Самолетик на площади
Взять со стола ножницы, вырезать из листа бумаги квадрат, сложить его пополам, пригнуть верхние углы к сгибу, потом перевернуть лист на другую сторону, отогнуть наружу обе половинки...
- Дрожит рука и меркнет свет, прощай, мой милый друг, прощай...
Секретарь вскинул на господина начальника, мурлычущего модную песенку, удивленный взгляд, разглядел, что начальник вытворяет с дорогой бумагой, вытаращил глаза, потом осекся и сделал вид, что донельзя поглощен потряхиванием песочницы.
Господин Эйк слегка прикусил губу, но привязчивый мотивчик так и рвался наружу.
- Без сна встречаю я рассвет, прощай, мой милый друг, прощай... - рифмовать "свет" с "рассветом", определенно, неприлично. Главное, непонятно, почему свет меркнет, если рассвет наступил... - Тьфу!
Секретарь уже без стеснения уставился на сидевшего напротив высокого стройного мужчину в слишком щегольском для этого кабинета, для этой должности кафтане. А хуже всего то, что лиловое отвратительно гармонировало со всеми оттенками зелени и золота, наследием предшественника. Насчет слишком щегольского секретарь, конечно, погорячился: если эти стены вытерпели наряды и украшения герцога Алларэ, то их уже невозможно чем-то напугать.
С самого утра Яну-Петеру Эйку не нравилось решительно все. Уже не смутная, а вполне явная тревога просачивалась в душу как-то опосредованно - через недовольство кабинетом, секретарем, собственным платьем... и пыталась намекнуть на то, что неплохо бы главе королевской тайной службы стать, наконец, недовольным самим собой.
Причины, надо понимать, были.
То, что ни одну из них Эйк не видел и в упор, настораживало, если не сказать хуже.
Секретарь следил за начальником взглядом влюбленной гадюки, пытаясь догадаться, в чем же дело. Удайся ему этот фокус, Ян-Петер велел бы выдать секретарю премиальные. Двойные. Или тройные.
- Будьте любезны, подайте воды, - попросил Эйк. Секретарь подскочил так, словно начальник пожелал мыло и веревку. - Как вы думаете, гроза будет?
- Вероятно, господин начальник... - с облегчением покивал невысокий щуплый мужчина, слишком уж, просто неприлично похожий на типичного секретаря одного из столичных учреждений. Эйк пытался найти в нем хоть что-нибудь, выступавшее за рамки шаблона, но не удавалось.
Пришлось запустить в него бумажным самолетиком, но тяжелая конструкция из почти картона не долетела до конторки и приземлилась на ковре примерно посредине между Эйком и секретарем.
Сударь... как его там, Фаон, да, на выходку начальства не отреагировал, только покосился на неуклюжее нечто.
- Прощай, мой милый... п-шшш, - а вот раздраженное шипение оказалось ошибкой, тактической, если не стратегической. Секретарь, уже решивший, что начальник всего-то нервничает перед грозой, подобрался и стал похож на серую дворовую кошку, с забора глядящую на свору собак. - Откройте окно. Что там еще на сегодня?
Секретарь взял перечень дел, принялся зачитывать. Где-то между запланированной еще вчера выволочкой главе архива и беседой по душам с одним из старших цензоров Ян-Петер поймал себя на том, что, во-первых, не слушает, а во-вторых голову - снаружи -стискивает неведомая сила. Словно он пытается напялить слишком тесную и при том жесткую шляпу. Или старинный шлем. Детский, причем.
По слухам, вполне достоверным, предшественника порой посещали подобные чувства, но он мог себе позволить роскошь провести пару-тройку - или две пары, или три... - дней подальше от опостылевших стен. Удовольствия, которые мог обеспечить изысканный бордель, Яну-Петеру были понятны как-то теоретически, умом, и способности отдыхать среди шума, музыки и чужих людей тоже хотелось позавидовать. Сразу после умения так декорировать кабинет, что нужно было менять обстановку целиком, чтобы избавиться от навязшей в зубах зеленой красоты несказанной, расползшейся повсюду - каминная плитка, обивка мебели, шпалеры, портьеры, писчий прибор, скатерть...
Завидовать предшественнику нынче стал бы только прогневавший богов, и поймав себя на подобной мысли, господин начальник тайной службы поднялся и быстрым шагом вышел вон.
Дважды свернув в коридоре, Эйк остановился. Пробраться в потайную комнатушку на чердаке мог только человек, достаточно смелый для того, чтобы запрыгнуть на старый пыльный комод и достаточно ловкий, чтобы, подтянувшись на одной руке, залезть внутрь через потолочный люк. Тому, кто не счел бы нужным свободной рукой придерживать крышку, перебило бы пальцы.
Видимо, господину предшественнику не раз хотелось спрятаться от подчиненных, не покидая пределы здания. Об этом говорила вереница пустых, полупустых и полных винных бутылок, брошенный прямо на дощатый пол зимний плащ с подпушкой из лисьего меха - зеленый, разумеется! - и несколько безделушек, найденных еще в первый раз. Браслеты, один золотой и два серебряных. Золотой - женский, серебряные - мужские, с более строгим плетением. Герцог Алларэ оказался той еще сорокой. Ян-Петер не раз уже раскладывал три игрушки так и этак, гадал, кому принадлежала каждая - это прекрасно заменяло пасьянс.
Встать в чердачной комнатке в полный рост мог бы только карлик, зато лежать на плаще, нагретом лучами света из маленького окошка и раскрашенном во все цвета витража - одно удовольствие.
Оказавшись на расстоянии двадцати шагов и двух своих ростов от секретаря, Эйк неожиданно обнаружил, что тревога его оставила - не целиком, но наполовину точно. Значит, не ошибся. Значит, секретарь и был ее источником.
С чего бы ему так разволноваться не в первое дежурство с новым начальником, даже не в пятое, а в... да, кажется, десятое? Стало быть, именно сегодня. Какая роль назначена секретарю - наблюдателя, помощника или исполнителя?
Интереснее другое: кто. Кто именно может желать сократить жизнь господину начальнику королевской тайной службы? Да каждый приличный человек... Черного герцога в "Осаде крепости" мечтает сразить любой белый воин, но этого и много, и мало: против короля-злодея и его ближайших присных могут злоумышлять и черные воины. Белым королем - и белым герцогом - быть куда легче. На первый взгляд.
Кто не ждет удара со стороны спины просто потому, что он - "белый герцог", имеет слишком много шансов все-таки пропустить его. Жизнь избавлена от условностей "Осады крепости", в которой белые фигуры не могут атаковать друг друга.
Эйк еще раз посмотрел на себя глазами секретаря. В зеркале взгляда он видел себя очень, на бесполезную скрипучую зависть богатым, безупречно одетым, слишком, неприлично для пятого десятка молодым, а еще - до панического страха грозным, до судорог проницательным, непредсказуемым, наблюдательным. Любой жест нес в себе угрозу, беглый взгляд различал ложь и правду, каждое слово было намеком, предупреждением. Впечатляющая картинка, самого жуть пробирает... почти божество, не хватает только пламенного меча в руке. И не было в отражении ни тени уродства, которое примешивает злость смотрящего, не говоря уж об искажении ненависти.
Не организатор, не фанатик - инструмент. Глупый, трусливый человеческий инструмент в чужих руках. В чьих же именно?
Недовольство самим собой показывало, что все необходимое для понимания происходящего Ян-Петер уже увидел, услышал, учуял и подметил. Все это пока хранилось внутри, бессистемное, не связанное между собой. Взгляды, разговоры, документы, обрывки реплик, перемены настроений, доклады... Накопилось довольно, накапало всклень, оставалось поднять чашу и поднести к губам.
