Глава восьмая,
в которой посол знакомится с драматургом,
наследник престола с орлеанскими негоциантами,
король - с ситуацией в городе Марселе,
а доктор-толедец - с очень интересной гипотезой
1.
Коннетабль де ла Валле безобразно опаздывал на военный совет. По безобразной же детской причине: проспал. Наверное, потому что ночью лил дождь, потом ударила жара, и с рассвета поднялся такой туман, что совершенно невозможно же проснуться. Дышать нечем. Лежишь в собственной спальне на собственной кровати будто на дне пруда - и жуешь клочковатый войлок, который никак не глотается...
Любезная супруга растолкала, едва не скинула с постели. В большинстве домов Аурелии люди их возраста и положения делили дом на две половины. Покои господина графа. Покои госпожи графини. Редкие визиты, к годам, когда пора загадывать, в кого пойдут внуки, и вовсе сходящие на нет. Пьер искренне сочувствовал людям своего возраста и положения.
- К королю опаздывать нехорошо, - назидательно выговорила дражайшая Анна-Мария, повернулась спиной, накрылась с головой тонким покрывалом и сладко заснула.
На подходе к Военному Залу де ла Валле ожидал скандал. Причиной скандала был мелкий, коннетаблю едва ли не по локоть, но очень шумный и рассерженный человечек. Лейб-гвардия его не пускала, а он был твердо намерен докладывать лично королю. И как он хотя бы сюда прорвался-то? Ах, ну да. Маршал Валуа-Ангулем на совете, остальные высшие армейские чины в отъезде, а коннетабль опаздывает, а подчиненные его... а подчиненные получат выволочку за то, что проворонили.
Пьер пригляделся: судя по загару и платью - южанин, а если прислушаться - с побережья. Судя по виду платья и могучему конскому духу, заполнившему коридор и комнату - скакал дней пять, не слезая с коня. Судя по осунувшемуся до крайности лицу - так и есть.
- Его Величество сам решает, кого ему выслушивать.
- Его Величество не сможет решить, выслушать ли ему меня, если не будет знать, что я здесь, - резонно заметил коротышка и совершенно нерезонно добавил: - Что должно быть очевидно даже бревну... сударь.
- Сударь, вы пользуетесь тем, что...
- Что я полковник Мартен Делабарта. Прибыл из Марселя с важными новостями... Я выехал двенадцатого числа и добирался сушей. Если бревнам это что-нибудь говорит.
Пьеру де ла Валле это говорит вполне достаточно. Сегодня семнадцатое. Полковник - знакомое имя - да он же командует там городской стражей... добрался сюда из Марселя за пять суток. Это прекрасно объясняет его вид, состояние и даже манеру речи. Единственное, что интересует коннетабля - на какой лошади ехал марселец. Какой породы. Лузитанцы столько за пять суток не пройдут. А сменных лошадей, таких, чтобы в сутки отмахивать по тридцать пять почтовых лье, не найдешь ни на одном постоялом дворе. Даже королевском.
- Вы пойдете со мной... сударь, - коннетабль подхватывает коротышку за плечи. - И ведите себя перед Его Величеством как подобает. Если вы, конечно, хотите, чтобы он вас выслушал.
Коротышка смотрит на него снизу вверх, кивает...
- Ваш покорный слуга, господин коннетабль.
Покорности и готовности служить в полковнике не наблюдается. И смотрит он так, будто с удовольствием запалил бы дворец с четырех концов...
- Позвольте, вы сказали, что добирались сушей? Осада снята?
- Осада на месте, - буркнул марселец. - У меня хороший конь.
Совет идет своим чередом. То есть, Толедо, Рома и Аурелия пытаются поделить марсельскую компанию. Волк, коза и капуста по сравнению с этим - простенькая задачка, решается в несколько ходов. Впрочем, на сей раз обсуждают новости из Марселя. Пьеру еще по дороге доложили, что поутру прилетел голубь с донесением из города.
Коннетабль входит в зал, нежно обнимая полковника за плечи, так, чтобы тому не пришло в голову сходу излить на совет явно накопившуюся у него желчь. Полковник Делабарта идет, запинаясь, кажется, для него каждая ворсинка на ковре - препятствие, но старается не опираться на спутника. Бойцовый петух, да и только. Марсельской породы.
- Ваше Величество, - коннетабль убирает руку, кланяется королю. - Уважаемые члены совета. Прошу простить мое опоздание. И прошу заслушать свежие новости из Марселя, их привез полковник Делабарта.
И если большая часть собравшихся решит, что он опоздал из-за курьера - вольная им воля. Его Величество - из меньшей части. Он скользит взглядом по новоприбывшим, вбирая подробности. Потом милостиво и любезно кивает.
- Вам разрешается сесть, - король указывает подбородком на кресло за столом. Полковнику, естественно, указывает. Нет, Ваше Величество, вы не военный и никогда не будете, вам лучше вообще не показываться в поле, думает коннетабль. Вы ему еще вина предложите... и гонец, за пять дней добравшийся из Марселя до Орлеана, заснет у вас за столом - не разбудите.
Марсельский полковник крутит головой... кажется, он тоже оценивает свои возможности трезво. А вот спорить с Его Величеством ему все же не хочется.
Не с первой минуты, по крайней мере.
- В присутствии своего короля... полковник марсельской городской стражи Делабарта может и постоять.
Клод. Ну разумеется. А в крошечную заминку он вместил "и принца крови". Сволочь, но временами очень полезная, правда, обычно ненароком и без намерения принести пользу.
- Благодарю, - с искренней признательностью отвечает полковник.
У Его Величества на долю мгновения дергается уголок рта. Но и все. Клод рассчитал правильно - спорить в присутствии ромеев и толедцев Людовик не будет. Но запомнит.
Пьер садится в свое кресло, по правую руку от короля, изучает диспозицию. В очередной раз одни и те же лица. Слева от короля - де Кантабриа, напротив, на другом конце овального стола маршал Валуа-Ангулем и Чезаре Корво. Узкий круг. С главными коронными чинами, от начальника артиллерии и генерала морских галер до кардинала объясняться потом коннетаблю. Людовик не обсуждает важнейшие дела с большим королевским советом, что у большинства его членов вызывает недоумение и злость, но они еще не привыкли требовать положенного.
Пока... пока они еще помнят, что при предшественниках Людовика этот порядок защищал их самих от королевского гнева. И этим можно пользоваться.
Военный Зал весьма велик, здесь легко помещается полный королевский совет, который за все правление Людовика VIII собирался лишь дважды. Мраморные колонны, бронзовые венки на капителях. На стенах - парадное оружие. В историческом, так сказать, порядке - от древних древностей, сто раз обновленных лучшими оружейниками, до вполне нового. Половина получена королями династии Меровингов в дар. Другая половина сделана мастерами Аурелии. Хотя по виду, усмехается коннетабль, больше ювелирами.
Парадное оружие, со всем его блеском золота, драгоценными камнями, чеканками, гравировками, эмалями, наборами Пьер де ла Валле недолюбливает и красоты подобной не понимает. Его собственные предки обиделись бы на непочтительного потомка, хихикающего над золочеными щитами, рубинами в рукоятях, нагрудниками, выложенными - ну курам же на смех, точнее уж, бойцовым петухам, - жемчугом. А вот древнющая, чуть ли не тысячелетней давности, франциска, которую, слава тебе, Господи, никто не додумался украсить ни золотом, ни серебром, ни камнями, очень коннетаблю по вкусу. Ну очень. Взять бы в руки - да гофмаршала двора прихватит святой... ну, например, Франциск из Ассизи, что близь Перуджи.
- Судя по депешам, полковник, - говорит Его Величество, - город можно поздравить с блестящей победой.
За спиной у Пьера что-то хрустит. Подголовник кресла, в который марселец вцепился рукой. Скрежета зубовного не слыхать, но он подразумевается.
