Меня зовут Натаниэль Александр.  Это  очень длинное имя,  и  я,  по
правде говоря, не знаю, зачем оно мне нужно. Все равно меня так никто не
называет.  Мама зовет меня "сынок",  или "малыш",  или "Натти", и только
иногда,  если  сильно мною недовольна -  "Натаниэль",  но  даже тогда не
"Натаниэль Александр".  Одно время я думал, что для того, чтобы она меня
так назвала,  я  должен сделать что-то  совсем-совсем плохое,  настолько
плохое,  как выйти за ворота или играть со спичками.  Но,  когда я ее об
этом спросил,  она сказала,  что я все понял неправильно,  и Александр -
это не ругательное слово,  а очень, очень хорошее имя. Правда, когда она
мной довольна,  она все равно меня так не называет.  А Матильда называет
меня "молодой господин".  А больше звать меня некому,  потому что других
людей нет.  Так что я так и не понял, зачем мне длинное имя. Но я видел,
что  моя  неправильная  догадка  про  "Александра"  расстроила  и   даже
рассердила маму,  и  не стал ее дальше распрашивать.  Я  ведь не хочу ее
огорчать,  потому что я ее очень люблю. Я люблю ее больше, чем Матильду,
хотя Матильда тоже очень славная и добрая,  а мама часто бывает строгой,
но на самом деле она меня очень любит.  Долгое время я думал, что у мамы
нет имени,  потому что я  зову ее "мама",  а Матильда -  "госпожа".  Но,
оказывается,  у  нее  тоже  есть  имя,  которым  никто  не  пользуется -
Беатриса.  Странно все это. Наверное, я не могу это понять, потому что я
еще  маленький.  Мама и  Матильда часто отвечают на  мои вопросы,  что я
узнаю ответ, когда вырасту большой. По правде говоря, мне немного обидно
ждать. Я хочу вырасти побыстрей.
     Мама очень красивая. Матильда тоже красивая, но не настолько, может
быть, потому, что она старше. Вот, кстати, еще непонятный вопрос: почему
Матильда называет меня  "молодой господин",  если маму она  зовет просто
"госпожа"?  Разве где-нибудь есть старый господин?  Но я точно знаю, что
его  нет.  Во-первых,  они  бы  мне сказали,  а  во-вторых,  я  сам знаю
наверняка, что в доме никого больше нет. Я облазил весь дом, и весь сад,
и  всю Безопасную Зону до самой ограды.  А за оградой тем более не может
быть  никакого господина,  там  только дремучие леса,  где  живут хищные
звери и чудовища.
     Чудовища очень злые и страшные, они даже хуже диких зверей. Правда,
я никогда их не видел.  Несколько раз я,  набравшись храбрости, подходил
вплотную к  самой ограде и  смотрел на  лес  между прутьями решетки,  но
оттуда так ни разу никто и не вышел.  По правде говоря,  я даже рад, что
никого так и не увидел. Все-таки мне было очень страшно там стоять, хотя
я и поспорил с самим собой, что не сдвинусь с места, пока не сосчитаю до
тысячи.  И  хотя я  знаю,  что в  Безопасную Зону чудовища проникнуть не
могут.  Так сказала мама.  Точнее,  она сказала, что они не доберутся до
нас,  если я буду всегда слушаться ее и Матильду. А я иногда все-таки не
слушаюсь.  Поэтому мне  было страшно.  Но  все  равно хотелось подойти к
ограде.  Наверное даже,  чем  страшнее мне  было,  тем  сильнее хотелось
подойти.  Я  не знаю,  почему так.  Но после того,  как я  несколько раз
постоял там и никого не увидел,  мне стало легче. Я не стал рассказывать
об  этом маме,  потому что  чувствую,  что  ей  бы  это не  понравилось.
Рассказал только Матильде.  Иногда я  так делаю,  потому что Матильда не
такая строгая.  Матильда сказала, что я молодец, что победил свой страх,
но больше мне не нужно ходить к ограде, и чтобы я лучше играл в доме и в
саду.
     Я  всегда так  и  делал.  Наш дом очень большой,  в  нем два этажа,
вытянутые полукругом,  а на концах этого полукруга еще два флигеля.  Под
домом есть подвал, а наверху чердак, и еще круглая комната на крыше, она
называется "бельведер".  Из  нее видно лес вокруг и  горы на западе,  за
которыми садится солнце.  Зимой, когда темнеет раньше, чем я должен идти
спать,  оттуда хорошо смотреть на Луну и звезды. Однажды я видел звезду,
которая летела по небу и  мигала.  Мама сказала,  что это был метеорит и
что долго всматриваться в звезды вредно для глаз.
     В  доме много разных других комнат.  В  самой большой из  них стоит
рояль,  там мама занимается со мной музыкой. В Новый Год мама и Матильда
ставят  там  елку,   и   мы  втроем  украшаем  ее  блестящей  мишурой  и
разноцветными шарами. Столовая у нас тоже большая. Я даже не знаю, зачем
такая  большая столовая,  если  нас  только трое.  Я  плохо  помню,  но,
кажется,  когда я  был совсем маленький,  мы с  мамой ели только вдвоем.
Матильда стала есть вместе с нами уже позже.  Еще есть большая комната -
библиотека,  там стоят такие высокие книжные шкафы, что нужно забираться
по  специальной лесенке,  чтобы достать книгу с  верхних полок.  Я  умею
читать на  нашем языке,  а  еще мама учит меня латыни и  греческому.  Но
шкафы заперты, и я не могу брать книги оттуда. Мама говорит, что мне еще
рано их читать.  Жалко,  конечно -  мне так хочется почитать!  Но пока я
могу  читать только надписи на  корешках сквозь стекло.  Но  сквозь него
плохо видно, да и многие из этих надписей мне не понятны. Наверное, мама
права -  мне действительно рано читать эти книги,  раз я  не могу понять
даже заглавия.
     Другие комнаты не  такие большие.  В  большинстве из  них  никто не
живет и никто, кроме меня, не бывает. Там пыльно, потому что Матильда не
может  убирать одна  такой большой дом.  Раньше эти  комнаты всегда были
заперты,  но потом я упросил их открыть, потому что мне наскучило играть
там,  где я  уже все знаю,  и было очень интересно,  что же за запертыми
дверями. Поначалу я был немного разочарован, потому что там не оказалось
ничего таинственного.  Только старая мебель,  люстры в чехлах, скрипучие
половицы и  кое-где  трещины на  потолке.  Но  потом мне понравилось там
играть. Там необычный запах, особенно когда солнце нагревает пыль, и мне
нравится, как, когда дунешь, пылинки кружатся вихрем в солнечном луче. А
еще там висят картины.  То есть в  жилых комнатах они тоже висят,  но те
картины я уже давным-давно изучил,  а эти раньше не видел. Вообще-то они
похожи на те,  что я уже знаю.  На одних - всякие красивые виды природы,
на  других -  цветы,  фрукты и  разная еда.  На  одной  овальной картине
нарисован зверь с большими зубами.  Я думал,  что это хищник из леса, но
Матильда сказала, что это лошадь, и она не ест людей, а питается травой.
