Даже когда готовишься к дерьмовой новости заранее,  она от этого не
становится менее дерьмовой.  Утром, выбравшись поохотиться на глистов, я
не увидел в  небе ни одного хероптерикса.  А это верный признак,  что на
Жопе наступает зима.
     Что?  Я  некорректно выражаюсь?  Нет,  это  про  нормальные планеты
нельзя сказать,  что на  них наступает зима,  потому что,  если в  одном
полушарии зима,  то  в  другом обязательно лето.  А  Жопа уходит в  зиму
целиком, от полюса до полюса. Такая уж у этой дряни орбита.
     Или,  может,  вам  не  нравится  само  название?  Планеты  положено
называть красиво и благородно,  именами богов и героев? А мне плевать. Я
нарек эту планету по праву первооткрывателя, и, черт побери, уж у кого-у
кого,  а  у  меня для этого есть все основания.  Когда вы  выныриваете в
континуум после рутинного прыжка,  и прямо у вас по курсу,  там,  где по
всем  картам нет  ничего,  кроме  глубокого вакуума,  обнаруживается вот
такая круглая хрень диаметром в десять тысяч миль,  и вы понимаете,  что
торможение с  перегрузкой в  тридцать g  вас  убьет,  но  десять g  дают
крохотный  шанс  пройти  не  под  поверхностью,   а  над  ней  и  успеть
катапультироваться прежде, чем корабль окончательно сгорит в атмосфере -
какое имя вы дадите свежеоткрытому небесному телу,  на котором, в случае
невероятной удачи, вам предстоит провести остаток своих дней, ибо искать
вас здесь никто,  разумеется, не будет? Лично мне пришло в голову только
два варианта, и я выбрал "Жопа", как более приличный.
     И,  кстати,  древние боги и герои тоже были те еще козлы.  Особенно
если читать мифы в  первоисточнике,  а  не в  адаптированном для младших
школьников пересказе.
     Да и в любом случае, как я уже сказал, мне плевать. И никаких "вас"
тоже  нет  и  быть  не  может.   Возможно,   обращаться  к  воображаемым
собеседникам -  это признак сумасшествия.  Но,  по-моему, если годами не
разговаривать вообще ни с  кем,  то свихнешься еще вернее.  А  с кем мне
здесь говорить?  Не с хероптериксами же.  Они,  кстати, не издают вообще
никаких звуков. Даже когда добиваешь их камнем - корчатся, но молчат. Не
знаю,  слышат ли  они что-нибудь.  Во  всяком случае,  ковыряя их головы
ножом,  ничего  похожего на  слуховые проходы я  не  обнаружил.  Но  кто
сказал, что уши должны быть обязательно на голове?
     Мне  все-таки  чертовски  повезло.  Я  успел  катапультироваться за
четыре секунды до  взрыва корабля.  И  даже  набрать достаточную высоту,
чтобы  сделать  в  капсуле один  виток  вокруг  планеты и  выбрать место
посадки.  Хотя,  собственно,  выбирать было особо не  из чего.  Вся Жопа
покрыта океаном.  И  лишь  в  одном  месте,  где-то  на  десятом градусе
северной широты,  из него торчит базальтовое плоскогорье высотой почти в
полтора  километра и  диаметром примерно  в  пятнадцать.  Если  смотреть
сверху,  то  более-менее круглое.  И  не такое уж плоское -  края где-то
метров на  триста ниже,  чем самая высокая площадка по  центру.  Но  при
таком диаметре это  почти не  заметно.  Зато дальше со  всех сторон идет
обрыв.  Вертикальные стены километровой высоты, отвесно уходящие в океан
на хрен его знает какую еще глубину.
     Естественно,  я назвал эту штуку "Прыщ" - еще до того, как (немного
жестко) посадил туда капсулу. Прыщ-на-Жопе.
     Вообще Жопа -  очень старая планета. Гораздо старше Земли, как и ее
маленькое солнце  -  дряхлая,  умирающая звезда,  коричневый карлик.  Он
почти  не  излучает в  видимом диапазоне,  так  что  здесь всегда темно,
просто днем эта темнота не  абсолютна.  Но  инфракрасного излучения пока
еще  хватает,  чтобы поддерживать на  Жопе  жизнь...  во  всяком случае,
летом.  Скорее всего,  когда-то  здесь были  и  другие острова,  и  даже
материки.  Но  время и  выветривание постепенно разрушили их,  а  дохлые
недра,  где успели угаснуть тектонические процессы, уже не могли поднять
наверх новую сушу.  Остался только Прыщ - выпертый когда-то давлением из
мантии столб  особо  твердых базальтов,  некогда,  очевидно,  вспучивший
окружавшие его более рыхлые породы и  сохранившийся после того,  как они
искрошились и стекли песком на морское дно.  По сути, это и в самом деле
окаменевший  гнойный  стержень  гигантского  прыща.  Но  волны  и  ветер
трудятся и над ним,  его стены изрезаны трещинами,  и за то время, что я
здесь,  мне уже не  раз доводилось слышать,  как рушится во  тьму океана
очередная отколовшаяся глыба.
     Когда-нибудь и Земля будет выглядеть так же.
     К  тому моменту,  как  я  впервые выбрался на  поверхность Прыща из
разбитой капсулы,  я уже знал,  благодаря показаниям уцелевших приборов,
несколько  важных  вещей.  Во-первых,  в  атмосфере оказалось достаточно
много  кислорода и  достаточно мало  углекислого газа  (а  также  всякой
прочей дряни),  чтобы здесь можно было дышать без  скафандра.  Очевидно,
стараются океанские водоросли.  Во-вторых,  перспектива умереть от жажды
на планете,  покрытой водой (главная беда которой даже не в том, что она
соленая,  а  в  том,  что у меня нет шансов добраться до нее по отвесным
кручам) мне также не грозила:  вода,  причем пресная,  была и на Прыще -
тут и  там лежали кучки мокрого снега и стояли талые лужицы.  Постоянных
рек  на  этом  голом каменном пятачке быть не  могло,  но  общий уровень
влажности воздуха позволял надеяться,  что,  делая запасы, в зависимости
от погоды,  снега и дождевой воды,  здесь вполне можно протянуть.  Хилая
магнитосфера, не способная толком защитить от жесткого излучения звезды,
уравновешивалась слишком  низким  уровнем  этого  излучения.  Дальнейшие
изыскания позволили обнаружить на уже очистившихся от снега камнях нечто
среднее между грязной рваной тряпкой и  разбрызганной бурой блевотиной -
это оказался местный лишайник.  На вкус он примерно такой же,  как и  на
вид,  но химический анализатор показал, что есть его можно, и в нем даже
содержится парочка необходимых микроэлементов.
