Остапенко Юлия
Вера ассасина

Lib.ru/Фантастика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Остапенко Юлия (janeparting@narod.ru)
  • Обновлено: 03/05/2009. 159k. Статистика.
  • Повесть: Фэнтези
  • Аннотация:


  • Опубликовано в книге

    Юлия Остапенко

    ВЕРА АССАСИНА

      
      
       Базар - сердце портового города. Все желания, все помыслы, всё золото стремится к базару, как кровь стремится к сосуду в груди, дабы наполнить его жизнью. Юнец приходит сюда спустить выданное щедрым родителем содержание, старец ищет здесь поддержку своей немощи, влюблённый придирчиво выбирает дар для возлюбленной, отец с умильной улыбкой присматривает игрушку любимому чаду. Всякий - богатый и бедный, одинокий и окружённый льстецами, - найдёт здесь то, что будет и по средствам ему, и по сердцу. Поэтому если не льют весенние дожди и не штормит зимнее море, во всякий час от утренней до вечерней зари криклив, цветаст, многолюден и взбудоражен базар Ильбиана - самый большой и прославленный рынок рабов в Фарии.
       Он тянется вдоль пристани города, с юга на север, и чем выше, тем лучше пришвартованные к берегу корабли торговцев, опрятнее помосты, чище и здоровее рабы и красивее рабыни, степеннее покупатели и туже кошельки, передаваемые в руки торговца из рук новоиспечённого хозяина. Наибольшая сутолока и толчея стоит ровно в центре базара - там выбирают товар богатые купцы и мелкая знать. Они оставляют здесь немалые состояния и уводят за собою прекрасных женщин, сильных мужчин, сладкоголосых певцов и златоруких умельцев - то, чем каждый хотел бы владеть, но что далеко не каждому по карману, потому в этой части рынка всегда толпятся зеваки, охочие поглазеть на чужое добро и удачу. Однако куда как с большей охотой они бы проследовали ещё севернее, в самый дальний конец базара, выходящий за пределы пристани, где высится каменный дом с мраморной лестницей. Но увы - её охраняют молчаливые стражи, лица которых всегда закрыты, а обнажённые ятаганы сверкают в лучах полуденного солнца, слепя глаза и отваживая легкомысленных. Не каждому позволено подняться по этой лестнице, ступить за резную дверь, пройти прохладной галереей и оказаться в круглом зале, где на шелковых подушках, потягивая лучшее в Фарии вино, обмахиваемые опахалами из павлиньих перьев, лежат богатые из богатых, знатные из знатных. И хотя они переговариваются между собой с небрежной ленцою людей, не знающих слова "спешка", взгляды их то и дело обращаются к помосту из красного дерева, освещённому дюжиной масляных ламп. Там, в мареве благовоний, их пресыщенным взорам является то, что никогда не окажется в южной части рынка - то, за чем они прибыли сюда изо всех уголков Фарии, из разрозненных княжеств, а кое-кто - и из более дальних краёв.
       Они глядят и ищут то, что оправдает долгое и опасное путешествие.
       - Сиятельнейшие беи, перед вами - воин, готовый стать гордостью вашей охраны и грозою ваших недругов! Это воин племени барра, варварского народа с далёкого Востока. У себя на родине он был вождём, а согласно законам барра, лишь свирепейший из воинов достоин править. Начнём с пяти сотен дайраров.
       - Сиятельнейшие беи! Пред вами - мастер-ваятель с берегов Даланая. Из-под рук его вышло множество дивных статуй, среди которых образ кмелтской богини Радо-Матери, который многие из уважаемых могли видеть в Лайнийском храме. Человек этот, как вы видите, здоров и молод, и лучшие творения его, волею богини Аваррат, - впереди. Начнём с шести сотен!
       - Сиятельнейшие, пред вами - женщина, о белой коже и золотых волосах которой сложили немало песен в её родной земле, в далёком Бертане... Пять сотен!
       Если рынок рабов - сердце Ильбиана, то Большой Торг - сердце рынка. Беи качают головами, поглаживают окладистые бороды, разглядывают предлагаемое чуть расширившимися глазами.
       - Серкан-бей даёт шестьсот монет за вождя барра.
       - Семьсот дайраров за скульптора даёт Ордан-бей из Баш-Алара.
       - Тысяча! Тысяча дайраров за женщину от Гияза иб-Анира из Лашкаралы!
       За тысячу дайраров можно год кормить десять бедняцких семей Ильбиана. Золотоволосая женщина из Бертана не знает о том, что стоит так дорого. Её голова опущена, руки свободно свисают вдоль тела, открывая обнажённые груди, глаза закатились, так, что виден один белок, пьяная улыбка блуждает на сочных губах. Её здесь нет.
       - А сейчас, уважаемые, прошу вас с особым вниманием обратить сиятельные взоры... Ибо то, что узрите вы, происходит в сих стенах впервые с той поры, как они возведены. Пред вами, сиятельнейшие - человек, до недавнего времени называвшийся Белым Ястребом!
       Тишина повисает над собранием. Даже шелест опахал стихает, потому что слуги - и те поражены.
       Мужчина на помосте приковывает всеобщие взоры. Он одурманен наркотиком, как и все рабы, выставляемые на Большом Торгу, но его руки и ноги всё равно отягчены цепями. На нём нет ничего, кроме набедренной повязки, так что каждый может видеть его мускулистое, загорелое тело, блестящее от драгоценных масел. Голова его непокрыта, тёмные волосы аккуратно расчёсаны руками рабов, безбородое лицо неподвижно и безмятежно. Он не столь высок и плечист, как барра, недавно проданный Недир-бею, а рядом с чернокожим верзилой-островитянином кажется почти хрупким, но ни один из сидящих в зале не обманется внешностью, под которой спрятано невиданное, чудовищное умение. Белый Ястреб! Никогда ещё на помост Ильбиана не всходил человек, связанный с самой прославленной и самой опасной гильдией наёмных убийц по обе стороны моря.
       Когда проходит первый шок, по рядам пробегает шепот и бормотанье, в котором тревоги не меньше, чем изумленного восхищения.
       - Неужто правда?
       - Белый Ястреб? Как такое возможно?
       - Нас пытаются обмануть...
       - Если благородные беи сомневаются, - возвысив голос, провозглашает распорядитель, беря мужчину за безвольно опущенную руку и поднимая её ладонью вверх, - они могут взглянуть и удостовериться.
       Беи глядят - и видят наколку в форме птичьей головы, которой отмечена ладонь мужчины. Наколка словно горит, переливаясь всеми цветами радуги. Лишь Белые Ястребы умеют делать такую - и украшают ею своих собратьев.
       Благородные беи удостоверились. Благородные беи оправились от изумленного недоверия, и глаза их разгораются алчным огнём. Заполучить в свою охрану убийцу, который один стоит сотни хорошо обученных воинов - что может лучше потешить их тщеславие и успокоить страхи, в которых каждый из них живёт от зари до зари?..
       И даже начальная цена в тысячу дайраров их не смущает.
       - Тысяча сто монет от Хиррам-бея!
       - Тысяча двести пятьдесят от Муджун-бея!
       - Ирдаз-бей даёт полторы тысячи!
       - Две! Две тысячи монет!
       - Рустам иб-Керим для Ибрагима-паши, - произносит спокойный, холодный голос из самого дальнего и тёмного угла залы. Гул немедля смолкает, головы беев как по команде обращаются к заговорившему, который подал голос впервые за всё время торгов.
       Молчание длится недолго.
       - От Ибрагима-паши. Он сказал - Ибрагим-паша? - шелестит по залу встревоженный шепоток. Беи переглядываются, Муджун-бей, давший пока что наивысшую цену, скрежещет зубами, глядя на молодого мужчину в чёрном бурнусе, выступившего из тени. Он отличается от собравшихся беев так же, как мужчина на помосте отличается от всех предшествовавших ему рабов. Оба они не на своём месте здесь, оба чужаки. Человек, назвавшийся Рустамом иб-Керимом, смотрит на закованного в цепи раба, и взгляды их встречаются: пристальные, очень тёмные глаза Рустама глядят в затуманенные, подёрнутые наркотической дымкой глаза убийцы.
       - Для Ибрагима-паши, - раздельно и чётко повторяет мужчина в наступившей тишине. - Десять тысяч дайраров.
       Вздох отчаянного разочарования пролетает над собравшимися. И дело не в сумме, немыслимой даже для Большого Торга. Назови Рустам иб-Керим хоть втрое меньшую цену, с ним всё равно мало кто осмелился бы поспорить. Ибрагим-паша, великий владыка княжества Аркадашан, прислал сюда своего слугу за этим рабом. Перечить ему - значит нажить себе слишком могущественного врага. Даже охранник-Ястреб не спасёт от такого.
       - Десять тысяч дайраров, - поклонившись, повторяет распорядитель. - Полагаю, о благороднейший Рустам-бей, эта сумма у тебя с собой?
       Вместо ответа мужчина в чёрном бурнусе молча делает знак. К нему подходит высокий воин, неся в руках увесистую суму. Он бросает суму на пол к ногам распорядителя. Все слышат тусклый звон золота - ни один из сидящих здесь никогда ни с чем его не спутает.
       - В таком случае этот человек, называвшийся ранее Белым Ястребом, переходит во владение Ибрагима-паши за десять тысяч дайраров, - провозглашает распорядитель и складывает ладони в знак высочайшего почтения. - Мои наилучшие пожелания твоему господину, о досточтимый Рустам-бей. Желаешь ли ты забрать раба немедленно?
       - Да. Только пусть с него сперва снимут цепи.
       - Но... господин мой, этот человек...
       - Я знаю, что этот человек ассасин, - говорит Рустам, и впервые звучит слово, вертевшееся на языке у всех и всё же остававшееся невымолвленным. - Я не стану повторять своё желание.
       - Сумасшедший, - шепчутся беи, а распорядитель прячет смятение за елейной улыбкой:
       - Как будет угодно сиятельнейшему бею.
       Раба сводят с помоста и освобождают от оков. Он идёт шатко и движется, как во сне - он не знает, где он и что с ним только что произошло. Он видит прекрасные сны, и белки его глаз беспокойно движутся, стремясь ухватить как можно больше слепящих образов, застилающих его взор. Рустам иб-Керим, старший шимран Ибрагима-паши, вынимает из сумы короткий бронзовый наруч и защёлкивает его на правом предплечье ассасина.
       В тот же миг глазные яблоки раба замирают, а зрачок сужается до размеров игольного острия, открывая лилово-синюю радужку. Сиплый стон, похожий на предсмертный хрип, вырывается из горла раба.
       - О богиня Аваррат! - ахает кто-то, сидящий поблизости. - Наруч повиновения!
       Услышавшие лишь раскрывают рты. Впрочем, можно ли было ждать меньшего от посланника Ибрагима-паши?
       - Желает ли сиятельный бей заклеймить раба? - подобострастно осведомляется распорядитель
       - Да. Непременно, - сухо отвечает Рустам иб-Керим. - Ты, - говорит он человеку с наручем повиновения на предплечье. - Иди с ними. Затем возвращайся к выходу.
       И человек с наручем повиновения на той самой руке, ладонь которой отмечена знаком Белого Ястреба, покорно поворачивается и следует за стражами в заднюю комнату. Через какое-то время оттуда раздаётся приглушённый крик. А ещё через несколько минут человек возвращается со свежим, ещё дымящимся алым клеймом на левой щеке. Отныне и до самой смерти он будет носить на себе трёх переплетённых змей в огненном кольце - знак своего хозяина, владыки Аркадашана.
       Спокойной, ровной поступью он проходит мимо беев, оборачивающихся на него в изумлённом восхищении, и исчезает за дымчатыми занавесями входа.
       - И впрямь не врут про магию Даланая! - завистливо проговорил Недир-бей, когда раб скрылся из виду. - Надо будет попробовать раздобыть этот наруч повиновения...
       - О достойный, при всём уважении - вы можете продать всё своё имущество, всех своих жён и самого себя, и всё равно не наскребёте денег, - усмехнулся в ответ Хиррам-бей. - Такие игрушки не для нас с вами.
       - Так же, как и такие рабы, - добавил Серкан-бей, и все повернулись к помосту, где их вновь собирались потешить и удивить.
      
       Рустам раздражённо вздохнул и потёр ноющий висок. Если бы кто-нибудь спросил его, он бы сказал, что зал Большого Торга слишком мал и тесен, благовония слишком приторны, а беи слишком потливы, и дуновение опахал лишь разносит по помещению смрад. Но, у счастью, его никто не спрашивал, так что оставалось лишь мучиться головной болью, как в прямом, так и в переносном смысле. Слава богине Аваррат, он выполнил свою миссию в Ильбиане и может возвращаться назад, в Аркадашан - вот только никогда не подводившее чутьё подсказывало Рустаму, что путь этот не будет ни лёгким, ни безмятежным.
       И если бы дело было только в этом рабе...
       - Это ещё что такое? - со свойственной ему резкостью спросил Рустам, когда, вернувшись на постоялый двор, увидел у ворот процессию, состоящую из богатого паланкина, четырёх всадников и плюгавенького человечка весьма гнусной наружности.
       Нияз - шимридан, выполнявший в этой поездке обязанности рустамова заместителя и первого помощника - открыл было рот для объяснений. Но тут плюгавенький человечек прытко выскочил между ними и согнулся в поклоне столь неистовом, что Рустам отчётливо услышал хруст его поясницы.
       - О досточтимый шимран-бей, да продлит богиня Аваррат твои лета и благоденствие! Я - Иргун иб-Киян, ничтожнейший из слуг Урдана-паши, послан к тебе с нижайшею просьбой принять в дар от моего господина твоему господину дикий цветок, произросший на плодородных землях Ильбиана...
       - Ближе к делу, - нахмурившись, поторопил Рустам. Это было не вполне учтиво, но он находился в крайне дурном расположении духа, а кроме того, все демоны мира его побери, никто никогда не учил и не уполномачивал его принимать лесть и подарки. Проклятье, даже покупка рабов - совершенно не его дело! Он умеет сражаться и только, а здесь, в этом треклятом городишке, всё время вынужден заниматься тем, чего делать не привык и не умеет. Это не то чтобы извиняло его - но объясняло грубость, с которой он себя вёл и с которой, даже сознавая её неуместность, ничего не мог поделать. В тысячный раз за день мысленно послав небесам все возможные проклятия, Рустам постарался сделать лицо чуть менее свирепым.
       - Прошу простить мою неучтивость, Иргун-бей, - проговорил он. - Мой господин не уведомил меня ни о каких дарах, которые я должен принять для него. Потому простите моё удивление и настойчивость, но что это за дар и где он?
       - Да, в эту пору года у нас действительно жарко - для вас, северян, это должны быть особо досадно, - сочувственно покивал посланник Урдана-паши. - Дар моего господина, как я уже сказал - дикий цветок с местных полей, прекрасный в своей первозданности. Он в паланкине.
       - Он? - чувствуя себя непроходимо тупым, переспросил Рустам.
       - Она, - тонко и мерзко улыбнулся плюгавый.
       "О богиня Аваррат, - мысленно застонал Рустам. - Только не это. Наложница! Как будто мне было мало ассасина".
       Он сложил ладони и поклонился.
       - Прошу простить мою непонятливость столь же милостиво, как ты простил мою неучтивость. Я принимаю этот... этот дикий цветок с бесконечной признательностью, которую прошу передать от моего господина твоему господину.
       "Надеюсь, я всё делаю правильно", - мрачно подумал он, выслушивая цветастые ответные любезности, в которых тут же рассыпался плюгавый. Тысяча проклятий! Рустам знал, какой из него дипломат. Примерно такой же, какой поэт, художник и повар. То есть совершенно отвратительный.
       - Урдан-паша дарит также Ибрагиму-паше этих четверых воинов, которые сопроводят дикий цветок в неблизком путешествии в Аркадашан...
       - Боюсь, что этот дар Ибрагим-паша принять никак не может, - живо откликнулся Рустам тоном, не допускающим ни малейших пререканий. - Боюсь... м-м... увеличение отряда задержит нас в пути, а это никоим образом недопустимо.
       "И беса с два я подпущу к каравану четвёрку чужих головорезов", - добавил он про себя, мельком кидая взгляд на каменные морды стражей, стоявших вокруг паланкина. На сам паланкин он пока что толком не смотрел. Голубые шёлковые занавеси не шевелились, но за ними смутно угадывался неподвижный силуэт. О Аваррат, ну за что ему это всё?
       - Раз вы отказываетесь от стражи, примите хотя бы эти фрукты, и этот марципан, и этот шербет, чтобы кормить дикий цветок в пути.
       "Если она не ест ничего, кроме шербета, у нас скоро начнутся неприятности", - подумал Рустам, а вслух сказал:
       - Хоть имя-то у этого цветка есть?
       - О... разумеется. Но Ибрагим-паша, конечно же, назовёт её так, как сочтёт нужным. Раньше её звали Лейла.
       "Лейла. В любом случае лучше, чем "дикий цветок", - подумал Рустам и искоса посмотрел на паланкин. Ему почудилось, что при звуке имени, произнесённом иб-Кияном, занавеска чуть шевельнулась.
       Ладно... в конце концов, что трудного может быть в том, чтобы доставить в Аркадашан не одного раба, а двух? Для старшего шимрана паши - всё равно что перевезти двух овец.
       - Нияз, - сказал Рустам, когда посланник Урдана-паши со своим эскортом наконец откланялся и убрался восвояси, - бегом на восточный базар, купи двух мулов. И паланкин присмотри... попрактичнее. В этом она задохнётся после первой же пылевой бури.
       - Да, шимран-бей, - склонился Нияз. - Но не думаете ли вы, что паланкин тоже является частью подарка, и отказываться...
       - Тогда потащишь его на собственном горбу. Лошадей нагружать всяким хламом я не намерен. Ты ещё здесь?
       Нияз кинул на него хмурый взгляд, поклонился и ушёл. Рустам вновь вздохнул и потёр висок. Голубые занавеси паланкина оставались неподвижны.
       Мужчина с алым клеймом на щеке стоял в стороне, скрестив на груди руки, одна из которых была перехвачена бронзовым наручем. Глаза его, подёрнутые дымкой дурмана, всё ещё видели сны.
      