А потом - пойти и решить проблему.
Альберт Кромер, агайрец, начальник канцелярии, по мнению Яна-Петера Эйка, определения "приличный человек" не заслуживал, а потому его взгляд на вещи мог весьма пригодиться: Кромер принадлежал к внутренней коалиции, наиболее резко настроенной против нового начальника. Эту группу не устраивало все ныне происходящее, и господин Кромер, конечно, был прав.
В самом деле, чему можно радоваться - да и как вообще жить, и как служить новому королю, если король этот, по существу дела, самозванец и попросту подкидыш, прежний король подло убит средь бела дня, что прогневало богов и вызвало суточное затмение неба; если организовавший убийство герцог Скоринг сам и руководил его расследованием, и, разумеется, перевешал десяток мнимых убийц, но себе местечка на плахе не сыскал. На троне невесть кто, пятнадцатилетний сопляк, в котором нет ни капли золотой королевской - и божественной - крови; храм, в котором его короновали, в ночь после коронации рухнул, но даже гнев богов не напугал убийц и святотатцев.
Регент при нем - не регент, а такая же фальшивка, как венец на голове самозванца: после первого же дня заседания Ассамблея, не утвердившая кандидатуру герцога Скоринга, была распущена. К тому же герцог-регент - негодяй, поднявший руку на собственного отца, казначея, и отравитель, ибо именно по его приказу в тюрьме лишили жизни герцогиню Алларэ; а также и палач, ибо впервые за сто лет в Собране применялись для расследования пытки - и, по слухам, самолично нынешний регент их и применил к предшественнику господина Эйка... ах да, еще и, судя по всему, еретик, ведь на коронации использовалась магия наихудшего пошиба, магия Противостоящего. И приспешнику отравителя, отцеубийцы, убийцы короля и приятелю палача теперь подчиняться?!
Начальник канцелярии - добрый слуга Церкви, он почитает истинных богов и ненавидит еретиков, которых есть за что ненавидеть: они тысячелетиями призывают в мир разрушителя всего сущего, а теперь рядом с королем-марионеткой их сторонник, и не ради ли конца света совершился переворот?
Господин Кромер уволился бы из королевской тайной службы в день убийства короля, будь он так же прямолинеен, как его старшие братья; но младшему сыну всегда проще, он может учиться на ошибках старших, а потому Альберт решил, что куда больше пользы - а с некоторой точки зрения, конечно, вреда - он принесет, оставшись на своем честно заслуженном посту.
Господин старший цензор Эстьен, вассал герцога Алларэ и даже его дальний родич, впрочем, все алларцы друг другу так или иначе родичи, одновременно относился и к приличным людям, и к той внутренней партии королевской тайной службы, которая упрямо не принимала нового руководителя лишь из любви и симпатии к старому. Понять его - по-человечески - было просто.
Да, последние годы в Собране творился даже не пожар в борделе, а пожар в борделе, где загуляли пьяные хокнийские пираты. Да, ныне покойное - к счастью! - величество король Ивеллион вполне очевидным образом спятил, и начал с того, что без суда, лишь по праву сюзерена вырезал три семьи северных правителей, обвинив их в измене. Казнил всех, включая малолетних членов семей. Закончил же тем, что чудом не успел арестовать герцога Гоэллона, - сразу после того, как тот выиграл войну с Тамером все на том же севере, начавшуюся только из-за королевского безумия. Правда, у этого чуда были вполне конкретные имя и титул: герцог Скоринг, нынешний регент.
Однако ж, его величество отошел в мир иной не тихо-мирно, а на редкость вызывающим образом, и не его в том была вина: взрыв, уничтоживший крыло дворца до фундамента, устроил не покойный король Ивеллион. Не Ивеллион и, в последовавшей за тем тьме - свидетельстве гнева богов - под шумок вырезал подчистую королевский совет. Который, конечно, если вспомнить, что члены его несколько лет подряд безропотно соглашались со всеми королевскими безумствами, вполне того заслуживал, но... но.
Может быть, господин старший цензор рукоплескал бы дерзкому наглецу, в одночасье избавившему Собрану от безумного короля, с каждым днем становившегося все опаснее. Может быть, он первым приветствовал бы изничтожение королевского совета, и даже то, что среди убитых был отец нынешнего регента, казначей - ведь чем дальше, тем яснее становилось, что именно казначей с присными насоветовал королю по крайней мере половину глупостей и мерзостей, а едва не спаливший столицу недавний хлебный бунт был организован по его подсказке и на пустом месте.
Вот только между господином Эстьеном и готовностью принять новую власть - а заодно и новое начальство - стояли соображения вовсе не государственные, но совершенно непреодолимые: верность герцогу Алларэ и то, как герцог-регент Скоринг с оным Алларэ и его сестрой обошелся...
Этого хватало, чтобы раз и навсегда сказать себе "мира между мной и этими быть не может!", но попросту уйти, уехать в родное герцогство - поступок глупый и детский. Положение временщика при самозванце не слишком-то прочно, есть и законный наследник, младший принц, и слишком сильна оппозиция, возглавляемая герцогом Алларэ, которого и увечье не заставило отступиться от служения державе - а потому лучше оставаться в столице, в королевской тайной службе, и ждать момента, когда можно будет нанести удар.
Господин Дамиан Толди, керторец, начальник внутренней охраны, был Эйку наиболее симпатичен, и именно потому его мнение о происходящем менее всего интересовало Яна-Петера. Много ли проку от оценок и впечатлений человека, который считает, что королевская тайная служба должна заниматься своим делом и только им, а не лезть, вместе с половиной обитателей столицы, в политические игры? От того, что в Собране уже девятину кряду творится то, что не постичь ни рядовому, ни из ряда вон выходящему уму, не станет меньше ни тамерских шпионов, всегда готовых выловить рыбку в мутной воде, ни собственных дураков, способных устроить гражданскую войну лишь из желания побряцать оружием и погарцевать на породистых жеребцах.
В политику же лучше не вмешиваться хотя бы потому, что разобраться в происходящем может либо безумец, либо тот, кто все это затеял - но герцог-регент не спешит делиться планами ни с кем, кроме ближайшего круга соратников, а действовать наугад будет только самонадеянный болван. Как известно, враг может захватить город по нехватке гвоздя, так стоит ли тащить клещами гвоздь, если не знаешь, что именно на нем держится?
За герцогом-регентом тянулся длинный и неприятно пахнущий шлейф крайне сомнительных деяний, с этим спорить трудно. Еще девятину назад мало кому знакомый в лицо полковник западной армии, наследник покойного казначея, в одночасье стал комендантом столицы, а потом и регентом при юном короле, о котором говорили... разное. Регент шустро взялся за расследование дерзкого убийства покойного короля - вот только пострадавших было удивительно мало. Арестовали почти две тысячи жителей столицы, арестовали и в течение седмицы мирно выпустили, хотя заложники от каждой из одиннадцати земель Собраны могли бы остудить пыл противников герцога-регента Скоринга.
Казненные же "пособники убийства", равно как и едва ли не ежедневно вздергиваемые на виселицы повинные в оскорблении величества негодяи, по подозрениям господина Толди, принадлежали к числу соратников ныне покойного казначея, а весной подбивали горожан к хлебному бунту. Так что обвинения, конечно, были ложными, а вот приговоры - вполне справедливыми.