- Ваше Величество, - хрипит полковник, - это неполные сведения. Я ожидал, что вас не сочтут нужным поставить в известность, потому и решил уведомить обо всем сам.
Он ждал. Полковник городской стражи ждал, что королю не сообщат о чем-то таком, из-за чего он рискнул добираться к нам сушей сквозь вражеские хорошо если заставы...
- Я думаю, - говорит король, - лучше всего будет, если вы расскажете нам все, что знаете - и с самого начала.
- С начала... Во-первых, ваш епископ убит. Его разрубили от макушки до грудины. Очень хорошо. До Страшного Суда он не встанет. Сделал это мой младший сын. А должен был сделать я и на четыре дня раньше. Не рискнул. Решил, что обойдется и что не враг же он самому себе. А он враг. Себе. Нам. Вам. Господу Богу. Ему, кстати, в первую очередь.
Кажется, полковник нашел опору и теперь не заснет...
В зале застывает тишина. Вязкая и быстро твердеющая, словно глина под солнцем. Его Величество ничего не понимает, но - выучка покойного двоюродного дядюшки - молча ждет продолжения. С подобием благосклонной улыбки. Де Кантабриа молчит оскорбленно и разгневанно. Клод и Корво - ну, эти не спросят, не потребуют разъяснений, пока не выслушают все.
Зал велик, а прямоугольный стол, стоящий посредине - всего-то шага четыре в длину, пара в ширину, но и за ним пятеро размещаются более чем свободно. И кажутся очень маленькими, незначительными - как голуби на городской площади. Статуи, разряженные в парадные доспехи, полностью согласны с коннетаблем - застыли стражниками, караулят покой горожан; а двое таких доспешных статуй сидят напротив де ла Валле. Не шевелятся.
- Продолжайте и объясните, господин полковник, - подсказывает Пьер.
- Почему враг? У нас сидели в тюрьме... не в городской тюрьме, в специальном доме, вильгельмиане, местные. Дворяне и негоцианты из крупных - все, кто чего-то стоил. С семьями. Предполагалось, что для обмена. Он приказал их убить. На стенах, всех. С детьми. Назначил день. Да, он уже мог приказывать - у него свои люди, много, среди наших тоже. Драться с ними - сдать город врагу. Убить его - измена. В магистрате хотели разного. Некоторые даже - открыть ворота. Не по злобе, а от отчаяния. Я уговорил их использовать эту суматоху как приманку, для арелатцев. Епископу не нравится, что противник сидит сиднем - он получит свою атаку. Там был на той стороне вильгельмианин из ревностных, де Рэ, к нему и пошли, рассказали - про казнь, про раскол. Обещали всякое. Он клюнул.
- Граф де Рэ? - уточняет Его Величество, на миг опережая коннетабля.
- Да, с севера. Клюнул и сунулся в город. Мы их потрепали... хорошо. Но совсем победа получилась, потому что у них кто-то приказ нарушил. Иначе ушли бы. Толковый кавалерист, только доверчивый, - полковник морщится. - Я думал, случай удобный. Епископа ночью пристрелить. Все бы на противника подумали. Но он согласился, что если ловушка сработает, так заложников убивать и не надо. И я не стал. Зря.
Делабарта кашляет, опирается ладонями на спинку кресла. Неудобно ему стоять. Кажется, дай ему волю, он бы тут бегал кругами - и рассказывал. Вместо него по залу носится легкий ветерок. Проныривает между коваными прутьями оконных решеток, пролетает над столом, шевелит лежащие на нем письма и доклады, расчеты и послания. Треплет волосы ромейскому послу, с опаской огибает Клода, ехидно приподнимает рожками пару прядей на лбу де Кантабриа и дует в лицо Людовику. Подсказывает: успокойся пока, подожди, дослушай. Коннетабль совершенно согласен с ветерком - только жаль, что весь свежий воздух достался Его Величеству, а Пьеру не осталось ни струйки, дышать нечем же. Жара, туман - наказание Господне...
- Что вы хотите сказать? - медленно, по слову, роняет толедец. Жестковатый акцент усиливает впечатление. Заговори так де Кантабриа у себя дома, наверное, все бы уже на пол грохнулись от раскаяния. - Вы полковник... армии? Городской стражи? Вы желали убить епископа Марселя и признаетесь в этом перед вашим королем?
- Я признаюсь, что я его не убил, когда мог. Это... серьезное дело, - кивает полковник. - Я не знал, чем его люди остаток ночи занимались. Это меня... немного извиняет. Немного. Совсем. Утром он приказал отобрать арелатских офицеров. Никто не спорил. Я тоже. Арелатцы наших не всегда в плен брали, особенно как раз де Рэ. Да они нам и не сдавались - их больше силой взяли. Но он поставил двадцать пять крестов... косых, - уточнил Делабарта, - андреевских. Двадцать на стенах и пять на городской площади... что? Я что-то неясное говорю?
- Каких крестов? - Опять Людовик. - Нет, мы понимаем, каких... для чего?
- Для того, чтобы те, кто отказался быть сыновьями Божьими и стали рабами Диавола, умерли подобающей рабской смертью, - четко выговорил полковник. Цитировал.
Пьер смотрит не на короля, не на толедца... он смотрит на противоположный край столешницы. Туда, где две руки поднимаются одновременно, одним одинаковым движением. Два человека, сидящих рядом, хотят сделать одно и то же. Положить ладонь на рукав другого. Не глядя. Руки почти встречаются в воздухе, и, не коснувшись, ложатся рядом. Зазор между ладонями - в лист бумаги. Левая и правая. Корво и Клод...
Мне говорили, думает коннетабль. Меня предупреждали... меня Трогмортон предупреждал. Я не поверил. Напрасно я не поверил; но, проклятье, это же не союз... эти двое ведут себя как супруги, прожившие вместе лет двадцать.
- И что было дальше? - Людовик пока еще не кричит, но ему очень хочется. Это слышно.
- Дальше этот приказ исполнили. Моим людям приказали стать в охранение... это обычно забота городской стражи. Я сказал, что я думаю об этом богохульстве. Громко. Меня не тронули. Не после ночи. Потом епископ пытался читать проповедь на площади. О плодах греха. Де Рэ его заткнул. Сверху. Он в богословии, оказывается, тоже разбирается. Разбирался. На следующий день шел дождь. Так что епископ вернулся на третий... для верности. Чтобы еще живы, но уже не спорили. Когда он сказал, что так отныне будет со всяким, кто выйдет из послушания, мой младший его зарубил. Он там был, на площади. Меня не было. Мне сообщили, но я не успел. Епископ ходил с большой охраной. Я приказал очистить площадь, добить тех на крестах, кто был жив. Поставить караулы на перекрестках, пока в городе... не началось, на радость противнику. Меня попытались арестовать.
Что безуспешно - полковник пояснять не стал. И так понятно.
- Еретиков и надлежит казнить, - открывает рот толедец.
За спиной у Пьера свист, хрип и движение - Делабарта набирает воздуха в грудь. Коннетабль понимает, что сейчас приведенный им гонец затеет драку в присутствии Его Величества, и, Господь свидетель, Пьер был бы не прочь помочь марсельскому полковнику...
- Вам, дон Гарсия, разумеется, неизвестно, что в армии Арелата не менее половины солдат и офицеров - католики, - мерзостно скрипит Клод. - Равно как вам неизвестно и кто такой полковник де Рэ. Вы прибыли издалека, ваше незнание извинительно.
Толедец захлопывает пасть, накрепко. Де ла Валле надеется, что и надолго.