     В общем,  по всем прикидкам выходило, что я таки везунчик, и у меня
есть все  шансы наслаждаться гостеприимством Жопы еще  лет  пятьсот.  Во
всяком случае, когда я в последний раз апгрейдил свою ДНК, производители
гарантировали именно такой минимальный срок жизни -  если,  конечно, она
не оборвется от внешних причин.  Понятно,  что по-настоящему никто этого
не  проверял -  на тот момент со времени выхода этой версии ДНК на рынок
прошло только пять лет.
     Я торчу здесь уже семнадцать.
     То есть семнадцать местных, конечно же. Земных... эээ... сколько же
это будет... кажется, что-то около семи.
     Тогда я  еще не знал об особенностях местной орбиты и потому оценил
климат как холодноватый,  но терпимый.  В  первый миг я  счел талый снег
признаком весны,  потом выругал себя за стереотипы:  ведь я -  а точнее,
компьютер  капсулы  -  успел  определить  во  время  единственного витка
направление вращения  планеты  и  установить,  что  ось  Жопы  почти  не
отклонена от  вертикали.  А  значит,  здесь не  должно быть смены времен
года.
     Позже  выяснилось,  что  первое  впечатление оказалось верным:  это
действительно была весна.  Дорого бы я  дал,  чтобы это все же оказалось
ошибкой.
     Смешно, но в первое время я даже надеялся, что меня спасут. Хотя по
всем  прикидкам было  ясно,  что  никто не  вынырнет в  этой космической
глухомани еще несколько столетий,  а  если даже и  вынырнет,  то едва ли
обратит внимание даже на коричневый карлик,  не говоря уже о  затерянной
во тьме Жопе,  и тут же снова уйдет в следующий прыжок.  Тем не менее, я
потратил хренову тучу  времени и  сил,  чтобы выложить из  камней четыре
гигантские буквы HELP, различимые с орбиты. Позже я переделал их в слово
ЖОПА.  Это,  конечно,  было столь же бессмысленно,  но, по крайней мере,
позволило занять время.
     Куда  более  важным делом  был  поиск продовольствия.  Эксперименты
показали,  что,  если  варить лишайник два  часа,  то  его  вкус заметно
улучшается -  то есть начинает походить на пресную мочалку.  Но при этом
разрушаются содержащиеся в нем полезные соединения, которые больше здесь
взять неоткуда.  И  кроме того,  аварийный запас капсулы не  расчитан на
пятьсот лет.  Максимум -  на год, при очень экономном использовании; это
касается и аккумуляторов, и химического горючего. Коричневое солнце Жопы
светит слишком слабо,  чтобы зарядить аккумуляторы от него.  Развести же
костер за счет местных ресурсов мне так и не удалось: лишайник не горит,
только обугливается,  а  другого топлива на голых камнях Прыща и подавно
не водится.  Так что от идей длительной,  а потом и какой бы то ни было,
варки и жарки пришлось отказаться.
     Тем не менее,  поначалу приходилось довольствоваться лишайником - и
концентратами из аварийного запаса, бездарную трату коих я до сих пор не
могу себе простить.  Хотя,  конечно,  рано или  поздно они  все равно бы
закончились...  Но  с  каждым днем становилось все теплее,  и  вскоре из
щелей   в   камнях  начали  выползать  глисты,   а   потом  появились  и
хероптериксы.  Тогда я еще не понял,  откуда они берутся - просто в один
прекрасный день увидел их в небе, кружащими над Прыщом.
     До сих пор поражаюсь, каким идиотом я был. Во-первых, мне бы стоило
задуматься  о  причинах  этого  затянувшегося  потепления.  Во-вторых  -
сообразить, что у хероптериксов нет естественных врагов на Прыще (может,
когда-то  и  были,  но  вымерли  много  миллионов  лет  назад,  по  мере
разрушения окружавшей Прыщ суши), а стало быть, их можно брать буквально
голыми руками.  Но  нет -  я,  конечно,  как и  подобает цивилизованному
человеку,  принялся палить из бластера.  И  в  итоге в  считанные недели
растратил боезапас,  попутно научив дичь  бояться меня как  раз  к  тому
времени,  когда мне это стало наиболее некстати.  Бояться на  расстоянии
выстрела из бластера, а не броска камня.
     Но  раньше я  все-таки  проделал необходимые наблюдения и  расчитал
орбиту планеты. И понял, что настоящие неприятности еще впереди.
     Жопа -  на то и Жопа,  что у нее все не как у нормальных планет. Ее
орбита сильно вытянутая - чаще всего такая бывает у астероидов. Поэтому,
когда  она  приближается к  своему  солнцу  на  минимальное  расстояние,
температура поднимается до  плюс  шестидесяти и  выше -  это  здесь,  на
верхушке Прыща. Что творится на уровне океана, я не знаю; в это время он
весь укутан густыми облаками пара,  под которыми, очевидно, прогревается
еще сильнее.  К счастью,  пик жары длится лишь несколько дней, пока Жопа
огибает светило.  Потом она снова начинает убегать от него в  космос,  и
климат становится приятно-теплым...  потом терпимо-прохладным... а потом
приходит зима.  Зима,  которая дольше и свирепее лета. Когда Жопа вблизи
афелия, минус восемьдесят - это еще не самая плохая погода.