       - Твоё имя Альтаир?
       Принимая нелюбезную его сердцу миссию, Рустам дал зарок: что бы ни случилось, держать себя в руках и не разговаривать с рабом сверх необходимости. Он знал свой нрав и относился к нему критически; также он знал свойства наруча повиновения, потому имел все основания быть настороже. Он должен довезти этого раба до Аркадашана в полной целости и сохранности. И хотя десяток надёжных, хорошо знакомых Рустаму воинов, больше года прослуживших под его началом, были неплохим подспорьем, всё равно его терзала смутная тревога, лишь усилившаяся, когда ему навязали этот "дикий цветок", эту наложницу... К слову сказать, вместе с ней и рабом их было теперь тринадцать. Несчастливое число...
       Однако пока что всё шло весьма неплохо. Когда Нияз вернулся с мулами и женщина вышла из-за голубых занавесей, Рустам с огромным облегчением обнаружил, что она с головы до пят закутана в многочисленные покрывала, а лицо её скрывает плотная паранджа. Она не произнесла ни слова, но была очень послушна и без посторонней помощи забралась в паланкин, который купил для неё Нияз - куда менее просторный и удобный, чем прежний, зато более крепкий и с плотными холщовыми занавесками, полностью скрывшими силуэт женщины от посторонних глаз. Ассасину Рустам распорядился дать выносливую, но не слишком быструю лошадь. Тот оседлал её с той же покорностью, с которой женщина забралась в паланкин - и с поразившим Рустама лёгким, небрежным изяществом. Даже будучи верхом на кляче, недостойной его искусства, раб держался в седле с удивительной уверенностью и грацией, словно сидя на чистокровнейшем боевом скакуне, и лошадь, казалось, преобразилась и приосанилась, почуяв на себе такого седока. Рустам увидел, что его солдаты тоже смотрят на раба с удивлением. Нияз же глядел с неприязнью, к которой примешивалась опаска. Рустам отметил это про себя, но ничего не сказал.
       С вечерней зарёй они покинули Ильбиан и углубились в степь. Паланкин с наложницей и ассасин ехали в центре четырёхугольника, образованного солдатами Рустама. Нияз занял место в голове отряда, Рустам замыкал. Из-за женщины передвигались медленно, и к середине ночи едва одолели третий фарсах пути, но в целом это было единственной неприятностью. Рустам начинал думать, что его глухая, непонятная тревога была не столь оправдана, как ему казалось, когда Ибрагим-паша возложил на него эту миссию.
       Поняв это, он почти окончательно успокоился. И потому, когда они встали на привал и разбили шатры, впервые обратился к рабу со словами, которые не были сухим и чётким приказом.
       Он спросил, действительно ли его зовут Альтаир.
       - У меня нет больше имени, - после краткого молчания ответил тот. Рустам впервые слышал его голос - не считая короткого крика, который исторгло из ассасина калёное железо палача, ставившего на лицо ему метку Ибрагима-паши. Всем приказаниям Рустама он подчинялся в полном молчании - как и положено рабу, носящему наруч повиновения. Считалось, что он даже заговорить не может без прямого приказа, но как раз это-то было одной из множества сказок, которых вдоволь уже наплодилось вокруг магии Даланая. Да, эта магия сильна, но не всесильна. С её помощью можно заставить человека делать то, что противно его воле, однако не помешает ему делать то, что он желает сам, до тех пор, пока это не запретит его хозяин.
       А это значит, что сейчас раб ответил Рустаму лишь потому, что сам пожелал ответить.
       Он сидел на корточках в стороне от костра - там, где ему велели сесть. Ночь была холодной, Рустам кутался в бурнус и старался не отходить от огня. На рабе не было бурнуса, лишь туника и холщовые штаны, и всё же он сидел спокойно и неподвижно, ничуть не дрожа и даже не глядя в сторону огня.
       Вероятно, подумал Рустам, их учат терпеть жару, холод и боль.
       - Я уже отдал тебе несколько запретов, - проговорил он. - Я запретил тебе пытаться покончить с собой, бежать или напасть на кого-либо из нашего отряда. Теперь я запрещаю тебе лгать.
       Слабая улыбка тронула губы ассасина. Миг назад Рустам впервые услышал его голос; теперь он впервые видел, как его лицо меняет выражение. Медленно наклонив голову, раб поднёс руку ко лбу и коснулся его тыльной стороной запястья. Птичья голова на его ладони сверкнула в отблеске костра - так, словно была вышита на коже золотой нитью.
       Рустам ответил на этот жест покорности слегка прищуренным взглядом.
       - Так что теперь отвечай снова, и правду. Твоё имя Альтаир?
       - Да, шимран-бей. Моё имя Альтаир.
       Рустам кивнул.
       - Так я и думал. Ты хитёр, как все ассасины. Меня не обманула твоя покорность. Увы, я не знаю пока, что именно ты замышляешь. Знаю лишь, что сейчас ты ищешь способ обмануть наруч повиновения. Уверяю тебя: это бессмысленная затея. Ещё никому не удавалось снять его или избавиться от его чар.
       - Я знаю это, - серьёзно кивнул Альтаир. Слишком серьёзно - так кивает взрослый, слушая горделивые речи важничающего ребёнка. Рустам ощутил, как у лицу приливает краска гнева, пальцы сами собой оплели рукоять ятагана... Спокойно, шимран. Ты знал, с кем тебе придётся иметь дело. Ты видел их раньше - этих скользких, вёртких гадов, взявших себе имя гордой и сильной птицы. Да, они, подобно хищному ястребу, являются невесть откуда средь бела дня, камнем падают вниз, налетают на жертву и рвут ей горло прежде, чем она успевает ощутить предсмертный ужас - но стоит заглянуть ассасину в глаза, и из них на тебя глянет не ястреб, но змея. Узнав, что должен будет купить в Ильбиане и доставить в Аркадашан одного из них, Рустам ощутил смятение. Конечно, поначалу раб будет одурманен наркотиком, а когда его действие кончится, обнаружит себя во власти даланайской магии, но... ассасин есть ассасин.
       Имеющий разум остерегается даже произносить вслух это слово.
       - Ты знаешь, для чего понадобился Ибрагиму-паше? - спросил вдруг Рустам - и удивил самого себя. Они говорили тихо - солдаты расположились ко сну и дремали, Нияз сидел у другого костра, рядом с паланкином Лейлы, а часовые стояли достаточно далеко, и однако же Рустам всё равно понизил голос. Он не знал, зачем задал этот вопрос... возможно, затем, чтобы вновь увидеть, как изменится лицо, на котором алеет рабское клеймо - и однако же Альтаира это клеймо словно бы вовсе не тяготило. Лицо его было точно таким же, каким Рустам увидел его впервые - в тот день, когда ассасин ринулся с верхней галереи дворца в Аркадашане, словно коршун с неба, и белый бурнус за его спиной был подобен крыльям...
       - Видимо, для того, чтобы скормить меня живьём крокодилам, - невозмутимо предположил Альтаир, и ни один мускул его лица не шелохнулся - а глаза смотрели всё так же нарочито серьёзно, оскорбительно серьёзно...
       "Он презирает меня. Я надел на него наруч повиновения, и всё равно он меня презирает", - подумал Рустам и сцепил челюсти с такой силой, что они заныли.
       - Ты ошибаешься. Ибрагим-паша не станет тебя убивать, во всяком случае поначалу. Если хочешь, я скажу тебе, что он намерен сделать с тобой. Он сказал мне, объясняя, почему так важно доставить тебя к нему живым и невредимым.
       Говоря это, он всё больше раздражался с каждым словом. Холодное, почти вежливое и при том дерзкое в самой сути своей выражение, с которым этот раб внимал его речам, выводило Рустама из себя. В то же время он понимал, что глупо пререкаться с человеком, чья воля подчинена ему; человеком, носящим клеймо его господина... и всё же... всё же...
       - Ну, так ты хочешь знать? - с нажимом спросил Рустам - чуть громче, чем следовало: Нияз услышал и повернул к ним голову.
       - Если ты повелеваешь - то да, хочу, - покорно отозвался Альтаир. Ни тени улыбки не было на его лице, и ответил он лишь то, что и мог ответить, нося наруч повиновения, однако Рустам рассвирепел. И сказал, цедя слова сквозь зубы:
       - Паша сделает тебя евнухом в своём гареме. Возрадуйся, Альтаир: ты проникнешь туда, куда столь решительно рвался.
       Он сам не знал, чего ждал в ответ. Быть может, вспышки ярости - бессильной, беспомощной, жалкой, ибо она не могла найти выхода - и, поняв это, Рустам внезапно устыдился своей мелочной злобы, тем больше устыдился, что этот человек не сделал лично ему никакого зла. Однако ещё прежде, чем стыд стал ощутимым, Рустам осознал его бессмысленность: Альтаир остался спокоен. Он не сразу ответил на слова Рустама - а когда заговорил, то сказал вовсе не то, чего шимран ждал от него.
       - Иные вещи случаются слишком поздно.
       Рустам закусил губу. Не следовало заводить этот разговор. Не следует его и продолжать. Он резко встал, запахнув полы бурнуса. Рассвет был близко, поднялся ветер, небо на горизонте подёрнулось розовой дымкой.
       - Ложись спать, - сухо сказал Рустам и пошёл прочь, отвернувшись и не заметив покорности, с которой склонил голову этот странный человек, бывший в полной его власти и всё равно безотчётно его тревоживший.
       Когда Рустам проходил мимо костра, у которого сидел Нияз, тот поднялся на ноги и незаметным знаком попросил внимания.
       - Всё же ты зря велел снять с него цепи, шимран-бей, - тихо сказал шимридан. Они стояли друг против друга перед костром, разведённым у паланкина, служившего "дикому цветку" заодно и палаткой; к облегчению Рустама, Лейла не пыталась выйти оттуда. - Вся эта магия - ненадёжное дело. Что если он найдёт способ избавиться от наруча? Он ведь перережет нас, как свиней!
       - Я не думал, что твоя трусость равняется твоей глупости, - холодно ответил Рустам. - Грустно сознавать, что и то, и другое я недооценил.
       - Но...
       - Наруч повиновения с раба может снять лишь тот, кто надел его. Также можно избавиться от него, отрубив руку, но здесь это сделать некому, а самому Альтаиру я уже запретил предпринимать такие попытки.
       - Альтаир? Ты зовёшь раба его старым именем? - Нияза изобразил презрительную гримасу, но Рустам стёр её, сказав:
       - Я ведь должен как-то его называть. Так же, как ты. Разбуди Феррира и поставь его на страже у паланкина, а сам выспись. Мы тронемся в путь через три часа.
      
       Второй день пути начался без волнений и не сулил хлопот больше, чем день предыдущий, однако не убавил тревог шимрана. Слегка подавленный ночным разговором с Альтаиром, Рустам порешил держаться зарока, который дал себе раньше, и впредь обращать на раба внимания не более, чем тот заслуживает. Вопреки опасениям Нияза, всё ещё поглядывавшего на ассасина косо, тот был само спокойствие и покорность, и даже если впрямь замышлял нечто, как казалось Рустаму, то пока не спешил осуществлять задуманное. "Вполне довольно будет, если я не спущу с него глаз", - решил Рустам и обратился к предмету, занимавшему его сейчас ещё больше - а именно, к женщине, которую так некстати навязали ему в Ильбиане. С ней было в точности как с ассасином: оставаясь тихой и послушной, она всё равно служила непреходящим источником треволнений, хоть и иного рода. За полтора дня Рустам успел тысячу раз проклясть ильбианского пашу за то, что вместе с наложницей тот не подарил Ибрагиму евнуха. Лишь евнух имеет право прикасаться к женщинам паши и видеть их лица без риска лишиться рук и глаз. Альтаир, хоть и предназначенный Ибрагимом для этой роли, покамест её не принял, поэтому толку от него было не больше, чем от самого Рустама. Это создавало определённые затруднения: никто не смел подсадить женщину в паланкин или помочь ей выйти из него. По счастью, из-за смущения и страха, неизбежного в окружении посторонних мужчин, Лейла почти не покидала своего лежбища. Её одежда была неприспособлена для тягот пути; Рустам, не привыкший думать о таких вещах, понял это слишком поздно, когда они уже оказались в степи и ей негде и не во что было переодеться. Когда приходила пора трапезы, Рустам или кто-то из солдат отодвигал занавесь паланкина и ставил миску с едой на подушки, а Лейла поджимала ноги, чтобы, не приведи Аваррат, не соприкоснуться краем покрывала с рукавом туники мужчины. За всё время пути она не произнесла ни единого слова, а обращённые к ней речи встречала лишь наклоном головы, едва заметным под тяжестью её покрывал. Рустам решил, что она либо немая, либо запугана до такой степени, что предпочтёт терпеть неудобства, чем заговорить с мужчиной. Последнее было, впрочем, скорее отрадным, нежели досадным обстоятельством - оно избавляло Рустама от женского нытья и капризов, неизбежных в путешествии через степь, но, с другой стороны, изрядно раздражало. Проклятье, он не был создан для присмотра за наложницами. Нияз и остальные воины явно замечали его настроение, а порой и его неловкость, когда он подъезжал на своём коне к паланкину Лейлы и спрашивал, не нуждается ли она в чём-либо, и отъезжал, не получив никакого ответа, что предпочитал почесть за отрицательный ответ. Разумеется, солдаты почтительно помалкивали, но их взгляды не укрывались от Рустама, так же как и любопытство, с которым они поглядывали на ассасина и ещё чаще - на задёрнутые занавеси паланкина, хотя и знали, что в лучшем случае увидят за ними лишь груду покрывал.
       И вот так, без особых хлопот, но с множеством досадных неурядиц протекал второй день пути до тех пор, пока не пришла пора свернуть с большой и широкой дороги на путь куда менее хоженшый и удобный. В двадцати фарсахах от Ильбиана дорога разветвлялась: большая часть развилок уводила на восток, к торговым городам побережья, и лишь одна вела вглубь Фарии, на северо-запад, где за бескрайней бурой степью и полупустыней лежал родной Аркадашан. Сейчас там дожди и облака, подумал Рустам, промакая взмокший лоб краем бурнуса. Путь туда был бы короче вдвое, если бы они поехали напрямик, через степь, огибая дороги. Если бы всё шло, как задумывалось, Рустам выбрал бы именно этот путь - он и быстрее, и безопаснее, ибо разбойники любят хоженные дороги больше нехоженных, а северо-западный путь почти не охраняется. Однако присутствие женщины и её паланкина сделали такой путь невозможным: мулы не пройдут степью, не стоит и пытаться.
       - На северо-запад, - сказал Рустам.
       Нияз бросил неприязненный вгляд на Альтаира, так, словно в этом выборе был повинен именно он, а затем криком и хлыстом заставил мулов повернуть. Отряд перестроился - новая дорога была не только неровной, но и узкой. Рустам оказался по левую руку от Альтаира, правившего свою лошадь с прежней уверенной грацией, так что она слушалась его, казалось, лучше, чем конь Рустама слушался своего седока.
       - Дурную дорогу ты выбрал, шимран-бей, - вдруг сказал Альтаир спокойно, и Рустам слегка вздрогнул от неожиданности - впервые раб заговорил с ним первым. И оттого, что слова его подтвердили смутные предчувствия Рустама, тот озлился ещё сильнее.
       - Молчи, - жёстко ответил он и поехал вперёд, к Ниязу, у которого что-то не заладилось с мулами - один из них упрямо тянул в противоположную сторону, будто хотел вернуться на главную дорогу. Нелепо, но Рустам отчасти разделял чувства скотины.
       Управившись наконец с мулами (возня и толкотня, которую они подняли и которая наверняка изрядно досадила Лейле, всё так же не исторгла из горла женщины ни единого звука), двинулись вперёд. Небо было низким и душным, солнце словно растеклось по небосклону и превратило его в огромную дымящуюся жаровню. Копыта лошадей и мулов больше не цокали по камням - теперь они глухо топотали в жухлой траве, ломая сухие стебли и поднимая столбики бурой пыли. Здесь давно не проходило дождя, и пыль была всюду, со всех сторон и до самого края земли, колышась в зарослях высокой блеклой травы. Изредка над головой проносились птицы, издающие резкий пронзительный свист; раз или два Рустам видел коршуна, рассекающего белёсое небо с зажатой в когтях добычей.
       Дорога становилась всё более узкой и тряской - казалось, с прошлой зимы никто ею не ходил. Погода располагала к сонливости, и кое-кто из воинов клевал носом прямо в седле, благо из-за мулов ехать приходилось по большей части шагом. Нияз не отходил от паланкина и казался бодрым. Рустам чувствовал, что его и самого клонит в дрёму, но не позволял векам сомкнуться. Лошадь ассасина мерно перебирала ногами в двух локтях от его коня.
       - Что это птицы так расплелись, - сказал один из воинов Рустама, Алдир; Рустам отличал его среди прочих, поэтому повернулся на голос. А ведь в самом деле - пронзительный свист над их головами стал как будто резче и чаще.
       Альтаир вскинул голову и слегка повёл ею из стороны в сторону, словно высматривал что-то - только взгляд его не был напряжён, как должно выискивающему взгляду. Он не смотрит, внезапно понял Рустам. Он слушает.
       - Это не птицы, - проговорил Альтаир, и в следующий миг Рустам встретил его взгляд: прямой, жёсткий и - он глазам своим не поверил - почти властный.
       Рустам дёрнулся, готовясь влепить оплеуху забывшемуся рабу.
       - Готовься к битве, шимран, - сказал ассасин, и рука Рустама замерла, не пройдя и трети пути.
       Птичий свист смолк - и немедля сменился иным, в котором ухо Рустама, слышавшее шум не одной битвы, безошибочно распознало песню стрелы.
       - Всем лежать! - закричал он, падая грудью на холку своего коня, и почти одновременно с ним это движение повторил каждый - кроме Альтаира, который, вместо того, чтобы выполнить приказ, резко поднял свою лошадь на дыбы. "Дурак, что ты делаешь?!" - хотел было крикнуть Рустам - и осёкся, ибо в тот самый миг, когда над его собственной головой просвистела стрела, точно такая же стрела пронеслась под вскинутым брюхом лошади Альтаира. Рустаму довольно было мгновенья, чтобы понять, что это значит. Тот, кто стрелял в шимрана, метил ему в грудь. Стрелявший же в Альтаира метил в горло его лошади. И каким-то образом ассасин предвидел это.
       Размышлять о том, что это означает, не было времени.
       - Защищать паланкин! - крикнул Рустам, бросая стремена и соскальзывая наземь. Он успел вовремя - следующая стрела прошила воздух над седлом. Рустам оказался на земле, отпрыгнул в сторону, одновременно выхватывая из ножен ятаган - и услышал сдавленный вопль прямо за своей спиной: это Алдир падал навзничь, сбитый топориком, торчащим у него из груди. Рустам обернулся к паланкину, почти уверенный, что тот утыкан стрелами, словно дикобраз иглами - и увидел Нияза и выживших после первого залпа солдат. Они уже опомнились и, подобравшись, заключили в кольцо ревущих мулов, которые тянули в разные стороны целый и невредимый паланкин. "Слава Аваррат", - подумал Рустам - и увидел людей, поднимающихся из травы подобно призракам, вышедшим из могил. В несколько мгновений их окружили - нападающих было двое против одного.
       Времени на колебания не оставалось. Подхватив с земли оброненный Алдиром меч, Рустам развернулся и швырнул его Альтаиру, который тоже спешился и стоял, камнем застыв в странной стойке, которую Рустам уже видел однажды. Лезвие ятагана блеснуло в солнечном свете, и через миг рукоять его оказалась зажата в руке раба - той самой, которую обхватывал наруч повиновения.
       - Дерись за нас! Я приказываю! - яростно выкрикнул Рустам и обернулся, чтобы отразить атаку первого врага.
       Далее было месиво стали и плоти, звона и хруста - то, что Рустам знал много лучше и принимал много охотнее, чем всё, что выпало ему за последние дни. Смахивая рукавом с лица кровь поверженного противника, он чувствовал скорее радость, чем гнев. Разбойников было много и дрались они странно, чересчур слаженно, но, отбив первую волну атаки, люди Ибрагима-паши приободрились. И если сказать правду, дух их отчасти питался тем, что ассасин дрался на их стороне. Рустам был слишком занят, обороняя паланкин, чтобы следить за тем, как бьётся Альтаир, но всё равно то и дело выхватывал его взглядом - не мог не выхватывать, столь сильно отличались его лёгкие, летящие, неизбежно точные движения от всех прочих движений, составлявших кровавую пляску битвы. Лезвие ятагана в руке ассасина было как росчерк пера на красном листе бумаги. Ох, шимран иб-Керим, не становишься ли ты поэтом?.. А впрочем, красота сражения - единственное, что заслуживает стиха, так почему бы и нет?
       Насадив на клинок очередного противника, Рустам развернулся, готовясь встретить нового врага - и понял, что поверженный разбойник стал последним. Солдаты Рустама тяжело дышали, судорожно озирались, кто-то отирал кровь с меча, кто-то придерживал рассечённую руку или зажимал надрубленное ухо, но почти все были живы. Среди груды мёртвых тел в грубых кожаных доспехах, громоздившихся вокруг паланкина, лежало лишь два тела людей, которые были знакомы Рустаму: один из них был Алдир, другой - Неррун. Рустам склонил голову, отдавая дань уважения павшим. И ещё прежде, чем поднял её, осознал, что потерял бы много больше людей, если бы не догадался вовремя отдать Альтаиру меч - и приказ.
       Глаза Рустама встретили лиловый взгляд ассасина. Какого же странного, дурного цвета у него глаза. Лицо Альтаира ничего не выражало. Не отводя взгляда, ассасин молча стряхнул с ятагана кровь.
       - Нияз!
       - Да, шимран-бей, - запыхавшийся шимридан уже был рядом. - Простите, шимран-бей. Они напали так внезапно...
       Рустам резко отвернулся и, шагнув к паланкину, отдёрнул занавеску.
       Дикий цветок из Ильбиана сидела, вжавшись в стенку своего ненадёжного убежища, подобрав ноги, съёжившись, будто змея - вот-вот зашипит. Странно, подумалось Рустаму, откуда столь нелепое сравнение - не змея, скорее, перепуганный котёнок. Ну и страху же она, должно быть, натерпелась. Он вдруг заметил, что занавеска паланкина забрызгана кровью.
       - Ты цела? - быстро спросил он.
       Лейла не шелохнулась, и Рустам с трудом подавил желание схватить её за плечи и хорошенько встряхнуть - никогда его ещё так не бесило её молчание!
       - Отвечай мне, женщина!
       - Вовсе ни к чему кричать, шимран-бей, - раздался за его спиной примирительный голос. Альтаир стоял в трёх шагах от него. Ятаган висел у него за поясом. - Прекрасная Лейла и без того довольно напугана. К тому же с ней случилось несчастье, разве ты не видишь?
       Солнце палило, тело горело от жара недавней битвы, и всё равно Рустама бросило в холодный пот.
       - Что...
       - Ах, какое горе, - сказал Альтаир, наклоняясь и вынимая из залитой кровью травы что-то цветистое. - Лейла-ханум потеряла туфельку. Уронила с ноги, когда закапывалась в подушки, стремясь укрыться от стрел. Она ведь не знала, сколь доблестные у неё защитники. Могу я вам помочь, моя госпожа?
       Он говорил столь серьёзно, столь торжественно и при этом такую нелепость, что Рустам вместе с остальными воинами лишь в изумлении смотрел, как ассасин подходит к паланкину, как склоняется к женщине и, небрежным жестом перехватив её поджатую щиколотку, вытягивает её из-под покрывал. Нежная, белая, словно молоко, плоть мелькнула из-под покрывала. Рустам, едва не вскрикнув от ужаса, торопливо отвернулся, - и не видел, как пальцы Альтаира быстро и ловко водрузили шитую жемчугом туфельку на трепещущую ступню её владелицы.
       - Вот так, - сказал ассасин. - Вот так, моя ханум! - и расхохотался, звонким, заливистым, радостным смехом.
       Рустам обернулся к нему в потрясении. Все, даже Нияз, смотрели в потрясении на человека, только что совершившего страшное преступление и теперь с беспечным смехом отходящего от места, где оно свершилось. И вдруг - Рустам готов был поклясться - Лейла что-то сказала. Голос её был так тих, что он не мог бы в этом поручиться наверное, но в то же время почти не сомневался, что услышал нечто похожее скорей на змеиное шипение, чем на человеческую речь. А в следующий миг рука женщины, окутанная нарочно длинным рукавом, прикрывавшим даже кончики пальцев, метнулась вперёд, схватила окровавленную занавеску паланкина и задёрнула её с такой силой, что затрещала ткань. Ого! Вот так норов у дикого цветка...
       Альтаир отошёл в сторону и присел на корточки, всё ещё смеясь. Его глаза подозрительно поблескивали - словно неуёмным хохотом он довёл себя до слёз. Рустам увидел, что наруч на его предплечье забрызган кровью.
       - Ты понимаешь, что только что сделал?
       - Ещё бы. Я спас шкуру тебе и твоей ребятне, - ответил ассасин - и дорого заплатил бы за эти слова, если бы Рустама сейчас не заботило совсем иное.
       - Дурак! Я не об этом! - воскликнул он. - Ты прикоснулся к наложнице Ибрагима-паши! Когда мы приедем в Аркадашан, тебе отрубят руки!
       - Правда? - глянув на Рустама снизу вверх, удивлённо переспросил Альтаир. - Ну, что ж поделать... Ты сказал, что Ибрагим собирается сделать из меня евнуха. Если мне отрежут член, руки мне тогда будут уже ни к чему.
       Рустам глядел на него, не веря своим ушам, как прежде не мог поверить глазам - и вдруг снова услышал смех. Но на сей раз смеялся не Альтаир - сперва опасливо, недоуменно, а потом всё громче и смелее смеялся Нияз. Рустам поглядел на своих воинов, уставших, но довольных - и битвой, и только что свершившимся на их глазах представлением, и - Альтаиром, способным в равной степени на драку, на безумство и на шутку. Вскоре уже все, во главе с Ниязом, заходились хохотом - они хлопали ладонями по бокам и тыкали пальцами в раба, а тот сидел на корточках чуть в стороне, вкрадчиво улыбаясь, будто радуясь от души, что сумел их повеселить.
       Богиня Аваррат, да что ж он за человек?!
       - Встань, - коротко приказал Рустам.
       Альтаир послал ему взгляд, исполненный невинного удивления, затем покорно поднялся. Смех солдат понемногу стих.
       - Сейчас мы уберём трупы и похороним своих, - сказал Рустам. - А затем я задам тебе несколько вопросов, на которые ты ответишь.
       - И я тоже! - подхватил Нияз. - Эй, ассасин, а с чего это ты так развеселился, когда глянул на ножку дикого цветка? Чего ты там такое увидел?
       - Хочешь знать - иди и задери ей подол, - не оборачиваясь, бросил Альтаир.
       Нияз залился гневной краской, а солдаты снова расхохотались. Рустам выждал, пока смех утихнет. На сей раз это случилось быстро.
       - За работу, - сухо сказал он в наступившей тишине. И, глянув на Альтаира, добавил: - Но прежде верни мне ятаган.
      