- Меня попытались арестовать, - повторил Делабарта... - Я сначала решил, что это... ошибка. Путаница. Даже понятная. Но попытка повторилась... двоих мы задержали. И они объяснили, что это приказ. Что восемь членов магистрата и я обвиняются в измене... что власть - у нового совета. Полномочия. Волей короля. Драться в городе - лучше его сдать. Я говорил. Я не для того... Я сказал - я поеду в Орлеан и сам доложу. Все. У дома меня попытались не арестовать, убить. Этих я не отпустил. Сказал - если город выбирает епископа, быть ему с ним. А вам - сейчас. Потом взял коня и уехал. Я обещал доложить. Я докладываю. Сколько простоит Марсель с такими - я не знаю.
...по городу хлестал дождь. Злой, почти ледяной, в Марселе и зимой такие - редкость. Небо нависло низко, тяжелое и твердое, словно свод собора, да что там собора - низкое, как потолок в подвале. Дымная тьма, забившая улицы, разошлась, но обычная грозовая темнота осталась. И обычные молнии, бившие под сводом неба. Слишком высоко, чтобы опасаться. Слишком низко, чтобы не думать о них.
Полковнику Делабарта, командиру городской стражи, которому полчаса назад сообщили, что он изменник, еретик и предатель, дождь был на руку. Гроза и ливень - тем более. Струи хлестали по домам, по мостовым, по деревьям, и казалось, что смывают липкую пакость, которой пропитался город. Хотя бы отчасти. Хотя бы самую гадкую гадость.
О причинах думать не хотелось. Мальчик лежал там на мостовой, совсем счастливый... Дошел и сделал, и был доволен. Его, наверное, уже принесли домой. Это все еще накроет когда-нибудь. Когда станет можно. Приказы, грозовая туча, взгляд человека на среднем кресте - не благодарный, не молящий, даже не пустой - раздраженный, будто северянина оторвали за каким-то пустяком от важного и нужного дела... и обвалившееся на всех на них небо. А потом хлынул дождь, смывая чудо вместе со всем прочим. Хорошо. Можно не помнить.
Вода смоет и кровь. Только что Мартен дрался. Один против четверых - кому-то подвиг, а полковнику городской стражи, который прослужил городу тридцать лет, скорее, обыденность. Правда чаще приходилось сталкиваться с обнаглевшим ворьем, разбойниками, залетными наемниками, спятившими от жары солдатами... не со своими. Бывшими своими. И раньше никто не мешал ему вернуться в собственный дом. А город, дом, в котором Делабарта жили столько, сколько нынешнему Марселю и лет-то не было, еще со времен, когда он звался Массилией... раньше этот город чужим не был.
Раньше вообще много чего не было.
А теперь - осталось только уехать отсюда прочь. Не со зла, не куда ни попадя, а в столицу. Потому что изнутри ничего сделать нельзя. Было можно - он упустил момент. Теперь только извне. А идти к арелатцам нет смысла. Не потому, что тогда все будет зря, а потому, что они не удержат город. Когда эти армии прокатятся через него дважды... тут мало что останется. Ни людей, ни стен, ни рыжих крыш, ни теплых синеватых плит на мостовой... как сейчас.
В том, что на конюшнях городской стражи неприятных сюрпризов не будет, Мартен не сомневался. Там предателей нет, и епископских псов с ленточками нет; впрочем, теперь и епископа нет, так что его свора озвереет вдвойне и втройне. Но не там, куда направляется Мартен. Там соберут в дорогу и помогут выбраться из города, ставшего крысиной западней...
Если смогут. Потому что там - шум, грохот и крик. Добрались и сюда? Нет. Слишком много брани. И шум не тот. Лошади испугались, крышу ветром снесло, пожар начался - или все сразу. Но не драка.
Куда делась недавняя тьма - ясно. Сгустилась и буянит в тесном загоне. Конюшни стоят квадратом без одной стороны, утоптанный земляной двор отведен под загон - и по трое-четверо кони городской стражи, приученные не драться друг с другом, там прекрасно прогуливаются. Все, но не этот. Черная туча занимает, кажется, весь загон. Ржет, становится на дыбы, пытается лягать и кусать конюхов, бьет копытами в стену...
Почуял что-то. Или характер дурной. Или конюхи ошиблись. Но вовремя, ничего не скажешь. Куда хозяин, туда и конь.
- Да это сам дьявол... - бранится старший конюх, потом замечает Мартена. объясняет: - Не будет с ним сладу. Такие других хозяев не признают, он же выученный. Он расседлать себя позволил, когда понял, что иначе воды не дадут. Умный, зараза... его и возвращать-то бесполезно. Там только всех помнет... - кивок себе за спину. - Его ж еле изловили тогда, уж пристрелить хотели... два дня еще ничего так стоял, только шугал всех, а сейчас как взбесился, загородку проломил... Из-за грозы, видать.
Выученный. Здоровенная зверюга. Сильная. И выносливая. Конечно, кто как учит - не все признают только одного хозяина. Но де Рэ наверняка обучал под себя. В другое время пристроили бы жеребца. Слишком уж хорош. Сейчас он помеха. Значит, убьют.
- Вот так, - вслух говорит Мартен Делабарта. - Понял?
И ловит недоуменный взгляд конюха.
Когда длинногривая тьма разворачивается и целеустремленно идет на Мартена, конюх пытается тянуть его за руку, тащить за угол, встряхнуть, потом плюет и сам убирается в укрытие.
Рядом с фризским жеребцом Мартен Делабарта похож на ребенка. На ребенка рядом с обычным конем. А фриз похож на лошадь, твердо вознамерившуюся убить человека. Причем с особой изощренностью - подходит медленно, спокойно, без недавнего злого ржания.
Мартин грыз и без того обломанный ноготь и смотрел жеребцу за плечо.
Ничего интересного там не было. Стена. Знакомая. Но и в жеребце ничего интересного не было. Конь как конь. Только большой. И обучен хорошо. Так под одного всадника или все-таки нет? Фриз остановился в четверти шага от Мартена. Дохнул теплым. Нет. Не под одного.
- Седло принесите, - приказал Делабарта, гладя черную морду, фыркавшую ему в лицо - конь принюхивался к новому человеку.
Дождался, пока жеребца оседлают, пока принесут сумку с припасами, оглянулся, сплюнул через плечо, сел и поехал.
- Господин полковник Делабарта, - очень мягкий голос, как лучшее сливочное масло. И более не латынь и не толедский. Аурелианский. Да, Анна-Мария говорила, что господин посол Корво неплохо владеет нашим языком. Более чем неплохо... - Верно ли я понимаю, что первоначально по приказу епископа из Марселя были изгнаны вильгельмиане числом около тысячи, не нарушавшие присягу городу, но в том заподозренные?
Верно он понимает, верно. Это уже обсуждалось на совете еще до его женитьбы...
- Верно, - полковник не кланяется и не спрашивает, с кем имеет честь говорить, просто отвечает. - И не заподозренные. Никто их в магистрате и у нас не подозревал. Даже епископ.
- Далее епископ планировал казнь жителей города, опять же по ложному обвинению. Однако вместо этого в пределах города были... - пауза. Подбирает слово на неродном языке, - казнены захваченные вами арелатцы, числом двадцать пять. Посредством андреевских крестов. Далее вы, покидая Марсель, в сражении с некими людьми, предрекли городу участь епископа. Поправьте меня, если я ошибаюсь, господин полковник.
- Вы не ошибаетесь. Только я бы сказал "замучены до смерти". Казнь - это если по праву.
- Благодарю, - кивает Корво. - Я прошу прощения у присутствующих, но я настаиваю на том, чтобы господин полковник Делабарта точно и дословно воспроизвел все свои благопожелания в адрес города Марселя и жителей его.
