Lib.ru/Фантастика:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь]
Данный отрывок - начало романа "Повышение по службе", который то ли будет когда-нибудь дописан, то ли нет (подозреваю, что нет). Неорганизованные фрагменты выброшены, ибо незачем автору демонстрировать свою "кухню". Главы 7 и 8 не окончены, но оставлены в тексте.
Александр Громов
ПОВЫШЕНИЕ ПО СЛУЖБЕ
Роман
--
Глава 1. Разгильдяй премиум-класса
Скверно, если твоя машина вдруг ни с того взрывается. Хуже этого только одно: если она взрывается именно в тот момент, когда ты в ней находишься.
Судьба - или дурная случайность? - выбрала для меня еще не самый худший вариант. Я находился в стороне от машины, поэтому меня не убило, а только швырнуло вперед, впечатав лицом в осклизлый древесный ствол. Сзади налетел воздушный кулак, что-то крупное по-разбойничьи просвистело над самым ухом, но ни один осколок меня не задел. Я просто остался без машины. Один. С расквашенным носом и перемазанным зеленой слизью лицом.
Хорошо, что у здешних деревьев толстая и мягкая кора...
Я потер нос и оглянулся на то, что осталось от моей "бабочки". Осталось в общем довольно много, сильнее всего пострадала кабина, потому что как раз под ней помещался аккумулятор, который, собственно, и рванул. А без питания, как известно, не заработает ни двигатель, ни антиграв. Не умеют они работать без питания, вот в чем штука... И теперь машина не висела над слоем гниющего валежника, как ей полагалось, а ушла в него больше чем наполовину и, кажется, намеревалась провалиться еще глубже. Когда начнется прилив, она утонет просто и без затей.
Хотя нет - раньше.
Дерьмо эти новые аккумуляторы. Да-да, я все знаю, они легкие и емкие, энергии в них хватает минимум на сутки активного полета, реклама не врала, но это уже третий известный мне случай взрыва. И главное, ни с того ни с сего.
Случись такое на Земле, я погнал бы такую волну, что "Глобал электрик" была бы рада откупиться, не доводя дело до суда. Но здесь?.. Где мои свидетели? Где записанные независимо от меня показания приборов, неопровержимо доказывающие, что изделие эксплуатировалось в допустимых режимах и допустимых же природных условиях? Увы, не наблюдается ни того, ни другого. Жив остался - вот и вся моя выгода, она же награда. Радуйся.
Радуешься?
Ну, в какой-то мере, в какой-то мере...
На Земле, отклеив физиономию от дерева, я мог бы еще подумать, что мою малютку грохнули каким-нибудь оружием. Но то на Земле, а не на Реплике. Местные формы жизни никогда не разовьются до такой степени, чтобы выдумать специальное оружие для уничтожения летающих машин. Времени у них не хватит отрастить мозги.
До лагеря было не так уж далеко, километров шесть по прямой. Но два из них мне предстояло пройти по здешнему лесу. Опасно? Не очень. Но и не сказать, чтобы совсем безопасно. И уж наверняка крайне утомительно.
Два километра по той несусветной дряни, что называется здесь лесом за отсутствием на Реплике привычных землянину лесов... Если повезет, то часа за три доберусь до твердой почвы.
Леса-водоемы - вот что это такое. Как утверждают биологи (и геологи с ними согласны) - почти точная копия тех верхнедевонских или нижнекарбоновых зарослей, какие существовали у нас на Земле в то время, когда до первого динозавра еще оставалось двести миллионов лет. Тем эти мокрые заросли и интересны биологам. Но здесь динозавров не будет...
Ветер дул с моря. До начала прилива оставалось около двух часов, и мешкать не стоило. Я с неодобрением посмотрел на крупную бледную луну, чей серп напомнил мне сейчас лезвие бердыша, стряхнул с рукава черно-красную пиявку, наметил направление и двинулся в путь. С одного поваленного ствола на другой, с другого - на третий... Здоровенные стволы с толстой, вечно покрытой склизкой гадостью зеленой корой торчали там и сям среди завалов мертвой древесины, прорастали откуда-то снизу из никогда не покидающей эти леса солоноватой воды, пробивались наружу, торчали и жили неизвестно зачем. На другой планете спустя сотню-другую миллионов лет в этом месте образовался бы неслабый каменноугольный бассейн. Но не здесь. Здесь - не успеет.
Потому что местное солнце уже понемногу превращается в красный гигант. Процесс этот нетороплив, но неуклонен. Через пятьдесят миллионов лет на планете не останется ничего живого, а еще спустя такой же срок выкипят и океаны. Дольше других продержатся термоустойчивые глубинные бактерии, но в конце концов сварятся и они. Мир без перспективы - и уж конечно, без понимания, что ее нет. Мир, где жизни местами нет вовсе, а кое-где она так и прет сдуру.
Не повезло планете...
Глупый в общем-то мир. Интересный лишь тем, что очень уж он оказался похожим на палеозойскую Землю...
И силой тяжести.
И плотностью атмосферы.
И ее составом - с поправкой на палеозой.
И наклоном орбиты.
И средним уровнем инсоляции.
И крупным - даже более крупным, чем наша Луна - спутником.
Ну и жизнью, конечно. Недаром в нашей экспедиции из шестнадцати научников всего три геолога, причем один из них гидролог, а биологов аж целых восемь! Им тут непочатый край. Прилечь некогда. Цокают языками, таращат глаза, как ночные лемуры, и аж повизгивают от восторга.
Роб Тернер, открывший этот мир буйной и мокрой жизни, пришел в восторг и без особого взлета фантазии окрестил планету Палеоной, но название не прижилось. Зато после того как по причине взрыва Бетельгейзе траектории субпространственных каналов в этом секторе Галактики исказились до неузнаваемости и ни один звездолет не мог пробиться сюда в течение двадцати лет, то есть ровно столько же времени, сколько мечтал о доме Одиссей, планету стали называть Итакой. Некоторые земляне, живущие в городишках с тем же названием, аж возгордились. Еще позднее планету переименовали в Реплику - в смысле, копию Земли, созданную, вестимо, позднее оригинала. Не такое уж плохое имечко. Хотя, по-моему, какую кличку планете ни дай, лучше или хуже она от того не станет.
За десять минут я одолел метров сто. Уже хотелось отдышаться. Дрянной желтый стручок, торчавший прямо из зеленого ствола, вдруг взорвался с негромким хлопком, выбросив сизое облако спор. Я чихнул и мысленно высказал пару ласковых в адрес палеозоя. Скользко. Жарко. Влажно. Кислорода в атмосфере хватает, а дышать все равно трудно. Пот ест глаза. Стоило бы назвать планету Сауной. А тут еще допотопной флоре приспичило размножаться, как будто в этом есть великий смысл...
Врать не стану: геологу на Реплике тоже интересно, пусть даже интерес этот чисто академический. Никогда тут не возникнут поселения вокруг шахт и рудных карьеров, потому что колонизировать эту планету никто не станет. Здесь пока не найдены уникальные месторождения, ради которых можно было бы решить, что игра стоит свеч. Богатые ценным сырьем планеты есть и поближе. Да, найти кислородный мир - редкая удача, но что с нее толку, если это обреченный мир? Он нам не нужен. Человечеству хочется продолжить себя в вечность, а не на какие-то жалкие миллионы лет. От скромности мы не умрем.
Здоровенное - с ворону - насекомое басовито прожужжало над самым ухом; с древесного ствола на него прыгнул, растопырив мохнатые лапы, полосатый паук. Промахнулся. Насекомое умчалось. Что-то внятно хлюпнуло внизу, под слоем мертвой древесины - примитивная жизнь кишела и там. По осклизлому бурелому я выбрался на то, что условно назвал поляной (древесные стволы торчали здесь пореже), еще раз сопоставил скорость моего передвижения с расстоянием до края леса, вздохнул и пустил сигнальную ракету.
Единственную.