Значит,  не все звери хищные?  А еще в некоторых комнатах нет картин, но
есть темные прямоугольники на  обоях.  Я  догадался,  что  это  следы от
картин,  которые висели там раньше,  и сказал об этом маме. Она сказала,
что я  очень умный.  Тогда я  спросил,  куда делись те картины,  и  мама
сказала,  что они были некрасивые,  и их выбросили.  Правильно, конечно,
хотя все-таки интересно было бы на них взглянуть.  Но мама сказала,  что
не стоит смотреть на такие картины, а то потом будут сниться плохие сны.
     Я не люблю плохих снов.  Вообще не люблю ночь,  потому что по ночам
страшно.  Когда я был совсем маленький,  я спал вместе с мамой, но потом
она  сказала,  что  я  уже большой мальчик,  и  у  меня должна быть своя
спальня.  У  меня  большая кровать под  темно-синим балдахином,  я  могу
лежать там хоть вдоль,  хоть поперек,  и она очень мягкая. Правда, зимой
она холодная,  и я не сразу согреваюсь в ней даже в теплой пижаме. Зимой
вообще плохо,  потому что рано темнеет и  поздно светает,  а мне страшно
лежать  в  темноте.  Я  всегда стараюсь заснуть побыстрее и  проснуться,
когда уже светло, но зимой это не получается. Чем страшнее мне делается,
тем труднее уснуть,  а  чем дольше я лежу без сна,  тем мне страшнее.  Я
знаю,  что чудовища не могут пробраться в  дом,  и все-таки мне кажется,
что они уже где-то рядом. Я ведь слышу, как ночью в доме что-то шуршит и
поскрипывает! Мама говорит, что это просто потому, что дом очень старый,
и  чтобы я не боялся.  Но мне было бы гораздо легче не бояться,  если бы
она разрешала мне оставлять на ночь горящую лампу.  Но она не разрешает.
Она говорит,  что в лампе огонь,  и это опасно. А чудовища опасны только
за оградой,  а дом и сад - это Безопасная Зона. Я это знаю, но ведь снам
не прикажешь.  Хуже всего,  когда натерпишься страху,  пока не уснешь, а
потом во  сне  становится еще страшнее.  Я  вижу,  как из  мрака нежилых
комнат  выходят чудовища и  бредут  ко  мне.  В  темноте я  не  могу  их
разглядеть,  и  от этого берет еще большая жуть.  Я пытаюсь убежать,  но
ноги вдруг делаются очень слабыми,  и  я  еле могу переставлять их...  Я
никогда не  видел,  что  будет,  если  чудовища меня поймают.  Я  всегда
просыпаюсь от ужаса за секунду до этого.  И, конечно, я никогда, никогда
не пойду за ворота, даже солнечным летним днем.
     Еще я не хочу ходить в подвал.  Там темно,  холодно и страшно. Хотя
поначалу мне было интересно узнать, что там. Но когда мама уступила моим
просьбам и  позволила мне спуститься туда вместе с  Матильдой,  я понял,
что  больше мне  туда не  хочется.  Хотя Матильда спускается туда каждый
день и приносит оттуда еду.  Как-то раз я спросил ее, откуда берется еда
в подвале,  и Матильда сказала,  что ее делают добрые гномики.  Не знаю,
может,  они и добрые, но мне что-то не хочется встречаться с существами,
которые живут в таком неприятном месте.  Впрочем,  Матильда сказала, что
гномики очень пугливы и ни за что не дадут человеку себя увидеть.  Когда
я  спускался с ней,  то слышал,  как что-то небольшое быстро пробежало в
темноте. Видимо, это и был гномик.
     А вот на чердаке мне хочется побывать.  Там должно быть светло -  я
видел со  двора чердачные окна в  крыше.  Но  мама говорит,  что ключ от
чердака потерян.  Чердачный замок не такой,  как в нежилых комнатах - он
висячий, как на сарае. Он весь ржавый, я даже не уверен, что его удастся
открыть, если ключ найдется.
     Сараи  стоят за  домом и  в  глубине сада.  Я  в  них  тоже  бывал.
Большинство пустые,  там  только пыль  и  паутина.  Я  ненавижу пауков и
всегда, если вижу паутину, разрушаю ее палкой. Но они делают ее снова. У
некоторых сараев провалилась крыша,  и сквозь дыры светит солнце. В паре
сараев сложен садовый инвентарь и  еще  какие-то  инструменты.  Еще есть
сарай, разделенный на маленькие как бы комнатки с общим коридором вдовль
противоположной стены,  и  рядом с  ним  сарай,  где стоят экипажи.  Они
совсем старые,  почти развалившиеся,  но мама сказала, что раньше на них
можно было ездить.  Для этого надо запрячь в  них лошадь,  но у  нас нет
лошади,  да и ездить нам некуда - разве что по аллее до ворот и обратно.
Но если есть экипажи,  значит,  и  лошади когда-то были,  и  ездить было
можно?  Мама и Матильда говорят,  что я все узнаю,  когда вырасту.  Пока
остается только догадываться.  Может быть,  мир  не  всегда был  населен
чудовищами?  Или  раньше в  доме жил  кто-то  настолько глупый,  что  не
послушался запрета и поехал за ворота, и там чудовища съели и лошадей, и
его самого? Может, это и был старый господин?

     * * *

     Я  догадался,  как попасть на  чердак!  Замок продет через железные
скобы,  а  эти скобы прибиты к  двери и  косяку гвоздями.  Если вытащить
гвозди,  замок можно снять, не открывая! В сарае с инструментами я нашел
подходящую штуку,  чтобы это сделать.  Не знаю,  как она называется.  По
правде  говоря,  мама  не  разрешает мне  играть  с  инструментами,  она
говорит,  что  я  могу  пораниться.  Но  мне  очень хотелось побывать на
чердаке,  и  я тайком принес эту штуку в дом.  Я подумал,  что если буду
вытаскивать гвозди очень-очень осторожно, то не поранюсь. Вообще-то этой
железякой наверняка можно пораниться, у нее такой жуткий вид, она похожа
на  пасть  хищного  зверя.   Хотя  я   видел  хищных  зверей  только  на
картинках...  Я  думал,  что  эта пасть легко справится с  гвоздями,  но
оказалось,  что для этого нужно очень много сил. Я провозился, наверное,
полчаса,  а может быть,  целый час. И все это время боялся, что мама или
Матильда поднимутся наверх и увидят,  что я опять не послушался. Но они,
наверное, думали, что я играю где-то в саду. Сад очень большой, он почти
как  лес,  только внутри ограды.  Когда туда  уходишь,  из  дома тебя не
видно,  а из сада,  если зайти подальше,  за ветками и листьями не видно
дома.  Иногда я даже играл там,  представляя, что я в лесу с чудовищами.
Понарошку,  да  еще днем,  это не  так страшно.  Чудовища были зарослями
чертополоха, и я рубил их своим деревянным мечом.