- Точно и дословно? Я точно и дословно сказал... - в глазах марсельца нехороший огонек. - Если этот Богом проклятый и черту ненужный город, выбирая между своими людьми и дохлым поганым упырем, выбрал упыря - то пусть и проваливается к нему в преисподнюю. Весь. Прямо к Иуде - потому что иудино это дело. Под его осину до страшного суда. Живьем. Но это потом, а вы - уже сейчас. Первыми там будете.
Все, включая Его Величество и самого Пьера заполошно переводят глаза с Делабарта на Корво. Коннетаблю для этого приходится выворачивать голову через плечо, но дело того стоит. А ромейский молодой человек ведет совет, очень уверенно... но совершенно непонятно, куда.
- Очень жаль, господин полковник, - выговаривает после некоторой паузы Корво, и вот тут-то Клод все-таки кладет ладонь ему на руку, чуть выше края рукава, - что вы вообще говорили во время схватки, а тем более, что говорили нечто подобное.
- А что я им должен был сказать? - интересуется Делабарта. - Чтобы шли и впредь не грешили? Ну им каждое воскресенье говорили. А потом де Рэ повторил... по смыслу. Так не помогло.
- Господин полковник, вы никого не оставили в городе? Старших сыновей, других родственников? - Слова звучат очень мягко. Смысл... смысл потихоньку накатывает на Пьера, и ему делается холодно и скверно. Отчего-то ноет в левом плече.
- Всех я там оставил. Старших сыновей. Жену. Младшего, непохороненного.
- Именно поэтому я и сожалею о высказанном вами, - еще спокойнее и ласковее, хотя вроде бы уже некуда, отвечает Корво. - Я соболезную вашей утрате, господин Делабарта. Но я боюсь, что ваш праведный гнев и неправедные деяния епископа пойдут рука об руку.
- Что вы хотите сказать?
- Я хочу сказать лишь то, что епископ подтолкнул общину к нарушению всех законов человеческих, а вы прокляли город во время кровопролития. Я не буду удивлен, если с городом Марселем в ближайшее время случится именно то, что вы ему пожелали. Дословно.
- Но этого не... - это не Делабарта, это толедец.
- Может. - Посол улыбается. Скверно так улыбается, но не злорадно. - Я говорю это со всей ответственностью, как бывший священнослужитель. Может и бывает. Только очень редко. В последний раз это произошло в Мюнстере... во время франконской внутренней войны. Судя по всему, тоже случайно.
- Нам... - взрывается Людовик, хлопает ладонью по столешнице. - Не объяснит ли нам господин герцог Беневентский, что он хочет сказать?! - На чем Его Величество не останавливается, хотя следовало бы. Ветерок перепугано шарахается в сторону: нет, охладить королевский гнев ему не по силам. - В этом городе, в этом про... - король осекается, - безумном городе глупейшим образом убили ценнейшего пленного. Убивают епископов... собираются пойти на сделку с врагом! Но то, что говорите вы, Ваша Светлость!..
- Я полагаю, Ваше Величество, что нам нужна помощь Трибунала. Потому что мои знания носят... академический характер. - Послу королевский крик всецело безразличен, он слышит только суть, и в этом удивительно похож на своего соседа слева. Пьер ловит себя на том, что одно и то же качество у Клода считает недостатком, а у Корво - достоинством. - Я могу только сказать, что над Марселем стечением обстоятельств и злой, хотя, судя по всему, нецеленаправленной волей епископа, был совершен колдовской обряд, известный как "порча земли". В нужной последовательности. Результат обычно страшен.
- Я считаю, - клекочет герцог Ангулемский, - что при дальнейшем обсуждении присутствие полковника Делабарта будет излишним. С вашего позволения, Ваше Величество, я распоряжусь предоставить ему покои во дворце для дальнейшего пребывания. Не исключено, что глава Священного Трибунала пожелает задать ему вопросы, и я хотел бы быть уверен, что господина полковника можно будет найти.
Клод сегодня в третий раз высказывается удивительно вовремя. Делабарта сейчас не то в обморок свалится, не то коронованную особу действием оскорбит, а Его Величество тоже настроен не лучшим образом, но после этих слов обязательно вспомнит, что его ненавистный кузен очень не любит марсельскую вольницу... и уже качающееся на губах решение изменит.
- Доинтриговались... - выплевывает Клод. - Вольный город Марсель.
Король щурится, дергает ртом, протягивает руку и звонит в колокольчик. Трижды. Является, как ему и положено, первый гофмаршал двора. Пьер де ла Валле не кивает младшему брату, хоть и давно не виделись. Сейчас не до того.
- Господина полковника Делабарта, - велит король, - разместить со всем нашим гостеприимством, охранять и удовлетворять все его желания, как если бы это были мы. В ближайшее время мы пожелаем вновь видеть господина полковника Делабарта на нашем совете.
Вот так. Полковник кланяется и выходит, едва не спотыкаясь, словно из него вынули пружину. А Его Величество был бы совсем счастлив, если бы кузен выразил хотя бы тень недовольства. Но тот только наклоняет голову - как будто его совет был принят.
Король кружит по кабинету, звонкий пол отзывается каждому шагу. Сейчас лето и ковров на полу нет - Его Величество не любит ковры. Терпит, как защиту от холода и сквозняков, но не любит. Может быть, потому что они глушат звук шагов. Своих - и чужих. Еще один подарок от двоюродного дядюшки. На долгую память.
- Насколько можно верить тому, что сказал этот... полковник городской стражи?
Пьер сидит у окна в кресле, закинув ногу на ногу. Качает головой. Кажется, он был единственным, кто за недавним обедом ел с аппетитом. Наверное, и в нынешнем положении способен изыскать что-нибудь выгодное или хотя бы утешительное. Хотя у него всегда были огорчения отдельно, а аппетит - отдельно.
- Думаю, Ваше Величество, что можно вполне. Депешу из города отправили тринадцатого, а о смерти епископа в ней - ни слова.
- А тому, что говорил молодой Корво?
- Думаю, тоже. Он сам предложил обратиться к Священному Трибуналу. Значит, уверен в своих выводах... и всерьез обеспокоен.
- Только Трибунала нам и не хватает!.. - Людовик тоже подходит к окну, но ветра нет и дышать нечем. Зато можно стукнуть по раме. - Впридачу к этим... с ручками!..
- Я должен вам признаться, Ваше Величество... меня об этом предупреждали. Во время свадебных торжеств сэр Николас Трогмортон намекнул мне, что вашего кузена очень радушно принимают в этом доме. И я, увы, тогда не придал его словам значения.
- Насколько радушно? - Очень хочется что-нибудь разбить. Но не стекло же и не перед визитом главы Священного Трибунала.
- Очень радушно. Я отнес это на счет... общей безукоризненности молодого Корво.
- Пьер... - тяжело вздыхает король. - Какая, к чертям зеленым, безукоризненность!.. Я бы... я бы понял, если бы некие двое друг на друга... наглядеться не могли. Чувствам и совет не помеха. Но это же Клод. Клод, а не его пустоголовый братец! И Корво... Ну какое тут? Это... это они нарочно!
Хорошо, что они одни, хорошо, что можно кричать, хорошо, что есть повод для крика, сторонний повод. Не имеющий прямого отношения к городу Марселю и произошедшей там чер... припадку скверного безумия.
- Ваше Величество? - Коннетабль несколько озадачен и это написано на лице.
- Это они издеваются. Оба. И с самого начала издевались! С апреля. Изображали тут... вражду. Клод под это с меня всю Каледонию получил. Целиком. Через год. - Король почти не верит сам себе.
Пьер мрачнеет. Мнет подбородок...
- Ваше Величество... мне так не кажется. По-моему, это не сразу. Что-то изменилось позже. Но тут я не могу поручиться за свои выводы. Ваш кузен - мы привыкли, что его видно насквозь. И забываем, что при всем при этом он умудрился сварить заговор под носом вашего дяди - и тот об этом так и не узнал, а мы только чудом и заметили.