В индивидуальном аварийном комплекте только одна и есть. Знаю, знаю: в одиночку вообще не положено удаляться от лагеря за пределы прямой видимости. Но если твой друг внезапно заболел, а ему позарез нужно расставить по этому гнилому лесоболоту ловушки на мелкую фауну, то как не нарушить инструкцию? Все нарушают. Вот только аккумуляторы взрываются не у всех...
Ракета пошла как надо: сначала с жутким свистом взвилась на тысячу метров, оставляя за собой коричневый, фосфоресцирующий в темноте - жаль, сейчас не ночь - след, и в верхней точке грохнула так, что я не зря заранее зажал уши. Наверное, в радиусе трех километров все пауки попрыгали с деревьев от испуга. Там и сям зашевелился валежник - очевидно, грохот не сильно понравился затаившимся в мокрых берлогах местным земноводным гадам, вчерашним рыбам, завтрашним саламандрам. Вообще-то почти все эти твари из породы "ни рыба ни мясо" считаются неопасными, мелковаты они, чтобы одолеть человека, но кто может знать, чем кончится дело, если эта безмозглая дрянь по-бульдожьи цапнет тебя за лодыжку? Не заражением ли крови?
Словом, ракета пошла - и ушла, и жахнула, и оставила за собой след, уже понемногу поплывший в глубь материка под несильным бризом с моря... По идее мне осталось только ждать, когда кто-нибудь прилетит и заберет меня из этого земноводного "рая". Ага, как же!..
Совсем не факт, что мои друзья-коллеги увидят и услышат мою ракету - это я знал прекрасно. Половина людей в разгоне, добывают каждый свое, а вторая половина описывает и систематизирует находки, то и дело ломая головы над какой-нибудь очередной загадкой натуры - чаще всего без особого успеха. Они ругают этот мир за то, что слишком уж он похож на позднедевонскую Землю, а все равно находят что-нибудь необъяснимое... А кто-то непременно занят бытовыми надобностями экспедиции, ему тоже нет интереса смотреть в небо и держать уши открытыми... Короче говоря, я понимал, что, пуская ракету, увеличиваю свои шансы, но не более того. Шансы - это еще далеко не определенность, а я всегда считал себя реалистом, от беспочвенных фантазеров меня мутит.
Средних размеров - в руку длиной - многоножка, вся в мелькании лапок-жгутиков, шустро вытекла из валежника и замерла передо мной, подняв переднюю часть туловища, как кобра. Жвалы ее мне не понравились. Я от души пнул тварь ногой, заставив ее совершить небольшой полет. Шмякнувшись о древесный ствол, многоножка предпочла унести ноги. Это правильно. Даже без оружия я все-таки ощущал здесь себя царем природы. Особенно в отлив. Нет, во время прилива я никакой не царь, меня запросто свергнет с престола и сожрет любой крупный хищник из тех, что заходят сюда с моря подкормиться мелочевкой... но я не собирался ждать прилива. Успею уйти от него, не успею - идти все равно надо. Планида моя такая. Если в лагере видели ракету, меня отыщут. А если не видели, то сидеть на месте и вовсе глупо.
Жаль только, что мой радиомаячок остался в "бабочке". И зачем я, идиот, выложил его из кармана? Мешал он мне? Не говоря уже о рации, оставшейся там же. Или я не знал, что инструкции по поведению на иных планетах напоминают военные уставы именно тем, что оба вида этой литературы, фигурально выражаясь, написаны кровью?
Знал ведь...
Ругать себя, оставаясь в зоне опасности, занятие довольно бессмысленное, и я честил себя на все корки лишь потому, что моему продвижению это в общем не мешало, а поддерживать здоровую злость - наоборот, помогало. Мешала не ругань - мешал ландшафт. Перед каждым шагом я тщательно выбирал, куда поставить ногу, затем ступал, переносил на нее тяжесть, и мокрый насквозь валежник не хрустел, а пищал под моим весом. Я пробирался вдоль упавших мертвых стволов, покрытых такой скользкой слизью, что пройти по ним не рискнул бы и самый отчаянный эквилибрист, я обходил ямы и завалы и в целом приближался к берегу леса-водоема. Правда, очень уж медленно приближался...
Помощь не шла. Обыкновенный разгильдяй почему-то воображает, что окружающие его люди уж никак не разгильдяи, а потому его непременно спасут вопреки всякой логике... Прошел час, и я окончательно уверился: помощь не придет, никто не заметил мою ракету, и рассчитывать мне придется только на себя. Из этого умозаключения я сделал вывод: знаешь, Стас, ты, конечно, разгильдяй, но разгильдяй необыкновенный. Премиум-класса.
Мысль не грела.
Пот щипал глаза не хуже мыла. Очень хотелось пить. Дважды я зачерпывал горстью тухлую соленую воду и обтирал ею лицо. В третий раз едва успел отдернуть руку - из бочажка к ней метнулась голая пятнистая зверюга с алчно разинутой пастью, усаженной ненормальным количеством мелких зубов. Одна из тех тварей, которые "ни рыба ни мясо", сдуру вздумала обогатить мною свой рацион. Я шуганул ее, с неудовольствием подумав, что было бы, повисни она у меня на руке. Пришлось бы колотить земноводной тварью о ближайшее дерево, деликатно намекая, что человек ей не по зубам, так что пора бы тритону-переростку включить мозг - уж какой есть - и разжать челюсти... Вот уж всю жизнь мечтал вправлять мозги тритонам!
Шаг... Еще шаг...
Сказать по правде, я изрядно устал, только не хотел себе в этом признаться. В общем направлении движения я ошибиться не мог, но сколько я уже прошел? Вряд ли более километра. Значит, до твердой почвы осталось как минимум столько же. Если бы я еще мог двигаться по прямой! Но нет - то и дело приходилось забирать то вправо, то влево, обходя совсем уж ненадежные места, и дважды я возвращался, упершись в лагуну. Скрипя зубами, что, по правде говоря, мало помогало.
Добраться до сухой безжизненной земли, прежде чем меня застигнет прилив - вот и все, чего я хотел. Неужели это так много?
Прилив, кажется, уже начинался - пока очень медленно, как это обычно и бывает. Потом вода начнет подниматься гораздо быстрее. Подлая луна гнала с моря водяной горб, не желая считаться с моими намерениями. Наверное, она ждала, когда намерения превратятся в жаркие молитвы и жалкие мольбы, чтобы вволю потешиться над ними.
Я захрустел зубами и наддал, если можно так выразиться. Какое-то время я умудрялся держать фантастическую скорость не менее полутора километров в час, и мне казалось, что вон за той группой древовидных хвощей уже желтеют сложенные твердым песчаником скалы... берег...
А потом я поскользнулся.
Надо было сразу падать - тогда, наверное, я остался бы цел. Но я замахал руками и постарался восстановить равновесие - точнее, это сделал мой мозжечок или, может быть, спинной мозг, а уровень мыслительных способностей того и другого человеческого органа хорошо известен. Треск и хлюпанье под ногами, последние судорожные попытки за что-нибудь ухватиться, острая ослепляющая боль...
Когда я пришел в себя, то сразу понял: дела плохи. Я лежал в теплой тухлой воде посреди все того же осклизлого бурелома, правая голень застряла между двумя лежащими мертвыми стволами и искривилась так, словно там был еще один сустав. Перелом обеих берцовых, ясное дело. Хорошо еще, что вроде бы закрытый...
Я попробовал вытащить ногу и едва не потерял сознание от боли. Накатила чернота, но все же рассеялась понемногу. Тогда я попытался сесть, что получилось не сразу, и, бережно придерживая ногу обеими руками, умудрился вытащить ее из плена. Шина... Шина на голень... Нужны две недлинные ровные палки и чем примотать...
Куда только девалась духота? Меня колотил озноб. Палки я нашел, достал из аварийного комплекта нож и кое-как довел их до ума. Разрезал штанину на полоски. Кое-как, с темнотой в глазах и разными словами, выпрямил голень и худо-бедно сумел наложил шину.
Н-да, это-то я сумел. Суметь бы еще добраться до сухого места...