     Я посадил аккумуляторы в первую же зиму,  и тогда же сжег все,  что
могло гореть.  Почему я до сих пор жив?  Ну,  во-первых, в капсуле, хоть
она и раздолбана, все еще неплохая теплоизоляция (это помогает и на пике
лета).  Плюс скафандр,  хотя без электричества он  все же не дает полной
теплозащиты, к тому же дышать приходится внешним воздухом, пусть и через
фильтр.  И  на  зиму я  дополнительно строю вокруг капсулы что-то  вроде
снежного дома древних эскимосов.  В общем,  если не высовываться,  самое
тяжелое  время  пересидеть можно.  Летом  это  не  трудно  -  достаточно
запастись пищей на  несколько дней.  Зимой же  нет ни хероптериксов,  ни
глистов.  А мерзлый лишайник, если и удается откопать его из-под снега и
льда,  не так-то просто растопить без огня. Так что, если как следует не
запастись осенью...
     И вот,  значит,  хероптериксы улетели.  Они всегда делают это все в
один день,  но никогда заранее не скажешь,  в какой.  Плохо. Я заготовил
слишком мало  мяса.  Тут  ведь как  -  холодильника у  меня нет.  Скоро,
конечно,  вся  Жопа  будет  еще  каким  холодильником,  но  пока-то  еще
относительно тепло.  Соли тоже нет. Внизу, в океане - сколько угодно, но
не  здесь.  Если начать делать запасы слишком рано,  мясо протухнет.  То
есть  оно  протухнет по-любому  -  если  откладывать начало заготовки до
первых морозов,  заготавливать будет уже нечего.  К первой зиме я это не
понял и  спасся лишь благодаря тому,  что  мне еще было чем растапливать
лишайник,  плюс остатки концентратов -  но  ко второй зиме твердо усвоил
урок:  или жрать тухлятину, или подохнуть. Но если начать чересчур рано,
мясо  протухнет  _совсем_.  Так,  что  даже  мой  улучшенный ДНК-патчами
желудок не сможет это переварить.
     Что?  Почему не начать заготовку как можно раньше,  а  потом,  если
зима задержится,  просто не выбросить самые старые припасы?  Что у  тебя
было в  школе по  экологии,  умник?  Как думаешь,  сколько хероптериксов
может гнездиться на  единственном клочке суши на  всю планету?  И  что с
ними будет,  если я начну убивать больше,  чем могу съесть?  Я уже и так
нарушил равновесие,  которое складывалось миллионами лет. С каждым годом
охотиться становится все  труднее.  И  не  потому,  что  дичь становится
осторожнее -  новые поколения хероптериксов ничего обо мне не знают.  Но
ее просто становится меньше.
     Глисты пока еще есть -  они будут выползать до  первых заморозков -
но  их  заготавливать бессмысленно.  После смерти они  разлагаются очень
быстро,  буквально за час превращаясь в лужу черной зловонной слизи.  Их
можно есть только живыми.
     М-да.  Похоже,  придется опять налегать на лишайник. Мать вашу, как
же  я  ненавижу его вкус.  Уж,  казалось бы,  за  столько лет можно было
привыкнуть,  а вот хрен.  (Эх...  хрена бы сюда или горчицы...  или хоть
какую приправу - может, и лучше пошла бы эта гадость...) Но я знаю - или
жри, или сдохни. А я хочу выжить. Несмотря ни на что.
     Есть,  правда,  еще надежда найти несколько ног хероптериксов. Но в
них в любом случае мало мяса, а особенно после отсыхания.
     Хероптериксы -  на самом деле не птицы,  хотя издали и похожи. Хрен
их  знает,  что они вообще такое.  Во  всяком случае,  на  известных мне
планетах такой формы жизни нет. Длинное червеобразное тельце - некоторые
дорастают метров  до  полутора.  Костей  нет.  Покрыто  крупной  плотной
чешуей.  Когда чешуйки сомкнуты,  они сцепляются друг с  другом в единый
твердый панцирь.  Но,  сдается мне,  этот панцирь служит не  столько для
защиты - проломить его можно и голыми руками - сколько для придания телу
устойчивой формы в  полете.  Но в любой момент хероптерикс может чешуйки
растопырить и завязаться хоть в узел.  Крылья тоже без костей -  это, по
сути,  что-то вроде щупалец с  перьями.  Перья -  совсем не мягкие,  это
такие длинные модифицированные чешуйки.  Края острые,  порезаться можно.
Спереди -  широкий,  почти плоский,  короткий треугольный клюв с мелкими
зубами  и  два  огромных  круглых  глаза,   как  у  испуганного  лемура.
Нормальные такие глаза,  со зрачками.  И смотрят так,  как будто сказать
чего хотят. Меня поначалу от этих глаз аж жуть брала - особенно когда по
башке его камнем долбишь,  а он вот так на тебя смотрит. Не знаю, откуда
у  них  такой взгляд -  мозг-то  крохотный,  упрятанный во  что-то  типа
хитиновой скорлупы.  И  ноги  у  них  хитиновые,  членистые,  похожие на
паучьи.  Числом  четыре  штуки,  хотя  периодически попадаются уродцы  с
недоразвитой пятой и даже шестой ногой.  Наверное,  бывают и те,  у кого
ног меньше нормы, но такие до вершины Прыща просто не добираются.
     Я  сначала-то не мог понять,  откуда они по весне берутся.  Думал -
прилетают,  хотя откуда им прилетать,  если суши больше нигде нет?  Да и
нет  на  Жопе теплых краев,  куда имеет смысл улетать на  зиму.  Лишь на
вторую весну я  увидел,  как  они  из  моря лезут.  Тоже,  между прочим,
зрелище не из приятных - как они молча и упорно, так и хочется сказать -
стиснув клювы,  ползут, таращась своими глазищами, вверх по километровой
вертикальной круче,  цепляясь коготками паучьих лап. Некоторые срываются
и  падают,  иногда сбивая при  этом  других.  И  все  это  -  совершенно
безмолвно,  только слышно,  как коготки по  камню скребут.  Уж  не знаю,
выплывают ли упавшие и карабкаются ли снова или гибнут от удара о воду -
мне с  такой высоты не видно.  Факт,  что летать они в  это время еще не
могут - крылья слишком коротки. Под водой большие не нужны.
