Гейман А. М.
Инна, волшебница. 1-я ч

Lib.ru/Фантастика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
  • Комментарии: 7, последний от 06/07/2006.
  • © Copyright Гейман А. М. (a.mihaly4@mail.ru)
  • Размещен: 04/03/2005, изменен: 24/11/2024. 417k. Статистика.
  • Роман: Фэнтези
  • До Христа. Романы. Повести.
  • Скачать FB2
    • Оценка: 5.51*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Полная версия романа
    •   
      
       АЛЕКСАНДР ГЕЙМАН
      
      
      
       ИННА, ВОЛШЕБНИЦА
      
      
      
       Роман
      
      
      Copyright (C) 1997-2002, А.М.Гейман
      Все права в отношении данного текста принадлежат автору.
      
      Автор оговаривает распространение данного текста следующими условиями:
      
      1. При воспроизведении текста или его части сохранение Сopyright обязательно.
      2. Коммерческое использование допускается только с письменного разрешения автора.
      3. При размещении данного текста на некоммерческих сайтах сети следует указать адрес странички автора, откуда взят текст:
      http://samlib.ru/g/gejman_aleksandr_mihajlowich
      4. Следует также сохранять ПП.1-4 в данном виде и расположении (перед текстом).
      
       Теперь, прочитав\пропустив это нудное и бесполезное наставление, бесценный читатель может приступить к чтению.
      
      
      
       ОГЛАВЛЕНИЕ
      
      
      
       ЧАСТЬ I. СКАЗОЧНОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ.
      
      
       1. НЕОБЫЧНОЕ СУЩЕСТВО.
       Инна. Юма. Инна.
      
       2. ДЕСАНТ В КАМСК.
       Юма. Инна. Саша Песков.
      
       3. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ТАПАТАКУ.
       Инна. Саша Песков. Инна.
      
       4. ПЛАТЬЕ ЮМЫ И СТОЛИЦА ГОЛЛАНДИИ.
       Юма. Саша Песков. Инна.
      
       5. SUCH A BEAUTIFUL DREAM.
       Инна. Саша Песков. Инна.
      
       6. ИСКРЫ: ИЗ ШЕРСТИ ЧЕРТА И В ГЛАЗАХ ЗВЕРЯ.
       Юма. Саша Песков. Юма.
      
       7. БАЛ.
       Юма. Инна. Юма.
      
      
       ЧАСТЬ II. ПОСЛЕ БАЛА.
      
      
       8. ДРУЗЬЯ И ВРАГИ.
       Инна. Юма. Инна.
      
       9. НЕМНОЖКО БОГА И БОЙ ТЕНЕЙ.
       Юма. Саша Песков. Инна.
      
      10. ВХОД С БАЛКОНА.
       Инна. Саша Песков. Инна.
      
      11. ТЕРНИИ И ЗВЕЗДОЧКИ.
       Инна. Саша Песков. Инна.
      
      12. В КАПКАНЕ.
       Юма. Инна. Саша Песков.
      
      13. СУМЕРКИ И БОИ.
       Инна. Юма. Инна.
      
      14. ВЕСТОЧКА НА ДОМ.
       Саша Песков.
      
      
      
      
      Вплавь две звезды, три космоса налево... - начинает одну из своих поэм Кинн Гамм и, так пошутив, приводит далее точное местонахождение Тапатаки - гроздь миров такая-то, соседство такое-то.
      
      Но редко появляются эти древние имена в нынешних летописях Тапатаки, потому что страна уже не проживает в сакуале такой-то, по соседству такому-то, ее новый адрес - "Вселенная, до востребования", - вот такой переезд совершила Тапатака в своей новейшей истории.
      
      Впрочем, новая история Тапатаки началась все-таки на старом месте - да-да, три космоса налево, вот там - началась с того, что старый король Докейта собрался в последнее путешествие. Событие это значительное, но не так чтобы печальное, в Тапатаке это чаще называют "дальний поход", потому что никому, даже самым сведущим ее магам не известно, действительно ли последнее путешествие совершает король, покидая Тапатаку. Есть, например, такие, кто считает, что иные правители возвращались на нее вновь - в другое время и под другим именем.
      
      Как бы то ни было, король Докейта собрал дам и рыцарей в тронном зале, чтобы совершить последнее, что ему как королю полагалось - оставить стране своего преемника. В иных мирах, как известно, именно это порой бывает истоком всех зол и бед - когда к власти в стране, из-за несовершенных правил престолонаследия либо из-за отсутствия достойных преемников, либо еще почему, приходит тот, кого к этой власти лучше бы и вовсе не подпускать. Но в волшебной стране Тапатаке это издревле разрешалось по-волшебному и без каких-либо особых затруднений - перед своим дальним походом король должен был вызвать из Нимрита наследника. Бывало, хотя и редко, что таковым оказывался кто-нибудь из теитян, жителей столицы, а пару раз это были дети короля. Но обычно в магической купели, это была площадка в середине тронного зала, обнесенная мраморными стенками, появлялись люди из неведомо каких миров, чаще дети. Их-то и обучали чудесному знанию и языку Тапатаки, чтобы они могли отправлять свое волшебное ремесло правителя страны.
      
      Что же до прежнего короля, то самое вызов своего преемника из Нимрита служил бесспорным знаком того, что король выполнил свое назначение и достиг могущества, достаточного для великого путешествия. Иногда вождь тапатакцев уходил в него один, а значит, поход предназначался лишь для него, иногда же его сопровождала добрая треть обитателей Тапатаки. С Докейтой же, как это и бывало обычно, уходило из Тапатаки лишь некоторое число избранных теитян, особо близких к королю и созвучных поэтому неповторимому настрою предстоящего путешествия.
      
      Итак, событие предстояло значительное, но вполне обычное для Тапатаки - король уходил и оставлял наследника. Но когда Докейта положил на столик в мраморной купели четыре королевские знака и чудесные свои орудия - семирубин Соллу, ключ от Нимрита, жезл Тейа и Имя-меч, а затем сотворил положенные заклятия, то в купели появился не один, а сразу двое преемников - пара несмышленышей лет трех-четырех. И все подумали, что в Тапатаке, как это иногда бывало, будут двое королей-соправителей.
      
      - Нет, - возразил на это предсказатель, - у нас будет один король.
      
      "Значит, второй будет принцем-канцлером", - решили тапатакцы, не особо удивившись, поскольку и такое случалось в длинной-предлинной истории этого мира. А двое карапузов, потаращившись по сторонам, заметили на столике волшебные регалии королей Тапатаки, и один, это был Антонин, протянул руку и взял Соллу и Имя-меч, а его брат Северин вцепился в жезл Тейа и ключ от Нимрита. И когда маги Тапатаки увидели, как эти двое разделили чудесное наследие, то уверились, что так оно и будет - Солла и Имя-меч были важнее, нежели ключи от Нимрита и Срединного мира, а стало быть, в Тапатаку явились король и его принц-спутник.
      
      - Что ж, - сказал, разведя руками, король Докейта, - вот мой последний дар и вот ваш будущий король, дамы и рыцари. Не сомневаюсь, что принцы получат подобающее воспитание и украсят историю Тапатаки. А я, с вашего разрешения, отбываю!
      
      - Я остаюсь, - неожиданно заявил Мэйтир, а он собирался сопровождать короля Докейту в этом походе.
      
      Докейта снова пожал плечами, попрощался с Теей и Тапатакой, и вошел вместе со свитой в тайный покой, откуда уже не появился, потому что двери этой палаты открывались только из Тапатаки в Нимрит и никогда - наоборот.
      
      Мэйтир же был старейшим из жителей Тапатаки, ее долгожителем, древним, как сама эта страна. Верней, так привыкли смотреть на него остальные, более юные обитатели чудесного мира Тапатаки, считая старого мага чем-то вроде одного из ее устоев: есть Тапатака (страна, народ), есть Тея (знать, столица), есть закон престолонаследия, есть четыре королевских орудия, а есть Мэйтир, хранитель предания и учения Тапатаки, по сути же - ее бессменный канцлер, независимо от того, кто бы из принцев-близнецов (иногда, как указано выше, такие появлялись) таковым не именовался. Но сам Мэйтир совсем не считал себя неотменяемой нотой в праздничном каприччио Тапатаки, последние тысячелетия он поговаривал, что засиделся на одном месте и оброс мхом, пора-де и ему прыгнуть в пасть Нимрита с кем-нибудь из августейших правителей Тапатаки. Сначала все считали это старческим ворчанием, однако ворчание это звучало все чаще, рассеянность Мэйтира становилась все очевидней, намерение оставить Тапатаку ради дальнего похода все укреплялось, и вот - вместе с королем Докейтой Мэйтир, наконец, собрался в последний поход. В то время все сочли, что уход Мэйтира и будет тем новым, что внес король Докейта в жизнь Тапатаки - ибо короли Тапатаки не просто правили чудесным миром, но добавляли к нему каждый нечто свое, неповторимо своеобразное и ранее небывалое.
      
      Но нет, Мэйтир оставался, а значит, последним даром Докейты было другое - очевидно, сама эта двойня принцев, хотя на вид в каждом и не было ничего особенного.
      
      - Подождите до коронации, - предрек в ответ на эти соображения Кинн Гамм, и все стали ждать.
      
      
      (из Новой хроники Тапатаки)
      
      
      
       ЧАСТЬ I. СКАЗОЧНОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ.
      
      
      1. НЕОБЫЧНОЕ СУЩЕСТВО.
      
       ИННА. ЮМА. ИННА.
      
      
      
      Сколько надо Атлантике надышать туч и какой закрутить циклон и по каким воздушным трассам гнать, чтобы вот так, три часа кряду, сыпать снегом, завесив небо над Камском от пригорода до пригорода, а это добрые километров сто.
      
      Впрочем, Инне, стоящей у круглого углового окошка, было не до этих размышлений. Наблюдать снег, да еще такой - о крупных снежинках, безмолвный, воздушней пуха, она могла часами, но теперь любимая погода не отвлекала Инну - у нее разболелся зуб.
      
      - Ин-н-н-на!.. - в челюсти кольнуло, да так, что отдалось в ухе, и Инне даже почудилось, будто ее окликнули, рявкнули прямо в барабанную перепонку.
      
      - Ин-ннн-на! - ударило вновь.
      
      Она со стоном рухнула в кресло и схватилась за щеку. На миг у нее потемнело в глазах, и в этот миг потемнения ей вдруг померещилось чье-то лицо, кажется, мужчины, кажется, молодого, кажется, он вглядывался в Инну с каким-то ожиданием... Инна собиралась подумать что-нибудь насчет этого, и тут с ней заговорили:
      
       - Наконец-то, - раздался веселый молодой голос. - Похоже, докричался. Ну и броня у тебя, Инна, я уж думал, не продолбиться. Четвертый час идет снег, а я все кручусь возле - и так пробую, и этак - и никак. Пришлось помучить твой зуб. Извини, конечно.
      
      Она вскочила на ноги и завертелась по сторонам. Взгляд ее обежал комнату - в серванте сверкал хрусталь, под столом стоял пуфик, а возле пара кресел, у дальней стены располагалась тахта и торшер... в гостиной находилось все, что находилось всегда, и конечно, там не было никаких посторонних мужчин. Да уж не начались ли у нее от этой проклятой боли...
      
      - Никаких галлюцинаций, успокойся, - опроверг прежний голос все так же жизнерадостно. - Это я, Антонин. Тошка. Прибыл, как велено. Кстати, и зуб твой я уже отпустил. Ах, да! - спохватился невидимый Антонин. - Я же не поздоровался, прошу прощения.
      
      Инна продолжала озираться. Ей хотелось заглянуть в шкаф или под тахту, и она уже готова была это сделать, но потом подумала про скрытую камеру и гневно раскрыла рот:
      
      - Послушайте, вы!..
      
      - Да какая скрытая камера, ты что? - опередил ее невидимка. - Инна, вслушайся, я же не снаружи, я в_н_у_т_р_и тебя звучу!
      
      Голос действительно раздавался внутри, прямо в голове Инны, и он продолжал ее убеждать:
      
      - Говорю же, это я - Антонин, прибыл к прекрасной даме согласно ее личному повелению. Слушаю и повинуюсь! Какие затруднения? А, понял! - сообразил невидимый собеседник. - Ты меня проверяешь. Ну, что ж...
      
      Вслед за этим "ну что же" стеклянные дверцы серванта сами собой раздвинулись, оттуда с легким позвякиванием - с_а_м_а, по воздуху, стала вереницей выплывать фарфоровая и хрустальная посуда и строиться - в воздухе - в какие-то хороводы. Предметы сервиза затанцевали в полутора метрах от глаз Инны, слегка соударяясь и вызвякивая мелодию. Это было уже настолько невероятно, что пугаться или считать происходящее сном у Инны не нашлось сил. Она просто сидела с открытым ртом и, как выражаются иные высококультурные личности, торчала.
      
      Посуда меж тем выписала в воздухе какой-то замысловатый пируэт, и Инна подскочила:
      
      - Осторожней с сервизом! Это...
      
      - Тети Ирин, я знаю, - отозвался невидимка. - Кстати, тебе не обязательно сидеть с лицом Фемиды и изрекать, глядя перед собой. Я же слышу тебя, как ты меня, - внутри.
      
      "Внутри" шевелятся самые разные мысли, а этот Антонин, кем бы он ни был, говорил явно как мужчина, и Инна невольно покраснела. Но невидимка уловил ее смущение:
      
      - Да нет, нет, я совсем не заглядываю в твои подземелья со скелетами. В сокровенные уголки души, я имею в виду. Просто ты можешь разговаривать со мной мысленно - я услышу. Так что, милая Инна - ты удостоверилась? Что это я?
      
      - Я - это кто? Инопланетянин? Гость из будущего?
      
      Невидимка слегка хмыкнул:
      
      - Мимо.
      
      - Призрак? Дух? - продолжала спрашивать Инна, сама не зная, верит она всему этому или нет.
      
      - Пожалуй, ближе, - весело отозвался невидимый Антонин.
      
      Внезапно Инну осенило. К ней пришла шальная мысль, которая как будто разрешала ее оторопь и счастливо разъясняла происходящее.
      
      - А, поняла! - закричала Инна, забыв о словах Антонина про мысленную беседу. - Я все поняла! Ты мой ангел-хранитель!
      
      Надо было слышать, как хохотал Антонин - заливисто и совсем как мальчишка.
      
      - Да уж, шуточки у тебя, - заметил Антонин, отсмеявшись. - Ангел-хранитель, Инночка, это не из моей сказки. То есть, - заверил он, - я, конечно же, постараюсь споспешествовать моей прекрасной даме - и в твоем мире, и в прочих иных, где мы, я так полагаю, побываем. Само собой, я везде буду тебя защищать. Оберегать, если угодно. Хранить. Пылинки сдувать. Но я не твой ангел-хранитель.
      
      - А кто?
      
      Невидимка хмыкнул несколько озадаченно.
      
      - Что, все еще проверяешь?
      
      - Что я проверяю? - столь же озадаченно спросила она.
      
      - Меня, кого же еще.
      
      Теперь хмыкнула Инна.
      
      - Так ты что - не помнишь?!. - догадался ее невидимый собеседник.
      
      - Что не помнишь?
      
      - Что сама пригласила меня?
      
      - Я?!.
      
      - Кто же еще.
      
      - Когда? Где?
      
      - Когда была у меня, - с полной убежденностью отвечал Антонин. - В моей стране. В моем мире. Я здесь, конечно, слегка пошалил, извиняюсь, - продолжал невидимка, - впрочем, ты мне это заранее разрешила. Но ты, Инна, когда навещала меня, вела себя как форменная фурия. Откровенно говоря.
      
      Инна ошарашенно молчала.
      
      - Ты требовала, чтобы я тебя разыскал - здесь, в твоем мире, - пояснил Антонин. - Неужели не помнишь?
      
      Инна не помнила.
      
      - Хм... Очень странно, - задумчиво произнес Антонин. - Очень-очень странно. Вот так ведьма... Интересно, что Мэйтир... А ты меня не разыгрываешь? - недоверчиво спросил собеседник Инны и сам себе ответил: - По всему, нет... Вот так знакомство... Получается, мне надо представиться. С вашего позволения, сударыня, - как вы уже знаете, меня зовут Антонин. Можно Тони, Тошка - как удобней.
      
      - Но кто ты?
      
      "И почему я тебя не вижу?" - мысленно добавила Инна.
      
      Антонин кашлянул несколько смущенно и отвечал с некоторой застенчивостью в голосе:
      
      - Вообще-то я принц.
      
      Инна поверила, сразу, да и почему не поверить, уж это-то не было самым невероятным во всем произошедшем. Но ее губы сами собой разжались и совершенно не к месту, просто по-дурацки съязвили:
      
      - Тогда уж почему не кор...
      
      Она рукой зажала себе рот, не выпуская остаток этой глупой девчоночьей колкости и стыдясь сама себя. Но это не было вздорным сомнением в правдивости слов Антонина, это была отчаянная попытка рассудка хоть что-то отрицать, оспорить в происходящем, чтобы вернуть все на свои места и выставить прозвучавшее - не прозвучавшим
      и произошедшее - не
      произошедшим.
      
      
      - Почему? -
      повторила фея Инесса,
      внимательно вглядываясь в лицо Юмы. - Ты спрашиваешь, почему наш принц Антонин не король?
      
      - Да, - произнесла Юма, как всегда слегка робея под взором своей великой наставницы, но твердо. - Почему он не король?
      
      - А почему ты вообще об этом спрашиваешь? С чего вдруг это тебе пришло в голову? - продолжала свой допрос фея Инесса так строго, будто экзаменовала Юму по пройденному материалу.
      
      - Но ведь принц - это наследник короля, - отвечала Юма. - Когда король... когда его нет, то принц восходит на трон и становится королем вместо него, ведь так? А у нас в Тапатаке нет короля, и принц Антонин... значит, он должен...
      
      Юма сообразила, что выдает свои проступки, и осеклась. Но фея Инесса уже все поняла. Она нахмурилась и протянула суровым голосом:
      
      - Та-а-к... И откуда же нам известны тонкости устава престолонаследия? Лазили в шкаф и читали взрослые книжки, - ответила она за Юму. - А откуда нам известно, что в Тапатаке нет короля? - фея Инесса на миг прислушалась к чему-то внутри и разрешила вторую задачу: - Бегали на запруду и болтали с сыном мельника.
      
      Марабу энергично закивал, подтверждая догадки Инессы. Юма украдкой показала ему кулак и произнесла одними губами: "Ябеда". Меж тем фея Инесса продолжала:
      
      - И всем этим мы занимались вопреки запрету и, конечно, вместо уроков. Мы, само собой, и не думали ходить на ручей и с_т_р_е_м_и_т_ь воду!
      
      - Вовсе нет, - живо возразила девочка. - Я ходила... То есть, я не ходила, - поправилась она, - я пила воду из ковшика и подумала - вот бы мне не плестись к ручью, а нырнуть в воду прямо в ковшике! А потом я вдруг вынырнула сразу у старой мельницы.
      
      Марабу защелкал клювом, давая знак, что его подопечная не лукавит.
      
      - Хм... - в уголках губ феи Инессы появилась улыбка. Она посмотрела куда-то в сторону и спросила: - Ну, Мэйтир, что ты на это скажешь?
      
      - Лень - двигатель прогресса, матушка! - отозвался на это мужской бархатистый голос. Юма не знала, чей он и откуда берется, но давно уже ему не удивлялась - фея Инесса частенько так беседовала, и этот голос нередко изъяснялся весьма мудрено и вычурно.
      
      - Да уж, - Инесса улыбнулась-таки и продолжала, поворотив лицо к Юме: - И все равно, голубушка, ты нарушила два запрета. Выбирай сама: полтора часа беседы с шиповником или час... нет, полтора часа на столбе.
      
      Юма надулась. Даже если она провинилась, наказание было чрезмерным. Ей не хотелось тратить время на шиповник, хотя тот иногда рассказывал ей интересные вещи, правда, Юма в них не все понимала, но все равно, другой компании у нее не было - шиповник, да марабу, да изредка этот задавака мельничий сын. А разглядывать с башни город было, конечно, гораздо интересней, но фея Инесса заставляла потом вспоминать все подробности, а соврать у Юмы не получалось, потому что все, что она вспоминала, отображалось в большом зеркале в гостиной, и фее Инессе было видно, что Юма помнит, а что забыла.
      
      - Милая Инесса, - наконец попросила девочка, - я три часа буду стоять на столбе, но ответь, пожалуйста - почему принц Антонин не король?
      
      - Э! - наставница Юмы сделала жест досады. - Да в том-то все и дело, что он не король! Будь Антонин королем, стала бы я надоедать тебе этим столбом... да и своим обществом... Впрочем, это к делу не относится, - оборвала она сама себя. - А что именно тебе сказал этот нахальный мальчишка, там, на заброшенной мельнице? О принце Антонине?
      
      - Он сказал, чтобы я спросила тебя. Он сказал, что ты должна знать. Мы поговорили, и я потом заглянула в книги, и там было написано, что принц - сын короля, ну и, все прочее, - рассказала Юма.
      
      - Не всегда, - неохотно откликнулась фея Инесса. - Наш принц Антонин не сын короля. Он просто принц.
      
      - А разве так бывает?
      
      - Бывает, - отрезала Инесса. - Антонин - властитель всей Тапатаки и вообще всего мира. Нашего с тобой, - уточнила Инесса. - Поэтому он и принц.
      
      - А почему...
      
      - Потому что его право быть королем нарушено. Точнее, Антонин сам поставил его под угрозу. У него нет заземления в Алитайе. И его угораздило потерять Соллу, - фея Инесса роняла фразы так скупо, будто делилась последней краюхой хлеба. - Потому-то он еще не король, а только принц. А может быть, у_ж_е не король, - добавила фея. - Все, Юма, ступай на башню, мне надо кое-что сделать. Остальное поймешь со временем.
      
      Девочка действительно мало что поняла, разве только, что принц Антонин может стать королем, но пока - не может. Но фея Инесса остановила ее расспросы, а спорить с ней Юма не смела - вернее, она знала, когда это можно сметь, а когда нельзя. Впрочем, неприступность ее наставницы Юму не обижала. Из всех чудес, что пчелиным роем роились вокруг Инессы, самым удивительным была та любовь, которую она всем внушала. Вот и Юма просто обожала свою наставницу, а ведь та как будто не давала к тому никакого повода. Наоборот, Инесса была сурова с ученицей, ни в чем не делая ей поблажек, да и вообще не нежничала с Юмой. Нет, она разговаривала с ней и требовала с нее как со взрослой и уж никак не походила на добрую маму, что рассказывает на ночь сказку, а утром поправляет одеялко. Но Юма любила Инессу самозабвенно и восхищалась ей - особенно, когда та открывалась в полноте своей силы: красивая, с сияющими глазами, вся лучащаяся волшебством и особой, ф_е_й_н_о_й, юностью, в какой казалась Юме почти сестрой, разве что на пару лет старше, всепонимающая, могущественная - настоящая фея! Правда, такой Юма видела Инессу лишь несколько раз, когда ее великая наставница отбывала в город - наверное, там был какой-нибудь праздник, может быть, бал... А как она осадила Патлатого Дылду, ее прежнего хозяина, он посылал Юму просить милостыню, а потом все отбирал, головорез с ручищами толщиной с бревно, он хотел заорать на Инессу своим бычьим голосом - и осекся, застыл на месте под ее взглядом, а потом знай поддакивал - "да, девочка не его дочь... да, пусть идет куда хочет... конечно, пусть с Инессой, спасибо высокородной госпоже, что снимает с него эту тягость... нет, денег не надо, покорно благодарю..." Дылда был вдвое выше Инессы, а казалось, это она высится перед ним на троне, - настоящая царица, нет, богиня! Юма не завидовала, ей только очень хотелось походить на Инессу и, может быть, когда-нибудь стать такой же. Это желание помогало Юме терпеть - нет, даже не учебу, хотя иные из заданий были несносны, - а тот суровый распорядок, жить в котором ей приходилось у феи. А ведь ее жизнь до феи Инессы была совсем не сахар, и все равно - совсем не такой жесткой.
      
      Впрочем, требовательность Инессы была особенной - Юме порой казалось, что ее учительница дает иной запрет именно с тем, чтобы Юма его нарушила, она же такая умная! Вот и марабу, хоть и таскался тенью за Юмой - "он будет тебя охранять от твоих же глупостей", так объяснила Инесса, - но не препятствовал же некоторым из ее проступков! А наверное, он мог бы вмешаться, ведь этот противный марабу, и правда, пару раз выручал Юму. Однажды она угодила в камень, лежала там невесть сколько времени, целую вечность, но марабу как-то ее разглядел, залез клювом и вытащил, как рыбешку из воды, Юма и не знала, что камень может быть таким жидким, она разглядывала трещины валуна, а он вдруг потек, и она провалилась. А другой раз вода унесла Юму куда-то затридевять земель, в море, вокруг не было ничего, одни волны, ни дна, ни берега, и опять марабу прилетел и спас ее, фея Инесса потом сердилась, ведь все произошло из-за невнимательности Юмы.
      
      И если этот длинноносый надсмотрщик пустил ее к Инессиным книгам, значит, это не такая уж запретная опасность. Юма подумала об этом и решила, что завтра же в отсутствии Инессы вытащит словарь и посмотрит, что такое Алитайя и Солла. Конечно, она побаивалась Инессы, но ведь и проступок-то так себе. Ну, отстоит на столбе лишний час, как сегодня, что особенного. Ей еще повезло - марабу не наябедничал про ее сегодняшнее знакомство, впрочем, он и не видел, наверное. Эта встреча состоялась у Юмы сразу после ее спора с этим насмешником у запруды. Юма бродила по лесу и заснула под кустом орешника, а марабу встал на стражу, согнув ногу. Она проснулась, оттого что ее щеки коснулось что-то влажное и холодное, это и был Вайка - он обнюхивал ее и ткнулся носом. Юма совсем не испугалась - зверек был такой милый, пушистый, с очень смышлеными глазами. Она посмотрела на марабу - тот дремал, поджав одну ногу, и Юма, сама не понимая зачем, тихонько поднялась и на цыпочках отошла за деревья. Зверек как будто все понял, он бесшумно последовал за Юмой, а затем сам уманил ее подальше в лес. Они стали играть, и вдруг Вайка заговорил - но не вслух, не голосом, а просто Юма стала слышать его мысли:
      
      - Мы прячемся от птицы, да? - спросил зверек. - Это игра?
      
      - Просто я не хочу, чтобы он накляузничал на меня фее Инессе, - объяснила Юма.
      
      - Это твоя сестра? Она злая?
      
      - Нет, но... Ну, пусть это будет такой игрой - прятки от марабу, чтобы он нас не видел, ладно?
      
      - Пусть! Не бойся, я услышу, когда он проснется!
      
      Они еще поиграли, по-разному, а потом марабу проснулся и отправился искать Юму. Но Вайка, действительно, сразу это учуял, зверек загодя юркнул в заросли и на прощанье обещал навещать Юму. В траве мелькнул его хвост, а мигом позже из-за кустов вышагнул марабу. Он подозрительно крутил шеей налево и направо, но ничего не замечал, - а меж тем, позади него на Юму глядели из травы лукавые глазенки Вайки, рот его был открыт и оттуда насмешливо выставлялся розовый язычок.
      
      Юма сама не знала, почему ей хочется скрыть свою встречу с тем зверьком. Инесса могла не одобрить их дружбы, а Юме понравилось с ним играть, Вайка был такой забавный, такой живой! А ведь друзей у Юмы не было, этот задавака-мальчишка был старше и не очень-то хотел с ней знаться. Правда, Инесса не говорила ничего запрещающего насчет лесных знакомств, водить дружбу с лесной живностью как будто бы не возбранялось, и значит, Юма ни в чем не провинилась. Но все же девочке почему-то хотелось оставить все в тайне, с первого взгляда на зверька она вдруг решила, что он будет _е_ё_ и она не будет им ни с кем делиться. Так же мгновенно к ней пришло его имя - Вайка, зверек должен был зваться так и только так. Юма подумала, что завтра снова увидит Вайку, и ей стало весело, она вслух рассмеялась, пошатнулась на столбе и кое-как сумела восстановить равновесие.
      
      - Не отвлекайся! - фея Инесса появилась на башне сразу вдруг, будто возникла из воздуха. Но Юма давно к тому привыкла - на то ж она и фея, ее волшебная учительница.
      
      - Левая-правая, в пополаме! - скомандовала Инесса. Таким было задание Юмы: мало того, что ученица феи должна была запоминать город, так надо было еще и забираться на столбик чуть шире ступни Юмы, стоять на нем одной ногой и не то что не падать, а даже не покачнуться. Поначалу это казалось Юме невозможным, но Инесса говорила, что со временем придет ощущение парения, и тогда стоять на башне, на столбе, Юме будет так же просто и легко, как моргать. А потом, и правда, у Юмы стало иногда получаться. Но вот теперь она подумала о Вайке и едва не потеряла баланс. Юма вновь вспомнила свою сегодняшнюю встречу, и вновь ей стало радостно так, что захотелось смеяться, но надо было держать равновесие, рядом ведь находилась строгая Инесса, Юма сделала усилие, перебарывая приступ веселья - и вдруг, вдруг что-то треснуло, звук было такой, будто порвалась ткань, - и - Юма внезапно обнаружила, что парит, но не над башней, нет - над самым городом! - внизу были его улицы и сады, и дворцы, и дома.
      
      - Молодец, - сдержанно подбодрила фея Инесса. - Давай-ка облетим все. Тебе пора ознакомиться с Теей ближе и с разных сторон. Людей пока можешь не запоминать, - великодушно разрешила она.
      
      Они - Юма сама не понимала, как это у нее получается - без всякого напряжения скользили в воздухе довольно высоко над городом. "А если упадем?" - испугалась девочка.
      
      - Я рядом, - напомнила Инесса. - Не отвлекайся! Смотри на город, хорошенько все разгляди.
      
      Фея стала рассказывать о том, над чем они пролетали, и Юма забыла о своем страхе.
      
      - Вот это дворец Антонина, - показывала фея, - а вон тот флигель, вон, слева, там живет королевский советник, он-то сейчас всем и управляет в Тапатаке, а это площадь фонтанов, тебе надо будет запомнить ее получше, гляди глазенками, с моей башни ты это не видишь. Между прочим, там в фонтане плещутся рыбки, видишь?
      
      Невдалеке от фонтанов стоял красивый трехэтажный дом с башенками и ажурной галереей на втором этаже.
      
      - А это чей дом?
      
      - Что, понравился? Мой.
      
      - Я так и подумала! - закричала Юма, обрадовавшись неизвестно чему. - Он... он вылитая ты, милая Инессочка!
      
      Они покружили еще над крышами и башнями, а потом Юме отчего-то стало зябко, она задрожала всем телом, ее сильно тряхнуло - и внезапно она оказалась на башне, там, в их лесном доме. Фея Инесса внимательно разглядывала Юму с загадочным выражением в своих бездонных глазах.
      
      - Ты очень удачлива, - проговорила наконец фея. - Но этого мало. Собранность и целеустремленность, без них твое везение ничто.
      
      - Какое у меня может быть устремление, если у меня нет цели! - от всего произошедшего девочка не чувствовала голоса и эти слова едва что не прокричала.
      
      - Выполнять то, чему я тебя учу, как можно лучше - такой цели тебе пока вполне достаточно, - отрезала Инесса. - Пойдем-ка поедим, а то ты, смотрю, растеряла над Теей все свои силы. Вон как дрожишь.
      
      - А это правда, что я удачливая? - спросила Юма, пока они спускались в столовую по винтовой лестнице.
      
      - Еще бы, - непререкаемо отвечала фея Инесса. - Ты просто везунчик. Вон какого булкута тебе сегодня подарили. Да еще вместе с именем.
      
      - Кого подарили?
      
      - Булкута.
      Вайку, - уточнила фея
      Инесса.
      
      
      
      - Я?
      Это я-то везучая? -
      изумилась Инна. - Да я всю жизнь неудачница из неудачниц!
      
      Она стала припоминать разные случаи - ей не везло постоянно, во всем, малом и большом. На экзаменах попадались самые трудные билеты, автобус уезжал перед самым носом, последняя пара выбранных туфель, ее размер, кончалась за человека до нее.
      
      - ...И так во всем. И знаешь, что я еще заметила, - поделилась Инна старым наблюдением, - вот почему это так, встаю в очередь - она всегда большая. Дохожу до кассы, оглядываюсь - за мной человека два или вовсе никого. И как это мне всегда достается попасть в то время, когда у кассы полно народу.
      
      Антонин смеялся.
      
      - Значит, вот какое свойство госпожа Инна соизволила за собой заметить, - сказал он. - Ну, допустим, и что же получается? Смотри - ты приходишь, воздействуешь, в итоге - все разрядилось. Очередь была - очереди не стало. Считай, такой твой дар, такая твоя белая магия. Какое же тут невезение?
      
      Инна сбилась - такой взгляд на вещи ей как-то не приходил в голову.
      
      - Я не думаю, что тут какой-то дар, тем более магия... - промямлила она. - Но даже если так, а мне-то самой какой от того прок? Одни же неудобства!
      
      - Так нельзя, - серьезно возразил Антонин. - Ты моешь руки в ванной, а вода уносит твою грязь. Мокрая она. Свойство у нее такое. А если б вода стала торговаться - мол, какая мне от того выгода? И ходила бы наша барышня Инна с немытой, пардон, рожей.
      
      Инна запротестовала:
      
      - Это же совсем другое! Вода жидкость, она не человек, не существо! Ей это вообще без разницы.
      
      - Да? Ты так уверена? - насмешливо переспросил Антонин. - Что вода такая безмозглая? И что ей все равно, какой течь? Ты с ней сама как-нибудь побеседуй, узнаешь, без разницы ей это или как.
      
      - То есть как это - побеседуй? - смешалась Инна. - Что, с водой можно вот так говорить - как мы с тобой?
      
      - Еще гораздо лучше, чем мы с тобой, - заверил Тошка. - Конечно, тебе это не так просто, но устроить можно.
      
      - И что - ты мне это устроишь? - заинтересовалась Инна.
      
      - Ну, как-нибудь можно будет при случае, - неопределенно пообещал Антонин.
      
      Видимо, серьезный разговор ему надоел, и он принялся хулиганить. Портьера взвилась в воздух, затем отцепилась от прищепок, скрутилась в какое-то подобие дамской фигуры - и тут же из шкафов вывалились Иннины туфли на высоком каблуке и скользнули - как бы под ноги - под портьеру. Новоявленная дама вихляясь прошагала по комнате в утрированном подобии походки манекенщицы на подиуме. А вслед за тем из графина стала выливаться вода - Инна даже вскрикнула - но, не дойдя до пола, она тоже сложилась в маленькую фигурку, как если бы воду налили в невидимый сосуд в форме статуэтки.
      
      - Бонжур, мадам О, - пропел в нос Тошка, изображая жеманный женский голос, а портьера сделала реверанс.
      
      - Буэнос ночес, сеньорита, - прожурчал ответ.
      
      - Скажите, могу я помыть вами свою нежную шейку?
      
      - Помыть шейку? Мной? Фи! Как вы вульгарны! Как вы смеете! - водяная статуэтка подпрыгнула от негодования.
      
      Инна смеялась и хлопала в ладоши, а две дамы беседовали в таком же духе, разгуливая по комнате и кривляясь друг перед другом. Затем портьера рухнула на пол, а водяная фигурка просеменила по воздуху к графину, поклонилась на четыре стороны и - стекла в графин.
      
      - Тошка, замечательно! - Инна и впрямь была восхищена. - Лучше, чем в театре, честное слова!
      
      - Ну, так где же "браво"?
      
      - Браво!
      
      Вода внутри графина сложилась в прежнюю фигурку и снова поклонилась.
      
      - Видишь, как артистам приятно, когда публика ценит их скромный труд, - заметил Антонин. - Кстати, не вздумай теперь пить эту воду. Лучше уж цветы полей.
      
      - Да я бы и сама не стала, - подумала Инна.
      
      - Да, так насчет невезучести, - врасплох заговорил Антонин. - Ты вот помнишь свои разбитые коленки и невыученные билеты, ну, это уж как водится. А сколько было случаев, когда ты НЕ разбила коленку или, упаси Бог, свою прелестную головку - ты же этого даже не замечаешь. И не подозреваешь, естественно, каких трудов это иногда стоит разным твоим друзьям и хранителям и прочим силам, о которых ты, опять же, представления не имеешь. Называть себя после этого невезучей - черная неблагодарность в адрес своего Провидения, имейте это в виду, сеньорита.
      
      - Ну, хорошо, - уступила Инна, - допустим, что это твое Провидение отводит от меня какие-то беды. Но вот что касается чего-нибудь хорошего...
      
      - Подарков судьбы? - понимающе подсказал Тошка.
      
      - Да, подарков судьбы.
      
      - Их совсем не было?
      
      Инна настороженно поморгала.
      
      - Ну, назови хотя бы один.
      
      - А хотя бы эта квартира, - отвечал Антонин. - Думаешь, это все так просто было устроить?
      
      Насчет этого Инне возразить было нечего - с квартирой ей, и правда, повезло. Как раз когда Инна закончила школу, а она твердо намеревалась поступить учиться где-нибудь подальше от дома, мама мамой, но и самой по себе когда-нибудь тоже надо начать жить, и вот как раз в это время мужу тети Иры выпал счастливый билет - его научные труды заметила и оценила заграница, и цепкая Америка поспешила пригласить дядю Толю - разумеется, вместе с семьей, - на три года на стажировку в Калифорнию, какой-то там милый городок в двух шагах от телесериальной Санта-Барбары. И конечно, уж тут мама настояла, чтобы Инна ехала поступать в Камск, а Инна не спорила, все-таки жить полной хозяйкой в трехкомнатной квартире это не то что в обшарпанном общажном курятнике. Правда, была одна ложка дегтя - в Камске жила еще одна мамина сестра, Федосья, - Федя, как ее звали по-семейному, и этой Феде мама наказала приглядывать за племянницей, и та, действительно, повадилась навещать Инну в самое неподходящее время. Впрочем, тут Феде ничем поживиться не удалось - если она предвкушала накрыть свою племянницу с поличным посреди студенческого пьянства и блуда, то обманулась в мечтах и не накрыла ни разу - просто-напросто, за отсутствием состава преступления. Ввиду этого, Феде приходилось наверстывать свое невыносимой и нескончаемой болтовней, так что были у этой розы, брошенной судьбой на Иннин жизненный путь, и шипы. Но что делать, куда без шипов, да и роза уж больно была хороша - Инне нравилась тети Ирина квартира, конечно, она была обставлена по-буржуйски, все эти хрустали и серванты, это уж тети Ирины замашки, но застекленная галерея, но башенка с полукруглым окном! а оттуда вид на реку и заснеженный Камск, и огромная кухня с двумя дверями - в коридор и комнату, и еще балкончик в спальне, да и вообще - было что-то очень притягательное, располагающее в самом облике этой квартиры. Да уж, тетя Ира умела устраивать дела, она с первого курса выбрала самого умного мальчика, на втором курсе женила его на себе, потом продвинула по всем ступенями научной карьеры от аспиранта до доктора, им вот и квартирку выделили в ученом доме в признание дяди Толиных заслуг, а когда настали новые времена и казалось, что ставка тети Иры на научного мужа свое отыграла, пожалуйста! - и тут нашелся ход конем. Вот уж кто славился в родне умением жить, и что удивительного, если с барского стола тети Ириной удачи и Инне перепала пара крох.
      
      - Тебе повезло больше, чем ты думаешь, - заметил на это Тошка.
      
      - То есть?
      
      - Эта квартира лежит на очень удачном узоре линий Земли.
      
      - ?
      
      - Ты о таких не слышала? - удивился Антонин. - Тоже мне, ведьма называется. Это... ну, это вроде того, что вы зовете магнитным полем, тоже сила, только не совсем та. Особенно с башенкой тебе повезло - там такой завиток, с магической точки зрения это прямо-таки стартовая площадка. Как будто нарочно строили.
      
      - Стартовая площадка для чего?
      
      - Для путешествий, конечно же, - терпеливо отвечал Антонин. - В мой мир, например, или еще куда-нибудь. Но ты опять разговариваешь вслух.
      
      - Я забываю, - стала оправдываться Инна, - тебе легко, а я к этой телепатии не привыкла. Не представляю, как это слышать, что у людей звучит в мозгу! По-моему, с этим невозможно было бы жить.
      
      В ответ на это Тошка как-то странно хмыкнул и ответил с настораживающей веселостью в голосе:
      
      - Я думаю, тебе весьма скоро представится случай это представить. Извиняюсь за бледненький каламбур, конечно.
      
      - О чем ты? - с подозрением спросила Инна.
      
      Но в этот самый миг в дверь позвонили.
      
      - Это твой хороший друг разгильдяй Усихин, - сообщил Антонин. - Вас ждет плодотворная и содержательная беседа.
      
      Инна посмотрела в глазок. Вова Усихин, - действительно, первый шалопай их курса, ожидающе сиял за дверью. "Хорошим другом" Инны он, конечно, не был, и Инна удивилась, зачем его принесло.
      
      - Да я тут мимо проходил, - объяснил разгильдяй Усихин, - дай, думаю, зайду. У тебя нет конспектов по зарубежной литературе? Послезавтра семинар.
      
      - Врет, - коротко прокомментировал Антонин.
      
      - Врешь ты, - сказала Инна. - Все равно читать не будешь. Откуда у тебя мой адрес?
      
      - Людка Китова дала, - ответил Вова Усихин. - Ну, вру. Ты меня не покормишь? А то я с вечера...
      
      И голодный Усихин состроил жалобное лицо. Тошка молчал.
      
      - Только недолго, - сразу предупредила Инна. - Скоро должна придти тетя Федосья, а мне еще надо готовиться. Я, в отличие от некоторых, уроки учу.
      
      - Ну, ты у нас известная зубрилка, - громко прозвучало у нее в голове. Не сообразив, Инна грозно повернулась к хулигану Усихину:
      
      - Это кто зубрилка?!.
      
      Вова Усихин, уже разувшийся и шагнувший из прихожей гостиную, смутился:
      
      - Да я пошутил, ты что, не поняла...
      
      - Вот черт, - вновь прозвучало у Инны в мозгу, - угораздило же вслух подумать, - и теперь уж Инна поняла: это была не речь, это были мысли Вовы Усихина. Через миг, она удивилась другому - тому что спуталась: то, что слышалось внутри нее, хотя и говорилось словами, но имело какой-то отчетливый привкус - больше всего это походило на то, как если бы до нее сначала доносилась иностранная речь (мысли), а потом шел перевод. Еще через миг Инна сообразила, что в ней вдруг проснулся дар телепатии, - и конечно, ей было кого заподозрить. Но выяснять отношения с Тошкой при Усихине ей было некогда, настырный Вова уже торчал посреди комнаты, обозначая необходимость им заниматься. Он озирался по сторонам, и Инна слышала:
      
      - Да, квартирка-то ништяк... ништяк... в такой бы я поселился...
      
      - Ага, так тебя и приглашают, - вслух фыркнув, беззвучно съязвила Инна.
      
      - Что ты смеешься? - Усихин покосился на Инну.
      
      - У тебя носки дырявые, - ответила Инна для правдоподобности.
      
      - А у тебя штора на полу валяется, - нисколько не сбившись, возразил разгильдяй Усихин. - Порядка нет.
      
      Верно, портьера после Тошкиного дивертисмента так и осталась лежать на ковре - прицепить ее обратно он, конечно, уже не позаботился, а Инна не успела. Подняв кремовый плюш, Инна подошла к гардине, прикидывая, как удобней будет повесить ткань, и тут ей в затылок раздалось:
      
      - А попка-то у ней ничего... и грудки тоже... подойти, зажать, что ли?
      
      Инна резко повернулась. Вова Усихин смотрел на нее и громко думал:
      
      - Нет, так, наверное, не выйдет... Надо посидеть, то-се, поцелуйчики, а там на ночь остаться... а там... Хорошо бы это... ля-ля...
      
      Не то чтобы все это циник Усихин вот так членораздельно про себя произносил, нет, таков был общий ход его мыслей, если только это можно назвать мыслями, но доносясь до Инны усихинские вожделения облекались в слова и звучали как что-то связное. И однако же, Инна ни на миг не усомнилась, что правильно все с_л_ы_ш_и_т - все эти его соображения Инна чуть ли не видела, различала так же внятно и вещественно, как пару прыщиков на левой Вовиной щеке. Придя в себя, Инна не медлила. Она бросила портьеру на пол, прошла на кухню, отрезала полбатона колбасы, швырнула в пластиковый пакет, добавила к колбасе полкаравая хлеба, прошла в прихожую, отворила дверь и позвала:
      
      - Усихин!
      
      - Чего? - разгильдяй Усихин недоуменно приблизился, и Инна сунула ему кулек в руки:
      
      - Вот тебе поесть, живо одевайся и вон!
      
      - Ты чего?!.
      
      - Давай, давай!.. - Инна по-настоящему разозлилась. - Никаких ночевок, никаких ля-ля, никаких попок и грудок! Пошел! Ну!..
      
      - Я, кажется, и не заикался про... - забормотал оторопевший Усихин.
      
      - Зато думал!
      
      Вова Усихин разинул рот и изобразил возмущение:
      
      - С чего ты взяла? Откуда ты можешь знать, о чем я думаю?
      
      - У тебя на лице написано! - отрезала Инна. - Давай-давай, одевайся!.. а то я твою обувь в подъезд выкину!..
      
      Растерянный Усихин медленно одевался. Уже в дверях, держа в руке кулек с колбасой, он обернулся, и Инна снова услышала:
      
      - Не получилось... Правильно ее Людка Китова белобрысой комплексушкой называет... недотрога...
      
      Инна просто задохнулась:
      
      - Иди к своей Китовой! Уматывай!..
      
      - При чем тут Китова? - остановился в дверях Усихин.
      
      В этот миг Инна отчетливо увидела, как зад Володи Усихина резко дернулся вперед, будто его сильно пихнуло что-то невидимое. Подчиняясь приданному ускорению, разгильдяй Усихин вылетел в подъезд и обиженно закричал:
      
      - Ты чего пинаешься?!.
      
      - А ты чего приперся к белобрысой комплексушке, если тебя не звали?!. - с неменьшим запалом крикнула Инна и захлопнула дверь.
      
      Разгильдяй Усихин что-то громко бормотал за дверью, но Инна не слушала. Она была возмущена, разъярена и ошеломлена одновременно. И тут послышался звук рукоплесканий и заливистый Тошкин смех.
      
      - Замечательно, замечательно!.. Позвольте засвидетельствовать свое восхищение как коллега коллеге за то блистательное представление, удовольствие от кот...
      
      - А ты-то, ты-то хорош! - забывшись, заорала Инна.
      
      - Чего ты кричишь? Усихин-то еще за дверью, - спокойно отвечал Антонин, и Инна прикусила язычок, начав изъясняться м_ы_с_л_е_н_н_о. Она обрушилась на Тошку с упреками - и за то, что он встрял в ее личную жизнь, и за то, что разыграл свою проделку без спросу, и за третье, и за десятое.
      
      - Я только дал тебе возможность испытать, что значит слышать чужие мысли, - возразил Антонин на нападки Инны. - По-моему, не произошло ничего страшного.
      
      - Ничего страшного?!. Это для тебя!
      
      - Да и для тебя. Страшно было бы, если бы ты бездарно потеряла несколько часов в никчемном общении с человеком, который может тебе принести столь же никчемные неприятности, и ничего больше. А тебе есть куда тратить драгоценное время, и общество у тебя есть куда интересней.
      
      - Да уж, скромностью мы не блещем, - невольно съязвила Инна.
      
      - Я тут ни при чем и моя скромность тоже, - отвел Антонин. - Тебе как ведьме надо привыкать - и к чтению мыслей, у тебя эта способность есть, и главное, пора видеть вещи как они есть, непредвзято. Скромность или бахвальство тут попросту излишни.
      
      - Почему ты все время называешь меня ведьмой? - оскорбилась Инна. - Ведьма - это злюка и старая карга.
      
      Тошка посмеялся.
      
      - Ведьма - это маг женского пола. Преклонные года тут, сама понимаешь, совсем не обязательны, а жарить деток в печи и вовсе не нужно.
      
      - Но я-то какой маг?
      
      - А кто же?
      
      - Я - обычная девушка, заурядная, синий чулок, - Инна вспомнила слова подруги Люды, - короче, белобрысая комплексушка.
      
      - Может быть, раньше так и было, - отвечал Антонин, - но сейчас уже нет. Обычная девушка не слышит внутри себя чужие мысли. К ней не приходят гости из других миров, по крайней мере, наяву и средь белого дня, как я. И сама она, конечно же, не путешествует в гости во всякие невероятные вселенные и страны.
      
      - Но я...
      
      - Ты просто не помнишь. Конечно, ты маг! - заявил он с совершенной уверенностью. - А кстати, хочешь, убедиться? Тем более, полезно будет это проверить.
      
      - Проверить что?
      
      - Сможешь ли ты увидеть мой мир. Время подходящее, сумерки, и снег все еще.
      
