"Оля & Монстр"

Дебют

Сколько прошло веков,
Который день за окном?
Лёгкий узор стихов
Долгим тревожным сном.

Раны души весна
Скроет от глаз травой.
В мире опять война,
А ты всё ещё живой.

По дороге в легенду нам не будет удачи
И по звёздам забытым не вернуться назад
Нас по просьбе последней дождь весенний оплачет
Прежде, чем лёд и полночь отразятся в глазах...

Тэм Гринхилл

В рубке МКК "Добрая воля" сидели пятеро мужчин.

Собственно, наличие на корабле рубки было не более чем данью традициям. На самом деле ни звездолет, ни его экипаж не нуждались в специальном командном помещении. Благодаря нейроимплантам в собственных мозгах и беспроводной сети, пронизывавшей весь корабль, любой из тридцати двух членов экипажа мог, в рамках своих полномочий, считать показания приборов и отдать команды бортовым системам - равно как и связаться с товарищами - в любой момент и из любого места, где бы он ни находился. Так что рубка рассматривалась скорее как кают-компания, а ее "обзорный экран" - который на самом деле был огромным, во всю стену, многофункциональным дисплеем - официально считался резервной системой на тот совсем уж маловероятный случай, если у кого-то из экипажа возникнут проблемы с имплантами (причем проблемы столь серьезные, что нанороботы не смогут исправить их быстро), но на самом деле экран выполнял скорее декоративно-интерьерную функцию. "Просто чтобы мы не забыли, что мы на космическом корабле", как шутил по этому поводу Густав Якобсон, один из двух врачей экспедиции. Внимания экрану обычно уделяли не больше, чем привычной картине на стене в те времена, когда обои еще не были динамическими.

Вот и сейчас никто из присутствовавших в рубке не смотрел на МФД. Но по другой причине.

Огромный экран был мертв и пуст. Вернуть его к жизни было, в принципе, возможно, но это не имело практического смысла. Датчики, которые могли бы наполнить его содержанием, также были мертвы. Космический корабль "Добрая воля" - самое совершенное творение человеческого разума в истории (во всяком случае, так дело обстояло 218 лет назад по земному времени) - был слеп, глух и нем.

Но, к счастью, хотя бы не парализован. Двигатели работали - и главный туннельный, и разгонно-тормозной, и маневровые. Основной мозг звездолета погиб, но резервный, собранный не на электронной, а на фотонной элементной базе, продолжал действовать. Только это и позволило оставшимся в живых членам команды рассчитать обратный курс. Курс, который должен был привести их через четыре десятка парсеков к крохотной песчинке, ввинчивающейся в пустоту по неправильной трехмерной спирали с переменной скоростью в среднем около тридцати километров в секунду. Ошибка в одну стомиллиардную радиана означала промах. Ошибка в несколько минут - при нелинейно меняющемся релятивистском времени на всем протяжении пути - означала промах. Возможности для коррекции не было - во всяком случае, до тех пор, пока притяжение Солнца, а затем Земли не станет настолько сильным, что его смогут уверенно обнаружить три разнесенных по корпусу на максимальное расстояние гравитационных датчика, представляющих собой иридиевый шар, подвешенный на скрученных нанотрубках в вакуумной колбе. Это были почти единственные приборы, еще способные поведать остаткам экипажа информацию о мире за пределами корабля. В чужой системе именно они помогли рассчитать обратный курс, но самая ничтожная ошибка, накапливаясь на протяжении пути почти в полторы сотни световых лет, могла сделать их новую информацию запоздалой или вовсе бесполезной.

Тем не менее, датчики отреагировали в расчетное время. Ну, почти в расчетное. Чуть позже - но тогда, когда коррекция была все еще возможна. Корабль описал длинную петлю в гравитационном поле Солнца, словно слепец, держащийся за поводок собаки-поводыря, затем вернулся к Земле - или к тому, что должно было быть Землей. И вот теперь, после двух десятков витков по орбите, он должен был, наконец, закончить свой полет. Закончить способом, не предусмотренным никакими инструкциями, но дававшим людям на борту шанс остаться в живых.

Во всяком случае, пятеро уцелевших членов экипажа на это надеялись.

Больше им все равно ничего не оставалось.

- Сколько там еще... - пробормотал Луиджи Вельо. Этот огромный человек с копной черных курчавых волос до плеч походил на кузнеца старинных времен, но на самом деле он был лингвистом. Одним из лучших специалистов в своей области на Земле - как, собственно, и все члены команды "Доброй воли"; именно ему принадлежала ключевая роль в расшифровке Послания. Он должен был стать одним из самых нужных членов экспедиции - ведь всякое взаимопонимание начинается с общего языка - а оказался в итоге самым бесполезным из выживших. И осознание этого угнетало его весь обратный полет - он понимал, что остальные четверо не скажут ему "лучше бы вместо тебя уцелел кто-то из инженеров!", но понимал и то, что они не могут так не думать.

- Восемьдесят восемь минут до входа в плотные слои, - ответил Эрик Локхарт, командир. - Плюс-минус, конечно.

Изначально у экспедиции было два руководителя - полковник Локхарт был капитаном корабля, а Маркус Франк возглавлял научно-дипломатическую миссию. Какова была вероятность, что уцелеет хоть один из них? Не слишком большая. Какова была вероятность, что уцелеет хоть кто-то, способный вести корабль, тем более в его нынешнем состоянии? Тоже не особенно хорошая. Им чертовски повезло, что таких оказалось сразу двое: Локхарт и пилот Гюнтер Шрамм. А вот Франку не повезло - хотя теперь толку от него было бы не больше, чем от Вельо.

- Невыносимо столько ждать... - проворчал гигант, стискивая кулаки.

- Да ладно вам, Луиджи, - Якобсон, перегнувшись через подлокотник кресла, потрепал великана по бицепсу. - Мы ждали больше трех лет, - он, конечно, имел в виду бортовое время, - можно потерпеть еще чуток. Через два часа уже будете пить свое кьянти. Ради такого случая мы закажем доставку прямо к месту приземления.

В отличие от своего покойного коллеги, доктора Бу Юншэна, чьей специализацией была анатомия и физиология, доктор Якобсон был психологом. И, вероятно, оставшиеся в живых сумели пережить провал величайшей в истории миссии, гибель товарищей, собственное превращение фактически в инвалидов и три года полета вслепую на изувеченном корабле - пережить без тяжелых депрессий, психозов, попыток самоубийства и серьезных конфликтов между собой - не только благодаря суровому отбору и подготовке перед полетом, но и благодаря невысокому круглолицему улыбчивому доктору Якобсону. Хотя, отправляясь в путь, он готовился к совсем иным и куда более волнующим задачам, нежели утешение кучки неудачников. Как и все они, разумеется.

- Если мы вообще куда-нибудь приземлимся, - продолжал, тем не менее, гнуть свое Вельо.

- Мы на околоземной орбите, - возразил Шрамм, которому начало надоедать это ворчание. - Теперь это уже бесспорно.

- Кто вам сказал, что это Земля? - упорствовал Луиджи. - Может, мы вместо нее выскочили к Венере. То-то мы будем хороши после посадки. Сколько там - плюс пятьсот по Цельсию?

- Не говорите чепухи, доктор Вельо, - поморщился Локхарт. Неформальному стилю Якобсона он на протяжении всего полета противопоставлял подчеркнутую уставную строгость, полагая, что в потерпевшей крах экспедиции это единственный способ сохранить дисциплину и порядок. - Венера сейчас в совершенно другом месте. Даже если бы мы оказались настолько ближе к Солнцу - что, вообще говоря, наши гравидатчики бы зафиксировали - мы бы не вышли на орбиту вокруг нее.

- Если бы можно было хотя бы выглянуть в люк и убедиться... - вздохнул Вельо.

- Люки заварены, и вы это знаете, - ответил Шрамм столь же неприязненно. В скором времени самая ответственная работа - работа, которая окончательно определит, стоило ли им все эти три года бороться за жизнь, или же это было лишь бессмысленное растягивание агонии - предстояла именно ему. И эта задача опять-таки была совсем не той, к которой он в свое время готовился. Никто и никогда в истории космических экспедиций Земли не совершал такую посадку. И выслушивать теперь все эти бесполезные причитания... Впрочем, в какой-то мере можно сказать, что ему еще повезло. От него, по крайней мере, будет что-то зависеть. Остальным придется тупо ждать, справится он или нет. Если нет... надежда лишь на то, что они не успеют это понять.

- Не знаю, - возразил лингвист на последние слова пилота. - Мы знаем только, что не можем их открыть. Но мы понятия не имеем, почему именно. И на что вообще теперь похож наш корабль снаружи.

- Во всяком случае, это наиболее вероятная гипотеза, - примирительно заметил капитан. - Термическая деформация при ударе.

- Насколько сильная? - не желал угомониться Вельо. - Может, наша обшивка деформирована настолько, что все наши аэродинамические расчеты...

- Если бы мы получили удар такой мощности, то и сами едва ли остались бы в живых, - ответил Локхарт. - А незначительные деформации на траекторию не особо повлияют.

- То есть это вы так думаете. Но в этом полете все идет не так, как мы думали, не правда ли?

- В любом случае, через два часа мы будем либо дома, либо мертвы, - отрезал Шрамм. - А теперь, доктор Вельо, могу я попросить вас заткнуться?

- Гюнтер, - произнес Якобсон с мягкой укоризной, - мы все нервничаем. И озвучить свои страхи в таких случаях полезнее, чем молчать и кусать губы. Хотя лучше всего поговорить вообще о чем-нибудь отвлеченном.

- А я по-прежнему не считаю, что нам вообще стоит предпринимать эту... самоубийственную попытку посадки, - подал голос Арман де Сегюр. Его профессия была почти столь же бесполезной, как и у Вельо - он был послом, представлявшим Европейский Союз. "Почти" потому, что его дипломатические навыки все же отчасти облегчали задачу доктора Якобсона. Но сейчас и ему не без труда давалось хладнокровие.

- Что вы предлагаете? - усмехнулся Локхарт. - Болтаться на орбите и дальше? Сколько времени?

- Рано или поздно нас заметят и окажут помощь, - уверенно произнес де Сегюр.

- Когда? Мы сделали двадцать два витка. Даже если предположить, что техника сканирования ближнего космоса за два столетия не улучшилась, нас должны были засечь еще на подлете. Минимум четверо суток назад. И даже если они уже забыли нас ждать - во что трудно поверить, учитывая, с какой помпой мы отчалили - то все равно обязаны были заинтересоваться, что это за корабль, не значащийся в современных полетных планах и не отвечающий на радиозапросы.

- Вероятно, им требуется больше времени для организации помощи, - возразил дипломат. - Все таки звездолет - это не электромобиль на обочине. Нельзя просто подойти, постучать в стекло и спросить, что случилось.

- Именно потому, что это не электромобиль, помощь в таких случаях организуют максимально быстро, - ответил капитан. - За четверо суток на терпящем бедствие корабле может никого не остаться в живых. Да что там суток - часов. Запустить корабль, даже если у них не было ничего наготове в космосе, и синхронизировать с нами орбиту, если не жалеть топлива - а в таких случаях его не жалеют - можно было буквально за час-полтора.

- Может, они уже подлетали, убедились, что не могут состыковаться, и теперь думают, как прорезать ход в корпусе так, чтобы не убить нас при этом. Нужно, очевидно, сначала доставить на орбиту некий тамбур, прилепить его к нам, герметизировать щель...

- Никто к нам ничего не прилепляет. Мы бы услышали.

- Все равно. Надо ждать. Нам помогут.

- Если там внизу еще есть, кому помогать.

Никто из них давно не говорил об этом вслух. Эта тема была негласным табу. И все же не думать об этом они не могли.

В рубке повисло молчание. Никто не произнес сакраментального "этого не может быть". Они слишком хорошо знали, что может. Кому, как не им, было это знать.

Международный космический корабль "Добрая воля" - первый звездолет планеты Земля - в период подготовки экспедиции так часто называли величайшим творением человеческого разума, что это стало расхожим штампом. Но, как и всякий штамп, этот был верен лишь отчасти. Ибо звездолет был также и творением разума нечеловеческого. Причем не только искусственного интеллекта компьютеров, без помощи которых он бы тоже никогда не был построен.

Сигнал из звездного скопления Гиады был впервые получен в 2053 году зондом, исследовавшим Юпитер - причем произошло это в результате ошибки в ориентации зонда, когда его главная антенна, которая должна была все время смотреть на Землю, оказалась развернута в сторону Гиад. В Хьюстонском центре управления два дня сходили с ума, пытаясь вернуть контроль над зондом, едва успевшим приступить к работе; на кону стояла многолетняя программа стоимостью в миллиарды долларов. Когда двое суток спустя компьютер зонда все же сумел перезапуститься и вернуться к номинальным параметрам, выяснилось, что за это время зонд получил информацию, с лихвой оправдавшую все расходы. Информацию, на которую его создатели не рассчитывали даже в самых смелых мечтах.

Правда, тогда удалось поймать лишь фрагмент передачи, слишком короткий для однозначной расшифровки - но в его искусственном происхождении сомнений практически не было. Несмотря на то, что радиант сигнала был определен с большой точностью, поймать его снова на антенну того же зонда не получилось - радиолуч был узконаправленным, и Юпитер уже вышел из него. Понадобилось еще полгода, прежде чем сигнал был пойман снова (на этот раз станцией в окрестностях Сатурна), и лишь три года спустя сеть специально развернутых в космосе антенн смогла принять циклически повторяющуюся передачу целиком.

Ее расшифровка, однако, оказалась гораздо более сложной задачей, чем надеялись изначально. Даже с использованием всех наиболее мощных суперкомпьютеров Земли дело не двигалось с мертвой точки. Вслед за первоначальным бурным энтузиазмом, охватившим даже людей, далеких от науки, последовало столь же массовое разочарование и волна пессимистических публикаций, доказывавших, что сигнал вообще невозможно расшифровать за реальное время, что он, по всей видимости, адресован другой цивилизации, знающей код, а Солнечная система просто случайно оказалась у него на пути, или же что это вообще никакая не передача, а сложная структура сигнала может быть порождена, скажем, системой из нескольких пульсаров с некратными периодами. В эти версии, однако, плохо вписывался тот факт, что радиолуч явно направлялся в сторону планет-гигантов, хотя и не следовал за ними с абсолютной точностью - вероятнее всего, невозможной при наблюдении с расстояния в полтораста световых лет, если источник действительно находился в Гиадах.

Однако два года спустя молодой математик Тайдзи Хасэгава совместно с суперкомпьютером "Ямато III" все же решили проблему (это, кстати, стало первым прецедентом, когда в научной публикации компьютер был указан как соавтор, а не как инструмент). Оказалось, что ученые Земли исходили из неверной парадигмы: они предполагали, что послание, адресованное доселе неведомой цивилизации, должно быть составлено таким образом, чтобы максимально облегчить расшифровку потенциальному получателю. Если же это не так, значит, земляне случайно подслушали чужой разговор (длящийся, очевидно, столетиями - впрочем, кто сказал, что во Вселенной нет цивилизаций, которые могут себе это позволить?), и он закодирован от посторонних так, что вскрыть его можно лишь полным перебором за миллион лет. Обе гипотезы оказались неверны. Способ кодировки представлял собой тест: понять Послание сможет лишь тот, кто достоин. Кто обладает достаточно развитым разумом и математическим аппаратом - заметно превосходящим тот уровень, который необходим, чтобы просто принять радиосигнал.

И усилия, потраченные на расшифровку, вполне оправдали себя. Послание содержало в себе не только базовые сведения о цивилизации кэйлиан, подобные тем, что некогда (и доселе безуспешно) отправляли в космос сами земляне. (Само имя "кэйлиане", кстати, было условностью: Послание, представлявшее собой цифровой код, содержало их алфавит, но по нему нельзя было определить, какие звуки соответствуют буквам. По косвенным признакам, касавшимся как взаимного расположения букв, так и довольно кратких сведений по кэйлианской анатомии, можно было предположить, что согласных в их языке нет вообще, а есть лишь гласные разной высоты вплоть до ультразвука. Человеческая речь была, по всей видимости, невоспроизводимой для кэйлиан и наоборот. Поэтому для записи инопланетных слов приняли такую систему: 24 буквам чужого алфавита сопоставили по порядку латинские буквы, за исключением J и W; при этом, если при написании образовывалось более двух согласных подряд, после второго вставляли E. Для названия планеты и ее обитателей последний трюк применять не пришлось, поскольку получилось вполне удобочитаемое KALY. Правда, по иронии судьбы это слово почти совпало с именем Кали, индуистской богини с весьма неоднозначной репутацией, и - возможно, во избежание ненужных коннотаций - общепринятым стал английский, а не латинский вариант произношения.)

Звезда кэйлиан была похожа на Солнце, только холоднее (спектральный класс G5) - а вот планетарная система была совершенно иной. Два газовых гиганта обращались по более-менее круглым ближним орбитам и три планеты земного типа - по сильно вытянутым дальним; соответственно, ни одна из них не была пригодна для жизни. Первый из газовых гигантов представлял собой типичный "горячий Юпитер"; в окрестностях второго, по земным меркам, было, наоборот, слишком холодно - тем не менее, именно на его спутнике размером меньше Земли, но больше Марса и зародилась жизнь. Парниковый эффект, обусловленный большим количеством углекислого газа в атмосфере, и горячие недра, подогреваемые приливными силами гиганта, обеспечивали Кэйли необходимым для этого теплом.

Очевидно, именно поэтому кэйлиане, отправляя свое послание в Солнечную систему, надеялись, что оно найдет адресата в окрестностях Юпитера или Сатурна, несмотря на удаленность таковых от светила; мелкие планеты земной группы им, вероятно, вовсе не удалось обнаружить с такого расстояния. Вопрос, почему кэйлиане решили искать братьев по разуму сравнительно далеко, имея под боком четыре сотни звезд Гиад, так и остался без ответа; скорее всего, одно попросту не мешало другому, и они отправляли подобные передачи ко всякой звезде, похожей на их собственную и имевшей подходящие по их мнению планеты. (Косвенно эту версию подтверждало то обстоятельство, что с 2058 года сигнал больше не принимался - видимо, кэйлиане переключились на другую звезду.) Во всяком случае, причиной явно не могли быть сигналы, отправленные в ХХ веке с Земли, ибо ответ на таковые мог прийти не раньше, чем через триста лет.

Но самое главное - Послание содержало рецепт межзвездных путешествий.

Строго говоря, нигде в тексте не утверждалось, что сами кэйлиане используют его для этой цели (и даже вообще хоть как-то летают в космос), как не было в Послании и явного приглашения построить корабль и посетить Кэйли. Но именно такая интерпретация выглядела самой очевидной, а по мнению многих - единственно возможной. Иначе зачем из всех достижений кэйлианской физики излагать в Послании именно это?

В основе рецепта лежали два эффекта, давно известных земной физике - туннелирование элементарных частиц через потенциальный барьер и эффект Казимира, он же - "давление вакуума", обусловленный квантовыми флуктуациями виртуальных частиц, постоянно рождающихся и исчезающих в вакууме. Если некоторым образом воспрепятствовать рождению виртуальных частиц с определенными длинами волн по одну сторону от преграды, то с обратной стороны преграды, где частицы рождаются беспрепятственно, возникнет давление и, соответственно, тяга. Однако оба эффекта становятся сколь-нибудь заметными только на микро- и наноуровне.

Кэйлианским ученым, однако, удалось вытащить их на макроуровень. Они показали, что в сверхпроводящем канале определенной геометрии (представляющей собой трехмерную развертку сложного четырехмерного фрактала - просчитать ее, кстати, также невозможно было без суперкомпьютеров), движущемся с достаточно высокой скоростью (не менее 0.05 с), возникает макротуннелирование виртуальных частиц от входа к выходу канала. Причем, благодаря фрактальной природе канала (очень упрощенно представляющего собой коническую спираль, состоящую из конических спиралей, состоящих из... - и так до бесконечно малых величин), охватить удается все (в математической модели) или почти все (в ее практической реализации) длины волн и, таким образом, не просто создается перепад давлений между входом и выходом канала, но и вакуум перед входом становится абсолютно пустым - лишенным даже виртуальных частиц. В результате чего возникает новый эффект - область пустого пространства перед входом канала - или носом корабля, через который канал проходит насквозь - просто сжимается. И корабль, летящий через такое пространство, с точки зрения внешнего наблюдателя может превысить скорость света.

Это не было "гиперпространством", вожделенным фантастами и так и не открытым физиками; корабль оставался в обычном континууме, лишь до некоторой степени деформируя его перед собой. С точки зрения наблюдателя на борту он по-прежнему двигался с досветовой скоростью - но длина его пути сокращалась. Не в разы, всего лишь на проценты, и тем не менее, расстояние в 150 световых лет такой звездолет мог покрыть всего лишь за столетие с небольшим по земному и кэйлианскому времени.

Эксперименты подтвердили правильность изложенной в Послании теории и практическую возможность постройки корабля (пришлось, впрочем, решить несколько весьма непростых инженерных проблем, относительно которых Послание не давало никаких советов - был ли это еще один тест, или кэйлиане сами не знали решения и именно поэтому слали к звездам радиосигналы, а не звездолеты?) После этого идея отправки экспедиции на Кэйли вызвала энтузиазм практически по всей планете - несмотря ни на крайнюю дороговизну проекта (собственно, международный состав миссии определялся не только политическими соображениями, но и тем фактом, что ни одна страна, даже Китай, не потянула бы постройку звездолета в одиночку), ни на то, что результатов миссии пришлось бы ждать более двух веков (впрочем, успехи медицинских нанотехнологий и нейрокибернетики позволяли надеяться если не победить смерть окончательно, то, по крайней мере, очень существенно увеличить продолжительность жизни землян уже в близкой перспективе). Хотя нашлись у проекта и противники, и это были не только разного рода сектанты и религиозные ортодоксы, считавшие инопланетян бесами (уже хотя бы потому, что кэйлиане, ведшие, судя по всему, полуводный образ жизни, явно не были созданы по тому же образу и подобию, что и люди), но и те, кому во всей этой истории мерещилась некая грандиозная ловушка. "С чего эти типы рассылают по космосу бесплатные рецепты, как построить корабль и прилететь к ним? Если им просто охота пообщаться, почему не прилетят сами? Бесплатный сыр бывает знаете где?" Внятно конкретизировать, в чем именно тут может заключаться опасность, они, впрочем, не могли. Допустим, зловредные кэйлиане хотят заманить к себе земных астронавтов, чтобы... что? Выбить из них военные тайны и устроить вторжение? Во-первых, наивно ожидать, что группа первого контакта будет состоять из носителей стратегических секретов, во-вторых, любые секреты все равно устареют за двести с лишним лет, в-третьих, даже строительство одного туннельного корабля - дорогое удовольствие, во сколько же обойдется флот столь гигантский, что способен завоевать целую планету, в-четвертых, зачем кэйлианам это вообще могло бы понадобиться? Их звезда, спокойная, как и Солнце, в ближайший миллиард лет не грозила им никакими неприятностями, с их планетой тоже вряд ли могло что-то случиться, добывать какие-либо ресурсы за сто пятьдесят световых лет от родного мира бессмысленно, тем более имея под боком сотни других планет Гиад - так ради чего затевать столь безумную авантюру, результаты которой непредсказуемы, а возможная выгода даже в случае победы крайне сомнительна? Земля не была бы комфортным местом для завоевателей - отличающийся состав атмосферы, слишком большая гравитация, слишком жарко, биохимическая несовместимость с местной флорой и фауной и, как следствие, невозможность пользоваться местной пищей...

Этого они пока не знают, отвечали параноики. И вторжение может быть вовсе не таким, как в бульварной фантастике прошлого века. Никаких армад звездных дредноутов. Вернется наш же собственный корабль с нашим экипажем - только астронавты будут тайно заражены вирусами. Или подменены клонами. Или им просто промоют мозги. И они запустят некий лавинообразный процесс, который погубит человечество и подготовит Землю к прибытию захватчиков. Или даже не к прибытию. Может, они сами и не собираются никуда вторгаться, а просто хотят зачистить весь окружающий космос от возможных соперников, которые когда-либо могли бы вторгнуться к ним. Или им так велит их религия. Откуда мы знаем, какой логикой руководствуются инопланетяне?

Это тоже бульварная фантастика, отвечали сторонники контакта. Очевидно же, что вернувшаяся с чужой планеты экспедиция пройдет полное медицинское обследование и карантин. Уже сейчас нанозонды способны изучить чуть ли не каждую клетку в человеческом теле, а через двести лет и подавно. Никакие сюрпризы невозможны.

Никогда не говори "никогда", угрюмо возражали им. Когда речь идет о безопасности всего человечества, мы не можем пренебрегать даже самой ничтожной вероятностью. Если даже и строить этот корабль - хотя лучше бы потратить деньги на что-нибудь более полезное - то лететь на нем следует не на Кэйли, а куда-нибудь в противоположном направлении.

Разговорами дело не ограничилось. Были акции протеста и уличные беспорядки. Были даже попытки терактов. Тем не менее, ведущие страны мира поддержали идею контакта. После всех войн и политических потрясений первой половины XXI столетия человечество остро нуждалось в позитивной объединяющей идее... Звездолет "Добрая воля" был построен. Тысячи ученых по всему миру мечтали занять место на его борту, но корабль был рассчитан лишь на 32 человека. 5 членов собственно летного экипажа - пилоты и инженеры, трое дипломатов - от Европы, Америки и Азии, остальные - ученые в различных областях, причем многие из них совмещали смежные специальности. Среди отобранных счастливчиков оказались Тайдзи Хасэгава, генеральный конструктор корабля Леонард Блюменберг, создательница первого искусственного многоклеточного организма Инга Гай и добрая дюжина нобелевских лауреатов и номинантов.

К началу 2069 все уже было, в принципе, готово, но старт символично назначили на 21 июля - столетнюю годовщину первой высадки человека на Луну. Церемонию отлета корабля с околоземной орбиты - где он и был построен, ни по своим размерам, ни по конструкции не годясь для взлетов и посадок в атмосфере - смотрели почти восемь миллиардов человек.

В течение трех (по бортовому времени) лет полета все шло благополучно - не только в плане работы бортовых систем, но и в плане психологического состояния столь разношерстного экипажа, запертого в очень небольшом по сути объеме (несмотря на все старания конструкторов обеспечить астронавтам максимум комфорта и хоть какие-то возможности для уединения), да еще и - за исключением везунчиков-теоретиков, способных заниматься любимым делом и во время полета через кубические парсеки пустоты - оторванного от привычной работы. Не то чтобы проблем не возникало вообще, но критического уровня они не достигали, да и расторопный доктор Якобсон был начеку. Наконец звездолет, уже не разгоняющийся, а тормозящий (заставить туннельный двигатель работать в режиме торможения было, кстати, одной из самых сложных задач при конструировании "Доброй воли"), приблизился к цели настолько, чтобы принимать передачи с Кэйли. Не направленные передачи - инопланетяне не могли знать о прибытии гостей, экипаж планировал сообщить о себе с более близкого расстояния - а обычный радиоэфир.

Но планета молчала. Во всем диапазоне радиочастот. То есть, разумеется, на "Доброй воле" принимали ее естественные излучения, порождаемые солнечным ветром в ионосфере и тектоническими процессами - но ничего похожего на осмысленные сигналы.

Поначалу это не вызвало особенно серьезного беспокойства - или, точнее, таковое не высказывали вслух. Общепринятой стала версия, что кэйлиане просто больше не используют радиосвязь в своих повседневных нуждах - во всяком случае, такую, сигналы которой попусту уходят в космос. Возможно, они отдают предпочтение оптическому диапазону в сочетании с кабельными сетями. Или вообще открыли какой-то новый физический принцип. Тем не менее, сигналы с "Доброй воли" - на той же частоте и том же языке, что и исходная кэйлианская передача - были посланы на планету. И остались без ответа.

Чем ближе подходил звездолет к своей цели, тем очевиднее становилось, что с планетой что-то не так. Отсутствие постоянных источников света на ночной стороне - только всполохи гроз и полярных сияний. Тепловая карта на удивление ровная для цивилизованной планеты - особенно холодной, где крупные поселения должны выделяться достаточно контрастно на общем фоне, но немногочисленные выделявшиеся точки, напротив, были слишком горячи для городов - по всей видимости, это были вулканы...

Наблюдения в оптическом диапазоне практически ничего не давали из-за густой облачности, постоянно покрывающей бо́льшую часть Кэйли. И тем не менее, когда "Добрая воля" приблизилась достаточно, кое-что ее команда все же увидела. Не на самой планете. В окружающем ее пространстве.

Спутники. Их было очень много - настолько, что они образовывали вокруг планеты некое подобие кольца, уменьшенной копии того, что окружало газовый гигант. Поначалу, собственно, это кольцо и сочли таким же естественным, образованным космической пылью и мелкими метеоритами. Но нет. Спектральный анализ показывал, что это не могут быть метеориты, даже металлические. Сочетание элементов было совершенно не характерным для естественных тел.

Но какая цивилизация станет запускать на свою орбиту сотни тысяч аппаратов, большинство которых по размеру меньше теннисного мяча? Разве это не приведет к столкновениям? И почему они не проявляют совершенно никакой активности?

Ответ напрашивался. И дальнейшее сближение с планетой его подтвердило.

Это были обломки. Большая часть - раздробленные чуть ли не в пыль, возможно, что и в результате многочисленных столкновений друг с другом (как показывает моделирование, при изначальном движении по разным орбитам обломки в конце концов выстраиваются в одной плоскости). Некоторые - достаточно крупные, включая и, по всей видимости, целые аппараты, внешне не пострадавшие. Но все - мертвые. Околокэйлианское космическое пространство представляло собой огромное кладбище.

И если раньше в разговорах о причинах молчания планеты оптимистические версии все чаще сменялись мрачными гипотезами о природной катастрофе, то теперь истина стала ясна окончательно.

Война. Планетарная война на уничтожение. Причем, по всей видимости, не с внешним врагом, вторгшимся из космоса - в этом случае на планете обнаружились бы поселения либо прежних, либо новых хозяев - а между самими кэйлианами. О причинах можно было лишь догадываться - Послание не содержало сведений о количестве кэйлианских государств и их социальном устройстве, не говоря уже о том, что с момента его отправки на Кэйли прошло без малого три столетия. Большинство экспертов сочло как-то само собой разумеющимся, что цивилизация, достигшая технологии межзвездных полетов, научилась урегулировать внутренние конфликты. Может быть - как полагали параноики - она и могла представлять опасность для других, но не для себя самой.

Как выяснилось, большинство в очередной раз оказалось неправо. И теперь ученым "Доброй воли", прибывшим для установления дружбы и сотрудничества с другой цивилизацией, оставалось лишь анатомировать ее останки и попытаться реконструировать картину ее гибели.

Если там еще было что анатомировать. Уже ясно было, что война едва ли могла быть ядерной - экология планеты, судя по всему, не пострадала. Значит, или биологическое оружие, или - наиболее страшное и наиболее вероятное - нановойна. Орды крошечных самовоспроизводящихся нанороботов, разбирающих противника на атомы. По сути, та же смертоносная эпидемия, только не биологическая и уничтожающая не только живых существ. Особенно если в программе нанороботов возникли сбои, и они пошли вразнос. В этом случае они могли превратить в пыль - и в собственные тела - все, что когда-то создал разум в этом мире. Тогда от кэйлианской культуры не осталось совсем ничего, а высадка на планету - если питаемые энергией солнца и недр нанороботы до сих пор активны - представляет собой крайнюю опасность.

Тем не менее, проверить и эту гипотезу было необходимо - разумеется, со всей возможной осторожностью. Сначала запустить беспилотные зонды...

Но сделать это они не успели. И осторожность не помогла. Они считали, что опасность грозит им только внизу. И в любом случае они все еще имели слишком большую скорость и не могли просто отвернуть, не пройдя вблизи планеты. Но, когда они еще приблизились к Кэйли, один из спутников, который они считали давно мертвым, ожил и нанес удар.

"Добрая воля" была исключительно надежным кораблем. Она могла выдержать даже достаточно близкий взрыв водородной бомбы, учитывая, что ударной волны в вакууме нет, тепло хорошо рассеивается с расстоянием, а от радиации и электромагнитного импульса внутренние помещения звездолета были экранированы весьма основательно. Но боевой спутник давно мертвой цивилизации и не стремился уничтожить врага (всякий, не подтвердивший, что он свой - враг!) физически. Просто превратить в еще один бесполезный кусок металла, полимеров и композитов. Выжечь внешние сенсоры и внутреннюю электронную начинку.

Вероятнее всего, именно так и шла эта война - ордами нанороботов на планете командовали находившиеся вне пределов их досягаемости автономные, способные к саморемонту и самосовершенствованию беспилотные спутники. Но спутники тоже были уязвимы - для других спутников. Поначалу в борьбе друг с другом они использовали все средства вплоть до банального тарана, но быстро идущая в таких условиях киберэволюция пошла по пути совершенствования средств радиоэлектронной борьбы. Зачем тратить энергию на уничтожение вражеского спутника, если достаточно лишить его способности принимать и передавать информацию? Способность затаиваться, "притворяясь мертвым", тоже, очевидно, стала одной из стратегий выживания. В результате война в космосе могла затянуться на многие годы после того, как оставшиеся без пастухов - или с подмененными пастухами - нанороботы уничтожили всю разумную жизнь на планете. И вот теперь посланцев Земли угораздило встретиться с победителем в этом войне. С последним. Самым совершенным. Незнающим о том, что его сохраненная в боях со всеми прочими кибернетическая жизнь и миссия, ради которой он вел эту борьбу, уже давным-давно не имеют смысла.

Мощные лазеры навсегда ослепили все внешние датчики звездолета в доли секунды, но электромагнитный импульс не имел шансов проникнуть сквозь экранирующую обшивку, если бы... если бы не эффект макротуннелирования. На тот момент, когда кэйлиане отправляли свое Послание, они умели вызывать его лишь в очень специфических условиях туннельного двигателя. Но, очевидно, в последующие годы их наука не стояла на месте.

Возможно, она продолжала развиваться даже после того, как они сами исчезли.

Так или иначе, поле проникло сквозь стены корабля, превратив внутренность "Доброй воли" в подобие гигантской микроволновки. Практически вся электроника, которой был напичкан звездолет, была выжжена в тот же миг.

Включая нейроимпланты и нанороботов в мозгах и телах экипажа.

Само по себе это не было смертельно - сгоревшие элементы убили лишь сотни тысяч из сотни миллиардов нервных клеток. Бо́льшая часть команды погибла не от этих точечных ожогов, а от того, что сами их мозги - лучшие мозги Земли - сварились, как курица в печке. Некоторые умерли сразу, другие, ослепшие и в значительной мере утратившие рассудок, в течение следующих дней; степень поражения зависела от того, кто в каком помещении корабля оказался в момент удара. Двое - Хасэгава и Инга Гай - могли выжить физически, но их разум был разрушен необратимо, и даже если бы по возвращении на Землю удалось регенерировать нервную ткань, их личности фактически больше не существовали. Посоветовавшись с единственным оставшимся в живых врачом, Локхарт, ставший единственным командиром на борту, принял решение об эвтаназии.

Но это было уже потом, а тогда, сразу после удара, Локхарт и Шрамм, терзаемые страшной головной болью, корчащиеся в приступах рвоты, в буквальном смысле потерявшие ориентацию, под крики и стоны товарищей каким-то чудом сумели добраться до рубки - единственного теперь места, откуда еще можно было управлять кораблем - и практически на одной лишь интуиции, без электроники, без данных внешних сенсоров (кроме гравитационных датчиков) сумели выполнить маневр ухода. Выключив тормозной двигатель, изувеченный корабль промчался над Кэйли без выхода на орбиту, затем описал гиперболическую петлю в поле тяготения газового гиганта и ушел обратно в глубокий космос.

Управлять с помощью кнопок и рычагов вместо привычных мысленных команд - хотя пилоты и делали это на тренировках - было все равно что ходить, переставляя руками ставшие непослушными и утратившие чувствительность ноги. Но главной проблемой было, конечно, не это. Одно дело - выполнить вручную маневр в гравитационном поле близкой планеты и совсем другое - проложить обратный курс к Земле, отстоящей на 150 световых лет. Сделать это без компьютеров было бы невозможно в принципе. К счастью, помимо уничтоженной электроники, на борту оставалась не пострадавшая фотоника - системы, в которых информация передается в виде оптических сигналов по непроводящим световодам. Но таких систем было меньшинство, в основном - как раз резерв на случай аварии, и, как это часто бывает с аварийными системами, превосходя обычные в надежности, они уступали в производительности. Впрочем, фотонный компьютер все же позволял рассчитать обратный полет, но - в стандартных условиях. Никто, даже генеральный конструктор Блюменберг (он умер через два дня после удара), не планировал, что возвращаться придется вслепую, не имея возможности корректировать курс по звездам и, уже в Солнечной системе, радиосигналам с Земли, а полагаясь исключительно на цифры расчетов. Хватит ли точности? Теоретически должно было хватить, но на практике этого никто не знал. В конце концов, это был лишь второй полет туннельного звездолета в истории (не считая испытаний в пределах Солнечной системы), и первый - тот, что привел их в систему Кэйли - проходил в штатных условиях с постоянным наблюдением звездных ориентиров...

И все-таки они долетели.

Ну, почти.

Они достигли окрестностей Земли. Теперь оставалось попасть вниз живыми. Притом, что "Добрая воля" в принципе не предназначалась для полетов в атмосфере, не говоря уже о посадках на планеты, а предназначенный для этой цели шаттл оказался заперт в ангаре, поскольку их внешние люки больше не открывались. Поначалу Шрамм предложил попытаться протаранить люк, просто включив двигатели шаттла; это было в самые страшные ранние дни обратного полета, когда память о катастрофе и погибших товарищах была еще слишком яркой, когда пятеро последних выживших только-только приходили в себя после полученных травм и заново - подобно калеке прошлого, учившемуся ходить на протезах - привыкали жить без нейроимплантов. И все же уже тогда они планировали все детали своего возвращения - может быть, чтобы подбодрить себя, а может, чтобы убедиться, что продолжать борьбу за жизнь вообще имеет смысл. Идея Шрамма, однако, выглядела сомнительной. Во-первых, никто (по крайней мере, из выживших) не знал, что будет, если включить мощный маршевый двигатель шаттла, предназначенный для взлета с планеты, прямо в ангаре. Предельно компактный ангар и сам челнок на это рассчитаны не были, в норме (при открытом люке, разумеется) шаттл выбрасывала наружу электромагнитная катапульта (ныне неработоспособная), и она же, сменив полярность, затягивала обратно при возвращении. Во-вторых, что еще важнее, никто не знал, какие повреждения может получить при таране наружная теплозащита шаттла, столь необходимая при спуске в атмосферу. Когда при входе в плотные слои на скорости в двадцать Махов корпус раскалится до звездных температур, даже крохотная брешь в защите может стать роковой.

И тогда Шрамм предложил идею, на первый взгляд, еще более безумную, чем таран.

Направить "Добрую волю" в атмосферу по траектории, вызывающей максимальный нагрев при перегрузке, которую еще может выдержать экипаж. Перед входом в атмосферу занять места в шаттле. И просто ждать, пока звездолет разрушится и освободит заключенный внутри него челнок. Последний, возможно, и будет при этом поврежден, но это произойдет уже на значительно меньшей высоте и скорости, чем если бы он спускался с орбиты самостоятельно - а значит, он должен выдержать.

Троих оставшихся членов команды, которые не были пилотами, эта идея привела в ужас. Тем не менее, расчеты показывали, что это может сработать... точнее, что это должно сработать. В какой именно момент атмосфера разрушит раскаленный корабль, сказать заранее было нельзя. Но с вероятностью 89% это должно было произойти на высоте не менее 8 км. С вероятностью 99.8% - до достижения минимальной высоты (порядка километра), с которой шаттл еще успевал перейти из пикирования среди обломков в управляемое пологое планирование.

Оставались, конечно, еще 0.2%. Плюс точность моделирования. Плюс не поддающаяся прогнозу вероятность, что обломки звездолета все же нанесут критические повреждения шаттлу.

Тем не менее, волею командира план был принят. Лучшего у них все равно не было. Хотя они до последнего надеялись, что воплощать его в жизнь не придется. Что, если им только удастся добраться до Солнечной системы и Земли, их заметят и спасут.

Но увы.

- К тому же, - добавил Локхарт после паузы, повисшей после его слов, - чем дольше мы тут крутимся вслепую, тем выше шанс столкнуться с каким-нибудь космическим мусором. Даже если на Земле все в порядке, на этих орбитах его может мотаться достаточно - в основном, конечно, мелкий и неопасный для нас, но не только. А уж если его... давно не убирали...

- Или что-то может счесть таким мусором нас, - сумрачно заметил Вельо.

- Тоже не исключено, - согласился капитан. - А поскольку послать сигнал "свой-чужой" мы не можем...

- В атмосфере нас могут атаковать еще вернее, - возразил де Сегюр. - Неизвестно чей корабль, пикирующий кому-то прямо на голову...

- Если наши расчеты верны, обломки упадут в Атлантический океан, - устало произнес Локхарт. Этот спор возникал уже не в первый раз.

- Если верны. И откуда мы знаем, что там теперь в Атлантическом океане. Может быть, плавучие города. У кэйлиан ведь были плавучие города...

- То кэйлиане, - возразил Вельо; он, похоже, пребывал в таком состоянии, когда все равно, с кем спорить, лишь бы спорить. - Они же амфибии... были.

Корабль дрогнул, и на тридцать секунд вернулась тяжесть. Это компьютер, запрограммированный Шраммом, дал тормозной импульс для схода с орбиты. Затем опять вернулась невесомость; даже если бы обзорный экран в рубке работал и показывал Землю, визуально астронавтам казалось бы, что ничего не изменилось. Но на самом деле звездолет больше не скользил по бесконечному эллипсу, а падал на планету с пятисоткилометровой высоты. Падал по пока еще пологой траектории, тем не менее, финал отныне был неотвратим: "Добрая воля" была обречена, и существовать ей осталось не более полутора часов.

В отношении остатков ее экипажа никакой уверенности не было.

- Идем в шаттл, - Локхарт поднялся из кресла.

Щелкая гекконитовыми подошвами, позволяющими ходить в невесомости за счет силы Ван-дер-Ваальса, они покинули рубку и двинулись по коридору. Якобсон шел последним, оглядываясь по сторонам. Однако на пороге ангара Локхарт задержался, пропуская остальных вперед.

- Покидаете корабль последним? - понимающе произнес психолог.

- Как положено, - кивнул Локхарт. - Хотя на самом деле ничего возвышенного в этой традиции нет. По морскому праву владельцем брошенного судна становился первый, кто поднимется на его борт. Вот капитан и должен был проследить, чтобы никакой ушлый матрос или пассажир, дождавшись, пока все офицеры покинут корабль, не провозгласил себя его владельцем. Конечно, если корабль все равно тонул, особого значения это не имело, но если он все-таки оставался на плаву, компания-владелец судна не желала получить подобный сюрприз. Не наш случай, да. И случайно забыть кого-то из пяти человек мы тоже не можем. Но все равно, устав велит мне за этим проследить. Хотя, формально говоря, мы все еще остаемся внутри корабля. Но из шаттла мы уже не сможем им управлять.

Само собой, до катастрофы это было возможным.

- А вы, доктор? - продолжал полковник. - Я заметил, как вы смотрите по сторонам. Проверяете, везде ли мы погасили свет?

Это была, разумеется, шутка - никакого смысла отключать все еще работающие системы звездолета не было.

- Мне жаль "Добрую волю", - просто ответил Якобсон. - Все-таки почти семь лет она была нашим домом... хотя кое-кому и казалась тюрьмой, особенно на обратном пути. Но она была хорошим кораблем, и не ее вина, что... В какой-то мере я даже чувствую себя предателем. Она, получившая тяжелые раны, все же спасла нас - хотя бы нас пятерых - а мы обрекаем ее на смерть. Скажете - глупо испытывать такие чувства к неодушевленному предмету?

- Глупо или нет - вам виднее, вы у нас психолог. Лично я летаю с пятнадцати лет... в космосе - с двадцати шести... и у меня никогда не возникало желание одушевлять машины. Или дома́, если уж на то пошло. Мне всегда было легко уходить, даже когда я знал, что это - навсегда. А иначе я бы, очевидно, так и остался на Земле.

- Вы холостяк, - кивнул Якобсон. - А я ради участия в этой экспедиции бросил жену и дочку. Само собой, ведь сделать ребенка может каждый, а вот установить контакт с другой цивилизацией...

- Может быть, они еще живы, - заметил Локхарт.

- Даже если так - что они помнят обо мне через двести с лишним лет? - развел руками доктор. - Самое смешное, что все мои профессиональные знания не позволяют ответить на этот вопрос. В наше время по столько не жили.

- Ладно, доктор. Не знаю как насчет двухсот лет, но если мы хотим пережить ближайшие два часа, нам пора занять места в шаттле.

- Да, конечно. Простите, полковник, я, кажется, и в самом деле попытался переложить на вас свои профессиональные обязанности. Знаете анекдот: психиатр спрашивает у пациента, какая у того профессия. Тот отвечает - "Я психиатр". "А почему вы не поможете себе сами, коллега?" "Я слишком дорого беру!"

Беседуя таким образом, они вошли в ангар, и люк за ними закрылся.

Салон челнока был, разумеется, рассчитан на 32 места, включая пилотское; при этом полному составу экипажа, облаченному в скафандры, здесь было бы тесновато, но подобное неудобство при проектировании сочли вполне приемлемым для полета, длящегося, максимум, несколько десятков минут. Пятеро, однако, могли разместиться здесь более чем просторно. Но Шрамм - теперь, на шаттле, командовал он - велел остальным четверым сесть рядом друг с другом в середине салона.

- Для оптимальной центровки, - понимающе кивнул де Сегюр.

- Да, - ответил пилот, - а еще на случай, если мы начнем кувыркаться. Тогда, чем дальше от центра вращения, тем хуже.

"Если мы начнем кувыркаться вместе с "Доброй волей", нам это не поможет", - подумал Локхарт, но не стал говорить этого вслух. Действительно, такая опасность была серьезной - как поведет себя в атмосфере построенный без всякой мысли об аэродинамике звездолет, сказать определенно, при тех куцых средствах для компьютерного моделирования, которые у них остались, было невозможно. Особенно когда он начнет разрушаться. Изначально маневровые двигатели развернули корабль таким образом, чтобы перегрузка при входе в атмосферу, которая на пике должна была превысить 10g, действовала на сидящих в челноке людей в наиболее комфортном направлении "грудь-спина". В этом положении тренированный человек - а все они поддерживали себя в форме на всем протяжении полета - способен переносить такую перегрузку без вреда для себя несколько минут. Но уже направление "спина-грудь" чревато отслоением сетчатки, "голова-ноги" оставляет мозг без кислорода, а "ноги-голова" - самое худшее для человека направление перегрузки - при 10 g означает не только мгновенную потерю сознания, но и, весьма вероятно, кровоизлияние в мозг. Конечно, противоперегрузочные скафандры будут стараться вовсю, сдавливая тело таким образом, чтобы поддерживать нормальное кровообращение и дыхание, но они обеспечат лишь частичное облегчение. Кресла шаттла, правда, могли поворачиваться так, чтобы поддерживать оптимальное направление перегрузки - но не на 360 градусов. Если бы каждое кресло поместили в этакий отдельный свободно вращающийся шар, это слишком увеличило и утяжелило бы челнок. Его конструкторы предусматривали возможность резких нештатных маневров при посадке, но не кувыркание по всем осям. Тем более - внутри ангара вместе со звездолетом...

Двое оставшихся в живых пилотов, Локхарт и Шрамм, знали это с самого начала, но не говорили остальным. Выбора все равно не было. Более щадящий режим спуска с меньшими перегрузками не обеспечивал достаточной вероятности, что звездолет разрушится раньше, чем врежется в землю или воду.

Локхарт занял место в середине вместе с остальными, ибо помогать Шрамму при спуске он не мог. Пилотское кресло - панель управления крепилась к его подлокотникам, при необходимости поворачиваясь вместе с ним - было на шаттле только одно. Считалось, что тройного резервирования - основной компьютер, фотонный компьютер и пилот-человек - более чем достаточно, и второй пилот-человек не нужен. Основного компьютера у них больше не было. Фотонный без проблем посадил бы челнок в штатном режиме, но он не был рассчитан на ситуацию, когда из нулевой скорости внутри ангара шаттл внезапно окажется на сверхзвуковой, летящим в нестандартной конфигурации - хорошо если не хвостом вперед - среди обломков звездолета. Потом, когда полет стабилизируется - если Шрамму это удастся - можно будет отдать управление фотонному автопилоту. Но самый опасный и ответственный участок все же придется взять на себя человеку.

Человеку, который в последний раз пилотировал в атмосфере - в реальности, а не на симуляторе - семь лет назад. А без нейроимплантов - вообще никогда.

Но выбора все равно не было. Сам Локхарт был, разумеется, не в лучшем положении, и при этом у Шрамма налет в атмосфере был все-таки больше.

Да, с самого момента катастрофы едва ли не все их действия определялись этой мантрой: "выбора все равно не было". Впрочем, только ли с момента катастрофы? На самом деле выбора у них не было со времени старта. Они были обречены с самого начала этой злосчастной экспедиции, хотя и не знали об этом... Или даже еще раньше - с момента, когда подали заявки на участие? На каждое место на борту претендовали многие сотни желающих, но разве они победили в конкурсе случайно? Разве их победа не была предопределена достижениями каждого из них?

К черту эту философию о свободе воли, одернул себя Локхарт. Он понимал, отчего его тянет на такие мысли: он всегда был человеком практического действия, а вот теперь оказался в роли простого пассажира, вверившего свою жизнь в чужие руки. И все же в самой глубине души он был рад, что ответственность, лежавшая на нем на протяжении всего этого проклятого пути - особенно пути назад - сейчас лежит на ком-то другом. Хотя, скажи ему об этом Якобсон, он, вероятно, стал бы это отрицать.

Шаттл, в отличие от звездолета, не был слеп - у него имелось лобовое стекло, хотя на самом деле, конечно, это было не стекло, а сверхпрочный прозрачный полимер, способный выдержать звездные температуры и прямое попадание бронебойного снаряда (или фрагмента космического мусора, ничуть не менее разрушительного при своей скорости). Но пока что через это окно видна была лишь внутренность ангара. Единственным прибором, сообщавшим полезную информацию - до тех пор, пока челнок не освободится - были теперь часы.

Перегрузка пришла практически в рассчитанное время, навалившись не мгновенно, но быстро. Что ж, стало быть, высоту они вычислили лишь с небольшой погрешностью. Шрамм поспешно - настолько позволяли стремительно тяжелеющие пальцы - ввел эту погрешность в фотонный компьютер. Как все-таки неудобно делать это руками, а не мысленной командой - особенно в таких условиях... К тому моменту, как он закончил с этим, его тело уже весило тонну. Руки превратились в штанги, сердце с трудом проталкивало по сосудам пять литров жидкости, куда больше похожей на ртуть, чем на кровь, а на груди и животе словно уселась футбольная команда, которую приходилось приподнимать всякий раз, чтобы сделать вдох. И это было еще не самым худшим.

Их развернуло - довольно жестко, но в пределах, которые позволяли компенсировать кресла. Затем больше минуты сохранялось устойчивое положение, и оба пилота почти поверили, что буравящий атмосферу корабль все же вошел в аэродинамически равновесную фазу установившегося полета. А затем их начало болтать.

Каждый поворот корпуса на такой скорости воспринимался, как удар о бетонную стену - или, точнее, бетонной стеной. Скафандры и амортизаторы кресел делали, что могли - но при таких резких перепадах направления перегрузки они могли не так уж и много. Кресла отклонялись на максимально предусмотренные углы и бились об ограничители.

В какой-то момент гибнущий звездолет вновь поймал устойчивое положение, но теперь вектор тяжести, даже при полностью отклоненных креслах, был направлен от головы к ногам людей, лишь немного отклоняясь вправо и вперед. Перед глазами у Локхарта все залило чернотой, но сознание пока еще сохранялось. Голова беспомощно упала вперед и вбок, почти коснувшись лбом забрала шлема, щеки, казалось, оттянуло куда-то к плечам, а в нижней части тела - особенно в ногах - несмотря на все компенсационные усилия скафандра, росла тупая боль от давления крови. Полковник не сомневался, что Шрамм тоже уже ничего не видит. Впрочем, к тому моменту, когда корабль разрушится, перегрузка уже должна уменьшиться - но успеет ли Шрамм, особенно если сейчас он все же потеряет сознание, прийти в себя и стабилизировать челнок? Может, все же стоило послушать де Сегюра - еще несколько суток на орбите ничего бы не изменили. Вот именно - ничего... рано или поздно все равно пришлось бы делать то, что они делали сейчас. Даже не имея никакого понятия, что творится на Земле, Локхарт был уверен - помощи извне они бы не дождались. Так что не было смысла откладывать неизбежное - чем бы оно ни кончилось.

Может быть, все эти мучения - лишь для того, чтобы совершить мягкую посадку посреди радиоактивной пустыни. Или прямиком в "серую слизь" нанороботов. Но в любом случае...

Додумать Локхарт не успел. Сознание оставило его за несколько секунд до того, как от звездолета оторвало довольно-таки крупный фрагмент, вновь изменив его аэродинамику. Корабль перекувырнуло на 180 градусов, и кровь, отлившая к ногам, теперь тараном ударила в голову. Люди отправились из блэкаута прямиком в редаут¹, не приходя в сознание.

Шрамм пришел в себя от дикой головной боли. Когда-то он принадлежал к числу счастливчиков, у которых ни разу в жизни не болела голова, и впервые он познакомился с этим состоянием на тренировках как раз во время отрицательных перегрузок. Впрочем, те перегрузки были заметно слабее. Хотя сейчас тоже никак не могло быть минус 10 g, иначе он ни за что бы не очнулся... видимо, корабль все-таки затормозился уже достаточно и теряет скорость не так быстро...

Скорость. Торможение. Давление, разрывавшее его голову, не давало соображать, но в сознание все же пробилась мысль: звездолет должен был разрушиться, пока температура и перегрузка высоки... а значит, скорость - еще велика... если же это не произошло... а может, они уже падают в шаттле?! Какая высота?! Почему ничего не видно?

Затем он сообразил, что красная пелена, затмевающая ему обзор - это не только следствие прилива крови к глазам. Кровью был залит изнутри весь его шлем. Кровью из носа, из ушей... хорошо если не из глаз... Впрочем, лопнувшие сосуды сыграли и свою положительную роль, помогая стравить давление. Шрамм понял, что его руки безвольно висят, вытянутые над головой. С усилием, словно подтягиваясь, он поднес их к голове... с трудом, до и дело промахиваясь пальцами в перчатках - хотя столько раз проделывал это на тренировках - отыскал и повернул защелку и откинул шлем назад. Сквозь все еще заливавший глаза красный туман различил трапециевидный силуэт лобового стекла. За ним была сплошная чернота. Ночь? Нет, какая, к черту, ночь... они должны приземлиться на дневной стороне. Если света нет, значит... значит, они все еще в ангаре. Электричество отрубилось... возможно, и от самого звездолета уже осталось не так много. Но ангар все еще цел и по-прежнему удерживает челнок в плену. Какая высота? Черт побери, какая высота?

В самом челноке электричество работало. Ровно светились индикаторы приборной панели. Шрамм быстро отыскал взглядом дисплей, на котором отображалась рассчитанная высота - разумеется, рассчитанная лишь предположительно, исходя из времени падения и представления о том, какой должна быть их скорость и траектория... представления, которое при неуправляемом полете на разрушающемся корабле может дать черт знает какую погрешность. Но даже эти данные он так и не смог прочитать: цифры двоились и плавали перед глазами. Можно переключиться на аналоговый режим, эмулирующий циферблат со стрелками, но как это сделать, Шрамм не мог вспомнить. Само собой, в нормальных условиях он проделал бы это мгновенно, но при такой перегрузке и разрывающей череп боли голова совершенно отказывалась соображать. Тогда Шрамм посмотрел на табло секундомера, отсчитывавшего время пикирования - там цифры были крупнее. Понадобилось еще несколько секунд, чтобы понять: то, что он увидел - много это или мало? Проклятье, кажется, много... они уже должны были освободиться! До земли, то есть воды, в лучшем случае несколько километров - а то и сотни метров! Похоже, план не сработал, ангар оказался слишком прочным - надо вырываться своими силами. Как они расположены? Они тормозят головой вперед, но траектория падения не вертикальная, значит, нос направлен под довольно крутым углом... куда? Вверх или вниз? Вверх или вниз? А, к черту, нет времени думать! Он врубил зажигание маршевых двигателей, но вывел оба РУДа² вперед лишь на четверть. Нужно просто протаранить заклинивший люк, а не срываться с места с полной тягой, предназначенной для взлета с планеты - особенно если их нос смотрит все-таки вниз...

Послышался рев, корпус завибрировал, багровый свет озарил погруженный во мрак ангар - но шаттл не двинулся с места. Не задумываясь - некогда! - Шрамм передвинул РУДы вперед до упора. Лишь уже проделав это, он сообразил, что, очевидно, захваты, удерживавшие челнок во время всех его кувырканий, не освободили шаттл из-за нарушения электроснабжения ангара. Хватит ли мощи двигателей, чтобы вырваться из этих объятий, удержавших трехсоттонный челнок при разнонаправленных десятикратных перегрузках? В течение нескольких секунд, показавшихся Шрамму минутами, в стремительно раскаляющемся от хлещущего из дюз пламени ангаре продолжалось противоборство; затем, вероятно, температура ослабила не рассчитанную на такое конструкцию, и шаттл со скрежетом вырвался из захватов, обдирая теплозащитную обшивку. В следующую же долю секунды его нос с легкостью вышиб внешний люк, и в кабину хлынула синева. Но не синева неба, на которую рассчитывал Шрамм, а синева моря. Моря, ставшего стеной впереди и сверху. Шаттл все-таки оказался в положении носом вниз и назад, и теперь вся мощь двигателей, рассчитанных на преодоление планетарной гравитации, вдвое превосходящей земную, швырнула его навстречу совсем уже близкому океану.

Шрамм резко убрал РУДы до нуля, но это уже не могло спасти. До воды оставалось меньше километра - достаточно, чтобы выйти из пике, да еще и перевернутого, на легком самолете, но не на трехсоттонной махине. Если бы ангар, из которого они вырвались, висел в воздухе неподвижно или падал туда же, куда смотрел нос шаттла, спасение было бы невозможно. Однако траектория падения "Доброй воли" (или того, что от нее осталось к этому моменту) была почти перпендикулярной продольной оси челнока, и едва нос шаттла вырвался из ловушки, в него ударил "сверху" мощный поток встречного воздуха. Этот поток развернул нос еще дальше назад, давая Шрамму шанс выполнить полубочку - как все-таки медленно ворочается эта громадина, казавшаяся маленькой лишь в ангаре огромного звездолета! - а затем, все же развернувшись брюхом в сторону земли и летя практически плашмя, при совершенно закритическом угле атаки, снова дать тягу двигателям, перейти из парашютирования в пологое пикирование и, если повезет, все-таки выровняться над самой водой...

И у Шрамма почти получилось.

Почти.

Челнок, уже с задранным носом и работающими двигателями, врезался в воду; ему не хватило каких-нибудь двадцати метров. Несколько тонн воды, мгновенно обратившиеся в пар, разорвали дюзы; шаттл подбросило в воздух, а затем он снова рухнул в океан и скрылся под водой - теперь уже навсегда. Рукотворная комета - изувеченный корпус "Доброй воли" с протянувшимся за ним длинным хвостом раскаленных обломков - обрушилась в океан несколькими милями дальше, породив довольно внушительную волну - все же масса корабля составляла сотни тысяч тонн. Вскоре эта волна прокатилась над местом падения шаттла. Мелкие обломки продолжали сыпаться еще в течение нескольких минут. Затем все стихло и успокоилось. Словно самый грандиозный космический корабль и самый величественный международный проект в истории земной цивилизации никогда и не существовал.

Океан выглядел так же, как и за миллион лет до появления человека. Ни единое судно не бороздило его воды; в небе, подернутом дымкой, также не было заметно никаких искусственных аппаратов. Лишь большой серокрылый альбатрос нарезал широкие круги над водой. Нечто привлекло его внимание - и он устремился вниз, туда, где покачивались на воде пять ярких оранжево-бело-желтых предметов. Они были похожи друг на друга, но четыре из них не особо заинтересовали альбатроса - он чувствовал, что они несъедобны. Пятый, однако, источал запах свежего мяса и крови. Альбатрос уселся на его желтую несъедобную часть, приноравливаясь клюнуть розово-красное.

- Кыш, тварь! - Вельо, еще не окончательно пришедший в себя, вяло махнул рукой. Его восклицание так и не вышло за пределы шлема, но жест вынудил птицу недовольно подняться с плеча Шрамма. Альбатрос сделал пару малых кругов, надеясь, что наблюдал последнюю судорогу агонии - но вместо этого четыре плававших в воде несъедобных предмета начали шевелиться все активнее, и хотя единственный интересовавший его пятый по-прежнему не подавал признаков жизни, альбатрос понял, что полакомиться утопленником ему не дадут. Он мог бы возмутиться поведением существ, которые не едят сами и не дают есть другим, но его птичий мозг не был способен давать моральные оценки, поэтому он просто полетел прочь - и вскоре уже был вознагражден, спикировав к воде и вновь взлетев с рыбиной в клюве. После недавнего странного грохота среди совсем не грозового неба всплыло не так уж и мало оглушенной рыбы, так что перспектива остаться голодным альбатросу не грозила.

Астронавты, тяжело откидывая заляпанные кровью шлемы, мутными взглядами окидывали друг друга. Выглядели они ужасно: полностью красные белки глаз, кровавые потеки из носов и ушей, лица, покрытые сеткой лопнувших сосудов. Локхарт зачерпнул рукой в перчатке морскую воду и омыл лицо, машинально отметив, что вода, пожалуй, холодновата для субтропической Атлантики в сентябре. Если, конечно, они действительно приводнились в субтропической Атлантике... Впрочем, сейчас этот холод был только приятен и помогал унять остаточную головную боль.

- Все живы? - хрипло спросил он. - Доложитесь поименно.

Это не было пустой формальностью - если выживший после такой "посадки" помнит собственное имя, это уже хороший признак.

- Луиджи Вельо. Я в порядке.

- Арман де Сегюр. Голова болит, но, полагаю, в целом в порядке.

- Густав Якобсон. У меня, кажется...

- Ох черт, Шрамм! - перебил Вельо доктора, присмотревшись повнимательнее к дрейфовавшему рядом пилоту.

Шрамм не подавал признаков жизни. Автоматическая система спасения благополучно катапультировала его из-под воды вместе с остальными, но она не могла закрыть его шлем. И, хотя раздутый воздухом скафандр удерживал его голову высоко над водой, находившийся без сознания пилот, очевидно, нахлебался воды во время всплытия.

Остальные астронавты подплыли к нему.

- Ох, - бормотал растерянно Якобсон, тщетно пытаясь нащупать пульс на шее пилота, - надо положить его на твердое и выдавить воду из легких, но как это сделать?..

- Спокойно, - велел Локхарт. - Вы трое, приподнимите его и держите горизонтально, чтобы живот был над водой. Лицом вверх, да.

Когда они исполнили это распоряжение, командир поспешно расстегнул большой накладной карман на левом боку Шрамма. Такие карманы были у каждого из них; средства первой помощи, вместе с аварийным запасом пищевых концентратов, находились в правом, но сейчас Локхарту были нужны не они, а инструменты, хранившиеся в левом кармане. Он извлек наружу тонкий электрический щуп, а затем откинул крышку на поясе пилота, под которой прятались системы управления автоматикой скафандра. Они были размещены таким образом, чтобы астронавт при необходимости мог выполнить мелкий ремонт собственного скафандра, но делать это с покачивающимся на волнах чужим телом, плавая рядом с ним самому, было не так-то просто, особенно учитывая, что для задуманного Локхартом требовалась большая точность движений. Времени при этом совсем не было - сколько Шрамм уже провел с водой в легких? Возможно, они уже опоздали...

- Держите его как можно ровнее, - велел командир. Он стянул свою правую перчатку - хотя они и были рассчитаны на высокоточную работу в открытом космосе - и вновь перехватил щуп.

- Что вы хотите сделать? - потерял терпение Вельо.

Локхарт мог бы и не отвечать, но все же процедил сквозь зубы:

- Замкнуть датчик перегрузки...

Датчик нужно было не просто "замкнуть" абы как, а создать у автоматики скафандра впечатление, что на тело вновь действует сильная отрицательная перегрузка. После нескольких тщетных попыток Локхарту это все же удалось. Скафандр раздулся в верхней части, дабы воспрепятствовать притоку лишней крови - это сейчас было совершенно ни к чему, но пульса все равно не было - но, главное, запульсировал, помогая работе легких. Изо рта Шрамма начала выплескиваться вода. Однако пульс и дыхание по-прежнему отсутствовали. Локхарт выдернул щуп.

- Адреналин! - сказал Якобсон.

- Знаю, - ответил Локхарт, разблокируя и нажимая красную кнопку на поясе пилота. Эту возможность конструкторы предусмотрели - прямой впрыск адреналина в сердце без снятия скафандра.

Шрамм дернулся и закашлялся, выхаркивая остатки воды. Остальные приветствовали его возвращение в мир живых радостными восклицаниями.

Еще, наверное, с минуту пилот кашлял и тяжело ворочал налитыми кровью глазами - и, наконец, с трудом прохрипел:

- Зе-эм...

- Да, дружище, - Якобсон положил левую руку ему на плечо, что Шрамм едва ли мог почувствовать сквозь скафандр, - мы на Земле. Вы спасли нас всех.

- Н-н... - замычал пилот, раздраженно мотая головой. Он посмотрел вверх, отыскивая солнце - мутное светлое пятно едва просматривалось сквозь дымку - затем решительно махнул рукой: - Зе-эм... т-т... т-т... - он снова махнул рукой, затем растопырил три пальца.

- Земля в трех милях к западу? - понял Локхарт. Поскольку их головы лишь слегка поднимались над водой, отсюда они могли видеть только океан. Но Шрамм, очевидно, успел разглядеть больше за те краткие мгновения, когда пытался выровнять челнок. Теперь он размашисто кивнул.

Это была, безусловно, хорошая новость. Вероятно, не все из них, радуясь собственному спасению, успели подумать, что могли приводниться посреди открытого океана - но Локхарт успел. Изначальный расчет был на то, что конечная точка траектории окажется вблизи восточного побережья Северной Америки - но точность этого расчета при тех данных, которыми они располагали... Отклонение могло составить сотни миль. Если бы челнок освободился раньше, это было бы не страшно - его двигатели донесли бы их, куда угодно, и даже в планирующем режиме он мог преодолеть значительное расстояние. Но оказаться в воде вдали от берега, пусть даже в не позволяющем утонуть и замерзнуть скафандре... В этом случае их единственным шансом на спасение была бы помощь извне. Но, хотя передатчики их скафандров уже должны были начать автоматически транслировать сигнал бедствия, Локхарту не верилось, что от этого будет толк. Ему, конечно, очень хотелось верить, но интуиция подсказывала иное. Если на Земле еще было кому им помочь, это действительно должны были сделать еще на орбите...

Так что три мили, которые они смогут проплыть самостоятельно - это очень, очень большая удача.

Что, однако, радовало меньше, так это состояние Шрамма.

- Вы не можете говорить? - уточнил Якобсон.

Пилот, пытаясь опровергнуть очевидное, напрягся так, что на висках набухли жилы - но из его рта вырвалось лишь нечто нечленораздельное.

- Успокойтесь, Гюнтер, - мягко произнес доктор, - это просто временная контузия. Скоро пройдет.

Однако Локхарт, быстро переглянувшись с Якобсоном, понял, что тот так не думает.

- Ну что ж, - сказал командир, - если все пришли в себя, то не будем терять времени. Надеюсь, мы успеем доплыть до берега до темноты. Курс на запад, 2-7-0, - компасы в их шлемах работали.

- Можно подумать, мы можем промахнуться мимо Америки, - буркнул Вельо.

- Это вряд ли, - согласился Локхарт, - но держитесь вместе и не теряйте друг друга из виду.

- Гхм... насчет вместе, - подал вдруг голос Якобсон. - Боюсь, что я буду вас всех задерживать...

- В чем дело, доктор?

- Моя правая рука, - смущенно признался тот. - Кажется, она не работает. И я ее совсем не чувствую.

- Сломана? - спросил де Сегюр.

- Нет, - качнул головой Якобсон. - Тогда бы я чувствовал ее даже слишком хорошо... Боюсь, что сломан в данном случае мой мозг. Точнее, некоторый его участок.

- А правая нога? - поспешно осведомился командир.

- Она в порядке. Это не паралич половины тела. Я смогу идти, если вы об этом. И плыть смогу, но медленно. Вам не стоит всем задерживаться из-за меня. Что со мной случится в этом скафандре? Его видно за много миль. Вы доберетесь до берега и пришлете помощь. Если меня еще раньше не подберут какие-нибудь рыбаки или туристы.

- Мы не знаем, какие нынче рыбаки и туристы, - хмуро заметил Локхарт. - Нет уж, мы все будем держаться вместе. По крайней мере, до тех пор, пока не выясним, что теперь творится на Земле.

- Держитесь за меня, док, - сказал Вельо. - Моими веслами, - он поднял в воздух свои лапищи, - я могу грести за двоих.

И они поплыли. К счастью, море было достаточно спокойным, и им не мешали ветер или течения, но плаванье все равно заняло больше времени, чем надеялся Локхарт - возможно, Шрамм все же недооценил расстояние, или Вельо переоценил свою способность "грести за двоих". Так что, когда они наконец различили вдали полоску пляжа - совершенно голую и пустынную, без единого дерева или строения - солнце уже скрылось за полосой дымки, особенно густой над горизонтом. Тем не менее, даже после того, как последний отсвет заката истаял, тьма не поглотила море: серебристо-голубоватый лунный свет, рассеянный дымкой, но все равно казавшийся небывало ярким даже для полной Луны в перигее, озарял все вокруг и чертил по воде колеблющуюся дорожку, словно указывая плывущим путь к берегу. Что-то не нравилось Локхарту в этой романтической картине - помимо, разумеется, полного отсутствия огней как на берегу, так и в море - но он не отдавал себе отчета, что именно, и был, как и прочие, слишком занят тем, чтобы грести.

Наконец, спустя еще полтора часа, пятеро усталых человек выбрались на песчаный берег - это были обычные пологие дюны, что тянутся вдоль всего атлантического побережья Северной Америки и выглядят во Флориде так же, как в Канаде, слегка различаясь разве что растительностью. По низкому гребню дюн росли какие-то полузаметенные песком кустики, но даже при свете дня едва ли кто-то из выживших членов команды "Доброй воли" определил бы их видовую принадлежность. Поднявшись к этим кустикам, подальше от кромки прибоя, вымотанные люди разом, без команды, повалились на песок.

- Cazzarola! - выругался Вельо на родном языке, впервые после заката посмотрев в небо.

- М-да, - констатировал Локхарт, только теперь осознавший, что именно ему не нравилось в лунной ночи. За семь лет они отвыкли от земного неба, и все же даже сквозь облачность оно никогда прежде не выглядело так.

Теперь же, после захода солнца, небо прояснилось, исключая лишь полосу над горизонтом, и стало прекрасно видно, что никакой луны на нем нет. Зато через все небо с запада на восток, проходя лишь немного южнее и ниже зенита, тянулась гигантская сияющая арка, непохожая ни на что, когда-либо виденное в земных небесах. Она была тонкой, но более яркой, чем луна.

- Что это такое? - спросил де Сегюр таким тоном, словно обращался к официанту, принесшему ему несвежие устрицы.

- Кольцо, - ответил Локхарт. - Это кольцо.

- Как у Сатурна? - казалось, де Сегюр сейчас потребует "уберите это немедленно!"

- Скорее как у Кэйли, - мрачно ответил командир.

- Неужели все-таки и у нас... - произнес Якобсон, и в его всегда спокойном и доброжелательном голосе впервые послышалось настоящее отчаяние.

- Не думаю, что это обломки спутников, - сказал Локхарт, подумав. - Оно слишком яркое. Пока что, правда, мы не знаем, на какой оно высоте... но мне представляется, что его суммарная масса должна быть на порядки больше, чем можно ожидать от спутников.

- И нам чертовски повезло, что мы не столкнулись с ним, пока крутились вокруг Земли вслепую, - заметил Вельо.

- А может быть, это искусственное сооружение? - предположил с надеждой Якобсон. - В смысле, не обломки, а действующее. Скажем, для освещения Земли в ночное время.

- Вряд ли, - возразил Локхарт. - Куда эффективнее было бы вывести на низкую орбиту отдельные зеркала, чем создавать такую сплошную штуку, от которой при этом света все равно недостаточно. Можно, конечно, создать сплошное кольцо из космических станций, но зачем они нужны в таком количестве? Ведь не переселились же все люди в космос.

- Может, и переселились, - буркнул де Сегюр. - Пока, по крайней мере, на Земле мы не встретили никаких признаков жизни. Я имею в виду, разумной.

- Но и признаков смерти тоже, - заметил Якобсон. - Радиационный фон в норме. И никакие нанороботы нас пока что не съели.

- Ключевое слово - "пока", - пробормотал Локхарт, адресуясь то ли к де Сегюру, то ли к Якобсону, то ли к обоим сразу.

- А если это Луна? - предположил вдруг Вельо. - Если у них тут что-то случилось с Луной? Ее нигде не видно.

- Вероятно, она сейчас просто за горизонтом, - возразил командир. - Никто ведь не поинтересовался, какая сейчас должна быть фаза и время восхода?

Действительно, никому из них не приходило это в голову, пока это было возможно сделать на корабле. Даже Шрамм промычал отрицательно. Компьютер, рассчитывавший финальный участок их траектории, проложил курс так, что положение и гравитационное поле Луны никак им не мешало, и людям этого было достаточно.

- Но, с другой стороны, - продолжал Локхарт, - если предположить, что Луна действительно разрушена... тем или иным образом... последствия для Земли могли быть весьма серьезными. Особенно если это было неконтролируемое разрушение. Падение крупных обломков... это могло быть куда хуже ядерной войны, хотя и без радиации.

- А вы думаете, люди могли разрушить Луну контролируемо? - спросил де Сегюр. - Не спрашиваю, как, но - зачем?

- Кто знает? - откликнулся полковник. - Не забывайте, прошло больше двухсот лет.

- Ладно, что бы это ни было, утро вечера мудренее, - решительно заявил Вельо. - Не похоже, чтобы кто-то здесь собирался подать нам кьянти, так что давайте перекусим нашим НЗ и спать.

- Согласен, - кивнул Локхарт. - Но мы должны выставить часовых. Вахты по полтора часа. Шрамм, вы в состоянии? Сможете нас разбудить, если что? (Пилот промычал утвердительно.) А вы, доктор Якобсон?

- Да, конечно, - откликнулся доктор. - Правда, у нас все равно нет оружия...

Оружия на "Доброй воле" действительно не было - даже пистолетов, обычно выдававшихся астронавтам на случай вынужденной посадки в неподходящей местности. Организаторы миссии настояли, что у кэйлиан не должно возникнуть и тени сомнения в совершенном миролюбии гостей. Тем более что в случае конфликта от целой планеты все равно не отбиться, а, скажем, от когтей и зубов хищника при той же вынужденной посадке скафандр в состоянии защитить (если, конечно, этот хищник не размером с тираннозавра, но от такого не поможет и пистолет). Тем не менее, ножи в аварийный набор все же входили, о чем Локхарт и напомнил.

- И, в любом случае, предупрежден - значит вооружен, - продолжил он. - Есть доброволец в первую смену?

Таковых не нашлось; все чертовски устали.

- Де Сегюр, вы, - распорядился полковник. - Затем Вельо. Затем я. Затем Якобсон и последний Шрамм.

Локхарт специально выбрал время бодрствования около полуночи - он хотел произвести кое-какие наблюдения и измерения, насколько это позволяла визирная шкала в шлеме. В том, что, хотя радиооборудование скафандров и уцелело, системы геопозиционирования не принимают никаких сигналов, они убедились сразу. Само по себе это ничего не доказывало - кто сказал, что стандартные частоты не могли поменяться за двести с лишним лет. Впрочем, приемники их скафандров не могли поймать вообще никаких передач. Что тоже еще ничего не значило - мало ли как изменились технологии связи... да-да, именно так они и рассуждали, подлетая к Кэйли.

Во всяком случае, часы в шлемах исправно работали, и лингвист разбудил командира в предписанное время. Все было спокойно; в небе сияли привычные земные звезды - там, где их не затмевал свет Кольца. Никаких других огней - ни на небе, ни в море - как и за время предыдущих дежурств, заметно не было.

Полтора часа спустя Локхарт разбудил Якобсона.

- А? - вскинулся со сна тот. - Тревога?

- Нет, все в порядке. Тише, доктор, не разбудите остальных. Мне нужно с вами поговорить. Давайте отойдем чуть в сторону.

Два человека прошли с десяток метров по гребню дюны. Со стороны, противоположной морю, за широкой полосой песка темнела трава и какие-то невысокие заросли. Никаких следов цивилизации.

Полковник развернулся так, чтобы не терять из вида троих спящих. Доктор, стоя лицом к нему, мог, напротив, видеть, что творится за спиной командира. Ни там, ни там, впрочем, ничто по-прежнему не нарушало спокойствия ночи.

- Как ваша рука? - спросил Локхарт.

- Все так же, - спокойно ответил доктор. - Это кровоизлияние в мозг, сомнений нет. Само не пройдет. Тут нужны серьезные регенеративные процедуры с применением соответствующего оборудования... Мне ужасно повезло, что я левша, - доктор попытался улыбнуться.

- А у Шрамма тоже?

- С ним все может быть еще хуже. Он ведь подвергся не только перегрузке. Неизвестно, как быстро мы пришли в себя и как долго его мозг пробыл без кислорода... возможно, пострадал не только центр речи. Он вроде бы ведет себя адекватно, по крайней мере, не превратился в овоща, как это называют в бульварной прессе... но его интеллекту, памяти, способности к обучению мог быть нанесен серьезный урон. Точнее я сейчас не могу сказать, тут нужно комплексное обследование... и, по большому счету, не только ему.

- Что вы имеете в виду? Остальные в порядке.

- То есть это нам так кажется. А что там на самом деле творится внутри... Если бы наши нейроимпланты работали, они бы дали нам исчерпывающую диагностику, но увы. Видите ли, человеческий мозг - очень хитрая штука. С одной стороны, у него колоссальные запасы надежности. Пастер, к примеру, сделал свои главные открытия уже после того, как кровоизлияние в мозг фактически уничтожило одно полушарие. Медицина знает примеры людей, которые прожили всю жизнь с пулей или обломком копья в голове, причем ни они, ни окружающие даже не догадывались об этом. Они думали, что у них была лишь поверхностная рана, которая затянулась, и на этом все кончилось... А с другой стороны, иногда самое ничтожное повреждение может повлечь самые серьезные и, хуже того, непредсказуемые последствия. От тромба, который может в любой момент оторваться и привести к смерти, до самых разнообразных психических и психиатрических феноменов. Причем сам пациент может не отдавать себе в этом отчета...

- Галлюцинации, например?

- В том числе.

- Стало быть, из отряда суперменов - лучших из лучших, отобранных со всей Земли - мы превратились в инвалидную команду, - констатировал полковник. - Причем даже дважды: сначала нам выжгло импланты, а теперь и наши биологические мозги получили невесть какие повреждения... Но ведь вы не думаете, что это - галлюцинация? - он показал вверх.

Сияющая небесная арка изменилась. Теперь в середине ее - точнее, уже ближе к западу - зиял разрыв со смазанными, красновато-коричневыми краями.

- Что это? - удивился Якобсон. - Кольцо с дыркой? А, да, - сообразил он. - Это, очевидно, тень Земли?

- Да. Я измерил ее протяженность, когда она была прямо над нами. Немного меньше двадцати градусов дуги. С учетом того, что остается чуть больше недели до осеннего равноденствия, это означает, что кольцо находится примерно на высоте геостационарной орбиты. Подозреваю, что точные измерения показали бы, что даже и не "примерно"... То есть это на порядок ближе, чем Луна, и едва ли может быть ее останками. Кроме того, исходя из расстояния и яркости, у этой штуки весьма высокое альбедо. Явно выше, чем у камней Луны или, допустим, какого-нибудь астероида.

- Металл? Вы думаете, это все же искусственное сооружение? Если геостационарная орбита...

- Такая орбита наводит на эту мысль. Но размеры и предполагаемая масса... это должно быть нечто чудовищное. По-прежнему не думаю, что это могут быть обломки спутников - хоть военных, хоть бытовых. Но некоторые гипотезы у меня есть. Например - гигантский ускоритель частиц. Или Кольцо все же может иметь естественную природу. Так сверкать может не только металл, но и лед. Допустим, это останки крупной ледяной кометы, которая должна была столкнуться с Землей, но была разрушена на орбите. Правда, такое могло произойти лишь совсем недавно. На таком расстоянии от Солнца лед в открытом космосе испарился бы очень быстро - месяцы, максимум годы.

- Значит, по-вашему, с нашей цивилизацией все в порядке? Если она строит такие ускорители и отражает угрозы из космоса.

- Не знаю, - качнул головой Локхарт. - Если это был грандиозный физический эксперимент, то он мог пройти неудачно. А у эксперимента таких масштабов и последствия соответствующие. А какие-то куски кометы могли все же упасть на Землю. Достаточно большие, чтобы... В общем, то, что мы видим, может быть и надгробным памятником человечеству.

- Но, во всяком случае, не галлюцинацией, - вернулся к предыдущей теме Якобсон. - Не у всех пятерых сразу.

- Вот и я о том же. Далее, я определил по звездам нашу широту. Кстати, подтвердилось, что Кольцо лежит в экваториальной плоскости... Мы где-то между 25 и 27 градусом северной широты. Если мы упали в Атлантику, то это Флорида или Багамы. Но если мы грохнулись в Мексиканский залив - что маловероятно, но возможно - тогда это Тэксас или Мексика. Ну или, точнее, то, что называлось так в наше время. Есть, правда, еще одна возможность. Это может быть земля, которой в нашу эпоху просто не было.

- Созданная искусственно?

- Или возникшая в результате катастрофы... Вас ничего не смущает в нашей широте?

- А должно? Мы ведь и рассчитывали приземлиться где-то в тропиках.

- Здесь холодновато для тропиков.

Доктор покосился на шлемный термометр.

- Действительно, +12 по Цельсию... В скафандре совсем не чувствуешь, даже когда лицо открыто. Да и я, признаться, не привычен к жаре... фактически я в этих широтах впервые оказался только перед нашим отлетом... Но везде могут быть аномально холодные ночи. Или что вы хотите сказать?

- Что, вполне возможно, на Земле произошли некие грандиозные изменения. Климатические. Может быть, геологические и географические. И бог весть какие еще. Совсем не обязательно они были следствием мировой войны. Но их последствия могли оказаться ничуть не лучше.

Якобсон ничего не ответил.

- Я, конечно, понимаю, - добавил полковник, - что нам всем необходимо обследование в оборудованном стационаре и, вероятно, лечение - как минимум, инсталляция новых имплантов. Но если окажется, что в ближайшее время это невозможно, вы можете провести какие-то тесты в полевых условиях? Если у кого-то из нас имеются серьезные нарушения психики, я должен знать об этом заранее. В том числе, - усмехнулся Локхарт, - если этим кем-то окажусь я сам.

- Да, конечно, - ответил Якобсон. - Простые психологические тесты не требуют никакого оборудования. Если хотите, я займусь этим завтра.

- Да, займитесь с утра, прежде чем мы двинемся куда-то дальше... Ну ладно, - Локхарт двинулся обратно к спящим. - Заступайте на вахту, доктор, и смотрите в оба. Пока нас никто не потревожил, но это пока. И вот еще что. Через полтора часа разбудите не Шрамма, а снова меня.

Остаток ночи прошел без приключений. С утра Шрамм, кажется, пытался выразить неудовольствие тем, что его не разбудили на вахту, но Локхарт сказал, что таково было предписание доктора. После завтрака очередной порцией концентратов Якобсон приступил к своим тестам, начав со Шрамма и закончив Локхартом; в общей сложности это заняло около двух с половиной часов.

- Итак, доктор? - осведомился полковник после окончания процедуры. Психолог устроил свой временный "кабинет" на пляже в паре десятков метров от их стоянки; в левой руке у него все еще была палочка, которой он чертил картинки на плотном сыром песке.

- Как я и предполагал, хуже всего дела обстоят со Шраммом. Остальные, вероятно, легко отделались.

- Вероятно?

- Я не обнаружил заметных нарушений когнитивных способностей у вас и двух других, но вы же понимаете, что это было довольно поверхностное тестирование. Вполне возможны локальные провалы в памяти или, хуже того, замещение их ложной памятью. Выявить таковое, не зная, как обстояли дела в действительности...

- Ясно. Ну, по крайней мере, едва ли мы все забыли или ложно вообразили себе одно и то же. Так что со Шраммом?

- Как я и опасался, поражен не только речевой центр, - нахмурился Якобсон. - Его интегрированный коэффициент интеллекта сейчас порядка 85. А было 145.

- Почти в два раза, - качнул головой командир.

- Формально говоря, это еще не умственная отсталость. Это считается нижней границей нормы. Но, сами понимаете, интеллектуальные сферы деятельности ему уже недоступны, на профессиональном уровне, я имею в виду. Работа пилота в том числе...

- Подозреваю, что в ближайшее время это будет не самая нужная нам работа, - мрачно констатировал Локхарт.

- Имеются серьезные проблемы с памятью и способностью к обучению, - продолжал доктор. - Правда, это в основном касается второй сигнальной системы. Абстрактное мышление, вербальные функции. А вот кинестетические функции по-прежнему хорошо развиты. Можно даже ожидать некоторого их усиления в порядке компенсаторного механизма...

- То есть он теперь сможет хорошо играть в футбол, - невесело усмехнулся полковник. - Хотя, насколько я знаю, этим он никогда не увлекался. Полеты были для него всем. Двукратный чемпион мира по высшему пилотажу...

- Да, я знаю. Но теперь его личность претерпела... значительные изменения, - возразил доктор. - Которые со временем, вероятно, будут прогрессировать. Я имею в виду не снижение интеллекта само по себе. Весь склад характера. Он становится более грубым, даже, возможно, жестоким...

- Ближе к животному, - кивнул Локхарт.

- Вообще-то самое жестокое животное - это как раз человек...

- Он может представлять для нас опасность?

- Так вопрос не стоит. Во всяком случае, пока. Он предан команде. Возможно, теперь даже больше, чем прежде. То есть я, конечно, не хочу сказать, что он прежде был нелоялен...

- Но раньше это была лояльность и дисциплина человека и офицера, а теперь - преданность пса. Так?

- Ну... если выражаться не буквально, а метафорически... если угодно, да. Прежде он бы выполнил ваш приказ даже в случае несогласия - но в любом случае стал бы его анализировать. А сейчас кинется в бой, не рассуждая. С другой стороны, если он почувствует, что обижен, то переубедить его рациональными доводами будет практически невозможно.

- И как нам надлежит с ним обходиться, чтобы не обидеть?

- По возможности - никак не показывая, что мы обходимся с ним каким-то особым образом. Но, как вы понимаете, когда вы демонстративно пытаетесь подчеркнуть, что ничего не случилось, это тоже имеет обратный эффект.

- М-да.

- В принципе то, что сейчас он практически не может разговаривать, облегчает задачу.

- А писать и читать он может?

- Писать может, но с ошибками. Читать - короткие простые тексты. Длинные, вероятно, будут вызывать у него утомление и раздражение, возможно - головную боль. Как и любая интеллектуальная задача, требующая напряжения или длительной сосредоточенности.

- Есть шансы, что его мозговые функции восстановятся? Хотя бы частично?

- Без высоких технологий? Пораженные области, очевидно, восстановиться не смогут. Но, как я уже говорил, мозг - очень хитрая штука, и компенсаторные механизмы иногда творят чудеса. Боюсь, впрочем, что прежним он уже в любом случае не будет.

Двое вернулись к остальным. При свете дня с низкого гребня дюны по-прежнему не видно было никаких признаков цивилизации. На запад уходила равнина, заросшая высокой - вероятно, где-то по пояс - травой; за широкой полосой сплошной травы виднелись одинокие раскидистые деревья, дальше к горизонту учащавшиеся и смыкавшиеся, возможно, в протянувшуюся вдоль берега рощицу, а может - и в сплошной непроходимый лес, уходящий на десятки километров вглубь континента. Листва в основном была зеленой, но кое-где среди крон уже проглядывали необычные для Флориды желтые и рыжие осенние пятна.

- Ни одной пальмы, - мрачно заметил Локхарт, окидывая взглядом все это растительное царство.

- Да, - согласился де Сегюр, - я, конечно, не ботаник, но это скорее растительность умеренных широт.

- Выходит, нынешняя прохлада - это не временная аномалия, - констатировал командир (солнце вовсю светило с ясного неба, но температура все еще едва поднялась до +16 по Цельсию). - Климат действительно стал холоднее.

- Ну уж не настолько, чтобы человечество вымерло! - фыркнул Вельо.

- Мы не знаем, что творится в более высоких широтах, - заметил де Сегюр.

- Если бы там творилось что-то совсем скверное, народ массово мигрировал бы в эти края, - возразил Вельо. - Что-то я не наблюдаю, чтобы тут все было застроено.

- Пойдем на юг вдоль берега, - принял решение Локхарт. - Если здесь есть хоть какие-то поселения, больше шансов наткнуться на них возле океана. Будь то фешенебельный курорт, порт или рыбацкая деревушка.

Идти как по рыхлому песку, так и через высокую траву было неудобно, поэтому они отправились в путь вдоль самой кромки прибоя, там, где песок был сырым и плотным; подошвы скафандровых ботинок оставляли на нем рубчатые следы, практически такие же, как те, что более трех столетий назад оставили первые люди на Луне. Но, в отличие от тех, обреченных сохраняться в безвоздушном покое мертвого мира миллионы лет, эти уже спустя пару минут слизывал длинный белый язык очередной волны.

Пляж был совершенно пустынным; если волны когда-либо и выносили на этот берег рукотворные предметы, то их, как видно, давным-давно уже унесло обратно или поглотило песком. Лишь торопливо бегали, выхватывая что-то микроскопическое из выдыхающейся пены, маленькие кулички, да серые песчаные крабы поспешно прятались в норки при приближении людей. Солнце поднималось над морем все выше, но его свет оставался нежарким. В ясном голубом небе уже не так ярко, как ночью, но по-прежнему вполне различимо белела тонкая полоска Кольца. Теперь цветом и яркостью она походила на облако или на свежий инверсионный след самолета - но, увы, настоящих инверсионных следов не было нигде. Если бы не Кольцо, легко было бы поверить, что астронавты вернулись назад не только в пространстве, но и во времени, в эпоху, когда Земля еще не знала бремени человека.

Они шли так около часа, пока береговая линия, прежде тянувшаяся практически прямо, не свернула резко вправо, образуя полукруглую бухту. И здесь они, наконец, увидели поселение.

Это был определенно не курорт и не портовый город, а именно что рыбачья деревушка, изогнувшаяся подковой вдоль берега. Несколько лодок лежали на песке, еще пара одномачтовых суденышек покрупнее виднелись в воде у линии прибоя; на длинных деревянных рамах сушились сети.

Однако это зрелище не принесло радости астронавтам. Даже с расстояния немногим более полумили они разглядели обугленные стены, провалившиеся крыши и оголившиеся балки, торчащие из развалин, словно кости разложившегося трупа. Большинство одноэтажных домов, обращенных к бухте, выгорело, и, судя по всему, жители не пытались ни сопротивляться пожару, ни отстроиться заново после него. Со стороны злосчастного селения не доносилось ни звука и не было заметно никакого движения.

Тем не менее, астронавты поспешили туда, невольно ускоряя шаг, так что до окраины деревни они добрались практически бегом. Чтобы лишний раз убедиться, что спешить было некуда и незачем.

Селение не просто выгорело почти полностью. Пожар, уничтоживший его, не был роковой случайностью, да и не мог ею быть - дома располагались достаточно просторно, и естественным путем, даже при отсутствии всякого противодействия жителей, огонь едва ли смог бы перекидываться с одного на другой. Но об истинной причине гибели деревни наглядно говорили уже пробитые днища лодок (в том числе и тех, что находились в воде - фактически они были затоплены, из волн торчали только мачты) и размашисто располосованные сети. Шрамм, внезапно наклонившись, вытащил из песка нечто вроде сломанного мачете, покрутил его в руке и, ухмыляясь, сделал несколько выпадов этим оружием. Даже и обломанный, этот клинок выглядел внушительнее, чем ножи из аварийного набора астронавтов - но, очевидно, был сделан из худшей стали, доказательством чему служило его нынешнее состояние. Локхарт заметил это вслух, но Шрамм все же попытался пристроить клинок на пояс скафандра, а когда это не удалось, понес его в руке. Полковник хотел приказать ему бросить эту железяку, но, вспомнив слова Якобсона, не стал настаивать. В конце концов, если из-за ближайшего дома, зияющего пустыми окнами, на них сейчас кто-нибудь выскочит, возможно, и такое оружие лишним не будет.

Но выскакивать, похоже, никто не собирался. Астронавты медленно двинулись прочь от берега по улице между обугленными развалинами. "Есть кто живой?!" - зычно крикнул Вельо. Локхарт запоздало подумал, что, возможно, им не следовало бы привлекать внимание. У них нет оружия серьезнее ножей - с которыми к тому же никто из них не учился обращаться именно как с оружием - а на деревню, вероятно, напал не такой уж маленький отряд, раз жители не смогли отбиться. Впрочем, хотя запах отсыревшей гари все еще чувствовался, все это явно произошло уже много дней назад, и вряд ли в развалинах до сих пор кто-то прячется...

Словно желая опровергнуть его мысль, в густой тени черного полуразвалившегося дома что-то зашуршало и метнулось вбок. Астронавты резко обернулись, но тревога была ложной. Это оказался всего лишь пес - являвший собой почти столь же жалкое зрелище, что и сожженная деревня. Облезлый, с лишаем во весь бок, на тонких дрожащих ногах; уцелевшая шерсть топорщилась клочками, на левом глазу синело бельмо. Зрячим глазом он с опаской косил на непрошеных гостей.

В зубах пес держал кусок частично горелого, частично гнилого мяса - в котором, однако, трудно было не опознать оторванную кисть человеческой руки с вяло болтавшимися пальцами.

- Вот черт... - пробормотал Вельо.

Локхарт сделал несколько шагов вперед, опасливо косясь на все еще нависавшие над пепелищем останки крыши. Собака испуганно шарахнулась в сторону, еще крепче зажав в зубах свою добычу - отчего один из пальцев отвалился и упал на землю. Полковник посмотрел под ноги, на нечто черное и практически бесформенное среди головешек и мусора. Из обугленных лохмотьев выпирали оголившиеся ребра. При таком состоянии трупа трудно было установить даже, было ли это когда-то мужчиной или женщиной. Взгляд Локхарта задержался на миг на зубах почерневшего черепа. Они были в полном порядке - должно быть, погибший был совсем еще молод.

- Здесь, наверное, хватает мертвецов, - мрачно произнес де Сегюр. - Все, кто не успел убежать.

- Кому понадобилось уничтожать мирную рыбачью деревню? - возмущенно воскликнул Якобсон.

- Кому-то, выходит, понадобилось... - пробормотал Локхарт, возвращаясь на улицу. Он подумал о том, насколько они хорошо заметны в своих ярких оранжево-желто-белых скафандрах, специально спроектированных так, чтобы максимально облегчить спасателям задачу поиска. Может быть, стоит вымазаться сажей? Да нет, на открытом пространстве они все равно будут бросаться в глаза...

Они пошли дальше по уводившей прочь от берега улице мертвой деревни, настороженно оглядываясь по сторонам.

- Немощеные улицы, ни машин, ни дорожных знаков, ни фонарей, никаких следов техники снаружи или в домах, - констатировал Вельо то, что и так было уже очевидно всем.

- Я бы все же не спешил с выводами, - заметил, тем не менее, Якобсон. - И в наше время были люди, отвергавшие технический прогресс. Какие-нибудь, к примеру, амиши...

- Амиши жили в северных штатах, а не здесь, - возразил командир.

- Я говорю - к примеру. Мало ли какая коммуна или секта... тем более, если климат изменился, то и северяне могли мигрировать сюда...

- Допустим, на некую коммуну, религиозную или иную, напали еще какие-нибудь фанатики и устроили все это побоище. Ну и? - произнес Локхарт уже не без раздражения. - Через несколько часов здесь все было бы оцеплено полицией, а вокруг ограждения толпились бы репортеры. Через несколько дней, после, разумеется, вывоза всех тел и окончания работы следователей и спасателей, здесь была бы стройплощадка. Еще спустя пару недель - либо отстроенная заново деревня, либо, что более вероятно, мемориал... Не надо обманывать себя. Цивилизации в этой стране больше не существует. А если так, ее, скорее всего, не существует и на этой планете.

- Но, по крайней мере, люди не вымерли, и это уже что-то, - не сдавался доктор. - Того же, что на Кэйли, здесь не случилось. А из средневековья... даже если мир действительно откатился туда... человечество однажды уже выбиралось.

- Не факт, что это получится сделать снова, - покачал головой де Сегюр. - Когда люди поднимались от средневекового уровня в прошлый раз, в их распоряжении были легкодоступные ресурсы. Нефть, богатые руды у самой поверхности и все такое. Мы все это израсходовали. Теперь добыча ресурсов требует высоких технологий, которые невозможно восстановить без этих ресурсов. Замкнутый круг.

- Не все израсходовано безвозвратно, - возразил Якобсон. - Прошло, в худшем случае, два столетия. Многое должно было сохраниться. Многое, наверное, можно восстановить.

- Если будет кому восстанавливать, - скривился де Сегюр, кивая на то, что лежало в пыли впереди. Это был еще один полуразложившийся труп, на сей раз валявшийся прямо посреди дороги и явно женский. Селянка, очевидно, не пострадала в пожаре и пыталась спастись бегством; ей удалось добежать уже до окраины деревни, где ее настигла стрела в спину. Ветер с моря бесстыдно задрал лохмотья ее разорванной юбки; в гнилых ягодицах и промежности копошились черви.

Шрамм наклонился над трупом, выдернул стрелу и деловито осмотрел наконечник. Локхарт без энтузиазма присоединился к этому занятию, буркнув: "Осторожнее, майор, не пораньтесь, там трупный яд."

- Огнестрельное оружие, очевидно, забыто, - констатировал Вельо.

- Да, - вынужден был согласиться Локхарт. - И эта стрела явно не из спортивного магазина. Изготовление определенно кустарное.

- Но скафандр, как я понимаю, такая не пробьет, - предпочел уточнить Якобсон.

- Не должна. Даже при выстреле в упор. Хотя синяк останется, - ответил полковник. - Майор, выбросьте это. Все равно у нас нет лука, а если бы и был - никто из нас не умеет им пользоваться.

Шрамм с неохотой переломил стрелу - очевидно, чтобы не досталась врагам - и бросил обломки на дорогу. Астронавты двинулись дальше - и тут же ускорили шаг, оказавшись с подветренной стороны от трупа. Де Сегюр решительно надел шлем. Локхарт запоздало подумал, что им вообще не следовало снимать шлемы - разве что протереть их от крови и тут же снова надеть. Неизвестно, какую заразу можно подцепить теперь в воздухе родной планеты... впрочем, сейчас уже, вероятно, поздно. Хотя лекарства, входящие в аварийный набор каждого из них, способны справиться с любой инфекцией средневековья - даже с оспой, которая была полностью уничтожена еще в ХХ столетии. Да, сейчас их аптечки ценнее всех сокровищ местных монархов - если, конечно, здесь имеются монархи... Однако кто сказал, что за прошедшие века не появилась какая-нибудь совсем новая и оригинальная дрянь - и что именно она не ответственна за нынешнее положение дел? Все же они непростительно расслабились после своего чудесного спасения... И в первую очередь, конечно же, он, как командир. Вся ответственность по-прежнему на нем. Его миссия не закончилась после посадки - если, конечно, это можно назвать посадкой - и закончится ли она теперь когда-нибудь вообще?

Похоже, что теперь он отвечает за своих людей до конца жизни. Их и своей. Поскольку, очевидно, его начальство, равно как и любые законные правопреемники такового, более не существуют, снять с него эту ответственность некому.

А как было бы здорово, если бы оказалось, что они просто-напросто приземлились на съемочной площадке исторического фильма. Что все это - просто гигантская декорация, на которую еще не прибыла съемочная группа. Хотя, конечно, уже в его время никто не строил декораций и почти не снимал натурных сцен, исключая самые тривиальные - все делалось средствами компьютерного моделирования. Но кто знает, какие причуды моды возможны спустя два столетия... может быть, в кинематографии тоже появились свои амиши... Но - нет. Деревня могла быть и декорацией. Но трупы были реальными. Собака не стала бы жрать резиновую имитацию. И черви... и эта вонь... Нечего обманывать себя, он ведь сам это сказал.

Локхарт заметил, что его спутники поглядывают на него, ожидая, как видно, указаний. Ну да, правильно. Он все еще командир, и ему принимать решения. Его предыдущее решение было - идти вдоль берега на юг. Но сейчас они идут на запад, удаляясь от берега. Деревенская улица превратилась в дорогу, ныряющую в лес впереди - где, вероятно, надеялась укрыться та несчастная и где, возможно, укрылись ее более удачливые односельчане... а может, и не только они. Стоит ли вернуться и продолжать путь по берегу - или идти туда, куда ведет эта дорога?

- Наденьте шлемы, - скомандовал Локхарт. Защищаться от возможной заразы уже поздно, но от стрелы в голову они сохранят. - Мы идем через лес.

Они пересекли обильно заросшую травой открытую местность и нырнули под кроны деревьев. Здесь, впрочем, трава тоже росла гуще, чем обычно в американских лесах - кругом была сплошная зелень, коричневая земля нигде не проступала между стволами. Бурой была лишь лента дороги с продавленными колеями от узких тележных колес и видневшимися кое-где пятнами давно уже засохшего и растоптанного лошадиного навоза. Локхарт разбирался в ботанике не больше, чем де Сегюр - тем более что сам он прожил бо́льшую часть своей жизни на американском юге и практически не бывал в лесах умеренных широт, так что из деревьев он мог опознать разве что клен и дуб, и то без уточнения конкретного вида. Тем не менее, когда отряд достаточно углубился в чащу, полковник обратил внимание, что деревья стали толще и выше, чем это казалось с опушки. Могли ли такие стволы вымахать всего за два столетия - или даже меньше, ведь неизвестно, когда начал меняться климат, и едва ли эта перемена была мгновенной? Ну, видимо, могли, раз выросли. Едва ли столь обширный лес мог быть, к примеру, одичавшим ботаническим садом...

- Прямо как в фильмах о Робине Худе, - усмехнулся Вельо, словно прочитав мысли командира.

- Вот только разбойники, если они здесь есть, едва ли окажутся благородными, - откликнулся тот, бросая цепкие взгляды по сторонам.

- Да они, в общем-то, никогда и не были, - подал голос де Сегюр. - Слово "благородный" тогда означало всего лишь дворянское происхождение. Так называемый благородный разбойник - это просто дворянин, вышедший на большую дорогу из-за безденежья. Чаше всего - младший сын, поскольку по закону о майорате все имение наследовал старший. Ну или просто разорившийся, промотавший, утративший имение в результате войны. Никакими высокими моральными качествами такие господа обыкновенно не отличались. Ничуть не большими, чем разбойники самые обыкновенные. Возможно, даже и меньшими, если чувствовали себя несправедливо обиженными судьбой.

- Насколько хорошо вы знаете историю средневековья? - спросил вдруг Локхарт. Он, конечно, знал - как и все на борту "Доброй воли" - что де Сегюр происходит из самого настоящего старинного графского рода, но, хотя в манерах дипломата и присутствовала определенная чопорность, ее скорее можно было приписать его профессии, нежели происхождению. Де Сегюр всегда держался как человек вполне современный и не склонный к архаике.

- Не так хорошо, как серьезные историки, но, как говорится, положение обязывает, - ответил француз. - Я имею в виду не только историю моего собственного рода. Это вообще была достаточно интересная эпоха, в том числе и с точки зрения становления европейской дипломатии. Но я хотел бы предостеречь вас от прямых аналогий. То, что на Земле - или, по крайней мере, в этих краях - произошел значительный технологический откат, совсем не означает, что мир вернулся в то самое средневековье, каким мы его знали. Современная политическая система может быть весьма причудливой смесью разных эпох и стилей - или даже чем-то вообще ни на что не похожим. Военная диктатура, может быть, даже рабовладельческая, но с сохранением формальной атрибутики американской демократии; кастовое общество индийского типа под тибетскими свастиками с китайцами во главе; анархический коммунизм; экуменический религиозный социализм с пантеоном из Будды, Христа и Маркса; исламская теократия победившего джихада; наконец, обыкновенные банды, конкурирующие друг с другом - это, впрочем, как раз ближе всего к классическому раннему феодализму... словом, все, что угодно. Причем в разных местах разное. И то, что мы не обнаружили никаких следов техники в сожженной деревне, тоже еще ни о чем не говорит. Возможно, в городах - хотя бы в некоторых - техника есть. Не такая, очевидно, совершенная, как наша, но, скажем, паровые машины... может быть, даже и электричество на уровне XIX столетия. Ведь, действительно, если хоть какие-то люди выжили, многие знания прошлого должны были сохраниться - если не в виде чертежей, то хотя бы в виде общей идеи. Идеи, которую талантливые механики - пусть даже самоучки - могли вновь довести до практической реализации, даже без всякой нефти и высоколегированных сплавов.

- Конец XXIII столетия... parbleu! - выругался Вельо на сей раз по-французски. - Впрочем, если они действительно откатились не раньше XIX века, то это, конечно, упрощает нашу задачу.

- Что вы понимаете под нашей задачей? - осведомился де Сегюр. - Восстановление цивилизации?

- Ну... - пробормотал лингвист, смущенный скептической интонацией собеседника, - во всяком случае, мы должны сделать для этого то, что от нас зависит. Пусть даже среди нас нет ни одного инженера...

- А я полагаю, что наша задача теперь - это просто выжить, - возразил дипломат. - Выжить, понять, куда мы попали, и разобраться в ситуации. По возможности - заручиться покровительством или хотя бы благожелательным нейтралитетом местных властей, хоть каких-нибудь. И уже только после этого строить дальнейшие планы. Ведь так, полковник?

- Так, - согласился Локхарт. - Пока что у нас слишком мало данных.

- Что же касается нового возрождения, - продолжал де Сегюр, - то как раз относительно высокий уровень технологий может ему препятствовать.

- Почему? - удивился Вельо.

- Если мы оказались в совершенно диком мире, то с нашими знаниями, при всей их неполноте, мы можем выглядеть тут чуть ли не богами... или, что не менее вероятно, демонами. Впрочем, демонам, способным предложить технологии военного превосходства, обычно с большой охотой продают душу... Но если здесь царит XVIII-XIX век, и при этом люди помнят о прошлом... помнят, хотя бы в общих чертах, катастрофу, и, возможно, винят в ней науку... то они могут отреагировать на идею нового прогресса еще агрессивнее, чем любые ортодоксальные мракобесы средневековья. Они могут считать, что именно сейчас, после всех потрясений прошлого, они наконец-то построили себе золотой век, и главное теперь - не поколебать хрупкое равновесие. "У нас есть паровые машины и электричество, и мы всем довольны. Если вы хотите снова дать нам атомную бомбу, убирайтесь в ад!"

- Вы думаете, это все же была ядерная война? - спросил Якобсон.

- Как вариант. Мы ведь подошли к ней предельно близко в первой половине XXI века, не так ли? Потом, конечно, все наперебой твердили "как мы могли быть столь безумны, никогда больше!" Но сколько раз в истории человечества уже звучали такие заявления...

- И вы, тем не менее, хотите снова дать людям технологии военного превосходства, - произнес доктор колючим тоном.

- Я хочу заручиться поддержкой местных властей, кем бы они ни были. Если им нужно оружие - значит, надо дать им оружие. Я не говорю об атомной бомбе. Ни один из нас все равно не сможет сделать ее на коленке. Но если правители, которые обеспечат нам безопасность, станут сильнее своих конкурентов, это будет прямо отвечать нашим интересам. И интересам прогресса, если мы и в самом деле решим его насаждать. Но если они - поклонники гармонии с природой и противники нового развития техники, то, боюсь, и нам придется полюбить буколическую пастораль.

- То, что мы видели в деревне, не показалось мне пасторалью и золотым веком, - едко заметил Вельо.

- Пока в салоне какой-нибудь викторианской леди разливали чай, индейцы или зулусы вот такими же стрелами уничтожали поселение на фронтире, - пожал плечами де Сегюр. - А маори так и вовсе лакомились человечиной. Леди, конечно, ахнет, прочтя об этом в газетах - если это вообще попадет в газеты - однако, если предложить ей альтернативу, в которой ей придется с утра тащиться в пробке из тысяч автомобилей на работу в офис, она, вполне вероятно, выберет свой салон. Особенно если это будет офис во Всемирном торговом центре, уничтоженном самолетами террористов. Леди предпочтет мир, в котором нет самолетов и нет террористов, способных добраться до нее лично, а не до каких-то безвестных рыбаков. И для нас, как ни цинично это звучит, мнение леди - а лучше ее влиятельного мужа-лорда - а еще лучше, самой королевы Виктории - важнее, чем мнение этих несчастных.

- Вы уже рассуждаете о викторианской утопии, как о факте, хотя сами ее только что придумали, - произнес Вельо все так же неприязненно.

- Просто рассматриваю одну из возможных альтернатив. Не забывая о прочих. Как я уже сказал, мы должны сотрудничать с любой властью, какой бы она ни была. Вы ведь не будете отрицать, что у нас нет другого выхода? Нас всего пятеро. В незнакомом и, вероятно, некомфортном для нас мире. В одиночку мы все равно ничего не добьемся и вряд ли вообще выживем.

- Даже если это окажется, как вы говорите, теократическая рабовладельческая диктатура?

- Даже в этом случае. Заручиться расположением тирана и постепенно влиять на него изнутри. А что вы предлагаете? Впятером поднять восстание? Даже если чисто теоретически предположить, что нам это удастся, любые реформы лучше делать, опираясь на работающие легитимные механизмы, а не на стихию, которая тратит энергию не на созидание, а на разрушение. Дверь гораздо целесообразнее открывать ключом, а не динамитом. Которого у нас к тому же нет.

- Не ко всякой двери можно подобрать ключ, - стоял на своем Вельо.

- Тогда мы просто поищем другую дверь.

- А вы что молчите, командир? - повернул голову итальянец. - Вы одобряете этот план?

- Я пилот и офицер, - ответил Локхарт. - Дипломатия не моя область. Как я уже сказал, пока у нас слишком мало информации для каких-либо планов. Но, насколько я понимаю, идея де Сегюра в том, чтобы как можно скорее выйти на контакт с местными властями и предложить им сотрудничество? Очевидно, именно так и стоит поступить. Я предпочел бы собрать больше предварительных сведений, но у нас практически нет возможностей для скрытной разведки. Даже если мы обменяем скафандры на местную одежду, мы не сможем сойти за местных. Слухи о нас, очевидно, начнут распространяться весьма быстро, и будет гораздо лучше, если мы явимся к властям сами, не дожидаясь, пока нас доставят силой.

- Даже если бойню в деревне устроили по приказу этих самых властей?

- Во время Второй мировой войны британские и американские бомбардировщики убили в Дрездене и других городах Германии, в общей сложности, порядка двух миллионов, - ответил Локхарт. - Главным образом - мирных жителей, многие из которых сгорели заживо под зажигательными бомбами. Одобряю ли я это? Нет. Считаю ли я, что это зло было необходимым? Нет. Считаю ли я, что из-за этого американские и британские солдаты должны были выступить против своих правительств? Нет.

- Если бы мы приземлились в тогдашней Германии, то, по плану де Сегюра, вступили бы в войну на ее стороне. Возможно - помогли бы ей победить.

- Или закончить войну с меньшими жертвами для всех сторон. Во всяком случае, шансов как-то повлиять на Хитлера - в том числе и устранить его - у нас было бы больше, если бы мы оказались в числе его приближенных, а не в концлагере. Если мы столкнемся с тоталитарным правительством, нам тем более важно заверить его, что мы ему не опасны. Ну а будет ли это так на самом деле, это мы выясним позже.

- С рациональной точки зрения, конечно, любому местному правителю выгодно использовать наши знания... хотя, разумеется, ни один из нас не является специалистом в ключевых для нынешней реальности областях, - произнес Якобсон. - Впрочем, мы, вероятно, могли бы создать впечатление, будто мы знаем и умеем куда больше, чем на самом деле - по крайней мере, на какое-то время. Но главное то, что по умолчанию считать поведение людей, пусть даже и занимающих ответственные посты, рациональным - это большая, хотя и весьма распространенная ошибка. Мы вполне можем нарваться на каких-нибудь фанатиков, которые пожелают уничтожить нас просто из принципа. Потому, например, что мы противоречим какой-нибудь религиозной доктрине о плоской Земле и твердом небесном своде. Или не посвящены в таинства какого-нибудь ритуала. Или все из того же консерватизма и страха перед переменами, о котором говорил де Сегюр. Наши обещания ни во что не вмешиваться - это, конечно, хорошо, но наше устранение будет еще надежнее, не так ли? Так что я бы все же поостерегся от контактов по принципу "как можно скорее". И уж в любом случае на такой контакт не следует идти нам всем. Скажем, двое представителей... сразу же дающих понять, что есть и другие. Причем не обязательно сообщать, что этих других только трое и они безоружны...

- Разумеется, - кивнул де Сегюр. - Я и не имел в виду, что в первичных переговорах должны участвовать мы все. Но удастся ли поддерживать иллюзию, что за нами стоит целый космический флот... хотя бы весь экипаж "Доброй воли" - а сведения о его численности могли сохраниться... не знаю, отнюдь не уверен.

Беседуя таким образом, они продолжали шагать через лес, не забывая поглядывать по сторонам и прислушиваться к шорохам в зарослях и крикам птиц. Их собственные разговоры, отсеченные шлемами от внешней среды, не были слышны потенциальным наблюдателям, но, конечно, сами фигуры в скафандрах были более чем приметны, и единственный обломанный тесак в руке у Шрамма едва ли способен был отпугнуть серьезного противника. Однако то ли в этом лесу и впрямь не водилось никого опаснее зверей и птиц, то ли возможные наблюдатели предпочли не связываться с людьми, одетыми столь странно - но примерно через полтора часа впереди вновь забрезжил свет открытого пространства, и вскоре астронавты, так никем и не потревоженные, вновь выбрались на заросшую травой равнину.

Никаких лесов больше не просматривалось до самого западного горизонта, если не считать отдельных куп деревьев, но не они привлекли внимание астронавтов. Там, куда уводила нырявшая в траву дорога, они наконец-то увидели город.

До него было немногим более двух миль, но и с такого расстояния было понятно, что гипотеза о викторианской утопии не подтверждается. Во всяком случае, не в этой части континента. Город был окружен вполне классической - и едва ли декоративной - крепостной стеной из белого камня с высокими круглыми башнями. Как и всякая средневековая крепость, вынужденная минимизировать оборонительный периметр, город был невелик в диаметре - вероятно, не больше мили.

- Надеюсь, там дела обстоят лучше, чем в деревне, - пробормотал Вельо.

- Следов штурма и разрушений не видно, - откликнулся де Сегюр. - По крайней мере, отсюда.

- Не нравятся мне эти стены, - заметил Якобсон. - Во-первых, нас могут не впустить, а во-вторых, что еще хуже - не выпустить. И, главное, вокруг ни одной рощицы, где можно спрятаться и понаблюдать, прежде чем соваться внутрь.

- Если вокруг и росли деревья, их, несомненно, вырубили специально, - ответил де Сегюр. - Именно для того, чтобы никто не мог подобраться к стенам незаметно. Интереснее, почему не видно никаких предместий - никаких деревенек поблизости. Должен же горожан кто-то кормить. Или эти места настолько опасны, что даже крестьяне не отваживаются селиться вне крепостных стен, и все продовольствие в город везут издалека?

- Ссс... Там! - выдохнул вдруг Шрамм, указывая своим оружием вперед и чуть вбок.

Действительно, пока астронавты всматривались в далекий город, значительно ближе появился новый человек. Он возник вместе со своей лошадью словно бы ниоткуда, внезапно вынырнув из сплошного моря травы; очевидно, дальше к западу дорога спускалась в ложбину, некогда бывшую, возможно, дном пересохшей реки или лагуны. Еще несколько мгновений - и незнакомец стал виден в полный рост, насколько это уместно говорить о человеке, сидящем на телеге. Да - ни на разбойника, ни на солдата, ни на представителя властей он определенно не походил. Это был уже немолодой и довольно грузный человек, ехавший на простой крестьянской телеге, влекомой неказистым, но, похоже, крепким и выносливым саврасым коньком. Он был облачен в просторную серую рубаху до колен, подпоясанную узким кушаком на его рыхлом объемистом животе; из-под рубахи виднелись коричневые чулки, заправленные в пыльные, явно не новые кожаные сапоги со смятыми "гармошкой" голенищами. На голове у возницы была круглая бежевая шапка с длинными распущенными завязками, свисавшими от ушей на грудь. Сивая борода, впрочем, была подстрижена довольно коротко и аккуратно - настолько, очевидно, насколько позволяли ножницы и искусство сельского цирюльника.

- Снимите шлемы, - скомандовал Локхарт и сам откинул свой шлем за спину. Местный житель был, по всей видимости, безоружен и не представлял никакой опасности, и отпугивать его и без того странным облачением, не похожим ни на что виденное им ранее - в том числе и на рыцарские доспехи - было ни к чему. Пусть, по крайней мере, видит, что под шлемами у незнакомцев самые обычные человеческие головы. Полковник также велел Шрамму убрать подальше его тесак и всем отойти на край дороги, дабы это не выглядело, как засада.

Но возница, уже, несомненно, заметивший пришельцев, не выказывал ни малейших признаков страха. Он все так же добродушно улыбался ясному деньку, щуря от солнца и без того маленькие глазки, и время от времени причмокивал, погоняя взбиравшегося из ложбины коня. Возможно, неширокая дорога с разъезженной колеей просто не давала ему шансов быстро развернуться, и он предпочел ехать навстречу опасности, ничем не выдавая своего беспокойства? Если так, его самообладанию можно было лишь позавидовать. Вполне возможно, подумал Локхарт, что вот с таким же добродушно-простецким видом он торгуется на ярмарках, и городские хлыщи, надеявшиеся поживиться за счет сельского увальня, потом сами недоумевают, как это они уплатили вдвое там, где думали взять за полцены...

На каком языке, кстати, они это делают? Локхарт впервые задумался о том, что теперь это совсем не обязательно английский - во всяком случае, тот, к которому привык он сам. Что ж, в этом случае вся надежда на лингвистические познания Вельо...

Возница, наконец, подъехал к незнакомцам и натянул вожжи.

- Мир вам, добрые господа, - пробасил он на чистейшем английском, к вящему облегчению командира.

- И тебе, добрый человек, - ответил Локхарт, на ходу адаптируясь к архаичному стилю. - Куда путь держишь?

- Да вот, изволите видеть, к морю еду, - охотно ответил возница, не пояснив, впрочем, что он собрался делать на море - уж явно не купаться. Может быть, конечно, он хотел купить рыбы у рыбаков, если до сих пор еще не знал об участи их деревни. - Вы сами-то, я чай, не оттуда ли часом? Как там погодка-то нынче, не штормит? Так-то денек нынче славный, заглядение прямо, и солнышко, и не жарко, и ветра вроде нет, - здесь, за лесом, морской бриз и впрямь не чувствовался, - но море-то, оно, сами знаете, и в ясную погоду разгуляться может, особенно ежели мертвая зыбь...

- Нет, море спокойное, - прервал полковник этот словесный поток. - Обычный прибой, не более чем. Но ты разве не знаешь, что случилось с деревней, в которую ведет эта дорога?

- Как не знать, знаю, - нахмурился возница. - Пираты на нее напали, в прошлом месяце еще. Мало кто тогда живой ушел, да.

- Пираты? - удивился Локхарт. - Я думал, пираты нападают на корабли в море. Что им простые рыбаки?

- И с рыбаков можно куш поиметь, ежели данью их обложить. А те-то дань платить отказались. Им бы, может, сразу бы убежать, так все бы спаслись. А они дома бросать не захотели, чего, мол, мы нищими погорельцами останемся... ну а отбиться-то тоже не смогли, так-то вот.

- А что же правительственные войска? Почему не наведут порядок, не разберутся с пиратами? Вроде и город рядом, там же и гарнизон есть?

- Правителям-то нашим нынче не до того, не во гнев будь сказано, добрые господа. Вы сами-то, я чай, не местные?

- Нет, - не стал отрицать очевидное полковник. - Мы... прибыли только вчера. Я капитан корабля "Добрая воля" Эрик Локхарт, а это мои пассажиры.

- Вот оно как, - покивал возница, словно и впрямь понял (нимало притом не удивившись), что это за корабль и почему его пассажиры одеты так странно. - А я Заккари, соседи дядюшкой Заком кличут. А корабль-то ваш где причалил, али на рейде стоит?

- Наш корабль... - Локхарт решил вновь не скрывать правду, - потерпел крушение. Поэтому нам нужна помощь. За которую позже мы сможем щедро отблагодарить.

- Вот оно как, - снова кивнул дядюшка Зак. - Потонул корабль-то, значит?

- Увы, - опять честно ответил Локхарт. Играть в дипломатические игры с этим простым крестьянином - или кем там был дядюшка Зак - ему не хотелось. Тем более что, когда в задаче слишком много неизвестных - ее следует упрощать, а правда всегда проще лжи. Тем не менее, он поспешил вновь переключить собеседника с вопросов на ответы: - Так что же местные власти, почему они не наведут порядок?

- Так вы, добрые господа, выходит, не знаете, что король наш Гумбольдт скончался? Дела-то, по правде говоря, и в последние-то его годы не ахти как хорошо шли, а уж теперь-то... не вовремя это, ох, не вовремя... в народе болтают, что не сам-де король преставился, помогли-де ему... кто говорит - шпионы иноземные помогли, а кто - и свои придворные... ну да я бабьи сплетни повторять не буду, бабам-то что, у них язык без костей...

- Так что у вас теперь, междуцарствие? - вновь поторопил его Локхарт. - Не можете определиться с наследником?

- Трон наследует принцесса Элинор, - возразил дядюшка Зак с некой даже неожиданной суровостью в голосе, словно отметая возражения. - В столице скоро ее коронация. Да только нелегко ей будет страной-то рулить в этакую пору... хоть и королевская дочка, а ей ведь еще и двадцати не исполнилось...

- Как я понимаю, возраст - это не единственная ее проблема? - уточнил Локхарт. - Есть и другие причины, мешающие ей разобраться с пиратами - даже после официальной коронации?

- Ох, да что пираты, - покачал головой дядюшка Зак. - Кабы в пиратах было дело... и похуже напасти имеются. Что Гроггендор на севере, что Тлукаляхан за морем. Да и наши собственные лорды, не во гнев будь сказано... как раз тогда, когда все силы в один кулак собрать надобно... - дядюшка Зак продемонстрировал кулак и тут же вяло расслабил его, обреченно махнув рукой: - Эх, что там говорить...

"Понятно, - мрачно подумал Локхарт, - никакой вам буколической утопии, мосье граф де Сегюр. Угодили прямиком в какой-то кризис. Не иначе, у них тут назревает не то война, не то переворот, не то все сразу." Впрочем, он не стал расспрашивать нового знакомого о тонкостях большой политики, полагая, что средневековый простолюдин имеет о таковых весьма смутное понятие, и предпочел перейти к более близким и наглядным вопросам:

- А что это за город? - он для убедительности указал рукой, хотя никаких других городов в окрестностях не было.

- Это-то? - дядюшка Зак оглянулся, словно и он подозревал наличие там каких-нибудь других. - А это Хассенворт. Вы не туда ли направляетесь?

- Ну, для начала пожалуй что туда. Ты сам оттуда? Не подскажешь, где там лучше остановиться?

- Постоялый двор найдется, вестимо дело. И в "Золотом гусе" можно, и "У Готлиба", и в "Кружке и подушке"... хотя нет, эта, пожалуй, простовата для благородных господ будет, хотя цены там хорошие и медь берут, не поморщившись... А знаете что? Давайте я прямо сейчас вас отвезу, что ж вам, не пешком же идти, ноги бить. Сразу на месте все и покажу.

- А на море, выходит, ехать раздумал? - усмехнулся Локхарт, которому это радушие вдруг показалось подозрительным.

- А что море-то? Море - оно тысячу лет море, никуда не денется.

- А конь твой? Справится один шестерых везти?

- А чего ж не справиться? Вы не смотрите, что статью не вышел - коняга крепкий.

Локхарт подумал, что, скорее всего, оснований для подозрений нет - дядюшка Зак просто рассчитывает на щедрую плату за свою помощь. Что, кстати - как и грядущая плата на постоялом дворе - представляло собой проблему, ибо, естественно, ничего, что могло бы сойти за деньги в этом мире, у астронавтов не было. Конечно, они могли продать что-нибудь из своих аварийных запасов - но расставаться с продуктами высоких технологий, которые нечем будет заменить, отчаянно не хотелось. И что делать со скафандрами - непробиваемыми для местного оружия, но в то же время и делающими пришельцев столь заметными? Но Локхарт решил, что пока что самым разумным будет принять помощь нового знакомого и следовать его рекомендациям. Обведя взглядом своих спутников и не встретив возражений, он объявил об этом дядюшке Заку. Вшестером они быстро развернули телегу и, вскарабкавшись на это транспортное средство, покатили к Хассенворту.

- А ты отважный человек, дядюшка Зак, - заметил вдруг де Сегюр, пока телега лихо катилась под уклон на дно лощины. Здесь трава была особенно высокой, скрывая повозку вместе с седоками; должно быть, питавшая ее плодородная почва и впрямь когда-то была илом на дне лагуны. - Времена, сам говоришь, неспокойные, а ты не побоялся подъехать к пятерым странно одетым незнакомцам в безлюдном месте...

- И, да что взять с бедного крестьянина вроде меня? Телегу да лошадь, разве что. Ну так нешто я не понимаю, не позарятся благородные господа вроде вас на мужицкую клячу...

Де Сегюр отметил тонкой улыбкой превращение "крепкого коняги" в "клячу" (пока что, надо сказать, конь скорее соответствовал первому описанию - впрочем, ему еще предстояла самая трудная часть пути: пологий, но длинный подъем); кстати, и сам возница не выглядел таким уж бедным, хотя, конечно, едва ли мог быть и богат.

- Так ты, выходит, крестьянин? А говоришь, что живешь в городе, - заметил граф вслух.

- Нет, добрый господин, не говорил я этого, - покачал головой дядюшка Зак, ничуть не смутившись. - В Хассенворте я только по делам бываю, хотя и часто бываю, да. Племяш там у меня живет, лавочку держит.

- Что за лавочка? - осведомился де Сегюр, словно это и в самом деле было важно.

- А мясом торгует.

- А ты, стало быть, ему мясо-то и поставляешь?

- Ну да, а как же.

- А хозяйство твое где же?

- А там дальше за городом, - махнул рукой дядюшка Зак.

- Понятно, - произнес граф и без перехода продолжил: - И вот ты нас в город везешь, не зная, кто мы и что. А может, мы гроггендорские шпионы? Или тлукахалянские.

- Тлукаляханские, - поправил возница. - Нет, ну какие же вы шпионы, не во гнев будь сказано. Шпионы бы и оделись понезаметнее, и про короля нашего покойного с дочкой евонной все бы знали.

- А знаешь, что это за одежда? - вмешался Локхарт. Де Сегюр посмотрел на него, словно хотел сказать: "Не стоит, полковник, не здесь и не сейчас". Но Локхарт исполнился решимости сказать правду до конца - и посмотреть на реакцию.

- Чудна́я какая-то, не во гнев будь сказано, - откликнулся дядюшка Зак без особого, впрочем, удивления или интереса. - Костюм - не костюм, доспех - не доспех. И не кожа вроде, и не ткань. Сроду такого не видывал.

- Это космические скафандры, - сообщил Локхарт ровным тоном. - Мы прибыли из космоса. То есть на самом деле мы с Земли. Но вчера мы вернулись из... очень долгого путешествия.

- Вот оно как, - в очередной раз произнес дядюшка Зак, что, видимо, должно было означать: ну, из Космоса так из Космоса, я о таком месте, правда, не слыхал, ну да мало ли стран и городов на свете.

- Ты не понимаешь, - терпеливо сказал Локхарт. - Космос - это небо. Мы летали к звездам. Я понимаю, тебе трудно в такое поверить, - поспешно добавил он, упреждая возражения - хотя возница даже не открыл рта. - Название "Добрая воля" тебе, очевидно, ничего не говорит. Но, я полагаю, вчера во второй половине дня даже из города - и даже с твоей фермы - было видно и, вероятно, даже слышно, как в море на востоке упал... метеорит. Падающая звезда. На самом деле это был наш корабль. Звездный корабль.

Возница продолжал молчать, и полковник протянул к нему руку в перчатке:

- Вот, можешь пощупать. Это действительно не кожа, не лен, не хлопок, не шерсть, даже не металл. Нигде в твоем мире не могут изготовить подобное. Раньше умели, но забыли, как. Не пропускает воду и воздух, не горит в огне, не пробивается стрелой. Я могу все это продемонстрировать прямо на себе. Это доказательство, что я не вру. Теперь ты мне веришь?

- Если доброму господину так угодно, - пожал плечами дядюшка Зак.

Локхарт тяжело вздохнул.

- Ну хорошо, - сказал он. - Ты знаешь, что случилось на Земле? Хотя бы в самых общих чертах?

- Где случилось? Когда случилось?

Полковник понял, что его вопрос и впрямь бессмысленный. Если бы житель античности вдруг возник посреди средневековой Европы, где-нибудь среди убогих загаженных хижин, выстроенных на руинах форумов, величественных храмов и мраморных терм, и начал расспрашивать местного крестьянина "что случилось?", тот бы просто не понял, о чем его спрашивают. С его точки зрения ничего не случилось, жизнь идет себе своим чередом.

- За последние два столетия, - пояснил Локхарт. - Была какая-то большая война? Катастрофа? Эпидемия?

- Ну, за двести-то лет войн было видимо-невидимо. Но про это вы лучше ученых людей расспрашивайте. В столице вон ежели будете, так там целый скрипторий, - возница выговорил это слово без запинки, - где все эти летописи хранятся.

- А это? - полковник в отчаянии ткнул пальцем в небо и махнул рукой вперед-назад вдоль по-прежнему различимой тонкой белой полосы Кольца. - Это когда и как возникло, ты знаешь?

Дядюшка Зак посмотрел вверх.

- Всегда там было, - ответил он равнодушно.

Дорога пошла в гору, и возница все же спрыгнул с телеги, дабы облегчить задачу коню, но решительно запротестовал, когда то же самое попытались сделать астронавты.

- А позвольте спросить, добрые господа, - произнес он, шагая рядом с телегой, - вам в Хассенворте, помимо постоялого двора, может, еще что надобно? Так вы скажите, я подскажу.

- Надобно, - согласился Локхарт. - Встретиться с местным... градоначальником. Насколько сложно это устроить?

- Ну... - задумчиво протянул дядюшка Зак, - начальников-то в городе сейчас почитай что два. Тут ведь какое дело, вообще-то эти земли принадлежат его сиятельству графу Хагентраубу. Но Хассенворт еще в запрошлом царствовании получил статут вольного города. Напрямую, стало быть, короне подчиненного, а больше над ним сеньоров никаких нет. Гражданский начальник тут, стало быть, бургомистр, которого жители сами избирают, и он перед королем ответственный за сбор налогов и все такое. Ему же городская стража подчиняется и ополчение, на случай ежели на город нападет кто. Но сейчас, потому как времена неспокойные, в помощь местному ополчению еще военный гарнизон сюда прислали. Командует гарнизоном капитан Дармонт. Он сюда, вестимо, от короля поставлен и перед бургомистром не ответственен - хотя и в городские дела, не касательные обороны, мешаться не должен, - это "не должен" вместо "не вмешивается" не ускользнуло от внимания Локхарта. - Но ежели война и осада, тогда вся власть переходит к нему...

- Вот с ним нам и надо встретиться, - принял решение полковник. Офицер, назначенный от самого короля, несомненно, куда больше отвечал их задаче установить контакт с правительством, чем местный чиновник, занятый исключительно локальными хозяйственными вопросами.

- Тут вот еще что, - продолжал дядюшка Зак. - Поговаривают, что граф Хагентрауб, не во гнев будь сказано, хотел бы вернуть себе земли и привилегии, утраченные еще его дедом. В том числе и восстановить свою власть над Хассенвортом. Оно и понятно, в Хассенворт-то, почитай, все дороги с побережья сходятся, ну, в этой части страны, вестимо, а к северу и к югу отсюда гавани посерьезней, чем тутошняя бухточка, куда большому кораблю не войти. И все, выходит, через город вглубь страны идет, на столицу отсюда самая прямая дорога, а пошлина - прямиком в королевскую казну, графу ничего не перепадает. А капитан Дармонт когда-то служил под его знаменами, под графскими-то. Думается, король это учел, сюда его посылаючи...

- В самом деле? - хмыкнул Локхарт. Все эти средневековые интриги были для него в новинку, но простую логику, кажется, никто не отменял. - По-моему, если между графом и королем и впрямь существуют... разногласия, было бы разумнее поставить во главе местного гарнизона противника графа, а не его сподвижника.

- А я так полагаю, король наш Гумбольдт мудро поступил, - возразил дядюшка Зак. - С одной стороны, уважение графу выказал. Ежели что, им с капитаном, а через него, выходит, и с королем легче договориться-то будет. А с другой стороны, капитан графа хорошо знает и заранее, значит, лучше прочих скумекать может, чего от того ожидать...

- Все это верно при условии, что капитан хранит лояльность королю, - заметил Локхарт, уже забывший о своем нежелании обсуждать большую политику с простым крестьянином.

- Вестимо, так, - согласился дядюшка Зак. - Но, покуда на троне в Дракенхайме сидел Гумбольдт, он, как видно, не имел причин капитану не доверять. Дармонт, сказывают, не только рубака отчаянный, но и командир дельный. Но поговаривают также, что он, как и граф вообще-то, ждал воцарения Арвика. Вроде бы даже Арвик графу обещал дедовские привилегии вернуть, как на трон сядет. А теперь, когда такая неожиданность для них вышла, что Элинор нашей королевой будет... уж и не знаю, что станется. Не во гнев будь сказано.

- Вот оно как, - невольно произнес теперь уже Локхарт. - А кто такой этот Арвик?

- Старший сын покойного короля.

- Есть еще и младший? - уточнил полковник.

- Нет, сына нету. Был, правда, да еще в младенчестве помер. Дочь только осталась.

- Как же вышло, что сестра наследует трон в обход старшего брата? - Локхарт не разбирался в средневековых системах престолонаследия - де Сегюр наверняка мог бы поведать об этом больше - однако был уверен, что даже те из них, что предоставляли женщинам равное с мужчинами право на трон, не допускали нарушения принципа старшинства. Хотя, конечно - прав де Сегюр - ниоткуда не следует, что нынешнее средневековье точно копирует предыдущее...

- Он ей, в общем-то, не совсем брат, - пояснил крестьянин. - Наполовину только. От первой, стало быть, жены. По завещанию короля объявлен незаконнорожденным. Так что он теперь и не принц Арвик вовсе, а просто граф Дункельт.

- Как так может быть? - вновь удивился полковник. - Если от жены, то какой же он незаконнорожденный?

- Да тут вот какая тонкость вышла... Мать-то его, Арвика значит, герцогиня Гейнская, с ума сошла. А ежели один из супругов безумный, брак расторгается.

- Так когда она, собственно, лишилась рассудка? До рождения сына или после? Хотя тут, по логике, даже не о рождении, а о зачатии надо говорить...

- Так в том-то и закавыка! Всегда считалось, что после. Король-то с ней официально развелся, когда Арвику уже второй год шел. И никто вроде как и не сомневался, что Арвик нашим королем будет. Не всем это нравилось, по правде говоря. Ну сами понимаете, коли мать безумная, не во гнев будь сказано, чего можно от сына ожидать? А после или не после... такие вещи, известное дело, часто наследственную склонность имеют. И нрав у Арвика и впрямь, поговаривают, крутой, чтобы не сказать - бешеный... Ну вот, а как, значит, король помер и завещание-то его вскрыли, так оказалось, он там объявляет, что супруга его была душевнобольною с самого начала, а стало быть, по нашему закону, брак считается недействительным, хоть развод и позже был. Ибо сказано: "в здравом уме и доброю волею". И, стало быть, наследницей своей назначает он принцессу Элинор.

- Ясно, - кивнул Локхарт.

- Так и это еще не все, - продолжал дядюшка Зак. - По старому-то закону девица все равно не может наследовать, пока хоть какие мужчины в роду есть. Сначала, стало быть, сыновья короля по старшинству, ежели их никого в живых не осталось - то их сыновья, ежели ни королевских сыновей, ни королевских внуков нет - тогда королевские братья, затем их сыновья, и вот только коли никого из них нет, тогда до дочерей очередь доходит. А значит, ежели не Арвику, то трон должен был достаться герцогу Бронгарскому, младшему брату Гумбольдта. Он, кстати, всему королевскому войску командующий, и Дармонт теперь ему напрямую подчиняется... Но Гумбольдт в своем завещании прежний закон изменил и волю короля превыше него поставил.

- А что, он не имел на это права? - спросил полковник.

- Как король, конечно, имел. Если б он при жизни такой указ издал, никто бы и не пикнул. Ну то есть, может, и пикнули бы, но про себя. Но когда указ, ранее не оглашенный, вводится в действие завещанием, стало быть, уже после смерти... выходит, вроде как мертвый король закон издает. Никогда у нас такого прен-цен-дента не было, вот ученые люди головы-то и ломают. Одни говорят - не может мертвец законы менять, со смертью его власть кончилась, по завещанию только имущество распределять можно. Другие говорят - живой или мертвый, он все равно наш король до тех пор, пока новая коронация не состоялась, и посмертная воля ничем от прижизненной не отличается...

- Отчего же он не издал указ при жизни и не расчистил дочери дорогу к трону?

- На то, значит, была его королевская воля, - ответил крестьянин, похоже, не желая углубляться в тему. Но Локхарт уже и сам вспомнил слова о том, что смерть Гумбольдта, возможно, не была естественной. Может быть, его убили именно для того, чтобы он не успел ввести в действие этот указ - но королю все же удалось перехитрить своих убийц...

Или же нет. Коронация, вроде как, еще не состоялась.

- Так на чьей же стороне Дармонт - Арвика или его дяди? - осведомился де Сегюр.

- Я к нему в голову влезть не могу и клеветать почем зря на королевского слугу не стану, - вновь уклонился дядюшка Зак. - Полагаю только, что всякий верноподданный должен королевскую волю уважить и новой нашей государыне присягнуть, а смуты и раздоры никому, кроме иноземных врагов наших, не надобны.

Повозка вновь выбралась на ровную местность, и возница, одобрительно потрепав коня по холке, вновь вскарабкался на свое место. До города оставалось уже недалеко.

- Так что вы думаете, добрые господа? - осведомился дядюшка Зак. - Я-то, вестимо, простой крестьянин, к городскому начальству не вхож - ни к тому, ни к этому, разве что дорогу показать могу. Про то, что выше, уж и не говорю, но вы-то мне не чета, вас-то, я чай, и там примут. А только вам подумать бы, к кому вам надобно...

- Да, - ответил Локхарт, - мы подумаем. Пока что отвези нас на постоялый двор.

Вблизи стены Хассенворта, сложенные из разновеликих, но тщательно пригнанных друг к другу каменных глыб, выглядели еще более внушительно и уж совершенно точно не походили на декорацию. Локхарт поднял голову, разглядывая зубчатый гребень, представил, каково во время штурма падать оттуда, с высоты в добрые пятнадцать метров, и невольно поежился. Такая перспектива казалась куда менее приятной, чем быть сбитым ракетой или лазером во время боевого вылета, где если и не успеешь катапультироваться, то, по крайней мере, умрешь мгновенно. Наклонные желоба примерно на середине высоты стены с черными потеками под ними, как видно, оставшимися от кипящей смолы или масла, также не сулили осаждающим ничего хорошего.

Впрочем, сейчас город, залитый светом послеполуденного солнца, с гостеприимно распахнутыми воротами, производил скорее мирное впечатление, и даже знамена над башнями, вознесшими свои зубчатые короны на полуторную высоту стен, не гордо реяли, а лишь вяло колыхались на слишком слабом ветру, так что Локхарт не сразу разобрал их рисунок из трех вертикальных полос - черной, желтой и синей. Ниже с тех же флагштоков свисали двухвостые сине-белые вымпелы - это, вероятно, были цвета самого города.

- Так ты говоришь, эта страна называется Дракенхайм? - уточнил полковник у возницы.

- Нет, - откликнулся тот, - это королевство Айринтия. Дракенхайм - наша столица. До нее отсюда в три дня доехать можно, а ежели лошадей менять, и того быстрее.

"Что-то около сотни миль, наверное", - подумал Локхарт. Необходимость потратить три дня там, где прежде по скоростному шоссе или по воздуху можно было добраться за час, свидетельствовала о свершившейся катастрофе даже отчетливей, чем сожженная деревня и крепостные стены города. Мир снова стал большим, подумалось полковнику.

- Мы вообще на материке или на острове? - предпочел уточнить он.

- Ну, как сказать? Кабы канал вдоль границы с Гроггендором докопали, был бы остров. А как его бросили, денег, мол, нет в казне, так и выходит, что нет.

"Гроггендор на севере", - вспомнил Локхарт.

- А тебе что-нибудь говорит название "Флорида"? - спросил он без особой надежды.

- Не слыхал, - пожал плечами дядюшка Зак.

Повозка въехала в городские ворота. Двое стражников с алебардами, в шлемах с железными полями и блестящих нагрудниках, подпирали стены коридора с полукруглым потолком, идущего сквозь толстую надвратную башню. Они не стали требовать ни платы за въезд, ни каких-либо документов, и лишь проводили телегу скучающе-равнодушными взглядами, словно в ворота этой средневековой крепости каждый день въезжали астронавты в скафандрах.

Коридор изогнулся коленом внутри башни - пожалуй, неопытные лошадь и возница могли бы и застрять в этом месте, но привычный конь дядюшки Зака даже без понуканий хозяина протащил телегу через поворот, ни разу не зацепив стен. Тем не менее, Шрамм проворчал что-то сердитое, очевидно, выражая возмущение нелепостью подобной архитектуры.

- Это чтобы нападающие, даже проломившись через внешние ворота, не смогли протащить таран к внутренним, - пояснил де Сегюр. - И вот еще, - он указал вверх.

Астронавты подняли головы и увидели в полукруглом каменном потолке щели бойниц и круглые отверстия желобов для поливания маслом и кипятком. Да, непрошеных гостей в этом коридоре ожидал в прямом смысле горячий прием. И, хотя к повозке дядюшки Зака у защитников крепости, очевидно, не было претензий, мысль о том, что они и в эту минуту находятся на посту и готовы применить свои смертоносные средства по первому приказу, явно не добавляла уюта в этом полутемном и узком проходе. Так что астронавты почувствовали себя комфортнее, когда повозка, наконец, вновь выбралась на свет, выехав через внутренние ворота на улицу города.

Народу на узких, мощеных булыжником и присыпанных соломой улицах Хассенворта было неожиданно много - хотя, казалось бы, час был слишком поздний для хозяек и служанок, возвращающихся с покупками, и слишком ранним для ремесленников, направляющихся после работы по домам или по кабакам. Тем не менее, по улицам неспешно фланировали и деловито шагали представители обоих полов, одетые по большей части ярко и пестро. Даже с учетом того, что среди них, очевидно, присутствовали представители разных сословий и уровня доходов, какой-то общий стиль и мода не просматривались совершенно; похоже, каждый из горожан руководствовался своим собственным вкусом (причем даже в большей степени, чем кошельком). Попадались грубые кожаные и мягкие замшевые куртки, бархатные камзолы с кружевными жабо, короткие и длинные плащи (некоторые с застежкой на одном плече, некоторые с капюшонами, что придавало им сходство с монашескими рясами, но для ряс они были слишком нарядных цветов), рубахи-камизо, как у дядюшки Зака (но опять же более яркие), узкие и длинные блио с рукавами, едва не волочащимися по земле, и расшитыми бисером поясами, короткие расфуфыренные жакеты с рукавами-буф и опушенным гофрированным подолом, двухцветные котарди с накладными фестончатыми воротниками, шляпы всевозможных видов - от мягких и жестких колпаков до украшенных перьями беретов и треуголок, короткие панталоны с полосатыми чулками, кожаные штаны, длинные чулки-шоссы (нередко разного цвета на левой и правой ногах), башмаки и туфли с блестящими пряжками, сапожки с острыми, загнутыми вверх носами, ботфорты с широкими отворотами, сандалии с затейливым плетением ремешков; две смешливые девицы и вовсе шлепали босиком, но при этом обе были облачены в яркие нарядные платья - желтое и оранжевое, совершенно разного покроя. Словом, историк средневекового костюма насчитал бы здесь, наверное, стили доброго десятка стран и эпох, и космические скафандры на фоне всего этого буйства красок и фасонов смотрелись не так чтобы заурядно, но и, вероятно, не слишком шокирующе.

- У вас тут всегда так одеваются? - спросил Локхарт у возницы, чья обыденная серо-коричневая одежда теперь не столько делала его неприметным, сколько выделяла в пестрой толпе, сквозь которую медленно продвигалась телега.

- Так карнавал же, - ответил тот. - Осенняя ярмарка.

"Ах вот оно что! - понял полковник. - Тогда, вполне возможно, где-нибудь здесь мы увидим и карнавальный костюм, сшитый в подражание нашей эпохе." Однако ничто подобное так и не попалось ему на глаза. Неужели время, предшествовавшее крушению цивилизации, забыто полностью? Или, может быть, считается проклятым, и любые подражания ему под запретом... Зато от внимания Локхарта не укрылось что, несмотря на все эти праздничные одежды, многие горожане, отнюдь не только солдаты или стражники (каковые как раз на улицах попадались редко), были вооружены - чаще всего короткими мечами или кинжалами, изредка встречались длинные тяжелые шпаги с затейливыми эфесами (очевидно бессильные против латного доспеха, но вполне способные проткнуть кольчугу). Впрочем, карнавалы никогда не были таким уж беззаботным и безобидным мероприятием; уличные карманники и пьяные драки - еще не худшие из угроз, возможные в густой, шумной, пестрой толпе. Особенно если празднество предусматривает еще и маскарад. Пока что, правда, масок нигде видно не было.

- А у вас тут довольно чисто, - заметил де Сегюр, проводив взглядом босоногих девиц. Действительно, мало кто решился бы по доброй воле - а не по крайней нужде или приговору суда - прогуляться подобным образом по улицам того, прошлого средневековья, где конский навоз был еще не самой худшей проблемой, ибо жители опорожняли прямо из окон на улицы ночные горшки и чаны с помоями. Из-за запрудившего мостовые народа чистоту улиц Хассенворта сложно было оценить напрямую, но уже отсутствие зловония, сопровождавшего всю жизнь обитателя классического средневекового города, говорило о многом. - Может, здесь и канализация есть?

- А то как же, - ответил дядюшка Зак, не удивившись мудреному слову. - Не свиньи, чай, в хлеву-то жить.

Граф что-то удовлетворенно пробормотал по-французски - кажется, что такое средневековье нравится ему куда больше, чем предыдущее. Дальнейшие расспросы, впрочем, выявили, что воду в Хассенворте - как и в других городах Айринтии - черпают все же из колодцев или покупают у водовозов, а для того, чтобы принять горячую ванну (представляющую собой жестяную лохань или и вовсе бочку), надо сперва нагреть воду на плите, отапливаемой углем или дровами. О паровых машинах дядюшке Заку слышать, разумеется, не доводилось.

- Прямо какой-то рок преследует эту очевидную идею, - возмущался де Сегюр, обращаясь к своим спутникам. - Она была известна еще Герону Александрийскому во втором веке до нашей эры, но человечество почему-то упорно игнорировало ее аж до конца XVIII столетия. А вот теперь снова умудрилось забыть! Хотя каждая хозяйка знает, как пар подбрасывает крышку...

- Боюсь, что человечество умудрилось забыть отнюдь не только это, - мрачно заметил Локхарт.

Возница тем временем, наконец, поворотил с запруженной народом улицы в какой-то закоулок, где не было вообще никого, и поехал быстрее; телегу сильно затрясло на булыжниках. Еще несколько поворотов в лабиринте узких и кривых улочек - и дядюшка Зак натянул поводья.

- Вот, добрые господа, - объявил он. - Гостиница "У Готлиба".

Астронавты без особого восторга разглядывали трехэтажное здание из темного кирпича под пологой серой крышей, втиснутое между двумя соседними в конце безлюдного переулка. Окна выходили на глухую стену дома напротив. Над единственной дверью не было никакой вывески или надписи.

- Это - гостиница? - недоверчиво произнес Локхарт, думая про себя, что слепая кишка этого переулка - идеальное место для засады. Народ, празднующий на главных улицах, даже и криков не услышит, а если и услышит - определенно не станет вмешиваться... - Где название? Где это... помещения для лошадей и экипажей?

- Так это ж все там, с другой стороны! - махнул рукой дядюшка Зак. - Вы меня извините, добрые господа, что я вас к заднему выходу привез, но к парадному сейчас через эту толпу мы бы еще полчаса проталкивались. Лошадей ведь у вас все равно нет, не во гнев будь сказано...

- А почему именно сюда? Ты ведь говорил, есть и другие гостиницы.

- Так ведь эта ближе всех. И потом, в "Кружке и подушке" публика не очень чистая, а в "Золотом гусе" неведомо еще, есть ли места, особливо на пятерых-то, да и в "Кружке" тоже. Ярмарка же.

- А здесь, значит, точно есть? - усмехнулся Локхарт. - И ты в этом уверен, не заходя внутрь?

- Для меня найдутся, - лукаво улыбнулся дядюшка Зак. - Хозяин-то тутошний - мой добрый знакомый.

- И ему, стало быть, мясо поставляешь?

- Ну, сейчас нет, племяшу заработать даю, а в прошлом, ну, были общие дела. И дочка евонная, племяша-то, служанкой тут, Ильзой звать. Вы, как я вам понадоблюсь, ей только скажите, она меня мигом известит... Да вы внутрь-то зайдите, добрые господа, - продолжал крестьянин, видя нерешительность своих новых знакомых. - Не понравится, ну, тогда в другое место поедем.

Локхарт обдумывал это предложение. Все это слишком походило на ловушку. Уже и переулок-то сомнительный, а уж внутри здания расправиться с ними... скафандры, правда, почти невозможно проткнуть или разрезать теперешним оружием - если успеть защелкнуть шлем - но они не помешают переломать все кости палицей или топором. К тому же и человека в скафандре можно лишить свободы - а дальше, к примеру, морить жаждой и голодом, да и разобраться, как снимается скафандр, не слишком сложно. С другой стороны, с момента их случайной встречи дядюшка Зак ни с кем посторонним не общался, стало быть, подготовить ловушку не мог... хотя как знать, кому он мог незаметно мигнуть в этой толчее? Какой-нибудь мальчишка, пока телега пробиралась сквозь толпу, мог успеть добежать и сообщить хозяину, что ему везут подходящих "клиентов". Подходящих, правда, для чего? Для ограбления? Это, конечно, наиболее вероятная опасность; если бы речь шла об обвинении в ереси или шпионаже, за дело, вероятно, взялись бы стражники...

Тем не менее, придется рискнуть. Если они не доверятся дядюшке Заку - кому-то довериться рано или поздно все равно придется. И совсем не факт, что этот кто-то будет надежнее.

- Ладно, - принял решение Локхарт, слезая с телеги, - пойдем потолкуем с хозяином и посмотрим комнаты. А мои люди пока останутся здесь. Присмотрят заодно за твоим... экипажем.

- Ох, хитры вы, добрый господин, - ухмыльнулся возница, - не во гнев будь сказано. Ну, оно и правильно, я бы тоже в незнакомом городе стерегся, по нынешним временам особливо. А только, сами изволите убедиться, тут никакого обмана, дядюшка Зак - человек честный, это вам всякий скажет.

Возница и полковник подошли к двери; дядюшка Зак дернул дверь - оказалось заперто - затем постучал - самым обычным стуком, не похожим на условный. Через несколько мгновений дверь открылась; на пороге стоял хмурый детина с лошадиной челюстью, который, конечно, вполне мог быть и обычным трактирным слугой, но едва ли отвечающим за прием новых постояльцев. Он ничего не сказал, лишь уставился выжидательно.

- А покличь-ка нам, братец, хозяина, - велел ему дядюшка Зак.

Детина все так же молча удалился куда-то вглубь полутемного коридора.

- Обычно-то здесь, изволите видеть, не заперто, - сообщил крестьянин Локхарту извиняющимся тоном, - это, видать, из-за ярмарки, чтоб кто не надо не шастал. Тут щеколда простая, - он показал на двери, - изнутри-то завсегда выйти легко.

- Зачем же нам выходить через черный ход, а не через парадный? - вновь усмехнулся полковник.

- Ну как, мало ли... время сэкономить, чтоб вокруг не идти...

"И не попадаться на глаза, кому не надо, - подумал Локхарт. - А то и попросту сбежать, пока, допустим, хозяин или кто еще отвлекает зашедших с парадного входа разговорами... Кстати, отсюда, пожалуй, не только через черный ход, но и через крышу удрать можно, хоть налево, хоть направо. Соседние дома-то вплотную..."

Заскрипели половицы под торопливыми шагами, и к гостям, на ходу обтирая руки висевшим на шее полотенцем, вышел, очевидно, сам Готлиб. Это был невысокий, не сказать чтобы жирный, но плотно упитанный мужчина лет пятидесяти с круглой плешивой головой и щекастым лицом. Обменявшись радушным, но торопливым приветствием с дядюшкой Заком, он повернулся к потенциальному клиенту (так же не показывая никакого удивления по поводу его наряда):

- А вам, сэр, верно, комнату?

- Вообще-то пять комнат, - уточнил полковник.

- Пять? - Готлиб потеребил гладко выбритый круглый подбородок. - Это, осмелюсь заметить, сэр, непросто будет. Ярмарка...

- Да ясное дело что ярмарка, - перебил его дядюшка Зак. - Но господам очень надобно. Они, видишь ли, с корабля спаслись, который потонул в наших водах, им сейчас совсем некуда податься. Надо где-то остановиться, пока не свяжутся с кем надо и не решат, как и что. Я обещал, что у тебя местечко найдется, ты уж не подведи старого приятеля.

Готлиб выглянул из двери через плечо Локхарта, окидывая взглядом его спутников.

- В принципе, не обязательно пять отдельных комнат, - решил упростить задачу полковник. - Мы можем пока поселиться и вместе, но чтоб не слишком тесно и чтобы нас никто не беспокоил.

- Есть большая комната на первом этаже с двухэтажными нарами, но это для людей совсем простых, - поведал хозяин. - А для благородных найдутся две комнаты на двоих, в одну велю третью кровать поставить. Пойдет? Правда, они не рядом...

- Вот это плохо.

- ...но я попрошу постояльцев местами поменяться, думаю, не откажут.

- Хорошо, но сначала покажите комнаты.

Комната оказалась на третьем этаже, под самой крышей; из окна открывался вид на все тот же переулок, который просматривался отсюда из конца в конец, что полковник оценил положительно. Убранство было вполне спартанским не то что по сравнению с высокотехнологичной каютой звездолета, но даже, вероятно, с номером отеля XIX столетия: кровати, пара жестких деревянных стульев, громоздкий шкаф и столик с парой запирающихся ключами ящиков, на котором стояли свечи, таз и кувшин с водой. Несмотря на наличие в городе канализации, такая роскошь, как отдельные уборные в номерах, не предусматривалась (общая находилась в конце коридора и представляла собой дырку в полу, венчающую косую трубу, подсоединенную, видимо, к проходящему через все этажи стояку; рядом стояло большое ведро с водой, в котором плавал ковш для смыва), но под кроватями предусмотрительно стояли ночные горшки. Очевидно, даже и для благородных господ не считалось зазорным пользоваться ими в присутствии друг друга.

- Вторая комната такая же, - сообщил Готлиб. - Столик вот так передвинем, как раз третья кровать войдет.

- Ну допустим, - пробормотал Локхарт. - И сколько за все это?

- Десять хеллеров в день с комнаты, свечи и вода входят, завтрак и ужин отдельно. Можно в общей трапезной, можно сюда заказывать - я за это дополнительную плату не беру, ну а служанке сколько от щедрот подкинете.

Локхарт понятия не имел, много это или мало, и опасался лишь фразы "плата вперед", но ее так и не прозвучало.

- В "Гусе" за такой номер чуть не вдвое возьмут, во время ярмарки особливо, - пришел ему на помощь дядюшка Зак. И хотя быстро проверить правдивость его слов не было возможности, притом что его желание разместить гостей именно у Готлиба было очевидным, полковник решил, что от добра добра не ищут, и от лица всех своих спутников выразил согласие.

Спустившись вниз, он сообщил им об этом; через несколько минут к гостям вышел хозяин, сообщив, что все в порядке, постояльцы второго номера согласились поменяться, и кровать уже принесли.

- Ну, вот и славно, - резюмировал дядюшка Зак, - я тогда поеду, а как понадоблюсь, вы, значит, Ильзе только мигните. И у Готлиба спрашивайте, что надо, не стесняйтесь.

Астронавты поднялись на третий этаж. Для того, чтобы обсудить положение, выбрали ту из комнат, где осталось две кровати и, соответственно, больше места. Когда все зашли внутрь, Локхарт бросил косой взгляд на Шрамма. Стоит ли обсуждать серьезные вопросы в его присутствии? Может, под каким-то предлогом отправить его в соседнюю комнату?

Предлог тут же нашелся. Де Сегюр сделал знак, призывая остальных к молчанию, и принялся обследовать стены - осматривая, прикладываясь ухом и даже простучав ту из них, что была общей со вторым выделенным астронавтам номером. Никто не стал спрашивать его, зачем он это делает.

- Не гарантирую, конечно, - резюмировал он, - но вроде никаких специальных приспособлений для подслушивания здесь нет. Так что, если мы не будем повышать голоса...

- Майор Шрамм, - сказал Локхарт, - вам поручение. Идите в ту комнату, сядьте возле этой стены с той стороны и слушайте. Если услышите наши голоса - стучите.

Шрамм вышел, никак не продемонстрировав своего отношения к этому распоряжению. Он все еще оставался офицером, а приказ есть приказ.

- Итак, - произнес Локхарт, когда четверо расселись (двое на стулья, двое на кровать), - мы все еще не знаем, что за катастрофа произошла на Земле, но сейчас это представляет для нас скорее академический интерес. Гораздо важнее разобраться с практической ситуацией, в которую мы попали. Как я понимаю, мы угодили в самую гущу средневековой политической интриги, и нам едва ли удастся остаться от нее в стороне. Так или иначе придется определяться с выбором союзников и, соответственно, противников. У нас, очевидно, имеется три - как минимум, три - претендента на трон...

- У них, - поправил де Сегюр.

- Что? - не понял полковник.

- Не у нас. У них. Не забывайте об этом, господа. Особенно вы, полковник. Я понимаю, что вы здесь родились...

- Не совсем здесь. Севернее, в Джорджии. Хотя и во Флориде прожил немало, работая на Космическом побережье.

- Да, разумеется. Но теперь это уже не ваша страна. Даже несмотря на то, что здесь все еще говорят по-английски. Это другой мир. В котором мы свободны от каких-либо патриотических обязательств и... сентиментальных соображений. Все это не должно влиять на наши решения. Мы должны руководствоваться исключительно целесообразностью.

- Это все еще люди, - хмуро заметил Вельо. - Земляне. Это, по-вашему, ничего не значит? Если так, зачем мы вообще летели назад? Можно было остаться и на Кэйли. Биосфера там вроде как не пострадала.

- Не утрируйте, доктор, - поморщился граф. - Разумеется, это люди, со всеми присущими человеку достоинствами и недостатками. Я не говорю, что из-за того, что их цивилизация деградировала, мы должны относиться к ним, как к животным. Я говорю лишь, что нам не следует принимать близко к сердцу проблемы Королевства Айринтия. Равно как и каких-либо иных теперешних королевств. В том числе, возможно, существующих на территории бывшей Франции, или Швеции, или Италии - если, конечно, там вообще еще осталась какая-то разумная жизнь.

- Нам все равно придется принять какое-нибудь подданство, - возразил Локхарт. - Если, конечно, мы не собираемся удалиться в пустыню и вести жизнь отшельников в пещере.

- А что, учредим свой собственный монастырь, - улыбнулся Якобсон, явно желая разрядить обстановку. - Братство Доброй Воли Небесной - разве плохо звучит?

- Скорее уж Падших с Небес, - проворчал Вельо.

- Ключевые слова здесь - "какое-нибудь", - ответил де Сегюр на слова командира. - Возможно, гроггендорское или тлукаляханское. Эти страны, очевидно, враги Айринтии - и, вполне возможно, друг друга - но отсюда отнюдь не следует, что жизнь там хуже, чем здесь. Возможно, наоборот. Есть, очевидно, и другие государства - в том числе и на территории Америки - о которых мы пока ничего не знаем...

- Надеюсь, вы не намерены начать шпионить на них прямо сейчас? - осведомился Вельо.

- Нет, разумеется. Не раньше, чем мы соберем о них достаточно сведений, чтобы понять, стоит ли оно того. Но мы должны иметь в виду и такую возможность. Я просто пытаюсь донести простую мысль: у нас нет ни юридических, ни моральных обязательств ни перед кем из ныне живущих на Земле. Исключая, - добавил граф после краткой паузы, - разве что друг друга.

- Рад, что вы об этом вспомнили, - буркнул Вельо.

- Друзья, давайте все же исходить из того, что сейчас мы находимся в Айринтии, и нам не стоит без крайней нужды ссориться ни с ее жителями, ни с ее властями, - вмешался Якобсон.

- Что возвращает нас к исходной теме, - кивнул Локхарт. - Единой власти в Айринтии сейчас, очевидно, нет. Точнее, она есть лишь формально - а впрочем, пока принцесса Элинор не коронована, даже это не факт. Ближайшими ее соперниками являются брат и дядя. На стороне брата - традиция престолонаследования и сомнительность способа, которым он был объявлен бастардом. На стороне дяди, помимо традиции и легитимности по старому закону - еще и армия, которой он командует. Плюс, очевидно, немалый жизненный и политический опыт. На стороне принцессы - только воля покойного короля, который уже, понятно, ни на что не способен повлиять. Честно говоря, в такой ситуации я вообще не понимаю, какие шансы у Элинор.

- За каждым претендентом, очевидно, стоит своя партия, - заметил де Сегюр, - сил которых мы на данный момент не знаем. И, кстати, силу королевской армии не стоит переоценивать. Если нынешнее средневековье в этом плане подобно классическому, эта армия отнюдь не тождественна всем вооруженным силам королевства. Это лишь войска королевского домена, подчиняющиеся непосредственно королю или, как в данном случае, его коннетаблю. Все крупные феодалы имеют свои собственные армии. Формально они являются королевскими вассалами и обязаны служить королю войском, но даже эта обязанность не требует от них предоставлять в распоряжение монарха все наличные силы - командование которыми они, как правило, к тому же сохраняют и под королевским флагом. По сути армии вассалов - это скорее союзные, чем непосредственно подчиненные королю войска. Которые при определенных обстоятельствах могут и перестать быть союзными. Плюс к тому, аналогичный принцип распространяется вниз по феодальной лестнице, а вассал моего вассала - не мой вассал. При этом войска неоднородны и по составу. Они могут состоять из профессиональных воинов - не обязательно дворян - связанных вассальными отношениями со своими сеньорами, пехотного ополчения, набираемого из крестьян, и отрядов наемников под собственным командованием, служащих исключительно за деньги. Это не говоря уже о возможном существовании фактически независимых рыцарских орденов или, скажем, церковной гвардии, если церковь в этом мире имеет атрибуты светской власти...

- Кстати, о крестьянах, - сказал Локхарт. - Как по-вашему, джентльмены, этот дядюшка Зак похож на одного из них?

- Даже с учетом того, что крестьяне в этой стране, видимо, ближе к британским йоменам, чем к французским вилланам, я сильно сомневаюсь, что этот человек - простой фермер, каким представляется, - заметил с усмешкой де Сегюр.

- Я не занимался всерьез говорами средневековья, но я бы сказал, что его речь - это не речь крестьянина, а речь человека, пытающегося изобразить из себя крестьянина, - согласился Вельо. - Сквозь нарочитое просторечие... иногда слишком нарочитое, на мой взгляд... проскакивают слова и выражения, характерные для совсем иных социальных страт. При этом его изначальное происхождение может быть и не знатным. Но разбирается он определенно не только в быках и коровах.

- Кстати, этот его мясной бизнес - тоже весьма примечательный момент, - подхватил де Сегюр.

- Вы так спросили его, почему он везет нас в город, будто подозревали, что он и нас на мясо пустить собирается, - припомнил полковник.

- Ну не то чтобы прямо так буквально, но, в общем, мясная лавка его племянника - если это действительно его племянник - это и в самом деле хорошее прикрытие. Вообще в средневековом городе и убийство, и избавление от трупа проще, чем в цивилизованном - прежде всего потому, что институт криминального расследования фактически отсутствует, стражники могут взять кого-то только с поличным или по доносу - но если надо, чтобы некий человек навсегда исчез... возможно, и после допроса с пристрастием... то мясная лавка - идеальное для этого место.

Раздался стук. Локхарт обернулся было к стене, за которой должен был нести свою вахту Шрамм, но тут же понял, что стучали в дверь.

Прежде, чем он или кто-то другой ответили, дверь скрипнула, приоткрываясь, и в щель просунулось хорошенькое личико со вздернутым носиком и ясными карими глазами.

- Можно? Я белье принесла.

Вновь не встретив противодействия, служанка - не вошла, не проскользнула, а как-то мигом оказалась внутри комнаты, пяткой затворив за собою дверь. При словах "средневековая трактирная служанка" воображение Локхарта рождало два противоположных образа: пышная разбитная девица с черными кудряшками и вываливающимися из глубокого декольте грудями, разносящая по залу литровые кружки пива, или, напротив, худая бледная скромница в чепце и фартуке, метущая золу где-нибудь у камина. Особа, объявившаяся в комнате со стопкой сложенных простыней в руках, не походила ни на один из этих вариантов. Прежде всего, это была совсем еще девчонка - едва ли ей исполнилось даже полные пятнадцать. И фигурой, и стремительностью движений она скорее походила на мальчишку - но для того, чтобы и впрямь сойти за такового, ей пришлось бы не только сменить юбку на штаны, но и обрезать пышные каштановые волосы, в художественном беспорядке реявшие вокруг ее головы. Чепец на подобных волосах был бы возмутительным надругательством. Немного веснушек на носу и чуть длинноватые передние зубы со щелкой между резцами ничуть ее не портили, а лишь подчеркивали озорной вид.

- Кровати позволите сейчас застелить? - осведомилась она таким тоном, словно не была служанкой, а, напротив, напоминала нерадивым слугам об их обязанностях.

Локхарт хотел было ответить "оставь белье, мы сами застелем", но затем подумал, что, возможно, здесь такое не принято и подрывает авторитет постояльца - а им очень важно выглядеть солидными клиентами, во всяком случае, до тех пор, пока они не решат проблему собственной платежеспособности. Поэтому он с показной брюзгливостью ответил: "Ну давай, только побыстрее."

Девчонка проскользнула между сидящими к свободной кровати - успев по дороге окинуть быстрым внимательным взглядом всех четверых - и сноровисто принялась за дело, всей своей узенькой спиной демонстрируя, что ее ни капельки не интересует, какие такие разговоры ведут четверо необычных гостей в этой комнате. Но, разумеется, разговор с ее появлением прекратился.

- Ты, что ли, Ильза? - осведомился Локхарт, нарушая повисшую паузу.

- Ага, - ответила служанка, лихо взбивая подушку. - Так что вы, ежели вам чего надо, сразу меня зовите. Можно просто на лестницу выйти, крикнуть: "Ильза!" - и я услышу. Ну или вниз спуститься, если, скажем, других беспокоить не хотите.

"Ну да, - подумал полковник. - Когда в номерах ни телефонов, ни электрических звонков, как еще?"

- Племянница дядюшки Зака? - уточнил де Сегюр.

- Не. Я его тоже так зову, его все так кличут, но по правде-то это мой отец его племянник. Он у меня мясом торгует, это, как отсюда выйдете, направо - или налево, ежели через задний выход - и там будет Гончарная улица, вот по ней, значит, в сторону центра, это вот туда, - она махнула рукой, - там площадь будет с колодцем, вот от колодца, значит, направо, это будет Башмачная улица, ее сразу узнаете, там на первом же доме вот такой сапог жестяной здоровенный висит, и вот с нее второй поворот налево, и там как раз на углу его лавка будет, отца моего то бишь. За мясом только к нему идите, не пожалеете. Ни у кого в городе таких копченых колбас больше не найдете.

- Понятно, - усмехнулся граф. - А сюда он тебя пристроил?

- Ну, вестимо, он.

- А я думал - дядюшка Зак.

- Ну, он присоветовал.

- Готлиба - твоему отцу, или тебя - Готлибу?

- Да обоим, наверное. Они с Готлибом давние знакомые, у них старые дела были.

- Что за дела? - осведомился де Сегюр тоном светской скуки, но Ильза на это не клюнула:

- Мне про то не рассказывали, и вообще, я про хозяина не сплетничаю, - она взмахнула в воздухе покрывалом, позволяя ему опуститься на прежнее место, и принялась аккуратно расправлять складочки.

- А про гостей? - усмехнулся граф.

- Не, - Ильза обернулась, широко распахнув и без того большие честные глаза, - я никогда, могила! Мне вы завсегда доверять можете. Ежели разузнать чего надо, или позвать кого, или там записку передать - вы мне только скажите, я мигом. Хоть и на другой конец города могу сбегать.

- А хозяин-то отпустит? - продолжал расспрашивать де Сегюр.

- А что хозяин? Он знает, что ежели я куда бегу, так не просто так, а поручение гостей исполняю. А куда, какое - это ему дела нет. Я ж тут не единственная прислуга. Так вы вторую постель мне заправить-то дадите?

Локхарт и Якобсон, улыбаясь, пересели на другую кровать, освобождая Ильзе поле для деятельности. Управившись и там и осведомившись, желают ли гости обед в номер ("Возможно, но попозже", - ответил Локхарт), Ильза с оставшимся бельем выпорхнула из комнаты, чтобы заправить кровати и во втором номере.

Де Сегюр тут же сделал остальным знак молчать, на цыпочках подкрался к двери, замер возле нее на несколько секунд, затем резко распахнул - но весь этот маневр оказался напрасным, за дверью никто не подслушивал. Когда граф возвращался на свое место, на его лице отобразилось как будто даже легкое разочарование.

- Думаете, и Ильза вовлечена в шпионские игры? - скептически осведомился Локхарт.

- Сами посудите, как тут все складно стыкуется, - ответил граф. - Имеется некий дядюшка Зак, который все тут хорошо знает, но сам в городе не живет, а бывает наездами - якобы с фермы, а откуда на самом деле, про то горожанам знать не обязательно. У него тут имеется племянник с мясной лавкой, которую - помимо повода для частых визитов, не вызывающих подозрений - я уже сказал, как можно использовать. Кроме того, имеется Готлиб с его гостиницей, удобно обустроенной как для тех, кто желает незаметно в нее попасть, так и для тех, кому может понадобиться внезапно и быстро ее покинуть. И нас, заметим, провели именно этим путем. При этом гостиница - это опять-таки такое место, где появление посторонних в городе людей и встреча их друг с другом есть дело совершенно естественное и подозрений не вызывающее. У Готлиба с Заком давние, но не конкретизируемые связи. И, кстати, совсем не обязательно дружеские. Тут возможны варианты от регулярного жалованья до шантажа. И в этом случае Ильза может быть не только связной между гостиницей, мясной лавкой и Заком, но и, в некотором роде, надзирательницей, присматривающей за Готлибом...

- А она не слишком мала для этого? - не выдержал Вельо.

- Ну, во-первых, она может оказаться старше, чем выглядит, - невозмутимо возразил граф. - Во-вторых, в средневековье люди вообще взрослели рано. Девушку могли выдать замуж в четырнадцать, а то и раньше; если она оставалась незамужней в двадцать пять, то уже считалась старой девой, а в сорок - старухой... Ну и, разумеется, я не знаю, насколько она посвящена в детали. Вполне возможно, что ее задача - только наблюдать и докладывать, а с этим она справиться вполне в состоянии. Плюс выполнять поручения особых клиентов, передавать те же записки - и совсем не факт, кстати, что не заглядывая в них при этом... Ну а то, что из-за возраста и пола ее мало кто может заподозрить в чем-то серьезном - это дядюшке Заку и тем, кто за ним стоит, сами понимаете, только на руку.

- Вы полагаете, на самом деле никакого родства между ними нет? - спросил Якобсон.

- Может быть, и есть. А что вас смущает? Средние века - пора наследственных ремесел. Династия королей, династия гончаров, династия шпионов. Риск? Ну да. Но ведь и король, готовя сына к царствованию, знает, что того могут убить - но не предлагает ему из-за этого выбрать более спокойную работу...

- Сына или дочь, - пробормотал Локхарт.

- Именно так.

- Так на чьей стороне, по-вашему, Зак - и куда, соответственно, пытается нас втянуть? - спросил полковник. - Вроде бы формально он высказывал лояльность принцессе, но это, как я понимаю, ничего не доказывает?

- В общем случае, разумеется, не доказывает, - согласился граф. - Не будет же он заявлять первым встречным незнакомцам о своей нелояльности к официальной власти. Но Зак и его сеть, очевидно, обосновались здесь задолго до нынешних событий. А в Хассенворте, напомню, своя специфика. В то время как в королевстве в целом готовятся столкнуться три силы, здесь имеется граф Хагентрауб, который на трон, как я понимаю, не претендует, а просто хочет под шумок вернуть себе город, что, кстати, местных жителей вряд ли прельщает. И он, соответственно, готов поддержать того, кто ему это пообещает, а это Арвик. Но раньше Арвик, напомню, считался законным наследником. Поэтому графу не было особого резона создавать здесь свою тайную сеть, готовящую, к примеру, захват города - достаточно было просто сидеть и ждать, а уж если интриговать, то не здесь, а в Дракенхайме, чтобы Арвик не передумал. Для Арвика отдача города, снижающая, что ни говори, королевские доходы - вынужденная мера, а никак не цель, а может быть, с его точки зрения и вовсе пустяк, не стоящий внимания. Соответственно, ему создавать такую сеть тем более нет смысла, да и, подозреваю, когда дядюшка Зак обосновался здесь, Арвик был еще ребенком. В свою очередь, король и его брат-коннетабль действовали в то время заодно; герцог, очевидно, мирился со своим положением младшего брата, которому не светит престол - о его лояльности Гумбольдту свидетельствует хотя бы должность, на которую тот его назначил - и лишь теперь его настроение на сей счет поменялось, или, во всяком случае, могло поменяться. В прошлом же, повторяю, они действовали сообща и прислали сюда своего человека, с кандидатурой которого были согласны оба - но этот человек не Зак, а Дармонт, причем с явными, а не тайными полномочиями. Остается еще и такой вариант, что свою сеть создали сами горожане, желающие во что бы то ни стало отстоять свой статус вольного города. Но в этом случае, скорее всего, дядюшка Зак был бы не пришлым фермером, бывающим в городе наездами, а, напротив, городским ремесленником или купцом, совершающим деловые поездки вовне...

- Так кто же в таком случае? - удивился Локхарт.

- Я думаю, все-таки король. Во-первых, он мог организовать негласное наблюдение за ситуацией в городе еще в те времена, когда здесь не было никакого Дармонта. Негласное потому, что наличие явного соглядатая от короля, видимо, нарушает привилегии вольного города, и лишь ухудшение политической ситуации - в первую очередь внешняя угроза, реальная или преувеличенная - дало для этого достаточный повод, вероятно, оформленный как просьба о защите от самих горожан. А во-вторых, Дармонт - в прошлом человек Хагентрауба, а ныне человек герцога Бронгарского. И для короля вполне закономерно было желание, никоим образом не выказывая своего недоверия, дабы никого из них не задеть, все же тайком за капитаном приглядывать.

- Вы забыли еще одну возможность, - буркнул Вельо. - Та самая внешняя угроза. Иностранные шпионы.

- Тоже не исключено, - согласился де Сегюр. - Хассенворт - город хоть и не портовый, но прибрежный. В случае высадки десанта со стороны Атлантики он может сыграть существенную роль. Но то, как Зак говорил с нами, совсем не походило на вербовку в пользу иностранного государства. Скорее наоборот. Да и смысла особого нет нас вербовать, мы все еще слишком приметны - иностранной державе нужны отнюдь не такие агенты... Собственно, Зак сказал это открытым текстом.

- А что ему вообще от нас надо? - воскликнул Вельо. - По-вашему, это нормально - вот так с бухты-барахты втягивать в политические игры первых встречных незнакомцев?

- Мы не просто незнакомцы, - тонко улыбнулся де Сегюр. - И встреча на дороге, полагаю, была не случайной. Как справедливо заметил наш командир, падение "Доброй воли" должно было быть видно и слышно из города. Еще до того, как звездолет упал в океан, он вошел в плотные слои атмосферы на гиперзвуке... С точки зрения жителя средневековья это, конечно, всего лишь метеорит - хотя и такое событие само по себе примечательно, тем более для людей эпохи, склонной трактовать природные и особенно небесные явления в мистическом и пророческом смысле. Но дядюшка Зак счел это событие достаточно важным, чтобы поехать посмотреть лично. Кстати, то, что он прибыл лишь на следующее утро, доказывает, что в городе его на тот момент не было, и, возможно, не было даже в окрестностях. Кто-то примчался и доложил ему...

- Почему же Зак не взял с собой никого для подстраховки? - усомнился Локхарт.

- Возможно, в определенных ситуациях он предпочитает действовать в одиночку.

- Думаете, он понял, кто мы такие на самом деле? Еще до того, как я попытался ему втолковать?

- Не исключено. У меня не возникло впечатления, что цивилизованное прошлое забыто здесь начисто. Канализацию, к примеру, они сохранили... Скорее эта тема просто считается табу. Возможно, это табу достаточно эффективно, чтобы вытравить тему из памяти простого народа. Но кому надо, тот знает - не всё, разумеется, но кое-что. Достаточно, чтобы осознать, что прибытие людей, владеющих знаниями прошлого, способно стать существенной гирькой на весах нынешних раскладов.

- С гирькой можно поступить по-разному, - хмуро заметил Локхарт. - Ее можно бросить на свою чашу весов. А можно уничтожить, чтобы она не попала на чужую.

- Именно так, - кивнул де Сегюр.

- В этом плане мне не нравится, что нас провели в эту гостиницу чуть ли не тайком, - продолжал полковник. - Конечно, на улице нас видели довольно многие, но придали ли они этому значение? Ну, ехали на телеге какие-то люди в необычных карнавальных костюмах. Если после окончания карнавала никто этих костюмов больше не увидит, это ни у кого не вызовет удивления.

- Да, - согласился граф. - Возможно, пряча нас у Готлиба, дядюшка Зак как раз хочет защитить нас от такого варианта. Но возможно - и сам держит его про запас, если мы откажемся сотрудничать с представляемой им партией.

- Так вы все же полагаете, что это партия принцессы? - уточнил Локхарт. - Потому что, как мы только что обсудили, человек, ранее лояльный Гумбольдту, совсем не обязательно ныне лоялен его дочери.

- Ну, теоретически да, - согласился де Сегюр. - Он мог принять и сторону герцога. Уж точно не Арвика, о коем он отзывался без всякого почтения... Хотя, строго говоря, пока что мы не знаем с уверенностью, что герцог и в самом деле собирается бороться за трон. Такое предположение естественно, но дядюшка Зак напрямую этого не сказал.

- Возможно, он и сам не знает, - заметил Якобсон. - И только опасается такого варианта.

- Да, или наоборот, - задумчиво произнес граф. - Может быть и такой расклад, что в партию герцога не входит сам герцог.

- Как это? - удивился Вельо.

- Есть люди, желающие посадить его на трон. Но, допустим, сам он - честный служака, не желающий смуты и готовый исполнить волю покойного брата. Вопрос, однако, долго ли он будет сопротивляться тем, кто подталкивает его к иному? С одной стороны - естественное тщеславие, с другой - аргументы типа того, что для предотвращения смуты стране нужен как раз-таки сильный монарх, популярный в армии, а не какая-то девчонка...

- В чем, между прочим, есть резон... - пробормотал Локхарт.

- Так, по-вашему, когда Зак говорил, что все должны исполнить волю Гумбольдта и присягнуть его дочери, он выражал свою настоящую позицию, лукавил или прощупывал нас? - вновь вернулся к теме Вельо.

- Трудно сказать определенно, - признал де Сегюр. - Мне все же кажется, что если бы он хотел склонить нас на сторону герцога, то подобрал бы другие слова. Хотя, повторяю, возможно всякое. Даже... даже такая, к примеру, схема: принцесса восходит на трон, герцог Бронгарский и все прочие ей присягают, воля короля исполнена, ничей авторитет не подорван, смуты нет. А затем королева отрекается в пользу дяди. И спокойно возвращается к своему вышиванию. Или, еще лучше, выходит замуж за какого-нибудь гроггендорского принца. Ну или более длинный вариант - выходит замуж, рожает ребенка и тут же отрекается в его пользу, а герцог становится регентом. И все это, естественно, оговаривается заранее.

- А муж? - спросил Вельо.

- Муж остается принцем-консортом, не имеющим права на престол. Хотя, опять же, возможны варианты. Вплоть до личной унии.

- В эту идиллию не вписывается Арвик, - заметил Локхарт.

- Разумеется. Не бывает так, чтобы хорошо было сразу всем. Но Арвик объявлен бастардом и к тому же, насколько я понимаю, не очень популярен, будучи сыном сумасшедшей. Он не сможет раскачать ситуацию в одиночку, если прочие силы королевства будут едины. А тем более - поддержаны извне благодаря династическому браку...

- Пока что это только ваша гипотеза, - напомнил Якобсон.

- Гипотеза... или программа действий, - произнес де Сегюр, все больше увлекаясь этой идеей. - Если они сами до этого еще не додумались, я бы предложил им именно такой выход из ситуации.

- Как в старом анекдоте - осталось уговорить принцессу, - улыбнулся Якобсон.

- Вы думаете, 19-летняя девушка, тем более - получившая средневековое воспитание, больше всего мечтает принять на себя всю тяжесть управления страной в условиях гражданской, а возможно - еще и внешней войны?

- Насчет воспитания я бы не был так уверен, - заметил Локхарт. - Если отец решил передать трон ей, у него, наверное, были основания считать, что она готова к этой миссии. В противном случае, даже если он хотел во что бы то ни стало отстранить Арвика, он мог без всяких проблем, не меняя старого закона, оставить престол младшему брату.

- Я правильно понимаю, что мы теперь выбираем между Элинор и герцогом, а Арвика поддерживать точно не собираемся? - осведомился Вельо, и по тону его трудно было понять, говорит от серьезно или иронизирует.

- Я бы не рекомендовал, - произнес Якобсон. - Наследственность у этого молодого человека действительно не лучшая. Само собой, она еще не гарантирует болезни, но когда на кону стоит благополучие целой страны, тем более при средневековом уровне медицины...

- Если все это вообще не вранье, - заметил Вельо.

- В каком смысле? - не понял Якобсон.

- Его мать могли просто объявить сумасшедшей и запереть в... куда тут у них принято запирать королев в таких случаях? Просто потому, что королю, допустим, приспичило жениться на другой, а разводы без достаточно веских оснований тут запрещены или сопряжены с большими трудностями... Кто бы стал проверять и кто бы смог опровергнуть официальную версию?

- Хм... и такое вполне возможно, - признал де Сегюр. - Интересно, жива ли она еще? Полагаю, доктор Якобсон, если бы вам удалось с ней увидеться, вы бы поставили правильный диагноз?

- Скорее всего, но текущий, а не ретроспективный. Я имею в виду, что четверть века в заключении - или сколько она там провела - вполне способны свести с ума и изначально здорового человека. Особенно если тюремщики в этом заинтересованы. Конечно, будь в моем распоряжении необходимая аппаратура, я мог бы, по крайней мере, сделать выводы о наличии органических патологий мозга и, главное, о генетических аномалиях... но нет смысла обсуждать то, что теперь уже заведомо недоступно.

- В любом случае полагаю, доктор, что вам не следует сообщать местным о вашей специализации, - заявил граф. - Во всяком случае, до тех пор, пока мы не определимся, на чьей мы стороне.

- Верно, - согласился Локхарт. - Если болезнь бывшей королевы - действительно обман, и если они поймут, что вы, хотя бы теоретически, можете его разоблачить...

- Они ведь не обязаны признавать мой диагноз, - улыбнулся Якобсон. - У меня даже не осталось диплома, который я мог бы им предъявить. Даже если наши чипы все еще читабельны... - доктор покрутил в воздухе рукой, под кожу ладони которой был вживлен идентификационный чип.

- В истории борьбы за троны даже и куда более шаткие основания, чем диагноз, поставленный врачом без диплома, нередко играли ключевую роль, - возразил де Сегюр. - Какая-нибудь клятва на Библии здесь с успехом заменяет любые электронные сертификаты, прошитые в наших чипах. Даже просто слух о том, что какая-нибудь неграмотная служанка видела королеву и убедилась, что та в здравом уме...

- Но сумасшествие матери Арвика вполне может быть и правдой, - заметил доктор.

- В таком случае вы представляете угрозу не для партий принцессы или герцога, а для партии Арвика, которая, вероятно, попытается доказать обратное.

- Пожалуй, - вынужден был согласиться Якобсон.

- Так каковы ваши выводы, посланник? - осведомился Локхарт у де Сегюра. - Какую тактику подсказывает вам ваша дипломатическая интуиция?

- Первое: хотим мы того или нет, мы участвуем в игре. В покое нас не оставят. Если на нас готова сделать ставку - не поручусь пока, насколько крупную - одна из сторон, тем самым мы автоматически становимся объектом интереса и для всех остальных. Совсем не дружественного интереса, само собой. Даже если бы мы и заявили о своем желании удалиться в пустыню, боюсь, нам бы не поверили. Мы просто лишились бы покровительства потенциальных союзников и остались один на один с потенциальными врагами, желающими, как вы любите выражаться, полковник, устранить лишнее неизвестное из уравнения. Второе: нам нет смысла задерживаться в Хассенворте и иметь дело с локальными проблемами и второстепенными персонажами. Нам надо как можно скорее - пока нас не попытались остановить - пробираться в столицу и вступать в контакт с лицами, принимающими решения.

- Что вы, собственно, и хотели с самого начала, - заметил Вельо.

- Да. Но сейчас эта тактика видится мне не просто желательной, а единственно возможной. Если мы не хотим, чтобы какие-нибудь туповатые исполнители убрали нас по-тихому - возможно, даже не докладывая наверх, просто чтобы не усложнять. Учтите, кстати, что любые доклады в столицу сейчас занимают несколько дней, а не несколько минут, как в нашу эпоху - и, соответственно, исполнителям на местах дана куда большая власть действовать самостоятельно в быстро меняющейся ситуации. Что касается того, кого именно нам следует поддержать, то вы уже знаете, какой план я хочу предложить герцогу и принцессе. Он, в принципе, отвечает интересам обоих, хотя, конечно, герцогским в большей степени. Арвик, таким образом, становится нашим противником, но чем позже он об этом узнает, тем лучше. Особенно желательно, чтобы он не узнал об этом прежде, чем мы покинем земли союзного ему Хагентрауба.

- То есть вы считаете, что нам нет смысла встречаться с городскими властями, - полувопросительно произнес Локхарт.

- Дармонт, несомненно, оказал бы нам большую услугу, если бы обеспечил транспортом и охраной до Дракенхайма. Но с тем же успехом он может и попытаться не пустить нас туда. Так что я бы не рисковал посвящать его в наши планы. Вот еще, кстати, момент, который все мы должны иметь в виду. Мы привыкли повторять, что политика - дело грязное, но в наше время она все же делалась по правилам. Эти правила, конечно, нарушались. Но нарушение вызывало всеобщее осуждение, и не только моральное. Нарушитель, какой бы высокий пост он ни занимал, рисковать окончить свои дни в тюрьме или даже еще хуже. Этот принцип действовал даже после распада ООН. Но теперь, очевидно, не так. Теперь тоже существуют формальные законы и правила, но обязательный характер они носят только для обывателей. А для участников больших политических игр главные принципы - это "цель оправдывает средства" и "победителей не судят". Я, возможно, проговариваю очевидные вещи, но важно, чтобы каждый из нас осознал их по-настоящему. Не только на сознательном, но и на подсознательном уровне, если угодно. Потому что интуитивно мы привыкли считать, что нас не могут, к примеру, арестовать просто так. Что должно быть предъявлено формальное обвинение, которое, конечно, может быть сфабриковано, но нам обязаны предоставить адвоката, консула и так далее. Что есть, наконец, независимая пресса, правозащитные организации и миллионы пользователей глобальных сетей. Теперь не так. С нами могут сделать все, что угодно, без соблюдения каких-либо формальностей, и никто не понесет за это ответственности - при условии, что его партия победит. И это даже не коррупция, привычная нам по диктаторским режимам нашей эпохи - это просто норма современного мира, которой никому в голову не приходит возмущаться. Мира, где проигравший в борьбе за верховный пост отправляется не в оппозицию, а на плаху. Ну или, если очень повезет - в изгнание. С соответствующими последствиями для его команды.

- Звучит обнадеживающе, - проворчал Вельо.

- Не я придумал теперешний мир, - пожал плечами де Сегюр. - Я лишь объясняю, как он устроен. Даже если они сохранили канализацию и, возможно, что-то еще, политическая и правовая культура здесь наверняка откатилась на классический средневековый уровень - который, вообще говоря, и в прошлой истории во многом сохранялся аж до XIX столетия, а кое-где и дольше. Ставки высоки. Но не играть мы не можем.

- Ладно, джентльмены, - резюмировал Локхарт, - в любом случае, мы не можем покинуть город прямо сейчас. У нас нет транспорта - полагаю, никто из вас не умеет ездить верхом? - нет денег, нет оружия, которым мы опять-таки не умеем пользоваться, и мы даже не знаем, какая именно дорога ведет в Дракенхайм. Видимо, нам придется положиться на помощь дядюшки Зака в этих вопросах. А сейчас мы можем пообедать.

- Нас тут не отравят? - усмехнулся Вельо.

- Не будем все же впадать в паранойю, - ответил полковник. - Мы, конечно, можем растянуть наш НЗ еще на несколько дней, но рано или поздно все равно придется переходить на местную пищу. А Зака и его людей мы будем рассматривать, как союзников, пока не доказано обратное.

- Спустимся в общий зал или закажем сюда? - осведомился Якобсон и тут же сам ответил: - Думаю, лучше спуститься. Если гостиница - территория наших друзей, то лишние контакты нам не повредят, а дать новую информацию могут. А если все-таки нет, то едва ли в изоляции мы будем в большей безопасности, чем на глазах у кучи народу.

- Согласен, - кивнул Локхарт, поднимаясь.

Они вышли в коридор. Пока полковник запирал дверь - бессмысленная в общем-то условность, учитывая, что они не оставили в номере никаких вещей, если не считать гостиничного белья и свечей - Якобсон пошел позвать Шрамма. На стук деликатного доктора тот не откликнулся - что было не очень удивительно в его нынешнем состоянии - после чего Якобсон приоткрыл незапертую дверь и просунул голову внутрь:

- Гюнтер, мы идем... - он запнулся, шагнул внутрь и тут же выскочил обратно: - Его здесь нет!

Локхарт рефлекторно оглянулся по сторонам - не увидев, разумеется, ничего примечательного, кроме пустого коридора и растерянных лиц своих товарищей - а затем решительно направился к соседней двери.

- Вы уверены? - вырвалось у него. Вопрос прозвучал глупо, и Якобсон округлил глаза:

- Ну он же не иголка! Сами видели, в этих комнатах негде спрятаться, да и зачем?

- Ну, например, под кроватью, - пробормотал полковник, - а насчет зачем - вы сами говорили, что последствия травм могут быть непредсказуемыми... Майор! Где вы? Это ваш командир!

Однако под тремя кроватями, занявшими почти все пространство, не обнаружилось ничего, кроме изрядного слоя пыли под двумя из них, стоявшими на старых местах. Все три были аккуратно заправлены - Ильза, очевидно, сделала свое дело; Локхарт присмотрелся к постели возле стены, разделявшей комнаты астронавтов, и даже потрогал одеяло, но не похоже было, чтобы после ухода служанки здесь кто-то сидел. Полковник выглянул в окно, затем рывком распахнул его (рама скрипнула, не без труда сдвигаясь с места; похоже, открывали ее нечасто). На камнях переулка внизу не было, к счастью, ничего примечательного; под окнами третьего этажа проходил неширокий карниз, по которому, при достаточной отваге, можно было пробраться вдоль всей стены и попасть в другое окно в этом и даже в соседнем здании, а при определенных акробатических навыках, наверное, отсюда можно было влезть и на крышу. Но зачем бы Шрамму понадобилось подобное? Куда логичнее, конечно, предположить, что он просто вышел через дверь, не поставив в известность своих товарищей. Но опять-таки, куда и зачем? Скафандр, рассчитанный на переработку всех телесных выделений без контакта с внешней средой, избавлял его даже от необходимости ходить в уборную. Полковник все же проверил последнее предположение, но туалет в конце коридора был пуст.

- Он ушел сам, - сказал Вельо. - Иначе мы бы услышали шум борьбы.

- Если только маленькая Ильза не воткнула в него иголку с каким-нибудь быстродействующим препаратом, - заметил вполголоса де Сегюр. - А потом бесшумно прокрались люди посильнее... возможно, уже ждали в другом номере...

- Но зачем? - возмутился Якобсон. - Давайте действительно не впадать в паранойю!

- Просто один из вариантов, - пожал плечами граф. - Не самый вероятный, согласен, но возможный. Впрочем, в любом случае не стоит обсуждать это в коридоре.

- Мы идем на поиски, - распорядился Локхарт. - Возможно, он еще в гостинице. Может, просто проголодался и пошел обедать без нас. Но если надо, мы перероем весь город. Если он ушел сам, мы его найдем.

Астронавты практически ссыпались вниз по крутой лестнице. Локхарт бежал впереди всех, мысленно ругая себя за казавшуюся столь удачной идею удалить поглупевшего коллегу с ответственного совещания. Вот теперь выясняй, куда его увела его травмированная голова - в незнакомом городе незнакомой эпохи, где и самому умному из них легко попасть впросак! - и какие последствия это будет иметь не только для него лично, но и для всех остальных...

Они выскочили в холл, пустой и мрачный из-за потемневших деревянных панелей и скудного освещения; свет с улицы едва пробивался в глубину помещения. Коридор позади них вел к выходу в переулок; справа, за довольно обшарпанной двустворчатой дверью, по всей видимости, находилась трапезная, откуда доносились аппетитные запахи чего-то жареного. За массивной дубовой стойкой слева не было ни Готлиба, ни кого-либо из его подручных.

- Ильза! - Локхарт произнес это достаточно громко, но все же стараясь не кричать на всю гостиницу.

- Звали? - девчонка возникла у них за спиной; они так и не поняли, откуда она выскользнула - возможно, из каморки под лестницей.

- Ты видела нашего товарища? - Локхарт обернулся к ней, пристально глядя ей в глаза.

- Когда?

- Когда заправляла постели во втором номере. И потом тоже.

- Да, он там был. Я попросилась белье застелить, так он мне ничего не сказал, только кивнул. Когда я уходила, он у окна стоял.

- А потом? Больше ты его не видела?

- Не, почему же, видела. Он почти что сразу следом за мной спустился.

- И куда пошел дальше?

- Ну, почем мне знать. Карнавал смотреть, наверно.

- Он не пытался, скажем, записку передать? Или еще как-то дать знать, где его искать, если он быстро не вернется?

- Не-а. Он вообще, небось, не заметил, что я видела, как он спускался. Я его хотела окликнуть, мол, не хочет ли он отобедать, а потом подумала, не, лучше не буду навязываться. У него вид суровый такой, такие обычно не любят этого.

- Он ушел один?

- Один.

- Через парадный вход?

- Да.

- Н-ну ладно, - Локхарт решительно направился тем же путем; остальные последовали за командиром.

- А вы-то как же, добрые господа? - донеслось им вслед. - Тоже обедать не будете?

- Позже, - повторил ей полковник. - Когда вернемся.

Они вышли во двор, образованный зданием гостиницы и примыкавшими к нему слева и справа длинными сараями, а затем - на улицу, где сразу же оказались в толпе гуляющих. Солнце уже клонилось к вечеру, так что узкие каменные улочки, зажатые между вплотную сомкнутыми домами, почти повсеместно погрузились в тень, и лишь красные черепичные крыши, полукруглые и треугольные чердачные окна и блестящие, словно надраенные, флюгера еще ярко горели в косых вечерних лучах на фоне безупречно-синего неба. Народу на улицах еще прибавилось, так что астронавты вынуждены были дрейфовать по течению, не представляя, куда оно их принесет (впрочем, так же, вероятно, перед этим поступал и Шрамм). Теперь среди нарядов все чаще попадались не просто праздничные, но и откровенно карнавальные - карикатурные звездочеты и алхимики в балахонах и разрисованных загадочными символами колпаках, пираты с бутафорскими ятаганами, огромными носами и свирепо топорщащимися усами (не очень-то деликатно рядиться для забавы пиратами после того, что те совсем недавно учинили неподалеку, подумал Локхарт; впрочем, есть ли дело горожанам до проблем окрестных деревушек?), вельможи в завитых париках, увешанные вырезанными из жести орденами, какие-то восточного вида личности в халатах, шароварах и пышно накрученных чалмах и тюрбанах (значит, контакты с Азией сохраняются? или это потомки американских мусульман? впрочем, возможно, Азия для этих людей - не более чем сказочная страна из легенд), судьи в мантиях и палачи в красных колпаках с прорезями для глаз. Кое-где под всеми этими накладными носами, усами и бородами явственно угадывались хорошенькие женские личики. Не все веселящиеся изображали людей; были здесь и звери с острыми ушами и мохнатыми носами, и птицы с длинными клювами и торчащими из волос перьями, и нечистая сила - рогатые черти с зачерненными сажей лицами, мертвецы в лохмотьях - у этих, напротив, лица были выбелены, а вокруг глаз темнели круги, упыри с кривыми когтями и торчащими изо рта клыками, безобразные горбатые карлики с кровавыми улыбками до ушей (их, очевидно, изображали дети) и сама смерть с косой во многих экземплярах. Безголовый труп в глухом черном плаще с высоким воротом нес насаженную на палку собственную голову, выглядевшую, надо сказать, весьма реалистично; поворачивая палку, он словно давал ей осмотреться по сторонам. У какой-то дамы - причем не первой, похоже, молодости - восседал на голове не менее реалистичный гигантский паук, и паутина вуалью спадала на ее лицо. Неудивительно, что на фоне всего этого скафандры астронавтов хотя и заслужили несколько любопытствующих взглядов, но по-прежнему не вызывали никакого повышенного интереса. Если кто из четверки и привлекал внимание, то разве что Вельо, но не благодаря своему облачению, а благодаря своим внушительным габаритам. Именно он, возвышавшийся над толпой почти на целую голову, был сейчас главным наблюдателем группы, пытавшимся высмотреть во всей этой пестрой толчее знакомые цвета скафандра Шрамма, в то время как низенькому Якобсону не было видно вообще ничего, кроме плеч и голов стискивающей его со всех сторон публики.

- Не заблудиться бы нам в этих лабиринтах, - пробормотал врач. - Капитан, рассчитываю на ваш опыт навигатора. Лично я уже понятия не имею не только в какой стороне гостиница, но и в какой мы части города.

- В нынешние времена заблудиться довольно трудно даже без компаса в шлеме, - усмехнулся полковник, указывая вверх, где в начавшем уже темнеть небе все ярче наливалось светом Кольцо.

- Может быть, именно за этим они его и сделали? - предположил де Сегюр. - Просто в качестве ориентира?

Локхарт бросил на него взгляд и понял, что тот не шутит.

- Представьте себе размеры и массу этой штуки, - возразил полковник. - По-моему, слишком дорогое удовольствие для простой альтернативы компасу.

- Почему бы и нет. Не мне вам рассказывать, что магнитные компасы неудобны и ненадежны. Магнитный полюс мало того что заметно отстоит от географического, так еще и прецессирует, плюс влияние внешних полей. А сигналы GPS и радиомаяков не везде ловятся... то есть ловились. А тут - постоянный указатель восток-запад, видимый из любой точки Земли.

- Не из любой, - поправил Локхарт. - Примерно до восьмидесятой параллели. Да и в более низких широтах - только при ясном небе.

- Ну, за восьмидесятой параллелью нормальные люди не живут. А Кольцо, возможно, излучает в диапазоне, видном сквозь облака в соответствующий прибор, - предположил граф. - А что касается стоимости проекта... возможно, по их меркам она была не столь уж высокой. Мы не знаем, как высоко они поднялись, прежде чем...

- Кстати, вы пытались связаться со Шраммом по радио? - спросил Якобсон. - Даже если он не может ответить - хотя чуть-чуть говорить он способен - он должен понять, что мы его зовем...

- Пытался несколько раз, - покачал головой Локхарт. - Бесполезно. При снятом шлеме он нас, скорее всего, не услышит, тем более в праздничном шуме. (Шума действительно хватало: помимо обычных разговоров и смеха, то там, то сям звучала музыка - где дудка, где скрипки, где лютня или гитара - почти всегда не слишком искусно, но от души; раздавались выкрики торговцев, умудрявшихся в этой толчее сбывать пирожки, лепешки и сладости; периодически доносился женский визг.) А главное, - продолжил Локхарт, - в этом каменном лабиринте сигналы наших передатчиков практически не проходят.

Наконец толпа вынесла их на большую площадь - возможно, рыночную, где, однако, сейчас уже не было никакой торговли, если не считать вездесущих разносчиков. В центре лихо крутилась деревянная карусель с подвешенными на цепях лошадками; держаться в таком седле, лишенном каких-либо поручней и ремней безопасности, обязательных на аттракционах более цивилизованной эпохи, было, очевидно, не так уж и просто, и испуганно-радостные визги катающихся, проносившихся на своих неустойчивых "скакунах" над головами других гуляющих и ждущих своей очереди, не выглядели показными. Карусель приводили в движение несколько скачущих по кругу живых лошадей или мулов - разглядеть их за множеством спин и голов было затруднительно, зато явственно слышны были хлесткие удары кнута, которым их подгоняли.

Вокруг карусели - на неравных расстояниях от нее и без всякой видимой системы - было сооружено несколько высоких помостов, на каждом из которых разворачивалось свое действо. На одном из них наяривал самодеятельный оркестр, состоявший из нескольких флейт, трех визгливых скрипок, большой медной трубы, литавр и здоровенного, гулко ухающего барабана; музыканты, щедро обсыпанные мукой и конфетти, явно полагались не столько на знание партитуры (если ли они вообще когда-либо слышали это слово), сколько на громкость и импровизацию. Вокруг, вертясь и старательно топая, отплясывал народ - поодиночке, парами с поминутно менявшимися дамами и кавалерами и целыми обнимавшимися за плечи хороводами, возникавшими с такой же легкостью, с какой и распадавшимися. На другом помосте, ничуть не смущаясь какофонией по соседству, актеры с большими, в половину человеческого роста марионетками на веревочках разыгрывали нечто явно комедийное, что подтверждали периодические взрывы довольного хохота. На третьем помосте трое артистов в разноцветных трико, стоя спиной друг к другу и задрав головы, жонглировали горящими булавами. Четвертый помост оккупировали акробаты, строившие живые пирамиды. На пятом кипел бой на палках - не то еще один спектакль, не то соревнование. На шестом, похоже, толпу развлекал фокусник...

- Что ж, можно, наверное, забавляться и так, - произнес де Сегюр тоном плохо скрываемого презрения. - Без электричества, без глобальных сетей, без прямого подключения нервной системы к компьютерам, даже без фильмов в полном 3D...

- Вот вам 3D и прямое подключение, - ответил Якобсон, обводя здоровой рукой картину вокруг. - Прямее и трехмернее не бывает.

- Привыкайте, граф, - усмехнулся Локхарт, - отныне и вам предстоит развлекаться таким образом.

- Ну уж нет, - парировал де Сегюр. - При дворе наверняка существуют развлечения и более изысканные. Театр, например - не вот этот балаган, а настоящий театр. Не забывайте, что пьесы Шекспира были написаны и игрались как раз в такую эпоху. Приличная музыка тоже - хотя расцвет классики пришелся на более поздние времена, но кто сказал, что откат произошел и в этой сфере? Турниры поэтов. Шахматы, в конце концов...

- Вон он! - воскликнул вдруг Вельо. - Я его вижу! Гюнтер! Шрамм! Идите сюда!

Астронавты резко повернулись туда, куда указывал лингвист, но мало что могли разглядеть сквозь толпу. Кажется, вдали, у одного из выходов с площади, и впрямь мелькнули знакомые бело-оранжевые цвета, но можно ли было сказать с уверенностью, что это не один из маскарадных костюмов? Тем более что солнце уже зашло и, хотя наверху сиреневая сумеречная синева еще не истаяла окончательно в ночную черноту, окруженную домами площадь озаряли уже практически одни лишь многочисленные факелы.

Тем не менее, Вельо кричал и махал руками - "Мы здесь, сюда!" - а когда это не помогло (Шрамм, если это и впрямь был он, напротив, уходил все дальше), решительно двинулся в ту сторону. Поначалу он пытался проявлять деликатность, подобающую доктору наук ("Простите! Позвольте! Извините!"), но, убедившись, что веселящаяся публика совершенно не реагирует на его просьбы, принялся напористо прокладывать дорогу через толпу широкой грудью и локтями - стараясь никого не уронить, но в то же время игнорируя недовольные крики и ругательства (коих, впрочем, было немного, ибо такой способ передвижения был здесь в порядке вещей, а желавшие все же поскандалить тут же прикусывали язык, оценив комплекцию обидчика). Какая-то нетрезвого - а может, просто излишне веселого - вида девица попыталась в прямом смысле повиснуть на шее у столь видного во всех смыслах кавалера, но Вельо со словами "пардон, мисс" перевесил ее на стоявшего поблизости белобрысого веснушчатого парня, явно не возражавшего против такого подарка. Локхарт, де Сегюр и Якобсон пристроились за лингвистом в кильватере, словно сухогрузы за ледоколом.

Продвигаясь таким образом, они сравнительно быстро - насколько это вообще было возможно в таких условиях - добрались до края площади, где Вельо видел скафандр Шрамма в последний раз, но их товарища там уже не было. По всей видимости, он покинул площадь по вливавшейся в нее в этом месте улице, и астронавты нырнули туда. Здесь, однако, продвигаться было еще сложнее, ибо на площади движение было более-менее броуновским, в то время как народ на улице - узкой, как и все улочки в городе-крепости - все еще тек преимущественно в сторону площади, так что двигаться все время приходилось против течения. Впрочем, Шрамм, очевидно, должен был столкнуться с той же проблемой, а значит, не мог уйти далеко.

Это теоретическое утешение, однако, утратило практический смысл на первой же развилке. Куда дальше? Вельо покрутил головой по сторонам, но нигде не обнаружил искомое.

- Может, разделимся? - неуверенно предложил он.

- Ни в коем случае, - отрезал Локхарт. - Каждый раз, когда я слышал эту фразу в триллерах, мне хотелось пристрелить того, кто ее произносит. Держимся только вместе.

- Гюнтер! - снова рявкнул Вельо во всю мощь своих легких. Над их головами с треском распахнулся ставень, и оттуда высунулся рыжий детина с небритой опухшей рожей - но убедившись, что зовут не его, засунулся обратно. Вельо еще раз посмотрел по сторонам и, проигнорировав переулок слева, один вид которого мог вызвать клаустрофобию, а также улицу справа, нырявшую в совершеннейший мрак без единого огня, продолжил прежний путь.

Этот путь, однако, вскоре уперся в стену дома, а точнее - прямиком в двери кабака, за которыми, судя по доносившимся изнутри голосам, нестройно выводившим какую-то песню, тоже вовсю шло веселье. Перед астронавтами опять встал вопрос - налево или направо? На той улице, где они оказались, народу было уже меньше, и в обоих направлениях он двигался примерно одинаково. "Направо", - постановил Локхарт волевым решением.

Эта улица нырнула в арку с двумя узкими окнами сверху - очевидно, кто-то жил в квартире, располагавшейся прямо над мостовой - и за ней изогнулась вправо. Убедившись, что еще немного - и они вновь окажутся все на той же площади, астронавты повернули назад. Это тоже оказалось не лучшим решением, ибо перед аркой им пришлось остановиться, чтобы пропустить целую процессию, которая, распевая нечто, кажется, не слишком пристойное под аккомпанемент приплясывавших вокруг дудочников и рожечников, тащила длинные, увитые гирляндами цветов носилки. На носилках был установлен трон, на коем восседала живая свинья в пурпурной мантии и огромной шутовской короне. Несчастное животное, крепко привязанное к своему трону, периодически принималось визжать и дергаться, пытаясь освободиться и от пут, и от своих монарших регалий, чем вызывало бурный гогочущий восторг наблюдателей. То ли это была демонстрация цеха мясников, желавших подчеркнуть "королевское качество" своей продукции (и не здесь ли, в таком случае, находился и предполагаемый племянник дядюшки Зака?), то ли "ритуальная десакрализация королевской власти, специально дозволяемая в ярмарочные дни", как пытался объяснить сквозь весь этот гвалт де Сегюр.

Наконец астронавты смогли двинуться дальше. Они вновь миновали уже знакомый кабак (голоса внутри стали громче и агрессивнее - не иначе, там назревала потасовка), прошли под почти смыкавшимися над головой коваными балконами, с которых смеющиеся девушки швыряли в прохожих конфетти, и уперлись в очередной перекресток, где им преградило дорогу факельное шествие в странных головных уборах, в которых - в окончательно сгустившейся уже темноте, разгоняемой лишь пляшущими отсветами огня - астронавты не сразу распознали горшки и кастрюли.

- Нет, так мы ничего не добьемся, - пробормотал Вельо. - Он может быть, где угодно.

- Мальчик! Эй, постой! - Якобсон ухватил за рукав мальчишку, пробежавшего мимо, едва последний горшечник с факелом скрылся за углом. Тот без страха воззрился на незнакомца. - Ты не видел нашего товарища, одетого в такой же костюм, как у нас? Мы с ним разминулись, и...

- Этого, что ли? - спросил мальчишка лениво-презрительным тоном уличного шалопая.

- Где? - оторопел доктор.

- Да вон же! Его только что из кабака вышибли.

Все четверо обернулись и уставились на оставшийся уже довольно далеко позади кабак. Тем не менее, народ на улице уже в значительной мере рассосался - кто на площадь, кто по питейно-питательным заведениям - и в свете, лившемся из кабацких окон, астронавты отчетливо различили фигуру, стоявшую перед только что захлопнувшейся дверью с видом человека, который никак не может решить, предпринять ли новый штурм отвергшего его заведения или уйти от греха подобру-поздорову. И на сей раз сомнений быть не могло - фигура была облачена в космический скафандр с откинутым за спину шлемом.

- Черт, что он там делал... - пробормотал Локхарт, знавший, что Шрамм всегда был абсолютным трезвенником. Во всяком случае, до тех пор, пока с ним не случилось то, что случилось. - Гюнтер!

То ли услышав этот окрик, то ли просто приняв, наконец, решение не искушать судьбу, фигура повернулась и потопала прочь. "Да что ж это такое!" - проворчал де Сегюр. Четверо, лавируя между еще остававшимися на улице гуляющими, бегом устремились в погоню.

Шрамм по-прежнему не реагировал на оклики, но и не пытался прибавить ходу, так что они настигли его возле арки.

- Шрамм, черт побери! - рявкнул Локхарт, опуская руку на его плечо. - Вы что, не слышите, что вас зовет командир?!

Человек в скафандре испуганно оглянулся и уставился на своих преследователей. Они с не меньшим удивлением смотрели на него.

Это был не Шрамм.

Стоявший перед ними был ниже ростом и, вероятно, лет на десять старше - или так казалось из-за его довольно потасканного лица с большими залысинами и набрякшими веками над водянистыми глазами. На ногах он держался не очень уверенно, и от него и впрямь разило спиртным. Астронавты никогда в жизни не видели этого человека.

У Локхарта мелькнула мысль, что, возможно, на воспоминания об эпохе высоких технологий все же не наложено табу, и кто-то все-таки делает маскарадные костюмы, изображающие покорителей космоса - хотя, быть может, последние проходят здесь по тому же разряду, что эльфы или вурдалаки. Но даже в слабом свете горевших перед входом под арку факелов он понял, что скафандр незнакомца - вовсе не примитивная имитация, какую мог бы сшить средневековый портной. Окончательно сомнения развеяли шеврон на рукаве и нашивки на груди - логотип Международного Космического Агентства, круглая эмблема экспедиции (на фоне звездного неба - цветок в виде земного шара, окруженного разноцветными лепестками, и надпись "Добрая воля" по периметру на трех рабочих языках МКА) и, главное, индивидуальная бирка "Гюнтер Шрамм, пилот, BRh-".

- Кто вы такой? Где Шрамм? - выпалил Локхарт в недоуменно выпученные глаза незнакомца.

- Шрам? Какой еще шрам?³... - бормотал тот в ответ.

- Где ты взял эту одежду? - строгим начальственным голосом спросил де Сегюр, решив зайти с другой стороны.

- Купил... ничего не знаю, купил... дорого, между прочим... думал, ни у кого такого не будет...

- У кого купил? Когда? - продолжал допрос граф.

- Сегодня... недавно... у портного... У меня, это... костюма подходящего не было... а карнавал же... А что такого-то?

- Где этот портной? Веди нас к нему!

- Ну где, там... - пьяный неопределенно махнул рукой. - Там его лавка, на Портняжной улице, где ж ей еще быть... Клаус его зовут...

- Сказано - идем, показывай дорогу!

- Да вам-то зачем? У вас, я гляжу, такие уже есть... Чего вы ко мне-то прицепились, идите сами туда, если вам надо... Хотя, конечно, если вы мне нальете...

- сэр, - могучая длань Вельо опустилась на плечо пьяницы, и тот сразу стал ниже ростом еще на пару дюймов, - это костюм нашего товарища, которого мы разыскиваем. И мы будем вам очень признательны, - рука стала еще тяжелее, - если вы нам поможете. Без дальнейших промедлений.

- Хорошо, хорошо, - сразу сменил тон горожанин, опасливо глядя на гиганта, - но я ничего не знаю, я честно у портного купил, у Клауса, деньги заплатил, он мне, гад, наврал, что такой один на весь город, а вашего друга я не грабил и не видел вообще...

- Мы поняли, - терпеливо произнес Вельо, - а теперь ведите нас к этому Клаусу.

Они вновь двинулись вспять по лабиринту улиц, причем лингвист продолжал держать за плечо их проводника, справедливо полагая, что тот может удрать и затеряться в толпе.

- Мы отберем у него скафандр? - спросил де Сегюр у командира.

- В зависимости от того, как он его заполучил, - мрачно ответил Локхарт. - Если и в самом деле честно купил... не думаю, что нам стоит начинать нашу карьеру здесь с создания репутации разбойников. Мы, конечно, могли бы его выкупить, но пока что у нас нет денег. Да и, честно говоря, я не уверен, что скафандры нам теперь так уж необходимы. Они защитят от ножа уличного грабителя, но не от тех, кто пожелает взяться за нас всерьез. Им, скорее, такое одеяние лишь поможет нас отыскать.

- Во всяком случае, стоит забрать аварийный набор из его карманов.

- Да, - согласился Локхарт и объявил об этом их провожатому. Тот не посмел протестовать, но карманы скафандра оказались пустыми. Позаботился ли об этом сам Шрамм, Клаус или кто-то еще?

Меж тем веселье на улицах не только не шло на спад, но становилось все активнее и разнузданнее - из кабачков и подвальчиков вываливали румяные посетители, желавшие продолжить празднование на свежем воздухе. Периодически астронавтов пытались вовлечь в пляску или от избытка чувств угостить вином прямо из початой бутыли, но они упорно продвигались вперед, отклоняя все эти проявления радушия. К счастью, это не приводило к обидам, способным перерасти в потасовку - возможно, не в последнюю очередь и благодаря габаритам Вельо.

- Да где же эта Портняжная улица? - потерял терпение де Сегюр, когда ему на голову приземлился яблочный огрызок, брошенный с какого-то балкона. - Кругами ты нас, что ли, водишь?

- Сейчас вот уже будет... это, значит, за углом сейчас направо в переулок, а потом налево на Башмачную, и оттуда уже рукой подать...

- Такое впечатление, что изнутри этот город больше, чем снаружи, - проворчал граф. - Не подумал бы, что здесь можно столько петлять!

- Глядя на человеческий живот, тоже трудно поверить, что там внутри помещается шесть метров кишечника, - заметил Якобсон.

- Прекрасная аналогия, доктор, - де Сегюр был раздражен настолько, что ему изменила обычная чопорность. - Значит, или нас тут переварят, или мы окажемся в заднице!

Еле развязавшись с очередной разряженной, орущей и хохочущей компанией, закрутившейся хороводом вокруг них и надевшей на шею Вельо венок из разноцветных бумажных лент, астронавты свернули под жестяную вывеску в форме подвешенного на цепях сапога высотой чуть ли не в шесть футов⁴, и Локхарт вспомнил, что Ильза называла этот ориентир. Значит, в двух кварталах отсюда - мясная лавка ее отца. Сразу вспомнились зловещие предположения де Сегюра о двойной роли этого заведения. Уж не туда ли ведет их этот пьянчужка (и в самом ли деле он так пьян, как пытается казаться?), и не там ли он получил скафандр, снятый со Шрамма? Неужели готовность довериться дядюшке Заку была все же ошибкой?

Но их проводник свернул с Башмачной улицы на первом же повороте, не дойдя до угла, за которым должна была находиться мясная лавка. Пройдя еще метров сорок по булыжной мостовой, где теперь уже солома мешалась с конфетти и серпантином, хассенвортец остановился перед одним из домов, втиснутых в общий ряд: "Вот тут."

Беленый двухэтажный дом под крутой крышей был, по всей видимости, устроен по тому же принципу, что и многие местные дома - лавка на первом этаже, жилье ее хозяина на втором - но ставни были закрыты и там, и там, и нигде между ними не пробивался свет. Входная дверь тоже оказалась запертой.

- Должно, уже тоже праздновать ушли, - констатировал покупатель скафандра, что звучало, в принципе, вполне правдоподобно. Но где теперь искать этого Клауса - и, главное, Шрамма? Снова на площади? На улицах по всему городу?

- Покажешь нам этого портного, если увидишь? - спросил Локхарт без особой надежды.

- Да где ж я его увижу? - заканючил хассенвортец. - Вы мне сказали - к лавке его привести, я и привел, а теперь что ж я вам, из-под земли его достану, что ли... Знать я не знаю ничего, отпустите меня... а ежели вашего друга ограбили, стражникам жалуйтесь, а я тут ни при чем... знал бы, сроду не стал бы этот ваш костюм покупать... вот ведь, денег еще кучу выложил...

А в самом деле, подумал Локхарт, почему бы не испробовать самое простое - обратиться к местным стражам порядка? Хотя, даже если они не имеют никакого отношения к исчезновению Шрамма, то и помочь вряд ли помогут - в ночь карнавала у них наверняка имеются более актуальные заботы: разнимать потасовки, ловить воришек и все такое. Доказательств, что со Шраммом случилось что-то плохое, нет, да и как бы они стали его искать без самой главной приметы - скафандра? Фото разыскиваемого сейчас патрульным не разошлешь...

- А Клаус-портной, небось, сам теперь так оделся, что лбами столкнешься - не узнаешь... - продолжал ныть нынешний обладатель скафандра, и это тоже было логично.

- Как тебя зовут и где тебя найти, если понадобишься? - потребовал Локхарт. - Только не врать! Если ты ни в чем не виноват, тебе и бояться нечего.

- Джакоб, сын Джакоба... старший приказчик в лавке купца Фергюса... А только я больше ничего не знаю, а ежели вам этот костюм нужен, пусть мне Клаус деньги вернет...

- Как вы думаете, доктор Якобсон, он говорит правду? - Локхарт обернулся к психологу - точнее, туда, где тот должен был находиться. - Доктор?!

Якобсона нигде не было. Вокруг по-прежнему фланировали веселые, шумные и не слишком трезвые гуляющие.

- Так, - выдохнул полковник, оборачиваясь к оставшимся своим людям. - Кто-нибудь видел, куда девался Якобсон? Когда вы его видели в последний раз?

- Не видел с тех пор, как говорили про кишки, - припомнил де Сегюр. - Это на Башмачной улице... нет, еще до нее...

- Доктор Якобсон! - крикнул Вельо, вытягиваясь во весь свой рост и размахивая над головой сорванным венком. - Густав! Где вы?! Сюда!

Тем временем Джакоб, сын Джакоба решил, что самое время воспользоваться моментом, пока незнакомцы не обвинили его в пропаже еще одного товарища, и удрать. Вывернувшись из-под ослабившей хватку руки Вельо, он рванул прочь и тут же ввинтился в толпу за спиной у лингвиста.

- Стой! Куда?! - рявкнул тот, похоже, расценивший бегство как признание вины, и побежал следом.

- Доктор Вельо, стойте! - крикнул уже Локхарт, у которого вновь мелькнула мысль, что все это - тщательно организованная западня. Но одновременно прямо у него над ухом взревела свистулька, разворачивая надувной "язык хамелеона", а какой-то человек в маске козла положил руки ему на плечи и проблеял ему в лицо. Несколько человек захохотали, и тут же слева лязгнули литавры. Слышал ли Вельо командира за всей этой какофонией? Полковник замешкался на пару мгновений - что опаснее, остаться на месте вдвоем с графом или бежать туда, куда их, возможно, заманивают? - а затем, бесцеремонно оттолкнув "козла", все же скомандовал: "Де Сегюр, за мной!" и побежал за лингвистом.

Когда он пробегал мимо переулка справа, оттуда как раз вывалила очередная поющая и пляшущая толпа, предводительствуемая двумя волынщиками и фокусником-огнеглотателем, который поочередно подносил ко рту два фитиля на длинных тонких палках и выдувал струи огня. Две девицы в масках лисы и кошки ухватили полковника за руки и попытались, под оглушительное завывание волынок, закружить его на месте. Локхарт раздраженно вырвался, но тут прямо перед ним оказался фокусник, который дунул ему прямо в лицо. Полковник невольно отпрянул, ожидая ожога, но вместо огня его голову окутал густой и довольно едкий дым. Локхарт закашлялся, попытался протереть глаза и почувствовал, как его снова хватают за руки. "Отпустите меня, мне не до ваших дурацких шуток!" - крикнул он и тут же понял, что руки, крепко сжимающие его локти, теперь уже едва ли могут быть девичьими. Проморгавшись, он увидел, что окружен мужчинами в длинных черных плащах, высоких шляпах и клювастых масках, похожих на те прообразы противогазов, что когда-то носили чумные доктора. Эти люди увлекали его в переулок, в то время как вокруг продолжала скакать и бесноваться толпа, и волынки отчаянно ревели, заглушая любой крик. Локхарт не видел ни Вельо, ни де Сегюра.

- Простите, сэр, - клюв скользнул по его щеке, и чужой рот практически прижался к его уху, - но вас просят следовать за нами.

- Просят? Кто просит? Кто вы такие, черт побери?

- Узнаете в свое время. Мы вам не враги.

- Тогда отпустите меня! - он попытался вырваться, но его надежно держали с двух сторон. В тот же миг на него набросили такой же просторный черный плащ, как и у захвативших его (капюшон, по всей видимости, скрыл откинутый назад шлем), а на голову столь же быстро надели клювастую маску и шляпу. Вот только у этой маски глаза были лишь нарисованы, но не прорезаны.

- Просим прощения за неудобство, - рот возле его уха был все так же вежлив. - Вынужденная мера безопасности. Просто позвольте нам сопроводить вас.

- Мои люди! Что с моими людьми?!

- С ними все будет в порядке. От вас требуется лишь немного сотрудничества.

Ладно, подумал Локхарт. Вырываться и звать на помощь, очевидно, бесполезно. Товарищи помогают идти перебравшему другу, что может быть естественнее - даже если этот друг и вздумает орать спьяну что-нибудь не то, никто не разберет это в общем гвалте, а и разберет - не рискнет вмешиваться. Ребята явно куда более серьезные, чем уличные грабители. Самое разумное сейчас - не злить их без нужды, беречь силы и примечать любые детали.

Он принялся считать шаги и повороты, но из этой затеи ничего не вышло - по поверхности его вели недолго. После очередного поворота - судя по гулкому звуку шагов, внутри какой-то подворотни - конвоиры остановились. Чуть слышно клацнул замок, и все тот же вежливый голос предупредил: "Осторожно, ступеньки", - после чего его повели вниз по крутой лестнице.

В скафандре и маске, закрывавшей все лицо, Локхарт не чувствовал холода и сырости подземелья, но не сомневался, что его ведут каким-то тайным ходом, проложенным под городом. Ход был более прямым, чем улицы на поверхности, но несколько поворотов все-таки сделал - хотя, скорее всего, это были не извивы одного туннеля, а целая сеть подземных коммуникаций. Несколько раз, на фоне шагов конвоиров, Локхарт различал звуки капающей воды или потрескивание факелов, но ничего более примечательного. Наконец его вновь предупредили о ступеньках и повели наверх. Снова лязганье запоров, еще лестница, какой-то коридор, остановка, стук, вероятно, в дверь, затем еще несколько шагов вперед - и тут Локхарта, наконец, отпустили. Он услышал удаляющиеся шаги и мягко закрывшуюся за спиной дверь.

- Можете снять маску, - сказал новый голос.

Локхарт снял шляпу и стащил с головы клюв.

Он находился в квадратной комнате, стены которой были завешаны гобеленами; окон в ней не было вовсе. Комнату озарял свет нескольких масляных светильников. Из мебели в ней был лишь массивный стол, небольшой комод слева от него и два кресла по обе стороны стола - одно, очевидно, предназначалось для посетителей, в другом сидел хозяин кабинета.

Это был человек, вероятно, старше сорока, но моложе пятидесяти, если судить по средневековым меркам. Вся его голова была подстрижена одинаково коротко, "под ежик" - это касалось и волос, и бороды, и усов. Несмотря на это единообразие, верхняя и нижняя части его продолговатого лица казались взятыми от двух разных людей: над квадратной челюстью громилы - тонкий аристократический нос и холодные серые глаза интеллектуала. Косой шрам на левой щеке словно подчеркивал линию, по которой происходила склейка. Хозяин кабинета был облачен в черный камзол с широким алым воротником и алыми обшлагами, однако по тому, как гладко лежала ткань на груди, Локхарт заподозрил, что под камзолом скрывается стальной нагрудник. Через правое плечо тянулся широкий кожаный ремень портупеи.

- Прежде всего, прошу простить за способ, которым мне пришлось передать мое приглашение, - сказал сидевший. - На то были причины, которые вы, полагаю, понимаете, или скоро поймете. Надеюсь, мои люди были не слишком грубы.

- Не слишком, - согласился Локхарт не без сарказма. Не дожидаясь приглашения, он подошел к столу и демонстративно положил на него маску и шляпу. - Раз уж вы "пригласили" меня столь оригинальным способом, могу я, по крайней мере, узнать, кто вы? При условии, разумеется, что это знание не будет стоить мне жизни.

- Капитан Орелан Дармонт, военная гвардия Его Величества, - ответил тот, игнорируя иронический тон собеседника. От внимания Локхарта, конечно, не укрылось это "его" вместо "ее". Впрочем, Элинор еще не взошла на трон...

- Полковник Эрик Локхарт, - представился он в ответ и добавил по-уставному, понимая, разумеется, как это звучит в нынешних обстоятельствах: - Военно-космические силы Конфедеративных Штатов Америки.

- Садитесь, полковник, - Дармонт кивнул на кресло, не выказывая никакого удивления.

- Благодарю, - Локхарт вновь добавил сарказма в свой тон, прежде чем последовать приглашению.

- Кстати, - все так же ровно сообщил капитан, - на случай, если вы не знаете: гвардейские звания в Айринтии стоят на две ступени выше армейских, так что мы с вами практически в одном ранге.

- Формальные ранги не имеют значения, ведь так? - ответил Локхарт. - Ибо фактически, как я понимаю, вы являетесь военным диктатором этого города.

"А я - бывшим офицером несуществующего рода войск исчезнувшей страны", - добавил он про себя.

- Это преувеличение, - возразил капитан. - Во всяком случае, до тех пор, пока не начались боевые действия. И, собственно, это одна из причин, почему мы с вами беседуем неформальным образом.

- Прежде, чем мы продолжим беседу, - твердо произнес Локхарт, - я хочу знать, что с моими людьми и гарантирована ли им безопасность.

- А что с вашими людьми? - Дармонт чуть приподнял брови. - Полагаю, они беспокоятся по поводу вашего отсутствия, но ничего более серьезного с ними не происходит. Распоряжения, отданные моим подчиненным, касались только вас. Ведь вы предводитель вашего отряда, не так ли?

- Допустим, - признал полковник, обдумав в течение пары секунд, стоит ли это отрицать. - Но прежде, чем меня схватили ваши подчиненные, мои собственные начали пропадать один за другим.

- Это карнавал, - пожал плечами капитан. - Люди теряются в толпе... особенно если они плохо знакомы с городом... потом находятся. Как правило.

- Это намек?

- Всего лишь констатация факта. Но, если это вас так беспокоит, я отдам распоряжение, чтобы ваших людей разыскали и... проследили, чтобы с ними не случилось ничего плохого. Насколько это в силах моих подчиненных.

- Я думаю, что вас это беспокоит не меньше, чем меня. И соответствующие распоряжения вы уже отдали.

- Вы умны, полковник Локхарт, - улыбнулся Дармонт, - и мне это нравится. Да, если угодно, если бы с вашими людьми случилось что-то серьезное - во всяком случае, пока они находятся на улицах Хассенворта - мне бы доложили. Пока что такой доклад не поступал.

"Это может быть и неправдой", - напомнил себе Локхарт, а вслух спросил:

- Вам нравятся умные союзники или достойные противники?

- Честно говоря, и то, и другое, - капитан вновь улыбнулся. - А кем предпочитаете быть вы?

- По правде говоря, я предпочел бы вовсе не ввязываться в эти ваши игры.

- Но вы в них уже ввязались, не так ли? Самим фактом вашего появления в Айринтии.

- Пока что все, во что мы ввязались - это уличный карнавал.

- Ой ли? - приподнял бровь капитан.

"Он знает, в какой гостинице мы остановились, - подумал Локхарт. - И, вероятно, делает из этого далеко идущие выводы. Впрочем, мы ведь уже и в самом деле приняли решение, что не останемся в стороне..."

- Что вы от меня хотите? - спросил он вслух.

- Для начала - узнать ваши намерения.

- А если они не совпадут с вашими, вы меня убьете?

- Ну, зачем так примитивно, - поморщился Дармонт. - Это было бы совсем не интересно, верно? Я постараюсь вас переубедить.

Локхарт не стал спрашивать, какие методы переубеждения тот считает допустимыми, и сказал:

- Пока что я сам толком не знаю свои намерения. У нас слишком мало информации.

- Готов помочь вам с этим.

- Вы... - Локхарт посмотрел в глаза Дармонту, - понимаете, откуда мы прибыли?

- Из другого мира, - спокойно ответил капитан.

- Ну... можно сказать и так, - пробормотал полковник. Пытаться растолковать средневековому офицеру, пусть и явно неглупому, механизм релятивистского сокращения времени, пожалуй, не лучшая идея. - И вас это не удивляет?

- Если я начну ахать и закатывать глаза, это как-то поможет Королевству Айринтия?

Прагматик, подумал Локхарт. Средневековому человеку, как ни странно, гораздо проще быть прагматиком, чем насквозь рациональному материалисту просвещенной эпохи. Колдовство? Ангелы? Демоны? Эльфы? Чудовища? Почему нет, все это не только существует, но и поддается классификации и может быть, при выполнении определенных правил, использовано в практических целях. Страна псоглавых людей, страна фей, страна, где люди ходят в мягких доспехах и летают на небесных кораблях. Почему нет.

Или Дармонт все же осведомлен о прошлом лучше, чем у них тут принято показывать?

Локхарт не стал в очередной раз спрашивать, что случилось с Землей, и задал более конкретный вопрос:

- Когда возникла Айринтия?

- Примерно шестьсот лет назад Айринтийский полуостров был поделен между Тлукаляханской империей и Бугенхольмским королевством, притом что формально земли полуострова не входили в состав ни одного из них. Север занимало Хильдское княжество, вассальное по отношению к Бугенхольмской короне, а на юге - как и на большинстве островов Ибикейского моря - обитали варвары, которых поддерживал Тлукаляхан. Поддерживал не столько от большой любви, сколько полагая, что их проще подкармливать и держать таким образом в качестве буфера и вечного источника нестабильности на южных рубежах Бугенхольма, нежели завоевывать и решать эту проблему самостоятельно. По материку в то время Тлукаляхан с Бугенхольмом не граничил, их разделял Гроггендор, граничивший, соответственно, с Тлукаляханом на юге и с Бугенхольмом на востоке, и было это королевство обширное, но раздробленное, а потому слабое и не только не представлявшее опасности для своих соседей, но и платившее дань обоим. Но вот в Хильде нашелся военачальник Йоргел - коего позже назовут Йоргелом Освободителем и Йоргелом Завоевателем - которому надоели постоянные набеги на приграничные поселения, и он организовал поход против южных варваров. Сам Йоргел, кстати, не принадлежал к княжескому роду, возвысившись из простых дружинников благодаря своим воинским талантам, и действовал фактически на свой страх и риск, без приказа князя, который, напротив, узнав о его походе, пытался его остановить, не желая лишних осложнений. Йоргел приказ вернуться проигнорировал и провел кампанию настолько быстро и успешно, что к тому времени, как весть об этом дошла до столицы Тлукаляхана, варвары были вырезаны практически подчистую (попутно, кстати, было освобождено более тысячи рабов, угнанных из Хильда во время набегов). Тлукаляхан выразил Бугенхольму протест. Однако Йоргел заранее позаботился об этом. Вернувшись с триумфом из похода, он сверг старого князя и провозгласил создание на северных и южных землях полуострова единого и независимого королевства Айринтия. На самом деле такой шаг был загодя согласован к бугенхольмским двором, который мог теперь с чистой совестью заявить: договор нарушили не мы, а мятежник-сепаратист, которого мы сами не контролируем. Предполагалось, разумеется, что независимость Айринтии будет чисто формальной, а на самом деле за спиной у новоявленного короля будет по-прежнему стоять мощь Бугенхольма, что по достаточно прозрачным намекам были должны понять и в Тлукаляхане. Тлукаляханцы все же предложили Бугенхольму совместную карательную экспедицию против мятежника на условиях возвращения к прежней границе, получили ожидаемый отказ, поскрипели зубами и угомонились. Война за полуостров, куда они могли попасть только морем - притом что они не обладали в ту эпоху сильным флотом, как, впрочем, и другие страны региона - в то время как противник мог получать постоянные подкрепления по суше с севера, пусть бы эти подкрепления и не выступали под официальными бугенхольмскими знаменами, не сулила тлукаляханцам никаких светлых перспектив. В течение восьми лет Йоргел, формально числящийся в Бугенхольме мятежником, продолжал исполнять свои вассальные обязанности и выплачивать бугенхольмскому двору дань, одновременно получая от него помощь в укреплении отвоеванной южной части полуострова. Йоргел строил там не только города и крепости, но и флот, необходимый для защиты от тлукаляханской угрозы. Ну а восемь лет спустя он объявил королю Бугенхольмскому, что готов быть его "другом и братом", но не слугой и данником. Прозрачно намекнув, разумеется, что если "брату" не нужно равноправие и союз двух королевств против Тлукаляхана, то Айринтия может заключить союз и с Тлукаляханом против понятно кого. При этом айринтийский флот, который в Бугенхольме считали фактически своим, подошел к бугенхольмским портам, готовый их блокировать. Бугенхольмский монарх поначалу был в ярости, но, хорошо подумав, согласился. В том числе и на дополнительное требование Йоргела - выдать за него свою дочь, скрепив союз династическим браком...

- Все это очень интересно, - перебил Локхарт, - но вы сказали - шестьсот лет назад? Вероятно, вы имели в виду двести? Или, скорее, еще меньше - скажем, сто пятьдесят?

- Разумеется, я имел в виду шестьсот. Именно столько насчитывает история королевства Айринтия. По-вашему, я похож на человека, способного перепутать шестьсот и двести?

- Хмм... мы ведь с вами понимаем под словом "год" одно и то же? Не время года, - у Локхарта мелькнула мысль, что, если значение термина так изменилось, то все сойдется: шестьсот сезонов - как раз сто пятьдесят лет, - а полный цикл из зимы, весны, лета и осени? 365 дней?

- Да, разумеется.

- Тогда этого никак не может быть, - твердо заявил полковник. - Шестьсот лет назад здесь и близко не было ничего подобного.

- То есть вы полагаете, - на сей раз в улыбке капитана не было и тени добродушия, - что лучше меня знаете историю моей страны?

"Но это и моя страна!" - хотелось воскликнуть Локхарту. То есть, конечно, шестьсот лет назад это были еще не Конфедеративные и даже не Соединенные Штаты Америки. А что здесь было в конце XVII века? Кажется, испанская колония... или конгломерат из испанских, французских и британских поселений. Может быть, Тлукаляхан, Гроггендор и Бугенхольм - новые названия этих стран или, по крайней мере, их колоний, так же, как Флорида ныне называется Айринтией, а Карибское море - Ибикейским? А варвары, соответственно, индейцы? Но нет, все равно не сходится. Не было здесь никакого княжества, ставшего самостоятельным королевством...

- Ладно, - отступил Локхарт, видя неудовольствие собеседника, - возможно, я и в самом деле что-то путаю. Так что было дальше?

- С вашего позволения, я не стану пересказывать все шестьсот лет. Позже вы сможете прочитать все это в хрониках, если пожелаете... Остановлюсь только на моментах, существенных для нынешней ситуации. Потомки Йоргела продолжали укреплять армию и флот Айринтийского королевства. При Дагмаре Корабеле айринтийский флот достиг пика своего могущества, став самым сильным во всем Ибикейском регионе - несмотря на то, что Айринтия и по территории, и по населению уступала и Тлукаляхану, и Бугенхольму, и Гроггендору. Впрочем, Гроггендор на тот момент вообще имел единственный морской порт, который ему фактически было позволено иметь на условиях беспошлинного входа как для бугенхольмских, так и для тлукаляханских кораблей... Дагмар поставил своей целью подчинить Айринтии острова Ибикейского моря. Как я уже сказал, в то время они были населены, главным образом, варварами, лишь кое-где имелись тлукаляханские базы. Бугенхольм особого интереса к этим островам не проявлял, полагая, что затраты по усмирению варваров и строительству и снабжению колоний в условиях неизбежного ухудшения отношений с Тлукаляханской империей не оправдают себя. Однако Дагмара подобные соображения не остановили, и воплощением плана всей его жизни занялся адмирал Когбург - без сомнения, самый талантливый флотоводец в истории Айринтии. После того, как он дважды разбил превосходившие по численности имперские эскадры, пытавшиеся воспрепятствовать высадке наших сил на острова, в его руках было сосредоточено командование всем айринтийским флотом. Увы, как показали дальнейшие события, это было ошибкой... Когбургу действительно практически удалось сделать Ибикейское море внутренним морем Айринтии. Тлукаляхан потерял все свои островные базы - одни в результате десантных операций, другие из-за невозможности снабжать - и в первый и, к сожалению, пока что в последний раз в истории вынужден был платить Айринтии дань за право беспрепятственного прохода своих торговых судов. Правда, на завоеванных островах не было создано полноценных айринтийских колоний - населенные дикарями джунгли действительно весьма осложняли этот процесс. Только флотские базы в удобных бухтах. Планировалось, однако, что процесс колонизации все же будет развиваться. Но Дагмар умер, и трон перешел к его сыну Стефану, который, к сожалению, не унаследовал талантов своего отца. Он был человеком недалеким и подозрительным, чему, естественно, поспособствовали два пережитых им покушения. Лично я полагаю, что эти покушения специально были организованы так, чтобы не причинить ему реального вреда, ибо врагам Айринтии он был нужен живым... Агенты Тлукаляхана сумели внушить ему мысль, что адмирал Когбург, находившийся в зените своей славы, куда популярнее самого короля - что было, по правде говоря, недалеко от истины - и планирует воспользоваться этим, чтобы самому захватить трон. Король приказал адмиралу прибыть в столицу, собираясь обвинить его в измене и казнить. Когбург догадался об этих планах - или ему помогли о них догадаться - и отказался подчиняться королю. И флот, боготворивший к тому времени своего адмирала, остался с ним на ибикейских островах практически в полном составе. Создать полноценное государство, не имея в своем распоряжении ничего, кроме военных баз, они не могли, поэтому объявили, что любые суда, проходящие по Ибикейскому морю, должны платить им пошлины. Вот так было положено начало Ибикейской пиратской республике, существующей до сих пор...

- И до сих пор контролирующей морские пути?

- В значительной мере да... Имперский флот пытается с ними бороться, но без большого успеха. Тлукаляхан вообще никогда не отличался хорошими моряками. Гроггендор не пытается очистить море от пиратов, скорее всего, потому, что сам нападает на чужие суда, сваливая это на ибикейских разбойников. Что касается Айринтии, то... в настоящее время считается, что с пиратами выгоднее сотрудничать, чем воевать.

- То есть вы платите им дань, - усмехнулся Локхарт. - Потомкам своего собственного победоносного флота.

- Официально это так не называется. Но, в общем, да, мы платим им за защиту наших кораблей.

- От них самих?

- И от тлукаляханцев и гроггендорцев тоже. Правда, это не всегда работает. Но, повторяю, уже давно было подсчитано, что платить пиратам обходится дешевле, чем заново создавать и обеспечивать собственный военный флот.

- Который может выкинуть тот же финт, что и предыдущий, - с понимающей усмешкой кивнул Локхарт. - К тому же другие державы, вероятно, тоже были бы не в восторге от перспективы возрождения айринтийского военного флота.

- Вы проницательны, - подтвердил Дармонт. - Хотя об этом у нас не принято говорить вслух... но, в общем, лишний повод для конфликта ни с Тлукаляханом, ни с Гроггендором нам не нужен. А морской флот в любом случае невозможно создать ни мгновенно, ни скрытно.

- А что Бугенхольм? Я уже слышал о Тлукаляхане и Гроггендоре как о врагах, но об этой стране мне ничего не говорили. Она все еще остается союзником Айринтии?

- Бугенхольм, полковник, больше не существует.

- Вот, значит, как.

- Его упадок начался около трехсот лет назад, примерно во времена Дагмара Корабела. Хотя некоторые считают, что первым толчком стало еще отсоединение Айринтии. А после того, как наша страна лишилась военного флота, правящий дом Бугенхольма решил, что нет лучшего способа поправить внутренние проблемы и заткнуть рты своим недовольным, нежели устроить победоносную войну за "возвращение исконных земель". Бугенхольмская армия вторглась в нашу страну. При Дагмаре - хотя он уделял больше внимания флоту, чем сухопутным войскам - захватчики, полагаю, были бы биты сразу. Но при его ничтожном сыне им поначалу сопутствовал успех. Измена Когбурга, естественно, лишь укрепила страхи короля перед любым талантливым и популярным военачальником, и он окружил себя одними бездарными льстецами. В итоге отражать агрессию стало некому. Король бежал на юг при первых признаках приближения вражеского войска, бросив Айзеншлосс, нашу старую столицу со времен Хильдского княжества. Именно тогда столица была перенесена в заложенный Дагмаром на юге Дракенхайм. Бугенхольмцы заняли всю прежнюю хильдскую территорию, и если бы им хватило ума этим удовольствоваться, как знать, как выглядела бы сегодня политическая карта. Однако им было мало, они хотели себе всю Айринтию. Но взамен разбитой королевской армии на юге стало фактически стихийно формироваться ополчение - у истоков его стояли несколько незнатных офицеров невысокого ранга и даже простых горожан, фермеров и охотников. Этому ополчению, поначалу плохо обученному и вооруженному, удалось, однако, изрядно потрепать захватчиков во время их продвижения через Иммермурские болота, которые, собственно, и отделяют южную Айринтию от северной. Решение наступать по суше, а не высаживать десанты на юге с моря, было большой ошибкой бугенхольмского командующего. Он, очевидно, рассудил, что таким образом сможет перебросить бо́льшие силы и защитить себя от превратностей, связанных со штормами, не раз топившими корабли у айринтийских берегов; а тот факт, что в болотах его рыцарская конница становилась совершенно бесполезной, уравновешивался, по его мнению, тем обстоятельством, что кавалерию не сможет применить и противник. Точнее, то, что от этого противника осталось... Чего, однако, бугенхольмцы не ожидали, так это что их будет атаковать не конница и даже не панцирная пехота, а мелкие легковооруженные отряды, доспехам предпочитающие камуфляж и мобильность, возникающие ниоткуда, наносящие быстрый удар и растворяющиеся в тумане. Их называли "москитами" - один комариный укус вроде бы не может причинить серьезный вред куда более крупному и сильному противнику, но когда таких укусов сотни... В итоге бугенхольмская армия на юг все же прошла, но с серьезными потерями - в том числе и с потерей темпа. А здесь на помощь ополчению уже подтянулись силы двух опальных лордов, которых король в свое время отправил в ссылку, но казнить побоялся. В результате продвижение бугенхольмцев на юг было остановлено, а с севера "москиты" полностью отрезали их от снабжения. Бугенхольмский флот попытался-таки запоздало поддержать своих десантами на побережье, но его силы, не подготовленные к такой операции заранее, оказались недостаточны и распылены. В итоге бугенхольмская армия капитулировала, и можно сказать, что от этого поражения - наложившегося на те самые проблемы, решить которые и надеялись войной - Бугенхольм так и не оправился.

Мирный договор, кстати, подписывал уже новый айринтийский король, точнее, регент. Прежний, когда победившая армия пришла к нему задать некоторые вопросы, заперся в своем замке и, после безуспешных переговоров об отречении, так и не поверив в предлагаемые ему гарантии, принял яд. Желание возвести на трон одного из лордов, командовавших ополчением на финальном этапе, было понятным, но слишком многие считали важным и сохранить символическую преемственность династии, идущей от Йоргела Освободителя. Ради этого пришлось отречься двум несовершеннолетним сыновьям покойного короля и его незамужней сестре, которая уже едва ли могла бы продолжить род, после чего право наследования перешло к племяннице. Ей было тогда семь лет, но это не помешало выдать ее замуж за графа Бронгара, с тем, чтобы будущий сын от этого брака, несущий в своих жилах кровь Йоргела, стал королем. Граф же назначался регентом до совершеннолетия собственной супруги; фактически он правил государством и после, до самого совершеннолетия своего наследника. Второй же лорд, граф Хагентрауб, получил должность командующего королевской армией.

- Ах вот оно что. Значит, нынешний Хагентрауб - потомок того прославленного героя. А Бронгаров произвели из графов в герцоги, и в таком виде этот титул унаследован королевской семьей.

- Да, с тех пор по обычаю так титулуется брат короля, старший после него самого, или незамужняя сестра при отсутствии братьев. Что касается должности командующего, то она, разумеется, не наследственная.

- Это понятно. А что стало с мальчиками, которые - или, точнее, за которых - отреклись?

- Они были сосланы в отдаленный замок на краю Иммермурских болот, где, с интервалом в полтора года, умерли от малярии, не дожив до совершеннолетия.

- По официальной версии, - усмехнулся Локхарт.

- Ну, климат в той местности действительно нездоровый. Их мать умерла еще раньше, еще при жизни их отца, и ходили слухи, что она тоже пала жертвой его подозрительности. Если вас интересует судьба их тетки, то она осталась жить в столице, вела скромную и праведную жизнь и умерла своей смертью в глубокой старости.

- Так что там было дальше с Бугенхольмом? Как я понимаю, тогда он еще не исчез и даже сохранил свои границы.

- Да, хотя и выплатил большую контрибуцию и выкуп за пленных. Но спустя еще пару десятилетий, на фоне вырождения бугенхольмской правящей династии, началось возвышение Гроггендора. По иронии судьбы, наша страна имела и к этому некоторое косвенное отношение... Помните хильдского князя, свергнутого Йоргелом? Он так ничего и не понял и бежал после переворота в Бугенхольм, где требовал от короля организовать карательную экспедицию против "мятежника" и был в итоге отравлен за непонятливость. Его сын и дочь, однако, перебрались после этого дальше - в Гроггендор. Сын тоже пытался там интриговать и против Айринтии, и против Бугенхольма. Для этого ему надо было заручиться поддержкой хоть какого-нибудь из гроггендорских кланов, и метод он избрал простой и бесхитростный: подкладывал свою сестру всем их предводителям по очереди. В конце концов он так всем этим надоел, что глава очередного клана зарезал его прямо на пиру, не стерпев обвинений, что, мол, обесчестил мою сестру, а жениться не хочешь. Княжну, впрочем, он все же оставил себе в качестве наложницы. Статуса законной супруги она так никогда и не удостоилась, но убийца ее брата имел от нее трех дочерей, старшую из которых уже вполне официально выдал замуж за предводителя другого клана, одного из самых на тот момент захудалых и потому, ради покровительства более могущественного рода, готового закрыть глаза на сомнительное происхождение невесты. Так вот три века спустя этот захудалый клан - Хобдены - неожиданно получил возможность возвыситься после того, как в затяжной междоусобице представители более могущественных гроггендорских родов сильно проредили друг друга. Молодой энергичный Ингвар Хобден - прямой потомок, соответственно, хильдского князя по женской линии - сумел воспользоваться ситуацией и в конечном итоге занял гроггендорский престол. На тот момент в нем видели скорее компромиссную фигуру - надо было согласиться хоть на какого-то короля, чтобы положить конец войне, и при этом не дать преимущества ни одному из ее инициаторов - однако он оказался способен куда как на большее. Именно с воцарения Ингвара Первого началось превращение Гроггендора из страны, которую соседи не завоевывали лишь потому, что не желали сами увязнуть в ее проблемах, в сильнейшую державу Северного континента. К концу его жизни гордые и своевольные гроггендорские лорды ходили перед ним по струнке, а кто не хотел ходить, те лежали в земле. А он только и знал, что урезал их наследственные привилегии. При этом он полностью реформировал армию, превратив ее из собрания клановых ополчений в единое войско под единым командованием, ввел единую монету, право на чеканку которой имел опять-таки только королевский монетный двор, столь же радикально реформировал управление, ввел общий для всех сословий королевский суд, лишив лордов права вешать простолюдинов по своему желанию, отказался от выплат какой-либо дани соседям и разорвал все невыгодные для Гроггендора договоры. При этом он умудрился еще и снизить налоги, опять-таки ограничив произвол лордов по отношению к своим вассалам. А Ингвар II, унаследовав от отца преображенное таким образом централизованное государство, задумался уже и о расширении такового. Он, собственно, начал с того, что заложил новую столицу имени себя - официально имени отца - практически прямо на восточной границе, словно открыто декларируя, что когда-нибудь это место станет не окраиной, а центром Гроггендора, как оно в итоге и получилось... В его царствование было три войны с Бугенхольмом, и если первая закончилась более-менее вничью, то вторая и третья позволили оторвать от Бугенхольма изрядные куски. Третья кампания, правда, получила малопочтенное прозвание "Поносной войны" - оба войска жестоко страдали от дизентерии, но Бугенхольму она нанесла больший урон, что и предопределило его поражение. Та же болезнь сразила, однако, и короля победителей, что, наложившись на некие осложнения, свело его в могилу вскоре после триумфа. Бугенхольм пытался этим воспользоваться и отбить потерянное, но слишком поторопился с организацией новой кампании и в итоге лишился еще трех портов на севере Кирландского залива.

"Мексиканского, очевидно", - мысленно перевел Локхарт.

