КАЙЛ ИТОРР

     ОГНИ МЕДНОГО ОСТРОВА


     "В следующем же году я пошел в поход на город Салативару.  Человек из
города Салативары вместе с  сыновьями своими восстал.  И  навстречу мне он
вышел.  Он оставил свою страну и  свой город и занял область реки Хуланна.
Воины города Неса в  тыл ему зашли,  и  они его укрепления подожгли.  И по
всей  окружности укреплений четырнадцать сотен  пеших воинов и  колесничих
города Куссара расположились,  и  там  было сорок боевых упряжек.  И  враг
тогда отступил и ушел прочь..."
     ["Надпись Анитты"]

     - ...Самая знатная битва -  это когда мы Алашию воевали. Владыка двух
стран отдал повеление,  наместник Яхмос собрал войско и корабли. Поплыли и
захватили.
     - Парень,  у  тебя в  Ахияве Лакони родичей нет?  -  спросил щербатый
здоровяк, воинский пояс сверкнул серебряной бляхой звеньевого.
     - А где это?
     - На западе,  за Лиловым морем. Так что, нету? А то говоришь как они,
два слова и вся история. Красочнее ври давай, байка должна быть смачной.
     - Так то байка, а я правду говорю... Смачной? Ладно, попробую.

     Гладь  Зеленого  моря  вспарывают грозные  тараны  львиных  кораблей,
легкие пятидесятивесельники стараются не  вырываться вперед.  Более  шести
десятков парусов,  при виде такой силы любой морской пират спешит укрыться
где-нибудь в  скалах и молить Мару-заступницу и всемогущего Баала -  пусть
эта сила идет за кем-то другим, не за мной!
     Морская  дева  и  небесный  владыка  порой  отвечают на  молитвы,  но
милосердием не отличаются.
     Могучее воинство вышло в  море именно для  того,  чтобы пираты Алашии
более не беспокоили берега Черной земли и  подвластного ей Ханаана.  Чтобы
покарать дерзких и  усмирить несогласных,  чтобы взять дань добром с  тех,
кто хочет мира,  и дань кровью -  с непокорствующих.  Военачальник Тутмос,
сын  ханаанского наместника  Яхмоса,  носитель  знака  рыбоглазого Дагона,
избран привести Алашию к покорности; а кто не согласен, сам виноват.
     Широким полумесяцем открывается залив,  способный принять и укрыть от
непогоды хоть  десять  сотен  кораблей.  Некрупная галька и  песок,  мелей
почитай что  вовсе нету,  выше  уреза воды -  высохшая под  летним солнцем
трава,  оплетенные  кустарником медно-рыжие  скалы,  змеящаяся  по  склону
дорога и белые стены на вершине.
     Энгоми,  Медный город,  главный оплот Алашии.  Главный и мятежный,  в
открытую заявивший о  том,  что ни  владыке двух стран,  ни его наместнику
Яхмосу подчинения не  будет.  Непокорный должен быть наказан,  его  участь
станет уроком для остальных,  разбить войско Энгоми - и вскоре весь остров
падет к ногам победителя-Тутмоса.
     А вот и они, непокорные, шлемоблещущей гусеницей спускаются по дороге
к побережью. Храбрые алашийцы не хотят отбиваться в городе, рассчитывая на
крепость стен -  они намерены встретить захватчика-Тутмоса прямо на берегу
и сбросить его в море. Они пираты, но пираты - воины, не торгаши.
     Пока корабли Тутмоса собираются под знак Дагона,  готовясь к высадке,
воины Медного города выстраиваются на  берегу.  Храбрость их  не показная:
знающие премудрости счета  уже  передали,  что  алашийцев более  девяноста
сотен, тогда как под началом Тутмоса - чуть больше шестидесяти. Да, они не
вчерашние землегрызы-ополченцы,  на  Медный город идут могучие щитоносцы и
грозные лучники Та-Кемт и  опытные дружинные отряды князей Ханаана.  Но  и
алашийские  пираты  -   враг  не  из  легких:  правящая  островом  военная
знать-деньены закована в  панциря с головы до пят и хорошо знает,  с какой
стороны  у  копья  острие.  Подчиненные  Энгоми  племена  также  не  стоит
сбрасывать со счетов:  луви,  рудокопы и  кузнецы,  мало искушены в ратной
науке,  зато  крепки телом и  упорны духом,  а  оружие на  длинных древках
позволяет их  плотному строю надежно отражать вражью атаку;  малорослые же
козопасы-кафторы хотя и  не бьются строем и  не имеют ни мечей,  ни добрых
копий,  но  зато умеют метко посылать в  цель стрелу и  пращный камень,  а
также скакать по любым склонам не хуже своих коз...

