Отгремели грозы гражданской войны, и вернулся в родную Климовку комиссар, Степен Емельянович Березко, - строить новую счастливую жизнь, чтоб коммуна, чтоб ни богатых, ни бедных, а чтоб работать всем сообща, - хочешь, землю паши, хочешь людям сапоги чини, а то цепляй на нос очки и садись за ученые книги, - и чтоб хлеба всем досыта, и воевать никому ни с кем не надо, и кланяться одни других не заставляют, - живи - не хочу!
Не понравилось это местному черту Коломойцеву. От великой тоски он осунулся, не мог ни спать, ни есть и целый день слонялся по болоту с трагическим выражением на лице.
Это бесконечное хождение наконец надоело.
- Коломойцев, - окликнули его, - если ты топиться затеял, то иди куда-нибудь в другое место, не вздумай нам болото опоганить.
- Ах, оставьте меня, - простонал черт. - До того дойдет, что и впрямь топиться придется.
- А что такое?
- Как что?!. Приехал в Климовку комиссар, хочет строить рай на земле, а нам, чертям, что тогда делать?
И он решил не откладывая потолковать с отцом Семеном. Черти вообще-то не очень любят попов, но Коломойцев уже не разбирал: хоть в семинарию был готов поступить, лишь бы как-нибудь напакостить комиссару. А в поддержке попа черт не сомневался: и тому комиссар не сахар. К тому же, все прошлое лето Коломойцев скрывался у батюшки на огороде под видом белого офицера Гаккеншмидта, славно тогда отъелся и отоспался, но подвела рассеянность: однажды забыл спрятать копыто в сапог, был разгадан и вынужден удалиться. Зато теперь, как прикидывал черт, он, в случае чего, мог припугнуть отца Семена разоблачением контрреволюционных связей. Черт еще посомневался, не посоветоваться ли ему с начальством, но пожадничал будущей славы. И вот, едва стемнело, Коломойцев отправился в Климовку.
Но - зря не посоветовался.
2.
Ренат Гатаулин, шедший с дальнего конца села от самогонщицы Чугуновки, заметил у попова дома шевеление какой-то темной фигуры. При звуке шагов Гатаулина фигура подвинулась, и и луч света, пробившись сквозь ставни, нарисовал глазам Гатаулина такую блудливую рожу, что Ренат даже плюнул от отвращения. Тотчас рожа убралась в тень, а затем - так показалось Гатаулину - что-то темное поднялось в воздух, зависло над крышей и опустилось в трубу.
- Шайтан, шайтан, - зашептал Ренат...
3.
Уже на второй вечер по приезде комиссара к нему в избу набилась большая толпа народа, не считая членов ячейки. Степан больше слушал и мудро не торопился заводить разговор о главном. Мужики тоже пили самогон да покуривали и говорили пока о пустяках.
- Вот ты, Степан, разное видел, ну, там, в столице был, - обратился к Березко Феофан Горбунов, мужик, любивший иногда озадачить собеседника какой-нибудь нелепицей, - а вот доводилось ли тебе видеть черта?
Изба грохнула хохотом. Посмеялся и комиссар. Легко было ответить, что большевики не признают чертей, но комиссар кстати вспомнил:
- А ведь было!
И он рассказал, как однажды в ночном дозоре задержал какого-то скользкого гада с такой пакостной мордой, что едва на месте не отправил его в расход. Но задержанный объявил себя перебежчиком и потребовал доставить себя к командованию для для собщения важных военных известий. Комиссар не очень тому поверил, но на всякий случай отправил гаденького в штаб полка. Велико же было удивление и огорчение комиссара, когда, завернув через неделю в полк, он увидел знакомца за писарской работой. Комполка Никаноров объяснил Березко, что это товарищ Бурылов, что он был нашим лазутчиком у белых и доставил важные военные документы. Комиссар тотчас окрестил Бурылова Двоерыловым и продолжал не доверять ему, тем более, что он обыскивал в ту ночь Двоерылова и не нашел при нем никаких таких бумаг. Будущее подтвердило бдительность комиссара: через пару недель Бурылов исчез, а с ним - штабные бумаги, печать и фельдшерский запас спирту.
- Так вот, - заключил Березко, - я, как коммунист, считаю чертей поповской выдумкой, но уж если быть черту... Эге, да это Ренат!
Приятели обнялись. Лавка подвинулась, давая место Ренату, вынутая из-за пазухи бутылка описала круг, и мужики захрустели свежепосоленным огурцом.