     Ну вот,  мне наконец удалось отодрать от двери одну скобу.  Правда,
она при этом погнулась, и ее уже не удастся приладить обратно так, чтобы
не было заметно.  Надеюсь,  это не скоро увидят.  Я толкнул дверь -  она
жутко заскрипела,  мне  показалось,  что  это услышат во  всем доме -  и
вошел.
     На  чердаке действительно оказалось светло  и  тепло,  и  совсем не
страшно.  Там очень много пыли,  даже больше,  чем в нежилых комнатах, и
сильно пахнет деревом.  Чердак очень длинный,  ведь  он  не  разделен на
комнаты, как остальной дом - там только столбы, подпирающие крышу, а еще
дымовые трубы.  Кое-где между этими столбами сложены всякие старые вещи.
Я нашел там старые стулья, и сундук с одеждой, которую никто не носит, и
еще забавную штуку -  это такая коробка с ручкой,  наверху у нее диск, а
за диском прикреплена такая смешная блестящая труба - она вся выгнута, и
один конец у  нее узкий,  а другой очень широкий,  с раструбом наподобие
лепестков цветка. Если покрутить ручку, диск начинает вращаться.
     Но главную находку я сделал в дальнем конце чердака,  возле правого
флигеля.  Там рядом нет окон,  и  даже днем полумрак.  Я увидел какой-то
ящик и полез туда,  но моего лица коснулись невидимые нити. Я понял, что
это паутина,  и мне стало так противно,  что меня чуть не стошнило. Но у
меня  с  собой  была  железная  пасть  с  длинными  ручками,  и  я  стал
размахивать ею впереди себя,  а потом двинулся вперед,  и паутины уже не
было.  Ящик  оказался  забит  гвоздями,  но  я  уже  знал,  как  с  ними
справиться.
     В ящике оказались картины - видимо, те самые, что убрали со стен. И
я понял, почему их убрали! На картинах были чудовища!
     Наконец я  узнал,  как они выглядят.  Чудовища похожи на людей,  но
очень  уродливы.  Некоторые из  них  даже  носят  человеческую одежду  -
наверное,  для  того,  чтобы обмануть нас и  притвориться,  что они тоже
люди.  Но  тогда эти  чудовища очень глупые,  если надеются,  что кто-то
может принять такую жуткую морду за  человеческое лицо!  Другие чудовища
совсем голые,  и  на этих смотреть еще противнее.  Я  поскорее убрал эти
мерзкие картины обратно в ящик, и забил обратно гвозди железной штукой.
     Я уже хотел уйти оттуда,  но заметил, что за ящиком, там, где крыша
уже почти сходится с полом чердака, есть еще какая-та картонная коробка.
Я открыл ее и сначала долго чихал от поднявшейся пыли.  А потом заглянул
внутрь и увидел,  что там лежат книги! Но не такие, как в библиотеке. Те
толстые,  с темным твердым переплетом. А эти тонкие, в мягкой обложке, с
яркими картинками.  Но  от большинства из них мало что осталось.  Их как
будто кто-то грыз.  Я  нашел круглую дырку в  углу коробки.  Может быть,
через нее  пролезли гномики и  сделали это с  книгами?  Но  ведь гномики
живут в подвале, а не на чердаке. Лишь одна книга сохранилась полностью,
от первой страницы до страницы с  надписью "КОНЕЦ".  И  на обложке у нее
нарисованы чудовища! Я захотел узнать про них побольше, взял эту книжку,
пошел к окну, где солнце, и стал читать.
     Оказывается, раньше люди жили на всей земле, и их было очень много!
А  потом со  звезд прилетели чудовища.  Они напали на  людей и  стали их
убивать.  Люди сопротивлялись, но чудовища оказались сильнее, потому что
у  них  была лучше техника.  Остались только отдельные убежища в  глухих
местах,  где прячутся последние люди.  Наверное, наш дом - как раз такое
убежище!  Но  в  книжке  говорится про  другое  убежище и  других людей.
Значит,  нас на свете не трое и вообще мир гораздо больше!  И то, другое
убежище больше нашего дома,  хотя мне казалось, что больше его и быть не
может. Оно находится под землей, и там живут десятки человек. Под землей
- это значит как в  подвале?  Бррр...  Но они там не просто прячутся,  а
думают,  как  победить чудовищ.  Еду  они делают сами,  а  про подземных
гномиков в книжке ничего не говорится. Может быть, и у нас в подвале нет
гномиков,  а  есть  вход  в  подземное убежище?  И  Матильда сказала мне
неправду?  Но ведь и она,  и мама всегда говорили мне,  что врать -  это
очень плохо!
     Я  так увлекся чтением,  что наверняка опоздал бы  на  ужин.  Но на
солнце нашла  туча,  и  на  чердаке сразу  стало  почти темно.  А  потом
загремел гром и хлынул ливень. Хотя мне очень хотелось читать дальше про
другое убежище и  других людей,  я  не решился взять книжку с  собой.  Я
подумал,  что мама может рассердиться, если найдет ее. Но в коробку я ее
тоже не положил,  чтобы ее не сгрызли, как другие. Я спрятал ее в сундук
со старой одеждой - в нем никаких дырок не было, и одежду никто не грыз.
И  инструмент с  железной пастью я тоже положил туда,  чтобы не бежать в
сарай под дождем - ведь теперь я мог войти на чердак и без него. А потом
я кое-как приладил на место замок и побежал вниз.
     Мне было обидно, что мама и Матильда так много мне не рассказывали,
но уже ночью я понял,  почему.  Мама была права про плохие сны. Всю ночь
мне  снились голые чудовища,  которые вылезают из  картин и  гоняются за
мной по дому.  Я убежал от них в сад,  но они не отставали. Я добежал до
самых ворот,  но они окружали меня и тянули ко мне свои мерзкие руки,  и
мне  оставался только один  путь -  за  ворота,  в  лес.  Но  ведь этого
никогда-никогда нельзя делать!  Там  кончается Безопасная Зона  и  живут
чудовища! С другой стороны, чудовища были уже в доме и в саду, и я никак
не  мог понять,  как такое возможно.  Но  тут самое противное чудовище с
жирными складками на  боках сказало:  "Это потому,  что ты не слушался и
без разрешения взял инструмент и полез на чердак. Это открыло нам путь в
Безопасную Зону.  Мы заполучили твою маму и Матильду,  а теперь и тебя!"
Обычно, когда доходит до такого ужаса, я просыпаюсь, но тут почему-то не
проснулся,  и  мне осталось только одно -  выбежать за ворота и бежать в
лес.  Я  бежал,  и  бежал,  а  потом споткнулся о корень,  упал и больно
ударился.
     Я  не сразу понял,  что уже не сплю.  Больно было по-настоящему.  Я
лежал на полу -  значит,  во сне я упал с кровати. Было еще темно, и мне
снова стало почти так же страшно, как во сне. Хотелось немедленно бежать
в спальню к маме и убедиться,  что с ней все в порядке.  Я говорил себе,
что ведь и раньше бывало, что я не слушался, а чудовища не приходили. Но
ведь раньше чердак и  ящик с  картинами были забиты гвоздями.  Что если,
вытащив гвозди, я их выпустил?! И я побежал к маме.