- С тех пор могущество и территория Гроггендора росли, а Бугенхольма уменьшались, - продолжал капитан. - Не то чтобы неуклонно, были длительные периоды затишья, несколько раз Бугенхольму удавалось отбить у Гроггендора какую-нибудь пограничную крепость, была новая большая гроггендорская смута сто сорок лет назад, когда Хобдены утратили трон и страна оказалась фактически расколота, чем попытались воспользоваться сперва бугенхольмцы, а затем и тлукаляханцы - но опять поспешили и получили обратный результат: перед лицом внешней угрозы гроггендорцы вновь объединились и возвели на престол сына свергнутого короля. Часть земель на юге они все же утратили в пользу империи, но зато Бугенхольму отплатили сполна. Несколько раз на протяжении последних трех веков бугенхольмские монархи обращались к нашим с предложением об антигроггендорском союзе. Айринтийские короли неизменно отвечали отказом: "Это не наша война". Поначалу это была мудрая позиция - именно Бугенхольм представлял для нас угрозу с севера, и его ослабление было нам только на руку, в то время как с Гроггендором у нас даже не было общей границы. Но сорок четыре года назад состоялась Война Секиры. Она получила такое название по ключевой операции "Секира", в ходе которой гроггендорская армия молниеносным ударом на восток рассекла территорию Бугенхольма - к тому времени уже сократившуюся более чем наполовину за счет потери западных земель - и вышла к океану. Этот план был бы авантюрой, если бы на сравнительно узкий коридор, пробитый захватчиками, обрушились бугенхольмские войска с севера и юга. Но Бугенхольм когда-то сам включил северные провинции в свой состав силой, и лорды севера, хотя и давно уже не решались на открытый мятеж, любили вспоминать о временах прежней независимости - причем чем слабее становилась центральная власть, тем чаще. И вот теперь гроггендорские эмиссары обещали им восстановление этой независимости и покровительство гроггендорской короны. Взамен от них не требовалось воевать - только сохранять нейтралитет. Идеальный вариант, правда? Не делай ничего и получи все даром. Они согласились. Единственный, кто выступил против, был убит прямо во время переговоров. После предательства северян гроггендорцы без особого труда расширили захваченную территорию к югу и захватили два порта теперь уже и на океанском побережье. По новому мирному договору - в прочность которого никто уже, разумеется, не верил - от Бугенхольма остался жалкий огрызок, меньше четвертушки на юго-востоке первоначальной территории. Правда, это было все еще больше, чем площадь Айринтии... но у нас уже давно бытовала поговорка, что сравнивать маленькую Айринтию с большим Бугенхольмом - это все равно что сравнивать маленький кулак с большим животом. Они даже и формой похожи, хотя в практическом плане, не спорю, долгое время это было некоторым патриотическим преувеличением... но после Войны Секиры превратилось, наоборот, в преуменьшение: уже и живот усох. И тогда стали раздаваться голоса, что мы можем сами прибрать к рукам то, что осталось от Бугенхольма. Однако король Дагмар IV не хотел войны. Он считал - и небезосновательно - что нам выгоднее сохранить Бугенхольм как буфер между нами и чересчур усилившимся Гроггендором. Но в рамках такой логики следовало, наоборот, оказать Бугенхольму помощь. Однако это сделано тоже не было. Дагмар не хотел становиться на сторону слабого и злить тем самым сильного. В итоге Гроггендором были навязаны Бугенхольму еще более кабальные договоры, фактически делавшие его беззащитным перед потенциальным вторжением. Сын Дагмара, Гумбольдт, попытался было изменить ситуацию и заключил-таки с бугенхольмским королем союз в обмен на передачу нам ряда приграничных областей. Казалось бы, блестящая победа - мы одновременно и расширили нашу территорию, и получили союзника, и укрепили наши северные рубежи, не пролив при всем этом ни капли крови. Но бугенхольмцы уже сами не верили в возможность сопротивления. В итоге их король, подписавший соглашение о союзе, его жена, старший сын и дочь со своим мужем были зарезаны ночью в своих постелях, причем это сделали именно бугенхольмские дворяне, хотя, конечно, нетрудно догадаться, кто их надоумил. Что примечательно - изменники объявили, что казнили короля за "измену", выразившуюся в сдаче исконных бугенхольмских земель Айринтии... Престол, таким образом, перешел к младшему принцу, который, согласно условиям упомянутого кабального договора, воспитывался при гроггендорском дворе фактически на положении заложника. Мальчику было лишь тринадцать лет, но это не помешало опубликовать от его имени манифест, в котором он объявлял о присоединении Бугенхольма к Гроггендору "на вечные времена". При этом за ним сохранили формальный статус короля, поскольку гроггендорский монарх одновременно провозгласил себя императором, а свое королевство - империей. В итоге, что называется, не успели просохнуть чернила на нашем договоре о союзе, а у нас на границе объявился сильный враг, предъявляющий претензии на наши свежеприобретенные северные земли. Некоторые считали - и считают до сих пор - что их следовало бы отдать, дабы умиротворить Гроггендор. Они, мол, все равно никогда не были нашими, мы присоединили их без крови и можем так же без крови обменять на мир и безопасность северных рубежей. Но ведь не получится. Гроггендор не остановится. Его экспансия продолжается уже триста лет. С Бугенхольмом тоже все начиналось с захвата спорных территорий, которые когда-то сам Бугенхольм отхватил у тогда еще слабого Гроггендора. Но как только добыча была переварена, хищник потребовал еще.

- И что? Началась война?

- Пока нет. Получив категорический отказ Гумбольдта, империя попробовала нашу оборону на прочность - и нашла, что таковая достаточно прочна. Может быть, прочнее, чем она была в то время на самом деле... Тогда Гроггендор предпочел сделать вид, что ничего не было - гроггендорский полк заблудился ночью в тумане и сам не заметил, как пересек границу, а будучи внезапно атакованным, отбивался, полагая, что находится на своей территории. Имперцы даже принесли нам извинение за этот инцидент, мы им тоже - за их погибших. И вроде бы на этом Гроггендор отступился - на время, разумеется. Он не признает эти земли нашими, но и не нападает. За это время он предпочел разобраться со своими подзащитными княжествами на севере.

- Теми, кому обещал протекцию, если они отколются от Бугенхольма?

- Именно. Их стравили между собой, а когда они обескровили друг друга в Девятилетней войне, империя прибрала их одно за другим практически без сопротивления. Измученные войной и ее последствиями жители встречали гроггендорских солдат как гарантов мира и спокойствия. Некоторые отчаянные партизаны еще продолжают сопротивление в северных лесах и горах, но это, сами понимаете, несерьезно. Так что теперь у гроггендорцев вполне развязаны руки. И смерть короля Гумбольдта - в естественности которой я, кстати, отнюдь не уверен - выглядит для них весьма лакомой возможностью.

- Если, по-вашему, за смертью Гумбольдта стоят гроггендорцы, почему они до сих пор не напали? Ведь в этом случае они должны были все подготовить заранее.

- Я не знаю, кто именно за ней стоит. Заинтересованные были и у нас. Кроме того, не забывайте, что империй у нас теперь две. И они не очень друг друга любят. Точнее - очень не любят. Гроггендор сполна отплатил за былые унижения Бугенхольму - но не Тлукаляхану. Земли, захваченные во время смуты стосорокалетней давности, до сих пор не возвращены, и воинственная риторика на сей счет в Гроггендоре не стихает. Более того - в последнее время она только усиливается. Возможно, в прежние времена это был выпуск патриотического пара для внутреннего употребления, но сейчас Гроггендор реально силен. И в Тлукаляхане, долгое время по инерции игнорировавшем эту проблему - там вообще любят все делать по инерции - теперь, насколько нам известно, реально ею озабочены. Что, разумеется, хорошо - я имею в виду, для нас. Тлукаляханцы нам не друзья, отнюдь. Но после того, как они проглотили аннексию Бугенхольма - чьими друзьями они тоже не были - им совсем не улыбается перспектива остаться с Гроггендором один на один.

- В таком случае, зачем им убивать вашего короля? Вы ведь, как я понял, допускаете и такую версию?

- Эта версия представляется мне не особо вероятной, но возможной. Все зависит от того, кого они предпочли бы видеть на нашем престоле и существуют ли некие тайные договоренности между ними и претендентом... или, возможно, даже и сторонниками претендента, действующими без его ведома. Такое тоже исключать нельзя.

- Но конкретных подозрений у вас нет?

- Обоснованных на данный момент нет.

- Что подводит нас к главной теме, не так ли? Вы ведь "пригласили" меня таким своеобразным способом не для того, чтобы прочитать лекцию по истории? Хотя, признаюсь, я впечатлен вашими познаниями в этой теме.

- А вы ожидали увидеть на моем месте тупого солдафона? - улыбнулся Дармонт. - Не скрою, среди наших армейских офицеров хватает тех, кто едва способен написать собственное имя, что уж говорить о чтении исторических хроник... но королевская гвардия - это совсем другое дело. Особенно такие посты в гвардии, как тот, что занимаю я.

- То есть вы не только командуете гарнизоном.

- Скажем так - командование гарнизоном в таком месте, как Хассенворт, состоит не только в расстановке солдат на стенах и башнях и подготовке запасов стрел и дров для котлов. Я прислан сюда не столько для того, чтобы отразить возможную осаду или штурм - хотя в наихудшем случае я готов и к этому - сколько для того, чтобы вовсе их не допустить. Так вот, возвращаясь к вашему проницательному замечанию... насколько вы вообще осведомлены о положении дел в Айринтии? Я так понимаю, кое-кто уже поставил вас в известность.

- Я знаю, - не стал спорить Локхарт, - что по завещанию Гумбольдта принц Арвик объявлен бастардом, а порядок престолонаследования изменен в пользу принцессы Элинор, которая должна взойти на трон в обход своего дяди.

- Если только это завещание - не подделка, - спокойно заметил капитан.

- Хмм... - такая мысль не приходила Локхарту в голову. - А что, есть основания так считать?

- Завещание обнародовал Фабиас, архиепископ Айринтийский. Давний друг и соратник короля, неофициально бывший его первым советником. Его духовный сан пусть вас не смущает: он весьма искушен в светских делах. Он же фактически был и воспитателем принцессы и, по всей видимости, привязан к ней, насколько может быть привязан мудрый и рассудительный старец. А вот Арвика он, напротив, всегда недолюбливал - можно сказать, даже еще до его рождения. Он пытался отговорить короля от брака с его матерью, но это был один из не очень многочисленных случаев, когда Гумбольдт его не послушал...

- Если он имел такое влияние на короля, зачем ему подделывать завещание? Он мог просто убедить Гумбольдта передать трон дочери.

- И это не исключено. Но, как я уже сказал, безграничным его влияние не было, и мне бы не хотелось создать у вас впечатление, будто король был всего лишь глупой марионеткой в его - или чьих-то еще - руках. Гумбольдт был далеко не глуп и если и прислушивался к советам Фабиаса, то лишь потому, что по большей части они и в самом деле были дельными. Двум умным людям, делающим общее дело, нетрудно найти общий язык.

"Это намек?" - подумал Локхарт. Дармонт тем временем продолжал:

- Но вот как раз решение передать государство девятнадцатилетней девушке в такой сложный момент, когда Гроггендор сосредоточивает силы у нашей границы, да и от Тлукаляхана непонятно чего ожидать... в конце концов, если он сочтет, что мы не выстоим против северного соседа, то может попытаться захватить нас прежде, чем это сделает Гроггендор... такое решение короля не представляется мне достаточно мудрым. Тем более когда при этом еще и нарушаются права законного наследника. И король Гумбольдт, которому я служил верой и правдой много лет, тоже должен был это понимать.

- Почему же мудрый Фабиас этого не понял? Думаете, он позволил эмоциям взять верх над разумом? Он действительно так любит свою воспитанницу?

- И так не любит Арвика. Хотя, скорее всего, он рассчитывает править страной из-за ее спины.

- А вы не допускаете, что в этом и может заключаться замысел короля? Ведь он не мог передать власть архиепископу официально. А другие возможные наследники, как я понимаю, едва ли стали бы прислушиваться к нему так, как принцесса.

- Да уж, в особенности Арвик. Который, разумеется, прекрасно осведомлен, как Фабиас к нему относится. И хотя формально архиепископ подсуден лишь церковному, а не королевскому суду - до тех пор, конечно, пока церковный суд не лишит его сана...

- Ну вот видите.

- Вижу, что у Фабиаса были веские причины фальсифицировать завещание. Причем не государственного, а личного характера. А иначе почему король не обнародовал свою волю еще при жизни?

На этот вопрос у Локхарта не было ответа, и вместо этого он спросил:

- Тем не менее, вы только что назвали Фабиаса мудрым и рассудительным стариком и другом короля, которому вы верно служили. Возможно, его теневое руководство принцессой, то есть уже королевой - все же не худший вариант?

- При определенных обстоятельствах я мог бы с этим согласиться, - спокойно ответил Дармонт. - Если бы ситуация была стабильной как извне, так и внутри страны, Фабиас, не сомневаюсь, прекрасным образом удерживал бы лодку от раскачивания и резких поворотов. Но сейчас Айринтии нужен воин, а не священник, ни разу в жизни не державший меч. И воин, чье право на трон не вызывает сомнений.

- Вы говорите о герцоге Бронгарском? - Локхарт подумал, что все складывается вполне удачно, и уже собирался изложить план де Сегюра.

- Герцог Бронгарский - отважный рыцарь, победитель многих турниров и искусный военачальник, - ровным тоном ответил Дармонт. - Именно он сумел в кратчайшие сроки перебросить войска на наши новые северные земли и отбить начинавшееся вторжение, создав у противника впечатление, что наши силы там куда существеннее реальных. Но есть одна проблема. В окрестностях его замка - а также иных мест, где его светлость останавливается достаточно надолго - время от времени пропадают дети. Мальчики и девочки не старше пяти лет, всегда из семей простолюдинов. Как правило, больше их никто никогда не видит. Но несколько раз находили трупы. В таком состоянии, словно их терзал дикий зверь. У суеверных крестьян, конечно, существует легенда об оборотне. Но тщательное исследование останков показало, что зверь этот был вооружен не когтями, а металлическими инструментами. У самого герцога, кстати, детей нет, что не слишком хорошо для будущего короля. Хотя он женат уже вторым браком. Его первая жена умерла, и вторая тоже не выглядит счастливой.

- Та-ак, - произнес Локхарт, чувствуя, что весь безупречно рациональный план де Сегюра летит к чертям. - Ну а какие доказательства, что это именно он? Ведь это может быть кто угодно из его свиты.

- Было проведено тайное дознание, - кивнул Дармонт. - Под особое подозрение попали наиболее бедные семьи, в которых пропадали дети. Родители, будучи допрошены с пристрастием...

- Черт! - не сдержался Локхарт. - Вы хотите сказать, что пытали и без того несчастных родителей?

- Говоря "бедные", я имел в виду их финансовое положение, а вовсе не уровень счастья, - спокойно пояснил капитан. - Напротив, они - прежде чем их начали допрашивать, разумеется - были весьма довольны заключенной ими сделкой.

- Сделкой?

- Ну да. Они продали своих малюток, которых им все равно было не на что кормить. Продали человеку, по описанию весьма похожему на личного секретаря герцога. К сожалению, допросить его самого надлежащим образом в рамках тайного дознания не представляется возможным. Личный секретарь командующего армией и младшего брата короля - это очень серьезная фигура, вы ведь понимаете? Даже если по данному делу он чист аки слеза, он знает много всего другого, отнюдь не предназначенного для чужих ушей... или чужих архивов. Он имеет свою собственную охрану, и хотя любую охрану, разумеется, можно нейтрализовать, подобная операция будет означать неминуемый скандал. Во всяком случае, если она проведена без приказа свыше. А такой приказ мог бы отдать либо сам герцог, либо король.

- И что же король? Его поставили в известность об этом вашем расследовании?

- Увы, его величество Гумбольдт счел предоставленную ему информацию клеветой и интригами против своего брата. Формально говоря, доказательства, причем даже не против самого герцога, а лишь против его секретаря, действительно только косвенные. Слухи и показания невежественных селян, данные под принуждением... притом что никакие особые приметы названы не были, и, понятное дело, покупатель стремился не слишком демонстрировать свою внешность... Чтобы получить более веские доказательства, нужно все же допросить должным образом секретаря, а чтобы получить на это санкцию, нужны более веские доказательства. Замкнутый круг.

- Вы, помнится, назвали покойного короля умным человеком. Не мог же он так просто отмахнуться...

- Верно мыслите, - кивнул Дармонт. - Лично я полагаю, что истинные мотивы его величества были иными. Он опасался не столько того, что это окажется клеветой, сколько обратного результата. Сами понимаете - с одной стороны умелый и популярный командующий, весьма нужный нам в ситуации нарастающей угрозы от сильного врага. Даже от двух сильных врагов. Плюс, разумеется, репутация королевской династии, и в самой стране, и за ее пределами. А с другой - какие-то простолюдины, которые сами были рады избавиться от лишних ртов. Что должен выбрать мудрый правитель, пекущийся о благе государства? При этом, как мне представляется, некий намек герцогу король все же сделал. И если бы виновником был, как вы предположили, непосредственно сам секретарь - или другой человек из герцогской свиты - этот человек бы просто исчез. Ну или умер от внезапной болезни или несчастного случая на охоте. Это было бы самым разумным. Ни с кем из приближенных герцога этого, однако, не произошло. Не знаю, впрочем, как бы развивались события дальше, если бы не смерть короля...

- Вы хотите сказать, что герцог, боясь разоблачения, убил...

- Ну, зачем такие громкие слова, - перебил капитан. - Я не располагаю доказательствами для столь радикальных обвинений. Я лишь обрисовываю вам картину.

- То есть вы не считаете, что такой... человек, как герцог Бронгарский, должен занять трон, - сделал вывод Локхарт. - Даже из тех соображений "государственной мудрости", о которых вы только что говорили. В противном случае вы бы не стали рассказывать все это мне.

Капитан молча улыбнулся.

- Кто же остается? Арвик? Лишенный права на престол сын сумасшедшей?

- Не забывайте, что завещание, лишающее его этого права, сомнительно. Как, соответственно, и душевное нездоровье леди Агаты. Во всяком случае, на момент его рождения.

- Она все еще жива?

- Да. Она даже по-прежнему содержится в королевском дворце. Разумеется, в одном из его дальних... покоев, недоступном для посторонних.

- Я правильно понимаю, что королевский дворец является одновременно и тюрьмой для самых важных государственных узников?

- Согласитесь, это разумно - держать все, подлежащее наилучшей охране, в одном месте.

- Как сказать... - усмехнулся полковник, - есть ведь еще и совет не класть все яйца в одну корзину.

- Это верно лишь в том случае, если все яйца равнозначны. А если среди них есть главное, без которого все прочие утрачивают значение...

- Ну, допустим. Тем не менее, его-то вы и не уберегли, - жестко произнес Локхарт.

- Личная охрана его величества никогда не была моей функцией, - спокойно возразил капитан. - Это даже не функция моего ведомства. Военная гвардия - это, если угодно, меч, а не щит.

- Я имел в виду "вы" в самом собирательном смысле. Ну ладно. Значит, сейчас вы - лично вы и те, кого вы представляете - поддерживаете притязания на престол принца Арвика.

- Ну а кого же поддерживать верному слуге престола, как не законного наследника? - улыбнулся Дармонт.

- Ваши оппоненты, очевидно, говорят о себе то же самое.

- Ну а что им еще остается говорить... В любом случае, даже оставляя в стороне вопрос о подлинности завещания и праве короля менять законы посмертно, альтернативы вы знаете. Слабая и неопытная юная девушка или герцог Бронгарский с его... весьма специфическим хобби.

- Но я слышал, что и Арвик бешенством нрава пошел в мать.

- Ему свойственна юношеская горячность, - признал Дармонт, - но насчет "бешенства" - это явное преувеличение. А в воинском искусстве он упражняется с малолетства.

- А граф Хагентрауб? Какова его роль во всем этом?

- Род Хагентрауб получил многочисленные привилегии в награду за героизм их предка, спасшего Айринтию триста лет назад. Ну, если говорить совсем откровенно, это была не только награда тогдашнему графу за героизм в бою, но и плата за отказ от каких-либо притязаний на трон в пользу Бронгара. Сто с лишним лет назад, однако, короли Айринтийские начали эти привилегии потихоньку урезать, сочтя, что могущество и богатство Хагентраубов чересчур умножилось за минувшие столетия и может, в принципе, даже представлять угрозу единству королевства.

- Опасения были небеспочвенны? - усмехнулся Локхарт.

- Ну... в общем, небеспочвенны. Достаточно сказать, что это урезание чаще всего делалось косвенными путями. Например, у Хагентраубов возникает конфликт с вассалами, те обращаются к королю с просьбой рассудить, король - а лучше, королевский суд - решает в их пользу...

- Так получил свой вольный статус Хассенворт?

- В том числе. Понятно, что, несмотря на все эти уловки, графы прекрасно понимали, что к чему, и им это сильно не нравилось... но формального повода для возмущения у них не было. На открытый бунт они так и не решались.

- До сегодняшнего дня, я так понимаю? - вновь усмехнулся полковник.

- Не думаю, что слово "бунт" здесь уместно, - строго возразил капитан. - Но, в общем, сейчас граф Хагентрауб - союзник принца Арвика. Законного наследника, - вновь подчеркнул Дармонт.

- А точнее - обещанных им восстановленных привилегий.

- За все приходится платить.

- Вы ведь начинали свою службу под знаменами графа? Что вы можете о нем сказать?

- Ну, Рудольф Фердинанд граф Хагентрауб человек, конечно, жесткий. Можно даже сказать - жестокий. Требовательный командир, не принимающий отговорок. Но я бы не сказал, что к другим он жесток более, нежели к самому себе. И за хорошую службу он воздает столь же полной мерой, как и за плохую.

Значит, понял Локхарт, гарнизон Хассенворта нужен не для того, чтобы отразить внешнюю угрозу (хотя, возможно, изначально его задача была именно такой), а строго наоборот - чтобы в нужный момент подавить внутренние протесты.

- Граф - самый сильный союзник Арвика? - спросил он вслух.

- Достаточно сильный, скажем так, - улыбнулся Дармонт.

- Он сейчас в столице?

- Принц или граф?

- Ну, в принципе, оба.

- Арвик получил приглашение на коронацию. Как граф Дункельт. Но протокол не обязывает его там присутствовать. В положении бастарда есть свои преимущества, - капитан вновь улыбнулся. - И, я думаю, принц будет совершенно прав, если проигнорирует это оскорбительное приглашение.

"То есть сейчас он не в Дракенхайме, - понял Локхарт. - Очевидно, уехал сразу же после оглашения завещания."

- Дело ведь не только в оскорблении, верно? - произнес он вслух. - Столица для него сейчас небезопасна. Эта слабая девятнадцатилетняя девушка и в самом деле способна расправиться с собственным братом?

- Фабиас, полковник. Говоря "Элинор", думайте про себя "Фабиас". Он - вполне способен. И в общем-то я бы его понял, если бы играл на его стороне... Причем это можно сделать даже без кровопролития и без нарушения формальных законов. Объявить, что принц, то есть граф Дункельт, сошел с ума, как и его мать, и нуждается в изоляции, как буйнопомешанный... кто усомнится и на этот раз?

- Вы хотите сказать, что и версия о сумасшествии леди Агаты - тоже дело рук Фабиаса? - догадался Локхарт. - Вы сказали, он всегда ее не любил.

- Ну, я, конечно, не врач, полковник... - Дармонт многозначительно не закончил фразу.

"Не это ли им от нас надо? - подумал Локхарт. - Якобсон. Возможно, де Сегюр был прав, и их действительно интересует врач из другого мира, не аффилированный, таким образом, явно ни с какой из партий и владеющий знаниями, недоступными современным лекарям. Который может подтвердить или опровергнуть диагнозы не только бывшей королевы, но и ее сына. Но ведь они не знают о специализации Якобсона! Мы никому не рассказывали, кто из нас кто. Хотя... доктор ведь куда-то пропал. Если его уже успели допросить... он знает, что не должен говорить об этом, но какие у них тут методы допроса, хотя Дармонт и заверяет... нет, в любом случае прошло слишком мало времени. А если Шрамм? Он ведь пропал гораздо раньше. И в его нынешнем состоянии от него, наверное, совсем нетрудно добиться правды, даже и без насилия. Он, правда, почти не может говорить. Но может писать..."

- У вас есть еще вопросы? - нарушил молчание капитан.

- Вы не ответили насчет Хагентрауба, - напомнил Локхарт.

- Ну, о планах его сиятельства надо спрашивать не меня. Хотя сейчас он, насколько мне известно, находится в своих владениях, и я тоже нахожу это разумным.

- Тогда самый важный вопрос. Что вы все-таки хотите от нас? Мы в этом мире не обладаем ни властью, ни войском, ни богатством. Честно говоря, сейчас у нас нет вообще ничего. Мы просто... потерпевшие крушение, выбравшиеся на ваш берег.

- Не прибедняйтесь, полковник, - в очередной раз улыбнулся Дармонт.

- И даже мое воинское звание, если вы об этом... моя специализация крайне далека от командования средневековыми... современными солдатами. В летной академии был и курс общевойсковой подготовки, но даже там не рассматривалась армия, не имеющая огнестрельного оружия. Так что, если у вас тут в королевской сокровищнице не хранится парочка космических кораблей или хотя бы реактивных истребителей... то есть, я имею в виду, боевых самолетов⁵... то есть летательных машин... видите, я даже не могу изложить вам свою специальность в понятных терминах.

- Что привносит в нашу игру некую новую нестандартную составляющую, - кивнул капитан, - которая, как известно, способна смешать карты противника в самый неожиданный момент непредсказуемым заранее образом. Во всяком случае, люди Фабиаса не считают вас такими уж бесполезными, не так ли?

- Фабиаса?

- Они вам не представились? Как это на них похоже. Обратите внимание - я сразу честно объяснил вам, кто я и кого представляю.

- Но вы... прошу прощения, если этот вопрос покажется вам глупым... вы точно знаете, что люди, встретившие нас здесь, работают на Фабиаса, или это все же лишь версия?

На сей раз капитан прямо-таки расплылся в улыбке, демонстрируя, что вопрос и впрямь чересчур наивен.

- В свое время, - пояснил он, - мы с ними делали общее дело. Относясь при этом к разным ведомствам. Мы - военная гвардия, формально входящая в состав королевской армии и тем самым подчиненная ее командующему. Есть еще личная гвардия короля, осуществляющая, так сказать, видимую охрану его величества. А есть Тайная Стража, начальнику которой, впрочем, подчинена и личная гвардия тоже. Но верховный начальник у нас был общий - король Гумбольдт. Формально мне не полагалось ничего знать о тайных агентах короля, не относящихся к моей собственной структуре - и тем более имеющих, в некотором роде, полномочия приглядывать за мной самим. Но вы же понимаете, как это бывает между коллегами. Иногда приходится выходить за рамки инструкций, чтобы просто элементарно не мешать друг другу... да и хорош бы я был, если бы не обнаружил действующих в городе чужих агентов. Если бы я не знал, что это свои, я бы должен был заподозрить в них вражеских шпионов, не так ли? И действовать соответственно. Должен заметить, что официальное разоблачение иноземных шпионов нам сейчас не с руки. Айринтии крайне невыгодно осложнять отношения с обеими империями.

- Поэтому выявленные шпионы просто исчезают, - понял Локхарт. - Или даже просто заподозренные... И было бы, конечно, неприятно по ошибке убрать своих. Но теперь они вам уже не свои.

- Увы. Смерть короля многое изменила. И отнюдь не в лучшую сторону.

- Кстати, - заметил Локхарт, - вы сообщили мне информацию, которая, как вы сами сказали, способна бросить тень на королевскую династию и, возможно, даже повредить боеспособности армии, которой командует герцог Бронгарский. Почему вы не боитесь, что завтра об этом будет знать, к примеру, весь Гроггендор?

Этот вопрос мог быть опасным, но Локхарт не сомневался, что Дармонт подумал об этом заранее и не спохватится теперь, что выболтал слишком много.

- Вам никто не поверит, - спокойно ответил капитан. - Мало ли какую клевету на нас распространяют наши иноземные враги? Возможно, попытка опорочить герцога столь грязными и чудовищными обвинениями из-за рубежа даже укрепит его репутацию внутри страны.

- Но слухи ходят и внутри страны. Вы сами говорили, легенды об оборотне и все такое.

- Ходят, - не стал спорить Дармонт. - В том числе и более правдоподобные, чем легенда об оборотне. Но те, кто верят бездоказательным слухам, верят им и без вас. А никаких доказательств вы предъявить не можете. Все это не означает, разумеется, что я поощряю вас рассказывать о нашем разговоре. Просто демонстрирую, что ничем не рискую даже в худшем случае.

- А в лучшем? Допустим, я... и мы все согласимся встать на вашу сторону. Что все-таки конкретно от нас потребуется?

- Ну, для начала - ничего не сообщать об этом агентам Фабиаса. Делать вид, что вы на их стороне, и постараться вытянуть из них побольше информации. Вероятно, они захотят как можно скорее переправить вас в столицу, возможно, еще до коронации. Вот на это я прошу соглашаться не раньше, чем вы обсудите это со мной.

- Я не могу давать вам никаких обещаний прежде, чем переговорю с моими людьми. И, разумеется, прежде чем убежусь в их полной безопасности, сейчас и в дальнейшем. Их согласие может быть только добровольным. Хочу особо подчеркнуть, что шантажировать меня или их бесполезно.

- Ну, полную безопасность вам в этом мире не может гарантировать никто, - усмехнулся Дармонт. - Я могу обещать лишь поддержку и защиту тех сил, которые я представляю. В Хассенворте и на землях Хагентрауба эти силы довольно сильны, хотя и не всемогущи. В Дракенхайме, боюсь, пока что наши возможности сильно ограничены. Слишком верные слуги короля были известны Фабиасу, и теперь ему не составит большого труда нейтрализовать их, так или иначе...

- Поэтому вам нужны новые люди, - сообразил Локхарт. - Незасвеченные. И даже, вероятно, воспринимаемые партией принцессы - или архиепископа, если вам так больше нравится - как свои...

- Как я уже говорил, приятно иметь дело с умным человеком, - капитан опять улыбнулся. - Да, вам ведь, как я понял, нужны деньги? - он извлек из ящика комода тугой мешочек и водрузил его на стол перед Локхартом. Мешочек увесисто звякнул. - Здесь сто золотых. По нынешним временам, это довольно значительная сумма. Хорошего коня можно купить за пятнадцать вместе со сбруей, хороший костюм обойдется в пару золотых, если только не увешивать себя драгоценностями. Гардероб вам, конечно, стоит сменить на менее приметный.

- Это не только одежда, но и защита, - произнес полковник без особой уверенности.

- Иногда лучшая защита - это не привлекать к себе ненужного внимания.

На это Локхарт, и сам уже думавший о том же, не возразил и лишь молча смотрел на мешочек. Если он возьмет деньги, означает ли это принятие на себя - и на своих спутников! - обязательств, которые ему до конца не ясны и которые он, еще неизвестно, сможет ли и захочет ли исполнять? Станет ли это поводом для шантажа? Впрочем, сейчас ведь нет никаких устройств, записывающих разговор, да и помеченные купюры явно не в ходу...

- Берите, не стесняйтесь, - усмехнулся Дармонт. - Я не требую от вас расписываться кровью. Считайте это просто подарком. Люди Фабиаса ведь ничего не сделали для решения ваших материальных проблем?

- Пока что, напротив, в гостинице нас поселили не бесплатно, если вы об этом.

- Меня это не удивляет. Между нами говоря, Фабиас всегда был скрягой. Хотя для государственного мужа это скорее достоинство, чем недостаток... но иногда все же следует проявлять и щедрость. Особенно в такие неспокойные времена.

Локхарт протянул руку и взял тяжелый мешочек, думая, удастся ли запихать его в один из карманов скафандра.

- Как я свяжусь с вами, когда мы примем решение? - спросил он.

- Приходите в девять утра послезавтра - или уже завтра? - короче, наутро после следующей ночи приходите на рыночную площадь. Там в это время будет много продавцов и покупателей. Делайте там любые покупки, которые вам нужны. К вам подойдет человек и предложит донести ваши покупки до дома. Ему вы изложите свой ответ и от него получите дальнейшие инструкции. Ведите себя естественно, не вертите головой по сторонам, стараясь обнаружить слежку - об этом позаботятся без вас.

- Меня узнают без скафандра... этого костюма?

- Об этом не беспокойтесь. Этот человек имел достаточно времени, чтобы рассмотреть ваше лицо.

"Возможно, он и в эту самую минуту наблюдает за мной из-за гобелена", - подумал Локхарт.

- Вы следили за нами с того момента, когда мы въехали в город? - спросил он вслух.

- Ну... по правде говоря, несколько позже. Наши соперники нас опередили, что да, то да.

- Значит, с того момента, как первый из нас покинул гостиницу? Вы все же уверены, что с ним все в порядке? Ведь мы, остальные, отправились искать его и так и не знаем, где он и что с ним.

- Что вы хотите сказать? - обеспокоился вдруг Дармонт. - Один из ваших действует независимо от остальных?

- Разве вы это не отследили? - Локхарт понял, что и сам он успокоился преждевременно. - Человек в его скафандре - это какой-то местный приказчик. Джакоб, сын Джакоба. Уверяет, что скафандр купил у портного Клауса, торгующего маскарадными костюмами. Так этот Клаус работает не на вас? Может, на Фабиаса?

- Черт... - пробормотал капитан. - Это действительно прокол моих людей. Наблюдение за вами установили слишком поздно. Нет, Клаус ни на кого не работает... кроме как на себя лично, конечно. Это действительно просто портной... по крайней мере, насколько мне известно. Хотя в наше время ни в чем нельзя быть уверенным. Сделаем так: если ваш человек не вернется до утра, вы совершенно открыто и официально оповещаете об этом городскую стражу. Она не подчинена мне напрямую, но меня проинформируют. А я уже организую розыск по своим каналам прежде, чем подчиненные бургомистра начнут чесаться... Но, повторяю, дождитесь завтрашнего дня. Вполне возможно, что ваш человек просто перебрал и сейчас мирно дрыхнет под столом какой-нибудь харчевни. Может, он даже пропил свой костюм, или таковой с него сняли, воспользовавшись его состоянием.

- Он не пьет, - возразил Локхарт без особой уверенности.

- Как раз непьющему-то и легче всего набраться до положения риз. С непривычки. Знаете, как оно бывает: угостили, согласился пропустить по маленькой, чтобы не обидеть, а дальше пошло-поехало...

Локхарт вновь подумал, что прежний Шрамм на такое, конечно, не поддался бы, но нынешний...

- А сейчас мои люди вас проводят, - продолжил капитан. - Не до самой гостиницы - ведь это ваша точка сбора? - но подскажут дорогу к ней.

Полковник мысленно выругал себя идиотом - ведь он даже не назначил точку сбора! А ведь это совершенные азы при планировании любой операции... в том числе и поисковой, на случай, если ее участники потеряют друг друга. Впрочем, рассуждая логически, идти кроме как в гостиницу им все равно некуда.

- Боюсь, что вынужден просить вас вновь надеть маску, - закончил Дармонт. - Тайные ходы на то и тайные, вы понимаете.

На сей раз Локхарт не стал противиться. Он, правда, попытался надеть маску так, чтобы оставить снизу щелочку для обзора, но убедился, что "клюв" сработан на совесть и незаметно подглядывать не получится. Его вновь взяли под локти, но на сей раз весьма деликатно - уже не как похитители, а как поводыри.

Когда с Локхарта, наконец, сняли маску, он стоял в каком-то глухом и темном переулке. Издали доносились нетрезвые крики и визгливая музыка все еще продолжавшегося гулянья, но вокруг не было ни души, за исключением его сопровождающих все в тех же клювастых облачениях.

- Пройдете до конца переулка и повернете налево, - напутствовали его. - Гостиница "У Готлиба" будет по правую руку через три квартала. Плащ и шляпу можете оставить себе, если не хотите привлекать внимание.

- Спасибо, - усмехнулся Локхарт. Его провожатые, не говоря больше ни слова, растаяли в темноте.

На сей раз никто не помешал ему дойти до гостиницы; попадавшиеся навстречу гуляющие были, по-видимому, просто гуляющими. Перед парадным входом горели чадящие факелы, но внутри заведение Готлиба встретило полковника мраком и тишиной. Дверной колокольчик глухо звякнул, когда полковник входил, но этот звук был единственным. Большой пустой холл еле освещала единственная свеча в канделябре, стоявшем на стойке; вероятно, достаточно было одного дуновения, чтобы погрузить все помещение во мрак. Из трапезной тоже не пробивалось света и не доносилось ни звука, хотя Локхарт ожидал, что какие-нибудь припозднившиеся постояльцы там еще пируют. Разве хозяин не говорил, что вся гостиница забита по случаю ярмарки и карнавала? Неужто все уже легли спать - или, напротив, еще не вернулись с улиц?

У Локхарта вновь появилось неприятное ощущение ловушки, и он остановился в нерешительности, обдумывая, окликнуть ли кого-нибудь или, напротив, постараться подняться по погруженной во тьму лестнице как можно незаметнее. Но тут из темноты послышались торопливые шаги, и перед полковником предстала Ильза собственной персоной.

- Вот и вы, сэр, - хозяйственным тоном объявила она, легко узнав постояльца даже в скрывшем скафандр одеянии. - Все ваши уже вернулись, только вас ждут. Вы так и не обедали, и не ужинали в городе? Наш повар уже ушел, но я для вас холодную телятину оставила. Ежели хотите, подогреть могу...

- Сойдет и холодная, - отмахнулся Локхарт, лишь теперь вспомнив, что ничего не ел с самого утра. - Так говоришь, все вернулись? Все четверо?

- Ну да. Я им дубликат ключа дала, вы ключ-то с собой унесли...

- Да, хорошо... - рассеянно произнес полковник, радуясь, что все опасения оказались напрасными, в то время как девочка подошла к парадной двери и навесила на нее изнутри тяжелый засов. Как видно, Локхарт был последним, кого здесь ждали. Затем она столь же хозяйственно подошла к стойке, взяла свечу и обернулась к постояльцу, явно намереваясь проводить его до номера.

- Послушай-ка, - сообразил вдруг полковник, прищуриваясь, - а ты сама-то почему до сих пор не дома? Не слишком поздно для маленькой девочки?

- Не такая уж я и маленькая, - фыркнула Ильза. - Да и вообще, я здесь часто ночую.

- И отец не возражает? - усмехнулся Локхарт.

- А, чего ему, - махнула рукой Ильза. - Небось, рад только, что глаза не мозолю.

- Вы с ним не ладите? - понимающе произнес Локхарт.

- Ну, отчего ж не ладим? Просто у него свои дела, у меня свои.

- А мать что же? Не беспокоится?

- Матери я не помню.

- Умерла? - сочувственно понизил голос полковник.

- Да не... сбежала с каким-то хлыщом проезжим, мне тогда три года было, - равнодушно ответила девочка. - Так вы к себе идете, я вам ужин следом принесу, или вам, может, трапезную отпереть? Ваших друзей позвать сюда вниз могу.

- Хм, пожалуй, позови, - оценил идею Локхарт. Действительно, если в трапезной никого нет, удобнее будет обсудить новости там, чем ютиться впятером в комнате на двоих. И подслушать здесь, наверное, будет еще сложнее, если сесть в середине зала, подальше от всех стен.

Ильза извлекла из кармана на переднике тяжелую на вид связку ключей и отперла двери трапезной. Локхарт последовал за ней внутрь. Словно прочитав его мысли, она подвела полковника к столу в самом центре - такому же грубому и тяжеловесному, сколоченному из широких досок и не прикрытому никакой скатертью, как и прочие в этом помещении. На досках, потемневших от времени и местами выщербленных, там и сям виднелись старые пятна вина, каких-то, вероятно, соусов и расплавленного воска. Прямо над столом висела громоздкая люстра - Локхарт подсознательно ожидал увидеть тележное колесо, утыканное свечами, но нет, люстра была металлическая, кованая, подвешенная на цепях. Цепи выглядели вполне прочными и, очевидно, держали свой груз уже много лет, но все же полковник не мог отделаться от подсознательного же опасения, что вся эта конструкция может рухнуть прямо ему на голову. Но демонстрировать это опасение девчонке он, конечно, не стал. Ильза не стала зажигать свечи на люстре - для чего здесь, очевидно, использовался какой-нибудь длинный шест с фитилем на конце - а вместо этого собрала несколько свечных огарков с соседних столов и по очереди затеплила их от своей свечи. После чего отправилась на кухню и быстро вернулась с большой глиняной тарелкой, буквально накрытой огромным бифштексом - в обычное время Локхарт сказал бы, что это порция на троих, но сейчас он почувствовал, что и впрямь изрядно проголодался.

Все же он не притронулся к еде, пока снаружи не послышались торопливые шаги, и в трапезную не ввалились остальные астронавты. Сперва Локхарту показалось, что их только трое в сопровождении какого-то местного, но затем в подтянутом человеке в коричневой замшевой куртке с фестончатым воротником, кожаных штанах и высоких сапогах полковник с облегчением опознал Шрамма. Куртка была препоясана широким ремнем с тяжелой кованой пряжкой, и на этом ремне висел узкий меч в ножнах. Садясь, Шрамм небрежным, словно бы давно привычным жестом придержал рукоять меча, направляя его мимо скамьи, пока конец клинка с тупым стуком не уткнулся в пол. Вообще, новый наряд шел бывшему пилоту, словно сшитый на заказ, и ничто теперь не выдавало в нем человека из другого мира.

Командира, естественно, попытались забросать вопросами, но он решительно пресек таковые, потребовав сперва доклада от своих подчиненных - по-прежнему без возражений признававших этот статус. "Но долго ли это продлится?" - мелькнула мысль у Локхарта. Как скоро первый из них не согласится с его решением и заявит "вообще-то, полковник, мы уже не на борту "Доброй воли", и вы нам больше не командир"? И кто это будет? Чопорный де Сегюр с его вновь обретающим смысл графским титулом? Вечно склонный поспорить Вельо? Или даже, чем черт не шутит, милейший доктор Якобсон, гаситель любых конфликтов - если, к примеру, сочтет какое-то из его решений слишком жестким? А Шрамм, на которого прежде Локхарт положился бы, как на самого себя, сегодня уже покинул вверенный пост. Возможно, доктор заблуждается относительно собачьей преданности...

Сейчас именно Якобсон, успевший, разумеется, узнать у товарищей все, что не знал сам, взял на себя роль рассказчика. Итак, Шрамму наскучило сидеть у стены, сквозь которую не проникало никаких звуков, и после визита Ильзы с бельем он решил, что принесет бо́льшую пользу команде, если выйдет в город и раздобудет денег. Единственным способом, который пришел ему в голову, было продать скафандр (благоразумно оставив себе содержимое его карманов); за доспех, непробиваемый нынешним оружием, он рассчитывал выручить крупную сумму, которой хватит не только на то, чтобы одеться и вооружиться по теперешней моде самому, но и на оплату гостиницы и прочие расходы всех остальных.

Ему действительно удалось довольно быстро отыскать лавку оружейника и объяснить тому - больше жестами, чем словами - чего он хочет. При этом Шрамм весьма убедительно потыкал обломком мачете в собственную грудь, демонстрируя чудесные свойства космического костюма. Однако, к великому возмущению бывшего пилота, оружейник все равно наотрез отказался признавать мягкий скафандр доспехом и вообще чем-либо, представляющим интерес по его части, и посоветовал попытать счастье у портного с соседней улицы, торгующего, помимо обычной одежды, маскарадными облачениями. А вот к сломанному мачете оружейник проявил неожиданный интерес и согласился выложить за него два батцена, что составляло чуть больше одного золотого; на эти деньги можно было купить ножны от меча, но, конечно, не сам меч, стоивший никак не меньше пяти золотых. Оружейник посоветовал решить эту проблему с тем же портным, приобретя у него маскарадный меч, который, мол, в настоящих ножнах будет смотреться совершенно как настоящий и внушать должное уважение всем уличным шалопаям.

Шрамм все же нашел в себе силы смирить гнев и последовать полученным советам, не то польстившись на эффектную красоту ножен, не то здраво рассудив, что при нулевом опыте фехтования пользы от настоящего меча будет не больше, чем от бутафорского. Портной Клаус действительно согласился, хотя и с видимой неохотой, обменять скафандр на обычный костюм (обычно маскарадные облачения шли, разумеется, дешевле настоящей одежды) и - только из уважения к другу-оружейнику, при случае поставлявшему ему клиентов - бутафорский клинок в придачу. Таким образом, изделию высочайших технологий земной цивилизации, способному выдерживать условия открытого космоса, огонь, радиацию, прямое попадание молнии, любые агрессивные химические среды и удары практически любого колющего, режущего и метательного оружия - да еще и напичканному не менее высокотехнологичной аппаратурой - выпала высокая честь быть принятым в уплату за несколько кусков замши, полотна и кожи, выкроенных и сшитых в лавке средневекового ремесленника.

- Не следовало делать это, не получив разрешение от меня, - строго произнес Локхарт, прожевав очередной кусок бифштекса.

- Н-надо... быть... к-как они, - с трудом выдавил из себя Шрамм.

Ну да, и Дармонт, чей интеллект явно не 85, советовал то же самое. От скафандров, скорее всего, действительно придется избавиться - хотя разумнее, конечно, не продать их по цене маскарадных костюмов, а возить с собой на всякий случай в качестве багажа, благо теперь у них есть деньги, чтобы купить одежду и нанять экипаж. О последнем Шрамм заранее знать, естественно, не мог. Но то, что он действовал на собственное усмотрение, не поставив в известность командира... Однако, что теперь с этим делать? Объявить ему строгий выговор? Посадить на гауптвахту?

- Вот что, джентльмены, - сказал полковник официальным тоном, откладывая в сторону двузубую вилку. - Мы не оговорили это явно, а зря. Нам надо уточнить текущий статус и субординацию нашей группы. Согласно уставу, в случае гибели корабля капитан сохраняет ответственность за команду и пассажиров - и соответственно власть над ними - до тех пор, пока все выжившие не окажутся в безопасности, либо пока эта ответственность не будет снята с него уполномоченным официальным лицом. Хотя мы и достигли, в некотором смысле, цивилизации, о безопасности в нынешних реалиях нам, видимо, придется забыть. Но и мира, в котором действовал устав и оговоренные в нем официальные лица и полномочия, больше нет. И если кто-либо из вас, будь то офицер, - он пристально посмотрел на Шрамма, - или гражданский, более не желает мне подчиняться, я не имею ни практической возможности, ни... - он сделал крохотную паузу, - желания его принуждать. Если кто-то считает, что он сумеет лучше сориентироваться и выжить в теперешнем мире в одиночку, это его право - хотя я бы не назвал такую позицию разумной. Ибо это непростой, непривычный нам и жестокий мир, причем нас угораздило оказаться в скверном его месте в скверное время. Я узнал на сей счет дополнительные подробности... Но, повторяю, если кто-то хочет уйти - пусть уходит прямо сейчас и не подрывает единство группы. А тем, кто останется, по-прежнему необходим единый лидер и общая координация действий. И я прошу вас официально подтвердить, что вы признаете меня вашим лидером. Либо, если большинство выскажется против - избрать нового. Итак? - он окинул взглядом своих товарищей, сидевших вокруг стола. Де Сегюр сидел слева - что ж, в этом случае он начнет опрос справа. - Доктор Вельо?

- Гхм, - прокашлялся великан, - да, конечно, вы наш командир.

- Майор Шрамм?

- Д-да... с-с-сэр, - Шрамм залихватски отдал честь; рука повиновалась ему не в пример лучше, чем язык.

- Доктор Якобсон?

- Ну, разумеется, нам надо держаться вместе, и затевать какие-то разборки внутри нашей компании было бы крайне неразумно.

- Пожалуйста, скажите явно, признаете ли вы меня своим командиром. Как говорится, для протокола.

- Да, полковник Локхарт, вы - мой командир.

- Посланник де Сегюр?

- Хмм... - протянул граф, - вы, разумеется, прекрасный астронавт, полковник, и именно ваше мастерство и мужество спасли нас всех после катастрофы у Кэйли. Но, при всем уважении, навыки космического пилота едва ли будут востребованы в обозримой перспективе...

- Иными словами, вы хотите отделиться? - перебил его Локхарт, прекрасно понимавший, что дипломат клонит вовсе не к этому.

- Нет, разумеется, нет; я лишь предлагаю всесторонне обдумать, чьи навыки в сложившейся политической ситуации были бы наиболее полезны...

- Полагаю, навыки каждого из нас будут полезны по-своему, - ответил полковник, - в том числе, конечно же, и ваши познания в области дипломатии и истории, и нам было бы чрезвычайно жалко вас потерять. Но считаю, что командовать должен тот, кто прошел специальную подготовку для этой роли и уже имеет успешный практический опыт командования в критической ситуации. Если вас не устраивает моя кандидатура, вы, конечно, можете предложить иную, но у вас лишь один голос против четырех.

- Хм... ну, если вы так ставите вопрос...

- Думаю, что это единственная разумная его постановка.

- Ну хорошо. Да, полковник, я признаю вас своим командиром. Но, - он широко улыбнулся, - надеюсь, вы не потребуете от нас пожизненной клятвы верности вассалов сеньору?

- Я потребую только того, что будет способствовать нашему выживанию и адаптации в этом мире. А не моим личным амбициям, если вы об этом. Я бы сейчас с великим удовольствием плюнул на все и отправился греть пузо на пляже. Но боюсь, что теперь это для нас не вариант... Ну что ж, хорошо, с этим разобрались. Продолжайте ваш рассказ, доктор Якобсон.

Якобсон продолжил. После совершенной не слишком удачной сделки Шрамм еще некоторое время бродил по улицам, пытаясь сообразить, как же все-таки добыть денег, но, так ничего и не придумав, вновь вернулся в гостиницу - где и был встречен вездесущей Ильзой, сообщившей ему, что остальные отправились его искать, и - вопреки предыдущим заявлениям о нежелании вступать в дискуссии с такими суровыми постояльцами - убедившей его больше никуда не ходить, а ждать возвращения товарищей. (Эту часть истории Якобсон знал не из рассказа Шрамма, состоявшего больше из каракулей в блокноте, чем из немногочисленных с трудом произнесенных слов, а из гордых пояснений самой Ильзы: "А я ему и говорю, этак вы друг за дружкой-то всю ночь по нашим улицам бегать будете, в карнавал-то тем паче, так уж вы сидите тут, сюда-то они все точно придут, никуда не денутся, а я вам пока обед подам.")

Далее доктор перешел к собственным приключениям. Как оказалось, от остальных его отрезали почти таким же образом, как и Локхарта - налетела, закружила и увлекла за собой очередная гурьба празднующих - но, в отличие от случая с полковником, это были, судя по всему, самые обычные гуляки. Доктор вырвался от них спустя какую-нибудь пару минут, но уже не только не мог догнать товарищей, а и не имел понятия, в какую сторону вообще следует идти (в отличие от бывшего пилота, сохранившего способность ориентироваться даже несмотря на поражение мозга, Якобсон всегда сам говорил о себе, что страдает топографическим кретинизмом; он мог отлично запомнить карту, но стоило ему оказаться на местности и сделать пару поворотов...). Даже Кольцо в небе его не выручило, ибо перед этим он больше смотрел по сторонам и под ноги, а не в небо, и, соответственно, не имел понятия о правильном направлении. Оказавшись на какой-то незнакомой площади (далеко не такой большой, как рыночная) и окончательно убедившись, что заблудился, доктор вдруг решил, что эта площадь вполне подходит для публичного выступления. Поначалу на невысокого человечка, пытающегося перекричать праздничный шум, не обращали внимания, но упорство Якобсона и, возможно, его необычный костюм таки принесли плоды, и вокруг постепенно начала собираться толпа. Якобсон рассказывал им об экспедиции "Доброй воли", о мире, из которого она послана, о катастрофе и возвращении на Землю...

- Зачем? - вновь нахмурился Локхарт. - Это было весьма неблагоразумно.

- Но вы ведь и сами... - не преминул напомнить де Сегюр.

- Отдельным людям - да, но не целой толпе, - твердо ответил полковник. - Мы до сих пор не знаем, может, здесь за такие речи положено отправлять на костер!

- Меня, как видите, не отправили, - возразил доктор, - как и никого из нас до того. Во всяком случае, наш внешний вид их не шокировал. Я решил, что мы, наоборот, будем в большей безопасности, если о нас будет знать как можно больше народу. Тогда ни у каких местных интриганов не возникнет соблазн просто убрать нас по-тихому. Ибо по-тихому уже не получится... Вы ведь сами говорили, как вам не нравится, что нас тайком провели в гостиницу, разве не так?

- Ну, допустим, - нехотя признал Локхарт. - И как они отреагировали на ваши откровения?

- Слушали очень внимательно, - мрачным тоном поведал доктор, - мне казалось, что они все понимают, может, даже вспоминают рассказы предков о том, что было на Земле раньше... А потом... стали аплодировать и кидать монеты. Некоторые подходили хлопнуть по плечу и сообщить, что таких складных баек давно не слыхивали, и, что если я переложу это в стихи, то смогу заработать еще больше. Они не поверили ни одному моему слову, понимаете? Приняли просто за ярмарочного шута.

- Чего уж тут непонятного, - усмехнулся полковник. - Поставьте себя на их место. Вы же психолог.

- В том-то и дело, что - даже если они действительно ничего не помнят о прошлом - средневековый человек, в отличие от нас с вами, мог с легкостью поверить в самые невероятные вещи. Не обязательно в ведьм или оборотней. Идея, например, о жителях Луны не показалась бы ему чем-то невозможным. И Джордано Бруно на самом деле казнили вовсе не за идею множественности обитаемых миров. Но они слушали меня не так, как должен был слушать средневековый обыватель. А так, как слушал бы обыватель ХХ столетия, твердо знающий, что никакой жизни на Луне нет, но не имеющий ничего против хорошей сказки.

- Возможно, современная наука, насколько этот термин вообще уместен, вновь считает звезды шляпками гвоздей, которыми приколочена небесная твердь, - пожал плечами Локхарт.

- Если так, значит, откат еще хуже, чем мы думали. Ложное знание хуже простого невежества.

- Что делать, такова нынешняя реальность. Так сколько вы заработали, доктор?

- Что-то около шестидесяти хеллеров, - проворчал Якобсон. - Медная мелочь. Наверное, там было больше, но мне было не слишком удобно собирать их в темноте с булыжной мостовой, да еще одной рукой. Затем один из местных мальчишек был столь любезен, что за один из этих хеллеров проводил меня до гостиницы.

- Понятно. Что двое других?

История Вельо и де Сегюра оказалась совсем короткой. Гиганту так и не удалось поймать куда-то юркнувшего Джакоба; он повернул вспять, зовя товарищей, и вскоре встретился с графом, отыскавшим его благодаря высокому росту и зычному голосу. Де Сегюр сообщил лингвисту, что толпа отрезала его от Локхарта, и проницательно заподозрил, что это произошло не случайно; некоторое время они вдвоем пытались отыскать остальных на соседних улицах, но, так и не преуспев, решили все-таки возвратиться в гостиницу, где к немалому облегчению обнаружили Шрамма, а позже вернулся и Якобсон. Естественно, все волновались об участи Локхарта и велели Ильзе немедленно уведомить их, если что-то станет известно.

- Надеюсь, теперь вы удовлетворите наше любопытство, - закончил с улыбкой Якобсон. - Если я правильно понимаю, ваши приключения были интереснее, чем у нас всех?

Локхарт, уже управившийся к этому времени с бифштексом, огляделся по сторонам, словно желая еще раз убедиться, что их никто не подслушивает, и принялся негромко пересказывать свою беседу с Дармонтом.

Когда он закончил, некоторое время все молчали, обдумывая услышанное. Наконец молчание нарушил де Сегюр.

- Так что же, - произнес он без энтузиазма, - теперь вы полагаете, что мы должны поддержать Арвика?

- Не знаю, - честно ответил полковник. - Я взял деньги, но не обязательства.

- Едва ли люди Арвика - или Хагентрауба - занимаются благотворительностью, что бы вам ни сказал на сей счет Дармонт, - возразил граф. - И, конечно, он ждет от вас только положительного ответа следующим утром. Если мы откажемся работать на них, лучше им узнать об этом, когда мы будем уже далеко.

- А вы считаете, что мы должны отказаться? Мне самому не нравится идея быть вовлеченным в эти шпионские игры. Но в любом случае ясно, что мы уже не можем следовать вашему первоначальному плану.

- А собственно почему?

- То есть? - опешил Локхарт. - Вы хотите посадить на трон маньяка-извращенца, зверски убивающего детей?

- История повторяется, - усмехнулся де Сегюр. - Жиль де Рэ.

- Что? - переспросил Локхарт. Это имя было ему смутно знакомым, но он не помнил, чем оно знаменито.

- Был такой маршал Франции. Талантливый военачальник и близкий соратник Жанны Дарк⁶. Вошел в историю как самый страшный серийный педофил-садист-детоубийца. Он сам сознался - правда, под пытками - в убийстве 800 детей, но суд посчитал доказанными только 150 случаев. Казнен вместе с двумя своими телохранителями. Однако объективность суда вызывает большие сомнения: в число судей входили злейшие враги обвиняемого, обвинение строилось на свидетельских показаниях, по большей части полученных под пытками, никаких материальных улик - как-то останков жертв - найдено так и не было. Итальянский чернокнижник, который будто бы и втянул маршала в сатанинские ритуалы с детскими жертвоприношениями, был и вовсе освобожден после церковного покаяния. В конце ХХ века комиссия французского Сената заново рассмотрела дело и вынесла решение об оправдании де Рэ, правда, юридических последствий это решение не имело.

- Так вы все же считаете, что герцога Бронгарского оклеветали?

- Весьма вероятно. Заинтересованных в этом хватает.

- Но тайное расследование было проведено еще до того, как он стал претендентом на трон.

- Герцог и до смерти Гумбольдта был весьма значительной фигурой, у которой могли быть не менее значительные враги. Причастен ли ваш Дармонт к фабрикации обвинения или искренне верит в заглоченную чужую наживку - вопрос уже вторичный.

- Вы говорите так, словно у вас уже есть доказательства фабрикации.

- Нет, - согласился де Сегюр. - И, понятно, ссылаться на презумпцию невиновности я не буду. Нас интересуют не формальности - к тому же наверняка уже не действующие в теперешнем мире - а реальное положение дел. Но давайте рассуждать логически. Допустим даже, это не клевета. Что от этого так уж качественно меняется? В государственном плане?

Сразу несколько человек - в том числе и Шрамм - издали протестующие возгласы.

- Повторяю - логически, а не эмоционально, - произнес с нажимом де Сегюр. - Сексуальные наклонности человека могут быть сколь угодно извращенными и отвратительными - и при этом совершенно не пересекаться с его обычной жизнью, в которой он может быть личностью вполне здравомыслящей и притом талантливой. Мудрым государственным деятелем и успешным полководцем - что, как мы видим, признают даже его противники. Да, время от времени ему надо удовлетворять свою нужду, но сделав это, он вновь возвращается в норму. Да, конечно же, мучить и убивать детей - это ужасно, можете не объяснять мне очевидное. Но как часто он это делает? Вряд ли очень часто, иначе простыми легендами об оборотне дело бы не ограничилось. Но допустим даже, он делает это раз в неделю, как Жиль де Рэ, если, конечно, верить сделанному под пытками признанию последнего. И допустим, он процарствует еще двадцать лет, сохранив те же потребности - хотя либидо, даже извращенное, угасает с возрастом, а герцогу уже сейчас, наверное, не меньше пятидесяти. Итак, в наихудшем случае погибнет около тысячи детей. Но неужели вы думаете, что в результате гражданской войны, весьма вероятного вследствие таковой иноземного вторжения и неизменно сопровождающих такие события бедствий, включая столь характерные для средневековья голод и эпидемии - неужели вы думаете, что в результате погибнет меньше? Намного больше, уверяю вас - притом не только детей, многие из которых в своих бедных семьях все равно не дожили бы до совершеннолетия, но и взрослых.

- Беретесь подсчитать, сколько точно? - усмехнулся Локхарт. - И гарантировать, что ваш Джек Потрошитель сможет предотвратить войну?

- В политике гарантий не бывает, и вы сами это знаете, - невозмутимо ответил граф. - Даже если их дают в торжественной обстановке и скрепляют большими государственными печатями. В конечном счете, любое соглашение действует лишь до тех пор, пока оно выгодно более сильной стороне... Но есть вероятности. И есть пространство возможного.

- Ну разумеется, политика есть дело грязное, - не выдержал Вельо, - но всему же есть предел!

- Ни Сталин, ни Хитлер, ни множество других тиранов не были маньяками-педофилами, а убили на порядки больше народу, чем любой Джек Потрошитель или тот же де Рэ, - пожал плечами де Сегюр. - Доктор, я не меньше вашего хотел бы посадить на айринтийский престол светлого рыцаря без страха и упрека. Но где такого взять? Я имею в виду - из имеющих реальные шансы? Арвик? Я не думаю, что это лучший вариант, учитывая, что даже родной отец предпочел не допустить его до власти.

- Если он и в самом деле это сделал, - напомнил Локхарт.

- Думаю, что сделал, - возразил граф. - Какими бы ни были личные мотивы Фабиаса, отношения между отцом и сыном явно складывались не лучшим образом. Иначе сами посудите, как бы это выглядело: при жизни король в принце души не чает, а в своем завещании вдруг лишает всех прав и объявляет бастардом! Никто бы в такое просто не поверил.

- А любопытный у нас расклад выходит, - заметил вдруг Якобсон. - Айринтийский Жиль де Рэ против айринтийского Гамлета...

- Гамлет - это, конечно, очень романтично, - желчно изрек де Сегюр, - но боюсь, что у нас тут не театр. К тому же он и в театре плохо кончил.

- Однако, следуя вашей логике, - возразил Локхарт, - Гумбольдт предпочел не допустить до власти брата точно так же, как и сына.

- Сын, насколько я понимаю, не прославился ничем достойным, - парировал граф. - А вот герцог, вне зависимости от того, как к нему относился король и кто на самом деле был автором завещания - герцог уже зарекомендовал себя в качестве талантливого командующего.

- Я не собираюсь становиться на сторону детоубийцы и помогать ему получить трон, - резко произнес Вельо. - Это просто не обсуждается.

Шрамм одобрительно кивнул и поднял большой палец в знак солидарности.

- Мы еще не знаем, правдивы ли обвинения, - терпеливо напомнил де Сегюр.

- Вот когда узнаем, тогда и обращайтесь. А пока я не собираюсь выбирать между маньяком и сыном сумасшедшей.

- Есть, конечно, и иной выбор, - спокойно кивнул граф. - Не для Айринтии. Для нас лично. Пробираться на север в Гроггендор. Или сесть на корабль, идущий в Тлукаляхан.

- Насколько я понимаю, северная граница - до которой еще надо добраться - сейчас весьма милитаризована и тщательно патрулируется, - заметил Локхарт. - Наверное, отряд из пяти человек все же мог бы пробраться через нее незамеченным... при наличии соответствующей подготовки. Но не когда большинство в нем - штатские, да еще и чужие этому месту и времени. Да, мы все прошли курс выживания на случай вынужденной посадки, но это совсем не то же самое. Что касается Тлукаляхана... не знаю, есть ли с ним сейчас морское сообщение и насколько оно безопасно, но, в любом случае, об этой империи мы практически ничего не знаем. Но интуитивно - или, если угодно, на основании проговорок Дармонта - она у меня симпатии не вызывает.

- Элинор, - сказал вдруг Шрамм. Он произнес это слово отчетливо, словно здоровый, и у Локхарта даже мелькнула мысль, что его товарищ выбрал это имя лишь потому, что его было легче всего артикулировать. Впрочем, полковник тут же мысленно пристыдил себя за такое отношение к Шрамму. Да, тот поглупел, но все же не впал в маразм.

- Говоря "Элинор", имейте в виду "Фабиас", - напомнил Локхарт. - Возможно, впрочем, это и впрямь лучшая альтернатива, как говорит доктор, маньяку и сыну сумасшедшей. Если только оба обвинения правдивы, а не являются, к примеру, плодом усилий все того же Фабиаса.

- От этого варианта я, положим, тоже не в восторге, - буркнул Вельо. - Мне совсем не нравится, когда церковники получают светскую власть. Особенно когда они правят в качестве серых кардиналов, как бы лично ни за что не отвечающих.

- Я и сам от такого не в восторге, - согласился полковник. - Но выбор не так уж велик. В конце концов, он уже был влиятельной фигурой при Гумбольдте, и ни к какой катастрофе это не привело.

- Если не считать внезапную смерть его венценосного друга, - усмехнулся Вельо.

- Вы подозреваете в этом Фабиаса? - приподнял бровь Локхарт. Такая мысль не приходила ему в голову; он слишком привык понимать слово "друг" буквально. Возможно, прав де Сегюр, и в нынешнем болоте феодальных интриг от его опыта пилота и офицера, всегда четко знающего, кто свой, а кто противник, и впрямь мало толку. Насколько проще была бы жизнь, если бы люди, как летательные аппараты, оснащались передатчиками "свой-чужой"...

- Гумбольдт благоволил архиепископу, но был слишком сильной и самостоятельной фигурой, чтобы позволить тому править вместо себя, - согласился с лингвистом граф. - Устранить его, чтобы посадить на трон покорную марионетку, выращенную и подготовленную Фабиасом специально для этой роли - это вполне логично. Такие люди, как Фабиас, мыслят десятилетиями и идут к своей цели без лишней спешки, зато уж наверняка...

- Элинор, - упрямо повторил Шрамм. - Не Ф-ф-ф...

- Вы полагаете, она может быть самостоятельной фигурой? - де Сегюр повернулся к Шрамму со снисходительной улыбкой взрослого, говорящего с умственно отсталым ребенком. - Боюсь, Гюнтер, вы... недостаточно искушены в политике. Да полно, уж не влюбились ли вы в принцессу? Это было бы явно преждевременно, вы ведь еще не видели даже ее портрета.

Якобсон посмотрел на графа красноречиво-укоризненным взглядом, безмолвно требуя, чтобы тот прекратил издеваться над Шраммом. Последний, в свою очередь, раздраженно помотал головой, плюхнул на стол многоразовый блокнот, который уже использовал для объяснений с товарищами, и, очистив страницу, принялся писать, давя на стилус, словно тот был обычным карандашом:

"вы ничиво о ней ни знаете как вы можите ришать за нее?"

Граф продолжал снисходительно улыбаться, но Локхарт почувствовал себя пристыженным этим доводом. Может, интеллект Шрамма теперь и 85, но в самом деле, не слишком ли легко и быстро они списали принцессу со счетов? Девятнадцатилетняя девушка, ну да. А сколько было Жанне Дарк? Кажется, в этом возрасте ее уже сожгли на костре...

И кстати, какая участь уготована принцессе в случае поражения? Они как-то совершенно не задумывались об этом, решая, сторону какого из ее врагов принять. Ну, допустим, по плану де Сегюра, от которого тому, кажется, очень не хочется отказываться, она должна всего лишь мирно отречься в пользу дяди - или пока не существующего сына - и "вернуться к своему вышиванию". Вот только дядю с его своеобразными вкусами забыли об этом спросить. А если верх возьмет Арвик? Пока над ним тяготеет клеймо бастарда - какой бы клеветой ни объявила это его пропаганда - живая законная дочь короля ему категорически не нужна. Впрочем, даже если ей и сохранят жизнь, то уж точно не свободу...

- Знаем мы, действительно, все еще слишком мало, - признал полковник вслух. - Особенно с учетом "правила тринадцатого удара". Знаете? "Тринадцатый удар часов означает не только то, что он неверен сам по себе - он еще и ставит под сомнение предыдущие двенадцать ударов."

- Что вы имеете в виду? - осведомился Якобсон. - Пока что, если я ничего не упустил, то, что нам рассказали представители двух фракций, практически не противоречит друг другу. Ну, понятно, что акценты расставляются по-разному, но...

- Хотя бы шестисотлетняя история Айринтии. Как вы это объясните?

- Ну, - улыбнулся Якобсон, - тут как раз нет ничего удивительного. Знаете ли вы, например, что древняя история Швеции была целиком выдумана в XVI веке лжеисториком Юханом Монссоном? Включая первых шесть королей Карлов. Когда позже это вскрылось, неправильная нумерация уже закрепилась в династии и так уже никогда и не была исправлена... Да и вообще, редко какой народ в средние века имел исторически достоверные представления о собственном происхождении. Чуть ли не любая династия выводила свою родословную от легендарных героев - часто легендарных в буквальном смысле - а то и вовсе от богов. Возможен, конечно, и такой вариант, что вымышленными являются не сами события - хотя бы в самой своей основе - а исторические сроки. Мы знаем, что все это средневековье никак не могло начаться раньше, чем два века назад, но "для красоты" - а точнее, для придания большей древности айринтийским аристократическим родам - официальная историография превратила два столетия в шесть. Думаю, что если мы действительно доберемся до хранящихся в столице хроник, то обнаружим там, так сказать, разную плотность событий. Более-менее недавние времена, о которых еще сохранилась память, окажутся весьма насыщены событиями, а в давнем прошлом обнаружится, что от одного примечательного события до другого целый век мог пройти без каких-либо заметных происшествий. Это, между прочим, выглядит вполне логично и объясняется тем, что чем древнее эпоха, тем меньше информации о ней сохранилось, но в данном случае, очевидно, все эти "пустые" столетия просто выдуманы.

- Вся эта древняя история - реальная или вымышленная - представляет для нас разве что академический интерес, - нетерпеливо произнес де Сегюр. - Нам надо решить, что делать сейчас. И я полагаю, что самым разумным будет соглашаться на все предложения, которые нам будут сделаны.

- Как это? - опешил Вельо. - На предложения от враждебных друг другу фракций?

- Именно так, - невозмутимо кивнул граф. - Ни с кем не ссориться и сохранять свободу маневра... настолько долго, насколько это окажется возможным.

- Чтобы в итоге огрести разом от всех, - заключил Вельо, не утруждая себя дипломатическими формулировками.

- Думаю, ни одна из сторон не будет возражать против наших контактов с другими сторонами... пока будет верить, что эти контакты осуществляются в ее, а не их, интересах. Пока что мы получили внятное предложение лишь от партии Арвика. Они хотят, чтобы мы стали их шпионами в лагере Фабиаса - отлично, эту иллюзию мы и должны у них поддерживать, во всяком случае, до тех пор, пока не покинем земли Хагентрауба. Партия Фабиаса - или Элинор, если вам так угодно - пока что ничего конкретного нам не предложила, но мы, видимо, вступим с ней в более тесный контакт, когда прибудем в столицу, где она более сильна. Если при этом вскроется наше сотрудничество с людьми Арвика, в этом нет ничего страшного - мы всегда объясним это хитростью, необходимой для того, чтобы нам позволили выехать отсюда в Дракенхайм. О партии герцога нам пока что ничего не известно - как, возможно, и ей неизвестно о нас - но, вероятно, для нее будут верны те же рассуждения. Вероятно, рано или поздно нам все же придется сделать однозначный выбор и совершить поступки, после которых обратного пути уже не будет - но к тому времени мы, по крайней мере, будем лучше понимать расклад. В том числе и по части того, что клевета, а что правда, - де Сегюр посмотрел со значением на Вельо и Шрамма.

- То есть вы предлагаете лавировать, сколько возможно, между всеми тремя фракциями, чтобы в итоге примкнуть к победителю, - усмехнулся Локхарт.

- Если угодно, - спокойно ответил граф. - Вообще я, разумеется, понимаю все практические опасности сложившейся ситуации, в том числе для нас лично... и все же не могу не оценить эстетического, если угодно, совершенства сложившегося политического расклада. Три противника внешних - Гроггендор, Тлукаляхан и Айринтия - и в самой Айринтии три противника внутренних - Элинор, Арвик и Бронгар. В физике три точки опоры обеспечивают идеальную статическую устойчивость; добавление четвертой и прочих, заметим, эту устойчивость не повышает, а снижает, ибо чем их больше, тем меньше шансов, что все эти точки окажутся в одной плоскости. Но в политике, наоборот, три - самая динамическая конфигурация! Противостояние двух противников может быть только лобовым и исключает какие-либо варианты; четверо с большой вероятностью заключат попарные союзы и дальше, как говорится, смотри решение предыдущей задачи. Но три - очень интересный расклад! Особенно, конечно, если их силы примерно сопоставимы. Каждый из них заинтересован в том, чтобы заключить союз с любым из двух других против третьего. Казалось бы, выиграет тот, кто первым предложит такой союз и первым на него согласится, и, следовательно, все должно закончиться очень быстро. Но в том-то и дело, что каждый, заинтересованный в союзнике, в то же время понимает, что и оба его соперника заинтересованы в нем самом ничуть не меньше - а стало быть, нет смысла немедленно хвататься за первого же из них, а есть смысл поторговаться об условиях... И при этом они все же остаются противниками, имеющими некие принципиальные противоречия каждого с каждым. А если добавить еще и проистекающий из этого фактор взаимного недоверия... В общем, игра получается чрезвычайно интересной и малопредсказуемой. При условии, разумеется, что нам не удастся добиться прочного союза между двумя фракциями, как я предлагал с самого начала. Было бы, конечно, желательно найти компромисс, устраивающий все три, но это, боюсь, исключено. Однако если к согласию придут две - любые две - третьей можно пренебречь.

- Ой, не факт! - хмыкнул Вельо. - Иногда и один игрок может разбить все выступающие против него альянсы.

- Поэтому стремиться следует к такому союзу, который оставит в роли третьего слабейшего противника, - вновь не смутился де Сегюр. - Точнее, я бы даже сказал, что идеальный союз - это союз сильнейшего со слабейшим против третьего, который слабее первого, но сильнее второго. Такой альянс, во-первых, практически гарантированно победит, а во-вторых, будет прочным изнутри. Слабейшему он выгоден по очевидным причинам, а сильнейший, соответственно, будет доверять своему союзнику, не боясь удара в спину.

- При условии, что каждый из них реалистично оценивает свои силы, - заметил Локхарт.

- Да. Либо - если, напротив, в реальности силы примерно равны - если удастся создать соответствующую иллюзию. Что труднее, но возможно.

- Однако эти разумные рассуждения не означают, что нам или кому-то еще удастся добиться такого союза, - заметил Якобсон. - Трон-то только один.

- Предки нынешних Бронгара и Хагентрауба в свое время благополучно решили этот вопрос, - напомнил граф.

- И из условий тогдашней договоренности выросла нынешняя фронда Хагентрауба, - напомнил в ответ Локхарт. - Если бы Арвик не получил в его лице могучего союзника, возможно, весь расклад был бы другим.

- Что там будет через сто или двести лет, уже не наша проблема, - отмахнулся де Сегюр. - В политике не бывает ничего вечного. Тогда, по крайней мере, удалось избежать гражданской войны между победителями, и сейчас мы хотим того же. Разве нет?

Никто не возразил, и де Сегюр продолжил:

- Думаю, завтра, точнее, уже сегодня, мы получим какое-то предложение от людей Фабиаса, которое следует принять. Если, конечно, от нас не потребуют прямого участия в боевых действиях, что вряд ли. А на следующий день - сообщить тому человеку на рынке, что мы принимаем предложение партии Арвика. И в обоих случаях настаивать на том, что нас надо скорее переправить в столицу. Вы согласны, командир? - вспомнил он о субординации.

- Посмотрим, что будет завтра, - буркнул Локхарт. - Что именно нам предложат - если предложат. А сейчас нам всем надо как следует выспаться.

С этим никто не стал спорить; все и впрямь почувствовали, насколько устали за этот длинный и насыщенный событиями день. Слова командира словно сбросили рубильник, удерживавший их в форсажном режиме все это время. Зевая и довольно потягиваясь, они поднялись с грубых деревянных скамей трапезной и побрели к себе наверх. Локхарт отправил в комнату на троих Шрамма, Якобсона и Вельо - не без умысла, ибо теперь он еще менее был уверен в том, что может выкинуть Шрамм, и предпочел приставить к нему, с одной стороны, врача и психолога, а с другой - самого физически сильного человека в команде. Номер на двоих, соответственно, заняли сам Локхарт и де Сегюр.

Комната, естественно, была погружена в темноту; лишь тусклый свет недавно взошедшей ущербной луны - как оказалось, вполне невредимой - пробивался под углом сквозь толстое оконное стекло. Хотя в аварийный набор, покоившийся в кармане скафандра каждого из астронавтов, входили фонарик и электрозажигалка, ни один из них не стал зажигать свет лишь для того, чтобы улечься спать; заряд следовало экономить. После короткой неуверенной паузы полковник, еще раз проверив прочность засова на двери, все же решился вслед за плащом снять скафандр и, оставшись в тонком комбинезоне, растянулся на кровати. Хотя в комнате в этот глухой ночной, или скорее даже предутренний, час было достаточно прохладно, одеяло, благодаря свойствам комбинезона, ему, в принципе, не требовалось - но он все же укрылся, ибо так было уютнее. На улице было уже тихо; лишь откуда-то очень издалека пару раз донеслись неразборчивые крики последних припозднившихся гуляк. Слышно было, как в темноте устраивается на своей кровати де Сегюр; у Локхарта мелькнуло опасение, что вот сейчас тот решит продолжить высокоумный разговор о тонкостях айринтийской политики - возможно, захочет поделиться с командиром некими соображениями, которые не захотел озвучивать в присутствии остальных - но граф, похоже, хотел спать ничуть не меньше самого полковника. Вскоре оба уже крепко спали, как и трое их товарищей за стеной; никакие караулы на сей раз назначены не были. В городе, в гостиничных номерах, надежно запиравшихся изнутри, подобная предосторожность выглядела бы, пожалуй, параноидальной.

И все же некая тревога, вызванная не то этим, не то всеми прочими обстоятельствами, не покидала Локхарта и во сне. Поначалу усталость была сильнее этих опасений, прорывавшихся лишь в сновидения, где полковника молча окружали какие-то мутные фигуры, лиц которых невозможно было разглядеть - но в конце концов чувство тревоги все же заставило его открыть глаза. Некоторое время Локхарт лежал на спине, глядя в потолок (за окнами уже начинало светать), и говорил себе, что это был просто дурной сон - но затем все же поднялся и выглянул в щель между деревянными жалюзи на окне.

На улице не было ни огонька - город отсыпался после бурной ночи. Но Локхарту вполне хватило тусклого предрассветного света, чтобы различить силуэты в шлемах и панцирях, перекрывающие оба конца переулка. Один кордон уже стоял, другой занимал позицию у него на глазах. Солдаты очень старались не шуметь, но двигаться совсем беззвучно у них, в их облачениях, не получалось - и, возможно, именно донесшийся сквозь сон лязг меча или доспеха и стал истинной причиной пробуждения Локхарта.

Можно было, конечно, строить предположения о том, сколько и каких постояльцев находится в здании и по чью именно душу явились солдаты (дюжины полторы, оценил полковник, и это только те, что блокируют задний выход) - но Локхарт уже яростно тормошил не желавшего просыпаться де Сегюра. Едва граф, наконец, разлепил недовольные глаза, раздался стук в дверь.

Локхарт развернулся к двери, окидывая безнадежным взглядом все еще погруженную во мрак комнату. Никакого оружия, черт побери, совсем никакого... Стулом, что ли, отбиваться? Против мечей? Или попытаться удрать по карнизу и далее по крышам? Он не мог поручиться при таком освещении, но, кажется, у тех, внизу, были и арбалеты...

- Это я, Ильза! - приглушенно донеслось из-за двери. - Скорей просыпайтесь! Опасность!

Локхарт поспешно открыл дверь, с опозданием подумав, что это может быть и ловушкой - что, если Ильзе приставили нож к горлу? Но даже в этом случае - что он может изменить?

За дверью, однако, не оказалось вообще никого - только темнота неосвещенного коридора. Однако стук тут же раздался сбоку, и Локхарт, повернув голову, понял, что Ильза уже будит его товарищей. Заметив, что дверь открылась, девушка бегом вернулась к нему. В ее руке был черный потайной фонарь с круглым "глазом", при необходимости закрывавшимся железной шторкой.

- Гвардейцы, - коротко сообщила она. - Быстрее. Я выведу вас.

- Что им здесь надо? - воскликнул Локхарт, все еще не веря, что опасность грозит именно ему и его команде. - Кажется, еще вчера... - он осекся, сообразив, что Ильзе совсем не обязательно знать о его дружеской беседе с Дармонтом. В то же мгновение снизу загрохотал стук. Стучали в парадную дверь, но так громко и нагло, что было слышно на третьем этаже.

- Нет времени, - Ильза сердито и нетерпеливо мотнула головой, так, что собственные волосы хлестнули ее по лицу. - Берите свои вещи и за мной! Карл их долго не удержит!

Полковник метнулся обратно в комнату, молниеносно натянул скафандр (норматив - 10 секунд, Локхарт обычно управлялся за 8), набросил заодно и подаренный плащ и выскочил в коридор. Следом за ним, зевая, выбежал де Сегюр, успевший влезть только в нижнюю часть скафандра и теперь на ходу пытавшийся натянуть верхнюю. Из соседнего номера тем временем поспешно выбирались остальные. Последним выскочил Шрамм - быстро облачиться даже в простой средневековый костюм было куда сложнее, чем в скафандр, специально спроектированный для максимально быстрого надевания в условиях разгерметизации или иной опасности - но, тем не менее, хотя куртка Шрамма осталась незастегнутой, перевязь с бутафорским мечом была на месте.

Ильза, едва не притоптывавшая ногой от нетерпения, велела им закрыть двери, а сама побежала по коридору - не к лестнице, как ожидал Локхарт, а мимо таковой. Снизу тем временем доносились грубые голоса - очевидно, Карл (тот самый слуга с лошадиной челюстью?) препирался с гвардейцами, заявляя, что никого не станет пускать без разрешения хозяина. Гвардейцы, надо полагать, грозили в ответ вышибить дверь.

Добежав до конца коридора, Ильза открыла дверцу неприметной каморки, выглядевшей так, словно в ней хранились всякие щетки и ведра. Они там и хранились, но, очевидно, каморка служила и иной цели. Ильза отодвинула большое жестяное корыто, а затем приподняла находившуюся под ним половицу, под которой обнаружилось большое металлическое кольцо. С натугой потянув за него, девушка подняла тяжелую крышку люка. Крутая, почти вертикальная лестница под ней уводила в непроглядный холодный мрак каменного колодца.

Снизу тем временем доносился уже возмущенный баритон Готлиба, втолковывавшего незваным гостям что-то о привилегиях вольного города и отсутствии военного положения. Однако эти аргументы оборвались коротким вскриком, и тут же вверх по лестнице затопали тяжелые шаги.

- Вниз, быстро! - скомандовала Ильза, словно была не четырнадцатилетней девчонкой, а боевым офицером в немалом ранге. - Фонарь возьмите! - она сунула фонарь в руку Локхарту.

Тот мог бы ответить, что у них у всех есть электрические фонари, но понимал, что сейчас действительно не время что-либо объяснять. Так что он просто взял неожиданно тяжелый масляный фонарь за железное кольцо и, придерживаясь другой рукой за боковину лестницы, стал быстро спускаться. Следом за ним торопливо перебирали руками и ногами остальные. Якобсон попытался было пропустить Ильзу вперед себя, но она лишь цыкнула на него, требуя не мешкать.

Лестница - больше всего напоминавшая пожарную в домах ХХ столетия, с той разницей, что она была деревянной, а не железной - уперлась в квадратную площадку этажом ниже, которая на самом деле была даже и не площадкой, а окаймлением очередного люка - на сей раз открытого - с новой лестницей вниз. Собственно, места на этом бордюрчике хватало только на то, чтобы шагнуть с него на следующую лестницу, поэтому ни Локхарт, ни следовавшие за ним не могли задерживаться и выяснять, как там дела у остальных, а должны были сразу же продолжать спуск.

В конце концов последний, четвертый пролет привел полковника на дно сырого и холодного каменного мешка самого клаустрофобского вида. Здесь под ногами был лишь прочный камень, но, посветив "глазом" фонаря по сторонам, Локхарт обнаружил невысокую, но явно массивную, покрытую пятнами ржавчины железную дверь в стене справа, закрытую на тяжелый засов. Другого выхода отсюда явно не было, и полковник потянул торчащую ручку засова в сторону, ожидая, что он либо не поддастся, либо издаст душераздирающий скрип. Но засов сдвинулся с места неожиданно легко и беззвучно - как видно, его регулярно смазывали. Равно как и петли двери, также открывшейся наружу без особых усилий.

Желтый свет масляного фонаря озарил еще одну лестницу, на сей раз каменную, но тоже уводившую вниз, хотя и не так круто. Наклонный ход был таким низким, что всем, кроме, кажется, Якобсона (но уж зато Вельо - в особенности), пришлось пригибаться. Впрочем, ход оказался коротким. Едва не споткнувшись на последней ступеньке о крысу, с писком бросившуюся из-под ног, Локхарт, наконец, ступил на пол помещения, судя по гулкому звуку, уже не такого тесного. Где-то в темноте негромко журчала вода. Полковник шагнул вбок, давая дорогу остальным, и повел фонарем по сторонам. В обе стороны уходил длинный каменный коридор с полукруглым потолком. Не по такому ли он путешествовал всего несколько часов назад? (Да, лишь несколько часов... выспаться им так и не дали).

Локхарт, подняв фонарь (какая все же тяжелая эта средневековая штуковина по сравнению с невесомыми пластиковыми цилиндриками!), по очереди осветил спустившихся следом за ним. Все астронавты были тут - но не девушка.

- Где Ильза? - негромко спросил полковник.

- Сказала, ждать ее внизу, - беспомощно пожал плечами (точнее, левым плечом) Якобсон, спустившийся последним.

Несколько минут все напряженно прислушивались - и, наконец, с облегчением различили легкие шаги сверху. Такие звуки едва ли могли издавать грубые сапоги преследователей. Затем послышался глухой металлический лязг - очевидно, Ильза запирала дверь со стороны подземелья. Наконец она показалась в низкой арке прохода.

- Порядок, - сообщила она и хозяйским жестом протянула руку. - Фонарь-то давайте.

- Не сунутся они в ту каморку? - осведомился Локхарт, возвращая ей фонарь и доставая, наконец, из кармана скафандра свой собственный.

- Они уже сунулись, - спокойно ответила Ильза. - Я еле успела крышку опустить, как раз под люком сидела. Кабы шелохнулась, небось, услыхали бы. А так в каморке темно, ежели не знать, где люк, так его и не заметишь, даже когда лоханью не прикрыт. По полу с фонарем ползать надо. Ну, теперь ежели даже и заметят, нескоро выломают, я за собой-то все позапирала.

- Ладно, - резюмировал Локхарт. - Теперь объясни, что случилось и что нам дальше делать. Эти гвардейцы точно явились по наши души?

- Может, и не только по ваши, - помрачнела девушка. - Там теперь, небось, никому не поздоровится. Кабы не накрылась теперь моя работа у Готлиба... ежели он сам-то живой еще.

- Но почему? - повторил полковник. - Что все это значит?

- Ночью было покушение на Дармонта, - пояснила, наконец, Ильза. - Не знаю пока, убит он или только ранен. Вот, - она кивнула на плащ, наброшенный поверх скафандра Локхарта, - вроде как убийца в таком вот плаще был и в маске с клювом. Хорошо, что вы его там не оставили, в комнате-то... да только, небось, все одно теперь не поможет.

- Да это же... они же сами... - задохнулся от возмущения Локхарт и вновь сообразил, что делиться этими подробностями с Ильзой - как теперь уже стало совершенно очевидно, отнюдь не простой служанкой - не следует. Во всяком случае, когда он покинул капитана, тот был еще жив и здоров, чему имеются свидетели - те самые, что вывели его оттуда... вот только захотят ли они дать соответствующие показания? Одно из двух - или покушение всего лишь инсценировка, повод зачистить гнездо агентов Фабиаса, а заодно и подозрительных пришельцев... вот только к чему тогда весь этот задушевный разговор накануне? Ведь даже не истек срок, данный им капитаном на размышление... Или, более вероятно, Дармонт действительно выведен из строя, на время или навсегда, и сейчас гвардейцами командует кто-то другой, не знающий о предварительных договоренностях капитана и полковника... тоже, очевидно, человек Арвика, но предпочитающий более простые и грубые пути. И поди докажи ему теперь... а может, и еще хуже - он все знает, но не одобряет выбранный чересчур интеллектуальным Дармонтом путь. Считает как раз, что надежнее уничтожить гирьку, чем рисковать, что она попадет на чужую чашу весов. Да уж и не сам ли Арвик отдал такой приказ? Нет, не так быстро. Нельзя забывать о реалиях теперешней эпохи. Депешу с донесением о пришельцах Арвик, небось, прочитает не раньше чем через несколько дней...

- Вам надо выбираться из города, - продолжила Ильза, не дождавшись от Локхарта осмысленного завершения реплики. - Сейчас мы по этим ходам выйдем к площади, где балаган стоит, бродячие актеры. Вчера выступали на ярмарке, а теперь в столицу едут на коронацию, там по этому случаю тоже праздник будет и мистерии всякие. Вот с ними-то вы поедете, вроде как тоже комедианты.

- А актеров выпустят из города? Если за нас взялись всерьез, все повозки, наверно, будут обыскивать.

- Ворота охраняет местная стража, не королевские гвардейцы. Эти выпустят, уже хотя б чтобы гвардейцам насолить. Но спешить надо. Гвардейцы-то, верно, попытаются теперь бургомистра задвинуть и все под себя подмять. Раз они на гостиницу такой налет устроили, так уж, верно, на полпути не остановятся, - и Ильза решительно зашагала вперед, освещая путь фонарем.

- Ну да, - констатировал полковник, - война началась, церемонии закончились... Идемте, джентльмены.

Они двинулись быстрым шагом по подземному туннелю. В фильмах, которые Локхарт смотрел когда-то в юности, такие коридоры почему-то всегда были хоть и тускло, но освещены - либо факелами на стенах (кто зажигал и постоянно менял эти факелы?), либо вообще неким необъясненным способом. Но здесь, в настоящем подземелье, вечный мрак, разумеется, рассеивали лишь лучи фонарей идущих - желтый масляного и ярко-белые светодиодных. Впрочем, сейчас этот яркий искусственный свет, рассчитанный на борьбу с любыми мутными средами - туман, дым, сильные осадки - полковника не слишком радовал. Он понимал, что они еще отнюдь не в безопасности. Едва ли люди Арвика и люди Фабиаса используют разные системы подземных ходов. Скорее всего, все подземелья Хассенворта образуют единый лабиринт, и напороться здесь можно на кого угодно. Надежнее было бы переключиться на инфракрасный или ультрафиолетовый свет и активировать соответствующий визор в шлеме. Но шлема нет ни у Шрамма, ни, главное, у их проводницы.

Вельо вдруг отделился от группы и подошел к стене, светя на нее своим фонарем.

- Что вы там увидели? - обернулся Локхарт

- Н-нет, ничего, - откликнулся Вельо, поспешно догоняя остальных. - Просто подумал, что, возможно, эти ходы - остатки подземных коммуникаций нашего времени. Но, похоже, это самые натуральные средневековые катакомбы.

Коридор разветвился, и Ильза уверенно выбрала левый путь. Они миновали осклизлую железную решетку, за которой слышалось уже не журчание, а глухой шум воды, явно падавшей из каких-то труб; дух оттуда шел неприятный. Позже им пришлось перебраться через этот поток по узкому, лишенному перил каменному мостику; сырые камни под ногами покрывала какая-то бледная и, главное, скользкая плесень. Локхарт внимательно посветил под ноги и тут же увидел мелких членистоногих тварей - не то мокриц, не то белесых тараканов - разбегавшихся в стороны. Де Сегюр скривился от отвращения, зато Шрамм принялся топтать их с остервенением, достойным куда более серьезного врага. За мостом Ильза нырнула в низкую нишу справа, и какое-то время им опять пришлось пробираться по тесному лазу, сперва согнувшись в три погибели, а потом и вовсе на четвереньках; в конце этой каменной кишки девушка замешкалась, и было слышно, как что-то проскребло и прошуршало, а потом с сухим стуком посыпалось на камни.

- Что там? - раздраженно осведомился де Сегюр. - Надеюсь, проход не завален?

- Все в порядке, - буркнула Ильза. - Осторожно, тут до пола ярд где-то.

Она легко развернулась в узком проходе ногами вперед и выбралась из лаза в очередной коридор; Локхарт повторил тот же маневр не без труда и подумал, что Вельо, очевидно, придется приземляться на руки. Хотя перчатки скафандров были ничуть не менее надежны, чем ботинки, полковник все же посветил на пол в поисках острых камней - или что там только что Ильза вытолкала из лаза, прочищая путь - и мысленно вздрогнул, увидев, что это было.

Луч фонаря высветил череп, определенно человеческий, с хорошо сохранившимися зубами и остатками волос. Недалеко от него на полу валялся другой - этот был расколот, на месте теменной кости зияла дыра, еще усиливавшая зловещее впечатление. Также на камнях валялось несколько крупных и мелких костей - целых и обломков.

Локхарт быстро посветил вокруг себя и увидел, что ниша, в глубине которой находился лаз - сейчас оттуда как раз вылезал де Сегюр - буквально заполнена черепами и костями. И такие ниши шли по обе стороны коридора, насколько хватало света фонаря.

- Что за... - пробормотал полковник, оборачиваясь к девочке, которая стояла со своим фонарем среди всей этой жути, как ни в чем не бывало, дожидаясь, пока все астронавты выберутся из дыры.

- Обычное дело для средневековых городов, - ответил вместо нее де Сегюр, окидывая взглядом открывшуюся картину. - Христианский обычай требовал хоронить покойников в городской черте, но место на кладбищах быстро заканчивалось. Тогда кости переносили в катакомбы. Под Пари шесть миллионов таких мертвецов.

. Из дыры выбрался Вельо, уже понявший, что ему предстоит увидеть, а за ним Якобсон, слегка задержавшийся из-за своей неработающей руки; он тоже не смог развернуться и лез головой вперед. Едва психолог показался в проходе, лингвист подхватил его под мышки, как ребенка, и вытащил в коридор. Ильза, поставив фонарь на пол, торопливо покидала голыми руками черепа и кости обратно в нишу - руководствуясь, по всей видимости, не почтением к останкам, а желанием вновь замаскировать проход. Локхарт подумал, что его предыдущее путешествие по подземелью вовсе не сопровождалось такими сложностями. Просто повезло, или все дело в том, что гвардейцы чувствуют здесь себя хозяевами, а команда дядюшки Зака - отнюдь нет? Особенно теперь, когда хрупкое перемирие рухнуло... и, вполне возможно, рухнуло оно не только в Хассенворте.

- Долго еще? - буркнул Вельо, которому узкий лаз явно не доставил удовольствия. Да и все эти черепа и кости, кажется, тоже.

- Почти пришли уже, - обнадежила его Ильза, вновь шагая вперед. - Там за углом вас ждать должны.

- Кто? - сразу встревожился Локхарт.

- Свои, ясное дело. Пятеро будут, вы с ними одеждой поменяться должны. Они, стало быть, эти ваши костюмы наденут, а вы наверх полезете. Там лестница дальше в конце коридора, а балаган над люком как раз.

- А эти пятеро, стало быть, должны будут сыграть наши роли и увести ищеек за собой, - понял Локхарт. - И что с ними будет?

- Убедятся, что это не вы, отпустят... - пожала плечами Ильза и тут же добавила более мрачным тоном: - наверно. А коли и нет, то уж не ваша забота. Они свои деньги получили, чай, знали, на что идут...

- А ты? - прямо спросил Локхарт.

- А что я? Я глупая девчонка-служанка, кто мне чего сделает...

Полковник отнюдь не был в этом уверен, но его готовую вырваться реплику перебил де Сегюр:

- Эти пятеро, они хоть похожи на нас?

- Не знаю, сама их еще не видала. Быстро уж все слишком закрутилось-то. Ну, наверно, лицом не очень-то схожи, все ж таки трудно даже одного похожего быстро найти, а уж пятерых-то... но уж фигурами наверно, чтоб костюмы хоть как подошли. Вы им покажете, как это все надевается.

- Да просто надевается, некий Джакоб, сын Джакоба без нашей помощи разобрался, хотя большим интеллектуалом не выглядел, - произнес Локхарт, думая про себя, что, должно быть, Заку и компании непросто было за считанные часы отыскать человека с габаритами Вельо. Если считать, что поисками занялись только после известия о покушении на Дармонта, то это, пожалуй, и вовсе невозможно. Значит, вся операция по их бегству из города готовилась заранее, возможно, с самого их прибытия в Хассенворт. По крайней мере, в качестве одного из вариантов... Откуда, кстати, вообще распространилась информация о покушении - распространилась среди ночи быстрее, чем гвардейцы, явно стремившиеся застать противника врасплох, явились с обыском? Не в том ли дело, что Зак узнал об этом покушении... даже раньше, чем оно состоялось? Впрочем, даже это еще не значит, что таковое организовал именно он... но, по крайней мере, он его не предотвратил, хотя, вероятно, мог бы предупредить давнего коллегу.

- Теперь тихо, - велела вдруг Ильза, останавливаясь. - Вон ту пустую нишу справа видите? Прячьтесь туда, гасите фонари и ждите. А я пойду вперед гляну, все ли в порядке.

Вельо пытался что-то возразить - кажется, что негоже пятерым мужчинам прятаться, предоставляя несовершеннолетней девчонке рисковать собой - но Ильза, приходившаяся ему по солнечное сплетение, так на него шикнула, что гигант растерянно замолк.

Эта ниша не была заполнена костями и оказалась изрядно низкой - спрятаться в ней можно было, только согнувшись или присев на корточки - но зато глубокой. Возможно, когда-то это был сквозной туннель, позже заложенный кирпичом - и предназначенный скорее для стока воды, чем для людей, живых или мертвых. Кое-как разместившись друг за другом в его тесной глубине, астронавты застыли в не слишком удобных позах. Тьма вновь стала абсолютной - Ильза, ушедшая вперед, как видно, тоже закрыла заслонку своего фонаря, а может быть, он просто не отбрасывал ни малейших отсветов назад - и полагаться приходилось только на слух.

Вскоре из тьмы донеслись негромкие голоса. Разобрать слова было невозможно, но, похоже, с Ильзой беседовал какой-то мужчина. Интонации были спокойные, и Локхарт расслабился. Кажется, на сей раз все действительно в порядке...

И тут же по ушам резанул отчаянный девичий визг, отражаясь от стен туннелей; мгновением позже он перешел в мычание, затем послышалась какая-то возня, грубый мужской голос рявкнул ругательство, быстро затопали прочь бегущие ноги - пара легких башмаков и тяжелые сапоги - но и эти звуки парой секунд спустя оборвал самый жуткий из всех: короткий, тонкий, взлаивающий всхлип (одновременно лягнуло по камню что-то железное), перешедший в мокрый хрип, быстро затихший.

"Что там? - спросил новый голос, не тот, что ругался. - Дышит еще?"

"Какое там, - брюзгливо отозвался еще один. - Он же ее насквозь пропорол."

"Идиот! - возмутился предыдущий голос, вероятно, принадлежавший командиру. - На кой хрен было сразу убивать? Это-то всегда успеется! Допросить сперва надо было!"

"Тебе бы так по яйцам двинули, - огрызнулся первый голос, в котором все еще звучал отголосок страдания. - Мигом бы забыл, что сперва, а что потом. Вы тоже хороши, чуть не дали ей удрать! Кабы я ее мечом не достал..."

"Солдат не яйцами думать должен! Что мы, девчонку бы не догнали, что ли?"

"Да заткнуть ее надо было скорей, пока она тут все подземелье не переполошила!"

"Хуже уже бы все равно не сделала, - отозвался командир. - Думаю, она тут не одна шастала, и кто ее слышал, уже со всех ног отсюда чешет. Ты, ты и ты - бегом в ту сторону, остальные за мной!"

Снова затопали сапоги - одни удаляясь, другие приближаясь. На краткий миг у входа в нишу заметались отсветы не то фонарей, не то факелов, но ноги протопали мимо, не снижая скорости. Еще какое-то время шаги бухали, отдаляясь и отдаваясь эхом от стен, затем все стихло.

- На выход, быстро! - приглушенно скомандовал Локхарт. - Свет не зажигать, идем ощупью по правой стене до поворота и дальше до лестницы. Мы должны выбраться отсюда, пока они не вернулись.

- А если там еще кто-то остался в засаде? - столь же тихо усомнился де Сегюр.

- Исполняйте приказ! - шепотом рявкнул полковник, но затем все же снизошел до пояснений: - Он сказал - "остальные за мной". Не сказал никому остаться.

На самом деле это не было абсолютной гарантией - что, если была еще и вторая группа, не подчиненная командиру первой? - но рисковать приходилось в любом случае. Выбравшись из ниши, астронавты - Локхарт впереди - поспешно, но в то же время стараясь ступать бесшумно, двинулись вдоль стены. Вскоре полковник, скользя рукой в перчатке по камням над головой - на той высоте, куда, как он помнил, не доставали ниши с останками - нащупал угол и шепотом сообщил об этом остальным. Он уже свернул в коридор, когда у него за спиной сверкнул свет.

- Какого черта, доктор?! - Локхарт, резко обернувшись, зажал перчаткой фонарик в руке Якобсона.

- Вы же сами сказали - они ушли... Мы не можем бросить Ильзу... так.

- Она мертва, вы что, не слышали?!

- Слышал. Но не видел. Хорошо, я больше не буду включать свет, я успел заметить, где она. Хотя бы проверю пульс. Может, с нашим снаряжением ей еще можно помочь. Пожалуйста, полковник, люди мы или кто?

- Люди, - мрачно ответил Локхарт. - На которых охотятся другие люди. Ладно, возьмите мой плащ, прикроете им свет. Если она жива... доктор Вельо, возьмете ее. Сможете подняться с ней по вертикальной лестнице?

- Конечно, - ответил гигант.

Логика подсказывала, что трогать Ильзу, живую или мертвую - не лучшая идея. Тогда вернувшиеся враги сразу же обнаружат, что здесь кто-то побывал, и, очевидно, догадаются, кто именно. А охоту они могут продолжить и на поверхности... и даже, между прочим, послать погоню за караваном, уже покинувшим город. Но... Но.

Послышался шелест, из-под края плаща на миг мелькнула полоска света.

- Она жива! - шепотом воскликнул Якобсон. - Луиджи, помогите мне!

"И куда мы ее теперь денем? - мрачно подумал Локхарт. - Ее же надо в больницу, а не в фургон комедиантов..." Азбучная истина из курса общевойсковой подготовки: убитый противник - это лишь один выведенный из строя враг, раненый противник - это целая группа выведенных из строя врагов. Помимо самого раненого, это все, кто будет пытаться его спасти...

- Как она? - спросил он вслух, чувствуя совсем рядом солено-железистый запах крови.

- Плохо, - откликнулся из темноты Якобсон, едва поспевая рядом с широко шагающим Вельо. - Я не могу прямо на ходу остановить кровь из такой раны, не говоря уже обо всем прочем. Нужно хотя бы пять минут, чтобы спокойно использовать наш арсенал.

- Они у вас будут, как только мы доберемся до лестницы, - Локхарт все же решился посветить вперед. Луч уперся в стену в дюжине метров впереди - коридор кончался тупиком. Но, быстро посветив по сторонам, полковник заметил еще одну нишу, или, скорее, целый вертикальный колодец в стене слева от тупика. Подбежав туда, Локхарт увидел в глубине "колодца" металлическую лестницу, не особо отличавшуюся от тех, что вели вглубь подземных коммуникаций XXI столетия - разве что эта выглядела слишком ржавой и не особенно надежной. Пожалуй, не стоит подниматься по ней всем сразу, несмотря на спешку... Но что там, наверху? (Луч фонаря погладил изнутри тяжелую крышку люка метрах в пяти выше.) Если вместо обещанных "своих", которые должны были сыграть роль астронавтов, здесь поджидала засада, то кто мешал противнику оставить вторую засаду там, сверху? Хотя кто-то, конечно, мог и помешать - городская стража, например, не жалующая гвардейцев...

Эти мысли пронеслись в голове Локхарта за секунду, пока он быстро обводил лучом фонаря своих товарищей. Вельо с черно-кровавым свертком на руках - девочкой, завернутой в плащ, Якобсон, на ходу зажимающий ее рану... В любом случае, из них всех лишь у Шрамма костюм соответствует эпохе - и, может быть, позволит вылезти из люка, не привлекая излишнего внимания. Если, конечно, этот люк не посреди заполненной народом площади. Хотя какой народ? Сейчас ведь еще самое раннее утро. Даже средневековые хозяйки и служанки еще не отправились на рынок - особенно после ночного карнавала...

Можно, конечно, поменяться со Шраммом одеждой. Но это потеря времени, а враги могут вернуться в любой момент, и деваться из этого тупикового коридора некуда.

- Майор, сможете подняться и проверить, как там и что? Кто нас там ждет - друзья или враги? Если это комедианты, то...

- П-понял, - коротко выдавил из себя Шрамм и быстро полез вверх по лестнице, подозрительно скрипевшей и вибрировавшей под его руками и ногами. Вельо тем временем уложил девочку на расстеленный плащ и светил на нее фонариком, пока Якобсон пытался оказать помощь. Локхарт покосился на освещенную лучом рану, с которой доктор, вынужденный действовать одной рукой, как раз сорвал кровавые тряпки. Зрелище было жутким: в груди Ильзы - почти совсем еще детской - словно открылся уродливый багровый рот, блюющий кровью. Из настоящего рта девочки тоже текла кровь, правда, не так обильно. Чудо, как меч не задел сердце, но легкое, очевидно, пропорото насквозь, и это, возможно, не единственная проблема...

- Де Сегюр, помогите док... - начал полковник, но граф в тот же миг согнулся, отворачиваясь, и его вырвало.

Теоретически, конечно, во время предполетной подготовки все они проходили курс оказания медицинской помощи. Но одно дело - тренажеры и манекены... да и было это семь лет назад.

- Ладно, - перебил себя Локхарт. - Следите за тем концом коридора. И встаньте так, чтобы загораживать свет... тем, кто оттуда появится. Доктор, - он опустился на колени рядом с Якобсоном, - говорите, что делать.

- Достаньте собственный набор первой помощи, так быстрее... Да, можете поставить ей прямо на живот... И возьмите фонарь, а вы, Луиджи, раздвиньте и зафиксируйте края раны... Стойте! Стерилизуйте перчатки!

- Да, конечно, - смущенно пробормотал Вельо (действительно, вылетает из головы самое элементарное!), поспешно "намыливая" руки в перчатках антисептическим гелем. Локхарт сделал то же самое, прямо не выпуская фонарика из руки.

- Вот здесь... да, отодвиньте ребро, это даже хорошо, что оно перерублено... - рука Якобсона углубилась в жуткую дыру в груди девочки. Ничего разглядеть в заливаемой кровью ране было невозможно, действовать приходилось на ощупь. - Ага, вот оно! Крупный сосуд, возможно, легочная артерия... Командир, сможете перехватить и зажимать, пока я заклею разрез?

- Сейчас... - Локхарт, быстро переложив фонарик в левую руку, скользнул правой между кулачищами Вельо и вдоль руки Якобсона, пока пальцы не ухватили быстро пульсирующую трубку. - Есть!

Но, стоило доктору вытащить окровавленную руку из раны, как скользкий сосуд вывернулся из захвата полковника, продолжая выплевывать кровь (впрочем, все слабее). Со второй попытки, однако, Локхарту удалось удержать поврежденную артерию, вдруг прекратившую сопротивляться. В первый миг он обрадовался, но тут же сообразил, что это означает:

- Черт, похоже, остановка сердца!

- Спокойно... - процедил Якобсон, вводя аппликатором гель, который сам расползается по поврежденным тканям и обволакивает их непроницаемой пленкой - если его только не смывает током крови. Один из последних продуктов нанотехнологий на этой планете... - Сейчас попробуем запустить! Луиджи, сведите вместе края раны! Командир, инъектор! Не этот, красный! Так, а теперь вся надежда на массаж сердца! Давайте, здесь нужны две руки! Быстрее! Вот так! Вот так! Луиджи, а теперь вы - два выдоха ей в рот!

Наверху лязгнул люк, впуская в подземелье тусклый свет. Локхарт вынужденно оторвался от умирающей, задирая голову. Кто там - Шрамм или гвардейцы? Или, может быть, Шрамм, по наивности ведущий за собой переодетых гвардейцев? Ильза ведь попала в такую ловушку, а ее интеллект, хоть она и корчила из себя простушку, был явно не 85.

Шрамм, склонившись сверху в открытый люк, делал нетерпеливые манящие знаки рукой.

- Н-наверх! Б-быстро!

- Сейчас... - буркнул Локхарт, с новой силой нажимая скользкими от крови руками на грудь Ильзы. Сколько времени у них еще есть? Не у этой совершенно чужой им девчонки, а у них? Минуты? Секунды? Может, гвардейцы вот-вот оцепят площадь или закроют городские ворота. Надо все бросить и... Но он продолжал попытки вернуть Ильзу к жизни, каждую секунду говоря себе, что делает глупость.

- Хватит, - устало выдохнул Якобсон. - Бесполезно.

- Вы уверены? - спросил Локхарт таким тоном, словно не сказал себе уже десять раз, что это был бы наилучший вариант.

- С такой кровопотерей у нее все равно не было шансов, - ответил доктор, складывая инструменты обратно в коробку. - Конечно, если бы она сразу попала в стационар... в наш стационар... Нанороботы, аппарат искусственной циркуляции, переливание... А в таких условиях она прожила даже дольше, чем я рассчитывал. Тем более, я ведь даже не хирург.

"Ну да, курс общей подготовки, - мелькнуло в сознании Локхарта. - Из него такой же хирург, как из меня пехотный командир. Все мы тут не на своем месте - я неправильный полковник, он неправильный врач, да еще и однорукий..."

- Де Сегюр, наверх, быстро! - скомандовал он вслух, невольно повторяя формулировку Шрамма. Сам он поспешно вытер окровавленные перчатки краем расстеленного на полу плаща (останется улика преследователям, да... впрочем, не нужны им формальные улики) и выпрямился. - Тогда какого черта мы с ней возились? - сердито спросил он, слыша, как граф торопливо перебирает руками и ногами по ржавым ступенькам.

- Я не хирург, - повторил Якобсон. - Я не мог гарантировать, что нет смысла даже пробовать.

- Ладно, доктор, - буркнул Локхарт, извлекая из своего аварийного набора свернутый трос (еще один продукт погибшей цивилизации - плетение из углеродных нанотрубок, толщина как у лески, прочность на разрыв - десятки килоньютонов), и цепляя карабин на одном конце к поясу скафандра, а второй протягивая Якобсону: - Цепляйтесь. Доктор Вельо, вы замыкаете после того, как мы поднимемся.

Де Сегюр уже добрался до верха. Шрамм ухватил его за руку и помог выбраться, затем вновь появился в проеме люка, показывая жестом, что все окей. Локхарту не нравилась идея подниматься по шаткой лестнице вдвоем, но, очевидно, с одной рукой Якобсон не смог бы влезть самостоятельно.

Лестница, однако, хоть и подозрительно шаталась в разболтанных креплениях, не подвела. Когда голова полковника, наконец, высунулась наверх из люка в серый свет раннего утра, он увидел, что находится в середине небольшого лагеря, образованного шестью крытыми повозками, весьма похожими на фургоны переселенцев из старых вестернов, и натянутыми между ними тентами. Очень хорошо; стало быть, никто посторонний снаружи не видит, как они вылезают. Где-то фыркали лошади, что-то звякало и брякало, кто-то кого-то окликал из-под тента, быстро (и не глядя в сторону люка) прошла дородная женщина в чепце, неся охапку каких-то не то попон, не то покрывал - очевидно, шли последние приготовления к отъезду. Но, помимо Шрамма и де Сегюра, возле люка стояли еще трое мужчин, не участвовавших в этих приготовлениях. Двое из них выглядели типичными ярмарочными силачами и, по всей видимости, приходились друг другу братьями. Третий, с черными, чуть тронутыми сединой волосами до плеч, одетый во что-то типа черного трико, обладал не столь внушительной фигурой, но властное лицо с резкими морщинами на лбу выдавало в нем лидера. На поясе у него висел кинжал в украшенных бисером кожаных ножнах. Этот человек нагнулся и протянул полковнику сильную руку, не столько, очевидно, ради приветствия, сколько помогая ему побыстрее выбраться на поверхность. Затем они помогли вылезти Якобсону, а пару минут спустя из-под земли показалась косматая голова Вельо, чьи широкие плечи едва пролезли в круглый проем.

- Все? - требовательно спросил предводитель комедиантов.

- Да, - ответил Локхарт.

- Погоня? - столь же лаконично осведомился черный.

- Пока нет, - помотал головой Вельо, выбираясь. В последний раз глянув вниз - хотя там нельзя было различить ничего, кроме темноты - он опустил на место чугунную крышку люка. Локхарт тем временем окинул быстрым взглядом своих товарищей. М-да, ну и видок для звездолетчиков... особенно у них троих, пытавшихся спасти Ильзу и теперь заляпанных ее кровью, заметной даже несмотря на водоотталкивающие свойства скафандров. Вельо с окровавленным ртом вообще похож на вампира или каннибала... Теперь ее кровь в буквальном смысле на наших руках, подумал полковник. Она пожертвовала собой, спасая нас. Если бы она просто сдалась, когда поняла, что попала в засаду, и не стала предупреждать нас криком... впрочем, кто знает, не была ли бы в этом случае ее участь еще хуже, учитывая средневековые методы дознания.

Хотя, конечно, никто не заставлял девчонку играть в эти страшные взрослые игры. Но, возможно, она и в самом деле до самого конца не понимала, насколько все серьезно...

- Кто-нибудь ранен? - спросил главный "комедиант", также, очевидно, глядя на эти кровавые следы.

- Мы - нет, - покачал головой Якобсон. - Но там, внизу, осталось тело девочки, Ильзы. Наверное, надо как-то сообщить ее родным...

- Это уже не имеет значения, - отрезал черный. - Мертвые не важны. Важно к ним не присоединиться. Вижу, пошло не по плану. Но вы все целы и погони пока нет. Не будем терять времени. Мое имя Ференц. Кто у вас главный?

- Я. Эрик Локхарт.

- Хорошо. Идите все в тот фургон, - Ференц махнул рукой. - Там займутся вашей одеждой и внешностью. Делайте все, что вам скажут, если хотите выбраться живыми. Разговоры потом.

В фургоне пахло кожей, сукном, маслом, пудрой и какими-то еще субстанциями, которые человек, никогда не бывавший за кулисами театра - тем более старинного - не смог бы определить. Вдоль парусиновых стен, натянутых на ребра каркаса, громоздился разнообразный реквизит, разложенный по сундукам и ящикам или просто сваленный в кучи. Места для пятерых человек среди всего этого барахла оставалось немного, но, не успели астронавты разместиться на застланном одеялами полу, как парусина у входа вновь откинулась, и в фургон забралась пышнотелая особа лет сорока пяти, в необъятной коричневой юбке и белой блузке с пышными рюшами. Ее круглое рыхлое лицо обрамляли вьющиеся, но жидковатые светлые волосы, увенчанные чепцом. Кажется, это была та самая, которую Локхарт мельком уже видел.

- Я - Матильда, - представилась она. - А вы... - и она принялась тыкать пальцем в каждого из них: - Том, Карел, Робин, Йохан и Арчи. Запомнили? Ну-ка скажите по очереди, как вас зовут.

Астронавты послушно назвали свои новые имена. Де Сегюр, представляясь "Арчи", не сдержал при этом усмешки, за что был немедленно отчитан Матильдой, но главная проблема возникла, естественно, у Шрамма, который лишь с четвертой попытки смог выговорить имя "Карел".

- Так, понятно, ты - немой, - распорядилась Матильда. - Мима изобразить сможешь?

Шрамм затруднился с ответом, и тогда она назначила его работником на все руки - конюхом, поваром и реквизитором.

- Еще у кого какие болезни или раны? - требовательно спросила Матильда.

Якобсон-"Йохан" сообщил о своей руке.

- Подрался в кабаке, сломал, - кивнула Матильда. - Забинтуем в лучше виде. А кто из вас чего умеет? На инструментах играете? Лютня, дудка, рожок, хотя бы бубен?

- Я в свое время учился играть на фортепьяно, - с достоинством сообщил де Сегюр. - Правда, уже очень давно не практиковался.

- На фортечём? Не, такого у нас не водится. Ну а хоть стишок какой с выражением прочитать сможешь?

- Смогу, - мрачно ответил граф, сверля ее возмущенным взглядом.

- Ты на меня не зыркай, я твою задницу спасаю, - тут же осадила его Матильда. - Ишь, расфуфырился. Ублюдок, небось?

- Что-о? - гневно вытаращился де Сегюр, забыв все свои дипломатические навыки.

- Матильда имеет в виду незаконнорожденного отпрыска благородной крови, - поспешно пояснил Якобсон.

- Ну да, - кивнула та, - нешто я таких не навидалась? И у нас в труппе были. Гонору, как у принца, а в кармане блоха на аркане...

- Гм... ну я могу карточные фокусы показывать, - не без смущения сообщил Вельо-"Робин".

- Ты? Не, какой ты фокусник. Ты - только в силачи, - определила Матильда.

- Ну, я, конечно, на корабле занимался на тренажерах, но это так, обычная физкультура... не настоящая тяжелая атлетика.

- А думаешь, у нас все гири настоящие? - подмигнула Матильда.

Фургон дернулся и тронулся с места по булыжникам площади. Зацокали копыта.

- Так, - решительно произнесла Матильда, - некогда разговоры разговаривать, сейчас будем вам новые лица делать. Карел, давай ты первый, тебе можно не переодеваться, а вы прочие пока снимайте эти свои костюмы и подбирайте себе что-нибудь из реквизита. Все-все с себя снимайте, ничего не нашего не оставляйте - найдут, беда будет! Вон там ширму можно раздвинуть, ежели кто стесняется, хотя я, уж поверьте, за свою жизнь голых мужиков навидалась... Вот в этих сундуках выбирайте, что кому впору. Только не копайтесь, к воротам подъедем, вы уже полностью готовы должны быть!

Матильда оказалась весьма расторопной и умелой гримершей. Шрамм ее стараниями заполучил родимое пятно на щеке, мясистый нос картошкой, оттопыренные уши и встрепанные волосы, обкусанные "под горшок". Вельо пришлось расстаться со своими роскошными кудрями, его лицо, благодаря подкладкам под щеки, сделалось круглее, а кожа обрела смуглый оттенок. Еще несколько штрихов - и лингвист обрел несомненное сходство с братьями-силачами; не близнец, но, вполне вероятно, старший из троицы. Впрочем, если он сохранил хотя бы короткую стрижку, то де Сегюра Матильда, возможно что и в наказание за гонор, обрила наголо, компенсировав это обстоятельство пышными и длинными, черными с проседью усами с закрученными вверх острыми кончиками. Попутно он заполучил нос крючком и несколько морщин на лбу, заставивших его выглядеть старше, а левое ухо графа украсила не то цыганская, не то матросская серьга в виде бронзового кольца, на самом деле не протыкавшая мочку, но выглядевшая именно так. Якобсон, помимо шины из примотанной к руке деревяшке, получил еще фингал под глазом, плешь, большую коричневую родинку на носу, нездоровый румянец, свидетельствующий, очевидно, о пристрастии к выпивке, и несколько килограммов лишнего веса, отразившегося и на лице, и на животе. Дольше всех Матильда колдовала над Локхартом, небезосновательно рассудив, по всей видимости, что именно его внешность может быть наилучшим образом известна противнику и именно он может быть главным объектом охоты.

Пока гримерша занималась своим делом, в медленно едущий фургон на ходу забрался рослый чернявый парень, чтобы забрать скафандры и комбинезоны. Шрамм, буквально понявший требование "не оставлять ничего не нашего", отдал ему и сохраненные после продажи скафандра аварийные наборы. Де Сегюр еще копался в сундуках, подбирая себе костюм, но парень раздраженно поведал ему, что это можно делать и голым, а от "не наших" вещей надо избавиться прямо сейчас, пока караван еще не подъехал к воротам. Этот аргумент заставил графа поумерить свою разборчивость и поспешно натянуть первые попавшиеся черные штаны с блестками. Вельо, в свою очередь, несмотря на свои габариты, сумел подыскать себе штаны и рубаху по размеру, а вот с обувью вышла заминка - все перепробованные башмаки и сапоги оказались малы, пришлось ограничиться открытыми сандалиями, из которых его волосатые пальцы торчали наружу. Завернув все вещи астронавтов в большое покрывало и взвалив получившийся здоровенный тюк на плечо, парень выпрыгнул из фургона.

Вскоре после этого караван остановился; снаружи донеслись какие-то недовольные голоса. Матильду, все еще продолжавшую работать над лицом Локхарта, это, впрочем, не обеспокоило. Как видно, она знала, что в случае реальной опасности ей бы уже подали сигнал тревоги.

- Что там? - все же не выдержал полковник. - Почему стоим?

- Не разговаривай, - строго одернула его Матильда, - не то мне тут все переделывать придется. Народу с ярмарки разъезжается много, а ворот мало, вот и стоим.

- Так рано же еще, - удивился Вельо. - Все прямо на рассвете прочь потянулись?

- Ну так каждый же себя самым умным считает, - откликнулась Матильда. - Думает, он раньше всех уедет, пока еще толчеи нет. Ну и потом... слухи быстро расходятся. Многие, чай, уже знают, что в городе неспокойно.

"С момента, когда гвардейцы ворвались в гостиницу, прошло уже не меньше полутора часов, - подумал Локхарт. - С покушения на Дармонта, соответственно, еще больше. Неужели все выезды из города до сих пор не перекрыты?"

В фургон вновь просунулась черноволосая курчавая голова:

- Готово? - парень окинул требовательным взглядом загримированных гостей. - Вы двое, - он указал на Шрамма и де Сегюра, - давайте в следующий фургон. Меч только тут оставь, ему здесь самое место...

- Он н-не... - попытался объяснить Шрамм.

- Не настоящий, - пояснил за него Якобсон.

- Так я и говорю, пусть с прочим реквизитом остается, - нетерпеливо произнес кучерявый. - Ты, - он ткнул в Вельо, - в тот фургон, что за ним следом, только сразу не иди, выжди чуть-чуть...

- А ты, Том, как я закончу, вперед пойдешь, - подхватила Матильда, обращаясь к Локхарту. - А Йохана мы здесь оставим, после драки и пьянки отлеживаться.

Полковнику в первый момент не нравилась идея, что они все разлучатся и потеряют контакт друг с другом, но он тут же сказал себе, что это разумно. "Если будут искать пятерых, то нас лучше распихать по разным повозкам. Хотя тоже, конечно, не самая невообразимая военная хитрость... Будем надеяться, что народу выезжает действительно много, и досматривать всех как следует нет времени."

- Ладно, хорош, - резюмировала, наконец, Матильда, закончив работать с его лицом; трое других астронавтов к этому времени уже покинули фургон. - Вот погляди-ка, - она подала ему овальное зеркальце в витой бронзовой раме.

Локхарт уже успел убедиться в ее искусстве на примере товарищей, и все же поразился, увидев собственное новое обличье; он ни за что не узнал бы этого человека. Матильда превратила полковника в седого старика с вислыми усами, бородой и сросшимися кустистыми бровями; на его щеках залегли резкие вертикальные морщины, губы сделались высохшими и сморщенными, а лоб косо пересек старый шрам. У Локхарта мелькнула мысль, что, наверное, настоящий артист без грима должен быть гладко выбрит и коротко стрижен - ибо бритого легко загримировать под бородатого, а вот наоборот... И тогда наличие лишней растительности на голове их не маскирует, а выдает. Но тут же он сообразил, что, должно быть, местная публика не настолько разборчива, чтобы предъявлять особые требования к внешнему облику персонажей, и актер, носящий бороду и усы, запросто может играть любую роль - главное, чтоб не женскую. А может, даже и женскую, если это комедия...

- Да ты прямо колдунья, - усмехнулся он, оценивая в зеркале работу гримерши. - Был бы я суеверным, испугался бы, что ты и вправду меня состарила.

- Да это так, халтура на скорую руку, - ответила Матильда без всякого кокетства. - Вот было бы у меня хотя бы по часу времени на каждого из вас... Ну ладно, будем надеяться, сойдет. Ты старайся побольше сутулиться, а то выправка у тебя... из военных, небось? Впрочем, это не моего ума дела, - тут же перебила себя Матильда. - И говори, если спросят, этак негромко, неспешно и хрипло.

- Вот та-ак? - проскрипел Локхарт, никогда в жизни не игравший даже в школьной самодеятельности.

- Примерно, - одобрила Матильда. - Ладно, давай, двигай в переднюю повозку.

Локхарт выбрался из фургона спереди, перебравшись через козлы с равнодушным возницей в красной рубахе, не уделившим ему никакого внимания. Вожжи, которые возница держал в опущенных между колен руках, лежали на спине крупного, но мосластого гнедого коня, всем своим видом демонстрировавшего столь же стоическое равнодушие ко всяческой суете. Подобное спокойствие, однако, выказывали отнюдь не все, скопившиеся в это утро перед возвышавшимися впереди городскими воротами. Улица, на которой застрял караван, была достаточно широкой, во всяком случае, по средневековым меркам - по крайней мере, на ней без проблем могли бы разъехаться две повозки, и даже осталось бы место для пары не слишком толстых пешеходов по краям (тротуары здесь, как и повсюду в Хассенворте, отсутствовали). Но сейчас вся эта улица до самой увенчанной зубцами стены была забита возками, подводами, навьюченными мулами и небогато одетыми пешими путниками с торбами за плечами. Завязла в этом потоке, упершемся в квадратную надвратную башню, и пара карет - больше похожих на грубые деревянные ящики, водруженные на тележные колеса, нежели на изысканные экипажи XVIII-XIX веков, но, несомненно, принадлежавших людям более знатным и богатым, чем вся прочая скопившаяся перед воротами публика. Тем не менее, и этим важным господам приходилось ждать вместе со всеми прочими. Животные, надо отдать им должное, по большей части вели себя терпеливо (да и в самом деле, им-то куда было спешить?) - лишь время от времени взревывал какой-то мул, терзаемый скорее насекомыми, чем скукой; а вот люди бестолково суетились, пытаясь пробраться ближе к воротам, брюзжали, громко зевали, покрикивали на ни в чем не повинную скотину и переругивались друг с другом и со стражниками у башни. На несколько мгновений Локхарт почувствовал неприятный холодок в животе - ему показалось, что выезд из города перекрыт наглухо; но затем длинная и узкая телега впереди, дребезжа по булыжнику обитыми железом колесами, вкатилась под своды ворот. Тем не менее, следующая повозка за ней не последовала - во всяком случае, сразу - и Локхарт понял, что покидающих город все же досматривают. Не желая лишний раз маячить у всех на виду, он поспешно протиснулся мимо подводы, на которой восседало целое крестьянское семейство - муж, жена и три дочки в ярких, вероятно, приобретенных накануне на ярмарке нарядах - и просунул голову в первый фургон каравана. Увидев там Ференца, полковник вскарабкался внутрь.

Глава труппы был в фургоне не один; на покрытом старым ковром полу, привалившись к стенке, сидела девица в пышных юбках и платье с глубоким декольте; мелко завитые черные волосы в беспорядке падали на ее голые плечи. В руках она держала лютню, а может, и мандолину - Локхарт никогда не разбирался в подобных инструментах - но скорее делала вид, что собирается играть, чем и в самом деле извлекала какие-то звуки. Вся ее поза выражала лень и расслабленность. Сам Ференц, напротив, вид имел сосредоточенный и деловитый; он упражнялся с кинжалом, так и порхавшим в его руках; казалось, неведомая сила притягивает нож к его пальцам, не позволяя упасть.

- Ты еще кто? - воскликнул удивленно предводитель труппы, делая движение, словно собирался метнуть нож в незваного гостя; астронавт от неожиданности застыл неподвижно и, если бы нож и впрямь полетел в него, едва ли успел бы увернуться. Но Ференц уже рассмеялся: - А! Матильда, вижу, потрудилась на славу! Вы ведь...

- Том, - с усмешкой перебил его полковник, стараясь говорить скрипучим голосом. - Теперь я Том.

- Конечно, - кивнул Ференц. - Давай, Том, присоединяйся к компании. Это Клара, - и после короткой паузы добавил, - твоя дочка.

- Привет, папаша, - Клара помахала ему рукой, улыбаясь полными губами.

- Окей, - кивнул Локхарт, усаживаясь напротив них на какой-то свернутый ковер, а может, и занавес. Тут же он, впрочем, задумался, употребляют ли сейчас это слово? В прошлом средневековье оно, разумеется, было бы полным анахронизмом, но, как не раз подчеркивали его товарищи, нынешнее не обязано копировать ту эпоху во всех мелочах. Ференц и Клара, во всяком случае, не сделали ему никакого замечания, и Локхарт поспешно осведомился уже своим обычным голосом:

- Пока мы не подъехали к воротам - есть что-то, что я должен знать? И что должны знать вы?

В этот момент фургон вновь тронулся, и Ференц ответил:

- Знакомиться со всем составом труппы сейчас уже поздно. На это будет время, когда выберемся из города.

- А мы выберемся?

- Должны. Если они попытаются полностью закрыть ворота, здесь будет форменный бунт. Хассенворт - вольный город, к самоуправству стражников здесь не привыкли. Ни местные, ни гости.

- Но ведь гвардейцам местные обычаи не указ?

- Гвардейцев здесь и так не любят. Подозревают, что те под предлогом защиты и безопасности явились отобрать здешние вольности. Не зря, думаю, подозревают...

- Вы и в самом деле артисты? - усмехнулся Локхарт.

- Конечно, - ответил Ференц без улыбки. - Я, например, работаю с огнем и ножами...

- В меня их мечет, - промурлыкала Клара.

- ...и в пьесах тоже играю, - закончил Ференц. - Как и ты, Том, наш самый старый член труппы.

- Я имею в виду - по-настоящему.

- Что такое настоящее? - пожал плечами Ференц, не переставая играть с ножом. - Весь мир - театр...

- И люди в нем актеры, - машинально подхватил Локхарт. Стало быть, Шекспира тут еще помнят. А ремесло бродячего артиста и в самом деле - идеальное прикрытие для шпионских дел. Артисты разъезжают по всей стране, не вызывая подозрений, общаются с кучей народу, способны менять внешность и притворяться кем угодно, а еще и владеют всякими полезными навыками типа метания ножей на меткость...

И словно в ответ на эту его мысль нож как бы случайно вырвался из пальцев Ференца и полетел прямо в грудь Локхарту! Полковник не успел среагировать, да и, вероятно, никто бы на его месте не успел. Он лишь почувствовал удар - а затем нож упал на вытертый ковер, проскользнув между его раздвинутыми коленями. "Ну да, - мелькнуло в сознании Локхарта, когда он осознал, что произошло, - скафандр..." Однако он тут же вспомнил, что вместо скафандра на нем теперь обычный средневековый жакет, явно не обладающий свойствами гибкой брони.

Но размышлять о том, что спасло его, было некогда. Локхарт быстро нагнулся и подхватил нож с пола, готовый бороться за свою жизнь. Что происходит в этот миг с остальными? Не режут ли их по одиночке каждого в своем фургоне? Полковник открыл рот, втягивая воздух, чтобы как можно громче крикнуть об опасности, и одновременно замахнулся ножом.

- Давай, ударь меня, - усмехнулся Ференц, не трогаясь с места. Он лишь протянул руку, но не так, словно хотел отобрать у противника оружие или парировать удар, а будто и впрямь специально предлагая проверить на ней остроту ножа.

- Что... - до Локхарта начало доходить. - Какого черта?

- Ну же, - подбодрил его Ференц, практически приставляя собственное обтянутое тканью предплечье к ножу в чужой руке.

- Ну, если ты настаиваешь, - фыркнул Локхарт, уже понимая, что никакого кровопролития не произойдет, и несильно ткнул ножом в подставленную руку. Лезвие беззвучно вошло в рукоять, хотя со стороны казалось, что оно вонзилось в плоть. Полковник отвел руку назад, и клинок, вытолкнутый пружиной, вышел обратно, на вид все такой же прочный и смертоносный.

- Предупреждать надо, - сердито буркнул Локхарт.

- Прошу прощения. Это у меня профессиональное, - улыбнулся Ференц, не уточнив, какую из профессий имеет в виду. - И мне нужно было проверить реакцию человека, ради которого мы все рискуем, - добавил он уже без улыбки, протягивая руку за своим ножом. Локхарт отдал ему "оружие".

- И как? - усмехнулся Локхарт.

- Не очень, - ответил Ференц. - Увернуться никто бы не успел, шанс отбить был, но ты даже не попытался сделать ни то, ни другое.

- Просто я не ожидал... от союзника, - сердито пробурчал полковник, чувствуя себя задетым. При нештатных ситуациях на космических скоростях иной раз действительно жизнь от смерти отделяют доли секунды, и он раз за разом подтверждал свою реакцию в регулярных тестах. Но ни на симуляторах, ни в реальной пилотской кабине ему не приходилось сталкиваться с ножом, брошенным в грудь членом одной с ним команды.

- Теперь будешь ожидать. В Айринтии всегда надо быть готовым к предательству, - буднично произнес Ференц.

- А в Гроггендоре или Тлукаляхане?

- Там - тем более. Так что́, - продолжал предводитель труппы, - настоящий ли этот нож?

- Реквизит, - презрительно ответил полковник. - Бутафория.

- Так, так, - кивнул Ференц, зажимая лезвие пальцами левой руки - а правой при этом нажимая на рукоятку и крестовину. Раздался щелчок, и рукоятка повернулась на 180 градусов вокруг продольной оси. Когда она с новым щелчком встала на место, нож обрел точно такой же вид, как и перед этим. Ференц метнул его вертикально вверх, и нож с резким тупым стуком вонзился в деревянное ребро фургона над головой артиста и завибрировал. Острие вошло в дерево на добрые полдюйма.

- А теперь? - невинно осведомился Ференц.

- Понятно, - кивнул Локхарт. - Практический ответ на мой вопрос. Все зависит от того, как повернуть. Я бы, впрочем, предпочел без этих дзен-буддистских штучек.

Он, впрочем, тут же подумал, что Ференц едва ли что-нибудь слышал о дзен-буддизме; правда, и сам Локхарт имел о таковом лишь самое приблизительное представление. Но предводитель труппы не стал переспрашивать - возможно, потому, что не хотел показывать свою неосведомленность, или же потому, что в этот момент повозка вновь остановилась. Перекрывая общий нестройный шум снаружи, послышались приближающиеся голоса; Ференц поднял руку и выдернул нож из деревяшки за несколько мгновений до того, как в фургон заглянули новые люди.

Стражники. Они просунулись внутрь одновременно и спереди, и сзади, как видно, перекрывая любую возможность для бегства (впрочем, возможно ли было сколь-нибудь далеко убежать в этой скопившейся перед воротами толпе?) Локхарт (мигом напомнивший себе, что он - старик-актер, за свою долгую кочевую жизнь перевидавший тысячи таких вот вояк в самых разных городах, а то и странах) окинул их лениво-равнодушным взглядом. Ему в глаза, разумеется, сразу же бросилось различие в обмундировании. Двое были в круглых шлемах с полями и нагрудниках поверх кольчуг, двое других - в гребнистых бацинетах без забрал и пластинчатых бригантинах с латными наручами. Ясно, подумал полковник, городская стража и гвардейцы не передрались, а договорились о совместных действиях. Скверно. А может, и нет. Черт его знает, что бы тут началось, если бы эти две силы и впрямь сцепились друг с другом...

- Доброе утро, господа артисты, - произнес вполне дружелюбно румяный круглолицый стражник. - Кто у вас главный?

- И вам, служивые, - откликнулся Ференц. - Я главный. Что тут творится у вас, что с утра пораньше такое столпотворение, выехать нормально нельзя?

- Скверные вещи творятся, - помрачнел стражник. - Мы разыскиваем пятерых чужаков, приехавших в город вчера и этой ночью учинивших настоящую бойню в гостинице "У Готлиба". Зарезан сам хозяин и его работники. Одна служанка совсем еще девчонка, пятнадцати не было. Черт, я ведь хорошо знаю ее отца, всегда у него мясо покупаю... Как я ему теперь в глаза посмотрю? Вы, скажет, не досмотрели, не уберегли... Так вы случайно ничего не знаете про этих извергов?

Локхарт чуть не задохнулся от возмущения, но сумел сохранить внешнее спокойствие. Во всяком случае, он на это надеялся.

- На наших представлениях побывали сотни горожан и гостей, - пожал плечами Ференц. - Может быть, там были и какие-нибудь изверги - но откуда ж нам знать, кого именно вы разыскиваете, и главное - чем мы можем вам помочь?

- Нет, эти устроили свою резню уже под утро, когда уж все представления кончились, - ответил стражник. - А узнать их нетрудно, костюмы у них уж больно приметные, даже на карнавале ни у кого таких не было. И, по уму рассуждая, они от этих костюмов первым делом избавиться должны были... так, может, они их вам продать пытались? По улицам-то в обычные дни так никто ходить не будет, а вам для представлений в самый раз... нет? А может... - стражник хитро прищурился, переводя взгляд с Ференца на Локхарта, а затем и на Клару, - они и в труппу к вам просились? Ну хотя бы для того, чтобы вы их из города вывезли?

Локхарт по-прежнему надеялся, что ничем не выдает себя, хотя чувствовал, что его пульс ускорился, и ничего не мог с этим поделать. Он оставался хладнокровен во всех нештатных ситуациях в воздухе и в космосе, в которых ему доводилось побывать за его летную карьеру - а таковые случались и до катастрофы возле Кэйли, и в некоторых из них угроза жизни была более чем реальной. Порой его даже самого удивляло это отсутствие страха в критической ситуации, позволявшее ему действовать четко, как на симуляторе, словно худшее, что ему грозило - это необходимость перезагрузиться. И, несомненно, эта его способность сыграла не последнюю роль в том, что из тысяч умелых и опытных пилотов капитаном "Доброй воли" был выбран именно он. И, вполне возможно, именно это спасло их возле Кэйли... Но в пилотском кресле все было по-другому. Там он знал, что все зависит от него, что именно его решения и действия определяют дальнейшее развитие событий. Был субъектом, а не объектом. А теперь ему оставалось лишь пассивно ждать, полагаясь на удачу и глупость вот этого кругломордого типа сотоварищи. Ведь действительно, вся идея их бегства лежит на поверхности. Выбраться из города с бродячими артистами, по возможности изменив внешность с помощью грима и театральных костюмов - что может быть очевиднее? Да еще при таких особых приметах - у одного не работает язык, у другого рука, третий на голову выше почти что всех в этом городе! Надежда лишь на то, что гвардейцы еще не знают всех этих тонкостей - по крайней мере, вчера их интересовал только сам Локхарт...

- Нет, - отвечал тем временем Ференц, - Никто нам ничего не предлагал и не напрашивался. Пацан один, правда, сбежать с нами хотел, не хочу, говорит, быть юристом, как отец, скучища же смертная, хочу вольным артистом, но мы не взяли, к чему нам с юристами ссориться. И было это еще позавчера, как мы только приехали, да и пацан совсем мелкий, лет тринадцать от силы. Вы же не его ищете?

- Не его, - согласился один из гвардейцев и вскарабкался в фургон. Доски скрипнули под тяжестью облаченного в доспехи тела. Неуклюже сгибаясь в своей бригантине под брезентовым потолком, он сделал пару шагов, зыркая по сторонам, а затем вытянул из ножен длинный и узкий меч. Сапогом он раскидал сложенные вдоль стен вещи артистов, пошевелил некоторые из них концом меча. - А ты что молчишь, папаша? - осведомился он, нависая над Локхартом.

- А что говорить? Ференц все сказал, - проскрипел в ответ тот.

- Так-таки и все? - усмехнулся гвардеец и вдруг сделал стремительный колющий выпад сверху вниз. Клинок скользнул между бедрами Локхарта и пронзил рулон, на котором тот сидел.

- Эй, какого черта?! - не выдержал Ференц. - Занавес, между прочим, денег стоит! Сказали бы - мы бы раскатали и показали, что никого там не прячем!

- Так быстрее, - ответил с той же усмешкой гвардеец, выдергивая свое оружие обратно. - Видели, сколько народу хочет выехать? Нехорошо заставлять людей ждать... Так, стало быть, не прячете? - и на сей раз он с силой дернул Локхарта за бороду.

Тот крякнул от боли и неожиданности. К счастью, клей, использованный Матильдой, выдержал испытание - борода осталась на месте. Полковник с облегчением понял это, но не знал, полагается ли ему возмутиться или же, напротив, покорно снести унижение; на выручку ему пришла Клара.

- Доволен, служивый? - осведомилась она. - Что теперь хочешь проверить - не приклеенная ли у меня грудь? - и она вызывающе качнула соответствующей частью тела, едва не выпрыгнувшей из декольте. По затуманившемуся взгляду гвардейца можно было понять, что он и впрямь не прочь провести инспекцию подобного рода.

- Клара! - укоризненно прокряхтел Локхарт, вспомнив, что приходится ей "отцом".

- Ладно, пошли, - нетерпеливо распорядился второй гвардеец, обращаясь к товарищам.

- Черт знает что, - бормотал Ференц. - Кажется, я знаю, какой город мы ославим в своих представлениях до самого Бигенбагена...

Гвардеец, забравшийся внутрь, нехотя двинулся к выходу, по-прежнему держа в руке обнажённый меч - и уже перед тем, как спрыгнуть на мостовую, вдруг развернулся и уже без всякого практического смысла резким взмахом своего клинка располосовал брезент фургона от одного деревянного ребра до другого, словно мстя за то, что эта штука заставила его склониться. Одарив Ференца белозубой улыбкой - "ну давай, паяц, повозмущайся еще!" - но на сей раз не дождавшись реакции, он выпрыгнул наружу.

-С-скоты, - пробурчала Клара. Да, подумал Локхарт, контраст со вчерашними вежливыми похитителями и впрямь впечатляющий. Впрочем, если Дармонт действительно убит...

В фургон, словно расслышав последнюю реплику, снова просунулась голова в шлеме - это был круглолицый стражник.

- Вы, господа артисты, обиды на наш город не держите, - произнес он неожиданно чуть ли не заискивающим тоном. - Это ж не местные, это королевская гвардия! Нам они тут самим поперек горла... - последние слова он даже подкрепил для убедительности соответствующим жестом.

"Что ты там застрял!" - окликнули его с улицы, и стражник, откликнувшись: "Иду!", исчез за полотняной занавеской.

А хассенвортцам, похоже, и впрямь не все равно, если их город станут высмеивать бродячие артисты, с удивлением подумал Локхарт. Недобрые шутки о соседях тут, должно быть, распространяются быстро и охотно. Четвертая власть в ее средневековом варианте...

Затем он отметил про себя, что о покушении на Дармонта не было сказано ни слова. Возможно, местную стражу и вовсе не поставили об этом в известность. Столь возмутившее полковника обвинение в убийствах в гостинице, совершенных самими гвардейцами, было, если рассуждать без эмоций, весьма грамотным ходом. Искать убийц собственных сограждан, в том числе четырнадцатилетней девчонки, местные будут куда охотнее, чем покушавшихся на капитана непопулярных здесь гвардейцев, да и, опять-таки, чем позже ненадежные местные союзники, больше похожие на врагов, узнают, что гвардейцы остались без командира, тем лучше для последних. Правда, слухи уже все равно пошли...

Вот ведь как все оборачивается - вольный город Хассенворт, не имеющий иных сюзеренов кроме короля, в принципе, должен видеть в королевской гвардии свою защиту как от внешних угроз, так и, в особенности, от всяких местных хагентраубов - а теперь все складывается с точностью до наоборот. Во всяком случае, здесь. Вполне возможно, что в столице королевская гвардия сохранит верность новой королеве. Вообще, нельзя судить о лояльности лишь по факту принадлежности к некой организации. Любая из них может не только содержать подкупленных предателей и внедренных агентов, но и расколоться на фракции изнутри...

Обдумывая это, Локхарт не забывал, что непосредственная опасность еще отнюдь не миновала - неизвестно, насколько оправдают себя ухищрения Матильды в следующих фургонах. Он невольно потеребил собственную искусственную бороду (впрочем, волосы, из которых она состояла, были, вне всякого сомнения, настоящими).

- Как это потом снять? - тихо спросил он у Ференца.

- Есть специальный растворитель, - усмехнулся тот. - Но не спешите с этим. Не раньше, чем доставим вас в столицу.

Фургоны продолжали стоять перед, очевидно, запертыми воротами. Сколько нужно времени, чтобы проверить все пять? Впрочем, есть ведь и другие повозки, стоящие вровень с ними. Стражники, наверное, проверят их все, прежде чем выпустить из города очередную порцию жаждущих.

С другой стороны, если ни у кого не оторвется ус и не вырвется какое-нибудь неосторожное слово, каким образом стражники надеются выловить тех, кого ищут? Максимум, что у них имеется - это весьма расплывчатое устное описание. Что ни говори, а эпоха, не знающая ни идентификационных чипов (такой по-прежнему был имплантирован под кожу ладони и у Локхарта, и у его товарищей - вот только, очевидно, в мире не осталось ни одного сканера, способного извлечь из них информацию), ни даже бумажных или пластиковых документов с фотографией - такая эпоха весьма облегчает положение беглецов. Впрочем, прав, наверное, и де Сегюр, предупреждавший об особенностях местной правовой культуры. Если сильным мира сего - и их вооруженным слугам - что-то или кто-то покажется подозрительным, они не станут утруждать себя поиском формальных доказательств. Как и вообще какими-либо формальностями. Готлиба и его людей зарезали, не поморщившись, без суда и следствия. Да и какой суд осудил бы их за то, что в айринтийском городе они были агентами айринтийской короны? О чем, возможно, кто-то из них даже и не догадывался...

Локхарту снова вспомнилась Ильза, умирающая под его руками. Ее кровь, толчками выплескивающаяся на его пальцы. Можно ли сказать, что она знала, на что шла? Даже если и так, это, черт побери, не оправдание.

Да уж. Детоубийца тут не только Бронгар.

Да сколько же будет тянуться эта проверка? Впрочем, если бы стражники что-то разнюхали или кого-то схватили, наверное, уже донеслись бы крики. Нет, пока еще, кажется, все идет, как надо. Но это пассивное ожидание невыносимо. Люди делятся на тех, кто в критической ситуации предпочтет оказаться в кресле пилота и в кресле пассажира, подумалось ему. Или, если угодно, на людей действительного и страдательного залога. Он никогда не мог понять вторых - точнее, не мог представить себя на их месте, хотя формально и понимал их логику. Сбросить с себя бремя ответственности и вверить свою судьбу кому-то другому. Тому, кто лучше, сильнее, мудрее - или, по крайней мере, свято веровать, что это так. Не желать даже знать, что происходит, охотно верить успокоительной лжи стюардессы, пока все не кончится - так или иначе. Не в этом ли источник утешения всех религий?

Сам Локхарт не видел в подобном никакого утешения. Он считал, что не может быть ничего страшнее ситуации, в которой от тебя ничего не зависит. Даже если это ситуация блаженства, от которого ты не можешь отказаться.

Разумеется, будучи офицером, он выполнял приказы. Но это другое. Даже исполняя приказ, он оставался тем, кто действует, и действует сознательно. Субъектом, а не объектом. Человеком действительного залога.

И вот теперь, сидя в повозке с продранным верхом перед запертыми воротами средневекового города в бессильном ожидании "пронесет-не пронесет", он окончательно понял, что будет участвовать в здешней игре, какими бы высокими ни были ставки. Не потому, что ему не оставили другого выбора (в конце концов, один человек - или пятеро - смогут затеряться в какой-нибудь глуши, если очень захотят; в варварском мире это намного проще, чем в цивилизованном). Не потому, что он хочет отомстить за Ильзу (о нет, уж точно не из подобных романтических соображений). Не потому, что его прельщает слава "делателя королей" (как там звали того британского графа? он, кстати, кажется, плохо кончил.) А потому, что его место - в пилотской кабине, а не в пассажирском салоне.

Наконец фургон тронулся. Медленно, едва не сталкиваясь оглоблями с соседними телегами, он подкатил к воротам, где вновь пришлось остановиться, ибо широкая улица сменялась узким коридором, который повозки могли преодолеть только по одной. Это была западная башня, а не восточная, через которую астронавты прибыли в Хассенворт, но устроена она была точно так же. После еще нескольких минут мучительного ожидания стражник, стоявший у въезда в туннель, наконец крикнул "проезжай!", и над фургоном потянулись мрачные каменные своды, хорошо видные через располосованный верх. А затем в дыру заглянуло голубое утреннее небо, и под колеса вместо тряского булыжника лег мягкий, припорошенный пылью грунт. Только тогда Локхарт позволил себе расслабиться.

Ференц, однако, поднялся с озабоченным видом и, пройдя мимо полковника, выглянул из фургона назад. Некоторое время он стоял и смотрел, затем, не говоря ни слова, принялся укладывать обратно раскиданные гвардейцем вещи. Потом вернулся на место.

- Едут за нами, - наконец ответил он на невысказанный вопрос, имея в виду, судя по его спокойной интонации, не преследователей, а остальные повозки труппы.

- Ну, кажись, пронесло, - произнесла Клара и взяла некий радостный аккорд на своем инструменте.

- Не говори "гоп", - мрачно заметил Ференц. - Пока эти люди у нас на борту...

- Я... прошу прощения за все неудобства, которые мы доставляем, - сказал Локхарт. - И за это тоже, - он кивнул сперва на проткнутый занавес, затем на распоротый брезент.

- Раз уж мы взялись за эту работу, мы ее сделаем, - ответил Ференц. - Наши проблемы - не ваша забота. А кто вы и зачем вам в столицу - не наша забота. Это понятно?

- Вполне, - кивнул Локхарт. Ну да, разумеется, чего не знаешь - не выдашь. Вероятно, они так легко выбрались из города только благодаря массовому отъезду народа с ярмарки. Если бы покинуть Хассенворт хотели только бродячие артисты, их бы, наверное, загребли на всякий случай всех. И отправили бы в застенок, пока кто-нибудь не признается - из них или из нас, подумал Локхарт. Он вполне отдавал себе отчет, что никто из астронавтов не тянет на легендарного героя, способного выдержать средневековые пытки. Включая его самого. Но когда город покидают бесчисленные повозки, всадники и пешеходы, совершенно невозможно определить, к кому из них примкнули беглецы (если примкнули вообще, а не прячутся где-то в городе, дожидаясь, пока утихнет шумиха). А арестовать и допрашивать с пристрастием все эти сотни человек, конечно, немыслимо. Во всяком случае - пока. Пока борьба за власть остается подковерной и не перешла в открытую гражданскую войну...

Интересно, кстати, что стало с другими постояльцами гостиницы? Астронавтам не довелось общаться с ними - разве что слышать голоса из трапезной, но гости там определенно были, причем, вероятно, в том числе и самые обыкновенные. Для чего бы ни использовал Готлиба дядюшка Зак (интересно, он-то успел унести ноги? интуиция подсказывала Локхарту, что да), гостиница должна была исполнять и свою прямую функцию, и окажись она пустой или полупустой во время ярмарки, это выглядело бы слишком подозрительным... а точнее - прямым признанием. И, конечно, перебить всех постояльцев гвардейцы не могли - ну уже хотя бы потому, что это плохо вписывалось в версию о бойне, учиненной чужаками. Слишком круто для всего пятерых разбойников. Скорее всего, всех, кого застали в номерах, увели "для дачи свидетельских показаний". А там уже будут сортировать, кто пойдет свидетелем, подтверждающим официальную версию, а кто...

Сколько крови уже пролилось из-за нас, подумал вдруг Локхарт, и сколько еще прольется? Хотя мы меньше всего этого хотели. Мы, черт побери, просто-напросто выбрались здесь на берег после крушения! Нет, конечно же, дело совсем не в нас, дело в борьбе за престол, в которой нас почему-то считают полезными... хотя, безусловно, мы действительно могли бы - уже один только рецепт огнестрельного оружия... но мы ведь никому не давали подобных обещаний! Хотя я сам проболтался про боевые летательные машины... не следовало, конечно, этого делать... или они все-таки помнят о прошлом больше, чем изображают? Впрочем, вполне возможно, что покушение на Дармонта совершенно случайно совпало с нашим появлением - но может быть и так, что триггером давно назревавшей войны послужили именно мы. Во всяком случае, не просто же так нас пытались перехватить на выезде из города...

А может, вся эта внезапная грубость гвардейцев после вежливой беседы с их (уже бывшим?) командиром - не более чем маскировка? Может, их искали не для того, чтобы отправить в застенок или того хуже, а наоборот - чтобы обеспечить их безопасность? А они, доверившись Ференцу и компании, сами себя отдали в руки врагов? Уж не было ли предупреждение Ференца о нравах Айринтии глумливым признанием? Но нет. После того, что гвардейцы учинили в гостинице и потом, в подземелье, на их доброту лучше не закладываться. Он снова вспомнил блюющий кровью рот в груди Ильзы. Да и меч, пронзивший свернутый занавес, не оставлял шансов тому, кто мог там прятаться. Никакая это не маскировка. Их ждали не для того, чтобы защитить, а чтобы арестовать или убить. Может быть, Дармонта убрали свои. Какой-нибудь лейтенант "из простых", считавший капитана слишком интеллигентным и намеренный сделать карьеру на качественно иной политике - разрубания, а не развязывания узлов. Или же, наоборот, удар был нанесен не снизу, а сверху. Ведь формально гвардия и сам Дармонт подчинены Бронгару, а не Арвику. И попытка Дармонта играть на стороне опального принца должна была быть закономерно расценена герцогом, как предательство...

- Обдумываешь, можно ли мне доверять? - нарушил молчание Ференц, словно прочитав мысли Локхарта. Клара продолжала перебирать струны, словно не обращая на мужчин никакого внимания.

- Ты сам сказал - в Айринтии предать может каждый, - усмехнулся полковник.

- Я сказал - в Айринтии надо быть всегда готовым к предательству, а это не совсем то же самое. Веришь или нет, но я всегда исполняю свои обязательства. Артист, получивший плату, обязан хорошо сыграть свою роль. Правда, даже если эта роль трагическая, он не обязан умирать по-настоящему. Думаю, тебе следует это знать. Я сделаю все, что могу, чтобы доставить вас живыми и невредимыми в Дракенхайм. Но я не стану жертвовать ради вас жизнью. Рисковать - да. Уже рискую. Но не жертвовать.

- Я об этом и не прошу, - ответил Локхарт почти с испугом.

- Просто чтобы ты понимал. Я не работаю на тех, о ком ты думаешь. В смысле, не в данный момент, а вообще. И на их противников я тоже не работаю. Я работаю только на себя и свою труппу.

- То есть это все-таки не прикрытие? Ваши представления?

- Какое из состояний ножа настоящее?

- То, в котором он может убить, - мрачно ответил Локхарт.

- А по мне так они оба. Искусство и жизнь.

- Смерть.

- Жизнь одного - всегда смерть другого, - пожал плечами Ференц. - Точнее, других. Никто не питается воздухом. Хищники едят травоядных, травоядные едят растения, растениям нужны разложившиеся останки, без которых почва была бы просто бесплодным песком.

Локхарт подумал о мыслящих компьютерах, питающихся чистым электричеством. С другой стороны, было ли их существование жизнью? К моменту его отлета на Земле еще не сложился консенсус на сей счет. Теперь же, очевидно, тема утратила всякую актуальность.

- Ладно, - решительно произнес полковник, - у нас есть проблемы поважнее философских диспутов. Каковы наши ближайшие планы?

- Остановимся в ближайшем селе, где есть трактир и кузня. Формально - ради кое-какой починки... благодаря любезности королевской гвардии даже не придется ломать что-то специально, - усмехнулся Ференц, кивая на болтающийся разрезанный брезент. - Ну а на самом деле - дождаться пятерых наших, которые будут выбираться из города по одному пешком.

- Это из-за нас вы их там оставили? - сообразил Локхарт. - Разве в фургонах не хватило бы места на всех? Как же мы тогда поедем дальше?

- Места-то хватит, но слишком большая труппа могла вызвать подозрения. Особенно если кто-нибудь пересчитывал нас во время выступлений.

- Думаешь, и до такого дошло?

- Лучше быть живым параноиком, чем мертвым скептиком, - пожал плечами Ференц.

- Все действительно настолько серьезно? Нас - и вас - в самом деле убьют, если поймают?

- Могу лишь повторить то, что только что сказал.

- Ясно, - Локхарт помолчал, думая, в каком веке появилось понятие "параноик". Впрочем, если здесь и помнят отдельные медицинские термины цивилизованных времен, это совсем не значит, что медицина избежала общего упадка. - А что с нашими вещами? - спросил он.

- Полагаю, они сейчас покоятся на дне самой глубокой выгребной ямы Хассенворта.

- Что - все? Не только костюмы, но и все, что было в карманах?! Это же были очень ценные...

- Если бы любую из этих вещей нашли при обыске, это поставило бы под угрозу нас всех.

- Да... - растерянно пробормотал Локхарт, - конечно.

Стало быть, теперь на Земле от высокотехнологичной цивилизации не осталось совсем ничего. Не считая пятерых неудачников, потерявших абсолютно все и не знающих, как им жить дальше. Как - и, главное, зачем. При условии, что им вообще позволят жить...

"Отставить!" - скомандовал себе Локхарт. Даже если ему больше никогда не подняться в небо, он остается пилотом и командиром. И дело не только в том, что он отвечает за своих людей. Не сам ли он говорил, что ему всегда было легко уходить, навсегда оставляя позади прошлое? Уходить не туда, куда уходят трусы, а навстречу новым вызовам. Если угодно, всю Айринтию можно рассматривать как новый, пусть и весьма необычный, тип корабля. Управление которым он должен освоить.

Фургон продолжал катиться вперед, изредка поскрипывая. Слышно было мягкое постукивание конских копыт по пыльной дороге. Эти звуки и плавное движение убаюкивали, и Локхарт, проспавший этой ночью всего пару часов, сам не заметил, как задремал - сперва сидя, а потом, не просыпаясь, устроился на ковре.

- Полковник!

- А? - Локхарт вскинулся, ошалело озираясь. Сфокусировал взгляд на сидевшем над ним на корточках де Сегюре и подавил невольную усмешку: вид у чопорного графа, ныне больше похожего на старого пирата, был забавный. - Сколько времени?

- Уже вечереет.

- Правда? - Локхарту казалось, что он проспал всего ничего. Но он знал, как обманчиво может быть подобное ощущение. Увы, он уже больше трех лет не мог узнать время простым мысленным запросом к нейроимпланту и вынужден был приобрести архаичную привычку смотреть на запястье - но теперь и от нее не было никакого толку. Ничего, кроме кружевной манжеты темно-лилового жакета, он там не увидел. Затем он посмотрел на некогда распоротый верх повозки и убедился, что тот аккуратно заштопан. Должно быть, он и впрямь крепко спал, раз не заметил, как это делали... с другой стороны, игла - это не отбойный молоток. Локхарт сел на полу, машинально отряхивая свое новое одеяние. - Где мы?

- Стоим на окраине какого-то селения. Кажется, уже давно.

- Что с остальными?

- Все в порядке... насколько, конечно, это возможно в нашем нынешнем положении.

- Почему вы не разбудили меня раньше?

- По правде говоря, сам недавно проснулся.

- А что наши, хм, хозяева?

Ответ на последний вопрос не потребовался, ибо, отдернув полотнище у входа, в фургон легко забрался Ференц. В левой руке он держал горшок, из которого торчала ложка и струился аппетитный запах жаркого.

- Ну и горазд ты спать, Том, - весело заметил он. - Да и все вы.

- У нас была бессонная ночь, - смущенно пробормотал Локхарт. - Как ваши, вернулись?

- Только двое, - помрачнел Ференц.

- Думаете, трех других арестовали?

- Не знаю. Может, проверка стала строже, может, в городе объявили чрезвычайное положение и закрыли выходы полностью. Надеюсь, им все же удастся выбраться позже. Но мы в любом случае больше не можем ждать и поедем дальше без них.

- Если бы они проболтались, нас бы уже настигла погоня, - подумал вслух Локхарт.

- Полномочия городской стражи кончаются за городскими стенами - но не королевской гвардии, - кивнул Ференц. - Так что, надеюсь, они в безопасности... если, конечно, не погибли при попытке ареста. В первом случае они знают, куда мы направляемся, и настигнут нас уже в столице.

- Такое уже бывало в вашей... гастрольной практике?

- Не раз.

- И обходилось благополучно?

- В основном. Ты, небось, есть хочешь? - он протянул Локхарту горшок. - А твою порцию, Арчи, уже в твой фургон отнесли. Том, ты тоже туда перебирайся. Ты с Арчи и Карелом во втором поедешь, а Робин и Йохан - в четвертом.

- Почему не вместе и не рядом? - вновь насторожился полковник.

- Ну, мало ли кто нас еще остановит. Все лучше будет, если вы вперемешку с настоящими артистами окажетесь.

Локхарт покорно выбрался на улицу с горшком в руке следом за де Сегюром. Караван стоял напротив громоздкого бревенчатого строения - судя по всему, какой-то мастерской; на мощных гвоздях, вбитых снаружи в лишенную окон стену по обе стороны от двустворчатых дверей, висели хомуты, упряжь и даже целые тележные колеса, а изнутри, несмотря на вечерний уже час, доносился то визг пилы, то стук молотка. Уже знакомый астронавтам чернявый парень запрягал коня в назначенный им фургон. Полковник остановился рядом и окинул взглядом единственную улицу небольшой деревеньки - беленые домики под красными крышами, утопавшие в зелени садов (лишь кое-где подкрашенной первыми желтыми и красными мазками осени) и уютно освещенные заходящим солнцем. В конце улицы, вздымая пыль босыми ногами, носились друг за другом трое детей лет восьми-десяти; их звонкий смех разносился в чистом и уже прохладном вечернем воздухе. Картина выглядела настолько идиллически, что казалась не реальным пейзажем, а рекламой какого-нибудь туристического бюро.

Что останется от этой идиллии, если начнется война? Населенные пункты вблизи больших дорог в таких случаях страдают первыми...

- Давайте, не задерживайтесь, ехать пора, - окликнул астронавтов чернявый.

- А где тут... - начал Локхарт и смущенно запнулся; в самом деле, вопрос про "комнату отдыха" или "ванную" посреди средневековой деревни звучал бы идиотски. Бесхозных кустов поблизости тоже не наблюдалось; сразу за околицей начиналась заросшая некошеной, но не столь уж высокой травой равнина.

- Они делают это прямо у колеса, - с усмешкой просветил его граф таким тоном, словно его самого это чудесным образом не касалось.

- Что, прямо у всех на глазах? - еще более смутился полковник. - Женщины...

- А нешто они тоже в свой черед под колесо не присаживаются, - фыркнул чернявый. - А кому смотреть противно, тех никто ж не неволит.

М-да. Романтическое Средневековье в полный рост. Ну а что он ожидал, собственно - даже сохранившаяся городская канализация еще не означает придорожных заправок с магазинчиками и туалетами.

- Руки где потом помыть? - буркнул Локхарт.

- Вон колодец, коли не лень бежать, - кивнул парень. - Не в поилке только, коням тоже чистая вода нужна. ("Это, очевидно, то каменное корыто возле колодца", - сообразил Локхарт.) И быстрее давай, не до ночи же нам тут ждать.

- Давайте я отнесу ваш ужин в фургон, - предложил де Сегюр вполне светским тоном.

Едва полковник вернулся бегом от колодца (не стремясь, впрочем, побить рекорд и помня о своем стариковском облике), повозки тронулись; в свой второй фургон Локхарту пришлось забираться уже практически на ходу. Интересно, подумалось ему, почему труппа, спокойно прождав здесь несколько часов, теперь так спешит покинуть деревню до заката? Какое-нибудь суеверие, или ночью в таком вот идиллическом поселении, затерянном посреди степи (как все же изменилась флоридская растительность!), и впрямь опаснее, чем в чистом поле?

Он задал этот вопрос своим новым попутчикам (помимо астронавтов, в фургоне ехали трое артистов, все - мужчины; двое представились Хайнцем и Лучиано, а третий, Готфрид, сидел на козлах).

- В темное время чем дальше от чужих, тем лучше, - мрачно ответил Хайнц.

- А на дороге нас ночью не подстерегут? - осведомился Локхарт, усаживаясь и принимая от де Сегюра свой горшок с жарким.

- Вряд ли, - ответил все тот же член труппы. - По ночам народ боится ездить, потому что боится лихих людей. Лихие люди знают, что у них мало шансов на добычу, и предпочитают ночами спать. Поэтому ночью дороги безопаснее всего.

- Так что же, мы теперь ночами будем ехать, а днем отдыхать?

- Где как, - пожал плечами артист. - Как Ференц решит. Есть места получше, есть похуже.

- И эта деревенька, выходит, не из лучших. А выглядит такой милой.

- Маленькие поселения опаснее всего. Там все друг за дружку держатся, случись что- концов не найдешь.

- Прелестные у вас тут нравы, - усмехнулся Локхарт.

- Как везде, - откликнулся Хайнц. - Зато не скучно.

На следующий день, однако, путь продолжался без приключений. Погода была солнечной, но не жаркой, дорога хорошей - насколько, конечно, это можно было сказать о пыльной грунтовке с колеями от тележных колес - и на всем вокруг словно лежала печать лениво-расслабленного благодушия. Местность не выглядела обильно заселенной, но не казалась и дикой; в основном поросшие выгоревшей на солнце травой равнины чередовались с небольшими, неразбойного вида рощицами и перелесками. Навстречу время от времени попадались одинокие всадники и крестьянские подводы; пару раз проехали кареты, направлявшиеся, вероятно, в Хассенворт, один раз пропылил на рысях небольшой вооруженный отряд, не уделивший, впрочем, артистам никакого внимания. Караван проехал, не останавливаясь, несколько деревенек, а вскоре после полудня обогнул, не заезжая внутрь, желтовато-серые каменные стены города, несколько уступавшего по размеру Хассенворту. Два привала, утром и вечером, сделали в поселениях среднего размера - обнесенных бревенчатыми частоколами, но застроенных вполне деревенскими домиками; во втором из этих поселков труппа даже устроила небольшое выступление, пока отдыхали кони. Программа была явно сокращенной, без драматических номеров - одни цирковые: двое братьев-силачей, богатырски ухая, пожонглировали гирями (Локхарт, впрочем, уже не был уверен, что они такие тяжелые, как выглядят), один из нынешних соседей полковника по фургону, длинноусый и бритоголовый Лучиано, облачившийся по такому случаю в алый тюрбан и расшитый звездами халат, показал несколько фокусов с кольцами и веревками, закончив выниманием монеты из уха одного из зрителей, а Ференц покидал ножи в скудно одетую Клару, вставшую, раскинув руки, к стене ближайшего амбара, и призывно извивавшуюся в распятой позе. Последний нож вонзился ей между бедер, пришпилив коротенькую юбку к стене; казалось, что круглый набалдашник на конце рукоятки торчит прямо из промежности. Мужская часть аудитории откликнулась радостным свистом и гоготом. "Дикари", - с отвращением подумал наблюдавший за представлением Локхарт. Впрочем, разве студенты самых престижных университетов его эпохи - не все, конечно, но многие - отреагировали бы на подобную сцену иначе, чем эта неотесанная деревенщина?

Полковник с раздражением отвернулся и пошел обратно к фургонам. Когда он уже собирался забраться в свою повозку, он вдруг понял, что слышит звуки, которые не были шумом представления. Это был лязг оружия, и доносился он с прямо противоположной стороны.

Локхарт заглянул в фургон, думая, не позвать ли кого на помощь, но внутри было пусто. Тогда он поспешил на звук сам, не особо еще представляя, что станет делать, если застанет вооруженную стычку. Здравый смысл подсказывал, что это не может быть нападением ни на артистов, ни на кого-то из его людей; момент, пока бо́льшая часть труппы и местных жителей отвлечена представлением, конечно, удобный, но если жертва все еще жива и отбивается, почему она не зовет на помощь? Тут же, впрочем, полковник вспомнил, что у одного из его подопечных теперь имеются заметные проблемы с речью. Правда, полностью немым Шрамм все же не был - но, может быть, нервное напряжение как раз мешает ему издать хоть какие-то членораздельные звуки, как это, кажется, бывает при сильном заикании...

Локхарт торопливо обогнул старое раскидистое дерево неведомой ему породы, росшее с внешней стороны плетня и накрывавшее своими низкими ветвями, кажется, половину двора и половину улицы - и оказался в закутке, образованном плетнем, упиравшимся в стену сарая, оставшимся позади деревом, двумя последними фургонами каравана и какой-то местной телегой, нагруженной мешками, стоявшей перед входом в сарай. И в этом-то закутке, не видимом ни с улицы, ни, скорее всего - за плетнем и ветвями дерева - со двора, и шел бой. Чернявый парень - Локхарт уже знал, что его зовут Люкас - с длинным и узким мечом в руке атаковал Шрамма; тот, уже загнанный в угол и практически прижатый спиной к телеге, тем не менее, яростно отбивался. Бутафорским мечом? Очевидно, да, где ж ему было взять настоящий! Отражать удары тупой клинок, очевидно, мог, а вот наносить...

Локхарт не тратил времени на раздумья о причинах схватки и возможных последствиях. С этим потом. Сейчас важно лишь, что его человек может в любой миг получить смертельный удар. И что сам он, Локхарт, безоружен - а следовательно, вступать в дискуссию с вооруженным противником было бы ошибкой, по крайней мере, до тех пор, пока у него есть преимущество внезапности. Полковник бросил быстрый взгляд по сторонам и попытался выдернуть жердь из плетня, но это оказалось не так-то просто. Нижние сучья дерева также выглядели слишком крепкими, чтобы их отломать. Но на одном из кольев плетня торчал кверху дном большой глиняный кувшин, очевидно, повешенный таким образом для просушки; Локхарт схватил его обеими руками и рванул к Люкасу, занося свое орудие. Шрамм, разумеется, заметил его и попытался что-то сказать; Люкас по выражению лица своего противника понял, что нечто происходит у него за спиной, и, отступив на шаг, дабы оказаться вне досягаемости меча Шрамма, начал поворачиваться вместе со своим клинком - однако Локхарт успел первым. Кувшин, обрушившись на кучерявую голову, раскололся на куски; Люкас без звука рухнул в пыль.

Локхарт тут же наклонился и выдернул меч из его вялой руки. Пользы от этого предмета было не больше, чем от какой-нибудь древней фузеи - обращаться с которой полковник точно так же не умел - но в любом случае, лучше оружие в собственной руке, чем в руке врага.

- З-за-ачем?! - наконец выдавил из себя Шрамм.

Локхарт уставился на него непонимающе,

- Он же напал на вас.

- Ннн... - Шрамм сердито замотал головой. - Я с-сам...

- Вы напали на него?!

- Он... учил.

- Учил? - до полковника, наконец, дошло. - То есть вы попросили его, чтобы он дал вам уроки фехтования?

Шрамм кивнул, глядя на валявшегося в пыли и по-прежнему не подававшего признаков жизни учителя.

- Ч-черт, - пробормотал Локхарт. - Могли бы, по крайней мере, поставить меня в известность! - он потрогал лезвие трофейного меча и убедился, что тот тоже тупой. Опасности не было даже теоретически.

Полковник присел над поверженным Люкасом, отложил меч и осторожно дотронулся до головы парня. Пальцы ощутили под волосами теплое и липкое. "Проклятье, неужели я его убил? И что теперь делать?" Впрочем, Локхарт тут же скомандовал себе не паниковать и постарался нащупать пульс на шее лежавшего. И тут же с облегчением убедился, что пульс есть.

- Позовите доктора, - велел он Шрамму, по-прежнему тупо стоявшему над ними с мечом в руке. - Якобсона, - на всякий случай уточнил он. (Кто знает Шрамма в его нынешнем состоянии - может, он позовет лингвиста...) - Он там, смотрит представление со всеми. И постарайтесь не привлекать больше ничьего внимания.

Но из этой предосторожности ничего не вышло. Представление уже закончилось, участники и зрители расходились. Едва Шрамм увел за собой Якобсона, следом, неторопливо переговариваясь, потянулись члены труппы. Первой лежащее тело заметила Матильда - но, надо отдать ей должное, не стала поднимать переполох, а устремилась к месту происшествия с неожиданным проворством, едва не отпихнув спешившего за Шраммом доктора.

Локхарт без утайки поведал о случившемся; Матильда лишь укоризненно качала головой - мол, эти ваши мальчишеские игры никогда не доводят до добра. Якобсон тем временем, действуя одной рукой, попытался привести Люкаса в чувство, но без особого успеха. Заметив неладное, подошло еще несколько человек. Кто-то распорядился позвать Ференца, который, верно, переодевался в своем фургоне после выступления.

- Если кость цела, оклемается, - авторитетно заметил кто-то из артистов, наблюдая манипуляции доктора. Якобсон покосился на него устало-вежливым взглядом профессионала, которому под руку вещает самоуверенные глупости дилетант, затем выпрямился, держа на весу окровавленную руку.

- Ну что, доктор?

- По крайней мере, череп вы ему не проломили. Крови много, но это обычное дело при ранениях скальпа. На самом деле там лишь мелкие порезы. Однако потеря сознания весьма глубокая. Зрачки расширены и не реагируют. Трудно сказать без аппаратуры, тем более что механические травмы - все же не совсем моя специализация, но...

Подошел Ференц, которому уже успели рассказать о случившемся. Посмотрел на лежавшего, возле которого теперь присела Матильда (возможно ли, что гримерша смыслила еще и во врачевании? ну а почему бы и нет), затем перевел взгляд на Локхарта и сумрачно заметил:

- Если мы потеряем Люкаса, это будет чертовски некстати.

- Я... еще раз прошу прощения, - пробормотал полковник, окидывая взглядом собравшихся артистов (смотревших на него не сказать чтобы со злобой, но и, понятно, без особой симпатии). - Но поставьте себя на мое место. Я внезапно вижу, что моего человека вот-вот проткнут мечом... тем более, после всех этих разговорах о предательствах и играх без правил... что мне было делать? Откуда мне было знать?

- Я сказал, что доставлю вас целыми и невредимыми в Дракенхайм, - ответил Ференц. - Это значит, что я отвечаю и за своих людей. Впрочем... слово против меча, действительно, не очень убедительный аргумент.

- В-вуф, - раздался вдруг голос снизу. - Что это было?

Люкас сидел на земле и, недовольно морщась, трогал свою макушку.

- Ну я же говорил - оклемается, - меланхолически заметил давешний артист.

Локхарту пришлось вновь рассыпаться в извинениях и объяснять, что случилось.

- Ладно, - проворчал Люкас, подобрал свой меч и пружинисто вскочил на ноги (несмотря на протестующий жест доктора, явно опасавшегося, что подобная активность обернется новым обмороком). - Я тоже хорош, позволил тебе подобраться сзади. С моим-то опытом...

Полковник впервые взглянул на него с интересом. Парню было на вид лет двадцать, ну максимум двадцать пять. Где это он, интересно, успел набраться подобного опыта? Речь ведь определенно шла не о постановочных поединках на сцене. Конечно, подготовить неплохого солдата в учебке можно и за полгода, но когда-то Локхарту доводилось читать, что для того, чтобы в совершенстве овладеть мечом, требовалось существенно больше времени. И опыт, о котором говорит Люкас - это явно больше, чем просто тренировки. Хотя Айринтия, кажется, в последние годы не воевала, если не считать той единственной стычки с гроггендорцами на севере - да и та была не меньше десяти лет назад...

- Ты не всегда был артистом? - спросил Локхарт.

- Кем я только... Ладно, - перебил сам себя Люкас, вновь потрогал свою голову, посмотрел на пальцы. Кровь больше не текла. - Будем считать, проехали. Выходит, я дал урок твоему приятелю, а ты - мне. А Карел твой способный, далеко пойдет. Он ведь, как я понял, прежде меча в руках вообще не держал? Сейчас уже от пары пьяных хулиганов отбился бы влегкую. От настоящего противника, конечно, нет пока. Но такими темпами...

Шрамм сдержанно улыбнулся.

Локхарту вспомнились слова Якобсона о "возможном усилении кинестетических функций в порядке компенсационного механизма". Ну что ж, хорошо, если хотя бы так. Шрамму, похоже, нравилось ощущение меча в руке, и он не тосковал, что больше не сможет вернуться в небо. Возможно, со своим теперешним IQ 85 он еще сможет быть счастливым в этом мире... единственный из них всех, м-да.

- Надеюсь, вы продолжите тренировки, - сказал полковник. - Больше вам никто не помешает.

- Только не в ближайшие дни! - решительно воспротивился Якобсон. - После такого удара Люкасу нужен постельный режим на неделю. Это же сотрясение мозга, с этим не стоит шутить - тем более в отсутствие надлежащих медикаментов.

- Да ладно, все уже позади, - отмахнулся Люкас и неожиданно был поддержан Матильдой, заявившей доктору: "Ну, ты уж слишком серьезен."

- Разумеется, я серьезен! - возмутился Якобсон. - Вы с вашим... - "средневековым невежеством", хотел сказать он, но избрал более дипломатичную формулировку: - отсутствием медицинского образования просто не понимаете. То, что человек пришел в себя после удара по голове, еще не значит, что...

- Да все я понимаю, - перебил Люкас уже с явным недовольством. - Впервой, что ли?

- Ладно, доктор, это его дело, - Локхарт коснулся руки Якобсона и тут же смекнул, что трогает парализованную руку. - Вам, по-хорошему, тоже нужно в стационар, и куда больше, чем ему... как и всем нам, наверное... однако ничего, бегаем. Человек вообще куда выносливей, чем предписывают осторожные медицинские нормативы... вам ли не знать.

- Ладно, - распорядился Ференц, - давайте по фургонам, и поехали.

Интересно, сколько ему все же лет, думал Локхарт, провожая взглядом Люкаса. Хотя - это в нашу эпоху ему не продали бы пива, не проверив дату рождения, а в средневековье, как и сказал граф, люди взрослели рано. Если, допустим, он сбежал из дома лет в 13-14, прибился к какому-нибудь отряду наемников... а то и вовсе разбойников или пиратов... то к, скажем, 23 годам у него уже может быть очень солидный боевой опыт. Включая и травмы поопаснее нынешней. Почему он в итоге оказался в труппе бродячих артистов? Устал от приключений и захотел жизни поспокойнее? Или как раз наоборот?

Когда повозки тронулись в путь, Локхарт почувствовал мимолетный укол совести из-за того, что не заплатил за разбитый кувшин (хозяин которого, впрочем, так и не показался). "Вот ведь, - тут же сказал он себе, - тут, того и гляди, начнется война с тысячами жертв, а я беспокоюсь о каких-то глиняных черепках. Может быть, скоро весь этот поселок сровняют с землей..."

Ночевали вновь в чистом поле - точнее, в маленькой рощице в стороне от дороги. Небольшой костерок, постреливавший искрами в прозрачное звездное небо, печеная на углях картошка - все это живо напомнило Локхарту скаутский лагерь его детства. В те годы - хотя он уже тогда мечтал о космосе - он бы не отказался пережить и настоящие средневековые приключения. Только, разумеется, с тем, чтобы, одолев всех злодеев и покрыв себя неувядающей рыцарской славой, вернуться домой, в цивилизованный мир...

Рано утром они продолжили путь. Солнце поднималось у них за спиной, вытягивая резкие гротескно-длинные тени вдоль пустынной дороги; росистая трава сверкала миллионами бриллиантов. Было еще достаточно свежо, от дыхания лошадей в безветренном воздухе поднимался пар.

Вскоре, однако, безмятежное спокойствие сентябрьского утра нарушил глухой и быстрый перестук копыт у них за спиной. Караван настигали всадники, вытянувшиеся колонной вдоль дороги. Их было плохо видно против солнца, но их явно был не один десяток, и, похоже, все они были в доспехах и при оружии.

- Это не за нами? - с тревогой спросил Локхарт, высовываясь из фургона в тщетных попытках разглядеть детали за остальными повозками.

- Вряд ли, - откликнулся Лучиано. - Слишком их там много, за нами бы столько не послали.

- А если все-таки? У нас есть какой-нибудь план?

- Ехать, как ехали, - пожал плечами фокусник. - Что еще мы можем сделать?

В самом деле, обремененный повозками караван не мог, конечно, соперничать в скорости с всадниками на боевых конях, да и любое проявление беспокойства, очевидно, лишь послужило бы командой "фас!" Не прошло и четверти часа - и это были не лучшие минуты в жизни астронавтов - как кавалеристы настигли караван. Их оказалась целая сотня, в чешуйчатой броне, с мечами и круглыми щитами; на поднятых пиках развевались черно-красные флажки. Догнав фургоны, они разделились на две колонны, обтекая караван слева и справа, едва не задевая повозки стременами. Копыта дробно грохотали, взбивая пыль, ритмично брякала сбруя и оружие, от всадников разило конским потом, кожей и нагретым железом. Некоторые лица, полускрытые круглыми шлемами, оборачивались в сторону повозок, но ни один не сбавил темпа (что, впрочем, в плотном строю было бы просто опасно). Наконец обе колонны проскакали мимо и, вновь соединившись, умчались вперед, оставив караванщиков в буквальном смысле глотать пыль.

- Кавалерия графа Хагентрауба, - пояснил со знанием дела Лучиано. - Должно быть, вон туда скачут, - он махнул рукой вперед и влево.

- А что там? - Локхарт вновь высунулся из фургона. В указанном направлении у самого горизонта поднимался холм (необычайно высокий для прежде плоской, как стол, Флориды, отметил про себя полковник - уж не насыпали ли его специально?), на вершине которого уже можно было различить очертания какой-то крепости.

- Родовой замок Хагентраубов, - ответил Лучиано.

- Хм... нам придется проехать мимо него?

- Не вплотную. От самого замка до тракта мили полторы. Внизу, правда, есть еще форт, позволяющий перекрыть тракт. Говорят, что он связан с замком подземным ходом.

- И что, если тракт перекрыт?

- Такого не случалось уже много лет. Это может быть только во время войны.

- А все-таки? Нельзя ли проехать в Дракенхайм какой-нибудь другой дорогой?

- Можно. Тогда нам надо было свернуть на нее вчера вечером. Но это большой крюк, который никогда не выбрали бы артисты, желающие успеть на коронацию и не замышляющие ничего дурного.

Так что им ничего не оставалось, кроме как продолжать путь. Локхарт понимал, что нервничать по поводу замка не только бессмысленно, но и нелепо - во-первых, если за ними охотились, их могли перехватить в любом месте, совсем не обязательно здесь, во-вторых, не уделившие им никакого внимания кавалеристы графа вроде как свидетельствовали, что с этой стороны им ничего не грозит. И тем не менее, и самому полковнику, и, как он подозревал, его спутникам - включая не только астронавтов, но и многоопытных караванщиков - хотелось, чтобы чертов замок поскорее остался позади.

Увы, пока что он, напротив, приближался, причем, находясь в стороне от дороги, даже это делал медленно. Со своего холма он доминировал над всей окрестной равниной - как назло, здесь это была открытая до самого горизонта степь, чье травяное однообразие нарушали лишь совсем редкие одинокие деревца - и, как понимал полковник, они обречены были видеть замок еще много часов, равно как и оставаться видимыми оттуда. Хотя, конечно, с расстояния в добрый десяток миль ползущие по тракту повозки едва ли различимы... если только у тех, кто наблюдает с холма, нет хорошей оптики. Но почему бы таковой и не быть? Она вполне могла сохраниться. Локхарт спросил своих спутников-артистов, доводилось ли им иметь дело с подзорными трубами. Те переглянулись, затем Лучиано как-то неохотно пробурчал, что "слышал о таких штуках". Оценив его тон и поймав многозначительный взгляд де Сегюра, Локхарт решил воздержаться от дальнейших расспросов: кажется, знакомство с некоторыми технологиями здесь прямо не запрещалось, но и не поощрялось.

Наконец караван добрался до форта. Его толстые восьмигранные стены с глубокими прорезями бойниц громоздились слева от дороги; справа же высилась одинокая круглая башня, также опоясанная четырьмя ярусами бойниц и соединявшаяся с фортом проходящей над дорогой крытой галереей. Вне всякого сомнения, не только сам тракт, но и равнина по обе стороны от него - где теоретически проехать через некошеную траву не составляло труда - прекрасно простреливались и из форта, и из башни, и с галереи. Сейчас, впрочем - во всяком случае, снизу - никаких солдат на стенах и башне заметно не было, но от этого вся эта угрюмая тяжеловесная фортификация не выглядела менее зловеще. Пожалуй, уж лучше бы даже где-то блеснули доспехи, послышался лязг оружия, прозвучал бы грубый окрик: "Кто едет?", нежели эта гнетущая тишина, нарушаемая лишь мягким перестуком копыт по пыльному тракту и скрипом повозок; казалось, что там, за древними темными бойницами, дорогу стерегут призраки или мертвецы. В особенности это гнетущее чувство усилилось, когда фургоны въехали в тень высоких, замшелых у подножия стен, сложенных из огромных глыб (солнце к тому времени уже перебралось за полдень) и один за другим медленно проползли под грозно нависшей сверху галереей, под черными отверстиями в ее полу, откуда, очевидно, могли не только бить вниз стрелы, но и литься смола или кипяток.

Никто, однако, не попытался воспрепятствовать каравану, и пару минут спустя фургоны снова выкатились на свет. Сам замок Хагентрауба тоже хорошо был виден отсюда, несмотря на полторы мили расстояния, и был, конечно, еще намного внушительнее, нежели придорожный форт. Вершину холма широко опоясывала внешняя стена высотой в добрые пятнадцать метров, сплошная, без зубцов (галереи с бойницами проходили внутри нее), с вынесенными на склоны гранеными бастионами. Над нею высился гребень внутренней стены, соединявшей круглые башни тридцатиметровой высоты. И уже над этими стенами, вровень с зубцами башен, вздымалась четырехугольная громада донжона. Ее венчали четыре малые угловые островерхие башенки, над каждой из которых развевалось черно-красное знамя.

- Интересно, сколько лет строился этот замок, - подумал Локхарт вслух. Его всегда удивляло, как люди возводили такие громады без всякой техники.

- Да он, почитай, все время строится, - откликнулся Лучиано. - У Хагентраубов и родовой девиз такой - "Не останавливаться!"

- Граф любит прогресс? - осведомился де Сегюр не без иронии.

- Граф любит все, что споспешествует его целям.

Интересно, как далеко эти цели простираются, подумал Локхарт. Если нынешний Хагентрауб и впрямь соответствует своему родовому девизу, то, возможно, Дармонт заблуждался, считая его верным союзником Арвика. Может быть, граф вовсе не собирается довольствоваться утешительным призом в виде Хассенворта и что там еще обещал ему принц. Или, по крайне мере, это не единственный и не самый желанный для него сценарий. Что, если на самом деле Хагентрауб как раз мечтает о гражданской войне, в которой нынешние претенденты на престол истощат, а лучше - совсем истребят друг друга? И тогда явится он, весь в белом. Никаких формальных прав у него нет, его предок отказался от претензий на трон, но как там говорил де Сегюр - всякое соглашение действует лишь до тех пор, пока оно выгодно сильному. А стать самым сильным можно двумя путями - усилиться самому или добиться ослабления конкурентов. Может быть даже, за покушением на Дармонта - верного человека своего союзника Арвика и бывшего подчиненного самого графа - стоит именно Хагентрауб? Кажется, я уже начинаю рассуждать, как политик средневековья, отметил про себя полковник. Или как параноик...

Теперь замок на холме постепенно удалялся - столь же мучительно медленно, как и приближался прежде. Никаких явных признаков опасности по-прежнему не было, солнце ярко светило с безоблачного неба, в траве стрекотали кузнечики, но Локхарт вдруг понял, что за последние несколько часов - кажется, с тех самых пор, как их обогнали кавалеристы - навстречу им не попался ни единый всадник или повозка. В этом, скорее всего, не было ничего чрезвычайного - астронавты уже успели убедиться, что нынешние дороги вдали от больших городов куда менее оживлены, чем хайвеи прошлого, да и артисты не проявляли никаких признаков беспокойства. И все же Локхарт испытал иррациональное облегчение, когда впереди, наконец, показался лес - не крохотная рощица, а настоящий лес, куда ныряла дорога. Полковник вполне отдавал себе отчет, насколько это облегчение иррационально - ведь в лесу куда удобнее устроить засаду и вообще совершить нечто, не предназначенное для посторонних глаз, нежели на открытой местности - и все же он почувствовал себя спокойнее, когда зеленый полог сплетавшихся над дорогой ветвей скрыл замок от них и их, соответственно, от замка.

Де Сегюр, однако, явно не разделял его оптимизма и с тревогой осведомился у артистов, встречаются ли в этом лесу разбойники.

- Бывает, - меланхолично ответил Хайнц, тот из комедиантов, что прежде говорил о безопасности ночных дорог.

- И ты говоришь об этом так спокойно?

- Нас не тронут, - уверенно заявил тот. - Они знают, что бродячие артисты - народ небогатый, денег с нас много не возьмешь, а вот неприятностей можно поиметь по самое не балуйся.

Ну да, понял Локхарт. Меч Люкаса, ножи Ференца - все это годится не только для представлений. Да и силачи, даже если их гири на самом деле наполовину полые... и как знать еще, какими талантами владеют остальные. Лучше не связываться. Мирные жители какой-нибудь деревеньки, впускающие гостей на ночлег и потом внезапно набрасывающиеся на спящих в мягких постелях, и впрямь куда опаснее разбойников в диком лесу.

И в самом деле, часа за полтора пути по лесу никто не потревожил караван - лишь птицы перекликались в густой листве, да порою шуршали в придорожных кустах не то белки, не то зайцы. Затем фургоны остановились на привал на небольшой полянке. Путники, потягиваясь и разминая конечности, выбирались из повозок; Люкас, похоже, и впрямь совершенно оправившийся от вчерашней травмы, распрягал лошадей, Матильда, расстелив чистую тряпицу, уже нареза́ла крупными ломтями большой ржаной каравай, кто-то, поигрывая топором, отправился за хворостом, кто-то за водой к ручью - невидимому отсюда, но, как видно, недалекому и хорошо известному по прошлым стоянкам. Несколько мужчин тут же выстроились у фургонов спиной к поляне и справили малую нужду; Локхарту все еще претила их манера делать это у всех на виду, и он отошел за деревья, не рискуя, впрочем, слишком удаляться от лагеря. Де Сегюр последовал за ним, вероятно, сочтя, что полное уединение посреди средневекового леса в неспокойные времена - все-таки непозволительная роскошь, или просто желая перемолвиться словечком без свидетелей.

- Странный замок, - заметил граф, застегивая ремень штанов.

- Я не слишком хорошо разбираюсь в средневековой фортификации, - ответил Локхарт. - Выглядит, по крайней мере, основательным.

- Я не об этом. Он тут словно сам по себе. Вокруг ни одной деревни.

- Возможно, его сиятельство не любит грубых мужланов, - усмехнулся полковник. - Предпочитает любоваться неоскверненными ими пейзажами.

- Да, но кто поставляет в замок провизию, дрова - зимой их, очевидно, нужно немало, если климат в этих краях и впрямь теперь ближе к европейскому - и все такое прочее? Вы же офицер, понимаете, насколько важен для крепости вопрос снабжения. Особенно для крупной крепости с соответствующих размеров гарнизоном.

- Вообще-то да. Хотя в случае осады от деревень, оставшихся снаружи стены, все равно не будет толку. Наоборот, лишние ресурсы достанутся противнику.

- Средневековые осады не бывают внезапными, это же не воздушный десант. При подходе вражеского войска можно забрать все, что можно, в замок. Даже угнать туда скотину. Конечно, если деревни рядом, а не за десятки миль. Откуда все это непросто доставлять даже в мирное время.

- Вы говорили это и про Хассенворт, - припомнил полковник. - Где народу, очевидно, куда больше, чем даже в крупном замке.

- Да, - кивнул де Сегюр. - Но там мы не слишком внимательно осматривали окрестности. Деревень нет непосредственно под стенами, но, наверное, они все же раскиданы в нескольких милях от города. Там лес и неровный рельеф. А здесь хорошо видно, что вокруг замка - одна лишь голая степь до горизонта.

- Ну и как вы это объясняете? Вы же не думаете, что этот замок - некая гигантская декорация? На макет он никак не похож. Это настоящие каменные стены, которые наверняка возводились десятки лет. Слишком дорогое удовольствие для обманки. И потом, родовой замок есть родовой замок. Хагентраубы живут здесь поколениями. Будь это не так, это давно стало бы известно.

- Не знаю, - пожал плечами де Сегюр. - Хотел узнать, есть ли у вас гипотезы.

- Может быть, здесь тоже с другой стороны холма крупное село, которое мы просто не видели.

- Вряд ли. Пока мы ехали, мы могли наблюдать замок в разных ракурсах. Выстроить позади холма целое село так, чтобы ни с какого места дороги его не было видно, вряд ли возможно, да и зачем? Любой, допустим, вражеский лазутчик все равно может объехать замок вокруг, а не только осмотреть со стороны тракта. И немыслимо, конечно, чтобы в окрестностях замка жили крестьяне, о которых никто никогда не слышал. Пусть в средние века люди путешествовали и знали о своих соседях гораздо меньше, чем в нашу эпоху, но все же не до такой степени.

- Тогда что же? - усмехнулся Локхарт. - Хагентрауб знается с нечистой силой и добывает все необходимое колдовством?

- Не удивлюсь, если тут ходят и такие слухи, - спокойно ответил де Сегюр. - Но на самом деле, как вы сами понимаете...

- Технологии? Богатство и влияние рода Хагентраубов зиждется не только на привилегиях, дарованных их предку, но и на неких до сих пор работающих машинах, сохраняемых внутри замка? Синтезаторы пищи, в частности? Для них, правда, нужно электричество, и я не уверен, что генератора, подсоединенного к мельничному колесу, хватит.

- Может, и не к мельничному. Внутри такого холма много что можно спрятать.

- Уж не ядерный ли реактор вы имеете в виду? Нет, это все неграмотная фантастика. Высокие технологии не могут существовать в отрыве от остальной цивилизации. Запчасти и топливные элементы для ядерного реактора не изготовишь в кустарной мастерской. И кроме того, будь у Хагентраубов технологическое превосходство, они бы не ограничились производством пищи без помощи крестьян. Они бы наделали... ну, если не боевых роботов, то по крайней мере штурмовых винтовок, и захватили бы власть.

- Может быть, - согласился де Сегюр. - Но только если они сами все еще понимают, что к чему. А если и для них самих это уже превратилось в колдовство? Прочитай заклинание, то есть команды голосового интерфейса, включая пароль... соверши ритуальные пассы - нажми эту и эту кнопку... кто-нибудь из них, наверное, пытался заказать вместо еды оружие, но получал в ответ "команда не опознана" и счел за благо больше не экспериментировать, пока рассерженные демоны не шарахнули молнией... кстати, кого-то, полезшего внутрь, могло и шарахнуть, то есть убить током, в назидание остальным.

- И все же едва ли вырванный из цивилизации кусок может двести лет функционировать автономно, если только он не был разработан специально для этой цели, - упрямо произнес Локхарт. - А никакая бытовая или промышленная техника в наше время не проектировалась с таким расчетом. Включая ядерные реакторы. Они имели системы защиты, по истечении определенного срока глушащие их автоматически.

- Может, и не двести, - возразил де Сегюр. - Мы ведь не знаем, когда именно произошла катастрофа и какого уровня на тот момент достигли технологии. Нам кажется, что если мир откатился на столетия назад, то и пройти должны были столетия, но ведь это неверно. Это развитие требует долгого времени, а деградация может быть очень быстрой. Достаточно одному поколению не получить должного образования... Лично я пока что не видел здесь никого старше, скажем, шестидесяти. Так что, даже если крах произошел немногим больше полувека назад, этого вполне достаточно, чтобы никто из живущих не помнил, что было раньше.

- Тогда бы осталось множество материальных свидетельств, - не согласился Локхарт. - Многоэтажные дома не могли бесследно исчезнуть за полвека.

- Мы все еще не знаем, что здесь случилось, - напомнил де Сегюр. - Может, какая-то облегченная версия "серой слизи". Нанороботы разобрали на атомы все творения разума, но самих людей и прочие формы жизни не тронули. Люди в буквальном смысле остались голыми на голой земле. Очень многие, конечно, погибли от холода, голода, болезней, вспышек паники и насилия. Выжившие - среди которых должны были преобладать физически, а не умственно развитые люди - сохранили лишь то, что было у них в памяти. Никаких компьютеров, книг, чертежей и прочих носителей информации. Думаю, этого как раз было бы достаточно, чтобы не скатиться в каменный век, но и не подняться выше средневековья.

- А столетние деревья умеренного пояса тоже, по-вашему, вырастили нанороботы?

- Крушение цивилизации могло произойти гораздо позже, чем изменился климат.

- Ну хорошо. Но как же тогда, по-вашему, сохранились гипотетические машины Хагентрауба?

- Возможно, что-то успели спасти в герметичных убежищах, но из-за коллапса всех прежних социальных институтов не сумели этим воспользоваться. И холм, на котором стоит замок - как раз такое убежище. Впрочем, это, конечно, лишь гипотеза.

- Думаете, Хагентрауб заинтересован в нашей, гм, технической поддержке? Если, конечно, хоть кто-то из нас в состоянии таковую оказать.

- В чем именно он заинтересован, я знаю, разумеется, не больше вашего. Просто не будем делать поспешных выводов. Дармонт предложил нам союз от имени Арвика и Хагентрауба. После этого - совпадение или нет - Дармонта убирают, а нас вынуждают бежать при помощи людей Фабиаса...

- Которых тоже изрядно "поубирали", - мрачно напомнил Локхарт.

- Да. Возможно, за этим стоит Бронгар, которому, конечно, было выгодно стравить своих соперников. Возможно, кто-то другой. Возможно, это вообще какой-то внутрихассенвортский конфликт, о котором вожди партий не имеют понятия. Но предложение Дармонта может быть все еще в силе.

- Несмотря на то, что сам он, вероятно, мертв, а его гвардейцы нас чуть было не прикончили?

- Несмотря на это. Гвардейцы Дармонта - это не люди Хагентрауба.

Локхарт открыл рот и вдруг замер:

- Слышите?

- Что именно? А... должно быть, лошадей ведут на водопой.

- Нет. Кто-то скачет сюда.

Де Сегюр вновь прислушался.

- Да, - мрачно согласился он. - И не один.

Теперь уже не было сомнений - остановившихся на привал путников настигал новый конный отряд, и, судя по лязгу и бряканью, не безоружный. Возможно, конечно, артисты интересовали этих всадников не больше, чем предыдущих. Но те скакали к замку, а эти - от замка, да и встреча в глухом лесу внушала как-то меньше оптимизма, чем на открытой местности. Всадников еще не было видно за деревьями; Локхарт и де Сегюр быстро переглянулись - обоих посетила одна и та же мысль. Их двоих уже сейчас практически не видно с поляны; стоит им сделать еще несколько быстрых шагов в глубь леса - и они скроются окончательно. Преимущество конного над пешим теряется в чаще, собак у преследователей - если это преследователи - нет (иначе был бы слышен лай), так что, даже выяснив у оставшихся на поляне, что должны быть еще двое, или же зная это заранее, их едва ли найдут. Де Сегюр даже сделал движение в сторону чащи, но все же остановился, вспомнив о субординации.

- Я должен вернуться к своим людям, - твердо произнес Локхарт. - Вы... можете спрятаться и наблюдать. Дальше действуйте по обстановке.

Де Сегюр кивнул и с удивительным проворством нырнул в густую тень между деревьями. Полковник развернулся и вышел на поляну как раз в тот момент, когда туда же въехали всадники.

На сей раз их было не слишком много - около дюжины, считая нескольких, маячивших за деревьями. Большинство было облачено в легкие доспехи из грубой кожи с нашитыми металлическими бляшками и островерхие шлемы; за плечами у них висели луки и колчаны со стрелами. Лишь передний - очевидно, главный - был в кольчуге с блестящим нагрудником и с мечом на поясе. Забрало его круглого шлема было поднято, открывая худое и длинное, серое от налипшей на потную кожу пыли лицо с короткой бородкой.

- Кто такие и куда направляетесь? - хрипло осведомился он; казалось, пыль не только облепила его лицо, но и забила горло.

Ференц спокойно выступил вперед.

- Мы мирные люди, сэр, бродячие артисты, и не хотим ничего дурного; а направляемся в Дракенхайм, чтобы выступать перед гостями, которые съедутся на коронацию.

- Артисты - это хорошо, - произнес офицер; по его тону можно было предположить, что он прекрасно знал, кого именно нагнал, и спрашивал лишь для проформы - или для того, чтобы проверить, не станут ли ему врать. - Дракенхайм подождет. Езжайте за нами, сегодня вам выпала честь развлечь не уличную чернь, а нашего сюзерена и его гостей.

- Это и в самом деле высокая честь, сэр, - поклонился Ференц, - однако смиренно прошу простить меня и моих людей. Мы устали и сейчас совершенно не готовы к выступлению, в особенности - достойному столь высоких особ, а потому лишь испортили бы сим досточтимым господам все удовольствие.

- Об усталости еще могли бы говорить ваши лошади, но не вы, - презрительно скривил губы командир отряда. - Если выступите как следует, получите достойную плату и угощение с графского стола - надеюсь, это вас взбодрит?

- Еще раз почтительнейше прошу прощения, сэр, - Ференц склонился еще ниже, - но...

- Это не просьба, комедиант, - отрезал офицер. - На землях графа Хагентрауба воля графа Хагентрауба - закон. Так вы поедете сами, или тащить вас на аркане?

Последнее, похоже, отнюдь не было фигурой речи, так что Ференц, вздохнув, изъявил повиновение.

- Сколько вас? - осведомился графский посланник. - Выходите все, чтобы я мог на вас взглянуть.

Путники нехотя выстроились возле повозок; несколько человек вылезли из фургонов. Офицер сделал знак одному из своих людей; тот спешился и прошел вдоль повозок, заглядывая в каждую.

- Пятнадцать, - подвел итог офицер. - Большая у вас труппа.

- Мы даем самые разные представления, - пустился в объяснения Ференц. - И потешные номера для простого народа, и большие пьесы для благородной публики, что, правда, требует предварительной подготовки и...

- Это все? - требовательно перебил его офицер.

Ференц на мгновение замешкался. Он уже знал, что не хватает двоих - де Сегюра и одного из братьев-силачей. Причем, если в отношении последнего у Ференца, вероятно, уже было мнение, что хуже - взять его с собой или бросить одного в лесу, то как поступать по отношению к одному из чужаков, он не знал. Руководитель труппы обменялся быстрым взглядом с Локхартом. Полковник понял, что Ференц не больше него знает, насколько опасно полученное ими "приглашение", и еле заметно качнул головой.

- Мой брательник за водой пошел, - откликнулся в это время второй силач, снимая, таким образом, с Ференца ответственность и за это решение. - Щас вернется.

- Позови его, - потребовал офицер. - Не век же нам его тут дожидаться.

- Ти-больд! - рявкнул силач во всю мощь своих легких. - Тибольд, бросай свои ведра, иди сюда!

Локхарт оценил этот призыв - по "бросай свои ведра" Тибольд вполне мог сообразить, что зовут его вовсе не ради чего-то хорошего, и истолковать "иди сюда" в диаметрально противоположном смысле. Что, кстати, станут делать люди Хагентрауба, если один из артистов так и не покажется? Отправятся прочесывать окрестности? Или махнут рукой - "да черт с ним, поехали, без него управитесь!"? Если их действительно зовут всего лишь для развлечения графских гостей, логично ожидать второго. Но если это лишь предлог...

Однако эти размышления прервал треск веток в лесу, и вскоре на поляну медвежьей походкой вышел сам Тибольд с полными ведрами в обеих руках - бросать общественное имущество он, очевидно, все же не стал.

- Чего это тут? - осведомился он с видом самым простоватым - типичный деревенский увалень, вся сила которого ушла в мускулы, минуя мозги. Но Локхарт сильно сомневался, что он и в самом деле так прост - как, впрочем, и каждый в этой труппе.

Тибольду объяснили, что артистов зовут выступить перед самим Хагентраубом.

- Прям щас, что ли? Это как же, мы же даже не обедамши? - силач кивнул на разожженный, но уже оставленный без присмотра костерок.

- Отобедаешь с графской кухни, - усмехнулся в ответ офицер. - Если заработаешь. Гасите огонь, не хватало нам еще пожара в графском лесу, и поехали.

Тибольд поставил одно из ведер на землю и опрокинул на костер второе; Люкас и еще двое уже поспешно запрягали коней в повозки. Пять минут спустя все уже были готовы. Об отсутствующем "Арчи" никто, конечно, не обмолвился ни словом.

Повозки тронулись, сопровождаемые конным конвоем. И вдруг со стороны только что оставленной поляны донеслось: "Эй, подождите!"

Всадники оборачивались, некоторые натянули поводья. Из фургонов выглядывали караванщики, узнавшие, разумеется, голос. Караван догонял де Сегюр.

- Ты еще кто? - неприветливо осведомился командир конников, подавая коня назад, чтобы рассмотреть его между фургонами (командир ехал справа от каравана, в то время как де Сегюр бежал слева)

- Я... с ними.

- А раньше где ты был?

- По нужде ходил, - огрызнулся граф. - Что, обязательно кричать об этом на весь лес?

- Ишь, какой стеснительный, - фыркнул офицер. - Он правда из вашей труппы? - крикнул он, обращаясь к остальным.

Несколько голосов откликнулись утвердительно.

- Что ж вы сразу не сказали, когда я спрашивал, все ли тут? - офицер явно понимал ответ на этот вопрос и лишь забавлялся, ожидая, как они будут выкручиваться.

- Так ежели он сам просрет свой заработок, нам больше достанется! - нашелся Хайнц.

Некоторые солдаты довольно гыгыкнули.

- Ладно, засранец, запрыгивай, - милостиво разрешил офицер.

Де Сегюр догнал свою вторую повозку и забрался внутрь. Он ничего не сказал и вообще сохранял профессиональную невозмутимость, и все же Локхарт явственно прочитал в его взгляде: "Знали бы эти средневековые скоты, что мой титул не ниже, чем у их хозяина - а род так и куда древнее!"

- Все же решили лично встретиться с Хагентраубом? - негромко спросил Локхарт.

- В конце концов, это моя работа, - ответил де Сегюр.

Локхарт подумал, что, даже услышь этот ответ солдаты, они бы решили, что речь о работе комедианта. Хотя полковник сомневался, что едущие снаружи могут их расслышать, он тоже предпочел избрать дипломатичную формулировку:

- Не говорите ему... ничего такого, что он не готов услышать.

Это означало - "если он действительно считает нас просто бродячими артистами, не раскрывайте, кто мы."

- Постараюсь доставить графу то удовольствие, на которое он рассчитывает, - кивнул де Сегюр.

Локхарт полагал - как, вероятно, и остальные - что они едут обратно к замку, но неожиданно повозки стали заворачивать влево. "Куда это мы?" - спросил он у артистов, но те понимали не больше, чем он сам. Полковник высунулся из фургона и увидел, что они свернули с главного тракта на узкую лесную тропку, где кавалеристы уже не могли сопровождать повозки по бокам - даже и сами фургоны здесь периодически цепляли за ветки брезентовыми боками - и потому всадники и повозки вытягивались в единую длинную колонну, перемежаясь друг с другом.

- Куда мы едем? - крикнул Локхарт ближайшему из лучников (их офицер ускакал вперед). - Разве не в замок?

- Нет, - откликнулся тот.

- А где же мы должны будем выступать?

- Его сиятельство охотится со своими гостями.

- Надеюсь, не на людей, - пробормотал Локхарт, забираясь обратно в фургон. - Похоже, взглянуть на замок изнутри нам не удастся, - сообщил он де Сегюру.

Тот пожал плечами - мол, что поделаешь? - но, несомненно, был разочарован. Надежда найти в замке свидетельства в пользу своей гипотезы была одной из причин, по которой де Сегюр решил все же присоединиться к увозимым силой товарищам. Впрочем, тот факт, что в замок не пускают посторонних - даже и артистов, которых желает видеть сам же Хагентрауб - тоже мог быть косвенным свидетельством, что что-то за этими могучими стенами нечисто. Хотя это могло быть и обычной предосторожностью против шпионов или и вовсе случайным совпадением.

Если тракт, даже и проходя через лес, шел более-менее ровно с востока на запад, то теперешняя тропа то и дело петляла, огибая буреломы, болотца и бочаги, так что вскоре уже никто из астронавтов не сказал бы с уверенностью, в каком направлении они едут. Когда-то они знали свое положение в пространстве в любой момент и в любой точке Земли - но это было до того, как излучение инопланетного спутника выжгло их импланты. Теперь же, даже выглянув наружу, они не увидели бы никаких ориентиров - небо, ясное с утра, затянуло тучами, и мутно-серый свет, пробивавшийся сквозь листву над головой, не давал представления ни о солнце, ни о Кольце. В чаще царил сырой полумрак; время от времени под колесами чавкала вода или хрустела упавшая ветка. Графские лучники молча ехали вперед; в повозках тоже как-то затихли все разговоры, и вся процессия в целом менее всего походила на комедиантов, едущих кого-то веселить. Казалось, этот путь обречен закончиться скорее у какого-нибудь жертвенного камня, нежели у охотничьего бивака.

Однако в итоге тропинка вывела их к большому и крепкому бревенчатому дому посреди леса, который, впрочем, больше походил на небольшой форт, чем на охотничий домик. Графы Хагентраубы определенно всерьез относились к своей безопасности даже во время развлечений. Повозки въехали в огороженный частоколом двор, сгрудившись между оградой, основным зданием в два этажа и длинным сараем конюшни; вышедшие навстречу слуги принялись сноровисто распрягать лошадей. Почуяв чужих, залаяли невидимые отсюда собаки. То, что коням бродячих артистов нашлось место на графской конюшне - вероятно, и с сопутствующей порцией овса - следовало, конечно, воспринимать как большую честь, но одновременно это означало, что уедут отсюда они не раньше, чем им будет позволено. В чем, впрочем, и так не было сомнений.

Встречать артистов вышел седой, но крепкий человек в черно-красном котарди, чья выправка почти наверняка указывала на военное прошлое.

- Все, что годится на роль оружия, оставляйте здесь, - распорядился он. - Никаких номеров с ножами, стилетами и всем подобным, никакого жонглирования гирями, никаких фокусов с огнем.

- Разумеется, - кивнул Ференц. - Ничего, что могло бы потревожить его сиятельство или его гостей. Комические куплеты, баллады, простые безопасные фокусы и все такое. Но, должен заметить, не все из нас специализируются на таких номерах, а некоторые вообще не артисты, а лишь заботятся о реквизите, пропитании и лошадях. Прикажете заходить лишь тем, кто будет выступать?

Графский распорядитель - или кем он там был - окинул взглядом не такую уж маленькую компанию из семнадцати человек, дюжина из которых были мужчинами. Локхарт на его месте не стал бы пускать такое количество незнакомцев внутрь без тщательного обыска каждого... а возможно, даже и после такового. Много ли нужно времени человеку ловкому и тренированному, чтобы схватить какой-нибудь нож со стола или вертел из очага... Однако седой ответил:

- Заходите все. Его сиятельство щедр, и охота была удачной.

С другой стороны, подумал Локхарт, ведь это не мы к нему напросились, а наоборот. Довольно странно ожидать, что в составе каравана, спокойно ехавшего мимо, окажутся убийцы, злоумышляющие против графа...

А не собираются ли нас в очередной раз подставить, мелькнула новая мысль у Локхарта, пока он вместе с остальными поднимался по деревянной лестнице из просторных сеней на второй этаж. Может быть, здесь готовится какая-то бойня - или заговор против графа, или, напротив, он сам желает прикончить кого-то из своих гостей. А обвинят во всем нас - поэтому и нужны были первые попавшиеся на дороге козлы отпущения, и чем больше, тем лучше... Но пути назад уже в любом случае не было.

Лестница привела их в большую прямоугольную комнату - скорее даже залу. Сквозь узкие окна, больше похожие на бойницы, проникало не так уж много света пасмурного дня, даже витые свечи в громоздких кованых канделябрах на столах не полностью развеивали полумрак. На стенах чередовались охотничьи трофеи - головы серых и черных волков, огромных клыкастых кабанов и даже медведей гризли ("неужели и они тут теперь водятся?", подумал Локхарт), гобелены со сценами охоты и вертикальные, во всю высоту стены, черно-красные знамена. Потолка не было вовсе - вместо него высоко над головами скрещивались тяжелые балки, а над ними уходили во мрак крутые скаты пирамидальной крыши. Но не это было самым примечательным. С трех сторон вдоль стен шел широкий помост, на котором стояли столы, оставляя проход позади - или, скорее, три помоста разной высоты. Самый высокий, напротив входа - и он же самый короткий - очевидно, предназначался для Хагентраубов и их почетных гостей. Из двух параллельных помостов слева и справа от него выше был тот, что по правую руку от хозяина; сюда сажали гостей попроще, а также егерей и дружинников в ранге выше простого солдата. Наконец, самый низкий помост служил, по всей видимости, для челяди - в большом замке ей, возможно, и не дозволялось есть в одном зале с господами, но здесь, в охотничьем доме, порядки были более демократичными (ныне, однако, стоявший здесь стол был пуст - то ли теперешний Хагентрауб не разделял заведенных предками демократических традиций, то ли сегодняшние застольные разговоры не предназначались для холопских ушей). Но даже и этот помост возвышался над полом достаточно, чтобы вошедшие чувствовали себя, словно на дне ямы, где даже последний графский псарь или поваренок может взирать на них свысока - не говоря уже, разумеется, о хозяевах. Даже голова Вельо, подойди он вплотную к графскому столу, едва приподнималась бы над столешницей.

Локхарт подумал, что это не только способ "поставить на место" всякого визитера - а входили сюда, наверное, не одни лишь призванные для развлечения комедианты - но и остроумная мера безопасности: нанести удар сидящим за столами из такой позиции невозможно, и даже брошенный снизу вверх нож скорее попадет либо в стол, либо в стену над головой сидящего. Никаких явных охранников в зале, куда только что пустили семнадцать незнакомцев, видно не было, но полковник не сомневался, что сидевшие за вторым столом вполне способны постоять за себя и своего сеньора - или сеньоров. Как, наверное, и сами эти сеньоры; взгляд Локхарта, быстро обежав помещение, сосредоточился на людях, сидевших за главным столом. Их было шестеро, все, вполне предсказуемо, мужчины, ни один из них, вероятно, не моложе сорока, и выглядели они, в общем, так, как в представлении полковника и должны были выглядеть пирующие средневековые феодалы: усатые и бородатые (гладко выбрит был лишь один из них, сидевший ближе к левому краю), с прическами, более похожими на копну (у одних гладкую, у других довольно-таки растрепанную - но это, по всей видимости, определялось естественным типом их волос, а не искусством цирюльника), облаченные - насколько можно было разглядеть поверх стола - разумеется, не в доспехи и не в какие-нибудь расфуфыренные придворные одеяния, а в простые кожаные и замшевые куртки. На столе перед ними - так же, как и перед менее знатной публикой по правую руку от них - были довольно беспорядочно расставлены кувшины и блюда с яствами; судя по тому, что на некоторых блюдах громоздились лишь кости и объедки, пирушка шла уже давно. На самом большом блюде посередине господского стола покоился наполовину объеденный скелет кабана - не столь гигантского, как былые обладатели взиравших со стен голов, но и явно не поросенка. Неужели шесть человек могли съесть столько мяса, подумал Локхарт почти с восхищением. Нет, скорее кусками с хозяйского стола здесь жалуют и публику попроще... Который все же из них Хагентрауб - третий слева или третий справа? Пожалуй, Локхарт поставил бы на второго - у того, стриженного короче прочих, было резкое и грубое лицо старого рубаки, с квадратной челюстью, седыми висками и стальным взглядом, с каким не хочется встречаться даже союзнику, не говоря уже о враге. В то же время это не было лицо тупого громилы - оно определенно принадлежало человеку неглупому и оттого лишь более опасному. Из таких выходят хорошие генералы и скверные правители.

- Артисты, ваше сиятельство, которые будут счастливы развлечь вас, - доложил встретивший их внизу.

- Что - все сразу? - иронически осведомился не тот, на кого подумал Локхарт, а его сосед слева. Черты его лица определенно отличались бо́льшим изяществом: высокий гладкий лоб, узкий прямой нос, тонкие губы, мягко очерченный подбородок. Лишь глаза, слишком глубоко посаженные, практически невозможно было разглядеть; при таком освещении глазницы графа казались темными омутами. В черных, как смоль, и довольно длинных волосах не было ни намека на седину. Локхарт даже подумал, что борода и усы заставляют Хагентрауба выглядеть старше, чем он есть, но тут же вспомнил, что граф едва ли может быть моложе Дармонта, начинавшего службу под его знаменами.

- Нет, ваше сиятельство, не все из нас будут выступать, - поклонился Ференц, - но ваши слуги были столь любезны, что от вашего имени пригласили нас всех без исключения.

Де Сегюр позволил себе чуть улыбнуться, оценив шпильку. Жаль, правда, что оскорбивший его офицер остался внизу и не слышал, как его обозвали простым слугой, да еще и слишком много себе позволившим.

- Они следовали моему приказу, - спокойно ответил Хагентрауб, желая, как видно, подчеркнуть, что без его воли ничто не совершается в его владениях. В чем именно состоял приказ - найти каких-нибудь артистов? привезти именно тех комедиантов, что проехали мимо замка? может быть, задерживать всех путников на тракте? - он, конечно, не конкретизировал. - Пусть же те из вас, кто будет выступать, стараются за двоих, тогда угощение получат все.

О деньгах он не упомянул, но Ференц пружинистым шагом выступил вперед и застыл на несколько мгновений, разведя руки - все прочие тем временем выстроились в два ряда у него за спиной - а затем начал читать традиционное вступление:

Почтенная публика, добрые господа!

Сегодня наш путь привел нас сюда,

И мы будем счастливы дать представление

Только для вашего увеселения!

Мы ветер над полем, мы рябь на воде,

Сегодня мы с вами, а завтра мы где?

Мы облако в небе, мы пух на ветру -

Ловите момент! Мы исчезнем к утру...

Закончив читать, он низко поклонился, широким артистическим жестом поведя рукой; за ним поклонились и остальные, в том числе, нехотя, астронавты. Лишь теперь, вынужденно опустив глаза к полу, Локхарт заметил то, на что не обратил внимания сразу. Через весь пол, окаймленный помостами, шла щель, делившая его пополам; а быстро стрельнув глазами по сторонам, полковник увидел и металлические петли, подобные петлям больших ворот, у оснований левого и правого помостов. Выходит, Хагентрауб позаботился о своей безопасности - и, возможно, не только о ней - куда серьезней, чем показалось Локхарту в первый момент. Весь пол в обрамленной помостами части помещения представлял собой гигантский двустворчатый люк! И стоит кому-то - самому ли графу или начальнику его охраны - дернуть скрытый рычаг, как все, кто стоят на этом люке, полетят вниз, словно висельники в вестернах. Правда, падение едва ли будет смертельным, высота здесь метра четыре - маловато, чтобы убиться, но достаточно, чтобы поломать кости. Хотя кто знает, что там, внизу. Может, вовсе не пол первого этажа, а яма с кольями на дне.

И до самого конца представления все артисты должны были оставаться на этом ненадежном полу. (На тяжесть какого числа человек он вообще рассчитан, и не могут ли створки распахнуться случайно - или же просто потому, что хозяину что-то не понравится? Пожалуй, никогда еще понятие "провал" не наполнялось для труппы столь буквальным смыслом.) Выступавшие выходили на середину залы, остальные должны были стоять возле стены, через дверь в которой вошли (но едва ли кто-то успел бы допрыгнуть до двери или одного из помостов, если бы пол под ними и впрямь рухнул). Первым номером выступили Ференц, Клара и Готфрид, исполнив под лютню (или мандолину - Локхарт так и не разобрался в этом вопросе) довольно-таки скабрезные "комические куплеты"; затем на середину зала вышли двое акробатов, крутанули с места заднее сальто навстречу друг другу и под разухабистый аккомпанемент все того же инструмента лихо станцевали на руках, периодически встречаясь ногами в воздухе и звонко стукая при этом подметкой о подметку; потом Лучиано показывал фокусы - возможно, даже слишком хорошо, ибо рубака с квадратной челюстью заметил вслух: "Не люблю, когда меня дурят у меня же на глазах!" Возможно, это следовало счесть шуткой, но Лучиано счел за благо поспешно закруглить выступление и уступить площадку девушке по имени Гертруда, которая демонстрировала чудеса гибкости, кладя ступни себе же на плечи и изображала то змею, свивающуюся в кольцо, то кошку, чешущую ногой за ухом; из-за второго стола в ее адрес прозвучало несколько не особо пристойных комплиментов и предложений, но Гертруда никак не показала, что слышит это. Потом, словно желая придать происходящему более возвышенный лад, вперед вновь выступила Клара - на сей раз с Люкасом, у которого оказался неожиданно красивый голос - и они исполнили дуэтом длинную сентиментальную балладу.

Чем дольше Локхарт смотрел и слушал выступления, тем более он убеждался, что причин для беспокойства нет. Хагентрауб, по всей видимости, действительно пригласил их просто как артистов без всякой задней мысли. Допрашивать с пристрастием каждого относительно его биографии и обязанностей в труппе никто, похоже, не собирается, гости выглядят вполне довольными предложенной программой, даже сам Хагентрауб, в основном хранящий холодный вид, иногда позволяет себе слегка улыбнуться. Так что, если только механизм открытия пола-люка не сработает самопроизвольно... но, в конце концов, скольких визитеров он уже выдержал...

И вдруг, коротко перемолвившись с Ференцем - но не с Локхартом - вперед вышел де Сегюр. Коротко и с достоинством поклонившись Хагентраубу и его гостям, он начал читать стихи:

Смотрите, как тянется берег наш, длинный язык земли -

Его осушили наши отцы и стены плотин возвели.

Отбросили море на лигу вспять. Но ныне отцы мертвы.

Мы в мире под сенью плотин рождены, но мир наш кончен, увы.

Вдали прилив на плотины ползет, все пробуя пенным ртом.

У шлюзных ворот обгрызает края и гложет стены кругом,

Гальку несет назад и вперед, песок смывает, бурлив...

Мы ж слишком от берега далеки, чтоб знать, что творит прилив.

И мы с неохотой идем взглянуть и сбросить обузу с плеч:

Ведь это - плотины наших отцов, ни разу не давшие течь.

Чего нам бояться? В прошлом штормов хватало, в конце концов;

Мы только посмотрим, как там стоят плотины наших отцов.

А над болотом, где каждый дом порознь к земле прижат,

Измученный, жалкий и тусклый блеск струит, умирая, закат -

Ветер на запад унес искру, уголь в золе погас...

Мы отданы ночи и морю во власть, и море идет на нас!

Скотина в низине ревет у моста, сбиваясь возле дверей,

Разбужена шумом бегущих ног и вспышками фонарей.

Сбивайте засовы, спасайте скот, выпускайте на волю стада!

Низины тонут на наших глазах, отовсюду хлещет вода.

И в девять раз выше гребня плотин встают буруны во мгле.

И пена их - море, но море уже беснуется на земле.

Морской табун копытами бьет и сушу зубами рвет,

Покуда и берег, и дрок, и мостки не скроются в бездне вод.

Велите топливо людям собрать, масло, паклю, смолу.

Огонь, а не дым, будет нужен нам, коль рухнут плотины во мглу.

Пусть с колоколен люди следят (как знать, что покажет заря?) -

Гремящий колокол наверху, веревка в руках звонаря.

Да, все, что осталось - лишь ждать зари, на всех поделив свой стыд.

Отцы завещали плотины нам, но нами завет был забыт.

Нас предупреждали не раз и не два, но мы были хуже слепцов,

И вот - мы сгубили наших детей и предали наших отцов.⁷

Когда де Сегюр закончил, на некоторое время в зале воцарилась тишина.

- Дерзкие стихи, комедиант, - произнес, наконец, Хагентрауб.

- Автору нечего опасаться, ваше сиятельство, - спокойно ответил де Сегюр. - Он умер несколько столетий назад.

- Автору, может быть, и нечего, - согласился хозяин дома и всех окрестных земель.

- Я позволил себе избрать стихи, достойные великого правителя, а не куплеты, которыми веселят пьяную чернь, - произнес де Сегюр столь же хладнокровно. - Разве я был неправ?

- Кого ты хочешь обидеть больше, - усмехнулся Хагентрауб, - моих гостей или своих товарищей?

- Никого, ваше сиятельство. Орлам случается и ниже кур спускаться, но курам никогда до неба не подняться.

- Твой язык хорошо подвешен, но мы собрались здесь развлекаться, а не выслушивать мораль.

- Как и те, о ком шла речь в стихотворении, ваше сиятельство.

"Что он делает?! - подумал Локхарт. - Этот феодал сейчас прикажет его повесить... и нас всех заодно!"

Хагентрауб молча налил себе вина из кувшина и поднес серебряный кубок к губам. Не торопясь, сделал несколько глотков. Все молчали, ожидая его реакции.

- Что ж, - сказал он наконец, - мне нравится твоя смелость. Иногда полезно выслушать от бродячего комедианта то, что не решаются сказать собственные советники. Полезно, разумеется, не столько для меня, сколько для них, - граф улыбнулся тонкими губами; фраза явно имела конкретных адресатов в этой зале. - Прочти еще что-нибудь.

- Как будет угодно вашему сиятельству, - де Сегюр поклонился все с тем же холодным достоинством, как равный - равному (коими два графа по сути и были). - Из того же автора:

Человек из-под земли нас откопал

И расплавил в огненной печи,

Дал нам блеск, и форму, и закал,

По размеру обстрогал и обточил.

Дайте воду нам и уголь в срок.

Смажьте маслом - и пустите в ход.

Выполнять мы будем свой урок

Дни и ночи, дни и ночи напролет.

Мы послушны человеку, но заметь:

Нам чужда ошибка или ложь.

Ни прощать мы не умеем, ни жалеть -

За один случайный промах ты умрешь!

Мы сильнее, чем и нация, и царь -

Припадай с почтеньем к нашим рычагам!

Мы способны изменить любую тварь,

На земле мы уступаем лишь богам.

Но, хоть дымом можем скрыть мы небеса,

Звездным светом озарится снова тьма;

Несмотря на нашу мощь и чудеса,

Мы - не больше чем творения ума!⁸

- Уж не с тлукаляханского ли это перевод? - иронически осведомился единственный гладковыбритый. - Богам во множественном числе поклоняются там.

- Нет, мой лорд⁹, - ответил де Сегюр, - автор этих строк даже не слышал о Тлукаляхане.

- А ты сам?

- Я - всего лишь артист, странствующий по свету, и мне доводилось бывать очень далеко. В Тлукаляхане я, впрочем, не бывал, так что прошу простить, мой лорд, если вы ждете вестей оттуда, - это была, разумеется, еще одна дерзость, но она заслужила благосклонные смешки соседей гладковыбритого, хотя сам он сердито надулся. - Зато я могу доносить голос мертвых до ушей живых. И я полагаю, что для того, чтобы исполнить волю и доставить удовольствие графу Хагентраубу, мне нет нужды получать разрешение архиепископа.

Вновь послышались смешки. Его высокопреосвященство Фабиаса здесь определенно не жаловали.

- Красиво говоришь, - произнес Хагентрауб не без иронии в голосе. - Я бы даже мог взять тебя в свою свиту, но у тебя уже есть работа, а доверять лицедею почти так же неразумно, как доверять женщине, - граф допил вино из кубка и, после короткой паузы, поднялся из-за стола. - Пожалуй, я сыт, - объявил он, не уточняя, имеет он в виду еду или представление. - Можете продолжать без меня. Комедиантам подать мяса и вина и заплатить, как обычно, а затем проводить до тракта, - граф прошел направо по помосту и вышел через дверь в углу, почти незаметную в полумраке.

Появились слуги, указавшие артистам места на самом низком помосте. Здесь, в отличие от двух других, не было ни кресел, ни стульев - лишь грубо сколоченная деревянная скамья во всю длину стола, на которую с трудом втиснулись семнадцать человек. Еда, которую им подали, в буквальном смысле оказалась с графского стола - тот самый недоеденный кабан и несколько раздербаненных птиц (фазанов? тетеревов? куропаток?), у которых разборчивые лорды съели грудки, но оставили все остальное. Сами лорды, несмотря на приглашение Хагентрауба "продолжать", один за другим покинули залу вскоре после хозяина дома - впрочем, они действительно, должно быть, уже наелись до отвала, да и развлечений больше не ожидалось; следом за каждым из них выходил и кто-нибудь из-за другого стола, и Локхарт подумал, что это, скорее всего, их телохранители. Несколько человек за вторым столом все же осталось, но на артистов напротив они демонстративно не обращали внимания.

Хотя, разумеется, на костях и мясе не было следов зубов, а только лишь ножей (впрочем, лорды не стеснялись отрывать мягкие куски и руками), Локхарт и де Сегюр не могли отделаться от неприятного ощущения, что им подали объедки, и если полковник все же пересилил себя, то граф, убедившись, что за ним не наблюдают, почти не притронулся к еде. Остальные астронавты - не говоря уже об артистах - оказались не столь щепетильны; Вельо уплетал за двоих, что было вполне естественно при его габаритах, Шрамм хищно вгрызался в мясо, не обращая внимания на жир, стекающий по подбородку, а затем хлебал большими глотками красное вино, словно это была вода; прежняя идейная трезвость явно была забыта (впрочем, как убедился не любивший алкоголя, но все же пригубивший единственное поданное им питье Локхарт, вино крепким не было - по всей видимости, его и впрямь изрядно разбавили водой). Но долго пировать им не дали; вошел еще один слуга и известил артистов, что их кони готовы в путь, дав тем самым понять, что графское гостеприимство на этом закончилось.

Дожевывая на ходу - а кое-кто без особого стеснения прихватил большие шматки мяса с собой - труппа гурьбой спустилась вниз. Плату Ференцу вручили уже на улице - три золотых монеты. Судя по его реакции, это и впрямь было щедро. Локхарт тоже был доволен, но не платой, а тем, что они, кажется, благополучно унесли отсюда ноги. Де Сегюр, напротив, явно был неудовлетворен, и вовсе не потому, что Ференц, прежде чем лезть в свою повозку, бросил на него весьма колючий взгляд (хотя и не стал ничего говорить в присутствии людей Хагентрауба); даже когда фургоны тронулись, дипломат несколько раз выглядывал наружу в сторону охотничьего дома, словно ожидая, что Хагентрауб опомнится и пошлет за ним гонца. Однако владыка здешних земель, по всей видимости, совершенно потерял интерес к комедиантам, и даже обратно до тракта их сопровождал не прежний отряд во главе с офицером, а всего лишь пара рядовых лучников.

Зато Локхарту было что сказать своему подчиненному - который сам недавно признал этот статус - но он не мог затевать этот разговор в присутствии артистов, ехавших в том же фургоне. Пришлось ждать, пока караван не добрался сперва до тракта (здесь лучники их оставили, проводив взглядами удаляющиеся по тракту фургоны, а затем развернулись и скрылись в лесу), а затем и до поляны, где им не дали сделать привал в первый раз. До темноты оставалось еще часа полтора, но ехать дальше смысла не было - до следующего удобного места стоянки, где Ференц изначально планировал заночевать, они бы теперь добрались только ближе к утру. Вместо этого предводитель труппы решил выехать пораньше, задолго до рассвета - как-никак, они действительно торопились на коронацию, и несколько потерянных ими часов надо было как-то наверстывать.

Выбравшись наружу, Локхарт поманил де Сегюра за собой. У него мелькнула мысль, надо ли позвать остальных для общего обсуждения, или разумнее ограничиться разговором с глазу с глаз, и он поймал себя на том, что еще недавно не задумался бы об этом. Они знали друг друга восемь лет, считая предполетную подготовку, а в течение последних трех с лишним лет ни у одного из них в буквальном смысле не было никого ближе во Вселенной, чем остальные четверо. Тем не менее, близкими друзьями они так и не стали. Локхарт был уверен, что никакая фамильярность между командиром и подчиненными недопустима - причем в критических условиях недопустима в особенности, да и потребности в таковой не испытывал. Неизменно доброжелательный Якобсон, со своей стороны, тоже придерживался точки зрения, что в ситуации, в которой они оказались после кэйлианской катастрофы, ровные отношения всех со всеми лучше близкой дружбы, которая не может быть всеобщей, а стало быть, будет не объединять, а разделять их группу и потенциально провоцировать конфликты типа "двое против троих". Вежливый и рассудительный, тщательно избегавший любых конфронтаций де Сегюр, казался, тем не менее, воплощением своей профессии, той самой, где "нет ни друзей, ни врагов, а есть лишь вечные интересы". Что и неудивительно, ведь он был в своей области одним из лучших на Земле - как, впрочем, и все они, оборотной стороной чего была неизбежная профессиональная деформация, или "профессиональная оптимизация", как деликатно именовал это Якобсон. Шрамм был влюблен... влюблен во все, что летает; люди же интересовали его постольку-поскольку. Да, он готов был пожертвовать собой ради спасения своих пассажиров - что в итоге и сделал; но жертвовать собой и дружить - это не одно и то же. Хотя, возможно, они и могли бы сойтись с Локхартом - во всяком случае, и по темпераменту, и по сфере интересов эти двое были ближе друг к другу, чем остальные - если бы не принципиальная дистанция, которую держал командир (а Шрамм отнюдь не стремился нарушить). Вот разве что темпераментный Вельо охотно подружился бы с кем-то, подобным ему по характеру - однако среди выживших таких не было.

И тем не менее, уже более трех лет любой вопрос, касавшийся их группы, они обсуждали впятером - несмотря на то, что окончательное решение, разумеется, было за командиром. Разве что план аварийной посадки Локхарт и Шрамм сначала разработали вдвоем, как профессионалы - но и об этом плане и сопряженных с ним опасностях (по крайней мере, о большей части таковых) они затем честно известили остальных, не отделываясь отговорками типа "доверьтесь нам, мы знаем, что делаем"...

Но прежде, чем Локхарт успел принять какое-либо решение, к ним двоим быстрой походкой подошел Ференц.

- Я обещал доставить вас в Дракенхайм и заботиться в пути о вашей безопасности, насколько это будет возможно, - сердито произнес он, - но не в том случае, если вы сами будете этому мешать.

- В чем дело? - холодно удивился де Сегюр. - Разве мы плохо заработали? И разве ты сам не согласился на то, чтобы я в этом поучаствовал?

- Я думал, что ты прочитаешь самые обычные стихи для развлечения публики. Какую-нибудь любовную канцону или, еще лучше, героическую балладу. А не будешь делать одному из самых опасных людей в этих краях, если не вообще в стране, всякие политические намеки, которые могут ему и не понравиться. Если тебе охота вступать в подобные дискуссии, то, пожалуйста, без меня и без моих людей.

- Ну что значит "не делать намеки", - пожал плечами граф. - При желании их можно усмотреть в чем угодно. Вот вы с Кларой и Готфридом пели куплеты про старого мужа, молодую жену и любовника. А вы уверены, что ни для кого в зале - может быть, даже и для самого Хагентрауба - это не было животрепещущей темой?

- Ты, Арчи, или как тебя там на самом деле - хотя я этого не знаю и знать не хочу - не делай вид, будто не понимаешь, что я имею в виду.

- А что я, собственно, такого сказал? Всего лишь назвал его великим правителем, на что он вряд ли обиделся. Ну и напомнил об опасностях, грозящих Айринтии, и о том, что слава и деяния предков не спасают от проблем дня сегодняшнего.

- Вот только Хагентрауба нам и не хватало для их решения, - оскалился Ференц. - Слышал поговорку "не буди лихо, пока спит тихо"?

- Так тебя не устраивает не сам факт, что я поднял политическую тему, а то, что я поднял ее именно перед Хагентраубом? Чем же он так плох?

- Тем, что у меня другой наниматель, - огрызнулся Ференц. - Я не могу работать на одного, если порученные им мне подопечные работают на другого. Во всяком случае, если такое заранее не оговорено в контракте.

- Я не работаю на Хагентрауба, если ты об этом. Если бы я - мы все - это делали, нам едва ли понадобилась бы твоя помощь, чтобы пересечь его земли. Так... слегка прощупал его, не более чем.

- Я не собираюсь с тобой спорить, - отрезал Ференц. - Ни с тобой, ни с твоим... хозяином, - он посмотрел на Локхарта, хотя, вполне вероятно, имел в виду не его, а кого-то повыше. - Либо мы вместе едем в Дракенхайм, и вы - вы все! - ведете себя тише воды, ниже травы, и ни во что не вмешиваетесь. Либо вы идете своей дорогой, а мы едем своей.

- Мы едем, как ехали, - поспешно сказал Локхарт. - Я прошу прощения за выходку моего человека. Я не давал ему на это разрешения и сам как раз собирался его отчитать.

Ференц посмотрел на него внимательным взглядом. Затем - на де Сегюра, который невозмутимо произнес: "Мне жаль, что между нами возникло недопонимание. Больше такого не повторится."

- Ладно, - буркнул Ференц, вновь переводя взгляд на полковника. - Будем считать, что мы поняли друг друга. Потому что там, где слова не работают, в ход идут... другие методы, - он повернулся и пошел прочь.

- Между прочим, я действительно собирался высказать вам то же самое, - сказал Локхарт, едва одни отошли на край поляны подальше от фургонов.

- Он не клюнул, - произнес де Сегюр словно бы про себя. - Жаль.

- Ференц?

- Ференц - простой наемник, не имеющий никакого значения, - пренебрежительно отмахнулся граф. - Я о Хагентраубе! Я надеялся, что он как-то выразит желание переговорить со мной без свидетелей. Но увы.

- И на что он, по-вашему, должен был клюнуть? На ваши призывы спасать Айринтию?

- В первую очередь на стихотворение о машинах. Я внимательно следил за его лицом, но он ничем не показал, что эта тема ему интересна. Что он вообще понял, о чем речь.

- Вероятно, ваша гипотеза о хранилище под за́мком все же несостоятельна.

- Может быть. Или же он все-таки слишком осторожен. Хотя мне казалось, что он - игрок, а не собака на сене. И я дал ему понять, что мы можем возродить для него наследие предков и научить управлять этой силой, которая без нашей помощи, в неумелых руках, останется смертельно опасной. Дал понять настолько ясно, насколько это вообще было возможно - не считая, конечно, признания открытым текстом.

- Что ж вы не признались? - усмехнулся Локхарт.

- Вы мне запретили.

- Хорошо, что вы об этом помните, - желчно произнес полковник. - А это стихотворение... вы ведь не сами его сочинили?

- Нет, конечно. Это Киплинг. Как и первое. Я увлекался им в юности, перечитал все его стихи в оригинале. Многое, как видите, еще помню...

Локхарту почудилась некая шпилька в том, что француз демонстрирует свое превосходство над ним в знании пусть и не американской, но, во всяком случае, англоязычной поэзии, и он недовольно произнес:

- Меня стихи никогда особо не занимали. Впрочем, это неважно. Почему вы вообще решили, что мы должны предлагать Хагентраубу свои услуги? Я помню вашу идею насчет того, чтобы никому не отказывать в предложениях сотрудничества и лавировать, пока возможно. Но Хагентрауб вам ничего и не предлагал. Вы сами решили напроситься. Даже не посоветовавшись со мной... и остальными!

- Советоваться нам, как вы помните, было некогда, - возразил де Сегюр. - С того момента, как нас прихватили в лесу, мы ни на миг не оставались без свидетелей. Иногда приходится действовать на свой страх и риск, чтобы не упустить шанс. Думаю, что и вам в вашей пилотской карьере доводилось принимать быстрые решения, не согласовав их с диспетчером...

- Это другое, - поморщился Локхарт, но де Сегюр продолжал:

- А что касается айринтийских раскладов... нам ведь не нравится ни один из претендентов на престол? - произнес он с усмешкой. - Элинор слаба и несамостоятельна, Арвик неопытен и необуздан, а возможно - и вовсе унаследовал материнское безумие, Бронгар вообще маньяк. Лучший выбор из трех зол - это найти четвертую альтернативу.

- У Хагентрауба нет прав на трон.

- Если Элинор - марионетка Фабиаса, то Арвик мог бы стать марионеткой Хагентрауба.

- Если верно то, что мы успели узнать о принце, он не потерпит над собой чужой власти. Это вам не кроткая девушка, воспитанная священником.

- Регент при безумном короле. Ну а дальше, как вариант, опять-таки брак с Элинор, которая не станет королевой, но чей сын от графа унаследует корону после смерти Арвика, который, как безумец, конечно, умрет холостым. При опять же регентстве Хагентрауба, если его сын к тому времени еще не будет совершеннолетним.

- Зачем так запутанно? - усмехнулся Локхарт. - Почему бы Хагентраубу не посвататься к ней сразу?

- Потому что сейчас они - враги, и она ему откажет. А вот если граф станет всесильным правителем, Элинор придется стать гораздо сговорчивее.

- Кстати, а кто вам сказал, что Хагентрауб не женат?

- Эта проблема решаема, - отмахнулся де Сегюр.

- Так, как с леди Агатой?

- Способы есть разные, - пожал плечами граф. - Любой брак можно расторгнуть. Если есть закон, мешающий этому... закон можно изменить. Особенно если ты регент.

- Как все сложно. Но главное - сам он, по вашей схеме, на трон так и не взойдет.

- Как вы справедливо заметили, у него нет на это прав.

- Почему бы ему просто не захватить власть силой и не короноваться явочным порядком?

- Тоже вариант, - согласился де Сегюр с видом бармена-виртуоза, которому вместо сложного коктейля из полудюжины ингредиентов заказывают неразбавленное виски. - Но, как я понял из вашего рассказа, в Айринтии ценят легитимность и считают важным сохранение "крови Йоргела" в династии. Даже если ради этого ее придется пролить.

- И вы думаете, Хагентрауб не думал обо всем этом и без ваших подначек? Если, конечно, власть над королевством его вообще интересует, что, между прочим, не факт. Желание расширить привилегии своего рода еще не означает желания взвалить на себя ответственность за всю страну.

- Очень может быть, что и думал, - вновь согласился де Сегюр, игнорируя последнюю реплику. - но почему бы не предложить ему союз? Даже если у него нет никаких машин... а тем более если есть.

- Союз с кем? С бродячими комедиантами?

- Он сказал, что не доверяет лицедеям, - кивнул де Сегюр, - но это еще не значит, что он и в самом деле нас за них принял. Вполне возможно, что это был его ответ - мол, пришлите официального посла... или, по крайней мере, не прячущегося под маской, тогда будем разговаривать. Вообще-то не очень умно требовать соблюдения протокола в неспокойные времена... хотя с другой стороны, и риск самозванцев и провокаторов, конечно... Вы ведь обратили внимание на его слова насчет женщин?

- Думаете, он имел в виду Элинор?

- Кого же еще?

- Просто женщин, - пожал плечами Локхарт. - И просто лицедеев. Не за всякими словами стоит второй смысл.

- Возможно, - вновь не стал спорить де Сегюр. - Но, во всяком случае, я дал ему понять, что я не на стороне Фабиаса - и Элинор, соответственно.

- Хотя нас везут именно их люди. Вам, очевидно, пришлось бы их сдать, чтобы доказать свою лояльность Хагентраубу, - усмехнулся Локхарт.

- Я думал об этом, - невозмутимо подтвердил де Сегюр. - Если бы Хагентрауб показал свою заинтересованность...

- Ну, знаете! - возмутился полковник. - Это уже совершенная... - ему не хотелось бросать в лицо члену своей команды слова "подлость" или "гнусность", но он не представлял, как это можно назвать более мягко.

- Что? - не дождался определения де Сегюр. - Это просто наемники, которым за нас заплатили. Думаете, они поступили бы с нами лучше, если бы им это было выгодно?

- Уже поступили. Ференц предложил нам мирно разойтись и не более чем, если мы хотим играть на другой стороне.

- Угу, предложил, - усмехнулся граф. - "Вы идите, мы поедем." Что это значит на практике? Если бы мы сказали "ладно, мы уходим" - пешком посреди глухого леса, заметьте - чем бы это обернулось? Они бы убедились, что мы им больше не союзники, догнали бы нас на конях - которых ради такого случая можно было бы даже выпрячь из повозок - и прикончили бы без каких-либо свидетелей и помех.

- Это ваша паранойя, - не стал уже сдерживаться Локхарт. - Или, как сказал бы Якобсон, рационализация. С целью оправдать предательство людей, рискующих ради нас жизнью.

- То, что произошло в Хассенворте - тоже моя паранойя? - спокойно парировал де Сегюр.

Локхарт не нашелся, что ответить.

- Там в подземелье нас тоже должны были ждать люди, рискующие ради нас, - продолжал граф. - Которые должны были поменяться с нами одеждой и позволить арестовать себя вместо нас. Что они сделали на самом деле?

- Я так понял, их схватили, а вместо них нас поджидали гвардейцы...

- А я так понимаю, что ловушку нам устроили те самые люди. Поэтому Ильза спокойно заговорила с ними, как не стала бы говорить с чужаками и тем более с солдатами. Лишь потом она, должно быть, заметила прятавшихся в темноте гвардейцев, но было уже поздно.

Локхарт помолчал.

- "Нам чужда ошибка или ложь", - процитировал он после паузы. - Конечно, современные машины... то есть машины нашего времени имели многократные защиты от ошибок пользователя, тех самых случайных промахов. Но вот отношение ко лжи, полная несовместимость с нею - это то, что всегда привлекало меня в мире машин. Да, какой-нибудь прибор может выдавать неверную информацию из-за неисправности, но он никогда не будет делать этого преднамеренно. И любая машина, от простого штурвала с механическими тягами до суперкомпьютера, будет исполнять ровно ту команду, которую ты ей дал, а не строить предположения о том, что ты имел в виду на самом деле и как, соответственно, следует поступить, исходя из этого и еще из кучи фальшивых условностей. Если ты имел в виду не то, что выразил явно и четко - ты сам виноват и получишь соответствующие последствия. Вплоть до того, что не надо спрашивать "как дела?", если ты и в самом деле не хочешь услышать, как дела у твоего собеседника... И по этой же причине я всегда испытывал отвращение к политике.

- Тем не менее, теперь вы политический деятель, - констатировал де Сегюр. - По крайней мере как глава нашей группы.

- Снова хотите предложить мне отречься в вашу пользу? - неприязненно произнес Локхарт.

Ответить граф не успел (а возможно, и не собирался делать этого с только что воспетой полковником четкостью); к ним подошли Вельо и Якобсон.

- Ференц был недоволен? - проницательно осведомился врач.

Локхарт кратко пояснил, в чем дело, подчеркнув, что полностью поддерживает требование Ференца.

- Вот и правильно, - согласился Вельо. - По-моему, этот Хагентрауб - весьма малоприятный тип. Счастье еще, что мне не пришлось изображать перед ним силача...

- На вас не угодишь, доктор, - пожал плечами де Сегюр. - Напоминаю, что мы в средневековом королевстве. Настоящем, а не сказочном. Махатму Ганди вы здесь вряд ли встретите, а если бы и встретили - он был бы наихудшим кандидатом на власть в стране, которой грозят как внутренний хаос, так и внешние враги.

- Нет, я не хочу сказать, что он какой-то Темный Властелин из мультиков, - отступился Вельо, - уж во всяком случае, наверное, он лучше педофила-детоубийцы. Но уже хотя бы тот способ, которым он "пригласил" нас к себе... да, в итоге нас накормили и заплатили, но ведь можно же было позвать по-хорошему? Мы же свободные люди, а не его холопы!

- Здесь, похоже, вообще в моде подобный способ приглашения, - пробормотал Локхарт.

- Это средневековые понятия о праве и морали, - терпеливо повторил де Сегюр. - Это не мир XXI века, где даже уборщику говорили "сэр". Он - крупный феодал, стоящий лишь на ступеньку ниже короля, практически суверенный государь на своих землях. Через которые едут какие-то безродные артисты. Да, не его вассалы. Но в своих владениях он имеет право приказывать нам, как, скажем, генерал имеет право приказывать рядовому - не обязательно даже своему подчиненному, вообще любому рядовому, просто как старший по званию. Вы же не станете считать генерала злодеем только потому, что он не обращается к рядовому со словами "будьте любезны, сэр"?

- Наверное, вы правы, - вздохнул лингвист, - но если такой вот генерал без малейшего сожаления и колебания пошлет нас под пули - или что там теперь вместо, стрелы и копья - нам не будет легче оттого, что он делает это не по личной злобе, а исключительно из своих стратегических соображений.

- А где Шрамм? - предпочел сменить тему Локхарт.

- Кажется, он упросил Люкаса еще попрактиковаться, - улыбнулся Якобсон.

- Он делает успехи в фехтовании?

- Не мне об этом судить, но, кажется, да.

- А как ваша рука, доктор? Не лучше?

- Увы, - покачал головой Якобсон. - В моем случае, если какая-то ремиссия и возможна, то это произойдет не быстро. Успехи Шрамма, как я понимаю, объясняются не тем, что в его мозгу прорастают новые капилляры или нервы - на это требуется больше времени - а активизацией того, что уже было раньше, но как бы находилось под спудом.

"Угу, - подумал Локхарт. - Это как айсберг. Уничтожь верх, отними у человека половину интеллекта - и наверх всплывет то, что прежде находилось под водой. Хорошо, конечно, если это просто склонность и способность к фехтованию. Но что там еще, в этих глубинах..." Ему вспомнилось, как неприятно ел Шрамм. Раньше он никогда себе такого не позволял. Не то чтобы он отличался безупречно-ледяной вышколенностью прусского аристократа - коим никогда и не был - но в быту всегда был столь же аккуратен, сколь и в пилотировании. А теперь... теперь он просто жрал, называя вещи своими именами.

Да и Вельо, в общем-то, тоже не очень-то от него отставал, хотя его интеллект в порядке. Возможно, деградация ожидает всех нас, поврежден мозг или нет. Одно дело, когда доктор наук общается с другими докторами, и совсем иное - когда с варварами. Это даже хуже, чем те необитаемые острова, на которых дичали потерпевшие крушение моряки. Отрицательный пример хуже, чем никакого примера. Человеку свойственно перенимать образ поведения окружающих, и что хуже всего - перенимать бессознательно, это древний адаптационный механизм выживания. Физического выживания, которое может быть одновременно и гибелью личности...

С другой стороны, как же антропологи, годами жившие даже не в средневековье, а в первобытных племенах, и остававшиеся цивилизованными людьми? Хотя им, наверное, помогал как раз резкий контраст. Потенциальный барьер, культурная пропасть, которую нельзя преодолеть, не заметив. А эти люди - не голые раскрашенные дикари, они почти такие же, как мы. Почти, да. Человека от шимпанзе тоже отличает менее двух процентов генов... И кстати - у антропологов сохранялся хотя бы ментальный образ цивилизации, в которую они должны вернуться. А если бы они знали, что возвращение невозможно?

- Мы должны держаться вместе, - сказал Локхарт. - Что бы ни случилось.

Остальные, не знавшие хода его мыслей, посмотрели на него с удивлением.

- Мы ведь уже обсудили это, - мягко заметил Якобсон.

- Да. Но мало ли какие идеи могут возникнуть у кого-то в будущем. Разногласия на тему того, кого нам следует поддерживать... и, соответственно, искушение разбежаться по разные стороны здешних баррикад. Так вот мы не должны этого допустить. Даже если кто-то будет считать, что остальные неправы, он должен остаться с ними. Не потому даже, чтобы не воевать друг против друга. Просто это единственный способ остаться собой. Иначе этот мир нас сожрет и переварит.

- Вы все же хотите от нас клятвы верности? - улыбнулся де Сегюр.

- Я хочу, в первую очередь, осознания того, что я только что сказал. Тогда никакие формальные клятвы не понадобятся. Но если данное слово поможет, то я первым даю свое.

- И я, - охотно поддержал его Вельо.

- Я тоже, - сказал Якобсон.

- Ну, если вам так угодно, - туманно сформулировал де Сегюр.

Шрамм при разговоре не присутствовал, и Локхарт подумал, что позже надо взять слово и с него... но так и не сделал этого. Потому ли, что Якобсон утверждал, что бывший пилот и так будет теперь хранить лояльность, "как верный пес"? Или же потому, что на самом деле Шрамм уже куда больше принадлежал этому, а не прежнему миру?

Больше в этот день никто не потревожил караванщиков, а за три часа до рассвета они вновь тронулись в путь.

Кони, с равнодушной покорностью исполнявшие свою службу в любое время суток, шагали по ночному тракту через лес, погруженный в кромешный мрак - плотная низкая облачность полностью скрыла все небесные источники света, включая Кольцо, и не отражала, в свою очередь, никаких огней с земли, как это было бы в более привычную астронавтам эпоху. На многие мили вокруг не было ни единого огонька, если не считать тусклых масляных фонарей, покачивавшихся в такт движению фургонов - у каждой повозки их было два, один спереди, подвешенный под первым ребром фургона практически над головой возницы, второй сзади внизу, на крюке, торчащем из заднего борта. Их свет лился через стеклянные грани во все стороны, а не конусом вперед, но хватало его, чтобы кое-как отвоевать у темноты лишь три-четыре метра. Впрочем, при невысокой скорости повозок, да еще и на абсолютно пустой дороге, больше и не требовалось.

Внезапно Клара, правившая первой повозкой - артисты занимали место возницы по очереди, и был как раз ее черед - натянула поводья, вслушиваясь и всматриваясь во тьму. Лучиано, подремывавший на козлах второго фургона, не заметил этого вовремя - но, поскольку его "мотор" имел собственные глаза, столкновения не произошло; лошадь остановилась сама, почти уткнувшись в задний фонарь первой повозки. Встали и остальные; послышались встревоженные голоса, спрашивающие, что случилось. Ференц вылез на козлы рядом с девушкой, задавая ей тот же вопрос.

