- Добро пожаловать, мой юный друг! То, что вы сейчас прочли, поверьте, самым счастливым образом вывернет вашу жизнь. Признайтесь, надоело ходить в неудачниках? И правильно! Ну зачем вам эта пустая юношеская мечта?
- Осади, батя. Я ничего не собираюсь продавать вашей лавочке. Просто на книги потянуло.
- Нездоровится, понимаю.
- Вроде того. Дай, думаю, какую-нибудь книжонку куплю э-э... по философии.
- В такой вечер?
Дождь так зазвенел по асфальту, словно в небесах перевернули ящик сапожных гвоздей. Старик повертел в руках человеческий череп, отставил его в сторону, захлопнул книженцию, размером с надгробную плиту, и уткнулся крючковатым носом в черный квадрат окна. Я - в полки. Кирпичины томов китайской стеной громоздились до потолка.
- Что-то у вас насчет философии слабо, папаша.
-Гм. Вы, судя по всему, поклонник современных мировоззрений. Извольте! Вот Дессауэр, Миттельштрас, Фромм, Дюэм. Не желаете?
- Тю на тебя, батя, я их всех читал. В натуре.
Проклятый книжник лыбился, а глаза тусклые - две консервные банки на дне лужи. Надо было уходить. Или показывать свою глупость. Я буквально видел, как черт, вывалив от удовольствия алый лапоть языка, дернул за мой.
- И какие нынче в Москве цены на мечту? Я из чистого любопытства спрашиваю!
- О, разумеется!
Чересчур резво для его годочков книжник выдвинул кассу, вспухшую квашней пачек, и разноцветные, веселые бумажки затопорщились в радостной готовности. Так косятся на задранную ветром юбку - я быстро отвел взгляд от денежного ажура. Старик хмыкнул.
- Цены, говорите? Ценами утешить не могу - низкие цены. Товар-то копеечный, для столицы - ерундовый. Завелась у кого мечтишка - и куда? В Москву! Москву норовят удивить. И везут теплоходами, самолетами, тащат целыми составами, а потом не знают, куда и деть. Опять же, весна - сезон. Так что много не дам, этак тысяч...
Книжник назвал сумму.
Свет в магазине померк, распахнулся занавес - я тогда околачивался в театре рабочим сцены - и пахнуло пропеченными солнцем соснами, парикмахерской одурью магнолий; белыми домишками у самого синего моря замельтешила внизу Ялта. Закатиться в Крым с подружками-хохотушками, отдать карточный долг - денег хватало на все.
Сейчас мне стыдно и назвать сумму, а в те годы...
- Маловато даете за душу, Марк Соломонович!
- За вашу - нормально, Сережа.
Старый еврей перехватил мой взгляд в сторону таблички на двери директора, ответил на ухмылку. Его вышла на сто лет умнее. Тогда мы уперлись взглядами-лбами. К моему стыду, и взгляд у старика был баранистей.
- Откуда имя узнали?
- Да всех вас таких зовут Сережами. Ох-хо-хо-хо...
Книжник вздохнул - так умеют только старые евреи, - прикрыл свои жестянки, забормотал:
- ... не знаю, что с вами? Не осмелились утвердить местечко для своей мечты, поэтому весь мир ходит у вас в виноватых. Злой и циничный, как всякий проигравший; заурядный неумеха, пустой выдумщик, ничтожный мечтатель, не шевельнувший пальцем для достижения цели; ленивый и вороватый, такому лишь дармовое любо; бездарный фантазер, который не почешется ради счастья; молодой глупец, брезгующий уникальным предложением: обменять неприятности на наличные - ваш рентгеновский снимок. Насмешки друзей, вопли жены, стенания и слезы родителей, что хорошего видели вы от мечты? Скоро утомите себя, обтреплете ее и вышвырнете тайным образом, как дохлую кошку, а здесь деньги...
- Спасибо за доброту, батя, только надбавить бы. Душа все-таки...
- Никогда не торгуйтесь со старым евреем, молодой человек!
Куда флегма делась. Старик сиганул чуть ли не под потолок.
- Удивительно, до чего люди любят демонстрировать свое невежество! Мечта - это дряблая часть души, ее болезненно-желчная составляющая. Всего-то! И весу в ней процентов десять от целого. Но кому я говорю? Все - передумал. Ни рубля не дам. Был охотник до мечты, да весь вышел. Да-с. Мечтенка-то у вас мелковатая, эгоистичная. За что платить? За вечный источник разочарований, за ваш успех? Нет, я сошел с ума! О, я жалкий, неудачливый торгаш! О, я альтруист несчастный!
Вороньим ором начертав рыдания, старый альтруист нахохлился в черный квадрат.