      Антонин объяснил, что и как нужно делать. Инна сидела в кресле у окошка закрыв глаза и дышала, как было сказано. Она ощущала какие-то тени, бегущие по ее векам, наверное, это летели снежные хлопья за окном, и вдруг, не открывая глаз, она стала видеть эти снежные струи, они светились, а затем слились в сплошной искрящийся полог, и - Инна ахнула - он в один миг пропал, и перед Инной распахнулось невероятное, неожиданное видение: великолепный город, о многих замках и башнях с узорчатыми шпилями, и праздничных зеленых улицах, и ажурных мостах - там, подальше, над зеркально-светлой рекой или озером, а совсем далеко все терялось в дымке и еще тянулась какая-то черная полоса, будто в этой части мира уже наступила ночь. Инна наблюдала все откуда-то сверху ("Это Тапатака, мой мир", - сказал Антонин), сразу весь город ("Это Тея, моя столица", - сказал Антонин), и когда ее глаза чуть свыклись с этим видом и связали его в целый образ, она сообразила - вместе, это выглядело как голова какого-то сказочного зверя, дракона - крыши и башни вырисовывали зубья его исполинской пасти, а озеро блестело как глаз, а второй... второй глаз был бездонно черным, это... ("Это Тень", - сказал Антонин)... И в этот миг Инна осознала, что ее квартира тоже куда-то сгинула, а она висит невесть каким образом в невесть каком небе, ужасно-ужасно высоко, без опоры - и перепугалась. Видение быстро-быстро схлопнулось, как картинка на экране, а Инна, вскрикнув, вскочила с кресла.
      
      - Жаль, - заметил Антонин. - Чуть-чуть не хватило. Еще немного, и ты бы перенеслась. Ладно, в другой раз. Что ж, Инночка, на сегодня, я полагаю, достаточно? Тогда... до встречи!
      
      Он пропал так же мгновенно, как видение Теи. Инна ощутила его уход с несомненностью, своим шестым - или каким там? - тридесятым чувством мага. Не просто исчез голос Тошки, нет, он-то как раз еще звучал у нее в голове, остаточно, но зато в один миг изменился мир - стал как-то проще, квадратней, замкнутей, тусклее, будто изъяли некую чудесную добавку, - ранее открывшееся - и теперь недостающее - новое измерение, не четвертое и не пятое, а вообще какое-то особое, ч_у_д_е_с_н_о_е.
      
      И все-таки что-то сдвинулось, что-то проникло о_т_т_у_д_а и осталось здесь необратимо. За окном шел снег - и снег этот был особенным, он был д_в_е_р_ь_ю, ее можно было открыть. А Инна... нет, она больше не была белобрысой комплексушкой, тем более, волосы Инны были золотисто-рыжими, и только такая предательница и дура как Людка Китова могла звать ее белобрысой. Инна была рыжей, огненной, синеглазой, загадочной и могущественной волшебницей, ведьмой - такой она себя теперь знала, и знать себя такой ей бесконечно нравилось.
      
      Над городом Камском толклись нерестящиеся снегом тучи, а у овального окна в квартире с башенкой на четвертом этаже смотрела на ночной снегопад рыжая девушка Инна. Она только что освободилась из плена, из тюрьмы мирка повседневности, в котором отбывают земной срок людские умы и души - очевидно, заключенные сюда за некие провинности в мирах горних и вышних. Но теперь в одной из тюремных стен зияла пробоина, и Инна стояла вне ее, н_а_ в_о_л_е, ошеломленная и не вполне еще поверившая в чудо своей свободы, - а оттуда, из зияющей бреши, довольно-таки сильно неслись позывные, призывы вернуться и занять свое место в камере. "Померещилось, не было, не бывает, ты спятила!" - умоляла повседневность голосом рассудка. Но громче, громче-громче-громче, звучала и пела радость мага Инны. "Я маг! Я ведьма!" -
      с восторгом сознавала
      она.
      
      
      Чем больше росли принцы, тем заметней становилась разница между ними. Они, впрочем, и с самого начала не были похожи друг на друга как две капли воды, их сходство было меньшим - таким, какое бывает иногда у братьев-погодков, а то есть эти двое были не близнецы, а лишь двойняшки, как это принято различать. Антонин был пошире, покрепче и большой озорник и затейник, Северин же был потоньше и поизящней, больше мечтатель и мыслитель, нежели его брат. Это было вполне в лад с тем, как принцы разделили королевские дары - созерцание бездн Нимрита и впрямь требует сосредоточенности и отстраненности, это занятие мыслителей, а владение Соллой - это сообщение с лучащейся стихией вечного творения, ведь Солла - это воплощеный смех Тапатаки, то, что она бросает в лицо черной прорве Нимрита. Что же до жезла Тейи, то это ключ к Срединному миру, как называют в Тапатаке тот слой Вселенной, где волшебство вечной жизни начинает граничить с мертвой пустотой вещества. Тейа - это как бы корень, якорь, что позволял Тапатаке выдерживать ветра Нимрита и пребывать неколебимо высоко-высоко над илистым дном Алитайи. Когда-то, мечтой и могуществом ее основателей, Тапатака поднялась оттуда и какое-то время продолжала сообщаться с этим трудным миром, и тогда жезл Тейа служил королям, чтобы управлять косным веществом Срединного мира. Но с тех пор Тапатака укоренилась в своем новом соседстве, Нимрит был приручен, и жезл Тейа был скорее регалией королей, нежели их рабочим орудием, потому что жители Тапатаки, включая самых любознательных магов, давно утратили интерес к Срединному миру, находя для своих исследований более манящие миры.
      
      Что же до Имени-меча, то он был орудием того знания, которое сродни скорее искусству - обладатель его хотя и постигал нечто неведомое, но был при том столь же поэтом, сколь и изыскателем-ученым. Недаром предсказатель и поэт Кинн Гамм проводил с Антонином куда больше времени, нежели с его братом, - впрочем, занятиями принца Северина руководил Мэйтир, а этот наставник стоил всех иных. Итак, два брата преуспевали в учебе, и все находили, что они как правители составят идеальную пару - крепыш и весельчак Антонин, владетель семилучащейся Соллы, и спиной к его спине утонченный созерцатель Северин, заклинатель Нимрита - то, что один король сочетает внутри, здесь сочеталось наружно, а это в иных случаях сильное преимущество, ведь двое, действуя заодно, могут больше, чем один.
      
      А затем пришло время, когда из Соллы выглянула хозяйка камня и заговорила с Антонином. Фей камня, собственно, было семеро, они могли появляться как порознь, так все семеро сразу, или же, все семь в одном лице, как это бывает в иных случаях, - например, когда принцу настает время взойти на трон Тапатаки, и Солла дает это знать. В тронном зале вновь собралась вся Тея и Тапатака, а то есть, лучшие и избранные из магов столицы и страны - ведь в Тапатаке нет не-волшебников. Все шло как всегда, и Мэйтир готовился возложить на голову Антонина корону, а то есть Соллу - ведь не только феи камня, но и сам рубин в особых случаях семикратно умножался, и, соединенные незримым обручем, эти семь рубинов образовывали корону Тапатаки.
      
      В этот миг поднялся бледный принц Северин, до того пребывавший в какой-то унылой задумчивости, и оспорил право Антонина на корону Тапатаки.
      
      - Я первым прибыл сюда, и королем надлежит стать мне, - так провозгласил Северин. - К тому же, из нас двоих я старший.
      
      Подобного замешательства Тапатака не испытывала с незапамятной древности. Пусть даже принц Северин и прибыл в Тапатаку на мгновение раньше, хотя такого никто и не заметил, пусть даже он был старшим из братьев - какое это могло дать ему право? Ведь из королевских регалий ему достались нижние, причем, если уж он не верил, что орудия сами избрали владельцев, а это выбор неоспоримый, если Северин считал, что выбор был сделан руками самих братьев, то на кого он мог обижаться и в этом случае? Все это принялись ему хором напоминать все собравшиеся, да только Северин никого не хотел слушать.
      
      - Если вы откажетесь венчать меня короной Тапатаки, то я открою врата Нимрита, - заявил мятежный принц. - Я позову Зверя и усажу подле трона. Тогда никто не сможет взойти на него. А ключ у меня.
      
      Воцарилось молчание - нарушенное наконец заливистым смехом Антонина.
      
      - А я-то считал, что умею пошутить, - сквозь смех проговорил он. - Северин, это отличная шутка - мы тут прыгаем, как кролики, заскочившие на раскаленную сковородку, а ты стоишь со зверюгой у трона и дразнишься: "А ключик-то вон!" Но ты прав, я сам должен был подумать - конечно же, нам обоим надо венчаться на правление Тапатакой.
      
      На миг всем показалось, что все так и обстоит - Северин просто пошутил, а братьям, и правда, надо принять одну корону на двоих. Кто-то даже решил подшутить над предсказателем:
      
      - Эй, Кинн! А ты-то предрекал Тапатаке одного короля!
      
      - Раз в сто лет ошибаюсь и я, - возразил Кинн, - но не сейчас.
      
      - Я не шутил, - сказал Северин и сильно побледнел, - и я не хочу делить с тобой правление, Антонин. Королем должен стать я!
      
      Теперь растерялся даже Антонин.
      
      - Дамы и рыцари! Прошу вас, отложим церемонию, - предложил он. - Нам с братом нужно уладить небольшие разногласия.
      
      Не один Антонин, но все маги пробовали толковать с Северином и так, и этак. Он был как одержимый, и даже Мэйтир не мог ничего ему внушить.
      
      - Просто я это з_н_а_ю, - отвечал он на все увещевания. - Королем должен стать я. Иначе... иначе, - проговорился он, - Тапатаку ждет гибель.
      
      Но каких-либо подтверждений тому Северин не привел и отказался обсуждать, откуда это ему известно. Более того, он и правда открыл врата Нимрита - ту самую дверь, которую отворяли короли в своем последнем походе. Теперь она была распахнута настежь, и непомерная бездна зияла прямо в лицо всем, кто входил в тронный зал, а у трона, как и угрожал Северин, разлеглось чудище, вызванное им из пещеры в саду Нейи.
      
      Сад Нейи, помимо прочего, являлся и местом обитания разных зверей и диковинных существ, не только тапатакских, но из самых разных уголков Вселенной - попросту, он был чем-то вроде огромного зоопарка. Среди прочих там находилось и чудище, подвластное ключу от Нимрита - оно было творением лучших умов и плодом самых глубоких прозрений искателей Тапатаки. Мощью чудесного знания своих магов тапатакцем удалось сотворить небывалое - связать воедино Нимрит и это чудище, и теперь непостижимым образом необъятная и неведомая бездна воплощалась в одном Звере - пусть громадном, ужасном, безумном, но все же таком, какого можно было держать в узде и даже приручить. По крайней мере, оно слушалось ключа Нимрита - и пока слушалось, Тапатака была избавлена от всяческих бедствий и вторжений злобных и неразумных стихий в свой мир.
      
      Так что угроза Северина была никак не шуточной - однако, это же было и его великой ошибкой. Если до этого у него нашлись кое-какие сторонники, хотя и мало, потому что веселый и открытый Антонин был любим Тапатакой, то теперь возмутились и они. От Северина отвернулись все - кроме Мэйтира, он все еще пробовал вразумить принца, и Антонина - тот отказывался усматривать в поведении брата злой умысел и считал, что всему причиной впечатлительность Северина. "Вероятно, - так объяснял все Антонин, - принц Северин почерпнул из Нимрита какую-то опасную весть и слишком доверился ей. Попросту, он недооценивает дух и волю Тапатаки, ведь Северин не так знаком с волшебством Соллы, как я". И наконец, Антонин согласился:
      
      - Пусть так, Северин, я уступаю. Я оставлю тебе Соллу и Меч, не знаю уж только, примут ли они твою руку. Будь королем, это все же лучше, чем раздор.
      
      Некому описать, какое чувство испытывает владетель камня к своим водительницам, феям Соллы - надо быть королем и пережить это, как Антонин - даже для волшебного мира Тапатаки это совсем особое очарование и совсем чудесное соединение. Говорят даже, будто связь короля и камня столь прочна, что феи камня выходят из Соллы и сопровождают короля в его последнем походе, а нового принца призывают впоследствии уже вновь поселившиеся в камне семь фей. Но еще никто не догонял короля, чтобы проверить, следует ли с ним по Нимриту семь его благодетельниц - и однако же, Антонин готов был поступиться и Соллой.
      
      Северин смягчился:
      
      - Ну что ж, Антонин, я отдам тебе жезл, ты будешь канцлером, и я полагаю - хорошим канцлером.
      
      - Нет, - отклонил Антонин, - я не останусь в Тапатаке. Я уйду в дальний поход. Тем более, - засмеялся он, показывая на чудище у трона, - прыгнуть в пасть Нимрита теперь совсем легко.
      
      Однако с таким решением не согласилась хозяйка камня. Когда Антонин хотел передать семирубин Северину, фея вышла из рубина и закатила брату Антонина оплеуху, да и на Антонина она рассердилась - вся Тея слышала, как Солла воскликнула:
      
      - Я никогда не прощу тебе этого, Антонин!
      
      Мало того, вся страна восстала против такого решения. Совет Тапатаки был бурным, но недолгим - к братьям явились виднейшие маги и объявили, что вся Тапатака последует за принцем Антонином.
      
      - Если только, - заявила Санни, вестник Тапатаки, - принц Северин не откажется от своих претензий и не закроет врата Нимрита.
      
      - Не откажусь, - отрезал Северин.
      
      - Тогда мы уходим вместе с Антонином, - непреклонно выговорила Дора, привратница Тапатаки. - Ты будешь королем, принц Северин, но только без единого подданного. Вряд ли это можно будет назвать королевским правлением.
      
      Северин понял, что он и впрямь недооценил волю и дух Тапатаки, и растерялся.
      
      - А что же вы будете делать там, в Нимрите?
      
      - Мэйтир и прочие полагают, что в конце концов мы найдем какую-нибудь пригодную для нас страну.
      
      - И как же вы там обоснуетесь? Без ключа и без жезла? Да ведь Нимрит сомнет вас!
      
      - У нас есть Солла и Меч. В любом случае, это не твоя забота, принц Северин.
      
      - Ну так знайте же, - возгласил Северин, белый, как мел, - я останусь здесь и буду наблюдать вас отсюда. И, - предрек он, - вы еще позовете меня, когда Нимрит захлестнет вас с головой!
      
      - Не отбивай у меня хлеб, принц Северин, - бросил на это Кинн Гамм, - еще тебе далеко до чтения судеб!
      
      Но Северин не ответил на это. Он угрюмо скрестил на груди руки и безмолвно наблюдал, как один за другим обитатели Тапатаки миновали его словно пустое место и ныряли в пасть Нимрита - причем, даже дети не выказывали малейшего колебания. Последним уходил Мэйтир.
      
      - Учитель! - окликнул его Северин. - Ты не останешься?
      
      - Нет.
      
      - Значит, ты предал меня! - воскликнул Северин.
      
      - Знаешь ли, Северин, ты сам себя предал, - отвечал Мэйтир - и канул в Нимрит.
      
      А Северин развернул тронное кресло, уселся лицом к открытым вратам и замер там, уткнув подбородок в ладони и вперившись в зрачки чудовища, словно в волшебное стекло, отражающее все вести мира.
      
      И если это стекло действительно показывало ему то, происходило с народом Тапатаки в его скитании по Нимриту, то Северин мог злорадствовать, потому что странствие Антонина выдалось трудным и долгим. А когда наконец им повезло, и в Нимрите чудесным образом открылась брешь, откуда проглядывал образ свободного и приветного мира, то принц Антонин, уже выведя свой народ на его землю, в самый последний миг потерял Соллу.
      
      
       (из Новой хроники Тапатаки)
      
      
      
      2. ДЕСАНТ В КАМСК.
      
       ЮМА. ИННА. САША ПЕСКОВ.
      
      
      
      - Ну,
      ты еще не
      вполне маг, - охладила радость Юмы фея Инесса, - но можешь им стать. Если будешь все делать без своевольства и лени.
      
      - Но ты сказала, что у всех магов есть такие звери, как мой Вайка, ведь так? - спросила девочка. Она и в голове не держала равнять себя с кудесниками Тапатаки, просто ей было приятно узнать, что ее Вайка такое редкое и особенное существо.
      
      - Не у всех. У многих. Но тебе еще надо научиться с ним обращаться, - указала Инесса.
      
      - Мне надо его чем-нибудь кормить? - догадалась Юма.
      
      Уголки губ Инессы раздвинулись - вопрос Юмы почему-то позабавил фею.
      
      - Почти что так. Только не морковкой и жучками.
      
      - Может, молоком?
      
      Фея Инесса не удержалась и звонко рассмеялась. Юма радостно вторила ей, хотя и не понимала причин ее веселья.
      
      - Та радость, какую ты чувствуешь вот например сейчас, - объяснила наконец Инесса, - и будет его пищей. Помнишь, как ты вчера стояла на столбе, вспомнила своего нового друга и тебе стало весело? А потом ты сразу очутилась над Теей, полетела как перышко. Может, тебе еще рано это знать, но раз уж зашла речь, запомни - такая радость и есть волшебная сила мага. Чем ее больше, тем сильней волшебник. Считай, что он кухарка с больши-и-и-им котлом вкуснющего варева. Ну и, конечно же, отовсюду сбегаются всякие сластены и обжоры... зверьки вроде твоего Вайки и прочая живность. И даже не только живность.
      
      - А кто еще?
      
      - Много кто, - кратко ответила фея. - А наша еда Вайке не нужна вообще. Он особый зверек.
      
      Фея ожидающее смотрела на Юму, и девочка догадалась, что ей нужно что-то спросить. У нее действительно вертелся в голове какой-то вопрос, но она не могла вспомнить его.
      
      - Вчера я тебе кое-что сказала про подарок, - подсказала Инесса. - Тебе не интересно, кто его тебе сделал?
      
      Юма это совсем забыла, но теперь ей сразу захотелось узнать:
      
      - Это ты, милая фея Инесса?
      
      - У тебя все еще держится эта привычка титуловать меня при каждом удобном случае, - заметила Инесса. - Первые дни, когда я тебя забрала от твоего Дылды, ты то и дело называла меня ваша светлость или благородная госпожа фея Инесса. Пусть хоть сколько благородная, но я тебе не госпожа.
      
      - Но я сказала "милая фея"! - запротестовала Юма.
      
      - Вполне достаточно будет Инессы, а то ты живо убедишься, что я не всегда такая уж милая, - строго выговорила неприступная волшебница.
      
      - Но ты же сделала мне подарок!
      
      - Вовсе не я. Это один далекий-далекий человек.
      
      - Он тоже маг?
      
      - Да, и очень могучий. Правда, не такой, как мы с тобой.
      
      - Да? А какой? Ты его знаешь? Я могу его увидеть? Он живет в Тапатаке? - по-настоящему заинтересовавшись, Юма засыпала свою наставницу целой кучей вопросов.
      
      - Нет, он не живет в Тапатаке, и я о нем почти ничего не знаю, - отвечала Инесса. - Насчет увидеть его... что ж, может быть. Во всяком случае, встретиться вам было бы полезно.
      
      - А как это сделать?
      
      Инесса окинула Юму критическим взором.
      
      - А ты не думаешь, что тебе не мешало бы прежде подготовиться к такой встрече? - Немного помолчав, фея ответила на немой вопрос своей ученицы: - Я имею в виду, что тебе тоже надо что-нибудь подарить. Ведь его подарок ты приняла.
      
      Юма ненадолго задумалась и расстроилась.
      
      - Но у меня ничего нет. Совсем-совсем ничего! Вот только этот браслетик, - Юма подняла руку, - мне не жалко, но это же ты сама мне дарила и теперь...
      
      В глазах Инессы на мгновение блеснули огоньки, что появлялись у нее, когда фее замечала что-то смешное.
      
      - У тебя есть много чего ценней браслетика. Ты можешь подарить ему всю нашу Тапатаку. Или хотя бы Тею для начала, - небрежно произнесла Инесса.
      
      - Но Тея же не моя!
      
      - Ну, как знать, - загадочно отвечала фея. - К тому же, тебе совсем не обязательно быть владельцем Теи, чтобы ее подарить. Вот я, к примеру, недавно была в гостях в одном похожем, но незнакомом месте. И один друг показал мне разные закоулки и всякие любопытные местечки, рассказал про тамошних жителей и прочие разности. Раньше я и не слыхала о том городе, а теперь он стал немножко мой. Ты меня понимаешь, Юма?
      
      - Да, - кивнула девочка. - Мне надо будет вот так же провести его по городу и все показать.
      
      - Больше, чем это, гораздо больше. Тебе надо будет сделать так, чтобы он был в Тее как дома. Ну, как? Хочется тебе сделать такой подарок? За Вайку?
      
      Юма ненадолго задумалась: а хочет ли она этого? И вдруг ей это понравилось, у нее в голове даже сложилась картинка: какой-то волшебник - внешность его Юма не придумала, просто кто-нибудь, протягивает ей Вайку, а она показывает на Тею и говорит: "Берите, пожалуйста, это все ваше". Ей стало как-то забавно, весело, и она рассмеялась.
      
      - Ага, - торжествующе подняла палец Инесса, - вот видишь - тебе хочется это сделать!
      
      - Да, - согласилась Юма. - Но, - тут же огорчилась она, - я же сама совсем не знаю Теи!
      
      - Не беда, - беспечно отвечала наставница, - скоро мы туда переберемся.
      
      Эта новость ошеломила Юму. Но Инесса не стала с ней об этом говорить.
      
      - На твоем месте я бы лучше обошла все и попрощалась на всякий случай со всеми. Ты ведь не знаешь, увидишь ты кого-нибудь потом или нет, - заметила фея. - Так что весь этот день в твоем распоряжении. Делай что хочешь.
      
      Юма задумалась над ее словами, и ей как-то даже взгрустнулось. Только сейчас она поняла, что успела привыкнуть и к этому их лесному домику, и к окрестностям, и к шиповнику у крыльца, и даже к задаваке Туану. И к тому же, она так и не забралась на Рыжую гору, хотя ей это давно хотелось. А гора была особенной, волшебной, так говорил Туан, впрочем, он называл ее не волшебной, а завороженной, и уверял, что там обитают всякие странные существа и звери, хотя ни он сам, ни его отец туда не поднимался, потому что сразу за Рыжей горой начинались какие-то опасные места. А Юму все равно манило туда, притягивало, и не одно только любопытство. Когда с башенки она смотрела на Рыжуху, то у нее появлялось чувство, похожее на то, будто где-нибудь в чулане она нашла и разглядывает красивую вещь с секретом и сердце замирает от предвкушения, чем окажется эта находка. Или будто она протягивает руку к какому-нибудь лакомству и вот-вот отправит его в рот. А ведь эта огромная гора никак не походила на пирожное, но что поделаешь - Юме все равно казалось, что ее там ждет что-то очень интересное, настоящее... даже не объяснить какое!
      
      Конечно, она собралась и отправилась в обход по любимым местам. Там она останавливалась и рассказывала, что скоро уедет, и на всякий случай говорила "до свидания". А потом ноги сами вынесли ее к ручью, и здесь она повстречала Туана.
      
      - Опять с тобой этот надсмотрщик, - проворчал мальчик, - он имел в виду марабу, который и теперь, конечно же, следовал за Юмой.
      
      - Он меня охраняет, - объяснила Юма, не договорив, однако, слова Инессы насчет "от твоих же глупостей".
      
      Туан фыркнул и спросил:
      
      - Ну, что - спросила? Про принца Антонина?
      
      - Конечно, что тут особенного, - пожала плечом Юма. - Он не король, потому что его право на трон нарушено. У него, - Юма припомнила слова Инессы и повторила со знающим видом, - нет заземления в Алитайе. И он потерял Соллу.
      
      - Ох, до чего ваш брат кудесники любят важничать этими своими учеными словечками! Заземление в Солле, заземление в Солле! - передразнил мальчишка.
      
      - В Алитайе, - поправила Юма.
      
      - Ну, в Алитайе. А попросту он не может попасть в средний мир, вот и все.
      
      Ни про Соллу, ни про Алитайю, ни про средний мир Юма ничего не знала, но признаваться в этом задаваке Туану она не собиралась. Вместо этого она начала сердиться и вдруг вспомнила:
      
      - А я скоро уезжаю.
      
      - Куда? Обратно в свою страну?
      
      - Нет, в Тею. Инесса сказала, что мы туда на днях переберемся.
      
      - А... - Юме показалось, что Туан произнес это с облегчением, и это ей неизвестно почему было приятно. - Ну, значит еще увидимся. Я там тоже бываю.
      
      Все же эта новость изменила их разговор, и они стали гулять вдоль ручья, беседуя вполне дружелюбно о всяких вещах. Юма начала рассказывать про Вайку - и вдруг заметила его лукавую мордочку, выглядывающую из листьев клена. Вайка сидел на ветке, посматривая на них двоих, и глазенки его озорно светились.
      
      - Вон, вон он, смотри! - обрадовалась Юма.
      
      - Где? - Туан широко раскрыв глаза озирался по сторонам.
      
      - Да вот же, у нас над головой, вон, на ветке!
      
      Но Туан никого не видел. Вайка спрыгнул на землю и стал столбиком у самого ствола.
      
      - Ну, теперь увидел?
      
      - Кого?!. - мальчишка в недоумении смотрел на Юму. - Ты что, нарочно все придумала?
      
      Юма подумала, что Туан притворяется, чтобы подразнить ее, и рассердилась.
      
      - А ты... - начала она, но в этот миг Вайка заговорил с ней:
      
      - Не сердись, он меня не видит.
      
      - Ты просто его не видишь, - спокойно сказала Юма Туану. - Это волшебный зверек, вот и все. Я просто не знала, что он не для всяких глаз.
      
      На сей раз обиделся Туан:
      
      - Ой, ой, хвастунья! Тоже фея нашлась. Почему же тогда я вижу твоего марабу? Он ведь у тебя тоже волшебный!
      
      Дело опять шло к ссоре, но тут Вайка подбежал ближе, и Юма заметила, что у него из пасти торчит какая-то острая черная травинка. Он делал движения ртом, как бы пытаясь ее проглотить, но что-то ему мешало. Юма наклонилась - и вдруг разглядела: это была вовсе не травинка, а большая игла на нитке. Нитку зверек уже сжевал, а теперь пытался проглотить еще и иглу. Юма вскрикнула:
      
      - Вайка! Нельзя! Где ты только подобрал это?
      
      Она нагнулась, чтобы взять эту опасную вещь и вытащить наружу. Но Вайка шарахнулся в сторону - движение Юмы его напугало. Булкут кинулся прочь. Юма сама вся перепугалась - она подумала, что он съест эту иглу, а потом погибнет, ей было жалко его и страшно. Она побежала следом, крича изо всех сил:
      
      - Вайка! Вайка! Стой, не бойся!
      
      - Сумасшедшая! Ты куда? - закричал Туан и тоже пустился за ними вдогонку.
      
      Вайка, будто колеблясь, то бежал прочь, то останавливался на призыв Юмы, но стоило ей приблизиться, как он снова шарахался в заросли.
      
      - Юма! - слышался сзади голос Туана. - Юма, перестань! Юма!..
      
      Но, вероятно, он потерял ее из виду и сбился со следа, потому что его крики раздавались все глуше и отдаленней.
      
      - Юма-а-а!.. - наконец послышалось совсем слабо. - Ты идешь на Рыжую гору, верни-и-сь!..
      
      Но как она могла вернуться, если впереди меж кустов мелькала мордочка Вайки и изо рта у него все так же свешивалась проклятая игла? Она гналась за ним добрый час, а то и все два, и наконец обнаружила его на камне, на скале. Вайка смотрел на нее как ни в чем не бывало, и во рту у него не было никакой иголки. Сердце Юмы так и екнуло: "Все-таки проглотил!" Но булкут не походил на умирающего и, казалось, смеялся над Юмой, довольный своей проделкой.
      
      - Ах, глупый, глупый Вайка! Зачем ты убегал от меня? - выговорила ему Юма.
      
      - А что? Мне понравилось, - отвечал зверек - и странно, у Юмы не нашлось сил на него рассердиться.
      
      - Зачем ты хотел съесть иголку?
      
      - Ну вот еще! - и глазенки Вайки заискрились. - Я не ем иголок. Они невкусные.
      
      Юма поняла, что зверек над ней подшутил. А Вайка меж тем вскарабкался на скалу и позвал девочку:
      
      - Идем! Нам надо подняться еще выше.
      
      - Куда?
      
      - Увидишь!
      
      Юма посмотрела на небо - там кружил марабу и как будто не проявлял особого беспокойства. Она решила послушаться. Они поднимались довольно долго и забрались высоко - Юма уже видела башенку их домика с Инессой и даже, там, далеко, шпили дворцов Теи. Наконец они поднялись на какой-то уступ, и Вайка подбежал к краю обрыва:
      
      - Смотри!
      
      Юма осторожно подошла - и - ничего не увидела: уступ был не с той стороны горы, что выходила на Тею и лес, где они жили с Инессой, а с противоположной. И с этой стороны вид, можно сказать, отсутствовал: перед Юмой только клубился туман, сквозь который ничего нельзя было разглядеть.
      
      - На что мне смотреть? - повернулась девочка к Вайке. Но зверек куда-то пропал, и Юма немножко испугалась. Она вспомнила слова Туана о том, что гора завороженная, а кроме того, Юма не знала, сумеет ли найти дорогу домой. Она подняла голову вверх, чтобы посмотреть на месте ли ее марабу.
      
      И тут с неба густо повалил снег. Это было в первый раз за все время, что она жила в Тапатаке с Инессой. На родине Юмы было холоднее, снег был не в диковинку, а Юма была одета кое-как, Патлатый Дылда заставлял ее носить лохмотья, потому что так больше подавали, и она мерзла. Кто мог бы подумать, что теперь ее может обрадовать снег! Тем более, что он залепил все вокруг, густой-густой, белый, о крупных хлопьях, все пропало из виду, так что надо было испугаться по-настоящему, а вот Юме ни с того ни с чего стало весело, легко, как тогда, в небе над Теей - и вдруг Юма ощутила, что вокруг все изменилось. Еще ничего не было видно, один снег, но Юма знала, что она уже находится где-то в другом месте - или другом мире, ведь она уже путешествовала так несколько раз.
      
      Снег понемногу стал редеть, и Юма могла разглядеть, что было вокруг. А вокруг был, вообще-то, тот же снег - он падал с неба вниз, на землю - и вот земля-то была далеко внизу, и она не была землей Тапатаки. Город внизу был странный, не похожий на Тею, с совсем другими домами, без дворцов и башен, а мостов было всего два, как могла видеть Юма, какой-то железный с прорехами, по нему быстро двигалась целая вереница длинных фургонов с окошками, а другой был почти обычный, каменный, по нему шли люди и ехали какие-то повозки, маленькие, с окошками, они по-волшебному катили сами собой, и оба моста были перекинуты через широкую реку, в серые воды которой падал белый снег. Вода реки была мутной, нечистой, Юма даже не представляла, что вода может терпеть в себе такую грязь, и все же река была сильной, древней, и понравилась Юме. Но что-то другое отвлекало ее от реки, внимание Юмы тянулось куда-то дальше, перед ней быстро-быстро промелькнуло чье-то лицо, а вслед за тем ее взгляд - если это был взгляд - устремился туда, вдогонку за мелькнувшим образом, и она почти сразу нашла человека, чье лицо всплыло до того перед ней. Это походило на то, как если бы она была ястребом в поднебесьи, высмотревшим свою добычу и теперь падающим на нее сверху.
      
      Она стояла на том каменном мосту с его редкими прохожими, а человек шел ей навстречу. Юма внимательно смотрела ему в лицо, что-то ее притягивало, что-то важное привлекало их одного к другому, и когда этот незнакомец подошел совсем близко, их глаза встретились, и - человек вдруг остановился, замер как вкопанный, тряхнул головой и поморгал, будто прогоняя какое-то видение. Он еще несколько мгновений постоял, таращась на то место, где находилась Юма, а затем пожал плечами и пошел себе вперед, миновав Юму как пустое место. Попросту, он прошел сквозь Юму, и она сообразила, что не только он ее не видит, но и она сама себя, выходит, Юма оказалась здесь в роли некого бесплотного призрака, и когда она об этом подумала, снег снова повалил густо-густо, так что все вокруг исчезло в бездне вихрящихся снежных струй. Юма почувствовала, что ее что-то тащит обратно в Тапатаку, но перед тем как ее унесло совсем, у Юмы мелькнула мысль, что она обязательно вернется сюда вновь и разыщет этого мужчину, вот только как быть со снегом, если его совсем нет в Тапатаке,
      и тут все
      пропало.
      
      
      
      - Снег
      не так уж
      и обязателен, - сказал Антонин. - Просто с ним удобней.
      
      - Что удобней? Кому удобней?
      
      - Удобней тебе. И не только тебе, многим. Для разных ведьмовских дел. Например, чтобы сходить ко мне в гости.
      
      - А мы сходим? - обрадовалась Инна. Антонин обещал это уже третий день, но почему-то это все не происходило.
      
      - Ага, - отвечал Тошка этим своим юморным голоском. - Сходим. Наедимся пирожных, наденем дорожные шорты, узнаем расписание пароходов и сходим. Вот только баулы упакуем. Каюта-люкс вас устроит, мадемуазель?
      
      - Ой, Тошка... - Инна даже рукой махнула, куда-то в сторону. Она не знала, где в этот миг находится Антонин, да он нигде и не находился, но для себя Инна как-то невольно представляла, что он от нее анфас справа. - У тебя юмор, как у наших дебильных первокурсников.
      
      Тошка хмыкнул.
      
      - Отрадно, что они успели для тебя стать дебильными, - иронически заметил он. - Помнится, раньше с иными из них ты была готова долго общаться в школе и на дому.
      
      Он намекал на Вову Усихина. Инна не успела решить, обижаться ей на эту шуточку или нет, а Тошка неожиданно объявил:
      
      - Ну что ж, иди к башенке, в кресло. Нам пора.
      
      Он всегда заставал Инну врасплох. Ей и в самом деле хотелось как-то собраться, "упаковать баулы", а Тошка, конечно, это слышал и подкалывал.
      
      - Да не брыкайся ты, - проворчал Антонин. - Самой ведь интересно!
      
      Ох уж, этот Тошка, - думала Инна, - выполняя его наставления - как ей сидеть в кресле, куда смотреть и как дышать. "Интересно"... Что он может понимать? Она из их-то городка выбиралась за жизнь раза три, ездила к морю, да вот в Камск. А тут побывать даже не в чужой стране, а... А если что-нибудь случится? Сердце Инны заколотилось.
      
      - Ох, Инка, ну ты и вредина! - недовольно заметил Антонин. - Я тут из сил выбиваюсь, а она вертится как намыленная картошка. Сосредоточься же!
      
      Она долго смотрела на снег, а потом закрыла глаза, как было сказано, и поднялась из кресла.
      
      - Ну, пойдем, - позвал Антонин.
      
      - Куда? - подумала Инна, но ответ уже пришел - снежные струи перед ней слились в один сверкающий полог, как это было в прошлый раз, краем сознания Инна сообразила, что видит все сквозь закрытые глаза, но удивляться ей уже было некогда - она увидела, она знала, что надо раздвинуть этот сияющий полог и шагнуть вперед.
      
      Инна сделала шаг - и ойкнула - нога ее встретила вполне твердую ступеньку. Эта ступенька каким-то образом оказалась в воздухе среди сплошного снежного струения, а перед Инной уже появилась новая. Она осторожно переступила на нее, покачнулась, снова ойкнула, и Антонин заговорил:
      
      - Не бойся, я поддержу. У тебя все прекрасно получается. Получалось бы еще лучше, если бы ты не нагружала себя попутно всяким хламом.
      
      - Каким еще хламом? - охрипшим вдруг голосом спросила Инна.
      
      - Да уж известно каким, всякой девчоночьей дурью, - небрежно отвечал Тошка. - Девочки должны быть слабенькими, девочки должны нравиться мальчикам, девочки должны ойкать, а мальчики кидаться им на выручку...
      
      - Я ничего такого не думала! - заорала всерьез уязвленная Инна.
      
      - Конечно, нет, - насмешливо-спокойно произнес Тошка. - За тебя подумали и решили другие. Ты это исполняешь даже не замечая. И уж конечно, при этом работаешь не на себя, а на дядю.
      
      - На какого еще дядю, - проворчала Инна, делая новый шаг. Досада на Тошку отвлекла ее от мыслей об опасности ее невероятного занятия, и она боялась уже не так сильно.
      
      - А на всякого, - откликнулся Тошка. - Хотя бы на того, с кем едешь в троллейбусе или кому сдаешь экзамен. Знаешь ведь поговорку, что короля играет его окружение? Ну, вот и ты играешь для него пьеску, что он мужчина. Так бы он был неизвестно кто, но Инна же постара... Да не смотри ты под ноги все время! Они тебе сами подставятся, знай шагай! Подошва Инкина - под нее ступенька снежная, подушка снежная - на нее ступенька Инкина, ну!
      
      Инна видела перед собой уже длинную полосу этих ступенек, целую дорожку, убегающую куда-то вдаль, она даже не могла сказать, вниз или вверх. Инне казалось сначала, что она потеряется среди этого снежного струения, сорвется, упадет или улетит неизвестно куда. Но она шла и шла, голова оставалась совершенно ясной, равновесие как-то само собой сохранялась, а от шевелящегося где-то в глубине желания запаниковать себе на погибель Инну отвлекал Антонин.
      
      - Антонин, а где мы сейчас? - все же спросила Инна.
      
      - В небе, ты же видишь, - Тошка был все так же невозмутим и насмешлив.
      
      - Ну, а когда мы придем?
      
      Антонин хмыкнул.
      
      - Зависит от тебя. Как надоест, так и придем. Тебе надо захотеть, чтобы мы пришли, - подсказал он.
      
      - Но я и так хочу!
      
      - Нет, ты просто растягиваешь удовольствие, тебе нравится, - возразил он. - Ты же мамина дочка, привыкла себе ни в чем не отказывать!
      
      - Опять ты дразнишься!..
      
      Все это время в небе не было ничего видно, но вдруг Инне почудилось, что за снежной завесой слева не так далеко от нее проступает какая-то фигура. Тошка сразу же уловил:
      
      - Это погодник.
      
      - Кто?
      
      - Погодник. Тот, кто заведует погодой. А конкретно сейчас воображает этот снег.
      
      Инна в замешательстве остановилась, пытаясь разглядеть того, кого Антонин назвал погодником. Мало-помалу ее взгляду открывались очертания этой неясной фигуры, ей показалось, что она различает уже и лицо, что было вовсе непонятно - Инне даже представилось, будто это лицо от нее в считанных шагах, оно проступило в воздухе такое огромное, как если бы Инна была какой-нибудь мошкой и парила вблизи него. Но ее поразило другое - выражение, что она заметила на этом лице - то было глубочайшее и безмятежнейшее отрешение, - с таким лицом, наверное, пишут стихи в пору легчайшего из вдохновений - и кстати, глаза этого неведомого поэта были закрыты.
      
      - Он что - мечтает? - негромко произнесла Инна.
      
      - Ну да, я ж говорю - он воображает снег.
      
      В Инне зашевелилось недоверие.
      
      - Тошка, но ведь снег - это совсем не фантазия. Это кристаллики льда, они...
      
      Антонин засмеялся.
      
      - По-моему, ты не блистала по физике, - ехидно напомнил он. - Не говоря о том, что и физика ваша не слишком много понимает в облаках и погоде.
      
      - Ну и что, - не уступала Инна. - Что же по-твоему, снег создается чьей-то мечтой?
      
      - А как же иначе? - всерьез удивился Антонин. - Снежинок сыплет миллиарды и миллиарды, и нет ни одной одинаковой. По-твоему, это может так само возникать из ничего? Конечно же, это приходится нарочно сочинять. И не кому-то там, а самым лучшим мечтателям. Наш погодник как раз такой. Кстати, давай-ка я вас познакомлю.
      
      Он громко окликнул:
      
      - Кинн!
      
      Инна ясно увидела, как этот далекий-близкий Кинн поднял ресницы. Очевидно, он ее заметил - в глазах его появилось выражение узнавания, губы раздвинулись в легкой улыбке, и голова чуть наклонилась в кивке приветствия.
      
      - Инна хочет с тобой познакомиться, - произнес Антонин.
      
      - Здравствуйте, Кинн! - на всякий случай, Инна крикнула.
      
      - Он услышит, - заверил Антонин.
      
      Похоже, Кинн действительно услышал - до этого он сидел неведомо где невесть на чем, обхватив колени руками, но теперь распрямился и помахал рукой, а потом принял прежнюю позу и снова закрыл глаза.
      
      - Мы ему не помешали?
      
      - Нет, - успокоил Антонин. - Ну, ты теперь сама дойдешь, - неожиданно заявил он. - До ворот чуть-чуть. С вашего позволения, я ненадолго удалюсь - мне надо подготовиться к встрече, сударыня.
      
      Он пропал, как всегда - враз, но поглядев перед собой, Инна действительно увидела где-то метрах в ста ворота - они парили в воздухе, и за ними ничего не было видно, никакой Тапатаки, ни мостов, ни дворцов, а лишь все то же струение снежинок. Но снежные ступеньки вели прямо к ним, и сами ворота похоже, были не из снега - они слегка поблескивали серебром, отражая неяркие блестки белого кружения.
      
      "Да уж, - думала Инна подходя ближе, а сердце ее трепетало в сладостном ожидании чего-то чудесного, - да уж, если погодник, мечтающий снег, - это только преддверие, то что же там в стране Антонина..." Она постучала в серебряную дверцу - по звуку, та и впрямь оказалась если не серебряной, то металлической.
      
      - Кто там? - пропел чей-то голосок.
      
      - Это я, Инна, гостья принца Антонина, - отвечала Инна замирающим голосом.
      
      - Инна-Инесса, милая принцесса, - шутливо пропел голосок и пригласил:
      - Входите, не
      заперто!
      
      
      
      Инна...
      Нет, Инесса... Хотя
      нет, все-таки Инна... Да нет же, вообще не так, как-то иначе, Има, что ли?.. - сквозь сон это никак не вспоминалось.
      
      Ч-черт, о чем это я? - спохватился Саша Песков, пробуждаясь уже по-настоящему. Какая такая Инна-Има? Он честно попытался вспомнить сон, но ничего отчетливого перед глазами не поднималось. Вместо этого вдруг всплыло другое - то, что привиделось ему на днях во время снегопада, когда он шел по мосту. Та необычная девочка, с косичками, она так загадочно на него смотрела. Ему еще показалось... Да что это я, еще галлюцинации буду исследовать? Ну, примечталось... Разозлившись сам на себя, Саша Песков выбрался из кровати.
      
      Программа на день была обширна. Саше надо было сходить в библиотеку и дочитать важную научную статью. Потом он собирался навестить родителей, это ехать через весь город, а вечером предстояло посетить поэтический вечер. Саша Песков, хоть и сам был поэт, не очень-то баловал своим обществом местные собрания литераторов. Про официальные нечего и говорить, поэт Саша Песков ни в каких союзах не состоял и считал западло состоять. Но и неформальные тусовки его не слишком привлекали, он уже наобщался и насмотрелся на то, что газетно-официальным языком именовалось творческой молодежью.
      
      Один из его знакомых с факультета, Гера Юриков, правда, приглашал его как-то в литературный кружок его собственного, Геры-юриковского, изготовления. Кружок звонко именовался "Потомки цезия", он оседлал заднюю страницу университетской газеты, публикуясь там вместе с поощрительными рецензиями местных преподавателей, а имидж они там культивировали этакий бунтарско-молодежный. Но Саша Песков из-за одного только названия ни за что на свете не стал бы участвовать в творческой жизни такого бунтарского объединения. Да и самого Геру Юрикова Саша Песков немного знал. Гера, даром что такой рыхлый и пухлый, устраивал свою литературную карьеру довольно резво, привлекая к тому общественность в лице сочувствующих преподавательниц литературы и их подруг-газетчиц. Они устраивали ему вечера и обеспечивали публику из своих учеников, мужей, друзей и прочего подручного материала, а позже давали освещение в прессе и брали интервью по местному ТВ. Как ни кинь, а это было хотя бы какой-то раскруткой и хоть каким-то подобием жизни литературного светила, как ее привыкли понимать. В отличие от Саши Пескова, Юриков отнюдь не избегал знакомств с мэтрами и наезжая в столицу старался с кем-нибудь да пообщаться. Эта тактика принесла свои плоды - провинциальный борец за - впрочем, Саша Песков не знал толком, за что там смело борется Гера Юриков - ну да, за место среди тех, кому начальством от литературы разрешено быть писателями, это понятно, но под каким именно соусом подавал вышестоящим свое желание Гера, это Саша Песков не разбирался. Вероятно, он так и проходил по линии "новой волны", как представитель поколения, сердито ждущего перемен. По крайней мере, в таком качестве он попал в редколлегию столичного журнала, где его даже назначили "ответственным за зону восточней Волги" - итак, "борец за" кое-что с этой борьбы поимел. Зная Геру, да и кое-что смысля в законах нашего скверного мира, Саша Песков не сомневался, что на деле такая вот "ответственность за зону восточнее Волги" означала гарантированное непоявление в именитом журнале всего, что было хотя бы чуть-чуть талантливей писаний Геры Юрикова - да собственно, Геру ведь за тем и назначили, одним мастерским ударом исключив из литературы страны непредставимую громадину земель. Сашу Пескову слегка интересовало лишь одно - состоялась ли на этот счет какая-нибудь более или менее откровенная беседа, или же все это проходило без слов, на уровне молчаливого соглашения.
      
      Так или иначе, на тот момент казалось, что Юриков поймал свой шанс и обскакал многих, кто тоже двигал в большую литературу. Среди таких был, например, Савелий Короди, - само собой, тоже бунтарь, но уже не общественно-молодежного, а больше литературного, авангардистского толка. Он считался талантливей Геры, и на правах такового, как рассказывали Саше Пескову, наставлял Юрикова, уговаривая того не писать стихи. "Гера, ты не поэт, у тебя же проза хорошая. Вот про кладоискателей - хороший же очерк..." Впрочем, при всем авангардизме, тактика Савелия не слишком отличалась от Гериной. Он, например, тоже наезжал в столицу на нонконформистские тусовки, да и мэтров, кстати, совсем не чурался. Само собой, проводились и вечера, посвященные собственному творчеству - на одно из таких, раннее, Саша как-то раз случайно заглянул. Короди ходил с рупором по залу кафе (кафе было снято на вечер каким-то там молодежным отделением культуры) и очень громко читал свои стихи. На стульях, составленных в передний ряд, сидела толпа болельщиц, поедая гения влюбленными глазами и долго хлопая после каждого шедевра. Саша Песков вспомнил, как толстый Гера Юриков читал свои творения толпе первокурсниц, и подумал, что это не слишком-то и отличается.
      
      Но некоторая разница все же была. Если Юриков проходил в литературу трибуном поколения, то Савелий Короди был аутсайдером - никем не признанным, загнанным на обочину, лишенным и обделенным. Гонимость эта (разумеется, тоже с подачи наличных болельщиков и доброхотов) столь бросалась в глаза, что аутсайдера поддержали всякие местные объединения новых времен, напечатали вместе с капеллой избранных гонимых в толстом журнале, а потом издали и тоненькую книжку. Но непризнанность изгоя Савелия Короди от этого только выросла и продолжала расти до того, что пришлось издавать уже и книгу с твердой обложкой. Естественно, и после этого обездоленность аутсайдера оказалась не вознаграждена в полной мере, и Савелий Короди, по-прежнему гонимый и авангардистский, был пристроен к подобающему благотворительному фонду какого-то канадца, всерьез верящего в необходимость поддерживать искусство. Смело бросая вызов литературным рутинерам, Савелий теперь курировал издание целой литературной газеты, ответственной хоть и не за все земли восточней Волги, но за Урал и прилегающую Сибирь, причем, это в городе по другую сторону хребта, а вот в Камске вотчиной Короди оказалось издательство под началом кафедры литературного краеведения. Возглавлял все Володя Бошков, поклонник и приятель Савелия, а деятельность кафедры заключалась в покровительстве местным начинающим и непризнанным, впрочем, издавали и кое-кого из эмигрантов, а еще кое-когда привозили со чтением писаний разных столичных столпов из авангардных тусовок - если, конечно, их правильно считать авангардными.
      
      Саша Песков тоже как-то, в порядке контролируемой глупости, заглянул к Бошкову с кипой своих творений. Володя долго рассказывал ему, как они на кафедре ждут появления гения, что вот он придет однажды и принесет тако-о-е... можно сказать, этой только надеждой и жила кафедра. Гениев вроде бы все не находилось, но калорийность надежды оказалась, очевидно, куда больше, чем принято думать, - литературное краеведение жило ей уже несколько лет, и не так чтобы бедствовало. Что же до Саши Пескова, то он не знал, действительно не знал, гениальны ли его стихи, вряд ли, но они казались ему красивыми, и он считал, что должен выбрать все свои попытки - раз красивое, то надо же это как-то отдать. Не в рупор же поклонницам читать!
      