     - Ну вот,  другое дело! А то "поплыли и захватили". Так-то хоть ясно,
кто с кем и за что.
     - За что -  оно всегда ясно,  - фыркнул кто-то в полутьме, куда языки
костра не  доставали.  -  За  богатства.  За ценный камень,  строевой лес,
звонкую  медь,  тучные  нивы,  крепкие города  и  пристани,  за  пошлины с
проезжих торговцев и подати с местных земледельцев и мастеровых.
     - И за то,  чтобы наши еще раз вломили ихним,  - добавил звеньевой. -
Давай, парень, ври дальше.
     - Да тут и врать-то нечего...

     Убирают паруса  крутобокие суда,  выставляют весла  и,  вспенив тихую
воду  залива,   выстраиваются  в  две  линии.   Львиные  корабли  впереди,
пятидесятивесельники сзади. Бьют боевые барабаны, воины на веслах гребут -
слаженно,  мощно,  ускоряясь с  каждым  разом;  корабли набирают ход  и  с
размаху вылетают на  берег едва  не  на  полкорпуса;  пятидесятивесельники
между своими большими львиномордыми братьями и  чуть  позади,  встав ровно
нос-к-корме,  многие сталкиваются, но крепкие кедровые борта, рассчитанные
на  морские сражения,  выдерживают.  С  боевым кличем выпрыгивают на берег
щитоносные сотни Кемт,  глубоким строем по десятеро в  ряд;  в  промежутки
между ними втискиваются ханаанские дружинники с пятидесятивесельников;  на
высоких носах львиных кораблей остаются меткие лучники.  Град стрел падает
на  шагающее навстречу войско  Энгоми  -  деньены  впереди,  луви  позади,
кафторы-застрельщики там и сям.  Удар!  Копья в щиты, щиты в щиты, пятимся
назад,  нас теснят, за спиной бронзовый клин тарана, над головой стрелы. А
впереди,  на  холме,  высоко,  за  спинами врага  -  белые  стены  Медного
города...  и  дым  над  ними!  Кто такого не  знает?  Только тот,  кому не
доводилось видеть пожар в захваченном и разграбленном городе...
     Мы давим, они упираются, они давят, мы стоим, выдержим, удача с нами,
пропускаю удар - благослови Котар мастера Авидея, не зря за свой товар две
цены просит,  удержал панцирь вражье копье!  -  отжимаю чужой щит и копьем
вверх,  выше  нашейника,  всадил  и  сразу  вытащил,  чтобы  в  черепе  не
застряло...  Давим,  свистят стрелы,  звенят брони, дырка в щите - ничего,
еще годится,  еще повоюем;  еще, вот так, сосед-Илго падает, враг рвется в
брешь -  толкнуть, спотыкается об тело Илго - мертв? еще жив? - и получает
булавой по шлему,  шлем цел, а в голове на миг-два помутилось, пока в себя
не пришел, вот так его, и так, и еще вот так - упал, подтоком копья его, в
спину,  в  шею,  куда-нибудь,  самолучший деньенский панцирь не спасет,  в
кровавую грязь перемелем...
     Оттеснили мы  их  на нашем крыле.  Лучники толпой с  кораблей слезли,
секиры наперевес -  встретили пяток  колесниц,  которые справа нам  в  тыл
зайти пытались,  так  встретили,  что  только две обратно ушли.  Потом уже
узнали,  что  как  раз  царь  ихний,  Нерион,  там  был  и  уйти не  смог,
телохранители утащили, да от раны помер.
     Сдался Энгоми.  И мы им крови пустили,  и они нам - но мы выстояли, а
они...  царь убит,  треть знатных деньенов пала, а город-оплот, куда можно
было бы отступить и  еще долго отбиваться -  дымится,  спаленный...  Утром
пираты запросили мира.