Еще много говорили о еретиках-"заветниках", которых привечал казначей, а ныне пригрел герцог-регент, но начальник внутренней охраны еретиков не боялся, а все их бредни почитал полной чушью. Конец света они готовят, видите ли. Противостоящего в мир впустить хотят. Со дня сотворения мира все хотят, хотят - а ничего, кроме отвратных обрядов и ритуальных убийств пока не видать... а это забота Церкви. Хотя очень странно, что в качестве опоры казначей выбрал именно еретиков. В пику божественной королевской династии, что ли? Однако ж, к печальным загадкам в последние полсотни лет не привыкать - короли Собраны, потомки богов, не должны сходить с ума, а они сходят. Двое подряд: и Мышиный Король, отец Ивеллиона, и сам Ивеллион, но папаша-то был безумцем тихим, а сын - буйным и злобным. От такой милости богов и к врагу рода человеческого на поклон побежишь...
И если бы этим все странности нынешней обстановки ограничивались - увы, они только начинались. Господин регент увлеченно перестраивал страну, о чем в Собране уже забыли со времен Лаэрта I, последнего великого короля.
Прямо под носом у герцога-регента процветала коалиция, уже прозванная острословами "малым королевским советом", советом при законном короле, младшем брате его величества Араона - и что? Ни единого перышка со шляп членов малого королевского совета и их соратников не упало. Господа впрямую называли его величество узурпатором, герцога-регента - первейшим из подлецов, собирали силы для вооруженного противостояния, вели переписку со всей Собраной и соседними державами... а регент даже и за ухом не чесал, чтобы прищучить эту вольницу. Вряд ли не мог, сил у него хватало. Значит, не хотел.
Оппозиция вдохновенно болтала обо всем на свете, от вооруженного переворота до убийства регента, вот только действовать никто не спешил, а с герцогом Алларэ Дамиан Толди проработал шесть лет и прекрасно знал, что Алларэ бросает на ветер лишь те слова, которым самое место - лететь по ветру, значит, и с той стороны тоже никто не хотел настоящей борьбы.
Элегантное противостояние, не дуэль, а дружеский поединок, и кажется даже, что оба герцога заранее сговорились, как будут его вести. Очень легко в это поверить, глядя на происходящее, и только последний дурак встрянет в их танец. Танец канатоходца над пропастью; тут чихнуть лишний раз страшно, не то что переходить к действиям: одиннадцать земель Собраны разделились почти поровну, одни поддерживают герцога Скоринга, другие - герцога Алларэ. Герцогство Скора и баронство Брулен могут в любой момент отложиться или даже вступить в союз с Тамером - и прощайте, выходы к западным морям; северные земли вслух мечтают о независимости, а из одиннадцати Старших Родов в наличии только четыре, главы остальных в течение года... вежливо говоря, прекратились. Кого король казнил, кто на войне погиб, другие тоже нашли способы покинуть сей неуютный мир. Какие тут действия, на цыпочках ходить надо, и дышать в рукав!..
А если господин регент назначил главой королевской тайной службы своего верного человека - так тому и быть. Жаль только, не все это понимают, и не все хотят помнить свое место; некоторых, кажется, накрыло политическое поветрие. Дело, может, и хорошее - только не для того, кто выбрал карьеру в тайной службе.
То, что все трое не имели ни малейшего отношения к сегодняшнему - точнее, назначенному на сегодня - покушению, было вполне очевидно. Даже господин начальник канцелярии не сделал ничего, хотя был врагом явным, вставшим в полный рост еще в первый день после переворота, и не стеснявшимся того. То ли удачу господин Кромер испытывал, то ли терпение начальства... а начальство испытывало - на нем - верность многих своих предположений, планов и действий, а попутно и приглядывало за тем, что происходит вокруг агайрца.
Потому-то начальник канцелярии и дальше мог не бояться ни ареста, ни ножа в спину - пока не переходил от желаний к их осуществлению. Маяк - он и есть маяк, кто же в здравом уме будет его сносить, уж не уроженец приморского Брулена точно...
Господин Эстьен был штучкой посложнее; его упорство в верности заслуживало уважения, а душевное противоборство между интересами личными и государственными было достойным предметом для наблюдений. Пожалуй, Эйк предпочел бы, чтобы победили личные пристрастия. Победи прагматизм и соображения рациональности, в тайной службе станет на одного лояльного сотрудника больше и на одного хорошего человека меньше.
Только вот придется сегодня старшему цензору пойти на сделку с врагом, и придется - ради герцога Алларэ, которому любое действие непрошенных единомышленников повредит слишком сильно. Жаль, неприятный выбор, точнее уж - его отсутствие, но иначе не обойтись. Эстьен, конечно, встанет на первую ступеньку без колебаний, и это печально, потому что где первая - там и вторая. Причину, по которой алларец счел регента недостойным ни понимания, ни примирения, Эйк почитал совершенно осмысленной; да что там, он сам едва не покинул столицу, узнав об инциденте в тюремной крепости. Яну-Петеру было проще. Не оправдать - кое-что оправдывать нельзя, но хотя бы вынести за скобки: они с регентом видели один сон на двоих; но до чего же противно заставлять Эстьена идти против совести...
А господин Толди... просто замечательно, что здесь хватает подобных ему, ибо, как говорится, хороший человек - не должность, а посланное богами испытание.
Интересно, что именно хотел подлить секретарь в любимый начальством горьковатый чай из мелиссы и можжевельника? Яд или снотворное? У заговорщиков конец зависел от начала, у Эйка - начало, до которого ему еще нужно было добраться, от конца: бледного недоразумения, подпрыгнувшего на невинной просьбе принести воды.
Участь секретаря известна заранее и на вкус подобна ивовой коре: свои не простят ему столь явно выданных планов, пусть и выданных невольно, с перепугу и от неумения, а господин глава тайной службы считает, что человек, столь обделенный разумом и выдержкой, имеет всякое право на жизнь, пока не пытается покуситься на чужую. Тут уж - увы.
Секретарь очень уж нервничал. Так, как едва ли станет нервничать человек, который знает, что его жертва достаточно быстро умрет, не поняв, что произошло или не успев принять меры; в конце концов, здесь не служат люди слишком трепетные. Даже в канцелярии. Да и не в начальнике тайной службы вообще дело: его можно зарезать в собственном кабинете в любой момент. Если просто вломиться всей компанией заговорщиков...
Значит, что-то, что может помешать Эйку явиться во дворец с вечерним докладом; значит, с докладом поедет кто-то другой. Перечень тех, кто это может быть, сравнительно невелик. Один из них. С ним - кто-то из четверки агентов, что постоянно дежурят в особняке на случай срочной необходимости; "для охраны". Один из семи руководителей подразделений и один из четырех дежурных агентов. Этих нужно вычислить и взять под белы руки по возможности тихо; шум не нужен, шум нужно поднять чуть позже и совершенно определенный: рабочий и полезный. А лишние пострадавшие тем более не нужны - хорошие агенты у нас наперечет, опытные заместители - тем более...
Приехать, значит, во дворец с докладом вместо прихворнувшего господина начальника - ничего страшного, легкое расстройство желудка, - и покуситься. Можно было бы оставить все как есть, господин герцог-регент бы премного повеселился такому явлению... а для того, чтобы вытряхнуть из Эйка коды, понадобится чуть больше времени, чем до полуночи, тут можно в себе быть уверенным; однако ж, все немножко хуже, и просто скормить дураков Скорингу не удастся.
Потому что дураков не двое, их не меньше десятка, и остальные - тут. Кто-то в особняке, а у кого-то сегодня выходной день, но все в городе. Когда попытка провалится - а для тех, кто ожидает исхода дела здесь, она провалится в любом случае... но об этом чуть позже - у них останется только один выход: бунт. Королевская тайная служба - это тысяча с лишним штатных сотрудников и всемеро больше внештатных. Даже пятой части хватит, чтобы поставить столицу с ног на уши. Умело, мастерски, так, что распоследний глухой складской сторож возьмет в руки ближайший дрын и помчится свергать узурпаторов, восстанавливать законный порядок и мстить за причиненные обиды... какие? Придумает, разбив первое стекло, а после первой пролитой крови и поверит в свою правоту.