      Какими бы ни были его стихи, но при следующей встрече с Сашей Песковым литературовед Бошков приветствовал его уже без прежнего энтузиазма. Он долго уверял Сашу, что поэт у них в Камске один - Савелий Короди, других не было и нет. "И не будет", - иронически дополнил Саша Песков мысленно, а вслух возмутился: "Ну как это нет - вот он я". "Поэт в Камске один - Короди", - настойчиво продолжал Володя Бошков. "Почему это один - вот он я, поэт, сижу здесь, пожалуйста", - столь же настойчиво возразил Саша Песков. На миг смешавшись, Бошков настороженно посмотрел на него - не быть ли эксцессу? - и поправился: "Реализованных поэтов, я имею в виду". "Реализованных оптом или в розницу?" - мысленно спросил Саша Песков, но затевать спор не стал, все было понятно - Юриков, Короди, бунтари не бунтари, рутинеры не рутинеры - все то же самое.
      
      Был, конечно, еще путь жесткого андеграунда, настоящего подполья, но это означало вращаться в тусовках, где колются, пьют, блюют, нищенствуют и болеют всякой пакостью. Друзья Саши Пескова рассказывали ему об одном их приятеле, вот таком рок-барде, он сгорел быстро, но теперь, в их передаче, этот бард представал героем, легендой, чуть ли не Моррисоном. Саша Песков не застал его в живых, лишь кое-что читал из стихов. Стихи были разными, хорошими вообще-то, но зависти такая судьба у Саши Пескова не вызывала.
      
      
      
      Водку он не любил, стихи писались и без героина, романтика кочевок по тусовкам и случайным квартирам его не привлекала, так что и с андеграундом Саша Песков не контачил, выпадая практически изо всякого литературного взаимодействия. Он вообще был человек упертый, железный, любил здоровье, ясность и солнце и сам удивлялся, чего его позвало в литературу - со своей железностью Саша Песков менее всего подходил на роль художника. И само собой, с этой своей отстраненностью от литературного деланья, ему нечего было рассчитывать на какие-либо лавры, сколько угодно запоздалые и посмертные. Это он знал заранее, а значит, можно было и не тормошиться.
      
      Но сегодняшний вечер был делом особым. Проводился он, правда, усилиями Геры Юрикова и назывался десантом в Камск - Гера вез из столицы пару новооткрытых знаменитостей, в их числе интересного поэта Хлудова. Дела Геры, кстати, в столице пошли неважно, толстый журнал уже не нуждался в том, чтобы отвечать за зону восточней Волги, ему надо было выживать самому, а не выживать кого-то откуда-то. Получалось, что теперь уже Савелий Короди утер нос Гере Юрикову, и по нынешним временам было выгодней ставить на западного буржуя, а не на отечественного чиновника и литературную знать. Этот десант был как раз попыткой Геры напомнить о себе - ну, разумеется, приходилось делиться и кое с кем из приближенных и прибегать к помощи зазывал. Но Саше Пескову не было дела до Геры Юрикова, ему хотелось послушать Хлудова, - этот поэт был раньше знаменитостью в узком кругу, а теперь стал достоянием публики. Стихов Саша Песков у него читал всего ничего, но заинтересовался и теперь хотел услышать побольше, тем более, в исполнении автора.
      
      На вечере, впрочем, десантника Хлудова придержали для второго отделения. В первом же стихи читали потомки цезия - те, которым Гера Юриков отломил дольку печатанья в столичном журнале. Поэт Саша Песков сидел в заднем ряду небольшого зала местного филиала Союза Писателей, как многие, в одежде - пропускная способность гардероба уже была исчерпана, - а рядом развалились на сиденьях такие же лохматые и никому неизвестные поэты, кто помоложе, а кто и с порядочной сединой, и вид иных был и вовсе богемно-бомжовый.
      
      Велико было удивление народа Тапатаки, когда они ступили на новую землю своей старой страны: пространство, что им открылось, по своему ландшафту почти в точности повторяло их родину - разве что, там не было самого города Теи, но уж его-то они могли воссоздать в точности и сами. С собой они взяли также всю живность из садов Нейи, но мало того - когда последний из переселенцев стоял уже на новой земле и Антонин достал Соллу, чтобы ее силой заявить право Тапатаки на новое место, рубин вдруг взмыл вверх из ладони Антонина и - из все еще открытой двери Нимрита стали появляться деревья и растения Тапатаки, а позже и здания и постройки Теи, и во мгновение ока они заняли все пространство в старом своем порядке. Получилось, что не только народ, но вся страна Тапатака перекочевала на новое место, следуя за принцем Антонином, и это был дар Соллы, гения волшебного рубина.
      
      Антонину оставалось только закрыть брешь Нимрита, но едва он приступил к этому, как вдруг землю новой Тапатаки сильно тряхнуло, все повалились наземь, а семирубин выскользнул из ладони принца и исчез - упал, провалился, канул - в пучине Нимрита, брешь которого уже почти затянулась.
      
      Первым движением Антонина было кинуться вслед за Соллой, но руки стоящих подле его остановили, да и сам Антонин тотчас опомнился - он не мог так легко бросить Тапатаку, страну, что решилась прыгнуть вместе с ним - и из-за него - в пасть Нимрита. Потеря была ужасной, наихудшей, и не один Антонин, а все тапатакцы содрогнулись из-за произошедшего. Но была ли она невосполнимой? - вот о чем подумали все в следующий миг. Если это был оскал Нимрита, то, как это ни трудно, Соллу еще можно было вернуть, отыскав, куда ее забросило шквалом бездны. Но если это было решением самой Соллы? - не так просто вырвать семирубин из рук его повелителя, а все помнили, как Солла возмутилась решением Антонина передать ее брату. И если она сама не пожелала остаться, то...
      
      - Я все равно найду Соллу, - непреклонно заявил Антонин и посмотрел на предсказателя.
      
      - Может быть, - неуверенно сказал Кинн Гамм, послушав нечто внутри себя, и это "ни да, ни нет" обнадежило всех.
      
      - Вот только как мы теперь будем отражать натиск Нимрита? - спросила Дора, привратница Тапатаки. Ее это должно было заботить больше всех, ведь она и была стражем страны, и когда безумный Северин распахнул дверь в Нимрит, то это было вызовом прежде всего для нее. - Тем более, если принцу Северину вздумается употребить против нас свой ключ...
      
      - Так ты думаешь, - спросили ее, - это Северин заставил свою зверюгу похитить Соллу?
      
      - Может быть, - невесело кивнул Мэйтир, отвечая на вопрос вместо Доры, и все приуныли, сообразив, с какой угрозой им теперь придется иметь дело.
      
      И тогда заговорила Инесса.
      
      - Это позор для Тапатаки, - заговорила фея голосом, в котором сочеталось жарчайшее негодование и одновременно самая холодная решимость, - что страна впадает в отчаяние из-за пропажи своего лучшего камня. Вы скажете, Солла - это смех Тапатаки? Пусть так, - но что же тогда мы сами, если не Тапатака? Нет камня, но при нас все то, что впитал в себя камень. Просто-напросто, нам нужно быть Соллой всем вместе, а если нет, если веселое сердце и бесстрашье, и искание Тапатаки может кануть в пучину как какой-то камешек, - раз - и нету, то нам не поможет и сотня волшебных рубинов.
      
      - Ну, наконец-то, - прозвучал хрипловатый голос генерала Сильвы, - а я-то думала, что никто не вправит мозги этой толпе высокоученых магов. Смутились, как первоклашки, не приготовившие урока!
      
      И Сильва обняла и поцеловала Инессу:
      
      - Хоть мы все знаем твое личное неравнодушие к делам нашего принца, - поддела она Инессу, ведь любовь феи к Антонину не была ни для кого секретом, - но сейчас ты сказала не от своего, а от сердца всей Тапатаки. Сущая истина, Инесса! Ты - лучший воитель из всех нас.
      
      И все повеселели, потому что Инесса была права - принц Антонин остался без семирубина, но не Тапатака без Соллы, и еще ничего безнадежного не произошло. Просто страна оказалась в положении человека, решившегося на какое-либо опасное предприятие и у которого нет в запасе второй попытки, - может, такие и были, но теперь уже все выбраны, и единственный выход - не ошибаться.
      
      Так это и установилось: если на прежнем месте жизнь Тапатаки была, как это стало понятно теперь, вечным праздником, то теперь она превратилась в испытание на прочность. Все было почти что как в старой Тапатаке и все занимались своими прежними делами, но теперь самое будничное и простое дело одновременно являлось - ну да, иначе не скажешь - воинским действием, маленькой частью большого сражения - тапатакцев за Тапатаку. И удивляться ли? - никогда еще так не благоухали сады Нейи, и никогда не были столь прилежны ученые занятия светлых умов Теи, и никогда так звучно и светло не играли ее оркестры, и - как знать - никогда не были столь глубоки проникновения искателей Тапатаки, а балы в Тее никогда не были столь праздничны и полны веселья - в общем, как это бывает, смертельное испытание послужило к пользе страны, подтолкнув ее открыть все свое лучшее.
      
      Что же до принца Антонина, то он проводил в Тее не так много времени, отдавшись поискам Соллы. Он посетил не один мир и не одного из знаменитых магов, заклинал стихии, возносился к Тапатаке Верхней, выспрашивая былых королей и волшебников, опускался к Нижним, уходил в Сумерки, облазил полсотни дальних и ближних бездн - и все без проку. В законе Тапатаки не было никаких установлений на этот счет и никто не стал бы противиться, вздумай принц венчаться на царство без Соллы, но, хотя никто не заговаривал с ним об этом, было ясно, что Антонин не взойдет без того на трон. Однако не забота о собственной коронации была причиной столь упорных поисков, и даже не призывание Соллы, которое по-прежнему ощущал Антонин - ведь, как сказано, связь короля и фей Соллы - это нечто особенное, сродни связи разных сил внутри нашего телесного естества. Однако была еще причина искать Соллу - на Тапатаку все сильней стал обрушиваться Нимрит.
      
      Подобно отступающему войску, страна стала терять одно пространство за другим, пятясь и сжимая вокруг Теи кольцо своей защиты. Уже и долины за Рыжей горой закрыла стена тумана, уже и озеро стало Безбрежным - не по одному названию, а потому что дальний берег его стал недостижим, уже в леса Тапатаки стали проникать какие-то зловещие тени. Теперь рыцари Тапатаки могли проверять свою сноровку и неколебимость не в турнирах между собой, а отражая вторжения разной нечисти - то близ озера, то на опушках дубравы, и делать это воинским дозорам случалось все чаще.
      
      И тогда Мэйтир заговорил о Срединном мире. Правда, жезл Тейа тоже остался у Северина, но если бы, утверждал Мэйтир, удалось установить связь с Алитайей, пусть в ином ее месте, если бы мир Тапатаки стал очевиден для ее жителей, то это могло бы оградить ее от шквалов Нимрита.
      
      - Знаете ли, - излагал Мэйтир, - в начальное время, еще до ключа Нимрита, мы обходились в основном этим, м-да...
      
      С тех пор Тапатака потеряла интерес к Срединному миру, но когда-то его художники, рассказывал Мэйтир, гостили в ней и доносили весть о чудесной стране в своем мире.
      
      - А поскольку мир Середины есть пограничный, то надо признать, что дух и слово его жителей имеют некоторую власть над Нимритом, - и Мэйтир принимался вдаваться в разные тонкости учения магов Тапатаки.
      
      - То есть, - спросил его совет Теи, более или менее уяснив суть, - нужно дотащить разум кого-нибудь из их художников сюда, и он, возможно, сможет разглядеть и запомнить Тапатаку. И что тогда?
      
      - Ну, видите ли, так это было раньше, он нарисует нашу Тею, ее дворцы и прочее, и тогда Тапатака обретет реальность в сознании Срединного мира.
      
      - И?
      
      - И это послужит щитом от вторжений Нимрита, какое-то время, даже, знаете ли, весьма продолжительное, да... Их память и зрение будет вырывать ее из Нимрита, я только что изложил дамам и рыцарям, сообразно каким силам и свойствам это имеет место.
      
      - Мэйтир, а это точно должен быть художник? - поинтересовался Кинн Гамм, не заставший столь доисторических времен.
      
      - Ну да, - рассеянно отвечал Мэйтир, задумавшись уже над чем-то своим, - я дважды проверял свои вычисления... Что? Ах, да, да - художник, ему ведь надо пересотворить нашу Тапатаку. Помнится, они оживляли свои сны на холстах, это называлось - рисовать...
      
      - А как нам найти его?
      
      - По всему, на это понадобится водительница, - предположила Инесса. - Так, Мэйтир?
      
      - Ну... - промычал Мэйтир и затеребил свою бороду. - В общем... да, так!
      
      
       (из Новой хроники Тапатаки)
      
      
      
      3. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ТАПАТАКУ.
      
       ИННА. САША ПЕСКОВ. ИННА.
      
      
      
      Ворота перед Инной плавно раскрылись, и она, с колотящимся сердцем и перехваченным дыханием, сделала шаг вперед. Шаг ее пришелся на бело-розовую фигурную плитку, ей была вымощена дорожка - очевидно, это была дорожка аллеи, потому что с обеих сторон вдоль нее росли ровно посаженные деревья. И в самый тот миг, как ступня Инны коснулась этой плитки, дорожка как-то вдруг оказалась и впереди, и позади Инны. Она обнаружила это обернувшись и ожидая увидеть сзади себя снежное небо и привратника - или привратницу? - того, кто открыл ей ворота. Ворота, действительно, были - хотя и совсем не те, в которые она постучалась только что - это были легкие решетчатые ворота, часть такой же ажурной легкой ограды, и они были открыты настежь, давая пройти в обе стороны по дорожке. Но привратника не было видно, не было и снежного бездонного неба - небо было скорее розоватым, оно просвечивало сквозь лиственный свод, что создавали сходящиеся вверху ветви деревьев, и находилось небо, как и положено, тоже вверху, а не под ногами Инны, как это было всего миг назад.
      
      Из-за этого розового света, проглядывающего сквозь листья, Инна решила, что в Тапатаке сейчас утро или вечер, время зари - хотя, может быть, это был всегдашний цвет ее небес? - аллея изгибалась, и Инне ничего не было видно за деревьями. Очевидно, она находилась в парке или саду, и это, наверное, был парк вокруг дворца Антонина, вот только сам Антонин что-то не спешил ее приветствовать - Инна сразу заподозрила в этом какую-нибудь проделку в его духе. "А я вот сейчас повернусь и уйду", - подумала она - и ее вдруг охватило любопытство: если она сейчас отступит на шаг, за эти решетчатые воротца, то где окажется - в этом же саду или снова в снежащей бездне с воздушными ступеньками?
      
      Инне не пришлось проверять это, потому что ответ последовал молниеносно. Инна вспомнила. Она уже пробовала это. Два дня назад. Она уже была в Тапатаке!
      
      Но тогда это был не парк. И вообще все было иначе. В этот вечер, она даже с Антонином болтала совсем немного, - читала, готовясь к зачету. И уже в постели, прежде чем уснуть, глянула в окно и увидела тропку из серебристых ступенек, правда, небо было ясным, без снега, все в звездах, но ступеньки были те же и вели к тем же воротам, что сегодня. Инна не успела опомниться, как уже подбежала к окошку, а потом... потом она сама себе удивлялась, откуда что взялось, - Инна уверенно ступила на серебристую дорожку и одним духом пробежала по ней к этим воротам.
      
      Молоточек висел на виду, но в тот раз Инна не стала стучать в дверь, она просто легонько толкнула, и ворота распахнулись. Вот тогда-то, шагнув вперед, она оглянулась с мыслью, что же она оставляет позади и сможет ли вернуться по этой серебристой дорожке.
      
      
      
      А позади нее оказалась небольшая арка и каменная лестница, сложенная из целых глыб - получалось так, как будто Инна только что по ней и поднялась и миновала арку. У Инны мелькнула мысль проверить, ступить назад за арку, и тогда прозвучал голос:
      
      - Нет-нет, ты уже в Тапатаке!
      
      Инна невольно огляделась по сторонам, ища того, кто это сказал. Глаза ее обежали все вокруг, от плит небольшой каменной площади до башенок по сторонам и золотистого неба, и произошло невероятное - все, чего коснулся взгляд Инны, стало приветствовать ее. Даже облачко где-то там у горизонта близ заходящего солнца и то, послышалось Инне, произнесло:
      
      - Добро пожаловать в Тапатаку!
      
      Не зная, как на это отвечать, Инна принялась любезно кивать, поворачиваясь на все стороны:
      
      - Спасибо, я очень рада! Спас... - и она осеклась, увидев наконец человеческое существо - молодую женщину, повыше и постарше Инны, с собранными сзади в пучок волосами, в бархатном по виду платье, какого-то немыслимого черешневого цвета, и в чудных туфельках.
      
      - Добро пожаловать в Тапатаку, - произнесла женщина голосом не насмешливым, а, скорее, ободряющим и только самую чуточку подтрунивая над Инной. - Ты можешь и впредь входить без стука, для тебя вход свободный.
      
      - А вы...
      
      - Дора. Я - фея-привратник, - с той же приветливой и слегка загадочной улыбкой представилась незнакомка. Она оглядела Инну и прыснула: - Ты действительно прибежала в Тапатаку в ночной рубашке или у вас там такое носят?
      
      Инна, взглянув, обнаружила на себе свой домашний наряд и покраснела до кончиков волос. Она даже зажмурилась от стыда.
      
      - Ничего, я тебе кое-что одолжу, - успокоила Дора.
      
      Переодевания, как могла ожидать Инна, не потребовалось. Фея окинула Инну изучающим взглядом и приговорила:
      
      - Пожалуй, это тебе будет к лицу! - и невесть как на Инне оказалось бальное платье, роскошное и одновременно простое, без вычурности, - в таком, наверное, можно было бы явиться на прием хоть в прошлом, хоть в нашем веке при любом из королевских дворов.
      
      - Ой, спасибо, как мне вас бла... - слова Инны прозвучали в пустоту - сделав свой подарок, фея мгновенно исчезла.
      
      - Добро пожаловать в Тапатаку! - в сей же миг прозвучал где-то сзади мальчишеский голос.
      
      Это был мальчик лет десяти-двенадцати. Он, как и Дора, был одет скорее в стиле времен минувших, хотя и просто - курточка и короткие штаны до колен. На нем был берет с пером - из тех, в каких принято представлять художников. Мальчик почему-то показался Инне знакомым. Вымолвив свое приветствие, он подбежал к Инне, схватил ее за руку и без церемоний повлек за собой:
      
      - Пойдем!
      
      Инна последовала даже не спросив куда. Она как-то со стороны удивлялась сама себе - настоящая (настоящая?) Инна, трусишка, комплексушка, синий чулок, никогда бы пошла вот так безоглядно по незнакомой стране неизвестно с кем и куда. Сейчас она была другой - решительной, уверенной в себе, открытой тому, чтобы узнать невообразимое и совершить невозможное. Кажется, у нее и рост изменился - Инна казалась себе ощутимо выше, а ведь так-то она была сущей дюймовочкой, лишь немного за метр пятьдесят.
      
      И вот она поспешала за незнакомым мальчишкой, едва сама не переходя на бег, а все, что ни попадалось навстречу, приветствовало Инну. Они свернули за каменную стену, выйдя еще на одну небольшую площадь с двумя деревцами в центре, и деревца прошелестели:
      
      - Добро пожаловать в Тапатаку!
      
      Здесь они стали взбираться по еще одной каменной лестнице, согнав со ступенек стайку синиц, и синицы прощебетали:
      
      - Добро пожаловать в Тапатаку!
      
      И пока они поднимались, каждая из ступенек под ногой Инны и каждый кирпич в стене произносили это приветствие, так что Инна уже перестала делать куда-то в пространство кивки и наугад улыбаться. У нее вдруг появилась сумасшедшая мысль, что этот мальчишка и есть принц Антонин - если вспомнить его мальчишеские выходки, то не было бы ничего удивительного.
      
      Но тут они поднялись на стену, повернули - и - Инна увидела метрах в пяти от лестницы молодого мужчину, одетого почти как ее проводник, даже с таким же лихим пером в берете. Он не был высоким и тонким, какими представляются принцы воображению молодых девчонок, нет, он был явно широк в кости и крепко сложен, да и черты его лица не были тонкими, и все же - на этот раз у Инны не было ни малейшего сомнения - это был принц Антонин.
      
      Антонин - до того он стоял вполоборота, рассеянно поглядывая со стены куда-то вдаль, - повернулся к Инне и сделал шутливый, но вполне изящный поклон.
      
      - Добро пожаловать в Тапатаку, - произнес он спокойно и очень дружески. - Ужасно рад тебя видеть.
      
      Антонин приблизился и представил Инне мальчишку:
      
      - Это Туан, мой паж.
      
      - Я его приняла за тебя, - призналась Инна.
      
      Антонин весело рассмеялся, выдавая Инне того Тошку, озорника и насмешника, к какому она привыкла.
      
      - Приму это к сведению, - сказал он посмеиваясь. Он внимательно взглянул на Инну и, видимо, заметив нечто, удивленно воскликнул: - Инуська, да ведь ты, никак, спишь! Ну, кажется, ты что-нибудь запомнишь из этой прогулки!..
      
      - Почему это я... - начала свое возражение Инна и вдруг поняла - да, она не совсем по-настоящему в Тапатаке, это сон - особый, но все же сон.
      
      - Ничего, - утешил Антонин, - будем считать, что ты на разведке. Как бы инкогнито. Тем более, мы на самой окраине Тапатаки, можно сказать, в приграничье. Подожди, будет и официальный прием.
      
      Он подал ей руку и подвел к краю стены.
      
      - Вон, смотри, там Тея. Вон башенки, там, за деревьями, это мой дворец, а зелень вокруг - это парк. А вон там река Сгорная, а слева, видишь, блестит - это малая Тейка, она впадает в Тейку, а та в Сгорную, а она - вон там, видишь, - в Безбрежное озеро.
      
      - Почему Безбрежное? - спросила Инна, вспомнив, что озеро-то как раз должно быть сплошь окружено сушей.
      
      - Нет берегов, - пожал плечами Антонин. Инна подозрительно покосилась, но Антонин был совершенно серьезен и, по-видимому, ее не разыгрывал. Она подумала, что в волшебном мире может быть что угодно и не стала спрашивать больше.
      
      Антонин показывал ей улицы и дворцы, рассказывая про свою столицу - которая, как поняла Инна, была вообще единственным городом Тапатаки. И хотя теперь Тея была не столь обозрима, как тогда, когда Инна наблюдала ее впервые, откуда-то из поднебесья, но теперь у Инны было время проникнуться видом этого сказочного мира, теперь все было живое, настоящее - и все очень-очень нравилось Инне. Она еще не говорила об этом с Антонином, но ей и так было понятно, что в Тапатаке все не так, как на Земле - без этого нашего человекоубийства и постоянных бедствий, а вся жизнь такая, каков вот этот невероятно чарующий вид - блестящее золотом озеро и эта зелень парков и садов Теи, и красивые ее башенки, и... просто не верится, что это вообще может быть!
      
      Инна подумала про себя, что жители Тапатаки, наверное, и не сознают, в каком счастливом и безмятежном мире они обитают и какое это невозможное везение, если сравнить хотя бы с тем миром, возвращение в который ее ожидало.
      
      И вдруг по камням стены, на которой они стояли с Антонином, пробежала какая-то дрожь. Не только по камням - что-то завибрировало повсюду, в самом воздухе и по всей земле Тапатаки. На краткий миг все вокруг подернулось какой-то рябью, похожей на ту, что бывает на телеэкране при помехах. Вид Тапатаки враз изменился - в один миг потерял что-то, посерел, обесцветился. Озеро уже не блестело, как раньше, а тускло и угрюмо отливало свинцом, зелень садов будто покрылась серой плесенью, небо, которое до того, казалось, так и звало полететь в нем, теперь нависало какой-то душной тяжелой подушкой, и главное - Инна физически ощутила какое-то неимоверное напряжение, словно что-то напирало, пытаясь вломиться в мир Тапатаки, пробовало на прочность его защиту. Эта дрожь длилась всего считанные мгновения, но Инну они ошеломили и напугали.
      
      - Как видишь, обитатели Тапатаки живут не так уж и безмятежно, - негромко проговорил Антонин с посерьезневшим лицом - похоже, поняла Инна, он и в Тапатаке продолжал слышать ее мысли.
      
      - Что это было?
      
      Антонин пожал плечами.
      
      - Считай, что у нас такое землетрясение, - он посмотрел на Инну и добавил: - Это приходит из междумирья. Из Нимрита. Видишь?
      
      Антонин повел рукой, показывая в сторону, противоположную той, где была Тея. Посмотрев, Инна увидела, что небо там потемнее, и сначала подумала, будто это из-за того, что уже вечереет. Но нет, она быстро разглядела - там просвечивало что-то темное, и вдруг - оно предстало пред ней отчетливо, словно находилось на расстоянии вытянутой руки. Это даже не было бездной космоса, а просто чернотой, прорвой.
      
      - Да-да, - кивнул Антонин. - Нимрит. Он, - Антонин прочертил пальцем, - нас обступает.
      
      - На вас нападают? - этот вопрос Инна задала, повинуясь внезапному и сильному сочувствию к стране, которую она уже полюбила и которую, непонятно на основании чего, считала уже немножко своей.
      
      - Вроде того, - беззаботно отвечал Антонин.
      
      - И эту крепость вы построили для обороны?
      
      - Ну, не то чтобы. Она уже была, когда мы поселились здесь.
      
      Опережая вопрос Инны, Антонин пояснил:
      
      - Мы перебрались в Тапатаку совсем недавно.
      
      - Перебрались? Откуда?
      
      Антонин отвечал с некоторой загадочностью:
      
      - Из междумирья. Я увидел это место, когда мы путешествовали, и оно мне понравилось. И я решил привести свой народ сюда. В общем-то, переселение прошло удачно, мы вынырнули все до единого. Но я потерял Соллу.
      
      - Это твоя девушка? - задала Инна дурацкий вопрос, сама ошеломленная внезапным уколом столь же дурацкой ревности.
      
      - Это... - Антонин немножко посмеялся и зашевелил пальцами, подбирая слова, - это камень. Лучистый такой. Красивый. Очень волшебный.
      
      - А... - протянула Инна, не продолжая далее свои расспросы. Ей вдруг стало немного грустно. Она не все поняла из слов Антонина, но ясно было одно: Тапатака была прекрасна, а вот поди ж ты - и в сказочной стране все было не так-то просто.
      
      - Ладно, успеется об этом, - заговорил Антонин. - Знаешь что, давай посетим Тею в другой раз, а сейчас... Хочешь познакомиться с одним из страннейших существ всех миров?
      
      - Но ведь уже темнеет?
      
      Антонин отмахнулся:
      
      - Там и так всегда вечер. Это не в Тапатаке, но все равно рядом. В двух шагах в пограничье. Ну, идем?
      
      Они спустились со стены и втроем - Туан следовал в паре шагов - направились прочь от крепости по булыжной дороге. Инна не заметила, как и когда они очутились в каком-то странном лесу. Шли они уже по тропинке, не слишком различимой, потому что как-то вдруг в мире наступили сумерки.
      
      - А вот и берлога Печальника, - показал Антонин на чернеющую впереди дыру.
      
      - Кого?
      
      - Печальника. Это сумеречный маг. Он собирает печали.
      
      Инна фыркнула.
      
      - Зачем?
      
      - Он дарит за них разные чудесные вещи. Тебе тоже подарит, если ты расскажешь ему что-нибудь грустное. Помнится, - Антонин с озорным предвкушением повернул лицо к Инне, - кто-то жаловался на свою невезучесть? Ну вот, самый случай что-то с этого поиметь.
      
      В сумраке выражение его глаз было не слишком различимо, но Инна и так угадывала, что Антонин замышляет какую-то проделку.
      
      - Даровано ли нам будет горестное свидание с хозяином сей скорбной обители? - громко провозгласил Антонин, и Инна не поняла - то ли это была фраза ритуальной учтивости, то ли дурачество в обычном Тошкином стиле.
      
      - Да... да... войдите... - последовал ответ, произнесенный самым удрученным голосом, какой только можно себе вообразить и сопровождаемым столь же скорбными вздохами.
      
      Они вошли, хотя и не в берлогу, но довольно-таки унылого вида пещеру. Инна удивилась - в пещере не было как будто бы никакого огня, однако же, не было и темноты, а царили те же серые потемки, что и снаружи.
      
      - Здесь так, - сказал Антонин, - это сумеречный мир. Ни день, ни ночь. Пограничье, я же тебе говорил.
      
      Из этих сумерек показалось бледное пятно - лицо хозяина. Маг Печальник был обряжен в какой-то серый - если не белый - балахон, а под глазами его, так почудилось Инне, были темные круги и полосы на щеках - надо думать, от постоянно текущих слез. Инне Печальник жутко не понравился.
      
      - Это Инна, - представил Антонин свою спутницу, - мой друг и гость Тапатаки.
      
      В ответ последовал горестный вздох, чуть ли не стон, и в воздухе прошелестело что-то вроде "бедного дитя".
      
      - Поведай мне свои скорбные вести, о несчастное создание, - предложил Печальник. - Вот только я сначала присяду, ибо где же взять силы стоя слушать новые бедственные свидетельства мирового трагизма... Говори же, обреченное страданию дитя...
      
      Услышав, что она несчастное создание, обреченное страдать, Инна дико разъярилась. Она было раскрыла рот для колкой отповеди, но вовремя вспомнила слова Антонина про подарок.
      
      - Итак... - поощрил Печальник.
      
      Инна собралась приступить к длинному перечню несчастий - и осеклась. А какие, собственно, беды она могла ему поведать? Не эту же ерунду с плохим билетом на экзамене! Она подумала и как будто нашла выход.
      
      - В нашем мире, господин Печальник, очень много горя...
      
      - Нет-нет, - прервал маг скорбных известий, - это не подходит. Годятся только твои печали, т_в_о_и, - понимаешь?
      
      Инна не находилась. И вдруг - вдруг она вспомнила: это же произошло только что!
      
      - Мне очень грустно за Тапатаку, - сказала она. - В такой чудесной стране не должно быть даже тени той черной прорвы, а... Мне грустно, - повторила она, не зная сама, как ей объяснить ее чувство.
      
      Но Печальник ее отлично понял:
      
      - Да, да, - еле слышно прошептал он, - как ты права, о бедная девочка!.. Как это несправедливо!.. Такая дивная, дивная страна - и эта вечная угроза, эта зловещая Тень! Увы, как грустно!.. О!.. Как трагично! Как пронзителен этот роковой отзвук мировой печали...
      
      Инна с изумлением увидела - по щекам Печальника ручьем лились слезы. Он рыдал, по-настоящему, искренне! Инне самой захотелось разреветься. Но Печальник уже поднялся с места и двинулся прочь, весь сотрясаемый рыданьями. Остановившись на миг, он отер мокрое лицо огромным платком и проговорил сквозь плач:
      
      - Бедная, бедная девочка! С таким чутким, отзывчивым сердцем ты обречена на бесконечную скорбь, о!.. Увы, как жаль!.. Я знаю - ты посетишь меня вновь, бедная крошка... ведь столько горя...
      
      После этих слов Инне расхотелось плакать и захотелось догнать Печальника и огреть его по лысине чем-нибудь увесистым. Антонин, не проронивший во время визита ни слова, явно смаковал всю сцену. Они вышли, и он до издевательства невинным голосом поинтересовался:
      
      - Ну как?
      
      - Ужасно! - громко возмутилась Инна и повторила еще громче. - Ужасно!! Это какой-то вампир, вот он кто!.. Я не понимаю, зачем ему наши печали?
      
      - Он делает за них подарки, - напомнил Антонин.
      
      - Ну, а ему-то что от этого? Это мазохизм? Он кайф ловит, да?
      
      - Ты видела - он переживает всерьез, - возразил принц Тапатаки.
      
      - Ну и, зачем тогда?
      
      Антонин пожал плечами:
      
      - А зачем ты Инна?
      
      - Это мое имя.
      
      - А это его природа. Он - Печальник. Это н_и_з_а_ч_е_м, он просто такой.
      
      Инна хмыкнула и не нашлась, что возразить. Меж тем они миновали опушку этого сумеречного леса, вновь очутившись на булыжной дороге. Сразу стало много светлей - в Тапатаке все еще длился вечер.
      
      - Я думала, мы пробыли там целую вечность, - удивилась Инна.
      
      - Нет, это быстро, - отвечал Антонин. - В сумерках времени почти что нет.
      
      - Да? А когда же твой Печальник успел облысеть? - съязвила Инна - и замерла как вкопанная. Она вдруг сообразила: этот балахон с длинными рукавами, бледное лицо, полосы на щеках... - Я поняла! - торжествующе закричала она. - Да это же облысевший Пьеро! Твой маг печального образа попросту паяц! Ты знаешь, кто такой Пьеро?
      
      Антонин не отвечал. Он сам застыл на месте, глядя на что-то в небе. Инна тоже подняла глаза - над ними, где-то невообразимо высоко, зависла в небе исполинская птица. Инна даже не могла представить ее величины - она была больше если не всей Теи, то любого самолета. Странный, ни на что не похожий протяжный клик слетел сверху, а затем птица сложила крылья и стала падать вниз. На миг Инне почудилось, что она упадет прямо на них, и ее сердце екнуло. Но птица падала не них, и не на Тею, и даже не в Бездонное озеро - там, далеко, - падучей звездой прочертив небо от зенита до горизонта эта странная птица замерла на какой-то миг у самой кромки земли - и вдруг вся вспыхнула, засияла ослепительной белизной - и пропала. Бесследно, даже никаких искр не сыпалось сверху. Но в этот же миг Инна увидела где-то уже совсем далеко стаю таких же птиц - они сделали круг в небе, испуская свой необыкновенный клик и, вероятно, прощаясь, а затем и они растаяли где-то там, в бездне, что еще выше неба.
      
      - Это птица-смертник, - медленно проговорил Антонин. - Самая редкостная и необычная из птиц.
      
      - Она что - вестник каких-нибудь бедствий? - насторожилась Инна.
      
      Антонин покачал головой.
      
      - Совсем нет. Видишь ли, она отдает свою смерть.
      
      - Отдает смерть?
      
      - Ну да. Это, - объяснил Антонин, - делается для того, чтобы произошло что-нибудь особенное и важное. Что-нибудь невозможное. Например, вулкан должен погубить целый город, но век за веком извержение так и не происходит. Каким-то чудом. А это потому, что такая птица решила слететь с неба и отдала свою смерть.
      
      - Но тогда правильней говорить, что она отдала свою жизнь, - поправила Инна.
      
      - Нет-нет, - не согласился Антонин. - Жизнь - это не слишком много, этого не хватило бы. Птица-смертник потому так и называется, что отдает свою смерть.
      
      - А почему...
      
      - Это так действует? - угадал Антонин вопрос Инны. Он развел руками. - Это их тайна. Наверное, они для того и созданы - что-то менять в мире. Говорят, эти птицы питаются, - и Антонин произнес слово, значение которого Инна не поняла, а звучание не уловила. - А уж если существо поддерживает свои силы шорохом непостижимого, то можно ожидать от него необычного.
      
      - Но зачем они...
      
      - Опять зачем? - заулыбался Антонин. - По-твоему, обязательно должно быть зачем? Ты - мне, я - тебе, ага?
      
      - Но вот твой же Печальник так и поступает!
      
      - А, да! - Антонин легонько хлопнул себя по лбу. - А ведь верно, как я не подумал! Ну конечно же, это был его подарок - то, что мы увидели эту птицу.
      
      От этой новости Инна смутилась. Она взвесила увиденное - против такого подарка ее слова о грусти из-за Тапатаки как-то не тянули, и Инне стало неловко, тем более, после ее издевок над собирателем печалей.
      
      - Ну, может, он тебе открыл кредит, - с легкой иронией сообщил Антонин эту воодушевляющую перспективу - он опять прочитал мысли Инны. - Ему уж видней, что чего стоит.
      
      Принц Тапатаки залихватски сдвинул берет с пером на затылок и подмигнул.
      
      - Похоже, твоя первая прогулка в Тапатаку выдалась не слишком праздничной, так? Пожалуй, это и к лучшему, что ты не сразу все вспомнишь.
      
      "Почему это я не вспомню", - хотела возразить Инна, но тут все очертания вокруг начали размываться, слипаться во что-то неразличимое и бессмысленное, как это бывает, когда при пробуждении мы застаем краешек сна и не можем его удержать. "Я просыпаюсь... Нет, я засыпаю! - подумала Инна. - Но я же и так сплю, как же я могу заснуть?" - и она провалилась в забытье, не в силах сохранить в памяти образы только что пережитого.
      
      Но теперь, когда она ступила за серебряные ворота, воспоминания о посещении Тапатаки вновь были в распоряжении Инны, и она твердо решила, что больше ничего не забудет. Сейчас-то она попала в Тапатаку не во сне, а своей волей и в твердой памяти, с_а_м_а, ну, почти сама.
      
      А меж тем из-за изгиба аллеи появился здоровенный тигр, вальяжно трусящий навстречу Инне. Хищник, конечно же, и не думал нападать на Инну. Он присел на землю, почесал лапой за ухом - совершенно по-кошачьи - и прорычал хриплым пиратским голосом - думаете, "Добро пожаловать в Тапатаку?" - как бы не так:
      
      - Барбос-паровоз!
      
      После чего лопнул, как надувной шарик. "Ох, уж этот Тошка! - вздохнула Инна, чувствуя себя преподавательницей, наблюдающей очередную подростковую шалость. - Уж без этого он не может!" А меж тем из-за деревьев уже появился принц Антонин, лично, собственной персоной направляясь встречать дорогую гостью.
      
      - Ну что это за поэты, - довольно громко возмущался какой-то детина, сидящий через место от Саши Пескова. - Разве так читают стихи! Мямлит какую-то чушь про свой чепуховый космос... Если ты поэт, ты так должен читать, чтоб весь город сбежался слушать! Да что город - чтоб все топольки под окнами к стеклу припали, чтоб окрест тишина стояла, чтоб девки сиденья обоссяли - во как должно захватить! А эти - читают и сами себе не верят...
      
      - А во что же им верить-то, в цезий, что ли? - спросил Саша Песков, с интересом приглядываясь к говорящему. Ражий парень был лохмат и, по всему, столь же безбытен, как большинство находящихся в зале - не считая, впрочем, снующих там и сям телевизионщиков. Но что-то отличало его от местной богемы, и на литератора он как-то не походил.
      
      - А вера, паренек, она одна и та же, - добродушно отвечал критик местных поэтов. - Когда есть, то и стихи есть.
      
      Саша Песков хмыкнул:
      
      - Что-то оригинальное...
      
      - Вероятно, он говорит о настоящих стихах, - негромко произнес кто-то слева от Саши Пескова, и повернувшись, Саша Песков с удивлением увидел на соседнем сиденьи Борю Векслера. Он был известным в городе мистиком, и Саша Песков его немного знал.
      
      - Ты его знаешь? - тихонько спросил Саша Песков, пожимая руку Векслеру.
      
      - Это Саша Сироткин, - спокойно отвечал Борис, и мотнул головой, приветствуя своего приятеля. - Не знал, что ты снова в Камске.
      
      - А за кое-каким барахлом приехал, - объяснил Саша Сироткин.
      
      - А вы что - тоже пишете? - осведомился Саша Песков.
      
      Саша Сироткин хохотнул.
      
      - Ага! Только не совсем так, как они. Я здесь с Планкиным, аппаратуру ему одолжил, - Саша Сироткин показал рукой на Планкина, городского сумасшедшего, который как раз в это время исполнял на самопальном синтезаторе мелодию, которая, как он уверял, была чудодейственным средством от букета всяких болезней в силу ее мистической природы - это выступление было частью литературного десанта, Бог весть зачем включенное Юриковым в программу.
      
      - А как пишете? - продолжал спрашивать Саша Песков, возвращая к заинтересовавшей его теме.
      
      - Вероятно, Саша говорит о настоящих стихах, - снова произнес Векслер так же негромко.
      
      - Это о каких?
      
      Боря Векслер пожал плечами.
      
      - Будто сам не знаешь. О таких, которые никто не пишет, которые происходят, - мистик Векслер все же снизошел до объяснений. - Например, вот мы сидим сейчас, и вдруг - порыв ветра, распахивается окно, влетает большая птица, садится на стол, кричит что-то по-птичьему, а потом делает под потолком круг - и улетает. И всем становится грустно, потому что прикоснулось что-то странное и печальное, что-то особенное - и это поэзия.
      
      Саша Песков задумался - слова Векслера его задели, в них была какая-то сила.
      
      - А так бывает? То есть, - поправился он, - так можно сделать?
      
      Векслер почесал переносицу и улыбнулся. Саше Пескову вдруг показалось, что они с Сироткиным обменялись многозначительным взглядом - но видимо, только показалось, потому что Саша Сироткин в это время уже поднялся и направился к Планкину помочь паковать реквизит.
      
      Тем временем на небольшом возышении снова вырос Гера Юриков то ли с каким объявлением, то ли пришла его очередь читать стихи. В этот самый момент произошло то, о чем только что рассказывал Саше Пескову Векслер - все точь-в-точь: распахнулось окно, вслед за порывом ветра и хлопьями снега залетела птица, большая, бурая, хрипло прокричала и сделала круг над залом. Под ропот оживившейся публики, птица повисела немного над потолком, сильно маша крыльями - а потом вылетела обратно. Окно поспешили закрыть, громко обмениваясь репликами о произошедшем и, разумеется, толкуя в том духе, что это, не иначе, знак свыше, отметивший мероприятие.
      
      Само собой, Саша Песков сразу повернулся к Векслеру, ожидая его комментариев. Но Бориса уже не было, - когда он успел уйти, этого Саша Песков и не заметил. И поэту Саше Пескову, - а возможно, не только ему, стало грустно, к нему, и правда, нечто прикоснулось, больше и глубже слов, и теперь Саша Песков сидел, мало что слыша вокруг, погрузившись в переживание произошедшего. Когда он вышел из этого бессловного мечтания ни о чем, мысли его повернули на стихи, и Саша вдруг понял Векслера. Конечно же, все было неправильно. Не могло так быть, чтобы собралось столько совсем разных людей, пусть даже они все любили стихи, и чтоб все могли услышать и принять в одно время столько разных стихотворений, да еще прочтенных по-разному и разными людьми, да еще если в чтении этом нет силы - и чтобы из всего этого возникло вдруг нечто чудесное, нечто настоящее, нечто от той, последней, неотменяемой правды, которую и назвать не знаешь как. Так не бывает, не так оно бывает, не может так быть. Меж тем, все происходило, как если бы оно было настоящим, - ну, еще бы - ведь были собраны все составные - налицо были и стихотворцы, и публика, и чтение стихов, и их слушание, и хлопанье ладоней, и все выглядело так, как положено было выглядеть, да вот только не несло прикосновения, Тайны, Того - окончательного и подлинного Того, чему нет имени и что не подделать. Все это походило на добросовестную имитацию, как если бы дикари, побывав в цивилизованном мире, смастерили из деревяшек подобия телефонов, раскрасили их в точности как настоящие, а потом сидели с трубками, прижатыми к ушам, и это считалось бы не игрой, а настоящим разговором по телефону - и причем, несведущий наблюдатель со стороны вполне мог бы и обмануться. А меж тем, никакая ложь не сходит с рук просто так, и этот обман и самообман тоже был совсем не бесплатен - многие ведь так и оставались в заблуждении, что вот это все и есть стихи и их чтение, что это так и устраивается и другим не бывает, - и вело оно, конечно же, лишь к разочарованию в поэзии и неверию в то, что вообще возможно, бывает вот это самое То, Чудесное, Тайна, и что она открыта прикосновению. "А может быть, - разворачивалась в голове Саши Пескова, - именно за тем-то все и устраивается, чтобы приучить всех к мысли, что искусство это вот такая тягомотина, а никакой Тайны и вовсе нет, может, поэтому так и успевает в нем Гера Юриков и..." Но тут объявили перерыв, и Саша Песков пошел из зала поискать Борю Векслера.
      
      В фойе он наткнулся на Геру Юрикова, увидев Сашу, тот как-то настороженно помрачнел и, потянув за руку, повел Хлудова куда-то прочь, будто Саша Песков покушался на его приятеля и мог доставить какую-то неприятность. Но Саша Песков и не думал набиваться на знакомство, ему уже вообще было как-то не до литературы - Векслер задал ему загадку поинтересней. Но Векслера он не нашел, зато его остановил Сироткин:
      
      - Паренек, а ты чего сюда приперся? Ты поэт?
      
      Вопрос был из тех, что на засыпку. Когда его спрашивали об этом те, кто сам не писал, то, как убедился Саша Песков, бесполезно было объяснять, что он попросту иногда пишет стихи, не загадывая, поэт он или писатель или кто там еще. Проще было согласиться на ярлычок, а еще лучше было и вовсе не показывать эту сторону своей жизни. С другой же стороны, называться поэтом установилось за неприличие среди пишущих, "поэт" негласно означало "великий поэт" - "настоящий", из когорты Имен с большой буквы, а то есть, называться поэтом было незаконно, нелегально, на это требовалось разрешение, которое выдавало общественное мнение с подачи литературного начальства. И Саша Песков отделался шуткой:
      
      - На этот вопрос, гражданин Гадюкин, я вам никогда не отвечу!
      
      Сироткин ухмыльнулся:
      
      - Меня зовут Сироткин. Векслер говорил, ты рядом со мной живешь?
      
      Саша Песков назвал адрес, и выяснилось, что это через пару домов от Сироткина.
      
      - Слушай, поможешь железо дотащить? - Саша Сироткин имел в виду синтезатор и еще кое-какую рухлядь, что он предоставил Планкину.
      
      - А Планкин?
      
      - Да он кирять остается, а мне бы это все с утра на работу вернуть. Поболтаем, ну?
      
      Саша Песков не возражал - к тому же, он подумал, что может быть, этот чудаковатый парень тоже что-то может ему рассказать - похоже, он был с Векслером два сапога пара.
      
      Потом читал свои стихи Хлудов. Стихи были хорошие и иногда очень хорошие, хотя и, как с некоторым удивлением понял Саша Песков, все на одну тему - о том, как несправедливый Бог-отец посылает на муки несчастного Бога-сына. Хлудов и сам признался, когда отвечал на вопросы зала, что с отцом у него по сию пору идут разборки, так что источник всего был прозрачен. Но, видимо, узел в душе поэта завязался и впрямь тугой, потому что, по словам Хлудова, стихов он написал пять тысяч штук, и по Сашиным меркам, это уже било все рекорды - чтобы одно и то же стихотворение сочинять пять тысяч раз! Возможно, стихи Хлудова понравились бы Саше Пескову больше, не будь той птицы, того настоящего стихотворения, которое предсказал ему Векслер - после этого нынешнее литературное чтение было для Саши Пескова отодвинуто куда-то в сторону.
      
      Меж тем, во время ответов Хлудова публике позади столичного поэта появился Сироткин, подавая Саше Пескову настойчивые призывающие знаки, и Саша Песков обрадовался поводу уйти.
      
      Дорогой выяснилось, что Саша Сироткин вообще-то уже не живет в Камске, он перебрался на юг, купил в предгорьи Кавказа участок и сейчас кормится огородом и садом. До этого же он был начальником техлаборатории в институте, откуда и занял по старой памяти эту электронику для выступления своего приятеля Планкина - впрочем, была она собрана, по словам Саши Сироткина им же самим.
      
      Они поднялись на четвертый этаж, к квартире Сироткина, и Саша Песков удивился - в двери не было никаких замочных скважин. Но Сироткин высвободил правую ладонь, приложил к нужному месту двери, и скрытый замок щелкнул, впуская в квартиру.
      
      - Это я электрозамок собрал, - рассказывал на ходу Сироткин. - На мое поле настроен.
      
      - Оно ж меняется, - заметил Саша Песков.
      
      - Ну, когда бухнешь, - согласился Сироткин. - Я затем и сделал, для трезвенности, правда, один фиг бухал потом кой-когда. На работе ночевать приходилось. Заходи, вон туда, за стол, я сейчас чайничек вскипячу.
      
      Саша Песков оглядывался по сторонам. Квартира была под стать хозяину - отделана им сообразно нуждам и причудам. В комнате, исполнявшей роль гостиной, стоял орган - опять же, собранный руками Сироткина, как это выяснилось позже, у окна, застекленного наполовину цветным полупрозрачным стеклом, находился хороший старый стол - может, даже и антикварный, а стены был побелены мелом в один тон с потолком, от чего возникало чувство, что это не городская квартира, а изба или хата, - белые, нарочито грубо побеленные стены казались стенами печки. Но больше всего Саше понравилось то, что между этой комнатой и кухней была разобрана перегородка, пространство ощутимо раздвинулось, и было уютно и очень удобно - с одной стороны, общение шло как бы традиционно на кухне, а с другой стороны, к этому прибавлялась вместимость столовой. Саша Песков и так уже был заинтересован новым знакомством, но теперь он к тому же сильно зауважал Сироткина - он очень ценил людей с руками, тем более, что сам-то был не из таких.
      
      - С сахаром, с медом или так? - спросил меж тем Сироткин наливая чай с добавкой каких-то там редких травок.
      