     А в воздухе очень даже нужны.  Взрослый хероптерикс весит не так уж
мало,  особенно на Жопе,  где,  впридачу ко всем прочим прелестям,  сила
тяжести в  полтора раза выше земной.  Так что крылья у них бывают метров
по  пять  каждое.  Взлететь с  такими  крыльями с  земли  (или  с  воды)
невозможно -  даже и не взмахнешь толком.  Единственный возможный способ
полета для хероптерикса - с кручи вниз, а дальше уже парить, как планер,
ловить восходящие потоки...  Скорости,  которую они набирают, пикируя на
добычу в море,  хватает,  чтобы снова уйти вверх, едва скользнув по воде
клювом.  Но  если  хероптерикс окажется в  воде,  или  просто не  найдет
восходящих потоков и  не  сможет вернуться на  высоту Прыща -  тогда ему
хана. Влезть по скале он уже не сможет - отросшие крылья перевесят.
     Помню, как я радовался, когда нашел их лежбище. Место среди камней,
где они отращивают крылья,  прежде чем отправиться в первый полет. Они в
это  время практически беспомощны -  взлететь не  могут,  убежать толком
тоже -  так что убивать их очень просто.  Правда,  впрок не заготовишь -
весна,  и  с  каждым днем теплеет.  Да и мясо у них в это время особенно
жесткое и противное, потому что на суше они ничего не едят, вся их еда -
в океане. А я едва таскаю ноги после зимней голодухи. Гармония, мать ее.
     В  первый год,  когда  я  только увидел хероптериксов -  тогда  уже
летающих -  я долго искал по всему Прыщу их гнезда. Ну то есть не гнезда
- не из чего здесь их вить -  а место,  где они откладывают яйца.  А вот
хер! На то он и хероптерикс - нет у него никаких яиц. Ни икринок, ничего
подобного. Одно время я даже подозревал, что глисты - это их личинки. Но
нет, глисты - это совсем отдельный вид. Как размножаются хероптериксы, я
понял только на следующий год.
     Они гермафродиты.  Осенью детеныши начинают развиваться прямо у них
внутри. И тогда хероптериксы отправляются в свой последний полет. Ноги у
них при этом отсыхают и  отваливаются -  видимо,  чтобы не было соблазна
вернуться.  А  детеныши  тем  временем  начинают жрать  своего  родителя
изнутри, пока тот не падает в воду и не тонет. Первое время они питаются
его останками,  пока не прогрызут себе дорогу наружу. Переждав зиму подо
льдом, весной они выбираются на Прыщ...
     Откуда  я  знаю  эти  подробности?  Оттуда,  что  иногда  природный
механизм дает сбои.  Ноги отваливаются раньше,  чем хероптерикс успевает
добраться до края обрыва,  откуда он может полететь.  Он,  конечно,  все
равно пытается туда доковылять -  на трех ногах,  на двух, даже одной по
камню шкрябаяет-корячится. А еще бы не пытаться, когда тебя жрут заживо.
Он,  разумеется,  не  понимает,  что жрать его будут в  любом случае,  а
инстинкт и боль гонят вперед...
     Ну вот на такого я и наткнулся. Он уже и последнюю ногу потерял, на
брюхе ползти пытался.  Уже чешую о  камни ободрал,  кровавый след за ним
тянулся -  по этому следу я его и нашел. Почти дополз, между прочим. Еще
несколько минут,  и  ушла бы добыча.  Я,  конечно,  сильно рад был такой
удаче -  и не чаял уж,  собратья-то его уже улетели.  Забил его камнем -
муторная,  кстати, процедура, уже всю голову ему в кашу разможжишь, а он
все шевелится, уж такие они, сволочи, живучие - отрезал и выкинул в море
крылья (их все равно в сыром виде ужевать невозможно, они словно жесткая
резина) и потащил тушку к своим припасам. Есть, конечно, сразу не стал -
совсем свежего-то, и потухлее имеются, так что добрался я до него только
в разгар зимы.  Выкопал из-под снега, где у меня припасы, положил в свое
жилище оттаивать.  Я  сперва с  этим оттаиванием долго мучился,  пока не
догадался класть трупы к  себе в  кровать.  Вечером с  ним  лег -  утром
готовый завтрак. Ну и что, что воняет. А мороженное мясо грызть - лучше?
     Ну  и  вот.  Просыпаюсь ночью оттого,  что у  меня под боком что-то
шевелится.  Включил фонарик - у меня фонарик с древней ручной динамкой -
а это дохлый хероптерикс корячится. Я, конечно, знаю, что ожить он никак
не  мог,  но  и  глазам своим не  верить не могу.  И,  пока я  на него в
непонятках пялился,  лопнул у  него  бок  сразу в  нескольких местах,  и
оттуда,  все в крови и слизи,  полезли... Я сперва подумал - черви, хотя
ни разу еще червей на Жопе не видел,  ну, не считая глистов, конечно, но
те гораздо крупнее и не похожи. Потом только понял, что детеныши. Фу, ну
и  мерзкие же  они,  когда вылезают.  И  взрослые-то хероптериксы не бог
весть какие красавцы,  а  уж  эти...  Поднял я  одного из  них за кончик
хвоста,  посмотрел,  как  он  зубастой  пастью  щелкает  -  ну,  правда,
ненадолго его хватило,  они же в норме в воду выходить должны... а потом
отправил его в рот.
     Все-таки детское мясо нежнее взрослого.
     Вот  интересно,  если бы  я  вовремя не  проснулся,  сумели бы  они
прогрызть мой комбинезон?  По идее, едва ли. Но до лица добраться вполне
могли -  я обычно сплю без шлема.  Не жрешь ты - сожрут тебя, вот и весь
закон мировой гармонии.
     Между прочим,  хероптериксы - не что иное, как вершина эволюции. Во
всяком случае,  на Жопе.  Один из двух сухопутных видов,  переживших все
прочие.  Хотя  называть его  сухопутным можно лишь довольно условно.  Не
знаю, может, когда-то их предками и в самом деле были птицы. Или летучие
рыбы.  Или  даже люди.  А  что?  Все  может быть.  Дельфины,  например -
родственники оленей и  овец,  хотя по  виду никак не  скажешь.  А  такие
глаза, как у хероптериксов, я видел только у приматов.