Герцог Алларэ свою бывшую службу, которую он лет восемь возглавлял, вырезать под корень не станет. Чем отдельные представители службы воспользуются с особым цинизмом, устроив столько пожаров, погромов и побоищ, сколько в их силах. С девизами "Бей еретиков!", "Бей узурпаторов!"... и "Бей алларцев-предателей!", разумеется, чтобы никому скучно не было. Поднять всех против всех. Заставить каждого чувствовать себя преданным, окруженным и не имеющим другого выхода, кроме вооруженного восстания.
Значит, если оставить все, как есть, к утру у нас тут будет крови по колено, а в городе - по щиколотку точно... Сутки, двое - и все разберутся, что это была провокация, и кто именно ее устроил; но до того... хорошо, если столица не сгорит. А могут и поджечь для усиления эффекта.
Если поставить перед господином Толди задачу "вычислить и обезвредить", господин Толди, человек опытный, но темпераментный, пожалуй, наломает дров... все одиннадцать лесов. Значит, нужно ему слегка помочь.
Итак, дано: одиннадцать кандидатур. Двоих - начальника канцелярии и начальника внутренней охраны, - вычеркиваем сразу. Остается еще девять. Это не слишком-то облегчает задачу, но есть один простой вопрос: почему именно сегодня? Не вчера, не завтра? Кто должен будет поехать с докладом во дворец, если господин Эйк прихворнул? Дежурный заместитель. Это, получается, Мерран, главный цензор. Конечно, нужно еще проверить по второй персоне, и если сойдется...
Четверо агентов. Трое вышли на дежурство согласно расписания. Четвертый поменялся с товарищем. Этот? Может быть, но... есть маленькая забавная деталь. Дней десять назад один из сержантов - тогда еще старший сержант, по чину освобожденный от дежурств, - устроил безобразную склоку. Ответил на вполне обоснованное замечание главного цензора так, что господин Мерран едва до потолка не подпрыгнул, а шум привлек внимание как раз приехавшего Эйка... трудно было бы пройти мимо подобного непотребства. Поскольку у старшего сержанта Ламменса это был уже не первый проступок такого рода, господин начальник тайной службы был беспощаден: понижение в звании, вычеты из жалованья.
Теперь многие гадали, как именно Ламменс напакостит Меррану; что склочный и мстительный сержант, вынужденный куковать в роли "мальчика на побегушках" в обществе парней на десяток лет младше себя, отомстит, никто не сомневался.
Разве что Ян-Петер Эйк, по достоинству оценивший разыгранный спектакль, но тогда еще не понявший, ради чего он разыгран. Грубовато, господа, грубовато.
А еще есть еще задачка, которую начальнику внутренней охраны доверять уж тем более нельзя: умник, который стоит за всеми этими болванами. Тот, кто старательно свел между собой именно болванов, кто якобы не заметил, что секретарь - не просто слабое звено, а звено давно расковавшееся. Тот, кого всецело устраивает любой исход покушения, от полной победы до полной неудачи. С этим талантом двойной игры разговор особый...
Из узкого окошка сочился летний свет. Ян-Петер опустил голову на предплечье, закрыл глаза - хотелось немного отдохнуть перед грядущей суматохой, и в короткой дреме ему в очередной раз привиделся планер, стоящий на площади перед королевским дворцом. Спокойно так стоящий, и даже не слишком привлекающий внимание прохожих, разве что детишек...
В этом здании слишком много не служащих, а людей.
В этом особняке слишком много думают о приязни и неприязни, о политике, а не о служебных делах. Но другой королевской тайной службы в Собране нет, а, значит, придется играть по здешним правилам.
Секретарь, почти успокоившийся за время отсутствия начальства, вскочил навстречу с каким-то свитком.
- Господина Толди ко мне, быстро, - Эйк прошел мимо, сплюнув приказ, словно соринку, и секретарю окончательно полегчало: все в порядке. Почудилось. Господин Эйк вовсе не всеведущ и не всемогущ...
Олух самонадеянный, вздохнул про себя Ян-Петер, просто эталон какой-то - и тем лучше. Главное, чтобы еще пару часов просидел на своем месте.
- Подготовьте доклад по состоянию конюшен, - это займет и четыре часа с лихвой.
С начальником внутренней охраны не нужно было ни лицемерить, ни отмерять с аптекарской осторожностью капли сведений. То, что покушение - едва ли не в момент осуществления - обнаружил не Толди, а собственной персоной господин Эйк, было для начальника внутренней охраны оскорблением личной и профессиональной чести. Фразу об отставке Ян-Петер оборвал взмахом руки: не время, не место и не повод. Лучше, знаете ли, откройте бутылку - вон ту, я точно уверен, что до нее наш трусоватый друг добраться не успел, разольем сей благородный древний напиток, выпьем за процветание ваших соседей и их виноградников, и позовем следующего, благо, и прием на сегодня ему назначен.
А пока гость к нам поднимается - отправьте две команды, на первый этаж, к агентам, и на третий. Господина главного цензора Меррана взять тихо. Настолько тихо, чтобы ни одна муха не испугалась, а мухи, господин Толди, весьма пугливы. Сержанта Ламменса - послать с поручением. Любым. В компании четверых товарищей. И чтоб вернулись к полуночи, все пятеро. В целости и сохранности.
- Господин старший цензор, извольте ознакомиться с этими сведениями, - перед Эстьеном легли на стол четыре листа, исписанных убористым почерком главы архивов.
Первые две страницы - разнообразные кулуарные высказывания длинного перечня единомышленников господина старшего цензора, и запущенные ими по столице слухи, шутки и прочая болтовня. Третья и четвертая - то, что должны были говорить на улицах сплетники, получавшие деньги из казны, а задания из тайной службы. И то, что они говорили на самом деле. В три колонки, в третьей - по чьему приказанию..
Вообще-то герцог-регент ничуть не возражал против хулы и всяческих поношений и в свой адрес, и даже в адрес короля; Скорингу нужны были такие разговоры на площадях и в кабаках, а добровольные "помощники" еще ни разу не перешли черту избыточности; но Эстьен об этом, конечно, не подозревал. Тем более, что и не его это была служба - только его друзья. Впрочем, он и главу архивов до сего момента числил в друзьях...
Алларец принял удар достойно, не изменившись в лице. Прав был. Если уж ему дают ознакомиться, значит, дела не совсем плохи, а арест случится только по итогам беседы. Эстьен вскинул голову - готов был сражаться за каждого, примеривался, куда и как нанести удар.
- Сейчас меня более беспокоит не это, а то, что некоторые люди тайной службы, люди короля, задумали покушение на герцога-регента Скоринга, - Эйк прищурился, улыбнулся, - а также то, что герцог Алларэ о подобном подарке и не подозревает. И более всего то, что герцог Скоринг, при всем желании, не сможет сделать вид, что ничего подобного не было. Если эта попытка все-таки состоится.
Господин старший цензор дважды... трижды обдумывает услышанное. Господин старший цензор слегка меняется в лице. У него хорошая фантазия, вот только ей нужен легкий толчок.
Господину старшему цензору дают время, чтобы представить себе все возможные последствия, а когда он пытается представить невозможные - все-таки, сражение двух армий на месте бывшей столицы, тысячи погибших за час-другой... это перебор, - наливают бокал вина.
