Я лечу из белого беззвучного неба к голой, зябко вздрагивающей, недоступно далекой разноцветной земле и тихонько касаюсь ее первой снежинкой, и обжигаюсь, и таю, и вновь касаюсь, касаюсь, пока не исчезает в снежинках и небо, и земля, пока не исчезает разноцветное, и уже есть только я, первый снег.
Я - снег, небывалый новорожденый лучащийся первый снег.
Я - снег. Я мерзну на ржавых железных крышах. Я падаю в мутные воды осенних рек и теку в реках. Я сбиваю с деревьев сухие листья и становлюсь на их место, а листья притаптываю к старым, опавшим раньше.
Мне весело, мне грустно, я рождаюсь, я умираю, я смеюсь, я плачу, я - снег, я иду.
Наступают сумерки. Тихо. Один я шуршу своими снежинками. Город зажигает фонари, окна, и, пролетая огни вечернего города, я зову лица людей: смотрите, я - снег.
Мой смех, мои снежинки купаются в свете окон и фонарей, каждая - неповторима, каждая новая - удивительней прежней, а я бесконечно щедро радуюсь мириадами этих чудес.
Люди идут и видят меня. Они ловят снежинки ртом, подставляют мне ладони и лица, и у них праздник.
Другие хмурятся, прячутся за воротниками, а я хохочу, хохочу над ними, и, хлестнув пару раз мокрым ветром, отпускаю: они уже не увидят меня, я - снег.
Давно ночь, а я все сыплю и сыплю. Я иду. Я брожу повсюду. Я рассыпаюсь сугробами на полях далеко за городом. Я скольжу по ночному льду рек. Я перекатываюсь по иголкам и шершавым стволам лесных деревьев, щекочу их. Мне весело, мне грустно, я - снег, я иду.
Свежим морозным утром я улегся посвюду. Люди выходят из домов и, ступая по мне, идут по делам. Лопаты дворников сгребают меня с тротуаров, месят кашу колеса машин на дорогах. Я сыплюсь с веток и проводов, я остаюсь на земле и белых крышах и лечу по небу в холодных серых тучах, я мчусь дальше, я - снег.