      Он дождался, пока Саша Песков попробует его чай и задал вопрос номер один:
      
      - Слушай, ответь мне, пожалуйста - в чем смысл жизни?
      
      Это было сделано на полном серьезе и так неожиданно, что поэт Саша Песков поперхнулся кипятком и надолго закашлялся.
      
      - Ну и шуточки у тебя, -
      сквозь кашель выговорил
      он.
      
      
      
      - Шуточки?
      А при чем
      тут я? - удивился Антонин, выслушав выговор Инны. - Это же Дора!
      
      Раздался заливистый смех, и на аллею откуда-то из ниоткуда вышагнула Дора. Фея-привратник обняла Инну за плечи и чмокнула в щеку.
      
      - Не сердись, я просто хотела тебе напомнить, как мы прошлый раз обсуждали пароль и отзыв.
      
      А, да, да! Инна это и впрямь забыла и вспомнила только после слов Доры. Она ведь в тот раз еще спросила фею, как та узнает, кого пускать в Тапатаку. "Может, мне надо называть пароль?" - спросила тогда Инна, а Дора посмеялась: "Например, пароль - Барбос, а отзыв - паровоз, да?"
      
      - Не удивляйся, мы, тапатакцы, веселый народ! - тормошила Инну Дора.
      
      Но Инна все еще хмурилась. Антонин на миг замер с рассеянным видом, будто пытаясь что-то сообразить или расслышать, и наконец объяснил Доре:
      
      - Инне жалко, что этот тигр оказался всего только шуткой. Он ей понравился.
      
      - Это правда? - Дора положила ладонь на локоть Инны.
      
      - Ну да, еще бы, - созналась Инна. - Такой красивый зверь, здесь... Я думала, он настоящий.
      
      Антонин и Дора переглянулись.
      
      - Тебе захотелось, чтобы у тебя был такой же, да? - понимающе осведомилась фея.
      
      - То есть как - у меня был бы? - в замешательстве спросила Инна.
      
      - Инна опасается, что ей негде будет его держать, - невинным голосом заметил Антонин. - у нее такая маленькая квартира!
      
      - Да нет, она боится, что ей нечем будет его кормить! - возразила Дора.
      
      Они переглядывались, покатываясь над ничего не понимающей и задетой этим Инной, и наконец Дора сказала:
      
      - Так хочешь ты такого тигра? Да или нет?
      
      Антонин ободряюще кивнул Инне.
      
      - Да! - выпалила Инна, неожиданно сама для себя. - Мне его хочется!
      
      - Дарю, - произнесла Дора тоном королевской щедрости. - Он твой.
      
      Она медленно подняла указательный палец, будто нацеливала его на что-то у себя над головой, напряженно всмотрелась - Инна непроизвольно последовала за ней взглядом, а потом фея резко ткнула пальцем в сторону:
      
      - Пумс!
      
      На аллее снова стоял тигр. Инна поняла, что Дора просто ее отвлекала, и это воздымание пальца тут ни при чем.
      
      - Пойдемте, дамы, - позвал Антонин. - Я познакомлю Инну с нашими.
      
      Они пошли по аллее - как показалось Инне, в том направлении, откуда доносилась какая-то неясная, но красивая мелодия.
      
      - Кто это играет?
      
      - Скоро увидишь, - отвечал Антонин. - Лучше распроси пока Дору об этой зверюге.
      
      Тигр трусил за ними. Инна последовала совету принца, и выяснила неожиданные вещи.
      
      - Ты можешь делать с ним, что хочешь. Если ты дашь ему поесть, ну, той, вашей пищи, он это съест, - рассказывала Дора. - А если не дашь, он прекрасно обойдется. А если скажешь ему принести поесть тебе, то он сам тебя накормит.
      
      - Возможно, это будет не совсем то, чем Инна привыкла завтракать, - засмеялся Антонин.
      
      - Возможно, - согласилась Дора, - а еще ты можешь позвать его в любую минуту. Он будет лежать у твоих дверей, если ты так захочешь, а не захочешь, то позволь ему гулять где ему лучше. Тигр сделает все, что ты скажешь. Он - твой.
      
      - Он мой, - повторила Инна. Остановившись, она посмотрела на тигра. Он был прекрасен, чудо, а не зверь! Инна подошла и, преодолев, опаску, обняла его за шею. Тигр ласково заурчал. Оторвавшись, Инна подошла к Доре и, повинуясь порыву, обняла ее и расцеловала.
      
      - Только мне совершенно нечем отдариться, - вздохнула Инна несколько виновато.
      
      Антонин и Дора слегка посмеялись.
      
      - А как мне его звать? У него есть имя?
      
      - Имя необязательно, - тряхнула ладонью Дора, - но ты можешь дать, какое захочешь.
      
      - Ну да, но как звать, чтобы он пришел?
      
      - Да скажи "приди", и все. Или просто захоти этого.
      
      - Да, - протянула Инна, - я вижу, с тиграми-то это просто. А то кое-кого другого надо позвать, и не знаешь как.
      
      Дора посмотрела на Антонина.
      
      - Антонин, - строго заговорила она, - и ты это себе позволяешь? Уйти, когда вздумается, явиться, когда заблагорассудится? С дамами себя так не ведут!
      
      Антонин пожал плечами. Он искоса взглянул на Инну.
      
      - Хорошо, - согласился принц Тапатаки. - Я дам тебе звоночек со шнурочком. Если срочно надо, звони.
      
      - Нет-нет, - вмешалась Дора, - ты тоже должен позвонить, когда идешь к Инне. Дама должна знать, что к ней гость.
      
      - Если прекрасная госпожа так настаивает...
      
      - Настаиваю, - кивнула Инна, и Дора поощрительно мигнула - как водится, две дамы живо нашли общий язык, едва дело коснулось мужского поведения.
      
      - Вообще-то, - щебетала Дора дорогой, - ты не подумай, наш принц не то чтобы неучтив. Просто мы, тапатакцы, живем без особых церемоний. Но это не значит, что мы люди бесцеремонные! - она слегка подтолкнула Инну и залилась колокольчиком.
      
      Инна поддалась ее веселью и засмеялась сама. Антонин покосился на двух хохотушек - и тоже покатился. Так, заливаясь смехом, они вышли по аллее на небольшую площадь с маленьким прудом, с поверхности которого били фонтаны. У этих фонтанов их встречали - стояло человек десять, большей частью, женщины. Все они были одеты очень красиво, и половина из них играла на каких-то инструментах. Инна не слишком в том разбиралась и не могла бы сказать, есть ли среди них похожие на земные скрипки или трубы - завидев Антонина с Инной и Дорой, они тут же вывели последний аккорд, а затем куда-то спрятали свою музыку.
      
      - Добро пожаловать в Тапатаку! - раздался веселый хор приветствий, и все гурьбой, совершенно по-детски, поспешили им навстречу.
      
      - Ага, - заявила одна из женщин, окинув внимательным взглядом Инну, - я вижу, Дора сумела наконец сбыть с рук свое полосатое недоразумение!
      
      По всему, она имела в виду тигра - зверь присел вблизи и равнодушно зевал. У женщины были рыжие волосы и светлые глаза, как у Инны, а ростом она была лишь немного выше. Она тоже была молода, но как-то по-особому - Инне она показалась очень зрелой, и вместе с тем красота ее казалось очень свежей - цветение девушки лет семнадцати, не старше.
      
      - Это Инесса, - на ухо Инне произнесла Дора. - Она у нас лучшая. Я просто помогаю нашей садовнице возиться со зверушками, а она меня всегда подкалывает.
      
      - Знакомьтесь, дамы и рыцари, - с некоторой торжественностью произнес меж тем Антонин. - Это Инна, наш дорогой гость.
      
      - Добро пожаловать в Тапатаку! - снова прозвучал звонкий хор, и все покатились со смеху.
      
      - Рада видеть тебя, сестренка, - произнесла одна из женщин и, обняв Инну, поцеловала.
      
      - Это Нейя, садовница, - назвал Антонин.
      
      - Будь как дома, - подошла другая с лучистыми карими глазами. - Я Санни, вестник.
      
      Они назывались поочередно, и Инна не смогла всех сразу запомнить, кроме Датты, великана с бронзовым лицом, Сонны - та заведовала, как это сказали Инне, музыкой Тапатаки, и Гамма - он был поэтом.
      
      - А я сегодня уже видела одного поэта, - сказала Инна. - Он мечтал снег.
      
      - О да, сегодня мне это особенно удавалось, - закивал Кинн Гамм с веселой улыбкой, и все опять прыснули со смеху, забавляясь тому, что Инна не узнала погодника.
      
      Последней Антонин представил ей Инессу.
      
      - Наконец-то, - лаконично проговорила Инесса, оценивающе разглядывая Инну. - Мы все сгорали от любопытства, - и она стрельнула синим глазом в сторону Антонина.
      
      - Мы похожи, - заметила Инна, чувствуя какую-то неясную ревность и окидывая Инессу не менее придирчивым взглядом.
      
      - Случайное сходство, - небрежно бросила Инесса с непроницаемым выражением лица, отчего Инна сразу же заподозрила нечто противоположное.
      
      - А где остальные? - поинтересовался Антонин.
      
      - Генерал у рыцарей, а Мэйтир осматривает плотину, - отвечала одна из женщин - кажется, она представилась как южный ветер, и Инна уже была не уверена, было это ее именем или, чего доброго, должностью. Или званием? Инна отложила вопросы на потом.
      
      - А, ну что ж, прекрасно, как раз сплаваем на озеро, - решил Антонин. - Инна познакомится сразу и с Мэйтиром, и с озером, и посмотрит Тею с реки. Инесса, ты поплывешь в нашей лодке?
      
      - О нет, - отклонила Инесса. - Мне надо приглядеть за детьми.
      
      Она снова оглядела Инну и протянула руку ей на прощание.
      
      - Через неделю-другую у нас намечается бал, надеюсь, ты тоже будешь? - Инесса сделала это приглашение, будто то было само собой разумеющимся делом - сбегать в гости невесть куда в другой мир и станцевать там на балу с принцем и прочими, очевидно, тоже титулованными господами.
      
      Потом они расселись по лодкам - втроем, с Антонином и Инной остался лишь тигр, у Доры и еще некоторых нашлись свои дела, и все поместились на трех суденышках, по виду похожих на средних размеров гондолы. Когда они отплыли, Инна поделилась с Антонином:
      
      - Невозможно поверить, что у Инессы уже есть дети!
      
      Антонин расхохотался:
      
      - Это же не ее дети! Она у нас - наставница. Но имей в виду, очень-очень одаренная. Она ведь действительно несколько молода для этого. Я бы тоже удивился на твоем месте - правда, другому - что она взялась возиться с кучей несмышленых и своенравных девчонок.
      
      - А... Понимаю. Потому-то Дора и назвала ее лучшей из всех?
      
      Антонин иронически покосился.
      
      - И тебе сразу стало обидно? Не сравнивай себя, ты и она - слишком разные.
      
      - Да уж куда мне, я полный несмышленыш, своенравная комплексушка, - съязвила задетая Инна.
      
      - Да нет, нет, - успокоил Антонин. - Просто она - фея, а ты - ведьма. Это разное. А Инесса, конечно же, у нас уникум. Пожалуй, она и Мэйтира превосходит.
      
      - А кто такой этот Мэйтир? - спросила Инна, забыв вопрос о разнице между феей и ведьмой, что мигом раньше висел у нее на кончике языка.
      
      - О! - с шутливым благоговением протянул Антонин. - Мэйтир - это наш великий ум. Он мой советник. Визирь, начальник штаба, патриарх и главный ученый одновременно. Если бы только не его феноменальная рассеянность... Представляешь, он может забыть подставить стакан под струю из чайника!
      
      Инна рассмеялась.
      
      - Наши гении вообще-то тоже славятся забывчивостью.
      
      - Я знаю, - кивнул Антонин. - Но Мэйтир - маг, и для него это хуже, чем просто рассеянность. Это приходит из Нимрита.
      
      - Из... А! - Инна поняла.
      
      - Да, да, - покивал Антонин. - Помнишь ту дрожь? В Мэйтире это отдается вот так. Правда, он всегда был слегка рассеян, но... Но теперь это особенно нежелательно.
      
      Они плыли сначала по малой Тейке через дворцовый парк Антонина, потом по Тейке, а потом по реке Сгорной до самого озера. Тея вблизи, как она открывалась с реки, понравилась Инне еще больше. Город не походил ни на один из тех, что доводилось видеть Инне - своими глазами или с экрана телевизора. Нечто подобное Инна испытывала, когда показывали Восток - эти японские пагоды или китайские дворцы прежних времен. Там тоже не было как будто ничего, что, взятое порознь, напрочь отсутствовало бы на Западе - те же загнутые края крыш или драконьи головы встречаются ведь и в Европе. Но взятое вместе, это создавало свой, неповторимый облик, отличный и от Европы, и от арабского Востока - и вероятно, от всего прочего. С Теей это было еще неуловимей. В ней не было как будто ничего чуждого и непривычного, все казалось Инне знакомым и очень милым - каким должно быть, правильным, красивым - и со всем тем, все было очень своеобразно и необычно.
      
      - А это потому, что мы, тапатакцы, такой народ. Особенно теитяне, - Антонин снова подсмотрел ее мысли.
      
      - Антон! - Инна даже топнула ногой. - Ты опять подслушиваешь!
      
      - Но ты очень громко думаешь, - Антонин и не думал извиняться. - И видишь ли, у нас в Тее нет секретов, обычно-то. Каждый видит каждого - это вполне нормально.
      
      - Но я не из Теи, - возразила Инна.
      
      Антонин посмотрел на нее как-то странно.
      
      - Если уж тебе так приспичит посекретничать, то сделай так: когда хочешь, чтобы тебя не слышали, скажи про себя, этак погромче: "Я думаю молча!". Так ты спрячешь мысли. Только не делай этого слишком часто в разговорах с нашими. А то подумают, что ты набиваешь себе цену. Ведь всем понятно, что тебе просто нечего скрывать.
      
      - Да? - Инна была задета. - Если и так, то мы в неравном положении - я-то ваши мысли не слышу.
      
      - Прекрасно слышишь, - отклонил Антонин без тени сомнения. - Ты умудряешься не замечать этого. Точнее, силой заставляешь сама себя. Почему, к слову, ты так легко сошлась с Дорой и всеми? Ты слышала их к тебе приязнь и радость.
      
      - Антонин, я думаю молча! - поспешно воскликнула Инна и спешно проговорила про себя неожиданную догадку: "...и значит, вот почему я сразу приревновала его к Инессе!".
      
      Потом они выплыли к Безбрежному озеру, и поначалу оно ничем не поразило Инну - все было, как положено - прозрачная вода, гальки, белый песок, рыбки над ним - красиво, сказочно, но что другого и ждать от сказочной страны? Потрясение подкарауливало Инну впереди - когда они причалили к одному из островов недалеко от устья Сгорной и она наконец встретила этого знаменитого Мэйтира.
      
      У них на курсе читал романо-германскую филологию профессор Ковров - вальяжный, седой, крепенький, с небольшим брюшком и в золотых очках - этакое олицетворение академической науки. Мэйтир оказался полной копией Коврова! Инна вытаращила глаза и разинула рот - сперва она решила, что это и есть Ковров, что он - кто их знает, волшебников - устроился там, на Земле, в профессоры, и... Она насилу удержалась от того, чтобы не произнести:
      
      - Здравствуйте, Владислав Всеволодыч!
      
      - Ну, так-с... Это и есть наша чужедальняя гостья? Очень, очень рад, - совершенно по-ковровски забормотал Мэйтир.
      
      Он вгляделся в Инну и одобрительно заметил:
      
      - Очень, очень перспективная ведьма! Подаете, знаете ли, большие надежды!..
      
      Польщенная Инна заулыбалась:
      
      - Я тоже о вас много слышала... Вы - копия профессора Коврова! - вдруг выпалила она. - Вы случайно его не знаете?
      
      - Нет, не знаком... Я, знаете ли, в ваш мир не заглядываю... - протянул Мэйтир и рассеянно уставился куда-то мимо Инны.
      
      - Мэйтир! - напомнил Антонин. - Не впадай в прострацию. Наша гостья не верит мне, что у озера нет берегов.
      
      - А! - оживился Мэйтир. - Действительно, это любопытно. Пройдемте-ка на плотину.
      
      Они прогулялись на противоположную сторону островка и там взошли на невысокую площадку, огражденную парапетом. Инна ожидала увидеть плотину, но ее не было.
      
      - Да вот же она! - показал Мэйтир куда-то вдаль.
      
      Инна недоуменно хмыкнула, и Антонин успокоил:
      
      - Потерпи немного, Мэйтир все покажет.
      
      Главный ученый Тапатаки взял ее за руку и принялся легонько пожимать ей запястье, рассеянно глядя куда-то - Инна даже побоялась угадать - куда. Вскоре она ощутила в пожатии пальцев Мэйтира какой-то завораживающий ритм, а еще через миг - она поняла, она увидела: у озера действительно не было берегов!
      
      Верней, берег был, вот тот, близ которого располагалась Тея. Но он был как-то непостижимо разомкнут, не сходился сам с собой - и вот этот провал и закрывала та Мэйтировская плотина, и ломились в нее не только воды, хотя и они тоже, прибывая и напирая все время Бог весть из какой прохудившейся бездны. Но Инна поняла больше этого - ей стало ясно, что вся Тея висит буквально на краю пропасти, и этот вот натиск Нимрита не какая-то там космическая абстракция, а физическая, реальная опасность.
      
      - А что будет, если плотина рухнет? Все затопит? - тихо спросила Инна.
      
      Ей отвечал Антонин.
      
      - Скорее, все переменится. Не в лучшую сторону, сама понимаешь.
      
      - Посереет?
      
      - Может, и почернеет. А может, и всю Тею снесет.
      
      - И тогда?
      
      - Возможно, отправимся в новое странствие, - пожал плечами Антонин. - Не беря худшее.
      
      - Ну, это вряд ли, вряд ли, - вставил Мэйтир и потеребил бороду. - Тапатакцы сражаются вовсю, да...
      
      - Значит, у вас тут как в Голландии, - сказала Инна. - Это такая страна у нас, они тоже заслонились дамбами от моря.
      
      Мэйтир рассеянно покивал. И вдруг - Инну отпустило. Она уже не видела ни безымянной прорвы, напирающей незнамо как и откуда, ни таинственной невидимой плотины. Она стала прежней Инной с земными понятиями о положенном и возможном.
      
      - Нет! - воскликнула Инна и даже топнула ногой, отчего-то рассердившись. - Так не может быть! Берега должны сходится! И ваша плотина, она должна была бы окружать Тею со всех стороны, если бы... если бы...
      
      Она не договорила, но ее поняли.
      
      - Если бы Нимрит осаждал нас кольцом, ты это хочешь сказать?
      
      - А что, - с любопытством произнес Мэйтир, - в вашей Голландии дамба сооружена, как ты говоришь, вокруг всей страны?
      
      - Нет, только со стороны моря, - Инна запнулась, потому что никогда не видела голландских дамб и теперь ни в чем не была уверена.
      
      - Ага! - продолжал Мэйтир. - Ты это сама видела, барышня Инна?
      
      - Нет, я не была в Голландии, - на миг Инна смешалась. - Но я видела это на карте! Голландия - не остров.
      
      Ей минут десять пришлось объяснять, что такое карта.
      
      - Ну, понятно, - сказал наконец Мэйтир. - Значит, вы просто не умеете видеть все сразу и рисуете целое на бумаге, чтобы это хоть как-то поправить. Карта - это такая нарисованная условность, да?
      
      - Ну да...
      
      Мэйтир и Антонин покивали с умным видом.
      
      - А почему ты ей так веришь, этой условности? Я так понимаю, когда ты путешествуешь не по рисунку, а по самой стране, то все бывает иначе, верно?
      
      - Иначе, но все равно главное совпадает, - горячо возражала Инна. - Если уж написано, что столица Голландии Амстердам, то он никогда не окажется в Дании на месте Копенгагена!
      
      Сказав это, Инна тотчас засомневалась: ей невесть с чего вдруг показалось, что столица Голландии на самом деле Гаага. География всегда была ее ахиллесовой пятой - почему-то названия стран, городов и проливов у нее путались, и порой весьма причудливым образом. Но если Антонин и Мэйтир заметили оговорку Инны, то не придали ей значения. Мэйтир возразил совсем про другое:
      
      - Это, милая барышня, смотря как путешествовать! Можно и так, что как раз Копенгаген будет столицей вашей Голландии.
      
      Инна только хмыкнула, не понимая, как можно спорить со столь очевидным бредом. Антонин посмотрел на Мэйтира, и они засмеялись. Им вторили все, кто был тут же из свиты Антонина. Наконец, хохотала уже и сама Инна - она с облегчением решила, что эта географическая схоластика была на самом деле просто шуткой.
      
      А затем - затем все стало сплываться, размываться, как в прошлый раз. Но теперь Антонин пришел на выручку.
      
      - Нет, нельзя, - подхватил он Инну. - Очень неплохо будет, если ты сумеешь уйти, как пришла, - в полном сознании и памяти. А то опять все забудешь.
      
      Инне очень хотелось оставить в своей памяти все произошедшее в первое и новое посещение Тапатаки. Она превозмогла себя - а может, помог Антонин или не только он. Ее сознание прояснело, и она тут же у парапета попрощалась со всеми, - и, конечно, все наперебой звали ее заглядывать к ним почаще, что Инна храбро пообещала. Еще бы ей не придти снова! В Тею, да еще на бал, да еще к... Вот только получится ли! "Я помогу", - произнес Антонин, Инна уже не различала, прозвучало это вслух или у только нее в голове.
      
      А дальше она запомнила только снежную круговерть, лицо погодника, лицо Антонина - кажется он нес ее на руках, - но нет, не нес, последним шагом она сама спрыгнула с воздушной ступеньки - прямо в башенку своей комнаты. Она вернулась!
      
      Наскоро раздевшись, Инна плюхнулась в кровать и подумала, холодея от восторга, что была в Тапатаке, в живой сказке, добралась сама - ну, почти сама... "Я маг! Я ведьма!" - с ликованием сказала себе Инна и заснула в счастливом предвкушении невероятных встреч с Тапатакой
      и ее новыми
      друзьями.
      
      
      
      Инесса была одной из самых юных фей Тапатаки и при том - из самых могущественных и одаренных. Конечно, она была старше Антонина, он появился в Тапатаке поздней, но счет лет в прекрасном мире другой, и когда принц Антонин вырос, то они, по меркам Тапатаки, считались ровесниками - да и чувствовали себя так. Не диво, что Инесса полюбила Антонина, да и все его любили, но тут было больше, чем это. С Антонином же все было не так просто - короли Тапатаки не обязаны к браку, ведь их наследники появляются иным, волшебным образом, а с другой стороны, и семья их особая - этот тот ближний круг теитян, фей и магов, что уходят с королем в последнее путешествие - впрочем, правили в Тапатаке и короли-одиночки - так сказать, отшельники.
      
      И хотя Антонин еще не во всем определился, ведь он и королем-то не успел еще стать, но его свита - а правильней сказать, семья его уже сложилась. Инесса входила в нее, к своему счастью, но одновременно это значило, что супругой Антонина ей скорей всего не бывать - любовь Антонина к ней была любовью короля к одной из своих фей-спутниц, а не исключительным притяжением в нареченной друг другу паре. Это не говоря о Солле - как известно, узы короля и фей камня вообще есть нечто особое. Так что Инесса никак не была на первом месте в сердце принца, - разве что, она была лучшей из его фей и соратников, а значит, и Антонин полагался на нее более других.
      
      Большим, чем у других, и было участие Инессы в делах Антонина - за исключением, пожалуй, Мэйтира, но он-то занимался делами скорее Тапатаки, нежели принца Антонина. Инесса же, когда вместе с Антонином, а когда и в одиночку, обследовала не один мир, заглядывая в самые глухие закоулки и самые закрученные полости Вселенной. Не везло и ей. Впрочем, надежда не исчезала - так, маг Печальник, диковиннейшее существо Сумерек, в обмен на историю с пропажей Соллы, обещал помочь Антонину. Он уже делал это раньше, - во время раздора с Северином принц Антонин к нему обращался, и Печальник сказал, что поможет, но после. Потом выяснилось, что новая земля Тапатаки была отчасти и его даром - Антонин ожидал не этого, но с Печальником обстояло так - никто не знал заранее, как он вздумает отдариться. Инессе же было просто не о чем толковать с Печальником - о каком горе она могла ему поведать? Любовь феи к Антонину была беззаветной, но не безответной - принц принимал ее с величайшей признательностью и преклонением, ну, а что он не мог ничего обещать взамен, так Инесса и не ждала для себя ничего, ни единым пятнышком не омрачая своей редкой удачи, - ведь и в Тапатаке, как и во всех прочих мирах, сколь бы волшебны и счастливы они ни были, любовь есть везение из самых щедрых.
      
      Когда Тапатаке понадобилось новая дверь в Срединный мир, Инесса решила сосредоточиться на этом. Впрочем, как выяснилось, не так уж и был этот мир забыт в Тапатаке, - например, вдохновение Кинна Гамма с ним зачастую соприкасалось, а в садах Нейи жили кое-какие зверушки из этого слоя. Но затруднение было в том, что сами теитяне мало годились на роль вестников в этом мире, по разным причинам, в том числе, и по своей давней отдаленности от Алитайи. Теперь эта безучастность оборачивалась против них же, а кроме того, нужны были кое-какие особые качества, изначальные свойства магического толка, чтобы, к примеру, дотягиваться до сна и разума тамошних обитателей и уж тем более - направлять их. Короче, для дела, которое задумала Тапатака, нужна была душа совершенно особого склада - и вот тут-то Инессе посчастливилось.
      
      В одном из путешествий ее что-то толкнуло заглянуть в один мир, близкий Срединному, к одному малознакомому книжнику. Ни про Соллу, ни про дверь в Срединный мир он ничего, конечно же, не подсказал, но зато там Инессе приснился странный сон - к ней явилась девочка и стала просить взять ее к себе. "Мне холодно, я хочу есть!" - жаловалась она. Инесса была тронута и удивлена одновременно, не так-то просто было проникнуть в ее сон. Она обещала малышке помочь, дав ей кончик нити, чтобы легче было ту разыскать. Инессе не понадобились для этого сматывать клубок, девочку она встретила на следующее же утро - одетая в лохмотья, та сопровождала какого-то бродягу, выполняя для него роль служанки и выпрашивая милостыню для них обоих. Инесса была изумлена, разглядев в ней талант водительницы, какая и требовалось теперь Тапатаке, а когда девочка назвала свое имя - Юма, Инесса была и вовсе потрясена - для младших своих учениц ей как раз оставалось подобрать вожатую, юму.
      
      Конечно же, она забрала Юму в Тапатаку, но не стала сразу помещать у себя в Тее. При всей одаренности, Юме надо было догонять своих сверстниц, много чему научиться, да и попросту привыкнуть к миру Тапатаки. Инесса поселила ее в домике на лесном холме и стала делить свое время между Юмой и всем прочим в Тее. Как ни странно, эта лесная жизнь вдвоем оказалась для Инессы большим испытанием - девочка требовала львиной доли ее внимания и душевных сил. И не то чтобы она оказалась бестолковой или непослушной, совсем наоборот, с этим все было выше всяких ожиданий. Но Юма влюбилась в Инессу так же безоглядно, как Инесса в Антонина, да и как ей было не полюбить Инессу - первого человека, который о ней заботился и ей занимался. А еще, Инесса была фея, она была прекрасна, она была ей вместо мамы - но вот тут-то и крылась опасность. Инесса ведь и сама любила Юму, в волшебном смысле это и была ее дочь, ученица судьбы.
      
      Но именно поэтому дело требовало величайшей бережности и точности. Нельзя было сбиваться на отношения "ты дочка, я мама". Во-первых, Юма могла слишком сильно привязаться к Инессе, а это было против всех правил, ведь люди Тапатаки остаются свободны, какие бы отношения их не соединяли. Во-вторых, это могло серьезно помешать Юме впоследствии. Ей самой надо было вести свой восьмиугольник, да и ее миссия вестника в Срединном мире означала, что ей надо будет связать себя совсем не с Инессой, а с кем-то из этого мира, неведомым рисовальщиком, кудесником на тамошний лад. Итак, Инесса решала непростую задачу - не повреждая любви, избежать несвободы, - и вообще-то, это же отмечало их отношения с Антонином. Порой Инессе приходилось нарочно себя сдерживать, чтобы не приласкать забавную и смышленую девчушку, но нет! - нельзя, свою любовь фея проявляла иначе - безукоризненно исполняя роль требовательной наставницы, ничего не упускающей и не дающей поблажек. А Юма - что ж, повзрослев, она это поймет и оценит.
      
      Прошло более полугода с того дня, как Инесса повстречала Юму, и произошло еще несколько событий, принесших добрую весть для Тапатаки. Одно прямо касалось Юмы - в саду Нейи появилось две новых зверушки, тигр и булкут. Что до тигра, то с ним было непонятно, что делать - в Тапатаке он был без надобности кому бы то ни было, разве что катать детей на его полосатой спине, но даже младшие ученицы Инессы были слишком умны для этого. Дора пробовала учить его разным разностям, но по всему, зверя забросило в Тапатаку случайно, какой-нибудь безмозглой причудой Нимрита - такие существа связаны больше со Срединным миром и обитание их не в Тапатаке. Зато второй зверек, булкут, был волшебен вполне по-тапатакски. У него было имя, а совет магов, исследовав булкута, сошелся во мнении, что это подарок - и подарок именно того самого художника, звено с которым Юме следовало образовать. Да и что еще мог решить высокий совет, если зверек появился перевязанный большим розовым бантом и на банте было написано "Вайка для Юмы"? Это был добрый знак, и это был знак приглашения - Юмы к своему кудеснику.
      
      Вторым же отрадным событием было нечаянное знакомство принца Антонина - новый подарок сумеречного затворника Печальника.
      
      
       (Из Новой хроники Тапатаки)
      
      
      
      
      4. ПЛАТЬЕ ЮМЫ И СТОЛИЦА ГОЛЛАНДИИ.
      
       ЮМА. САША ПЕСКОВ. ИННА.
      
      
      
      - Готовься,
      сегодня у тебя
      будет много встреч, - предупредила фея Инесса.
      
      - Переезжаем? - обрадовалась Юма.
      
      - Перелетаем, - иронически поправила фея. Она на миг задумалась. - А что если и впрямь попробовать - как ты... Нет, - тут же отказалась она от своей мысли. - Пожалуй, тебе полезно будет пройти всю дорогу пешком - посмотришь Тапатаку.
      
      Инесса держалась уверенно как всегда, можно было даже подумать, что ничего особенного не происходит. Но Юма знала про себя, что впереди что-то важное, какие-то огромные перемены, может быть, такие же большие, как тогда, когда Инесса забрала ее в Тапатаку от Дылды. Она даже начала немножко волноваться, но Инесса тут же заняла ее кучей разных заданий - собери то, упакуй это, и Юма отвлеклась.
      
      А потом они долго шли. Инесса не велела брать с собой много вещей, да их у Юмы и не было, и теперь она шагала слева от Инессы с маленькой сумкой, перекинутой через плечо, и иногда осмеливалась взять фею за руку. Юма делала это, когда они переходили мостик - два бревна - над ручьем или другое неудобное место, но это был лишь предлог, ей просто нравилось так идти - будто ее госпожа ведет Юму как свою дочь. Или хотя бы троюродную племянницу. Сама Инесса шла налегке, ее поклажу, тоже небольшую, нес марабу, ковыляющий сзади них. Кое-что было упаковано и осталось в лесном домике - фея Инесса небрежно махнула рукой и сказала: "Переправлю это потом".
      
      Они шли знакомыми тропками по лесу, потом вышли на дорогу от мельницы к Тее, а потом началась незнакомая местность, и фея Инесса время от времени говорила Юме запомнить то или другое на их пути.
      
      И вот они уже шагали по розовым камням дороги, а впереди открылись дома Теи. Они приблизились к ним, и фея Инесса сама взяла Юму за руку.
      
      - Юма, - велела она своим обычным голосом, - теперь тебе надо поздороваться с Теей. Скажи громко-громко...
      
      И Юма ступила вперед и произнесла приветствие:
      
      - Прекрасный город Тея, я - Юма, возьми мой голос в твое звучание!
      
      - Навсегда? - спросил кто-то, Юма подумала, что Инесса.
      
      - Навсегда! - не колеблясь отвечала Юма.
      
      И вдруг она почувствовала, как ее обступило что-то вроде звучащего облака. Пело, а еще шелестело, шептало, шуршало такое множество звуков и голосов, что они окутали ее как туман, Юма не только слышала их, а осязала кожей, и это было ни на что не похоже - будто звуки могут превращаться в капли воды и мокро шлепаться на тело или щекотать его, как травинки, и покалывать, как прутья, сразу со всех сторон. Но в этом не было ничего злого, наоборот, - Юму дружески тормошили, Юме были счастливы, Юму окликали сразу все эти звуки, а смысл всего этого звучания был простой - что-то вроде "с прибытием" или "ты с нами". У Юмы голова закружилась, так это было необычно и радостно, ей показалось даже, что она сама становится звучком этого облака смеющихся звуков - и кажется, она на миг потеряла сознание. А еще через миг она снова очутилась на розовых камнях Теи и пошатнулась, но фея крепко держала ее за руку, а то бы Юма повалилась.
      
      - Добро пожаловать в Тапатаку, - удовлетворенно произнесла Инесса. - Тея тебя пускает.
      
      Она посмотрела на Юму и добавила:
      
      - Некоторым это видится как цвет. А иных обступает запах или даже танец. Но все это шорохи Теи.
      
      - Но я видела! - закричала Юма. - Они потом начали превращаться, мне показалось, что вокруг собрались сады Теи, так стало пахнуть, а потом все затанцевало!..
      
      Инесса кивнула.
      
      - С тобой так и должно быть. Ты Юма.
      
      "При чем тут мое имя?" - собиралась подумать девочка, но наставница уже объяснила:
      
      - Это не только твое имя. Бывают разные маги, тех, у кого четыре цвета, зовут юма.
      
      - Каких цвета?
      
      - Сегодня увидишь, - неопределенно пообещала Инесса. - А пока запомни эту дверь. Это место, где тебя пустили в Тею.
      
      - Но ведь нет никакой двери! - Юма огляделась по сторонам.
      
      - Есть, - возразила Инесса. - Если бы тебя не приняла Тея, ты бы так шла и шла, а эти здания не приблизились бы ни на шаг. А тебя не только впустили - ты теперь теитянка, одна из нас. Посмотри - разве ты не видишь? Тея тебе открылась.
      
      Они двинулись дальше, по улицам Теи, уже знакомым Юме по ее полетам над городом. Но все выглядело иначе, не только потому, что Юма наблюдала Тею вблизи и с земли. Ее наставница была как всегда права - город открылся, Юма чувствовала себя в нем своей и все здесь было для нее, она ощущала приязнь, лучащуюся от каждого камня и каждой травинки. Редкие прохожие, что попадались на улицах, приветствовали их обоих и оглядывали Юму с очень доброй улыбкой.
      
      - Так это и есть наша маленькая гостья, что скучает по снегу? - спросил один из них, остановившись поболтать с Инессой.
      
      - Уже не гостья, - отвечала Инесса. - Она уже в танце Теи.
      
      Мужчина покивал с понимающим видом, приветливо поглядывая на Юму.
      
      - Знакомься, Юма, - сказала Инесса. - Это Кинн Гамм, хозяин погоды.
      
      - Ну, не то чтобы хозяин, - возразил Кинн. Он поздоровался с Юмой за руку и предложил: - Если очень соскучишься, то заглядывай - у меня всегда найдется для тебя снегопад покрасивее.
      
      Юма молча кивнула. Они с Инессой продолжили свою прогулку, и тут Юма вспомнила - ей ведь действительно мог понадобиться снегопад, потому что ей надо разыскать в том странном городе человека, который, это второе, о чем она тотчас подумала, чем-то был похож на этого Кинна Гамма.
      
      - Мне кажется, я его раньше видела, - сказала Юма.
      
      - Ну да, когда была на Рыжухе, - отвечала Инесса. - Он же послал тебе снегопад, чтобы ты прогулялась в средний мир.
      
      - А как он это делает?
      
      - Расспроси Кинна при случае, - предложила фея. - Хотя вряд ли тебе стать его ученицей.
      
      - Почему?
      
      - У него уже учится Туан.
      
      Юма захлопала ресницами. Она молча обдумывала эту новость и про себя решила, что, видимо, Туан не такой уж простой мальчик и она зря перед ним воображала. А Инесса тем временем подвела ее к какой-то двери и снова взяла за руку со словами:
      
      - Вот мы и пришли. Поприветствуй свой новый дом.
      
      Юма отвлеклась от своих размышлений и огляделась. Она узнала - это был тот трехэтажный дом с ажурной галереей, что ей раньше показывала Инесса. Затем она вспомнила, как только что входила в Тею и догадалась:
      
      - Прекрасное здание милой феи Инессы, - попросила она, - разреши моим снам жить под твоей крышей!
      
      - Я не сомневалась, что ты сама догадаешься, - похвалила Инесса. - А то мне пришлось бы поселить тебя где-нибудь по соседству. Что же, войдем!
      
      Фея Инесса отворила дверь, и они прошли внутрь.
      
      - Инесса! - зазвенел хор голосов - и им навстречу поспешило несколько девочек.
      
      - Аглая, - распорядилась Инесса, - скажи всем, чтобы шли в гардеробную.
      
      - Хорошо, Инесса, - по-взрослому кивнула высокая девочка, по виду на год-другой старше Юмы. Она придирчивым взглядом оглядела Юму, хмыкнула и отправилась вглубь дома.
      
      Другие девочки шли бок о бок и Инессой и спрашивали все сразу:
      
      - Инесса, это новенькая?
      
      - В чьей комнате она будет жить?
      
      - Инесса, ты расскажешь нам про ту ведьму, гостью Антонина?
      
      - Инесса, а когда будет бал?
      
      - Это та, из лесного домика, да?
      
      Инесса не отвечая ввела Юму в просторную комнату, где уже толпилось с десяток девочек, того же примерно возраста, что Юма, или старше. Девочки, шедшие за Инессой, к ним присоединились, и Юма заметила, что все располагаются в каком-то особом порядке, по несколько в разных углах.
      
      - Барышни почемучки! - начала Инесса, и все тотчас смолкли. - Вот новенькая, ей надо выбрать платье. Тиа, ты ей потом поможешь. Увидимся за ужином, - Инесса сделала небрежный и необыкновенно изящный жест рукой, предоставив оставшимся самим разбираться со своими делами.
      
      Любопытные глаза всех дружно устремились на Юму. В другое время это, возможно, могло ее смутить. Но она уже никого не замечала: вдоль стены висело много самых разных платьев, красивых, как все в доме Инессы, и среди них было то, что сразу притянуло взгляд Юмы - прекрасное платье мягкого алого цвета, с каким-то необыкновенным пурпурным отливом - казалось, на краткий миг ткань неуловимо меняла свой цвет на какой-то розово-лиловый, будто это даже было не одно, а сразу два платья, просвечивающих друг через друга.
      
      - Это мое! - закричала Юма, сама не соображая, что делает, и кинулась к стене. Она сорвала плечики со стены, сняла платье, хотела было примерить, и вдруг - платье невесть как само оделось на нее. Послышался легкий, но дружный вздох - все ловили каждое движение Юмы, а Юма разглядывала себя в платье, любуясь им и безмерно счастливая.
      
      - Ну, конечно, сейчас она будет полчаса вертеться, - громко пробормотала Аглая и вышла прочь, закусив губу.
      
      Другая девочка, немного старше, но не выше Юмы, подошла к ней и предложила:
      
      - Давай я поправлю сзади. Я Тиа, - назвалась она.
      
      Вслед за тем и другие девочки обступили ее.
      
      - Я Юма, - представилась им Юма, начав наконец разглядывать тех, с кем ей, видимо, предстояло делить кров.
      
      - Ну да, но как тебя зовут? - спросила Тиа.
      
      - Юма, я же сказала!
      
      - Так это что, твое имя? - похоже, их всех это удивило.
      
      - Представляю, как это взбесит Аглаю, - вздохнула одна из девочек, немного полная и с добрым и несколько сонным лицом. - Я Соня.
      
      - Я Агния, - представилась еще одна девочка. - Пойдем, ты будешь спать в нашей комнате!
      
      Она была в веснушках и настоящая непоседа - побежала впереди всех и вприпрыжку.
      
      У входа в спальню они столкнулись с Аглаей - она выходила с оттуда с ворохом постельного белья.
      
      - Я к двойняшкам, - холодно отрезала Аглая на вопрос Тии. - Она - так Аглая назвала Юму - может занять мою кровать.
      
      - Вот воображала, - покачала головой Тиа.
      
      - Это она из-за платья, - сказала Агния. - Не может смириться, что оно ей не досталось!
      
      Соня посмотрела на нее с таким видом, будто знала что-то еще, но ничего не сказала.
      
      - А почему же она не выбрала это платье раньше, когда оно было ничье? - удивилась Юма.
      
      Девочки прыснули.
      
      - Она еще как его выбирала! - наконец воскликнула Агния. - Только оно ей не по зубам.
      
      И девочки объяснили Юме, что их платья не простые - каждой доставалось лишь то, какое ей подходило. Они все висели на стене гардероба, и новенький брал то, что ему предназначалось.
      
      - Ты и твое платье - это одно и то же, - рассказывала Соня, по виду очень умная девочка. - Оно даже меняется вместе с тобой. Аглае всегда хотелось быть всех главнее, она несколько раз пыталась одеть это платье, но у нее ничего не получалось.
      
      - Все, что ей удалось, так это то, что ее собственное платье пару раз розовело. Но уж алым, как твое, оно не становилось, - добавила Тиа. - Вот Агния один раз одевала твое платье.
      
      - А мне в нем и не понравилось, - сказала Агния. - Хотя я вообще-то люблю все красное.
      
      - Это ты ему не понравилась, - тихо поправила Соня.
      
      - Но мой любимый цвет совсем не алый, - возразила Юма.
      
      - А какой?
      
      Юма задумалась.
      
      - Желтый. Нет, зеленый... Нет, не знаю какой...
      
      - Значит, ты будешь ходить разноцветная! - закричала Агния и запрыгала вокруг Юмы на одной ножке, а Соня кивнула с сонным видом.
      
      - У нас у каждого свои цвета, - объяснила Тиа. - Мой цвет черный, а у Аглаи белый, она воздух. У Сони синий, она вода. Кстати, вечерами твое платье тоже бывает черно-белым. Но ты Юма, у тебя так и должно быть.
      
      - Что должно быть?
      
      - Четыре наших цвета. Мы же четырехугольник.
      
      Видя, что Юма не понимает, Тиа объяснила - четверо девочек, вместе с Аглаей, составляли одну группу, четырехугольник. Считалось, что у каждой свой цвет и своя сторона света.
      
      - А у тебя, - продолжала Тиа, - должны быть все четыре цвета.
      
      - Почему?
      
      - Ты наша Юма, ты в середине.
      
      - То есть я главная?
      
      - Ну да! Ты будешь утром командовать нам подъем и вести на завтрак! - закричала Агния и засмеялась.
      
      Юма попробовала это представить и сказала:
      
      - Не думаю, чтобы Аглая стала меня слушать.
      
      - Да не думай ты о ней! Подуется и перестанет, - успокоила Тиа, но Соня с сомнением покачала головой.
      
      За ужином, а ужинали все в общей столовой, и выяснилось, что в доме Инессы живут две разных компании - девочки возраста Юмы или чуть старше и почти совсем взрослые девушки лет четырнадцати, - не оказалось нескольких учениц постарше.
      
      - Где Ай? - поинтересовалась Инесса.
      
      - Она с Тумой ужинают у пажей. А Элга взяла десерт в комнату.
      
      Инесса кивнула.
      
      - Передай им, чтобы завтра позанимались с Юмой - она покажет, как стремить воду. А потом, - она обратилась к Юме, - попробуй это со своими.
      
      Юма не донесла ложки ко рту - она и не знала, что за ней водятся какие-то успехи в этом умении:
      
      - А разве я... - она хотела сказать "хорошо это делаю", но Инесса ответила так, будто поняла ее по-другому:
      
      - Не волнуйся, марабу приглядит, если кого угораздит утащить. Оставляю стража тебе.
      
      При этих словах лицо Аглаи передернулось, и она кинула на Юму взгляд исподлобья - столь явное выделение Юмы из всех ее более чем задело.
      
      - Инесса, - начала она, глядя в свою тарелку, - а это правда, что новенькая - кивок в сторону Юмы - теперь у нас старшая и мы ее должны слушаться, как тебя?
      
      - Не как меня, - спокойно отвечала Инесса. - Я всего лишь ваш проводник на то время, пока вы неумехи и незнайки, а она - ваша Юма, и ты сама это прекрасно понимаешь.
      
      Когда подали десерт, возникла новая неловкость. Девочки, что в тот вечер отвечали за стол, разложили по тарелкам большущие куски торта. Посмотрев на остальных, Юма осторожно попробовала его ложечкой - она раньше никогда не ела торт. Это оказалось настолько вкусно, что она не подумав хотела взять в руку весь кусок, чтобы отправить в рот. Но торт оказался очень рыхлым и жирным, Юма уронила себе на подол полкуска и вся перемазалась. Заметив это, Аглая довольно улыбнулась и тоже взяла торт в руку и перепачкала себе весь рот.
      
      - Аглая, ты разучилась есть торт? - с удивлением спросила одна из девочек - тех, что Тиа называла "наши двойняшки".
      
      - Я делаю, как Юма. Она - наша Юма, и мы должны ей во всем следовать, - злорадно проговорила Аглая.
      
      - Юма, такой торт удобней есть ложкой, - спокойно заметила Инесса. - Если, конечно, ты не готовишься к соревнованию испачканных щек.
      
      Юма вся покраснела. Ей было неловко даже не за себя, а потому что, так ей показалось, она подвела Инессу.
      
      - Госпожа Инесса, - пролепетала она, - я не знала, что он такой рассыпучий...
      
      Инесса три раза хлопнула в ладони, но все и без того уставились на Юму.
      
      - Ответьте-ка мне, - громко спросила фея, - госпожа ли я кому-нибудь из присутствующих дам?
      
      - Нет! - прозвучал дружный веселый хор.
      
      - И тебе тоже, - подытожила Инесса, поворотясь к Юме. - Мы провели полгода друг с другом, но усвоить это оказалось для тебя самым трудным. И вообще, - добавила фея, легко улыбаясь, - это не лучший способ, называть меня госпожой, чтобы приковать к себе внимание. Лучше уж мазаться тортом, как Аглая!
      
      Девочки засмеялись, и получилось так, что они смеялись над Аглаей.
      
      Когда они снова поднялись в спальню, Юма огляделась и решила:
      
      - Я не стану занимать место Аглаи.
      
      - А где же ты будешь спать?
      
      В спальне было четыре кровати, расположенные в два яруса - одна над другой, несколько шкафчиков и два столика. Потолок был высоким, и под ним находилось небольшое окошко, зачем-то проделанное в стене поверх двух больших.
      
      - Вон там! - показала Юма. - Я там повешу гамак.
      
      Девочки обменялись взглядами.
      
      - Но это же высоко!
      
      - Я буду забираться по висячей лестнице. Можно и по веревке.
      
      - Как я сама не догадалась, - с сожалением сказала Агния.
      
      Гамак у Юмы был с собой, она взяла его из лесного домика. Девочки ей помогли, и вскоре она качалась в гамаке вместе с Агнией. Тиа сидела на постели, наверху второго ложа - ее лицо было как раз на уровне лежащих в гамаке девочек - раскачивала их и смеялась:
      
      - Ну вот, теперь у нас по-настоящему многоэтажная спальня! Внизу Соня, на втором этаже мы с Агнией, а Юма на чердаке!
      
      - Скорее, это похоже на обезьянник, - язвительно заметила на это вошедшая Аглая. - Дерево, и на нем гнезда. Верни мою подушку! - потребовала она, сопроводив свои слова столь же недружелюбным взглядом в сторону Юмы.
      
      - Я ее не брала, - отвечала Юма переставая смеяться.
      
      - Нет, взяла!
      
      - Я не брала! - Юма спрыгнула с гамака прямо на пол и встала перед Аглаей.
      
      - Да вот же она! Я ее закинула на свою постель, - Тиа совала подушку в руки Аглаи, но ту уже понесло:
      
      - Если кто-то корчит из себя самую способную и необыкновенную и ждет, что все будут ей восхищаться, то пусть знает, что другие и не собираются!
      
      - Это ты из себя воображаешь!
      
      - Чем ты лучше меня? - требовательно вопрошала Аглая. - Ну вот чем? Вот я сейчас сделаю, что ты будешь висеть в воздухе и ничего не сможешь сделать!
      
      - Аглая! - гневно воскликнула Тиа, но та не слушала. Она как-то по особому развела руки и начала что-то шептать полузакрыв глаза.
      
