымотался так, словно пробежал пять миль. Когда ему оставалось преодолеть последние два дюйма, Эдмунд вдруг услышал, как хрустнула ветка под лапой льва, и понял, что это его последний шанс. Тогда он дернулся еще раз, вложив в этот рывок остатки сил, и, вытянув губы трубочкой, коснулся гладкого мундштука. Король стал трубить - от мощного звука у него заложило уши, и слезы выступили на глазах, но он не прекратил этого занятия, покуда выскочивший на поляну лев не тряхнул его за плечо.
      - Ах, ты, дрянной мальчишка! - зарычал он, потрясая рогом перед лицом короля. - Что ж, ты сам себя наказал. Думаю, мы обойдемся без яблока. Я хочу слышать, как ты будешь кричать от ужаса и боли. Думаю, мы также обойдемся без костра. Жаркое слишком долго готовится, пожалуй, я ограничусь холодными закусками. Мне так не терпится... - С этими словами лев оскалил клыки и склонился над Эдмундом, так что щеки короля коснулось его горячее дыхание.
      Но тут чей-то властный голос сказал:
      - На твоем месте, тварь, я бы трижды подумала, прежде чем сделать это! - и на поляну выехала Сьюзен. Она сидела на спине огромного оленя, один рог которого сверкал в лучах утреннего солнца, точно серебро. В левой руке королевы был лук, а в правой - стрела причудливой формы.
      - Четырежды! - донеслось с другого края поляны, потом раздался свист меча, обрубающего ветки, и в следующий миг из зарослей выбрался Питер верхом на гнедом жеребце. - Кстати, привет, сестренка.
      - Питер, Сью... - промолвил Эдмунд, глядя то на брата, то на сестру и чуть не плача от облегчения. - Вы не поверите, как я рад вас видеть!
      - Могу себе представить, - усмехнулся Питер.
      Тем временем лев, как только сообразил, что расклад сил стал не в его пользу, забыл о мести и метнулся к ближайшим кустам.
      - Стреляй в него, Сью, у него твой рог! - крикнул Эдмунд, но опоздал.
      - Не ожидала от этого драного кота такой прыти, - пробормотала Сьюзен, опуская лук. - Чего он от тебя хотел, Эд? И почему ты не встаешь? Ты ранен?
      - Нет, я невредим, просто не могу пошевелиться, - сказал Эдмунд. - Должно быть, все дело в магическом снадобье...
      - Мне показалось, или кто-то сказал "снадобье"? - послышалось из-за деревьев. - Сдается мне, мы подоспели как раз вовремя.
      - Люси! - обрадовался Эдмунд. - Разве ты можешь быть не вовремя?
      А Питер и Сьюзен спрыгнули на землю и бросились обнимать младшую сестру. Некоторое время за восторженными возгласами нельзя было разобрать ни слова, потом Сьюзен решила представить своего нового друга.
      - Знакомьтесь, - сказала она. - Это Острый Рог, вождь оленьего племени.
      - Король Эдмунд, Верховный Король Питер, - сказал олень, с достоинством поклонившись одному и второму. - Долгих вам дней и приятных ночей.
      - А это Шиповник, - сказал Питер. - Вы, наверное, его знаете.
      - С вашего позволения, сэр Шиповник, - поправил короля жеребец и скромно потупился. - Вообще-то я рыцарь.
      - А это... - сказала Люси и повернулась в ту сторону, откуда уже минуту доносился треск кустов и громкое сопение, - мистер Бобр.
      - Ух... - пропыхтел бобер, вываливаясь на поляну. - Ну и загоняли же вы меня, ваше величество. Королева Сьюзен... ребятки... прошу меня извинить. - И он в изнеможении бухнулся на траву.
      Однако полежать спокойно ему не дали, ведь Питеру и Сьюзен не терпелось обнять старого друга. Обе королевы и Верховный Король, забыв о званиях, катались по траве и смеялись, а Эдмунд, хоть и не мог к ним присоединиться, смеялся громче всех, но снова стал серьезен, стоило Сьюзен повторить свой вопрос:
      - Так чего от тебя хотел этот... как же его... в общем, лев?