А рядом с бокалом кладут пять белых с золотом грамот на лучшей бумаге. "Все, что сделал податель сего..."
- Я очень надеюсь, что никто из ваших единомышленников, - а к чему недомолвки? - даже ненароком не вовлечен в эту неприятную историйку. Однако ж, на случай, если кто-то все-таки...
В глазах у Эстьена единственный вопрос: чего это нам будет стоить? Чего нам будет стоить предоставленная врагом возможность спасти своего сеньора от глупости его ретивых приверженцев, а столицу - от бесцельной резни? Он смотрит на листы, и, кажется, готов попробовать их на зуб, как медную монету - не фальшивка ли? Не ловушка?
- Я надеюсь, что после этого, - палец щелкает по бело-золотым грамотам, - в нашем особняке будет несколько тише, а господа из этого списка, - Эйк показывает на четыре листа, - вернутся к своим забавам не раньше, чем белый и черный короли сойдутся в бою лицом к лицу, - начальник тайной службы осекается, но поздно. - Негоже ведь вассалам лезть впереди сеньоров, верно, владетель Эстьен?
Интересно, хорошо ли старший цензор играет в "Осаду крепости"? Сможет ли он пропустить столь очевидный и неизящный намек?
В этой игре короли сходятся в поединке перед армиями лишь в одном случае: если один из них нанес другому личное оскорбление.
Рауль Эстьен едва-едва приподнимает бровь. Господин Эйк прикусывает кончик языка, отмечая: только что он сообщил старшему цензору то, что до сих пор знали лишь оба короля, белый и черный, и он сам. Это промах, огромный промах, который, если старший цензор окажется достаточно любопытен, может привести к самым нежелательным последствиям. Вздумай алларец копнуть, что именно не поделил его сеньор с герцогом Скорингом, доберись он до ответа - это, конечно, близко к невозможному, но чем боги не шутят, - реши он поделиться открытием с кем-нибудь еще, это сильно повредит репутации белого короля. И репутации черного короля заодно. Как бы у нас цвета на доске не перепутались; а что сделает регент с повинным в подобном недоразумении, лучше не представлять.
Но, кажется, визитер думает совсем о другом; а вместо намека услышал прямую рекомендацию не встревать в игры Скоринга и Алларэ.
Старший... уже пять минут как главный, но об этом он узнает завтра, цензор Эстьен очень хорошо понимает, что пожелай черный герцог вершить расправу - не начал бы с предъявления списка тех, кого мог попросту казнить за служебные преступления. Черный герцог ограничился предупреждением: поосторожнее, господа.
Стук в дверь - а вот и следующий гость. Этот не смотрит, куда идет - что ему за дело до хитро сложенной бумажки под ногами?
С господином Кромером лучше всего разговаривать, как сам господин Кромер - с подчиненными. Тогда больше поводов ожидать, что он поведет себя так, как нужно.
- Что вы себе позволяете?! - начальник канцелярии великий талант: он умеет орать со змеиным шепчущим присвистом. - Я терпел вашу дерзость, ваше неподчинение, ваше вольнодумство и рассуждения, достойные плахи... но вы же и вовсе решили сесть мне на шею?! Уже убийц ко мне подсылаете!
Господин Кромер искренне недоумевает, господин Кромер ничего не знает о фокусах секретаря, который мирно корпит над докладом в приемной - вот чем полезен крик-шипение: возомнивший о себе подчиненный уже втоптан в ковер, а за дверью ничего не слыхать.
- О чем вы говорите? - начальник канцелярии оглядывается, сидящие по бокам господа Эстьен и Толди напоминают ему конвой, он переминается с ноги на ногу, но выбежать из кабинета не решается.
Ход начальника внутренней охраны. Дамиан Толди кратко, но исчерпывающе излагает суть дела.
Ход старшего цензора. Рауль Эстьен недвусмысленно дает понять, что пытался заступиться за начальника канцелярии, снижая обвинение с организации заговора до невольного попустительства таковому, но... легкий кивок в сторону двери.
- Это не смешно! Вы с ума сошли!.. - на старших по должности Кромер не шипит, он просто задыхается от негодования. - Я... я никогда!.. Как вы смеете?
- Вы не в своем уме? - выливает на него ушат презрения Эйк. - Пойдите приведите себя в порядок!
Господин Кромер, конечно же, выполнит приказ. А по дороге будет делиться с каждым встречным новостью: его собираются безвинно лишить жизни! Представляете ли, еще и совершенно нелепое обвинение - в покушении на этого... спятившего еретика, разрази его молнией!
Так что через четверть часа по особняку тайной службы пойдет волна пламени. Всполошатся слишком многие - и виновные, и невиновные, этих куда больше, и у них есть все основания не доверять ни новой власти, ни новому начальству.
Навстречу ей пойдет другая, пущенная старшим цензором Эстьеном. Он немедля же расскажет своим друзьям, что в первую очередь неприятности грозят тем, кого еще давным-давно внедрил в тайную службу покойный казначей. Этих партия герцога Алларэ и сама бы рада сожрать, да вот разрешения не поступало. А во вторую - тем, кому тоже давно пора поумерить пыл: более деятельным единомышленникам господина Кромера, считающим, что вплоть до переворота в Собране текли в карамельных берегах медовые реки, и не было ни северной резни, ни войны, ни королевских безумств.
Два пожара встретятся, и тем, кто окажется в месте их встречи, поможет господин Толди.
По пути к двери господин Эстьен едва не спотыкается о странную штуковину на ковре, но в последний момент опускает ногу чуть в стороне. Толди более любопытен, ему и наклониться лишний раз не лень. Он поднимает самолетик, удивленно вертит в руках, потом подкидывает к потолку.
Ян-Петер Эйк аплодирует. Мысленно.
Дальше все будет очень скучно, хотя и дел окажется невпроворот.
Отделить пугливых зайцев и куропаток от лис и волков, первых - застращать, вторых - допросить и при первой же возможности украсить ими город в качестве очередного доказательства злонамеренности и подлости новой власти. Разумеется, по ложному и дурацкому обвинению.
Насладиться тем, как четыре внутренние коалиции королевской тайной службы превращаются в две, и первая сплавлена - вот только что, в ходе совместной работы - из трех: приверженцы герцога Алларэ, трудолюбивые лошадки и немногочисленные сторонники Яна-Петера Эйка персонально, а вторая - ретрограды - в таком меньшинстве, что, пожалуй, скоро прикажет долго жить сама по себе.
Доложить герцогу-регенту о небольшом инциденте, который едва не превратился в большой и неприятный. В самом деле - о небольшом. Всего-то на несколько часов. О том, что королевская тайная служба, как регент и велел, практически уцелела, лишившись только полутора десятков служащих, из которых - половина внедрена покойным казначеем, а половина просто переоценила мощь пожара в борделе и отчего-то решила, что при новом начальнике, щеголе и полном профане, можно решительно все. Вплоть до покушения на самого начальника и регента.
Щеголь и полный профан медленно допил вино. В тайном убежище оно, пожалуй, получше, чем в кабинете - но не лазить же по потолкам всякий раз, когда захочется выпить хорошего вина? Этак подчиненные к щеголю и профану прибавят "ящерица", и правы будут.
Осталось только развязать еще один узелок, похитрее - тот, что уцелеет на пожаре, выскользнет из частого бредня начальника внутренней охраны. Неприметную песчинку, вокруг которой наросла этакая жемчужина.
В здании было шумновато - кое-где кричали, а в нескольких местах даже звенела сталь. Подчиненным господина Толди сегодня не позавидуешь, и завтра - тоже. У них будет очень, очень много хлопот. Однако ж, работа должна продолжаться по расписанию.