При одной мысли передвигаться на своих двоих озноб усиливался. Нет у меня больше тех двоих - осталась одна. Здесь не поскачешь на одной ножке и не будет толку от самодельного костыля. Ползти?
Да, ползти. А когда прилив затопит весь этот осклизлый валежник - плыть.
Когда осознаешь, что выбора нет, голова как-то очищается. Я пополз. Наука в общем нехитрая: перевалиться через один ствол, потом через другой, потом по грязи на брюхе... Мелкие и не очень мелкие многоножки не слишком проворно разбегались от меня во все стороны, одни прятались, а другие, отбежав, принимали угрожающие позы. Одна куснула. Из бочага тупо таращилась на меня голая плоскоголовая тварь, схожая с земным доисторическим лабиринтодонтом, и, должно быть прикидывала зачаточным мозгом, опасен ли я или, наоборот, гожусь в пищу. Крупный паук свалился прямо на голову и немедленно укусил в шею. У членистоногих было еще меньше ума, чем у рептилий. Они просто хотели жрать. Местную ли пищу, земную ли - без разницы.
Они почему-то вообразили, что я идеально подхожу для решения этой проблемы.
Стряхнув паука и еще какую-то гадость, пытающуюся заползти мне за воротник, я отполз подальше от развесистого дерева, откуда на меня могли пикировать любители кусаться, поднял голову и в очередной раз огляделся. Вода уже заметно прибывала, а до края леса, или, вернее, до берега, оставался еще порядочный кусок пути. Озноб, что удивительно, не прекращался. Я счел это дурным признаком.
Одно радовало: направление я не потерял. Дурная это привычка - терять направление, особенно если имеешь компас в кармане и солнце в небе.
Интересно, подумал я, когда меня хватятся? Очень может быть, что не раньше вечера. За это время вполне можно отбросить коньки или копыта - словом, все, что в таких случаях отбрасывают.
Кое-как одолев еще метров сорок, я решил передохнуть. Ползти было уже поздно, плыть - рано, а набираться сил перед решающим и последним, как мне думалось, рывком - самое время.
Озноб внезапно сменился таким жаром, что удивительно, как это уши не свернулись в трубочку и не захрустели. Сердце, по-моему, вообще остановилось. Продолжалось это недолго, наверное, секунд десять, но за это время я приблизительно понял, что чувствуют люди, когда умирают. Мне не понравилось. И сразу, без предупреждения кто-то вновь сунул меня в криогенную установку.
Лихорадка. Самая обыкновенная. Но что-то очень быстро.
И я не сказал бы, что очень вовремя.
Я проглотил тонизирующую таблетку. Подумал - и принял еще одну. Лучше мне не стало, но если организм хоть на время перестанет расклеиваться - уже хорошо. Вода поднималась, затапливая первобытный лес. Она и пахла теперь так, как положено пахнуть морской воде, загнанной в мелкую теплую лагуну, - солью, водорослями и лишь немного тухлой гнилью. Море без всяких затей показывало, кто здесь главный.
Когда вода поднялась настолько, что риск распороть себе живот о какой-нибудь торчащий сук сильно уменьшился, я поплыл. Лес медленно тонул, пауки и многоножки спасались на деревьях, а по воде там и сям пробегала рябь - надо полагать, амфибии бросили отсиживаться в укромных местах и принялись охотиться. Ко мне они не приближались. Доплыву! Я твердо верил в это. Четыре километра по твердой почве уже казались мне большей проблемой, чем этот сравнительно небольшой заплыв.
Большинство людей вообще склонно предаваться розовым иллюзиям. Они приятны, а кто же не любит приятное?
Прошло какое-то время, и я начал уставать. Не очень-то легко плыть, когда одна нога не действует да еще отзывается болью при каждом движении. Мертвую древесину затопило повсеместно, из воды торчали лишь зеленые стволы местных древовидных хвощей и плаунов, а за ними уже желтел и круто поднимался вверх берег. Доплыву, уже гораздо увереннее подумал я. Найду промоину и вскарабкаюсь... Сил мало, но на это хватит...
Откуда-то пришла волна, меня качнуло. Полуметровый зеленый тритон вдруг выскочил из воды, как ошпаренный, и, запрыгнув на наклонный ствол, шустро замельтешил лапками, торопясь забраться повыше. Тритону отчаянно не хотелось быть съеденным.
Мне тоже. И когда, оглянувшись назад между двумя взмахами, я увидел, что под поверхностью мутной воды ко мне целеустремленно движется нечто большое, я не стал тратить время на осмысление, что бы это могло быть, а равно и на бестолковую суету, способную лишь взбаламутить воду. Я рванул вперед со всей скоростью, на какую был способен, умудряясь даже подгребать сломанной ногой. Боль в ноге сразу перестала беспокоить меня, что и неудивительно: ко мне приближался куда больший предмет для беспокойства.
Рыба из океана? Возможно. Здоровенная такая рыбина, метров пяти в длину, то ли еще панцирная, то ли уже костистая, явилась в прилив перекусить недоделанными земноводными, прячущимися от нее в поросших девонским лесом лагунах, явилась - и обнаружила меня. Более продвинутый хищник начал бы кружить возле незнакомой добычи, прикидывая, стоит ли нападать, - но эта примитивная тварь видела перед собою лишь пищу.
Это я-то пища?
Нечего и говорить, что у меня было другое мнение на этот счет!
Самообладания я не потерял, у меня вообще хорошие психологические тесты, поэтому сразу решил: деревья - побоку. На дереве мне не спастись хотя бы потому, что нипочем не забраться на скользкий ствол даже со здоровой ногой, не говоря уже о сломанной. Я сразу устремился к куче мертвых стволов, вынесенных сюда, наверное, потопом после хорошего ливня. И знаете - я успел! Причем даже не в последнюю секунду.
В предпоследнюю. Себя-то я выдернул из воды на хаос мертвой древесины одним могучим рывком, какой даже не буду пытаться повторить, а ногу не уберег. Стукнувшись обо что-то, она взорвалась такой адской вспышкой боли, что на секунду я потерял сознание. А когда тьма перед глазами рассеялась, понял: ничего еще не кончено.
Тварь лезла из воды за мной.
Огромная плоская голова, широченная пасть, мокрая бурая кожа с глянцевым отсветом, два выпученных глаза... Конечно, это была не рыба. На меня охотилось такое же земноводное, какие водились здесь в изобилии, но гораздо больших размеров. Этакий царь здешнего леса-водоема, пожирающий своих мелких собратьев во время прилива и отдыхающий в отлив где-нибудь под корягой за невозможностью двигаться... Я поразился, какие у него тонкие и слабые лапы. Достаточно быстрое в водной среде, чудовище переваливалось через первый ствол натужно, как параличное. Задние лапы и хвост все еще находились в воде. У меня появился шанс.
Эх, если бы не нога!..
Весь заляпанный зеленой слизью, я отползал и отползал. Накидайте кучу бревен, полейте ее гелем для душа, и вы поймете, сколь медленно я полз. Тварь двигалась ничуть не быстрее, но я понимал, что как только она сгонит меня с этой кучи, я труп. Проглоченный и переваренный труп.
Тварь разинула пасть, оказавшуюся, едва ли не шире морды, и испустила крик. Самый искусный звукоподражатель не сумел бы воспроизвести эту смесь кваканья, рычания и писка. Я даже не сообразил, что охотники так не кричат...
В следующее мгновение кто-то дернул тварь за хвост с такой силой, что она наполовину съехала в воду. Захлопнула пасть, замотала башкой, заелозила - но куда там! Не ее слабым лапам было сопротивляться тому локомотиву, что тянул ее назад, в воду. Тварь корчилась, извивалась, выражала извечный протест жертвы, угодившей на зуб более крупному хищнику, и лишь глаза ее оставались такими же бессмысленными, какими были до перемены ролей. Затем последовал новый мощный рывок, и тварь исчезла, обрушив крайнее бревно, а вода возле моего убежища взбурлила. На поверхности показался очень солидных размеров плавник. Ага, понятно... Местный тритон-переросток не был здесь гегемоном, царем и вершиной пищевой пирамиды - на эту роль, как я и думал, вполне успешно претендовали огромные рыбы, терроризирующие в прилив обитателей леса-водоема. Что ж, знай. тритон, свое место в пищевой цепи...