- Ну что, что, что могло произойти? Да я сам, в общем, их свел! Я же хотел, чтобы мой кузен... унялся. Чтобы Корво его утихомирил с этой его Каледонией. Так же и вышло вроде... уже три недели тишь да гладь. Даже делом занимаемся, ну ты же видишь, все же при тебе происходит. Скоро уже выступим. А это вот, сегодняшнее - это что такое?!
- Как я понимаю, это оба одновременно подумали, что соседа нужно будет удержать... от излишне резких движений. И оба передумали. Тоже одновременно. А почему и как - я в ум не возьму.
Король думает, что коннетабль издевается. Король наклоняет голову, опирается на раму, смотрит внимательно в давным-давно знакомое, наизусть, до черточки, лицо де ла Валле.
- Пьер... вот ты меня сколько раз удерживал, а?
- Ваше Величество... нам приходилось соблюдать осторожность. А тут, кажется, никто и не прятался.
- А показывать-то всему совету зачем?
- Де Кантабриа не понял, что увидел. Он ничего не понял. Даже, что жив остался чудом. А кто еще там был?
- Плевать на толедца. Мы. Нам показали. Что случилось, что изменилось?
- Беда. В сравнении с которой не важно, кто что знает.
- Да что ему за дело до нашего города и нашей беды?!
- Не знаю. Но вот ваш кузен знает. Он ведь не ошибся.
- Что мне его, спрашивать, что ли?
Входят с докладом: глава Трибунала пожаловал и ожидает начала совета. Этот не из тех, кого заставишь ждать в приемной. Так что пора отвлечься от одних неприятных загадок - ну разумеется, был один Клод, были неприятности, потом добавился Корво, и они удвоились - и перейти к другим. Марсельским.
Главу Священного Трибунала города Орлеана король видел лишь однажды, на коронации, и тогда ему было не до разглядывания. Зато сейчас его можно разглядывать вдоволь. Черная ряса, белые капюшон и пелерина. Невысокий человек, очень ладный, очень спокойный... и неприятным образом уверенный в себе. Сидит в кресле, на которое любезно указал ему король, словно на троне. Гладкостью черт и черно-белым одеянием напоминает Его Величеству герцога Беневентского.
Король с нехорошим интересом загадывает, утроятся ли неприятности, или внешнее сходство все-таки не обещает сходства внутреннего.
Делабарта, там, наверху, уснул прямо в кресле - и его решили не будить. Его речь и все последующее дословно пересказывает Пьер. Внутреннего сходства нет, с каждой новой фразой доминиканец зеленеет на глазах. Сходства нет, а неприятности, кажется, есть.
Господа герцоги молчат, как две рыбы. Черная и пурпурная. Застыли и слушают, не поправляют - впрочем, и не нужно, Пьер все правильно излагает, - не добавляют. Де Кантабриа же вовсе ничего не понимает, но на доминиканца смотрит с едва скрытой жадностью. Нашел, наконец, опору и зацепку. Марсельцы с ромеями могут плести чушь, ошибаться, врать и вообще делать что угодно - но глава Трибунала-то не станет. Его можно и нужно слушать, ему можно доверять... счастливый человек дон Гарсия. Отыскал соломинку посреди бурного моря.
- От лица ордена и Церкви я хочу поблагодарить Ваше Величество за приглашение и за то, что вы любезно вняли совету Его Светлости герцога Беневентского. Весьма своевременно вняли, - выговаривает глава Трибунала.
Слова он произносит очень медленно, будто каждый звук требует усилия. Гладкое безвозрастное лицо еще недавно блестело, словно отполированное яблоко, а теперь похоже на яблоко старое, зимнее. Не сморщилось, но как-то одрябло.
- Ваше Преосвященство, я благодарю вас за то, что вы так быстро откликнулись на нашу просьбу. Но нельзя ли узнать - что произошло и на что мы можем рассчитывать?
- То, что произошло, уже было названо. Совокупность действий, совершенных разными сторонами без злого умысла, привела к тому, что ныне община города Марселя находится под угрозой. Что произойдет, я сказать не могу. Ваше Величество, такого на землях, опекаемых Церковью, не случалось уже пять сотен лет. Обычно такие вещи мы пресекаем еще на первой стадии, если не на стадии намерения. Я не знаю, как все это прошло мимо наших братьев в Марселе... наверное, сказалось отсутствие собственно малефика. Несчастный Симон, - король еще мгновение не мог понять, кто это, потом вспомнил, что это - имя марсельского епископа, - в ослеплении считал, что радеет Божьему делу, а достойный полковник городской стражи, как я понимаю, просто дал волю справедливому гневу... не вовремя.
Его Светлость герцог Беневентский прав - последний известный нам случай был в Мюнстере. Но мы не имели и не имеем оттуда достоверных известий - в городе не было ни наших братьев, ни наших единоверцев. Мы только знаем, что там стало невозможно жить. Люди убивали и страшно мучили друг друга из-за пустяков. Иных пожирали стены домов и мостовые. Начался мор. А потом город взяли и произошла неслыханная резня.
Король Людовик некоторое время хочет, чтобы его пожрало кресло, стоящее во главе стола. Или пол, на котором оно стоит. Или перекрытия, или камень, или земля под фундаментом. Что-нибудь. Открыло пасть, цапнуло, закрыло и чавкнуло, облизываясь. И чтобы дальнейшее было заботой кого угодно. Герцога Беневентского, Священного Трибунала, полковника Делабарта, святого Эньяна...
Самое огорчительное, что у него нет поводов не верить главе Трибунала. Нет повода придраться к его объяснению, назвать все это выдумкой или плодом излишней мнительности. Что было в Мюнстере - никто не знает, но сказки про проклятый город до сих пор рассказывают. И мостовые, пожирающие людей, это еще так... для самых маленьких. Остальным пугают непослушных детей особо скверные няньки.
- Как с этим бороться? - спрашивает Его Величество.
- Как можно скорее сместить и предать суду всех, кто ответственен за предательство и мучительство, - говорит доминиканец. - Взять город под свою руку - и даровать ему хартию заново. Это может помочь. Мы немедля отправим туда людей из миссий... не затронутых происшедшим. - Как, удивляется король? Арелатцы пропустят доминиканскую миссию? Да уж, пошутил Его Преосвященство! - И сообщим генералу ордена и Его Святейшеству. Но, Ваше Величество... правда заключается в том, что нужного опыта, увы, нет ни у кого.
- Мы вас не понимаем, - смотрит на доминиканца король Аурелии.
- Ваше Величество, деревенскую общину, если уж случилась такая беда, можно просто переселить, а еще лучше расселить по разным местам. В сочетании с искренним раскаянием это помогает. Но Марсель - большой портовый город.
- В осаде, - напоминает де ла Валле.
Очень так вежливо напоминает, а стоило бы напомнить главе Трибунала, что его братьев из марсельской провинции вырезали во время боев под Марселем, еще в конце зимы. Черно-белые "ласточки" свили себе гнездо не в пределах города, а чуть поодаль, в замке - и тут пришел де Рубо, и остались от замка-гнезда только дымящиеся руины. Удивительные все-таки люди состоят в Ordo fratrum praedicatorum. Приор орлеанской провинции знать не знает, что творится в марсельской... и искренне так удивляется, как его тамошние братья проворонили происходящее. Да вот так вот, запросто - плохо их было слышно с того света...
Зато очень интересно, почему магистрат Марселя и особо - "несчастный Симон" не позаботились защитить орден.
- Да, господин коннетабль. В осаде. Я понимаю, что это смешной совет, но мне кажется, что чем скорее вы окажете помощь городу, тем лучше.
- Неразумно было бы, - изрекает де Кантабриа, - пренебречь и словом Церкви Христовой.
Конечно, этот случая не упустит. Ведь слово Церкви совпадает с его собственным мнением.