Ответить Клара не успела - точнее, ответ уже не понадобился. Отдаленный звук и едва различимое движение во мраке, которые она уловила несколько мгновений назад, обернулись уже вполне отчетливым, стремительно приближающимся топотом копыт, и в круг света перед повозкой вылетел конь на полном скаку. Весь черный, он казался сгустком ночной тьмы, породившей и изрыгнувшей его навстречу каравану; в свете фонаря сверкнули лишь глаза, бронзовые кольца и пряжки сбруи и оскаленные зубы. Всадника не было.

Все произошло настолько внезапно и быстро, что никто из артистов, выглянувших из повозок - хотя многие из них обладали превосходной реакцией - не успел как следует разглядеть коня, не говоря уже о том, чтобы попытаться его остановить. Вороной промчался мимо фургонов так, словно за ним гнались адские демоны - или же он сам был демоном, преследующим грешную душу - и снова канул в черноту ночи. Собственные лошади караванщиков, напуганные пронесшимся мимо призраком, мотали головами и пятились; первая повозка сдвинулась назад, и горячее железное ребро фонаря коснулось ноги кобылы, запряженной во второй фургон. Та с резким ржанием отпрянула, тараня своим фургоном следующую лошадь и распространяя хаос и сумятицу дальше... В итоге последний фургон развернуло поперек, и он съехал задом с дороги, врезавшись в ствол дерева; висевший сзади фонарь разбился, и горящее масло потекло на древесную кору и устилавшую землю сухую хвою.

Тут уже реакция проявилась, как должно: сразу из нескольких повозок выскочили люди сбивать и затаптывать огонь, а сам фургон поспешно откатили обратно на дорогу, пока пламя не перекинулось на него. Дружными усилиями огонь удалось потушить прежде, чем он успел наделать бед. Лошадей успокоили, перепутавшуюся упряжь привели в порядок, фургоны вновь выстроили в походную колонну - но трогаться с места не спешили. Никто не знал, откуда взялся ночью в глухом лесу бешено несущийся конь без всадника - но всем было ясно: там, откуда он прискакал, едва ли случилось что-то хорошее.

К чести артистов, несмотря на весь зловещий антураж сцены, словно бы взятой из какого-нибудь рассказа Эдгара По, никто из них не стал строить суеверных предположений. Впрочем, и отпечатки подкованных копыт на озаряемой фонарями пыльной земле свидетельствовали, что черный конь не был призраком.

- Видимо, на кого-то напали недалеко отсюда, - высказал наиболее вероятную версию Готфрид. - Он не смог бы долго скакать так.

- Без всадника вряд ли, а вообще смог бы, - заметил Люкас. - Судя по тому, что я успел рассмотреть, это фриз. Одна из лучших рыцарских пород. На таком не станет ездить простой горожанин - и даже купец, который хоть и мог бы позволить себе это по деньгам, но предпочтет лошадку посмирнее.

- Разбойники в лесу напали на рыцаря? - усомнился Лучиано. - Обычно они не наглеют до такой степени.

- Если он ехал не в доспехах, почему нет, - возразила Матильда. - Не всякому охота тащиться во всем этом железе.

- Если кто-то ехал ночью, у него, скорее всего, были основания опасаться нападения, - не согласился Хайнц. - Тем паче если он был один.

- То, что мы видели лишь одного коня, не значит, что с ним не было других лошадей и всадников, - заметил Ференц. - Мы просто не знаем, что с ними стало.

- Зато знаем, что стало с этим, - мрачно изрекла Клара. - Я видела кровь на седле.

- Ты уверена, что это кровь? - вновь усомнился Лучиано. - На такой скорости и в темноте ты вряд ли могла хорошо рассмотреть...

- Ну, значит, это было вишневое варенье, - раздраженно откликнулась Клара. - Что еще, по-твоему, это могло быть?

- И что нам теперь делать? - озвучила интересовавший всех вопрос Гертруда. - Ждать здесь до рассвета? Еще дольше? Мы же не успеем на коронацию.

- Если эти разбойники настолько круты, чтобы нападать на рыцарей, они и нам способны создать серьезные проблемы, - констатировал Ференц.

- Он может быть еще жив, - заметил вдруг Тибольд.

- Кто? - рассеянно переспросил Ференц, всматриваясь во тьму впереди.

- Ну этот рыцарь или кто он там. Может, ранен, но жив. И мы можем ему помочь.

- Это излишний риск, - возразил Ференц.

- Нас не так-то мало, - настаивал силач. - А он, может, и сам порубал половину разбойников, прежде чем его свалили с коня. Тем паче коли он был не один. А ежели мы спасем дворянина, то не только доброе дело сделаем. Нам это и на пользу пойти может...

- В самом деле, - поддержал его брат, - с каких это пор мы отказываемся от доброго приключения?

- С тех пор, как взяли на себя обязательство доставить кое-кого в Дракенхайм, - напомнил ему Ференц.

- Стоя тут посреди дороги и дожидаясь невесть чего, мы точно туда не попадем, - пробурчал Вельо.

- Вы умеете драться на мечах с лесными разбойниками? - ядовито осведомился де Сегюр.

- Проехать там нам так или иначе придется, - констатировал Локхарт. - Вопрос в том, когда. Если бой еще идет или только что закончился, я полагаю, разбойники предпочтут не связываться с новым противником, силы которого им будет трудно оценить в темноте. А вот если мы дождемся, пока рассветет... может быть, они перегруппируются и подготовят новую засаду. Тогда у них будет преимущество. Хотя может быть, что к этому времени они просто-напросто уйдут, удовлетворившись нынешней добычей.

- То есть если ждать, риск может стать и меньше, и больше, - резюмировал Тибольд. - Но нам важно, что в худшем случае он станет больше. Да еще и точно никого не спасем, и на коронацию опоздаем.

- Далась вам эта коронация, - пробурчал де Сегюр. - Ну приедем, когда гуляния будут уже в разгаре - что с того? Все равно же празднование, как я понимаю, за несколько часов не кончится.

- Три дня минимум, - подтвердил Лучиано, - но все хорошие площадки уже займут.

Несколько артистов высказались за то, чтобы ехать; кабы, мол, знать, что разбойники уйдут и когда они это сделают, тогда бы стоило подождать, а так уж лучше не терять время попусту.

- Что скажешь, Том? - спросил Ференц, давая Локхарту понять, что у того есть право вето.

- Поехали, - кивнул полковник. В ситуации неопределенности оптимальная стратегия - не стремиться к возможному лучшему, а избегать возможного худшего. Интуитивно не очевидный вывод, который, однако, сразу сделал Тибольд, подтверждая прежнее мнение Локхарта, что этот силач вовсе не так прост.

- По фургонам, - скомандовал Ференц, и это прозвучало совсем по-военному. - И держите оружие наготове.

Повозки снова двинулись вперед. Люди вслушивались и всматривались в темноту ночного леса, но все было спокойно. Ни звуков далекого боя, ни мелькания факелов. Где-то протяжно заухал филин. Уж не сигнал ли? Нет, пожалуй, слишком в стороне от дороги...

Затем вдруг забеспокоились кони. Они прядали ушами, мотали головами и выражали явное нежелание идти дальше. Люди выглядывали из остановившихся повозок, но вокруг по-прежнему не было никаких признаков опасности. Наконец Люкас взял фонарь и со словами "прикройте меня" пошел вперед.

И почти сразу же впереди справа от дороги что-то влажно хрустнуло, а затем в темноте загорелись два желтых глаза. Потом рядом с ними - еще два.

- Это не разбойники! - крикнул Люкас. - Это волки!

- Выходите и зажигайте факелы! - гаркнул Ференц.

Артисты, не исключая и женщин, торопливо выбирались из фургонов. Впереди - спеша прикрыть Люкаса, но целясь в сторону леса - шли двое лучников (Локхарт даже не подозревал, что такое оружие есть в караване - вероятно, в репертуар труппы входили и чудеса меткой стрельбы). Прочие, помимо факелов, вооружались мечами, шпагами, ножами, бичами, получившимися из снятых поясов с тяжелыми пряжками на концах, палками и железными стержнями, которые использовались для возведения разборного шатра, помоста или декораций (последние у бродячих артистов чаще всего сооружались из ткани, натянутой на каркас). Топоры, вертел, рогатки, на которых подвешивали котелок над костром, тоже пошли в ход. Вытягиваясь цепью вдоль края дороги и наступая в сторону леса, артисты угрожающе размахивали факелами и орали во все горло: "Вон! Прочь! Убирайтесь!"; эту какофонию дополняли стук барабана, трезвон медных тарелок и немелодичные взвизгиванья флейт.

Неудивительно, что волки не приняли бой. Пару раз угрожающе рыкнув, они развернулись и убежали в лес. Это не была большая стая; в пляшущем свете факелов мелькнули, скрываясь в переплетении черных теней, лишь четыре или пять серых силуэтов.

Однако, прогнав пугавших лошадей хищников, караванщики не спешили вернуться обратно в повозки. Ференц и Люкас подошли к краю дороги, вглядываясь в лес.

- Они там что-то жрали, - убежденно заявил Люкас.

- Похоже на то, - согласился предводитель труппы и оглянулся на подошедшего к ним Локхарта, впервые в жизни державшего в руке горящий факел. - Пойдем глянем.

Полковник, в свою очередь, поманил за собой Якобсона, догадываясь, что именно они найдут в придорожных зарослях.

Его предчувствия оправдались. В нескольких метрах от дороги, среди забрызганной чем-то темным густой травы и подлеска, неверный свет факелов и масляного фонаря выхватил из мрака очертания трех растерзанных трупов. Зубы хищников превратили тела в мокрое багрово-серое месиво в окружении вырванных, жирно блестящих ошметков внутренностей и пропитанных кровью клочьев одежды; кое-где из этой массы торчали обгрызенные и обломанные кости. Хотя Локхарту, как и его товарищам, уже доводилось иметь дело с мертвецами - и после кэйлианской катастрофы, когда пятерым уцелевшим пришлось разыскивать и собирать мертвых и умирающих коллег по всему кораблю, и совсем недавно в сожженной деревне и в подземелье - нынешнее зрелище в сочетании с тяжелым запахом несвежей крови и начавшего уже гнить мяса заставило полковника с отвращением отвернуться. Он тут же встретился взглядом с Якобсоном. Насколько можно было заметить в свете факела, тот тоже побледнел, несмотря на свою медицинскую степень - все же при его специализации ему никогда не приходилось видеть подобное. Тем не менее, видя реакцию Локхарта, доктор даже попытался пошутить:

- Подумываете о том, чтобы стать вегетарианцем, командир?

- Пожалуй, рассмотрю такую возможность, - буркнул полковник.

- Вот ведь странно устроен человек, - заметил Якобсон. - Кабан, которого мы ели только вчера, пребывал практически в таком же состоянии - ну, не считая, конечно, того, что его мясо не было сырым - однако вызывал у нас аппетит, а не отвращение. И лишь подобное зрелище заставляет нас...

- Их убили не волки, - прервал Ференц эту беседу.

Локхарт обернулся, заставив себя вновь взглянуть на мертвецов. Как бы сильно звери ни терзали и ни тормошили тела, было очевидно, что все три лежали рядом в одинаковых позах - на спине, вытянувшись ногами к дороге. Явно не там, где упали, а там, куда их оттащили и бросили. Опознать их было невозможно - лица двоих были объедены практически до кости, а у третьего... у третьего попросту не было головы. И ровный срез шеи с перерубленным посередине белым позвонком явно свидетельствовал, что никакой волк, даже самый крупный и свирепый, тут ни при чем. Голова была отрублена или отрезана человеком.

- И это явно случилось не полчаса назад, - продолжал Ференц.

- Откуда же взялся конь? - спросил Локхарт. - Или, может быть, одно совершенно не связано с другим? Или это первые жертвы разбойников, а владелец коня попал в засаду уже позже?

- У волков было достаточно времени попировать, так что никакой второй засады здесь не было, - возразил Ференц. - Думаю, конь ускакал от убийц и какое-то время бродил до лесу, а потом вернулся на то место, где расстался с хозяином. И вот тут его уже напугали волки.

Подходили другие караванщики; некоторые сразу отворачивались или уходили, но другие, напротив, оставались стоять со своими факелами, с мрачным видом разглядывая открывшуюся сцену. Вельо был среди тех, кто отвернулся, но остался стоять поблизости, полагая, вероятно, что лучше уж держаться вместе; Шрамм некоторое время с задумчивым видом рассматривал трупы; де Сегюр, уже наслышанный о страшной находке, так и не решился приблизиться, уверенный, что ему расскажут все, что имеет значение.

- Кто-нибудь видит его голову? - спросил Ференц. - Если ее отрубили в схватке, она должна валяться где-то поблизости.

Несколько человек разбрелись вокруг, наклоняя факелы ближе к земле в поисках головы. Никто не спросил, какое им дело до этого убийства неизвестных им людей и почему бы просто не убраться отсюда поскорее.

- Доктор Якобсон, вы можете определить время и причину смерти? - негромко спросил Локхарт.

- Я, как вы понимаете, не судебный медик, - ответил тот. - Курс общей анатомии, конечно, проходил, но с акцентом на строение мозга, который в данном случае как раз... К тому же в темноте, при таком освещении, без всяких инструментов... Но попробую, что еще остается. Посветите мне. Или нет, лучше Люкас. Его фонарь дает более ровный свет.

Ференц тоже принял участие в осмотре мертвецов, но он больше интересовался их одеждой и, возможно, уцелевшими под ней вещами - хотя на последнее он особенно не надеялся, понимая, что убийцы должны были обыскать своих жертв - если только их, в свою очередь, кто-нибудь не спугнул.

- Ну что ж, - подвел, наконец, итог Якобсон, - определенно больше шести часов, но менее двух суток, иначе уже были бы личинки мух... Думаю, скорее всего их убили вчера. задолго до захода солнца - тела успели несколько часов пролежать в тепле и на свету. Причина смерти всех троих - множественные ранения вот такими штуками, - доктор продемонстрировал короткую и тяжелую даже на вид металлическую стрелу. - В каждого всадили по три-четыре стрелы, одновременно или с очень небольшим интервалом времени - так что, полагаю, никто из них не успел оказать сопротивления. Стреляли с двух сторон, слева и справа. Большинство стрел убийцы, очевидно, выдернули и забрали, но вот эту, вошедшую глубоко в брюшную полость, пропустили.

- Арбалетный болт, - мрачно прокомментировал Ференц. - С близкого расстояния пробивает любой доспех. Но главное - арбалет медленно перезаряжается. То есть это была очень серьезная засада. Минимум дюжина арбалетчиков, выстреливших одновременно - кто-то из них наверняка промазал - плюс, наверное, прикрывающие их мечники или лучники. Может быть, конечно, мечи были и у самих арбалетчиков, но это в любом случае означает серьезных профессионалов. Не обычных разбойников с самодельными луками и дубинами.

- И в эту засаду чуть было не угодили мы, - констатировал Лучиано. - Если бы графские солдаты не завернули нас назад...

- Как по-вашему, - спросил Локхарт, - нам просто повезло, или нас развернули специально? Вряд ли из гуманизма - скорее, чтобы мы не помешали засаде, устроенной, очевидно, не на нас...

- Кто знает, - пожал плечами Ференц. - То есть Хагентрауб, очевидно, знает. Но со мной своими планами не делился. Что там, не нашли голову? - крикнул он. Голоса из темноты отозвались отрицательно.

- Вряд ли они ее найдут, - покачал головой Якобсон. - Голова отрезана чем-то вроде большого зазубренного ножа уже после смерти.

- З-зачем? - спросил Шрамм.

- Полагаю, чтобы отчитаться ею перед заказчиком. Таким образом, целью убийц был именно этот человек; а двое других - всего лишь его охранники или слуги.

- Да, - согласился Ференц, - на всех троих были простые дорожные плащи, чтобы, вероятно, не привлекать внимания, а под ними - жилеты из грубой кожи, по сути легкие доспехи. Но у этих двух под доспехами - простые холщовые рубахи, а у безголового - шелк с кружевным воротником.

- И рыцарский конь, видимо, тоже принадлежал ему, - кивнул Локхарт. - Но почему он не надел доспех посерьезнее?

- На самом деле это было не так уж глупо, - ответил Люкас. - Путешествовать в тяжелых латных доспехах не слишком удобно ни для всадника, ни для коня, особенно когда ты, во-первых, спешишь, а во-вторых, не хочешь лишнего внимания. Можно было бы ограничиться короткой кольчугой или нагрудником под плащ, но от арбалета вблизи они бы все равно не спасли, а от лука - во всяком случае, такого, на какой можно ожидать нарваться где-нибудь на дороге, а не в бою с регулярной армией - и кожаный доспех защищает довольно неплохо, будучи при этом фунтов на тридцать легче.

- Похоже, они не защитили даже от волчьих зубов, - пробормотал Локхарт.

- Убийцы срезали застежки, когда обыскивали тела, - объяснил Ференц.

- И, конечно, они забрали все, что помогло бы идентифицировать труп.

- Само собой, - подтвердил Ференц. - Я, по крайней мере, ничего в этом месиве не нашел. Но могу подтвердить, что их убили не ради ограбления. Деньги и оружие, конечно, забрали, не пропадать же добру. Но вот сапоги оставили. А хорошие сапоги, да еще со шпорами, стоят несколько золотых, никакой нормальный разбойник бы не побрезговал...

- А двух других коней убийцы, надо полагать, увели с собой.

- Во всяком случае, лошадиных трупов здесь нет.

- Доктор, а вы можете что-то добавить об... обезглавленном?

- Ну, это молодой человек с достаточно ухоженным телом, едва ли занимавшийся физическим трудом... ногти аккуратно подстрижены, под ними нет грязи... в то же время мускулатура довольно развита...

- Рыцарь-аристократ, это мы уже поняли, - нетерпеливо перебил Локхарт. - Что-то еще?

- В лаборатории я бы мог сказать больше, - вздохнул доктор. - А теперь помогите мне кто-нибудь вымыть... руку.

- Идемте, док, - тут же отозвался Вельо.

- Интересно, в какую сторону они ехали, - подумал вслух Локхарт. - Из столицы или в столицу.

- Можно, в принципе, поискать следы на дороге, - откликнулся Ференц. - Хотя те, что на месте засады, мы, должно быть, уже затоптали. А те, что дальше, могут принадлежать и другим лошадям.

- Возможно, этого рыцаря перехватили и убили люди Хагентрауба, - продолжал рассуждать вслух полковник. - А возможно, наоборот, это был посланец Хагентрауба в столицу... или куда-то еще. И нас убрали с дороги, подозревая, что мы можем ему как-то помешать. Но помешали ему совсем другие.

- Все может быть, - нетерпеливо изрек Ференц, обтирая о траву окровавленные руки. - Так или иначе, нас это дело не касается. Ни здесь, ни, по всей видимости, дальше никакой засады больше нет, и это единственное, что имеет для нас значение. Едем дальше! - крикнул он и добавил, когда разбредшиеся в поисках головы или, напротив, из нежелания глядеть на изувеченные трупы артисты подтянулись ближе: - Мы здесь не останавливались и ничего не видели.

- Разве мы не похороним их? - спросил Вельо, когда предводитель труппы и остальные уже шли к повозкам.

Ференц обернулся и молча посмотрел на него взглядом человека, услышавшего столь очевидную глупость, что ее даже нет смысла комментировать.

Через пару часов после того, как рассвело, караван вновь выехал на открытое пространство. Местность к западу от леса оказалась куда более плотно заселенной, чем к востоку: живописные, утопавшие в садах деревеньки - явно зажиточные, многие с каменными домами - и городки попадались через каждые несколько миль. Чем дальше на запад, тем чаще встречались поселения явно городского типа, лишенные, однако, крепостной стены - или же давно выбравшиеся за пределы первоначальной крепости и не потрудившиеся соорудить новый пояс укреплений. Как пояснили Локхарту его спутники-артисты, внутренние территории королевского домена считались безопасными, давно уже не зная ни внешней угрозы, ни феодальных междоусобиц: все эти земли принадлежали непосредственно короне.

Путь по этим цветущим и, как казалось, беззаботным землям, где совершенно не чувствовался дух нависших над страной угроз, проходил без происшествий; даже небо вновь совершенно очистилось от облаков, предоставив солнцу раскрашивать в яркие контрастные цвета живописные пейзажи. В корчме, где караванщики остановились пообедать и дать отдых лошадям, у Локхарта было искушение расспросить хозяина о трех путниках, один из которых - молодой человек на черном фризском жеребце, возможно, проехавших здесь накануне (если они и впрямь направлялись с запада на восток, а не наоборот), однако полковник помнил о данном Ференцу (и вполне благоразумном) обещании не затевать опасных разговоров. Да и что бы полезное он узнал, даже если бы корчмарь подтвердил, что такие здесь проезжали? Едва ли он опознал злосчастного рыцаря, который, скорее всего, стремился сохранить инкогнито.

На постоялом дворе, где Ференц надеялся заночевать, им так и не открыли ворота, отвечая через калитку, что мест нет. Как видно, желающих попасть в недалекую уже отсюда столицу на коронационные торжества и впрямь было много. Впрочем, рядом тут же нарисовался расторопный крестьянин, предложивший "всего за четвертачок" - 25 хеллеров - загнать повозки к нему во двор. Он пояснил "господам артистам" извиняющимся тоном, что в доме у него "никак нет" места для такого количества гостей, но они смогут переночевать у него на сеновале, где тепло и сухо. Ференц согласился, рассудив, очевидно, что в этих цивилизованных краях за подобным предложением не кроется никакой ловушки.

Действительно, ночью караванщиков никто не потревожил, и они вновь выехали еще затемно, рассчитывая успеть в столицу до полудня - времени начала коронации. Несмотря на ранний час, дорога становилась все оживленнее, их все чаще обгоняли всадники, спешившие, очевидно, туда же и с той же целью. Затем сзади послышались звонкое щелканье кнута и нарастающий дробный грохот, и повозки обогнала, едва не зацепив их колесами, богато украшенная карета с гербами на дверцах, запряженная четверней; на головах белых лошадей развевались черные султаны перьев, двое слуг в коротких зеленых ливреях и треугольных шляпах стояли на запятках. Кучер немилосердно нахлестывал несчастных животных, из-под копыт и колес клубилась пыль, несколько затмевавшая великолепия экипажа; как видно, пассажиры кареты, скрытые за опущенными занавесками, очень боялись опоздать на церемонию. Артисты проводили экипаж насмешливыми взглядами.

- Кто это? - осведомился Локхарт, полагая, что гербы позволяют однозначно ответить на этот вопрос.

- Барон какой-то, - равнодушно отозвался Хайнц. - Должно быть, из тех подрядчиков или ростовщиков, что получили титулы в прошлом царствовании. Король наш Гумбольдт изобрел прекрасный способ не платить по счетам, предлагая вместо золота дворянские грамоты. Старая аристократия, конечно, кривится...

- Вот, между прочим, не понимаю я этого презрительного отношения, - заметил Локхарт. - Экономика - это основа государства. Разве не большего уважения заслуживает тот, кто заработал состояние собственным трудом, чем унаследовавший титул от далеких предков? Да и те, кстати, заслужили свой титул не созиданием, а тем, что кого-нибудь убивали. Нет, я ничего не хочу сказать против военного сословия, я сам, в конце концов... хотя для меня это был лишь способ получить доступ к самой передовой технике... но ведь, в конечном счете, военные нужны для защиты экономических интересов, а не наоборот.

- Деньги в рост давать - много ума не надо, - возразил Хайнц. - А если они такие умные, что ж они согласились вместо золота на королевскую закорючку на пергаменте, от которой ни жарко, ни холодно? Из титула шубу не сошьешь.

- Дворянство все же дает определенные привилегии, - не согласился де Сегюр. - Начиная уже с поместья, которое, как я понимаю, должно быть пожаловано вместе с титулом.

- Э, король Гумбольдт не дурак был, - довольно усмехнулся Хайнц. - Он предлагал дворянство только тем, у кого своя земля уже и так была. Казне - никакого убытка. А все эти почести, гербы и реверансы - они бесплатные. Или, скажешь, какому-нибудь жирному банкиру нужен военный или придворный чин? У него доход выше, чем любое государственное жалование. Вот разве что, - саркастически продолжил Хайнц, - дворянина вешать нельзя, а можно только рубить голову. Это полезная привилегия, не поспоришь.

Де Сегюр пожелал узнать больше деталей о положении сословий в нынешнем мире (он рассчитывал позже расспросить об этом кого-нибудь более юридически подкованного, но раз уж разговор зашел с артистами, почему не спросить и у них). Выяснилось, что в Айринтии никогда не было крепостного права ("мы же свободная страна!"), а вассалы хотя и подлежали суду своих сеньоров, но имели право на апелляцию в королевский суд; еще одной дворянской привилегией, не упомянутой Хайнцем, было право решать конфликты с другим дворянином не в суде, а через поединок. Айринтийские коммерсанты и ремесленники не платили подушную подать, но платили подоходный налог или же плату за патент на право заниматься определенной деятельностью; дворяне не платили налогов на доходы с имений, но должны были служить своему сюзерену войском, содержа его за свой счет, что, в общем, обходилось не дешевле; в прежние времена всякий дворянин и в самом деле содержал свой вооруженный отряд - хотя бы рыцарское "копье"¹⁰ - с которым обязан был по первому зову прибыть под знамена своего сеньора, но ныне многие, и в первую очередь, конечно, новопожалованные бароны (чьим сеньором считался король), предпочитали вместо этого откупаться деньгами.

В Тлукаляхане, напротив, процветало самое настоящее рабство - как частное, так и государственное; впрочем, рабы, особенно государственные, могли достигать весьма высокого положения в обществе, вплоть до должности премьер-министра (официально именовавшегося первым советником, поскольку считалось, что никакого "правительства" в Империи быть не может, ибо Божественный Император управляет ею единолично - что, понятно, было далеко, а часто - очень далеко от действительности). Такие рабы могли иметь своих собственных рабов, не говоря о прочем имуществе. Более того, жены в Тлукаляхане (где, кстати, существовала полигиния) считались собственностью мужей, а несовершеннолетние дети - отцов, и хотя этот статус отличался от статуса обычного невольника, глава семьи имел право продать жен и детей и в рабство совершенно обычное.

В Гроггендоре традиционно каждый член клана обязан был пожизненно служить своему клану; считалось, что и сам предводитель такового служит клану наравне со всеми, хотя на практике он имел почти неограниченную власть над остальными членами (принцип "вассал моего вассала - не мой вассал" при этом не действовал). Однако эта система была сильно поколеблена реформами Ингвара I, а затем и присоединением новых земель, жители которых не вписывались в клановую систему. Так что теперь в Гроггендоре фактически существовало два дворянства - старое, клановое, и новое, которое, в свою очередь, делилось на бугенхольмских аристократов (чьи рода, впрочем, нередко были не менее древними, чем у глав кланов) и дворян, пожалованных монархами, начиная с Ингвара, из простолюдинов. Юридически они были уравнены между собой (с точностью до иерархии титулов, которая в клановой системе была более короткой), но принадлежность к первому виду считалась более почетной, и между ними существовали понятные трения. Аналогично и простолюдины, уравненные в своем статусе, сохраняли неформальное деление на "клановых" и "неклановых", смотревших друг на друга свысока, как, вероятно, могли бы делать домашние и бродячие псы, обладай собаки человеческим мышлением.

Беседу о деталях сословного и государственного устройства прервали возмущенные крики, доносившиеся откуда-то спереди, и явно незапланированная остановка фургона. Артисты и астронавты высунулись наружу посмотреть, что случилось.

Путь преграждала река - довольно широкая, и, как видно, достаточно глубокая, чтобы ее нельзя было преодолеть вброд. Берега соединял явно не новый, но, похоже, все еще справлявшийся со своими обязанностями деревянный мост. Тем не менее, перед мостом скопилось с полдюжины разнообразных повозок; возницы и пассажиры, числом не менее двух десятков, толпились на берегу и на мосту, что-то раздраженно выкрикивая, причем благородные, судя по одежде, господа надрывались не меньше, чем простолюдины. Все они, как видно, надеялись успеть на коронацию и понимали, что с каждой минутой задержки шансы на это тают.

- Пойдем разберемся, в чем там дело, - решительно скомандовал Ференц.

Артисты и присоединившиеся к ним астронавты двинулись вперед, без особых церемоний расталкивая тех, кто мешал проходу. Некоторые пытались огрызаться, но, увидев дюжину решительных мужчин, среди которых Вельо и два силача выглядели особенно впечатляюще, предпочитали заткнуться. Как видно, здесь, вдали от каких-либо стражников, шерифов и судей, даже благородные дворяне трезво оценивали свои шансы получить кулаком в нос от безродных бродяг-комедиантов (которые к тому же не были совсем безоружными - у нескольких человек висели на поясе кинжалы, а братья-силачи заткнули за кушаки топоры).

Движение, как выяснилось, намертво заблокировали две застрявшие на мосту повозки, в одной из которых артисты не без злорадства опознали давешнюю карету с баронскими гербами. Расфуфыренный экипаж имел теперь не столь гордый вид: карета стояла, накренившись и перекосившись, упираясь правым задним углом в перила, а левым передним - в крестьянскую подводу; ее левое переднее колесо при этом валялось на мосту прямо под колесом телеги. Неказистая, но крепко сколоченная подвода, похоже, от столкновения не пострадала, равно как и столь же неказистая, но крепкая саврасая кобыла, которая была в нее впряжена и ныне стояла в своих оглоблях с олимпийским спокойствием, дожидаясь, пока кричащие и суетящиеся люди решат свои проблемы.

А вот баронским лошадям, судя по доносившемся жалобному ржанию, повезло меньше. Подойдя еще ближе, караванщики увидели, что левая из лошадей коренной пары практически лежит на боку - лишь передняя часть ее тела приподнята, обвисая на ремнях упряжи - и ее ноги при этом оказались под подводой, не позволяя той, соответственно, сдвинуться с места, даже если откатить назад вставшую в растопырку карету. Остальные кони, впрочем, оставались на ногах. Что же касается людей, препиравшихся друг с другом, то это были возницы обеих повозок, оба баронских слуги и еще четверо из тех, кому столкнувшиеся транспортные средства преградили путь, судя по всему, все - люди простого звания; хозяин кареты, очевидно, полагал ниже своего достоинства вмешиваться в перебранку слуг и даже не покинул покалеченный экипаж.

Открывшееся зрелище и звучавшие реплики вполне проясняли случившееся. Ширина моста, в принципе, позволяла разъехаться двум одноконным повозкам, и то с осторожностью. Баронский же кучер гнал свой четверик во весь опор, крича ехавшему навстречу крестьянину, чтобы тот освободил дорогу. Крестьянин, уже въехавший на мост, в принципе мог бы сдать назад, но и не подумал этого делать, руководствуясь принципом, что кто въехал первым, того и должны пропускать - кем бы там ни был второй, "ежели это только не сам король, а твой господин мне не хозяин". Баронский кучер, разумеется, счел ниже своего достоинства - не говоря уже о достоинстве своего господина - уступать дорогу крестьянской телеге; темп он, правда, снизил, но все же недостаточно. В итоге паре выносных все-таки удалось проскочить (хотя левая лошадь оцарапала бок), а вот левой коренной повезло гораздо меньше - она налетела на телегу и, по всей видимости, сломала ногу, после чего повозки еще и столкнулись, зацепившись друг за друга колесами - что осталось без заметных последствий для подводы, а вот карета сломала ось, культя которой теперь застряла между толстыми деревянными спицами тележного колеса. Выпрячь баронских лошадей - что упавшую, что остальных - было теперь затруднительно, ибо из-за перегородивших всю ширину моста кареты и высоко нагруженной подводы до них было просто не добраться. Впрочем, упавшая лошадь, даже если освободить ее от упряжи и откатить карету назад, все равно гарантированно перекрывала движение по мосту в обоих направлениях.

Баронские слуги орали и наседали на хозяина подводы, который, разумеется, не только не был виноват в аварии, но и теперь при всем желании не мог "убрать свою чертову колымагу", пока у него под колесами лежала чужая лошадь. Он лишь с усмешкой предлагал недовольным перенести его телегу на руках (что было явно невозможно даже для полудюжины человек - накрытая брезентом подвода выглядела тяжело нагруженной). Те в ответ ярились еще больше и обещали опрокинуть его телегу боком в реку. Крестьянин, вместо того чтобы почтительно мять шляпу в страхе перед баронским гневом, в ответ грозил подать иск в королевский суд. Однако прочие участники склоки, которым было все равно, кто и каким образом освободит дорогу - и которые при этом имели основания полагать, что их личности установлены судом не будут - вполне готовы были к тому, чтобы воплотить угрозу на практике - если бы, опять же, им хватило для этого сил; пожалуй, подойди на мост с берега, где толпились недовольные, еще несколько человек, и имущество владельца подводы и в самом деле оказалось бы в большой опасности.

Оценив положение, Ференц немедленно взял ситуацию в свои руки.

- Так, - веско произнес он, становясь между крестьянином и людьми барона, - тихо все! Ты, - ткнул он в хозяина телеги, - выпрягай лошадь и отведи ее туда, - он махнул большим пальцем за плечо, - освободи место. Что у тебя на подводе?

- Тебе какое дело? - хмуро откликнулся крестьянин.

- Такое, что сейчас мои люди ее разгрузят, чтобы на ту сторону пролезть. Так оно бьется или нет?

- Мешки с углем там, - неохотно ответил возница.

- Хорошо. Значит, кидайте их прямо на мост, - обратился он уже к своим артистам. - Люкас, как они расчистят место, разберешься с лошадью. А вы, - велел он остальным участниками конфликта, - оттаскивайте мешки дальше, с пути подводы.

То ли эффект возымела решительность его тона - тона человека, имеющего право отдавать приказы - то ли участники конфликта просто возрадовались, что наконец появился кто-то, готовый взять решение проблемы на себя, но склока мигом прекратилась и возражений не последовало. Крестьянин отвел вперед свою лошадь, после чего двое силачей, Вельо и пара акробатов взобрались на телегу, стащили с нее брезент и принялись сбрасывать туда, где только что стояла савраска, тяжелые мешки, постепенно расчищая пространство вдоль левого борта. Каждый мешок весил, наверное, целый пуд, так что даже для физически крепких людей работа была не самой легкой. Но, наконец, они освободили достаточно места и откинули вниз борт подводы, ударивший несчастную лошадь; та дернулась от этой новой боли. Люкас влез на телегу и вытащил длинный кинжал.

- Эй! - раздался вдруг возмущенный крик из кареты. - Что этот парень собирается делать?!

Ференц обернулся. Занавески были откинуты, и из окна вместо ожидавшейся одутловатой физиономии бывшего ростовщика выглядывало хорошенькое злое личико молодой брюнетки.

- Избавить вашу лошадь от страданий прежде, чем по ней проедет телега, - спокойно ответил он.

- Ты с ума сошел! Ты соображаешь, сколько она стоит?!

- После того, как она сломала ногу, она не стоит ничего. Разве что где-то рядом есть мясник, изготовляющий конскую колбасу - он, может, даст за нее пару четвертаков. И то если вы ее к нему привезете.

- Ты даже не знаешь, сломала ли она ногу! Ее никто не осматривал!

- Как же ее осмотришь, ежели телега мешает, - встрял кучер баронессы. Главный виновник происшествия демонстративно не участвовал в таскании мешков - не иначе, на правах особо приближенного.

- Если лошадь упала и не встает, дело дрянь, ваша милость, - почтительно, но твердо откликнулся с телеги Люкас. - По доброй воле ни одна лошадь на боку лежать не будет, она от этого задыхается.

- Но, может, все-таки... сначала как-то вытащить ее из-под телеги... здесь уже собралось достаточно народу, чтобы...

- Возни будет больше, а результат тот же, - твердо возразил Ференц. - А вы, как мне показалось, спешите?

- Ладно, - внезапно переменила решение баронесса. - Делайте, что должно, только скорее.

Люкас улегся на пол телеги и успокаивающе потрепал обреченную лошадь по холке - а затем быстрым выверенным движением перерезал артерию на шее. Фонтаном ударила кровь, орошая все вокруг; лошадь испуганно дернулась и забилась на боку, но спустя считанные секунды ее мускулы обмякли, и голова упала, глухо стукнувшись о настил моста. Кровь еще вытекала, но все было кончено. "Ну вот, телегу мне изгваздал", - недовольно проворчал крестьянин. "Запрягай обратно!" - крикнул ему Люкас, поднимаясь; его лицо было в красных брызгах, словно в веснушках. Сам он спрыгнул прямо на тушу лошади и принялся поспешно расстегивать ремни ее упряжи.

- Не стойте столбом, - велел Ференц баронским слугам, - помогите высвободить ось. А вам, ваша милость, лучше выйти. На трех колесах карета не будет устойчива.

- Не слишком ли ты раскомандовался? - холодно осведомилась баронесса. Сцена гибели собственной лошади, похоже, не произвела на нее впечатления.

- Как вам будет угодно, - пожал плечами Ференц. - Если желаете опрокинуться вместе с каретой, можете оставаться внутри.

- Чтобы твой коновал и меня лечил тем же способом, если я упаду? Ну уж нет, - она открыла дверцу и выпрыгнула на мост. На ней оказалось вовсе не платье, как можно было бы ожидать, а короткий черный жакет с пышным белым кружевным воротником и черные брюки в обтяжку, заправленные в высокие, выше колен, сапоги из тонкой кожи. Это был скорее костюм наездницы, чем пассажирки роскошной кареты. Больше внутри экипажа никого не было.

Оказавшись под непосредственным присмотром хозяйки, двое слуг засуетились, дергая застрявшую ось и покачивая покалеченную карету, но без какого-либо успеха. Ференц, оценив плоды их усилий, крикнул Тибольда с топором. "Ось придется перерубить, - пояснил он хозяйке экипажа, - она в любом случае сломана." Баронесса в ответ лишь пожала плечами.

Тибольд, оттеснив могучим плечом обоих слуг и велев им придержать карету, разок тюкнул топором. Отрубленный кусок оси упал на мост; пустой экипаж не завалился, но, несомненно, ни ехать в нем на трех колесах, ни приделать колесо обратно, не заменив ось целиком, было нельзя.

Крестьянин вновь запряг саврасую. Оставшиеся караванщики попрыгали с телеги, второй силач и акробаты при этом, перебравшись через оставшиеся мешки, навалились на подводу сзади, помогая ей преодолеть препятствие. Тяжелые колеса проехали по уже мертвым лошадиным ногам, с хрустом ломая кости. Ференц велел рубить перила моста.

- Зачем? - удивился Локхарт.

- Как иначе мы сбросим тушу в реку? Хочешь переваливать больше тысячи фунтов через перила?

- В реку? Ты хочешь сбросить мертвую лошадь в реку, из которой люди, наверное, берут воду?

- И что? В любой реке или озере полно гниющей рыбы и прочей дохлятины. Все, что там живет, там же и подыхает, не забывай. А при жизни туда же и срет.

- М-да, - пробормотал полковник. В его эпоху отношение к экологии и санитарным нормам было совсем иным - во всяком случае, в этих краях. Притом, что тогда никто не стал бы брать воду прямо из реки, без очистных сооружений. Хотя, если вдуматься, Ференц прав - естественная экосистема действительно адаптирована к тому, чтобы перерабатывать трупы, и в дополнительной помощи не нуждается. Впрочем, с другой стороны, холера и тиф - тоже часть естественной экосистемы...

Перила, представлявшие собой толстые, длинные и кривые окоренные палки, перерубили. "Кто их будет восстанавливать?" - спросил Вельо. "Тот, кому это нужнее, чем нам", - усмехнулся Ференц. Продолжая командовать, он отрядил восемь человек, чтобы оттащить и сбросить с моста лошадиную тушу, а остальным велел грузить мешки обратно на телегу.

- Твои люди могут починить мою карету? - требовательным тоном осведомилась баронесса; несомненно, это казалось ей более важным делом, нежели загрузка мужицкой подводы.

- Нет, ваша милость, - без колебаний ответил Ференц. - Но если вы спешите на коронацию, за умеренную плату мы можем отвезти вас туда.

- Ты хочешь, чтобы я ехала в фургоне комедианта? - она окинула его презрительным взглядом с головы до ног.

- Ваша проницательность относительно моей профессии делает вам честь, - усмехнулся Ференц. - Но лично я ничего не хочу. Мне показалось, что это вы очень хотите поскорее попасть в Дракенхайм. Трех лошадей вам для этого хватило бы с избытком, но трех колес явно недостаточно.

- Куда и зачем я хочу попасть - это не твое дело, - отрезала баронесса. - Но... пожалуй, я готова купить твой фургон. Лучший из тех, что у тебя есть, и при условии, что твои люди быстро вышвырнут оттуда лишний хлам.

- Боюсь, что все наши фургоны вместе с нашим хламом нужны нам самим, - издевательски улыбнулся Ференц.

- Пять гульденов.

- За эту сумму я как раз собирался предложить вам место в фургоне, и мое предложение все еще в силе. Но никак не весь фургон целиком.

- Ну ты и нахал, - произнесла она с оттенком брезгливого восхищения, словно посетительница, разглядывающая большую обезьяну в зверинце. - Ладно, десять.

- Мы тоже спешим в столицу, и наши повозки не продаются.

- Двадцать!

Раздался громкий всплеск, и брызги взметнулись выше настила моста - мертвую лошадь, наконец, спихнули в воду.

- Нет, - покачал головой Ференц.

- Двадцать пять, разбойник, но это последнее число!

- Вы очень щедры, ваша милость, - вновь улыбнулся предводитель труппы, - но - нет.

- Да что ты о себе возомнил?! - теперь она была по-настоящему взбешена. - Весь твой балаган со всеми клячами в придачу стоит меньше! И в Дракенхайме тебе столько не заработать и за неделю!

- Почему бы вам не предложить свои деньги ему? - усмехнулся Ференц, кивая на крестьянина, который уже взобрался на свою подводу. Мешки были кое-как загружены, и он тронул свою савраску шагом, не оглядываясь назад. - Он бы, полагаю, удовлетворился и меньшей платой.

- Ты в своем уме? Предлагаешь мне ехать на мужицкой телеге?

- Ну или им, - предводитель комедиантов невозмутимо махнул рукой в сторону берега, где томились в ожидании другие путники. - По-моему, я видел там парочку дворянских карет. Не столь, конечно, шикарных, как ваша, но явно более достойных вашей милости, нежели фургон бедных артистов.

- Я уже посылала своего человека предложить им это, - хмуро поведала баронесса. - Они не соглашаются.

- Вот как? - Ференц забавлялся уже в открытую. - Ну, в таком случае даже не знаю, что вам еще посоветовать. Разве что счастливо оставаться. Идемте, парни!

Когда они подходили к берегу, навстречу им торопливо проехала первая из дворянских карет, вынудив их прижаться к перилам. Возницы и пассажиры остальных повозок суетились, занимая свои места.

- Старая аристократия мстит нуворишам? - усмехнулся Локхарт, кивнув на прогрохотавший колесами по доскам экипаж.

- По всей видимости, - кивнул де Сегюр. - Тем более что посылать к другому дворянину слугу вместо того, чтобы договариваться самой - это почти оскорбление. Впрочем, быть может, эта особа направляется вовсе не в Дракенхайм. Поэтому роль попутчицы ее не устраивает - даже попутчицы аристократа. Ей нужен экипаж в полное распоряжение.

Действительно, подумал Локхарт, на столице и коронации свет клином еще не сошелся. Мало ли какие другие неотложные дела могут быть у баронов в Айринтии... У баронов, да. Спешащий по делам ростовщик, даже бывший, удивления не вызывал. Но вот его жена или дочь, мчащаяся куда-то в одиночестве - слуги, разумеется, не в счет - это, наверное, для средневековья не очень обычно. Впрочем, возможно, нынешнее средневековье не столь патриархально, как прежнее...

Когда десять минут спустя уже сами артисты ехали по мосту на запад, баронской кареты там уже не было. Впрочем, далеко покалеченный экипаж, разумеется, не уехал - они обнаружили его на берегу в стороне от дороги сразу же за мостом. Баронесса стояла снаружи, погруженная в безрадостные размышления; фургоны она проводила весьма недобрым взглядом.

- Кажется, Ференц только что заработал врага на всю жизнь, - усмехнулся Локхарт. - И, возможно, не он один.

- У бродячих артистов нет ни врагов, ни друзей, - беспечно откликнулся Готфрид. - Мы ветер над полем, мы рябь на воде.

Лошади каравана, возможно, и не заслужили пренебрежительной характеристики, данной баронессой, но они, несомненно, уступали ее собственной великолепной четверне (теперь уже тройке), к тому же на каждую из них приходился куда больший груз. Так что нестись во весь опор они не могли, и, как ни поторапливали их возницы, по мере приближения солнца к полудню становилось все яснее, что после задержки на мосту прибыть в столицу до начала церемонии они не успеют.

Несколько раз их обгоняли всадники. В какой-то момент, заслышав приближающийся перестук копыт, сидевший на козлах Хайнц обернулся и заметил: "Ого! А дамочка-то бойкая!" Локхарт выглянул наружу как раз вовремя, чтобы увидеть, как мимо проскакала на белой лошади всадница в черном; ее вьющиеся черные волосы развевались на ветру. Как видно, баронесса и впрямь оказалась не столь капризной и избалованной особой, как могло показаться при их первой встрече.

- Интересно, где она взяла седло со стременами? - произнес полковник вслух.

- Должно быть, купила в ближайшем за мостом селении, - откликнулся Готфрид.

- Да, но ведь туда она тоже должна была как-то доехать. Неужели доскакала без седла?

- Может, и так. Или все ж-таки подвез кто. А вообще, Том, ты не гляди, что она сейчас такая расфуфыренная. Может, пока за барона своего не выскочила, простой деревенской девкой была, в ночное с парнями ездила. Такие-то как раз больше всего из себя изнеженных принцесс корчат. Пока не припечет, конечно.

Наконец, спустя еще примерно три четверти часа, когда тень от ехавшего впереди фургона уже выбралась из-под его задних колес, артисты подъехали к стенам Дракенхайма.

Точнее говоря, пока еще не к стенам. К берегу округлого, зеркально гладкого озера диаметром около двух миль. И прямо из воды, отражаясь в ней вместе с синевой неба и редкими облачками, поднимались высокие белокаменные стены айринтийской столицы. Над их зубчатым гребнем, в свою очередь, через равные промежутки вздымались тонкие островерхие башни, делая город похожим на гигантскую корону, лежащую на зеркальном столе.

Лежащую в ожидании того, кто осмелится ее взять.

Через озеро в город вели четыре моста из того же белого камня, ориентированные по четырем сторонам света. Их полукруглые своды были, вне всякого сомнения, прочными и основательными, и все же архитектору удалось придать им ощущение некой легкости и воздушности. Казалось, что они не столько опираются на уходящие глубоко в донный ил сваи, сколько парят над водной гладью. Караванщики, подъехавшие с востока, не могли видеть западный мост, но по тем трем, что были им видны, все еще двигались припозднившиеся повозки и даже пешие путники. Из города доносились размеренные и долгие удары большого колокола, наводившие, однако, на мысль скорее о трауре, чем о празднестве.

- Основная церемония еще не началась, - подтвердил со знанием дела Лучиано. - Пока еще звонят в память о покойном государе.

- Разве не должны были начать в полдень?

- Нет закона, предписывающего начинать минута в минуту. Это лишь традиция. Наверное, чего-нибудь ждут... или кого-нибудь.

"Не нас же, в самом деле", - подумал Локхарт и тут же устыдился нелепости этого предположения. Вероятно, ждут какого-нибудь гонца с важным известием... и кстати, не этот ли гонец нашел свою смерть в лесу? Очень даже может быть... А может быть, что-то случилось с самой принцессой. Скажем, внезапное недомогание на нервной почве. Или даже, чем черт не шутит - вдруг ее нигде не могут найти? Нет, это уж совсем из области сказок. В реальной истории, в отличие от бесчисленных легенд, принцесс, кажется, не похищали ни разу. А вот убивали не раз, причем не внешние завоеватели, а свои...

Колеса застучали по камням моста, и Локхарт недовольно поморщился от тряски. Как они только ездили - и ездят! - в этом своем средневековье на колесах без всякой пневматики (и даже без литой резины), без рессор (у дорогих карет какая-то амортизация есть, но не у простых фургонов), да еще по таким вот булыжникам! Какой-то тройной мазохизм. Нет бы хотя бы мостили дороги гладкими плитами... Это сейчас еще и по городским улицам так же трястись придется?

Но до городских улиц они не доехали.

Ворота благополучного Дракенхайма не были устроены столь же сложно, как в прибрежном Хассенворте - внутренний проем соединялся с внешним обычным прямым проходом длиной не более шести метров (Локхарт подозревал, что и здешние башни, слишком уж высокие и тонкие, словно у сказочного замка с картинки, выполняют больше декоративную, чем фортификационную функцию) - но, тем не менее, большой по средневековым меркам город имел всего четыре въезда (они же выезды), и в день наплыва гостей, отовсюду спешивших на коронацию, это неизбежно привело к заторам у всех четырех ворот. Хуже всего ситуация была с утра, но и теперь, когда перед входами толпились лишь опоздавшие, вереница сгрудившихся повозок тянулась по мосту на добрые двадцать метров. Однако, едва караван остановился, снаружи послышались торопливые шаги, и во второй фургон с удивительным для ее комплекции проворством забралась Матильда. На протяжении путешествия она ежедневно подновляла грим астронавтов, но теперь пришла пора для обратной операции. Пока Матильда поспешно смывала грим и отклеивала фальшивые усы и бороды Локхарта, де Сегюра и Шрамма, подтянулись двое их вызванных Ференцем товарищей. Едва дождавшись, пока гримерша закончит и с ними, предводитель труппы скомандовал всем пятерым: "Выходите, быстрее!" и повел их вдоль повозок по левой стороне моста. Подойдя к воротам, над которыми красовался огромный, в полтора человеческих роста, герб - синяя голова дракона на желтом поле с черной каймой - Ференц что-то негромко сказал (и, кажется, показал) одному из стражников (всего за въезжающими повозками наблюдало четверо, по двое с каждой стороны), и тот тут же скрылся в калитке в стене надвратной башни слева от ворот. Не прошло и минуты, как из калитки появился офицер в коротком синем плаще, надетом поверх сверкающего нагрудника, и каске с алым плюмажем, и поманил всех шестерых за собой. Ференц и астронавты гуськом прошли за ним вглубь башни.

Они оказались в прохладном и пустом полукруглом помещении без окон, освещенном масляными светильниками; после яркого солнца снаружи оно казалось полутемным. Винтовая лестница уводила наверх, но офицер не стал подниматься.

- Вы - те, о ком говорилось в донесении из Хассенворта? - требовательно спросил он.

- Откуда мне знать? - логично ответил Локхарт. - Мы вашего донесения в глаза не видели.

- Кто вас послал?

- Он называл себя Заккари, или дядюшкой Заком. Если это, конечно, его настоящее имя.

Офицер несколько мгновений молча разглядывал Локхарта и остальных, и у полковника мелькнула внезапная мысль: "А хороши же мы будем, если, пока мы ехали, тут уже произошел переворот, и на трон собираются возвести, к примеру, Бронгара..." Он все никак не мог привыкнуть к миру, где скорость распространения новостей исчисляется днями, а не секундами.

Офицер все так же молча сунул руку под плащ, но извлек оттуда вовсе не оружие (тем более что его меч висел на поясе) и не свисток, чтобы вызвать подмогу, а небольшой, но явно увесистый мешочек.

- Твоя вторая часть, - он протянул мешочек Ференцу.

- Благодарю, - ответил тот, пряча плату в карман. - Приходите на наше представление, лейтенант.

Тот не удостоил его ответом. Предводитель комедиантов отсалютовал шутовским жестом и вышел обратно через калитку, не сказав ни слова на прощание бывшим спутникам, ради которых он и его люди рисковали жизнью. Ну да - для него они были всего лишь работой. Груз сдал - груз принял.

- Прошу за мной, - велел лейтенант астронавтам и направился к другой невысокой дверце, уводившей, как можно было понять по ее расположению, не наружу и не внутрь города, а прямо в толщу стены. Действительно, им пришлось пройти еще пару десятков метров по узкому коридору, едва не задевая плечами камни стен, прежде чем лейтенант отпер очередную дверцу справа, за которой оказалась лестница наверх. Новый коридор, более широкий, был уже проложен, очевидно, внутри какого-то здания, пристроенного прямо к городской стене. Наконец по новой лестнице они спустились во двор этого здания, имевшего, как оказалось, самый казенно-казарменный вид, хотя особо рассматривать его было некогда, ибо прямо у выхода их дожидалась большая, запряженная парой вороных карета с темно-серыми занавесками на окнах.

- Садитесь, - лейтенант распахнул перед ними дверцу. Едва астронавты забрались в полутемное нутро кареты, офицер захлопнул дверцу снаружи, и экипаж сразу же резко тронулся с места (Вельо пришлось подхватить Якобсона, который не успел устроиться на сиденье и свалился прямо на гиганта). Локхарт попытался отдернуть занавеску, но обнаружил, что она приклеена прямо к стеклу. При большом желании, наверное, ее можно было бы отодрать, но он решил пока от этого воздержаться, хотя ситуация нравилась ему все меньше. Слишком все это походило на то, что их везут прямиком в тюрьму. Распахнуть дверцу и выпрыгнуть на ходу? А куда дальше? Копыта цокают впереди, но не рядом - значит, конвой их не сопровождает... Локхарт осторожно повернул дверную ручку и убедился, что дверца не заперта. Никакого эскорта в приоткрывшуюся щель и впрямь не просматривалось - только проплывавшие назад дома обычной средневековой улочки, такой же, как в Хассенворте. Многие из них были украшены флагами и бумажными гирляндами - не иначе, в честь коронации... Нет, похоже, они тут все-таки гости, а не пленники... по крайней мере, пока. Но куда же их везут?

Карету трясло на булыжниках не так сильно, как телегу или фургон, но все же ее довольно примитивные рессоры не могли полностью погасить тряску. Звуки колокола меж тем становились все громче. Наконец, когда они зазвучали уже практически прямо над головой, карета остановилась. Локхарт вновь протянул руку к дверце, но прежде, чем он успел взяться за ручку, ее открыли снаружи, и астронавты увидели монаха в темно-серой сутане. Он был еще молод - наверное, не старше тридцати - хотя в черных, как смоль, волосах уже просматривались залысины. Лицо было худым, но без той изможденности, что отличает религиозных фанатиков.

- Добро пожаловать в Дракенхайм, - сказал он. Голос звучал приятно, с какой-то мягкой и подкупающей, но совершенно лишенной подобострастия или фальши интонацией. - Я брат Клавиус. Его высокопреосвященство поручил мне встретить вас. Надеюсь, путешествие прошло благополучно? По правде говоря, мы ожидали вас раньше.

- Были некоторые... задержки в пути, - произнес Локхарт, все еще не уверенный, что именно следует говорить и надо ли, к примеру, представиться настоящим именем. Он чувствовал себя актером, не просто играющим чужую роль, но еще и выпихнутым на сцену до того, как он успел ее выучить.

- Благоволите следовать за мной, - произнес монах, не задав никаких вопросов. - Церемония уже начинается.

В самом деле, удары колокола прекратились, что бы это ни значило.

Выбравшись из кареты, астронавты оказались прямо под стенами огромного готического собора, занимавшего бо́льшую часть квадратной площади (однако выстроен он был не по центру площади, а ближе к одному из ее краев.) Три шпиля возносились на недосягаемую (но притом одинаковую) высоту над окрестными домами. Массивные, украшенные множеством вырезанных фигурок главные ворота храма были закрыты, несмотря на собравшуюся перед ними толпу; как видно, их заперли с началом церемонии. Люди на площади, впрочем, не выказывали никаких признаков неудовольствия - вероятно, они дожидались того, что произойдет после коронации: выхода королевы к народу, раздачи подарков или чего-то вроде этого. Брат Клавиус, однако, направился не к главному входу, а к небольшой полукруглой двери в правой стене храма. Поднявшись по ступенькам, окаймлявшим собор со всех сторон, он отпер дверь большим ключом на связке и потянул на себя бронзовое кольцо.

Узкий полутемный коридор уводил вперед, где угадывалось большое, заполненное народом пространство, но монах указал на крутую лестницу справа. Следуя за ним, астронавты поднялись на балкон, в обычные дни, возможно, предназначавшийся для певчих. Отсюда открывался прекрасный вид на все внутреннее пространство собора.

Широкий центральный неф вместил, наверное, не меньше семи тысяч человек в праздничных одеждах. Однако и их разноцветные наряды, и застывшие в два ряда у основания колонн статуи тонули в полумраке, почти не разгоняемом ни солнечным светом, пробивавшимся сквозь узкие стрельчатые витражи высоко наверху, ни намеренно недостаточным для столь огромного зала количеством свечей. Ярко освещен был лишь центральный проход к алтарю, украшенный пурпурной ковровой дорожкой. Трансепт пересекал центральный неф непосредственно перед алтарем; там, напротив, никого не было, за исключением единственного человека, стоявшего точно посередине средокрестия. Это был высокий старик в бело-золотых ризах и островерхом головном уборе; длинная седая борода ниспадала на его грудь. По всей видимости, это и был архиепископ Айринтийский. По левую и правую руку от него на голом каменном полу трансепта уходили в полумрак громоздкие параллелепипеды из черного мрамора - очевидно, они не могли быть ничем иным, кроме как гробницами. На ближайшей слева к архиепископу и, вероятно, самой новой - судя по тому, как зеркально блестели ее полированные грани, отражая огни свечей - возлежал в головах зубчатый золотой обруч короны, ниже, поперек плиты - белый жезл скипетра, и еще ниже, вдоль, рукоятью вверх - большой меч в сверкающих искорками драгоценных камней ножнах.

Локхарт пересчитал гробницы. Их было двенадцать.

- Это ведь могилы айринтийских королей? - негромко уточнил он у монаха.

- Да, - ответил тот с легким поклоном, - а та, на которой возлежат знаки монаршей власти - нашего новопреставленного государя Гумбольдта. Они все еще принадлежат ему, пока не будут вручены новому монарху.

"Я догадался," - подумал полковник, прикидывая в уме. Даже если каждый из королей правил по тридцать лет, шестьсот в сумме никак не набирается - ну кто бы сомневался, собственно. Набирается триста шестьдесят, а если заменить их на максимально возможные двести, то... сколько это выходит на одного?.. где-то в среднем шестнадцать лет. Негусто, но вполне в пределах правдоподобия.

Тут же, впрочем, он вспомнил, что Дракенхайм - новая столица Айринтии, а в первую половину ее истории таковой был Айзеншлосс на севере. Кроме того, такой собор по средневековым технологиям должны были строить никак не меньше полувека, так что, вероятно, первые правившие в Дракенхайме короли не дожили до его открытия. Хотя, конечно, их прах могли перенести сюда позже... С другой стороны, откуда следует, что под всеми этими надгробьями - и тем более под такими же в Айзеншлоссе - настоящие кости? Если историю Айринтии удлиняли искусственно, никто не мешал подкрепить миф пустыми саркофагами...

Затем взгляд Локхарта переместился на алтарь и выше, и тут он впервые увидел то, чего увидеть никак не ожидал. На стене за алтарем не было распятия. Вместо креста там красовался совсем другой знак - треугольник с глазом внутри. Прямо как на союзной однодолларовой купюре... Локхарт не застал ни единых США, ни бумажных денег, но такая купюра в детстве у него была - он выменял ее у одного из одноклассников в обмен на пароль к какой-то сетевой игре, а позже внимательно рассмотрел в лупу и перевел с помощью компа латинские девизы: "одобряет предприятие" и "новый мировой порядок". Кто именно одобряет? На официальных сайтах писали, что бог, но из латинской надписи это никак не следовало - там вообще не было подлежащего. Тогда же маленькому Эрику пришло в голову, что две эти фразы, записанные по кругу, надо на самом деле читать, как одну - "новый мировой порядок одобряет предприятие". Однако отец, с которым он поделился этим открытием, обозвал его юным конспирологом и объяснил, что Всевидящее Око в треугольнике - символ вполне христианский.

Что ж, если местная религия и имеет в основе своей христианство, то, очевидно, изрядно модифицированное, раз оно сменило свой главный логотип. Присмотревшись, Локхарт понял, что и на шапке архиепископа красуется тот же треугольник, да и сама она, если смотреть спереди, имеет соответствующую форму.

Снова ударил колокол, но другой, более высокий, три раза подряд. Толпа внизу, наскучившая ожиданием, оживилась; головы поворачивались в сторону входа, многие, стоявшие вдали от центрального прохода, поднимались на цыпочки. Астронавты тоже посмотрели туда, куда было направлено всеобщее внимание.

По пурпурной ковровой дорожке шла девушка - высокая, стройная, в длинном темно-зеленом платье с черной кружевной пелериной (по всей видимости, знак траура по отцу). Светлые, слегка волнистые волосы, не убранные ни в какую сложную прическу - тоже проявление траура или же характера их обладательницы? - свободно ниспадали на плечи, эффектно контрастируя с черной тканью. Девушку сопровождали две фрейлины, отставая на два шага; они шли по голому полу по обе стороны дорожки - пурпурный ковер предназначался только для принцессы.

"Стало быть, все-таки Элинор", - подумал Локхарт с облегчением, которое, впрочем, не имело никакого отношения к личности королевской дочери. Просто чем меньше неожиданных сюрпризов, тем лучше.

Не дойдя примерно десяти шагов до архиепископа, принцесса остановилась - почти напротив балкона, откуда за ней наблюдали астронавты. Фрейлины приблизились к своей госпоже и принялись расшнуровывать и снимать ее платье.

- Что они делают? - удивился Вельо (пожалуй, несколько громче, чем следовало, учитывая отличную акустику собора).

- Согласно древней традиции, - тихо и поспешно принялся объяснять брат Клавиус, - пред коронацией возводимый на престол разоблачается от своих прежних одеяний и в таком виде, открытый Господу и людям, принимает свой венец, после чего облачается в королевские одежды...

Одна из фрейлин аккуратно сложила снятое платье, в то время как вторая, опустившись на колени, по очереди сняла туфли с ног принцессы. Элинор осталась в одной лишь простой льняной рубашке до колен (впрочем, целомудренно застегнутой под самое горло). Фрейлины с ее вещами двинулись прочь, каждая в свою сторону, и скрылись в полумраке боковых проходов. Последние десять шагов принцесса прошла одна, ступая босыми ногами по ковру, и остановилась перед архиепископом. Из проходов, где скрылись фрейлины, вышли два других человека - на сей раз это были не первой молодости мужчины. Один из них, грузный, круглолицый и гладко выбритый, был облачен в пышные, отороченные мехом одежды вельможи; на шее у него висел большой медальон на золотой цепи. Второй, высокий, с коротко стриженой черной с проседью бородой, обрамлявшей костистое лицо, был в парадных золоченых доспехах без шлема и в длинном тяжелом плаще. Они подошли и встали по обе стороны от первосвященника, сохранив, впрочем, некоторую почтительную дистанцию.

- Это первый министр и главнокомандующий королевской армией, - вновь принялся пояснять Клавиус. - Они должны вручить коронованному регалии - скипетр и меч Йоргела; они же выступают и как свидетели, что коронация произведена в соответствии с законом. Король принимает меч и опоясывается им; после чего салютует им народу; королева же должна вновь вручить меч своему главнокомандующему и благословить народ скипетром. Если бы она пожелала сменить командующего, вместе со старым вышел бы новый, но поскольку, как мы видим, этого не произошло...

"Так вот ты какой, герцог Бронгарский", - подумал Локхарт, разглядывая золотого рыцаря. Герой войны? Насильник и убийца детей? Его облик не противоречил ни тому, ни другому. Не тем ли вызвана задержка коронации, что другой кандидат на его место все-таки был, и торг шел до последнего? А может быть, нового командующего ждали, но... так и не дождались? Хотя человек, обезглавленный в лесу, был чересчур молод для такой должности, да и эскорт его выглядел слишком несерьезным... но кто знает, какие еще смерти могли произойти за последние сутки?

- Но королева ведь может сменить его потом? - спросил Локхарт вслух.

- Разумеется, - наклонил голову монах, - но традиция...

- Кто ты? - громко и строго вопросил архиепископ, и его немолодой властный голос разнесся под сводами собора.

- Элинор, принцесса Айринтийская! - звонко ответила девушка.

- Подтверждаешь ли и клянешься ли ты, что готова занять трон по праву и употребишь все силы, таланты и добродетели свои ради процветания Королевства Айринтия, да поможет тебе в этом Святая Троица?

- Подтверждаю и клянусь!

- Преклони колена, Элинор, принцесса Айринтийская.

Девушка опустилась на одно колено. По толпе зрителей прошел не то чтобы ропот, но некий шепоток.

- Что-то не так? - спросил де Сегюр монаха.

- Король, принимая венец, опускается на одно колено, но королева - на оба, - неохотно пояснил Клавиус. - Это не закон, просто обычай. Но прежде от него не отступали.

Локхарт впервые почувствовал что-то вроде симпатии к доселе совершенно безразличной ему принцессе. Он всегда был сторонником гендерного равенства и уважал тех, кто способен пойти против устоявшихся предрассудков.

Бронгар, стоявший по левую руку от архиепископа и, стало быть, ближе к гробнице Гумбольдта, взял с мраморной плиты корону и подал ее первосвященнику. "Каково это ему, - с усмешкой подумал Локхарт, - подержать корону в руках и отдать другому... Интересно, а если бы короновался он сам, кто бы вручал корону и меч ему? Впрочем, на такой случай тут, конечно, предусмотрены свои правила..."

- Я, Фабиас, архиепископ Айринтийский, властью, данной мне богом и людьми, сим священным венцом айринтийских королей венчаю и благословляю на царство тебя, Элинор, и да правишь ты долго, мудро и справедливо, к вечной славе Айринтии. Встань, Элинор, королева Айринтийская!

Снова появились две фрейлины, несшие на больших подушках сложенную высокой стопкой одежду. Среди зрителей, стоявших ближе всего к трансепту, вновь возникло некое оживление - похоже, они заметили то, что пока не было видно другим. Пока фрейлины натягивали на ноги Элинор длинные зеленые чулки, астронавты еще не чуяли ничего необычного - в их представлении, несмотря на то, что за последние дни они уже не раз видели примеры обратного, чулки все еще оставались чисто женской одеждой. Но когда за чулками последовали высокие сапоги, а также воинского покроя поддоспешник-жиппон и поверх него - темно-синий, расшитый золотом короткий камзол-пурпуэн, никаких сомнений не осталось - Элинор облачалась в мужской наряд! Шум среди зрителей нарастал, распространяясь волной от передней части нефа к задним рядам, но пока трудно было понять, какие чувства он выражает.

- Принцесса... то есть королева ведь не нарушает никаких законов? - осведомился де Сегюр. Жанну Дарк в свое время сожгли в том числе и за мужскую одежду - хотя, конечно, она не была коронованной особой...

- С точки зрения юридической, конечно, нет, - пробормотал Клавиус, столь уверенно взявший на себя функцию гида, а теперь, похоже, пребывавший в не меньшем замешательстве, чем публика внизу (что доставило Локхарту некое мстительное удовольствие, хотя, казалось бы, у него не было причин испытывать неприязнь к монаху). - Бывает, что королевы одеваются в мужское платье, отправляясь на охоту или с визитом в действующую армию... в последнем случае уместны и естественны даже доспехи... но во время коронации - это... беспрецедентно.

Наконец, поверх всей прочей одежды последовала традиционная пурпурная мантия с горностаевой опушкой. Теперь Элинор готова была получить свои регалии. Герцог Бронгарский - надо отдать должное ему и двум другим высокопоставленным особам, никто из них и бровью не повел по поводу свершавшегося на их глазах нарушения традиций - торжественно взял двумя руками меч и, держа его горизонтально параллельно груди, подал новоиспеченной королеве. Та почтительно приняла легендарное оружие основателя Айринтии, поблагодарив командующего коротким поклоном, наполовину выдвинула меч из ножен и приложилась к клинку губами, а затем - в чем Локхарт уже не сомневался - вместо того, чтобы возвратить меч герцогу, ловко прицепила его к собственному поясу. После чего, как ни в чем не бывало, приняла скипетр у министра и повернулась к толпе.

Откуда-то из задних рядов донеслись нестройные приветственные крики - вероятно, там еще просто не знали, что церемония идет не так, как обычно - но передние, похоже, еще сами не решили, как реагировать. Элинор обнажила меч, сверкнувший по всей длине (и весивший не меньше четырех фунтов), и резким рыцарским жестом отсалютовала своим подданным - а затем левой рукой склонила в их сторону скипетр, исполнив, таким образом, оба варианта ритуала.

- Да здравствует королева! - громко возгласил Фабиас за ее спиной.

Теперь уже сомневающихся не осталось, и вся толпа, заполонившая собор, взорвалась ликующими криками. Одновременно на колокольне ударили в колокола - на сей раз быстрым, частым и веселым перезвоном. Заслышав колокола главного собора Айринтии, откликнулись звонари других столичных церквей, разнося весть все дальше - "радуйтесь, люди! У нас есть королева!" Вскоре слухи разнесут и дополнительные подробности - новая королева, королева-воительница, готовая дать отпор любым посягательствам с севера и с юга... и изнутри собственной страны тоже.

Элинор, вернув меч в ножны, двинулась по ковровой дорожке обратно к выходу. Тут же с обеих сторон прохода словно из воздуха соткались стражники, прикрывавшие юную королеву от чересчур восторженных поклонников (и, возможно, не только от них). Тем не менее, между алебардами и кирасами тянулись руки с растопыренными пальцами и слышались крики, умолявшие королеву коснуться их. Элинор, улыбаясь, время от времени протягивала скипетр и дотрагивалась до какого-нибудь счастливца.

Локхарт с раздражением отвернулся. Он не имел ничего против этой девушки, достойно сыгравшей свою роль (и, похоже, преподнесшей сюрприз не только скептикам вроде де Сегюра, считавшим ее безвольной марионеткой, но и самому Фабиасу - во всяком случае, его доверенному монаху точно) - однако фанатизм, любой фанатизм, всегда вызывал у него отвращение. С детства, когда отец в первый и последний раз затащил его на футбольный матч, и он оказался внутри этой орущей, скандирующей, вскакивающей с мест толпы. А уж когда вся эта публика принялась послушно выполнять идиотские команды чирлидерш... ему хотелось тогда просто убить этих людей, превратившихся в стадо воющих павианов. Сейчас он был снисходительней - особенно понимая, что у средневековых горожан не так много развлечений, да и уровень их знаний таков, что прикосновение королевы может всерьез считаться чудодейственным - но наблюдать все это ему в любом случае не хотелось, а от криков - прекрасная акустика, да - почти закладывало уши.

Так что он отвернулся, ища взглядом Клавиуса, чтобы попросить того вывести их отсюда и... какая там дальше культурная программа для них заготовлена? - как вдруг замер, увидев лицо Шрамма. Тот смотрел на Элинор, не отрываясь - и, кажется, не замечая больше никого и ничего вокруг. Нет, он, конечно, не кричал и не бесновался, как толпа внизу - он просто смотрел, как отягощенный всеми пубертатными проблемами мальчишка смотрит на первую красавицу школы. Впрочем, нет. Мальчишка мечтает затащить ее в постель. Во взгляде Шрамма не было похоти. Скорее это был взгляд адепта на богиню.

Так, подумал Локхарт. Похоже, по крайней мере один из нас определился с выбором стороны. И выбор этот не смогут изменить ни рациональные аргументы, ни, вероятно, даже приказ командира...

- Я так понимаю, церемония закончена? - громко обратился полковник к монаху.

- Да, - ответил Клавиус. - Официальная часть, конечно же. Королева сейчас выйдет на крыльцо и поприветствует тех своих подданных, что не были допущены в собор, скажет им что-нибудь... приятное, но вы сами понимаете, это не будет государственная речь... В толпу разбросают несколько мешков медных денег, а на дворцовой площади уже установлены столы, где будут до заката раздавать бесплатное угощение. Кроме того, сегодня до полуночи во всех кабаках Дракенхайма будут поить за казенный счет всех, кто пьет за королеву.

- Этак у вас вся столица упьется в лежку, - усмехнулся Локхарт. - Утром будет даже некому приготовить и подать королеве завтрак.

- Не вся, - улыбнулся монах. - Королевские слуги получают слишком хорошее жалование, чтобы давиться за бесплатной выпивкой. И потом, есть же ограничения. Наливают только тем, кто может без запинки произнести "Здоровье ее королевского величества Элинор Первой!" А у кого язык начинает заплетаться...

- Ясно, - хохотнул Локхарт. - Ну мы-то в любом случае по кабакам не собираемся. Можете ли вы посоветовать, куда нам направиться и где обосноваться в столице?

- О, разумеется. Его высокопреосвященство для того и направил меня в ваше распоряжение. Благоволите следовать за мной.

Они спустились за монахом по крутой лестнице, но вместо того, чтобы повернуть к двери, ведущей наружу, Клавиус двинулся дальше по старым, протоптанным до выемок в камне ступенькам, увлекая гостей вниз, в подземелье.

- Куда вы нас ведете? - вновь насторожился Локхарт.

- Его высокопреосвященство содержит в столице дом для гостей светского звания, которым было бы неудобно останавливаться в монастыре, - пояснил монах, не переставая спускаться.

- Это очень... любезно с его стороны - я имею в виду, пригласить нас в гости - но разве выход на улицу не там?

- На улицах сейчас слишком много празднующего народу, - Клавиус остановился и обернулся с извиняющейся улыбкой. - Проехать будет затруднительно. Я предлагаю вам пройти подземным коридором. Так мы, право же, доберемся быстрее, здесь недалеко.

- Ваш босс... в смысле, его высокопреосвященство распорядился не только предоставить нам кров, но и продемонстрировать тайные ходы? - Локхарт хорошо помнил, как во время прошлого подобного путешествия ему закрывали глаза. - Чем мы заслужили такое доверие?

- Тут, собственно, нет никаких особых тайн, - вновь улыбнулся монах. - Это просто туннель, проложенный, дабы в собор можно было своевременно попасть в те дни, когда передвижение по улицам может быть затруднено... из-за каких-нибудь праздничных событий, например.

"И не только праздничных", - понял Локхарт.

- Так вы идете, господа?

- Да, - принял решение полковник, делая шаг вниз по лестнице. В конце концов, если бы Клавиус и те, кто за ним стоят, хотели им зла, не было бы никакого смысла сначала показывать им коронацию...

Вход в туннель скрывался за низкой тяжелой дверью в глубине сводчатой ниши (отнюдь не единственной в полутемном подвальном помещении); монах тщательно отпер замок другим ключом своей связки и столь же тщательно запер, когда все шестеро прошли внутрь. Проложенный под землей ход ничем особенным не отличался от уже знакомых астронавтам подземелий - те же каменные стены и полукруглый потолок, та же холодная сырость в воздухе - разве что этот туннель все же был освещен масляными светильниками, укрепленными на вмурованных в стены через равные промежутки позеленевших бронзовых кольцах. Сырой воздух образовывал туманные гало вокруг бледных огоньков. Здесь, стало быть, кто-то регулярно проходит и доливает масло, хотя туннелем вряд ли пользуются постоянно... впрочем, едва ли где-либо и когда-либо государственная церковь заботилась об экономии.

Путь и в самом деле оказался недолгим, причем, вопреки ожиданию Локхарта, ни разу не разветвился. Если только тайные двери не были замаскированы под участки каменной стены - что, впрочем, в скупо освещенном коридоре было бы нетрудно проделать - этот туннель был нужен лишь для того, чтобы соединять гостевой дом с собором. Впрочем, вне всякого сомнения, из подземелий собора вели и другие ходы...

Еще одна дверь (клацанье и лязг запоров - сперва с одной, потом с другой стороны), еще одна крутая выщербленная лестница - и они оказались в небольшом холле, откуда вело еще несколько дверей. Монах открыл для них среднюю.

- Ваши комнаты на втором этаже, - любезно пояснил он, указывая на очередные ступеньки. - Три спальни налево, три направо, большая зала посередине - столовая... хотя вы, разумеется, вольны использовать ее и для иных целей - там есть, к примеру, шахматный столик - равно как и можете заказывать еду себе прямо в комнаты. В каждой из них имеется шнурок для вызова прислуги; обо всем, что вам понадобится, сообщайте слугам без всякого стеснения во всякое время...

- Все это очень мило, - произнес Локхарт, - но правильно ли я понимаю, что платы за это с нас не возьмут?

- Вы - гости его высокопреосвященства, - ответил Клавиус с легкой укоризной в голосе.

- Да. Это очень любезно, - повторил полковник. - Но правильно ли я понимаю также и то, что мы вольны покинуть наши апартаменты в любое время?

- О, ну разумеется! Вы можете воспользоваться главной лестницей, выход на которую находится напротив столовой, чтобы спуститься в большой холл и, соответственно, выйти оттуда во двор либо в сад позади дома; а через эту дверь, - монах указал на правую стену, - можно попасть прямо на улицу, если вы пожелаете избежать случайных встреч. Входы охраняют привратники, но им достаточно будет назвать ваши фамилии, и то лишь в первый раз.

- Да, мы ведь не представились...

- В этом нет необходимости, - вновь улыбнулся Клавиус.

"Откуда они... а, ну конечно. Личные бирки на наших скафандрах. Дядюшка Зак, очевидно, проявил к ним куда больше интереса, чем демонстрировал..."

- Обед подадут через час, - продолжал монах. - Пока же в комнатах есть вазы с фруктами... и, как я уже сказал, вы всегда можете обратиться к прислуге, если вам чего-то недостает. В том числе - и если вам понадобятся провожатые. Это я бы вам настоятельно рекомендовал, у нас тут легко заблудиться с непривычки, а некоторые районы, к сожалению, небезопасны, особенно в темное время. А сейчас, - продолжил Клавиус после паузы, - если у вас нет других вопросов...

- Есть вопросы, - не слишком тактично перебил его Вельо. - Зачем нас вообще сюда привели? Ведь не просто же для того, чтобы кормить и поить бесплатно, как рождественских гусей?

Де Сегюр посмотрел на него с укором, полагая, что последний намек был явно лишним.

- Насколько мне известно, - монах опять улыбнулся, - вы сможете обсудить ваши дальнейшие планы лично с его высокопреосвященством.

- А возможно ли будет для нас также получить аудиенцию и у королевы? - осведомился де Сегюр.

- Об этом надо спрашивать не у скромного монаха, - развел руками Клавиус. - Вопросами королевских аудиенций ведает маршал двора. Хотя, я полагаю, если вы изложите вашу просьбу его высокопреосвященству, он сможет передать ее напрямую ее величеству, и это будет быстрее, чем действовать по обычной бюрократической процедуре. Но, как вы понимаете, это всего лишь мой совет, а никоим образом не обещание, давать которые от имени столь высокопоставленных особ я никак не полномочен.

Расставшись с говорливым монахом, астронавты поднялись на отведенный для них этаж, попутно заметив, что указанная им лестница ведет только туда; очевидно, гости каждого этажа имели свой собственный вход, хотя имелась и общая парадная лестница, соединявшая все три этажа. Комнаты (в дверях каждой из них торчал ключ) оказались роскошными по своему убранству, включая лепнину на потолках, широкие кровати под балдахинами, канделябры в виде статуэток крылатых девушек (облаченных в длинные целомудренные хитоны), полированные поверхности и позолоченные ручки мебели - но в то же время и не слишком просторными. В особенности Локхарту не понравились стрельчатые окна, настолько узкие, что больше походили на бойницы, с деревянными рамами решетчатого типа, в квадраты которых были вставлены прозрачные и матово-разноцветные квадраты стекла: смотрелись они симпатично, но вот выбраться наружу через такое окно в случае чего было бы нереально. Да и куда именно выбраться? Окна выходили в сад, но за аккуратно подстриженными деревьями и образующими причудливый орнамент цветочными куртинами вздымалась высокая глухая каменная стена, отсекающая дом от остального города; Локхарт не сомневался, что она опоясывает строение со всех сторон, и выйти отсюда без ключей от подземных ходов, если привратники вдруг раздумают выпускать гостя, будет весьма проблематично. Не понравилось ему также и то, что центральный зал делил жилые помещения на две части, отрезая, таким образом, троих из них от двух других. Впрочем, полковнику оставалось лишь повторить себе, что заманивать их в такую дорогую ловушку не было никакого смысла - если бы Фабиас хотел им зла, их можно было ликвидировать куда проще. Однако кто знает, как могут поменяться намерения архиепископа впоследствии...

Убранство всех спален было одинаковым, если не считать цвета обоев (все они были пастельных тонов, но разных оттенков, от голубого до розового) и портретов: каждую комнату украшало изображение одного из айринтийских королей. В той, что выбрал себе Локхарт (в левом крыле между комнатами де Сегюра и Вельо), висел портрет Гумбольдта, и полковник, оставшись один, некоторое время внимательно рассматривал грузную фигуру и квадратное лицо серьезного немолодого мужчины в берете с ниспадающим на плечо пером; глаза из-под густых насупленных бровей смотрели угрюмо и властно. Если портрет адекватно отражал характер короля, вряд ли покойный был нежным отцом своей дочери... впрочем, как знать, может быть, как раз ей доставалось то, чего уж точно не получал нелюбимый сын.

"Я отдал Айринтии всю жизнь, а что сделал для нее ты?" - словно читалось во взгляде мертвого короля. "Вопрос не по адресу", - усмехнулся про себя Локхарт и тут же понял, что это не совсем так. Что бы ни говорил де Сегюр об отсутствии моральных обязательств и что бы ни думал он сам о грозящем засосать их болоте средневекового варварства, ему, пожалуй, начинала нравиться эта страна. Не потому, что она возникла на руинах его собственной, безнадежно здесь забытой - в конце концов, к Гроггендору это было применимо в еще большей степени, и именно там, после захвата Бугенхольма, находилась теперь его родная Джорджия - и уж тем более не из-за не очень пока понятного гостеприимства Фабиаса, которое еще вполне могло обернуться своей противоположностью. Но если не предаваться бессмысленной ностальгии по утраченному навсегда, а исходить из реальных альтернатив, то Айринтия, где никогда не было рабства и крепостного права, где закон не ограничивал право носить оружие лишь дворянами, где простой крестьянин отнюдь не спешил уступить дорогу баронессе и грозил ей судом в случае нанесения ущерба его собственности, где не только народ присягал королеве, но и королева народу - такая страна была отнюдь не худшим вариантом. Нет, он не забыл ни резни в Хассенворте, ни трупов на обочине лесной дороги, ни способа, которым граф Хагентрауб "пригласил" к себе артистов, ни предостережений Ференца. Но едва ли где-то в современном мире дела обстоят лучше...

Затем Локхарт направился к высокому бюро, верхняя часть которого представляла собой полку с книгами. Первая из них, тяжелый том в черном кожаном переплете, предсказуемо оказалась "Святым Писанием" с треугольником вместо креста на обложке. Локхарт открыл ее лишь для того, чтобы убедиться, что она печатная, а не рукописная (так оно и оказалось), и тут же поставил обратно. Следом стояло еще несколько книг духовного содержания - "Сумма против язычников", "Классификация чертей, демонов, бесов, духов нечистых, нежити лесной, земляной, болотной, морской, речной и озерной, по классам, родам, видам, рангам и званиям, с приложением душеполезных советов по остережению и противодействию", "Сумма против Беренгария Табитского, превратно сущность Святого Треугольника толкующего" и тому подобных; среди них Локхарта заинтересовала лишь тонкая, но роскошно изданная брошюра "Житие святого Йоргела" - того самого или тезки? Перевернув твердую тяжелую обложку, полковник увидел гравюру, изображавшую воина в доспехах, причем поверх шлема у него красовалась корона, а поверх короны нимб - и понял, что первый айринтийский король и впрямь канонизирован. Вот, стало быть, еще одна причина, почему здесь считают столь важным сохранять династическую преемственность от святого монарха. Понимая, однако, что житие - это не тот жанр, где стоит искать исторически достоверные факты, полковник поставил брошюру на полку. Дальше шло несколько философских сочинений с названиями типа "О дивергенции этических и когнитивных систем, не сводимых к инвариантному Абсолюту", которые Локхарта тоже не заинтересовали. Далее стоял неподъемный фолиант, озаглавленный "Родословие и гербы дворянских родов Айринтии, Бугенхольма и Гроггендора". За ним, неожиданно - "Книга об искусстве, приемах и правилах мечного, рапирного и сабельного боя, мастером Гвидо Хакеншлаггером составленная, с приложением советов по исцелению ран". "Это надо будет показать Шрамму, если только в его номере нет такой же", - подумал с усмешкой Локхарт. Рядом стояли "Основы фортификации". Вот это можно будет почитать и самому, но не раньше, чем он решит записаться в местную армию... Все же он полистал пухлый том, заполненный чертежами, лишь в некоторых из которых непосвященный мог опознать разрезы башен и планы стен, и формулами типа "расчет прочности арочного свода поперечного сечения..." Похоже, эта книга больше предназначалась для архитекторов, чем для военных - хотя, очевидно, и командир осаждаемых, и командир штурмующих должны были иметь представление обо всем этом хотя бы в общих чертах (например, знать такие таблицы, как "Эффективная дальность и поражающий эквивалент при стрельбе из требушета - масса ядер - масса противовеса") Полковник впервые почувствовал нечто вроде уважения к своим средневековым коллегам, которых доселе представлял преимущественно тупыми грудами мускулов.

Просматривая все эти книги - и особенно последнюю, которой он уделил больше внимания - Локхарт сперва почувствовал, что ему режут глаз многочисленные опечатки, но затем сообразил, что это никакие не ошибки, а изменившиеся за столетия правила. Так, буква "c" оставалась только в сочетании "ch" - во всех же прочих случаях вместо нее писали либо "s", либо "k", в зависимости от звучания, а вместо "qu" теперь писалось просто "q", хотя произношение соответствующих слов, насколько мог судить полковник по уже имевшемуся опыту, осталось прежним; к примеру, "quick" теперь писалось, как "qik". Однако к этому можно было быстро привыкнуть; в остальном же язык книг столь же мало отличался от привычного Локхарту, как и устная речь.

Следом за "Фортификацией" на полке обнаружились несколько рыцарских романов, Локхарта совершенно не заинтересовавших - с реализмом они явно не имели ничего общего, а жанром "фэнтези" он не увлекался даже в детстве. Наконец, последняя книга оказалась и вовсе сборником стихов; поскольку Локхарт никогда не был поклонником поэзии, он уже разочарованно собирался поставить и эту книгу на место, но заметил узкую кожаную закладку, выглядывавшую откуда-то из середины тома. У него мелькнула мысль, что это может быть знаком, оставленным неспроста; впрочем, он тут же сказал себе, что никто не мог заранее знать, какую комнату выберет командир, и даже если набор книг во всех комнатах одинаков, никто не мог быть уверен, что постоялец вообще станет просматривать книги и доберется именно до этой. С другой стороны, это может быть посланием, адресованным кому-то другому, кто хорошо знает, что и где искать; что ж, щепетильность по части чужих секретов теперь - слишком большая роскошь, и информация лишней не будет. Локхарт открыл книгу. На заложенной странице было напечатано стихотворение некоего Георга Рехта:

Черный небесный шелк исколот звездной иглой,

Белым оловом льда расплавился лик луны.

Гнев моего огня давно уже стал золой,

Бег моего коня пронзительней тишины.

Волчьей тропой - за край, прах заметет следы,

Мимо железных гор, мимо свинцовых вод...

Тысячу долгих лет конь мой не знал узды,

Тысячу грозных миль длился его поход.

Пусть глаза мои ныне подернуты льдом,

Я уже различаю во мраке огонь костра.

Я вернулся в долину, где был мой дом,

Принимай же меня, сестра.

Пусть тебя не страшит, что так холодна рука,

Я напою коня и снова вернусь к огню.

Вязью морозных рун расчерчена сталь клинка,

Пепел чужих ветров окутал мою броню.

Что ж, расскажи, сестра, как тебе здесь жилось?

Вьюга твои цветы лисьим хвостом смела,

Выстудила зима пламя твоих волос,

Бездною твоих глаз стала ночная мгла.

Я был мертв всю последнюю тысячу лет,

И у нас остается лишь три часа до утра,

Но, покуда не выплеснул кровь рассвет,

Расскажи обо всем, сестра.

Бремя моих дорог, как едкий металл цепей.

Тысяча долгих бед рассыпана по плечам.

Выучен наш мотив волками чужих степей,

Но не найти дверей к добытым нами ключам.

Тени седых камней жмутся к моим ногам,

Солон и горек вкус встречи среди руин!

Больше не надо слез, я отомщу врагам,

Только прости, сестра - я ухожу один.

Снова скроет туман отпечатки подков,

И холодною кровью оплавится сталь, остра,

Но таков наш удел до конца веков -

Ты же знаешь это, сестра.

Помнишь тот летний день, ручья золотую трель,

Солнца горячий мед в оправе янтарных бус,

Буйство зеленых трав, пастушескую свирель,

Наш беззаботный смех и теплой малины вкус?..

Вот и последний миг. Дай мне свою ладонь.

Гриву склонив к земле, просится конь в полет.

Больше не надо слов, молча гляжу в огонь,

И из моих глазниц капает синий лед.

"А ведь это практически про меня, - подумал Локхарт, осиливший столь длинное стихотворение, кажется, впервые со средней школы. - Про нас всех. Вернувшихся из черных холодных глубин космоса, не принесшего нам ничего, кроме бед, на руины родного дома спустя, ну, пусть не тысячу, а "всего" двести лет. Вот только никакие сестры нас не дождались. И, может быть, хорошо, что не дождались. Кто бы ни разрушил наш мир, мстить уже некому..."

И все же едва ли это могло быть каким-то намеком. Намеком на что? На то, что они уже пытались объяснять открытым текстом куче народу - от офицеров Тайной Стражи и Военной гвардии до горожан на улице, натыкаясь на полное равнодушие в ответ? Нет, очевидно, это лишь случайное совпадение, и страница была заложена лишь потому, что предыдущий гость - точнее, кто-то из предыдущих гостей - дочитал до этого места, когда ему пришло время покинуть дом.

Ладно, подумал Локхарт. Стихотворение, конечно, красивое - этого он не мог не признать - но ничего, кроме грусти, не навевает. А неконструктивные эмоции ему не нужны. Ему нужна полезная информация, которой в этих книгах он определенно не найдет. (Ему представилось, как он подключается через нейроимплант напрямую к Сети и посылает запрос: "Анализ внутри- и внешнеполитического положения Айринтии. Перспективы. Прогноз" - и Сеть, точнее, та часть из десятков миллиардов ее процессоров, что будет автоматически выделена для обработки его запроса, за долю секунды перелопачивает тысячи статей, сводок и статистических данных, существующих по столь животрепещущей теме, и выводит ему на сетчатку их дайджест вместе с наиболее вероятными сценариями развития событий. Мечты, мечты...)

Локхарт подошел к кровати и дернул за витой, с тяжелой кистью на конце алый шнур, свисавший из отверстия в стене возле изголовья. Никакого звука он не услышал, но, наверное, где-то в комнате прислуги прозвонил колокольчик. Все-таки можно, выходит, обходиться и без электричества... Для верности Локхарт дернул еще раз, а затем обернулся к двери в ожидании. Не прошло и минуты, как в дверь деликатно постучали. "Войдите!" - крикнул полковник.

Дверь открылась, и в комнату вошел молодой человек в белой рясе.

- Вызывали, сэр?

- М... да, - подтвердил Локхарт, ожидавший увидеть горничную. - Скажите, в этом... доме вся прислуга такая?

- В каком смысле, сэр?

- Вы монах?

- Послушник, сэр.

- А мне сказали, что это светское заведение, - усмехнулся Локхарт. - Для тех, кому неудобно было бы гостить в монастыре.

- Мы служим здесь по благословению его высокопреосвященства, исполняя наше послушание, но мы еще не имеем духовного звания, сэр, - пояснил молодой человек.

- Вы получаете жалованье за свою работу?

- Нет, сэр, это наше послушание, - повторил слуга. - Но мы обеспечены всем необходимым.

- А если я дам вам чаевые, вы пожертвуете их в церковную кружку?

- Да, сэр, - ответил юноша, не моргнув глазом.

- Тогда я, пожалуй, воздержусь, - вновь усмехнулся полковник. - Так весь персонал здесь - мужчины?

- Конечно, сэр. Сами понимаете, какие слухи начнут распускать недоброжелатели, если окажется, что гостей его высокопреосвященства обслуживают женщины. Сколь бы добродетельны они ни были на самом деле, сэр.

Локхарт подумал, что аналогичные слухи можно распускать и про молодых мужчин - хотя, возможно, в эту эпоху гомосексуализм загнан в столь глубокое подполье, что большинство даже не догадывается о его существовании. Впрочем, вряд ли дело в этом. Этот крепкий молодой парень своей манерой держаться и отвечать куда больше напоминал хорошего солдата, нежели монаха... то есть, пардон, послушника. Ну да кто бы сомневался, что и его высокопреосвященство - отнюдь не просто благообразный старичок с бородой...

- У вас тут в столице выходят какие-нибудь газеты или журналы? - задал Локхарт интересовавший его вопрос.

- Что вы имеете в виду, сэр?

- Я имею в виду масс-медиа... периодические издания, - переформулировал полковник, уже понимая, что спрашивает впустую. - В которых печатают новости и статьи.

- Статьи законов, сэр? Вы говорите об объявлениях, которые расклеивают на площадях?

- Ладно, забудьте, - вздохнул Локхарт. - А могу я получить какую-нибудь хорошую книгу по истории Айринтии... и других земель? С древнейших времен начиная. Но такую, что описывает факты, а не легенды.

- Вы можете обратиться в скрипторий при государственном архиве, сэр. Там хранятся все айринтийские хроники.

- Да, конечно, - согласился Локхарт без энтузиазма; ему вовсе не хотелось сутками разбираться в древних манускриптах (хотя кой черт древних? самому древнему из них не может быть больше двух столетий...) - Но неужели никто до сих пор не проделал такой труд? Не написал книгу на основе всех этих летописей?

- Я не библиотекарь, сэр. Но я выясню это для вас и постараюсь найти такую книгу, сэр.

- Хорошо.

- Что-нибудь еще, сэр?

- Нет. Свободны, - ответил Локхарт по-армейски, почти уверенный, что услышит в ответ армейское же "слушаюсь, сэр". Но послушник лишь коротко поклонился и вышел.

Выждав некоторое время, Локхарт также вышел в коридор и, обойдя комнаты своих товарищей, предложил им собраться в центральном зале, не дожидаясь обеда. Рассевшись на стульях с высокими резными спинками вокруг накрытого вышитой скатертью стола, астронавты обменялись впечатлениями. Выяснилось, что ассортимент книг в номерах несколько различается - вероятно, предыдущие постояльцы заказывали что-то в придачу к стандартному набору, и это так и оставалось в комнатах - но ничего особенно полезного в нынешней ситуации там так и не оказалось. Пара книг была вообще на латыни (Вельо, понимавший этот язык, объяснил, что одна из них посвящена значению символов, используемых в геральдике и не только, вторая представляет собой некий заумный трактат мистически-философского характера), но большинство все же на английском. Обнаружился даже справочник по ювелирному делу, который, вероятно, пригодился бы астронавтам, если бы им пришлось оценивать стоимость драгоценных камней - но пока что их богатства ограничивались сотней золотых, полученных от Дармонта и до сих пор не тронутых.

- Между прочим, вы ознакомились с основами местной религии? - осведомился де Сегюр. Остальные покачали головами или ответили в том смысле, что до этого у них не дошли руки.

- Напрасно, - назидательно изрек граф. - Находясь в доме первосвященника, нашпигованном солдатами церкви, следует знать, во что тут положено верить. Я, правда, не думаю, что нас станут преследовать за ересь per se, но если им потребуется предлог...

- Так просветите нас, - перебил его Локхарт. - Вы ведь, как я понимаю, времени даром не теряли.

- Корни у здешней веры действительно христианские, хотя само это слово, как и слово "Христос", насколько я успел заметить, не употребляется. Треугольник символизирует Святую Троицу - хотя, похоже, это лишь одно из многих его значений - перетолкованную весьма своеобразно: теперь ее образуют Иисус, Мария и Иосиф. Последний одновременно считается земным воплощением бога-отца.

- А святой дух, стало быть, выброшен за ненадобностью? - иронически осведомился Локхарт. Он знал, что среди его товарищей нет верующих, и их не заденет подобный тон.

- Не совсем. Он теперь считается не личностью или ипостасью личности, а божественным атрибутом, свойством, присущим всем членам Троицы в равной степени и, собственно, делающим ее единым целым. Иисус, кстати, теперь именуется не только Спасителем, но и Карателем. Он спасает добрых и карает злых, в то время как Мария - заступница за тех и за других, и она же - воплощение сил природы и телесного начала. Иисус - деятельное и эмоциональное начало, человеческое в отличие от природного, а бог-отец - это, если угодно, чистый разум, мыслитель и созерцатель. Полная противоположность своему библейскому прототипу, кстати, в гневе уничтожавшему целые народы, а однажды и вовсе всю жизнь на земле, кроме оставленных на развод пар... Можно трактовать нынешнюю Троицу и так: отец-Создатель, мать-Хранительница и сын-Преобразователь. Но самое интересное не это. Они тут... - де Сегюр не удержался от драматической паузы, - верят в реинкарнацию.

- Своеобразно для христианства, - согласился Вельо.

- Душа после смерти отправляется в чистилище, где и пребывает в более либо менее комфортных условиях - в зависимости от заслуг в последней жизни - до следующего воплощения. Святые, впрочем, не возвращаются и в чистилище не попадают, они "пребывают с богом" вечно. Понятия кармы не существует, каждая жизнь начинается, так сказать, с обнуленным счетчиком. Кстати, треугольник, похоже, символизирует и вечное повторение жизненного цикла: рост - старение - реинкарнация.

- А как у них тут со священной историей? - заинтересовался Локхарт. - Романская империя, Иудея, Назарет, Иерусалим? Это все упоминается?

- Евангелие только одно, примерно повторяющее известный нам сюжет - я, впрочем, успел просмотреть его лишь бегло - но, насколько я успел заметить, там нет никаких привязок к реальной географии. Используются слова типа "родной город", "селение", "озеро", "столица" без названий. То есть, в принципе, можно представить себе, что все эти события происходили прямо здесь... или где угодно еще. Вообще, как мне кажется, эта их треугольная религия хотя и именуется официально Истинной Верой, предоставляет больший простор для толкований, чем каноническое христианство, развязывавшее целые войны из-за одной буквы. И, соответственно, играет менее заметную роль в жизни общества по сравнению с классическим средневековьем.

- В моей комнате стоит целый том, написанный против ереси какого-то Беренгария, - возразил Локхарт.

- Ну да, какие-то канонические рамки все же существуют... хотя, если моя интуиция верна, этого Беренгария тоже не сожгли на костре. С ним просто дискутируют. Вы обратили внимание, что церемония коронации была фактически светской?

- Проведенная в главном кафедральном соборе архиепископом, перед которым будущий монарх, облаченный чуть ли не в рубище, встает на колени?

- Да, но без пары часов молитв и песнопений перед этим и после. Я не хочу, разумеется, сказать, что Айринтия - это атеистическое или светское государство. Нет, в средневековье такое едва ли возможно, как и вообще сам институт монархии, не опирающийся на религию - ибо чем еще, кроме божьей воли, можно подкрепить эксклюзивные права монарха, не обоснованные ничем, кроме права рождения... Я говорю лишь о том, что здешняя религия, видимо, не столь агрессивна и навязчива, как в знакомой нам истории.

- По-моему, - подал голос Якобсон, - это вполне логично. Раз уж они приняли доктрину реинкарнации. Одно дело - когда за единственный грех можно отправиться в ад навсегда. Цена вопроса слишком высока, и никакие меры не кажутся чрезмерными. И совсем другое - бесконечный цикл жизней, где в принципе нет ничего непоправимого.

- Возможно, - согласился де Сегюр. - Что означает, впрочем, бо́льшую терпимость не только к ересям, но и к злодеяниям вполне реальным. Раз любое из них искупается чистилищем, а потом - новая жизнь с чистого листа...

- Ну, положим, от реальных злодеяний церковь не спасала никогда, какой бы строгой ни была ее доктрина, - заметил Локхарт. - Скорее наоборот. "Убивайте всех - господь на небе узнает своих!" И самый высокий уровень религиозности всегда был среди уголовников. Вообще, давно уже подмечено, что трудно придумать систему, более способствующую злу, чем та, которая провозглашает, что можно убивать всю жизнь, а перед смертью покаяться и попасть в рай. Особенно учитывая, что при этом жертвы убийцы должны оказаться в аду - они-то умерли без покаяния...

- Мы в любом случае не должны терять бдительности, - не стал спорить граф. - Речь лишь о том, что угрозы нам будут носить скорее светский, чем религиозный характер.

- Даже если здесь нет официального института типа инквизиции, позиции Фабиаса явно подкрепляются не одним лишь духовным авторитетом, - констатировал Локхарт. - Здешние послушники - а возможно, и монахи, если канон не запрещает им брать в руки оружие "для защиты благочестия" - это готовая армия или, по крайней мере, личная гвардия.

В дверь постучали. Четверо послушников, легкие на помине, получив согласие, принялись сервировать стол. Обед в гостевом доме его высокопреосвященства оказался куда более изысканным, чем в охотничьем домике Хагентрауба. Здесь явно не предполагалось, что гости будут рвать жареное мясо руками с общего блюда; каждому было подано несколько тарелок и чашечек с соусами, а также целый набор ножиков, вилочек, ложек и даже чего-то вроде больших пинцетов для накладывания (из всех пятерых лишь де Сегюр знал, как со всем этим обращаться). Да и ассортимент был куда разнообразнее, включая нежнейшую запеченную рыбу, жареных моллюсков, маринованные грибы, разнообразные салаты, удивительно вкусно приготовленные тушеные овощи, нарезанные тонкими ломтиками сыры, теплый, только что из печи, пшеничный хлеб с хрустящей корочкой, а также сладкие пирожные на десерт. Съесть все это вместе мог разве что Вельо (что он с удовольствием и проделал); остальные вынуждены были с сожалением оставить бо́льшую часть столь обильного угощения на тарелках. В напитках тоже были учтены все вкусы: помимо белого и красного вина, были поданы соки и морс в запотевших графинах ("интересно, как они их тут охлаждают без холодильников?") и чай в пузатых фарфоровых чайниках с длинными выгнутыми носиками.

- Delizia, - промурлыкал Вельо, блаженно откидываясь на спинку стула (та жалобно скрипнула). - Впрочем, надо подумать и о пище духовной. Командир, мне обещали возможность поработать с летописями в здешнем скриптории. Вы не возражаете?

- Прямо сейчас?

- Передохну часок после обеда и пойду.

- Хм... мне не нравится, что вы собираетесь туда в одиночку.

- Меня проводят туда и обратно.

- Здешние "послушники"? Я не это имел в виду.

- Я готов составить компанию доктору, - вмешался де Сегюр. - Мне тоже интересно взглянуть на исторические документы.

- Н-ну хорошо, - согласился Локхарт. Ознакомиться с хрониками Айринтии действительно стоит, а идти туда всем впятером смысла нет. В случае нападения профессионалов пятеро окажутся столь же беспомощны, как и двое - тут уж действительно лучше положиться на благорасположение архиепископа и предоставленную им охрану...

- А у м-меня, - подал голос Шрамм, - скоро урок ф-ф-фехт...

- Вы и здесь нашли себе инструктора? Ну что ж, - разрешил Локхарт. - Только не записывайтесь в послушники. Доктор Якобсон, кажется, нам с вами одним предстоит скучать этим вечером. Прогулку по празднующему городу не предлагаю, этого нам хватило в Хассенворте... может, в шахматы?

- Попозже, если не возражаете, - ответил Якобсон с извиняющейся улыбкой. - Я, пожалуй, немного подремлю.

Локхарту спать не хотелось - вероятно, в силу всегдашней умеренности в еде - и он решил спуститься в сад, а заодно и провести некоторую рекогносцировку. Воспользовавшись путем, указанным Клавиусом, он вышел в пустой и гулкий главный холл, миновал очередных крылатых девиц (на сей раз мраморных и в человеческий рост) у подножия парадной лестницы, прошел коридором, уводившим к стеклянной двери в задней части здания, и, наконец, оказался в саду. Здесь он обнаружил то, чего не заметил при беглом взгляде из окна сверху - в саду имелись настоящие зеленые туннели, образованные стрижеными кустами и вьющимися растениями, густо оплетавшими решетчатые арки и натянутые между ними сетки. Под пологом этих туннелей - которые, как вскоре убедился Локхарт, образовывали целый лабиринт, охватывавший весь сад - можно было передвигаться, оставаясь невидимым из окон дома.

Шагая по зеленому коридору, полковник подумал, что, возможно, проводить совещания им лучше здесь, а не в столовой, где их вполне могут подслушать. В свое время именно так делали японцы - для обсуждения секретов не запирались в какой-нибудь бункер, а устраивались на открытом месте на природе, полагая, что уж там к ним никто не подберется незамеченным. Вот, кстати - Локхарт пошел на звук журчащей воды и выбрался из зеленого коридора - и подходящее открытое пространство. Круглая лужайка, не очень, правда, большая, с говорливым фонтанчиком в центре. В чаше фонтана плавали красные и оранжевые рыбки. Локхарт посмотрел на дом; трехэтажное строение под крутой красной крышей выглядело не слишком большим, но вместе со всей прилегающей территорией - в городе, теснящемся в пределах крепостной стены! - наверняка стоило преизрядных денег. И ведь это всего лишь домик для гостей... Локхарт с усмешкой вспомнил слова Дармонта, что Фабиас всегда был скрягой, пока что мало похожие на истину - впрочем, кто сказал, что капитан был объективен по отношению к главе враждебной партии? Хотя и скрягой можно быть смотря по отношению к кому. Вполне вероятно, что именно скаредность по отношению к простой пастве и позволила архиепископу стяжать такие богатства для себя лично - и для произведения впечатления на тех, кого он почему-либо считает особо полезными... Если де Сегюр и прав насчет меньшего идеологического влияния церкви в этом мире, то уж финансовые рычаги она из рук явно не выпускает. Что ж, Локхарт всегда считал, что всякая религия - это в первую очередь бизнес, даже если какая-то часть персонала и в самом деле верит в то, что внушает пастве. Но Фабиас, очевидно, не из таких. Это не идейный фанатик. С ним можно говорить, как с деловым человеком, и это хорошо...

- Вот вы где, - услышал Локхарт прямо над ухом и вздрогнул: за журчанием воды он совершенно не слышал, как подошел Клавиус. - А я вас везде ищу, - продолжал монах. - Вы, как я понимаю, уже отобедали? И как вам? Есть какие-нибудь замечания?

- Все было превосходно, - сдержанно ответил полковник. - Но вы ведь разыскивали меня не затем, чтобы спросить о качестве обслуживания?

- Вы проницательны, - улыбнулся монах. - Дело в том, что его высокопреосвященство желает побеседовать с вами, и у него как раз есть немного времени прямо сейчас. Это большая удача, его высокопреосвященство очень занятой человек, а сегодня еще вся эта коронация... Если вам, конечно, удобно, - вежливо добавил Клавиус.

- Разумеется, - кивнул Локхарт. - Вы имеете в виду меня лично или всю нашу группу?

- В данный момент вас лично. Ведь именно вы возглавляете ваших людей? Вы сможете, разумеется, донести до них содержание разговора - в том объеме, который сочтете нужным.

- Да, - подтвердил Локхарт. - Ну что ж, не будем терять драгоценное время его высокопреосвященства.

Клавиус в очередной раз произнес свое "благоволите следовать за мной" и нырнул в зеленый туннель, который привел их к неприметной полукруглой дверце в увитой плющом высокой стене; как понял Локхарт, это было продолжение той глухой стены, которую он озирал из окна. За дверью, которую монах отворил своим ключом, оказался короткий, завивавшийся запятой коридор, переходивший прямо в винтовую лестницу; поднявшись по ней до высоты второго или третьего этажа - без промежуточных площадок Локхарт не мог сказать с уверенностью - они вышли в другой коридор, прямой и довольно длинный, лишенный окон, но хорошо освещенный масляными лампами. По всей видимости, резиденция архиепископа - если это и в самом деле была она - вплотную примыкала к ограде, отделявшей ее от дома для гостей. Полковник отметил про себя, что здешнее убранство куда менее роскошно, чем в недавно покинутом им здании. Никакой лепнины и позолоты, никаких ковров и статуэток - простота и строгость во всем. Нет, не до утрирования, конечно, не до голых кирпичей и скрипучих щелястых половиц - пол был все же мраморным, а стены - отделаны большими деревянными панелями, но это совершенно не бросалось в глаза, и, скорее всего, и сорта мрамора, и породы дерева были не самыми дорогими, а сама отделка - явно не новой. Здесь доминировала функциональность, а не желание произвести впечатление... а может, и нет, тут же подумал с усмешкой Локхарт. Возможно, личная скромность архиепископа, заставляющая придворных распускать слухи о "скряге Фабиасе", как раз вполне намеренно и расчетливо призвана контрастировать с роскошью, которой он готов окружить дорогих гостей...

Они прошли весь коридор из конца в конец, миновав несколько запертых дверей справа (полковник подумал, уж не сделан ли коридор таким длинным, чтобы охрана успела перекрыть его, если этим путем проникнут злоумышленники, и не за этими ли дверями находятся посты "послушников") и оказались перед дверью в дальнем торце. Клавиус деликатно постучал; уже знакомый Локхарту голос, теперь, впрочем, лишенный всяких торжественных интонаций, пригласил войти. Клавиус чуть приотворил дверь и тут же отступил в сторону, с поклоном делая Локхарту приглашающий жест. Полковник вошел, и дверь за его спиной тут же мягко закрылась; монах остался снаружи.

Локхарт оказался в неожиданно большом кабинете - помещение было в несколько раз больше того, в котором его принимал Дармонт. Впрочем, размеры, вероятно, служили не демонстрации куда более высокого статуса владельца - во всяком случае, не в первую очередь - а вполне практической цели: в меньшем помещении просто не поместились бы все эти шкафы, набитые книгами. Узкие стеллажи стояли даже между стрельчатыми окнами, откуда лился солнечный свет. Монументального вида стол - полковник подумал с усмешкой, что мог бы посадить на него небольшой вертолет - располагался почти посередине помещения - чуть ближе к окнам, нежели к двери. На столе было множество бумаг, которые, однако, не производили впечатления беспорядка, а были аккуратно разложены на несколько стопок. Локхарт поискал взглядом стулья для посетителей и не обнаружил таковых; возможно, сидеть в присутствии архиепископа не полагалось; но, не успел Локхарт проникнуться раздражением по этому поводу - не слишком ли рано смиренный слуга божий возомнил себя королем? - как хозяин кабинета поднялся из высокого кресла и вышел из-за стола навстречу гостю.

Теперь Фабиас был облачен в длинный бархатный темно-фиолетовый камзол без всяких украшений и знаков своего сана и выглядел в нем почти по-домашнему. Локхарт с удивлением понял, что без своей треугольной шапки архиепископ даже не столь уж и высок - на пару дюймов ниже самого полковника.

- Добро пожаловать в Дракенхайм, полковник Локхарт, - произнес Фабиас голосом доброго дедушки, радушно приветствующего приехавшего издалека взрослого внука, которого он никогда прежде не видел, но которому теперь жаждет продемонстрировать свои владения.

Локхарт не знал, как здесь положено приветствовать архиепископа - кланяться, может, даже целовать руку (чего он делать точно не собирался) - потому ограничился тем, что коротко наклонил голову и ответил: - Благодарю вас, ваше... высокопреосвященство, за... все, сделанное для меня и моих людей.

Такая обтекаемая формулировка показалась ему наиболее удачной. Одновременно он задумался, называл ли кому-то из людей Фабиаса свое звание? Дармонту - да, а вот ни дядюшке Заку, ни всем прочим, кажется, нет. И на бирке его скафандра звания тоже не было. Кэйлианам незачем было знать, что в состав сугубо мирной миссии "Доброй воли" входят военные...

- Ваш путь сюда был не слишком спокойным, насколько мне известно, - ответил Фабиас, - но, надеюсь, ваше пребывание в столице будет более приятным. Во всяком случае, в той мере, в какой это в моих скромных силах... в наше непростое время.

"Угу - 'только я могу гарантировать вашу безопасность здесь'", - мысленно перевел Локхарт и решительно произнес:

- Ваше высокопреосвященство, я весьма польщен личным вниманием столь высокопоставленного лица, но прежде, чем принимать ваши милости, мне бы хотелось удостовериться, что здесь нет никакой ошибки или недопонимания. Что нас не принимают за тех, кем мы на самом деле не являемся - в том числе, не переоценивают наши возможности. В Айринтии у нас нет никаких связей или влияния на здешние политические силы. Мы всего лишь чужаки, чей корабль потерпел крушение у ваших берегов.

Полковнику ясно представился, как де Сегюр возмущенно восклицает "Что вы делаете?!" и чуть ли не хватается за голову (что вообще для сдержанного дипломата было несвойственно). Граф наверняка настаивал бы, что им нужно создать ауру как можно большей собственной значительности, и что если Фабиас считает их могущественными союзниками, то этим следует пользоваться на полную катушку и уж как минимум - сначала выжать из архиепископа как можно больше информации. Но Локхарт решил следовать собственному правилу "сокращения числа неизвестных в уравнении". Они слишком плохо разбираются в нынешнем мире, чтобы уверенно и успешно блефовать, а лишние знания, доверенные им по ошибке, могут стать для них попросту смертельно опасными. Выдавать себя за посланцев некой могучей силы - хотя бы и той, что строит летающие корабли и делает непробиваемые доспехи (что было бы правдой, если бы она и в самом деле все еще существовала) - еще можно было бы в условиях мира и покоя. Но в условиях острого кризиса (а Локхарт не был столь наивен, чтобы верить, что кризис завершился с коронацией Элинор) от каждого союзника рано или поздно - и скорее рано - потребуется предъявить его действительные, а не мнимые возможности. Каковые у пятерых астронавтов, оставшихся без всех своих высоких технологий, были весьма скромными. Среди них даже нет ни одного инженера, способного воплотить знание общих принципов погибшей цивилизации в конкретные технологические решения, доступные миру средневековья. Возможно, опять-таки, в условиях мира и покоя их знания сумели бы направить в нужном направлении теперешних умельцев - но не в ситуации, когда непосредственная военная угроза требует быстрых и простых решений.

- Не стоит беспокоиться, полковник, - чуть улыбнулся Фабиас. - Ваше участие одобрено. В противном случае вам, конечно, не позволили бы дойти так далеко.

- Одобрено кем? - нахмурился Локхарт, еще острее, чем прежде, чувствуя себя пешкой в чужой игре, правил которой он не знает.

- Заинтересованными сторонами¹¹.

"Новый мировой порядок одобряет предприятие", - вспомнилось Локхарту. Он посмотрел на Фабиаса взглядом, требующим пояснений.

- Насколько вы знакомы с политической ситуацией в Айринтии? - спросил архиепископ.

- Элинор взошла на трон согласно завещанию покойного короля, но ее права может оспорить ее единокровный брат Арвик и, возможно, ее дядя Бронгар, пока что вновь утвержденный ею в должности главнокомандующего. Кроме того, вашей стране угрожают Гроггендор с севера и Тлукаляхан с юга, - о прочих деталях Локхарт решил пока не распространяться.

- В общих чертах все так, - кивнул Фабиас. - Нам будет удобнее продолжать беседу, глядя на карту.

- Несомненно! - обрадовался Локхарт. Увидеть карту нового мира он мечтал с самого прибытия.

Фабиас подошел к одному из шкафов и извлек оттуда внушительных размеров рулон; чтобы развернуть карту целиком, потребовалась чуть ли не вся поверхность огромного стола. Локхарт встал слева от архиепископа, жадно разглядывая изображение, выполненное в типичной средневековой манере - с рисунками кораблей, морских животных, крепостных стен и башен и надувающим щеки Бореем (или как там он теперь звался) в углу. К разочарованию полковника, это не была карта мира; она, по всей видимости, изображала лишь центральную часть Америки - юг северного и север южного континента. "По всей видимости" - ибо очертания берегов отличались от знакомых Локхарту со школы (и не раз впоследствии виденных из космоса). В частности, Флорида (закрашенная ныне в голубой цвет и пересеченная огромной, сообразно масштабу карты, каллиграфической надписью "Королевство Айринтия") стала толще и с востока, и особенно с запада, а острова Флорида Киз слились друг с другом и с материком, образовав нечто вроде выгнутого на запад тупого крюка. Вельо действительно напрасно надеялся отыскать в подземельях Хассенворта следы погибшей цивилизации - во времена цивилизации это место, скорее всего, было дном Атлантики... Кирландский залив, напротив, заметно скукожился по сравнению с Мексиканским. Приросли сушей и другие побережья; особенно распухли Багамы и та часть Центральной Америки, где некогда находились Никарагуа и Онду́рас¹². Площадь Панамского перешейка тоже увеличилась (никаких следов Панамского канала, кстати, на карте не было, равно как и Никарагуанского). В целом, если отбросить версию об ошибках неумелых средневековых картографов, всему этому напрашивалось только одно объяснение - уровень мирового океана значительно понизился. Но что послужило этому причиной?

Вслед за океаном, видимо, опустился и уровень грунтовых вод. Локхарт с удивлением понял, что вековой лес, через который они ехали с труппой Ференца, некогда был крупнейшим в Конфедеративных Штатах пресноводным озером Окичоби, от которого теперь остались лишь отдельные болота в этом лесу. Вместе с тем Флорида в целом определенно не пересохла - почти всю центральную часть полуострова занимали Иммермурские болота, в коих некогда увязла бугенхольмская армия. Теперь, правда, они выглядели не столь безнадежно - с севера на юг через них тянулись тонкие линии дорог, к которым кое-где лепились селения, а в самом центре болот зубчатый венец обозначал не то город, не то крепость.

Локхарт легко отыскал обе столицы - Дракенхайм к югу от Иммермура и Айзеншлосс к северу - а также Хассенворт и даже мельком упомянутый комедиантами Бигенбаген, небольшой городок на северо-западе, но не обнаружил на карте никаких следов городов своей эпохи, даже и под другими именами. Конечно, он не мог теперь по команде нейроимпланту вывести на сетчатку карту Флориды и не помнил ее в подробностях (в чем при работающих нейроимплантах просто не было необходимости), но вполне представлял себе местоположение Майами, Тампы, Джексонвилля, Орландо и нескольких других наиболее крупных городов. Теперь, несмотря на крупный масштаб и большую детализацию карты, на этих местах не было ничего - даже мелких деревушек или развалин. Локхарт вновь задумался, что же за катаклизм мог стереть без остатка с лица земли столь обширные поселения, возведенные - если говорить о самых новых их зданиях - по надежным технологиям XXI столетия. Уж явно не изменение климата само по себе! А может, это не уровень океана понизился, а, напротив, суша поднялась вверх? Что, конечно - произойди это в столь ничтожные сроки - должно было сопровождаться землетрясениями чудовищной силы, действительно способными разрушить цивилизацию, по крайней мере, в этих краях. Но возможно ли такое в принципе? Локхарт имел очень ограниченные познания в геологии, но сильно в таком сомневался. Ладно еще западное побережье с его вечной сейсмической активностью, но восточное... и вообще весь юг Северной Америки и север Южной...

- Это территория княжества Хильд, с которого началась Айринтия, - Фабиас вернул гостя от физической географии к политической. Его палец прошел по северу Иммермура, затем вдоль побережья и по кривой пунктирной линии, наискосок, с северо-востока на юго-запад отделявшей полуостров от материковой части Флориды, в прежние времена именовавшейся "Ручкой Сковородки". Локхарт заметил, что если в правой части это просто пунктир, то в левой он накладывается на жирную линию, упирающуюся в кирландское побережье как раз над Бигенбагеном и обозначающую, вероятно, нечто более материальное. Выглядело это так, словно некто пытался оторвать полуостров от материка по перфорации, но бросил это занятие на середине; не хватало только надписи "открыть здесь". В первый миг Локхарт подумал, что это пограничная речка (которой не было два века назад, но теперь это уже не должно было удивлять), но затем вспомнил слова дядюшки Зака о недостроенном канале, который должен был обезопасить Айринтию от нападения гроггендорцев. Ныне, однако, голубая айринтийская территория простиралась по обе стороны от пунктира и канала; розовые гроггендорские земли начинались дальше к северу и тянулись через весь континент примерно от Южной Каролины до Южной Калифорнии, захватывая также север Мексики. По сравнению с Айринтией, размеры угрожавшей ей с севера империи впечатляли. Локхарт тут же напомнил себе, что на самом деле мощь государства, даже средневекового, определяется вовсе не его площадью - но, во всяком случае, Бугенхольм гроггендорцы сожрали и не подавились...

Желтая территория Тлукаляхана выглядела не сильно приятней. В ее состав вошла почти вся бывшая Мексика вместе с южной частью Тэксаса, весь приросший вышедшими из моря землями центральноамериканский перешеек и север Колумбии и Венесуэлы. Утешали разве что отсутствие общей с Айринтией сухопутной границы и, если верить Дармонту, слабость тлукаляханского флота.

- Это, - продолжал меж тем Фабиас, указывая на голубое к северу от недорытого канала, - бывшие земли Бугенхольма, полученные нами по договору, заключенному королем Гумбольдтом, и ныне служащие поводом раздора между нами и Гроггендором... Вы знаете, что такое Бугенхольм и какую роль он играл в судьбе Айринтии?

Локхарт подтвердил, что знаком с этой частью здешней истории (во всяком случае, с официальной ее версией, добавил он про себя), разглядывая тем временем новоприобретенные земли. Новая версия Ручки была короче и толще прежней, то есть меньше простиралась на запад и больше - на север (а также и на восток, учитывая отступивший с этой стороны океан). Это делало стратегическое положение новой территории несколько лучше - прежнюю Ручку, тянувшуюся вдоль побережья полосой длиной в триста миль и шириной всего в сорок в самых узких местах, было бы практически невозможно защитить от рассекающих ударов превосходящих сил с севера, особенно в условиях отсутствия у Айринтии военного флота, который мог бы обеспечить снабжение и подкрепления с моря. Но и нынешнее территориальное приобретение Айринтии заставило Локхарта неодобрительно приподнять уголок рта.

Эта мгновенная гримаса не укрылась от внимания Фабиаса, чей взор, казалось, был устремлен на карту, а не на собеседника.

- Вы не одобряете договор с Бугенхольмом, полковник? - тут же спросил архиепископ все тем же мягким голосом. - Вы полагаете, что Гумбольдт совершил ошибку?

Локхарт мысленно напрягся. Чего от него хотят? Профессионального мнения военного (подчеркнув это обращением по званию)? Демонстрации лояльности покойному королю и его могущественному другу? Или наоборот - готовности говорить неприятную правду в лицо?

- На тот момент, когда договор был заключен, это, возможно, было вполне резонным решением, - ответил он, не кривя душой. - Но после предательства заговорщиков в самом Бугенхольме ситуация изменилась. Раньше вы имели границу с Гроггендором - то есть пардон, на тот момент еще с Бугенхольмом - практически по самому узкому месту перешейка, враг мог атаковать по суше только с севера, и сама граница была защищена каналом, хотя бы частично, и, как я понимаю, многочисленными укреплениями, возводившимися в прошлые годы. Теперь протяженность вашей сухопутной границы возросла более чем вдвое, новая территория может быть атакована по сходящимся направлениям с севера и запада, - Локхарт показал на карте, - и, что еще хуже, новая граница, насколько я понимаю, не имеет укреплений. У Бугенхольма возводить их в глубине собственной территории не было смысла, а у Айринтии - времени.

- Строится пояс крепостей... - возразил Фабиас.

- При современных темпах строительства вы не успеете его достроить, - жестко парировал Локхарт. - Если, конечно, гроггендорский император не решит поиграть с вами в поддавки. Я бы на вашем месте бросил все эти средства не на крепости, а на то, чтобы докопать канал. Он обеспечивает сплошной рубеж. А между крепостями всегда можно пройти.

- То есть вы считаете, что не следует даже пытаться защищать новые территории? - прищурился Фабиас.

- Я считаю, что формальный casus belli никогда не бывает истинной причиной войны. ("Помнят ли здесь латинские выражения? Ах да, Вельо упоминал книги на латыни...") И соответственно - его устранение не может предотвратить таковую. Если агрессор хочет напасть, он нападет, так или иначе. Но когда это случится, защитить эти земли будет невозможно. Если, конечно, армия Гроггендора чего-то стоит.

- Некоторые при дворе разделяют то же мнение. Но герцог Бронгарский считает иначе.

- Я говорю не с герцогом Бронгарским, - пожал плечами Локхарт.

- Герцог - главнокомандующий королевской армией и прославленный полководец, однажды уже разбивший гроггендорцев именно на этих землях. А я - всего лишь смиренный служитель Святой Троицы.

- И какой же из ее углов вы предпочитаете? - не сдержал усмешки Локхарт, которого игры в религиозное смирение всегда раздражали.

- Вы желаете проповедовать ересь Беренгария архиепископу Айринтийскому? - нахмурился Фабиас. - Только беренгарианцы дерзают утверждать, что члены Троицы не равнозначны между собой, и даже противопоставлять их друг другу.

- Прошу прощения, - тут же сдал назад Локхарт. - Я не знаком с тонкостями вашего вероучения, равно как и со здешними ересями. Я лишь хотел метафорически подчеркнуть, что сам предпочитаю разум эмоциям. И других призываю к тому же. Я не имею никакого намерения спорить о религиозных вопросах и прошу трактовать эти и любые мои слова исключительно в земном плане.

- Несомненно, - согласился Фабиас, - если бы я хотел устроить религиозный диспут, то пригласил бы не вас.

- Если вы пригласили меня, как военного, не связанного субординацией с герцогом Бронгарским, и сами поинтересовались моим мнением, то я вам его высказал. Принимать ли его к сведению - дело ваше.

- Вы признаете, что уход с этих земель не спасет нас от нападения. Гроггендорцев наша уступчивость скорее поощрит, а вот на моральный дух айринтийцев повлияет не лучшим образом. И в то же время вы считаете, что отстоять новые территории мы не сможем - хотя, поправьте меня, если я ошибаюсь, вы знаете и о нашей армии, и об армии Гроггендора гораздо меньше, чем Бронгар.

- Вообще ничего не знаю, - согласился Локхарт. - Вполне возможно, что армия Айринтии, - он обвел пальцем очертания страны на карте, - сильнее, чем армия Гроггендора, - он широко провел ладонью слева направо над розовыми землями, подчеркивая размеры страны. - Которая последние триста лет только и делала, что воевала и увеличивала свою территорию... более чем в два раза, я правильно понимаю?

"Черт, какие триста? - мысленно спохватился он. - Всем этим государствам не может быть больше двух веков. Я уже проникаюсь местной мифологией. Впрочем, если это поможет его убедить..."

- Ну почти, - подтвердил Фабиас. - Гроггендор начинался, как союз кланов Западных гор, - он провел рукой над бывшей территорией Южной Калифорнии, Аризоны и Нью-Мексико, - союз более номинальный, чем фактический. Тем не менее, на равнины они вышли еще до того, как началось ослабление Бугенхольма. Длительное время граница между ними проходила по Шлеммвассеру, - Фабиас провел пальцем по Миссиссиппи - по крайней мере эта река оказалась на своем месте. - Затем Бугенхольм без особого труда продвинулся на запад. Ну а при Ингваре II началось движение в обратном направлении...

- Так вы признаете, что гроггендорская армия сильнее айринтийской? - вернул его к главному Локхарт.

- Сильнее, - наклонил голову Фабиас. - Так что вы предлагаете? Если, по-вашему, и защищать, и отдать новые земли бесполезно?

- Ну... - полковник наклонил голову, глядя на карту, - с чисто военной точки зрения, как я уже сказал, нужно укреплять старую границу и стянуть туда все силы, оставив на новой чисто номинальные заслоны. Чьей задачей будет создавать у врага иллюзию, что они куда более многочисленны - насколько я понимаю, Бронгару в свое время удалось именно это? - но которые, конечно, дадут лишь временную отсрочку и будут потеряны в первые же дни реальных боев. Но, возможно, лучшее решение тут лежит не в военной области... - ему вспомнился де Сегюр. - Нет ли, к примеру, у Гроггендора какого-нибудь принца, за которого ваша новая королева могла бы выйти замуж?

- Есть бывший бугенхольмский король, формально все еще сохраняющий этот титул, - ответил Фабиас без энтузиазма. - Ему сейчас 24, как раз подходящий возраст. И гроггендорские послы выдвигали это предложение еще при жизни Гумбольдта, три года назад. Тогда все считали, что наследником будет Арвик, и соответственно для Элинор это могло показаться выгодной перспективой. Но Гумбольдт отказал. Потому что Финеас - так его зовут - чисто номинальная фигура, не решающая вообще ничего. Он даже ни разу не был в своей столице с тех пор, как его увезли оттуда маленьким ребенком. Бугенхольмом управляет гроггендорский наместник, формально утвержденный Финеасом, который даже не пытается интересоваться политикой. А если бы он все же попытался, его убрали бы точно так же, как убрали его отца, брата и прочих родственников. Элинор, став его супругой, не смогла бы его защитить - напротив, сама оказалась бы в опасности. Ну и кроме того, - добавил архиепископ, - возможно, у Гумбольдта уже тогда были иные планы на Элинор.

- Возможно? То есть наверняка вы этого не знаете? Мне казалось, вы были близким другом короля.

- Его величество оказал мне эту честь, тем более высокую, что обычно он отличался весьма строгим нравом и не склонен был доверять людям... для чего, увы, имелось достаточно оснований. Но всех своих планов он не доверял даже мне. В чем лишь проявлялась его мудрость, ибо всякий человек слаб, и даже Господь наш Иисус просил Отца избавить его от Чаши...

- Вот как? - усмехнулся Локхарт. - А мне казалось... - он запоздало прикусил язык.

- Договаривайте, - потребовал Фабиас.

- Что это именно вы склоняли короля сделать Элинор наследницей.

- Мои советы и планы короля - не одно и то же, - улыбнулся архиепископ. - Что бы там ни говорили злопыхатели.

- Но если теперь Элинор королева, ситуация для нее улучшилась, разве нет? Она уже не должна ехать к мужу в Гроггендор. Она может взять его сюда в качестве... консорта, так ведь это называется?

- И он по-прежнему не будет значить для Гроггендора ничего, - возразил Фабиас. - Он не будет заложником, способным гарантировать мир - да и с какой бы стати им выдавать нам такого заложника, если мир не в их интересах? Зато за ним последует положенная ему по статусу свита. Вы думаете, нам очень нужно нашпиговать двор гроггендорскими агентами? А в случае, допустим, его внезапной смерти Гроггендор обеспечит себе дополнительный casus belli.

- Да, действительно, - смущенно пробормотал Локхарт. Глупо было лезть со своими дилетантскими советами к мастеру средневековой интриги. Тем не менее, он сделал еще одну попытку:

- А что находится к северу от Гроггендора? - эти территории остались за пределами карты.

- Безжизненная пустыня, - без запинки ответил Фабиас.

"Все-таки ядерная война? - подумал полковник. - Или, может, не ядерная, но не менее разрушительная..."

- А к югу от Тлукаляхана? - спросил он вслух.

- Дикие джунгли.

- Стало быть, больше союзников ждать неоткуда, - понял Локхарт. - Впрочем, и врагов тоже... Вы ведь не поддерживаете никаких контактов с Европой?

- С чем?

- Со странами по ту сторону океана.

- Ни один корабль не может пересечь океан.

"Да уж. И никто из нас не знает, как строить парусники - как, впрочем, и пароходы. Да и, может быть, слова Фабиаса - не обычное средневековое невежество? Может, изменение климата, а то и геологии, породило такие ветры и течения - или зоны сплошных рифов через всю Атлантику - которые и в самом деле ставят крест на трансокеанских путешествиях?"

- То есть у вас тут существует только каботажное плавание? - спросил Локхарт вслух. - Тогда мне непонятно, кого грабят ибикейские пираты, если не считать прибрежных деревушек. И какая тут вообще может быть морская торговля, если в регионе имеются лишь три страны, враждебные друг другу...

- Четыре, - поправил Фабиас. - Хотя официально, конечно, Ибикейскую республику никто не признает. Но ее меньше всего беспокоят формальности... А суда ходят и через Ибикейское море, и через Кирландский залив. А торгуют, естественно, все со всеми. Вражда - не помеха для получения прибылей. Даже война не помеха. Конечно, риск в этом случае возрастает, но и прибыль в случае удачи тоже.

- А этих пиратов нельзя как-нибудь натравить на Гроггендор?

- Они никогда не принимают ничью сторону, кроме своей собственной. Напасть на плохо защищенный корабль они всегда готовы и без наших подначек. Раздражать гроггендорский флот чересчур активно не в их интересах. И уж тем более они не станут воевать на суше - да и сил у них для этого нет.

- Ну тогда... - медленно произнес Локхарт, - боюсь, я не могу предложить для безопасности Айринтии ничего лучше того, что уже предложил. Если, конечно, у вас нет какого-то неизвестного мне козыря.

- Увы, мне такой козырь также неизвестен, - ответил Фабиас, - хотя, строго говоря, это не означает, что его нет... Но кое-что известное вы все же упускаете из виду, - он выдержал паузу, но Локхарт не стал гадать. - Тлукаляхан.

- Тоталитарная рабовладельческая империя, враждебная Айринтии с самого появления таковой?

- Сейчас важно не то, что она враждебна Айринтии, а то, что она враждебна Гроггендору. Сейчас между двумя империями установилось шаткое равновесие. Если Гроггендор вторгнется в Айринтию, оно будет нарушено в его пользу. Тлукаляхану это не понравится.

- Бугенхольм такие соображения не очень-то спасли.

- Тогда на суше было четыре страны. Теперь осталось три. Тлукаляханцам, конечно, стоило бы побеспокоиться раньше. Но они слишком тяжелы на подъем. Их империя слишком увязла в бюрократии с одной стороны и коррупции с другой, чтобы быстро реагировать на перемены... чтобы признавать сам факт перемен. Но они все-таки способны делать выводы. И теперь, насколько мне известно, они делают намеки Гроггендору, что не потерпят его дальнейшего усиления за наш счет.

Локхарт вспомнил, что в том же духе высказывался и Дармонт. Когда мнения враждебных фракций сходятся, это, конечно, добавляет вескости аргументу.

- Если Гроггендор нападет на Айринтию, они готовы напасть на Гроггендор? - спросил он вслух.

- Трудно сказать. Никогда не знаешь, что скрывается за цветистыми фразами тлукаляханца на самом деле. В этом смысле они полная противоположность рыцарской прямоте, которую ценят у нас... - "Или делают вид, что ценят," - мысленно перевел Локхарт. - Но, - продолжал Фабиас, - во всяком случае, они хотят, чтобы гроггендорцы так думали. Или хотя бы допускали такую возможность.

- Некоторый смысл в этом есть, - признал полковник. - Тлукаляхан, очевидно, атакует на западе по суше, так что Гроггендору придется воевать на два фронта на противоположных сторонах континента. Быстрая переброска сил с одного театра на другой будет невозможной. Если Тлукаляхану вообще нужна война, лучше всего для него напасть именно в такой ситуации. Но это если ему нужна война.

- Может быть, она нужна ему меньше, чем Гроггендору. Но и мир ему нужен не настолько сильно, насколько он нужен нам.

- Что подводит нас еще к одной теме, - подхватил Локхарт. - До сих пор мы обсуждали внешние угрозы. Но есть и внутренние... и сейчас они едва ли не более актуальны, не так ли?

- Еще сегодня утром я согласился бы с вами, - кивнул Фабиас. - Но теперь, надеюсь, ситуация стабилизируется.

- Вы имеете в виду коронацию? Вы так уверены, что противники Элинор теперь прекратят борьбу?

- Кого вы называете противником законной королевы, полковник? Вообще-то это серьезное обвинение, и я просил бы вас быть осторожнее в формулировках. Хорошо, что нас здесь не слышат посторонние...

- Ой, ну давайте не будем играть в кошки-мышки, - поморщился Локхарт, даже не пытаясь быть учтивым. - Вы прекрасно знаете, что речь идет о принце Арвике и герцоге Бронгарском, и вы сами признали это в начале разговора...

- Я лишь согласился с вами, что они могли бы оспаривать права Элинор. Но Бронгар сохранил свой пост. Не скрою, это стало результатом непростых переговоров, которые продолжались практически до самой коронации...

- И вы думаете, должность главнокомандующего - это предел его мечтаний?

- Армия всегда занимала его больше, чем скучные гражданские дела, - добродушно усмехнулся Фабиас.

Локхарт не нашел этот аргумент убедительным и сомневался, что даже сам Фабиас считает его таковым. Возможно, архиепископ что-то не договаривал - но было бы, конечно, наивно ожидать, что он раскроет чужаку все свои тайны и козыри, так что полковник предпочел задать другой вопрос:

- Как насчет Арвика?

- Кто такой Арвик? Я знаю только графа Дункельта, который, постыдным и неучтивым образом проигнорировав приглашение на коронацию, удалился в изгнание. Не думаю, что мы снова о нем услышим.

- Боюсь, вы его недооцениваете, - усмехнулся Локхарт. - И всегда недооценивали... если верно то, что я об этом слышал.

- Слышали, да. Не хочу показаться невежливым, полковник, но сколько дней вы уже в Айринтии?

- Вы правы, - сдал назад Локхарт. - Со стороны чужака, только что прибывшего в страну, крайне наивно давать советы тому, кто прожил здесь всю жизнь и с рождения знает всех обсуждаемых персонажей. Но ведь зачем-то вы меня пригласили?

- Главным образом для того, чтобы оградить вас от возможных ошибок. Вас и ваших людей, я имею в виду. Кое-кто мог бы, воспользовавшись вашей недостаточной осведомленностью, вовлечь вас в скверные и опасные авантюры, чего мне бы не хотелось ни как человеку, ни как пастырю.

- Это очень любезно, но ведь не всякие гости Айринтии удостаиваются столь благосклонного внимания самого архиепископа?

- Вы сами ответили на свой вопрос. Вы - не всякие гости Айринтии.

"Продолжаем темнить, ну ладно", - подумал Локхарт.

- В таком случае, - сказал он вслух, - могу я просить еще об одной милости? Надеюсь, вы не сочтете это наглостью, но мне бы хотелось... получить аудиенцию у королевы.

Фабиас чуть улыбнулся:

- Как вы сами понимаете, я не могу приказывать ее величеству... но ваше пожелание будет доведено до ее августейшего сведения. Возможно, даже скорее, чем вы думаете.

В дверь постучали. Как показалось Локхарту - несколько менее деликатно, чем это делал Клавиус.

- Прошу меня простить, полковник, - развел руками архиепископ. - Я просил не беспокоить меня, но, похоже, там действительно что-то важное... или, по крайней мере, доставивший известие так думает. Так что, если у вас нет неотложных вопросов...

- Нет-нет, конечно, - вежливо ответил Локхарт, хотя самые главные вопросы - например, что случилось с миром, верит ли Фабиас в официальную шестисотлетнюю историю Айринтии и понимает ли, откуда на самом деле прибыли его гости, он так и не задал. Впрочем, даже если архиепископ и знал больше, чем хотел показать, спрашивать его об этом, очевидно, было бесполезно. - Вы и так уделили мне столько времени... - он попятился к выходу.

- Могу я попросить вас выйти через другую дверь? - остановил его Фабиас с извиняющейся улыбкой.

- Другую?.. - полковник растерянно озирался по сторонам. Никаких дверей, кроме той, через которую он вошел, в кабинете не было.

- Сюда, пожалуйста, - архиепископ подошел к одному из шкафов и потянул за канделябр на стене рядом. Тяжелый шкаф почти беззвучно повернулся на 90 градусов вокруг вертикальной оси, открыв проход. Локхарт хмыкнул и качнул головой, но направился в открывшийся проем. Некстати вспомнилось бегство из гостиницы. Оставалось надеяться, что уж здесь-то его не ждет засада...

- Вниз по лестнице, затем по коридору и снова вверх, - напутствовал его Фабиас. Локхарт еще раз коротко кивнул и шагнул в полумрак прохода. Шкаф за его спиной тут же встал на место.

Полковник оказался в помещении размером с кабину лифта; слабый свет пробивался в него снизу, из квадратного отверстия в полу, куда круто уходила винтовая лестница. Шкаф встал на свое место плотно, не оставив ни единой щелочки; иного Локхарт и не ожидал, но у него возникло искушение постоять и послушать, приложив ухо к задней стенке шкафа. После короткого колебания он так и сделал, но, сколько он ни вслушивался, из кабинета не доносилось ни звука. Что ж - наивно было считать дураками как строителей этого кабинета, так и его хозяина. Надеясь, что никто не заметит его задержку, Локхарт принялся торопливо спускаться по лестнице.

Лестница привела его в пустой коридор, очень похожий на тот, по которому Клавиус вел их из собора. В каком направлении нужно идти по этому коридору, красноречиво подсказывала стальная решетка, перекрывавшая путь в другую сторону. За решеткой все скрывалось в темноте, но Локхарт не сомневался, что Фабиас не доверяет одной лишь прочности прутьев и запоров и где-то дальше находится пост охраны.

Полковник зашагал в единственном доступном направлении; при этом от его внимания не укрылась щель в потолке, из которой, видимо, могла опуститься еще одна решетка, закрывая и этот путь. Коридор дважды свернул, но не имел ответвлений и в конце концов окончился тупиком, откуда уходила обещанная лестница наверх. Локхарт стал подниматься по крутым ступенькам, размышляя, пользуется ли хоть иногда этим тайным ходом сам Фабиас - в его возрасте, наверное, такой подъем не слишком легок. Полковник ожидал, что наверху его встретит извиняющийся за неудобства Клавиус или, на худой конец, послушник в белой рясе - однако там тоже никого не оказалось. Лестница закончилась площадкой перед дверью, очень похожей на ту, через которую Локхарт покинул сад; он потянул кольцо на себя, не сомневаясь, что в том же саду сейчас и окажется.

Однако вместо зеленого лабиринта он увидел впереди глухую кирпичную стену; тем не менее, он по инерции шагнул вперед, так как стена очень походила на ту, что окружала гостевой дом. И лишь когда тяжелая дверь за его спиной захлопнулась, понял, что оказался в совсем другом месте.

Это был очередной кишкообразный переулок, коими столь богаты средневековые города - такой узкий, что солнце проникало сюда разве что в полдень - в этот же предвечерний час здесь царил неуютный полумрак. В стене напротив окон не было вовсе; в доме, из которого только что вышел Локхарт, они были, но наглухо закрытые ставнями. Слева переулок изгибался и уходил за поворот; справа в некотором отдалении брезжил свет какого-то более обширного пространства. Ну и куда теперь? Фабиас, будь он неладен, не сказал об этом ни слова - не то забыл (нет, на впадающего в маразм старикашку он явно не похож), не то так торопился выпроводить гостя втайне от новоприбывшего, не то специально... зачем? Или, может, сам Локхарт пропустил правильный выход? Нет, там совершенно негде было заблудиться... Тем не менее, полковник подергал захлопнувшуюся дверь, но она и не думала открываться.

В первый миг Локхарта это не обеспокоило. Он прекрасно понимал, что физически не может находиться слишком далеко от гостевого дома, и надо лишь вспомнить, как он шел из сада в кабинет и из кабинета сюда, чтобы сориентироваться по направлениям - что для него как для пилота, в отличие от "топографического кретина" Якобсона, всегда было несложной задачей... М-да. Вспомнить, как шли коридоры, было просто, но чертовы винтовые лестницы! Он не был уверен, что число их витков было целым...

И кроме того, этот глухой переулок выглядел чертовски удачным местом для засады.

Хотя опять-таки - зачем? После этой милой беседы... неужели он все-таки сказал что-то такое, что заставило Фабиаса счесть его - и их всех? - слишком опасными? Или, наоборот, не сказал чего-то, что от него ждали? Возможно ли, что, несмотря на все попытки Локхарта объясниться - еще с первого дня, со встречи с дядюшкой Заком - на самом деле здесь ждали вовсе не их, и Фабиас лишь сейчас понял свою ошибку?

Бесполезное теоретизирование, одернул себя Локхарт. Надо действовать! Ну, налево или направо? Справа, по крайней мере, виден какой-то выход... Он направился туда, давя инстинктивное желание ускорить шаг. Если опасности нет, это бессмысленно, а если есть - бесполезно. Все, кому надо, уже на своих местах... А если за ним просто наблюдают, опять же, не стоит демонстрировать свое беспокойство.

Он успел пройти примерно полпути до выхода из переулка, когда сзади послышались торопливые, определенно догонявшие его шаги.

Но это не был топот солдатских сапог или башмаков наемных убийц (или во что там обуваются "послушники" - в сандалии? такую обувь тоже не стоит недооценивать, романские легионеры в ней завоевали мир...) Это был легкий стук каблуков одного человека.

Локхарт обернулся. За ним бежала женщина в просторном сером плаще с низко надвинутым капюшоном. Левой рукой в перчатке она придерживала капюшон, а правую держала под плащом.

Полковника это отнюдь не успокоило. Во-первых, одеться таким образом мог и мужчина, во-вторых и в-главных, из женщин тоже получаются замечательные убийцы - особенно замечательные в таком мире, где от них этого не ожидают. Если она прячет под плащом стилет...

В принципе, оторваться от нее было бы, наверное, не сложно. В какой бы хорошей физической форме она ни была, туфли на достаточно высоком каблуке и плащ до земли, путающийся в ногах - не лучшее облачение для бега. Но - обратиться в бегство от одинокой женщины без явных признаков угрозы? Некоторые рефлексы слишком сильны, хотя, возможно, те, кто ее послал, на это и рассчитывали...

Локхарт остановился и стал ждать. Смешно будет, если она просто пробежит мимо. И не столь смешно, если следом из-за оставленного позади поворота "кишки" покажутся ее преследователи, выглядящие куда менее безобидно. В лучших традициях всех этих старинных романов плаща и шпаги, да. Благородный герой и прекрасная незнакомка, за которой гонятся злодеи... Вот только никакой шпаги у него нет, как и любого иного оружия - равно как и средств защиты от такового. И кстати - что, если ее преследуют за дело? Если это просто воровка, прячущая под плащом срезанный кошелек?

Незнакомка замедлила шаг. Нет, она вовсе не собиралась пробежать мимо или даже сделать вид. Она направлялась прямиком к Локхарту.

- Кто вы и что вам нужно? - громко спросил он, давая понять, что не намерен подпускать ее вплотную.

Она остановилась, сжимая рукой края капюшона перед подбородком; он почти не видел ее лица - только скулы и кончик носа.

- Моя госпожа... - донесся из-под капюшона негромкий, слегка запыхавшийся голос, определенно не принадлежавший переодетому мужчине, - велела передать вам.

Ее рука вынырнула из-под плаща, и Локхарт мгновенно напрягся, готовый перехватить ее - но угрозы не было. Пальцы незнакомки держали не стилет, а сложенный листок бумаги.

- Вы уверены, что это мне? - усмехнулся полковник. Но она лишь настойчиво держала бумагу в протянутой руке, и Локхарту ничего не оставалось, кроме как взять предложенное.

- Если вы ищете путь домой, - сказала она еще тише, - направо и еще раз направо, - она махнула рукой в сторону выхода из переулка, к которому он направлялся до этого. Локхарт невольно взглянул в ту сторону и тут же услышал удаляющийся стук каблуков.

Фигурка в развевающемся плаще бежала обратно, пока не скрылась за поворотом переулка. Астронавт проводил ее взглядом, затем развернул сложенный вдвое листок. Так оказались всего три строчки, выведенные каллиграфическим женским почерком. Локхарту пришлось напрячься, разбирая эти красивые завитушки - он не помнил, когда в последний раз ему доводилось видеть текст, написанный от руки, равно как и писать от руки самому.

"Полковник Локхарт,

будьте сегодня в 9 вечера позади восточного крыла королевского дворца, под фонарем напротив черного входа, и вы узнаете то, что вам следует знать."

Подписи не было.

Локхарт хмыкнул и сунул записку в карман, а затем, еще раз оглянувшись по сторонам (глухие стены кирпичного ущелья не преподнесли ничего нового), зашагал к свету. Больше никто не пытался его остановить, и минуту спустя он вышел на более широкую улицу, шедшую с востока на запад. Всего один шаг - и он, казалось, попал в совершенно другой мир, залитый радующим светом предвечернего солнца, где фланировали празднично одетые гуляющие. Ну да, столица отмечает коронацию... Впрочем, Локхарт помнил, какие сюрпризы могут таить празднующие улицы, и решил не расслабляться.

Следуя совету незнакомки, он свернул направо, а дойдя до перекрестка - еще раз направо. Здесь улица упиралась в тупик, а точнее, теперь уже без всякой ошибки - в высокий забор, ограждавший дом для гостей архиепископа.

Привратник в нише у больших и тяжелых ворот - выглядевший самым обычным лакеем в ливрее, а не солдатом в доспехах и не послушником в рясе - пристально посмотрел на полковника.

- Я Локхарт, - назвался тот, помня наставление Клавиуса. - Гость его высокопреосвященства.

- Проходите, сэр, - поклонился привратник, не сверяясь ни с какими списками, и открыл калитку в левой створке ворот.

Лишь шагая по аллее к дому, Локхарт почувствовал себя в безопасности. Впрочем, из того, что он вернулся от архиепископа целый и невредимый, еще не следует, что Фабиасу можно безоговорочно доверять. Но пока... пока, скорее всего, архиепископ все же числит их на своей стороне. Хотя он, кстати, тоже не может доверять им безоговорочно...

Поднявшись на второй этаж, на сей раз, по парадной лестнице и никого больше не встретив, Локхарт прошел в свою комнату, запер изнутри дверь и опустился в большое мягкое кресло. Он знал, что из всех его людей на месте только Якобсон, и тот, вероятно, все еще спит после сытного обеда. Позже надо будет все же проведать его, но сначала Локхарт хотел обдумать, что делать с запиской. Эта странная история слишком уж напоминала все то же бульварное псевдоисторическое чтиво, до которого Локхарт не был охотником даже в детстве, предпочитая истории про космос и путешествия, но - едва ли он стал жертвой некоего розыгрыша. Дракенхайм сейчас не лучшее место для шуток - во всяком случае, для людей, знающих его фамилию и звание. Вызов исходит от кого-то серьезного - и, кстати, совсем не обязательно от женщины. Женщину могли использовать просто как наживку...

Локхарт достал из кармана записку и еще раз, теперь уже при хорошем освещении и внимательно, осмотрел ее. Даже понюхал, проверяя, не надушена ли она, как все в тех же романах. Но записка не пахла ничем, кроме бумаги хорошего качества (выходит, таковую здесь все же умеют делать). Не было на ней и каких-нибудь не замеченных им раньше знаков. Видимо, записку и в самом деле следовало понимать буквально. "Будьте позади королевского дворца..." любопытное место для свидания. Хотя, наверное, это просто самое примечательное место в городе, дорогу к которому легко найти даже чужаку и даже в поздний час, ибо сегодня столица будет гулять всю ночь... Но Локхарту вспомнились и другие слова - "королева узнает о вашем пожелании даже скорее, чем вы думаете." Неужели?.. Нет, абсолютно исключено. Он получил записку максимум через десять минут после того, как попросил Фабиаса об организации аудиенции. Даже в эпоху всеобщего онлайна подобные вопросы не решались с такой скоростью - а уж тем более в эпоху гонцов с записками. Впрочем, де Сегюр высказывал Клавиусу то же пожелание гораздо раньше, и если монах тогда же доложил архиепископу, а тот направил рекомендацию своей августейшей воспитаннице, присовокупив личную просьбу принять гостей поскорее - тогда по времени все, в принципе, сходится. По времени, но не по способу! Уж наверное королева изъявила бы свое согласие официально и по всей форме, послав... как это у них называется - фельдкурьера, фельдъегеря? - с пакетом с гербами и печатями, а не прячущую лицо служанку с запиской без подписи о свидании на улице! Не говоря о том, что Элинор сегодня весь вечер - хозяйка бала, и ей явно не до каких-то не согласованных заранее встреч, официальных или неофициальных.

Скорее все-таки - какая-то придворная дама, также обязанная присутствовать на балу, но способная ускользнуть незаметно на какое-то время. И, по всей видимости, так же, как и ее служанка, представляющая не себя лично. А кого? Уж точно не Фабиаса и, соответственно, не Элинор - архиепископу ни к чему подобный маскарад. Тогда, коль скоро на Локхарта уже выходили представители партии Арвика и представители партии Фабиаса-Элинор... быть может, Бронгар? Впрочем, раз Дармонт мертв (мертв ли?) и договор с ним сорвался, это с тем же успехом может быть и снова Арвик. Положение его людей в столице сейчас, должно быть, хуже некуда - настолько, что Фабиас вообще списал его со счетов! - и для них как раз вполне естественно таиться и назначать встречи на улице под покровом темноты...

Или, чем черт не шутит, вообще какая-нибудь гроггендорская разведка. Версия совсем экзотическая, но не невозможная. Уж если кого и вербовать, то именно пришельцев, не связанных с Айринтией никакими патриотическими узами и при этом необъяснимым образом заслуживших благосклонность самого Фабиаса... Впрочем, в очередной раз напомнил себе Локхарт, при нынешних технологиях вести о пришельцах не могли так быстро дойти в Гроггендор. Но к гроггендорскому резиденту в Дракенхайме могли...

Как все же его выследили на выходе от Фабиаса? Ведь даже сам архиепископ в начале их встречи, вероятно, не знал, что выпроводит гостя через тайный ход. Просто тупо стерегли снаружи, надеясь на удачу? И никакие "послушники" Фабиаса, в свою очередь, не засекли эту слежку?

И главное - что теперь с этим делать? Идти или не идти на встречу? Сообщат ли ему действительно нечто важное, будет ли это ложь и провокация, направленная против... ну, скорее всего Фабиаса, хотя не обязательно, или же его хотят заманить в ловушку, чтобы... ну уж наверное не похитить с целью выкупа. Скорее - допросить с пристрастием и убить. На самом деле ничего особо стратегически важного он не знает, но им-то это неведомо...

Да уж. Варианты. Исходя из принципа "в случае неопределенности надо не стремиться к возможному лучшему, а избегать возможного худшего" записку следует просто порвать и выбросить. С другой стороны, что, если его хотят предупредить об опасности? И, главное, он даже не может попросить о помощи товарищей - их нет дома... хотя, возможно, до вечера они уже вернутся, но пока что в его распоряжении лишь доктор Якобсон - однорукий коротышка, явно не мастер уличных драк. Возможно, они учли и это. Вполне вероятно, что у них свой человек среди послушников...

Впрочем - Локхарт вспомнил слова Клавиуса - он сам может взять послушников для безопасности. Если кто-то из них и работает на другую сторону, то уж наверняка не несколько человек сразу. Но не спугнет ли это ту - или того - кто назначил встречу? В записке не сказано "приходите один". Но интуиция подсказывала Локхарту, что автор не будет рад почетному эскорту. Само собой, этот эскорт может маскироваться и держаться в отдалении. Но если он будет слишком далеко, то может не успеть на помощь. Локхарт хорошо помнил, как быстро его захватили на улице Хассенворта примерно в такой же обстановке. И кроме того, если ему действительно сообщат нечто, идущее вразрез с интересами Фабиаса, а люди архиепископа будут об этом знать...

Локхарт поймал себя на мысли, что хочет послать вместо себя де Сегюра. В конце концов, командир не должен рисковать собой без крайней нужды. А у де Сегюра переговоры - профессия. Но граф, вероятно, засидится в скриптории допоздна. А главное - записка адресована Локхарту и никому другому. Они с де Сегюром примерно одного роста и комплекции, издали в темноте перепутать можно, но не вблизи, конечно. Скорее всего, с де Сегюром даже не вступят в контакт, не дадут ему шанса предъявить "верительную грамоту" от Локхарта - просто пройдут мимо. Нет - тут уж или идти самому, или не идти вообще.

Черт бы побрал эти средневековые интриги. Насколько проще и спокойней было в космосе!

Локхарт поднялся и пошел посоветоваться с Якобсоном.

Доктор не спал. Он сидел за столом и читал книгу.

- Нашли что-нибудь интересное, доктор?

Якобсон улыбнулся и продемонстрировав обложку. "Доблестный рыцарь Ромуальд Табергутский, или Подлинная история достославных подвигов благородного мужа", - прочитал Локхарт.

- Не думал, что вы увлекаетесь подобной литературой, - усмехнулся он.

- Вообще-то бульварное чтиво иногда может сказать о психологии и культуре общества не меньше, чем серьезное исследование, - заметил Якобсон. - Особенно когда под рукой нет серьезного исследования. Но это не то, что вы подумали. Не классический рыцарский роман. На самом деле этот Ромуальд Табергутский - трус и напыщенный дурак, а подлинный герой книги - его находчивый и расторопный слуга, умудряющийся устраивать все дела и создавать героическую репутацию своего господина, ну и себя меж тем тоже не забывающий. Весьма забавное сочинение. По этой книге можно было бы снять отличную комедию, которая, уверен, имела бы успех и в нашем мире... А что вы, полковник - нашли себе какое-нибудь занятие на вечер?

- Скорее оно меня нашло, - вновь усмехнулся Локхарт и коротко пересказал доктору свою встречу с Фабиасом и случившееся потом.

Якобсон осмотрел записку.

- Я не эксперт-графолог, - сказал он наконец, - но, полагаю, это действительно написано молодой женщиной в спокойном состоянии. Это не отчаянная просьба о помощи, скорее, ну, скажем, предложение сделки...

- А может, бескорыстное желание предостеречь нас о чем-то, самой писавшей не грозящем? - иронически предположил Локхарт.

- Тоже не исключено, - пожал плечом Якобсон. - Иногда люди действительно помогают другим, ничего не прося взамен. Думаю, такое случалось даже в средневековье. Впрочем, если угодно, мотив может быть и обратным - желание сделать пакость кому-то, кто писавшей неприятен. Не вам, само собой, а тому, чью тайну она желает выдать. Тоже вполне бескорыстно, если, конечно, трактовать корысть в узко-меркантильном плане... Так вы пойдете?

- Еще не решил. Хочу услышать ваше мнение.

Доктор подумал.

- Боюсь, - сказал он в конце концов, - я знаю не больше вашего, в какой степени мы можем доверять хоть Фабиасу, хоть этой вашей таинственной незнакомке. По крайней мере, она не могла ожидать, что вы пойдете на встречу, никого не предупредив. Я не думаю, что она настолько глупа или считает, будто вы потеряете голову от ее женских чар. Уже хотя бы потому, что записка не надушена...

- Да, я тоже обратил на это внимание. Возможно, это как раз прямое указание, что речь идет о деле, а не о каких-то... шурах-мурах. Но чем она умнее, тем, в принципе, опаснее может быть ловушка...

- Конечно. Вы - наш командир, и я ни в коем случае не призываю вас рисковать собой. Как, впрочем, не стал бы призывать и прочих членов нашей команды. Тем более что все эти... тайны дракенхаймского двора очень далеки от моей специальности. Я все-таки врач, а не рыцарь плаща и кинжала.

- А я - пилот Военно-космического флота, - кивнул Локхарт. - Боюсь только, что раз уж нас занесло в столицу страны, где вот-вот может начаться и гражданская, и внешняя война, да еще и угораздило заинтересовать основных игроков - гарантированно безопасных мест и стратегий для нас теперь нет в принципе.

- Так вы все-таки решили пойти?

- Сделаем так. Записку я оставлю вам в качестве вещественного доказательства, вы покажете ее остальным, когда они вернутся... но пока что не здешним послушникам. Эта особа явно не хотела, чтобы о нашей встрече узнал Фабиас, иначе к чему передавать приглашение таким романтическим способом... что ж, пока сыграем по ее правилам. Но если я не вернусь спустя, скажем, два часа - тогда поднимайте тревогу. А я, в свою очередь, сразу же предупрежу ее, что если со мной что-нибудь случится, люди архиепископа перероют весь город.

Вернувшись в свою комнату, Локхарт вызвал уже знакомого слугу и велел подать ужин в семь вечера, карту города - чем скорее, тем лучше, а также докладывать о возвращении любого из его людей - незамедлительно. Большую и подробную карту ему и в самом деле принесли уже через несколько минут. Нарисована она была в не совсем привычной полковнику манере (улицы представляли собой вид сверху, а дома - вид сбоку), но отыскать на ней и гостевой дом, и королевский дворец (находившийся, как выяснилось, также не слишком далеко от собора) было совсем нетрудно. Дворец предсказуемо располагался на большой площади в центре, куда сходились полдюжины улиц: самая широкая и парадная - со стороны фасада по центру, две поуже с боков и три еще более узкие сзади - по этим, вероятно, к черным ходам доставлялось все необходимое для функционирования дворцового хозяйства. Сам дворец занимал практически всю северную половину площади, так что с задней стороны от близлежащих зданий его отделяло лишь совсем неширокое пространство. "В этом коридорчике, пожалуй, не будет никаких гуляющих, - неодобрительно подумал Локхарт, - а вот напасть здесь на одинокого прохожего очень удобно. Да, прямо под стенами дворца - и никто даже не услышит криков. Внешних караулов с этой стороны наверняка нет, черные ходы заперты и охраняются только изнутри, да еще, наверное, музыка с площади и бал в самом дворце заглушат любые звуки отсюда..." Тем не менее, он уже принял решение и не собирался его менять.

Он прикинул маршрут и решил не идти кратчайшей дорогой от гостевого дома, а сделать пару петель, чтобы засечь и отсечь возможную слежку. Разумеется, его никогда не учили отрываться от "хвоста", но Локхарт понадеялся, что сумеет распознать одних и тех же людей, подозрительно повторяющих его маршрут (явно нехарактерный для простого, не склонного петлять кругами прохожего). С учетом этих планов он решил выйти пораньше, хотя по прямой до дворца было менее полукилометра (впрочем, как водится в средневековых городах, прямой дороги через лабиринт закрученных улиц не существовало в принципе). Запомнить ориентиры, оценить время пути между контрольными точками - почти что план полета при визуальном пилотировании в атмосфере, усмехнулся про себя Локхарт. Разве что поправки на ветер учитывать не приходится - вместо них поправки на слежку...

Ровно в семь - часов в комнатах не было, возможно, в теперешнем мире достаточно компактных механизмов вообще не существовало, но каждые четверть часа с улицы доносились куранты собора - ему подали ужин, столь же превосходный, как и обед. Никто из ушедших астронавтов по-прежнему не возвращался; не удовлетворившись докладом послушника, Локхарт после ужина лично проверил их комнаты и весь этаж, но увы. Вельо и де Сегюр не вызывали у него особого беспокойства - он не сомневался, что над историческими фолиантами можно засидеться допоздна, и помнил, что люди архиепископа должны защитить его товарищей на ночных улицах - но куда запропастился Шрамм? Поначалу Локхарт не сомневался, что тот тренируется где-нибудь поблизости, там же, где делают это "послушники" - может быть, даже в этом же здании - но сколько часов подряд можно заниматься фехтованием? Ведь выбьются из сил и ученик, и учитель. Полковник вновь вызвал послушника, но тот не знал, куда и с кем ушел господин Шрамм - или, по крайней мере, утверждал это с самым честным видом.

Локхарт поймал себя на мысли, что испытывает не столько беспокойство, сколько досаду. Опять этот Шрамм! Все повторяется, как в Хассенворте, только там была ярмарка, здесь - коронация... Нет, на сей раз никто не пойдет его искать и не станет менять из-за него планов. Пусть возвращается сам. Конечно, если он не вернется до утра... но проблемы будем решать по мере поступления.

Локхарт вдруг понял - и сам ужаснулся этой мысли - что не будет особо переживать, если Шрамм не вернется... если он пропадет совсем. Это был больше не тот майор Шрамм - блестящий пилот и безупречный офицер - которого полковник считал не только самым полезным из выживших членов экипажа, но и самым близким в психологическом плане. Сейчас это был всего лишь интеллектуальный обрубок прежнего Шрамма. Слабое звено в команде. Источник потенциальных проблем. Еще и, похоже, по-мальчишески втюрившийся в королеву, что, может, и неплохо в плане лояльности, если они останутся в этом лагере - но вот если им все же придется сменить сторону...

Ну а кто из нас теперь не слабое звено, с горькой усмешкой подумал Локхарт. Де Сегюр, явно мечтающий занять место лидера группы? А может - и даже скорее всего - не только группы. Возможно, мир нынешних политических интриг - свободный от всех ограничений и условностей дипломатии цивилизованной эпохи - это как раз и есть то, к чему граф подсознательно тяготел всю жизнь. А может, даже и не очень подсознательно... И как далеко он способен пойти, чтобы сделать карьеру в этом мире? Насколько легко - и насколько скоро - ради расположения истинных сильных мира сего, всех этих королей и герцогов, он переступит через совершенно эфемерную власть некоего капитана более не существующего корабля из погибшего мира? Он с легкостью готов был сдать Хагентраубу Ференца и его людей, с которыми в то время был членом одной команды - где гарантия, что в подходящий момент он не поступит так же и со своими товарищами с "Доброй воли"?

Доктор Якобсон... милейший человек, от которого уж точно не приходится ждать предательства - но он, к сожалению, теперь слаб чисто физически. Что в нынешнем мире может стать критичным. Пока что во время бегства из гостиницы Готлиба и потом им везло. Но позже может и не повезти. И что делать в ситуации, если доктор будет задерживать остальных во время погони, от которой будет зависеть их свобода и жизнь?

Вельо - вот уж кто в полной мере сохранил и физическую, и интеллектуальную силу. Хотя, конечно, любит поворчать, особенно в напряженной ситуации, когда это особенно раздражает других... но это недостаток мелкий и терпимый. Хуже то, что лингвист, как и многие сильные люди, слишком уж негибок. В этом плане он - противоположность де Сегюру. Если что-то противоречит его убеждениям и моральным принципам, Вельо упрется насмерть, несмотря ни на какие рациональные аргументы. Возможно - "насмерть" в буквальном смысле, учитывая опять-таки современные реалии...

И все же, хотя каждый из них мог стать проблемой - в определенной ситуации, возможно, смертельно опасной проблемой! - Локхарт вдруг совершенно неожиданно для себя почувствовал ужас при мысли, что может лишиться не кого-то одного, а их всех, и остаться с нынешним миром один на один. Эти люди не были его друзьями, он вообще на протяжении всей своей жизни никогда ни к кому не привязывался - ни к людям, ни к домам, ни к машинам (он всегда с иронией смотрел на пилотов, дававших имена своим самолетам и кораблям и всерьез грустившим, если таковые отправлялись на списание). Он не был мизантропом (иначе ему не доверили бы командовать кораблем, представляющим человечество) и предельно серьезно относился к таким понятиям, как долг и ответственность (особенно - перед членами своей команды); однако всякую эмоциональную привязанность он считал бессмысленной и неуместной слабостью. Он был готов рисковать жизнью, чтобы доставить свой экипаж и пассажиров домой в целости и сохранности - но, если бы дома все оказалось нормально, у него вряд ли возникло бы желание встречаться с этими людьми в неформальной обстановке впоследствии.

Если бы дома все оказалось нормально.

Теперь же они были последним, что осталось от нормального мира. И что, в конечном счете, позволяло ему считать нормальным себя. А если он останется совсем один... тогда, как бы он ни говорил себе, что ему начинает нравиться Айринтия, он либо станет выродком, обреченным на вечную несовместимость с окружающей реальностью... более того - поддерживающим в себе эту несовместимость сознательно и целенаправленно... либо сольется с этой реальностью и перестанет быть собой. Выглядеть уродом или стать уродом - формулировка утрированная, но суть отражает...

Ладно, мрачно подумал Локхарт, еще неизвестно, кто из нас останется последним. Может быть, я не доживу даже до сегодняшней полуночи.

Но такой исход он все же считал маловероятным. И, когда пробило восемь пятнадцать, а никто из его товарищей все еще не вернулся, предупредил доктора Якобсона (на всякий случай оставив ему на хранение полученные от Дармонта деньги) и вышел из дома, воспользовавшись дверью, через которую, как сказал Клавиус, "можно попасть прямо на улицу, избежав случайных встреч."

На улице было уже совсем темно и неожиданно промозгло, хотя дождя не было; впрочем, небо затянула низкая облачность, сквозь которую едва пробивался свет Кольца. Выйдя из неуютно темного и пустого переулка, Локхарт оказался на длинной улице, освещенной гранеными масляными фонарями, подвешенными через неравные промежутки на крюки в стенах и подворотнях. Гало вокруг фонарей подчеркивали сырую дымку в воздухе, которая вполне могла вскоре превратиться в полноценный туман, и это полковнику не понравилось.

Но празднующим погода, похоже, не мешала; там и сям двигались гуляки - реже поодиночке или парочками, чаще целыми компаниями - шумными и, вероятно, нетрезвыми. Локхарту вновь вспомнились не самые приятные минуты в Хассенворте; но, по крайней мере, коронация - это не карнавал, так что ни на ком не было скрывающих лица масок, и это полковнику понравилось.

Локхарт сориентировался на местности, сопоставляя реальный вид с отложившейся в голове картинкой, и двинулся запланированным маршрутом. Карту он на всякий случай взял с собой (сложенная в несколько раз, она теперь оттопыривала боковой карман его камзола), но без крайней необходимости не хотел доставать и разворачивать, привлекая к себе внимание. Необходимости и не было - пока что расположение улиц и домов совпадало с тем, что он запомнил. Локхарт знал, что средневековые карты могут быть весьма неточны - скажем, изображать кривой путь как прямой, или варьировать масштаб в зависимости от того, насколько детализировано пожелал изобразить картограф тот или иной участок - но, похоже, план столицы был составлен в полном соответствии с нормами цивилизованной топографии. Жаль, что на нем не было еще и карты подземных ходов...

Локхарт остановился на углу, собираясь нырнуть в переулок и как бы рассеянно оглядывая улицу на предмет выявления возможной слежки. Однако это оказалось совсем не так просто, как представлялось ему в хорошо освещенном свечами кабинете. Свет фонарей был тусклым и явно недостаточным, чтобы различать лица дальше чем в нескольких метрах, к тому же туман и в самом деле сгущался; а все еще многочисленные гуляющие двигались беспорядочно, кто-то нырял в гостеприимные двери кабаков, кто-то, напротив, вываливался оттуда, разбредаясь в разные стороны, так что уследить за всеми сразу было решительно невозможно. Вдобавок и одеты горожане были хотя и, чаще всего, празднично, но без той пестроты, что на карнавале в Хассенворте, так что и различать их по костюмам было затруднительно. Локхарт проторчал на углу минут десять, давая пройти мимо всем, кто мог идти за ним следом - но в самом ли деле они так и поступили? Не зашел ли кто-то из них в кабак напротив и не наблюдает ли сейчас оттуда, невидимый с улицы, пока "объект" двинется дальше?

В конце концов полковник продолжил путь, досадуя на погоду и на свое легкомыслие в вопросах слежки. Впрочем, возможно, туман сыграет ему на руку и поможет оторваться от "хвоста", если таковой действительно есть. Но и заблудиться в тумане в этих кривых и узких переулках можно запросто, даже имея карту в кармане...

Первая "контрольная петля" оказалась совершенно бесполезной - Локхарт по-прежнему не имел понятия, идет ли кто-то за ним - так что вторую он решил не делать (тем паче что и видимость становилась все хуже) и направился прямиком к дворцу. Похоже, он все-таки умудрился пропустить нужный поворот, понял, что улица заворачивает не в ту сторону, покрутил головой в поисках фонаря (как назло, ни одного поблизости), пошел обратно, на сей раз чуть ли не ощупывая стены, отыскал-таки ход в верном направлении (ширина его была такова, что позволяла положить ладони на левую и правую стены одновременно) и вышел, наконец, на улицу, которая должна была вывести его на зады дворца.

Улица была темна и совершенно пуста. Никаких увеселительных заведений на ней, по всей видимости, не располагалось; фонарей здесь не было вовсе, и ни один лучик света не пробивался между закрытыми ставнями выходивших сюда окон. Что было, в принципе, логично в этом лишенном электричества мире: гуляющие - на улицах, прочие - уже в своих постелях... Лишь рассеянный свет Кольца слабо просачивался сверху сквозь белесый туман, позволявший различить в лучшем случае стены ближайших домов. Даже трудно было поверить, что эта глухая и темная улица ведет прямиком к королевскому дворцу, где в эти минуты продолжается пышный бал, собравший весь цвет айринтийской знати, а дворцовая площадь в паре кварталов отсюда наверняка забита гуляющими, приканчивающими бесплатное угощение...

Локхарт пошел по улице, глядя под ноги - не хватало еще споткнуться в этой темени - и внимательно прислушиваясь. Единственным звуком на всю улицу были его быстрые шаги по сырым булыжникам, эхом отражавшиеся от стен. Или это было не эхо? Пару раз он резко останавливался и оборачивался, тщетно вглядываясь в туман. Нет, похоже, никто за ним не идет, это всего лишь игры воображения. "В условиях недостаточной видимости пилот должен полностью доверять приборам, а не собственным ощущениям, которые могут легко его дезориентировать", м-да. В прежней жизни он был легко шагал по любой улице любого незнакомого города даже при нулевой видимости, получая картинку от навигационных имплантов в собственной голове. Хотя, конечно, вероятность нежеланных встреч существовала и тогда. Но уличная преступность в его время практически сошла на нет - у шпаны почти не было шансов скрыться от вездесущих полицейских дронов, которые потенциальной жертве даже не нужно было звать голосом - достаточно было послать сигнал бедствия мысленно. А сейчас, кричи не кричи, ни одна из этих тяжелых ставень даже не приоткроется, и истыканный кинжалами труп так и останется лежать на сырых камнях мостовой до утра...

Шаги. Теперь уже совершенно точно. Сзади? Туман и эхо творят странные штуки со звуком... Кажется, все-таки спереди. Кто-то идет навстречу ему со стороны дворца... и не один. Конечно, это могут быть просто случайные гуляки... которых до сих пор на этой улице не было ни одного, причем идут молча, что не очень естественно для подвыпивших гуляк. Но и не таятся, громко клацая подкованными сапогами по булыжникам... Вроде их всего двое, но это не очень утешает, учитывая, что у него нет никакого оружия. Локхарт не думал обзаводиться таковым, поскольку все равно не умел пользоваться оружием нынешней эпохи - но теперь пожалел, что, как Шрамм, не подвесил себе на пояс хотя бы бутафорский клинок. Как и о том, что выстроил маршрут закоулками, "где легко обнаружить слежку", а не пошел по широким и людным улицам - к дворцу, кстати, тоже можно было подойти спереди, а не сзади. Не стоило следовать своим цивилизованным рефлексам... Глупее всего, если это окажутся заурядные грабители! Хотя - зачем грабителям ходить по пустым улицам, где нет шансов встретить добычу?

Деваться с улицы некуда, дома, как везде в средневековых городах, сомкнуты вплотную, двери наверняка заперты изнутри. Прижаться к стене в надежде, что в тумане его не заметят? Если они здесь по его душу, то это наверняка профессионалы. Просто повернуться и бежать? Отрезали ли ему уже путь назад? Профессионалы должны были...

И тут в тумане что-то фыркнуло, и Локхарт понял, что за звук слышит. Не подкованные сапоги, а самые натуральные подковы! Лошадь! И теперь он различил уже и другие звуки - перестук колес по камням и поскрипывание экипажа. Впрочем, расслабляться опять-таки рано. Мало ли кто там сидит, в этой ночной повозке...

Из тумана выступил черный силуэт, в первый момент показавшийся неправдоподобно огромным, но затем обретший более реалистичные очертания. Длинногривый конь-тяжеловоз катил простую телегу, совершенно пустую, если не считать сидевшего на передке возницы. Тот, казалось, спал, уронив голову на грудь, а руки, державшие вожжи - меж раздвинутых коленей, а конь шагал вперед по собственному усмотрению. Было в этой картине нечто жуткое и мистическое; легко было представить, что возница на самом деле мертв, а могучий черный конь вообще не принадлежит нашему миру...

"Должно быть, доставляли еду или вино во дворец", - подумал Локхарт и, желая окончательно развеять наваждение, окликнул возчика: "Эй!"

Тот поднял голову (конь продолжал шагать в прежнем темпе):

- Чего?

- До дворца далеко?

- Разуй глаза, - проворчал возница, вяло махнув рукой назад.

Действительно, всмотревшись, уже можно было различить сквозь туман впереди поперек улицы темные очертания некоего внушительного сооружения. Странно, почему нигде не видно света? Пусть это и не парадный фасад, но празднество, наверное, затрагивает не только бальный зал...

- Это восточное крыло? - уточнил Локхарт.

- Западное, - буркнул возница, проезжая мимо. Полминуты спустя его повозка снова скрылась в тумане.

"Выходит, я все-таки сбился с курса и вышел не на нужную улицу, а на параллельную, - с неудовольствием понял Локхарт. - Понастроили лабиринтов вместо нормального города..." Понятно, что эти лабиринты легче оборонять, если враги прорвутся внутрь городских стен - особенно учитывая, что защитники могут перебрасывать свои силы по подземным ходам. Но понимание причин неудобства не делает его удобнее.

Еще минута - и Локхарт, наконец, вышел в тот самый проход, что отделял заднюю сторону дворца от близлежащих домов. Дворец был слишком огромен, чтобы рассмотреть в густом тумане его весь или хотя бы его значительную часть; сквозь белесую муть на фоне темной громады пробивался лишь свет одинокого фонаря на невысоком, чуть больше человеческого роста, столбе, установленного, похоже, перед крыльцом черного входа. Рядом разгружалась еще одна телега; несколько дюжих слуг - Локхарт не разобрал в тумане, сколько именно - более похожие на портовых грузчиков, чем на ливрейных лакеев, таскали внутрь какие-то ящики. На приблизившегося Локхарта они не обратили ни малейшего внимания. "Мне не сюда, - напомнил себе полковник, - мне в противоположное крыло."

Он зашагал вдоль стены дворца, словно вдоль борта огромного корабля. Теперь он заметил, что кое-где тусклый свет все же пробивается из окон сквозь плотно задернутые шторы. Откуда-то очень издалека доносились звуки музыки - судя по ее вульгарному характеру, вряд ли из самого дворца, скорее с площади по другую сторону от него. Толстые дворцовые стены надежно скрывали все, что происходило внутри.

Локхарт не был уверен, сколько сейчас времени - он не слышал, чтобы били девять, но слышен ли отсюда вообще колокол собора? - однако надеялся, что все еще не опаздывает, а если даже опаздывает, то не сильно. В конце концов, если речь идет действительно о важном вопросе, вызвавшая его сюда должна подождать, а не убегать обиженно через пару минут... хотя - что, если она просто не может? Если она действительно может незаметно отлучиться лишь на пару минут, а затем должна участвовать в какой-нибудь придворной церемонии?

Наконец впереди замаячило размытое пятно еще одного фонаря. Должно быть, это уже тот самый. Локхарт быстрым шагом подошел к невысокому столбу (при желании он мог бы погасить этот фонарь, просто протянув руку) и остановился, озираясь. Крыльцо черного хода всего в нескольких метрах от него еле угадывалось в тумане; там никого не было, и дверь, надо полагать, была заперта. Улица с противоположной стороны совершенно терялась во мгле; оттуда сейчас, в принципе, может подойти кто угодно... Интересно, не было ли и это запланировано, когда его вызывали сюда в такой час? Насколько в нынешнем мире умеют предсказывать погоду? Сам он, увы, слишком привык полагаться на метеосводки в Сети...

- Полковник? - раздался тихий голос у него за спиной.

Локхарт резко обернулся. Перед ним была давешняя незнакомка в сером плаще - или, по крайней мере, некая особа, достаточно на нее похожая, если судить о сходстве лишь по росту, одежде и голосу. Хотя она стояла почти под фонарем, густая тень капюшона скрывала ее лицо - свет обрисовывал лишь тонкие губы и острый решительный подбородок, без всяких томных припухлостей и мягких округлостей, приличествующих придворной даме.

- Идемте, - она, в свою очередь, очевидно, прекрасно разглядела его лицо. Где-то вдали колокол начать отбивать девять часов.

- Куда? - осведомился Локхарт, не двигаясь с места, но она решительно протянула руку, и ее пальцы в перчатке твердо сжали его ладонь:

- Идемте, ну? У нас мало времени, и моя госпожа не любит ждать.

- А я не люблю подчиняться невесть кому, - проворчал Локхарт, но все же позволил ей увлечь себя в сторону дворца. В конце концов, придя сюда, он уже принял правила игры.

Они поднялись по трем низким ступеням опоясывавшего весь флигель крыльца, но незнакомка направилась не к широким дверям черного хода, а куда-то влево вдоль стены. Полковник увидел маленькую дверцу с ромбовидным стеклянным окошком; незнакомка беззвучно толкнула ее внутрь, и, едва они вошли, заперла ее за собой маленьким ключиком.

Локхарт увидел полутемный коридор и уводившую наверх лестницу - на сей раз, как он вскоре убедился, не винтовую. Они поднялись на третий этаж, затем провожатая провела полковника еще одним коротким и пустым коридором и почти что втолкнула его в небольшую круглую комнату без окон, озаренную свечами в серебряных настенных канделябрах. Локхарт увидел круглый стол в центре, к которому были небрежно придвинуты два мягких кресла предсказуемо музейного вида (в гостевом доме архиепископа были примерно такие же); на столе стояло несколько ваз с различными фруктами.

- Ждите здесь, - напутствовала незнакомка; даже в освещенном помещении она умудрялась все время оставаться к нему спиной или боком, так что он никак не мог разглядеть ее лица. - Угощайтесь, если хотите. Моя госпожа сейчас подойдет.

Оставшись один, Локхарт опустился в кресло и с сомнением покосился на тугую фиолетовую гроздь винограда, свешивавшуюся через край вазы - выглядит аппетитно, но безопасно ли? Впрочем, вряд ли его заманили сюда, чтобы отравить, убить его можно было бы и проще - хотя кто знает, вдруг кому-то нужно, чтобы труп почетного гостя архиепископа был найден именно в королевском дворце... и потом, помимо смертельных ядов, существуют и всякие психотропные средства. В эту эпоху, конечно, вряд ли, но - мало ли что могло сохраниться в каких-то тайных убежищах?

Он перевел взгляд вверх и увидел, что потолок комнаты представляет собой купол из матового стекла, расписанный порхающими птицами с ветками в клювах. Вероятно, днем свет проникает оттуда. Хорошо хоть птицы, а не какие-нибудь толстомясые ангелочки, которых Локхарт терпеть не мог. Особенно его раздражали нелепые кургузые крылышки - если ангелы летают благодаря сверхъестественным силам, крылья им не нужны, а если благодаря естественным, то это нелепое недоразумение неспособно удерживать их в воздухе. Ну да, художники древности не знали аэродинамики, но могли бы хотя бы оценить относительные размеры крыльев и туловища тех же птиц...

Почти беззвучно открылась дверь. Локхарт поспешно опустил голову и повернулся. В комнату вошла королева Элинор.

Теперь на ней было белое бальное платье, воздушное и в то же время строгое, не обнажавшее ничего, кроме разве что ключиц. В волосах, по-прежнему вольно распущенных, искрилась небольшая изящная диадема, похожая на две тонкие узорчатые золотые ветки, сплетающиеся друг с другом и осыпанные мелкими ледяными каплями бриллиантовой росы. Единственным иным украшением был перстень с изумрудом на правой руке.

Локхарт поспешно поднялся и наклонил голову, радуясь, что она не застала его жующим.

- Ваше величество, - выдавил он из себя. Он был офицером и понимал субординацию, а также не имел предрассудков относительно женщин на вышестоящих постах; "да, мэм!" вылетало из его уст с той же легкостью, что и "да, сэр!" - он вообще не склонен был делить по половому признаку ни начальство, ни подчиненных. Он даже, сам будучи республиканцем¹³ до мозга костей, не имел ничего против смешных европейских монархий своей эпохи - пусть себе тамошние жители устраивают эти ролевые игры для туристов, если им так нравится. Но вот ему лично такое совсем не нравилось. Произносить "ваше величество" и склонять голову перед девчонкой более чем вдвое его моложе, не заслужившей такие почести ничем, кроме обстоятельств собственного рождения - это представлялось ему самоуничижением, притом совершенно не оправданным.

- Полковник, - она тоже вежливо наклонила голову в ответ и тут же вновь взглянула ему в лицо веселым, чуть ли не смеющимся взглядом. Локхарт впервые обратил внимание, что глаза у нее зеленые - притом такого чистого и насыщенного цвета, что в другую эпоху он заподозрил бы контактные линзы. - Вы хотели меня видеть?

"Мне казалось, это вы хотели меня видеть!" - чуть не вырвалось у него, но он вовремя сдержался и со всей почтительностью, на которую был способен, произнес:

- Благодарю вас за... ээ... эту честь. Признаться, я не ожидал, что она будет оказана... столь быстро.

"И таким легкомысленным способом!" - добавил он про себя.

- Я дам вам официальную аудиенцию позднее, - произнесла королева, словно отмахиваясь. - Всем пятерым. А пока... - она опустилась в кресло. - Садитесь, полковник. Когда я сижу, вы тоже можете сидеть в моем присутствии.

Локхарт не понял, персональная ли это честь или просто общее правило здешнего этикета, но охотно воспользовался разрешением. Стоять перед сидящим ему никогда не нравилось.

- И берите фрукты, - продолжала Элинор; протянув тонкую руку, она сама взяла из вазы большую желтую грушу. - Они не отравлены.

Последняя фраза прозвучала без иронии и издевки, просто как констатация. Впрочем, быть может, Элинор имела склонность иронизировать с совершенно серьезным видом. Ее белые зубы впились в бок груши, и Локхарт тоже отщипнул виноградину.

- Бал уже закончился? - спросил он, не зная, можно ли переходить к более серьезным темам.

- Нет, - Элинор на миг наморщила нос, - закончена только официальная часть, во время которой королева должна оставаться с гостями постоянно. Согласно церемониалу, она остается хозяйкой бала до полуночи, но уже не обязана все время находиться на виду и может отлучаться... в том числе и для того, чтобы приватно побеседовать с кем-то из гостей... но не слишком надолго, если не хочет, чтобы это привлекло внимание. В полночь она желает доброй ночи всем гостям и удаляется в опочивальню. Гости, впрочем, вольны продолжать праздновать и после этого... самые настырные разъедутся только на рассвете, когда слуги начнут гасить свечи. Это - тот знак, после которого оставаться во дворце уже считается неприличным, - Элинор откусила еще кусок от груши; ей удавалось делать это аккуратно, так, что сок не стекал на подбородок. Локхарт отметил про себя, что, какой бы тонкой и изящной ни была ее рука, державшая фрукт, ее ногти коротко подстрижены и не накрашены; на ее лице также не было никаких следов косметики. Локхарту это понравилось.

- А подавать им еду и напитки положено, пока не уедет самый последний, - продолжала Элинор, прожевав. - И это не считая всех бесплатных угощений за пределами дворца. Представляю себе чувства бедняги генерал-интенданта, когда он увидит общий счет... хотя, конечно, там не будет ничего для него неожиданного. Коронации - ужасно дорогое удовольствие, особенно учитывая, что они, как правило, следуют сразу после похорон. Хорошо, что это все не сопровождается еще и свадьбой... трех таких ударов подряд казна Айринтии бы не выдержала, - она снова откусила от груши, и на сей раз в ее взгляде явственно мелькнула ирония, словно этой девушке откуда-то было известно о прожектах де Сегюра.

- Я, ээ, выражаю соболезнования по поводу, ээ, кончины вашего батюшки, - Локхарт постарался быть максимально вежливым.

- Нет-нет, полковник. Это все уже в прошлом. Сегодня у нас праздник. Вся Айринтия радуется и ликует.

"Она сама прозрачно намекнула, что времени для разговора у нас мало, - напомнил себе Локхарт, - так что хватит светской болтовни."

- Вся ли? - прищурился он, чуть подаваясь вперед.

- Вы уже кое-что знаете о наших раскладах, - спокойно кивнула она, - но вы знаете не все. Сегодня действительно был очень важный день. Который мог не состояться. Кое-кто очень хотел, чтобы он не состоялся. И не только хотел, но и действовал. Но теперь они уже не станут демонстрировать, что не рады. Не посмеют. Или не смогут, - королева вонзила зубы в грушу с такой зловещей решительностью, словно перегрызала горло врагу.

Слабая наивная девочка, мечтающая вернуться к своему вышиванию? Как бы не так... впрочем, это было ясно уже в соборе.

- Выигран первый раунд, - сказал Локхарт вслух, - но еще не игра.

"Черт, я-то куда лезу? Тоже мне, эксперт по средневековым интригам..."

- Я знаю, - спокойно согласилась Элинор, глядя на него.

- А знаете ли вы, - решился Локхарт (со старым лисом Фабиасом это бы явно не прошло, коль скоро он сам не стал поднимать эту тему, но с этой девушкой почему бы не попробовать?) - что-нибудь о мире, из которого я... мы все пришли? О том, что было в этих краях два века назад? Нет, не согласно вашим летописям, а на самом деле, когда эта земля называлась Флорида и была частью Конфедеративных Штатов Америки - государства куда более могущественного, чем все эти гроггендоры и тлукаляханы, ибо люди в ту эпоху умели...

- Полковник, - строго перебила его Элинор, - вы не должны говорить таких вещей. Ни мне и никому другому. Теперь вы находитесь в нашем мире и должны принимать его законы.

- Понятно, - растерянно пробормотал Локхарт. - Я просто думал, что мои... наши знания могут быть полезны для Айринтии.

- Предоставьте решать королеве, что полезно для Айринтии.

- Конечно, - смиренно наклонил голову полковник и тут же не сдержался: - Я только не понимаю в таком случае, чего ради вы меня сюда пригласили. Тем более - таким способом, - когда он убедился, кто был автором записки, у него мелькнула мысль, что эта тайная встреча нужна для обсуждения темы, которая является табу для Фабиаса, но, похоже, он опять ошибся.

- Да так, - королева с легкой усмешкой пожала плечами, - хотелось посмотреть в глаза человеку, который решает мою судьбу, не удосужившись даже взглянуть на меня поближе.

- Вашу судьбу? Я? - растерялся Локхарт.

- Почему бы не отдать Элинор за Финеаса Бугенхольмского? - издевательски передразнила она. - Это же будет такое остроумное решение! И кому какое дело, что Финеас - великовозрастный недоумок с мокрыми губами и вечно потными руками, который в свои 24 года не знает более интересного занятия, чем игра в солдатики? Кого волнует мнение Элинор, кто вообще такая эта Элинор?

- Вы... слышали весь разговор, - понял Локхарт. - В кабинете архиепископа не единственный шкаф с секретом. И Фабиас... то есть его высокопреосвященство... знал, что вы...? Конечно, знал, - оборвал себя полковник, вспомнив слова архиепископа, что королева узнает о его просьбе "даже скорее, чем он думает". - Ну что ж, будем считать, что я попался. Но замечу, - не удержался он, - что, хотя вы и хорошо умеете изменять голос, выдавать себя за собственную служанку - это довольно-таки заезженный штамп. Я видел такое в полудюжине... - он хотел сказать "фильмов", но перестроился на ходу: - ...спектаклей. Ваше величество, - добавил он, словно вспомнив наконец о субординации.

- Ребячество, недостойное королевы? - холодно произнесла она. - Вы это хотите сказать?

- Я хочу сказать, что вы подвергали ненужному риску не только меня, но и себя.

- Не было никакого риска, - усмехнулась она. - Все было под контролем. Думаете, в противном случае дядя Фабиас согласился бы мне подыграть?

- Дядя?

- Ой... - на сей раз смутилась она. - На самом деле, конечно, он мне никакой не дядя. Просто я так зову его с детства. Четырехлетней девочке было бы не слишком удобно выговаривать "ваше высокопреосвященство", вы понимаете. Он не возражает.

- Так за вами приглядывали люди Фабиаса? И за мной тоже, пока я шел сюда? Где же они прятались на совершенно пустой улице?

- У дяди Фабиаса могут быть глаза даже на крышах.

- В таком тумане? Сомневаюсь, что они много видели.

- Хмм... туман, да. Это мы не учли, - созналась она. - Некоторые вещи неподвластны даже королям и архиепископам.

"Зато подвластны обычному противотуманному аэрозолю или инфравизору", - подумал Локхарт, но вслух этого не сказал. Он еще не расстался окончательно с надеждой заинтересовать Элинор идеей возрождения утраченных технологий прошлого - хотя бы некоторых из них, которые позволит нынешний технический и ресурсный уровень... вполне возможно, что табу насчет "законов этого мира" внушено ей Фабиасом, но девушка выглядит слишком независимой, чтобы слепо следовать неразумной догме... однако сейчас, в любом случае, было неподходящее время.

- Я... прошу прощения, если мои слова в разговоре с архиепископом показались вам обидными, - произнес он вслух. - Я просто искал решение поставленной задачи, у меня и в мыслях не было...

- Вот именно, - перебила Элинор. - У вас и в мыслях не было, что вы говорите о живой королеве, а не о шахматной фигуре.

- Я уже извинился, - пожал плечами Локхарт. - Увы, я не знаком с вашим этикетом, и за это тоже прошу прощения, хотя в этом и не виноват. Что вы еще хотите? Отрубить мне голову?

- Нет, - улыбнулась она, доедая грушу. - Ваша голова не настолько плоха, и это было бы неразумным ее использованием. Я вовсе не имею в виду, что при решении задач надо руководствоваться чувствами, а не рассудком. Тем паче - чужими чувствами. Но учитывать их - да.

- Это и есть то, что мне "следовало узнать", согласно вашей записке?

- Одно из, - она поднялась из-за стола, и Локхарт понял, что она съела грушу всю целиком, вместе с сердцевиной. Остался только хвостик, который Элинор положила на пустое блюдо.

- Полагаю, мне уже пора вернуться к гостям, - сказала она. Локхарт тоже поспешно поднялся.

- Все-таки зачем вы устроили такую встречу? - спросил он. - Только ради маленькой мести? Заставить сухого рационалиста вроде меня поступить безрассудно?

- Проверить, насколько вы способны на обдуманный риск, - ответила она. - Безрассудные союзники мне не нужны - как, впрочем, и ни на что не решающиеся трусы.

- Капитан "Доброй воли" не может быть трусом, - проворчал Локхарт, задетый ее словами. - Будь я трусом, меня давно бы не было в живых.

- У страха тысяча лиц, - пожала плечами Элинор. - Я, например, в детстве ужасно боялась пауков. Отважный полководец, бестрепетно бросающий армию на вражеские копья, может впасть в панику, оказавшись на месте простого солдата. А герой на поле боя - потерять всякое достоинство перед лицом правителя. Но мне понравилось, как вы держались. Даже то, что вы забывали прибавлять титул... О нет, не надо опять извиняться. Конечно, в присутствии посторонних вам все же надо следовать этикету. Прибавлять "ваше величество" к каждой фразе не обязательно, "мэм" вполне достаточно. Но когда нас никто не слышит, я избавляю вас от этой условности.

- Благодарю... мэм.

- В конце концов, мы ведь фактически равны, - продолжила она.

Локхарт, как идейный республиканец, был с этим полностью согласен, но предпочел уточнить:

- В смысле?

- Вы тоже суверенный повелитель своих людей, над которым нет никакого вышестоящего сюзерена, - пояснила она.

- Хмм... - такой подход не приходил Локхарту в голову. Не будучи ничьим вассалом, он и в самом деле получается в этом мире чем-то вроде короля, все "королевство" которого состоит из четырех подданных. Вырожденный случай, но тем не менее. А уж если совсем удаляться в формализм, то он вообще теперь Президент Конфедеративных Штатов Америки - как последний оставшийся в живых после гибели всех вышестоящих командующих (прочие выжившие астронавты не были гражданами КША). Ну или, по крайней мере, исполняющий обязанности, поскольку президентскую присягу он не принимал...

Элинор открыла дверь, и они вышли в коридор, по-прежнему пустой (Локхарт уже не сомневался, что сюда и не может забрести никто случайный). Королева проводила своего гостя не к той лестнице, по которой они поднялись, а к одной из дверей, которую отперла своим ключом. За дверью оказалась очередная винтовая лестница вниз.

- Спускайтесь и выходите через дверь внизу, она не заперта, - напутствовала Элинор. - Фонарь будет справа от вас, рядом ждет экипаж, который отвезет вас в ваш дом. О времени официальной аудиенции вам сообщат позже в установленном порядке.

Вернувшись в гостевой дом, Локхарт с облегчением узнал, что все его товарищи уже там. Включая вдрызг пьяного Шрамма, которого привели домой двое дюжих солдат королевской гвардии. Шрамм, как выяснилось, провел этот вечер в гвардейских казармах, где не только получил мастер-класс фехтования, но и поучаствовал в праздничной попойке вместе со сменившимися с караула солдатами. Судя по его нынешнему состоянию, "за здоровье ее величества Элинор Первой" он осушил, должно быть, целый бочонок, и при этом, по уверению доктора Якобсона, домой пришел "почти сам", разве что слегка придерживаясь за плечи новых друзей - развезло его уже потом. Ну да, подумал с мрачной усмешкой Локхарт, прежняя трезвость забыта, но рефлексы пилота еще действуют - сначала в любом состоянии довести и посадить машину, и только потом можно расслабиться... Интересно, зачем Фабиас - а в том, что это сделано с благословения архиепископа, Локхарт не сомневался - устроил Шрамму эту экскурсию в казармы? Хотел получить своего человека в гвардии? Этих гвардий тут, насколько полковник помнил со слов Дармонта, несколько, и далеко не факт, что сейчас все они лояльны новой королеве... Но если так - Фабиас плохо осведомлен, что из себя теперь представляет Шрамм. Вот уж кто на роль агента годится в последнюю очередь.

Так или иначе, теперь Шрамм храпел в своей комнате и ни проблемы, ни интереса не представлял. Локхарт в глубине души был даже доволен, что можно обсудить последние новости без него. Остальных он позвал для разговора в столовую.

Вельо и де Сегюр действительно просидели допоздна в скриптории, разбирая исторические документы. Конечно, для того, чтобы перечитать их все, потребовались бы многие месяцы, если не годы. Но работники архива охотно помогли гостям с подбором наиболее значимых материалов, и определенное впечатление те получили.

- В целом шесть веков истории Айринтии и окружающего мира документированы достаточно подробно, связно и непротиворечиво, - сообщил Вельо. - Насколько, конечно, об этом может судить лингвист, а не историк. При этом непохоже, что реальные события просто растянули во времени в три-четыре раза - это опровергается хотя бы годами жизни королей и прочих значимых личностей. В целом, если это и фальсификация, то качественно изготовленная и потребовавшая немалого труда...

- Что значит "если"? - раздраженно перебил Локхарт. - Мы прекрасно знаем, что по крайней мере четыре из этих шести веков не могут быть ничем, кроме фальсификации.

- Настоящий ученый не должен иметь никаких предубеждений, приступая к исследованию, - пожал плечами Вельо. - И быть готовым даже к самым невероятным открытиям, опровергающим предыдущий опыт.

- Есть разница между невероятным и невозможным, - настаивал Локхарт.

- Какое-то время я думал - а что, если наш путь занял больше времени, чем мы рассчитывали? Ведь это был первый межзвездный полет, основанный на технологии, которую мы получили из космоса и сами не до конца понимаем. Если в расчеты вкралась ошибка, неучтенный эффект?

- Доктор, вы не физик, так что воздержитесь, пожалуйста, от... - Локхарт хотел сказать "безграмотных", но смягчил формулировку: - ...дилетантских гипотез. Начнем с того, что если бы наш полет занял не двести, а шестьсот лет по планетарному времени, мы бы никуда не прилетели - ни к Кэйли, ни к Земле. Звезды смещаются друг относительно друга, и за такой срок смещаются достаточно ощутимо. Про обращение планет вокруг звезд уж и не говорю - ошибка должна была составить целое число лет с точностью до секунды, причем как наших, так и кэйлианских, а они не равны и не кратны.

- Да, конечно, командир, вы правы. В итоге я тоже об этом подумал. Правда, тогда у меня родилась еще более дилетантская гипотеза. Что, если это вообще не наша Земля?

- А какая же еще? - фыркнул полковник. - Вы знаете еще какую-нибудь планету в космосе, где говорят по-английски?

- Что, если этот наш способ полета, деформирующий континуум - то есть саму структуру пространства-времени! - приводит к тому, что корабль постепенно смещается не только вперед, но и куда-нибудь... вбок? В некую параллельную вселенную? Может быть, кэйлиане, разработавшие эту технологию только теоретически, сами не знали об этом эффекте. Или наоборот - знали, и именно поэтому не пользовались ей сами, а рассылали приглашения другим. Им-то было все равно, откуда прилетят гости и принесут интересную информацию - из нашей вселенной или из параллельной. А вот самим отправлять куда-то экспедицию, которая не сможет вернуться в родной мир, им не было смысла.

- Их Послание распространялось с помощью обычных радиоволн в нашей вселенной и ни в какую параллельную попасть не могло, - возразил Локхарт.

Но карта этого мира отличается от привычной, вспомнилось ему. И Кольцо...

- А что, если... - похоже, эта идея только что пришла в голову Вельо, - если все дело в Кольце? Если это был какой-то гигантский ускоритель, научный эксперимент, который пошел не так? И отбросил всю Землю в прошлое - может, даже не на шесть веков, а на больше? Или, наоборот, ускорил течение времени на ней...

- Доктор, я же только что...

- Да-да, я помню. Мы бы просто на нее не попали. Но ведь мы летели назад вслепую, и у нас был риск ошибиться и промахнуться мимо Солнца. А что, если одна ошибка наложилась на другую? Мы действительно прилетели не туда, но нам так повезло, что Земля оказалась именно там...

- Попробуйте прикинуть вероятность подобного совпадения, - усмехнулся Локхарт. - И опять же - как вы представляете себе изменение хода времени отдельно на Земле? Что при этом будет с Солнцем, которое, повторяю, движется со своей собственной скоростью? Земля же просто не смогла бы остаться на своей орбите. Или, по-вашему, этот ваш эксперимент изменил ход времени не только на Земле, но и во всей Солнечной системе? Не слишком ли круто для человеческих возможностей? Да и вообще, все это ненаучная фантастика! Не имеющая никакого отношения к нашим реальным проблемам.

- Да, наверное, не имеющая, - вновь согласился Вельо. - Но знаете, в этих летописях есть некая странность, которую, возможно, не заметил бы историк, но заметил лингвист. Они все, от самых древних, относящихся к временам Йоргела Завоевателя, до самых свежих, описывающих царствование Гумбольдта, написаны практически одним языком. Различия есть, но не такие, какие должны были накопиться за шестьсот лет - и даже за двести. Можно, конечно, объяснить это тем, что древние рукописи - на самом деле не оригиналы, а копии, причем каждый последующий переписчик осовременивал их в соответствии с языковыми нормами своей эпохи...

- Все гораздо проще - все эти "древности" были придуманы и написаны относительно недавно, что и требовалось доказать, - нетерпеливо перебил Локхарт.

- Это напрашивается, - кивнул Вельо. - Но это не объясняет всего. Впрочем, хоть я и хорошо знаю английский, это все же не мой родной язык. А вам, командир, ничего не показалось странным в манере говорить нынешних жителей?

- Да нет, пожалуй, - ответил Локхарт, удивленно приподняв бровь; ему не приходило в голову задумываться об этом. - Ну, раз уж вы спросили... я бы сказал, что, например, дядюшка Зак, судя по его говору - не уроженец Юга. Скорее, откуда-то из Новой Англии. Манера речи Элинор похожа на калифорнийскую. Дармонт... я затрудняюсь сказать, откуда он, как, впрочем, и Фабиас. Едва ли Конфедерация, а может, даже и не Союз. Все, что угодно, от Англии до Новой Зеландии - я не знаком с тамошними стилями речи и не могу судить... У Ференца, как мне кажется, английский вообще не родной, что при его кочевом образе жизни неудивительно. А вот Ильза говорила, как здешняя. Что наводит на мысль, что она с Заком все же не были родней. Вы это имели в виду?

- Нет. В этом как раз нет ничего особенного - учитывая, что люди могут родниться через брак, в одном семействе вполне могут оказаться выходцы из разных местностей. Даже теперь, когда путешествия на дальние расстояния, очевидно, куда затруднительней, чем в наше время - но по той же причине и акценты жителей соседних городов могут различаться заметнее, чем когда-то - штатов на разных концах Америки и даже, как вы говорите, Англии и Новой Зеландии. Не говоря о том, что, если на Земле была некая глобальная катастрофа, нынешние айринтийцы могут быть потомками беженцев из самых разных мест. Дело не в этом, а в том, что все эти люди фактически говорят на современном нам английском языке. Так?

- Ну... если не считать отдельных архаизмов...

- Вот-вот. Которых, на самом деле, быть не должно. Это технология может быть отброшена вспять, а язык так не умеет. Язык может переживать упрощение и деградацию, но он никогда не возвращается к своему прошлому - он всегда развивается только вперед. Поэтому мы должны были обнаружить не архаизмы, а неологизмы - причем в гораздо большем количестве. Пусть даже все айринтийские летописи - подделка недавнего времени. Но за два с лишним столетия, сопровождающихся столь грандиозными потрясениями, язык должен был измениться куда заметнее. А эти люди, напрочь забывшие о самом существовании хоть Соединенных, хоть Конфедеративных Штатов - как, видимо, и Британии с Новой Зеландией - тем не менее, говорят на правильном английском языке XXI столетия. Ну, чуть-чуть упростили орфографию, только и всего. При этом по части имен собственных этот язык насыщен германизмами - но больше германское влияние ни в чем не проявляется...

- В свое время американская топография была полна индейскими названиями, - заметил Локхарт. - Правда, на личные имена это все же не распространялось... Вы что же, хотите сказать, что была некая война, в ходе которой Германия завоевала Америку? А потом, поколения спустя, американцы - или еще какие-то англоязычные - отбили эти земли?

- Я ничего не хочу сказать, - развел руками Вельо. - Я лишь констатирую, что современный английский не похож на язык, свободно развивавшийся более двухсот лет после нашего отлета - не говоря уже про шестьсот, конечно же. Возможно, бо́льшую часть этого времени он был мертвым языком и был реконструирован относительно недавно. Евреи в свое время реконструировали мертвый иврит спустя два тысячелетия, так что двести лет - это не срок. И все старые летописи тогда действительно представляют собой современные переводы с того языка, который использовался раньше. Может быть, действительно, с языка завоевателей, который ныне проклят и забыт. Или, может, не завоевателей, а беженцев из Европы, которых было так много, что... Но это все гипотезы. И не знаю, насколько они важны в практическом плане.

- А вы, полковник, узнали за сегодня что-нибудь важное? - спросил де Сегюр. - Доктор Якобсон сказал, что вы беседовали с самим Фабиасом?

- И даже с самой Элинор, - кивнул Локхарт и принялся рассказывать.

Географические подробности заинтересовали де Сегюра, казалось, даже больше, чем политические.

- Понижение уровня океана одновременно с понижением температуры, - пробормотал он. - Да, так это и должно быть. Вы знаете, я начинал свою карьеру в Европейской комиссии по изменению климата...

Локхарт неприязненно дернул щекой:

- Которая полвека боролась то с глобальным потеплением, то с глобальным похолоданием, пока не было доказано, что нет ни того, ни другого, а есть только глобальные аферы?

- Не утрируйте, полковник, - поморщился де Сегюр. - Да, в конечном счете возобладала точка зрения, что климатические колебания, наблюдавшиеся в ХХ и XXI веках, носят характер естественных флуктуаций и не могут быть вызваны деятельностью человека...

- После того, как на борьбу с этими флуктуациями были выброшены триллионы долларов, а целые отрасли и страны стали жертвами нахрапистого шантажа и старательно раздуваемой в обществе истерики. Основанной на преднамеренно фальсифицированных данных, - вновь перебил Локхарт. К климатическим алармистам, в свое время чуть было не похоронившим космонавтику - да и высокоскоростную авиацию - из-за "экологического ущерба", у него были личные счеты.

- Но, в конце концов, вы не можете отрицать, что теперь в мире действительно похолодало, - произнес де Сегюр, уже не скрывая своего собственного раздражения.

- Как и вы не можете отрицать, что человеческая промышленность тут ни при чем. Как и транспорт. На планете Земля больше нет ни того, ни другого. Рай, о котором всегда мечтали зеленые недоумки.

- Командир, - мягко вмешался Якобсон, - мне кажется, граф хотел сообщить нам нечто существенное.

- Да, конечно, - сдал назад Локхарт. - Я не имел в виду в чем-либо обвинять вас лично, де Сегюр. Вы ведь тогда были всего лишь выпускником университета и работали с теми данными, которые вам подсовывали другие.

- Так вот как бы вы ни относились к этим данным, - подхватил граф, - пусть они были ошибочными, пусть даже, как вы утверждаете, их фальсифицировали преднамеренно, но, отталкиваясь от них, климатологи построили немало интересных моделей, отражавших разные сценарии. В том числе экстремальные сценарии. Вплоть до... - он не удержался от драматической паузы, - нового ледникового периода. Да, тогда ничего подобного не случилось - вы скажете, что и не могло случиться - но картина мира, рассчитанная для такого развития событий, весьма напоминала то, что мы наблюдаем сейчас. Значительное понижение уровня мирового океана из-за нарушения круговорота воды. Испаряясь в тропических широтах, она выпадает на сушу умеренных и остается там в виде снега и льда. Который не тает круглый год. По той же причине снижается количество облаков, которые могли бы удерживать тепло, а многократно увеличившиеся снежно-ледяные площади отражают солнечный свет обратно в космос. Все более ухудшая ситуацию.

- Хотите сказать, что на Земле сейчас новый ледниковый период? - на сей раз скепсис выразил Вельо. - По-моему, здесь все же не настолько холодно.

- Да, в тропиках похолодание не столь значительно. Хотя это тоже может быть лишь делом времени, если новое равновесие все еще не установилось. А весь север Америки и большая часть Евразии сейчас, возможно, покрыты нетающим льдом.

- То есть это и есть та катастрофа, которая погубила цивилизацию? - Локхарта эта версия по-прежнему не убеждала. - Глобальные климатические процессы не происходят мгновенно. У человечества было бы достаточно времени, чтобы отступить в низкие широты вместе со всеми высокими технологиями. Да, конечно, могли быть беспорядки и даже целые войны между коренными жителями и многомиллионными волнами беженцев. Но, в конце концов, от технологий зависело выживание, и это должны были понимать все. Не говоря о том, что такие места, как Флорида, были ли бы заселены куда более плотно.

- Мы не знаем, что послужило отправной точкой, - возразил граф. - Вы говорите, что это не могла быть деятельность человека - "всей мощности цивилизации не хватило бы на такое", да, я читал статьи, выражающие вашу точку зрения. Хорошо, допустим, вы правы. Но это могла быть природная катастрофа, и именно одномоментная. Скажем, столкновение с астероидом. Или извержение Йеллоустоунского супервулкана. Вы ведь понимаете последствия? Вся цивилизация Северной Америки уничтожена в один миг. Европейская - в руинах после невиданных за всю человеческую историю землетрясений. Ну или наоборот, если главный удар пришелся туда, а не сюда. Вот вам и секрет исчезновения городов. Даже после ядерной войны разрушены были бы лишь некоторые из них - но не после толчков, перетряхнувших весь континент. А через ту же Флориду могло, к примеру, прокатиться гигантское цунами от берега до берега. Поэтому, в частности, мы до сих пор не видели здесь ни одного темнокожего - все прежнее население просто смыло... (Локхарт лишь сейчас сообразил, что и впрямь доселе не видел здесь ни одного негра. Для бывшей Флориды это было странно, но для Айринтии, столь напоминавшей средневековую Европу, казалось совершенно естественным.) После чего пыль и пепел на годы закрывают солнце, и на выживших среди развалин обрушивается холод и голод. Какое уж тут сохранение цивилизации... счастье еще, что они удержались хотя бы на средневековом уровне. Я не удивлюсь, если Айринтия, Гроггендор и Тлукаляхан - это действительно все, что осталось от человечества.

- К югу от Тлукаляхана - джунгли, а не льды, - напомнил Локхарт.

- То есть так считают айринтийские картографы. Исходя из логики "чем южнее, чем теплее" и не понимая, что она работает лишь до экватора. Если посмотреть на карты прежнего средневековья, там тоже можно найти немало любопытного. Чем дальше от места жительства картографа, тем любопытнее...

- А шесть веков? Как они вписываются в вашу версию? - осведомился полковник.

- Никак, - пожал плечами де Сегюр. - То есть так же, как и в любую другую. Это - местная мифология, не связанная с истинными причинами катастрофы. Возможно - направленная на то, чтобы стереть слишком болезненную память о катастрофе. Они могут отказываться от науки нашей эпохи даже не потому, что винят ее в случившихся бедах, а потому, что не хотят вспоминать, с каких вершин и на какое дно рухнули. Ведь так, доктор? - граф обернулся к Якобсону.

- Подобный защитный психологический механизм вполне возможен, - кивнул тот. - У тех поколений, которым еще было что вспоминать, конечно. Ну а дальше уже просто вошло в традицию. И теперь их вымышленная история - это то, чем они привыкли гордиться, и любое посягательство на нее будут воспринимать в штыки.

- Что ж, - пробормотал Локхарт, - послать экспедицию на север или на юг, чтобы проверить вашу гипотезу, не в наших силах...

- Вода куда-то должна была деться, - веско произнес граф.

- ...но если она верна, то это значительно повышает ставки.

- Или понижает, - пробурчал Вельо. - Если лет через сто ледники доберутся и сюда, какой смысл вообще трепыхаться? Такое ведь в истории Земли уже было - правда, задолго до человека...¹⁴

- А по-моему, ничего это не повышает и не понижает, - не согласился де Сегюр. - Что бы там ни происходило двести лет назад или через двести лет, мы должны решать свои задачи здесь и сейчас. Ну да - если Айринтия падет, бежать, скорее всего, будет некуда. Но я не думаю, что даже в этом случае победители устроят здесь геноцид. В Бугенхольме, по крайней мере, не устроили.

- Если Айринтия падет - падет последний оплот свободы в этом мире, - мрачно возразил Локхарт. - Конечно, очень относительной свободы. Айринтия - не республика и даже не конституционная монархия. Король вправе менять законы единоличным решением, существуют сословные привилегии и все такое. Но все-таки, как я понимаю, здесь свободы куда больше, чем в агрессивно-имперском Гроггендоре - не говоря уже о Тлукаляхане.

- Вы забыли еще пиратов, - усмехнулся де Сегюр. - Вот уж кто свободней некуда.

- Вы сами понимаете, что я говорю о конструктивной свободе, а не о произволе разбойничьей шайки.

- Ну, - протянул граф, - мне представляется, что разница не во всех случаях столь уж разительна.

- Что вы имеете в виду? - осведомился Локхарт.

- Фабиас ведь заявил вам, что Арвик больше не проблема? Это значит, что либо архиепископ самоуверенный глупец, либо хотел произвести на вас такое впечатление - и то, и другое вряд ли - либо он действительно знал, о чем говорил. И Элинор, кстати, это подтвердила. "Просто не смогут", да. Думаю, что знаю, чье обезглавленное тело мы нашли в лесу.

- Вы хотите сказать, что это был Арвик? - произнес потрясенный Локхарт. - Даже не какой-нибудь, к примеру, его эмиссар...

- Эмиссар не удостоился бы таких "почестей", - отмахнулся граф. - У Арвика, несомненно, хватило ума не принять приглашение на коронацию, что было бы для него сдачей на милость победителю, к милости к тому же отнюдь не склонному. Вместо этого он бежал из столицы на восток под защиту своего союзника Хагентрауба. Бежал, соблюдая максимальную конспирацию, всего с парой человек охраны. Граф, в свою очередь, готовился встретить дорогого гостя. Но, пока его люди очищали дороги от всяких подозрительных комедиантов, истинные убийцы все же сумели сделать свое дело. Перехватив Арвика там, где он уже, возможно, считал себя в безопасности.

- Вы думаете, Элинор хладнокровно приказала убить собственного брата? - все еще не мог поверить Локхарт.

- Хладнокровно или нет - это вам виднее, пока что с ней общались только вы, а не я, - ответил де Сегюр, и в его тоне проскользнула нотка неудовольствия. - Возможно, сама идея принадлежала Фабиасу. Но Элинор, несомненно, была в курсе. Я даже думаю, что коронация началась позже из-за того, что что-то задержало гонца, который вез голову Арвика в Дракенхайм.

- По-вашему, Элинор хотела лично взглянуть на отрезанную голову, прежде чем взойти на трон? - поморщился полковник. - Вы путаете ее со злодейкой из комиксов.

- Нет, не столько взглянуть сама - она-то была заинтересована в том, чтобы коронация состоялась как можно скорее - сколько продемонстрировать кому-то из партии Арвика, что их сопротивление потеряло смысл. Кому-то, кто был достаточно силен, чтобы создать помехи коронации. Вы же сами процитировали слова Фабиаса, что переговоры шли буквально до последнего момента.

Локхарту все равно трудно было поверить, что девятнадцатилетняя девушка, с которой он общался совсем недавно, способна на такое. Да, Элинор не походила на томную изнеженную принцессу, падающую в обморок при виде дохлой мыши. И да, Арвик был ее врагом - во всяком случае, стал таковым после оглашения завещания. Но в детстве они, наверное, играли вместе. И первой отправить в погоню за ним убийц, приказав привезти его голову...

- Вы думаете, он на ее месте стал бы церемониться? - де Сегюр словно прочитал мысли Локхарта, впрочем, достаточно красноречиво отраженные на его лице. - Я сказал все это вовсе не в осуждение Элинор. Напротив, если она способна к решительным действиям, а не является лишь безвольной марионеткой Фабиаса - чего мы пока еще, впрочем, не знаем наверняка - то это лишь внушает к ней уважение. И делает игру интереснее.

- Игру? - всколыхнулся Вельо. - Вы называете это игрой?

- Называйте как вам угодно, доктор, - поморщился де Сегюр. - Я только хочу напомнить вам, что такова современная реальность - и, несомненно, в Гроггендоре и Тлукаляхане она ничуть не лучше. Кто не желает быть игроком, обречен быть пешкой в руках игроков. Да и, на самом деле, так было всегда. На фоне мировых войн и диктатур так называемой цивилизованной эпохи все эти средневековые кровопролития и в самом деле выглядят детской забавой.

- Мы думали, что это наконец осталось позади, - вздохнул Вельо.

- Вам напомнить, сколько раз в мировой истории возникала подобная иллюзия? Причем всякий раз - накануне очередной особенно кровавой бойни. Нет, джентльмены. Так будет всегда, пока люди остаются людьми. При любом уровне технологий.

- Тогда, возможно, ледник, который окончательно сотрет нас с лица Земли - это и не худший выход, - проворчал Вельо.

- Вспомните Кэйли, доктор, если вас это утешит.

- Не могу поверить, что это универсальный закон, - произнес Локхарт. - Не может быть, чтобы разум везде кончал так.

- Почему нет? - пожал плечами де Сегюр. - Разум - инструмент, порождаемый эволюцией не для любви и милосердия, а для выживания во враждебной внешней среде. Если неразумные враги побеждены, разуму остается только обратиться против другого разума.

- Как вы только стали дипломатом с такими взглядами, - усмехнулся Вельо.

- Дипломатия - это лишь продолжение войны другими средствами. И мне нравится, что эти средства менее жестоки и более утонченны. Я действительно не люблю грубое насилие. Оно, если хотите, неизящно. Но, какими бы ни были средства, суть, в конечном счете, не меняется.

- Не путайте суть разума и его происхождение, - возразил Локхарт. - Это грубое передергивание. Перья, к примеру, когда-то возникли для обогрева, а вовсе не для полета. И достоинство разума как раз в том, что он может осознать породившие его природные механизмы типа "не съешь ты - съедят тебя" и подняться выше их. Это даже если не рассматривать разумные компьютеры, над которыми вообще не тяготеет животное прошлое.

- И где они теперь? - откликнулся де Сегюр. - Люди, по крайней мере, выжили хоть в каком-то виде.

- Да, друзья, давайте все же не забывать и о положительных сторонах, - подал голос Якобсон. - На Земле, по крайней мере, не произошло того же, что на Кэйли. Мы все еще живы. Как личности и как вид. И у нас все еще есть будущее.

Оспаривать примирительную сентенцию Якобсона никто не стал; все как-то сразу почувствовали, что нуждаются в отдыхе после этого долгого и насыщенного дня. Так что, сойдясь во мнении, что пока нет необходимости ни в каких экстренных мерах и остается лишь ждать, как будут развиваться дальнейшие события, они разошлись по своим комнатам.

На следующее утро Локхарт строго отчитал Шрамма по поводу алкоголя. Тот, мучившийся незнакомым ему прежде похмельем, смиренно признал вину, однако тут же попросил разрешения продолжить обучение фехтованию в гвардейских казармах, заверив, что пить больше не будет (да и повода вроде как не было). Первым побуждением Локхарта было отказать, но он рассудил, что Шрамм воспримет это как несправедливое наказание осознавшему свою вину и стремящемуся исправиться. К тому же, подумал полковник, если Шрамм и в самом деле делает такие успехи в освоении нынешнего оружия, не помешает обзавестись хотя бы одним собственным телохранителем, а не полагаться исключительно на охрану, приставленную Фабиасом (пусть даже эти тренировки и происходят с очевидного ведома и разрешения последнего) или даже Элинор. Окончательно вопрос решила консультация с Якобсоном, у которого Локхарт спросил, насколько эти тренировки пойдут на пользу здоровью Шрамма. "Без аппаратуры мы не можем отследить процессы в его мозгу, - ответил доктор, - но вполне вероятно, что физические упражнения, тем более не сводящиеся к простой накачке мышц, а требующие быстроты реакции, предсказания поведения противника и так далее, улучшают кровоснабжение пораженных участков и способствуют образованию новых нейронных связей. Чудес, разумеется, не будет, прежним Шрамм не станет уже, по-видимому, никогда, но по крайней мере восстановление речевых функций происходит быстрее, чем я ожидал." После этого Локхарт дал Шрамму разрешение тренироваться столько, сколько тот пожелает, строго напомнив, однако, что Шрамм по-прежнему остается членом команды "Доброй воли" и не должен выполнять ничьих приказов, кроме своего командира. Бывший пилот просиял лицом, словно мальчишка, которого отпустили в поход, и вскоре чуть ли не бегом отправился в казармы. Как уточнил Локхарт, это были казармы личной гвардии королевы, а не военной гвардии, которой командовал Бронгар; таким образом, версия, что Фабиас надеется сделать из Шрамма своего человека среди подчиненных герцога, не подтверждалась. Отчего же архиепископ пошел навстречу желанию самого простоватого из своих гостей - неужели просто по доброте душевной? Впрочем, как говорил Якобсон, иногда люди действительно помогают другим, ничего не прося взамен. Особенно когда им самим это ничего не стоит.

Впрочем, мотивы щедрого гостеприимства Фабиаса по отношению к остальным астронавтам также оставались неясны. Они продолжали жить в гостевом доме на всем готовом, наслаждаясь обслуживанием по классу "люкс" и не платя за это ни хеллера (сто крон, полученные от Дармонта, так и хранились нетронутые у Локхарта); более того, на второй день с утра к ним явился портной, предложивший свои услуги (так же заранее отплаченные от щедрот его высокопреосвященства). Это было весьма своевременно - ведь единственной их одеждой оставались костюмы из реквизита комедиантов, уже нуждавшиеся в стирке (с обувью у них проблем пока не было, включая и Вельо, который обзавелся добротными башмаками еще накануне, зайдя в сапожную лавку по дороге в скрипторий - причем хозяин, с которым перемолвились сопровождавшие лингвиста послушники, также не потребовал с него платы). Однако после того, как портной снял мерку с каждого, выслушал все пожелания и отбыл, пообещав, что заказ будет исполнен "со всей возможной скоростью", больше гостей никто не беспокоил. От скуки они, впрочем, не страдали, проводя время за чтением: Вельо и де Сегюр продолжали копаться в архивах (ежедневно провожаемые туда и обратно парой почтительных крепких послушников), Якобсон читал свой плутовской роман, а Локхарт получил обещанный ему исторический труд. Конечно, в отличие от первоисточников из королевского скриптория, это была компиляция, составленная неким Мартином Дрольфусом и, вполне вероятно, носившая следы предвзятости своего автора - зато она позволяла ознакомиться с официальной историей этой части мира намного быстрее.

Эта история (согласно книге) уходила вглубь даже не на шестьсот, а почти на восемьсот лет; по крайней мере, к этому времени легенды относили основание Кранцхюгеля - столицы Бугенхольма, от каковой даты и велось нынешнее летосчисление. Однако, как признавал сам Дрольфус, обрывочные и скудные сведения об этой эпохе были почерпнуты в основном из легенд; более-менее внятной и исторически достоверной картина становилась лишь сто лет спустя. В те времена на этих землях было намного больше стран, чем теперь. Гроггендор начинался с независимых горных кланов, долгое время враждовавших между собой; на равнинах Тэксаса и Оклахомы также существовали независимые королевства, графства и даже совсем карликовые баронства. К западу, северу и югу от раннего Бугенхольма тоже лежали самостоятельные княжества (в том числе Хильдское и те северные, что позже будут присоединены к Бугенхольму и предадут его ради эфемерной независимости, оказавшейся гроггендорской ловушкой). В луизианских лесах и болотах и вовсе обитали племена варваров. О прошлом Тлукаляхана у Дрольфуса было намного меньше сведений, но и его территория прежде делилась между суверенными владыками. Постепенно, однако, в результате завоеваний, дипломатии и династических браков все эти независимые и полузависимые образования укрупнялись, поглощались, сливались друг с другом, пока не пришли к уже известной Локхарту реальности. Никаких намеков на реальное прошлое хорошо знакомой ему Америки или на какую-то древнюю катастрофу, с которой началась история нового мира, книга не содержала. Локхарт тщетно пытался понять, где же проходит шов между очевидным вымыслом всех этих древних герцогств и королевств и объективной действительностью, которую он мог наблюдать прямо из окна - но Дрольфус излагал свою версию истории удивительно гладко и последовательно, без сколь-нибудь заметных нестыковок. Вероятно, даже подлинные документы из архивов обнаружили бы куда больший разнобой, ибо одни и те же события неминуемо описываются разными хронистами по-разному, в силу политических предпочтений и неполноты данных; однако Дрольфус, очевидно, отбирал из множества вариантов тот, который представлялся ему наиболее верным в контексте общей картины, и даже не упоминал об остальных. В общем, чтение было любопытным, но завесу занимавшей Локхарта тайны не приоткрывало. Впору и впрямь было поверить в "параллельную Землю" со своей собственной историей, никогда не знавшей подъема к вершинам технической цивилизации (и на которой при этом люди европейской расы и культуры оказывались аборигенами Америки), но полковник, конечно, говорил себе, что это полная чепуха.

Вечером их пятого дня в Дракенхайме с Локхартом пожелал побеседовать де Сегюр, почему-то вернувшийся раньше Вельо. Поначалу он лишь спросил полковника, удалось ли тому узнать что-либо важное. Локхарт сообщил, что никто из сильных мира сего с ним больше не связывался, и коротко поделился с графом прочитанным, поинтересовавшись, в свою очередь, удалось ли им с Вельо найти что-то примечательное среди исторических документов в скриптории.

- Не знаю, - равнодушно ответил тот, - спросите Вельо, я этим больше не занимаюсь. Не думаю, что это имеет какой-то практический смысл.

- Что же, в таком случае, вы целыми днями делаете в архиве? Или вы ходите куда-то еще, не поставив в известность меня?

- Вы напрасно подозреваете меня в нелояльности, - усмехнулся граф. - Я работаю в том же архиве, но с другими документами. Не с историческими, которые, как мы знаем, не могут не быть фальшивками, а с юридическими, действующими сейчас. Само собой, в них тоже присутствуют ссылки на некие древние установления, родословные и договоры, и уже тогда я разыскиваю и их тоже.

- И что вам удалось найти?

- Пока что я изучаю действующее право. Айринтийское и международное, насколько такой термин применим к эпохе, когда право силы важнее любых договоров. Могу, в частности, подтвердить, что юридическая коллизия, возникшая в результате посмертного изменения закона о престолонаследии, действительно не имеет однозначного решения в рамках существовавшей до этого нормативной и прецедентной базы. И даже свершившийся акт коронации тему не закрывает. Он станет нормообразующим прецедентом лишь в том случае, если будет признан в качестве такового всеми заинтересованными сторонами.

- Бронгару трудновато будет его не признать после того, как он сам участвовал в церемонии, - усмехнулся Локхарт. - А Арвик, как вы сами говорите...

- Да, именно поэтому участие их обоих в коронации было так важно. И именно поэтому Бронгар мог торговаться до конца. Ему не обязательно было поднимать открытый мятеж. Достаточно было за полчаса до коронации объявить о своей отставке - и легитимность королевы повисала в воздухе. Но он, как мы знаем, сохранил свой пост, а это значит, что с ним удалось договориться. Ну а вопрос с Арвиком был решен по-другому...

- А если бы Арвик явился в собор и в самый кульминационный момент закричал: "Это незаконно, я протестую"?

- Полагаю, его бы вывели и позже объявили сумасшедшим. К тому же у него как у бастарда меньше прав, чем у Бронгара как законного наследника по прежнему закону - так что этот выкрик был бы, собственно, в пользу герцога... Но, конечно, осадок бы остался, и этого предпочли не допустить. Возможно, просто составив приглашение в намеренно оскорбительной форме в расчете на его нрав. Возможно - и более надежно - прямо намекнув ему, что его убьют, если он не покинет столицу.

- Чтобы убить, когда он ее покинет... Так Фабиас был прав, говоря, что внутренние угрозы ликвидированы?

- Я говорю о чисто юридической стороне вопроса. Если ограничиваться лишь ей, то и внешней угрозы тоже нет. Претензии Гроггендора на так называемые новые территории Айринтии юридически совершенно несостоятельны. Ни бугенхольмский король, ни гроггендорский император не может денонсировать договор, по которому эти земли отошли Айринтии, ибо такой механизм не прописан в самом договоре и не устанавливается нормами более высокого уровня - за отсутствием таковых.

- Если не считать таким механизмом гроггендорскую армию, - мрачно заметил полковник.

- Как я только что и сказал.

- И для внутренних дел верно то же самое.

- Да. Бронгар. Он больше не может оспаривать трон у царствующей Элинор. Но он все еще законный наследник, первый в очереди. В случае ее смерти или отречения корона переходит к нему.

- Не обязательна открытая война, - понял Локхарт. - Которая весьма нежелательна на виду у внешнего врага. Достаточно одного удачного покушения. После которого Бронгар с помпой отыщет и казнит исполнителей. Обливаясь слезами по безвременно погибшей племяннице.

- Именно так. А возможностей у него, как у командующего королевской армией, немало. Хотя личная гвардия королевы ему и не подчинена... В связи с чем у меня вопрос: вы совершенно уверены, что мы должны остаться на стороне Элинор?

- В чем я совершенно уверен, так это в том, что не желаю быть соучастником ее убийства, - отрезал полковник.

- Простите, командир, но вы рассуждаете как... Вельо, - усмехнулся де Сегюр.

- Именно поэтому вы явились пораньше, дабы говорить со мной без него? - неприязненно осведомился Локхарт.

- Если угодно. Боюсь, что незапятнанной так или иначе не останется ни одна сторона - и королевская, собственно, уже начала, пролив кровь Арвика. А у нас, напомню еще раз, нет ни юридических, ни моральных обязательств ни перед кем из них. Мы даже формальную присягу не приносили. Вы считаете, что быть соучастником убийства Бронгара лучше? Вы ведь не думаете, что жизнь женщины чем-то ценнее, чем жизнь мужчины?

- Такой мужчина, как Бронгар, давно заслужил смерть, - мрачно ответил полковник. - Если, конечно, насчет детей все правда.

- Вот именно - если... Хотя, как я уже говорил, даже не это главное. Главное - от кого из них будет больше пользы для государства... и для нас лично.

- Бронгар вышел на вас с предложением? - прищурился Локхарт.

- Нет, пока нет. Я рассуждаю чисто теоретически... возможные варианты, знаете ли, лучше просчитать заранее. Теоретически, вообще, нам лучше всего было бы разделиться между двумя лагерями... теперь, когда их осталось два, картина очень упростилась... но при этом сохранять контакты между собой. Тогда мы имели бы наиболее объективную картину, и в итоге, кто бы ни взял верх, победители спасли бы проигравших, сказав, что те были их агентами в стане врага.

- И каким образом вы собираетесь "поддерживать контакты" - по телефону? - язвительно осведомился Локхарт. - Или, может, телепатически? И не вы ли сами только что согласились, что Бронгар с удовольствием расправится с теми, кто поможет ему убрать Элинор? Или кого хотя бы можно будет в этом обвинить. Чужаки, за которых некому вступиться - идеальные козлы отпущения. Так что, может, у вас и нет никаких обязательств перед кем-либо из айринтийцев, зато они у вас есть передо мной, подтвержденные данным вами словом. И я, как ваш командир, запрещаю вам даже думать о подобных... макиавеллиевских трюках. Я уже сказал - что бы ни случилось, мы все остаемся на одной стороне и никогда не будем вовлечены в интриги друг против друга. Пока что это сторона королевы - королевы и Фабиаса, если вам угодно - и у нас нет никаких рациональных, я подчеркиваю, причин ее менять. Бронгар нам даже теоретически ничего не предлагал, и мы даже не знаем наверняка, действительно ли он намерен продолжать борьбу за трон. А здесь нам определенно благоволят.

- А по каким причинам? Даже вы этого не знаете, хотя и удостоились беседы и с королевой, и с архиепископом. Может, Вельо был не так уж и неправ, говоря про рождественских гусей...

- Не думаю, что мы нужны Фабиасу в качестве некой жертвы. Уж не в религиозном смысле точно...

- Не то чтобы жертвы... скорее приманки. Сами по себе мы ему, скорее всего, не нужны - во всяком случае, не похоже, чтобы он проявлял интерес к знаниям нашего мира. Но, оперативно доставив нас из Хассенворта и поселив здесь со всей возможной роскошью, он создает у кого-то впечатление, что мы - чрезвычайно важные фигуры. Возможно - отвлекая внимание от неких действительно важных фигур. Возможно - провоцируя покушение, которое, допустим, позволит выявить слабые места в системе безопасности и разоблачить вражеских агентов. Или даст повод для репрессий против противника. Или... ну, мало ли что еще. В общем, я бы не сказал, что наше положение здесь столь уж безопасно. Кстати, Фабиас ведь не предлагал вам денег?

- Нет. А зачем? Мы тут и так на всем готовом...

- Вот именно за этим. Потому что деньги - это свобода и независимость. А без них мы зависим исключительно от милости его высокопреосвященства.

- У нас есть сто золотых... хотя он, скорее всего, об этом не знает.

- Пусть не знает и дальше. Всегда полезно иметь козырь, неизвестный противнику.

- Вы уже называете Фабиаса противником?

- Единственные в этом мире, кого мы можем безусловно считать союзниками - это мы сами друг для друга, не так ли? - усмехнулся де Сегюр.

- Именно. Не забывайте об этом.

На следующие утро, пока никто еще не покинул дом, явился портной в сопровождении целой полудюжины подручных, которые несли коробки с аккуратно упакованной одеждой. Астронавты получили костюмы на разные случаи жизни (включая торжественные), а также набор рубашек, чулок и нижнего белья (наличие последнего было еще одним выгодным отличием теперешнего средневековья от классического). Даже если не все это было пошито с нуля, несомненно, для выполнения столь обширного заказа всего за четыре дня потребовался труд целой артели портных. После примерок, оставивших всю команду довольной обновками (хотя Вельо и поворчал по поводу неудобства "этой средневековой сбруи" с ее завязками, крючками и пуговицами по сравнению с нанолипучками и автозастежками цивилизованной эпохи), Шрамм, лингвист и дипломат собирались отправиться по уже становящимся привычными делам, однако появившийся невесть откуда Клавиус с улыбкой попросил гостей не расходиться, ибо "ожидается важное известие". "Известие" явилось полчаса спустя в виде конного гонца в парадном мундире черно-желто-синих государственных цветов, сопровождаемого двумя королевскими гвардейцами в сияющих кирасах. Гонец, надутый от собственной важности, привез пакет, опечатанный кроваво-красными сургучными печатями с головой гербового дракона. "Ее Королевское Величество Элинор I Айринтийская изволит принять полковника Эрика Локхарта и его спутников, как то:..." - далее шли имена остальных (причем без единой ошибки, несмотря на то, что каждое из них писалось по правилам языка, отличного от английского), время аудиенции - завтрашнее число, полдень - и место: малая тронная зала королевского дворца.

После отбытия расфуфыренного гонца брат Клавиус тут же принялся посвящать гостей в тонкости этикета королевской аудиенции. Локхарт, уже понявший, что парадные костюмы были пошиты с такой скоростью и доставлены аккурат перед прибытием гонца не случайно, все же не удержался от иронического замечания - откуда, мол, смиренный монах так хорошо разбирается в придворных делах?

- Мой старший брат - обер-церемонимейстер двора ее величества, - скромно улыбнулся Клавиус. - Несомненно, вас мог бы проинструктировать и кто-то из его подчиненных, но я подумал, что будет проще...

- Так-так, - сообразил Локхарт; ему припомнилось прочитанное когда-то, что в средние века церковная карьера была нередким выбором младших братьев родовитых дворян, поскольку титул и имение, согласно принципу майората, единолично наследовал старший. - А вы, надо полагать, исполняете ту же функцию при его высокопреосвященстве?

- Нет, я всего лишь скромный секретарь, отвечающий за прием и обустройство гостей его высокопреосвященства. Церковный церемониал не находится в моем ведении. С людьми же светского звания его высокопреосвященство общается просто, как заповедано нашей религией, без каких-либо специальных церемоний.

Впрочем, этикет малых королевских аудиенций (большие причитались гостям королевской крови, иностранным послам, высшим сановникам по случаю событий особой важности, таким как начало и окончание войны, а также крупным делегациям) в изложении Клавиуса тоже не отличался чрезмерной сложностью и не содержал, к большому удовольствию Локхарта, никаких унизительных ритуалов типа необходимости становиться на колени или целовать руку (как-либо дотрагиваться до царствующей особы вообще не полагалось, и полковник с усмешкой вспомнил, как королева - тогда, впрочем, в образе служанки - сама решительно схватила его за руку и потащила во дворец). Добираться до дворца самостоятельно и объяснять охране, что "им назначено", тоже не требовалось - за гостями должны были прислать карету, а потом отвезти обратно.

Разъяснив все эти детали, Клавиус с неизменной улыбкой осведомился, не желают ли гости воспользоваться услугами цирюльника наутро перед аудиенцией. В самом деле, в мире, где больше не существовало депиляционных кремов, эту проблему надо было как-то решать. Она не стояла перед Локхартом и Шраммом - люди, избиравшие военную карьеру, обычно избавлялись от неуставных волос навсегда (оплата перманентной эпиляции даже входила в стандартный соцпакет военных), равно как и перед Якобсоном, который еще в юности также предпочел избавиться от необходимости бритья - однако Вельо и де Сегюр, которых в последний раз брила Матильда, ежедневно подновлявшая их грим, уже обросли весьма заметной (особенно у темноволосого Вельо) шестидневной щетиной. В свое время, перед стартом "Доброй воли", было предложение всем мужчинам на борту пройти эпиляцию лица, что позволило бы сэкономить на средствах для удаления волос в течение семилетнего путешествия туда и обратно, и хотя в команде было несколько идейных усачей и бородачей, они, несомненно, пошли бы на эту жертву ради участия в величайшей экспедиции в человеческой истории - однако в итоге возобладало мнение, что кэйлиане должны увидеть землян во всем возможном разнообразии. Идейных бородачей Локхарт еще мог понять, хотя и находил нелепым превращать в предмет эстетики явный атавизм; по его мнению, нейроимпланты в мозгу и шерсть на лице образовывали еще более дикое сочетание, чем фрак и набедренная повязка. Но кто вызывал у него совсем уж ироническое недоумение, так это мужчины, которые и бород не носили, и избавиться от растительности раз и навсегда не желали - мол, "не хочу необратимых решений, а вдруг я отпущу усы и бороду в будущем". Конечно, мазаться кремом раз в несколько дней было несложно, но все равно - зачем эти регулярные лишние действия? Вельо, кстати, после кэйлианской катастрофы действительно отпустил бороду, но на подлете к Солнечной системе вновь от нее избавился; де Сегюр же депилировался с неизменной регулярностью даже в самые страшные дни гибели их товарищей и надежд. Но вот теперь эта ничего не значащая мелочь превращалась в проблему. Бриться никто из них не умел, тем более - опасными бритвами, которые, вероятно, только и остались в этом мире.

Де Сегюр тут же откликнулся, что как раз сам хотел спросить об этом Клавиуса; Вельо с некоторым смущением - кажется, он вообще не задумывался о своей щетине - присоединился. Де Сегюр, обритый наголо Матильдой, спросил, нельзя ли также раздобыть подходящий парик. Клавиус заверил, что все будет сделано в наилучшем виде, и откланялся.

После всех этих утренних хлопот граф и лингвист таки отправились в архив, а Шрамм - к своим гвардейцам, с которыми теперь, похоже, проводил время охотнее, чем со своими товарищами с "Доброй воли" ("Ну да, - с неудовольствием думал Локхарт, - они теперь ему куда ближе по интеллекту, чем мы.") Полковник, не покидавший гостевой дом с самой встречи с королевой (если не считать прогулок по саду), внезапно тоже решил выбраться в город. Никакой необходимости в этом не было, но Локхарту захотелось удостовериться, что гостевой дом не является для них золотой клеткой и они вольны покинуть его в любой момент без всяких сопровождающих. (Кстати, они до сих пор не знали, гостит ли в доме кто-то еще, кроме них. Никто из астронавтов - Локхарт специально спрашивал их об этом - доселе не встречал никого, кроме послушников, хотя, конечно, архитектура дома с отдельными входами на каждый этаж и укромными выходами позволяла гостям его высокопреосвященства избегать нежеланных встреч.)

Как он и ожидал, никто не попытался остановить его или навязать охрану, хотя бы и в самой мягкой форме. Он вышел на улицу тем же путем, как и когда направлялся на встречу с "таинственной незнакомкой", но на сей раз на улице стоял теплый солнечный день классического индейского лета. Классического для куда более северных земель, разумеется - во Флориде в конце сентября полагалось бы стоять обычному лету без всяких уточняющих прилагательных...

Залитый этим мягким светом, Дракенхайм казался куда привлекательней, чем промозглой туманной ночью. Даже узкие кривые переулки не выглядели так зловеще, а уж по более широким улицам хотелось бездумно бродить до самого заката. Они напоминали типичный "Старый город" где-нибудь в Европе - туристический квартал, где тщательно восстановлена (а возможно - и романтически приукрашена) архитектура средневековья, но при этом напрочь исключены все не столь романтичные черты подлинной средневековой жизни. Никаких помоев и нечистот, вылитых из окон прямо на мостовую, никаких оборванных попрошаек, тычущих культи и язвы (подлинные или поддельные) под нос прохожим, никаких снующих под ногами крыс, никакого зловония сточных канав или кожевенных и красильных мастерских, никаких сырых разводов на стенах и обвалившейся штукатурки... даже никакого конского навоза, с удивлением понял Локхарт - как видно, его здесь убирали с похвальной оперативностью (впрочем, подавляющее большинство людей на улицах передвигалось все-таки пешком; всадники попались на глаза полковнику лишь дважды и еще один раз - карета). Да, наверное, все дело в том, что это центральная часть города, окрестности дворца, поэтому здесь все так вылизано - окраины столицы, возможно, куда менее привлекательны; однако в прежнем средневековье не то что окрестности, а и сам королевский дворец - к примеру, Версаль - был загажен по самый тронный зал, и во время долгих придворных церемоний все эти напыщенные аристократы справляли нужду прямо за портьерами, ими же и подтираясь. Нет, все-таки очень хорошо, что нынешнее человечество сохранило хоть какую-то - возможно, подсознательную - память о цивилизованных нормах, хотя бы в области гигиены...

Полковник несколько раз пытался определить, следят ли за ним (помня слова Элинор, он присматривался даже к крышам), но не заметил ничего подозрительного. Что, конечно, могло свидетельствовать не об отсутствии шпиков, а лишь об их искусстве. Но на сей раз Локхарт не стал предпринимать никаких специальных попыток оторваться от гипотетического хвоста. Он просто гуляет. У всех на виду. И пока он не ныряет ни в какие безлюдные закоулки, с ним точно ничего не случится.

Локхарт дошел до рыночной площади, в это послеполуденное время почти пустой - основная торговля здесь шла с утра, когда хозяйки и служанки закупали продукты на день (в мире без холодильников это, очевидно, приходилось делать ежедневно). Тем не менее, некоторые торговцы терпеливо поджидали покупателей и сейчас. Локхарт не собирался ничего покупать, тем не менее, прошелся вдоль рядов, в нескольких местах поинтересовавшись ценами, чтобы, наконец, оценить полученный от Дармонта капитал не только в конях и костюмах. Еда стоила очень дешево, особенно овощи и фрукты - так, целую корзину яблок, куда входило, наверное, фунтов семь, ему предложили всего за грош, то есть половину хеллера. мясо и рыба, особенно копченые - чуть подороже, но тоже в пределах нескольких хеллеров. Полковник подумал, что, вздумай он что-нибудь купить, у здешних торговцев может еще и не найтись сдача с целого гульдена. При этом он не забывал придерживать рукой кошелек, понимая, что на рынке даже и в это малолюдное время могут промышлять карманники.

У Локхарта был и еще один мотив. Он помнил, что Дармонт в свое время назначил ему встречу со своим человеком на рыночной площади. Правда, тогда речь шла о девяти утра - времени, когда на рынке бывает много народу; зато сейчас, неспешно фланируя между рядами и видимый издалека, он словно говорил предполагаемым наблюдателям - ну вот он я, если хотите вступить в контакт, пока я вне стен Фабиаса, это ваш шанс. Но никто не подошел к нему ни на рынке, ни после, когда он столь же неспешно зашагал обратно к дому. Какая-то цветочница, правда, принялась зазывать его в свою лавку, которая могла быть и удобным местом для переговоров, и ловушкой; но когда Локхарт не без колебаний все же рискнул зайти, оказалась, что она и в самом деле всего лишь хотела продать ему цветы. Полковник чуть было даже не купил букет, ожидая, что в него будет вложена записка, но, еще раз взглянув в простовато- бесхитростные глаза девушки, понял, что это чепуха.

В целом Дракенхайм производил впечатление исключительно мирного, спокойного и беззаботного города, совсем не походившего на "столицу страны, где вот-вот может начаться и гражданская, и внешняя война", как охарактеризовал его недавно сам Локхарт. Если здесь и были какие-то тревожные настроения после смерти короля, то, похоже, они и впрямь совершенно развеялись после коронации. Неужели Фабиас прав и кризис удалось разрешить малой кровью, вытекшей из перепиленной шеи Арвика? Впрочем, что могут знать обыватели... Сама Элинор, по крайней мере, была не настолько оптимистична. "Выигран лишь первый раунд. - Я знаю."

- Дорогу! Дорогу!

Этот крик, дополняемый быстрым перестуком копыт и грохотом колес по булыжникам, оторвал Локхарта от его мыслей и заставил поспешно оглянуться. Прямо на него (как показалось ему в первый миг) мчалась большая черная карета, запряженная парой необычайно крупных и сильных лошадей. Необычной была не только их порода, но и масть - белая у левой и вороная у правой. Никогда прежде, ни в фильмах, ни в жизни Локхарт не видел, чтобы в одну упряжь запрягали лошадей разных мастей. Полковника возмутила наглость их возницы и, очевидно, его хозяина - улицы Дракенхайма, не разделенные на проезжую часть и тротуар, в равной степени принадлежали прохожим и проезжим, и мчаться во весь опор, разгоняя со своего пути пешеходов (в том числе, между прочим, одетых вполне на дворянский манер) было, очевидно, совершенно безобразным хамством. Но качать права, стоя на пути у несущихся на него полутора тонн живого веса (не считая массы экипажа), было не лучшей идеей, так что полковник, отбросив свое офицерское достоинство, поспешно отскочил в сторону.

Карета промчалась мимо; негодяй-кучер даже не пытался замедлить темп. Локхарт не увидел пассажира за тщательно задернутыми окнами, зато разглядел большой выпуклый герб на дверце - на черно-белом поле, образованном чередующимися в шахматном порядке ромбами, два перекрещенных меча, проходящих через объединяющую их в центре корону. Мечи были вписаны в равносторонний треугольник (вероятно, столь же естественный в современной геральдике, как и кресты в прошлой), на сторонах которого Локхарт успел различить слова "KRAFT SCHAFFT MACHT". Насколько он знал дойч - за время полета все они нахватались познаний в языках друг друга - здесь не хватало артиклей; впрочем, если не английские, то германские правила все же могли измениться. Смысл же был понятен - "Сила создает власть". Хотя при желании тот же девиз можно было прочитать и в обратную сторону, против часовой стрелки.

Полковник проводил взглядом стремительно удаляющийся экипаж.

- Чертовы гроггендорцы, - раздалось у него над ухом.

Локхарт обернулся и увидел плотного человека средних лет, который, судя по его одежде, мог быть преуспевающим лавочником или хозяином ремесленной мастерской.

- Кто это был? - спросил полковник, уже догадываясь об ответе.

- Гроггендорский посол, - произнес с отвращением собеседник. - Рано или поздно он кого-нибудь задавит, и что, вы думаете, ему за это будет? Ровным счетом ничего. Совсем обнаглели, ведут себя так, словно им здесь Бугенхольм... Вы как, в порядке?

- Да, спасибо, - рассеянно ответил Локхарт, стараясь вспомнить карту. Кажется, широкая улица, на которую он забрел, вела прямиком от дворца. Возможно ли, что посол ехал прямо с королевской аудиенции? И, похоже, не в лучшем расположении духа... Впрочем, последнее - не более чем спекуляция, вызванная мрачным видом черной кареты с задернутыми шторами и наглым поведением ее возницы. Такая же спешка может быть обусловлена и, наоборот, желанием поскорее отправить своему монарху радостные вести...

- По мне так вся эта дипломатия гроша ломаного не стоит, - продолжал кипятиться горожанин. - Они не остановятся, пока не получат по морде.

- Вы думаете, будет война? - спросил Локхарт. Конечно, столичный лавочник никак не был экспертом по этому вопросу, но интересно, каковы настроения горожан. Бугенхольм в конечном счете потерял свою независимость вовсе не на поле боя...

- А то как же. При Гумбольдте-то мы им вломили, так они боялись сунуться. А сейчас, небось, думают, что, как Гумбольдта извели и у нас теперь юная королева, так им все можно. Да пусть только попробуют. У меня трое сыновей, и все пойдут сражаться за королеву и за Айринтию. Да и я, глядишь, еще вспомню, с какого конца за алебарду берутся...

- Так вы думаете, Гумбольдта извели гроггендорцы?

- Да сто пудов! Не сами, конечно, кто бы их самих-то к королю подпустил. Это они Арвика подбили отравить отца. Дали ему специальный яд, какого не знают наши лекари - давай, мол, королем станешь, да только, услуга за услугу, герцога Бронгарского в опалу отправь. Это который их в прошлый раз-то на севере побил! Ну и все бы, дорога в Айринтию, почитай, открыта. Да только Гумбольдт-то хитрее оказался, он Арвика и с того света достал, лишил наследства! Арвик-то, говорят, в бега ударился, да, думаю, не долго пробегает, получит, подлец, по заслугам...

"Молодец Фабиас! - мысленно восхитился Локхарт. - Хорошо работает его пропаганда. А впрочем... Фабиас ли? Пока что главным героем тут выглядит Бронгар - может, он и распускает эти слухи?"

- Этот-то, - горожанин брезгливо кивнул в ту сторону, куда укатила карета, - небось, ездил теперь Элинор против Бронгара уговаривать. Да только хрен ему на граблях через плечо без масла! То-то он такой злой скачет, ровно ему в зад крапивы напихали. Королева-то наша не Арвик какой-нибудь, знает, кто друг, а кто враг...

- А не может быть такого, - осведомился Локхарт, - чтобы сам Бронгар пошел против королевы?

- Это кто ж вам такую ересь сказал?! - чуть не задохнулся от возмущения горожанин, и тут же его гневно распахнутые глаза сузились подозрительным прищуром.

- Да так, слышал в трактире от одного типа... - поспешно ответил полковник.

- Вы, как такое услышите, сразу стражу зовите, - категорически заявил дракенхаймец. - Это все арвиковы недобитки и гроггендорские наймиты воду мутят.

- Должно быть, так, - предпочел согласиться Локхарт. - Не может же честный человек предать королеву.

- Никогда! Мы все за нее горой встанем, и пусть эти там на севере не надеются!

Распрощавшись с верноподданным горожанином, полковник вновь зашагал по направлению к гостевому дому, думая про себя, что, возможно, этот далекий от политических вершин айринтиец не так уж и не прав. До сих пор не было ни одного прямого доказательства, что Бронгар намерен бороться за трон. Что, если герцога и впрямь устраивает нынешний status quo? В конце концов, почему бы ему просто не занимать при племяннице то же положение, что и при брате - ведь он и тогда, когда наследником считался Арвик, не мог претендовать на трон и, кажется, не комплексовал из-за этого...