Рыба меня спасла - так на моем месте подумал бы стопроцентный оптимист, а я подумал: она дала мне время. Даже не столько мне, сколько моим товарищам и коллегам. Должны же они рано или поздно хватиться, что меня нет подозрительно долго!
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я впал в забытье. Может, час, может, больше. Все сильнее болела проклятая нога. Я лежал наполовину в воде, наполовину на мертвой древесине, найдя такое положение тела, чтобы не утонуть, если отключится сознание. Рыба, сожравшая тритона-переростка, уплыла по своим рыбьим делам. Прямой опасности вроде не наблюдалось.
Я думал о многом: о Реплике, чья участь быть поджаренной, о нашей экспедиции, о том, как мы наконец закончим работу и вряд ли сюда вернемся... Кислородных миров, где кишмя кишит жизнь, крайне мало только в процентном отношении, а в абсолютных цифрах их в Галактике более чем достаточно. Я вспоминал, как Веня Фейгенбойм, крутя свою дурацкую эспаньолку (когда-нибудь он ее оторвет), сказал мне: "Знаешь, Стас, это ясно даже дебилу: Реплике нужны не ксенозоологи, а палеонтологи. Вот эта тварь, которую я нескромно назвал в свою честь, - почти наша, земная, палеозойская сеймурия. Ну, у моей лишняя пара ребер - вот и все отличие. Понимаешь, Стас, мне скучно здесь!"
Я знаю, когда он перестанет скучать: когда найдет животное, у которого ноги растут из спины, живот помещается в голове, и в том животе три печени и четырнадцать желудков. Вот тогда он будет счастлив. Ему, видите ли, скучно здесь. А мне? Гм, как-то не думал раньше об этом. Ну да, на Реплике я нашел и описал новый минерал, каких нет на Земле, внес вклад в науку... Опять-таки интересно было поначалу, глаза разбегались... А по большому счету?
Зарабатываю деньги, занимаясь тем, чему меня учили, не замахиваясь на великое, - вот как оно выглядит в действительности. И только.
Хреново это, если хорошенько подумать. Но большинство людей живет именно так, а разве есть во мне силы гордо оставаться в меньшинстве? Никогда их не было, мечты только, да и то не всегда, а от случая к случаю, под настроение...
Шевелились и еще какие-то мысли, однако они были прерваны, потому что в глазах вдруг стало темно. "Умираю?" - подумал я, успев еще удивиться тому, что это, оказывается, вовсе не страшно, а всего лишь грустно, - и отключился.
Включившись вновь - увидел над собой тускло светящийся потолок корабельного медотсека и физиономию Вени Фейгенбойма с зажатой по обыкновению в кулаке эспаньолкой. Физиономия была озабоченная.
- Слышишь меня? - проговорил Веня таким голосом, каким говорят с детьми и умалишенными. - Моргни, если слышишь. - Я поморгал. - Ну, все путем, все замечательно, теперь ты пойдешь на поправку...
Секунду-другую я размышлял на тему: как в туземном лесу-водоеме, набитом примитивными земноводными и доисторическими акулами, оказались медотсек и Веня, кто и зачем их сюда приволок? Затем все-таки сообразил, где я нахожусь и как все было.
Натурально, меня нашли, а найдя - доставили в медотсек корабля, где всяким травматикам и место. Тела я не чувствовал - следовательно, был помещен в ванну с гелем-регенератором. Скосив глаза, я убедился, что так оно и есть. В гелевой ванне никогда не ощущаешь своего тела, я это уже проходил. Голова, естественно, помещается над слоем геля и фиксируется, чтобы врачуемый не захлебнулся во сне.
- Со мной... серьезно? - не без труда высипел я.
- Не очень. - Я знал, что Веня врать мне не станет. - Но сутки пролежишь как миленький. Кстати, где "бабочка"?
- Взорвалась. Аккумулятор.
- Да ну? - Веня выпучил глаза и даже перестал жамкать в кулаке эспаньолку. - Слушай, я чувствую себя негодяем...
- Перестань... Ты не мог знать...
- Мог, не мог - все равно. Это я должен был лететь, а не ты.
- Тебя там только не хватало... - Я представил себе, как долговязый и сутулый Веня Фейгенбойм, совсем не гимнаст и очень скверный пловец, выжил бы там, где сумел выжить я, и тут же мне пришлось представить сцену символических похорон с траурными речами возле вытесанного из песчаника надгробья над пустой могилой. Останков бы не нашли. - Как твоя лихорадка?
- Прошла. Не поверишь, совсем прошла. Слабаки эти местные бациллы. - Веня заулыбался. - Если по-честному, еще бы часика три - и я вполне мог бы лететь.
- Ладно, я помню, что сам напросился, - проворчал я. Язык во рту уже не лежал студнем, а шевелился нормально, и слова давались мне без проблем. - Какие еще новости?
- Симпсон всем шею намылила, а Дютертру в особенности, - сказал Веня. - Он дежурил по лагерю. Говорит, что слышал твою ракету, но принял за отдаленный гром и не придал значения. То ли возился со своей почвенной фауной, то ли обед переваривал. Клянется, что все время был на связи, и если бы что, так он бы сразу... Откуда ему было знать, что твоя "бабочка" взорвется. Террористов, мол, здесь нет. Ну, Этель ему и выдала. Ротозей, говорит, хуже террориста. И пять нарядов ему вне очереди. Дютертр, по-моему, обиделся.
- Считай, что я тоже обиделся, - сказал я. - Пять нарядов - мало. Гром ему... В это время года - гроза?
- Ну, ты у нас экстремист, ты бы его вообще расстрелял... Учти, он еще извиняться к тебе придет. Парень он хороший, переживает. Успокой его, ладно?
- Посмотрим...
- Понимаю. - Веня сочувственно покивал. - Ты, конечно, решил, что все о тебе забыли?
- А разве не так?
- Не так.
- А как? Кто тревогу-то поднял?
- Я.
- Ну вот видишь. Значит, все, кроме тебя. Да и ты не слишком торопился... Ладно, ладно, не оправдывайся, проехали. Что еще новенького?
- Восемьдесят пять и две, - сказал Веня.
- Если это моя температура в градусах Цельсия, то странно, что я еще не мумифицировался, - кое-как сострил я. - Заметно усох?
- Восемьдесят пять пиявок с тебя сняли, - пояснил Веня. - Среди них два новых вида - по одному экземпляру. Одна гигантская, вот такая вот. - Веня растопырил пальцы. - Вторая - красная с продольными черными полосами...
- Тьфу, мерзость, - скривился я. - Зачем ты мне это рассказал?
- Я думал, тебе будет интересно, - кротко ответствовал Веня. - Похоже, ты залез в самый пиявковый питомник да там и отключился. Литр крови потерял, не меньше. Они все толстые были, когда отваливались...
- Замолчи, будь любезен. - Меня замутило.
- С обоих новых экземпляров я взял образцы покровных тканей и отсеквенировал их, - как ни в чем не бывало продолжал Веня. - Большая черная - довольно типичный вид, ничем особым, кроме размеров, не интересна. А вот полосатая - это нечто! - Глаза Вени сверкнули, он дернул себя за бородку, и я только сейчас догадался: все это время Веня тщательно маскировал свое торжество. - Это то, что может оправдать в глазах большой науки всю нашу экспедицию. Там такой геном... Это совсем-совсем иное, понимаешь?
- Нет.
- Куда тебе. Мне самому еще разбираться и разбираться. Но там - это уже точно! - наследственный код, записанный на молекуле, свернутой не двойной, а тройной спиралью! В точности по Лайнусу Полингу! - Веня сам не заметил, как перешел почти на крик. Он ликовал. Ему хотелось скакать и вопить. - Это тебе как?!.