     - Добрая байка.  Верю, - изрек, помолчав, щербатый. - В настоящем бою
бывал,  такое не  соврешь.  Считай,  принят,  у  меня  как  раз  копейщика
недостает. Дидикас, пометь там на своих табличках.
     - Уже.  Крыло Звезды,  третья сотня,  седьмое звено,  копейщик... как
бишь там тебя, парень?
     - Акиром из Ямхада.
     - Ничего,  и не с такими именами люди живут,  -  ухмыльнулся щербатый
звеньевой. - А про Ямхад свой лучше не вспоминай, проще будет.
     - Звеньевой Урцукертанарис,  не  всегда ушедшие искать лучшей доли на
чужбине поминают родину черным словом, - раздалось из темноты.
     Щербатый вскочил, как ужаленный.
     - Прощения просим, тарденне.
     - У меня-то за что? Парня не обижай, ему под тобой ходить.
     - Да я не обиделся, - встал Акиром.
     "Тарденне" во всем краю остался один. Военных вождей и просто опытных
в ратном деле людей хватает,  и даже удачливые предводители не редкость, а
вот таких,  кому сам царь вручал жезл "отца войска" -  уже почти нету.  Но
именно таков высокородный Цирнаттавис; вся его высокородность обратилась в
пепел вместе с  павшей Хатти,  зато полученные на  службе великому царству
ратная наука и  умение руководить людьми в сражении сохранились сполна.  И
теперь тарденне Цирнаттавис со  своим отрядом "вольных кинжалов" сам стоил
небольшого царства -  и сам выбирал,  за что служить и на кого вести крыло
Солнца, крыло Звезды и крыло Полумесяца.
     И  то  сказать,  у  князей Ханаана в  дружине редко больше пяти сотен
воинов бывает, а под тарденне сейчас ходит едва ли не тридцать, иному царю
впору...
     Высокородный Цирнаттавис шагнул  к  костру  и  привычно  опустился на
корточки. Золотого пояса при нем нет, дорогую броню тарденне также оставил
в  шатре,  а  пурпурный плащ в  ночном полумраке не  слишком отличается от
бурого или черного.  Так,  гуляет по лагерю,  слушает, о чем люди болтают,
когда и сам слово скажет.  Держит себя просто, родом и званием не кичится.
Незачем ему.
     - А байка и правда добрая,  -  проговорил тарденне.  - И парень почти
ничего не выдумал. Я подтверждаю. Сам видел.
     Дружный вздох.
     - Тарденне,  разве тебя тогда нанимал наместник Ханаана, чтобы ты дал
его сыну пару ценных советов?
     Цирнаттавис усмехнулся.
     - Нет.  С  этим ваш  Тутмушу сам  справился.  Меня на  другую сторону
попросили встать,  тот  самый  Нерион неплохо пообещал и  с  первой частью
платы не обманул...

     Жили на Медном острове разные народы. Минава растили оливы, пасли коз
и  плели  из  шерсти теплые покровы;  лукка копали глину и  делали горшки,
добывали медь  и  лили  бронзу;  зовущие себя  правителями даны рыбачили и
оружной  силой  защищали Алашию  от  искателей чужого  добра;  а  недавние
пришлецы-ахиява,  близкие родичи данов,  распахивали тощие горные склоны и
искали себе занятия по нраву и силам.
     Так  вот  и  жили,  пока  не  решил  грозный царь  Черной земли Мицр:
торговать с  Медным островом хорошо,  а  владеть им  еще  лучше  будет.  И
прислал грозное послание всем городам Алашии,  мол,  или подчинитесь своей
волей, или не будет у вас ни воли, ни стен городских, ни жителей, а только
рабы Великого Дома.  Недолго судили-рядили,  знали,  что  много времени на
раздумья царь Мицра не даст.
     Малые города лукка, Сарху и Хадоби, послали в Мицр дары и заверения в
покорности своей.  То же сделал Аплуни,  город ахиява,  хотя дары его были
совсем малы и незначительны.  Гордый белостенный Энгоми не послал ничего и
принялся готовиться к войне.
     Кликнул Нерион,  царь Энгоми,  на помощь всех своих подданных, позвал
соседей,  пообещав честную долю в добыче, собрал данов, и лукка, и минава,
и  нелюбимую  родню  ахиява  позвал.  А  советники  подсказали  -  открыть
сокровищницу, снестись через торговцев-лукка с родичами за северным морем,
с Арцавой Лукка, и привести "вольные кинжалы", каких после падения Хаттуши
в тех краях стало вдосталь...  наемники берут недешево,  но -  стоят того.
Особенно перед битвой, которая решит судьбу царства.