Я задумался.
О Ялте. Как отыграю карточный долг. Вернусь с деньгами к мечте. Заставлю кусать локти бросившую меня жену. О том, что никогда и ни у кого не сбывается.
Мне бы за черным квадратом заметить беснующуюся ночь, ночь с четверга на пятницу - время колдунов и ведьм. Догадаться, кем устроен сей дьявольский спектакль.
Нет, не агент преисподней, не сумасшедший ученый, не старик и вовсе не еврей стоял передо мной. Но где мне было тогда узнать кто!
Есть на свете удивительные зеркала.
- Вас что-то смущает, Сережа? Смелее! Разве я похож на врага рода людского?
Я сделал все, что мог - промолчал. Этого оказалось достаточно. Книжник затарабанил пальцами по черепушке, развалил фолиант, зачастил:
- Здесь вам не антураж для сытых дамочек. Астролог, Мысленник, Кудесник, Кости волшебные, магнетизм и волхвование фармазонов - все это лишь введение в тайны этого тома. Никакой оккультности и дешевой хирологии. Гормоны мечты суть выделения обычных желез, а железа - такой же внутренний орган, как почка. Подумаешь, почка! ( Расшвырялся моими почками старик.) Перед вами чистая наука! Симбиоз высшего знания и тайной физиологии мозжечка. Позитивное скрещивание теллурических вихрей и слияние семи аспектных центров микрокосма. Абсорбция толерантной ментальности и ее апробация в лунных фазах. Знаете, кто я? Не знаете! А я астральный эндокринолог, если хотите, простой зодиакально-депрессивный хирург.
Хирург приступил к операции.
Швырнул кости - выбросил две двойки. Возжег свечи, начертал в воздухе звезду магов, мелькнул хищным профилем. Выдернул из рукава звездную карту, разорвал ее в клочья, затолкал в череп. Ударил в бубен и закружил в жизнерадостном танце, гнусавя мантры да звеня колокольцами. Затем хирург хлебнул из горла, натянул брезентовые рукавицы и стал целить пожарным рукавом мне в рот.
Вдруг зодиакальный живодер озабоченно зацокал языком, подскочил к фолианту.
- Йо-йо, чуть не забыл! Для безболезненного отделения дряблой субстанции необходима деструкция кармы в момент утери восьмеричности.
- Чего?
-Гм, подлость требуется. За шесть часов до операции вам надо совершить хотя бы одну мелкую пакость.
- Расслабься, батя. Все о"кей.
- Какой славный молодой человек! Укольчик, секундочку потерпим.
Он стал ловко в меня вправлять пожарную кишку, прильнув к экранчику на другом ее конце и вовсю орудуя никелированными рычагами. Через миг я был растянут по трубе Уренгой - Помары - Ужгород. Свет стал ал, летел кусками. Весь мир свернулся в тарелку, упал со стола и разбился на черные квадраты. А в груди заскребла зверушка. Зверушка визжала, вертелась, царапалась, а ее упрямо тянули крючком. Зверушка захныкала. Я же знал: никакая это не зверушка, а моя собственная душа. Мир кувыркнулся через темноту. Загоготал торжествующе Марк Соломонович, задрал голову в кровавом нимбе и принялся запихивать себе в глотку что-то пищащее. С кривых клыков книжника на подбородок струились алые капли. Но здесь свет свернулся в берестяной свиток и канул в бездонную черную воронку, разверзшуюся в моей груди...
Я хватал воздух выпотрошенной рыбой, а надо мной хлопотал старик - добрая душа. Куда и делись глаза-жестянки - Марк Соломонович ласкал меня очами и отпаивал, не жалея, вонючим зельем из штофа темно-изумрудного стекла. Заодно ворковал, что, мол, за операцию и спасительное зелье с меня бы надо изрядно вычесть. Милейший старик. Я тогда подумал: он пытается залить сосущую черную воронку у меня в груди. Но я ошибался.
На улице долго не мог сообразить, куда идти, обвыкая хребтом к смертельной тяжести пустоты. К безразличию. Вдруг в алом квадрате возникло лицо книжника, только теперь это был мужчина вполне средних лет. Миг таращился книжник в темноту и сгинул. Интересно, за чей счет он так помолодел? Впрочем, и это мне было уже все равно.
Ночь длилась сто лет.
Водянистый утренний свет стоял в окнах. Невольно мои губы прошептали:
- И это все?
Деньги горкой лежали на столе. Малеванная, резаная, бумажная святыня, со всех сторон обмусоленная мечтами и слюной человечества. Почему так говорю? Плевать я хотел на деньги. Лишь бы затянулась сосущая черная воронка в груди.