Как, как, подумал я. Да никак. Если бы он спросил меня, чем жила отличается от дайки, ретинит от риденита и автометаморфизм от аллометаморфизма, я оказался бы в своей стихии, а геномом пиявки пусть интересуются те, у кого мозги устроены иначе. По мне, лучше бы уж не было на свете ни этого генома, ни самих пиявок.
Литр крови им отдал - это же надо! Мне этот литр самому пригодился бы. Не без труда выпростав из геля правую руку, я убедился в Вениной правоте: рука была усеяна пятнами синяков. Раз, два, три... много. По всему телу их, стало быть, восемьдесят пять? Проверять незачем - и так верю. Гель медленно стекал с руки, и мокрая скользкая кожа глянцево отсвечивала - совсем как у недоделанных местных амфибий, которые "ни рыба ни мясо". Из-за синяков она была столь же мерзко пятнистой.
Пришла Лора Паттертон, наш врач, и выгнала Веню за дверь, а мне включила гипносон. Я уснул и видел сны. В них я был, естественно, пятнистым земноводным существом, сидел в залитом водой коряжнике, раздувал горловой мешок и временами пытался цапнуть то проплывающую мимо рыбку, то гигантское насекомое, пролетающее над плоской моей башкой. Порой это удавалось. Мне было тепло и сытно, никакие пиявки не сосали мою кровь, где-то поблизости плавали, шевеля налимьими хвостами, сговорчивые самки, и мир был бы прекрасен, не водись в нем большие рыбы со страшными зубами. Я гнал от себя видение зубастой рыбьей пасти, чтобы на меня сошло полное умиротворение, но тут в мутной воде передо мной появлялась та самая пасть, стремительно наплывающая на меня, и сновидение обрывалось.
Увы, лишь на время. Оно возвращалось снова и снова, повторяясь в удручающем однообразии. И каждый раз я либо не мог шевельнуться, либо мог, но бежать мне было некуда, что в общем-то сводилось к тому же. Типичный посттравматический кошмар. Уж не знаю, для чего они существуют, - наверное, для того, чтобы человеку и во сне жизнь медом не казалась.
Найти бы того, кто решает, что должно и чего не должно мне казаться, поймать и отделать так, чтобы мать родная не узнала!
И еще я видел человека, очень странного человека, и мне до боли непонятно было, что он делает на болоте, битком набитом пиявками и зубастыми пастями. Он не проваливался, не тонул и, кажется, улыбался. Темен и смутен был этот человек, скорее силуэт, чем объемная фигура, и к его подбородку была приделана эспаньолка, как у Вени. Но то был не Веня.
Глава 2. Несколько ранее
Что такое пятьсот лет для нашей Галактики?
Правильно, ничто. Ну почти ничто. Даже рисунок созвездий толком не изменится. А уж внешний наблюдатель вообще не заметит никакой разницы.
И пусть крохотная космическая пылинка по имени Земля намотает за это время пять сотен оборотов вокруг довольно тусклой желтой звезды - это ничуть не меняет дела. Пылинкам вообще свойственно суетиться, и чем мельче пылинка, тем сильнее ее тянет поучаствовать в общем мельтешении. Она и сама шустрит, и других пинает: двигайся! Живи здесь и сейчас! На всю катушку! Пятьсот лет - вечность, тебе столько не просуществовать, торопись!
Это резон. Особенно если забыть, что ты мельчайшая пылинка, ползающая на пылинке покрупнее - Земле, принять постулат о достижении в обозримом будущем безграничного могущества и без всяких оснований присвоить себе титул пупа и потрясателя Вселенной.
Люди это умеют. Им не с кем сравнить себя. На острове, населенном единственным человеком, этот единственный - царь. И такой подход приносит плоды: вон куда шагнуло человечество за ничтожный срок - к звездам! Оно захватывает для себя бесхозные миры, оно стремительно расширяет свой ареал и когда-нибудь обживет всю Галактику. Если его не остановят извне или не иссякнет запал изнутри. Впрочем, до этого еще далеко. Пока же переключим внимание с одной планеты-пылинки на другую, дадим ей мысленного щелчка, чтобы побежала по орбите в обратную сторону, и отсчитаем примерно пятьсот оборотов.
Сделали? Сделали. Теперь возьмем сильную лупу и начнем следить.
В один ничем не примечательный апрельский день...
Стоп. Прервемся, пока не разогнались. Некоторые думают, что апрель - это месяц, и до некоторой степени они правы. Но тому, кто глубже проник в суть вещей, ясно иное: апрель - это климатическое недоразумение. Хуже того, это климатическая насмешка над человеком. То пригреет солнышко, и размякшему прохожему мнится, что он живет в лучшем из миров, то исподтишка налетит клубящаяся серая муть, утопит город, завоет в переулках, нашвыряет в морду и за воротник мокрого снега. Терпи, человече! Думаешь, в сказку попал?
А хоть бы и так. Сказки ведь тоже бывают разные.
И хочется человеку уже не мурлыкать неслышно, улыбаясь во весь рот неведомо чему, а хочется ему в лучшем случае напиться; в худшем же - удавиться или, скажем, влезть куда повыше да и спрыгнуть оттуда раскоряченной лягушкой, чтобы хлоп и амба.
Итак, в один ничем не примечательный апрельский день некий молодой человек астенического телосложения, стоял у перил косо переброшенного через Москву-реку пешеходного моста и смотрел вниз, туда, где в сморщенные ветром воды валились с неба серые неопрятные хлопья. Валились они также за воротник дешевенькой куртки молодого человека, на что он не обращал никакого внимания. Лицо молодой человек имел узкое, скорбно-задумчивое, глаза желто-зеленые, как у кота, а рыжевато-соломенную бородку, оставленную лишь на самом подбородке одиноким островом, - короткую, редкую и в целом неубедительную. Облик дополняли длинные волосы, собранные на затылке в хвост, и серьга в левом ухе. Словом, классический интеллигентный вьюнош, доросший до вопроса о цели и смысле бытия, поискавший там и сям ответ на этот вопрос и не нашедший его, а следовательно - без пяти минут самоубийца.
Кто же еще пойдет в такую погоду через пешеходный мост не по стеклянному коридору, проложенному от берега до берега вроде оранжереи для теплолюбивых овощей, а снаружи, возле самых перил, где и проход-то не разрешен? Только тот, кому уже все безразлично и наплевать на весь мир.
Однако молодой человек не плевал в зябкую морщинистую воду. Он настроился дождаться проходящей под мостом баржи и ждал ее стоически, без ропота снося непогоду. Напоследок ведь можно и потерпеть, верно?
Способы лишить себя жизни многочисленны и разнообразны. Яды - это, скорее, женское. Вешаться - мучительно, не говоря уже об отъявленно мерзком зрелище, каковое представляет собой удавленник. Топиться попросту не хотелось. С выстрелом себе в висок молодой человек в сущности готов был примириться, но отродясь не имел огнестрельного оружия и не собирался предпринимать каких бы то ни было действий, чтобы заполучить его. Дольше всего он обдумывал вариант с горячей ванной и бритвенным лезвием, однако, во-первых, этот вариант тоже казался не вполне мужским, а во-вторых, здравый смысл говорил о высокой вероятности испугаться и прекратить суицид. Оставалось падение с высоты.
Полет с крыши не устраивал: было страшно. Несколько дилетантских попыток научиться наслаждаться страхом не дали результата. Внезапно блеснула мысль: а ведь падать в воду не так жутко, как на асфальт или, скажем, на чью-нибудь припаркованную возле дома машину! Пустив корни, мысль дозрела: падение в воду не дает гарантии. А вот упасть, желательно плашмя, на палубу проходящей под мостом порожней баржи - это совсем другое дело. Во-первых, не так страшно, поскольку сохраняется иллюзия прыжка в реку, а во-вторых, железо баржи ничуть не мягче асфальта. Хлоп - и готово.