- А я, дядя Степан, - сказал тут Кузя Колобов, парнишка шестнадцати лет, первый пока на селе комсомолец, - видел как-то у попа на огороде какого-то с мордой точь-в-точь, как ты описывал. Уж не контра ли какая?
- Точно, жил кто-то у попа прошлое лето, - поддержал и председатель сельсовета Петр Дудкин.
- Ну, до попа мы еще доберемся, - сказал Березко, довольный революционным поворотом беседы, - а вот скажите мне, мужики... Что ты меня толкаешь, Ренат?
- Такой шайтан, где поп живет, только что видел, - объявил Ренат. - Морда шибко противная.
В один миг все стало ясно бывалому комиссару.
- А ну, ячейка, вставай, - скомандовал он, поднимаясь из-за стола. - Пойдем к попу, может, еще накроем контру. У кого оружие есть?
5.
Коломойцев вполне успел в своей миссии и покидал дом отца Семена в самом радостном настроении. Не сделал он, однако, пяти шагов от крыльца, как в живот ему уперлось что-то железное, а тут же зажженная спичка осветила Коломойцеву грозное лицо ненавистного комиссара.
- Двоерылов! - ахнул и комиссар.
Черту стало тошно, от неодолимой слабости у него подкосились ноги, и он не то с хрюканьем, не то с повизгиванием осел на землю. Спичка погасла.
- Хватай его! - скомандовал комиссар, прыгая на то место, где должен был находиться черт.
Но Коломойцев уже метнулся в переулок.
- Держи, держи его там! - кричал Березко оставленной в переулке засаде.
- Кого держать-то? - кричали оттуда. - Свинью, что ли?
- Какую свинью?!.
- Да, кажись, попову... Только что пробежала.
- А человека-то, Двоерылова, не было?
- Не было, Степан Емельянович!
- Устроишь с вами засаду, - в сердцах сказал комиссар.
6.
В доме попа произвели обыск, но никого посторонних уже не оказалось. Тогда принялись за допрос попа. Кузя Колобов сел писать протокол, Петр Дудкин встал у двери с револьвером, остальные разместились кто где. Березко подвинул керосиновую лампу поближе к лицу попа и велел во всем признаваться: кто был? зачем был?
Отец Семен сидел перед грозным комиссаром ни жив, ни мертв. От свалившихся враз испытаний, - а он и приход черта считал за великий соблазн, - священник ничего не мог сообразить в свою защиту и совсем не к месту гадал, что там за бумага появилась у него на столе, - ее, это отец Семен помнил точно, не было там, когда он пошел запереть за Коломойцевым.
Комиссар перехватил взгляд попа, взял бумагу и, не читая, протянул Кузе Колобову:
- Ну-ка, Кузьма, глянь, что написано.
Кузя стал читать и вдруг зафыркал:
- Степан Емельянович, вы только послушайте!
И он зачитал:
- Стороны в лице священника Климовской церкви С.Мироволенского и старшего окружного черта кы... лы... мы... неразборчиво... заключают настоящий союз против красного горлопана Березко, при этом черт обязуется строить пакости означенному комиссару и извести его из села, а также оказывать иные услуги отцу Семену, за что последний и продает ему свою душу со всем своим удовольствием. Подписи: С.Мироволенский, черт кы... лы... мы... снова неразборчиво...
Мужики пооткрывали рты, но больше всех опешил отец Семен: Коломойцев убеждал его противостать упадку веры... Какой договор? Какая еще продажа души?.. Да уж не комиссарский ли подлог эта бумага? Или...
- Вот это так по-оп у нас, - протянул, не выдержав, Феофан Горбунов и повторил, мотая головой. - Вот это так по-оп у нас...
Меж тем проклятая бумага пошла по рукам, и разумеющие грамоте могли убедиться в подлинности зачитанного: вот и подписи, вот и какое-то бурое пятно в углу, изображающее, очевидно, печать.
Комиссар принял бумагу и поднес к глазам попа:
- Твоя подпись?
Отец Семен обомлел пуще прежнего: подпись и рука были его... Видя растеренность попа, Березко расхохотался:
- Уж и не знаю, что с тобой делать, - то ли в ЧК отправить, то ли к твоему архиерею в город вместе с этой бумагой... В последний раз спрашиваю: кто был?
Но что мог отвечать несчастный священник? Что он прошлым летом укрыл у себя белого офицера, который оказался чертом? Или что он час тому назад принимал у себя черта, который, по видимости, оказался каким-то известным белогвардейцем?