- К вам господин глава архивов! - натянутым голосом отрапортовал секретарь. - Как назначено...
Пришел все-таки, и минута в минуту. Точен, как Противостоящий, явившийся за кровью жертвы...
Вошедший полностью отвечал определению архивной крысы. А тот, кто удивился бы сравнению, просто не знает, какие крысы водятся в архивах - серые, шустрые, мускулистые, размером с небольшую кошку. Поговаривают, что они даже живут дольше обычных. Ростом визитер чуть повыше господина начальника тайной службы, в плечах много шире, а двигается очень легко и красиво, как это часто бывает у людей, приноровившихся к своему увечью.
Очень хорош в движении господин Вальтер Борстиг, дальний родич покойного казначея. К счастью, на казначея он нисколько не похож, к счастью, он и на его наследника нисколько не похож, тот бы не поплыл с одного удара.
- Я очень сожалею, господин начальник тайной службы, - говорит Борстиг, краем глаза отмечая помятую бумажку посреди ковра. - Я понимаю ваше возмущение, но сводки запаздывают и в ближайшее время будут запаздывать. Мы получаем информацию с мест с опозданием, и, в виду неустоявшейся обстановки, тратим куда больше времени на то, чтобы ее разобрать. Даже если мы привлечем дополнительные силы, мы не сможем существенно ускорить процесс, ведь этих людей еще нужно будет учить.
- Садитесь, прошу вас, и без чинов, - господин начальник кивает и улыбается. - Как вам сегодняшняя суматоха? Нравится?
- Нет, - морщится Борстиг. - На несколько дней вся работа вообще встанет.
- А увенчайся ваш замысел успехом, на сколько бы она встала? - смотреть глазами этого человека, живой легенды тайной службы, Эйку пока что не хочется.
- Тоже дня на три, конечно. Не меньше. Но и не больше, я думаю.
- Вам этот кабинет будет не к лицу. В нем слишком много зеленого, - а зеленое нынешним архивным крысам, бывшим лучшим оперативникам и ветеранам не идет, как и залетным птицам. - В чем же дело, господин Борстиг? Зачем вам все это понадобилось?
Борстиг повел головой, оглядывая кабинет, будто впервые увидел, потом кивнул - зеленого и на его вкус было слишком много.
- Господин Эйк, назовите мне, пожалуйста, одну причину, по которой мне следует с вами разговаривать.
- Я вас вычислил.
- Но доказать вы не сможете ничего.
- Мне и не нужно... - Эйк вскинул брови и попытался округлить глаза самым наивным образом. Отчего бы и не подыграть? - Я просто надеялся на ваше любопытство профессионала. Возможно, я в вас ошибся. Возможно, в вас осталось лишь любопытство доносчика, - еще седмицу назад поданный, без запроса, доклад "О положении дел", что недавно был показан старшему цензору, глава тайной службы оценил. По достоинству. Хорошая была провокация. А оставить его без внимания - еще лучшая, но уже в другую сторону. - Но, судя по вашим действиям, вы серьезно ошиблись - а я даю вам шанс уточнить свои сведения.
- Господин Эйк, вы все прекрасно поняли, - опять поморщился Борстиг. - И я не ошибся. Я промахнулся.
- Скажите мне, господин Борстиг, - не шипеть, не шипеть, пусть начальник канцелярии шипит, ему можно... - Ради чего вы хотели взорвать целую столицу и даже страну? Ради какого святого идеала?
- Вы меня несколько переоцениваете. Я хотел убить вашего... сеньора и вас. Или хотя бы помешать вам действовать. Вряд ли бы пожар перекинулся на всю страну даже в случае неудачи. - Борстиг откинулся на спинку кресла, теперь он смотрел на Эйка слегка снизу вверх, видимо, ему было так удобнее. Кабинет на четвертом этаже, но этот может рискнуть. Даже со своей ногой. Маленький шанс против нулевого. Сержант Ламменс уж точно бы рискнул; умеет выбирать подходящих людей господин Борстиг.
Господин герцог-регент был бы премного разгневан, окажись сейчас в кабинете. Его новоявленный вассал встал, повернулся к собеседнику спиной - как невежливо и неосторожно, - и принялся шарить по полкам над креслом.
- С каждым днем я все больше сочувствую герцогу Алларэ. Никто его не слушает, ни родичи, ни бывшие сослуживцы...
Наследник герцога, Рене, недавно ошарашил всю столицу: вызвал герцога Скоринга на дуэль, а не состоялась она только чудом. Как было известно опять-таки всей столице, герцог Алларэ засадил прыткого родича под домашний арест...
Когда бы не запрет регента на любое взаимодействие с той стороной, Эйк написал бы герцогу Алларэ письмо. Неофициальное. С приложением трех побрякушек и искренней просьбой... мольбой, практически: унять своих легальных и нелегальных сочувствующих, или уж сознательно перейти к прямому противостоянию, пока вся эта свора соратников не устроила свару без его желания.
- Господин герцог Алларэ, согласно моим сводкам, вполне готов ждать, пока ваш сеньор повесится сам. Господин герцог Алларэ считает, что время работает на него, а жертв и разрушений будет меньше. Господин Эйк, я знаю, где вы учились, я видел, как вы двигаетесь, не валяйте дурака.
Вот так уже гораздо лучше. Глава архивов, оказывается, тороплив. То ли слишком соскучился на своей сидячей работе, то ли всегда таким был. Тороплив и размах у него... внушительный. Его-то никогда не учили проходить одну-единственную милю от рассвета до вечерних сумерек... Медленно, по шажочку в пять минут.
- Что же, вы с герцогом Алларэ не согласны? Это удивительно...
- Нет, - улыбнулся Борстиг, - не согласен. Да, мне очень хочется поговорить с понимающим человеком. Нет, я не вижу в этом практического смысла.
- Так, может, поговорим? Без смысла, просто так?
Борстиг закрыл глаза, открыл их.
- Если в нескольких словах - вы допустили катастрофу на севере и еще одну здесь, чтобы иметь возможность беспрепятственно провести свои реформы. Я не герцог Алларэ, мне не застит глаза личное. Вас следовало уничтожить уже за то, как вы взяли власть, но это и правда могло подождать. Но в первую очередь за то, ради чего вы ее взяли.
Просто прелестно. Господин глава архивов - человек с твердыми моральными устоями и возвышенными убеждениями. И с этими своими устоями и убеждениями он связал в единый узел множество нитей, смешал несмешиваемое: свел людей казначея с людьми Алларэ, заставил их увидеть общую угрозу и подсказал способ от нее избавиться... а сам остался в стороне. Как и подобает старейшему - и лучшему - сотруднику тайной службы. Кто же не заходил в архивы за справкой, отчетом или попросту советом... в полкасания, в полнамека рождается заговор.
Изящный такой заговор, где кукловод использует марионетку в качестве тарана и разменной монеты сразу.
- Ради чего, по-вашему? - а вздыхать - только про себя, наружу лишь любопытство.
- Ваш сеньор, я не думаю, что это вы или кто-то еще из ближнего круга, вы все же, простите, слишком люди, - спокойно пояснил Борстиг, - по каким-то причинам пожелал изменить человеческую природу. Люди на улицах, да и не на улицах тоже, нововведениям больше радуются - и неудивительно. Каждое из них в отдельности решает какую-нибудь давнюю проблему, улучшает жизнь... но если представить себе, что это - система, и подумать, как она повлияет на то, что уже есть в Собране... если вас не остановить сегодня, вы не только разрушите все отношения между высшими и низшими, вы не только лишите опоры все, чем эта страна жила тысячи лет, вы построите мир, который будет способен жить, только пока любой ценой ломится вперед.