Пачки по карманам - и вперед, в Замоскворечье, где дернул меня черт довериться книжнику. Шагая по Климентовскому, чуть не угодил под машину. Пустяки - всего-то стал дальтоником. Нежданное упрямство подгоняло меня - и ничего. Магазин растаял под ночным дождем. А перед глазами кружили одни и те же старинные улочки, в голове - одни и те же вопросы. Не прихватил ли резвый старик всю мою душу? Кто он на самом деле? С какой стати помолодел? Ко всему неотвязная мысль угнетала меня: я не понимаю чего-то самого главного. И все бродил по переулкам, по вопросам...
Миг - и в чистеньком дворике грибом нарисовался мой магазинчик. Вчерашнего объявления не было и в помине, только сгорбленные клиенты с понимающим видом нюхали пыль веков. За кассой похожая на черепашку девчонка в очках уткнулась в тетрадку. Скучища. Звенела муха. Очкастая черепашка по листику дожевывала свой конспект.
- Здрасть, здесь Марк Соломонович?
"Какой такой Марк Соломонович?" - ждал я встречного вопроса, но случилось чудо. Черепашка кивнула на кабинет директора. Сжав в кармане отвертку, я шагнул в полумрак. Марк Соломонович что-то писал. Пачки полетели на стол. Кучерявая шевелюра книжника удобно устроилась в мою ладонь.
- Все отменяется, батя. Вер-ни гор-мо-ны! Да-вай меч-ту!
- Мо-о-дой че-о-век, мы про-одаем мечты, но в типо-о-графском виде...
Я задрал башку: тьфу, это был не он.
- Ладно. Извини, дядя, с дружком тебя спутал.
Растолкав плечистых жлобов, проштамповавшихся в дверях, я вылетел вон. Хорошо, бабки прихватил.
Ноги сами привели в пивбар. День стартовал, и кореша вовсю боролись со всемирным законом Ньютона. Благороднейшее дело, а я, крепкий, здоровый мужик, ничем не мог помочь корешам. Отворотным зельем опоил меня из темно-изумрудного штофа проклятый книжник. Прощай, водка. Ауфидерзейн, пиво. Чем теперь зальешь сосущую воронку в груди? Хоть плачь от обиды. Мечта украдена, спиться невозможно - жизнь потеряла всякий смысл. Давай, парень, бросай монетку, выбирай: или режь вены, или становись обывателем.
Мой жребий определила вернувшаяся на второй день жена. Как она о деньгах узнала? И долго еще игра света на каменистых тропках чудилась мне в глубине полировки, и солнце июльской Ялты сияло в лаке новой мебели, и зазывный смех подружек-хохотушек издевательски звенел в ушах... Семья наша теперь считалась образцовой. Жена говорила, что никогда не была так счастлива со мной, только по ночам почему-то выла. Работать вернулся я в родное СМУ-15; из театра, как меня ни упрашивали, рассчитался (если честно, не сильно и упрашивали).
Дни замельтешили словно в счетчике валюты, упаковываясь в пухлые пачки годов. И все это время я кормил черную воронку в груди надеждой на встречу с моим губителем. Пусть меня не отпускало чувство, что самого главного я так и не понял, но свои три вопроса знал четко. Мечта или душа утеряна мною? Кто ты, Марк Соломонович? За чей счет помолодел, старик? Всего три вопроса задам я книжнику, а после вырву украденное из его груди.
По пыточному делу мною была собрана целая библиотечка. Изысканность мастеров заплечных дел маньчжурской династии Цин, здравый примитивизм гестаповцев, животрепещущий напор подручных Генриха Инститориса, славнейшего и ученейшего инквизитора-молотобойца, моцартианская естественность чекистских приемов - все было близко моему общемировому славянскому духу. Эрудицию отметили? Удивительно, но нашлись интересные книжонки и на другие темы. От нечего делать я закончил техникум. Стал прорабом. Поступил на заочный в институт и быстро выяснил: простоватым парнем был я в молодости. Как все. Пивбары, гитара, карты проклятые, попса, журнал - только на пухлых коленках попутчицы в электричке. На уровне журнальчика или чуть выше все мои культурные потребности тогда и удовлетворялись.
Именно образование помогло ответить на первый вопрос из трех. Старик не взял лишку. Сосущая воронка в груди и была осиротевшей без мечты душой. Мечта... искра зажигания любви, ее цвет. Маньеристской метафорой мне не дано было блеснуть в те годы. Нынче, откинувшись на пуфике эпохи Людовика Х1У и лицезря подлинник Боттичелли, я бы сравнил мечту разве что с волшебными красками моего великого флорентийца. Сколь ничтожна баксовая цена холста без них!