- Ваше Величество, - слегка склоняет голову доминиканец. Толедского гранда он словно и не услышал. - Я вижу, что здесь присутствует господин герцог Ангулемский, маршал Аурелии. Орден далек от военных дел, и мы помним, что кесарю кесарево, однако ж, не так давно господин герцог принял верное решение и оградил нас всех от несчастья, подобного марсельскому...
Что? Принял верное решение и оградил нас... Как? Когда?
На лице кузена - как всегда - брезгливое раздражение. Де Кантабриа недоумевает, насколько может. А вот Пьер... ну конечно же. Фурк. "Господь свидетель...". Вот что это было. Вот почему Клод тогда сказал "нет" и хлопнул дверью, а не ответил "да" и не отправился запускать свой почти готовый мятеж. Он просто знал, что на такое нельзя соглашаться даже для вида.
И сегодня до обеда он тоже понял, что происходит, к чему дело идет. Ну и Корво, разумеется - папский сын, сразу разобрался, о чем идет речь и чем это грозит. Вот они к чему друг друга пытались поймать. А тут еще толедец... правильно, не шуметь же при нем. Хотя лучше бы Корво помолчал и высказался приватно, без де Кантабриа и Делабарта. Видимо, тут его Клод и хотел остановить... но куда там.
Король мучительно вспоминает все, что говорил на утреннем совете. Кажется, ничего лишнего. Кажется, ничего не одобрил и не осудил. Может быть, все еще как-то сложится... без мюнстерских ужасов. Или хотя бы ограничится Марселем.
- Мы благодарны ордену святого Доминика и Вашему Преосвященству за помощь и добрый совет.
2.
- Самое время для лунатиков, - говорит Кит.
- Луны не видно, - сосед идет тихо, дышит ровно, крыши ему не в новинку.
- Это только полные новички ходят во сне при лунном свете, - тихо поясняет Кит. - Настоящий лунатик пребывает в поисках луны, а потому гуляет по карнизам именно когда луны нет. Потому что какой же смысл ее искать, если она есть? Хотя я не думаю, что это объяснение убедит городскую стражу.
Сосед кивает. В дневной своей жизни он - охранник. Дом, где он служит уже двенадцатый год, занимается шелком и пряностями. И платит ему вовсе не за то, чтобы он препирался с друзьями или коллегами хозяев. Особенно, если эти друзья и коллеги несколько лучше его ходят по крышам. Городскую стражу, впрочем, можно убедить почти в чем угодно, это вопрос суммы. А вот хозяев дома убедить получится вряд ли. Впрочем, это и не потребуется - те, кто сейчас занимает места у всех четырех входов и выходов, тоже неплохо знают свое дело.
Городская стража может вмешаться... а может и сделать вид, что ничего не замечает. Совершенно ничего. Если сообразит, на что нацелились бродящие по крышам лунатики. "Соколенок" хорошо платит - столько же, сколько целый ряд веселых домов на этой улице. Но вовсе не за то, что стража побежит предупреждать, выручать и помогать. Только за то, что стража как бы и не видит некое заведение - не замечает приходящих и уходящих, не смотрит, что привозят и увозят. А за любовь и дружбу страже тем более не платят.
Улица пуста и безвидна: праздник. Мало где так ревностно соблюдают церковные праздники, как в веселых домах. И мало кто так часто ходит к мессе и на исповедь, как обитательницы веселых домов. Сейчас все здешние девки спят, чтобы спозаранку пойти по церквям. Так что в нынешнюю ночь любителям сладкого и острого придется обойтись другими развлечениями.
Дома темны, сторожа расслабились, ни случайного пешего, ни случайного всадника, а луны нет, поэтому самое подходящее время для прогулок.
Мэтр Эсташ, надо сказать, сначала был очень зол. Он как выслушал Кита, так и решил, что это и есть тот оборот событий, которого он боялся. Начнут, мол, использовать вовсю, и погубят. В черную магию он не поверил. Пришлось сводить, объяснить и показать. Тут мэтр Эсташ пришел в состояние самое что ни есть кровожадное - и он сам, и его коллеги не раз пользовались услугами заведения, не по основной линии, конечно. Мысль о том, сколько всего может стать известным Трибуналу, подействовала на почтенного негоцианта почти так же, как на Трогмортона. Очнувшись он, мэтр Эсташ, естественно, а не сэр Николас, сказал, что закон Божий стоит выше законов человеческих, и долг почтенных жителей города - пресекать безобразие и разврат. Днем, ночью и в промежутках. Как пожелает доктор Мерлин. Фамилию "Мерлин" мэтр Эсташ выговаривал на местный образец - "МерлЕн", но Кит к такому давно привык.
И благословил его мэтр на восстановление в городе порядка и пресечение разврата. Людей нашел, сам им все объяснил, велел слушаться. Хорошие люди, дельные и опытные. Охраняют дома, склады и караваны. По-настоящему охраняют, а не как те снулые рыбы, что вяло плавают сейчас внизу, делая вид, что караулят веселые дома.
Было у этих ребят еще одно достоинство. Если что-то пойдет не так - шум, конечно, поднимется до шпиля орлеанской ратуши. Но шум этот будет простым и понятным. Местные церковные братства не раз просили все мыслимые власти прикрыть "Соколенка" - но понимания не встретили. А дети там мерли. И не только, как оказалось, от магии. Так что в одном из складов мэтра Эсташа на том берегу речки лежал, увязанным в тюк, человек, который раз в год-полтора платил заведению кругленькую сумму за развлечения, после которых тело нужно было хоронить очень тихо. Живой лежал. Пока. Если в нем не будет нужды, то через пару дней тюк просто уронят в реку.
И даже если всплывет, что в уничтожении безобразного места принимал участие некий студент родом из Альбы, то вреда не будет. Работает юрист на негоцианта Готье? Работает. Дерется неплохо? Неплохо, всему университету известно. Вот и попросил мэтр приглядеть, чтобы закон и порядок были соблюдены. Ну хотя бы порядок. Поскольку действие, конечно, противозаконное... но какое приятное!
Никки эти объяснения почти устроили. Почти - потому что сама идея ему понравилась, и эпилог показался вполне достойным всей пьесы "Соколенок", и, разумеется, кто-то должен пройтись по кабинетам хозяев, собирая переписку... и делать это больше некому, но пока Кит не явится пред ясны очи Трогмортона невредимым или хотя бы не слишком поцарапанным, Никки операцию не одобрит.
И наверняка счастлив тем, что он не имеет права ни приказывать "студенту Мерлину", ни запрещать ему. Его дело принять к сведению, предоставить ресурсы, если они нужны и если он согласен их дать - и доложить о последствиях. Еще он может дать совет. Который коллега из параллельной службы обязан рассмотреть, но которому он не обязан следовать. Одно из немногих достоинств общего устройства: если кто-то горит, пусть хоть со всеми потрохами, остальные - в стороне. И даже не отвечают перед начальством.
Советов Трогмортон на сей раз не давал. Выслушал, задумался, мысленно облизнулся на тамошние бумаги, напомнил, что лучше быть поосторожнее, ибо размен выйдет неравноценный, но каркать не стал - обошелся полунамеком. А сидеть будет до утра, пока не увидит Кита целым и с добычей, и непременно скажет, что ждал добычу, а не охотника. Так не терпелось, что и не спалось.
Хороший человек, и работать с ним удобно, потому что в чужую игру не полезет, соперничать не станет, а если придет сверху какой-нибудь неприятный приказ, то, может быть, предупредит. Последнее, конечно, лишнее - но это, в общем, его дело. По меркам их служб - можно сказать, друг.
A это, кстати, по нынешним обстоятельствам, немножко для него опасно. С этим придется что-то делать. Но не сейчас.