Эйк невольно моргнул. Большей чуши ему сроду...
Нет, это не чушь. Это точка зрения умного, очень умного человека, которому не хватило лишь немногих сведений, чтобы понять, что на самом деле происходит. А если сказать ему правду, - и насчет способа взятия власти, и "ради чего", - то господин регент тоже кое-кого уничтожит. С глубоким сожалением, вероятно.
Что же с ним делать?..
- Сегодня утром я промахнулся, - сказал Борстиг. - А вот сейчас, кажется, попал.
- Пальцем в небо вы попали! - громко, на выдохе ответил Эйк. - Просто по всем пунктам! И я в сравнении со своим сеньором - не человек вовсе, и если фундамент треснул - дом нужно перестраивать заново...
- Господин Эйк, это вы господину старшему цензору можете сказать, он вам охотно поверит, уже поверил. Я же вас просил, не валяйте дурака. Я восхищаюсь вашим сеньором, в некотором роде. Потому и думал, что его смерти будет достаточно.
Вы ошиблись, господин глава архивов. То, что мы делаем - не цепь, где достаточно выбить одно звено. Это суждение не стоит даже бутылки испорченного секретарем вина. А мы засеяли поле, и уже никому не выполоть все ростки. Хорошо, что этого пока не видно, что даже вы еще не понимаете... и как бы мне хотелось, чтобы ваша оценка ситуации оказалась верной. Потому что лучше бы нам и впрямь быть негодяями и нелюдью, изменяющей человеческую природу из благих или неблагих побуждений. Потому что черный король и его воинство, пытающееся спасти мир от близкой гибели - это слишком пошло; то ли дело ломать устои из любви к власти... вот, например, как казначей, доигравшийся-таки с "заветниками" до того, что конец света стал не фантазией, а почти реальностью - от которой еще увернуться надо.
- А вы перестаньте играть в упертого болвана, подгоняющего задачу под ответ. Это, в конце концов, вам не по чину и не по возрасту, - вот же наказание... Господин Борстиг отучился отличать фальшь от искренности, только сам еще не знает об этом? - Досочинялись уже... до сказок о нежити?
Убить его, и вся недолга, тоскливо подумал Эйк. Легче убить, чем переубедить. А пугать бесполезно, он слишком хорошо помнит, что все равно умрет, когда-нибудь. Для него, наверное, важно только - как. И за что. Как и для нас.
- Ну нужно же это как-то называть... - пожал плечами Борстиг.
А я для него относительно человек, ну не забавно ли... хорошая шутка. Регент будет смеяться, долго и от души. Кем его только не называли, вот уже и до нечисти дело дошло. Глава архивов щедр на комплименты. Регенту, пожалуй, сейчас могло бы прийти в голову отпустить господина Борстига на все четыре стороны - за остроумие.
Последняя попытка...
- Господин Борстиг, я даю вам пятнадцать минут, чтобы обдумать нашу беседу. Вы услышали и увидели больше, чем кто-либо в Собране. Вам должно хватить с лихвой.
Борстиг сощурился. Кивнул. Серьезно кивнул - подумать четверть часа? Отчего же не подумать? Немного новой информации есть.
Эйк отвернулся к зарешеченному окну, гадая, пойдет ли все-таки дождь, или нет. Пора бы. Душно.
"Плохой из меня черный герцог, просто никудышный, - а с востока наползает впечатляющая темная туча. И меркнет свет, ай-лэй-лай-ла... - Все время норовлю стать черным епископом..."
Все-таки два десятка лет с "заветниками" не проходят даром. Убеждать, спорить и сражаться за каждую душу - это въедается в кости. Даже если хочешь сначала отхлестать, потом - понять, все равно приходишь к привычному: переубедить. Зачем - вот на этот раз? Это же враг. Умный, хитрый и умелый. И, что важнее - меряющий мир совсем другой линейкой. Готовый на огромные жертвы ради абстрактных понятий. "Все, на чем стояла эта страна", извольте насладиться. На чем стояла, стояла, а потом - покосилась и поехала вниз с обрыва, как горная хижина на сотый год. Опоры подгнили, такая беда...
И если он - вдруг, паче чаяния - выберет сторону разума и понятий вполне практических - что с ним делать-то?
- Cкажите, - вдруг спросил Эйк, - а почему вы поддерживали связь с господином казначеем?
- По глупости, - не открывая глаз, ответил Борстиг. - Когда мы были знакомы коротко, он пытался навести порядок всюду, куда дотягивался, а об отделении от Собраны думал только как о крайней мере, на случай, если не будет другого способа спасти наше собственное герцогство. Потом мы не могли встречаться. Я поздно узнал, что он изменился.
Эйк едва не подавился воздухом - и не счел нужным это скрывать. Все равно глава архивов выйдет отсюда либо союзником, либо вперед ногами.
"Изменился" - какое милое слово. Давайте еще скажем, помрачился рассудком, а, господин Борстиг? За компанию с королем, оно, видать, заразное. Был очередной хороший человек, а потом немножко испортился. От бессилия и отчаяния?
Интересно, а вдруг такое и в самом деле когда-то было? Давным-давно, когда реки были полноводнее, луга - зеленее... когда сам Эйк еще шлялся по лесам с еретиками, а будущий герцог-регент зубрил основы макроэкономики. Или господин Борстиг попался на тот же крючок, что и многие другие? Казначей занимал свой пост тридцать лет. За это время можно три страны развалить, если с самого начала задаться такой целью... ладно, неважно, с чего он начал. Важно, чем закончил. А вот господин Борстиг заканчивает тем, что готов убить коллегу, чтобы подстраховаться на случай неудачи: не вернутся они с сержантом из дворца, здесь начнется переполох, перерастающий в резню. Сорвется покушение, не удастся подойти к регенту на расстояние удара - быть Борстигу спасителем и умиротворителем, пресекшим измену внутри тайной службы. Начавшуюся с убийства главы оной службы, конечно же. Потом - ждать следующей возможности закончить свое дело, а представится она быстро. Бывший сторонник казначея, не нагрешивший против нынешней власти, вовремя подавший неосмотрительному "щеголю и профану" доклад о состоянии дел - кому и быть преемником Эйка, как не ему?
Отведенная главному цензору Меррану роль и его участь в замысле господина Борстига - мелочь, конечно, в сравнении с масштабами игры. Господина Меррана никак не назовешь государственной ценностью, человек он ограниченный и недобрый; однако ж, мелочь неприятная. Меррану, конечно, так и так висеть на городской площади; но регент повесит его за несостоявшееся покушение; а вот вы, господин Борстиг, хотели убить его для пользы вашего дела. Как покойный казначей натравил короля на северян...
- У меня, господин Эйк, - все еще не открывая глаз сказал архивист, - концы с концами не сходятся. Я могу понять, почему вам и вашему сеньору не понравилась затея покойного герцога. Она мне тоже не понравилась, но вы меня опередили. И действовали решительнее, чем стал бы я - я бы не поднял руку на короля. Но вы могли потопить заговор раньше, год-два назад. Договориться с Алларэ и Гоэллоном, сделать все тихо. Бескровно уже не получилось бы, но одна северная беда стоила в десятки раз больше Вы так не сделали. Значит, нужна была власть. Не ради самой власти, это видно, ради реформ. А ведь нынешний уклад - не причуда. Он таков, как он есть, потому что в достаточной мере отвечает желаниям всех и позволяет нам доверять друг другу. Достаточно посмотреть на Тамер - они там заигрались, перешли черту, и свалились в войну всех против всех. В конце концов, служилое сословие наступило всем прочим на горло - и уже несколько сотен лет боится убрать ногу... Вы не можете не понимать, чем рискуете. Если реформы не самоцель - то для чего они? У нас в мире нет противника, которого нужно было бы догонять такой ценой.