Локхарт возвратился домой без каких-либо новых происшествий, и никто из людей Фабиаса не обмолвился и полусловом о его прогулке. Утром следующего дня события также развивались без неожиданностей - сперва прибыл цирюльник, не только гладко и без малейших порезов выбривший Вельо и де Сегюра, но и подровнявший прически тех астронавтов, которые в этом нуждались (киберпарикмахеры на борту "Доброй воли" вышли из строя во время кэйлианской катастрофы, так что на протяжении обратного полета им приходилось обходиться собственными силами); граф получил обещанный парик и убедился, что тот сидит хорошо и не свалится во время поклона. Затем прикатил экипаж, отвезший облачившуюся в торжественные костюмы пятерку во дворец.

На сей раз Локхарт вошел во дворец через парадный вход, предводительствуемый двумя расфуфыренными слугами в ливреях, расторопно открывавшими двери и указывавшими дальнейший путь; однако очередные мраморные лестницы со статуями на площадках (здесь это были не девы в хитонах, а главным образом суровые воины в доспехах), ковры и гобелены, лепнина и позолота уже не произвели на него особого впечатления. Наверное, все дворцы - и все роскошные дома - изнутри похожи друг на друга, и хотя королевская резиденция была, несомненно, куда грандиознее гостевого домика архиепископа (на этом фоне и впрямь казавшегося скромным), это была количественная, а не качественная разница. О нет, несомненно, имелись здесь и помещения куда более любопытные. Например, та комната для тайных переговоров, в которой Локхарт беседовал с Элинор в прошлый раз. А еще, как вспомнилось полковнику, где-то в этом огромном здании уже десятилетия томится бывшая королева Агата, возможно, безумная, а может, и не совсем... как, очевидно, и другие важные узники. Самое интересное происходит вовсе не в раззолоченных парадных залах...

Пока же, поднявшись по широкой лестнице и проследовав по коридору мимо всех этих статуй, гобеленов и канделябров, гости выслушали последний (и, к счастью, краткий) инструктаж о правилах этикета от некоего придворного чина (явно не старшего брата Клавиуса, а кого-то ниже рангом, но державшегося так важно, словно он был по меньшей мере министром двора) - и, наконец, вошли в торжественно распахнутые двумя стражниками высокие двери.

Малая тронная зала, впрочем, и в самом деле оказалась невелика - размером с обычную гостиную в богатом доме, хотя, конечно, и отличалась от гостиных убранством. Посередине длинной стены, прямо напротив входа, стоял трон на возвышении из трех ступенек и под алым балдахином трехметровой высоты. По левую руку от трона, на почтительной дистанции в пару метров, примостился небольшой лакированный столик с придвинутым к нему стулом; ни то, ни другое не отличалось особой роскошью и, очевидно, предназначалось для секретаря, протоколирующего беседу, однако сейчас там никого не было. Больше в помещении не было ничего, не считая тяжелых парчовых портьер и люстры со множеством свечей, свисавшей на цепях из-под высокого потолка.

Элинор восседала на троне в полном соответствии с церемониалом. Никакого мужского наряда, в котором запомнили ее астронавты, в последний раз видевшие ее в соборе; на ней было пышное зеленое платье с ниспадающим до пола подолом (не то простое и строгое, подчеркивавшее траур по отцу, в котором она явилась на коронацию, а куда более роскошное), а волосы на сей раз были убраны в сложную прическу, поддерживаемую сеткой с блестками драгоценных камней и увенчанную золотой короной. Королева одарила вошедших официальной милостивой улыбкой; гости почтительно поклонились, как их учили.

Потекла неторопливая светская беседа. Королева осведомилась, хорошо ли гости устроились в Дракенхайме; Локхарт ответил, что устроились они, благодарение щедрости его высокопреосвященства Фабиаса, просто превосходно. Королева спросила, как им нравится столица. Де Сегюр ответил, что столица ее величества восхитительна, и что все они были потрясены дерзкой красотой замысла архитектора, возведшего город посреди озера. Королева поведала, что Дракенхайм, конечно, был возведен не прямо на озерном дне, а на острове, которому лишь придали более правильную форму, но согласилась, что стены кажутся поднимающимися прямо из воды, и выразила надежду, что когда-нибудь - когда им, разумеется, самим будет угодно - гости посетят и древний Айзеншлосс, выстроенный в совершенно ином стиле, и смогут сравнить красоту обеих столиц. Гости также выразили такую надежду. После обмена еще несколькими подобными репликами лицо Элинор вдруг перестало походить на маску, и она, чуть наклонившись вперед, решительно произнесла:

- Ну ладно, джентльмены, полагаю, мы достаточно отдали должное церемониям. А теперь мне все же хотелось бы услышать, зачем вы на самом деле просили об этой аудиенции - если, конечно, не из одного лишь любопытства взглянуть на королеву, на каковое, впрочем, имеет право даже кот¹⁵.

Де Сегюр выступил вперед:

- Ваше величество! Судьба привела нас в Айринтию из мира, очень отличного от нее; но, коль скоро мы не только оказались здесь, но и были приняты айринтийскими властями и лично вашим величеством со всей щедростью и благосклонностью, пока еще, по правде говоря, ничем нами не заслуженными...

"Она же сказала, что хочет услышать суть, а не цветистые выкрутасы!" - с раздражением подумал Локхарт.

- ...со своей стороны хотели бы как можно скорее оправдать оказанные нам милости и послужить всеми нашими знаниями и умениями айринтийской короне, - вырулил на финал де Сегюр.

- Айринтийской короне или айринтийской королеве? - тонкие губы Элинор тронула уже не столь кукольная улыбка.

- Но, ваше величество, разве это не одно и то же? - очень искренне удивился дипломат.

- Некоторые могут считать, что нет, - спокойно ответила Элинор. - Я, разумеется, не имею в виду присутствующих. Но вы ведь обыкновенно точны в формулировках, мистер де Сегюр?

- Именно поэтому я и не делаю разницы между этими двумя понятиями, - твердо ответил де Сегюр. - И, ваше величество... да будет мне позволено почтительно заметить, что я не просто "мистер". У себя на родине я носил... ношу графский титул. К сожалению, все наши документы погибли при крушении нашего корабля...

- О, не стоит беспокоиться, любезный граф. Слово дворянина надежнее любых бумаг, не так ли? Хотя, конечно, - задумчиво произнесла Элинор, словно это только сейчас пришло ей в голову, - было бы несколько опрометчиво полагаться на него в случае, когда сам факт дворянства и подлежит установлению. Однако, - добавила она после короткой паузы, явно насладившись замешательством де Сегюра, - у вас имеются четыре свидетеля, и их подтверждения будет вполне достаточно.

"Разумеется, нет, - подумал про себя Локхарт, - этак любая бандитская шайка обзаведется любыми титулами, свидетельствуя друг в пользу друга. Лишь показания независимых свидетелей могут быть приняты. И, разумеется, она это понимает. Но, похоже, просто дает де Сегюру сохранить лицо. Ей не столь уж важно, действительно ли он граф - важно, насколько он может быть полезен..."

- Это правда, мэм, - сказал он вслух. - Я подтверждаю титул графа де Сегюра как капитан корабля, хорошо знающий всех членов моей команды.

Подтвердили и остальные (Шрамм - заикаясь, Вельо, кажется, не очень охотно).

- Хорошо, - кивнула Элинор. - С этим разобрались. К сожалению, иностранные титулы в Айринтии, обеспечивая, разумеется, должный почет и уважение, не дают никаких иных привилегий... Продолжайте, граф. Вы остановились на "знаниях и умениях".

- В нашем мире я был дипломатом; на борту "Доброй воли" я находился в ранге посла. И полагаю, что в нынешнее, да будет позволено мне это заметить, непростое время мои дипломатические навыки будут полезны Айринтии - и ее королеве, - добавил де Сегюр уже с умыслом.

- Боюсь, что все посольские должности у нас заняты, - в голосе Элинор вновь явственно проскользнула ирония.

- О нет-нет, я, разумеется, понимаю, что чужак, лишь несколько дней назад прибывший в страну, не может претендовать на столь высокий пост. Но я мог бы быть полезен в качестве консультанта - само собой, не принимающего никаких решений, а лишь предлагающего, анализирующего и обосновывающего таковые. А также в качестве неофициального переговорщика в тех случаях, когда почему-либо неудобно задействовать лиц официальных...

"Рискуете, граф, - подумал Локхарт. - В теперешнем мире не факт что даже официальные переговорщики обладают неприкосновенностью. А уж неофициальный может кончить совсем плохо - вплоть до отрезанной головы, отправленной его нанимателю в качестве ответа..." Но, как видно, де Сегюру уж очень хотелось сделать карьеру в айринтийской политике - и ситуация к этому и впрямь располагала, если быть готовым на риск. И вновь Локхарта кольнула мысль - как далеко готов зайти его пока еще подчиненный?

- Мы подумаем над этим, - ответила Элинор, не уточняя, имеет ли она в виду под "мы" себя лично, по давней королевской традиции, или себя и кого-то еще. - Еще пожелания?

- Я лингвист, - сказал Вельо и, не уверенный, что его поняли, уточнил: - Специалист по языкам. Прилично знаю дюжину и имею представления еще о паре дюжин, плюс общие принципы грамматик и... хотя это вам, наверное, неинтересно, мэм. Не уверен, что на этих языках все еще говорят... здесь. Но, думаю, с моим багажом мне было бы несложно освоить, к примеру, тлукаляханский. Работать с архивами и документами на иностранных языках...

- У нас нет недостатка в переводчиках, - качнула головой Элинор. - Но мы постараемся найти вам занятие. А вы? - она поощрительно взглянула на маленького Якобсона, почти потерявшегося в тени гиганта.

- Я врач, ваше величество, - ответил тот. - Специалист по душевному здоровью... хотя до некоторой степени умею заботиться и о телесном. Последнее - не моя специализация, но, учитывая, что уровень развития медицины в нашем мире, очевидно, значительно превышал здешний...

- Специалист по душевным болезням, вы хотели сказать? - перебила Элинор.

- Предпочитаю ту формулировку, которую использовал, - улыбнулся Якобсон. - Некоторые врачи забывают, в чем смысл нашей профессии, и интерес к болезням превращается у них в самоцель. На пациента они смотрят лишь как на "интересный случай" или "неинтересный случай". Хотя именно "неинтересный случай", то есть норма, и должен интересовать их больше всего... И без ясного понимания, что же такое норма, невозможно понять и суть патологии - в то время как обратное в общем случае неверно.

- Что ж, душевное здоровье - это то, что необходимо всем нам, - кивнула Элинор, - и чем, увы, не всякий может похвастаться.

"Кого она имеет в виду? - подумал Локхарт. - Если тема Арвика уже закрыта, то... Бронгар? Доложили ли ей о его "хобби"? Уж наверное доложили, несмотря на всю неприглядность темы для невинной девушки. Королева не может позволить себя невинность в смысле неосведомленности... Хотя все это еще может оказаться такой же выдумкой партии Арвика, как то, что Арвик отравил отца - выдумкой партии его противников... или это и впрямь не выдумка?"

- В-в-ваше в-в-в...

Мучительно заикающийся голос отвлек Локхарта от его мыслей, и полковник понял, что очередь дошла до Шрамма. Вот это было явно лишним - никаких санкций на инициативу и предложения полковник Шрамму не давал и вообще с превеликой охотой не брал бы его на аудиенцию, если бы приглашение не было адресовано всем пятерым. Элинор смотрела на бывшего пилота сочувственно - кажется, ей самой было неудобно, что он никак не может выговорить ее титул. Но Шрамм, наконец, справился с "величеством" и вдруг заорал во весь голос без всякой запинки:

- Прошу зачислить меня в вашу личную гвардию!!!

- Майор Шрамм! - вырвалось у Локхарта. - Что вы себе позволяете?!

- Майор? - Элинор приподняла бровь. - Вы скрывали от меня еще одного офицера, полковник?

- Мм... да, мэм, формально он носит это звание, - вынужден был признать Локхарт. - Но после полученной контузии он не может исполнять эти обязанности... временно, - добавил полковник, вспомнив предостережение Якобсона и не желая злить Шрамма.

Но тот, похоже, и не думал обижаться.

- Прошу зачислить рядовым, мэм!!! - рявкнул он все так же оглушительно.

- Немедленно прекратите кричать, - процедил Локхарт. - Извините, ваше величество. Вы сами видите, последствия контузии...

- Эээ... похоже, это мне надо извиняться, ваше величество, - вмешался Якобсон. - Это я посоветовал господину Шрамму, что людям, испытывающим проблемы с речью, может помочь особая манера произношения. Например, если они поют. Или говорят медленным и низким голосом без интонаций. А некоторым, напротив, помогает крик. Но я не думал, что он решит опробовать это на приеме у королевы.

"А где же еще, - зло подумал Локхарт. - Чего еще ожидать от влюбленного недоумка... теперь уже недоумка сразу по двум причинам."

- Ничего страшного, - милостиво кивнула Элинор. - Ваша просьба будет рассмотрена, майор.

Локхарт открыл было рот, чтобы протестовать: "При всем уважении, мэм, майор Шрамм - мой подчиненный, и я не могу передать его в подчинение иного командира иной армии, тем более что полученная им травма..." - но тут же сообразил, что таким образом лишь настроит Шрамма против себя, а слова Элинор, на самом деле, ничего не значат. "Ну да, - подумал он все еще с раздражением, - обещай всем, что они хотят услышать, а исполнять совсем не обязательно. Не в этом ли главный принцип политиков в любые эпохи?"

- А вы, полковник? - теперь зеленые глаза королевы смотрели прямо на него. - Вы ничего не хотите предложить?

- Нет, мэм, - твердо ответил Локхарт, глядя ей в глаза. - Коль скоро я "должен подчиняться законам этого мира", - он подчеркнуто процитировал ее слова, - мне нечего предложить вам. Все мои навыки здесь бесполезны. Несмотря на мое офицерское звание, я никогда в жизни не держал в руках меча - как и все мы, за исключением разве что Шрамма, но и он начал учиться фехтованию лишь неделю назад. Там, откуда мы прибыли, войны велись совсем иными средствами. Более того - мне никогда не доводилось ни командовать, ни даже участвовать в реальном бою. Конечно, я знаком с некоторыми принципами стратегии и тактики, которые, полагаю, вполне универсальны - но похоже, что, - добавил он ядовито, - его высокопреосвященство разбирается в этих вопросах лучше меня.

Королева собиралась что-то ответить, но тут за дверями послышался шум; кто-то говорил на повышенных тонах, хотя сквозь толстые двери сложно было разобрать слова. Затем в дверь торопливо постучали, и в приоткрывшуюся створку боком протиснулся стражник:

- Нижайше прошу прощения, ваше величество, но здесь смотритель королевской голубятни, который требует его пропустить. Мы сказали, что у вас аудиенция, но он настаивает, что это не терпит отлагательств...

Локхарт едва сдержал смешок, услышав должность нарушителя спокойствия, но тут же сообразил, что ничего смешного тут нет. В эпоху, когда нет ни Сети, ни даже самого примитивного телеграфа, именно голуби становятся самым быстрым - хотя и менее надежным по сравнению с конными гонцами - средством доставки критически важной информации.

Не успела Элинор даже дать разрешение, как из-за двери просунулась рука, решительно отстранившая (почти отпихнувшая) стражника, и в залу, громыхая ботфортами, вошел невысокий, но кряжистый человек лет сорока пяти, с абсолютно лысой головой и глазами навыкате под белесыми бровями. На портупее у него висел короткий меч, и уже одно это - право входить с оружием в королевские покои - свидетельствовало, насколько важное значение здесь придается его должности. Игнорируя гостей, он прошел быстрыми шагами к трону и с коротким поклоном протянул королеве два маленьких скрученных в трубку листка:

- Только что доставлено, ваше величество. Оригинал и расшифровка.

Элинор развернула послание, отняла в сторону шифрованный вариант, затем вновь свернула оба документа. Как видно, сообщение было коротким. Королева хорошо владела собой, но Локхарт не сомневался - послание содержало крайне скверные новости.

- Кто-нибудь еще уже знает об этом? - негромко спросила она.

- Нет, ваше величество. Как положено, я расшифровывал лично и без свидетелей.

- Хорошо. Пусть так и остается. Свободны.

Когда смотритель голубятни вышел, Элинор вновь перевела взгляд на своих гостей:

- К сожалению, джентльмены, на этом аудиенцию придется завершить. Срочные государственные дела, - она делано улыбнулась. - Впрочем, мы, кажется, успели обсудить все существенное. Когда ваши услуги понадобятся, вы получите соответствующие предписания.

Астронавты, вновь поклонившись, как их учили, направились к выходу.

- Полковник! - вдруг услышал Локхарт за спиной, когда уже почти шагнул за порог. - Задержитесь, пожалуйста. С вами мы не закончили.

Локхарт остановился. Его товарищи - тоже, оглядываясь на него с тревогой. Кто-то, кажется, уже вообразил, что королева намерена покарать его за дерзкий ответ.

- Возвращайтесь домой и ждите меня, - коротко приказал он своим людям, а затем вновь повернулся к трону. Тяжелые двери снова закрылись за его спиной.

- Подойдите, - устало вздохнула девушка на троне. - Официальная часть закончена, и больше нет нужды перекрикиваться через всю залу, соблюдая церемониал.

Маска королевского спокойствия окончательно исчезла с ее лица, и теперь уже не было никаких сомнений, что Элинор только что получила сильный и, похоже, никак не ожидавшийся удар.

Локхарт приблизился к трону настолько, насколько позволяли его собственные представления о приличии и о личном пространстве. Королева сидела, а он стоял, но благодаря ступенькам их лица оказались практически на одном уровне.

- Хотите знать, что здесь? - она показала свернутое в трубку послание.

- Только если потом вам не придется меня убить, - чуть усмехнулся Локхарт.

- Все равно через несколько дней об этом будет говорить весь город... Так уж лучше вы узнаете от меня, чем из уличных слухов, - она сделала короткую паузу. - Арвик прибыл в Айзеншлосс и занял старый королевский дворец. Городской гарнизон присягнул ему. Несколько человек, которые отказались, были убиты на месте.

- Та-ак, - протянул Локхарт. - Выходит, де Сегюр был неправ. И его высокопреосвященство тоже. Оба считали, что Арвик мертв.

- Он мертв. Должен быть мертв. Я своими глазами видела его голову. Собственно, могу показать ее даже вам. Она здесь, во дворце. В банке со спиртом.

- Тогда кто же там, в Айзеншлоссе? Самозванец?

- Может быть. Но это еще не худший вариант. Хуже, если там - действительно Арвик. Он оказался хитрее, чем мы думали. На восток к Хагентраубу он отправил двойника, отвлекая наше внимание, а сам пробрался на север...

- "Наше" - вы имеете в виду Фабиаса и себя?

- Себя и Фабиаса, если угодно, - невесело усмехнулась она. - Я не такая уж наивная девочка, как вам, возможно, казалось. И не только вам - этот образ всячески раздувался, чтобы притупить бдительность наших врагов... Но это был в первую очередь мой план. И я не стану прятаться от ответственности и взваливать на кого-то вину за свои ошибки.

- Вы хладнокровно приказали заманить в ловушку и убить собственного брата? - глядя на ее юное лицо, Локхарт все же с трудом мог в это поверить. Куда легче было предположить, что ею манипулировал архиепископ...

- Он мой брат лишь наполовину, но дело, конечно, не в этом. Нас рассорил вовсе не трон. Арвик всегда был жестоким истеричным маленьким ублюдком. Плоть от плоти своей мамочки... Он на пять лет старше меня, и он был кошмаром моего детства. Щипать безответных нянь и служанок, не смевших противиться наследнику престола, ему было не так интересно. Издеваться над младшей сестрой-принцессой было куда забавнее... Конечно, я жаловалась отцу. И Арвик быстро смекнул, что синяки на моем теле - это улика, от которой не отвертеться. Но... мучить ведь можно не только физически, вы же понимаете? Дразнилки, обзывалки, когда никто не слышит... обещания посадить меня на цепь в темницу, как только он станет королем, казнить всех моих друзей, всех, кто станет за меня заступаться... пауки, подбрасываемые в постель, в одежду, в обувь - о, как он был счастлив, когда узнал, что я их боюсь! И ведь ничего не докажешь - "он сам заполз", а гадкая Элинор просто клевещет на нежного мальчика с ранимой психикой, потому что завидует, что он станет королем, а она нет... И ведь действительно, когда отец спрашивал меня, как обычно, грозно нахмурив брови: "Ты сама видела, как он это сделал?" - я честно отвечала, что нет, потому что, кажется, с самого рождения ненавидела ложь, вообще не понимала, как это можно - врать в глаза своему папе... Не то чтобы, конечно, отец ни о чем не догадывался и Арвик всегда выходил сухим из воды. Но король вечно был слишком занят государственными делами и поручал все воспитателям. А Арвик на любое наказание реагировал такой истерикой, что те, кто только что его наказывал, сами же бросались утешать бедняжечку. Ну конечно, бедный мальчик, мы всё понимаем, мать сошла с ума, надо всячески оберегать психику будущего короля... Один лишь дядя Фабиас полностью мне верил и меня понимал. Но и он, якобы всесильный фаворит короля, мог разве что утешать меня и предоставлять мне убежище, когда я убегала от ненавистного братца. Отец считал, что Фабиас пристрастен к Арвику, как был пристрастен к его матери...

- Тем не менее, в конце концов Гумбольдт все же лишил Арвика наследства.

- Да. Отец был не так прост, как хотелось бы некоторым. И способен был признавать свои ошибки, даже когда другие об этом еще не подозревали.

- Но почему он избрал такой юридически спорный способ? Почему не сделал вас официальной наследницей еще при жизни?

- Потому что в этом случае я могла до наследования просто не дожить, - мрачно ответила Элинор.

- Неужели все настолько плохо? Король не смог бы защитить собственную дочь в собственном дворце?

- В этом дворце хватало тех, кто хотел бы видеть на престоле если не моего брата, то моего дядю. Я имею в виду - настоящего дядю, Хуберта.

- Это кто? - не понял Локхарт. - А... это личное имя герцога Бронгарского?

- Да, - кивнула Элинор. - И будь у них достаточно времени на подготовку - у них могло бы получиться. А так все произошло слишком неожиданно для них. Мы с отцом просто поставили их перед фактом.

- Вы знали о завещании заранее?

- Уже три года, - кивнула Элинор. - Отец рассказал мне в день моего шестнадцатилетия и велел готовиться. Я сказала: "Но ведь ты проживешь еще долго!" Он ответил: "Надеюсь. И ты можешь надеяться, но должна готовиться." Так что все это время я готовилась. А они нет.

- М-да, - пробормотал Локхарт. - Если бы сын был объявлен бастардом и лишен наследства в пользу дочери, а дочь погибла, тогда, конечно, Бронгар остался бы единственным наследником без вариантов, и даже еще живой Гумбольдт ничего не смог бы с этим поделать. Ну разве что - казнить собственного брата по обвинению в убийстве принцессы... и, возможно, не только ее...

- И породить тем самым невиданный за всю историю Айринтии династический кризис. Пресечение линии Йоргела. Мужская пресеклась еще триста лет назад, а теперь пресеклась бы и женская. Даже будь мой отец еще жив и женись он в третий раз, в своем возрасте он вряд ли зачал бы нового здорового наследника - а если бы даже и да, не успел бы его вырастить. И я сильно сомневаюсь, что этому маловероятному ребенку дали бы дожить до совершеннолетия... В этих условиях вообще непонятно, кому отдать корону. Скорее всего - вспыхнула бы гражданская война между всеми знатными родами. И все это - на глазах у Гроггендора, мечтающего о подобном подарке. В свое время он уже прокрутил подобное с северными княжествами Бугенхольма...

- Да, я знаю, - кивнул Локхарт. - Интересно, а почему Гумбольдт сразу не назначил наследником Бронгара - опытного и популярного полководца? То есть у меня есть, конечно, версия на сей счет...

- А версию, что мой отец все-таки любил меня, вы не рассматриваете? - усмехнулась Элинор.

- Лишив вас трона, он мог обезопасить вашу жизнь.

- Это вряд ли, - покачала головой девушка. - Пока я жива, я угроза для моих врагов... И вот вам еще аргумент: дяде Хуберту пятьдесят один, и у него до сих пор нет детей. Даже бастардов. Скорей всего - и не будет. Значит, его коронация лишь переносит только что описанный сценарий на несколько лет в будущее.

- Но теперь в игру возвращается Арвик... Если, конечно, вы уверены, что убит был именно двойник.

- Не уверена, - пожала плечами Элинор. - Надо будет еще раз внимательно осмотреть голову, - на ее лице мелькнула мгновенная гримаса брезгливости. - В первый раз я лишь взглянула на нее и удостоверилась, что - похож. Но каких-то особых примет, которые позволяли бы абсолютно гарантировать, что это он или не он, у него не было. Однако, сдается мне, в Айзеншлоссе Арвик все же предъявил какие-то доказательства своей аутентичности. Простых солдат гарнизона можно было "купить" одним лишь внешним сходством, но офицеры потребовали бы, как минимум, личную печать.

- Может, этих-то офицеров как раз и казнили. В послании ведь не говорится, кто отказался присягать?

- Повторяю - если так, то это не худший вариант. Самозванец, да еще без офицеров, долго не продержится, если, конечно, не играть с ним в поддавки. А вот настоящий Арвик...

- Интересно, что было бы, если бы двойнику все же удалось добраться до Хагентрауба?

- Ничего, - вновь пожала плечами королева. - Просто через несколько дней Хагентрауб убедился бы, что в руках у него вовсе не заложник, а пустышка. При этом другого варианта, кроме как продолжать поддерживать Арвика, у него бы все равно не было.

- Заложник? Хмм... мне не приходило в голову думать об отношениях двух союзников в таких терминах.

- Зато Арвику, очевидно, пришло.

- Не такой уж он, выходит, и безумец, раз все это провернул.

- Я никогда не говорила, что он дурак. Я говорила, что он жестокий истеричный маленький ублюдок. Ну то есть теперь уже - жестокий истеричный большой ублюдок. Но не дурак.

- Вот кстати да, - заметил Локхарт. - Кто-то, наверное, сказал бы, что Арвик был всего лишь гадким мальчишкой, но это не повод его убивать. Но из маленьких негодяев вырастают только большие негодяи. Лично я не знаю исключений из этого правила. Есть большая разница между маленьким озорником и маленьким садистом. Последние не исправляются никогда.

- Если не я его, то он меня, - твердо сказала Элинор. - Для него это теперь дело принципа. Когда огласили завещание, у него была истерика, каких не было с детства. Он готовился занять трон всю свою жизнь, и вдруг, когда он уже чувствовал корону на голове, его обошли - и, главное, кто?!

- Да, я понимаю. И, как я уже сказал, не осуждаю вас за ваше решение. Я не понимаю только одного, - медленно произнес Локхарт. - Зачем вы рассказываете все это мне? Почему вы считаете, что можете мне доверять? Чужаку, о котором вы не знаете практически ничего?

- Хотите сказать, что я ошибаюсь? - усмехнулась Элинор.

- Хорош бы я был, если бы сказал "да", - усмехнулся в ответ Локхарт. - Но мой ответ - "не знаю". Я не могу гарантировать вам, что, к примеру, не выдам ваших тайн под пытками. Или чтобы спасти жизнь... - "своих людей", хотел закончить Локхарт, но вовремя прикусил язык. Не станет ли такое признание для них приговором? Дабы полковнику Локхарту, который зачем-то нужен королеве, было уже нечего терять...

- Договаривайте, - не обманулась Элинор. - Я ведь поняла по вашей интонации, что вы не закончили. Вы имели в виду жизнь членов вашей команды, не так ли?

- Вы очень проницательны, - вынужденно признал Локхарт и холодно добавил: - Ваше величество.

- А если я стану членом вашей команды? - это было произнесено без малейших оттенков кокетства. Зеленые глаза Элинор смотрели требовательно и серьезно.

- Вы? Королева Айринтии?

- Я не сказала - вашей подчиненной. Я сказала - членом одной с вами команды. Тогда ваши правила чести будут распространяться и на меня, не так ли?

- Я все же по-прежнему не понимаю... прошу прощения, если это прозвучит грубо, но - не понимаю, что вам от меня надо. Советов в сложной политической ситуации? За этим, действительно, лучше к де Сегюру... не говоря уже о Фабиасе и прочих ваших здешних советниках, гораздо лучше разбирающихся во всех нюансах. А я никогда прежде не занимался политикой. Не скрою, у меня мелькала мысль, что Айринтия - как корабль, в управлении которым я мог бы принять участие. Не ради власти, просто потому, что это интересно... Но буря - не лучшее время, чтобы осваивать с нуля принципиально новый тип корабля. Тут лучше уступить место опытным пилотам... ээ, морякам.

- Вот именно потому, что вы все это говорите, - кивнула Элинор. - Потому, как вы себя вели во время обеих наших встреч. Вы прямой, откровенный и независимый человек, полковник Локхарт - и я не думаю, что это может быть рисовкой. Специалистов по интригам у меня тут хватает. Среди них есть и вполне искренние друзья, тот же дядя Фабиас, но... у них сознание работает по-другому, вы понимаете? Они слова не скажут, не подумав, как это отразится на тех или иных раскладах. Не побудит ли это слово, к примеру, меня поступить не так, как, согласно их представлениям, мне следует поступить ради моего же блага... я уже не говорю о тех, которые просто побоятся сказать королеве в лицо неприятную правду. Причем даже не сознательно побоятся, это-то еще полбеды. Нет, они сперва в глубине души, сами того не осознавая, убедят сами себя, что этой правды не существует, дабы потом изложить мне искаженную картину с чистой совестью и чувством выполненного долга... Мне нужен человек, сохраняющий независимость мышления, суждений и высказываний. Кто-то, с кем можно быть откровенной, рассчитывая на откровенность в ответ. И свежий взгляд со стороны... это тоже очень ценно. Ваши военные навыки на этом фоне глубоко вторичны... хотя, возможно, и им найдется приложение, и напрасно вы думаете, что различия между нашими мирами создают какую-то непреодолимую стену. В конце концов, ум - это универсальный инструмент, а не ключ, которым можно откручивать лишь гайки строго одного размера.

"У них тут есть болты и гайки, - машинально отметил Локхарт. - Ну а почему нет, собственно. Наверное, используются для крепления частей доспехов и осадных машин."

- Я ответила на ваш вопрос?

- Да, - он хотел добавить "мэм", но подумал, что как раз сейчас формальные титулы будут неуместны, и лишь повторил: - Думаю, да.

- Кстати, этот ваш де Сегюр - скользкий тип, - заметила Элинор. - Будьте с ним осторожны. При случае он продаст вас с потрохами.

Локхарт едва не вздрогнул от того, насколько точно она угадала его собственные опасения. И это притом, что она общалась с французом лишь несколько минут...

- Хотя это, конечно, не значит, что мы не сможем его использовать, - продолжила королева. - Всякая вещь может приносить пользу при правильном употреблении. (Локхарт улыбнулся слову "вещь"; ему даже захотелось увидеть, с каким лицом выслушал бы это чопорный граф.) Но, конечно, я никогда не стала бы пускаться с ним в подобные откровения.

- Стало быть, я должен сохранить нашу беседу в тайне от моих людей? - понял полковник. - Я не имею в виду... личное, это-то понятно. Но - политическое?

- Теперь ваши люди поступят в распоряжение... нашей общей команды. И узнают то, что им следует знать, от тех, кто будет ставить им задачи. Вы ведь офицер, и вам не надо объяснять разумность такого подхода?

- Да... конечно.

- Да, и насчет Шрамма. Я надеюсь, вы не будете сердиться, если я все же заберу его у вас в гвардию. Он действительно жаждет служить мне... я видела, как он на меня смотрел. Он будет несчастен, если ему запретить.

- Вам не хватает новобранцев, едва научившихся держать меч в руках и к тому же не блещущих умом после травмы? - нахмурился Локхарт. - Мне казалось, что в гвардии, и тем более - в личной гвардии королевы, место лишь отборным солдатам.

- Я очень надеюсь, что моей гвардии не придется участвовать в реальных боях. По крайней мере - не тому подразделению, где он будет служить. А безусловная личная преданность иногда искупает недостаток других качеств. Разумеется, как исключение, а не как правило. Но такие исключения тоже нужны.

- Похоже, сказав "нет", я поссорюсь и с ним, и с вами, - проворчал Локхарт.

- Я бы не стала ссориться с вами из-за такой мелочи. Но он - да. Для него это не мелочь.

- Ладно, - вздохнул полковник. Пусть, в конце концов Шрамм и в самом деле перестанет быть его обузой. Бывший пилот сам сделал свой выбор, и по всем цивилизованным нормам даже со своим нынешним интеллектом он все еще считается дееспособным. 85 - нижняя граница нормы. Совесть Локхарта чиста. - Так что делать с Арвиком? Или вы хотите услышать совет на эту тему от меня?

- Он поднял открытый мятеж и убил нескольких верноподданных короны. Это дает нам все формальные права объявить его вне закона и давить силой. Как именно - это мне сейчас предстоит обсуждать с моими генералами, которые, как вы выразились, разбираются в нюансах.

- А Бронгар? Он не ударит в спину?

- В самую точку, полковник, - вздохнула Элинор. - Проблема не в одном Арвике. Проблема в том, что в нашем распоряжении совсем немного военных сил, которые не были бы подчинены Бронгару. Правда, это формальное подчинение. Никто из них не вправе ослушаться прямого приказа королевы - или командиров, действующих от имени королевы и по ее распоряжению. Но... если дядя Хуберт, вдохновленный примером племянника, захочет поднять свой собственный мятеж, еще неизвестно, в каком соотношении распределится лояльность. Безусловно - прямой приказ выступить против царствующей королевы выполнят далеко не все, и он это понимает. Но ему даже не обязательно устраивать открытый бунт. Он может, к примеру, тайно саботировать мои распоряжения и перехватывать приказы, направляемые лояльным частям, которые вообще не узнают истинного положения дел... У нас еще есть возможность собрать дворянское ополчение, не входящее в состав королевской армии и не подчиненное, соответственно, ее командующему. Но это, во-первых, время - на полную мобилизацию уйдет несколько месяцев. Во-вторых, опять-таки сложно сказать, какой процент лордов сохранит лояльность в условиях бунта. На войско Хагентрауба, например, уж точно можно не рассчитывать...

- А что, Бронгара совсем неким заменить?

- Он получил гарантию, что сохранит свой пост, - покачала головой Элинор, - в обмен на его собственную гарантию лояльности. Что у него на уме, я знать не могу, но пока он своих обязательств ничем не нарушил. А вот если я нарушу свои, это точно толкнет его к бунту. И даст ему определенные моральные козыри, позволяющие привлекать людей под свои знамена.

- Да уж, головоломка, - признал Локхарт. - Задача со многими неизвестными. А... сейчас уже, конечно, поздно об этом жалеть, но так ли было необходимо давать Бронгару эти гарантии?

- Тогда мы считали, что Арвик мертв, - напомнила Элинор. - И герцог тоже считал. Утром в день коронации ему продемонстрировали голову племянника. Не могу сказать, кстати, чтобы это задело его родственные чувства, хотя, очевидно, и расстроило кое-какие планы... В тех обстоятельствах у него не было никаких формальных поводов для бунта, а единственная война, в которой он мог бы участвовать - против Гроггендора, если бы, к нашему общему несчастью, началось вторжение. И тогда у него не было бы другого выхода, кроме как сражаться за Айринтию и ее королеву. А вот как он поведет себя в войне против Арвика - вопрос совсем не однозначный.

Локхарт промолчал, обдумывая ситуацию. Да, все это совсем не походило на привычное ему планирование воздушных и космических полетов...

- Ну ладно, полковник, - сказала королева. - Сейчас мне, как я уже сказала, предстоит небольшой военный совет. На который, увы, я не могу вас пригласить, ибо сложно будет объяснить ваше присутствие моим генералам. Я пришлю вам приглашение, когда мы сможем побеседовать снова... может быть, через пару дней. К этому времени я буду знать больше деталей, чем сейчас. А пока вас проводят домой - и помните, пожалуйста, что вы обещали не распространяться об этом разговоре. Я была рада поговорить с вами... правда рада. Это помогло мне привести мысли в порядок. По крайней мере, не буду выглядеть перед генералами как растерянная дура, которая сама не знает, во что влипла, - она улыбнулась почти виновато. - До встречи, полковник.

- До встречи... - у него чуть не вырвалось "Элинор", но он вовремя одумался: - мэм.

В гостевом доме товарищи ждали Локхарта, собравшись в столовой, о чем ему сообщил расторопный послушник, едва полковник поднялся по лестнице. На их нетерпеливые вопросы он поведал лишь, что королева беседовала с ним вполне благосклонно и все они остаются под ее покровительством.

- Она дала вам понять, что за известие получила? - требовательно спросил де Сегюр.

- Вам все сообщат в надлежащее время.

- Вы говорите "вам", а не "нам", - тут же ухватился де Сегюр, - то есть вам она уже все сообщила?

- Королева просила меня не распространяться о деталях разговора, ради чего, собственно, и выбрала разговор наедине.

- Вот как, - прищурился дипломат. - То есть мы больше не команда, члены которой друг для друга важнее любых нынешних королей?

Этот вопрос, апеллировавший к неоднократным словам самого Локхарта, застал полковника врасплох. "Чертов де Сегюр!"

- Разумеется, мы команда, - раздраженно произнес он. - Команда... ээ... в которой существует субординация. Я - ваш командир. И если я считаю, что некоторые сведения до поры до времени должны сохраняться конфиденциальными - вы выполняете мое решение. Мое, а не королевы Элинор. Это понятно?

- Как скажете, командир, - усмехнулся граф.

- Капитан не обязан отчитываться перед экипажем в своих действиях, - продолжал с нажимом Локхарт, желая стереть эту ироническую усмешку с лица де Сегюра. - Тем более в условиях чрезвычайной ситуации, которая у нас, боюсь, теперь чрезвычайная на неопределенный срок... Но во избежание домыслов и кривотолков скажу, что если командир получает важные сведения на условиях конфиденциальности - это безусловно более полезно для команды, чем если этих сведений не получит никто. До чего всякий умный человек мог бы додуматься и сам, - он обвел их пристальным взглядом, подчеркивая, что вопрос закрыт. - Да, кстати, - улыбнулся он, спеша сменить тему, - кое-что я все-таки могу сообщить. Шрамм, королева пообещала мне, что ваша просьба будет удовлетворена. Вы получите назначение в гвардию, - это прозвучало так, словно Локхарт лично добился такого результата.

Шрамм просиял лицом так, словно Элинор пригласила его на свидание.

- Спасибо, сэр!!! - снова гаркнул он во все горло.

- И постарайтесь все же изъясняться тише, - поморщился Локхарт. - Я понимаю, что так вам проще, но, может быть, можно найти какой-то... промежуточный вариант...

- Да, - поддержал Якобсон, - на самом деле вы можете говорить, Гюнтер; то, что у вас получается кричать, это подтверждает. Проблема, видимо, не в физическом повреждении центра речи - во всяком случае, не в необратимом - а в некоем психическом блоке, возникшем вследствие... - "снижения интеллекта и памяти, а как следствие - словарного запаса и способности строить фразы, при рефлекторном стремлении сохранить прежний темп речи", сказал доктор про себя, но озвучил более мягкий вариант: - стресса из-за полученной травмы. Этот блок самоподдерживающийся, то есть вы затыкаетесь потому, что подсознательно ожидаете этого и боитесь этого. Но крик отвлекает вас от этого ожидания и помогает пробить этот ступор. Постарайтесь имитировать крик, но при этом понижать голос. Если сразу не получится, попробуйте кричать шепотом, потом постепенно добавляйте тон...

Шрамм попробовал - поначалу не слишком успешно, потом у него вышло несколько лучше, хотя тембр и интонация выходили неестественными, а артикуляция нечеткой. Но, так или иначе, неприятный разговор о тайнах дракенхаймского двора превратился в сеанс логопедии для Шрамма, что полностью устроило Локхарта, ускользнувшего под шумок в свою комнату.

Шрамм получил свое назначение на следующий день. Уйдя утром на уже привычную тренировку, он вскоре вернулся в новеньком синем мундире и при мече, улыбаясь до ушей (Локхарт никак не мог привыкнуть к этому выражению на лице всегда серьезного и сдержанного Шрамма), дабы продемонстрировать своему командиру - теперь уже, похоже, бывшему - официальную бумагу, гласившую, что майор Гюнтер Шрамм направляется для прохождения переподготовки в учебную роту личной гвардии ее королевского величества. Приказ был подписан командующим гвардией полковником Айбенхорстом. Локхарт ухмыльнулся, прочитав этот текст: Элинор сумела польстить своему обожателю по максимуму, формально признав за ним офицерское звание, и в то же время отрядила его в простые курсанты, которые стоят в армейской иерархии даже ниже рядовых солдат. Локхарт не знал, что у гвардейцев имеется специальная учебная рота - он полагал, что в гвардию попадают лишь уже обученные солдаты (которые потом, конечно, регулярно тренируются и поддерживают форму). Но теперь он окончательно успокоился относительно судьбы Шрамма - учебную роту уж точно не пошлют ни в какую мясорубку на севере. Получив благословение от Локхарта, Шрамм вновь отбыл, чтобы уже не возвращаться в гостевой дом - отныне он переходил на казарменное положение.

После обеда Локхарт отправился погулять по зеленым лабиринтам сада и подумать над ситуацией, в которой все они оказались. Ситуации, о которой пока еще почти никто не ведал в беспечном и веселом Дракенхайме... Интересно, в курсе ли уже Бронгар? Для конного гонца еще, наверное, рано, но голубиная почта может быть не только у королевы... И что он, Локхарт, будет делать, если представители герцога выйдут на него с предложением теперь? Ему было очевидно, что менять сторону он уже не может. То, что до последней встречи с королевой еще могло рассматриваться как маневр, теперь превращалось в предательство - даже несмотря на то, что он не приносил никакой формальной присяги. Как там у Данте - обманувшие доверившихся, последний круг ада... Это Локхарт знал, даже не будучи поклонником поэзии. Хороший или плохой, но выбор сделан, для него и тем самым для них всех (и это, по правде говоря, большое облегчение - не надо больше вновь и вновь подвергать этот выбор сомнению и пытаться сохранить пути для отступления). Так что любое предложение от врага следует либо прямо отвергнуть - что будет, видимо, не слишком умно - либо вступить с противником в игру. О каковой, конечно, надо будет сразу поставить в известность королеву и тех, кто обеспечивает ее безопасность, и далее действовать не по собственной инициативе, а в контакте с ними. Но как? Элинор не оставила ему никаких средств обратной связи. Просто - "ждите, когда вас пригласят". Вручить записку послушнику с наказом передать Фабиасу? Даже если не писать в самой записке ничего конкретного - безопасно ли это? Или велеть послушнику привести Клавиуса и уже ему изложить дело устно? Хотя, конечно, пока все это лишь теоретические рассуждения...

Внезапно Локхарт услышал шорох шагов по траве. Кто-то быстро шел по соседнему проходу, отделенному от полковника зеленой стеной. Кто бы это мог быть, заинтересовался Локхарт. Явно не кто-то из астронавтов - дома оставался лишь Якобсон, а он, как хорошо знал полковник, после обеда предпочитал сиесту, а не прогулку. Да и шаги были слишком быстрыми и деловитыми. Кто-то из послушников, возможно, садовник? Или же - кто-то из иных гостей архиепископа, доселе ни разу еще не виденных никем из астронавтов?

Неизвестный, судя по звуку, прошел мимо, и Локхарт попытался раздвинуть ветки, чтобы взглянуть ему вслед. Это оказалось не так-то просто - эти зеленые туннели специально создавали так, чтобы максимально оградить передвигающихся по ним от нескромных взглядов. И все же ценой нескольких царапин и порванного обшлага ему удалось проделать небольшое окошко в плотных колючих зарослях.

Человек продолжал шагать прочь, не обратив внимание на шорох позади. И хотя Локхарт видел его только со спины, у полковника не возникло сомнения, кто это. Он слишком хорошо знал и эту фигуру, и эту походку, и даже этот парик.

Выходит, сегодня - а может, и не только сегодня? - де Сегюр отправился вовсе не в архив. Или, по крайней мере, не только в архив. Ничего не сказав об этом своему командиру.

Локхарт знал, куда ведет этот зеленый туннель. К небольшой дверце в стене, отделяющей гостевой дом архиепископа от резиденции самого его высокопреосвященства. То есть это, конечно, никакая не встреча с агентами врага - де Сегюр всего лишь получил наконец аудиенцию у Фабиаса. Но почему он не доложил об этом? Не из желания же отомстить Локхарту за отказ разгласить беседу с Элинор - это было бы совсем ребячеством... И кстати - первая ли это их встреча? Локхарт помнил, как его самого сопровождал Клавиус, открывший эту дверцу своим ключом. Но де Сегюр шел один. То есть он не только знает дорогу - а по первому разу в зеленом лабиринте немудрено заблудиться - но и получил ключ, позволяющий входить на территорию архиепископа, как к себе домой? Хотя, наверное, там внутри его все же встретит какая-то охрана, Фабиас не может быть настолько беспечен - но все равно... Ему, Локхарту, такого ключа, к примеру, не дали.

Впрочем, он тут же вспомнил слова Элинор: "Теперь ваши люди узнают то, что им следует знать, от тех, кто будет ставить им задачи." Тогда он принял как должное это ограничение доступа к информации для его подчиненных - но как-то не подумал, что оно распространяется и на него самого. Если Фабиас уже ставит задачи де Сегюру через голову его командира, то... то это логично, вынужден был признать Локхарт. С точки зрения Фабиаса, по крайней мере. Но и без того призрачная власть самого Локхарта - то есть его возможность отвечать за своих людей и удерживать единство группы - в этом случае трещит по швам...

Потребовать вечером отчета у де Сегюра? А он скажет с усмешкой: "Все вопросы - к его высокопреосвященству"? И что дальше? Ситуация напоминает в миниатюре ту, с которой столкнулась Элинор - лучше делать вид, что веришь в лояльность Бронгара, чем подтолкнуть его к открытому проявлению нелояльности... Ладно. Пока все они - Фабиас, де Сегюр, Элинор и сам Локхарт с остальными его людьми - играют на одной стороне, лучше не обострять отношения.

Вечером граф, как и ожидал Локхарт, ни словом не обмолвился о своих беседах с архиепископом и на вопрос полковника, что интересного он узнал за день, отвечал "ничего особенного". На следующий день сюрприз преподнес и Вельо, с которым Локхарт неожиданно столкнулся, выходя из туалета (увы, за неимением в этом мире ватерклозетов, даже в роскошном гостевом доме архиепископа не было туалетов в каждом номере, а выбор оставался все тот же, что и в гостинице Готлиба - ночной горшок или общий туалет в конце коридора, с той, правда, разницей, что здесь вынос горшка можно было поручить послушнику, но Локхарт стыдился это делать).

- Я думал, вы ушли в скрипторий, - удивился полковник.

- Де Сегюр прав - нет никакого смысла рыться в этих якобы древних рукописях, - брюзгливо ответил лингвист. - Я занялся более полезным делом - изучением гроггендорского и тлукаляханского, но для этого не надо никуда ходить. Книги по моему заказу доставили в мою комнату.

- Почему вы не доложили мне?

- О чем? О том, что остался дома? Я думал, докладывать надо только об отлучках.

- О том, что больше не ходите в архив и нашли себе новое дело.

- Собирался рассказать, когда будут какие-то выводы, - пожал плечами Вельо. - Я ведь не обязан рапортовать о каждом своем шаге в буквальном смысле слова? Мы все-таки не в казарме.

- Вы должны докладывать обо всем, что может влиять на безопасность группы.

- И как на нее влияет то, что я сижу дома с книгами? Кстати, когда я ходил в архив в последний раз, де Сегюр уже не составлял мне компанию. Он вам докладывал?

- Я должен в любое время знать, где находится каждый из моих людей, - строго сказал Локхарт, проигнорировав последний вопрос.

- Докладываю: в настоящий момент я намерен находиться в сортире. Если вы, конечно, позволите, командир, - издевательски растянул губы гигант.

Локхарт просверлил его взглядом, намереваясь напомнить, что дисциплина - это не его прихоть, ибо все они находятся в чужом и опасном мире и т. д. - но лишь буркнул: "Ладно" и отступил с пути лингвиста. Читать нравоучения на пороге туалета - и в самом деле не лучшая идея. А настроение Вельо тоже можно понять - его, видимо, задели слова Элинор, что ей не нужны переводчики. Вельо чувствовал себя самым бесполезным членом команды на протяжении обратного полета, и теперь история повторяется. Надо сказать Якобсону, чтобы как-то его поддержал... Но, черт побери, если дисциплина будет разваливаться такими темпами, от их группы скоро не останется ничего! В космосе они вынуждены были подчиняться командиру, несмотря ни на какую хандру и амбиции - им просто некуда было деваться. А теперь в их распоряжении целый мир, каким бы он ни был. Любой может уйти в любой момент, несмотря ни на какие ранее данные обещания...

Тем не менее, вечером за общим ужином (каждый из них мог заказывать еду в комнату, но Локхарт настаивал, чтобы каждый вечер все собирались в столовой) Вельо все же поведал первые результаты своих изысканий.

- Нам повезло, что мы оказались в Айринтии, где говорят на чистом английском языке, - сообщил он. - В других странах объясняться было бы не так просто. И в Гроггендоре, и в Тлукаляхане говорят на креольских языках...

- Креольских? - сильно удивился Локхарт. - Вы что же, хотите сказать, что эти страны основаны выходцами с Хаити?

- Нет, конечно, - снисходительно улыбнулся Вельо. - Язык Хаити - это лишь один из примеров креольского. В лингвистике креольским называется язык, родившийся в результате смешения других языков и при этом развившийся достаточно, чтобы уже не называться пиджином. Кстати, даже и сам современный английский по сути является креольским языком, родившимся из смеси древнегерманских, старофранцузского, латыни и кельтских языков. Ну так вот. Язык Гроггендора в какой-то степени повторил то же смешение, но уже с языками нашей эпохи в качестве исходных. Это смесь германо-скандинавскими языков с французским и с небольшой примесью английского. Насколько я понимаю, существует множество диалектов, в которых эти соотношения варьируются - что вполне естественно для средневековой империи, расширявшейся путем завоеваний и присоединений - но основных вариантов два, западный и восточный, и они довольно сильно отличаются, хотя их все же нельзя назвать разными языками. Западный - это наречия гроггендорских кланов с сильно выраженной скандинавской составляющей, а в восточном очень значителен вклад французского. Что интересно, Бугенхольм даже в период своей независимости - окончившейся, как мы знаем, лишь недавно - говорил именно на восточном диалекте того же языка. Язык Тлукаляхана еще любопытнее - он, если угодно, испано-арабо-турецкий с вкраплениями, если я правильно понимаю, языка майя - во всяком случае, точно чего-то из доколумбовой Америки.

- То есть здесь произошло некое вавилонское смешение, - кивнул Локхарт. - Интересно, как в Центральной Америке оказались турки...

- Ледник, - напомнил де Сегюр.

- Да, это аргумент в пользу вашей гипотезы, - признал полковник. - Во всяком случае, это доказывает наплыв из Евразии. Но далеко не со всей Евразии, в то же время.

- Вся бы здесь просто не поместилась, - пожал плечами граф. - Восточная Азия, возможно, бежала в Африку и Австралию. Не знаю, насколько успешно - в Австралии слишком мало плодородной почвы, а технологии синтеза пищи, очевидно, утрачены... Ну и, конечно, если главная катастрофа, послужившая отправной точкой, произошла именно на востоке Евразии, там могло вообще не остаться выживших.

- Все же не астероид, а война? - предположил Вельо. - Русские все-таки воспрянули духом, тайно воссоздали оружие массового поражения и попытались отвоевать свою былую империю у китайцев? А в результате таки погубили весь мир...

- Я знаю не больше вашего, - резонно ответил де Сегюр. - После нашего отлета могло произойти что угодно. Вплоть до нового подъема милитаризма в Японии, раскола и гражданской войны в Китае или появления в Монголии Чингисхана 2.0, опирающегося на высокие технологии. И даже рождения некой новой нации. Хотя мне все же кажется, что это была какая-то природная катастрофа - судя по масштабам последствий.

- Луиджи, а как быстро вы можете выучить эти языки? - поинтересовался Якобсон, желая вернуться к менее мрачной теме.

- Ну, гроггендорца я бы понял прямо сейчас. Сделать так, чтобы и он понял меня, сложнее - надо разобраться, где слова из каких языков используются, но, думаю, пара недель, при наличии разговорной практики быстрее, хотя скорее это будет заточка под конкретный диалект. С тлукаляханским сложнее, мои познания в арабском и особенно тюркских языках очень ограничены. Месяца три-четыре, чтобы начать объясняться хоть сколь-нибудь сносно... и, опять же, нужна разговорная практика, чтобы отработать произношение. Здешние книги не дают о нем практически никакого представления...

- Не думаю, что в Айринтии вам будет легко найти живого тлукаляханца, - заметил не без иронии де Сегюр. - Их купцы посещают несколько портовых городов на юге, но дальше им хода нет. Только по специальному разрешению, которое должна выписать чуть ли не лично королева. Этот закон принят давным-давно... официально потому, что тлукаляханцы "язычники", хотя это едва ли не единственный действующий закон в Айринтии, закрепляющий дискриминацию по религиозному признаку. Полагаю, на самом деле запрет пролоббирован айринтийскими купцами, желающими сохранить монополию, в том числе на торговлю тлукаляханскими товарами, внутри страны.

- Но в отношении Гроггендора такого запрета нет? - уточнил Локхарт.

- С гроггендорскими купцами борются более экономическими методами - через высокие пошлины. Гроггендор, естественно, отвечает тем же. Но в целом товарооборот с империей невелик. С захватом Бугенхольма и появлением общей сухопутной границы он не вырос, а, наоборот, сократился. Северные территории сейчас - сплошная милитаризованная зона, где каждый иностранец воспринимается, как шпион.

"Интересно, он вычитал это в архивах или узнал от Фабиаса?" - подумал Локхарт, но вслух ничего не сказал.

- Естественно, существует контрабанда, - продолжал де Сегюр. - Частый вариант - контрагенты встречаются в открытом море, где товары перегружаются с корабля на корабль. Но это опасно, всегда есть риск, что "честный купец", и без того уже нарушающий закон сразу двух стран, обернется пиратом. Ну или пираты, тоже знающие о таких сделках, могут подкараулить их участников... На самом деле эти идиотские пошлины давно пора отменить, - произнес вдруг де Сегюр с нехарактерной для него экспрессией. - Они только мешают экономическим связям и больше обогащают пиратов и контрабандистов, чем бюджет страны. Хуже того - они подрывают безопасность Айринтии.

- Безопасность? - переспросил Локхарт. Экономика никогда не была его сильной стороной.

- Если Гроггендор захватит Айринтию, пошлины исчезнут. Купцы по обе стороны границы это понимают. Для гроггендорских в этом случае патриотизм подкрепляется выгодой. Для айринтийских патриотизм вступает в противоречие с выгодой. Надо ли говорить, что в таких случаях побеждает?

"Французу - точно не надо", - неприязненно подумал Локхарт, а вслух произнес:

- Вы же сами только что говорили, что именно айринтийские купцы лоббировали запреты для тлукаляханцев.

- Ну, во-первых, с Тлукаляханом ситуация иная. Это слишком чуждая и закрытая страна, айринтийцам будет трудно проникнуть на тлукаляханский рынок даже при отмене запретов со своей стороны. А во-вторых, да, есть торговцы, которые ориентированы только на внутренний рынок, и им выгоден протекционизм. Но это, в общем-то, тупиковый путь, застой без расширения. А есть те, что - на внешний и на перспективу. Тем более, многие еще помнят куда более свободную торговлю с Бугенхольмом. Бугенхольм уже не вернуть, зато можно сдать Айринтию Гроггендору.

- А они не боятся, что оккупанты их просто ограбят и присвоят их бизнес себе? - усмехнулся Вельо.

- В Бугенхольме этого не произошло. У императора хватило ума не настраивать против себя новых подданных. Включая будущих.

- Но там и войны не было, - напомнил Локхарт. - Я имею в виду - на последнем этапе. Бугенхольм сдался сам.

- А кто вам сказал, что никто в Айринтии не хочет такого варианта? Надо выбить почву у них из-под ног, в частности, максимально облегчив экономические связи с Гроггендорской империей. Я намерен предложить это королеве, как только она изволит меня принять, - он со значением посмотрел на Локхарта, мол, раз уж у вас особые отношения с Элинор, организуйте мне этот прием. Полковник ответил ему взглядом, означавшим: "Почему бы вам не обратиться с этой просьбой к Фабиасу?"

На самом деле он не мог организовать встречу с королевой даже для самого себя, и это чем дальше, тем больше его угнетало. Сразу после аудиенции он полагал, что его позовут во дворец чуть ли не в ближайшие часы, после того, как военный совет примет решение и королева его утвердит (или, может быть, даже не утвердит сразу, а захочет обсудить с ним, Локхартом - мысль самоуверенная, но, что греха таить, приятная). Спешка, с которой смотритель голубятни передал сообщение, позволяла предположить, что и дальше все будет развиваться столь же стремительно. Но один день сменялся другим, а полковник оставался в неведении, и в спокойном комфорте гостевого дома (как, кажется, и во всем городе) ровным счетом ничего не менялось. Словно там, на севере, и не развивались события, от которых зависела судьба не только королевы и всех, кто пошел за ней, но и, возможно, всей Айринтии...

Локхарт говорил себе, что без быстрых средств связи (даже голубиная почта не сравнится с сигналами, передаваемыми со скоростью света, не говоря уже о том, что голубей могут перехватывать хищные птицы, специально обученные и дикие) и без моторизованных средств переброски войск иначе и быть не может. Но чем дальше, тем слабее это утешало. Он вновь оказался в ненавистной для себя роли пассажира - причем пассажира, знающего, что у пилотов далеко не все в порядке, но не способного ни помочь, ни хотя бы уточнить детали. Ни даже обсудить происходящее с товарищами или с кем бы то ни было.

Вдобавок ему стало уже просто нечем заняться. Осилив Дрольфуса, он попытался было читать порекомендованный Якобсоном плутовской роман (самим доктором к тому времени уже дочитанный), но приключения ушлого слуги не смогли его увлечь и вызывали скорее раздражение, чем сочувствие, возмущая сызмальства свойственное Локхарту чувство справедливости. Ему не нравилось, что напыщенный дурак рыцарь получает незаслуженные почести, а его слуга врет, как дышит - обманывая при этом отнюдь не только мерзавцев, но и людей вполне добропорядочных и законопослушных, вся вина которых заключается лишь в излишней доверчивости и вере в незыблемость правил.

На пятый день практически сразу после завтрака, отложив с раздражением книгу, Локхарт отправился бродить по городу - без всякой определенной цели, желая лишь убить время. Как и в прошлый раз, никто ему не препятствовал; не заметил он также и слежки, что, впрочем, не гарантировало ее отсутствия. Однако полковник рассудил, что если люди Фабиаса за ним и приглядывают, то сейчас это скорее способствует его безопасности, чем наоборот.

На первый взгляд столица все так же безмятежно наслаждалась последними теплыми и солнечными днями осени, как и неделю назад (устойчивый антициклон, мысленно охарактеризовал погоду Локхарт; Флорида, то есть Айринтия, сейчас, должно быть, чудесно смотрится с орбиты...) Однако вскоре он почувствовал, что кое-что изменилось. Народу на улицах меньше не стало, но чаще попадались озабоченные лица. В лавке на углу, торгующей сырами и колбасами, подросли цены - не то чтобы сильно, но подросли. Несколько раз на достаточно широких улицах Локхарт видел группки из трех-четырех человек, что-то обсуждавших, стоя перед каким-нибудь домом; вполне обычное дело, будь это кумушки, остановившиеся "почесать языки" у порога одной из них - но это были солидно выглядящие мужчины. Полковник специально прошел рядом с такой компанией, желая услышать, о чем они говорят, но они замолчали при его приближении.

Слухи, очевидно, уже пошли. Насколько достоверные - другой вопрос. И главное - насколько достоверна информация, которой владеют лица, принимающие решения...

До слуха Локхарта донесся барабанный бой и какие-то выкрики; свернув на звук, он вышел на небольшую площадь, куда выходило сразу несколько кабаков. Посреди площади стояли, образуя правильный квадрат, несколько солдат в блестящих надраенных латах, с поднятыми длинными копьями, на которых реяли длинные черно-желто-синие вымпелы; внутри квадрата был сооружен помост, по краям которого стояли два военных барабанщика, периодически выбивавшие дробь из своих инструментов, а между ними надрывался немолодой офицер в парадном мундире, призывая "настоящих мужчин славного Дракенхайма" "послужить верой и правдой нашей королеве и Айринтии", записавшись в армию. За спиной у офицера возвышался приколоченный к длинной деревянной рейке плакат, изображавший девушку в короне и со знаменем в руке, с крупной надписью "Ты нужен мне, солдат!" Перед помостом был установлен стол, за которым сидел писарь с большим пером, готовый записывать добровольцев.

Локхарт с усмешкой вспомнил аналогичные плакаты ХХ столетия, которые когда-то видел в Сети; он никогда не понимал, как подобная картинка может подвигнуть человека на столь серьезный, меняющий всю его жизнь (а возможно - и обрекающий его на смерть) выбор. Его собственное решение стать военным пилотом было сознательным и обдуманным, вызревало с самого детства, и уж конечно на него никак не мог повлиять какой-то плакат, случайно увиденный где-то на улице. Особенно не плакат с румяным козлобородым старичком в цилиндре, бывшим когда-то символом единых США; Локхарту, чья сознательная жизнь прошла уже в Конфедерации, этот образ всегда казался комическим. Девушка на плакате (имевшая несомненное, хотя и не абсолютное, сходство с Элинор, но, вероятно, символизировавшая также и Айринтию) была, по крайней мере, красивой - хотя и это, само собой, не причина.

Тем не менее, к помосту подходил народ. Перед столом даже образовалась очередь - пока небольшая, из четырех человек. Остальные пока переминались в нерешительности, задавая вопросы солдатам и офицеру. Последний, в свою очередь, взывал не только к патриотизму, но и к более материальным стимулам: каждый записавшийся не только поступит на полное казенное довольствие с причитающимся жалованьем, но и получит пять крон сразу же после того, как поставит подпись. И действительно, Локхарт заметил, как писарь выдает долговязому парню, только что склонявшемуся над столом, маленький, но туго набитый мешочек. Определенно там было не пять монет, а заметно больше. Значит, не золотые гульдены и даже не серебряные батцены, понял полковник, а медная мелочь. Конечно же, по номиналу все без обмана, но курс меди к золотому стандарту - как де Сегюр уже успел просветить Локхарта, прежде не знакомого ни с какими деньгами, кроме электронных - в условиях кризисов может очень даже отклоняться от номинального. Но добровольцы думают сейчас не об этом, а о том, что получают целый увесистый мешочек денег. Старый, примитивный и, тем не менее, действенный психологический прием - хочешь впарить дешевое по цене дорогого, увеличивай визуальные размеры товара, люди обращают на них большее внимание, чем на реальную ценность. На это клевали не только неграмотные средневековые обыватели, но и люди куда более цивилизованной эпохи - Локхарт еще помнил огромные (и при этом почти невесомые) коробки с чипсами в супермаркетах... Впрочем, здешние обыватели тоже не столь уж неграмотны - по крайней мере, читать и писать они умеют. А вот понимают ли они, что записываются участвовать не в патриотической обороне северных рубежей от внешнего врага, а в гражданской войне? И для многих ли станет шоком, когда они это поймут - или регулярное жалование для них важнее любых подобных рефлексий? Интересно, кстати, каковы финансовые возможности Арвика - да и Бронгара тоже, если ему придется платить войску самому, а не из королевской казны...

Локхарт прошел мимо вербовщиков и вышел с площади, оказавшись на улице, где не бывал раньше. Заблудиться ясным днем он, впрочем, не боялся, забрести в какие-нибудь опасные трущобы тоже - достаточно всего лишь смотреть, куда идешь. Навстречу ему двигалась какая-то карета, но эта, в отличие от экипажа гроггендорского посла, катилась вполне благопристойным образом, не распугивая пешеходов, так что Локхарт бросил на нее лишь беглый взгляд. Однако, поравнявшись с ним, карета неожиданно остановилась.

- Полковник Локхарт? - услышал он из-за приоткрывшейся дверцы. - Я разыскиваю вас по всему городу. Королева хочет вас видеть.

"Наконец-то!" - было первой мыслью полковника. Голос был женский и показался ему смутно знакомым - впрочем, Локхарт не слишком хорошо различал женские голоса, если только они не были писклявыми или чересчур низкими; но на сей раз это уж точно не была Элинор, притворяющаяся собственной служанкой. Локхарт заглянул в полутемное нутро кареты (шторы на окнах были задернуты), но после солнечного дня различил лишь силуэт сидевшей; ясно было, по крайней мере, что в карете она одна. Он шагнул на ступеньку и сел напротив. Женщина захлопнула дверцу, и экипаж тут же тронулся с места.

Пару минут они ехали молча, пока, наконец, глаза полковника не адаптировались к полумраку настолько, чтобы ясно различить черты ее лица. Теперь он понял, что не ошибся, и вспомнил, где ее видел. Баронесса, ставшая виновницей аварии на мосту. Так, выходит, они с ней играют на одной стороне? И тогда она спешила в Дракенхайм с каким-то важным для партии Элинор известием? Или...

- Где я вас видела раньше? - требовательно спросила она.

- На улице, очевидно, - ответил Локхарт. - Я иногда прогуливаюсь пешком.

Он был уверен, что грим Матильды в сочетании с другой одеждой делали его вполне неузнаваемым.

- Нет, - твердо возразила баронесса, пристально всматриваясь в его лицо. И вдруг по тому, как ее глаза сузились на мгновенье, Локхарт понял - она его все-таки узнала и вспомнила. Но почему-то предпочла не озвучивать это вслух. - Вы знаете, кто я? - спросила она вместо этого.

- Нет, - ответил полковник по возможности равнодушно, причем фактически не кривя душой. В самом деле, ему был известен лишь ее титул.

- Тем не менее, вы сели ко мне в карету, - заметила она и добавила почти с издевкой: - Едва услышав о королеве.

- Разве повиноваться воле королевы - не долг всякого подданного? - усмехнулся Локхарт, но весело ему не было. Кажется, он и впрямь поторопился записать эту особу в союзники. Куда они едут? Впрочем, карета не электромобиль, из нее можно в любой момент выскочить на ходу - по крайней мере, пока они едут по людным улицам, где сложно разогнаться - и едва ли у этой девицы хватит сил ему помешать...

- Вы не подданный Айринтии, - отрезала она, что тоже было правдой. - Иначе вы бы знали, сколь опрометчиво доверять голословным утверждениям людей, которых вы не знаете. Или красота прекрасной Элинор настолько вскружила вам голову?

- Мою голову ничто не может вскружить, - неприязненно ответил он, задетый столь вздорным подозрением, и мысленно добавил: "Даже центрифуга". В самом деле, его вестибулярный аппарат всегда показывал лучшие результаты тестирования. - И если, по-вашему, я слишком беспечен, то вы, по-моему, чересчур самоуверенны. Опасность оказаться наедине с незнакомцем актуальна в обе стороны, не так ли?

- Я могла бы убить вас, не вставая с сиденья, - холодно проинформировала она.

- В самом деле? - Локхарт иронично приподнял бровь. На баронессе был все тот же - или, по крайней мере, похожий - облегающий наряд, под которым трудно спрятать оружие, да и какое? Пистолетов теперь нет, а руку с кинжалом он успеет перехватить...

- Отравленный шип на моем сапоге. Один удар по голени, пока вы смотрите мне в лицо, - сообщила она.

Локхарт поспешно перевел взгляд вниз, на ее ноги в остроносых сапогах. Никакого шипа он не увидел, но, возможно, тот выскакивает в нужный момент, приводимый в движение... пальцем ноги? ударом каблука об пол?

- На самом деле его там нет, - снизошла до пояснения баронесса. - Но он мог бы там быть. А вам в голову не пришло подумать об этом.

- Ладно, - раздраженно произнес Локхарт, уставший от этих игр. - Если бы вы хотели и могли меня убить, вы бы уже это сделали, не так ли? А раз вы этого не сделали, значит, вы зазвали меня в карету с другой целью. Почему бы вам не перейти, наконец, к делу?

- Дела стоит делать лишь с теми, кому можно доверять. А доверять не стоит не только тем, кто может предать сознательно, но и тем, кто недостаточно осторожен.

- Спасибо за лекцию. Если это все, то я выхожу, - Локхарт даже приподнялся на сиденье.

- Мне казалось, умный человек благодарит, когда ему указывают на ошибки, а не обижается.

- Я поблагодарил, - растянул губы Локхарт. - Так что дальше? На кого вы работаете?

- На кого может работать подданный, как не на королеву? - усмехнулась она, практически повторяя его слова.

- Например, на короля. Претенденты на эту роль, кажется, имеются.

- Имеются, - подтвердила баронесса. - Один из них сейчас собирает силы на севере. Вам известно об этом?

"Да", - чуть не вырвалось у Локхарта, но он вовремя прикусил язык.

- Я знаю только то, что мне следует знать. И я усвоил ваш урок, так что не собираюсь обсуждать деликатные темы неизвестно с кем.

- Я баронесса Хюгельдорф, - наконец представилась она. - Виолетта Хюгельдорф, если вам нужно личное имя.

- Мне это имя ничего не говорит, - холодно ответил Локхарт. - Тем более что, как вы сами отметили, голословные утверждения...

Баронесса молча сунула руку за пазуху своего жакета и вытащила не кинжал (чего Локхарт и не ожидал, хотя машинально слегка напрягся), а свернутую в тонкую трубку грамоту, и протянула ее полковнику. Тот развернул свиток и слегка отодвинул занавеску на окне, позволяя свету упасть на документ.

"Подательнице сего, баронессе Хюгельдорф, надлежит оказывать всяческое содействие, ибо она действует в интересах Престола и Отечества."

Ниже стояла витиеватая подпись и расшифровка: "Хуберт, герцог Бронгарский, Главнокомандующий Королевской Армией Айринтии."

Ага, подумал Локхарт. Ну вот, наконец-то, и третья сторона. Тут же у него мелькнула и менее серьезная мысль - почему она не разогнала всех этой бумагой на мосту? Или тогда у нее еще не было этой грамоты?

- Я не так уж часто показываю этот документ, - заметила баронесса, словно прочитав его мысль.

Ну да, понял Локхарт, ей не хотелось афишировать свою связь с Бронгаром перед каким-то случайным сбродом. А интересно, подчинился бы Ференц, ткни она ему под нос эту бумагу? Или сказал бы, что герцог Бронгарский ему не начальник?

- Стало быть, мне оказана честь, - сказал полковник вслух, возвращая ей грамоту. - И что дальше?

- Я полагаю, вам все же известно, что сейчас творится на севере. Слухи об этом уже идут по городу. Граф Дункельт, бывший принц Арвик, поднял мятеж, подавить который в зародыше не удалось. Но деталей вы не знаете. Ситуация гораздо серьезнее, чем считают... некоторые. Не только на улицах, но и во дворце. Фактически все войска, переброшенные на защиту наших новых территорий, оказались у него в заложниках. Он может попросту отрезать им снабжение. А может - отдать приказ об отходе с этих плохо укрепленных земель, где они круглые сутки чувствуют себя под прицелом гроггендорских арбалетов, под защиту надежных крепостей на старой границе. Что многим из них понравится и привлечет на его сторону... Само собой, гроггендорцам это понравится еще больше. Но это случится уже потом, а для Арвика жажда власти превыше интересов страны. Его надо остановить прямо сейчас. Проблема в том, что личной гвардии королевы для этого явно недостаточно. И, конечно, вся эта нынешняя вербовка горожан - это несерьезно. Вы ведь офицер и понимаете, чего стоит необученный сброд. А обучать его некогда. У Арвика на севере уже профессиональные солдаты. Единственный, кто может быстро и гарантированно раздавить его - это Бронгар. Возможно, даже без большой крови. Герцога весьма уважают в войсках, и если он лично явится на север во главе королевской армии, многие из тех, кто сейчас поддержал мятежника, перейдут под его знамена. Что, как вы понимаете, было бы идеальным вариантом, учитывая гроггендорскую угрозу. Проблема в том, что Элинор не хочет отдавать такой приказ. Ибо не доверяет Бронгару.

- И что вы от меня хотите? Чтобы я ее переубедил?

- Нет, это у вас вряд ли получится, - покачала головой баронесса. - Она скажет, что вы совсем не знаете герцога и не можете давать никаких гарантий от его имени. И это будет, в общем-то, логично. Хотя Бронгар и не давал ей повода сомневаться в его слове. Но тут дело вот в чем. Элинор почему-то решила, что вам, которого она едва знает, она может доверять больше, чем собственному дяде, всю жизнь верой и правдой служившему ее отцу...

- Возможно, потому, что я не могу претендовать на трон, - не удержался Локхарт. - И за мной не стоит армия, способная ее свергнуть.

- Допустим, - не стала спорить баронесса. - Важно то, что она может поделиться с вами информацией, важной для безопасности страны. Которой она, тем не менее, не захочет делиться с герцогом. Как уже не захотела своевременно известить его о мятеже Арвика. Главнокомандующий королевской армией узнал о военной угрозе на севере страны на два дня позже, чем королева...

- Ах вот оно что, - покивал полковник. - Вы предлагаете мне воспользоваться доверием королевы, чтобы шпионить в пользу Бронгара?

- В пользу Айринтии!

- Угу. "Государство - это я", кто-то так уже говорил...

- Государство - это все мы, - серьезно ответила баронесса. - Но наша беда в том, что мы не доверяем друг другу, в то время как нам всем грозят куда более страшные внешние враги... Я понимаю, что вы не айринтиец, и было бы странно взывать к вашему патриотизму. Но Айринтия приняла вас, и приняла очень неплохо...

"Да уж, особенно если вспомнить, как мы уносили ноги из Хассенворта", - подумал Локхарт.

- ...а в нашем мире это кое-чего стоит, - продолжала баронесса. - В Тлукаляхане, например, чужака без роду-без племени и без охранных грамот просто продали бы первому же работорговцу.

- А в Гроггендоре? - ироническим тоном осведомился Локхарт.

- В Гроггендоре на вас просто было бы всем наплевать. Империя слишком велика, чтобы обращать внимание на отдельных людей, не вписанных с рождения в стандартные схемы. Там мыслят категориями полков и батальонов, или, на худой конец, гильдий. Вы не член гильдии, за вас не заступится клан, так что вам бы пришлось или наниматься в армию рядовым, или воровать и кончить жизнь на виселице, или просить подаяние.

- Но в Айринтии мне это не грозит, - усмехнулся полковник, понимая, к чему она клонит.

- Айринтия готова хорошо платить тем, кто способствует ее безопасности.

- Мне все же не очень понятно, с каких пор "Айринтия" стало вторым именем герцога Бронгарского.

- Вы напрасно иронизируете. Я лишь хочу сказать вам, что это такое же честное вознаграждение, как и то, что получает солдат на поле боя. Который служит той же цели, но другими средствами.

"Может, мне следует согласиться для вида? - подумал Локхарт. - Де Сегюр бы наверняка... Но - нет, это может всплыть в самый неподходящий момент. Стоит мне взять у них хоть один золотой, и меня начнут шантажировать разоблачением, требуя работать на них всерьез. Это не Дармонт, оставлявший возможность отказаться... хотя еще неизвестно, что бы он стал делать, воспользуйся мы этой возможностью... Если бы я мог сразу предупредить Элинор... но когда у меня будет такой шанс? И вообще, я не создан для шпионских игр!"

- Я был солдатом в моей стране, - сказал он вслух. - Но не шпионом. Хотя там это тоже неплохо оплачивалось. И если бы мой командир предложил мне разглашать секреты моего президента - пусть даже ему лично, а не противнику - я бы расценил это, как измену.

- Вы не понимаете. В конечном счете это в интересах самой Элинор...

- Я не считаю себя вправе решать за королеву, что более в ее интересах. И я также не понимаю, кто дал такое право баронессе Хюгельдорф или даже самому герцогу Бронгарскому.

- Н-ну хорошо, - она постучала в стенку за спиной, и карета остановилась. - Можете считать, что этого разговора не было.

Локхарт выглянул в окно, стараясь одновременно не выпускать из виду свою визави. Нет, его не завезли ни в какие страшные трущобы на расправу убийцам. Кажется, все время их разговора карета кружила по центральным улицам.

- Хорошего дня, баронесса, - попрощался он, берясь за ручку. Дверца легко отворилась, и он спустился на залитую солнцем булыжную мостовую. Дверца тут же захлопнулась, и экипаж покатил прочь.

Локхарт оглянулся по сторонам. Так, вон торчат над крышами шпили кафедрального собора, а вон там, стало быть, дворец... Ноги понесли Локхарта в последнем направлении, хотя он сам затруднился бы сказать, зачем. Не может же он постучать в парадные двери (или хоть в заднюю калитку) и объявить, что хочет видеть королеву. Даже если он сообщит, что имеет важную информацию (а может ли попытка подкупа со стороны Бронгара считаться таковой? скорее, здесь это дело вполне рутинное...), его примет максимум какой-нибудь офицер охраны или, хуже того, гражданский чиновник, который предложит "изложить донесение в письменном виде, дабы оно было рассмотрено в надлежащем порядке". Но возвращаться в гостевой дом все равно не хотелось. Лучше уж прогуляться вокруг дворца, полюбоваться его архитектурой при солнечном свете...

Несмотря на погожий день, дворцовая площадь была почти пустой - любующиеся достопримечательностями туристы остались в другой эпохе, а столичные жители видели дворец тысячу раз и если и пересекали площадь, то быстрым деловым шагом, даже не глядя в сторону величественного здания (самого большого по площади в городе - по высоте, разумеется, лидировал собор) со стрельчатыми окнами, высокими арками на фасаде и декоративными башнями по углам главного корпуса. Праздно гуляющих не было, если не считать нескольких мальчишек в жестяных шлемах и с деревянными мечами, гонявшихся друг за другом по широкой площади. Похоже, они разыгрывали бой на подступах к дворцу, и Локхарт мрачно подумал, что эти игры могут вскоре оказаться ближе к реальности, чем они думают. Он увидел караульных в позолоченных доспехах, застывших на своих постах - с алебардами вверху, у дверей, в арках напротив друг друга, и с мечами внизу, у подножия огибавших все здание ступеней, парами лицом к площади. Вид у них было скорее декоративный - если вдруг на площадь ворвутся несколько сотен решительно настроенных бойцов, что смогут сделать эти стражники? В лучшем случае - успеют забежать внутрь и закрыть двери на засовы... Впрочем, еще раз окинув взглядом флигели - выстроенные не в одну линию с главным корпусом, а полуохватывавшие площадь с двух сторон наподобие разведенных клешней, полковник пришел к выводу, что из их узких, похожих на бойницы окон прекрасно простреливается все пространство перед дворцом, так что пытающихся выломать мощные двери под перекрестным потоком стрел не ждет легкое развлечение. А если атаковать дворец сзади, то там, как помнил Локхарт, слишком мало места, чтобы развернуться, придется бежать гуськом под окнами, откуда, наверное, тоже будет сыпаться что-то не слишком приятное. Правда, и двери с той стороны не чета этим, некоторые можно выбить коленом - но, наверное, в таких местах дальше внутри имеются опускные решетки, позволяющие поймать ворвавшихся в ловушку...

А может, и нет, напомнил себе Локхарт. Может, все это - его фантазии, причем вполне дилетантские, учитывая уровень познаний космического пилота в обороне и штурме зданий. Может, дворец строился вообще без расчета на серьезную опасность, грозящую изнутри, а не снаружи городских стен. Тогда - скверно...

Локхарт шагал вдоль дворца, рассеянно скользя взглядом по стражникам, и вдруг замер. Напротив него, справа от своего напарника, навытяжку стоял Шрамм в сияющих латах.

Он тоже заметил полковника, и его лицо просияло почти так же, как доспехи. Но, конечно, он ничего не сказал, как и сам полковник - пусть военная карьера Локхарта и прошла в пилотских креслах, он, конечно, знал, что караульному нельзя разговаривать на посту. Так что полковник лишь молча отсалютовал с улыбкой и двинулся дальше. Похоже, Шрамм и впрямь делает успехи на новом поприще, раз его уже ставят в караул при дворце. Нет, конечно, эта редкая шеренга внизу ступенек - чистая декорация, никто не рассчитывает, что им придется драться всерьез, но все-таки, наверное, в учебной роте такое назначение считается почетным. Иначе сержант, или кто там у них командует курсантами¹⁶, гонял бы его сейчас до седьмого пота, а не послал сюда. Может, бывший непревзойденный летчик и в самом деле станет в этом мире непревзойденным мечником, и интеллект 85 ему в этом не помешает. Заикание не мешает уж точно, тем паче что Шрамм нашел способ борьбы с таковым, пусть и не идеальный.

Локхарт хотел было остаться на площади и подождать, пока Шрамм сменится с поста, но понял, что обсуждать им, по сути, нечего. "Как ваши дела? - Отлично, сэр!!! - Начальство довольно вашими успехами? - Да, сэр!!!" - вот, пожалуй, и весь возможный диалог, ради которого нет смысла торчать тут еще невесть сколько. Так что, прогулявшись вдоль дворца, Локхарт все же направился домой - то есть в то место, которое ему теперь приходилось так называть.

После возвращения он некоторое время беседовал с Якобсоном - на борту "Доброй воли" такие беседы, продиктованные не обычным желанием общения, а стремлением снять психологическое напряжение, иронически называли "исповедями". Сам Локхарт "исповедовался" крайне редко, полагая, что психолог не скажет ему ничего такого, чего он не мог бы сказать себе сам; впрочем, иногда такие разговоры помогали упорядочить собственные мысли. На сей раз, однако, беседа совсем не приносила полковнику удовлетворения, и доктор, почувствовав это, предложил "вместо всех этих разговоров" сыграть в шахматы. "Только не поддавайтесь", - традиционно предупредил его Локхарт и получил в ответ столь же традиционное "И не надейтесь!" Якобсон, как водится, почел ниже своего достоинства пользоваться доской - он всегда играл в уме. Локхарт завидовал этому таланту, но давно оставил безнадежные попытки сравняться в этом с доктором и для себя все же расставил фигуры. Первую партию он продул позорным зевком, вторую, осторожничая, свел вничью и в третьей, наконец, сумел сосредоточиться на игре достаточно, чтобы развить подающее надежды наступление на ферзевом фланге. Доктор пока еще удерживал численный паритет, но уже остался со сдвоенными пешками и потерявшим право на рокировку королем, и Локхарт как раз раздумывал, стоит ли тратить темп на охоту за практически незащищаемой пешкой, или сразу развивать более амбициозную атаку, как вдруг в дверь постучали.

Это был послушник, и явился он не к Якобсону, в комнате у которого проходила игра, а к Локхарту.

- Вы здесь, сэр? Вам пакет, - он с поклоном протянул конверт с печатями.

Это оказалось именно то, чего все эти дни ждал полковник. Приглашение от королевы - на сей раз без лишнего пафоса официальной аудиенции, но и не в виде легкомысленной записки без подписи. Элинор приглашала его на следующее утро. Его одного.

- Что-то важное? - осведомился Якобсон, не вставая с места.

Локхарт после мгновенного колебания - никаких просьб о конфиденциальности на сей раз не было - протянул ему бумагу.

- Ну вот видите, - кивнул доктор, - зря вы беспокоились.

- Я не то чтобы беспокоился. Просто чертовски не люблю неопределенность.

- И лишние неизвестные в уравнениях, - вновь с улыбкой кивнул Якобсон. - Сообщите об этом остальным?

- Ммм... - вопрос застал Локхарта врасплох. - Позже. В зависимости от результатов встречи. Пока достаточно, что об этом знаете вы.

Почему он так ответил? Из желания отомстить де Сегюру за тайные переговоры с Фабиасом? Но это, вообще-то, по-детски... Или, наоборот, дабы не усиливать хандру Вельо, и так страдающему из-за своей ненужности? Впрочем, неважно. Интуитивно это показалось ему верным решением, а пилоты лучше, чем многие другие, умеют доверять своей интуиции. Хотя, если Якобсон приведет контраргументы... Но доктор лишь предложил доиграть партию.

- Предлагаю ничью, - с неохотой произнес Локхарт.

- Нет, сэр, мне не нужно ваших подачек. Я намерен бороться до конца.

- Я боюсь, что не смогу снова сосредоточиться должным образом, и мне бы не хотелось загубить такую интересную позицию очередным зевком, - честно признался полковник. - Может, запишем позицию и доиграем потом?

- Вас так волнует встреча с королевой?

В устах де Сегюра подобный вопрос был бы, безусловно, попыткой поддеть. Но Локхарт понимал, что Якобсон спрашивает как психолог их команды.

- Просто это заставляет меня обдумывать другую партию. А хорошо играть сразу на двух досках я, увы, не умею.

- Что ж. Та партия для нас всех и впрямь важнее, раз уж мы оказались здесь. А эту давайте, действительно, запишем и доиграем позже. Имейте в виду - я совсем не считаю свое положение безнадежным.

Наутро в девять, как и было сказано в послании Элинор, к гостевому дому подъехал экипаж. Локхарт, наученный уроком баронессы Хюгельдорф, на сей раз осмотрел экипаж более внимательно, но ни кучер в дворцовой ливрее, ни сама карета (в которой никого не было) подозрительными не выглядели - да и подсылать поддельный экипаж под видом посланного из дворца имело бы смысл лишь в том случае, если бы первый прибыл раньше времени и забрал ничего не подозревающего пассажира, а полковник нарочно задержался на несколько лишних минут. Локхарт сказал себе, что не стоит впадать в паранойю, и уселся на мягкое сиденье, обитое красной кожей. Зацокали копыта, карета покатилась по булыжникам, и полковник даже подумал, что начинает привыкать к чертовой тряске.

Однако чувство направления, вырабатывающееся у любого хорошего пилота, подсказало ему, что они едут не в сторону дворца, еще раньше, чем он убедился в этом, выглянув в окно. Поначалу он сказал себе, что в этом лабиринте улиц попасть во дворец можно различными путями, но вскоре он вынужден был признать, что экипаж удаляется все дальше от центра города. Он не мог поверить, чтобы кто-то попытался похитить его настолько нагло, на глазах у персонала гостевого дома и никак не ограничивая при этом свободу похищаемого, который может выскочить на улицу в любой момент - но когда впереди показалась внешняя крепостная стена, все же не выдержал и приоткрыл дверцу. Если что, он выйдет прямо сейчас и обратится к стражникам надвратной башни.

- Эй! - крикнул он кучеру, высовывая голову наружу. - Куда вы меня везете?

- Согласно приказу, на загородную прогулку, сэр, - спокойно откликнулся возница.

- На прогулку?.. - пробормотал Локхарт. Ох уж эта Элинор с ее сюрпризами, не могла предупредить сразу, что зовет не во дворец... все-таки при всем своем уме она остается девятнадцатилетней девчонкой! Или же это все-таки западня, настолько наглая и идиотская, что может сработать именно по этой причине?

Карета въехала в полумрак арки ворот, стены которой подпирали двое караульных.

- Эй, солдат! - окликнул Локхарт ближайшего из них. - Как твое имя?

- Рядовой Хаккель, сэр, - отрапортовал тот, очевидно, рассудив, что пассажир такой кареты имеет право спрашивать.

- Вольно, рядовой, - кивнул Локхарт. - Не дремли тут в тенечке. Следи за дорогой.

- Так точно, сэр!

"Теперь он меня запомнит, если что, - подумал полковник. - И карету тоже, он будет смотреть ей вслед."

Экипаж выехал из города и покатил по мосту на запад. Небо было ясным, но над водой озера еще висел волнистыми седыми прядями легкий туман. Прищурив глаза, можно было представить, что мост проложен прямо по небу, а оставшийся за спиной Дракенхайм - сказочный город в облаках... Неужели, подумал Локхарт, мне больше никогда не подняться в настоящее небо? Впрочем, туман - это и есть облака, находящиеся на уровне земли, а всякий, кто просто подпрыгнет, оказывается в состоянии невесомости и даже движется какое-то время по эллиптической орбите¹⁷, пока, разумеется, его полет не будет остановлен земной поверхностью. Знание физики иногда очень утешает, да. Хотя чаще наоборот - ни одно злое божество не могло бы быть таким безжалостным, как физические законы...

За мостом всякая тряска, наконец, прекратилась - карета покатила по мягкой пыли грунтовой дороги. Вскоре дорога нырнула в рощу - далеко не столь впечатляющую, как дремучий лес, где нашел свой конец лже-Арвик; деревья здесь были тонкие и не слишком высокие, их возраст явно исчислялся десятилетиями, а не веками. Затем экипаж свернул на какую-то совсем уже неприметную тропку; впрочем, благодаря щедро пробивавшемуся сквозь золотую осеннюю листву солнцу зловещей она тоже не выглядела, несмотря на то, что несколько раз карету ощутимо качнуло на ухабах, а один раз под колесами смачно чавкнула вода. И вот, наконец, экипаж вновь выкатился на открытое пространство и остановился.

Локхарт открыл дверцу, и почти сразу же рядом мягко затопали по заросшей травой земле копыта.

- Доброе утро, полковник!

Голос Элинор прозвучал неожиданно звонко, словно только здесь, вдали от городских стен, королева ощущала всю полноту жизни.

- Утро¹⁸, мэм, - ответил Локхарт с несколько меньшим энтузиазмом, хотя и с облегчением.

- Я должна извиниться перед вами, - сказала Элинор, словно поняв его неудовольствие. - Я решила пригласить вас на конную прогулку и совершенно не подумала, умеете ли вы ездить верхом. Для нашего мира такой вопрос был бы странным, но, возможно, там, откуда вы прибыли...

- Вот как раз я умею, - заверил ее Локхарт. - Единственный из нас всех, полагаю. В нашем мире действительно верховая езда была очень экзотическим видом развлечений для богатых. Но у моих родителей было ранчо, где разводили лошадей как раз для таких клиентов. Так что я умею ездить с детства, - "хотя не могу сказать, что я большой фанат лошадей", добавил он мысленно. Машины, безупречно послушные командам оператора, с ясной системой диагностики и возможностью включения и выключения в любой момент, всегда нравились ему куда больше, чем нечто живое и не вполне предсказуемое. Не говоря уже о том, что за машиной не приходится убирать навоз (с коим юному Эрику пришлось иметь дело немало, несмотря на все высокие технологии: его отец был убежден - и небеспочвенно - что роботы пугают лошадей). Но здесь тема машин, очевидно, была табу...

- Отлично! - обрадовалась его словам королева. - В таком случае, мне не придется вас учить. Ваш конь вас уже ждет.

Локхарт, наконец, выбрался из кареты. Элинор, вновь одетая по-мужски, восседала на кобыле вишневой масти, а к ее седлу был привязан повод великолепного игреневого коня, при виде которого брюзгливое настроение окончательно оставило Локхарта: конь с его лоснящимся корпусом, почти черным в тени и отливавшим медью на солнце, и роскошными серебристыми гривой и хвостом, был истинным красавцем, а о его навозе, чистке копыт и всем прочем, очевидно, на сей раз предстояло заботиться кому-то другому.

- Я думал, мы будем беседовать во дворце, мэм, - все же заметил он, забираясь в седло.

- Посылая вам вчера письмо, я тоже так думала, - ответила Элинор, отвязывая повод его коня, - но потом решила, что на открытом воздухе нам будет удобнее.

Да, сообразил Локхарт, снова вспомнив японцев - на открытом пространстве можно быть уверенным, что никто не сможет подобраться и подслушать, чего, наверное, нельзя гарантировать во дворце. Выходит, все же не "взбалмошная девчонка", а вполне трезвый расчет...

- И к тому же сегодня, может быть, последний погожий день в этом году, - продолжала Элинор, трогая лошадь с места, - надо пользоваться, пока не зарядили осенние дожди. Смотрите, я покажу вам чудесный вид на город.

Они находились на вершине большого, но пологого холма, северная сторона которого заросла деревьями, зато саму вершину и более крутой южный склон покрывала лишь трава. Элинор направила лошадь прочь от границы рощи, въехала на взлобок, нависавший над юго-восточным склоном, и остановилась; Локхарт подъехал и встал рядом.

Отсюда открывался вид на равнину до самого горизонта, в основном представлявшую собой степь, расцвеченную белыми, желтыми и сиреневыми брызгами и пятнами поздних полевых цветов, и лишь кое-где то темнели хвоей, то пестрели желтой, красной и оранжевой листвой небольшие рощицы и перелески. Когда-то подобные осенние краски можно было увидеть где-нибудь в Новой Англии, но никак не во Флориде... На юго-запад вилась тонкая синяя нитка речки, не то впадавшей в озеро, не то, напротив, вытекавшей из него. Дракенхайм лежал примерно в трех милях внизу на юго-востоке; солнце поднялось уже достаточно высоко и не мешало смотреть на город, зато ослепительно сверкало в водах озера - там, где этому не мешали тени стен, башен и мостов. Отсюда можно было различить все четыре моста, казавшиеся совсем воздушными, идеально круглый обод крепостной стены с ее высокими тонкими башнями, еще более напоминавший корону в таком ракурсе, и шпили и островерхие крыши наиболее высоких построек внутри, включая несколько городских храмов и дворец. Все это казалось игрушечным, замечательно детализированной моделью, выставленной в витрине супермаркета в период праздничных распродаж. Локхарту вдруг представилось, как, происходи это все в другую эпоху, Элинор вышла бы на самый край взлобка, повернулась, протянула руку и попросила бы сфотографировать ее так, словно она держит город на ладони.

- Красиво, - согласился Локхарт.

- Обратите внимание - длина мостов равна радиусу городской стены, - тоном экскурсовода сообщила королева. - Ну, не абсолютно, конечно. Центральный остров специально подравнивали, когда строили город, а вот внешний берег озера не настолько круглый, поэтому на самом деле длина мостов все-таки разная. Но отсюда это незаметно. Вообще, по-моему, Дракенхайм удивительно удачно вписывается в окружающий ландшафт. Искусственное и естественное не противоречат друг другу... Знаете, я часто удирала сюда из дворца, когда была принцессой. Любила подолгу сидеть тут одна на холме и смотреть на город, особенно рано утром или солнечным вечером. Вообще-то у меня была мысль показать вам отсюда рассвет, но я подумала, что вам не понравится идея ехать куда-то за город ночью в тумане. Да и, честно говоря, по нынешним временам это и впрямь может быть небезопасным - если только не брать с собой взвод охраны. Который разрушил бы все очарование.

- Но я все же надеюсь, что вы не прискакали сюда ночью без охраны? - обеспокоенно взглянул на нее полковник.

- Я не настолько романтична, как вы опасаетесь, - невесело улыбнулась Элинор. - То, что могла позволить себе никем не воспринимаемая всерьез принцесса, не может королева... Гвардейцы там, в роще. Но нам они мешать не будут. На открытом пространстве нам ничего не угрожает. Врагам сначала пришлось бы нас догнать, - она вдруг пришпорила свою кобылу и поскакала наискосок вниз по склону. Локхарт не без некоторого опасения - все же он не ездил верхом с семнадцати лет, да и конь был незнакомый - последовал за ней.

Но игреневый не подвел, сразу же пошел уверенной размашистой рысью, а когда Элинор, оглянувшись через плечо на своего спутника, пустила кобылу в галоп, легко перешел и на этот аллюр. Так они лихо скакали до самой реки, а затем поехали шагом бок о бок вдоль берега. На мили вокруг не было никаких следов человека - лишь безупречно синий купол неба над головой, журчащая в камышах вода и сочная трава под копытами.

- Вы хороший наездник, - похвалила Элинор.

- Целые века не сидел в седле¹⁹, - ответил полковник (что по земному календарю было чистой правдой), - но, говорят, это как велосипед - научившись один раз, потом уже не разучишься...

Элинор никак не отреагировала на слово "велосипед", но Локхарт и сам сообразил, что вновь затронул неположенную здесь тему, и поспешил перейти к более актуальному вопросу: - Так какие новости? Проблема Арвика, как я понимаю, далека от решения?

- Тайная Стража допросила человека, знавшего его голову лучше, чем кто-либо другой, - сообщила Элинор. - Его цирюльника. Он подтвердил, что та голова, что у нас - не Арвика.

- И что с ним стало потом? - мрачно осведомился Локхарт. - Я имею в виду цирюльника.

Элинор вздохнула: - А вы как думаете?

- Он же был просто слугой. Он был ни в чем не виноват.

- Вы же офицер, полковник. В чем виноват часовой, которому вы - или ваши солдаты по вашему приказу - перерезают горло? Он может быть замечательным человеком, любящим мужем и отцом, но вы не можете допустить, чтобы он поднял тревогу. Цирюльник Арвика был ему лично предан, никого другого Арвик не подпустил бы с бритвой к своему горлу. А нам меньше всего нужен свидетель, распускающий слухи, что люди королевы пытались тайно убить Арвика и хранят в банке его голову - ну то есть не его, а двойника, но это не их заслуга... Теперь-то Арвик поднял мятеж, и против него оправданы любые действия. Но тогда у нас еще не было формального повода.

- А если цирюльник просто соврал, чтобы досадить убийцам своего господина?

- Это вряд ли, - жестко ответила Элинор.

Ну да, подумал Локхарт, средневековые методы допроса...

- Удивляюсь, как вы доверяете мне тайны, которые другим стоят жизни, - сказал он вслух.

- Вам я могу доверять. Теперь я в этом окончательно уверена.

- Теперь? - переспросил Локхарт.

- Я просила сохранить наш прошлый разговор в тайне, и вы не сказали ни слова никому, - улыбнулась королева. - Даже своим людям, как бы те ни настаивали.

- Ах вот оно что, - помрачнел полковник. - Значит, наши апартаменты прослушиваются. Ну да, давно стоило догадаться, почему нас там поселили... Только общая столовая, или личные комнаты тоже?

- Нет. Ну то есть всех тайн дяди Фабиаса не знаю даже я, но насколько я в курсе - нет. Но де Сегюр доложил ему, что потерпел фиаско.

- Так вот какое применение вы ему нашли, - усмехнулся Локхарт. - Ну что ж, я даже не могу обижаться. Вы честно предупредили, что он продаст меня с потрохами.

- Нет, это, разумеется, не единственное и не главное его применение, - возразила Элинор. - У дяди Фабиаса на де Сегюра большие планы. Мне кажется, они сработаются. Не против вас, нет! Это была всего лишь проверка, которую вы прошли, чему лично я очень рада. Мы все одна команда. Против наших общих врагов.

- Кстати, не далее как вчера я получил заманчивое предложение от некой баронессы Виолетты Хюгельдорф, а точнее, ее устами - от герцога Бронгарского. Он очень огорчен, что вы недостаточно ему доверяете, и готов щедро платить за ваши секреты. Дабы тем самым подтвердить свое право на доверие, очевидно... И боюсь, что я не единственный, к кому обращаются с таким предложением. И что не все, в свою очередь, дают на него тот же ответ, что и я.

- О да! - рассмеялась вдруг Элинор. - Вы были великолепны. Виолетта пересказала мне ваш диалог в красках.

- Так и она тоже...? - опешил Локхарт. - Ну, знаете! Такими темпами я скоро уверую, что на самом деле и Арвика никакого нет, а он придуман лишь для того, чтобы испытать меня на лояльность!

- Арвик, к сожалению, есть, - ответила королева. - И с ним все очень серьезно. Ну полковник, не обижайтесь! Вы же сами задавались вопросом, почему я доверяю человеку, которого прежде не знала, который даже не айринтиец - вот вам и ответ.

- Ну, в принципе, логично, - вынужден был согласиться Локхарт. - Стало быть, эта Хюгельдорф тоже работает на вас - ну, одним противником меньше, это всегда хорошо. Но она показывала мне грамоту с личной подписью Бронгара. Подделка?

- Нет. Тут все интереснее... Вы вообще знаете, кто она такая?

- Какая-то баронесса, - пожал плечами Локхарт. - Как мне говорили - не самого древнего рода, жена какого-то нувориша, получившего дворянство при вашем отце... или дочь?

- Виолетта - дочь графа Хагентрауба.

- Вот как? - удивился полковник. - И вы ей доверяете? Хагентрауб - союзник Арвика.

- Да. Но Виолетта ненавидит своего отца.

- За что?

- За то, что он изнасиловал ее мать. Работавшую у него служанкой. Виолетта - незаконнорожденная.

- Ах вот оно что... Интересная, кстати, коллизия. То есть с одной стороны ее чувства понятны, но с другой выходит, что она ненавидит причину собственного появления на свет - притом что склонной к самоубийству она мне отнюдь не показалась...

- Такое бывает сплошь и рядом, - пожала плечами Элинор. - Даже если нечто послужило нашим интересам, это еще не значит, что оно - хорошо само по себе.

- Ну, в принципе, да. И как незаконная дочь служанки стала баронессой?

- Как вы и сказали, через замужество за нуворишем. Этот Хюгельдорф сказочно разбогател на поставках для армии. Не уверена, кстати, что там все было чисто, но теперь уже никто не будет в этом разбираться... Ну а Виолетта его, что называется, захомутала. Ей было 17, ему 70, старый толстый боров... На следующее утро после свадьбы она проснулась вдовой.

- И ей не предъявили никаких обвинений?

- В чем? В чересчур усердном исполнении супружеских обязанностей? Не волнуйтесь, полковник, со мной можно обсуждать такие темы. Люди почему-то путают невинность с невежеством, хотя это принципиально разные вещи... Ну и вот, ее покойный муж вел эти армейские дела с дядей Хубертом, а Виолетта как наследница добилась на этом основании аудиенции у герцога. Но бизнес ее не интересовал. Она жаждала приключений, и пуще всего - мести Хагентраубу. Что, конечно, заинтересовало дядю. Триста лет назад тогдашние Бронгар и Хагентрауб сражались плечом к плечу, вместе спасая Айринтию от интервентов...

- Да, я в курсе.

- Но с тех пор многое изменилось. Все последние поколения айринтийских королей стараются ограничить чрезмерные привилегии и амбиции дома Хагентраубов. Эту линию проводил и мой отец, и мой дядя полностью с ним в этом согласен.

- И Виолетта стала его агентом. Но, насколько я понимаю, никакого существенного вреда графу не нанесла.

- Не все сразу. А главное - у герцога поменялись приоритеты. Он решил, что сможет использовать Виолетту с большей пользой, внедрив ее не к Хагентраубу, у которого не было никаких оснований ей доверять, а ко мне. На тот момент общепризнанным наследником был Арвик, и дядя Хуберт, конечно, не мог знать о завещании - но, наверное, что-то он все-таки подозревал, или просто перестраховывался на всякий случай... в общем, он решил, что шпионка в моем ближайшем окружении ему не помешает. Между вариантами "сделать мою лучшую подругу своей шпионкой" и "сделать свою шпионку моей лучшей подругой" ему пришлось выбрать второй, поскольку никаких настоящих подруг у меня не было... Он не учел только одного - что Виолетта действительно станет моей лучшей подругой. Которой у нее, незаконнорожденной дочери служанки, с детства шпыняемой за свое происхождение, никогда не было точно так же, как и у законной принцессы Айринтийской, чье происхождение было слишком высоким...

- И вы нашли друг друга, - кивнул Локхарт без иронии.

- Ну да. Так что дядя Хуберт до сих пор думает, что Виолетта - это его агент в моем лагере. А на самом деле все как раз наоборот. Как я вам уже говорила, планируя политические игры, не стоит недооценивать чужие чувства...

- И что, в таком случае, Виолетта сообщает о ближайших планах Бронгара?

- Увы, он с ней этими планами не делится, - вновь помрачнела Элинор. - Ему-то она не подруга и не советчица, просто инструмент... Она может узнать что-то важное, но пока... пока герцог Бронгарский не дает поводов обвинить его в нелояльности.

- Хорошо. Тогда вернемся к Арвику. Какова ситуация на севере?

- Как вы уже поняли, решить проблему с наскока не удалось. Шанс был, и я на него надеялась. Айзеншлосс хорошо укреплен, но сам королевский, а прежде - княжеский замок, давший название первой столице, разрушен еще триста лет назад бугенхольмцами после захвата города. И с тех самых пор пребывает в состоянии "живописные руины". Его чуть-чуть подлатывают, чтобы не дать совсем развалиться, но не более чем. Официально - в качестве напоминания "не забудем, не простим", хотя забывать и прощать уже некого. Неофициально - ради экономии средств, ну и... во избежание ситуаций типа нынешней. Все-таки нехорошо государству иметь две столицы, одна из которых неофициальная, зато более древняя. Король может путешествовать по стране и делать своим дворцом любой замок и даже простой дом, над которым он поднимет свой штандарт. Но не должно быть дворцов, которые делали бы их обитателя королем. Арвик понимает эту логику. Короноваться в Айзеншлоссе он не может при всем желании, это можно сделать только в одном месте на свете - в кафедральном соборе Дракенхайма, куда перенесены все священные реликвии времен Йоргела. Но поэтому ему так важно хотя бы поселиться в продуваемых всеми ветрами руинах дворца. Где до него, в принципе, можно было бы добраться изнутри города. И в Айзеншлоссе были агенты Тайной Стражи, готовые это сделать даже после перехода на сторону Арвика городского гарнизона. Но... один из них оказался предателем, сдавшим всю группу. Донесение об этом - видимо, последнее, что мы получили из Айзеншлосса. Того, кто успел его отправить, очевидно, уже нет в живых.

- То есть надо либо брать город штурмом, либо выманивать Арвика наружу. Второе мне кажется разумнее - не может же он сидеть там до бесконечности, если хочет стать королем страны, а не одного города...

- Может. Пока не наберет достаточную армию для похода на юг.

- И каковы шансы, что у него это получится?

- Достаточные, - мрачно признала Элинор. - Официальная версия, на которой он основывает свои притязания - Фабиас отравил короля и подделал завещание.

- Насколько я понимаю, - возразил Локхарт, - подобные обоснования, особенно когда они голословны, никогда не бывают причиной, по которой люди идут за претендентом. Только поводом. Люди верят в них лишь потому, что хотят поверить. Так в чем привлекательность Арвика?

- Он готов обещать своим союзникам что угодно, - раздраженно пояснила Элинор. - Хагентраубу - восстановление всех прежних привилегий, а может, и новые в придачу. Дворянам - новые земли. Простолюдинам - снижение податей. Солдатам - отход с новых территорий в безопасные крепости с сохранением боевых норм жалования... Его не волнует, что будет с Айринтией, если попытаться исполнить все эти обещания, хотя, скорее всего, он и не думает их исполнять. Ему главное - дорваться до власти любой ценой. Ну и плюс, конечно, всегда найдутся вольнодумцы, готовые поддержать любого, кто идет против церкви. Хотя в Айринтии церковь очень терпима - в нашей истории было несколько королей-фанатиков, но это давно в прошлом... И тем не менее - это государственная церковь, она достаточно богата и влиятельна, ее главу еще с прошлого царствования обвиняют в том, что он лезет в светские дела, что он пытался манипулировать Гумбольдтом, а уж теперь и подавно манипулирует мной... так что желающие выступить против архиепископа найдутся всегда. И молодой принц, лишенный законной короны злодеем-мракобесом, в их глазах будет романтическим символом борьбы за свободу. Познакомились бы они с этим символом поближе...

- Надеюсь, вы не разочаруетесь в своем доверии, если я скажу вам, что я атеист? - мрачно произнес Локхарт. Де Сегюр, наверное, и от этого признания схватился бы за голову, но Локхарту не хотелось ни притворства, ни недомолвок в этом вопросе.

- Нет, полковник, - эта новость, казалось, не вызвала у нее особого удивления. - По правде говоря, мне больше импонируют те, кто боится потерять самоуважение, чем те, кто страшится небесной кары. Тем паче что последнее, насколько мне известно, никогда не срабатывает... Странно слышать такие речи от девушки, которую больше воспитывал архиепископ, чем собственный отец? Но для меня он все же куда больше "дядя Фабиас", чем "его высокопреосвященство".

- Кстати, о вашем отце... все эти разговоры об отравлении - в Дракенхайме, как я слышал, в том же обвиняют как раз Арвика... а что все-таки случилось на самом деле? Король действительно был убит?

- Никто не знает наверняка, - покачала головой Элинор. - Однажды утром его нашли мертвым в собственной кровати, и лейб-медик не нашел более умного диагноза, чем "смерть от остановки сердца" - как будто того же нельзя сказать про любую смерть... На здоровье он не жаловался. Следов яда не нашли, но есть такие яды, следов которых не остается уже через несколько часов.

- А ваша мать... насколько я понимаю, она умерла намного раньше?

- При моем рождении, - кивнула Элинор. - Точнее - до моего рождения. Меня вырезали из ее уже мертвого тела. За несколько часов до этого врач сказал отцу, что спасти можно или жену, или ребенка. Отец выбрал - меня. Тогда он, конечно, еще не знал, что я девочка. Подозреваю, что у него уже тогда были сомнения насчет Арвика - из-за его матери...

- То есть он надеялся получить второго наследника. И не был уверен, что его жена - если бы, гм, плод пришлось насильственно извлечь до срока - сможет родить еще раз...

- Ее первый ребенок, мальчик, умер на следующий день после рождения, - кивнула Элинор. - Потом она долго не могла забеременеть снова. Ходили даже слухи о "проклятии безумной королевы", то есть матери Арвика, которая якобы, когда король развелся и заточил ее, посулила, что он никогда не сможет иметь сыновей от других жен...

- Он, наверное, был разочарован, что вы не мальчик?

- Он ни разу не дал мне понять, что сожалеет о сделанном выборе, - твердо ответила Элинор. - Может, он был и не самым нежным и заботливым отцом, но и Арвик получал от него не больше. Как я уже говорила, государственные дела не оставляли ему времени возиться с детьми. Но когда время все же находилось, он, как я теперь понимаю, во многом воспитывал меня как мальчика. Который не должен плакать, а должен находить способы решать свои проблемы...

- Да, вернемся к более актуальным проблемам. Если решать вопрос Арвика военным путем, то какими силами располагают стороны?

- Мы не можем знать, какими силами располагает Арвик прямо сейчас. Информация запаздывает, вы понимаете. Предположительно, он сейчас активно рассылает эмиссаров со своими грамотами по всем гарнизонам в окрестностях Айзеншлосса... и вообще всей северной Айринтии. Сколько из них признают его? - Элинор пожала плечами. - Наверняка не все, но некоторые точно. Не обязательно даже из предательства, просто от непонимания ситуации. Люди много лет жили с мыслью, что Арвик - наш будущий король. Это сила привычки, он не воспринимается, как самозванец. Особенно когда он тут рядом и развивает бурную деятельность, а законная королева где-то там на юге для многих из этих людей, годами служащих на севере - не более чем абстрактный образ, чуть ли вообще не слух, пущенный врагами принца. Не все эти части даже успели принести мне присягу. Само собой, на север уже отправлены наши собственные эмиссары с моими грамотами и распоряжениями. Но скольких из них Арвик сумеет перехватить, и скольких из них войска, уже распропагандированные его людьми, примут, как посланцев законной королевы, а не узурпаторши? Он ближе, у него выигрыш во времени и более осязаемая возможность покарать непокорных... Далее, половина королевской армии сейчас находится на новых территориях. Севернее канала. В принципе, этих сил достаточно, чтобы взять штурмом даже хорошо укрепленный Айзеншлосс и прихлопнуть Арвика, как муху. Но, во-первых, отозвать их с севера - пусть даже не все - это все равно что послать Гроггендору приглашение. Во-вторых, ими затруднительно командовать из Дракенхайма. Даже если не рассматривать возможность перехвата приказов - в конце концов, есть и морские пути - обстановка должна анализироваться и распоряжения отдаваться на месте, а не с задержкой в несколько дней.

- Конечно, - кивнул Локхарт. - На север необходимо отправить толкового командира, в лояльности которого нет сомнений.

- Не забывайте про пункт "во-первых". И это, собственно, то, чем Арвик может переманить... значительную часть этих войск на свою сторону. Если он отдаст им приказ оставить новые территории и они подчинятся, то дальше у них просто не останется выбора, кроме как признавать его и повиноваться ему и впредь. Иначе они получатся изменниками и дезертирами.

- Их желание уйти оттуда действительно настолько велико? Честно говоря, я их понимаю. Не знаю, рассказывал ли вам об этом Фабиас, но я сам советовал ему это. Эти плохо укрепленные земли почти невозможно защитить от натиска превосходящих сил - а силы Гроггендора, очевидно, превосходящие. Особенно если массированное наступление по суше будет сопровождаться морскими десантами в тыл...

- Я знаю все эти соображения, - откликнулась Элинор. - Плюс к тому, тут даже патриотическую пропаганду особо не задействуешь. Местное население - не айринтийцы, а бугенхольмцы, для которых мы такие же оккупанты, как гроггендорцы, и солдаты тоже не считают эти территории своими. Не скажешь, мол, не отдадим земель, за которые наши отцы и деды проливали кровь - не было никакой крови, были лишь чернила на договоре с более не существующим государством. Но сдать новые территории Гроггендору совершенно невозможно из политических соображений, причем сейчас - невозможно вдвойне. Вы же понимаете, какой это будет козырь для Арвика. "Фабиас и его марионетка Элинор раздают страну врагам!" - то есть делают то, что на самом деле собирался сделать он сам...

- И как он, интересно, оправдается, если все-таки сам отдаст приказ уходить оттуда?

- Что-нибудь вроде того, что я не оставила ему другого выхода, - пожала плечами Элинор, - а вот сидел бы он на троне в Дракенхайме, такого бы, конечно, не случилось. Это же всегда так - во всем виновата власть, а не оппозиция. Потому что первая могла, но не сделала, а второй просто не дали...

- Кстати, пока не забыл. Не знаю, рассказал ли вам об этом Фабиас, но де Сегюр предлагает для снижения напряжения с Гроггендором отменить или снизить торговые пошлины. Сам я не разбираюсь в экономике и не знаю, как к этому относиться, но он считает, что из-за этих пошлин купцы по обе стороны границы заинтересованы в захвате Айринтии Гроггендором...

- Нет, дядя Фабиас не говорил мне об этом, - покачала головой Элинор, - поскольку мы уже обсуждали эту тему раньше. И с ним, и с первым министром. Архиепископ говорит, что приток гроггендорских товаров в Айринтию будет подрывать патриотизм нашего населения - мол, если гроггендорские товары - это неплохо, то, может, и вся жизнь под властью империи неплоха? Министр говорит, что торговый баланс в этом случае будет не в нашу пользу. Не то чтобы имперские товары были лучше, но Гроггендор может позволить себе обрушивать цены. Если бы в Айринтии король попытался регулировать цены своим указом, это вызвало бы бунт. Если не вооруженный, то по крайней мере в виде исчезновения соответствующих продуктов с прилавков и из производства. А в Гроггендоре... ну, формально император ценами тоже не распоряжается. Но он может договориться с руководством гильдий. А гроггендорский работник не может пойти против своей гильдии. Или ты подчиняешься гильдейским правилам, или помираешь с голоду. Работать и торговать на своих собственных условиях тебе просто не дадут... Но больше всего меня убедило знаете что? То, что такое же предложение мне сделал гроггендорский посол.

- Если что-то предлагает Гроггендор, это точно не в интересах Айринтии? - усмехнулся Локхарт. - Вообще-то, это не обязательно так. Бывают и соглашения, выгодные обеим сторонам - даже когда эти стороны не любят друг друга.

- Знаете, что именно он предложил? Отменить пошлины не повсеместно, а на наших новых территориях. Превратить их в зону свободной торговли между двумя странами. Демилитаризованную. Под гарантию императора. Который признает эти земли нашими, если гроггендорские купцы получат туда беспрепятственный доступ. Вам ведь не надо объяснять, что это значит?

- Разумеется. Под видом торговцев туда войдут имперские солдаты. Потом "неизвестные грабители" каких-нибудь купцов вырежут, и, под предлогом их защиты...

- Именно. В конце концов, если Гроггендор хочет напасть, он все равно нападет, отменим мы пошлины или нет.

- Ну ладно. Оставим пока новые территории и тамошние войска. Что у нас с остальными?

- Остальная королевская армия распределена по крепостям по всей стране, по большей части вдоль побережья для защиты от ударов с моря... В южной половине полуострова чуть больше, в северной чуть меньше. В любом случае, это не та армия, которую можно построить в колонны и отправить на Айзеншлосс прямо сейчас. Сначала их надо собрать по всем этим гарнизонам... Перед Арвиком, впрочем, стоит та же проблема. Это мы все говорили о войсках, которыми командует герцог Бронгарский. Формально, по крайней мере.

- Кстати, - вспомнил Локхарт. - Что насчет военной гвардии? Насколько я знаю, формально она также подчинена Бронгару. Но по крайней мере в Хассенворте она была на стороне Арвика даже еще до начала его мятежа.

- Мне это известно, - мрачно подтвердила Элинор. - Военная гвардия - это элитные королевские войска... по крайней мере, такой она задумывалась. Мастера на все руки, способные сражаться конными и пешими, а при необходимости также осуществлять охранные... и карательные функции, кто бы ни поднял бунт - простонародье или зарвавшийся феодал. Но эта элитарность - в смысле фактическая, а не формальная - несколько размылась из-за того, что туда берут только родовитых дворян. Не всех подряд, разумеется, но все равно получается, что древность герба важнее личных достоинств. Часто это младшие сыновья, которые не могут наследовать титул и имение, то есть по сути не имеют за душой ничего, кроме этого самого герба, зато гонора у них не меньше, чем у старших братьев, а злости на несправедливую судьбу так еще и побольше... Из-за всего этого между гвардией и королевской армией, где как раз немало способных выходцев из низов, существуют давние и серьезные трения. Плюс, эти отпрыски старой аристократии мнят себя блюстителями традиций. Уже само появление королевы, правящей самостоятельно, а не служащей ритуальным аксессуаром мужу, заставляет их морщиться, а уж способ, которым я возведена на престол в обход брата и дяди - это, с их точки зрения, нарушение порядка престолонаследования, идущего от самого Йоргела. К тому же Арвик служил именно в гвардии. Это тоже давняя традиция, что принцы королевской крови служат там. Не скажу, впрочем, что все гвардейцы от него в восторге. От него трудно быть в восторге, когда познакомишься с ним поближе. Но все же для многих из них он - свой, брат по оружию. И он, конечно, будет активно использовать это в своей пропаганде.

- Так что же, военная гвардия перешла на его сторону?

- Пока это трудно сказать, - покачала головой королева. - Гвардейские части не дислоцированы все в одном месте, а тоже раскиданы по стране. Большинство - на севере, поскольку до сих пор самой актуальной угрозой считалась гроггендорская. Скорее всего, эти части встанут, или уже встали, на сторону Арвика. Но формально командующий гвардией граф Дирлих принес присягу мне и сохраняет лояльность. Полагаю, однако, что ни одна из гвардейских частей не может считаться в полной мере надежной. При этом любые резкие движения - скажем, замена командования или вообще роспуск этих частей - только подтолкнут их к переходу на сторону врага. Во всяком случае, сейчас, когда ситуация нестабильна. Лучшее, что мы можем сделать - это просто держать их подальше друг от друга и от Арвика. И уж, конечно, ни в коем случае не пытаться использовать их для подавления мятежа. В любом случае, сейчас все они также находятся далеко от столицы.

Теперь моя личная гвардия. В ней я вполне уверена, она верна мне, как была верна моему отцу. При этом она как раз расквартирована в столице и окрестностях, и двинуть ее на север можно было бы, что называется, еще вчера. Но тут тоже две проблемы. Во-первых, у нее недостаточно сил для штурма такого города, как Айзеншлосс. Для осады - может быть, но не для штурма. А осада - это время, которого у нас нет. Арвик подтянет союзников и деблокирует свою столицу. А во-вторых...

- Во-вторых, отправив все или большую часть своих сил на север, вы останетесь здесь в столице фактически заложницей Бронгара, - закончил за нее Локхарт.

- Да.

- А если вы, к примеру, лично выступите во главе своих войск? Хотя это тоже не снимает пункт "во-первых"...

- Именно. А кроме того, в нынешней ситуации мне нельзя покидать столицу. Кто владеет Дракенхаймом, владеет короной.

- Кафедральный собор, - вспомнил Локхарт.

- Да. А между старой и новой столицей, помимо главной дороги, множество возможных путей - во всяком случае, сейчас, пока не началась осенняя распутица и зимние заносы. Так что Арвик может просто обойти меня с моей армией и захватить город. А кроме того, если я покину Дракенхайм, сами понимаете, кто останется здесь на хозяйстве. Я имею в виду не формально, а фактически.

- Все тот же дядя Хуберт, - кивнул полковник. - С достаточным войском, чтобы разогнать любую городскую стражу, и собором, где можно короноваться. Хотя и без какого-либо формального повода сделать это.

- Поводы - дело наживное, - пожала плечами Элинор. - Допустим, в город придет известие о моей трагической гибели... допустим даже, оно будет неверным... на тот момент.

- А Фабиас не сможет этому противостоять?

- Как? У церкви нет своей армии.

- У меня сложилось впечатление, что это не совсем так, - усмехнулся Локхарт.

- Ну... именно что не совсем. Да, есть люди, способные выполнять деликатные задания... или просто охранные функции... но не противостоять регулярным войскам. Конечно, дядя Фабиас мог бы отказаться короновать узурпатора. Но... архиепископы тоже смертны, тем более в таком возрасте, а желающие занять его место найдутся.

- Ну а если вы с Бронгаром вместе выступите на север против общего врага и мятежника? Во главе объединенных сил. Ваша личная гвардия и те части королевской армии, которые можно перебросить сюда максимально быстро. А более дальним частям будет послан приказ идти форсированным маршем на защиту столицы на тот случай, если Арвику все же удастся вас обойти...

- Это неплохой план, - медленно произнесла Элинор. - Но... как поведет себя герцог в решающий момент? Сколько сражений в истории было проиграно из-за предательства союзника прямо на поле боя? Не думайте, я читала труды по военной истории. В таких случаях не обязательно даже прямо наносить удар в спину. Достаточно просто отойти в сторону и ничего не делать.

- Ну, если вы настолько ему не доверяете... - проворчал Локхарт, - наверное, сохранить за ним пост командующего было не лучшим решением.

- На тот момент это был единственный способ обеспечить коронацию без проблем, - напомнила королева. - И вы понимаете, проблема даже не в том, что я ему не доверяю, а в том, что я не знаю, насколько ему можно доверять. Ясный и однозначный враг - это в каком-то смысле проще, чем такая вот неопределенность. То, что вы услышали от Виолетты, на самом деле не было постановкой. Она действительно выполняла его поручение... вот только и мое тоже. Он на самом деле хочет знать мои секреты и готов за это платить. Я не могу сказать, что это нелогичное желание. Я даже не могу сказать, что его слова, что это нужно для блага Айринтии - непременно чистое лицемерие. Он не Арвик. Он действительно служил Айринтии - и моему отцу - верой и правдой много лет. Возможно, он лишь хочет сохранять полный контроль над всеми военными делами, не претендуя на большее. Но он может и вполне искренне считать, что его воцарение было бы в нынешней ситуации наилучшим выходом для королевства. А не только для него лично. Отчего, как вы понимаете, моя ситуация проще не становится.

- Вам ведь известно, в чем его подозревают? - Локхарт невольно понизил голос. - Насчет детей?

- Да. Я нашла доклад о расследовании в бумагах отца. В числе тех бумаг, которые, как он считал, я должна прочитать в первую очередь в случае его смерти.

- Стало быть, Гумбольдт все же не считал, что это просто клевета врагов герцога. Разве это не дает нам козырь? - Локхарт произнес это "нам" автоматически и тут же подумал, не слишком ли нахально оно прозвучало.

- Только если он будет уверен, что у нас есть веские доказательства, - покачала головой Элинор. - Причем против него лично, а не против его секретаря. В противном случае... боюсь, угроза разоблачения скорее подтолкнет его к нелояльности, чем даст гарантию от таковой.

- Хмм... Как говорил один из моих преподавателей, если проблема не решается на плоскости, добавьте третье измерение. Возможно, Арвика можно нейтрализовать невоенным путем?

- Каким? Подослать к нему новых убийц не получится. Сейчас он слишком осторожен, к нему не подобраться.

- Да нет, это-то я понял. Я имею в виду совсем невоенный, ненасильственный путь. Ну например - найти на него какой-нибудь грязный компромат, который либо заставит его самого отказаться от борьбы за трон, либо уничтожит его репутацию в глазах союзников. Вообще-то я не любитель подобных методов, но де Сегюр на моем месте, наверное, сказал бы, что лучше грязь, чем кровь... Вы же сами говорили, что у Арвика с самого детства были садистские наклонности. Может, и за ним числятся какие-нибудь замученные жертвы, как за Бронгаром?

- Такой информации у нас нет, - покачала головой Элинор. - То есть, конечно, его истерики не всегда ограничивались одними воплями, доходило и до рукоприкладства. А однажды он в гневе зарубил офицера. Но это, в общем, не тайна. Офицер был при оружии, и Арвик при свидетелях бросился на него с мечом и криком "защищайся, ничтожество!" Что формально подводило ситуацию под категорию дуэли. Ну а что у офицера не хватило духа поднять меч на наследника престола - это уже его, то есть погибшего, трудности... Некоторый скандал, конечно, был, тем более что офицер был не самого худого рода. Отец в наказание сослал Арвика на три месяца заместителем командира одного из самых глухих гарнизонов в Иммермурских болотах, кузен убитого получил неплохую должность, тем дело и кончилось. В общем, ничего такого, что сторонники Арвика не могли бы оправдать формулировкой "молодая горячая кровь".

- Да уж, кровь, - пробормотал Локхарт. - Хороша же эта "священная кровь Йоргела", порождающая сплошных маньяков и психопатов... То есть простите, - запоздало спохватился он, - я, конечно, не имел в виду...

- Полковник, - поморщилась Элинор, - ну хотя бы вы не извиняйтесь. Я, кажется, уже сказала вам, что мне нужен хоть кто-то, говорящий то, что думает, а не то, что, по его мнению, я хочу услышать... И я понимаю, что вы не имели в виду меня. Впрочем, вы все же неправы. Мой отец маньяком тоже не был, а деда вообще именовали Дагмаром Добрым - правда, некоторые анонимные стихоплеты называли также Дагмаром Тряпкой и Дагмаром Тюфяком... Нельзя судить обо всей династии по дяде Хуберту и Арвику. Тем более что у Арвика это от матери, в которой крови Йоргела нет ни капли, - Элинор вдруг замолчала с таким видом, словно обдумывала внезапную интересную мысль. - Этот ваш Якобсон... специалист по душевному здоровью... действительно хороший врач? - спросила она после паузы.

- Один из лучших в своей области, - честно ответил Локхарт и тут же поправился про себя, что так дело обстояло два века назад. А в нынешнем мире Якобсон, скорее всего, не просто лучший, а единственный... Что ж - вот и происходит то, о чем предупреждал де Сегюр. Но раз уж они уже определились, на чьей стороне играют, то почему нет? Странно даже, что граф сам не подсказал эту мысль Фабиасу.

- Это хорошо, - кивнула Элинор. - Как раз такой нам и нужен.

- Насколько я понимаю, вы не к Арвику его хотите направить, - позволил себе усмехнуться полковник.

- Нет, конечно. К его матери.

"Ну да, ну да", - подумал Локхарт, а вслух произнес очевидное:

- То есть вы хотите, чтобы он подтвердил ее безумие?

- Нет, - возразила Элинор, - это ничего не даст. Права Арвика на трон разрушает не нынешнее состояние его матери, а то, каким оно было на момент вступления в брак. Этого, насколько я понимаю, спустя столько лет ни один врач определить не может. Кроме того, сторонники Арвика обвинят врача во лжи. Это же у них сейчас популярная идея. Пока Арвик считался законным наследником, им было наплевать на леди Агату. Но теперь она у них превратилась в мученицу, жертву интриг Фабиаса, объявленную сумасшедшей, дабы король мог жениться на ставленнице архиепископа...

"А это точно не так?" - хотелось спросить Локхарту, но он задал другой вопрос:

- В таком случае, чего же вы хотите от Якобсона?

- Чтобы он подтвердил их подозрения. Мать Арвика должна быть признана здоровой.

- То есть? - опешил Локхарт.

- Сейчас Арвик - так сказать, юридический бастард. Его права на трон зависят от того, законно или нет был заключен брак. Но в нем все равно течет кровь Йоргела. Единственный способ полностью и без вариантов лишить его каких-либо прав на престол - сделать его бастардом фактическим. Если его мать подтвердит под присягой, что Гумбольдт не был отцом Арвика, это закроет тему раз и навсегда. Для чего она, конечно, должна быть сначала признана вменяемой. К радости всех сторонников Арвика, которые немедленно признают заключение Якобсона и тем самым закроют себе пусть к отступлению.

- То есть на самом деле она все-таки не безумна?

- Я никогда ее не видела, - поморщилась Элинор. - Мне говорили, что это малоприятное зрелище, и я, в любом случае, не врач. Но судя по тому, что я знаю, она, конечно, истеричка и стерва, но она не безумна в буквальном смысле слова. То есть я не хочу сказать, что мой отец заточил совершенно здоровую жену всего лишь из-за ее тяжелого характера или из-за советов архиепископа. Когда некто бросается с кулаками, а то и с ножом, на всякого, кто сказал хоть слово поперек, это едва ли можно назвать здоровьем. Но я думаю, что она вполне в состоянии произнести несколько осмысленных фраз, отвечая на вопросы судей королевского суда. Или, по крайней мере, что ваш доктор Якобсон сможет добиться от нее соответствующего поведения.

- То есть получится, что царствующий дом все же держал ее в заточении незаконно?

- Она сама симулировала сумасшествие.

- Зачем? В Айринтии что, казнят за адюльтер?

- Нет, конечно - когда речь о браке обычных людей. Но происхождение наследника - это вопрос государственной важности, и в этом случае супружеская измена - равно как и ложь под присягой о таковой - приравнивается к измене государственной. Королева могла бы спасти себя чистосердечным признанием, но в этом случае, естественно, ее сын терял право на трон. Поэтому когда она узнала, что слух о ее измене дошел до короля, она предпочла прикинуться сумасшедшей, лишь бы избежать допроса...

- Этот допрос настолько страшен? Неужели ваш отец отдал бы приказ пытать... королеву? По одному лишь подозрению? - спросил Локхарт, даже забыв на миг, что речь идет о придуманной у него на глазах истории.

- Королевская особа, конечно же, неприкосновенна, - мрачно усмехнулась Элинор, - но существуют эффективные способы и без физического насилия. Например, у нее на глазах могли... что-то делать с ее любовником. Хотя это лишь самый очевидный вариант. В Тайной Страже служат специалисты, разбирающиеся в теме гораздо лучше меня... Разные, короче, есть способы. Но без ее признания доказать ее вину было невозможно, так что она надеялась просто дождаться, пока Арвик унаследует престол и вернет матери свободу. Но ваш Якобсон разоблачил симулянтку, и у нее не осталось другого выхода, кроме как сознаться.

- Почему вы думаете, что она согласится сыграть эту роль?

- Чтобы выйти из помещения²⁰, где ее держат уже 23 года, она согласится на что угодно.

- А наказание за измену?

- Я помилую ее королевским указом. После того, разумеется, как она изъявит желание постричься в монахини во искупление своего греха.

- То есть сменить одну тюрьму на другую?

- В монастыре у нее будет значительно больше свободы, чем сейчас. Но, разумеется, никакой возможности влиять на политику.

- А если она за все эти годы и в самом деле лишилась рассудка?

- Поэтому я так надеюсь на вашего специалиста по душевному здоровью.

- Постойте-ка, - Локхарта поразила новая мысль, - а разве этот план не подрывает вашу собственную легитимность? Если леди Агата не сумасшедшая, значит, брак короля с ней был законным, а с вашей матерью, соответственно, нет?

- Первый брак короля был официально расторгнут, - покачала головой Элинор. - Неважно, по какой причине - даже если она потом и оказалась ложной. Это брак может быть признан незаконным, а развод - нет. Не говоря уже о том, что адюльтер - такое же бесспорное основание для развода, как и сумасшествие.

- Хмм... наверное, это все может сработать. Но ведь Арвик все равно не сдастся?

- Пусть не сдается, сколько ему влезет. Тот, в ком нет крови Йоргела, не может стать королем. Во всяком случае, пока живы те, в ком она есть.

- Вот именно, - мрачно подчеркнул Локхарт.

- Нет, у него никаких шансов. От него разбегутся все соратники, особенно после того, как я объявлю им амнистию. Тем, разумеется, кто был вовлечен в мятеж графа Дункельта не по злоумышлению, но по неведению - но как вы думаете, сколько там сразу окажется внезапно прозревших?

Элинор натянула поводья и решительно развернула коня.

- Это надо сделать как можно скорее, - сказала она. - Якобсон должен осмотреть Агату сегодня. И сказать, сколько времени ему нужно, чтобы подготовить ее выступление перед публикой.

- Но я не могу гарантировать, что у него получится, - заметил Локхарт, также поворачивая игреневого. Неспешная прогулка вдоль реки, очевидно, закончилась. - Все зависит от того, в каком она на самом деле состоянии, а Якобсон хотя и лучший в Айринтии врач, но не чародей.

Особенно без всех высоких технологий, которые использовала медицина - и психиатрия в том числе - в третьей четверти XXI века, добавил Локхарт мысленно.

- Все, что нам от нее нужно - это чтобы она с осмысленным видом рассказала короткую историю и ответила на несколько вопросов, которые будут известны заранее. Держась при этом естественно. Как она будет вести себя потом в монастыре - не имеет никакого значения. Вашему доктору достаточно или добиться временной... ремиссии, так ведь это называется? - или просто выдрессировать ее, как дрессируют мартышку. Загипнотизировать, наконец. ("Еще одно понятие, которое не было известно в классическом средневековье, - подумал Локхарт. - Тогда такие вещи считались исключительно колдовскими чарами...") Лишь бы только это натурально выглядело со стороны. Если ему нужны для этого какие-то препараты, мои лучше аптекари к его услугам.

"Да уж, представляю себе, на каком уровне теперь фармацевтика, - не вдохновился Локхарт. - Толченый помет летучей мыши с вареными жабьими лапками... и хорошо еще, если не сурьма или мышьяк..."

- Скачите прямо в город, полковник, - велела королева. - Вдоль реки, она приведет вас к западному мосту. Я, увы, не могу составить вам компанию - сами понимаете, как бы это выглядело - и должна вернуться к своим гвардейцам. Но надеюсь не позже чем через час прислать за доктором экипаж и помощников, которые будут в полном его распоряжении, если ему что-то понадобится.

- А что мне делать с конем? - спросил Локхарт, когда она уже отвернулась, разворачиваясь в сторону холма.

- Прислуга гостевого дома о нем позаботится, - бросила Элинор, не оборачиваясь.

"Да, и еще, - хотел сказать полковник, - раз уж я прошел все проверки, пусть де Сегюр докладывает мне о своих беседах с Фабиасом. И кстати, как мне в случае чего быстро связаться с вами?" Но, когда он открыл рот, Элинор уже хлестнула кобылу и помчалась галопом обратно к холму. Локхарту ничего не осталось, как погнать коня вдоль реки в сторону города.

Якобсон обычно старался в любой ситуации излучать спокойную доброжелательность, однако, выслушав полковника, он нахмурился.

- Разумеется, я готов обследовать леди Агату - насколько, конечно, это возможно без всякого оборудования - и, если она вменяема, охотно дам соответствующее заключение. Если ее психика нарушена - что, полагаю, после стольких лет заключения практически неизбежно - я готов приложить все свои знания и умения, чтобы улучшить ее состояние. Я не знаю, сколько времени это потребует - возможно, недели, возможно, месяцы. Но чего я точно не буду делать, так это утверждать, что больная здорова и симулирует, и тем более пытаться как-то... манипулировать несчастной больной женщиной. От кого бы ни исходил такой приказ - от королевы или даже от вас. Простите, командир, но это элементарная медицинская этика.

Локхарт вздохнул.

- Доктор, все эти прекраснодушные принципы остались в прошлом. Где они тоже, кстати, далеко не всегда работали... Сейчас речь идет о том, чтобы предотвратить - точнее, погасить в зародыше - кровопролитную гражданскую войну, в которой счет жертв пойдет на тысячи. Это куда важнее формальных - и все равно никем здесь не признаваемых - прав одного пациента.

- Узнаю логику де Сегюра, - чуть улыбнулся доктор, - хотя не совсем привычно слышать ее от вас. Мне казалось, что вы человек правил, а не исключений.

- Логика не бывает десегюровской или моей, - ответил Локхарт уже раздраженно. - Логика объективна. Дважды два равно четыре, а десять тысяч больше одного, кто бы это ни высказывал. Вы можете что-нибудь возразить по существу? Без патетических лозунгов.

- Только одно, - пожал левым плечом доктор. - Исключения разрушают правило и в конечном счете могут полностью его подменить. Слишком многие бойни и тирании в истории начинались с идеи, что необходимо пожертвовать совсем незначительным меньшинством ради блага всех остальных. Никто изначально не говорил "давайте вырежем миллионы". Говорили, к примеру, давайте вырежем нескольких особенно зловредных аристократов. С семьями, конечно, иначе дети будут мстить, когда вырастут. А потом оказывалось, что этого недостаточно, и надо дорезать кого-нибудь еще, ну и далее по индукции, доходящей до тех, кто резал, и тех, кто резал их, и вообще всех вокруг. Знаете один из старых тестов, применявшихся психиатрами - "если при крушении поезда больше всего жертв бывает в первом вагоне, как повысить безопасность пассажиров?" Нормальный человек скажет - сделать первый вагон багажным. Ну или добавить туда какие-нибудь амортизаторы, как-то усовершенствовать его конструкцию. А больной отвечает "отцепить первый вагон". Ему просто не приходит в голову, что в этом случае первым станет следующий. Варфоломеевская ночь начиналась с идеи ликвидировать всего лишь нескольких вождей гугенотов - которые, кстати, сами были виноваты, что не хотели идти на компромисс. И цель была такой же - погасить гражданскую войну. Первая мировая война началась с убийства одного человека - точнее, двух, эрцгерцога и его жены, которая была вообще ни при чем, хотя первой застрелили именно ее... Английская, французская, русская революция - ну, вы знаете. "Казним монарха и будем наслаждаться свободой", а в итоге... Да и нынешняя ситуация, кстати. Если бы не попытка решить проблему убийством Арвика, - Локхарт, хотя и без подробностей, все же вынужден был открыть этот секрет Якобсону, объясняя положение дел, - возможно, он не поднял бы свой мятеж? Нет, я понимаю, в какой мир мы попали, и не осуждаю ни солдата, делающего свою работу, ни даже палача, который лишь исполняет приговор, вынесенный другими. Но я врач. Они следуют правилам своей профессии, а я - своей.

- Я терпеливо выслушал вас, доктор, поскольку, вероятно, и психологу надо перед кем-то выговариваться, - усмехнулся Локхарт. - А теперь напоминаю вам, что, во-первых, речь не идет об убийстве. А во-вторых, ваша пациентка и так находится в пожизненном заключении без всякой, насколько я понимаю, медицинской помощи, так что еще ухудшить ее судьбу вы не можете. А вот улучшить - возможно. Даже если вам не удастся ее вылечить, но удастся добиться ее перевода в монастырь, где забота обо всяких убогих - дело достаточно привычное. А для этого она должна сказать то, что от нее требуется.

- Да, - вынужден был согласиться Якобсон, - тут вы правы. Пожалуй, хуже ей и впрямь уже не будет. Но вы ведь понимаете, что я не могу давать никаких гарантий.

- Королева тоже это понимает, - заверил его Локхарт. - Невозможного от вас никто не требует. Но мы надеемся, что вы сделаете все возможное.

- "Мы", - повторил Якобсон со значением.

- Я как ваш командир, если это местоимение вам нравится больше.

- Я просто хотел бы предостеречь вас, командир... нет, в данном случае я согласился с резонностью ваших доводов, я говорю в общем... предостеречь от опасности, возможно, неосознанно путать политическое с личным, рационализируя второе через первое. Нет, - поспешно произнес доктор, видя протестующее движение полковника, - я, разумеется, знаю, что никаких сексуальных мотивов у вас нет и быть не может. Не знаю, поставили ли об этом в известность даже вас, но асексуальность вообще была одним из критериев отбора в нашу экспедицию, хотя и, конечно, не главным - во избежание одной из самых сильных и иррациональных причин конфликтов во время многолетнего полета в условиях самой полной изоляции от всей остальной цивилизации, какую когда-либо переживала замкнутая группа людей. Разнополая группа, в которой мужчин было больше, чем женщин... Но есть и иная подсознательная мотивация, свойственная мужчинам Земли - причем в первую очередь как раз тем из них, кто в своем развитии поднялся выше примитивного - или примативного - самца. Это готовность и желание защитить нуждающуюся в помощи женщину, особенно молодую девушку, или ребенка...

- Элинор не ребенок, - жестко возразил Локхарт. - Образ слабой наивной девушки создавался сознательно, чтобы усыпить бдительность ее врагов. И лично у меня слабость никогда не вызывала умиления или иных теплых чувств. Скорее строго наоборот. И вообще-то, объективно говоря, это мы нуждаемся в ее покровительстве, а не наоборот.

- С рациональной точки зрения, несомненно. Но Элинор, в свою очередь, может подсознательно видеть в вас некую проекцию образа сурового отца... возможно, не столь сурового, каким был ее настоящий отец, но оттого лишь более притягательного...

- По-моему, доктор, вы впадаете в ересь психоанализа, - усмехнулся Локхарт. - Я уважаю Элинор за ум и волю, только и всего. А ей, очевидно, нужен кто-то, с кем она может общаться на равных, не вспоминая о своем титуле. Но если вы намекаете, что я могу пожертвовать интересами нашей группы ради красивых зеленых глаз Элинор, то это, конечно, полная чепуха. Шрамм - возможно, потому я, собственно, и согласился убрать его от нас. Но уж точно не я.

- Какого цвета глаза Шрамма?

- Что?

- Простой вопрос, не так ли?

- Ммм... - Локхарт был сбит с толку. - Кажется, карие... или серые? Никогда не обращал на это внимания. Какое это имеет значение?

- Вы не помните цвет глаз вашего лучшего пилота, с которым провели бок о бок семь лет. Точнее, восемь, учитывая предполетную подготовку. Причем на обратном пути, последние три с половиной года, вы общались с ним больше, чем с кем-либо из нас. Но при этом вы помните цвет глаз Элинор, которую видели три раза в жизни. Ну, четыре, если считать коронацию, но там расстояние было слишком большим.

- Просто насыщенный зеленый - гораздо более редкий цвет глаз, чем... какие они там все-таки у Шрамма?

- Серо-голубые.

- Вот именно. Не привлекают внимания, в отличие от. Это никак не связано с... отношением к обладателю данных глаз. Где вы видите хоть что-то иррациональное в моих действиях? Быть другом правящей королевы определенно разумнее, чем быть ее врагом.

- Проблема в том, что друг королевы может стать ее врагом даже скорее, чем кто-то посторонний. Если она захочет слишком с ним сблизиться и не получит желаемого.

- Нет, только не Элинор. Она не какая-нибудь взбалмошная истеричка. Она три года, со дня своего шестнадцатилетия, знала о завещании отца - и все это время безупречно изображала принцессу, у которой нет ни шансов, ни амбиций. И готовилась занять трон. Не догадался никто.

- К сожалению, описанный мной сценарий возможен даже для сильной личности. Понятно, что истерик с битьем посуды не будет, но то-то и оно, что вы можете даже не догадаться, когда отношение к вам радикально изменится...

- И кроме того, я держу дистанцию и не даю ей никаких поводов. Как и всегда и со всеми, собственно.

- Да, вы говорили мне, что не испытываете потребности в привязанностях. Не только сексуальных, вообще любых. Но еще раз повторяю - это не значит, что такой потребности нет у нее. Поэтому будьте с ней осторожны, командир.

"Не надо руководствоваться чувствами, тем более чужими, но учитывать их надо", - вспомнились Локхарту слова самой Элинор. Может быть, доктор не так уж и неправ?

В дверь деликатно постучали.

- Сэр, - стоявший на пороге послушник поклонился Якобсону, - за вами прибыл экипаж из дворца.

После отбытия доктора (полковник на всякий случай вышел вместе с ним взглянуть на карету, но она не вызвала у него подозрений) Локхарт вернулся в дом, но направился не к себе, а к комнате де Сегюра. На стук в дверь граф не отозвался, и дверь была заперта, что Локхарта ничуть не удивило, однако он продолжал стучать, пока в коридоре не показался очередной послушник.

- Я могу вам помочь, сэр?

- Де Сегюр не открывает дверь. У вас есть запасной ключ?

- Вероятно, графа нет дома, сэр, - ответил послушник, уже осведомленный, как и вся прислуга дома, о признанном королевой титуле дипломата.

- Он не должен был уходить, не предупредив меня, - возразил Локхарт. - Он отбыл в архив?

- Ммм... не могу знать, сэр.

- Позовите того, кто может это знать.

- При всем уважении, сэр, нам не разрешено рассказывать одним гостям о других иначе как по просьбе последних.

- Де Сегюр - не просто "гость", а мой подчиненный.

- Прошу прощения, сэр, но вам лучше решить этот вопрос напрямую с графом.

- Я все же опасаюсь, что он может быть внутри, и... с ним что-то случилось. Принесите ключ.

- Сэр, я не уверен...

- Не говорите глупостей, - резко перебил Локхарт самым командирским тоном. - Вы каждый день убираетесь в наших комнатах, стало быть, имеете право входить туда в отсутствие хозяина.

Послушник, кажется, хотел вновь возразить, но под свирепым взглядом полковника лишь смиренно поклонился:

- Хорошо, сэр.

Через пару минут он вернулся с ключом и отпер дверь. Комната де Сегюра была пуста - в чем Локхарт и не сомневался. Он лишь хотел проверить пределы собственных полномочий в этом доме - а заодно и полномочий графа. Прежде послушники без возражений докладывали Локхарту о прибытии и отбытии его людей - но, кажется, теперь де Сегюр получил новый статус, причем едва ли это обусловлено его титулом...

Локхарт окинул пристальным взглядом комнату дипломата, но не заметил ничего необычного. На столе лежало несколько книг, одна из них раскрыта, из двух других свисали матерчатые закладки. У Локхарта возникло искушение подойти и внимательно изучить их, а заодно и порыться в ящиках стола, если те окажутся незаперты - не посмеет же послушник удерживать его силой? Но он понял, что таким образом лишь продемонстрирует посторонним раскол в команде. Даже если у де Сегюра и появились какие-то тайны, вряд ли он держит соответствующие предметы в комнате, где их, действительно, может обнаружить любой слуга, зашедший для уборки.

- Видите, сэр, все в порядке, - произнес послушник, которому явно не терпелось снова закрыть дверь.

- Да, - коротко ответил Локхарт, повернулся и зашагал к лестнице. Он практически не сомневался, куда именно ушел де Сегюр.

Пройдя уже знакомым путем по садовому лабиринту, полковник остановился перед полукруглой дверцей в увитой плющом стене. Само собой, она снова была заперта. Но на сей раз Локхарт решил подождать. Никаких более полезных занятий у него все равно не было. Отойдя назад до первого поворота зеленого туннеля, он уселся на траву.

Интересно, знает ли уже Фабиас о плане королевы, родившемся во время утренней прогулки? И если да, поставил ли он в известность де Сегюра? Не это ли они обсуждают прямо сейчас? Впрочем, обсуждать пока что нечего - сперва надо получить хотя бы предварительное заключение Якобсона...

Ждать пришлось долго; Локхарт даже пожалел, что не заказал предварительно обед. Впрочем, при необходимости он мог легко обходиться без еды сутками (и проделывал это на тренировках во время имитации вынужденной посадки вдали от цивилизации). Скуку он считал худшей проблемой, но и она досаждала ему лишь в ситуациях, когда у него не было ни плана дальнейших действий, ни информации, позволяющей этот план создать. Если же он знал, каким будет следующий пункт - хотя бы просто "дождаться де Сегюра и восстановить субординацию" - то практически всегда находил тему для размышлений, за которыми время текло незаметно.

Сейчас он обдумывал, какими могут быть исходы идеи королевы по окончательной делегитимизации Арвика. Если план сработает, Арвик, конечно, не смирится и будет называть показания собственной матери клеветой... но его проблема в том, что он не может знать этого наверняка. В мире, где не существует генетической экспертизы, данное под присягой утверждение женщины, что она прижила ребенка не от мужа, опровергнуть невозможно никак - и уж тем более этого не может сделать сам ребенок. (Ну разве что предполагаемый любовник мог бы, в свою очередь, присягнуть, что "ничего не было" - но словам свидетельствующего в собственную защиту веры меньше, чем словам свидетельствующего против себя, а главное, Локхарт не сомневался, что эта кандидатура будет подобрана наилучшим образом - возможно, из числа покойников, чтобы уж точно исключить любые сюрпризы) Возможно, даже сам Арвик усомнится в собственном происхождении - и это, конечно, станет окончательной победой Элинор, даже если Арвик и не признает это вслух. Особенно учитывая, что заодно будет разрушена его главная версия о подделанном Фабиасом завещании: даже сторонникам Арвика станет ясно, что у короля была веская причина лишить наследства сына, небеспочвенно подозреваемого в том, что он вовсе не сын. Пусть даже официально озвученная причина и была иной (что тоже вполне понятно).

А если нынешнее состояние леди Агаты таково, что даже Якобсон окажется бессилен? Тогда, очевидно, придется воевать... или? Локхарта вдруг поразила новая идея. Если Арвик сумел подсунуть своим врагам двойника, настолько похожего, что обманулись и сестра, и дядя (кем, интересно, был этот несчастный? может, и в самом деле бастардом, но плодом прелюбодеяния не королевы, а короля? хотя, конечно, бывает и удивительное сходство без родства...) - то почему бы не применить тот же прием против него самого? Поддельная леди Агата... тем более что создать такую будет намного проще, учитывая, что бывшую королеву никто, кроме надзирателей, не видел уже более двадцати лет... Впрочем - не обернется ли эта простота своей противоположностью? Что, если в двойника не поверят именно потому, что не смогут сравнить с оригиналом? Более того - не поверить могут даже в настоящую леди Агату, которую долгое заключение и болезнь наверняка изменили очень сильно... Нет, пожалуй, у Арвика все же не исчерпаны контраргументы. Если он додумается настаивать на версии "это не моя мать"... Правда, чтобы иметь право на такие заявления в эпоху без фото и видео, он должен увидеться с ней лично. То есть явиться в Дракенхайм, прямиком на заклание. Однако ему не обязательно делать это самому. Вполне достаточно, чтобы такие заявления сделали какие-нибудь свидетели, которые знали бывшую королеву прежде и увидят ее теперь. А не показывать ее возможным сторонникам Арвика тем более нельзя - они должны услышать ее показания собственными ушами...

"О чем я только думаю, - подумал вдруг Локхарт. - Я, всегда ненавидевший ложь и лживых политиков, всегда предпочитавший прямоту и ясность..." Неужели этот мир переваривает его даже быстрее, чем он опасался? Но ведь верен и аргумент, который он сам привел Якобсону - лучше ложь, чем "честная" война с тысячами жертв...

Полковник ощутил легкую вибрацию почвы под чьими-то близкими шагами и поспешно встал - как раз вовремя, чтобы встретиться с вышедшим из-за поворота де Сегюром.

- Какая встреча, посланник, - произнес Локхарт. - Могу я узнать, что вы здесь делаете?

Замешательство де Сегюра длилось лишь долю секунды.

- Иду обедать, - невозмутимо ответил он. - Составите мне компанию?

- С удовольствием, - кивнул Локхарт. - Однако я полагал, что вы сейчас работаете в архиве. Во всяком случае, так вы докладывали мне.

- Так и есть, - спокойно подтвердил граф, - но архив - это не только королевский скрипторий. Его высокопреосвященство оказал мне честь, - де Сегюр произнес это без тени иронии, - позволив работать в его собственном архиве.

- Вы должны были доложить об этом.

- Прошу прощения, - просто ответил дипломат. - Я собирался сделать это сегодня утром, но вас уже не было дома. А отказывать его высокопреосвященству в ожидании вашего разрешения было бы невежливо.

"Хитрый лис, - подумал Локхарт, - будет теперь делать вид, что это его первый визит туда..."

- Вы ведь беседовали с архиепископом и раньше, - прямо сказал он.

- Разве это запрещено? - пожал плечами де Сегюр. - Он хозяин, мы гости. И разве мы все не играем на одной стороне, как вы и хотели?

- Вы должны докладывать мне о своих контактах и своих действиях, - жестко произнес полковник.

- Конечно - но ведь не о каждом же слове? Поверьте - так я не докладывал даже своему президенту в прошлой жизни. Это было бы просто неэффективно и нерационально. Сначала необходимо собрать информацию, обобщить, проанализировать, и уже потом представить факты, выводы и рекомендации. Для чего, собственно, и нужны профессионалы, а не просто, гм, ретрансляторы... Послушайте, командир, - произнес вдруг де Сегюр почти просительным тоном, заглядывая Локхарту в глаза. - Я понимаю ваше... неудовольствие. Вам, похоже, кажется, что я чуть ли не плету интриги у вас за спиной. Но это совсем не так. Сами подумайте - чисто рационально, как вы любите - какой в этом смысл? Прошу меня простить за прямоту, но в этом мире вы не принц, не министр, не генерал. Вы просто не занимаете такого места, чтобы против вас имело смысл интриговать - тем более таким людям, как Фабиас. Ну не думаете же вы, в самом деле, что я добиваюсь от архиепископа Айринтийского, чтобы он назначил меня главным в нашей четверке вместо вас? Это же просто смешно...

"Шрамма он уже списал, - констатировал про себя Локхарт и тут же мысленно признался: - А я сам разве нет?"

- Я просто стараюсь делать свою работу, - продолжал де Сегюр, - и делать ее хорошо - в наших общих интересах. И, по-моему, у нас с вами сложилось весьма удачное распределение труда - вы контактируете с королевой, я с архиепископом. Эти двое, в свою очередь, друг с другом. Естественно, если я узнаю о чем-то критичном для нашей безопасности, я немедленно вам сообщу. Но мои шансы узнать это выше, если мне не придется испрашивать и ждать вашего разрешения на каждый разговор.

- Ну допустим, - нехотя согласился Локхарт. - И что, в архиве Фабиаса содержатся важные документы, которых нет в королевском архиве?

- В том числе, - кивнул де Сегюр. - Но давайте все же продолжим этот разговор в столовой? Лично я и в самом деле проголодался.

Они вернулись в дом и сделали заказы

- Так что там, в этих архивах? - вернулся к теме Локхарт в ожидании, пока принесут еду.

- Сами понимаете, пока у меня не было времени изучить их достаточно внимательно, - ответил де Сегюр, - но кое-что примечательное выявляется даже при беглом просмотре. Конечно, я не говорю о каких-то страшных тайнах типа организации заговоров и политических убийств в иезуитском стиле, столь любимых авторами бульварных романов. Даже если такие документы и существуют, было бы наивно ожидать, что мне дадут к ним доступ. Нет, то, с чем я получил позволение работать - это, по большей части, скучная хозяйственная отчетность, которая едва ли заинтересовала бы желтую прессу, если бы таковая здесь и имелась... Но знаете ли вы, к примеру, кто является самым крупным землевладельцем в Айринтии?

- Неужели архиепископ?

- Не он лично. Церковь как организация. У нее больше земли, чем даже у короны. Правда, если королевский домен - или владения крупных феодалов типа того же Хагентрауба - представляют собой, в основном, единые территории, то церковные земли разбросаны по всей стране. Клочок здесь, пятачок там.²¹ Монастырь, сельское подворье, погост. Вот, между прочим - все кладбища в Айринтии принадлежат церкви. Она - абсолютный монополист в сфере похоронного дела. Более того - даже если кого-то похоронят посреди чистого поля с соблюдением положенных обрядов, это автоматически делает могилу, то есть четыре квадратных ярда земли, собственностью церкви. Это закон, идущий с древних времен. Исключения - только гробницы, расположенные внутри построек, включая замки, даже если сама могила при этом под открытым небом.

- Любопытно, - сказал Локхарт. - Полагаю, в местных антиклерикальных памфлетах церковников именуют торговцами смертью. Хм... а ведь получается, что церкви выгодны войны с большим числом жертв? Ведь любое поле боя, на котором массово хоронят участников, становится церковной собственностью?

- Да. Я тоже обратил на это внимание. Правда, земля остается церковной лишь до тех пор, пока за ней сохраняется статус кладбища. Перепрофилировать ее, скажем, для сдачи арендаторам нельзя. Но можно проводить на ней профильное строительство. Часовенку с ящиком для пожертвований, церквушку для заказа поминальных служб, гостиничку для паломников. Которые, кстати, могут быть и вполне светскими путешественниками - просто остановиться в такой вот кладбищенской гостинице дешевле, чем на постоялом дворе напротив, потому что церковь не платит налогов... Теперь вы понимаете, как любопытны бывают скучные хозяйственные документы?

- Да уж... Хотя мне все-таки трудно представить, чтобы церковь сознательно разжигала гражданскую или даже международную войну только для того, чтобы потом настроить на местах боев гостиниц. Назовите меня идеалистом, но... даже оставляя в стороне любую мораль, по-моему, потери и риски тут несопоставимы с ожидаемой прибылью.

- Ну с одной стороны да, во время войны не щадят и церковную собственность. Летописных свидетельств о разграбленных и сожженных монастырях в архивах тоже хватает. Но с другой стороны - если война все равно уже идет, то церковь может рассчитывать извлечь из нее выгоду. Как, впрочем, и из любых бедствий. Хотя от однозначных оценок в стиле упомянутых вами памфлетов я бы тоже воздержался. Этак и врачей легко обвинить в том, что они заинтересованы в как можно большем количестве болезней и больных...

- Разница в том, что врачи помогают реально.

- Ну, как подтвердил бы Якобсон, психологический настрой порою важнее лекарств. А то, что церковники играли в средневековом обществе роль психологов - это, в общем, факт неоспоримый... Вот, кстати, о врачах. Айринтийская церковь, разумеется, занимается благотворительностью. Но по большей части это, похоже, организация праздников с бесплатным угощением и раздачей подарков. А вот больниц и школ на церковном балансе, похоже, не числится. И если первое еще можно объяснить скупостью, то второе представляется мне несколько странным. В прежние эпохи церковники не упускали возможность индоктринировать потенциальную паству с самого младшего и податливого возраста.

Вошли двое послушников, рослые и крепкие, как и вся прислуга в доме, неся на подносах исходившие аппетитными ароматами блюда. Астронавты замолчали, выжидая, пока те накроют на стол. Наконец, споро и аккуратно расставив все приборы и пожелав гостям приятного аппетита, послушники удалились.

- Не думаю, что у здешней церкви есть проблемы с индоктринированными, - заметил с усмешкой Локхарт, проводив их взглядом.

- Да, наверное, таких вот парней, желающих послужить церкви и его высокопреосвященству, хватает, - согласился де Сегюр, - кроме того, при государственном статусе религии дети вряд ли получают атеистическое воспитание и в обычных школах. С другой стороны, далеко не все доходы церкви поступают от собственно исполнения религиозных обрядов. Значительная часть принадлежащих ей земель - это самые обыкновенные поля, луга и леса, сдаваемые арендаторам точно так же, как это делают обычные феодалы. Плюс доходы от хозяйственной деятельности монастырей - вот этот цыпленок, например, наверняка выращен в таком хозяйстве, и эта сметана произведена там же. Пасеки, маслобойни и сыроварни, ткацкие мастерские, лесопилки - чего там только нет. Словом, айритнийская церковь чувствует себя совсем неплохо и во вполне светских сферах экономики. Но верующие с их пожертвованиями - добровольными, прошу заметить, налогов церковь не платит, но и десятину не получает - верующие тоже отнюдь не лишние. Так что мне непонятно, почему здесь упускают возможность дополнительно окучивать юные души через систему церковных школ. Никакой закон такому не препятствует - по крайней мере, я ничего подобного не нашел.

- Хотите подсказать Фабиасу идею? - вновь усмехнулся Локхарт. Вмешательство религии в образование он отнюдь не приветствовал.

- Только если увижу от этого какую-либо пользу для нас, - успокоил его де Сегюр. - Впрочем, его высокопреосвященство определенно не настолько глуп, чтобы не прийти к такой идее самостоятельно. Как, полагаю, и его предшественники. Так что если это все-таки не делается, то причина не в недогадливости церковных иерархов.

- Полагаете, тема айринтийских школ может быть важной? - спросил Локхарт.

Ответить де Сегюр не успел, потому что в столовую вошел Вельо. Полковник обратил внимание, что, в то время как граф теперь ежедневно пользовался услугами цирюльника, лингвист, похоже, вновь начал отращивать бороду.

- Почему отсюда доносятся такие чудесные запахи, а меня не зовут к столу? - осведомился итальянец.

- О, простите, доктор, - смутился Локхарт. - Мы с посланником, как видите, сегодня обедаем поздно и думали, что вы уже поели.

- Ну, вообще-то я перекусывал пару часов назад, но не откажусь и добавить, - изрек великан.

Явившийся на зов послушник принял заказ на каплуна и салат из мидий, осведомившись, не желает ли доктор пока скоротать время пирожками и творожной запеканкой. Доктор ответил, что желает.

- Как ваши успехи в тлукаляханском, доктор? - светским тоном осведомился де Сегюр.

- Аа... - Вельо поморщился и махнул рукой. - Чувствую себя так, словно работал на руднике, причем в самой грязной его части. Что, собственно, и делает меня таким голодным, - гигант отправил в рот маленький пирожок целиком и некоторое время активно работал челюстями. - В жизни не видел языка более уродливого, - продолжил он, сглотнув, - а я, как вам известно, знаю их немало. Это какой-то монстр Франкенштайна, - лингвист произнес эту фамилию правильно. - То есть в принципе, конечно, такое можно сказать о любом креольском языке. Но в данном случае монстр сшит даже не из частей человеческих трупов, а из останков человека, осла, свиньи и обезьяны, если можно так выразиться. Причем - на разных стадиях разложения... Возможно, я выражаюсь непрофессионально. Для лингвистов не бывает языков плохих и хороших - ко всем положено относиться одинаково и использовать термин "особенности", а не "уродства". Но, - он посмотрел на Локхарта, - вот представьте себе, полковник, какой-нибудь летательный аппарат, склепанный из нестыкующихся друг с другом частей вопреки всем законам аэродинамики. Он летает, да - за счет избыточной мощности двигателей и огромного расхода топлива. Но при взгляде на него вы, полагаю, будете чувствовать то же, что я - от книг по тлукаляханскому. И к тому же я по-прежнему не имею понятия о правильном произношении. Латинские транслитерации дают, насколько я понимаю, очень искаженную картину. Причем такую, на какой легко сломать язык, даже тренированный, - возмущенный Вельо вознаградил себя еще одним пирожком.

- Возможно, виноват не сам язык, а плохие учебники? - предположил Локхарт. - Насколько я понимаю, контакты с этой страной настолько ограничены, что хороших специалистов по тлукаляханскому в Айринтии может просто не быть. Даже айринтийские дипломаты, возможно, более полагаются на тлукаляханских переводчиков, чем учат язык сами.

- А вот кстати, вполне может быть, - заметил де Сегюр. - Это даже может быть целенаправленной стратегией самих тлукаляханцев. Не давать чужеземцам изучать свой язык. Специально изъясняться с ними на некоем искусственно изуродованном диалекте, который коренной тлукаляханец, в принципе, поймет, но на котором сам говорить с соотечественником не будет. Тогда любой шпион, полагающий, что овладел тлукаляханским "в совершенстве", будет сразу же разоблачен.

- По-моему, это конспирология, - поморщился Локхарт. - Я допускаю, что свой тайный язык может иметь какая-нибудь секта, но чтобы целая империя...

- Не забывайте, в каком состоянии теперь находятся информационные технологии, - возразил де Сегюр. - Когда вы не можете ни зайти на тлукаляханский сайт, ни послушать их радиопередачу, ни беспрепятственно проехать вглубь страны - вы знаете о тлукаляханцах лишь то, что они сами желают вам показать. Вот кстати, еще одна любопытная статья расходов айринтийской церкви - это выкуп пленных, захваченных пиратами. Как удерживаемых на самих ибикейских островах, так и проданных в Тлукаляхан. Тоже фактически монополизированная церковью сфера деятельности.

- Вы что же, хотите сказать, - нахмурился Локхарт, - что церковь каким-то образом в сговоре с пиратами, которые делятся с нею барышами?

- Нет, конечно нет. В финансовом плане, как я уже сказал, эта деятельность для церкви убыточна. И тем не менее - это единственная организация в Айринтии, поддерживающая столь тесные контакты с врагами королевства. Поддерживающая, разумеется, вполне официально, как посредники, которым доверяют обе стороны - чего нельзя сказать о дипломатах, которым, к примеру, контакты с пиратами вообще не по статусу. Но - вы ведь понимаете, какими потенциальными возможностями обладают подобные посредники?

- Но если есть пленные, выкупленные из тлукаляханского рабства, то уж они-то должны знать тамошний язык, - заметил Локхарт.

- Не обязательно, - возразил граф. - С ними тоже могут общаться на "диалекте для чужеземцев". Или даже на их родном языке - не из снисхождения к ним самим, разумеется, а все из той же цели. Для общения с рабом ведь достаточно всего пары десятков слов. Встал, пошел, бери лопату, копай отсюда дотуда. А выучить сложный и непохожий язык хозяев, слыша его лишь урывками... вы ведь согласны, доктор?

- Да, - кивнул Вельо, - это даже по учебнику-то непросто.

К тому времени, как лингвисту принесли его каплуна, Локхарт и де Сегюр уже покончили со своей едой, но оставались в столовой "за компанию".

- Когда вы в последний раз делали упражнения, доктор? - спросил вдруг полковник, глядя, как Вельо, умявший перед этим пирожки, запеканку и мидии, расправляется с птицей.

- Упражнения? - тот, похоже, все еще думал о тлукаляханской грамматике.

- Физические, - пояснил Локхарт. На борту "Доброй воли" тренажеры были обязательной частью ежедневного распорядка, но после их приземления о поддержании физической формы никто, кажется, специально не задумывался, если не считать Шрамма с его фехтованием. Даже сам Локхарт не проделывал свой регулярный комплекс на турнике - по причине полного отсутствия здесь турников. - Я рад, что у вас такой отменный аппетит, и здесь действительно так хорошо кормят, что трудно остановиться. Но не хотелось бы, чтобы это обернулось для вас лишним весом. Как и для всех нас, разумеется. Просто хочу напомнить, что теперь мы все должны особо следить за здоровьем, ибо, очевидно, всю оставшуюся жизнь нам придется провести в мире, где медицины фактически не существует.

Вельо посмотрел на него угрюмо, словно собираясь сказать что-то вроде "вы не моя мама", но затем вдруг передумал.

- Вы правы, - буркнул он. - Лучше тягать какие-нибудь гири, чем учить этот чертов тлукаляханский. Который, как говорит наш дорогой граф, может вообще оказаться бесполезной фикцией и ловушкой для шпионов.

- Это лишь гипотеза, - напомнил де Сегюр.

- Чем дольше я об этом думаю, тем убедительней она мне кажется.

Несмотря на поздний обед, до заката было еще далеко, и Локхарт спросил графа:

- Вы собираетесь снова в архив?

- Ммм... пожалуй, на сегодня хватит с меня копания в церковной отчетности, - откликнулся тот. - Лучше просто почитаю вечером что-нибудь для души.

- Нашли себе подходящее чтение? - спросил полковник почти что с завистью.

- У них тут неплохая поэзия, - ответил граф. - В чем-в чем, а в этом они не деградировали. Если сравнивать с тем, во что выродилась европейская поэзия в XXI веке, то скорее наоборот - хотя на самом деле это лишь возвращение к добротной классической манере... Впрочем, вам, как я понимаю, это неинтересно.

Хотя Локхарт действительно был равнодушен к стихам (и, даже страдая от скуки, так больше ни разу и не заглянул в тот томик, что стоял в его комнате), он вдруг почувствовал себя уязвленным. Я, мол, аристократ с тонкой душевной организацией, а ты - простой извозчик, пусть и космический... Он обдумывал, что ответить - и стоит ли отвечать вообще - как вдруг из коридора донеслись новые шаги.

- Кажется, это Якобсон, - сказал Вельо, очевидно, научившийся отличать на слух семенящую походку психолога от твердой поступи рослых послушников. Он не ошибся; мгновением спустя маленький доктор действительно возник на пороге. Вид у него был неважный; выглядел он усталым и совсем невеселым, вопреки обычному своему добродушию.

- Ну что там, доктор? - спросил Локхарт, уже догадываясь, что не услышит в ответ ничего хорошего.

- Это... это ужасно, - ответил Якобсон, переводя дыхание после торопливого подъема по лестнице (ему тоже не мешало бы заняться своей физической формой, подумал полковник). - Они держат ее голой! В кандалах!

- Кого?! - опешил Вельо.

- Доктор Якобсон сегодня по просьбе королевы обследовал леди Агату, - пояснил Локхарт, вспомнив, что его товарищи еще ничего не знают об этом. - Мать Арвика.

- Вот, значит, как выглядят здешние лазареты... - мрачно констатировал Вельо.

- Они утверждают, что это для ее же пользы, - поспешно произнес Якобсон. - Точнее, что одежду она всякий раз срывает с себя сама... вообще, такое поведение действительно характерно при некоторых психических расстройствах, особенно при деменциях... А ошейник-де нужен для того, чтобы она не смогла сама себя душить. А цепь, которой она прикована к кольцу в середине камеры - чтобы она не смогла разбежаться и разбить голову о стены... ну и для безопасности надзирателей, конечно... Вообще, в прошлой истории душевнобольных перестали заковывать в кандалы лишь в XIX веке, так что, наверное, тут нет ничего удивительного, но, сами понимаете, меня воспитывали в рамках совсем другой школы. Я, разумеется, первым делом потребовал снять цепи. Они отказались, заявив, что королева спустит с них шкуру, если со мной что-нибудь случится. Я сказал, что она спустит с них шкуру, если они не будут выполнять мои распоряжения. Они подумали и заявили, что моя безопасность важнее, а если я все же настаиваю, то пусть королева выдаст им письменный приказ. Я подумал и... не стал настаивать. Все же работать с пациенткой, предположительно способной в любой момент наброситься, не имея возможности даже вколоть ей элементарное успокоительное... а мне необходимо было остаться с ней наедине... если бы у меня хотя бы работали обе руки...

- Доктор, вас никто не обвиняет, - нетерпеливо перебил Локхарт. - Как вы оцениваете ее состояние?

- На первый взгляд, оно безнадежно. Полный распад личности, она лишь бормочет отдельные бессмысленные фразы. Но... это на первый взгляд. При более длительном общении... точнее, бесплодных попытках общения, кое-что показалось мне подозрительным. Скажем так - ее безумие выглядит слишком уж нарочитым. При сохранении, в частности, вполне членораздельной речи - пусть и лишенной смысла и связи с внешними раздражителями - и контроля над некоторыми физиологическими функциями, которые больные на такой стадии чаще всего не контролируют...

- То есть вы полагаете, что это все же симуляция? - спросил полковник.

- Возможны варианты. Это может быть сознательной симуляцией, правда, чрезвычайно талантливой - поймать ее на обычные в таких случаях приемы мне так и не удалось. Более вероятно - подсознательное бегство от ужасной действительности в некий, скажем так, внутренний кокон, блокирующий связи с внешним миром. Внутри этого "кокона" личность сохраняется, хотя и, возможно, в состоянии, близком к анабиозу. Это особенно вероятно в качестве защитной реакции на тяжелые травмирующие переживания...

- Вы думаете, ее... подвергают сексуальному насилию? - спросил Вельо.

- Страшную тощую старуху, от которой воняет фекалиями? Не думаю, что даже среди самых непритязательных надзирателей найдутся желающие. Но так она выглядит сейчас. А четверть века назад, насколько я понимаю, она была достаточно красива, чтобы даже суровый король Гумбольдт не послушал мудрых советов своего друга Фабиаса. В чем потом, конечно, раскаялся. И уж не знаю, какие он отдал приказы - или каких, наоборот, не отдал...

"Уж не так ли появился на свет двойник Арвика?" - мелькнула мысль у Локхарта.

- Ну и, наконец, - продолжал доктор, - очень даже может быть, что мои версии - лишь попытка выдать желаемое за действительное, а в действительности она настолько безумна, насколько и выглядит. За сегодняшний день мне это установить так и не удалось. Кончилось тем, что пациентка просто легла на пол и уснула, видимо, слишком устав от моего общества. К ней ведь уже больше двадцати лет никто не заходит, кроме надзирателей на пару минут в день... Завтра я все же потребую, чтобы ее освободили от цепей, вымыли, одели, перевели в помещение, где ничего не будет напоминать о прошлом, и обеспечили максимально комфортные условия. Ирония, правда - если здесь уместно это слово - заключается в том, что для человека, за десятилетия привыкшего к скотским условиям, возвращение к нормальной жизни может оказаться не меньшим стрессом, чем когда-то обратное. Но есть надежда, что этот новый шок может сдвинуть дело с мертвой точки. Хотя, само собой, и это может ничего не дать. Но если мне удастся добиться хоть какого-то контакта... Даже и в этом случае, впрочем, быстрых результатов обещать не могу, но шанс, по крайней мере, будет.

- Вы сообщили королеве ваши результаты? - спросил Локхарт.

- Нет еще никаких результатов. Любая из версий может оказаться верной. Надо продолжать работу с пациенткой.

- Вы будете обедать, док? - осведомился Вельо. - Мы тут, видите, прямо как специально вас дожидались. Хотя мы, по большей части, уже закончили, но можем посидеть за компанию. Наверное, наши физиономии будут для вас приятней, чем то, что вы видели сегодня.

- Нет, спасибо, друзья, не нужно, - улыбнулся Якобсон. - Я, если вы не возражаете, предпочел бы сначала принять ванну. Боюсь, что от меня до сих пор пахнет этим... казематом. А поем уже потом. А затем, наверное, лягу спать. Сегодняшний день меня вымотал.

- Конечно, как вам будет удобно, доктор, - ответил за всех Локхарт.

Якобсон повернулся к выходу, но затем вновь обернулся:

- Я еще думаю... об Арвике. Он, конечно, не может помнить свою мать, он был слишком мал. Но если до него доходили какие-то слухи о том, в каких условиях она содержится... вероятно, он ненавидит своего отца. Возможно, ненавидел его многие годы, с самого детства. И сестру, конечно же, ради которой, по его мнению, все это проделано.

- Бедный мальчик, - иронически произнес де Сегюр, - готовый залить собственную страну кровью ради своих детских комплексов.

- Понять не значит оправдать, - пожал левым плечом Якобсон. - Но это в любом случае полезно. Я имею в виду - понимать мотивацию... противника, коль скоро теперь мы должны относиться к Арвику так. Причем я отнюдь не утверждаю, что это его единственный мотив. Вполне возможно, что в первую очередь им действительно движут властолюбие и самовлюбленность, а также унаследованные от матери истероидные черты. Но тогда тем безнадежнее получается общий коктейль... - он снова двинулся к двери и снова обернулся с почти виноватой улыбкой. - Луиджи, спасибо за поддержку. Честно говоря, зрелище и впрямь было не из лучших. Я ведь все-таки по основной специальности психолог, а не психиатр. Я изучал все это теоретически, но на практике работал в основном с людьми, имеющими проблемы от небольших до умеренных. Сохраняющими человеческий облик. А тут... Дело не в физической брезгливости, врачей от этого отучают в первую очередь. Но страшно видеть, во что может превратиться человеческий разум. Во что могут его превратить другие люди. Не дай бог оказаться бывшей королевой в Айринтии... - с этими словами Якобсон вышел.

Разошлись и остальные. Локхарт, вернувшись в свою комнату, решил было дать новый шанс поэтическому сборнику, но первые два стихотворения показались ему чересчур заумными, с метафорами столь вычурными, что за ними терялся смысл, третье оказалось любовным (после первой же строфы Локхарт брезгливо поморщился и перелистнул страницу), четвертое было хорошо по форме, но слишком уныло по содержанию, пятое... вроде бы это была неплохая, хотя и длинная, баллада, но полковник вскоре поймал себя на том, что его глаза бездумно скользят по строчкам, а мысли уносятся куда-то прочь. Нет, ему требовалось занять ум чем-то более существенным, и он снял с полки том об искусстве фортификации. Раз уж его и здесь называют полковником, пора начать хоть как-то соответствовать этому званию в мире, где все навыки, полученные в военно-космических войсках, не имеют смысла.

Не то чтобы это было легкое чтение, но оно заставило его мозг работать, а не гонять по кругу бесплодные догадки, сколько времени понадобится Якобсону, чтобы добиться толку от леди Агаты (если это, конечно, вообще возможно), какое войско сумеет собрать за это время Арвик и как будет смотреть на все происходящее Бронгар. Локхарт просидел над книгой весь вечер допоздна, пока не почувствовал, что начинает клевать носом (что отнюдь не безопасно в мире, где случайно опрокинутый канделябр может привести к пожару); задув свечи, он отправился спать.

Утром, умываясь водой из таза, Локхарт отметил про себя, что фактически уже привык обходиться без водопровода и одеваться в казавшиеся поначалу чересчур сложными и неудобными средневековые костюмы. Ополоснув лицо в последний раз, он понял, что к плеску стекающей в таз воды примешивается стук капель за окном. Выглянув в окно, полковник убедился, что предсказание Элинор о "последнем погожем дне", похоже, сбылось: все небо затянули низкие отечные тучи, сулившие, что нудный холодный дождь затянется на часы. Локхарт мысленно пожалел тех, чья служба в такую погоду проходит под открытым небом, и порадовался, что ему самому нет нужды выходить.

Раздался еще один стук, на этот раз в дверь; судя по его вежливому характеру, стучал кто-то из послушников.

- В чем дело? - откликнулся Локхарт, никакую прислугу не вызывавший.

- Сэр, прошу прощения, - донеслось из-за двери, - не знаете ли вы, где господин Якобсон?

- Если его нет у себя, он, должно быть, уехал во дворец, - ответил полковник и тут же запоздало подумал, положено ли послушнику это знать.

- Нет, сэр, - почтительно возразил слуга, - нарочный из дворца только что прибыл за ним, но его дверь заперта, он не отзывается, и мы нигде не можем его найти. Мы уже спрашивали других гостей, сэр, прежде чем беспокоить вас.

"Черт!", - подумал полковник, мгновенно понимая, что это не окажется всего лишь забавным недоразумением. Но что могло случиться с Якобсоном?! Не сбежал же он от миссии, показавшейся ему слишком тяжелой - это совершенная чепуха, но уж тем более никто не мог его похитить из охраняемого гостевого дома...

Застегнув пуговицу рубашки под кружевным воротником, Локхарт выскочил в коридор. Перед дверью Якобсона уже толпились пятеро - взъерошенный Вельо, небритый, но в парике и аккуратно одетый де Сегюр, двое послушников и человек в дворцовой ливрее.

- Что вы стои́те? - возмутился Локхарт, обращаясь к послушникам. - Принесите запасной ключ, - на миг у него возникло ощущение deja vu - вот так же вчера он требовал открыть комнату де Сегюра. Вот только теперь у него отнюдь не было уверенности, что за дверью не окажется ничего особенного...

- Да, сэр, - тут же кивнул один из послушников и почти бегом устремился по коридору. Локхарт меж тем прижался ухом к двери, но из комнаты не доносилось ни единого звука. Прибежал послушник с ключом.

- Доктор! - крикнул полковник. - Это ваш командир! Откройте, если вы там!

За дверью по-прежнему стояла мертвая тишина, и Локхарт кивнул послушнику. Мягко клацнул ключ в замке; беззвучно повернулись дверные петли.

Якобсон в одном нижнем белье лежал лицом вниз на полу между кроватью, с которой наполовину свалились простыня и одеяло, и дверью. Ноги раскорячены, правая рука протянута вдоль тела, левая выброшена вперед и сжата в кулак - словно доктор не то пытался доползти до двери, не то, напротив, схватить и удержать кого-то убегавшего.

Локхарт поспешно вошел внутрь и присел возле доктора, пытаясь нащупать пульс на шее. Затем, уже понимая, что увидит, перевернул тело. Оно вяло перевалилось, стукнувшись затылком об пол, и в потолок с посиневшего лица стеклянно уставились два мертвых глаза. На губах засохла пена.

Послушники поспешно осенили себя знаком треугольника.

Локхарт даже не стал пытаться проводить массаж сердца или искусственное дыхание. Все это было очевидно бесполезно. Тело уже начало коченеть.

Полковник выпрямился, встретившись взглядом с оставшимися у него людьми.

- Porca Madonna! - выдохнул потрясенный Вельо.

- Как следует вымойте руки, командир, - хладнокровно посоветовал де Сегюр. - Если это яд, он мог попасть и вам на кожу.

- Да... конечно, - пробормотал Локхарт и шагнул туда, где стояли умывальный таз и кувшин Якобсона.

- И лучше в вашей комнате, - добавил дипломат. - Здесь лучше ничего не трогать.

- Верно, - снова согласился полковник и вышел в коридор. - Пусть дверь немедленно запрут и опечатают. И доложат... впрочем, я так понимаю, уже... - по коридору уже действительно топали ноги бегущего послушника; посланец из дворца тоже, отвесив поспешный поклон, поспешил прочь.

Минуту спустя он в своей комнате яростно тер руки мылом и снова ополаскивал, а в голове у него билось: "Первый... первый... первый..." Конечно, это было не так, бо́льшую часть своего экипажа он потерял еще три с половиной года назад, но теперь он чувствовал себя едва ли не хуже, чем после кэйлианской катастрофы. Тогда он знал, что величайшая миссия его жизни провалена, доверенные ему люди погибли, но за спиной у них по-прежнему остается вся мощь великой земной цивилизации. Теперь же, когда от всей этой цивилизации осталось лишь пять человек... То есть уже четыре.

Подсознательно он полагал, что их первой потерей станет Шрамм, и практически смирился с этим. Но это оказался Якобсон. Быть может - самый полезный из них, особенно с учетом возлагавшихся на него еще вчера надежд.

Которые, скорее всего, и стали причиной его смерти.

Кто станет следующим?

Миттельшпиль

Кто жаждет победы, возможно, ее и добьется.

Кто празднует труса, вовеки не смоет позор.

Ласкают штандарты лучи заходящего солнца,

Уходят войска в окровавленный алый простор.

Скади

Предрекать беду - не моя стезя,

Но мои глаза не умеют лгать.

Оставаться - ложь, и идти нельзя,

Я пойду с тобой, чтобы воевать.

Она же

Локхарт не знал, где он.

Уже пятые сутки, с тех пор, как их троих - его и оставшихся у него подчиненных - поспешно увезли из гостевого дома архиепископа в карете с приклеенными к окнам занавесками. Неразговорчивые люди в неброской гражданской одежде (хотя под их застегнутыми под подбородок плащами угадывались кольчуги), на все вопросы отвечавшие "это для вашей безопасности", действовали столь быстро и решительно, что Локхарт не мог отделаться от скверных подозрений - особенно естественных всего через полчаса после того, как он сам лично обнаружил труп Якобсона - хотя он и говорил себе, что никакое похищение не может произойти из поднятого по тревоге дома прямо на глазах у переполошенных людей архиепископа. Если только, конечно, все происходящее - не часть интриги самого Фабиаса... Прибывшие, впрочем, на настойчивые требования полковника отвечали, что исполняют "королевский приказ", но письменное распоряжение представят позже. Что в условиях экстренных мер в чрезвычайной ситуации выглядело вполне правдоподобно, и все же Локхарт почувствовал бы себя спокойнее, если бы увидел какие-то документы или получил устное заверение от самого хозяина дома. Но его высокопреосвященство, как видно, в это утро был занят настолько важными делами, что даже убийство одного из его гостей не могло его отвлечь - а может быть, и вовсе находился где-то в другом месте и даже не знал еще о случившемся. Де Сегюр, сохранявший профессиональное спокойствие с самого момента обнаружения тела Якобсона, высказался в том смысле, что, мол, не стоит мешать прибывшим делать их работу; Вельо, пребывавший в состоянии, близком к ступору, похоже, был готов ехать куда угодно и с кем угодно, ибо не считал, что какое-либо место будет для них опаснее, чем то, где только что убили их товарища. Так что Локхарт нехотя повиновался настойчивым "просьбам" посланцев и велел своим людям садиться в карету. Из которой они вылезли уже внутри большого и мрачного помещения без окон, исполнявшего, вероятно, ту же функцию, что и подземные гаражи более цивилизованной эпохи. Оттуда сперва по короткому подземному коридору, а затем по крутой винтовой лестнице наверх их проводили в их нынешние апартаменты, состоявшие из трех комнат - двух узких, вполне спартанского вида спален, в каждой из которых едва помещалось по две кровати, и несколько более просторной гостиной (она же столовая) между ними, с большим камином и громоздкой мебелью, которые, впрочем, не особо придавали уют голым каменным стенам без окон. Окон в традиционном смысле не было и в спальнях - то есть они были, но не в стенах, а в потолке. Винтовая лестница, проходившая прямо через гостиную, позволяла подняться еще выше - на крышу, где располагался небольшой прогулочный дворик с высаженными в горшки и ящики декоративными растениям, обнесенный по периметру оштукатуренной стеной высотой под четыре метра. Увидеть, что находится за стеной, таким образом, не представлялось возможным - Локхарт понял, что едва ли сможет сделать это, даже взобравшись на плечи Вельо. Он лишь полагал, что они все еще находятся в Дракенхайме - во всяком случае, судя по тому, как быстро их привезли сюда. В то же время перед самым прибытием карета, судя по изменившемуся звуку под колесами, проехала по деревянному (подъемному?) мосту, что наводило на мысль о некой крепости - существовала ли такая прямо в городской черте? Хорошо был слышен близкий колокол, периодически отбивающий время, но, кажется, это не был колокол кафедрального собора.

Спуститься по лестнице вниз тоже было можно - до площадки, на которой дежурила стража. Два охранника в кольчугах и шлемах, неизменно предлагавшие постояльцам вернуться в их покои. "Это для вашей же безопасности." Вельо особенно ярился, слыша эту фразу. "Мы что, под арестом?!" "Нет, сэр." "Тогда я могу выйти наружу?" "Пока нет, сэр. Это для вашей же безопасности." "И сколько нам тут сидеть?!" "Пока не станет безопасно выйти, сэр." "Скажите хотя бы, где мы, черт побери!" "В безопасном месте, сэр." "Да чтоб вас! Obesrańcy!" - выругался гигант на сей раз по-польски, наливаясь кровью. "Доктор! - предостерегающе окликнул его Локхарт, опасаясь, что лингвист пойдет на прорыв силой, что у него, учитывая габариты, вполне могло получиться - впрочем, очевидно, лишь до следующего поста или запертой двери. - Эти люди выполняют приказ королевы!"

Это была правда - или, по крайней мере, Локхарт надеялся, что это правда. Обещанный письменный приказ ему действительно передали в первый же день, через пару часов после прибытия астронавтов в эту своеобразную "гостиницу". Точнее, это была записка на простой, хотя и хорошего качества, бумаге без всяких печатей, гласившая: "Полковник! Эти люди действуют по моему приказу с целью обеспечения безопасности вас и ваших людей. Прошу вас неуклонно исполнять все их предписания. Элинор." Почерк был ему уже знаком, но ведь его, в принципе, можно и подделать... Более того - в записке он не был назван по имени, так что, теоретически, это мог быть даже выкраденный документ, изначально адресованный какому-то другому полковнику по другому поводу. Или же Элинор специально не написала имени, дабы даже здешние стражи не знали, кого именно они охраняют?

Локхарт рассчитывал, что следом за запиской доставят и Шрамма - коль скоро опасность могла грозить всем астронавтам, логично было и спрятать их всех в одном месте. Однако этого так и не случилось, несмотря на сперва вопросы, а потом настойчивые требования Локхарта. Стражники лишь отвечали, что передали его слова своему начальству, и оно ответило, что причин для беспокойства нет. "Если их нет, почему моего человека не доставят ко мне, и почему нас самих держат здесь?" - хотелось саркастически воскликнуть Локхарту, но он понимал, что простые охранники и даже их непосредственный начальник сами ничего не решают.

Помимо тревоги неизвестности, астронавты страдали от скуки. Зарядившие осенние дожди лишили их даже такого скудного развлечения, как прогулки в садике на крыше. В гостиной имелось несколько потрепанных книг (сборники баллад и комических рассказов в непритязательном средневековом стиле, многие - довольно фривольного содержания, непринужденно соседствовали со "Святым Писанием" и "Житием святого Йоргела"), но это чтение особо не заинтересовало никого из троих. Вельо ругался и требовал, чтобы ему принесли, черт побери, хотя бы учебник этого проклятого тлукаляханского (охранники, как водится, обещали передать его просьбу начальству, чем все и ограничивалось); де Сегюр, хотя и листал с серьезным видом религиозные тексты, словно готовясь к диспуту по вопросам веры, все же явно предпочел бы продолжить знакомство с более актуальными документами. Также к их услугам были игральные карты и шахматы, однако толку от этого было немного. Вельо был докой во многих картежных играх, но он, понятное дело, не мог играть сам с собой, а все свои фокусы он продемонстрировал товарищам еще в космосе, шахматы же итальянец, наоборот, недолюбливал, ибо, увлекшись атакой, часто "зевал" (хотя Локхарт, когда его отвлекали мысли о более практических проблемах, тоже не был свободен от этого недостатка). Де Сегюр, как ни удивительно, тоже не был большим поклонником шахмат, говоря, что истинная игра дипломатов - это покер. Однако тут ни Вельо, у которого все читалось на лице, ни Локхарт, которому отец еще в детстве внушил презрение к азартным играм, не могли быть ему подходящими партнерами.

Понятно, что разговоры в гостиной веселыми не были, и версия "рождественских гусей" всплывала часто. Если предположить, что гибель Якобсона как раз и стала тем событием, ради которого Фабиас поселил их с таким комфортом в своем гостевом доме, то что дальше? Выявил ли он вражеских агентов среди своих людей, клюнувших на приманку в лице несчастного психолога, воспользовался ли плодами своей провокации - и, главное, что будет с ними теперь? Они все еще нужны партии королевы и архиепископа, или же "мавр сделал свое дело"? В последнее Локхарту категорически не верилось. Только не после его разговоров с Элинор. Она не стала бы так доверять человеку, которому отведена роль просто разменной монеты. Но Фабиас... хотя он, кажется, тоже был вполне доволен обществом де Сегюра... впрочем, кто знает, как и почему могли поменяться планы старого интригана! Быть может, и сама Элинор не в курсе, где они находятся и действительно ли безопасно их положение...

Дипломат делал вид, что все идет именно так, как должно идти. Но в глубине души, похоже, и он чувствовал досаду, что вынужден сидеть тут и ждать в полном неведении, словно спрятанная в сейф вещь (хотя бы даже и ценная), как раз тогда, когда он хотел бы находиться в самой гуще разворачивающейся интриги. Все же, при всей разности подходов, он тоже был человеком действительного, а не страдательного залога - и это качество Локхарт не мог в нем не уважать.

На пятые сутки их заточения погода несколько улучшилась - было по-прежнему пасмурно, сыро и холодно, но хотя бы прекратился дождь. Вельо, которому осточертело сидеть в помещении без окон, расхаживал теперь наверху по крыше, как тигр по клетке. Двое других астронавтов, однако, не вдохновились хмурым и промозглым осенним днем и предпочли спуститься обратно, поближе к теплу камина. Де Сегюр, полностью одетый, возлежал, скрестив руки на груди, на кровати в спальне, которую занимал вместе с Локхартом (Вельо отдали в единоличное распоряжении вторую главным образом из-за его габаритов, сдвинув там вместе две узкие кровати), глядел в матовое окно в потолке (на которое время от времени падала тень шагающего Вельо) и, вероятно, предавался размышлениям о тонкостях айринтийской политики. Локхарт сидел в высоком и тяжелом кресле напротив камина и смотрел в огонь. Говорят, это зрелище никогда не надоедает. На пятые сутки вынужденного бездействия Локхарт уже не был в этом так уверен. Хотя, казалось бы, какая это ерунда по сравнению с семью годами, проведенными в стенах "Доброй воли"! Вот уж где заточение и отрезанность от мира были куда полнее, чем в любой средневековой тюрьме. Но в космосе у него всегда была цель и план дальнейших действий - или, по крайней мере, возможность выработать такой план. Теперь же...

Снизу донесся звук колокольчика, которым деликатные охранники извещали о своем появлении. "Разрешите войти?" - раздался голос из колодца винтовой лестницы.

- Входите, - откликнулся Локхарт. Что им понадобилось? Для обеда еще рано (кормили здесь, кстати, хорошо, хотя и не столь изысканно, как в доме архиепископа). Неужели, наконец, есть какие-то новости? Он повернулся, выглядывая назад из-за спинки кресла.

Из круглого отверстия в полу показалась голова в круглом шлеме, тускло блестевшем в отсветах пламени камина и свечей.

- Вас-то мне и надо, сэр, - объявил охранник, заметив, что Локхарт в гостиной один. - Извольте следовать за мной, вас хотят видеть.

- Меня одного? - уточнил полковник.

- Приказано сопроводить только вас.

Локхарт мгновенно прикинул варианты и решил, что незачем идти на принцип и требовать "только все вместе". Если они здесь среди своих, в этом нет смысла, а среди врагов трое столь же беспомощны, как и один.

- Что там, командир? - окликнул его де Сегюр через открытую дверь спальни.

- Похоже, со мной наконец хочет побеседовать кто-то посолиднее охранников, - отозвался Локхарт, выбираясь из кресла (насколько все же вращающиеся кресла на корабле были удобнее этой громоздкой средневековой мебели!) - На время моего отсутствие назначаю вас командиром группы, - не удержался от шпильки он. Группы, состоящей из одного Вельо, ага.

Следом за охранником - тот вежливо шел впереди, как проводник, а не сзади, как конвоир - полковник спустился по лестнице до площадки, с которой расходилось несколько коридоров. Охранник отпер своим ключом решетчатую дверь, преграждавшую дорогу в один из них. Миновав еще один пост охраны в конце коридора, они свернули налево и остановились перед неприметной дверью с полукруглым верхом, которая у Локхарта ассоциировалась с винным погребом в каком-нибудь старом европейском кабаке. Охранник постучал, умудрившись сделать это громко и деликатно одновременно, затем просунул голову внутрь и, очевидно, получив разрешение, отступил назад, сделав приглашающий жест Локхарту. Полковник вошел.

Это было очередное помещение без окон, с низким сводчатым потолком и голыми каменными стенами, но, конечно, никакой не винный погреб, а небольшой кабинет, хозяин которого почему-то стоял за своим столом. Локхарт уставился на этого человека не без любопытства, ибо его внешность была примечательной. Высокий, с крупной тяжелой костью и длинным массивным черепом, он в то же время отличался изрядной худобой, наводившей на мысль даже не о болезни, а о могиле. Его кожа была неестественной бледной даже для человека, всю свою жизнь проводящего вдали от солнечного света - почти совершенно белой, но еще белее были его коротко стриженные волосы, а глубоко посаженные глаза под массивными надбровными дугами, лишенными бровей, были красными, как у кролика. Он был облачен в долгополый сюртук землисто-серого цвета без какой-либо декоративной отделки и знаков различия, глухо застегнутый под самый подбородок. В целом облик хозяина кабинета произвел жутковатое впечатление даже на Локхарта, прекрасно знавшего, что в альбиносах нет ничего мистического (хотя доселе и не встречавшего ни одного из них в реальности), а уж малограмотным обитателем этой эпохи такой человек должен был казаться натуральной нежитью, особенно здесь, в полумраке подземелья (или помещений, похожих на подземелье), при дрожащем свете масляной лампады.

Когда Локхарт вошел, альбинос смотрел почему-то мимо него; затем, переведя взгляд на полковника, произнес низким голосом: "Проходите!" и вновь уставился в угол. Войдя, Локхарт тут же повернул голову туда же, опасаясь, не поджидает ли там палач с удавкой, но увидел вместо этого женскую фигуру в сером плаще с низко надвинутым капюшоном, стоявшую под закруглением каменного свода.

- Рада видеть вас в добром здравии, полковник, - сказал знакомый голос. - Надеюсь, мои телохранители не слишком вам докучали.

- Ваше... - Локхарт был удивлен, но не шокирован.

- Не надо титулов, - перебила его Элинор, приподнимая руку в перчатке. - Корнелиус, расскажите полковнику о результатах расследования. Все без утайки, так, как докладывали мне.

- К сожалению, сэр, - альбинос вновь повернулся к Локхарту, но то и дело бросал быстрый взгляд на королеву, - несмотря на все усилия моего ведомства, на данный момент я вынужден констатировать неудачу, - его низкий голос был почти таким же тусклым, как и освещение в кабинете. - Но должен почтительно заметить, что это не вина моих людей. Были своевременно и в полном объеме предприняты все меры, применимые в таких случаях. Весь персонал, находившийся в гостевом доме в течение суток до момента обнаружения тела, установлен, задержан и подвергнут перекрестному допросу. В том числе, послушники, готовившие пищу и ванну для доктора Якобсона, а также убиравшие его комнату, допрошены с особым пристрастием. К сожалению - или же к счастью для лиц, отвечающих за подбор персонала для его высокопреосвященства - оказалось, что сознаваться им действительно не в чем. Хотя некоторые под конец пытались, но это был обычный при допросе третьей степени самооговор, не подтверждающийся исследованием доказательств...

- Они остались живы? - усмехнулся Локхарт.

- Да... по большей части, - все тем же лишенным интонаций голосом ответил Корнелиус. - Но они уже не смогут вернуться к своей... своему послушанию. Личный обыск послушников и их келий, а также иных помещений дома - нам даже пришлось побеспокоить других гостей его высокопреосвященства - также ничего не дал. Не найдено никаких следов яда... или иных предметов, которые могли бы послужить в качестве орудия преступления. Как, собственно, и в самом теле. Причина смерти остается неустановленной.

"Ну да, - подумал Локхарт, - воображаю, какие теперь судмедэксперты..."

- Как и в случае смерти короля Гумбольдта? - спросил он вслух.

- Я бы воздержался от поспешных выводов о сходстве этих случаев, - возразил Корнелиус. - Во всяком случае, король Гумбольдт скончался мирной смертью во сне, в то время как доктор Якобсон в момент смерти находился в сознании и, похоже, пытался добраться до помощи или оказать сопротивление... чему-то или кому-то. Однако никаких следов проникновения посторонних в его комнату снаружи дома или изнутри также не найдено. Рама на окне и решетка в дымоходе не позволяет попасть в комнату иначе как через дверь, которая была закрыта изнутри до того момента, когда ее вскрыли в вашем присутствии, и все, кто мог получить доступ к ключам, как я уже сказал, проверены и допрошены.

- Что, если ключ выкрали, а потом вернули на место? - предположил Локхарт.

- В настоящее время эта версия рассматривается как маловероятная. Как и само предположение, что кто-то посторонний мог проникнуть в гостевой дом незамеченным.

- В таком случае Якобсон мог получить яд - если это был яд - вне гостевого дома. В том числе, - Локхарт бросил быстрый взгляд на Элинор, - во время его визита во дворец. Или даже, - полковнику вспомнилась баронесса Хюгельдорф, - в карете по пути туда или обратно. Какой-нибудь отравленный шип в сиденье...

- Эти версии также тщательно проверены, - все так же спокойно ответил Корнелиус. - Подтверждение они не нашли. Во время своего визита доктор Якобсон ничего не ел и не оставался наедине с кем-либо... если не считать его пациентку. Которая, даже если не принимать во внимание ее душевное состояние...

- Которое может быть симуляцией! - перебил Локхарт.

- ...не имела чисто физической возможности причинить вред доктору Якобсону, - невозмутимо закончил Корнелиус. - Предположения о "сглазе" и "проклятии" мы, разумеется, не рассматриваем.

- Похвальное здравомыслие, - пробормотал полковник.

- Таким образом, - продолжал альбинос, - мы до сих пор не знаем ни способ, ни исполнителей, ни, что всего важнее, заказчиков данного преступления. Операция прикрытия пока также не дала результатов.

- Что за операция? - заинтересовался Локхарт.

- Была организована утечка информации, что вас и ваших людей спрятали в одном из монастырей недалеко от столицы. Были подобраны три человека на эту роль, имеющие внешнее сходство, и за ними установлено тщательное наблюдение. Однако никакого интереса к ним пока не выявлено.

- Ну, четыре дня - слишком маленький срок...

- Именно об этом я почтительно докладывал ее величеству, - Корнелиус снова метнул взгляд в сторону Элинор, - но она полагает...

- Она полагает, что нет смысла держать вас в этом уютном гнездышке еще месяц или два, - перебила королева, обращаясь к Локхарту, - или вы считаете иначе?

- Нам, честно говоря, тут осточертело и за четыре дня, - искренне ответил тот и, вспомнив о вежливости, добавил, переведя взгляд на Корнелиуса: - Хотя мы, конечно, ценим усилия, предпринятые ради нашей безопасности... А что Шрамм? - спохватился он. - Вы сказали - три человека, что с четвертым?

- Продолжает свою службу в учебной роте личной гвардии ее величества. За ним также установлено наблюдение, не давшее результатов.

- Он вообще знает, что случилось?

- Теперь, полагаю, да. Официально его не извещали, но слухи... Как вы понимаете, операцию такого масштаба невозможно скрыть. Слишком многих людей задерживали и допрашивали.

- И он даже не потребовал от своего начальства ответов, где мы и что с нами?

- Он, как и надлежит хорошему солдату, беспрекословно исполняет приказы своего начальства, а не пытается требовать от него отчета, - холодно ответил Корнелиус.

Это было логично, и все же Локхарт ощутил что-то вроде ревности. Шрамм, похоже, окончательно забыл, кто на самом деле его командир. У него теперь новое начальство и новые товарищи. И возможно ли, что он когда-нибудь поднимет меч против своих прежних, если получит такой приказ? Хотя, конечно, пока что все они на одной стороне...

- Ладно, Корнелиус, - произнесла Элинор, - я понимаю, что вы и ваши люди сделали все, что могли. А теперь я желаю переговорить с полковником наедине. А вы пока распорядитесь, чтобы подготовили экипаж. Я забираю ваших подопечных.

- Да, мэм, - поклонился Корнелиус и поспешно вышел - не через ту дверь, через которую вошел Локхарт, а через другую, в глубине полукруглой ниши позади его стола.

- Я и в самом деле рада видеть вас целым и невредимым, - тихо сказала Элинор, выждав несколько секунд после того, как за альбиносом закрылась дверь. - Вероятно, это несправедливо по отношению к бедному доктору, особенно учитывая, какие надежды мы на него возлагали, но... я рада, что это были не вы.

- Вы думаете, это мог быть я? По-моему, какой бы хитрый способ ни изобрели убийцы, мотивы их, по крайней мере, очевидны. А соответственно и заказчик, что бы ни говорил ваш Корнелиус.

- Вовсе не так очевидны, - покачала головой Элинор. - Вы имеете в виду, что это люди Арвика, желавшие сорвать наш план? Но об этом плане не знал никто, кроме вас, меня и самого Якобсона. Никто, даже люди, выделенные ему в помощники, не знал, с какой целью он обследует леди Агату. Конечно, внезапный интерес к матери Арвика после стольких лет забвения мог насторожить - и, кстати, не только представителей партии Арвика - что называется, на всякий случай...

- Герцогу Бронгарскому тоже было бы невыгодно, если бы леди Агату признали вменяемой, - согласился Локхарт, - особенно если он в курсе, что двадцать лет назад это и в самом деле было так. И коль скоро он не знал, с какой целью это делается...

- Это одна из версий, - согласилась Элинор, - хотя он должен был сообразить, что я не стала бы действовать против собственных интересов. Но он может считать, что после состоявшейся коронации я слишком самоуверенна. А еще есть, например, герцоги Гейнские. Точнее, формально этот титул считается пресекшимся после смерти отца и матери леди Агаты, но земли - та их часть, что не отошла короне в качестве приданого - были поделены между двумя боковыми ветвями дома. А теперь, если бы последнюю герцогиню Гейнскую признали вменяемой, она получила бы право требовать эти земли обратно. С тем, чтобы пожертвовать их монастырю, например, в обмен на свое освобождение - вот вам и мотив, по которому Фабиас якобы убедил меня согласиться на сделку... Однако этим господам было бы крайне затруднительно вообще узнать о поручении, данном Якобсону, не говоря о том, чтобы подготовить и осуществить покушение в тот же день. После развода моего отца все родственники Гейнского дома были удалены от двора - и, в общем, не жаловались, учитывая доставшееся им отступное...

- Никогда не следует недооценивать противника. Мало ли какие у них могли остаться связи...

Неужели все так просто, подумалось Локхарту - никакой политики, просто чьи-то меркантильные интересы? Хотя, конечно, остается вопрос, как именно они могли это провернуть...

- Да, - не стала спорить Элинор. - Но Якобсон мог погибнуть и просто по ошибке. Целью мог быть кто-то другой.

- Так вы полагаете, это был я? - повторил Локхарт. Даже после всех опасностей, пережитых в космосе и на земле, ему было трудно переварить эту мысль. Одно дело - иметь дело с ясным и осязаемым врагом, с опасностью, источник которой понятен - будь то хоть космическая катастрофа, хоть вражеские солдаты - и совсем другое - служить мишенью неведомых убийц, наносящих свой удар неизвестно откуда, когда и как...

- Может быть, - ответила королева. - Может, де Сегюр, из-за его контактов с Фабиасом. Вряд ли Вельо, уж он точно ни у кого не стоял поперек дороги...

"Разве что у тлукаляханской контрразведки", - подумал Локхарт, вспомнив идеи лингвиста относительно тлукалякахнского языка. Но представители заморской империи уж точно никак не могли об этом узнать.

- И тем более не Шрамм, - сказал полковник вслух. - Который теперь не может участвовать ни в каких политических раскладах просто в силу своего умственного уровня. Именно поэтому его не стали прятать вместе с нами? Или... все-таки оставили на виду в качестве "живца"? - последняя идея Локхарту, конечно, совсем не нравилась, хотя он и понимал, что, если бы даже у Шрамма спросили согласия на роль приманки. тот согласился бы с радостью. Все, что угодно, чтобы послужить его обожаемой королеве...

- Возможно, и то, и другое сразу, - пожала плечами Элинор. - Операцию планировала не я, но я предпочла согласиться с рекомендациями профессионалов. Может даже, был и третий мотив - чтобы он потом не выболтал никаких секретов этого места.

- Думаю, он не смог бы при всем желании, - усмехнулся Локхарт. - Даже я до сих пор не знаю, где мы, собственно, находимся.

- Замок святого Михаила, - просветила его Элинор и иронически добавила: - Вот сейчас любой понял бы, что вы не айринтиец, по отсутствию реакции на вашем лице. Этого места положено бояться, как огня. Это крепость внутри крепости, штаб-квартира и одновременно тюрьма Тайной Стражи. А покои, в которых вы гостили все это время, находятся на вершине знаменитой Башни Слез. Знаменита она в том числе тем, что в ней нет ни окон, ни дверей - в смысле, внешних. Ни единого отверстия, ведущего наружу. Попасть в нее можно только подземным ходом. В который в любой момент можно пустить воду из озера и затопить его в считанные минуты. Тогда башня и все ее обитатели окажутся полностью отрезанными от мира. Им даже нельзя будет передать еду.

- Милую перспективу нам тут уготовили! - Локхарт вновь не сдержал усмешки.

- За время существования Дракенхайма такое проделывали всего три раза - именно с целью переморить голодной смертью разом всех узников - но все три были очень давно, последний - почти полтора века назад. И уж конечно никто не отдал бы подобный приказ сейчас, когда вы находились внутри. Вообще, у покоев наверху роль двоякая. Иногда они используются как тюрьма для почетных узников, которым надо обеспечить более комфортные условия содержания, чем прочим - ну и, конечно же, одновременно исключить возможность побега - а иногда как сейчас, в качестве максимально надежного тайного убежища. О последнем, конечно, знать никому не следует. Как вы могли заметить, к вам наверх ведет отдельная лестница, не имеющая выходов на другие этажи...

- Где условия куда менее комфортны, - понимающе кивнул Локхарт.

- Не настолько, как рассказывают, - заметила Элинор, - и далеко не все из помещений в самой башне вообще используются в качестве тюрьмы. Там хранятся, в частности, кое-какие архивы... Но вот казематы под башней - те да. Когда двери заперты, они полностью герметичны. В них выведены трубы, по которым поступает воздух. Но через те же трубы можно пустить, опять-таки, озерную воду и затопить каждую камеру в отдельности. Причем заслонки специально спроектированы так, что, будучи открытыми, они не могут вернуться в прежнее положение, пока давление с двух сторон не сравняется. То есть пока камера не будет целиком заполнена водой - раз начав, процесс уже не остановить. И такое как раз проделывалось множество раз. Узники знают об этом. И днем и ночью видеть над собой эти трубы, зная, что из них в любую минуту может начать извергаться вода... говорят, это действует на психику посильнее иных методов допроса с пристрастием.

- Да уж, - пробормотал полковник.

- А знаете, с кем вы тут только что говорили? - продолжала просвещать его королева. - Тоже по-своему легендарная личность. Корнелиус Крамп, по прозвищу Бледная Смерть. Генеральный дознаватель Тайной Стражи. В некотором роде, более важная фигура, чем тайный советник Блаттер, начальник этого ведомства. Должность Блаттера во многом административная. А вот к Крампу сходятся все нити собственно следственной и агентурной работы. Человек ужасной репутации, именем которого матери пугают детей. На самом деле он же эту репутацию всячески и раздувает, чему его внешность весьма способствует. Не исключено даже, что когда-то именно его облик и подтолкнул его выбрать такую карьеру... Блестящий профессионал с потрясающей работоспособностью - порою кажется, что он вообще никогда не спит - и одновременно, между прочим, человек с тонким художественным вкусом, в свободное время пишущий очень неплохие картины. Особенно ему удаются портреты - он способен буквально несколькими точными мазками передать характер человека. К сожалению, свободного времени у него почти не бывает... Но одну его работу вы видели - портрет моего отца в гостевом доме. Только подписи художника вы на нем не найдете. Широкая публика не должна об этом знать. Для публики он должен оставаться Бледной Смертью, потусторонней нечистью, властителем пыточных подвалов...

- А это не так? - желчно усмехнулся Локхарт.

- Такая репутация как раз часто позволяет достигать желаемого без всякого физического насилия... Нет, конечно, если надо, он убьет и не поморщится. ("Какое состояние ножа настоящее?" - вспомнилось Локхарту.) Как и любой солдат. Как и вы, полковник. Разве не так?

- Я еще никогда в жизни никого не убивал. И в армию пошел не ради этого. Хотя, конечно, если на мою страну или на людей, за которых я отвечаю, нападает враг, я не стану с ним церемониться. Но выпустить во врага ракету... или там стрелу - это одно, а допросы третьей степени... не моя специализация.

- Не думайте, что мне нравятся такие методы. Но увы - без них не обойтись.

- В моем мире как-то обходились.

- Это вы так думаете, - неожиданно желчно произнесла Элинор.

- Вы что-то знаете о моем мире? - навострил уши Локхарт.

- Просто знаю, что люди остаются людьми в любых мирах, - мрачно констатировала юная королева. - Ладно, мы с вами увлеклись философией, а у нас есть более практические проблемы.

- Верно. Какие новости за те дни, что мы тут сидим?

- Арвик собирает войска на севере. Небезуспешно. Сведения, как вы понимаете, запаздывают, так что сейчас мы имеем представление, как обстояли дела три-четыре дня назад. Но если тенденция сохраняется, то она не радует. А она, скорее всего, не просто сохраняется - она усиливается. Сами понимаете - чем больше полков перейдут на его сторону, тем легче и естественней будет тот же выбор для остальных. Далее, сегодня утром гроггендорский посол вручил нам ноту. Они, видите ли, обеспокоены беспорядками на севере Айринтии, вследствие коих вооруженные формирования, неподконтрольные правительству в Дракенхайме, могут представлять угрозу для южных рубежей Гроггендора. Прелестно, да? Это, оказывается, они боятся, что мы на них нападем. То есть даже не мы, а мятежники Арвика.

- Чтобы иметь предлог ввести свои войска на север Айринтии и "обеспечить безопасность" своими силами, коль скоро этого не может сделать центральное правительство, - кивнул Локхарт.

- Для начала, как минимум, направить своего "специального представителя" в Айзеншлосс для переговоров с "лидером неподконтрольных Дракенхайму сил". То есть фактически посла. Который в любой момент может получить этот статус и официально. Нет, своего посла из Дракенхайма они тоже не отзывают. Будут сидеть в обеих столицах, выжидая, чья возьмет. Хотя не думаю, что у них надолго хватит терпения для пассивного выжидания. Тем более что Арвик, коль скоро они готовы вступить с ним в переговоры, полагаю, пообещает им северные территории в обмен на признание его королем. С какой легкостью он раздает обещания, я уже говорила - возможно, и не собираясь их исполнять, но в данном случае Гроггендор заставит его это сделать. Если только мы быстро не продемонстрируем им, что войска на приграничных землях находятся под нашим контролем.

- Например, выведя их оттуда? - усмехнулся Локхарт. - Что и говорить, Гроггендор устроит любой вариант!

- Либо быстро покончив с мятежом, - кивнула Элинор. - Но с этим пока что...

- Как насчет нашего плана? Несмотря на смерть Якобсона, возможно, еще не все потеряно. Вы посылали к леди Агате других врачей?

- Увы, они находят ее состояние совершенно безнадежным, - покачала головой королева. - Надежда была только на вашего доктора.

- Тогда, - Локхарт решил озвучить идею, уже приходившую ему в голову, - почему бы не предъявить заинтересованным сторонам двойника леди Агаты? Думаю, при тщательной подготовке...

- Увы, - Элинор вновь покачала головой. - Я уже думала об этом, конечно. Ничего не выйдет. Существует документ, составленный при помещении матери Арвика... туда, где она сейчас находится. Представители, точнее, представительницы нескольких знатных родов, ее личные служанки и сам король осмотрели ее обнаженной и составили скрупулезный перечень всех ее примет, включая каждую родинку. Этот документ, подписанный королем и всеми свидетельницами, был обнародован, и его копии хранятся во множестве архивов. По иронии судьбы, отец распорядился сделать это именно для того, чтобы предотвратить появление самозванок, "чудом спасшихся" из дворца. На тот момент это действительно была вполне разумная предосторожность...

- Да уж. Значит, будет война?

- Если только у вас нет другого плана, - сказала Элинор серьезно, глядя ему в глаза.

Локхарт задумался.

- Боюсь, что нет, - вынужден был признать он. - Арвика, очевидно, нельзя ни переубедить, ни купить, ни, как вы говорите, скомпрометировать в глазах сторонников. Даже если мы найдем кого-то, кто присягнет, что является его настоящим отцом, в это никто не поверит. Как, в общем-то, и в любые иные обвинения, исходящие от заинтересованной стороны - а незаинтересованных сторон в этом конфликте не существует... Подослать к нему убийц, по вашим словам, уже не получится. Значит... боюсь, это уравнение не имеет иных решений.

- Признаюсь, у меня была слабая надежда, что вы предложите нечто, что мы все упускаем, - вздохнула Элинор. - Ну, вы знаете, свежий взгляд со стороны и все такое... Но чудес все-таки не бывает.

- Возможно, у де Сегюра найдутся идеи получше. Он все-таки профессиональный дипломат.

- Я переговорю с ним чуть позже.

- Жаль вас разочаровывать, - пожал плечами Локхарт. - Вы именно поэтому приехали сюда лично? В надежде получить совет на фоне гроггендорского ультиматума?

- В том числе. События развиваются столь быстро и неприятно, что я решила забрать вас отсюда, не дожидаясь новых результатов зашедшего в тупик расследования... хватит вам уже тут прохлаждаться без всякой пользы, - она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла невеселой. - Сами понимаете, это неофициальный визит. Обычно королевы не посещают такие места. Если не считать жену моего прадеда Марианну, обвиненную в заговоре с целью убийства мужа и возведения на трон своего брата и, по всей видимости, любовника...

- Да уж! - брезгливо поморщился полковник.

- ...но она была доставлена сюда не по своей воле, - закончила Элинор.

- Ее казнили? - осведомился Локхарт.

- Ей было обещано, что палач к ней не притронется, если она сознается. Поэтому все сделала вода.

- Хмм... - задумался полковник, - а насколько вообще для вас безопасно посещать такие места инкогнито? Если предположить, что среди здешнего персонала имеются заговорщики... вы могли бы просто исчезнуть в одном из здешних казематов, и никто бы даже не узнал...

- Не путайте "неофициально" и "инкогнито", - возразила Элинор. - Мои гвардейцы ждут во дворе, разумеется. Да и потом, в день, когда я не смогу доверять своей Тайной Страже, мне останется только переродиться.

"Переродиться?" - удивился полковник, а потом вспомнил об особенностях местной религии. Очевидно, это слово служило здесь эвфемизмом смерти и, в особенности, самоубийства.

- У Корнелиуса есть только один недостаток, - продолжала Элинор. - Который, как часто бывает, продолжение его же достоинств. Он безусловно предан короне.

- Что же в этом плохого? - удивился Локхарт.

- Короне, а не королеве. Сейчас эта корона на моей голове, и я могу полностью на него полагаться. Но если бы вдруг Арвику или дяде Хуберту удалось короноваться - с соблюдением всех законных формальностей, в кафедральном соборе Дракенхайма - он стал бы служить им столь же преданно, как сейчас служит мне.

- Что ж, - заметил Локхарт, - такая принципиальность, во всяком случае, внушает уважение. Честно говоря, я и сам всегда считал своим долгом служить своей стране, а не личности конкретного правителя.

- И вы намерены сохранить те же принципы сейчас? - насмешливо приподняла бровь Элинор.

- Моя страна была республикой, а не монархией. Не думаю, что ее принципы применимы здесь и сейчас, - признал Локхарт и мысленно добавил: "Кто-нибудь - тот же де Сегюр - мог бы сказать, что они не выдержали проверку временем, раз республик больше нет, а королевства есть. Если не считать ибикейских пиратов, разве что..."

- Полагаю, что - хоть я, как вы выражаетесь, лицо заинтересованное, - отметила Элинор тем же ироничным тоном и вновь перешла на серьезный, - интересы страны в данном случае совпадают с моими личными. И ваши тоже, - добавила она. - Победа Арвика была бы катастрофой для Айринтии.

- Как насчет герцога Бронгарского? - вырвалось у Локхарта, и он тут же поспешил уточнить: - Это я так, в качестве адвоката дьявола.

- Кое-кто назвал бы его и так, - холодно отметила королева. - Вы знаете, из-за чего. В любом случае, правда это или нет, полагаю, он способен лучше послужить Айринтии на своем нынешнем посту, чем в качестве короля.

- То есть вы все же приняли решение послать его на север подавлять мятеж?

- Не знаю, - Элинор раздраженно качнула головой. - Возможно, мне придется так поступить. Гроггендорцы могут не оставить иного выхода. В конце концов, из ныне живущих айринтийских полководцев он единственный, кто их уже бил, и они поймут, что означает этот сигнал... Но пока я еще не решила.

- Времени для нерешительности остается все меньше, - заметил полковник, не подумав, насколько дерзко это звучит.

- Да, - спокойно согласилась Элинор. - Гонцы уже посланы в гарнизоны, королевские войска идут к столице. Когда они подойдут... держать их здесь будет едва ли не опаснее, чем отправить восвояси.

- Держать под командованием Бронгара? - понял Локхарт. - Я бы назначил место сбора севернее, подальше от столицы.

- Тогда и их командующего придется послать туда, - возразила Элинор. - А пока он остается в Дракенхайме...

- Не только вы оказываетесь у него в заложниках, но и он - у вас, - сообразил полковник.

- В столице у меня преимущество, - уточнила Элинор. - Личная гвардия и Тайная Стража. Я могла бы арестовать его в любой момент, если бы... для этого нашлись основания. Но когда его армия будет стоять под стенами - даже и не войдя внутрь - это несколько изменит расклад.

- Послать его с армией на север значит выпустить из рук, вручив ему силу, превосходящую вашу. Отправиться с ним вместе - рисковать получить удар в спину. Держать его здесь - патовый вариант, недопустимый уже хотя бы из-за растущей с каждым днем угрозы с севера, теперь уже двойной угрозы, - перечислил Локхарт. - Что ни выбери, все плохо.

- Да.

- А если все же... убрать это неизвестное из уравнения? Не ломая голову, лоялен он или нет. Просто убрать, именно как неизвестное. Любым способом, который не позволит прямо обвинить вас - несчастный случай, гроггендорские шпионы, мститель за тех самых детей...

"До чего я уже дошел? - вдруг поразился сам себе Локхарт. - Я предлагаю убить человека, высокопоставленного офицера и героя войны - и, кстати, родного дядю этой девушки - на основании одних лишь подозрений. Просто на всякий случай. Но в нынешней реальности, очевидно, уже нельзя позволить себе руководствоваться презумпцией невиновности и прочими атрибутами нашей цивилизации..."

Элинор, очевидно, ничуть не была шокирована этой идеей. Она лишь невесело осведомилась:

- И кого вы предлагаете назначить вместо него?

- Ну, это вам виднее, - растерялся Локхарт. - Неужели его совсем некем заменить?

- Есть несколько кандидатур, - без энтузиазма признала королева. - Но никто из них не имеет его боевого опыта и популярности в войсках. Длительный мир, которого удалось добиться моему отцу, имеет свои отрицательные стороны... А популярность в войсках для нас сейчас весьма критична, учитывая, что Арвика многие считают законным наследником... и более подходящим для престола уже просто потому, что он мужчина, - добавила Элинор неприязненно. - "В эти неспокойные времена", да. Опять же, пока коннетаблем является герцог Бронгарский, никому в голову не приходит оспаривать его авторитет и его полномочия. А против любого из этих... кандидатов мигом объединятся все остальные под девизом "почему он, а не я?" Нет, конечно, до открытого неповиновения не дойдет. Но вы же понимаете, как можно втихомолку саботировать приказы, желая выставить собственного начальника некомпетентным дураком в надежде самому занять его место. И что будет с Айринтией, пока ее полководцы будут интриговать друг против друга вместо того, чтобы отражать грозящую всем нам угрозу? К тому же для Гроггендора Бронгар - тоже знаковая фигура. Единственный человек - точнее, единственный командующий - наносивший им поражение за последние, по меньшей мере, тридцать лет. Причем поражение, так и оставшееся неотомщенным... Убрать его - это практически сделать им приглашающий жест.

- Возможно, - задумчиво заметил Локхарт, - гроггендорская угроза - это, по крайней мере, хороший повод держать Бронгара на севере. Подальше от столицы. Поручить именно ему защиту новых земель, в необходимости коей он, насколько я знаю, уверен.

- После того, как он разобьет Арвика? - усмехнулась Элинор.

- Разумеется. И пожаловать ему в награду за это какие-нибудь поместья все там же, на бывших бугенхольмских землях. Дабы подкрепить его патриотический интерес личным... - Локхарт почувствовал себя в ударе: похоже, искусство средневековой интриги не так уж и сложно по сравнению с управлением космическим кораблем. Однако он тут же осекся, заметив сомнение во взгляде королевы. - Вы не уверены, что Бронгар победит Арвика? Или... вы полагаете, что эти двое могут вступить в союз против вас?

- В чем я совершенно уверена, так это в том, что дядя Хуберт не пойдет на союз с Гроггендором, - ответила Элинор. - Это для него вопрос принципа. Даже ради короны он не отдаст им ни клочка айринтийской земли. А вот что касается Арвика... я не знаю. Я не сказала бы, чтобы эти двое когда-либо были близки, но и врагами тоже не были. Пожалуй, их отношения всегда были нейтральными. Дядя Хуберт, как и все, полагал, что Айрик - будущий король, которому он будет служить. Если он и не был в восторге от некоторых качеств племянника, то, очевидно, держал это при себе. Арвику, в свою очередь, не за что было его ненавидеть. И более того - судя по тому, что наши переговоры с герцогом шли практически до самой моей коронации, а точнее - до того момента, как ему предъявили голову, как мы тогда полагали, Арвика - некие планы на племянника, а возможно, и прямые договоренности с ним, у Бронгара были. Коронация, конечно, многое изменила. Сейчас в глазах Арвика герцог - предатель, присягнувший мне. Но если тот вздумает убеждать племянника, что это был лишь хитрый маневр с целью сохранить командование армией и привести ее в распоряжение "законного короля"... - Элинор пожала плечами.

- Зачем это Бронгару?

- Кто знает. Может быть, в расчете потом объявить Арвика сумасшедшим и править от его имени.

Локхарт вспомнил, как де Сегюр хотел предложить подобный план Хагентраубу. "Регент при безумном короле..."

- Я не говорю, что у дяди Хуберта имеется такой план, - продолжала Элинор. - Боюсь, этого не знает никто, кроме него самого. Просто и такой вариант нельзя исключать. Или он даже может решить, что в условиях гроггендорской угрозы важнее бескровно объединить все имеющиеся на севере войска, чем губить их в междоусобной войне ради защиты законной королевы. Как ни парадоксально, но на измену его может толкнуть именно патриотизм, а не личные амбиции.

- Или личные амбиции, удобно прикрываемые патриотизмом, - пробормотал Локхарт, - как оно во все времена и бывало, насколько я знаю историю... Кстати, - припомнил он, - мы все время говорим об угрозе с севера, а что тут у нас на юге? Что поделывает, в частности, граф Хагентрауб? Ведь он на стороне Арвика.

- Полагаю, на самом деле он ни на чьей стороне, кроме своей собственной, - ответила Элинор. - Как, собственно, и все последние поколения Хагентраубов. Пока, во всяком случае, он сохраняет лояльность. Или, возможно, до сих пор дуется на Арвика за то, что тот разыграл его втемную в истории с двойником, - королева усмехнулась. - Но, скорее всего, он просто выжидает, чья возьмет. Прекрасно понимая, что ссориться с ним сейчас не в интересах ни одной из сторон. Хагентрауб может выставить под свои знамена до пяти тысяч бойцов, это больше, чем вся моя личная гвардия... И это, кстати, еще один повод держать Бронгара и королевскую армию здесь, а не отсылать их всех на север.

Локхарт молчал, обдумывая ситуацию. Никаких обнадеживающих идей ему в голову не приходило.

- Ну ладно, - сказала, наконец, королева, не дождавшись его ответа, - не будем заставлять ждать ваших товарищей, которые уже, полагаю, сидят в карете.

- Куда мы поедем на этот раз? Я так понимаю, не обратно в гостевой дом архиепископа?

- Во дворец. Теперь я намерена держать вас под рукой, - улыбнулась Элинор.

- В каком качестве?

- Там имеются покои для почетных гостей. В восточном крыле, которое вам уже отчасти знакомо, - она вновь улыбнулась.

- Насколько это безопасно? - предпочел уточнить он, не отвечая на улыбку.

- Полковник, вы говорите о королевской резиденции.

- Да, - не смутился он, - об огромном здании со многими входами и выходами - а вероятно, и тайными ходами внутри - где работает, живет или бывает множество самого разного народу. И где, как вы сами говорили, даже ваш отец не мог гарантировать вашу безопасность в вашу бытность принцессой, - "а возможно, не смог обеспечить ее и самому себе", добавил Локхарт мысленно.

- Эти покои достаточно хорошо изолированы от остального дворца, дабы никто не мог потревожить покой королевских гостей.

- Еще одна тюрьма? - усмехнулся полковник.

- Нет. В прежние времена там действительно останавливались весьма важные господа, вроде иностранных принцев. Забота о безопасности коих была порою даже более важна для интересов государства, чем безопасность, так сказать, коренных обитателей. Никто не сможет попасть туда незамеченным.

- Хм... а это ничего, что мы не принцы, и даже дворянин среди нас только один? Это не будет считаться нарушением придворных правил?

- Я королева, - отрезала Элинор. - Я сама устанавливаю правила.

Сочтя, очевидно, объяснения законченными, она решительно подошла к двери в коридор и открыла ее; снаружи уже ожидали двое гвардейцев. Локхарту ничего не оставалось, кроме как последовать за королевой.

Из "подземного гаража" они, конечно, выехали в двух разных каретах (выглядевших, впрочем, весьма похоже, без каких-либо гербов и украшений) - Элинор отдельно, астронавты отдельно. Де Сегюр и Вельо, как и говорила Элинор, уже дожидались Локхарта в отведенном им экипаже (возможно, том же, что доставил их сюда, или, во всяком случае, таком же, с приклеенными к окнам шторками); никаких объяснений им так никто и не дал, и лингвист, как выяснилось, порывался устроить скандал стражникам, заявляя, что никуда не пойдет без своего командира, что, возможно, могло закончиться даже и рукоприкладством (со стороны итальянца, естественно, ибо стража вела себя с неизменной почтительностью), если бы де Сегюр не напомнил товарищу, что исполняет обязанности командира в отсутствие Локхарта, и не приказал подчиниться полученному распоряжению. После чего гигант нехотя повиновался, но продолжал бурчать уже и в карете до самого появления там полковника.

По пути Локхарт пересказал товарищам то, что узнал сам, неожиданно поймав себя на мысли, что ему не хочется излагать политические подробности при Вельо точно так же, как прежде при Шрамме, хотя разум великана уж точно не был поврежден ни травмой, ни влюбленностью. Просто... просто сама натура Вельо казалась несовместимой с самой концепцией политических интриг. Действительно, лингвист, обрадовавшийся было при появлении живого и здорового Локхарта, вновь нахмурился и сидел с мрачным видом всю дорогу - в то время как де Сегюр явно выглядел довольным, и это проступало даже сквозь его обычную сдержанность.

- Чему вы радуетесь, посланник? - не выдержал Локхарт. - Не вижу в новостях ничего для нас хорошего.

- Ну, во-первых, события развиваются именно так, как я и предполагал, - невозмутимо ответил де Сегюр. - Во-вторых, чем задача сложнее, тем она интереснее.

- Это не головоломка, которую вы разгадываете после обеда для развлечения. Это ситуация, от которой могут зависеть наши жизни! Не говоря уже о жизнях множества других людей...

- В-третьих, - продолжал граф, игнорируя последнюю фразу, - если говорить о наших личных интересах, то смотрите, с какой быстротой мы продвинулись от безвестных чужаков без гроша за душой, спавших под открытым небом на морском берегу, до личных гостей королевы, занимающих апартаменты принцев в королевском дворце. Не думаю, что в бескризисную эпоху нас ждала бы подобная карьера.

- Но, как вы сами справедливо заметили, - язвительно напомнил Локхарт, - расплатой за подобную карьеру в подобную эпоху является не уход в оппозицию, а эшафот для проигравших.

- Вы можете изменить правила игры?

- Нет, - буркнул полковник, - но и не вижу повода им радоваться.

- Раз уж не играть мы все равно не можем, не вижу, почему бы не получать удовольствие от процесса.

У Локхарта вертелся ответ, что подобным образом говорят об изнасиловании, но он сдержался. В конце концов, конфликты внутри группы им совершенно ни к чему. А де Сегюр... как сказала Элинор, наши недостатки - продолжение наших достоинств. Идеальный дипломат, наверное, и должен быть таким - лишенным личных принципов и привязанностей, готовым служить тому, кто является властью сегодня, и думающим не об эфемерных понятиях типа чести или морали, правды или справедливости, а исключительно об эффективности решения поставленных задач. Получающим удовольствие от самого процесса игры и безразличным к участи убираемых с доски фигур...

- Если, как вы говорите, вы предвидели развитие событий, - сказал полковник вслух, стараясь убрать язвительность из голоса, - у вас, вероятно, есть идеи, что делать дальше?

- Кое-какие есть, - спокойно подтвердил граф, - и я намерен поделиться ими с его высокопреосвященством или с королевой, в зависимости от того, кто изволит принять меня раньше.

Локхарт отметил про себя, что де Сегюр поставил Фабиаса на первое место и по порядку, и по почтительности. Впрочем, эти двое, вероятно, действительно хорошо подходят друг другу. А вот то, что дипломат не считает нужным сперва поделиться своими идеями со своим непосредственным командиром... Однако это тоже приходится признать логичным. Бремя принятия политических решений лежит теперь отнюдь не на Локхарте, а требовать от де Сегюра предварительно согласовывать с командиром любые идеи, прежде чем высказывать их высокопоставленным лицам, значит лишь подрывать свой авторитет, отдавая приказ, исполнение которого заведомо невозможно проконтролировать. Остается утешаться лишь тем, что все они на одной стороне... во всяком случае, пока.

А может быть, подумалось вдруг Локхарту, де Сегюр тоже не хочет обсуждать тему при Вельо.

Наконец карета остановилась (Вельо так и не проронил за весь путь ни слова, сердито уставившись в заклеенное окно). Выбравшись наружу, астронавты оказались с задней стороны дворца среди суетящейся прислуги, разгружавшей какую-то повозку - по виду обычных дворцовых слуг низшего разряда, не носивших парадных ливрей, а следовательно, не допущенных к обслуживанию высоких гостей. Однако у Локхарта не возникло сомнений, в каком ведомстве получают свое жалование те четверо из них, что уже стояли в ожидании прямо возле кареты. Один из них, вероятно, старший по званию, коротко поклонился прибывшим и пригласил их следовать за ним; прочие двинулись следом в качестве эскорта, прикрывавшего троих гостей с боков и сзади, но, тем не менее, вызывавшего нехорошие ассоциации с конвоем.

Астронавтов провели внутрь восточного крыла через один из черных ходов; в коридоре шедший впереди свернул в полукруглую нишу справа, спустился по короткой лестнице и отпер своим ключом дверь, которая по виду вела в один из дворцовых погребов. Это действительно оказался погреб с огромными, диаметром больше человеческого роста, бочками, горизонтально вмурованными в стену слева и справа от прохода. Подойдя к четвертой бочке слева, провожатый дважды повернул кран на бочке (откуда не упало ни капли), а затем толкнул ее дно, которое беззвучно повернулось вдоль вертикальной оси; свет масляного фонаря озарил в глубине ступени уводившей наверх лестницы. Поднявшись гуськом по этой лестнице, астронавты и сопровождающие оказались в коротком коридоре с голыми каменными стенами без окон и дверей, если не считать единственной, окованной железом, в которую он упирался. Шедший впереди отпер тем же ключом. Через нее они вышли в перпендикулярный коридор, словно принадлежавший другому зданию - с коврами на полу, панелями красного дерева на стенах и лепниной на потолке; это уже были типичные интерьеры дворца, знакомые им по прошлому официальному визиту. Окон не было и здесь, но отблески многочисленных светильников отражались в полировке и золоченых ручках украшенных резьбою дверей.

- Ваш ключ, сэр, - предводитель провожатых все с тем же коротким поклоном протянул ключ Локхарту. - Когда эта дверь заперта изнутри, ее невозможно открыть с другой стороны. Вы можете воспользоваться ею, если у вас возникнет... особая необходимость покинуть дворец. Но всякий раз, когда эта дверь открывается, в помещении начальника стражи звонит колокольчик. Поэтому, если не хотите поднимать тревогу, пользуйтесь обычным выходом в конце коридора, - он махнул рукой. Эти два выхода - единственные, через которые можно попасть в эту часть здания.

Двери с резьбой вели в сами апартаменты, обставленные с еще большей роскошью, чем в гостевом доме архиепископа; каждый "номер" состоял из трех комнат - спальни (которая также могла играть роль столовой), кабинета и помещения для прислуги, на случай, если высокопоставленный гость пожелает держать при себе собственного камердинера или телохранителя. Два самых больших и роскошных номера рядом, соединявшиеся дверью (Локхарт мысленно окрестил их "президентскими"), предназначались, очевидно, для главы делегации и его супруги; еще девять попроще - для дворян свиты. Отличительной особенностью их всех, однако, было то, что они не имели окон с видом на город. Апартаменты располагались по квадрату ("президентские" на одной стороне, прочие по три на остальных) вокруг внутреннего дворика с разбитым в нем зимним садом, пышно зеленеющим и цветущим и в эту осеннюю пору. В центре мягко плескался фонтан, выгибаясь лепестками зыбкого стекла, вдоль выложенных камнем дорожек и под игрушечными мостиками струился по спирали искусственный ручей, а среди зеленых веток перепархивали разноцветные птицы - Локхарт заметил красных кардиналов, синих соек и даже, кажется, зеленого попугая - не иначе как дар из все еще сохраняющего тропическую фауну Тлукаляхана (у полковника даже мелькнула мысль, не обучен ли этот попугай повторять потом услышанные от гостей слова, но он тут же отмел ее как совершенно фантастическую). Весь этот маленький рай защищала от непогоды стеклянная крыша. Все окна выходили именно туда, во внутренний двор, и ни одно - на внешнюю стену.

Гостям были представлены слуги - не те переодетые стражники, что провели их через тайный ход, а вполне натуральные дворцовые ливрейные лакеи, хотя можно было не сомневаться, что они тоже получают изрядную часть своего жалования в том же ведомстве. Как особо подчеркнул старший стражник, лишь эти слуги, несущие дежурство в три смены, допущены к обслуживанию высоких гостей; появление любого иного лица, какими бы объяснениями, типа подмены внезапно заболевшего, оно ни сопровождалось - повод немедленно поднять тревогу. Для каковой цели во всех апартаментах имелся красный шнур с кистью на конце, свисавший из отверстия в стене; синий шнур рядом с ним служил для обычного вызова прислуги. Позолоченная панель с прорезью рядом играла роль почтового ящика; как было объявлено, любая корреспонденция, брошенная туда, будь то письмо во внешний мир или обращение, адресованное кому-то внутри дворца - скажем, просьба об аудиенции - будет незамедлительно отправлена согласно указанному адресу.

Локхарт тем временем решал в уме собственную, пусть и миниатюрную, политическую проблему: каким образом расселить своих подчиненных. "Президентских люксов" только два, а если всем заселиться в один номер (что имело бы смысл с точки зрения безопасности, и можно приказать слугам перетащить дополнительную кровать в кабинет), то "господских" помещений там опять-таки только два. Значит, третий окажется в худших условиях. В прежние времена такая ерунда вообще не стоила бы внимания - даже комнаты для прислуги здесь роскошнее, чем их каюты на "Доброй воле", если, конечно, обращать внимание на внешний лоск, а не на отсутствие всех технических удобств - но теперь, когда отношения в их троице, откровенно говоря, не самые блестящие, любой новый повод для конфликта между, допустим, де Сегюром и Вельо... Локхарт устыдился мелькнувшей было рефлекторной мысли отправить в худшее помещение Вельо и словно в отместку подумал: "А почему бы мне не занять его самому? Даже в комнате для прислуги я все равно остаюсь их командиром..." Затем он, однако, подумал, что и это соображение было актуально в прежние времена. А теперь его власть слишком эфемерна, чтобы подрывать ее даже такими пустяками, имеющими, однако, символическое значение.

Эфемерна? - подумалось ему в следующий момент. У него, выбирающего себе предназначенные для принцев покои в королевском дворце? ("Мы ведь фактически равны", - вспомнились ему слова Элинор.) Пожалуй, многие здешние феодалы захотели бы поменяться с ним местами! Неужели он до сих пор не воспринимает новую реальность всерьез и полагает, что быть командиром того, что осталось от "Доброй воли", важнее, чем быть...

Кем? Каков все-таки его статус здесь? С ним советуется королева, но у него нет ни должности, ни титула, ни даже собственности, не считая тех злосчастных дармонтовских монет, которые он так и таскает собой с одной предоставленной из милости квартиры на другую...

Тут он заметил, что и слуги, и товарищи смотрят на него выжидательно, и понял, что ему уже второй раз задают вопрос.

- Мы займем смежные апартаменты на противоположной стороне, - сказал он, указывая в окно "президентского люкса" через зимний сад. - Я в середине, Вельо слева, де Сегюр справа.

Слуги приняли пожелания по поводу обеда и, пообещав подать его через сорок минут, важно удалились вместе с охранниками.

Локхарт отметил про себя, что во дворцовых гостевых покоях, в отличие от архиепископских, общей столовой не имелось. Возможно, в предположении, что для торжественных обедов и ужинов высоких гостей будут приглашать за королевский стол, а легкий перекус удобней устраивать прямо в апартаментах у каждого. Или же в расчете на то, что если гости все же пожелают собираться вместе - дабы не только разделить трапезу, но и обсудить некие вопросы - то самым естественным местом для этого будет зимний сад (где можно и накрыть столы), который хорошо просматривается и, возможно, прослушивается не только попугаями (последнее даже и не требовалось, если зоркие соглядатаи умели читать по губам, в то время как плеск воды и чириканье птиц внушали гостям ощущение ложной приватности). Так или иначе, Локхарт назначил на роль столовой спальню в одном из "президентских люксов", где, несмотря на эпических размеров кровать под балдахином (Локхарт подумал с усмешкой, что вся его комната в курсантской общаге была меньше), оставалось более чем достаточно места для трапезы по меньшей мере полудюжины человек.

Королевская кухня оказалась выше всяческих похвал, однако на астронавтов, уже избалованных не менее изысканной едой в гостевом доме архиепископа, это не произвело большого впечатления. Локхарт решительно пресек попытку слуг соблюдать церемониал и прислуживать гостям на всем протяжении трапезы; им велено было оставить на столе все блюда сразу и удалиться. Однако, несмотря на отсутствие посторонних ушей, обед прошел в молчании. Освобождение из Башни Слез - не сопровождавшееся, однако, никакими утешительными вестями - так и не подняло им настроения - во всяком случае, двум из них; де Сегюр же был целиком погружен в какие-то собственные мысли, делиться которыми явно не собирался. Локхарт с сожалением подумал, что Якобсон, наверное, сумел бы разрядить обстановку и вовлечь остальных в беседу, которая не звучала бы принужденно, и что им всем, возможно, еще предстоит убедиться, насколько важной была на первый взгляд незаметная роль маленького доктора для поддержания хоть какого-то единства их маленькой группы. Может, даже не словами, а невербальными методами - улыбнуться одному, ободряюще коснуться руки другого, серьезно кивнуть на слова третьего... По злой иронии судьбы - или, быть может, в соответствии с расчетом неведомых злоумышленников - единственным человеком, который мог бы нормализовать психологический климат в команде после нераскрытого убийства Якобсона, был сам Якобсон.

Тем не менее, поднявшись из-за стола, Локхарт объявил, что они и впредь будут есть вместе здесь же "уже хотя бы из соображений безопасности". Никто не попытался возражать.

После обеда Локхарт направился в соседнюю комнату - кабинет "президентского люкса", где он уже успел отметить изрядное собрание книг на полках вдоль левой и правой стены - здесь их было во много раз больше, чем в гостевом доме, не говоря уже о Башне Слез (и больше, чем в тех более скромных апартаментах, которые он выбрал для себя и своих товарищей). Впрочем, как вскоре с неудовольствием понял полковник, они были расставлены на полках без должного порядка. Точнее говоря, порядок был - книги были расположены по алфавиту, причем по названиям, а не по авторам (без учета предлога "о", с которого начинались многие названия, а также вводных слов типа "сочинение" или "трактат") - но совершенно не учитывал тематику. Локхарту попадались то рыцарские романы, то очередные "душеполезные" религиозные сочинения, то сборники пьес в стихах. Очередной снятый с полки том оказался пособием по искусству шахматной игры. Полковник вновь с досадой подумал, что со смертью Якобсона ему стало не с кем играть, однако полистал книгу в надежде обнаружить знакомые названия типа "испанская партия" или "гамбит Эванса". Однако его надежда отыскать хоть какой-то мостик, связывающий с привычным ему миром, не оправдалась и тут. Соответствующие варианты игры в книге, конечно, присутствовали, но носили иные названия, типа "дебют Монтескона" или "гамбит Фюхтера". Королевский и ферзевый гамбиты именовались привычным образом, но это, понятно, ничего не значило.

Некоторое время Локхарт размышлял над термином "ферзевый гамбит"²². Жертва пешки на втором же ходу с целью обеспечить простор для атаки... Играет ли Элинор в шахматы?

Он поставил книгу на полку, затем обернулся к шкафам с противоположной стороны, и его взгляд упал на лежащий плашмя фолиант в самом буквальном смысле этого слова²³ - корешок книги был длиной почти в 20 дюймов, хотя и не отличался толщиной. Не без усилия вытащив с полки эту книгу, Локхарт убедился, что это географический атлас. Поспешно разложив его на массивном столе у окна, полковник, однако, испытал легкое разочарование. Его надежда увидеть карту мира - или хотя бы земель, находящихся за пределами уже известных ему стран - вновь не оправдались. Атлас содержал только карты Айринтии - хотя и весьма подробные, с планами отдельных городов, включая Дракенхайм и Айзеншлосс. Планы теперешней столицы мятежников особенно заинтересовали Локхарта, и он принялся изучать превосходно выполненные гравюры, пытаясь соотнести увиденное с пока еще слишком куцыми сведениями, почерпнутыми им из книги по фортификации (есть ли в этом кабинете другой ее экземпляр или аналог?) Он видел два пояса стен - внутренние, так называемый Старый Вал, практически разрушенный бугенхольмскими оккупантами, и внешние, более мощные и высокие, возведенные уже после освобождения, полуразрушенный королевский замок - нынешнюю резиденцию Арвика, паутину улиц, узких и кривых в центральной части, закрученных в тугой спиральный лабиринт, затрудняющий наступление прорвавшемуся врагу, и разбегающихся растопыренными иглами от нескольких прямых проспектов, некогда бывших ведущими в город трактами, а ныне вместе с застроенными предместьями включенными в его черту... Эти проспекты - если, конечно, удастся прорвать внешний пояс укреплений - казалось, так и приглашали маршировать к центру чуть ли не в парадном строю, но, на самом деле, на них наверняка возведут баррикады, а наступающие по ним колонны, которым негде укрыться, станут хорошей мишенью для стрелков с крыш. Айзеншлосс был выстроен на холме, и даже при одинаковой этажности, чем ближе к центру, тем выше был уровень крыш, давая преимущество защитникам над наступающими с окраин штурмующими. Бугенхольмцы почти полностью сожгли деревянный город, так что теперь Айзеншлосс состоял почти исключительно из каменных домов, с прочными стенами и тяжелыми ставнями, позволяющими превратить окна в бойницы. Так что можно было сказать, что у города не два пояса укреплений, а намного больше - он весь состоит из них, как луковица. Даже если удастся преодолеть внешние укрепления, легкой прогулки не получится...

Впрочем, довольно смешно полковнику Военно-космических сил планировать штурм средневекового города. У Элинор наверняка есть командиры, разбирающиеся в этой теме гораздо лучше.

В дверь постучали, деликатно и в то же время настойчиво.

- Да!, - крикнул Локхарт.

На пороге обозначился слуга в синей ливрее с золотыми галунами (полковнику пришлось напрячь память, чтобы удостовериться - это один из допущенных; у Локхарта была не слишком хорошая память на лица, совершенно не требовавшаяся при его прежней профессии - в прошлой своей жизни при общении с новыми людьми он больше полагался на бирки на униформах).

- А я искал вас в ваших покоях, сэр. Имею честь сообщить, что ваша просьба об аудиенции удовлетворена, и позвольте мне сопроводить вас, сэр.

"Об аудиенции? Но я не просил..." - чуть было не вырвалось у Локхарта, но он сообразил, что, скорее всего, такую просьбу подал через щель для писем де Сегюр. А Элинор (или, возможно, Фабиас?) хочет, чтобы в обсуждении идей графа участвовали оба ее гостя. Или даже все три? Хотя нет, едва ли туда позвали и Вельо...

- Я приглашен вместе с моими людьми? - уточнил он.

- Мне велено сопроводить лично вас, сэр. Осмелюсь просить не задерживаться, вас уже ожидают.

- Ну хорошо, - Локхарт не чувствовал полной уверенности, но все же вышел следом за слугой и пошел за ним по коридору, не пытаясь наведаться к своим товарищам.

Провожатый вывел его через "официальную" дверь (полковник на ходу оценил ее толщину и понял, что выбить ее было бы весьма непросто) и повел дальше по коридорам и лестницам дворца - сперва через парадную его часть, затем они свернули в не столь роскошный проход, предназначенный, вероятно, для обслуживающего персонала - без ковров, картин, лепнины и статуэток, но все же с деревянными панелями на стенах, а не с голыми камнями, как в тайном ходу. У Локхарта лишь окрепло возникшее еще в прошлые визиты впечатление, что, хотя снаружи дворец выглядит симметричным, его внутренняя архитектура изрядно запутана, и ориентироваться без провожатых здесь было бы непросто. И что с идущим здесь по безлюдному коридору человеком в принципе можно случиться что угодно прямо среди бела дня, и сотни слуг, чиновников, стражников и придворных, наполняющих огромное здание, этого даже не заметят. В конце концов, каземат леди Агаты тоже находится где-то здесь, не так уж далеко от покоев, которые она занимала, будучи королевой - и кто в парадных залах вспоминает об этом?

Еще через пару поворотов во все тех же непарадных коридорах провожатый остановился перед простой дверью без всяких украшений, совсем не похожей на дверь аудиенц-залы. У Локхарта вновь шевельнулось подозрение, что этот человек мог привести его совсем не туда, куда обещал. Однако слуга уже распахивал дверь перед ним и делал приглашающий жест, и Локхарт шагнул вперед.

Он оказался в довольно большой квадратной комнате, освещенной не через окна (коих в помещении просто не было) и не свечами или масляными лампами, а через огромный, диаметром в добрые четыре метра матовый плафон в потолке, откуда струился не желтый свет светильников, а белый дневной - не иначе как через окно в крыше. Этот свет озарял большой стол в центре, всю площадь которого занимала рельефная карта, сделанная, вероятно, из чего-то вроде папье-маше. В карту были неравномерно воткнуты флажки разного цвета и размера; не матерчатые, а твердые (скорее всего, из крашеной и лакированной фанеры); Локхарт не сомневался, что они изображают войска. Другие, бумажные карты, а также, возможно, свитки иного назначения, упрятанные в тубусы с наклеенными на торец бирками, торчали из шкафов, расставленных вдоль стен; полковнику они напомнили некую батарею залпового огня. Между шкафами вместо окон располагались деревянные стенды, пустые или задернутые черными занавесками, должно быть, скрывавшими приколотые карты или иные изображения; прямо напротив двери, через которую вошел Локхарт, вместо стенда висела грифельная доска. В помещении имелась еще одна дверь, в стене справа. Вдоль стены слева, где не было ни шкафов, ни стендов, стояли в ряд двенадцать стульев, но, очевидно пренебрегая ими, вокруг стола стояли пятеро мужчин; все они посмотрели на Локхарта, когда он вошел. Фабиас, Крамп, де Сегюр... и еще двое, Локхарту незнакомых. Один из них, черноволосый, с курчавой бородой, в которой уже виднелась проседь, облаченный в простую черную кожаную куртку, обтягивавшую его широкие плечи и мускулистые руки, своим видом больше напоминал кузнеца, чем придворного. Другой, высокий и тощий блондин с сухим лицом и неожиданно длинными волосами, образующими колоколообразную прическу, носил голубой камзол с двумя рядами золоченых пуговиц, вероятно, положенный по его должности, но при этом идеально сочетавшийся с его холодными голубыми глазами; желтая лента через плечо, надо полагать, была знаком ордена или иного отличия.

Блондин смерил цепким взглядом подошедшего к столу Локхарта, затем вопросительно взглянул на Фабиаса.

- Все собрались, - произнес архиепископ, отвечая на незаданный вслух вопрос. Но это было, видимо, не совсем так, ибо над столом вновь повисло выжидательное молчание, и Локхарт воспользовался этой паузой, чтобы бегло изучить карту. Она изображала Айринтию и восточный Гроггендор - то есть, по сути, бывший Бугенхольм в границах, которые он имел в период наивысшего своего расцвета, от Луизианы до атлантического побережья (нынешнее "королевство Бугенхольм" - провинция в составе империи - занимало, как некогда и сказал Дармонт, едва четверть от этой территории). На большей части гроггендорских просторов, однако, не было никаких флажков - что означало, очевидно, отнюдь не отсутствие там войск, а либо отсутствие информации о них у айринтийской разведки, либо их неактуальность (во всяком случае, пока) в рамках рассматриваемой проблемы. Черно-белые флажки густо и угрожающе топорщились лишь к северу от новой айринтийской границы - и выглядели заметно внушительней разрозненных айринтийских к югу от той же линии, имевших теперь к тому же разные цвета. На новых землях преобладали серые с редкими вкраплениями красных, к югу от недостроенного канала соотношение менялось на противоположное до самого Иммермура; еще южнее красные флажки исчезали, зато появлялись синие. Локхарт догадался, что красные обозначают части и гарнизоны, достоверно перешедшие на сторону Арвика, синие - королевскую армию под командованием Бронгара (их было больше, но не настолько, насколько он ожидал), а серые, очевидно - те, чья лояльность на данный момент точно неизвестна. Некоторые флажки торчали из трехмерных колец и многоугольников, обозначавших городские стены, другие - на дорогах и просто на пустом пространстве равнин (где, возможно, имелись неприметные тропы, не удостоившиеся изображения на карте). Флажки не передавали направления движения, и все же у Локхарта сложилось твердое впечатление, что красные стягиваются к Айзеншлоссу, а синие - к Дракенхайму. Личная гвардия королевы на данный момент вся находилась в столице, и ее обозначал единственный (но крупный) синий флажок с желтой короной.