Сейчас... скрипнула дверь, где-то по соседней улице процокал поздний проезжий, чирикнул какое-то птичье ругательство разбуженный воробей... все на месте. Пора.
Окно на крыше - мутное, пузырчатое. Не потому что денег жалко, а потому что дождь, град и прочие стихии к хорошему стеклу беспощадны. А это переживет. А не переживет - не жалко. Резать его смысла нет. Спутник Кита наклоняется, выдыхает - и просто вдавливает его внутрь, вместе с рамой и задвижкой. Шум услышат, да. Не те, кто сейчас в подвале, но те, кто наверху. И пойдут проверять. Не торопясь - похолодало, гроза идет, ветер, черепицу сорвало... наверное.
Наверху их не должно быть слишком много. Следили сегодня с середины дня - получалась ровно дюжина. Пятеро своих, из заведения, семеро - при дорогих гостях; хозяева и гости в подвале, и им, если Кит все рассчитал правильно, сейчас не до того, что происходит снаружи. Да и стены с дверями у подвала очень крепкие, а наружу даже маленького окошка не ведет. Это очень удобно... и для их дел, и для дел разгневанных горожан под предводительством пронырливого студента.
Который уже нырнул - и уже внутри. Чердак, потолки низкие. Себе - самое вкусное. Первую стычку. Остальное сделают те, кто войдет снизу, а ему уж придется заниматься бумагами. Хорошо бы провернуть все потише. Тогда останется время спокойно распотрошить тех, в подвале.
Шум может начаться и в соседнем доме, принадлежащем тому же заведению. Там, конечно, сейчас все должны спать, а особых любителей подраться за хозяев - поильцев и кормильцев... и убивцев, зло ухмыляется Кит, - не найдется, наверное. С другой стороны, можно и не выходя из здания устроить такой переполох, что вся улица на уши встанет. Одна визжащая в окно стряпуха - уже шум, а две? А обслуги в "Соколенке" десятка полтора, это не считая собственно детей: и поломойки, и кухонные, и прачка... как в любом веселом доме, чуть ли не больше, чем тех, кто развлекает клиентов. Если все это завопит разом, иерихонские трубы лопнут от зависти. А что ж им не вопить, если заведение, где они служат, можно сказать, длань кормящую, какие-то негодяи укусить норовят?..
Но пока там ни гу-гу. И, может быть, обойдется.
Дверь в коридор. Открывается бесшумно, за петлями здесь следят. А вот и охрана. Не торопились. Кит делает шаг вперед и в сторону. Самый первый, самый замечательный момент. Когда противник еще считает, что жив. Еще уверен в себе. Еще думает, что силен, многочислен и справится с любой опасностью. И не знает, что сейчас с ним сойдутся на длину ножа. А потом его не станет.
Двое на двоих - это не дело, это разминка, с которой начинается хорошая настоящая драка.
Один хоть как-то похож на соперника, и его Кит берет себе - не местный, пришел вместе с одним господином, приехавшим аж из Лютеции. Достаточно серьезный человек... был. Он еще не знает, что он уже - был, а не есть. Двигается - легко, хорошо, изящно даже. Делает несколько выпадов, в руке широкий нож, отличное оружие для тесных коридоров, вторая обмотана плащом. Не совершает глупых ошибок... совершает умные. Принимает Кита за профессионального грабителя, как раз такого, который и пролезет в чердачное окошко. Те не любят драк, сражаются, только будучи загнаны в угол, предпочитают отступить и вовремя сбежать... вот высокий человек в темном почти военном платье и нападает, резко и решительно. И просчитывается, потому что Кит движется не от удара, как делал бы грабитель-самоучка. На удар, уклоняется, обходит, оказывается рядом, почти в обнимку. Мешает только рукоять ножа, глубоко ушедшего под грудину... а другим ножом можно ударить в спину второго, местного. Напарник, конечно, обидится - но ничего не скажет. Не за то ему платят. Он на службе. Кит, в общем, тоже. Но... но будем считать, что это - доплата сверху. Тем более, что страшно вспомнить, сколько лет назад, когда Киту предложили выбрать профессию, ему обещали в том числе и это... конечно, сильно приврали.
Оба тела еще нужно опустить на пол. Тихо. Чердачных комнат три. Две пусты, через третью они зашли. Лестница. На ней человек, один. Сейчас поднимется. Кит слегка двигает подбородком в сторону напарника. Тот кивает. Одного можно не убивать. Одного можно взять. И положить - вдруг потребуется живой человек, никогда же не знаешь.
Что есть - то и берем, хотя этот не кажется слишком разумным: дельный охранник не бросился бы в атаку, увидев, что на полу лежит чье-то тело. Одно, поскольку второе успели убрать в комнату. Не прыгнул бы вперед толковый человек, не поглядев по сторонам от двери, не позволил бы орлеанцу оказаться у себя за спиной - и уж тем более сумел бы уйти от удара по шее. Впрочем, ушел бы недалеко - налетел бы на удар Кита, похитрее. Но что вышло - то вышло, дареному противнику в зубы будем смотреть потом, если понадобится; а пока он временно покинул сцену, можно хорошо связать ему руки и ноги, а заодно и заткнуть рот. Так, чтобы попытка освободить ноги обеспечивала неприятные ощущения в руках, а желание пошевелить руками - множество острых ощущений во рту. Пара лишних минут, но торопиться некуда, а результат того стоит. Это не местный вышибала, это личный телохранитель еще одного заезжего господина. Неплохая добыча.
Внизу треск. Что-то у них там происходит. Двери внизу не выбивали, открыли. Не такие уж хитрые там замки. Так что если хрустит, значит драка. Кит встает на кровать и распахивает окно - в соседнем доме по-прежнему темно и тихо. А вот у входа в "Соколенок" стоит человек, которого раньше там не было. Свой человек.
- Пошли, - говорит Кит.
Нужно ведь не просто заведение разнести - а еще при этом не оцарапаться.
Шум, стук... скрежет зубовный, наверное, тоже: редко кто орет в голос, даже получив серьезную рану, не те люди, иначе приучены, - не пойми что пока внизу, и это даже хорошо, потому что от всех, кто в здании осталось не больше половины, никак иначе, а люди Кита... кажется, счет совсем иной. Наверху сработали хорошо, внизу, думается, не хуже.
Сейчас всех уложим - и займемся обыском. Здесь - и у соседей. Тут все примерно известно, а вот у соседей может выйти и задержка, и гвалт. Так что этих - последними. Потому что потом их все равно придется на улицу выставить - для верности. Вдруг огонь перекинется?
- Шарло! - это его имя на сегодняшнюю ночь... - Они к левому входу!
Ну вот, только порадовался...
Слышно, что чужие, слышно, что много. От семи до десятка, и если приходится прислушиваться, настораживаться, чувствуя по-кошачьи, и усами, и хвостом - не бездельники. И не такие балбесы, как половина здешних. Кто, откуда, зачем?.. С черного хода, не того, что ведет ко второму дому... и там-то как раз не шумели.
Придется смотреть. Придется выяснять по ходу дела - очень хорошо, нарочно не придумаешь, потому что набранный разбег нужно куда-то деть...
Очень хорошо, да. Как говорит Никки "Пошел на льва с копьем, а их там прайд"... что интересно, выражение лица у него при этом мечтательное. Дельные люди строили эти лестницы - захочешь, не слетишь. На втором этаже все в порядке. Бой идет на первом. Не драка. Бой.
- За мной! - Это и напарнику, и двоим своим, тоже бросившимся на шум.
А сколько в том прайде - сейчас выясним.
Больше пяти, точнее пока не видно, потому что дверь, ведущая из большого зала к черному ходу, не так уж и широка, двоим пройти, а за дверью - темнота.
Впереди - как раз двое, оба высокие, одеты во что-то неприметное, на лицах - маски...