     Возле двери ее спальни я вдруг испугался - а что, если чудовища уже
внутри? Поэтому я остановился и прислушался. Изнутри доносились странные
звуки.  Но  они не  походили на рычание чудовищ.  Скорее на приглушенный
смех,  и  это  был  мамин  голос.  Я  очень  осторожно приоткрыл дверь и
заглянул внутрь.
     Горела лампа на  прикроватном столике.  Никого чужого в  спальне не
было. Мама сидела на кровати спиной ко мне и смотрела на то, что держала
в руках.  Мне показалось,  что это картина, только не такая большая, как
на стенах, а гораздо меньше и почему-то черно-белая. Я подумал, что там,
наверное,  нарисовано что-то  смешное.  Но  больше  я  ничего  не  успел
рассмотреть, потому что под моей ногой громко скрипнула половица, и мама
резко обернулась, одновременно кладя маленькую картину на столик лицевой
стороной вниз.  Только тут я понял,  что мама не смеялась, а плакала. От
слез ее лицо стало не таким красивым,  как всегда.  Я  раньше никогда не
видел,  чтобы она плакала.  Я  даже не  знал,  что она умеет это делать.
Матильда иногда промакивает платком глаза,  но и то беззвучно, но мама -
никогда.
     Я спросил ее, что случилось, но она ответила, что все в порядке, ей
просто приснился плохой сон.  Я  сказал,  что мне тоже,  про чудовищ,  и
спросил,  точно ли они не смогут добраться до нас.  Мама сказала, что не
смогут.  Я  решил воспользоваться моментом и  узнать у  нее про то,  что
написано в книжке,  но только так,  чтобы она не догадалась, что я ходил
на чердак.  Поэтому я стал просто распрашивать ее про чудовищ, и есть ли
что-нибудь такое,  о  чем они с  Матильдой мне не рассказывали.  Но мама
сказала,  что  от  таких разговоров точно снова приснятся плохие сны нам
обоим.  Мне еще хотелось спросить про маленькую картину, но я видел, что
она  не  хочет мне  ее  показывать.  Придется и  дальше узнавать все  из
книжки.

     * * *

     На следующее утро я  стал чихать,  и  я  подумал,  что это от пыли,
которой я  надышался на  чердаке.  Но  потом  у  меня  заболела голова и
начался жар,  и  меня  уложили в  постель.  Мама  и  Матильда поили меня
сладкой микстурой и горькими порошками, и говорили, что мне нужно больше
спать.  Я  не  хотел спать,  потому что знал,  что во сне за мной придут
чудовища.  И они действительно пришли, и я уже не мог отличить, где сон,
а где явь.  Мама даже пришла ко мне среди ночи, так громко я кричал. Мне
было очень плохо,  и  я подумал,  что это мне наказание за то,  что я не
послушался и полез без разрешения на чердак,  и что больше я не буду так
делать.
     Я проболел почти неделю.  Лишь на шестой день мне разрешили встать.
Я старался не думать больше о книжке и о чудовищах, и о тех других людях
в подземном убежище, потому что помнил, что со мной было после посещения
чердака.  Но чем больше времени проходило с моей болезни, тем больше мне
казалось, что все было не так уж страшно, и тем сильнее хотелось узнать,
что же в  книжке дальше.  В  конце концов,  подумал я,  может быть,  тем
подземным людям нужна наша помощь!  Я,  конечно, говорил себе, что, если
бы это было так,  мама и Матильда уже бы что-нибудь сделали.  Но потом я
подумал, что они, может быть, вообще ничего не знают про подземных людей
- ведь книжка на чердаке, а ключа от чердака у них нет, и они, наверное,
там никогда и  не  бывали.  Это все объясняло.  Мне стало стыдно,  что я
подумал,  будто они  говорили мне  неправду.  Они  просто не  знали!  И,
значит,  только от  меня зависит,  сможем ли  мы  помочь подземным людям
одолеть чудовищ.  Так что,  хоть я и обещал себе больше этого не делать,
но просто должен был снова пойти на чердак.
     Прошло уже десять дней с моего прошлого визита, но с книжкой, как я
и надеялся,  в сундуке ничего не случилось.  Я снова уселся было у окна,
но  тут  я  опять чихнул от  пыли и  подумал,  что  лучше бы  мне читать
где-нибудь в другом месте. Я засунул книжку под жилет и побежал в сад.
     В саду,  в самой глухой и заросшей его части,  есть старая беседка.
Пробраться туда можно только сквозь заросли крапивы и чертополоха,  но я
их  не  боюсь,  когда  со  мной  мой  меч.  Не  знаю,  бывали  ли  здесь
когда-нибудь мама и  Матильда;  думаю,  они не  смогли бы  пройти сюда в
своих длинных платьях,  цепляющихся за колючки.  Может быть, они даже не
знают  про  это  место.  Когда-то  решетчатые стенки  беседки  покрывали
вьющиеся растения,  но потом они умерли, и от них остались только редкие
сухие плети. Поэтому внутри достаточно светло, чтобы читать.
     Там  я  и  устроился с  книжкой.  Подземные люди  изобретают оружие
против чудовищ,  и уже почти его изобрели, но им не хватает некоторых...
иргиндиентов,  если я правильно запомнил слово.  И они пытаются нададить
связь с другими убежищами,  надеясь, что там найдется недостающее. А еще
они ходят на разведку в земли чудовищ -  в развалины бывших человеческих
городов (насколько я  понял,  город -  это когда рядом стоит не один,  а
много домов;  значит,  чудовища живут не только в лесу),  потому что там
тоже бывают полезные находки.  Но это очень опасно. Некоторые из них уже
погибли или  пропали без  вести в  таких экспедициях.  Я  подумал,  что,
наверное,  кто-то из разведчиков добрался и  до нашего дома.  И  оставил
здесь эту книжку,  чтобы мы знали об их борьбе.  А потом...  сумел ли он
вернуться назад,  или  тоже  погиб  в  пути?  И  почему книжка оказалась
заперта на чердаке,  в самом дальнем углу?  Может быть,  чудовища все же
проникали в наш дом, и ее нужно было спрятать?
     Я  читал  и  читал,  надеясь,  что  там  сказано,  как  связаться с
подземными людьми и где их убежище, но там не было это сказано, и книжка
все не кончалось,  все рассказывала про приключения и опасности. И вышло
так,  что я опять дочитался до самой темноты. Но на сей раз это была уже
не туча, а зашло солнце.