      - Питер, сестренки... Мне нужно поговорить с вами, - сказал Эдмунд дрогнувшим голосом и отвернулся, чтобы никто не видел его глаз. - Это очень серьезно. А уж вы потом решите, стоит ли тратить на меня волшебные капли Люси или лучше бросить здесь, на этой поляне.
      - Что за глупости ты говоришь! - возмутилась маленькая королева.
      - Сперва дослушай, - глухо сказал Эдмунд. - Помните, год назад я совершил ужасный поступок, я...
      - Конечно, помним, - перебил его Питер. - Но зачем сейчас вспоминать о нем? Ведь это осталось в прошлом.
      - Я тоже так думал. Но сегодня прошлое вернулось и напомнило о себе. Нам придется поговорить об этом, ведь вы еще не знаете самого главного...
      И Эдмунд поведал остальным о том, что случилось с ним после битвы. Чем дальше он рассказывал, тем мрачнее становились лица слушателей. Эдмунд старался, чтобы голос его звучал ровно, но под конец все-таки расплакался.
      - А потом... - сказал он, давясь слезами. - А потом я поделился с колдуньей волшебным лекарством. Я только хотел, чтобы она сказала мне, где хранит рахат-лукум, понимаете? Мне нужно было только спросить, потом бы я снова убил ее, своим мечом. Но ничего не получилось! Я прикладывал ухо к ее губам, пытался нащупать пульс на руке, но она так и не ожила. То есть... лев сказал, что это случилось позже, уже после того как я ушел.
      - Ты хочешь сказать, что... - начала Сьюзен.
      - Белая Колдунья жива! По моей вине она снова жива! И если бы лев перегрыз мне горло, это было бы справедливо! Потому что я заслужил! Потому что я... - конец речи Эдмунда утонул в рыданиях. Король Нарнии плакал, будто маленький ребенок, и казался особенно жалким, оттого что не мог закрыть лицо руками.
      - Перестань, Эд, - мягко сказала Люси, вытирая щеки брата своим кружевным платком. - Может быть, лев обманул тебя? И вообще, я не поняла, как ты мог поделиться с колдуньей волшебным лекарством, если пузырек с ним все время был у меня?
      - Действительно, как? - спросил Питер.
      - Несколько капель осталось у меня на губах, - сказал Эдмунд, - и я...
      - Ты поцеловал колдунью? - ахнула Сьюзен.
      Лежащий испуганно посмотрел на нее.
      - О чем ты, Сью! Разумеется, нет! Я просто провел по губам двумя пальцами, потом прикоснулся ими к губам колдуньи, вот и все.
      - Как бы там ни было, - подвел черту Питер, - давайте продолжим этот разговор в более спокойной обстановке. Например, в Кэр-Паравеле, после того как запрем все ворота и соберем под стенами замка нашу армию. А то мне как-то не по себе от мысли, что ведьма, которую мы целый год считали мертвой, оказывается, все это время была жива и, могу поспорить, не думала ни о чем другом, кроме мести. Так что, Люси, доставай поскорее свои капли. Как только Эд встанет на ноги, мы тронемся в путь.
      Маленькая королева откупорила алмазный пузырек, и уже через пять минут Эдмунд почувствовал, что снова может двигаться. Он собирался встать, но вместо этого поднял правую руку и сказал:
      - Смотрите, снегирь!
      - Где-то я это уже слышал, - вздохнул Питер и нехотя посмотрел вверх. - Хм... И вправду снегирь. А что это у него в лапах?
      - Что-то белое. Может быть, косточка? - предположил мистер Бобр.
      - Сахарная! - облизнувшись, добавил Шиповник.
      - Нет, это бумажный лист, свернутый в трубку. Возможно, письмо, - заметил Острый Рог, который, как мы знаем, отличался великолепным зрением.
      - Погодите, вот сейчас он упадет, и мы спокойно все рассмотрим, - сказала Сьюзен, натягивая тетиву. - У меня с этой птицей свои счеты.
      - Не надо, Сью! - попросила Люси. - Смотри, снегирь и сам уже выронил то, что нес, и теперь улетает.