Но это было не все: на юго-востоке выстроились черно-красные флажки Хагентрауба, такими же плотными группами - хотя и менее многочисленными - собрались красно-синие, желто-черные, зелено-белые, желто-фиолетовые флажки, вероятно, обозначавшие собственные армии других крупных феодалов, а еще то тут, то там без всякого видимого порядка торчали маленькие зеленые - возможно, военная гвардия?

Локхарт хотел спросить об этом, но не успел. Открылась вторая дверь, и в комнату вошла королева. "Очевидно, этикет предписывает ей входить последней - негоже королеве ждать подданных", - подумал Локхарт. Впрочем, это была единственная дань, уплаченная Элинор этикету, ибо королева вновь была облачена в мужской костюм - кожаные штаны для верховой езды и укороченный до пояса синий пурпуэн; кружевная оборка стоячего ворота была единственным отступлением от строгого военного стиля. В волосах, впрочем, сверкала бриллиантами знакомая Локхарту диадема, напоминая об истинном статусе юной амазонки.

Все почтительно поклонились (Локхарт сделал это с секундным опозданием); королева подошла и встала во главе стола (насколько этот термин применим к столу квадратной формы), с северной стороны карты - полковник обратил внимание, что она таким образом оказалась напротив Фабиаса.

- Поскольку не все здесь встречались ранее, - сказала она, - я перечислю по очереди всех присутствующих. Канцлер Зиглер, государственный секретарь и глава Посольской канцелярии. (Блондин слегка наклонил голову с видом "только из уважения к королеве, но ни к кому более".) Полковник Айбенхорст, командующий Личной гвардии королевы. (Им ожидаемо оказался чернобородый; Локхарт вспомнил, что гвардейские чины здесь на две ступени выше армейских, стало быть, фактически Айбенхорст был генералом.) Генеральный дознаватель Крамп, представляющий Тайную Стражу (А не ее номинальный глава Блаттер, отметил про себя Локхарт.) Фабиас, архиепископ Айринтийский, коего мы просим проследить, дабы решения, принятые здесь, не отклонялись от заповедей святой веры, и молиться об их успехе. (Локхарт мысленно усмехнулся, услышав это обоснование присутствия священника на сугубо светском политическом совещании.) Граф де Сегюр, желающий изложить нам свои соображения о текущей политической ситуации. И полковник Локхарт.

Из всех присутствующих один лишь Локхарт не был назван по должности или титулу - за неимением таковых - и не получил никакого комментария, объясняющего его присутствие на совещании такого уровня секретности, куда не были приглашены ни командующий армией герцог Бронгарский, ни премьер-министр, ни, очевидно, другие высшие сановники, чье присутствие было бы логичным при решении вопросов государственной важности. Тем не менее, никто, включая и канцлера, окинувшего Локхарта еще одним пронзительно-холодным взглядом, не высказал вопросов или, тем паче, возражений. "Я королева, я сама устанавливаю правила." Но ведь что-то они про себя думают? Кем-то же они его считают? Неужели, гм, фаворитом королевы? То есть, говоря прямо - ее любовником?! Мысль о том, что его могут воспринимать именно так, впервые пришла Локхарту в голову и вызвала у него резкое возмущение. Хотя, если взглянуть на ситуацию со стороны... никому не известный чужак, внезапно появившийся при дворе и пользующийся таким доверием королевы... что еще должны подозревать эти люди? Но все равно, какая мерзкая чушь! И не повредят ли такие подозрения авторитету самой Элинор? Или во всех этих средневековых королевствах такое считается в порядке вещей?

- Совещание ведется без протокола, - продолжала Элинор, - и, полагаю, все присутствующие понимают, что ничто, сказанное здесь, не подлежит разглашению ни родным, ни друзьям, ни коллегам и подчиненным, кроме как в рамках, необходимых для исполнения принятых здесь решений. ("Уж не Вельо ли она имела в виду?" - подумал Локхарт и тут же сообразил, что у присутствующих здесь имеется куда больше подчиненных, чем у него. Хотя, очевидно, на итальянца сказанное также распространяется.) Вам известна ситуация, сложившаяся в связи с мятежом графа Дункельта и фактическим ультиматумом, предъявленным нам Гроггендором. Начать ее обсуждение я хочу с меморандума, поданного на мое имя графом де Сегюром. Прошу вас, граф, ознакомьте с вашими тезисами присутствующих.

"Ишь ты, меморандум! - усмехнулся про себя Локхарт. - И когда это он успел? И адресовал ли его напрямую королеве, или Фабиасу?"

- Ваше величество, господа, - поклонился на две стороны де Сегюр, очевидно, чувствовавший себя полностью в своей тарелке и нимало не смущенный своим собственным положением никому не известного чужака. - Полагаю, все мы согласимся, что оптимальное решение проблемы графа Дункельта лежит не в военной области, - Айбенхорст сделал протестующий жест, но де Сегюр с нажимом продолжал: - Ибо ведение войны на собственной территории, тем паче - гражданской войны, никогда не может быть признано оптимальным вариантом. Не говоря уже о том, что, да позволено мне будет сказать это прямо, в настоящее время мы не располагаем достаточными средствами для... быстрого и гарантированного военного решения проблемы, - на сей раз он сделал паузу, словно призывая оппонентов возразить, но все промолчали. - И в этой связи хочу предложить вам иной взгляд на ноту, предъявленную нам правительством Гроггендора... точнее говоря, на открыто признанное намерение имперского правительства вести прямые переговоры с предводителем мятежников. Я полагаю, что это хорошо, а не плохо.

На сей раз он все же удостоился некой протестующей реакции - не оформившейся, впрочем, конкретными репликами - и, коротко насладившись произведенным эффектом, продолжил:

- Коль скоро мы не можем покончить с мятежом ни штурмом, ни осадой Айзеншлосса, очевидно, необходимо выманить Дункельта за пределы города... и вообще контролируемой им территории. Как мне представляется, единственный способ сделать это - предложить ему переговоры. Вполне очевидно, что предложение прибыть для переговоров в Дракенхайм он отвергнет, не поверив ни в какие гарантии - и будет, конечно, прав, со своей точки зрения. Однако поехать на переговоры в Гроггендор - это совсем иное дело. Для него это будет признанием статуса, коего он добивается. От такой чести он не откажется.

- Пока что Гроггендор никуда его не приглашал, а лишь заявил о возможности направить своего представителя в Айзеншлосс, - заметил канцлер.

- Ну, - де Сегюр улыбнулся ему, как наивному ребенку, - вашему превосходительству, несомненно, хорошо известно, как организуются подобного рода дела. Пока что Гроггендор пробует нас на прочность, и стоит нам, например, дать понять, что представитель нас не заботит, но вот прямых переговоров Дункельта с императором или его министрами мы не потерпим... В свою очередь, в силу существующего между странами территориального спора Гроггендор, очевидно, заинтересован в подобных переговорах с... человеком, позиционирующим себя в качестве претендента на трон.

- И что нам даст, если они получат то, в чем заинтересованы? - буркнул хриплым басом Айбенхорст.

Де Сегюр улыбнулся еще более покровительственно.

- То, что Дункельт окажется вне своих укреплений, вне своей территории и без охраны, не считая чисто символического эскорта. Нейтрализация его, таким образом, превратится в чисто техническую задачу, а вся вина за это ляжет на Гроггендор и послужит заодно наглядным уроком желающим сотрудничать с империей.

- Что вы на это скажете, Корнелиус? - осведомилась Элинор. - Смогут ли ваши люди организовать операцию по устранению... графа Дункельта на территории Гроггендора? С учетом, разумеется, тех мер охраны, которые предоставит ему имперское правительство.

- Теоретически убить можно любого человека, мэм, - неторопливо ответил Крамп. - Даже гроггендорского монарха, что, как мы знаем, случалось в истории несколько раз. Вопрос в том, насколько сложно это устроить. И в данном случае, осмелюсь заметить, предлагаемую операцию будет весьма непросто осуществить. Прежде всего, если визит Дункельта в Гроггендор состоится, то он будет, без сомнения, носить тайный характер. Как бы сильно Дункельту ни хотелось официального признания, ни ему, ни Гроггендору не нужно дарить нам козырь, позволяющий объявить его гроггендорской марионеткой. К тому же он элементарно побоится оставлять без присмотра своих соратников. Узнав, что он куда-то отбыл - может быть, на переговоры к императору, а может, просто струсил и сбежал, прикрывшись этой легендой, они же не могут знать наверняка - они могут попросту разбежаться, особенно если в это самое время наши войска подойдут к стенам Айзеншлосса. Что, кстати, представляется мне лучшим решением проблемы, нежели попытка организовать покушение на имперской территории. Но подозреваю, что это понимает и Дункельт, а потому будет сидеть безвылазно в своей крепости до тех пор, пока не сможет выступить оттуда во главе достаточно многочисленного войска - дабы отправиться, разумеется, не на север, а на юг. Если же его секретный визит в империю все же состоится, то он будет, несомненно, весьма кратким, именно для того, чтобы мы не успели перебросить войска в его отсутствие. В таком случае, раз этот визит будет кратким и тайным, то мы, во-первых, можем попросту не узнать о нем, во всяком случае - не узнать вовремя. Во-вторых, следует понимать, что численность и возможности нашей агентуры в Гроггендоре ограничены. Даже получив необходимую информацию, она может просто не успеть организовать операцию по перехвату. Позволю себе напомнить, что одна попытка нейтрализации Дункельта уже предпринималась, притом в условиях намного более благоприятных - он передвигался по нашей собственной территории и без серьезной охраны. Тем не менее, она закончилась провалом. Противник попросту перехитрил нас. Эта операция проводилась без моего ведома, но, как глава ведомства, допустивший действия своих подчиненных в обход их руководителя, я признаю свою ответственность за неудачу и сразу же подал ее величеству прошение об отставке, каковое она, по милости своей, отклонила...

Локхарт понял, как развивались события. На тот момент Элинор еще не была королевой, поэтому не решилась довериться Крампу, который "предан не личностям, а короне" и в принципе мог считать Арвика не менее легитимным претендентом. Ликвидация Арвика была поручена кому-то уровня дядюшки Зака. Когда Корнелиус - уже после коронации Элинор - узнал об этом, то оскорбился проявленным недоверием и выразил свой протест единственным легальным для чиновника способом. Вероятнее всего, он поступил бы так, даже не окажись операция провальной.

- Так вот, - продолжал Крамп, - поскольку мы имеем дело с явно неглупым противником - которому теперь уже будут помогать неглупые гроггендорские кураторы - то, с большой вероятностью, организовать засаду по пути просто не удастся. Само собой, они могут просто дать ему целый батальон охраны, с которым наши агенты с их ограниченными силами, даже потратив все имеющееся у них золото на наем какие-нибудь головорезов, попросту ничего не смогут сделать. Но, учитывая тайный характер миссии, скорее они вновь используют отвлекающие маневры, когда настоящий Дункельт проедет совсем не там, где его будут ожидать. В этом случае последней теоретической возможностью ликвидировать означенную фигуру будет сделать это непосредственно на месте проведения переговоров. Может ли граф де Сегюр, или кто-либо из присутствующих, назвать мне это место?

- Вы хотите сказать, что это не будет Ингварштад? - вынужден был произнести де Сегюр.

- Нет, конечно же, - на сей раз покровительственная улыбка раздвинула тонкие губы Крампа, и он указал на карту на столе. - До гроггендорской столицы, - он протянул руку к ее левому краю, направив палец немного западнее Миссисипи, или, как ее здесь называли, Шлемвассера, - Дункельту, даже если империя обеспечит ему регулярную смену лошадей, пришлось бы добираться не менее двух недель при самой благоприятной погоде - что для него, как мы уже выяснили, совершенно неприемлемо. Да и подобная честь для него пока что слишком высока...

- Несомненно, - подал голос Зиглер. - Император не станет с ним встречаться. Максимум, на кого Дункельт может рассчитывать - это уполномоченный министр.

- Даже и Кранцхюгель находится слишком далеко, продолжал Крамп, обводя пальцем город на территории бывшей Алабамы. - Так что подобные переговоры могли бы состояться в любом из городов и замков, находящихся недалеко от северной границы. Но в каком именно? В большинстве из этих городов у нас есть свои люди. Что понятно, учитывая наш особый интерес к любой активности потенциального противника в приграничных районах. Но, как правило, в самих городах, а не в укрепленных резиденциях, где под усиленной охраной могли бы поселить подобного гостя и куда проникнуть гораздо труднее. Хотя в некоторых замках нашим агентам это удалось. Но вероятность, что Дункельта привезут именно туда, невелика. В остальных же случаях внедриться в персонал соответствующей крепости за пару дней, да еще в условиях, когда там будут приняты особые меры безопасности, не представляется возможным. Более того - даже если переговоры будут проходить там, где у нас уже есть свои люди, там могут из соображений безопасности просто сменить весь персонал. Это вполне в гроггендорском духе. Так поступают, в частности, во время поездок императора по стране - он возит с собой всю свою прислугу... Так что шансы на успех я вынужден оценить как минимальные, - закончил Корнелиус.

- Что, на самом деле, хорошо, - подхватил Зиглер. - Мистер де Сегюр, очевидно, плохо представляет себе политические последствия предлагаемого им мероприятия, - это оскорбительное "мистер" вместо "граф" было очевидной местью не имеющему айринтийских титулов выскочке за снисходительную улыбку. - Мы можем сколько угодно возлагать вину на Гроггендор, заявляя, что они заманили нашего подданного на свою территорию, чтобы убить - хотя бог весть для чего им такое могло бы понадобиться при данном раскладе. Но они-то обвинят нас - и вполне справедливо, прошу заметить - в политическом убийстве гостя имперской короны на имперской территории. То есть в акте агрессии против Гроггендора. И, вполне возможно, подкрепят это обвинение доказательствами, если им удастся арестовать исполнителей. Так что, если им нужен casus belli... И напоминаю, что война с империей была бы для нас гораздо большим бедствием, чем мятеж Дункельта, учитывая силы каждой из сторон.

- Обращаю внимание его превосходительства, - ответил де Сегюр после крохотной паузы, - что я не произносил слова "убийство". Я говорил о нейтрализации. Каковая может быть осуществлена различными способами... и не обязательно силами Тайной Стражи, - на сей раз он сделал паузу уже преднамеренно, явно дожидаясь признаков замешательства. Однако канцлер и остальные просто молча ждали продолжения. - Боюсь, за своими мирскими заботами некоторые склонны недооценивать силу нашей святой церкви, - пояснил, наконец, свою мысль де Сегюр и почтительно повернулся в сторону Фабиаса. - Несмотря на то, что формальным главой гроггендорской церкви считается император, гроггендорцы исповедуют ту же веру, что и мы (Локхарт усмехнулся про себя этому "мы" в устах человека, всю жизнь бывшего атеистом), и духовное общение между нашими церквями никогда не прекращалось. Многие бугенхольмские - теперь уже гроггендорские - клирики совершали паломничества в айринтийские святые места, некоторые даже рукоположены в Айринтии. Айринтийская церковь, в свою очередь, делала братские пожертвования на нужды бугенхольмских и гроггендорских святынь...

"Ловкий способ подкупа", - восхитился Локхарт, прежде не знавший этих подробностей. Наверняка эти "братские пожертвования" не облагаются никакими юридическими ограничениями, нельзя же запретить благочестие...Впрочем, у палки всегда два конца - наверняка и гроггендорская агентура действует точно так же.

- Дункельту в его миссии, а также сопровождающим его лицам, очевидно, потребуется пастырское благословение, - продолжал де Сегюр. - И я полагаю, что при должном увещевании все еще сохраняется шанс отвратить айринтийского подданного с пути греха.

"Что за вздор! Какой-то поп сумеет переубедить Арвика?!" - подумал Локхарт, но ни на одном лице не появилось улыбок, и полковник сообразил, что никто из присутствующих не понимает слова француза буквально. Речь по-прежнему идет об убийстве, только совершенном священником... какая-нибудь отравленная просфора, к примеру. Или, возможно, кем-то из свиты Арвика, кого священник убедит это сделать - причем скорее обещанием земных благ или кар, нежели небесных. И в этом случае - если смерть не удастся представить естественной, что в случае молодого человека не так просто - вина ляжет на члена той же делегации. Ссора между мятежниками, а не акция айринтийской короны.

Теперь все взоры устремились на Фабиаса, ожидая его комментариев.

- Церковь Святой Троицы никогда не оставляет попыток отвратить грешников от греха, - произнес архиепископ. - И мы молимся за вразумление чада божьего Арвика и предотвращение кровопролитной войны... но боюсь, что в настоящий момент это практически все, что мы можем сделать. Арвик никогда не отличался благочестием... и, главное, мы столкнулись бы с теми же проблемами, о которых говорил дознаватель Крамп. То есть вероятность, что к членам делегации получит доступ пастырь, ставящий интересы нашей церкви выше интересов гроггендорской короны, не слишком велика. Она определенно ниже, чем вероятность, что переговоры лидера мятежников с высокими представителями Гроггендора окончатся успешно с точки зрения интересов наших противников. Следовательно, с нашей стороны споспешествовать подобным переговорам в надежде перехватить инициативу было бы опрометчиво.

Локхарт понял, что де Сегюр не обсуждал предварительно эту идею с Фабиасом - возможно, она вообще родилась у него экспромтом - за что и поплатился. Полковник осознал, что ему доставляют удовлетворение щелчки по носу, полученные самоуверенным французом, и тут же устыдился этой мысли. Надо думать об интересах дела, а не о личной неприязни... было бы гораздо лучше, если бы де Сегюр и в самом деле нашел способ подавить мятеж без большой крови.

- Полковник Айбенхорст, - обратилась Элинор к командующему гвардией, - а вы что скажете относительно возможности провести молниеносную военную операцию, если Дункельта все же удастся выманить из Айзеншлосса?

- Полагаю, мэм, такая возможность уже упущена, - почтительно, но твердо пробасил Айбенхорст. - Это надо было делать в первые же дни мятежа - хотя, как я сказал вам тогда и повторю сейчас, скорее всего и тогда подобная попытка окончилась бы бесперспективной осадой города. Но тогда, по крайней мере, мы могли без потерь подойти к его стенам, ибо противник не имел организованных сил за его пределами. Сейчас же он, очевидно, располагает таковыми, в то время как численность вашей личной гвардии, мэм, к сожалению, не выросла. Таким образом, даже если он покинет Айзеншлосс, и нам станет своевременно об этом известно, полагаю, он успел бы вернуться прежде, чем мы с боями пробились бы к старой столице. После чего мы просто оказались бы в ловушке под стенами Айзеншлосса, не имея возможности войти в город и в окружении стягиваемых со всех сторон превосходящих сил противника. И более того, в скором времени не только молниеносные, но и вообще какие-либо переброски войск - в особенности через Иммермурские болота - станут практически невозможны из-за осенней распутицы. Это означает, что если война не начнется прямо сейчас, то боевые действия отложатся по меньшей мере до зимы, и в течение этого времени Дункельт будет сидеть в Айзеншлоссе и копить силы, угрозами и лестью склоняя на свою сторону расквартированные на севере части, пока еще ему не подчинившиеся. Те из них, что предпочтут сохранить верность законной королеве, он, вероятно, сможет передавить поодиночке, и мы не сможем ему помешать.

- Но распутица помешает и Гроггендору начать вторжение? - уточнила королева.

- Наступать через Иммермур до морозов они, безусловно, не будут. Но они могут вторгнуться на новые земли к северу от канала. Идеальным временем для этого будет, примерно, конец ноября - начало декабря. На севере грязь уже замерзнет, а нам тут все еще будет мешать отправить туда подкрепления. Это не было такой страшной проблемой, пока мы могли быть уверены в северных гарнизонах, укомплектованных так, чтобы продержаться достаточное время без поддержки с юга, однако сейчас...

- Позвольте уточнить, полковник, - Локхарт поднял руку, словно дисциплинированный курсант, - ведь, помимо Иммермура, существует и морской путь? Даже два, вдоль обеих побережий, - он кивнул на карту.

Айбенхорст смерил его взглядом - "еще один чужак, ничего не смыслящий в наших реалиях, но этот, по крайней мере, спрашивает, прежде чем лезть с глупыми советами..."

- Морской путь также крайне ненадежен в это время из-за осенних штормов. А зимой море и вовсе замерзнет - не целиком, но плавучие льды будут представлять серьезную проблему для кораблей. Навигация возобновится только весной. К этому времени в судьбе Айринтии могут произойти уже весьма драматические изменения... в ту или иную сторону.

"Да уж, плавучие льды во Флориде, - подумал Локхарт. - Что, интересно, сейчас творится в Европе? Сохранилась ли там хоть какая-то жизнь? Кроме белых медведей..."

- У вас появилась какая-то идея, полковник Локхарт? - Элинор взглянула на него поощрительно.

- Никак нет²⁴, мэм, - ответил он по-уставному. - Просто решил уточнить. Впрочем... - вероятно, ассоциация между отрицанием и отрицательным отношением подарила ему новую мысль. - Позвольте еще один вопрос?

- Спрашивайте, полковник.

- Я не знаю, как решить проблему Арвика... или Дункельта, как бы его ни называть. Но, быть может, возможно осложнить жизнь Гроггендору так, чтобы ему стало не до Айринтии и айринтийских проблем. Насколько негативно бугенхольмцы относятся к оккупировавшей их империи? Я знаю, что до сих пор они практически не бунтовали, если не считать партизан в Дунгардских горах, - как Локхарт уже знал из карты, так теперь именовались Аппалачи. - Но чужие революции, и даже чужие мятежи, бывают заразительны. Я понимаю, что для Айринтии крайне нежелательны обвинения со стороны Гроггендора в разжигании сепаратизма на его территории. Но если бы, допустим, бугенхольмские священники, упомянутые ранее, стали продвигать в своих проповедях мотив национально-освободительной борьбы... даже и прямо указывая на Арвика как на положительный пример! - подхватил он пришедшую по вдохновению новую мысль. - И тем самым снимая подозрение с айринтийских властей, которые уж точно не сказали бы о нем ни одного хорошего слова.

- Вы еще предложите ему возглавить восстание и стать новым бугенхольмским королем, - насмешливо произнес канцлер. - Зачем, мол, тебе маленькая Айринтия, бери себе целый Бугенхольм...

- Вообще-то восстановление независимости Бугенхольма было бы в интересах Айринтии, - заметила Элинор, одарив Зиглера строгим взглядом. - Но, разумеется, не с Арвиком во главе.

- Бугенхольмцы и не пошли бы за ним, - заметил Фабиас. - Он для них ничем не лучше гроггендорцев. И, боюсь, полковник Локхарт переоценивает как количество семян, коими располагает наша церковь, так и плодородность почвы, на которую они могли бы упасть. Сам посев не лишен смысла, но не принесет быстрого урожая, коий нам так необходим.

- В Бугенхольме мало распространены протестные настроения, - пояснил без метафор Крамп. - Многие считают, что от аннексии они только выиграли. На протяжении поколений они были подданными страны, терпевшей одно поражение за другим - а сейчас они часть империи-победительницы. Гроггендор формально уважил их, приравняв в правах к своей собственной нации, добавив второй меч в свой герб и даже сохранив титул их короля. "Не они нас захватили, а мы к ним присоединились, притом добровольно" - формально ведь так оно и было, если не считать, конечно, трех четвертей территории, отторгнутых ранее... Конечно, строгие имперские порядки и пронизывающая всю тамошнюю жизнь бюрократическо-кланово-гильдейская система не всем нравятся, и коренные гроггендорцы все равно смотрят на бугенхольмцев свысока, причем это верно и в среде дворян, и в среде простолюдинов. Но - это повод поворчать на кухне, а не рисковать жизнью, поднимая бунт. С бунтовщиками в империи не церемонятся.

- С ними нигде не церемонятся, - буркнул Айбенхорст. - И правильно делают.

- Моя родная страна родилась в результате подобного бунта, - заметил Локхарт. - Точнее, трех подобных бунтов, второй из которых утопили в крови, но третий победил бескровно - никто уже не хотел воевать... Как и сама Айринтия, не так ли? Сперва против Тлукаляхана, потом против хильдского князя, потом против бугенхольмского короля...

- Это все дела прошлые, - ответил Зиглер, - а нам надо решать, что делать сейчас.

- Насколько я понимаю, другого выхода, кроме военного, не остается, - Элинор сделала паузу, ожидая возражений, но их не последовало. Согласиться, впрочем, тоже никто не поспешил. - И если мы не начнем войну сейчас, то фактически не сможем сделать этого до зимы.

- Армия увязнет в грязи, мэм, - подтвердил Айбенхорст.

- Но к зиме Арвик, то есть Дункельт, может существенно улучшить свое положение, и, что хуже того, мы полностью теряем контроль над севером перед лицом прямой и недвусмысленной гроггендорской угрозы. Мы можем потерять не только новые земли, но и то, что южнее. Чуть ли не до самого Иммермура.

- Да, мэм.

- При этом, если Дункельт намерен сидеть в Айзеншлоссе, и выманить его оттуда нам нечем, то силами одной моей личной гвардии проблему не решить. Значит, нет другого выхода, кроме как задействовать королевскую армию. Но, помимо прочих соображений, она все еще элементарно не готова к походу на север. Нам нужно еще... - она устремила взгляд на карту, - не меньше недели, чтобы собрать войско достаточной численности, я правильно понимаю?

- Я бы сказал, не менее десяти дней, мэм, - уточнил Айбенхорст и вопросительно взглянул на Крампа.

- При условии, что все части прибудут вовремя и не будет саботажа, - дополнил тот.

- И это будет уже слишком поздно.

- Если только не случится чуда в виде пары недель ясной и солнечной погоды, мэм, - подтвердил Айбенхорст. - Но по всем приметам на это надеяться не приходится.

Сколько, интересно, агентов Тайной Стражи находится в войсках, собирая и передавая информацию параллельно официальным армейским рапортам, подумал Локхарт, скользя взглядом по карте. Вероятно, достаточно, чтобы обеспечить реалистичную картину положения и боеготовности каждой части - с учетом, конечно, времени, требующегося на передачу и обработку информации в эту эпоху. Но даже они не могут дать однозначный ответ на вопрос, готовит ли предательство герцог Бронгарский. Точнее, если они дадут этот ответ, это будет значить, что он уже запоздал... Но сейчас дело даже не в этом. Сейчас, даже если считать, что Бронгар безукоризненно предан королеве, им элементарно не хватает темпа, как в шахматах...

Ферзевый гамбит, вновь подумалось ему. Гамбит королевы.

- Полковник Локхарт? - голос Элинор прозвучал в гнетущей тишине, наставшей после слов Айбенхорста.

- Да, мэм? - он поднял глаза от карты и встретился с требовательным взглядом ее зеленых глаз. Нет, на самом деле не требовательным... просящим. Может быть, даже умоляющим. Взглядом сильной и смелой девушки, не привыкшей просить, но оказавшейся в ситуации, в которой ей отчаянно нужна помощь...

- Вы что-то сказали?

Неужели он и в самом деле пробормотал под нос? Такое с ним бывало, когда он напряженно размышлял над чем-то в одиночестве, но не в присутствии подчиненных или, тем паче, начальства.

- Я... думал о ферзевом гамбите, мэм.

Зря я это сказал, тут же подумал он. Если Элинор не играет в шахматы, это будет выглядеть так, словно он публично пытается продемонстрировать, что умнее ее...

Но королева лишь спокойно спросила:

- Принятом или отвергнутом?

- Надеюсь, что принятом, мэм. Насколько я понимаю, наш противник весьма охоч до принятия любых жертв.

- О да, - недобро улыбнулась королева.

- Видите ли, господа, - продолжил Локхарт, обращаясь к остальным присутствующим, - мы, как мне кажется, до сих пор рассматривали ситуацию лишь с нашей стороны. С этой точки зрения, у нас не хватает времени и сил, чтобы провести победоносное наступление на Айзеншлосс, а все, что остается Дункельту - это сидеть безвылазно в своей крепости, копить силы и стараться разыграть в свою пользу гроггендорскую карту. Это выглядит логичным, но я предлагаю взглянуть на ситуацию с его точки зрения. Он поднял мятеж не для того, чтобы сидеть в обороне. Ему нужен не Айзеншлосс, а Дракенхайм.

Локхарт сделал паузу. Никто не возразил; все, включая де Сегюра, выжидательно смотрели на него.

- И с этой точки зрения, - продолжал полковник, - его положение во многом симметрично нашему, практически как в шахматах в начале партии. Он знает, что королевские войска разбросаны по всей стране, и что им нужно время, чтобы подтянуться к столице. Так же, как и мы, он не знает, какому количеству войск на собственной, если позволите так выразиться, половине доски может доверять его противник, но может предполагать, что со временем это число будет расти. Люди тяготятся неопределенностью и склонны принимать сторону того центра власти, который ближе и более способен на них влиять - причем каждый, подтвердивший свою лояльность, тем самым служит примером для неопределившихся, и процесс идет с ускорением. Все это наводит Дункельта на мысль, что он мог бы выиграть войну одним стремительным ударом, если бы бросил свои войска на вражескую столицу прежде, чем противник соберет у нее достаточно сил. Но он не уверен, что сил на такой бросок хватит у него самого. Ему не хватает темпа, чтобы получить перевес, точно так же, как и нам. И он тоже понимает, что распутица вот-вот закроет для него окно возможностей для быстрой победы. Все симметрично, не так ли?

- Ну и к чему вы клоните? - нетерпеливо спросил Айбенхорст. Вероятно, он как раз был более привычен к мечу, нежели к шахматам, и не знал значения слова "гамбит".

- К тому, что в условиях неготовности обеих сторон эту войну проиграет тот, кто нанесет удар первым. Есть лишь один способ выманить Арвика... то есть Дункельта, из Айзеншлосса - не на север, а на юг. Мы должны подставить ему легкую добычу, которая спровоцирует его броситься в наступление - и либо сложить голову под стенами Дракенхайма, либо увязнуть в Иммермурских болотах.

- Да, - немедленно подтвердила Элинор. - Это вполне в его духе. И, конечно, если он сам явится сюда, пусть и со всеми своими войсками, это изрядно облегчит нам задачу. Избавит от проблемы растянутых коммуникаций и... всего, что с этим связано.

"От необходимости выпускать из рук Бронгара вместе с уже собранной под его знамена армией, - перевел про себя Локхарт. - Если бы он мог разбить Арвика, не покидая при этом столицы, это был бы оптимальный вариант."

- Он может и не выступить сам во главе армии, - заметил Крамп. - Назначить верного ему командира, а самому остаться в Айзеншлоссе ждать результатов.

- Он слишком тщеславен, чтобы дарить победу кому-то другому, - возразила Элинор. - И в любом случае, если его армия будет разбита, его не спасут уже никакие стены Айзеншлосса. Ему ведь придется отправить в этот бросок все, что у него есть, если он рассчитывает на победу. Пан или пропал, и да, это как раз в его характере... точнее, в "пропал" он вообще не верит - слишком привык получать то, что хочет. Я прекрасно помню его истерику, когда он узнал, что корона ему не достанется. Но все же, если до сих пор ему хватало ума сдерживаться, мы должны показать ему достаточно убедительную приманку.

Мужчины склонились над картой. Локхарт никогда в жизни не планировал наземных операций, но мысль напрашивалась. Одинокий синий флажок внутри рельефного квадрата прямо в центре Иммермурских болот, на середине узкой ленте дороги, связывающей север и юг страны. Находящийся ближе всех к вражеским позициям и не защищенный никем - все остальные "синие" оставались южнее Иммермура.

Почти как пешка, выдвинутая на с4 в ферзевом гамбите. Хотя аналогию нарушало отсутствие пешки рядом, да и не в шахматах тут, конечно, дело...

Локхарт открыл было рот, чтобы задать уточняющий вопрос, но Айбенхорст его опередил, уверенно указав на тот же самый квадрат:

- Крепость Дортинайн. Фактически - ключ к югу страны, закрывающий основную дорогу через Иммермур. Есть и другие пути на юг, в том числе по побережью - там, правда, серьезные крепости, предназначенные для защиты от высадки с моря - однако путь через Дортинайн - самый короткий. Если Дункельт поймет, что легко сможет ее взять, он вряд ли удержится.

- Особенно учитывая, что он хорошо знает эту крепость, - тут же поддержал Корнелиус. - Он прослужил там три месяца после инцидента, когда он в гневе зарубил офицера, и его сослали из гвардии в армию. Вряд ли он был в восторге от этого места, но в качестве заместителя коменданта, очевидно, изучил там все входы и выходы и прочность каждого бревна. Больше ему там заняться все равно было нечем...

- Мне говорили, что он служил в какой-то дыре, - удивился Локхарт. - А тут, выходит, крепость, занимающая стратегически важную позицию?

- Это и есть дыра, - снисходительно пояснил Айбенхорст. - В мирное время. Какое стратегическое значение может иметь крепость посреди болота в самом центре страны, на максимальном расстоянии от всех границ и всех врагов? Ее заложили после бугенхольмской войны, но с тех пор она так ни разу и не служила по назначению. Ее, можно сказать, и построили-то по ошибке - для контроля над дорогой через Иммермур логичнее было бы возвести две крепости, на севере и на юге от болот, которые было бы куда удобнее снабжать, а не одну посередине, вдали от всех населенных пунктов. Но тогда, после войны, страна была разорена, несмотря даже на выплаченные Бугенхольмом репарации - которые, впрочем, наверняка осели не в тех карманах, как это всегда бывает - вот и заложили временный деревянный пост вместо двух нормальных крепостей. До которого осенью и весной не доберешься из-за распутицы, а зимой из-за снежных заносов. Строили пленные бугенхольмцы, отсюда и название: "Куда нас гонят? - Туда вглубь", dort hinein на их языке... А дальше, как водится, нет ничего более постоянного, чем нечто временное. Какое-то время там собирали пошлину с едущих на север и на юг, но и этому положил конец указ короля Винфрида II, который, дабы споспешествовать торговле, отменил дорожную пошлину на всех землях короны. Так что, по большому счету, Дортинайн никому не нужна уже двести лет - разве что в качестве места ссылки для провинившихся солдат и офицеров. Ее, правда, несколько раз латали, частично заменили деревянные укрепления каменными... но лишь частично, уж больно неудобно через эти болота камни возить.

- А две крепости на входе и выходе Иммермура так и не построили, - констатировал Локхарт, глядя на карту.

- Так а зачем, если никогда больше север нашей страны не угрожал югу и наоборот? От Бугенхольма нового нападения уже не ждали, ему не до того было, от Тлукаляхана с юга - тоже не особо... даже и непатриотично было бы такие крепости строить, это ж признавать, то мы, мол, готовимся потерять половину страны...

- Теперь, однако, ситуация изменилась, - вполне светским тоном заметил Фабиас. - Дортинайн действительно преграждает Дункельту путь на юг и может служить базой нашим войскам при их наступлении на север.

- Тем аппетитнее для него приманка, - нетерпеливо ответила Элинор, похоже, уловив в тоне архиепископа намек на возражение.

- Насколько я понял, это не очень мощная крепость? - подал голос де Сегюр впервые после своего фиаско. - Насколько она способна задержать его продвижение... если без поддавков?

- В дождливую погоду, когда ее невозможно обойти - если изначально двигаться именно этой дорогой - очень даже способна, - ответил Айбенхорст. - Даже скромный гарнизон мог бы сдерживать многократно превосходящую его армию в течение, по меньшей мере, нескольких дней, и нанести ей серьезный урон. Но наша задача не в том, чтобы задержать противника, а наоборот...

- Для чего имеется вполне убедительный повод, - подхватил Крамп. - Дортинайном до сих пор командует тот же комендант, что и в период службы Дункельта... тогда еще принца Арвика, - Корнелиус говорил это, не заглядывая ни в какие бумаги, и Локхарт мысленно восхитился его памятью, позволяющей без всяких нейроимплантов держать в голове все нужные сведения (очевидно, не только об этой крепости, ибо генеральный дознаватель не мог знать заранее, о чем пойдет речь). - Согласно донесениям, которыми располагает мое ведомство, отношения коменданта с его августейшим на тот момент подчиненным были далеки от идеальных...

- С кем они у Арвика вообще идеальные, - буркнула Элинор.

- ...но это не имеет значения, поскольку мы всё равно имеем полное право не доверять коменданту, столь тесно и долго общавшемуся с мятежником. Плюс к тому, как тут верно было отмечено, и контингент крепости состоит главным образом из бойцов, имеющих различные провинности и попросту плохо справляющихся со службой. Таким образом, весь гарнизон крепости, находящейся на стратегически важном направлении, по сути служащей ключом ко всему югу - совершенно ненадежен! За что, вообще говоря, кое-кому следовало бы ответить... я, конечно, не имею в виду лично главнокомандующего герцога Бронгарского...

- И мы немедленно отзываем весь этот ненадежный контингент и заменяем его... - королева улыбнулась, позволяя своим сподвижникам продолжить.

- ...преданными бойцами личной гвардии вашего величества, - подхватил генеральный дознаватель.

- Новобранцами, набранными за последние дни на площадях, - пояснил без затей Айбенхорст. - Пьяницами, готовыми записаться в гвардию за лишнюю кружку. Стариками, пригодными только нести почетный караул у дворца. Даже заключенными столичной тюрьмы, которые согласятся поменять тюремную робу на гвардейский мундир. И отдаем их под командование самому бездарному офицеру, какого сможем найти.

- В моей гвардии такие есть? - нахмурила брови королева.

- Срочно произведем из капралов, - успокоил ее Айбенхорст. - Найдем самого тупого дуболома, умеющего только орать на солдат на плацу и ни разу в жизни не бывавшего в бою. А еще лучше из интендантов, они все равно все ворье.

- Но Арвик должен своевременно узнать, какого рода контингент направляется в крепость, - заметила Элинор.

- Из этого даже и не будет делаться особого секрета, - ответил Крамп. - Вербовщики пойдут по всем кабакам. Слух о том, насколько у королевы не хватает людей и каким отребьем она пытается создать видимость таковых, быстро достигнет ушей агентов Дункельта, которые всегда пасутся в подобных местах, и отправится с почтовыми голубями на север, возможно, уже сегодня вечером. Получив подтверждения из нескольких источников, он вряд ли заподозрит ловушку.

Нечто в этих уверенных рассуждениях царапнуло Локхарта.

- Прошу прощения, мэм, - произнес он, - но, я надеюсь, речь не идет о том, чтобы отправить на убой... учебную роту?

Элинор улыбнулась.

- Я помню о вашем подчиненном, полковник. Разумеется, ему ничего не грозит.

- И речь вообще не идет про убой, - добавил Айбенхорст. - Разумеется, жертвы будут, но главная задача всего этого сброда - не лечь там костьми, а обратиться в паническое бегство. Расположение Дортинайна этому как раз способствует - в такую погоду крепость невозможно окружить, так что, пока атакующие ломают северные ворота, гарнизон может беспрепятственно бежать через южные. Думаю, Дункельт не станет их преследовать. Живые трусы в стане врага всегда полезнее мертвых героев. И его самого такая картина вдохновит еще больше, чем пусть неумелое, но сопротивление. Он, вероятно, возомнит, что Дракенхайм сам откроет ему ворота.

- И заодно ему станет не до переговоров с Гроггендором, - удовлетворенно констатировал канцлер. - Просто не останется на это времени.

- Я бы все же не пускал дело на самотек, - осторожно заметил де Сегюр. - Не полагался бы на бездарного офицера, который обратится в бегство по собственной трусости. Напротив, во главе отряда я бы поставил по-настоящему надежного человека. Имеющего четкий приказ в нужный момент скомандовать отступление.

- В этом есть резон, - признала Элинор, - но естественность обычно убедительней спектакля, а даже надежный человек может попасть в плен и расколоться на допросе. К тому же мы вообще сейчас не в том положении, чтобы разбрасываться надежными офицерами.

- Почему разбрасываться, мэм? - не понял де Сегюр. - Если, как тут было сказано, скорее всего ему дадут отступить...

- Потому что его придется казнить за постыдное бегство и сдачу крепости, - ответил за королеву Айбенхорст тоном человека, объясняющего очевидное. - Так, чтобы Дункельт узнал об этом и продолжал идти вперед.

- Так что лучше все же послать труса и тупицу, - продолжала королева, - но желательно все же как-то подстраховаться, чтобы он совершенно точно обратился в бегство. Иногда даже у труса может совершенно ни к месту взыграть героизм. Или он просто впадет в ступор и не сможет отдать никакой команды - даже на отступление.

- Вручить ему письменный приказ в запечатанном пакете, - предложил Крамп. - С указанием вскрыть в случае появления неприятеля. Приказ будет написан чернилами, разрушающимися под действием света. Прочитать и отдать команду он успеет, а через несколько минут улики уже не останется. Что бы он потом ни твердил в свое оправдание, это будет выглядеть как жалкий лепет завравшегося труса. Ну и, на совсем крайний случай... парочка людей в отряде будет следить, чтобы обошлось без неожиданностей.

- Хорошо, Корнелиус, - одобрительно кивнула королева, - я рассчитываю на вас.

На этом обсуждение военного плана закончилось. Зиглер пообещал представить ответ на гроггендорскую ноту, выражавший заверения, что Айринтия "чтит принцип невмешательства во внутренние дела соседей точно так же, как и Гроггендорская империя", и "предпримет все меры, дабы не допустить проникновения мятежников на имперскую территорию" (Локхарт одобрительно ухмыльнулся, оценив двусмысленность формулировок), Фабиас призвал благословение Святой Троицы на Айринтию и ее королеву, и совещание завершилось.

Участники, поклонившись королеве, двинулись к выходу.

- Полковник Локхарт! - окликнула Элинор. - У вас было меньше времени, чем у других, чтобы изучить карту. Можете сделать это сейчас.

- Я готов дать полковнику необходимые пояснения, - тут же откликнулся Айбенхорст.

- Вы очень любезны, полковник, - Элинор устремила на него холодный взор, - но у вас есть более неотложная задача. Распоряжения по реализации принятого нами плана должны быть отданы незамедлительно.

- Да, ваше величество, - поклонился Айбенхорст.

Де Сегюр обернулся на пороге на своего командира. Локхарт слегка качнул головой в сторону двери: ступайте, вас остаться не приглашали. Зиглер, выходивший последним, окинул Локхарта понимающим взглядом, и тот еле удержался от резкой реплики: "Вы что-то хотели сказать, канцлер?"

Дверь закрылась. Командир "Доброй воли" и королева Айринтии остались одни.

- Полагаю, вы оставили меня не ради изучения карты, - произнес Локхарт, - что было бы довольно смешно уже после того, как совещание завершилось и решения приняты.

- Конечно, - кивнула Элинор, - хотя эта карта и в самом деле хороша. Думаю, вы еще не видели такой крупномасштабной и показывающей при этом так много территории.

- Да, - согласился Локхарт, - даже в кабинете у Фабиаса масштаб был меньше. Но думаю, что все же уже успел ее рассмотреть. Я и перед этим листал атлас Айринтии в наших новых апартаментах. Так что, если мне и нужны пояснения, то разве что по условным знакам войск. Я так понял, размер флажка пропорционален численности, а форма означает род. Квадратные, очевидно, гарнизоны крепостей, которые могут быть выведены и преобразованы в пехоту...

- Пехота бывает двух типов, - подхватила Элинор. - Прямоугольники - панцирная, или тяжелая, в латных доспехах. Как правило, включает элитных пеших мечников с двуручными и полуторными мечами, копейщиков и алебардщиков. При осаде и штурме крепостей здесь же находятся осадные машины. Ромбики - легкая пехота, обычно состоящая из стрелков - лучников с длинными луками и арбалетчиков - и мобильных кнехтов, в поле служащих главным образом для прикрытия стрелков, а при штурме - для преодоления стен и маневренных уличных боев. Доспехи, прикрывающие только корпус - кольчуги, бригантины, иногда просто кожа и войлок, основное вооружение - одноручный меч, реже топор или чекан, и небольшой щит. Моя личная гвардия - это в основном легкая пехота, хотя ездить верхом они тоже умеют, и есть подразделения, обученные обращению с осадной техникой. Треугольники - легкая кавалерия. Доспехи такие же, как у легкой пехоты, типичное вооружение - меч и короткий лук. Могут сражаться в пешем строю. Бывает еще вариант с арбалетом, тактика таких частей - быстро подъехать к противнику, остановиться, дать залп с близкого расстояния, а потом закинуть арбалеты за спину и, в зависимости от ситуации, либо идти в атаку и продолжать бой мечами, либо ускакать обратно на безопасное расстояние, перезарядиться и повторить маневр. Достаточно эффективны против тяжелой пехоты и даже тяжелой кавалерии, не прикрытых собственными стрелками, но это, в общем, экзотика, практикуемая в собственных армиях некоторых феодалов - в королевской конных арбалетчиков нет... Двузубые флажки - тяжелая кавалерия. Полные латные доспехи, возможно еще и с защитой коня, копья, мечи, топоры, палицы. Бывает облегченный вариант - иногда ради маневренности, чаще ради дешевизны - с кирасами вместо полного доспеха, таких часто презрительно именуют полурыцарями - но в то же время подобный вариант довольно часто встречается в военной гвардии, которая одинаково хорошо дерется конной и пешей... Что касается размеров флажков, то они считаются так: один тяжелый конник соответствует пяти легким или двадцати пехотинцам. Ну и заодно могу объяснить вам систему воинских званий, на случай, если она отличается от привычной вам. В Айринтии она проще, чем в Гроггендоре. Унтер-офицерские функции у нас выполняют капралы, которые не делятся на ранги, хотя могут подчиняться друг другу в рамках конкретной задачи. У гроггендорцев им соответствует целых три ранга - унтерфельдфебели, фельдфебели и оберфельдфебели. Подразделениями в составе воинских частей командуют, как правило, лейтенанты; у гроггендорцев с их большой армией лейтенанты нередко имеют собственных заместителей - унтерлейтенантов, но у нас эту функцию обычно исполняют капралы. Звание второго лейтенанта существует, но используется почти исключительно в гвардии; в обычной армии - главным образом в качестве наказания, когда кого-то разжалуют в самый низ, но все же оставляют в офицерском статусе, дающем право на личное дворянство. Ну или наоборот, кого-то из простолюдинов могут произвести во вторые лейтенанты в качестве синекуры, чтобы тут же уволить в отставку, но уже с личным дворянством... Личное дворянство обеспечивает обычные дворянские привилегии, но не передается по наследству и не предполагает наделения поместьем, хотя, конечно, такой дворянин может приобрести имение самостоятельно, - пояснила Элинор. - Самостоятельными частями, такими, как отряд, рота или гарнизон, численность которых может сильно варьироваться, обычно командуют капитаны, с лейтенантами в качестве заместителей. Майоры обычно командуют временными объединениями таких частей или особо крупными гарнизонами. У гроггендорцев имеется звание лейтенант-майора, то есть заместителя майора; у нас эту роль обычно выполняет капитан самой крупной из таких частей. Постоянными полками командуют полковники, хотя численность полка, даже полностью укомплектованного, может быть меньше, чем численность объединения под командой майора. Их заместители, соответственно, лейтенант-полковники. Далее идут лейтенант-генералы и генералы - последних в королевской армии сейчас три, если не считать приравненных к ним гвардейских полковников: Гартхард на новых территориях, Эбенрих на юге и Швертлинг в столице, командующий городским гарнизоном, хотя его генеральство скорее почетное, и ему уже семьдесят лет... Кроме того, формальное генеральское звание имеют королевские вассалы герцогского и графского ранга, имеющие под своим командованием личные армии размером больше полка, как тот же Хагентрауб, а также имеются еще несколько должностей, в названии которых фигурирует это слово, например, генерал-интендант или тот же генеральный дознаватель²⁵. У гроггендорцев есть еще и фельдмаршалы²⁶... Что касается Тлукаляхана, то у них система званий привязана исключительно к численности подчиненных. Десятник, сотник, тысячник и так далее. Причем у них даже нет деления званий на солдатские, офицерские и генеральские. Если все считаются рабами императора, то какие среди рабов офицеры и генералы? Просто старшие надсмотрщики над младшими надсмотрщиками... Хотя родовая аристократия в Тлукаляхане существует. Но дворянство у них не привязано к военной службе, как у нас. Скорее - к придворной. А придворного могут сегодня поставить во главе армии, а завтра - руководить прокладкой оросительных каналов или вообще надзирать за разведением императорских павлинов... Тем не менее, недооценивать тлукаляханскую армию не стоит. У нас уже три столетия не было с ними столкновений, но они до сих пор удерживают территории, захваченные некогда у Гроггендора, а это что-нибудь да значит... Как видите, я могу рассказать все это не хуже Айбенхорста, - улыбнулась королева.

- Да уж, вижу, вы сделали вашу домашнюю работу²⁷, - усмехнулся Локхарт и тут же спохватился: - Простите, если это показалось вам дерзким.

- Полковник, мы же договорились, - поморщилась Элинор, - когда мы без посторонних, нет нужды соблюдать субординацию.

- Кстати, о посторонних. В свое время вы говорили, что я не могу присутствовать на вашем военном совете, ибо "ваши генералы этого не поймут". Что изменилось?

- Теперь, полагаю, они поняли, - пожала плечами королева. - Раз вы предложили нам план, которого не смогли предложить они сами.

- Но вы не могли знать этого заранее. Даже я сам этого не знал, когда вошел сюда.

- Я в вас верила, - улыбнулась Элинор. - А вы зря прибеднялись с утра, говоря, что у вас нет никаких идей. Надо было просто создать вам атмосферу более вдохновляющую, чем сидение в башне.

- Мозговой штурм? Или... вы хотите сказать, что мне просто некуда было деваться? Это был еще и тест для меня лично? А если бы я не справился? Если бы так ничего и не придумал?

- Вероятно, - вздохнула Элинор, на миг приняв вид обиженной девочки, - я бы не стала звать вас на следующие советы. Но вы справились. Вы не могли потерпеть поражение на глазах у них всех.

- Надеюсь, они теперь не возненавидят меня за это, - пробормотал Локхарт. - Во всяком случае, канцлер Зиглер, похоже, не проникся ко мне теплыми чувствами... Кстати, можете вообще пояснить, как устроена ваша администрация? До сих пор я знал о премьер-министре - хотя и не общался с ним лично - но его здесь не было, а был некий канцлер... и ни одного, собственно, настоящего генерала при обсуждении военных вопросов...

- Устроена достаточно просто. Следующее за королем лицо в государстве - это коннетабль, главнокомандующий королевской армией; ему же формально подчинена военная гвардия со своим командующим. Военные вопросы в основном в ведении коннетабля, и настоящие генералы вместе с лейтенант-генералами - его подчиненные. Как вы уже знаете, сейчас в столице находится лишь один из них, хотя других, в принципе, можно было бы вызвать - но пока я не вижу в этом необходимости. Помимо того, что у них есть обязанности там, где они сейчас находятся, все они могут считаться потенциальными кандидатами на место коннетабля, и боюсь, что участие любого из них в совете - даже кого-то одного, не говоря уже о большем числе - не осталось бы тайной ни от конкурентов, ни от Бронгара. Уже просто сам факт их прибытия в город и, тем паче, визита во дворец, ибо, конечно же, ни один из них не согласился бы пробираться сюда тайно в неприметной гражданской одежде - ну как же, это же ниже их достоинства! Это же визит к королеве, а не в разбойничий притон! Так что лучше держать их на местах, чем давать повод к лишним интригам. Далее, есть Тайная Стража, которой формально подчинена и королевская личная гвардия, но, как я уже говорила, должность тайного советника Блаттера чисто административная. Людей, реально руководящих обоими ведомствами, вы сегодня видели. Далее идет гражданское правительство во главе с премьер-министром. У меня нет особых претензий к статскому советнику Хустингу, но лично он занимается, опять-таки, административно-хозяйственными вопросами, а не тем, что мы обсуждали сегодня. В его подчинении находятся канцлер, ведающий в основном международными делами, а также королевским документооборотом, он же - хранитель государственных печатей; и еще трое министров: казначей, верховный судья и маршал двора, ведающий всем дворцовым хозяйством. У каждого из них, разумеется, имеется свой собственный аппарат со своими службами и должностями. Церковь стоит отдельно, в Айринтии, в отличие от Гроггендора, она формально не подчинена монарху, ее глава избирается синклитом кардиналов и только им же может быть смещен.

- И это все? - воскликнул Локхарт после паузы, поняв, что продолжения не будет. - Все правительство - четыре министра плюс премьер? В стране, откуда я родом, существовали, например, отдельные министерство финансов и министерство торговли, министерство сельского хозяйства, министерство труда и министерство жилищного строительства... имелось даже отдельное министерство по делам ветеранов, не входившее в состав министерства обороны, глава которого, кстати, по закону обязан был быть штатским...

- Это вам в Гроггендор, - усмехнулась Элинор. - Это там на каждый чих имеется по своему департаменту. Существует старая шутка, что система управления по-гроггендорски - это когда министерство башмаков на левую ногу ведет многолетнюю аппаратную борьбу с министерством башмаков на правую ногу, причем оба ведомства достигли в этой борьбе значительных успехов. А в Айринтии такая глупость не приходила в голову даже самым безумным из наших королей. Кому может понадобиться министерство сельского хозяйства? Разве крестьянин не лучше любых чиновников знает, что ему сеять и сажать? Разве купцу нужно указание от министра торговли, чтобы стремиться получить прибыль? Если он будет делать это плохо, он разорится, только и всего. А если он будет делать это хорошо, то лучшая помощь, которую может оказать ему государство - это не мешать. И просто в установленный срок собирать налоги, как собирает мёд пасечник. Он ведь не пытается руководить пчелами, придумывать для них правила, инструкции и органы, контролирующие исполнение оных. Пчелы миллионы лет как-то обходились без министерства труда и впредь обойдутся.

- Зато министерство труда не обойдется без пчел, - усмехнулся Локхарт. - Мой отец, державший собственное ранчо, всегда говорил, что все эти департаменты существуют только для того, чтобы паразитировать на тех, кто действительно работает, и я с ним, в общем, согласен. Рад, что королева Айринтии разделяет эту точку зрения. Однако экономика сейчас - не самая актуальная наша проблема, если я правильно понимаю. Так зачем вы просили меня остаться?

- Может быть, - вздохнула Элинор, - просто чтобы сказать вам "спасибо". Честно говоря... после смерти отца мне практически не с кем поговорить, если это не вызвано государственными соображениями. Хотя отец тоже не особо баловал меня в этом плане. Но с ним я хотя бы иногда могла позволить себе расслабиться. Побыть... просто человеком. Не повелительницей, обязанной вызывать восхищение, не воительницей, не знающей страха и сомнений, не исторической личностью, каждое слово которой войдет в хроники и станет препарироваться на все лады. "Что имела в виду Элинор Первая, когда 26 сентября в три часа пополудни чихнула в присутствии гроггендорского посла, желала ли она таким образом выразить свое презрение к империи и был ли сей поступок достойной смелостью или безрассудной дерзостью?" Да ничего она не имела в виду, у нее просто засвербило в носу! Даже дядя Фабиас... пока я была принцессой, я еще могла прибегать к нему выговориться... иногда и выплакаться... но теперь уже нет. Теперь он такой же мой подданный, как и остальные. И с ним я как раз должна быть особенно строга, чтобы избавиться от клейма его ставленницы и марионетки. Вы практически единственный, перед кем я могу не носить маску... которая, что ни говори, утомительна. Особенно "в эти сложные времена", как принято говорить. Иногда, знаете ли, от постоянной улыбки устаешь больше, чем от веса доспехов.

- Одиночество власти, да, - кивнул Локхарт. - Мне это, в общем-то, знакомо. Я сам семь лет был фактически монархом для своих людей. От меня зависели их жизнь и смерть, и моя власть была даже более абсолютной, чем у любого земного владыки - от любого из них можно бежать, а от меня моим подданным деваться было некуда. Мой корабль - это и был весь их мир, вся вселенная. И я не имел права на слабость и нерешительность... особенно на обратном пути. Но... вообще-то одиночество никогда меня не тяготило. Иначе я бы боялся космоса, а не мечтал о нем.

- Я не боюсь власти и ответственности, иначе не боролась бы за корону, - сказала Элинор. - Но одиночество... оно легко переносится, когда, так сказать, внешнее соответствует внутреннему. Когда можно ускакать куда-нибудь в лес и просидеть там целый день на склоне холма, зная, что никто тебя даже не хватится. Но не когда тебе приходится все время быть на виду и общаться с людьми, ни один из которых тебе не близок. Монарх ведь не может позволить себе иметь друзей. Если это будет подданный, им будет мешать неравенство и, вполне вероятно, корысть со стороны нижестоящего. А если иностранец, это будет поводом для обвинений в измене. Вы - практически уникальный случай, не попадающий ни под одну из категорий. Вы не принадлежите ни одной из стран нашего мира. Вы свободный.

- Вообще-то нас таких трое, - не удержался от усмешки Локхарт. - Точнее, даже четверо.

- Да, но... вы ведь понимаете, почему я никогда не стала бы говорить так с тем же де Сегюром.

- Тем не менее - хотя я и не чужой подданный... хотя не знаю, кем меня вообще здесь считают... вы ведь понимаете, что когда вы так вот демонстративно остаетесь со мной наедине - что подумают всякие зиглеры?

- Пусть думают, что хотят, - отрезала Элинор. - Я плачу им жалование не за это. Но, кстати, зря вы так пренебрежительно отзываетесь о Зиглере. Он действительно заносчивый и высокомерный тип, довольно неприятный в общении, но при этом очень хороший профессионал. И не только в составлении нот. Вы ведь понимаете, какова на самом деле главная функция посольств?

- Внешняя разведка? - сообразил Локхарт. - Я думал, она в ведении Тайной Стражи.

- Внешних разведок у нас, по сути, несколько. Тайная Стража ведает нелегалами - завербованными иностранцами и засланными нашими. У церкви свои агенты, о которых все верно говорил де Сегюр - не знаю, сам он догадался, или, скорее, ему рассказал Фабиас. Ну а сбором информации под дипломатическим прикрытием занимается Посольская канцелярия. В значительной мере, кстати, это не какие-то романтические операции под покровом ночи, а сбор и анализ сведений из открытых источников. Но его тоже надо уметь проводить. Зиглер и его люди умеют. Вот эти сведения, в частности, - Элинор указала на расстановку гроггендорских войск к северу от границы, - их заслуга. Ну а его цинизм и склонность во всем видеть грязь - это, если угодно, тоже... профессиональное.

- Недостатки как продолжение достоинств, - кивнул Локхарт. - Надеюсь, он хотя бы не станет подозревать во мне вражеского агента, хитрым образом внедренного в ваше окружение. Хотя я даже не знаю, что должен думать вменяемый разведчик или контрразведчик о чужаках, в буквальном смысле свалившихся с неба и сразу же принятых при дворе. Правда выглядит слишком нелепо, чтобы в нее поверить.

- Вы продемонстрировали свою полезность, - ответила Элинор, похоже, предпочитая не углубляться в тему, какова официальная версия происхождения и появления Локхарта и его людей.

- Чем больше я смотрю на карту, - заметил Локхарт, - тем более очевидной мне кажется высказанная мной идея. Я даже удивляюсь, что ее не предложил никто другой. Вместо того, чтобы тащиться куда-то через распутицу, растягивая коммуникации, и выбивать врага из крепости, что требует многократного превосходства - заставить проделать все то же самое его самого и в итоге разбить, не сходя с места. Неужели это не приходило в голову тому же Айбенхорсту? Он-то, в отличие от меня, профессионал наземной войны.

- Может, и приходило. Но вообще-то идея своими руками открыть врагу дорогу и привести его прямо под стены собственной столицы - она, скажем так, обоюдоострая. Если все выйдет, как задумано, ее назовут гениальным стратегическим замыслом. А если нет - безрассудной глупостью. А то и изменой.

- А что может пойти не так? - пожал плечами Локхарт. - В самом худшем случае, Арвик просто не клюнет. Ну, тогда все останутся при своих. Но если он полезет сюда, то угодит прямо в смыкающиеся клещи королевских частей под стенами города, взять который у него заведомо недостаточно сил. И даже не сумеет удрать обратно через Иммермур - погода отрежет ему путь к отступлению.

- В гражданской войне все может пойти не так, - мрачно возразила Элинор. - Все расчеты по правилам военной науки - численность атакующих, численность обороняющихся, мощность крепостных стен и так далее - исходят из того, что все стороны сохраняют первоначальную лояльность. А в условиях, когда войска претендента на престол оказываются под стенами столицы, это отнюдь не гарантировано. Высота и толщина городских стен ничего не значит, если в самом городе найдется достаточно желающих открыть ворота. Собственно, Арвик ведь именно на это и рассчитывает - то есть будет рассчитывать, если заглотит наживку. Посчитать численности гарнизонов он и сам в состоянии. Провокация в Дортинайне должна убедить его, что та же история повторится в Дракенхайме. Но... когда роешь другому яму, всегда остается риск перехитрить самого себя.

- Но вы же не думаете, что...

- Нет, раз я приняла это решение. Но риск остается.

- Вы приняли... подождите, - до Локхарта начало доходить. - Вы хотите сказать, кто-то должен был взять на себя ответственность за эту идею? Кто-то, за кем не стоит его ведомство, партия или страна? И именно за этим я вам и понадобился? А на самом деле у вас уже был этот план?!

Элинор улыбнулась.

- Как вы сами сказали, он достаточно очевиден. Я не могу отправиться на север сама и не могу послать туда одного Бронгара, не будучи в нем уверенной. Что еще оставалось, кроме как притащить нашего врага сюда?

- Угу - если гора не идет к Магомету... Но, знаете ли, - Локхарт чувствовал гнев, как всякий человек, осознавший, что им манипулировали, - я полагал, что мы команда! Вы сами предложили мне это!

- А разве нет? Разве вас кто-то обманывал? Вы сами пришли к этой идее и высказали ее по доброй воле. И я рада, что наши выводы совпали.

- А если бы нет?

- Если бы вы предложили лучший план, я согласилась бы с ним, - вновь улыбнулась Элинор. - Если бы худший или никакого... ну, наверное, пришлось бы все-таки озвучить эту идею самой. Или сделать прозрачный намек де Сегюру. Все более и более прозрачные намеки, до тех пор, пока до него бы не дошло. Хотя мне все же хотелось, чтобы этот план высказал военный человек, пусть даже и не служивший в нашей армии.

- Мне кажется, вы слишком умны для своих девятнадцати лет, - проворчал Локхарт, все еще злой, и язвительно добавил: - Прошу прощения за дерзость, мэм.

- А вы предпочли бы иметь дело с дурой?

- Я предпочел бы иметь дело с человеком, чьи слова о доверии - не пустой звук. В конце концов, если бы вы просто попросили меня высказать эту идею за вас...

- То это нарушило бы чистоту эксперимента. Вы же понимаете, выводы ценнее, когда к ним приходят независимо. А так я дала вам возможность выдвинуться. Вы ею воспользовались. В наших общих интересах. Чем вы недовольны?

- Наверное, вы правы, - вздохнул Локхарт. - И я должен благодарить, а не обижаться. Я просто все еще слишком неискушен в политике. Управлять кораблями все-таки проще.

- Мир, полковник? - сейчас на него смотрела не королева, а озорная девчонка.

- Если вы только не собираетесь меня казнить, как того несчастного офицера... в случае, если все провалится.

- Если все провалится, боюсь, это сделает кое-кто другой, - она вновь помрачнела. - И меня заодно. Мы действительно в одной лодке, и доверие - это не пустые слова. Речь идет уже не о власти или карьере, а о выживании. И нашем личном, и Айринтии.

- Я понимаю.

- Ладно, - вздохнула Элинор. - Вы довольны тем, как вас разместили?

- Конечно, благодарю вас. Никогда в прежней жизни я не мог представить, что буду жить в королевском дворце, - хотя, добавил он про себя, у кэйлиан теоретически могла оказаться и монархия. Послание ничего не говорило об их социальном устройстве. Хотя, конечно, мало кто всерьез считал, что у столь высокоразвитой цивилизации может быть столь архаичная форма правления... В любом случае, даже королевский дворец амфибий вряд ли был бы уютным местом для гостей с Земли. Предполагалось, что члены экспедиции - с разрешения кэйлианских властей, конечно же - развернут на планете свой собственный лагерь с наиболее подходящим для них микроклиматом...

- От скуки не страдаете? Если у вас есть какие-то просьбы или пожелания...

- Думаю, мне стоит продолжить изучение военного дела... в том виде, в каком оно существует здесь и сейчас. В доме архиепископа я уже начал читать трактат по фортификации, но, как вы сами знаете... я пока еще не разобрался, в кабинетах наших нынешних апартаментов есть книги соответствующей тематики?

- Должны быть. Там весьма разносторонняя библиотека. Но если чего-то не хватает, вам достаточно только бросить заявку в щель для писем. Все они просматриваются в течение считанных минут. И вашим товарищам тоже, разумеется.

- Вельо, полагаю, захочет продолжить свои языковые штудии. Ну а де Сегюра, наверное, по-прежнему интересуют документы из архивов. Он сможет получать их, не покидая дворца?

- Полагаю, это можно устроить. В крайнем случае, можно снять копии.

- Это ведь, наверное, очень трудоемкое дело теперь? - сообразил Локхарт. - Придется переписывать от руки?

- Об этом не беспокойтесь, - улыбнулась королева. - Мне служит достаточно бездельников, которым надо отрабатывать жалование.

- Что ж, мне, наверное, не стоит уподобляться бездельникам и отнимать и дальше ваше время, -Локхарт коротко наклонил голову. - С вашего позволения, вернусь к книгам и попытаюсь для начала расставить их по темам, а не так, как они стоят там сейчас.

- Я бы охотно побеседовала с вами еще, - возразила Элинор, - но увы, время действительно поджимает, и мне остается лишь вам завидовать.

- Завидовать? Сортировке книг?

- Меня ожидает куда более скучное занятие - позировать художнику. Да, представьте себе - именно в нынешней обстановке! Лучшего времени, чем сейчас, для писания парадных портретов не нашлось. Но дядя Фабиас полагает, что это будет полезно для пропаганды, и Корнелиус с ним согласен - а эти двое, на самом деле, соглашаются не так уж часто... Кроме того, тот же художник должен сделать рисунок моего профиля для монетного двора. Монеты до сих пор еще чеканят с изображением моего отца... Если бы люди знали, сколько забот у королевы, они бы, может быть, не так стремились на трон. Ну ладно. Моя камеристка проводит вас до ваших покоев.

Элинор вышла через ту же дверь, через которую вошла, оставив Локхарта в одиночестве. Он с опозданием подумал, что надо было спросить у нее, следует ли ему ждать провожатую здесь или в коридоре. В принципе, диспозиция на столе - это явно секретная информация, которую негоже видеть служанке, и еще неизвестно, что там за свитки в шкафу - хотя к ним он ей, конечно, не позволил бы притронуться... примечательно, однако, что королева позволила остаться наедине с этими свитками ему самому. Но если камеристка будет ждать его снаружи, почему Элинор не сказала ему об этом? Может быть, она просто считает, что простая служанка ничего не поймет, даже и увидев карту со значками войск? Если так, то это очень опрометчиво... хотя нет, Элинор не может быть настолько наивной. Какой угодно, только не наивной - в этом он только что имел возможность убедиться в очередной раз. Может быть, это еще один тест? От него ждут, не сунет ли он сам нос туда, куда ему не разрешали?

Локхарт с демонстративным видом скрестил руки на груди и остался стоять возле стола. Через некоторое время раздался деликатный стук в дверь - ту, через которую он пришел - и приглушенный голосок позвал: "Полковник Локхарт, сэр?"

Он подошел к двери и открыл ее. На пороге стояла юная девушка - явно не старше Элинор - темноволосая, в скромном коричневом платье и чепце, вполне отвечавшая представлениям Локхарта о типичной средневековой служанке. Она поспешно присела в коротком книксене и, не поднимая глаз, произнесла: "Извольте следовать за мной, сэр".

Полковник вышел в коридор, не увидел там никого, за исключением девушки, и в сомнении остановился. Охранник, приведший их во дворец, велел не доверять никому из слуг, кроме тех, что были им представлены. Конечно, слово королевы важнее слова какого-то охранника. Но... если эта девица появилась после того, как Элинор пообещала прислать камеристку, это, строго говоря, еще не значит, что она и есть та самая. Рядом нет никого, кто мог бы подтвердить ее личность. Возможно, настоящая камеристка еще только идет сюда... или даже была перехвачена по дороге...

- Сэр? - девушка, сделав несколько шагов по коридору, обернулась выжидательно, продолжая смотреть в пол. Личико под чепцом, обрамленное темными локонами, было, насколько Локхарт мог разглядеть в таком ракурсе, довольно миловидным, но не более чем. Полковнику вспомнилась Ильза - живая, непосредственная, словно брызжущая энергией, так и излучавшая решительность и уверенность в себе. Эта девица выглядела полной ее противоположностью. Типичная служанка, да... может, даже слишком типичная. Встретив такую где-то в коридорах дворца, не запомнишь, не сможешь потом описать, даже просто не обратишь внимания, если занят своими мыслями или беседой...

- Как вас зовут? - спросил Локхарт.

- Марта, сэр, - она вновь чуть присела.

- Сколько вам лет?

- Семнадцать, сэр.

- Как давно вы служите у королевы?

- Три года, сэр.

"С четырнадцати лет?" - удивился Локхарт. Впрочем, как говорил де Сегюр, в средневековье люди взрослели рано... Специально ли Элинор выбрала себе в услужение такую тихоню и скромницу... или кто-то порадел о том, чтобы пристроить неприметную Марту на это место? Три года назад, впрочем, Элинор была всего лишь принцессой, не имевшей никаких шансов на престол и мало кому интересной... если только эта девушка говорит правду...

Нет, это паранойя, решительно сказал себе Локхарт. Чего он ожидает - что она метнет нож из рукава? Выхватит отравленную заколку из волос? Это все-таки, действительно, королевский дворец, а не вертеп разбойников.

Девушка покорно ждала, не смея торопить его. Локхарт бросил взгляд через плечо на оставшуюся позади совещательную комнату.

- Разве не надо запереть дверь на ключ?

- Об этом позаботятся, сэр.

- Ладно, - решился он. - Идемте.

Он не был уверен, что с одного раза запомнил дорогу - все же его умение ориентироваться относилось больше к небесным просторам, чем к лабиринтам коридоров - но все-таки решил, что заметит, если его поведут заведомо не туда. Вскоре ему действительно показалось, что Марта свернула не в ту сторону, и он напрягся, однако полутемный коридор, показавшийся ему подозрительным, неожиданно вывел на ярко освещенную парадную лестницу, где застыли на часах две фигуры в латах. В первый момент Локхарт принял их за декоративные, но затем различил глаза в прорезях забрал. Хотя он явно не проходил здесь раньше, это его успокоило - караульные при исполнении увидели его вместе с Мартой - хотя они совершенно никак не отреагировали, словно и впрямь были лишь истуканами. Знали ли они в лицо камеристку королевы? Должны ли были знать?

Подъем на один пролет, галерея над большим залом - надо полагать, бальным - снова спуск по крутой винтовой лестнице, коридор, еще коридор, в середине которого Локхарт увидел еще двух стражников на часах у дверей (эти были в облегченных доспехах - кирасы и открытые шлемы без наручей и поножей - что наводило на мысль, что их миссия более реальная, а не декоративная). Еще через несколько шагов полковник с облегчением понял, что это двери гостевых покоев, только они вышли к ним с другой стороны. Путь через бальный зал был короче, но, вероятно, более чреват свидетелями - хотя в тот момент, когда Марта и Локхарт проходили по галерее, внизу не оказалось никого, кроме слуги, натиравшего широкой шваброй и без того сияющий полированным мрамором пол.

Стражники синхронно отсалютовали Локхарту и распахнули перед ним двери (белые с позолоченной резьбой, куда более роскошные, как он обратил внимание теперь, чем дверь в совещательную комнату королевы), словно он и в самом деле был иноземным принцем. "Интересно, приветствовали ли они так же де Сегюра?" - подумалось ему. Марта сделала еще один поспешный книксен и, ни слова не говоря, поспешила обратно.

Оставив двери и короткий проход от них за спиной, Локхарт свернул направо, к "президентскому люксу", дабы, как он и сказал Элинор, продолжить разбор книг. Вскоре ему удалось отыскать довольно увесистый "Трактат о тактике пехотной наступательной и оборонительной, супротив пешего и конного неприятеля, сообразно оружию и численности сторон при надлежащем учете природных кондиций, а также о формах пехотного строя и порядках маршевых и гарнизонных." Перевернув обложку в кожаном переплете, он прочитал на титульном листе под заглавием "Сочинение капитана Фридерика ван Штравена, ветерана бугенхольмских кампаний", а ниже - "Отпечатано в Адлерштаде, в типографии Йохана Рудериуса, в лето 652-е."

Адлерштад - это древняя столица Гроггендора, вспомнил Локхарт. Город на другом конце континента, в Скалистых горах. Интересно. С гроггендорским сочинением по тактике особенно интересно познакомиться, учитывая вполне реальную угрозу войны с империей. Правда, этой книге уже больше ста лет - сейчас идет 786 год от основания Кранцхюгеля... (В старину, как уже было известно Локхарту, каждый гроггендорский клан имел свое собственное летосчисление, что, понятно, приводило к изрядным неудобствам; межклановые договоры и королевские указы датировались по принципу "в 135 год Ворона, он же 97 год Койота, он же 81 год Черной Лисицы..." с перечислением всех вовлеченных кланов по старшинству. Ингвар Первый унифицировал календарь, заимствовав его у более развитого на тот момент Бугенхольма, где заодно корректно решалась проблема високосных годов.) Но это же средневековье - вряд ли за последнее столетие здесь имел место значительный прогресс. Все так же рубятся мечами и копьями, как и сто, и двести лет назад. (На сей раз Локхарт даже не вспомнил, что двести лет назад здесь еще не могло быть настоящего средневековья - ну разве что самое начало такового, если предположить, что неведомая катастрофа произошла сразу после отлета "Доброй воли" - а в так называемые времена Ингвара Первого на Земле и вовсе процветала технократическая цивилизация...)

Однако, перелистнув страницу, полковник испытал разочарование. Книга оказалась на гроггендорском - чего, собственно, и следовало ожидать (хотя титульный лист почему-то был все же на английском - возможно, его вставили позднее уже в Айринтии для удобства каталогизации?) Некоторое время Локхарт, положась на свои познания в дойче, пытался пробиться сквозь громоздкие архаичные фразы, но обилие слов, недостаточно похожих на знакомые ему германские, вынудило его признать свое поражение еще до конца первой страницы. В западном диалекте горного Гроггендора большая примесь скандинавских языков, вспомнил он слова Вельо, а в восточном, бугенхольмском - французского.

Придется обращаться к Вельо. Если лингвист страдает от своей ненужности - в частности, что его не позвали на совещание, как двух других - то вот ему, пожалуйста, задание. Хотя, конечно, сколько времени понадобится на перевод такого тома - да еще без всякого компьютера... писать от руки... вправе ли он не то что приказывать, но хотя бы просить о таком объеме работы? Или попытаться задействовать чиновников-бездельников, о которых говорила Элинор - есть среди них не просто переписчики, но и переводчики? В любом случае, стоит проконсультироваться с Вельо - пусть он хотя бы просмотрит книгу и перескажет ключевые моменты, чтобы стало ясно, стоит ли переводить подробнее...

С тяжелым трактатом в руке Локхарт пересек зимний сад, не обращая внимания на плеск воды и чириканье птиц, и подошел к двери апартаментов, выделенных лингвисту. Подняв свободную руку, чтобы постучать, он вдруг замер. Двери в сад были не такими толстыми, как двери в коридор, так что полковник различил странные звуки, идущие изнутри помещения. Скрип половиц и... кажется, какое-то кряхтение. Тюлевые занавески на окнах, выходящих в сад, ничего не позволяли разглядеть, но Локхарт прижался ухом к стеклу и теперь уже смог различить и доносящееся изнутри тяжелое дыхание. Что он там делает? Все-таки внял увещеваниям и решил заняться спортом? Но скрип, дыхание и кряхтение не укладывались в размеренный ритм, свойственный человеку, выполняющему физические упражнения. Скорее это походило на... драку. Словно Вельо схватился там с кем-то и топчется в медвежьих объятиях, почему-то не пытаясь звать на помощь... возможно, ему зажали рот, хотя Локхарту сложно было представить человека, способного сделать такое с гигантом - впрочем, если их там несколько... Неужели повторяется история с Якобсоном, который, кажется, тоже с кем-то боролся перед смертью?!

- Доктор? - крикнул полковник через дверь. - С вами все в порядке?

В ответ донесся звук удара и грохот. Любые инструкции в таких случаях предписывают не ввязываться самому, а отступать и вызывать охрану, особенно если единственное твое оружие - это книга по пехотной тактике, однако Локхарт рванул ручку двери. На себя, от себя - заперто! Действуя на уровне рефлексов, он выбил стекло в двери, швырнув в него тяжелый том, сунул руку внутрь, повернув ручку и ворвался в помещение.

Ему предстало удивительное зрелище. Доктор Вельо, один из лучших - а теперь, очевидно, лучший - лингвист на Земле, обладатель почетных степеней полудюжины европейских и американских университетов, знаток десятков языков, автор множества научных работ - стоял, тяжело дыша, посреди кабинета, голый по пояс, сжимая в волосатых руках тяжелую двухметровую алебарду. На полу валялся опрокинутый стул.

Больше в помещении никого не было.

Астронавты пару секунд смотрели друг на друга. Затем Вельо с мрачным видом опустил свое оружие.

- Опасности нет? - уточнил Локхарт.

- Нет, - буркнул итальянец. - Разве что порезаться или простудиться после того, как вы разбили мне стекло.

- Я полагал, что на вас напали. Я слышал звуки борьбы и грохот.

- Зацепил стул, - пояснил Вельо все так же ворчливо. - Дрогнула рука, когда вы крикнули у меня под дверью. Я пока еще не очень ловко управляюсь с этой штукой.

- Что вы тут делали вообще? Откуда у вас алебарда?

- Попросил, вот и принесли. Тут же все к услугам гостей, верно? На самом деле она учебная. Тупая, - он приподнял алебарду и провел пальцем по лезвию.

- Череп раскроить ею все равно можно, просто за счет массы, - заметил полковник. - Все-таки, зачем она вам понадобилась? Вы что, решили пойти по стопам Шрамма? У вас-то интеллект не 85.

- Вы сами говорили мне насчет физических упражнений, - усмехнулся Вельо. - Уж лучше это, чем совершенно бесполезные гири. Или чем совершенно бесполезные книги. По тлукаляханскому и вообще. От моего интеллекта здесь все равно никакого толка. А алебардой я орудовать могу не хуже прочих. Пожалуй, и получше многих, надо только как следует потренироваться, - он вскинул тяжелое оружие и крутанул его над головой, едва не задевая полки с книгами. Лезвие с гудением рассекло воздух. Локхарт рефлекторно попятился.

- Вы ошибаетесь, доктор, - сказал он. - Ваш интеллект очень даже нужен, и я как раз и шел побеседовать с вами по поводу книг. Может, все-таки отставите в сторону эту штуку? Лучше вообще положите ее на пол.

Вельо нехотя повиновался, а Локхарт аккуратно поднял валявшийся на полу среди осколков трактат. Книга не пострадала.

- Вот, - сказал он. - К сожалению, это на гроггендорском, и моих языковых познаний явно недостаточно...

- Вы предлагаете мне все это перевести? - скривился лингвист.

- Ну, не все, конечно... возможно, самое важное...

Вельо без энтузиазма взял тяжелый том, отнес его на стол, перевернул обложку...

- Ну вот, - усмехнулся он, - а спрашиваете, зачем мне алебарда. Затем же, зачем вам эта книга.

- Есть большая разница, - возразил Локхарт. - Я хочу изучить, как ведется современная война, - он отметил про себя, насколько странно звучит слово "современная" в этом контексте, - но я вовсе не собираюсь сам на роль пушечного мяса. Или как оно там называется теперь, когда нет пушек...

- Это потому, что вы полковник, и вас принимает сама королева, - ответил Вельо все так же брюзгливо. - А Луиджи Вельо никому не нужен и годится только в рядовые ландскнехты. Но уж по крайней мере в этом качестве он на голову выше прочих. В буквальном смысле.

"Это не так, доктор", - хотел возразить Локхарт, но запнулся: получилось бы, что он оспаривает последний тезис, а не предшествующий.

- Но что вам тут переводить? - продолжил лингвист. - Тут же по-английски.

- Это только титульный лист.

- Нет, и дальше тоже. Каждый второй лист. Нечетные на гроггендорском, четные на английском.

- В самом деле? - Локхарт подошел к столу и убедился, что Вельо прав. "Черт, я даже не удосужился заглянуть дальше первой страницы, - выругал он себя. - Великий аналитик и стратег, воистину. В пехоту, алебардой махать..."

- Очевидно, после того, как книгу привезли из Гроггендора, король или кто там приказал сделать перевод, прежде чем помещать ее в дворцовую библиотеку, - предположил Вельо. - Затем ее разъяли, вставили новые страницы и переплели заново. По мне так очень правильно. Я всегда предпочитал читать переводы, имея под рукой оригинал.

- Выходит, на самом деле книга вдвое тоньше, - констатировал Локхарт. - Тем лучше. В таком случае, займусь ее изучением, - подхватив трактат, он направился к двери в сад. Под ногами хрустнули осколки. - Надеюсь, стекло вам заменят без проблем, если что - валите все на меня.

- Ну а на кого же, - буркнул Вельо, совсем уже, видно, не думая о субординации.

- И, доктор, - Локхарт вновь повернулся к нему. - Освоить теперешнее оружие, может, и впрямь полезно, но очень надеюсь, что вы не собираетесь и в самом деле записываться в армию. Или в гвардию, или в иное подобное место. Это было бы классическое забивание гвоздей микроскопом, вы же понимаете.

- А на что еще годится микроскоп в нынешнем мире?

- Считайте, что это приказ, - строго сказал полковник. - Я вам запрещаю. Шрамму разрешил, а вам нет.

- Да, сэр, - Вельо издевательски козырнул, а затем подошел к стене и дернул шнур, вызывая слугу. Набросить себе что-нибудь на плечи он при этом не удосужился. В самом деле, к чему церемониться с прислугой? Мы же в средневековье, не так ли? Дикий мир, дикие нравы...

"Якобсон, возможно, сумел бы поднять ему настроение", - печально подумал Локхарт, выходя.

Пять дней спустя в столичном кабачке с патриотичным названием "Синий дракон", что находился недалеко от казарм личной королевской гвардии и пользовался неизменной популярностью у обитателей оных, сидела за длинным столом, отмечая очередное субботнее увольнение, именно такая компания. Обыкновенно подобные компании, собиравшиеся по выходным, были большими и шумными; грохотали по столу пинтовые кружки, дружное ржание вознаграждало незамысловатые шутки, а после очередного возлияния господа гвардейцы принимались хором, компенсируя недостатки музыкального образования рвением, распевать песни - от своего официального гимна "За флаг и короля"²⁸ (теперь, понятное дело, без ущерба для песни вместо "короля" пели "королеву"²⁹), до самых скабрезных. Однако прочие посетители, не имевшие чести принадлежать к личной гвардии его или ее величества, слыша эти звуки, не торопились прочь, ибо у гвардейцев была репутация гуляк веселых, но не буйных, знающих меру и блюдущих приличие. Во всяком случае, не чинить ущерба владельцу "Дракона" дядюшке Зигмунду и его заведению считалось у них делом принципа, и если кому-то и случалось опасно перебрать, его останавливали и успокаивали свои же товарищи.

Но в эту субботу веселью явно недоставало привычного размаха. И самих собравшихся за столом было меньше, и настроение у них было не столь беззаботным. По Дракенхайму ползли скверные слухи. О мятеже на севере, что разрастается, не встречая сопротивления, о дезертирах, бегущих с новых земель, о грядущей войне с Гроггендором. Поговаривали, что даже и королевские войска, идущие к столице, ненадежны. Но если даже это было и не так, если, как утверждалось на инструктажах, такие слухи распускали враги Айринтии, гроггендорские и тлукаляханские шпионы, коих надлежит арестовывать на месте и препровождать в кордегардию - сам факт стягивания войск для защиты столицы сомнению не подлежал и наводил на мрачные мысли. Айринтийцы всегда жили с мыслью о недружественных соседях, об угрозах на границе и опасности пиратских рейдов на побережье - но уже очень давно опасность не грозила непосредственно Дракенхайму.

О том, что слухи - это не просто слухи, свидетельствовали и перемены в распорядке самой гвардии. Нарядов и караулов стало больше, в увольнительные отпускали реже - но при этом с оружием, и перед уходом капралы строго наставляли насчет необходимости сохранять бдительность даже и во внеслужебное время, причем это касалось не только распространителей слухов, но и возможных провокаций против самих гвардейцев. "Врагам королевы на руку выставить ее личную гвардию в неприглядном свете, посеять раздор между солдатами разных частей, под разными знаменами служащими нашей общей Айринтии..."

Обыкновенно во время субботних гулянок в "Драконе" салаги из учебной роты не допускались за один стол с "действительными" гвардейцами; исключения делались лишь для отдельных особо отличившихся, попавших в гвардию не прямиком с гражданки, а из других частей, имевших более солидный возраст, чем обычные мальчишки из учебки, или просто друзей кого-то из авторитетных гвардейцев. Шрамм, благодаря своему формальному офицерскому званию, возрасту хорошо за тридцать, успехам в освоении мечного боя и симпатии, которую он, почти не разговаривая, сумел тем не менее снискать у новых товарищей, попадал под все эти категории. Но в эту субботу ему даже не требовались особые привилегии - гвардейцев в "Драконе" собралось так мало, что все они, включая самых юных курсантов, разместились вперемежку за одним столом.

Юнцы, как водится в таких случаях, гордились и хорохорились, спешили засвидетельствовать свое презрение к врагам и уверенность в победе, что отчасти способствовало общему подъему духа, а отчасти, наоборот, вызывало раздражение некоторых ветеранов, особенно успевших уже не раз и не два приложиться к кружке.

- А вы знаете, сколько гроггендорцев нужно, чтобы покрасить забор? - разорялся белобрысый паренек лет семнадцати. - Шестеро: один держит кисть, второй льет на нее краску, а четверо носят мимо них забор влево-вправо и вверх-вниз! (Несколько его сверстников довольно рассмеялись, но старшие хранили молчание.) А вы знаете, сколько гроггендорцев нужно, чтобы забить гвоздь? Трое: один из гильдии, которая держит гвозди, второй из гильдии, которая бьет молотком, а третий из гильдии, которая кричит, когда второй попадает первому по пальцам! (Еще смешки.) А вы знаете, сколько гроггендорцев нужно...

- А ты знаешь, сколько гроггендорцев нужно, чтобы перебить целый взвод таких пустомель, как ты? - перебил его немолодой вислоусый гвардеец с вертикальным шрамом на лбу. - Одиннадцать лет назад хватило четверых. Сняли часовых и вырезали форпост подчистую, те даже проснуться не успели. Если бы летучий отряд его светлости герцога Бронгарского не подоспел вовремя...

- Как ты почтительно отзываешься о Бронгаре, - насмешливо заметил рыжеволосый гвардеец помоложе.

- Что бы о нем ни говорили, он тогда спас страну, - ответил вислоусый. - Если бы он не разбил передовые части гроггендорцев, они бы хлынули, как саранча. Началось бы вторжение, и совсем не факт, что они остановились бы на старой границе.

- Не он один спас, его солдаты спасли, - возразил рыжий. - А вот кого он сейчас спасать будет, страну или свою задницу, это еще вопрос.

- Ну ты попридержи язык-то, - вмешался еще один гвардеец, бритый наголо. - Пусть он нам и не начальник, но ты все-таки говоришь о родном дяде королевы. Которого пока что никто ни с каких постов не снимал и в измене не обвинял.

- А что такого о нем говорят? - заинтересовался один из курсантов. - Плохое что-то?

- А ты не слышал? - повернулся к нему рыжий. - Насчет детей...

- Бабьи сплетни, - перебил бритый. - Не слушай эту чушь, малец, - он смачно глотнул из кружки и во весь голос затянул: - For the Flag and the Queen our morglays we swing³⁰...

Несколько голосов подхватили гимн - но не все разом, как бывало обычно. На другом конце стола, где сидел над своей кружкой Шрамм, продолжался свой разговор, участники которого не пожелали прерываться ради патриотических песнопений. Шрамм не участвовал в дискуссии - по понятным причинам он вообще старался говорить как можно меньше - но и петь тоже не стал, хотя это у него получалось лучше, чем говорить. Но, во-первых, он никак не мог заучить слова - с этим у него теперь обстояло гораздо хуже, чем с фехтовальными приемами, которые он схватывал на лету - а во-вторых, не хотел мешать разговору, к которому прислушивался с сумрачным видом. Обсуждали, конечно же, мятеж Арвика, положение столицы и все последние тревожные новости и слухи.

- Сразу надо было давить! Сразу! - кипятился гвардеец лет двадцати пяти. - Бросить армию на север, я не понимаю, чего она столько медлила!

- Нет ничего проще, чем решать за других, - насмешливо отвечал его сосед. - Если ты такой стратег, почему ты до сих пор не генерал?

- Потому что мой отец не герцог, а простой суконщик!

- Ну и что? Наш Батя, - имелся в виду Айбенхорст, - сам бастард.

- Графский бастард! Лучше быть незаконным сыном графа, чем законным суконщика...

- Ты хоть в капралы сначала выбейся, а потом про генералов рассуждай. Скажешь, в капралы тоже без знатного папы не берут?

- Ну я, может, и не такой военный знаток, как Батя, - сдал назад критик, - но уж наверное и не глупее юной девицы!

- Э, ты говори, да не заговаривайся!

Шрамм еще больше нахмурился и сжал в кулаке ручку кружки, осознав, что парень напротив посмел непочтительно отозваться об Элинор. Задать бы ему хорошенько! Впрочем, его уже одернули, а сам Шрамм взял за правило не ссориться с новыми товарищами. Ему надо еще многому у них научиться, чтобы лучше служить своей королеве, и совсем негоже затевать драки, они подрывают дисциплину. Но все равно, какая наглость! И ведь кто, ее же личный гвардеец! Неужели измена проникла даже сюда?

- For the Flag and the Queen, under Blue Dragon wing³¹... - неслось с другого конца стола. Обычно эту строку подхватывали с особым энтузиазмом, воздавая должное не только государственному гербу, но и заведению дядюшки Зигмунда. Но на сей раз и тут вышел конфуз - один из гвардейцев, успевший уже довольно основательно набраться, оторвался от кружки, чтобы радостно подхватить любимую строчку, и по привычке проорал ее так, как пел все предыдущие годы службы - "For the Flag and the King..." При этом он взревел так громко, что едва ли не перекрыл в одиночку все остальные голоса.

В иных обстоятельствах это было бы вполне понятной оговоркой, на которую никто не обратил бы внимания. Но только не в ситуации, когда в Айринтии имелось по меньшей мере два человека, способных претендовать на титул короля, причем один из них уже поднял мятеж, а второй, хотя и хранивший пока лояльность, имел немало сторонников, полагавших его права на трон более законными, чем у Элинор. В таком контексте фраза, словно бы демонстративно выкрикнутая из-за стола королевских гвардейцев, прозвучала прямым вызовом и чуть ли не призывом к бунту, попутно подставляющим еще и "Синий дракон" вместе с его хозяином. Обернулись (или, наоборот, предпочли склониться над столом и сделать вид, что ничего не слышали) даже некоторые посетители на соседних скамьях, а песня пошла вразнобой и сама собой смолкла на следующей строчке.

Вислоусый гвардеец сориентировался первым. Он отвесил возмутителю спокойствия подзатыльник: - Что ты мелешь, дурак! - и обратился к соседям: - Не давайте ему больше пить, - а затем снова запел куплет сначала, уже правильно. Другие голоса присоединились, и все вроде бы пошло своим чередом, но страшное подозрение об измене, возможно, пустившей корни уже даже в личной гвардии королевы, лишь укрепилось в сознании Шрамма.

- Но я и в самом деле не понимаю, почему королева, или Бронгар, или кто там сейчас отвечает за военные решения, не посылали войска на север так долго, - продолжал спор третий сосед Шрамма. - Мятеж он как пожар, ему нельзя давать разгораться. Даже если, допустим, под рукой недостаточно воды, чтобы загасить его сразу - надо плеснуть в огонь ту, что есть, а потом уже бежать за новой. Пламя не потухнет, но хотя бы ослабнет, даст время натаскать из колодца еще. А если рассуждать по принципу "сначала набрать достаточно воды, а потом уже начинать тушить", так там уже, глядишь, тушить нечего будет...

- А ты бы хотел стать тем самым первым ведром, которое испарится в огне без остатка? - усмехнулся другой.

- Ну понятное дело, что на смерть идти никому не охота, но кому-то же надо. Такова уж наша солдатская доля...

- And Her Majesty knows that in heat and in snows

All her guards will forever be guards!³²

- дружно проорали не слишком трезвые голоса, на сей раз нигде не сбившись с полом монарха, и сделали традиционную паузу перед четвертым, неофициальным куплетом.

- ...послали, чем же ты недоволен? - расслышал Шрамм в наступившей почти что тишине.

- Во-первых, поздновато, а главное, кого?! Это же совсем...

- For the Flag and the Queen our wine we will drink³³, - грянул финальный куплет. Он был дописан другим автором, и оттого рифма в первой строке хромала, но его радостно подхватило еще больше голосов. Вино собравшиеся ценили явно больше, чем строгость поэтической формы. Шрамм недовольно поморщился - не потому, что был ценителем поэзии (он не был таковым и в прошлой жизни) или не любил гвардейский гимн (к которому еще совсем недавно относился с восторгом неофита, хотя и злился на себя, что постоянно сбивается в словах), а потому, что хор мешал ему расслышать разговор соседей, в то время как они, как он чувствовал, говорили о чем-то важном. Он, разумеется, знал, что три дня назад на север выступил большой отряд под гвардейским знаменем, отправленный, как говорили, чтобы укрепить гарнизон крепости, служащей ключом ко всему югу страны. Туда включили и нескольких парней из учебной роты, и Шрамм очень надеялся, что и ему будет оказана такая честь, но он не попал в список. Ну что ж, это понятно, он ведь начал обучение недавно и еще не овладел в полной мере приемами обращения с холодным оружием. Правда, те, кого отправили на север, хотя и находились в учебной роте намного дольше него, но, на взгляд Шрамма, большим воинским искусством не отличались. Да что там "большим" - он сам не раз побивал их в учебных боях. Если бы его спросили, он бы даже сказал, что это были самые никчемные курсанты во всей учебке. Но кто он такой, чтобы его спрашивали? Что он понимает? Он новичок и в гвардии, и вообще в этом мире. Его дело - прилежно исполнять приказы и не подвергать сомнению авторитет командиров, которые уж точно разбираются во всем лучше, чем он. Насколько важны для военнослужащего дисциплина и субординация, он хорошо помнил еще из прошлой своей жизни. Но вот теперь, кажется, и опытные гвардейцы, служащие уже не первый год, высказывают сомнение в мудрости отданных приказов? Уж не измена ли это? Или...

- ...сброд, я слышал, их вообще набрали по тюрьмам...

- ...Here we also are famous diehards³⁴...

- ...счет тюрем не знаю, но необученные молокососы...

- ...No man in the town ever can drink us down³⁵...

- ...их же отдали под опеку ветеранов?

- As the guards will forever be guards!³⁶ - отревела последняя фраза, и днища кружек дружно ударили по столу, знаменуя окончание песни.

- ...песок сыплется! - крикнул над ухом Шрамма его скептический сосед, по инерции пытаясь перекричать уже умолкший хор. Несколько певунов, сидевших дальше и не слышавших спор, повернулись в его сторону. Он поспешно понизил голос, однако продолжал, обращаясь к своим соседям: - Но главное - кого там поставили во главе?! Вы, небось, слыхали поговорку - армия баранов во главе со львом побьет армию львов во главе с бараном.

- Во-во, - кивнул его оппонент, вероятно, видя в этом оправдание действий командования.

- Так вот там даже не баран! У барана хотя бы рога есть! Проворовавшийся интендант, конторская крыса, вы его на плацу даже ни разу не видели. Все свои звания получил, не отрывая задницы от стула. Я так понимаю, перед ним просто выбор поставили - или под суд, или туда...

- Я бы выбрал под суд, - усмехнулся еще один гвардеец. - За воровство сейчас не вешают, а там, с такой командой и таким командиром - верная смерть. Если, конечно, до боя дойдет.

- Дойдет, как не дойти - иначе зачем их туда посылали? Вот тебе и ведро воды - послали тех, кого не жалко.

- По мне такая вода больше на светильное масло похожа. Мятежников легкая победа только раззадорит...

- Так, может, на то расчет, что Арвик не узнает, кого против него послали? Подумает, что это настоящая гвардия, и побоится соваться?

- Да как же, не узнает он! Мы вот с тобой знаем, а у него, думаешь, в столице шпионов нет?

"Измена!" - понял Шрамм. Самая настоящая измена! Только дело не в рядовых гвардейцах, распустивших языки - все куда хуже! Пока капралы внушают им быть бдительными и прислушиваться к болтовне простых обывателей, измена в самом командовании гвардией, а может, даже и еще выше! Враги королевы намеренно отправили защищать стратегически важную крепость никуда не годное войско с никуда не годным командиром, чтобы открыть мятежникам прямую дорогу на столицу!

Все так же не говоря ни слова, Шрамм поднялся, оставив недопитую кружку на столе. Гвардейцы, занятые разговором, если и обратили на это внимание, то уж точно не придали значения, решив, очевидно, что он отлучился по самой прозаической нужде. Однако Шрамм, выйдя во двор кабака, не стал сворачивать к деревянным будкам туалетов. Вместо этого он направился к коновязи.

Обращаться по начальству, как велят уставы, нельзя. Неизвестно, кто из них в заговоре, кому можно доверять. Если бы можно было рассказать все самой Элинор! Но его не пропустят к ней. Она королева, а он простой солдат, даже ниже солдата - курсант. Когда-то, правда, она его приняла... и как раз на той встрече он сам попросился в рядовые, думая, что в качестве гвардейца он будет ближе к ней! С тех пор он не видел ее ни разу, даже когда охранял ее дворец... Может, если бы не та просьба... хотя, если бы не та просьба, он не оказался бы сейчас в кабаке в компании гвардейцев и не узнал, какого рода войско направили на север. В любом случае, его не пустят во дворец. Спросят, кто ты такой? "Курсант учебной роты гвардии ее величества." "Ха-ха-ха-ха! Курсант! Пойди проспись, пока твой капрал не надрал тебе задницу за пьянство!" (Это правда - он пил, и от него, должно быть, пахло вином, хотя он чувствовал себя совершенно трезвым.) "Но у меня дело государственной важности!" "Тогда мы отведем тебя к офицеру Тайной Стражи." А если и тот - изменник? Или его начальник? И в любом случае - сколько времени будет потеряно, пока будут докладывать по инстанциям и решать, стоит ли беспокоить королеву, или это просто пьяный бред глупого курсанта?

Можно было бы обратиться к... прежнему командиру, сообразил Шрамм. К полковнику Локхарту. Возможно, тот замолвил бы за него словечко перед королевой. Но Шрамм даже не знал, где его искать. После того, как изменники и заговорщики убили доктора Якобсона, Локхарта и остальных прячут в каком-то монастыре за пределами столицы. Он не знал, в каком, а если бы даже и знал, сколько бы ушло времени, чтобы туда добраться? И чтобы потом отправить оттуда депешу во дворец?

Войско ушло на север три дня назад, его уже никак не догнать пешком, и даже на лошади не так быстро. Нельзя терять время, совсем нельзя, и тем более нельзя рисковать, что его задержат заговорщики! Он поскачет на север сам, прямо сейчас, и спасет Элинор! Спасет свою королеву! Что он может один? А разве не сказано - "Армия баранов во главе со львом побьет армию львов во главе с бараном"?

В своей прежней жизни Шрамм никогда даже не видел живую лошадь (даже в цирке, где любые номера с животными запретили как "негуманные" задолго до его рождения), но умение ездить верхом входило в обязательный минимум гвардейца, и он успел получить несколько уроков верховой езды. Недостаточно, чтобы стать виртуозным наездником, но довольно, чтобы не свалиться с седла и справиться с не самым норовистым конем. Однако никто не выдаст ему коня с гвардейской конюшни без приказа. Значит...

Остановившись у коновязи, Шрамм окинул взглядом имеющиеся варианты и выбрал гнедого, который выглядел сильнее и выносливей тонконогой мышастой кобылы и в то же время не косил на чужака бешеным взглядом и не всхрапывал, как соседний вороной. Шрамм, мыча что-то успокаивающее, протянул руку и погладил гнедого по носу, жалея, что у него нет с собой яблока. Но конь и без подношения принял ласку и качнул головой словно бы в знак согласия. Шрамм распутал повод и взобрался в седло.

- Э, эй! - раздался окрик со стороны кабака. - Ты что творишь?!

Расплескивая сапогами грязные лужи, к коновязи бежал упитанный гладко выбритый господин в кургузом дублете, штанах с буфами и пышном берете, по виду - преуспевающий ремесленник или средней руки торговец, но не дворянин.

- Именем королевы! - прокричал Шрамм во весь голос, избегая таким образом заикания. - Реквизиция! Для! Государственных! Нужд! - он сунул под нос запыхавшемуся хозяину коня свой единственный документ - приказ о его направлении в учебную роту - и отдернул бумагу прежде, чем тот успел прочитать. - Будет возвращено! Позже! - он дал шпоры коню и поскакал прочь. Растерявшийся хозяин лишь отпрянул, уворачиваясь от грязи из-под копыт.

В Айринтии не было системы гражданских почтовых станций, но были военные посты, на которых чиновник или военнослужащий, путешествующий по казенной надобности, мог сменить лошадь. Однако для этого требовался документ, подтверждающий полномочия, поэтому Шрамм не рискнул туда соваться; более того, с юридической точки зрения он теперь находился в самовольной отлучке, и хотя эпоха была уже не та, когда информация об этом была бы мгновенно разослана по военной и полицейской сети, рефлекс заставлял его держаться подальше от любых военных и представителей власти. Так что он еще дважды реквизировал лошадей у гражданских. Впрочем, первый из них даже и не возражал, ибо наметанным глазом знатока конских статей (коим Шрамм безусловно не был) сразу определил, что предлагаемый ему взамен гнедой, пусть и усталый после долгой скачки, лучше его собственного коня. В чем Шрамм в скором времени и убедился, но было уже поздно (во всех смыслах), и на этой лошади ему пришлось ехать всю ночь, ибо терять время на сон он не пожелал. А вот при втором обмене дело обстояло прямо противоположным образом, и владелец великолепного белого жеребца, как на грех оказавшийся стряпчим, заявил, что "это беспредел" и он будет жаловаться на "возмутительное беззаконие королевских гвардейцев" во все инстанции вплоть до самой королевы. Вдобавок он выразил желание внимательно изучить документы Шрамма. Тот в ответ молча выгреб из кошелька, не считая, несколько монет (из всех членов команды "Доброй воли" он единственный получал жалованье в теперешнем мире, хотя, конечно, у курсантов оно было совсем не богатым) и протянул их недовольному.

- Это смехотворно, любезный! - воскликнул тот, брезгливо покосившись на монеты, оказавшиеся у него на ладони, и как бы машинально сжав кулак. - Моя лошадь дороже вашей по меньшей мере на пять золотых, не считая моих потерь из-за задержки, а вы суете мне какую-то медь?!

Тогда Шрамм рванул из ножен меч и проорал в лицо стряпчему: - Если вам не нравится моя медь, могу предложить мое железо!!!

Увы, он не сам придумал эту фразу - когда-то в прошлой жизни он не то прочел ее, не то услышал в каком-то фильме. Но это не имело значения, поскольку стряпчий побледнел и попятился, бормоча: - Нет, ну я же тоже патриот, я понимаю... государственная надобность... война... только хотелось бы все же получить расписку, если вы не возражаете...

Шрамм накарябал собственную подпись на протянутом ему клочке бумаги, не глядя, что успел вписать там стряпчий, и вскочил в седло.

Таким образом, меняя лошадей, он ехал почти без остановок целые сутки, почти не обращая внимания ни на боль от поясницы и ниже, вызванную столь длительной скачкой непривычного к седлу наездника, ни на усталость, ни на периодически срывавшийся с хмурого неба дождь. Наконец к закату воскресенья он добрался до трактира у южной границы Иммермурских болот.

В трактире, где по причине скверного как в погодном, так и в политическом смысле времени вовсе не оказалось постояльцев, он узнал, что большой военный отряд прошел на север утром. Шрамм понадеялся было нагнать их за ночь, но коню определенно требовался отдых, а взять свежего было негде. У трактирщика имелся свой собственный, но это был флегматичный пожилой тяжеловоз, привычный неспешно катить телегу с припасами, но совершенно непригодный для быстрой скачки верхом. Вдобавок, как заверил Шрамма трактирщиц, никто не ездит через болота ночью.

- П-п-почему?

- Слишком опасно, сэр. Крестьяне судачат, что по ночам в болотах до сих пор бродят призраки бугенхольмских солдат, которые ищут и не могут найти дорогу домой...

Шрамм раздраженно замотал головой, показывая, что не верит в подобную чушь, и трактирщик охотно согласился: - Да, конечно, это просто сказки... скорее всего. Про любые болота такое рассказывают, а на самом деле это просто оседает ил, выходят газы, кричат ночные птицы, ну и плюс блуждающие огоньки, конечно. Но ночью там и в самом деле опасно, особенно в эту пору, при такой погоде. Слишком легко сбиться с дороги и угодить в трясину, особенно если туман поднимется, а он там часто. Дорога-то не прямо идет, самые топкие места огибает. Все, кто идут или едут через Иммермур - а это даже по сухой погоде не меньше трех дней пути - на ночь всегда становятся лагерем, там есть стоянки...

В итоге Шрамм купил еды для себя и для коня на два дня; денег на приличную комнату после этого у него уже не осталось, а трактирщик не пожелал делать скидку даже и единственному постояльцу - "не подумайте дурно, сэр, но это для вас одного печь топить, а уголь нынче дорог, да и служанок я уже распустил, скоро закрываюсь до весны..." - и Шрамм, не пытаясь угрожать или спорить (что вряд ли стоило делать, ибо служанок трактирщик, может, и распустил, но за его спиной маячили два крепких угрюмых парня - не то сыновья, не то просто работники), завалился на сено в сарае, завернувшись в плащ. Он так устал, что и это показалось ему блаженством.

Проснулся он от стука дождя по крыше. Уже давно рассвело, и вот теперь уже Шрамм в гневе чуть не зарубил трактирщика за то, что тот не разбудил его чуть свет, как было велено. "Да куда ж вы поедете сейчас в такой дождь..." - оправдывался владелец заведения, но Шрамм, больше не слушая его, уже седлал коня. Из каких-то дальних уголков сознания вынырнул образ героя на белом коне, скачущего спасти прекрасную деву.

Впрочем, обстоятельства его путешествия отнюдь не располагали к романтике, и дело было не только в нудном холодном дожде, бесконечно лившемся с беспросветно серого неба. Несмотря на изменившиеся климат и флору, Иммермур больше походил на болота прежней Флориды или Луизианы, чем, к примеру, Британии: не унылая равнина до горизонта, покрытая лишь травой (скрывающей опасные топи), где только изредка маячит одинокий куст или деревце на каменистой кочке, а мрачный лес, где деревья с отсыревшей, обросшей лишайниками корой (в основном ольха, уже полностью лившаяся листвы, изредка - низкие кривые сосны) и корявые кусты торчат прямо из жирной грязи и воды, кое-где расступаясь вокруг гиблых "полян", а кое-где, напротив, смыкаясь в непролазную путаницу колючих ветвей. Тем не менее, некоторые места были суше прочих, и летом в хорошую погоду через болота существовало много троп. В дожди же главная дорога, проходящая через Дортинайн, становилась единственной - во всяком случае, единственной, которую можно было преодолеть, не рискуя утонуть. Однако в распутицу и она заплывала грязью настолько, что на многих участках любой колесный транспорт увязал по ступицу и выше, и от этого не спасала даже гать, проложенная на большей ее части: бревна гнили, дробились в сырые щепки тяжелыми колесами и постепенно погружались все глубже в грязь. Время от времени гать латали, но всегда лишь отдельные участки, никогда всю целиком, и хватало этого ненадолго.

Пока что, впрочем, дорога еще не сделалась настолько скверной, но вязкая грязь уже чавкала при каждом шаге коня, налипая на копыта тяжелыми комьями, явно не облегчавшими животному его задачу. Шрамм быстро убедился, что ехать придется шагом, о вчерашней резвой рыси не приходилось и мечтать. Выбравшись, наконец, на достаточно хороший, обновленный недавно бревенчатый настил, он обрадованно пустил было коня вскачь, но тот уже настолько утомился, что не мог держать хороший темп. Тем не менее Шрамм не щадил его, погоняя шпорами и плетью, ибо думал лишь о том, как дорого время и что каждая минута дождя продолжает ухудшать ситуацию.

Он помнил, что не может потерять своего единственного коня, которого некем заменить на пустой дороге среди болот, и даже придумал, как ему казалось, оптимальную стратегию: на участках с глубокой грязью, где конь все равно не может двигаться быстрее человека, слезать и идти пешком, давая животному отдых, дабы потом быстрее скакать по хорошим участкам. Примерно так же когда-то (очень давно) он дотянул до аэродрома на самолете с перегревавшимся двигателем, прибавляя обороты, чтобы набрать высоту, а потом прибирая РУД на малый газ и планируя, чтобы охладить мотор. Идея была и впрямь неглупой, особенно для человека с его нынешним уровнем интеллекта, и все же нетерпение подвело Шрамма. Он не давал жеребцу достаточно отдыха и чересчур подгонял его на "скоростных" участках. Уже под вечер, проскакав по очередному настилу до того места, где тот уходил в бурую жижу, Шрамм спрыгнул в грязь, полагая, что очередной "трудный" для скакуна участок позади и начинается "легкий". Но конь остановился, не желая идти дальше, а когда Шрамм начал раздраженно понукать его и тянуть за поводья, задрожал всем телом, осел на задние ноги и завалился набок. Из белых ноздрей хлынула кровь.

Убедившись, что конь больше не встанет, Шрамм навьючил на себя сумку с едой и зашагал дальше на север под темнеющим небом, с которого продолжал лить дождь. Он упрямо брел, меся сапогами грязь, пока мог различать дорогу - свет Кольца почти не пробивался сквозь плотные тучи, лишь придавая им темно-серый оттенок вместо совершенно черного - а затем принялся подыскивать место для ночлега, дающее хоть какое-то укрытие от дождя. Но вокруг тянулась все та же грязь, мутные лужи и лишенные листвы кусты и деревья, слишком хилые и тонкие, чтобы на них взобраться. Затем он снова почувствовал под сапогами бревна настила - полусгнившие, но все-таки бревна, не только облегчавшие путь, но и позволявшие держаться дороги. Это придало ему новых сил, и он зашагал быстрее, механически переставляя ноги и больше не думая об усталости и ночлеге, а думая только о том, что если он, оставшись пешим, хочет нагнать пеших солдат, то его лучший шанс - идти ночью, пока они спят. Он действительно шагал так под дождем до самого утра, пока мрак снова не начал сереть - и в этом светлеющем сумраке он различаем далеко впереди очертания каких-то строений. Неужели это и есть крепость Дортинайн? Ни единого огонька видно не было, но, с другой стороны, ночные дозорные на башнях и не должны жечь огни, которые лишь обозначат их неприятелю, но не помогут всматриваться в темноту... Но - а что, если уже поздно? Если гарнизон крепости перебит, и она занята мятежниками?!

Он попытался еще ускорить шаги, но даже его тренированный организм имел свой предел, а дорога вновь превратилась в сплошную грязь, тяжелым бременем налипавшую на сапоги. До сооружения он добрался лишь минут через сорок. На крепость оно совсем не походило. Это оказался просто длинный навес на столбах без стен, сооруженный на пологой кочке - очевидно, одно из мест для ночлега, о которых упоминал трактирщик. Навес был достаточно велик, чтобы загнать под него дюжину повозок вместе с лошадьми, но сейчас, разумеется, там не было никого, как и на всем протяжении пути Шрамма через Иммермур. Бесконечная бахрома дождя сеялась с края крыши; лужи стояли и на дощатом полу - крыша протекала в нескольких местах. Все же значительная часть пола оставалась относительно сухой (насколько это было возможно при такой влажности воздуха); имелся даже каменный очаг, но разжечь его было нечем, хотя обыкновенно здесь же под крышей складывали запас хвороста или дров, но он был, видимо, израсходован теми, кто побывал здесь недавно и не позаботился о том, чтобы возобновить его для следующих путников.

Войдя под навес, Шрамм увидел в сумерках дождливого утра множество грязных следов на полу, а от очага еще исходило слабое тепло. Очевидно, солдаты, за которыми он гнался, ночевали здесь и ушли на рассвете, не более часа назад! Но он совершенно выбился из сил и понял, что не сможет их догнать, если не отдохнет хотя бы полчаса. Он уселся на грязный пол, вытянув гудящие ноги и прижимаясь спиной к еще теплым камням очага. Полчаса и не больше, скомандовал он себе. И не закрывать глаза, иначе он уснет. Нельзя... закрывать...

Когда он проснулся, было уже позднее утро. Шрамм вскочил в гневе на себя - и тут же понял, что бежать следом за ушедшими солдатами не получится. Дождь, наконец, кончился, зато над болотом висел белый туман, такой плотный, что его, казалось, можно было резать ножом. Со своего места в середине навеса Шрамм даже не мог различить столбов, поддерживающих кровлю по краям; было бы безумием идти через болото в такую погоду. Вдобавок Шрамм совершенно закоченел за время сна (очаг, конечно же, давным-давно остыл); из носа у него текло, а зубы выбивали вполне натуральную дробь. Однако стандартный солдатский комплекс, столь любимый сержантами в качестве наказания за любую мелкую провинность (и учебная рота королевской гвардии не была исключением) - пятьдесят отжиманий, пятьдесят приседаний - помог ему разогнать кровь и согреться. Пока он жевал отсыревшую краюху хлеба с холодным мясом и запивал свой завтрак разбавленным вином из фляги, туман чуть-чуть развеялся - во всяком случае, столбы проступили из него мутными тенями - и Шрамм решил более не терять времени и продолжать путь. Тем паче что дорога вскоре вновь превратилась в бревенчатую гать, пусть и изрядно разбитую колесами, но все же не позволявшую сбиться с пути.

Так он шагал еще около часа; туман на его пути то вроде бы истаивал, то вновь сгущался, что зависело от разного соотношения воды и почвы, густоты ветвей по сторонам дороги и токов воздуха (в памяти Шрамма всплыли обрывки курса по метеорологии, прослушанного в его бытность курсантом в совсем другом заведении - летном училище Люфтваффе). Когда белое марево уплотнилось в очередной раз, ему вдруг почудилось, что влажные звуки его шагов отражаются эхом от чего-то впереди. Остановившись, он понял, что это вовсе не эхо. Кто-то шел ему навстречу... и, похоже, далеко не один. А в следующий миг он различил побрякивание и поскрипывание, какие могут издавать трущиеся друг о друга доспехи, амуниция и оружие.

Если они идут навстречу, значит, это враги. Он все-таки опоздал! Мятежники сходу разгромили посланное против них слабое войско и продолжают свой марш на столицу. Но деваться с дороги все равно некуда - только прыгать в тумане с гати в болото, рискуя угодить в трясину. Лучше умереть, как воин, защищая свою королеву, чем захлебнуться в грязи!

Отбросив тяжелую от сырости полу плаща, Шрамм выдернул меч из ножен. Он один, и у него ни шлема, ни щита, ни кирасы - в увольнение не ходят в доспехах. Но у него выгодная позиция - они ведь тоже не могут сойти с дороги и обойти его. Судя по густоте тумана в этом месте, вокруг сплошная жижа. И кроме того - они ведь не знают, что он здесь один!

Из тумана выступили первые фигуры, голова колонны. Все, как положено - кольчуги, мечи, знамя... Оно висело на древке отсыревшей тряпкой, ничуть не величественно, но Шрамм сумел различить его цвета - и вдруг испытал невероятное облегчение: черно-желто-синее! Свои! Но тут же он сообразил, что рано обрадовался. Ведь Арвик считает себя законным королем, а значит, тоже использует государственный флаг! Хотя - как-то ведь его солдаты должны отличать себя от войск королевы?

Увидев человека с мечом у себя на пути, солдаты растерянно остановились. Для них, очевидно, эта встреча в тумане была ничуть не менее неожиданной, чем для него.

- Ты еще кто... - начал тот, что шел впереди, протягивая руку к собственному мечу.

- Стой!!! Смирно!!! - заорал Шрамм самым солдафонским голосом, какому позавидовал бы любой капрал. Рефлексы, вбиваемые в солдат с первых дней службы, возымели действие - неизвестные бойцы не то чтобы вытянулись по струнке, но замерли; ближайший из них так и не донес руку до рукояти меча. - Кто ваш командир?!

- Капитан... капитан Бруммель, - ответили ему сразу несколько голосов, даже не пытаясь выяснить, имеет ли он право спрашивать. Тоже солдатский рефлекс - при всякой возможности свалить ответственность на начальство, пусть оно разбирается...

- Я к... майор Шрамм!!! - проорал он, чуть было не сбившись на ставшее уже привычным "курсант". Фамилия капитана ему совершенно ничего не говорила, но главное, что он был ниже по званию. - Командира ко мне!!!

Солдаты стали оборачиваться, передавая его требование, но капитан, похоже, и сам уже спешил вперед, желая выяснить, что там за крики и почему остановилась колонна. Первой мыслью Шрамма было дождаться его и зарубить, но потом он сообразил, что, раз ему повинуются, он может действовать хитрее. Возможно, ему вообще удастся развернуть эту колонну вспять, не пролив ни капли крови. Он убрал меч в ножны.

Широко шагая вдоль колонны, подошел Бруммель - худой, сильно немолодой уже офицер с длинным узким лицом, прорезанным вертикальными морщинами и обрамленным довольно длинными седыми волосами, свисавшими из-под шлема. Остановившись шагах в трех от Шрамма, он окинул того скептическим взглядом, и Шрамм сообразил, как выглядит: перемазанный грязью с ног до головы, без доспехов, без коня и без сопровождающих солдат, он не слишком походил на старшего офицера.

- Кто вы такой? - спросил Бруммель.

- Майор Гюнтер Шрамм!!! Посланный... - он сунул руку за пазуху и махнул в воздухе своим единственным документом, опять-таки, слишком быстро и слишком далеко от лица капитана, чтобы тот сумел различить что-либо, кроме размашистой подписи Айбенхорста и кругляша печати с эмблемой гвардии, - ...со специальной миссией!!!

- Капитан Эрвин Бруммель, - спокойно представился тот. - Комендант... то есть бывший комендант крепости Дортинайн. И, кстати, можете не кричать, майор - я прекрасно вас слышу.

Не кричать Шрамм, естественно, не мог - он бы сразу начал позорно заикаться и утратил бы всю свою внушительность.

- Я - старше - по званию!!! - рявкнул он, и тут до него дошел смысл услышанного: это не авангард противника, это свои! Но и не те, кого он пытался догнать. Это контингент Дортинайна. Но почему они идут на юг? На разбитых в бою они не похожи, не видно ни единого раненого... - Почему оставили крепость?! Где посланное вам подкрепление?!

- Согласно полученному приказу, выступили из крепости на рассвете, - ответил Бруммель все так же спокойно и язвительно добавил: - Королева, как видно, настолько ценит сорок лет моей верной службы, что не пожелала оставить меня на ней больше ни на минуту лишнюю. Должно быть, полагает, что если этот ублюдок³⁷ провел под моим началом три месяца, то я захочу провести под его началом всю оставшуюся жизнь. В приказе особо подчеркивалось, что мы должны выступить независимо от того, успеет подойти наша смена или нет. Ваших героических вояк мы встретили уже в пути. Они чуть было не бросились бежать от одного нашего вида, приняв нас в тумане за противника. Но это уже не моя проблема.

Измена, понял Шрамм. Все именно так, как он и полагал - преступным приказом под предлогом смены контингента отозвали защитников из крепости, дабы враг занял ее вообще без сопротивления!

- Приказ отдан изменниками!!! - прокричал он вслух. - Я послан, чтобы отменить его!!! Разворачивайтесь и возвращайтесь в крепость!!!

- У меня письменный приказ за подписью королевы, сэр, - нахмурился Бруммель. - Отданный через головы всех моих начальников до герцога Бронгарского включительно. Если у вас есть иной, более свежий приказ, могу я взглянуть на него? - он требовательно протянул руку, показывая, что демонстрацией бумаги издали не удовлетворится. - И кстати, - добавил он, видя замешательство Шрамма, - где ваша лошадь? Что-то я сомневаюсь, что офицера со срочным предписанием отправили пешком.

- Мой конь пал!!! - крикнул Шрамм, радуясь, что может хоть в чем-то ответить правду. Одновременно он подумал, почему он сам не встретил вестового, доставившего приказ Бруммелю, и догадался, что тот, должно быть, проскакал мимо, пока он спал. А подпись королевы? Очевидно, подделка! Или же негодяи обманули ее, оклеветали перед ней этого честного воина... Но честному воину уже надо было что-то отвечать, и Шрамм выкрикнул: - И приказ... попал в лужу!!!

- В лужу, значит, - насмешливо покивал Бруммель. - В таком случае, ничем не могу помочь... сэр. А теперь освободите дорогу колонне, иначе мне придется арестовать вас за препятствование исполнению королевского приказа.

- Вы за это ответите!!! - в гневе прокричал Шрамм. - Я старше по званию!!! Я доложу!!!

- Дальше Дортинайна не сошлют, - усмехнулся капитан, - а там я уже был.

Шрамму ничего не оставалось, как отступить на край гати. Солдаты не в ногу двинулись мимо него, выныривая из тумана и вновь растворяясь в нем, почти не обращая внимания на незнакомца в куртке гвардейца и перепачканном грязью плаще, скользившего по их лицам гневным взглядом. Их оказалось не слишком много - чуть меньше пары сотен, без обоза и лошадей. Когда последний из них скрылся в тумане, Шрамм упрямо зашагал дальше на север.

- Подозрительный тип, сэр, - заметил Бруммелю его заместитель, поравнявшись с капитаном. - Почему вы не арестовали его?

- Черт его знает, кто он такой, - проворчал бывший комендант. - У него гвардейское обмундирование и бумага с гвардейской печатью, но на офицера, тем паче на майора, он не похож. На шпиона, впрочем, тоже, слишком уж глупо себя ведет - шпион позаботился бы хотя бы о минимальном правдоподобии... По-моему, он просто какой-то контуженный. Но вы видели тот сброд, который прислали нам на замену под гвардейским знаменем - почему бы среди них не быть и контуженному? Отбился от своих, теперь догоняет. В любом случае, это уже не наша забота. Вы же знаете первое армейское правило? - саркастически усмехнулся он. - "Не высовывайся." Инициатива наказуема. Раз уж мы пользуемся таким безмерным доверием королевы, наше дело - делать только то, что нам приказано, и ничего кроме. У меня есть приказ оставить крепость и вести людей в Зюдендорф, и я его выполняю. У меня нет приказа разбираться со встречными полоумными. Или вы хотите, чтобы, когда наших сменщиков раздолбают в мелкие ошметки, в этом обвинили нас - дескать, мы неправомерно задержали их самого ценного бойца, а то и в самом деле офицера? Не удивлюсь даже, если его произведут в офицеры задним числом. Вы же знаете, как делаются такие дела, когда надо найти крайнего.

- По крайней мере, в смелости этому парню не откажешь, - заметил заместитель. - Он кинулся с мечом один против всей нашей колонны.

- Смелость часто просто другое название глупости, - брюзгливо ответил Бруммель. - Или неинформированности.

- Вам виднее, сэр.

- Что вы хотите сказать, лейтенант? - капитан вдруг резко повернул к нему голову, хмуря густые седеющие брови.

- Только то, что вам виднее, сэр.

- Что я должен был делать, по-вашему? Отказаться выполнять приказ? Письменный приказ за подписью королевы?

- Но вы видели этих людей, сэр. Половина из них даже не умеет правильно затянуть портупею. Они не удержат крепость, если будет штурм.

- Королева доверяет им больше, чем нам. Кто я такой, чтобы подвергать сомнению мудрость ее величества? И кто вы такой, чтобы спорить со старшим по званию?

- Я не знаю, полоумный тот парень или нет, - упрямо возразил лейтенант, - но то, что он говорил об измене, не кажется мне такой уж глупостью. Я не знаю, кто подсунул королеве эту бумагу и насколько она вообще в курсе... Я не спорю, сэр, - поспешно добавил он, видя выражение лица капитана. - Просто мысли вслух.

- Держите свои мысли при себе.

- Да, сэр.

Тем временем тремя милями севернее медленно двигалась в противоположном направлении другая колонна. Пять сотен солдат могли бы являть собой достаточно внушительное зрелище - шесть дней назад, выступая из Дракенхайма под гвардейским знаменем, они его и являли, особенно для обывателей, не разбиравшихся в нюансах выправки и амуниции - однако сейчас они куда более напоминали толпу, чем войско. Давно утратив всякое подобие походного строя, растянувшись чуть ли не на милю, усталые люди понуро брели, тяжело переставляя облепленные грязью сапоги. Обвислое знамя, сырое и тяжелое от влаги, качалось в такт колебаниям древка в руках старого знаменосца, привыкшего чеканить шаг на плацу, но уже двадцать лет не совершавшего марш-бросков по пересеченной местности. Будучи в пути с самого рассвета, они прошли за это время вдвое меньшее расстояние, чем солдаты Бруммеля - которые, как было справедливо отмечено на военном совете в королевском дворце, тоже не относились к элитарным, однако их недостатки касались главным образом дисциплины, а не уровня физической подготовки. Мутное солнце, наконец одолевшее туман, но не затянувшую небо дымку, размытым пятном перетекло через полдень и поползло к закату, а они все шли и шли, уже едва ли веря, что этому пути настанет конец.

Но вот, наконец, когда солнце вновь утонуло в набрякших над горизонтом тучах, словно тоже устав от тщетных попыток развеять бесконечное буро-серое уныние Иммермурских болот, впереди показались очертания крепости. Она не выглядела особо впечатляющей - квадратные каменные башни под пирамидальными дощатыми кровлями, не превышавшие в высоту шести метров, соединял четырехметровый деревянный частокол. Так, во всяком случае, крепость выглядела с южной стороны; с севера, который со времен бугенхольмской войны считался более опасным, стены тоже были по большей части каменными, но не особенно толстыми. Слишком тяжелую конструкцию не выдержала бы болотистая почва.

И тем не менее, крепость, не отличаясь высотой и толщиной стен, занимала изрядную площадь, полностью оккупируя остров посреди болота, и надежно перекрывала единственную в этой части страны дорогу. Летом или зимой в мороз армия с конницей и обозом еще могла надеяться обойти ее стороной, но в распутицу единственной альтернативой был путь вокруг Иммермура по побережьям.

Соответственно, крепость имела лишь двое ворот, северные и южные; с востока и запада подойти к ее стенам можно было разве что зимой или после очень длительной засухи. Ворота во всю высоту стены располагались не в башнях, слишком узких для этого, а между двумя башнями каждые. Места для опускающихся сверху портикулов, таким образом, не оставалось, но с боков из башен выдвигались мощные засовы, закрывавшие ворота с внутренней стороны и представлявшие собой целые бревна.

Южные ворота, через которые из крепости ушел прежний гарнизон, были заперты, но это не удивило Титуса Пфляйгеля, срочно произведенного в гвардейские лейтенанты (что соответствовало армейскому капитану) и назначенного комендантом Дортинайна шесть дней назад. После утренней встречи со своим предшественником он уже знал, что тот (вопреки полученному приказу) не бросил крепость совершенно пустой, а оставил там четырех человек, чтобы было кому открыть ворота вновь прибывшим. Правда, как видел Пфляйгель издали, они почему-то не спешили открыть вход его солдатам, подошедшим первыми во главе со знаменосцем. Хромая (ибо стер в проклятом походе обе ноги), он, наконец, дотащился до ворот сам.

- Что такое, почему не пускают? - брюзгливо осведомился он у своих подчиненных.

- Требуют пароль, - ответил молодой мосластый парень самого деревенского вида, забыв добавить положенное "сэр".

- А, да, - вспомнил Пфляйгель. Хотя - ну не идиоты ли? Кто еще, кроме своих, может подойти с юга? - Эй вы там! Куропатка! - он закашлялся от собственного крика, затем высморкался в кружевной платок, уже мокрый насквозь. Эти чертовы болота его добьют... - Слышите? Пароль "Куропатка"!

Он понятия не имел, почему Бруммель выбрал такой пароль - возможно, решил, что это смешно. Старикан был явно не в духе и зыркал на своего преемника так, словно хотел смешать его с окружающей грязью одним лишь взглядом. Радовался бы, что уносит ноги из этой гнилой дыры! Можно подумать, он, Пфляйгель, рвался на его место. Ему просто не оставили выбора - или тюрьма, или сюда... и он уже не был уверен, что выбрал правильно. Тащиться через эту грязь под дождем, без лошади даже для командира... Они должны были прибыть еще утром, но опоздали на девять часов, и это вызывало у Пфляйгеля почти что мстительное удовлетворение. Все равно эта чертова крепость никому не нужна, только полный идиот погонит армию через Иммермур в такую пору... Вот пожалуйста - она простояла девять часов вообще без гарнизона, и кто это вообще заметил?

Послышался глухой скрип отодвигаемых засовов, а затем створки ворот медленно поползи наружу, приводимые в движение во́ротами в башнях - пока не замерли, открывшись едва ли на две трети. Должно быть, этим бездельникам в башнях надоело крутить тяжелые вороты. Ну да, известно, что в Дортинайн всегда ссылали всяческих раздолбаев...

- Эй! - закричал Пфляйгель. - Открывайте полностью, дармоеды!

Никакой реакции не последовало. И он, Пфляйгель, даже ничего не может им сделать - они подчиненные Бруммеля, а не его. В принципе, сейчас, впустив его воинство, они должны отправиться на юг догонять своих.

- Ладно, ребята, - буркнул Пфляйгель своим бойцам. - Заходите, чего ждете? Ковровой дорожки?

Усталые люди потянулись внутрь. Пфляйгель не спешил войти с ними - он стоял сбоку от ворот и глядел на юг, на дорогу, по которой длинной прерывистой цепью тащились его подчиненные. Он все-таки офицер и должен проследить, чтобы вошли они все, даже самые последние отставшие и плетущиеся в самом хвосте.

Старый знаменосец, напротив, вступил в крепость первым, сопровождаемый еще несколькими солдатами. Их взглядам открылся пустой, утопающий в грязи крепостной двор, истоптанный сапогами покинувших Дортинайн солдат. Точнее, половина этого двора: внутри крепость делил пополам с запада на восток еще один частокол, не такой высокий, как внешняя стена, всего лишь в человеческий рост, что позволило бы защитникам крепости укрываться и в то же время стрелять между верхушками кольев, стесанными узко и длинно, как остро заточенные карандаши. По замыслу архитектора, эта стена должна была стать последним рубежом обороны от врага, ворвавшегося в крепость с севера или с юга, однако, поскольку Дортинайн ни разу не штурмовали, никогда не служила в этом качестве и рассматривалась разве что как преграда, не позволяющая путникам проехать в обход дорожного поста без уплаты пошлины. Этот пост находился в самом центре крепости, там, где идущая насквозь от ворот до ворот дорога пересекалась с внутренней стеной; каждая из половин частокола заканчивалась деревянной будкой со шлагбаумом между ними, некогда выкрашенным в черно-белые полосы, но теперь больше похожим на простое гнилое бревно. Хотя пошлина не собиралась уже много лет, сейчас шлагбаум был опущен - очевидно, обстоятельства военного времени требовали подвергать проверке всякого, едущего на север или с севера, хотя, скорее всего, в такую погоду здесь уже много дней никто не проезжал. Помимо этого прохода, во внутреннем частоколе имелась еще пара калиток ближе к внешней стене, не предусмотренных при постройке, но проделанных позже солдатами, которым надоело ходить до главного прохода, чтобы пересечь двор.

По периметру двора вдоль внешней стены тянулись одноэтажные бараки и сараи с плоскими кровлями; изначально все они предназначались для нужд гарнизона, но многие из них уже давно сдавались за умеренную плату для ночлега едущим через крепость путникам - опять-таки, в более подходящий для этого сезон. В случае осады и штурма эти плоские крыши должны были играть роль помостов, откуда защитники крепостной стены могли бы стрелять по нападающим. Кое-где здания, не примыкавшие друг к другу, специально для этой цели были соединены поверху мостками. Люки в крышах позволяли попасть из казарм сразу наверх к стене.

В целом крепость Дортинайн хотя и не могла сравниться с величественными каменными замками, но для своего уровня была спроектирована достаточно разумно и, благодаря удачному расположению, в самом деле могла на много дней задержать неприятельскую армию, многократно превосходящую ее собственный гарнизон. Болота вокруг служили ей лучшей защитой, чем глубокие рвы и высокие каменные стены; на большей части ее периметра к ее скромному частоколу практически невозможно было подтащить лестницы, не говоря уже о стенобитных орудиях и осадных башнях. Вечная сырость мешала даже поджечь ее деревянные укрепления. Атаковать ее можно было только с дороги, подходя к воротам узкой колонной под обстрелом с башен и стены. При достаточном искусстве лучников (и достаточном боезапасе, конечно) защитники крепости могли обеспечить на самом опасном для себя участке перед воротами плотность стрельбы в две сотни стрел в минуту на квадратный ярд; кроме того, в наиболее угрожающей ситуации - при подведении тарана к воротам - защитники могли сделать контратакующую вылазку с тем, чтобы захватить его или разрушить (или просто спихнуть в болото), в то время как стрелки сверху, сосредоточив стрельбу на более дальнем участке дороги, мешали бы подойти подкреплению противника.

Однако все эти тактические соображения едва ли воодушевляли усталых подчиненных Пфляйгеля, которые один за другим втягивались в крепость через полуоткрытые ворота. Они видели перед собой лишь грязь, сырость, потемневшие от времени бревна и черные провалы пустых окон невысоких и неказистых построек. От этой картины промозглым осенним вечером посреди болот веяло лишь унынием и заброшенностью. Казалось, что люди ушли отсюда не этим утром, а месяцы или даже годы назад...

Ветераны по привычке выстраивались шеренгами в середине двора (точнее, южной его половины), хотя не получили никакого приказа от лейтенанта. Новички, напротив, беспорядочно разбредались по всему двору в разные стороны; некоторые, опять-таки не дожидаясь команды, направились к баракам, желая не то занять лучшие места, не то просто поскорее оказаться под крышей. Но их ждало разочарование - Бруммель, покидая крепость, приказал запереть все двери; ключи он передал Пфляйгелю.

Знаменосец сперва было занял место на левом фланге постепенно формирующегося строя ветеранов, но затем сообразил, что торжественного построения не будет. Расфуфыренный болван, которого им назначили в командиры, понятия не имел о воинском распорядке, лежащем в основе дисциплины, и о важности торжественных ритуалов для поддержания боевого духа. Скорее всего, он просто сунет кому-то из капралов связку ключей и буркнет: "Заселяйтесь!", а сам поспешит завалиться кверху пузом на кровать в комендантской квартире. Так что знаменосец решил не дожидаться команды Пфляйгеля, а самостоятельно исполнить свой долг. Он не видел знамени над южными воротами - само собой, ведь прежний гарнизон ушел вместе со знаменем - и это надлежало исправить. Он вернулся к воротам и направился к входу в правую, западную башню, над крышей которой торчал голый флагшток.

Дверь с полукруглым верхом, утопленная в неглубокую нишу, оказалась заперта. Но знаменосец понимал, что в башне есть люди - те самые, что открыли им ворота - и замолотил бронзовым кольцом в широкие доски.

- Открывайте! - крикнул он, не дождавшись реакции. - Я должен поднять знамя!

После еще нескольких ударов дверь отворилась. На пороге стоял рыжебородый солдат в кольчуге с нагрудником.

- Давай свое знамя, старик, - сказал он, протягивая руку. - Я сам его повешу.

- Убери руки, - с достоинством возразил знаменосец. - Это знамя моей части, а не вашей. Ваше уже на пути к Зюдендорфу.

- Как будто мы в этом виноваты, - гыгыкнул солдат. - Ладно, проходи, - он отступил назад, крикнул кому-то наверх: "Ихний знаменосец со знаменем!" и начал подниматься по крутой винтовой лестнице.

Знаменосец последовал за ним. Даже по сравнению с хмурым днем снаружи в башне царил полумрак, почти темнота - так что знаменосец различал перед собой практически одни только грязные сапоги солдата, топчущие ступени. Правый каблук был запачкан сильнее левого, и это нарушение симметрии раздражало старого гвардейца даже больше, чем грязь как таковая. Грязная обувь сразу после марша естественна, но эти сидят тут целый день - кто им мешал привести сапоги в порядок? Впрочем, на то они и ненадежные солдаты, которых королева решила отозвать отсюда... Он старался не задыхаться, взбираясь за молодым бойцом, и держать знамя ровно. Пусть эти разгильдяи видят, что такое старая гвардия! Гвардейцы всегда останутся гвардейцами!

Наконец последний виток лестницы вновь вывел их на свет, на верхнюю площадку башни. Солдат Бруммеля оказался на свету первым, и теперь знаменосец заметил, что грязь на его сапогах еще и разного цвета. На правом каблуке она была тоже бурой, но скорее темно-рыжего оттенка, не похожего на цвет болотной почвы. А похожая скорее на ржавчину или на...

Знаменосец, успевший по инерции шагнуть к флагштоку, резко обернулся. Позади него стояли еще трое солдат с луками за спиной и короткими мечами на поясе. Бруммель, насколько знаменосец расслышал разговор между прежним и новым комендантом, оставил здесь именно четырех - но в обеих башнях, иначе некому было бы открыть вторую створку ворот!

Увидев его взгляд, все трое резко обнажили мечи.

- Измена! - закричал старик, вскидывая знамя, словно боевую алебарду. Ему даже удалось парировать первый удар, хотя меч при это перерубил древко. - Изме...

Меч его провожатого вонзился ему в спину. Еще два клинка довершили дело ударами в грудь и в живот

Гвардейское знамя, развеваясь в воздухе, упало в грязь прямо к ногам все еще стоявшего снаружи крепости Пфляйгеля, который уставился на него в тупом изумлении.

На башне отрывисто протрубил рог. И в тот же миг со всех башен Дортинайна на скопившихся во дворе людей посыпались стрелы. В крышах бараков распахивались люки, и оттуда тоже поспешно выскакивали лучники, выстраиваясь для стрельбы на крышах и на помостах вдоль всей южной половины внутреннего периметра. А когда часть растерявшихся солдат Пфляйгеля в панике бросились вперед к шлагбауму, надеясь укрыться по ту сторону внутренней стены, навстречу им по всей длине частокола между остриями кольев поднялись вражеские шлемы и высунулись острые жала арбалетных болтов.

Ловушка была почти безупречной. Лейтенант Гилмор Флимп, предложивший ее майору Обендаху, командующему авангардом его высочества - и получивший под это предложение капитанскую должность, которую в случае успеха должно было закрепить соответствующее звание - гордился своей идеей. Интуиция всякого военного человека говорит, что оборонять крепость от неприятеля следует, удерживая его снаружи и пользуясь всеми преимуществами, которые крепостные укрепления дают находящимся внутри. Для того, собственного, крепости и строятся. И в этом случае, несомненно, то смехотворное войско, которое, как докладывала разведка, выслала против них узурпаторша, обратилось бы в бегство, попав под ливень стрел со стены и не имея возможности добраться до его источника. Но это было бы слишком гуманным вариантом для мятежников, пошедших против своего законного короля. Они должны быть уничтожены, все - ну или почти все. Те, что сдадутся, будут повешены - как те двое, что, зарубив своих товарищей, открыли ворота авангарду принца. Его высочество не милует предателей, предавший однажды предаст снова. Оставить в живых можно только парочку, чтобы они рассказали своим, что бывает с изменниками. Рассказали и показали. Их рассказ будет гораздо убедительней, если они будут вести его без носа и ушей... и, возможно, каких-нибудь еще частей тела.

Но это потом. Сначала надо заманить их в ловушку, которой они не ждут, ибо она противоречит интуиции. Впустить их внутрь крепости, куда они так жаждут попасть. Но крепостные стены могут не выпускать так же легко, как и не впускать, а расстреливать врагов гораздо удобнее, когда они, как перепуганное стадо, сбились в кучу посреди двора, и бежать им просто некуда. Да - стрелки вдоль стены окажутся без защиты частокола, но это перекрывается полной неготовностью противника и множеством смертей в первые же мгновения. Этот сброд, измотанный долгим переходом, плохо подготовленный, расстреливаемый со всех сторон, просто не сумеет оказать достойное сопротивление. К тому же прикрытие будет у стрелков на башнях и по ту сторону внутренней стены, согласно плану крепости, нарисованному лично его высочеством.

Единственным недостатком этого плана оказалась не недооценка, как обычно, а переоценка противника. Флимп полагал, что это жалкое воинство окажется никуда не годным в бою, но оно оказалось таковым и на марше. Колонна так растянулась, что к тому времени, когда знаменосец полез вешать свое знамя (по собственной инициативе, без приказа, без общего построения в начале - ну о чем можно говорить с такой армией?!), половина его сослуживцев все еще не успела войти в крепость. Солдаты в башне, ждавшие момента, когда войдут последние, чтобы закрыть ворота и захлопнуть ловушку, конечно, тоже сделали глупость - надо было просто прирезать старого дурака внутри башни, а не позволять ему подняться на верхнюю площадку, где он успел поднять тревогу. Должно быть, они боялись, что его хватятся раньше времени, и надеялись, что он просто повесит знамя и уйдет - но он проявил неожиданную сообразительность.

Ну что ж, теперь уже делать было нечего - пришлось начать раньше, чем было запланировано. Даже в условиях, когда половина людей Пфляйгеля оставалась снаружи, стрелков на башнях и крышах было вдвое меньше, чем их целей во дворе; впрочем, чисто арифметически численность почти уравнивали арбалетчики за частоколом, стоявшие в две шеренги, что позволяло им, стреляя по очереди, компенсировать невысокую скорострельность своего оружия (особенно эффективного для настильной стрельбы через весь двор до самых ворот, в то время как лучники били сверху). Но численное соотношение, на самом деле, не имело никакого значения. Лишь единицы, в основном из числа ветеранов - тех, что, себе на горе, успели дойти, а не отстали - попытались сорвать с плеча луки и отстреливаться (впрочем, умевших стрелять среди посланных с Пфляйгелем вообще было меньшинство, и даже среди них луки были у немногих, как почти ни у кого не было щитов, а у многих и доспехов - "дабы не отягощать колонну в походе, все нужное возьмете на складе в крепости"), или выхватить мечи и бежать к баракам с целью взобраться на крыши и вступить в рукопашный бой. Все прочие повиновались рефлексам, противившимся самой мысли о том, чтобы оставаться на одном месте (что требовалось для меткой стрельбы) под ливнем вражеских стрел или бежать навстречу этому ливню. Вчерашние новобранцы, неумехи и неудачники, пьяницы и воры, амнистированные на условии вступления в гвардию, в панике метались с криками по крепостному двору, мешая тем немногим, кто пытался организовать сопротивление. Наконец вся эта редеющая на глазах толпа, спотыкаясь о мертвых и раненых товарищей, ломанулась к воротам, которые уже медленно закрывались, отсекая их от последней надежды на спасение. После того, как несколько человек, только что вошедшие в крепость, успели выскочить наружу, створки сомкнулись, но удар множества врезавшихся в них тел вновь приоткрыл их, не позволив солдатам, крутившим вороты в башнях, задвинуть засовы. Этих солдат на самом деле было по шестеро в обеих башнях, но их сил, даже увеличенных во́ротами согласно законам механики, не хватало, чтобы противостоять напору толпы; борьба шла с переменным успехом, щель между створками то ширилась, то сужалась. В то же время эта куча народу, сбившегося у ворот в панической жажде, яростно отпихивая друг друга, протиснуться через эту щель (вместо того даже, чтобы, дружно навалившись на створки по всей ширине, преодолеть сопротивление воротов и распахнуть их полностью), представляла собой прекрасную мишень, чем не замедлили воспользоваться стрелки.

Лейтенант Пфляйгель, в оцепенении простоявший прямо под башней чуть ли не полминуты, являл собой не менее прекрасную мишень, но никто не подумал выпустить в него стрелу сверху, хотя роскошный плащ (пусть и со слипшейся от грязи меховой оторочкой), щегольская перевязь и дорогой панцирь выдавали в нем офицера. Стрелки, следуя как полученному согласно плану операции приказу, так и обычным солдатским рефлексам, диктующим, что, если враги находятся и снаружи, и внутри крепости, то приоритетную цель представляют последние, стреляли исключительно по целям во дворе, не отвлекаясь на то, что происходит за стенами. И в самом деле - у них и без того было достаточно удобных мишеней. Выйдя, наконец, из ступора и в полной мере осознав, что происходит - все это ловушка, крепость занята врагом, там идет бойня, его люди, которым удалось вырваться, бегут - Пфляйгель бросился наутек следом за другими спасшимися счастливчиками, наступив при этом на валявшееся под ногами знамя (грязь чавкнула под сапогом) и даже не обратив на это внимания. Будучи упитанным мужчиной средних лет, не склонным к физическим упражнениям, да еще и чертовски уставшим после этого идиотского марша через болота, он не мог развить большую скорость - и все же никогда в жизни он не бегал так быстро. Разбрызгивая грязь, тяжело пыхтя, тряся объемистым задом и каждую секунду ожидая стрелы в спину.

Но стрелы все не было, и в мозгу Пфляйгеля зашевелились новые мысли: допустим, ему удастся унести ноги отсюда, но что будет с ним там, куда он бежит? Разве его не обвинят в том, что случилось? В таких ситуациях всегда ищут козла отпущения! А он подходит просто идеально, особенно учитывая его прошлые грешки. Хотя, конечно, откуда он мог знать, что здесь засада?! Во всем виноват чертов Бруммель, который увел своих людей и бросил крепость врагу! Но Бруммель отвертится, скажет, что просто выполнял приказ...

Приказ, да! Как он мог забыть! В сумке, которая сейчас хлопала его по боку, лежал секретный приказ, который надлежало вскрыть по прибытии в Дортинайн. Логика подсказывала, что там едва ли содержится что-то для него утешительное, но он ухватился за мысль об этом приказе, как утопающий за соломинку. Может быть... там если не оправдание, то хотя бы подсказка, что делать дальше...

Снизив темп - но все же не останавливаясь - он на бегу расстегнул сумку, долго не мог нашарить пакет внутри, наконец, выдернул его, выронив что-то в грязь, кажется, пару теплых носков... На бегу же разорвал пакет, чуть не повредив при этом и содержимое. Перед глазами запрыгали буквы: "в случае угрозы... сбережения личного состава... отступить на безопасную..."

Нет, он должен остановиться и прочитать нормально! Оглянувшись через плечо, он понял, что ни одна стрела из крепости его уже не достанет. Пфляйгель остановился, сразу же почувствовав, как тепло приливает к коже и сочится противным потом, и дрожащими руками поднес бумагу к глазам.

Он перечитал текст три раза, не решаясь поверить. Спасение! Да ведь это спасение! Это полное оправдание! Теперь это уже не бегство, а "планомерное отступление на безопасную позицию согласно полученному приказу". Правда, со сбережением личного состава вышло, кажется, не очень. Сколько человек успели унести ноги? Он оторвался от бумаги, переводя взгляд вперед - и почувствовал, что его снова бросает из жара в холод. Что-то происходило там, впереди. Кажется, бегущие по дороге через болото солдаты наткнулись на какое-то препятствие. Кто-то из них даже разворачивается назад... Неужели ловушка оказалась еще хитрее, и теперь враг подобрался еще и с юга?! Но как? В такую погоду их же невозможно было обойти... Мятеж в тылу?!

Подходя к крепости, Шрамм понял, что опоздал. Он уже почти догнал хвост колонны, голова которой, кажется, благополучно вошла в ворота, а потом... потом все изменилось. Он увидел падающий с башни флаг, услышал крики, затем увидел людей, в панике бегущих ему навстречу - и во второй раз за день встал один с обнаженным мечом на пути у сотен солдат.

- Стой!!! - заорал он во всю мощь легких. - Стой, трусы!!! Зарублю!!! Первого же дезертира!!!

Несколько человек остановились. Это были те, что шли последними и повернули назад первыми, увидев, как навстречу им бегут другие. Они не видели бойню и не были так напуганы, как те, что чудом вырвались из крепости.

- Кру-гом!!! - разорялся Шрамм. - Не сметь отступать!!! Вперед!!!

Запыхавшиеся бойцы повиновались. Они не понимали, что происходит, не знали, кто такой Шрамм и откуда он взялся, но в нем они увидели человека, наконец-то берущего ответственность на себя и знающего, что делать. Те, что бежали следом, натыкались на преградивших им дорогу и тоже вынужденно останавливались. "Что там? Кто?" - торопливо спрашивали они. "Офицер... командир... приказ..." - неслось им в ответ. Кто-то высказал предположение: "Подкрепление?", Шрамм услышал это и тотчас подхватил:

- Подкрепление уже рядом!!! Вперед!!! Вперед, гвардия!!!

Развернутых им солдат становилось все больше, но тут в них врезалась следующая группа беглецов, побывавших непосредственно в Дортинайне и решительно не собиравшихся останавливаться, не говоря уже о том, чтобы поворачивать обратно. "Дорогу! Дорогу" - кричали они, отпихивая тех, кто оказался у них на пути. Впереди них двигался высокий и длиннорукий уличный грабитель с низким лбом и квадратной челюстью. Он уже сбил с ног двоих солдат, причем один из них в результате свалился в болото и теперь барахтался там; другие предпочли попятиться на край дороги - и он оказался перед Шраммом.

- Стоять!!! - гаркнул Шрамм, наставляя клинок ему в грудь.

- С дороги, коз-зел! - рявкнул тот, замахиваясь своим собственным мечом.

Шрамм легко, как на тренировке, уклонился от удара и тут же, в продолжение того же движения, рубанул его по шее. Веером брызнула кровь; голова громилы мотнулась на плечо и повисла кверху подбородком, все еще удерживаемая полоской кожи и мяса. Кровь толчками выплескивалась вверх из шеи, словно из адского фонтанчика, однако тело все еще продолжало стоять, и глаза на перевернутом лице удивленно моргали. Шрамм столкнул его с дороги в болото. Он впервые в жизни убил человека, но испытал при этом не больше эмоций, чем если бы прихлопнул раздражающего комара.

- Так будет с каждым трусом и предателем!!! - прокричал он. - Вперед!!!

Другие беглецы не осмелились противиться и покорно разворачивались в сторону крепости. К тому же первый приступ паники уже прошел, и люди осознали, что находятся уже за пределами досягаемости вражеских стрел, а потому могут, по крайней мере, остановиться и перевести дух. Погони тоже не было, хотя одна створка ворот оставалась открытой, и несколько человек еще бежали от крепости, но это, очевидно, были свои.

Шрамм решил, что ему уже не обязательно играть роль конвоира, подгоняя солдат сзади, и стал проталкиваться вперед, криками помогая строиться новой колонне. Он видел все еще открытые ворота и жаждал немедленно повести бойцов в контратаку, но все же сообразил, что сначала, как требует устав, надо уяснить обстановку.

- Что здесь произошло?! - крикнул он. - Где ваш командир?!

- Вон, вон он! - указали несколько рук.

Шрамм увидел субъекта не первой молодости, который чем-то напомнил ему воздушный шарик, прежде надутый, а теперь дряблый. Он стоял на краю дороги с какой-то бумагой, дрожавшей в его руках, и смотрел на быстро подходящего Шрамма одновременно с испугом и возмущением.

- Имя и звание!!! - рявкнул Шрамм, не давая ему опомниться.

- Лейтенант Пфляйгель, - ответил тот, стараясь держаться с достоинством.

- Почему сдали крепость врагу?! - напустился на него Шрамм.

- Там... была засада и... Вы кто такой вообще?!

- Майор Гюнтер Шрамм!!! Гвардия королевы!!! - он сунул под нос Пфляйгелю свой документ, на этот раз дав достаточно времени, чтобы прочитать слова "майор Гюнтер Шрамм направляется для прохождения... личной гвардии ее королевского величества." При этом он держал бумагу так, что его палец прикрывал слова "переподготовки в учебную роту" На своей кабинетной должности Пфляйгель никогда не видел курсантов учебной роты и не знал их по именам. Для него они были лишь безликими единицами, на которые назначалось довольствие. И, разумеется, хотя иногда в учебную роту попадали перешедшие из армии в королевскую гвардию капралы и младшие офицеры, Пфляйгелю не могло прийти в голову, чтобы среди курсантов мог оказаться целый майор. Так что слова, закрытые пальцем, он автоматически достроил единственным очевидным образом - "строевой службы в составе", а звание интерпретировал как гвардейское, а не армейское.

- Какова численность неприятеля?! - продолжал допрос Шрамм, убрав за пазуху бумагу.

- Я... не знаю, я был снаружи и...

- Кто знает?! - обернулся Шрамм к солдатам. - Сколько их там?!

Вопрос вызвал замешательство. Большинство спасшихся тоже уцелели лишь потому, что не успели войти в крепость. Вырваться изнутри удалось лишь немногим, и у тех были куда более актуальные проблемы, чем считать расстреливавших их бойцов.

- Сотен пять, кажись, - прозвучал неуверенный голос. Это было значительным преувеличением, чего Шрамм не мог знать. Но его это не смутило. Возможно, не смутило бы, даже если бы ему сказали "пять тысяч". Ворота все еще оставались открыты, и нельзя было упускать шанс.

- Гвардейцы!!! - прокричал он. - Подкрепление на подходе!!! Слушай мою команду!!! Докажите, что вы гвардейцы королевы, а не цыплячье дерьмо!!! Вперед!!!

- Эй, постойте! - возразил Пфляйгель, вновь обретая уверенность. Он был бы счастлив, если бы кто-то взял бремя принятия решений на себя, но не хотел отвечать за последствия. - У меня приказ отступить... для сбережения личного состава... - он поднял свою бумагу.

- Я принимаю командование!!! - проорал Шрамм. - И отменяю ваш приказ!!! - он вырвал бумагу из рук Пфляйгеля, разорвал и бросил в грязь.

Пфляйгель замер с открытым ртом, видя такое надругательство над официальным документом. Но, в конце концов, что он мог сделать? Перед ним был майор гвардии, то есть целый полковник по армейским меркам, который, наверное, имел право так поступить. Судя по тому, как он все время орал - точно имел. Все, что оставалось лейтенанту Пфляйгелю - это отойти с дороги, в прямом и переносном смысле.

- Гвардейцы, за мной!!! За королеву!!! Ура-а-а!!!

Первые два десятка ярдов он пробежал в полном одиночестве. Солдаты, большинство из которых можно было назвать солдатами лишь с большой долей условности и которые только что едва избежали гибели в стенах Дортинайна, совсем не жаждали бежать туда снова. Но затем один из молодых новобранцев устремился следом, за ним побежал его друг, потом одному из ветеранов стало совестно провожать взглядом молодых и необученных, а его пример воодушевил крепкого мужчину, хлопнувшего по плечу приятеля - "давай, раз уж даже старики..." В скором времени к воротам крепости бежали уже почти все уцелевшие - чуть меньше трех сотен человек. Некоторые, правда, специально замешкались, чтобы оказаться в хвосте колонны, но на месте не остался почти никто.

Человек с более высоким уровнем интеллекта - включая и прежнего Шрамма - непременно задумался бы на бегу, отчего ворота остаются открытыми, хотя наружу больше никто не выбегает. А задумавшись, пришел бы к выводу, что едва ли оставшиеся внутри так называемые гвардейцы сумели переломить бой в свою пользу - а стало быть, приглашающе распахнутая створка ворот означает какую-то новую ловушку победителей. И, соответственно, соваться в крепость не следует. Но нынешний Шрамм думал лишь о том, что надо спешить, пока ворота еще открыты. Никаких орудий для осады и штурма у (теперь уже бывших) подчиненных Пфляйгеля, само собой, не было, как и инструментов, позволяющих их сделать - да и среди унылых зарослей вокруг не нашлось бы деревьев достаточно толстых, чтобы изготовить таран - так что единственной надеждой отбить Дортинайн было успеть добежать, пока враги не запрутся изнутри.

Как ни удивительно, именно такая оценка ситуации и была верной. Когда во время бойни в крепости в воротах образовалась давка, не все из пришедших с Пфляйгелем потеряли головы. Один из ветеранов, понимая, что спасение тех, кого еще можно спасти, зависит от того, сумеют ли враги закрыть ворота, объединил вокруг себя нескольких новобранцев (подчинившихся ему с той же готовностью, с какой вскоре их товарищи подчинились Шрамму) и попытался захватить с ними одну из привратных башен (он выбрал западную, просто потому, что находился ближе к ней). Из этой затеи вряд ли бы что-то получилось, учитывая толщину двери и прочность запоров - если бы не оплошность, допущенная солдатом, впустившим знаменосца. Он не запер дверь (старик со своим знаменем перегородил весь узкий проход от входа к лестнице), а начал сразу же подниматься наверх. Потом сразу же начался бой (точнее, бойня), и солдату стало не до того - он так и не вспомнил о том, чтобы спуститься и наложить засовы. Когда охваченные паникой люди ломились в ворота, им даже не приходило в голову проверить на прочность дверь в башню в нескольких ярдах правее (ведь она не вела наружу); более того, они даже не заметили, когда это сделали их товарищи во главе с сохранившим ясную голову стариком. Не заметили этого и солдаты в башне, четверо из которых наваливались на ворот, борясь с напором толпы, а двое были заняты стрельбой по двору с верхней площадки и не видели, что происходит прямо под ними. Поэтому пять человек, быстро поднявшихся по лестнице, перебили их всех - сперва четверых у ворота, потом двоих наверху - быстрее, тем те успели что-то понять и оказать сопротивление.

Как только сопротивление на вороте исчезло, створка ворот распахнулась под напором бегущих и так и осталась в этом положении - что спасло жизни большинству из тех, кто все еще оставался на ногах к этому моменту. Однако сами их спасители выбраться уже не успели. К тому моменту, как последние их товарищи выбежали наружу, враги уже заметили и поняли, что произошло. Сразу десяток воинов Арвика с мечами побежали к захваченной башне. Попасть внутрь они не смогли - на сей раз дверь была тщательно заперта изнутри - но и оказавшаяся внутри пятерка не могла выбраться наружу. В больших каменных крепостях из башни еще можно выбраться на стену (или даже в проложенную внутри стены галерею), но в Дортинайне, где стена представляла собой просто частокол, такой возможности не было. Стало быть, все, что оставалось пятерке - сидеть в башне до последнего, стреляя с верхней площадки из трофейных луков (правда, это умели лишь двое из них, включая старика), пока враги внизу не высадят дверь, а затем попытаться подороже продать свои жизни.

Так что внимание части солдат лейтенанта Флимпа было сосредоточено на этом последнем (а на самом деле единственном с начала побоища) очаге сопротивления - полдюжины выламывали дверь, молотя в нее тяжелой скамьей, которую притащили из барака, еще несколько человек прикрывали их, стреляя по верхушке башни в тщетной надежде достать прячущихся за зубцами лучников, прочие просто глазели, ожидая, как долго продержатся защитники башни. Но еще больше было тех, кого не занимало даже это противостояние с очевидным исходом; не дожидаясь его окончания и не особо опасаясь летевших с башни редких стрел, они спускались во двор и бродили там, добивая мечами раненых и собирая стрелы, пригодные для нового использования (первейшая забота хорошего лучника после боя).

Преследовать убежавших врагов никто не пытался - даже Флимп, хотя и испытавший досаду по поводу того, что столь многим из них удалось спастись, представил себе этот бег по грязи и лениво бросил: "Черт с ними, пусть бегут до самого Дракенхайма" - но и их возвращения обратно тем паче никто не ожидал. Тем не менее, совсем уж внезапным оно не стало - Шрамма и бегущих за ним солдат заметили через открытую половину ворот, когда им оставалось еще не меньше семидесяти ярдов до крепости. Раздались крики; несколько лучников выстрелили по бегущим через открытые ворота, но, кажется, ни один из них не попал. Закрыть ворота все еще было невозможно, а времени на то, чтобы спустившиеся во двор стрелки вновь заняли свои позиции вдоль стены и на башнях, уже не было, поэтому находившийся во дворе капрал крикнул: "Отставить стрельбу! Мечи наголо, за мной!" - и побежал наружу, дабы встретить врага за стенами крепости и не позволить ему ворваться внутрь. Теперь, когда уже не было никакого преимущества неожиданной засады, когда стрелки находились не на позициях и никто во дворе не был готов к обороне, военные рефлексы подсказали ему правильное решение.

Однако, если Шрамму удалось увлечь за собой почти всех своих, то за капралом побежали немногие. Настроение его сослуживцев было совершенно иным. Они уже наслаждались легкой победой, и внезапную контратаку неприятеля восприняли как досадную помеху, с которой пусть лучше разбирается кто-нибудь другой, а не как серьезную угрозу, требующую общих скоординированных действий. К тому же они не могли оценить истинное количество атакующих - бегущую колонну во всю длину можно было бы разглядеть с башен, но не снизу. Поэтому против почти трех сотен Шрамма выбежали лишь три десятка человек, жаждавших "размяться и порубать этих тупых придурков".

Шансы на это у них были. Они были куда лучшими мечниками, нежели солдаты Шрамма, и к тому же на дороге, где противник не мог их обойти, не увязнув в болоте, действительно могли бы остановить идущую маршем колонну, многократно превосходящую их численно. Но именно идущую, а не бегущую, охваченную ажиотажем почти столь же сильным, как та паника, что совсем недавно гнала их в противоположном направлении. Ажиотажем, вызванным не только уверенным в себе лидером, заставившим и их поверить в себя, но и желанием поквитаться за только что пережитые ужас и унижение, за роль беспомощной дичи, расстреливаемой для забавы. И даже если у бегущих первыми в последний момент и возникли какие-то сомнения, деваться им было уже некуда - сзади напирали остальные.

Отбежав на два десятка ярдов от ворот, капрал остановил своих людей за считанные мгновения до столкновения, дабы встретить противника, прочно стоя на месте. Он видел мчащегося на него Шрамма, на бегу заносящего меч. Удар, который тот намеревался нанести, был вполне очевиден, как очевидно и противодействие - уклониться, позволив инерции увлечь противника вперед, и затем пропороть его колющим ударом в бок, не защищенный даже кольчугой. Однако капралу помешал его собственный подчиненный, остановившийся не так резко, как он сам, и таким образом выскочивший справа от него и лишивший его свободы маневра. Поэтому капралу пришлось срочно менять решение в последний миг, когда уже не оставалось другого варианта, кроме как ставить блок собственным мечом, принимая удар на клинок возле самой рукоятки. Мечи столкнулись со страшной силой и оглушительным лязгом; у Шрамма, вложившего в этот удар не только всю силу руки, но и всю инерцию бега, кисть пронзила тупая обессиливающая боль, и он только чудом не выронил оружие. Но его противнику повезло еще меньше - его меч сломался в двух дюймах ниже рукояти, оставив капрала беззащитным. Отступить ему было некуда - опять-таки мешали свои - и в течение пары секунд, пока Шрамм восстанавливал силу в кисти, враги лишь смотрели друг ну друга полными ярости глазами. Затем меч Шрамма взвился и обрушился вновь, разрубая кольчугу, ключицу и ребра под ней.

Однако для двух солдат, обежавших Шрамма слева и справа исход столкновения с более умелыми бойцами оказался противоположным - один из них был убит, другой смертельно ранен в первые же мгновения. Но, не успели сраженные упасть - не успели даже победители высвободить мечи из их тел - как на них сзади налетели следующие, толкая тела вперед, на врага, словно большие щиты. Затем, конечно, они все же рухнули, успев помешать оборонявшимся и повалив одного из них, но прямо по телам уже бежали следующие гвардейцы. Воины Арвика зарубили еще двух, потом еще, но напор не ослабевал, мертвые и раненые наваливались на живых, блокируя их оружие, валя их с ног и обрекая их на смерть под сапогами бегущих следом или на барахтанье в болоте рядом с дорогой, где их тоже вскоре добивал чей-нибудь меч или утягивали в ил собственные доспехи.

Меньше чем за минуту солдаты, выбежавшие из крепости навстречу Шрамму, были полностью опрокинуты. Они успели зарубить девятерых и потеряли семнадцать своих, включая командира (больше затоптанными и сброшенными в болото, чем зарубленными в бою); остальные бросились бежать обратно в крепость. Окрыленные успехом победители погнались за ними, выкрикивая насмешки и оскорбления.

Шрамм уже не бежал впереди своих людей. Сразив капрала, он схлестнулся со следующим из врагов, и этот бой занял больше времени - однако в конце концов также завершился победой бывшего астронавта, впервые взявшего в руки меч менее двух месяцев назад, но впечатлявшего учителей своим упорством и успехами точно так же, как когда-то впечатлялся его инструктор в летном училище. Однако, пока шел этот поединок и противники оставались на месте, гвардейцы обега́ли своего нового командира слева и справа. Так что к тому времени, когда противник Шрамма, наконец, повалился в грязь, тщетно зажимая руками кровавую рану в животе, большинство гвардейцев успели уже убежать вперед, и первые из них ворвались в крепость.

Здесь, однако, их ожидала новая проблема, и связана она была даже не с тем, что находившиеся во дворе успели организовать оборону - хотя они торопливо пытались это сделать, и лейтенант Флимп, до этого спокойно наблюдавший сверху за развитием спланированной им операции, уже бежал по крышам и помостам вдоль стены, на ходу выкрикивая команды - а с тем, что атакующие попросту не знали, что делать дальше. Легко было бежать колонной по единственной дороге к воротам, но кого атаковать, оказавшись в широком дворе, где враги даже не успели еще выстроиться в боевой порядок, а те из них, на чьих плечах гвардейцы ворвались в крепость, попросту брызнули в разные стороны? Остановиться и подумать атакующие не могли (валяющиеся повсюду трупы их товарищей и первые стрелы, полетевшие в их сторону, не располагали к спокойным размышлениям), скомандовать было некому (их собственные унтер-офицеры валялись сейчас мертвые в этом дворе, а Шрамм отстал), так что они стали попросту разбегаться по двору, выбирая себе каждый свою цель. Само собой, это была очень плохая тактика, особенно учитывая, что большинство из них были крайне скверными фехтовальщиками, гарантированно проигрывавшими бой один на один, а Флимп тем временем принялся энергично командовать, выдвигая мечников вперед, отводя лучников назад и веля арбалетчикам, все еще остававшимся за частоколом - и теперь уже неспособным стрелять, чтобы не поразить своих - занимать позиции на башнях и стенах в южной половине крепости. Возможно, лучшим решением было бы, наоборот, всем отходить за частокол и отбиваться оттуда, но Флимп все еще не понимал, что именно происходит. Он решил, что к уже совершенно разгромленному врагу внезапно подошло подкрепление, о котором не предупреждала разведка. Впрочем, так оно, в принципе, и было, вот только состояло это подкрепление из единственного человека.

Тем временем этот человек, с отвращением обтерев с меча не только кровь, но и дерьмо своего последнего противника, огляделся по сторонам и заметил гвардейское знамя, втоптанное в грязь под башней (так, кстати, до сих пор и не взятой - штурмовавшие ее бросили скамейку и пустились наутек, когда в крепость ворвались, размахивая окровавленными мечами, их враги). Шрамм вспомнил, что видел, как падает этот флаг, и побежал к нему. Что спасло его от стрелы, вылетевшей из ворот, которая попала бы ему точно в переносицу, не возьми он в эту секунду влево. Но он даже не заметил этой стрелы - как и предыдущей, оцарапавшей его щеку, когда он бежал во главе колонны. Теперь стрела, предназначенная ему, вонзилась в горло солдату, бежавшему следом, но Шрамм не заметил и этого.

Знамя! Именно то, чего ему не хватало! Шрамм поднял его левой рукой, мокрое и грязное (обрубок древка был все еще достаточно длинным), и взмахнул им над головой. Сырое полотнище хлопнуло, разворачиваясь, и проглянувший сквозь тучи косой солнечный луч озарил запачканный, но ясно различимый вензель Элинор в золотом венце поверх гвардейской эмблемы. Шрамм несколько секунд любовался им, а потом поспешил к воротам.

"Назад! Назад! Отходим!" - донеслось из крепости, и навстречу ему выбежали несколько гвардейцев. Решительные команды Флимпа и оставшихся у него капралов возымели эффект; его подчиненные выстраивались в шеренги, рассекая на части и рубя неорганизованную и плохо обученную толпу, а через их головы навесом летели стрелы, накрывая пространство у ворот, где как раз стала возникать новая давка: те, что бежали в хвосте колонны Шрамма, еще только входили в крепость, в то время как другие уже испуганно бежали им навстречу. Кто-то из ветеранов срывающимся голосом пытался навести порядок, но его не слушали.

- Гвардейцы, отставить панику!!! - заорал Шрамм, появляясь со знаменем в проеме ворот. - Подкрепление уже рядом!!! Вперед!!! За флаг и королеву!!! - размахивая флагом, он проталкивался вперед (его бойцы охотно расступались, пропуская его), и вскоре вновь оказался впереди всех. По нему стреляли; две стрелы пробили знамя, одна чиркнула по его кожаной куртке, еще одна застряла в плаще, но ни одна не причинила вреда.

Никакого продуманного плана атаки у Шрамма не было. В прошлой жизни он - хотя и никогда не командовал пехотой - вероятно, сообразил бы, что противник имеет превосходство в стрелках, а потому надо стремительным броском охватить его с флангов, отрезая от стен и башен, а затем атаковать окруженных, одновременно блокируя проходы во внутреннем частоколе, дабы не дать их товарищам из северной половины крепости прийти им на помощь (но и не пытаясь, в свою очередь, прорваться на ту сторону, сколько бы стрел оттуда ни летело, дабы не распылять силы и не увязнуть в бою за частокол, где, кто бы ни атаковал, преимущество было бы у обороняющихся) - и только после того, как будут перебиты "южные", заняться северной половиной. Этот план мог иметь, а мог и не иметь успех; в значительной мере это зависело от того, насколько эффективной окажется стрельба арбалетчиков с башен северной стороны и насколько стойкими останутся неопытные гвардейцы под их обстрелом. Но нынешний Шрамм не обдумывал этот план. Он просто увидел на крыше по ту сторону частокола слева человека в кирасе и шлеме, окруженного еще несколькими бойцами, который отдавал команды криком и жестами, и распознал в нем вражеского командира. Предателя, который привел всех этих людей сражаться против Элинор.

- За мной!!! Смерть изменнику!!! - заорал Шрамм, указывая на него знаменем, и побежал вперед, распевая во все горло: - For the Flag and the Queen our morglays we swing...

Флимп как раз перед этим скомандовал своим мечникам, наконец выстроившимся в три шеренги (одну по центру и две под тупым углом к ней по флангам), перекрывшие двор и теснившие противника обратно к воротам, прекратить наступление и даже чуть отступить, дабы дать простор для работы лучникам, уже находившимся в безопасности за их спинами и стрелявшими поверх их голов. Увлеченные боем, они выполнили это не совсем синхронно, и вот как раз в брешь между двумя разошедшимися шеренгами - центральной и западной - устремился Шрамм и побежавшие за ним бойцы.

Их противники могли бы успеть сомкнуться у них на пути, но все еще следовали предыдущему приказу "отойти и дать пространство для работы стрелкам". Стрелки работали; знамя служило им хорошим ориентиром, даже если они стояли в стороне и не видели за спинами своих самих бегущих. В то же время, однако, полотнище на коротком древке, колыхавшееся не столько над головой, сколько перед лицом Шрамма, в какой-то мере служило ему подобием щита. Еще две стрелы пробили сырую ткань, изменив в результате направление полета и не попав в знаменосца. Еще одна все-таки чиркнула его по волосам. Одна со звоном срикошетила от меча в его руке и ударила в плечо солдата, бежавшего рядом. Тот остановился, и тут же вторая стрела вошла ему точно в глаз. Еще одна стрела ранила бежавшего позади Шрамма. Но сам Шрамм благополучно проскочил между шеренгами мечников и побежал дальше, продолжая орать гимн. Он даже не думал над словами, в которых обычно путался - они словно сами прыгали ему на язык, и он выкрикивал их, делая паузы лишь чтобы перевести дух.

Мечники, наконец, бросились ликвидировать прорыв, но было уже поздно. За Шраммом снова бежала целая колонна. Их рубили с боков, но, пока падали солдаты, бежавшие слева и справа, центральные прорывались вперед. Они бежали туда, куда вели их флаг и гимн, не обращая внимания на гибель товарищей, не отвлекаясь на второстепенные цели и угрозы. Бежали, чтобы победить.

Те лучники, что не успели вновь занять позиции наверху и оставались во дворе, увидели бегущую на них толпу с мечами и, торопливо и неприцельно выпустив еще несколько стрел, бросились врассыпную, мешая целиться арбалетчикам, успевшим вернуться за частокол. Однако один арбалетный болт все же угодил в бок Шрамму, пробив навылет кожу и подкожный жир, но не задев внутренние органы. Шрамм бежал дальше с торчащей в боку металлической стрелой, не обращая на нее внимания.

- Be it flood! Be it blood! No regards!

Мечникам Флимпа, наконец, удалось рассечь колонну и сомкнуть прорыв, но прорвавшаяся группа насчитывала четыре десятка человек и выглядела достаточной угрозой и их стрелкам, и их командиру, и даже им самим, если бы развернулась и ударила им в тыл. Поэтому вместо того, чтобы продолжать атаковать их товарищей, все еще находившихся у ворот (коих все еще оставалось около сотни), две шеренги развернулись и пустились в погоню (хотя Флимп кричал им: "Нет! Стоять! Держать позицию!", рассчитывая, что прорвавшиеся не пройдут дальше частокола). В свою очередь, гвардейцы, теснимые к воротам, восприняли это как бегство противника и тоже устремились вперед; оставшаяся третья шеренга лишь перекрыла им проход по правому флангу, но не могла перекрыть весь двор.

Тем временем из одной из башен южной стены (находившейся западнее привратной, которую все еще удерживали, не зная, чья возьмет, старый гвардеец и четверо новобранцев) за происходящим внизу наблюдали двое. Они пришли вместе с Пфляйгелем и считались простыми солдатами, хотя один имел при себе лук, а второй - чуть ли не единственный во всем отряде арбалет. Все прочие арбалетчики и большинство лучников отряда уже были мертвы, однако эти двое всегда оказывались в хвосте, на максимальном расстоянии от опасности. Они не сделали в нынешнем бою ни единого выстрела и вообще как-то умудрялись не привлекать внимания ни своих, ни противника. Эту башню они заняли без всякого сопротивления - стрелки Флимпа покинули ее, когда считали бой уже оконченным и пошли собирать стрелы, и не успели вернуться, когда гвардейцы вновь ворвались в крепость. Сами гвардейцы тоже не заметили, куда направились двое их товарищей, никому из них не знакомые и на протяжении всего похода ни с кем, кроме друг друга, особо не общавшиеся.

- Что он делает?! - процедил лучник, глядя на бегущую через двор группу со Шраммом во главе. - Я думал, он тут, чтобы окончательно добить всех. Но такими темпами...

- Сейчас я это прекращу, - ответил арбалетчик, медленно ведя наконечником стрелы в такт движению фигуры со знаменем с учетом необходимого упреждения.

- Подожди. Ты уверен, что это не изменение плана?

- Нас бы поставили в известность. Он бы и поставил.

- А если просто не успел? Сам видел, что тут творилось.

- Тогда мы должны действовать согласно последнему доведенному до нас плану, а не гадать, - ответил арбалетчик и плавно нажал на спуск.

Юный новобранец, бежавший за Шраммом, повалился в грязь, в агонии кусая стрелу, пробившую ему затылок и вышедшую изо рта.

- Черт! - арбалетчик в башне принялся крутить ворот, заново снаряжая свое оружие. - Проклятая сырость...

- Сэр! - другой солдат, нагнавший Шрамма, дернул его за рукав. - Туда! - он указал на дверь барака, оставшуюся распахнутой после того, как его покинули лучники Флимпа. Шрамм не видел снизу люков на крышах строений и не знал, как попасть наверх, дабы оказаться на одном уровне с Флимпом, но теперь сообразил, что лестницы находятся внутри. Кивнув, он свернул в указанном направлении, увлекая за собой остальных.

- Он сейчас скроется! - нетерпеливо воскликнул лучник в башне, глядя на все еще крутившего ворот товарища. - Я сам его сниму! - он вытянул стрелу из колчана и натянул тетиву.

- Промажешь, - спокойно возразил арбалетчик, не прекращая своего занятия. - Слишком далеко для лука.

- Уйдет же!

- Не уйдет, - арбалетчик, наконец, поднял свое оружие. В тот же миг Шрамм, наклонив знамя, нырнул в дверь барака.

- Ну вот! - с досадой воскликнул лучник, ослабляя тетиву и опуская лук.

- Сейчас вылезет, куда он денется? Командовать боем оттуда он явно не планирует. А может, эти и сами с ним разберутся.

Действительно, Флимп уже отдавал новые команды. Пятеро лучников (они были ближе всего) бежали по крыше с соседнего барака, куда они только что успели подняться - находившегося между тем, куда вбежал Шрамм, и внутренним частоколом - чтобы, вероятно, закрыть люк сверху и не позволить людям Шрамма выбраться наверх. Гнавшиеся за ними мечники смогли бы в этом случае, в свою очередь, заблокировать им выход через дверь, и они бы оказались в ловушке (окна во всех зданиях крепости специально были сделаны узкими, как бойницы - что не сильно помогло бы, учитывая, что в группе Шрамма не было лучников, и лишь не позволило бы им вырваться таким путем).

И у них почти получилось. Первый из лучников успел встать на люк, но не успел задвинуть засов. Стрела, прилетевшая издалека, клюнула его в горло. Ее выпустил стрелок из западной привратной башни; это оказался его самый меткий выстрел за этот день. Раненый повалился на колени, захлебываясь кровью, а потом рухнул набок на крышку люка, но мощный удар снизу откинул его тело в сторону и поднял крышку. Сразу три стрелы в упор пронзили того, кто показался оттуда. Но это был не Шрамм. Это был двухметровый амбал, чьим единственным воинским достоинством была физическая сила; сейчас она как раз пригодилась, в первый и последний раз. Он рухнул обратно, но и лучники бросились бежать назад по крыше, не дожидаясь, кто покажется следом; у них были и луки, и короткие мечи, но их было всего четверо, и они понимали, что не совладают с десятикратно превосходящим противником.

На крышу выбрался Шрамм со знаменем в руке и снова запел гимн. Гвардейцы, остававшиеся во дворе, встретили его появление радостными криками. Сопровождаемый своими людьми, он побежал в сторону внутреннего частокола и стоявшего по ту сторону Флимпа, следом за удиравшими лучниками.

Арбалетчик в башне сопровождал его бег своим оружием, но все не решался сделать выстрел. Мотающееся знамя мешало прицелиться в голову, а все, что ниже, прикрывали гвардейцы, бежавшие рядом. Лучник, не выдержав, выстрелил сам - и, как и было предсказано, промазал. Стрела вонзилась в крышу под ногами бегущих, не причинив никому вреда.

Один из спасавшихся бегством стрелков нырнул в люк, из которого недавно вылез; второй не успел это сделать и получил удар мечом в спину. Еще двое, не останавливаясь, добежали до края крыши. Отсюда у них было лишь две дороги - прыгать с высоты на землю, рискуя переломать ноги (впрочем, грязь внизу давала неплохие шансы на мягкое приземление), или пытаться перепрыгнуть через частокол на крышу с северной стороны, где стоял Флимп с двумя солдатами (что было в принципе возможно, но требовало изрядной ловкости и грозило куда худшими последствиями при неудаче). Лучник, добежавший первым, избрал первый вариант - и двор тут же огласился воплем: при приземлении его нога скользнула в грязи, и он рухнул с подвернутой лодыжкой. Второй остановился, обернулся и выпустил стрелу в грудь Шрамму почти в упор.

Шрамм остановился, словно запнувшись о препятствие, и оборвал песню. Кто-то испуганно ахнул, кто-то выругался, увидев, как качнулось знамя. Но Шрамм не упал. Лучник слишком торопился и не натянул тетиву в полную силу. Стрела, проткнув кожаную куртку и собственную кожу Шрамма, ударила в грудину, но не смогла пробить кость.

Сам лучник, отшвырнув свое оружие, развернулся и бросился к торцевому краю крыши, собираясь перепрыгнуть частокол. Возможно, его подвигнул на это решение доносившийся с земли крик товарища, однако ему не повезло и тут. Или он не рассчитал разбег, или поскользнулся при отталкивании, только его ноги ударились в воздухе о частокол, и он рухнул животом на острые колья, пропоровшие легкий кожаный доспех. Жуткие вопли и стоны умирающего заглушили даже стенания его повредившего ногу сослуживца.

Флимп усмехнулся, глядя на своих врагов через частокол. Он даже не попытался отступить. Лучников среди них не было, а после только что состоявшейся наглядной демонстрации он был уверен, что никто из них не осмелится прыгать.

- For the Flag and the Queen! - снова выкрикнул Шрамм, бросаясь вперед.

Арбалетный болт просвистел за его спиной там, где он находился секунду назад, и вонзился в бревна частокола левее и дальше.

- Вот же непредсказуемый тип! - раздраженно пробормотал арбалетчик в башне, снова торопливо взводя тетиву. - Откуда он только взялся...

Шрамм прыгнул.

В своей прошлой жизни он выполнял немало трюков в воздухе, заставлявших зрителей замирать в испуге - но в основе всех их лежал четкий холодный расчет, и на самом деле для тренированного пилота они были не многим опаснее "головокружительных" аттракционов в парках. Тот же прыжок, на который он отважился сейчас - без всяких расчетов и тренировок, после целого дня выматывающего пути по грязи и беготни снаружи и внутри крепости, в плаще и со знаменем, которые увеличивали не только вес, но и сопротивление воздуха - был чистым безумием, на какое прежний Шрамм не согласился бы никогда и ни за что.

И тем не менее, он перелетел через колья, на которых корчился умирающий гвардеец, и подошвы его сапог ударились о самый край крыши; каблуки повисли над пустотой. В какой-то миг казалось, что он упадет - однако, взмахнув знаменем и мечом, он сумел обрести равновесие и сделал шаг вперед.

Никто из следовавших за ним от ворот не рискнул повторить самоубийственный прыжок. Они лишь сгрудились у края крыши и смотрели - не обращая внимания даже на то, что происходило у них за спиной, где по лестнице уже взбирались преследовавшие их мечники.

Двое солдат Флимпа устремились навстречу Шрамму. Снизу начали было стрелять арбалетчики, но тут же перестали, опасаясь попасть в своих. Шрамм хлестнул ближайшего из своих противников знаменем; тот запутался в тяжелом сыром полотнище. Второй уже наносил удар, который должен был снести Шрамму голову, но тот успел резко присесть, пропуская меч над собой, и рубануть врага по не защищенным никакими доспехами ногам. Солдат рухнул с перерубленным коленом; его голень болталась на куске кожи и сухожилиях. Шрамм добил его вертикальным ударом сверху вниз. Первый солдат тем временем вслепую рассек знамя мечом, но просчитался с направлением удара. Шрамм огрел его древком по руке и выбил оружие, а затем рубанул мечом по шее.

Теперь оставался только Флимп. Он ждал Шрамма с мечом в руке, не пытаясь бежать - вероятно, не желая подрывать свой авторитет перед подчиненными, а может, и в самом деле испытывая удовольствие от возможности сразиться один на один с достойным противником. Шрамм с полуразрезанным знаменем и мечом побежал на него.

- Стреляй же, пока он не грохнул их командира! - раздраженно воскликнул лучник в башне.

- Именно в командира я и боюсь попасть, - мрачно ответил арбалетчик, не прекращая целиться. - Вот ведь тоже идиот, пижон, честного поединка ему захотелось...

Мечи скрестились, высекая искры. Флимп легко отбил удар Шрамма и тут же перешел в контратаку. Его меч обрушился сверху, тут же соскользнул с подставленного клинка, чтобы ударить сбоку, а когда Шрамм успел отбить вниз и этот удар, Флимп попытался достать врага прямым колющим снизу вверх. Шрамму удалось парировать и этот выпад, но пришлось отскочить назад. Он вновь попытался использовать знамя как оружие, набрасывая его на лицо врага, но меч Флимпа отсек кусок полотнища и тут же на возвратном движении свистнул к шее противника. Шрамм еще раз отпрыгнул, отклоняясь назад на пределе равновесия, и острие меча промелькнуло в каком-то дюйме от его горла. Пока что Шрамма спасала быстрота реакции мастера высшего пилотажа, но его враг был куда более опытным мечником и к тому же бился со свежими силами. Кроме того, кираса практически гарантированно защищала его от одноручного меча (что Шрамму уже было известно со слов инструктора в учебной роте), оставляя открытыми для поражения лишь шею, конечности и проймы, через которые все же можно было вонзить меч в туловище колющим ударом сбоку; правда, панцирь добавлял и лишний вес, но судя по тому, как быстро двигался лейтенант, его это не особенно напрягало. Теперь он рванулся вперед, рассчитывая, что противнику уже некуда отклоняться, но Шрамм успел присесть под клинок (тот вновь полоснул по знамени) и попытался пробить колющим в пах, под нижний край кирасы. Флимп увернулся и тут же в развороте обрушил сверху вниз удар, который должен был отсечь Шрамму вытянутую руку с мечом. Шрамм успел отдернуть руку, но не до конца. Клинок ударил по клинку возле самой рукояти, и меч Шрамма со звоном вырвался из руки и грохнулся на доски крыши. Шрамм вскочил, вооруженный одним лишь исполосованным знаменем. Теперь его гибель была лишь вопросом нескольких секунд. Но, перехватив древко двумя руками, он упрямо запел, глядя в глаза врагу:

- And Her Majesty knows! That in heat and in snows!

"И в грязи тоже", - добавил Шрамм про себя. При этом он отпрыгивал назад от новых выпадов и пытался отмахиваться знаменем от противника - но, разумеется, долго это продолжаться не могло. Меч Флимпа перерубил древко, и знамя шумно упало на крышу. В руках у Шрамма осталось лишь подобие укороченного бильярдного кия. Флимп бросился вперед, чтобы нанести последний удар, Шрамм опять шарахнулся назад - и споткнулся о труп ранее убитого им солдата. Он грохнулся навзничь, но это спасло его от меча, рассекшего пустой воздух над ним. Флимп тут же ударил сверху вниз, Шрамм перекатился, впервые почувствовав боль от стрелы в боку - и одновременно в ребра ему впилась рукоятка меча, совсем недавно выбитого из чужой руки им самим. Схватив этот меч - и по-прежнему сжимая в левой руке обломок древка - Шрамм снова вскочил на ноги. Спеша добить его, пока он снова не занял боевую стойку, Флимп сделал стремительный выпад, который Шрамм, вероятно, не сумел бы отбить - но нога лейтенанта поскользнулась в луже крови, натекшей из разрубленного горла мертвеца, и Флимп потерял равновесие. Он практически упал на Шрамма, рефлекторно взмахнув мечом совсем не так, как собирался, так что вместо смертельного удара клинки вновь скрестились, давя друг на друга, а лица врагов оказались в каком-то футе одно от другого. Шрамм увидел круглый бешеный глаз лейтенанта прямо перед собой - и скорее инстинктивно, чем осмысленно, вонзил в этот глаз острый обломок древка.

- All her guards!

Флимп, все еще живой, несмотря на то, что обломок, очевидно, вошел ему в мозг, отшатнулся назад (кровь хлынула из пустой глазницы) и махнул мечом, но уже неуклюже.

- Will forever! - Шрамм рубанул по его руке и отсек кисть с оружием. Флимп сделал еще один машинальный шажок назад и обреченно застыл, уронив руки и уже никак не пытаясь защищаться.

- Be! - Шрамм широко замахнулся мечом слева направо, желая ударить со всей силы.

- Guards!!! - клинок с гудением рассек воздух, словно лопасть пропеллера, и начисто снес голову в шлеме, которая упала и покатилась по окровавленным доскам прочь от рухнувшего тела.

Шрамм понял, что ему впервые удалось пропеть гимн от начала до конца, ни разу не забыв и не перепутав слова.

Что-то сильно ударило ему в спину, пронзая острой болью до самой груди. Это была стрела, выпущенная лучником из башни, которому, наконец, удалось сделать меткий выстрел на предельной дистанции. Шрамм покачнулся, удивленно опуская меч и чувствуя, что не может вздохнуть. Так не должно быть, он же победил, они победили...

В тот же миг арбалетный болт пробил его не защищенный шлемом затылок, и тело майора Гюнтера Шрамма рухнуло на тело только что поверженного им лейтенанта Флимпа, словно старшая карта, кроющая младшую в некой чудовищной игре.

- Слишком поздно, черт... - сердито пробормотал лучник, глядя на опускающего арбалет товарища.

- Нет, - возразил тот. - Они снова остались без командира, и я бы не назвал их положение хорошим.

Действительно, если во время поединка двух командиров весь остальной бой практически прекратился - представители обеих сторон, затаив дыхание, смотрели на своих лидеров - то теперь сражение в крепости возобновилось с новой силой, и гвардейцы, еще несколько секунд назад чувствовавшие вкус победы, неожиданно поняли, что их дела обстоят совсем не так радужно. Мечники, преследовавшие группу Шрамма, уже бежали по крыше к столпившимся в конце ее бойцам, которые, сраженные гибелью своего лидера - гибелью, как они думали, от рук кого-то из вражеских стрелков - даже не пытались сопротивляться (да и не имели на это хороших шансов) и в панике попрыгали с крыши вниз во двор; большинство приземлилось благополучно, но при этом они оказались на земле рядом с частоколом, из-за которого их могли в упор расстреливать арбалетчики. Другая часть гвардейцев, увлекшаяся преследованием мечников - которые теперь с готовностью развернулись обратно - попала под обстрел лучников, выстроившихся в юго-восточной части двора и теперь поливавших их стрелами с фланга и с тыла. Командовать было некому, общей картины боя никто из гвардейцев во дворе не видел, враги снова были со всех сторон, и, потеряв за пару минут дюжину человек убитыми и ранеными, необученные люди снова ударились из эйфории в панику с той же легкостью, что и до этого.

- Им крышка, - удовлетворенно констатировал арбалетчик. - Пора уносить отсюда ноги.

Но, едва двое отошли от бойниц и подошли к лестнице, снизу от ворот донесся многоголосый боевой клич: "Йоргел и Дракон!"

Двое застыли на месте, затем бросились к бойницам, выходившим на внешнюю сторону.

- Это еще что?! - гневно воскликнул арбалетчик. - Откуда здесь королевская армия?! Ничего из этого не было в плане!

- По-моему, нас подставили, - мрачно изрек его товарищ.

- Нас? Да кому мы на хрен нужны? Тут подставили кое-кого куда повыше!

Они были далеко не глупыми людьми - иначе не занимали бы свои должности и не оставались бы при этом так долго в живых - и все же они ошибались.

Примерно за пять часов до этого на дороге к югу от Дортинайна капитан Бруммель сказал своему заместителю:

- Знаете, лейтенант, я все думаю о том контуженном парне. И... мне кажется, я забыл запереть в крепости пару дверей.

- Сэр? - переспросил тот, не решаясь поверить.

- А кто-то, может, и вовсе оставил непогашенный очаг, - продолжал Бруммель. - Вы же знаете, какой у нас контингент. Сплошные нарушители дисциплины. А мы ведь не можем допустить пожара?

- Так вы все-таки решили...

- Отря-ад! Слушай мою команду! Мы возвращаемся в Дортинайн!

Среди солдат послышался ропот. Отшагав четыре с лишним часа по грязи на юг, они вовсе не горели желанием теперь проделывать тот же путь на север.

- Я слышал цыплячье кудахтанье, или мне послышалось? - грозно сдвинул брови Бруммель, шагая вдоль колонны и пристально всматриваясь в лица; недовольные поспешно отводили глаза. - Думаю, что послышалось. Здесь нет цыплят, здесь только настоящие солдаты, которые собираются показать этим гвардейским зазнайкам, чего стоит королевская армия! Вы же не хотите пропустить все веселье?!

- А как же королевский приказ, сэр? - спросил с улыбкой лейтенант, когда колонна вновь двинулась на север.

- А что приказ? Нам приказали оставить Дортинайн, и мы это сделали. Но нам не приказывали не возвращаться.

- Оставить Дортинайн и идти в Зюдендорф, разве нет, сэр?

- Мы именно туда и направляемся, - заверил его Бруммель. - Просто не самым коротким путем, - он помолчал и добавил серьезно: - Надеюсь, еще не слишком поздно.

Они успели. К тому времени, как боевой клич его солдат огласил стены Дортинайна, из пяти сотен, пришедших с Пфляйгелем, в живых оставалось 83 человека, включая два десятка раненых (плюс еще шестеро, включая самого Пфляйгеля, которые так и оставались снаружи на безопасном расстоянии от крепости - всех их Бруммель потом арестовал за дезертирство.) Противник из первоначальных 240 потерял лишь около четырех десятков, а две сотни Бруммеля, вымотанные маршем, вынуждены были вступить в бой, не получив ни минуты отдыха. И все-таки они успели. На солдат Флимпа, лишившихся своего командира, внезапное, вопреки всему, что обещала им разведка, появление королевской армии оказало шокирующий эффект. Никто даже не удосужился посчитать, что эта "армия" состоит всего из двух сотен человек. Солдат, вступивших в ворота Дортинайна с армейским боевым кличем, восприняли как авангард, за которым, возможно, движутся целые полки (подобным авангардом был и сам отряд Флимпа). В итоге капрал, командовавший арбалетчиками в северной части крепости, счел за благо срочно уводить своих людей из Дортинайна на север, пока вновь прибывшие разбираются с мечниками и лучниками по ту сторону частокола. Последние, занятые боем, даже не сразу заметили, что товарищи их бросили - но когда заметили, также впали в панику и бросились к центральному и боковым проходам во внутреннем частоколе. Большинство из них было перебито людьми Бруммеля; вырваться из крепости успели лишь полторы дюжины. Их не преследовали.

Майор Обендах со своей конницей расположился лагерем - насколько это слово подходило к стоянке в грязи, кое-как забросанной ветками - в четырех милях к северу от Дортинайна и дожидался вестей там. Разбить лагерь ближе не позволяла местность - это был последний перед крепостью участок, где конница в такую погоду могла сойти с дороги пусть в грязь, но хотя бы не в трясину - а в самой крепости просто не было помещений, позволяющих разместить две сотни лошадей. Тем более - разместить их так, чтобы противник не заметил ловушки. Лошади вообще не слишком хорошо годятся для устройства засад. Они издают звуки, и не только романтические. Было бы чертовски досадно, если бы безупречно спланированная операция сорвалась из-за не вовремя пёрнувшего коня.

Впрочем, в глубине души Обендах не был уверен, что план Флимпа безупречен. Мальчишка рвется сделать карьеру, это понятно, когда и делать быструю карьеру, как не во время войны, а уж в особенности - войны гражданской, когда наблюдается дефицит офицеров, пока что - Обендах вынужден был это признать - чаще предпочитавших сохранять лояльность другой стороне. Что бы ни говорил (и ни кричал в ярости) принц, Элинор коронована в Дракенхаймском кафедральном соборе действующим архиепископом с соблюдением всех правил церемонии, и сейчас именно она - королева Айринтии, вне зависимости от того, насколько законны ее права на престол. Юридически принц даже не вправе предъявлять претензии к тем, кто признаёт ее таковой - особенно если они не поднимают оружие против него самого, а лишь занимают выжидательную позицию. Ну это, понятно, юридически... Плохое время для лоялистов, хорошее для выскочек. Флимп уже получил капитанские полномочия и рвется увенчать их соответствующим рангом, это понятно. Ну, если у него выгорит, то почему бы и нет, но в отчеты и летописи это все равно войдет как блестящая операция по уничтожению противника, разработанная под командованием майора Обендаха. А если что-то пойдет не так - как преступная авантюра самонадеянного юнца. Официальный приказ Обендаха отряду Флимпа был лишь "занять крепость Дортинайн и удерживать ее до подхода основных сил". О том, чтобы по собственной воле впустить в крепость противника, в приказе не говорилось (хотя и прямо ему не противоречило, если при этом крепость продолжала "удерживаться"). Флимп понимал, что получил лишь устное, нигде не зафиксированное "добро" на свой план, и принимал на себя риск - а что ему еще оставалось, капитанские звания не раздаются просто так... Впрочем, он, похоже, был уверен, что выделенные ему сотни легкой пехоты с легкостью разгромят противника, численно превосходящего их более чем вдвое - зато, как гарантировала разведка, многократно уступающего по боеспособности. Обендах не был самоуверенным мальчишкой, он был опытным и осторожным командиром, однако он тоже не нашел никаких рациональных изъянов в этом плане. И все же в глубине души он чувствовал некоторое беспокойство, которое только росло по мере того, как час проходил за часом, а из крепости все не было вестей.

Поначалу он говорил себе, что так и должно быть. Никуда не годное воинство, посланное против них, не могло выдержать надлежащий маршевый темп, тем более в таких погодных условиях, и должно было прибыть в крепость со значительным опозданием. Но теперь уже начинало темнеть. Возможно ли, что это горе-войско опаздывает не на несколько часов, а на целый день? Что они не успеют до темноты и снова заночуют где-то на болотах - что, в свою очередь, из-за них придется сделать и армии принца? Абсурдная, по сути, ситуация - враг остановил их не благодаря своей силе, а благодаря своей слабости. Они ждут, пока он прибудет в наиболее удобное для разгрома место, а он все не приходит. Смешно, но принц, вероятно, не оценит юмора. Он рвется вперед, и не только по причине свойственной ему горячности, но и по вполне разумным соображениям, желая пройти Иммермур как можно скорее, пока дорога не стала еще хуже... А что, если в этом и заключается план врага - настолько идиотский, что может сработать именно благодаря этому? Заставить их ждать противника, который так и не придет. Что, если потешное войско просто развернулось с полдороги? Само собой, это не задержит армию принца надолго. Сколько бы они ни сидели в крепости, как наиболее выигрышном месте, ожидая подхода противника - день, ну максимум два, потом все равно двинулись бы дальше. Но - может быть, Элинор не хватает буквально суток для реализации какого-то плана?

К черту, решил Обендах, мы не будем больше ждать. Мы заночуем в крепости и выступим на юг на рассвете.

Кавалерия двинулась в путь, чавкая копытами по грязи и брякая сбруей. По хорошей дороге отдохнувшие кони дошли бы резвой рысью до крепости за двадцать минут, но сейчас конница ползла не быстрее пехотинцев. Уже почти стемнело, когда они проехали едва половину пути; ясно было, что Дортинайна они достигнут уже в совершенном мраке, и это вновь вызвало у Обендаха нехорошее чувство. И тут головной дозор заметил в сгущающейся тьме людей, бредущих им навстречу.

Это явно не был гонец, посланный в лагерь с известием. Это была целая колонна солдат. Неужели враги? Неужели они каким-то непостижимым образом прорвались и продолжают наступление на ночь глядя? Обендах решительно не мог в это поверить, но нервно стискивал в кулаке поводья, ожидая доклада ускакавших вперед дозорных.

Он увидел, как те приблизились к пехотинцам, затем, без каких-либо признаков враждебности, повернули обратно.

- Это наши! - донесся до него крик дозорного. Не желая больше ждать, Обендах хлестнул плетью коня и поскакал по грязи вперед.

Вскоре он уже с самым мрачным видом выслушивал доклад капрала арбалетчиков о гибели Флимпа, разгроме его отряда и внезапно подошедшем с юга "огромном королевском войске". Капрал, разумеется, многократно преувеличивал силу врага, отчасти желая оправдаться за собственное бегство, но отчасти и потому, что уверовал в это сам.

"Это ловушка! - понял Обендах. - Нашей разведке специально скормили ложную информацию, что в крепость отправляется никуда не годный сброд. На самом деле под видом сброда послали элитных бойцов! И расчет на то, что Бронгар не станет таскать каштаны из огня для Элинор, похоже, тоже не оправдался... Надо немедленно уходить, пока мы еще можем выбраться из этого болота!"

Он не хотел быть тем, кто доложит об этом Арвику, но, похоже, выбора у него не оставалось. И единственное, что могло спасти его при таком докладе - это та же тактика, которую (неведомо для него) избрал и капрал арбалетчиков: всячески преувеличивать силы врага, так, чтобы отступление выглядело не бегством, а исключительно грамотным и своевременным решением, позволившим спасти армию от полного разгрома.

Капитан Бруммель, вероятно, удивился бы, узнав, с какой скоростью его две сотни штрафников превратились в "по меньшей мере три тысячи отборных солдат, являющихся, по всей видимости, авангардом более крупного войска." А может, и не удивился бы. Он был офицером старым и опытным и знал, как случаются подобные вещи.

Тело Гюнтера Шрамма, вместе с телами других убитых в этот день, было погребено в братской могиле, а точнее - предано болоту. Что формально наделило айринтийскую церковь правом собственности на пару тысяч квадратных футов иммермурской топи. Никто из выживших гвардейцев не знал, кем был человек, переломивший исход битвы за Дортинайн, и откуда он взялся; ни один из курсантов, отправленных с Пфляйгелем за негодностью и прежде видевших Шрамма в учебной роте, не пережил этот бой.

- Они празднуют победу, - горько констатировала Элинор, отодвинув занавеску и глядя на площадь перед дворцом. - Героическую победу нашей армии над нашим планом.

- Ну, по крайней мере хотя бы пропагандистская польза, - заметил Локхарт.

- Да, конечно. Все эти ликования санкционированы. Агенты Тайной Стражи не зря трепали языком по рынкам и кабакам. Если не получил то, что хотел - делай вид, что хотел то, что получил. Хотя, даже если рассуждать чисто формально, мы потеряли вчетверо больше, чем противник, чтобы занять крепость, которая и так была наша. Та еще победа.

- И сорвали вражеское наступление.

- Которое сами же и спровоцировали. Арвик, можно сказать, отделался легким испугом, а все бремя наступления в самое неподходящее время года ложится теперь на нас. Если мы продолжим наступать. А если нет - придется объяснять всей этой патриотически настроенной публике, почему нет. Обыватель - и даже простой солдат - ведь не понимает, сколь часто победу в войне определяет не героизм, а логистика.

- Но, насколько я понимаю, не в этой истории с Дортинайном, - возразил Локхарт. - Что все-таки там произошло?

- Пока до конца неясно. Согласно рапорту Бруммеля, он встретил некоего гонца, который передал ему приказ повернуть назад.

- Которого никто не посылал.

- Естественно. И вроде бы этот же гонец сумел реорганизовать людей Пфляйгеля, превратить бегство в контратаку и собственноручно сразить вражеского командира. После чего пал в бою непосредственно перед приходом Бруммеля. Звучит, как героическая баллада, а не как описание реальных событий, - Элинор раздраженно пожала плечами.

- Выяснили, кто это был?

- Если он вообще был. Если Бруммель его не придумал, чтобы оправдать свое своеволие.

- Такое возможно? При таком количестве свидетелей...

- Все свидетели там. А здесь у нас пока что только рапорт Бруммеля. Впрочем, я все еще жду известий от агентов Тайной Стражи, которые были в отряде. Если они уцелели. Могли и не уцелеть. Бруммелю, конечно, уже отправлено требование представить более подробный рапорт со всеми деталями об этом загадочном гонце...

- Его мог послать кто-то, желавший сорвать наш план?

- Всех людей, знавших о нашем плане, вы видели.

- Да, но это не ответ на мой вопрос. При всем уважении, - прибавил Локхарт, вспомнив, что говорит с королевой.

- Я могла бы задать тот же вопрос вам, полковник, - она холодно взглянула на него.

- Но вы же не думаете, что это я! - оторопел Локхарт, но затем сообразил: - Или вы имеете в виду... де Сегюр?

- Во всяком случае, он единственный участник совещания, в котором я не могу быть уверена... настолько, насколько в прочих. Хотя я все же не думаю, что это он. В самостоятельного игрока он пока что не вырос. Да и вообще... даже если предположить, что кто-то - не обязательно де Сегюр - желал сорвать наш план в интересах Арвика - а в чьих еще? - он не стал бы посылать героя-одиночку. Он бы просто предупредил самого Арвика, и все.

- Логично. А что сейчас известно об Арвике? Он действительно повернул назад?

- Он сам вообще не входил в Иммермур. Ждал доклада от своего авангарда, что путь свободен, стоя лагерем к северу от болот. Очевидно, боялся угодить в ловушку, как когда-то бугенхольмцы. Проклятье, я не думала, что он, с его бешеным нравом, окажется таким осмотрительным...

- Вы сами говорили - он истерик, но не дурак, - напомнил Локхарт. - Так что - он возвращается в Айзеншлосс?

- Согласно последней депеше, доставленной голубиной почтой, пока еще нет. Для него ведь это тоже удар не только по его личным амбициям, но и по его репутации среди своих, которая для него еще важнее, чем для меня. Мятежник, который терпит поражения и отступает, рискует слишком быстро растерять сторонников... И раз уж он решился выступить из своей столицы, он не может просто вернуться назад ни с чем. Пока что он отошел лишь чуть-чуть, в Альтенбург - это древняя крепость к северу от болот, когда-то бывшая базой Йоргела перед его походом на юг. Арвик тоже любит символы, да. И продолжает подтягивать силы уже туда, а не к Айзеншлоссу.

- И что дальше? Попытается идти на юг в обход болот?

- Может быть, хотя это весьма неудобный и рискованный для него путь. А может, все-таки попытается в лоб через Дортинайн, хотя это еще менее вероятно. На самом деле для него плохи оба варианта. Но он может продолжать сидеть в Альтенбурге, как сидел в Айзеншлоссе, делая вид, что поход вот-вот начнется, что он, собственно, уже начался, и это всего лишь временная остановка для перегруппировки сил... И тем временем вести переговоры с гроггендорцами.

- Но и мы тоже продолжаем стягивать армию к столице.

- Да. Армию его светлости герцога Бронгарского. Которую придется или отправлять на север, причем через все те же болота, ибо путь в обход просто откроет Арвику дорогу на столицу - или же держать без всякого дела здесь, не объясняя, почему она не идет в бой после первой уже одержанной победы. Тоже два плохих варианта.

- Да, Бруммель ведь подчиненный Бронгара... Кстати, а вы не думаете, что это мог быть он? В смысле, герцог? Что это именно он послал своего офицера? Ему ведь нет нужды помогать Арвику, зато есть прямой резон выставить в лучшем свете своих армейцев. Конечно, он не должен был знать о нашем плане. Но если Арвик знал, какого рода контингент отправляется на замену Бруммелю, это тем более мог узнать Бронгар. Понял он наш замысел или нет, он воспользовался им в своих интересах.

- Может быть, - задумчиво согласилась королева. - Достаточно правдоподобная гипотеза. Хотя и непонятно, почему, в таком случае, он послал лишь одного человека, а не целый отряд. Он ведь имел формальное право это сделать и без моего ведома - командующий армией вправе укреплять свои гарнизоны... Понимал, что я это не одобрю, даже если не смогу предъявить официальные претензии, и не хотел конфронтации? Оставлял себе возможность сделать вид, что он тут ни при чем?

В дверь деликатно постучали.

- Войдите! - крикнула Элинор. Как видно, она знала, что ее не стали бы беспокоить по пустякам.

Локхарт не слишком удивился, узнав в вошедшем Корнелиуса Крампа.

Королева, казалось, была удивлена больше.

- Понимаю, ваше величество, что должен находиться сейчас по месту службы, - ответил он на вопрос в ее взгляде, - но сведения, полученные мною, столь, гм, своеобразны, что я счел необходимым явиться с докладом лично. Полковник Локхарт, - он коротко поклонился, словно только сейчас заметив собеседника королевы, - рад, что и вы здесь. Несмотря на конфиденциальный характер моего визита, я охотно выслушаю ваши, гм, комментарии - если, конечно, ее величество дозволит мне говорить в вашем присутствии.

Локхарту вовсе не понравилось, как это прозвучало; Элинор, похоже, тоже была встревожена.

- Говорите, Корнелиус, - велела она, - и можете ничего не скрывать в присутствии полковника.

- Надеюсь, что могу, - он окинул Локхарта пристальным взглядом своих красных глаз и вновь обратился к королеве: - Вообще-то, ваше величество, я пришел просить об отставке. Ибо упущения, допущенные моим ведомством, хотя бы даже и в согласии с ранее отданным распоряжением...

- К делу, Корнелиус! - строго потребовала королева.

- Да, мэм, - он снова поклонился. - Поскольку распоряжение о постоянном наблюдении за курсантом учебной роты Гюнтером Шраммом, отданное после смерти доктора Якобсона, было впоследствии отменено, факт дезертирства означенного курсанта прошел мимо внимания моего ведомства...

- Дезертирства? - переспросили одновременно Элинор и Локхарт. Полковник с тех пор, как королева заверила его, что Шрамму не угрожает отправка в Дортинайн, ни разу не вспомнил о своем бывшем пилоте, убежденный, что тот продолжает свои фехтовальные и прочие тренировки в учебной роте к своему полному удовольствию, свободный от проблем, терзающих его более умных коллег с "Доброй воли" - то есть уже бывших коллег...

- Однако, - продолжал Крамп, - расследование, проведенное дознавателями, направленными мною в Дортинайн немедленно после получения первых известий об исходе боя - а позволю себе заметить, известие от моего агента в стане противника пришло раньше, чем рапорт капитана Бруммеля - так вот, означенное расследование показало, что загадочным человеком, оказавшим столь нежелательное для нас влияние на ход и исход битвы, как раз и был означенный майор Шрамм, - на этот раз Корнелиус предпочел назвать его майором, а не курсантом. - Эксгумировать его тело для опознания уже не представляется возможным, однако его имя и внешнее описание сообщили независимо друг от друга несколько свидетелей, включая капитана Бруммеля и бывшего лейтенанта Пфляйгеля, которые не могли знать его прежде.

- Вот же черт... - пробормотал потрясенный Локхарт.

- Хорошо понимаю вашу досаду, полковник, - немедленно обернулся к нему Крамп. - Ведь именно с ваших слов нам было известно о невысоком умственном уровне майора Шрамма, ставшем следствием полученного им ранения. Впрочем, наши собственные наблюдения это подтверждали. Что определенно переводило его в разряд персон, не способных на собственную интригу.

- Он не стал бы интриговать, даже когда был умнее вдвое, - мрачно ответил Локхарт. - Он по натуре был прямой, как... - "лазерный луч", хотел сказать полковник, но нашел более подходящее эпохе сравнение: - как меч. И такой же несгибаемый. К тому же он был... - "по уши влюблен", хотел сказать Локхарт, но изменил формулировку на более дипломатичную: - искренне предан королеве.

- Мечи, на самом деле, обладают определенной гибкостью, - возразил Крамп, - и к тому же являются обоюдоострым оружием. А притворяться глупее, чем ты есть - равно как и преданнее - на самом деле несложно, это притворяться умнее невозможно... Но если мы поверим вашему медицинскому заключению на слово, как делали до сих пор...

- Вообще-то не моему, а доктора Якобсона, - не сдержался Локхарт.

- К сожалению, тоже уже покойного, - "понимающе" кивнул Крамп. - Так вот, если мы примем, что майор Шрамм не мог самостоятельно разработать план по срыву операции, о которой ему, кстати, ничего не должно было быть известно, остается лишь предположить, что он действовал по чьему-то приказу. Его нынешние командиры в личной гвардии ее величества такого приказа не отдавали. Кто же, в таком случае, мог это сделать? - Крамп уставился на Локхарта проницательным взглядом.

- Если вы хотите сказать, что это был я, то это полный абсурд! - возмущенно воскликнул Локхарт. - Я не виделся с ним с тех пор, когда еще был жив Якобсон! И главное - зачем, по-вашему, мне это могло бы понадобиться? Срывать план, который я сам же и предложил?

- На что только не идут люди, чтобы отвести от себя подозрение, - развел руками Крамп. - Можно предложить план, который улучшит положение в случае успеха, зато ухудшит его в случае неудачи - а затем поспособствовать именно последнему исходу.

- Корнелиус, - строго сказала Элинор, - ваша паранойя переходит все границы.

- Не смею спорить с вашим величеством, - поклонился Крамп, - потому и пришел почтительно просить об отставке. Коль скоро я не справляюсь с возложенными на мое ведомство обязанностями и за все годы моей службы престолу не заслужил того доверия, коего удостоены лица, прибывшие в Айринтию совсем недавно неизвестно откуда.

- Прекратите эту вашу чепуху насчет отставки! - раздраженно ответила королева. - Я не сомневаюсь в вашей верности и вашем профессионализме. Но я знаю полковника Локхарта... несколько лучше, чем вы. И у него нет никаких, абсолютно никаких причин работать против меня на кого-либо из моих врагов, - говоря это, она смотрела Локхарту в глаза, и тот неожиданно почувствовал, что тронут ее доверием, которое не поколебали даже подозрения генерального дознавателя - вообще-то не столь уж абсурдные, если смотреть на ситуацию со стороны. Приказать Шрамму, помимо нынешних гвардейских офицеров, действительно мог только его прежний командир...

- Я не имел в виду непременно полковника Локхарта, - сдал назад Крамп. - Иные лица из состава той же группы также могли оказать определенное воздействие на своего товарища.

- Вельо - точно нет, - немедленно ответил Локхарт. - Он ничего не знает о дортинайнской операции... и вообще о тонкостях нынешней политической ситуации. Не знает и, по-моему, не хочет знать. Он тренируется с алебардой и говорит, что это единственное, на что он может здесь пригодиться. Де Сегюр... - Локхарт запнулся. Теперь уже и Крамп - тоже едва ли подозревавший Вельо, которого никто не посвящал в политические тайны - высказывал те же подозрения, что и Элинор. Мог ли дипломат убедить Шрамма отправиться в эту гибельную миссию? Да запросто - достаточно было просто сказать, что это необходимо Элинор. Но зачем? - Я не вижу причин ему поступить так, - сказал Локхарт вслух. - Разве что из желания досадить мне, сорвав предложенный мной план. Но это как-то слишком по-детски. И к тому же не было ни малейшей гарантии, что Шрамму в одиночку это удастся. Я, собственно, до сих пор удивляюсь, что ему это удалось. Когда-то он был блестящим офицером, но - в таком роде войск, который здесь даже не существует. И даже там он получал свои награды и звания не за участие в реальных боях. А что с тех пор случилось с его интеллектом, вы знаете. Я думаю, что если бы даже де Сегюр вздумал предать меня... или королеву - заметьте, я говорю "если бы" - он все равно слишком осторожен и рассудителен, чтобы делать настолько ненадежную ставку. Вы бы лучше подумали, не мог ли Шрамм попасть под влияние кого-то из людей герцога Бронгарского. Как раз перед вашим приходом мы с ее величеством обсуждали, что от нынешней ситуации больше всех выигрывает герцог.

- Хмм... - задумался Крамп. - Обычно королевская армия не в лучших отношениях с гвардией - что военной, что личной. Но, конечно, совершенно исключать...

- А мне кажется, все проще, - сказала вдруг Элинор. - Никто за ним не стоял.

- Но, ваше величество, при всем уважении... - начал Крамп.

- Пока я не знала, кто это был, я тоже полагала это чьей-то комбинацией, - перебила его королева. - Но теперь - я думаю, что он сделал все сам, от начала и до конца. Не имея, конечно, понятия ни о каких планах. Просто думал таким образом послужить мне. Бедный дурак.

Крамп покачал головой, показывая, что его это не убедило, но возражать не осмелился.

Неожиданно дверь открылась без стука и разрешения; Локхарт и Крамп, стоявшие к ней спиной, повернулись, первый - удивленно, второй - возмущенно. На пороге стоял, возможно, единственный человек во всей Айринтии, который мог позволить себе подобным образом войти в королевские покои.

- Вот вы где, дочь моя, - сказал Фабиас. - Прошу простить старика за вторжение, но я везде вас искал...

- Да я, в общем-то, не прячусь, - пожала плечами Элинор, что было полуправдой: она пригласила Локхарта для беседы без свидетелей в одну из гостиных, где обычно не бывала, ибо не желала, чтобы их беспокоили, но в то же время вынуждена была сообщить доверенным слугам, где ее искать, если того потребуют безотлагательные дела. - Что случилось, дядя? - она все же отплатила ему за бесцеремонное появление, назвав при других по-домашнему, а не "высокопреосвященством", как того требовал этикет.

Фабиас смерил взглядом двоих собеседников королевы и, видимо, решил, что может говорить при них.

- До меня дошла информация, что вы приказали командующему военной гвардией графу Дирлиху срочно прибыть в Дракенхайм. Верно ли это?

- Какие интересные темы занимают айринтийскую церковь, - усмехнулась Элинор. - Не могу, однако, не воздать должное вашим шпионам. Учитесь, Корнелиус - вам, я так понимаю, об этом еще не доложили. (Крамп молча развел руками, признавая свое поражение.)

- Айринтийскую церковь занимает все, что угрожает миру и спокойствию в королевстве, - строго ответил Фабиас.

- Отчего же миру и спокойствию - которых у нас, впрочем, нет как минимум с начала мятежа Дункельта - угрожает вызов королевой одного из ее верноподданных командиров в ее столицу?

- Оттого, что он не может считаться по-настоящему верноподданным, - жестко произнес Фабиас. - И та форма, в которую был облечен этот срочный вызов, вряд ли наведет его на мысль, что его хотят наградить. Скорее он сделает вывод, что его собираются, как минимум, снять с должности...

- Снять с должности и арестовать, - спокойно подтвердила Элинор. - Сразу же по его прибытии в столицу.

По лицу Крампа, пусть и не отражавшему ярких эмоций, полковник понял, что для генерального дознавателя это и впрямь не меньшая новость, чем для самого Локхарта.

- На каком основании? - требовательно осведомился Фабиас.

- Разве вы сами только что не сказали, что он ненадежен? - пожала плечами королева.

- Но ведь доказательств его измены, насколько я понимаю, тоже не имеется? - Фабиас взглянул на Крампа; тот лишь склонил голову набок и снова развел руками.

- На севере его подчиненные перешли на сторону мятежника. Именно это обвинение будет ему предъявлено, - ответила Элинор.

- На севере, но не здесь у нас! Те, что на севере, перешли в прямое подчинение Дункельта и фактически не подчиняются Дирлиху, который принес присягу вам и пока что сохраняет по крайней мере формальную лояльность. Самым разумным было бы вообще его не трогать. Пусть военная гвардия хотя бы на юге сохраняет нейтралитет и остается в стороне, как она делала до сих пор.

- И какая нам польза от этого нейтралитета? - возразила королева. - От нейтральной силы нам ни жарко, ни холодно, не так ли? А уж тем более если мы не можем гарантировать, что она так и останется нейтральной...

- Так вы что же, - до Фабиаса начало доходить, - хотите сознательно толкнуть их на бунт?!

- Гамбит, ваше высокопреосвященство, - пояснила, наконец, Элинор. - С жертвой пешки у нас не вышло. Придется пожертвовать фигуру. Ту, которая для нас и так в лучшем случае бесполезна.

- То есть, если я правильно понимаю, мэм, - вмешался Локхарт, - вы полагаете, что, узнав о мятеже военной гвардии, Дункельт все-таки пойдет на юг, несмотря на распутицу, и мы осуществим первоначальный план?

- Скорее всего, - невозмутимо подтвердила Элинор. - Ну или, во всяком случае, у герцога Бронгарского будет чем заняться здесь, и мне не придется оправдываться, почему я не посылаю его на север. Если Дункельт предпочтет отсиживаться там, мы, по крайней мере, передавим его потенциальных союзников здесь.

- А если нет? - настаивал Локхарт. - Если нам придется одновременно иметь дело и с Дункельтом, и с гвардией? И кстати, если вы не доверяете Бронгару достаточно, чтобы послать его против Дункельта, насколько ему можно доверять против людей Дирлиха... мэм?

- Как я уже говорила, части и гарнизоны военной гвардии разрозненны, - спокойно ответила Элинор. - Их легко передавить по очереди, и даже все вместе они слабее королевской армии, просто по численности. Причем мятеж наверняка поднимут не все, но тут уже мы убедимся, кто из них действительно надежен. И хотя формально Дирлих подчинен Бронгару, армейцы точно не захотят поддержать мятеж, поднятый гвардейцами.

- Вражда между ними действительно настолько сильна, мэм? - усомнился Локхарт.

- Против внешнего врага они бы сражались плечом к плечу, и соперничество между ними в основном вылилось бы в состязание, кто кого перегеройствует, - ответила Элинор. - Против взбунтовавшейся черни, возможно, тоже. Но таскать каштаны из огня для графа Дирлиха армейцы точно не пожелают, и Бронгар не может это не понимать.

- О внешнем враге забывать как раз не стоит, - напомнил Фабиас. - Вы, дочь моя, хотите стравить армию и гвардию в ситуации, когда нам всем грозит Гроггендор?

- Лучший способ снизить гроггендорскую угрозу - поскорее покончить с мятежом, - ответила Элинор. - В идеале - до декабря, ибо, как уже говорилось, раньше они вряд ли осмелятся напасть - в Гроггендоре тоже хорошо понимают, что такое распутица Впрочем, когда она закончится у нас, глядишь, морозы и снежные заносы в самом Гроггендоре - он ведь севернее - заставят их отложить планы кампании до весны... Да и гвардию давно уже пора реорганизовать. Из военной элиты она превратилась в отстойник для аристократических амбиций. После подавления мятежа принцип ее формирования изменится. В нее будут набираться наиболее способные воины независимо от происхождения. Уже ради одного этого стоит спровоцировать ненадежных на бунт, чтобы иметь повод вычистить всю гниль, которая блокировала бы любые реформы.

- А как насчет личных армий феодалов? - вспомнил Локхарт. - Пока они, я так понимаю, по-прежнему хранят нейтралитет. Но если вы намерены наступить на хвост старой аристократии...

- О, вот уж кто точно не станет вступаться за младших сыновей, так это их старшие братья, - усмехнулась королева. - Прямой конфликт интересов. Если какой-нибудь провинциальный барон позволит себе чересчур много, кто в первую очередь заинтересован в каре для него? Для него и его потомков, которые в этом случае также лишаются прав состояния? Его младший брат, которому в результате отойдет замок со всеми землями. Собственно, нынешний принцип формирования гвардии не в последнюю очередь был порожден именно этим соображением. Держать баронов в узде силами их же потенциальных наследников. Но сейчас такой подход уже устарел. Сейчас центральная власть сильнее, чем в те годы.

- Хотелось бы в это верить, мэм, - мрачно произнес Локхарт. Самое время порассуждать о прочности центральной власти в разгар гражданской войны, когда королева боится послать собственную армию против своего главного врага, потому что не доверяет ее командующему и не решается его заменить.

- В наше время феодальные армии действительно слабее, чем в прошлом, - пояснил ему Крамп. - Многие королевские вассалы предпочитают не служить королю войском, как встарь, а откупаться от этой обязанности деньгами, которые идут на содержание королевской армии - но таким же образом поступают и их собственные вассалы. Причем средства, полученные от них, их сеньоры совсем не обязательно тратят на наемников. То есть деньги на личные войска по-прежнему собираются, но идти могут на что угодно, особенно в небольших поместьях и у новой аристократии. По-настоящему серьезные армии по-прежнему держат лишь несколько старых домов, из коих дом Хагентраубов первый.

- А у Хагентрауба в гвардии служат какие-нибудь родичи? - спросил Локхарт. - Что, если он поддержит гвардейский мятеж? Коль скоро он союзник Дункельта, а гвардия выступит на стороне последнего...

- Это вряд ли, - качнула головой Элинор. - Между Хагентраубом и Дирлихом давняя фамильная вражда. Это было, я так понимаю, не последней причиной, по которой мой отец поставил во главе военной гвардии именно Дирлиха.

- Которого вы теперь хотите арестовать, - напомнил Фабиас.

- Враг моего врага совсем не обязательно мой друг, - возразила королева. - Эти двое скорее станут отпихивать друг друга локтями, борясь за влияние при Арвике, чем защищать мои интересы.

- Но пока что они оба сохраняют лояльность, по крайней мере формальную, - настаивал архиепископ.

- Потому что Хагентрауб точно так же не жаждет защищать и интересы Дункельта, - ответил за королеву Крамп. - Напротив, он желает, чтобы Дункельт защитил его собственные интересы. Ему, несомненно, было выгодно сохранить бывшего принца в качестве игрока, и он, как мы знаем, приложил усилия, дабы это сделать - хотя Дункельт в итоге лишь использовал его для отвлекающего маневра. Но теперь граф Хагентрауб будет, я полагаю, ждать максимального повышения ставок, чтобы поддержать ту из сторон, которая предложит ему больше в ситуации, когда на кону будет стоять все.

- А Дирлих? Что вы думаете о нем? - заинтересовался Локхарт.

- Если ее величество позволит мне высказать мое мнение - подкрепленное, разумеется, информацией моего ведомства... - Крамп сделал крохотную паузу, словно давая Элинор возможность остановить его, но королева этим не воспользовалась, - граф Дирлих относится к тем, кого именуют "честный служака". Он едва ли способен интриговать самостоятельно и не склонен участвовать в чужих интригах; он будет скорее следовать чувству долга, нежели соображениям личных предпочтений. Но если ее величество считает, что его следует принести в жертву, то я не смею возражать. Тем паче что именно его чувство долга может внушать ему мысль, что законные права так называемого принца Арвика на престол были нарушены...

- Однако он принес присягу королеве, - напомнил Фабиас.

- Верно, ваше высокопреосвященство, - поклонился Крамп, - но, позволю себе заметить, я сказал "может". Я не могу утверждать наверняка, что он думает сейчас и как повлияет на него та или иная новая информация, которая, к примеру, заставит его счесть себя обманутым в момент принесения присяги. Что, однако, не вызывает сомнений, так это его аристократический гонор. Если он сочтет себя несправедливо обиженным, то легко может отказаться от своих прежних обязательств перед обидчиком.

- Насколько несправедливо? - захотел уточнить Локхарт. - Он как командир отвечает за мятеж гвардейских частей на севере?

- Формально, конечно, отвечает, - словно бы нехотя признал Крамп, - но на самом деле, если мне будет позволено заметить, должность командующего военной гвардией во многом церемониальная. Военная гвардия не создавалась в качестве некоего соединения, действующего единым фронтом под единым командованием. Напротив, всегда предполагалось, что каждая ее часть либо действует автономно под командованием собственного капитана, либо придается для усиления армейским частям в качестве некоего элитного ядра, поступая в этом случае под начало соответствующего армейского командующего. За всю историю существования военной гвардии я, пожалуй, не припомню случая, чтобы она вся собиралась в одном месте. И я бы сказал, что между различными гвардейскими частями существуют не только значительные различия, но и определенного рода соперничество, иногда не менее серьезное, чем между гвардией и армией. А возможность эффективно командовать разбросанными по всей стране гарнизонами, как вы сами можете судить...

- Да уж, при нынешних средствах связи... почтовых голубей не напасешься, - понял Локхарт. - И все же арест такого номинального командира спровоцирует мятеж в гвардии? В смысле - в тех частях, что еще не успели сами встать на сторону Дункельта...

- Если этот арест вообще состоится, - покровительственно улыбнулся Крамп (улыбка в его исполнении выглядела достаточно жутковато). - Если я верно понял замысел ее величества, приказ графу Дирлиху отправлен в такой форме, что он не может не понять, чего ради его вызывают в столицу, а поняв - откажется ехать...

- И тем самым подтвердит свою вину уже совершенно ясным и недвусмысленным образом, - подхватила Элинор. - Еще до того, как ему будут предъявлены какие-либо формальные обвинения, которые он мог бы объявить несправедливыми.

- А если он все же предпочтет явиться и защищать себя перед судом? - скептически спросил Фабиас.

- Тогда они будут ему предъявлены, - спокойно ответила Элинор. - В любом случае, даже если начнется судебное разбирательство, будет назначен новый командующий... возможно, даже незнатного рода... которого военная гвардия не примет.

- И что потом? - спросил Локхарт. - Гвардейские части, под командованием Дирлиха или каждая сама по себе, пойдут на столицу?

- Ни Дирлих и уж тем паче никто из его капитанов не тянут на самостоятельную политическую фигуру, - ответила королева. - Очевидно, они попытаются установить связь с Арвиком и будут делать то, что он им прикажет. А он, конечно, вряд ли устоит перед искушением направить их к Дракенхайму - и одновременно двинуться туда же со своими силами. Но синхронизировать такую сложную операцию в самый разгар распутицы у него не получится, плюс они выбьются из сил на таких дорогах. Поэтому мы разобьем их по очереди по мере прибытия.

- Это вы так полагаете, дочь моя, - покачал головой Фабиас. - Вам не следовало отсылать приказ Дирлиху, не обсудив это с вашими советниками.

- Я королева, - холодно отрезала Элинор. - Никто, ни светское, ни духовное лицо, не вправе решать за меня, что мне следовало и чего не следовало делать.

- Прошу прощения... ваше величество, - сдал назад архиепископ. - Но моя дерзость продиктована единственно попечением о вас и об Айринтии.

- В прошлый раз мы принимали решение на совете, - продолжала Элинор. - Ну и чем это кончилось?

"Ну да, - подумал про себя Локхарт, - когда она решала на этот раз, она еще не знала, что во всем виноват Шрамм, и, стало быть, считала, что не может больше доверять даже тому узкому кругу, что собрался тогда. А может, и до сих пор так считает?"

Ему подумалось о страшном одиночестве этой девушки, наделенной всей полнотой высшей власти и имеющей право повелевать тысячами... нет, скорее, миллионами подданных (каково, интересно, население Айринтии?) - но при этом одинокой не менее, если не более, чем он сам в космосе после кэйлианской катастрофы. Он знал тогда, что полностью отрезан от мира и никто не придет ему на помощь, что вся тяжесть окончательного принятия решений в сложившейся отчаянной ситуации, решений, отделяющих жизнь от смерти, лежит целиком и полностью на нем, и разделить ее не с кем - но он по крайней мере мог доверять оставшимся у него людям (половина из которых теперь уже мертвы, напомнил он себе, а из двоих оставшихся он теперь сомневается по крайней мере в одном). А Элинор - неужели она не уверена вообще ни в ком? Ни в ком, кроме него, раз пригласила его одного для этого разговора - присоединение двух других не входило в ее планы... Только потому, что он не айринтиец и вообще не из этого мира, что он далек от здешних раскладов и не может иметь никаких самостоятельных интересов в местной политике? (Ему вспомнился мешочек с сотней золотых, полученный, по сути, от ее врагов и до сих пор хранящийся нетронутым в его апартаментах.) Или потому, что она неким образом чувствует в нем... родственную душу? Притом, что их разделяет практически все - происхождение, возраст, жизненный опыт...

- ...так что, Корнелиус, - распоряжалась тем временем Элинор, - вашим людям надлежит следить за графом Дирлихом и арестовать его немедленно по прибытии в столицу. Но только в этом случае. Никаких захватов и похищений за ее пределами - не говоря уже о более радикальных мерах. В качестве лидера мятежа здесь на юге он нам полезнее, чем в качестве мученика.

- Да, ваше величество, - поклонился Крамп. - Есть ли у вас какие-либо особые распоряжения в отношении Бруммеля и Пфляйгеля, или же следует предоставить дело королевскому правосудию в обычном порядке?

- Пфляйгель, разумеется, должен быть казнен за дезертирство, - ответила Элинор. - То есть судим военным судом, каковой вынесет приговор, причитающийся за данное преступление - королева в этот процесс не вмешивается. А к Бруммелю какие теперь уже могут быть претензии? Он теперь герой. Исполнявший наш хитрый план заманить врага в ловушку притворным отступлением, а затем вернуться и разбить его. Отныне в истории существует только такая версия событий... Полковник, - неожиданно обратилась она к Локхарту, - намерены ли вы ходатайствовать о посмертном награждении майора Шрамма?

- А я должен? - растерялся Локхарт.

- Нет, - покачала головой Элинор. - Я просто спросила на случай, если бы вам этого хотелось.

- Этого, несомненно, хотелось бы ему, - ответил полковник, - но его больше нет. А кроме него никому, полагаю... - "нет до этого дела", безжалостно закончил он про себя.

- Хорошо, - кивнула королева. - Значит, единственным героем этого боя останется майор Бруммель. Тем паче что он, похоже, и в самом деле неплохой и преданный нам офицер, хотя и чересчур вольно трактующий приказы...

С улицы донесся вступительный перезвон колоколов собора, а затем четыре тяжелых мерных удара отбили время.

- Уже четыре? - воскликнула Элинор. - Господа, вынуждена вас покинуть. Меня ждет премьер-министр с докладом о состоянии финансов в нашем королевстве. Тема скучнейшая, но, к сожалению, в условиях войны и фактической невозможности получать налоги с севера особенно актуальная.

Мужчины поклонились, готовясь расходиться.

- Корнелиус, - продолжила королева, - вы не проводите полковника Локхарта до его апартаментов?

- Да я уже и сам запомнил... - начал было Локхарт, но был перебит твердым: "Конечно, ваше величество" и осекся. Возможно, Элинор хочет, чтобы Крамп переговорил с ним наедине?

Но, если воля королевы и впрямь была такова, то Крамп, похоже, не проявлял свойственной ему понятливости. Он лишь с молчаливым поклоном пропустил Локхарта в коридор, а затем пошел рядом, все так же не говоря ни слова.

- Я видел вашу картину, - не выдержал Локхарт, когда они прошли таким образом несколько коридоров. - Портрет покойного короля.

- Значит, ее величество рассказала вам о моем скромном хобби, - без выражения констатировал генеральный дознаватель.

- Вы хороший художник.

- Это помогает отдохнуть от моей основной работы, - ответил Крамп и вновь замолчал.

- Вы все еще не доверяете мне? - спросил Локхарт напрямую.

- В день, когда я перестану не доверять кому-либо, за исключением, естественно, монаршей особы, мне и в самом деле надо будет уйти в отставку, - произнес Крамп почти добродушно - Но ее величество доверяет вам... и вам лучше оправдать это доверие. Это, в конце концов, в ваших же интересах.

- Я не собираюсь подводить королеву, - серьезно сказал Локхарт.

- Но один из ваших подчиненных уже сделал это, не так ли? - Крамп повернул голову и взглянул на него в упор. - Собственно, уже даже двое ваших подчиненных.

- Вы про де Сегюра? У вас есть что-то на него?

- Нет, пока нет. Я про Якобсона.

- Ну уж его-то в чем вы можете обвинить?! - возмутился Локхарт.

- В том, что он позволил себя убить, - жестко ответил Крамп. - Причем без всякой пользы.

- Ну знаете ли! Предъявляйте претензии к тем, кто не смог его защитить.

- Предъявили, - спокойно парировал Крамп. - Но одно не отменяет другого. Успех покушения - почти всегда следствие беспечности не только охраняющих, но и охраняемого.

- Я не собираюсь давать себя убить, если вы об этом.

- Каким оружием вы владеете?

- Никаким из доступного здесь, - вынужден был признать Локхарт.

- Вот видите.

- Я все равно бы не научился владеть мечом так, чтобы отбиться от профессионалов. Для этого нужны годы тренировок, разве нет?

- Даже небольшой шанс лучше, чем никакого. И демонстрация намерения порою даже важнее самого действия. Но это не тот аспект вашей ненадежности, который беспокоит меня в первую очередь.

- Что вы имеете в виду? - нахмурился Локхарт.

- Вы - человек двойной лояльности, не так ли?

- Я не присягал никому из правителей современного мира. И никому из противников или потенциальных противников королевы внутри Айринтии, если вы об этом.

- На чьей стороне вы будете - королевы или ваших людей, если их интересы разойдутся?

- Если желаете знать, я четко и недвусмысленно сказал своим людям, что мы выбрали сторону королевы и останемся на ней, все без исключения.

- Это не ответ на мой вопрос.

- Если кто-то из них нарушит мое распоряжение, он предаст не только королеву, но и меня. Но если... - Локхарт сделал паузу. Не глупо ли говорить об этом генеральному дознавателю? Впрочем, Крамп достаточно проницателен, и, пожалуй, лучше сказать ему прямо, чем пытаться отрицать: - Если моих людей попробуют подставить вопреки их воле, использовать их как разменные пешки, я буду защищать моих людей. Я отвечаю за них и перед ними, и никто, даже королева, не может снять с меня эту ответственность.

- По вашей собственной инициативе недавно подставили пять сотен человек, - заметил Крамп. - Большинство из которых сейчас мертвы. Это вас не смущает?

- Я понимаю необходимость жертв на войне, - мрачно ответил Локхарт. - Но... они не были моими людьми. И они были... - он замолчал.

- Отбросами, вы хотели сказать? Они были не лучшими солдатами, но среди них были и искренние молодые патриоты, и ветераны, честно прослужившие дому Йоргелингов всю жизнь. Но для вас все они - люди второго сорта по сравнению с вашими товарищами? Возможно, не только они, но и все мы?

Локхарт почувствовал раздражение. Ему захотелось ответить: "Да, все вы - средневековые дикари и расходный материал³⁸, а они - все, что осталось от мира, который вы не в состоянии даже вообразить. Причем в том мире они были лучшими из лучших. По сравнению с ними вы даже не второй, а третий сорт!"

Но Элинор? Разве он считает и ее просто дикаркой? Разве он готов пожертвовать ею ради спасения, например, де Сегюра, со всеми его блестящими знаниями?

Неужели он позволяет себе поддаться эмоциям? Неужели Якобсон со своими предупреждениями был прав?

Впрочем, дело вовсе не в "зеленых глазах Элинор", сказал он себе. Ему было не плевать, к примеру, и на Ильзу, которую он пытался спасти даже с риском (не запредельным, но все-таки) для своей группы. Нет, он вовсе не считает этих людей ничего не стоящими ничтожествами. Не они виноваты, что цивилизация откатилась туда, где она сейчас. Сумма знаний - это еще не все, что определяет человека. Просто это естественно, что из штабных кабинетов люди, сотнями посылаемые на смерть, воспринимаются совсем иначе, чем девчонка, захлебывающаяся собственной кровью у тебя на руках. И это правильно, что командир в штабе абстрагируется от личной трагедии каждого солдата и воспринимает их просто как статистические единицы - иначе войну не выиграть. Но столь же правильно и стремление командира спасти и защитить именно своих людей - не всех подряд, кто воюет на той же стороне, а конкретно своих...

Да. Теоретические рассуждения. Но кто ему теперь более свой - Элинор или де Сегюр? Или даже, допустим, Вельо, который, в отличие от графа, при всем своем брюзжании не вызывал у Локхарта никакой неприязни...

- Я не подследственный в вашем подвале, - хмуро ответил он наконец Крампу, - и не собираюсь клятвенно уверять вас в своей верности и преданности. Я честно играю с теми, кто честно играет со мной. Если от меня... и моих людей потребуется жертва - пусть мне скажут об этом прямо. А не поступают, как с Дирлихом. Хотя я, разумеется, не вправе осуждать королеву за принятое ей решение и понимаю его причины. Просто не поступайте так со мной. Допускаю, что Дирлих и в самом деле не надежен. Но я - да. Юридическое крючкотворство законов о престолонаследии мне совершенно безразлично. Я родом из страны, где власть выбирали. И я свой выбор сделал и буду ему верен - и никогда не предам тех, кто не предаст меня. Ну а верить мне или нет - это дело ваше. И ее величества, - добавил он.

- Понятно, полковник, - спокойно кивнул Крамп. - Но все же не совершайте распространенную ошибку людей, полагающих, что если они играют по правилам, то и с ними играют так же. Я, разумеется, не имею в виду ее величество. Но не доверяйте чрезмерно даже и своим людям. Вон ваши покои, а мне надлежит вернуться к делам службы, - он коротко поклонился и повернул вспять на глазах у невозмутимых стражников, охранявших вход в гостевые апартаменты.

Подчиненные Локхарта, следуя его распоряжению о совместных трапезах, исправно ожидали его в их импровизированной столовой, причем де Сегюр подчеркнуто не притронулся к еде до возвращения командира, в то время как Вельо, не иначе как вновь намахавшийся алебардой (этим тренировкам он предавался в последнее время с угрюмой страстностью), вовсю уплетал паштет из гусиной печенки, в то время как на пустых тарелках перед ним громоздились рыбьи и птичьи кости, арбузные корки и апельсиновая кожура. ("Интересно, где они теперь выращивают цитрусы? - подумал вдруг Локхарт. - Здешний климат уже недостаточно теплый. В оранжереях? Или закупают в Тлукаляхане? Сколько времени нужно, чтобы доставить их оттуда сюда - без холодильников?")

Он коротко рассказал товарищам об участи Шрамма (ничего не сообщив, однако, о новом плане).

- Печально, - произнес де Сегюр без выражения.

- Вы ведь ничего не рассказывали ему о дортинайнской операции? - предпочел все же уточнить Локхарт.

- Нет, разумеется, - граф взглянул на него с видом "за кого вы меня принимаете?!" - Я вообще не виделся с ним с гостевого дома архиепископа.

- Я так и думал, - примирительно кивнул полковник.

- Вам совершенно наплевать на смерть Гюнтера, - сердито констатировал Вельо, сглотнув. - Вам обоим. Вас волнует только провал этого вашего плана, - сам лингвист узнал о плане только что, и это, очевидно, добавляло ему раздражения.

- Вам, кажется, случившееся тоже не слишком испортило аппетит, - язвительно заметил де Сегюр. - Думаю, хотя бы в своем кругу мы можем воздержаться от пафоса и лицемерия.

- Удивительно слышать это от человека вашей профессии, - парировал Вельо.

- Я весьма уважал майора Шрамма, - спокойно ответил дипломат. - Как, впрочем, и всех членов нашей экспедиции. Пока он оставался собой. Но то, во что он превратился после приземления... - де Сегюр пожал плечами. - Вы помните, что случилось с доктором Хасэгавой и доктором Гай, которые некогда тоже были в числе самых блестящих умов Земли. И какое решение принял командир.

- Не передергивайте, - поморщился Локхарт. - Там была почти полная утрата когнитивных функций, до уровня идиотии, а здесь все-таки... Вы что же - хотите сказать, что мне следовало его убить?! Сразу после того, как Якобсон поставил ему диагноз? Убить человека, спасшего нас всех?

- Я ничего не хочу сказать, - пожал плечами граф и тут же, опровергая себя, добавил: - Но, как видите, в результате он все равно умер. Только при этом еще и успел сорвать план, который, возможно, позволил бы быстро закончить войну. Один дурак способен создать столько проблем, сколько и десять умных не решат. Это не моя формулировка, это пословица.

- И кто у вас следующий в списке слабых звеньев? - агрессивно поинтересовался Вельо. - Надо полагать, я?

- Ну вас, доктор, никто не осмелится назвать слабым, - Локхарт попытался разрядить ситуацию шуткой, как, вероятно, сделал бы Якобсон. - А вам, посланник, следует все же вести себя... дипломатичнее. Даже и в нашем кругу.

- Как скажете, командир, - усмехнулся де Сегюр. - Хотя я все же полагаю, что среди своих лучше называть вещи своими именами.

Впервые за последние две недели тучи над Дангеллоном разошлись, и город и окрестности озарило непривычно яркое для ноября солнце, удивительным образом переменив осенний пейзаж, еще несколько часов назад казавшийся безнадежно унылым. Серые сырые стены домов, бурые кирпичи башен, мокрые черепичные крыши, словно по волшебству, обрели яркие цвета - белые, красные, желтые, город сделался нарядным и умытым, и даже мутные лужи и залитые водой колеи среди жирной грязи, отражающие теперь ясное синее небо, сияли как-то по-весеннему.

Граф Дирлих оставался в Дангеллоне последние три дня - формально из-за непрерывных дождей, превративших немощеные дороги в месиво, но на самом деле в надежде дождаться прибытия гвардейских частей из ближайших гарнизонов, которым отправлены были срочные депеши. Приказ, полученный им, требовал "незамедлительного прибытия" в Дракенхайм, и все же Дирлих надеялся выиграть время. В приказе ничего не говорилось о том, чтобы он брал с собой какой-либо эскорт, помимо обычных полагающихся ему по сану охранников, но не было и прямого запрета на это, поэтому он рассчитывал приехать в столицу с максимально внушительным сопровождением. Командующего гвардией, созданной в свое время не в последнюю очередь для борьбы с мятежами, призывают в столицу, которой угрожают мятежники - разве не естественно для него понять приказ именно таким образом, что его призывают для защиты города, и привести с собой войско? Это мудрая предусмотрительность, никоим образом не выходящая за рамки его полномочий - он вправе отдавать приказы любым гвардейским частям! - а вовсе не проявление нелояльности. Ну а как переменится тон разговора с ним, если он явится не с дюжиной личной охраны, а с парой тысяч гвардейцев, это уже другой вопрос...

На самом деле в свои 58 Дирлих не хотел потрясений - хотя и не мог не догадываться об истинном смысле полученного им королевского приказа. Военная гвардия на севере поддержала принца, то есть бывшего принца, и в Дракенхайме теперь ищут козла отпущения. Вполне возможно, что королева тут даже и ни при чем, она же совсем девчонка, ей просто нашептали интриганы и завистники... карьеристы, желающие возвыситься за его счет... Но если он приведет с собой силу, с которой следует считаться, им придется заткнуться. Даже если гвардейцев не впустят в город, даже если они просто станут лагерем под стенами. Никакого прямого неповиновения, прозрачный намек и не более чем. Он не хочет бунта и кровопролития. Он просто хочет, чтобы его оставили в покое.

Однако внезапное улучшение погоды отняло у него последнее оправдание для задержки. Приходилось отправляться в путь с тем, что он успел собрать. За час до полудня Дирлих с неполными тремя сотнями легкой кавалерии выступил из Дангеллона и двинулся по раскисшей дороге на север.

Дорога огибала холм, на вершине которого высилась заметная издали церковь; золотой треугольник на верхушке шпиля ярко сиял в солнечных лучах. Проезжая мимо, Дирлих вдруг сделал знак своим сопровождающим, поворотил коня и начал подниматься на холм. Его первым намерением было окинуть окрестности взглядом сверху - не обнаружатся ли вдали идущие на его зов колонны? Но увы - хотя воздух был прозрачен и чист до самого горизонта, нигде не просматривалось спешащее ему на помощь подкрепление. Бурые ленты дорог, струящиеся мимо облетевших рощ, пожухлых лугов и разбросанных там и сям селений, были пусты - лишь кое-где можно было различить медленно ползущую подводу или одинокого всадника.

Убедившись, что на материальную поддержку рассчитывать не приходится, Дирлих спешился и зашагал ко входу в церковь. Это было не просто демонстрацией благочестия перед лицом подчиненных. Перед поездкой в Дракенхайм, которая имела изрядные шансы кончиться для него плохо, он и в самом деле почувствовал желание поговорить со священником. Пастор придорожной церкви не может, конечно, освободить его от присяги (сделать это может только лично архиепископ или коллегия кардиналов - в истории Айринтии такое случалось), но, возможно, разрешит его сомнения и укрепит его в его намерениях.

Священник - средних лет, со слегка одутловатым лицом, в поношенной лиловой сутане, скромно подпоясанной простой веревкой - похоже, ничуть не был удивлен появлением в пустой церкви командующего военной гвардией королевства (хотя слухи о его пребывании в Дангеллоне, конечно, уже могли дойти сюда) и спокойно выслушал его краткий рассказ.

- Вам не в чем упрекнуть себя, сын мой. Не вы разжигаете смуту, и не вы потворствуете ей. Изменники, повернувшие оружие против законной королевы, предали вас точно так же, как и ее, и не одни лишь члены военной гвардии повинны в таком. Среди предателей есть и воины королевской армии, однако герцог Бронгарский не смещен и не отправлен в опалу за это. Так что исполняйте свой долг и данные вам предписания с легким сердцем, положась на справедливость престола и милосердие Господа.

Дирлих мог бы возразить, что герцог Бронгарский - куда более весомая фигура, нежели он сам, и более того - является его начальником, поскольку военная гвардия также формально подчинена коннетаблю, а стало быть, как раз Бронгар и может быть инициатором идеи свалить всю вину за северных изменников на Дирлиха - однако предпочел лишь поклониться со словами: "Благодарю вас, святой отец, вы укрепили меня." Пастор, в конечном счете, выражает позицию архиепископа, а тот, как говорят, имеет большое влияние на королеву. Конечно, простой священник не может быть посвящен в тонкости замыслов высших иерархов, но, вероятно, церковь по-прежнему благоволит военной гвардии, иначе тон священника был бы иным, что-нибудь о покаянии и искуплении...

Дирлих действительно вышел из церкви и сел в седло почти что с легким сердцем, чему способствовало и по-прежнему сиявшее с безоблачного неба солнце, хотя по логике именно оно помешало его планам. Быть может, Элинор всего лишь желает переговорить с ним лично, дабы убедиться в его лояльности, не полагаясь на депеши. И тем трем сотням, что он приведет с собой, еще может представиться шанс доказать свою верность престолу...

Он спустился с холма, и колонна во главе со своим командующим и двинулась дальше на север. Вслед им донесся полуденный перезвон трех колоколов, типичных для церквей Святой Троицы: дон-дан-дан, дон-дин-дан, дан-дан-дон, дан-дан-дин... Колокола тоже звучали бодро и весело, по-весеннему, удивительно гармонируя с этим солнцем и небом. Граф улыбнулся.

В шести милях к северу тем временем другой церковный служитель, вслушиваясь в доносящиеся с юга звуки, старательно выписывал в колонку триплеты колоколов, обозначая разнонаправленными черточками низкий, средний и высокий. Когда последний звук замер в тишине, он направился к педалям, управлявшим колоколами его собственной колокольни.

Три часа спустя на стол архиепископа Фабиаса легло сообщение:

DGLN XII DRLH MMM RRR MCC

"Дангеллон. 12 часов дня. Дирлих едет верхами [код MMM] в столицу [код RRR] с войском условной силы 1200 [поскольку легкий кавалерист считается за 4 пехотинца]"

Каждый триплет представлял собой троичный номер буквы латинского алфавита (код 000, или "низкий-низкий-низкий", использовался как разделяющий, если длина слова отличалась от трех букв). К сожалению, данный способ передачи не годился для сообщений особой секретности (как часто ни меняй коды), а также слишком длинных - и, главное, требовал сплошной линии церквей с колокольнями с дистанцией не более шести миль друг от друга, что, даже несмотря на активное строительство при трех последних архиепископах, существовало далеко не везде, а в таких, например, областях, как Иммермурские болота, было невозможно в принципе. И все же это было надежнее голубей и куда быстрее конных гонцов.

Три дня спустя колонна во главе с графом Дирлихом въехала в ворота Гохенторна - города, лежавшего в одном дневном переходе к югу от столицы. В городе, как было известно Дирлиху, был расквартирован постоянный королевский гарнизон, и граф предвидел традиционное для "теплых" отношений между армейцами и гвардейцами разбирательство по поводу размещения людей в городских казармах. Формально гвардия имела приоритет, и армейские обязаны были потесниться - разгоняя, в свою очередь, обывателей из гостиниц, а если мест не хватало и там - становясь на постой в домах горожан. Что совсем не радовало уже не только простых бюргеров, но и чиновников магистрата - а также и самих армейцев, особенно если город был для них местом постоянной дислокации. "Гвардейские хлыщи придут и уйдут, а нам здесь жить!" Поэтому реализация гвардейских привилегий почти всегда наталкивалась на сопротивление, и бывало, что гвардейский командир, особенно при численном соотношении явно не в свою пользу, предпочитал вообще не связываться с армейскими и сам размещал своих бойцов по гостиницам и квартирам (где, кстати говоря, уровень удобств мог оказаться повыше, чем в казармах - но местные смотрели волками и в лучшем случае бурчали под нос и грозили жалобами, а могли и втихую пакостить непрошеным гостям; гордые айринтийцы - это вам не вымуштрованные государством, кланами и гильдиями гроггендорцы, не смеющие пикнуть в подобных ситуациях!)

Открыто противиться самому командующему военной гвардией не решился бы, очевидно, и самый заносчивый из армейских командиров, но уж кислую рожу корчил бы непременно. В обычной ситуации это не сильно беспокоило бы Дирлиха - возможно, он даже позлорадствовал бы про себя, видя эту бессильную злость. Но что, если теперь он уже числится в опале? Если до местного коменданта довели прямой намек, что ему можно хамить и отказывать в законных правах совершенно безнаказанно? А то и... гарнизон Гохенторна достаточно велик, почему бы не попытаться арестовать опального командующего прямо здесь, не позволив ему даже доехать до Дракенхайма? Кое-кто мог решить, что лучше сделать это по-тихому, вдали от столицы...

Однако все опасения Дирлиха оказались напрасны. Гохенторнские казармы были пусты. В городе осталась лишь немногочисленная местная стража, подчиненная бургомистру. Как пояснил Дирлиху последний, солдаты ушли на север для защиты столицы еще три дня назад. "Мятежники уже и в самом деле угрожают Дракенхайму?" - нахмурился граф. "Не знаю, мой лорд, я человек штатский, - заюлил бургомистр. - Наверное, я неверно выразился - войско увели не для защиты, а для наступления... вы ведь знаете, королевские войска одержали большую победу в Иммермуре..."