       Феррир занялся ранеными, а остальные, во главе с Рустамом, - мёртвыми. Прежде, чем сложить костёр, они тщательно осмотрели тела. Все разбойники были одеты бедно, на некоторых из них даже не было доспехов, и в одеждах их не угадывалось ни малейшего намёка на форму. Оружие было также разным - от луков и ятаганов до метательных топориков, один из которых остался в груди Алдира. Осмотрев окрестность, Рустам понял, что нападавшие лежали в засаде в небольших траншеях, вырытых у дороги - выложенная свежеснятым дёрном насыпь служила хорошим укрытием для лучников на время первого залпа. Укрытие было устроено столь ловко, что с дороги совершенно не привлекало взгляда, и в то же время сделано было недавно и наспех - дёрн на насыпи был ещё свежим. Мастерство, с которым была обустроена засада, вполне соответствовало слаженности и скорости действий, проявленной разбойниками в рукопашной, однако шло вразрез с их внешним видом и вооружением. Всё это было очень странно.
       - Странно, - сказал Нияз, вытряхивая содержимое пояса одного из бандитов на землю. - Они как будто нарочно ждали нас в этой засаде. Но ведь этой дорогой в такое время года почти не пользуются...
       - Эй, смотрите! - хрипло выкрикнул Ульбек, и голос его звучал так, что все тут же бросились к нему.
       Стоя на коленях перед обезглавленным трупом, воин держал его руку поднятой вверх и в немом ужасе показывал остальным ладонь мертвеца. На ней была тончайшей иглой нарисована голова ястреба. Некогда она, должно быть, переливалась всеми цветами радуги, но сейчас выглядела блеклой, словно выцветшая от сырости фреска в гробнице.
       - Эй, ты! - сказал Нияз и ткнул пальцем в плечо Альтаира, стоящего рядом. - А ну, покажи руку!
       Тот слегка пожал плечами и протянул ему правую ладонь.
       На ней был выведен в точности такой же ястреб.
       Нияз выбросил руку вперёд и вцепился в запястье раба, перехваченное бронзовым наручем.
       - Ассасины! - почти торжествующе провозгласил он. - Эти люди были ассасинами! Тысяча проклятий на их голову, и на твою, ублюдок!
       - Но у других нет таких меток, - возразил Феррир.
       - Конечно, - спокойно отозвался Альтаир. Он стоял не шевелясь и не пытаясь стряхнуть Нияза. - Такой знак получает лишь тот, кто пробыл в ордене десять лет. Нас мало таких.
       - Отчего же? - сощурился Нияз. - Дезертируете?
       - Нет. Просто обычно не доживаем.
       - Ты, стало быть, дожил, - сказал Рустам. - Как и этот человек. Ты знал его? Ты... - что-то мелькнуло в его памяти - завораживающий танец стали, игра солнечного луча на серебряной арфе клинка... - Это ты отрубил ему голову. Я видел.
       Все уставились на ассасина. Нияз слегка вздрогнул и, выпустив его, отступил, но тут же подобрался - как бы там ни было, он не больше других желал выглядеть трусом
       - Конечно, - повторил Альтаир, и презрение в его голосе на сей раз прозвучало почти открыто. - Кто же ещё мог сделать это? Только ассасин может убить ассасина. Эти, - он тронул один из трупов носком сапога, - совсем ещё зелень. Возможно, для кого-то из них это задание было инициирующим. Половина прошедших первичный отбор не переживает инициации.
       - Ты знал его? - повторил Рустам.
       Альтаир молчал мгновение, прежде чем ответить.
       - Для тебя это важно, шимран-бей? Нет, я его не знал. Мы не знаем друг друга. Так проще, потому что иногда случаются и такие встречи, как нынешняя.
       - Ассасины! - будто всё ещё не веря, громко сказал Нияз. - Так они напали, чтобы отбить его. Отбить своего!
       Он вновь ткнул пальцем в раба, спокойно стоящего над телом былого товарища, которого собственноручно обезглавил меньше часа назад. Воины Рустама тревожно переглянулись, брови их нахмурились, лбы заволокло тучами. Альтаир ничего не ответил на обвинение, лишь его бледные тонкие губы сжались чуть плотнее. Рустам понял, что говорить придётся ему.
       - Это всё он! - воскликнул в гневе Феррир. - Это из-за него Алдира и Нерруна....
       - Нет, - сказал Рустам, и голос его прозвучал столь резко, что все головы повернулись к нему. - Они приходили не за ним. Они сами продали его на торг в Ильбиане.
       Долгие мгновения прошли, прежде чем кто-либо заговорил, и в эти мгновенья лишь ветер шелестел окровавленной травой да фыркали взбудораженные кони.
       - Как... - начал Нияз.
       - Так, - грубо перебил Рустам, сердясь от того, что ему всё же приходится посвящать своих людей в то, о чём он предпочёл бы умолчать. - Три месяца назад этот человек напал на Ибрагима-пашу. В самом дворце, среди белого дня, во время полуденной трапезы. Я был там.
       - Ты был там! - воскликнул Нияз. - Был и допустил это?!
       - Я был там, - звенящим от гнева голосом продолжал Рустам, - а тебя не было, Нияз иб-Даммар, так что дай мне договорить. Он спрыгнул с галереи с обнажённым клинком, лучники даже не успели выхватить стрелы. Шимран Ольгарим закрыл пашу своим телом - да пример богиня Аваррат его в свои чертоги. Я был слишком далеко, чтобы вовремя вмешаться, и мог лишь поднять тревогу. Я это сделал. Тогда этот человек, - он коротко глянул в лицо Альтаира, слушавшего его так же внимательно, как и все остальные, - понял, что воплотить преступный замысел ему помешали, и сбежал.
       - Ассасина наняли, чтобы убить пашу Ибрагима! - вскричал Нияз столь запальчиво, что это могло поставить под сомнение его искренность. - О богиня Аваррат, как ты могла допустить такое?! И после этого...
       - Его никто не нанимал. Во всяком случае, орден Белого Ястреба категорически отрицал свою причастность к этому нападению. Как и сам убийца, - закончил Рустам и вновь посмотрел Альтаиру в лицо - внешне невозмутимым, как ему мнилось, но горящим глубинной яростью взглядом.
       - Это правда, - подтвердил ассасин столь же спокойно - и Рустам с возрастающим гневом понял, что уж его-то спокойствие не было напускным, хотя он говорил о том, за что вскоре поплатится жизнью. - Я пошёл против ордена. И мне этого, конечно же, не могли простить. Ибрагим-паша всегда был одним из самых верных друзей Белого Ястреба, - слегка улыбнувшись, добавил Альтаир. - Мои братья пришли в неистовство, узнав, что по моей вине едва не лишились столь близкого друга.
       Солдаты переглянулись, Феррир глуповато заморгал, а Нияз закусил ус. Рустам продолжал:
       - Наш господин потребовал выдать ему убийцу. Ястребы ответили, что не могут этого сделать. Однако, проявив своеволие, Альтаир преступил их внутренний закон и должен был быть казнён - либо, на усмотрение главы ордена, продан в рабство. Ибрагим-паша очень просил о том, чтобы приговор был смягчён...
       - За что я буду признателен ему столь долго, сколь мои ноги будут ступать по земле, а мой член останется при мне, - серьёзно сказал Альтаир и, трепетно сложив ладони, склонил голову в поклоне.
       Солдаты подавили смешки, а Нияз залился краской гнева.
       - Да что себе в конце концов позволяет этот раб?! Рустам-бей, позволь мне взять кнут и проучить его!
       - Не позволю, - холодно ответил Рустам. - Ты сам знаешь, какую сумму Ибрагим-паша выложил за него. Он жаждет получить этого раба невредимым, чтобы сполна насладиться местью за его дерзкое и самоуверенное нападение. Неужели ты вправду думал, что оно удастся? - не выдержав, добавил он. Все три месяца он жаждал задать ассасину этот вопрос.
       Тот ответил, на удивление, совсем не дерзко:
       - Должно быть. И ты прав, шимран-бей, я, вероятно, обезумел тогда. Ты и твои собратья хорошо охраняете Ибрагима-пашу - много лучше, чем я ожидал.
       Его слова прозвучали уважительно - и слегка неохотно, будто ему было трудно хвалить врага, и в то же время удержаться от этой похвалы он не мог. Рустам снова вспомнил, как Альтаир плавным, чуть заметным движением снёс голову с плеч человека, лишь немногим менее искусного, чем он сам - и невольно подумал, сколь дорого стоит похвала из этих уст.
       Он вновь ощутил уже знакомое чувство - досаду на то, что затеял разговор с участием ассасина, и уже собирался отдать приказ вернуться к работе, когда Нияз всё испортил, сказав:
       - Так значит, ты признаёшь, что помешался, когда решил напасть на нашего господина? И что же свело тебя с ума? Или я должен спросить - кто?
       "Надо приказать ему замолчать", - подумал Рустам, но ничего не сказал, лишь глядел, как каменеет лицо Альтаира и как вздуваются желваки на его скулах. Грубоватый и недалёкий Нияз, как ни странно, на сей раз угадал. Впрочем, на свете не так уж много расхожих причин, от которых люди теряют разум.
       Рустам избавил Альтаира от необходимости отвечать.
       - Год назад, когда наш господин затеял великий поход на север, среди покорённых селений оказалась родная деревня Альтаира. Его родители были убиты, а сестру Ибрагим-паша взял в свой гарем.
       - Вот как? - лицо Нияза отобразило изумление. - Что ж, ассасин, твои родители были, должно быть, уже стары, а за судьбу сестры ты должен бы в ноги кланяться нашему паше, а не метить в него клинком. Наложница самого владыки, подумать только! Да могла ли она мечтать о таком?
       - А ты, Нияз иб-Даммар, - сказал Альтаир, и от его голоса волоски на руках Рустама встали дыбом, - мог ли мечтать о том, чтобы твоя сестра стала рабыней похотливого старика, а сам ты лишился языка, глаз и сердца, ибо всё это я вырежу у тебя, когда придёт срок?
       - Нияз! - предупреждающе крикнул Рустам - и, вовремя поняв, что его голоса шимридан уже не услышит, рванул из ножен ятаган. Лезвие отчаянно взвизгнуло, скрестившись с клинком Нияза и остановив его полёт в локте от лица Альтаира. Тот не шелохнулся - лишь ветер слегка шевелил волосы над его лбом.
       - Падаль... - прохрипел Нияз. - Да я тебя...
       - Довольно, - стеклянным тоном сказал Рустам. - Убери ятаган в ножны, шимридан, пока я не приказал тебя высечь. Если ты сделаешь это прежде, чем я договорю, я попытаюсь забыть о том, что ты пытался убить раба нашего господина.
       Нияз опомнился вовремя - и впрямь, Рустам ещё не умолк, а он уже, ворча, оправлял ножны с задремавшим в них клинком. Рустам бросил быстрый взгляд на Альтаира - и, ничего не прочтя на его неподвижном лице, вернулся к своим людям.
       - Ну, что встали, солдаты? За дело! Тела негодяев должны быть сожжены до заката. И я не собираюсь вставать на ночлег рядом с этой мусорной кучей.
       - Сестра, - буркнул Нияз, отходя в сторону, но достаточно громко, чтоб услышал и Рустам, и Альтаир. - Подумаешь, сестра! Чего так яриться-то из-за сестры? Если только не... Эй, ты, раб! Там, откуда ты родом, не в обычае ли кровосмешение?
       Рустам отвернулся. Ему было стыдно за своего помощника, хотя тот не сделал ничего, чтобы в действительно вызвать его гнев. Подумаешь - поднял на смех раба, велико ли дело...
       - Постарайся не заводить с ним споров, - сквозь зубы сказал он, проходя мимо Альтаира. - И вот ещё что: держись подальше от паланкина.
       - Как будет угодно шимран-бею, - поклонился ассасин - уже привычная оскорбительная серьёзность вернулась к нему, он снова владел собою. Рустам остановился и посмотрел на него, краем уха слыша, как возятся и бранятся солдаты. Потом сказал:
       - Как встанем на ночлег, я поговорю с тобой.
       - Как будет угодно шимран-бею, - повторил Альтаир, и глаза его сверкнули - чуть уловимым, почти насмешливым блеском.
      