     Тут я вскочил, спрятал книжку под скамейку беседки и побежал домой,
думая, как меня будут ругать за опоздание. Еще подбегая к дому, я увидел
маму,  она стояла на крыльце и  всматривалась в заросли.  Я сказал,  что
заигрался и не заметил,  что уже поздно.  Мама,  похоже,  была рада меня
видеть, а потому не стала сильно ругать и только спросила, не видел ли я
Матильду.  Оказывается,  когда я не пришел к ужину, Матильда отправилась
меня искать и  до  сих пор не вернулась.  Мама уже стала беспокоиться за
нас обоих и  обошла весь дом,  никого не встретив.  Я предложил поискать
Матильду в саду.  Но мама сказала,  что сад слишком большой,  и мы можем
долго искать там  друг  друга,  ходя кругами -  пусть уж  лучше Матильда
обойдет его  весь  и  вернется сама.  А  мне  она  велела идти  ужинать,
поскольку все уже и так остыло.
     Я  пошел  в  столовую и  впервые в  жизни поужинал один.  Мне  было
неуютно в этой большой и пустой комнате, где уже сгустился полумрак, и я
постарался закончить поскорее,  а  потом снова побежал на крыльцо.  Мама
все  еще  стояла там  и  была очень обеспокоена.  Она сказала,  что сад,
конечно, большой, но все же не настолько, чтобы ходить по нему два часа,
и  с  Матильдой,  наверное,  что-то  случилось.  Над землей тем временем
поднялся туман,  укутав деревья в  саду  призрачной пеленой.  Но  даже в
тумане в  нашем саду едва ли можно заблудиться.  Мама верно сказала,  он
все-таки не настолько большой - в конце концов непременно выйдешь либо к
ограде, либо к аллее, либо к дому. Мама сказала, что пойдет на поиски, и
направилась в дом за фонарем,  а мне велела идти в спальню.  Но мне было
страшно  оставаться в  темном  доме  одному,  тем  более,  когда  что-то
непонятное случилось с  Матильдой,  и я упросил маму взять меня с собой.
Она тоже дала мне большой тяжелый фонарь,  и  мы пошли в  туман,  громко
окликая Матильду.  Но  нам никто не отвечал,  лишь какая-то ночная птица
заухала в листве.
     Мама велела мне  держаться с  ней  рядом,  но  это потому,  что она
прежде не ходила по саду там, где нет аллей, и не знала, что в ее наряде
сложно пройти через  колючие заросли.  Поэтому вышло  так,  что  я  ушел
вперед,  а  она отстала.  Я  слышал ее голос,  и  мне казалось,  что она
по-прежнему  идет  за  мной.  Но  в  какой-то  момент  она  окликнула не
Матильду,  а меня.  Я обернулся и понял,  что ее рядом нет. Должно быть,
туман искажал звуки,  вот мне и  казалось,  что она близко -  а теперь я
даже не мог понять,  с какой стороны она меня звала.  И ее фонаря я тоже
больше не видел за листвой.
     Мне снова стало страшно. Я гулял в этом саду, сколько себя помню, и
изучил каждый куст,  но то было днем. Я никогда не бывал здесь ночью, да
еще в  тумане.  Ночью Безопасная Зона совсем не  казалась безопасной.  А
ведь только что где-то  здесь таинственно пропала Матильда.  И  даже то,
что я только что слышал мамин голос,  не очень меня успокаивало. Я вдруг
подумал -  а что,  если чудовища умеют подражать человеческим голосам? И
маму уже заманили в ловушку, а теперь заманивают и меня?
     Я  не  знал,  что мне делать -  откликаться или затаиться.  Затем я
решил,  что  надо  идти  на  голос,  но  тихо:  я  подкрадусь  и  увижу,
действительно ли  это мама.  Я  даже погасил свой фонарь,  чтобы меня не
заметили раньше времени. Но туман продолжал играть со мной злые шутки. Я
пробирался сквозь заросли,  а  голос доносился то справа,  то слева,  то
вроде бы рядом, но, когда я вышел туда, там были только мокрые лопухи. Я
стоял,  озираясь,  и не знал, куда идти дальше. Меня снова окликнули, но
на сей раз вроде бы совсем издалека.  Я  двинулся туда и вдруг наткнулся
на холодные чугунные прутья.  Ограда! Меня звали из-за ограды! Теперь не
было сомнений,  что это чудовища.  Я бросился бежать прочь,  решив,  что
спрячусь в доме и закроюсь до утра в своей спальне.  Но,  пробегая между
деревьями,  запнулся за  какой-то  толстый корень  и  упал.  Мой  фонарь
ударился о древесный ствол и разбился.  Но сам я даже не расшиб коленки,
потому что земля была мягкой.
     И  вдруг корень,  о  который я  запнулся,  зашевелился и  попытался
схватить меня за  ногу!  Я  завизжал от  ужаса и  прямо на  четвереньках
отбежал прочь. Но потом я все-таки нашел в себе силы оглянуться.
     Это был не корень. Из высокой травы торчала человеческая рука.
     Некоторое время я смотрел на нее, но она больше не двигалась. Тогда
я решился приблизиться и раздвинул траву.
     Там была Матильда.  Она лежала на земле вниз лицом.  Я не знал, что
мне делать.  Я негромко позвал ее,  но она не отвечала.  Я подумал,  что
надо перевернуть ее и заглянуть ей в лицо,  но мне вдруг стало страшно к
ней прикасаться.  Даже не страшно,  а...  неприятно, что ли. Почти как к
паутине.  Не знаю, почему, я ведь вседа любил Матильду. Я отломал тонкий
прутик с ближайшего дерева и осторожно ее потыкал. Ничего не произошло.
     Тут  сбоку затрещали ветки,  и  в  тумане замаячил свет фонаря -  а
через несколько секунд появилась мама,  слышавшая мой крик. Она сразу же
поставила фонарь на землю и  склонилась над Матильдой,  переворачивая ее
на спину.  Некоторое время она возилась с  Матильдой,  зачем-то щупая ее
шею и оттягивая веки.
     - Она... умерла? - несмело спросил я.
     - Нет,  -  покачала головой мама,  выпрямляясь.  -  Она  жива,  но,
похоже, у нее плохо с сердцем. Помоги мне, мы должны скорее отнести ее в
дом.
     Мама подхватила Матильду под мышки, а я взял за ноги. Нести ее было
совсем не легко.  Матильда, конечно, далеко не такая худая, как мама, но
я не думал,  что она настолько тяжелая! Наконец мы дотащили ее до дома и
уложили на первую же софу. Мама сказала, что сейчас принесет нюхательную
соль и  сердечные капли.  Когда она поднесла флакон к лицу Матильды,  та
открыла глаза.
     - Госпожа... - пробормотала она. - Кажется, со мной все...
     - Не говори глупостей,  Матильда,  -  перебила мама. - Тебе нужно в
больницу, только и всего.
     - Вы же не умеете... водить...
     - Не так уж это сложно. Как включается зажигание, я знаю.
     Я не мог понять,  о чем они говорят и что мама собирается зажигать.
Мне никогда не разрешали зажигать что бы то ни было,  потому что огонь -
это очень опасно. Хотя он нужен, чтобы готовить еду и обогревать дом. Но
как он может вылечить Матильду? Но, только я открыл рот, чтобы спросить,
мама вспомнила о моем присутствии и обернулась.
     - Натаниэль,  -  строго сказала она, - иди спать. И так уже слишком
поздно.
     - Но Матильда?...
     - С ней все будет в порядке.