Проследив за размещением своих людей и в особенности лошадей (забота о конях - первое дело для хорошего командира!), Дирлих поднялся в отведенные ему апартаменты, обычно занимаемые комендантом городского гарнизона. Обычная квартира в офицерской части казарм - без роскоши, но со всем необходимым. Войдя в квадратную комнату с плотными задернутыми шторами, полумрак которой рассеивал лишь предусмотрительно разожженный кем-то огонь в камине, граф довольно улыбнулся идущему от очага теплу (несмотря на то, что погода все еще оставалась преимущественно ясной, на улице было изрядно холодно). Сняв перевязь с мечом и тяжелый плащ, Дирлих блаженно опустился в высокое мягкое кресло у камина, стараясь пристроить поудобнее свое немолодое тело, усталое от долгого пути верхом.

- Вы неосмотрительны, граф Дирлих.

Он резко обернулся. На кровати в углу, куда он даже не взглянул, сидела, закинув ногу на ногу и обхватив колено, молодая женщина. В облегающем черном костюме для верховой езды, высоких черных сапогах и с длинными прямыми черными волосами, обрамлявшими узкое лицо, она практически сливалась с сумраком, и лишь глаза сверкали отраженным светом камина. На проститутку, посланную бургомистром в качестве оригинальной любезности гостю или же самостоятельно пробравшуюся в охраняемое здание, она не походила - ни ее наряд, ни, тем более, насмешливо-самоуверенный взгляд, которым она рассматривала командующего гвардией.

- Что вы здесь делаете? - хрипло спросил он, думая, не слишком ли поспешил освободиться от меча.

- Жду вас, - все тем же холодно-насмешливым тоном ответила она. - Между прочим, уже три дня. Королеве не понравится, что вы так задержались в дороге. Приказ требовал прибыть незамедлительно, не так ли?

- Погодные условия... Кто вы такая вообще? - гневно перебил сам себя Дирлих. - И по какому праву находитесь здесь?

Вместо ответа она гибким кошачьим движением встала с кровати и пошла к нему, на ходу извлекая из-под своего жакета тонкий свиток.

- Здесь ответ на оба ваши вопроса.

- "Баронесса Хюгельдорф", - прочитал Дирлих, щурясь при неярком свете пламени. - "Надлежит оказывать всяческое содействие..." Так вы хотите сказать, что прибыли от коннетабля? Должен сказать, за всю мою долгую службу мне не доводилось получать приказов, доставленных подобным... вестовым, - граф также позволил себе насмешливый тон.

- Ибо не всякий приказ, распоряжение... или даже добрый совет можно передать в письменной форме и вообще доверить обычному фельдкурьеру, - баронесса невозмутимо забрала свой документ и уселась в свободное кресло напротив, снова закинув ногу на ногу.

- Добрый совет?

- Вы едете на заклание, вы знаете это? Отдан приказ о вашем аресте, как только вы вступите в ворота Дракенхайма. Кстати, взять с собой всех этих вооруженных гвардейцев было совсем плохой идеей. Их слишком мало, чтобы вас защитить, но вполне достаточно, чтобы обвинить вас в попытке переворота.

- В приказе не говорилось, что я должен прибыть без сопровождения.

- Это вы будете рассказывать королевскому суду. Куда, между прочим, Элинор назначила трех новых судей. Вы в самом деле надеетесь, что вам удастся отстоять свою невиновность на фоне перехода ваших подчиненных на сторону принца?

Дирлих отметил про себя это "принц" вместо положенного теперь "граф Дункельт" или "мятежник", но все же спросил вслух:

- И какой же добрый совет вы... то есть, если я правильно понимаю, герцог Бронгарский - хочет мне дать?

- Герцог не в восторге от тех распоряжений, которые он получает в последнее время. Он не желает воевать с вами. Конечно, не с жалкими тремя сотнями, а с силами военной гвардии в целом. Если вы все еще способны командовать этими силами и продемонстрируете это... армия пропустит вас, куда бы вы ни направлялись. Либо, конечно, вы можете явиться в Дракенхайм прямо сейчас и предать себя в руки королевского суда. Это ваш выбор.

"Так, значит, гарнизон из Гохенторна выведен в знак доброй воли?" - подумал Дирлих.

- Верно ли я понимаю, что герцог намерен поддержать... принца? - спросил он вслух.

- Герцог готов воевать с внешними врагами. Но не хочет участвовать в междоусобице. Впрочем, я и так сказала вам достаточно, - баронесса поднялась и направилась к выходу.

Восемь часов спустя, задолго до рассвета, Дирлих со своими всадниками покинули Гохенторн через те же ворота, в которые въезжали, и по схваченной первым ночным морозцем дороге двинулись обратно на юг.

- Я хочу сделать вам подарок, - сказала Элинор.

- Подарок, мэм? - вежливо переспросил Локхарт. Слуга только что препроводил его в ситуационную комнату, как полковник именовал про себя помещение с большим столом и картами, но на сей раз там не было никого, кроме королевы. Но первый взгляд полковника устремился не на Элинор, а на рельефную карту, где, как он заметил даже издали, изменилось расположение флажков - однако реплика королевы не дала ему их рассмотреть.

- Следуйте за мной, - велела она тоном почти что официальным и направилась к двери в правой стене.

За дверью оказалась продолговатая светлая комната, больше похожая на широкий коридор, в достаточно строгом стиле, с мраморным полом в шахматную клетку, белыми стенами, окнами от пола до потолка, задернутыми густым тюлем меж симметричными складками светло-кремовых гардин, и прямоугольным массивным столом, накрытым белоснежной скатертью, к которому было приставлено лишь четыре стула - по одному с каждой из сторон. Локхарт догадался, что этот стол предназначен для приватных трапез в одиночестве или же в очень ограниченной компании, а не для политических совещаний - хотя, наверное, при необходимости они могли проводиться и здесь. Королева, не останавливаясь, быстрым шагом проследовала через столовую и открыла следующую дверь.

За ней обнаружилась небольшая комната в голубых тонах, приятно контрастировавшая своим уютным убранством и с рабочим стилем ситуационной комнаты, и с холодноватой строгостью столовой. Локхарт окинул взглядом обтянутые тканью стены (на одной висел овальный портрет совсем юной Элинор, на другой, напротив - зеркало в овальной раме), синие изразцы камина в углу, два кресла с овальными набивными спинками и подлокотниками с мягкими накладками, небольшой столик на выгнутых ножках с двумя ящиками, софу и кушетку с высоким подголовником, стоявшие перпендикулярно друг к другу в противоположном камину углу (все ножки и ручки мебели были позолочены). В памяти Локхарта всплыло невесть когда и где прочитанное слово "будуар". На столике между двумя канделябрами лежала небрежно раскрытая книга, а над кушеткой висел музыкальный инструмент, правильного названия которого полковник так и не выяснил. Еще одна дверь, полускрытая портьерами, вела дальше - возможно, в спальню. В отличие от двух предыдущих помещений, это не имело отдельного выхода в коридор.

Элинор направилась к кушетке, но не за инструментом, как почему-то подумалось Локхарту в первый момент, а за лежавшим вдоль спинки длинным предметом, который он поначалу не заметил. Королева обернулась, и в руке у нее был меч в ножнах. В следующий миг она обнажила клинок.

Первым рефлекторным побуждением Локхарта было отпрянуть, но его разум все же успел осознать, что ни при каком, даже самом невероятном раскладе королева не стала бы угрожать ему оружием, во всяком случае, самолично. Поэтому он остался на месте, надеясь, что она не успела заметить мгновенное смятение на его лице.

Если даже она и заметила, то не подала вида.

- Преклоните колено, полковник Локхарт, - торжественно произнесла Элинор.

"Ах вот в чем дело!" - сообразил он, припомнив сцены из исторических фильмов. Но стоит ли ему принимать такой подарок? Какими обязательствами это его свяжет? Однако если он попытается отказываться или хотя бы спрашивать, королева, наверное, расценит это, как оскорбление...

Локхарт опустился на одно колено, механически отметив про себя, что все ритуалы посвящения - до коронации включительно! - почему-то содержат элемент унижения.

- Клянетесь ли вы всегда следовать трем рыцарским добродетелям, кои суть верность, честь и храбрость? - строго вопросила Элинор.

- Клянусь, - ответил полковник без особого энтузиазма. Против перечисленных качеств он ничего не имел, но что еще от него потребуют? Да и, если вдуматься, верность и честь порою могут вступать в противоречие...

Меч плашмя коснулся его плеча.

- Эрик Локхарт, сим посвящаю вас в рыцари Айринтийской короны. Да будет ваш путь прям, воля тверда, а ум остер, как этот клинок. Встаньте, сэр Эрик.

Он поднялся. Проникнуться торжеством момента у него так и не получилось; он вообще не любил пафос, а сейчас еще и подумал, что довольно смешно быть посвященным в рыцари в будуаре - хотя, конечно, что бы изменилось, если бы они перешли в ситуационную комнату? Свидетелей, во всяком случае, не было ни там, ни там. В то же время фраза про ум ему понравилась - вряд ли это качество было в почете в прошлом средневековье, тогдашние рыцари чаще были тупыми громилами...

- Прошу прощения, я не знаю церемониала, - пробормотал он. - Я должен теперь сказать "спасибо, мэм"? Или "служу Айринтии"?

- Можете ничего больше не говорить, - усмехнулась Элинор. - В принципе, есть длинный старинный ритуал, предполагающий ночное бдение у алтаря, и клятва там тоже на целую страницу... но, как мне показалось, вы не были бы в восторге от такой сложной церемонии и обетов вроде "защищать Истинную Веру", учитывая ваши взгляды. Поэтому я воспользовалась упрощенной церемонией, разработанной для посвящения на поле боя... хотя теперь ее все чаще применяют и в мирных условиях, - королева вложила меч в ножны и протянула ему. - Возьмите, он теперь ваш. Полагаются еще шпоры, но их я вам пришлю потом. Как и грамоту, подтверждающую ваш статус.

- Ээ... спасибо, мэм, - все же произнес он, беря меч. "И что мне теперь с ним делать? Повесить на стенку над кроватью?"

- Портупея надевается через правое плечо, - подсказала Элинор без тени насмешки, хотя он уже много раз видел, как здесь носят мечи. - Можете подтянуть или укоротить ремень, как вам удобно. Отныне вам даровано право входить с оружием в королевские покои. Эту привилегию имеют очень немногие, даже из числа самых знатных дворян. Хагентраубу, например, в случае визита во дворец пришлось бы сдать оружие страже.

- Все равно я не умею им пользоваться, - пробурчал Локхарт.

- Вам следует научиться, раз уж вы носите военное звание, а теперь еще и рыцарский титул, - строго заметила Элинор.

- Да, да, ваш Крамп уже говорил мне, - ответил Локхарт, подтягивая портупею так, чтобы гарда оказалась точно на поясе (хотя он не был уверен, правильно ли это, ибо как-то не приглядывался, как носят мечи другие). - Теперь, похоже, вы не оставили мне выбора? Вообще-то в моем мире тоже еще были рыцари. Рыцари Британской империи, хотя сама империя уже давно не существовала. А рыцарский титул давали комикам, футболистам и трип-музыкантам³⁹. - он запоздало подумал, что Элинор, вероятно, поняла в этом перечне лишь слово "комик". - Едва ли хоть кто-то из них когда-либо держал в руках меч. Но я, конечно, понимаю, что теперь все серьезно, - поспешно добавил он. - И что теперь... помимо необходимости брать уроки фехтования? Я становлюсь вашим вассалом? - нельзя сказать, что подобная перспектива ему нравилась. Их предыдущее условное равенство устраивало его больше.

- В принципе, не обязательно. Но вам лучше принять айринтийское подданство. Да, я помню все, что говорила вам по поводу нашего равенства, и мне самой это нравилось... Но, видите ли, при нынешнем положении дел ваша роль при дворе, и особенно ваше участие в секретных совещаниях, вызывает слишком много вопросов. И с этим приходится считаться даже королеве.

- Я, вероятно, должен сказать, что это высокая честь, - неуверенно произнес он. Впрочем, действительно, почему нет? В своей прежней жизни он никогда не был и не хотел быть лицом без гражданства. Слово "подданный" нравится ему меньше, чем "гражданин"? Ну так и монархии нравятся ему меньше, чем республики - однако что делать, если других вариантов теперь нет? Опять же, это в общем случае. А если сравнивать конкретно последнего президента КША, которого он застал - демагога-популиста, сколотившего состояние на сомнительных сделках с недвижимостью и, как говорили, заделавшегося ярым апологетом проекта "Доброй воли" как раз с целью отвлечь внимание общественности от расследования этих сделок (чем оно в итоге кончилось, отправившемуся к звездам Локхарту так и осталось неизвестным) - если сравнить его и Элинор, то кто из этих двоих ему, Локхарту, более симпатичен? Вопрос риторический, и дело вовсе не в "зеленых глазах"...

- Это, в принципе, формальность, - сказала Элинор, отвечая на сомнение в его тоне. - Между нами двумя все останется по-прежнему. Я совершенно не жажду командовать вами и понимаю, что ваша лояльность определяется не фактом подданства.

- Возможно, мне следовало бы в ответ принять вас в почетные члены экипажа "Доброй воли", - невесело усмехнулся он. - Ради сохранения симметрии. Но это не имеет смысла. "Добрая воля" мертва.

- Айринтия жива, - напомнила королева.

- Да, конечно. Очевидно, мне пора перестать цепляться за призраки и принять новую реальность... Вы ждете того же и от моих людей? Не уверен, что могу приказать им это.

- Вообще-то, - улыбнулась Элинор, - де Сегюр уже сам обратился ко мне с просьбой о принятии в айринтийское подданство.

- Не поставив в известность меня, - мрачно констатировал Локхарт.

- И знаете что? Моим первым намерением было ему отказать. Ибо нам было бы полезно иметь для переговоров нейтральную фигуру, не связанную ни с одной страной. Профессиональный дипломат в этом качестве просто находка. Однако я пришла к выводу, что наши возможные... контрагенты не поверят в его нейтральность. Ее ведь нельзя подтвердить ничем, кроме его слов. Не существует верительных грамот, выданных никем.

- Доказать отсутствие всегда труднее, чем наличие, - кивнул Локхарт.

- Поэтому лучше уж ему честно выступать от имени Айринтии. Даже если возникнет необходимость использовать его как неофициального посланника. Тут, правда, возникают еще сложности с его титулом. Айринтийским графом он быть, разумеется, не может. У меня просто нет для него графства. Титулы иностранцев признаются у нас просто как почетные, не дающие никаких реальных привилегий. При переходе в подданство все прежние вассально-сеньорские отношения сохраняются, то есть айринтиец может быть вассалом и иметь вассалов за пределами страны, но в его айринтийском имени любые неайринтийские титулы должны обозначаться как иностранные. Например, если бы де Сегюр был гроггендорцем, он стал бы Арман де Сегюр граф де Сегюр Гроггендорский...

- Ну, значит, будет граф де Сегюр Французский.

- Звучит, как название некой сказочной страны. На переговорах не воспримут всерьез человека с таким титулом, словно у актера из балагана.

"Забавно, - подумал Локхарт, - В свое время во Франции именно Айринтию назвали бы "сказочной страной"..."

- Тогда, - усмехнулся он вслух, - могу предложить только вариант "граф де Сегюр Добровольский"⁴⁰. Хотя как раз на борту корабля он так не титуловался...

- Хм, - задумалась Элинор, - а это интересная мысль. Если источником титула может быть одинокий остров, даже если это необитаемая скала - такие прецеденты в нашей истории были - то почему бы и не корабль? По морскому праву корабль считается суверенной территорией государства, флаг которого он несет. Теоретически, если он поднимает свой собственный флаг, и это происходит не в результате захвата или мятежа, то его можно рассматривать как самостоятельное государство - особенно если его капитан и команда не являются подданными ни одной другой страны. Таких прецедентов в истории не было, даже ибикейские пираты не претендуют на это, признавая свои суда частями единой республики, которую, в свою очередь, не признает никто иной - но в принципе почему бы и нет...

- А ничего, что моего корабля больше не существует?

- То есть он затонул у берегов Айринтии, ведь так? Тем самым можно считать, что он вошел в состав нашей страны. И если вы принимаете айринтийское подданство, то ваш корабль становится вассальной территорией Айринтии. Что, кстати, позволит использовать его для дарования титулов, не связанных с наделением реальным поместьем - ибо все пригодные земли королевства, как вы понимаете, давно поделены. До сих пор для этой цели использовался Иммермур - в стране десятки пожалованных дворян, формально владеющих участками болота. Но графы и бароны Доброй Воли - это, пожалуй, еще более изящно. Само собой, всем будет понятно, чего реально стоит такой титул, но формально требование закона даровать титул только вместе с владением будет соблюдено...

- Рад, что помог вам разрешить юридическую коллизию, - вновь усмехнулся Локхарт. - Граф затонувшего корабля, полагаю, де Сегюр будет счастлив. Но, я полагаю, у нас есть и более актуальные проблемы? Я имею в виду войну. Могу я взглянуть на карту?

- Конечно, - кивнула Элинор.

Они вернулись в ситуационную комнату.

Локхарт впился взглядом в красные флажки, которые заметил еще издали. Их стало больше, и теперь они были не только на севере, но и на юге, где угрожающе подступали к столице неправильным полукольцом. Появились также еще и некие желтые флажки, а число синих, соответственно, уменьшилось (зато сама столица как раз ощетинилась синими флажками, которые прежде были лишь на подходе к ней). Но королеву, похоже, эта тревожная картина только радовала.

- Мятеж военной гвардии? - Локхарт кивнул на флажки.

-Да, все идет по плану, - ответила Элинор. - Дирлих отошел обратно в Дангеллон и продолжает стягивать туда гвардейские части, что он попытался делать еще сразу после получения приказа. Но не все они направляются туда, судя по поступающим сведениям. По всей видимости, вместо того, чтобы собраться в единый кулак, они будут подходить к столице разрозненно, с нескольких направлений от юго-западного до юго-восточного. Возможно даже - по полной дуге от запада до востока, - рука Элинор описала полукруг к югу от Дракенхайма. План, очевидно, состоит в том, чтобы не позволить королевской армии выдвинуться и встретить мятежников на направлении главного удара - каковой бой Дирлих наверняка бы проиграл. Этого направления просто нет, мы, то есть герцог Бронгарский, должен ожидать удара со всех сторон, то есть сидеть в столице, а не пытаться гоняться за ними за ее пределами. Что, как вы понимаете, полностью отвечает нашим целям, - королева улыбнулась. - Тем временем армия Арвика выступила из Альтенбурга. Можно предположить, что сейчас она уже возле северного входа в Иммермур.

- Вы уверены, что он не попытается идти в обход по берегу?

- Гарнизоны прибрежных крепостей усилены, - покачала головой королева. - Там ему не прорваться, во всяком случае, без больших потерь.

- И он все-таки потащится через непролазную грязь Иммермура?

- Да, с тяжелой кавалерией, с обозом, со всем остальным. Это будет адская прогулка, - ухмыльнулась Элинор. - Но он не может ждать до морозов. Он хочет воспользоваться моментом, пока гвардейцы тут на юге оттягивают на себя наше внимание, и не дать нам их передавить - что ему, кстати, было бы крайне невыгодно и политически. Если он бросит их без помощи, то рискует потерять поддержку их товарищей на севере.

- И он будет в лоб штурмовать Дортинайн?

- Майора Бруммеля ожидают тяжелые времена, - кивнула королева. - Но боюсь, что он сам на это напросился. Мы, конечно, не можем во второй раз вывести оттуда гарнизон, так что теперь его приказ - стоять до конца. Он просил о подкреплении, но не получит его. Мы не можем сейчас посылать войска на север, у нас тут свой собственный мятеж.

- Дортинайн должен пасть, - понимающе кивнул полковник.

- Конечно. Переход через Иммермур должен измотать противника по максимуму - но все-таки не настолько, чтобы заставить его опять повернуть назад. В этом же весь смысл.

- И что будет, если они подойдут к Дракенхайму со всех сторон? Арвик с севера, Дирлих и его гвардейцы со всех прочих?

- Как я уже говорила, наш доблестный дядя Хуберт разобьет их по очереди по мере прибытия прямо под стенами. Для этого ему самому даже не придется выходить из города - для командного пункта отлично годится любая из городских башен.

- Я имею в виду - если им все-таки удастся подойти одновременно?

- Это вряд ли, - покачала головой Элинор. - Не обязательно, чтобы кто-то из них опоздал с прибытием на сутки - достаточно расхождения всего на пару часов... которое при необходимости можно и организовать. Внезапная атака небольшого летучего отряда, цель которого - не победить и не обратить в бегство, а всего лишь задержать...Но даже в самом худшем случае, если им удастся идеально согласовать свои действия, у них ничего не выйдет. Дракенхайм все-таки крепость. При его проектировании эстетика порою брала верх над фортификацией - в частности, башни тоньше и выше, чем это было бы оптимально для обороны - но нельзя сказать, что фортификация вовсе не принималась во внимание. С налету город не взять, для этого нужен многократный численный перевес над защитниками, коего у Арвика и Дирлиха вместе взятых нет даже близко. Притом, что войско Арвика будет измотано переходом через Иммермур.

- И Арвик, по-вашему, этого не понимает?

- Видимо, он рассчитывает на осаду, а еще больше - на предательство. На то, что стоит ему подойти к городу со своими силами, и ему откроют ворота.

- И вы уверены, что этого не случится?

- Пока дядя Хуберт остается в городе, он управа на сторонников Арвика, а Тайная Стража и моя личная гвардия - на него самого.

- Да, но проблема может быть не только в Бронгаре и его личных амбициях.

- Представители Тайной Стражи в частях приглядывают не только за ним. Разумеется, абсолютной гарантии быть не может, но в целом они не докладывали о каких-то серьезных настроениях в пользу мятежников в наших рядах. В принципе, конечно, нельзя исключать, что Арвик вступил в тайный сговор с кем-то из командиров. Но если любой из старших офицеров попытается изменить прямо на поле боя, он будет тут же арестован или ликвидирован. Единичное предательство обречено, а массовое вряд ли удалось бы скрывать.

- Возможно, Бронгара все же придется выпустить из города, - заметил Локхарт. - Хотя бы чтобы преследовать отступающего врага - если Арвик, конечно, не погибнет в бою.

- Если и не погибнет, это будет бегство после разгрома, - ответила Элинор. - Соответственно, не будет нужды посылать в погоню всю королевскую армию во главе с ее прославленным полководцем. С тем, чтобы загнать остатки мятежников в Иммермурские болота и утопить их там, справится любой командир средней руки.

- Кстати, какая-то часть военной гвардии все же сохранила верность вам? И кого вы назначили ее новым командующим?

- Пока никого, - пожала плечами королева. - Формально, собственно, это должен сделать коннетабль, а я - лишь утвердить его выбор... но спешить с этим нет нужды. Пусть мятежники продолжают думать, что Бронгар благоволит к ним, на что Дирлиху был сделан прямой намек - тем эффектнее будет сюрприз в финале. Пока что во все гвардейские части отправлен приказ о том, что граф Дирлих нарушил присягу и смещен, и военной гвардии надлежит оставаться в местах нынешней дислокации до дальнейших распоряжений. Соответственно, те, кто остаются, а не двинулись с места по приказу Дирлиха, считаются верными.

- Желтые, - понял Локхарт, оценивая численное соотношение желтых и красных. - Примерно треть.

- Примерно одна восьмая, считая с теми, что на севере, - возразила Элинор. - Но могло быть еще хуже. Хотя некоторые северные - особенно те, что стоят на новых территориях - возможно, тоже сохраняют лояльность или, как минимум, нейтралитет. Точно мы этого не знаем.

- Арвик пока еще не сдал новые территории, как я вижу?

- Нет. Вероятно, понимает, насколько это будет для него невыгодно политически. А может, надеется выторговать за них поддержку от Гроггендора, но пока не преуспел. Если так, то сейчас мы снова заставили его выступить в поход, не закончив переговоров. Но пока что мы числим гарнизоны к северу от канала серыми. У нас почти нет с ними связи. Зиглер, правда, уверяет Гроггендор в обратном - что королевские войска на северных территориях стоят надежным буфером между империей и мятежниками, и потому гроггендорцам совершенно нечего опасаться...

- Угу - а если они повредят этот буфер, на их земли хлынут страшные полчища Арвика, - усмехнулся Локхарт. Затем он перевел взгляд от северной границы на юго-восток и отыскал Хассенворт. Там красовался желтый флажок.

- Желтым, очевидно, тоже нельзя доверять, - констатировал он. - Мы знаем, что военная гвардия в Хассенворте на стороне Арвика. Или это была личная позиция покойного капитана Дармонта?

- Дармонт жив, - возразила Элинор. - Он оправился после ранения и недавно вернулся к командованию. Но тем не менее да, возглавляемые им гвардейцы остаются в Хассенворте. Может быть, потому, что для того, чтобы присоединиться к Дирлиху, им пришлось бы пересечь земли Хагентрауба.

- Но разве Хагентрауб - не союзник Арвика?

- Он себе на уме, - пожала плечами Элинор. - Как уже было сказано, он может играть на повышение ставок. А с Дирлихом у него к тому же родовая вражда.

- А на его собственной территории никаких гвардейцев нет, я правильно понимаю?

- Одна из привилегий дома Хагентраубов, - кивнула королева. - Никакие королевские войска, включая и военную гвардию, не могут вводиться на их земли без их согласия. Разумеется, в случае открытого мятежа это правило перестанет действовать. Но пока что он не дал повода.

Локхарт вновь рассматривал синие флажки, смыкающиеся в защитное кольцо вокруг столицы, и грозящие ей красные - мелкой россыпью с юга, единым кулаком с севера.

- Все же, насколько вы уверены, что Бронгар сумеет разбить их всех? - спросил полковник. Сам он такой уверенности не чувствовал.

- По численности, с учетом родов войск, его армия плюс моя личная гвардия превосходят даже их всех вместе, а уж тем более по отдельности.

- Да, но исход боя далеко не всегда решает численность.

- Вооружение и подготовка у них, в общем, аналогичные. Ведь прежде они были одной армией. Понятно, что в любой армии есть лучшие и худшие части, и даже в одном подразделении есть лучшие и худшие солдаты, но в среднем, более-менее... Что касается командования, то Бронгар хороший полководец, уж этого у него не отнять.

- Все же боевой дух - это фактор, который трудно предсказать заранее. Иногда наглость и впрямь заменяет силу, и решительный натиск может обратить в панику даже войска, у которых не было сознательных планов предать.

- Мы на войне, - пожала плечами Элинор. - И это тот расклад, с которым нам приходится играть. Вы можете предложить лучший план?

- Нет, - вздохнул Локхарт, подумав. - На сей раз нет. Тем более, когда все уже приведено в движение...

- Хорошо. Тогда я познакомлю вас с учителем фехтования. Готовы начать тренировки?

- Что, прямо сейчас? - опешил Локхарт.

- А к чему откладывать? По-хорошему, стоило бы начать еще раньше.

- Ну да, лет на тридцать... - пробормотал полковник. Впрочем, почему бы и нет? Он по-прежнему сомневался, что это поможет ему в случае реального боя с местными опытными мечниками, но, по крайней мере, это способ держать себя в форме, раз уж здесь нет привычных ему тренажеров.

- И надо будет снять с вас мерку для доспешного мастера, - хозяйственным тоном продолжала Элинор.

- И это тоже? Ну да, - констатировал полковник, - назвался рыцарем - полезай в латы⁴¹... Трип-музыкантам было проще.

- Вам не придется ходить в них все время, - улыбнулась Элинор, - но иметь их и уметь их надевать не помешает, особенно в такое время. И, между прочим, хороший латный доспех стоит целое состояние.

- Конечно, мэм, - спохватился Локхарт. - Я очень благодарен вам за вашу щедрость, - он произнес это серьезно и даже искренне, но ему тут же представилась вся нелепость ситуации - он, астронавт Военно-космических сил, с ног до головы облаченный в рыцарские доспехи! - и ему сделалось смешно, хотя он и сумел не показать этого. Впрочем, почему бы не считать латы разновидностью скафандра, раз уж он сравнивал всю Айринтию с космическим кораблем...

Королева вернулась в столовую и вызвала оттуда слугу, который, в свою очередь, привел человека, уже, должно быть, ожидавшего вызова - он был, по-видимому, лет на десять старше самого Локхарта, сухощав, но крепок, с длинным лицом, длинными волосами и длинными усами, спускавшимися по обе стороны подбородка. Выражение его лица было скорее добродушным, хотя и не лишенным иронии. Элинор представила его как мастера меча Габриуса.

- Душевно рад, - Габриус поклонился, когда ему, в свою очередь, представили Локхарта. - Я так понимаю, сэр, вы никогда прежде не имели дела с мечами? То есть вообще никогда?

- Верно, - ответил Локхарт, слегка задетый этим подчеркнутым "вообще", словно отсутствие подобного навыка было чем-то крайне удивительным, сродни неумению читать и писать (хотя - какой процент айринтийцев грамотен? Прошлое средневековье, кажется, не могло похвастать высокими цифрами по этой части...) Впрочем, коль скоро королева представила его, как полковника, недоумение учителя фехтования понятно.

- Оно и заметно, - кивнул Габриус. - Вы слишком высоко затянули портупею. Вы, очевидно, еще не пытались садиться? Конечно, нет, не в присутствии ее величества. А иначе вы бы столкнулись с изрядным неудобством. Ножны не должны болтаться слишком свободно и бить по ногам при ходьбе, но и эфес не должен упираться вам в подмышку при попытке сесть. Но это не главное. Возьмитесь за эфес и попробуйте вытащить меч дюймов на пять - само собой, не больше, вы не должны обнажать оружие в присутствии ее величества иначе как для защиты королевы в ситуации непосредственной опасности... Чувствуете, как неудобно? Вам приходится буквально выкручивать кисть. Меч должен висеть ниже и сильнее отклоняться назад, а эфес, соответственно, вперед... позвольте мне поправить.

Пока Габриус возился с его портупеей, Локхарт почувствовал некоторую неловкость. Неужели нельзя было исправлять его огрехи не на глазах у королевы? Впрочем, Элинор, конечно, не смотрела на него насмешливо, она прекрасно понимала, что ему негде было научиться обращению с мечом. А Габриус, как тут же сообразил Локхарт, был прав, что занялся его портупеей, не откладывая - иначе полковник как раз выставил бы себя в смешном виде, идя с неправильно подвешенным мечом через весь дворец.

- Вот так гораздо лучше, - заключил фехтовальщик. - Попробуйте теперь. Видите? Меч легко выходит из ножен, движение руки естественно, вы могли бы полностью обнажить клинок за долю секунды. Но это, разумеется, не здесь, это в тренировочном зале, куда мы сейчас проследуем, если, конечно, позволит ее величество... - он вопросительно взглянул на королеву.

- Идите, полковник, - кивнула та. - Слушайте мастера Габриуса, он человек с очень... богатым опытом, и не только преподавательским, если вы понимаете, о чем я. Между прочим, учил и Арвика, когда тот был мальчишкой. Ну и в тайне от всех давал кое-какие уроки мне, - Элинор улыбнулась.

Последнее обстоятельство Локхарта ничуть не удивило. Он вспомнил, с какой непринужденной легкостью Элинор салютовала мечом на церемонии коронации. Но бывший учитель Арвика - не опрометчиво ли доверять ему? Хотя, конечно, Габриус всего лишь исполнял свою придворную обязанность перед наследником престола, а Арвик был тогда всего лишь подростком... Хотя бывает, что между учителем и учеником сохраняется связь и многие годы спустя. Но Арвику, кажется, чужды подобные сантименты... А может быть - мелькнула у Локхарта новая мысль - Элинор хочет, чтобы он изучил стиль боя Арвика, на случай, если им когда-то придется сойтись в личной схватке? Нет, конечно, это было бы слишком мелодраматично, такое бывает только в дешевых фильмах, а не в реальности. И к тому же Локхарт по-прежнему не сомневался, что, даже если бы такая дуэль состоялась - через несколько недель или месяцев - он не имел бы никаких шансов против человека, тренировавшегося с мечом с детства.

Тренировочный зал, куда привел Локхарта Габриус, оказался совсем не таким, как ожидал полковник. Не просторное пустое помещение, а нечто вроде театральной декорации - точнее даже, целого склада декораций к различным спектаклям. Виток винтовой лестницы, круто уходящей вверх, фрагмент крепостной стены высотою в три фута, не считая зубцов, грубо сколоченная мебель - стулья, стол и скамейки, круглая колонна, квадратная песочница и даже небольшой бассейн с наклонным дном (в самом глубоком месте вода в нем доходила где-то до пояса).

- Хороший фехтовальщик должен уметь сражаться в любых условиях, а не только на открытом пространстве с твердым покрытием под ногами, - пояснил Габриус то, что Локхарт уже понял и сам. - И вот что еще я хочу сказать вам, сэр, прежде чем мы начнем. Забудьте обо всех боях, которые вы видели в исполнении балаганных актеров, где десять минут стучат клинком о клинок, принимая красивые позы. Настоящий бой профессионала - если речь о поединке, конечно - редко длится больше минуты, часто все решают первые же удары. И самое главное - в настоящем бою нет никаких правил и запрещенных приемов. Они есть на дуэли, но не на войне. На войне хорошо и правильно все, что наносит ущерб противнику и помогает вам остаться в живых. Рыцарские кодексы - это для менестрелей.

- Этому вы учили Арвика? - не удержался Локхарт.

- Как раз этому его учить не требовалось, - невозмутимо ответил Габриус, - это в нем было с рождения. А вот у вас, как мне кажется, могут быть некие романтические иллюзии, несмотря на то, что в благородное сословие вы посвящены только сегодня. Впрочем, чаще всего подобные иллюзии бывают как раз у неофитов... Ваш меч пока можете положить вот сюда, тренироваться мы будем, разумеется, тупым оружием, но по весу и балансу оно точно такое же. А начнем с небольшой разминки...

Три часа спустя Локхарт возвратился в гостевые апартаменты, изрядно измотанный и недовольный собой. Габриус гонял его без всякой пощады, но успехи полковника были скромными. Один день - это, безусловно, слишком мало, но когда-то в летной школе ему хватило тех же трех часов с инструктором, чтобы, первым из всех курсантов, получить допуск к самостоятельному полету. Правда, тогда он был почти втрое моложе, и летать он мечтал с детства, а вот махать мечом - как-то не особо... и все же, хоть он и говорил себе, что это всего лишь варварское занятие, на которое способен любой невежественный средневековый громила, ему было досадно, что он не проявил тех же способностей, что и покойный Шрамм. За всю свою карьеру Локхарт не привык чувствовать себя отстающим.

Потребовав от прислуги ванну, он не стал дожидаться, пока нагреют и натаскают ведрами воду (одно из очевидных неудобств средневекового образа жизни), и направился к де Сегюру, желая высказать ему все свои претензии по поводу нарушения субординации. Но графа в его покоях не оказалось (во всяком случае, на громкие требования "откройте, это ваш командир!" не последовало никакой реакции). Вельо оказался на месте (и даже сидел на сей раз над книгой, а не тренировался с алебардой, хотя вид, благодаря отросшей черной курчавой бороде и нестриженым волосам, все равно имел совершенно разбойничий) - однако лингвист ответил, что понятия не имеет, где находится де Сегюр: "Мне он не докладывает!" "Мне тоже!" - едва не вырвалось у Локхарта, чье раздражение только росло. Наконец слуга доложил ему, что ванна готова, и Локхарт получил возможность улечься в теплую воду и привести свои мысли и чувства в порядок.

Он даже задремал в воде, чем обычно себе не позволял (и к чему нынешние металлические, лишенные эмалевого покрытия и потому быстро остывающие ванны и не располагали) - однако сразу же проснулся, услышав стук со стороны прихожей. Он выскочил из ванны, досадуя на себя, словно его застали за чем-то неподобающим, недовольно крикнул: "Подождите минуту!" и принялся торопливо вытираться и натягивать одежду, которая, в отличие от привычных ему высокотехнологичных комбинезонов, мало того что состояла из кучи отдельных, неудобно застегивающихся частей, так еще и не умела мгновенно впитывать и испарять влагу. Тем не менее, пусть и не за восемь секунд, уходивших у него обычно на надевание скафандра, но за две минуты он был полностью в форме, не считая мокрых волос, и распахнул дверь.

На пороге стоял де Сегюр.

- Вас-то мне и надо, - мрачно изрек Локхарт, впуская его в прихожую. - Почему вы принимаете такое важное решение, как вступление в айринтийское подданство, без моего ведома и согласия? Не говоря уже о прочем, вы понимаете, как я выгляжу в глазах королевы, когда впервые слышу об этом от нее?

- Я всего лишь почтительно поинтересовался у ее величества, готова ли она в принципе рассмотреть подобное прошение, если мой командир позволит мне его подать, - невозмутимо ответил де Сегюр. - И, в случае ее благосклонного ответа, собирался изложить вам свои аргументы, почему, как я полагаю, нам всем следует это сделать. Но, кажется, в этом уже нет необходимости, ибо ее величество сделала это за меня?

- Вам следует в первую очередь обсуждать ваши инициативы со мной, а уж потом с кем-либо еще, - упрямо произнес Локхарт.

- Иногда контекст разговора, особенно с высокопоставленным лицом, благоприятен для проявления инициативы, тем паче что полномочий я не превысил, - возразил де Сегюр. - Точно так же я поступал, ведя переговоры в интересах моего президента. Прощупывал почву от своего имени, не забывая подчеркнуть, что окончательное решение - за руководством моей страны. И сейчас, - продолжал де Сегюр, не давая Локхарту времени возразить, - я как раз пришел, чтобы обсудить с вами вопрос даже более важный, чем вопрос нашего подданства. Но, может быть, мы не будем делать это, стоя в прихожей?

- Хорошо, проходите в кабинет, - буркнул Локхарт и язвительно добавил: - Я так понимаю, пригласить Вельо вы не хотите?

- Не думаю, что он может быть нам полезен, - холодно ответил граф. - При всем уважении к его лингвистическим талантам... и военным упражнениям.

В кабинете от внимания де Сегюра, конечно, не укрылась перевязь с мечом, повешенная Локхартом попросту на спинку стула.

- Вы тоже решили освоить современное оружие? - осведомился он. - Или же вас следует поздравить с получением рыцарского достоинства?

- Можете поздравить, - усмехнулся Локхарт, все еще, несмотря на понимание всей серьезности происходящего, воспринимавший свое посвящение примерно как взрослый, которого дети приняли в почетные скауты.

- Вы напрасно относитесь к этому иронически, - тут же возразил де Сегюр. - Отныне вы полноправный айринтийский дворянин со всеми вытекающими отсюда правами... и обязанностями.

- Да уж - оказался в одном сословии с вами. Хотя и, конечно, не со столь высоким титулом.

- Мой титул здесь всего лишь почетный, - ответил граф, ничем не демонстрируя своего неудовольствия, - а ваш - настоящий. Насколько я понимаю, вас произвела лично королева? Дело в том, - зачем-то поспешил пояснить он, - что вообще пожалование дворянских титулов - это королевская привилегия, монарх считается единственным "источником чести". Но рыцарский титул, самый низший, хотя и сохраняющийся при получении более высоких - единственное исключение. Возможно, потому, что не предполагает наделения поместьем, хотя официально вам назовут более возвышенные причины на тему доблести на поле боя, братьев по оружию и всего такого. Посвятить в рыцари может любой дворянин, носящий меч. Дамы, однако, меча не носят, во всяком случае официально, поэтому на них это право не распространяется. Исключение составляют только особы королевской крови, что, если я верно понимаю, и имело место?

- Вы понимаете верно, - ответил Локхарт, утомленный его многословием, - но, как я понимаю, вы пришли сюда обсудить не это.

- Отчасти и это, - невозмутимо возразил де Сегюр. - Поскольку пожалованный вам титул лишь подтверждает уже ни для кого не являющийся тайной факт, что вы... имеете определенное влияние на королеву.

- Я не просил у нее этот титул, если вы об этом, - ответил полковник резче, чем хотел. - И вообще не знаю, что вы подразумеваете под "определенным влиянием", которое к тому же "ни для кого не тайна". Между мной и королевой нет никаких отношений, которые могли бы бросить тень на кого-то из нас, - он тоже выстроил дипломатическую формулировку.

- Я и не имею в виду ничего подобного, - незамедлительно произнес граф, - хотя, как вы сами понимаете, слухи подобного рода, к сожалению, также невозможно исключить, и вы еще можете столкнуться как с завистниками, так и с просителями, которые станут предлагать вам взятку ради того, чтобы вы замолвили за них словечко перед ее величеством... но я не об этом. Я о том, что королева готова прислушиваться к вашим советам, чему мы, собственно, были свидетелями при планировании Дортинайнской операции...

"Которую она задумала сама, а мне лишь доверила озвучить идею, которую не хотела выдвигать от своего имени!" - хотел ответить Локхарт, но прикусил язык. Пожалуй, де Сегюру ни к чему это знать.

- Так вот я о продолжении этой операции, - продолжал тот. - Сейчас королева затеяла слишком рискованную игру с этим искусственно спровоцированным мятежом гвардии.

Фабиас, понял Локхарт. Никто другой не мог сообщить де Сегюру этих подробностей. Архиепископу и тогда не нравился этот план, и что же - теперь он, не сумев переубедить Элинор лично, надеется сделать это через Локхарта? Но теперь уже в любом случае поздно, машина запущена...

- Если вам известны детали мятежа, вам, вероятно, известно и соотношение сил, которое не в пользу мятежников, - холодно ответил он вслух.

- Соотношение сил не так много значит на гражданской войне, - отмахнулся де Сегюр. - Этим она отличается от прочих типов войн. В обычных войнах, как правило, не бывает внезапных переломов ситуации. Победитель развивает свой успех постепенно. Да, проигранное генеральное сражение может стать переломным моментом - но не мгновенно, а лишь в перспективе. Вчерашний кандидат в победители, проиграв такую битву, чаще всего не бежит в панике, а всего лишь останавливается или организованно отступает, и чтобы превратить это отступление в паническое бегство, другой стороне понадобится приложить еще немало усилий. Когда же превосходство одной из сторон становится подавляющим, дальнейшие неожиданности практически исключены. В гражданских войнах все по-другому. Все может перевернуться на 180 градусов в считанные дни или даже часы. Вчера еще законный монарх бежал из столицы, население которой цветами приветствовало узурпатора. Сегодня в стане победителя произошел раскол, или его наемники своим мародерством рассердили местных жителей, или слухи удачно разнесли какой-нибудь компромат - и уже вчерашний триумфатор, вступивший в столицу во главе многотысячной армии, вынужден бежать с последней горсткой оставшихся у него сподвижников. А завтра ближайший соратник вернувшегося короля решает, что его недостаточно щедро отблагодарили, и предлагает этому прячущемуся в какой-то дыре изгнаннику свою поддержку деньгами и войском... В истории войны Алой и Белой Розы, к примеру, такое случалось множество раз. Или в истории русского Смутного времени в начале XVII века. История гражданских войн - это часто в куда большей степени история интриг и предательств, нежели собственно воинской славы. Да, собственно, в принципе любая гражданская война начинается с предательства, в котором обе стороны обвиняют друг друга...

- И чьего же предательства вы ждете? - прервал этот монолог Локхарт и добавил: - Вы с его высокопреосвященством, если я правильно понимаю.

- Вы проницательны, - улыбнулся де Сегюр. - Разумеется, я бы не дерзнул оспаривать решение королевы, полагаясь на одни лишь собственные соображения, не подкрепленные мнением людей, куда более искушенных в нюансах айринтийской политики. Однако хочу отметить, что мнению его высокопреосвященства мы можем доверять не только в силу его многоопытности. Уж он-то последний, кто заинтересован в победе Арвика.

- Думаю, что последней все же является Элинор, - не удержался Локхарт.

- Один из последних, во всяком случае. И даже в победе Бронгара он едва ли заинтересован.

- Так это Бронгар? У Фабиаса есть сведения о готовящейся измене герцога?

- Увы, никаких определенных сведений нет, - развел руками де Сегюр. - Если бы они были, его высокопреосвященство, несомненно, изложил бы их непосредственно королеве. Речь лишь о том, что допускать мятежников под стены столицы, более того - фактически позволять им окружить Дракенхайм, чрезвычайно рискованно. Может сложиться впечатление - подогреваемое, разумеется, определенными кругами - что части вооруженных сил королевства переходят на сторону Дункельта одна за другой, может начаться паника, и тогда... ну, вы знаете, что такое самосбывающийся прогноз. Как биржа рушится только из-за того, что прошел слух о ее грядущем обрушении, и все бросились избавляться от акций - хотя объективная экономическая ситуация к этому не располагала. Бронгар, в свою очередь, в этой ситуации может почувствовать себя чересчур вольготно. Не просто делателем королей, который может выдвигать любые условия, торгуясь с обеими сторонами, но и единственным законным претендентом на престол, способным положить конец смуте и объединить вокруг своей фигуры сторонников обеих партий - кроме самых главных, конечно, которым уже нет дороги назад.

- Вы не возражали против первоначального "гамбита", - напомнил Локхарт, имея в виду не только собеседника, но и Фабиаса.

- Пока жертвовали пешкой, а не фигурой. Мятеж военной гвардии ухудшил положение Элинор. То есть объективно, может, и нет, коль скоро эти части все равно не были надежны, но с точки зрения обывателя это так выглядит, что может быть гораздо важнее. И того обывателя, что служит в королевской армии, и того, что может открыть городские ворота, даже оставаясь сугубо штатским...

- Тайная Стража позаботится об этом.

- Тайная Стража не смогла ликвидировать Дункельта, причем дважды - на дороге и в Айзеншлоссе, с большим трудом и потерями эвакуировала нас из Хассенворта и не смогла обеспечить нужный результат боя в Дортинайне, - перечислил де Сегюр. - У меня складывается впечатление, что у этой организации больше провалов, чем успехов. Возможно, я просто исхожу из неполной и нерепрезентативной статистики - в конце концов, о деятельности организаций подобного рода стороннему наблюдателю чаще всего становится известно именно в результате их провалов, а не успехов -, но в любом случае очевидно, что Тайная Стража не всемогуща.

"А эти двое нечасто согласны между собой", - вспомнились Локхарту слова Элинор о Фабиасе и Крампе. Тем не менее, от приведенных де Сегюром аргументов нельзя было просто отмахнуться.

- И что вы предлагаете? - спросил полковник. - В любом случае, отыграть назад уже нельзя. Королева не может сказать Дирлиху "вернись, я все прощу". Сами понимаете, что это означало бы для ее авторитета.

- Разумеется. Проявив открытое неповиновение, неважно, спровоцированное или нет, Дирлих не оставил себе выхода. Следует немедленно назначить нового командующего военной гвардией - но только такого, какого гвардейцы примут и поддержат. Из числа старой аристократии. Который гарантирует гвардии сохранение всех ее привилегий. И все части, которые признают его, должны быть... даже не амнистированы, а просто их неповиновение должно быть забыто, как досадное недоразумение. Просто до них не довели вовремя, что Дирлих уже отстранен от командования, поэтому они исполняли его приказы, а с назначением нового командующего ситуация благополучно разрешилась. Пока еще не поздно, пока еще не пролилась кровь, это можно представить в таком виде. Но это надо делать прямо сейчас.

- Но это совсем не то, чего хочет добиться Элинор. Она, напротив, намерена воспользоваться ситуацией для давно назревшего радикального реформирования военной гвардии. Каковая в нынешнем виде действительно наглядно демонстрирует свою ненадежность.

- Не время заниматься радикальными реформами, когда один претендент на престол наступает с севера, а другой стоит во главе королевской армии. С другой стороны, восстановление лояльности гвардейцев, которых Дункельт уже считает своими, станет для него еще более неприятным сюрпризом, чем то, что уготовано ему по нынешнему плану. Более того, их примеру могут последовать, хотя бы частично, и те гвардейские части, которые он ведет с собой с севера...

- Если только все это и в самом деле произойдет.

- Абсолютной гарантии нет, конечно, - признал де Сегюр. - Но это может произойти. А в рамках нынешнего плана это не произойдет точно.

- И у Фабиаса, очевидно, уже есть кандидатура командующего, готового привести гвардию обратно под знамена королевы? - скептически осведомился Локхарт.

- Например, граф Райнбальд. Его род столь же древний, как и у Хагентрауба, хотя и не настолько могущественный.

- Вы сейчас делаете именно то, о чем только что предостерегали меня, - усмехнулся полковник. - Просите меня похлопотать перед королевой за некую персону. Осталось только обсудить размер взятки.

- Вы напрасно иронизируете, командир, - спокойно ответил де Сегюр. - Я забочусь о наших общих интересах, а вовсе не об интересах Райнбальда.

- Я, конечно, могу изложить ваши аргументы Элинор, - пожал плечами Локхарт, - но я не вижу, почему бы архиепископу не сделать это самому. Я не смогу быть более убедительным, чем он, и, разумеется, не стану делать вид, будто все эти мысли пришли мне в голову независимо от него. Да королева в это бы и не поверила, я ведь даже не знаю, кто такой Райнбальд... Действительно не знаю, хорош он или плох, и не могу его рекомендовать. Могу только сказать, что его высокопреосвященство считает его подходящим кандидатом.

- Вам не обязательно называть конкретные имена. Я упомянул Райнбальда просто как пример, демонстрирующий, что есть кого назначить на этот пост. Возможны, в принципе, и другие кандидатуры из числа высшей аристократии. Ну а сама идея, изложенная двумя источниками, обоим из которых королева имеет основания доверять, звучала бы убедительней, чем одним, вы же понимаете.

- Я не собираюсь обманывать Элинор, посланник, - холодно произнес Локхарт. - А также лукавить, недоговаривать и какие там еще дипломатические синонимы вы изобретете. Выдавать чужие идеи за свои, лоббировать интересы третьих лиц и вообще как бы то ни было злоупотреблять доверием, о котором вы упомянули.

- Даже в интересах нашей команды? - де Сегюр приподнял бровь.

- В интересах нашей команды следовать принципу "честность - лучшая политика". Коему я, кстати, следовал всю жизнь.

- Хорошо, хорошо, - сдал назад граф. - Я только хочу еще раз подчеркнуть, что изложенный мной план отвечает интересам самой Элинор. В этом нет никакого обмана или предательства.

Локхарт промолчал. Внутренне он сам был скорее согласен с де Сегюром - новый "гамбит" Элинор, который она начала разыгрывать, судя по всему, самостоятельно, не посоветовавшись ни с кем (в том числе и с самим Локхартом), казался ему чересчур рискованным, и аргументы графа только подкрепили его интуитивные сомнения. Но что он мог сделать? Если бы она нуждалась в его совете, она бы, очевидно, так и сказала. И уж если ее не сумел переубедить искушенный в айринтийской политике архиепископ, нелепо рассчитывать, что она прислушается к человеку куда менее осведомленному. Эти люди - даже Фабиас и даже де Сегюр! - похоже, и в самом деле совершенно неверно трактуют характер их отношений.

- Так я верно понимаю, - произнес граф, не дождавшись ответа, - что вы теперь, как рыцарь айринтийской короны, принимаете айринтийское подданство и санкционируете тот же шаг для всех нас?

"Для всех - это для него и Вельо", - подумал Локхарт и вспомнил, что еще не поставил лингвиста в известность.

- Да, - ответил он вслух. - Именно так. Санкционирую, но не приказываю.

- Хорошо, - кивнул де Сегюр. - Хорошего вечера, командир, - он коротко поклонился и вышел.

С Вельо Локхарт переговорил позже за ужином (на который де Сегюр не явился, похоже, вновь куда-то отбыв без предупреждения, и Локхарт с внезапным усталым безразличием почувствовал, что не собирается вновь читать ему нотации, когда тот вернется). Лингвист, с мрачным видом поглощавший очередные дары королевской кухни, воспринял новость с демонстративным равнодушием: "в подданство так в подданство, в айринтийское так в айринтийское".

- Доктор, - вздохнул Локхарт, - я понимаю причины вашей хандры, но...

- Но что? - агрессивно осведомился Вельо, беря с тарелки очередной пирожок.

- Но другого мира у меня для вас нет, - ответил полковник жестче, чем хотел. - И мы должны научиться жить в этом. Который, кстати, по-своему интересен.

- Я и учусь, - ответил лингвист и откусил половину пирожка с таким видом, словно это была голова его злейшего врага. - И при этом еще и упражняюсь, как вы велели. Что не так?

- Я имею в виду не ваши упражнения с алебардой.

Вельо молча жевал.

- В конце концов, - сказал Локхарт, не дождавшись никакой реакции, - мне повезло меньше, чем вам. Я летал с пятнадцати лет. Если угодно - небо было всей моей жизнью. На земле у меня, по сути, не было никаких интересов. Теперь оно для меня закрыто. Навсегда, - он помолчал, внезапно осознав сказанное, как человек время от времени осознает факт собственной смертности, безусловно известный ему, но вытесняемый на самую дальнюю окраину сознания в остальное время. - Но я не отчаиваюсь, не капризничаю и... не ищу смерти в каком-нибудь дурацком бою, - с нажимом продолжил он. - Ваше положение намного лучше моего. Лингвистикой можно заниматься и в этом мире тоже.

- Без доступа к компьютерам и Сети? Без систем анализа текстов? Вы просто не понимаете, насколько в наше время, - очевидно, он имел в виду XXI век, - лингвистика ушла от уровня XIX столетия. Да что там - никого из нас даже не учили писать от руки! Я попробовал. Это пытка. Лучше уж махать алебардой.

- Мелкая моторика полезна, - заметил Локхарт.

- Дело не в мелкой моторике. Дело в скорости. Пальцы совершенно не успевают за мыслью, и это так мучительно, как... я даже не знаю, как что. Это даже хуже, чем то, что мы чувствовали, оставшись без нейроимпантов - но по крайней мере с клавиатурами и устройствами голосового ввода фотонных компьютеров. Я могу достаточно свободно писать на японском, китайском, хинди, иврите, но не заставляйте меня вырисовывать все эти символы вручную. Причем иероглифическое письмо как раз самое легкое - когда на слово достаточно одного-двух символов. А вот когда надо выписывать каждую букву...

- Ученые прошлого справлялись. Радуйтесь, что в этом мире по крайней мере есть книгопечатание.

- Но главное - к чему это все? - продолжал Вельо. - В здешнем мире имеется всего три языка, один из которых - хорошо знакомый нам английский, а два других - креольские. Гроггендорский, представляющий собой германо-романскую смесь, по сути малоинтересен, ибо легко разложим на первоисточники. Тлукаляханский теоретически интересен, как соединение трудносоединимого, но практически безобразен, а главное - может оказаться вообще фэйковым конструктом. Но допустим даже, мне бы удалось составить его вменяемую грамматику... хотя нет, без контакта с носителями языка или хотя бы доступа к достаточной базе аутентичных текстов это невозможно. Но кому это надо? Какому-нибудь местному шпионскому ведомству, которое тут же положит мою работу в самый секретный ящик, а то и меня грохнет на всякий случай? Лингвистики как научной дисциплины в этом мире не существует. Есть переводы, выполняемые с сугубо прикладными целями - причем я даже ни разу не видел имен переводчиков, настолько, очевидно, низко ценится их труд... Но нет ученых, нет научных школ, нет публикаций, нет общения... Даже не потому, что не позволяют технические возможности. Все это просто никому не интересно. Это же не война, не политические интриги и даже не торговля, - ядовито закончил он.

- Общение, - Локхарт предпочел ухватиться за предыдущую мысль. - Вам надо завести себе каких-то знакомых. Мы с де Сегюром, очевидно... достаточно намозолили вам глаза за время полета. Но среди местных... допустим, вы не найдете своих коллег, но все же можете найти друзей.

- Вы еще скажите - любовницу, - криво усмехнулся Вельо.

- На что вы намекаете? - нахмурился Локхарт.

- А почему вы видите в моих словах намек? - парировал лингвист.

- Давайте не будем играть в эти игры, - раздраженно произнес полковник. - Для этого мне вполне хватает де Сегюра... и прочих.

- Вот-вот, - кивнул Вельо. - Только меня почему-то никто не спрашивает, хочу ли я играть в ваши игры. Вы предлагаете мне завести здесь друзей? Как вы себе это представляете? Просто пойти на улицу и завести непринужденную беседу с первым встречным?

- Н-ну... - Локхарт понял, что его совет и в самом деле прозвучал легкомысленно, - не совсем так, наверное, но...

- Вот именно. Потому что, стоит мне выйти на улицу, за мной увязывается пара топтунов из Тайной Стражи. Не настолько тайной, впрочем, чтобы я их не замечал. Что? Скажете, вы об этом не знали?

- Честно говоря, нет, - признался Локхарт. Сам он ни разу не пытался отправиться на прогулку по городу с тех пор, как их поселили во дворце. - Но, учитывая то, что произошло с нашими товарищами, я не могу назвать подобные меры нелогичными. И даже их, как вы говорите, демонстративный характер - он не от неуважения к вам и не от неумелости охранников, а чтобы отбить у потенциальных злоумышленников саму охоту покушаться.

- Кому вообще надо покушаться на меня? - сердито осведомился Вельо. - Кому я нужен и интересен в нынешнем мире? Вовсе не во мне дело. Я ни в каких здешних интригах не участвую. Меня пасут только из опасения, что через меня могут добраться до вас. Хотя я об этом совершенно не просил. Но из-за того, что вы влезли во всю эту кашу, я теперь не только должен опасаться убийц и похитителей, но и не смогу завести никаких, как вы выражаетесь, друзей, пока они не получат одобрение Тайной Стражи. О, я даже не сомневаюсь, что если я брошу письмо в ящик о том, что мне не хватает общения, мне пришлют какого-нибудь образованного по здешним меркам собеседника, или даже нескольких на выбор. Но я совсем не хочу, чтобы наши с ними беседы оседали в архивах здешних спецслужб.

- Я совсем не стремился влезать в эту кашу, как вы выражаетесь, - холодно возразил Локхарт. - Если помните, нам просто не позволили остаться в стороне. Но вы не можете отрицать, что в нашем нынешнем положении - и в вашем тоже, да! - имеются определенные плюсы. Мы живем, как принцы, в королевском дворце, а не зарабатываем на пропитание в каком-нибудь бродячем балагане. Вы бы предпочли тягать гири на потеху толпе, доктор?

"А мне бы не нашлось и такой работы, ибо с гирями мне не справиться, а актерских способностей у меня нет, - закончил Локхарт про себя. - Пилоты в этом мире востребованы еще меньше, чем лингвисты."

- В балагане у нас было бы больше свободы, - упрямо ответил Вельо. - И, главное, все были бы живы.

- Во время гражданской войны в этом отнюдь нельзя быть уверенным, - качнул головой Локхарт.

Вельо ничего не ответил и лишь придвинул к себе блюдо с жареными креветками в сухарях.

- Так или иначе, я не могу отпустить вас в балаган, даже если бы вы просили об этом, - подытожил Локхарт. - Я даже не могу просить об этом королеву. Потому что, как вы сами только что сказали, мы по-прежнему связаны, все трое, и потенциальные враги будут из этого исходить. Они не поверят в то, что вы не имеете никакого отношения ко мне... или де Сегюру. Вас могут, допустим, похитить и пытать даже не с целью выведать какие-то секреты - хотя и это тоже - а уже просто с целью оказать давление на меня. Как на... человека, пользующегося доверием королевы. "Но едва ли на де Сегюра, - добавил он мысленно. - Тот спокойно позволил бы порезать Вельо на куски, но не отказался бы от своих планов. Но я сам? Кого бы я стал спасать в первую очередь? Безусловно, я должен следовать долгу, а не эмоциям. В чью бы сторону они ни были направлены. Но мой долг... да, пожалуй, принятие айринтийского подданства снимает неоднозначность в этом вопросе. Это больше не долг командира первого (и последнего) звездолета земной цивилизации и офицера Военно-космических сил Конфедеративных Штатов Америки. Ни одна из этих сущностей больше не существует. Это долг рыцаря Айринтийской короны и подданного королевы Элинор. Как бы странно ни звучали такие слова для человека с моей биографией... Наша группа - то, что от нее еще осталось - разваливается, пора признать очевидное, даже если какие-то враги еще считают наоборот. Бессмысленно пытаться сохранять лояльность тому, чего больше нет..."

Почему так вышло, размышлял он позже, когда Вельо, так ничего больше и не сказав, ушел в свои покои. Почему семь лет в космосе - и особенно три с половиной года обратного пути - они благополучно выдерживали друг друга, несмотря на все различия характера и темперамента, несмотря на пережитую ими катастрофу и крах того, что должно было стать кульминацией всей их жизни, и тот же де Сегюр ни разу не подвергал сомнению авторитет командира, а Вельо хоть и брюзжал, но в допустимых пределах, а теперь... Не на одном же Якобсоне все держалось! Потому что в космосе им было просто некуда деваться друг от друга? Потому что тогда у них была цель и надежда - вернуться на Землю? Но ведь нельзя сказать, что их нынешнее существование бесцельно и безнадежно. Да, этот мир им непривычен - как, впрочем, непривычен был бы и мир Земли, ушедшей на столетия вперед, а не назад, куда они рассчитывали вернуться. Да, во многих отношениях он хуже того, который они покинули, но в чем-то - стоит в этом честно признаться - даже интереснее... На смену космическому кризису, благополучно пережитому ими, теперь пришел политический. И они могли бы сплотиться перед новым вызовом, как сделали это после кэйлианской катастрофы, а вместо этого...

Вместо этого, понял Локхарт, каждый из них находит свою нишу и уходит в нее. Или не находит, как Вельо, но он, похоже, единственный из них, кто упорно остается человеком XXI века, несмотря на свои демонстративные тренировки с алебардой и прекращение бритья. Странно - прежде Локхарт полагал, что таким человеком будет он сам. Но - выдержав прессинг, они не выдерживают искушения... да и должны ли? Да, этот мир уже отнял жизни двух из них - и все же, при всех его пороках, может дать им, оставшимся, больше, чем они сами теперь друг другу, и есть ли в таком случае смысл цепляться за верность тому, что ушло навсегда? Де Сегюр, похоже, понял это самым первым, и стоит ли его в этом винить... Нет, конечно, они все равно должны оставаться на одной стороне. Но верность этой стороне теперь уже важнее их верности друг другу.

Он получил свои позолоченные шпоры на следующее утро, вместе с меховым плащом (тяжелым на вид, но оказавшимся неожиданно легким, когда Локхарт накинул его на плечи), шапкой с беличьим хвостом, сапогами на меху, кожаными перчатками и запиской от королевы, приглашавшей "опробовать все это на конной прогулке".

Поскольку окна гостевых покоев выходили только в закрытый внутренний двор, Локхарт даже не знал, какая погода на улице и полагал, что там стоит все та же мерзкая ненастная осень, что и в предыдущие дни - но приглашение на прогулку и вся эта теплая одежда наводили на мысль, что это не так. Действительно, в безоблачном небе сияло солнце, но Локхарт не был уверен, стоит ли называть погоду хорошей: за ночь сильно похолодало, и мороз щипал его давно отвыкшее от подобных температур лицо (в последний раз на морозном воздухе он оказывался во время тренировки по выживанию в ходе предполетной подготовки). Проживший большую часть своей жизни на Земле сперва в Джорджии, а затем во Флориде, Локхарт совершенно не был поклонником "настоящей" снежной зимы. Впрочем, снега пока что не было, но корки затянувшего лужи льда с хрустом лопались под тяжелыми копытами лошадей. Локхарт ехал на уже знакомом ему игреневом в сопровождении свиты из полудюжины королевских гвардейцев (а может, и представителей Тайной Стражи) в кирасах и шлемах. Полковник, единственный из всех не облаченный в доспехи (хотя и догадавшийся взять с собой меч, пока что, впрочем, практически для него бесполезный), чувствовал себя не слишком уютно в этом окружении, больше напоминавшем конвой, чем почетный эскорт. Элинор не ехала вместе с ними, ни верхом, ни в карете, и Локхарт догадывался, что на улицах столицы того требуют соображения безопасности, а возможно, и приличия.

Королева со своей охраной встретила его уже за городом, после того, как Локхарт и его эскорт проскакали звонким галопом по неожиданно пустому в этот уже не столь ранний час северному мосту над черными, курящимися слабым паром водами озера. Оставив своих охранников в обществе друг друга, Элинор и Локхарт поехали рысью вдоль берега, где вода уже подернулась ломким прозрачным ледком. Лошади легко шли по схваченной морозом земле; пожухлая, покрытая инеем трава сухо шуршала под копытами

- Вижу, вы уже разобрались, как сидеть в седле с мечом, - похвалила полковника королева. - Жаль, что еще не готовы ваши латы, но, надеюсь, уже в следующий раз вы сможете их надеть. Вообще-то хороший доспех делается далеко не так быстро, но у мастера уже есть все заготовки, их надо лишь оптимально подогнать по вашей фигуре... но, кажется, вас это не вдохновляет? - поддела его Элинор, наблюдая полное отсутствие энтузиазма на лице Локхарта.

- Совсем не хочется надевать на себя все это железо на морозе, - откровенно ответил тот. - В этом действительно есть необходимость? Я имею в виду, пока здесь еще нет боевых действий...

- Когда они будут, учиться носить латы будет уже поздно, - логично ответила Элинор. - Но вообще-то методика ношения лат на морозе давно отработана. Под них надевается теплый стеганый поддоспешник и подшлемник. Собственно, в жаркую погоду носить доспехи гораздо тяжелее, поскольку надевать поддоспешник все равно надо, и охладиться в такой ситуации гораздо труднее, чем согреться...но сейчас у нас хотя бы этой проблемы нет.

"Морозы во Флориде в ноябре, - думал Локхарт. - Кто бы мог подумать?"

- В этом году, похоже, зима пришла раньше, чем ожидалось, - сказала Элинор, словно отвечая на его мысли.

Локхарт понял, что это уже не светская болтовня о погоде.

- Это меняет наши планы? - спросил он.

- Скорее просто ускоряет события. Если распутице действительно пришел конец - и если на смену ей сразу же не придут сильные снегопады, что, кстати, вполне возможно - то можно ожидать, что войско Арвика появится здесь раньше, чем мы рассчитывали. И не такое уставшее.

- Как и мятежные гвардейцы, очевидно, - мрачно заметил Локхарт.

- Это не так уж страшно. Королевские войска все равно подошли к столице раньше и имеют достаточно времени для отдыха. Один из лагерей, кстати, виден отсюда, - Элинор повернулась в седле и указала стеком на северную дорогу, которую они оставили позади. Локхарт разглядел вдали, примерно в паре миль от города, пирамидальные верхушки палаток и знамя над ними. - Другой на холме, откуда мы в прошлый раз любовались столицей, - продолжала королева. - Сейчас там, к сожалению, не та обстановка, чтобы любоваться пейзажами.

- Могу только посочувствовать солдатам, живущим в палатках в такую погоду, - заметил Локхарт.

- Палатки у них вполне добротные. А размещать их всех в самом городе было бы излишним, вы ведь понимаете, - ответила Элинор. - Да в городских казармах и нет места для целой армии, пришлось бы тревожить горожан... А так все эти части снаружи... контролируют подходы. При необходимости, конечно, можно укрыть их за городскими стенами, но пока такой необходимости нет.

- Это они перекрыли северную дорогу? Поэтому мы никого не встретили на мосту?

- Официально дороги пока еще не перекрыты. Но, в общем, ехать через военный лагерь не всем хочется. Пока что в город можно попасть через три другие моста. А северное направление у нас, сами понимаете, стратегическое. Предполагается, что дорога должна быть свободной для нашего наступления, которое начнется, когда к городу подойдут последние королевские части, которые якобы идут из самых дальних южных гарнизонов. На самом деле мы ждем, пока с севера явится враг.

- Скоро мятежники перекроют и другие дороги - не прямо здесь, где их ждут наши войска, а дальше от города. Насколько я понимаю, военной гвардии это вполне по силам.

- В Дракенхайме достаточно припасов, чтобы пережить кратковременные перебои снабжения. А длительными они не будут. Даже если распутица действительно кончается раньше, чем мы ожидали - как я уже сказала, это лишь ускорит процесс. Мятежники все равно пойдут на столицу.

- Есть другой план. Дать гвардии того командующего, которого она согласится принять, дабы мирно вернуть ее под ваши знамена. Да, конечно, это похоронит задуманную вами радикальную реорганизацию гвардии, зато станет весьма неприятным сюрпризом для Арвика, который, подойдя к Дракенхайму, неожиданно встретит здесь врагов вместо союзников. Мятеж гвардии уже сыграл свою роль, заставив Арвика выступить, повернуть назад он не успеет, а если и успеет, это станет трусливым бегством без боя, означающим для него политическую катастрофу. Особенно после того, как один раз его войско уже бежало из-под Дортинайна... Это не моя идея, но, по-моему, она не лишена смысла.

- Я знаю, чья эта идея, - усмехнулась Элинор. - Вам назвали и имя этого командующего?

- Граф Райнбальд, - вынужден был признать Локхарт, - хотя я сразу сказал, что не могу ходатайствовать за человека, о котором ничего не знаю...

- Ну да, конечно, - королева продолжала усмехаться. - Вы, очевидно, не знаете даже того, что он родственник его высокопреосвященства?

- Ах вот оно что, - помрачнел Локхарт.

- Отец Фабиаса был младшим братом деда нынешнего графа. Обычный путь младших братьев - или в солдаты, или в священники. Теофил, в полном соответствии со своим именем, избрал второй вариант. Правда, дослужился не выше чем до аббата. Его сын преуспел больше.

- Разве аббат не должен хранить безбрачие?

- А разве вы не знаете, как это бывает? Фабиас - незаконнорожденный. Официально он никогда не носил фамилии "Райнбальд" и никак юридически не связан с этим родом. Но тем не менее.

- Теперь понятно, почему Фабиас предпочел донести до вас эту идею через меня, - констатировал Локхарт. - Но все же, независимо от его личных интересов - возможно, она не столь и плоха? Мне кажется, он достаточно умен, чтобы не руководствоваться одними лишь родственными соображениями, если это подставит под удар не только вас, но и, в конечном счете, его же самого.

- Не сомневаюсь, что дядя Фабиас искренне так считает. Но Райнбальды и так фактически второй по силе дом после Хагентраубов. Их цвета - красный и синий... помните карту?

Локхарт прикрыл глаза, вспоминая. Если черно-красные флажки Хагентрауба сосредоточились к востоку от столицы, то красно-синие - к юго-западу от нее. И их, если он правильно помнил, было меньше, но явно не в разы.

- Если отдать Райнбальду еще и командование над военной гвардией - которая, как мы уже убедились, в ее нынешнем виде совершенно ненадежна - то это чрезмерно усилит его, - продолжала Элинор. - Фактически сделает его вторым по силе после коннетабля. Под его руководством окажется существенно больше бойцов, чем у Хагентрауба и тем паче чем в моей личной гвардии. Доселе он не проявлял никаких признаков нелояльности, и Фабиас, возможно, полагает, что сможет и дальше его контролировать... но я не столь оптимистична.

- Именно поэтому вы не попытались пригласить Райнбальда с его личной армией, когда нам так отчаянно не хватало надежных сил для похода против Арвика? Мне все же кажется, уж если он родственник архиепископа, пусть даже неофициальный, а тот, в свою очередь - известный враг Арвика, то предательство тут маловероятно.

- Я опасаюсь не столько того, что он предаст, сколько той цены, которую придется заплатить за его помощь, - ответила Элинор. - Как в свое время Хагентраубу - не нынешнему, а тому, с которого началось возвышение их рода. Герою бугенхольмской войны. Королевству не нужен еще один Хагентрауб, у нас и с одним достаточно хлопот.

- Допустим, - согласился Локхарт. - А другие кандидатуры из числа старых аристократов? В смысле, на роль командующего военной гвардией.

- Боюсь, что любой из них начнет выставлять условия, - покачала головой Элинор. - Назначить любого из них сейчас - это фактически расписаться в том, что королева не может подавить мятеж собственными силами. Можно сколько угодно говорить, что мы всего лишь хотим избежать кровопролития и как можно скорее восстановить мир в стране - но восприниматься это будет именно так. А у нас нет времени на торговлю... и главное, как вы справедливо отметили, сохранить и тем паче приумножить привилегии военной гвардии - а они, очевидно, будут требовать именно этого - это совсем не то, чего я намерена добиться. Это значит перебинтовать гнойник вместо того, чтобы выдавить гной. Это значит проявить слабость в самом начале правления. А меня и так слишком многие пока еще склонны считать слабой из-за пола и возраста... и, конечно, из-за той игры в не имеющую ни амбиций, ни шансов девочку, которую я сама вынуждена была вести последние три года. И необходимо как можно скорее показать им, как они ошибаются. Нет, мы будем действовать по первоначальному плану.

- В таком случае, кого вы собираетесь поставить во главе военной гвардии? Если, конечно, я вправе это спрашивать, - вспомнил о субординации он.

- Претендуете на этот пост, полковник? - улыбнулась королева.

- Я?! - опешил Локхарт.

- А что? Из вас получился бы идеальный раздражитель для всей этой публики. Если мне нужно выявить всех нелояльных, лучшей кандидатуры не найти. Но я, разумеется, шучу, - она вновь перешла на серьезный тон. - Мне бы совсем не хотелось использовать вас в таком качестве. В качестве жупела для аристократии, которая дружно возненавидит демонстративно поставленного над ними выскочку. Кроме того, мне ведь действительно нужно, чтобы обновленную гвардию возглавил умелый и заслуженный командир. А вы, как вы сами признаете, пока что имеете о наших войнах весьма приблизительное представление.

- Несомненно, - согласился Локхарт. - Мне бы тоже совсем не хотелось выступать в подобной... потешной роли. Я привык браться только за то, что могу сделать хорошо.

- Ваши бы слова да большинству моих дорогих соотечественников в уши, - вздохнула Элинор.

- Этим грешат не только айринтийцы.

- Конечно. Но за амбициозную глупость наших врагов пусть болит голова у их монархов.

- В мире, похоже, осталось не так уж много людей, - печально заметил Локхарт, - и все равно всех, кто за пределами наших границ, мы вынуждены рассматривать, как врагов. Человечество, должно быть, и в самом деле необучаемо.

- И если бы только за пределами, - мрачно напомнила королева.

- Так у вас есть кандидат? - вернулся к более практической теме Локхарт. - Можете не называть фамилию...

- Думаю, им станет офицер, который лучше всех проявит себя при подавлении мятежа, - жестко ответила Элинор. - И это будет очень четкий сигнал... всем сомневающимся. Так что пока не будем с этим спешить.

Они продолжали ехать по безлюдной равнине вокруг озера под ясным зимним небом. Из лошадиных ноздрей ритмичными гейзерами вздымались струи пара. "Как это, в сущности, странно, - подумалось вдруг полковнику, - молодая девушка пригласила меня на прогулку, чтобы поговорить о войне, интригах и предательстве. Хотя это, конечно, не страннее, чем вернуться из межзвездной экспедиции прямиком в средневековье. И не страннее идеи монархии как таковой, наделяющей тинейджеров неограниченной властью над целой страной... Нет, Элинор-то справляется лучше многих старших, но сам принцип, когда право на власть определяют не личные достоинства, а исключительно обстоятельства рождения... Впрочем, так ли далеко ушли от этого мы? Последний президент единых США получил импичмент исключительно из-за того, что нашлись доказательства фальсификации его свидетельства о рождении. На самом деле он родился не на территории США, причем он даже не помнил этого, виновниками подлога были его родители - и все же этого оказалось достаточно, чтобы запустить кризис, закончившийся распадом страны. Конечно, противоречия между Севером и Югом копились давно, это стало лишь последней соломинкой - и тем не менее..."

- О чем вы задумались? - спросила вдруг Элинор.

- О том, что между нашими мирами больше общего, чем хотелось бы, - откровенно ответил Локхарт. - Поэтому, должно быть, все так и кончилось.

- Ничего еще не кончилось.

- Да, разумеется... и не кончится даже после победы над Арвиком. Пожизненная власть - это ведь, должно быть, скорее бремя, чем удовольствие. Наши президенты, по крайней мере, могли сказать себе "максимум через восемь лет все это будет уже не моей проблемой". А жизнь королей всегда такая? Всегда думать о войне и политике?

- Не знаю, это моя первая жизнь в качестве королевы, - с серьезным видом ответила Элинор. Локхарт улыбнулся, затем подумал, что она, возможно, и не шутит, учитывая здешнюю веру в реинкарнацию. Может быть, здешняя церковь предлагает и такую услугу, как "информация" о прошлых жизнях клиента? Даже в цивилизованном мире находились шарлатаны, предлагавшие подобное, а здесь это может быть вполне официальным "таинством", призванным, разумеется, укрепить веру. Сами церковники, конечно, знают, что это чушь, и уж Фабиас-то в первую очередь знает истинную природу всех "чудес" - однако юную Элинор, несмотря на всю к ней симпатию, просвещать, очевидно, не стал. Вот, между прочим, о чем не следует забывать - помимо своих личных интересов, которые, как справедливо отметил де Сегюр, совпадают с интересами Элинор, Фабиас может отстаивать и интересы церкви как организации. А эта организация, между прочим, не ограничивается пределами Айринтии. Хотя айринтийская и гроггендорская церкви не имеют общего руководства, вера у них одна, канонических разногласий, насколько понимал Локхарт, не существует, и тесные контакты, даже вполне официальные, давно и хорошо налажены. Нет, Фабиас, конечно же, не гроггендорский шпион - но перед ним тоже может возникать проблема двойной лояльности. Уже хотя бы в виде необходимости платить за услуги по принципу "мы закрываем глаза на ваших агентов, а вы - на наших"... И не исключен, между прочим, даже и такой вариант, что и самого многомудрого Фабиаса кто-то может разыгрывать втемную. Впрочем, Элинор, как уже ясно, отнюдь не склонна безоговорочно принимать советы архиепископа, и это, в принципе, хорошо...

- Мне было проще, - сказал полковник вслух. - На борту моего корабля я пережил страшную катастрофу, но мне, по крайней мере, не приходилось опасаться предательства и бунта.

- В Айринтии в свое время взбунтовался целый флот, - напомнила Элинор.

- Да... но у меня был особенно отобранный экипаж. Лучшие из лучших. В любом из них я был уверен, как в себе.

- И сейчас тоже? - зеленые глаза из-под опушенного мехом капюшона стрельнули в его сторону.

- Вы имеете в виду двух последних? - помрачнел он. - Насчет де Сегюра ответ вам известен не хуже, чем мне.

- Потому что люди есть люди. Во всех мирах.

- Но Вельо точно не станет участвовать ни в каких закулисных интригах, - продолжал Локхарт. - Он просто органически на это не способен. Кстати, пока не забыл - вы можете подобрать ему какое-нибудь поручение? Ну там, назначить смотрителем библиотеки или что-то в этом роде. Чтобы он не чувствовал себя никому не нужным. Только это не должна быть синекура, это он легко раскусит и только оскорбится. Что-то такое, чтобы его интеллект действительно был востребован. А то он вбил себе в голову, что в этом мире оценить могут только его физическую силу... боюсь, как бы он не пошел по пути Шрамма.

- Я подумаю над этим, - пообещала Элинор.

- Что это там творится? - спросил вдруг Локхарт, указывая вперед и вправо.

Они находились примерно на полпути между северным и западным мостами; город и озеро оставались слева от них, а справа серела облетевшая рощица (над нею маячила вершина уже знакомого полковнику холма, слишком далекая, однако, чтобы разглядеть размешенных там солдат). И вот из-за этой рощицы резвой рысью выезжала колонна всадников в кольчугах и шлемах.

Первой мыслью Локхарта было, что это та самая часть с холма, о которой упоминала королева. Но почему они направляются к городу, если, как сказала Элинор, пока в этом нет необходимости? Впрочем, всеми этими войсками командует не сама королева, а Бронгар...

Полковник даже высказал это предположение вслух, но Элинор, натянув поводья, покачала головой:

- Нет, там стоят пехотинцы, а это кавалерия.

- Тогда кто это такие? - Локхарт бросил быстрый встревоженный взгляд по сторонам. От города их отделяло озеро, мосты были слишком далеко, а их охрана, повинуясь приказу королевы, держалась далеко позади, намного дальше приближавшейся головы колонны - да и что могли сделать полторы дюжины всадников против уже, по меньшей мере, полусотни, а из-за деревьев выезжали еще и еще...

Но Элинор сохраняла спокойствие.

- Очевидно, ночью подошла еще одна часть, - сказала она. - Мне казалось, что прибыли уже все, кого мы ждем, но дядя Хуберт мог посвятить меня не во все детали. Обстановка меняется, доклады запаздывают, это всегда так.

- Но вы уверены, что это свои?

- Враги не могли пройти незамеченными мимо стоящих вокруг города солдат. Может, пара лазутчиков, но не целый эскадрон... хотя их, кажется, еще больше.

"Даже из-за пары лазутчиков не стоило так отрываться от охраны", - подумал про себя Локхарт, но вслух спросил более важное: - Но почему они скачут прямо к нам? Здесь нет ни мостов, ни дороги, что им делать просто на берегу? И кстати, я что-то не вижу их знамени!

- Я тоже... - согласилась Элинор и добавила изменившимся тоном: - Достаточно и гербов на щитах.

- Не могу разглядеть их в таком ракурсе, - признался Локхарт. Щиты висели у всадников на левом боку, и различить изображения на них под таким углом, да еще с такого расстояния, было невозможно. Впрочем, даже отсюда было заметно, что цвета гербов различаются - это явно не была единая полковая эмблема...

- Достаточно того, что они есть, - ответила Элинор. - У армейцев щиты гладкие и одноцветные. Личные гербы в легкой кавалерии - гвардейское чванство.

- Это "желтые"? - уточнил Локхарт и тут же сам понял глупость своего вопроса. "Желтые", лояльные гвардейские части, следуют приказу оставаться на своих местах, им нечего делать возле столицы...

Локхарт резко потянул повод, разворачивая коня - но рука Элинор в перчатке перехватила его предплечье: - Бесполезно, полковник. Нам от них не уйти. Нам скакать по дуге, а им по прямой. К тому же у них луки.

Интуитивно Локхарт не был с этим согласен, но он не мог ни бросить Элинор, ни даже помчаться прочь в надежде на то, что она, не видя лучшего выхода, последует за ним. Слишком горда и не последует. Он быстро и отчаянно оглянулся по сторонам. Охранники королевы, почуяв неладное, скакали к ним, но были все еще слишком далеко... и, кажется, самые сообразительные из них уже переходили с галопа на шаг, осознав соотношение сил. Пытаться искать спасение в ледяной воде озера означало верную смерть, независимо от того, умеет ли Элинор плавать. Локхарт машинально схватился за эфес своего меча и тут же понял, насколько глупо выглядит. Даже будь он величайшим мечником в мире, а не человеком, впервые взявшим меч в руки вчера, что бы он смог сделать? Ну разве что - заколоть Элинор, чтобы она не попала в руки врага живой... но это слишком мелодраматично.

- Что вы собираетесь делать? - воскликнул он, не видя никакого выхода - но и не видя следов паники на лице девушки.

- Поеду поприветствовать своих верноподданных, - ответила королева, поворачивая коня навстречу всадникам. - Главное, сохраняйте спокойствие, полковник. Они не посмеют нас тронуть.

Локхарту ничего не оставалось, как последовать за ней.

Видя, что добыча не пытается скрыться, а едет им навстречу, гвардейцы замедлили темп и в конце концов остановились. Они уже все выехали из-за деревьев, перестроившись из колонны в некое подобие клина (острием смотревшего на королеву), и теперь можно было оценить число. Локхарту никогда раньше не доводилось быстро считать всадников на лошадях, но он решил, что их никак не меньше трех сотен, а скорее всего, больше. В любом случае, смотрелась вся эта масса, сверкавшая доспехами и оружием, внушительно - хотя в глаза бросался разнобой в вооружении и снаряжении, вызывавший у привыкшего совсем к другим порядкам Локхарта ассоциацию скорее с партизанским отрядом, чем с гвардейской частью. Даже щиты были разной формы (и, действительно, у многих всадников - с различными гербами, коими носители стремились продемонстрировать принадлежность не к своей части, а к дворянским родам, титулы которых чаще всего принадлежали не им, а их старшим братьям). Ну да, сообразил полковник, в этом мире, в отличие от армии, снаряжаемой за счет королевской казны, гвардейцы делают это за свой собственный счет, кто во что горазд. Хотя гвардейцы Дармонта в свое время показались ему более унифицированными - но, возможно, тут немало зависит и от командира, и потом, он не видел их сразу всех...

И да, у этих были луки, и некоторые держали их практически наготове - опущенными и не натянутыми, но уже с извлеченной из колчана стрелой, так что изготовиться к стрельбе они смогли бы за пару секунд. А в руках у других блестели обнаженные мечи. И взгляды, устремленные на королеву и ее спутника, трудно было назвать приветливыми. Впрочем, это была не то чтобы откровенная злоба - скорее настороженность, а у кое-кого и растерянность. Они явно не ожидали, что королева сама поскачет им навстречу... да и понимали ли они вообще, кто перед ними? Локхарт сообразил, что в эпоху, когда нет ни Сети, ни телевидения, ни даже газет с фотографиями - и даже монеты с профилем Элинор только-только начали чеканить - большинство подданных за пределами Дракенхайма понятия не имеют, как выглядит их новая королева.

- Уберите оружие, господа, - небрежно бросила Элинор, останавливая коня. - Под стенами моей столицы вы в безопасности.

Подобная наглость действительно возымела эффект. Некоторые клинки нехотя скользнули в ножны, а стрелы отправились обратно в колчаны. Впрочем, не все.

- Где ваш командир? - требовательно спросила Элинор, не давая им опомниться.

Несколько всадников подали своих лошадей в стороны, и вперед выехал черноусый воин лет тридцати пяти, облаченный в кирасу, а не в кольчугу или бригантину, как большинство прочих; на круглом зеленом щите широко разевала пасть белая волчья голова в профиль.

- Представьтесь сэру Эрику, командир, - потребовала королева прежде, чем он успел открыть рот. "Угу, - сообразил Локхарт, - мол, я-то знаю, кто ты такой, но исполняй протокол и отрапортуйся старшему по званию... Или она и в самом деле узнала его по гербу?"

Командир гвардейцев, повернувшись к Локхарту, нехотя отсалютовал мечом и произнес:

- Капитан Манфред Вульфеншванц, Шестой отдельный дивизион военной гвардии.

- Полковник Эрик Локхарт, - ответил Локхарт, повторяя жест рыцарского салюта, и, не зная, как еще представиться - упоминание о Военно-космических силах тут явно было не к месту - добавил: - Рыцарь короны.

- Сэр, - мрачно изрек Вульфеншванц, - я вынужден просить вас сдать...

- Представьте же меня, сэр Эрик, - громко произнесла Элинор, не давая ему закончить, - а то, кажется, не все из моих отважных гвардейцев понимают, кто перед ними, - она окинула выразительным взглядом тех, кто так и не убрал оружие.

- Перед вами, - обратился Локхарт к кавалеристам, на ходу повышая голос, - ее королевское величество Элинор Первая! - и по наитию рявкнул самым солдафонским тоном, как никогда в своей прошлой жизни не кричал на подчиненных: - Оружие в ножны!!!

Еще пара мечей скользнули в ножны, остальные мятежники нерешительно оглядывались на своего командира.

- Мэм, - произнес Вульфеншванц с прежней угрюмостью, - я вынужден просить вас...

- Откровенно признаюсь, я восхищена, капитан, - Элинор, казалось, не слышала. - Я никак не рассчитывала, что вы сумеете прибыть так быстро. Я даже не думала, что это вообще возможно. Когда вы получили приказ о вашем назначении?

- Приказ, эээ... о назначении? - тупо переспросил Вульфеншванц.

- Что ж, теперь я вижу, что мое решение было совершенно правильным, - продолжала Элинор, словно тут же забыв о только что заданном вопросе. - Хотя многие, скажу вам честно, пытались меня отговорить. Заявляли, что у вас недостаточно опыта и... знатности, чтобы возглавить всю мою военную гвардию. Но ведь опыт не тождественен умению, а знатность - верности, как с особой наглядностью показали последние события, когда изменниками оказываются даже графы. Впрочем, эти события, сами по себе безусловно прискорбные, имеют то положительное следствие, что позволяют выдвинуться инициативным и талантливым молодым командирам, чьи достоинства доселе оставались в тени старших и более титулованных. И, учитывая, с какой потрясающей скоростью вы прибыли на мой вызов в столицу...

Локхарт слушал ее с восхищением, глядя, как меняется выражение лица Вульфеншванца. "Только бы не сорвалось, - думал он. - Только бы он не догадался, что это "назначение на должность командующего" придумано только что и продлится ровно до въезда в Дракенхайм, где он будет немедленно арестован!"

Но Вульфеншванц, похоже, полностью уверовал в то, во что ему так хотелось верить. В счастливое совпадение, благодаря которому он прибыл к стенам столицы, спеша выслужиться перед предводителями мятежа и не зная, что в это самое время королева своим указом поставила его во главе всей военной гвардии - о чем он, несомненно, не мог и мечтать. Сейчас он, должно быть, благодарил судьбу, что не успел произнести роковые слова об аресте королевы. Отблагодарил ли бы его Арвик столь же щедро за пленение или убийство Элинор? Совсем, совсем не факт. Короли вообще не любят тех, кто делает для них грязную работу - и в особенности поднимает руку на их августейших братьев (и сестер), в прямом и переносном смысле. Ведь кто покусился на одну венценосную особу, даже и объявленную "узурпаторшей" (но, тем не менее, несущую в своих жилах королевскую кровь и официально возведенную на престол) - может потом покуситься и на другую... Нет, конечно, исполнителей подобных поручений совсем не обязательно казнят в праведном гневе, обвинив в самоуправстве и неверном толковании приказа, их могут и наградить, но потом нередко предпочитают задвинуть куда-нибудь подальше..

- Мы... скакали всю ночь, мэм, - сказал Вульфеншванц, поясняя "небывалую" скорость исполнения королевского приказа, о котором он не имел понятия, и Локхарт подумал, что это, по всей видимости, чистая правда. Ночной - точнее даже, видимо, еще вечерний - мороз сковал грязь, превратив раскисшие дороги почти что в шоссе, и амбициозный капитан Шестого дивизиона воспользовался этим, чтобы добраться до столицы раньше всех прочих - и раньше, чем ожидала появления мятежников сама королева и ее приближенные. Вот только, если бы ум Вульфеншванца не уступал его амбициям, он бы сообразил, что предпринимать подобный маневр в одиночку по собственной инициативе, никак не согласовав его с другими мятежниками - это большая глупость, которая должна была закончиться не наградой от Арвика или похвалой от Дирлиха, а бесславной гибелью всего дивизиона. И, кстати, большой вопрос, почему этого не произошло. Почему стоящие вокруг города королевские части, на которые рассчитывала Элинор, пропустили мятежников беспрепятственно...

- Ваши лошади и люди, очевидно, нуждаются в отдыхе, - понимающе кивнула Элинор, в лучшей кавалерийской манере поставив лошадей на первое место и тем, вероятно, заработав дополнительные очки в глазах капитана и его офицеров. - Я лично распоряжусь о вашем расквартировании в столице. Полковник Локхарт! Примите командование над дивизионом. Мы с командующим Вульфеншванцем поедем впереди и обсудим кое-какие военные вопросы.

"Я же понятия не имею, как командовать кавалеристами и куда их, собственно, вести, когда мы войдем в город!" - подумал Локхарт, но Элинор, бросив на него поощрительный взгляд - мол, надо, полковник, я свою роль сыграла, теперь ваша очередь импровизировать - приглашающе обернулась к Вульфеншванцу и поскакала обратно в направлении северного моста, увлекая новоиспеченного командующего гвардией за собой, казалось, одной лишь силой взгляда.

Навстречу этим двоим уже спешили охранники. Чересчур долго они спешили, ядовито подумал Локхарт - но теперь, видя, что королеву сопровождает лишь один всадник, а сотни остальных не пытаются им препятствовать, охранники вновь пустили коней в галоп и спустя пару минут уже окружили Элинор и ее спутника. У Локхарта мелькнуло опасение, что если они схватят Вульфеншванца прямо тут, то ему самому, все еще имеющему за спиной весь Шестой дивизион, это может создать проблемы - но Элинор, конечно, распорядилась правильно, и ее охранники образовали почетный эскорт, а не конвой.

Полковник вновь обернулся к свалившимся на него подопечным. Гвардейцы смотрели на него выжидательно. Некоторые все еще пребывали в явном недоумении по поводу произошедшего у них на глазах, некоторые имели просветленный облик "а, я понял, это была хитрая военная комбинация!" - но откровенно враждебных лиц, как и обнаженного оружия, больше заметно не было.

- Дивизион, слушай мою команду! - громко сказал он. - В колонну по три стройся, - он рассудил, что это оптимальный строй, чтобы проехать по мосту, - и шагом за мной! Да, - вспомнил он, - где ваше знамя? Знаменосца сюда!

Над головами поднялось нечто вроде шеста в чехле, двигаясь по направлению к Локхарту; на ходу оно опустилось, было освобождено от чехла и поднялось снова. Ветра почти не было, и развернувшееся полотнище повисло без особой внушительности. Знаменосец подъехал к Локхарту.

- Военная предосторожность, сэр, - смущенно объяснял он. - Двигаясь через районы, предположительно контролируемые мятежниками... и имея, ээ, приказ прибыть в столицу, не отвлекаясь на второстепенные столкновения...

"Почти не врет, - подумал про себя Локхарт. - Только боялись они столкновений не с мятежниками, а с королевскими солдатами. Но те в любом случае не должны были пропускать к столице неизвестных кавалеристов, со знаменем или без..."

В ворота столицы они въехали без всяких помех. Локхарт велел своим подопечным двигаться шагом не из заботы об их усталых конях, а чтобы ускакавшая вперед Элинор успела отдать необходимые распоряжения. Въезжая в северную надвратную башню, Локхарт опасался, что гвардейцев могут попытаться разоружить прямо тут и что это приведет к кровопролитию на городских улицах. Однако ничего подобного не произошло; городские стражники отсалютовали въезжающим в ворота бойцам, а едва голова колонны, с Локхартом и знаменосцем впереди, выехала из башни в город, как полковник сперва услышал, а затем увидел скачущего к нему расторопного адъютанта, который вызвался показать дорогу в казармы, каковые "прямо в эту минуту освобождают" для вновь прибывших. Локхарт подумал, усмехнувшийся про себя, не окажутся ли эти казармы тюрьмой - но нет, они действительно оказались просто казармами (откуда выселяли явно не обрадованных этим армейцев, коим обещали "позже разместить в других помещениях"). Как положено хорошему офицеру, Локхарт проследил за расквартированием вверенных ему людей, после чего отыскал среди них лейтенанта, командовавшего первым из трех эскадронов Шестого дивизиона, передал ему командование вместе с приказом ждать дальнейших распоряжений и поспешил во дворец.

Возможность обсудить произошедшее с Элинор, однако, ему представилась только вечером. Королева пригласила его на ужин в ту самую столовую с шахматным полом. За окнами уже стемнело, и кремовые шторы были задернуты; желтые огоньки свечей отражались в полированном черно-белом мраморе. Элинор указала Локхарту место напротив себя.

- Непростой был день, - вздохнула королева, - но вы прекрасно справились со своей ролью.

- Вы тоже, - искренне ответил он. - Да я, собственно, ничего и не делал - а вот ваша импровизация... Импровизация, я ведь правильно понимаю? Это не было спектаклем, запланированным заранее?

- Нет. Конечно, нет.

- В какой-то момент я думал, что нам крышка, - признался он. - Хотя вообще-то шанс спастись бегством у нас был. Насчет дуги вы были неправы... при всем уважении, - добавил Локхарт, уже успевший проделать тригонометрические вычисления. - Дуга всегда короче отрезка касательной между лучами, построенными на тех же радиусах. Тангенс ненулевого угла всегда больше величины этого угла в радианах.

- Математика никогда не была моей сильной стороной, - вздохнула Элинор.

- В самом деле? - он иронически приподнял бровь. - Так же, как и шахматы?

- Ну хорошо, хорошо, признаю́сь, - коротко рассмеялась королева. - Я сочла, что для вас математический аргумент прозвучит убедительнее политического, а перепроверять вам будет некогда. Королевы не бегают от своих подданных, если хотят по-прежнему считаться королевами. И потом, луки у них действительно были.

- Из лука еще надо попасть на скаку по скачущей цели. А поехать прямо им навстречу - это был ужасный риск. Почти самоубийственный.

- Что ж вы не попытались ускакать прочь? - усмехнулась Элинор. - Вряд ли они стали бы вас преследовать. Им нужна была я.

- Вы в самом деле полагаете, что я мог вас бросить? - возмутился Локхарт.

- Разве это не было бы рациональным решением, раз уж меня все равно не спасти? - поддела его королева. - Вот, например, мои доблестные охранники рассудили именно так. Они спешили мне на помощь так, чтобы ни в коем случае не оказаться слишком близко к противнику. И знаете что? Я даже не собираюсь их за это наказывать. Во-первых, я сама приказала им держаться вдали от нас, пока мы не вернемся в город, а во-вторых... они вели себя именно так, как надо. Мне нужны были не мертвые герои, а живые свидетели. В этом был залог моего спасения. Часовые на башнях были слишком далеко и не могли понять, что происходит. А эти охранники, если бы увидели, что меня убили или увозят силой, подняли бы тревогу, и тогда Шестому дивизиону вряд ли удалось бы уйти, со мной или без меня. Вокруг города повсюду королевские части, причем со свежими силами, а они едва держались на ногах после ночной скачки. Риск для меня, на самом деле, был не так уж велик.

- Но те же самые части пропустили мятежников под самые стены столицы. Причем именно тогда, когда вы отправились на прогулку.

- Да, да, - помрачнела Элинор. - И по этому поводу у меня возникли серьезные вопросы к дяде Хуберту.

- И что он? Я так понимаю, вы уже успели обсудить с ним эту тему?

- Делает вид, что его подчиненные просто слишком буквально поняли приказ не препятствовать мятежным гвардейским частям до дня "Д", - пожала плечами Элинор. - Такой приказ действительно был отдан, дабы спровоцировать всех нелояльных присоединиться к мятежу и таким образом выявить их. Но речь шла только о том, чтобы не вступать с ними в бой на дальних подступах к столице, а не о том, чтобы пустить их прямо под стены! Бронгар, естественно, говорит, что возмущен глупостью своих командиров, и что виновные будут наказаны...

- Но вы ему не верите.

- Вы бы поверили? Устранить меня руками мятежников, показательно покарать их, включая Арвика, и сесть на трон - идеальный план, не так ли?

- Откуда вообще взялся этот Шестой дивизион?

- С западного побережья. Изначально считался "желтым" - но это, видимо, потому, что туда слишком долго шел приказ от Дирлиха... Вчера пришла информация, что он все же движется на восток. Но никто не ожидал, что он так рванет этой ночью - конечно, ему сильно помогла погода - и что он выскочит один прямиком к Дракенхайму вместо того, чтобы отклониться к югу, поближе к своим. Это, похоже, была личная инициатива Вульфеншванца. Может быть даже так, что он хотел пройти южнее, но ночью просто сбился с пути. А утром, увидев город - Дракенхайм, конечно, ни с чем не перепутаешь - просто решил сделать хорошую мину при плохой игре и проскочить по нахалке мимо. И наткнулся на нас. Иногда бывают и такие совпадения.

- Кто-то мог еще вчера узнать о ваших планах отправиться на прогулку?

- Нет, конечно же. Я приняла это решение сегодня утром, когда выглянула в окно и увидела там солнце. Вульфеншванц к этому времени уже подходил к столице. Конечно, когда я уже выезжала из города, ему теоретически могли отправить конного гонца навстречу, или подать какой-то видимый издали сигнал. Но это в любом случае буквально в последний момент, а не когда он отправлялся в свой рейд. С другой стороны, моя привычка время от времени совершать загородные прогулки не тайна, да и с инспекцией в какую-нибудь из стоящих за городом частей я могла наведаться. Гарантии не было, но шанс был.

- А что говорит он сам?

- Понятное дело, - пожала плечами Элинор, - теперь он пытается изобразить, что это был хитрый план, что он обманул мятежников, притворившись, будто выполняет распоряжение Дирлиха, дабы привести вверенную ему часть под знамена законной королевы. Что меня заметил, конечно, случайно и не понял, кто я, пока я не подъехала - а потом, конечно, был счастлив выпавшей ему чести...

- Где он теперь? В подвалах замка святого Михаила, я полагаю? - усмехнулся Локхарт.

- Нет, - спокойно ответила Элинор, - вникает в свои новые обязанности командующего военной гвардией королевства.

- То есть? - опешил Локхарт. - Вы что, действительно назначили его на этот пост?!

- Приказ подписан задним числом, но это никого не волнует... А что? Он и в самом деле идеально отвечает нашим целям. Старая аристократия его не примет, слишком худороден и молод. А он, в свою очередь, ненавидит ее лютой завистливой ненавистью. И по тем же причинам даже и не подумает торговаться и выдвигать условия, а будет грызть землю, чтобы оправдать мое доверие.

- Но он уже предал один раз. Можно сказать - даже два раза, когда переметнулся обратно. Что помешает ему переметнуться снова?

- То, что враги не предложат ему больше, чем уже дала я. Все по тем же причинам - сам по себе он слишком незначительная фигура.

- Кто он вообще такой, этот Вульфеншванц? По его гербу я скорее ожидал, что он окажется Вульфенкопф, - усмехнулся Локхарт.

- Сами понимаете - хвост на гербе смотрелся бы не столь эффектно, - усмехнулась в ответ королева. - Но за его фамилией стоит, разумеется, героическая легенда, что его предок убил волка на охоте, голыми руками разорвав ему пасть, и ходил потом в бой в шапке с волчьим хвостом, заслужив соответствующее прозвище, а также такую славу, что один вид этого хвоста наводил ужас на врагов... На самом деле Вульфеншванцы - захудалый баронский род, а Манфред хотя и не младший сын, то есть имеет право на этот титул, но ждать таковой будет еще долго. Отец зачал его в пятнадцать лет и пребывает в добром здравии, так что Манфред имеет перспективу стать бароном годам к шестидесяти, не раньше. Но в воинском деле он все же весьма неплох, потому и дослужился до капитана, командующего отдельным дивизионом. Обойдя при этом многих более титулованных. И тем не менее, если бы не война и не задуманная мною реформа, это была бы, скорее всего, вершина его карьеры.

- Неплох, говорите? По-моему, этот его одиночный рейд на столицу - самоубийственная глупость.

- Если он рассчитывал, что королевские части его пропустят - как оно и произошло - то, возможно, не такая уж и глупость. И помимо надежды захватить в плен какую-нибудь важную фигуру, не обязательно даже меня, он мог рассчитывать, например, собрать ценную информацию о расположенных вокруг войсках... В любом случае, пока бо́льшая часть военной гвардии участвует в мятеже, его назначение - это практически синекура. А вот окажется ли он достоин сохранить свой пост в реорганизованной гвардии после подавления мятежа - это мы посмотрим. Снять его я смогу в любое время. Это далеко не так сложно, как заменить коннетабля.

- Если вы считаете, что Вульфеншванц теперь на нашей стороне, и он не рассказывает ни о каких гонцах и сигналах, значит, нет доказательств, что Бронгар преднамеренно пытался подставить вас ему.

- Вульфеншванц может и не сознаваться в этом. Он ведь, похоже, поверил, будто я столь наивна, что не распознала его первоначальных намерений, и не хотел бы меня разочаровывать. Конечно, его людей уже опрашивают - вполне деликатно, под предлогом "все, что вы заметили, может оказаться полезным для борьбы с мятежом" - на предмет подобных гонцов и знаков сегодня утром, но пока безрезультатно. У меня была даже мысль, что изначально Вульфеншванц хотел пройти на безопасном расстоянии к югу от города, но именно перехвативший его гонец заставил изменить направление - однако нет, судя по всему, он действительно вышел в это место в это время случайно. Но даже если бы какого-то гонца удалось отыскать и допросить, ему ведь отдавал приказ не лично Бронгар. Он сказал бы - и это была бы чистая правда - что это был неизвестный в низко надвинутом капюшоне, который заплатил ему за передачу информации, смысла которой сам передающий не понимал. А найти этого человека в капюшоне было бы уже совершенно нереально. Его, как и самого гонца, могли и просто убрать, как только стало ясно, что операция сорвалась. И любая ниточка, ведущая к Бронгару - если предположить, что она есть - оборвалась бы. Но с тем же успехом ее может и не быть. У меня по-прежнему нет ни доказательств, ни уверенности. Хотя после сегодняшнего происшествия этой уверенности - в плохую для дяди Хуберта сторону - стало больше. Уже тот факт, что подчиненные ему войска беспрепятственно пропустили врага, говорит о нем как о командующем не лучшим образом. Даже если предположить, что целью не была я.

- Да, довольно странно для человека, имеющего славу искусного полководца.

- Возможно, тем самым он всего лишь хотел дать мне понять, что желает воевать исключительно по своим собственным планам, а не реализовывать мои идеи. А если, мол, я настаиваю на своем праве принимать стратегические решения, то вот что из этого получится. Но даже и такой вариант, сами понимаете...

- Во всяком случае, сейчас менять Бронгара ни в коем случае нельзя. Не в ситуации, когда мятежники подходят к столице со всех сторон и королевская армия остается единственной силой, способной их победить - и уж точно той силой, с которой в принципе некому будет справиться, если она обернется против нас, - Локхарт запоздало подумал, не слишком ли дерзок его безапелляционный тон, но королева лишь спокойно ответила:

- Вот и я о том же. Остается надеяться лишь на то, что разгром Арвика и в его интересах тоже. Тут ситуация, в некотором смысле, аналогична положению Вульфеншванца, только с другого конца. Арвик не даст Вульфеншванцу больше, чем дала я, потому что Вульфеншванц слишком незначителен. А Бронгару - потому что он слишком значителен. Он и так уже второе лицо в государстве, ставить его выше просто некуда. Только на трон, что для Арвика, понятно, не вариант.

- И в политическом плане, если я правильно понимаю, - подхватил Локхарт, - усмиритель мятежа смотрится выгоднее, чем тот, кто сам поднял руку на законно... - у него чуть не вырвалось, по республиканской привычке, "избранную", - коронованную королеву. Во всяком случае, здесь в Айринтии.

- Именно, - подтвердила Элинор. - Бронгару не нужна репутация узурпатора и цареубийцы.

- Но если с королевой что-то случится не по его вине - или, во всяком случае, таковую нельзя будет доказать...

- Вот-вот, - вздохнула Элинор. - И сейчас я ничего не могу с этим поделать. Только принимать к сведению, - она наколола маленькой двузубой вилкой кубик ананаса и аккуратно отправила его в рот. Локхарт решил, что время бесед сменилось временем еды, и тоже придвинул к себе блюдо с фруктами (персики, нектарины и такого же размера сливы лежали там, разрезанные надвое и избавленные от косточек). Однако через пару минут молчаливой трапезы королева вновь вернулась к разговору:

- На закате голубь доставил послание от Бруммеля. Вторая битва за Дортинайн началась.

- Как, уже? Арвик же должен был тащиться туда еще несколько дней.

- Похоже, предыдущую информацию о перемещениях его войска мы получили с запозданием, а эти внезапные заморозки очень помогли ему. Тем более, он движется с севера, туда холодный фронт, очевидно, пришел раньше. Конечно, пока до крепости добрались только передовые части. Легкая конница без осадных орудий, все, что они могут - стрелять навесом через стену, по сути, чисто психологический эффект... но вскоре подтянутся и другие. И самое главное - если морозы продержатся еще два-три дня, им вообще не придется брать Дортинайн. Болото замерзнет достаточно, чтобы крепость можно было просто обойти.

- Кстати, о морозах - как быстро замерзнет озеро? Я так понимаю, сейчас оно защищает столицу лучше, чем стены. Но как только там образуется достаточно прочный лед... на месте противника я бы дождался этого момента, а потом предпринял быстрый и решительный штурм, желательно ночью. Провел бы атакующих по льду под мостами - в этом случае они были бы почти идеально прикрыты и от взглядов, и от стрел со стен и башен...

- Все зависит от погоды, - пожала плечами Элинор. - Стоячая вода замерзает быстрее, чем река, и к тому времени, как Арвик окажется здесь, это уже вполне может произойти. Но городские стены тоже не стоит сбрасывать со счетов, а главное - он будет разбит еще на подходе к городу. Но ваша идея насчет мостов интересна. Признаюсь, мне она не приходила в голову - хотя я, конечно, не специалист по штурму крепостей...

- Мне тоже прежде не приходилось этим заниматься, - пробормотал Локхарт.

- Надеюсь, комендант города об этом подумал, но надо будет его предупредить на всякий случай... Вы понимаете, Дракенхайм ни разу за всю его историю не брали штурмом. Хотя несколько раз в политической ситуации типа нынешней он оказывался в осаде. Но это никогда не происходило зимой. Зимой у нас вообще не любят воевать - нет травы для коней, резкие перепады погоды, метели, снежные заносы... хотя, конечно, водные преграды форсировать легче, но у нас тут и летом не так много рек, которые нельзя было бы перейти вброд... А архитектор мостов точно не думал о такой вероятности. Думал только о том, чтобы конструкция выглядела легкой и ажурной, так что места между сваями там достаточно. Надо будет... опустить там какие-нибудь решетки. Которые, конечно, можно выломать, но это не получится сделать бесшумно. Или обойти вокруг, но при этом придется выходить на открытый лед.

- Эти решетки успеют сделать?

- Должны. Они же нужны не между каждой парой свай, а только вблизи города... Попробуйте эту рыбу, полковник. Это королевский осетр, он водится только в этом озере и больше нигде - во всяком случае, так гласит официальная версия...

- Очень вкусно, - искренне сказал Локхарт, последовав предложению королевы. - Хотя я, в принципе, не гурман и едва ли отличу на вкус осетра от форели.

- Чего, полагаю, не скажешь о графе де Сегюре, - заметила королева. - Уж он-то весьма разборчив, не так ли?

- Возможно, - усмехнулся Локхарт, - хотя последние семь лет он ел то же, что и я. А с чего вы вдруг о нем вспомнили? - он уже понял, что эта ремарка неспроста.

- Вы знаете, с кем он ужинал вчера?

- Он мне не докладывал, - хмуро ответил полковник, запоздало подумав, что спросить отчета у де Сегюра все же следовало. - И с кем же? Надеюсь, не с какой-нибудь... эээ... дамой с сомнительной репутацией?

- Насчет пола не угадали, - невозмутимо ответила королева. - С гроггендорским послом.

- Вы хотите сказать, что это была тайная встреча? - Локхарт нахмурился еще больше. - Во всяком случае, мне он ничего...

- Мне тоже, если это вас утешит, - усмехнулась Элинор. - Хотя и не был обязан, разумеется. Законы Айринтии не запрещают ее подданным в частном порядке встречаться с иностранцами, в том числе и с иностранными послами. А де Сегюр даже еще не был подданным. Указ о вашем принятии я подписала только сегодня. Возможно, гроггендорский посол спешил поймать именно этот момент, пока де Сегюр формально оставался частным лицом, не имеющим никаких обязательств перед королевством Айринтия... И нет, не сказать, чтобы эта встреча была совсем уж тайной. Она проходила в личных апартаментах посла в здании посольства, куда де Сегюр прибыл в экипаже, подобравшем его, впрочем, не прямо у дворца, а дальше на улице. Хотя вряд ли он был настолько наивен, чтобы полагать, что за ним не проследят. Но неофициальной это встреча была безусловно. Хотя какой еще может быть встреча с сугубо частным лицом?

- Вы говорили об этом с его высокопреосвященством?

- Это не его инициатива. Он тоже ничего не знал об этом визите.

- То есть Гроггендорская империя сама вышла на контакт с человеком, не занимающим никаких официальных постов?

- Похоже на то. Если, конечно, де Сегюр говорит правду и эту встречу не организовал кто-то еще.

- Говорит? Его что, допрашивали? - помрачнел Локхарт.

- Нет, конечно. Я же сказала - формально он ничего не нарушил. Напротив - он сам направил сегодня письменный отчет в канцелярию Зиглера. Хотя и не был обязан это делать.

"А вот передо мной он как раз отчитаться был обязан, но даже и не подумал это сделать", - со злостью подумал Локхарт.

- О чем же там шла речь?

- Мы знаем об этом только со слов де Сегюра. Если верить им, то никакие конкретные предложения на встрече не озвучивались. Так, "светская болтовня". Но похоже, что империю интересуете вы.

- Я?! - удивился Локхарт.

- Вся ваша команда, но вы лично - в первую очередь.

"Ну да, - подумал Локхарт, - непонятные выскочки, появившиеся неведомо откуда и принятые при дворе. Хороший дипломат, составляющий отчеты для своего правительства, должен заинтересоваться такими людьми."

- И что им нужно от меня? - спросил он вслух, хотя ответ напрашивался.

- Возможно, ищут способы повлиять через вас на меня, - улыбнулась королева, не обманув его ожиданий. Ну да, ну да. "Фаворит." Хочет он или не хочет, теперь его будут воспринимать так. Впрочем, этот термин ведь имеет не только фривольный смысл, и в этом значении он даже и справедлив... как еще назвать человека, обсуждающего государственные дела наедине с королевой то на ужине, то на прогулке?

- Надеюсь, вы понимаете, что это абсолютно исключено, - сердито ответил он. - С кем бы и о чем бы ни общался де Сегюр - я, к сожалению, вынужден признать, что более не могу его контролировать...

- Вас никто не обвиняет, полковник, - Элинор вновь улыбнулась. - Речь не о недоверии к вам, ни в коем случае. Просто предупреждаю вас о необходимой осторожности.

- Смерть Якобсона послужила таким наглядным предупреждением, что яснее некуда, - мрачно ответил Локхарт.

- Да, и ни заказчик, ни способ так и не выяснены. Расследование зашло в тупик... Но наши враги могут действовать и гораздо более тонкими методами, вот что я имею в виду.

- Подкупить меня так же невозможно, как и запугать. Понимаю, что звучит патетически, но это правда.

- И даже это - еще не весь возможный арсенал средств, - печально заметила Элинор. - А что касается де Сегюра - формальных претензий к нему нет, но мы не знаем, о чем он мог умолчать в своем отчете.

- И это я тоже понимаю, - кивнул Локхарт. - И все же надеюсь, что его не станут допрашивать с пристрастием в подземельях замка святого Михаила. Насколько я понимаю, в нынешних реалиях для такого достаточно всего лишь подозрения?

- Это я могу вам обещать, - серьезно ответила Элинор. - Если только не появятся по-настоящему веские доказательства его измены. Но по простому подозрению - нет.

Локхарту представилась эта сцена: рафинированный дипломат XXI столетия, интеллектуал, участник межзвездной экспедиции - в средневековой камере пыток, корчащийся на дыбе, голый, мокрый, орущий от боли - и он неприязненно скривился. Как бы он ни относился к де Сегюру - и даже если тот действительно предаст, хотя скорее даже не столько предаст по злому умыслу, сколько "диверсифицирует активы", попытается притвориться своим для каждой из сторон конфликта, как он уже предлагал в свое время...

- Я уже говорила вам, что не люблю таких методов, - сказала Элинор, вполне угадав его мысли.

- Так запретите их. Вы же королева.

- Не могу. Не в условиях войны, на которой ими пользуются другие. Отказаться от оружия, которое продолжают использовать враги, значит дать им преимущество.

- Кто-то должен сделать это первым.

- Да. Победитель. А я пока еще не выиграла.

- Мы можем победить Арвика, - заметил Локхарт, - но вряд ли Гроггендор.

- Как знать, - возразила Элинор. - Иногда маленькие страны переживают большие империи.

- Как звезды, - подхватил Локхарт. - Карлики светят дольше гигантов. Гиганты обычно кончают взрывом.

Тут он запоздало сообразил, что его собеседница не имеет понятия об астрофизике. Элинор, впрочем, не выказала никакого удивления его словам - возможно, из желания хранить королевское достоинство, а может быть, остатки научных знаний сохранялись здесь в виде мифов? Однако Локхарт предпочел не углубляться в эту тему, помня предыдущую резкую реакцию Элинор на попытку заговорить о неположенных здесь вещах.

- Но вряд ли это произойдет при нашей жизни, - заключил он.

- Не в этой инкарнации, скорее всего, - спокойно согласилась королева.

- Было бы обидно родиться гроггендорцем, когда это случится, - усмехнулся Локхарт.

- Но это невозможно, - Элинор взглянула на него с удивлением. - Перерождаешься всегда в собственной стране. Иначе какой смысл был бы укреплять то, что в следующей жизни будешь стремиться разрушить?

- Предусмотрительная религия, - Локхарт продолжал усмехаться. - А где же перерождаются бугенхольмцы, если их страны больше нет?

- В Бугенхольме, пусть и оккупированном, - ответила Элинор без запинки. - Конечно, они могут вырасти искренними гроггендорскими патриотами, и тогда в следующей жизни могут родиться уже хоть в самом Адлерштаде.

- Значит, приняв айринтийское подданство, мы обеспечили себе будущее рождение в Айринтии, - Локхарт никак не мог оставить иронический тон. - А если бы нет? Где перерождаются лица без гражданства?

- Вблизи от места смерти. Но религиозные вопросы вам лучше обсуждать с его высокопреосвященством. Или, разумеется, с любым священником.

- Да, конечно, - тут же согласился Локхарт. - Пока что нам если и стоит думать о будущей жизни, то лишь в том смысле, как сделать ее как можно более отдаленной перспективой.

- Из чистилища в любом случае не возвращаются раньше, чем умрут все, кого ты знал в прошлой жизни, - просветила его Элинор.

"Ну да, ловко придумано! - мысленно восхитился Локхарт. - Кем я был в прошлой жизни, святой отец? - Джоном Смитом Младшим, сын мой, только все, кто мог бы подтвердить это, умерли. Да-да, монеты клади в эту кружку... "

- Ну, в таком случае, чтобы Арвик оказался там как можно раньше и ждал вас как можно дольше, - сказал он вслух, поднимая бокал с виноградным соком (слуги королевы, очевидно, уже были предупреждены, что он не любит алкоголь). - Хотя даже непонятно, если у вас тут все верят, что все всё равно возвращаются, какой смысл убивать друг друга?

- В следующей жизни он уже не родится принцем, - спокойно ответила Элинор. - И потом, я в общем-то не жажду его убить. Мне нужно, чтобы он просто не мешал мне. Но боюсь, что другим способом этого не добиться. В истории бывали случаи, когда проигравшему оставляли жизнь и даже, более-менее, свободу, но это точно не про Арвика. Он не остановится до тех пор, пока не будет мертв один из нас.

- У меня никогда не было братьев и сестер, - заметил Локхарт, - дядя, правда, был, но мы мало общались. Но мне трудно представить себе, чтобы я ненавидел и хотел убить своего ближайшего родственника. Пожалуй, я бы не хотел родиться принцем.

- Какие-нибудь крестьяне враждуют из-за семейного надела ничуть не хуже, - возразила королева, - просто у них нет армий, и они не попадают в хроники. И вообще, мне кажется, - горько добавила Элинор, - люди враждуют просто чтобы враждовать. Это для них самоцель, а любые материальные выгоды - лишь предлог.

- Да, пожалуй, - согласился Локхарт. - Доказательством этому является спорт и его популярность. У вас ведь он тоже есть - хотя бы в виде рыцарских турниров? Хотя и какая-нибудь игра в мяч, возможно...

- Есть, - подтвердила Элинор. - Даже в нескольких вариантах.

- Вот-вот. Наверняка еще и с болельщиками каждой из команд. Квинтэссенция вражды в чистом виде, лишенной каких-либо рациональных мотивов... Я никогда не мог этого понять. Хотя и по собственной воле пошел в армию. Но опять же лишь потому, что армия имела доступ к технологиям, которых не имел никто другой...

- Тем не менее, теперь вы участвуете в нашей игре.

- Volens-nolens, - блеснул латынью Локхарт.

- Во всяком случае, если бы не эта война и все сопутствующие обстоятельства, мы бы вряд ли познакомились так близко, - заметила Элинор с легкой улыбкой. - Надеюсь, вы об этом не жалеете.

Полковнику вспомнилось предостережение Якобсона. Просто застольная болтовня, или они ступают на тонкий лед?

- Здесь мне, очевидно, следует сказать комплимент, - медленно ответил Локхарт, - но я не умею этого делать. Я, безусловно, всегда буду жалеть о провале моей экспедиции и гибели моего корабля. Хотя, с другой стороны, даже если бы мы вернулись с самыми блестящими результатами, здесь они, похоже, уже никому не нужны... Но, конечно, раз уж все это все равно случилось... то лучше уж так, чем провести остаток жизни в каком-нибудь монастыре, как предлагал покойный Якобсон - впрочем, даже он предлагал это в шутку... Хотя для него самого это, очевидно, и в самом деле было бы лучше... То есть, это я о ситуации в целом, - заторопился он, поняв, что говорит совсем не о том. - Что же касается нашей... ээ...

- Слово "дружба" не оскорбит меня, сэр Эрик.

Он вздохнул с облегчением.

- Я бы никогда не решился произнести его первым. Вы королева...

- Для них для всех да, - она смотрела прямо на него. - А вам я сказала, что мы равны, при первой же нашей встрече.

- Вообще-то, при второй, - не удержался Локхарт. - Первая была в переулке у дома Фабиаса.

- Хорошо, сэр Педант - в первый день нашего знакомства. Такая формулировка вас устроит?

- Я... не умею говорить о таких вещах, но я действительно... очень тронут вашим доверием, - выдавил из себя Локхарт. - И, честно говоря, до сих пор не вполне понимаю, как я его заслужил. Только потому, что я не из этого мира, с его предательствами и интригами? Но мой мир тоже был далеко не безгрешен в этом плане.

- Считайте, что я доверилась своей интуиции, - улыбнулась Элинор. - Но ведь вы полностью оправдали мое доверие, не так ли? Сегодня. Когда поехали за мной, полагая, что шансов на спасение нет - хотя могли просто ускакать. И я действительно очень ценю это.

- Это был мой долг. Это... не личное.

- В самом деле? - зеленые глаза Элинор смотрели требовательно и серьезно.

- Ну... не совсем, - признал он. - Вы говорили, что у вас никогда не было друзей, за исключением Виолетты Хюгельдорф. У меня, хотя я более чем вдвое старше вас... в общем-то, тоже. Были люди, которых я уважал, были те, чьим профессионализмом я восхищался - Шрамм, между прочим, до катастрофы был одним из них. Были те, с кем мне было интересно общаться - опять же, как правило, коллеги. Были те, за кого я отвечал - мой экипаж, мои пассажиры. И во исполнение этой ответственности я не пощадил бы жизни... звучит пафосно, но это не пустые слова. Причем перечисленные множества пересекались. И все же никого из таких "пересечений" я не назвал бы другом. У меня просто не возникало такого желания - иметь друзей... и вообще какие-либо привязанности. Ну, разве что к моей работе - но и то в целом, а не к конкретным людям или машинам, с нею связанным. Я всегда считал, что привязанности делают человека слабее.

- А что вы считаете теперь?

- Я... не знаю. Я навсегда потерял свою работу, свой мир, в конечном счете и свой экипаж. Наверное, мне надо на что-то опереться, чтобы не остаться в полной пустоте. Более полной, чем пустота космоса, ибо как раз космоса в ней больше нет... Знаете, как соединяются атомы в молекулу... - нет, этого она, скорее всего, не знает, подумал Локхарт и подобрал другой пример: - или как сливаются капли... - "в невесомости", хотел сказать он, но опять остановился. Впрочем, явление наблюдаемо и в земных условиях. - У них, само собой, нет эмоций, толкающих их на нерациональные поступки. Ими движут исключительно законы физики, которые иррациональными быть не могут. Тем не менее, они сливаются, потому что это более энергетически выгодное состояние. Энергия связи. Новое свойство системы, не сводимое к свойствам ее компонентов.

- Очень научное объяснение, - усмехнулась Элинор.

- Я не поэт, - ответил Локхарт почти сердито. - И не хотел бы им быть. Если я назову вам тему моей дипломной работы, вы, боюсь, поймете там только предлоги. Не потому, разумеется, что я подвергаю сомнению ваш ум, - поспешил добавить он. - Просто в вашем мире вообще не знают таких вещей. Как, впрочем, и я не знаю многое из того, в чем прекрасно разбираются ваши рыцари... Вот ведь - нас разделяет буквально все. Социальное положение, образование, возраст... хотя, кстати, разницы в возрасте с вами я не чувствую. Вы явно умнее ваших лет... хотя де Сегюр говорит, что в средневеко... в вашу эпоху люди взрослеют рано. В моем мире человеку не продали бы даже бутылку пива, пока ему не исполнится 21 год.

- У меня было не самое беззаботное детство, как вы уже знаете. Девчонки, мечтающие быть принцессами, просто не понимают, что это такое на самом деле.

- Так вы полагаете, что мы действительно можем быть друзьями, несмотря на все различия и препятствия? И... что нам следует ими быть?

- А иначе почему вы здесь, по-вашему? Поговорить о войне и политике я могла бы и с кем-нибудь другим, - она помолчала несколько секунд - Локхарт тоже не нашелся, что сказать - и добавила: - Вам не надо бояться меня, сэр Эрик.

- Я не делал и не намерен делать ничего такого, чтобы у меня был повод бояться вас.

- Не только как королевы. Как человека. Для сильной личности привязанность - это не грех и не слабость. Это... уверенность. Точка опоры, как вы сказали. Разве вам не хочется иметь того, кому можно доверять независимо от политических соображений, которые сегодня одни, завтра другие? С кем не надо просчитывать каждый шаг и каждую фразу? Просто доверять. Всегда.

- Значит, - произнес он без всякой иронии, - если политические соображения потребуют пожертвовать мной, вы этого не сделаете?

- Нет, если вы еще этого не поняли.

- Даже ради Айринтии?

- Но вы же не враг Айринтии.

- Иногда жертвуют и своими.

- Но не друзьями⁴², - Элинор помолчала несколько секунд и добавила: - Хотя мой отец, вероятно, осудил бы меня за такие слова. Для него политика и долг монарха были превыше всего. Но я - не он.

- Мне проще, - вздохнул Локхарт, - я не являюсь самостоятельной политической фигурой. Моя лояльность королеве Айринтии не может вступить в противоречие с... моей симпатией к Элинор. Простите, если это прозвучало дерзко.

- Сколько раз вам говорить, чтобы вы не извинялись.

- Значит, друзья?

- Друзья.

- Вот уж никогда бы не подумал, - качнул головой Локхарт, - что стану другом королевы.

- Когда мы наедине, вы можете не вспоминать о моем титуле.

- Я бы даже и без титула не подумал, что способен испытывать к кому-то чувства сверх обычного уважения.

- Интересно иногда узнавать о себе новое, не так ли? - улыбнулась Элинор.

- Но... - Локхарт пристально взглянул на нее, - мы ведь верно понимаем друг друга? Речь именно о дружбе, а не о... чем-то ином? - он постарался подчеркнуть интонацией свое принципиальное неприятие этого "иного".

- Именно так, - подтвердила королева. - Вот уж чего я совершенно не ищу... хотя желающих, несомненно, нашлось бы предостаточно.

- Однако, - мрачно заметил он, - вы ведь понимаете, что будут... да что там - что уже говорят о нас.

- Пусть говорят, что им вздумается. Это повод посмеяться над их глупостью и не более чем.

Шагая после ужина в одиночестве по дворцовым коридорам в свои апартаменты (он уже достаточно выучил планировку этой части дворца и даже носил собственный меч, а потому больше не нуждался в провожатых), Локхарт думал о том, о чем ему никогда, за сорок с лишним лет его жизни, не доводилось думать прежде - о своих чувствах к другому человеку. Нет, он, конечно же, не идет по пути Шрамма. Это безусловно не влюбленность, сама мысль о каковой всегда - и сейчас тоже - вызывала у Локхарта лишь презрительную брезгливость. Но это также и не то, о чем говорил Якобсон - не рефлекторное желание сильного мужчины защитить слабую девушку, даже когда под хрупкой внешностью скрывается отнюдь не слабая личность. И это больше, чем просто уважение и интерес, и уж тем более больше, чем просто логический вывод о том, что Айринтия - лучшая из оставшихся стран, а Элинор - лучшая из имеющихся кандидатур на ее престол (вывод, которым он руководствовался прежде и который базировался не столько на достоинствах выбранного, сколько на недостатках альтернатив). Доверие... да, конечно, но само по себе доверие не является для него чем-то новым. Может быть, для Элинор, выросшей в мире сплошных интриг, но не для него. Разве он не доверял членам своего экипажа - и на "Доброй воле", и до нее? Безусловно - он им, а они ему, ведь от этого зависела сама их жизнь (что, конечно, означало и принцип "доверяй, но проверяй", ибо даже лучшим профессионалам свойственно ошибаться). Он доверял им свою жизнь в полете, а потом возвращался к себе домой и не вспоминал о них до следующей миссии, не испытывая к ним никаких чувств - ни к мужчинам, ни к женщинам. Может быть, потому, что любое знакомство с ними начиналось для него с чтения их личного дела, и к моменту встречи "глава в глаза" он уже знал их почти исчерпывающие характеристики, составленные армейскими психологами и интеллектуальными компьютерами? Даже сведения о семейных проблемах и пережитых травмах - ибо все это может негативно проявиться в критической ситуации и повлиять на эффективность астронавта. Доступная информация о начальстве была не столь подробной, как о подчиненных, но тоже не нулевой - разумные специалисты по персоналу давно уже поняли, что взаимодействие в команде будет максимально эффективным, когда не только начальник заранее знает, чего ожидать от подчиненных, но и наоборот... Никого из этих людей Локхарту не приходилось самому узнавать с нуля, постепенно постигая их в личном общении. Это было, как... читать книгу, заранее зная ее содержание - что может быть нужным в плане подробностей, но вряд ли способно увлечь. А вне службы у него тем более не возникало никакой потребности заводить неформальные знакомства.

Впрочем, другие офицеры КША находились в том же положении, но отнюдь не все они были свободны от эмоциональных привязанностей - свободны до уровня отсутствия самого желания иметь таковые. Наверное, действительно понадобилась катастрофа, уничтожившая весь его мир - привычный, четкий, логичный, систематизированный - и заставившая его искать новую опору - не в системе, не в технике, а в человеке... Или же... все дело в том, что прежде ему просто не попадалась такая личность, как Элинор? Среди всех этих блестящих профессионалов и даже нобелевских лауреатов... все же было в ней что-то, чего не было в них, в этой бесстрашной девушке, фактически в одиночку, несмотря на все свои гвардии и тайные стражи, бросающей вызов своему неласковому миру. Умных, смелых и волевых женщин он встречал и раньше, но легко быть сильной, когда за тобой стоит вся мощь цивилизации - мощь не только техническая, но и социальная, когда твой статус защищен традицией, а не противоречит ей, когда никто не подвергает сомнению твою возможность и твое право быть сильной... Или... дело и не только в этом тоже? А в том, что она сама позволила себе чувства по отношению к нему? В отличие от глупостей, от которых страдал Шрамм - и миллиарды людей до него - привязанность, основанная на разумной симпатии, а не на сексуальном умопомрачении, может быть, очевидно, только симметричным движением навстречу друг другу - хотя едва ли он сам отдавал себе отчет в таковом до сегодняшнего разговора...

Проходя по галерее над бальным залом, Локхарт остановился на середине, опершись на перила и глядя вниз. Огромное помещение было пусто и погружено во мрак, лишь слегка разгоняемый несколькими "дежурными" свечами в канделябрах у дверей; гигантские люстры, свисавшие с потолка как раз напротив галереи (видимо, как раз отсюда их и зажигали), были полностью погашены. Обладай Локхарт более романтическим воображением, он мог бы представить себе бледные призрачные фигуры, движущиеся во мраке зала в танце давно минувшей эпохи - тем более что и холод на галерее, контрастировавший с теплом королевской столовой, навевал ассоциации с рассказами о привидениях. Но полковник подумал лишь о том, как, должно быть, непросто без электричества освещать и отапливать такой большой дворец, особенно зимой с ее длинными и холодными ночами. Что, если столице все же придется пережить длительную осаду? Действительно ли хватит всех необходимых припасов - не только продовольствия, но и топлива? Если таковое придется экономить (а судя по тьме и холоду в пустом бальном зале, это отчасти делается уже сейчас), небогатые жильцы маленьких комнатушек, во многом согреваемых теплом человеческих тел, окажутся даже в выигрыше по сравнению с обитателями роскошных и просторных покоев... Кстати говоря, триста семьдесят пять бойцов Шестого дивизиона, поступившие на полное городское довольствие (причем вместе с лошадьми!), никакими прежними планами не учитывались. Вроде бы это совсем немного на фоне населения целой столицы (сколько оно тут, кстати? явно не миллион, но тысяч сто, наверное, наберется), но иногда, особенно в критической ситуации, самое небольшое отклонение может вызвать драматические последствия. Эффект бабочки или эффект домино, как его ни называй... И то, что эти солдаты, ныне считающиеся защитниками столицы, еще утром пришли сюда, как мятежники, Локхарту совсем не нравилось. Допустим, Вульфеншванцу и впрямь прямой резон теперь верой и правдой служить королеве, оправдывая полученный им пост. Но его люди никаких таких постов не получили. А для того, чтобы взять даже хорошо укрепленный город, вполне достаточно боевой группы, которая откроет ворота изнутри. Небольшому диверсионному отряду с этим не справиться - Локхарт уже имел возможность оценить систему охраны городских ворот и нашел ее вполне надежной, насколько, конечно, он мог судить при своих дилетантских познаниях в фортификации - но почти четыре сотни гвардейцев - это уже сила достаточно серьезная...

Неожиданно он услышал шаги внизу и рефлекторно замер - хотя, разумеется, имел полное право находиться на этой галерее, ни от кого не прячась. В авантюрном романе, подумал Локхарт с усмешкой, он бы непременно стал невольным свидетелем тайной встречи заговорщиков в пустом зале. Но в реальности, конечно, заговорщикам нет никакого смысла избирать такие места. Нити заговоров плетутся не в холодных и гулких залах, а в уютных гостиных и кабинетах, под треск камина, за бокалом хорошего вина...

И действительно, в зал вошел всего лишь одинокий лакей в ливрее. Он запер дверь, через которую вошел, большим ключом и погасил свечи в канделябрах. Затем проследовал в почти уже совершенной темноте к двери с противоположной стороны, погасил свечи и там, вышел и закрыл и эту дверь, заперев ее снаружи. Вверх на галерею он, конечно, даже не взглянул.

Локхарт мог бы окликнуть его и приказать повременить, но в силу все того же странного рефлекса, заставившего его затаиться, не сделал этого - и оттого остался теперь в полной тьме. У него мелькнуло опасение, что и выходы с галереи могли закрыть, пока он стоял здесь, и в этом случае, если никто не услышит его сквозь толстые двери, он застрянет в этом холодном зале до утра - положение не только совершенно идиотское, но, возможно, даже и небезопасное, учитывая, что к рассвету температура здесь может упасть чуть ли не до точки замерзания, а он одет вовсе не для зимней улицы. Вообще, рано он решил (думал Локхарт, торопливо шагая по галерее и скользя рукой по перилам), что может ходить по дворцу без сопровождающих. Он уже не раз проходил этим маршрутом, но это было днем, а о ночной жизни дворца ему ничего не известно. Кто знает, какие двери еще тут могут запирать и не придется ли ему разбираться с какими-нибудь стражниками, совершающими ночной обход...

Однако его опасения оказались напрасны. Дверь в конце галереи по-прежнему оставалась отперта, хотя коридор за ней уже тоже погрузился в темноту - но, ощупью дойдя вдоль стены до поворота, Локхарт с облегчением увидел впереди слабый свет, пробивавшейся снизу с винтовой лестницы. Там тоже горели лишь тусклые "дежурные" масляные светильники, придававшие лестнице мрачный вид колодца, уходящего в некие зловещие глубины из старых фильмов ужасов. Однако, отсчитав нужное число витков, Локхарт благополучно вышел в нужный коридор - а дойдя до его пересечения с другим коридором, снова услышал шаги.

Локхарт свернул за угол и увидел, что это не еще один слуга. Человек, которого он увидел со спины, был облачен не в ливрею, а в длинную шубу мехом наружу и шапку - то есть, очевидно, он только что пришел с улицы и теперь шагал по направлению к гостевым покоям. Пока что он двигался в полумраке, но впереди коридор был ярко освещен, а затем снова погружался в темноту - Локхарт догадался, что это сделано специально, дабы стражники, охраняющие вход в гостевые апартаменты, хорошо видели всякого, кто приближается, оставаясь при этом в тени.

Локхарт двинулся за ним следом, стараясь ступать в такт. Но человек все равно расслышал его шаги и обернулся, как раз достигнув более освещенной части коридора. Полковник узнал де Сегюра.

- Какая встреча, посланник, - произнес он тоном почти что елейным. - Ходили посмотреть на звезды?

- Между прочим, на улице действительно довольно красиво, - невозмутимо ответил граф, останавливаясь. - Полная луна и Кольцо. Хотя и чертовски холодно.

- Как поживает его превосходительство?

- Его высокопреосвященство, вы хотели сказать. Он был столь любезен, что пригласил меня на ужин, откуда я и возвращаюсь.

- Вы популярны, словно трип-звезда, - усмехнулся Локхарт. - Все мечтают поужинать с вами. Но я имел в виду его превосходительство посла Гроггендора, с которым вы ужинали вчера.

- Это моя профессия, - ответил де Сегюр все так же невозмутимо, - и я представил полный отчет об этой встрече в Посольскую канцелярию.

- Но не мне.

- В эпоху без электронных коммуникаций недостаточно просто поставить "CC", чтобы разослать документ нескольким адресатам. Но, может быть, мы не будем обсуждать это посреди коридора?

- Хорошо, - буркнул Локхарт. В молчании они прошли мимо застывших истуканами стражников, а затем - в личные покои де Сегюра.

- Хватит уже этих ваших отговорок, - произнес Локхарт, когда граф снял шубу и шапку. - Вы больше не считаете себя моим подчиненным - так? Полагаете меня чисто номинальной фигурой, отчитываться перед которой вы не обязаны?

- Напротив, - возразил де Сегюр, - насколько мне известно, вы пользуетесь покровительством более высоким, нежели я. Но мы действительно больше не на борту космического корабля, где вы были единственным лицом, ответственным за принятие решений. И я вынужден работать... со всеми такими лицами, стараясь, чтобы они по возможности не мешали друг другу. Многовекторная политика всегда была наиболее разумной стратегией, особенно в ситуации ограниченных возможностей. Если бы я запросил вашего разрешения на эту встречу, а вы мне его не дали - поправьте меня, если я ошибаюсь, но вы ведь настроены весьма антигроггендорски? - это создало бы куда более неловкую ситуацию, чем теперь.

- Лучше просить прощения, чем разрешения, - с усмешкой процитировал Локхарт старинный афоризм. - А если бы я и в самом деле запретил вам, вы бы нарушили мой прямой приказ?

- При всем уважении, полковник... я не учил вас управлять кораблем, но и вам не следует учить меня дипломатии. Я стараюсь действовать в интересах нашей группы, но если вы намерены мне в этом мешать, то... я, к моему глубокому сожалению, вынужден буду рассматривать ваше мнение как менее компетентное и соответственно менее приоритетное. Это не вопрос личных амбиций, как вы, возможно, думаете. Это сухой рациональный расчет, к которому вы всегда призывали. Каждый должен заниматься своим делом.

- И мое дело - управлять кораблем, которого больше нет и никогда не будет, - мрачно кивнул Локхарт. - А если уже не только? Как вы сами могли догадаться, раз намекаете на моего высокого покровителя - хотя это не вполне точная формулировка...

- Я ни в чем не повинен перед ее королевским величеством Элинор, - пожал плечами де Сегюр. - Я не действовал, и не стал бы действовать, вопреки ее прямому запрету.

- В самом деле? А может быть вы, в рамках вашей "многовекторной политики", решили заранее навести мосты в Гроггендор? Возможно, вы считаете, что Айринтия падет, и лучше сделать ставку на империю? Начать выслуживаться перед ней, пока еще не поздно? А ваш отчет... вы ведь изложили в нем не все, не так ли?

- Я бы попросил вас все же выбирать выражения, полковник, - поморщился де Сегюр, и Локхарт отметил про себя, что тот больше не называет его командиром. - Никто не выиграет, если мы начнем выяснять отношения на повышенных тонах... Да, разумеется, я обязан рассматривать все возможные варианты развития событий - в том числе и неблагоприятные, но, к сожалению, вероятные. В условиях охватившей Айринтию смуты вероятность гроггендорского вторжения весьма велика, и айринтийская армия имеет не слишком хорошие шансы его отразить. И закрывать на это глаза - это самое худшее, что можно сделать для решения данной проблемы... а точнее, вместо решения таковой. А моей целью, если угодно, как раз и было прощупать пути, которые помогли бы предотвратить такое развитие событий. В том числе, разумеется, и расточая определенные комплименты гроггендорскому послу, и делая вид, что я не являюсь особым патриотом Айринтии - во что, как вы понимаете, нетрудно поверить - и открыт для сугубо прагматического сотрудничества, не окрашенного ни в какие идеологизированные тона... Именно в этом случае я становлюсь для него независимым и ценным источником информации, вы же понимаете? А не тем, через который айринтийские власти пытаются сливать империи свою пропаганду! Именно поэтому было необходимо, чтобы я предпринял этот визит без каких-либо предварительных согласований и поручений сверху, на случай возможных утечек.

- Но отчет в Канцелярию вы все-таки представили.

- Да, формальный и благонамеренный. Скрыв, как вы проницательно предположили, некоторые детали, связанные с обсуждением возможного сотрудничества... так что, даже если полный текст этого отчета попадет в гроггендорское посольство, там лишь удовлетворенно покивают головой. Они ведь тоже понимают, что я не должен попасть под подозрение здесь - иначе я потеряю для них всякую ценность! Поэтому я должен был - хотя и не обязан по закону - отчитаться о своей встрече с послом. Отчитаться именно в той форме, в какой я это сделал. А вот на ужине с его высокопреосвященством я уже устным образом описал эту встречу более подробно. Вы можете... или ее величество может спросить у него, если мои слова вызывают сомнения.

- Так что же это за подробности? Я думаю, - едко добавил Локхарт, - мы сэкономим время, если я узнаю их непосредственно от вас, а не через его высокопреосвященство и ее величество.

- Ну например, я постарался донести до имперского посла мысль, что в случае вторжения - независимо, ограничится ли оно новыми территориями или пойдет дальше - айринтийцы забудут свои внутренние распри и все как один объединятся против общего врага. Думаю, что на самом деле это выдача желаемого за действительное, но я очень постарался, чтобы это звучало как авторитетное мнение независимого наблюдателя. Соответственно, в интересах Гроггендора не нападение в ближайшее время, а максимальное затягивание айринтийской смуты, с тем, чтобы ее участники максимально же истощили и обескровили друг друга, а измученное население само возжаждало мира и порядка, кто бы ни установил таковой - хотя бы и внешний оккупант. Собственно, эта тактика для Гроггендора не новая, так что мне даже не пришлось ее описывать - достаточно было лишь слегка намекнуть...

- Однако! Не много ли вы на себя берете, фактически предлагая Гроггендору закулисно поддерживать мятежника?

- Как будто он не поддержит Арвика и без моих советов! Смысл в том, чтобы любой ценой оттянуть вторжение, к которому мы совершенно не готовы, вы понимаете? Внушить Гроггендору мысль, что быстрая победа Арвика ему невыгодна - как, впрочем, и быстрая победа над Арвиком, и эту мысль я уже постарался донести до его высокопреосвященства. Как ни парадоксально, но гражданская война сейчас спасает нас от имперского вторжения, а быстрый разгром Арвика может спровоцировать таковое.

- Еще недавно вы говорили, что гражданская война на собственной территории не может быть оптимальным вариантом, - припомнил Локхарт.

- Ситуация изменилась, - пожал плечами де Сегюр. - Невоенного варианта, очевидно, больше не существует. И в этом контексте затяжная война с Арвиком - меньшее зло, чем вторжение Гроггендора.

- Если империя примет вашу логику.

- Моя логика достаточно убедительна. Собственно, не поручусь, что какие-нибудь имперские аналитики уже не пришли к тем же выводам самостоятельно. И это лишь укрепит их доверие ко мне.

- Не думаю, что Элинор согласится играть с Арвиком в поддавки, - покачал головой Локхарт. - И уж тем более на это не согласится он сам.

- Во всяком случае, затяжная маневровая война с избеганием крупных боестолкновений была бы хорошей стратегией.

"Это совсем не то, к чему стремятся обе стороны сейчас", - подумал Локхарт, а вслух спросил: - Ну а потом-то что? Ведь это нельзя затягивать до бесконечности.

- Потом мы, возможно, будем лучше готовы к войне с Гроггендором. А Гроггендор, возможно, будет готов к ней хуже. Ожидание изматывает больше самого действия... и никто не поручится, что в такой большой империи не возникнут за это время свои собственные проблемы.

- В своем отчете вы указали, что посол расспрашивал вас обо мне, - сменил тему Локхарт. - Это правда?

- Да, и обо всех нас. Что логично, надо же ему было понять, с кем он имеет дело.

- И вы рассказали ему? О "Доброй воле", о космосе?

- Только то, что мы - последние выжившие члены экипажа корабля "Добрая воля", погибшего у берегов Айринтии. Что это за корабль, я не уточнял.

- В самом деле? - прищурился Локхарт. - И вы не пытались заинтересовать посла идеей возрождения машинной цивилизации, как в свое время Хагентрауба? У такой большой империи, проникнись она этой идеей, было бы для этого гораздо больше возможностей, чем у единственного графа, не так ли? Тем паче что агрессоры любят технику, дающую военное преимущество. А маленькую Айринтию можно было бы принести в жертву великой идее, так?

- Похоже, мы с вами поменялись ролями, - усмехнулся дипломат. - В свое время именно вы готовы были рассказывать о космосе и прогрессе каждому встречному крестьянину, а я призывал к осторожности в этом вопросе... Но ныне я вижу, что эти идеи не пользуются здесь популярностью. Ни по одну сторону границы.

- Так вы все же предлагали ему это?

- Нет, - медленно ответил де Сегюр. - Не предлагал.

- И он удовлетворился объяснением о корабле, взявшемся неизвестно откуда? Пусть он считал, что это парусник - но даже парусник, не принадлежащий ни одной из существующих стран, включая Ибикейскую республику...

- Удовлетворился, - кивнул дипломат. - Он не стал углубляться в эту тему.

- Совершенно удивительная для посла - то есть, называя вещи своими именами, разведчика - нелюбопытность.

- Есть кое-кто, о чем я не рассказал даже Фабиасу, - произнес де Сегюр после короткой паузы. - У меня сложилось впечатление, что любопытство в данном вопросе послу не требовалось. Потому что он понял, о чем речь.

- Понял? - потрясенно повторил Локхарт. - То есть вы хотите сказать...

- Ничего такого напрямую он не говорил. Но мне кажется, что он знает французский язык. Мы говорили по-английски, разумеется. Но иногда я, на правах иностранца, как бы случайно вставлял французские слова, причем так, чтобы об их значении сложно было догадаться по контексту. И он ни разу не продемонстрировал своего непонимания.

- Ну так в бугенхольмском диалекте много французских слов, а Бугенхольм теперь часть Гроггендора.

- Мне уже доводилось просматривать документы на бугенхольмском. Я, конечно, не могу назвать себя знатоком этого языка - или диалекта, как его ни называй - но я употреблял в том числе слова, которые в этих документах совершенно точно были не французскими.

- В официальной речи утвердился германский вариант, а в разговорной остались французские синонимы, - пожал плечами Локхарт. - В английском тоже так когда-то было, - это он помнил еще по прочитанному в детстве "Айвенхо" Вальтера Скотта.

- Все может быть, - согласился де Сегюр. - Но в сочетании с упомянутым вами отсутствием любопытства это наводит на определенные подозрения.

- Если, по-вашему, в империи сохраняется память о мире до Катастрофы - чем бы таковая ни была - почему они это не используют? Все свои военные победы они одержали чисто средневековыми методами. В хрониках нет никаких упоминаний чудо-оружия.

- Я не знаю, - пожал плечами граф. - Возможно, у них сохранились какие-то отдельные работающие машины, которые они могут запускать, но не могут воспроизвести. Или даже не работающие, а просто хранящиеся, как артефакты - что даже скорее всего, если они не знают, как произвести электричество. Или всего лишь сведения чисто гуманитарного характера, без каких-либо технически полезных знаний. Наконец, кто такие "они"? Совсем не обязательно это власти Гроггендора. Это может быть, к примеру, какое-то тайное общество, хранящее утраченные знания...

- И вы, конечно, многого ожидали от контакта с ними.

- Так или иначе, им, похоже, совершенно неинтересна эта тема. Конечно, посол мог просто не поверить, что мы действительно те самые астронавты - хотя иначе откуда нам знать всеми здесь забытую историю? Но он не пытался выяснить какие-то подробности, подловить меня или что-то в этом роде. Просто принял к сведению мой ответ о потерпевшем крушение корабле и перешел к другой теме. На протяжении всей беседы он вел себя как обычный дипломат средневековой державы - хорошо образованный, но лишь в рамках своей эпохи. Если не считать его познаний в языке, на котором больше не говорят ни в одной из здешних стран.

- Вот и хорошо.

- Вы уже больше не хотите возрождать цивилизацию? - иронически произнес де Сегюр.

- Не с гроггендорцами в роли цивилизаторов. Стал бы я вручать высокие технологии Хитлеру, Сталину или Путину? Разумеется, нет. Не только военные технологии. Вообще любые. Ибо даже самые мирные - например, позволяющие лучше кормить или лечить - агрессор все равно использует для усиления мощи своей армии.

- Ну, это все же некорректное сравнение. Гроггендор пока не устраивал никакого геноцида на захваченных территориях, и рабства там нет. А что это абсолютная монархия, так и Айринтия не республика.

- Дело не в форме правления, а в сути. Все только что упомянутые мною диктаторы формально стояли во главе республик, а за свободу против них боролась, в частности, монархическая Британия... Гроггендор, возможно, не настолько жесток, но все равно это не страна, а гигантская казарма. Так или иначе, вы приняли айринтийское подданство и долг лояльности. И если вы чересчур заиграетесь в свои шпионско-дипломатические игры, забыв, на чьей вы стороне... то даже мое заступничество не сможет вас спасти. Надеюсь, вы это понимаете?

- Вполне, - спокойно ответил де Сегюр. - И я уже сказал вам - мы на одной стороне. Мне только любопытно, ваша лояльность Айринтии обусловлена вашей преданностью этой стране - или одному конкретному человеку?

Локхарт метнул на него неприязненный взгляд, но не нашел остроумного ответа и лишь сердито произнес: - Держите свои намеки и свою иронию при себе. Наша ситуация достаточно серьезна.

- Вы напрасно смущаетесь, командир, - возразил де Сегюр. - В конечном счете личные интересы куда надежнее патриотизма, долга и всех подобных патетических вещей. Если угодно. мою лояльность тоже обеспечивает личный интерес.

- Вот как? И какой же?

- Именно такой: интерес. Легко быть дипломатом сверхдержавы, русские в этом качестве вообще использовали особей, недалеко ушедших от пресловутого коня Калигулы. Но играть на стороне того, кто слабее - вот вызов для настоящего профессионала. А в мире, который захватит Гроггендор, мне просто нечего делать. Даже если империя щедро отблагодарит меня материально, я снова и теперь уже навсегда останусь без работы и умру со скуки.

На следующее утро ветер, сменившийся с северного на северо-западный, но не ставший от этого теплее, принес в столицу снег - пока, впрочем, не настолько много, чтобы вновь сделать дороги труднопроходимыми. В середине дня стражники на юго-восточных башнях подняли тревогу, заметив сквозь снежную пелену движущееся к городу войско, но это оказались солдаты королевской армии - одна из последних частей, прибытия которых все еще ожидали. Тревога, однако, оказалась не совсем пустой - как доложил командир прибывших, в пути они встретились с другим крупным отрядом, судя по всему - мятежными гвардейцами, но тот не принял боя и ушел на восток. Командир, не имевший возможности преследовать конных силами своей пехоты (даже если бы те направились прямиком к столице), возлагал, тем не менее, всю заслугу за отпугнутого от Дракенхайма врага на себя и своих людей, но герцог Бронгарский, лично выслушавший его доклад, не был удовлетворен этой версией. Движение мятежников на восток, прочь от столицы, не выглядело логичным вне зависимости от того, хотели они избежать столкновения или нет. Пехота не может навязать бой кавалерии, если только последняя не стоит на отдыхе. Гвардейцы могли уйти ближе к городу, а не дальше от него. План королевской стороны (выдвинутый в общих чертах Элинор и разработанный в деталях Бронгаром) исходил из того, что мятежные отряды гвардейцев будут стягиваться к столице, проводя беспокоящие рейды в ее окрестностях.

К вечеру слухи, подхваченные от новоприбывших солдат, распространились уже по всем городским кабакам. Поскольку солдаты в своих рассказах склонны были значительно преувеличивать численность противника, некоторые из этих слухов были паническими - мол, на столицу движется огромное войско с юга (многие обыватели все еще толком не знали о мятеже военной гвардии и тем паче не представляли его масштабы), но преобладали все же ура-патриотические - мол, мятежники обращены в бегство, и с каждым очередным пересказом (и каждой кружкой вина) все более выходило, что речь идет не об одном отряде, а чуть ли не обо всех врагах королевы, вместе взятых, включая даже и Арвика, который уж точно никак не мог оказаться на пути у подкрепления, пришедшего в город с юго-востока.

Локхарту тем временем пришлось примерить с удивительной оперативностью подогнанные по его фигуре латы. Доспешный мастер заставил его проделать в них самые разнообразные движения, в том числе отжаться от пола и сесть в седло (правда, не уже знакомого Локхарту игреневого коня, а деревянного макета в помещении), несколько раз возился с ремнями и креплениями и в конце концов добился от клиента вместо "ну вроде ничего..." уверенного "хорошо". Латы, разумеется, оказались тяжелее и менее удобными, чем скафандр (как ему объяснили, полный комплект весил пятьдесят фунтов), и уж никак не могло быть речи о том, чтобы надеть их за восемь секунд (надевать их оказалось не проще, чем правильно запрячь или оседлать лошадь - так, чтобы ничто нигде не терло, не сползало и не сваливалось - с той разницей, что проделывать это приходится на себе) - и все же двигаться в них оказалось вовсе не так трудно, как опасался Локхарт, некогда наслушавшийся мифов о том, что "рыцарь не мог сесть на коня без посторонней помощи" (всерьез он этим вопросом в своей прошлой жизни никогда не интересовался). Их немалый вес достаточно удобно распределялся по всему телу, а сочленения предоставляли достаточно гибкости для движений. "Теперь я рыцарь в сияющих доспехах, - подумал с усмешкой полковник, когда с подгонкой и обучением правилам надевания и ношения было закончено. - В самом буквальном смысле."

От мастера-доспешника он перешел прямиком в руки Габриуса, который поздравил его с обновкой, но заявил (к облегчению полковника), что для начала тот должен освоить работу с мечом налегке, и лишь потом придет черед тренировок в латах. "В этой броне вы практически неуязвимы против меча, кроме двуручника в руках сильного бойца, и против стрелы, кроме арбалетного болта с близкого расстояния, - пояснял Габриус. - Но вы ни в коем случае не должны поддаваться искушению, что если вы в доспехах, то вам все позволено, в том числе и лезть под удар. Под удар можно подставлять щит или меч, но не собственную плоть, вне зависимости от того, облачена ли она в железо. В доспехах вы должны вести и чувствовать себя так же, как и без доспехов. Латы - это не более чем дополнительная страховка на случай ошибки. Надевать их можно только тогда, когда вы приучитесь мыслить и действовать так, чтобы не допускать ошибок." После чего начались очередные часы тренировки, вполне изматывающей и без веса лат.

Едва Локхарт успел привести себя в порядок после изнурительных упражнений (увы, роль душа при тренажерном зале здесь исполнял слуга с ведром воды, но чистая и благоухающая одежда, поданная ему сразу после, заслуживала всяких похвал), как перед ним предстал лакей с вызовом от королевы. Уже по расфуфыренному виду этого лакея Локхарт понял, что речь идет о неком официальном деле - предыдущее приглашение на ужин ему передала незаметная скромница Марта. Действительно, провожатый привел его в светлое помещение с окнами во всю стену, где, помимо королевы, Локхарта дожидался невысокий человек с тонкими черными усами под горбатым носом, в черном с серебром жакете с рукавами-буф и фиолетовом бархатном берете, свисавшем на одну сторону (Локхарт уже знал, что местный этикет не требует снимать головной убор, особенно если тот является частью официального костюма, даже и в присутствии монарха,). В руке черноусый держал большую кожаную папку.

- Сэр Эрик, это герольдмейстер Людвиг Хаттенберг. Я уже велела подать мне на подпись вашу дворянскую грамоту, и тут вспомнила, что мы с вами забыли о чрезвычайно важной вещи. О вашем гербе. Что вы хотите видеть на нем?

- Хмм... - вопрос застал Локхарта совершенно врасплох. Вот уж о чем он не задумывался вообще никогда - тем паче что ни жена, ни дети в его планы не входили, и, стало быть, сама идея о "доме Локхартов" со всей присущей атрибутикой была нелепой. Но, раз уж он теперь рыцарь, видимо, по местным правилам и в самом деле важно, что будет нарисовано на его щите. У него мелькнула было мысль буквально изобразить свою фамилию - сердце в виде запертого замка́ - но она тут же показалась ему невыносимо пошлой (как и любое изображение сердца, кроме анатомически достоверного в медицинском справочнике). - Может быть, что-то... летающее? - но не космический корабль и не самолет, конечно, добавил он мысленно. - Птица? Хотя воображаю, сколько в Айринтии гербов со всякими орлами и ястребами...

- Немало, - улыбнулась Элинор.

Ему и самому не нравилась эта идея. Птицы летают в атмосфере, это не космос... Но что космического можно изобразить в стилистике средневековья?

- Как насчет кометы? Или, скорее, падающей звезды, если исходить из моей биографии, - мрачно произнес он. - На черном фоне.

- Сэр Людвиг? - королева посмотрела на герольдмейстера.

- Да, конечно, мэм, - поклонился тот, раскрывая свою папку. Оттуда он извлек лист бумаги и карандаш и в несколько секунд набросал эскиз - пятиконечную звезду с изогнутым кометным хвостом, как бы движущуюся по пологой траектории справа налево и сверху вниз в пространстве щита. - Так, сэр? Желаете добавить что-то еще?

Поле гербового щита и впрямь показалось Локхарту пустоватым, и, коль скоро оно символизировало небо, напрашивалась мысль добавить туда звезды - не такие крупные, конечно, как главная. Поначалу он подумал о каком-нибудь созвездии - но каком именно? Каждое из них наверняка имеет тут какой-нибудь символический смысл, в каковых у Локхарта не было никакого желания разбираться. Да и вообще, пользуются ли жители теперешнего мира теми же обозначениями созвездий, что и в его эпоху? Затем ему пришла в голову другая мысль:

- Можно изобразить в верхней части косой крест из тринадцати небольших пятиконечных звезд? Шесть и шесть, одна в центре, - он показал пальцем на рисунке.

- Конечно, сэр, - карандаш вновь быстро зашуршал по листу.

- Да, именно так, - одобрил Локхарт. Флаг КША. Без синих полос и красного поля, но узнаваемый для всякого, кто видел его хоть раз. Локхарт выбрал эмблему своей навсегда исчезнувшей страны не из сентиментальных соображений. Просто ему вспомнились предположения де Сегюра о том, что какие-то отдельные здешние роды или тайные общества могут сохранять хотя бы фрагменты памяти о прежнем мире. Гербы всех дворян публикуются в специальных книгах - он видел такую и в гостевом доме архиепископа, и в своей нынешней библиотеке - так что, возможно, таким образом он даст знать... Кстати, надо бы и самому внимательно пролистать эту книгу в поисках подобных намеков. Он безусловно не собирался помогать Гроггендору, но если такие люди имеются и в Айринтии... С другой стороны - если они и есть, откуда следует, что они стремятся к возрождению цивилизации - ведь они же не предприняли никаких попыток до сих пор? Но, может быть, им как раз не хватало своего человека при дворе? Впрочем, большой вопрос, сумеет ли он переубедить Элинор, несмотря на все установившееся между ними доверие. Пока что она категорически не желает даже обсуждать эту тему. И... как знать, может быть, целью этих гипотетических "хранителей тайного знания" является вовсе не возрождение цивилизации, а как раз наоборот - недопущение этого? По результатам, по крайней мере, больше похоже на то. Миф о шести, то есть даже восьми, столетиях феодализма, коим предшествовали доисторические времена, о которых не сохранилось даже легенд, выглядит слишком хорошо проработанным, чтобы возникнуть стихийно. Кто-то его насаждал и, возможно, до сих пор следит за его сохранностью. Следит настолько ревностно, что всякое покушение на таковой вызывает рефлекторное отторжение даже у умной и отважной Элинор, в других вопросах не боящейся бросить вызов вековым предрассудкам. Быть может, и Якобсон стал жертвой не нынешней борьбы за айринтийский престол, а как раз стремления защитить этот миф? Живым опровержением коего являются, вообще-то, они все, но Якобсон мог просто стал первым, до кого им удалось добраться, случайно... или нет. Локхарту вспомнилось, что в Хассенворте Якобсон прочитал целую лекцию перед празднующей толпой об их космическом полете. Гуляки ему, естественно, не поверили, но получается, что из всех астронавтов он стал самым явным нарушителем табу. Остальные пытались - если вообще пытались - поднимать эту тему лишь в частных беседах, а не перед широкой аудиторией. Неужели эта речь на хассенвортском карнавале стала причиной последующей смерти доктора в Дракенхайме? Звучит невыносимо пошлой конспирологией, но... но если это все-таки правда, то своим конфедератским флагом он, Локхарт, бросает вызов той же силе. Перед которой он, впрочем, не собирался капитулировать... но которую лучше бы представлять себе яснее, прежде чем ввязываться с ней в бой. Арвик в этом плане был куда более удобным врагом.

Впрочем, ни Элинор, ни герольдмейстер не выказали никакого неодобрения его идее - как и какого-либо интереса к выбранному им символу. Для них, похоже, крест из тринадцати звезд не значил вообще ничего.

- Окончательный рисунок герба будет готов сегодня же, - пообещал Хаттенберг. - Белые звезды на черном поле?

- Да.

- Похвальная простота и строгость... А какой родовой девиз вы желаете избрать, сэр Эрик?

Этот вопрос вновь заставил Локхарта задуматься. Хорошо бы, конечно, прямо тут изобрести какой-нибудь красивый афоризм... но ничто эффектное не приходило ему в голову, и он решил воспользоваться фразой, придуманной задолго до него:

- Делай, что должно, и пусть будет, что будет.

- Отличный девиз, сэр.

Поклонившись королеве и Локхарту, герольдмейстер вышел, оставив Элинор наедине с полковником.

- Вы получите щит с вашим гербом завтра, - пообещала королева. - Как вам ваши доспехи?

- Смотрятся эффектно, но оценить их по достоинству я, наверное, смогу не раньше, чем оказавшись в условиях, приближенных к боевым. В любом случае, признателен за подарок. Вы говорили, они дорого стоят?

- Честно говоря, как целая деревня.

- Надеюсь, я не нанес чрезмерного ущерба айринтийской казне, - усмехнулся Локхарт.

- Вовсе не чрезмерного, если эти расходы помогут сохранить вашу жизнь, сэр Эрик, - серьезно ответила Элинор.

- Якобсона не спасли бы никакие доспехи, даже если они у него и были, - мрачно заметил Локхарт.

- Вся пища, подаваемая в гостевые покои, проходит ту же проверку, что и блюда для королевского стола. Ее пробуют как сами повара, так и специально нанятые люди.

"Помогло ли это Гумбольдту?" - подумал про себя Локхарт, но вслух лишь сказал: - Та еще работенка.

- Совсем не такая опасная, как может показаться, - возразила Элинор. - Попытки отравления исключительно редки. Именно потому, что потенциальные отравители знают, что отравят вовсе не того, в кого метят. Конечно, существуют и медленно действующие яды... но, в любом случае, от всех опасностей не может защититься никто - ни королева, ни рыцарь, ни простой крестьянин. Ни даже монах в монастыре. Так что, как вы сами сказали - делай, что должно... Кстати, о еде - пригласить вас сегодня на ужин я не смогу. Напросился дядя Фабиас. Не иначе, хочет устроить мне очередное отеческое увещевание, - Элинор усмехнулась почти виновато.

- Я даже догадываюсь, о чем, - ответил Локхарт и пересказал ей и пересказал идею де Сегюра о "гражданской войне как защите от внешнего вторжения".

- Я могла бы высказать много соображений о том, как затяжная гражданская война влияет на страну и общество, - покачала головой Элинор. - Даже если в ней нет больших сражений и кровопролитий. Какие это формирует настроения, как влияет на хозяйство длительная неуверенность ни в безопасности торговых путей, ни в надежности займов и вложений... Но достаточно уже и того аргумента, что Арвик никогда не согласится на роль моего спарринг-партнера. А в войне, где одна из сторон стремится к быстрой и решительной победе, а другая всячески избегает боя, первая получает преимущество. Кроме ситуации, когда вторая может измотать ее бесконечным отступлением, но Айринтия для этого - слишком маленькая страна. Не говоря уже о том, что королева не может позволить себе бегать от мятежников. Иначе она перестанет быть королевой.

- Понимаю, - кивнул Локхарт. - Собственно, я сразу так и сказал де Сегюру.

- Меня радует, что мы понимаем друг друга, - улыбнулась Элинор. - Но, к сожалению, сегодня толком побеседовать не получится. Государственные дела, как водится. Вот прямо сейчас будем обсуждать с первым министром и министром финансов, что делать с долгами Арвика. Он успел нахватать их преизрядно, пока считался наследником. Тогда, понятное дело, банкиры считали это надежным вложением. А сейчас они всерьез обеспокоены перспективами их возврата и почтительно интересуются - если Арвик будет побежден и казнен, как мятежник, покроет ли казна его долги? Сказать "нет" - значит, прямо дать знать его кредиторам - а это весьма серьезные банковские дома - что они не заинтересованы в нашей победе. Сказать "да" - значит, открыть ему неограниченный кредит прямо сейчас: "Элинор платит за все!" Неизвестно, что хуже.

- А если обещать оплату прежних кредитов, но запретить давать ему новые?

- В Гроггендоре такое было бы возможно. Но в Айринтии это немыслимое нарушение свободы предпринимательства - чтобы власть указывала банкиру, кому давать, а кому не давать в долг. Да, вся собственность мятежника подлежит конфискации... но если заимодавец желает иметь дело с таким заемщиком, он все равно имеет на это право. В принципе, даже разбойник, приговоренный к смерти, может взять в долг прямо на эшафоте, если найдется желающий ему дать.

- Тогда объявить, что оплачиваться будут только долги принца Арвика, но не графа Дункельта. То есть сделанные им до того, как он был лишен наследства.

- С этим тоже не все так просто. Во-первых, во многих долговых обязательствах указывается лишь срок выплаты, но не дата заключения соглашения, а учетные книги могут переписываться задним числом. Во-вторых, существует вторичный рынок перекредитования. То есть долги Арвика могут продаваться и перепродаваться и становиться уже как бы и не Арвика...

- Никогда не любил экономику, - проворчал Локхарт.

- Я понимаю, - улыбнулась Элинор, - потому и не зову вас на это совещание. Да, сэр Эрик, быть монархом - это не только танцевать на придворных балах и скакать в позолоченных доспехах во главе войска, но и разбираться в таких вот скучных вещах... Ну ничего, поломаем голову с моими министрами и что-нибудь придумаем. А с вами, надеюсь, мы пообщаемся завтра.

Однако в следующие два дня у королевы, по-видимому, так и не нашлось времени для беседы с Локхартом. Лишь на третьи сутки его позвали на новое совещание в ситуационной комнате.

Состав участников изменился. Де Сегюр зван не был, что Локхарта не особо удивило; удивило его скорее отсутствие Крампа. Зато присутствовал Вульфеншванц. Неужели Элинор настолько доверяет ему, подумал Локхарт - или его присутствие здесь просто требуется согласно его теперешнему статусу? Статусу, в общем-то, чисто номинальному. "Командующий военной гвардией" на самом деле по-прежнему командует единственным дивизионом. Других гвардейских частей в городе просто нет, а из тех, что есть вдали, пять восьмых поддерживают Арвика и еще почти четверть, за вычетом Шестого дивизиона - Дирлиха, то есть по сути все того же Арвика. И даже оставшаяся одна восьмая, вероятно, не вся уже успела получить известие о новом командующем - и не факт, что вся ему подчинится...

Но эти мысли мелькнули в голове Локхарта лишь в считанные секунды, ибо он уже смотрел на человека куда более значительного, чем Вульфеншванц - и вызывавшего куда большие сомнения. Герцог Бронгарский собственной персоной. Локхарт впервые встретился с ним лично. Герцог окинул его проницательным и слегка насмешливым взглядом, не доставившим Локхарту удовольствия. Астронавт вспомнил, как коннетабль пытался вербовать его через баронессу Хюгельдорф. Первая и пока что единственная попытка. Как знать - теперь, увидев его на этом совещании, не предпримет ли Бронгар новую - и, возможно, более настойчивую?

Остальные участники были те же, что и в прошлый раз - Айбенхорст, Зиглер, Фабиас и, конечно, сама королева, вновь начавшая с того, что перечислила всех присутствующих, завершив представление словами: "и полковник Эрик Локхарт, рыцарь короны".

"Это чисто военное, а не политическое совещание", - подумалось Локхарту. Даже канцлер и архиепископ здесь, видимо, не в качестве дипломата и священника, а в качестве глав своих разведок. Тем не менее, Крамп отсутствует. Может быть, потому, что Бронгар наверняка его не любит - у армейских почти всегда напряженные отношения со спецслужбами, ибо в обязанности вторых входит с особым тщанием следить за лояльностью первых... Значит - глава армии, главы обеих гвардий, начальники дипломатических и церковных шпионов. И какой-то непонятный рыцарь короны, по-прежнему не возглавляющий никаких структур. Элинор снова хочет, чтобы он озвучил какую-то рискованную идею? Если так, могла бы хоть намекнуть предварительно, какую именно. Или она просто демонстративно предъявляет его остальным, в первую очередь Бронгару - "от этого человека у меня нет тайн"? Может быть, она сама хочет, чтобы герцог предпринял новую попытку контакта с Локхартом? Сделать из него вторую Виолетту? Могла бы и предупредить, опять-таки... Но главное, понял Локхарт - присутствие Бронгара и Вульфеншванца при отсутствии Крампа означает, что не всякую идею на этом совещании следует высказывать вслух, и не всякую высказанную - понимать буквально. Здесь присутствуют люди, которым королева не очень-то склонна доверять.

- Итак, что известно об обстановке на этот час, герцог? - обратилась Элинор к своему коннетаблю.

- Сведений о падении крепости Дортинайн до сих пор нет, - ответил Бронгар, обращая взор к рельефной карте. Локхарт впервые услышал его голос - густой и низкий, с легким грассированием, но приятный, в отличие от грубого голоса Айбенхорста. "Действительно ли он маньяк-детоубийца, или это все-таки клевета врагов?" - подумал Локхарт в который раз и тут же одернул себя: не об этом надо думать сейчас.

- Голубь принес просьбу коменданта Бруммеля о срочном подкреплении вчера вечером, - продолжал тем временем герцог. - Как вы понимаете, она была проигнорирована. (Вульфеншванц, для которого действующий план был новостью, хотел, кажется, спросить "почему?", но сдержался, не желая демонстрировать свою неосведомленность.) С тех пор никаких известий. Предполагаю, однако - учитывая известное нам соотношение сил, - маленький синий флажок в крепости действительно выглядел смехотворно на фоне воткнутых рядом красных, каждый из которых был больше его в разы, - что в настоящий момент Дортинайн уже пал или падет в ближайшее время. Хотя я бы на месте противника с наступлением морозов вообще не тратил времени на его взятие, а обошел стороной. Но... Дункельт, очевидно, не желает оставлять невзятую крепость у себя в тылу. Скорее всего, он просто не представляет себе, насколько малочисленен ее гарнизон.

- В этом есть резон, - заметил Айбенхорст, - в случае новой перемены погоды крепость отрежет его от севера. Хотя, если он рассчитывает, что его марш на столицу окончится быстрой победой, то это может не так уж и сильно его беспокоить...

- Или он просто не может не уничтожить того, кто посмел ему сопротивляться, - мрачно заметила Элинор. - Это вполне в его духе. Он скорее отложит наступление, чем свою месть.

"Бедняга Бруммель, - подумал Локхарт. - Надеюсь, он хотя бы не попадет в руки Арвика живым."

- Тем временем ситуация с гвардейским мятежом развивается еще более неожиданным образом, - продолжал Бронгар, указывая рукой с растопыренными пальцами на красные флажки в южной части страны. - Теперь уже нет сомнений, что мятежные части движутся не к Дракенхайму. Они идут на восток.

Действительно, положение флажков подтверждало его слова. Некоторые из них еще оставались западнее дракенхаймского меридиана, но большинство продвинулось заметно правее, в сторону океанского побережья. Однако статичная карта не отражала динамику, и Локхарт поднял руку:

- Позвольте уточнить - они просто идут на восток или стягиваются в какое-то конкретное место на востоке? Исходя из их нынешней траектории...

- Они движутся по дорогам, а не по траекториям, - ответил герцог, взглянув на него из-под густых бровей, - а дороги ветвятся и поворачивают и могут привести в разные места.

Ну да, запоздало сообразил Локхарт, это же не корабли и не самолеты, это конница...

- Но ваш вопрос я хочу переадресовать присутствующему здесь капитану Вульфеншванцу, который сам еще недавно получал приказ о передислокации от изменника Дирлиха.

- С вашего позволения, майору Вульфеншванцу, мой лорд, - поправил тот несколько обиженным тоном (ибо и в самом деле уже был представлен в начале совещания в своем новом звании). - И я уже отвечал на этот вопрос. Я получил приказ от Дирлиха следовать в Дангеллон, то есть на юг от Дракенхайма и на юго-восток от моего тогдашнего места дислокации - но могу предположить, что это был не самый последний приказ. Однако, поскольку вместо того, чтобы исполнять волю мятежников, я поспешил к столице на помощь законной королеве, вероятнее всего, следующий гонец от Дирлиха со мной просто разминулся и, таким образом, нынешних планов изменников я не знаю.

"На самом деле он, очевидно, надеялся заслужить награду от мятежников, на свой страх и риск предприняв никем не ожидаемый рейд мимо столицы, как только погода дала ему шанс, - перевел про себя Локхарт. - Ему не указали, какой именно дорогой он должен прибыть в Дангеллон, вот он и выбрал вместо короткого пути крюк вокруг Дракенхайма - в надежде, что его дерзость окупится по принципу "победителей не судят". И чуть было действительно не получил самый большой джекпот, захватив королеву... даже если это и в самом деле было лишь совпадением. Но последних намерений Дирлиха - или Арвика, если первый выполняет приказ второго - Вульфеншванц, вероятно, и в самом деле не знает..."

- Тем не менее, - мрачно продолжил герцог, - если не строить гипотез о каком-то немыслимом маневрировании с резкими разворотами - что не кажется мне имеющим особый военный смысл - то все выглядит так, что мятежные гвардейские части намерены собраться во владениях графа Хагентрауба, либо на границе таковых, что представляется куда более вероятным, учитывая отношения Хагентрауба и Дирлиха..

- Небольшое уточнение, мой лорд, - вмешался Фабиас, - не на границе. Как мне стало известно перед этим совещанием, передовые из них уже находятся там, - архиепископ выдернул самые восточные из красных флажков и переставил их рядом с черно-красными флажками Хагентрауба.

- Я всегда восхищался возможностями нашей святой церкви, - ровным голосом произнес Бронгар, - которые даже превосходят возможности военной разведки.

- Божьим попущением и на благо Айринтии, мой лорд, - смиренно поклонился Фабиас.

"Однако до совещания он это сообщить не поспешил, - понял Локхарт. - Приберегал туз в рукаве. А Хагентрауб, выходит, все-таки вступил в игру..."

- Неужели два врага все же договорились? - пробормотала Элинор. - Не верится.

Фабиас невесело улыбнулся с покровительственным видом - мол, тебе бы следовало слушать советов старших, девочка, а не полагаться на собственную интуицию, в жизни и в политике бывают еще и не такие союзы... Но королева поспешила пояснить свою мысль:

- Если бы они сговорились выступить вместе на стороне Дункельта против меня, тогда не Дирлих должен идти к Хагентраубу, а наоборот - войска Хагентрауба должны идти на помощь частям Дирлиха, которые, как мы предполагали с самого начала, должны были бы обложить столицу с юга.

- Логично, - согласился Бронгар. - Разве что кто-то из них опасается, что наши силы могли бы отрезать их друг от друга и не дать соединиться. Но и в этом случае им логичнее было бы выступить навстречу друг другу - однако личная армия Хагентрауба, насколько мне известно, остается на месте... - он выжидательно посмотрел на архиепископа, но тот не преподнес новых сюрпризов.

- А может, Дирлих решил просто воспользоваться неразберихой, чтобы напасть на своего давнего врага? - предположил Айбенхорст. - Его личных вассалов для этого явно недостаточно, и, конечно, он не мог бы использовать в личных целях военную гвардию, пока подчинялся короне - но теперь... хотя, пожалуй, звучит довольно глупо.

- Он бы ничего не добился таким образом, - подтвердил Зиглер. - Независимо от исхода подобного столкновения, никакие его притязания не получат законный статус. При королеве Элинор он изменник, не имеющий будущего. Если бы, рассуждая теоретически, королем стал Дункельт, ему бы, вероятно, тоже не понравилось, что Дирлих атаковал не его врагов, а его союзника... хотя бы даже потенциального союзника. Возможно, конечно, Дирлих надеется сразить Хагентрауба в личном поединке, а там будь что будет... но это как-то уж слишком в духе романтической баллады.

- Возможно, Дирлих уже сожалеет о своем мятеже и надеется таким образом заслужить прощение? - предположил Локхарт. - Хотя, наверное, это тоже звучит не слишком вероятно. Никто ведь не делал ему таких намеков или обещаний? - он обвел взглядом присутствовавших. Повисла короткая пауза; некоторые покачали головами, другие, очевидно, не сочли нужным комментировать столь вздорное предположение даже жестом.

- А вот, кстати, Хагентрауб может подумать именно так, - заметил Фабиас. - Поскольку ему известно желание королевского дома ограничить чрезмерные привилегии его рода, он может решить, что мы нашли именно такой вариант. Что весь мятеж военной гвардии - всего лишь спектакль, призванный развязать Дирлиху руки и изобразить, что тот действует по собственной инициативе, а не по королевскому приказу. Само собой, Хагентрауб как вассал короны вправе обратиться к своему сюзерену за защитой от подобного нападения. Но королевская армия имеет сейчас более чем уважительную причину на севере, не позволяющую ей отвлекаться на проблемы королевских вассалов. Целью же в этом случае мог бы быть даже не захват каких-то земель, который, как тут было верно отмечено, не будет признан законным, а просто нанесение дому Хагентраубов максимального ущерба, что способствовало бы его ослаблению... - в интонации архиепископа Локхарту послышались некие мечтательные нотки, словно Фабиас сожалел, что такой план не пришел в голову ему самому.

- Если они сцепятся между собой, это в любом случае будет неплохо, что бы они там себе ни думали, - решительно пробасил Айбенхорст.

- Так или иначе, это снимает угрозу столице с южного направления, - констатировал Бронгар. - Во всяком случае, на ближайшее время. Что дает возможность предпринять форсированный марш на север и решить нашу главную проблему.

- Разве наш план не в том, чтобы дождаться, пока Арвик, то есть Дункельт, сам придет под стены Дракенхайма? - спросил Локхарт, бросив быстрый взгляд на Элинор.

- Планы меняются вместе с погодой, - ответил коннетабль. - Расчет был на то, что армия Дункельта увязнет в грязи и доползет досюда, во-первых, не так скоро, во-вторых, полудохлая и в-третьих, практически неспособная отступить обратно. Однако, коль скоро осенняя распутица в этом году закончилась раньше обычного, все эти обстоятельства меняются. Противник способен как на быстрый марш на столицу, так и на беспрепятственный уход назад. Но и королевская армия, в свою очередь, способна быстро выдвинуться на север. Мне представляется оптимальным сделать это немедленно. Исходя из того, что Дортинайн либо уже пал, либо падет в самое ближайшее время, это позволит встретить Дункельта как раз на выходе из Иммермура. Воевать на болотах, даже замерзших, смысла нет, там негде развернуться даже пехоте, а тем паче тяжелой кавалерии. А вот атаковать противника, когда он только-только выберется оттуда на открытую равнину - это хороший план. Прижать его к болотам и раздавить, - Бронгар даже изобразил кулаком на ладони, как именно.

Интересно, подумал Локхарт, герцог и в самом дела так не жалует своего племянника, или это лишь демонстративная лояльность?

- К тому же, - продолжал Бронгар, - если Дункельт узнает, что Дирлих увел своих людей прочь от Дракенхайма, он может раздумать идти на столицу. Тогда, если мы будем пассивно ждать его здесь, все, что мы затеяли - зря. В этом случае, если мы не то что не выступим, а хотя бы выступим с опозданием, мы его просто не догоним. Он снова запрется в Айзеншлоссе и отнимет у нас шанс на быструю победу.

- Вот это вряд ли, - возразила Элинор. - Он не может позволить себе второе отступление подряд. Я вообще удивляюсь, как у него хватило благоразумия для первого.

- И мы ведь не знаем наверняка, что Дирлих действует по собственному разумению, а не по приказу Дункельта? - поддержал ее Локхарт.

- Не вижу, каким образом нынешние действия гвардейских мятежников могут помочь Дункельту, - пожал плечами Бронгар. - Вы видите?

Локхарт уставился на карту. Может ли он увидеть на ней то, чего не замечают эти люди, гораздо лучше него знакомые с местными реалиями?

Его взгляд уперся в одинокий желтый флажок на восточном побережье.

- Предположим, - сказал он, - мятежники Дирлиха направляются вовсе не к Хагентраубу. Они не собираются ни объединяться, ни воевать с ним. Они просто следуют через его земли, чтобы попасть в Хассенворт.

- Зачем? - Бронгара эта гипотеза явно не впечатлила.

- Потому что этот город, хотя здесь его гарнизон обозначен, как лояльный, на самом деле контролирует поддерживающий Дункельта гвардейский капитан Дармонт.

- Я не спросил, кто его контролирует. Я спросил, зачем туда идти всем остальным мятежникам? Вместо того, чтобы наступать на столицу?

Локхарт смущенно молчал. Ответа на этот вопрос у него не было.

- Хассенворт - не портовый город... - сказал он наконец.

- Да, там нет удобной гавани, - нетерпеливо подтвердил Бронгар.

- Но там сходятся дороги из ближайших портовых городов - Моргенхаффена на юге и Фихтерна на севере.

- В обоих стоят верные мне гарнизоны, - подчеркнул герцог то, что и так было видно на карте. Это "мне" вместо "нам" или "королеве" несколько царапнуло Локхарта, но он продолжил:

- Сил Дармонта, безусловно, недостаточно, чтобы штурмовать любой из этих городов, но совокупные силы мятежных гвардейцев, вероятно, могли бы это сделать?

- Допустим, они могут захватить один из портов, - согласился Бронгар все так же нетерпеливо. - Что с того? Во-первых, у Дункельта уже есть подконтрольные ему порты на севере. Во-вторых, навигация сейчас - последнее, что может его интересовать. В такую погоду никто уже не выходит в море. Плавучие льды могут появляться уже даже и на широте Моргенхаффена. В Кирландском заливе еще нет, но в океане уже вполне, ветер пригоняет их с севера.

- В свое время китобои и просто исследователи не боялись плавать на парусниках по зимним морям, - возразил Локхарт, не особо заботясь, как это согласуется с местной версией истории. - А Дункельт, насколько я понимаю, из тех, кто готов идти на серьезные риски ради победы.

- Допустим, его гвардейские союзники сумеют переправиться морем в один из портов на севере, найдут для этого достаточно кораблей с готовой идти на такой риск командой - что очень вряд ли - и даже не потонут по дороге, - продолжал возражать Бронгар. - И чем это поможет армии Дункельта в самой середине полуострова?

- На севере, - повторил Локхарт и почувствовал то, что обычно называют восторгом озарения - хотя в данном случае восторгом и не пахло. - Кто вам сказал, что речь о севере Айринтии? И что переправа готовится отсюда туда, а не наоборот? Они должны подготовить плацдарм для высадки гроггендорского десанта! То есть я, конечно, не могу знать этого наверняка, - поспешно оговорился он, - но, по-моему, это логично объясняет все, что нам известно.

- Нет, - покачал головой Зиглер, - это исключено. Гроггендорские порты находятся севернее, сложность и опасность навигации в это время там еще выше. Дункельт может быть каким угодно авантюристом, но гроггендорский император таковым не является. Он не станет рисковать своим флотом. А для масштабного вторжения - если мы предположим, что Дункельт и Дирлих действительно до такой степени готовы предать собственную страну - понадобится, конечно, отнюдь не один корабль. И, что самое главное, подготовку подобной крупной операции практически невозможно скрыть. Мы, естественно, стараемся отслеживать любые признаки на территории империи, свидетельствующие о готовящемся вторжении. Тревожные данные есть, - канцлер указал широким жестом на флажки вдоль северной границы. Кажется, их стало еще больше, чем когда Локхарт рассматривал их в прошлый раз. - Но все они касаются сухопутных процессов. Нет никаких признаков необычной активности вокруг морских портов.

- Значит, не Гроггендор, - согласился Локхарт. - Тогда, возможно, Дункельту удалось сговориться с ибикейскими пиратами? Им ведь плыть не с севера, а с юга?

- Они не станут воевать на суше, - решительно повторил канцлер то, что когда-то Локхарт уже слышал от Фабиаса. - Для них удалиться от своих кораблей - все равно что сунуть голову в петлю. Какие-нибудь отчаянные сорвиголовы среди них найтись, конечно, могут, но не в таком количестве, чтобы решить исход войны. И прежде, чем вы предположите Тлукаляхан, я отвечу вам, что это тоже совершенно невероятно. К сожалению, в силу чрезвычайной закрытости этой империи, наши сведения о происходящих там процессах намного скуднее, чем о Гроггендоре... у нас даже нет там постоянных представителей, всякое посольство от нас к ним и наоборот носит лишь временный характер - однако невозможно представить себе айринтийских аристократов, желающих предать нашу страну этим язычникам. Даже если бы Дункельт или Дирлих действительно пали настолько низко, от них с отвращением отвернулись бы их же подельники. И это не патриотические лозунги, а совершенно реальная оценка. Дункельту, в конце концов, нужен айринтийский престол, а не почетная должность старшего евнуха в тлукаляханском гареме.

- Хорошо, - смиренно согласился Локхарт. - Наверное, моя гипотеза неверна. В таком случае, как объяснить действия Дирлиха?

Вновь повисла пауза. Затем герцог раздраженно пожал плечами:

- Так или иначе, мятеж военной гвардии для нас сугубо второстепенная проблема. Которая, - он бросил взгляд на Элинор, - вообще создана искусственно с целью выманить Дункельта под удар. Так пойдем же и нанесем этот удар. Даже если предположить, что они и впрямь хотят захватить один из портов - штурм крепости требует времени. Мы можем покончить с Дункельтом раньше. После того, как мы решим главную проблему, второстепенные потеряют значение сами собой.

Локхарт тоже посмотрел на королеву. Должен ли он противостоять намерению Бронгара? Элинор не хотела выпускать герцога с войском из столицы, но есть ли убедительный повод запретить ему "пойти и разгромить Дункельта"? Уход мятежников Дирлиха, переставших представлять непосредственную угрозу столице, такой довод выбил, а новый Локхарт придумать не мог. Впрочем, Элинор не подала ему никакого знака, что он должен продолжать упорствовать.

- Расстояние от Дракенхайма до Иммермура пехота покроет за три дня, я правильно понимаю? - уточнил Локхарт.

- Хорошо тренированные полки - даже за два с половиной, - ответил герцог с ноткой гордости. - Лучше всего будет выступить с наступлением темноты и идти всю ночь. Тогда возможные шпионы противника далеко не сразу вообще заметят, что произошло. Лагеря за стенами не будут свернуты, и из города, конечно, тоже уйдут не все до последнего солдата. Так что, при благоприятном раскладе, Дункельт может ничего не узнать вплоть до самой нашей встречи к югу от Иммермура.

- Но если кавалерия Дирлиха все же объединится с конницей Хагентрауба и повернет назад, то она сможет прибыть под стены столицы раньше, чем ваша армия успеет вернуться, не так ли?

- В столице останется достаточно сил для ее защиты, - спокойно ответил Бронгар. - Не для контратаки, но для защиты от штурма - да. Не так ли, полковник Айбенхорст?

- Конечно, - самодовольно пробасил честный Айбенхорст, хотя, возможно, Элинор хотела от него иного ответа.

- Пару дней осады столица выдержит без проблем, - подхватил Бронгар, - а там придет весть о разгроме Дункельта, и мятеж закончится. Что бы он ни задумал, выполняет Дирлих его приказы или нет, Дункельт наиболее уязвим именно сейчас, когда его армия находится в Иммермуре и лишена свободы маневра, а его союзники, которые могли бы помешать нашему продвижению, ушли от столицы. Возможно, это самое тонкое место в его плане, и возможно, он по молодости и самонадеянности считает, что мы им не воспользуемся. Что старый герцог Бронгарский станет осторожничать и упустит темп - чего, по правде говоря, со мной прежде не случалось, разбитые мною на севере гроггендорцы не дадут соврать... Возможно, он убежден, что мы будем, несмотря ни на что, ждать его в городе, чтобы воспользоваться преимуществами городских стен. Или же, - добавил коннетабль, - он может и вовсе не верить, что армия верна королеве, и рассчитывать, что она станет саботировать приказ о наступлении, как доселе избегала боестолкновений с мятежными гвардейцами.

Фраза выглядела совершенно логично и в то же время прозвучала, как прямой намек, чтобы не сказать - вызов. Локхарт переводил взгляд с Бронгара на Элинор и обратно. Королева, разумеется, вправе была заблокировать план своего главнокомандующего, ничего не доказывая и не объясняя. Она даже имела право снять коннетабля с должности своим единоличным решением. Но...

- Хорошо, герцог, - Элинор царственным жестом наклонила голову. - Отправляйтесь на север и положите конец этому мятежу. Мы ожидаем от вас столь же быстрой победы, что и над Гроггендором одиннадцать лет назад.

- Да, мэм, - Бронгар почтительно поклонился своей племяннице. - Я отдам распоряжения немедленно, с тем, чтобы армия могла выступить после заката, - еще раз поклонившись, теперь уже остальным присутствующим (и оттого более небрежно), он торопливо вышел.

- Что ж, господа, - заключила Элинор с легкой улыбкой, - похоже, больше нам сегодня обсуждать нечего.

Участники совещания, раскланиваясь, двинулись к выходу. Локхарт, поймав взгляд королевы, задержался.

- Простите, если не оправдал ваших ожиданий, - сказал он, когда дверь закрылась за последним из них (это был Фабиас, в дверях бросивший взгляд назад).

- Вы сделали, что могли, сэр Эрик, - покачала головой Элинор.

- Вы позвали меня ради этого? Вам нужен был кто-то, кто не постесняется ему возражать, и вы не хотели делать это сами, чтобы не демонстрировать явно свое недоверие к нему?

- В том числе. Ну и, конечно, когда о военных вопросах рассуждает мужчина и офицер, это всегда звучит убедительней, чем аргументы слабой женщины, - невесело улыбнулась она. - Тем более что вы высказали не только то, о чем думала я, но и то, что мне самой в голову не пришло. Насчет портов... знаете, айринтийские короли веками добивались того, чтобы все портовые города находились под властью короны - либо непосредственно, как включенные в королевский домен, либо опосредованно, через статус "вольных", но главное, чтобы не феодалов. И фактически эта борьба увенчалась окончательным успехом лишь при моем отце, которому удалось отобрать у феодалов два последних западных порта, каковые всегда считались более лакомым куском, чем восточные. А эти три города - Элинор провела рукой вдоль восточного края карты, указывая на Фихтерн, Хассенворт и Моргенхаффен, - изначально все принадлежали дому Хагентраубов. Хассенворт получил статус вольного после того, как королевский суд решил в пользу горожан их конфликт с тогдашним графом, обернувшийся серьезными беспорядками и кровопролитием. Но это был, так сказать, завершающий удар по уже ослабленным Хагентраубам. А вот для того, чтобы заполучить у них Моргенхаффен, считавшийся лучшим портом восточного побережья, понадобился брак предыдущего короля, моего прадеда, с сестрой тогдашнего Хагентрауба Марианной - я, кажется, уже рассказывала вам о ней...

- Любовница собственного брата?

- Такова, во всяком случае, была официальная версия. Ну или точнее - полуофициальная, ибо широкой общественности было объявлено только о ее заговоре с целью убийства супруга.

- Она ведь все равно не могла возвести своего брата на престол? В Хагентраубах, насколько я понимаю, нет крови Йоргела?

- Строго говоря, это не закон. Всего лишь традиция, которую, впрочем, неизменно чтут. Но поднявшая руку на короля и собственного супруга может покуситься и на другие священные принципы, не так ли? В любом случае, такое обвинение ей было предъявлено. Не берусь утверждать, что это был чистый вымысел - но, согласитесь, версия, скрепленная ее личным признанием, была исключительно удобной для того, чтобы поставить ее брата в очень неприятное положение. Ему пришлось отдать и свой второй и последний порт, Фихтерн, чтобы выпутаться из этой истории в статусе человека, который, конечно, грешен перед богом и королем, но не виновен хотя бы в злоумышлении на цареубийство, ибо ничего-де не знал о зловещих планах своей сестры. Ее дочь была объявлена незаконнорожденной и вскоре умерла, не дожив и до трех лет - говорили, что слабость ее здоровья лишь доказывает ее греховное происхождение - но ей в любом случае ничего не светило - трон унаследовал сын короля от первого брака, будущий король Дагмар Добрый и мой дед. Хагентраубы, само собой, до сих пор не могут простить дому Йоргелингов эту историю.

- Да уж. И вы думаете, нынешние события могут иметь к этому какое-то отношение?

- О планах Хагентрауба я знаю не больше вашего, - пожала плечами королева. - Кто знает, может, он решил воспользоваться смутой, чтобы под шумок вернуть себе хотя бы один из городов. Причем захватить его руками Дирлиха, который не только его родовой враг, но и теперь еще и находящийся вне закона изменник. И соответственно сначала Дирлих выбивает оттуда королевский гарнизон, а потом Хагентрауб выбивает Дирлиха, как бы совершая тем самым благое дело, и явочным порядком сохраняет контроль над городом... Но если план именно таков, совершенно непонятно, зачем на это подписался Дирлих. Или зачем, к примеру, Дирлиху мог приказать такое Арвик. Если бы он хотел отдать Хагентраубу город в награду за помощь, он бы сделал это и без таких фокусов. А помощь ему сейчас нужна вовсе не на восточном побережье. Нет, не понимаю...

- Но вы все же могли остановить Бронгара.

- Зачем? Его аргументы достаточно убедительны. Во всяком случае, никто из присутствовавших не нашел, что на них возразить. Арвик, похоже, действительно наиболее уязвим именно сейчас.

- Значит, вы все же решили довериться герцогу?

- Я думаю, что он действительно намерен уничтожить Арвика. В конце концов, тот для него такой же конкурент, как и для меня. А в историю все-таки приятнее входить как победитель, а не как предатель, переметнувшийся к тому, кого ты должен был разбить. Но вот что будет потом... это уже другой вопрос.

- Триумфальное возвращение героя в столицу вместе с его армией, - понимающе кивнул Локхарт. - Не пустить их всех в город будет уже просто неприлично, а там, кто знает, какой-нибудь конфликт...

- Триумфального возвращения не будет, - холодно ответила Элинор. - Наш героический дядя сразу же отправится дальше на север защищать наши рубежи от гроггендорской угрозы. Каковая, согласно уже известной вам точке зрения, может чрезвычайно обостриться именно по окончании мятежа, совершенно не оставляя нам времени ни для каких торжеств и парадов.

- Гроггендор и в самом деле может напасть, - заметил Локхарт.

- Именно в этом и состоит гарантия, что герцог Бронгарский выполнит приказ идти на север и оставаться там, подальше от Дракенхайма. Там он будет на своем месте. Кто бы и что про него ни говорил, в том, что он будет честно защищать Айринтию от внешнего врага, я не сомневаюсь.

- А Вульфеншванц? - вспомнил Локхарт. - Вы полностью уверены, что он не попытается известить Арвика о сегодняшнем совещании?

- За ним достаточно хорошо наблюдают. Если не попытается - ну, значит, ему и в самом деле можно доверять.

- Значит, все продумано? - улыбнулся Локхарт.

- Не все, - серьезно возразила Элинор. - Этот уход Дирлиха на восток... Мне не нравится то, чего я не понимаю.

- Хагентрауб ведь не может двинуться на столицу самостоятельно?

- У него нет никаких прав на престол. Он может лишь поддержать одного из претендентов. А если они оба будут на севере, ему тут просто нечего делать.

- Я, в общем, тоже не люблю неопределенностей, - заметил Локхарт. - Всегда предпочитаю сокращать число неизвестных в уравнении. Но если события идут не вполне по нашему плану, это еще не значит, что они идут по плану противника. Он тоже мог чего-то не учесть или не рассчитать.

- Будем на это надеяться, - мрачно кивнула Элинор. - Может быть, он натравил Дирлиха на Хагентрауба, потому что недоволен пассивностью графа и хочет втянуть его в конфликт. Это, в общем, вполне в его духе - бить своих, если те недостаточно расторопно исполняют его прихоти... Не знаю. В любом случае, решение принято, и будем ждать его результатов.

- Кстати, - припомнил Локхарт, - а что вы в итоге решили с министром финансов насчет долгов Арвика?

- Вам же неинтересна экономика, - улыбнулась Элинор.

- Не знаю вещи более скучной, - искренне ответил Локхарт. - Но мне и в самом деле любопытно.

- Мы решили фактически выкупить его долги по состоянию на данный момент. Точнее говоря - по состоянию на момент моей коронации. Но сделать это можно только сейчас. Кто не продаст, или даст ему новые ссуды - рискует потерять все. И речь идет не о выкупе деньгами. Казначейство выпустит специальные облигации. Фактически мы переписываем эти долги на себя под более высокий процент. Смысл в том, что кредиторы получат этот процент только в том случае, если трон останется за мной. Арвик им ничего такого не обещал, и в его победе они, соответственно, не заинтересованы. Хотя, может быть, все это понапрасну. Если с Арвиком будет покончено в ближайшие дни, проблема снимется сама собой.

- Но платить лишние проценты все же придется. Или облигации пока еще не выпущены?

- Еще нет, но слово королевы вернее всяких облигаций, - вздохнула Элинор. - Но я буду просто счастлива, если это будет самой серьезной из наших проблем и самой большой из наших потерь.

Хотя айринтийская армия не воевала уже одиннадцать лет - и даже тогда в сражении поучаствовала лишь совсем небольшая ее часть, которую герцог Бронгарский успел перебросить навстречу вторгшимся гроггендорцам - регулярные учения и тренировки не прошли даром. Четырнадцатитысячное войско, разделенное вдобавок на полки и батальоны, стоявшие как в самой столице, так и (по большей части) за ее пределами, снялось с места не только четко и слажено, но и почти что бесшумно; обыватели, сидевшие за поздним ужином или отходившие ко сну в своих уютных, хорошо протопленных домах не слышали у себя под окнами ни ритмичного грохота сапог, ни перестука обмотанных тряпками копыт, и уж тем более не могли заметить, как далеко за городскими стенами, в холодной и неприветливой зимней ночи, пустеют лагеря, оставляя неубранные палатки и непогашенные костры (в каждом из таких лагерей оставалось и несколько человек солдат, призванных сколько будет возможно изображать массовку). После полуночи снова посыпался снежок, сперва мелкой крупой, а потом и более густыми хлопьями, к рассвету совершенно заметший все следы.

Разумеется, войско, двигавшееся ускоренным маршем на север, не могло и дальше оставаться незамеченным. Теоретически из любого населенного пункта, через который оно проходило, могли бы отправить известие на север Арвику. Но сделать это было совсем не так просто. Невозможно послать голубя в армию, находящуюся в походе, тем более - посреди Иммермура, где нет поблизости никакого стационарного жилья. Единственным вариантом является конный гонец. Однако Бронгар не стал держать свою легкую кавалерию вместе с пехотой (и тяжелой конницей), а отправил ее вперед, с приказом перехватывать любых всадников, движущихся на север; ни один гонец не смог бы ее опередить. Несколько таких всадников и в самом деле были задержаны по дороге; двоих, показавшихся подозрительными, отправили с конвоем на юг, у остальных лишь на всякий случай конфисковали лошадей (выдав, впрочем, взамен расписки). Каждый из легких кавалеристов в посланных вперед отрядах имел двух коней; поочередно меняя их, эта часть войска могла сократить время отдыха до минимума и достигла южной окраины Иммермура уже сутки спустя, не встретив по пути никаких признаков противника. Кавалеристы заняли позиции по обе стороны от дороги на достаточном от нее расстоянии, чтобы оставаться незамеченными, выставив секреты, которые должны были оповестить о появлении движущейся на юг вражеской армии. Разумеется, эти легкие отряды должны были не атаковать войско Арвика, а беспрепятственно пропустить его, выслав гонцов навстречу Бронгару, но враг так и не появился. На следующий день подтянулась рыцарская конница, так же развернувшаяся по обе стороны от дороги, и, наконец, утром третьего дня, после очередного ночного марша, подошла пехота.

Но воевать было все еще не с кем. Похоже было, что крошечный гарнизон Дортинайна каким-то чудом все еще удерживает многотысячную армию противника. Или, по крайней мере, удерживал еще сутки назад.

Это было лучше, чем Бронгар мог рассчитывать, и герцог заподозрил, что противник обошел его, вместо движения по единственной дороге избрав просачивание отдельными группами через бездорожье замерзших болот слева или справа. Однако высланная на самых быстрых конях на запад и восток разведка не обнаружила никаких следов врага. Тем временем северный ветер вновь принес снег, к полудню превратившийся в густую метель, сквозь которую трудно было что-то разобрать уже в нескольких десятках шагов. Дозорные проклинали погоду, щурясь против ветра и поминутно стряхивая с лица мокрые ледяные хлопья; остальные солдаты, уставшие после марша, отдыхали и грелись в палатках.

Наконец уже начало смеркаться; беспокойство Бронгара к этому времени изрядно усилилось. Интуиция подсказывала ему, что враг каким-то образом умудрился обмануть его, и все же он до сих пор медлил отправить разведчиков в Дортинайн, опасаясь спугнуть противника. Арвика могла задерживать и погода; ясно было, что снег сделает невозможным всякое быстрое перемещение в ближайшее время. Даже взяв крепость, он мог задержаться там в ожидании подвод с продовольствием и фуражом, застрявших в заносах где-то дальше на севере...

И тут дозорные, наконец, заметили сквозь сплошную пелену метели подошедшее к ним в сумерках почти вплотную вражеское войско.

Мятежники не пробирались по заснеженным кочкам, заросшим кустарником и низкими деревьями - они шли походной колонной по дороге, как и ожидал герцог. Шли нагло, даже не выслав вперед головной дозор (который, впрочем, королевские солдаты беспрепятственно пропустили бы вперед). Впрочем, когда колонна еще приблизилась и миновала прячущиеся в снегу секреты, стало понятно, что вид у армии Арвика не столько наглый, сколько усталый. Солдаты - почему-то только пехота, ни одного рыцаря видно не было - медленно, с тупым равнодушием брели по занесшему дорогу снегу; поднятые копья нестройно раскачивались над их головами. Казалось, только подталкивающая в спину метель еще и заставляет их двигаться вперед. Вероятно, они собирались встать на привал в большом селении Зюдендорф; в таком темпе им оставалось идти туда еще около часа.

Но, конечно же, до Зюдендорфа они не дошли. Бронгар выждал, пока колонна полностью вытянется из иммермурских зарослей на открытую равнину, и когда, наконец, показались телеги обоза - перекрывая свист метели, затрубили рога, и королевская тяжелая кавалерия, вздымая копытами облака снега, двумя темными лавинами с востока и с запада устремилась вперед на тонкую и длинную, казавшуюся совершенно беззащитной пехотную колонну.

Солдаты Арвика, не замечавшие сквозь снежную мглу противника до самого начала атаки, теперь в ужасе смотрели на грузно мчащихся прямо на них рыцарей - скачущие сквозь снег на своих могучих конях, в стальных доспехах и клювастых шлемах, полностью скрывающих лица, те казались в эту минуту не столько людьми, сколько демонами тьмы и холода, пришедшими вместе с метелью из какого-то потустороннего мира. Офицеры пехотинцев хрипло выкрикивали команды, но перестраиваться в правильное оборонительное каре из нескольких рядов копейщиков, упирающих пятки копий в землю, было уже слишком поздно. Бронированные клещи конницы сомкнулись первым делом на хвосте колонны, возле обозных телег, отрезая пехоте Арвика путь для бегства обратно в неудобный для кавалерии Иммермур - а затем уже удар обрушился по всей длине колонны. Рыцарей было всего шесть сотен, а пехотинцев - более четырех тысяч, но в своих легких доспехах, с длинными копьями, бесполезными против уже прорвавшегося врага, и короткими мечами, не способными пробить цельные латы, усталые и увязающие в снегу (который, конечно, мешал и коням, но в куда меньшей степени), солдаты Арвика стали легкой добычей для кавалерии Бронгара. Бой сразу же превратился в избиение. Сбитых с ног затаптывали конями. Вырвавшихся из-под рыцарских мечей и пытавшихся разбегаться в разные стороны тут же настигали и добивали легкие кавалеристы, кружившие вокруг. Сдаваться было бесполезно. Бронгару были не нужны ни пленные, ни перебежчики. И не столько даже потому, что перебежавший один раз может перебежать снова, сколько потому, что солдаты, позволяющие убивать себя с такой легкостью - это плохие солдаты. Некоторые сказали бы, что в будущей войне с Гроггендором сгодится каждый, кто может хоть как-то держать оружие. Некоторые полагают, что количество искупает низкое качество. Но он, Хуберт Бронгарский, всегда считал иначе - лучше мало хорошего, чем много плохого. Плохих солдат может позволить себе только армия, имеющая большой численный перевес. Способная давить тупой массой, причем свои же собственные первые ряды, которым некуда деваться, пока на них давят задние. А в армии, вынужденной сражаться в меньшинстве, каждый солдат должен быть на вес золота. Лучше не иметь вовсе никого, чем иметь того, кто при первом ударе побежит, увлекая за собой остальных. Мешая воевать своим и воодушевляя врага. Эти слизняки просто не заслужили права на капитуляцию. Настолько бездарно выйти колонной - без разведки, без охранения, не уметь быстро перестроиться, практически даже не пытаться сопротивляться... шансов у них все равно не было, но они должны были хотя бы попытаться! Где только Арвик набрал этот сброд - неужели они прежде служили в королевской армии? Беспомощны, как... как младенцы, да.

Бронгар с силой рубанул тяжелым мечом очередного неудачника, кинувшегося прочь от побоища чуть ли не прямо под копыта его коня. Пехотинец, уже бросивший свое оружие, рефлекторно присел, прикрывая голову в круглом пехотном шлеме обеими руками в перчатках. Меч рассек его пальцы, словно пучок моркови, прорубил шлем и с хрустом вошел в теменную кость. Герцог выдернул клинок и поскакал дальше вдоль избиваемой колонны, не глядя на повалившееся в снег тело. И все же Дортинайн они взяли, напомнил он себе. Какой ценой, интересно? Сколько их жизней забрал Бруммель - тысячу, две? Вот этот парень был хорошим солдатом. Жаль, что он уже мертв.

И все же - даже самые героические сотни Бруммеля не могли перебить половину армии Арвика. Где все остальные? Где конница - которая, по всем военным правилам, должна была выехать на открытое пространство первой?! Где, наконец, сам Арвик?

И тут Бронгар, наконец, увидел всадников в доспехах, появившихся на окраине Иммермура. Они выехали из зарослей и остановились, очевидно, разглядывая сквозь метель происходящее. Но вместо того, чтобы попытаться помочь своей избиваемой пехоте, развернулись и поскакали по дороге обратно вглубь Иммермура.

Это могла быть и голова кавалерийской колонны, и всего лишь небольшой разъезд, высланный впереди конницы (но почему-то не пехоты). На тот случай, если верным было второе, Бронгар отправил за ними в погоню две дюжины своих конников, а затем распорядился прекратить избиение и взять оставшихся пехотинцев живыми для допроса.

Последний приказ чуть было не запоздал - столь ретиво королевская кавалерия рубила мятежников. И все же около трех десятков трясущихся от страха солдат Арвика - все рядовые - предстали перед коннетаблем и его офицерами. Допрашивали их по отдельности, но все они показали одно и то же - что крепость Дортинайн действительно пала после ожесточенного сопротивления два дня назад, и что Арвик направил свою пехоту вперед, а кавалерия, не принимавшая участия в штурме, вместе со своим командующим движется следом и вроде как должна была нагнать их как раз на выходе из Иммермура, но вообще они люди маленькие и о планах начальства не осведомленные.

Бронгар рассудил, что в плане Арвика не морозить попусту своих рыцарей и гвардейцев (и их коней, и не будем забывать про фураж) посреди заснеженных болот, где от кавалерии все равно никакой пользы, в ожидании, пока пехота возьмет Дортинайн, действительно был резон. Вместо этого, очевидно, Арвик ждал со своей конницей к северу от болот известия, что крепость взята, и лишь после этого двинулся на юг сам. Но и в этом случае ему следовало запретить командиру своих пехотинцев (теперь уже покойному) выходить на открытую равнину первым, не дождавшись кавалерии (и уж тем более - даже не попытавшись разведать обстановку к югу от болот). Это выглядело совершенно непростительной глупостью. Возможно, конечно, глупость допустил сам командир, которому не терпелось добраться до Зюдендорфа и встать на очередной ночлег в тепле под крышами, а не под открытым небом в такую погоду, но даже в этом случае Арвик - дурак, что поставил командовать своей пехотой такого слюнтяя. Сомнения вызывала и численность разгромленной пехоты. По всем агентурным данным, которые знал Бронгар - и которые отражали флажки на карте во дворце - у Арвика, даже с учетом понесенных при штурме Дортинайна потерь, должно было быть существенно больше пехотинцев, и для решающего наступления на столицу он, конечно, должен был задействовать все свои силы...

Вернулись кавалеристы, посланные в погоню. Им так и не удалось настигнуть вражеских конников, и командир счел за благо не углубляться в болота в темноте и метели. То же решение принял и Бронгар. Искушение преследовать Арвика по горячим следам - если предположить, что тот и в самом деле повернул назад, узнав о разгроме своей пехоты - было очень велико, даже на ночь глядя и даже в такую отвратительную погоду (которая, впрочем, будет мешать преследуемым ничуть не меньше, чем преследователям). Но вся ситуация казалась герцогу подозрительной. Глупость самонадеянного юнца или хорошо спланированная ловушка? Скажем, заманить его кавалерию вглубь Иммермура, где она не сможет развернуться, и расстрелять из засады из арбалетов... хотя в такую погоду стрелы практически бесполезны, но метель никто не мог спланировать заранее... Против версии о ловушке говорил только размер наживки. Пожертвовать четырьмя тысячами солдат, пусть и далеко не отборных - воистину королевская щедрость, а Арвик пока еще не король. Хотя, конечно, если такие бойцы не нужны Бронгару, то и сам Арвик может рассуждать аналогично...

Так что, хотя стремительные ночные рейды были, в некотором роде, коньком герцога Бронгарского (в том числе и одиннадцать лет назад, когда ему удалось таким образом остановить гроггендорское вторжение), на сей раз он предпочел оставить дозорных у южной границы Иммермура и отвести армию на ночлег в Зюдендорф.

Пленных герцог велел казнить. В конце концов, как он знал с их же слов, мятежники тоже не оставили в живых никого в Дортинайне. Да и Арвик вполне мог рассчитывать на то, что ему удастся внедрить своих агентов к противнику хотя бы в виде пленных, жаждущих "искупить измену кровью в бою". Зарубить их Бронгар велел своим пехотинцам, и это была первая кровь, пролитая ими в ходе этого похода - накануне королевской пехоте так и не довелось вступить в бой и даже сблизиться с противником, все сделала кавалерия. Собственные потери армии Бронгара составили пять лошадей, которых таки пропороли копьями, плюс один неудачливый рыцарь лишился глаза, когда наконечник копья попал ему точно в щель забрала (Бронгар бы даже пощадил того единственного солдата, который сумел нанести этот удар, если бы его удалось найти прежде, чем он был убит).

Ночью метель, наконец, закончилась, и к рассвету небо полностью прояснилось. Не получив никаких новостей от своих дозорных, герцог отправил в Дракенхайм голубя с известием об одержанной им победе и о том, что он продолжает движение на север, преследуя неприятеля, отступающего через Иммермур.

Место вчерашнего боя вновь представляло собой снежную целину. Искрящийся на солнце снег полностью скрыл не только тысячи трупов (коим теперь, очевидно, предстояло пролежать так до весны), но и дорогу. Могучие рыцарские кони прокладывали путь, шагая почти по брюхо в снегу; за ними тянулись пехотные колонны и легкая кавалерия. Само собой, никакие следы вражеской конницы отыскать было уже невозможно. Тем не менее, Бронгар продолжал продвигаться на север, рассчитывая, что его противник (которому, конечно, снег мешал точно так же) все еще в Иммермуре.

По такому снегу нечего было и думать услать кавалерию (или хотя бы разведывательный кавалерийский отряд) вперед, как герцог делал по пути к Иммермуру, так что теперь вся армия тащилась вместе далеко не с маршевой скоростью и достигла Дортинайна только через три дня. Бронгар предполагал, что Арвик мог если и не остановиться здесь сам (крепость была слишком мала, чтобы вместить крупное войско, особенно с лошадьми), то, во всяком случае, оставить здесь гарнизон, призванный задержать противника точно так же, как его самого задерживали солдаты Бруммеля. Сам герцог, однако, намеревался в этом случае не уподобляться Арвику, а обойти Дортинайн стороной. Однако крепость оказалась пуста. Над башнями не было никаких знамен. Створка южных ворот была приоткрыта.

Когда солдаты Бронгара расчистили снег и смогли отворить ее полностью, им открылось жуткое зрелище. Посреди заснеженного двора торчало копье; на него была насажена голова Бруммеля, глядевшая смерзшимися глазами на слишком поздно прибывшее подкрепление. Позади выстроилось немногочисленное войско злосчастного капитана, столь недолго успевшего пробыть майором. Раздетые догола замерзшие обезглавленные тела стояли, прислоненные к частоколу, разделявшему крепость на южную и северную половины, а их головы торчали чуть выше, насаженные на острые верхушки кольев. Устройство подобной композиции, очевидно, потребовало достаточно времени, и, как быстро выяснилось, следы на снегу подтверждали, что крепость покинута недавно - если к югу от Дортинайна их успело замести снегом, то к северу - нет, протоптанная лошадьми тропа уходила вдаль через открытые ворота, облегчая задачу преследователям.

Хотя по сути за эти смерти уже было отплачено с большими процентами, у солдат представшая им картина вызвала ярость и желание мстить. Они-то, по крайней мере, не глумились над трупами тех, кто еще недавно были их товарищами. И если в предыдущие три дня они брели по снегу через унылые в любое время года болота без особого энтузиазма, то теперь сами рвались вперед.

Бронгар не видел смысла их удерживать. Он не сомневался, что Арвик дразнит его специально и что где-то дальше к северу его армию поджидает засада вроде той, которую только что устроил противнику он сам - но его люди не попадут в нее так глупо, как пехота Арвика. Тщательная разведка, грамотное охранение, правильное построение. Он, герцог Бронгарский, не собирался терять голову ни в переносном, ни в прямом смысле. Но он хотел этого боя не меньше, чем последний из его рядовых. Он разобьет Арвика, а если тот и дальше попытается уклоняться от битвы - будет гнать его хоть до Альтенбурга, хоть до Айзеншлосса, хоть до самой гроггендорской границы. И Элинор уже не сможет его остановить - ни политически, ни даже технически. Голубь не долетит в движущуюся армию, и даже гонец с приказом, содержимое которого не понравится коннетаблю, может и не доскакать.

Над океаном у восточного побережья Айринтии ползли низкие снеговые тучи. Пронизывающий северо-восточный ветер нес снежную крупу, срывал пенные гребни со свинцово-серых волн и наполнял паруса тяжелого нефа, который, грузно переваливаясь с волны на волну и зарываясь в ледяную воду по самый бушприт, упрямо продвигался вперед, на юг. Принц Арвик, в теплой куртке, опоясанной мечом, и меховой шапке, из под которой выбивались ее длинные, присыпанные снегом волосы, стоял на высоком полубаке у правого фальшборта, вцепившись руками в кожаных перчатках в обледенелый леер над планширом, и смотрел на запад. Палуба то и дело уходила из-под его ног, когда корабль погружался носом в волну, а затем, едва она начинала двигаться обратно, сверху шумным дождем обрушивались ледяные брызги, но Арвик, казалось, не обращал на это никакого внимания. Он не мог разглядеть отсюда берег, тем более в такую погоду и в сгущающихся сумерках, однако знал, что они прошли траверз Фихтерна более двух часов назад, а значит, при таком ветре, должны уже приближаться к цели. Фихтернская гавань была заманчивым пристанищем в такое время, но эту идею Арвик отверг сразу. Несомненно, взять город к его прибытию было вполне посильной задачей для его союзников. Небольшой королевский гарнизон (более скромный, чем в считающихся более важными портах на кирландском побережье), отрезанный от снабжения и подкрепления, не продержался бы долго, особенно учитывая сторонников Арвика внутри городских стен. Но отправить известие в Дракенхайм он бы в любом случае успел, и не одно. Конечно, шансов достигнуть цели у этих известий был бы немного - охотничьи соколы Хагентрауба отлично натренированы на перехват почтовых голубей. Но "немного" не значит "нет", а Арвик не хотел рисковать быстротой и внезапностью. Вместо этого он готов был рискнуть другим...

Наконец, когда корабль приподняло очередной волной, Арвик различил вдали огонек. Он скрылся, когда волна выкатилась из-под днища и покатилась дальше к далекому берегу, но затем появился снова, и уже не один. Определенно, это не был какой-нибудь случайный костер на берегу (да и кто случайный станет жечь там костры в такую погоду?!), это был сигнал, которого он ожидал. Арвик повернулся, бросил негодующий взгляд на марсового матроса на мачте, который не подавал никаких сигналов из своего гнезда, и заорал: "Где шкипер?! Шкипера ко мне!"

Перебирая руками штормлеер, без которого невозможно было бы устоять на скользкой палубе, подошел шкипер в серой куртке с низко надвинутым капюшоном, из-под которого виднелась главным образом сивая борода.

- Куда смотрят ваши люди?! - напустился на него Арвик. - Вон наше место высадки! Командуйте поворот бакштаг на правый галс!⁴³

- Сир, - почтительно произнес капитан, словно Арвик уже был королем, - в такую погоду мы не сможем высадиться на берег напротив Хассенворта. От Фихтерна до Моргенхаффена нет ни единой стоянки, подходящей для судна с нашей осадкой.

- Разве не вы говорили мне, что сможете в отлив выброситься на мель так, чтобы прилив утащил корабль обратно?

- Не при такой волне, сир. Судно не выдержит ее ударов, если зароется в песок - откроются течи, понадобится серьезный ремонт. Тем паче что, пока мы подойдем к берегу, уже стемнеет. Да и отлив к этому времени уже закончится.

- Значит, вам следовало прибыть раньше!

- Это парусное судно, сир, - пожал плечами шкипер. - Ветер мне не подчиняется. С полудня он хороший, но до этого, сами знаете... И потом, как я уже сказал, при такой волне...

- И что же вы мне предлагаете? - нехорошо улыбнулся Арвик.

- Самое разумное лечь в дрейф до утра, сир. К рассвету море, возможно, станет спокойнее.

- До утра. Конечно же. Возможно, - покивал Арвик с обманчивым спокойствием, а потом заорал в лицо шкиперу, рефлекторно втянувшему голову еще глубже под капюшон: - А может быть, сразу до весны?! Мои люди должны быть на берегу сегодня же! Ветер не подчиняется вам, зато вы подчиняетесь мне! Курс вон на те огни, и мне плевать, что будет с вашей лоханкой!

- Но сир...

Рука Арвика сделала молниеносное движение. Меч вылетел из ножен и прижался холодным блестящим лезвием к жилистой шее прямо под бородой.

- Тебе что-то неясно, шкипер? - процедил принц.

В этот момент нос нефа зарылся в особенно крутую волну, и очередной поток ледяной воды окатил палубу. Нога Арвика поскользнулась на накренившемся мокром настиле, и принц, державшийся за леер лишь одной рукой, рефлекторно махнул другой, в которой сжимал оружие. Безупречно отточенное лезвие рассекло горло шкипера до самого позвоночного столба, проскрежетав по кости, и бородач, нелепо дернув руками, рухнул на обледенелые доски.

- Ч-черт... - растерянно пробормотал Арвик, глядя, как алая кровь, смешиваясь с соленой водой, с журчанием стекает в шпигат. Затем он поднял глаза и встретился взглядом с оцепеневшим от ужаса молодым матросом.

- Чего уставился?! - крикнул принц. - Давай, право руля! Курс на огни!

- Есть, сир, - откликнулся матрос, словно, находясь на полубаке, он и в самом деле мог выполнить такую команду. Затем он развернулся и, торопливо хватаясь за штормлеер, побежал на корму, вопя во все горло: - Право руля! Его высочество приказал право руля!

На полубак торопливо поднялся первый помощник. У Арвика на миг мелькнула паническая мысль: "А ведь он может попытаться меня арестовать. Моих людей на порядок больше, но большинство из них на нижних палубах, а большинство его людей наверху. Если быстро запереть люки снаружи и взять курс хоть на Фихтерн, хоть на Моргенхаффен... Элинор бы щедро заплатила за такой подарок!" Но моряк уже почтительно поклонился, стараясь не глядеть на распростертое у борта тело

- Неповиновение во время войны обходится дорого, - назидательно сказал ему принц. - Видите огни на берегу? Мы должны высадиться там как можно скорее, и мне плевать, во что это обойдется вашему кораблю!

- Да, сир, - вновь поклонился первый помощник, - но, осмелюсь заметить, в это время при такой волне мы не сможем выброситься на мель так, чтобы нос нависал над сушей. Вашим людям и... вам, сир, придется прыгать прямо в волны, которые не только ледяные, но и достаточно сильные, чтобы сбить человека с ног и утащить обратно в океан.

- Значит, выбрасывайтесь не носом, а боком, чтобы корпус прикрывал нас от волн!

Первый помощник хотел было возразить, что в этом случае корабль, увязший в песке по всей длине, будет крайне затруднительно снять потом с мели, но бросил еще один взгляд на мертвое тело и лишь покорно вздохнул: - Да, сир.

В конце концов, корабль принадлежал не ему, а вот его жизнь - да.

- И... велите убрать это, - брюзгливо бросил Арвик, вновь отворачиваясь и устремляя взор на сигнальные огни.

Около часа спустя неф на всех парусах подошел к берегу, где горели костры и стояли люди с факелами. Отсветы пламени озаряли мрачные силуэты развалин позади них. Рыбачью деревню, уничтоженную пиратами, так и не отстроили заново; место это приобрело дурную репутацию, и в Хассенворте говорили, что по ночам сюда лучше не соваться, да и днем в общем-то незачем. Из-за призраков убитых или из-за контрабандистов, охотно пользовавшихся этими слухами - это уже второй вопрос... Но люди, встречавшие Арвика, разумеется, не были контрабандистами. Пламя факелов тускло отражалось в их доспехах.

У самой пенной полосы прибоя неф заложил разворот на левый борт так круто, что затрещали мачты, встал боком к волне и считанные мгновения спустя тяжело врезался в песчаное дно по всей длине киля, резко накренился на правый борт и застыл, окатываемый волнами. Крики и проклятия, донесшиеся изнутри, было слышно даже сквозь рев прибоя. Матросы полезли по перекошенным и провисшим, успевшим обрасти сосульками вантам убирать паруса в надежде все же спасти корабль от окончательного опрокидывания (вполне вероятного после того, как трюм и нижние палубы освободятся от груза - притом, что крен уже был настолько велик, что невозможно было сбросить якорь с левого борта, не повредив обшивку), а затем с палубы через правый борт полетели веревочные трапы и просто канаты с узлами. Сперва по ним спустились лишь четверо, и Арвика среди них не было - он послал своих офицеров удостовериться, что это не ловушка и их встречают именно те, кто должен. Когда офицеры, благополучно выбравшись из бурлящей под наклонившимся бортом ледяной воды, переговорили с факельщиками на берегу и подали утвердительные сигналы, началась высадка всех остальных. Учитывая условия, она прошла успешно - по ее окончании не досчитались лишь двоих, которых, очевидно, все же сбило с ног в ледяной воде, и они, незамеченные в темноте товарищами, не то потеряли сознание от температурного шока, не то просто не смогли подняться и захлебнулись в своих доспехах, утонув на глубине по пояс. Остальные устремились бодрым маршем в Хассенворт - жажда согреться заставила их практически бежать.

Кораблю даже после того, как он облегчился от своего груза, не удалось сняться с мели; напротив, он лишь еще сильнее завалился набок и глубже увяз в песке, намытом волнами, окатывавшими его с носа и кормы. Он был брошен командой и постепенно разрушен зимними штормами.

Тонкие длинные огоньки свечей отражались в черно-белых плитах пола. Облик двух девушек, сидевших за столом напротив друг друга, словно бы дополнял шахматную символику: светлые волнистые волосы у одной, черные и прямые - у другой. Одежда их не столь контрастировала по цвету (брюнетка была в черном, но блондинка - в зеленом, подчеркивавшем цвет ее глаз), но различалась по стилю: блондинка была в платье, брюнетка - в своем любимом костюме для верховой езды.

- Наконец-то, Элинор, - усмехнулась баронесса, наполняя свой бокал, - мы ужинаем вместе, как в старые добрые времена. А то, пока я ношусь по твоим делам по всему королевству, ты проводишь все вечера с этим Локхартом.

- Не все, - улыбнулась королева, - и потом, как ты сама только что заметила, я ведь не могу ужинать с тобой, пока ты носишься по всему королевству.

- Ты зовешь его не только на приватные ужины, но и на стратегические совещания. Меня ты не приглашала туда никогда, даже когда я нахожусь в столице.

- Но... ты же понимаешь, насколько... странно это бы выглядело, - удивилась Элинор.

- Почему? Потому, что я всего лишь незаконная дочь графа Хагентрауба? Всего лишь баронесса? А кто такой он? - Виолетта подняла бокал, рассматривая его содержимое на просвет, словно он символизировал того, о ком она говорила. - Полковник несуществующей армии. Капитан несуществующего корабля. Подданный несуществующей страны...

- Уже нет, - улыбнулась королева.

- Человек без единого документа, - продолжала, не слушая, баронесса. - И даже тот титул, который ты ему подарила, ниже моего.

- Виолетта, - вздохнула Элинор, - не надо ревновать. Ниоткуда не следует, что у человека может быть только один друг. Особенно если с самого детства у него не было ни одного.

- При чем тут ревность? Я забочусь о твоей же безопасности. И о нашей общей, если уж на то пошло. Да, я знаю, - перебила баронесса уже готовое вырваться у королевы возражение, - что эту историю о пришельцах из другого мира подтвердили серьезные люди, не склонные к экзальтированным фантазиям. Когда они появились в Хассенворте, у них были при себе вещи, которых в нашем мире не существует. Ну и что? Разве это доказывает, что ему можно доверять? Одно вообще никак не следует из другого. Как будто в другом мире не может быть своих мошенников и авантюристов, - она сделала решительный глоток из бокала.

- Он не мошенник, - покачала головой Элинор. - Уж поверь, я знаю его лучше, чем ты.

- Ты знаешь только то, что наговорил тебе он сам, пусть даже с убедительной интонацией. Откуда ты можешь знать, что его словам можно верить?

- Хотя бы оттуда, что тебе его завербовать не удалось, - с усмешкой напомнила Элинор.

- Ну да, - проворчала баронесса, - заполучившему главный приз нет смысла рисковать им ради утешительного...

- И вообще, - продолжала королева, - ты могла бы больше доверять моей интуиции, раз уж она подсказала мне довериться тебе. Охмурившей барона Хюгельдорфа с фатальным для него исходом и подосланной ко мне в качестве шпионки.

- Не думаю, что старый Хюгельдорф питал какие-то иллюзии насчет моей пылкой влюбленности в его жирное брюхо и морщины, - пожала плечами Виолетта. - Он понимал, что просто покупает меня, так что это была честная сделка. Ну а что он получил несколько больше, чем рассчитывал, так больше - это не меньше, и в этом меня сложно упрекнуть, - она осушила бокал до конца и поставила его на стол. - Что касается моей работы на герцога Бронгарского, то ты знаешь об этом потому, что я сама тебе рассказала, не так ли? А Локхарт рассказал о себе что-то подобное?

- По твоей логике, наименьшего доверия заслуживают невиновные, потому что они заведомо не могут рассказать о себе ничего плохого, - рассмеялась Элинор.

- Между прочим, это не так уж смешно, - заметила баронесса. - Человек, на которого у тебя есть компромат, всегда надежнее того, на кого его нет.

- Виолетта, я тоже не наивная дурочка. Но все хорошо в меру, и подозрительность тоже. Если уж рассуждать по-твоему, то у него нет никакого резона предавать меня. Едва ли кто-то из моих врагов может предложить ему больше, чем я - или хотя бы столько же.

- Не сомневаюсь, - усмехнулась баронесса. - Он уже называет тебя "Элинор", или пока еще держится "вашего величества"?

- Никому в Айринтии, кроме тебя, не позволено называть меня просто "Элинор", - улыбнулась королева. Это было не совсем так - хотя Локхарт ни разу не решился повторить это после их первого совместного ужина - но Виолетте незачем было об этом знать. - Даже дядя Фабиас после моей коронации вынужден был перейти на формальное "дочь моя", когда обращается ко мне, как духовное лицо, и "мэм" - когда как светское. Ну, точнее, когда нас гарантированно никто не слышит, он может и отступать от этого правила, но это секрет, и я тебе этого не говорила. Так что можешь не беспокоиться за свою монополию и перестать уже ревновать.

- Я беспокоюсь за твою безопасность, - вновь повторила Виолетта. - Как и всегда. Так какие у тебя новости? Я имею в виду - не связанные с Локхартом.

- Дядя Хуберт наголову разбил пехоту Арвика и продолжает его преследование на север. Сегодня пришло известие, что он догнал и разгромил арьергард вражеской конницы у северного выхода из Иммермура, но основным силам Арвика во главе, очевидно, с ним самим удалось унести ноги, несмотря на снежные заносы. Но герцог все равно надеется настигнуть его прежде, чем он снова спрячется за крепостными стенами. Завтра Фабиас проведет в кафедральном соборе молебен о победе над мятежниками.

- Как-то слишком все легко и просто.

- Понятно, что до окончательной победы еще далеко. Это в доставленной депеше так красиво сказано - арьергард. Подозреваю, что на самом деле это мог быть совсем небольшой отряд и чуть ли вообще не кавалерийский обоз...

- Не знаю, насколько вообще можно верить донесениям Бронгара, - заметила Виолетта.

- Не хочешь же ты сказать, что он просто выдумывает свои победы? - пожала плечами Элинор. - Это же, в конце концов, проверяемо. В его войске есть агенты Тайной Стражи. Подтверждение о его первой победе под Зюдендорфом уже получено, теперь ждем подтверждение второй. И в том, что он плохой полководец, его не подозревал, кажется, никто.

- Хороший, - кивнула баронесса. - Полководец и стратег. И в своих стратегических интересах он вполне может показательно громить какие-то охвостья, позволив при этом самому Арвику с его главными силами проскользнуть на юг.

- Как можно незаметно провести на юг многотысячную армию, тем более - кавалерию?

- Не знаю, как. Какими-то тайными болотными тропами, что в такую погоду сложно, но возможно. И Бронгару даже не требуется вступать в явный сговор с Арвиком. Попросту не выслать дозоры, которые должны перекрыть эти тропы, или выслать, но недостаточно далеко. Сделать вид, что он полностью верит обманным маневрам Арвика. Зато представь себе ситуацию - пока Бронгар гоняется за ним на севере, а в Дракенхайме возносят благодарственные молебны, войско Арвика объявляется прямо под стенами столицы. И, допустим, берет город. С понятными для тебя последствиями. А потом появляется запыхавшийся Бронгар и уничтожает Арвика. И садится на трон - не в качестве узурпатора, а в качестве мстителя, который покарал узурпатора и убийцу законной королевы. Ну и в качестве последнего из Йоргелингов, само собой.

- Если бы, не дай бог, Арвику удалось взять Дракенхайм, он бы короновался в соборе и тоже стал законным, - мрачно заметила Элинор.

- Если бы успел. А для него это было бы весьма затруднительно. Ну, допустим, твой премьер переметнулся бы к нему с легкостью, но вот коннетабля ему бы пришлось ставить своего, и архиепископа тоже. А последнего по закону он сделать вообще не может никак, и даже в случае смерти Фабиаса синклит кардиналов, скорее всего, так и не собрался бы даже по чисто формальным причинам - для этого они должны съехаться из разных городов, которые Арвик на данный момент не контролирует. Притом, что и его собственные права сомнительны. В общем, это была бы фэйковая коронация, которую можно было бы оспорить даже не с одной, а с многих точек зрения. Конечно, если бы ему удалось удержать власть силой, всем законникам в итоге пришлось бы заткнуться. Но это - если бы, и далеко не сразу. Так что у Бронгара имеется вполне себе резон подставить тебя точно так же, как Арвик, возможно, подставляет ему самому какие-то свои вспомогательные части.

- В любом случае, даже после ухода королевской армии в столице достаточно сил для защиты. Штурмом ее не взять, а припасов нам хватит на многие месяцы осады.

- Если не будет удара в спину. Я бы не полагалась так безусловно на донесения Тайной Стражи в этом вопросе. Не всегда предателя можно выявить заранее. Иногда о том, что он предатель, не знает в принципе никто, даже он сам - до того самого момента, когда у него появится достаточно хорошая возможность предать.

- Все это - лишь твои домыслы, или ты почерпнула какие-то намеки при общении с Бронгаром? - тревожно спросила королева.

- Он, как ты знаешь, не докладывает мне о своих планах, - усмехнулась Виолетта. - Кстати, то, что я только что сказала о предателях, может касаться и его самого. Но думаю, мне стоит нанести ему очередной визит, где бы он сейчас ни находился. Он, несомненно, будет рад выслушать мой доклад о тебе - а я, в свою очередь, постараюсь прощупать его, глубже, чем он рассчитывает.

- Ты хочешь ехать в такую пору одна через Иммермур? Это слишком опасно. Даже не в смысле каких-то засад, а просто можно угодить в метель и замерзнуть насмерть.

- Может быть, и в обход через побережье, - согласилась Виолетта. - Хотя это, конечно, займет больше времени. Но как знать, что там откроется по пути... самый прямой маршрут далеко не всегда самый интересный.

- Через восточное побережье? - уточнила Элинор.

- Ну да, Альтенбург же ближе туда. Или ты имеешь в виду что-то еще? Какие-то новости от моего дорогого папаши?

- Ты, как всегда, проницательна, - усмехнулась королева. - Сегодня от него прибыл курьер с письмом. Граф выражает свой формальный протест по поводу вторжения частей королевской военной гвардии на его земли, что нарушает привилегии дома Хагентраубов. При этом он, конечно же, знает, что эти части мне не подчиняются. Но, по крайней мере, жалуясь на поведение королевской гвардии мне, он признает меня королевой. Хотя нельзя исключить, что он отправил такую же жалобу и Арвику... но что-то мне подсказывает, что он этого не сделал.

- Возможно, он лишь хочет подчеркнуть таким образом, что никак не связан с их мятежом, - рассудительно заметила баронесса, - хотя последний гульден я бы на это не поставила.

- Я тоже, - кивнула королева. - У меня такое чувство, что что-то там затевается. Во всяком случае, он беспрепятственно позволил мятежникам Дирлиха следовать через свои земли, хотя имел и право, и силы им помешать. И даже личные мотивы, хотя, конечно, отношения с Арвиком для него важнее отношений с Дирлихом - но на стороне Арвика он тоже в явном виде пока не выступил...

- Следовать через? Это куда же - в океан?

- Судя по всему, в Хассенворт. Но сведения оттуда очень скудны. Агентурная сеть в Хассенворте не восстановлена до сих пор, да и земли Хагентрауба пересечь без его ведома и согласия не так-то просто.

- А, да. Припоминаю эту историю. Твой резидент⁴⁴ в Хассенворте тогда немного перестарался и подставил слишком много своих, дабы ты заполучила своего Локхарта.

- Ну, во-первых, не мой, а Корнелиуса, во-вторых, Локхарт и его команда на тот момент еще совершенно не были моими. Но, действительно, наш человек там счел, что, раз их намерен заполучить лагерь Арвика, то мы должны сыграть на опережение и вытащить их к себе, сорвав их договоренность с противником любой ценой. Возможно, он, как ты говоришь, перестарался в плане методов, особенно учитывая, что капитан Дармонт, ставленник Арвика, в итоге выжил... но что сделано, то сделано.

- Забавно, на самом деле, - заметила Виолетта. - Ведь формально Дармонта можно было в любой момент снять королевским приказом, а за нужными людьми - если, конечно, предположить, что они и в самом деле нужны - отправить официальный эскорт для доставки их в столицу.

- Я тогда еще даже не была королевой. И они могли бесследно исчезнуть раньше, чем такой эскорт прибудет.

- Да я понимаю... просто говорю, насколько забавно это смотрится со стороны. Так значит, ты не знаешь, что сейчас происходит в Хассенворте?

- Увы. Туда, конечно, отправлены новые агенты, но они могут быть перехвачены... А вот кстати. Завтра утром я отошлю ответ Хагентраубу. О том, о чем он прекрасно знает - что вторгшиеся на его земли гвардейцы суть мятежники, противодействие коим не только не вызовет неудовольствия королевы, но, напротив, заслужит ее благодарность... постараюсь лишить его возможности и дальше сохранять нейтралитет, не ссорясь ни со мной, ни с Арвиком.

- Это опасно. Ты можешь толкнуть его к явному переходу на сторону врага.

- Он и так может сделать это в любую минуту. Но я все же попробую акцентировать внимание на королевской благодарности, а не на карах. Прямо не обещая, однако, ничего, что свело бы на нет усилия моих предков по обузданию Хагентраубов... Но вот что я подумала - не хочешь ли ты доставить это письмо лично?

- Я? - Виолетте, похоже, не приходила в голову такая мысль. - Едва ли он любит меня намного больше, чем я его. То есть больше, конечно - в том смысле, что едва ли ненавидит так же сильно...

- Это неважно. Ты баронесса и приближенная королевы, формально для него это честь по сравнению с обычным фельдкурьером. И тронуть тебя он не посмеет, особенно при исполнении тобой официальной миссии. А ты тем временем сможешь присмотреться к тому, что там происходит...

- Но как я объясню поездку в Хассенворт? Резиденция Хагентрауба намного западнее, а город ему вообще не принадлежит.

- Ты и не обязана ничего объяснять, не так ли? - пожала плечами Элинор. - Айринтийская баронесса вправе свободно ездить по всей территории Айринтии, особенно исполняя королевские поручения, каковых может быть и несколько. Доставив письмо, ты отправишься на север для встречи уже с Бронгаром, а путь через Хассенворт вдоль восточного побережья хотя и не кратчайший, но вполне возможный. Главное, что в статусе моей официальной посланницы он не посмеет тебя задерживать. Даже если ты сунешь нос туда, куда он не хочет.

- Может, и посмеет, если хочет открытой войны, - мрачно заметила Виолетта.

- Если это вынудит его начать открытую войну раньше, чем он планировал, то тоже расстроит его планы.

- Ну да, конечно. А мною ради этого можно просто пожертвовать? - широко улыбнулась баронесса.

- Я вовсе не это имела в виду, - смутилась Элинор. - Я хотела сказать, что именно поэтому он так не сделает.

- При выборе между вариантами раскрыть свои планы врагу или начать неподготовленным? Не знаю... Но ты права, подруга. Это отнюдь не первый риск в моей карьере. И я иду на это не только ради тебя. Просто без риска было бы скучно, - Виолетта вновь улыбнулась, на сей раз более добродушно.

Взрывая пушистый снег копытами рыцарских коней, сверкая латами на солнце, тяжелая кавалерия скакала на запад, туда, где пока еще далеко за горизонтом лежал посреди ледяного озера, словно корона на полированном столе, Дракенхайм. Во главе колонны, в окружении охранников и оруженосцев, ехал молодой человек в шлеме с открытым забралом; кольчужная бармица сзади скрывала его длинные волосы, но спереди несколько густых светлых прядей падали ему на лоб (он не убирал их под шлем, полагая, что они смотрятся живописно). Его доспехи были словно бы подчеркнуто лишены позолоты и украшений, однако надменное и властное выражение его лица с лихвой искупало их простоту - не говоря уже, разумеется, о стальном обруче стилизованного венца (пока еще не совсем короны, но с явным намеком на таковую), намертво припаянном поверх его шлема. На самом деле никакого глубокого символизма, призванного подчеркнуть аскетичную простоту воина в противовес придворной роскоши, в его броне (стоившей, тем не менее, целое состояние, как всякий полный латный доспех) не было. Просто это были не его доспехи, и конь тоже не его. Всего лишь подарок от его любезного союзника, который, очевидно, рассчитывает на благодарность, до сих пор не понимая, кто здесь кому оказывает услугу и честь, соглашаясь принять дары... ну ничего, со временем поймет. Они все поймут, и его враги, и те, что имеют наглость считать себя его друзьями - не понимая, что у короля не может быть друзей, у короля могут быть только его верные подданные. Или не очень верные, но такие - очень недолго...

В своих честолюбивых мечтаниях принц не обратил внимания ни на холм справа в некотором отдалении от дороги, ни тем паче на островерхую церковь на вершине этого холма. Зато в этой церкви обратили самое пристальное внимание на него и его войско. Звонарь, стоявший на колокольне, тщательно пересчитывал движущихся по дороге конников, делая пометки - тяжелая кавалерия, легкая кавалерия, заводные лошади... Он оценил даже их скорость по хорошо знакомым ему ориентирам. Когда колонна миновала холм, он торопливо сбежал вниз по винтовой лестнице к священнику и протянул ему свои записи. Некоторое время спустя он получил от священника новый листок, поднялся с ним обратно к колоколам и взялся за веревки. Дин-дон-дан, дан-дан-дон... Всадники к тому времени были уже далеко и вряд ли обратили внимание на несущийся им вслед перезвон.

Зато на него обратили внимание в следующей к западу церкви. А потом и в той, что за ней. Колокольный мотив обогнал Арвика и полетел дальше на запад впереди его войска.

Но продолжалось это недолго. Едва колокола следующей придорожной церкви принялись звонить, как к ней подлетели галопом шестеро всадников, облаченные поверх доспехов легкой кавалерии в черно-красные сюрко дома Хагентраубов. Спрыгнув с коней, они вбежали внутрь. Трое сразу побежали к лестнице на колокольню, на бегу обнажая мечи, еще трое во главе с командиром двинулись широким шагом по центральному проходу, цепко вглядываясь в полумрак помещения, казавшегося им совсем темным после яркого солнца и белого снега снаружи. Церковь была почти пуста, лишь на скамье слева сидел какой-то старик, а на скамье справа - женщина в чепце, испуганно уставившаяся на ворвавшихся.

- Все вон отсюда, быстро! - приказал командир. Двое его солдат тут же устремились к прихожанам, дабы выставить их за дверь и проследить, чтобы они убрались, а не остались ждать снаружи. У командира мелькнуло сомнение, стоит ли вообще отпускать лишних свидетелей, тем паче что эти двое могут быть не столь просты, как кажется на первый взгляд - что они делают в церкви, когда нет никакой службы? Но лишние смерти или исчезновения привлекают дополнительное внимание. Черт с ними, пусть убираются. Навстречу по проходу уже спешил дородный священник, протестующе раскинув руки. Командир направился прямо к нему.

Звуки колоколов наверху оборвались прямо посреди очередной триады.

- Уберите оружие, сын мой, - потребовал священник; он был бледен, но старался говорить твердо. - Вы в доме божьем.

Командир услышал, как хлопнула дверь позади - его люди выпроводили прихожан - и, не тратя лишних слов, приставил острие меча к толстому животу пастора.

- Код отмены, - потребовал он.

- Я не понимаю, о чем вы...

Командир надавил на меч. Священник охнул, отступая, но кавалерист шагнул следом за ним, заставляя клинок по-прежнему впиваться в плоть - пока еще неглубоко и неопасно.

- XXX! - выдохнул толстяк.

- Хорошая попытка, - осклабился командир, не ослабляя нажим; пастор пятился, пока не уперся в стену кафедры. - Только я бы в такой ситуации ни за что не сказал код отмены. Я бы назвал, наоборот, код тревоги. Который, возможно, был кодом отмены раньше. Остроумно, да - использующий устаревший код добивается обратного эффекта. Так какой код отмены сейчас? - он надавил на меч сильнее. На клинке показалась кровь, а на лице пастора - крупные капли пота.

- Ноль-Z-ноль! - выдавил из себя несчастный, чувствуя, как острие входит все глубже. - Прошу вас! Это правда, клянусь Троицей!

Клинок вонзился до самого позвоночника, одновременно поворачиваясь по часовой стрелке. Священник издал булькающий хрип и сполз на пол, соскальзывая с меча.

- Вы... поплатитесь за это... в следующей жизни... - из последних сил просипел умирающий.

- Я и в этой родился не герцогом, - усмехнулся командир, вытирая меч о его рясу. Затем побежал к лестнице на колокольню.

- Эй там, слышите меня?

- Да, сэр! - донеслось сверху.

- Низкий-низкий-низкий! Высокий-высокий-высокий! Низкий-низкий-низкий!

Дон-дон-дон, дин-дин-дин, дон-дон-дон - пропели колокола. Отмена предыдущего сообщения, прекращение передачи.

Когда последний звук угас, сверху донеслись шаги спускающихся солдат. Вскоре показались они сами; сапоги одного из них оставляли кровавые следы. Командир молча кивнул, удовлетворенный проделанной ими работой, развернулся и направился к выходу.

И тут из-под одной из скамеек слева от него раздался чих.

Командир резко обернулся, вновь выхватывая уже убранный было в ножны меч. Маленькая серая фигурка выскочила из-под скамьи и бросилась прочь от солдат.

- Хватай ее! - крикнул командир и побежал к двери, перекрывая ненужному свидетелю - точнее, как он успел заметить по платью, свидетельнице - путь к спасению.

Само собой, никаких шансов увернуться от солдат, которые вскочили и побежали прямо по скамьям, у нее не было. Полминуты спустя задержанную, ухватив за обе руки, подтащили к командиру. Рукой в кольчужной перчатке тот отбросил каштановые волосы с ее лица. Девчонке было, самое большее, лет тринадцать; голубые глаза округлились от ужаса.

- На кого ты работаешь? - устало спросил командир.

- Н-н-на госпожу Мальден, - с трудом выдавила из себя девчонка. - В пекарне ей помогаю, прибираюсь и то-се...

- Дура, - с отвращением выплюнул командир. - Почему не ушла, когда я сказал "все вон"? Любопытство знаешь кого погубило?

- Я... я испугалась, а потом уже... Пожалуйста! Я никому не скажу! - воскликнула девочка.

- Скажешь, - покачал головой командир.

- Не надо! - из ее глаз покатились слезы. - Я хочу жить! Мне же всего двенадцать!

- Закрой глаза.

- Нет!!!

- Закрой глаза, - повторил командир с нажимом, - и считай вслух до ста, пока мы не уйдем. Не вздумай подглядывать! Отпустите ее, - кивнул он своим людям, взглянувшим на него с недоумением, но выполнившим приказ.

Девочка старательно зажмурилась.

- Раз, два, три...

На счете "четыре" он пронзил ее грудь мечом, целясь в сердце.

- Проверьте еще попа на всякий случай, - бросил он солдатам. Один из них подошел к распростертому возле кафедры телу, наклонился, пощупал пульс на шее:

- Готов!

- Тогда пошли отсюда.

Четверо вышли наружу, где их поджидали двое товарищей. На условно-безопасном отдалении от них переминалась на снегу женщина, явно намеренная вернуться в церковь, как только солдаты уйдут. Командир поманил ее рукой.

- Ты, что ли, Мальден?

- Ну я, - ответила она без особой почтительности.

- У меня для тебя плохие новости. Ступай, расскажи своим. Звонарь ваш продался разбойникам, сговорился, что подаст им сигнал, чтобы ограбили церковь... и все селение. Мы про то узнали и воздали ему по заслугам, но немного не успели. Он успел зарезать священника... и девчонку твою тоже. Прикрывался ей, сбежать хотел, ну а как понял, что не выйдет... - версия, конечно, не выдерживала критики, учитывая, что тело звонаря осталось на колокольне, а тело девочки внизу, да и характер ран говорил о мече, которым едва ли мог быть вооружен звонарь, но командира не особо заботило, поверят селяне или нет. Достаточно было озвучить официальную версию, которую отныне лучше не оспаривать.

- Вот беда-то! - всплеснула руками искренне расстроенная Мальден. - Где ж я теперь новую служанку найду всего за три хеллера в день?

- Это уж твои трудности, - усмехнулся командир. - А пастора вам нового пришлют, его сиятельство позаботится, - отвернувшись от нее, он направился к своей лошади. Солдаты последовали за ним.

Тем временем в нескольких милях к северо-западу по той самой дороге, по которой некогда катил в столицу караван Ференца, в противоположном направлении скользила по снегу поставленная на полозья карета, запряженная четверней белых лошадей и сопровождаемая двумя всадниками с поднятыми пиками, на которых развевались вымпелы черно-сине-желтых государственных цветов. Если бы Ференц и его люди вновь оказались здесь, то они могли бы узнать эту карету (и даже трех из четырех лошадей упряжки, что, впрочем, вряд ли, ибо редкий человек способен отличить одну лошадь от другой той же масти и стати).

На окне кареты отдернулась занавеска, а затем откинулась вниз на петлях рама вместе со стеклом, и голова пассажирки высунулась наружу.

- Вы слышали это? - требовательно спросила она у ближайшего гвардейца.

- Что, мэм?

- Колокольный звон где-то там, - баронесса махнула рукой на юго-восток. - Который как-то слишком внезапно оборвался, а потом вновь продолжился.

- Мм... должно быть, вы правы, мэм, - неуверенно согласился гвардеец. Все его внимание было сосредоточено на дороге и окрестностях; он отнюдь не считал, что официальный характер его миссии делает ее безопасной, и, хотя и понимал, что они вдвоем с товарищем представляют собой почетный эскорт, а не реальную охрану, и будут бессильны против настоящей засады, но все же тщательно высматривал любые признаки таковой. Далекий же колокольный звон никак не являлся в его представлении признаком угрозы - уже хотя бы потому, что был слишком далеко в стороне от дороги - и совершенно не привлек его внимания.

- Мы должны выяснить, что там такое, - констатировала Виолетта. Несколько секунд она, закусив губу, с досадой смотрела на сплошную стену деревьев справа, не позволявшую свернуть с дороги, затем окликнула кучера и велела ему сделать это при первой же возможности.

Гвардеец совсем не был уверен, что это хорошая идея. Основной тракт давал хоть какую-то гарантию безопасности королевской посланнице с официальным поручением. Всякие же боковые тропинки через лес... черт его знает, куда они могут завести и кто может там встретиться. Его сиятельство граф Хагентрауб не может отвечать за каждую банду разбойников на своих землях, не правда ли? То есть он, конечно, очень старается их извести, но все понимают, что полностью искоренить лихих людей невозможно, тем более в такие неспокойные времена, когда на земли Хагентрауба, как хорошо известно во дворце, вообще вторгся Дирлих, который будет только рад возможности подставить своего старого врага... Однако высказывать все это вслух гвардеец не стал, ибо уже знал, что спорить с баронессой бесполезно.

Возможность свернуть направо представилась примерно через три мили. Увидев эту узкую заметенную снегом дорогу, над которой в иных местах смыкались голые ветви деревьев, гвардеец неодобрительно качнул головой и обменялся взглядом поверх крыши кареты со своим товарищем. Тропа была настолько узкой, что они уже даже не могли сопровождать карету по бокам и вынуждены были занять место позади экипажа. Но делать было нечего - они обязаны были повиноваться баронессе.