     - Так  слово  Нериона из  Энгоми дошло  до  тарденне Цирнаттависа,  -
ухмыльнулся высокородный военачальник, - а я не был тогда связан договором
и согласился сплавать на Медный остров. С несколькими дружками.
     - "Несколько" -  это сотен двадцать? - спросил только что зачисленный
в отряд Акиром.
     - Меньше.  Тогда всего двенадцать было, и снаряжены похуже нынешнего.
Проигрались.
     - В бабки или в "смерть царя"? - фыркнул кто-то.
     - Пожалуй,  в "смерть царя",  - подумав, кивнул тарденне. - Перед тем
нанял нас князь Итакумара для осады Майтене.  Не  нас одних,  ну не о  том
разговор...  Много  у  Итакумары недругов оказалось,  осада затянулась,  в
спину ударили.  Князь откупился,  а  "вольных кинжалов" в  плен не берут -
выкупа за нас дать некому, а рабы из воинов плохие, строптивые. Отпустили,
и даже оружие при себе разрешили оставить,  у кого поплоше. Но вот броню и
шлемы там у  Майтене почти все скинули...  Не  повезло.  С  нашим ремеслом
случается,  для новеньких напоминаю:  везение - хорошо, но и невезение еще
не повод глотку себе резать.  Вчера ты,  сегодня тебя,  а завтра, коли жив
будешь, еще посмотрим, кто кого.

     Тарденне Цирнаттавис привел к Нериону копейщиков и стрелков,  матерых
вояк,  пораженьями и  победами  закаленных в  усобицах Арцавы  и  Хаттуши.
Вовремя  привел,  через  полмесяца  в  восточном  заливе  появились вражьи
паруса.  Властитель Мицра,  да не будет ему здоровья, силы и благополучия,
самолично не  стал заниматься Медным островом,  перепоручил своему верному
псу - Ахмушу, наместнику Ханаана. Ахмушу поход организовал, но сам остался
дома, а начальником поставил своего сына Тутмушу.
     Соседи Нериона прислали в Энгоми слова о дружбе и согласии, подкрепив
их  некоторым числом воинов -  кто  больше,  кто  меньше.  Родня-ахиява не
прислала ни  воинов,  ни  слова;  обозвав их  трусливыми шакалами,  Нерион
подсчитал,  сколько же войска собрал Медный город, потом пересчитал вражьи
паруса -  и  воспрял духом.  Сорок  сотен  данов -  тридцать две  строевых
башенных  и восемь  "безбашенных", волков  морского разбоя, предпочитающих
проворство тяжелой броне;  сорок семь сотен ополченцев-лукка  и тринадцать
сотен  застрельщиков-минава;  да еще  наемный  отряд  "вольных  кинжалов",
двенадцать сотен  Цирнаттависа, -  и против них  всего  шесть с  небольшим
десятков кораблей, на которых шестьдесят-то сотен воинов разместить можно,
а семьдесят уже никак!
     Выстроив против  узкого корабельного строя  четыре ряда  закованных в
башенные панциря данов, Нерион поставил во вторую линию лукка, на фланги -
быстроногих минава  и  данов-пиратов,  а  в  тылу  разреженной цепочкой  -
стрелков Цирнаттависа,  которых на  всякий случай прикрывали копейщики.  И
когда корабли Тутмушу ринулись на берег,  словно таран на штурм крепостных
ворот  -  стрелки начали бить  по  кораблям,  а  пехота неспешно двинулась
навстречу. Люди Тутмушу пытались отвечать тем же, и хотя луки Мицра мощнее
тех,  что были у  минава и  "вольных кинжалов",  но  на  каждый их выстрел
приходилось четыре или пять ответных,  а  на  берегах Зеленого моря добрую
броню,  кроме вождей,  имеют лишь такие,  кто ходит в ближний бой, и то не
все.  У лучников ее всяко почти не водилось...  Скоро стрелкам не осталось
работы:  одни прятались за  высокими носами львиноголовых кораблей и  лишь
изредка рисковали высунуться, другие - наложив стрелу на тетиву, следили и
ждали, когда такой вот рисковый малый высунется достаточно надолго.
     Основной бой вела пехота.
     Башенные.
     Великолепные поединщики,  плечом к плечу они дрались хуже,  но мощные
панциря  из  полос  кованой  бронзы  и  жесткого смоленого холста  надежно
держали удар,  а  длинные колющие мечи  знаменитой красной бронзы пронзали
вражеские чешуйчатые брони и оплечья.  Что могло противостоять им, зовущим
себя последними наследниками златообильной Микаши?
     Один на  один,  и  даже звено на  звено -  даны одолели бы без особых
хлопот.  В  строевом бою  многих сотен решает не  сила,  но  сплоченность,
слаженность,  упорство,  боевой дух.  И  когда  над  белыми стенами Энгоми
показался дым,  причем дым очень явственный,  "завтра в  этом городе будет
пировать одно  воронье!"  -  подданные Нериона изрядную часть  своего духа
утратили.
     Нет,  это  само по  себе еще не  решило исход битвы,  панцирники-даны
яростно давили и в нескольких местах оттесняли врагов к самым кораблям,  а
пираты-абордажники умудрились забраться на крайнее с юга судно, перерезать
всех стрелков и  поджечь,  надеясь,  что ветер перекинет огонь на соседние
корабли... много сделали они.
     Но этого оказалось недостаточно.
     И  когда дрогнул северный край  данов и  Нерион самолично повел туда,
заходя сбоку, полдюжины боевых колесниц - больше в Медном городе просто не
было, - этого тоже оказалось недостаточно. Потому что изрядно прореженное,
войско  Тутмушу сохранило порядок и  осталось войском...  а  воины  Энгоми
потеряли самых стойких, остальные же, видя разоренный город и тело павшего
в бою царя, утратили желание сражаться. А единственный, чей строй сохранил
силы  и  присутствие духа,  тарденне Цирнаттавис,  был  в  Алашии чужаком,
которому лишь  его  "вольные кинжалы" и  подчинялись.  Явного наследника у
Нериона нет, битва проиграна - для чего пришлым наемникам рисковать жизнью
дальше?