     Но мне плевать,  кем там они были сто миллионов лет назад. Главное,
что сейчас они - моя пища.
     Не бог весть какая, конечно. Когда я попробовал сырого хероптерикса
первый раз,  меня чуть не стошнило.  Жесткие они и  тухлой рыбой воняют,
даже когда свежие.  Ну  и  знать надо,  где  кусать,  чтобы на  кишки не
напороться.   Кишки  у  них  горькие.  Но  зимой  я  и  кишки  подъедаю.
Выживать-то надо.  А  на одном мороженом лишайнике до весны не дотянешь.
Мясо нужно.  В  жару без него еще можно (тем более что и  тухнет слишком
быстро),  в холода -  нет. И что я теперь буду делать, когда эти сволочи
улетели,  а у меня запасов на две трети... нет, не будем себя обманывать
- на половину зимы только? Был уже один такой год, восемь лет назад, как
я  тогда остался жив,  сам не  знаю.  Весной буквально выполз из  своего
логова,  ходить уже не мог - пытаешься встать, в глазах темнеет и брык -
уже лежишь.  Может, при нормальной силе тяжести я бы еще поднялся, но не
при этом дерьме. Какая уж тут охота... Хорошо, мне тогда буквально через
пять метров глист попался,  да жирный такой!  Везунчик я,  везунчик. Вот
только никакое везение не длится вечно.
     Ага,  вот и он, легок на помине. Глист высунулся из трещины. Теперь
главное -  не спугнуть.  Хоть у них ни глаз,  ни мозгов нет, а опасность
они чуют.  Слишком тупые,  чтобы понять, что их естественные враги давно
вымерли...  Я  осторожно опустился на  четвереньки и  пополз вперед,  не
отрывая взгляда от  глиста.  Если бы он выполз на плато целиком,  я  бы,
конечно,  схватил его без проблем.  Но он упорно сидел в  каменной щели,
выставив наружу только голову. Или жопу, у него это одно и то же.
     Глисты - это такие белесые жирные черви длиною с руку от пальцев до
локтя. Замечательны они тем, что оба их конца совершенно симметричны. На
каждом  имеется круглая беззубая дырка,  окруженная сфинктером,  которая
может играть роль как рта,  так и наоборот. Причем глисту совершенно все
равно,  каким концом жрать,  а каким -  срать. И в какую сторону ползти,
тоже.  Но  если один конец принимает функции головы,  то второй исправно
играет роль хвоста,  тут путаницы не бывает.  Видимо, головой становится
тот конец, который оказывается ближе к пище - или дальше от опасности. У
меня  была  мысль  поместить глиста аккурат посередине между  совершенно
одинаковыми кучками лишайника (жрут глисты,  конечно, именно его, что же
еще) и посмотреть,  что будет.  Буриданов глист, ха-ха. Но, конечно, это
глупость,  тем более что наличие поблизости меня как источника опасности
будет нарушать чистоту опыта.
     Бросать  в   глиста  нож  или  камень  бессмысленно,   это  вам  не
хероптериксы.  Он  и  не  такое  выдерживает без  проблем.  Если  глиста
разорвать пополам, из каждой половины вырастает новый глист. Похоже, что
именно так  они и  размножаются.  Таким образом,  если их,  конечно,  не
съедят, глисты практически бессмертны.
     Вторая вершина эволюции жизни на Жопе,  как-никак. Венец миллиардов
лет развития.
     Когда я  не  очень голоден,  то  отъедаю только половину глиста,  а
вторую отпускаю.  Ни к  чему подрывать собственную кормовую базу.  Но на
носу зима,  и  мне не до экологии.  Надо использовать любую возможность,
чтобы наесться впрок, насколько это вообще реально.
     Медленно,  очень  медленно...  Тупой белесый конец поворачивается в
мою сторону.  Я замираю.  Заметил?  Нет? Нет, круглый рот - теперь ясно,
что  сейчас это  рот -  тянется к  лишайнику у  края трещины и  начинает
ритмично  сокращаться,  заталкивая  пищу  внутрь.  На  всякий  случай  я
осторожно сдвигаюсь влево...  еще левее...  теперь чуть вперед...  а вот
теперь - бросок!
     Есть! Глист извивается, пытаясь выскользнуть из пальцев. Ему это не
так уж сложно -  он весь покрыт скользкой слизью.  Но по этой же причине
его несложно вытащить из трещины.  Вцепившись в  мягкое тельце так,  что
белесая кожица лопается,  и  на  пальцы мне течет жир и  какая-то жидкая
муть,  заменяющая глисту кровь,  я тяну добычу на себя. Ах, черт! Это не
целый глист,  только половина!  Место разрыва едва успело зарасти, и там
еще  болтаются какие-то  лохмотья.  Стало быть,  этим я  уже обедал.  Ну
ладно, лучше половина, чем ничего...
     А я, оказывается, здорово проголодался. Не иначе, в последнее время
слишком был озабочен заготовкой припасов на зиму в ущерб питанию здесь и
сейчас.  Я  ем  все еще извивающегося глиста,  жадно чавкая и  сплевывая
густую тягучую слизь.  Глисты,  хоть и отдают прогорклым жиром,  вкуснее
хероптериксов.  И  уж  всяко вкуснее лишайника.  Если бы  только не  эта
слизь...  У  меня от  нее изжога.  А  если наглотаться ее слишком много,
недолго и  захлебнуться.  Она залепляет пищевод и  становится там комом,
который и  не  выкашляешь,  и  не  проглотишь.  Помню,  как  я  мучался,
пожадничав при поедании глиста в первый раз...

     * * *

     Плохо.  Очень плохо.  Прошло уже  несколько дней  с  тех  пор,  как
улетели хероптериксы...  я не знаю точно,  сколько - местные сутки очень
длинные, да и день здесь мало отличается от ночи, так что я давно бросил
идею считать дни,  хоть местные, хоть земные. Утро для меня - это время,
когда я просыпаюсь, вечер - когда ложусь спать. День - промежуток между.