       Ночь после битвы - теплее, короче и тише любой иной. Звёзды ярче в такую ночь, и месяц - как улыбка богини Аваррат, а шепот редкого кустарника на ветру оплакивает павших. Ночь после битвы - лучшая из ночей.
       Утомлённые сражением, воины Рустама уснули быстро и крепко. Наложница вела себя тише полевой мышки - даже дыхания её не доносилось из-за холщового полога. Мулы и лошади мирно спали между шатров. Рустам обошёл лагерь трижды, проверяя часовых и удостоверяясь, всё ли спокойно. Затем вернулся к костру, у которого, кутаясь в бурнус, спал - или делал, будто спит - раб Ибрагима-паши. Они ещё больше углубились на север, и ночь была по-настоящему холодна. Рабу, даже столь ценному, было не место в шатре среди свободных, однако после событий вчерашнего вечера Рустам отдал ему бурнус и коня одного из павших воинов. И то, и другое он сполна заслужил.
       Сев на корточки у костра, Рустам зажал стиснутые в замок руки между колен и задумчиво уставился в огонь.
       - Пять лет назад, - проговорил он, ловя взглядом переменчивую пляску пламени, - будучи ещё только простым солдатом, я сопровождал визиря Шардун-бея в его путешествии к Даланайскому берегу. Шардун-бей славился своей любознательностью в делах магии, больше любого из великих мужей Аркадашана. В Даланае он встречался со знаменитыми чародеями. Говорят, их магия - от богов. У них два признанных божества, мужское и женское, и, соединяя два эти начала, кмелты черпают из них великую силу. Говорят, сейчас это волшебство иссякает... но тогда я видел его воочию, и увиденное поразило меня. Я видел ожившую серебряную статую, которая плясала на площади. Видел цветы, чья красота затмевала красоту прекраснейшей дев и чей запах дарит мужчине наслаждение, которое невозможно изведать с женским телом. Видел я также глиняного человека величиною с дом; он в одиночку вращал ворот, который не сдвинули бы и девять волов, запряжённых кряду... этот человек, я помню, назывался "голем". Я запомнил, потому что потом не раз вспоминал его... вспоминал, когда мне случалось видеть людей в наруче повиновения.
       Он слегка наклонился вперёд - и поймал блеснувший в полутьме взгляд. Альтаир не спал и внимательно слушал его, лёжа ничком и упираясь лбом в тыльную сторону ладони. Его обезображенная клеймом щека была на свету, пламя делало её ещё алее и заставляло змей на ней извиваться, а кольцо пламени - гореть ярче самого костра.
       - В той поездке с визирем я впервые увидел доспехи повиновения, - продолжал Рустам. - Да, это был целый доспех: наручи, поножи, нагрудник и шлем. Их изготовил тот же человек, который создал глиняного голема, и первоначальной целью его было передать глиняной кукле волю живого человека. Тогда она, эта кукла, сделала бы всё, что прикажет ей хозяин. Эти доспехи были для голема как поводок для глупого пса. Но что-то у чародея пошло не так. Его опыт не удался, и в досаде он распродал доспех по частям... Шардун-бей был столь мудр, что приобрёл одну из них. Тогда никому и в голову не приходило, что магию повиновения можно использовать на живом человеке.
       Он наклонился ещё ближе и коснулся пальцем бронзы на предплечье ассасина. Та нагрелась от близкого пламени и, казалось, готова была начать плавиться.
       - Я не раз видел этот наруч на рабах. Однажды Ибрагим усмирил им строптивую рабыню из Андразии. Перед тем она плевала ему в лицо, но когда он надел ей наруч, опустилась на колени и ублажила владыку ртом, не стыдясь присутствующих при этом людей. Другой раз паша взял в плен одного из своих давних недругов, пашу княжества Эр-Диш, и тот униженно лизал его сапоги...
       - Тебе нравилось наблюдать за всем этим, шимран-бей? - не шевелясь, вполголоса спросил Альтаир.
       Рустам помолчал немного, обдумывая ответ.
       - Нет. Они делали то, что делали, не из почтения, не из любви и даже не из страха, а лишь потому, что воля Ибрагима не оставляла им иного выбора. И каждый раз... каждый раз мне казалось, что, очутившись во власти этой магии, они переставали быть людьми. Движения их были медленны и неуклюжи, глаза становились пусты и слепы... они как будто превращались в глиняных кукол, в тех самых големов, для которых изначально и был создан доспех повиновения. - Рустам убрал руку с наруча. Его ладонь горела, словно он держал её в костре. - Я заподозрил что-то, когда ты вскочил в седло ещё в Ильбиане, на постоялом дворе. Ты так легко и красиво это сделал... Я позавидовал твоему мастерству, видимой лёгкости, с которой оно тебе давалось. И лишь потом подумал, что никогда не видел, чтобы человек в наруче повиновения двигался так.
       Он замолчал. Альтаир молчал тоже, но чуть повернул голову, так, что Рустам теперь видел его лицо целиком, видел внимательные тёмные глаза, глядящие на него с нарастающим любопытством.
       - А потом ты солгал мне. И ты... ты не был мне покорен. Ты казался покорным, но при том сохранял полную ясность разума. Тогда я подумал, что ты, вероятно, никогда не видел человека в наруче повиновения...
       - Не совсем так, - проговорил Альтаир. - Это был ошейник. Чародей из Даланая сделал его отдельно от доспехов, для глиняного пса, с которым тоже что-то там не заладилось.
       Рустам повернул голову и прямо посмотрел на него.
       - Она ведь не действует на тебя. Эта магия повиновения... Ты с ней не более послушен, чем голем. И куда менее, чем голем. Твоя воля не подчиняется мне.
       - Ты умней, чем я думал поначалу, Рустам-бей, - с удовлетворением сказал Альтаир и, перевернувшись на спину, закинул руки за голову, сцепляя их на затылке.
       Какое-то время он разглядывал звёздное небо, а Рустам - его лицо.
       - Не умней, - сказал он наконец. - Я понял всё уже после того, как дал тебе ятаган и приказал биться за нас. То, как ты бился, окончательно подтвердило мою догадку. Ты убивал этих людей не потому, что я приказал тебе, а потому что сам так хотел.
       - А если б ты догадался раньше, то не дал бы мне меча?
       И вновь Рустаму пришлось молчать дольше, чем следовало, обдумывая ответ.
       - Нет, - сказал он в конце концов. - Всё равно бы дал.
       - Вот как? - Альтаир сел, глядя на него с уже нескрываемым интересом. - И почему же?
       - Потому что если бы ты хотел убить нас и сбежать, ты бы сделал это давным-давно. Сразу, как только бы мы покинули Ильбиан. Ты сказал правду: мы отбили нападение лишь благодаря тебе. Если ты знал о том, что оно готовится - а ты знал, во всяком случае понял раньше, чем я, - ты мог бы избавиться от нас заранее. Ведь очевидно, что твои бывшие собратья хотели убить и тебя.
       - О нет, - улыбнулся Альтаир. - Вот тут наш юный шимран наконец перестал дивить меня своей мудростью и дал промашку. Они не собирались меня убивать.
       Рустам выпрямился, с трудом душа в себе вспышку гнева. Слишком часто ему, двадцатитрёхлетнему офицеру могучей армии паши, пеняли его возрастом, в котором-де неприлично подниматься так высоко. Но, проклятье, он сполна заслужил всё, чего добился. Заслужил всей пролитой кровью, и своей, и чужой, потом, верностью - и молчанием, которое порой давалось ему тяжелее крови и пота. Трудно было смотреть на гордую северную женщину, попиравшую самоё себя у ног Ибрагима, и всё же он смотрел. Никто не посмел бы упрекнуть его, что он чересчур порывист и несдержан, ибо юн.
       - Ну, ну, не сердись, - примирительно сказал Альтаир, и Рустам понял, что одним только взглядом выдал себя с головой. - Я не хотел обидеть тебя.
       - Нет, ты прав, - вдруг сказал тот. - Как же я сразу не понял! Они метили в твою лошадь, а не в тебя. Тебя они хотели сохранить. Но тогда... - он запнулся, не уверенный в том, следует ли продолжать.
       Альтаир жестом подбодрил его:
       - Ну, договаривай же. Спроси, почему я не воспользовался тем случаем - или любым другим. Почему, уделав своих собратьев, не убил затем и всех вас. Почему не вырвал ятаган у этого тупицы Нияза и не снёс ему башку, когда он поносил мою сестру. Почему не убью тебя прямо сейчас и не положу твою голову под ноги храпящим часовым.
       - Что? - Рустам вскинулся, и Альтаир беззвучно расхохотался.
       - Сиди, шимран! Я пошутил. Часовые бдят, хоть их и удивляет, что за тайную беседу ведёт их шимран с жалким рабом. Ну, ты спросишь или нет?
       - Не спрошу. - Альтаир слегка приподнял брови, и Рустам тихо закончил: - Мне это известно и так.
       - В самом деле?
       - Ты решил во что бы то ни стало добраться до Ибрагима-паши. Пусть бы даже в качестве раба, проданного с торгов. То твоё нападение на дворец... - Рустам осёкся, потрясённый внезапной догадкой, затем быстро и твёрдо закончил: - То нападение было пробным, подготовительным. Ты знал, чем оно закончится, предвидел его неудачу. Оно было нужно тебе, чтобы оценить охрану паши. Ты наверняка успел сделать это, подметил слабые и сильные стороны... И теперь ты чётко знаешь, как следует действовать. Ты намерен убить его, даже зная, что не выйдешь оттуда живым.
       - Ты ненадолго переживёшь меня, - равнодушно заметил Альтаир, подпирая голову рукой. - Чересчур уж умён.
       - Не смей насмехаться надо мной.
       - И в мыслях не было. Что теперь, Рустам-бей? Ты знаешь всё. Попытаешься убить меня прежде, чем мы доедем до Аркадашана?
       - Я не имею права. Ты раб моего господина, он слишком жаждет заполучить тебя. Но лишь я увижу его, немедленно сообщу о твоих намерениях.
       - Тогда мне придётся убить тебя прежде, - ослепительно улыбнулся ассасин. - Не хватайся за ятаган, мой друг, - я сделаю это не раньше, чем мы достигнем Аркадашана. Ты совершено прав: ты и твои солдаты нужны мне, чтобы без помех туда проникнуть. Так что до той поры ты, шимран-бей, можешь вполне рассчитывать на моё полное повиновение и без этой игрушки.
       Он небрежно провёл пальцами по поверхности наруча, подцепил застёжку - и снял его с руки.
       Рустам ахнул, задержав дыхание в груди.
       - Как!.. Как ты это сделал?!
       - Ты спрашиваешь, почему магия повиновения на меня не действует? Нас тренируют для этого, - ответил ассасин, снова защёлкивая наруч на мускулистом предплечье. - Ты слышал, быть может, как некоторые правители, страшась отравления, с детских лет принимают малые дозы самых распространённых ядов. Увы, это не спасает их от ядов редкостных, которые именно по этой причине всё больше в ходу. К счастью, магия повиновения не имеет разновидностей - ни редких, ни распространённых. Потому защититься от неё так же просто, как можно было бы защититься от яда, будь он в природе один-единственный. С первых же месяцев тренировок, когда будущий ассасин проходит первые ступени испытания, когда становится ясно, что воля в нём сильнее страха - на него надевают тот самый ошейник повиновения и отдают приказы, противоречащие его самосохранению. Если он выживает, то проходит дальше.
       - Но это невозможно, - с трудом проговорил Рустам. - Магия ломает любую волю, я видел...
       Альтаир скривился, красивое лицо его обезобразила мимолётная гримаса отвращения.
       - Ты горделив и дурно думаешь о людях, шимран. Ты сам сказал, что эта магия рассчитана на големов - бессловесных кукол без души и воли. Именно потому человек мог бы навязать им свою - точнее, подавить их волю своей, заменить их помыслы своими. Беда только в том, что нечего подавлять, нечего заменять - голем пуст. А человек, даже самый ничтожный - нет. Магия повиновения - всего лишь поединок двух волей: того, кто надевает наруч, и того, на кого его надевают. Если воля раба достаточно сильна, он либо сможет противиться приказам "хозяина", либо сумеет уловить те его помыслы и стремления, которые схожи с его собственными... и тогда наруч превратится всего лишь в бронзовую безделушку. К слову, - он поднял руку, и луч красного света, отбившись от костра, полыхнул в бронзе, едва не ослепив Рустама, - чистого любопытства ради - не хочешь примерить?
       Рустам резко поднялся на ноги. Сердце гулко и тяжело колотилось о рёбра. "Этот человек, - подумал он, - который сидит у моих ног и смотрит на меня снизу вверх с такой невинной улыбкой, может убить меня в любой миг - я и пискнуть не успею. На нём клеймо раба, но сейчас я в его власти, а не он в моей. Как я мог быть так глуп? Это же ассасин. Это Белый Ястреб, один из тех, одно имя которых убивало ещё до моего рождения".
       - Сядь, шимран, - вполголоса сказал Альтаир. - Ты переполошишь своих людей. Вижу уже, ты не склонен понимать моих шуток. Сядь и поговорим.
       - О чём?
       Во взгляде Альтаира мелькнуло удивление.
       - Как - о чём? Разумеется, о вечернем нападении. Или тебе не любопытно, отчего мои бывшие собратья пытались помешать твоей миссии?
       - Не для того, чтобы тебя освободить, - медленно проговорил Рустам. - Иначе они бы не тронули твою лошадь. Но... убивать тебя они тоже не хотели. Тебя и... женщину! - понял он, и Альтаир милостиво улыбнулся ему, словно учитель - ученику, давшему верный ответ. Он похлопал ладонью по земле рядом с собой.
       - Сядь же.
       Рустам сел, внезапно почувствовав себя заинтригованным. Как бы там ни было, до ворот Аркадашана этот человек не угрожает ни ему, ни его миссии. Трудно поверить, но, похоже, сейчас они заодно... и это можно и должно использовать.
       - Итак, - проговорил Альтаир, - ассасины, продавшие любимому заказчику одного из лучших своих людей, нападают на караван, который перевозит этого человека. И как они нападают?..
       - Да, как? - подхватил Рустам. - Ты узнал их по пересвисту, верно? Похожему на пение птиц?
       - Я узнал их раньше. Они шли за нами от самого Ильбиана, иногда опережая. Должно быть, сомневались, что ты выберешь северно-западную дорогу - хотя, как по мне, это было очевидно, - он небрежно кивнул на паланкин.
       - Так ты ждал засады?
       - Конечно.
       - Ты предупредил бы меня, если бы не Алдир?
       - Алдир? Тот мальчик, что заслушался птичек? Разве это он тебя предупредил?
       Рустам задумался. В самом деле - Алдир указал лишь на слишком резвых птиц. Сам Рустам не отличил бы их пение от сигнального пересвиста ассасинов. А Альтаир, разумеется, отличил...
       - Так ты ещё тогда решил, что будешь биться за нас.
       - Мы уже говорили об этом. Думай дальше, шимран. Было ли нечто странное в том, как они напали?
       - Странное? Ещё бы! Они зачем-то пытались прикинуться разбойниками с большой дороги... хотя, разумеется, понимали, что ты узнаешь их по отлаженной тактике нападения. - Альтаир смотрел на него с чуть заметным одобрением, и Рустам, воодушевившись, продолжал: - Не мог этот маскарад быть рассчитан и на нас, ведь все мы по его окончании должны были лежать мёртвыми... тогда остаётся... Лейла! Так вот почему ни одна стрела не попала в её паланкин! Это всё из-за неё? Они напали, чтобы её похитить?
       - И при том не дать ей представления о том, кто таковы её похитители, - добавил Альтаир. - Странная щепетильность, верно? Не говоря уж о том, что наш орден вообще не занимается похищениями.
       - Да. Вы убийцы, - сказал Рустам - и словно опомнился, где находится и с кем говорит.
       Альтаир посмотрел на него и сказал мягко:
       - Ты тоже убийца, Рустам-бей. Я наблюдал за тобой во вчерашней битве. Ты казался в ней куда счастливее, чем в любую иную минуту за прошедшие дни.
       - Это вовсе не одно и то же, - процедил Рустам. - Я убиваю врагов моего паши.
       - А я - тех, на кого мне укажет мой орден. Чем же мы отличаемся друг от друга?
       - Я не беру за это денег!
       - Неужто? А этот ятаган работы гарранийских мастеров ты, видимо, выиграл в кости? А этого чудесного коня собственноручно поймал и объездил в степях Аркадашана? А этот прекрасный бурнус достался тебе вместе с приданым твоей драгоценной жены?
       Рустам почувствовал, что краснеет, словно ребёнок, и снова хотел встать, но - немыслимо! - Альтаир протянул руку и удержал его, взяв за плечо.
       - Не сердись. Я знаю, кем кажусь в твоих глазах. Глупо думать, что пелена, который ты окутывал себя всю жизнь, спадёт по одному моему слову. Я всё же не даланайский маг.
       - Скромность - украшение достойного мужа, - огрызнулся Рустам, но встать больше не пытался - отчасти потому, что рука на его плече оказалась неожиданно тяжела, и он не был уверен, что сможет освободиться от неё, не поднимая лишнего шума.
       Они сидели молча какое-то время. Рустам слышал, как стонет и ворочается Нияз в шатре неподалёку - похоже, у него выдалась неспокойная ночь. Поленья в костре почти догорели, с юга потянуло горячим предрассветным ветром.
       - Остаётся ещё один вопрос, - проговорил Альтаир. - Зачем?
       - Зачем?..
       - Да, зачем. Белый Ястреб столь любит твоего пашу, что без колебаний отдал ему меня - меня, ни разу не терпевшего неудач за десять лет. Зачем же ассасинам нападать на Ибрагима, зачем похищать то, что ему принадлежит?
       - Ассасины - гнусные гады и лжецы, - отрезал Рустам. - Откуда ты знаешь, что они не ведут двойную игру?
       - Если бы даже и так - нет смысла в такой возне. Если бы Старый Ястреб...
       - Старый Ястреб? Кто это?
       - Так ассасины зовут своего старейшину. Если бы он хотел устранить Ибрагима, то сделал бы это куда проще и изящнее, давно испытанным способом.
       - То есть подослал бы к нему убийцу?
       - Именно, - улыбнулся Альтаир. - А раз это не было сделано, значит, мои собратья всё ещё верны Ибрагиму. И, следовательно...
       Он умолк. Рустам смотрел на него чуть расширившимися глазами, не смея ни поверить, ни тем более выговорить то, к чему этот проклятый человек так ловко и так неизбежно его подвёл.
       - Тебе трудно сказать это, - видя, что он не может решиться, сказал Альтаир. - Хорошо, скажу я. Раз они не враги ему, то действуют по его согласию. А возможно, и по его приказу.
       - Какой вздор, - сказал Рустам, наконец вставая. - Отдать приказ напасть на собственный караван? Похитить собственную наложницу? Убить преданных ему людей?..
       - В последнее труднее всего поверить, не так ли, шимран-бей? - сказал Альтаир, глядя на него снизу вверх, очень серьёзно и так смиренно, что Рустаму захотелось схватить его за горло и придушить, а там гори всё огнём!..
       - Шимран-бей? Всё в порядке? - донёсся голос часового, и Рустам, радуясь возможности завершить этот разговор, в котором он услышал и так много больше, чем хотел бы, шагнул к нему.
       - Пойди поспи, Керим, я сменю тебя на часах.
       - Но вы вовсе не спали, шимран-бей...
       - Да, мне не спится. А ты иди.
       Он стоял, сжимая рукоять ятагана, и глядел, как на востоке медленно занимается заря, и в настороженной тиши ночной степи слышал спокойное и ровное дыхание ассасина, спящего у костра за его спиной.
      
       Наутро, пока седлали коней и крепили паланкин к спинам мулов, Нияз подошёл к Рустаму и сказал, понизив голос:
       - Не следует ли нам съехать с этой дороги, рустам-бей? Ты не хуже меня знаешь, как настойчивы могут быть эти ублюдки! Они наверняка попытаются повторить нападение.
       Рустам задумался. Доля истины в сказанном, бесспорно, была. Он и сам не сомневался, что им ещё предстоит встретиться с бывшими собратьями Альтаира. Альтаир... Что-то он явно недоговаривает, и явно больше, чем говорит, подумал Рустам, хмуро глядя на ассасина, невозмутимо затягивавшего подпругу своего коня. Да, лучше бы съехать с дороги... Взгляд Рустама остановился на Лейле, по-прежнему закутанной в свои покрывала, неподвижно стоящей в стороне ото всех под охраной Керима и ожидающей, когда будет готов её паланкин. Ох, демоны бы её забрали! Он всё время забывал о ней и тех неудобствах, которые она создавала всему каравану. Он смотрел, как она неуклюже, с видимым трудом человека, не привыкшего к физической нагрузке, забирается в паланкин. Керим смущённо топтался рядом.
       - Нет, - сказал Рустам. - Поедем дальше, как ехали.
       - Но, шимран-бей... - Нияз то ли шептал, то ли шипел, красноречиво косясь на ассасина.
       - Нет нужды волноваться, - сказал тот громко и внятно, не оборачиваясь. Рустам и Нияз вздрогнули разом - он стоял слишком далеко, оба они были уверены, что он их не слышит. - Без сомнений, нападение повторится, но не на этой дороге. Ассасин никогда не применит дважды тактику, которая его подвела. Опасность будет ждать в городе. Берегись городов, шимран-бей, - добавил Альтаир и, слегка обернувшись через плечо, послал Рустаму мимолётную, почти заговорщицкую улыбку.
       Что это - просчитанная ловушка?.. Нет, слишком уж она груба для этого человека, не побрезговавшего получить рабское клеймо для достижения своей цели. Рустам закусил губу. Верить или не верить ему? Ночной разговор не давал Рустаму покоя, равно как и ответа на этот вопрос.
       Нияз, как обычно, всё решил и испортил своей несдержанностью. Услышав речи Альтаира, он, памятуя про вчерашнюю обиду, развернулся к нему и упёр кулаки в бока.
       - А что это ты тут раскомандовался? - нетерпимо и надменно спросил он, впрочем, не пытаясь наступать. - Кто позволял тебе разевать рот? О богиня Аваррат, и что только делает этого раба таким дерзким?
       - Можешь, гашиш? - хихикнул Феррир. - Выкурил все мозги, ни ума не осталось, ни страха...
       Нияз охотно подхватил эту мысль.
       - А и правда! Эй, ты, ассасин! Не от названия ли дурного зелья происходит имя, которое вы, убийцы, себе присвоили? Я слышал, вас, молодых дураков, опаивают гашишем и относят в дивный сад, который вы в дурмане принимаете за райские чертоги Аваррат. И что вам обещают, будто за верную службу вы проведёте в этих чертогах вечность. Ты дурак, Альтаир?
       - Менее, чем ты, верящий этим сказкам, - улыбнулся тот.
       Нияз яростно задвигал усами; и вновь Рустам, которому следовало пресечь зарождавшуюся ссору, не сделал этого и с едва скрываемым интересом слушал, что скажет ассасин на этот раз.
       - Белые Ястребы - не секта, - продолжал Альтаир, прикрепляя к седлу свёрнутый в узел бурнус. - Если б то, о чём ты сказал, Нияз иб-Даммар, было правдой, ни один из ассасинов не смог бы выживать и выполнять свой долг долее года. Ведь райские кущи Аваррат манят куда больше грязного и лживого мира.
       - Ах вот как, - ощерился Нияз. - Значит, не воле Аваррат ты служишь, когда режешь своих жертв отравленным кинжалом? В тебе нет веры, ассасин?
       - Есть, - спокойно отозвался тот. - Но это не вера в Аваррат. Не то, что вы называете верой в Аваррат.
       - Так ты безбожник? - не выдержал наконец Рустам. Он не мог взять в толк, зачем Альтаир говорит Ниязу всё это. Неужели считает его способным понять?
       Альтаир оставил лошадь и посмотрел Рустаму в лицо.
       - Ты бы сказал, что я безбожник, шимран-бей. Но на самом деле веры во мне не меньше, чем в тебе. Убийца не может жить без своей веры, иначе его ждёт безумие.
       - И что же это за вера?
       - Это другая вера.... очень простая, много проще твоей. Заповедь в ней лишь одна: виновного постигнет кара, а невиновного оградят боги.
       - Боги? - вскинулся Нияз. - Множество богов? Ты хуже, чем безбожник! Ты язычник!
       - Кмелты тоже язычники, однако рабы Аваррат без зазрения совести используют магию, дарованную лживыми кмелтскими богами, - насмешливо сказал Альтаир и прикоснулся к наручу на своей руке. Он отвечал Ниязу, но глядел при этом на Рустама. И тот снова вспомнил прошлую ночь, игру пламени на бронзе, внимательный, одобрительный взгляд поверх отблесков костра...
       - А во что веришь ты, шимран-бей?
       Над этим вопросом нечего было раздумывть.
       - В непогрешимость моего господина, - твёрдо ответил Рустам.
       Альтаир чуть улыбнулся и покачал головой.
       - Это плохая вера. Я понимаю её, но она плохая. Все вы, служащие своим господам, - евнухи. Только тебе Ибрагим отрезал кое-что не меж ног, а вот здесь, - сказал он и, подступив ближе, постучал по лбу Рустама костяшкой согнутого пальца.
       Рустам отскочил, горя от гнева и унижения. Лоб его там, где прикоснулся палец ассасина, казалось, пылал свежим клеймом. Наблюдавшие за ними солдаты издали изумлённо-гневные возгласы. Нияз - так просто застыл, потрясённый такой наглостью. Совершенно забывшись, Рустам рванул из ножен ятаган.
       - О да, шимран-бей, проучи его! - воскликнул Нияз, и на Рустама этот крик произвёл воздействие ушата холодной воды. Несколько секунд он ещё стискивал рукоять меча взмокшей, подрагивающей от нетерпения рукой, потом с силой загнал ятаган обратно в ножны.
       Альтаир смеялся ему в лицо.
       - Видишь? - воскликнул он, широко разводя руки в стороны и открывая беззащитную, прикрытую одною лишь туникой грудь. - Видишь, что творит с тобой твоя вера? Она даже не даёт тебе обрушить клинок на зарвавшегося раба, потому что твой госпоин не дал тебе права на это. Ты спишь, ешь, думаешь, убиваешь, дышишь по приказу своего господина. И кто из нас раб? Это не вера, шимран. Она не изнутри тебя.
       Рустам глядел на него, тяжело дыша. Солдаты наконец поняли, что негоже глазеть на унижение командира, тем более негоже, что, будучи преданным слугой Ибрагима-паши, он ничего не мог поделать с этим унижением. Даже Ниязу хватило ума наконец пробормотать что-то и, вдруг засуетившись, отойти в сторону. Караван был уже почти готов к отбытию.
       - И снова прошу тебя: не сердись, - сказал Альтаир очень тихо. - Однажды ты, быть может, поймёшь, что я пытался тебе сказать. А если я не прав, меня постигнет кара. Это моя вера - помнишь? В отличие от твоей, она равно жестока и равно справедлива ко всем, включая меня самого.
       Сказав это, он отвернулся и вскочил на коня.
       Тяжёлым шагом выбивая бурую пыль из земли, Рустам последовал его примеру.
      