      - Это действительно похоже на письмо, - сказал Питер. - Только его уносит ветром. Наверное, оно упадет по ту сторону холма. Бежим туда!
      Все произошло именно так, как он сказал. Питер без труда нашел белый лист на травянистом склоне. К тому моменту как Эдмунд и Сьюзен присоединились к нему, он успел развернуть письмо и прочесть первую строчку.
      - Кажется, это тебе. - Питер пожал плечами и передал листок брату.
      - Мне? - удивился тот. - Не может быть!
      Но письмо, написанное очень аккуратным почерком, в самом деле начиналось словами: "Дорогой Эдмунд!"
      - Читай вслух, - попросила Сьюзен и ее озадаченный брат, кашлянув, прочел:
      
      "Дорогой Эдмунд!
      Прости, что так долго не давала о себе знать. Представляю, как ты извелся, бедняжечка! Но что поделать: дела, дела... Их что-то много накопилось в последнее время. Не поверишь, кручусь как белка в колесе. То спасаю от пчел медведя, застрявшего в кротовой норе, то помогаю несчастному филину спуститься с небес на землю, то подсказываю голодным волчатам место, где вкусная еда сама идет в рот. А чего мне стоило объяснить глупому гному, как искать черные алмазы! Правда, мои усилия оказались напрасными, ведь этот растяпа променял два отличных камня на одну крохотную ящерицу. Конечно, я из сострадания заменила ее семью большими, но ведь для этого мне пришлось спуститься на Дно Мира, где только и обитают говорящие саламандры.
      Но довольно о делах, лучше поговорим о нас с тобой. Думаю, тебе будет приятно узнать, что я пребываю в добром здравии, за что неустанно благодарю тебя, мой мальчик. Нет, в самом деле, когда мне рассказали, как ты проливал слезы над моим хладным трупом, как ползал вокруг него на коленях и посылал воздушные поцелуи, все это очень тронуло меня. Наверное, ты тоже часто вспоминаешь о том дне, особенно по ночам. Я угадала? Возможно, ты даже винишь себя в чем-то и считаешь, что поступил нехорошо по отношению к своим друзьям. Что ж, в таком случае, я буду рада снять этот камень с твоей души. Ведь в моем воскрешении совсем нет твоей заслуги. Как такое может быть? - спросишь ты, и я с удовольствием отвечу тебе, мой наивный мальчик.
      Все дело в заклятиях, составленных в стародавние времена. Ты помнишь Великое Заклятие, которое едва не стоило тебе жизни? В нем сказано, что если я не получу крови предателя, Нарния погибнет от огня и воды. Однако твой спаситель, имени которого я не хочу называть, отдал свою жизнь вместо твоей и тем самым дал ход другому, Величайшему Заклятию, о котором (как он наивно полагал), мне было ничего неизвестно. Хотя, разумеется, я знала о том, что если от моей руки пострадает тот, кто не совершал предательства, то жертвенный стол сломается, а от невиновного отступит сама Смерть. Но я не подала виду, поскольку, заглянув еще дальше в глубь времен, прочла там третье, Наивеличайшее Заклятие. Вот оно: "Тот, кто умрет и воскреснет на жертвенном столе, никогда и никого больше не сможет убить". Теперь ты понял, мой наивный, глупый мальчик? Твои воздушные поцелуи ни при чем. Я не умерла просто потому, что не могла умереть.
      Но если тебе так важно чувствовать себя виноватым, то вот тебе более подходящий повод. Знай, что именно сейчас, когда ты читаешь это письмо..."
      
      - Знай, что именно сейчас, когда ты читаешь это письмо... - рассеянно повторил Эдмунд и вдруг, испуганно оглядевшись, спросил:
      - Люси! Где Люси?
      Тут и остальные начали озираться и недоуменно пожимать плечами.
      - Ее величества нигде не видно, - сказал Шиповник.
      - И мистер Бобр куда-то пропал, - добавила Сьюзен. - Нас было семеро на поляне, а теперь только пятеро.
      - Скорее! Если еще не поздно! - воскликнул Эдмунд и помчался вверх по склону, размахивая свернутым письмом, словно дубинкой или мечом.