      Юма ощутила, что ее что-то спеленывает по рукам и ногам, и растерялась - такого с ней никогда не было. На остальных будто напал столбняк - все уставились на них двоих с оторопелыми лицами, не догадываясь или не в силах вмешаться. А Юма уже чувствовала, что ее начинает приподнимать вверх, это ее страшно испугало, а затем - рассердило. Она вдруг страстно захотела, чтобы что-нибудь случилось такое, что остановило бы этот подъем и осадило Аглаю.
      
      - А! - вдруг звонко взвизгнула та и подпрыгнула, оглядываясь на свои пятки. - Ой! Здесь крысы! Меня укусили!.. Ой! опять!..
      
      Юма почувствовала, что ее отпустило. Она уже заметила мордочку Вайки, глядящую на Юму из-под ножки кровати с озорным блеском в глазах. Он будто спросил разрешения, а потом принялся за потеху - начал вертеться вокруг Аглаи, молниеносно подскакивая и покусывая ее за голые икры.
      
      - Мамочки! - ревела Аглая. - Спасите!..
      
      - От кого? - недоуменно спрашивали Тиа и Агния. - Тут же никого нет! Что с тобой?
      
      - Вайка, хватит с нее! - вслух скомандовала Юма. - Перестань. Это мой друг, - объяснила она девочкам. - Мне его подарили.
      
      Поняв, что на нее уже не нападают, Аглая стремительно выбежала из спальной. Тиа и Агния меж тем недоуменно переглядывались.
      
      - Юма, что ты с ней сделала? Ты наслала видение?
      
      - Да нет же! Это Вайка, - отвечала Юма, досадуя на то, что ее новые друзья так ненаблюдательны. - Ну вот он! Вайка, - позвала она, - иди сюда.
      
      Вайка в два прыжка взобрался ей на плечо и уселся, высунув язычок и поблескивая глазами.
      
      - Вайка, это мои друзья, - представила Юма. - Тиа, Агния, Соня. Мы будем жить вместе.
      
      Девочки таращились на Юму, ничего не понимая.
      
      - Юма, с кем ты разговариваешь?
      
      - Это Вайка, булкут! Неужели вы тоже не видите? - догадалась Юма, вспомнив Туана - тот тоже не смог увидеть зверька.
      
      - Я вижу, - вдруг тихо сказала Соня. - Он очень пушистый и забавный.
      
      - А почему мы его не видим?
      
      - Вы не умеете, - меланхолично отвечала Соня. - Может быть, Юма вас научит?
      
      - А как? - удивилась Юма.
      
      Соня пожала плечами.
      
      - Может быть, этот зверек тебе поможет?
      
      - Помогу, - согласился Вайка. - Пусть закроют лампу и смотрят вон оттуда.
      
      Девочки сделали, как сказано, и наконец Тиа неуверенно произнесла:
      
      - По-моему, я вижу какую-то мохнатую тень у тебя на плече. Если только это не игра света.
      
      - Почему тень? - не согласилась Агния. - Я вижу какой-то отсвет, вроде солнечного зайчика, только очень неяркий.
      
      - Ну вот, уже что-то, - зевнув, произнесла Соня ленивым голосом. - Девочки, вы как хотите, а я ложусь спать...
      
      И она стала укладываться на ночь.
      
      Поздним вечером Тиа, сидя в своей кровати напротив гамака Юмы - их лица как раз приходились друг против друга - тихонько ей рассказывала:
      
      - Наша Соня такая засоня! Она может уснуть среди бела дня. Но она у нас самая умная, даже Аглая ее слушает. Потому что Соня видит во сне всякие отдаленности.
      
      - Ага, - подтвердила Аглая, - ты заметила, какая она проникательная?
      
      - Надо говорить - проницательная, - поправила Тиа.
      
      - Надо говорить - дальности, а не отдаленности! - парировала Агния. - Сама не знаешь, а меня учишь!
      
      - Девочки, не спорьте, - сказала Юма. - А то я и так не знаю, как мне помириться с Аглаей. Почему она на меня злится?
      
      - Она тебя ревнует к Инессе, - шепотом заявила Агния. - Ты же у нее любимица.
      
      - Я?!
      
      - Ну еще бы! Инесса почти год половину времени проводит с одной тобой, а с нами всеми то, что остается! - с некоторой обидой пожаловалась Тиа. - А еще она как-то раз приводила тебя нам в пример.
      
      - Да вы же ничего не знаете! - горячо возразила Юма. - Инесса такая строгая!.. Сначала она оставалась со мной почти на весь день и ночевала со мной, а потом я почти все дни была только с марабу...
      
      Юма рассказала им об их с Инессой жизни там, в лесном домике, а потом, увлекшись и побуждаемая вопросами Тии и Агнии, обо всем остальном - как ей однажды приснилась фея и обещала выручить ее от этого Дылды, как она оказалась в Тапатаке и стала ученицей Инессы, как подружилась с Вайкой и бегала на Рыжуху и все прочее. Она и не думала, что ее рассказ может произвести такое впечатление на девочек. Она даже в темноте различала, какие большие у них сделались глаза.
      
      - И ты ходила с этим Дылдой по всяким... как ты их называешь, рынкам и трактирам и просила еды? - недоверчиво расспрашивали девочки.
      
      - Да, и мне еще повезло, - мои сестра и брат вообще пропали, а я выбралась на дорогу от нашей деревушки до города и там наткнулась на этого бродягу. Я это уже плохо помню, - рассказывала Юма, - будто это было совсем не со мной. С тех пор я так много всего узнала! Но я еще мало знаю про Тапатаку, а мне ведь надо ее подарить за Вайку...
      
      - Подарить?
      
      - Ну да, так сказала Инесса, - и Юма рассказала про волшебника, о котором говорила Инесса, и про свой полет в чужой мир, где над большой рекой были два моста, каменный и железный.
      
      - И вот теперь я все думаю, как туда снова попасть, - закончила Юма, - потому что Рыжуха далеко, а тут у вас снег не идет.
      
      - Тебе надо сходить к Кинну! - хором прошептали Тиа и Агния.
      
      - Необязательно, - довольно громко вдруг произнесла ленивым голосом Соня. - Не обязательно, чтобы шел снег.
      
      - Соня, ты разве не спишь? - удивились все.
      
      - Нет, я сплю и разговариваю во сне, - сонно отвечала Соня, и было непонятно, шутит она или так оно и есть. - Кстати, у дверей вас подслушивают двойняшки. Тебе, Юма, следовало их позвать, чтобы они тоже тебя послушали.
      
      За дверью - и довольно громко о ночной поре - послышалось шлепанье о пол босых ног: любопытные соседки поспешили к себе в спальню.
      
      - Давайте спать, - сонно предложила Соня. - Все равно вы за один раз не расскажете Юме обо всей Тапатаке...
      
      Они последовали совету Сони - Юма и впрямь почувствовала, что утомилась за день. Перед тем как уснуть, она твердо решила, что завтра же сходит к этому Кинну Гамму, и...
      
      Но завтра и послезавтра это не получилось, у нее оказалось неожиданно много дел. Она учила свой четырехугольник и двойняшек стремить воду, знакомилась с домом и девочками и сама училась тому, что задавали им старшие. Если Инесса и уделяла Юме столько же внимания, сколько всем остальным, то их зависть все же была не совсем справедлива - как оказалось, с воспитанницами Инессы занималось множество теитян помимо самой феи. Юма с удивлением узнала, что в Тее, да и во всей Тапатаке не было ни одного человека, кто не был бы волшебником или, если говорить о детях, не учился бы этому. Некоторым давалось лучше одно, другим другое, кто преуспевал больше, кто меньше, но все равно - всякое занятие тапатакцев так или иначе соприкасалось с волшебством или попросту им являлось. Впрочем, сами-то они даже не считали это магией, для тапатакцев это все было столь же естественно, как все прочее в природе. Например, когда садовник в Тее уговаривал яблоню вырастить на ветке пару плодов с особенным вкусом или цветом, то это и означало - ухаживать за садом и, по понятиям теитян, не содержало никакого волшебства. Наверное, мало кто из них вообще знал, что может быть как-то иначе. Но Юма-то знала, что в ее родном мире или в тех немногих, куда она уже заглянула, все обстоит совсем не так.
      
      Что же до Кинна Гамма, то он разыскал ее сам.
      
      - Помнится, кто-то обещал навестить старого версификатора, чтобы вместе погрустить о снеге? - весело спросил он Юму, опустившись на траву рядом с ней - у Юмы только что закончилось занятие на тему "границы и разделения", а проводила его Дора, и теперь Юма расположилась под вишней, чтобы сложить вместе узор просветов меж листьями - это было упражнение, заданное Дорой.
      
      - Какого фикатора? - переспросила Юма.
      
      - Верси Фикатора, - в два слова повторил Кинн. - Это означает...
      
      - Стихотворец, - процедила сквозь зубы Аглая, подошедшая сзади. - У нашей Юмы было тяжелое детство, и она
      не выучила сложных
      слов.
      
      
      
      - Версификатор?
      - удивился Саша Сироткин.
      - Это кто - тоже самое, что поэт, или я путаю?
      
      - Не совсем то же самое, - объяснял Саша Песков. - Буквально это означает стихослагатель или, огрубляя, рифмоплет.
      
      - Стало быть, - ухмыльнулся с довольным лицом Сироткин, - бывают версификаторы, а бывают поэты. В смысле - настоящие. Ну, а ты, конечно, из последних?
      
      Время было далеко за полночь, три, а то и полпятого ночи. Их беседа затянулась, напомнив Саше Пескову похожие безумные разговоры времен студенческих, когда с друзьями или вовсе с неизвестными людьми обсуждалось все и вся от НЛО и Шамбалы до женских грудок и способов разжиться недостающей пятеркой. Но эта беседа так-таки отличалась от прежних, к таковым Саша Песков уже потерял всякую охоту, а теперь вот они несколько часов рассусоливали о всяких высоких материях, причем Саша Сироткин, казалось, только входил во вкус и, похоже, совсем не считал сон необходимой частью суточного круга. Он как будто и не давил на Сашу Пескова, не вынуждал его к точным ответам и не возвращал к какой-нибудь определенной теме, давая разговору соскакивать с одного на другого, но все же Саша Песков угадывал за всеми этими расспросами какой-то особый интерес и подтекст. И кроме того, ему было внове столь живое проявление интереса к своей скромной персоне, он себя ощущал почти что героем какой-нибудь телепередачи, усаженным перед благодарной публикой, чтобы ему вещать, а той - внимать вселенским истинам из его уст. Публики, правда, было маловато, Саша Сироткин совмещал ее роль с ролью ведущего, но зато интервью он брал с любознательностью не дежурной, а самым искренней, и Саше Пескову было на редкость приятно.
      
      - Ты знаешь, - отвечал он на вопрос Сироткина, - я такое разделение, в смысле, на рифмоплетов и настоящих поэтов, считаю жлобским. Это ведь западня: сначала согласиться, что бывают поэты настоящие и ненастоящие, затем согласиться, что настоящие - это когорта великих, ну, там от Гомера до Блока, а затем - затем-то и начинается сущее западло. Всех прочих, получается, надо считать говном. А с собой любимым как быть? Или записывать себя туда же, а это уж низкопробность самая лакейская, - спрашивается, зачем предрешать самому себе, что ты ничего путного не создашь? Или, наоборот, делать для себя одного исключение. А это высокомерие - причем, я так считаю, такое же низкопробное и плебейское. Потому низкопробное, кстати, что вслух об этом не принято говорить. Принято друг другу делать исключающие реверансы - мы, мол, с тобой одни гении, в той вот когорте, а прочие сам знаешь кто - ну, а про себя фигу в кармане держать. Но горе даже не в этом, а что сами литераторы нынешние друг другу такое вот самосознание навязывают и принимают. Получается круговая порука, да еще из худших. Чем власти обличать, так на себя бы посмотрели.
      
      Саша Сироткин хмыкнул и уставился на Сашу Пескова.
      
      - Ты меня извини, конечно, я это не в обиду, мне просто интересно - а ты чем от них отличаешься?
      
      Саша Песков пожал плечами:
      
      - Да мало чем, наверное. Просто я такой подход принимать отказываюсь.
      
      - Ну как это - отказываешься! - опроверг Сироткин. - Ты же это все время подчеркиваешь - они такие, а я вот другой - правильный, уникальный. То есть ты ведь того же самого и держишься, на деле-то.
      
      Теперь Саша Песков уставился на Сироткина. Он не обиделся, он всерьез задумался - может, он и впрямь вот таким, перекрученым, способом доказывает самому себе свою исключительность?
      
      - А ты меня поймал, - признал он наконец. - Я как-то не думал об этом.
      
      - Дык! - и Саша Сироткин захохотал не сдерживаясь, но не обидно.
      
      - И все равно, - заметил Саша Песков, - что бы я там о себе не думал, а мне так кажется, что мы, то есть я имею в виду писателей, художников, неправильно ищем. Тут дело даже не в этом подходе, это уж венчик на крыше. Все здание не такое.
      
      Саша Сироткин наклонив голову рассматривал своего собеседника и наконец догадался:
      
      - А, это ты про ту птицу, что тебе Векслер напророчил!
      
      - Напророчил? - Саша Песков задумался. - Н-не уверен.
      
      Сироткин плотоядно ухмыльнулся, как бы предчувствуя поживу:
      
      - Ага, наш мэтр, похоже, не верит в предсказания. Физике противоречит, ага?
      
      - Да нет, совсем не в этом дело. Если уж о предсказаниях речь, то я допускаю, что и это возможно в буквальном смысле. Но, по-моему, все иначе происходит.
      
      - То есть?
      
      - Ну, вот одна девочка знакомая пишет. Написала рассказ, где один персонаж, ее приятель, исходно-то, сломал ногу. И что же? Он ее и на самом деле сломал. И она, - улыбнулся Саша Песков, - давай со мной советоваться - мол, это она ему наколдовала или предсказала или совпадение? Разумеется, с тайной гордостью насчет своих мистических дарований.
      
      - Ну-ну? - заинтересовался Сироткин.
      
      - А чего ну - я ей сказал, как думаю. По-моему, так все может быть вообще иначе. Допустим, происходит какое-то совсем другое событие, ну, назовем это по-модному - метасобытие. А в плане нашей реальности оно выражается разнообразно и относительно независимо - так сказать, порознь. Конкретно, ее приятель калечится, а девчушка рассказ об этом пишет. Причем, одно на другое даже и не влияет. Связь-то есть, но, как видишь, совсем хитрого рода - ни колдовство, ни гадание, а еще интересней.
      
      Сироткин воззрился на Сашу Пескова:
      
      - Слушай, я с тобой всю ночь болтаю и никак понять не могу. Как сквозь такое сито штампов и схем к тебе в голову что-то путное попадает?
      
      Саша удивился:
      
      - Да я, по-моему, не такой уж и заштампованный...
      
      - Ну да, - не согласился Сироткин. - Ты мне чего только не нагородил - и про ахинсу, и про саморазвитие, и про гибель культуры, и про самопожертвование во имя общего блага... Я только глазами хлопал - как, думаю, такой железный парнишка лирику может писать? Да еще наверняка хорошую. Прямо как какой-нибудь секретарь ячейки упертый.
      
      Саша Песков вытаращился на своего собеседника - никак он не ожидал, что произведет такое вот впечатление.
      
      - Ну, положим, у меня все по штампу, хреново, а как - не хреново? - выговорил он наконец. - Просвети уж!
      
      - Я тебе кто - гуру, что ли?! - всерьез изумился Сироткин. - Почем мне это знать!
      
      - А к чему разговоры-то все эти?
      
      - Так для себя, конечно, - без всякого стеснения объяснил Саша Сироткин Саше Пескову. - Думаешь, я знаю, как надо? Стал бы я тогда с тобой всю ночь язык чесать! Потому и расспрашивал, чтобы свои заморочки понять.
      
      - На моем примере то есть, как бы со стороны?
      
      - Ну конечно! Видишь, - тоном дружеской откровенности пояснил Сироткин, - мы, сам знаешь, в какой серости живем. А мне хочется в мир хоть немного побогаче, где мужики летают и звери людской речью разговаривают. Вот и стараюсь при случае хоть что-то разведать.
      
      - У меня?
      
      - Ну, так ты же поэт все-таки!
      
      Саша Песков только головой крутил - такого оригинального знакомства у него давно не было.
      
      - Слушай, ты у меня ночуешь или как - до дому пойдешь? - прямо спросил меж тем Сироткин, вставая из-за стола. - А то койка найдется.
      
      - Домой, - отмахнулся Саша Песков, тоже поднимаясь.
      
      Уже в прихожей, взяв у Сироткина его кавказский адрес и попрощавшись, он все же спросил:
      
      - Ну, а птица-то? На вечере? Откуда она?
      
      - А я-то откуда знаю! - изумился Сироткин. - Спроси птицу! Может,
      ее вообще не
      было!
      
      
      
      "Неужели
      было? Боже, неужели
      не было?" - вот о чем подумала Инна, проснувшись наутро и вспомнив произошедшее - ее путешествие в Тапатаку. Впрочем, не эта мысль была ее первым душевным движением - первым, что она осознала, было чувство блаженной легкости и воспоминание о чем-то очень счастливом. А уж потом рассудок взял свое и стал выставлять ночные приключения всего лишь сновидением. Инна препиралась с ним какое-то время, а потом решилась открыть глаза, готовясь к встрече с самой несказочной повседневностью. И хотя ей совсем недавно так нравилась ее, то есть, ее - тети Ирина квартира, проснуться здесь уже не казалось Инне таким уж волшебным событием. Но вставать было надо, пора, и вот - она присела на постели и подняла ресницы, ожидая увидеть перед собой стену спальной - лиловые обои и на них, это уж приколола сама Инна, пара плакатов - черно-белый красавец панда и красавец мужчина актер и певец Томми Хок, подростковая любовь Инны.
      
      Мужественный профиль романтического героя Томми, как и симпатяга панда, действительно, по-прежнему украшал лиловые обои. Но первым, на что наткнулся взгляд Инны, был золотой блик - справа от нее и на уровне ее глаз. Инна мотнула головой, и золотой блик метнулся вправо-влево, следуя ее движению как привязанный. Она непроизвольно поморгала, а затем наконец вгляделась и ахнула: золотое полыхание в ее правом глазу было миниатюрным, с мизинец, колокольчиком - возможно, он был медным или бронзовым, но сверкал все равно как золотой. Колокольчик незнамо как висел в воздухе, ни к чему не прикреплен и безо всяких подставок. "Он только кажется или на самом деле?" - подумала Инна, уже все вспомнив, - это было, конечно же, подарком Антонина - принц Тапатаки выполнил свое обещание. Безотчетно, она протянула руку, желая потрогать этот сверкучий подарок иного мира. Рука прошла насквозь, но, видимо, желание прикоснуться к вещице было столь сильным, что каким-то образом Инна все же задела колокольчик, и он зазвенел - самым мягким и чистым звуком, какой и подходил к его облику.
      
      - Инка проверяет свою новую погремушку, - тотчас иронично прокомментировал Антонин - впрочем, голосом вполне дружеским и добродушным. - Нравится?
      
      - Доброе утро, - отозвалась Инна, не обижаясь на его слова. - Он что, так и будет теперь у меня в глазах мелькать? То есть, - поправилась она, - большое спасибо! За подарок.
      
      - Пожалуйста, - отозвался Антонин. - Перевесь куда тебе удобней, и все дела.
      
      - А как звонить?
      
      - Инструкция по обращению с колокольч... - начал Антонин протокольным тоном.
      
      - Я серьезно! - перебила Инна. - Мне мысленно протянуть руку и побрякать, так, да?
      
      - А у тебя хорошо развита интуиция, - похвалил Тошка. - Я еще зачем-нибудь нужен? А то хотелось дома разными пустяками с утра заняться...
      
      Инна, покраснев, пустилась оправдываться:
      
      - Антонин, я не собиралась тебя отвлекать, я только хотела взять его в руки, разглядеть, а он...
      
      - Я вник, все в порядке. А взять в руки и разглядеть - это когда будешь у нас. Вещица-то тапатакская, не от мира сего, - объяснил Антонин. - Ладно, еще побеседуем. До связи!
      
      Он исчез, а на Инну нахлынули мысли и воспоминания. Самое главное, думалось ей, все не было сном - вот он, колокольчик, и только что приходил Антонин, а позвони она, и он появится вновь - значит, все правда. Но, буквально в следующее мгновение холодело ее сердце, а вдруг ей все - и колокольчик, и эти ее беседы, и Тапатака - только кажутся? Да нет, невозможно же, чтобы все так ярко казалось, - успокаивалась она еще через миг. Ведь все помнилось так отчетливо - и Тея, и Дора, и тигр, и Инесса... похоже, с ней не так все просто, с этой Инессой, кажется, их что-то связывает с Антонином... Стоп! - тут до Инны дошла одна важная вещь. Тапатаку и лица теитян, вот хоть и Мэйтира, вылитого Коврова, она действительно помнила. А вот облик Антонина - совсем нет. Самые смутные очертания, да и те, при усилии вспомнить, расплывались перед глазами. Инна так взволновалась, что еле удержалась от того, чтобы немедленно не позвонить в колокольчик. Но ей было неудобно - весельчака Тошку она бы так запросто позвать могла, но Антонин, Тошка-то он Тошка, был принц, у него были всякие важные дела - и Инна решила отложить эти расспросы. Она ломала голову об этом и прочем другом, о чем не успела поговорить с Антонином в Тее, вспоминая и вчерашнее, и третьеводняшнее путешествие в Тапатаку, и вскоре этих воспоминаний и мыслей был целый потоп. Инна могла бы мотаться по воле его волн не один час и не один день, но как назло - в этот день был зачет у профессора Коврова. География страны, самое слабое место в знаниях студентки Инны.
      
      Время было полдесятого, зачет уже шел, и Инне надо было поторопиться. Когда, перекусив-одевшись-пролистнув терадку, она добралась до университета, на часах было двенадцать, и в кабинет Коврова, а зачет он принимал там, Инна вошла одной из последних. Это было плохо, потому что она вдруг обнаружила, что очень смутно помнит, где расположены все эти Абердины-Йоркширы-Ньюкаслы и чем они друг от друга отличаются. А сидеть за столом в одиноком надзоре профессорского ока означало невозможность подглядеть или списать, а к тому же, и Ковров мог не торопиться, видя, что его не поджидает нетерпеливая очередь жаждущих удостоверить свои знания - впрочем, почтенный профессор все равно не отличался либерализмом в оценках.
      
      Инна, с ненавистью рассматривая билет, повспоминала, что могла, и обнаружила, что этого, очень даже может быть, для зачета ей не хватит. Ее внезапно все стало раздражать - цвет штор в кабинете, идиотский горшок с дурацким фикусом, Мэйтировская физиономия Коврова... При мысли об этом сходстве Инну вдруг посетила надежда. Ну, конечно же, Тошка!.. он выручит, он должен! В конце концов, он обещал... Но звонить в колокольчик ей было все же как-то неудобно: вот так - взять и попросить: "Принц Антонин, продиктуйте мне ответы к билету номер четыре"? Как-то это... В этот миг Инна остро пожалела, что ее угораздило выпросить себе этот чертов колокольчик. Был бы сейчас здесь Тошка, то все бы решилось само собой, а просить... Она закусила губу и стала мысленно изо всех сил хотеть, чтобы Антонин сам догадался ее навестить - и можно даже без спросу. А что такого, взял и заглянул. Настоящий друг приходит без приглашения, ведь так? Но прошло полчаса, а колокольчик так и не зазвенел - а то есть, Антонин не извещал о своем появлении.
      
      - Ну-с, госпожа... - Ковров посмотрел в зачетку и назвал, - ...Калугина, вы, полагаю, уже подготовились. Прошу!
      
      Инна села перед Ковровым и принялась лепетать, с каждым словом все отчетливей понимая неминуемость пересдачи.
      
      - Постойте-ка, - перебил наконец Ковров. - Что вы тут несете, милая барышня. Какая угледобыча в районе Северного моря? По-вашему, углекопы спускаются на дно моря в водолазных костюмах? Что-то, знаете ли, новенькое в мировой практике.
      
      Инна лихорадочно посоображала и поправилась:
      
      - Я оговорилась, я имела в виду - добыча нефти.
      
      - Ну да, это уже ближе к реальности, - согласился Ковров. - Ну, а как все-таки с углем? Где добывают это крайне полезное ископаемое?
      
      - В Ливерпуле, - выпалил рот Инны.
      
      - Что-о?..
      
      - То есть, в Ньюкасле. Я оговорилась!
      
      - Ну-с, а что же производят в Ливерпуле?
      
      - Там... Ливерпуль - это родина Битлз.
      
      Ковров поморщился.
      
      - Ну да, это с точки зрения культурного значения. А экономически, чем является этот город?
      
      На колеблющихся чашах весов лежала судьба зачета. Надо было только правильно ответить - вспомнить, что это порт, и ведь Инна это знала. Но ее волнение и досада на все и вся, а вперед всего, на подведшего ее Антонина были так высоки, что этот простой ответ Инне не пришел в голову. Вместо этого у нее в уме появилось смутное очертание острова, а Ливерпуль на этой карте был, помнится, ближе к северу, а там, кажется, находились горы... а в горах, вспомнилось Инне, пасут овец... И она брякнула:
      
      - Это центр овцеводства!
      
      Покрасневший от возмущения Ковров отодвинул зачетку.
      
      - Придется, знаете ли, барышня, придти в другой раз, да-с... Слабое, понимаете ли, знание предмета...
      
      Сама вся красная от стыда и злости, Инна поднялась со стула и неожиданно для себя принялась спорить с профессором.
      
      - Это смотря по какой географии у меня слабое знание! - она вдруг вспомнила свой тапатакский спор с Мэйтиром. - Вы ведь не были там! Смотря как путешествовать.
      
      - Что-что? - раскрыл рот профессор Ковров.
      
      В этот миг дверь профессорского кабинета открылась и к ним заглянул опоздавший Вова Усихин:
      
      - Владислав Всеволодыч, можно?
      
      Ковров машинально сделал приглашающий жест, и Усихин прошел к столу за билетом. Но его появление не остановило разгорающийся диспут.
      
      - Да! - настаивала Инна. - Почему я должна верить карте? Это только нарисованная условность. А можно путешествовать так, что... - Инна вновь вспомнила свой спор с Мэйтиром - ...столицей Голландии будет Гаага, а не Копенгаген!
      
      Усихин разинул рот и, осторожно попятившись, присел на стул за ближайшим столом. Весь побагровевший Ковров тоже разинул рот, но на попятную не пошел.
      
      - Как бы вы не путешествовали, госпожа Калугина, - назидательно заметил он, - столицей Голландии будет Амстердам. А Копенгаген - это столица Дании.
      
      - Вы в этом уверены? - автоматически выпалила Инна.
      
      Ковров выразительно постучал пальцем по лбу, потом повернулся к Усихину и иронически спросил:
      
      - А вы, молодой человек, тоже считаете, что Копенгаген - это столица Голландии?
      
      Володя Усихин открыл рот, собираясь что-то сказать, затем кинул быстрый взгляд на Инну и отвечал:
      
      - А я-то что? Я вообще молчу!
      
      - Ну, так-с, - злорадно проговорил профессор Ковров, - молодые люди, я сейчас открываю атлас, и если там столицей Голландии будет Копенгаген...
      
      Не договорив, Ковров протянул руку и снял с полки атлас Европы. Он пролистнул на нужную страницу и торжествующе протянул книгу Инне:
      
      - Извольте убедиться, сударыня... - и на этом профессор Ковров издал какой-то всхрап и смолк. Взгляд его одновременно со взглядом Инны отыскал на карте город, отмеченный как столица славной страны Голландии. Им был Копенгаген!
      
      Дотоле багровый Ковров на сей раз позеленел. Забрав атлас из рук Инны, он пролистнул еше страницу и обнаружил, что столицей Дании стал Амстердам.
      
      - А Гаага? - сам себя спросил Ковров и листнул обратно.
      
      Гаага, как и положено, была в Голландии. На своем старом месте. Но столицей страны она не стала. Ей в атласе Коврова по-прежнему значился Копенгаген.
      
      Снова хрюкнув, профессор перевел беспомощный взгляд с Инны на Усихина, и тут в его глазах мелькнула догадка. По всему, мэтр заподозрил розыгрыш, а в присутствующих - его участников.
      
      - А ну-ка, ну-ка, молодые люди... - забормотал он прежним непререкаемым профессорским тоном. - Сейчас, мы позвоним на географический факультет...
      
      - И набрав номер, профессор попросил принести к нему в кабинет пару атласов - мира и Европы. Секретарша появилась через каких-то пять минут.
      
      - Ну вот, все и проверим, да-с... - предвкушая торжество порядка и справедливости, забормотал Ковров и принял учебные пособия. - Так-с, где у нас Дания...
      
      В кабинете воцарилась мертвая тишина - профессор нашел искомое. Столицей ютландского государства был Амстердам. Нидерландов - Копенгаген. На Коврова было жалко смотреть. Отчего-то вдруг задрожавшими руками он залистал атлас мира. Америка, Азия, их страны с положенными им городами - все было на месте. Кроме Копенгагена с Амстердамом.
      
      - Видимо, я... - забормотал Ковров. - Ну-с...
      
      Он молча начертил в зачетке Инны свою подпись и знак сдачи, а затем так же не говоря ни слова удостоил зачетом и разгильдяя Усихина. Инна и Усихин переглянулись и тоже безмолвно пошли прочь из кабинета.
      
      - До свидания, Владислав Всеволодович, - кротким голоском попрощалась на пороге Инна.
      
      Усихин, будто разбуженный ее словами, тоже остановился и принялся успокаивать:
      
      - Владислав Всеволодович, вы не волнуйтесь, это просто склероз, это возрастное, это часто бывает...
      
      - Вон! - взревел дошедший до точки профессор.
      
      И тут наконец раздался заливистый неудержимый мальчишеский смех Антонина. Инна, уже стоя в коридоре, прислонилась спиной к стене и присоединилась к этому смеху, не слышному более никому. Она смеялась так же неудержимо и громко, разве что чуточку истерически, освобождаясь от всей этой нервной географической нелепицы.
      
      - Ты чего, а? Нет, ты чего? - спрашивал Усихин, между взрывами собственного смеха. - Это ты, что ли? Это ты его так, да?
      
      Инна только слабо отмахивалась, не в силах что-то ответить и остановиться.
      
      - Вова, - попросила она, наконец совладав с собой. - Ты об этом лучше никому не рассказывай, а? А то Коврова жалко.
      
      - Могила! - обещал Усихин.
      
      Разумеется, тем же вечером история с невероятной географией пошла гулять по коридорам университетских общаг.
      
      
      
      Как и Юма, принц Антонин кое в чем был отличен от урожденных тапатакцев - он тоже пришел в Тапатаку извне. Сам по себе Срединный мир был ему доступен, хотя и с разными ограничениями, но он не был с ним никак связан - ни существа, ни места, ни даже времени года или погоды, - короче, ни звена, ни тени. Поэтому Антонин и не пытался участвовать в поисках таинственного рисовальщика, передоверив это своим сподвижникам. Тем удивительней было происшествие, что приключилось с ним как-то раз, когда он ночевал в своем замке в Тее (последнее, из-за его постоянных отлучек, случалось не так часто). Ему приснился странный и невразумительный сон - будто он что-то празднует в своем дворце, но обстановка, сравнительно с настоящей, была какой-то блеклой и убогой, да и его сотрапезники, круг теитян, находился в каком-то тягостном состоянии - будто и он был не он, и его друзья не они сами, а какие-то их двойники, только хуже, сильно хуже самих себя, как будто все они очутились по ту сторону какого-то черного зеркала. И вдруг появилась незнакомка, хотя нет, не совсем незнакомка - сперва Антонин принял ее за Инессу, но нет, то была не она. Эта рыжая девушка учинила Антонину настоящий разнос, какими только обидными словами его ни называя, а потом и вовсе принялась раскидывать мебель, ронять блюда, и, почему-то, никто не мог ей воспрепятствовать. А затем все как-то вдруг изменилось, посветлело, и посреди этого общего разгрома он и эта девушка побеседовали уже спокойно, как старые друзья. Девушка назвала свое имя, сказала, откуда она, и велела ее там разыскать - а был это как раз Срединный мир. Больше того, она обещала помочь Антонину найти Соллу, и больше того, Антонин неожиданно для себя сновидческой памятью "вспомнил", что они с ней, и правда, старые добрые друзья, хотя поутру ничего точного на этот счет он вспомнить не сумел.
      
      Проснувшись, Антонин подивился сну. Но пройдя в Малый зал дворца, во сне там и проходил его замороченный пир, он обнаружил перевернутые столы, уроненную и разбитую посуду - словом, тот же разгром, что во сне. Принц Антонин понял, что все это не только сон. На какой-то миг он заподозрил Инессу, тем более, похожая на нее девушка и назвалась похоже - Инна, но тут же отбросил это. Инесса не стала бы так озорничать, да и зачем?
      
      Он обсудил все это с Мэйтиром и с ближними, и все снова сочли это добрым знаком. Конечно, все это было весьма загадочно, но разрешить вопросы казалось нетрудно - надо было лишь навестить гостью из Срединного мира. Однако разыскав Инну в Алитайе, Антонин был изумлен еще больше. Из своего сна он понял, что она могущественная ведьма, сведущая и в науке волшебства, и в делах Тапатаки. Но девушка Инна такой не была, а точнее, была не вполне такой. Он кое-как смог добраться до ее сознания, добился, чтобы Инна его услышала, а уж увидеть она его так и не увидела - столь непробиваема была броня, отсекающая Инну от всякого зрячего волшебства, особенно тапатакского. Но это все же была она, его недавняя гостья, да и ее дар мага, как быстро разглядел Антонин, был несомненен, хотя и неразвит. Мэйтир и прочие теитянские умы на этот счет выдвинули несколько догадок, так, Дора, считала, что, возможно, это была не сама Инна, а ее верхний двойник, вот он-то волшебен в полную меру - однако же, указал-то он обратиться не к нему, а к этой вот несмышленой молоденькой Инне. Какие были тому причины, чем было вызвано это посещение, оставалось, таким образом, загадкой, смысл которой Инна понимала еще меньше теитян. Как бы то ни было, у Антонина появилось звено с Алитайей, и это было очень даже на руку. Пусть Инна и не была тем художником, что должен был пересоздать Тапатаку в Алитайе, но она могла его там отыскать или - как знать - даже помочь найти Соллу, раз уж так обещала ее вещая половина. А то есть, помимо той связки со Срединным миром, что могла дать Тапатаке Юма, появилась дополнительная возможность достичь того же или облегчить это, - в общем, в любом случае все было как нельзя кстати.
      
      А вскоре после этого и ученица Инессы, Юма, совершила первое проникновение в Алитайю и сразу же отыскала своего ведомого, того художника, кому она предназначалась и кому она должна была открыть дверь в Тапатаку. Никто не сомневался, что это тот самый живописец, что запечатлеет Тапатаку в своих картинах и сообщит им, на то и Юма, соприкосновение - волшебное искрение души прекрасного мира. И надежда жителей Тапатаки укрепилась - по всему, в ее делах наметился желаемый поворот.
      
      
       (из Новой хроники Тапатаки)
      
      
      
      5. SUCH A BEAUTIFUL DREAM.
      
       ИННА. САША ПЕСКОВ. ИННА.
      
      
      
      Не самое подходящее место трамвай, особенно, когда набит битком, для умных или душевных разговоров - особенно, если эти разговоры надо вести молча и незаметно для окружающих. Поэтому Инна отложила свои вопросы к Антонину и не стала выяснять отношения, хотя ей и хотелось. Конечно, над Ковровым Тошка подшутил классно, да вот только ли над ним? Инна сознавала, что и сама-то показала себя взбалмошной дурочкой, а сердилась из-за этого не на себя, а на Тошку. Но сейчас ругаться было некогда, с зачета она решила завернуть к тете Феде, это было по пути и кстати - спихнуть все гадости в один день. у нее была для тети Федосьи посылка от мамы - маринованные огурчики, которые та очень любила. А уж если видаться с тетей Федей, то лучше у нее, чем у себя - вот Инна и тряслась в трамвае.
      
      Тетя Федосья была не одна - она пила чай со своей подругой Людмилой Тарасовной, которую Инне всегда хотелось назвать, в английском стиле, компаньонкой: эта тетя Люда не только дневала, но, кажется, и ночевала у тети Федосьи, образуя с той единство туловища и хвоста. Она покупала для тети Феди еду и мыла полы, но зато питалась с ее стола - опять же, выражаясь в английском стиле, жила на ее пансионе.
      
      - А, племяшка, - с подъемом встретила Инну тетя Федя. - Входи, как раз к пирогам! Мы тут с Людмилой Тарасовной чайком согреваемся...
      
      Судя по всему, согревались они не только чайком - в прихожей на Инну повеяло от тети Феди горячительным иного рода, а на кухне послышалось отчетливое бряканье убираемых подальше бутылок.
      
      - Нет-нет, - отнекивалась Инна, - я только на минутку, мама послала вам огурцы...
      
      Но разгоряченная своим чайком тетя Федосья вместе со своей компаньонкой затащили-таки Инну в квартиру, и она настроилась провести час в пустых разговорах.
      
      Тетя Федя, блестя своими огромными очками и сверкая вставными зубами, принялась расспрашивать Инну про учебу, про мальчиков и ни с того, ни чего начала ей внушать необходимость обзавестись подругой - "компаньонкой", про себя перевела Инна.
      
      - С подружкой-то веселей, - учила тетя Федя. - А то ведь, наверно, страшно одной в пустой квартире. А тут ляжете вдвоем...
      
      Федина компаньонка пьяно хихикнула.
      
      - Да, ляжете через стеночку, - продолжала тетя Федя и икнула, а компаньонка снова хихикнула. - О чем это я? А, да! Опять же, к экзаменам готовиться удобно... Сели вдвоем, учите...
      
      - Федосья Марковна, мне тетя Ира насчет этого не разрешила, - соврала Инна, чтобы отвязаться.
      
      - Ай, да слушай ты Ирку больше! - сверкнула очковым стеклом тетя Федя. - Сама, небось, все время у нас ночевала, как они в Камск переехали! Ко мне еще как-то раз Маринка забежала, помнишь, - обратилась она к своей компаньонке, - я тебе рассказывала? Уж мы с ней такие подруги были! не разлей вода... В лагере она все время ко мне ночью забиралась. Недавно встретились, я говорю "пальчики-то помнишь?" Она смеется...
      
      И обе дамы снова мерзко захихикали. Ошарашенная Инна поднялась с места.
      
      - Знаете, Федосья Марковна, я пойду, мне надо к экзамену готовиться!
      
      - А чего это ты завзбрыкивала? - ощерилась вставной челюстью тетя Федя. - Все девчонки так играют друг с другом, ничего тут особенного...
      
      Людмила Тарасовна подтверждающе захихикала.
      
      - Закрывайтесь, я пошла! - крикнула Инна и пулей вылетела в подъезд.
      
      Тошка заливался вовсю.
      
      - Это твоя работа? Антонин? - строго спросила Инна, не дожидаясь, пока она доберется до дому, и начав разборку еще в лифте.
      
      - Немножко моя, - скромно отвечал Антонин. - Какие-то замечания?
      
      - Замечания? - задохнулась Инна. - Да ты же меня все время подставляешь!
      
      - Каким образом, милая Инна? Может быть, это я не выучил географию?
      
      Инна на миг смешалась.
      
      - А разве обязательно было устраивать эту комедию? - снова напала она. - Нельзя было сделать что-нибудь проще?
      
      - Проще? Ага, понял. Проще - это утром проснуться, а в зачетке все отметки стоят до конца учебы. Понял, будет исполнено!
      
      - Не надо меня перевирать!
      
      - И меня тоже, - спокойно парировал Антонин. - Ты ведь очень хотела, чтобы тебе кто-то помог? Что ж, законное желание получить маленькое удовольствие. А мое законное желание было сделать все весело, со вкусом и тоже получить удовольствие. Кстати, помнится, кое-кто вроде бы тоже смеялся.
      
      - С тобой невозможно говорить серьезно. А что теперь будет с Ковровым? А какая история может из-за всего выйти?
      
      - Что-нибудь выйдет, наверное, - беззаботно отвечал Антонин. - Разберемся, я думаю.
      
      - Но нельзя же так безответственно!
      
      - Конечно, нельзя. Только ты не о том думаешь.
      
      - То есть?
      
      - А то есть, - заговорил Антонин так же легко, но чуть серьезней тоном, - кое-кому надо решить для себя, кто он. Точнее, она. Если ты берешься сделать свое земное житейское дело, - например, сдать экзамен, то уж так его и делай. Как земное житейское дело, без всяких там волшебных помощников. А уж если ты хочешь это дело сделать волшебным, то будь готова, что оно таким и будет. Хоть немножечко, да будет. Или ты студентка Инна, или ведьма Инна. Я думаю, последнее тебе нравится больше.
      
      Инна смутилась и чуточку испугалась.
      
      - Антонин, мне что, надо это прямо сейчас выбрать? На всю жизнь? Ты... ты хочешь уйти?
      
      - Сразу такой переполох, - вздохнул Антонин. - Да нет же. Не вижу причин нам разлучаться. В обозримом времени, по крайней мере. Ты другому научись - решай, какой и когда тебе быть. По-моему, немножко хлопотно каждый раз перерисовать карту, если не знаешь урока. По-моему, проще что-то выучить. А с другой стороны, можно и так, если нравится. Но уж берешься волшебничать, так и сама будь готова ко всяким невероятностям.
      
      Инна молча это обдумала и признала, что Антонин прав.
      
      - Ага, прониклась, - отозвался Тошка. - Знаешь что, милая Инночка - я думаю, тебе надо все переварить. Может, нам сделать перерыв в наших изысканных рандеву? Этак денька на два.
      
      Он угадал ее мысль.
      
      - Но если что, я позвоню, - оговорила Инна. - Вдруг...
      
      - Ага, вдруг станет страшно одной в пустой квартире, - договорил за нее Антонин. - А тут подружка за стеночкой... Конечно, звони!
      
      Он и напоследок ее поддел, но Инна уже не обиделась. Обиделись на нее - это была тетя Федосья, она позвонила ей в тот же вечер.
      
      - Как ты могла... - с пьяной убежденностью задышала она в телефонную трубку. - Как ты могла подумать такое про родную тетку... Я напишу твоей маме, как ты меня обидела!..
      
      - Тетя Федосья, я сказала, что мне надо готовиться к экзамену, и больше ни одного слова, - твердо возразила Инна. - Больше я ни-че-го не говорила вообще.
      
      - О, я так расстроилась, - продолжала не слушая тетя Федя. - Такое подумать про родную тетку! У меня будет сердечный приступ... Людмила Тарасовна уже вызвала врача!
      
      - Меньше надо пить, - отрезала Инна.
      
      - Как ты меня обидела!..
      
      - Федосья Марковна, если вы не оставите меня в покое, - пообещала Инна, - я сама напишу маме обо всем. И перестану пускать вас в квартиру. Так что лучше больше сюда не приходите.
      
      В ответ послышалось негодующее "О!" и всхлипыванье, но Инна уже положила трубку. В квартире было как будто тихо, и все же Инне почудилось где-то далекое-далекое и тихое-претихое "Ну вот, молодцом, давно бы так" - но Антонин ведь ушел, а значит, это всего лишь почудилось.
      
      Ночью Инне и правда стало как-то одиноко. Она ворочалась на кровати, а потом подошла к окну, разглядывая небо и втайне ожидая увидеть дорожку снежных ступенек. Их не было. Вздохнув, Инна повернулась от окна и пошла включать телевизор - ей не спалось, и она решила скоротать время смотря какой-нибудь ночной канал. Отоспаться можно было и днем, следующий экзамен был еще нескоро. Инна сделала шаг и в темноте налетела на кресло, невесть когда очутившееся посреди комнаты. Ругнувшись шепотом, она поднялась с пола и нашарила на стене выключатель.
      
      Зажегся свет. Посреди комнаты не было кресла - на ковре лежал тигр. Он дернул хвостом, моргнул от яркого света и лениво зевнул, добродушно глядя на Инну голубым глазом. Тигр был перевязан широким розовым бантом с надписью "От Доры. Чтобы ночью было не страшно".
      
      - Бог ты мой, - произнесла потрясенная и ужасно растроганная Инна. - А куда же я тебя дену-то, а?
      Полосатый, ты колбасу
      ешь?
      
      
      
      "Какая
      колбаса, - вздыхал Саша
      Песков, обозревая утром пустой холодильник, - хоть бы килька в пряном рассоле нашлась, что ли!" С деньгами было плохо, Саша Песков втридорога купил на днях книгу любимого поэта, а до получки было... раз, два, три... да, четыре дня. Это если вовремя дадут. Снова вздохнув, Саша закрыл глаза, и воображению поэта живо представились витрины мясного отдела их универсама.
      
      - Где живет колбаса, - вслух проговорил он и решил, что эта строчка - отличный моностих.
      
      Оставалось пить кипяток, натощак это очень полезно, и заменять пищу телесную пищей духовной. Саша Песков поставил кассету ветхозаветнейшего "Юрай Хипа" и стал смаковать. "Лайк э хунгри поуит ху дазнт ноу..." - выводил солист группы Дэвид Байрон, что было как нельзя близко к теме, правда, насчет "вплотную к совершенству", как пелось про голодного поэта, вот в этом уж Саша Песков не был уверен, но какая разница. "Мунлайт найт афтэ мунлайт найт..." - неслось из динамика, и Саша Песков закрыл глаза на любимом месте.
      
      Красивые, божественно красивые здания, нет, не белые, хотя и такие тоже, а разных цветов, и что интересно - таких, какие, кажется, вовсе не существуют, и дорожки необычных закругленных ступенек, уходящие в реку, а главное - золотистое небо... Сашу Пескова будто тряхнуло - от ослепительного видения, вдруг всплывшего перед глазами, он едва не полетел со стула на пол, чуть-чуть бы и отключился - а может, на секунду и впрямь отключился, но в следующий миг он спешно открыл глаза и дернул рукой, хватаясь за край стола. И хорошо, что схватился - от того, что он увидел, впору было и вправду слететь со стула.
      
      В полутора метрах от него, прямо на газовой плите, стояла какая-то девочка в пурпурном платьице и, радостно глядя на Сашу, что-то говорила, беззвучно шевеля губами. Крошке было лет восемь, и самое дикое во всем, это то, что прямо под ней, под правой подошвой нежданной гостьи, горела синим пламенем горелка, не выключенная Сашей Песковым, - однако, прелестное создание не обращало на пламя ни малейшего внимания.
      
      - Итс ауэ ритэн ту фэнтэси, - выпевал певец Байрон, а Саша Песков, сам не соображая, что делает, медленно поднялся, шагнул к плите и выключил газ. Затем он осторожно протянул ладонь, сам не зная, чего ожидать - то ли того, что рука пройдет его видение насквозь, то ли...
      
      Произошло ни то, ни это - не дойдя до туфельки его незваной гостьи пальцы Саши Пескова наткнулись на какую-то невидимую преграду, а сама девчушка неуловимым движением спрыгнула на пол и пошла из кухни в комнату. В полном обалдении Саша последовал за ней. "Это с голодухи. И с недосыпа. Глюк", - где-то стороной мелькнула у него мысль, но размышлять обо всем у Саши в это время просто не было сил. А девочка меж тем оглядела пристанище Саши Пескова и, повернувшись к нему, снова что-то произнесла - Саше показалось, что это был вопрос. Его о чем-то настойчиво спрашивали, кажется о картинах - на стенах комнаты их было несколько, остались от Векслера, и на одну из них девочка в розовом платьице показывала рукой. На миг Саше Пескову показалось, что он понял вопрос.
      
      - Нет, - отрицательно замотал он головой, - это не моя. Я не художник. Это кто-то из приятелей Бори Векслера нарисовал.
      
      Краем глаза он кинул взгляд на картину и вдруг сообразил - нарисованное там походило - ну да, на тот самый город, что... Саша Песков как-то непроизвольно закрыл глаза, и опять - город под золотистым небом предстал так ясно, будто он рассматривал его наяву, или даже еще ясней. Голова у поэта Саши закружилась, он присел на постель, а открыв глаза и поморгав, обнаружил напротив себя все ту же девчушку. Она внимательно разглядывала его и вновь и вновь что-то говорила - объясняла, а может, снова спрашивала, и Саше Пескову уже начало казаться, что еще немного - и он станет ее понимать. А еще он как-то со стороны подумал, что его положение невероятно до комичности - куда бы он не открыл глаза, все равно попадает в сон. "Осталось только сознание потерять, может, тогда и очнусь", - услышал он откуда-то со стороны свой голос, понял, что говорит вслух сам с собой и расхохотался - конечно, смехом нервным и самым глупым. Девчушка придвинулась ближе, она протянула к нему руку, не то желая ободрить, не то проявляя участие к его состоянию - "Что с тобой? Тебе плохо?", но Саша Песков не мог ей уже ответить ни голосом, ни движением - он истерически смеялся, и тогда наконец его видение стало отступать, отдаляться, то есть сама девочка стояла как прежде, но что-то отодвигало ее - и вот она уже скрылась, пропала, стала невидима за каменной, вещественной, материальной непрозрачной стеной. Мигом позже Саша Песков справился с приступом смеха и вскочив с дивана бросился к стене - но, конечно, не было никаких трещин и вмятин и вообще никаких следов. А город? Саша закрыл глаза - нет, и тут одна серая пелена и светлые линии - контуры предметов его жилья.
      