В-третьих, никто не виноват. Это ведь не броситься под мчащуюся машину, после чего из водителя всю душу вытрясут, не говоря уже о незаслуженно причиненном душевном потрясении незнакомому и скорее всего ни в чем не виновному человеку. Речники, наверное, народ простой и на нервы крепкий - обругают придурка, чего тот, понятно, уже не услышит, сдадут тело полицейскому наряду на ближайшей грузовой пристани, наряд вызовет труповозку, тем дело и кончится. Минимум проблем.
Баржа, как назло, не шла, сколько молодой человек ее ни высматривал. Мутна и неуютна, а, главное, пуста была рябая жидкая поверхность. Не наблюдалось ни вожделенной баржи, ни теплоходика, ни даже какого-нибудь завалящего буксира. Вообще никаких плавсредств. Возникла было гипотеза о еще не начавшейся навигации, побултыхалась немного в голове и сгинула, отвергнутая, чуть только из-под моста вынеслась белая чайка на распростертых крыльях. А ведь чайки - перелетные птицы. Значит, точно весна. И непрочный лед на Москве-реке еще когда сошел...
По какой-то причине белоснежная чайка особенно расстроила молодого человека. Настроение не располагало любоваться изяществом.
- Сволочь, - сказал он с чувством, имея в виду, собственно, не только птицу, но и отсутствующую баржу, и погоду, и вообще жизнь такую. Что это за жизнь, которая не позволяет прервать ее единственно приемлемым, любовно выбранным способом? Дрянь, а не жизнь.
Он еще раз внимательно посмотрел вперед себя, но ничего интересного не высмотрел. Были там два моста - автомобильный и для метропоездов, - но баржи не наблюдалось. Тогда он обернулся, привстал на цыпочки и посмотрел назад сквозь стеклянную оранжерею. Не было ничего и там, если не считать редких пешеходов за стеклом. Ни порожней баржи, ни груженой. Сошла бы баржа, груженая, скажем, углем или щебнем...
А груженая песком - не сошла бы. Ибо амортизирующие свойства.
Внизу каркнуло. Из-под моста вновь вынеслась давешняя чайка, неведомо когда успевшая сделать полный круг, а может быть, вовсе не та чайка, а другая. Но теперь за чайкой, старательно работая крыльями и постепенно сокращая отрыв, гналась большая серая ворона. Того и гляди вцепится в хвост или долбанет клювом по копчику.
Белоснежная красавица чуть шевельнула головой, грамотно, как опытный пилот, отслеживая заднюю полусферу. Когда расстояние между перьями ее хвоста и вороньим клювом сократилось до незаметной величины, чайка заложила резкий вираж, а одураченная ворона, проскочив по инерции мимо, возмущенно каркнула. Суетливо замолотив крыльями, она вновь тяжело и неуклюже попыталась зайти чайке в хвост. Та никуда не делась: парила в пределах досягаемости, словно приглашая серую разбойницу повторить попытку.
И серая - даром что вороны считаются умными птицами - повторила, и вновь с тем же результатом. И повторила еще раз и еще. По прямой она летала быстрее, но тот, кто конструировал летательный аппарат типа "ворона", по-видимому, мало заботился о маневренности. Чайка ни разу не дала застигнуть себя врасплох, в последний момент изящным маневром уходя от атаки и ни разу не попытавшись атаковать в ответ. Происходящее ей явно нравилось. Наверное, она поставила перед собой задачу загонять ворону до полусмерти.
"Развлекается, зараза, - неприязненно подумал молодой человек о чайке. - А серая - просто дура".
Мелькнувшая мысль о встрече "МиГ-17" с "Фантомом" над джунглями Вьетнама показалась ненужной и неуместной. Суицид - дело ответственное и серьезное, отвлекающие факторы здесь недопустимы. Какие могут быть вороны с чайками и какой Вьетнам, когда настала пора осуществить последнее и самое важное решение в жизни? Сам решил, и не с бухты-барахты, не вдруг, а тщательно обдумав и взвесив решение, сам выбрал место и время - а тут, понимаете ли, дурацкие забавы пернатых!
Мешают. Сбивают настрой.
Взвихрился воздух, как гигантской ложкой взбаламученный, и новая порция мокрого снега ударила в лицо, убив наповал всякое легкомыслие. Вот сейчас бы и броситься плашмя с моста... Самый подходящий момент. Одна беда: проклятая баржа все не шла и не шла ни спереди, ни сзади, а плашмя о воду - еще расшибешься ли насмерть и сразу? Уйти восвояси, что ли?
Ага. И потом ругать себя придурком, а обнаружив в себе толику радости, животной радости организма, - еще и малодушным сукиным сыном. И вновь настраиваться... Очень надо!
Господи, как тошно... Заснули речники, что ли? Забастовка у них? Ну когда же подойдет эта чертова баржа?..
- Через девять минут с секундами, - послышался справа звучный баритон с хрипотцой. - Со стороны центра города.
Другой бы, находясь в столь издерганном состоянии души, подпрыгнул от неожиданности. Подпрыгнуть молодой человек не подпрыгнул, но вздрогнуть - вздрогнул. Нормальный рефлекс. Пока тело живо, оно во власти всякого непотребства вроде физиологии, а значит, отзывается на рефлексы. Но это временно и поправимо...
Шагах в пяти справа от себя молодой человек обнаружил мужчину лет сорока, непринужденно сидящего на перилах и свесившего ноги в сторону реки. Обоих можно было принять за собратьев по духу с той разницей, что мужчина был изжелта-смугл, горбонос, одет в черную кожаную куртку и черные же кожаные брюки, бороды не имел вовсе, а перетянутый резинкой хвост на затылке отливал не блеклой соломой, а вороненой сталью.
- Вам бы надо сместиться метров на двадцать - двадцать пять вон туда, - как ни в чем не бывало продолжал незнакомец, указав рукой в сторону Киевского вокзала. - Тогда баржа пройдет прямо под вами.
В ответ молодой человек лишь дико посмотрел на незнакомца и ничего не сказал. Просто не нашелся с ответом, что в общем понятно и простительно. Не каждый же, подобно голливудскому киногерою, никогда не лезет в карман ни за словом, ни за пистолетом.
- Я знаю, где проходит фарватер, - пояснил незнакомец.
Тут только молодой человек начал приходить в себя.
- Какого... - приступил он к произнесению гневной и вряд ли цензурной тирады, целиком оправданной в данном случае, ибо в некоторых ситуациях непрошеный советчик ничем не лучше помехи, - и осекся. До серого вещества наконец дошли и поразительная догадливость незнакомца, и странная его внешность, и не менее странное место, выбранное им для сидения, и то, что позади него сквозь стеклянный туннель по-прежнему двигались спешащие и не очень спешащие пешеходы - причем хоть бы один из них повернул головы кочан! Никому не был интересен сидящий на перилах моста черный человек. Воробей, усевшийся там же, наверное, привлек бы к себе больше внимания.
Тут молодой человек потерялся и забормотал вначале шепотом, потом непроизвольно взвил голос до петушиного дисканта, и вновь зашептал:
- Вы кто?.. Вы... зачем?! Что... вам надо?..
Черный человек расхохотался.
- Вы бы сначала определились с тем, что надо вам, - веско сказал он. - Разбиться о баржу? Ну-ну. Через восемь с половиной минут у вас будет такая возможность. Однако я замечаю в вас нерешительность и, простите, некоторую жалость к себе. Это видно по выбранному вами способу самоубийства. Кто хочет уйти из этого мира, тот просто уходит, не изобретая для этого сложных сценариев. Вы не хотите уйти, я это вижу. Вам просто желательно, чтобы мир вокруг вас изменился настолько, чтобы вы чувствовали себя в нем более приемлемо. Жаль, что с вашими средствами эта задача неосуществима. И никому вы ничего не докажете вашим суицидом, потому что всем в общем и целом наплевать, разве нет? От вашего ухода ровным счетом ничего в мироздании не изменится, уж мне-то вы можете поверить...
Кем бы ни был незнакомец, пришлось признать: он глядит в корень. Но не его, едрена-матрена, собачье дело лезть в душу первому подвернувшемуся человеку со своей непрошеной правдой!