Они углубились в лес, сразу же потеряв скорость, ибо лошадям приходилось прокладывать путь по снегу, не тронутому ни единым следом, если не считать отпечатков где заячьих, а где и волчьих лап. Лес, просвеченный солнцем, не выглядел особо мрачным. но гвардейцы все равно встревоженно переглядывались, заслышав немелодичные крики птиц - действительно ли это птицы?

Птицы то были или нет, но проехали посланцы королевы недалеко. За очередным поворотом петлявшей по лесу дороги их уже ждали.

Путь преградили шестеро вооруженных всадников. Это были не разбойники (коим лошади и кавалерийская экипировка вообще не по чину) и не гвардейцы Дирлиха. Они носили черно-красные цвета Хагентрауба.

Кучер вынужденно натянул поводья. Гвардейцы выехали вперед.

- Мы сопровождаем личного посланника королевы к вашему сюзерену, - объявил правый из них. - Извольте пропустить нас.

- Невозможно, - ответил командир черно-красных. - Дорога закрыта.

- Что вы себе позволяете? - высунулась в окно Виолетта. - Ваш сеньор спустит с вас шкуру, если узнает, что мне чинились препятствия!

Командир объехал не решившегося мешать ему гвардейца и подъехал к окну кареты.

- Назовите ваше имя, моя леди, - произнес он требовательно, но в то же время вежливо, почтительно коснувшись двумя пальцами шлема.

- Баронесса Хюгельдорф с личным посланием к графу Хагентраубу от королевы Элинор!

- Удачная встреча, моя леди, - кивнул тот. - Эти места небезопасны, а ваша охрана явно недостаточна. К тому же вы, как видно, сбились с дороги. Но теперь можете не беспокоиться, мы проводим вас до самого замка. Придется только распрячь коней, иначе, сами видите, здесь не развернуться.

- Спасибо за предложение, офицер, но я не заблудилась и не собираюсь разворачиваться. Эта дорога, - Виолетта уже успела свериться с картой, - насколько я понимаю, должна привести нас в селение Тиллерстон, и именно туда я желаю попасть.

Как раз к этому селению относилась единственная в округе церковь, которую баронесса могла услышать с тракта.

- Разве вы не должны как можно скорее доставить ваше послание в графский замок?

- Разумеется, но проехать туда можно и через Тиллерстон.

- Да, но это не будет кратчайший путь. А сейчас это в любом случае невозможно. На дороге снежные заносы, вы не сможете проехать.

- Вы же как-то проехали, - Виолетта уже понимала, что попасть в Тиллерстон ей не дадут, и возражала отчасти из принципа, отчасти чтобы окончательно убедиться, что ее подозрения не напрасны.

- Верхом, но не в экипаже.

- Я тоже умею ездить верхом.

- Вы можете застудиться в такую погоду, и тогда, как вы верно заметили, его сиятельство спустит с нас шкуры, - осклабился кавалерист. - Да и что вам надобно в Тиллерстоне? Это совершенно заурядная деревенька.

- Я... слышала, что там отличная харчевня, а я как раз изрядно проголодалась.

- Пекарня, вы хотели сказать. Но сегодня она все равно закрыта, у хозяйки какая-то проблема с прислугой. Но мы проводим вас в отличный трактир там дальше, - кавалерист махнул рукой в перчатке в сторону оставшегося позади тракта.

- Вы очень любезны, офицер, - проворчала баронесса, понимая, что дальше настаивать бесполезно.

Но так просто сдаваться она не собиралась.

В пути сперва обратно по тропе, затем по тракту она то и дело выглядывала в щель между занавесками на заднем окошке кареты. В полу имелся люк, который позволил бы ей выскользнуть на ходу, распростершись на снегу. Карета проехала бы над ней, и Виолетта, пролежав на дороге пару минут, чтобы уж точно не выдать себя никаким звуком и движением, вскочила бы и убежала в лес. Перспектива остаться на морозе без экипажа и лошади ее не пугала. Она была уверена, что у нее хватит сил добраться до Тиллерстона пешком, а там она раздобудет лошадь, хотя бы даже и крестьянскую. Что же касается ее официальной миссии, то интуиция подсказывала баронессе, что происходящее здесь намного важнее того письма, которое она везет Хагентраубу - и которое вряд ли возымеет какой-либо эффект.

Но увы - пара графских всадников все время держались позади кареты, не давая ей никакого шанса на побег. Ее собственных гвардейцев вынудили ехать впереди четверни, так что она не могла подать им никакого знака, дабы они отвлекли конвой.

Три часа спустя карета въехала во двор харчевни. Виолетта позаботилась о том, чтобы усесться в дальнем темном углу вместе со своими гвардейцами и конвоирами; последние не возражали - им, очевидно, тоже не хотелось, чтобы она привлекала лишнее внимание. Они сели на лавки с обеих сторон стола между нею и выходом; увы, шансов подбросить им снотворное в вино не было - они заказали себе отдельный кувшин, который ни разу не оказался слишком близко от баронессы - но Виолетта не отчаивалась. Когда пришел черед расплачиваться за угощение, она не просто протянула служанке монеты (два золотых - наверняка самые щедрые чаевые, полученные той за всю жизнь), но вложила их прямо в руку девушке, сжав той кулак. Служанка наверняка должна была почувствовать подсунутую под золотые кругляши сложенную в несколько раз записку.

- Где у вас тут уборная? - одновременно спросила Виолетта, не слишком громко, в силу деликатности темы, но и не настолько тихо, чтобы ближайшие солдаты не могли разобрать.

- Перед выходом налево, мэм.

Виолетта выждала еще несколько минут, делая вид, что возится с пудреницей и подводит глаза, а затем направилась к выходу (вся ее "свита", естественно, двинулась следом) и свернула в узкий коридорчик, упиравшийся в дощатую дверь. Один из солдат Хагентрауба попытался было за ней последовать, но, смеренный ее ледяным взглядом, отступил. Они понимали, что другого выхода из уборной нет, и деваться оттуда ей некуда.

Служанка, как она и рассчитывала, уже ждала ее внутри. Виолетта сразу же сунула ей еще три золотых монеты:

- Делай все, как я скажу, и потом получишь еще, - "это вряд ли", добавила она про себя. - Мне надо отделаться от моего ухажера, который стал слишком навязчив, - "совсем неубедительно, но этой дурочке надо что-то сказать, когда ее начнут допрашивать". - Поэтому сейчас мы поменяемся одеждой, ты выйдешь отсюда, сядешь в карету с гербом и поедешь, куда тебя повезут. Ни с кем не говори как можно дольше. Кивай и мотай головой, если спросят.

- А что потом?

- Честно скажешь, что я заплатила тебе за этот фокус, тебя отругают и отпустят, - "совсем не факт". - Все, быстро, у нас нет времени!

На самом деле служанка не так уж походила на Виолетту. На два дюйма ниже и фунтов на пятнадцать толще (она лишь кряхтела, когда баронесса затягивала на ней свою одежду, а особенно ей не понравились сапоги, которые тоже оказались малы), лицо более округлое, с ямочками на щеках, нос чуть вздернутый, глаза не карие, а серые. Но главное - волосы, пышные светлые кудряшки. Но волосы и одежда - это и есть то, на что они обратят внимание. Лицо баронессы они не особенно разглядели в полумраке харчевни, а до этого в карете и вовсе не видели. Виолетта знала, как сильно волосы - прическа у женщин, усы и борода и мужчин - меняют восприятие внешности, позволяя не узнать даже знакомого...

Виолетта ко всему подготовилась заранее. Служанка только охнула, когда она достала ножницы, но не посмела возражать. Светлые кудрявые локоны один за другим полетели в дыру туалета. Затем баронесса жестом фокусника стащила с головы собственную шевелюру.

Длинные черные волосы были едва ли не самой приметной чертой ее внешности. Когда-то они были настоящими, и Виолетте было чертовски жаль состригать их, зная, что отрастить их заново можно будет только за несколько лет. Но она была слишком умна, чтобы позволить чисто женским мотивам взять верх над целесообразностью - а пользу от возможности быстрого изменения внешности она понимала очень хорошо. О том, что она носит парик, не знал никто, даже Элинор.

Еще два парика - светлых, один с кудрявыми волосами, другой с прямыми - она спрятала под одеждой, прежде чем вылезать из кареты. Она не могла знать заранее, какой ей пригодится - пригодился первый. Он тоже не совпал идеально с теперь уже бывшей прической служанки, но никто не станет приглядываться. Она выйдет из уборной уже после того, как "баронесса" и сопровождающие отбудут... Еще немного "подредактировав" лицо служанки с помощью косметики, Виолетта, наконец, практически выпихнула девушку в коридор. На все про все ушло, наверное, минут десять, солдаты уже наверняка нервничают - "что можно так долго делать в туалете?" - но, конечно, не посмеют лезть с грубыми вопросами к баронессе. Некоторое время Виолетта, замерев возле двери, ждала шума, свидетельствующего, что ее обман разоблачен. Женщина, несомненно, сразу заметила бы подмену - не только лицо, но и походка, манера держаться... Но, выждав достаточное время, Виолетта вздохнула с облегчением. Похоже, эти мужланы клюнули. Выйдя из уборной (снаружи уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу кто-то из посетителей харчевни), она быстрым шагом двинулась через трапезную, но была остановлена грубым окриком "ну где ты шляешься, сколько можно ждать!" и вынуждена была с милой улыбкой принять заказ за одним из столов, а затем проскользнула в закуток, где, как она уже знала от служанки, та оставила свою верхнюю одежду, и, быстро облачившись в таковую, прошмыгнула мимо открытой двери кухни на задний двор.

Пять минут спустя на условно-купленной кобыле (Виолетта взяла ее без разрешения, но оставила хозяину мешочек со вполне щедрым количеством монет и запиской с просьбой не поднимать шум) она выехала со двора и поскакала обратно на запад, с каждой секундой увеличивая расстояние от едущей на восток кареты. Ее теперешний костюм совершенно не подходил для верховой езды, и вид она, очевидно, являла собой странный, но тракт в этот час был безлюдным, а лес сбоку от него и подавно. Виолетта понимала, что теперь лишилась на землях Хагентрауба даже той весьма условной защиты, которой обладала раньше. Она больше не баронесса, официально представляющая королеву, а никому не известная самозванка, которая может пропасть без вести в этих лесах (и даже селениях), и в Дракенхайме никогда не узнают, что и где с ней произошло. Но, в конце концов, если бы не склонность к рискованным авантюрам, она была бы теперь, в лучшем случае, трактирной служанкой не понарошку, а по-настоящему, и пока что у нее не было оснований жалеть, что это не так.

К Тиллерстону Виолетта подбиралась со всеми предосторожностями, подозревая, что там могут быть новые кордоны, однако ей повезло - поскольку армия Арвика (о которой баронесса все еще не имела понятия) успела уже уйти далеко на запад, таковые уже сняли. Так что Виолетта проникла в селение, переговорила с местными и узнала о драматических событиях, случившихся в церкви. Оценив положение церкви на холме как хорошего наблюдательного пункта, она поднялась туда, пытаясь понять, что же такого увидел звонарь или поп, что стоило жизни им обоим. Сама церковь была заперта и опечатана, но, судя по карте, неподалеку проходила лесная дорога, которая, однако, оказалась не видна за деревьями даже с холма. Но Виолетта рассудила, что она может быть видна с колокольни. Это, на самом деле, была ошибка - в действительности звонарь не видел войско Арвика, на тот момент еще даже не подошедшее, а лишь передавал чужое сообщение - но ошибочное заключение побудило баронессу к верному решению осмотреть дорогу. Следы одинокого всадника или небольшого кортежа ничего бы ей не сказали, но - рассудила Виолетта - с колокольни с такого расстояния можно было разглядеть только что-то весьма внушительное. Баронесса спустилась вниз до дороги и по множеству следов копыт и обилию свежего лошадиного навоза поняла, что утром здесь прошла целая армия, причем не на восток к Хассенворту, как говорила Элинор о мятежниках Дирлиха, а на запад. Виолетта, как и все в Дракенхайме, все еще полагала, что Арвик находится на севере, и пришла к выводу, что это армия Хагентрауба, решившего все-таки выступить походом на столицу - что лишало ее миссию всякого смысла. Поэтому она решила отправиться обратно в столицу, дабы постараться все же опередить вражеское войско и предупредить королеву.

Для этого надо было вернуться на тракт - такой путь был не только безопаснее, но и короче и быстрее; вражеское войско, очевидно, выбрало лесную дорогу лишь ради того, чтобы как можно дольше оставаться незамеченным. Баронесса полагала, что ей ни от кого прятаться уже (или еще) не надо - окрестные кордоны сняты, а обманутые ею конвоиры хватятся ее еще нескоро: Виолетта не слишком надеялась, что заменившая ее служанка доедет, неразоблаченная, до самого Хагенхолла - замка Хагентраубов, но рассчитывала, что обман не вскроется по крайней мере до остановки кареты на ночлег.

Но в этом она просчиталась самым роковым образом. Подмена была раскрыта гораздо раньше, и не из-за бдительности конвоя, а из-за страха самой девушки, которая, увозимая в карете в окружении вооруженных всадников, чем дальше, тем больше жалела, что, польстившись на золото, влезла в непонятную и опасную авантюру. Не желая закончить жизнь в каком-нибудь подземелье или, может быть, на глухой дороге в лесу, она решила открыться в первом же крупном селении, выйдя из кареты и честно все объявив при максимальном количестве свидетелей. Мысль о том, что любое число свидетелей защитит ее от ареста и увоза для последующего допроса, была наивной, но именно это она и сделала - предварительно, впрочем, позаботившись о сохранности золотых монет. Она решила рассказать, что ей заплатили только одну, дабы у нее не отобрали остальные. Сперва она думала проглотить их, но они были слишком большими, так что две она спрятала в чулки под пятками, а еще две засунула в такие места, куда, как она очень надеялась, не доберутся даже при тщательном обыске.

На самом деле те, кто ее допрашивал, были, разумеется, прекрасно осведомлены о практике использования подобных тайников, но им просто не было дела до того, сколько именно монет заплатила королевская шпионка этой деревенской дуре. В том, что дура рассказала им все, что знала, они не усомнились - именно потому, что та сдалась сама и гораздо раньше, чем была заподозрена в чем-либо - а потому просто вышвырнули служанку пинком и устремились поднимать тревогу и организовывать погоню и охоту. Офицер, упустивший ее в первый раз, возглавил эту охоту лично, желая не только загладить вину перед начальством, но и поквитаться с коварной обманщицей, выставившей его дураком.

Всю свою фору по времени Виолетта растратила в Тиллерстоне. И потому те же самые всадники перехватили ее на узкой лесной тропе почти в том же месте, что и в первый раз, только теперь на пути в обратном направлении. Увидев их, баронесса испытала на миг ощущение кошмарного deja vu - хотя теперь они уже не стояли кордоном, а скакали ей навстречу.

Баронесса обреченно остановилась, понимая, что на сей раз ей не уйти. Их лошади были лучше. В чистом поле она еще могла бы попробовать оторваться, но не на узкой тропке в заснеженном лесу.

Уже знакомый офицер подъехал к ней шагом, глумливо ухмыляясь.

- Вас ведь предупреждали об опасности стать жертвой разбойников на этих лесных дорогах, мэм? Напрасно, совершенно напрасно вы не послушались.

- Как продвигаются ваши тренировки, сэр Эрик?

Они снова сидели друг напротив друга в приватной королевской столовой. В предшествующие три дня они не виделись - должно быть, у королевы хватало других дел. Локхарт, впрочем, тоже не страдал от безделья - когда его не гонял Габриус, он штудировал местные труды по военному делу, пока, наконец, не валился от усталости в постель. И все же даже при таком насыщенном распорядке, который, казалось, не должен был оставлять времени на праздные мысли, Локхарт с удивлением заметил, что скучает без новых встреч с Элинор. Такое с ним было впервые - во всяком случае, во взрослом возрасте. Он мог получать удовольствие от беседы с интересным человеком - но, расставшись с ним, обычно сразу же переставал о нем думать и не вспоминал о нем до следующей встречи, если только иного не требовали его служебные обязанности или иные практические соображения. Сожалеть о невозможности переговорить с кем-то "прямо сейчас" он мог лишь в том случае, если этот человек был специалистом, в консультации которого Локхарт нуждался. Или - самый неприятный вариант, разумеется - чиновником, без подписи которого невозможно было делать дело.

И вот теперь он испытывал совершенно иные чувства. Это было необычно и.. возможно, неправильно. Даже после произнесенных ими слов о дружбе. С другом можно хорошо проводить время, но, расставаясь с ним, следует полностью переключаться на другие задачи, разве не так? Его первой реакцией было, что он, вероятно, все же занимается недостаточно интенсивно, раз ему в голову лезут посторонние мысли. Когда в шестнадцать лет - на два года раньше большинства своих сокурсников - он поступил в Военно-космическую академию, всякая тоска по дому улетучилась, наверное, на второй же день, если не прямо в первый. Нагрузки на новом месте учебы были такими, что попросту не оставляли ни времени, ни сил на неконструктивные эмоции. Так что и теперь он решил упражняться еще активнее. Пусть Габриус считал, что ему еще рано фехтовать в доспехах, но он мог, по крайней мере, бегать в них на месте, приседать, отжиматься и даже подтягиваться...

И вот Элинор первым делом спрашивала его про тренировки, словно это и впрямь было самым важным. Хотя, вероятно, Габриус просто докладывает ей о его усердии...

- Чувствую себя мальчиком для битья, - неохотно признал Локхарт. Может, он и подтянул свою физическую форму, но по части главного - искусства фехтования - хвастать ему пока что и в самом деле было нечем. - Сегодня Габриус связал себе ноги, заложил левую руку за спину и велел мне атаковать. Мои движения, разумеется, ничто не ограничивало. И все равно мне так и не удалось коснуться его мечом. Как бы и откуда я ни наносил удар, он всегда успевал его отбить. Словно у него была не одна рука, а восемь, и в каждой по мечу. Как у какой-нибудь... Кали⁴⁵, да.

Элинор никак не отреагировала на незнакомое имя. Локхарт уже понял, что здесь это что-то вроде правила вежливости - игнорировать его случайные и намеренные проговорки, относящиеся к другому миру. Вроде как неловкость, которую у воспитанных людей не принято замечать. Но если он станет настаивать, тогда ему строго напомнят, насколько недопустимо такое поведение в обществе. Пожалуй, это единственное, что все еще огорчало его в общении с Элинор - то, что даже она неизменно следовала этому косному табу. Он надеялся, что после их слов о дружбе это изменится... но, похоже, нет.

- Вы не должны расстраиваться, - сказала королева. - Мастер Габриус занимается этим всю жизнь. Возможно, даже и не одну.

- Да я не расстраиваюсь, - ответил Локхарт не слишком искренне, - наоборот, радуюсь, что у меня такой опытный учитель. А что, разве навыки из прошлой жизни могут сохраняться? - ему не хотелось религиозных споров, но все же любопытно было понять, откуда в здешней культуре, во всем остальном копирующей средневековую Европу, взялась эта совсем не европейская концепция. Может быть, на местную версию христианства оказал влияние индуизм? Не через самих индийцев - до сих пор он не видел здесь ни одного человека, во внешности которого угадывались бы такие предки - а через их западных последователей. И тогда многорукая богиня Кали вовсе не является для Элинор чем-то неслыханным, а числится здесь какой-нибудь святой - или, скорее, демоном? Подобно тому, как и христиане прошлого средневековья записывали в демоны языческих богов...

- Иначе почему одни люди рождаются с одними способностями, другие с другими? - пожала плечами Элинор.

- Потому, что занимались этим в прошлой жизни? Интересная гипотеза, - усмехнулся Локхарт. - Хотя на самом деле дело в генах. Впрочем, - добавил он, внезапно осененный новой мыслью, - если трактовать реинкарнацию максимально широко, то можно сказать, что это лишь два названия одного явления. Просто реинкарнирует не личность, а генотип, с поправкой на мутации и перемешивание родительских генов... Что, впрочем, для личности слабое утешение.

Элинор по-прежнему не выказала никакого интереса к словам и идеям из чужого мира и лишь сказала: - Надеюсь, нам пока еще рано думать о будущей жизни.

- Да, - согласился Локхарт, - пусть об этом думают наши враги. Так какие новости?

- Мой доблестный дядя продолжает громить Арвика на севере. Тот пытался обмануть его и заставить осадить Альтенбург, где оставил лишь символический гарнизон, дабы самому в это время отойти обратно в Айзеншлосс. Но Бронгар разгадал этот маневр, не стал терять время на Альтенбург и продолжает преследование.

- То есть в общем-то все свелось к тому плану, который вы отвергли с самого начала, - заметил Локхарт. - Бронгар ушел с королевской армией на север, дабы разбить Арвика в его логове. Это можно было сделать раньше и, наверное, с меньшими потерями. Не пришлось бы провоцировать мятеж в военной гвардии.

- Пока что потери несет почти исключительно Арвик, - пожала плечами Элинор. - А мятеж в гвардии позволяет избавиться от тех, кто в любом случае ненадежен. Конечно, это тоже мои подданные, которые могли бы пригодится против Гроггендора, но... вышло, как вышло. То, что получилось - далеко не худший вариант. Но вы не дослушали. Разведка донесла, что Арвик не собирается запираться даже и в Айзеншлоссе. Он намерен бежать дальше, на новые территории.

- Неужели так напуган? - усмехнулся Локхарт. - Или... вы хотите сказать, что он рассчитывает на помощь Гроггендора?

- Этого мы точно не знаем, - качнула головой королева. - Пока похоже на то, что вместо того, чтобы отзывать войска с этих территорий на помощь себе, он намерен сам прийти к ним и притащить за собой Бронгара, дабы дать генеральное сражение на своих условиях. Что даст ему сразу два плюса - во-первых, он чуть ли не вдвое увеличит численность своих сил, а во-вторых, избежит политических обвинений в сдаче северных территорий Гроггендору.

- То есть, по-вашему, все его наступление на юг было обманкой, провокацией, чтобы заманить противника на север? В то время как мы пытались заманить его...

- Очень может быть. Уж больно легко даются Бронгару все его победы. Но у этого плана есть и два больших минуса. Во-первых, совершенно неизвестно, насколько северные части поддержат Арвика. До сих пор главное, чем он мог привлечь их на свою сторону - это надежда на вывод оттуда, из-под гроггендорского удара. Чего он прямо никогда не обещал, но на что, очевидно, намекали его эмиссары. Плюс, конечно, тот факт, что они фактически оказались отрезаны от остальной Айринтии, причем как в плане снабжения, так и в плане информации. Но если вместо того, чтобы увести их от войны, Арвик приведет войну к ним... да еще к тому же там же окажется и Бронгар, представляющий законную королеву - совсем не факт, что они не предпочтут принять сторону коннетабля. Особенно если герцог не погонит их воевать - у него и так достаточно сил против нынешнего войска Арвика - а лишь потребует от них формального подтверждения лояльности и, соответственно, неучастия в бою на стороне противника. Ну а второй минус - это, конечно же, Гроггендор, который тоже неизвестно как себя поведет, когда бо́льшая часть вооруженных сил Айринтии окажется у него прямо под боком, воюя при этом друг с другом. Соблазн вмешаться будет слишком велик... Арвик, возможно, будет убеждать северные части тем, что если они помогут ему разбить Бронгара и стать королем, то он договорится с Гроггендором о прочном мире и выведет эти части с севера без потери лица. Имперцы и в самом деле могут предложить ему подобное, как уже предлагали мне - вы помните, я рассказывала.

- Признание в обмен на демилитаризацию, - кивнул Локхарт.

- Тем более что Бронгар для Гроггендора, как я уже говорила, знаковая фигура. Раздражитель. "Уберите его - и ничто не будет мешать миру между нами." Но Гроггендору, естественно, нет никакого резона соблюдать такой договор, как только айринтийские войска уйдут, - продолжила Элинор. - Кто бы ни сидел на дракенхаймском троне.

- Неужели Арвик этого не понимает?

- Возможно, понимает, - пожала плечами Элинор, - но у него просто нет другого выхода. Лучше быть главой в урезанной Айринтии, чем обезглавленным в целой.

- Урезанной насколько? Что, если Гроггендор пойдет до самого Велленфорта? - это, как Локхарт уже знал по карте, был самый южный город Айринтии, расположенный примерно на месте бывшего Ки Веста. - Впрочем, - поспешно добавил он, - об этом, конечно, надо спрашивать не вас.

- Именно, - кивнула королева, - хотя я тоже не думаю, что Гроггендор остановится, пока не поглотит всю Айринтию, как уже поглотил многократно больший Бугенхольм. Впрочем, будем надеяться, что...

В дверь постучали. Причем стук прозвучал резко и нетерпеливо, без той деликатности, которой естественно ожидать от всякого, осмелившегося беспокоить королеву в ее личных покоях.

Локхарт заметил мгновенную тень испуга на лице Элинор. Королева сразу же совладала с собой, но он понял, что не ошибся - такой стук в это время и в этом месте мог означать только чрезвычайно плохие новости. Хотя теоретически, наверное, королеве столь же незамедлительно доложили бы и особенно хорошие новости, вроде того, что Арвик мертв или пленен. Но интуиция подсказывала ему, что это не тот случай.

"Войдите!" - крикнула Элинор, и дверь открылась, кажется, еще до того, как это слово прозвучало до конца. Локхарт неловко оглянулся через плечо, подсознательно жалея, что у него нет при себе оружия. В столовую вошел Крамп и тщательно закрыл за собой дверь.

- Ваше величество? - генеральный дознаватель вопросительно покосился на Локхарта, словно все еще имел основания сомневаться в доверии королевы к полковнику. - Прошу прощения за беспокойство, но я только что получил известие, не допускающее отлагательств, и счел необходимым доложить вам лично.

- Говорите, Корнелиус, - потребовала Элинор.

- Граф Дункельт со своей конницей находится менее чем в одном переходе от столицы. Предположительно, они будут под стенами Дракенхайма к утру.

Если Элинор и была потрясена этой новостью, то ее замешательство длилось не больше секунды.

- Прорвался с севера? - спросила она.

- Нет, мэм. Его армия движется с востока.

- С востока? - на сей раз в голосе королевы все же прозвучала растерянность. - Но как такое возможно? Как он там оказался? Насколько точны ваши сведения?

- Увы, сомневаться в них не приходится, мэм, - мрачно ответил Крамп. - Как ни неприятно мне это признавать, но мы во второй раз попали в ту же ловушку, только ситуация на сей раз обратная. В прошлый раз, пока лже-Арвика перехватывали у Хагентрауба, настоящий объявился на севере. А сейчас, пока фальшивый играет с герцогом Бронгарским в войну на севере, настоящий высадился с корабля на земли Хагентрауба. Если точнее - на морской берег вблизи Хассенворта, поскольку у Хагентрауба нет портов.

- Сколько же у него двойников?! - раздраженно воскликнула Элинор.

- Думаю, мэм, от этого даже не потребовалось портретного сходства. Ведь никто из наших людей не видел его вблизи. Хватило его доспехов, его коня и его знамени.

- Вот, стало быть, кого отправился встречать Дирлих, - констатировала королева. - Ужасный риск пускаться в плаванье при такой погоде, но от Арвика можно было ожидать... Значит, сейчас под его командованием гвардейцы Дирлиха и армия Хагентрауба, я правильно понимаю? Представляю, как они ладят друг с другом...

- Не совсем так, ваше величество. Помимо Дирлиха, Дункельта сопровождает его собственное войско в тысячу двести рыцарей.

- Но это же невозможно! Для переправы такого количества конницы ему бы понадобился целый флот! Он бы не нашел столько кораблей с экипажами, готовыми на подобный риск!

- В том-то и дело, что всех своих лошадей они оставили на севере. А многие из них, возможно, даже свои доспехи и оружие. Дункельт набил своих рыцарей в один тяжелый неф, как простых пехотинцев - или скорее даже как сельдей в бочку. Плавание было не таким уж долгим, так что в принципе это можно было выдержать... хотя полагаю, что они заблевали там все нижние палубы, простите мне мой натурализм, мэм.

- Если бы корабль потонул, Арвик бы лишился разом всего своего рыцарства, - констатировала Элинор. - Безумие, на которое способен только он.

- В этом случае погиб бы и он сам, - подал голос Локхарт, - так что, полагаю, на остальных ему было плевать.

- Ему одному могли найти лодку, но уж точно не двенадцати сотням рыцарей, - возразила королева. - Но где же они взяли коней и все остальное? Не мог же он посадить рыцарей на крестьянских кляч! Впрочем, кажется, догадываюсь...

- Именно, мэм, - кивнул Корнелиус. - Все необходимое им предоставил Хагентрауб.

- У него нашлось так много лишних рыцарских коней?

- Не знаю, насколько лишних, мэм, ибо его собственное рыцарство в походе не участвует. Участвуют его лошади и - помимо рыцарей Дункельта и гвардейцев Дирлиха - еще пара тысяч человек на лошадях поплоше, не говоря уже об их вооружении. По всей видимости, это просто пехота, посаженная на коней для скорости. Причем они не носят цветов Хагентрауба и, скорее всего, не числятся в реестре его личной армии. Подозреваю, в случае чего он будет утверждать, что это просто ополчение, набранное мятежниками на месте без его содействия и согласия. Или вообще горожане вольного Хассенворта, над которым дом Хагентраубов уже восемьдесят лет как не имеет власти.

- Его сиятельство желает остаться чистеньким, - поняла Элинор. - Еще и заявит, пожалуй, что и лошадей у него отобрали силой... Но если там только рыцарство Арвика без всей прочей его армии и кавалерия Дирлиха без конницы Хагентрауба, то это упрощает задачу. Однако почему мы узнаем об этом так поздно?! Вы сказали - в одном переходе от столицы? Как можно не заметить целое войско, это же не иголка!

- На территории Хагентрауба, очевидно, противнику удалось перехватить все сигналы, - развел руками Крамп. - И даже за пределами таковой... могу предположить, что войско сопровождают сокольничие Хагентрауба, чьи питомцы натасканы на перехват голубей. Плюс перемещение в основном в темное время суток. В итоге гонец с докладом - наиболее подробным, содержащим все изложенные мной сведения - все же доскакал, загнав по пути нескольких коней, но он опередил их всего на считанные часы.

- Как имя гонца? - спросила вдруг Элинор.

- Мм... - вопрос явно застал Крампа врасплох, но он тут же вспомнил: - Дункан Фьертхоф, мэм. Желаете наградить его?

- Нет, - разочарованно ответила королева. - То есть... возможно. Он, очевидно, заслужил. Просто я ждала известий с востока от... другого человека. Но, похоже, его миссия опоздала. Как и все мы... Ладно, - решительно перебила Элинор саму себя. - Значит, двенадцать сотен рыцарей Арвика, примерно две тысячи "полурыцарей" и легких кавалеристов Дирлиха... хотя нет, к ним же наверняка присоединился и Дармонт со своими людьми, так что две пятьсот... плюс еще две тысячи пехотинцев. Всего пять семьсот. Если считать в условных солдатах, то, конечно, больше, но при штурме города кавалеристам придется драться пешими, и они теряют свое многократное преимущество... я ничего не упустила?

- Нет, мэм. Фьертхоф оценивает их численность в пять восемьсот.

- В Дракенхайме три тысячи моей личной гвардии, триста семьдесят пять гвардейцев Вульфеншванца и собственный военный гарнизон под командованием генерала Швертлинга - правда, Бронгар забрал оттуда почти всех солдат, оставив лишь две сотни, но тем не менее. Городских стражников учитывать не будем - они годятся только ловить воров и разнимать пьяные драки, а в случае серьезных боев за город просто попрячутся... Так что в итоге мы имеем три тысячи пятьсот семьдесят пять бойцов, ну пусть даже, учитывая, что реальный боеготовый состав всегда меньше списочного, три пятьсот пятьдесят против пяти восьмисот. Это... сколько там выходит, Корнелиус?

- Соотношение примерно один и шесть, мэм, - без запинки ответил Крамп. - Хотя, несомненно, надо еще учитывать разницу в вооружении. Чисто военные вопросы - не моя сфера, но, насколько я понимаю, двенадцать сотен рыцарей в полных латах - это серьезная сила, даже когда они пешие. Обычные мечи их просто не возьмут, а элиту тяжелой пехоты с двуручниками герцог Бронгарский увел с собой - в то время как длинные луки на узких и кривых улицах также бесполезны...

- У солдат Швертлинга есть алебарды, а гвардейцы Вульфеншванца хорошо владеют чеканами, - возразила Элинор тоном человека, хорошо разбирающегося в теме. - Хотя их, конечно, недостаточно. А моя гвардия действительно не создавалась для боя против тяжеловооруженных рыцарей - но с момента начала мятежа Айбенхорст проводит регулярные тренировки с топорами и чеканами и там. Арвик об этом не знает - во всяком случае, не должен знать... Но, в любом случае, этим рыцарям сперва придется перелезть в своих латах через стены, а это совсем не просто. Для успешного штурма такой крепости, как Дракенхайм, нужно, как мне говорили, по меньшей мере десятикратное преимущество...

- Только когда озеро служит естественной преградой, мэм, - почтительно перебил Крамп.

- Да, - невозмутимо согласилась королева, - но даже и при замерзшем озере нужен перевес хотя бы в четыре-пять раз. А на долгую осаду у Арвика нет времени. На что он рассчитывает?

- На предательство, мэм, - уверенно ответил Крамп.

- Вы знаете, на чье именно?

- Вынужден признать, что все еще нет, мэм, - мрачно констатировал генеральный дознаватель. - Но больше просто не на что. За Вульфеншванцем наблюдают практически круглосуточно. Адъютант Швертлинга также завербован моим ведомством. Пока ничего.

- Ладно. В любом случае, надо немедленно собрать военный совет. Все командующие, которые будут участвовать в обороне города. Айбенхорст, Швертлинг, Вульфеншванц... ну и вы тоже.

- Вопросы штурма и обороны крепостей - я имею в виду, когда это делается военным путем - не относятся к моей специализации, но я почту за честь присутствовать, мэм, - поклонился Крамп.

- И пригласите вашего Фьертхофа, мы заслушаем его доклад из первых уст.

- Да, мэм. Что насчет его высокопреосвященства?

- Не думаю, что церковь нам поможет с этой проблемой, - по тону королевы Локхарт понял, что она недовольна Фабиасом, что Элинор и не замедлила подтвердить: - Раз уж новость о наступлении Арвика мы узнаем от вас, а не от нее.

Локхарта не удивила эта реплика. То, что смиренные служители Святой Троицы совсем не так просты, он прекрасно понимал еще с первого совещания, на котором де Сегюр предлагал устранить Арвика их руками - а скорее, и с самого своего прибытия в столицу.

Крамп поклонился и вышел.

- Простите, сэр Эрик, что не приглашаю вас, - сказала Элинор, - но речь пойдет, в общем, о вопросах фортификации, в которых вы пока еще, насколько я понимаю...

- Совершенно не эксперт, - докончил за нее Локхарт.

- И... за этот прерванный ужин, - закончила свое извинение королева. - Если хотите, прислуга упакует вам оставшиеся блюда.

- Я не голодаю, - усмехнулся Локхарт, у которого новости и в самом деле отбили аппетит. Он вновь оказывался в наиболее нелюбимой им ситуации - событий не просто опасных, а тревожных своей неопределенностью, на которые он, что самое главное, никак не мог повлиять и вынужден был ждать и зависеть от решений, которые примут другие. Но у него и в самом деле не было оснований напрашиваться на грядущее совещание. Если и в самом деле дойдет до боев за город, ему не предстоит командовать даже взводом... Если на то пошло, он не сможет сражаться даже как рядовой. Разве что против такого же новобранца, но это вряд ли. Арвик, бросивший на севере бо́льшую часть своих солдат ради этого внезапного маневра, наверняка взял с собой только отборных бойцов. Даже эти две тысячи "ополченцев", скорее всего, представляют собой некий неофициальный и неучтенный, но хорошо подготовленный резерв армии Хагентрауба...

Все же эту ночь Локхарт спал, не раздеваясь, посоветовав то же самое Вельо и де Сегюру. Если Крамп был прав в своих подозрениях, критические события в городе могли начаться еще до штурма и даже до подхода вражеской армии. Все это, впрочем, ничуть не помешало Локхарту заснуть - он никогда не понимал людей, которых стресс и тревога по поводу обстоятельств, которые они не могут изменить, доводит до бессонницы. Для него самого, напротив, с детства сон был самой естественной реакцией в таких случаях. Он предпочитал проводить как можно меньше сознательного времени в беспомощном ожидании. Одно дело - вахта пилота, и совсем другое - бесполезные терзания пассажира.

Проснулся он рано утром, так никем и не потревоженный. Косые лучи солнца пробивались сквозь занавески в верхней части окна - дневное светило, очевидно, только-только поднялось над крышами дворца. Отдернув занавеску, Локхарт увидел, разумеется, то же, что и всегда с тех пор, как поселился здесь - внутренний дворик с фонтаном, зеленью и птицами, искусственный оазис, хранимый стеклом и камнем от зимнего холода снаружи. От холода и от всех прочих проблем. Что бы ни происходило снаружи, даже если весь город утонет в огне и крови, здесь, очевидно, будет сохраняться все та же безмятежная картина, подумал Локхарт с раздражением. Он поспешно умылся, оделся и вызвал слугу.

- Прикажете подать завтрак, сэр?

- Да, разумеется. Но сперва - какие новости?

- Новости, сэр?

Локхарту подумалось, что слуга в своей ливрее с длинными фалдами похож на попугая из внутреннего двора, для которого попросту не существует мира за дворцовыми стенами.

- Я имею в виду вражескую армию под стенами города, - терпеливо, как умственно отсталому, пояснил полковник.

- Ах, это, - ответил лакей таким тоном, словно только сейчас вспомнил о подобном пустяке. - Они пытались подойти к стенам перед рассветом, сэр, но их отогнали стрелами.

- Я не слышал набата, - заметил Локхарт, подумав с неудовольствием - неужели проспал? Доселе его способность мгновенно засыпать в любой неприятной обстановке компенсировалась умением столь же мгновенно просыпаться от самого глубокого сна по первому сигналу тревоги.

- Не было набата, сэр, - ответил слуга. - Они не отважились на штурм. Попытались подобраться к городу, прячась в темноте под мостами, но там недавно поставили решетки, и им пришлось выйти на открытый лед. По ним стали стрелять, и они отступили. Как видно, сэр, надеялись ночью застать нас врасплох, да не тут-то было.

"А может быть, надеялись на агентов внутри, которые должны были впустить их, но Тайная Стража оказалась на высоте", - подумал про себя Локхарт. Уточнять, откуда дворцовому лакею, явно не стоявшему ночью на стенах, известны эти подробности, он не стал. Сходство с глупым попугаем, очевидно, было обманчивым - впрочем, что к обслуживанию покоев для королевских гостей допущены не простые лакеи, было понятно и раньше.

- И где они сейчас? - спросил он.

- На том берегу озера, сэр, - произнес лакей вежливым тоном слуги, с невозмутимой почтительностью отвечающего на сколь угодно глупый вопрос господина.

- Могу я... - начал вопросительным тоном Локхарт и тут же исправил интонацию на повелительную: - Я хочу подняться на стену или башню и взглянуть на них.

- Конечно, сэр. Я доложу, чтобы вас проводили. Но сперва не угодно ли позавтракать?

- Ладно, - усмехнулся Локхарт, подумав про себя, что лакей несколько переигрывает роль заботливого старого слуги при легкомысленном молодом господине. Но, в конце концов, прежде чем стоять на стене на холодном ветру, и в самом деле не помешает подкрепиться.

Полчаса спустя он вышел в коридор, где его уже поджидали двое королевских гвардейцев, молодецки отсалютовавших при его появлении. Локхарт коснулся шлема латной перчаткой в ответ и пошел за ними, громыхая стальными солеретами по мраморным плитам пола. Он впервые решил показаться на публике в доспехах и все еще чувствовал себя несколько неловко - не оттого, что двигался неуклюже или боялся, что не сможет сесть на коня (с этим он уже освоился), а оттого, что подобное облачение в принципе казалось ему претенциозным и нелепым. Все то же чувство, что посещало его с момента посвящения - словно он взрослый, играющий в детскую игру, причем на глазах у других взрослых. Не актер, не скаутский вожатый, а человек, имевший весьма солидное офицерское звание и должность - некогда отобранный в числе очень немногих, чтобы представлять всю человеческую цивилизацию! - и вдруг на пятом десятке всерьез возомнивший себя средневековым рыцарем. Он говорил себе, что теперь это совершенная норма, что эти доспехи могут спасти ему жизнь, и что никаких "взрослых", которые сочли бы их комичными, здесь попросту нет (за исключением лишь его самого), а в глазах местных, наоборот, эти латы - признак высокого статуса - и все равно его подсознание до сих пор отказывалось это принять. Заниматься историческим фехтованием, как спортом, и носить соответствующее облачение во время тренировок - ну, почему бы нет, но идти в таком виде по улицам? И к тому же - что было, вероятнее, еще важнее - он понимал, что пока что он и в самом деле не настоящий рыцарь, а всего лишь парень, надевший рыцарские латы. Он уже научился их носить, но пока еще совершенно не умеет в них драться. Но надо привыкать к доспехам и за пределами тренажерного зала, тем паче когда события принимают такой оборот, что враг, которого считали благополучно добиваемым где-то на севере, вдруг оказывается под стенами столицы. И защита от шальной стрелы на этих стенах совсем не помешает.

- Собрались на войну, командир?

Локхарт обернулся у самого выхода из гостевых покоев. За грохотом металлических башмаков он и не заметил, как его догнал Вельо. Вот как раз еще один "взрослый", подумал Локхарт с неудовольствием, уловив насмешливую интонацию лингвиста. Впрочем, Вельо говорил с такой же насмешкой и о своих собственных упражнениях с алебардой - а зачем еще, мол, мы тут нужны... Да и если сравнивать, кто из них в данный момент выглядел более комично, то это определенно был заспанный и всклокоченный гигант - похоже, он выскочил в коридор, заслышав звонкие шаги.

- Пока только на небольшую рекогносцировку, - сдержанно ответил Локхарт. - Город окружен армией Арвика, если вы не в курсе. Хочу на них взглянуть сверху.

- Не возражаете, если я с вами? Только подождите пару минут, пока я оденусь.

- На стенах может быть небезопасно, - заметил Локхарт, окинув его взглядом. - а у вас, насколько я понимаю, нет доспехов. Или уже есть?

- Где уж мне, - усмехнулся Вельо. - И я понимаю, какая я хорошая мишень. Ну, если они подойдут слишком близко, я отойду. В любом случае это лучше, чем сидеть здесь и пялиться в окно на попугаев.

- К тому же вы не умеете ездить верхом, - напомнил Локхарт.

- Ничего, как-нибудь добегу, держась за ваше стремя, - вновь невесело усмехнулся великан. - В этих их городишках все рядом. Только езжайте не слишком быстро, а то, боюсь, если я отстану, одного меня не пропустят.

- Что вы такое говорите, доктор! - поморщился Локхарт.

- Ну вы же теперь знатная особа, так? Я уже должен обращаться к вам "мой лорд", или достаточно "вашей милости"?

Полковник, не желая больше с ним препираться, обернулся к гвардейцам: - Организуйте экипаж для доктора Вельо, и побыстрее!

- Да, сэр! - старший из гвардейцев кивнул младшему, и тот убежал исполнять распоряжение. Вельо, в свою очередь, поспешил в свои апартаменты за шубой и теплыми сапогами.

Рассчитывал на то лингвист или нет, но от дворца он отъехал, словно какой-нибудь герцог - в карете из королевского сарая и в сопровождении конного эскорта из рыцаря и четырех гвардейцев (еще двое дожидались Локхарта на улице). У Локхарта мелькнула было мысль сесть в тот же экипаж, но он тут же подумал, что в этом случае уж точно будет выглядеть нелепо в своих доспехах. Рыцарю в латах положено ездить на коне, а не на мягких подушках. К тому же ему и в самом деле нужно привыкать ездить верхом в таком облачении - а кроме того, так можно увидеть больше, чем из окна кареты.

Хотя город, очевидно, был окружен уже со всех сторон, Локхарт интуитивно направился к восточной стене - в ту сторону, откуда прибыл противник. Тем временем на улицах в этот ранний час царила обычная утренняя суета; большинство прохожих составляли женщины, спешившие за покупками - торговцы и ремесленники, очевидно, уже заняли свои места в лавках и мастерских. Никаких признаков паники заметно не было, как и вооруженных солдат - лишь пару раз попались обычные городские стражники. Локхарт подумал, что, возможно, большинство обывателей вообще до сих пор не знает, что город уже осажден. Эту гипотезу подтверждали цены в продовольственных лавках, демонстрировавшие непривычный разнобой - видимо, одни торговцы еще пребывали в блаженном неведении (или же вынужденно держали цены не выше, чем у конкурентов), другие же спешили нажиться на общей проблеме. Локхарт услышал, как какая-то старуха ругается по этому поводу с приказчиком, и подумал, что торговцы первыми заинтересованы в распространении панических слухов - в том числе и намного преувеличивающих реальную опасность - и что Тайной Страже не следует упускать это из виду. Хотя, скорее всего, подчиненные Крампа прекрасно это понимают. Впрочем, самые ушлые коммерсанты могут действовать еще хитрее и, наоборот, желать сохранения неведения как можно дольше, дабы скупить товар у ничего не подозревающих конкурентов и потом перепродать его втридорога...

Из-за всей этой толчеи на улицах, не разделенных на тротуары и проезжую часть, карета и всадники еле продвигались вперед; пожалуй, если бы Вельо и в самом деле пошел пешком, они добрались бы до восточных ворот даже быстрее. Локхарт мог бы и прикрикнуть на горожан, разгоняя их со своего пути, но ему не хотелось нагнетать обстановку. Однако за то время, пока они все же доехали до восточной стены, количество людей на улицах не пошло на убыль, как обычно в этот час, а лишь продолжало расти, и перед некоторыми лавками уже выстраивалась очереди - очевидно, сведения о происходящем под стенами распространялись. Да и не могли не распространяться, поскольку все городские ворота оставались закрыты с ночи.

Собственно, закрыты оказались не только ворота. Вся улица, ведущая к ним, была перегорожена ярдов за тридцать до стены - причем не символическим заборчиком, а внушительным заграждением из двух рядов тяжелых, длинных и острых кольев, уложенных крест-накрест, наподобие выпрямленных пальцев сцепленных рук, таким образом, что один ряд косых кольев щерился в сторону ворот, другой - в противоположную. Такая баррикада послужила бы препятствием в равной степени и врагам, прорвавшимся снаружи, и диверсантам, которые попытались бы пробиться к воротам изнутри. Возле заграждения ошивалось несколько зевак, вытягивавших шеи, словно в надежде, что это позволит им заглянуть по ту сторону крепостной стены; караульные возле баррикады периодически покрикивали на них, требуя убираться - ничего, мол, тут нет интересного - зеваки покорно отступали на несколько шагов, а потом возвращались снова. Некоторые, замерзнув и разочаровавшись, уходили совсем, но на смену им из города подтягивались новые.

Локхарт решительно подъехал к караульным. Зеваки расступились, заслышав цоканье копыт, но затем стали подтягиваться с двух сторон - наконец-то происходило что-то новое.

- Полковник Эрик Локхарт, рыцарь короны, - представился он и добавил самоуверенным тоном, словно его послала сама королева: - Прибыл осмотреть городские укрепления и позиции противника.

- Да, сэр, - тут же с поклоном откликнулся караульный. - Полковник уже ждет вас.

"Оперативно, - подумал Локхарт. - Хотя, конечно, пока я завтракал и ехал... Пора уже, наверное, привыкать к статусу фаворита королевы, перед которым вытягиваются в струнку, даже когда он не занимает формальных должностей. А может, уже доложили и самой Элинор, и это она одобрила мою инспекцию и послала распоряжение полковнику... какому, интересно? Айбенхорсту, или тут распоряжается какой-то офицер Швертлинга?"

- Вы можете оставить вашего коня здесь, сэр, - продолжал солдат.

- Да, - кивнул Локхарт, кинул ему повод и спешился. Вельо также выбрался из кареты, заслужив несколько косых взглядов со стороны солдат - Локхарт, благодаря своему званию и титулу (и таки умению вполне достойно держаться в седле), уже, очевидно, воспринимался ими как "свой", а вот визиты на позиции гражданских - в особенности вылезающих в роскошных шубах из дорогих карет - явно не приводили их в восторг. Тем не менее - хотя что им еще оставалось делать? - они раздвинули проход в заграждении и пропустили обоих.

Шагая по пустому участку улицы между заграждением и стеной, Локхарт обратил внимание на стрелков на крышах домов по обе стороны. Скорее всего, подумал он, за запертыми ставнями вторых и третьих этажей разместились и их товарищи. Еще одно свидетельство, что командующий обороной всерьез рассматривает угрозу атаки не только извне, но и изнутри...

Очередные гвардейцы встретили их у башни и провели в калитку справа от закрытых на могучие засовы ворот, а затем по крутой винтовой лестнице наверх и через поднятую решетку из башни на городскую стену. Толщина стены была такой, что, несмотря даже на внушительные зубцы высотой в человеческий рост по внешней стороне, для прохода все еще оставалось около двух ярдов - больше, чем ширина иных городских улиц. Локхарт с усмешкой подумал, что здесь можно было бы легко ездить на лошади, если бы, конечно, кому-то удалось ее сюда поднять.

Грузный человек в латах стоял на стене, скрестив блестящие руки на стальной груди и глядя наружу в щель между зубцами; еще двое - вероятно, его младшие офицеры - почтительно стояли рядом, хотя вряд ли могли что-то увидеть, ибо зубцы и фигура командира загораживали им обзор. Заслышав шаги спешащего с докладом впереди гостей солдата, командир обернулся, и Локхарт узнал Айбенхорста.

- А, Локхарт, - ворчливо приветствовал один полковник другого, пренебрегая положенным теперь по этикету "сэр Эрик"; возвышавшегося позади Вельо он вовсе проигнорировал. - Пришли поразвлечься, или выполняете высочайшее поручение?

- Никто не подвергает сомнению вашу компетенцию, полковник, - предпочел уклониться от прямого ответа Локхарт.

- В самом деле? Вы ведь были против плана Бронгара увести армию на север, а я его поддержал. Ну что ж, можете торжествовать.

- Я последний, кто стал бы торжествовать из-за того, что сбылись мои худшие опасения, - возразил Локхарт. - В такой ситуации я бы гораздо охотнее ошибся. А что, все действительно настолько плохо? Вы говорили, что город гарантированно выдержит осаду объединенных сил Дирлиха и Хагентрауба. Теперь вместо конницы Хагентрауба у нас рыцари Арвика, но общая численность, насколько я понимаю, меньше, чем у графской армии. Так что изменилось к худшему?

- Все, - буркнул Айбенхорст. - Ублюдок должен был быть на севере, а не здесь. Осада должна была продолжаться до его разгрома королевской армией. А теперь события развиваются по его плану, а не по нашему.

- У нас недостаточно сил для контратаки, а у него - для штурма, так? И послание на север Бронгару, очевидно, отправлено еще до того, как противник окружил столицу. Значит, нам нужно просто дождаться возвращения королевской армии. Несколько дней, не более.

- Если послание будет получено. Если погода не отрежет нас от севера. И если Бронгар поторопится. Мы не знаем, где он сейчас и что с ним... и каковы его намерения. Может, все это разыграно с самого начала. Можно не осмелиться на прямой мятеж, но при этом охотно оставаться в стороне под благовидным предлогом, выжидая, кто победит. И, кстати, нет никаких гарантий, что завтра или послезавтра мы не увидим тут и всю армию Хагентрауба. С Дирлихом он, похоже, уже как-то договорился, а теперь просто осторожничает в своей обычной манере. Выжидает, не обнаружится ли у нас какой-нибудь туз в рукаве. И как только он поймет, что такого туза нет...

Локхарт выглянул в бойницу. На дальнем берегу озера, там, куда уходил абсолютно пустой мост, виднелись шатры вражеского лагеря, отсюда не казавшегося очень внушительным. Ну да, подумал Локхарт, их меньше шести тысяч, и они должны были перекрыть все четыре дороги в город - значит, с этой стороны их тысячи полторы. Тоже, конечно, не стоянка туристов, но и не орда до самого горизонта... Интересно, где ставка Арвика - здесь, на востоке, откуда он прибыл, или, может быть, на севере, откуда можно ожидать возвращения Бронгара? Впрочем, герцогу не обязательно снова идти через заваленные снегом болота, он может выбрать и более длинный, но более легкий путь по побережью, восточному или западному - если только возвращение на помощь Элинор и в самом деле входит в его планы... Затем взгляд Локхарта переместился ближе, он обратил внимание на цепочки серых следов на заснеженном льду, веером расходившиеся из-под моста в направлении города уже вблизи стен. Однако, даже просунув голову между зубцами, чтобы взглянуть вниз, мертвых тел он не увидел. Или их уже успели убрать? Убедившись, что враг отступил, защитники города выходили наружу?

- Они понесли потери во время ночного штурма? - спросил он.

- Да какой там штурм, - презрительно откликнулся Айбенхорст, - попытались подкрасться, пока не рассвело, и бросились наутек, как только поняли, что их уже ждут. На льду их было отлично видно...

Ну да, подумал Локхарт, благодаря Кольцу совершенно темные ночи теперь редкость - только при очень густой облачности.

- Нескольких мы точно подстрелили, - продолжал командующий гвардией, - но они всех забрали с собой. Не знаю, были ли среди них убитые или только раненые. Убитых в таких случаях обычно бросают, но у них могло не быть времени разбираться, а может, был приказ никого не оставлять, чтобы не радовать нас. По правде говоря, парни начали стрелять рановато. Надо было подпустить поближе, тогда потерь у ублюдка точно было бы больше. Но у кого-то не выдержали нервы, когда эта толпа вывалила из-под моста и ломанулась к воротам.

- Лед, стало быть, уже достаточно прочный, чтобы выдержать целую толпу в доспехах, - констатировал Локхарт. - А всадников?

- Скорее всего, тоже, хотя мы не проверяли... а вот они, похоже собираются проверить, - закончил другим тоном Айбенхорст.

Локхарт увидел движение во вражеском стане. Группа кавалеристов выехала на лед и, развернувшись в шеренгу, поскакала вдоль моста по направлению к городу. Это явно не была новая попытка атаки - их было всего десятка полтора с правой стороны моста и, вероятно, столько же с левой. Тем не менее, без внимания их не оставили - послышались крики команды, стрелки, гревшиеся в башне, торопливо выбегали на стену, занимая места у бойниц.

- Легкая кавалерия, лучники, - определил наметанным глазом Айбенхорст. - Но вряд ли они собираются просто дать залп по стенам и ускакать. Ну разве что их так привлекла могучая фигура вашего друга, - добавил с усмешкой командующий гвардией. Вельо действительно стоял у соседней бойницы, загораживая ее всю целиком, и его макушка при этом торчала выше уровня зубцов. В принципе, он мог бы не выглядывать между зубцами, а смотреть поверх них, просто встав на цыпочки. Солдат, который должен был встать у бойницы, с досадой косился на мешающего штатского, но прогнать его, раз уж этого не делал сам Батя Айбенхорст, не решался.

Всадники действительно не стали соваться слишком близко к стенам, остановившись как раз примерно на расстоянии полета стрелы. "Ну и какого хрена им тут..." - проворчал кто-то из солдат. Ответ на этот вопрос последовал даже прежде, чем он успел закончить фразу - на мост со стороны берега въехали еще шестеро всадников. Впереди скакал знаменосец с развернутым стягом - Локхарт различил государственные черно-желто-синие цвета, но и какой-то еще рисунок на их фоне, кажется, в желто-красных тонах. За ним ехали три латника на конях, облаченных не только в расшитые попоны, но и в свои собственные доспехи. Рыцарь, ехавший чуть впереди, был, похоже, высоким и тонким, его латы ярко сверкали на солнце, а за плечами развевался длинный пурпурный плащ (надетый, судя по его длине и фасону, не только в опознавательных целях, но и для красоты). Двое латников по обе стороны от первого отставали от него на полкорпуса. Правый из них был кряжистый, облаченный в вороненую броню, с черным султаном перьев на шлеме. Левый был таким же долговязым, что и ехавший по центру, но его доспехи выглядели скорее матовыми, чем сияющими, и в седле он держался, как показалось Локхарту, не столь молодцевато (хотя, казалось бы, в кирасе невозможно сутулиться); в то же время прямо на его нагруднике был выгравирован некий герб, детали которого еще невозможно было разобрать. На два корпуса от этих двоих отставали еще два всадника в латах попроще и без лошадиных доспехов - вероятно, адъютанты или телохранители.

- Ба! - воскликнул Айбенхорст, - не иначе, сам ублюдок собственной персоной. Ждет, что мы вынесем ему ключи от города, не иначе.

- Вы уверены, что это он, а не очередной двойник? - скептически осведомился Локхарт.

- С такого расстояния я, понятно, ни в чем не уверен. Но знамя вроде бы его.

- Что там нарисовано по центру? Это ведь не герб Айринтии?

- Нет, он соединил на своем знамени символику Йоргелингов и герб герцогов Гейнских. А еще там должна быть литера "А", но отсюда ее не разглядеть.

- Почему бы нам не впустить его в город, - усмехнулся Локхарт.

- Он не такой дурак, чтобы сунуться ближе полета стрелы.

- А если сделать вылазку?

- Успеет унести ноги. Эти парни его прикроют.

- По крайней мере, ему придется позорно драпать на глазах у своих и ваших людей, - заметил Вельо, слышавший их разговор. Локхарт отметил про себя это "ваших" вместо "наших", уже совершенно естественного для него самого, и его покоробила это демонстративное дистанцирование лингвиста. Если армия этого любителя пурпура ворвется в город, она не станет разбирать, кто тут из какого столетия...

- Ради одного этого не стоит рисковать нашими людьми, - возразил Айбенхорст. - Ветер с востока, у их стрелков преимущество.

Всадники доехали до линии лучников, расположившихся внизу на льду (Локхарт понял, что, сосредоточив стрельбу на узком мосту, те и в самом деле могут эффективно задержать возможную погоню - особенно если им помогут еще и телохранители наверху, которые вдвоем легко перекроют весь мост). Здесь поначалу остановились все шестеро, но затем знаменосец трижды протрубил в рог и, сопровождаемый двумя спутниками Арвика, поехал дальше торжественным гарцующим шагом. Локхарт увидел, что на древке знамени развевается теперь и второй флаг, точнее, белый вымпел, очевидно, символизировавший переговоры. "Никому не стрелять!" - крикнул Айбенхорст. Сам Арвик, тем не менее, предпочел не испытывать благородство противника и остался со своей охраной на месте.

Ритмично цокая копытами по камням моста, трое подъехали почти к самым воротам, остановившись, однако, так, чтобы их хорошо было видно не только из башни, но и со стен. Знаменосец (или его следовало называть герольдом?) снова протрубил. Черный рыцарь выехал вперед и снял шлем (Локхарт различил немолодое бородатое лицо). Второй, слегка отставший, так и остался в шлеме, но поднятое забрало позволяло различить, что он еще старше и, хотя с такого расстояния невозможно было разобрать детали, у Локхарта усилилось впечатление, что он выглядит утомленным. Возможно, вес полного латного доспеха был для него обременителен - а возможно, это была не столько физическая слабость, сколько усталое безразличие человека, на старости лет втянутого в авантюру, о которой он уже сожалеет, но из которой не видит выхода.

- Я генерал Гартхард! - крикнул черный. - Командующий королевскими войсками на севере! Вы знаете, что уже десять лет я не был в столице, защищая наши северные рубежи! Но ныне мне пришлось покинуть мой пост, ибо, пока я защищал Айринтию от угрозы извне, удар в самое сердце был нанесен ей изнутри! Король Гумбольдт убит, а священный трон Йоргела узурпирован согласно поддельному завещанию, составленному его убийцами! Они же попытались заманить в засаду и убить и законного наследника, принца Арвика, но их замысел был сорван! Родной брат короля, герцог Бронгарский, тоже встал на сторону заговорщиков и пошел против принца - однако теперь и он разгромлен и убит на севере моими верными престолу солдатами! Королевская армия больше не подчиняется узурпаторше и не придет к ней на помощь! Военная гвардия под командованием графа Дирлиха, - генерал указал на своего спутника, - тоже на стороне законного короля! И я прибыл сюда, дабы донести до вас эти вести, покончить со смутой, предательством и несправедливостью и возвести на престол короля Арвика Первого! - Гартхард сделал широкий жест в сторону оставшегося позади всадника в пурпурном плаще. - Жители Дракенхайма! Солдаты Айринтии! Менее всего ваш король хочет проливать кровь своих подданных и своих храбрых воинов! Вам нет никакого смысла умирать за узурпаторшу и убийцу, которой все равно никто и ничто уже не поможет! Присягните вашему законному государю, и в королевстве возобновится мир, столь необходимый всем нам, особенно перед лицом гроггендорской угрозы! Но если вы не подчинитесь вашему королю, вся вина за мятеж и дальнейшее насилие ляжет на вас! У вас есть время на размышление до заката!

Всадники развернулись и поехали прочь, к поджидавшему их Арвику. Дирлих так и не сказал ни слова.

- Это же чушь? - обернулся Локхарт к Айбенхорсту. - Про Бронгара? Вообще, этот человек действительно генерал Гартхард? После всех этих двойников Арвика...

- Я не видел Гартхарда уже десять лет, - проворчал Айбенхорст. - И никто в столице его не видел. Он действительно все это время безвылазно сидел на севере. Говорили, что его назначение туда было чем-то вроде почетной ссылки - произвели в генералы, но с тем, чтобы держать подальше от столицы, Бронгар вроде как считал, что Гартхард метит на его место... но это все слухи, а я в такие дела предпочитаю не встревать. Во всяком случае, похож... и шрам у него был уже тогда.

- Стало быть, у Гартхарда нет особых причин любить Бронгара, - кивнул Локхарт, - а Арвик как раз мог пообещать ему место коннетабля... Но все равно - он ведь никак не мог успеть разбить Бронгара и явиться сюда вместе с Арвиком!

- Он и не говорил, что разбил Бронгара лично, - возразил Айбенхорст. - Он сказал, что это сделали его солдаты. Которых он, очевидно, оставил под командованием какого-то заместителя, отправляясь на юг вместе с ублюдком. В принципе он мог получить свежее известие с севера, которого не получили мы. Доставить сюда доказательство времени и впрямь не было, но простую весточку с голубем...

- Так вы полагаете, что Бронгар действительно убит? - скверно, подумал Локхарт. Несмотря на то, что герцог - потенциальный конкурент Элинор, вот как раз сейчас это скверно. О каком доказательстве речь, он, конечно, понял - отрезанная голова, как в случае лже-Арвика. Других, очевидно, теперешняя эпоха не признает.

- Откуда мне знать? - развел руками Айбенхорст. - Я не сказал, что он не врет. Я сказал только, что это может быть и правдой. Если Бронгара заманили в ловушку... вряд ли это был честный бой, скорее что-то вроде того, что северные части согласились перейти под его командование, а потом...

- И что, по-вашему - армия, которую он привел с собой, вот так просто бы это проглотила?

- Да мне-то почем знать, - пробурчал Айбенхорст. - Солдат - он, вообще, человек подневольный. Ему сказали, что его прежний командир внезапно умер, а теперь у него новый командующий - ну так и все, он исполняет новый приказ. Поднимать бунт, чтобы отомстить за уже покойного коннетабля, уж точно не будет. Черт его знает, что там вообще пропаганда ублюдка навешала на уши северянам. Вплоть до того, что, пока они там держат рубежи, Бронгар стакнулся с гроггендорцами и пришел нанести удар им в спину...

- Бронгар? С гроггендорцами? Это же совершенно невозможно!

- Все возможно, - вновь подал голос Вельо. - В истории сколько раз бывало, что вчерашних героев обвиняли в предательстве и переходе на сторону тех, в борьбе с кем они и стяжали свою славу. Кстати, даже не во всех случаях это было вранье.

"А ведь верно, - припомнил Локхарт. - Бенедикт Арнольд, например. Хотя Бронгар все-таки вряд ли, чем его может купить Гроггендор... Но солдаты там на севере могут верить во что угодно. И даже тот же Гартхард, десять лет не бывший при дворе - он может быть вполне искренне убежден в том, что только что говорил здесь..."

- Недостаточно убрать одного главнокомандующего, чтобы вся армия перешла на другую сторону, - сказал он вслух. - Есть же вся цепочка командования, начиная со старших офицеров...

- Может, и не перешла, - откликнулся Айбенхорст. - Может, там сейчас разброд, одни за нас, другие против, третьи вообще хотят отсидеться в стороне.

"Так что, если с севера и подойдет некая армия, то еще неизвестно, кому на помощь она прибудет", - подумал Локхарт, но громко произнес:

- Все это вражеская пропаганда, рассчитанная на легковерных трусов. Бронгар жив и здоров, и приведет сюда королевские войска, как только получит наше послание.

"По крайней мере, именно это мы должны внушить гарнизону и горожанам", - добавил он мысленно.

- Да, - понял его Айбенхорст. - Но слухи все равно пойдут, вы ж понимаете. Чем активнее их опровергают, тем они упорнее.

- В конце концов, это следует из элементарной логики, - сообразил Локхарт. - Если Бронгар убит или предал нас, тогда к чему этот ультиматум до заката, к чему такая спешка? Причина может быть только одна - на самом деле они боятся возвращения королевской армии!

- Или им просто неохота мерзнуть под стенами, - пробурчал Айбенхорст.

Гартхард и Дирлих тем временем уже возвратились в свой лагерь, но Арвик все еще оставался на мосту, сидя в седле и глядя на город, словно бросая ему вызов. У кого-то на стене не выдержали нервы, и стрела, взвившись в воздух, упала почти у самых копыт его коня. Это "почти" вдохновило других лучников, и на стене защелкали спускаемые тетивы. Некоторые стрелы падали со значительным недолетом или уходили в сторону, не попадая даже на мост, другие стучали о камни в нескольких ярдах от Арвика - но ни одна не упала ближе пяти футов. Претендент на престол демонстративно не двигался с места, даже его конь не ступил ни на шажок назад, когда очередной наконечник, чиркнув по камню, бессильно застывал вблизи его передних копыт. Локхарту казалось, что даже с такого расстояния он различает на лице юноши, не скрытом поднятым забралом, презрительную усмешку. Всадники на льду тоже не трогались с места (хотя для них, находившихся ниже, летевшие по параболе стрелы представляли бо́льшую угрозу) и не пытались стрелять в ответ, понимая, очевидно, сколь малы у них шансы достать кого-нибудь на стенах - а может быть, следуя приказу изображать ту же невозмутимость, что и их господин.

- Сдохни, хренов псих! - заорал кто-то из стрелков, не сумев достать Арвика в очередной раз. Этот вопль бессильного гнева словно послужил спусковым механизмом - если до этого лучники стреляли молча, словно боясь спугнуть добычу, то теперь на Арвика обрушился поток оскорблений. Каждый старался уязвить хотя бы словами того, кого не мог уязвить стрелами. "Сучий ублюдок!" "Волосатый хрен!" "Опарыш бледный!" "Эй, ты, да я твою маму на дежурстве..." - стрелок слева от Вельо пустился в описания, что именно он делал с леди Агатой в каземате. Локхарт покосился на него. Парню было лет двадцать, так что, учитывая нынешнее малопривлекательное состояние бывшей королевы, едва ли излагаемое им было правдой.

Трудно было сказать, насколько хорошо Арвик разбирает относимые ветром слова, хотя, возможно, нечеловечески зоркий глаз различил бы, с какой силой его кулаки стискивают поводья. Однако он по-прежнему не двигался с места. Стрельба при этом продолжалась - с прежним результатом.

- Восточный ветер, как я и говорил, - ворчливо констатировал Айбенхорст. - На самом деле ублюдок ничем не рискует. Даже если кому-то удастся его достать, стрела на излете бессильна против доспехов - что его собственных, что его коня. В лучшем случае, удастся слегка поранить лошадиную ногу. Отставить стрельбу! - гаркнул он. - Хватит тратить стрелы на...

Но тут одна из стрел, выпущенная в Арвика и ушедшая вправо от моста, вонзилась точно в глаз коню кавалериста, стоявшего к мосту ближе всех. Несчастное животное с громким ржанием взвилось на дыбы, затем шарахнулось в агонии вправо и свалилось, с размаху впечатав своего всадника головой в каменную опору моста. Упавший на бок конь продолжал биться, человек остался лежать неподвижно.

Защитники города встретили эту не самую внушительную победу радостными и язвительными криками. Противник оказался все-таки уязвим - пусть и не тот, в которого они целились. Несмотря на приказ Айбенхорста - который, впрочем, тот не договорил до конца и теперь не стал повторять - снова защелкали тетивы. Оставив бесплодные попытки достать Арвика, стрелки сосредоточили стрельбу на кавалерии внизу. Еще один раненый конь вздыбился и поскакал назад, волоча за собой всадника, не удержавшегося в седле, но застрявшего ногой в стремени. Третьему кавалеристу пикирующая с изрядной высоты стрела вонзилась в сапог, проткнув ступню...

Арвик по-прежнему не обращал на это никакого внимания, застыв на мосту в картинной позе, словно памятник сам себе. Более того - его пока еще не пострадавшие конники внизу тоже оставались на месте и держали строй.

- Что они делают? - воскликнул Локхарт. - Им же достаточно отойти всего на несколько ярдов, чтобы оказаться вне досягаемости так же, как и он!

- Исполняют приказ, думаю, - мрачно ответил Айбенхорст. - Что-то вроде "ни шагу назад от своего короля".

- Но почему он не позволит им отойти на безопасное расстояние? Они бы точно так же прикрывали его и оттуда, не говоря о том, что ему вообще нет никакого смысла торчать там... Он что, считает, что уронит свое достоинство, исправив ошибку?

- Неужели не понимаете? - усмехнулся Вельо. - Нет никакой ошибки. Он очень точно рассчитал место. Так, чтобы вроде как стоять вровень со своими людьми, но его при этом стрелы не доставали, а их - да. Чтобы продемонстрировать нам, как он стоит под градом стрел, невозмутимый и неуязвимый, и точно так же стоят его люди - отнюдь не неуязвимые, но готовые беспрекословно умирать за своего короля.

- И ради этих дешевых понтов⁴⁶ он готов рисковать своими людьми и лошадьми? - возмутился Локхарт и добавил: - Лошади, кстати, даже и не его...

- Теперь вы понимаете, почему у меня ни на секунду не было сомнения, чью сторону выбрать, - пробурчал Айбенхорст.

- Если он намерен позволить нам перестрелять всю его охрану, я бы на вашем месте все же организовал вылазку, - заметил Локхарт. - Если есть хоть самый маленький шанс поймать или застрелить его на мосту...

Словно услышав его слова - или же просто сочтя, что шоу вышло достаточно убедительным - Арвик резко развернулся и поскакал прочь; телохранители наверху пропустили его и поехали следом. Лишь тогда кавалеристы внизу также поворотили коней и последовали за своим повелителем, бросив тело своего товарища. Не считая его и его коня, ранения (в основном, правда, легкие) успели получить четверо солдат и шесть лошадей. Несмотря на очевидные поддавки со стороны Арвика, этот скромный успех поднял настроение защитникам города, так что своим позерством принц скорее добился эффекта, обратного желаемому. Вероятно, сам бы он прокомментировал это в том духе, что грубое быдло не способно оценить красивый жест.

Убедившись, что внезапной атаки ждать неоткуда, рачительный Айбенхорст приказал группе солдат выйти наружу и собрать стрелы. На мосту и на льду внизу (куда солдатам пришлось спускаться по сброшенным с моста веревочным лестницам) их валялось теперь несколько сотен, и пренебрегать подобным ресурсом гарнизону, находящемуся в осаде, не следовало. Локхарт хорошо видел со стены, как гвардейцы подошли к уже переставшему биться коню со стелой в глазу и его наезднику, который вполне предсказуемо также оказался мертв (шлем не спас его от перелома шейных позвонков). Двое гвардейцев заспорили из-за трофеев - каждый претендовал, что именно он сделал меткий выстрел (хотя на самом деле это был промах), и призывал в свидетели товарищей. Ситуация усугублялась тем, что это были разные гвардейцы - один из личной королевской гвардии, другой из военной, то есть из подчиненных Вульфеншванца (их на всякий случай не стали ставить в одном месте под единым командованием, а "придали для усиления" остальным защитникам города, распределив мелкими группами по всему периметру стены). Гвардеец Вульфеншванца, дворянский сын, ни за что не хотел уступать простолюдину, на стороне которого было численное преимущество его сослуживцев. Однако подоспевший капрал сумел пресечь разгоравшуюся ссору, волевым решением разделив добычу - оружие, доспехи и сбрую - между обоими претендентами "по справедливости" так, что никто не получил полный комплект чего-либо - одному досталась кольчуга, другому шлем, одному лук, другому меч и так далее, вплоть до того, что простолюдин получил сапоги, но шпоры отошли дворянскому сыну. Их товарищи с обеих сторон и стрелки на стенах и в башне наблюдали за этим увлекательным процессом так, словно в осажденной столице королевства не было более важных проблем. Наконец счастливчики потащили свои трофеи обратно в город, а их товарищи продолжили поиск воткнувшихся в снег стрел; на полураздетое мертвое тело, брошенное в снегу, никто уже не обращал внимания - ничуть не больше, чем на конскую тушу рядом.

- Его и свои бросили, и наши не похоронят? - удивился Локхарт.

- Если они пойдут на штурм, тут будут валяться сотни трупов, - равнодушно ответил Айбенхорст. - За что этому отдельные почести? Когда лед растает, вода заберет всех. Будет угощение королевским осетрам.

Локхарту почему-то вспомнилась лошадь, которую Ференц и его люди сбросили с моста в реку. Но то была все-таки лошадь... Хотя, конечно, мертвая плоть есть просто гниющее мясо и не более чем, кому бы она ни принадлежала при жизни. Если вдуматься, всякий пиетет по отношению к ней лишен смысла что с материалистической, что даже с религиозной точки зрения. Куда бы там ни отправилась душа - в рай, в ад, на новую реинкарнацию или просто в небытие, здесь ее больше нет...

Беспокоиться, разумеется, надо не о мертвых, а о живых врагах, и Локхарт вновь перевел взгляд вдаль, на берег озера, где раскинулся неприятельский лагерь. Логика - которой руководствовался и Айбенхорст - говорила, что, даже если противник бросится оттуда в атаку галопом прямо сейчас, защитники города успеют закрыть ворота (и сделают это даже в том случае, если спустившиеся на лед солдаты не успеют влезть обратно), а подобраться к стенам незаметно нельзя никак, на льду в этот солнечный зимний день любая фигура, как на ладони. Так что по крайней мере сейчас опасаться нечего. Но что-то же они там затевают... Локхарт всматривался вдаль, отчаянно сожалея об отсутствии оптики (и лучше всего бы, конечно, в виде оптического прицела, подумалось ему). Ну, о прицелах (и главное - о том, к чему они прилагаются) здесь, конечно, мечтать не приходится, но хотя бы простая подзорная труба... кто-то из команды Ференца, помнится, упоминал, что "слышал о таких штуках". Но, видимо, всего лишь слышал на уровне легенд. Может быть, искусство шлифовки линз сохранилось лишь где-нибудь в Тлукаляхане. Локхарт как-то привык, что об этой империи здесь отзываются презрительно - страна рабов, погрязшая в лени и коррупции, с большим, но плохим флотом, воплощение всего косного - но социальная отсталость не обязательно означает техническую. Исламские страны средневековья, на которые Тлукаляхан определенно похож, сохранили немало античных знаний, утраченных в Европе - почему бы подобному не повториться и теперь... Но это все теоретические рассуждения, а на практике, если подзорной трубы нет даже у командующего гарнизоном осажденной столицы (или кем там считается Айбенхорст - заместителем при формально командующем Швертлинге?), то здесь ее, очевидно, невозможно ни достать, ни изготовить вообще.

Наконец гвардейцы со стрелами потянулись обратно, и ворота, к облегчению Локхарта, снова были заперты. Никакой атаки или провокации со стороны врага так и не последовало.

Локхарт услышал шаги подкованных сапог, приближающиеся со стороны башни, но не уделил им внимания, полагая, что это кто-то из солдат возвращается на позицию. Продолжая вглядываться во вражеский лагерь и размышлять, что задумал Арвик, он даже не заметил, как рядом вдруг вытянулся Айбенхорст, и даже замешкавшийся Вельо отвесил неуклюжий поклон.

- Кажется, я пропустила все веселье?

Локхарт резко обернулся на знакомый голос. Элинор стояла в двух шагах от него, в позолоченной кирасе и высоком шлеме-кабассете с гребнем. Ее золотистые волосы, выбивавшиеся из-под шлема, очень гармонировали с этой позолотой, а вот лицо, на взгляд Локхарта, слишком уж разрумянилось на морозе - сам он не любил румянец, предпочитая либо загар, либо бледность. Тут же, впрочем, он одернул себя - о какой чепухе он думает?!

- Мужчины, как всегда, убежали на войну, оставив одинокую женщину скучать во дворце, - продолжала Элинор столь же озорным тоном. - Приходится брать инициативу в свои руки. Как мне уже доложили, мой любезный братец приезжал поговорить? Или, точнее, помолчать, пока за него говорят другие?

Айбенхорст кратко пересказал ей только что произошедшие под стенами события.

- Они блефуют, - уверенно добавил Локхарт, когда командующий гвардией закончил рассказ. - Бронгар вернется, и они боятся этого.

- Конечно, - легко согласилась королева. - Нам надо лишь продержаться несколько дней, не поддаваясь на провокации. В прекрасно укрепленной крепости, где есть все необходимое. Кстати, полковник Айбенхорст, раз уж наши враги явно не намерены идти на приступ прямо сейчас, не проведете для меня небольшую экскурсию по нашим укреплениям? Вам, полковник Локхарт, думаю, это тоже будет интересно.

И они двинулись в обход по стенам и башням, спускаясь и поднимаясь на разные уровни, осматривая галереи, проложенные прямо в толще городской стены, озаренные пламенем очагов помещения, где грелись, отдыхали и могли подкрепиться горячей едой бойцы, булькавшие на огне большие котлы уже отнюдь не с едой, готовые излить свое содержимое на головы штурмующих, запасы стрел (а также запасное оружие и щиты), цепные механизмы с во́ротами и противовесами, позволяющие быстро открывать и закрывать проходы и перегораживать их тяжелыми решетками с заостренными на концах прутьями, и все прочее устройство обороны крепости. В общем, городские укрепления оказались и в самом деле не такими уж декоративными, как могло показаться праздному взгляду снаружи. Королева благосклонно выслушивала пояснения, иногда задавала какой-нибудь уточняющий вопрос (вполне дельный) и непременно коротко общалась с находившимися на соответствующем посту солдатами. Что, очевидно, и было главной целью всей "экскурсии".

"Это ее шоу в ответ на шоу Арвика", - понял Локхарт. Королева не прячется у себя во дворце, она здесь, с вами, в воинских доспехах, вы можете напрямую высказать ей свои жалобы и опасения, она выслушает каждого (в отличие от Арвика, с холодным презрением подставляющего своих людей под стрелы просто для того, чтобы покрасоваться!), и при этом она излучает уверенность и оптимизм и не сомневается в нашей победе... В своей прошлой жизни сам Локхарт терпеть не мог визиты высокого начальства, особенно, так сказать, непрофильного. От визита командующего Военно-космическими силами теоретически еще мог быть какой-то прок - во всяком случае, с ним можно было говорить на одном языке, как профессионал с профессионалом. Но визиты какого-нибудь конгрессмена или, хуже того, президента (особенно того, последнего, спекулянта недвижимостью) всегда были совершенно бессмысленной показухой, только мешающей делу. Но обход укреплений королевой не вызвал у него привычно раздражения. Во-первых, после заявлений Гартхарда (которые, конечно, уже пересказали в красках и тем, кто не слышал их своими ушами) личный состав, не имевший никаких альтернативных источников информации, и в самом деле следовало приободрить и объяснить, что заявления врага - блеф. Во-вторых, Элинор каким-то образом удавалось избежать того неизменного стиля общения высокого вельможи с простым человеком, при котором каждая из сторон считает другую идиотом (или, в лучшем случае, маленьким ребенком, с которым вынужден сюсюкать оторванный от своих важных дел взрослый). Никакого панибратства и фамильярности, разумеется; Элинор, избегая высокомерия, в то же время хранила свое королевское достоинство и не пыталась казаться этим людям "своей в доску". И все же Локхарт замечал, как после короткого разговора с ней светлеют их лица - и вовсе не лицемерными улыбками и не от облегчения подчиненного, который радуется, что высокое начальство наконец оставило его в покое. А может быть, здесь играл роль и фактор, некогда упомянутый Якобсоном - все эти мужчины видели перед собой не только королеву, свою повелительницу, но и, несмотря на все ее внешнее спокойствие и уверенность, молодую девушку, нуждающуюся в помощи и защите? Пришедшую сюда не только для того, чтобы поддержать их, но и чтобы самой получить поддержку от них?

"Небольшая экскурсия" затянулась в итоге практически на весь день. Поначалу Локхарт полагал, что они дойдут по стене максимум до северной надвратной башни и повернут обратно, но потом понял, что Элинор, похоже, намерена обойти по периметру всю столицу. Что было логично в городе, окруженном врагом со всех сторон, однако полная длина городской стены составляла почти три с половиной мили, причем нужно было не просто пройти это расстояние, а побывать на разных уровнях укреплений, многократно поднимаясь и спускаясь по крутым лестницам. Что оказалось утомительно даже для Локхарта, пока еще, несмотря на все тренировки, не привыкшего подолгу носить латы - а ведь на Элинор тоже были доспехи. Пусть и не полные и не такие тяжелые, как его собственные, но все-таки, наверное, ее кираса вместе со шлемом весили фунтов тридцать - четверть ее собственного веса!

Если бы целью Элинор было просто обойти стены, то даже в доспехах это можно было бы сделать часа за два, уложившись, таким образом, где-то к одиннадцати утра - однако, поскольку королева стремилась пообщаться с бойцами на каждом участке обороны, причем не ограничиваясь лишь парой дежурных фраз, это заняло намного больше времени (так что, когда королева изволила отведать еду из солдатского котла, это не было демонстративным жестом - она, очевидно, и впрямь изрядно проголодалась). Айбенхорст сопровождал их только до северной надвратной башни, а дальше с извинениями послал с королевой своего капитана. Где-то по пути между северной и западной башнями они умудрились потерять Вельо - хотя сама мысль о том, что такого гиганта можно потерять, могла показаться довольно забавной. Когда Локхарт впервые заметил, что лингвист больше не сопровождает их, то подумал, что тот всего лишь отстал с непривычки и нагонит во время следующей остановки - потеряться по дороге между соседними башнями в любом случае было негде. Но, когда Элинор успела уже побеседовать с солдатами в следующей башне и отведать их еду, а Вельо так и не появился, Локхарт вынужден был обратить на это внимание Элинор.

- Да, в самом деле, - заметила наконец и та. - Но с ним ничего не могло случиться. Пока нас не штурмуют, периметр - самое безопасное место. Здесь сейчас собрались все, кто охраняют город. Но если вы беспокоитесь, я пошлю гвардейца на его поиски. Хотя... не хотелось бы слишком задерживаться, мы не прошли еще и полпути.

- Скорее всего, он просто устал и повернул обратно, - согласился Локхарт, мысленно добавив "и я его где-то понимаю". Осмотра пары башен и участка стены между ними было вполне достаточно, чтобы удовлетворить свое любопытство по части организации обороны крепости - дальше просто повторялось все то же самое, но с поправкой на растущую усталость. Латы, веса которых Локхарт почти не ощущал с утра, теперь уже давили всей тяжестью, заставляя ныть плечи и спину. На Вельо, правда, была лишь далеко не столь тяжелая шуба, но, с другой стороны, он и не тренировался в последнее время с таким упорством, как Локхарт... Или все же тренировался? Полковник понял, что в последние дни совершенно не задумывался, чем занимается его подчиненный. Вот даже и сейчас не уследил за ним, хотя Вельо, конечно, не следовало покидать их, не предупредив - но, возможно, тот сделал это из деликатности перед королевой, а возможно - и из мелкой мести командиру, не обращающему на него внимания...

- Кстати, вы нашли ему какое-нибудь ответственное поручение? - припомнил Локхарт свою просьбу.

- Ох, - смутилась Элинор, - совершенно вылетело из головы. Напомните мне, когда все это закончится. Сейчас, сами понимаете... Капитан, - громко сказала она, - мы идем дальше.

Наконец они обошли весь город по периметру и вернулись в восточную надвратную башню. Солнце уже клонилось к закату, и длинная тень башни вытянулась через озеро в сторону вражеских позиций, словно обвиняющий перст. Как подтвердил снова встретивший их Айбенхорст, никаких новых действий - ни на этом, ни на прочих направлениях - противник так и не предпринял, словно бы благородно блюдя срок ультиматума, несмотря на все стрелы, физические и словесные, выпущенные в Арвика и его кавалеристов, хотя на самом деле, как был уверен Локхарт (и не только он), просто по причине недостатка сил для штурма. Бросив последний взгляд на восток, где сверкала в закатных лучах яркая точка - кажется, это было навершие знамени над шатром Арвика - Локхарт следом за королевой и сопровождавшими ее гвардейцами спустился в город.

В первый миг ему показалось, что он видит карету Вельо на прежнем месте, и он почувствовал резкий укол беспокойства, но тут же сообразил, что это экипаж Элинор, а лингвист, очевидно, давно вернулся во дворец, как они и предполагали. Проводив королеву до кареты, он жестом велел гвардейцу подвести игреневого, но Элинор остановила его:

- Вы можете ехать со мной, сэр Эрик.

- А... это удобно? - пробормотал он.

- Удобнее, чем вам ехать верхом после этого тяжелого дня, - улыбнулась королева.

На это он не мог возразить. Теперь уже не только спина и плечи, а и все его тело нещадно ныло, и все, о чем он мечтал сейчас - это как можно скорее выбраться из проклятых лат, а уж если это невозможно сделать прямо сейчас, то по крайней мере расслабленно откинуться на мягком сиденье, а не трястись в жестком седле, тем паче что и мороз на улице усилился с приближением ночи. И его уже не волновало, что в карете рыцарь в латах смотрится далеко не так героически, как на коне. Подножка кареты лишь слегка спружинила под его тяжестью - даже во всей своей броне всегда следивший за своей формой астронавт весил меньше, чем иные обрюзгшие вельможи. Локхарт опустился - практически рухнул - на алые подушки сиденья, снял шлем (оставшись в меховом подшлемнике с длинными ушами), а также латные перчатки, и положил их рядом, избавившись, таким образом, хотя бы от части железного бремени. Зря, конечно же, он напялил на себя всю эту броню. Военной необходимости в этом не было, ни одна стрела так и не была выпущена в сторону стен, и вышли дешевые понты, почти как у Арвика - за которые он теперь расплачивается. Он-то хотел просто потренироваться в ношении доспехов, полагая, что его визит на стены займет не больше часа - кто ж знал, что он проторчит тут целый день...Приехать домой, подумал он, полуприкрыв глаза, и сразу улечься в горячую ванну... хотя сразу не получится, придется ждать, пока прислуга нагреет воду. Хорошо бы еще и массаж, но где ж теперь возьмешь массажер? (Локхарту вспомнилась эта похожая на осьминога конструкция, вся состоящая из силиконовых мышц регулируемой гибкости и температуры.) Даже если бы таковой, в рабочем состоянии, чудом и отыскался в каких-то тайных хранилищах, в его мозгу больше не осталось нейроимплантов, чтобы им управлять... Возможно, конечно, в теперешнем мире существовала прислуга, делающая массаж вручную, но Локхарт не решился бы даже интересоваться подобной услугой. На Земле, которую он покинул, "массажные салоны", где клиентов обслуживают люди, а не роботы, были общеизвестным эвфемизмом борделей.

Карета мягко тронулась с места. Вокруг цокали копыта гвардейского эскорта, и где-то там, несомненно, трусил на поводу и освобожденный от седока игреневый. Хотя бы кому-то сейчас легче, чем он ожидал, подумал Локхарт.

- Кажется, я должна извиниться перед вами, сэр Эрик, - сказала Элинор. - Не следовало целый день таскать вас по стенам.

Локхарт поспешно распахнул глаза и уставился на девушку на сиденье напротив. Только теперь, когда никто из подданных не видел свою королеву, она позволила себе сбросить маску бодрости, и стало заметно, что она тоже чертовски устала. Она уже тоже сняла свой шлем с пристегнутым к нему подшлемником, позволив волосам вольно рассыпаться по плечам.

- Я в порядке, - Локхарт выпрямился на сиденье. - Я проходил подготовку. Стокилометровый переход, на случай аварийной посадки, и по снегу, и по жаре... просто в моем мире... доспехи были мягкими и легкими. Но ничего, это только вопрос тренировки. А вы-то как?! Вы же тоже весь день в этом железе!

Элинор вымученно улыбнулась и принялась массировать кончиками пальцев затекшую шею. Если армет Локхарта опирался на стальной воротник-бувигер, перенося свой вес на корпус, то открытый кабассет Элинор, хотя и более легкий, всем своим весом давил на голову и шею носителя.

- Быть королевой - это довольно тяжелая работа, иногда и физически, - сказала она. - Это не только танцевать на балах... что, впрочем, тоже бывает довольно утомительно.

Она немного помолчала, потом произнесла:

- Сказать по правде, я тоже, когда ехала к стене с утра, не планировала обойти весь периметр. Пообщаться с Айбенхорстом, с несколькими солдатами и офицерами на восточной башне, ну, может, еще на паре соседних и все. Но когда я узнала, что Гартхард... и что якобы Бронгар... это было спонтанное решение, но, по-моему, правильное. Надо было объяснить буквально каждому, что враги блефуют, и мы выстоим и победим.

- Да, - согласился Локхарт. - Интересно все же, что собирается делать Арвик, когда убедится, что его ультиматум отвергнут. Штурмовать у него нет сил, а ничего не предпринимать - это для него потеря лица, ведь так?

- Вероятно, ночью его агенты в городе все же попытаются открыть ворота изнутри, - спокойно ответила Элинор, - но у них ничего не выйдет. Мы готовы к этому.

- А если... Бронгар все же не вернется? Что мы будем делать тогда?

- Ждать, пока Арвик потеряет терпение и разобьет голову о наши стены, - усмехнулась Элинор. - С терпением у него всегда было плохо.

- А если у него все же хватит ума этого не делать? Патовая ситуация, ведь так? Он не может взять город, мы не можем снять осаду. Но время в этом случае работает на него. Вы не сможете управлять страной из осажденной столицы.

- Спасибо за информацию, - саркастически проворчала Элинор. - У вас есть какие-то идеи на сей счет?

- Нет, - вынужден был признать Локхарт. - Просто хотел узнать, есть ли у нас план Б.

- Тогда уж план без Б, - невесело скаламбурила королева, имея в виду, очевидно, Бронгара, а затем, после затянувшейся паузы, произнесла: - Подождем развития событий. Завтра будет новый день⁴⁷.

Дальше они ехали в молчании до самого дворца; оба слишком устали, и о войне уже, видимо, все было сказано, а к другим темам обстановка как-то не располагала. Лишь вернувшись в свои покои, Локхарт сообразил, что Элинор пригласила его в свою карету не просто в порядке любезности. Она, весь день ободрявшая других, очевидно, и сама нуждалась в словах утешения и поддержки - и не могла довериться с этим никому, кроме него. Только оставшись наедине с ним, она могла позволить себе не казаться неколебимо сильной и уверенной... но даже и ему она не могла сказать об этом прямо, однако сделала все, чтобы дать ему понять, что было ей так нужно. А он, как обычно, повел себя, как бесчувственный робот (что прежде всегда считал единственно надлежащим поведением). Вместо того, чтобы как-то утешить и приободрить ее, только лишний раз напомнил, насколько опасно и непрочно ее положение и что никакого "плана Б" у них нет. Это правда, конечно, и Локхарт всегда был против утешительной лжи. Но эту правду она знает и сама. От него она ждала не этого...

Выбравшись, с великим облегчением, из чертовых доспехов, он приказал прислуге готовить ванну и ужин. Когда ванну, наконец, наполнили и он блаженно погрузился в горячую воду, у него мелькнула мысль, что надо все же зайти к Вельо и удостовериться, что тот благополучно вернулся - но потом, потом, не вылезать же ради этого из ванны прямо сейчас... Затем, однако, он заснул прямо в ванне и проснулся только оттого, что вода остыла; спать хотелось по-прежнему. Кое-как вытеревшись (тело все еще ныло, хотя стало полегче), он заставил себя съесть тоже уже успевший остыть ужин и сразу же завалился в постель, с удовольствием вдыхая запах чистого белья. О Вельо он уже не вспомнил. Две минуты спустя он уже спал.

Пробуждение Локхарта было куда менее приятным, нежели отход ко сну. Что, впрочем, не редкость и в мирные времена, но во время войны - в особенности.

Над городом гудел набат. Тревожный звон плыл, казалось, отовсюду, со всех сторон, так что на короткий миг, пока сон отчаянно сопротивлялся пробуждению, Локхарту представилось, что он оказался внутри гигантского колокола и пытается вырваться из него - но пытается тщетно, ибо на самом деле он и есть язык этого колокола, против своей воли бьющийся о стенки, и каждый удар отдается болью в теле и невыносимым гулом обрушивается на голову... Затем он все же открыл глаза, но легче не стало - вокруг была полная тьма, наполненная колокольным гулом, и боль во всем теле тоже никуда не делась. Это тревога, это удар, Кэйли ударила их, превратив корабль в гигантскую микроволновку, света нет, потому что выжгло всю электронику, но сейчас должны сработать аварийные системы на фотонной элементной базе... но почему сигнал тревоги звучит так странно? должен быть высокий прерывисто-взревывающий звук...

"Свет!" - прохрипел Локхарт, но автомат, не подчинившийся мысленному приказу, не выполнил и голосовую команду. Или - он просто потерял зрение?! При таком поражении это вполне возможно - его глаза сварились, спеклись, превратились в белесые мутные шарики, как у Блюменберга и других... стоп - как же тогда он мог видеть глаза Блюменберга, и откуда у него чувство, что все это уже было когда-то давно? Или же...

Локхарт проснулся окончательно.

Штурм. Они штурмуют город. Кажется, они двинулись на приступ со всех сторон, что очень глупо с их стороны - при их численности им следовало бы сосредоточить все силы на одном участке... или этот плывущий отовсюду набат означает, что они уже в городе?!

Локхарт вскочил с кровати, по-прежнему чувствуя боль во всем теле. После упорных тренировок последних дней мышечная боль спросонья не была для него в новинку, но после вчерашнего (или все еще сегодняшнего? наступила уже полночь или нет?) он чувствовал себя особенно разбитым. Сейчас он совершенно не годится в бой, вот что скверно. Да, впрочем, даже будь он в отличной физической форме, толку от него было бы немного. В доспехах он не фехтовал еще ни разу, да и без них его уровень, мягко говоря... Свет, черт побери! Как все-таки неудобно, когда свет нельзя зажечь ни мысленной, ни голосовой командой, ни даже кнопкой! Локхарт быстро подошел к окну, раздернул плотные занавески, не увидев, разумеется, ничего, кроме тускло озаренного призрачным светом Кольца зимнего сада с его фонтаном, дорожками и цветами на кустах. Наконец при этом слабом свете из окна он отыскал на столе огниво, с третьего удара воспламенил трут, раздул его и затеплил от него фитиль масляной лампы. Наскоро натянув штаны, рубаху и сапоги и повесив через плечо перевязь с мечом, с лампой в руке он вышел в коридор.

Здесь тускло тлели прикрученные по ночному времени светильники на стенах, но никого не было. Звуки набата стали слышнее, но Локхарт понял, что они по-прежнему доносятся издалека. Не похоже, чтобы тревога была поднята в самом дворце. Локхарт направился к выходу во внешний коридор, желая расспросить стоящую там стражу о происходящем (если, конечно, найдет ее на посту), но чуть не столкнулся с де Сегюром с канделябром в руке. Удивительное дело, но дипломат был полностью одет в соответствии с местной модой, со всеми шнуровками, застежками и завязками, включая шоссы, коих Локхарт упорно не признавал, сохраняя убеждение, что мужчина должен носить брюки, а не чулки (хотя облегающие шелковые шоссы считались здесь одеждой более аристократической) - и дело было не только в половых стереотипах, но и в том, что шоссы необходимо было крепить шнуровкой к нижнему краю жиппона, что требовало, понятно, больше времени, нежели просто затянуть пояс штанов. Де Сегюр, однако, успел привести свой сложный костюм в полный порядок, словно не был разбужен тем же набатом максимум пару минут назад. А может, сообразил Локхарт, и вправду не был? Возможно, граф еще не ложился спать, обдумывая какие-то очередные хитрые планы?

- Вы знаете, что происходит? - спросил его Локхарт.

- Полагаю, не больше, чем вы, - спокойно ответил де Сегюр. - Этот набат означает, что противник атакует город, ведь так?

- Видимо, так. Который сейчас час?

- Примерно четверть до полуночи.

Ну да, подумал Локхарт, пересменок. Одна стража готовится смениться, другая еще не заступила. Ультиматум истек несколько часов назад, защитники столицы, конечно, сперва напряглись, ожидая штурма, но постепенно расслабились, уверившись, что ночной атаки не будет. И вот тут...

- Идите проведайте Вельо, - распорядился Локхарт. - Не удивлюсь, если он умудряется спать под весь этот трезвон. А я пока спрошу нашу охрану, известны ли им какие-то детали, - "хотя вряд ли, если тревога поднялась только что", добавил он про себя.

Так и оказалось - охранники по другую сторону двери подтвердили, что тревога поднялась совсем недавно и что она покамест где-то там далеко, а не внутри дворца. На вопрос, означает ли это "далеко" бой под стенами или уже внутри города, они отвечали стандартным "не могу знать". Локхарт вернулся в коридор гостевых покоев и обнаружил де Сегюра, который тщетно звал Вельо, стуча в запертую дверь.

- Не отвечает?

- Нет.

Полковник приложил ухо к двери (заткнув второе, чтобы по возможности заглушить колокола) и не услышал никаких звуков. Он почувствовал, как у него холодеет в животе. Ему, конечно, сразу вспомнилась аналогичная сцена с Якобсоном. Выскочить во внутренний двор и в очередной раз выбить злосчастное стекло? Что бы ни случилось, вряд ли это поможет. Пусть разбираются те, кому поручена их охрана! Локхарт вбежал к себе и дернул красный шнур.

Не прошло и минуты, как послышался грохот сапог, и в коридор ворвалась целая дюжина стражников с обнаженными мечами; выглядели они столь решительно, что у Локхарта на миг мелькнуло опасение, что это прорвавшиеся враги, а не защитники. Однако их командир поспешно отсалютовал выскочившему в коридор полковнику. Выслушав, в чем дело, он (вопреки рефлекторному ожиданию Локхарта) не отдал приказ своим людям ломать дверь, а извлек кольцо с ключами от всех гостевых апартаментов.

Вельо в его покоях не оказалось - ни живого, ни мертвого. Пока стражники осматривали комнаты (что не заняло много времени), Локхарт попытался все же выяснить у их командира, что происходит в городе. Тот ответил, что, судя по звуку набата, противник штурмует стены с разных сторон, но прорыва нигде нет - тогда бы были частые высокие удары с той стороны. Однако бой начался лишь недавно, так что делать какие-либо выводы рано.

Под этот тревожный аккомпанемент и проходило поспешное расследование исчезновения Вельо. Охранники у двери сообщили, что не видели, как он входил или выходил, хотя они заступили на пост лишь три часа назад. Не пользовался он и тайным выходом через погреб (ключ от которого был только у Локхарта). Вечерняя смена прислуги также не получала никаких вызовов и распоряжений от доктора (как на всем протяжении дня не видел его и де Сегюр). Офицер Тайной Стражи, явившийся следом за солдатами, предложил послать за слугами и стражниками предыдущих смен, но Локхарт, уже понявший, что все это значит, велел первым делом отыскать кучера кареты, на которой Вельо ездил к стене. Такового притащили полуодетым и изрядно напуганным, однако узнав, в чем дело, он быстро приободрился и заявил, что вернулся во дворец без пассажира в три часа пополудни, потому как его смена закончилась, а платить сверхурочные ему никто не обещал, притом, что он и так прождал лишний час, да и пассажир, когда вылезал утром из кареты, никакого распоряжения типа "дождаться во что бы то ни стало" не отдал. О своем возвращении кучер доложил, как должно, старшему смены, и если тот не отправил за пассажиром другой экипаж, то это не его, кучера, проблемы.

Офицер предложил допросить и начальника смены, но Локхарт только отмахнулся. Ему уже было ясно, что дело вовсе не в местных раздолбаях, исполняющих свои инструкции "от сих и до сих", и едва ли можно говорить о каком-то заговоре и похищении, не имевшем никакого политического смысла. Вельо, очевидно, сам захотел остаться на стенах - и, возможно, принять участие в бою, вопреки прямому запрету Локхарта. Ну да, ну да - ведь никакого занятия, наполняющего жизнь смыслом, ему так и не подыскали, у Элинор, что вполне естественно, хватало куда более неотложных дел, и даже его командир (не говоря уже о де Сегюре) с ним в последнее время почти не виделся, вот он и решил "показать всем им". Алебарды у него с собой не было, но это ничего не значило - как Локхарт уже имел возможность убедиться, в башнях имелось запасное вооружение...

Ну и что мне теперь делать, подумал Локхарт с раздражением. Ехать на стены и вытаскивать его оттуда прямо в разгар боя? Даже не зная, где именно он там находится... А не пошли бы вы к черту, доктор Вельо, с вашими комплексами? Вы взрослый человек, а я не Якобсон, чтобы с вами нянчиться. Я отдал вам приказ, вы его нарушили, дальнейшее - ваша ответственность и ваши проблемы.

В конце концов, от еще одной алебарды в сильных руках в эту ночь там, на стене, и в самом деле может быть реальная польза. Куда более реальная, чем от всех научных работ в области лингвистики.

Возможно, даже все эти стражники, прибежавшие сюда из-за исчезновения Вельо, ослабляют тем самым безопасность дворца. Во всяком случае, такой вывод легко было сделать, глядя на их недовольные лица после того, как выяснилось, что королевского гостя никто не похищал и не убивал. Локхарт объявил всем отбой тревоги и вернулся в свои покои, намереваясь, несмотря ни на что, лечь и спать дальше. Он знал, что способен заснуть под любой трезвон - в бытность курсантом он спал даже под рев реактивных двигателей над их учебным аэродромом, а того, кто слышал TF-230 на форсаже, не смутит никакой звук, в принципе возможный в средневековье... От него сейчас ничего не зависит, ни там на стенах, ни здесь во дворце. Во всяком случае, он ничем не может помочь - разве что помешать.

Однако спать уже не хотелось. И даже мышцы уже не ныли так, как после пробуждения. Через некоторое время Локхарт поднялся и вновь принялся одеваться.

Он все еще оставался человеком действительного залога.

Вызвав слугу, он объявил о своем намерении "проехаться в город оценить обстановку". Затем с неохотой стал облачаться в доспехи, решив, что на этот раз все же не будет надевать полные латы, хотя в нынешней обстановке они выглядели более уместными, чем днем, когда враги были далеко. Поначалу Локхарт думал ограничиться кирасой и шлемом, но потом надел еще наручи и латные перчатки. К бою он совершенно не готов - и не собирался в него вступать - но если все же придется отбиваться, то, чем хуже владеешь мечом, тем важнее защита рук... Известив о своем намерении де Сегюра (тот спросил тоном почти снисходительным: "Уверены ли вы, командир, что в этом есть необходимость?", но, получив в ответ короткое сердитое "да!", лишь молча кивнул), Локхарт направился в конюшню. Уже седлая игреневого, ничуть, похоже, не смущенного ночной побудкой (впрочем, лошади вообще спят меньше людей), Локхарт подсознательно ожидал, что прибежит какой-нибудь посыльный со словами "ее величество просит вас оставаться во дворце". Но никто так и не попытался его остановить, хотя обычные двое гвардейцев и поехали вместе с ним. Что делала Элинор в это время? Уж наверное не спала в ночь, когда враг штурмует ее столицу. Но доложили ли ей о намерении Локхарта? И об исчезновении Вельо перед тем? Вполне вероятно, что нет. Возможно, она выслушивала в этот момент куда более важные доклады, касавшиеся обороны всего города, и у Локхарта не было никаких оснований ей мешать.

Полковник выехал в неприветливую темноту ночного города. Мороз обжигал лицо; температура заметно упала даже по сравнению с отнюдь не теплой дневной. На площади перед дворцом горели факелы, не позволяя никому пересечь ее незамеченным, но она была пуста. Однако все улицы, ведущие к дворцу, были перекрыты кордонами гвардейцев. Локхарта и его сопровождающих беспрепятственно пропустили наружу.

Он размышлял про себя, отчего Арвик все-таки решился на штурм. Может быть, в темноте к нему подошло подкрепление, о котором во дворце пока не знают? Хагентрауб, как опасался Айбенхорст, или... кто-нибудь еще. Локхарт вспоминал карту с разноцветными флажками личных армий. Пока что все эти феодалы хранили лояльность королеве или, по крайней мере, нейтралитет. Но как там говорил Ференц - в Айринтии всегда надо быть готовым к предательству...

Локхарт направил коня на запад. Не только потому, что Вельо, судя по всему, остался где-то на стене между западными и северными воротами; Локхарт все еще не был уверен, будет ли он пытаться вытащить оттуда лингвиста - максимум покричит с улицы из нескольких мест вдоль стены: "Доктор Вельо, это ваш командир! Приказываю вам спуститься и выйти ко мне!", но точно не полезет на укрепления сам, не станет путаться под ногами у людей, возможно, в эту самую минуту ведущих бой. Но дневной обход крепости создал у него впечатление, что, хотя город и готов к круговой обороне, главное внимание защитников сосредоточено на восточном и северном направлении (и дневная диспозиция врага это оправдывала) - и, соответственно, опасных ночных сюрпризов можно ожидать с запада и с юга. В этом смысле ему придется решать, повернуть от западной башни на север, где Вельо, или на юг... Не то чтобы он, конечно, мог в одиночку что-то изменить или, находясь под стеной изнутри города, хотя бы узнать что-то раньше, чем защитники на стене и башнях, да и конные вестовые, способные быстро доставить важные сведения, там наверняка есть и без него - и все же интуиция толкала его оказаться поближе к месту событий.

Однако до западной башни он так и не доехал.

По ночам - и не только в эту ночь штурма, когда над городом гудел набат, но и в тихое мирное время, исключая дни празднеств и карнавалов - столица Айринтии, как и положено средневековому городу, выглядела практически мертвой: на большинстве улиц, исключая самые главные, не было никаких фонарей (и даже на главных они освещали не столько саму улицу, сколько вход в то или иное здание, причем чаще всего масла в них подливали из расчета на два-три часа после заката, после чего они гасли сами собой - разве что перед гостиницами и кабаками, а также складами и лавками, отгружавшими и получавшими товар затемно, светильники горели всю ночь). Света не было и в окнах, в большинстве своем наглухо закрытых ставнями. Даже свет Кольца почти не пробивался на дно узких улочек, зажатых между довольно высокими по местным меркам домами (трех, а кое-где и четырехэтажными, под крутыми крышами) там, где они тянулись в меридиональном направлении. Поэтому колеблющиеся отсветы огней впереди полковник заметил еще до того, как сами огни показались из-за поворота.

Первой мыслью Локхарта было, что это какой-то патруль или подкрепление, перебрасываемое с одного участка обороны на другой, а может, наоборот, подводы с ранеными. Враги, тайно действующие в городе, вероятно, предпочли бы передвигаться в полной темноте. А затем из-за поворота показались люди с факелами.

Они шли навстречу, то есть по направлению к дворцу. Факелов, на самом деле, было немного - около полудюжины, их несли только передние. Но позади них угадывалась большая темная толпа.

Это были не солдаты. Нигде в свете факелов, насколько мог различить Локхарт, не блестели доспехи или мечи. Судя по всему, это были простые горожане. Однако они быстро шагали густой и мрачной толпой среди ночи по направлению к дворцу, под гул набата, в то самое время, когда враг штурмовал город снаружи - и это, конечно, совсем не выглядело обнадеживающе. Неужели бунт? Арвик делал ставку именно на это? На то, что его агенты не станут пробиваться изнутри к воротам, а сумеют повести толпу прямо на дворец? И Тайная Стража прохлопала эти настроения?

Локхарт натянул поводья. Инстинкт говорил ему, что невозможно в одиночку (ладно, втроем, если его сопровождающие не обратятся в бегство) остановить толпу из по меньшей мере десятков, а может, и сотен человек, и что самое разумное - это скакать назад к дворцу и поднимать тревогу. Но двое гвардейцев спокойно встали по обе стороны от него, полностью перекрыв таким образом узкую улицу; Локхарту это напомнило когда-то виденные им кадры старой хроники с конной полицией, которая вполне успешно управлялась с толпой, и он сообразил, что положение вовсе не так безнадежно. Они на конях, в доспехах и при мечах (в то время как те полицейские были вооружены только дубинками), и толпа, движущаяся навстречу, вероятно, испытывает определенный пиетет перед рыцарями и гвардейцами и еще меньше хочет лезть под мечи, чем демонстранты прошлого - под дубинки.

Пиетет этот, похоже, даже превзошел его ожидания, ибо горожане не рискнули даже приблизиться. Факельщики и те, кого они вели за собой, стали сворачивать в какой-то переулок ярдах в тридцати впереди Локхарта и его спутников. Что, впрочем, отнюдь не означало, что они оставили свои намерения, какими бы те ни были. Очевидно, они просто искали путь в обход.

- Вы знаете, кто это такие и что им надо? - Локхарт полуобернулся к правому гвардейцу.

- Никак нет, сэр.

- Тогда поехали разберемся. Если что, вы, - он указал на правого, - прикрываете меня, а вы, - жест в сторону левого, - скачете к дворцу за подмогой.

- Да, сэр, - по очереди откликнулись оба.

Локхарт нагнал хвост колонны, когда он уже втягивался в переулок.

- Стойте, именем королевы! - властно крикнул он, словно всю свою жизнь был рыцарем короны. - Кто вы и куда направляетесь?

- Смерть врагам королевы! - откликнулись из толпы. - Смерть гроггендорским шпионам!

Локхарт почувствовал облегчение. Все-таки свои! Видимо, какие-то добровольцы или ополчение. Упоминание Гроггендора его не удивило - он знал, что тема "Арвик - гроггендорский наймит, отравивший короля по приказу своих имперских хозяев", весьма популярна среди простого народа. Хотя у истоков этой идеи, несомненно, стояло ведомство Крампа или Фабиаса, она упала на благодатную почву. Даже то, что сам факт отравления Гумбольдта так и не был доказан, с точки зрения парадоксальной народной логики становилось неопровержимым аргументом в пользу этой версии: "Так это ж потому, что яд гроггендорский, секретный! Кабы был бы наш - все бы доказали!"

И, строго говоря, не факт, что этот пропагандистский миф не мог и в самом деле оказаться правдой. Если не по части "секретного яда", то по крайней мере в том, что Гроггендор будет поддерживать Арвика, чтобы его руками развалить Айринтию и уничтожить ее способность сопротивляться агрессору.

Однако, куда же все-таки направляются эти патриотично настроенные горожане? Почему в разгар боя они идут не к стенам, а в прямо противоположную сторону? Конечно если они невооруженные и необученные, то в бою от них толка немного - впрочем, запасное оружие в башнях есть, да и чтобы отталкивать рогатинами приставные лестницы, наверное, специальная подготовка не требуется... А может, их задача - пока все профессиональные солдаты либо защищают периметр, либо охраняют дворец, патрулировать город в поисках, действительно, шпионов и диверсантов? Нет, эта большая толпа совершенно не похожа на патруль!

Локхарт пустил коня шагом, двигаясь в хвосте колонны, но не мог продвинуться вперед - попытка прокладывать дорогу на коне сквозь такую плотную толпу обернулась бы давкой с жертвами. Люди уже окружили Локхарта со всех сторон, и если поначалу на него опасливо косились, то теперь он слышал приветливые реплики: "О, и господин рыцарь с нами!" "Куда вы идете? - пытался допытываться Локхарт. -Кто ваш командир?" Но ближние лишь неопределенно махали руками куда-то вперед - возможно, и сами не вполне представляли, кто и куда их ведет - а те, что были дальше впереди, вероятно, вовсе не слышали его за гулом набата и периодически выкрикиваемыми патриотическими лозунгами.

Локхарт оглянулся на своих сопровождавших. Те все еще ехали за ним, но толпа уже развела всех трех всадников друг от друга. Более того, теперь множество людей шагало и позади - то ли Локхарту все же удалось продвинуться ближе к голове колонны, то ли, наоборот, к хвосту ее присоединились новые горожане. Очевидно было, что теперь ни левый, ни правый гвардеец - ни тем паче сам Локхарт - не смогут быстро выбраться из толпы и поскакать за помощью. Ситуация вновь стала казаться полковнику нелепой и тревожной одновременно. Во всяком случае, после того, как колонна прошла несколько переулков и коротких кривых улиц (без Кольца над головой, возможно, даже Локхарт с его чувством направления опытного пилота потерял бы ориентацию в этом лабиринте), стало ясно, что она направляется хотя и в центральную часть города, но, похоже, все-таки не к дворцу. В толпе тем временем зажигали все больше факелов; кто-то запел песню, ее подхватили - Локхарт не мог разобрать слов, но звучало довольно воинственно.

И тут за очередным поворотом ему открылась их цель.

Посреди небольшой площади - а может быть, в окружении четырех коротких улиц, в зависимости от того, как трактовать данную планировку - возвышался довольно внушительного и в то же время мрачного вида трехэтажный особняк с высокими стрельчатыми окнами, утопленными в ступенчатых нишах, и декоративными белыми зубцами, обрамлявшими выгнутую крышу в черной чешуйчатой черепице. Здание окружал высокий каменный забор со сплошными воротами, на обеих створках которых красовались кованые гербы. Над полукруглой каменной аркой, венчавшей ворота, торчал флагшток, но изображение на флаге, совсем не величественно свисавшего с него в полном безветрии, невозможно было разобрать. Однако гербы, озаренные светом Кольца и факелов, Локхарт различил вполне отчетливо. Треугольник, скрещенные мечи, корона.

Посольство Гроггендора.

Локхарт мысленно обругал себя идиотом. Де Сегюр на его месте догадался бы сразу, и даже не потому, что уже бывал здесь... Идеальная провокация, лучше не придумаешь. Фанатичная толпа приверженцев Элинор громит гроггендорское посольство, а королева ничего не делает, чтобы это предотвратить. Более того, наверняка найдутся и свидетели, которые покажут, что именно агенты королевских спецслужб разжигали антигроггендорские настроения, и это будет, в общем-то, правдой... После этого даже неважно, чем кончится сегодняшний бой. Он нужен был лишь как повод, чтобы занять гвардейцев на стенах - по всему периметру, да! - и одновременно зажечь толпу. Империя получит свой casus belli, а Арвик со всеми его амбициями действительно всего лишь сыграл роль ее марионетки...

Толпа, размахивая факелами (и, кажется, айринтийскими флагами), с гневно-радостным ревом устремилась к воротам посольства.

- Стойте! - кричал Локхарт. - Назад! Именем королевы! Вас обманули! Это провокация врагов!

Его никто не слушал и не слышал.

Справа от ворот открылась калитка, и оттуда быстро вышли трое королевских гвардейцев. Двое сжимали обнаженные мечи, третий, старший как по возрасту, так, видимо, и по званию, шагнул вперед, выставляя обе ладони в кольчужных перчатках навстречу толпе.

- Стойте, идиоты! - властно гаркнул он.

Как ни странно, его послушались. Толпа с факелами и флагами остановилась в нескольких ярдах от ворот.

- Я такой же айринтиец, как и вы! Второй лейтенант Брайан Курц, личная гвардия ее величества! Служу в гвардии уже шестнадцать лет, начинал рядовым при Гумбольдте! И я люблю гроггендорцев ничуть не больше вашего! Но я поставлен сюда защищать их посольство по приказу королевы, и я буду исполнять свой долг! А вы должны исполнять свой, а не устраивать здесь мятеж на радость нашим врагам!

- Наши враги там! - заполошно крикнул кто-то, указывая на посольство.

- Не только там, - рассудительно ответил Курц. - Даже если сровнять их посольство с землей здесь, Ингварштад никуда не денется. А там, между прочим, так же сидят наши послы! Вы хотите, чтобы и с ними было то же самое?

- К черту всю эту дипломатию! - выкрикнул другой голос, показавшийся Локхарту смутно знакомым. - Наши послы им не вредят, а ихние нам еще как! Не мы отравили их короля! Не мы привели вражью армию к их столице! Сколько еще терпеть это змеиное гнездо в центре Дракенхайма?!

Толпа согласно загудела. Кто-то швырнул факел через ограду, но тот, очевидно, упал на землю за забором, едва ли причинив какой-либо ущерб.

- Вы что - хотите войны с Гроггендором? - крикнул Курц. - Вы на карту смотрели, идиоты?

- Война уже идет! - возразил тот же голос. - Али слышишь плохо? (Действительно, набат был хорошо слышен и здесь.) У нас уже столицу штурмуют, а мы все дрожим, как бы хуже не вышло?!

- Это пока что только армия Арвика, - ответил Курц. - А вы хотите, чтобы сюда заявилась вся армия Гроггендора?!

- А что Гроггендор, Гроггендор? - выкрикнул новый голос с истеричными нотками, и его обладатель, высокий и плечистый, но весь какой-то взъерошенный и раскоряченный, с торчащей клоками неухоженной сивой бородой, выскочил прямо перед Курцем, разворачиваясь лицом к толпе. - Нешто мы Гроггендора ихнего не видели? Вы нашли кого слушать, земляки! Шестнадцать лет он в гвардии, ага! Из столицы не вылезал, всей службы - в почетных караулах стоять! А я одиннадцать лет назад служил на севере под командованием его светлости герцога Бронгарского! Я сам лично этих гроггендорцев бивал, этой вот рукой! - он согнул вверх руку в рукаве тулупа, словно желая продемонстрировать бицепс. - Так мы им тогда вмазали, что мало кто живым до своего Гроггендора добежал!

Толпа встретила это одобрительным гулом и выкриками.

"Он не похож на старого солдата", - подумал Локхарт, постепенно прокладывавший себе путь через толпу к воротам посольства (люди, теснимые конем, неохотно расступались, но продвигаться таким образом, никого не топча и не рубя, получалось медленно, а травм и тем паче смертей Локхарт все еще надеялся избежать). "Выправка не та. Скорее всего, проплаченный провокатор."

Курц, очевидно, заподозрил то же самое.

- Как твое имя, солдат? - гаркнул он, перекрывая шум толпы. - Как звали твоего офицера в том рейде?

- Я Вилли Крафтман, - без запинки откликнулся тот. - Парни звали меня Рафт. Моим капралом был Нед Вурк, Жестяной Нед. Нами командовал лейтенант Краут, он был из простых горожан, но его светлость лично произвел его в рыцари за ту операцию.

Новые одобрительные возгласы подтвердили, что по крайней мере некоторым из присутствующих эти имена знакомы.

"Возможно, он просто выучил свою легенду, - подумал Локхарт. - А может, он все-таки и впрямь ветеран, спившийся и опустившийся на почве неустроенности в мирной жизни. Из таких тоже выходят хорошие орудия для провокаций."

- Если ты и впрямь солдат, - крикнул Курц, - ты должен знать, что такое дисциплина, и выполнять приказы офицера!

- Я выполню приказ любого, кто поведет нас на врага, - прокричал Крафтман в ответ, - а не трусов, защищающих наших врагов! Иди с нами, Курц, если ты айринтиец, или прочь с дороги, если ты гроггендорское охвостье!

Новые факелы полетели через забор - и, кажется, не только они, но и какие-то более подходящие для метания снаряды. В здании послышался звон разбитого стекла.

- Назад! - отчаянно рявкнул Курц. - Это ваш последний шанс, или вас будут судить за измену!

Лейтенант, очевидно, видел постепенно приближающегося Локхарта - трудно не заметить возвышающегося над толпой всадника - но не подавал ему никаких знаков, вероятно, не зная, на чьей стороне этот появившийся в столь неподобающей компании рыцарь. Локхарт, в свою очередь, рассчитывал с одним из своих гвардейцев (второй уже сумел выбраться из толпы и поскакал за подмогой) добраться до ворот, развернуться и, объединившись с Курцем и его людьми, начать теснить погромщиков прочь - или, как минимум, не подпускать их к воротам до тех пор, пока не подоспеет помощь. Но осуществить этот план он не успел. Камень, брошенный из толпы, ударил Курца в переносицу прямо под шлемом. Лейтенант покачнулся, рефлекторно ухватившись за плечо Крафтмана. Тот схватил его обеими руками и отшвырнул в сторону. Курц упал; один из его гвардейцев, видя нападение на своего офицера, сделал выпад мечом и пропорол напавшего насквозь. Локхарт увидел окровавленное острие, высунувшееся из спины Крафтмана, словно жало какого-то чудовищного насекомого.

Несколько погромщиков отпрянули, кто-то истерично закричал: "Убили, убили!" - но из толпы тут же раздались выкрики: "Смерть предателям!" "Бей гроггендорских собак!", и разъяренная людская масса вновь ломанулась вперед, валя и топча тех, кто пытался пятиться перед вооруженным противником.

- Стоять! Назад! - отчаянно закричал Локхарт, выхватывая меч и устремляя коня вперед уже без всяких церемоний. Кто-то с криком валился под копыта, кто-то шарахался в стороны, но один бородатый мужичонка, развернувшись, ткнул игреневому в морду факелом. Конь вздыбился, перебирая передними ногами в воздухе, и разбил копытом голову своему обидчику (Локхарт при этом едва не выронили меч, стараясь удержаться в седле). Увы, все это возымело не тот эффект, на который надеялся полковник - люди впереди, в панике оглядываясь на коня и рыцаря с мечом, лишь ломанулись к калитке с удвоенной силой, влекомые уже не столько гневом против гроггендорцев и тех, кто их защищал, сколько инстинктивным желанием укрыться за оградой посольства. Обоих гвардейцев Курца смели, несмотря на их оружие - как, очевидно, растоптали в давке и его самого - причем с такой скоростью, что их товарищи, остававшиеся внутри ограды, не успели запереть калитку изнутри. Теперь погромщики тянули ее в одну сторону, защитники в другую, калитка двигалась туда-сюда с переменным успехом, но атакующих было куда больше, хотя они толкались и мешали друг другу. Локхарт, спеша на выручку обороняющимся, рубанул мечом, не глядя даже, кого, и впервые в жизни почувствовал, как меч, зажатый в его руке, входит в человеческое тело, с легкостью рассекая одежду и мясо и с усилием перерубая кости. Он не просто впервые убил человека - формально он зарубил гражданского и, скорее всего, безоружного (если не считать оружием камень, палку или, максимум, короткий нож), но единственное, что обеспокоило его в этой ситуации - это сумеет ли он быстро выдернуть клинок, так, чтобы тот не застрял в теле. Ему это удалось, и он устремился дальше к калитке, рубя погромщиков налево и направо и топча их конем. Его ноги не были защищены броней (о чем он теперь жалел), как не был ничем защищен и игреневый, так что удар ножом или даже хорошей дубиной в этой толпе представлял вполне реальную опасность - однако Локхарту почти не оказывали сопротивления; орудующий мечом конный рыцарь внушал лишь одно желание - убраться от него как можно дальше. Лишь несколько камней, прилетевших издали, со звоном ударились о кирасу, не причинив, разумеется, никакого вреда. Через пару минут он уже обрушился на погромщиков возле калитки. Те, что не попали под меч или копыта, бросились врассыпную, позволив защитникам посольства, наконец, захлопнуть и запереть дверь. Локхарт, таким образом, остался снаружи перед запертой калиткой и воротами, но его это уже не беспокоило. Он уже оценил превосходство вооруженного всадника над практически безоружными пешими. Он подумал, что среди тел, оставшихся валяться возле ворот, должны быть и Курц с его бойцами, и что кто-то из них может быть еще жив - но пока что он не мог спешиться и оказывать помощь Погромщики отхлынули от ворот, но еще отнюдь не разбежались - тем паче что задние, которым ничего не угрожало, продолжали напирать на передних. Развернув коня, Локхарт увидел своего единственного оставшегося гвардейца и тут же понял, что у того дела обстоят вовсе не так хорошо. Гвардейцу не повезло наткнуться в толпе на кого-то более решительного, а возможно, и более обученного, чем простые горожане. Кровь хлестала из глубокой раны на шее его коня, который с жалобным ржанием топтался на месте, а затем на глазах у Локхарта рухнул на передние колени. Несколько человек тут же набросились на всадника; сразу двое вцепились в его руку с мечом, остальные пытались стащить его с седла. Локхарт устремился на помощь гвардейцу и налетел на погромщиков сзади как раз тогда, когда умирающий конь завалился на бок, увлекая за собой седока, и они оба исчезли под копошащимися телами, наносившими яростные удары сверху. Полковник зарубил двоих из них и обратил остальных в бегство. Гвардеец выбрался из-под трупа своего противника; он потерял меч и был весь в крови, но больше чужой, чем своей и, похоже, серьезно не пострадал. "К воротам!" - крикнул ему Локхарт. И тут со стороны посольства донеслись новые крики, а затем площадь озарили взметнувшиеся языки пламени.

Локхарт понял, что произошло. Пока основная массовка отвлекала охранников возле ворот, те, кому была уготована главная роль, обошли посольство с боков и с тыла, взобрались на ограду (забор высотой в три ярда, и даже без колючей проволоки поверху - не такое уж непреодолимое препятствие, особенно для подготовившихся заранее) и забросали окна здания, наверное, уже даже не факелами, а чем-то вроде бутылок с горючей смесью. Для этого им даже не надо было перебираться внутрь - поскольку, как обычно и бывает в страдающих от дефицита места внутри своих стен средневековых городах, расстояние между оградой и зданием было невелико, с высоты стены метать снаряды в окна всех трех этажей было только удобнее...

Локхарт увидел эти силуэты на гребне стены, озаренные пламенем. Более того - по сброшенным ими веревочным лестницам на стену уже лезли новые погромщики. Эти уже не задерживались наверху и быстро спускались вниз, причем наверняка не с пустыми руками. Топоры (вполне способные, кстати, прорубить кирасу или шлем), ножи, налитые свинцом дубинки - оружие, доступное любому лавочнику и даже любому подмастерью. Даже из вертела для очага выходит вполне неплохая рапира...

Локхарт понял, что проиграл. Сделать он не мог уже ничего, как, очевидно, и немногочисленная охрана посольства, зажатая теперь в узком пространстве между стеной, откуда прыгали все новые враги, и горящим зданием. У них не было даже луков, чтобы отстреливать погромщиков на стенах - только мечи, неспособные держать врага на расстоянии и не слишком полезные в навалившейся толпе. До сих пор, похоже, охрана посольства носила больше символический характер и не сталкивалась с задачами более серьезными, чем прогнать какого-нибудь пьяницу или, максимум, нескольких недовольных, выкрикивающих оскорбления. Полноценного штурма с участием сотен человек здесь никто не ожидал, да и, в любом случае, защититься изнутри от него было практически невозможно. Для этого нужно было оцепить посольство усиленными кордонами снаружи (лучше всего конными), на что в эту ночь просто не было ресурсов... Приведет ли ускакавший гвардеец подмогу хотя бы теперь? И успеет ли она спасти хоть кого-то из охваченного огнем здания, вокруг которого бесчинствуют погромщики, убивая всех, кто выскочит наружу?

Сильный удар камнем по шлему, в буквальном смысле отозвавшийся звоном в ушах, напомнил Локхарту, что опасность грозит тут не только работникам посольства. Его по-прежнему окружала разъяренная толпа, хотя и державшаяся на расстоянии в несколько ярдов; пожар и крики за его спиной явно вновь придали ей воодушевления. Гвардеец, оставшийся без коня и оружия, в панике жался позади него к запертой калитке.

- Подбери меч! - крикнул ему Локхарт, помня, что где-то тут должно валяться оружие Курца и его подчиненных.

- Какой? Где? Нету! - крикнул в ответ гвардеец, и полковник понял, что погромщики успели забрать трофеи. Он сдал коня назад и повернул боком, прикрывая гвардейца. Помочь гроггендорцам Локхарт не мог уже ничем, и оставалось лишь исполнять второй (после выполнения поставленной задачи) долг командира - заботиться о своем подчиненном.

На Локхарта посыпался новый град камней; погромщики выковыривали их прямо из мостовой. Он опустил забрало, хотя это сильно ухудшило обзор, особенно в темноте, нарушаемой лишь отсветами пламени. Но погромщики уже догадались целиться не в защищенного броней рыцаря, а в его коня. Игреневый дергался и шарахался от ударов; Локхарт догадывался, что конь долго так не выдержит. Кроме того, он и сам получил болезненный удар в незащищенную голень.

Оставалось, очевидно, только идти на прорыв. Но получится ли? Сквозь прорези забрала Локхарт заметил отблески огня на металле в руках погромщиков. Кажется, топоры или мясницкие тесаки. Это были уже не те безоружные обыватели, которых он рубил перед этим. А может, и те прятали под одеждой что-то подобное, просто в условиях темноты, шума и неразберихи ему помог фактор внезапности... Где же подмога, черт побери? И пришлют ли ее вообще? Может, тот, кто командует оставшимися в центре гвардейцами, сочтет, что нападение на посольство - лишь отвлекающий удар, призванный ослабить охрану дворца? И кстати - действительно ли гвардеец ускакал за помощью? Что, если он тоже на стороне погромщиков? Тайная Стража стремилась выявить и нейтрализовать сторонников Арвика, но не патриотически настроенных идиотов...

Где-то неподалеку, перекрывая дальний набат с окраин, где, очевидно, все еще шел бой на стенах, посыпались частые удары нового колокола. Ну да, сообразил Локхарт, пожар хорошо виден уже и без конных вестников. Но если на этот зов прибудет безоружная пожарная команда, толку от нее будет немного.

Под градом камней Локхарт развернулся, протягивая левую руку своему солдату, чтобы помочь ему влезть на круп коня. Два воина в доспехах (хотя у гвардейца они были легче) - приличная нагрузка для и без того уже пострадавшего от ударов животного, но Локхарт не мог бросить своего человека на растерзание, да и длительная скачка им не требовалась - только вырваться из толпы. Гвардеец ухватился за протянутую руку и начал взбираться, но тут игреневый резко дернулся от удара по голове, и солдат свалился на мостовую. "Вставай!" - крикнул ему Локхарт, но конь ржал и пятился, уже практически не повинуясь седоку. Полковник подумал, что его шанс на прорыв, похоже, упущен, и остается только спрыгнуть на землю, пока его не придавило рухнувшей тушей, и отбиваться мечом, прижавшись спиной к воротам или стене.

Но в этот момент ворота посольства отворились. Возможно, их открыли перелезшие через стены погромщики, а возможно - искавшие спасения от огня и убийц охранники и гроггендорцы. В последнем случае это точно не было мудрой идеей, ибо толпа снаружи, словно уже не обращая внимания Локхарта, с радостным ревом хлынула мимо него внутрь.

Игреневый устоял на ногах, но, видимо, по-прежнему пребывал в состоянии, аналогичном боксерскому грогги, и вместе с толпой тоже ломанулся в открытые ворота прямо к охваченному огнем зданию, волоча за собой вцепившегося обеими руками в заднюю луку седла гвардейца - но затем все же остановился почти у самого крыльца, храпя и роняя кровь из ноздрей. Локхарт почувствовал жар, идущий от пламени. Пылали уже все три этажа, огонь рвался наружу из разбитых окон, пепел уносился вверх, а затем, кружась, опускался на камни вместе с непрогоревшими клочками каких-то бумаг, возможно, и весьма важных. ("Или нет?" - подумал Локхарт. Если Гроггендор сам организовал нападение на собственное посольство, тогда, надо полагать, о ликвидации всех секретных документов здесь позаботились загодя. Вероятно, и самих дипломатов нет в здании, хотя какую-то второразрядную обслугу наверняка оставили, дабы предъявить потом "вопиющие об отмщении" трупы...) Из распахнутых дверей главного входа все еще выбегали люди. Один из них, весь объятый пламенем, рухнул с крыльца головой вниз на плиты двора и остался лежать неподвижно. Но остальные, судя по их одежде и внешнему облику, были не сотрудниками посольства, а погромщиками, вероятно, жаждавшими помародерствовать в разгромленном здании, но вынужденными отступить из-за устроенного их же собратьями пожара. Несколько тел валялись во дворе; при таком освещении, да еще сквозь щели забрала, Локхарт не мог различить, были это гроггендорцы или охранники. Но в любом случае спасать здесь, похоже, было уже некого.

Гвардеец, наконец, сумел вскарабкаться на круп остановившегося коня. Только что ворвавшиеся погромщики растерянно суетились вокруг, осознав, что ни крушить, ни грабить здесь уже нечего; некоторые, впрочем, криками выражали одобрение происходящему. Надо было уносить ноги, пока их внимание и ярость вновь не переключились на еще живых врагов. До слуха Локхарта донеслось отчаянное ржание лошадей, и у него мелькнула было мысль, что это наконец-то прискакала помощь, но он тут же сообразил, что это ржут кони гроггендорцев, горящие заживо в запертой конюшне. "Дикари!" - подумал с отвращением полковник, но ему, конечно, было не до того, чтобы искать и отпирать эту конюшню.

И тут сквозь все эти жуткие звуки - ржание гибнущих животных, далекий и близкий трезвон колоколов, треск и гул пламени - послышались новые торжествующие крики откуда-то справа. Локхарт повернул голову. Несколько человек волокли еще одного - в разорванной одежде, перепачканного сажей, с окровавленным лицом. На ходу его продолжали пинать и отвешивать оплеухи; он что-то лепетал, вероятно, молил о пощаде.

- Что, превосходительство, не такой гордый теперь? - довольно осклабился старший из тащивших, голос которого вновь показался Локхарту знакомым - и теперь полковник вспомнил, где слышал его раньше. На улице, где его чуть не сбила карета гроггендорского посла - это был тот самый патриотично настроенный горожанин, что разделил тогда возмущение Локхарта. И теперь, похоже, судьба вновь свела вместе всех троих участников той сцены.

Локхарт поспешно направил коня к ним.

- Это гроггендорский посол? - спросил он властным голосом человека, имеющего право приказывать.

- Он самый! - довольно откликнулся горожанин. Очевидно, он уже не был у ворот, когда Локхарт прорвался туда с боем, и потому не воспринимал рыцаря как врага и угрозу. Даже если он разглядел кровь на рыцарском мече, то. должно быть, решил, что это кровь гроггендорцев. Но ему в любой момент могли подсказать другие...

- А ведь мы знакомы, - Локхарт поднял забрало. - Помнишь меня? Мы говорили после того, как этот, - полковник презрительно указал мечом на гроггендорца, который уже практически повис без сил на руках у своих мучителей, - чуть не сбил меня посреди улицы. Ты обещал тогда встать на защиту королевы вместе со своими сыновьями.

- Точно, сэр, - припомнил и горожанин. - Вот, и мои парни все здесь, - он кивнул на троих молодых людей, державших посла. - Старый Петерс слов на ветер не бросает.

- Обещал ты, помнится, взяться за алебарду, - не удержался Локхарт, - так отчего ж вы сейчас не на стенах, а здесь?

"Да уж ясно, отчего - устраивать погромы под патриотическими лозунгами, конечно, проще", - добавил он про себя.

- Так а что толку марионеток бить? - без запинки, словно выученный урок, ответил Петерс. - Бить надо тех, кто их за нитки дергает! Вот, - он ухватил избитого гроггендорца за волосы и вздернул его голову вверх (Локхарт увидел заплывший глаз, ссадину на скуле, текущую из носа кровь и разбитые в лепешку губы), - в подвале пытался отсидеться, падла, но мы его и там достали. Хотите с ним теперь самолично за обиду поквитаться?

"А ведь он, пожалуй, все-таки боится убить посла лично, - подумал Локхарт. - Хочет переложить ответственность на другого, тем паче, на дворянина - мы-де люди маленькие..."

- Хотел бы, - сказал он вслух. - Но он нужен нам живым. Отдайте его мне, я отвезу его на стену. Пусть велит своим наймитам убираться от нашего города!

- И то верно, - неожиданно легко согласился Петерс. - Пусть-ка сперва шакалов своих отзовет, а там уж подумаем, что с ним делать...

"Неужели получилось?" - подумал Локхарт, и тут же его надежду опроверг истошный крик из уже стекавшейся посмотреть на униженного посла толпы: "Кого слушаете?! Он же на ихней стороне! Он только что дружбана моего зарубил, и еще наших кучу целую! Нам рыцари не помощники, дворянин дворянину глаз не выклюет!"

"Точно, точно! Бейте их!" - закричали из толпы, имея в виду, очевидно, Локхарта и гвардейца у него за спиной.

- Я защищал не гроггендорцев, а гвардейцев королевы, на которых вы напали! - крикнул полковник. - То есть не все вы, - он давал им шанс отмежеваться, - а провокаторы, затесавшиеся в ваши ряды и уже получившие по заслугам!

Но это не возымело успеха. Погромщики вновь угрожающе двинулись на него, и на сей раз у Локхарта совершенно не было пространства для маневра - он оказался практически зажат между горящим зданием, жар от которого становился все сильнее, и внутренним углом ограды. Дорогу к воротам и наружу ему уже вновь преграждала разъяренная толпа, жаждавшая, очевидно, увидеть, как сгорят и он, и гроггендорский посол.

- Некогда препираться! - он вновь развернулся к Петерсу, угрожающе приподнимая меч. - Я забираю посла, именем королевы!

- Э нет, сэр, больно вы шустрый! - возразил со злобой, видимо, старший из сыновей Петерса, а его брат занес над головой пленника кулак, на котором тускло блеснул кастет. Локхарт понял, что они скорее забьют гроггендорца сами, чем отдадут свою добычу. Времени на разговоры действительно больше не было, и в тот момент, когда кулак начал резко опускаться, Локхарт скорее даже интуитивно, чем расчетливо сделал резкое движение мечом, за которое его похвалил бы сам Габриус. Отсеченный кулак полетел в сторону, а парень в тупом ужасе уставился на свое перерубленное запястье, откуда пульсирующим фонтаном выплескивалась кровь. Локхарт ударил еще раз и на сей раз отрубил руку его старшего брата, потянувшую посла назад. Третий из братьев оказался более понятливым и, выпустив пленника, отскочил вспять.

- Ах ты... - Петерс бросился на Локхарта; в его руке с необычайным проворством материализовался мясницкий тесак. Удар меча сверху вниз раскроил ему череп.

Посол остался на ногах и поднял взгляд заплывших глаз на Локхарта, все еще, похоже, не уверенный, означает ли это спасение или еще худшие муки.

- Садитесь на коня позади меня, быстро! - велел ему Локхарт и тут же обернулся назад, к своему гвардейцу: - Освободи место послу!

- Но как же... - пролепетал тот. Им обоим было ясно, что приказ Локхарта обрекает гвардейца на смерть. Но другого выхода, очевидно, не было - спасти врага, коим, несомненно, являлся гроггендорский посол, было куда важнее для Айринтии, чем спасти ее преданного солдата.

- Исполнять приказ, боец! - рявкнул Локхарт. У него мелькнула мысль, что он сейчас весьма уязвим сзади, и гвардеец, даже и безоружный, может попытаться выбросить его из седла, дабы спастись самому. Но тот лишь покорно соскользнул на камни двора и сразу же побежал в сторону пожара - в единственном направлении, где путь не преграждали враги.

Локхарт крутанул коня на месте, отгоняя погромщиков взмахами меча, снова опустил забрало, затем ухватил за руку посла и практически втащил его на коня позади себя. Гроггендорец сразу же обхватил его за стальные бока.

Но взбешенная толпа теперь уже точно не собиралась их выпускать. Погромщики, правда, пятились, не желая попадать под меч, а камней под рукой у них в замощенном квадратными плитами дворе не было, и таким образом Локхарту все же удалось оттеснить их обратно к воротам - тем паче что и все усиливающийся жар от огня ни у кого не вызывал желания задерживаться во внутреннем дворе. Но едва они отступили за ворота, а Локхарт оказался напротив таковых, как в игреневого и его седоков снова градом полетели выковырянные из мостовой булыжники. Конь шарахнулся назад, и тут позади в горящем здании что-то обрушилось с оглушительным грохотом, и словно гигантский дракон выдохнул из пасти дверного проема облако пламени с дымом, искрами и какими-то мелкими раскаленными обломками, ужалившими игреневого в нескольких местах. Конь взвился на дыбы; Локхарт в своих доспехах избежал ожогов, однако горячий едкий дым разодрал болью его носоглотку, лишив его возможности дышать, и заставил крепко зажмурить слезящиеся от рези глаза. Возможно, даже в этих обстоятельствах - и имея лишь одну руку, чтобы держаться, ибо во второй он по-прежнему сжимал меч - полковнику все же удалось бы удержаться в седле, если бы не вцепившийся в него посол, которому, собственно, держаться было больше не за что. В итоге оба всадника грохнулись на каменные плиты, а обезумевший конь, словно вывернувшийся из-под своей ноши, умчался вперед. Толпа шарахнулась в стороны, не пытаясь его задерживать - и снова сомкнулась, готовая наконец свершить свою расправу.

Падение в доспехах на твердые плиты, несмотря даже на всю мягкую одежду, надетую под броню, словно вышибло из Локхарта дух - несколько секунд он лежал, не в силах шевельнуться, хотя сознания все же не потерял и даже не выпустил меч. Тем временем волна дыма, пепла и пыли, вырвавшаяся наружу после обрушения внутренних перекрытий посольства, заставила кашлять, чихать и жмуриться и его противников, не позволив им сразу же наброситься на поверженных. Благодаря этим секундам Локхарт, хотя и чувствуя еще боль в груди до самого солнечного сплетения, сумел-таки подняться на ноги и кое-как проморгаться. Не глядя, попытался поднять посла, ухватив его за руку - тот тонко вскрикнул, рука, похоже, была сломана (ну да, подумал Локхарт, я ж ему небось на руку и грохнулся во всем этом железе, хорошо, если еще и ребра ему не переломал...) Тогда он без церемоний ухватил гроггендорца за шиворот и со второй попытки все же поставил на ноги.

- Отходим к стене налево! - крикнул ему Локхарт. - Нам надо продержаться, пока не подойдет помощь! - если она подойдет, добавил он про себя. Может быть, те, кто должен ее отправить, уже решили, что спасать больше некого, и просто дадут толпе разойтись, чтобы избежать нового насилия. Штурм города еще продолжается, и всякое дополнительное обострение внутри сейчас особенно нежелательно. Элинор, конечно, отправила бы помощь, если бы знала, что он здесь - но Элинор может об этом даже не подозревать. Даже если ускакавший за помощью гвардеец доложил обо всем, совсем не факт, что его доклад во всех деталях передали королеве... Но такими мыслями, понятно, делу не поможешь. - Следите, чтобы к нам не подобрались сзади! - велел он послу и побежал налево, практически таща за собой за одежду спотыкающегося гроггендорца.

Они пробежали мимо помещения караулки, притулившегося к ограде с внутренней стороны - наружная калитка вела именно сюда. Это было, кажется, единственное строение на территории посольства, не охваченное огнем, но укрываться внутри Локхарт не рискнул, не зная, кто поджидает там в темноте (казавшаяся черной лужа крови, натекшая из проема выломанной двери, выглядела вполне красноречиво). Интуиция его не подвела, ибо, едва он пробежал мимо проема, посол крикнул: "Сзади!" - и Локхарт едва успел обернуться, чтобы встретить мечом выскочившего оттуда детину в косматой шубе, вооруженного колуном на длинной ручке. Удар вышел слабым и почти безвредным, меч лишь скользнул по ребрам, но детина все же отпрянул, и Локхарт вместе с послом, преследуемые толпой, успели завернуть на угол караулки, оказавшись, таким образом, в углу между ее стеной и внешней оградой. Впереди слева, напротив угла горящего здания, Локхарт увидел веревочную лестницу, все еще свисавшую внутрь с ограды; пожалуй, сделав рывок, он мог бы добежать туда быстрее преследователей и вылезти наружу - хотя еще неизвестно, кто будет поджидать его с другой стороны - но в любом случае посол со сломанной рукой явно не смог бы воспользоваться этой лестницей. "Как будет глупо погибнуть здесь, спасая врага, - подумал Локхарт, - особенно если спасти его так и не удастся..." В самом деле, ведь если погибнет он - погибнет и посол, а вот наоборот - совсем, совсем не факт. Но если Локхарт и колебался пару секунд, не бросить ли гроггендорца, спасаясь самому, то дальше момент был упущен. Толпа отрезала даже этот сомнительный путь к спасению и в буквальном смысле загнала их в угол. Локхарт прекрасно понимал, что пеший, пусть даже в доспехах и при мече, он имеет против них куда меньше шансов, чем на коне. Судьба охранников посольства, которых эта толпа просто смела и растоптала, была в этом плане вполне наглядна.

Но все оказалось еще хуже. На несколько мгновений погромщики с топорами и дубинами остановились, не решаясь атаковать противника с более длинным оружием, но затем из их рядов вперед протиснулись четверо других. Вооруженные мечами.

Очевидно, это мечи убитых охранников, подумал Локхарт, и напомнил себе, что, как он уже знал от Габриуса, одноручный меч не может пробить рыцарские латы. К тому же если это городская чернь, впервые взявшая меч в руки, то толку им от их оружия будет немного - уж Локхарт хорошо знал это по своим первым тренировкам...

Но первый же выпад - стремительный и грамотный удар снизу под кирасу, который полковник еле успел отбить - продемонстрировал Локхарту, что его противники - отнюдь не какие-нибудь лавочники, никогда не орудовавшие ничем серьезней разделочного ножа. Вероятно, как и у Крафтмана, у них в прошлом имелся кое-какой солдатский опыт.

Доспехи, конечно, все равно оставались бесспорным преимуществом Локхарта - он мог наносить удары в любую часть тела своих врагов, в то время как для тех имело смысл метить ему только ниже кирасы. Однако их было четверо, и они как минимум не уступали - а скорее всего, превосходили своего противника в искусстве фехтования. И, понятно, забрало, ограничивающее обзор, отнюдь не облегчало ситуации, когда надо следить за четырьмя противниками одновременно! К тому же их целью был не только Локхарт. Они пытались достать мечами и прятавшегося у него за спиной посла.

На открытом месте - и даже у ровной стены - такая ситуация была бы безнадежной, двое просто проткнули бы гроггендорца с боков, пока Локхарт отбивался бы от двух других, но то, что полковнику и его подзащитному удалось отступить в угол, давало некоторый шанс. Четверо атакующих в такой ситуации только мешали друг другу; двое справились бы с задачей намного лучше, но у них, похоже, не хватало ума это понять, или же каждый слишком жаждал прикончить добычу лично. Вопреки заветам Габриуса - хотя в данной ситуации тот такую тактику бы одобрил - Локхарт всячески старался подставить свои доспехи, и в первую очередь наручи, под удары вражеских мечей и одновременно проводить быстрые выпады, заставляя не имевших брони и щитов противников прекращать атаку и отступать. Ему даже удалось, перехватив латной перчаткой меч одного из них прямо за лезвие, встречным выпадом ткнуть его в живот. Раненый выпустил свое оружие и отшатнулся назад, сгибаясь и прижимая обе руки к животу, но тут же за спиной Локхарта вскрикнул гроггендорец. Полковник не знал, ранен ли тот и насколько серьезно, и не имел времени проверить - он лишь развернулся направо и успел рубануть сверху вниз по руке врага, предположительно нанесшего удар послу. Скорее интуиция, чем понимание опасности, заставила Локхарта тут же, не оборачиваясь, резко присесть - и меч третьего, который должен был распороть его бедро до кости, лишь бессильно стукнул в спину кирасы и соскользнул по ее боку. Локхарт крутанулся на одной ноге в приседе, пытаясь в ответ достать врагов мечом по ногам, не преуспел, но заставил их отпрыгнуть, и вновь вскочил на ноги. Пока что ему удавалось держаться так, что Габриус вновь похвалил бы своего ученика - необходимость бороться за жизнь мотивирует лучше любого тренера, да - но условием его спасения было двигаться быстрее врагов, и все эти развороты, прыжки, удары и блоки в тяжелой броне и с отнюдь не невесомым мечом давались ему совсем не так легко, как героям фэнтезийных фильмов его эпохи. Пот градом тек под доспехами, сердце молотило, как во время рекордного спринтерского забега, и ясно было, что, несмотря на все свои тренировки последнего времени, долго он в таком темпе не продержится. Хотя двух он уже вывел из строя, и осталось... черт! Он с трудом сумел отбить выпад третьего, в последний момент заметив его сквозь щели забрала. Откуда тот взялся, он же должен был остаться без руки?! Нет, кажется, другое лицо... ну конечно, брошенный меч подобрал кто-то еще! Враги не могут напасть на него все сразу, но у них почти неограниченный резерв - никаким чудом у него не хватит сил перебить их всех...

Что-то еще обрушилось в горящем здании, хотя и не столь большое, как перед этим. Но Локхарту послышалось, что сквозь треск и грохот он различает дробный перестук копыт. Была ли то лишь игра его воображения, выдавшая желаемое за действительное? Но он выкрикнул с самым уверенным видом, хватая ртом горький от дыма воздух:

- Слышите, кретины?! Это кавалерия! У вас! Последний шанс! Унести ноги!

Один по центру и впрямь неуверенно отступил, но двое бросились в атаку с двух сторон. Локхарту удалось увернуться от одного, но второй выбил его собственный меч. Локхарт попытался присесть и подобрать его, но чужой сапог уже отбросил меч в сторону. Враги нависли над ним, довольно ухмыляясь. Удар меча обрушился на него сверху, и Локхарт рефлекторно закрылся рукой. Клинок громко лязгнул по наручу, оставив, вероятно, не более чем небольшую вмятину, однако очевидно было, что долго он так не продержится. Сейчас на него просто навалятся кучей, схватят за руки, сорвут шлем...

И тут из-за стены уже вполне отчетливо донесся стук копыт и новые крики, в том числе незнакомый голос, перекрывавший весь шум пожара, погромщиков и набата: "Полковник Локхарт, вы живы?"

- Я здесь! - заорал Локхарт изо всех сил. - Сюда! Скорее!

У погромщиков еще было время его добить, но они, очевидно, предпочли позаботиться о спасении собственных жизней. Они попятились, толкая друг друга, а затем бросились врассыпную, кто к воротам, кто к еще свисавшим с ограды лестницам. Полминуты - и между стеной и пылающим зданием не осталось больше никого живого. Он подобрал меч и поднялся на ноги, чувствуя, как дрожат перенапряженные мышцы. "Какой пошлый штамп, - подумал он с усмешкой. - Кавалерия, в последний момент прискакавшая на выручку героя."

За его спиной раздался стон, и он вспомнил о после. Тот стоял, согнувшись, вжавшись в угол и прижимая здоровую левую руку к правому боку.

- Вы ранены? - спросил Локхарт.

- Кажется... не очень серьезно, - ответил гроггендорец, пытаясь вновь придать своему избитому лицу выражение аристократического достоинства (Локхарт невольно отдал должное его умению не показывать боль - хотя, возможно, дело тут было не столько в самообладании, сколько в эффекте еще не прошедшего шока). - А вы? - добавил посол, словно вспомнив о хороших манерах.

- Я в порядке, - ответил Локхарт, чувствуя, как противно течет по телу горячий пот. Больше всего ему сейчас хотелось влезть под душ. - Вот что, посол... кстати, как ваше имя?

- Зигфрид Сигизмунд фон дер Граален.

- Полковник Эрик Локхарт, рыцарь королевы, - он умышленно сказал "королевы", а не "короны".

- Очень приятно, - ответил фон дер Граален уже вполне светским тоном, словно они встретились где-нибудь на придворном приеме

- Не сомневаюсь, - усмехнулся полковник, не став уточнять, понимает ли посол, кто перед ним, или в своем нынешнем состоянии не обратил внимания на имя и считает его просто одним из айринтийских офицеров. - Так вот, посол фон дер Граален. Мы с вами не друзья, и друзьями стать не можем, это понятно. Но все же задумайтесь над тем, что ваша страна, организовавшая всю эту провокацию, подставила вас и обрекла на мучительную смерть, чтобы обвинить в ней Айринтию. А айринтийский рыцарь и гвардия айринтийской королевы спасли вам жизнь.

- Моя страна тут ни при чем, - покачал головой посол. - Это ваши собственные погромщики.

- Ну да, конечно, - вновь усмехнулся Локхарт. - Не сомневался, что именно так вы и ответите.

- Я понимаю вашу иронию, полковник... но сейчас я говорю вам правду. Не как дипломат - как человек, которого вы спасли. Все, что случилось, для меня действительно полная неожиданность.

- Что лишь доказывает то, что я сказал - ваши власти подставили вас с той же легкостью, что и ваших подчиненных.

- Это было бы не так легко устроить без моего ведома... хотя, конечно, вы вправе мне не верить.

Цоканье копыт за углом караулки прервало их диалог. "Полковник Локхарт?" - донеслось из-за угла. "Здесь! - крикнул Локхарт. - Со мной посол фон дер Граален, он ранен!"

К ним торопливо подъехали конные гвардейцы. Двое, спрыгнув с коней, сразу же занялись раной и сломанной рукой гроггендорца. Локхарту подвели незнакомую лошадь. "Интересно, что с игреневым, - подумал полковник. - От своих травм он, наверное, оправится, но вернется ли во дворец, или его поймают и присвоят какие-нибудь мародеры? На нем сбруя с эмблемами королевской конюшни и, наверное, даже какое-нибудь клеймо с теми же знаками, так что ворам лучше не связываться с такой добычей..." Хотя в прежней своей жизни Локхарт никогда не привязывался к транспортным средствам, от электромобилей до космических кораблей, рассматривая их исключительно с функциональной точки зрения - а в еще более далеком прошлом лошади на отцовском ранчо были для него скорее обузой, требующей постоянного ухода, чем любимцами - он почувствовал, что начал уже привыкать к игреневому, и не хотел бы его потерять.

В окружении гвардейцев Локхарт выехал из ворот. Площадь была уже очищена от погромщиков. Тут и там валялись трупы, но их было не слишком много - основная часть толпы, по видимости, просто разбежалась, и их не преследовали. Две неказистых, но крепких лошади шустро катили к воротам телегу с установленной на ней огромной бочкой, над которой торчала длинная Т-образная перекладина с ручками на концах. Два человека в блестящих шлемах и длинных плащах стояли на этой бочке с двух сторон, держась каждый за свою ручку. Еще несколько их товарищей, облаченные так же, бежали рядом, держась за борта телеги, или впереди нее, разматывая на бегу прикрепленные к бочке брезентовые шланги.

- Там еще остались живые? - крикнул один из них; Локхарт заметил, что его лицо, как и лица его товарищей, по самые глаза замотаны тряпками. Он и сам сейчас не отказался бы хотя бы от такой маски - у него все еще першило в носу и в горле.

- По-моему, нет! - ответил он. Пожарные, тем не менее, пробежали мимо - но, как ему показалось, уже без прежней спешки.

- Осторожнее там впереди, - предупредил его один из гвардейцев. - Там дальше сплошной лед, мы чуть не навернулись вместе с конями.

- Лед? Откуда? - удивился Локхарт. - Еще полчаса назад его там не было.

- Мятежники не пустили пожарные команды, опрокинули телеги, разбили бочки.

- А это тогда кто?

- Это уже новые.

"Потушить с их примитивным насосом они все равно уже ничего не смогут, - подумал Локхарт. - Разве что следить, чтобы горящие клочки не перенесли огонь на соседние дома - хотя это вряд ли, расстояние все-таки приличное, и ветра нет..."

Он не спрашивал, куда они едут, а гвардейцы не уточняли это. Кажется, всем было очевидно, что они направляются назад во дворец. Понятно, что ни о какой поездке к стенам Локхарт уже не помышлял. Его тело уже сожгло весь адреналин, и теперь максимум, на что он надеялся - это что ему удастся доехать до дворца и слезть с седла без посторонней помощи. Когда стало ясно, что они действительно едут в сторону дворца, он лишь спросил: "Как там дела на стенах?"

- Они еще не угомонились, как видите, - ответили ему (набат продолжал звучать), - но прорваться им нигде не удалось.

"Ну да, ну да, - подумал Локхарт, - это ведь всего лишь отвлекающий маневр. Главное они уже сделали."

И тут воздух расколол новый колокольный звон, более близкий и частый. Он звучал похоже на тот, что возвестил о пожаре посольства, но доносился с другой стороны. Все еще надеясь, что это лишь эхо, искажающее представление о направлении в кривых улочках, Локхарт повернул голову - и увидел отсветы пламени вдали над крышами.

- Что это? - воскликнул он, вскидывая руку в том направлении (она показалась тяжелой, словно сталь его наручей превратилась в обедненный уран). - Неужели все-таки прорыв?

- Нет, сэр, - мгновенно мрачнея, ответил гвардеец, - это еще один пожар. И... ах, черт, я, кажется, знаю, что это горит. Дай Троица, чтобы я ошибался...

- И что же? - поторопил его Локхарт.

- Там... в том направлении... городские топливные склады. Уголь и дрова, которыми отапливают всю столицу. Но, может, это все-таки не они...

Конечно же, это оказались именно они. Как позже охарактеризовал операцию противника в своем докладе королеве Крамп, это была тройная вилка. Сначала практически все силы, имевшиеся в столице, были отвлечены на защиту стен - в том числе и от возможной атаки изнутри, которая так и не состоялась. Туда же, под стены, были подтянуты и пожарные команды на случай, если придется гасить зажигательные снаряды, заброшенные снаружи - у войска Арвика, прискакавшего накануне "налегке", не было требушетов, но никто не мог поручиться, что их не изготовили на месте или не подтянули из тыла в первые сутки осады, да и горящие стрелы, выпущенные из обычных луков и арбалетов, могут, при удачном попадании, причинить достаточно неприятностей. Уже одно это, вкупе с дополнительными мерами по охране дворца, оставило гроггендорское посольство практически без защиты - удара туда никто не ожидал (за всю историю Дракенхайма как столицы Айринтии такого в нем не случалось ни разу), хотя задним числом и Крамп, и другие, отвечавшие в эту ночь за безопасность города, лишь поражались, как могла им не прийти в голову такая очевидная мысль. Но увы - пока агенты Тайной Стражи прислушивались к разговорам, в которых с похвалою отзывались бы об Арвике, и с особой тщательностью следили за Вульфеншванцем и его людьми (в итоге вполне достойно показавшими себя на стенах), присматриваться надо было, как выяснилось, к самым патриотичным поклонникам королевы...

Когда же, с роковым опозданием, гвардейцы и еще остававшиеся в резерве пожарные были переброшены к горящему посольству (причем несколько пожарных экипажей были разгромлены поджигателями), последовал третий и самый страшный удар. Городские склады охранялись, и с началом осады их охрана, в отличие от посольства, даже была усилена, но поджигателям (в этом случае ими стали, судя по всему, городские воры, получившие щедрую плату за эту опасную миссию) удалось проникнуть внутрь загодя, еще до введения осадного положения. Некоторые из них так и не сумели выбраться из устроенного ими же огня, но это было очень слабым утешением. Тушить этот пожар, многократно более страшный, чем в посольстве, было уже некому и нечем. Когда, опять же с опозданием, прибыли пожарные команды совсем уж последнего резерва, выяснилось, что вода в их бочках замерзла, а старые шланги, много лет пролежавшие на складах без движения, прохудились во многих местах и не держат напор. Да и вряд ли с помощью бочек с водой и ручных насосов реально было ликвидировать пожар, в котором пылало чуть ли не все горючее столицы, запасенное на случай многодневной осады...

Защитники стен, надо отдать им должное, в массе своей не дрогнули, когда это чудовищное пламя поднялось к небу позади них. Впрочем, на решительный штурм их противник так и не отважился - а скорее всего, и не планировал таковой (хотя, конечно, мог воспользоваться возможностью, если бы на стенах возникла паника). Фактически всю ночь бойцы Арвика суетились в темноте под стенами, осыпали городские укрепления стрелами, скакали на конях по льду, таскали туда-сюда лестницы, приставляли их к стенам и время от времени вроде бы пытались взбираться - но, понеся первые же потери, откатывались обратно. Лишь дважды штурмующие - и то, вероятно, следуя не столько плану командования, сколько собственному боевому азарту - добирались до гребня стены, но были отбиты. На рассвете они отступили, оставив на льду и снегу три дюжины трупов в легких доспехах, все, очевидно, из числа "ополченцев" Хагентрауба (раненых было, видимо, в несколько раз больше, но их забрали с собой) и обломки обрушенных лестниц. Потери защитников были еще меньше - всего три человека убитыми, и еще один позже умер от ран.

При разгроме посольства погибли семнадцать гроггендорцев - вся миссия вместе с прислугой, за исключением фон дер Граалена - и тринадцать королевских гвардейцев, включая того, которым Локхарт пожертвовал, спасая посла (его не убили - он задохнулся в дыму), а также около двух дюжин погромщиков. Точное число последних осталось неизвестным, ибо некоторые, пытавшиеся помародерствовать в уже подожженном здании, по всей видимости, не успели из него выбраться. Здание выгорело полностью - осталась лишь коробка каменных стен - так что пересчитать останки внутри не представлялось возможным. Крамп даже предположил, что кто-то из сотрудников миссии - как раз и руководивший всей этой операцией, возможно, действительно даже без ведома посла - на самом деле заблаговременно покинул посольство и скрывается теперь где-то в городе, но это была лишь умозрительная гипотеза, не подтвержденная ни единым доказательством.

Утром во дворец вернулся Вельо, слегка запачканный сажей, но целый и невредимый и весьма гордый собой. Накануне он действительно, раздраженный невниманием к своей персоне, предпочел оторваться от свиты королевы в одной из проложенных в стене закрытых галерей, где располагались солдаты Швертлинга с алебардами (им не было никакого смысла выходить наверх на мороз, пока противник не пошел на штурм - в это время там дежурили только стрелки). Вельо разговорился с ними, желая обсудить боевые приемы, которые доселе мог изучать только по картинкам; солдаты сперва отнеслись к "барину" из королевской свиты настороженно, как и ко всякому начальнику, лезущему "по-свойски" пообщаться с нижними чинами, но затем поняли, что его интерес вполне серьезен, и действительно позволили ему взять алебарду и продемонстрировать (насколько хватало места в галерее) плоды его самостоятельных тренировок. Покритиковали ошибки, похвалили за усердие, угостили солдатской кашей, а затем солдатскими байками - короче, так он и напросился остаться с ними, по крайней мере, до следующего утра. Капрал, командовавший солдатами, не решился возражать, не то все же видя в нем важную особу, с которой простолюдину лучше не спорить, не то рассудив, как позже и Локхарт, что пара крепких рук, умеющих держать алебарду, этой ночью может оказаться не лишней.

Вельо действительно удалось даже поучаствовать в настоящем бою - его участок стены стал одним из немногих, куда враги все же попытались вскарабкаться. Но, увидев поджидающего их великана с алебардой, попятились обратно прежде, чем он успел рубануть их хотя бы разок. Все, что сумел сделать раздосадованный лингвист - это разрубить им вслед верхние перекладины их приставной лестницы. Но, так или иначе, атака была отбита, и он полагал это исключительно своей заслугой (хотя лучники, бившие по лезущим на стены почти в упор, нанесли им больший урон). Утром, возвращаясь во дворец после того, как враги окончательно отступили на другой берег озера, Вельо прошагал пешком через полгорода, почти не обращая внимания на мороз, почти не чувствуя усталости. Он, разумеется, видел пожар складов - его было хорошо видно из любой точки города, а столб дыма - и за много миль за пределами Дракенхайма - но даже это зрелище не могло испортить его приподнятое настроение. Доктор Вельо вырос в мире, где разве что лесные пожары еще считались проблемой, а городские случались редко, ликвидировались быстро и вообще никогда не рассматривались как катастрофа, касающаяся кого-либо, кроме владельцев или арендаторов пострадавшего здания (да и то скорее не их, а их страховой компании). И хотя он знал, что теперь находится в другом мире, рефлексы, определяющие человеческие эмоции, часто сильнее логических соображений.

Помимо Вельо, утром отыскался и игреневый, самостоятельно нашедший дорогу в королевскую конюшню. Осмотревший его ветеринар пришел к выводу, что коню необходимы несколько дней покоя, но в целом полученные им травмы не опасны.

В целом число погибших в эту ночь было сравнительно невелико. Меньше, чем оно было бы в случае полноценного штурма, даже отбитого. Но среди них были гроггендорские дипломаты, что давало повод для войны более страшной, чем та, что уже шла. Среди них было и некоторое количество ура-патриотов вроде Крафтмана, что давало повод для пропаганды в стиле "Вот как ваша любезная королева обходится с теми, кто был ей предан! С ветеранами и героями, защищавшими нас от гроггендорцев еще при Гумбольдте, когда она играла в куклы!" Но что было еще хуже - пожар на складах удалось погасить только к вечеру, точнее говоря, он погас сам, пожрав все, что мог пожрать. В разгар сильных морозов большой город остался без топлива.

Ну то есть не то чтобы совсем без топлива - все же не все оно было сосредоточено в одном месте. Но частные запасы были невелики, в такую погоду их не могло хватить надолго. И если королевская армия не вернется и не снимет осаду в ближайшие дни...

Самым большим независимым запасом угля располагал королевский дворец. И в первый же день нового кризиса - еще до того, как догорел пожар - Элинор издала распоряжение (многократно повторенное глашатаями на всех площадях столицы), что горожане будут ежедневно получать уголь из королевских запасов. Но даже при самом строгом нормировании для такого большого города это было явно недостаточно. Если, опять-таки, Бронгар не вернется быстро.

Бронгар не возвращался, и вестей от него тоже не было. Во всяком случае, они не проникали в осажденную столицу.

Новых попыток штурма также не было. Арвик спокойно ждал, теперь уже всем своим поведением демонстрируя, что спешить ему некуда. Ему и его воинству, очевидно, тоже было нежарко в палатках, но вокруг было достаточно лесов, чтобы осаждающие могли позволить себе жечь костры круглые сутки. (Очевидно, в первую очередь из-за необходимости этого огня - а также, возможно, из опасения, что за резким похолоданием может прийти и резкое потепление, которое ослабит прочность льда - Арвик не решился расположить свои войска прямо на озере, ближе к стенам города, и вынужден был растянуть их вдоль берега.) Дым от этих костров то прямыми, то косыми столбами тянулся к холодному ясному небу, перечеркнутому тонким ободом Кольца.

В первый же день во дворце прекратили отапливать все большие помещения - большой тронный зал, бальные залы, парадные столовые. Затем пришла пора комнат поменьше, без которых можно было обойтись. Сановникам, имевшим личные кабинеты во дворце, было предложено перебираться друг к другу и работать по несколько человек в одном помещении; при необходимости одетый по-уличному слуга приносил им бумаги из покинутых и выстуженных канцелярий, архивов и библиотек. Малую тронную залу было приказано отапливать лишь на время аудиенций - которые, впрочем, давать пока что было некому. Затем пришел черед и жилых помещений; проживавшей при дворе прислуги, прежде не имевшей оснований жаловаться на тесноту, теперь пришлось перебраться в комнаты, превращенные в казармы с двухъярусными койками, согреваемые более теплом человеческих тел, нежели урезаемыми с каждым днем порциями угля. Ежедневно сокращались эти порции и для апартаментов более высокопоставленных особ, пока, наконец, уголь во дворце не начал расходоваться практически только на приготовление пищи - и даже здесь предпочтение отдавалось блюдам, не требующим длительной готовки...

На девятую ночь Локхарт проснулся от стука в окно - донесшегося, понятно, со стороны зимнего сада, куда только и выходили окна гостевых покоев. Его рефлексы позволяли ему спать под какой угодно шум, если тот считался рутинным, но мгновенно будили в ответ на самые слабые необычные и неожиданные звуки, которые могли сигнализировать об опасности. Сквозь плотную занавеску он не увидел и не мог увидеть никакого силуэта, но сама мысль, что кому-то из его товарищей, не говоря уже о прислуге, понадобилось стучаться к нему через окно, а не через дверь, казалась абсурдной. Вылезать из кровати (он спал в одежде и под двумя одеялами) не хотелось, но, подождав пару минут (стук не повторился), он для очистки совести все же сделал это - набросив одеяла на плечи, подошел к окну и отдернул занавеску. Как и следовало ожидать, за окном никого не было. Локхарт подумал, что стук померещился ему во сне - хотя прежде с ним такого не случалось - и вернулся в постель.

Утром он обнаружил под окном снаружи мертвого попугая. Очевидно, птица билась о стекло в последней надежде найти защиту у людей, некогда доставивших ее сюда из привычных теплых краев исключительно ради собственного развлечения. Ныне зимний сад во внутреннем дворе являл собой жалкое зрелище. Листья на деревьях и кустарниках пожухли и свисали черными мертвыми тряпочками, периодически срываясь и падая один за другим. Локхарт не видел издали, но догадывался, что и кору непривычных к морозу деревьев разорвали трещины, которые уже не позволят им вернуться к жизни. Фонтан, журчавший еще накануне, превратился за ночь в уродливый оплывший сталагмит. Ни одной живой птицы ни видно, ни слышно не было. Вероятно, холод убил их всех.

Увы, люди не могли им помочь, ибо в гостевых апартаментах, некогда предназначенных для принцев, было теперь не многим теплее. Локхарт знал, что и покои самой королевы теперь отапливаются не лучше. Кажется, единственным местом во дворце, где еще сохранялось тепло - не считая кухонь, и то лишь на время готовки - была кордегардия. Таково было распоряжение Элинор: "Эти люди охраняют меня, а не я - их, поэтому забота об их комфорте и здоровье важнее." Распоряжение было, конечно, демонстративным, но мудрым, гвардейцы наверняка оценили эту заботу и эту привилегию, хотя, очевидно, без восторга выбирались из своего теплого помещения в ледяные коридоры, заступая на вахту.

Локхарт вдруг вспомнил о леди Агате. Неужели ее по-прежнему держат голой в цепях в ее каземате? В таком случае она, наверное, должна уже была замерзнуть насмерть - хотя безумцы порою демонстрируют удивительную нечувствительность к неблагоприятным условиям... И, если у тюремщиков нет цели уморить ее - а если бы такая цель была, это бы, наверное, сделали раньше - ей, вероятно, все же дали какие-нибудь теплые одеяла, и даже если ее помраченный разум и заставлял ее срывать с себя одежду прежде, то теперь звериный инстинкт должен заставить ее закутаться... Что, интересно, думает по этому поводу Арвик? Понимает ли он, что среди обреченных им страдать от холода горожан и его мать? Впрочем, вряд ли ему есть до этого дело. Насколько знал Локхарт, идея использовать леди Агату как заложницу с целью воздействия на Арвика ни разу даже не высказывалась на совещаниях у Элинор, и едва ли от избытка благородства сторонников королевы - скорее в силу очевидной им всем бесполезности.

От этих размышлений Локхарта отвлек стук - на сей раз, как положено, в дверь. Полковник подумал, что это слуга с приглашением от королевы (и ему хотелось, чтоб это было именно так), но это оказался де Сегюр.

- Я только что виделся с гроггендорским послом, - сообщил дипломат.

Локхарт знал, что с той роковой ночи фон дер Граален находится во дворце, где получает весь необходимый уход и лечение. Ему выделили бывшие апартаменты Арвика - высокая честь, которой никогда не удостаивался ни один из послов, призванная, очевидно, хоть как-то загладить вину, и одновременно не лишенный иронии намек, если Локхарт что-либо понимал в дипломатии. Интересно, насколько хорошо отапливаются его покои? Возможно, лучше, чем королевские, но хуже, чем кордегардия...

- Он считает, что уже достаточно оправился от своих ран, и намерен завтра выехать на родину, - продолжал де Сегюр.

- Не могу сказать, что осуждаю его за это решение, - пробурчал Локхарт. В самом деле, после разгрома посольства и гибели всех своих подчиненных гроггендорец, очевидно, просто обязан был так поступить, даже если бы был личным другом Элинор. И все же, когда из осажденной столицы бегут иностранные дипломаты, это плохой знак... И хорошо еще, если он действительно отправится прямиком в Ингварштад. А не решит "задержаться" при Арвике. Впрочем, сам он, очевидно, такие вещи решать не может. В любом случае ему, или его преемнику, надо будет получить новые указания в имперской столице. Что, кстати, учитывая нынешние скорости, дает неплохую фору по времени. Если бы за это время удалось покончить с Арвиком... но что же с Бронгаром и его армией?

- И знаете, что он мне предложил? - продолжал де Сегюр. - Присоединиться к нему. Мне, и вам тоже. Он готов, пользуясь своим статусом, безопасно вывезти нас из города.

- И Вельо тоже? - иронически осведомился полковник.

- Разумеется, - ответил граф после крохотной паузы, и Локхарт понял, что о Вельо в этом разговоре никто даже не вспоминал.

- И что вы ему ответили? - спросил Локхарт все тем же насмешливым тоном.

- Естественно, что я не могу принимать таких решений без консультации с вами.

- А у вас были хоть малейшие сомнения относительно моего ответа? - теперь голос Локхарта звучал серьезно и холодно.

- Думаю, что нет, - спокойно произнес дипломат. - Но дать любой другой ответ значило бы нарушить субординацию, не так ли?

"Рад, что вы о ней вспомнили!" - подумал Локхарт, но не стал произносить это вслух.

- Зачем мы понадобились Гроггендору? - спросил он вместо этого.

- Не знаю. Он не сделал мне никаких деловых предложений. Он даже не настаивает, чтобы мы ехали с ним в Гроггендор - хотя и предлагает это. Но мы вольны покинуть его и на территории Айринтии, как только окажемся за пределами зоны боевых действий. И... я, конечно, не могу читать его мысли, но... у меня сложилось впечатление, что это его личная инициатива. Не связанная с политикой. Он просто хочет отблагодарить вас за спасение его жизни, спася вашу. Ну, и мою заодно, как приятного собеседника.

- Как благородно! - к Локхарту вновь вернулась ирония.

- Он действительно благородного рода, - пожал плечами де Сегюр, - и, знаете ли, у старых аристократов такое действительно в порядке вещей. Не думаю, что он поставил бы долг благодарности выше долга перед своим монархом, но в данном случае одно не препятствует другому. Гроггендору не нужна наша смерть. Арвику - возможно, из соображений личной мести, но империя выше подобных мотивов.

- Значит, он уверен, что Дракенхайм падет, и сторонников Элинор ждет гибель?

- Очевидно, он считает такой исход достаточно вероятным.

- Чепуха. У Арвика нет сил, чтобы взять город. Если только гроггендорская армия не намерена ему помочь. Или вы хотите сказать, что посол намекал именно на это?

Де Сегюр неожиданно задумался, прежде чем ответить.

- Не знаю, - сказал он наконец. - Думаю, что если такие планы и есть, он сам не знает о них наверняка. Это не его компетенция. Но он может догадываться и предполагать.

- Предполагать он может что угодно. Мы тоже много чего предполагали... В любом случае, независимо от того, действительно ли это благородный порыв или очередная провокация, тут нечего обсуждать. Мы выбрали свою сторону один раз и останемся на ней до конца.

Француз вновь помедлил с ответом, и Локхарт ожидал уже реплики в стиле "Мы или вы?" или "Вы уверены, что этот выбор был и тем паче остается рациональным?" Возможно, даже что-нибудь про "зеленые глаза". Но де Сегюр в итоге лишь коротко наклонил голову:

- Да, командир.

С Элинор Локхарт увиделся только вечером, после очередной серии изматывающих тренировок с Габриусом, которым он теперь предавался с особенным энтузиазмом - не только потому, что они уже спасли ему жизнь (и, учитывая обстоятельства, вполне могли понадобиться для той же цели в ближайшее время), но и потому, что это была теперь единственная возможность согреться, не кутаясь в несколько слоев одежды. Правда, вознаградить себя после них теплой ванной было уже невозможно - только наскоро окатиться ковшом ледяной воды и растереться полотенцем. Входя в королевские покои, Локхарт все же надеялся, что от него не слишком разит тренажерным залом.

Ситуационная комната была закрыта, но Локхарт знал, что его пригласили не ради очередного совещания. Насколько он знал, их не проводили уже несколько дней. Осажденный город был отрезан от сведений из внешнего мира, и обсуждать было, по сути, нечего - только ждать подмогу в надежде, что она все-таки придет...

Камеристка Марта проводила его в уже хорошо знакомую ему столовую и беззвучно ретировалась, притворив за собой дверь. Время было еще слишком ранним для ужина, но никаких блюд на столе и не было. Элинор стояла у окна, отдернув занавеску и устремив взгляд на север, откуда с равным успехом могли явиться и союзники, и враги. Но из окна дворца она, очевидно, не могла увидеть ни идущую с севера армию (если та и впрямь шла), ни даже заснеженных полей и лесов, уходящих за горизонт - только городские крыши и крепостную стену вдали.

И дымы вражеских костров, поднимающиеся над этой стеной в неприветливо темнеющее стылое вечернее небо.

- Рада видеть вас, сэр Эрик, - Элинор отпустила занавеску и повернулась. - Как вы, не слишком мерзнете?

Она сама была одета, как для уличной прогулки - в длинном подбитом мехом плаще с богатой опушкой рукавов и с широким капюшоном, который сейчас, свободно сброшенный на плечи, лежат на них роскошным меховым воротником. Локхарт даже заметил пар у нее изо рта, когда она говорила. Впрочем, он и сам был облачен в долгополый, отороченный мехом суконный кафтан с высоким стоячим воротником, надетый поверх толстого стеганого жиппона, надетого, в свою очередь, поверх двух рубах, шерстяной и льняной. Он подумал, как странно все эти уличные одеяния смотрятся в приватной королевской столовой - а если еще и вспомнить, что дело происходит во Флориде, пусть даже и в декабре...

- Им там за стенами холоднее, чем нам, - ответил он вслух.

- Хотелось бы верить... - невесело усмехнулась Элинор и после паузы добавила: - Вас не слишком затруднит, если я попрошу вас и ваших товарищей поселиться в одних покоях? Возможно, даже спать в одной спальне. Так будет проще отапливать, вы понимаете.

- Наши комнаты вообще отапливают? - вырвалось у Локхарта. Это не было сарказмом - уголь для камина в его кабинете не выделялся уже четыре дня, и хотя он знал, что две другие комнаты, как и большинство помещений дворца, отапливаются не открытым огнем, а с помощью проложенных в стенах труб, но и эти стены теперь уже казались ему холодными.

- Да, но не круглые сутки и слабо... Вам будет теплее, если вы поселитесь вместе. Но я, конечно, не настаиваю...

- Отчего же, я хорошо понимаю, что такое строгая экономия... У нас совсем не осталось запасов?

- Остались бы, если бы мы не раздавали их горожанам. Но вы ведь понимаете нашу ситуацию. Королева должна быть со своим народом. Арвик рассчитывает именно на идею "Элинор нежится в тепле, пока вы мерзнете по ее вине..."

- По ее вине? - возмутился Локхарт. - Что за вздор! Все в городе знают, что склады подожгли его агенты.

- Да, теперь этому даже удалось получить доказательства, - кивнула Элинор. - Тайной Страже наконец-то удалось изловить человека, нанявшего воров для поджога. Награда была объявлена в первый же день, но никто из городского криминала не выдал своих. У них, знаете ли, свой кодекс чести - никогда, ни при каким обстоятельствах не сотрудничать с властями, даже если самим приходится мерзнуть из-за глупости и жадности своих собратьев... Но вот теперь - знаете, как его вычислили? Агенты Тайной Стражи пошли по улицам, примечая дымы из труб. Кто позволяет себе топить печи активнее, чем прочие, соответственно, хорошо запасся топливом заранее, соответственно, мог знать, что это понадобится...

- Это еще не доказательство, - заметил Локхарт. - Предусмотрительность - не преступление.

- Но повод для допроса. И вот один из допрошенных - богатый ювелир, между прочим - показал дознавателям, что уголь он не запас загодя, а купил уже после пожара. И кто именно продал ему, по баснословной, разумеется, цене... В общем, негодяя сгубила жадность. Ему мало было того золота, которое он получил за организацию поджога - он решил еще и дополнительно нажиться, продавая уголь в замерзающем городе...

Интересно, подумал вдруг Локхарт, а откуда вообще берется уголь в Айринтии? Насколько он помнил из школьного курса географии, некогда единые США обладали самыми крупными запасами угля на планете, и даже после Второй Сецессии у Конфедерации остались весьма внушительные залежи антрацита и бурого угля. Но все они находились в Тэксасе, Арканзасе, Алабаме, Миссиссиппи, еще, кажется, немного в Джорджии и Луизиане - короче говоря, на территории современного Гроггендора. Во Флориде их не было совсем. Выходит, Айринтия вынуждена покупать уголь у враждебной ей империи? И Гроггендор в любой момент - во всяком случае, в любую зиму - может устроить всей стране то же самое, что Арвик устроил ее столице?

- ...все равно не доказывает, что приказ исходил от Арвика, - продолжала Элинор. - Тот, кто нанял этого типа, никаких идей ему не пропагандировал и имен не называл - просто заплатил золотом и все. Его имя мы выяснили - он, кстати, дворянин неплохого рода, но явно и прямо с Арвиком не связан - но его самого поймать уже не смогли. Его все еще ищут, но, скорее всего, он успел покинуть город перед началом осады. То есть все это было спланировано заранее...

- А нападение на посольство? Что-то прояснилось?

- Скорее всего, организовано тем же человеком, хорошо поработавшим на той почве, которую мы же сами для него удобрили антигроггендорской пропагандой, - мрачно ответила королева. - То есть изначально тему "Арвик по наущению Гроггендора отравил короля" начал раскручивать через проповеди в церквях дядя Фабиас, но и Корнелиус счел, что это вполне удачная идея...

- То есть вы хотите сказать, что это не провокация Гроггендора? Что погром посольства, чреватый войной, способной погубить всю Айринтию, организовал исключительно Арвик всего лишь в качестве отвлекающего маневра для поджога складов?

- Может быть, - пожала плечами Элинор. - А возможно, каждая из сторон просто использовала в своих целях другую. И Арвик, конечно, в этом случае считает себя тактическим гением, но стратегически он идиот. От чего нам не легче... Кстати, посол фон дер Граален сегодня официально объявил мне, что завтра уезжает. Возвращается в Ингварштад. Я предупредила его, что в нынешних обстоятельствах правительство Айринтии не может гарантировать его безопасность за пределами Дракенхайма. Он ответил, что оно уже не смогло гарантировать таковую в пределах такового. Что, в общем, логично, хотя и не слишком дипломатично...

- Де Сегюр уже сообщил мне об этом, - сказал Локхарт, но не стал конкретизировать контекст разговора.

- По крайней мере, сможем сэкономить на отоплении его покоев, - натянуто улыбнулась Элинор, имея в виду, очевидно, посла. - На него уходило чуть ли не больше, чем на половину дворца. Вот кто действительно нежился в тепле, пока вся столица мерзнет. Узнали бы об этом эти горе-патриоты...

- И что у нас с ними? То есть какие вообще настроения в столице?

- Какие могут быть настроения в осажденном замерзающем городе, - вздохнула Элинор. - Вот вы говорите, всем должно быть очевидно, что во всем виноват Арвик. Но это очевидно нам, разумным здравомыслящим людям. А у простонародья, как я уже говорила, во всем всегда виновата власть. Потому что она - власть, и значит, она отвечает за все. "Элинор обещала нам мир и процветание, и вот что в итоге вышло! А придет Арвик - наведет порядок..." Они понятия не имеют, что он из себя представляет и какой порядок он наведет. Для них он - просто имя, символизирующее их надежду на перемену к лучшему. Когда все хотя бы относительно благополучно, обыватель ужасно боится перемен. Даже самых разумных и необходимых реформ. "Нет-нет, нам этого не надо, от добра добра не ищут!" Но в ситуации кризиса все наоборот. Подавай ему перемены, и неважно, какие - главное, чтоб поскорей. Любая новая фигура и новая политика хороши уже тем, что они - новые. Если ситуация не устраивает его в данный момент, он уже убежден, что любые перемены - к лучшему, потому что хуже уже быть не может. Он просто не понимает, что - может, еще как может, да вот только, когда он это поймет, будет уже поздно...

- Неужели поджог не объяснил им, кто такой Арвик?

- А что поджог? "Вы говорили, что Арвик - гроггендорский наймит. Мы вам поверили, пришли громить гроггендорское посольство, а вы нас порубили мечами. Так, может, и склады - такая же провокация? Их воры подожгли, это криминальные разборки. А может, торговцы, чтобы цены взвинтить. При чем тут Арвик? Скажите еще, что морозы тоже Арвик устроил!" Это не мои фантазии. Это толки, о которых доносят агенты.

- Неужели все настолько плохо?

- Я не хочу сказать, что так думает большинство. Пока еще нет. Но угля в городе уже фактически не осталось. Есть еще некоторое количество дров. Есть нежилые деревянные постройки, которые можно разобрать на дрова, но их немного. Дракенхайм - столица, в нем очень много камня и очень мало дерева. По иронии судьбы, как раз потому, что дерево хорошо горит... Потом придется топить мебелью. А потом... До весны еще три месяца. Столько мы не протянем. И даже не чисто физически. А просто, когда Элинор не может дать никакой надежды, но достаточно открыть ворота и впустить "законного короля" - и все страдания закончатся...

- Думаете, Бронгар так и не вернется?

- Пока надежда еще есть. Мы не знаем, как далеко он ушел на север, прежде чем получил приказ вернуться. Если получил, если еще было, кому получать, и если он решил приказ выполнить. Если предположить, что он успел дойти до самых новых земель, то возвращение оттуда пешком займет минимум две недели, а в такую пору все три, если не больше. В принципе, снег задерживает армию не так сильно, как грязь - одинокий путник увязнет и там, и там, но большая колонна людей и лошадей может регулярно менять авангард, прокладывающий путь для остальных. Однако все же задерживает. Впрочем, тот же снег и холод, которые мешают быстро вернуться, не должны были и позволить его армии уйти слишком далеко. Но если исходить из теоретически возможного максимума... что Бронгар каким-то чудом забрался на самую северную границу, и у гонца уйдет полторы недели, то есть время их встречи - сегодня-завтра, а у армии вместе с пехотой - хотя ему приказано прибыть срочно, и значит, он должен оставить пехоту позади и прибыть с одной конницей, которой достаточно для победы... но допустим, что он из осторожности не подчинится и не станет бросать пехоту, тогда еще три недели... то есть надежда будет окончательно потеряна только через эти три недели. Но боюсь, что бунт вспыхнет раньше.

Локхарту вспомнились слова де Сегюра о том, как стремительно может меняться ситуация в условиях гражданской войны и как переменчивы в этом случае народные симпатии.

- И что мы будем делать? - спросил он.

- Пройдем в будуар, если вы не возражаете, - ответила Элинор без улыбки. - Там теплее.

Локхарт, понятно, спрашивал не об этом, но молча последовал за ней. Голубая комната выглядела, на первый взгляд, точно так же, как и в день его посвящения в рыцари, но особенно теплой не показалась - ну, может, на пару градусов выше, чем в столовой, но не более чем. Однако затем Локхарт заметил в камине перевязанные бечевкой пачки бумаг.

- Подарок от канцлера Зиглера, - насмешливо пояснила Элинор, перехватив его взгляд. - Документы, подлежащие уничтожению. Как мне кажется, если исходить из военно-политической обстановки, жечь их пока еще преждевременно... но если исходить из климатической, то в самый раз. Согласно регламенту их, разумеется, надлежит уничтожать в самой канцелярии, не вынося наружу, но канцлер был настолько любезен, что прислал их для моего личного камина. Хотя имел полное право погреться сам. А я, в свою очередь, хочу поделиться теплом с вами. В былые времена особой милостью во дворце считалось королевское приглашение на ужин, а сейчас - на огонек... в самом буквальном смысле. К сожалению, бумага быстро прогорает и дает не так уж много тепла... но здесь оно действительно сохраняется лучше, чем в столовой. Маленькая комната, и нигде нет открытого холодного камня. Ужин я тоже велела подать сюда. Не столь аристократично, зато практично.

Словно иллюстрируя последние слова, Элинор сама, не вызывая прислугу, разожгла камин и тут же уселась в уже придвинутое к нему кресло, протягивая руки к огню. Локхарт опустился во второе, равнодушно глядя на корчащиеся в пламени страницы.

- Окажись на вашем месте фон дер Граален, - саркастически заметила королева, - он бы, полагаю, принялся выхватывать эти бумаги из огня голыми руками. Хотя на самом деле не все тут такое интересное. Много просто скучной бухгалтерии за прошлые годы. Но кое-что - да.

Локхарт не стал уточнять, что именно.

- Так что мы собираемся делать? - повторил он, и, хотя и не сомневался, что она и в первый раз поняла его правильно, добавил: - Если, как вы говорите, у нас в запасе всего пара недель... и никто не придет нам на помощь? Арвик, как я вижу, не спешит разбивать лоб о наши стены.

- Неожиданное для него терпение, - процедила королева.

- Мы можем как-то спровоцировать его на штурм? На настоящий, не имитацию?

- Он не такой дурак, как вы уже могли убедиться, - вздохнула Элинор. - Он понимает, что время и холод работают на него. Не сомневаюсь, что он бесится в своем шатре каждый раз, когда ему докладывают, что город все еще не сдался, но...

- А если мы изобразим сдачу? Откроем ворота и приготовим засаду внутри...

- Такую возможность он тоже, очевидно, учитывает. Это слишком лежит на поверхности. Думаю, он не отважится войти в город раньше, чем ему преподнесут мою голову. Отдельно от тела или вместе с ним - последний вариант, кстати, был бы самым худшим...

Локхарт не нашелся, что сказать, и после паузы Элинор продолжила:

- Наверное, единственное, что заставило бы его идти в атаку - это известие о приближении армии Бронгара. Думаю, сейчас бы он уже не бежал, несмотря на мизерные шансы. Это не разворачиваться на полпути в Иммермуре, он слишком близко подошел к своей цели Одна отчаянная атака, которая решит все - да, это вполне в духе Арвика. Но сейчас мы не в силах организовать не то что само приближение Бронгара, но даже слух о таковом. А может быть, он даже и знает, что этот слух заведомо не может быть верным...

- Ммм... а если подослать к нему какого-нибудь убийцу под видом перебежчика? - "слышал бы кто меня теперешнего 7 лет назад", подумал про себя Локхарт. Да что семь лет, даже и пару месяцев назад...

- Опять-таки, он не может не учитывать такой опасности и не станет допрашивать его лично.

- А... - Локхарту пришла в голову еще одна мысль, которая уж точно не посетила бы его в прошлой жизни, - что, если Фабиас отлучит его и всех его сообщников от церкви?

- Это можно сделать только за нарушение церковных канонов, - покачала головой Элинор. - За ересь, за святотатство. Не за светские преступления, даже такие, как убийства и мятеж. Это все тоже считается грехами, конечно, но такими, из-за которых церкви положено увещевать грешника и молиться за него Марии Заступнице, а не исторгать его из своего лона.

- Хорошо, - вздохнул Локхарт, хотя ничего хорошего не видел. - Что предлагают ваши генералы?

Он уже знал, что этим словом Элинор обозначает всех своих высших командиров - включая в их число, кажется, даже Фабиаса - а не только носителей генеральского звания, из коих, собственно, в столице наличествовал один лишь Швертлинг, с которым Локхарт доселе не общался и которого считал фигурой чисто номинальной. Но, к его удивлению, Элинор начала свой ответ именно с этой фамилии:

- Швертлинг говорит, что мы должны снять осаду своими силами. Вывести армию из города, стремительно атаковать и разбить противника.

- Ему семьдесят лет, вы говорили?

- Да. Честно говоря, сама не ожидала, что он окажется таким бойким старичком.

- Или впавшим в маразм... У противника численный перевес в полтора раза, так?

- И тяжелая рыцарская конница. На болоте или в глубоком снегу это даже могло бы превратиться для них из плюса в минус. Но лед озера для нее просто идеальное поле. Нашей армии просто не дадут дойти до берега.

- Вот-вот. Если это понимаю даже я, на что рассчитывает ваш бойкий дедушка? Сколько сражений он выиграл?

- Ни одного. То есть, и не проиграл тоже. В молодости он участвовал в феодальных стычках, но не в качестве командующего. А период его карьеры в королевской армии - это, в общем-то, маневры и парады, с которыми он, правда, справлялся прекрасно, потому и рос в чинах. Айринтия в это время просто не вела войн, если не считать того столкновения с Гроггендором, в котором Швертлинг не участвовал. Так что сейчас у него, можно сказать, последний шанс поучаствовать в настоящей войне и выиграть настоящую битву, вот он и рвется.

- Угу. Но какой-то план боя у него же есть? Кроме как геройски погибнуть и погубить нас всех?

- У нас преимущество в длинных луках. То есть у Арвика их вообще нет, это чисто пехотное оружие. И оно еще больше усилится при стрельбе со стен и башен, или с моста. И если удастся подманить его рыцарей на достаточное расстояние... Но с чего бы им давать себя подманить?

- Тем более что они уже были возле наших стен в ночь штурма, и их потери не стали катастрофическими.

- Да, вероятно, что-то около полутора сотен вместе с ранеными, насколько можно верить оценкам наших наблюдателей на стенах. Кстати, часть из них, вероятно, уже снова в строю... Но ведь это был не настоящий штурм, а имитация. Они просто бегали в темноте туда-сюда под стенами разрозненными группами, приближаясь и тут же откатываясь. При наступлении в плотных боевых порядках, необходимых для победы в поле, масштаб потерь мог бы быть другим - если бы они наступали так, как хочется Швертлингу. Он предлагает быстро занять мост - который действительно удобен тем, что перекрыть и удерживать его длительное время могут буквально несколько тяжеловооруженных солдат с большими щитами, копьями и алебардами - затем развернуть по всей длине моста колонну лучников и под их прикрытием двинуть вдоль моста по льду пехоту. Если противник атакует, то окажется под сплошным обстрелом лучников, которые сами останутся для него неуязвимыми. А если не атакует и будет ждать на том берегу, то потеряет преимущество, которое дает его коннице ровный лед озера.

- И что дальше? Во-первых, они за это время вполне могли расчистить удобные для конницы плацдармы перед каждым из мостов...

- Швертлинг говорит, что надо дождаться северного или западного ветра, который принесет новую метель. Тогда не только тяжелой коннице, но даже спешившимся рыцарям будет труднее сражаться в снегу, чем легче вооруженному противнику - просто потому, что они быстрее выбьются из сил.

- Но их латы от этого мягче не станут. Насколько я понимаю, даже пешие рыцари в ближнем бою почти неуязвимы для большинства наших солдат. Кроме разве что алебардщиков Швертлинга, но их всего две сотни.

- Вот-вот. Я тоже это сразу сказала. Я не военный эксперт, конечно. Но идеи Швертлинга не разделяет больше никто - ни Айбенхорст, ни Вульфеншванц.

- И что предлагают они?

- Да в общем-то ничего, - раздраженно пожала плечами Элинор. - Ждать. Все того же северного ветра, по сути. Который или заморозит наших врагов раньше, чем нас, или надует нам, наконец, армию Бронгара...

- Или Гроггендора, - мрачно заметил Локхарт.

- Тоже не исключено.

- Если дойдет до такого - как вы думаете... ну, не говорю "сам Арвик", но хотя бы его люди забудут про внутренние распри и объединятся с нами ради спасения страны?

- Не знаю, - вздохнула королева. - Но если действительно дойдет до такого, боюсь, будет уже слишком поздно.

Да, мысленно согласился Локхарт. Если королевская армия - кто бы ей сейчас ни командовал - не сможет не допустить имперское войско к столице, то и заметно меньшие силы, что стоят сейчас друг против друга здесь, вряд ли исправят положение. Сколько тут получится? 5800 плюс 3550 минус убитые и раненые... 9200, ну пусть даже 9300, если раненые успеют поправиться, пусть даже десять тысяч за счет экстренной мобилизации горожан. А сколько будет у Гроггендора? Тысяч пятьдесят? Восемьдесят? Еще больше?

- Знаете, есть одна красивая старинная баллада, которая так и называется "Ветер Севера", - сказала вдруг Элинор. - Никогда не слышали?

- Нет, - рассеянно ответил Локхарт, которого в данный момент (да и вообще, в принципе) меньше всего интересовала музыка.

- Она мне нравилась с тех пор, как я ее впервые услышала. Хотите послушать?

Теперь уже отказываться было явно невежливо, и Локхарт кивнул: "Конечно." Элинор встала из кресла и перебралась на софу, сняв со стены инструмент.

- Надеюсь, мои пальцы уже достаточно отогрелись, - сказала она извиняющимся тоном, взяла перебором для пробы несколько нот, чуть подкрутила один из колков и запела:

Ветер Севера,

Спой мне о доме моём,

Что посмела забыть.

В небо серое

Мы на рассвете уйдём

До Чертогов Судьбы.

Лёд дробят у крыльца

Кони Часа Конца

В ожидании зова последней трубы.

Звонким вереском

Спрячутся наши следы,

И не вспомнят о них.

Кто поверит нам -

Рыцарям падшей звезды

Из отвергнутых книг.

Пусть в узоре времён

Ни стихов, ни имён,

Но напомнит забывшим их полуночный крик.

Словом брошенным

Будет разрушен покой

И живое тепло.

Мелким крошевом

Мир под жестокой рукой,

Как цветное стекло.

По веленью творцов

Нам смеются в лицо.

От руки неумелых умирать тяжело.

Сон безвременный

В липкой глухой тишине

Переписанных фраз.

Ядом медленным

Ложь в почерневшем вине -

Дар последним из нас.

В окна бьётся рассвет,

Больше времени нет -

Мы достигнем Чертогов в установленный час.⁴⁸

- Красиво, - согласился Локхарт. - И параллели прослеживаются, конечно. Но надеюсь, что с уходом в небесные чертоги мы все же повременим.

Ему вдруг представилась вполне материалистичная реализация строк из средневековой баллады - утренний старт космического корабля, вертикально пронзающего серые небеса, дабы "достигнуть чертогов" орбитальной станции или лунной базы. Вот бы вытянулись рожи у всех этих арвиков... Хотя, очевидно, даже если бы такая возможность и впрямь была, Элинор отказалась бы покинуть Айринтию. Как и он сам отказался покинуть Элинор в ответ на щедрое предложение фон дер Граалена. Делай, что должно, и пусть будет, что будет...

- Делай, что должно, и пусть будет, что будет, - сказала королева, и Локхарт чуть не вздрогнул от такой симметрии. - Это ведь ваш девиз? Мы, разумеется, еще отнюдь не проиграли. И неизвестно еще, какой бунт зреет в лагере самого Арвика, который наверняка наобещал своим сподвижникам быструю победу. И им надо чем-то кормить своих коней. Вы представляете себе, сколько фуража съедают за день шесть тысяч лошадей?

- Порядка шестидесяти метрических тонн, - ответил Локхарт, припомнив собственную юность на ранчо. - То есть примерно сто тридцать тысяч фунтов ежедневно, - прежде он не задумывался об этом, привыкнув к тому, что транспорт расходует топливо только на маршруте, а не на стоянке, но теперь сам впечатлился названным числом. - Его фуражиры, должно быть, сбиваются с ног.

- Вероятно, к ним прибывают подводы с востока от Хагентрауба, но все равно это непросто, - кивнула королева. - Плюс еда и топливо для них самих. А если ветер с севера действительно принесет даже не метель, а хотя бы просто дальнейшее усиление мороза - которое, конечно, не понравится нам тут в каменных домах, но еще меньше понравится им там в шатрах... Вообще, в любой момент могут прийти вести, которые изменят ситуацию в нашу пользу.

Прежде, чем Локхарт успел спросить, имеет ли она в виду что-то конкретное, в дверь постучали, и он почувствовал, как его обыкновенно спокойный пульс ускорился - неужели уже? Но это оказался всего лишь слуга, почтительно спросивший, подавать ли ужин. Элинор ответила утвердительно. Затем поднялась и снова повесила инструмент на стену.

- Кстати, - припомнил Локхарт, - давно хотел спросить, это лютня или мандолина?

- Это цистра.

"Что говорит нам, что в выборе между двумя ожидаемыми вариантами правильным может оказаться третий неожиданный, - подумал Локхарт и тут же мысленно добавил саркастически: - Что-то меня на философию потянуло..."

- Никогда даже не слышал такого термина, - сказал он вслух. - Впрочем, я ничего не смыслю ни в музыке, ни в поэзии. А то, в чем я смыслю, больше не существует... и, очевидно, уже не будет существовать.

- Вы отлично показали себя в схватке у посольства, - возразила Элинор. - В которой погибли тринадцать профессиональных солдат. А вы не просто выжили, а спасли посла.

- Просто у меня доспехи были лучше, чем у прочих, - буркнул Локхарт.

- Хотя, - продолжала Элинор, проигнорировав его реплику, - если бы я знала, куда вы поехали - точнее, где вы окажетесь в результате и во что ввяжетесь - я бы, наверное, вас не отпустила.

- И некому было бы спасти фон дер Граалена.

- Мне бы не хотелось спасти его жизнь ценой вашей, сэр Эрик, - серьезно сказала Элинор.

- Я... ценю это, - пробормотал Локхарт. - Но вы королева. Вы не должны ставить... нашу дружбу выше интересов Айринтии.

- В таком случае и вы не должны говорить королеве, что она должна, а что нет, - иронически парировала Элинор, но продолжила вновь серьезно: - Я, конечно, помню об интересах Айринтии. Круглые сутки, как о них забудешь... Но - хотя это очень хорошо, конечно, что фон дер Граален остался в живых, само по себе это для нас не спасение. Посольство уничтожено, вся остальная имперская делегация погибла, так что, если им нужен casus belli, они все равно его получили. Разумеется, посол повезет с собой мое официальное письмо с извинениями и предложениями щедрой материальной компенсации за нанесенный империи ущерб - но насколько это поможет... Даже если предположить, что он сам выскажется в нашу пользу - в чем я совсем не уверена, несмотря на то, что все эти дни мы обхаживали его, как принца. Кстати, - усмехнулась она, - не исключено, что у него самого теперь возникнут проблемы там, на родине. Особенно если у них был замысел, по которому ему следовало погибнуть. Но даже если и не было. Единственный выживший всегда вызывает подозрения. А не купил ли он себе жизнь ценою сотрудничества, то есть предательства? Ведь никаких свидетелей ночных событий, убедительных для Гроггендора, нет. Им придется просто поверить ему на слово - а империя не такое место, где принято верить на слово, тем паче - лицам лично заинтересованным...

"Так вот зачем я ему понадобился! - подумал Локхарт. - В качестве свидетеля... а де Сегюра он, очевидно, пригласил просто за компанию, дабы тот помог убедить меня. Хотя в империи вряд ли и меня сочли бы заслуживающим безусловного доверия источником, и еще неизвестно, какие методы допроса применили бы для пущей уверенности... Хотя посол и сказал, что ехать с ним до самого Гроггендора не обязательно. Но это простой психологический расчет - вас никто не заставляет, вам просто в порядке личной благодарности дают возможность эвакуироваться из страны, где идет гражданская война, в страну, где царит твердый порядок... кто ж откажется? Нет, ваше превосходительство, тут вы с вашим "благородством" просчитались..."

- Так что я даже не знаю, что тут лучше для Айринтии, - продолжала Элинор. - Зато я точно знаю, что не хочу потерять вас. Недавно я уже - ради Айринтии, разумеется! - отправила одного своего друга прямо в пасть врагу. И теперь сильно сомневаюсь, увижу ли его... ее снова. Я не хочу повторять ту же ошибку с единственным другом, который у меня остался.

- Я... очень ценю... как я уже сказал, - выдавил из себя Локхарт. - Я бы тоже... не променял вас ни на какого другого правителя... - "Великий космос, что я несу, при чем тут правители?!" - то есть, я имел в виду, что... - он замолчал. Элинор продолжала серьезно и внимательно смотреть на него - почти тем же взглядом, что тогда в карете вечером перед штурмом, только сейчас на ее плечи давили не доспехи, а иная тяжесть, снять которую куда труднее... Внезапно ему захотелось сесть рядом с ней на софу, ободряюще взять за руку, может быть, даже обнять за плечи - чего он не делал никогда и ни с кем. В прошлой жизни ему случалось ободрять подчиненных, главным образом фразами типа "ничего, через 132 часа мы будем на Земле" или "компьютерное моделирование дает нам 89% вероятности успеха", на худой конец - "я дам вам четыре дня внеочередного отпуска, отдохните как следует и приведите себя в норму". Но никаких физических контактов - даже не потому, что это противоречило служебной этике (в армии Конфедерации, не помешанной, в отличие от Союза, на борьбе с гетеро- и гомосексуальным харрассментом, похлопать подчиненного любого пола по плечу не считалось недопустимым - "недотрогам в армии не место, при ранении вас и догола разденут"), а потому, что у него самого не возникало никакого желания прикасаться к кому-либо, если только этого не требовала практическая необходимость. При оказании медицинской помощи или во время тренировки - да, конечно, но по чисто эмоциональным причинам? Ему такие эмоции были неведомы. Прежде...

Но, разумеется, это было совершенно невозможно и теперь. Она королева! И остается таковой даже наедине с ним в собственном будуаре. Она могла позволить ему опускать "мэм" и "ваше величество", но взять ее за руку, не говоря о том, чтобы погладить по плечу - это, конечно, совершенно немыслимое нарушение этикета...

"Вам не надо бояться меня, сэр Эрик", - вспомнилось ему.

Стук в дверь прервал неловкую паузу. Слуга вкатил столик на колесиках, заставленный блюдами, накрытыми полукруглыми крышками для сбережения тепла. В камине догорали бумаги.

На следующее утро фон дер Граален, как и собирался, покинул Дракенхайм. Северные ворота осажденного города открылись, и карета с имперскими гербами на дверцах в сопровождении эскорта из двенадцати гвардейцев - шестеро спереди, шестеро сзади, впереди два знаменосца с гроггендорским и айринтийским флагами - двинулась по мосту. Ветер сдул снег с моста, и полозья скрежетали по камням, явно нарушая величественность картины. Элинор пришлось пожертвовать этой дюжиной отборных гвардейцев, сокращая свои и без того находившиеся в меньшинстве силы; Арвик обязан был беспрепятственно пропустить их, пока они следовали под дипломатическими флагами, но совершенно не обязан был впускать их обратно, когда они возвратятся, сопроводив посла до границы. И послать пришлось именно отборных гвардейцев, отправить "кого не жалко" было бы оскорблением посла, который и без того имел весьма веский повод для претензий. Знаменосец, к примеру, вынужденный нести ненавистное гроггендорское знамя, не должен был ни словом, ни жестом, ни выражением лица не дать его превосходительству повод для обвинений в недостаточном уважении. В то же время была надежда, что эти гвардейцы вернутся не в одиночестве, передав королевской армии - кто бы ей теперь ни командовал - приказ о возвращении, в случае, если ни один из отправленных перед началом осады гонцов не достиг цели (или же если Бронгар сделал вид, что не получал приказа). Впрочем, судьба Дракенхайма и всей Айринтии вполне могла решиться раньше, чем эти бойцы успеют вернуться...

За удаляющейся группой следили с башни несколько офицеров и сам канцлер Зиглер, в порядке последней любезности лично сопроводивший посла до ворот. За пределами города они уже ни на что не могли повлиять, и все же хотели убедиться, что посол благополучно проследует через вражеские порядки дальше на север. Переехав через мост, карета и всадники были остановлены - что, впрочем, было вполне естественно. Наблюдатели на башне ожидали, что после формальной проверки их пропустят дальше - личность посла, исполнявшего свою миссию еще при Гумбольдте, была хорошо известна даже без документов (хотя фон дер Граалену были возвращены его верительные грамоты), Арвик в бытность наследником сам встречался с ним на приемах в посольстве и во дворце. Задержка, однако, затянулась; Зиглер предположил, что ждут Арвика, желающего переговорить с послом - и оказался прав. Рыцарь в пурпурном плаще в сопровождении еще нескольких всадников действительно подъехал к карете. Главное, думал Зиглер, чтобы фон дер Граален не остался у него "в гостях" - что было бы, конечно, делом совершенно неслыханным без согласования такого шага с Ингварштадом, но что, если за время осады Арвик уже получил из Гроггендора некие бумаги, санкционирующие подобный шаг? Которые, конечно, могли быть отправлены только заранее - но если поджог посольства все же организован не без участия самой империи...

Переговоры на берегу затягивались - но все же Арвик не приглашал посла в свой шатер (а возможно, тот сам не соглашался принять такое приглашение). Зиглер наблюдал за происходящим со все большим беспокойством, хотя и не показывал таковое внешне. Но затем произошло и вовсе неожиданное: двенадцать гвардейцев под айринтийским знаменем (но уже без гроггендорского) поскакали обратно по мосту к городу.

Арвик отказался пропустить их через свои позиции, заявив, что не может доверить им безопасность имперского посла на северных землях Айринтии - якобы уже полностью подконтрольных ему - и выделит фон дер Граалену свой собственный эскорт. Гроггендорец в итоге согласился. Элинор, таким образом, получила назад 12 своих бойцов (а Арвик, напротив, отправил на север своих), но эта арифметика меркла на фоне одержанной Арвиком политической победы. Принять его сопровождающих еще не значило, конечно, признать его королем. Но в то же время дипломатам не положено иметь никаких дел с мятежниками и узурпаторами. Даже если соображения личной безопасности требовали принять на время охрану Арвика, посол не должен был отказываться от официальной охраны, предоставленной ему законным правительством. И то, что он это сделал - и сделал это на глазах у защитников города - было, безусловно, плохим знаком.

Прошло еще четыре дня. Они не принесли ни потепления, ни метели; устойчивый антициклон удерживал ясную и морозную погоду. Не было и никаких новостей с севера. По городу ползли слухи о людях, замерзших насмерть в своих домах. Отмечены были первые попытки погромов, когда разъяренные соседи вламывались в дома тех, над чьими трубами видели дым. Городской страже, однако, пока что удавалось поддерживать порядок. В одном из патрульных рейдов, который пресек погром и помог избежать новых смертей, принял участие Вельо. Великан, благодаря своей комплекции переносивший холод легче других, в первые дни осады воспрянул духом в противовес не только прежней своей хандре, но и настроениям всех прочих, и несколько раз наведывался на стену к своим новых друзьям. Однако этот его душевный подъем продолжался недолго. Новых боев не было, даже никакие одиночные разъезды противника не пересекали озеро и не могли развлечь лучников на стенах хотя бы стрельбой по практически неуязвимой из-за расстояния цели - а, как известно всякому командиру, ничто так не разлагает армию, как бездействие, особенно в сочетании с отсутствием внятных перспектив и удручающими бытовыми условиями. Солдаты мерзли, скучали и злились. Разница в интеллекте и образовании между ними и Вельо в такой ситуации проявилась слишком быстро и наглядно, и лингвист, еще недавно гордившийся тем, что они приняли его, как своего, вскоре утратил охоту общаться с "этими варварами" и впал в свою прежнюю брюзгливость. Что, понятно, теперь, когда трое оставшихся астронавтов ради экономии тепла вновь поселились вместе, не могло не действовать на нервы его товарищам. Локхарт к тому же испытывал нечто вроде уколов совести из-за того, что прежде позволял себе практически забыть о Вельо, чем и довел того до демонстративного участия в бою в ночь штурма - так что вновь обратился к Элинор с просьбой отыскать для лингвиста какое-нибудь полезное занятие. Королева, которую, разумеется, занимали теперь куда более важные проблемы, ответила не без раздражения, что если доктору Вельо наскучило стоять с алебардой на стенах, пусть патрулирует город вместе с городской стражей - "от одного его вида любые нарушители спокойствия бросятся врассыпную". Хотя Локхарт имел в виду вовсе не это, он передал итальянцу ее слова. Вельо в первый момент отверг эту идею, причем не потому, что счел ее недостойной своего интеллекта, а из рефлекторной неприязни к любым полицейским (чем удивил и возмутил Локхарта, всегда недоумевавшего, как может законопослушный гражданин, хотя бы и университетский профессор, неприязненно относиться к правоохранителям - хотя репутация у городской стражи действительно была не самой лучшей) - однако по некотором размышлении согласился, что это действительно веселее, чем тупо мерзнуть на стенах или штудировать плохие учебники тлукаляханского. Таким образом язвительная реплика королевы неожиданно даже для нее самой была воплощена на практике со всей серьезностью, и великан, на голову возвышавшийся над своими новыми товарищами, и впрямь уже одной своей комплекцией отбивал у смутьянов тягу к беспорядкам.

Впрочем, по большей части улицы столицы, по которым шагали стражники, были пустынны и тихи. Дракенхайм словно вымер. Большинство лавок были закрыты, не работали и кабаки - продажа спиртного, дающего лишь ложную иллюзию тепла, была запрещена. Горожане избегали выходить на мороз - оставаться в неотапливаемых квартирах, сбившись по несколько человек в комнате и заткнув все щели, было все-таки теплее. Только скрип снега под сапогами патрульных да, время от времени, перезвон церковных колоколов нарушали тишину в некогда оживленном городе. Ну, и еще хрипло каркали вороны на площади Правосудия, где был привязан к столбу заледеневший труп организатора поджога. Его казнили сообразно его преступлению - раздели и оставили умирать на морозе.

Солнце очередного декабрьского дня, не приносившее, казалось, никакого тепла, закатилось за горизонт, лишив осажденный город еще и света; лишь прощальный розовый отсвет еще вползал некоторое время по трем шпилям кафедрального собора - самым высоким в городе - но затем угас в темнеющем небе и он. Что у солдат на стене, что у стражников в городе начинались самые ненавистные ночные вахты. Они даже предпочли бы бой с противником этим часам бездействия на морозе, казавшимся невыносимо долгим (хотя на самом деле продолжительность вахт была сокращена из-за погодных условий). Особенно тяжело приходилось дозорным на стенах и башнях, которые даже не могли согреть и развлечь себя, быстро шагая по улицам, и вынуждены были переминаться на месте, вглядываясь в едва рассеиваемую Кольцом темноту. Но увы - враги не желали их развлечь новой атакой или хотя бы вылазкой; во тьме на другом берегу озера лишь мерцали всю ночь огни костров, словно издеваясь над мерзнувшими защитниками столицы. На самих стенах не горело ни единого факела, дабы не давать ориентиров вражеским лучникам, если те подберутся к крепости; снаружи город казался угрюмой мертвой громадой.

И вдруг - был уже третий час пополуночи - дозорные на северо-западном участке стены услышали быстрый стук копыт, а затем различили и всадника - казавшуюся почти призрачной фигуру в белом плаще на белом коне, во весь опор скакавшую по льду в направлении города. Считанные мгновения спустя за первым всадником на лед выскочили другие, уже более заметные. На башнях и стенах зазвучали хриплые выкрики команд; стрелки выбегали из хотя бы относительно теплых укрытий и занимали места у бойниц, накладывая стрелы на тетивы.

Хотя белый всадник выехал на озеро вдали от мостов, вскоре стало ясно, что он скачет к северным воротам. И что при этом он, скорее всего, не возглавляет атаку - слишком заметным был его отрыв от остальных - а наоборот - пытается уйти от погони. Когда кавалеристы еще приблизились, в свете Кольца стало заметно, как скакавшие позади натягивают луки. Они были еще слишком далеко, чтобы пытаться поразить защитников на стенах, так что, очевидно, вариант оставался только один - они стреляли в первого!

Лучники на стенах пока еще не могли прикрыть его и лишь подбадривали - сперва мысленно, а затем криками. "Осторожнее, ребята! - предупредил своих подчиненных офицер, командовавший обороной северной надвратной башни. - Это может быть провокация с целью заставить нас открыть ворота!"

Самый глухой час ночи и впрямь казался подходящим временем для провокаций, но, с другой стороны, силы врагов, достаточные, чтобы ворваться в город, не могли подобраться к стенам незаметно, даже и прячась под мостом - при свете дня патрули из города ежесуточно проверяли состояние установленных под мостами решеток. Один же человек, впущенный в город, вряд ли мог представлять серьезную опасность, даже если он окажется вражеским лазутчиком. Очевидно, что ему не позволят встретиться ни с кем и важных лиц, не обыскав и не допросив предварительною - как не позволят и покинуть город с ценной для противника информацией...

Белый всадник продолжал скакать, несмотря на летевшие ему вслед стрелы - в чем, в принципе, как раз можно было усмотреть признак разыгрываемого спектакля, но в то же время попасть на скаку по скачущей цели действительно совсем не просто. Стрелки на стенах, однако, не думали о таких сложных материях, они просто болели за беглеца. "Давай, парень, жми!!!" Иные, наскучив бесконечным ожиданием и невозможностью хоть как-то уязвить врага, самозабвенно орали так, что тут же принимались кашлять на морозе. Ничем более действенным, однако, они все еще не могли его поддержать и с нетерпением ждали, когда он и, главное, его преследователи подберутся ближе.

Всадник вдруг резко качнулся вбок, казалось, он сейчас свалится. Его болельщики на стенах замерли. Но уже в следующий миг он вновь выправился в седле и продолжил скачку, низко пригибаясь к холке коня. Еще несколько мгновений - и со стены навстречу его преследователям взлетела первая стрела, пока что пристрелочная, выпущенная заведомо в сторону, чтобы не задеть самого беглеца. Но спустя еще несколько секунд тетивы защелкали одна за другой, создавая смертоносную завесу между беглецом и его преследователями. Конь одного из них закрутился на месте, пытаясь вырвать зубами воткнувшуюся в бок стрелу; еще один кувырнулся через голову, ломая шею и выбрасывая седока - однако остальные кавалеристы продолжали погоню и стрельбу по своей цели, благоразумно не отвлекаясь от нее ради почти бесполезной ответной стрельбы по стенам. Еще один всадник вылетел из седла; другой, раненый в руку, предпочел развернуться и поскакать обратно сам - беглец же по-прежнему мчался вперед, наискосок к северной башне. Там уже открыли ворота; два десятка стрелков выбежали на мост, чтобы накрыть противника и оттуда - практически план Швертлинга в миниатюре - и заодно сбросить беглецу веревочную лестницу, чтобы он смог подняться. Въехать в башню на коне он не смог бы никак - городские стены отвесно уходили в озеро, и мост, с которого не было никаких спусков к воде, входил в ворота на высоте восьми ярдов надо льдом. Коня, очевидно, приходилось просто бросить - другого выхода не было.

И тут белый конь повалился сам, не доскакав до основания башни каких-то двадцати ярдов. Всадник, видимо, почувствовал, что раненое животное вот-вот упадет, и успел соскочить на лед, не позволив придавить себе ногу; он упал, перекатился, вскочил и, сбрасывая на ходу свой плащ, побежал к основанию башни. Преследователи наверняка настигли бы его, если бы не сплошной поток стрел, обрушившийся на них со стены, с моста и с нескольких ярусов башни. Люди и лошади валились на лед под этим смертоносным ливнем. Один из кавалеристов, вырвавшийся вперед, был убит в тот момент, когда, не пытаясь больше стрелять на скаку даже и в упор, выхватил более надежный меч в расчете уже в следующее мгновенье зарубить беглеца. Но не успел: две стрелы вонзились ему в грудь, одна, выпущенная с моста - сбоку в горло, прикрытое лишь теплым шарфом, но не кольчужной бармицей, которую он не стал пристегивать на таком морозе, боясь прикосновения ледяного металла к лицу (именно эта стрела и стала смертельной). Один из всадников махнул рукой в сторону моста и поскакал туда; еще двое поскакали за ним. Там они могли укрыться от стрел и в то же время, остановившись и стреляя сквозь решетки, поразить свою цель. Но и этому плану не дали осуществиться лучники на мосту, которые, перегнувшись через перила, расстреляли сверху вниз всех троих прежде, чем те успели оказаться в мертвой зоне. Последние двое кавалеристов, видя, что никого больше не осталось и вся стрельба теперь сосредоточится на них, вздыбили и развернули коней с такой поспешностью, с какой это можно было сделать на льду, и поскакали обратно. Один из них все же свалился с двумя стрелами в спине, другому удалось уйти. Следом за ним ускакали три лошади, потерявшие седоков.

Беглец, добежав до сброшенной ему лестницы, вцепился в перекладины и пару секунд стоял так, переводя дыхание, а потом решительно полез вверх. Из его правого сапога торчала стрела, но он не то не обращал внимания на боль, не то просто не чувствовал ее из-за шока. Сверху навстречу ему уже тянули руки, чтобы скорее втащить его на мост.

И тут из-за туши одной из лошадей приподнялся на колено ее всадник, который не был убит, а был лишь оглушен падением. Защитники города, чье внимание было теперь сосредоточено на карабкавшемся по лестнице раненом, сперва даже не заметили это беззвучное движение, что дало кавалеристу время как следует прицелиться и выстрелить. Стреляя из устойчивой позиции с расстояния менее двадцати ярдов, он просто не мог промазать.

Стрела косо вонзилась беглецу в спину. Он дернулся всем телом, и его ноги сорвались с перекладин, но руки все еще вцеплялись в лестницу. "Тащите! - крикнул кто-то на мосту. "Вытягивайте лестницу наверх!" Сразу несколько рук вцепились в канаты и потащили их через перила, втаскивая лестницу вместе с еще державшимся на руках человеком. Стрелок тем временем выхватил из колчана новую стрелу, но прицелиться во второй раз ему уже не дали. Сразу четыре стрелы пробили его доспехи с интервалом в доли секунды, и его собственная стрела ушла вбок и вверх, никому не причинив вреда.

Однако за миг до того, как тянувшиеся через перила руки успели подхватить раненого беглеца, его пальцы сорвались с перекладины, и он рухнул на твердый лед с высоты почти в восемь ярдов, ударившись сперва ногами, а потом спиной. Торчавшая из спины стрела вошла в тело, как гвоздь, вбитый в масло, и остановилась лишь тогда, когда наконечник уткнулся в нагрудник изнутри. Тогда древко сломалось, и тело беглеца застыло на льду, нелепо раскинув конечности. Распахнутые глаза удивленно смотрели в черное небо, и черная кровь стекала изо рта по обеим сторонам подбородка.

И тем не менее, когда защитники города снова сбросили лестницу и поспешно спустились к нему, оказалось, что он еще жив. Хотя и полностью парализован - у него были сломаны ноги и позвоночник, не считая пропоротого насквозь легкого. Пока наверху мастерили носилки на веревках, чтобы втащить его на мост, обступившие раненого бойцы пытались выяснить у него, кто он такой и с какими вестями или посланием пытался попасть в город.

- Королева... или... командующий обороной... - прохрипел тот, захлебываясь кровью. - Могу сказать... только им. Доставьте меня... это очень важно...

- Можно ли его поднимать? - спросил вполголоса капрал у спустившегося вместе с ним армейского костоправа.

- Да, если как следует привязать к носилкам, то хуже ему этим не сделаем, - ответил тот. - Его надо поскорее в тепло, тут он замерзнет... но в любом случае не думаю, что он протянет долго.

Гонца - если это и в самом деле был гонец - действительно сумели поднять на мост и внести в башню и положили возле очага, в котором по такому случаю развели огонь, тратя драгоценные дрова. Лекарь решительно воспротивился идее нести или везти его куда-то еще - "не довезете". Впрочем, и на месте он ничего не мог поделать с внутренним кровотечением, не оставлявшим раненому никаких шансов. Послали за Швертлингом как формальным командующим и за Айбенхорстом, но оба в эту ночь, не сулившую неожиданностей, спали у себя дома и явно не могли прибыть в считанные минуты, которые, похоже, только и оставались несчастному.

- Ты гонец? - допытывался, склонившись над ним, командир северной башни. - С севера? У тебя послание? (С раненого уже сняли доспехи и срезали одежду, укрыв его взамен одеялами, но никакой депеши при нем не нашли. Возможно, она осталась в седельной сумке его лошади? Двое бойцов уже отправились за этими сумками.)

- Только... королеве... или... командующему... - упорствовал умирающий.

Лекарь снова подошел к нему, взглянул на синюшные губы, пощупал нитевидный пульс на шее и уверенно покачал головой.

- Никто из них не успеет прибыть, - с армейской прямотой объявил командир башни; вокруг стояли его солдаты, которых, в принципе, можно было разогнать ради сохранения тайны, но, кажется, даже это было уже поздно. - Говори сейчас, или твое послание умрет вместе с тобой, и тогда все это было напрасно.

Гонец, очевидно, и сам понял, что жизнь окончательно покидает его. Собрав остатки сил, он попытался доложиться по форме:

- Лейтенант Барт... королевская армия... - он закашлялся, и кровь вновь обильно хлынула из его рта.

- Главное! - крикнул командир башни. - К черту подробности, самое главное!

- Герцог... Бронгарский... уб...⁴⁹

- Что? - командиру на миг показалось, что посланец хочет обозвать герцога ублюдком, имея в виду, очевидно, предательство коннетабля.

- ...б-би...⁵⁰

- Кем?!

Посланец, похоже, сделал последнее усилие, пытаясь ответить на этот вопрос, его окровавленный рот мучительно скривился, губы задрожали - но затем челюсть безвольно отпала, и взгляд остекленел. Лекарь еще раз пощупал его шею и констатировал очевидное.

Командир, опомнившись, обвел грозным взглядом столпившихся вокруг бойцов: "Никому не говорите о том, что только что услышали!" - но при таком количестве свидетелей этот приказ был явно бесполезен. К тому моменту, когда в помещение широкими шагами вошел Айбенхорст (сразу понявший, что опоздал), новость уже была известна всем солдатам в северной башне и на прилегающих участках стены. К полудню ее знал весь город.

В холодной совещательной комнате Элинор собрались все ее "генералы", включая Фабиаса. Локхарт тоже был приглашен, а вот де Сегюр такой чести вновь не удостоился. По всей видимости, после несанкционированного общения с гроггендорским послом он окончательно утратил доверие королевы, хотя никаких формальных претензий ему предъявлено так и не было. Локхарт впервые увидел Швертлинга; старик оказался невысок (почти на голову ниже самого Локхарта) и худощав, но вид имел сердитый и решительный. Казалось, он один здесь знает, как надлежит действовать, и лишь с раздражением ожидает, когда это признают другие.

- Итак, помощи с севера не будет, - констатировал он; голос у него оказался резкий и неприятный. - Теперь, надеюсь, всем уже ясно, что бездеятельным ожиданием проблему не решить.

- Строго говоря, с абсолютной точностью мы этого не знаем, - возразил Крамп. - Это может оказаться такой же провокацией врага, как и заявление Гартхарда. Обращаю ваше внимание, что эти заявления не сходятся между собой. Гартхард говорил о гибели герцога Бронгарского в результате поражения в бою, нынешний посланец - об убийстве. Которое, судя по всему, состоялось непосредственно перед тем, как посланец отправился в путь, то есть уже после того, как Гартхард покинул север вместе с Дункельтом. То есть Гартхард врал, как мы и предполагали с самого начала.

- Но что нам от этого пользы, если сейчас эта ложь стала правдой, - возразила королева.

- Мы не можем знать это наверняка, ваше величество, - повторил Корнелиус. - Так называемый лейтенант Барт не является одним из гонцов, отправленных нами к Бронгару. В списках королевской армии, хранящихся в столичном архиве, не значится ни один лейтенант с такой фамилией. Правда, там есть несколько рядовых и унтер-офицеров с похожими фамилиями - Барт, Баррет, Бартон и даже Бартоломео - допустим, в его физическом состоянии он не смог произнести свое имя полностью, но вряд ли он мог перепутать свое звание с офицерским...

- Возможно, Бронгар произвел его в офицеры уже в походе, - заметил Айбенхорст.

- Возможно, - не стал спорить Крамп, - но наверняка мы этого не знаем. При нем и в его вещах не найдено никаких документов, подтверждающих его личность, характер его миссии и переданное им сообщение. Это, конечно, может объясняться лишь конфиденциальностью этого известия, которое теперь, увы, знает каждая сплетница в Дракенхайме. Но может и, наоборот, указывать на фальшивый характер самого известия. Все, что происходило этой ночью у северной башни, может оказаться лишь хорошо срежиссированным спектаклем. Собственно, какой резон был противнику не пускать в город гонца с деморализующим нас известием? Вариантов только два - либо они действительно не знали и не догадывались, какое известие несет Барт, то есть не имели понятия, что вести с севера для нас неблагоприятны, что сомнительно, либо делали вид, что не знают, и в этом случае само известие - ложь.

- В таком случае Дункельт послал своих людей на убой, - констатировал Фабиас.

- Вас это удивляет, ваше высокопреосвященство? Он легко пожертвовал бы и бо́льшим их числом, чтобы мы ему поверили.

- Да, но сами эти люди? Кавалеристы могли не знать сути операции и думать, что на самом деле преследуют вражеского лазутчика, которому ни за что нельзя дать попасть в город. Но он сам - неужели так предан Дункельту, что пошел ради него на верную смерть?

- Возможно, он тоже не знал, что его подстрелят для убедительности, - пожал плечами Крамп. - А потом уже выбор у него был только - умереть героем или предателем. Героем с точки зрения мятежников, конечно же.

- Даже если так, - настаивал Фабиас, - выходит, что наши враги сами подвергли свою операцию совершенно неоправданному риску. Барт мог умереть, так и не успев ничего сказать. Куда логичней было бы все же снабдить его бумагой, которая сказала бы все за него. Ну и, опять же, исключить всякие сомнения насчет его личности. Именно то, что все чуть не сорвалось, доказывает, что это не спектакль, а правда.

- Допустим, - вынужден был согласиться Крамп, - однако официально мы можем настаивать на том, что Барт подослан Дункельтом, дабы подорвать боевой дух защитников столицы.

- Не стоит, - покачала головой Элинор, - чем яростнее мы будем отрицать правду, тем охотнее ей поверят. Особенно в такой ситуации, как сейчас.

- Да, ситуация в столице далека от патриотического подъема, - вновь вынужден был согласиться Крамп. - И, несомненно, сегодня она чрезвычайно ухудшилась.

- Если Бронгар не был разбит в бою, а стал жертвой подосланного убийцы, - вмешался Локхарт, - то это еще не значит, что королевская армия не придет к нам на помощь. Может быть... даже наоборот, теперь она сделает это охотнее, и причина, по которой противник пытался остановить Барта, именно в этом. Кому должно было перейти командование?

- Это зависит от последних распоряжений Бронгара, которые нам неизвестны, - ворчливо ответил Швертлинг. - В случае гибели главнокомандующего в бою его знамя поднимает командующий рыцарским центром. Затем - правым флангом, затем - левым... Но это не постоянные должности, они назначаются перед каждым боем. А в период между боями, если командующий сам не назначил своего преемника, его место может занять командир самого большого полка, или старший по званию, или, если таких несколько в равном статусе, как оно нередко бывает - самый знатный из них. Вероятно, Барт знал ответ на ваш вопрос, но не успел сообщить...

- Бардак, - пробормотал Локхарт, привыкший к тому, что подобные вопросы жестко регламентированы уставом. Ему представилось, как в разгар военной кампании - пусть даже и не прямо во время боя - старшие офицеры армии, только что потерявшей командующего, вместо того, чтобы как можно скорее восстановить управление, до хрипоты спорят: "Да наш род древнее вашего на 20 лет! - А мы зато стали графами, когда вы еще баронами были!" Невольно у него мелькнула мысль, что в Гроггендоре такие аспекты наверняка регламентированы со всей возможной скрупулезностью.

- В интересующем нас контексте еще важнее, - заметил Крамп, - кто и с какой целью устроил покушение. Очевидный ответ, что это сделали агенты Дункельта с целью не дать Бронгару прийти к нам на помощь, на самом деле далеко не очевиден и не единственен. Возможно, герцог и в самом деле... не слишком спешил нам на выручку, а тот, кто пришел ему на смену, уже ведет армию к столице... но я бы не стал на это полагаться. Тем паче что эта армия может идти на помощь и не нам. Если, например, она воссоединилась с гарнизонами новых территорий и приняла над собой командование того, кого оставил вместо себя Гартхард. Удобный предлог, чтобы уйти с севера. За этим может стоять не только Дункельт, но и Гроггендор. А возможно, наоборот, Гроггендор обвинят официально - и новый командующий останется на севере ради отражения имперской угрозы. Это уже удобный предлог, чтобы не вмешиваться в гражданскую войну ни на одной из сторон. Возможны, разумеется, и иные варианты, вплоть до того, что за этим убийством стоят... личные мотивы, не связанные с политикой, - Крамп, очевидно, намекал на убитых детей. - Хотя я в такое не слишком верю, но и это нельзя исключать. Короче говоря, мы не знаем. Но исходить должны из худшего - что помощи нам почти наверняка не будет, и что, более того, она может прийти нашему врагу.

- Интересно все же, что на самом деле знает Дункельт, - произнесла королева. - Возможно, для него это такая же новость, как и для нас. То есть, возможно даже, он этого не знает до сих пор, коль скоро гонец прискакал к нам, а не к нему...

- Как я уже сказал, это весьма сомнительно, ваше величество, - возразил Крамп. - И даже если так - вскоре он, безусловно, узнает. Он-то не осажден, к нему гонцы могут прибывать беспрепятственно.

- Во всяком случае, мы знаем, что предыдущее сообщение о смерти Бронгара было блефом, - заметил Айбенхорст. - И Гартхард не пожалел своей генеральской чести, объявляя эту ложь горожанам...

- После того, как он предал свою королеву, о какой чести может идти речь? - проворчал Швертлинг.

- Возможно, это была не столько ложь, сколько игра на опережение, - заметил Локхарт. - Просто они знали, что Бронгар будет убит, еще до того, как это произошло. Потому и стоят тут спокойно все это время, не боясь возвращения королевской армии и не предпринимая новых попыток штурма.

- Версия очевидная, - кивнул Крамп, - но ни об одном покушении никогда нельзя заранее знать, что оно будет успешным. Полагаю все же, что у Дункельта есть свои агенты в армии, которые успели бы предупредить его, если бы армия двинулась на юг... с враждебными для него намерениями. И те же агенты - если мы предполагаем, что Барт сообщил правду - очевидно, уже известили, или вот-вот известят его о смерти герцога и о новом командующем.

- И если в ближайшие день-два они не снимут осаду и не уйдут, значит, новый командующий не собирается идти нам на помощь, - сделал вывод Локхарт.

- Насколько я знаю Дункельта, он будет стоять здесь до последнего, - возразила Элинор. - Даже если бы королевская армия была в одном переходе отсюда, он все равно надеялся бы, что мы сдадимся раньше.

- В конце концов, он все поставил на эту карту, - согласился Крамп. - Он даже не может уже вернуться в Айзеншлосс. Если он сбежит сейчас, то потеряет все. Превратится из претендента на трон в беглого мятежника, которому не даст приюта уже даже Хагентрауб - притом, что граф и сейчас еще осторожничает и не решается выступить на его стороне открыто... Однако позволю себе вновь почтительно напомнить, что мы не имеем никаких оснований считать, что к нам направляется помощь. Мы можем лишь надеяться на это, как на милосердие Господне, - генеральный дознаватель устремил пристальный взгляд на Фабиаса, - но не можем рассчитывать.

- Мне думается, вы недооцениваете милосердие нашего Спасителя, сын мой, - возразил архиепископ, - ибо сказано: "Проси, да обрящешь".

Локхарт недоуменно переводил взгляд с одного на другого. Момент как будто был неподходящий для религиозных дискуссий. Эти двое знают что-то, что не хотят обсуждать публично - даже в столь узком и привилегированном кругу? Фабиас сделал Крампу какое-то предложение, которое тот отказывается принять? Быть может, под "нашим спасителем" архиепископ подразумевает вовсе не Иисуса? Или, наоборот, Крамп подозревает в чем-то Фабиаса, но не может это доказать? "Эти двое редко в чем-то согласны между собой", вновь вспомнились ему слова королевы. Но какие интриги между ними могут быть сейчас, когда оба они находятся в одном осажденном городе в критическом положении, и оба они - враги Арвика, которые никак не могут рассчитывать на его милость? Хотя - Фабиас уж точно не может, а вот Крамп, который, по словам Элинор, предан не личности, а должности, и столь же верно служил бы и Арвику, если бы считал того законным королем...

- Бог всегда на стороне больших батальонов, - пробурчал Айбенхорст.

- То есть в данном случае - на стороне нашего врага? Вы это хотите сказать? - повернулась к нему Элинор.

- Нет, пока мы остаемся в крепости. В этом случае большие батальоны именно у нас. Стены столицы неприступны для тех сил, которыми он располагает. И даже для втрое или впятеро больших.

- Стены - да, а люди - нет, - ответил Крамп. - Позвольте мне высказать это прямо, но после сегодняшнего известия бунт из среднесрочной перспективы превращается в краткосрочную. Люди знают, что топлива в городе больше нет, а теперь потеряли всякую надежду, что кто-то придет и снимет осаду. Мы можем, конечно, распространить слух, что при гонце нашли письменное послание от нового командующего, ведущего армию к нам на помощь. Но это даст нам отсрочку, ну, скажем, дней на десять. А потом, когда горожане поймут, что мы их обманули, их гнев вспыхнет с утроенной силой.

- Да и, главное, во что бы там ни верили горожане, проблема не решится сама собой, - напомнил Швертлинг. - Не знаю, как там бог, а удача на стороне тех, кто действует смело и решительно, а не сидит, сложа руки. Кроме нас, снять эту осаду все равно некому, теперь-то вам это ясно, наконец? Джентльмены, - прибавил он, очевидно, чтобы королева не приняла его резкий тон на свой счет.

- Оттого, что наша политическая ситуация ухудшилась, ваш военный план не стал надежнее, сэр, - хмуро возразил Айбенхорст.

- Сегодняшняя ночь показала, что стрельба с моста чрезвычайно эффективна, - возразил Швертлинг. - Эффективнее, чем со стены. Ибо позволяет сочетать высокую скорострельность лука с высокой убойностью практически настильной траектории, характерной для арбалета.

- Если они пойдут в атаку через озеро.

- А если нет - увязнут в снегу на берегу под сплошным градом стрел.

- Нужного вам снегопада все нет.

- Даже и без него там наверняка расчищены лишь небольшие участки вокруг шатров. Я знаю солдат, их ни за что не заставишь делать лишнюю работу, - самодовольно усмехнулся генерал. - Небольшие участки, где конница попадает под плотный обстрел, или глубокий снег, где она теряет темп. К тому же не забывайте, что их "большие батальоны" размазаны вокруг всего озера. Четыре основных лагеря у каждого моста и цепочка постов между ними. А мы, атакуя на узком участке, в любом месте получим локальный перевес.

- Пока они не подтянут силы с других участков. А их конница прискачет туда очень быстро. Даже не по берегу, а прямо через озеро.

- Не прискачет... - задумчиво произнес Швертлинг, словно некая мысль только что пришла ему в голову. - Ставка Дункельта находится перед восточным мостом. Ее мы атаковать не будем! Мы займем одновременно три остальных моста. Главный удар будем наносить вдоль западного. А на северном и южном будут развернуты силы прикрытия.

- Длина мостов примерно от семисот до девятисот ярдов, - покачал головой Айбенхорст. - Западный самый длинный, южный самый короткий. Так или иначе, если ставить по лучнику на полтора ярда, получается минимум полторы тысячи. Это все, что у нас есть. Остальные мои гвардейцы - хорошие мечники, но из длинных луков стрелять не обучены. Но они вам тоже понадобятся для самого наступления - и пехота, и, очевидно, конница Вульфеншванца, если ее удастся спустить на лед либо переправить по мосту после захвата предмостного плацдарма... Кого вы намерены оставить оборонять город? На месте Дункельта я бы специально позволил вам выйти на берег на западе - и чем дальше, тем лучше, хоть вовсе покинуть столицу - чтобы одновременно атаковать незащищенные восточные ворота! Быстрый решительный штурм, если со стен будет некому стрелять, позволит захватить башню и открыть ворота в какие-нибудь четверть часа. Вы не успеете вернуть бойцов в город.

- Во-от! - Швертлинг торжествующе поднял палец. - Именно в этом и состоит мой план. Хорошо бы еще подсунуть Дункельту какого-нибудь перебежчика, который заранее предупредит его, что для прорыва осады из города будут выведены практически все силы...

- А на самом деле? - начал понимать Айбенхорст.

- На самом деле настоящие лучники будут только на западном мосту. На двух других - только несколько человек, остальные - изображающие лучников стражники и простые горожане. Этого будет достаточно, чтобы рыцари не рискнули скакать через озеро прямо на них - ну и чтобы, соответственно, убедить противника, что с восточной стороны город практически беззащитен. И вот когда его штурмовая группа, не встречая сопротивления, полезет на башню, а кавалерия, не теряя времени, поскачет по мосту к воротам - тут-то лучники вылезут из засады и влупят по ним в упор. В принципе, можно даже впустить штурмовую группу в башню - надежно перекрыв ей выходы оттуда. И открыть ворота, имитируя ее успех. Тогда уж конница Дункельта точно поскачет во весь опор через мост - и будет расстреляна лучниками с галереи. (Локхарт понял, что речь идет о галерее с бойницами, проходящей внутри стены.) Мост - хорошее укрытие, но и отличная ловушка. Достаточно убить нескольких лошадей впереди и сзади, и всадникам под обстрелом будет просто некуда деваться. Разве что прыгать на лед, ломая себе кости...

- Хммм... - Айбенхорст потеребил бороду. - А если он не клюнет и предпочтет все же атаковать вышедшие из города силы?

- Тогда будем действовать по первоначальному плану, - пожал плечами Швертлинг. - Захватим западный лагерь, подожжем шатры вместе с припасами и будем отстреливаться от рыцарей, которые попытаются нас оттуда выбить. В крайнем случае, если и не перебьем их там - нанесем им чувствительный урон и отойдем обратно в город. Это не будет окончательной победой, но это изменит соотношение сил. Возможно, настолько, что союзники Дункельта сами начнут разбегаться. Скажем, гвардейцы Дирлиха, или люди Хагентрауба.

- В принципе, это может сработать, - признал Айбенхорст после короткой паузы. - Хотя, конечно, без гарантии.

- На войне гарантий не бывает, полковник, - строго изрек Швертлинг.

- Прошу прощения, что вмешиваюсь в вашу профессиональную дискуссию, - подал голос Фабиас, - я, конечно, человек не военный, но идея вывести наши основные силы из крепости, лишив их главного преимущества, и уж тем более допустить врага в одну из надвратных башен и открыть ворота, представляется мне не просто "не гарантированной", а совершенно неоправданным риском.

- У вас есть более надежный способ снять осаду с города? - агрессивно осведомился генерал. - Не считая молитв, разумеется.

Локхарт подумал, что два эти старика примерно в одном возрасте, но совершенно не походят друг на друга. Швертлинг напоминал сейчас сердитого воробья, наскакивающего на флегматичную ворону.

- Вы напрасно иронизируете, генерал, - спокойно возразил Фабиас, - ибо сказано, что зло пожирает само себя. Нам нужно лишь дождаться этого, оставаясь в безопасности за городскими стенами, - тут Швертлинг втянул в себя воздух для возмущенного ответа, но архиепископ поднял руку, призывая его к молчанию: - Да, я слышал все, что говорили присутствующие здесь благородные господа о проблемах нашего положения. Но позволю себе заметить, что они рассматривали ситуацию лишь с одной стороны. Я же полагаю, что известие о гибели герцога Бронгарского - которое, несомненно, в скором времени распространится и за пределами Дракенхайма - бьет не только по нам, но и по нашему противнику, причем едва ли не в большей степени. Вы, к сожалению, сосредоточиваетесь на чисто военном аспекте, забывая о моральном. Весть о том, что герцог Бронгарский, коннетабль Айринтии, герой, защитивший нас от Гроггендора, брат и дядя айринтийских монархов, убит собственным мятежным племянником, причем не пал в честном рыцарском бою, что было бы понятно и объяснимо в условиях военного конфликта, а подло умерщвлен рукою наемного убийцы - как по-вашему, неужели такая весть не вызовет возмущения среди самых благородных родов королевства? Неужели их представители захотят терпеть над собой руку человека столь низкого и бесчестного - который, захвати он власть, может обходиться подобным образом и с ними - и не предпочтут прийти на выручку законной королеве, когда она так в этом нуждается?

- Пока что мы не знаем, действительно ли убийцу подослал Дункельт, - напомнил Крамп.

- Или он, или гроггендорцы в сговоре с ним, - отмахнулся Фабиас. - Уж точно не королева, по чьему приказу Бронгар и выступил против мятежников! Это очевидно всем. Более экзотичные версии нет смысла даже рассматривать. Нам, в конечном счете, важно то, во что поверит айринтийская аристократия - а поверит она в вину Дункельта.

- Мне кажется, ваше высокопреосвященство, вы переоцениваете верность старых домов рыцарским идеалам, - невесело заметила Элинор. - Вряд ли кого-то среди них можно шокировать наемным убийством. У всех достаточно своих скелетов в шкафу... не исключая, кстати, и моего покойного дядю, о чем, полагаю, известно всем присутствующим...

- Я не берусь читать в душах людей, открытых лишь Господу, - смиренно ответил Фабиас, - но я кое-что знаю о нормах приличий. И если до сих пор ни один из сильнейших домов королевства не поддержал Дункельта в открытую, то теперь они получат повод выступить на нашей стороне.

- Почему ни один? Дирлих и Хагентрауб, - напомнил Локхарт.

Фабиас покровительственно улыбнулся не понимающему тонкостей чужеземцу:

- Даже Дирлих участвует в мятеже как не признавший своей отставки командир гвардейцев, а не как глава дома Дирлихов. Его личной армии здесь нет, и, насколько я могу судить, его племянники спят и видят, как дядю казнят за измену, после чего титул и имение перейдут к одному из них. К тому же род Дирлихов я бы не отнес к числу сильнейших. Он древний, это так, но многолетняя вражда с Хагентраубами сильно его ослабила. И это, кстати, лишний повод усомниться в надежности нынешних союзников Дункельта, которые терпеть друг друга не могут. Что же касается Хагентрауба, то где вы видите хоть одно черно-красное знамя или плащ в лагере нашего противника? Граф предоставил ему коней и "ополченцев" без знаков различия, но официально он в войне не участвует. Его личной армии здесь тоже нет - иначе, несомненно, наше положение бы значительно осложнилось...

- Почему она не может появиться здесь теперь? - возразила Элинор. - Почему вы считаете, что убийство Бронгара настроит Хагентрауба и других против Арвика? По-моему, скорее наоборот - они могут решить, что мятежникам больше нечего бояться, и надо скорее перебегать на их сторону...

- Я не берусь судить конкретно о Хагентраубе, - ответил Фабиас, - хотя он, как мне кажется, будет набивать себе цену до тех пор, пока не исчезнет сам предмет торговли. Что же касается прочих, то позволю себе напомнить, что как святая церковь, так и рыцарские обычаи учат нас вступаться за слабого, ибо сильный позаботится о себе сам.

Локхарт готов был презрительно хмыкнуть в ответ на столь наивный аргумент, но не заметил усмешек на лицах присутствующих и сообразил, что имел в виду архиепископ. Проигрывающий всегда готов отблагодарить за помощь щедрее, чем тот, кто считает, будто победа уже и так у него в кармане. Правда, и обратного мотива - примкнуть к побеждающему, пока еще не поздно - тоже никто не отменял, и большой вопрос, какое из соображений пересилит в до сих пор сохранявших нейтралитет феодальных домах...Да и есть ли у них время дожидаться этого, если в городе не сегодня-завтра вспыхнет бунт...

- Как тут уже говорилось, мы не можем сидеть и ждать, придет ли помощь снаружи к нам или к нашему врагу, - сказала Элинор, словно прочитав его мысли. - Нам придется выручать себя самим, и делать это быстро. Пока в городе еще хотя бы можно найти добровольцев, которые встанут на мостах, изображая лучников... Есть ли у присутствующих здесь военных принципиальные возражения против плана генерала Швертлинга?

Королева по очереди окинула их взглядом, не исключая и Локхарта. В ее глазах ему почудился одобряющий призыв - "говорите, не стесняйтесь". Но что он мог сказать? Даже после всего, что он успел прочитать здесь, много ли он понимал в осаде и штурме крепостей, лучниках и рыцарской коннице? Кажется, что-то подобное - полный разгром, который армия с длинными луками учинила конным и пешим рыцарям, несмотря на впечатляющее численное превосходство противника - было во время Столетней войны⁵¹. Однако никаких деталей Локхарт не помнил - в академии был курс военной истории, но начинался он с Первой мировой войны, с периода, когда в боевых действиях начала применяться авиация. Всем, что было до этого, будущих военных пилотов старались не грузить - им предстояло усвоить множество куда более полезных вещей. Кто же мог предполагать, что когда-нибудь...

- Насколько я знаю, когда-то в истории что-то подобное удавалось, - сказал он вслух, - но генерал Швертлинг и остальные офицеры, несомненно, разбираются в этой теме лучше меня.

Королева выждала еще минуту и, не получив других реплик, произнесла:

- В таком случае, генерал, я санкционирую вам эту операцию.

- По крайней мере надлежит дождаться благоприятной погоды, - поспешно изрек Фабиас. - Вы же говорили, генерал, что вам нужен ветер и снег?

- Снег затруднит их перемещение, а ветер в нужном направлении поможет нашим стрелкам, - кивнул Швертлинг. - Но, к сожалению, я не командую погодой. Это скорее по вашей части, ваше высокопреосвященство, - добавил он с усмешкой. - Если Троица пошлет нам нужную погоду, мы будем готовы начать в считанные часы. Но если нет, нам все равно придется действовать не позже, скажем...

- Пять дней максимум, - твердо сказал Крамп, - учитывая настроения в городе. Осада должна быть снята до Рождества, или наши любезные горожане не пожелают встречать праздники в обледенелых квартирах и объявят, что бог не на стороне королевы. А могут не дотерпеть и до Рождества.

Действительно, тревожные донесения от агентов Тайной Стражи начали поступать уже в этот же день. Ситуацию несколько облегчали закрытые кабаки - первейшее место, где вызревают стихийные бунты и погромы - и погодные условия, не поощряющие людей собираться толпами на улице; однако пусть и не толпы, но небольшие группки взволнованных горожан возникали то тут, то там, чаще всего возле продуктовых лавок. Дефицита еды в городе пока что не было (хотя и были предусмотрительно введены максимальные нормы отпуска продовольствия в одни руки), но люди, сделавшие покупки, не спешили домой, как прежде, а оставались обсудить тревожные новости с хозяином лавки и другими покупателями, пока народу не скапливалось столько, что он поневоле выплескивался из небольших помещений на улицу. Другие горожане, видя эту публику возле лавок, ошибочно принимали ее за признак нехватки продуктов и ажиотажного спроса и сами устремлялись туда же "успеть взять, что есть, пока все не расхватали", запуская таким образом механизм самосбывающегося прогноза. Городские стражники сбились с ног, разгоняя эти стихийные сборища и разъясняя, что продовольственным складам столицы ничто не угрожает (они и впрямь охранялись теперь чуть ли не лучше, чем королевский дворец), что горожане находятся в безопасности и что солдаты королевы защитят их от любых угроз, будь то враги снаружи или провокаторы и спекулянты внутри. Хуже, однако, было то, что появились рапорты о далеко не столь верноподданнических разговорах и среди самих солдат. Поначалу сомнения в правильности выбора, сделанного их командиром, начал выражать кое-кто из подчиненных Вульфеншванца. Прежде они, напротив, гордились, что их командир назначен командующим всей военной гвардией, и хотя пока что это назначение оставалось чисто номинальным, они рассчитывали, что после окончания гражданской войны это сделает их Шестой дивизион самой привилегированной гвардейской частью. Теперь же в частных разговорах зазвучали реплики в стиле "сами в ловушку влезли и дверь за собой захлопнули!" А ведь если бы - это пока еще не произносилось вслух, во всяком случае, в пределах слышимости агентов Тайной Стражи, но явно подразумевалось - тогда они не перешли на сторону Элинор, а, наоборот, арестовали ее, как вначале и планировали, то заняли бы то же привилегированное положение при Арвике, а вот теперь шанс упущен... или еще нет? Затем недовольное бурчание началось и среди солдат городского гарнизона, которых Бронгар оставил Швертлингу; оторванные от всей прочей королевской армии и уверенные, что она теперь уже не придет им на выручку, они тоже видели свое будущее в мрачных тонах. Будучи самой малочисленной частью защитников города, они теперь еще и подозревали, что ими пожертвуют и бросят на убой первыми ради спасения чертовых гвардейцев - что королевских, что военных - привыкших свысока смотреть на армейскую "черную кость". То обстоятельство, что в осажденном городе "чертовы гвардейцы" находятся в той же ловушке, что и они сами, не слишком их успокаивало. В конце концов, говорил кое-кто, они могут повести нас на прорыв и ускакать на конях из города (очевидно, вместе с самой Элинор и ее присными), а нас, пехоту, бросят прикрывать их бегство.