И что ему отвечать?
Очередную полуправду, похожую на одежду нищего - куда ни глянь, везде то прореха, то заплата? По-другому, увы, не выйдет. Потому что если сказать ему, что опоры прогнили даже не на уровне управления страной, что опасность грозит нам сверху, с божественных тронов, он ответит, что господин глава тайной службы слишком долго общался с еретиками, которое тысячелетие грезящими концом света.
Некоторые сны иногда воплощаются в жизнь. Некоторые иногда воплощают свои сны в жизнь. В роду герцогов Скорингов это, видимо, семейное. Вот только казначею и его наследнику снились разные сны.
Господин глава архивов, как же вам объяснить, что реформы и то, что вы назвали "изменением природы человека" - не цель, а только средство? Спасательное средство. Вы и слов-то таких не знаете, к сожалению. Как мы с вами увлекательно беседуем, господин Борстиг: вы мне вслух проговариваете то, что не стали бы ни одному человеку, потому что остальные сами все понимают без слов, по умолчанию; но я для вас промежуточная форма жизни, между "нелюдью" Скорингом и нормальными. А я не знаю, как с вами говорить по-настоящему, потому что уже несколько лет думаю на другом языке...
- У нас этот противник есть. Называется он... - сказать "нерациональное использование природных ресурсов" и посмотреть на ошпаренную архивную крысу анфас? - ...голод и холод. Дары природы небесконечны, мягко говоря. У нас только нет господ, которые в это поверят.
Господин Борстиг всасывает информацию. Господин Борстиг знает, сколько внимания в последнее время королевская тайная служба уделяет дарам природы. Господин Борстиг помнит, что предпоследний большой конфликт с Тамером произошел из-за торфяников.
И обошелся обеим сторонам довольно дорого.
- И вы увидели шанс сделать по-своему, - говорит он.
- Это тоже, - Эйк кивнул. Глава архивов думает очень быстро. Быстро и четко. Проклятье казначею, заморочившему головы слишком многим людям, которые в этой медлительной стране на вес золота. - Есть множество причин, вынудивших нас поступать так, как мы поступили. И еще больше причин, не позволявших поступать так, как рассчитали вы.
- Об этих причинах, в отличие от голода и холода, вы говорить не можете, - архивист открыл глаза, ничего хорошего в этих глазах не было.
- Я - не могу. - Взгляд на взгляд. Вы же все понимаете, господин Борстиг. Мы с вами уже давно перешли пределы допустимого, потом - пределы разумного, но последнюю границу я не перейду. Так что о других причинах вы сможете услышать только в кабинете герцога-регента. Если моя рекомендация после подобного подарка будет хоть что-то значить... - Я. При всем желании...
- Хорошо, - кивает Борстиг. - Решайте сами. Вы правы, я рискнул столицей, счел это меньшим злом.
И теперь готов отправиться к своему сеньору, который имеет всякое право казнить его за предательство. Что ж, пусть сеньор и решает, чей расчет простителен, а чей - нет. Это - после и не здесь. Если сеньору не достанет милосердия, то заблудший вассал будет наказан наихудшим образом: узнает правду. И сам попробует жонглировать охапкой горящих факелов... бедный господин Борстиг.
- Значит, ближе к вечеру мы с вами поедем во дворец. С докладом, - вы хотели ехать во дворец с докладом, вы туда и поедете, а куда бы вы с сержантом дели труп главного цензора - неважно, поскольку главный цензор пока еще не труп, а на нет и суда нет. - Пока вы можете обдумать вопросы или оказать посильную помощь господину начальнику внутренней охраны. И... - нет уж, без маленькой мести ты отсюда не уйдешь, - позвольте дать вам один совет. Если вы не хотите с первого взгляда понравиться герцогу-регенту, не усердствуйте в рассуждениях об его нечеловеческой природе и прочих кошмарных свойствах. Пока что не буду вас задерживать, у вас много работы.
Начальник архива встал - будто не сидел все это время неподвижно.
Поклонился.
И уже от двери спросил:
- Почему вы ни разу не возразили, когда я называл регента вашим сеньором?
- Потому что, - Эйк помедлил, подбирая точные слова, потом покосился на бумажный самолетик и сказал чистую правду, - мне приятно это слышать.
Остается еще секретарь.
- Зайдите ко мне! - позвал Эйк через полуоткрытую дверь.
На секретаря смотреть было противно - на улитку наступили, сапогом, а додавить не удосужились. Еще бы, к нему наверняка уже четырежды заглянули, поведав в деталях и красках о том, что творится в здании. Он бы рад удрать в дверь, но там стоит человек Толди, рад бы сигануть в окно, но смелости не хватает: четвертый этаж.
- Сударь Фаон, не желаете ли вы что-либо сказать? Нет-нет, я не предлагаю вам назвать имена тех, кто втянул вас в свои игры. Я знаю, что вас не придется допрашивать с пристрастием, вы уже готовы их продать, - недодавленная улитка втянула появившиеся было помятые рожки. - Но все это я вполне способен узнать сам. Так что же, будете молчать?
Из пяти предложенных открытых листов Эстьен взял только четыре. Господин начальник королевской тайной службы придвинул последний и с удовольствием вывел на нем: "Все, что сделал податель сего, он сделал с одобрения и соизволения Его Величества короля Собраны Араона III". Дата. Печать и подпись уже стоят.
- Идите, сударь Фаон, вы свободны. Разве вы не поняли? Вы совершенно свободны и можете не бояться.
Пришлось подняться из-за стола, всунуть грамоту в руки секретаря и, любезно похлопывая по плечу - улитка вздрагивала, словно каждый шлепок вгонял осколки раковины в белую слизь тельца, - проводить того до выхода из приемной.
- Я вас отпускаю.
- Но почему?.. - впервые подала голос "улитка".
- Разве вы не поняли? Это же вам я благодарен, мы все невероятно благодарны, - а звук по коридору разносится хорошо, - за посильную помощь в раскрытии внутреннего заговора. Без вас это было бы невозможно! Еще раз примите мою благодарность, сударь, только для этого я вас и позвал!
Ян-Петер Эйк вгляделся в глаза секретаря и с печалью обнаружил, что недавний внушающий восторг и трепет образ померк, помутнел, словно стекло, протертое сальной тряпкой. Улитка даже не предполагала, что господин начальник говорит чистую правду. Посмотрим, кто именно поднимет руку на владельца королевской охранной грамоты, действительной до сегодняшней полуночи.
Эйк пожал плечами, вздохнул и засвистел давешний привязчивый мотивчик.
Прощай, мой милый друг, прощай...
Карета подъехала ко дворцу за час до полуночи. Широкая площадь была пуста, если не считать караульных. Пока кучер открывал дверь, пока двое гвардейцев досматривали карету, Эйк печально созерцал отвратительно пустую брусчатку.
- Вам чего-то не хватает на этом месте? - слегка сварливо спросил Борстиг. - Клумбы или виселицы?
Глава тайной службы от души рассмеялся, потом вытащил из-под кафтана уже порядком потрепанный самолетик, расправил ему крылья и, размахнувшись посильнее, метнул вверх.
Сначала Эйку показалось, что многострадальное творение не пролетит и двух шагов, но ветер подхватил его, закружил по спирали, понес к центру площади и только там опустил.
На ближайшие сто лет придется ограничиться этим.