     - Ночью я  говорил с остатками знати Энгоми,  а утром пришел в лагерь
Тутмушу и заключил мир.  Взять нас на службу Тутмушу не пожелал,  а может,
не мог без ведома отца,  и пока он разбирался с Медным городом -  "вольные
кинжалы" ушли со всем, что имели, ничего не оставили.
     - Еще и прихватили кой-чего по дороге, - добавил звеньевой, - чтоб не
так скучно идти было.
     - А после вернулись в Арцаву,  -  продолжил тарденне.  -  Там для нас
снова нашлось дело,  славу эта битва нам не испортила. Проиграли-то не мы,
а Нерион. Мы же вышли из дела почти без потерь и сохранили свое. Для людей
понимающих это получше выигранной битвы,  где треть войска легла трупами и
тяжелораненными, а у Тутмушу оно так и получилось...
     - Но ведь он взял Алашию?
     - Взял.  Потом,  говорят,  когда вернулся,  отец его  на  новую войну
отправил,  в Двуречье.  Приказ выполнен,  потери не посчитали чрезмерными,
значит,  справился.  А  что  через  год  присланного из  Мицра  наместника
алашийцы на  куски порвали и  теперь снова сами по  себе,  так  в  том  не
Тутмушу вина.
     Сидящие у  костра загомонили,  в  общем вполне соглашаясь с тарденне.
Военное дело  одно,  а  искусство выжимать дань  из  покоренной земли так,
чтобы  она  при  этом  не  стала  непокорной -  совсем другое...  и  хвала
Солнцеликой Вурусему -  им, "вольным кинжалам", наемным воякам, об этом не
нужно заботиться. Пусть у других голова болит.
     - Тарденне... - начал щербатый звеньевой и вдруг замялся.
     - Что?
     - А  что же с Энгоми тогда приключилось?  Кто его взял и сжег?  Мы-то
думали тогда на Тутмушу, мол, загодя отрядил засадный отряд, потому у него
и  сил меньше против нерионовых было,  что часть как-то  обошла ползком по
скалам и, пока они там на веслах в заливе кружились, захватила город...
     - Не,  не было такого,  - мотнул головой Акиром. - Мы бы знали. Не до
битвы,  так уж точно после.  Тутмос-то молчун,  но его ближники непременно
проболтались бы.
     Цирнаттавис кивнул.
     - Я  и  сам  сперва  решил,  что  это  хитрость  Тутмушу.  Только  не
складывалось.  Если б  все на  суше происходило,  другое дело,  но  он  же
ПРИПЛЫЛ со  своим войском из-за моря!  А  незаметно великих сил по морю не
переправить,  заметят не  на  подходе,  так при высадке.  В  Алашии же при
каждой удобной бухточке селение стоит,  которое морем и промышляет,  когда
рыбалкой,  а  когда и  разбоем.  В  стороне от бухточек к берегу разве что
лодка пристать может,  а  на  лодках далеко не  уплывешь и  много тоже  не
возьмешь.  Да и козопасы вокруг Медного города все тропинки-закутки знают,
не спрячешь там заранее войска, чтобы не заметили... а Нерион наблюдателей
выставлял, точно помню.
     - Выставлял,   -   насмешливо  подтвердил  голос  из  темноты,   -  и
наблюдатели дело знали туго.  За  морем так следили,  не  то что корабль -
чайка незамеченной не прошмыгнула бы.
     Говоривший шагнул к костру - рослый, массивный, рыжебородый, на груди
богатая пектораль с  опалами и  лазурью,  на  поясе шесть золотых пластин,
рукоять железного кинжала сверкает крупным рубином.  Эритросфен, начальник
крыла Полумесяца,  вообще любил все ценное и  блестящее,  он даже панцирь,
шлем и копье приказал вызолотить,  чтоб сверкало. "И пусть у врагов слюнки
капают",  ухмылялся он.  Как там враги -  трудно сказать, а друзья нередко
дразнили великана Сорокой. Он почти не обижался.
     - Ты меня удивил,  -  признался тарденне.  -  Я  думал,  ты из Арцавы
Карки.
     - В Карии я с парнями пришел к тебе на службу,  верно. И родня у меня
там есть, дальняя, правда, - кивнул Эритросфен. - Все так, только и сам я,
и почти все мои ребята - с Медного острова.
     - Тогда рассказывай дальше.  А  то  тут сидим-гадаем насчет той битвы
под Энгоми...
     - Можно  и  рассказать.  -  Не  любивший сидеть  на  корточках Сорока
положил  на  землю  чей-то  щит,  бросил  сверху  плащ  и,  сочтя  сидение
достаточно  удобным,   опустился  на  него.  -  Красоты  битвы  пускай  те
расписывают, кто там сам дрался. А я скажу - почему...