Крамп понимал, что бороться с такими настроениями с помощью репрессий при тех силах, которыми они располагают - не лучший вариант, и потому агенты Тайной Стражи, завербованные среди солдат и простых горожан, пытались поднимать настроения оптимистическими увещеваниями, но получалось у них не очень хорошо. Осада, холод и гибель командующего армией, которая должна была прийти к ним на помощь, были фактами, а любые слова о том, что власти знают, что делают, просто не разглашают пока секретных подробностей, оставались пустыми словами. На третий день недовольная толпа, собравшаяся возле одной из последних еще работавших пекарен (сыров, колбас, солений, копчений, овощей и кондитерских изделий в городе было еще предостаточно, а вот свежий хлеб печь было уже практически не на чем), в ответ на требование стражников разойтись нехотя оставила лавку, но двинулась дальше по улице единой массой, не растекаясь в процессе по домам, а, наоборот, прирастая все новыми горожанами. Когда стало ясно, что она направляется к дворцу, стражники несколько раз пытались остановить ее, перекрывая улицы, но толпа рассеивалась в переулки и снова собралась за спинами кордона. Будучи такими же пешими, как и их оппоненты, стражники не успели перекрыть все улицы, ведущие к центру, а скорее просто не захотели это делать, предпочтя не связываться с толпой, уже численно превосходившей их в несколько раз, которая добралась в итоге до дворцовой площади, где ее уже поджидали шеренги личной гвардии королевы. Не столь уж многочисленные, учитывая, что большинство бойцов несли вахту на стенах.

Увидев решительно настроенных бойцов в полном вооружении, из толпы закричали, что они не бунтовщики и не хотят насилия, но пришли получить ответ, что будет дальше с городом и его жителями. На площадь спешно прибыл Фабиас и обратился к толпе с увещеванием. Но проповедь о награде для верных и грехе уныния успеха не имела. Люди хотели конкретных ответов, а не громких слов. Поначалу толпа угрюмо молчала из почтения к архиепископскому сану, но затем зазвучали выкрики "Хватит этой болтовни! Верой камин не растопишь!" и "Не пугай нас грехом - в чистилище теплее, чем здесь!" Тогда к недовольным вышел премьер-министр Хустинг, который принялся скучным голосом рассказывать о запасах продовольствия (коль скоро о запасах топлива он не мог сказать ничего утешительного), о мерах по недопущению спекуляции, о том, что любые акты грабежей и погромов будут караться по законам военного времени, и о том, что правительство прорабатывает вопрос о компенсациях, которые получат по окончании осады владельцы городского бизнеса, понесшие убытки вследствие осадного положения. Кое-кого в толпе это и впрямь обнадежило, но в основном люди опять-таки хотели услышать не обещания компенсаций после конца осады, а когда и как этот конец будет достигнут. Несомненно, были в толпе и те, чьей целью было вовсе не "успокоиться и разойтись", как их призывали - и их провокационные выкрики ложились на благодатную почву, и Хустинг в итоге вынужден был прервать свою речь и удалиться под свист и гневные крики.

Тогда, наконец, на площадь прискакал Айбенхорст, изобразивший даже радость при виде сердитой толпы (насколько эта эмоция вообще была свойственна его заросшему бородой грубому лицу старого вояки). Командование готовит операцию по разгрому нашего врага, сообщил он, но в помощь регулярной армии нужны добровольцы из числа горожан. А вот они как раз и прибыли - неравнодушные граждане, желающие поскорее покончить с осадой. Отлично, ребята - записывайся! В казармах, кстати, топят!

Это разделило толпу на три части. Кое-кто и впрямь стал протискиваться вперед, желая записаться, но таких было немного, гораздо меньше необходимой тысячи. Иные, наоборот, предпочли попятиться назад и исчезнуть с площади, опасаясь, что толпу окружат и запишут "в добровольцы" всех, кто не успеет унести ноги. Но большинство все же осталось на месте, убежденное в своем праве ничем не рисковать лично ("за что мы платим подати?!"), но требовать от властей конкретных ответов, которые Айбенхорст, понятно, не мог дать, ссылаясь на военную тайну (даже специально сливать информацию противнику таким образом не имело смысла - Арвик просто не поверил бы в "секретные планы", во всеуслышанье оглашенные на площади). Выкрикивать насмешки и оскорбления в адрес грозного командира, окруженного своими гвардейцами, недовольные не решались - во всяком случае, пока - но и расходиться не спешили, угрюмо бурча и перетаптываясь на месте. Айбенхорст, потеряв терпение, объявил, что истинные патриоты, неравнодушные к судьбе города и страны, записываются добровольцами, а со смутьянами, которые мутят воду в условиях осадного положения, разговор будет совсем другой, и что он дает им пять минут, чтобы очистить площадь.

И тут на балконе дворца появилась Элинор. Шум на площади смолк, сменившись настороженной тишиной. "Полковник! - раздался в этой тишине ее звонкий голос. - Отведите своих бойцов назад. Не стоит пугать этих людей. Они и так раздражены и напуганы сложившейся ситуацией, и я хорошо их понимаю, - Элинор намеренно использовала простое "я" вместо торжественного королевского "мы". - Но и вы должны понять меня..." - обратилась она уже напрямую к собравшимся, продвинувшимся вперед вслед за отступившими гвардейцами. Элинор напомнила им, что королевский дворец с первого же дня раздавал горожанам свои запасы топлива, в то время как враги, поднявшие мятеж перед лицом гроггендорской угрозы и обрекшие столицу на страдания от холода, стоят сейчас под стенами, не позволяя подвести в город уголь; "там у вас точно нет друзей - чем хуже вам, тем лучше им! Во дворце же сейчас так же холодно, как и в ваших домах..." "Да вранье это все! - крикнул кто-то из самой середины толпы, где он, очевидно, чувствовал себя в безопасности. - Сама, небось, греется там со своим любовником!" "Провокаторы, подосланные мятежниками, - спокойно продолжала Элинор, - сообщники тех, что подожгли топливные склады, будут уверять вас в обратном, но они очень глупы и считают дураками вас. Посмотрите на трубы дворца, много ли дыма вы видите над ними? Отапливаются только гвардейские казармы. Но если кто-то все еще не верит мне на слово, пусть выйдет вперед, а не прячется за чужими спинами."

Это предложение вызвало понятное замешательство. Некоторые вертели головами, не то высматривая смельчаков, не то желая подбодрить себя видом толпы, но все же оставались на месте. Никто - и уж точно не затесавшиеся в толпу провокаторы - не желал выходить первым навстречу гвардейцам, хотя и отошедшим вплотную к дворцу, дабы подданные могли слышать свою королеву, но, разумеется, остававшимся в полной боевой готовности. Да и аргумент про трубы был достаточно наглядным и убедительным.

"Значит, сомневающихся больше нет? - насмешливо констатировала Элинор. - А я хотела устроить десяти самым решительным экскурсию по дворцу, дабы они сами могли убедиться, тепло ли сейчас в королевских покоях. Собственно, это предложение еще в силе, но раз самых решительных не нашлось, вы можете выбрать своих делегатов. Однако я понимаю, - возвысила голос Элинор, перекрывая начавшийся в толпе шум, - что в первую очередь вас интересует не мерзнет ли королева, а когда перестанете мерзнуть вы. Полковник Айбенхорст уже сообщил вам о готовящейся операции. Понятно, что соображения военной тайны не позволяют ему раскрыть детали. Но я, ваша королева, торжественно обещаю вам, что осада будет снята в ближайшие дни!"

Кто-то - возможно, агент Тайной Стражи, затесавшийся в толпу - крикнул "Ура!" Клич подхватили, но не слишком дружно. Слова, даже торжественные, все же оставались лишь словами.

Тем не менее, желающие сходить во дворец нашлись - понятное дело, в обычной жизни им бы вряд ли представилась такая возможность, и теперь они уже не опасались, что это лишь ловушка, чтобы арестовать смутьянов - и Элинор действительно самолично провела их по выстуженным залам и коридорам до самого своего будуара. Опасности в этом не было - при входе во дворец "народных представителей" тщательно проверили на предмет оружия, да и на всем пути делегацию сопровождали гвардейцы, старавшиеся делать вид, что они - почетный караул, а не стража. В финале гостей напоили горячим чаем с пирожными в королевской столовой и (уже без сопровождения самой Элинор) вежливо, словно каких-нибудь аристократов, проводили на выход, к изрядно уже поредевшей толпе (многие разошлись, не желая ждать на морозе, да и не ожидая уже никаких сенсационных известий). После краткого рассказа делегатов (даже те из них, что изначально были настроены ершисто, не нашли теперь ни одного дурного слова о королеве) быстро разошлись и остальные.

Локхарт, понятное дело, не показывался на глаза публике, но наблюдал за происходившим на площади из-за занавески через одно из окон фасада. И выкрики тоже слышал.

- Как я понимаю, уже не только во дворце, но и в городе идут грязные слухи о... нас двоих, - мрачно констатировал он вечером во время привычного уже ужина с Элинор.

- Вас это беспокоит? - пожала плечами королева. - Об известных людях всегда распускают слухи. Над этим можно только посмеяться, как и над всякой глупостью.

- Глупость бывает совсем не смешной, когда имеет фатальные последствия, - возразил Локхарт еще более мрачно. - Если это подрывает вашу репутацию, особенно в нынешних непростых условиях... Да и мне, честно говоря, не хочется, чтобы меня ненавидели в Дракенхайме, в особенности за то, что ко мне совершенно неприложимо.

- И что вы предлагаете? - усмехнулась Элинор. - Не общаться нам больше?

- Нет, но... - смешался Локхарт. - Может быть, как-то... ну, я не знаю, встречаться не наедине, а в присутствии какой-нибудь почтенной старухи... как это называлось, кажется, дуэнья... которая может быть глухой и слепой, но тем не менее...

- То есть вести себя так, словно нам и в самом деле есть чего стыдиться? Вообще-то, - добавила королева после паузы, - желающие ненавидеть всегда найдут для этого повод. Или придумают. Пытаться им угодить - это не просто унизительно, это, в первую очередь, бессмысленно. А отношение ко мне и даже к вам зависит, в конечном счете не от слухов, которые распускают сплетники, а от того, побеждаем мы или проигрываем в войне. Победителю прощают даже то, в чем он виновен - проигравшему поставят в вину даже то, к чему он не причастен.

- И пока что я бы не сказал, что мы побеждаем, - пробурчал Локхарт.

- То, что было сегодня - это еще не бунт, - ответила Элинор тоном почти беспечным. - Это даже хорошо, что они получили возможность выпустить пар. А мы набрали некоторое количество добровольцев.

Локхарт механически отметил про себя еще одно выражение, едва ли возможное в прошлом средневековье, до эпохи паровых машин. Понимают ли его смысл теперь? Хотя, как справедливо заметил в свое время де Сегюр, пар вырывается и из кастрюль на кухнях...

- По-моему, дело чуть не кончилось кровопролитием, - возразил он вслух. - Если бы вы не остановили Айбенхорста...

Элинор улыбнулась:

- Айбенхорст отлично сыграл свою роль.

- Вы хотите сказать, что... - сообразил Локхарт, - все это был спектакль?!

- Не всё, конечно. Толпа двинулась к дворцу сама. Если в ней и были кукловоды - а они наверняка были - то не наши, - признала Элинор, помрачнев. - Но мы просчитывали такой вариант заранее. Айбенхорст должен был отдать приказ о жесткой зачистке, как велит долг военного. А я должна была отменить его, как велит долг королевы, пекущейся о своих подданных. Архетипическая ситуация, в общем-то - Иисус Каратель и Мария Заступница.

- В мое время это называлось принципом доброго и злого следователя, - усмехнулся Локхарт. - А Фабиас, очевидно, играл в этой притче роль рассудительного Иосифа? Непонятно только, кем в этом контексте был Хустинг.

- Тянул время до прибытия Айбенхорста, - улыбнулась Элинор. - Не забывайте, что тот находился на стенах и должен был убедиться, что это не согласованный план. Что противник не начнет штурм в тот самый момент, когда внимание гвардии во главе с ее командующим отвлечено на защиту дворца. Это была вполне реальная опасность... но все-таки коммуникация между Арвиком и его агентами в осажденном городе, мягко говоря, затруднительна. И координация их действий, соответственно... Была, конечно, и надежда, что толпа поддастся уговорам Фабиаса и Хустинга... но я с самого начала не особо на это рассчитывала.

- В итоге вам пришлось дать им честное королевское слово, что мы снимем осаду в ближайшие дни. Крови пока удалось избежать, но пространства для маневра у нас не осталось.

- Мы в любом случае собирались это сделать.

- Мы собирались попытаться, - напомнил Локхарт. - И отступить обратно в город, если не выйдет. Теперь, получается, у нас нет такой опции. Даже если противник понесет бо́льшие потери, но мы отступим - это будет политическим поражением, более важным, чем военная победа. И тогда следующая толпа, которая явится к дворцу - или к воротам, чтобы открыть их врагу - будет намного больше, а сил, чтобы отразить ее, у потрепанной в бою гвардии будет намного меньше...

- Хуже то, что кое-кто из гвардейцев может и не захотеть это делать, - мрачно добавила Элинор. - Личная гвардия традиционно считается беззаветно преданной монарху, но, как вы понимаете, реальность всегда сложнее пропагандистских клише. Во всяком случае, Корнелиус уже доложил мне о кое-каких разговорах после сегодняшних событий. В том смысле, что, мол, не дело гвардейцев сражаться с безоружной толпой. Как будто безоружная толпа не может разнести весь дворец. Сегодняшняя, может, и не смогла бы, но если она будет в несколько раз больше... Так что все верно - второго шанса у нас не будет. Мы должны разбить превосходящие силы врага с первой попытки. А что, вы можете предложить другой расклад?

- У нас слишком мало добровольцев для плана Швертлинга. Насколько я мог рассмотреть - записалось всего несколько десятков, а нужна тысяча.

- Это даже хорошо, что на глазах у всех их набрали немного. Остальных набирают непублично.

- Из кого?

- Тюремный ресурс мы выгребли еще осенью, ради дортинайнского плана, - признала королева. - Это был самый простой и дешевый вариант, конечно - те, кого не жалко... Теперь вместо заключенных приходится использовать охранников и надзирателей. Городские стражники, не самые ценные кадры Тайной Стражи, послушники Фабиаса...

- В самом деле, совсем забыл о них.

- Будем надеяться, Арвик тоже не вспомнит. А их, между прочим, в столице около пяти сотен - Фабиас собрал их здесь еще перед коронацией. Впрочем, это не значит, что он согласится выделить для этой операции их всех - и остаться самому вообще без защиты. Формально им запрещено участвовать в боевых действиях кроме как для защиты Истинной Веры, а на религию Арвик не посягает... но они ведь должны будут просто стоять на мосту с луками, а не стрелять по-настоящему. Приказывать айринтийской церкви не может даже королева, но все же сотни на три я рассчитываю. Потом, мелкие чиновники, которым обещано повышение... Но и всего этого все еще не хватит. Остальных придется просто нанимать за деньги. Не профессиональных солдат, а обычных горожан, чтобы они исполнили роль солдат - что, как ни смешно, может обойтись дороже. А в казне Айринтии и так было слишком много расходов за последнее время, не говоря о том, что поступления сильно упали с началом войны. Но тут уж ничего не поделаешь.

Брожение среди солдат было в итоге использовано Крампом, чтобы донести нужную информацию до Арвика. До гвардейцев Вульфеншванца, среди которых недовольные разговоры звучали особенно часто, был доведен план будущей операции, зеркальный по отношению к реальному: все стрелки будут выведены из города для прикрытия прорыва, а на стенах останутся лишь немногочисленные и необученные добровольцы. На следующее утро - в канун операции, назначенной на 23 декабря - на дежурную проверку состояния решеток под мостами были посланы двое наиболее ненадежных военных гвардейцев в сопровождении бойца личной гвардии, чья лояльность сомнений не вызывала. Потенциальные перебежчики знали об этом заранее и имели время сговориться. Резоны для предательства у них были вполне очевидные: с одной стороны - перспектива участвовать в едва ли не самоубийственном бою против превосходящих сил противника (где им, по известной им диспозиции, пришлось бы биться пешими против конных рыцарей), с другой - возможность не просто переметнуться "к своим" под крыло Дирлиха, но и получить награду за ценные сведения о плане операции, назначенной на следующий день. В итоге они повели себя именно так, как и ожидалось: зарубили своего ни о чем не подозревавшего товарища и бросились бежать через озеро под мостом, неуязвимые для стрелков. Можно было рассчитывать, что в искренность этих перебежчиков Арвик поверит.

Однако в дальнейшие планы вмешалась погода. Затянувшийся антициклон, наконец, закончился, и северный ветер - точнее говоря, северо-северо-западный - принес ночью новый снегопад, к утру превратившийся в настоящую бурю, превзошедшую все надежды Швертлинга. Конечно, не то что о стрельбе из луков, но и вообще о какой-либо боевой операции в таких условиях говорить не приходилось. Солдаты на стене, проклиная погоду (хотя кому-то из них - возможно, даже многим - она дарила лишний день жизни), как могли, прикрывались от порывов ветра, хлеставшего их мириадами сперва колких ледяных кристаллов, затем крупных хлопьев, и тщетно всматривались в сплошную белесо-серую пелену, утешая себя мыслью о врагах, которых, наверное, совсем засыплет в их шатрах, так что некоторые палатки, возможно, и рухнут под тяжестью снега.

Буря продолжалась весь день; в то же время постепенно становилось теплее, хотя на таком ветру заметить это было сложно. Ночью ветер не стих, но изменил направление на западное. К утру небо все еще оставалось облачным, но снегопад прошел - мела лишь поземка, не мешавшая обзору со стен и - потенциально - с мостов. Даже в предрассветных сумерках было видно, что не только берега, но и лед озера, и мосты занесены глубоким снегом; полоса практически свободного от снега льда тянулась лишь там, где городские стены послужили прикрытием от метели - вдоль юго-восточной части столичных укреплений. Тем не менее, даже и за пределами этой полосы ветер разровнял снежный покров на озере, в то время как на берегу, напротив, тут и там на всякой неровности местности наросли сугробы. Ветер также частично сдул пушистый, не успевший слежаться снег с северного и южного мостов.

И вот незадолго до рассвета 24 декабря, в канун Рождества, распахнулись трое городских ворот - все, кроме восточных - и по трем мостам в три стороны поскакали тяжеловооруженные всадники. Но это не были рыцари; это были тяжелые пехотинцы, усаженные на лошадей для скорости. Лошадям, впрочем, предстояло сыграть и еще одну роль, помимо их доставки. Как только всадники достигли последних участков мостов, где те плавно понижались, спускаясь на берег, они спешились, развернули своих коней поперек и убили их. Лошадиные туши, взгроможденные друг на друга, тут же были облиты водой из привезенных с собой бадей, которая, смешиваясь с кровью, потекла вниз, застывая на морозе. Таким образом, въезд на каждый мост превратился в ледяную горку с баррикадой наверху, из-за которой уже ощетинились копья и алебарды. Это произошло не одновременно на всех мостах, в силу их разной длины и разного количества снега - но везде это было проделано слишком быстро, чтобы солдаты Арвика, не везде даже сумевшие еще выбраться по тревоге из своих утопающих в снегу шатров, успели помешать захвату мостов, откуда теперь им было бы весьма непросто выбить противника. Даже то обстоятельство, что Арвик заранее оповестил своих командиров о планах неприятеля выйти из крепости, на это не повлияло. Он не знал деталей плана Швертлинга и рассчитывал, что его враги будут наступать по льду, а не по узким мостам, откуда так легко перекрыть выход - а если бы они это сделали, то, по его мнению, сами загнали бы себя в ловушку. Вот только они не собирались оттуда выходить - они, напротив, собирались там закрепиться.

Всадники с алебардами и копьями еще только скакали, а за ними уже бежали лучники. Внешне все они выглядели одинаково, но лишь треть из них были настоящими. И находилась эта треть не там, где предполагалось изначально.

Швертлинг, не спавший с полуночи и регулярно получавший отчеты о погоде, изменил свой план еще затемно и успел перетасовать войска внутри города в соответствии с новой диспозицией. Все же, хотя он и не командовал прежде настолько крупными силами в бою, свои отличия за маневры он получал не зря. Он верно рассудил, что сильный западный ветер не позволит лучникам, наступающим в западном направлении, достать с моста лагерь неприятеля (зато, конечно, облегчит задачу стрелков, прячущихся в восточной части стены, что было очень кстати). При этом западный мост - самый длинный, а южный - самый короткий, и именно на нем можно создать максимальную плотность стрельбы.

В той информации, которую скормили перебежчикам, говорилось, что направлений наступления будет сразу три - главное и два отвлекающих, но не сообщалось, какое направление будет главным - иначе, конечно, Арвик перебросил бы туда основные силы заранее, что помешало бы идее разбить его разделенное на части войско по очереди. Однако предположение, что это будет западное направление - наиболее удаленное от его ставки и скрытое от него стенами города - вполне напрашивалось. В то же время как раз в силу логичности такого предположения Арвик мог, в свою очередь, предполагать, что именно этого от него и ожидают. И потому - рассудил Швертлинг - Арвик не станет заранее сосредоточивать свои силы ни на одном направлении (тем паче что он ожидал атаки по льду, а не по мостам), но должен быть готов оперативно перебросить их туда, где обозначится главная атака. А при нынешнем снежном покрове нечего было и думать об оперативной переброске в обход по берегу. Напротив - если перебрасывать придется все же на запад, то напрашивался путь через озеро близко к стенам с южной стороны, там, где снег неглубок. Ведь Арвик верит, что на стенах не осталось стрелков (впрочем, с южной стороны так оно и было), и - не видя издали, как расставлены лучники на мосту - может недооценивать угрозу потока стрел оттуда, несомого ветром как раз навстречу...

В итоге две трети настоящих лучников Швертлинг направил на ближнюю к башне часть южного моста (где они встали в три шеренги за спинами друг у друга, так что издали и снизу цепочка стрелков казалась не такой плотной), а оставшихся - на дальнюю треть западного моста. Но задачей последних было не стрелять против ветра по западному лагерю, а стрелять в противоположном направлении - в спины (или во фланг) тем, кто попытается атаковать вышедшую на лед, но не дошедшую до берега пехоту.

Пехота вышла именно на западе, торопливо спускаясь по лестницам, сброшенным с моста возле башни, а также выходя из искусственного грота в основании стены, через который в теплое время года в город доставляли улов рыбаков и другие грузы, привезенные на лодках. Этот грот (как и такой же с восточной стороны) не облегчал врагам дорогу внутрь - даже разломав закрывавшую вход решетку (чтобы поднять ее теперь, ночью пришлось сверлить лед вокруг прутьев), они оказались бы на дне вертикального колодца, который при необходимости также перекрывался выдвижными решетками на нескольких уровнях и упирался в окованную железом площадку подъемного механизма, тоже полностью перекрывающую шахту. Сейчас этот механизм работал вовсю, спуская все новые партии солдат. Вывести таким образом на лед конницу было нереально. На подъемник можно было поместить не более двух лошадей за раз, а спуск и подъем занимали вместе около пяти минут, так что на спуск даже всего двух дюжин коней с всадниками ушел бы целый час. Внутри грота, даже с учетом замерзшей вокруг причала воды, места тоже было слишком мало, чтобы собрать здесь лошадей заранее (как сделали это с первой полусотней солдат). Таким образом, пехотинцам предстояло выйти на открытый лед озера без кавалерийского прикрытия, фактически представляя собой лакомую приманку для конницы противника - на что, собственно, и рассчитывал Швертлинг. Оставалась, конечно, и вероятность, что Арвик вовсе не станет отвлекаться на разгром вышедшей из города пехоты, а сразу же предпримет штурм оставшейся без защиты, по его мнению, крепости - но и в этом случае план Швертлинга, по крайней мере, не ухудшил бы ситуацию.

Хотя каждый солдат в отдельности не мешкал, для того, чтобы вывести на лед двумя имевшимися способами полторы тысячи пехотинцев, требовался почти час. Такой срок развертывания на глазах у противника показался бы недопустимо долгим офицеру XXI века, привыкшему к тому, что обмен информацией между участниками боевых действий идет со скоростью света, однако периметр озера составлял одиннадцать километров, и даже в хороших погодных условиях конному вестовому потребовалось бы никак не меньше получаса, чтобы доскакать по берегу от западного лагеря до ставки Арвика на востоке и обратно (плюс время ожидания собственно приказа). По глубокому же снегу такой путь требовал едва ли не вчетверо больше времени. Вестовой, правда, попытался срезать путь через озеро, но, издали заметив солдат на южном мосту, благоразумно поскакал не вдоль городских стен под этим мостом, а по двум хордам - от западного лагеря к южному и лишь затем - к восточному, избежав, таким образом, вражеских стрел, но и не так уж сильно сократив путь.

Пехота королевы тем временем двинулась на запад тремя колоннами, которые формировались прямо на ходу, по мере того, как по лестницам и из грота прибывали и пристраивались в хвост товарищам все новые бойцы. Центральная колонна, обойдя решетки, шла прямо под мостом, две другие - по бокам. Командир западного лагеря, видя приближение неприятеля, должен был, таким образом, принимать решение сам, не дожидаясь ответа Арвика. Надо отдать должное его подчиненным - из своего лагеря, теперь представлявшего собой один большой сугроб, они выбрались еще до того, как их противник приблизился к берегу. Но что теперь - занять оборонительную позицию на берегу и ждать, чтобы сразиться с врагом пешими в глубоком снегу, или все-таки, несмотря на лучников на мосту, атаковать конницей, пока вражеская пехота наиболее уязвима на льду и пока она не вся еще даже вышла из крепости? Что перевесит - осторожность или жажда славы, страх перед гневом Арвика из-за чрезмерной пассивности или, может быть, страх перед гневом Арвика из-за дерзости? Учитывая нрав претендента на престол, он мог возмутиться не только действиями, предпринятыми без его одобрения, пускай и в его интересах (если только не согласовал таковые заранее), но даже и победой, одержанной так, что основная слава достанется не ему... В Дракенхайме не знали, кто из сторонников Арвика командует каждым из его лагерей (исключая, понятно, восточный) и могли лишь гадать, как не только военные, но и психологические соображения повлияют на действия оппонентов.

Ответ был получен, когда голове пехотной колонны (или трех колонн, смотря как считать - впрочем, с берега были видны лишь две боковые) оставалось до берега около двух сотен ярдов, а хвост все еще вытягивался из башни. Колонна, таким образом, чрезвычайно растянулась и казалась легкой целью для атаки конницы, которая, даже не имея возможности развить свою обычную скорость, с легкостью рассечет противника и перебьет и попросту растопчет рассеянную, разбегающуюся, не способную сомкнуться в плотный оборонительный порядок пехоту. Очевидно, вражеский командир пришел именно к такому выводу; пропели рога, и на берег - не галопом, а всего лишь шагом, пролагая себе путь в глубоком снегу, но все равно внушительные в своей тяжелой броне - выехали рыцари, три сотни тяжелой кавалерии. Они выехали на озеро не возле моста, прямо на ждущих там лучников, а к югу от него. С этой стороны, "в тени" моста, снега на льду было меньше, чем к северу от него, что как раз позволяло резко разогнаться перед решающим ударом во фланг колонне, обратить тех пехотинцев, что не будут убиты на месте, в бегство на север, где они увязнут в снегу, и быстро добить их уже там. При этом, даже если они не отбегут в панике достаточно далеко, чтобы оказаться вне прикрытия стрелков, последние все равно перестанут быть серьезной проблемой - при хаосе потерянного строя, где своя пехота перемешается с вражеской конницей, лучники на мосту, скорее всего, прекратят стрельбу, боясь попадать по своим. Да еще и сильный западный ветер, сбивающий прицел...

На льду рыцари сумели перейти на рысь, развернулись, перестраиваясь для атаки, и устремились на север тремя расходящимися на скаку клиньями. Та треть лучников на мосту, что действительно умела стрелять и первоначально выдвинулась в конец моста, тем временем уже вовсю бежала назад, чтобы занять более подходящие для стрельбы позиции; их поставленные для вида товарищи, хоть и не имевшие в массе своей военной подготовки, быстро отступили к перилам, пропуская их - этому простому маневру их успели обучить. При этом по уже протоптанной по мосту дорожке стрелки бежали практически с той же скоростью, что и вражеские лошади по снежной целине внизу.

Однако рыцари набирали темп - медленнее, чем привыкли, но все равно уверенно. В большинстве своем они были вооружены мечами или палицами-моргенштернами, но не копьями, эффективными при конной сшибке или, в крайнем случае, против плотных оборонительных порядков пехоты, но не при охоте за разбегающимися пехотинцами. И они действительно видели перед собой типичную легкую пехоту (личную гвардию королевы), вооруженную мечами, практически бесполезными против их доспехов, или, максимум, топорами и чеканами, способными пробить латы - но не длинное оружие, которым пехотинцы могли бы эффективно защищаться от тяжелой кавалерии. И, что вполне ожидаемо, пехотинцы эти и впрямь бросились врассыпную, кто вперед, кто назад - что предвещало легкую и быструю победу, несмотря даже на поток стрел, обрушившийся с моста навстречу коннице. Первые лошади и люди валились в снег, но остальные рыцари лишь яростно шпорили коней, спеша разогнаться на последней сотне ярдов, чтобы скорее проскочить опасный участок и обрушиться на врага всею силой смертоносной массы, помноженной на скорость.

И тут скачущим рыцарям сквозь узкие щели их забрал открылось кое-что неожиданное. Во-первых, до сих пор они видели только колонну, двигавшуюся сбоку от моста, и ее вооружение. Те пехотинцы, что шли под мостом, были невидимы с берега и почти невидимы позади своих товарищей при взгляде с озера. Теперь же оказалось, что среди них есть тяжелая панцирная пехота и что, главное, и тяжелые, и даже легкие пехотинцы в средней колонне несли длинные прочные копья, которые, будучи надежно упертыми, представляют более чем серьезную угрозу скачущей прямо на их острые пики кавалерии. Надежно упереть их в лед, правда, было бы затруднительно, но в этом заключался сюрприз номер два. То, что атакующие сперва сочли хаотичным разбеганием в стороны, оказалось невиданным прежде оборонительным построением. Каждая группа пехотинцев устремилась к ближайшей опоре моста и встала вкруг нее, уперев пятки копий в опору и выставив острия полукругом наружу.

Даже самый вышколенный боевой конь, способный скакать прямо на острые пики, не поскачет в лоб на широкий каменный столб. Те лошади, которых всадники все-таки попытались направить в сторону врага, старались остановиться, сгибали ноги, даже полностью приседали на задницу - но под копытами у них была не земля, а лед, пусть и присыпанный снегом, а скорость и масса были слишком велики, и они просто беспомощно скользили вперед прямо на копья. Точно так же не могли погасить скорость и другие всадники, на пути у которых не было препятствий - просто они рассчитывали, что им предстоит рубить на скаку убегающего противника, а не вступить в бой с надежно укрепившимся на месте. Некоторые из них пытались остановиться, чтобы рубиться с врагом прямо под мостом, вне досягаемости стрел; другие, напротив, решили побыстрее проскакать под мостом насквозь, избегая копий и не снижая скорости, отъехать на безопасное расстояние и развернуться для новой атаки. Беда была в том, что каждый принимал решение индивидуально, в результате чего, естественно, разгоняющиеся налетали на тормозящих и скачущие прямо - на сворачивающих; общей команды не было. Ее и не могло быть, ибо их командир граф Хайдельберт, по традиции старой аристократии лично возглавлявший атаку, был сражен стрелой одним из первых, даже еще до того, как успел понять, что происходит (в него попали три стрелы, но две не сумели пробить латы на дальней дистанции и лишь третья угодила точно в глаз). При этом каждый из четырнадцати дюжин настоящих лучников выпускал по стреле каждые 4-5 секунд - разумеется, не синхронно с прочими, так что стрелы сыпались непрерывным потоком, и большинство из них находили цели - чаще, впрочем, коней, чем людей, ибо это было проще в силу размера и, главное, отсутствия брони (снабжая прибывшее на корабле "налегке" рыцарство своего союзника конями, Хагентрауб поскупился на доспехи для них). Часть стрел, конечно, отскакивали от доспехов, ударившись под углом, или наносили неопасные раны лошадям и всадникам, но все новые животные и люди валились на лед, под копыта скачущим следом, а раненые или просто потерявшие всадников кони начинали метаться, все усиливая общий хаос.

Рыцари, все же проскочившие под мостом насквозь, оказались в той ловушке, которую планировали для обращенного в бегство противника - потеряли скорость в более глубоком снегу как раз тогда, когда им нужно было как можно скорее уйти из опасной зоны. Лучники перебегали к противоположным перилам и расстреливали их в спину почти в упор - теперь уже, впрочем, стреляя почти исключительно по лошадям, поскольку здесь уже скорость всадника не складывалась, а вычиталась из скорости стрелы, и шансов пробить доспех было еще меньше; в рыцарей целились лишь тогда, когда они оказывались на льду после потери коней. Почти никто из всадников не получил серьезных травм при падении, ибо снег смягчал удар, и они бросались бежать кто дальше на север в надежде все же уйти из-под обстрела, кто назад под прикрытие моста, где уже вовсю кипел бой, а точнее - полная куча-мала конских и человеческих тел. Примерно полусотне рыцарей, тем не менее, удалось прорваться и отъехать на безопасное расстояние, где они остановились и оглянулись, оценивая ситуацию позади. После короткого раздумья полторы дюжины самых отчаянных поскакали обратно на помощь товарищам, что было большой ошибкой с их стороны - если у трех сотен рыцарей еще были приемлемые шансы прорваться сквозь поток стрел в достаточном количестве, то у менее чем двух десятков, по которым плотно "работала" сотня тренированных лучников - и которые при этом не могли даже развить в снегу достаточную скорость - шансов не было совсем. До моста не доехал ни один из них; лишь троим, своевременно повернувшим назад, удалось уйти живыми (одному из них - пешим). Остальные прорвавшиеся на север благоразумно наплевали на все высокие идеи вроде того, что рыцарю стыдно бросать своих и бежать от пехоты, и поскакали к своему лагерю, держась подальше от моста. Еще примерно две дюжины сумели развернуться еще перед мостом и ускакать на юг. Остальные - те, что еще оставались в живых и сохраняли боеспособность - вынуждены были забиться под мост и пытаться сражаться там.

Они все еще имели лучшие доспехи и оружие, чем большинство их противников, но совершенно не имели места для боя. Выход за пределы узкой полоски моста хоть в одну, хоть в другую сторону означал для них (в отличие от их врагов, конечно же) практически гарантированную гибель. Те, что еще сохранили коней, вынуждены были спешиться, но все равно оказывались в толчее, где им негде было развернуться, не говоря уже о том, чтобы перестроиться в боевой порядок. Свои же товарищи толкали их навстречу копьям, топорам и чеканам. Вдобавок, желая рассечь противника, они теперь сами оказались рассечены на маленькие группки, каждая под своим пролетом моста, окруженные со всех сторон неприятелем, численно превосходившим их уже на порядок. Это рыцарь в седле, скачущий на просторе, мог считаться равным двадцати пехотинцам, а в давке под мостом вступала в действие совсем другая арифметика. Здесь даже одноручные мечи, обычно бесполезные против лат, и даже стилеты-мизерикорды, предназначенные для добивания раненых - но в данном случае используемые против еще здоровых врагов - без особо труда находили себе путь через щели доспехов, главным образом через забрала. Конечно, рыцарские мечи и палицы тоже оставались смертоносным оружием - но их обладателям старались не дать возможности их использовать. Если рыцари сами не спотыкались в толчее о тела людей и лошадей под ногами, их старались повалить, подсекая ноги копьями (имевшими стальные крючья немного позади наконечников как раз для того, чтобы стаскивать с седла всадников и подсекать пеших), а затем наваливались на лежащих, становясь башмаками на руку с оружием, и добивали их сверху. Лед под снегом дополнительно играл на руку солдатам королевы: рыцари в своих железных башмаках-солеретах легче поскальзывались, чем их противники в сапогах на кожаной подошве, и в тяжелых латах, все же ограничивавших гибкость и подвижность, им было труднее сохранить равновесие.

Лишь когда всадники, вырвавшиеся из бойни в ее начале на север и на юг, доскакали по снегу до своего лагеря, его командующий граф Фельзенбург понял, что происходит под мостом, и послал на выручку рыцарям гвардейцев Дирлиха - легкую кавалерию с луками, сила и дальнобойность которых значительно уступали длинным лукам стрелков на мосту. Последнее обстоятельство было причиной, по которой Фельзенбург не отправил этих гвардейцев с целью очистить мост еще до атаки тяжелой конницы или, по крайней мере, для прикрытия самой атаки - каковая в этом случае могла бы иметь совсем иной эффект. Несомненно, конные лучники понесли бы потери, еще даже не приблизившись к мосту на расстояние собственного выстрела, однако их численный перевес - а в распоряжении западного командующего их было пять сотен - мог сыграть решающую роль, особенно если бы они действовали одновременно с тремя сотнями рыцарей против всего 168 лучников королевы. Фельзенбург, однако, не знал, что из пяти сотен лучников на мосту настоящие лишь треть. Но главная причина была даже не в этом. Он просто не доверял Дирлиху, фактически присоединившемуся к Арвику вынужденно и даже не особо это скрывавшему (чему, опять-таки, способствовала старая вражда Дирлихов и Хагентраубов) - и соответственно, распространял недоверие к командиру и на его людей. Вообще, хотя военные гвардейцы и корчили из себя защитников традиционных ценностей старой аристократии, среди них было слишком много младших сыновей, не имевших права на титул, и потому собственно титулованная аристократия, к которой принадлежал и Фельзенбург, нередко относилась к ним настороженно - не как к "безродным выскочкам", коих было много в королевской армии, но как к опасным конкурентам (как и отмечала в свое время Элинор) и "цепным псам", готовым исполнять карательные функции хоть против мужичья, хоть против высоких домов, отстаивающих свои древние привилегии. Причем, похоже, и сам Арвик не доверял в полной мере Дирлиху (хотя - доверял ли он в полной мере хоть кому-то вообще?), оттого и не оставил всех его людей под его командованием, а распределил их между четырьмя лагерями. И, хотя это полностью соответствовало традиционной схеме использования военной гвардии, в нынешней ситуации трений между гвардейцами Дирлиха, "ополченцами" Хагентрауба и рыцарями Арвика - поначалу не особо заметных, но все усиливавшихся по мере того, как скука и холод затянувшейся осады все более действовали на нервы осаждающих - все больше гвардейцев, в прежние времена числившие Дирлиха лишь номинальным своим главой, чувствовали недовольство этим разделением.

Все эти соображения, с одной стороны, могли стимулировать Фельзенбурга бросить гвардейцев в бой первыми, как тех, кого не жалко. С другой стороны, он опасался, что они обратятся в бегство, попав под обстрел на дистанции, откуда не могут стрелять сами, причем это может быть даже не трусость, а сознательный саботаж. Как же - их, "элиту", рыцарский командующий использует в качестве расходного материала, приберегая в безопасности своих рыцарей, имеющих более прочные доспехи и щиты!

Но теперь у Фельзенбурга не осталось другого выхода. Гвардейцы, разъехавшись по берегу, выехали на лед с двух сторон - три сотни с севера и две с юга. Одновременно два десятка вернувшихся рыцарей, спешившись и прикрываясь тяжелыми длинными щитами, попытались взять штурмом баррикаду, перекрывшую вход на мост, однако не смогли подняться по ледяной горке. Несколько лучников, подбежавших к баррикаде со своей стороны, расстреливали их практически в упор, и, хотя суммарная толщина щитов и лат спасла большинство штурмующих от смерти и серьезных ранений, после нескольких тщетных попыток взобраться на мост они вынуждены были отступить.

Одновременная атака конных лучников с двух сторон имела больше шансов на успех. Пользуясь высокой мобильностью легкой кавалерии и своим натренированным за годы навыком стрельбы на скаку, они могли бы быстро подъезжать на необходимую им дистанцию, давать залп, сосредоточившись на определенном участке моста, и быстро отъезжать на безопасное расстояние для перегруппировки и новой атаки. Однако и тут снег на льду подорвал их главное преимущество над неподвижными стрелками на мосту - скорость. Вдобавок лучники королевы успели уже пристреляться, а на скаку гораздо труднее брать поправку на ветер, особенно когда нет времени остановиться и оценить результаты своей стрельбы. В итоге в первых же заходах гвардейцы понесли серьезные потери (почти семь десятков были выведены из строя еще до того, как успели сделать хотя бы один выстрел), в то время как их стрелы летели по большей части мимо и чаще всего просто бились о перила моста. Лучники королевы, опять же, старались в первую очередь бить по лошадям, после чего свалившийся всадник либо бросался бежать прочь, либо становился легкой мишенью. При этом они не испытывали проблем с боеприпасами - их фальшивые "коллеги" не только отвлекали на себя внимание врага, но и выполняли весьма важную задачу, быстро передавая по цепочке от самых открытых ворот города новые колчаны со стрелами.

Во время этих атак, пока все внимание лучников королевы было отвлечено на вражеских стрелков, у остававшихся еще в живых рыцарей под мостом теоретически был шанс вырваться оттуда и убежать к своим - если бы они действовали все разом и скоординировано. Но ни о какой координации между разрозненными и окруженными группками не могло быть и речи; прорваться и спастись бегством удалось лишь троим.

Первыми, потеряв почти половину личного состава и своего командира, обратились в бегство гвардейцы, атаковавшие с севера - что позволило лучникам, стоявшим у северных перил, перебежать через мост на помощь своим товарищам. Заметив это, и командир южных сотен скомандовал отход на безопасное расстояние, где они еще пару минут дожидались оставшихся без коней своих, тяжело бежавших к ним по снегу, и всматривались в происходившее под мостом, где пехотинцы добивали последних рыцарей. Убедившись, что организованное сопротивление там прекратилось, а значит, поставленная задача по спасению рыцарей потеряла смысл, командир с чистой совестью повел свои изрядно поредевшие сотни обратно в лагерь.

Всего в результате атак тяжелой и легкой кавалерии западный лагерь Арвика потерял почти три четверти коней, 223 рыцаря и 212 гвардейцев (раненых добивали и пленных не брали - в отличие от обычных феодальных междоусобиц, все они считались мятежниками и не могли рассчитывать на освобождение за выкуп). Сторона королевы потеряла, считая только убитых, 28 пехотинцев и 13 лучников (а также двоих фальшивых лучников, на свою беду оказавшихся слишком близко к месту боя).

Видя такое положение - а также приближающуюся пехотную колонну врага, которая теперь уже полностью вышла из города и численность которой он оценил в две тысячи бойцов (что было преувеличением, но не очень значительным) - Фельзенбург принял единственное остававшееся ему разумное решение: срочно покинуть лагерь и уходить с оставшимися у него людьми по берегу (не пытаясь даже срезать через озеро, подставляя тем самым фланг) на соединение с южными. В принципе, это уже означало прорыв осады. Если бы кто-то, включая саму Элинор, захотел покинуть столицу, дорога - по крайней мере, в западном направлении - была открыта. Но, разумеется, у Элинор и ее генералов были совсем другие планы. Этот день должен был закончиться, как минимум, полным изгнанием Арвика из-под стен столицы, а лучше - его окончательным разгромом.

Объединение южных сил противника с западными, пусть даже и понесшими большие потери, представляло вполне реальную угрозу этим планам, и с западной башни, откуда наблюдали за боем Швертлинг и зоркие молодые дозорные (уже заметившие, куда направляются вражеские колонны, хотя те и попытались сделать вид, что отходят от берега вглубь суши), передали сигнальными флажками приказ преследовать отходящих и не дать им соединиться со своими. Пока пехотная колонна подтягивалась и строилась в плотный походный порядок на берегу перед мостом, лучники, уже исполнившие свою роль на мосту, быстро перебирались через баррикаду из мертвых лошадей и съезжали на собственных задах по ледяному спуску вниз, дабы также принять участие в атаке. Фальшивым приказано было следовать за настоящими - не только чтобы продолжать дезориентировать противника, но и чтобы нести дополнительные колчаны со стрелами. Теперь, однако, цепочки от самого города больше не было, и, стало быть, даже с дополнительными четырьмя колчанами (каждый из которых вмещал 30 стрел), боеприпасов каждому лучнику хватило бы не более чем на 15 минут стрельбы в максимальном темпе. Впрочем, даже самые тренированные лучники не смогли бы долго выдержать такой темп, учитывая силу натяжения в 80 фунтов.

Одновременно бывший заместитель Вульфеншванца, произведенный теперь в капитаны и назначенный новым командиром Шестого дивизиона, решил преподнести еще один сюрприз врагу; это была его собственная дерзкая импровизация, а не часть первоначального плана. Бо́льшая часть его дивизиона также входила в состав пехотной колонны - поскольку на спуск их лошадей на лед не было времени, они наступали в пешем строю, неотличимые для внешнего наблюдателя (особенно наблюдавшего издалека) от личной гвардии королевы. Крамп вообще сомневался в их лояльности и не советовал вводить их в бой на первом, самом рискованном этапе, но Элинор все же санкционировала их участие (хотя и оставила в городе со Швертлингом самого Вульфеншванца, как "командующего всей военной гвардией королевства") - в конце концов, находясь в середине пехотной колонны, которой предстояло отражать атаки противника, склонного рубить на скаку, а не вступать в диалоги, они даже чисто технически имели куда меньше возможности переметнуться на другую сторону, чем разъезжая по полю боя на конях. Но вот теперь они все же сумели заполучить коней - их капитан велел ловить трофейных, оставшихся без всадников. Пока лучники спускались с моста и строились, военные гвардейцы успели обзавестись тремя десятками коней. Это не было особенно сложно - кони военной гвардии (а в живых остались в основном они) были обучены, потеряв своего седока, подходить по команде, дабы послужить его товарищам. Главное было, чтобы они не ускакали слишком далеко и услышали призыв. Трофейные кавалерийские луки и колчаны также были теперь в изобилии.

И вот капитан с тремя десятками наиболее умелых и отчаянных своих подчиненных устремились верхом за ретирующимся противником. Вездесущий агент Тайной Стражи, находившийся среди пехотинцев, даже заподозрил его в желании перебежать к неприятелю, но воспрепятствовать не смог, ибо Айбенхорст, командовавший вышедшими из крепости объединенными силами, не стал останавливать капитана. Любой дополнительный беспорядок или задержка в стане врага были только на руку.

Маленький отряд военных гвардейцев двигался по дороге, уже протоптанной в глубоком снегу отступающим неприятелем, и потому быстро настиг тянущиеся по снегу колонны бойцов бывшего западного лагеря. Теоретически это выглядело наглостью - ведь, несмотря на все потери, численность кавалерии там все еще была многократно больше, чем у преследователей. Но на практике вся эта конница, тяжелая и легкая, двигалась впереди, а в арьергарде брели сотни пеших, совершенно беззащитные против кавалерийской атаки с тыла. По всей видимости, помимо оставшихся безлошадными, но живыми рыцарей и гвардейцев, коих в сумме было лишь несколько десятков, это были "ополченцы" Хагентрауба. Капитан не стал задумываться, куда делись их кони. (Ответ на этот вопрос дали разведчики, тем временем поспешно обследовавшие покинутый лагерь и обнаружившие лошадиные кости и целые замороженные туши. Очевидно, коней, доставивших не умевших сражаться верхом пехотинцев, отправили после этого в солдатские котлы, решая таким образом сразу две задачи - обеспечение осаждающих продовольствием и уменьшение потребности в фураже. А возможно, также и третью, осложняя людям Хагентрауба потенциальное бегство из-под стен Дракенхайма.). Точно так же не волновало капитана, почему западный командующий не озаботился прикрыть пеший арьергард еще остававшимися у него конными лучниками. Возможно, слишком полагался на то, что у врага нет конницы, а возможно, сказалось традиционное презрение рыцаря к состоящей из простолюдинов пехоте (спешенные рыцари, кстати, шагали впереди, практически рядом с конями своих более удачливых товарищей). Так или иначе, всадники Шестого дивизиона нагнали арьергард почти беззвучно (ибо копыта не производили много шума по снегу), осыпали стрелами (пехотинцы с криками бросились бежать вперед, толкая друг друга, но не врассыпную) и стали обгонять справа (по глубокому снегу, но все равно чувствуя себя в безопасности против бегущих в панике пеших), дабы следующий залп дать уже всею длиной отряда вбок, а не через головы друг друга.

И тут вдруг один из коней атакующих громко заржал и вздыбился, выбрасывая из седла всадника, который в этот самый момент натягивал тетиву и, соответственно, не успел ухватиться руками. А в следующий миг и конь самого капитана упал на колени в снег - тут же снова резко дернувшись и с мучительным ржанием заваливаясь набок. Другие всадники Шестого дивизиона, не понимавшие, что происходит (они не видели, чтобы кто-то по ним стрелял, их бывшие товарищи, а теперь враги - конные гвардейцы Дирлиха - хотя и начали разворачиваться в ответ на крики позади, но были слишком далеко впереди и еще не заняли подходящей позиции для стрельбы), резко подали коней вправо, чтобы не наехать на упавших и на всякий случай увеличить дистанцию с вражеской колонной.

Но тут завалился еще один конь, и тут же закричал от боли его всадник. Вздыбился еще один, кропя снег кровью, текущей прямо из копыта. Капитан, выбравшись из-под бока своего бьющегося на снегу скакуна, вскочил, намереваясь бежать назад - и замер, видя, как с криком подпрыгивает на одной ноге другой оставшийся без лошади гвардеец.

- Калтропы⁵², м-мать их!

Действительно, осаждающие не тратили время даром в ожидании, пока осажденные решатся на вылазку. В ночь перед предполагаемым боем - то есть еще накануне бури - по всему периметру озера между четырьмя лагерями были разбросаны калтропы, в изобилии доставленные Арвику на подводах из земель Хагентрауба. Снег замел их, сделав ловушку идеальной. Офицеры Арвика знали ориентиры, позволяющие определить безопасный путь по берегу - и, разумеется, именно по такому пути бойцы из западного лагеря шли теперь в южный. Пока их преследователи двигались по их следам, им тоже ничего не угрожало - но стоило им отклониться...

Прежде, чем всадники Шестого дивизиона сумели вернуться на безопасную тропу позади своих врагов, они потеряли шесть лошадей. Один человек пропорол ступню, и еще три получили тяжелые раны в бедро, бок и плечо, упав с лошади или вместе с ней прямо на скрытый под снегом шип. Еще двое, включая капитана, вынуждены были выбираться пешком, осторожно прощупывая путь впереди. "Ополченцы", потерявшие во время их налета 23 человека только убитыми (большинство конных гвардейцев успели поразить с близкого расстояния одну, а некоторые - и две цели), не пытались вернуться и контратаковать, а бежали дальше вперед, но им навстречу уже двинулись их собственные конные гвардейцы, готовые покарать за дерзость бывших товарищей. Проблема этих всадников, впрочем, была в том, что они тоже не могли развернуться широким фронтом и вынуждены были пробиваться назад по той же дороге, сталкивая в снег с прячущимися в нем шипами и просто давя ломящуюся им навстречу пехоту. Это серьезно замедлило их продвижение (тяжелая рыцарская конница справилась бы лучше с задачей валить и топтать всех, кто преграждает путь) и дало всадникам Шестого дивизиона шанс дождаться своего капитана и еще троих (включая двоих раненых), ковылявших к ним через снег. Остановившись на месте, подчиненные капитана выпускали стрелу за стрелой в сторону противника; ветер был на их стороне (для них он дул сзади-сбоку), поэтому их стрелы достигли гвардейцев Дирлиха первыми (при этом не долетевшие стрелы с обеих сторон падали на головы пехотинцев, оказавшихся между двумя группами всадников). Но это преимущество длилось лишь несколько мгновений, пока кавалеристы Дирлиха, нещадно топча и расшвыривая пехоту Хагентрауба (и дело здесь было даже не в отношениях между двумя графами, а во все том же всегдашнем презрении кавалерии к пехотинцам), не сократили дистанцию еще на пару десятков ярдов, после чего на две дюжины гвардейцев Вульфеншванца, все еще остававшихся в седлах, обрушился целый дождь стрел. Пока ни одна из сторон не могла развернуться широким фронтом, две сотни гвардейцев Дирлиха не могли реализовать свое решающее преимущество, пока не приблизятся вплотную - но вдруг голова их колонны разделилась и начала разворачиваться в шеренгу в обе стороны от дороги, не боясь никаких ловушек! Очевидно, проходы через калтропы существовали не только концентрические, но и радиальные - однако только офицеры Арвика знали, где они находятся. Их противники мужественно отстреливались, оставаясь на месте, в надежде дождаться и вытащить хотя бы своего командира, но, потеряв за минуту семь человек, вынуждены были развернуться и скакать прочь. Капитану, однако, удалось выбраться на протоптанную дорогу и даже поймать там оставшуюся без всадника (уже во второй раз за какой-то час) лошадь, но, когда он уже вскочил в седло и развернулся в сторону своих, стрела ударила его сзади под шлем, пробила кольчужную бармицу и вышла из кадыка. Остальные его товарищи, оставшиеся без лошадей, также были добиты стрелами.

Наибольшие потери в этом бою между двумя группами кавалеристов, впрочем, понесли пехотинцы Хагентрауба.

Тем временем основное войско королевы все еще не понимало, что произошло с ускакавшим вперед отрядом. Там не слышали крика про калтропы, отнесенного ветром дальше на восток и заглушенного ржанием раненых коней. Там лишь поняли, что впереди происходит что-то не то, и их товарищам - включая командира Шестого дивизиона - нужна помощь. К тому же настигнуть противника надо было как можно скорее, пока тот еще был достаточно далеко от южного лагеря, и Айбенхорст дал команду "бегом!" Бежали они, естественно, тоже по уже протоптанной дороге, а не по глубокому снегу по краям, так что никто не напоролся на ловушку и не узнал о таковых до самой встречи со скачущими назад всадниками, из коих уцелело лишь немногим более половины.

"Ополченцы" тем временем оттянулись, наконец, за линию конных стрелков, которые, однако, не спешили покидать свою позицию и продолжать отход на юго-восток. Айбенхорст стал разворачивать своих стрелков с длинными луками, имевших преимущество в дальности, напротив них. В отличие от мин более цивилизованной эпохи, калтропы не были непреодолимым препятствием для пехоты - достаточно было лишь идти по снегу осторожно, прощупывая ногой путь прежде, чем перенести на нее вес (либо ступая точно по чужим следам), что, понятно, замедляло передвижение (и исключало бег), но не делало его невозможным. И все же калтропы лишили бойцов королевы главного преимущества легкой пехоты, на которое рассчитывал Швертлинг - маневренности... Лучники, занявшие позицию, сразу же открывали стрельбу, не дожидаясь, пока шеренга развернется полностью. Вражеские кавалеристы тщетно пытались отстреливаться со слишком большой для них дистанции; буквально за пару минут два десятка из них были убиты или ранены либо лишились лошадей, но их товарищи все еще не покидали свою позицию.

И тут стала ясна причина такого самоубийственного упорства. Наблюдатели с южной башни просигналили флажками, что южное войско противника оставило свой лагерь и идет на соединение с западными, чей авангард находился к тому времени примерно в миле от него.

Швертлинг не думал, что южные решатся покинуть свой лагерь, который в этом случае легко смогут занять лучники с южного моста - однако они поступили именно так. Генерал, перебравшийся к этому времени в башню посередине между западной и южной, колебался, отдать ли лучникам на мосту приказ о выдвижении. Соблазн зажать противника между шеренгами стрелков с длинными луками с двух сторон был слишком велик, но именно потому действия неприятеля слишком походили на ловушку. Что, если, пока лучники будут спускаться с моста и не успеют построиться в боевой порядок, "южные" стремительно развернутся и атакуют? Но "южные" - и пехота, и конница - отходили все дальше, уменьшая шансы на успех такого маневра. Хотя с такого расстояния все еще трудно было оценить их численность и понять, ушли из лагеря все или нет - но похоже было, что конницы там явно меньше, чем должно было быть при равном распределении между четырьмя лагерями; и, стало быть, она могла остаться в засаде (для чего хорошо подходили не столько даже шатры самого лагеря, где можно было укрыть пехоту, но не всадников, сколько рощица позади него, наполовину, правда, уже вырубленная ради топлива). С другой стороны, в условиях, когда конница теряла свое решающее преимущество в снегу, их командиры могли просто приказать части кавалеристов наступать пешими. В то же время, для Швертлинга ждать, пока хвост их колонны достаточно отдалится от лагеря, означало позволить ее голове без потерь вступить в бой вместе с "западными" против королевской пехоты. И генерал велел передать команду лучникам на мосту, рассчитывая, что первыми - оказавшись тем самым в самой опасной позиции - спустятся занимавшие последнюю треть южного моста фальшивые лучники, которых все равно не жалко.

Тут, однако, Швертлинга, привыкшего командовать маневрами, а не реальными боевыми действиями, ожидал неприятный сюрприз. Если послушники дисциплинированно выполнили приказ, то добровольцы и "полудобровольцы" из числа городских служащих, которым было обещано, что им придется лишь изображать из себя солдат, стоя на относительно безопасной позиции, но не участвовать в реальном бою - решительно отказались выходить первыми на берег, где они оказались бы совершенно беззащитны. Разумеется, принудить их именно в этот момент не было никакой возможности, так что настоящим лучникам пришлось проталкиваться между ними вперед - притом, что выход с моста и без того был в буквальном смысле узким местом.

И тут кавалерия с востока, из лагеря самого Арвика, пошла в атаку - рысью через озеро, обходя город с юга вплотную к стенам, как, собственно, и предвидел Швертлинг, ради чего он и выставил настоящих лучников на южном мосту. Но он не ожидал, что эта атака начнется именно сейчас. С расстояния более двух километров из ставки Арвика невозможно было различить, что именно происходит на южном мосту, есть ли там в данный момент вообще какие-то люди, не говоря уже о том, лучники это или мечники. Едва ли из ставки принца можно было разглядеть и сигнальные флаги на юго-западной башне - а если бы даже и да, никто в лагере Арвика не понял бы их значения, ибо система сигналов менялась перед каждым боем. Из южного лагеря Арвику тоже никак не могли просигналить, опять-таки из-за слишком большого расстояния (только большие стационарные флагштоки на башнях позволяли поднимать флаги такого размера), а гонцу оттуда пришлось бы скакать по снегу вокруг озера чуть ли не полчаса. В общем - никаким способом, кроме разве что колдовства, Арвик не мог узнать, что именно сейчас подходящий момент направить конницу под южный мост.

Он этого и не знал. Как не знал и того, что его западный лагерь, на подмогу которому поскакала конница, уже захвачен. Он лишь успел получить известие, что противник развивает наступление на западе и, по всей видимости, до сих пор еще не разбит. То, что он послал кавалерию именно в этот момент, было простым совпадением. Собственно, если бы он действительно знал, что происходит, то повременил бы еще несколько минут - и тогда лучники точно не успели бы вернуться на свои позиции на мосту, и конница проскакала бы под ним без потерь.

Теперь же к тому моменту, когда на южной башне затрубили рога, возвещая тревогу, спуститься на берег успела только примерно половина реальных лучников (то есть треть от находившихся на мосту людей); задержавшая их толчея, возникшая из-за заартачившихся "добровольцев", неожиданно пошла на пользу стороне королевы. Стрелкам, успевшим спуститься с моста, уже не было смысла пытаться вернуться обратно, карабкаясь по скользкому спуску; они, наоборот, по команде капрала, командовавшего первым взводом (лейтенант, командовавший всей южной группой лучников, все еще оставался на мосту), стали торопливо отходить в сторону лагеря, дабы оставить побольше снега между собой и скачущей по льду конницей. Те же, что еще оставались на мосту, побежали обратно; "добровольцы" снова путались у них под ногами, но другой догадливый капрал рявкнул на них: "В город бегом марш!" - и тут уже псевдосолдат не надо было уговаривать, они радостно помчались во всю прыть под защиту надежных крепостных стен. Настоящие же стрелки бежали вместе с ними кто до начала, кто до середины моста, останавливались и занимали позиции, натягивая луки навстречу быстро приближающейся кавалерии.

Хотя Арвик не мог знать, остаются ли стрелки на мосту до сих пор, о самом факте, что вылазка противника началась с занятия мостов лучниками, он уже был осведомлен доскакавшими до него гонцами - и, в отличие от злополучного Фельзенбурга, выслал кавалерию грамотно, придав тяжеловооруженным рыцарям гвардейцев с луками.

И их оказалось неожиданно много. Голова колонны уже приближалась к южному мосту, а хвост все еще вытягивался с восточного берега. Пять сотен рыцарей и девять сотен гвардейцев! (Защитники королевы еще не знали этого, но командовал всей этой силой сам Гартхард, а в подчинении у него находился Дирлих, руководивший своими гвардейцами.) Это означало, что Арвик разделил свое войско между четырьмя лагерями вовсе не поровну, как это можно было подумать после боя с "западными". Раз он почти вдвое усилил конницу на востоке, значит, он снял ее с севера или с юга, а то и с обоих направлений (так что нехватка кавалерии у вышедших из лагеря "южных" могла объясняться именно этим). Или случилось гораздо худшее - за время осады к нему подошло подкрепление? Возможно, все-таки официальная армия Хагентрауба? Но дозорные на башнях днем и ночью считали дымы и огни костров во вражеских лагерях. Их число особо не менялось...

Так или иначе, теперь вся эта конная лавина катилась к мосту, на котором успели занять позиции лишь сто шестьдесят стрелков. Первоначально Гартхард рассчитывал пройти под мостом узкой колонной вдоль городской стены, по наиболее свободному от снега маршруту, но, разглядев лучников, растянувшихся по мосту довольно-таки редкой цепью - теперь с ними не было даже "добровольцев", создававших иллюзию сплошной шеренги - на ходу перестроил своих всадников. Рыцари, которым надо было проскочить мост как можно быстрее, поскакали первоначальным маршрутом, а вот гвардейцы, которым требовалась не скорость, а, наоборот, возможность сделать как можно больше выстрелов прежде, чем они достигнут моста, развернулись из колонны в несколько шеренг слева по направлению движения, то есть дальше от города, там, где было больше снега.

Лучники просто не могли справиться с таким количеством целей. Даже их лейтенант не смог решить, следует ли отдавать предпочтение рыцарям или гвардейцам, так что каждый стрелял по собственному разумению. Инстинкт, впрочем, побуждал большинство из них стрелять по тем, кто стреляет по ним, а не по тем, кто просто скачет мимо, тем паче что гвардейцы представляли собой и более медленные, и хуже защищенные цели. Ветер был на стороне защитников королевы, еще увеличивая преимущество в дальности длинных луков, и перила моста и здесь служили им неплохой защитой, так что им удалось сразить или оставить без лошадей около полусотни гвардейцев прежде, чем хотя бы одна ответная стрела нашла свою цель. Однако, когда первые шеренги гвардейцев проехали под мостом, они не поскакали дальше, а развернулись и принялись осыпать противника стрелами сзади по крутым навесным траекториям - и тут уже ветер помогал им, а перила ничем не могли помочь их противникам; правда, стрелять приходилось практически наудачу, и меткость сильно оставляла желать лучшего. Но лучники королевы не могли даже перебежать с восточной стороны моста на западную, чтобы отражать эту новую угрозу (их лейтенант прямо запретил им это), поскольку с востока приближались новые шеренги, и стрелы сыпались с обеих сторон.

В течение какой-нибудь пары минут стрельба сделалась такой плотной, что некоторые стрелы, выпущенные гвардейцами с обеих сторон, перелетая через мост, поражали своих - однако лучники королевы теперь тоже уже несли значительные потери. На близком расстоянии преимущества их оружия и позиции уже мало что значили по сравнению с многократным численным перевесом противника. Стрельба по коням, столь хорошо показавшая себя у их товарищей на западе, тоже не приносила особой пользы, ибо всадники атаковали не в плотном строю (но и не хаотично) и не такой скорости, которая не позволила бы объехать упавшую лошадь, а если оказывались на льду, то не бежали в панике прочь, а продолжали стрелять еще более метко с неподвижной позиции. (Коня убили и под Дирлихом, но граф, благополучно пережив падение, остановил скачущего мимо гвардейца, велел ему спешиться и взобрался в седло на его место.) Рыцари тем временем практически без помех скакали мимо в стороне от основной перестрелки, и, когда арьергард их колонны удалился на безопасное от моста расстояние, остававшиеся в седлах гвардейцы последовали за ними. При достаточном упорстве они могли бы, вероятно, полностью очистить мост (вынудив последних оставшихся на ногах стрелков бежать в башню), но после того, как они обеспечили проход рыцарей, это не было их задачей. Их главной целью был разгром основных сил противника, и для этого стоило поберечь не только людей, но и стрелы. Те из всадников, что остались без лошадей и не смогли поймать себе новых, отступили - кто бегом, кто пятясь и отстреливаясь на ходу - обратно на восток.

Общие потери гвардейцев Дирлиха у южного моста - включая потери от дружественной стрельбы - составили почти три сотни, но и лучники королевы лишились почти половины из тех, кто участвовал в перестрелке. Потери рыцарей оказались минимальны - восемь человек и четырнадцать лошадей.

Лишь оказавшись за мостом, авангард конницы Арвика, наконец, разглядел, что бой идет уже не возле западного моста, а на берегу примерно посередине между южным и западным лагерями. Перестроившись в новый порядок - рыцарская колонна посередине, гвардейская легкая кавалерия по бокам - всадники поскакали туда.

Тем времени на южном мосту оставшиеся на ногах лучники побежали сперва к башне - пополнить боезапас, а затем - в противоположную сторону, чтобы присоединиться к своим уже вышедшим на сушу товарищам. Как и Швертлинг на башне, командиры лучников предполагали, что не все враги покинули южный лагерь и оставили там засаду, а также охрану припасов, поэтому не стали пытаться войти в лагерь, где они, конечно, потеряли бы все свое преимущество и превратились бы в легкую добычу. Впрочем, оттуда их тоже никто не попытался атаковать в самые рискованные для них минуты, пока сперва первая (не участвовавшая в перестрелке), а затем вторая (уцелевшая после таковой) группа спускалась и разворачивалась на предмостном плацдарме. Выждав еще несколько минут в настороженных шеренгах, развернутых в сторону лагеря, лучники (в число которых входили и около полусотни выполнивших приказ фальшивых - послушников и охранников, непригодных в качестве стрелков, но способных оказать сопротивление в рукопашной) двинулись через снежную целину, стараясь держаться подальше от шатров лагеря, вдогонку за ушедшим на соединение с "западными" войском, дабы осыпать его стрелами с тыла. И, конечно же, вскоре наткнулись на калтропы, о которых доселе не знали (как по-прежнему не знали о них и в крепости). Лейтенант, командовавший лучниками, принял решение осторожно пробираться кратчайшим путем до следов, оставленных "южными" - что, правда, означало движение колонной, а не шеренгами, готовыми сразу же открыть опустошительную стрельбу широким фронтом.

"Южные" тем временем уже соединились с "западными", оттесненными еще дальше лучниками Айбенхорста, которые медленно, но верно продвигались вперед. Однако последних оставалось всего полторы сотни, наступавшие тремя шеренгами (за ними двигались еще шесть шеренг псевдолучников, создававших видимость - здесь они подчинились приказу, чувствуя себя в большей безопасности - и колонна основной пехоты). Гвардейцы "западных", тщетно попытавшиеся сдержать их наступление до подхода "южных", вынуждены были в итоге беспорядочно отступить, причем не все даже доехали по проходу через калтропы до дороги, уже в основном освобожденной их пехотой - некоторые на флангах, не выдержав, попытались скакать прочь по диагонали через опасную целину и, конечно, таким образом было потеряно еще несколько коней, а также их бывших всадников, которых настигли стрелы; также во время этого бегства гвардейцы стоптали еще нескольких недостаточно расторопных пехотинцев. Но уже на следующем рубеже - невидимом для бойцов королевы радиальном проходе через ловушки - отступление прекратилось: "западных", наконец, встретили "южные". Пехотные колонны тех и других буквально столкнулись, и бегущие не столько даже от вражеских стрел, сколько от собственной конницы пехотинцы "западных" произвели определенный хаос в рядах прибывших им на помощь товарищей, однако конные лучники действовали более слажено. Большинство "западных" гвардейцев (коих осталось на конях чуть больше сотни от первоначальных пяти) все же проскакали дальше в тыл - одни в панике, другие потому, что у них были на исходе стрелы - но "южные", доселе не участвовавшие в бою, пропустили их, быстро разъехавшись двумя колоннами влево и вправо по безопасному проходу - а затем, пользуясь своим знанием свободных от калтропов путей, принялись обходить противника с флангов. Около четырех десятков "западных" гвардейцев, перегруппировавшись, все же присоединились к ним. Хотя в снегу кони могли двигаться лишь немногим быстрее пешехода, солдаты королевы, в свою очередь, из-за ловушек перемещались еще медленней. В результате Айбенхорсту не удалось ни воспрепятствовать окружению, ни хотя бы перебросить часть лучников для защиты тыла; все, что он успел - это прикрыть ими фланги и выкрикнуть приказ арьергарду бежать вперед, под их защиту, не взирая даже на калтропы, потери от которых были бы меньше потерь от атаки конных лучников на беззащитный тыл (тридцать всадников Шестого дивизиона совсем недавно показали, как это делается, а теперь роли менялись - причем всадников теперь было больше, и они знали, где находятся ловушки). Фронт остался прикрыт практически одними лишь псевдолучниками - Айбенхорст надеялся, что их грозный вид удержит противника на почтительном расстоянии.

Не удержал. Шеренги спешившихся рыцарей (в основном "южных", к которым присоединились и уцелевшие "западные"), общей численностью чуть более двух с половиной сотен, двинулись в лобовую атаку. Парадоксальным образом отказ от коней давал им теперь все преимущества. Они могли наступать широким фронтом, а не узкой колонной по дороге, на которой так удобно концентрировать стрельбу - ибо калтропы не могли проткнуть их стальные солереты, и максимум, что грозило из-за шипов рыцарям - это споткнуться. (Впрочем, глубокий снег все равно существенно задерживал их, причем, прокладывая путь через него, они выбивались из сил быстрее, чем их оппоненты - не только более легкие, но и двигавшиеся в основном по уже протоптанным другими путям.) В пешем строю было и удобнее прикрываться щитами (не говоря уже о том, что сами рыцари в своих латах были менее уязвимы для стрел, чем кони).

Все же, несомненно, они понесли бы весьма значительные потери, наступая по снежной целине прямо на шеренги лучников, а возможно, и были бы отброшены - если бы все эти лучники были настоящими. Но таковых по фронту осталась лишь одна жиденькая цепочка. И когда фальшивые лучники (облаченные лишь в легкие доспехи) увидели неумолимо надвигающуюся на них стену брони, острых мечей и тяжелых палиц - они, включая послушников (которые были дисциплинированными, но не самоубийцами), начали растерянно пятиться, а затем и вовсе обратились в бегство, бросив единственную цепочку настоящих стрелков даже без возможности пополнить боеприпасы.

Рыцари, ободренные паникой в рядах противника (причины коей они все еще не понимали), грузно побежали вперед, уже не особо утруждая себя тем, чтобы максимально прикрываться щитами. Некоторые падали, все же нарвавшись на стрелу (таких становилось все больше по мере сближения с лучниками) или просто споткнувшись о шип (такие быстро поднимались и бежали дальше), но большинство благополучно добежали до рядов неприятеля. Стрелки, выпустив последние стрелы - некоторые буквально с расстояния уже в пару ярдов - бросились назад, кто по дороге, кто по сторонам от нее, стараясь попадать в безопасные следы (не всем и не всегда это удавалось). Однако прямо за ними, словно острые сучья, обнаженные сдутой ветром листвой, рыцарей Арвика уже поджидали тяжелые пехотинцы Швертлинга с алебардами и копьями.

Их доспехи не так уж сильно уступали рыцарским. У них не было щитов, ибо они сражались двумя руками, зато и их оружие было длиннее мечей и палиц их противников (правда, удар меча мог перерубить древко, но и удар алебарды мог сломать меч). Но они были обуты в обычные сапоги и не могли позволить себе наступать на шипы - а значит, не могли быстро перестраиваться и перемещаться за пределами безопасной дороги. И потому, когда центр атакующих сошелся с ними в лязгающей, грохочущей и высекающей искры (и щепки из щитов) схватке, остальным рыцарям не составило труда обойти неприятеля с флангов, дабы атаковать лучников, которые вели перестрелку с конными гвардейцами.

Наибольшего успеха, как и следовало ожидать, эта стрельба у лучников Айбенхорста достигла на левом фланге - в сторону озера, ибо ветер к этому времени еще более изменился в направлении юго-западного и добавлял стрелам защитников королевы лишние 13-15 узлов скорости, отнимая их, соответственно, у стрелявшего в обратном направлении противника. Люди Арвика, разбрасывавшие калтропы, старались оставлять концентрические проходы в них на расстоянии не больше полета стрелы из кавалерийского лука, но вмешательство ветра они не учитывали, да и не могли учесть заранее. И теперь выходило, что стрелы со стороны берега не наносят урона, а вот наоборот, учитывая и без того бо́льшую дальнобойность длинных луков - очень даже. Когда командир "южных" гвардейцев с этой стороны сообразил это, то свернул перестрелку и попытался поскорее провести своих всадников мимо для атаки с тыла - но даже в этом не особенно преуспел. Люди и лошади падали, сраженные стрелами, потерявшие всадников или получившие легкие ранения кони шарахались прочь от опасности, напарываясь на калтропы - и если бы не переполох, вызванный прорывом рыцарей во фланг лучников, гвардейцев на этом направлении, вполне возможно, ждал бы полный разгром. Но даже и теперь из примерно 170 проскочить для атаки с тыла удалось лишь полусотне с небольшим; примерно две дюжины в панике повернули назад, остальные были убиты, ранены или оказались на поле калтропов между противником и берегом, пешими или пока еще на конях.

На правом фланге Айбенхорста, где ветер, наоборот, помогал его противнику, дела, естественно, обстояли хуже. Там сотня конных гвардейцев, осыпав неприятеля стрелами, почти без потерь прорвалась для атаки в тыл по свободному от ловушек коридору, а еще шесть десятков продолжали перестрелку на фланге. За считанные минуты им удалось сразить более четырех десятков человек, в основном, правда, не лучников, а вольно или невольно прикрывших их пехотинцев, прибежавших из хвоста колонны.

И вот в этой ситуации, когда рыцари обходили алебардщиков Айбенхорста с обоих флангов, готовые рубить лучников, а легкая кавалерия скакала для удара в тыл - словно всего этого было мало, со стороны озера подъехали рыцари и гвардейцы под командованием Гартхарда и Дирлиха. Эти рыцари также спешились, развернулись широким фронтом и двинулись вглубь суши. "Восточные" гвардейцы остались в седлах; две сотни их поскакали вдоль берега направо, на северо-запад, до радиального прохода, который вел в тыл противника; а остальных Дирлих, беглым взглядом оценивший обстановку, разделил надвое и послал перекрыть въезды на южный и западный мосты, дабы отрезать солдатам королевы шанс прорваться и отойти обратно в город. Гартхард остался на коне вместе с двумя рыцарями, дабы наблюдать за ходом боя с берега; несколько человек остались присмотреть за конями спешившихся латников. Тем временем две кавалерийские колонны гвардейцев, ранее прорвавшиеся по флангам, добрались до радиального прохода в ловушках позади неприятеля и вновь свернули навстречу друг другу, заходя для атаки в тыл, которая имела все шансы стать разгромной, особенно учитывая, что на подмогу им уже скакала колонна "восточных", самая многочисленная.

Однако прежде, чем они успели начать эту атаку, ситуация, становившаяся для солдат королевы совсем безнадежной, переменилась из-за фальшивых лучников. Обратившиеся в беспорядочное бегство, они столкнулись с пехотинцами арьергарда, бежавшими, наоборот, вперед, прочь от заходившей в тыл вражеской кавалерии, и те практически отбросили псевдолучников обратно (чему поспособствовал и крик кого-то догадливого: "Вперед, рыцари отходят!"). Рыцари, конечно, и не думали отходить, но фальшивых лучников, которым было уже просто некуда деваться, вынесло им прямо навстречу. Само собой, даже те из них, кто умел пользоваться короткими мечами, входившими в стандартную экипировку лучника, не могли оказать реального сопротивления тяжеловооруженным латникам, но они просто создали хаос и давку у них на пути. Последовала жуткая бойня; разъяренные рыцари, пытаясь пробиться, орудовали мечами и палицами так, что в стороны летели не только брызги крови, но и ошметки мяса, в истоптанный снег падали отрубленные конечности и вываливались дымящиеся кишки, шипастые моргенштерны с хрустом дробили черепа прямо сквозь легкие шлемы, вышибая глаза и разбрызгивая мозги - но время для стремительного удара, который превратил бы в такую же кровавую кашу не фальшивых, а настоящих лучников, было упущено. Вчерашние послушники, стражники, чиновники и просто решившие подзаработать горожане полегли почти все (впрочем, в давке погибли и трое рыцарей - одному ловкий послушник исхитрился ткнуть стилетом в пройму кирасы, еще одному аналогичным образом рукой воткнули стрелу в глаз сквозь забрало, а третьего огрел палицей по голове его же товарищ, промахнувшийся по увернувшемуся противнику). Но за это время настоящие лучники успели отбежать назад, перестраиваясь в подобие равнобедренного треугольника - или наконечника стрелы - острым концом смотревшего вперед, при этом снаружи их прикрыли оттянувшиеся назад пехотинцы с копьями и алебардами, и лучники могли стрелять между ними. Однако выстроить еще и основание треугольника против атаки сзади они никак не успевали - соединенная вражеская колонна уже скакала в тыл войску королевы во весь опор.

Но навстречу трем с половиной сотням конных гвардейцев Арвика устремились шестнадцать всадников Шестого дивизиона. В чистом поле, конечно, это было бы совершенно бессмысленным самоубийством - их просто обошли бы слева и справа. Однако в условиях, когда их противник мог атаковать лишь колонной по свободному от калтропов коридору, их контратака, оставаясь столь же самоубийственной, обретала смысл. Помогло им также и то, что поначалу "южные", попросту не допустив мысли о такой наглости, приняли их за отставших "западных" (на чьих трофейных конях они и скакали), спешащих присоединиться к союзникам - несмотря даже на то, что "западные" могли подъехать лишь по левому или правому, но не по центральному проходу. Свою ошибку скакавшие впереди "южные" осознали лишь тогда, когда "союзники", забросившие за спины бесполезные в кавалерийской сшибке луки, выхватили мечи...

Для конницы проход в калтропах представлял собой тот же мост, который несколько хороших бойцов могут какое-то время удерживать против целой армии. И всадники Шестого дивизиона - те самые, кого Крамп после предательства их товарищей вообще не рекомендовал вводить в бой за пределами крепости - удерживали его восемь минут (потеряв за это время лишь четверых и выведя из строя девятерых врагов), пока, наконец, один из офицеров "южных" не догадался приказать четырем десяткам своих спешиться, обойти всадников противника с флангов и расстрелять их в упор. Трое из двенадцати были только ранены и даже попытались продолжить бой пешими, но были сбиты с ног и затоптаны хлынувшей вперед конницей.

Однако атакующих встречала уже не спасающаяся бегством пехота, а сомкнувшаяся стена лучников, которым тоже было особенно удобно "работать" по узкой колонне. Падавшие кони мешали скакавшим следом, которые не могли объехать их за пределами безопасного коридора; некоторые всадники, валившиеся на снег живыми, пытались продолжать атаку пешими, но под градом стрел или падали уже окончательно, или обращались в бегство, или оказывались под копытами коней собственных союзников, опять-таки тормозя их продвижение. В итоге атака захлебнулась; потеряв без всякой пользы около сотни человек, включая своего командира и его заместителя, "южные" (с примкнувшими к ним остатками "западных") в беспорядке отступили, тесня и находившихся позади них "восточных", чей командир, уже потерявший достаточно своих людей у южного моста, решил не упорствовать, а предоставить поле боя лучше защищенным рыцарям.

Без малого полтысячи "восточных" рыцарей, несмотря на все помехи, создаваемые глубоким снегом, ловушками и путавшимися у них на пути лошадьми и людьми "южных", отброшенных на поле калтропов стрельбой левого фланга лучников королевы, к этому времени уже действительно подходили к рядам противника, где тем временем продолжался бой их "южных" (и немногих уцелевших "западных") товарищей. После того, как их первоначальный прорыв, грозивший катастрофой войску Айбенхорста, в буквальном смысле увяз в человеческом мясе, лучники, которых они не успели изрубить с фланга, начали бить по ним обеими сторонами треугольника почти в упор, препятствуя новым попыткам охвата. На левом фланге рыцари, попытавшиеся все же атаковать эту сторону "треугольника", попали под перекрестный обстрел - сзади на них обрушились стрелы своих же конных гвардейцев - те самые две дюжины, что откатились назад при попытке прорыва по этому флангу, теперь попытались реабилитироваться и поддержать своих издали и дали залп поверх их голов, но недостаточно учли встречный ветер. Большинство этих стрел не смогли пробить латы, однако их психологический эффект оказался сильнее их пробивного действия: рыцари решили, что оказались в окружении, и обратились в бегство, пока противник окончательно не замкнул кольцо, подгоняемые тут же перешедшими в массированную контратаку пехотинцами королевы (хотя большинство таковых было облачено лишь в легкие доспехи и отнюдь не все имели эффективное против рыцарских лат оружие, правда, имели пятикратный численный перевес и кураж).Другой рыцарский фланг тем временем тоже попытался стремительным броском атаковать свою (правую) сторону "треугольника" и, несмотря на потери от стрел (лучников, увы, было слишком мало, и к тому же и их физические силы, и боеприпасы были на исходе), подбежал к ней вплотную, но не смог прорваться через стену копий и также быстро откатился назад. (Конные гвардейцы на этом фланге прекратили стрельбу во время этой атаки, дабы не попадать по своим, и поскакали дальше на северо-запад вслед за ранее ускакавшими туда товарищами, чтобы присоединиться к их атаке на тыл противника, еще не зная, что она уже захлебнулась.) Центр "южных" рыцарей оставался на месте, продолжая ожесточенно рубиться с головой колонны Айбенхорста с переменным успехом; в результате чего обе колонны постепенно перемалывали друг друга; со стороны это походило на две очереди, стоящие за смертью.

Однако бежать через калтропы - что вперед, что назад - опять-таки могли позволить себе лишь рыцари в солеретах, поэтому бойцы королевы не смогли перевести свою контратаку в стремительный охват противника с прорывом в тыл, где находились "ополченцы", более многочисленные, но куда менее опасные, нежели рыцари. Если бы не это обстоятельство, у войска Айбенхорста был бы шанс разгромить и обратить в бегство "южных" с остатками "западных" до того, как подойдут "восточные". Но темпа для этого не хватило. Заметив отступление своего правого и левого фланга, рыцарский центр также начал пятиться по всей ширине прохода, но не настолько быстро, чтобы это превратилось в бегство, и не настолько медленно, чтобы вынужденные смотреть под ноги даже на истоптанном уже снегу пехотинцы королевы могли выполнить охватывающий маневр. Видя приближение "восточных", Айбенхорст успел лишь перебросить всех лучников с правого фланга на левый, расположив шеренги стрелков, благодаря продвижению вперед, на месте побоища, стоившего жизни почти всем псевдолучникам. Настоящие лучники вынуждены были встать среди скользкого кровавого месива, но на изрубленных трупах оставались колчаны со стрелами (не все из которых, впрочем, были целыми), и за буквально пару минут передышки лучники смогли пополнить свой истощившийся боезапас. Сюда же успели прибежать и лучники, прикрывавшие тыл от кавалерийской атаки.

Но всех их вместе оставалось к этому времени чуть больше ста тридцати - слишком мало, чтобы отразить пять сотен рыцарей, атаковавших широким фронтом с северо-востока, и одновременно еще и не давать приблизиться конным гвардейцам по дороге с северо-запада. Айбенхорст понял, что идея разбить врага по частям потерпела крах, а попытка отсидеться в обороне, отбиваясь от атаки с трех сторон - с фланга, с тыла и с фронта - обречена, и единственная надежда - в прорыве вперед любой ценой, с целью уже не разгромить противника, а лишь обойти его, даже если ради этого придется бросить лучников без прикрытия копейщиков и алебардщиков, то есть на верную гибель. И он скомандовал этому прикрытию "вперед бегом!", оставив двойную шеренгу лучников наедине с врагом. Те, продолжая стрелять по атакующим рыцарям с такой скоростью, с какой еще позволяли их ноющие от усталости руки, вынуждены были пятиться с дороги на юго-запад, в направлении прочь от озера, спиной вперед через поле калтропов, вслепую нашаривая ногами путь - совсем не так быстро, как приближались рыцари, даже и вынужденные прокладывать путь через глубокий снег. Конные гвардейцы, видя это, поскакали по радиальному проходу еще дальше вглубь суши, дабы зайти лучникам в тыл через следующий концентрический проход и полностью отрезать возможность для спасения.

Айбенхорст понимал, что лучники, уже унесшие столько вражеских жизней в этот день (и все еще продолжавшие убивать и ранить рыцарей, ни один которых пока еще не смог добежать до пятящейся и стреляющей шеренги), являются особенно желанной (или особенно ненавистной) добычей для противника, и тот предпочтет покончить сперва с ними, прежде чем, уже не опасаясь стрел, обрушиться на остальных - а стало быть, пожертвовав стрелками, можно выиграть столь необходимый темп, чтобы все же отбросить или обойти неприятеля впереди, где рыцарей оставалось почти втрое меньше, чем на фланге, и прорваться к южному мосту, под прикрытие тамошних лучников, что позволило бы в лучшем случае отбиться от преследующего противника, а в худшем - нанеся ему значительный урон, уйти по мосту обратно в город (Айбенхорст еще не видел, что лучники уже покинули мост, как и того, что предмостный плацдарм занят двумя сотнями конных гвардейцев Дирлиха во главе с ним самим).

Удастся этот прорыв или нет, сказать не мог никто, исход боя могла решить какая-нибудь минута или даже секунды. И подчиненным Айбенхорста не требовалось это объяснять - они сами понимали, чем грозит им бой в окружении, и бросились в яростную атаку по правому флангу, не считаясь с потерями и почти даже не обращая внимания на калтропы (полагаясь более на удачу, чем на осторожность). Целью не столько обратить противника в бегство - на что, вероятно уже не хватило бы времени и сил, особенно если бы бегству авангарда помешал бы его же собственный арьергард - сколько просто вытеснить с дороги влево, дабы, с одной стороны, очистить себе свободный от ловушек путь, а с другой - оставить "южных" между собой и "восточными" (в какой-то мере даже прикрываясь первыми от вторых), а не оказаться между ними.

И этот план имел успех. "Южные" рыцари, попытавшиеся было контратаковать при виде приближающегося со стороны озера подкрепления, не выдержали этот отчаянный натиск и были сброшены с дороги, опрокинутые порою уже просто массой атакующих; тех, кто спотыкался и падал, наткнувшись на калтропы или на собственных товарищей, добивали ударами сверху вниз - а иногда, не тратя времени даже на это, просто бежали прямо по ним (что не было смертельно из-за прочности лат, но не давало рыцарям подняться, пока кто-нибудь все-таки не наносил смертельный удар). Пара десятков рыцарей, однако, не отступили вбок или назад, а побежали вперед, окончательно отрезая лучников от своих. Те, слишком занятые тем, чтобы отстреливаться, чересчур поздно поняли, что остались совершенно одни в окружении врагов; нескольким из них все уже удалось добежать до арьергарда ушедшей вперед колонны, но остальные были убиты в спину стрелами подъехавших сзади конных гвардейцев или изрублены наконец настигшими их рыцарями.

Но "ополченцы" Хагентрауба, в этот день уже понесшие едва ли не больше потерь от собственной конницы, чем от противника (и при этом сами доселе не нанесшие противнику ни единого удара), при виде пятящихся "южных" рыцарей и прорвавшихся бойцов королевы даже не попытались принять бой и бросились бежать тою же дорогой, которою пришли "южные", в сторону их лагеря - так что в скором времени большинство участников сражения двигались так быстро, как могли, в одном направлении: впереди "ополченцы", за ними войско Айбенхорста, а за ними - преследующие его "восточные" рыцари и, по параллельному концентрическому проходу с противоположной берегу стороны - конные гвардейцы. У последних, правда, вышла заминка, когда ехавшие во главе колонны сбились с курса в снегу и заехали на калтропы, увлекая за собой остальных - но, потеряв несколько коней, гвардейцы все же довольно быстро выбрались обратно на правильный путь.

Однако у бегущих впереди всех "ополченцев" возникла куда более серьезная проблема. Они наткнулись на лучников с южного моста, идущих им навстречу. Те, конечно, тоже вынуждены были двигаться колонной по проложенной противником дороге, а не широким фронтом так, как им бы хотелось; и начали медленно и осторожно разворачиваться в шеренги лишь при приближении неприятеля. Однако "ополченцы", уже несомненно видевшие их, продолжали бежать прямо на них, не то считая их меньшей угрозой, чем куда более многочисленное войско позади, не то почему-то полагая их союзниками - возможно, потому, что они не открывали стрельбу. На самом деле, учитывая неблагоприятное для себя направление ветра, лучники просто решили подпустить противника поближе - но вот их лейтенант отдал команду, и на бегущих обрушился сплошной поток стрел, с легкостью прошивавших доспехи "ополченцев".

Тем оставалось добежать до противника каких-нибудь сорок ярдов - и они могли это сделать, пусть и понеся серьезные потери, но все равно сохранив численный перевес над лучниками, пусть и вооруженными короткими мечами. И несколько рыцарей, затесавшихся среди ополченцев (в основном отступивших туда после полученных легких ранений), даже кричали им, чтобы они так и делали - но их не послушали. После короткой панической толкотни на месте "ополченцы" вновь бросились бежать - некоторые врассыпную прямо на скрытые снегом калтропы, но большинство назад, где снова столкнулось с армией Айбенхорста.

И эта охваченная паникой толпа оказалась еще хуже, чем организованная контратака. Они просто ломили навстречу тупой массой, не обращающей внимания на потери, в которой бойцы королевы увязли точно так же, как некоторое время назад рыцари Арвика в толпе псевдолучников, только эта была заметно более многочисленной. Бой в очередной раз превратился в хаотическую давку и мясорубку, в которой никто уже не то что не держал строя и не придерживался свободного от ловушек коридора, но даже не смотрел под ноги, топчась среди калтропов, а также убитых и раненых. В считанные минуты погибло более трехсот "ополченцев" (и примерно четыре десятка солдат королевы), причем многие были даже не зарублены, а задавлены и затоптаны своими и чужими. Однако к тому времени, как авангард Айбенхорста наконец пробил себе дорогу через эту копошащуюся массу, "восточные" рыцари обрушились на арьергард, резко изменив динамику потерь.

Но Айбенхорст по-прежнему понимал, что нельзя ввязываться в бой в невыгодном положении (тем паче что по параллельному коридору уже подъезжали конные гвардейцы), и бросил арьергард так же, как перед этим бросил лучников, дабы увести всех остальных. Всадники обстреливали их с фланга во время этого рывка, но не успели перерезать им путь на следующем радиальном проходе в ловушках. Примерно двенадцать сотен бойцов Айбенхорста благополучно добежали до новых союзных лучников, пропустивших колонну, и, прикрываемые ими, продолжили отход к южному мосту уже в более спокойном темпе. Враги, пешие и конные, продолжали преследовать их, но предпочитали держаться на почтительном расстоянии от лучников, не спеша воспользоваться своим численным перевесом над последними (коих все-таки было почти три сотни, из которых, правда, полсотни фальшивых, чего, впрочем, офицеры Арвика не знали). Однако даже трем сотням лучников, еще не слишком измотанным и имевшим неплохой боезапас, было бы затруднительно отразить атаку с нескольких направлений (если бы вражеская конница, пока что двигавшаяся по снежной целине со скоростью пешехода, смогла все же ускориться достаточно, чтобы зайти во фланг, а то и в тыл), и это Айбенхорст тоже понимал. Он предполагал, что противник выжидает более удобного момента и позиции для атаки, и рассчитывал занять эту позицию первым. Он уже видел всадников перед мостом, и это, конечно, было неприятно, ибо означало потерю столь необходимого темпа, но не было катастрофой - их было слишком мало, чтобы остановить пятнадцать сотен бойцов, из которых две с половиной вооружены более дальнобойными луками и подойдут с наветренной стороны. Допускал Айбенхорст и возможность засады в южном лагере - особенно учитывая, что "южных" в целом оказалось меньше, чем было бы при равном распределении между лагерями, и если нехватка рыцарей и гвардейцев могла объясняться избытком таковых у "восточных", то недостающие "ополченцы" как раз могли прятаться в засаде - но, успев обменяться мнением на сей счет с лейтенантом лучников, изначально имевшим то же подозрение, Айбенхорст счел это не слишком вероятным. Если такая засада была, то отчего не атаковала лейтенанта и его три сотни в спину, пока их союзники были еще далеко? Исключительно из нежелания обнаруживать себя раньше времени? Но бить противника по частям, не давая ему собраться вместе - это азы военной науки (и на этом, собственно, во многом строился и план Швертлинга, рассчитывавшего, что "южные" не уйдут из своего лагеря на помощь "западным", а "восточных" будет меньше, и они не сумеют прорваться под мостом без критических потерь...) А уж лучники, не прикрытые пехотой, представляли собой особенно желанную добычу. И если их все же не тронули, это наводило на мысль, что две сотни всадников у моста - это все, что осталось у противника впереди. Все прочие силы, возможно, в эту самую минуту готовятся на востоке к штурму города, или даже уже начали таковой - но это уже не было проблемой Айбенхорста. Это входило в план, и с этим должны были разобраться оставшиеся в крепости.

Конечно же, это все равно отнюдь не обещало легкой прогулки на мост. Айбенхорст понимал, что в ту самую минуту, когда его лучники развернутся, чтобы прогнать защищающие мост две сотни всадников, объединившиеся товарищи последних (числом около трех сотен), пока что сопровождающие королевское войско практически параллельным курсом, постараются нанести удар во фланг, атакуя со стороны лагеря, где нет калтропов, в то время как столь же объединившиеся рыцари, коих всех вместе еще оставалось примерно пять с половиной сотен, широким фронтом пойдут в атаку с тыла, ну и все еще остающихся "ополченцев" тоже не стоит совсем сбрасывать со счетов. При этом тяжелая пехота с алебардами у самого Айбенхорста была выбита в предыдущих схватках с рыцарями практически подчистую - сейчас его войско состояло почти исключительно из гвардейцев королевы и примерно восьми десятков военных гвардейцев Шестого дивизиона.

Тем не менее, Айбенхорст все еще надеялся на успех - уже не на победу своих сил, конечно, но хотя бы на то, что удастся избежать окончательного разгрома. Если быстро выбить вражеских всадников с предмостного плацдарма - для чего, видимо, придется идти в атаку пехотой на конницу, не ограничиваясь лишь стрельбой с безопасной дистанции - а потом любой ценой удерживать его, пока лучники, цепляясь за перила, карабкаются на обледенелый мост... потери, несомненно, будут огромными, теперь уже придется жертвовать не стрелками ради спасения остальных, а наоборот, но если лучники смогут закрепиться на мосту и обстреливать оттуда врагов, это вновь сделает ситуацию патовой, и тогда, быть может, Арвик пойдет-таки на штурм восточной башни, как и было задумано. А может быть, из города по мосту даже подойдет подкрепление, хотя на это едва ли стоило рассчитывать. Это подкрепление просто неоткуда взять - разве что с восточной части стены, где оно необходимо, чтобы отбить попытку штурма, и Швертлинг, конечно, не станет снимать его оттуда ради спасения Айбенхорста и его людей. Максимум, чего можно ожидать из города - это подноса новых колчанов со стрелами.

Всадники у моста тем временем не выказывали никакого беспокойства при виде приближающегося противника, численно превосходившего их в семь с половиной раз. Они даже не брали луки наизготовку. Ну да, конечно - они не станут ввязываться в безнадежную для себя перестрелку из коротких луков против ветра, они, очевидно, поскачут в атаку прямо на вражеский строй одновременно со своими товарищами, атакующими с фланга...

Но до этого просто не дошло. Из рощи позади южного лагеря начали резвой рысью выезжать новые всадники. Первыми показались рыцари в полных латах, за ними - "полурыцари" в кирасах и конные арбалетчики. Ветер трепал красно-синие флаги и надетые поверх доспехов нарамники тех же цветов, ничуть не смущавшие конников у моста, для которых появление этой новой кавалерии, очевидно, не было неожиданным. В какие-нибудь три минуты плотная колонна из сотен всадников (а из рощи появлялись все новые и новые) перерезала путь войску Айбенхорста и достигла моста, где ехавший впереди рыцарь обменялся салютом с Дирлихом, после чего часть латников поехала дальше по льду вдоль берега, отрезая путь к городу, а конные арбалетчики остановились, разворачиваясь в сторону бойцов королевы и опуская свое заранее взведенное оружие в позицию для стрельбы. А вдоль конной колонны уже шагали их пешие товарищи - тяжелая панцирная пехота с двуручными мечами, а также пешие лучники и арбалетчики, направлявшиеся к мосту, чтобы, очевидно, занять ту самую позицию, которую планировал для своих стрелков Айбенхорст.

Растерянно остановившиеся бойцы королевы с ужасом и отчаянием взирали на эту картину. Теперь стало понятно, почему "южные" с такой легкостью оставили свой лагерь и почему их вообще оказалось здесь меньше, чем ожидалось. Вовсе не они были здесь главной силой. Очевидно, подкрепление подошло к противнику ночью, а может быть - во время метели накануне, когда его не видели дозорные на башнях. Красный и синий, цвета дома Райнбальдов. Выходит, Арвику все же удалось заручиться поддержкой одного из самых могущественных аристократов королевства. До Айбенхорста доходили слухи, что граф Райнбальд метил на место Дирлиха, особенно после поднятого тем мятежа, но Элинор отказала. Что ж, неудивительно, что Райнбальд принял предложение другой стороны. Не очень понятно, правда, как они теперь будут выяснять отношения с Дирлихом, но... но все это уже не имело значения для Айбенхорста и его людей. Личная армия Райнбальда насчитывала не менее четырех тысяч мечей, и вариантов теперь оставалось только два - сдаться на более чем сомнительную милость Арвика или полечь всем поголовно в этом снегу, не сумев даже забрать с собой достаточное количество врагов, ибо противник теперь превосходил их и в стрелках тоже.

Ну или... существовал, в принципе, теоретический, совершенно невероятный шанс, что если как-то удастся протянуть время, то нетерпеливый Арвик пойдет на штурм столицы прямо сейчас (или даже уже это сделал) и таки нарвется на приготовленный ему Швертлингом сюрприз. И не просто понесет большие потери - которые теперь, с прибытием союзника, для него не критичны - а примет участие в штурме беззащитного по его мнению города лично, желая стяжать славу главного победителя, и погибнет или попадет в плен. Но устраивать подобный штурм, не дождавшись окончательного разгрома уже обреченного противника, было бы слишком уж вопиющей глупостью даже для такого тщеславного и самовлюбленного субъекта, как Арвик. Это могло иметь смысл, если бы Арвик рассчитывал взять город, пока основные силы неприятеля связаны боем за его пределами, потому что имел бы серьезные основания сомневаться в исходе этого боя. Но с таким тузом в рукаве, как армия Райнбальда, он имел все резоны просто спокойно дожидаться окончательного разгрома врагов - и, вероятно, сдачи столицы даже без дальнейшего сопротивления.

Однако чего же ждет Райнбальд - или кто там командует его людьми? Почему он не начинает бойню? Может быть, он тоже опасается, что Арвик умудрится погибнуть в шаге от победы? Пока что, во всяком случае, люди Райнбальда не пролили ни капли крови верноподданных Элинор, и формально графа еще нельзя обвинить в мятеже. Или же он просто жалеет своих солдат, не желая нести даже минимальные потери? Не от избытка доброты, конечно. До сих пор он не вмешивался в бой, предоставляя гибнуть исключительно людям Арвика, Дирлиха и Хагентрауба. Понятно, что чем больше потеряют они, тем сильнее будут позиции самого Райнбальда после победы. Собственно, он ведь мог вступить в бой намного раньше - чего от него, наверное, ожидали союзники - но предпочел тянуть до последнего...

Так или иначе, бойцы Райнбальда, заняв выгодные позиции для атаки на обреченное войско королевы, не атаковали. Остановились и воины Арвика, подошедшие достаточно близко, но затем, как видно, решившие, что они-то уже пролили достаточно своей крови в этот день, и теперь настал, наконец, черед поработать их союзникам, тем паче что три сотни лучников и двенадцать сотен пехотинцев Айбенхорста все еще оставались достаточно крепким орешком. Разумеется, не спешил посылать своих людей в последнюю самоубийственную атаку и сам Айбенхорст; он даже не пытался перегруппировать их, опасаясь, что любое передвижение спровоцирует арбалетный залп и последующую атаку противника. Таким образом, все три силы на поле возле южного моста застыли, напряженно вглядываясь друг в друга, но не трогаясь с места. Стрелы были наложены на тетивы, мечи обнажены, но над полем боя стояла удивительная тишина, нарушаемая лишь всхрапыванием коней.

И тут из города донесся колокольный звон, далеко раскатившийся в чистом морозном воздухе. Это не был тревожный набат, возвещавший о начале штурма - скорее перезвон церковной службы. "Нашли время!" - мелькнуло в голове у Айбенхорста; кое-кто более набожный осенил себя знаком святого треугольника. Но едва отзвучал последний удар колокола, красно-синий рыцарь, сидевший на коне рядом с Дирлихом, обнажил меч, словно собираясь, наконец, послать своих людей в атаку - но вместо этого молниеносным ударом снес старому графу голову вместе со шлемом. В то же мгновение конные арбалетчики дружно спустили тетивы. Тяжелые арбалетные болты просвистели над головами бойцов королевы и врезались в первую шеренгу изготовившихся для атаки рыцарей, пробивая доспехи. Убитые еще не успели упасть в снег, как высоко в воздух взвилась туча стрел лучников Райнбальда, чтобы в следующие мгновения обрушиться смертельным градом на следующие рыцарские шеренги. После краткого замешательства к этой стрельбе присоединились и лучники Айбенхорста. Красно-синие всадники тем временем уже рубили ничего не успевших понять гвардейцев Дирлиха у моста, а из рощи грузно вылетали новые рыцари с копьями наперевес, дабы атаковать гвардейцев, нависших над правым флангом Айбенхорста.

- Элинор и Айринтия! - выкрикнул рыцарь, зарубивший Дирлиха, потрясая в воздухе окровавленным мечом.

- За флаг и королеву! - радостно заорал ему в ответ Айбенхорст, разворачиваясь от новообретенных союзников к прежним врагам.

Несмотря на то, что юго-западный ветер мешал первым залпам, шансов у людей Арвика не было теперь никаких. Лишь нескольким десяткам гвардейцев удалось ускакать, не нарвавшись ни на калтропы, ни на стрелы и копья. Всех пеших конница Райнбальда окружила с четырех сторон по уже ясно протоптанным проходам среди ловушек и по льду озера, и началось избиение. Рыцари, осыпаемые градом стрел теперь уже не только с востока, благо конные арбалетчики уже выехали им в тыл, пытались прорваться на берег к своим коням, но этих коней уже гнали прочь, а на их место въезжала вражеская кавалерия. Хотя на суше конница Райнбальда из-за калтропов вынуждена была ограничиться контролем периметра, не имея возможности прокатиться тяжелой гибельной волной внутри такового, с последней задачей вполне справилась тяжелая пехота с двуручниками (измотанные бойцы Айбенхорста уже почти не принимали в этом участия, но все же добили нескольких пытавшихся вырваться "ополченцев"). Впрочем, к тому времени, как истощились колчаны стрелков, работы для пехотинцев оставалось уже не слишком много.

Вырваться из окружения не удалось никому. Раненых и сдающихся добивали на месте. Единственным, кого все-таки взяли живым, был генерал Гартхард, который, двигаясь по льду вдоль берега за своим войском, практически подъехал к южному мосту и не успел ускакать, когда подъехавшие к нему "союзники" внезапно обернулись врагами. Все же прочие силы "восточных", "южных" и "западных", за исключением ранее упомянутых гвардейцев, были уничтожены.

И тем не менее - это был еще не конец битвы за Дракенхайм.

У Арвика все еще оставалось в общей сложности 230 рыцарей, восемь сотен конных гвардейцев (не считая тех, что избежали гибели на юге - лишь немногие из них поскакали к восточному лагерю, остальные, сумевшие ускакать в разные стороны, предпочли вовсе покинуть поле боя и весь уже казавшийся им разгромленным мятеж) и тринадцать сотен "ополченцев". На момент начала боя бо́льшая часть этой конницы и триста пехотинцев находились в северном лагере, но, когда Арвик понял, что бой, как он и рассчитывал, идет на юге, то вызвал к себе на восток всех рыцарей и три сотни гвардейцев, оставив на севере всего сотню вместе с пехотой, дабы они продолжали отвлекать на себя внимание лучников на мосту, не давая тем оснований вернуться в город (Арвик, разумеется, по-прежнему не знал, что все эти лучники фальшивые). На тот момент, когда первый из вырвавшихся из окружения гвардейцев (один из стоявших перед мостом, все еще забрызганный кровью Дирлиха) доскакал до Арвика и сообщил ему катастрофические вести, "северные" рыцари и гвардейцы как раз успели добраться по берегу в ставку Арвика.

Само собой, принц, ожидавший совсем иных вестей, пришел в неописуемую ярость. "Что?! - заорал он, а затем, выхватив меч, бросился на несчастного гвардейца с криком: - Шпион! Провокатор! Ты подослан!" Тот, как и офицер, некогда погибший при схожих обстоятельствах, не посмел обнажить оружие против королевского сына, однако поскакал прочь, а Арвик - за ним, размахивая мечом. Гвардеец не решился скакать прочь из лагеря через снежную целину, где его конь сразу потерял бы скорость, а принялся кружить по утоптанному снегу между шатрами, выкрикивая оправдания; принц продолжал его преследовать, и его меч то рассекал полотнище палатки, то перерубал колышек или натянутую веревку, обрушив, таким образом, один за другим три шатра. Зрелище было вообще-то изрядно комическим, но только не для участников. Наконец гвардеец увидел еще двоих своих товарищей, скачущих к лагерю, и устремился навстречу им, ища в них свидетелей своей лояльности и своих слов. Арвик, подъехавший к этим троим в сопровождении двоих офицеров, которые, обращаясь к нему не иначе как "ваше величество", пытались его урезонить (одним из них был капитан Дармонт), наконец, казалось, успокоился и выслушал доклад вновь прибывших (один из них запинался от страха, другой был мрачен и тверд) с каменным лицом (не убирая, впрочем, меч). Задал несколько уточняющих вопросов, как подобает умному командующему, получившему критические известия и вынужденному решать не кто виноват, а что теперь делать. Кивнул, выслушав ответы. Поворотил коня. А затем вдруг развернулся и таки рубанул мечом злосчастному гвардейцу по шее.

Арвик хотел снести ему голову точно так же, как Райнбальд Дирлиху, но эффектный жест не получился. Принцу пришлось крутиться в седле слишком далеко назад, и удар вышел недостаточно сильным; меч вошел только наполовину и застрял между шейными позвонками. Арвик в ярости дернул клинок, и гвардеец рухнул с коня в снег, захлебываясь кровью. "Это тебе за то, что бросил своего командира!" - назидательно воскликнул Арвик (как будто гвардеец имел шанс спасти Дирлиха от внезапного предательского удара сзади!) и поскакал по следам собственного коня обратно в лагерь.

Там, конечно, новости уже распространялись со скоростью верхового пожара, и большинство ожидало приказа немедленно уходить. На север, подхватив своих людей из северного лагеря, или, бросив на произвол судьбы даже их - на восток к Хагентраубу (пехотинцы склонялись к последней идее даже в том случае, если конница двинется на север, хотя и стали бы совсем легкой добычей без ее прикрытия - впрочем, многие из них понимали, что благородные господа на конях и не попытаются их спасать, особенно если они станут задерживать бегство, а охотно бросят на растерзание, дабы тем временем оторваться от преследователей самим - в то время как именно эти господа, во главе с Арвиком, являются наиболее желанной добычей, за которой - а вовсе не за безликой пехотой, если та уйдет в другую сторону - и будет вся погоня). В любом случае, всем было ясно, что жаждущие крови победители скоро будут здесь и, стало быть, надо уносить ноги хоть куда, главное - без промедления.

Поэтому приказ Арвика удивил всех. Это был приказ о немедленном штурме столицы.

Сам план штурма был разработан и доведен до будущих участников заранее - правда, он предполагал, что в операции примут участие заметно бо́льшие силы, теперь добиваемые к югу от города. И, в общем, то время, которое требовалось новым союзникам - Райнбальду и Айбенхорсту, чтобы завершить это добивание, действительно могло бы дать Арвику (полагавшему, что в городе не осталось настоящих войск) крохотный шанс на успех в случае молниеносной атаки. Закончив на юге, Райнбальд мог подойти к восточному лагерю коротким путем через озеро, а Айбенхорст в это же время вернуться в крепость по южному мосту - и даже, возможно, снова выйти для атаки в лоб по восточному. Но если бы Арвику удалось первым ворваться в беззащитный город, если бы его конники прорвались к южным воротам и заперли их изнутри прежде, чем уже считающие себя победителями враги снаружи поймут, что происходит - тогда численное превосходство последних по другую сторону стен теряло всякое значение. Они не сумеют отбить город прежде, чем его всадники наведаются во дворец, а после самоубийства Элинор на почве страха узурпаторши перед правосудием он останется последним Йоргелингом, и у них всех просто не останется другого выхода, кроме как признать его королем. Либо он - либо гроггендорский наместник. В конце концов, до Йоргела Завоевателя будущая Айринтия была вассальной территорией Бугенхольма, правопреемником которого является Гроггендор, который с пресечением династии может потребовать восстановления прежнего status quo. Особенно учитывая, что гроггендорский император - прямой, хотя и не совсем законный потомок последнего хильдского князя...

И все же этот штурм был безумием, выражением ярости и отчаяния Арвика, а вовсе не хладнокровного расчета. И слишком многие из приведенных им под стены Дракенхайма понимали это даже лучше, чем он сам. Поэтому за выкрикнутым им приказом последовало замешательство. Дюжина конных рыцарей, правда, поскакала по мосту к воротам; от идеи сперва прикатить туда изготовленный за время осады тяжелый таран с окованным сталью острым концом Арвик отказался - во-первых, на то, чтобы выбить ворота, уже могло не хватить времени, во-вторых, теперь они нужны были целыми самому Арвику, чтобы запереться изнутри от численно превосходящего врага, так что всю надежду он возлагал на пехотинцев, которые сумеют перелезть через стены, захватить башню и открыть ворота коннице (задачей передовой группы рыцарей было лишь обеспечить контроль над мостом до этого момента). Одновременно пехота с лестницами должна была бежать по льду к стенам, прикрываемая конными гвардейцами с луками (Арвик понимал, что даже не обученные воевать добровольцы, поставленные, как он полагал, на стену вместо профессиональных солдат, все же могут оказать какое-то сопротивление). Но гвардейцы лишь переглядывались и не спешили тронуться с места. Их мысли были понятны - Дирлих мертв, и всю вину за мятеж можно теперь повесить на него и на тех, кто полег в бою с королевскими солдатами, а сами они, не успевшие поучаствовать ни в одном сражении против королевы, имеют сейчас хороший (и последний) шанс отмежеваться от мятежа. Просто отойти в сторону. А может, даже и последовать примеру Райнбальда, чтобы уж точно заслужить полное помилование и даже, возможно, новые привилегии... Пехотинцы Хагентрауба, которые должны были стать главной силой штурма, уже послушно двинувшиеся было вперед, тоже заметили, что гвардейцы остаются на месте, и теперь оглядывались на них и останавливались.

Арвик в бешенстве озирался по сторонам, стискивая рукоять меча. Он понимал, что еще немного - и его арестуют прямо здесь, и даже рыцари, ускакавшие вперед по мосту, ему не помогут. "Капитан Дармонт! - выкрикнул он, встретившись с оным взглядом. - Назначаю вас командующим военной гвардией! Ведите своих людей в атаку, майор!"

Это был неглупый выбор. Арвик знал, что у Дармонта нет никаких оснований симпатизировать Элинор, агенты которой пытались ликвидировать его еще до коронации. Правда, там было какое-то очень топорное покушение, больше похожее на инсценировку - вроде как агенты Тайной Стражи не то подставили, не то под видом гвардейцев Дармонта сами же и убили своих же людей, так что целью, по всей видимости, был не сам капитан, а некие чужаки, которых хотели во что бы то ни стало заставить покинуть город и встать на сторону Элинор; так, во всяком случае, полагал сам Дармонт по результатам проведенного его людьми расследования. Он пытался докладывать об этом Арвику, предлагая использовать в пропагандистских целях историю о том, как люди узурпаторши не погнушались принести в жертву даже работавшую на них четырнадцатилетнюю девочку - но принц не счел эту историю достойной внимания (как, впрочем, и всю тему чужаков, в коих он, вопреки мнению Дармонта, не видел ни пользы, ни угрозы своим планам). Кого волнуют подобные смерти, Бронгар вообще потрошил детей пачками и считался героем... Но, по крайней мере, Арвик запомнил, что у Дармонта имеется личный зуб на Элинор, Крампа, Фабиаса и всю эту компанию - как и они, в свою очередь, наверняка уже не решились бы доверять ему, что закрывает для него саму возможность предательства.

И капитан - или уже майор - действительно не подвел принца. Четыре из семи сотен военных гвардейцев, находившихся сейчас в лагере Арвика, были его подчиненными и выполнили его приказ; за ними двинулись вперед и остальные.

Они быстро и благополучно пересекли озеро (снег практически не мешал бежать и скакать, ибо бо́льшую часть пути они двигались по дороге, уже проложенной четырнадцатью сотнями кавалеристов Гартхарда и Дирлиха), в то время как большинство рыцарей (исключая дюжину достигших башни), выстроившись в колонну, ожидали на берегу команды въехать на мост - у Арвика хватало ума не посылать их туда до того, как будут открыты ворота, иначе при подходе Райнбальда они оказались бы в ловушке. Когда штурмующие приближались к стенам, в городе ожил тревожный набат, рассыпая частые колокольные удары, но ни единого выстрела со стороны крепости так и не последовало ни во время их подхода, ни когда пехотинцы принялись торопливо соединять вместе фрагменты принесенных с собой лестниц, ни когда они начали карабкаться по этим лестницам на стену слева и справа от надвратной башни. Арвик, сидя на коне в окружении своих рыцарей на берегу, довольно ухмылялся, глядя, как быстро карабкаются вверх маленькие фигурки, которые должны принести ему корону. Он все еще ожидал, что им на головы может политься кипяток или горячая смола - с этой задачей, в отличие от стрельбы из луков, могут справиться и нетренированные добровольцы - но и этого не происходило. Ну да, разумеется - в Дракенхайме не осталось топлива, если только Элинор не пожертвует для нагрева котлов мебель из своего будуара... Время от времени Арвик бросал настороженные взгляды на юго-запад, но там все еще не было видно никаких приближающихся врагов.

Первые штурмующие поднялись на гребень стены и увидели людей в доспехах и с оружием. Но те не приняли боя, а бросились бежать к башням, надвратной и двум соседним - какая кому была ближе. Солдаты Арвика проводили их насмешливыми криками и, протиснувшись между зубцами, побежали с двух сторон к центральной башне следом за ними. Две другие, не имевшие выхода наружу крепости, их не интересовали, их задачей было как можно скорее открыть ворота.

Спасавшиеся бегством "добровольцы" успели захлопнуть за собой двери, ведущие со стены в башню, но не попытались оборонять их изнутри (для чего в дверях и стене рядом с ними имелись специальные бойницы, позволяющие стрелять и бить атакующих копьями), так что штурмующие, вооруженные топорами, без всяких помех разломали эти двери (толстые, прочные и обитые железом, но все же лишь деревянные внутри) всего за несколько минут и почти одновременно с двух сторон ворвались в башню.

Они по-прежнему не встретили сопротивления. Этот этаж башни, находившийся вровень со стеной, был пуст. Вверх и вниз вели две лестницы - винтовая в центре и вертикальная из вмурованных в камень железных скоб на задней стене. Обе они были перекрыты запертыми люками. Солдаты не стали пытаться проникнуть наверх - вполне возможно, что часть так называемых защитников города в панике отступила туда (отрезав себе по глупости путь к дальнейшему бегству), но штурмующие не видели смысла тратить время на то, чтобы перебить этих никчемных трусов, лишь изображающих из себя солдат. Механизмы, управляющие воротами, находились не вверху, а внизу - дабы даже в ситуации, когда враг прорвался в башню со стен, помещение, откуда можно открыть ворота, не осталось отрезанным, и туда могло подойти подкрепление изнутри города. Так что штурмующие принялись высаживать широкий люк в центре пола и, преуспев в этом, устремились вниз.

Их дальнейшее продвижение оказалось еще более легким - они нигде не встречали ни единого врага и, более того, им уже даже не приходилось выламывать засовы - очевидно, так называемые солдаты королевы бежали в такой панике, что даже не трудились уже запирать за собой люки между этажами (делать это снизу действительно было труднее, чем сверху, хотя каждый люк был снабжен засовами с обеих сторон). Спустившись на два уровня, штурмующие обнаружили комнату с подъемно-поворотными механизмами, однако это им не помогло - вороты крутились вхолостую, приводные цепи были с них сняты и сброшены вниз. Это означало, что поднимать тяжелые засовы внешних и внутренних ворот и открывать сами огромные створки придется вручную - задача не то чтобы легкая, но посильная для пары дюжин солдат, а в башню набилось уже более полусотни. Добравшись до нижнего этажа, они устремились к тем и другим воротам и действительно без особых проблем распахнули те, что вели наружу, впуская в башню нетерпеливых рыцарей; копыта гулко зацокали по каменному полу короткого коридора, проходившего через башню насквозь. Арвик, видя это с другого берега, махнул рукой, посылая всех оставшихся у него рыцарей вперед, через мост в город. Но эта команда была несколько преждевременной, поскольку внутренние ворота оставались заложены засовами не только изнутри башни, но и со стороны города. Всадники вперемешку с пешими мигом забили весь нижний этаж, но дальше дороги им не было. Однако это не могло стать существенной преградой, требовавшей тарана, ибо выход внутрь имелся не только через большие ворота, но и через дверь караулки рядом (очевидно, бежавшие из нижних этажей якобы солдаты покинули башню именно через нее) - прочную и с дополнительной металлической решеткой, но все же преодолимую, как и двери и люки, уже выломанные штурмующими. Рыцари не смогли бы провести коней через эту маленькую дверь, но они, разумеется, рассчитывали, что штурмовая группа, выбравшись наружу, откроет для них ворота.

И, пока пехотинцы, с лязгом высекая искры, долбили боевыми топорами решетку, хвост рыцарской колонны уже полностью втянулся на мост (достаточно широкий, чтобы на нем могли разъехаться две кареты, а стало быть, и две пары всадников). Две сотни гвардейцев по команде Дармонта развернулись и поехали через озеро обратно, дабы въехать на мост и затем в город следом за рыцарями; остальных осторожный Дармонт пока еще держал под стеной. Но прежде, чем на мост успели въехать первые из гвардейцев, это сделала последняя группа рыцарей - Арвик и его приближенные и охрана. Принц решил, что осторожничать и дальше, дабы въехать в столицу последним, недостойно победителя - да и снаружи вот-вот станет намного опаснее, чем внутри.

И вот тут - когда рыцари, жаждущие ворваться в крепость, уже заполонили мост настолько плотно, насколько им позволяли собственные кони, следом за ними въехал Арвик со свитой, а за ними - первые гвардейцы, из всех бойниц верхних этажей башни и проложенной в толще крепостной стены галереи обрушился поток стрел, сходясь почти что в одну точку на мосту. Нет, этой точкой не был Арвик - он оставался слишком далеко, за пределами досягаемости стрелков. Но все же они старались поразить цели на пределе эффективной дальности, с тем, чтобы тела лошадей и людей заблокировали мост - после чего уже можно было разобраться и с теми, кто оказался ближе, запертый в ловушке на мосту; следующие потоки стрел хлестнули уже по ним.

На мосту мгновенно воцарился хаос. Ржали, метались и валились в агонии раненые кони, кричали и ругались люди, самые умные сразу же спешивались, полагаясь на крепость своих лат в давке, но и они никуда не могли пробиться, кто-то не то в панике спрыгнул с моста, не то свалился, пытаясь обойти столпотворение по перилам, и остался лежать на льду. Те рыцари, что находились ближе к башне, рвались вперед, надеясь укрыться внутри, остальные под градом сотен стрел пытались отпрянуть назад, натыкаясь на уже мертвых и раненых, опрокидывая и давя друг друга. Рыцари, ворвавшиеся в башню на конях, топтали и давили пехотинцев, открывших им этот путь, и даже своих спешившихся товарищей; наиболее сообразительные и расторопные, успевшие вырваться из этой давки, уже торопливо поднимались по винтовой лестнице, спеша не просто выбраться из толпы, но и добраться до стрелков, засевших в галерее и на верхних ярусах башни.

И тут сверху донесся клокочущий рев, совсем не похожий на звуки, издаваемые людьми. Бойцы Арвика недоуменно замерли, глядя вверх - а в следующие мгновения и из люка, и из желобов, скрытых в потолке и стенах, на их головы бурлящими, грохочущими, сбивающими с ног потоками обрушились тонны воды.

В городе действительно уже практически не было топлива, чтобы вскипятить котлы, установленные на вершине башни. Но это и не требовалось. Ледяная вода на морозе без возможности согреться почти так же смертоносна, как кипяток - разве что не вызывает такой жуткой боли и приводит к гибели медленнее, но, во всяком случае, она способна охладить любой воинственный пыл.

Из открытых ворот вода хлынула на мост, под ноги теснившимся там людям и коням, чтобы быстро превратиться в лед, усиливая хаос. С двух сторон моста ее потоки водопадами обрушились вниз, окатывая побежавших прятаться под мост от стрел пехотинцев и гвардейцев. Из желобов внизу крепостной стены и шлангов, высунутых в бойницы, свою порцию получили и те, что стояли у подножия стен или еще пытались вскарабкаться по приставным лестницам. Те их товарищи, что уже находились на стене, оказались под перекрестным обстрелом из башен (часть стрелков в надвратной башне, прятавшихся на верхних этажах, уже вернулись на соответствующий ярус) и были перебиты, практически не успев оказать сопротивление. После этого лучники бегом заняли гребень стены и открыли стрельбу оттуда, в то время как их товарищи продолжали стрелять из бойниц башен и галереи.

Лишь немногие гвардейцы Арвика попытались обстреливать их снизу. Остальные сразу поняли, что не имеют шансов против почти тысячи лучников со свежими силами и практически неограниченным боезапасом, ведущих стрельбу с укрытых позиций, так что - хотя приоритетной целью лучников королевы были рыцари - конница на льду, а за ней и пехота, не стали дожидаться своей очереди и ударились в паническое бегство прочь от города. Всё же стрелы, выпущенные и им вслед, успели забрать восемь десятков жизней, в основном пехотинцев.

С расстояния в полтысячи ярдов Арвик не мог разглядеть все детали (в частности, он не понял, что именно произошло в башне), но тоже быстро сообразил, что его войско попало в заранее подстроенную ловушку. Однако он упорно не желал поверить, что теперь уже потеряно действительно все. В ярости и отчаянии он заорал: "Не отступать! Вперед!", размахивая мечом и подгоняя коня - все еще в надежде, что, раз его воины, включая рыцарей, уже в надвратной башне, они еще могут переломить сопротивление противника - хотя бы даже тот и впустил их туда нарочно - и прорваться в город, а также в галерею и на стену, дабы устроить там бойню лучникам.

Арвику даже удалось увлечь за собой ехавших следом гвардейцев, еще хуже понимавших, что происходит впереди - но рыцари уже поняли это слишком хорошо. Даже те из них, кому повезло оказаться за пределами осыпаемой стрелами зоны, поворачивали коней (что не без труда удавалось им на узком, заполненном всадниками мосту) и скакали назад, яростно шпоря и нахлестывая своих скакунов. Те же, кому не повезло оказаться ближе к крепости, под градом стрел рвались к спасению в полной панике, конными и пешими перебираясь через тела животных и людей, топча упавших, отталкивая и валя мешающих, некоторые даже рубили мечами собственных товарищей, оказавшихся у них на пути. И, конечно, попытка Арвика остановить этот хлынувший навстречу поток была обречена. Несколько мгновений его толкали назад вместе с конем, не слушая его яростных криков и обтекая его с двух сторон, а затем какой-то рыцарь, на которого Арвик замахнулся мечом, опередил его и сам ударил принца мечом по шлему - может быть, сознательно, мстя за горечь поражения и множество погибших (среди которых могли быть его друзья и родственники), а может, и рефлекторно, не отдавая себе отчета, кто перед ним, и думая лишь о спасении собственной жизни. Так или иначе, претендент на престол рухнул с коня под ноги и копыта спасающихся бегством остатков его рыцарства.

Его свита тем временем уже скакала прочь, бросив своего принца даже раньше, чем он был выбит из седла. Обратилась в бегство и военная гвардия, ибо в тот самый миг с берега послышались крики: "Они идут! Они здесь! Спасайтесь!" Действительно, конница Райнбальда не стала срезать путь через озеро, а прошла вдоль берега на достаточном расстоянии от него, дабы зайти противнику в тыл, и теперь приближалась к мосту с востока.

Вот теперь капкан захлопнулся окончательно. Из примерно десяти дюжин рыцарей Арвика, которым удалось выбраться с моста, прорваться и спастись удалось лишь считанным единицам. Военные гвардейцы даже не пытались помочь им, а, пользуясь тем, что, как и у стрелков на стенах и в башне, рыцари были наиболее приоритетной целью противника, разбегались во все стороны (преимущественно на север), и примерно трем сотням их удалось уйти. Среди спасшихся был и Дармонт, который промок до нитки под стенами Дракенхайма и должен был замерзнуть в зимнем лесу, однако убедившись, что оторвался от погони, он вспорол брюхо своего коня и забрался внутрь, согреваясь теплом его крови и внутренностей, благодаря чему выжил и сумел добраться до жилья. На пехотинцев, которым удалось унести ноги из-под стен, победители поначалу вообще не отвлекались и как будто бы позволили им беспрепятственно уйти, если только те не лезли прямо под мечи и копыта - однако несколько часов спустя всех, кто уходил организованными колоннами, всадники Райнбальда легко догнали по следам и порубили до последнего человека. Выжить удалось лишь тем, кто предпочел уходить в одиночку или группами из двух-трех человек, если только они, не имевшие никаких припасов, не замерзли в пути.

Сотня гвардейцев и три сотни пехотинцев, все еще остававшиеся в северном лагере, так и простояли там, ожидая приказа, который так и не пришел, а когда, наконец, увидели, как скачут на север, увязая в снегу, спасающиеся от разгрома беглецы - сдались в полном составе командиру лучников на мосту, который был, на самом деле, единственным настоящим солдатом королевы к северу от Дракенхайма. Поскольку в бою они так и не участвовали, то надеялись на милость победителей. Теперь, с разгромом мятежа, Элинор могла позволить себе милосердие - тем паче что гроггендорская угроза никуда не делась, и стране по-прежнему нужны были солдаты.

Однако Арвик не был мертв.

Шлем, усиленный ободом стилизованного венца, погнулся от удара, но не был пробит; Арвик всего лишь потерял сознание. Доспех, подаренный Хагентраубом, хотя и не совсем подходил Арвику, будучи выкован для человека более атлетического телосложения, отличался отменной прочностью и сумел защитить своего нынешнего носителя от копыт рыцарских лошадей, неоднократно наступивших на поверженного, несмотря на немалый вес коня и тяжеловооруженного всадника. Не обошлось без вмятин и синяков под ними, однако все кости претендента на престол остались целы.

Когда Арвик пришел в себя, мост уже опустел - точнее говоря, на нем не осталось живых, за исключением самого принца. Бежавшие рыцари уже покинули мост (и гибли в эти минуты от рук кавалеристов Райнбальда), а торжествующие победители еще не пришли собирать трофеи. Мертвые же валялись на мосту во множестве - в основном, конечно, в пределах полета стрелы от башни, но некоторые дальше. Когда Арвик приподнял гудящую и кружащуюся голову, он увидел тело в латах, распростертое всего в паре ярдов от него. Этот рыцарь не стал жертвой спешивших своих; стрела настигла его во время бегства и теперь позорно торчала из его спины, как символ трусости, но не убила сразу - он успел преодолеть еще полмоста, прежде чем рухнул.

Полученная травма не мешала Арвику соображать быстро. Не поднимаясь, он снял свой помятый шлем и истоптанный пурпурный плащ, а затем стянул шлем с убитого... который вдруг застонал и открыл глаза. Это не входило в планы Арвика, и он сдавил холодной латной перчаткой горло своего недавнего сподвижника, пережимая сонные артерии. Убедившись, что тот больше не подает признаков жизни, принц обменялся с ним шлемами, с усилием выдернул стрелу, пристроил свой плащ за плечами убитого и воткнул стрелу обратно. Затем отполз на пару ярдов и, ухватившись за перила, тяжело поднялся на ноги.

Он понимал, что его вполне могут видеть из башни, но лишь как крохотную фигурку без всяких деталей - однако если они заинтересуются этой фигуркой, то будут здесь уже через несколько минут. Сам он, в свою очередь, повернув голову, увидел столь же крохотные фигурки на берегу, среди шатров лагеря и вокруг них, где рыцари предателя Райнбальда, по всей очевидности, добивали его собственных. Своего коня Арвик нигде не увидел, но это уже не имело значения - путь для бегства в ту сторону был уже отрезан что пешему, что конному. Перегнувшись через перила, Арвик посмотрел вниз, на восемь ярдов, отделявших его ото льда озера. Это была северная сторона моста, снег здесь, в отличие от южной, почти не был истоптан, но все равно не выглядел вдохновляюще глубоким для такого падения. Но Арвик, перебирая руками по перилам, проковылял еще несколько ярдов до очередной опоры моста. Возле нее намело большой сугроб. Арвик не знал, достаточно ли он глубок, но выбора у него не было. У него лишь несколько минут, прежде чем враги доберутся до него или из города, или с берега. Тяжело перевалившись через перила, он спрыгнул.

Его здорово встряхнуло при приземлении, вызвав новый приступ головокружения, но снег и толстая мягкая одежда под доспехами позволили избежать травм. Куда теперь? Уходить пешком? (Он видел вдалеке фигурки бредущих через озеро пехотинцев, за которыми пока никто не гнался, но это пока - к тому же он в своих блестящих латах, заметных издали, не сойдет за одного из них.) Попытаться спрятаться под мостом и отлежаться в снегу до темноты, изображая мертвеца? Его найдут по следам, да и он замерзнет насмерть, если не будет двигаться. Надо найти коня, это хоть какой-то шанс. Здесь должны быть лошади, лишившиеся всадников... Он вспомнил клич, хорошо знакомый ему по временам его собственной службы в военной гвардии, и хрипло выкрикнул его. Действительно, почти сразу же он услышал скрип снега и побрякивание сбруи и увидел лошадь, которая неспешно трусила в его направлении, волоча по снегу труп гвардейца, застрявший ногой в стремени. Избавив лошадь от ее бремени, Арвик взобрался в седло и, борясь с головокружением и тошнотой, поехал на север так быстро, как позволял снег. Погони за ним все еще не было, но в том, что она последует, он не сомневался.

Совещательную комнату королевы наполняло блаженное тепло. Первые подводы с углем уже прибыли в Дракенхайм; Арвик держал их наготове, желая одарить столицу топливом сразу же после ее триумфального занятия. Достались горожанам и запасы дров из вражеских лагерей. Всего этого, однако, было недостаточно для большого (по здешним меркам) города, и топоры дровосеков уже стучали в окрестных лесах и рощах - Элинор эта вырубка не приводила в восторг, особенно с учетом ущерба, уже нанесенного деревьям осаждавшей армией, но она вынуждена была велеть королевским лесничим закрыть на это глаза. Ее верноподданные, пережившие вместе с ней все тяготы осады, имели право поскорее вознаградить себя за перенесенные лишения.

- Его все еще ищут, - докладывал Крамп. - Погоня отправлена на север и на восток.

- И только? - нахмурилась королева. - Как насчет других направлений?

- Это те, что дают ему наибольшие шансы, - спокойно ответил генеральный дознаватель. - Если он попытается скрыться где-то еще, то - коль скоро он не захочет провести остаток жизни в качестве отшельника в глуши, а попытается и дальше доставлять нам неприятности - рано или поздно ему все равно придется пробираться или к недобитым Бронгаром союзникам, брошенным им на севере, или к Хагентраубу на востоке. Но чем позже, тем сложнее ему будет это сделать, ибо все ведущие туда дороги будут перекрыты.

- С этими бесконечными двойниками я скоро поверю, что никакого настоящего Дункельта вообще не существует, - проворчал Айбенхорст.

- Нет, нет никаких сомнений, что боем действительно командовал он сам, - возразил Крамп. - Тело, найденное на мосту, нельзя назвать настоящим двойником. Оно, очевидно, было частично переодето уже после смерти. Но все же позволю себе выразить надежду, что таким образом он купил себе лишь отсрочку, а не спасение. На севере Иммермур практически непроходим после снегопада, и в любом случае он будет настигнут раньше, чем доберется туда. На востоке он, конечно, может надеяться получить убежище у Хагентрауба... но в свете изменившихся обстоятельств я сомневаюсь, что последний согласится предоставить таковое. В интересах Хагентрауба сейчас, напротив, максимально отмежеваться от мятежа.

- Все же не понимаю, как люди Райнбальда могли его упустить, - не унимался Айбенхорст. - Он ускакал прямо у них на глазах. Если бы я в этот момент был там, а не на юге, и у меня были лошади...

- А вот это, кстати, интересный вопрос, - неожиданно согласился Крамп.

- На что вы намекаете, сэр? - возмутился Фабиас. - Позволю себе напомнить, что граф Райнбальд спас столицу и всех нас, и, полагаю, даже полковник Айбенхорст не будет отрицать, что без его помощи...

- Да, - перебил Крамп, - но не будем забывать и то, что он прибыл сюда как союзник Дункельта.

- Чтобы втереться в доверие!

- Несомненно, он прибыл сюда с намерением предать одну из сторон, - кивнул генеральный дознаватель. - Вопрос в том, какую именно. И я подозреваю, что до последнего момента ответ на этот вопрос не знал даже он сам. Просто ждал, кто предложит ему больше.

- Это не более чем ваши домыслы, - покачал головой архиепископ, - вполне, впрочем, понятные, учитывая характер вашей службы...

- Как и ваша скромность, учитывая характер вашей, ваше высокопреосвященство, - покивал Корнелиус. - Превознося роль графа Райнбальда в сегодняшней победе, вы умалчиваете о своей собственной, не так ли? Достойное смирение для священнослужителя, но не очень хорошее качество для верноподданного, принимающего стратегические решения без ведома и согласия своей королевы.

- Вы переходите границы, сын мой, - нахмурился Фабиас.

- В самом деле? Вы поклянетесь на Священном Писании, что это не вы позвали Райнбальда сюда и не давали ему никаких обещаний от имени ее величества?

Элинор лишь удивленно переводила взгляд с одного на другого.

- Все это время я находился в том же осажденном городе, что и вы, - уклонился от прямого ответа архиепископ.

- Мне это известно, - кивнул Крамп. - Как и то, что информацию можно передать не только с помощью гонца или даже голубя... хотя, кстати, даже и соколы Хагентрауба не гарантируют перехват всех голубей. Мне продолжать, ваше высокопреосвященство? Лжесвидетельство пред лицом Троицы - это тяжкий грех⁵³, не так ли?

Локхарт, также приглашенный на это совещание, созванное сразу после победы, не уловил подлинного смысла последней фразы, но остальным присутствующим она была понятна. Архиепископ не подсуден светскому суду и не может быть смещен королевским указом - однако религиозное обвинение в тяжком грехе может быть поводом для созыва церковного суда и, теоретически, лишения сана.

Фабиас несколько секунд мрачно смотрел на оппонента, пытаясь понять, блефует ли он или действительно что-то знает. Наконец нехотя произнес:

- Я уже давно предлагал ее величеству привлечь графа Райнбальда к подавлению смуты и восстановлению мира в Айринтии, однако она отнеслась к этой идее скептически. Однако после известия о гибели герцога Бронгарского, чрезвычайно ухудшившего наше положение, я - не имея, разумеется, полномочий говорить от имени ее величества, в чем вы меня безосновательно обвиняете - направил Райнбальду пастырское увещевание...

- Шифровку, - уточнил Крамп. - Набор цифр.

- 5, 9, 12, - подтвердил архиепископ. - Святое Евангелие⁵⁴, глава пятая, стихи девятый и двенадцатый. "Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах." Не от имени земного монарха, но от имени царя небесного говорил я. Вы усматриваете в словах Иисуса ересь или измену, дознаватель?

- Там были еще две семерки, - заметил Корнелиус. - Стало быть, глава седьмая, стих седьмой? Это, если я правильно помню... - он на мгновение задумался, - "Просите, и дано вам будет; стучите, и отворят вам".

- У вас хорошая память, - холодно улыбнулся Фабиас.

- Возможно, в прошлой жизни я был священником, - осклабился в ответ Крамп.

- Лично я не вижу ничего плохого в том, что архиепископ позвал к нам на помощь одного из сильнейших дворян королевства, - вмешался Швертлинг, - хотя бы даже и своего родственника. В конце концов, в этих войнах между братьями и сестрами⁵⁵ мы начали как-то забывать, что родственники вообще-то созданы, чтобы помогать друг другу... Но какого... гхм, я извиняюсь, почему, ваше высокопреосвященство, вы не поставили в известность военное командование?! Мы бы совершенно по-другому планировали операцию, если бы знали, что к нам подойдет подкрепление... тем паче такое, превосходящее все наши собственные силы. И понесли бы куда меньшие потерь... возможно - вообще никаких.

Айбенхорст согласно кивнул; он уже думал, что Райнбальд, внезапно ударив в тыл Арвику еще до начала основного сражения, мог бы выиграть бой даже без участия солдат королевы.

- Я всего лишь направил графу пастырское увещевание, - смиренно ответил Фабиас. - Я не мог знать, когда он прибудет и прибудет ли вообще.

- И с какими намерениями, - мрачно подхватил Крамп. - С тем же успехом он мог бы вступить в бой и на стороне Дункельта... и тогда, конечно, у человека, позвавшего его сюда, могли бы быть большие проблемы.

- Как будто, если бы он хотел сговориться с Дункельтом, ему требовалось для этого мое посредничество! - возмутился Фабиас.

- Возможно, ему требовалось приглашение от обеих сторон, - невозмутимо парировал Крамп. - Пока заинтересованной оставалась только одна, он не трогался из своего замка. Но Дункельт, очевидно, предложил ему меньше, чем он рассчитывал. И потому Райнбальд не вступал в бой ни на одной из сторон. Пока ваши колокола, ваше высокопреосвященство, не пробили все те же две семерки.

- Хотя бы в этом случае вам следовало получить мою санкцию! - возмущенно повернулась к архиепископу королева.

- Совершенно не было времени, мэм, - развел руками Фабиас. - Спросите у полковника Айбенхорста, чем грозило промедление. Мне самому-то еле успели доложить о появлении армии Райнбальда.

- Значит, вы признаете, что Райнбальд готов был выступить против нас? - тут же хищно осведомился генеральный дознаватель.

- Человек слаб, сэр, - пожал плечами архиепископ. - Мы должны надеяться на лучшее, но быть готовы к худшему.

- Так что вы пообещали ему от моего имени? - холодно осведомилась у Фабиаса Элинор.

- Все, что он попросит, ваше величество, - ответил за архиепископа Крамп. - Вы же помните, как звучит седьмой стих.

- Полагаю, на практике это означает пост командующего гвардией? - Элинор бросила быстрый взгляд на Вульфеншванца, после понесенных его людьми потерь оставшегося фактически командиром без войска. По сути, всю военную гвардию надо было теперь формировать заново...

Фабиас вновь замешкался с ответом, и Крамп снова ответил за него:

- Полагаю, это уже пройденный этап, мэм. За свою услугу Райнбальд потребует большего. Теперь, когда пост коннетабля свободен...

- Ах вот как, - в глазах Элинор появилось понимание. Она вспомнила, как Фабиас только что признался, что отправил свое "пасторское послание" сразу после известия о смерти Бронгара.

- И это, очевидно, как раз то, чего не мог предложить ему Дункельт, - встрял Локхарт, демонстрируя, что и он уже начал кое-что смыслить в местных интригах, - потому что уже обещал эту должность Хагентраубу или Гартхарду.

Крамп взглянул на него с уважением.

- Благодаря моему предложению мы победили, а наш враг полностью разгромлен, - напомнил Фабиас.

- Но жив и на свободе, - возразил Крамп. - Потому что Райнбальду нужны гарантии, что его услуги все еще могут понадобиться. Что ему не скажут просто "спасибо, теперь можете возвращаться домой".

- У него есть гарантии и посолиднее, чем беглый Дункельт, - мрачно изрек Айбенхорст. - Прямо сейчас под нашими стенами стоит почти четырехтысячная армия, которую мы просто не можем не впустить в город.

- Пока что они остаются снаружи под предлогом сбора трофеев, - подхватил Крамп, - а нам, в свою очередь, нужно время, чтобы подготовить для них теплые казармы. Но через час или два - во всяком случае, до темноты точно - нам таки придется их впустить. Стучите, и отворят вам, да.

- Что ж, - неожиданно легко согласилась Элинор, - нам в любом случае нужен новый коннетабль. Я не хотела ставить на эту должность Райнбальда, но... будем надеяться, он хотя бы удовлетворится этим и не потребует других привилегий для своего дома, - она устремила строгий пристальный взгляд на Фабиаса. - И его доблестные бойцы должны, конечно, получить все почести, причитающиеся спасителям столицы... но прежде, чем открыть кабаки, распорядитесь, Корнелиус, чтобы вино в них по возможности разбавили. Нам меньше всего нужны пьяные конфликты солдат Райнбальда с местными жителями.

Локхарт заметил, как при словах королевы желчно скривился Швертлинг. Старик, чье генеральство еще недавно воспринималось, как синекура, явно надеялся, что за победу в сегодняшней битве постом коннетабля наградят его. Впрочем, даже оставив в стороне политические соображения, по справедливости он вряд ли это заслужил. Если бы не вмешательство Райнбальда, спланированное Швертлингом сражение могло закончиться очень скверно для армии королевы - и даже в лучшем случае, вероятно, завершилось бы кровавой ничьей, где остатки королевского войска отошли бы обратно в город, нанеся противнику еще больший урон, но так и не добившись победы...

- Отчет по потерям уже есть? - спросила Элинор, словно прочитав мысли Локхарта. - Обеих сторон.

- Еще составляют, мэм, - ответил Айбенхорст. - Предварительно, мы потеряли более девятисот бойцов - в том числе три сотни лучников вашей личной гвардии, почти всю тяжелую пехоту и двести сорок бойцов военной гвардии - плюс триста тридцать горожан, изображавших лучников. У Райнбальда тоже есть погибшие, но это буквально несколько человек.

- Девятьсот, - печально повторила королева. - Более четверти всех наших сил.

- Калтропы лишили нас главного преимущества легкой пехоты - мобильности, - развел руками Айбенхорст. - В результате вместо того, чтобы держать противника на расстоянии, засыпая его стрелами, мы вынуждены были вступить в рукопашную с тяжеловооруженным врагом. Но, по крайней мере, у противника вообще полный разгром. Потери все еще подсчитываются, кого-то даже все еще добивают вдали от города. Точные цифры будут завтра утром, мэм.

- Хорошо, - вновь согласилась королева. - Оставим мертвецов будущему. Сегодня будем праздновать. В конце концов, - добавила она после паузы, - еще сегодня утром я не была уверена, что доживу до вечера.

- Никто из нас не был, мэм, - все так же мрачно откликнулся Айбенхорст.

Элинор распустила своих советников, предварительно пригласив их на торжественный ужин в честь Райнбальда. Локхарт не поспешил уйти вместе со всеми, не сомневаясь, что королева захочет обсудить с ним события этого переломного дня наедине. Сам он, конечно, не участвовал в боевых действиях, но, не желая просто сидеть и ждать финала во дворце (как сделал это де Сегюр, демонстрировавший столь флегматичное спокойствие, словно бой за столицу вообще никак его не касался), напросился в свиту Швертлинга и наблюдал за боем с башен, переходя по стене с запада на юг и далее к востоку вместе с генералом. А вот Вельо со своей алебардой таки занял позицию на восточной стене вместе с буквально горсткой солдат Швертлинга, оставшихся в городе. Отказать ему не было возможности - слишком уж мало алебардщиков оставалось в крепости, и хотя план предполагал, что королевские гвардейцы справятся с сознательно допущенными на городские укрепления врагами самостоятельно (как оно в итоге и вышло), в случае незапланированного прорыва каждый тяжеловооруженный воин был бы на вес золота. Что касается самой Элинор, то она, несмотря на понятное желание наблюдать за ходом сражения, сочла необходимым оставаться во дворце. Опасения, что одновременно с битвой под стенами может вспыхнуть бунт в самом городе, сохранялись до последней минуты. Но то ли Тайной Страже удалось своевременно выловить агентов и агитаторов Арвика, то ли у них самих не хватило сил и координации на что-то более серьезное, чем недавний фальстарт с походом толпы ко дворцу - однако этот сценарий так и не реализовался. Возможно, как раз в свете этой угрозы Элинор следовало покинуть дворец, где оставалась лишь самая минимальная охрана, и присоединиться к Швертлингу - среди солдат на стене она была бы в большей безопасности. Но она рассудила, что любой слух, будто "королева бежала из дворца", как раз и может послужить сигналом к бунту. Несомненно, ей пришлось пережить более тяжелые часы, нежели ее офицерам на стене и даже, возможно, непосредственным участникам сражения - во всяком случае, так полагал Локхарт с его философией людей действительного залога. И, наверное, теперь ей необходима была разрядка, возможность поговорить с человеком, перед которым можно не прятать свои чувства под маской хладнокровной повелительницы, стоящей выше страхов и сомнений простых смертных...

Но побеседовать наедине они не успели.

Едва дверь закрылась за последним из "генералов" (на сей раз таковым оказался не Фабиас, который предпочел выскользнуть из комнаты вторым, сразу же за раздраженным Швертлингом, а Крамп, словно ожидавший некоего отдельного поручения от королевы, но так и не дождавшийся от нее никакого знака), как снаружи вновь постучали. Получив разрешение Элинор, в приоткрытую дверь просунулся гвардеец.

- Прошу прощения, мэм... мой лорд⁵⁶, - поклонился он отдельно Локхарту, - но прибыл вестовой от графа Райнбальда.

- Пусть войдет, - без особого энтузиазма ответила Элинор.

На пороге, молодцевато щелкнув каблуками кавалерийских сапог, возник чернобородый воин в легком доспехе из черной кожи со стальным нагрудником поверх и черных же кожаных штанах. На обеих его рукавах красовались красно-синие повязки, а на нагруднике был выбит графский герб - волк с ягненком в пасти, пронзаемый копьем со спины. Локхарт подумал, что хотя этот герб, несомненно, старинный, он неплохо подходит к сегодняшней ситуации.

- Ваше величество, - графский посланец полностью проигнорировал Локхарта, - мой сюзерен граф Райнбальд благодарит вас за возможность собрать трофеи, однако почтительно интересуется, когда его людям будет позволено войти в город.

Бойцы королевы были возвращены в крепость почти сразу же после окончания боя, и бо́льшая часть трофеев, таким образом, досталась воинству Райнбальда, а не тем, кто принял на себя основную тяжесть битвы; сделано это было для того, чтобы, с одной стороны, насытить аппетиты свежеобретенных союзников и отбить у них желание вести себя в столице, словно в завоеванном городе, а с другой стороны - дабы вообще по возможности задержать вход в Дракенхайм этой чужой по сути армии, превосходящей численность всех оставшихся в распоряжении Элинор сил. Само собой, полный разгром армии Арвика не мог быть всего лишь обманным маневром, а сам Райнбальд не имел никаких прав на престол - и тем не менее Элинор предпочла потянуть время, дабы разместить как собственных защитников, так и чужаков внутри города таким образом, чтобы максимально исключить неприятные неожиданности. Многочисленность воинов Райнбальда была достаточным предлогом, чтобы расквартировать их в разных районах столицы, группами, которые не способны быстро связаться и соединиться друг с другом и которые было бы легко окружить и заблокировать баррикадами на узких городских улицах каждую в отдельности, несмотря даже на их общий численный перевес. Но, как уже отметил Крамп, слишком долго держать спасителей столицы на морозе за стенами было нельзя.

- Квартиры для них уже выделены, они протапливаются и приводятся в наилучший вид прямо сейчас, - ответила королева, - к сожалению, это потребует еще некоторого времени, поскольку весь город промерз насквозь за время осады, а мебель во многих домах была сожжена по той же причине. Что же касается самого графа Райнбальда, то передайте ему, что королева с нетерпением ожидает его во дворце.

"Где он окажется в некотором роде заложником, - смекнул про себя Локхарт, - но, конечно, не сможет отклонить это почетное приглашение и остаться со своими людьми. И даже не сможет, вероятно, наедине переговорить с Фабиасом - во всяком случае, не раньше, чем с самой Элинор."

- Да, мэм, - поклонился посланник. - Граф также просит, чтобы в столицу были без промедления пропущены подводы с углем, которые он привел с собой. Они отстали от армии во время снежной бури, но теперь, наконец, подошли.

"Что за возницы на этих подводах? - подумал Локхарт. - И уголь ли там под брезентом? Впрочем, это уже паранойя. Райнбальду нет никакой нужды прибегать к подобным хитростям - он может в открытую ввести в город столько солдат, сколько захочет, и Элинор не решится ему отказать."

Королева, как видно, пришла к тому же выводу, поскольку без запинки ответила:

- Непременно. Уголь - это то, что сейчас необходимо нам в первую очередь. Передайте графу мою глубокую благодарность... впрочем, я сделаю это сама, как только он прибудет во дворец.

- Да, мэм. И еще одно. Солдаты графа взяли пленницу во вражеском лагере. Она говорит, что она баронесса Хюгельдорф, и очень настойчиво требует, чтобы ее отвели к вам.

- Виолетта! - величественная холодность мигом слетела с Элинор. - Что ж вы сразу... хотя, конечно, откуда вам... Немедленно освободите ее и проводите ко мне со всем возможным почтением!

- Да, ваше величество, - посланец еще раз поклонился и вышел.

- Виолетта, слава Троице! - радостно произнесла Элинор после того, как за ним закрылась дверь. - Все-таки жива! Я знала, что с ней не так-то просто разделаться!

- Мне уйти? - холодно осведомился Локхарт.

- Что? Конечно, нет, сэр Эрик, останьтесь!

- Разве я не помешаю вашей встрече с баронессой? Она, кажется, не слишком ко мне расположена... и не могу сказать, что это не взаимно.

- Глупости! - решительно возразила королева. - Мои друзья не должны испытывать неприязнь друг к другу. Тем более сегодня, в день нашей победы... мне кажется, это прекрасный повод, чтобы наладить отношения между вами.

Они перешли в столовую, и Элинор отдала распоряжения повару, полагая, очевидно, что бывшая пленница мечтает о горячей и сытной еде. Затем, в ожидании, пока Виолетту доставят во дворец, Элинор рассказала Локхарту о ее миссии - в итоге, очевидно, проваленной и уже потерявшей актуальность, хотя какую-то все еще полезную информацию баронесса могла успеть получить. Последнее обстоятельство, впрочем, занимало королеву меньше, чем тот факт, что ее подруга цела и, надо надеяться, невредима.

- Все это хорошо, - произнес Локхарт, которому, разумеется, были совершенно чужды подобные сентиментальные соображения. - Но как она оказалась в лагере Арвика? Почему она не в темнице Хагентрауба?

- Очевидно, Арвик захватил ее по пути на восток, когда она засекла его армию, - пожала плечами королева. - Возможно, даже еще до ее встречи с Хагентраубом. Возможно, он даже не хотел, чтобы эта встреча состоялась и чтобы Хагентрауб получил мои предложения...

- Да, но зачем он потащил ее с собой? В вашем мире, насколько я понимаю, со шпионами не церемонятся. Тем более такие люди, как Арвик. Допустим, в пути у него не было времени допросить ее как следует, но уж за время осады... В общем, я не понимаю, почему она до сих пор жива. В качестве заложницы? Но ведь он не предъявлял вам никаких требований или предложений в обмен на ее жизнь. О том, что она была у него в руках, вы узнали только что, не так ли? А для Хагентрауба - если, допустим, Арвику нужен был рычаг давления на союзника - его незаконная дочь не имеет совершенно никакой ценности...

- Ну... - Элинор улыбнулась его недогадливости, - не всегда такие вещи определяются политикой. Виолетта красивая девушка...

- Думаете, она купила себе жизнь таким образом? - Локхарт неприязненно скривился. - Хотя, конечно, ей не привыкать, учитывая, как она стала баронессой. Жаль только, что Арвик оказался покрепче ее мужа, а она не стала второй Юдифью.

- Ее согласия могли и не спрашивать, - мрачно заметила королева. - И это мог быть даже и не Арвик, а кто-то из его подчиненных. Хотелось бы надеяться, что до этого не дошло... но, в любом случае, девы, предпочитающие смерть позору - это все красиво в легендах. А я предпочитаю живую подругу мертвой героине баллады.

В дверь снова постучали.

- Ваше величество, баронесса Хюгельдорф...

Тонкая и изящная, но сильная рука легла на плечо гвардейца, нетерпеливо отодвигая его с дороги, и в помещение шагнула Виолетта. Даже зная, что это она, Локхарт с трудом узнал ее. Ее легко можно было принять за юношу; хотя она и обычно одевалась формально в мужском стиле, презирая платья и юбки, но ее излюбленная одежда обтягивала и подчеркивала ее стройную фигуру, сейчас же грубая кожаная куртка явно с чужого плеча висела на ней мешковато, да и тупоносые солдатские сапоги были ей определенно велики. Но главное - вместо длинных черных волос на голове у нее остался лишь короткий "ежик". Вместе с тем, изнуренной неволей она не выглядела - ее лицо было не более худощавым, чем обычно, и не носило никаких следов жестокого обращения.

Локхарта она окинула колючим взглядом, явно не ожидая увидеть его здесь, но все же насмешливо наклонила голову в его сторону. Полковник также ответил молчаливым холодным поклоном.

- Виолетта! - королева, демонстративно не замечая этот обмен "любезностями", поспешно вышла из-за стола и обняла подругу. - Я уже не надеялась увидеть тебя живой! Надеюсь, люди Райнбальда тебя не... обижали.

- Нет, они были настолько корректны, насколько этого можно ожидать от солдатни, - усмехнулась баронесса. - И примерно настолько же понятливы. Пока мне удалось втолковать им, кто я такая и что нахожусь в лагере их врагов не по своей воле...

- Разве они не захватили или убили твоих охранников?

- Охранников не было, в том-то и дело. То есть, может, снаружи шатра кто и стоял, но заблаговременно сбежал. Я не знала, что происходит, пока в шатер не ворвались эти красно-синие. Возможно, они думали, что захватили любовницу самого Арвика, - Виолетта вновь презрительно усмехнулась.

- А что с твоими волосами? Это сделали мятежники? Вообще, как ты себя чувствуешь? Сейчас подадут горячую еду, я распорядилась - ты, наверное, голодна...

- Не особенно, - ответила Виолетта, - но от стакана горячего глинтвейна не откажусь.

Впрочем, когда слуги принесли - помимо глинтвейна и чая с травами - жареную куропатку, жаркое с овощами в дымящемся горшочке и целый поднос пышных румяных пирожков только что из печи, баронесса воздала должное всем этим угощениям. Элинор, которую ожидал впереди торжественный ужин в честь Райнбальда и победы, не притронулась к еде; Локхарт решил ограничиться парой пирожков.

- Рассказывай, - потребовала, наконец, королева. - Ты же понимаешь, что я сгораю от нетерпения.

- Все-все рассказывать? - Виолетта с надкусанным пирожком в руке устремила демонстративный взгляд на Локхарта.

- Сэр Эрик мой друг, которому я полностью доверяю, - твердо сказала Элинор. - И мне хотелось бы положить конец всякому недоверию и между вами тоже. Когда-то ты испытывала его, но ведь он уже давно прошел тест.

Локхарт подумал, что если баронесса и в самом деле выжила в плену тою ценой, которую они недавно обсуждали, то может не иметь ни малейшего желания говорить об этом в его присутствии. Почему Элинор настаивает? Считает само собой разумеющимся, что ее вопрос касается только политики? Или же знает, что для Виолетты подобное - всего лишь "небольшое приключение", о котором рассказывают со смехом, а не со стыдом?

- Если баронесса находит мое присутствие обременительным, - сказал он вслух, - я, разумеется, не хотел бы ее смущать.

- Вы бы едва ли сумели сделать это, даже если бы захотели, - отрезала Виолетта, откусила от пирожка, прожевала и лишь затем издевательски добавила: - Сэр Эрик.

Сочувствие, которое испытал было к ней Локхарт, мгновенно испарилось. "Не очень-то заноситесь, дамочка, - подумал он. - Ваше дворянство не сильно старше моего. И я свое, по крайней мере, получил не в постели... даже если кто-то испорченный считает иначе."

Но Виолетта, похоже, восприняла его сочувствие как попытку поддеть и начала рассказывать. Она поведала, как ее перехватил кордон кавалеристов Хагентрауба, как ей удалось перехитрить своих конвоиров и как она попалась во второй раз. В тот момент Виолетта прекрасно понимала, что ее допросят с пристрастием, дабы выяснить, что она успела разнюхать и, главное, успела ли кому-либо это передать (например, кому-нибудь в Тиллерстоне), а потом убьют, и никто не найдет даже ее обглоданных волками костей. Тем не менее, она с достоинством заявила, что по-прежнему должна доставить послание королевы графу Хагентраубу - послание не только письменное, но и устное, подчеркнула она - и что граф будет чрезвычайно недоволен, если не получит его вовремя. Это явно расстраивало планы вражеского офицера, но, немного поразмыслив, он все же принял то решение, которое почти всегда принимают офицеры и чиновники во всех странах мира во все эпохи- не брать ответственность на себя, а переложить таковую на начальство, пусть оно разбирается.

В итоге баронессу все же отвезли - в закрытой повозке уже без всяких гербов и флагов и с сидевшими напротив стражниками - не на запад, а, к ее удивлению, все-таки на восток, в Хагенхолл, где ее действительно принял ее отец, ни полусловом, разумеется, не намекнувший на их родство. Он держался с ней с холодной вежливостью, как с официальной посланницей королевы - хотя после своего бегства в чужом платье она и могла считаться лишившейся этого статуса. Граф, разумеется, расспросил ее и об этой эскападе, пытаясь выяснить, что же она успела узнать, и она, конечно, заверяла его, что ровным счетом ничего, кроме истории с какими-то нелепыми убийствами в сельской церкви, которая вряд ли может заинтересовать Дракенхайм. Хагентрауб сказал, что даст ответ на письмо королевы позже и приглашает баронессу дождаться такового у него в гостях. Очевидно, он решил из осторожности держать ее под почетным арестом до тех пор, пока не станет ясно, чья возьмет под стенами Дракенхайма. Однако, поскольку с ней старались подчеркнуто обходиться как с гостьей, а не как с пленницей, Виолетте вновь удалось обмануть охрану и сбежать.

Возвращаться в столицу было, разумеется, безнадежно поздно, как и пытаться что-то расследовать в Хассенворте, поэтому баронесса устремилась через восточное побережье на север, дабы добраться до Бронгара и как можно скорее привести его армию на выручку столице.

Ей действительно удалось благополучно уйти от погони - если таковая была - и отыскать королевскую армию под стенами Айзеншлосса. Был уже поздний вечер, темно, но, пользуясь своим документом, подписанным Бронгаром, она прошла прямо в шатер командующего. Герцог уже лег, однако, получив доклад адъютанта, принял ее, хотя даже при свете свечи она заметила, как скверно он выглядит - но списала это на усталость и принялась рассказывать свои чрезвычайные известия. Она все еще не была уверена, что Дракенхайм осаждает лично Арвик - лишь понимала, что это не может быть лично Хагентрауб - но догадывалась, что Арвик каким-то образом обманул Бронгара и провел свое войско к столице, как она уже говорила когда-то Элинор. Бронгар попытался задать ей какой-то вопрос, но вдруг закашлялся и не мог остановиться, изо рта у него пошла кровь, он повалился на пол шатра, хватаясь за грудь - и прежде, чем Виолетта успела позвать на помощь, был мертв.

- Думаю, это был какой-то яд длительного действия, - продолжала баронесса. - Причем, скорее всего, он получил его не с пищей. Он был очень осторожен на сей счет, воды из колодца не принял бы иначе как из рук личного повара... Может, что-то, попавшее через кожу - или, скорее, через дыхание, раз при мне он чуть ли не выкашлял собственные легкие. Но поймите⁵⁷ мое положение! Я вхожу в шатер, когда главнокомандующий еще жив, и выхожу оттуда, оставляя его мертвым на полу в крови. Если бы я подняла тревогу, меня бы обвинили в убийстве. Во всяком случае - я была бы первой подозреваемой. Я не знаю, кто был у него до меня и как задолго, но, во всяком случае, после этого он переговорил со своим адъютантом и не выказал ему никаких подозрений или обвинений в адрес прошлых посетителей. Как видно, он сам не понимал, что плохое самочувствие, заставившее его лечь пораньше - не следствие простого переутомления. Короче, мне совсем не улыбалась перспектива допроса, который, учитывая обстоятельства, мог вестись не самыми деликатными методами, без оглядки на мой титул. И мои известия тоже никто не принял бы на веру, а лишь счел бы дополнительными доказательствами, что все это вражеская операция - убила командующего, а теперь пытается увести армию прочь от Айзеншлосса, который вот-вот должен пасть. Защитить меня могла бы только королевская грамота, но бумага, подтверждающая мой статус королевской посланницы, естественно, осталась у Хагентрауба... В общем, у меня не осталось другого выхода, кроме как удрать оттуда, не привлекая ничьего внимания. И возвращаться в Дракенхайм, чтобы сообщить о гибели Бронгара. Мне удалось добраться до столицы и, естественно, обнаружить, что она в осаде. Я была к этому готова и надеялась проскочить мимо постов... но, как я понимаю, кто-то из людей Бронгара опередил меня.

- Да, - кивнула Элинор.

- Видимо, он ехал более коротким путем через Иммермур, чего я в такую пору, признаюсь, не рискнула, - продолжала баронесса. - И, соответственно, у Арвика усилили меры предосторожности. И я попалась, - Виолетта произнесла это, отведя взгляд - ей было явно неприятно признаваться в своем проколе. - Все, что мне оставалось, - продолжила она после паузы, - это объявить, что я дочь Хагентрауба, выполняющая его личное поручение. И что мой отец будет крайне недоволен, если хоть волос упадет с моей головы. Арвик, конечно, не поверил мне на слово, но и рисковать не стал. Он отправил нарочного в Хагенхолл, дабы выяснить этот вопрос. По таким дорогам нарочный должен был вернуться через четыре, максимум - пять дней, и мне оставалось лишь надеяться, что за это время мне либо удастся сбежать, либо произойдет решающее сражение, либо, чем черт не шутит, мой папаша решит, что я еще могу ему пригодиться - хотя бы для торга с тобой, Элинор - и подтвердит мою версию. Ну, на последнее-то надежды было не очень много. А что касается побега, то... в общем, Арвик - остроумный сукин сын, в этом ему не откажешь. До возвращения нарочного он велел обходиться со мной без всяких грубостей. Никаких цепей и веревок. Просто мне из всей одежды оставили один только спальный мешок, вот и все. Достаточно теплый, чтобы я не замерзла в шатре, завернувшись в него по самый нос. Но выбраться наружу в такую погоду, сами понимаете... Даже если бы мне удалось каким-то образом провертеть в мешке дырки для глаз - хотя и это мне было сделать нечем - и надеть его сверху, босиком по снегу в мороз я бы далеко не убежала. Так что... битва состоялась очень вовремя.

- Да уж, - вздохнула Элинор. - Мне, конечно, не следовало отправлять тебя в эту миссию. Ты не представляешь себе, сколько раз я жалела об этом в последние дни. Но все хорошо, что хорошо кончается.

- Ничего еще не кончилось... мэм, - мрачно возразил Локхарт. - Арвик жив, а главнокомандующий королевской армией убит, теперь мы уже знаем это точно. И хотя он тоже был претендентом на престол, что, в некотором роде, упрощает уравнение - это не сокращает количество неизвестных. Ибо он убит явно не каким-то частным мстителем и даже не простым наемным убийцей. И, главное, мы не знаем, кому сейчас подчиняется эта армия и что она намерена делать дальше.

- Во всяком случае, - заметила королева, - он убит не тем же способом, что Якобсон и, предположительно, мой отец. Там не было никакой крови изо рта.

- Что само по себе еще не значит, что за этим стоит другой человек, - возразил Локхарт. - Но если это разные люди с разными интересами, то это, опять же, лишь увеличивает число неизвестных.

- Арвик или Гроггендор, - пожала плечами Виолетта, нехотя признавая за ним право участвовать в обсуждении. - Кто еще?

- Самый очевидный ответ не всегда самый правильный, - заметил Локхарт. - Во всяком случае, на месте Арвика я бы, пожалуй, сделал это раньше - собственно, он врал нам, что это так и есть, но теперь-то мы знаем, что тогда это был блеф. А на месте Гроггендора - позже. Непосредственно перед вторжением, которое они, скорее всего, планируют на более теплое время.

- Это же не куропатка, которую можно заказать подать к определенному часу, - пожала плечами баронесса, демонстративным жестом приподнимая обглоданную кость с блюда. - Это второй человек в государстве. Убить его совсем не так просто. Когда получилось, тогда и получилось.

- Кстати, - осведомился Локхарт, - когда Арвик допрашивал вас, как по-вашему - он уже знал о смерти Бронгара или узнал об этом от вас? И как он реагировал?

- Я вообще не говорила ему, что была на севере, - ответила баронесса. - Говорила, что прибыла от Хагентрауба. А что он там знал из других источников, я не в курсе. Если покушение организовал он, то, возможно, исполнитель уже успел доложить ему об успехе...

- Ты ведь понимаешь, Виолетта, что тебе нужно рассказать обо всем во всех подробностях Крампу, - заметила королева. - И о том, что произошло в ставке Бронгара, и о том, что было с тобой в ставке Арвика. И как можно скорее. Ну то есть, - смутилась Элинор, - после того, как ты окончательно придешь в себя от всех этих приключений, конечно...

- Да что уж там, я в порядке, - проворчала Виолетта. - Можешь звать своего костолома.

- Сейчас он, скорее всего, занят личным допросом Гартхарда, - сообразила Элинор, - но я велю передать ему, что ты вернулась и готова с ним встретиться. Надеюсь, он успеет записать твои показания еще до ужина.

- Ничего, теперь я уже точно не оголодаю, - усмехнулась Виолетта, окидывая взглядом остатки пиршества.

- Немного придется для приличия, - улыбнулась Элинор в ответ. - Я имела в виду торжественный ужин в честь Райнбальда.

- Да? Это надо понимать так, что я тоже приглашена? Всего лишь какая-то баронесса в первом поколении?

- Не прибедняйся, Виолетта, - королева продолжала улыбаться. - Разве ты не хочешь лично поблагодарить графа за свое спасение? К тому же твой покойный супруг и ты вели дела с прежним коннетаблем... не исключено, что у тебя найдется о чем поговорить и с новым, помимо изъявления благодарности.

- Ах вот как, - понимающе кивнула баронесса. - Не успела окончиться моя миссия при Бронгаре, уже вербуешь меня в твои шпионки при Райнбальде?

- Виолетта, - вздохнула королева, - я понимаю, что пережитое тобой дает тебе право побрюзжать, но все же не стоит...

- Отчего же не стоит называть вещи своими именами? - перебила ее баронесса. - Разве здесь не все свои? Кстати, сэр Эрик, очевидно, тоже приглашен?

Этот вопрос смутил королеву. Для ее ближнего круга стало уже естественным присутствие Локхарта на совещаниях, но Райнбальд не входил в ближний круг - как и его вассалы и офицеры, как и знатные жители Дракенхайма, пригласить которых велел этикет - а Локхарт не занимал никакой официальной должности, которая требовала бы его присутствия на торжественном мероприятии, имел не столь уж высокий титул - всего лишь один из множества рыцарей короны (пусть даже большинство этих рыцарей, сохранявших верность королеве, ушли на север с Бронгаром или сидели сейчас по замкам и гарнизонам вдали от столицы) - и даже не был участником сегодняшнего сражения. Хотя, разумеется, королева была вольна сама выбирать, кого ей приглашать - но его появление на официальном ужине обрело бы демонстративный оттенок: "да, это мой фаворит, смиритесь!", и Элинор не была уверена, что хочет публично переступить эту черту.

- Сэр Эрик, - обратилась она к Локхарту, - вы хотите присутствовать? Я буду рада вашему согласию, но и не обижусь в случае отказа. Эти придворные ужины чрезвычайно длинны и утомительны...

Локхарту доводилось бывать на подобных официальных приемах, устраиваемых главами государств экипажу "Доброй воли" в последние месяцы перед отлетом, и никакого энтузиазма эти нудные мероприятия с предсказуемыми заранее патетическими речами у него не вызывали. Но он силился понять, какого ответа от него ждут. Чертова баронесса, из-за которой он не может спросить у Элинор прямо...

- Только если вместе с моими людьми, мэм, - нашелся он наконец. - Прошу прощения, если нарушаю ваш этикет, но я должен следовать и своему собственному.

Это действительно выглядело сомнительно с точки зрения дворцового этикета. Если де Сегюр имел хотя бы почетный титул графа Добровольского, то Вельо, несмотря на все свои ученые регалии и положение гостя королевы, с точки зрения айринтийского закона оставался простолюдином и рядовым даже не солдатом, а ополченцем, стоявшим на стене с алебардой. Впрочем, последнее обстоятельство позволяло пригласить его хотя бы как участника битвы - пусть даже ему и не довелось нанести в ней ни единого удара. Но приглашение всех троих гостей из иного мира - вне зависимости от того, что именно известно о них Райнбальду - обретало уже иной оттенок, чем приглашение одного лишь Локхарта.

- Да, конечно, - тут же откликнулась королева, довольная найденным им решением. - Я буду рада видеть всех троих.

Ужин лишь отчасти оправдал ожидания Локхарта, оказавшись чем-то средним между уже знакомыми ему по прошлой жизни торжественными приемами и пиршеством в охотничьей хижине Хагентрауба. Дело было не в том, что придворные церемонии во дворце айринтийских королей были менее утонченными, нежели у глав государств XXI столетия - скорее наоборот, однако в этот рафинированный церемониал явно не вписывался - а точнее, не пожелал вписываться - собственно виновник торжества, граф Райнбальд, старательно отыгрывавший роль простого и грубого воина, презирающего дворцовый лоск. Его черная борода и грубая кожаная куртка с нашитыми металлическими бляшками (по сути, легкий доспех) того же цвета контрастировали с выбритыми подбородками и парадными нарядами придворных, и если первое было для айринтийских военных делом достаточно обычным, то второе уже выглядело вполне демонстративным вызовом - и Швертлинг, и Айбенхорст, и другие офицеры королевы явились на пир в цивильных камзолах и жакетах. Но дело было, конечно, не только в неподобающем одеянии (вполне закономерном для рыцаря, который так спешил со своим войском на помощь своей королеве, что не позаботился взять с собой штатский костюм - и, конечно же, не мог теперь принять платье с чужого плеча, в то время как самый расторопный портной не успел бы за несколько часов сшить для него новое). Дело было в том количестве воинов, которых Райнбальд привел с собой на пир. Причем среди них были не только офицеры графа, опять-таки вполне закономерные в такой ситуации, но и простые солдаты, и не пара-тройка особо отличившихся героев, что также отвечало бы традициям, а добрые полсотни - но, конечно, возражать спасителю столицы никто не осмелился. Все солдаты, как на подбор, не только были облачены примерно так же, как и их предводитель, но и внешне выглядели похоже - рослые, черноволосые и чернобородые. Вероятно, их и в самом деле отобрали в первую очередь по внешности, а не по воинским заслугам - что, впрочем, отнюдь не означало, будто они не умеют держать меч в руках. Конечно, все люди Райнбальда (включая его самого) явились на пир без оружия (как и люди Элинор, включая и тех, кто имел право входить с оружием в королевские покои) - в этом отношении этикет нарушен не был. Но все равно эта толпа бородачей в кожаных доспехах, наполнившая большую пиршественную залу так, что придворным пришлось потесниться и есть, практически задевая локтями друг друга, производила не самое празднично-умиротворяющее впечатление - так, что впору было задаться вопросом, явились эти люди сюда как спасители или как завоеватели. Казалось даже, что в помещении, освещенном множеством свечей в люстрах и канделябрах, стало темнее из-за этого обилия черной кожи.

Райнбальд был удостоен почетного места прямо напротив королевы; Локхарт со своими двумя людьми получил более скромную позицию - хотя и тоже за центральным королевским столом, но в дальнем его конце (противоположном тем столам, где расселись солдаты) и внимательно разглядывал будущего коннетабля оттуда. Граф, надо отдать ему должное, все же не переигрывал и не пытался изображать совсем уж неотесанного солдафона, каким еще мог бы оказаться какой-нибудь провинциальный барон, но не глава одного из знатнейших домов королевства. Но, глядя, как аккуратно Райнбальд обращается с ножом и вилкой, Локхарт не мог отделаться от мысли, что всего несколько часов назад граф с тою же легкостью, с какой сейчас резал кабанье мясо, собственноручно зарубил Дирлиха, и не в честном рыцарском бою, а предательским ударом сзади (сам Локхарт этого, конечно, не видел, но ему успели пересказать детали этой сцены).. Дирлих, разумеется, сам был предателем и, стало быть, заслуживал такой участи (во всяком случае, по меркам этой эпохи - хотя, говоря по справедливости, предать его фактически вынудили). Но кто знает, как далеко простираются представления о лояльности самого Райнбальда и на что он способен, если, к примеру, решит, что предали его самого, не дав того, что было обещано. А обещано ему было, если исходить из слов священного писания, все, что он попросит...

По правую руку от Элинор сидел Айбенхорст, а по левую - Фабиас. Как вполголоса объяснил Локхарту де Сегюр, вообще-то по протоколу торжественных приемов в отсутствие за столом членов королевской семьи и коннетабля, считавшегося вторым человеком в государстве, по правую руку от монарха положено сидеть премьер-министру, а по левую - канцлеру. Но данное правило является строгим лишь на официальных трапезах, даваемых в честь иностранных гостей королевской крови или же их послов; если же прием дается в честь собственных подданных, то, в принципе, монарх волен сам решать, как ему рассадить своих гостей. Но каждый избранный вариант, конечно, все равно будет иметь символическое значение и получит ту или иную трактовку, зависящую от многих обстоятельств. К примеру, следование строгому дипломатическому протоколу может быть признаком особенной торжественности и высокой чести, оказываемой подданному наравне с иностранными монархами - а по отношению к фигурам ранга Хагентрауба такое может быть и вовсе опасным, ибо такой подданный может возомнить, что его и в самом деле признают равным государю. И в то же время такой прием может быть демонстрацией подчеркнутой формальности и холодности. А чем неформальнее расположение гостей за королевским столом, тем, напротив, более это может свидетельствовать о расположении монарха - но тоже до определенного предела, пока не переходит в пренебрежение и издевку, если, к примеру, король посадит близ себя человека вовсе незнатного или даже собственного шута...

- А у Элинор есть шут? - спросил Локхарт, ни разу не слышавший о таковом и не задумывавшийся на эту тему.

- Нет, - небрежным тоном знатока дворцовой жизни ответил де Сегюр, - эту должность упразднил еще Гумбольдт со словами: "В моей стране и без того хватает дураков, получающих жалование из казны". Королева не стала восстанавливать старинный обычай, хотя сейчас, конечно, у нее хватает более насущных проблем... Так вот, бывает и так, что собственно весь прием устраивается не ради формального бенефициара, а ради того, чтобы посадить определенного человека на определенное место и продемонстрировать это или самому́ почетному гостю, или другим присутствующим. В частности, в несколько иных обстоятельствах я бы сказал, что Райнбальду демонстрируют, что ему следует поумерить свои амбиции, ибо следующим коннетаблем будет Айбенхорст - хотя, конечно, он, то есть граф, не останется без награды, что символизирует его родственник, усаженный по левую руку от королевы. Но, насколько я понимаю, назначение Райнбальда - уже вопрос решенный, так что утешают тут скорее Айбенхорста...

- А разве Фабиас символизирует не благочестие королевы? - усмехнулся Локхарт.

- Формально, конечно, да, но обычно священников, даже самого высокого ранга, не приглашают на светские пиры, если только не хотят сделать подчеркнутый жест в сторону церкви. Чаще они присутствуют там как представители определенного рода или партии - хотя формально Фабиас, как мы знаем, не принадлежит к дому Райнбальдов, но граф, разумеется, все прекрасно понимает...

- Он разбирается в этих тонкостях так же хорошо, как вы? - не удержался от сарказма полковник, чувствовавший подспудное раздражение от того, с каким удовольствием ценителя де Сегюр рассуждает обо всей этой системе условностей и намеков, которые сам Локхарт со свойственным ему прямодушием ненавидел всю свою жизнь.

- Полагаю, намного лучше, чем я, - смиренно ответил француз. - Вы ведь не принимаете всерьез этот образ варвара в коже, ввалившегося в благородное собрание?

- Во всяком случае, его солдаты не выглядят ряжеными, - проворчал Локхарт.

- Конечно, конечно. Это не дворяне, переодетые нижними чинами. Райнбальд показывает королеве своих солдат и свое право привести их в ее дворец, а Элинор в ответ демонстрирует ему Айбенхорста по правую руку. И не придерешься в обоих случаях: оба сыграли ключевую роль в сегодняшней стратегической победе и заслужили... Но никакого насилия здесь, разумеется, не будет. Мы наблюдаем шахматную партию, а не бокс, этим-то она и интересна... В частности, по позиции Швертлинга можно сказать, что сегодняшний день был пиком его карьеры. Дальнейшего ее развития не будет. Вероятнее всего, вслед за известием об окончательной ликвидации Арвика генерала отправят в почетную отставку, скрашенную пожалованием титула и поместья. Это, кстати, сейчас легко - сегодня погибло множество аристократов, чьи имения могут быть конфискованы как владения изменников, одних только графов шестеро, если мои сведения полны...

- Нас, во всяком случае, усадили намного дальше от королевы, чем Швертлинга, - заметил Локхарт все тем же саркастическим тоном, думая про себя, что де Сегюр, несомненно, очень бы хотел занять одно из "освободившихся мест", сменив свой почетный титул на реальный.

- Но мы ведь и не занимаем никаких государственных должностей, не так ли? - ответил француз все так же смиренно, но Локхарту почудился в его словах ехидный намек. Дескать, я-то не занимаю, куда уж мне - хотя и мог бы, кажется, рассчитывать на ваше заступничество согласно вашим же словам, что мы всегда останемся одной командой - но вот отчего вас самого королева не пожалует титулом и должностью посолиднее рыцаря короны? Или в ваших с ней отношениях что-то пошло не так?

"И что я должен ему ответить? - подумал Локхарт с еще большим раздражением. - Что мы просто друзья, а не то, что все думают, и что, главное, королева не смешивает личное с государственным? А с какой стати я должен оправдываться, тем более перед человеком, привыкшим полагать, что никакие слова не следует понимать буквально?"

- И хорошо, что не занимаем, - проворчал он. - По-моему, это ужасно, когда даже на пиру человек не может расслабиться, а должен думать об интригах, высчитывать свое место за столом и прикидывать, что оно значит и что об этом подумают сидящие левее и правее.

- Не все люди созданы, чтобы властвовать, - понимающе кивнул де Сегюр. - Я имею в виду не тот очевидный факт, что не все могут. Не все хотят.

- Я никогда не уклонялся от ответственности и не хотел, чтобы за меня принимали решения другие, - возразил Локхарт резче, чем хотел.

- Я не об этом, командир, - терпеливо, как учитель ученику, пояснил де Сегюр. - Есть три глагола, которые часто считают почти синонимами, но на самом деле они принципиально разные: властвовать, управлять и царствовать. Третий, собственно, означает лишь внешнюю атрибутику, поэтому его мы исключим из рассмотрения сразу, хотя некоторых власть привлекает именно этой стороной - но это, конечно, относится к людям недалеким... А вы по своей натуре - ничего, если я позволю себе слегка заменить покойного Якобсона? - вы, несомненно, хороший управляющий, и я ни разу не подвергаю это сомнению. Вам нужно контролировать ситуацию. Максимально простым и эффективным способом. Устраняя по возможности лишние неизвестные, как вы любите выражаться. Привести корабль к цели самым коротким и безопасным путем, потратив минимум ресурсов, и все такое. Все ради конечного результата. Голый прагматизм.

- Потому что это рационально.

- Разумеется. Но властвовать - это другое. Это... во-первых, это контролировать не ситуацию, а людей. Вам ведь все равно, чем именно управлять. Кораблем, роботами, технологическими процессами. Люди в этом списке на последнем месте, Вы сами говорили, что предпочитаете иметь дело с машинами, потому что машины понятны, надежны и предсказуемы.

- Около восьмидесяти процентов всех техногенных катастроф приходится... то есть приходилось на человеческий фактор. И это одни только техногенные катастрофы!

- Я ни в коем случае не критикую и не оспариваю вашу позицию! Я просто поясняю разницу! Вы знаете, что в эпоху прошлого феодализма во многих европейских флотах были две отдельных должности - капитан и шкипер? Шкипер отвечал за все, что касалось навигации. "Перебрасопить реи на правый галс, право руля на четыре румба, курс норд-ост-тень-норд", вот это все. Он управлял кораблем. А капитан мог вообще не разбираться в судовождении, это была не его функция. Он управлял людьми. Так вот, властвовать - это именно над людьми, причем чем меньше они похожи на стандартизованных послушных роботов, тем лучше. Ну а второе отличие следует из первого. Процесс важен не менее, чем результат.

- Я всегда считал людей, жаждущих власти ради власти, психически неполноценными и ущербными, - жестко произнес Локхарт. - Только тот, кто ущербен сам, станет самоутверждаться, унижая других. Опуская их еще ниже себя.

- Да не унижая! То есть такое, конечно, тоже встречается очень часто, но я говорю не об этом! Разве спортсмен стремится унизить соперника? Ведь это принизило бы и его собственную победу!

- И спорт - тот, который ради побед, а не ради здоровья - я всю жизнь считаю абсолютно патологическим занятием.

- Это игра, понимаете? Я не говорю про весь раскрученный вокруг этого бизнес, привлекавший людей, шедших в спорт исключительно ради денег Я про изначальный спортивный дух! Не думайте об этих ваших футболистах, которые, очевидно, вызывают у вас такое отвращение - честно говоря, у меня тоже, европейский футбол все же не в пример изящнее... Думайте о шахматистах! Если противник предложил фору, с точки зрения управленца-прагматика вроде вас - менеджера, если угодно - ее надо принять. Потому что это упростит задачу. Но настоящий спортсмен так не поступит, потому что это лишит игру интереса! Похоже дело обстоит и с властителем. Который не обязательно занимает верховный пост - мы говорим сейчас о психотипе, а не о должности...

- По-вашему, - усмехнулся Локхарт, - Элинор сейчас должна позволить Арвику ускользнуть и собрать новую армию, чтобы не лишать игру интереса?

- Нет, конечно же. Не принимать чужих подачек не значит делать их самому, а в политике все вообще сложнее, чем в шахматах, поэтому я сказал "похоже", а не "точно так же". Политик должен использовать любую возможность, любую слабость противника, порождена ли та излишней самоуверенностью, излишним благородством, небрежностью, глупостью, ленью - чем угодно, хоть стихийным бедствием. Но интереснее всего победить именно сильного врага. Или удержать контроль над сильным союзником, что может быть еще сложнее - властвовать над ним и не позволить ему властвовать над тобой, хотя, возможно, и позволить ему так думать... какое-то время. Поэтому средневековая политика, где, если угодно, нет никаких правил - во всяком случае, таких, которые безусловно нельзя нарушать - интереснее, чем политика цивилизованной эпохи, скованная множеством ограничений.

- Разве, даже рассуждая в ваших терминах "интереса к процессу", выиграть по правилам - не более интересная задача, чем без них? - вновь усмехнулся Локхарт.

- Нет, конечно - ведь твои соперники имеют те же возможности! Ты можешь превратить коня в ладью, но когда ты знаешь, что твой оппонент может, в свою очередь, сделать твою фигуру своей, причем так, что ты об этом даже не узнаешь, ты уже задумываешься, а не лучше ли оставить ее конем...

"Ну да, - подумал Локхарт, - с Райнбальдом сейчас это и происходит. Только выбора, похоже, уже нет..."

- И вы думаете, Элинор получает от всего этого удовольствие? - горько спросил он.

- А вы думаете, нет?

- Я думаю, что у нее просто нет иного выхода, кроме как участвовать и побеждать в том, что вы называете игрой. Даже если бы она добровольно отказалась от власти, ее враги не оставили бы ее в живых и на свободе. Как и она сама не может оставить Арвика.

- Да, да. Объективную сторону дела я, разумеется, не отрицаю. Но уверены ли вы, что так хорошо разбираетесь в чувствах ее величества?

- Уж получше вас! - огрызнулся Локхарт и тут же пожалел о своих словах.

- Как скажете, командир, - смиренно согласился де Сегюр и сосредоточился на еде.

Пир начался, как и ожидал Локхарт, с краткой речи королевы, в которой она выразила благодарность "всем доблестным воинам, защитившим столицу и законную власть" - однако не назвала никаких фамилий. Полковник полагал, что вскоре за этим последует и персональный тост за Райнбальда, вместе с которым граф получит и свое новое назначение, но такового все не было. Гости сперва вовсю работали челюстями, воздавая должное искусству королевских поваров, затем, когда первый аппетит был утолен, пришел черед застольных разговоров - именно в это время де Сегюр принялся объяснять Локхарту тонкости застольной политики; королева также милостиво обменивалась фразами с сидевшим напротив нее графом - однако никаких официальных тостов и речей все не было. И, похоже, кое у кого из гостей это уже начало вызывать беспокойство, заставляя их все чаще бросать выжидательные взгляды в сторону середины главного стола.

Наконец Элинор вновь поднялась. Все звуки за королевским столом - негромкое гудение разговоров, звяканье ножей и вилок - сразу смолкли (хотя солдаты Райнбальда за соседним столом продолжали есть, как ни в чем не бывало). Выждав приличествующую паузу и убедившись, что все взоры - по крайней мере, за главным столом - устремлены на нее, Элинор провозгласила тост "за главного героя сегодняшней битвы..." - короткая пауза, снисходительная улыбка на лице Райнбальда, уже готового подняться в ответ - "... полковника королевской гвардии Айбенхорста".

Айбенхорст поднялся с серебряной чашей в руке, принимая чествование. Локхарт подумал, что, хотя командующего гвардией не упрекнешь в трусости, главными героями битвы были все же другие люди - только никого из них нет и уже не может быть за столом. Это были, например, шестнадцать гвардейцев Шестого дивизиона, ценой своих жизней сорвавшие удар вражеской конницы в тыл, или лучники, отстреливавшиеся до последнего. Но, разумеется, их имена ничего не значили для большой политики... Однако, что значит этот демонстративный тост за Айбенхорста? Неужели Элинор передумала и решила сделать коннетаблем его? Такой вариант, кажется, никогда прежде даже не рассматривался - не потому, что королева не доверяла командующему ее гвардией, но как раз потому, что он оптимально устраивал ее именно на своем месте...

Снисходительная улыбка, однако - насколько мог заметить Локхарт - не покинула лица Райнбальда. То ли граф великолепно владел собой, то ли был совершенно уверен в том, что получит свое, и демонстративное чествование других не угрожает его планам.

И действительно, тост за Айбенхорста обошелся без упоминания новых должностей и титулов, и пиршество покатилось дальше. Некоторое время спустя с тостом поднялся уже сам Айбенхорст, воздавший честь "нашему главнокомандующему в сегодняшней битве генералу Швертлингу". Швертлинг, в свою очередь, после очередной перемены блюд поднял тост за Вульфеншванца, который, правда, по настоянию Крампа оставался в крепости и не участвовал в битве, но чьи солдаты проявили "истинный героизм, защитив доброе имя военной гвардии от изменников, пытавшихся запятнать таковое". О Райнбальде и его людях доселе не было сказано ни слова.

Наконец - пир к этому времени продолжался уже больше часа, все более утрачивая торжественно-официальный вид, ибо даже чопорные придворные уже заметно осоловели от обильной пищи и вина, а солдаты за своим столом вели себя все более шумно и развязно, похоже, все менее помня о разнице между королевским дворцом и кабаком - встал с чашей и Вульфеншванц. Локхарт подумал, что если тот произнесет тост и вовсе за какого-нибудь младшего офицера, если не вообще рядового, то даже если тот, в свою очередь, и вспомнит наконец графа Райнбальда, такое чествование будет больше похоже на оскорбление. Вполне вероятно, что граф нарвался на таковое сам, приведя с собой на пир рядовых солдат; будет по-своему остроумно, если он и сам получит тост от нижнего чина. Но понимает ли Элинор - а в том, что вся эта череда тостов идет по ее сценарию, Локхарт не сомневался - что эта остроумная мелкая месть может лишь обострить отношения с человеком, с которым лучше бы сейчас не ссориться?

Вульфеншванц, однако, произнес тот тост, который Локхарт хотел бы услышать в начале - "за тех, кто пал в сегодняшнем бою за королеву и Айринтию". Что же получается, подумал Локхарт - если последний тост посвящен мертвецам, то продолжить цепочку уже некому и Райнбальд вообще останется без чествования? Значит ли это, что его всего лишь обойдут вниманием на пиру, или он все же вовсе не получит и той главной награды, на которую рассчитывает - и к каким последствиям это приведет?! Локхарт вновь перевел взгляд на графа, желая оценить его реакцию на подобный афронт, и с удивлением обнаружил, что Райнбальд, похоже, даже не особо обратил внимание на слова Вульфеншванца, ибо занят беседой со своей соседкой слева. И это была вовсе не придворная дама, посаженная на это место в начале пира (ее имени Локхарт не знал и не интересовался). Она куда-то исчезла, а на ее месте (почти что напротив королевы, да) теперь как ни в чем не бывало восседала Виолетта, вновь облаченная в свой излюбленный наряд (совсем не соответствующий протоколу торжественной трапезы) и даже со своими длинными черными волосами. Теперь не только Локхарт, но, вероятно, и Райнбальд, если он видел баронессу еще в лагере Арвика, знал, что это парик - но едва ли графа это волновало. Полковник подумал с усмешкой, что с Райнбальдом у Виолетты определенно получается лучше, чем с ним самим. Впрочем, с ним баронесса с самого начала выбрала неверный тон, словно... словно не может простить ему симпатию Элинор. Как же это глупо - притом, что Виолетта отнюдь не дура, это Локхарт не мог не признать...

А затем снова встала королева и дождалась общего молчания и внимания (что теперь потребовало больше времени, чем в начале пира). Ну да, сообразил Локхарт, если здесь принято передавать тосты по цепочке, то после тоста за погибших за королеву по-своему логично, чтобы эстафету вновь приняла она сама...

- Я поднимаю этот тост за человека, чье своевременное появление решило исход сегодняшней битвы, - сказала Элинор, глядя на своего визави, и после крохотной паузы добавила: - За моего верного графа Райнбальда.

И это тоже по-своему логично, подумал Локхарт. Каждого на этом пиру чествовали сообразно его реальным заслугам. Райнбальд не был в этой баталии ни героем, ни командиром героев. Но был тем, кто решил ее исход. Так бывает, и даже не редко... И порядок тостов тоже имеет смысл. Райнбальд появился на поле боя последним - "своевременно", сказала Элинор, но это, очевидно, следует понимать, как сарказм - и с таким же запозданием получает свой тост.

Граф поднялся и уже без всяких снисходительных улыбок впился взглядом в Элинор. Он явно ожидал продолжения. И оно последовало.

- Нового главнокомандующего королевской армией Айринтии.

Наконец эти слова были произнесены при множестве свидетелей. По рядам пирующих пробежал шум. Люди Райнбальда поднимались с мест, готовые приветствовать своего сюзерена. Но, похоже, не все присутствовавшие на пиру знали о грядущем назначении - и не всех оно привело в восторг.

Однако Элинор все еще не закончила.

- И повелеваю ему выступить на север, дабы как можно скорее принять командование над вверенной ему армией.

А вот этого он не ждал, понял Локхарт, не менее внимательно, чем де Сегюр, следивший за лицом графа. Райнбальд явно планировал подольше наслаждаться королевским гостеприимством, одновременно укрепляя свои позиции в столице, где доселе он воспринимался лишь как один из провинциальных феодалов - сильный где-то там в своих владениях, но все равно провинциальный. А вот Элинор, очевидно, совсем не жаждала позволить ему это сделать. И формально к ней не придерешься, требование как можно скорее восстановить управляемость королевской армией действительно разумно, и кому же этим заниматься, как не ее новому командующему?

Мог ли Райнбальд возразить королеве - прямо здесь, на пиру, при всех гостях, в ответ на поднятый за него тост? Что-нибудь вроде того, что раз он теперь командующий, то решать, как и откуда управлять армией - его прерогатива, и что лишь на таких условиях он готов принять на себя предлагаемую ему ответственность, или, если более почтительно, что он не хотел бы повторить ошибку своего предшественника, который покинул столицу, оставив ее без защиты, что чуть не привело к катастрофе? Скорее всего, в обстановке пира, а не совета, даже самое почтительное возражение прямому повелению королевы было бы чудовищным нарушением этикета - но, похоже, граф, застывший с кубком в руках, несколько секунд обдумывал такую возможность. Но, если он и собирался это сделать, то этот план нарушил кто-то из его же солдат, демонстративно приведенных Райнбальдом на пир. Этот солдат, явно не задумывавшийся о тонких политических материях и осознавший лишь сам факт назначения графа на высокий пост, нетрезвым голосом выкрикнул из-за своего стола громкое "ура!" в адрес своего сюзерена - тут же подхваченное другими солдатами, а затем, с большей или меньшей охотой, другими гостями.

Элинор милостиво улыбалась. Райнбальду ничего не оставалось, кроме как поклониться сперва королеве, затем гостям и осушить свой кубок. Момент для возражений был упущен, и, после того, как восклицания стихли и кубки вернулись на столы, граф ответил королеве лишь стандартными словами благодарности за оказанную честь. Впрочем, подумал Локхарт, если Райнбальд и не решился возражать Элинор публично, это еще не значит, что позже он не попытается сделать это в менее многолюдной обстановке. Со своего места (по одну сторону стола с королевой) полковник не мог разглядеть лица Фабиаса - интересно, что думает о происходящем он и насколько оно отвечает, а насколько противоречит его планам. Впрочем, по лицу архиепископа, скорее всего, невозможно было понять его истинные мысли и чувства...

Пир покатился дальше уже без всяких примечательных событий. Локхарт, давным-давно наевшийся, отчаянно скучал - он вообще отличался умеренностью в еде и с детства привык есть быстро, не тратя на это лишнее время, поэтому долгие официальные застолья были для него мучительны - и думал, как бы незаметно ускользнуть, не нарушив никаких придворных приличий. Но пока что все гости оставались на своих местах (если не считать той дамы, что уступила место Виолетте, очевидно, по прямому предписанию Элинор). Наконец, когда колокола собора пробили десять вечера, поднялся Айбенхорст и испросил у королевы разрешения лично принять доклады об организации ночной охраны столицы (очевидно, потребовавшей изменений в связи не только с разгромом неприятеля и снятием осады, но и с потерями, понесенными защитниками). "Возьмите с собой графа Райнбальда, - сказала Элинор. - Безопасность Дракенхайма - теперь и его сфера ответственности, пусть входит в курс дела. К тому же ему, вероятно, тоже нужно принять доклады о том, как разместились его люди." Выпроводив таким образом Райнбальда, Элинор, выждав для приличия еще минут десять, покинула пиршественную залу сама в сопровождении пары фрейлин и Фабиаса, пожелав объевшимся гостям приятного аппетита. Это стало сигналом, что можно расходиться, и действительно, вскоре после ухода королевы зала опустела более чем наполовину, хотя самые настырные из гостей, включая солдат, оставались за столами до глубокой ночи.

Вокруг была темнота. Арвик понимал, что это не ночь и не мрак подземелья - просто его чертово тело все еще отказывается работать, как надо. Впрочем, не было никаких гарантий, что, когда он окончательно придет в себя, вокруг таки не окажется подземный каземат. Один из тех, что под Башней Слез - с трубой над головой, готовой в любую минуту начать извергать ледяную воду - или какой-нибудь еще, мало ли в Айринтии тюрем, и не только государственных... Он даже не мог понять, может ли он пошевелить конечностями. Впрочем, даже если он не связан и не скован, это еще не значит, что он свободен. Зато... зато ему не было холодно, и вот это уже хороший признак. В тюрьме зимой непременно было бы холодно. Не говоря уже о зимнем лесе. Лес был последним, что он помнил. Он загнал коня, стремясь максимально оторваться от преследователей - то есть он не видел погони, он был достаточно умен, чтобы скакать на запад, а не на север или восток, где они стали бы искать его в первую очередь - но все-таки несколько перестарался (как уже не раз бывало в его жизни), и его конь пал прямо посреди леса, вдали от всякого жилья и дорог, которых он старательно избегал. После этого все, что ему оставалось - брести через лес пешком по глубокому снегу, борясь с тошнотой и головокружением, пока он совершенно не выбился из сил. А потом... потом не было ничего, кроме темноты.

Резко нахлынувшая злость при воспоминании о том дне придала ему силы (выброс адреналина, сказали бы в другую эпоху), и он, наконец, открыл глаза.

Света было немного, но он все-таки был - тусклый свет пасмурного дня, проникавший сквозь маленькое мутное окошко, разделенное рамой на четыре части. Первым, что увидел Арвик, был низкий бревенчатый потолок, с которого свисали связки и пучки каких-то сушеных растений, придававшие воздуху необычный запах. Арвик понял, что лежит на мягком, и нечто ограничивает его движения, но это явно не веревки и не кандалы. Приподняв голову, он понял, что накрыт толстым и тяжелым стеганым одеялом. Тогда он решительно сбросил его (оно с шуршащим шумом свалилось на пол) и убедился, что лежит на кровати совершенно голый. Ни каких-либо уз, ни ран на его теле не было.

- Очухался? - прозвучал позади него ворчливый женский голос.

Арвик резко повернул голову, одновременно протягиваю руку за одеялом - но оно уже было на полу вне пределов досягаемости, и ему оставалось только прикрыться руками - жалкий и смешной жест, совсем не достойный короля! На него смотрела круглолицая старуха, закутанная в какие-то серые нищенские лохмотья (на самом деле - вполне добротную шерстяную шаль); длинные вьющиеся пряди седых волос не были благопристойно убраны под чепец, как следовало бы в ее возрасте, а беспорядочно свисали на плечи. Она сидела возле грубо сколоченного стола, на котором стояло несколько предметов - со своей позиции на кровати Арвик различил только вершину кувшина и ручку пестика, торчавшего из ступки. "Ведьма!" - мелькнуло в его сознании, хотя выражение лица старухи было вполне добродушным.

- Да не дергайся ты, - усмехнулась старуха, - нешто я голых мужиков не видала? И тебя тут уж, почитай, неделю выхаживаю, насмотрелась.

- Где моя одежда? - спросил Арвик ледяным королевским тоном, садясь на кровати, но по-прежнему прикрывая рукой промежность. - И мой меч? И мои доспехи?

- Все, что на тебе оставили, тут в углу лежит, - ответила старуха. - Только доспехов там никаких не было.

- Кто оставил?! - Арвик еще раз торопливо оглянулся по сторонам, но каморка, где он находился, никак не походила на темницу, а походила на внутренность маленькой бедной избушки, где как раз в самый раз и обитать таким старухам.

- А я почем знаю, кто? Те, кто тебя в лесу нашли.

"Солдаты? Стражники?" - чуть не вырвалось у Арвика, но он тут же сообразил, что враги непременно забрали бы его с собой, живого или мертвого, и привезли бы отнюдь не в такое место. Его - или его голову. - Разбойники? - спросил он вслух.

- Да мне-то почем знать? - повторила старуха. - Коли ты сам не ведаешь, я тем паче. Может, и не разбойники. Мало ли кто по лесу шляется. Шли, увидели, ты в снегу валяешься, решили, что мертвый, ну и забрали все, что было ценного. Фуфайку вот разве что оставили да штанами твоими побрезговали, потому как обделался ты.

Если собственная нагота вызвала у Арвика лишь умеренное смущение, то теперь кровь бросилась ему в лицо горячей волной.

- Как ты смеешь!!! - заорал он.

- Да ты не кипятись, - вновь усмехнулась старуха, - подумаешь, дело обычное. Когда человек без чувств лежит, он себя не контролирует. Пока ты тут лежал, думаешь, ни разу этого не сделал?

- Да ты знаешь, кто я?! - гневно воскликнул Арвик, тут же, впрочем, сообразив, что для него же будет лучше, если ответ на этот вопрос - отрицательный.

- Дурак, - отрезала старуха, - который идет один зимой через лес, не зная дороги. Это ж чистое чудо, что ты живой еще. Ты бы там и без всяких разбойников загнулся. Скажи спасибо, что я за хворостом пошла да на тебя наткнулась. Совсем ты кончался уже, еле выходила.

Арвик заставил себя успокоиться.

- Принеси мою одежду, - холодно потребовал он. - Если, конечно, ты ее вычистила.

- Нет - так и бросила вонять в углу, - продолжала насмешничать старуха. - Сам-то не можешь еще встать?

Принц хотел вновь оскорбиться, но сообразил, что последний вопрос относится к его физическому состоянию. Все-таки он, очевидно, был болен всерьез, раз провалялся тут в беспамятстве целую неделю.

- Наверное, могу, - ответил он, прислушиваясь к собственным ощущениям. - Но сначала я должен одеться.

Старуха принесла ему рубаху, поддоспешник и колготы⁵⁸. Арвик натянул все это и, наконец, встал с кровати, едва не задев головой связку каких-то грибов, свисавшую с потолка. В теле все еще чувствовалась слабость, но не болезненная - скорее естественное следствие долгого отсутствия нагрузки на мышцы. Голова слегка закружилась, но это ощущение быстро прошло. Пожалуй, он сможет быстро восстановить силы. Поупражняться бы с мечом прямо сейчас...

- На-ка вот, выпей, - старуха, оценив, как он держится на ногах, поднесла ему деревянную кружку с каким-то резко пахнущим отваром. Арвик покосился на питье с подозрением, но сообразил, что здесь его, если бы хотели, уже сто раз могли умертвить без всякого яда, и в несколько глотков выхлебал горькую гадость.

- Так, говоришь, оружие и латы разбойники забрали? - прищурился он, глядя на старуху уже не снизу вверх, а с высоты собственного роста. - А не ты ли сама? Они больше стоят, чем ты за всю жизнь даже во сне видела!

- Да ты на меня-то посмотри! - ответила старуха уже с раздражением - как видно, ей надоело добродушно усмехаться в ответ на его претензии. - Я тебе что - боевой конь? И так-то еле тебя до дома по снегу доволокла, а уж во всем этом железе с места бы не сдвинула.

- Можно было сделать две ходки, - не согласился Арвик.

- И зачем бы мне тогда вторая? Тебя-то я зачем бы стала спасать, орясина ты неблагодарная? Дерьмо из-под тебя шесть дней выносить, чтоб ты меня тут потом воровкой обзывал? Да и на избу мою посмотри - это что, дворец? Куда все золото-то ушло, которое я, по-твоему, за твои железки выторговала?

- И которое у меня при себе было, - добавил Арвик, но тут же упреждающе поднял руку ладонью вперед: - Ладно, ладно, ты права. И я... благодарен тебе за спасение. Но и ты веди себя, как подобает! Ты не с мужланом - ты с... графом разговариваешь! - он почти с отвращением произнес ненавистный титул, данный ему как "бастарду", но сейчас ему определенно не стоило называть свой истинный. За его голову несомненно объявлена большая награда, куда бо́льшая, чем стоимость любого доспеха, и это как раз может быть ответом на вопрос, зачем эта бабка выхаживала его - чтобы точно узнать, кто он такой, прежде чем звать стражников. Наверное, ему и графом-то называться не следовало - ведь в официальных объявлениях о розыске он, конечно, фигурирует как "граф Дункельт", лучше было - бароном, но это было бы уж совсем ниже его достоинства.

- Да мне хоть граф, хоть герцог, - не впечатлилась наглая бабка. - Я в лесу живу, у меня тут сеньоров нет, - с юридической точки зрения это, конечно, было не так, эти земли несомненно кому-то принадлежали. Но в том, что эта лесная ведьма не платит своему сеньору податей, Арвик не сомневался. Возможно, она даже не числится в метрических книгах. - Да и графья не больно-то без свиты пешком по лесу шастают, - добавила старуха, насмешливо глядя на него.

- Мою свиту убили мятежники, - мрачно ответил он.

- Да уж слышала про этот ваш мятеж, - покивала старуха. - Ох, дурные вы все, что те, что эти, что ж вам мирно-то не живется! Ведь на всех хватает и еды, и воды, и воздуха чистого. Да и золота даже - ведь не те мятежи поднимают, у кого его нет! А те, у кого и титулов, и богатства и так полно. Так ведь нет, им еще больше надо! А в итоге и то, что было, потеряют. Сами без головы останутся и других оставят!

- Что именно ты слышала? - спросил Арвик. Ее обывательская философия вызвала у него лишь презрительную усмешку, но сейчас куда важнее были практические вопросы. - Какие новости за последнюю неделю?

- Ну, ко мне в лес не больно-то новости доходят. Но иногда все ж таки выбираюсь продать-купить кой-чего, вот в воскресенье на базаре в Трептоне была. Так там народу нет почти, а какой есть из торговцев, все ругаются. В рождественско-новогоднюю неделю обычно же самая торговля зимой, а сейчас что? Дороги перекрыты, разъезды да патрули повсюду, мятежников этих ваших ищут. Каждую подводу по десять раз перетряхнут, вдруг там в каком горшке самозванец прячется...

- Какой самозванец? - насторожился принц.

- Ну этот, лже-Арвик.

- Лже? - прищурился Арвик. - Вроде бы раньше даже... Элинор не говорила, что он не настоящий.

- Так настоявшего-то под Дракенхаймом убили! Но сразу же новый объявился, никак они не угомонятся, мятежники-то ваши.

- Почем ты знаешь, что убили? - неприязненно спросил принц, хотя сейчас такая версия скорее способствовала его безопасности.

- Ну, я-то сама там не была, - рассудительно ответила старуха, - но народ на базаре говорит - точно убили, и голову его напоказ выставили. Один там, на базаре-то, божился, что сам ее видел. Торчит, говорит, на пике перед Северными воротами, жуть. А мальчишки в нее снежками кидаются.

Конечно, это не могла быть голова рыцаря, на которого Арвик надел свой шлем и плащ - тот был вовсе не похож на него. "Должно быть, это голова бедолаги Жерома, - понял принц; то был его двойник и, по слухам, незаконный брат, сыгравший его роль в сентябре. - Они ее сохранили. Но почему они стали раскручивать версию о самозванце только сейчас? Ах, ну да, конечно. Раньше для них предъявить голову означало сознаться в убийстве. Да и кто бы им поверил, зная, что я далеко. А сейчас у них есть оправдание - Арвик-де пал в бою прямо под стенами столицы, на глазах у свидетелей! Но кого они именно ищут, если я все это время валяюсь здесь в безвестности и бездействии? Уж не объявился ли за эти дни и в самом деле какой-то самозванец, провозгласивший себя Арвиком?"

Такой вариант он совершенно не рассматривал. Что, если теперь ему противостоит не только узурпаторша, но и самозванец? И, пока он тут валяется, этот самозванец уже собирает вокруг себя оставшихся верными ему, Арвику, людей? А когда Арвик потребует свои права - конечно же, объявит самозванцем его, законного наследника? В прежние времена подобную наглую ложь нетрудно было опровергнуть - поэтому Арвик не опасался, что так попытается повести себя тот же Жером. Но теперь, когда его соратники, хорошо знавшие его лично, пали под стенами Дракенхайма, а все документы, хранившиеся в его шатре и в седельной сумке его лошади, тоже утрачены...

Принц чувствовал, как закипает в нем гнев на неизвестного наглеца. При этом он совершенно не думал, что сам он - и всякий, кто дерзнет назваться сейчас "принцем Арвиком" - находится в положении загнанного зверя, чье войско уничтожено, союзники предали (теперь он числил предателем и Хагентрауба, так и не поддержавшего его открыто), столица наверняка захвачена (он оставил там чисто символические силы как приманку для Бронгара), за которым охотятся патрули по всем дорогам. Он рассуждал так, словно Элинор вообще уже не проблема и единственным препятствием, неожиданно вставшим между ним и троном, является этот гипотетический наглый самозванец! Но, обуздав первую волну гнева, он все же взглянул на вещи более трезво. Скорее всего, никакого самозванца все-таки нет. Если бы таковой и объявился, то где-нибудь на севере, а не здесь, среди сплошных врагов, где он гораздо раньше останется без головы, чем сумеет собрать вокруг себя хоть какие-то силы. Тот "самозванец", которого ловят эти враги - это и есть он сам, настоящий Арвик. Пусть они не слышали о нем ничего со времени битвы и даже не знают наверняка, выжил ли он или действительно замерз и достался волкам где-то в лесу (Арвика передернуло при мысли, что его конец мог быть столь бесславным) - они, конечно, не успокоятся, пока не отыщут его живым или мертвым.

Все же, сколько времени они будут активно искать его в этих краях? И безопасно ли отсиживаться у этой бабки? Даже если предположить, что она не предаст сама - не такая уж она никому не ведомая отшельница, на базарах бывает, значит, и к ней могут наведаться с обыском...

- Далеко этот твой Трентон? - спросил Арвик. Ему это название ничего не говорило - какое-то мелкое селение...

- Трептон, - поправила старуха. - Миль восемь будет.

Не так уж плохо, подумал он. Редкие дозорные настолько настырны, чтобы углубляться в лес так далеко - если, конечно, не знают наверняка, что и где искать.

- У тебя есть лошадь? - продолжал он расспрашивать.

- Была бы лошадь, стала бы я тебя на себе волочь, - проворчала бабка. - Коза у меня есть. А лошади на зиму слишком много сена надо, мне в моем возрасте столько не запасти.

- А по восемь миль пешком туда и обратно топать - возраст, значит, не помеха? - Арвик снова заподозрил вранье.

- Так я обычно только до дороги хожу, там и трех миль не будет. А там жду, чтоб кто-нибудь подвез старушку. Кто-нибудь всегда подвозит, это ж не каждый день, а когда народ на базар и с базара едет.

Три мили от дороги - это уже хуже, подумал Арвик. Сюда, в принципе, могут и сунуться, даже если и не знают, где именно тут ее изба.

- А ты тут, значит, совсем одна живешь?

- Мне в лесу и одной хорошо, - ворчливо ответила старуха. - Я зверей не обижаю, а они меня. Травки всякие полезные собираю, грибы-ягоды. Хорошо, спокойно, не то что у вас там.

- Но на базар все-таки ездишь.

- Так это редко. Не все ж своими руками делать, кое-что и прикупить надо. Одежку из козьей шерсти я, к примеру, и сама справлю, а вот обувку уже надо покупать. Или вот недавно сковородку новую, у старой ручка отломалась...

- Значит, деньги есть у тебя. Сколько тебе платят за твои зелья? Найдется хоть несколько золотых?

- И, какие золотые? Батцен-другой, может, найдется.

- Ладно, - помрачнел Арвик, - давай, сколько есть, - старуха молча вытаращилась на него, пораженная такой наглостью, и он снизошел до пояснений: - У меня, сама знаешь, сейчас ни гроша... при себе, а мне надо добраться до моего замка. Потом я тебя отблагодарю с лихвой. Еще мне нужен конь, сапоги и верхняя одежда.

- Да где ж я тебе все это возьму?! - возмутилась бабка.

- Ну, может, от мужа какие вещи остались? Так уж и быть, я и крестьянские готов надеть.

- Какого мужа? Отродясь у меня его не было, очень надо такое счастье!

- Значит, пойди и купи это все! - потребовал он и тут же пожалел о своих словах: старуха, про которую в ближайшем селе наверняка знают, что она живет в лесу отшельницей, покупающая мужскую одежду, может привлечь к себе внимание, да и сама легко сболтнет лишнего. Но бабка лишь насмешливо скривилась:

- Ага, и карету с лакеями. За ту же пару батценов.

- Но я же не могу идти отсюда в таком виде! И жить у тебя до весны, пока не потеплеет, тем паче не могу.

- Если ты и впрямь такой важный граф, отправь записку своим слугам, - пожала плечами старуха. - Так и быть, отнесу ее до дороги и отдам тому, кто согласится доставить. Не забудь только написать там, чтоб вестнику заплатили за услугу. Ну и мне за труды... все ж-таки почти неделю тут тебя выхаживала...

Эта идея понравилась Арвику еще меньше - фактически она означала самому выдать себя врагам - но он ухватился за другое:

- Значит, у тебя есть бумага и чернила?

- Есть немного.

- Можешь нарисовать карту? Где дорога, где Трептон, ну и вообще, что тут знаешь

- Карту - не карту, но как дороги идут, нарисую...

Старуха действительно вполне уверенно изобразила то, что интересовало Арвика - тропинку от своей избы до идущего через лес тракта, большое село Трептон на перекрестке трех дорог на западе, несколько деревень и дорог поменьше. Принц расспросил ее, где стоят кордоны. Из того, что она слышала на базаре и видела сама, выходило, что перекрыты пути на север и даже почему-то на юг, а вот путь в сторону западного побережья пока еще свободен. Возможно, потому, что добравшемуся туда беглецу дальше деваться все равно некуда - навигация в Кирландском заливе прекращена до весны (и даже ни один простой рыбак не выйдет в море в период зимних штормов), а путь вдоль побережья что на север, что на юг упрется в одну из крепостей с верным Элинор гарнизоном, если беглеца не схватят еще раньше в одном из прибрежных селений, где любой незнакомец на виду и сразу оказывается на подозрении. Прибрежные жители вообще почти всегда лояльны к власти, ибо айринтийские короли, нуждаясь в их помощи в борьбе с контрабандистами и шпионами (да и постоянную угрозу пиратских рейдов нельзя было сбрасывать со счетов), издавна даровали им привилегии по сравнению с прочими крестьянами. А теперь туда уже, конечно, доскакали гонцы с обещанием награды.

Впрочем, так дело обстояло четыре дня назад; с тех пор заставы и патрули могли появиться и на западной дороге. А следующим этапом - коль скоро добыча все никак не попадет в сеть ни на дорогах, ни в населенных пунктах - можно было ожидать и рейды по лесам и пустошам с целью проверить любое возможное укрытие вплоть до шалаша или землянки. Так что отсиживаться здесь в надежде, что врагам надоест искать, вряд ли было хорошей идеей.

Но даже не это беспокоило Арвика больше всего - а мысль о самозванце, который может перехватить инициативу, пока он тут прячется в глуши. Пусть даже сейчас никакого самозванца нет, это всего лишь вранье узурпаторши - но Арвик хорошо знал, что такое самосбывающийся прогноз, или как запущенный кем-то слух превращается в реальность. Если тема самозванца будет обсуждаться достаточно долго, кому-то может прийти в голову, что это и впрямь хорошая идея. И что настоящего Арвика уже и впрямь съели волки или зарезали лесные разбойники, а стало быть, место вакантно. И если настоящий промедлит с отстаиванием своих прав, то потом уже ничего не сможет доказать...

- Ладно, - резюмировал принц. - Когда ты отнесешь записку?

- В воскресенье, как народ на базар поедет. Раньше-то смысла нет, к Новому году все уж закупились, дома сидят, празднуют. На дороге полдня впустую прождать можно. Да и, пока не отпразднуют, все одно не поедут никуда с запиской твоей, здесь народ такой, праздник - это святое.

- Ну хорошо, - проворчал Арвик. - А сейчас есть хочу. Ты тут меня, небось, одним козьим молоком поила!

- Ну почему, и кашу тоже давала.

- А посерьезнее что есть у тебя? Хоть козу свою зарежь. Как мне золото привезут, новую купишь.

- Ишь чего выдумал - Беляночку мою резать! - возмутилась старуха. - Но тетерева тебе, так и быть, зажарю. Как раз утром в силки попался.

- Ты ж говоришь - зверей не обижаешь? - усмехнулся Арвик.

- Птица и рыба - не зверь.

Некоторое время принц наблюдал, как старуха ощипывает и потрошит птицу, затем сказал:

- Ладно, пока ты тут возишься, я тоже что-нибудь сделать могу. Может, тебе дров нарубить надо?

- Да где мне уже с дровами тяжелыми возиться, говорю же - хворост в лесу собираю. Но там ветки толстые и длинные, их, конечно, тоже порубить не помешает. Ручки-то свои графские занозить не боишься?

- Я рыцарь, - строго ответил Арвик. - Мне топором махать и в бою доводилось. А сейчас размяться не помешает на свежем воздухе, не все ж твою кислятину нюхать.

- Ну, если это твой способ сказать "спасибо", то - пожалуйста, - проворчала старуха. - Я уж думала, и слова благодарности не дождусь от тебя за то, что жизнь твою спасла.

- Я это ценю, - усмехнулся принц. - Так где у тебя топор, и хворост твой?

Старуха проводила его в сени, где в углу стоял прислоненный к стене топор, затем на двор под навес, где громоздилась большая куча хвороста. Двор был расчищен от снега, но Арвик сразу почувствовал холод сквозь кожаные подошвы своих колгот - достаточно толстые, чтобы в них можно было ходить без сапог в теплую пору, но не зимой. А уж если придется идти в одних колготах по глубокому снегу... Однако топором на длинной ручке он взмахнул даже с удовольствием. Размяться после столь долгого лежания в постели и впрямь было необходимо - с первых же взмахов он почувствовал, как ослабли за время бездействия его мышцы.

Когда он вернулся, всю избу наполнял аппетитный аромат, который, впрочем, все равно не мог перебить запаха сушеных растений. Старуха как раз доставала тетерева из печи.

- Закончил? - спросила она, не оборачиваясь.

- Угу, - Арвик направился к ней. Она повернулась и поставила блюдо с птицей на стол. Принц при этом шагнул в сторону, но все же попал в поле ее зрения.

- Топор-то в сенях поставь, - ворчливо сказала старуха, - зачем ты его сюда...

Ее глаза округлились, когда до нее дошло, но было поздно. Арвик резким движением ударил ее обухом по голове. Не издав ни звука, старуха повалилась на пол.

Принц присел рядом с бесчувственным телом и двумя пальцами - большим и средним - пощупал пульс на шее. Старуха была еще жива. Но он бил обухом, а не лезвием, конечно же, вовсе не из жалости. Просто он понял, что ее шмотки ему еще пригодятся, и стало быть, незачем пачкать их ее кровью и мозгами.

Оставлять ее в живых было бы, разумеется, большой глупостью. Она бы наверняка его выдала, отнесла бы его записку прямиком стражникам (интересно все же, насколько велика назначенная за него награда?) Но даже если и нет - проболталась бы или по собственной дурости, или когда ее начнут допрашивать заявившиеся сюда дозорные. Да и вообще... она подписала себе приговор первыми своими же репликами. Король может проиграть битву, быть раненым, быть вынужденным спасаться бегством, потерять сознание, замерзать в снегу - но он не может быть найден в обгаженных штанах!

Кстати, не случилось бы с ней того же самого перед смертью, как это бывает с висельниками! Арвик поспешно выпустил ее горло и задрал ее юбку. Нет, пока вроде чисто. Он принялся раздевать грузное бесчувственное тело. Стащив теплую шаль и платье, он снова положил руку на шею старухи (на миг залюбовавшись своей красивой кистью с длинными пальцами, способными удобно охватить не только рукоять меча или боевого топора) и пережимал артерии до тех пор, пока всякая пульсация под пальцами не прекратилась. Затем, оставив труп на полу, уселся за стол и принялся с аппетитом уплетать еще не остывшего тетерева.

Затем он устроил тщательный обыск всей избы в поисках всего, что могло бы ему пригодиться. Еще теплившаяся надежда найти свой меч или какие-то части доспехов так и не оправдалась, но, по крайней мере, он вооружился, помимо топора, еще острым ножом (с помощью которого заодно и побрился), а также предметом, на который едва ли позарился бы другой мужчина - длинной и острой заколкой для волос. Какой-нибудь грубый мужлан посмеялся бы, глядя, как Арвик втыкает ее в собственные густые и длинные волосы, но Габриус в свое время хорошо научил его вонзать мизерикорд в глазницу прямо через забрало шлема и прозрачно намекнул, что для этой цели можно использовать не только мизерикорд и не только тогда, когда противник сам просит о последнем ударе. Отыскал он и деньги в глиняной кружке - там действительно оказалось два батцена и медная мелочь, всего примерно на полторы кроны. Арвик надеялся найти тайник с более крупной суммой, даже опорожнил на землю один за другим множество пузырьков с какими-то настойками и отварами, полагая, что монеты могут быть спрятаны внутри - но увы, похоже, все эти зелья и впрямь были просто лекарствами. Лишь одна находка сперва удивила Арвика, а потом заставила его усмехнуться. Он приметил, откуда старуха доставала бумагу, и обнаружил там целую стопку - причем большинство листов оказались исписаны. И это оказались не какие-то колдовские рецепты, а... стихи. Не какая-нибудь куртуазная возвышенно-утонченная поэзия и не философская заумь, но и не простонародные частушки. Пейзажная лирика, элегические размышления о природе и гармонии... Значит, Арвик не даром заподозрил, что бабка не так проста. Скорее всего, она появилась на свет вовсе не в крестьянской избе. Что ж - тем больше вероятность, что она бы его заложила. Кем она, интересно, была до того, как решила удалиться от мира и поселиться в лесной избушке? На листах нигде не было имени автора, и Арвик подумал, что так и не спросил, как ее зовут. Хотя - назвала ли бы она свое настоящее имя? Впрочем, это все не имело уже никакого значения.

Уж он-то точно не станет следовать ее примеру и удаляться в изгнание.

Ждать три дня до воскресенья он тоже не собирался. Хотя, возможно, в базарный день и легче перехватить кого-нибудь, согласного подвезти. Но он уже и так потерял слишком много времени. С каждым днем тают его шансы убедить потенциальных союзников, что его поражение - еще не окончательный и непреложный факт, что проиграна битва, а не война - плюс, конечно же, угроза появления самозванцев, которые попытаются сделать это за него. Ну и, кроме того, беглецу лишние встречи в базарный день скорее во вред, чем на пользу...

С отвращением он принялся надевать старухину одежду поверх своей собственной. Эта часть его бегства тоже не должна попасть в исторические хроники - там будет только "благополучно обманув бдительность вражеских кордонов, принц Арвик добрался...". Он понимал, насколько смешно и нелепо выглядит и насколько мало походит на старуху, будучи полной противоположностью ей буквально во всем - пол, возраст, стройная и высокая фигура... вот разве что его светлые длинные волосы могут сойти за ее седые, да и то издали. Конечно же, обмануть стражников таким маскарадом ему не удастся - напротив, его сразу же схватят, едва заметят в таком виде. Но какой-нибудь едущий по дороге крестьянин, не склонный особо присматриваться... если достаточно сгорбиться и замотать лицо платком... Он попробовал произнести старушечьим голосом: "Милок, не подвезешь бабушку до Трептона?" Сперва его разобрал смех, потом он со злостью выругался на себя, но после нескольких попыток стало получаться более-менее похоже, хотя от усилий говорить высоким голосом и запершило в горле. Башмаки старухи на него, конечно, налезть не могли при всем желании, так что он обмотал ступни поверх колгот половинами ее шерстяного платка и обвязал веревками. Возможно, такой эрзац обуви стоило бы выставить напоказ, чтобы вызвать жалость проезжих - если бы не его размер ноги, никак не похожий на женский. Придется прятать ноги под юбкой, двигаясь на полусогнутых - неудобно, конечно, но это нужно делать только на виду у крестьянина, и будем надеяться, что тот не станет присматриваться к следам...

Наконец, уложив в старухину суму на холщовом ремне предметы, которые могли ему пригодиться - в том числе остатки тетерева, кругляк козьего сыра и несколько ржаных сухарей - он отправился в путь. Выходя, Арвик даже не взглянул на тело своей спасительницы, так и оставшееся валяться на полу.

Путь через лес по снегу в такой одежде и особенно обуви не доставил ему ни малейшего удовольствия, но, наконец - не встретившись по пути ни с разбойниками, ни с волками - он все-таки добрался до дороги. Здесь он, как делала в свое время старуха, встал на обочине, дожидаясь какой-нибудь подводы. Его бы устроила едущая хоть на запад, хоть на восток - однако лесная дорога в этот предновогодний день оставалась пуста, как видно, народ и впрямь уже готовился к празднику, сидя по домам. Переминаясь на снегу в промокших насквозь обмотках и не таком уж теплом коротком старухином тулупчике, принц вынужден был признать, что в идее дождаться базарного дня все же был смысл. Но он ненавидел ждать - и вот теперь из-за того, что он не захотел делать это в теплой избе, ему приходилось делать это на морозе, причем без каких-либо гарантий на успех. Лишь один раз с запада на восток быстро проехала дворянская карета, пассажир которой, разумеется, даже и не взглянул из-за своих занавесок на убогую старуху, сгорбившуюся на обочине. Минут сорок спустя в обратном направлении проскакали двое вооруженных всадников, и Арвик еле успел спрятаться за деревьями - не слишком надежно, с дороги на фоне белизны зимнего леса его все равно можно было заметить, но всадники, на его счастье, не смотрели по сторонам. И снова в лесу воцарилось полное безлюдье и безмолвие, нарушаемое лишь стуком зубов и периодическими ругательствами мерзнущего принца. Короткий зимний день уже клонился к вечеру, и шансы, что кто-то тут еще проедет на ночь глядя, таяли с каждой минутой.

Но одна мысль о том, чтобы возвращаться назад в избу - опять три мили по глубокому, а не утоптанному, как на дороге, снегу, и, главное, потом придется снова... - приводила Арвика в ярость. К тому же - он, как обычно, быстро подыскал и рациональный аргумент для обоснования собственных чувств и желаний - туда он дошел бы уже затемно, а в темноте он запросто может сбиться с пути и проскочить мимо избы. Так что он вышел на дорогу и решительно зашагал в сторону Трептона.

По мере того, как солнце впереди опускалось все ниже, заполняя лес густыми тенями, становилось все холоднее. Арвик шагал так быстро, как мог - он бы, пожалуй, и вовсе побежал, если бы проклятая юбка не путалась в ногах. Принц понимал, что до Трептона он все равно тоже доберется уже в темноте, что могло и поспособствовать, и помешать его планам - в зависимости от того, насколько бдительны и осторожны местные жители и, главное, есть ли там в это время кордоны. Если есть, то ночная вахта уж точно бдительней и подозрительней дневной, а старуха, пришедшая в село пешком среди ночи, уж точно привлечет внимание. В то же время, если он попытается загодя свернуть в лес и обойти Трептон стороной, то наверняка выбьется из сил и замерзнет насмерть еще до утра...

И тут он услышал позади мягкое постукивание копыт по утрамбованному снегу и побрякивание сбруи. Арвик тут же сбросил неестественный для старухи темп, а также сгорбился и подогнул колени, надеясь, что делает это не слишком поздно, а затем бросил быстрый взгляд через плечо, одновременно натягивая платок на самый нос. Его догоняла как раз такая повозка, какую он надеялся встретить - крестьянские сани, в которых, похоже, не было никого, кроме возницы. Закатное солнце слепило вознице глаза, и тот, похоже, не заметил ничего необычного в женском силуэте впереди.

- Далеко идешь, мамаша? - весело окликнул правивший санями крестьянин, поравнявшись с Арвиком.

- В Трептон, - проскрипел тот старушечьим голосом, горбясь еще сильнее и втягивая голову еще глубже под платок.

- Ишь ты! - удивился возница. - Этак ты до ночи идти будешь, коли вообще дойдешь. Садись, подвезу.

- Спасибо, милок, - выдавил из себя Арвик. Он взобрался в сани, стараясь оставаться на периферии зрения возницы, и уселся позади него на расстеленную на полу войлочную полсть. Крестьянин чмокнул губами, вновь трогая с места лошадь.

- А к кому тебе в Трептоне? - продолжал расспрашивать словоохотливый крестьянин. - Я всех там знаю, сам там живу. Вот домой возвращаюсь, как раз поспею к Новому году, аж из самой столицы, да.

- И как там? - проскрипел Арвик, игнорируя заданный ему вопрос.

- Ну как - празднуют, гуляют. Тут тебе и Рождество, и победа над мятежниками. Гирлянды, флаги повсюду, народ веселится. А только на Западный мост как въезжаешь, жуть берет. Мертвецы на льду штабелями сложены, так и пролежат до весны. Вчера графьями да баронами были, а теперь осетрам на корм пойдут - осетры в новом году будут жи-ирные... А сразу за мостом голова принца Арвика на шесте торчит. Ну то есть Дункельта, так его теперь называть положено...

"Так перед северными воротами или перед западными? - подумал Арвик. - Или врет он все, не был он в Дракенхайме, чужие байки пересказывает? Хотя врать мог и тот, кто бабке на базаре рассказывал, а то и сама она перепутала..."

- А у северных ворот, - продолжал крестьянин, словно услышав его мысли, - другая голова, генерала Гартхарда. Сколько лет мы его героем считали, что наши северные земли держит, а он тоже предатель оказался, вот оно как. У богатых и знатных-то жизнь тоже не сахар, а смерть и того хуже. Нет, мы уж лучше спокойно свой век проживем, в стороне от господских страстей, верно я говорю? Так кто у тебя в Трептоне?

Арвик предпочел бы узнать побольше о столичных делах (в частности, выступила ли на север армия узурпаторши, ныне, вполне вероятно, возглавляемая предателем Райнбальдом), но медлить, очевидно, было больше нельзя. Арвик как раз успел распустить одну из веревок, которой крепил свои обмотки, и теперь резким движением набросил сзади вознице петлю на шею. Крестьянин захрипел, бросил вожжи, бестолково размахивая руками - но, конечно, не смог избавиться от удавки. Лошадь продолжала трусить вперед, равнодушная к агонии своего хозяина - быстро, впрочем, прекратившейся.

Арвик встал на санях, оглядываясь и прислушиваясь. Дорога оставалась пустынной, никаких лишних свидетелей. Принц стащил с мертвеца его шапку, тулуп и сапоги (не забыв прихватить и кошель, полный медных и даже серебряных монет - как видно, крестьянин и в самом деле удачно поторговал в праздничной столице) и натянул на него свои старушечьи шмотки. Чернобородый крестьянин в роли старухи смотрелся еще менее убедительно, чем сам Арвик, так что принц вытащил из сумки ножницы и нож и, как сумел, обрил покойника, а затем коротко остриг собственные волосы. Делать ему это было чертовски жаль, но за крестьянина со своей прической он бы точно не сошел. Затем он связал руки и ноги трупа, сунул ему в рот отрезанный кусок платка и уложил убитого под полсть. Если на дороге на запад не будет кордона, возможно, весь этот маскарад и не понадобится. Но если будет...

Кордон был. Подъезжая к Трептону уже в густых сумерках, Арвик заметил трех всадников. И, вероятно, они не в лучшем настроении, вынужденные стоять на посту в праздничную ночь. Ну что ж - не лучший, но и не худший вариант. Он подхлестнул лошадь, направляя ее прямо к ним.

- Стой! - закричали ему.

- Вас-то мне и надо, служивые! - крикнул Арвик, натягивая поводья и оценивая взглядом дозорных. Кольчуги, нагрудники, открытые, без забрал, шлемы, как он и ожидал. Понятно, что никто не поставит в простой дорожный кордон тяжелую кавалерию. - Правду говорят, что за голову Арвика-самозванца большая награда назначена?

- Немалая, - ответил один из дозорных, не называя, впрочем, сумму, ибо совсем не собирался честно делиться с крестьянином, если тот наведет их на след. - А ты что, знаешь, где он?

- У меня в санях, - ответил принц самодовольно. - Вы представьте, он старухой переоделся! А я не разобрал сперва, говорю - мамаша, подвезти тебя? А он как в сани влез, сзади на меня набросился и давай душить! А я вывернулся, кулаком его звезданул промеж глаз и связал. Вот, принимайте голубчика, - Арвик развернулся, отдернул полсть.

- Проверь, кто там, - велел старший караула своему солдату. Тот спешился, зажег необходимый уже при таком освещении факел и заглянул через борт в сани, на всякий случай держа в другой руке наготове меч. Еще один всадник тоже подъехал вплотную и обнажил оружие, но остался в седле.

Пеший, глумливо осклабившись - лежавший в санях мужчина в женской одежде и впрямь смотрелся забавно - поддел концом меча платок на голове мертвеца.

- Это не Арвик. Тот блондин.

- Так это настоящий блондин, а самозванец, может, и нет! - возразил Арвик. Его собственные, короткие теперь волосы полностью скрывала меховая шапка.

- Может, и кто-то еще из мятежников, - заметил командир, но был перебит спешившимся солдатом:

- И он, кажись, вообще мертвый.

- Живой был! - горячо возразил Арвик. - Еще какой живой, когда я его вязал, еле справился!

- Ты ему, дурак, кляп слишком глубоко затолкал, вот он и задохнулся, - презрительно ответил солдат.

- Да живой он! - настаивал Арвик. - Ты дыхание-то послушай!

Солдат перегнулся через борт, склоняясь над телом и приближая ухо к груди мертвого крестьянина. Все его внимание было сосредоточено на том, чтобы уловить звук дыхания и сердцебиения (просто пощупать пульс мешали занятые руки). Заколка, спрятанная в рукаве тулупа, скользнула в руку Арвика, и он молниеносным движением опытного фехтовальщика воткнул ее в глаз и дальше в мозг солдату. Тот вскрикнул и повалился на борт саней, выпуская и меч, и факел. Арвик тут же схватил меч, но факел упал на полсть и поджег ее. Арвик вскочил на облучок саней; солдат, остававшийся на коне рядом, взмахнул мечом, но замешкался - он не мог достать Арвика с седла, поскольку коню мешали сани, и не хотел спешиваться, не желая утрачивать преимущество конного над пешим. Это секундное замешательство стало для него роковым - Арвик бросился вперед и со всей силы рубанул кавалериста по ноге ниже колена. Это был удар, достойный похвалы мастера Габриуса - меч не только полностью отрубил ногу, но и рассек подпругу, а затем и плоть на боку коня. Последняя рана, впрочем, осталась неглубокой и неопасной - но вполне достаточной, чтобы животное шарахнулось от боли в сторону, а искалеченный всадник вместе с седлом свалился ему под копыта.

Теперь оставался третий, командир патруля, все еще преграждавший путь. Он уже обнажил оружие, но тоже замешкался, желая одновременно и блокировать дорогу саням, и атаковать преступника. Самым правильным для него было бы зарубить запряженную в сани лошадь и тогда уж заняться ездоком - но эта простая мысль не пришла ему в голову. Вероятно, потому, что он был кавалеристом и любил лошадей. Арвик метнул в него припрятанный под тулупом топор. Топор ударил всадника в плечо, но не смог пробить кольчугу - хотя и заставил его пошатнуться и едва не выронить меч. Арвик прыгнул с облучка горящих саней к пятящейся от огня лошади первого солдата и поймал ее за уздцы. Конь протащил его несколько футов, прежде чем Арвик сумел ухватиться другой рукой за луку седла, не выпуская при этом меча, и вставить ногу в стремя. Еще секунда - и он лихо взлетел бы в седло... но в длинном тяжелом тулупе, помешавшем сделать мах ногой, это оказалось не так просто, как он привык. Принц позорно плюхнулся животом поперек седла - по-прежнему с оружием в руке, но совершенно беспомощный в такой позе. Патрульный, уже восстановивший равновесие, хлестнул своего коня, устремляясь к противнику с занесенным для удара мечом, отбить который у Арвика не было никаких шансов. Но в этот момент крестьянская лошадь, чувствуя огонь, разгоравшийся у нее за спиной, сорвалась с места, зацепила углом саней по ногам коня кавалериста и помчалась дальше по дороге, идущей насквозь через село. Хотя это не переломало ноги коню патрульного, но заставило его остановиться и шагнуть вбок, что подарило Арвику драгоценные секунды, позволившие, наконец, вскарабкаться в седло. Двое всадников ринулись навстречу друг другу и сшиблись в лязге мечей. В короткой яростной рубке принц вышел победителем. Он сперва отрубил противнику руку с мечом, которая повисла ниже плеча на последнем лоскуте мяса и кожи, а затем не отказал себе в удовольствии снести уже беспомощному врагу голову. Где-то в снегу еще корчился и пытался уползти солдат, оставшийся без ноги; Арвик настиг и добил и его. В конце концов, ему не нужны были живые свидетели - особенно когда где-то совсем неподалеку, на двух дорогах, уходящих в северном направлении, должны стоять еще кордоны.

Затем он поскакал на запад следом за обезумевшей лошадью, тащившей за собой горящие сани; факел этого пламени озарял дорогу в сгущающейся темноте. Ему нужно было снова переодеться, сменив крестьянское облачение на военное, и он помнил, что единственный солдат, которого он убил, не повреждая одежду и доспехи, остался на санях.

Улицы Трептона в этот поздний час уже почти опустели - хотя празднующая молодежь и должна была снова высыпать на них после полуночи - но окна светились повсюду, и, конечно, теперь в селе быстро поднимался переполох - не заметить несущиеся по главной улице пылающие сани было трудно. Припозднившиеся гуляки шарахались к заборам, кто-то, напротив, выскакивал на крыльцо, с разных сторон раздавались испуганные и обеспокоенные крики - "Что там? Пожар?". Но Арвик промчался через село насквозь прежде, чем кто-либо попытался его остановить (селяне, впрочем, и не осмелились бы, а дозорные других караулов не успели) или хотя бы смог как следует рассмотреть. Отчаянно погоняя коня, Арвик оставил Трептон позади и вновь углубился в темнеющий лес.

Он торопился настичь горящие сани, пока огонь не лишил его трофеев, однако получил желаемое даже раньше, чем смог настичь охваченную пламенем повозку. Ведь солдат, на самом деле, так и не свалился в сани целиком, а остался висеть на борту, и его ноги волочились по снегу, из-за чего тело постепенно сползало назад и в конце концов вывалилось на дорогу - практически под копыта Арвику - который едва не наехал на него, не заметив в темноте, где его слепил яркий свет пламени. Однако в последний момент принц все же разглядел труп. Оглянувшись - погони, похоже, все еще не было - принц быстро спешился и снова сменил свой наряд, теперь уже, наконец, на боевой (пусть и не рыцарский). Единственное, что вызвало у него новую вспышку раздражения - кавалерийские сапоги оказались малы. Но, конечно, он никак не мог оставаться в просторных и удобных крестьянских. Рассудив, что в тесной обуви ему предстоит в основном ехать, а не идти пешком, он решил, что сможет это вытерпеть.

Крестьянские шмотки он не оставил рядом с трупом, а сперва побросал на спину коня и избавился от них позже, бросив в огонь, когда все-таки нагнал сани (после чего поскакал дальше, обгоняя уже выбивающуюся из сил крестьянскую лошадь, запряженную в гигантский костер - ее дальнейшая участь принца, понятно, нимало не заботила).

Арвик не строил особых иллюзий и понимал, что очередная смена декораций не избавит его от погони и что слишком долго выдавать себя за кавалериста противника не получится. Даже если никакие депеши, передаваемые способами более быстрыми, чем конные гонцы, и не обгонят его на пути к западному побережью, рано или поздно от скачущего в подозрительном одиночестве солдата потребуют или документ, или пароль. Так оно в итоге и получилось.

Судьба, впрочем, хранила принца довольно долго - в течение почти двух суток скачки на пределе возможностей коня (но не за таковыми - у Арвика все же хватило здравомыслия не загнать этого скакуна так же, как предыдущего, хотя о собственном сне, коего человеку нужно больше, чем лошади, он, казалось, в эти дни вообще не вспоминал). Хватило принцу здравомыслия и на то, чтобы продолжать путь на запад, не пытаясь прорваться на север даже по самым, казалось бы, глухим и неприметным тропкам; он понимал, что умный охотник расставит засады на таковых даже вернее, чем на больших трактах, именно потому, что такие тропки кажутся особенно привлекательными беглецам. Полагался, впрочем, Арвик не только на собственную интуицию, но и на вопросы, которые он строгим тоном патрульного на королевской службе, участвующего в поисках мятежников, задавал кое-кому из местных. И эти расспросы, несколько раз спасавшие его от нежеланных встреч, в итоге его таки подвели: пока он выяснял у хозяина какой-то лавчонки, где тут в округе стоят солдаты, к которым он якобы послан с поручением, тот - не то по доброте душевной, не то, напротив, потому, что не был так наивен - послал мальчишку, который и привел этих самых солдат к разыскивающему их "товарищу". В итоге Арвику все же удалось удрать, приставив нож к горлу этому самому мальчишке (солдат эта угроза, возможно, и не остановила бы, но им помешал лавочник, практически бросившийся им в ноги) - но теперь погоня буквально дышала ему в спину. Заложника он отпустил на первом же перекрестке - понимая, что слухи об убийстве ребенка все же не пойдут на пользу его репутации, столь важной для него сейчас, когда его жизнь может зависеть от любого простолюдина - и даже выдал ему серебряный батцен, дабы мальчишка соврал солдатам, куда поскакал беглец. Но, даже если эта уловка и сработала (сын лавочника вполне мог смекнуть, что, сказав правду, заработает еще больше, а батцен у него все равно не отберут), она не могла задержать погоню надолго. Темнота пасмурной ночи, скрывшей даже свет Кольца, вероятно, помогла ему больше; Арвик свернул с дороги и поскакал через редколесье, пустоши и болотистые низины, где в любое другое время года всякий путник непременно увяз бы, но сейчас морозы сковали грязь. У его врагов, безусловно, не хватило бы людей, чтобы перекрыть все эти территории, так что главной опасностью для него было, что его конь сломает ногу, наткнувшись в темноте на какой-нибудь поваленный ствол или скрытую под снегом кочку. Однако этого так и не случилось; принц скакал до самого утра, а когда сквозь тучи впереди пробился серый рассвет, измученный конь вынес его на берег Кирландского залива.

С вершины пологой дюны Арвику открылся пустынный пляж, на который с грозным рокотом накатывались грязно-серые вспененные валы, высоко взметая уносимые ветром белые брызги. Даже если не знать, что они ледяные, море выглядело крайне неуютно. "Не более неуютно, чем эшафот в Дракенхайме", - сказал себе Арвик.

Поскольку принц всю ночь ехал по бездорожью, он не знал, где именно находится и как далеко ближайшее жилье. Однако, осмотревшись по сторонам, он увидел, что пляж не совсем пустынен - примерно в полумиле к югу у подножия дюн на безопасном от прибоя расстоянии лежало несколько лодок. Должно быть, за дюнами находилась рыбачья деревушка. Арвик попытался скакать туда, но загнанный конь отказывался двигаться с места и лишь вздрагивал от ударов плети, а затем и вовсе повалился на колени в песок. Арвик с проклятием выбрался из седла, отстегнул вязнущие в песке шпоры и зашагал через пляж пешком.

Лодки были прикованы цепями к врытым глубоко в песок деревянным столбам, но Арвику хватило нескольких ударов меча, чтобы вырубить из ближайшего столба вмурованное в него кольцо. Весла уже лежали внутри; ставить парус Арвик не умел, но понадеялся, что сумеет справиться с тем, с чем справляется любая прибрежная деревенщина. Он навалился на лодку и принялся толкать ее к морю. Это оказалось совсем непростой задачей - принц выбивался из сил, а лодка едва двигалась по песку.

- Эй, что это ты делаешь? Это моя лодка! - раздалось у него за спиной.

Арвик, тяжело дыша, обернулся. На гребне дюны стоял простолюдин средних лет, без всякого почтения обращавшийся к человеку с мечом и в доспехах.

- Твоя? - выдохнул Арвик вместе с паром изо рта. - Очень хорошо. Иди сюда, поможешь мне.

Рыбак и впрямь уже торопливо спускался к нему, но вовсе не горя желанием помочь, а собираясь отстаивать свои права; уже на бегу он принялся кричать о привилегиях прибрежных жителей (куда входила и защита от любых реквизиций) - безоружный против вооруженного, или, если угодно, вооруженный знанием закона против меча. Некоторые люди удивительно глупы, когда дело заходит об их собственности. Очень хорошо - если бы он побежал в деревню за подмогой, было бы куда хуже.

- Отвезешь меня на север, - веским тоном перебил его возражения принц, когда рыбак подбежал.

- Да ты в своем уме?!

- Дело государственной важности. Именем... королевы.

- Да хоть самой Святой Троицы! По такой погоде выйти в море - верная смерть!

- Я хорошо заплачу, - пообещал Арвик и даже продемонстрировал для убедительности полный кошель (полный в основном медью, но рыбак же не мог этого знать).

- Ни за какие деньги, - категорически помотал головой тот. - Утопленнику они ни к чему.

Потеряв терпение, Арвик приставил меч к его груди: - А так?

Рыбак даже не дрогнул.

- Я лучше умру от меча, чем утону в ледяной воде! - заявил он.

- Р-развели неженок, - прорычал принц, готовый уже и впрямь ткнуть мечом, но здравый смысл все-таки взял верх над злостью. - Ладно, - он убрал меч. - Помоги мне хотя бы дотолкать лодку до берега, и получишь этот кошель. А заодно сможешь забрать мою кольчугу и шлем, они одни стоят больше, чем твоя лодка.

- Деньги вперед, - потребовал рыбак. Принц, еще раз мысленно обозвав его идиотом, вручил ему кошель. Рыбак подкинул увесистый мешочек на ладони, кивнул, даже не потрудившись заглянуть внутрь (похоже, ему достаточно было убедиться, что там звякают монеты, а не камни), и навалился на лодку вместе с Арвиком.

Вдвоем они дотолкали лодку до полосы прибоя. Бурлящая пена окатила ноги Арвика, заставив его почувствовать сковывающий холод даже сквозь сапоги. Вода определенно была еще холоднее, чем во время его высадки под Хассенвортом. У северного побережья залив наверняка уже подо льдом - впрочем, плыть на этой скорлупке настолько далеко Арвик не собирался.

- Все, дальше ты один, - категорически заявил рыбак.

- Ладно. Попридержи лодку, пока я сниму доспехи.

Накатывавшие волны приподнимали нос лодки, мотая его туда-сюда, но корма еще сидела в песке. Пока рыбак опирался всем своим весом на корму, Арвик снял шлем и бросил его на песок туда, куда не доставала волна. Затем туда же последовала кольчуга с нагрудником. Как ни жаль было Арвику избавляться от доспехов, они моментально утянули бы его на дно, если бы лодка опрокинулась. Хотя на самом деле в ледяной воде у него в любом случае не было бы шансов.

- Расскажи хотя бы, как управлять парусом, - попросил принц почти что дружелюбно.

- Так ты не умеешь? И хочешь, чтобы я тебя за минуту научил? Нет, ты точно не в своем уме!

- Ладно, тогда забирай свои трофеи и проваливай!

Рыбак повернулся и наклонился, чтобы подобрать доспехи. Принц беззвучно обнажил меч, собираясь ударить его в спину - не столько даже ради того, чтобы вернуть себе деньги (хотя и эта жалкая мелочь была в его нынешнем положении не лишней), сколько из нежелания оставлять свидетеля. Но в тот же самый момент он увидел всадников, появившихся на гребне дюн к северу.

Похоже, беспокоиться о свидетелях было уже поздно.

Арвик быстро убрал меч обратно в ножны.

- Можешь надеть это все, будет удобнее, чем тащить в руках, - сказал он. - Да и перед девками покрасуешься.

- Какие в мои годы девки... - проворчал рыбак, но совету внял. Скачущих в их сторону всадников он, очевидно, еще не видел, и Арвик рассчитывал, что и они с такого расстояния еще не видят, что именно происходит на берегу, а когда подъедут ближе - обратят внимание в первую очередь на идущего прочь от берега человека в доспехах, а не на того, кто возится с лодкой. Успеет ли он спустить ее на воду и отплыть достаточно далеко, чтобы оказаться вне досягаемости стрел, Арвик еще не знал.

Очередная, особенно сильная волна приподняла лодку целиком, окатив Арвика уже выше чем по колено, и он поспешно навалился на корму, толкая лодку от берега. Суденышко сперва резво потащило в море, затем новый вал, с грохотом обрушившийся впереди, толкнул его назад, едва не сбив Арвика с ног. Однако он сумел вскарабкаться в лодку и сразу же налег на весла, спеша отойти от берега - но тут же понял, что очередной приближающийся вал слишком высок и крут, и отчаянно заработал веслами в другую сторону, дабы не быть затянутым под смертоносный рушащийся гребень. Ему едва удалось это - стена воды с грохотом рухнула прямо перед носом, обдав принца ледяными брызгами с головы до ног, но лодку лишь подбросило и развернуло в пене, а не опрокинуло и не разбило. Быстро работая веслами, Арвик пытался удержать ее и от утягивания под гребни, и от выбрасывания на берег, дожидаясь паузы между страшными валами - низкой волны, которую он смог бы преодолеть, не перевернувшись. Наконец ему показалось, что он видит такую волну, и он принялся яростно грести ей навстречу. Однако и эта волна выросла выше, чем он ожидал - но грести назад было уже поздно, оставалось только изо всех сил налегать на весла в надежде проскочить ее прежде, чем она достигнет своего максимума, поднявшись вертикальной стеной, и начнет рушиться всею своей многотонной яростью. Арвик, который греб лицом к корме, даже не видел, что происходит у него за спиной - он лишь почувствовал, как нос резко вздымается вверх, услышал рев клокочущей пены... - и в следующий момент бурлящий вал прокатился под днищем, а лодка, клюнув носом, благополучно заскользила по его спине вниз и дальше в море. Это был самый опасный рубеж; преодолеть следующую волну, еще не набравшую полную силу, было уже легче.

Полдюжины кавалеристов, разбрасывая копытами мокрый песок, вылетели на берег. Рыбак в доспехах не особо отвлек их внимание - один из них поскакал к нему, чтобы расспросить, но они еще издали смекнули, что это не тот, кого они ищут. Они видели лодку и понимали, что в такую пору выйти в море решился бы лишь человек, находящийся в самом отчаянном положении. Поэтому они не стали тратить время на какие-либо окрики и приказы вернуться - и даже на выслушивание рассказа рыбака - а сразу же въехали в полосу прибоя и принялись стрелять.

Арвик все еще был слишком близко к берегу, но ветер с моря относил стрелы, и к тому же лодка периодически скрывалась от стрелков, опускаясь между гребнями волн. Лишь одна из стрел ткнулась в корму, остальные и вовсе упали в воду. А принц с каждый гребком удалялся все дальше от берега, и в конце концов всадники прекратили бесполезную стрельбу.

- Надо следовать за ним по берегу, - сказал один из них. - Где-то же он должен причалить, не в Тлукаляхан же он поплыл...

Однако лодка продолжала удаляться в сторону горизонта, не отклоняясь ни к северу, ни к югу. В какой-то момент показался белый треугольник паруса, но вскоре исчез и больше, сколько ни всматривались люди на берегу, уже не появлялся среди пены далеких волн.

- Похоже, опрокинулся, - констатировал наконец другой всадник. - Доплавался, голубчик.

- А я ему и говорил - это верная смерть, по такой-то волне, - поддакнул стоявший рядом рыбак - уже допрошенный (и лишенный доспехов, но не кошелька, о котором благоразумно умолчал), но пока на всякий случай взятый под арест. - Тем паче что он и с парусом-то управляться не умел.

- Да, - нехотя согласился командир некоторое время спустя, - похоже, здесь ловить уже нечего. Может, конечно, море еще вынесет его тело в пригодном для опознания виде, но это вряд ли... - признавать это ему было, конечно, неприятно - ибо награда полагалась только за самого Арвика, живого или мертвого, а не за рассказ о том, что он утонул. Впрочем, если все они подтвердят под присягой, что видели его гибель (и то же скажет и этот рыбак), может, хоть какое поощрение все же получат, подумал командир и скрасил свое разочарование патетической фразой: - Так закончился мятеж графа Дункельта.

- Это если он был настоящий, - проворчал один из его подчиненных.

- Настоящего голова в Дракенхайме на колу торчит, - строго напомнил ему командир. - Это был самозванец.

- Вот и я том же. Где был один самозванец, может появиться и другой...

- Много болтаешь, - отрезал командир. - Ладно, поехали отсюда. Ты, - он обернулся к тщетно надеявшемуся на освобождение рыбаку, - идешь с нами.

Чтобы прочитать продолжение, пришлите не менее $10 через www.paypal.com для georgeyright@gmail.com c указанием, что это за "Игру королевы".

---

---

© Copyright Нестеренко Юрий Леонидович Обновлено: 11/11/2020. 2398k. Статистика. Роман: Фантастика

Оценка: 6.92*6  Ваша оценка: шедевр великолепно отличная книга хорошая книга нормально не читал терпимо посредственно плохо очень плохо не читать

---

Связаться с программистом сайта.