       Город - пыльный и скучный Вилгинь, громоздившийся среди степи грудой грязно-серого камня - встретился им в конце дня, и Рустам приказал обминуть его. Две дороги вели от Вилгиня на север, и одна из них была довольно широкой и достаточно удобной для запряжённых в паланкин мулов. Это стало первым значительным облегчением за последние дни, и Рустам вздохнул, но тут же приказал себе сохранять бдительность. Он поверил ассасину, и может статься, сегодня же ночью поплатится за это жизнью. Но чутьё подсказало ему поступить так, и он так поступил, вопреки разочарованным вздохам солдат, предвкушавших тёплый ночлег, свежий кумыс и ласки продажных женщин, а также вопреки ворчанью Нияза. Демоны забери его, этот шимридан слишком много себе позволяет. Рустам с самого начала был не рад, что ему навязали этого прощелыгу, богатейского сынка, чтоб Рустам стал очередной ступенькой в его головокружительной карьере. Следует быть с ним строже - ни одна победа и ни один успех не должны даваться чересчур легко, иначе они обесценятся.
       Следующую ночь вновь встретили в степи, однако она не обещала быть столь ясной, как предыдущая. Небо заволокло облаками, и хотя они усмирили жару, низкое пасмурное небо внушало безотчётную тревогу. Рустам рассылал разведчиков, чтобы удостовериться в безопасности предстоящего пути, и все они вернулись с добрыми вестями, но и это его не успокоило. То самое чутьё, которое велело ему послушать совет Альтаира, теперь заставляло шимрана тревожиться и ждать скорой бури. Что-то будет этой ночью, он знал - и впервые жалел, что не внял увещеваниям Нияза и велел снять с ассасина цепи. Да, на словах выходило, что до ворот Аркадашана они вынуждены быть заодно... но слова часто лгут.
       В ту ночь Рустам выставил не троих часовых, а пятерых, и сам встал в первую смену дозора. Шатёр на сей раз поставили только один, а паланкин разместили не у отдельного костра, а рядом с шатром. Это, конечно, тревожило покой дикого цветка, но не до диких цветов было сейчас Рустаму. Он стоял на часах, сжимая рукоять меча и напряжённо вслушиваясь в шорохи ночи, подбираясь от каждого подозрительного звука, но то лишь кроты и ящерицы возились в траве, заглушая мерный стрёкот сверчков.
       Было заполночь (луна укрылась за облаками, и Рустам определял время, отсчитывая его про себя), когда пришла пора сменить посты. Рустам разбудил Нияза и поставил его у паланкина Лейлы, а Ульбеку велел не спускать глаз с ассасина, мирно спавшего на привычном месте возле костра. Убедившись, что в случае беды тревога будет поднята немедленно, Рустам в последний раз обошёл посты и отправился наконец в шатёр, слегка разочарованный от того, что инстинкт обманул его. Беспокойство настолько его утомило, что он уснул мёртвым сном, едва коснувшись головой свёрнутого в узел бурнуса.
       Он открыл глаза, как ему казалось, лишь только успев закрыть их - и тут же напряжённо застыл, вслушиваясь в звуки за шатром. Всё было спокойно, только пара-тройка лошадей, кажется, отчего-то волновалась, но остальные стояли тихо. Феррир и Керим шумно храпели в шатре рядом со своим шимраном.
       "Всё же я, кажется, спал слишком долго, - хмурясь, подумал Рустам, кинув взгляд на небо в ветровой отдушине шатра и увидев яркую луну. - Ветра нет, облака не разошлись бы всего за один час... Проклятый Нияз, почему он меня не разбудил?"
       Он оправил пояс и откинул полог шатра, ступая из его мягкого полумрака в ярко-белую степь.
       Рука его всё ещё сжимала ткань полога, когда кто-то - что-то - прыгнуло на него справа и, повалив наземь, погребло под собой.
       Охнув от неожиданности, Рустам извернулся и вцепился в пояс, пытаясь выхватить ятаган. В тот же миг пара сильных рук перехватила кушак шимрана и рванула его. Раздался треск рвущейся материи - треск крепкого полотна, сложенного в четыре слоя, которое рвалось теперь, будто тончайший муслин! Зазвенел, отлетая прочь, ятаган - Рустам остался безоружен. Делать было нечего - он вскинул руки и вцепился в горло напавшей твари, но вместо жаркой плоти нащупал только толстую ткань, и под нею снова ткань... что это?.. Его пальцы наткнулись на жёсткую частую сетку из конского волоса - то, из чего плетут паранджи... Паранджи?!
       Рустам даже не успел как следует изумиться - сильные руки, только что обезоружившие шимрана, вцепились в его незащищённое горло. Он ощутил, как десяток крохотных кинжальчиков сдирает кожу с шеи, входя всё глубже и глубже в плоть. Рустам захрипел, дёрнул ногами, рванулся всем телом, пытаясь отодрать от себя напавшую тварь, но она держалась цепко, будто пантера, сжавшая в смертельных объятьях свою добычу...
       И в тот самый миг, когда в глазах у Рустама стало темнеть, а во рту почувствовался солёный вкус крови, могучий удар обрушился на сплетённый комок, в который превратился он и тварь, которая его схватила. Удар оглушил их обоих разом; Рустам перекатился по земле, чувствуя, что свободен, и одновременно услышал яростный тонкий вскрик, похожий на мяуканье огромной кошки - так могла бы и впрямь кричать взбешённая пантера. Рустам приподнялся на четвереньки, ошалело тряся гудящей головой, но через миг уже был на ногах и озирался в поисках своего ятагана. Тот отлетел недалеко - всего на пару локтей, и лежал теперь рядом с Ниязом... мёртвым Ниязом, широко разевавшим сразу два рта: один на лице, и другой - страшной улыбкой темневший на разорванном горле.
       Подхватив меч с земли, Рустам круто развернулся туда, где только что едва не лишился жизни. Почти на том самом месте был сплетён теперь другой комок. Груда разметавшихся покрывал переплелась с человеческим телом, издавая яростное шипенье и вой; и порою из этого чудовищного клубка взметалась и опускалась то длинная тощая лапа с острыми лезвиями когтей, то человеческая рука с взблескивавшем на лунном свету бронзовым наручем.
       Рустам смотрел на это, будто зачарованный, много дольше, чем следовало. Потом, опомнившись, прыгнул вперёд и занёс над головой ятаган.
       - Альтаир! Бросай её!
       Дважды повторять не пришлось. Ассасин мгновенно разжал хватку, ошарашив этим своего противника, и кувыркнулся в сторону. В тот же миг Рустам нанёс удар. Жидкая чёрная кровь брызнула ему на лицо и грудь. Тварь издала последний надрывный вопль и рухнула грудой в беспорядке сбитых окровавленных покрывал.
       Рустам стоял ещё несколько мгновений, сжимая отведённый в сторону меч. Потом опустил его, тяжело дыша.
       - Что? Кто? Напали?! Шимран-бей! - орали выскочившие наконец из палатки Феррир с Керимом - и тут же разом умолкли, будто откусив языки, выпученным глазами озирая лагерь.
       Кровь и мёртвые тела усеивали его. Мулы также были мертвы, а лошади разбежались - кто-то порвал верёвку, которой все они были стреножены: лишь трое коней, запутавшихся в обрывке корда, переступаи у шатра, издавая испуганное ржание. Все трупы выглядели так, будто их порвал когтями дикий зверь. Единственными живыми были Рустам с Альтаиром - и двое счастливчиков, уже отстоявших этой ночью свой дозор.
       - Надо же, как вовремя порой приспичивает отлить, - мрачно заметил Альтаир, поднимаясь с земли и оправляя тунику.
       - О богиня Аваррат! - падая на колени, воскликнул Феррир. - Что здесь произошло, во имя богини?!
       Рустам и сам не отказался бы услышать ответ на этот вопрос.
       Пока один солдат, обезумев от увиденного, причитал и звал богиню, а другой в потрясении озирал трупы товарищей, Рустам шагнул к телу твари, когти которой всё ещё чувствовал на своём горле. Его меч рассёк паранджу; подцепив край ткани кончиком клинка, Рустам отбросил её в сторону.
       Создание, скрывавшееся под паранджой, лишь отдалённо походило на женщину. У неё был череп кошки: круглый и чуть приплюснутый, с коротким носом, маленькой зубастой пастью и огромными раскосыми глазами с желтоватой радужкой и вертикальным зрачком. Глаза эти застыли, сохранив в себе выражение бешеной злобы. Рустам перевёл клинок ниже и отбросил край рукава, обнажая кисть существа. Она была похожа на человеческую руку, если не считать неестественной худобы и длинных изогнутых когтей, один из которых был обломан.
       - Ни хрена себе цветочек, - проговорил Рустам, убирая клинок.
       - Но уж точно дикий - с этим не поспоришь, - добавил Альтаир.
       Рустам оглянулся на него. Ассасин выглядел слегка запыхавшимся, но вовсе не удивлённым. Поймав взгляд Рустама, он склонил голову.
       - Прости, шимран-бей, я не поблагодарил тебя. Ты спас мне жизнь.
       - А ты мне, - сказал Рустам. - Знать бы только, зачем.
       - Как - зачем? Без тебя мне не добраться до Аркадашана. Я думал, мы это уже обсудили. - Он посмотрел на существо, лежащее у их ног, и покачал головой. - Так я и знал, что этим кончится. Жаль только, что ты убил её. А впрочем, вряд ли у нас был выбор.
       - Что это за тварь? Как она оказалась в паланкине Лейлы?
       - Ты что, всё ещё не понял? Это и есть Лейла. Такой вот славный подарок от Урдана-паши его дорогому другу Ибрагиму.
       - Это... - Рустам в изумлении посмотрел на чудовище, а потом вновь на Альтаира. - Но... нет, невозможно! Это же не человек! Даже под покрывалами видно, и её руки... Я видел силуэт её руки, когда давал ей пищу - это была обычная человеческая рука.
       - Да, тогда она была больше похожа на человека, - согласился Альтаир. - Но всё равно не настолько, чтобы её можно было с ним спутать. Ты слышал когда-нибудь о Демон-Кошке, шимран?
       Рустам нахмурился.
       - Демон-Кошка? Одна из бесов - врагинь Аваррат?
       - Бес, врагиня и отражение Аваррат. Всё, что создано в этом мире, суть отражение богини-создательницы, и бесы - тоже. Оттуда их сила. Демон-Кошка - один из слабейших бесов, вот почему она крепче прочих связана с миром людей. В Фарии существует культ Демона-Кошки...
       - Никогда о таком не слышал!
       - И не удивительно. Это тайное общество, иначе их бы давно выследили и истребили. Своим адептам Демон-Кошка передаёт часть своего могущества - и своего облика. Посвящённые жрицы станоятся более похожи на кошек, чем на людей, но заодно приобретают невиданную силу тела и духа. Они равно способны как разорвать человека в клочья своими когтями, так и покорить его взором, задурить голову своими речами... последнее, впрочем, лишь если человек расслаблен и расположен к тому, чтобы внимать. Ты не слышал о них, но, поверь, не раз встречал людей, чей разум находится в их власти. Это их излюбленная тактика - подослать одну из жриц к влиятельному бею, чтобы он потонул в её жёлтых очах и стал её послушной марионеткой. Видимо, такая судьба постигла Урдана-пашу... и та же ждала Ибрагима.
       Рустам в изумлении покачал головой.
       - Но раз так, почему она напала на нас? Ведь мы везли её к паше, как она того и хотела... - он осёкся прежде, чем Альтаир возразил ему. - Постой! Я понял. Ассасины. Она поняла, что они намерены перехватить её и не дать добраться до Ибрагима. Поняла, что её план раскрыт, и решила бежать.
       - Ей достаточно было убить стража у паланкина и одного из часовых, - кивнул Альтаир. - Но, похоже, испив крови, она уже не смогла остановиться. Демон-Кошка - самый хищный из бесов, и хищность её адепты приобретают вместе с её силой. Именно поэтому они стараются не убивать без надобности, а обходиться порабощением разума. Когда дело доходит до крови, они сами собой не владеют... в точности как люди.
       Он присел перед распростёртым телом и изучающим взглядом окинул застывшее лицо демоницы.
       - Смотри - видишь, как вытянулся её язык, как изменилась форма рта? Это произошло недавно - иначе она не смогла бы пить из кувшина, а только лакать, как и положено кошкам. Вчера дикий цветок был больше женщиной, чем кошкой. Мужчины превращают женщин в кошек, - добавил Альтаир и, улыбнувшись, подмигнул ошарашенному Рустаму.
       - Послушай... ты как будто совсем не удивлён тем, что видишь. Ты... ты что, знал о том, кого мы везём?!
       Улыбка Альтаира стала шире. Ничего не говоря, он наклонился вперёд и отбросил покрывало с нижней части тела женщины, открыв её ноги в шароварах, которые уже не скрывали странно изогнутой формы бёдер. Туфель на женщине не было - когда кошка в ней взяла верх, они стали ей не по ноге. Альтаир взял одну из её ног за щиколотку и поднял, показывая Рустаму ступню, покрытую щёточкой рыжеватого меха.
       - Раньше нога была нормальной, - пояснил он. - Но мех на подошве пробивался уже тогда.
       - Поэтому ты смеялся... Ты увидел её ступню, всё понял и смеялся над нами!
       - Не льсти себе, шимран-бей. Я смеялся от удовольствия, потому что моя догадка оказалась верна. Я давно удивлялся - к чему закутывать женщину в такое количество покрывал, если она и впрямь красавица, а не кривобокая горбунья.
       Рустам ещё какое-то время глядел на оттопыренную лапу чудовищного создания. Ужас произошедшего понемногу доходил до него. Почти все его люди убиты. Он сам едва не погиб, и теперь остался посреди степи с совершенно неуправляемым ассасином, двумя ошалевшими от суеверного страха солдатами и мёртвой наложницей паши...
       - О богиня Аваррат, - сказал Рустам. - Теперь мне конец.
       Альтаир поглядел на него в кротком недоумении.
       - Ты чересчур озабочен как для человека, счастливо избегнувшего смерти.
       Рустам тяжело вздохнул, безнадёжно указав пальцем на лицо Лейлы.
       - Демон-Кошка или нет, но она - наложница Ибрагима. Я видел её. Я её касался. Меня казнят за то, что я её не уберёг, но прежде отрубят мне руки и ослепят...
       - Это было бы верхом неблагодарности, - серьёзно сказал Альтаир, вставая. - Впрочем, ты ведь не ради благодарности служишь своему повелителю, маленький шимран? Господин твой непогрешим.
       Рустам метнул в него злобный вгляд. И он ещё смеет издеваться, в таком-то положении!
       - Ты напуган, - сказал Альтаир уже более благодушно. - И я не виню тебя, но ты думаешь не о том, о чём следует. Досадно, что кошка мертва, но я не думаю, что мы сумели бы её усмирить - она вмиг перегрызла бы любые ремни, которыми мы попытались бы её связать. И наруч повиновения на неё подействовал бы не больше, чем на меня... Я даже не знаю, чем её собирались сдерживать мои бывшие братья Ястребы, если бы им удалось захватить её. Должно быть, им известны средства, которые неизвестны мне.
       - О, так тебе что-то неизвестно? - злорадно сказал Рустам.
       - Весьма многое. И уж подавно никто не знает столько, сколько ведомо Старому Ястребу. Наверняка он знает и иных демонов, имён которых ни я, ни ты никогда не слышали... С Демоном-Кошкой Белые Ястребы в давней вражде, ведь каждый из них хочет сам управлять судьбами мира. Пусть бы и из-под ковра, но только это должен быть его собственный ковёр. Теперь мне всё ясно. Твой паша определённо знал об этом нападении.
       - Ты снова...
       - Он сам попросил ассасинов устроить его. Он знал, что к нему направили кошку, и решил взять её в качестве "языка". Даже у бесовского отродья есть свои слабые места, свой предел боли... Пытками он выведал бы все подробности плана её Госпожи. Но справиться с кошкой простому смертному не дано.
       - И потому он нанял вас, - неотрывно глядя на него, закончил Рустам.
       Альтаир пожал плечами.
       - Не "нас", шимран. Если ты помнишь, мои братья отреклись от меня и продали твоему хозяину. Будь осторожней в выборе слов.
       - Но... постой! - Рустам схватил его за рукав. - Ты говоришь, что ассасины и Демон-Кошка - враги. Так, может, они действовали по собственному почину, защищая пашу!
       - Тогда они просто убили бы её, - сухо сказал Альтаир. - Ты снова забываешь, шимран: убийство - это всё, что мы можем сделать, чтобы поколебать чаши весов Аваррат. Действуй Ястребы самовольно, она не была бы нужна им живой - планы её и имена хозяев они всё равно знают, равно как теперь их знаешь и ты.
       Голова у Рустама шла кругом. Его дурманил запах крови, стоящий над лагерем, дикость всего случившегося, полная неясность будущего. Он сказал:
       - Во всех твоих рассуждениях, ассасин, есть лишь одно слабое место, делающее их полной бессмыслицей. Кошка и так ехала прямо в руки паше. Если он знал о её намерениях, ему достаточно было дождаться, пока ворота дворца сомкнутся за нею, а потом бросить её в темницу и там узнать всё, что он хотел узнать. К чему усложнять всё... к чему...
       - К чему жертвовать тобой и твоими людьми, да, шимран-бей? - слегка улыбнулся Альтаир. - Прости, я забыл, что у тебя своя вера. Как мне дать тебе ответ, которого ты не захочешь слушать? Верь в то, во что хочешь. А лучше - спроси сам у своего паши.
       Рустам убрал руку с его плеча. Повернулся к мальчишкам, всё ещё охавшим и ахавшим у шатра.
       - Вы двое! Заткнитесь. Ведёте себя, словно женщины, - резко сказал он, и перепуганные солдаты в страхе уставились на него.
       - Но, шимран-бей, это же демоны! Здесь побывали демоны!
       - Знаю, что демоны, - бесстрастно ответил Рустам. - Так возблагодарите Аваррат, что не дала им добраться до ваших глоток. Надо достойно похоронить тех, кому повезло меньше. А это, - он указал он труп кошки, - завернуть хорошенько в одеяла - и на седло. Нам придётся добраться до Аркадашана прежде, чем оно загниёт. Хвала богине, теперь сможем ехать напрямик и галопом... Феррир, мы с тобой будем копать яму, а ты, Керим, вместе с Альтаиром разденешь мёртвых и сложишь костёр. Можете разломать на дрова паланкин. Видеть его больше не могу.
      