Что я считаю,  так это зимы. Уж их ни с чем не спутаешь. Семнадцать зим,
и не факт,  что я переживу восемнадцатую.  Потому что прошло уже...  ну,
явно больше,  чем обычно, с тех пор, как улетели хероптериксы, а морозов
все нет.  Нет,  конечно,  отсутствие морозов - это последнее, о чем я бы
стал жалеть, если бы не знал, что позже они все равно наверстают свое. А
пока мои мясные запасы портятся. А у меня их и так меньше, чем обычно.
     Херовы хероптериксы, какого хера вы, на хер, улетели, когда холодов
еще ни хера нет?!  Я мог бы охотиться и делать заготовки еще неделю! Или
сколько там прошло...
     Впрочем,  так бывает.  И не только на Жопе.  Оттепель в феврале, на
деревьях распускаются почки, а потом возвращается мороз, и кирдык. Вот и
здесь  что-то  вроде  этого.  Ложная тревога,  погнавшая хероптериксов в
последний полет раньше времени. В конце концов, я здесь всего семнадцать
зим.  И если такого не случалось за эти годы, то кто мне сказал, что так
будет и впредь?
     И ног я тогда нашел всего три,  притом одна из них -  недоразвитая,
явно из числа лишних,  которые отрастают у  хероптериксов-уродов.  В ней
мяса и в половину от нормальной не будет...
     Да еще глисты,  как назло,  куда-то запропастились.  Вот уже третий
день...  или второй?  нет, кажется, все-таки третий - не могу поймать ни
одного.  Приходится жрать  лишайник.  А  также обдирать его  с  камней и
носить домой.  Он тоже плохо хранится без холода, но хоть какой-то запас
получится.  Зимой  добывать его  из-под  снега будет с  каждым днем  все
труднее...
     Внезапно краем глаза замечаю какое-то  движение.  Глист!  Ей-же-ей,
глист!  Тут же  падаю на  четвереньки и  начинаю подкрадываться.  Это не
спасение от будущих проблем,  но по крайней мере сегодня мне везет...  И
вот я заношу руку,  уже предвкушая вкус свежего жирного глиста...  и тут
проклятая тварь ныряет обратно в расщелину.  Я бросаюсь,  но уже поздно.
Падаю,  прижимаясь щекой к холодному камню, и запускаю руку на всю длину
в щель, пытаясь нашарить добычу... конечно же, без толку. Как будто я не
пытался проделать это прежде. В лучшем случае удастся случайно коснуться
его, но и тогда он легко выскользнет...
     Я   лежу  на  камнях  и  рычу  от  ярости.   Затем  заставляю  себя
успокоиться. Я выживу. Я должен выжить. У меня это получалось до сих пор
и,  черт возьми,  получится и впредь. Главное - не сдаваться и прилагать
все силы для достижения цели.
     Прямо перед моим лицом -  сырые комки лишайника. Я рву их зубами со
скалы и, давясь от отвращения, начинаю жевать.

     * * *

     Ну вот и оно.  Погодная аномалия,  позволившая теплу в районе Прыща
затянуться,  надорвалась,  и  в  один день температура упала градусов на
пятнадцать.  То ли еще будет.  Еще два дня я  ходил и обдирал лишайник с
камней -  пользуясь тем, что эти камни пока голые. А потом пришел буран.
Зима словно мстила за  то,  что ее  так долго не  хотели впускать.  Буря
бушевала...  хрен ее знает,  сколько она бушевала,  но не один и  не два
дня,  это точно.  У меня ушел целый день,  чтобы прокопать выход наружу.
Капсулу накрыло снегом почти целиком.  Но этот снег рыхлый, придет новый
сильный ветер и  сдует его.  Надо,  как и в прошлые годы,  утрамбовывать
снег,  делать из него плотные кирпичи и строить надежный защитный купол.
Купол,  который станет  первым  рубежом на  пути  восьмидесятиградусного
мороза.
     Надо.  В  ближайшие дни у меня будет много работы.  А значит,  надо
много есть. Есть мясо.
     Оно,  конечно,  тухлое,  это мясо.  В  нормальном мире в  таком уже
копошились бы черви.  И как бы это было здорово! Ведь черви, хоть и едят
тухлятину,  сами-то  -  свежатина.  Но  на  Жопе нет червей,  не считая,
понятное  дело,  глистов,  которые  сейчас  лежат  замороженными тушками
где-то в глубоких трещинах Прыща,  чтобы весной, как ни в чем не бывало,
оттаять и выползти на поверхность.  Бессмертные,  не боящиеся ни голода,
ни холода. Ну и кто после этого венец эволюции?
     А  все-таки вершина пищевой цепи на Жопе сейчас я.  И  останусь ею.
Останусь, несмотря ни на что.

     * * *

     Минус  сорок  пять.  Было,  когда  я  в  последний  раз  глядел  на
термометр.  Сейчас,  наверное,  еще хуже. Я не хочу смотреть, насколько.
Что толку смотреть?  Надо копать.  Надо копать этот проклятый смерзшийся
снег,  лежащий слоем  в  несколько метров.  Копать,  чтобы  добраться до
лишайника.
     В  начале  зимы  я  предусмотрительно собирал  лишайник на  дальних
камнях и не трогал тот, что рядом с моим логовом. Оставлял на потом. Вот
на такой вот "потом".  Но сейчас прокопать три метра снега труднее,  чем
тогда мотаться через весь Прыщ.  В  том числе и потому,  что я ослаб.  Я
растягиваю свои  скудные  припасы,  как  могу.  Несколько  хероптериксов
все-таки сгнили настолько,  что я не смог их есть.  Честно попытался, но
меня вывернуло.  И  вышло,  что  запасов мяса у  меня -  меньше,  чем на
ползимы. Уже четыре дня я ем только лишайник.
     Мать  вашу,  как  же  холодно.  Холод  пробирает  сквозь  скафандр.