      - Вот это глюк! - выпалил он вслух, громко - и наконец смог задуматься, умом относительно трезвым - а что же такое произошло?
      
      - Сач э бьютифул дрим, - твердили из динамиков "Хипы", и до Саши вдруг дошло: уже кончалась четвертая песня альбома! Выходит, две предыдущие уже прозвучали. Когда? У него что, еще и провалы в памяти, ко всему? Все заняло, так ему показалось, минуты от силы три - но, похоже, еще минут десять куда-то потерялись. Он сидел, силясь хоть что-то вспомнить - и вдруг, словно что-то щелкнуло в голове - всплыла, из ниоткуда, отчетливая картинка: он стоит вместе в девочкой в этом самом городе и что-то ей объясняет - но тотчас картинку сдуло, он ничего не вспомнил толком, осталось лишь чувство абсолютной уверенности, что это тоже б_ы_л_о, вместе с остальным произошедшем сегодня. Затем, столь же мгновенно и чуть отчетливей, к сознанию пробилась другая картинка, и теперь он даже услышал - девочка его благодарила:
      
      - Спасибо за Вайку!
      
      - Какого Вайку? - спрашивал он - и - все, только какие-то недосягаемые тени в памяти - и, кажется, мордочка какого-то зверька...
      
      Саша Песков размышлял обо всем целый день. Нет, он не искал правдоподобных посюсторонних объяснений. Крыша поехала - это было бы слишком просто, да и не поехала она, с чего бы вдруг? Он даже не пил, в последний раз с полгода назад, что ли. И кроме того, Саше Пескову с самого начала стало ясно, что объяснение всему есть, только не из близлежащих - искать надо было где-то... Где-то в невероятном, незнаемом - короче, за пределами известного. Все-таки Саша Песков был поэт и не так уж держался общепринятого и всем дозволенного, а иначе какие тогда стихи. У него был свой способ понимать - в таких случаях он как раз не размышлял умом, а отступался от всяких рассуждений. Иногда ложился спать, иногда это была только полудрема с полуобразами и полумыслями, но в любом случае полчаса-час спустя он вдруг приходил в себя с невесть откуда взявшимся ответом. Эти догадки ниоткуда несли в себе печать какой-то неоспоримой истинности, и Саша Песков привык на них полагаться, хотя и не мог бы четко обосновать подобных выводов, а кроме того, иногда эти догадки его-таки подводили - реальность с ними не вполне сходилась. Впрочем, это касалось случаев особого рода, когда он был в чем-то лично заинтересован - видимо, эта вот личная задетость и портила дело. Сейчас было не так - конечно, все произошедшее относилось к нему, но лежало за гранью всего, что задевало лично его, и Саша Песков попробовал свой старый способ заглянуть, как ее называют иногда, в сумеречную зону.
      
      Из своей полудремы он-таки кое-что вынес - четкое ощущение, что ответ есть и он его каким-то образом знает. Оставалось только его вытащить наружу, из этого самого сумеречного знания. Взгляд Саши упал на картинку, с тем - а может, и не с тем - городом: акварелька была небольшой, клочок бумаги, а линии не особенно отчетливы, и при желании узнать в ней можно было любое место на свете. Но Саше Пескову казалось все же, что город т_о_т.
      
      - Ну, предположим, - бормотал он сам с собой, - предположим, что я нагляделся на эту картинку и незаметно для себя у меня сочинилась целая... целая страна. Этакая воображаемая реальность. Или даже так - она не у меня сочинилась, а у того, кто рисовал. А я ее с картинки каким-то образом внутрь себя срисовал. Теперь, допустим, эта страна начала внутри меня жить своей жизнью. Но она же все-таки внутри м_е_н_я, может же она как-то нечаянно мне показаться? Наверное, может... Или, - приходила новая догадка, - может даже это и неслучайно. Мало ли, может, _и_м_ от меня что-то нужно - и тогда, очень может быть, эта страна взяла создала вот такую девочку - и - наверх, со мной побеседовать.
      
      - Да, - продолжал он, - но тогда что же произошло? Как бы не глюк, но все равно воображение. Получается, все в моей голове происходило. Саша, - вдруг спросил он сам себя, - а если не в твой голове? Если все эти воображаемые миры совсем не такие воображаемые и где-то существуют?
      
      Он посоображал на этот счет еще и решил пообщаться с Аликом - это был его знакомый, ученый до мозга костей, но взглядов самых широких и не ортодоксальных. Ума у него было побольше, чем у иных профессоров, и его мнению Саша Песков доверял. По крайней мере, Алик мог подсказать что-нибудь важное. Как-никак, одна голова
      хорошо, а две -
      лучше.
      
      
      
      "А
      жаль все-таки, что
      не с кем все обсудить. Все-таки ум хорошо, а два..." - жалела Инна, гуляя по заснеженным улицам Камска. Конечно, ни Антонин и никто из теитян не предостерегал ее на этот счет, правда, Инна и не спрашивала. Но пусть это и не тайна, кому она может все рассказать? Не этой же сплетнице Людке! Понятно, что о ней станут думать после рассказов о путешествиях в иные миры и невидимых тиграх. А поделиться с кем-нибудь ужасно хотелось. В том была не одна девчоночья повадка секретничать с подружками, нет, и это тоже, конечно, - Инну, она сознавала это, иногда просто распирало от желания похвастать перед кем-нибудь красивой и диковинной находкой, - а Тапатака и ее принц Инне такими и казались. Но ей и посоветоваться было необходимо с кем-нибудь очень умным и знающим. За эти два дня, что она не слышала Антонина и не была в Тапатаке, Инне иногда все казалось только видением, ее воображением, да попросту глюком. Ах, ну да, конечно, колокольчик - он по-прежнему посверкивал справа золотыми искорками, а Бенга, - вообще-то, по пушистости судя, он походил скорее на амурского тигра, а не бенгальского, но Бенга было звучней, чем Амур или Уссур, так вот, Бенга в это самое время трусил рядом с Инной, прямо как собака, только очень-очень большая, полосатая и видимая лишь глазу своей хозяйки. Но может, и он ей только кажется? Инна оглянулась - тигр присел на землю и чесался, задняя лапа так и дрыгалась по шее, и Инне стало смешно - неужели у ее волшебного Бенги блохи? Да, поди, еще тоже волшебные!
      
      Она повернулась обратно, и вовремя - прямо на нее пер какой-то мордастый мужик со здоровенным псом на поводке. Мужик был опознаваемо новорусский и крутой, а пес был новомодной породы, может, и не злобный, но огромадный и без намордника. Ей оставалось секунда, чтобы посторониться - и вдруг, крутого собаковладельца сильно мотнуло в сторону.
      
      - Ты что это у меня?!. - возмущенно-обиженно-испуганно вскричал хозяин. - Герцог, ну ты чего? - перехватив поводок, мужик осаживал пса, который метался из стороны в сторону и вдруг лег на землю и жалобно заскулил, беспомощно ворочая по сторонам поджатой в плечи башкой.
      
      Тигр, в два прыжка догнавший Инну, остановился и равнодушно смотрел на сцену, лениво зевая. "Бенга, пойдем", - про себя позвала Инна и задумалась - неужели собака как-то почуяла? Интересно, что именно? Если тигра, то...
      
      Она шла по одной из тихих улочек недалеко от оперного театра, которые были хоть и в центре города, но в стороне от шумных запруженных машинами магистралей, как-то на отшибе. Дома здесь были старые, даже из древних - двух-трехэтажные домики начала века. Инна успела полюбить эту часть Камска - не тапатакским, простеньким, а все же веяло от этих купеческих двориков каким-то волшебством, была здесь своя аура и свои потаенности - по крайней мере, так это Инне представлялось. Впрочем, и эти места уже стали обживать разные офисы и воротилы новейших времен - на старых стенах возле парадных то и дело попадались новоприделанные вывески, изъявляя городу и миру дерзание всяких "Проминвестов" и "Оптмарков".
      
      У одной из таких парадных Бенга остановился и стал что-то нюхать. Инна поневоле задержала взгляд и среди нескольких богато отделанных плит на стене наткнулась на довольно скромную вывеску. Она гласила: "А.П.Темкин. Психолог." Рядом же была вывеска побольше "Фактор Эс. Психологический центр". Инна вспомнила - реклама Темкина ей регулярно попадалась в бесплатных газетках, что еженедельно кидали в почтовый ящик тети Ирины. Правда, Инне припомнилось, что в тех объявлениях Темкин А.П. подавался не только как психолог, но и как парапсихолог, экстрасенс и ясновидящий - вероятно, для привлечения более широкого круга клиентов. Здесь же - очевидно, для солидности, отражалась лишь академическая часть дарований психолога Темкина, мага и экстрасенса. Инне стало смешно - и вдруг ее что-то толкнуло: а ну-ка, почему бы нет? Может, как раз Темкин ей что-то подскажет. Как экстрасенс ведьме! По-родственному. И, забавляясь собственным авантюризмом, она поднялась на крыльцо и вошла в здание.
      
      Как ни странно, к провидцу судеб и потусторонних слоев не толпились. Инна заполнила у секретарши какой-то бланк и сразу же прошла на прием. Темкин оказался бритым дядькой за сорок, довольно моложавым и очень похожим на Вовочку из рекламы майонеза "Кальве", разве что поварского колпака не доставало. На мага он ну никак не походил да и в кабинете не было никакой такой мистической символики, всех этих крестов и свастик и плакатов с рисунками чакр.
      
      - А что, вы порчу прямо здесь снимаете? - поинтересовалась Инна, оглядывая обстановку.
      
      - Нет, для этого у нас особая комната, - отвечал Темкин и, зорко глянув на Инну, встал и распахнул дверь в соседнюю комнату, затененную шторами и с канделябрами на стенах. - А вы, стало быть, ко мне насчет порчи?
      
      - Ой, да нет! Понимаете, я про вас столько слышала, а тут шла мимо... - и Инна заболтала разные пустяки. Она вспомнила про то, как о ней отзывалась Людка Китова, и кстати приплела это сюда. - Понимаете, Аркадий Петрович, я вот и хочу проверить - может, я на самом деле такая закомплексованная?
      
      - А... - понимающе закивал Темкин. - В порядке самопознания. Разумно, правильно...
      
      Мало-помалу они разговорились. Темкин оказался мужчиной общительным и не заносчивым. Он откровенно признался, что все эти рекламные фразы насчет ясновидящего и экстрасенса лишь для психологического воздействия на пациентов с соответственными наклонностями, а так он держится научного подхода.
      
      - Понимаете, Инна, - излагал Темкин, - для лечебного воздействия в иных случаях это оптимально. Скажешь ему, что я помогу организовать самовнушение насчет бросить курить - не подействует. А вот если его заколдовали - ну, тогда...
      
      Увлекшись, Темкин стал приводить разные случаи из практики, и Инне уже начало казаться, что это не она, а он у нее на приеме - психотерапевт то и дело взывал к ее пониманию и сочувствию. Улучив момент, она спросила:
      
      - Значит, все эти материи - ну там, экстрасенсы и магия, это все только самовнушение, а на самом деле ничего такого нет?
      
      - Ну, это слишком упрощенный взгляд на вещи, понимаете, психика сложная вещь... - начал витийствовать Темкин. - Что значит нет-есть? Я вот заколдовал пациента от азартных игр, так как же - есть колдовство? Для него, получается, есть! Это все условно, по большому счету. А если вспомнить, сколько всего загадочного в нашем мире, необъяснимого с точки зрения современной науки...
      
      - Но вот у меня есть подруга, - вставила Инна. - Она рассказывает, что...
      
      И она вкратце пересказала про Тошку.
      
      - Понимаете, она мне все это рассказывает, а я не знаю, что и посоветовать. То ли это воображение у нее, а может, ей лечиться надо, так ее как-то бы убедить, чтобы врачу показалась... как вы считаете?
      
      Темкин покивал головой и изрек:
      
      - Анимус.
      
      - Что?
      
      - Анимус. Это мужское начало в женщине, - объяснил психолог Темкин. - Есть такой знаменитый столп в нашей науке, Юнг, это его термин. Внутренний голос вашей... э... подруги, он ведь с ней как мужчина разговаривает, так?
      
      - То есть это ее воображаемый герой?
      
      - Не совсем так, - авторитетно поправил Темкин. - Скорее, это ее субличность. Мужское начало, анимус - это не воображение, это в ней - как и в вас, Инна, - изначально присутствует. Часть души, образно говоря. У каждого свой способ сообщаться с собственной душой, а у вашей подруги это облекается вот в такие диалоги. Между прочим, достаточно редкий случай.
      
      Инна хмыкнула - эта теория была ей незнакома.
      
      - Но ведь она не только разговаривает, она - ну, так она мне рассказывает, - поправилась Инна, - она ведь якобы и в какую-то страну путешествует...
      
      Темкин начал теоретизировать и на этот счет. Он привел примеры из разных корифеев психиатрии и психологии, вставляя великие имена и загадочные термины, и вывернул к тому, что это все-таки воображение, но не в смысле галлюцинации, а некое особенное и направленное. К концу его речи откуда-то сверху свалился здоровенный фолиант какого-то научного гиганта и огрел психолога Темкина по голове.
      
      - Бенга, сядь спокойно, - мысленно велела Инна, потому что тигр как раз в это время ни с того ни с чего встал на задние лапы и завозил мордой по верху книжного шкафа.
      
      - Черт, никак не приберу свой шкаф, - отвлекся от заумных построений Темкин и стал потирать макушку. В этот миг слабо зазвенел колокольчик, и сразу же дверца шкафа раскрылась и оттуда посыпались ученые труды.
      
      - Антонин! - возмутилась Инна. - Мы же договорились!
      
      - А я не к тебе, я к Бенге в гости, - весело отозвался принц Тапатаки, анимус, то бишь мужская часть женской души филолога Инны.
      
      - Да что это сегодня? - поднялся с места обеспокоенный психолог.
      
      - Может, у вас полтергейст? - поспешно предположила Инна.
      
      - Так уж сразу полтергейст, - брюзгливо пробормотал Темкин, наклонившись и собирая с пола упавшие книги - и тут ему под ноги шлепнулся со стола телефон. Темкин выпрямился и подозрительно поглядел на свою клиентку - но Инна сидела через стол и явно не могла дотянуться и уронить вещь, и психологу оставалось предположить, что он сам его столкнул неловким движением.
      
      Инна заторопилась прочь.
      
      - Аркадий Петрович, я, пожалуй, пойду, я к вам в другой раз зайду, а то вам не до меня, у вас тут падает все... Но мне очень было интересно!
      
      Она сгребла со стола пачку тестов, что всучил ей до этого Темкин, наказав дома заполнить и занести к другому разу сюда. На ходу пихая бумаги в сумочку, Инна прошла к двери и там не удержалась и спросила:
      
      - Аркадий Петрович, а можно глупый вопрос? Это не по психологии... Вы не помните, какая столица у Голландии?
      
      - Амстердам, - буркнул Темкин, снова наклоняясь за книгами.
      
      - А Копенгаген - это столица Дании, да? А то я все путаю...
      
      - Дании, Дании, - рассеянно подтвердил психолог, расставляя книги по полкам.
      
      - Аркадий Петрович, а они могут поменяться?
      
      - Что-о? - озадаченный Темкин повернулся к Инне.
      
      - Да так, ничего, это я буду географию сдавать, вот себя и проверяю, - защебетала Инна и поспешила затворить дверь - и сделав это, услышала, как из-за двери послышался грохот и чертыхания раздраженного Темкина, на которого, похоже, обрушилась новая порция ученых писаний - обрушенных понятно кем. "Чего это меня за язык дернуло?" - отругала себя Инна и позвала:
      
      - Тошка! прекрати!..
      
      - Это не я! - жизнерадостно соврал голос невидимой части женской души. - Это Бенга задел хвостом!
      
      - Антонин, - холодно заявила Инна, - я еще не готова к новой встрече. Тем более такой.
      
      Ответом был самый сокрушенный вздох, прощальный звон колокольчика и откуда-то издалека угасающий голос: "Не забудь, скоро бал..."
      
      - Вот и посоветовалась, - вслух произнесла Инна на улице. Ей было как-то странно. Чего еще она могла ожидать? Вот Темкин - мужик не из самых глупых, не зашоренный - а что он ей подсказал? А Темкин - это ведь, наверное, еще лучшее из того, что могла она встретить. Иной бы еще сказал порошки пить от нервов... Нет, видимо, ей не с кем это обсуждать. Разве что с этими, настоящими экстрасенсами? Да где их взять - наверное, все такие же маги как этот Темкин. Или еще хуже!
      
      В таких размышлениях Инна шла по улицам вечереющего Камска. Как ни странно, разговор с Темкиным ее нисколько не обескуражил. Наоборот, она ощущала какую-то приподнятость - возможно, от легкого морозца и порхающих сверху снежинок, одной из самых чистых и ясных погод европейской средней полосы. Инна вспомнила Кинна Гамма и подумала, что, видимо, он сегодня не в ударе, а может, это у него только разминка, может, он только готовится к сочинению снегопада. Она посмотрела в небо - погодника не увидела, но на всякий случай мысленно с ним поздоровалась. Так она добралась почти что до дома, и тут у нее в голове словно включили телевизор - вспыхнула картинка.
      
      Инне отчетливо представился Темкин, а перед ним сидел в кресле - кто бы мог подумать! - профессор Ковров. Эти двое беседовали, в кабинете Темкина, и Инна видела все и слышала так ясно, как если бы сама находилась тут же. Но нет, она шла по улице, вернее, уже остановилась, удивленная даже не этим нежданным видением, а содержанием разговора двух ученых мужей.
      
      - Доктор, - жаловался профессор Ковров неожиданно детским тоном, - понимаете, стал замечать за собой провалы в памяти, да-с...
      
      - Ну, коли замечаете, то дело поправимое, - успокоил Темкин. - Вот если б не замечали... А что именно забываете?
      
      - Да знаете ли... Представляете, дожил до старости и на днях обнаружил, что не знаю столицы Дании. Мне всегда казалось, что это Копенгаген.
      
      Темкин хмыкнул:
      
      - Вам правильно всегда казалось.
      
      - Да? - слабо проговорил Ковров. - Вы в этом уверены? А где же тогда находится Амстердам?
      
      Темкин пожал плечами:
      
      - В Голландии, насколько я помню.
      
      - В Голландии? - снова переспросил Ковров с видом человека, которому возвратили надежду к жизни. - А... доктор, а у вас нет случайно атласа?
      
      Темкин полез в шкаф, опасливо поглядел вверх и извлек искомое пособие.
      
      - Атласа у меня нет, не по профилю, но вот энциклопедический словарь, - протянул он книгу.
      
      Ковров нашел, что требовалось и заплакал.
      
      - Доктор, наконец-то все на месте. Амстердам в Голландии! Он столица. А Гаага - нет, не столица! А в Дании Копенгаген!
      
      - Ну, ну, успокойтесь, - Темкин налил Коврову воды. - Конечно, все у нас на месте, все в порядке... Что же все-таки у вас там стряслось?
      
      - Да, знаете ли, батенька... - и повеселевший Ковров рассказал всю историю Инниного географического зачета.
      
      Темкин все выслушал внимательно и с настоящим, как это читала в нем Инна, интересом. Затруднение Коврова он разрешил с гениальной простотой.
      
      - Профессор, я сразу могу вас успокоить - нет никакого дьявольского помрачения или розыгрыша. Просто у вас действительно рассеянность, - разъяснил Темкин. - Само собой, это вы все перепутали.
      
      - То есть?
      
      - Конечно же, это вы сами по рассеянности назвали не тот город, - убежденно объяснил Темкин. - Ну, а потом, когда в атласе вы увидели все на своем месте - Копенгаген...
      
      - В Дании! - поспешно вскричал профессор Ковров.
      
      - ... да, в Дании и так далее с прочими столицами, вам задним числом стало казаться, будто это не вы ошиблись, а ваши студенты.
      
      Профессор Ковров снова стал приобретать вид кролика, замороченного взглядом питона.
      
      - То есть, - забормотал он, - сначала я спорол про Амстердам, со мной заспорили, я по рассеянности думал, что прав, хотя ошибался, потом принесли карту, где все было правильно, а мне потом стало казаться, что там все было неправильно... по рассеянности... Да, да, понимаю...
      
      - Это называется - проекция, - подтвердил Темкин. - Защита психики. С одной стороны, мы сознаем свои ошибки, с другой стороны - не хотим в них себе признаться и тогда приписываем другим. Ничего смертельного, при квалифицированной терапии и вашем собственном сознательном отношении. Кстати, как звали ту студентку?
      
      - Э... Белугина... Нет, Кулагина.
      
      Темкин посмотрел куда-то вбок, будто он заметил незримо присутствующую при разговоре Инну, и Инна явственно ощутила, что психолог Темкин подумал о ней.
      
      - Так что не волнуйтесь, мы с вами поработаем, я вам порошочки хорошие выпишу, - говорил Темкин благодарно кивающему Коврову, и тут эта картинка стала бледнеть, гаснуть и вся пропала из внутреннего зрения Инны.
      
      - Бедный Ковров, - вздохнула она и лишь тогда удивилась сама себе - оказывается, она вот так, издали может видеть происходящее? Что-то новенькое. Или это Тошка? Да вроде нет...
      
      А на следующий день, когда она вышла из дому за хлебом, ее остановила какая-то старуха.
      
      - Да уж, друг-то у тебя непрост, - проговорила она, положив ладонь на локоть Инны и глядя на нее, как показалось Инне, по-доброму, но с какой-то сумасшедшинкой.
      
      - Что? - переспросила Инна - и вдруг, невесть как, она отчетливо стала знать внутри себя, что эта женщина - ведьма, хотя какие были резоны к такому выводу, этого Инна сказать не могла.
      
      Старуха слегка улыбнулась:
      
      - А, почувствовала. Зайди-ка ко мне сегодня, я тебе погадаю. Адрес-то знаешь? От тебя через дом, - она назвала Инне номер квартиры и ушла из булочной.
      
      Тут Инна вспомнила - эту старуху она видала у себя во дворе. Про нее Инне говорила еще тетя Ира как про местную знаменитость, ворожею, а заодно уж, как водится, и колдунью.
      
      - Зайдите, зайдите, девушка, - подтвердила и продавщица, слышавшая весь разговор. - Я ее знаю, баба Варя по-настоящему гадает. Она денег не берет.
      
      Заинтригованная Инна зашла к ней сразу из булочной. На всякий случай она позвала с собой Бенгу, хотя не испытывала никакой опаски.
      
      Баба Варя впустила к себе Инну и засмеялась:
      
      - Ты что, старухи, что ли, боишься? экую зверюгу притащила! - и уж после этого Инна уверилась, что старуха действительно в_и_д_и_т.
      
      - Баба Варя, а как вас по отчеству? - с порога осведомилась Инна.
      
      - Зиновьевна я, да можно и баба Варя, - отмахнулась гадалка. - Ты печенье-то купила, с кокосом? Как раз к чаю.
      
      Инна, по подсказке продавщицы, и правда принесла с собой печенье "Рафаэлло", но эта догадка проницательной старухи Инну уже не удивила - если уж она ее тигра увидела, то... Они попили чаю, и баба Варя взялась за карты.
      
      - Варвара Зиновьевна, а вы на что ворожите, на будущее или прошлое? - полюбопытствовала Инна.
      
      - Мне твое прошлое и так известно, без карт, - ворчливо отвечала баба Варя. - Старухи во дворе уж давно всю твою родню обмусолили, сама, небось, знаешь. А про твое-то прошлое что знать - выросла да школу окончила.
      
      - Значит, на будущее?
      
      - Что карты покажут, - уклончиво произнесла ворожея.
      
      Она разложила колоду и начала рассказывать:
      
      - Та-ак... Хорошо тебе падает, друзья у тебя будут. Девка внизу, Нюркой звать, с дружбой. Скоро уже.
      
      Инна сама знала, как раскидывают колоду для гадания и какие сочетания что означают. Кое-что из слов бабы Вари было ей понятно, так выходило по картам, но откуда она взяла имя? Инна не удержалась:
      
      - Баба Варя, а откуда вы имя знаете? Ведь по картам это никак не видно!
      
      - А ты сама-то как видишь? - остро глянула на нее старуха. - Как ты, так и я... Ты слушай!
      
      - Сверху, стало быть, новый друг... - ворожея подумала и добавила: - Рыцарь. Уж истинно рыцарь! Тоже скоро.
      
      Инна подумала было про Антонина, но это не подходило - раз скоро будет, а пока нет, то кто-то новый. Кто, интересно?
      
      - Как его, - бормотала меж тем старуха, - не разберу, Игорь, что ли? Так, а здесь что у тебя?
      
      Неожиданно она нахмурилась и смешала карты.
      
      - Не буду больше гадать, - решительно заявила баба Варя. - Давай-ка лучше чайку еще попьем и потолкуем.
      
      Инна растерялась.
      
      - Варвара Зиновьевна! Ну, Варвара Зиновьевна!.. - принялась упрашивать она. - Ну, скажите! Что, очень плохое, да? Лучше я уж знать буду!
      
      - Да... - сердито протянула баба Варя. - Глупостей много наделать можешь. И то сказать, совсем зеленая.
      
      Инна еще поуговаривала, но старая гадалка наотрез отказалась обсуждать, что там она высмотрела в Иннином будущем.
      
      - Хватит об этом, - решительно заявила старуха. - Дойдет до дела, тогда, может, и поговорим. Ты лучше сама рассказывай - я ведь вижу, тебе поделиться не с кем.
      
      Инна не стала долго раздумывать и рассказала бабе Варе все начиная с появления Антонина.
      
      - Вон оно стало быть как, - покивала Варвара Зиновьевна. - Да, непростая у тебя планида.
      
      - Баба Варя, а что вы об этом думаете?
      
      - А что тут думать? Ты вот их сама спроси, какая у них нужда к тебе. Они, - баба Варя, очевидно, подразумевала теитянских друзей Инны, - народ деликатный, одно слово, рыцари, сами просить не будут, а ты уж не догадаешься, конечно, только "ах" да "ох", одно свое знаешь.
      
      - А вы думаете...
      
      - Да разве ж не ясно? Вон они как с тобой дружат, тигров дарят. Значит, неспроста!
      
      Инна была немного разочарована - выходит, не так уж бескорыстно с ней дружат, но она и задумалась - а может, она и впрямь что-то может сделать для Тапатаки? Все-таки она пожаловалась:
      
      - Я-то думала, что мне просто повезло, а значит, тут какой-то расчет...
      
      - Да тьфу ты, - выругалась баба Варя, - какой еще расчет? Скажи еще - корысть. Не расчет тут, а - неспроста.
      
      - С какого не с проста?
      
      - А уж это ты сама узнавай, - ворчливо ответила гадалка. - И вот еще тебе скажу - ты не одна такая, не думай о себе много.
      
      - Да я и не думаю... А что, - сообразила Инна, - у нас тут еще к кому-то заглядывают из Тапатаки?
      
      - Может, заглядывают, а может, и вовсе не уходят... с Тапатаки ли твоей или еще откуда, - загадочно отвечала старуха. - Ты другое пойми - не всякое посещение-то доброе. Ну, ты-то девушка чистенькая, а то ведь есть - совсем люди дрянные. Хоть она сто раз ведьма или кто там еще, а за душой мусор один. К таким и липнут, сама понимаешь кто! Остерегайся, девонька. Среди нашего брата тоже всякие.
      
      Инна насторожилась:
      
      - Баба Варя, вы про кого-то ведь знакомого говорите, так? Это кто - у нас в Камске кто-нибудь?
      
      - Уж кроме Камска и городов нет, - возразила старая ведунья и поднялась из-за стола. - Ладно, проведывай старуху. А то и я тебя навещу, почаевничаем. Или сводишь меня в свою Тапатаку, поскачем вдвоем по серебряным ступенькам! - засмеялась старуха. - Шучу, шучу я, куда мне на балах танцевать. Ну, до свиданья, дочка!
      
      Инна пришла домой, разделась, подошла к окну, глянула на заснеженный Камск - и вдруг ей все представилось по-новому. Ее мир менялся уже давно, но теперь, будто подоспела некая недостающая добавка, произошел какой-то окончательный сдвиг. Она смотрела на реку, на окна дома напротив, на бредущих туда-сюда прохожих, на загорающиеся фонари - и ей казалось, что у нее на глазах все расслаивается надвое. Там, где жила она, все было неведомо и необычно. В этом мире снег сочинял погодник, с которым можно было поболтать и даже погулять вместе по творящему небу, а еще здесь были волшебные звери, всемогущие и загадочные друзья, снежные ступеньки, ведущие к серебряным воротам прекрасных стран - и оказывается, в этом мире она была не так-то и одинока, вход туда знали и другие - маги, ведьмы, кудесники, как их ни называй. Ну да, там были и опасность, и сумерки, и Нимрит, а все равно, и с этим всем малый кусочек нового мира Инны был сиятельней и богаче всего ее старого мира - а ведь сколько всего еще оставалось неизвестно и не изведано.
      
      А самое главное, вовсе не нужно было уходить куда-то затридевять земель, порывать с одним, старым, ради этого нового - нет, волшебный мир Инны открывался ей, так сказать, по ее месту проживания, прямо в ее старом или всего в шажочке от старого мира. Еще она мало умела, но уже поняла, знала, что совсем не нужно бегать по снежным ступенькам обязательно ночью, что в Тапатаку, как в любой иной мир, можно попасть прямо отсюда и из сейчас, а чтобы подшутить над чересчур ученым профессором не обязательна помощь невидимок, а можно обойтись своими - волшебными - силами, потому что, оказывается, чудесное на то и чудесное, что оно сразу и по ту, и по эту сторону вещей и миров.
      
      - Так вот значит как оно, - задумчиво повторяла Инна, не думая всего этого словами, но понимая как-то все сразу вместе. - Вот значит как...
      
      Но "так" это обстояло для нее. А вот остальные, многие-многие, не подозревали ни о чем чудесном, в лучшем случае полагая, что это находится где-то в запредельных измерениях, "не здесь". Или же они и вовсе не думали ни о чем таком, но о чем бы они ни думали и что бы ни полагали, жили они все равно в том, старом Иннином мире, где никогда не открывается небо, а снег, да и все прочее, происходит по скучным научным законам, неразумные звери живут своей неразумной никчемной жизнью, а впрочем, и жизнь разумных людей столь же никчемна, ведь всех когда-нибудь ждет могила и унылое забвение. И в общем-то, как удивляться после этого всему, чем они научились портить жизнь друг другу - ну, тошно же, в конце-то концов!
      
      - Но тогда мы, - говорила себе Инна, сама толком не зная, кого она называет этим вот "мы", - тогда мы, наверное, должны им открыть... - и на этом ее понимание замирало, она не знала, как это додумать, а вернее, увидеть до конца, все ж таки Инна, хоть и ведьма, была покамест молоденькая неопытная девушка, мало что посмотревшая и в своем-то старом мире. Но там, в бархатной черноте вечернего города, куда Инна глядела, дышало что-то огромное и великое, глазастей и внимательней миллиона глаз и улыбчивей миллиона улыбок, - и вообще-то, дышало это не "там", а внутри самой Инны, просто ей привычней было смотреть в окно и считать, что это "там".
      
      Ночью ее разбудил грохот на кухне и чьи-то вопли.
      
      - Бенга! - вскричала Инна залетая на кухню.
      
      Зажженный мигом ранее свет нарисовал ей картину, от которой у Инны отвисла челюсть. Из раскрытой форточки торчало наполовину уже забравшееся внутрь туловище Володи Усихина - руками он уже опирался на подоконник, а ноги торчали наружу. Лицо же незадачливого верхолаза была поднято вверх, отображая удивление подстать Инниному и натуральный ужас - нос к носу с ним стоял тигр, недовольно ворча и дергая хвостом.
      
      - Усихин! Ты откуда? это еще что такое!.. - Инна была столь же возмущена, сколь Вова Усихин напуган.
      
      - Я... я... - заикался трясущийся Усихин не в силах вылезти прочь и не решаясь вползти в дом. - Я... это... я с крыши!.. Я думал, у тебя собака, а... а...
      
      Инна не выдержала и засмеялась - положение форточника-бедолаги было невозможно беспомощным и комичным. Она спровадила Бенгу прочь, иначе даже на огромной тети Ириной кухне не оставалось места, и помогла Усихину слезть.
      
      - Это еще что за визит? - отчитывала она его. - Ты таблеток что ли наглотался?!.
      
      - Да я, - пробовал объяснить свою выходку идиот Усихин, - да я... А что мне было делать - я днем пришел поговорить, а ты ни за что не открываешь!
      
      Этой логики Инна понять не могла:
      
      - Не открываю, значит, дома никого нет, что неясного-то?
      
      - Ну да! - возразил Усихин. - Как это нет, если ты сказала, что меня не пустишь и чтобы я шел домой. Мы еще поговорили, ты меня дебилом назвала. Скажешь, я с видеозаписью разговаривал?
      
      Инна посмотрела ему в глаза уличающим взглядом и внезапно вспомнила: она действительно говорила с Усихиным через дверь! И было это... да, это было в то самое время, когда ей гадала баба Варя! А как же тогда... Оборвав эти размышления, она строго спросила:
      
      - Володя, о чем ты хотел поговорить? Коротко!
      
      - Да вот, про Коврова, я всем рассказываю, а они смеются, - сбивчиво начал излагать Усихин. Замолчав, он посмотрел на Инну взглядом человека, теряющего рассудок, и спросил почему-то шепотом: - А этот тигр - он настоящий? Это из зоопарка, да?
      
      - Пойдем, - повела его Инна к входной двери, - я тебе все объясню. Это все просто сон. И про зачет был сон, тебе пригрезилось...
      
      - А Ковров? - хрипло спросил Усихин.
      
      - И Коврову пригрезилось. А сейчас тебе снится, будто ты залез ко мне в дом. И будто на тебя там напал тигр. И этот сон ты никому рассказывать не будешь, ведь правда? Ты придешь домой и выспишься и больше никогда не станешь лазить в чужие форточки, да?
      
      - Понял, - отвечал Усихин и боком вышел из квартиры, опасливо оглядываясь назад.
      
      А Инна легла досматривать седьмые сны. Сначала она еще размышляла, правильно ли она вспомнила про дневной разговор с Усихиным. Инна припомнила, что, когда он приперся, она заваривала чай. А когда она уходила за хлебом, то как раз подумала, что надо будет это сделать. А потом пришла, и чай был заварен, она еще немного удивилась, что забыла, когда это успела. Значит, все так и было, она находилась сразу в двух местах. "Выходит, я и это умею", сквозь сон подумала Инна. А потом ей тоже что-то пригрезилось - как будто бы мелькнуло лицо Антонина, большой фонтан в дворцовом саду, Инесса... Но был ли то обычный сон или она добралась до Теи - Инна уже ни в
      чем не была
      уверена.
      
      
      
      Инесса
      ни в чем
      не была уверена, когда впервые встретилась с Инной в Тапатаке. Конечно, та не была ее двойником, их сходство было слабым, разве что как у сестер в отдаленном родстве. Но, стало быть, это отдаленное родство все-таки имелось. Какое же? Это было загадкой. Возможно, разгадка ничего не значила, ни для Инны, ни для Инессы, ни для Антонина, ни для Тапатаки - мало ли какой отголосок невесть каких событий давно завершенного прошлого. Но Инессе почудилось нечто иное, большее, а феям так просто ничего не чудится. А уж в душе Инны она все читала с легкостью - глупенькая девушка, не давая себе в том отчета, успела влюбиться в Антонина. Хуже того, Инна считала, - опять же, не сознавая того, - что и Антонин к ней неравнодушен - зачем, мол, иначе он бы к ней заявился и пригласил к себе в Тапатаку и все такое прочее. Будь Инна теитянкой, то все это оставалось бы личным делом Инны и Антонина, но все было сложнее.
      
      Фея Инесса и сама не знала, может ли Инна стать избранницей Антонина, вряд ли, - похоже, брак вообще не судьба принца Антонина, на то были самые твердые знаки, а уж тем более - т_а_к_о_й брак. А Инна Инессе нравилась, чувствовала, чувствовала она в ней что-то близкое, и ей хотелось как-то смягчить то разочарование, что - как того избежать - ждало Инну, узнай она больше о пути Антонина. Инна ведь совсем не знала его. "Ты понимаешь, - делился Антонин с Инессой, - она обо мне совсем не то думает. Каждый раз, как я к ней заглядываю, она подстраивает так, что я делаю всякие шалости. В прошлый раз перекраивал чертеж их мира и поменял местами пару столиц - положим, всего на десяток минут, но все равно, тамошнего географа чуть не хватил удар. Ну, конечно, я не против, почему не пошутить, но это уж совсем такое мальчишеское озорство. Видишь ли, ее мужчина - это скорее ребенок, этакий мальчишка-шалун лет десяти". "Наверное, это потому, что мама растила ее слишком строго, и она не наигралась в детстве", - предположила Инесса. "Да, да, - согласился Антонин. - Ее немного задавили серьезностью и послушанием. Мальчики это не слишком любят" - они говорили про то, что психолог Темкин назвал мужским началом в Инне, и если бы она слышала этот разговор ее теитянских друзей, то поняла бы, что Темкин не так уж попадал пальцем в небо с этим своим "анимусом", ведь Антонин в мире Инны представал во многом таким, каким умела его видеть Инна - можно сказать, проказничал не так он, как она сама.
      
      Но все же Инна как-то была связана с Тапатакой, важней того, она успела понравиться тапатакцам, и важней того, Инесса испытывала некое загадочное личное участие к делам молоденькой несмышленой земной ведьмы. К тому же, что-то странное происходило в том нескладном мире, какие-то загадки возникали на каждом шагу. Вот и Юма, главная надежда Инессы, озадачила ее да и всю Тею. Ей удалось, уже при втором посещении, и разыскать своего ведомого, и даже открыться ему. Правда, в отличии от Инны, он видел, но не слышал Юмы, но это было поправимо, Юме удалось вытащить его в Тапатаку, хоть и ненадолго. Но этот земной художник утверждал, что он не рисует и вообще это не умеет, хотя на стенах его жилища были картины и среди них - рисунок Теи. Возможно, Юма что-то не поняла? Или произошла какая-нибудь ошибка?
      
      Из-за всего этого у Инессы созрело решение самой выбраться в этот трудный мир и попробовать помочь - Юме, Инне, Антонину и Тапатаке. Неожиданности подстерегали ее и тут. Она только-только начала совмещение сияний, перешла с красно-пурпурного на желто-зеленое, а потом на сине-зеленое, как к ней заявился маленький народец. "Инесса, - заявил предводитель, - мы знаем, что вы ищете. Мы можем помочь тебе. Но услуга за услугу". "А что вы хотите?" - спросила Инесса.
      
      
       (Из Новой хроники Тапатаки)
      
      
      
      6. ИСКРЫ: ИЗ ШЕРСТИ ЧЕРТА И В ГЛАЗАХ ЗВЕРЯ.
      
       ЮМА. САША ПЕСКОВ. ЮМА.
      
      
      
      - Ю-юма! Да проснись ты! Юма! - Туан звал ее, заглядывая в круглое окошко с ветки сребролистого клена.
      
      Юма осторожно поднялась в своем гамаке и отвечала шепотом:
      
      - Тише, Туан! Девочки спят. Зачем ты меня будишь в такую рань?
      
      Туан тоже понизил голос:
      
      - Просто я, наверно, до вечера пробуду с принцем Антонином, вот и решил узнать, придешь ты сегодня на урок к Кинну или нет. А может, Антонин возьмет меня на пару дней с собой в крепость.
      
      - Тогда подожди! - сонливость Юмы сразу пропала. - Я сейчас вылезу. Погуляем до завтрака, хорошо?
      
      Она просунулась в окошко и перебралась на ветку, где сидел Туан.
      
      - Не ругайся, - тихонько извинилась она перед кленом.
      
      - Я? Почему? - вытаращил глаза Туан.
      
      - Да нет, не ты! - тихонько засмеялась Юма. - Это дерево ругается, что мы по нему лазаем. Ночью оно обязательно приснится и будет ворчать. Ну, не сердись, мы же легкие, мы осторожно! - Юма погладила серебряные листья и обратилась к Туану: - Ты хотел мне что-то сказать?
      
      - Я просто хотел узнать, ну, про твое путешествие, а то меня тогда не было. Кинн сказал, что ты подружилась со снегом. У тебя все получилось, да?
      
      Юма понимала, что Туан, скорее всего, уже знает про ее вылазку в Срединный мир от Кинна, но тем приятней ей было внимание мальчика.
      
      - Давай сходим к Тейке, - предложила она.
      
      Под утреннее щебетание птиц они шагали по дорожке, на каждой плитке которой была выложена какими-то блестящими камешками огромная бабочка. Дорожка была не простой - если угадать, с какой скоростью идти, то все бабочки сливались в одну, и эта бабочка начинала махать своими радужными громадными крыльями, а потом начинало казаться, что ты вместе с ней отрываешься от земли и взлетаешь в небо. Юма пробовала, и несколько раз она действительно поднималась и улетала, только не на так долго, как в тот раз с Инессой. Но Ай, юма восьми старших девочек, говорила Юме, что она скоро научится. Утром, вот под таким розово-голубым свечением Юме особенно нравилось это пробовать. Но сейчас она была слишком занята разговором с Туаном и едва замечала шевеление радужных крыльев на плитах тротуара.
      
      - Знаешь, у меня не так уж все и получилось, - призналась Юма. - Он меня то слышал, то нет. Этот волшебник из Алитайи. И он, по-моему, совсем не похож на волшебника.
      
      - Почему?
      
      - Ну, он такой... такой неумелый и... - Юма пожала плечами. - По-моему, он ничего не знает. И еще он сказал, что он не художник. И... он сказал, что не дарил мне Вайку. По-моему, он его даже не видит.
      
      - Но я его тоже не вижу! - возразил Туан.
      
      - Видишь! - Юма топнула ногой. - Девочки тоже не все видели сначала, а теперь видят. Пока мы шли, Вайка несколько раз шмыгнул у тебя под ногами, и ты задерживал шаг, чтобы не споткнуться. Значит, видишь.
      
      Теперь Туан пожал плечами.
      
      - А тебе понравилось сочинять снег? - спросил он, уходя прочь от опасной темы - из-за Юминого зверька они уже один раз поссорились.
      
      - Знаешь, Туан, я его совсем не сочиняла. Все сделал Кинн, - рассказала Юма. - По-моему, это не моя, - Юма вспомнила взрослое слово и с ученым видом вставила его, - не моя расположенность. Но снег мне нравится.
      
      - Если хочешь, то я могу сложить снегопад в следующий раз к твоему путешествию, - предложил Туан. - Кинн мне это уже иногда доверяет.
      
      - Да, хочу! - это предложение Юме было очень приятно. - Знаешь, Туан, я тогда Кинну Гамму почти ничего не рассказала, я устала, и он не стал спрашивать. Может, мне его спросить о том странном волшебнике? Мне кажется, они с Кинном чем-то похожи!
      
      - Тогда пойдем сейчас! - Туан взял ее за руку и потащил за собой. - Кинн давно уже не спит. Он ранняя пташка.
      
      Погодник, а точнее, снежный маг, оказался у своего прудка во дворе дома.
      
      - В этот час, - объяснил он Юме и Туану, - вон с той тучки сюда приводняется одна красивая строчка. Я все хочу ее прочитать, но вода слизывает ее раньше.
      
      - Он так шутит, - на ухо Юме произнес Туан.
      
      - А может, и не шучу, - возразил Кинн. Он почесал нос и спросил несколько рассеянно: - Да! Юма, мы же тогда не обсудили твое путешествие. Кажется, все было удачно?
      
      - Кинн, - отвечала Юма, - я как раз хотела посоветоваться. По-моему, что-то неправильно.
      
      Она рассказала все в подробностях, и Кинн Гамм задумался.
      
      - Знаешь, Юма, - проговорил он наконец, - мне об этом не так-то легко судить. Но кажется, ты просто немного переусердствовала.
      
      - Почему?
      
      - Ну, видишь ли, открываться, по-моему, надо его сонной половине. Не обязательно, чтобы он тебя мог видеть, как вот мы друг друга. Достаточно, если он вдруг начнет днем вспоминать Тею. Ты ему должна это просто напоминать и немного подталкивать, чтобы он это видел ярко и точно. И хотел нарисовать. Впрочем, - добавил Кинн Гамм, - он и так захочет, если художник. Ведь наша Тея такая красотулька, правда?
      
      - О, да! Я теперь просто умру, если стану жить где-нибудь не в Тее! - призналась Юма. - Но... Понимаешь, Кинн, этот срединный художник какой-то не такой. Я вовсе и не хотела, чтобы он меня видел, я ведь позвала в Тапатаку одну его тайную память, а... И он не похож на волшебника.
      
      - Ну, так он же не из Тапатаки, - отмахнулся Кинн. - Кстати, - погодник таинственно понизил голос и произнес, будто делился великой тайной. - Ты - тоже не такая.
      
      Юма не знала, обидеться ей или удивиться, а Кинн придвинулся к ее уху и произнес еще более таинственным шепотом:
      
      - Я тоже не такой, - и с озорными огоньками в глазах Кинн Гамм приложил палец к губам.
      
      Юма поняла наконец, что он шутит, и засмеялась. Они весело смеялись все вместе, и опасения Юмы насчет ее путешествий в Алитайю отступили. И тут она спохватилась:
      
      - Ой! У нас ведь уже завтрак! Меня же потеряют!
      
      Юма кинула взгляд на пруд - у нее мелькнула мысль воспользоваться водным волшебством и вынырнуть в фонтане на площади перед домом Инессы. Кинн угадал ее намерение и предостерег:
      
      - Ты будешь вся мокрая. Сверху же брызжет!
      
      И тогда Юма вдруг очень-очень захотела оказаться прямо в столовой, в своем кресле за общим столом. Кинн одобрительно кивнул:
      
      - Я подтолкну. Ну, давай! - он легонько хлопнул ее по спине - и вдруг - вдруг она очутилась там, где загадала - в столовой Инессы, где как раз собирались завтракать и в воздухе еще звучал вопрос Инессы:
      
      - А где у нас Юма?
      
      Вот только Юма немножечко не рассчитала - плюхнулась на сиденье прямо своими босыми ногами, ведь туфельки остались в спальне, на полу под гамаком. Она поскорее спустилась, уселась на место и поздоровалась как можно небрежней:
      
      - Доброе утро, Инесса. Я уже здесь.
      
      Конечно, все на нее уставились, ведь Юма так и возникла из воздуха, но Ай с другого конца столовой дружески подмигнула ей. Инесса же кивнула и произнесла с оттенком легкой укоризны в голосе:
      
      - Спешка никогда не идет на пользу, даже если в один миг можешь пролететь сквозь всю Тею. Попробовала ты угодить в наш салат своими босыми подошвами!
      
      Но Юма видела, что та ей очень довольна - а вот Аглая, конечно же, снова вся насупилась.
      
      - Я задержалась у Кинна Гамма, мы обсуждали насчет моего путешествия, - объяснила Юма, и Инесса снова кивнула.
      
      - Ты была с Туаном? - тихонько поинтересовалась Тиа, и Юма отвечала так же негромко:
      
      - Да. Его пару дней не будет в Тее. Принц Антонин встречается с какими-то важными гостями.
      
      - Ты что-то знаешь? - Агния сразу прониклась любопытством.
      
      - Нет. Даже Туан ничего еще не знает. Но он сказал, что, наверное, они будут на балу.
      
      - Может, Соня что-нибудь скажет? Соня! - Агния подергала ее за рукав. - Проснись!
      
      Но Соня сидела с совершенно отсутствующим видом.
      
      - Что с тобой? - спросила Юма.
      
      - Не знаю, - отвечала та ленивым голосом. - Я пытаюсь вспомнить.
      
      - Она уже несколько дней такая, - прошептала Тиа Юме. - Поговори с ней.
      
      Юма за последние дни мало занималась со своим четырехугольником, а ведь она за них отвечала, даже за эту язву Аглаю. А Инесса после завтрака еще сказала Юме, что ей пора подумать и о близняшках - это были еще четыре девочки, Альга, Ита, Инга и Сона - они тоже, как узнала Юма, были из ее группы. Девочки в шутку называли их своими молочными сестрами, хотя почему молочными - этого никто не понимал, так просто говорилось, а правильное название было - втора или правая половина, хотя почему правая, Юма тоже не знала, эти девочки ничем не отличались от остальных, ничего в них не было такого правого, а Ита даже была левша. Юме иногда хотелось поближе познакомиться со всеми, но там верховодила Аглая, с тех пор как ушла из прежней комнаты, и из-за нее Юма старалась поменьше общаться с этой их молочной половиной.
      
      После занятий она хотела расспросить Соню и пошла в дальний конец сада, что выходил на Тейку. Там было любимое место Сони, у двух ив. Сони там не оказалось, и Юма уже повернула назад. Но Вайка защелкал, и она оглянулась. Сначала Юме показалось, что у дерева стоит Кинн Гамм, а потом - потом она так удивилась и обрадовалась, что даже вскрикнула. Она подбежала и встала перед ним:
      
      - Как ты меня разыскал? Вот молодец! - а потом уже, вспомнив, что не поздоровалась, она наконец поприветствовала своего гостя из Срединного мира: - Ой, я забыла, здравствуй!
      