       Солнечный, золочёный, радостный Аркадашан! Дома белого мрамора, статуи - чёрного, фонтаны - розового; обильная зелень, увивающая резные ставни и свисающая из окон до самой мостовой, усыпанной мельчайшим разноцветным песком; райские птицы, поющие под карнизами; огромные многоцветные бабочки, садящиеся на руку, стоит только вытянуть раскрытую ладонь; и вода - неиссякаемые источники её по всему городу, в колодцах, фонтанах, выложенных камнем живых источниках. Искрящийся красками, весельем и жизнью оазис в кольце суровых северных степей и безжалостной полупустыни, отрезающей город от моря. Прекраснейший из городов, оплот спокойствия и достатка, родной дом...
       И как же Рустаму не хотелось туда возвращаться.
       Паланкин сожгли, коней держали в нещадном галопе, ночные стоянки сократили до четырёх часов - и остаток пути был покрыт всего за три дня. Рустам не хотел возвращаться в Аркадашан, и всё же он торопился. Будущность, грозившая встречей с пашой и вынужденными объяснениями, больше тяготила неизвестностью, чем страшила. Порой Рустаму казалось, что он преувеличивает грядущий гнев своего господина. Ведь зачем он был послан в Ильбиан? За рабом, которого купил и доставит в целости. Да, Нияз и многие другие погибли, но не предвидел ли Ибрагим такую возможность - ведь знал, кого им придётся конвоировать? А что до подарка Урдана-паши, он был навязан Рустаму против воли, и теперь, когда оказалось, что в корзине благоухающих роз таилась кобра, Рустам заслуживал не кары, но похвалы за то, что вовремя отвратил опасность. Это было разумно - и разве смел шимран сомневаться в разуме своего паши?.. Однако всё же, как ни глупо, как ни преступно это было - сомневался. И сомнения эти заставляли его всё резче хлестать коня, и так исходившего хрипом и пеной.
       Белые купола Аркадашана, отливающие розовым в закатном свете, и обрадовали его, и огорчили, когда выросли перед остатком каравана среди степи.
       - Ворота ещё открыты, - сказал Рустам, приставив ладонь щитком ко лбу. - Мы успеем войти в город до ночи.
       - Я бы не советовал тебе этого, шимран-бей, - подал голос ассасин - едва ли не впервые за последние три дня пути, прошедшие едва ли не в полном молчании.
       Рустам холодно посмотрел на него.
       - Я не спрашивал твоих советов, раб, - сухо ответил он и нетерпеливо обернулся на Феррира с Керимом, из последним сил подгонявших почти загнанных уже лошадей. - Ну, живей, бездельники! Из-за вас мы можем опоздать!
       Тело демоницы, перекинутое поперёк его седла, исторгало приторный смрад разложения, становившийся всё невыносимее с каждым часом, и Рустаму не терпелось поскорее сбыть его с рук - так же, как и проклятого ассасина, который снова сделался слишком уж молчалив и покорен и тем внушал особенные опасения. Рустам отнюдь не забыл их ночные беседы. Они заодно только до стен Аркадашана... Что же - вот и они, эти стены. Впрочем, Альтаиру предстоит ещё добраться до дворца, чего он, конечно, не сделает в одиночку - не с клеймом раба на щеке.
       - Вперёд, - коротко приказал Рустам и, пришпорив коня, понёсся в клубах пыли к поднятым зубьям городских ворот.
       Начальник караульной стражи, по счастью, был ему знаком.
       - Зериб-бей! Прошу, пропусти меня без проволочек - я должен немедленно отправиться во дворец.
       - Рустам-бей! - удивлённо отозвался тот, окидывая взглядом странную процессию, во главе которой явился к Аркадашану его знакомец. - Но ты ведь, помнится мне, уезжал с Нияз-беем... и в отряде твоём было десять человек, а сейчас я вижу только двоих, да ещё какого-то раба.
       - Я всё объясню тебе потом, - нарочито терпеливо пообещал Рустам, чувствуя, как, всхрапывая, пошатывается под ним лошадь. Если она падёт прямо здесь и сейчас...
       - Что ж, ловлю тебя на слове, - сказал Зериб, косясь на свёрток, привязанный к седлу Рустама и издававший явственный трупный смрад. - Проезжайте! - крикнул он и махнул рукой, веля своим людям пропустить всадников.
       Рустам двинулся вперёд - и вдруг, словно почувствовав на себе недобрый взгляд, обернулся. Альтаир ехал в полукорпусе позади него, чуть приподняв подбородок и медленно обводя площадь у ворот остановившимся взглядом... не высматривая, нет.
       Выслушивая.
       Поддавшись внезапному порыву, Рустам придержал коня. Ассасин поравнялся с ним, и рука шимрана перехватила повод его коня. Феррир и Керим, смекнув, что к чему, немедля выстроились за ним, отрезая путь к бегству.
       Тёмные, внимательные, доброжелательные глаза странного лилового цвета с интересом взглянули на Рустама.
       - Что? - спросил Альтаир вполголоса. - Ты вспомнил наш разговор?
       - Феррир, - так же негромко сказал Рустам, и солдат с готовностью приставил острие ятагана к спине ассасина. Тот даже не шелохнулся, когда сталь пропорола его бурнус и тунику и ткнулась в живую плоть. Быстро темнело, словно солнце торопилось закатиться за стену; площадь перед воротами, ещё минуту назад людная и шумная, пустела на глазах. Никто не обращал внимания на четверых всадников, нервно замерших в пятидесяти шагах от ворот.
       - Что ж, - сказал Альтаир, - раз ты помнишь, о чём мы тогда говорили, может, вспомнишь и ещё кое-что...
       - Не пытайся задурить мне мозги, - коротко сказал Рустам. - Брось поводья.
       - Шимран, шимран... думай, шимран, пока голова на плечах. Не для того ли тебе она? Я думал, для этого, а не чтоб только склонять её под сапог Ибрагима.
       - Мне его надрезать, шимран-бей? - буднично осведомился Феррир, чуть сильнее напирая на клинок.
       - Думай, шимран, - одними губами сказал ассасин.
       И, внезапно рванувшись с места вперёд, одним кувырком перелетел через холку коня и оказался на земле.
       - Не дать ему уйти! Блокировать лошадьми! - крикнул Рустам, жалея, что они слишком далеко отъехали от ворот и он не может позвать на помощь Зериба. Феррир с Керимом ринулись выполнять приказ, сам Рустам поднял коня на дыбы, заставив забить копытами перед лицом беглеца, но тот без малейшего труда подскользнул под брюхом рустамовой лошади и вырвался из оцепления. Шимран обернулся, ожидая услышать издевательский смех за спиной - но вместо этого раздался предупреждающий окрик:
       - Лучник на крыше! В укрытие!
       "Да как ты смеешь держать меня за такого дурака?!" - мысленно взревел шимран Ибрагима-паши. Но Рустам иб-Керим, которому уже случалось драться бок о бок с человеком по имени Альтаир, не дал воли шимрану - и пригнулся к холке коня. Свист стрелы возле уха - такой знакомый - немедля доказал правильность этого выбора. Но радость от вновь избегнутой смерти уничтожил сдавленный вопль Феррира, валившегося из седла с той самой стрелой в груди, что предназначалась Рустаму.
       Он услышал крики и топот от городских ворот - люди Зериба увидели, что происходит, и спешили ему на помощь... Сам Зериб что-то кричал и размахивал руками, и лицо его, ещё пять минут назад такое приветливое, было бледным и каменным, как стена, которую он охранял.
       - Рустам!
       Он осадил лошадь, пятившуюся от несущихся на неё всадников, проводил взглядом тело Керима, тоже получившее стрелу и сползавшее из седла, и поискал взглядом источник крика.
       - Рустам-бей! Быстрее! Туда!
       Альтаир стоял на карнизе второго этажа ближайшего дома, придерживаясь за выступ крыши ("О Аваррат, как он успел туда забраться?" - в изумлении подумал Рустам). Мраморный барельеф с изображением льва, вставшего стоймя, прикрывал его от стрел. Альтаир яростно махал куда-то вглубь плетёного лабиринта улочек ремесленного квартала, примыкавшего к площади.
       - Скачи туда! Встретимся во дворце!
       Рустам круто завернул коня и пришпорил его. "Ещё немного, мой бедный. Ещё совсем немного потерпи..." - думал он, низко пригибаясь к холке и уворачиваясь от стрел, мчавшихся ему вслед. Копыта коня перевернули телегу, гружёную тыквами, поднялся грохот и гневный крик, быстро оставшийся позади. Мёртвое тело кошки, привязанное к седлу, тяжело болталось и било Рустама по ноге, но он едва замечал это, проносясь по знакомым с детства улочкам и закоулкам, тающим в подступившем мраке и ставшим вдруг совершенно чужими.
       "Ассасин не станет повторять дважды то, в чём потерпел неудачу. Следующего нападения жди в городе, шимран-бей. Обминай города".
       Так сказал ему Альтаир той ночью, когда они расставили все долженствующие точки над сответственными буквами. Рустам не знал, что сказал агент ассасинов Зерибу, раз тот, запоздало узнав в Рустаме человека, которого должно убить, без колебаний предпринял попытку сделать это. Впрочем, Рустам ведь знал, что ассасины не всегда убивают собственными руками - порой для этого куда проще использовать руки тех, кого жертва давно и хорошо знает. Но зачем, думал Рустам, пока копыта его коня грохотали по белому камню мостовой, зачем ассасинам теперь его убивать? Ради тела кошки? Нелепость... Альтаир?.. Ещё большая нелепость - он сам бы давно освободился, если б хотел - к тому же Рустам ясно видел, что на этот раз стреляли и в него. На этот раз хотели убить всех. "Надеюсь, он ушёл от них, как и я", - подумал Рустам - и поразился, осознав сущность этой мысли. В конце концов, что ему до этого раба? Этого безумно опасного, неуправляемого раба, который твёрдо намерен добраться до Ибрагима-паши? И что с того, что этот раб спас Рустама от клинков ассасинов и бесовских когтей...
       Дворец паши высился на самом видном месте города, огромные купола его закрывали небо. Подъезжая к мосту, пересекавшему ров перед воротами, Рустам заставил коня сбавить шаг. Следовало успокоиться. Как шимран охраны паши, он имел право являться к владыке в любое время. Но всё, что происходило сейчас, было слишком странно, и он не хотел вызывать лишних подозрений.
       И всё же дыхание его оборвалось, а руки сами собой натянули поводья, когда он увидел человека, небрежно опиравшегося о колонну в основании моста и явно поджидавшего кого-то...
       - Рад видеть тебя в добром здравии, - сказал Альтаир, когда они поравнялись. - Ты отменно скачешь даже на полузагнанной лошади.
       - А ты отменно скачешь даже по наклонным карнизам, - сказал Рустам. - Как ты добрался сюда?
       - По крышам. Если за что и стоит любить ваш напыщенный город, так это за крыши, очень удобные для быстрого бега.
       Рустам лишь в молчаливом удивлении покачал головой. Ассасин ухмыльнулся.
       - Но довольно любезностей. Дай-ка я теперь возьмусь за твоё стремя и смиренно пойду рядом, как подобает покорному рабу.
       - Ты что, всерьёз думаешь, что я проведу тебя во дворец?!
       - А ты всерьёз думаешь, будто у тебя есть выбор? Что ты скажешь своему господину? Что раб, за которого он отдал десять тысяч золотом, хотел следовать за тобой к трону великого паши, а ты его прогнал?
       Рустам скрежетал зубами, глядя в это улыбчивое, безмятежное лицо.
       - Держись за стремя и не поднимай головы, - процедил он наконец, и Альтаир без единого слова подчинился ему с покорностью, которой и наруч повиновения не смог бы обеспечить.
       - Стой, кто идёт! - окликнула его стража, лишь только копыто коня ступило на мозаичные плитки моста.
       - Я Рустам иб-Керим, шимран Ибрагима-паши! - крикнул Рустам в ответ, изумляясь твёрдости своего голоса. - Веду к нему раба, за которым ездил в Ильбиан. Паша пожелает немедленно узреть его, так что не смей задерживать меня!
       Разумеется, они не посмели. Только спросили, не изволит ли сиятельный шимран препоручить заботам дворцового конюха лошадь, которая явно выбилась из сил, и предложили позвать слугу, чтобы помог нести груз. Но Рустам лишь молча взвалил закутанное в покрывала тело кошки на плечо. Оно было совсем лёгким.
       Во внутреннем дворике, открывавшемуся за воротами, было тихо и пусто - лишь величавый павлин гордо прохаживался по портику. Дворец отходил ко сну, передняя, мужская половина опустела; если паше и его приближённым угодно развлекаться в это время, то делают они это не здесь, а в задней части дворца. Впрочем, тогда приглушённый шум доносился бы и сюда - а раз ничего не слышно, должно быть, паша сегодня один предаётся утехам в своём гареме... или в спальне с наложницей... или, быть может, заканчивает разбирать государственные дела в одной из палат и готовится вскоре отойти ко сну.
       Караульные стражи неподвижными статуями стояли попарно у каждой двери, и, проходя мимо них, Рустам скрежетал зубами, борясь с желанием приказать им немедленно схватить человека, идущего рядом с ним, и связать его. Останавливало шимрана лишь то, что Альтаир наверняка не сдастся без боя и даже если не сбежит, как в прошлый раз, то с большой вероятностью будет убит, а этого Рустам никак не мог допустить. Довольно и того, что он не уберёг наложницу своего владыки.
       Журчали фонтаны внутренних двориков, чирикали канарейки в развешенных под потолком клетках, гравий шелестел под ногами.
       - Твоя взяла, во дворец ты пробрался, проклятый, - сквозь зубы проговорил Рустам, когда они миновали последний караул и оказались во внутренней части дворца. - Но дальше ты...
       И тут он понял, что вот уже несколько секунд по гравию шелестит не две пары сапог, а одна.
       Резко обернувшись, Рустам окинул взглядом дворик, в котором оказался. Он был один.
       - Альтаир!
       Ни тени, ни шороха. Ассасин как сквозь землю провалился - хотя на самом деле, конечно, просто скользнул в один из множества боковых коридорчиков. Что ж... Он не знает как следует лабиринта здешних переходов. А Рустам знает. И теперь ему ничто и никто не возбранит поднять тревогу...
       Он развернулся, чтобы шагнуть к двери, через которую вошёл, и застыл, занеся ногу для шага.
       Бронзовый наруч, лежащий на полу среди гравия прямо на его пути, матово отблескивал в свете настенных ламп. Рустам медленно наклонился и поднял его. Металл был тёплым, ещё не остывшим от жара человеческого тела.
       Сцепив зубы, Рустам вновь развернулся и решительно зашагал в глубь дворца.
       Он прошёл несколько тёмных, неосвещаемых галерей, не слыша иных звуков, кроме собственных шагов. Затем толкнул створчатые двери - и оказался лицом к лицу с низкорослым кряжистым человеком. Красное перо на шлеме отличало иншара, высший чин в охране паши. Надменное скуластое лицо его было незнакомо Рустаму - должно быть, он вошёл в должность, пока тот отсутствовал. Иншара сопровождали двое солдат в форме личной охраны Ибрагима. Завидя Рустама, иншар поднял руку, и длинные наконечники копий со звоном скрестились за спиной шимрана.
       - Стой и отвечай! Кто ты и как оказался здесь? - властно спросил иншар, смеряя Рустама презрительным взглядом.
       Рустам склонил голову, дёрнул было правой рукой, привычно готовясь сложить ладони в жесте наивысшего уважения - но совсем позабыл, что левая его рука удерживает на плече тело кошки. Пришлось ограничиться простым поклоном, что, похоже, лишь увеличило презрение, с которым иншар глядел на Рустама.
       - О иншар-бей, я - Рустам иб-Керим, старший шимран. Десять дней назад был послан в Ильбиан нашим владыкой с особой миссией, о выполнении которой уполномочен доложить в любое время дня и ночи. Я должен немедленно видеть пашу, о иншар. Но прежде позволь сообщить тебе, что во дворец проник...
       - Рустам иб-Керим, - протянул иншар, и его пальцы, придерживавшие кушак, скрючились, будто когти коршуна, загребающие добычу. - Как же, как же, наслышан о тебе... Что-то ты задержался в пути.
       - На то были причины. Прошу, выслушай меня. Сейчас здесь находится...
       - А что это ты несёшь? - Прищуренные глаза остановились на подозрительном свёртке, тонкие ноздри брезгливо затрепетали.
       - Да послушай же ты меня! - взорвался Рустам, взбешённый тем, что на него, шимрана, смотрели будто на последнего из рабов. - Сейчас где-то в этих галереях скрывается ассасин! Ибрагим-паша в опасности! Подними тревогу и вели обыскать дворец, пока...
       - Ассасин, - кивнул иншар, прищурясь ещё сильнее. - Ну да, разумеется. Ты опоздал со своим донесением, шимран - ассасины здесь со вчерашнего дня и с ведома нашего владыки. Так что выслужиться тебе не удастся. Отвечай, что ты несёшь.
       Рустам стиснул зубы. Стражники за его спиной не шевелились, но явно были готовы выполнить первый же приказ иншара.
       - Я не могу сказать тебе, - тихо проговорил он. - И никому, кроме Ибрагима-паши. Вели проводить меня к нему.
       - Всенепременнейше, - протянул иншар, и прищур его совершенно скрыл хищно поблескивающие глаза. - Именно таков был приказ нашего владыки - едва объявится Рустам иб-Керим, в сей же час препроводить его к сиятельнейшему паше... Только прежде отдай мне свой ятаган.
       Рустам застыл. Обычных просителей, разумеется, обезоруживали, прежде чем представить пред очи владыки, но на Рустама, как офицера паши, это не распространялось. Однако не было времени спорить - Альтаир, может статься, уже теперь ближе к покоям Ибрагима, чем Рустам, а этот заносчивый болван с красным пером ничего не желает слушать. Почти не скрывая досады, Рустам сорвал с пояса ятаган и заставил себя как можно почтительнее протянуть его иншару. Тот взял оружие, чуть выдвинул клинок из ножен, окинул оценивающим взглядом - и Рустам понял, что, скорее всего, своего меча больше никогда не увидит.
       - Хорошо. Идём, - сказал иншар и сделал чуть заметный знак своим сопровождающим. В спину Рустама грубо ткнулось древко копья. Он пошёл вперёд, крепко придерживая труп демоницы, так и норовивший соскользнуть с плеча.
       Иншар шёл впереди, и все двери, словно по волшебству, распахивались перед ним. Рустам старался не оборачиваться, хотя мрачный грохот подкованных сапог стражей за спиной изрядно действовал ему на нервы. Всё это было весьма странно, и чем дальше, тем меньше ему нравилось. Проходя мимо галерей, он окидывал их взглядом в поисках малейшей тени, но так ничего и не увидел.
       - Иншар-бей, - вдруг вспомнив что-то, окликнул Рустам шагавшего перед ним человека. - Ты сказал, что ассасины здесь со вчерашнего дня...
       - Уж не знаю, откуда тебе это известно, - не оборачиваясь, процедил иншар. - Но даже если так, это не твоего ума дела.
       Рустам умолк, лихорадочно соображая. Могло ли быть так, что нападение на него у ворот Аркадашана также произошло с ведома паши?.. Или ассасины всего лишь пытались замести следы своего провала? Но тогда они вряд ли бы стали осведомлять Ибрагима о своём присутствии в городе...
       - Стоять, - приказал иншар, и Рустам огляделся. Ему был незнаком коридор, которым его провели, и дверь, перед которой они стояли. Вокруг располагался широкий предпокой с высоким потолком и рядами ниш вдоль стен. Должно быть, это один из личных покоев Ибрагима...
       - Теперь, - масляно улыбаясь и подёргивая большими пальцами отворот кушака, проговорил иншар, - ты отдашь мне свой свёрток.
       - Иншар-бей...
       - Ты понимаешь, что мне ничего не стоит отобрать его у тебя силой, однако я не хочу поднимать шум и тревожить нашего владыку. Слушайся, шимран - быть может, это отчасти облегчит твою участь.
       "Мою участь?" - мысленно повторил Рустам, чувствуя, как по спине пробегает холодок.
       - Иншар-бей, молю вас, позвольте мне поговорить с Ибрагимом.
       - До чего упрямый щенок, - ни к кому не обращаясь, недовольно сказал иншар и, подняв правую руку, чуть заметно шевельнул кистью.
       Рустам знал, что он сделает это, ещё прежде, чем его пухлая ладонь покинула пояс, - никогда не подводившее чутьё вновь исправно ему послужило. Он рванулся в сторону, одновременно запрокидывая корпус назад - так, что сам едва устоял на ногах, - и услышал сдавленный вопль стражника, которому смердящий труп, завёрнутый в одеяла, саданул по голове. Рустам отпрыгнул, ожидая удара, и, перехватив мёртвую кошку, сбросил её со своего плеча наземь. Облегчение, которое он ощутил, когда трупный запах перестал бить ему в лицо, улетучилось, когда он увидел лицо иншара, по-прежнему стоявшего у двери с приподнятой рукой и выражением непередаваемого изумления на лице.
       Из правого глаза его торчало оперение дротика.
       Стражи - оглушённый Рустамом успел подняться и начал было браниться, но тут же смолк - смотрели на своего иншара с таким же изумлением, что и Рустам. Затем оба, как по команде, уставились на него, видимо, пытаясь сообразить, как он умудрился пронести оружие и, главное, когда и каким образом его использовал. Задача эта явно была не под силу их умам, поэтому они оставили попытки решить её и разом выхватили ятаганы.
       Но, разумеется, не успели ими воспользоваться.
       Рустам смотрел, как от стены отделяется тень, ещё мгновенье назад от неё неотличимая. Ниша! О богиня Аваррат, ну конечно же... Меч Рустама был на поясе иншара, рухнувшего наконец на пол, - слишком далеко, так что шимрану оставалось лишь наблюдать за стремительным танцем стального пера по багровой бумаге, выводящего смертельно прекрасные письмена.
       Когда два тела без звука осели на пол, человек, убивший их, резким движением стряхнул кровь с меча. Веер алых брызг оросил дверь в покои Ибрагима-паши. Знакомая белозубая улыбка приветливо сверкнула в полутьме.
       - И вновь рад тебя видеть, шимран-бей, - вкрадчиво сказал Альтаир.
       Увы, на сей раз Рустам не мог ответить ему тем же.
       - Вижу, ты не поблагодаришь меня...
       - Благодарить тебя? - дрожащим от гнева голосом повторил Рустам. - Ты только что пытался меня убить. Этот дротик, - он указал на окровавленную глазницу иншара, - предназначался мне. Если бы я в тот миг не ушёл с пути, он вонзился бы в мой затылок.
       И вновь он услышал довольный смех ассасина - тот самый смех, что порой удивлял его, но сейчас был ему ненавистен.
       - Жаль, что Старый Ястреб не обратил на тебя внимания, пока ты был ребёнком, - всё ещё смеясь, сказал Альтаир. - Из тебя мог бы выйти недурной ассасин.
       - Я никогда не стал бы таким, как ты, - огрызнулся Рустам.
       - Это верно, - широко улыбнулся Альтаир. - Ты всё же не настолько хорош. У тебя есть мозги, но недостаёт твёрдости. Ты не заметил, что с тех пор, как мы пересекли черту города, я выполнял за тебя всю грязную работу? Сперва у ворот, теперь здесь... Стыдно, шимран!
       "Он пытается отвлечь моё внимание", - сказал себе Рустам, изо всех сил стараясь не отводить глаз, хотя то, что он сейчас ощущал, более всего походило на замешательство.
       Он знал, что должен кричать, должен поднять тревогу - ведь за этой дверью наверняка стоят охранники паши. Впрочем, тогда бы они уже прибежали на шум... и лишили бы его последнего разговора с человеком, который смотрел на него взглядом кота, уставшего забавляться с мышью и наконец загнавшего её в угол. Рабское клеймо на щеке ассасина искажалось от улыбки и в неверном свете ламп непостижимым образом делалось похожим на изображение ястреба.
       - Почему? - спросил Рустам. - Почему они пытались меня убить?
       - А то ты ещё не понял! - насмешливо воскликнул ассасин. - Ну же, не разочаровывай меня - ты решал задачки и посложнее. Вся вина твоя в том, что ты узнал слишком много - и, с твоим умом, способен понять ещё больше. Я говорил тебе, паше не нужны умные рабы.
       - Он мог бы сперва хотя бы выслушать меня...
       - А зачем? Чтобы отбиваться от твоих упрёков? Чтоб посмотреть в глаза тому, кто верно служил ему и кого он с лёгкостью предал? Он не настолько отважен, Рустам.
       - Ты лжёшь. Всё это лишь твои домыслы...
       - Да, - согласился Альтаир. - Строить домыслы - это то, чему также обучают ассасина. Иногда это бывает полезно.
       Он убрал ногу с тела иншара, в которое упирался всё это время, и оно грузно осело ещё ниже.
       - Но тебе, Рустам-бей, я поистине благодарен. Без тебя я не зашёл бы так далеко. Без тебя я вряд ли нашёл бы путь сюда - говоря по правде, я не знал, где сейчас находится Ибрагим, и не был уверен, что отыщу его прежде, чем меня самого отыщут стражники, когда ты поднимешь тревогу... К слову, почему ты этого не сделал?
       - Я пытался, - мрачно ответил Рустам.
       Изогнутые брови ассасина удивлённо приподнялись - и дрогнули, когда он вновь беззвучно расхохотался.
       - Но этот дурень тебе не поверил, верно? - он пнул сапогом поверженного иншара. - Ты был бы куда лучшим иншаром, чем он. Но увы... Прощай, шимран-бей.
       И он повернулся, чтобы войти в покои владыки Аркадашана.
       Клинок Рустама оставался вне досягаемости, но тело одного из солдат лежало совсем близко. Лишь только взгляд ассасина отпустил Рустама, шимран согнулся и кинулся в сторону, на бегу подцепляя с пола копьё. Он был быстр, очень быстр, ни один из шимранов Ибрагима-паши не сравнился бы с ним в этот миг, и, выпрямляясь, он метнул копьё вперёд, в спину человека, стоявшего меж ним и дверью...
       Только человека этого уже не было у двери.
       Копьё гулко врезалось в ажурную сталь и со стуком упало на пол. Не теряя ни мгновенья хотя бы на то, чтоб осмотреться, полностью доверившись инстинкту, Рустам метнуся вперёд и сорвал с пояса мёртвого иншара свой ятаган. Ещё мгновенье - и он загородил дверь, вжавшись в неё спиной и выставив перед собою клинок.
       Альтаир стоял в пяти шагах дальше по коридору, возле тела женщины-кошки, и смеялся со смесью одобрения и удивления.
       - Ах, как хорош! - восхищённо проговорил он, блестя в полумраке белками глаз. - Ещё один такой трюк, и я пожалею, что собирался тебя убить. Но довольно глупостей, маленький шимран. Когда вас было десятеро против меня одного, у тебя ещё оставался шанс. Но теперь его нет. Мой путь идёт дальше, а твой окончится здесь. И я даю тебе право выбрать, завершишь ли ты его живым, если уйдёшь с дороги, или мёртвым, если продолжишь упорствовать.
       Рустам слушал его спокойную, нарочито витиеватую речь, глубоко и тяжело дыша. Рукоять меча взмокла в руке. Он знал, что каждое слово ассасина было истиной.
       И всё же не мог выбирать.
       - Я не предам моего господина.
       - Почему? Он ведь первый осквернил себя вероломством.
       - Это всего лишь твои слова. Но даже если и так, сам я не оскверню себя клятвопреступлением.
       - Это гордыня, Рустам, - смеясь, сказал Альтаир. - Разве этому тебя учит Аваррат?
       - А чему она учит тебя? - выпалил тот. - Бессмысленной мести, которая никому не принесёт облегчения? Ты же не выйдешь живым отсюда, Альтаир, и сам это знаешь. Никто не выживет - ни Ибрагим, ни я, ни ты сам.
       - Что с того? - с холодной беспечностью отозвался Альтаир. - А хотя, впрочем, тебя мне немного жаль. Потому ещё раз предлагаю: уйди с дороги.
       - Я знаю, - лихорадочно продолжал Рустам, - что воины Ибрагима убили твоих близких... что он взял твою сестру. Но мир так устроен, Альтаир. Была война, и она велась так, как войны всегда велись и всегда будут вестись. Твой гнев понятен, но несправедлив. Если б родные всех тех, кого ты убил, начали на тебя охоту, во что превратилась бы твоя жизнь?
       - Не говори мне о справедливости, шимран, - голос ассасина больше не был обманчиво дружелюбен. - Мы слишком по-разному её понимаем.
       - Твоя сестра... - Рустам заговорил и понял, что поздно поворачивать назад. Альтаир молча смотрел на него. - Я не сказал тебе... Твоя сестра мертва. Она убила себя вскоре после того, как ты напал на Ибрагима. Повесилась в гареме на собственной косе. Если ты надеялся спасти её... ты опоздал, Альтаир.
       Ассасин молчал какое-то время, прежде чем ответить. Кричи же, приказывал себе Рустам, кричи, подай сигнал своему владыке!.. Но тоже молчал, и лишь звук его сдерживаемого дыхания нарушал тишину.
       - Что ж, - произнёс Альтаир наконец. - Может, оно и к лучшему. Она сама избавила себя от позора... без моей помощи. По правде, я и не надеялся, что сумею её спасти.
       - Так зачем тебе теперь губить себя?!
       - Ты не понимаешь, шимран-бей, - мягко сказал Альтаир. - Я пришёл сюда не за своей местью. У Ибрагима-паши на совести достаточно преступлений, чтобы чертоги Аваррат были для него навек закрыты. Нет, не мне ему мстить. Но ты ведь помнишь мою веру?.. Виновного постигнет кара, и не важно, в чём и перед кем он виновен. Я - лишь посланник провидения. Я - несущий кару не за грех, совершённый по отношению ко мне, но за все грехи разом. Я рука Аваррат и любого из иных богов. И ты просишь, чтоб я остановился?
       - Ты безумен, - прошептал Рустам.
       И улыбка, мелькнувшая на лице ассасина, лишь подтвердила его слова. "Вот почему он непобедим, - подумал Рустам. - Вот отчего так ловок, вот отчего его волю невозможно сломить даже магией... Он нерушимо верит в победу. Как может проиграть тот, чьею рукой водит Аваррат?" Мысль эта внушала ужас, потому что Рустам не знал, что ей возразить, что противопоставить...
       Разве только свою собственную веру.
       Секунды, тягучие, как года, проходили в молчании. Наконец Альтаир вздохнул и хорошо знакомым Рустаму жестом вскинул клинок. Не надо было опускать взгляд, чтобы понять, что метит он прямо в сердце.
       - Вперёд, Рустам-бей, - проговорил ассасин, и последняя улыбка - на сей раз едва уловимая - тронула его губы. - Невиновного оградят боги.
       О, как он был быстр, как ловок, какой уверенной силы был исполнен каждый его шаг! Росчерк пера на драгоценной бумаге... пока ещё белой, ибо Рустаму иб-Кериму каким-то чудом удалось увернуться от первой атаки. Странно, но он не чувствовал страха перед неизбежностью скорой гибели. О гибели он вовсе не думал. Он думал о своём повелителе, который, как бы ни клеветал на него лживый язык ассасина, был священен в его глазах - и мог рассчитывать на его защиту. Боги, Альтаир? Говоришь, боги тебя послали, чтобы совершить здесь убийство? Но, быть может, те же самые боги поставили на твоём пути меня? Как можем мы это узнать, если не скрестим клинки? Твоя вера водит твоей рукой, но моею водит моя. И потому не важно, сколь ты быстр и силён, не важно, что ты старше и опытнее меня, не важно, чему тебя учили. Когда боги спускаются с небес и вселяются в мечи, человеку остаётся лишь его вера.
       Чем вера шимрана хуже веры ассасина? И не хуже, и не слабее.
       - Проклятье, - процедил Альтаир, когда скрестившиеся клинки высекли искры друг из друга и разлетелись, чтоб через миг скреститься вновь. - А ты упрям, шимран...
       Рустам не ответил - он не услышал. Лезвие его ятагана рассекло воздух на расстоянии пальца от шеи Альтаира, и тот отшатнулся, едва не потеряв равновесия. Иной на его месте снова изрыгнул бы проклятье, но Альтаир не проронил ни звука. Губы его сжались так крепко, что почти исчезли - в полумраке лицо ассасина казалось теперь безротой, страшной маской с клеймом, алевшим на влажной от пота коже. Он и вправду меньше походил сейчас на человека, чем на демона, посланного из иного мира.
       "Видал я уже намедни демона - что мне ещё один", - подумал Рустам и, до хруста сцепив зубы, снова взмахнул клинком. Он не замечал, но они двигались теперь в едином ритме, с единой скоростью, мерно и гармонично, будто пара виртуозных танцоров, пляшущих на раскалённых углях. Тот, кто увидел бы их со стороны, лишился бы речи от дивной красоты этого танца - а потом бы с воплем бросился прочь, потому что вместе и рядом с ними, грациозно и в унисон, плясала сама смерть.
       Рустам остановил клинок противника своим клинком, отскочил, сделал обманный выпад - и едва успел уйти от лезвия, прошедшего на волосок от его виска. Они дрались уже несколько минут, а он не был даже оцарапан. Грудь ассасина слегка вздымалась. По глазам его Рустам видел, что он хотел бы сказать что-то - но мудро молчал, сберегая дыхание.
       Он ударил снова и снова, и опять, потом едва не пропустил удар, и в этот миг смерть, плясавшая между двумя мужчинами, в изящном поклоне склонилась над ним и обвила его шею призрачными руками. Рустам захрипел от чудовищного напряжения и, выскользнув из-под самого клинка, нанёс удар снизу вверх, наискосок.
       Смерть убрала холодные пальцы с его щеки и, с сожалением взглянув на него в последний раз, отвернулась и ушла - к Альтаиру.
       Звон ятагана, выскользнувшего из пальцев ассасина, разорвал тишину. Альтаир рухнул на колени, подняв руки к лицу и в бесконечном изумлении глядя на кровь, хлынувшую по рассечённой груди. Потом поднял внезапно побледневшее лицо и посмотрел на Рустама. Когда глаза их встретились, лицо ассасина прояснилось, словно во взгляде своего убийцы он прочёл нечто такое, что всё ему объяснило.
       - Итак, вот слово богов, - прошептал он. - Виновный покаран. О, шимран... прости меня. Я был самоуверенным глупцом...
       Он смолк и стал оседать, и Рустам, не думая, что делает, кинулся перед ним на колени и поддержал, не давая упасть. Кровь хлестала из груди Альтаира, ткань туники промокла и слиплась, и невозможно было определить, насколько глубока рана. Рустам рванул ткань на груди ассасина, затем ятаганом обрезал от собственного бурнуса длинную полосу материи.
       - Что ты делаешь? - следя за ним мутнеющим взглядом, с трудом проговорил Альтаир. - Добей меня...
       - Молчи, - сухо сказал Рустам, накрепко перевязывая рану. Повязка немедленно намокла, но немного сдержала кровотечение. Схватив ассасина под мышки, Рустам оттащил его в дальний угол коридора, в нишу, подобную той, в которой тот прятался, пока шёл за ним.
       - Лежи тихо и не шевелись. Я постараюсь вернуться как можно скорее.
       - Что ты делаешь, шимран-бей? - повторил Альтаир - и попытался засмеяться. От этой попытка пена выступила у него на губах, однако она не была кровавой, и это был добрый знак. - Вот уж не думал, что тебе свойственно милосердие...
       - Милосердие тут ни при чём. Я должен беречь рабов своего господина.
       - Хорошо же ты их бережёшь, обращая против них меч. А я-то думал, целость имущества владыки для тебя дороже всего на свете...
       - Ты чересчур много болтаешь. Молчи, сказано тебе.
       - Как будет угодно маленькому шимрану, - прошептал Альтаир и потерял сознание.
       Прежде чем уйти, Рустам ещё раз осмотрел повязку и затянул её туже. Он был не особо сведущ в лекарском деле, но знал, что рану, даже если она не очень глубока, следует как можно скорее промыть и смазать целебным зельем, иначе ассасин истечёт кровью. Времени терять было нельзя. Рустам прицепил к поясу ятаган, поднял с залитого кровью пола тело демона-кошки. Окинул взглядом свою тунику, мимолётно огорчился, что вынужден представать перед своим владыкой в таком виде - и, подойдя к дверям в покои Ибрагима-паши, толкнул створки.
      