И вся похоть бесовского замысла вполне открылась отцу Семену.
7.
Коломойцев так и бежал свиньей, пока не достиг избы Чугуновки, а там перекинулся черт чертом и, вызвав ведьму, велел ей облететь окрестную нечисть, созывая на сходку.
- На что сходка? - пыталась рассуждать ведьма.
- Исполнять! - рявкнул черт.
И к утру на болоте собралась наличная нечистая сила, хотя и не вся: не было нескольких дальних леших, из двоих водяных явился один, зато притащилась Яга, а с ней кикимора, которой из-за давней вражды как раз не хотел бы здесь видеть Коломойцев. Тут же находились подручные черту бесенята: один в пулеметных лентах крест-накрест на груди стоял в карауле, второй обходил присутствующих, отмечая по списку явившихся. Сам Коломойцев расхаживал взад-вперед со сложенными за спиной руками и излагал:
- Современная обстановка чрезвычайно обострилась: нам грозит потеря влияния на массы. В связи с этим на Климовское болото ложатся ответственные задачи: мы должны дать отпор оголтелому большевизму, разгромить его идейно и организационно и восстановить свою власть над умами. В этой операции, - чеканил Коломойцев, - решающая роль отводится водяному. Его задача - вызвать беспрестанные ливни, которым надлежит прекратиться после молебна, проведенного местным священнослужителем. Это нанесет сокр-рушительный удар атеистической пропаганде красного комиссара Березко и восстановит авторитет сверхъестественых сил. Обратите внимание на координацию наших действий и церкви - это - принципиально новый момент в нашей политике. Я знаю, ортодоксы-радикалы обвинят меня в компромиссе... Да, это компромисс. Но означает ли он отказ от долгосрочных целей сатанизма? Никоим образом! Это - временное отступление. Умение политического маневра, а не твердолобый радикализм - вот свидетельство подлинной зрелости политического лидера!
Коломойцев оглядел собрание и закончил:
- Подробный план кампании обсудим позже. Теперь же, в честь нашего нечистого дела, в честь великого дела, - и голос Коломойцева зазвенел, - Люцифера-Вельзевула-Астарота - у-ра!
- У-ра! - подхватили было бесенята, но осеклись, испуганно озираясь на всеобщее молчание.
- Ты, Коломойцев, - просипел наконец водяной, - и всегда-то был какой-то дурной, а с тех пор, как в политику ударился, совсем дурак стал.
- Коломойцев дурак, дур-рак Коломойцев, дур-рак! - радостно заверещала кикимора, раскачиваясь в ветвях над самой головой Коломойцева.
- А правильно водяной сказал, - поддержал и старейший леший Севостьяныч, - Коломойцев от людей дури набрался. Нам эта политика зря. Мы народ лесной, что коммуния, что не коммуния - нам-то что?
- Верно... верно... - понеслось по болоту.
К Коломойцеву, несколько минут уже без толку шевелившему челюстью, вернулся наконец дар речи.
- Да вы, я вижу, наслушались красной пропаганды! - завопил он. - Да я вас!.. Да вы у меня!..
- Коломойцев дурак, дурак! - снова заверещала кикимора, а водяной с утопленницами все попрыгали в воду.
По болоту загуляли смешки.
- Ну, вы мне еще ответите за этот бунт, - пообещал оскорбленный черт и отбыл с доносом.
Лесной народец еще маленько посидел, покалякал о том, о сем, и потихоньку все разбрелись по своим углам.
8.
С тех пор минуло несколько лет. Угрозы Коломойцева вышли пустыми, и местная нечисть поживала по-прежнему. Стороной на болоте слышали, что черт, явившись с жалобой к начальству, попал под жестокий разнос. Ему было строго указано, что он исказил руководящую линию на смычку с рабоче-крестьянской властью, что его позиция в отношении церкви в корне ошибочна, что своими несанкционированными действиями он едва не нанес ущерб делу сатанизма, - и за все эти уклоны Коломойцев получил строгий выговор и был переведен на другую работу с понижением в должности.
В Климовке за это время происходило всякое, но Коломойцева тоже никто больше не видел. Правда, когда крестьянам стали устраивать колхозы, приехал из района уполномоченный, лицо которого показалось Березко несколько гаденьким и как будто знакомым. Но здесь получилась ошибка: документы уполномоченного были с самыми верными подписями, и комиссар успокоился.