      Волшебник из Алитайи смотрел на нее, как бы что-то припоминая, и наконец кивнул:
      
      - А, да, да! Ты - Юма?
      
      - Ну да! Ты не узнал меня?
      
      - М-м-м... - отвечал он. - Видишь ли, я сейчас сплю.
      
      - А! - Юма сообразила. - А как тебя зовут?
      
      - Саша. Там, - отвечал он, имея в виду свой мир. - А здесь - не знаю. По-моему, никак.
      
      Юма засмеялась.
      
      - А ты действительно странный.
      
      Гость Юмы меж тем огляделся по сторонам и спросил:
      
      - Стало быть, это и есть твоя Тапатака.
      
      - Это Тея, столица. Мы в саду Инессы. - Юма оживилась: - Хочешь, я покажу тебе Тею?
      
      - Я лучше полежу тут в саду. Очень красиво и лето, а то у нас там зима, - отвечал Саша и лег под дерево. Он смотрел на манго и спросил: - Это съедобные плоды? Можно попробовать?
      
      - Конечно, можно! - Юма снова засмеялась - ее друг из Алитайи был действительно очень странным.
      
      А Саша вдруг поднял руку и плод с дерева спрыгнул ему прямо в ладонь. И тотчас на ветке появился новый, на старом месте и точно такой же.
      
      - Да-а-а... - протянула Юма. - А ты действительно волшебник. Я так не умею.
      
      - Но это же сон, - удивился ее гость. - Во сне можно хоть что.
      
      - Нет, не хоть что! - живо возразила Юма. Потом она чуть подумала и добавила: - Может, у тебя сон, а у меня нет.
      
      - Юма, а зачем ты ко мне приходила? - вдруг спросил ее Саша.
      
      - Я... - Юма чуть запнулась. - Я хочу подарить тебе Тапатаку.
      
      - Спасибо, - отвечал обитатель Срединного мира. - А зачем?
      
      - Я хочу, чтобы ты ее нарисовал.
      
      - Зачем?
      
      - Затем... - Юма снова запнулась - она сама не знала точно, почему ее просили об этом Инесса и Кинн Гамм. - Так хочет Инесса! Ну, смотри, как у нас красиво. Разве тебе не хочется, чтобы в твоем мире все это увидели и полюбили? Ведь ты же художник!
      
      - Юма, я же не рисую, - отвечал Саша. - В детстве что-то немножко пробовал, а сейчас - совсем нет. Это не мое.
      
      - Это твое! - закричала Юма. Она горячо убеждала его, они спорили, и наконец ее гость сказал:
      
      - Наверное, я что-то не понимаю, может, я потом догадаюсь. Но кажется, вы тут в Тее сделали ошибку. Понимаешь, Юма, я бы много чего отдал, чтобы дружить с такой волшебной девочкой, как ты. И бывать в Тапатаке. Но я всего этого даже не вспомню, когда проснусь. У тебя не получится приходить ко мне в сон, Юма. То есть придти можешь, но это все равно что решетом носить воду - все выльется. Правда, правда!
      
      - А если не в сон? - возразила Юма.
      
      Саша пожал плечами.
      
      - А что толку? Я не художник. Вот стихи пишу. Ты, наверное, просто что-то перепутала.
      
      Юма огорченно смотрела на него, не зная, что на это сказать. А сочинитель стихов Саша зевнул и потянулся:
      
      - Кажется, я тоже сейчас засну...
      
      Он стал таять, превращаться в клочья тумана - и вот, в один миг его не стало. А расстроенная Юма побежала к Инессе - обо всем рассказать и спросить, что все это значит и
      что ей теперь
      делать.
      
      
      "Так
      все и рассказать
      или как-нибудь сбоку подъехать?" - Саша Песков жал на кнопку звонка и размышлял, как будет лучше сделать.
      
      - Да что ты трезвонишь, - открыв дверь, заругалась старуха, соседка Алика - он жил в коммуналке. - Они не слышат, у них, вишь ты, разговоры научные. А я открывай!
      
      До Саши Пескова, и верно, уже доносилась с кухни жаркая дискуссия.
      
      - Да нет же, - горячо доказывал Алик кому-то, - я и не собираюсь защищать эти крайности. Ну, конечно, наука на западный лад нагородила много чепухи, особенно в девятнадцатом веке. Но это ведь, в конце концов, не более чем юношеский максимализм. Уже в ту пору серьезные ученые сознавали и признавали принципиальную недостаточность позитивного знания, а уж теперь-то! Ты бы знал, что сейчас, к примеру, в теоретической физике насочиняли - куда твоим мистикам. Я другое отстаиваю.
      
      "С кем это он?" - заинтересовался Саша Песков и тотчас получил ответ:
      
      - Бритву Оккама, никак? - послышалась слегка ироничная подсказка Бори Векслера.
      
      - Не только! - принял вызов Алик.
      
      - О чем это вы? - Саша Песков зашел к спорщикам и уже пожимал руки своим приятелям. - Боря, я за квартиру через неделю заплачу, с получки, - сообщил он. Саша Песков имел в виду плату не Векслеру, а домоуправлению - он жил у Векслера бесплатно, но с условием платить за коммунальные услуги. Сам же Векслер обитал у бывшей жены, с которой снова сошелся.
      
      Векслер отмахнулся. Саша Песков меж тем с удивлением заметил стоящие на столе пивные бутылки. Он покрутил одну:
      
      - Хорошее начало дня для убежденного трезвенника-ученого и йога-вегетарианца! Кто кого спаивает?
      
      На это Алик достал из холодильника еще одну бутылку и вручил Саше Пескову:
      
      - Присоединяйся, богема! Понимаешь, - Алик уже снова переключился на незавершенный спор, - у нас с ним разное понимание чудесного. Для него вот мистика в том, что якобы существуют всякие там зеленые человечки или там черти зеленые.
      
      - Там чудеса, там леший бродит, - понимающе вставил Саша Песков, отхлебнув пива.
      
      - Да, да. А для меня, - увлеченно излагал Алик, - это все достаточно заурядно. Появись сейчас тот же черт, о рогах и копытах и с искрами из шерсти, я бы и удивляться не стал. Я бы другим поинтересовался - а по законам ли электростатики сыплются искры из шерсти черта. И если да - то вот это-то и чудо.
      
      Векслер оценил. Он покивал головой - дескать, хорошо сказано, но все же заметил:
      
      - Алик, это прекрасно, но ты все-таки упускаешь: от того, что искры из шерсти черта сыплются по законам электростатики, черт не перестает быть чертом.
      
      - О! - Алик поднял тонкий интеллигентный палец, оценив в свою очередь замечание Векслера. - Борис, но ведь и обратное верно: и законы электростатики не перестают быть таковыми, при том, что искры летят из шерсти черта.
      
      - Да ну вас с вашей шерстью, - не выдержал Саша Песков. - Вы лучше мою загадку разгадайте, раз вы такие умные.
      
      Про себя он радовался, что так удачно застал обоих вместе - интересно будет послушать обоих и сравнить, что они скажут о его глюках. Но Векслер поднялся:
      
      - Это пусть наука разгадывает, мне пора. Жене в больницу надо к одиннадцати, мне с Катькой сидеть.
      
      Алик проводил его, а Саша Песков подумал, что, наверно, даже лучше будет потолковать с Аликом один на один - Векслер-то понятно, что скажет, какую-нибудь штуковину про астрал и тэ дэ. И лишь потом он сообразил, что не вспомнил спросить про ту акварельку с городом - но делать нечего, уже хлопнула дверь внизу - ловить Векслера надо было снова.
      
      - Ну, какая у тебя там загадка? - полюбопытствовал Алик, вернувшись на кухню. - Только учти, у меня голова не шибко свежая.
      
      - Надо думать, - Саша Песков кивнул на пиво, на что Алик скривил губы с выражением неловкого извинения. - Слушай, представь такую ситуацию. Вот я, к примеру, сочинил или нет, не сочинил, а нарисовал какую-нибудь страну.
      
      - Ты что, еще и рисовать принялся?
      
      - Да нет, это к примеру. Ну, пришла фантазия, нарисовал и забыл. Прошел, допустим, год. Как ты считаешь, может за это время у меня в подсознании эта страна зажить своей жизнью? То есть, скажем, я стал о ней снова думать и бац! - вижу, что там что-то изменилось, допустим, король бороду отпустил, у графа двойня родилась, ну и так далее.
      
      Алик пожал плечами.
      
      - Пока что не вижу загадки. Вообще-то, насколько я знаю, художники редко так ярко все представляют, но, в общем-то, ничего невозможного.
      
      - То есть такая вот фантазия может существовать как бы самостоятельно, незаметно для меня самого, и как бы даже жить независимо от воли автора?
      
      - Хм... - Алик посмотрел на Сашу Пескова, начиная понемногу проникаться интересом. - Ты знаешь, это вообще-то материи очень интересные и малоизученные. Если кратко, то, по-моему, в основном это должно упираться в энергию. Должна же эта твоя фантазия чем-то себя поддерживать. А раз она у тебя в мозгу...
      
      - А если не в мозгу? То есть, - поправился Саша Песков, - если не в моем?
      
      - А в чьем?
      
      - Ну, например, это чужая какая-нибудь картина.
      
      Алик пристально посмотрел на Сашу Пескова.
      
      - Что, сон какой-нибудь приснился?
      
      - Да вроде того, - признался Саша. - Представь, состоялась беседа с обитателем нарисованного города.
      
      - Ну и?
      
      - Ну и вопрос - а насколько этот обитатель реален?
      
      Алик посмеялся, а потом спросил:
      
      - А на картине-то он есть?
      
      - В том-то и дело, что нет. Но как бы именно оттуда.
      
      - А! Ну, вот теперь уяснил, - Алик закрутил длинным пальцем. - Это вопрос о том, насколько объективно субъективное. Между прочим, я слыхал о таких опытах. Правда, неофициальных. Есть такая штука - управляемые сны. Знакомые рассказывали, они группой во сне отправлялись в нарисованное здание. Сам понимаешь, по картине им был известен только вид снаружи, а что там внутри, никто не видел.
      
      - Ну, ну?
      
      - В общем, сходилось. Описывали примерно одинаково.
      
      - То есть, - оживился Саша Песков, - получается, что все это на самом деле где-то существует?
      
      Алик неопределенно пожал плечами.
      
      - Как сказать. Может, это они все так созвучно были настроены. Опыт-то не весьма корректный.
      
      - Ну, хорошо, - не отставал Саша Песков, - а м_о_ж_е_т такая вот картина или, скажем, образ быть реальностью? То есть где-нибудь существовать, независимо?
      
      - Друг мой, - назидательно заметил Алик, - независимо ничего не существует. Эта наша реальность, как ты ее называешь, тоже существует, пока ты баиньки не лег. А тогда тебе совсем другое реальностью становится.
      
      - Ну, только без этой философии! Ты же понял, о чем я.
      
      - Ну... - Алик немного подумал. - Я полагаю, может. Но при кое-каких условиях. Во-первых, этот твой мыслеобраз должен быть своего рода голограммой. Причем, не статичной, а динамичной, сиречь, иметь протяжение во времени. Ты ведь сказал, что год спустя там все изменилось, так? Во-вторых, материал этой твоей фантазии должен, сам понимаешь, тоже иметь запас прочности. Далее, воспринимаемость подразумевает...
      
      В этот момент дверь приоткрылась, и просунувшаяся в кухню девичья головка оглядела присутствующих и поздоровалась:
      
      - Доброе утро!
      
      Заметив Сашу Пескова, взлохмаченная головка просунулась в кухню еще дальше, давая разглядеть обнаженное плечо и едва закутанную покрывалом грудь:
      
      - Ой, Алик, у тебя гости! А я в таком виде, так неудобно...
      
      - Ничего, - рот молодого Ньютона в один миг растянулся до ушей, так что впору было делать с него фотографию скорее не титана мысли, а упоенного молодожена. - Все свои. Это мой друг, Саша. Поэт.
      
      - Доброе утро, - поздоровался Саша Песков. - Я уже ухожу.
      
      - Да нет, ничего, ты нам не мешаешь! - стал уверять весь цветущий Алик, глупеющий прямо на глазах. - Это Ася. Мы... - и счастливый Алик снова заулыбался.
      
      А Саша Песков остро пожалел Алика. Ему все стало ясно - и с чего вдруг трезвенник Алик стал пить пиво, и почему его лицо интеллектуала и гения выглядит последнее время слегка глуповатым, и отчего, неслыханная вещь, фанат науки и любитель ученых дискуссий пожаловался на несвежую голову. Причина этого была не только очевидна, но более чем телесна. Саша Песков знал эту женщину - не так давно он учился с ней на одном курсе и кое-какие из ее похождений были ему известны. А как-то раз он видел ее в баре - и уж там эта Ася вытворяла черт те что, можно было подумать, что она задалась целью заставить всех присутствующих мужчин искать ее бурных ласк. Но для Алика, и это было хуже всего, его ночная гостья была не бесшабашной искательницей приключений, а ж_е_н_щ_и_н_о_й - и по всему, вообще первой женщиной в жизни. По крайней мере, она первая сказала и сделала ему все то, что женщина может сказать мужчине, чтобы он стал знать себя таким. И тем хуже, если она была нежна и искренне принимала этого своего нового мужчину как мужчину, - не притворно, не из выгоды, не по расчету, а по своему призванию сильной и неуравновешенной женственности. Стало быть, тем больше нервов и страстей предстояло пройти и сжечь Алику и тем мучительней и безнадежней был неизбежный разрыв - все это Саша Песков читал отчетливо, у него и самого был похожий опыт.
      
      Но при всей острой жалости к уже влипнувшему в тяжелую историю другу, Саша Песков, само собой, не собирался посвящать его в Аськино скандальное прошлое. Бесполезно - да и какое у него право? Саша поторопился уйти, тем более, что Алик уже явно был не боеспособен. Когда он шел по коридору к двери, бесстыжая Аська, конечно же, поспешила высунуться из ванной:
      
      - Ты что, уже уходишь? А я хотела послушать, вы что-то интересное обсуждали...
      
      При этом избранница Алика не только, как бы не заметив, что край покрывала отогнулся, показала левую грудь, но и не преминула выбраться в коридор и шоркнулась о руку Саши Пескова своими сосками. Все это делалось на глазах у бедного Алика, но он ничего не замечал, он млел, он сиял, и Саша Песков только вздохнул.
      
      - Ладно, я как-нибудь загляну, - попрощался он и не дослушав ответных приглашений - подруга Алика за его спиной вовсю строила глазки - стал спускаться по ступенькам.
      
      На улице в настроении самом смутном он побрел куда-нибудь наугад, и ноги вынесли его к художественной галерее и дальше, на дорожку, что шла по холму вдоль набережной Камска. Рассеянно поглядывая на лыжников, что катались там, внизу, вдоль парапета - это, судя по всему, шел урок физкультуры какой-нибудь из окрестных школ, Саша Песков отыскал свою любимую скамейку, с которой частенько созерцал реку и противоположный берег. Правда, делал он это обычно летом, вечерами, когда солнце светило низко и слева - тогда цвета были не такими резкими, панорама обозревалась как-то отчетливей, а главное, настроение мира несло что-то, особенно ему близкое. Теперь же стоял тихий зимний день, с небом в белесых облаках и слегка порошащим снегом, погода из самых лучших, но иного звучания. И все же, оказавшись у заветной скамейки, Саша Песков принялся разметать снег и взгромоздился на нее, для тепла подложив под седалище шапку - морозец был несильным, как раз проветрить мозги, а вот зад - зад мог простыть.
      
      Саша Песков упер локти в колени и принялся рассеянно смотреть куда-то вдаль, поверх камского льда и лесов того берега. Теперь он понял, чего безотчетно искал - ему хотелось позвать что-нибудь о_т_т_у_д_а, получить какую-нибудь подсказку, какую-то весточку. Весточку о чем и подсказку насчет чего? Этого он бы и сам не смог объяснить. Возможно, ему просто хотелось немного помолчать - ни о чем. Так он сидел, то начиная разговаривать сам с собой, то смолкая, то останавливая взгляд на далеких заснеженных хвоях, темнеющих за рекой, то отводя его дальше, к новостройкам на совсем далеких холмах у плотины, а то и вовсе забывая на что-то смотреть и о чем-то думать. У него в глазах, как это иногда бывает, замелькали какие-то черные точки, Саша Песков поморгал - и тогда понял, что это не у него в глазу, это летело с того берега несколько птиц. Это были вороны, четверо, как он разглядел вскоре. Они приближались, и у Саши Пескова возникло чувство, что они летят прямо на него. Так и оказалось - минут через пять передняя птица пролетела точно у него над головой, всего метрах в двух. Он поднял голову - и в этот самый миг ворона каркнула. Через пару минут подлетела тройка остальных птиц, они летели клинышком, одна в середине, а две по бокам и чуть сзади - и опять, вороны пролетели совсем низко и точно у Саши над головой. И в тот же миг он понял - это и был знак. Казалось бы, не было ничего сверхъестественного, да и попросту удивительного - ну, пролетели вороны, и уж с его недавней гостьей это никак нельзя было сравнить. Но Саша Песков знал, что это не так - он просил подсказки, и он ее получил. Скорее всего, это было не из того мира, не от того города на картинке - Саша Песков знал это каким-то шестым или сто шестым чувством. Но откуда бы ни пришла весть, он понял - все произошедшее ранее не было ни обманным видением, ни случайностью. Ему ответили - возможно, что-то еще более чудесное, нежели девочки из нарисованного города. И теперь поэт Саша Песков был наконец готов поверить и принять то неизвестное, что, как он догадался, стояло на пороге его мира. Удивляясь сам себе - почему он так все это уверенно про себя знает, почему ему это не кажется странным, Саша Песков поднялся со скамейки и произнес, обращаясь куда-то в зимний воздух:
      
      - Понял, спасибо. Ну что ж, пусть приходит, посмотрим.
      
      Он решился. Сам не знал
      на что, но -
      решился.
      
      
      - Ну,
      а что же
      он решил? - расспрашивала Юму фея Инесса. - Все-таки, он не против, чтобы ты приходила?
      
      Фея внимательно выслушала все, что отвечала ей Юма, и наконец сказала:
      
      - Хорошо, Юма, не надо расстраиваться. Видишь, он все-таки рисовал раньше. И он тоже волшебник. Давай это немножко отложим, после бала ты расскажешь все кругу принца Антонина, и мы подумаем, что тут можно сделать. Он же не отказывался тебе помочь.
      
      Инесса не казалась особенно разочарованной, но Юма понимала, что все получается не очень хорошо. Она спросила, тревожно вглядываясь в лицо феи:
      
      - Я все напортила, да? Я такая неумеха?
      
      И тут произошло невероятное. Лицо феи расплылось в неудержимой улыбке, а затем она притянула Юму к себе и обняла, смеясь и приговаривая:
      
      - Это ты-то неумеха? Все бы мои ученицы были такие неумехи! Ты - умница и когда-нибудь будешь самой лучшей из нас!
      
      Фея Инесса отпустила Юму и наказала:
      
      - Выбрось эти глупости из головы. Ты все делала правильно и очень хорошо. Это судьба Тапатаки, что у нас все теперь пошло так необычно.
      
      Инесса погладила Юму по голове, а затем нагнулась и поцеловала. Она не стала говорить словами, но Юма услышала это и так, внутри себя. "Ты понимаешь, что я не могла это делать раньше, хотя и хотела?" - вот что не произнесла вслух Инесса. Наставница Юмы уже удалилась, а Юма тихонько произнесла:
      
      - Милая фея Инессочка, я сделаю для тебя все-все!
      
      Она не видела, с каким ревнивым лицом смотрела в этот миг на нее из-за ствола дерева Аглая. Вайка сказал ей об этом, но Юме это было все равно. Подумать только, Инесса ее и правда любит! - Юма была счастлива и готова помириться даже с Аглаей. Она только потом вспомнила, что не посоветовалась насчет Сони, и решила сделать это после ужина.
      
      За ужином Инессы не оказалось. Во главе стола восседала генеральша, как за глаза называли воспитанницы Инессы генерала Сильву.
      
      - Довожу до сведения всех ленивиц и озорниц, - командирским голосом возвестила генеральша, - что с этого дня и до возвращения феи Инессы я буду управлять вами вместо нее. Все отпуска в город отменяются, за непослушание - карцер. При попытке к бегству - лысина на всю жизнь. Вопросы есть?
      
      Ни отпусков в город, ни карцера в доме Инессы никогда не было и быть не могло, так генерал Сильва шутила. Но уж и шуточки у нее были, надо сказать!
      
      - А когда вернется фея Инесса? - прозвучал хор девичих голосов.
      
      - Когда сочтет это нужным, - последовал по-солдатски краткий ответ.
      
      - А почему Инесса не оставила с нами Дору? - невинно поинтересовалась Ай. - Раньше она...
      
      - Ты еще скажи - тебя, - усмехнулась генерал Сильва. - Чтобы вы тут на-головах-хождение устроили? Отменяется! А также никаких шашень с пажами!
      
      Ай, которую Инесса пару раз оставляла старшей вместо себя и которая, действительно, позволяла девочкам разные вольности, поджала губы и обменялась ироническим взглядом со своими подругами.
      
      - Жаль, что осталась эта противная генеральша! - прошептала Агния. - Уж лучше бы Кинн Гамм. Он веселый.
      
      - Он не может, он у пажей, - отвечала всезнающая Тиа. - Вместо мастера школы.
      
      Если девочки Теи поступали под начало Инессы, то мальчики, хоть и не все, находились в доме пажей. Школ там, собственно, было две - после школы пажей мальчики, повзрослев, переходили в школу оруженосцев, но находились, впрочем, все они в одном здании, только в разных флигелях, и за домом закрепилось имя пажеского. Этот дом пажей располагался не так далеко от дома Инессы, что облегчало общение молодежи Теи - оруженосцев часто можно было встретить в саду Инессы, а девочки захаживали к ним в дом на ужин или обед, не говоря об особых случаях, вроде праздника или бала, когда юные дамы приглашались официально. Но от генеральши на сей счет, разумеется, не приходилось ждать никаких послаблений.
      
      - А почему нет мастера Анка? - последовал любопытный вопрос Агнии.
      
      - Он в дозоре. Их вообще никого не будет, ни Датты (это был глава школы оруженосцев и всего дома), ни рыцаря Уна (мастер меча), никого.
      
      У Тии, как и Юмы, тоже был друг среди пажей, так что она все знала.
      
      - Ой, как здорово! - обрадовалась Инга, одна из близняшек. - Надо будет вечером сбегать к пажам! - но тотчас она взглянула на генеральшу и скорчила гримаску негодования.
      
      - Все рыцари в дозоре, а генерал остался мучить детей, - осуждающе проворчала Агния, и все молча закивали.
      
      Само собой, что Юма не стала подходить к генералу Сильве и разговаривать насчет Сони. Сильва была лучшим рыцарем Тапатаки, недаром и стала генералом, но насчет плохих снов с ней было бессмысленно разговаривать. Да и вообще Юме как-то не хотелось с ней откровенничать.
      
      Ночью Юма проснулась, оттого что ее ухо кто-то жевал. Она ойкнула - маленькие острые зубки кольнули как иголки.
      
      - Тихо! - прозвучал голос Вайки внутри нее. - Посмотри вниз.
      
      В призрачном звездном свете Юма увидела рядом с кроватью чью-то фигурку. Девочка подошла к стене, и на ее лицо попал луч фонаря с площади. Это была Соня! Она дотронулась до стены, и в ней вдруг открылась дверь. Девочка вошла туда.
      
      Юма хотела окликнуть ее, но Вайка предостерег:
      
      - Молчи! Надо сходить за ней!
      
      Юма по канату соскользнула вниз и подошла к стене. Дверь уже закрылась, Юма никогда не подозревала, что тут есть ход, и ни за что бы не догадалась сама. Но она запомнила место и попробовала надавить. Вайка мигом вскарабкался и распластался на стене как ящерка, показывая рычаг.
      
      - Нажми здесь.
      
      Дверь подалась. Юма увидела неширокий коридор, он был тускло освещен, хотя нигде не было видно ни ламп, ни свеч. Соня уже сворачивала куда-то направо. Юма поспешила следом.
      
      - Не волнуйся, не потеряем, - успокоил Вайка. - Я вижу след.
      
      Они крались за Соней, как показалось, очень долго, спускались по каким-то лестницам, шли по подземелью довольно мрачного вида, что было не совсем обычно для вечно-праздничной страны Тапатаки. На Юму повеяло даже чем-то ледяным, чем-то, что больше подходило для ее старого свирепого мира. Но Соня, эта тихоня, самая осторожная из них всех, двигалась уверенно и не смущаясь этим замогильным холодком. Юму она не замечала.
      
      Наконец, стало как будто теплее, Юма следом за Соней одолела пару лестниц, ведущих кверху, и остановилась перед какой-то дверью.
      
      - Осторожней! - прозвучал сигнал Вайки. - Сначала я разведаю все. Спрячься!
      
      Зверек нырнул в какую-то щель и пропал. Юма уже стала бояться за него, но Вайка появился и позвал:
      
      - Идем! На цыпочках!
      
      Он довел ее до какой-то галереи и велел пригнуться. Прячась за столбиками ограждения Юма прокралась вперед.
      
      - Гляди вниз!
      
      Юма тихонько высунула лицо из-за столбика. Внизу был большой зал, явно это было помещение какого-то дворца, но было довольно темно, и Юма не могла разглядеть всей обстановки. Горел лишь большой камин, и перед ним стояли двое - какой-то человек, не старый, так почудилось Юме издали, и тонкий и довольно высокий. Рядом с ним был какой-то бородатый старик. Эти двое были освещены лишь языками пламени, и Юма не могла отчетливо разглядеть лица. Но она была уверена, что раньше их не видала. Звуки гасли в огромном зале, и их разговора Юма тоже не могла разобрать, только отдельные слова. Затем внизу отворилась дверь - Юма не видела, только слышала скрип, послышалось шлепанье по полу маленьких ног, и к этим двоим приблизилась маленькая фигурка в ночной рубашке. Это была Соня.
      
      - Молчи! - раздался внутри нее призыв Вайки. - Даже ничего не думай! Нас могут услышать.
      
      Юма затаилась как мышка. Те двое внизу принялись о чем-то говорить с Соней, - видимо, о чем-то расспрашивали. Разговор был недолгим - вскоре Соня замолчала. Бородатый старик что-то ей коротко сказал, наверно, отдал какое-то распоряжение, потому что Соня несколько раз кивнула, и девочка пошла прочь тем же неспешным шагом, что и пришла.
      
      - Так значит, Мэйтир... - донеслось снизу до Юмы, и она насторожилась - Юма его еще не видела, но знала, что это главный маг Теи и советник самого Антонина. Те двое поминали его и, значит, обсуждали что-то из дел Тапатаки. Но Юме так и не удалось ничего расслышать.
      
      - Пора, возвращаемся, - позвал Вайка, и Юма тихонечко, на четвереньках, отодвинулась подальше от колонн и осторожными шажками отошла обратно, к двери. Вскоре послышались и шаги Сони. Так же незаметно они проводили ее до комнаты в доме Инессы. Но Юма не видела, как Соня ложилась в кровать - она притаилась и подождала, пока та не войдет, а сама вошла только спустя время - Вайка сказал, когда можно.
      
      - Попробуй разбудить ее, - подсказал Вайка.
      
      Юма кое-как растолкала Соню.
      
      - Ну, Юма, ну что тебе? Я сплю, - недовольно бормотала Соня. - Ай! - тихонько вскрикнула она - это Вайка тяпнул ее за мизинец.
      
      - Соня! Что тебе сейчас снилось?
      
      - Не знаю... не помню...
      
      - Вспоминай! - потребовала Юма. Она стала ей подсказывать: - Коридор, лестницы, подземелье... ну!
      
      - Да... подземелье... - протянула Соня, подчиняясь настойчивости Юмы. - И... большой зал... камин...
      
      - А что еще?
      
      - Еще... Зверь... страшный...
      
      - Зверь? Какой зверь? - удивилась Юма. - Там не было зверя!
      
      - Нет, был, - возразила Соня. - Или... не знаю...
      
      - Зверь был, - поддержал Вайка. - Ты не видела в темноте.
      
      - Ну, а еще кто? У камина! Соня! - не отставала Юма.
      
      - Никого... Не знаю... Юма, я не помню, я спать хочу!.. - и Соня захныкала.
      
      Юма поняла, что от нее больше ничего не добиться. Она полночи ломала голову, как ей поступить. Милой Инессочки не было, а рассказывать все генеральше Юме не хотелось. Она ей не очень доверяла, и потом, вдруг это обернется какими-нибудь неприятностями для Сони? Она решила утром еще раз расспросить Соню, а еще - исследовать этот потайной ход днем, одной. И, может быть, ей посвятить во все девочек?
      
      Утром Соня вообще ничего не смогла вспомнить - даже ночного разговора с Юмой. Так ничего от нее и не добившись, Юма решилась на новое путешествие - в одиночку. Конечно, ей было немного страшно, наверно, лучше было взять с собой Тию или Агнию. Но если что-нибудь с ними случится? Еще неизвестно, что там за зверь! Нет, сначала она сама все разузнает, а потом...
      
      И вот, в полдень, когда все разошлись - кто плескаться в фонтане, а кто отдохнуть или вздремнуть в саду, Юма незаметно забралась обратно в дом. В спальне она неожиданно обнаружила, что на старом месте нет ни рычага, ни двери - малейших признаков самой маленькой щелочки, и тех не было.
      
      - Вайка, - позвала вставшая в тупик Юма. - Эта дверь появляется только ночью?
      
      Булкут как всегда возник рядом с ней в тот же миг.
      
      - Она не здесь. Ты неправильно ищешь. Закрой глаза и представь, что ты спишь, - велел зверек.
      
      Юма стояла так некоторое время - и вдруг увидела сквозь закрытые глаза стену, а на старом месте - скрытый в узоре дерева рычажок. Она открыла дверь - все было как в прошлый раз: коридор с тусклым светом откуда-то сверху. Юма с бьющимся сердцем закрыла дверь и пошла старым путем. Почему-то теперь она волновалась сильнее и еще - тревожилась, отыщет ли путь. Хотя - с ней ведь был Вайка, он должен помнить.
      
      Они подошли к той двери в замок, и Вайка снова оставил ее ждать. Он вернулся нескоро.
      
      - Очень странно, никого нет, - рассказал булкут. - Давай сходим вниз, в тот зал.
      
      Они прошли несколько коридоров и лестниц, и всюду было безлюдно. Стояла такая пустота и тишина, что Юме чудилось, будто ее тихие шаги отдаются по всем углам огромного дворца. Но вот они осторожно открыли большие двери - видимо, те же, которыми сюда входила Соня. Вдали все так же горел камин, но подле никого не было видно.
      
      - Здесь только Зверь, - тихонько сказал Вайка.
      
      Юма заозиралась.
      
      - Слева, напротив трона.
      
      Юма только теперь разглядела в этой полутьме высокое кресло ближе к стене, которое Вайка назвал троном. Она перевела взгляд влево и понемногу различила среди этой тьмы большое угольно-черное пятно. Оно совершенно терялось в этом неверном полумраке, и она сама ни за что не догадалась бы, что это какое-то существо.
      
      - Мне страшно, - тихонько пожаловалась она.
      
      - Пусть, подойдем! - позвал булкут. - Он не злится.
      
      Зверек уже потопал в глубь зала, и Юма следом за ним осторожно приблизилась навстречу этому неведомому и невидимому во тьме чудищу. Она встала на пол-дороге меж троном и стеной и тогда наконец ее глаза смогли схватить что-то. Зверь был действительно огромен - наверное, со слона или больше. Точней Юма не могла разглядеть - Зверь был угольно-черен и только этим выделялся в полумраке зала, но очертания его сливались с темнотой. Только глаза его чуть-чуть светились, совсем слабо, а в зрачках отражалось пламя камина.
      
      В воздухе пронеслось какое-то дуновение, а язычок пламени в зрачках мигнул - Юма догадалась, что Зверь их заметил. Но он ничего не делал - наверное, выжидал. Сорванец Вайка подбежал еще ближе и тихонько щелкнул несколько раз. Вряд ли этот Зверь понимал язык булкутов - и однако же, отражение пламени в зрачках снова дрогнуло, как будто Зверь уловил это приветствие. А затем, к удивлению Юмы, один из зрачков погас - она не заметила, закрыл Зверь свой глаз или он умел как-то гасить это свечение в зрачках и глазах. Вайка внезапно прыгнул влево. Не успела она испугаться, как погас другой глаз, а глаз слева засветился - и Вайка прыгнул уже в другую сторону. Юме показалось, что теперь в глазу Зверя мерцает не только пламя камина, но горит какая-то слабая искорка, - чем-то она напомнила улыбку. Юма ахнула: похоже, два зверя играли друг с другом! Так Вайка прыгал из стороны в сторону несколько раз, а потом Зверь зажег оба своих глаза, мигнул обоими, и Вайка прыгнул в одну сторону, а Зверь закрыл глаз с другой.
      
      - Я проиграл, - признал Вайка и забавно щелкнул.
      
      В глазу Зверя светились искорки - похоже, он был доволен. Юма осторожно подошла ближе.
      
      - Я Юма, а это Вайка, - сказала она одними губами. - Мы друзья.
      
      Она не знала, что еще сказать этому странному Зверю. Ей все же было как-то не по себе - да и кому будет по себе, когда стоишь перед чудищем, у которого глаза как тарелки, а в них мерцает огни не сказать какой бездны, и про которого ничего неизвестно - ни кто это, ни как его имя, ни даже как оно выглядит - и поди угадай, что у него на уме.
      
      - Пойдем, Вайка.
      
      Но Вайка, наоборот, подошел ближе и стал столбиком, подняв нос кверху и двигая ноздрями - похоже, он обнюхивал этого огромного Зверя. Юме не было видно, но ей вдруг показалось, что Зверь тоже вдыхает запах Вайки - выходило, что эти двое животных, малыш и великан, знакомились друг с другом на свой звериный манер - и получается, был у них какой-то общий язык. Воздух ощутимо дрогнул - наверно, это пошевелился Зверь.
      
      - Вайка, пойдем, - снова мысленно позвала Юма, а вслух произнесла: - До свидания, нам пора, - и тихонько отошла к двери.
      
      Там она оглянулась - Зверь лежал все так же неподвижно, положив огромную голову на лапы, совсем как большой медведь, и даже не заметно было, дышит ли он. И Юма неожиданно для себя пообещала:
      
      - До свидания, мы еще придем!
      
      Он услышал - в глазах Зверя появились и погасли большие искры. "Приходите", - поняла Юма.
      
      Выйдя в коридор, Юма заметила, что стало гораздо светлее - похоже, там, за окнами, в этом неведомом мире занимался день. Она шла, вся погрузившись в мысли об этом непонятном Звере, и поздно услышала, как Вайка, рыскавший где-то в закоулках дворца, ее несколько раз окликнул. Когда она спохватилась, то было уже поздно - нельзя было спрятаться, он стоял у двери и с удивлением разглядывал ее - тот высокий и худой человек, что стоял у камина в прошлый раз. Юма оглянулась - убежать? Нет, он, наверное, догонит...
      
      - Ты не Соня, - заговорил наконец незнакомец. В его тоне не было враждебности, только легкое удивление.
      
      - Я Юма, - отвечала она, и голос ее слегка дрогнул.
      
      - Юма... - высокий человек чуть подумал и кивнул. - Что ты здесь делаешь, девочка?
      
      - Я... - голос Юмы охрип. - Я иду домой.
      
      Он молча разглядывал ее и, наконец, снова кивнул. Он не стал ее спрашивать, зачем она пришла, этот человек с усталым и бледным тонким лицом. Произошло невероятное. Он вдруг открыл дверь, посторонился и сделал изящный приглашающий жест - дескать, проходите, барышня. Юма снова оглянулась - нет, не убежать, он так легко двигается и... И - он почему-то не казался ей опасным. Юма храбро прошла к двери мимо него и даже сделала вежливый кивок благодарности. На пороге незнакомец с изящными движениями окликнул ее:
      
      
      
      - Юма!
      
      - Да? - она замерла, не зная, чего ожидать.
      
      - Не говори, что ты здесь была, никому. Так надо.
      
      - Да.
      
      - Поклянись этим зверьком, - и человек снова сделал красивое движение рукой, показывая на Вайку, что затаился у стены.
      
      - Да, - обещала Юма.
      
      - Иди, - сказал худой высокий человек.
      
      "Но ведь он не велел мне поклясться, что я сюда больше не приду!" - думала Юма, чуть ли не бегом одолевая все эти лестницы и переходы на обратном пути. Они уже не казались Юме такими уж мрачными, она уже уловила: чем-то холодным и бездонным веяло не от них, а с_к_в_о_з_ь них. И только потом, выскочив из коридора в их спальню, Юма сообразила, что так и не разгадала загадки и по-прежнему не знает - ни того, что это за место, ни того, кто этот человек с
      его угольно-черным
      Зверем.
      
      
      Лишь однажды рыцарь может оказаться на пути дамы, и в том не его воля. Если же дама желает пройти, а рыцарь преграждает ей путь, он не рыцарь.
      
      
       Из Книги пажей
      
      
      
      7. БАЛ.
      
       ЮМА. ИННА. ЮМА.
      
      
      
      - Зверь!
      Я вспомнила! Юма!..
      - тихо позвала Соня.
      
      Они все укладывались на ночь. Юма одним духом слетела с гамака вниз к постели Сони.
      
      - Наконец-то! Рассказывай!
      
      - Нет, я снова не помню... - обескураженно протянула Соня.
      
      - Ты что, нарочно?!. - Юма даже разозлилась. - Но ты ведь что-то вспомнила!
      
      - Да... Там был Зверь...
      
      - Юма, про что это вы? - хором спрашивали Тиа и Агния, свесившись по своих кроватей вниз.
      
      Юма запнулась - она ведь поклялась, что не будет рассказывать, что была в том месте. Но он ведь не знал, что она была там раньше, значит, про это не считается. Или считается? Все-таки, лучше, если бы Соня сама все вспомнила. И Юма сказала так:
      
      - Я видела, что Соня ночью куда-то ходила. Но она все забыла.
      
      - Нет, я стала вспоминать... только мало... - возразила Соня. - Если бы мне помогли...
      
      - Как?
      
      Соня подумала.
      
      - Вы мне должны все помочь... весь четырехугольник...
      
      - Тогда нам не обойтись без Аглаи, - сказала Тиа.
      
      Юма замялась. Но порывистая Агния побежала к близняшкам и вскоре притащила упирающуюся Аглаю.
      
      - Ну, что тебе от меня надо? - спросила Аглая, скривив губы и исподлобья глядя на Юму.
      
      - Хватит тебе воображать! - накинулись на нее девочки. - Юма тут не при чем, мы должны помочь Соне!
      
      - Ну, если Соне... - уступила упрямица.
      
      Они объяснили ей, в чем дело. Аглая сразу принялась командовать:
      
      - Так, всем надо стать квадратом, Соня - вставай в середку, а ты, Юма, иди на ее место, потому что теперь Соня в середине. Да! и скажи своему Вайке, чтобы посмотрел там у дверей, чтобы нам не помешали!
      
      Она кинула мимолетный взгляд торжества на Юму. Юме все это страшно не понравилось, но она не стала задираться - пусть командует хоть кто, лишь бы раскрыть все это.
      
      - Теперь... - Аглая замолчала, не зная, что же теперь. - Теперь мы дожны как-то помочь Соне вспомнить сон.
      
      - Как? - насмешливо спросила Тиа, которой тоже не по душе были замашки Аглаи.
      
      - Не ссорьтесь, девочки, - попросила Соня. - По-моему, вам надо струить на меня тепло.
      
      - Откуда? - деловито поинтересовалась Агния. - Изо лба или из солнышка?
      
      Соня немного подумала.
      
      - Лучше из солнышка.
      
      Она имела в виду, что им следует представлять, как у них из солнечного сплетения исходит луч и устремляется к ней. Они так и сделали. Соня сидела на коврике в середине комнаты, а они крест-накрест от нее на кроватях и струили это тепло. Юма довольно скоро почувствовала, а потом и увидела, как от всех них исходят искристые потоки и соединяются вокруг Сони в светящееся кольцо. Свечение было неярким и как бы размазанным, но все же вполне различимым.
      
      - Так, - медленно произнесла Соня. - Да, я вспомнила... вспоминаю... Я нашла дверь, открыла... Пошла по коридору...
      
      - Куда?
      
      - Во дворец, в зал... Я там уже бывала... Потом... Зверь... Он очень большой, его не видно...
      
      - Почему?
      
      - Он черный... там темно... Но он большой. Я иду мимо... к камину... И... не помню...
      
      - Соня! - прозвучал дружный хор. - Ну, постарайся!
      
      Они изо всех сил струили эти лучи.
      
      - Их двое. Я... Я не знаю, кто они... Но я говорила с ними раньше...
      
      - О чем?
      
      - О... тебе... Они спросили про тебя.
      
      - Про меня? - изумилась Юма.
      
      - Да.
      
      - Что? Что они спросили?
      
      - Н-не знаю... Старый велит забыть.
      
      - Как он выглядит?
      
      - Н-не знаю. Не помню. Он велел забыть...
      
      - А другой?
      
      - Он... моложе. Не помню...
      
      - А что дальше?
      
      - Я иду назад... - рассказывала Соня с закрытыми глазами. - Какие-то огни в коридоре, мало... Дверь, лестница вниз...
      
      Ю-ма-а! - с изумлением протянула Соня. - Ты тоже там, я тебя вижу!
      
      Юма тоже удивилась:
      
      - Как ты могла меня видеть, я же шла сзади и пряталась!
      
      Девочки с изумлением уставились на Юму.
      
      - Ты там тоже была?!.
      
      - Ну что же вы! - упрекнула Юма. - Мы сбили лучи! Теперь Соня уже не вспомнит ничего.
      
      - А я ничего больше и не помню, - тихонько отвечала Соня. - Я пришла и легла спать. А ты подошла и стала спрашивать, что мне снилось. Так во-от почему...
      
      - Юма! - девочки сгорали от любопытства. - Рассказывай! Ты ходила за Соней, да?
      
      - Да, - и Юма все рассказала. Она умолчала только о том, что днем снова была в этом зале.
      
      - Как все это странно... Может, рассказать обо всем? - предложила рассудительная Тиа.
      
      - Только не этой злыдне генеральше! - фыркнула Агния.
      
      - Да! - дружно поддержали девочки. - Только не ей!
      
      - Да, - согласилась Юма, - подождем Инессы.
      
      - Хорошо, но, по-моему, пора позвать сюда двойняшек, - сказала Тиа.
      
      - По-моему, тоже пора, - согласилась Соня, - Мне кажется, восьмиугольником мы смогли бы вспомнить больше.
      
      Агния молнией слетала за близняшками. Они им все рассказали, и в спальне зазвучал возмущенный хор:
      
      - Почему вы нас сразу не позвали? - ругали девочек Юмы близняшки. - Вот и Соня говорит, что мы смогли бы увидеть больше!
      
      - Девочки, тихо! - напомнила Юма. - А то еще генеральша прибежит!
      
      - А тебе, Аглая, стыдно, - шепотом усовестила Альга, близнец Аглаи, - ты живешь в нашей комнате, а о нас даже не подумала!
      
      - Ну ничего, зато Юма и Аглая теперь помирились! - заметила Ита, столь же миролюбивая, как ее близнец Тиа.
      
      Взгляды всех устремились к ним двоим.
      
      - Да, - сказала Юма. - Аглая, - она подошла и присела рядом на постель, - я очень рада, что мы теперь все вместе. На самом деле ты мне всегда нравилась! Честно. Мир, да? - она взяла ее за руку.
      
      Аглая глядела в пол и не отвечала.
      
      - Аглая! - снова поднялся хор. - Ну, как не стыдно!
      
      - Ну, мир! - нехотя уступила строптивица, и Юма от души ее обняла.
      
      После этого они все вместе стали рассуждать, как им теперь поступить.
      
      - Если Соне снова приснится этот сон, - предложила Сона, то мы все должны проснуться.
      
      - Как?
      
      - Я попрошу Вайку, - успокоила Юма.
      
      - Я останусь здесь, я ведь близнец Сони, - продолжала Сона, - и последую за ней м_ы_с_л_е_н_н_о. А Юма...
      
      - Да, мы с Вайкой снова ее проводим, - согласилась Юма.
      
      - Почему с Вайкой? - Агния была обижена. - Мы все пойдем!
      
      - Ну, конечно! Будет топоту как от стада слонов!
      
      - Тогда я и ты!
      
      - А почему не я? - нахмурилась Аглая.
      
      - Хорошо, я и... - Юма помедлила, - ... Аглая! Ты слишком импульсивная, - кстати припомнила она ученое слово, и Агния надулась.
      
      - И не слова старшим, да? - сказала Аглая. - Пусть это будет нашей тайной!
      
      Все согласились.
      
      Однако ни эту, ни следующую ночь Соня не путешествовала. Юма тоже, хотя ей и хотелось сходить еще раз к тому странному Зверю. Но было некогда - было много хлопот, через два дня был назчначен бал во дворце принца Антонина. Там собиралась вся Тея, и ни у кого не находилось времени заниматься чем-то еще. Все ждали лишь возвращения принца, и он вернулся как раз накануне бала. С ним был и Туан, и от него Юма узнала, что на балу ожидаются гости - и ведьма Инна из Срединного мира, про которую было столько разговоров, и еще существа из некоторых других стран. Туан сказал, что кое с кем принц Антонин встречался накануне в Старой крепости, правда, он не знал, о чем они говорили. Инесса тоже вернулась, но она была занята подготовкой к балу, и Юма не успела рассказать ей про Соню и ее странное ночное путешествие. Да и у Юмы было полно хлопот - она со всеми девочками тоже должна была быть на балу - конечно, не наравне со взрослыми, а затем, чтобы помогать со всякой мелкой работой. Генеральша уверяла, что это для них поощрение, и вообще-то, в этом она была права - добровольцы из теитян, конечно, сами бы прекрасно со всем справились. А так - у девчонок была возможность посмотреть на все своими глазами, и для того был законный предлог, - ну и, равным образом на балу присутствовали некоторые пажи и оруженосцы.
      
      Ближе к вечеру Туан зашел за ней, и Юма с девочками и кое с кем из пажей пошли во дворец. Надо ли говорить, что такого великолепия она никогда не видела. Хотя они за эту пару дней и наведывались в покои дворца с тем и другим, но тогда еще ничего нельзя было разглядеть, да и у них были разные занятия. А теперь... Ошеломлена и восхищена была не одна Юма - и ее восьмиугольник, хотя и бывал ранее на балах Теи, в один голос говорил, что в этот раз Тапатака превзошла самое себя. Причиной тому были не только ожидавшиеся гости - стране просто надоело жить под зловещей тенью вечной угрозы, а теперь был такой хороший случай, чтобы, как говорится, тряхнуть стариной - а точнее, старым добрым тапатакским волшебством, которому не всегда находилось применение.
      
      Юма не знала этого, а устав праздников Тапатаки, в частности, балов, имел мало общего с тем, как это заведено в иных занудных мирах с их трудным законом. Там, в лучшем случае, властелин собирает или нанимает признанных умельцев - художников, музыкантов, поваров, танцмейстеров и тому подобную публику, чтобы те соорудили ему действо понарядней, позабористей, поцветистей - короче, чтоб все было по-королевски и обязательно лучше, чем у соседей. Само собой, в Тапатаке не занимались такой ерундой, и причина была не в одном волшебстве. Все праздники там устраивались, так сказать, в складчину - каждый делал что-нибудь особенное, то, что именно ему давалось лучше. На этом балу, например, было целое соревнование по части вкусных блюд - и кстати, особенно усердствовали, как ни странно, не госпожи дамы, а господа рыцари - и теперь все они с трепетом ожидали, чье же поварское искусство изумит более всех. Что же до убранства залов и коридоров, то тут каждый клочок стены, пола и потолка был и вовсе нарасхват, и каждый искусник, ясное дело, старался отличиться. Например, в одной из зал, примыкающих к парадному залу, все было изволшеблено так, чтобы у гостей возникало ощущение прогулки по коралловому рифу - все эти пестрые, как бабочки, рыбки, порхающие и по стенам, и в воздухе, и эти кораллы невообразимых оттенков, и прочее, что полагается в морском царстве. А всего через дверь с этим соседствовало действо, совсем иное по образу и настроению: какие-то пурпурно-лиловые горки - тут пол неведомо как оказывался наклоненным, и по нему спиралью закручивались полосы самых немыслимых цветов. Они вращались как карусель, и это не просто так казалось или высвечивалось сверху, - нет, пол крутился вместе с гостями, и это была, надо думать, затея какого-нибудь юного (по тапатакскому счету) искусника, для танцев молодежи с ее любовью к головокружению и духозамиранию - а если уж открыть секрет, то это было совместное творение всей школы оруженосцев. Тем не менее, главного, парадного зала еще никто не видел - он был отдан на волю искусника Ангорда и поэта Кинна Гамма, и теитянам был приготовлен сюрприз.
      