- Настроение дрянь, понимаю, - продолжал тем временем незнакомец. - Погода тоже дрянь. Одна дрянь влияет на другую, получается суперпозиция и интерференция дряни. Оттого и кажется, что и люди поголовно дрянь, и весь мир вокруг дрянь, и конца этому не будет. А это несерьезно и может быть объяснено лишь слабостью логики или узостью кругозора. Погода... пф! Тоже мне причина!..
- Погода... - забормотал молодой человек, находясь в том странном состоянии, когда соображалка не подсказывает адекватного ответа, а толика разума, затаившись в глубине и не высовываясь, с болезненным интересом ждет, какой фортель выкинет остальной организм. - При чем тут погода?..
- Наступит ведь и лето, - вкрадчиво молвил черный незнакомец.
- Наступит, - без энтузиазма согласился молодой астеник. - Жара. Пот. Мухи. Комары.
- Слепни, - подсказал собеседник и отчего-то хихикнул.
- Да, и слепни, - терпеливо согласился молодой человек.
- Энцефалитные клещи, - вкрадчивым голосом продолжил незнакомец.
Молчание.
- Муха цеце...
- Ну, может, хватит издеваться? - возопил молодой человек по привычке не употреблять походя грязных слов. Потом все-таки употребил.
Черный человек захохотал, раскачиваясь на перилах моста. Казалось, он вот-вот потеряет равновесие и свалится в реку, - однако качался и качался в свое удовольствие, невообразимо кренясь, и вопреки законам физики не падал.
А потом вдруг и вовсе учудил: плавно взмыл на полметра и продолжал сидеть прямо на воздухе, не касаясь перил. Качаться, впрочем, перестал. Смеяться тоже.
- Ну что вы рот разинули? - напустился он на молодого человека. - Ох, люди!.. Одно и то же, всегда и везде одно и то же! Кого ни возьми, все до одного как штампованные, никакого разнообразия реакций. Ну что, теперь небось пуститесь наутек? Валяйте, догонять не стану...
Молодой человек молчал. Закрыть рот ему удалось сразу, а вот отрицательно помотать головой вышло только со второй попытки, да и то мотание получилось неубедительным, словно у заржавленного флюгера.
Но незнакомец понял.
- И на том спасибо, - сказал он язвительно. - Полагаю, теперь вы сообразили, что со мною следует хотя бы побеседовать? Или надо предъявить вам рога и копыта?
Бросив взгляд на ноги черного незнакомца, незадачливый самоубийца установил наличие на ногах ботинок - очень хороших черных ботинок с высокой шнуровкой, то ли дорогих туристских, то ли спецназовских. Но что в них пряталось, ступни или копыта, понять было невозможно.
- Ну-ну, - поощрил незнакомец. - Неужели вам не интересно, какие копыта у дьявола: раздвоенные, как у коровы, или цельные, как у лошади? Парнокопытный он или непарнокопытный? А может, мозоленогий, как верблюд? Да, чуть не забыл, еще ведь хвост! Как вы думаете, есть у моего хвоста кисточка на конце?
- А вы покажите, - нашелся молодой человек.
- Еще чего - штаны снимать у всех на виду, - брюзгливо молвил незнакомец, кивнув на стеклянный туннель, хотя никому из проходящих по туннелю пешеходов был решительно не интересен зависший в воздухе черный человек. - Но мне нравится, что вам не очень страшно, и нравится, что хамить вы начали не в полную силу, а так, чуть-чуть... Может, поверите на слово? Нет хвоста. И копыт нет, и рогов. Голову могу дать пощупать... хотя нет. Сделаем иначе.
Черная фигура стала бледнеть. Исчезла кожаная куртка, ее заменил белоснежный балахон до пят, расположившийся на фигуре незнакомца красивыми складками, а на спине выросли солидных размеров крылья такого ослепительно-белого цвета, что захотелось зажмуриться. Трансформировать свою голову незнакомец то ли не смог, то ли посчитал излишним, вследствие чего остался таким же смуглым седеющим брюнетом, каким был. Лишь вокруг головы сгустилось из пустоты радужное сияние в форме нимба.
- Так вам удобнее со мной разговаривать? - с плохо скрываемым сарказмом проговорил незнакомец. - Или когнитивный диссонанс мешает? Мешает? Тогда давайте разберемся, какого рода этот диссонанс. Вы верующий? Ну-ну, не тушуйтесь. Понимаю, что сейчас вам больше всего хочется не отвечать на вопросы, а оказаться в мире привычных для вас представлений... понимаю и терпеливо жду. Кстати, я не дьявол и не собираюсь покупать вашу душу. Я также и не ангел, не смотрите на мой временный облик. Хвоста у меня нет, и отращивать его ради вашего удовольствия я не собираюсь. Будет с вас и крыльев. Итак, вы верующий?
- Не сказал бы, - выдавил из себя молодой человек.
- Даже сейчас? Замечательно. Значит, атеист?
- М-м... тоже не сказал бы. Вера в отсутствие бога...
- Можете не продолжать. Она тоже вера. Это тривиально. Следовательно, вы агностик?
- Ну... наверное.
- Прекрасно. Для того чтобы сознавать, что на свете есть и всегда останутся истины, не доступные человеческому разуму, нужно иметь какое-никакое мужество. А для того чтобы продолжать жить с этим пониманием, нужно еще большее мужество, которого некоторым недостает, а уверовать в божественное для них невозможно, психотип не тот, вот и остается поджидать баржу, чтобы разбить о нее голову... Не дергайтесь! С вашим, без сомнения глубоким, внутренним миром мы разберемся немного позже. Сейчас же меня интересует...
- А скажите, - вдруг перебил молодой человек, - это вы были вороной? Ну, той, что гонялась за чайкой?
- И чайкой был тоже я, - ответил собеседник. - Знаете, что такое ворона? Та же чайка, только в переводе Гоблина. Вам не смешно? Мне смешно. Думать люди, конечно, не умеют, но их афоризмы порой неплохи. Кстати, я попросил бы вас не перебивать меня. Итак, вопрос чисто для проформы: причина вашего намерения прервать свое существование? Надеюсь, дело не в изменившей вам девушке?
- Нет...
- Очень хорошо. Хотя немного жаль: в этом мире осталось так мало романтиков! И не в неоплатных долгах?
- Нет...
- Совсем хорошо. Значит, кое в чем вы уже не слабак. Впрочем, многие ваши знакомые не примут это во внимание. Все равно скажут: хлюпик, ничтожество. И забудут вас. Не пугает?
- Нет.
- Вероятно, дело в общей неудовлетворенности жизнью?
- Ну, можно и так сказать...
- Приспособиться пробовали?
- Разумеется.
- О результатах не спрашиваю. Карьера не задалась?
- Знаете, а идите вы!.. - вспылил молодой человек.
Незнакомец в униформе ангела расхохотался.
- Могу пойти, - весело сказал он. - Могу полететь. А могу просто исчезнуть, и вы останетесь один на один с вашими проблемами. Хотите? Баржа пройдет под вами примерно через три с половиной минуты... Нет, я одного не понимаю! Ему предлагают надежду на совсем иную жизнь, ему только что перевернули вверх дном все убогие представления в его бестолковой голове, перед ним могут раскрыться такие горизонты, о которых он за скудостью фантазии и мечтать не мог, - а он воротит нос! Что меня всегда удручало, так это человеческая психология. Не желаете показаться смешным, жалким, зависимым, так ведь? А вам не все равно за три-то минуты до смерти? Вон она, баржа. Ждать недолго.
- Свинство это - читать чужие мысли, - пробормотал молодой человек, со злобой и ненавистью глядя на незнакомца. А мысли были, и не только перечисленные собеседником. Кто он такой? Галлюцинация? Гм, вряд ли... Если ангел, то фальшивый. Да и не бывает никаких ангелов, ни фальшивых, ни настоящих! Дьявол? Та же фигня: дьявола тоже нет... Кто он?