     Когда мама говорит таким тоном,  с ней лучше не спорить. Я поплелся
в свою спальню.  Я думал,  что долго не смогу заснуть после всего этого,
но,  напротив,  заснул очень быстро. А уже в следующий миг - или мне так
только показалось - меня разбудил оглушительный грохот.
     Было  совсем  темно,  но  из-за  окна  доносился мерный шум.  Потом
ослепительно  сверкнуло  и  снова  загрохотало.   Я  понял,   что  опять
разразилась гроза.  Я не люблю грозы, особенно когда сверкает и грохочет
так близко.  Некоторое время я  лежал,  глядя во  тьму,  но  на  сей раз
заснуть не получалось.  Я  решил,  что пойду к  маме и  спрошу,  как там
Матильда.
     Но  в  спальне у  мамы  было  темно  и  пусто.  И  даже  постель не
разобрана.  Я  подумал,  что она,  может быть,  с Матильдой.  Однако и в
комнате Матильды никого не было. И на первом этаже, куда мы принесли ее,
тоже.
     Мне хватило четверти часа,  чтобы обегать весь дом и убедиться, что
их  нигде нет.  Я  даже заглянул на чердак.  Но не могли же они в  такую
погоду уйти в сад! Тем более что Матильда сейчас вообще не может ходить.
Значит... их нет во всей Безопасной Зоне?!
     Оставалась еще слабая надежда, что они в каком-то из сараев. Хотя я
не мог представить,  что они могут там делать.  И  мне очень не хотелось
выходить в  дождь и  грозу.  Но оставаться в одиночестве и неизвестности
было еще страшнее. Я полностью оделся, надел плащ и выскочил под ледяные
струи.
     Конечно,  ни в одном из сараев их тоже не оказалось.  Но я заметил,
что один из сараев, который обычно закрыт, теперь стоит нараспашку. Этот
сарай выглядит новее,  чем остальные. Я спрашивал маму, что в нем, и она
ответила,  что ничего нет,  но не объяснила,  почему он заперт. Теперь я
убедился,  что в нем и в самом деле пусто.  Ну,  разве что в углу лежали
две шины,  как на  колесах экипажей.  Но для экипажей они бы не подошли,
они были толще, а в диаметре меньше.
     Но это все не объясняло,  куда девались мама и Матильда. Я подумал,
что,  может быть,  они все-таки знали про подземных людей, и отправились
за помощью к ним.  Но мама не смогла бы одна нести Матильду.  Ну,  может
быть,  сумела бы дотащить до крыльца,  но до ворот - уже вряд ли. А ведь
убежище  подземных  людей,  наверное,  гораздо  дальше!  А  значит,  они
покинули дом не по своей воле. Значит, чудовища все-таки добрались сюда,
пока я спал! Ведь и в книжке было сказано, что чудовища могут обнаружить
убежище.
     Книжка!  Может быть, я найду ответ там. Я побежал в беседку. Пока я
продрался сквозь заросли,  я был уже мокрый с ног до головы. Но это была
ерунда по сравнению с  тем,  что я  обнаружил минуту спустя.  Тайник под
скамейкой  оказался  ненадежным.   Крыша  беседки  протекала,  и  книжка
оказалась в  луже дождевой воды!  Я  попытался открыть ее,  но слишпиеся
страницы стали рваться прямо у меня в руках.
     И я понял,  что остался совершенно один,  и,  если я вернусь в дом,
никто мне не поможет. Мне даже будет нечего есть, потому что еду готовит
Матильда.  И,  значит,  мне придется выйти за ворота. Тогда, может быть,
мне  удастся спасти маму  и  Матильду.  Или  отыскать подземных людей  и
попросить помощи у них. Конечно, выйти за ворота - это самое плохое, что
можно сделать. То есть, чего нельзя делать. Так всегда говорила мама. Но
теперь она сама где-то там. И дом больше не Безопасная Зона. А из книжки
я знал, что пройти через земли чудовищ можно. Опасно, но можно.
     Конечно, мне понадобится оружие. Деревянный меч не годится. Тогда я
сходил на кухню и  взял большой нож,  которым Матильда резала мясо.  Мне
было строго-настрого запрещено что-то  трогать на  кухне.  Но,  раз уж я
решился выйти за ворота, все прочие запреты теряли значение.
     К  тому времени,  как я  дошел до  ворот,  дождь уже не хлестал,  а
слегка капал.  Гром еще погромыхивал,  но  уже далеко.  И  стало немного
светлее, видимо, близился рассвет. Подойдя к воротам, я вспомнил, что на
них с  внутренней стороны всегда висит замок.  Он висел и теперь,  но он
был отперт и висел лишь на левой створке.  Я навалился на ворота, и они,
хоть и  тяжелые,  открылись.  Я  сделал еще шаг -  и  оказался на  земле
чудовищ.
     Я немного постоял,  вглядываясь в сумрак, а потом сказал себе, что,
если не  думать про чудовищ,  то  здесь даже и  не  страшно.  Во  всяком
случае,  не страшнее,  чем в ночном саду -  разве что деревья повыше.  И
даже от ворот сквозь лес идет дорога,  словно продолжение главной аллеи.
Наверное,  она осталась с  тех времен,  когда чудовища еще не  пришли со
звезд.
     И  я  пошел по дороге,  сжимая в  руке нож и  повторяя,  что мне не
страшно.  Хотя на самом деле,  конечно, мне было очень страшно. Но дождь
совсем перестал,  и  становилось все  светлее,  так  что  мое настроение
немного улучшилось. Я шел так довольно долго, и вдруг впереди показались
еще одни ворота. Но они были не такие высокие, как первые, и не литые, а
из проволочной сетки -  я их даже не сразу заметил из-за этого. И ограда
вокруг была  такая  же  несолидная,  из  сетки.  На  этих  воротах висел
какой-то  железный прямоугольник.  Они  открылись совсем легко,  правда,
громко  скрипнули  при   этом.   Я   увидел,   что  на   другой  стороне
прямоугольника написано "Частное владение.  Прошедшие будут привлечены к
ответственности."
     Я опять испугался,  что я и есть прошедший,  точнее, стану им, если
пройду через ворота,  но тут я подумал, что эта надпись - с той стороны,
а  значит,  она адресована идущим оттуда,  а не туда.  Но кто мог прийти
оттуда?  Только чудовища!  Неужели их может остановить подобная надпись?
Но  ведь не может же быть,  что она сделана для подземных людей!  Они же
наши друзья!
     Недоумевая,  я пошел дальше. Вскоре дорога влилась в другую дорогу,
вынырнувшую из леса,  и я зашагал уже по ней.  Совсем рассвело, и туч на
небе почти не  осталось.  Правда,  когда солнце начало пригревать мокрый
лес,  над землей вновь заклубился густой туман.  Но я шел по дороге и не
мог  заблудиться.  Хотя  и  стало теплей,  мне  было все  еще  холодно в
промокшей одежде, и я старался идти быстрее.
     Эта  дорога оказалась еще длиннее первой,  и  я  уже стал уставать.