      Но вот стали прибывать гости, собираясь сначала там и сям у дверей парадного зала, подошел назначенный час, эти двери открылись - и замысел двоих искусников предстал воочию. Он был прост и изыскан: снегомузыкальная шкатулка. В самом зале почти не было каких-либо особых перемен, - ну, конечно, к услугам гостей была пара фонтанов с напитками и небольшая рощица фруктовых деревец с нарядными какаду - птицы спрашивали: "Киви хотите?" - и клювом срывали плод с дерева, который, кстати, на вкус оказывался не киви, а плодом самым разным, - как раз тем, какой желали бы попробовать веселящиеся гости, и разумеется, это отгадывание желаний было волшебством самым заурядным, да и куда ему было сравниться с райским уголком для гурманов, что размещался в противоположном конце зала - там были выставлены все кулинарные подвиги, какими удалось блеснуть рыцарям и дамам Теи и Тапатаки.
      
      Нет, тут ничего из ряда вон гостей не ждало - Ангорд и Кинн приложили свое искусство не к убранству зала, а к его, так сказать, наполнению - к воздуху и самое духу праздника. К каждому, кто вступал в зал, кувыркалась и садилась на грудь большая, с ладонь, снежинка - это, естественно, была забота Кинна Гамма, - и само собой, что всем доставались не просто разные снежинки, но такие, что были созвучны его характеру и настроению. Созвучность, нелишне заметить, никак не была иносказанием - каждая снежинка, опять же, была и звучащей, - собственно говоря, она и состояла из музыки какого-либо танца, это было делом искусника Ангорда, а вот как могло такое быть, чтобы музыка могла становиться снежным кристалликом да еще весь вечер не таять - это уж волшебство Тапатаки и секрет двоих мастеров. Но мало того, на потолке то и дело появлялась огромная, в пол-зала, снежинка - она кружилась и медленно опускалась вниз, постепенно уменьшаясь в размерах - и пока она так танцевала, одновременно же исполнялась и музыка того танца, который был в ней заключен - и, конечно, за ночь бала снежинок этих накопилась в воздухе целая метель. Но и это не все - каждый, кто пожелает, мог выбрать ту музыку и тот танец, который ему подходил больше - достаточно было подбросить в воздух свою снежинку, а если танцевала пара, то и им подбирался танец под настроение этих двоих - и чудесным образом, они слышали эту их музыку, а все прочие то, что кому больше нравилось. И получалось, что можно было танцевать в общем или своем танце - никто тут никому не мешал, и можно было даже присоединиться к кому-нибудь, если его танец понравится.
      
      Но и это не все. Гости мало-помалу стали замечать, что буквально взмывают в воздух. С одной стороны, все оставалось по-прежнему - пол, стены, верх-низ, все было видно, все на месте. Но непостижимо как, все ощущали себя и видели других, что они все кружат в воздухе, иные чуть ли не вверх тормашками в самых разных концах зала и в самых невероятных положениях. А если к тому добавить наряды дам и кавалеров и их красоту, если учесть веселый нрав и волшебный дар обитателей Тапатаки, а то есть то, что кто-нибудь нет-нет, да расцвечивал празднество своей импровизацией - фантазией или шуткой... В общем, что тут скажешь - бал удался на славу.
      
      Юма со своими девочками наблюдали происходящее кто откуда - в основном, с галереи, оттуда было видней, но то и дело они спускались в зал, чтобы разглядеть что-нибудь ближе или предложить кому-нибудь фант бальной лотереи - надо же им было как-то оправдывать свое присутствие на празднике. Мало-помалу у Юмы возникло одно странное чувство - будто она уже была в этом зале, хотя она и во дворец Антонина попала лишь день тому назад. Она начала вспоминать - и сообразила. Юма срочно разыскала Соню, которая была среди стайки девочек, сбежавшихся, чтобы обменяться своими восторгами и изумлениями. Она отвела ее в сторону:
      
      - Соня! Я догадалась - это т_о_т зал! Посмотри хорошенько - ты узнаешь?
      
      - Да нет же, Юма... - начала произносить своим медленным голосом Соня - и задумалась. - Юма, а ты права. То есть, - поправилась она, - я не вспомнила как следует, но я знаю, что это так.
      
      Они переглянулись в удивлении. Ведь это было немыслимо: тут не только не было никакого Зверя, но в этом зале вообще уже несколько недель шли приготовления к балу, и если допустить, что Соня с Юмой ночью попадали сюда, то выглядеть он должен был совсем иначе.
      
      - Соня, ты что-нибудь понимаешь?
      
      Соня отрицающе затрясла головой. А Юма меж тем заметила Туана - он приветственно махал ей рукой. Паж стоял подле принца Антонина, беседующего в кружке гостей с какой-то рыжей девушкой.
      
      - Это она! - показала подошедшая Аглая. С ней были Агния и Альга.
      
      - Кто?
      
      - Инна! Та ведьма из Алитайи, друг Антонина.
      
      - Ой, давайте спустимся! - оживилась Юма.
      
      - Как-то неудобно, к самому принцу... - возразила Соня.
      
      - А что? Предложим фанты... - и Юма осеклась. Она разглядела одного из теитян, разговаривающего с Антонином. Старик с бородой - тот самый, что...
      
      - Девочки! - жарким шепотом произнесла Юма. - Кто это? Тот старик, с Антонином?
      
      - А... Это Мэйтир.
      
      - Мэйтир? Правда, Мэйтир? - Юма уставилась на них.
      
      - Можешь мне поверить, - фыркнула Аглая. - Ты что, не видела Мэйтира?
      
      - Нет! Девочки, - Юма перешла на шепот, - это он! Тот старик, что я видела в том темном зале, где была Соня!
      
      Теперь они вытаращились на нее, на минуту забыв даже о празднике.
      
      - Он, он! Я хорошо видела!
      
      - Это очень странно. Надо будет сказать Инессе, - заметила Соня.
      
      - Нет! - Юма чуть не закричала. - Нет!.. не сейчас... после. Вдруг тут какая-то ошибка? Нам самим надо сначала разобраться.
      
      - Как?
      
      - Ну... можно сходить по тому ходу. Я... - Юма чуть не проговорилась, - я сама пойду!
      
      - Я с тобой! - вызвалась Агния.
      
      - А ты сможешь туда попасть? - с сомнением спросила Альга.
      
      - Да, смогу! Я помню, где дверь! Только пока никому ни слова. Хорошо? Девочки!
      
      - Да, Юма права, - решила Соня. - Не надо пока рассказывать.
      
      Аглая пожала плечами.
      
      - Смотрите! - меж тем позвала Агния, моментально откликающаяся на все вокруг. - Вон там еще гостья! Идет к принцу. Ой, какая у нее прическа - пламя вокруг головы... Мне нравится!
      
      - А мне нет, - возразила Аглая. - По-моему, претенциозно. Кстати, я видела еще одного гостя бала. Какой-то мальчишка, говорят, король. Между прочим, в юбке, представляете?
      
      - Он не мальчишка, - поправила Агния, - просто низенький. Девочки! Посмотрите, кто к ней подходит! Нет, не к той фее, к Инне! Он приглашает ее на танец!
      
      - А кто это? - спросила Юма.
      
      - Это рыцарь Ингорд. Ой, как я ей завидую! Ингорд...
      Девочки, я его
      обожаю!
      
      
      - Это
      один из наших
      лучших рыцарей, - тихонько подсказала Дора на ухо Инне, а принц Антонин повторил это вслух:
      
      - С твоего позволения, дорогая Инна - рыцарь Ингорд. Для меня это редкое удовольствие, познакомить тебя с лучшим из наших воителей. Разумеется, не считая генерала Сильвы.
      
      Все немного посмеялись.
      
      - Генерал Сильва - это нечто несравненное, - улыбнулся и рыцарь Ингорд, поклонившись Инне. Он отступил на шаг и спросил:
      
      - Дозволено ли мне будет предложить вниманию дамы несколько строк?
      
      - О, да, - польщенная Инна слегка покраснела - она поняла, что в ее честь будут прочтены стихи - вероятно, творение самого Ингорда.
      
      Рыцарь на миг сосредоточился - Инне даже почудилось, будто на миг смолкла музыка и голос Ингорда раздается в полной тишине, как если бы все отложили танцы и ждут его слов - и вот они прозвучали:
      
      
      Она
      пришла в Тапатаку
      по снежным ступенькам
      и не было камня, что не приветствовал бы ее,
      не было сердца,
      что не назвало б
      чудесное имя ее -
      Инна
      
      
      И вместе с тем как Ингорд произносил - совсем негромко и совершенно без декламации - эти строки, перед взором Инны встало видение - стены древней крепости, где ее встретил принц Антонин, и камни, говорящие ей "Добро пожаловать в Тапатаку", и окликающая ее дальняя тучка на горизонте близ заходящего солнца, а главное, она увидела саму себя среди этого всего - но как увидела, но какой! - вот уж не обычной, ничем не примечательной молоденькой девушкой, какой она сама себя всегда считала - нет, она ступала по камням Тапатаки как фея, как богиня - да почему как? - она и была такой, желанная гостья волшебной страны, - такой открыло Инну виденье рыцаря Ингорда всем слышавшим его строки, - и ко всему, хотя это и не прозвучало в словах, всем, кто их слышал, предстала и та удивительная птица-смертник - она слетела с неба, как это и было тогда, в первый приход Инны в Тапатаку, но по воле Ингорда теперь это было соединено с чудесным образом Инны, - как бы подразумевалось, что и птица загадочно связана с ее появлением - так это _молчалось_ в тишине, наступившей после звучания стихов.
      
      - О, - это было все, что могла выговорить Инна. - В Тапатаке так принято приглашать на танец?
      
      Последовал общий обмен взглядами. Антонин одобрительно подмигнул:
      
      - Инна, похоже, ты даришь новую традицию нашим балам. Вот увидишь - к концу бала рыцари только так и будут приглашать дам на танец.
      
      - Но все-таки, - заметила Дора, - твоя птица-смертник, Ингорд, это уже преувеличение.
      
      - Я так увидел, - серьезно возразил рыцарь Ингорд - и они с Инной отправились танцевать.
      
      Две их снежинки - Инны и Ингорда - были подброшены и выводили мелодию у них над головами, а танец, вопреки опасениям Инны, получался сам собой без малейшего затруднения. Она не была сильна по части хореографии, но на волшебном балу волшебной страны этого и не требовалось, здесь никто не танцевал г_о_т_о_в_ы_х танцев - тело двигалось так, как чувствовало сердце, а что оно чувствовало, то жило и в музыке. И конечно, их танец был танцем знакомства - за все время они перебросились немногими словами, и не потому что Инне не о чем было спросить, а потому что в самом этом танце она узнавала об Ингорде нечто более важное, что никогда не раскрыли бы самые полные ответы на самые умные вопросы.
      
      Затем Ингорд отвел ее обратно к кружку принца Антонина, поблагодарил за танец и после небольшой заминки спросил:
      
      - Позволит ли прекрасная дама узнать - как имя вашего рыцаря?
      
      Инна пришла в замешательство. Она оглянулась на Антонина, но он чуть заметно качнул головой - нет, а Дора мысленно подсказала:
      
      - Нет-нет! Антонин - это иное, он твой друг.
      
      И тогда Инна ответила просто:
      
      - Я не могу это сделать, Ингорд - у меня нет рыцаря.
      
      - Нет рыцаря? - изумление Ингорда длилось самый ничтожный миг - и не колеблясь ни мигом дольше, он заявил ошеломленной Инне: - В таком случае, могу ли я предложить свое имя и меч? Могу ли я стать вашим рыцарем, Инна?
      
      Инна думала лишь самый малый миг. Она не знала, что это означает, по-тапатакски, и чуточку смутилась - а годится ли она сама на роль прекрасной дамы, кто знает, что это за собой влечет... Но тотчас ей стало стыдно, ее девчоночья слабость, а уж по совести, так дамское кривляние тут были совсем не к месту, - на такой по-рыцарски открытый вопрос подобало отвечать просто и столь же открыто.
      
      - Да, рыцарь Ингорд, я приму это с радостью, - отвечала Инна.
      
      Лицо Ингорда просияло. Инне вдруг захотелось подарить ему что-нибудь, какой-нибудь знак, хоть цветок какой-нибудь, что ли - но у нее совершенно ничего не было, никакой дамской безделицы - но сжав от расстройства кулачок, она ощутила укол и взглянув вниз увидела, что сжимает прекрасную белую розу. "Вот", - подумала Инна - и протянула цветок рыцарю Ингорду. Ингорд поцеловал ей руку и прикрепил розу себе на грудь, рядом с Кинн-Гаммовской снежинкой, а затем поклонился и отошел.
      
      - Ингорд - рыцарь Инны, - в изумлении потрясла головой Дора. - Просто с ума сойти!
      
      - Может, мне кто-нибудь объяснит, что все это значит? - спросила Инна, взволнованная и немного смущенная всем произошедшим. - Что я теперь должна делать?
      
      - Не так ты, как Ингорд, - успокоил Антонин. - Это он должен совершать подвиги во славу прекрасной Инны. Тебе надо это только принимать и вдохновлять его. И само собой, в случае всякой опасности он придет на защиту своей дамы, это даже не долг, это его судьба. Помнишь, при моем первом визите ты приняла меня за ангела-хранителя? Так вот, Ингорд теперь будет как бы немножко...
      
      - Оставь в покое ангелов, Антонин. Ингорд теперь будет рыцарем Инны, не как бы и не немножко, - спокойно поправила подошедшая Инесса. - Не сбивай ее с толку своими прикольчиками. Если рыцарь служит даме, то это на всю жизнь и очень серьезно. И тебе, Инна, придется теперь принимать его подвиги или даже его ошибки.
      
      Инна не поняла:
      
      - А он их что - отдает?
      
      - Ну да, конечно.
      
      - А... зачем?
      
      - Таков его путь.
      
      - Путь куда?
      
      - Как у королей - к последнему путешествию. Только короли открывают эту дверь, ведя Тапатаку, а путь рыцаря - в служении даме.
      
      Инна оглядела веселящиеся пары и поинтересовалась:
      
      - А часто так происходит или... - она не договорила, имея в виду "меня так отличили".
      
      На лицах теитян показались невольные улыбки.
      
      - Нет, не или, - мягко ответила Дора. - Не знаю, как у вас в Срединном мире, а в Тапатаке у каждой дамы есть рыцарь. Почти у каждой. На то она и дама.
      
      - А... Ну, а почему же тогда Ингорд... почему у него не было дамы?
      
      - Потому что его избранница отклонила эту высокую честь, - с невозмутимым лицом произнесла Инесса, и Инна сразу догадалась, кто была эта избранница. Она взглянула на Антонина, что Инесса, конечно же, сразу заметила: - Нет, не по той причине, что ты подумала, а совсем по другой. Рыцарство такого воина как Ингорд с благодарностью приняла бы любая дама. Но у той дамы уже был рыцарь. Тайный.
      
      - О котором никто кроме нее... А, - Инна поняла.
      
      Инесса не стала говорить, что именно дама дает рыцарю знак, открывающий его последнюю дверь, и освобождает его от служения - в_с_я_к_о_г_о служения. Но Инна сама догадалась, что здесь подразумевается что-нибудь такое. Она вдруг вспомнила недавнее гадание, слова бабы Вари: "...новый друг. Как его - Игорь, что ли? Уж истинно рыцарь". Невероятно, земная гадалка оказалась права!
      
      - А знаете, - сказала Инна, - мне ведь это предсказывали!
      
      Она рассказала про гадание.
      
      - Значит, разных глупостей у прекрасной дамы Инны будет много? - спросил, посмеиваясь, принц Антонин. - Ну, я бы это мог предсказать безо всякого гадания!
      
      - Ох, Антонин... Мне это ну ни капельки не смешно! - Инна даже чуть-чуть обиделась.
      
      - Я и не смеюсь, просто сегодня у нас бал, и все подальше отодвинули все глупости и серьезности, - отвечал принц Антонин как ни в чем не бывало. - Знаешь что, милая Инна? По-моему, нам пора станцевать!
      
      - Вот это с удовольствием, - приняла Инна.
      
      Они танцевали - конечно же, в совсем другом танце, нежели с Ингордом, но, конечно же, тоже прекрасном и упоительном, и это хоть и не был танец знакомства, ведь Инна и Антонин друг друга уже немного знали, но не был и обычный танец дамы и кавалера, - иная, не та, что между рыцарем и его дамой, а была у них связь, был свой танец - да и в конце концов, как может быть обычным танец, когда он происходит меж девушкой из одного мира и принцем из другого?
      
      Когда их танец завершился, они очутились совсем в другом месте зала. Оказывается, за ними наблюдали - весь зал им рукоплескал. Принц Антонин, а с ним и Инна раскланялись, и он повел ее к своему кружку. По пути принц Антонин говорил:
      
      - Милая Инночка, я вовсе не смеюсь над твоими предсказаниями. Наоборот, я полагаю, тебе надо отнестись к ним внимательно. Просто на балу полагается выкинуть все из головы и повеселиться. У меня, между прочим, тоже хватает разных неожиданностей. Девочки Инессы сообщили ей такое, что я чуть не подавился оранжадом. Она мне только что рассказала.
      
      - Что-то я не видела, чтобы вы... - и Инна сообразила.
      
      - Да, мы беседовали мысленно, - кивнул принц Антонин. - Зачем отвлекать других ради этих скучных материй?
      
      Они подошли к середине зала, и Инна заметила среди прочих еще одно незнакомое лицо, женщину с необычными волосами - так и казалось, что это не волосы, а языки пламени, они плясали вокруг ее головы, отбрасывая на лицо самую причудливую светотень.
      
      - А, кстати! - оживился Антонин. - Вот удачный случай познакомить сразу двоих моих дальних гостей. Знакомьтесь, дамы. Это Инна, а это...
      
      - Нюра, - фыркнув, вставила Инна, снова вспомнив гадание бабы Вари.
      
      - Почему Нюра? - удивилась иноземная фея. - Меня зовут Найра, фея Рыжей Луны. Я о тебе уже слышала, Инна.
      
      Она окинула ее оценивающим взглядом и пошутила довольно дружелюбно:
      
      - Из троих рыжух - она имела в виду Инну, Инессу и себя - я самая заметная.
      
      - Из-за этого костра на голове? - спросила Инесса неожиданно колко.
      
      - Нет, не из-за прически. Просто я самая высокая! - она захохотала весело, но не слишком-то мелодично. Найра действительно была выше их на целую голову.
      
      "Неужели эта женщина тоже назначена мне в подруги?" - удивлялась про себя Инна. Одно предсказание уже сбылось, но, с другой стороны, в этой фее Рыжей Луны она находила мало такого, что могло бы их сделать друзьями. А Найра болтала, будто не замечала некоторого холодка со стороны теитян:
      
      - Твой бал, Антонин, это нечто несравненное. Нам всем надо у вас поучиться. Я у тебя определенно в долгу, принц Антонин. Не возражаешь, если я приглашу тебя в одно совершенно очаровательное местечко?
      
      - Там тоже будет бал? - поинтересовалась Инна.
      
      Найра засмеялась.
      
      - Ну, стану я позориться, приглашая принца Тапатаки на наше акамарское недоразумение! Это после теитянского бала! Нет, это не бал, но обещаю, что будет не скучно. Кстати, это по соседству, в одном мире неподалеку. Инесса, тебя я, конечно же, тоже приглашаю. И тебя, Инна, если ты не против...
      
      - Осторожней, - прозвучал внутри нее голос Антонина.
      
      - Ну... - протянула Инна. - Я не знаю... Разве что вместе с принцем Антонином.
      
      - Отлично, значит, я за тобой зайду! - подхватила Найра, а теитяне переглянулись - с неудовольствием, как показалось Инне.
      
      - Может, ты и кудесника Тха пригласишь заодно? - Инесса кивком головы указала в сторону какого-то пузатого бородача в нелепых одеяниях, экстравагантных даже для тапатакского бала.
      
      Найра скорчила гримаску отвращения:
      
      - Этого Дюгоня-Слона? Его я приглашу разве что на дуэль.
      
      - Тапатака - это нейтральная территория, Найра, - смеясь напомнил принц Антонин. - Миры Найры и Тха в раздоре, - пояснил он для Инны. - И кстати, не назови случаем почтенного кудесника Тха Дюгонем-Слоном. Он - Носорог-Морж.
      
      - А, - отвечала Инна, с интересом всматриваясь в экзотическую фигуру кудесника. - А я-то все думала, зачем у него на лбу этот колпак! А это, оказывается, рог! А эти клыки до шеи, они настоящие?
      
      - Советую спросить об этом Тха, - с какой-то хищной усмешкой произнесла Найра.
      
      - Не вздумай, это оскорбление! - предостерег Антонин, а Инесса обратилась к Найре:
      
      - Дорогая, может тебе стряхнуть избыток воинственности в танце? Например, потанцевать с нашим генералом Сильвой? У него как раз кончается танец.
      
      - А это мысль! - воодушевилась Найра. - А то эти ваши бальные танцы для меня слишком галантны. Ну, где ваш генерал?
      
      Инесса мизинчиком показала в сторону пары, рыцаря и дамы, довольно крупной по теитянским меркам, но двигающейся очень стремительно и гибко. Инна посмотрела на них и несколько удивилась: в наружности рыцаря не было ничего примечательного, и оставалось непонятно, почему он удостоился такого звания. Вот Ингорду бы это подошло гораздо больше... Меж тем кавалер закрутил свою даму в заключительном волчке, это было наподобие вращения в фигурном катании, и танец кончился. Туан подошел к даме и что-то сказал - очевидно, передал приглашение принца Антонина. Дама приблизилась, и Инесса сообщила:
      
      - Сильва, с тобой хотел бы потанцевать один из наших гостей.
      
      Только тут до Инны дошло, что генерал Сильва - дама. Она взглянула на нее внимательней и почему-то решила, что вот ей-то это подходит.
      
      - Рада видеть тебя, Инночка, - меж тем кивнула генерал Сильва. - Много о тебе слышала. Конечно же, это не тебе вздумалось потанцевать с дамой?
      
      - О нет, не ей, - возразила Найра, улыбаясь во весь рот. - Это мне. Я тоже гость Тапатаки.
      
      - Это Найра, - представил Антонин. - Ну, дамы, прошу только - в пределах приличий. У нас праздник.
      
      - В таком случае, подойдет танец с колокольчиками, - согласна, Найра? - предложила Сильва.
      
      Они смерили друг друга взглядами в упор, и Инна поняла, что этот танец будет поединком. Впрочем, все было, как и попросил принц Антонин, выдержано в духе праздничного веселья. Дамам вручили по колокольчику, чуть больше того, что подарил Инне Антонин. Они подбросили в воздух свои снежинки и танец - или поединок - начался. Состязание состояло в том, чтобы заставить прозвенеть колокольчик партнера - или соперника - и уберечь свой в безмолвии. Единоборство не было столь уж диковинным, нечто подобное Инна, кажется, видела в разных фильмах про карате. Но особенность была в том, что здесь танцующие могли, по воле волшебства бала, а может, и собственной, двигаться прямо в воздухе и в любую сторону, будто находились в невесомости.
      
      Впрочем, поначалу они вообще не двигались, держали в руке - Сильва в правой, а Найра в левой - свои колокольчики и выжидающе смотрели друг на друга. А затем начались такие пируэты, выпады и прыжки, что у Инны зарябило в глазах. Она только диву давалась, как они умудрялись при такой пляске сохранять свои колокольчики в полной неподвижности. А может, они и сдвигали их - но, стало быть, с такой плавностью и точностью, что язычок не задевал пластинки и не звенел. Инна уже не успевала следить за этими дамами-воительницами, но вдруг этот вихрь движений остановился, Сильва и Найра, как в начале танца, замерли друг против друга с колокольчиками в руках - и - колокольчик Найры ясно звякнул.
      
      - Блестяще!
      
      - Великолепный танец!
      
      Зазвучали возгласы одобрения, и вот дамам рукоплескал весь зал, за исключением тех, кто был занят своим собственным танцем настолько, что уже не отвлекался на подобные пустяки. Сильва, смеясь, обняла за плечи Найру и что-то ей говорила. Найра, похоже, нисколько не рассердилась. Она вернулась к Антонину вместе с Сильвой и шутливо жаловалась:
      
      - Это такая хитрюга! Ни за что бы не подумала! Нет, вы видели, как она меня обманула? Это не генерал, а целый маршал! Куда уж тут выстоять слабой женщине!
      
      Сильва смеялась.
      
      - О, это еще что! На выпускных испытаниях она обвела вокруг пальца целую школу оруженосцев! - отвечал довольный Антонин. - Причем, вместе с мастерами школы.
      
      - Да? Ну, ну, расскажите, - потребовала Найра.
      
      Тем временем к ним приблизился улыбающийся кудесник Тха.
      
      - Мои поздравления, несравненная Найра! Великолепная победа!
      
      - Я проиграла, Муфлон-Тюлень, и ты это прекрасно знаешь, - отрезала Найра.
      
      - Проиграла? Не может быть! - деланно удивился кудесник. - Наверняка это дальновидный дипломатический ход. Признайся, ты просто поддалась.
      
      - Ну, началось! - обронила Инесса. - Если их не остановить, эта перепалка продлится до конца бала. Инна, на тебя вся надежда - пригласи Тха на танец. Почтенный Тха! - окликнула она кудесника. - Как насчет того, чтобы пройтись в танце с самой юной из дам этого бала? Знакомьтесь, это Инна!
      
      - Приглашаю вас, почтенный, - Инна слегка запнулась, но вовремя вспомнила, - Носорог-Морж! - и она сделала книксен с изяществом, которого сама от себя не ожидала.
      
      - Ну, зачем так официально, - расплылся в улыбке чародей. - Можно просто - Тха. Что ж, если только прелестная юность не боится, что неуклюжая старость отдавит ей все ноги...
      
      Но танцевал он, конечно же, отменно - хотя в манере столь же экзотичной, что и его наряд - подпрыгивая и резко выкрикивая что-то бравурное. Но снежиночной магией Ангорда и Кинна Гамма танец Инны был приноровлен ко всем этим лихим выкрикам и подскокам, так что она не испытывала больших сложностей и даже сама раззадорилась и под конец танца сделала с помощью кудесника лихое сальто. Странным образом, этот толстый и, по всему, язвительный волшебник казался ей ближе и добрее Найры с ее открытостью и дружелюбием. Он совершенно не пугал Инну, она даже осмелилась спросить насчет клыков, и Тха ничуть и не оскорбился.
      
      - О! - ухмыльнулся кудесник. - Это тонкая штучка, мои моржовые бивни. Усомниться в том, настоящие ли они, это все равно что подвергнуть сомнению мою квалификацию волшебника. То же самое, что оспорить родовитость какого-нибудь герцога - вы понимаете, что будет, если назвать его незаконнорожденным, да? Но вам, милая Инна, я скажу откровенно. Конечно же, как только я сумел их вырастить, то сразу понял, до чего это неудобно, и с тех пор обхожусь без них. Это накладные, так сказать, парадные. Хотя, если вам угодно, я за пару минут выращу настоящие бивни - хотите?
      
      - О нет, нет! А рог?
      
      Кудесник наклонился и произнес таинственным шепотом:
      
      - Давно спилен и истолчен на волшебный порошок. Но т-с-с!
      
      Инна смеялась.
      
      А потом все слилось в какой-то феерический калейдоскоп. Инна танцевала с искусником Ангордом, братом Ингорда, Инна танцевала с Даттой и мастером школы оруженосцев, рыцарем Шу, только что прибывшими из дозора, Инна танцевала с Кинном Гаммом, у них получилось что-то наподобие снежного вальса, Инна расхрабрилась и пригласила на танец самого Мэйтира, старик был сильно польщен и прошелся с ней разок вдоль зала к удовольствию всех гостей, а она рассказала ему историю про столицу Дании Амстердам, и Мэйтир одобрительно посмеялся. А чего еще только не было кроме танцев, с кем только ее ни познакомили и чем только ни удивляли! Какие-то Инессины девочки уговорили ее п_о_т_о_м заглянуть к ним и дать урок, и Инна опрометчиво согласилась, так и не вспомнив после, урок чего и когда она обещала; оруженосцы затащили ее на какие-то спиральные горки, и она лихо отплясала незатейливый рок-н-рольчик к восторгу молодежи. А лакомства, а конкурс десертов, - к непритворному огорчению Мэйтира его знаменитый торт занял только третье место, пропустив вперед салат какой-то из фей и пирожное богатыря Датты, к вящему ликованию последнего. А лотерея фантов, что состоялась в конце бала! Сказать, что Инна валилась с ног в конце этой бесконечной ночи - значит ничего не сказать, и если бы не тапатакские прохладительные напитки, а они бодрили что купание в снегу, Инна бы, конечно же, уснула посреди какого-нибудь танца несмотря на все свое восхищение балом, а то есть - оказалась бы дома в своей скучной постели и, конечно же, умирала бы потом всю жизнь от досады.
      
      И все-таки, среди всего этого веселья и упоения одно из бесчисленных знакомств поразило ее как никакое другое. Это произошло, когда она у одного из столиков отпаивалась лимонадом - если, конечно, такое название годилось для напитка с _непередаваемым_ вкусом. Краем глаза она заметила слева от себя невысокую фигурку в юбке, даже ей, малявке, она была лишь по пояс, и поначалу Инна решила, что это кто-нибудь из воспитанниц Инессы, потом заметила бакенбарды и черную бороду, и решила... нет, не она решила - обладатель бакенбард сам к ней обратился с приветствием:
      
      - Доброй ночи, барышня. Наконец-то двоих земляков свело вместе.
      
      - А... - начала она недоуменно.
      
      - Я - король маленького народа, Инна. Я тоже с Земли.
      
      - Да-а-а?.. - спохватившись, она грациозно присела. - Рада знакомству, ваше величество.
      
      - Можно и Джек. - Король Джек показал на юбку и объяснил: - Я шотландец.
      
      - Да-а?.. А что... А как...
      
      - О, это долгая история, как и почему я оказался на этом балу, - отмахнулся он с поистине королевской небрежностью. - Поговорим как-нибудь после. Дома. Я надеюсь. Да! - король Джек уже пошел прочь и обернулся. - Инна, а ты уже поговорила с Антонином насчет того дела?
      
      - Какого дела?
      
      - Тапатаке нужна твоя помощь, - коротко ответил король маленького народа - и как сквозь землю провалился.
      
      А Инна, к своему стыду, только сейчас вспомнила, что еще до бала твердо намерилась поговорить с Антонином именно об этом. Но она не то чтобы забыла - она просто закружилась, а сейчас уж отложила разговор до конца бала. Она думала, как это сделать лучше, и решила просто: попросила Антонина проводить ее до дому.
      
      Под руку с ним она прошла по все тем же снежным ступенькам до самого окна в башенке своей квартиры. Они стояли близ него, и Инна на прощание еще вслушивалась в звуки бала, музыку очередного танца, невероятным образом продолжавшую доноситься аж вот досюда. Он спрашивал ее о впечатлениях, о бале, о новых знакомствах, со всегдашней своей веселостью и галантностью. А она наконец спросила:
      
      - Антонин, у меня один вопрос. Я знаю, Тапатака в опасности, мы говорили раньше. Я подумала - может быть, я чем-нибудь могу помочь?
      
      Антонин не удивился.
      
      - Да, - отвечал он, - можешь. По крайней мере, можешь попробовать.
      
      - Что я должна делать?
      
      - Застрелить наповал трехголового дракона.
      
      Какой-то миг Инна готова была поверить и в это, но его глаза чуть блеснули - Антонин снова ее подкалывал.
      
      - Из пушки? - иронично спросила Инна, решив на этот раз не пилить его за вечные шуточки.
      
      Они посмеялись, и Антонин заговорил чуть серьезней:
      
      - Понимаешь, было бы очень неплохо найти в вашем городе одного художника.
      
      - Какого?
      
      - В том и сложность, что мы сами этого не знаем,
      развел руками принц
      Антонин.
      
      
      
      - Не
      знаю, наверное, насчет
      того твоего художника, - отвечала Тиа на вопрос Юмы - она только что передала, что Инесса хочет ее видеть.
      
      Был вечер следующего дня после бала, с утра до полудня все они отсыпались, хотя генерал Сильва на прощание их стыдила за это - по ее словам выходило, что после такого бала положено неделю не спать от радости, и она-де лично сделала такой глоток живительного веселья, что сможет три ночи кряду не смыкать глаз в самом глухом дозоре - обходить каковые она и отбыла, на что кто-то из девчонок тихонько заметил: "Давно пора".
      
      Юма так была рада возвращению Инессы, что побежала бегом.
      
      - Инесса, ты звала меня? - выпалила она еще с порога.
      
      Ее наставница была как-то особо серьезна. Причину Юма узнала быстро - фея сразу же спросила:
      
      - Юма, что там у вас за ночные путешествия с Соней?
      
      - Мы... Ночью меня разбудил Вайка, - и Юма рассказала все от начала до конца.
      
      - Ты говорила генералу Сильве?
      
      - Нет. Мы, - Юма объяснила, что они решили разобраться сами, а то вдруг Соне попадет от генеральши.
      
      Инесса только покачала головой.
      
      - Я нарочно оставила с вами лучшую из воителей Тапатаки, чтобы вас было кому уберечь, если что. И пожалуйста.
      
      - Но, Инесса, ничего же такого не произошло, мы вообще подумали, что это просто сон! - огорченная, что подвела милую Инессочку, Юма пыталась оправдаться.
      
      - А почему ты не сообщила обо всем мне, Юма? - Инесса явно была недовольна.
      
      - Но, Инессочка, тебя же не было!
      
      - Почему же, на балу я была, - возразила фея.
      
      - Но мы не могли к тебе подступиться, был же бал!
      
      - Однако Аглая смогла, - упрекнула Инесса.
      
      Юма опустила голову. Ей было не до Аглаи - и все же, она невольно подумала, что та ее выдала нарочно.
      
      - Ты не виновата, - сказал Инесса несколько мягче, - но ты все же ошиблась. Все это очень серьезно. А очень может быть, и опасно. Зал, что ты видела, скорее всего, в замке Северина. Поэтому он и показался тебе знакомым. Ведь дворец Антонина точно тот же, что там, на покинутой нами родине. Ты уже знаешь о нашем исходе?
      
      Юма кивнула.
      
      - Хотя совершенно непонятно, как вы туда могли попасть. И попросту невероятно, чтобы там оказался Мэйтир. Юма, ты хорошо его разглядела?
      
      - Да.
      
      - Ладно, пока никому не рассказывай. Завтра Большой совет, тогда поговорим и об этом. Да! Этот Зверь - ты знаешь, что он такое?
      
      И Инесса объяснила Юме про Зверя - он был ключом Теи к Нимриту, бездне - и сам был этой бездной в непостижимо колдовском смысле.
      
      - А мне показалось, что ему скучно и одиноко, - сказала Юма.
      
      - Северину?
      
      - Нет, Зверю.
      
      - Зверю?!. - Инесса внимательно на нее посмотрела. - Юма, ты ничего больше не хочешь мне рассказать?
      
      Юма виновато посмотрела фее в глаза.
      
      - Я обещала...
      
      Инесса смотрела на нее долгим, каким-то особенным и волшебным взглядом и наконец легонько вздохнула.
      
      - Угу. Ну что же, раз обещала. Может быть, на сей раз ошибку делаю я, но... Я на тебя полагаюсь, Юма. Ты ведь такая умница.
      
      Юма прижалась к ее руке. Она шла к себе в спальню и сначала хотела все рассказать девочкам, но потом решила поговорить с Аглаей с глазу на глаз. Но девочки уже все знали - Аглая сама проболталась Альге. Теперь она сидела на своей прежней постели, в спальне Юмы, и ревела под отчужденными взглядами Юминого четырехугольника. За стеной у близняшек слышался какой-то спор, и вдруг в комнату вошла Инга и кинула Аглае сверток с ее простыней и подушкой.
      
      - Как тебе не стыдно, Аглая! - возмущенно воскликнула она. - Это же была наша тайна. Сама же говорила, чтобы мы никому не рассказывали, а потом наябедничала! А еще жила в нашей комнате!
      
      - Я... - Аглая всхлипывала. - Я не нарочно... Я не подумала...
      
      - Девочки, - попросила Юма, - мне надо поговорить с Аглаей. Одной. Я потом позову.
      
      Она присела рядом с Аглаей. Девочки вышли, вполголоса называя ту ябедой и выскочкой. Но Юма поняла, что дело не в этом - Аглая так поступила не затем, чтобы навредить Юме, а потому что хотела привлечь внимание Инессы. Юма ведь тоже чувствовала нечто похожее, когда поселилась со всеми вместе: в их лесном домике ей казалось, что милая Инессочка - только ее, а тут вдруг столько других девочек. Во всем этом Юма сама призналась Аглае. Мало-помалу та успокоилась, перестала реветь, и они поговорили обо всем.
      
      - Инесса сказала, что восьмиугольник можно покинуть, - сказала Юма. - Если я тебе так не нравлюсь, то...
      
      - Нет, я не хочу, я привыкла! - испугалась Аглая.
      
      - Наверное, из меня плохая юма, я вас не умею вести, - вздохнула Юма. - Может быть, это мне надо уйти из серединки.
      
      Аглая пристально на нее посмотрела.
      
      - Ты это серьезно, Юма?
      
      - У меня ничего не получается.
      
      - Ну да! - и к удивлению Юмы, Аглая стала убеждать ее, что все наоборот.
      
      - Нет, давай все-таки спросим девочек, - сказала наконец Юма. - Но знаешь, Аглая, я не знаю, что они решат, может, я у вас не останусь. Только я все равно заранее хочу с тобой помириться.
      
      - Мы еще тогда помирились! - горячо воскликнула Аглая. - И... Юмочка, ты на меня не сердишься?
      
      Юма сказала, что не сердится. Но она все-таки позвала остальных девочек и объяснила им, что Аглая просто поторопилась и они с ней помирились.
      
      - Но раз так получилось, - сказала Юма, - нам надо навсегда решить. Инесса сказала, что восьмиугольник еще можно покинуть. Как вы считаете, Аглае можно с нами остаться?
      
      - А она хочет? - спросила строгая Ита.
      
      - Да, - и Аглая опустила голову.
      
      - Ну, раз так... - запереглядывались девочки. - Мы все друг к другу привыкли...
      
      - Значит, так и будет. И еще, - Юма запнулась и посмотрела на Аглаю.
      
      - Юма хочет уйти из серединки, - тихонько проговорила та. - Она ругает себя, что она плохая водительница.
      
      Поднялся настоящий гвалт. Как ни странно, больше других возмущались близняшки.
      
      - Просто ты хочешь нас бросить! - в конце концов упрекнули они ее. - Из-за этого своего художника.
      
      - Нет, не хочу, мне с вами очень нравится, - возразила Юма. - Я только не знаю, хотите ли вы, чтобы я была в середке. Потому что вы друг с другом давно, а я...
      
      - Не говори ерунды, Юма, - своим тягучим голосом произнесла умная Соня. - Ты можешь уйти, конечно, если хочешь, но мы сразу тебя приняли, и ты сама знаешь, что ты наша Юма.
      
      - Вот именно! - поддержала Сона, ее близняшка. - И еще, это несправедливо, что ты ночуешь у молочных сестер, мы тоже твой четырехугольник.
      
      - Да! - дружно поддержала так называемая правая половина.
      
      - Это вы наши молочные сестры, а не мы! - возмутилась Агния, и закипел жаркий спор - на сей раз о том, кто из них прима, а кто - втора, а стало быть, с кем должна быть в комнате Юма.
      
      - Все, все, замолчали! - Юма кое-как их успокоила. - Мне что теперь - гамак каждую ночь из комнаты в комнату перевешивать? Чтобы я всем поровну доставалась?
      
      На это практичная Тиа предложила:
      
      - А зачем перевешивать? В доме несколько больших комнат. Попроси Инессу, наверное, она разрешит занять одну. Поселимся все вместе.
      
      Они это сделали в тот же вечер - и до полночи перетаскивали свои кровати и постели. Юма снова разместилась в гамаке у окна, но теперь постель ближе к ней заняла Аглая. А Юма объявила на ночь свое решение:
      
      - Я решила брать пример с генерала Сильвы. Раз вы все согласны, что я Юма, то поблажек не ждите. Устрою вам веселенькую жизнь.
      
      - Что, фехтовать заставишь? - фыркнула Агния. - Я не против! Пошлем вызов школе пажей.
      
      - Нет, хуже. Теперь, - злорадно объявила Юма, - каждая по очереди будет в середке! Узнаете почем жизнь командира. А я вечером буду разбирать ваши упущения.
      
      Все хихикали, но Юма не думала шутить - уже наутро она собиралась, как выражалась любящая взрослые слова Аглая, ввести такое нововведение.
      
      А утром уже после завтрака их с Соней позвали на Большой совет во дворец Антонина. Там были почти все, кто учил девочек Юмы и пажей, и еще несколько фей и магов, которых Юма не знала. Они с Соней рассказали все, что сумели вспомнить, и в зале - том самом, где был бал, воцарилась тишина.
      
      - М-м-да... - протянул наконец Мэйтир. - Какой интересный сон. Есть о чем подумать, знаете ли...
      
      - Я пока что ничего не понимаю, - заявил Антонин. - Девочки, вы уверены насчет зала? Что он тот же самый?
      
      - Да, - отвечала Юма. - Особенно теперь, а то на балу все было так необычно. Вот там на галерее я стояла и смотрела оттуда.
      
      - А я, - сказала Соня, - входила через ту дверь.
      
      Взрослые обменялись озадаченными взглядами.
      
      - Юма, но там нет никакого подземного хода, - заметила Дора. - А ну-ка, покажите, какой дорогой вы шли.
      
      Они поднялись на галерею, и девочки без труда нашли дверь, какой они на нее входили. Юма стала спускаться по лестнице - и растерялась.
      
      - Вон тут начинался коридор... Он куда-то делся.
      
      - Да, - согласилась Соня. - Да, я вспомнила. Коридор.
      
      - Юма, тут нет хода. И двери нет, - пожал плечами Антонин. - Уж я бы знал.
      
      - Да, - своим протяжным голосом возразила Соня. - А если это заколдованный ход.
      
      - Но тут нет и д_в_е_р_и, - мягко ответила Дора. - Уж можете мне поверить, я все же привратник Тапатаки.
      
      - Мэйтир, а ты что скажешь? - спросил Антонин. - Может быть, когда-нибудь раньше был ход? При короле - ну, тебе лучше знать каком?
      
      - М-м, - кивнул Мэйтир. - Когда-то был. Я, правда, не помню точно, где именно. Дворец перестраивали, знаете ли, несколько раз, да-с... Но, помнится, он соединял дворец короля и дом собраний Теи... К дому Инессы, во всяком случае, он никогда не вел. Но это, по-моему не так уж важно. Понятно, во всяком случае, что девочки побывали не в этом дворце.
      
      - То есть у Северина?
      
      - Ну да, раз уж они обе говорят про Зверя.
      
      - А зачем бы Северину это понадобилось? - спросил Кинн Гамм. - Ты сказала, Соня, что он расспрашивал тебя о...
      
      - О Юме.
      
      - А больше ни о чем?
      
      Соня поколебалась.
      
      - Я не помню.
      
      - Не понимаю, зачем бы Северину понадобилось что-то знать о Юме, - проговорила Инесса. - Какое ему вообще дело до Теи?
      
      - Вот на это я знаю ответ, - произнес принц Антонин. - Северин сам объяснил мне. Я виделся с ним вчера. Точнее, он сам разыскал меня. Я еще не успел поведать это Совету.
      
      Даже самые закаленные рыцари Большого совета не удержались от возгласов удивления.
      
      - А что ему нужно?
      
      - Оказывается, он еще не считает наш спор разрешенным, - отвечал Антонин. - Он говорит, что распря, в которую нас могут втянуть, обойдется Тапатаке дороже, чем его помощь.
      
      - Ах, вот как, помощь! - язвительно воскликнула генерал Сильва. - И что же он за нее хочет?
      
      - Давайте сначала завершим с нашими путешественницами, - напомнил Антонин. - Ты ведь что-то хотел сказать, Мэйтир?
      
      - Ну, меня больше всего интересует моя собственная роль в этой истории, знаете ли, - отозвался главный советник. - Ты сказала, Соня, что вместе с Северином... э... был я?
      
      - Нет, - возразила Соня. - Я не помню. Это Юма так говорит.
      
      - Да, я видела, - смущенно, но твердо подтвердила Юма.
      
      - Ах, вот как! М-да... А ты, Соня, это помнишь?
      
      - Он велел мне забыть, - отвечала Соня и на глазах побледнела.
      
      - Заклятие, - негромко произнес кто-то.
      
      - Ну, с этим я берусь справиться, да... - задумчиво произнес Мэйтир. - Если допустить, что я участвовал в том сне, то свое-то заклятие... Подойди-ка ближе, Соня.
      
      Он воздел над ее головой руки и что-то пробормотал. Соня смотрела на него с каким-то испугом и ничего не говорила. Мэйтир нахмурился. Он вычертил рукой какую-то замысловатую фигуру в воздухе над Соней и повелительно возгласил:
      
      - Да сгинут чары, наложенные на нее моей или всякой иной злой волей!
      
      Соня побледнела как мел, вскрикнула - и вдруг грохнулась прямо на пол. Она ударилась бы, не подхвати ее богатырь Датта в молниеносном прыжке, - Юма никак бы не предположила, что этот великан может быть так проворен.
      
      - Неужели так плохо... М-м-да... - растерянно бормотал Мэйтир, теребя свою бороду.
      
      Судя по всему, огорошены были и все остальные.
      
      - Я думаю, надо освободить Соню от наших расспросов, - заключил принц Антонин.
      
      Инесса взяла Соню на руки и в один миг растаяла в воздухе вместе с ней. Следом исчезла и Нейа, фея, что занималась садами и всей живностью Теи.
      
      - Юма... - принц ожидающе посмотрел на нее. - Ты в состоянии пробыть с нами еще немножко?
      
      - Да. Только Соня... - она хотела сказать, что волнуется за нее.
      
      - Все в порядке, она очнулась, - объявила уже вернувшаяся Инесса. - Нейа приглядит за ней. Юма, рассказывай все про своего Сашу.
      
      После рассказа Юмы маги Теи были столь же озадачены, как и после истории про ночной поход в замок Северина.
      
      - Ну, а на это что ты скажешь, Мэйтир? - спросил Кинн Гамм. - Судя по всему, он не тот, кого мы ищем?
      
      Мэйтир затеребил бородку.
      
      - Ну, рано так говорить... Как-никак, Юма разыскала именно его. Он же все-таки искусник.
      
      - Но он не рисует.
      
      - Но не значит, что _н_е_ м_о_ж_е_т рисовать, - возразил старейший из магов Тапатаки.
      
      - То есть, Юме следует его побудить?.. - спросил Антонин.
      
      - Да, да, я полагаю, надо его подтолкнуть... Тем более, он уже побывал в Тее и ее цвета, несомненно, живут в его памяти.
      
      - В сонной памяти, - уточнил Кинн Гамм. - И потом, Мэйтир, а если это все нарушит _расположенность_ их связи? Ведь ни искусник, ни Юма не слишком вольны в таком выборе, и...
      
      Тут разгорелся спор, в котором Юма почти ничего не понимала.
      
      - Во всяком случае, - заключил наконец Антонин, - нам надо учитывать вероятность, что искомый художник - это кто-то другой.
      
      - Стало быть, тебе надо просить об услуге нашу милую Инну, - и Дора шутливо подтолкнула локтем Антонина.
      
      - Уже, - кивнул принц. - Но, конечно, тут свои тонкости и сложности. К тому же, эта проныра Найра...
      
      Они снова заговорили о непонятном, и Инесса отвела Юму в сторону.
      
      - Все, теперь наши мудрецы будут обсуждать то, чем тебе ни к чему забивать свою юную светлую голову, барышня Юма, - сказала фея. - Твое задание остается все тем же, вот и дерзай.
      
      - А Соня?
      
      - Ее блуждания позади, - успокоила Инесса. - Она теперь ограждена, да и Северину незачем уже вытаскивать ее к себе.
      
      - А... Мэйтир?
      
      Фея внимательно взглянула на Юму.
      
      - Это не Мэйтир, Юма. Уж он бы справился с собственным заговором. Да и Северину не под силу завладеть его сном. Это... очень странно. Ладно, - Инесса улыбнулась Юме, - не бери в голову. Тебе и так есть чем заняться.
      
      
      Из какого бы путешествия ты не вернулся, не забудь прихватить домой свою тень.
      
      
       Из Книги мага, раздел Правила
      
      
      
       Конец I части Вторая часть книги выставлена здесь же на стр. - см.
       http://fan.lib.ru/g/gejman_a/inna2.shtml
  • Комментарии: 7, последний от 06/07/2006.
  • © Copyright Гейман А. М. (a.mihaly4@mail.ru)
  • Обновлено: 24/11/2024. 417k. Статистика.
  • Роман: Фэнтези
    • Оценка: 5.51*5  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.