     Богатый остров Аласия.  Невеликий,  но богатый.  Вот с  тех пор,  как
небожители подарили людям секрет извлечения из камней звонкой меди,  так и
стал богатым, потому что правильных камней на нем немало. В давние времена
пришли туда пронырливые минойцы и  покорили местных дикарей-козопасов,  но
вскоре одичали и сами,  а от медных карьеров их оттеснили более успешные и
удачливые вроде лувийцев, искусных в ремеслах и торговле. Потом с дальнего
северо-запада  приплыли  воинственные  данайцы  и   стали  владеть  Медным
островом по  праву  копья.  В  больших и  малых  селениях стало законом их
слово,  а  с  доходов минойцев и лувийцев правителям-данайцам принадлежала
теперь крепкая доля.
     Хотели минойцы и  лувийцы отдавать чужакам такую долю?  Может,  и  не
хотели,  да  кто ж  их  спрашивал.  Когда-то противились.  Когда-то крепко
воевали,  и падали в кровавую грязь под копьями подобных крепостным башням
данайцев в  тяжелых панцирях-пиргоскафах.  В конце концов договорились,  и
жили если не в  дружбе,  то в согласии -  кому,  сколько,  и за что.  И за
добычей вместе ходили,  на берегах Зеленого моря ее немало,  когда знаешь,
где и как взять.
     Потом, поколения два тому назад, новые чужаки объявились на острове -
ахейцы.  Данайцам близкая родня,  да из той, видать, родни, которую лишний
раз и видеть не хочется.  Пустить их на свободные места пустили, построили
себе  ахейцы  сколько-то  селений,  и  в  морские набеги не  раз  вместе с
данайцами и минойцами ходили;  а вот доли в добыче меди и плавке бронзы им
не  давали,  не  хотели данайцы делиться своим  достоянием,  и  лувийцы не
собирались уступать его без боя...