       Если до сей минуты Рустам ещё удивлялся, отчего суматоха, поднятая им и ассасином, не привлекла внимания охраны, то теперь эта загадка разрешилась. В большой полутёмной комнате, открывшейся его взору, не было стражи. Ибрагим-паша, похоже, отослал её, дабы она не мешала его развлечениям. Порою паше было угодно предаваться утехам без присутствия даже таких немых, глухих и слепых свидетелей, как его шимраны. Злые языки говаривали, это оттого, что в последние годы немолодой уже паша начинал испытывать в присутствии посторонних затруднения по части мужской силы. Рустам не верил в это - злые языки на то и злы, что умеют лишь клеветать.
       В этой части дворца он никогда прежде не был, и комнату эту видел впервые. Большую часть её занимал огромный квадратный бассейн, прикрытой крепкой ажурной решёткой, вмурованной в бортики. Под решёткой, рассекая зеленоватую воду, плескались любимые крокодилы паши. Сам Ибрагим сидел на помосте в дальней части покоя, посасывая трубку кальяна и жадно разглядывая полуобнажённую женщину, танцевавшую на решётке. Отверстия между ажурными прутьями были достаточно широки, и, стоило ей оступиться и угодить ногой в прореху, как она мигом привлекла бы самое пристальное внимание любимцев Ибрагима, наворачивавших под решёткой нетерпеливые круги. О нет, паша Ибрагим не был ни излишне кровожаден, ни неоправданно жесток. Он действовал по справедливости. Если танцовщица окажется достаточно искусна, если мастерство её достойно того, чтобы услаждать взор владыки Аркадашана - она выдержит испытание и уйдёт не только целой, но и щедро одарённой любовью Ибрагима...
       А шимран иб-Керим, как бы теперь ни старался, уйдёт не только не целым, но и вряд ли живым, ибо видеть танец рабыни - преступление не менее тяжкое, чем касаться наложницы.
       И, дивное дело - даже зная это, Рустам не дрогнул и не отвернулся.
       - Мой владыка, - сказал он. - Прости, что нарушаю твоё уединение.
       Танцовщица пошатнулась и едва удержалась на ногах. Чернокожий мальчик, обмахивавший пашу опахалом, подскочил на месте, и паша подскочил вместе с ним.
       - Кто здесь?! - в гневе крикнул Ибрагим, отважно хватаясь за усыпанный изумрудами кинжал, с которым, утратив былое доверие к своей охране, не расставался со времён злосчастного нападения.
       - Всего лишь твой верный слуга, шимран иб-Керим, - склонив голову и выходя их тени, ответил Рустам. На сей раз он изловчился сложить ладони вместе, несмотря на тягостный груз на своём плече. - Вновь прости недостойного, но ты велел мне явиться тотчас же по возвращении. В предпокоях я встретил неизвестного мне иншара, который подтвердил, что ты желаешь немедленно видеть меня.
       Ибрагим-паша, возвышаясь на груде подушек, смотрел на него сверху вниз. Он был уже не молод, но ещё не стар, холёное лицо его обладало правильными чертами и величавостью, которая пристала его положению, а некоторый недостаток врождённой мужественности черт скрывала широкая борода, завитая искусными цирюльниками и выкрашенная красной хной. Суровым и грозным было это лицо, и не раз Рустам в благоговейном страхе опускал взгляд, не смея глядеть на него. Не смел и теперь, в таких-то обстоятельствах, уверенный, что множество раз заслужил казни.
       Громоподобный голос паши, обретшего наконец дар речи, не прибавил ему уверенности.
       - Рустам иб-Керим! Да как посмел ты врываться сюда без доклада, без малейшего раболепия! И кто впустил тебя?! Где иншар Дарибай? Я прикажу отрубить ему руки и ноги и заставляю смотреть, как крокодилы сожрут их!
       "Сожрать-то сожрут, но посмотреть он на это уже не сможет", - подумал Рустам, а вслух сказал:
       - Я спешил, о владыка, потому что тебе угрожала опасность...
       - Опасность! - воскликнул паша, нервным жестом сгоняя смутившуюся танцовщицу с решётки. - Мне грозит опасность умереть от горя из-за того, сколь глупы и нерадивы мои слуги. Я понимаю теперь, что был прав, приказав арестовать тебя, если ты всё же вздумаешь явиться...
       Рустам застыл на мгновение. Так это правда... вот почему иншар Дарибай потребовал его меч. Рустама вели к паше не на аудиенцию, а на допрос. Но почему...
       Думай. Думай, шимран, голова тебе дана для этого, а не чтобы её склонять.
       - Коль уж ты здесь, отвечай немедля, где этот раб, которого я велел тебе привезти. И что это ты сюда приволок? Что за дурной смрад?
       Рустам поднял голову - и успел заметить лёгкую тень беспокойства, мелькнувшую в лице Ибрагима.
       - Раб, которого ты ждал, не может к тебе прийти, ибо лежит с разрубленной грудью за этой дверью, - спокойно сказал Рустам. - А женщина, подаренная Урданом-пашой из Ильбиана, мертва, ибо её мне тоже пришлось зарубить. Прости меня, мой владыка, я не уберёг твоих рабов. Впрочем, - добавил он, снимая с плеча свою ношу, - было бы несправедливо, если б ты и дальше требовал от меня то, исполнения чего на самом деле вовсе не ждал.
       С этими словами он бросил тряпичный свёрток на пол и ногой разметал покрывала. Жуткий, уже начавший разлагаться лик демоницы предстал пред очи Ибрагима. В посмертии она почти утратила всякое сходство с человеком.
       Танцовщица, прятавшаяся за подушками, пронзительно завизжала и упала в обморок. Чернокожий мальчик что-то забормотал на неизвестном Рустаму языке, прижав пальцы ко лбу и в ужасе пятясь. Ибрагим-паша уставился на труп выпученными глазами.
       - Что?.. Что это такое?!
       - Это жрица Демона-Кошки, которую пытались подослать к тебе твои враги, паша, чтобы она сожрала твой разум.
       - Но она же... её же... она должна была остаться жива! - странно высоким голосом воскликнул Ибрагим - и вдруг отпрянул так резко, что перевернул кальян, и тот, свалившись с подушек, с громким звоном покатился по мраморным плиткам. - И, живая или мёртвая, не должна была оказаться здесь! Зачем ты её сюда принёс?! Ты хочешь убить меня? Ты, предатель, да проклянёт тебя Аваррат!
       Он вскочил и трясся, стискивая в кулаке рукоятку кинжала, но как будто не решаясь выхватить его из ножен. Рустам смотрел на него со смесью досады, обиды и недоумения.
       - Я вовсе не хочу убить тебя, о владыка, - проговорил он как можно более миролюбиво. - Напротив, я старался тебя охранить. Мёртвой эта тварь никак не может навредить тебе - я провёл рядом с её телом достаточно времени, и мне ничего не сделалось...
       - Почем я знаю? - брызжа слюной, выкрикнул Ибрагим. - Может, это вовсе не ты! Может, твоими устами говорит сейчас эта проклята демоница, решившая захватить моё княжество!
       "А не пошло ли бы это твоему княжеству на пользу?" - подумал Рустам - и ужаснулся это изменнической мысли.
       - Успокойся, владыка... уверяю тебя, никакая опасность тебе не грозит. Я лишь принёс доказательство того, что не мог поступить иначе, когда отправил эту тварь в преисподнюю, из которой она вышла. Но, - помолчав, продолжал он, - также я хотел бы задать тебе вопрос... на который я молю тебя в твоей безбрежной милости мне ответить.
       Ибрагим смотрел на него, судорожно хватая ртом воздух. Если б он сейчас велел Рустаму умолкнуть и отправиться в темницу, где ему предстоит ожидать казни, Рустам бы покорно повернулся и пошёл прочь, выполнять волю паши. Но Ибрагим молчал, продолжая переводить одуревший взгляд с Рустама на кошку и обратно, как будто не решаясь сделать хоть шаг, который приблизит его к ним.
       За спиной Рустама скрипнула дверь - это чернокожему мальчику-рабу хватило ума потихоньку удрать.
       - О владыка, Аваррат знает, что я делал всё, дабы исполнить твоё приказание. Но я встретил на этом пути больше помех, нежели ожидал. В степи на нас напали ассасины, а потом ещё раз, уже в стенах Аркадашана. Они охотились за кошкой, но также пытались захватить и ассасина. Все мои люди... все, - чуть дрогнувшим голосом продолжал Рустам, - погибли, выполняя твой приказ, и теперь перед тобою стою я один. Не ради себя, но ради тех, кто положил свою жизнь, защищая твоих рабов, я спрашиваю тебя: ты знал об этих нападениях?
       Ибрагим сглотнул. Взгляд его метнулся к двери, и вдруг он хлопнул в ладоши - резко и звонко, оглушающим, неприятным хлопком.
       - Стража! Ко мне! Ко мне!
       Рустам не обернулся. Он продолжал молча и пытливо глядеть в лицо Ибрагима, которое, когда прошла минута, а зов так и остался неотвеченным, побагровело, а потом начало бледнеть.
       - Стражи нет, - тихо сказал Рустам. - Её убил ассасин, которого ты захотел евнухом в свой гарем. Он убил бы и тебя, но я сумел помешать ему. Сейчас тебе не грозит никакая опасность, о владыка, но я смиренно прошу тебя всё же ответить на мой вопрос.
       - Чего ты хочешь от меня? - плаксиво спросил Ибрагим, и лицо его исказилось, будто рожица капризного ребёнка. Рустам глядел в изумлении: никогда он не видел, да и вообразить не мог лицо своего владыки таким. - Ну, чего? Да, я велел ассасинам перехватить кошку по дороге. Велел! Потому что если б она оказалась в Аркадашане, мало ли что могло произойти! Она могла сбежать, могла околдовать своих стражей... и кто знает, может, я бы лишился разума, едва лишь взглянув в её бесовские глаза! Как я мог позволить ей пересечь порог моего дворца?!
       - И ты, - медленно проговорил Рустам, - решил, что будет безопаснее для тебя, если её допросят где-нибудь в другом месте... да... ведь если бы даже ты бросил её в тюрьму в Аркадашане, это стало бы известно тем, кто подослал её, и выдало бы им твою осведомлённость. Они бы узнали, что их план раскрыт, и это сделало бы тебя более уязвимым перед ними...
       - Видишь, ты всё понимаешь! - воскликнул Ибрагим, явно приободряясь - краска снова прилила к его щекам. - Разве мог я поступить иначе?
       - Другими словами, - так же медленно и тихо продолжал Рустам, - ты просто испугался. Испугался Демона-Кошки... испугался женщины, пусть даже у неё острые когти и дурной глаз. Ты испугался, паша.
       - Как ты смеешь...
       - Ты боялся даже того, что она узнает, кто именно похитил её. Для того ты уговорил ассасинов прикинуться разбойниками - на случай, если демонице удастся убить их и бежать. Она считала бы, что едва не стала жертвой обычных бандитов, и не смогла бы донести своим хозяевам о том, что их планы раскрыты ассасинами... да... Ты так хорошо продумал всё, о владыка. Или это не ты? Быть может, это Старый Ястреб подал тебе такую хорошую мысль?
       - Ты сомневаешься в моём хитроумии, презренный? - рявкнул паша, обманувшись тихим голосом Рустама и решив, что тот восхищён и подавлен затейливостью партии, в которой играл роль пешки.
       - В твоём хитроумии? О нет, владыка. В твоей чести - да, - сказал Рустам и, вырвав из-за пояса ятаган, пошёл на Ибрагима.
       - Что ты... - начал тот и умолк, лишившись от ужаса языка.
       Рустам наступил вымазанным в грязи сапогом на шёлковое покрывало, оставив на нём кровавый след, и отшвырнул подушки, которыми пугливо прикрывался паша. Подойдя к Ибрагиму вплотную, Рустам вынул из складок своего кушака наруч повиновения.
       - Ты доверил мне эту драгоценную вещь, владыка. Не особо большая честь, учитывая, что в ней не было такой уж необходимости... Ты ведь знал, ассасины сказали тебе, что на Белого Ястреба эта магия может и не подействовать. Но ты решил рискнуть... а заодно польстить мне тем, что отдал в пользование такое сокровище, и тем самым окончательно усыпил мою бдительность. Ты знал, что при помощи десятерых воинов мне, вполне возможно, удастся день-другой удерживать ассасина... а потом он, равно как и подарок Урдана-паши, о котором ты тоже заранее знал, должен был перейти в руки Ястребов. Мне суждено было выполнить лишь часть твоего поручения и умереть, выполняя вторую его часть. За что ты так оскорбил меня, о владыка? Не тем, что послал на верную смерть - о нет; не для того ли я служу тебе, чтоб умереть за тебя? Но ты дал мне задание, зная, что я умру, не доведя его до конца, и тем навек опозорю своё имя. И что люди, которых ты дал мне, также умрут и разделят этот позор. За что ты так со мной, Ибрагим-паша?
       - Т-ты неправильно понял, - пролепетал тот, глядя на него в почти суеверном ужасе. - Ты... ты великий воин, Рустам! Ты, ты один мог сдерживать Альтаира... пока...
       - Пока не придут те, кто справятся с этим не хуже меня. Потому что хоть я и хороший воин, владыка, мне было не выстоять против банды ассасинов... если бы один из них не бился на моей стороне.
       - На твоей стороне! - воскликнул Ибрагим, яростно сверкнув глазами. - Так я и знал! Ты спелся с этим изменником, этим...
       - Отчего же изменником? - спросил Рустам сухо. - Разве он тебе присягал?
       - Он хотел убить меня! Ты видел сам!
       - Должно быть, у него были на то причины, - сказал Рустам и отшвырнул наруч повиновения прочь. Бронзовая броня дугой пролетела через половину комнаты, жалобно звякнула о железную решётку над бассейном и провалилась между её зубцами. Вода потревожилась всплеском - и через миг над поверхностью её жадно клацнули крокодильи зубы.
       - Что ты натворил?! Ты знаешь, сколько он стоит?! - закричал паша и вскочил, но Рустам лёгким тычком острия усадил его обратно.
       - Да, знаю - он стоил множества униженных минут тем, кто его носил, равно как и тем, кто в гордыне своей заставлял его надевать. Благодари Аваррат, Ибрагим, что я не надел его на тебя сейчас и не заставил плясать на решётке. Как думаешь, долго бы ты продержался?
       Паша уставился на него, будто ушам своим не веря. Рустам и сам не верил себе. Казалось, губами его движет кто-то иной, и не он, а этот иной исторгает из горла его слова, ещё вчера казавшиеся немыслимыми.
       - Всё, что ты сделал, - сказал он после некоторого молчания, - было вызвано трусостью и малодушием Мелочная мстительность и кровожадность заставили тебя требовать у ассасинов, чтобы, даже убив всех нас, они сохранили для тебя Альтаира. Если бы не это, если б ты велел убить и его тоже, я бы до сих пор не знал ни о чём... я был бы мёртв, как Феррир и Керим, Алдир и Ульбек, как Нияз... Всё это так несправедливо, паша.
       - Ты слишком много себе позволяешь, - прошипел Ибрагим, глядя на него с ненавистью. Остриё ятагана по-прежнему касалось его груди, и он не смел шевельнуться, но взгляд его был полон злобы. - Да как смеешь ты говорить мне о справедливости, ты, раб? Я твой владыка! Всё, что я решу, верно! Всё, что я приказываю, хорошо!
       - Ты непогрешим, - кивнул Рустам - и слегка улыбнулся, как, он знал, на его месте улыбнулся бы Альтаир.
       - Да! Да, я...
       - Я не раб тебе, Ибрагим. Слуга, но не раб. Слуга тем и отличается от раба, что сам волен решать, жить ему или умереть за своего господина... стоит ли господи его жизни и его смерти. Впрочем, твой раб Альтаир - и тот свободнее, чем я, твой первый шимран. Но, - добавил он, - раб не может стать свободным. А я могу.
       И, сказав это, Рустам иб-Керим вогнал клинок ятагана в сердце Ибрагима-паши, и белый пух, фонтаном вырвавшийся из подушек, обагрился кровью и стал оседать на мраморный пол подобно осыпавшимся лепесткам.
       Рустам дождался, пока Ибрагим перестанет хрипеть, упёрся подошвой сапога в его грудь и рывком высвободил клинок. Затем сошёл с помоста и, не оборачиваясь, зашагал прочь, мимо бассейна, в котором толклись и урчали крокодилы, сражаясь за блестящий кусок бронзы.
      