Скафандр, в котором можно наслаждаться комфортом даже в открытом космосе
- но  это  при  условии,  что работает терморегуляция.  А  без источника
питания...
     Питания,  да.  Всему на  свете нужно питание.  Даже  этим  чертовым
приборам.  Смешно,  но сейчас вместо того, чтобы давать энергию мне, они
питаются от меня.  Единственный источник энергии в скафандре - термопара
между моей кожей и воздухом снаружи. От нее работают шлемные индикаторы.
Работают плохо,  на самом пределе мощности.  Но без них я  бы и  шагу не
сделал - ну или пришлось бы все время жать динамку фонарика, а чем тогда
копать?  Потому что сейчас ночь. Настоящая ночь - коричневый карлик ушел
за  горизонт.  И  снова поднимется еще не скоро.  Тогда станет чуть-чуть
теплее. Совсем чуть-чуть и ненадолго. Но до этого надо еще дожить.
     Зато  индикаторы  скоро  засветятся  ярче.   Потому  что   наружная
температура продолжает падать.  Что может быть хуже зимнего дня на Жопе?
Только  зимняя  ночь  на  Жопе.  Надо  копать  активнее.  Копать,  чтобы
согреться.  Вот только согреться никак не получается. Дело даже не в том
холоде,  что снаружи,  а в том,  что у меня внутри. Холоде от голода. На
то,  чтобы согреть мерзлый лишайник,  уходит едва ли  не больше калорий,
чем он дает в качестве пищи...
     У  меня еще  осталось четыре хероптерикса.  Самых лучших -  добытых
последними  и  почти  не  тронутых  разложением.   Пища  богов.  Но  это
неприкосновенный запас.  Зима  еще  не  достигла пика.  Если я  останусь
совсем без мяса, когда Жопа будет в афелии...
     Афелии.  Смешное слово.  Что-то  оно мне напоминает.  Что-то  очень
далекое и совершенно неуместное.  Кто-то где-то утопился...  Сорок тысяч
братьев...
     Плевать. Копать.

     * * *

     Меня разбудил гром.
     Некоторое время  я  лежал в  темноте,  тупо  соображая.  При  минус
шестидесяти гроз не бывает.  Даже на Жопе. Наверное, это трескается лед.
Там,  внизу,  в  океане.  Иногда это  происходит так громко,  что хорошо
слышно и на вершине Прыща. Или, может, отвалился и рухнул вниз очередной
кусок скалы.  Но в обоих случаях звук хотя и громкий, но короткий. А тут
был длинный такой раскат.  Или мне просто приснилось,  что он длинный? А
то и сам он приснился.  А что,  очень может быть.  В последнее время я с
трудом отличаю явь от сна. Когда я сплю, мне снится, что мне холодно и я
хочу есть. Просыпаюсь - все то же самое.
     Тихо.  Совсем тихо.  Даже ветра не слышно.  Его и нет, ветра. Когда
весь  океан под  ледяной коркой,  откуда ему  взяться...  Да,  наверное,
приснилось.  Уснуть бы снова.  Но, боюсь, не получится. Я стараюсь спать
как можно больше,  чтобы не тратить зря силы,  но я  все-таки не...  как
его?  Такое животное,  которое всю зиму спит под землей.  Нет, не глист.
Большое такое,  мохнатое...  Не помню. Плевать. Голова болит. Все болит.
Все  тело ноет.  Я  слишком отощал,  в  какой позе не  спи  -  все равно
неудобно.  Это потому, что на костях не осталось жира. Жир... эх, глиста
бы сейчас!  Сочного,  лоснящегося глиста... Не думать. Не думать. Дотяну
до весны,  будут и  глисты.  Все будет.  Главное -  выжить.  Выжить.  Не
сдаваться.
     Лежать тошно,  вставать еще тошнее. Но надо. Надо выйти наружу, вот
что самое мерзкое.  Добыть еще хоть немного лишайника...  И-эхх!  Голова
кружится,   но  это  ничего.  Это  пройдет.  Сейчас  немного  постою,  и
пройдет...  Сколько там  сегодня?  Минус шестьдесят шесть...  Ладно.  От
того,  что я тут переминаюсь на пороге,  там теплее не станет. А станет,
наоборот, холоднее. Наверное, сегодня мой последний выход. Нет, не в том
смысле.  Никакого "того смысла" и  близко быть не может!  Я переживу эту
зиму,  как  пережил все прочие.  Просто наступает самая худшая ее  пора,
когда придется сидеть в логове безвылазно - иначе замерзну насмерть даже
в скафандре.  А может,  и не худшая.  Когда никуда не надо выходить - о,
это совсем не  так плохо...  Но,  так или иначе,  сегодня последний шанс
пополнить припасы.
     Я вылез наружу через тамбур. Когда-то он был двойной и герметичный,
но внешний люк повредило при ударе... Каком ударе? Неважно... О-о-о, как
же здесь холодно!  Как же, мать вашу, здесь, на хер, холодно! Двигаться.
Двигаться.  Но  не перебарщивать.  От слишком больших усилий снова начет
кружиться голова.  Так,  где  там  моя  шахта?  Моя прокопанная в  снегу
штольня, ведущая к еще не разработанным месторождениям лишайника... О-о,
нет!  Проклятье! Снег обрушился, и вырытый с таким трудом ход... А я еще
считал себя везучим!
     Спокойно.  Спокойно.  Я и есть везучий. Все могло быть хуже. Он мог
рухнуть,  когда я был внутри. Может это и был тот шум, который я слышал?
Вроде снег не должен так рокотать... Неважно. Важно, что делать дальше -
раскапывать завал или попытать счастья в другом месте... В каком?! Везде
- толстенный слой снега...
     Стоп.  А как насчет вот тех скал впереди? Каменные столбы, летом на
них не  влезешь,  но  сейчас снег замел их почти по верхушки.  А  на них
запросто может быть лишайник.  Кажется,  я там его даже видел...  Ну да,
наверняка видел. Летом еще видел, разве не так?
     Я  карабкаюсь на  сугроб.  Это не так уж трудно.  Главное -  видеть
перед собой цель... и не сдаваться... Ну вот, отдышусь, а дальше можно и
пешком. Далековато, зато не придется копать...