     - Свободные земли,  ха!  -  зло буркнул Эритросфен.  -  Пустоши,  где
сперва люди весь лес свели,  а потом козы выжрали траву до камня. Вот туда
и пустили, живите, мол, родичи дорогие, и не взыщите, коли что не так.
     Ладно,  деды наши не от великого богатства и не от нечего делать всем
народом в  плаванье пустились.  Некуда  возвращаться было.  Нашли  уголок,
зубами вцепились,  только бы обрести новый дом. Втридорога у соседей зерно
закупали,  родовые мечи  в  переплавку пустили,  чтоб  лемехи  для  плугов
сделать...  Кое-как выжили.  На  морской промысел вместе ходили и  добытое
честно делили, это правда, и рыбу никто не мешал ловить.
     Только пастбища -  у  минойцев,  медь -  у лувийцев,  а дань со всего
хозяйства и  главные богатства у  данайцев.  И  не поспоришь:  попробовали
разок,  так ведь их  больше,  снаряжены получше и  друг за  друга встанут,
привыкли за столько веков.  Никогда наша Аполлония не встала бы вровень не
то что с  Энгоми -  с ближайшими к Медному городу селениями,  которые даже
стен не имели.
     А потом владыке Айгюпты захотелось взять остров под себя...
     - И вы послали дары, сказали "вот они мы, приходи бери"? - проговорил
звеньевой Урцукертанарис.
     "Вольные кинжалы" рассмеялись, и Сорока один из первых.
     - Не  быть тебе владыкой Черной земли.  И  даже архонтом Аполлонии не
быть.  Тому  же  басилею Нериону сколько раз  прямо говорили:  отдай долю,
медью  и  скотом,  чтобы  мы  могли вести хозяйство и  крепко жить,  а  не
выживать на грани голода. За это ахейцы принесут Энгоми клятву верности, и
если  вдруг  Медному городу  понадобится войско -  Аполлония даст  воинов,
сколько надо, столько и даст. Хоть в море, хоть на суше.
     - Отказал?
     - Сделал вид,  что не слышит.  Морда спесивая.  Мол,  к чему мне ваши
голодранцы,  у  меня воинов вдосталь.  И даже когда приперло,  когда весть
пришла -  готовится вторжение! из Айгюпты, где воинов больше, чем в Аласии
козопасов!  -  Нерион звал на помощь всех, до кого докричаться мог, обещал
долю в добыче...  и ничего сверх того.  Много в таком сражении можно взять
добычи, а?
     - Смотря кого добудешь, - заметил Цирнаттавис, - вот с некоего Сороки
можно взять и золотишка, и камней самоцветных...
     На этот раз "вольные кинжалы" хохотали долго и искренне.
     - Тарденне, ты великий военачальник, - наконец проговорил Эритросфен.
- Уже догадался, а?
     - Я-то догадался, но ты все равно рассказывай.

     До последнего архонты Аполлонии надеялись,  что получат ответ.  Ответ
"да",  короткий торг  насчет  размеров "медной доли"  и  межи  дозволенных
ахейцам пастбищ, и войско Аполлонии явилось бы под Энгоми, чтобы копьями и
мечами защищать этот ответ,  основу будущего благополучия города и народа.
Двадцать сотен ахейских копьеносцев, взойдя на весы воинской удачи, вполне
могли превратить поражение в победу.
     Чье поражение? Того, кто даст ответ.
     Они с охотой поддержали бы спесивца Нериона, переломи он свою гордыню
и  дай "младшей родне" получить свой кусок лепешки с  медом.  Они без тени
сомнений  поддержали  бы  чужака  Яхмоса,  если  бы  тот  оказался  к  ним
благосклоннее данайской родни.
     До  последнего архонты Аполлонии,  собрав  фратрию и  держа  наготове
корабли, ждали ответа: куда и к кому вести подмогу. Не дождались.
     И  тогда  Эритросфен,  опытный  в  пиратских набегах вожак,  которого
ахейская фратрия недавно избрала главой,  сказал:  раз ни Нерион, ни Яхмос
не хотят отдавать союзникам ничего,  кроме военной добычи -  вот за ней мы
под Энгоми и сходим.
     Военная добыча -  это то,  что воину удается добыть у  врага.  Раз уж
ахейцам предстояло самим  выбирать врага,  стоило выбрать такого,  у  кого
добычи побольше.
     Где под Энгоми можно взять побольше добычи? В самом Энгоми.

     - А если бы Нерион остался в городе и держал стены?
     - Тогда это был бы не Нерион,  - пожал плечами Сорока. - Он последние
годы только о  том и твердил,  мол,  я уже немолод,  а ничего достойного в
жизни не совершил, под Трою и то опоздал. Будь басилеем Энгоми кто другой,
может,  Медный город и не стал бы переть на рожон, ведь что такое Айгюпта,
а что мы.  Нет,  он давно мечтал о "славном сражении", а значит - войско в
чистое   поле,   стройными  рядами,   копья   наперевес,   военачальник  в
развевающемся  плаще  на  колеснице...   Знаешь,   тарденне,  Нерион  ведь
наверняка умер счастливым, неважно, что проиграл - зато мечта сбылась!
     - И все-таки, мечты мечтами, а приведи Тутмушу войско посильнее...
     - Окажись  оно  настолько сильнее,  чтобы  басилей  Нерион  заперся в
стенах и  нос наружу не смел показать -  мы бы радостно прислали к Тутмосу
гонцов: "вот они мы, повелитель, верные слуги Айгюпты, как обещали, пришли
на помощь против мятежников".  И все в Аласии, кто не пошел за Нерионом, а
их  оставалось не так мало,  скоро сделали бы то же самое.  Потому как что
такое мы  -  а  что такое великая и  победоносная Айгюпта;  и  на  стороне
победителя оказаться разумно, даже если великой добычи и не ожидается.
     Но случилось так, как случилось.