Откуда столь разительная перемена в судьбе? Настало золотое время прорабов! А когда кооперативная песнь песней смолкла, я перепрыгнул в министерство, где в карьер освоил чиновный серфинг на столе - искусство использовать очередной исходящий девятый вал переименований для последующего полета к кремлевским звездам. Сгубила меня трезвость. Специфика строительного министерства измеряется в декалитрах, и уже начальнику отдела надо иметь печень, как у жеребца Ильи Муромца. А что тут за душой? Легенда бывшего алкоголика?
Меня жалели, но...
Я взялся за недвижимость, за банковское дело. Статус бизнесмена в законе и заплечные тайны святой инквизиции весьма пригодились в коммерции. Но за деньги пришлось заплатить сполна. Однажды, после беседы с одним жизнелюбом-заемщиком, я выключил утюг, начистил "испанский сапог", вымыл руки и... отшатнулся от зеркала. Настоящее чудовище щерилось на меня, тухлая рожа с двумя жестянками в луже. Жизнь, что ты вытворила с неплохим рабочим пареньком? До каких высот опустила?.. Эх, пришлось ликвидировать и зеркало.
С каждым месяцем круг поиска книжника сужался. Катастрофа случилась, когда мои бывшие министерские начальники дружно поперли в политику. Нашелся-таки губитель. Только я искал дряхлого старика, еврея и прохвоста, а увидел крепкого мужика, русского и политика. Человек, укравший мою мечту, оказался политиком, и к дельцу такого уровня было не подступиться со всеми моими деньгами. Журналисты ему прощали уже любую глупость.
Я заметался. Бросился искать гормоны на подпольном рынке человеческих органов. Раз свою мечту не вернуть, на худой конец сгодится и чужая. Только бы не мучиться с черной дырой в груди. И вот в Очакове, на окраине Москвы, в темной подворотне, невозмутимый парень показывает в тряпочке нежный товар. В мускулистых ручищах повизгивало нечто упитанное, чистенькое, розовенькое, полосатенькое - ну прямо американская мечта. Но цена! Оборот московской мафии за шесть месяцев. А в мои годы остаться с голой мечтой?
Настала пора калькулировать жизнь. Месть не состоялась. Деньги, кроме сытости, ничего не дали. На горизонте пятый десяток, а в груди пусто. Кто я? Имя мое - легион. Число - тьма. Один из прогудевших мечту по пивбарам, в дым развеявших ее по курилкам ничтожных присутствий, один из продавших свою мечту. Слишком поздно подсказали мне краски бессмертного флорентийца, что недостижимость мечты не имеет никакого значения. И еще. Мечту можно купить, если готов заплатить за нее настоящую цену. Только деньги здесь ни при чем. У меня оставалось слишком мало того, чем платят за мечту. Я бросил бизнес. И стал... книжником.
Ночь. Ночь с четверга на пятницу - время колдунов и ведьм. Дождь. Залихватский весенний дождь гвоздит по асфальту, запанибрата лупит по лобовому стеклу. Оставив "Мерседес" на стоянке, я Большой Ордынкой выхожу к магазину. Набрасываю на входную дверь колокольчик, леплю грим старого еврея, вывешиваю табличку:
" КУПЛЮ МЕЧТУ. ДОРОГО!"
Минул час. Никто не клюнул на приманку, не прилетел на яркие огоньки в ночи. Изредка шаги и... мимо. А я сидел - старый, седой, никому не нужный болван в дурацком парике - и ждал неизвестно чего. Тихо. Черен квадрат ночи.
Ша-ги. Ну же! Куда вы? Стоять! Черт вас побери! Я здесь! Я - умный, ловкий, богатый, умеющий играть на струнах души! Почему вы не любите меня? Почему вы все проходите мимо? Я приказываю! Сюда! Ку-да-же-вы...
И тогда я взмолился. Я проклял! Захохотал! За окном бесновался весенний, отвязавшийся дождь, а я все клянчил и проклинал себя, и всех, и весь мир!
Чу... шлепки! Легкие, беззаботные. Глупая, молодая рыбина плещется за окном и тычется в жирную наживку пухлыми губами. Ну же, ну!
Шаги у-да-ли-лись, ухнув меня навек в выжженный колодец ожидания. Минул век. Вер-ну-лись. Звонкие, самоуверенные шлепки человека, не знающего цену своей мечте.
Тс-с! Меня затрясло. Грудь обтянулась передутой шиной. Чу! Зазвонил колокольчик.
- Добро пожаловать, молодой человек! То, что вы сейчас прочли, поверьте, самым счастливым образом вывернет вашу жизнь. Признайтесь, надоело ходить в неудачниках? И правильно! Ну зачем вам эта пустая юношеская мечта?