Никогда прежде я не ходил так много. То есть я, конечно, подолгу гулял в
саду,  но не без остановки же!  Но, когда я уже решил, что надо присесть
отдохнуть, туман вдруг стал быстро развеиваться, а через несколько шагов
лес кончился.  Впереди были горы, наверное, те самые, за которые садится
солнце (но  сейчас они  были  ярко  освещены).  Это  было очень красивое
зрелище,  даже лучше,  чем на картинах.  А  у их подножья,  прямо передо
мной,  по  обе стороны дороги стояли дома.  Они были маленькие,  гораздо
меньше, чем наш дом, зато их было много - наверное, целых тридцать, а то
и пятьдесят.  Я догадался,  что это и есть бывший человеческий город,  о
которых говорилось в  книжке.  И он может быть совсем заброшен,  а может
быть  населен чудовищами.  Возможно,  как  раз  сюда они  утащили маму и
Матильду.
     Я  вспомнил,  как действовали разведчики в книге.  Сначала они вели
наблюдение,  потом,  если убеждались,  что все тихо, старались незаметно
проникнуть внутрь. Я так и поступил. Некоторое время я смотрел на город,
но не увидел между домами ни людей,  ни чудовищ.  Тогда я  пошел вперед,
ступая неслышно,  и  вскоре был уже в городе.  Его маленькие домики были
окружены смешными маленькими оградами - через такую без труда перелез бы
даже я.  От главной дороги в обе стороны ответвлялись еще несколько.  На
одной  из  них  стоял  странный экипаж  на  толстых  колесах  без  спиц.
Наверное,  это была та самая техника со звезд, которая помогла чудовищам
победить людей,  и  я решил не подходить близко.  А потом я вдруг почуял
умопомрачительно  аппетитный  запах   свежих   булочек,   которые  пекла
Матильда!  Только теперь я  понял,  что не  только устал,  но и  здорово
проголодался.  Но  главное -  если  здесь пахнет ее  булочками,  значит,
Матильда здесь, и она жива!
     Я  легко отыскал дом,  откуда шел  запах.  Он  даже не  был окружен
оградой.  Вокруг по-прежнему было тихо. Для начала я решил обойти дом со
всех сторон.  Но, не успел я дойти до первого угла, как за спиной у меня
хлопнула дверь!
     Я  обернулся -  и  увидел чудовище.  Мерзкая жирная туша и  круглая
уродливая морда,  на которой росла шерсть.  Бррр, какая гадость! В жизни
это еще хуже,  чем на картинах. Хорошо хоть, оно не было голым. Оно было
одето, и мне бросился в глаза белый фартук на толстом брюхе.
     - Привет,  -  прогнусавило чудовище.  Его  голос  мало  походил  на
человеческий,  это было какое-то низкое глухое рычание.  -  Ты откуда? Я
тебя здесь раньше не видел. Эй, что ты делаешь с этим ножом?!
     Нет,  я  не  стал убегать!  Я  понимал,  что тогда чудовище позовет
остальных.  А  если его быстро убить,  оно не успеет предупредить своих.
Разведчики в книге тоже так поступали. Поэтому я бросился прямо на него.
Но чудовище,  несмотря на весь свой жир,  оказалось проворнее. Оно снова
юркнуло за  дверь,  и  мой  нож вонзился уже в  деревяшку.  Мне пришлось
постараться, чтобы выдернуть его обратно.
     Теперь мне ничего не оставалось, кроме как бежать. Но переполох уже
поднялся. Я слышал, как хлопают распахиваемые ставни. Я принялся петлять
между домами,  и мне уже казалось, что я сбил с толку чудовищ, как вдруг
одно из  них  выскочило на  улицу прямо передо мной.  Оно не  было таким
толстым, как первое. На нем была темная одежда с блестящими пуговицами и
какая-то странная шапка.  Я уже потерял преимущество внезапности и решил
не  вступать в  бой -  все-таки оно было намного выше меня (и  даже выше
мамы) и  наверняка сильнее.  Я  увернулся от  его рук и  помчался назад.
"Стой, стой!" - ревело чудовище, топая сапожищами за моей спиной.
     Я  шмыгнул между оградами,  затем свернул за  угол,  затем еще -  и
вдруг понял,  что  оказался в  тупике.  Слева и  справа были  ограды,  а
впереди - глухая стена какого-то большого каменного сарая.
     Мой преследователь должен был появиться спустя считаные секунды,  и
я,  недолго думая,  перемахнул через правую ограду.  Я  заметил,  что  в
домике за ней приоткрыта дверь.  Я не знал,  есть ли внутри чудовища, но
мне нужно было где-то спрятаться,  а времени на поиск лучшего убежища не
оставалось.
     Я  вбежал внутрь,  закрыл дверь  и  оказался в  крохотной комнатке,
совсем не похожей на просторный холл нашего дома. После яркого солнца на
улице здесь мне показалось совсем темно. В углу вроде бы висела какая-то
одежда; я вжался туда и замер, стараясь не дышать.
     Я слышал,  как мой враг топчется на улице и что-то бурчит,  видимо,
не понимая,  куда я делся.  Затем он,  наверное,  решил, что я побежал в
другую сторону,  и потопал прочь.  Я ждал. Все было тихо. Постепенно мое
бешено прыгавшее сердце успокоилось,  а  глаза привыкли к  полумраку.  Я
осторожно выглянул из-за одежды.
     И  столнулся нос к носу с новым чудовищем!  Оно было намного меньше
предыдущих. Но оно смотрело на меня, злобно скалясь, и в руке у него был
нож!
     Бежать  означало  подставить ему  спину,  и  я  бросился  в  атаку,
подумав,  что уж с  таким-то мелким я справлюсь.  Но,  как я ни старался
действовать очень быстро,  оно  взмахнуло ножом и  прыгнуло на  меня  не
менее проворно. Я еще успел изменить направление удара, но и оно сделало
то же самое. Наши ножи встретились на полпути...
     Раздался звон,  и вниз посыпались куски стекла.  Передо мной никого
не было -  только глухая стена. Все еще не веря, я поднял с пола крупный
осколок и вновь увидел в нем ту самую безобразную рожу.  Я наморщил лоб,
надул щеки, высунул язык. Рожа проделала все то же самое.
     Так значит... значит... я и сам - чудовище???!!!
     Я  был  настолько потрясен,  что  даже не  сопротивлялся,  когда из
двери,  ведущей вглубь дома,  вышла новая тварь и схватила меня за руку,
отбирая нож.  Во сне я никогда не мог узнать,  что будет, когда чудовища
меня схватят. Не узнал я этого и сейчас. Тьма поглотила меня...

     * * *

     - ...  большой пожар  в  имении Юргенштернов,  о  нем  еще писали в
газетах...  Пожарные прибыли слишком поздно,  сами  понимаете,  сельская
местность.  Выбраться из  огня  удалось  только  троим.  Владелец имения
вытащил  свою  молодую жену,  их  экономка спаслась сама.  Но  все  трое
получили сильнейшие ожоги.  Александр фон  Юргенштерн позже  скончался в
больнице. Женщины выжили, но, вы сами видели...