       Смрадный дух из покоев Ибрагима-паши достиг ноздрей домашних рабов лишь под утро. Тем не менее они вряд ли решились бы войти в чертог своего владыки, если бы не обнаружили в предпокое ужасное побоище - кровь, мёртвые тела и множество крови повсюду. Сам владыка также был окровавлен и мёртв, и на искажённом лице его навсегда застыло гневное, изумлённое неверие. Кто бы ни был убийца, паша, похоже, до последнего вздоха не верил, что тот решится поднять на владыку клинок.
       Искали ли этого убийцу? О да, ещё как. Вскоре стало известно, что ему удалось вырезать охрану паши во всём крыле, примыкавшем к опочивальне Ибрагима - должно быть, он подкупил кого-то из слуг, раз ему стало известно, где именно проводит вечер паша. Наложница, ублажавшая владыку в ту роковую ночь, ничего не смогла поведать, так как находилась в беспрестанной истерике, а чернокожий мальчик-раб сообщил, что около полуночи к паше вошёл высокий черноволосый мужчина с белой кожей. Под это описание подходили все обитатели дворца и все жители Аркадашана, но большего от мальчишки добиться не удалось - для него ведь белокожие варвары были все на одно лицо.
       Но самые большие толки и возгласы ужаса вызвал труп странного существа, обнаруженного рядом с телом владыки. Ходили даже слухи, что, быть может, эта тварь и убила Ибрагима, а потом, поражённая за своё преступление богиней Аваррат, умерла на месте. Этих толков не усмиряло даже заявление придворного лекаря, осмотревшего труп, что тварь эта явно умерла несколько дней тому назад. Ну и что с того, шептались по закоулкам дворца - на то он и демон! Разве такая малость, как смерть, может помешать демону? Слухи бурлили и не угомонились до тех пор, пока злосчастное тело не сожгли, от греха подальше.
       За всеми этими треволнениями собственно расследование смерти паши едва не зашло в тупик. В конце концов удалось выяснить, что как раз накануне роковой ночи во дворец прибыл один из шимранов паши, Рустам иб-Керим, посланный десять дней назад в Ильбиан с особой миссией. Подробностей никто не знал, но известно было, что он привёл с собой странно выглядящего раба - некоторые утверждали, что это был тот самый ассасин, который попытался напасть на пашу прошлой весной. Хватились шимрана - но того и след простыл, равно как и таинственного раба. Однако чем больше расследовали, тем очевиднее становилось, что резню, устроенную в покоях Ибрагима, мог совершить только ассасин. Судя по всему, уже во дворце он убил шимрана и его мечом проложил себе путь в покои паши. Выполнив своё чёрное дело, убийца скрылся бесследно, как это всегда делают ассасины. Страшная разгадка тайны - но всяко менее страшная, чем слух о шабаше кошкообразных демонов, учинённом во дворце. Юному Курдану, старшему из сыновей Ибрагима, хватило ума довольствоваться этим и свернуть расследование, пока оно не породило новых слухов, от которых было недалеко до всеобщей паники - благо уже по всему городу шли разговоры про эту треклятую тварь, невесть как оказавшуюся в самом дворце паши! Курдану предстояло в скором времени стать владыкой Аркадашана, и он отнюдь не жаждал начинать своё правление с подавления массовых беспорядков. Народ Аркадашана отважен и не знает страха, но способен ли разум человеческий устоять перед суеверным ужасом, внушаемым демонами, что смеют бросать вызов самой Аваррат? Нет, юный правитель не собирался подвергать свой народ такому испытанию - и это давало основания надеяться, что он будет лучшим владыкой, нежели его вздорный и жестокосердый отец.
       Все эти слухи человек по имени Керим иб-Феррир исправно приносил своему старшему брату, который тяжело пострадал при пожаре в их доме и которого он выхаживал на постоялом дворе Аркадашана. У несчастного было сильно обожжено лицо, так что его приходилось прятать под повязками, а также рассечена грудь - на неё упал отцовский ятаган, сорвавшийся со стены, когда рушился потолок. Так Керим иб-Феррир объяснил хозяину постоялого двора, когда просил привести лекаря, и хозяин сполна проникся чужим горем, тем более что сочувствие его было подкреплено щедрой платой. По его мнению, брат Керим-бея был совсем плох - он отказывался от еды и ничего не говорил, большую часть времени проводя в постели, отвернувшись к стене. Отдако Керим-бей не терял надежды. Братья никогда её не теряют.
       И надежда оправдала себя. Пришёл день, когда щедрый постоялец вернулся из города, куда ходил по своим делам, поднялся в комнату, которую снимал с братом, запер дверь и объявил:
       - Хорошие новости! За весь вечер ни одного слуха. Похоже, добрым жителям Аркадашана поднадоела эта история. Коронация владыки Курдана назначена на будущее полнолуние, все обсуждают неизбежный рост цен на вино и возможное помилование заключённых. Ещё неделя, и, думаю, посты на воротах ослабят. Тогда ты наконец сможешь уехать.
       Альтаир сидел у окна комнаты в углу, откинувшись в тень. Оставаясь один или наедине с Рустамом, он снимал повязки, под которыми прятал от чужих взглядов рабское клеймо, и теперь рассеянно поглаживал его пальцами - за прошедшие недели у него появилась такая привычка. Грудь его была перебинтована, и вот это уже не было маскарадом. Впрочем, ему становилось лучше день ото дня, и Рустам подозревал, что однажды, вернувшись, найдёт лишь распахнутое настежь окно.
       - Ты что-нибудь ел сегодня? - спросил он, подходя к столу - и негромко вздохнул, увидев тарелку с нетронутым завтраком. - Это глупо, Альтаир. Ты жив - смирись с этим.
       - Я всё время думаю о двух вещах, - не оборачиваясь, сказал ассасин, и Рустам вздрогнул - за прошедшие три недели это были первые его слова. - Первая - отчего ты так добр ко мне. Это неприятно, - он слегка поморщился, - но объяснимо.
       - Ты многому научил меня, - сказал Рустам. - С тобой я понял...
       - Вторая вещь много хуже, - словно не слыша его и по-прежнему глядя в окно, продолжал Альтаир. - По правде, она куда больше, чем первая, занимает мои мысли. Она раскалывает мне голову. Она... - он тронул пальцами висок. - Она сводит меня с ума, шимран.
       Рустам молча ждал. Альтаир наконец повернулся - медленно, с трудом, неуклюжим движением глиняного голема - и взглянул на него. Он был бледен, глаза его запали и почернели. Он постарел на десять лет.
       - Почему ты? Почему именно тебя боги избрали орудием мщенья? Не меня, жившего лишь ради этой мести... не меня, облечённого священным правом мстить! Тебя... Или ты больше меня заслужил? Или я меньше тебя был достоин?
       Он замолчал и снова отвернулся. Рустаму было тяжело, почти больно смотреть на него. Знал ли он ответ? Нет. Но думал, что, быть может, обманутая вера - не менее важная причина для мщенья, чем любая другая. Что вера, которая крепка, направляет руку, но вера, которая была обманута, направляет её ещё вернее. Он не жалел ни о чём, и всё же ему по-прежнему казалось, что это не он швырял упрёки и обвинения в лицо Ибрагима, не он вонзал клинок ему в сердце... Нет, то были оскорблённые боги внутри него - ведь что может оскорбить их сильнее, чем вера, которая была попрана? Попрана и уничтожена... и теперь ему придётся учиться жить без неё. Он утратил больше, чем Альтаир. Да, наверное, он и впрямь больше заслужил свою месть.
       - Спасибо, - услышал он шепот ассасина - чуть слышный, как дуновенье предрассветного ветра. - Спасибо, что не сказал этого вслух.
       Минуты бежали в тишине. Уже почти совсем стемнело, но Альтаир не зажёг лампу, и Рустам тоже не решался. Наконец ассасин поднялся и снял со спинки кровати бурнус.
       - Прощай, шимран-бей.
       - Ты уходишь? - он не смог сдержать удивления. - Но... ещё рано! Твоя рана не до конца зажила, и к тому же посты хотя и ослаблены, но всё ещё бдят...
       - Да, это было бы чересчур сложно для простого смертного, - улыбнулся Альтаир - тенью той, прежней улыбки. - Так же, как скакать по наклонным карнизам.
       - Ты по-прежнему самоуверен, - нахмурился Рустам и скрестил руки на груди.
       - А ты по-прежнему упрям, маленький шимран.
       Рустам смотрел, как он перепоясывается ятаганом, натягивает перчатки, накидывает бурнус на плечи и поднимает капюшон. Он молчал, дал себе зарок молчать - и всё же не смог удержаться.
       - Куда ты пойдёшь теперь? Вернёшься к своим?
       - Своим?.. У меня нет больше своих. У меня ничего нет теперь, Рустам-бей.
       - Но где ты найдёшь приют - с клеймом раба на лице?
       Тот чуть заметно пожал плечами.
       - Я верю, что в этом мире где-то есть место, где клеймо на лице значит не более, чем лживая клятва и растоптанная надежда.
       - Это - твоя новая вера? Вера ассасина?
       - Нет. Это вера Альтаира.
       Рука его легла на ручку двери - та самая рука, что так красиво чертила по красной бумаге. Скрипнули дверные петли, застонала половица под подошвой сапога, попиравшего тела многих иншаров, беев и пашей.
       - Если ты найдёшь такое место, - сказал Рустам ему в спину, - ты сообщишь мне об этом?
       Альтаир обернулся через плечо. Капюшон бросал тень на его глаза, но губы улыбались знакомо.
       - Верь, шимран.
       - Это будет вера Рустама, - серьёзно кивнул тот.
       А потом слушал, как ступают по лестнице шаги - вверх, а не вниз, - и стучит раскрытая ставня, и чуть слышно скрипит черепица, и срывается с карниза потревоженный голубь; а потом - тишина.
      
      

    22-25 июля 2007


  • Оставить комментарий
  • © Copyright Остапенко Юлия (janeparting@narod.ru)
  • Обновлено: 03/05/2009. 159k. Статистика.
  • Повесть: Фэнтези

  • Связаться с программистом сайта.