      Ему оставалось пробежать ярдов десять, когда впереди, за деревьями раздался пронзительный крик сестры.
      - Держись, Лу! - крикнул Эдмунд, выскакивая на поляну, но внезапный порыв ветра ужасающей силы оторвал его от земли и бросил на куст акации. Он упал удачно, на упругие ветки и, кажется, ни обо что не ударился головой, и все-таки что-то случилось с сознанием короля. Иначе почему у него сперва потемнело в глазах, а когда он поглядел вверх, чтобы узнать, что же загородило от него половину неба, то увидел, как огромная птица, взмахивая черными, словно ночь, крылами, уносит в когтях его сестру. Когда возникший рядом Питер нетерпеливо спросил: "Ну, ты нашел Люси? Где она?", Эдмунд смог только протянуть руку и вымолвить:
      - Там.
      "Похоже, я все еще сплю, - подумал он. - Ведь птиц такого размера попросту не может быть".
      Но олень, на котором приехала Сьюзен, думал иначе.
      - Это птица Рух, - сказал он, - Я слышал о них, но никогда не видел своими глазами. И на вашем месте, королева, я бы опустил лук. Птица поднялась слишком высоко. Если она разожмет когти, ваша сестра разобьется.
      - А где мистер Бобр? - вспомнил Питер. - Или птица унесла его тоже?
      - Я здесь, - донесся откуда-то слабый голос.
      - Вы ранены? - спросила Сьюзен.
      - Нет, но, кажется, вывихнул челюсть. Ведь когда эта ужасная птица начала махать крыльями, мне пришлось вцепиться зубами в пенек, чтобы меня не сдуло ветром.
      - Откуда она только взялась! - простонала королева.
      - Это и есть самое странное, - сказал бобер. - Когда вы все бросились догонять письмо, королева Люси осталась со мной. Она увидела, что я еще слишком слаб после нашей прогулки. Шутка ли, ведь мы прошагали почти сутки! Королева сказала, что одна капля ее волшебного лекарства вернет мне бодрость и силу. Так оно и вышло. Но когда мы уже собирались пойти вас искать, королева вскрикнула "Смотрите! Снегирь возвращается!" Тогда я тоже посмотрел на небо, но увидел не снегиря, а эту ужасную черную птицу. Когда она взмахнула крыльями, мы с королевой разлетелись в разные стороны. Я ухватился за пень, а ее величество... Короче говоря, всей моей бодрости и силы оказалось недостаточно, чтобы защитить ее, - печально закончил он.
      - Не ругайте себя за это, - сказал Питер. - Никто из нас не справился бы с этой птицей в одиночку. - И добавил задумчиво. - Но почему она полетела на восток? Ведь дворец Белой Королевы на севере!
      - Люси, Люси, почему ты не дала мне выстрелить в снегиря! - вздохнула Сьюзен. - Что же нам теперь делать, Питер?
      - Прежде всего, давайте дочитаем письмо, - предложил тот.
      Тут все наконец вспомнили об Эдмунде, который все так же сидел среди веток акации и думал, что происходящее ему снится. Но когда пятеро персонажей его сна: Питер, Сьюзен, Острый Рог, Шиповник и мистер Бобр обступили его полукругом, Эдмунду не осталось ничего другого как развернуть письмо Белой Королевы и прочитать:
      
      "...Знай, что именно сейчас, когда ты читаешь это письмо, твоя любимая сестра нуждается в твоей помощи. Впрочем, можешь не спешить, ты все равно не успеешь спасти ее.
      Ни один из вас не спасется.
      На этом я прощаюсь с тобой, мой наивный, глупый и почти уже мертвый мальчик.
      Искренне твоя, Джадис,
      вечная Королева Нарнии,
      Императрица Одиноких Островов
      и, так уж получилось, новая Владычица Замка Кэр-Паравел".

  • Комментарии: 1, последний от 24/09/2019.
  • © Copyright Овчинников Олег Вячеславович (oleg.ovchinnikov@gmail.com)
  • Обновлено: 15/06/2008. 430k. Статистика.
  • Роман: Фантастика
  • Оценка: 4.72*18  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.