     Видя,  что  войско Тутмоса числом уступает его силам,  басилей Нерион
вышел из Медного города навстречу захватчику.  Несколько часов строились в
боевой  порядок  ханаанские корабли,  несколько часов  терпеливо ждало  на
солнцепеке войско Энгоми.
     Несколько часов с  городских стен любопытные следили за  происходящим
внизу, на берегу. На восточной стене втиснуться было некуда.
     Ну а западная стена Медного города осталась пустой.  Никто и подумать
не мог,  что опасность может угрожать городу откуда-либо еще, кроме как от
войска  Айгюпты.  Несколько  заранее  подосланных  людей,  нож  под  ребро
разобиженного на  весь свет стражника у  ворот (они там  на  великую битву
смотрят,  а я тут стой без толку...), тихо вошедшие в пределы белостенного
Энгоми  волки  морского разбоя,  в  котором  ахейцы  не  слишком  уступали
данайцам...  Внизу еще ничего не началось, а Медный город уже пал под ноги
захватчикам.  Грабили тихо  и  споро,  пленников с  собой не  вели,  сразу
сгоняли в  дома  покрепче и  запирали внутри,  пусть сидят -  не  до  них.
Главная добыча,  царская добыча,  в басилеевом акрополе; сколько-то охраны
там осталось, но они тоже ничего не ждали и ничего не успели сделать.
     Когда  там,  внизу,  воины  Тутмоса начали высаживаться с  кораблей -
наверху, в Медном городе, налетчики Эритросфена заканчивали выносить самое
ценное.  Сердце кровью обливалось, бросать столько добра, но распоряжались
люди   опытные,   которые  умели  унести  ноги,   не   падая  под   грузом
награбленного. На прощанье, отвлекая погоню, подожгли город.

     - Чем,  наверное,  и принесли победу Тутмосу, - завершил Сорока. - Но
тогда нас это не заботило.  Одолеет Айгюпта -  и  ладно,  одолеет Нерион -
снаряжаем корабли и  уходим в Карию,  с полными-то мешками нас там приняли
бы как родных,  да у  многих и  были если не родные,  так друзья-знакомцы.
Через год, когда присланного из Айгюпты наместника Мемнона забили камнями,
мы именно так и сделали.  Кто в грядущей смуте верх возьмет,  поди угадай,
но нам, спалившим Медный город, дружить в Аласии уже не с кем. Пока власть
крепка была - терпели, а в усобице точно добром не кончилось бы.
     - Скажи,  Сорока,  -  голос тарденне оставался ровным,  - а почему ты
вообще решил пойти мне под начало?  Почему собственный отряд не водишь? Ты
смог бы. И людей у тебя хватало, у меня с самого начала меньше было.
     - Это ты меня спрашиваешь или им объясняешь? - фыркнул рыжий великан.
- Я мог водить свой отряд "вольных кинжалов",  верно.  Твое имя громче, но
пара громких побед - и обо мне услышали бы.
     Только я свой предел знаю.  В бою могу вести и сотню,  и целое крыло,
хоть в  море,  хоть на суше.  Крепостные премудрости тоже разумею.  А  вот
против кого сражаться и  почему,  решать такое -  уже не  по мне.  Там,  в
Аполлонии,  архонты были,  они знали. Здесь знаешь ты. Мне подходит. Ты не
выигрываешь всех битв,  тарденне,  но ты даже в поражении умеешь сохранять
отряд и свое имя.
     Так  что  пусть лучше  князья и  иные  охочие до  ратной  славы знают
тарденне  Цирнаттависа,   а  не  Сороку-Эритросфена,  за  которым  главной
доблести - дым над белостенным Энгоми.
     - Это ты других убеждаешь или себя? - проговорил тарденне.
     Эритросфен пожал плечами.
     Рыжее пламя с хрустом пожирало последние ветви.

     К О Н Е Ц