     Снег плотный,  слежавшийся, но все же ноги проваливаются по колено.
Был бы рыхлый,  я  бы ушел в  него с головой.  Но так тоже плохо.  Так я
выбьюсь  из  сил  раньше,  чем  доберусь до  лишайника.  Опять  начинает
кружиться голова. Я валюсь на четвереньки. Стоп. А если так и ползти? На
локтях  и  коленях...   Да,   так  лучше.   Так  наст  меня  держит.  Но
до-чего-же-холодно!!! Спокойно. Не думать о холоде. Думать о приятном. О
приятном.  О высоком и светлом.  О четырех почти не разложившихся тушках
хероптериксов,  которые ждут своего часа.  И  этот час придет уже совсем
скоро.  Скоро середина зимы,  ради чего я  их и берег...  Первый кусочек
съем сегодня.  Вот наберу лишайника,  вернусь и вознагражу себя кусочком
хероптерикса.  Маленьким,  конечно.  Большим нельзя.  До  конца зимы еще
далеко. И сначала лишайник, а уж потом лакомство...
     И  вдруг,  когда я был уже недалеко от скал,  в шлеме ожил детектор
движения,  а затем ифракрасный визор отобразил на лобовом стекле светлое
пятно,  движущееся из-за скалы.  За ним еще одно... Не может быть! Зимой
на Прыще нет активных форм жизни, кроме меня...
     - Смотрите, вот он!
     Я жмурюсь в слепящем свете фонарей.  Они бегут ко мне, проваливаясь
по колено в снег. Четыре фигуры в скафандрах...
     - Вы не ранены?
     - Вы можете идти?
     - С вами все в порядке?
     Последний вопрос -  самый идиотский из всех, но отвечаю я именно на
него.
     - Да, - медленно произношу я. - Теперь - да.
     Они  подхватывают меня под  локти,  помогают подняться.  Я  пытаюсь
объяснить,  что  на  четвереньках  удобнее,  но  они  смеются,  кажется,
принимая это за шутку.
     - Мы заметили вашу надпись с  орбиты,  -  торопливо говорит один из
них;  судя по голосу, это женщина. - Это ведь вы написали... ну... - она
смущенно замолкает.
     Ну, если полгода таскания камней именуется словом "написал"...
     - Я.
     - Ее  сильно  занесло  снегом,   но...  -  продолжает  она,  но  ее
перебивает деловитый мужской голос:
     - Другие выжившие есть?
     - Я здесь один.
     - Ну  хорошо.  Пойдемте,  -  говорит  обладатель  деловитого голоса
(кажется,  он среди них главный),  и они пытаются увлечь меня в сторону,
противоположную моему логову. Э, нет...
     - Стойте! Подождите...
     Они недоуменно оборачиваются.
     - Давайте сначала зайдем ко мне домой, - поясняю я.
     - Нет уж,  лучше вы к нам!  -  со смехом восклицает еще один голос,
молодой  и  задорный.   Он  принадлежит  самому  длинному.  Двое  других
недоуменно переглядываются.
     - Мы ценим ваше гостеприимство, - осторожно произносит четвертый, -
но думаем, что вам нужно как можно скорее...
     - У меня там...  остались ценные вещи,  - говорю я. - Очень ценные.
Пойдемте, это недалеко.
     - Мы  можем забрать их потом,  -  говорит их главный,  но четвертый
касается его локтя:
     - Ничего страшного,  капитан.  Вы  же видите,  для нашего друга это
важно.
     - Как скажете, доктор, - идет на попятную тот.
     Мы шагаем к моему жилищу;  двое из  них поддерживают меня под руки.
Сейчас  это  вполне кстати.  Я  замечаю штуковину,  висящую на  поясе  у
главного.  Когда-то и  у  меня была такая...  собственно,  и  сейчас еще
где-то валяется, только бесполезная...
     Снаружи  капсула  сейчас  выглядит  просто  как  огромный сугроб  с
прокопанным в  него лазом.  Я ныряю внутрь первый,  они следом.  Внутри,
конечно,  совершенно темно,  но я все здесь знаю на ощупь.  Сняв шлем, я
сажусь на корточки и шарю в куче в углу. Они входят со своими фонарями и
тоже откидывают шлемы за спину.
     И тут же начинают морщиться.
     - Ф-фу, - вырывается у женщины, - как здесь воняет...
     Тот,  кого назвали доктором, смотрит на нее с укоризной, но главный
прежним решительным тоном говорит:
     - Знаете что, мы лучше подождем снаружи, пока вы соберете вещи.
     - Хорошо,  - киваю я. Я уже нашел то, что искал. Мой любимый камень
с острым краем,  так удобно ложащийся в руку,  оборвавший жизнь стольких
хероптериксов...
     Главный поворачивается ко  мне  спиной.  Я  поворачиваюсь следом  и
делаю стремительный бросок.  Силы у меня не те,  что летом, но, когда на
кону  выживание...  О  сладкий для  охотника звук -  хруст проломленного
черепа!
     Прежде, чем он успевает упасть, я выхватываю штуковину с его пояса.
Я  еще  помню,  как  этим  пользоваться.  Длинный все  понимает сразу  и
бросается  к   люку.   Доктор  делает  протестующее  движение.   Женщина
закрывается руками и кричит: "Не надо!"
     Я трижды нажимаю на гашетку.

     Все-таки я  везунчик.  Больше двухсот килограммов свежего,  парного
мяса!  Остальное по большей части приходится на кости,  но в них,  между
прочим,  есть мозг.  Теперь уж я точно переживу эту зиму.  И эту,  и все
последующие.  Вряд ли,  конечно,  судьба опять подкинет мне столь щедрый
подарок,  но  я  учту  уроки этого года и  буду лучше готов к  возможным
сюрпризам Жопы. Главное - не сдаваться и ясно видеть цель!
     Начать я  решил с  женщины.  В  ней больше жира,  а мне надо быстро
восстановить силы.
     Ммм, до чего же вкусно. Ты моя сладкая.

2008