- Я читаю мысли? - возмутился незнакомец. - По-моему, вы слишком много возомнили о себе. Зачем мне читать ваши мысли, когда я и так их знаю? Никакого смысла нет их читать. У людей вообще не мысли, а мыслишки. Полуфабрикаты и отбросы. Зачем бы я задавал вам вопросы, если бы рылся в мусоре? Я, например, не знаю, как вас зовут. Может, представитесь? - Поглядев на свинцовую воду Москвы-реки у себя под ногами, он добавил: - Напоследок...
- Василий, - с явственным отвращением процедил молодой человек.
- Рудра, - в свою очередь представился незнакомец и даже слегка наклонил голову, причем нимб вокруг нее успел за это короткое время растаять бесследно. - Профессия: ну, скажем упрощенно, бог. Подробности - со временем. Служебная обязанность: надзор за этой планетой. Хобби: изучение человеческих экземпляров. Не всех подряд, естественно. Вы, например, мне интересны... пока. Итак, продолжим. Верно ли я понял, что ваша неудовлетворенность жизнью проистекает не от вашего скромного места в человеческой иерархии, а, так сказать, вообще?.. Ну, хоть кивните... Та-ак. Значит, у вас философская неудовлетворенность. Забавно... Знавал я в былые времена одного такого, соотечественники прозвали его Плачущим философом. Толковый был парень, диалектику выдумал, а это не каждому дано, и мог бы стать еще толковее, если бы не плакал и не темнил... Ну, темнил - ладно... а плакать-то зачем? Не понимаю. Между нами говоря, и философствовать-то ему было совершенно незачем, как и вам. Много вы нафилософствуете, толком не зная мира, в котором живете, а? Я вас спрашиваю. - Василий молчал. Но если бы даже он попытался возразить, незнакомец, назвавшийся Рудрой, не дал бы ему и рта раскрыть. - Ну что вы можете знать? - бушевал он. - Физику этого мира? Не смешите. Люди никогда не познают ее до конца. Ваши теоретики не в состоянии просто представить себе то, что они насчитали в своих моделях, а ведь они только подбираются к таким безднам, перед которыми пасую даже я! Может, вы убеждены, что знаете людей? Тоже смешно: даже я не всегда могу предсказать, чего от них ждать. Только в общих чертах... Ну а вы? Набрали в свое очень серое вещество толику информации, сделали скоропалительные выводы и решили, что вы слишком хороши для этого мира?
- Может быть, - зло бросил Василий.
Поражало его только одно: то, что он вовсе не удивляется беседе с этим типом, ангел он там, дьявол или бог. Как он сказал - Рудра?.. Э, стоп! Рудра! Кажется, об этом Рудре что-то когда-то было читано...
Точно! Древнеиндийский бог сил природы, причем бог грозный, родившийся из земли в виде языка пламени... можно себе представить, каков был тот язык - как у взорвавшейся нефтяной платформы, наверное... Людей вроде не любил, а губил, всячески безобразил, предпочитая, чтобы его боялись, а не обожали. Потом... потом вроде смягчился, стал называться Шивой...
- А почему у вас только две руки? - спросил Василий, впервые за время беседы проявив к чему-то неподдельный интерес.
- А сколько бы вам хотелось? - огрызнулся Рудра. - Шесть? Шесть рук плюс две ноги - будет восемь. Паук. Когда я разговариваю с человеком, не желая его напугать, я не арахнид, а человек. Ну что ты будешь делать! Один раз пошутил на сельском празднике - так дураки вообразили себе, что я и впрямь шестирукий... Нет никакого Шивы, Василий, уж мне-то вы можете поверить. И Вишну нет, и Брахмы, и Иеговы. Вицлипуцли - и того нет... Я один. Вы не возражаете, если я приму привычный мне вид?
- Пожалуйста, пожалуйста, - пробормотал Василий.
О барже он уже забыл, как и о своем намерении. Любопытство - наверное, самая великая сила на свете, только не все это понимают.
Крылья исчезли, белоснежный балахон растаял, черная фигура опустилась ниже. Теперь назвавшийся Рудрой незнакомец вновь стал выглядеть как человек, и уже не сидел на перилах моста и не висел над ними, а стоял в трех шагах от Василия, грубо копируя его позу.
- Униформа, - ткнул он пальцем себе в грудь, вероятно, имея в виду не только одежду, но и свой телесный облик. - Упрощенный вариант. Некоторые думают, что Рудре полагается еще лук с черными стрелами, но это от невежества. Зачем мне лук? Если уж пугать современных людей, то хотя бы огнеметом... Впрочем, к делу! Верно ли я понял, что вы не верите в бессмертие души?
- Да, - подтвердил Василий, подумав со страхом, что теперь уже, пожалуй, ни в чем не уверен. И с еще большим страхом подумал он о том, чтО может сделать с ним этот черный тип, кем бы он ни был, богом или не богом... Пожалуй, что захочет, то и сделает...
- Вы грубый материалист, - упрекнул Рудра. - Но знаете, в подавляющем большинстве случаев вы правы. Души... душонки... нематериальная субстанция... информация, одним словом. Человек умирает, и составляющие его тело химические элементы возвращаются в естественный круговорот веществ, а информация, или, если угодно, душа, теряется при этом процессе безвозвратно. На информацию не распространяются законы сохранения, что, между прочим, математически доказано. То есть чтобы сохранить душу какого-нибудь человека, чье пребывание в числе живых заканчивается, мне пришлось бы предпринять определенные действия, конкретно - переписать информацию на другой носитель, хотя бы и временный... Нудная, утомительная, а главное, почти всегда совершенно бессмысленная работа. Нет, этим я занимаюсь лишь в совершенно исключительных случаях... - Он замолк и выжидательно поглядел на жертву когнитивного диссонанса.
- Например? - как-то само собой выскочило из Василия, и он похолодел при мысли о том, что разговаривать подобным образом с богом, пожалуй, чересчур самонадеянно.
- Скажите, чего бы вам хотелось, - ушел от прямого ответа Рудра. - Что бы вы желали получить прямо сейчас для того, чтобы навсегда отказаться от вашего глупого намерения лишить себя жизни и впоследствии вспоминать о нем с неловкостью или снисходительной усмешкой? Ну? Не стесняйтесь. Вам нужно денег? Всемирной славы? Любви женщины? Может, всеобщего обожания?
- И вы все это мне дадите?
- Не исключено. Но если дам, то лишь то, что в моей власти и что не нанесет никому особого вреда. Вдруг вам придет в голову фантазия уронить Землю на Солнце? Я буду вынужден отказать вам в этой причуде. Не требуйте также, чтобы я прекратил мое существование, - это в принципе возможно, но я, знаете ли, против... - Последовала усмешка. - Итак, подумайте хорошенько: чего вам недостает?
- Ума, - буркнул Василий.
- О! - просиял Рудра и даже всплеснул руками. - Потрясающе! Редкий случай. Но зачем вам лишний ум, коль скоро вы ощущаете его нехватку? Ведь это по минимуму означает, что вы уже не дурак. А о том, что во многой мудрости много печали, вы, надеюсь, слышали?.. Гм, ну если вам так хочется, я, пожалуй, смогу пойти вам навстречу, но только не вдруг. Или вы куда-то торопитесь?
Василий сам не знал, торопится ли он теперь и куда. На всякий случай он пожал плечами.
- Вы получите шанс стать богом, - без обиняков заявил Рудра, по-видимому, воспринявший жест Василия как надо. - Бог, как вы понимаете, теоретически бессмертен. Он также мудрее большинства людей, поскольку имеет время подучиться на своих и чужих ошибках. Мне нужно только ваше согласие. Прошу внимания: речь идет не о вашем согласии стать богом, а только лишь о согласии получить шанс сделать это. Ничего еще не решено, так что потом не жалуйтесь. Не трудитесь задавать вопрос, почему я предлагаю шанс именно вам. Возможно, это просто мой каприз, но лучше считайте, что я нашел вас подходящим кандидатом на данную роль. Подходящим, но, заметьте, не единственным! Если вы не подойдете, я обязуюсь вернуть вас в исходное состояние, то есть поместить в эту же пространственно-временную точку с подчищенной памятью, и делайте с собою что хотите. Годится?