Вылетают из дверного проема, оба с ножами, на клинках - темное. Неожиданно. Даже если все местные, кроме троих, уцелели... что почти невероятно... то где они? Всех ведь приметил, пересчитал и запомнил.
Подмога? Или хозяева слежку заметили и встречную засаду устроили? Тогда их маловато будет, но поглядим. Ворон они явно не ловят. Или просто кто-то важный на подземную встречу опоздал? Сомнительно - ночь Солнцестояния, такое время - и опаздывать, но мало ли.
Кит сдвигается влево, чтобы не мешать напарнику. Вот тут можно не жадничать - на всех хватит.
Но первые двое - мои. Уж больно аппетитная парочка. Уверенно двигаются, и слаженно, и умело... вот только тот, что ближе... Нет, погорячился. Это не обед, это закуска. Наверное, он хороший мечник - а сейчас ему это вредит. Потому что в тесной комнате, среди столов и стульев, и не развернешься, как привычно, и оружие не то, и навык... осторожничает, словно его дагой можно ненароком зацепить или косяк, или настенный светильник.
И расстояние держит чуть большее, чем следует. Хотя азартен невероятно. Возможно, тот самый важный господин, что опаздывает, собственной персоной. Одет как горожанин, а вот драться его учили как дворянина. И совсем не учили драться как в подворотне.
Но - все же хорош. Оба хороши, а крайний левый, напарник его - даже получше будет. Пирожное. О двух головах.
А сейчас будет сие пирожное нарезано и съедено.
А потом я его куда-нибудь впишу. Потому что - красиво.
Левый, плечистый и куда лучше ладящий со своим кинжалом - толедский стиль, почти танец, красота какая, одно удовольствие с таким сплясать, - бросается прикрывать приятеля...
- ђBasta!
...и уходит вниз, едва меня не задев. Молодец...
Я знаю этот голос, да и пару эту, слаженную и сработанную, должен был раньше узнать! Вот же черт, чуть не уложил его тут.
Представляю, что бы мне сказал Никки. И как бы на меня обиделся господин Хейлз... Это что же, выходит, мы по церковным праздникам чертовщиной балуемся, господин Папин сын? Неудивительно, в общем. Но неприятно. Или...
- Все назад! - говорит Кит. Громко.
И убирает нож.
Когда эта жизнь закончится, думал капитан де Корелла, я наймусь к какому-нибудь злому волшебнику пастухом драконов - и это будет тихая, спокойная, размеренная работа. Никаких происшествий.
Сказать, что "все пошло наперекосяк", означало бы незаслуженно польстить пресловутому всему. Всего-то там наперекосяк, то есть криво. Нет, нынешнее недоразумение должно было называться иначе. Например, "переполох в аду по случаю отсрочки дня Страшного Суда".
И для виновника тоже должно было найтись какое-нибудь подходящее наименование - никак не "Ваша Светлость", и не "мой герцог" - а что-нибудь вроде "наше полоумное наказание".
Хотя на самом деле все это называлось просто-напросто "пожар в борделе". Во всяком случае, планировалось именно это. Мигель полжизни мечтал спокойно, со вкусом посмотреть на то, как воплощается в жизнь его любимое выражение. Причем не в ходе какого-нибудь штурма, а, так сказать, в чистом виде. Но поскольку подвернувшийся им бордель был... не борделем, а полным бардаком, то даже с пожаром возникали сложности.
Сунули нос, осторожно расспросили прислугу - разные люди по мелочи о разном - вычертили план. Составили расписание. Выбрали день. Вернее ночь. Хорошую такую ночь, с 23 на 24. В первый день - солнцестояние летнее, на второй - Рождество Иоанна Крестителя. Праздник не из самых главных, но большой и народом любимый - что в Толедо, что здесь. Значит, веселые дома закрыты все, а вот чернокнижники, наоборот, такой момент не упустят. Все хорошо. Пришли - и на тебе. У всех входов караулы. А наблюдатель, что на подводе с бочками дремал, говорит - недавнее. Четверти часа не прошло.
Явилась очень ловко действующая компания, все выходы перекрыла, внутрь прошла - не увидели, как, но услышали. И, судя по беготне внутри, по топоту, по отрывистым командам, не в обряде решила поучаствовать - а если и решила, то вопреки воле хозяев. А скорее уж, просто принялась наводить на чернокнижников страх и ужас.
Возмутительно. Две недели трудов - слежки, визитов, расспросов, подготовки - насмарку. Кто-то успел раньше. Даже понятно, почему сегодня, а не накануне или днем позже. Вчера поганое заведение было открыто, кто ж туда полезет, туда же и обычные люди ходят, по делам или поесть... да и завтра должно было открыться уже к обеду. А сегодняшняя ночь - праздничная, бордель закрыт, хозяева делом заняты. А чтоб два праздника вот так сошлись, чтоб в одну ночь и нечистую силу почтить, и христианских святых обидеть - во все лето больше не будет.
Это герцог вычислил - и не промахнулся. Только вот не догадался - и никто не догадался, - что у нас будут соперники.
Сколько тут "Соколенок" этот клятый стоял? Лет пятнадцать? А понадобился еще кому-то в ту же ночь, что и нам. Редкостное свинство.
Что сделает в этой ситуации обычный, не сошедший с ума человек, которому нужно всего лишь, чтобы у черта в Орлеане хозяйство стало поменьше?
Скажет "жизнь прекрасна" и пойдет себе спать в сухое и теплое место. Оставив кого-то невезучего проследить за нежданными единомышленниками. Что новый помощник Мигеля и предложил... со всем свойственным ему энергичным лаконизмом. Но у нас же распоряжается не обычный человек, у нас распоряжается Его Светлость. А Его Светлость никакой благодарности к неизвестным не испытывает, а считает, что ему пирога не додали.
Причем пирога с мясом.
И уговаривать его попоститься в честь праздника бесполезно.
Что, учитывая марсельские новости, да еще и в подробностях, даже понятно.... но в нынешних обстоятельствах - нелепый, ненужный и бессмысленный риск.
И тут, на общую беду, что-то у визитеров не заладилось - и человек, стороживший черный ход, развернулся и нырнул обратно в дом. Оставив дверь открытой. О чем наблюдатель с той стороны скрупулезно доложил. Промолчать не мог, болван.
После чего Чезаре можно было не пытаться остановить и впятером. Тот случай, когда убить можно - остановить или убедить нельзя. "За мной!" - и вперед, не оглядываясь даже. Пока дверь не закрыли. Есть, конечно, способ - метнуть нож, чтоб рукоять пришлась чуть повыше воротника. Но не простит же. Этого - не простит.
Марселец поглядел на де Кореллу, словно спрашивая "Он у вас всегда такой или только по праздникам?", хмыкнул и отправился следом - а там уже и Мигель, занимая привычное и родное место по левую руку от герцога, рвущегося к пирогу.
А пирог, как оказалось, тоже был полон сил и ломился навстречу всей своей начинкой. Хорошо, что "Соколенок" все-таки веселый дом - и за дверью черного хода не коридор, а небольшая полукомната, где обычно сгружают все привезенное - и припасы, и дрова... в коридоре их бы снесли, а здесь места хватило. Места и доли мгновения, чтобы понять и встретить.
Охранявшего черный ход успокоили здешние, впрочем, не то чтобы совсем даром - сам лег, но и одного с собой забрал, другого хорошо порезал. Целого взял на нож Мартен, раненого - Мигель... и тут оба одновременно покосились друг на друга. Ошибка вышла. Нужно было оставить поживу для герцога: Чезаре кривит губы, очень недоволен, но ничего пока не говорит. В комнатушке темно, но очень хорошо известно, какое там сейчас под полумаской выражение глаз. Живой укор. Обидели господина герцога, убить кого-то не дали. Злые люди Мигель и Мартен.