     - Да уж.
     - Беатриса получила большую страховку за  сгоревший дом,  за смерть
мужа и  за собственные травмы.  После этого она купила поместье в  наших
краях. Дом много лет простоял пустым - старые хозяева давно умерли, а их
наследники  перебрались  в   Америку  еще   до   войны.   Там  нет  даже
электричества,  не говоря о телефоне,  представляете? Но это было именно
то,  что ей нужно.  Забраться в  самую глушь и  вести там отшельническую
жизнь. Трудно осудить ее за это после того, что огонь сделал с ее лицом,
верно?
     - Воистину. С лицами их обеих. Знаете, врачу положено иметь крепкие
нервы, тем более с моим опытом - но даже мне трудно смотреть на подобное
без содрогания...
     - Госпожа Юргенштерн вообще никогда не покидала поместья.  Экономка
ездила за продуктами,  но и то по ночам. Хозяин лавки рассказал мне, что
у  них была договоренность -  он оставляет ей товар,  она забирает его и
оставляет деньги.  Лично он  видел ее всего пару раз,  всегда под густой
вуалью.  Кое-кто в  деревне знал об этой истории,  но обсуждать эту тему
считалось неприличным.  Их жалели.  Чего, однако, никто не знал, так это
что Беатриса была беременна. Она покинула больницу прежде, чем это стало
заметно.
     - И ребенок родился без всякой медицинской помощи.
     - Как  видите,  доктор,  физически ему  это не  повредило.  Но  как
представлю,  какую жизнь он там вел...  Бедный мальчик. Всю жизнь видеть
перед собой только эти лица...
     - В этом-то все и дело, инспектор. В том-то и был, полагаю, замысел
Беатрисы.  Он  это  так  не  воспринимает.  Для него именно такие лица -
норма,  потому что он не видел других.  Даже собственного.  Полагаю,  не
ошибусь, если скажу, что в поместье нет ни единого зеркала?
     - В  точку,  доктор!  Ни одной отражающей поверхности,  даже окна и
стекла шкафов матовые.  И портретов на стенах, кстати, тоже нет. Значит,
по-вашему, именно поэтому она скрыла существование сына от государства?
     - Конечно.  Ей  было важно исключить любые его  контакты с  внешним
миром.
     - Но... это же безумие! Не говоря обо всем прочем - не могла же она
не понимать, что, в конце концов, не вечна?
     - Инспектор,   мне  ли  вам  объяснять,  что  никакие  рациональные
соображения  не   пересилят  желания  женщины  оставаться  красивой  для
единственного мужчины,  который остался в  ее  жизни?  Пусть  даже  этот
мужчина - ее собственный сын.
     - Кстати, о невечности. Как по-вашему, она выкарабкается?
     - После такой аварии?  Крайне маловероятно.  Чудо,  что она хотя бы
смогла сказать вам о ребенке.
     - Да,  мы искали его в поместье,  а нашли здесь. После того, как он
чуть не зарезал господина Брауна.
     - Признаюсь, мне бы сильно не хватало его выпечки.
     - Счастье еще,  доктор,  что вы не растерялись, когда он вломился к
вам с ножом.
     - Пустяки,   инспектор,   на   войне  мне   доводилось  успокаивать
двухметровых контуженных амбалов.  Но вы не должны быть слишком строги к
мальчику. Вы должны понимать, какое потрясение он испытал.
     - Да, конечно. Как он сейчас?
     - Физически он  в  полном  порядке.  Нет  даже  признаков простуды,
несмотря на долгую прогулку в мокрой одежде.  Вероятно,  мобилизационный
ресурс организма...  Его обморок -  последствия нервного шока,  не более
чем.  Но  это скоро пройдет.  Сейчас он  спит.  Что с  ним будет дальше,
инспектор?
     - Полагаю, в любом случае будет начато дело об опекунстве.
     - Могу я попросить вас пока оставить его у меня?  Любое перемещение
в  государственное учреждение сейчас  станет  для  мальчика только новым
тяжелым стрессом. А уж мы с ним как-нибудь найдем общий язык.
     - Полагаю,  это возможно.  Но, доктор... я знаю, вы с Мартой всегда
хотели иметь детей. Но вы ведь понимаете, что в данном случае шансы... у
мальчика еще могут отыскаться родственники, и потом...
     - Нет-нет,  инспектор.  Я не прошу вас об обещаниях,  которых вы не
можете дать.  Речь лишь о  временном размещении пациента в интересах его
скорейшего выздоровления, не более чем.
     - Хорошо. Думаю, начальство не будет против.
     - Благодарю вас, инспектор.
     - Всего хорошего, доктор.
     Хлопает дверь.  Одно из чудовищ ушло. Второе приближается ко мне. Я
продолжаю держать глаза закрытыми и дышу ровно, делая вид, что сплю. Оно
стоит  рядом,  должно быть,  разглядывая меня,  потом осторожно касается
моего лба.  Я  к этому готов,  поэтому не вздрагиваю от омерзения.  "Все
будет  хорошо,  малыш",  -  бормочет чудовище своим отвратительно низким
голосом. "Теперь все будет хорошо."
     Затем  оно  уходит,  мягко прикрыв за  собой дверь.  Я  выжидаю для
верности какое-то время, потом осторожно открываю глаза, потом беззвучно
вскакиваю с  кровати.  Я уже успел бегло оглядеться,  когда оно оставило
меня  в  покое  в  первый  раз,  и  теперь убеждаюсь,  что  все  заметил
правильно.  Первым делом я  беру  большой тяжелый стул и  просовываю его
ножку в  ручку двери -  двери той комнаты,  куда ушло чудовище.  Я знаю,
оттуда нет  другого выхода.  Оно  не  сможет вырваться и  не  сможет мне
помешать.
     В  комнате есть камин.  Он не горит.  Это они предусмотрели.  Но на
камине лежат спички!  Играть со спичками нельзя. Я и не буду. Но как они
зажигаются,  я знаю.  Видел много раз.  Первая все-таки ломается.  Но на
второй  вспыхивает  и  разгорается желтоватый  огонек.  Маленький.  Пока
маленький. Но вокруг много дерева и бумаги.
     Чудовище право в одном - теперь все будет хорошо. Я понял далеко не
все из того,  что они говорили.  Но я понял главное:  это благодаря огню
мама и Матильда стали такими, какие они есть. Это было больно. Наверное,
очень больно.  Видимо,  поэтому мама не  захотела сделать то же самое со
мной.  Решила,  что лучше уж мне оставаться уродом.  Но она сделала все,
чтобы я  не  узнал,  что я  урод.  Милая мама,  она ведь так меня любит!
Воображаю,  каково ей  было каждый день видеть мое лицо и  не показывать
своего отвращения.
     Но больше тебе не придется это терпеть.  Теперь немного потерплю я.
Я  сильный.  Я  не побоялся выйти за ворота и сразиться с чудовищами.  Я
выдержу.
     Я буду таким же красивым, как ты, мама.

2007