Гейман А. М.
Сказка о быдле

Lib.ru/Фантастика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
  • Комментарии: 7, последний от 28/01/2023.
  • © Copyright Гейман А. М. (GejmanAleksandr|sobaka|km.ru)
  • Размещен: 13/02/2008, изменен: 17/02/2009. 212k. Статистика.
  • Повесть: Фантастика, Сказка
  • До Христа. Романы. Повести.
    • Оценка: 6.20*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    •   
      СКАЗКА О БЫДЛЕ
      
      
      
      Сатурналия
      
      
      
      ... А быдло так и осталось лежать под ракитовым кустом у ручья, обреченное дождям и лсным насекомым. Оно не сознавало отчетливо своей участи, но мало-помалу животный ужас сиротской смерти наполнил быдло, оно содрогнулось, и произошло непостижимое: быдло стронулось с места и в отчаянном желании жизни поползло вверх по склону к дороге.
      
      - Ползи, ползи, родимое! Ползи высоко, до царского стола, до царской постели! - это напутствие.
      
      Сил у быдла было еще мало, оно часто останавливалось и подолгу переводило дух, но потом вновь принималось карабкаться вверх. Наконец быдло выбралось на дорогу и рухнуло там без чувств.
      
      Очнулось быдло уже под вечер. По небу бежали тени, воздух свежел. Быдло свернулось калачиком и задремало. За ночь оно несколько раз просыпалось, в тихой радости видело над собой звезды в просветах туч и вновь засыпало, не успевая понять происходящих в нем перемен.
      
      Разбудила быдло ругань мужика.
      
      - Это какой же дурак навалил тебя столько посреди дороги! - сокрушался мужик.
      
      Лошадь мужика забоялась быдла и не шла. А быдло за ночь сильно выросло и теперь занимало собой полдороги. Справа был овраг, слева - пригорок, и мужику не хотелось объезжать быдло, но лошадь так-таки уперлась, и объехать пришлось. Потом по дороге ехал другой мужик. То же самое повторилось и с ним. Быдло заважничало: "Наверное, я какого-нибудь высокого происхождения, что меня все объезжают", - решило оно. Когда показалась тройка купца Терентьева, ехавшего с ярмарки, было само закричало ему:
      
      - Ты куда едешь, купец, - не видишь, что я здесь лежу! Давай объезжай меня, я - высокого происхождения!
      
      Купец разинул рот:
      
      - Быдло разговаривает!
      
      И он далеко объехал быдло, и, погоняя лошадей, все оглядывался. А быдло сообразило, что сделало промашку: надо было подсесть к купцу да ехать себе с ним, - не век же валяться здесь кучей.
      
      Четвертым проезжал огородник Ефим Кулагин. Быдло выждало, пока кобыла, уперевшись, не встанет перед ним, и сказало:
      
      - Слышь, что скажу, мужик: возьми меня с собой, а то лошадь все равно не пойдет.
      
      Тот слез с телеги и оглядел быдло:
      
      - А что, ты доброе! Сгодишься на огороде.
      
      Мужик взял лопату и скидал быдло в телегу. Поехали. Быдло жадно впитывало картины родной природы и обо всем расспрашивало. Оно узнало, что которые с рогами и мычат называются коровы, а которые белые и с ветками - березы и они белые оттого, что покрыты берестой, а из нее весной течет вкусный сок. Наконец быдло заинтересовалось своим возницей. Оказалось, что он называется крестьянин Ефим Кулагин и едет домой из извоза, а быдло везет на огород, где выращивает репу и капусту.
      
      - А репа и капуста называются - это вкусно? - спросило быдло.
      
      - Вкусно не вкусно, а уж что есть, - не всем же гусей с яблоками трескать, как купцу Терентьеву!
      
      Быдлу стало любопытно:
      
      - А почему ему можно, а тебе нельзя? Он происхождения высокого?
      
      Мужик объяснил:
      
      - У него богатство, доход большой, а у меня доход маленький. Он прислугу держит, дом выстроил в два этажа, - да вот приедем в село, я тебе покажу.
      
      За этими разговорами они въехали в село. На улице среди изб стоял дом с коньком на крыше и каменным первым этажом.
      
      - Этот, что ли, дом купца Терентьева?
      
      - Он самый.
      
      - Нет, Ефим, рано мне на твой огород, - молвило быдло и незаметно сползло с телеги.
      
      Ефим, отъехав, заметил пропажу быдла, но ворочаться уже не стал. А быдло направилось к купцу Терентьеву. Купец только что приехал, раздал семье гостинцы и как раз садился обедать. Тут он вспомнил о том, что видел утром и стал рассказывать.
      
      - Ты какую околицу за столом при детях несешь! - заругалась на него жена Матрена. - С утра, похабник, шары успел налить!
      
      В эту минуту с улицы понесло страшной вонью, в раскрытом окошке появилось быдло, оглядело всех и спросило:
      
      - Вот это... в мисках... красное... дымится вкусно... которое я сейчас трескать буду... - как называется?
      
      - Быдло разговаривает! - закричал хозяйский мальчик.
      
      - Ну вот, а ты не верила, - сказал купец Терентьев.
      
      - Не пущу за стол вонючее! - закричала Матрена.
      
      Она захлопнула окно перед носом у быдла и кинулась запирать двери. Но быдло просочилось сквозь щель и уже стояло посреди столовой.
      
      - Что ж ты, Терентьев, - укорило быдло, - мимо ехал, а меня с собой обедать не взял.
      
      - Милости прошу откушать с нами борща, - сказал, кланяясь, умный купец.
      
      - Не буду за одним столом с былом есть! - закричала Матрена.
      
      - А тебя кто просит, - отвечало быдло, усаживаясь, - ты давай мне еду таскай!
      
      - Не спорь с ним, жена, - шепнул купец Матрене, - как бы хуже не было.
      
      Матрена перемогла себя и стала ухаживать за гостем. Быдло навернуло миску борща, потом вторую, потом весь горшок и попросило еще.
      
      - Весь горшок умяло, вонючее, - злобно прошипела Матрена кухарке, забегая на кухню. - Неси ему кашу, сил моих нет смотреть на прорву.
      
      Быдло съело кашу и похвалило:
      
      - Вкусно!
      
      Сказав это, оно вспомнило Ефима Кулагина и спросило:
      
      - А гусь с яблоками - это вкусно?
      
      - Нет! Невкусно! - закричала с кухни Матрена.
      
      - Непременно попробую...
      
      Быдло съело гуся, съело три больших пряника, съело пирог с черникой, запило все пятью ковшами кваса и осталось довольно:
      
      - Хорошо кормишь, Терентьев! Пожалуй, я у тебя поселюсь.
      
      Услышав эти слова, Матрена на кухне взвыла и повалилась с лавки. Хозяину тоже стало не по себе. Но сообразительный купец нашелся:
      
      - Да разве у меня хорошо! Вот, знало бы ты, как у царя кормят!
      
      Быдло так и подскочило:
      
      - А как? Вкусней пирога с черникой?
      
      - Да что пирога! Там яства... да что рассказывать, это попробовать надо.
      
      - Непременно к царю поеду, - загорелось быдло. - Что ты сидишь, Терентьев, иди лошадь запрягай.
      
      Купец тотчас вышел и запряг коляску. Он сказал Матрене:
      
      - Может, и казнит меня царь Гордей за то, что я ему падло привезу, но если оно тут останется, нам всем конец.
      
      Терентьев попрощался с семьей, перекрестился и повез быдло в столицу. Дорогой они въехали в темный лес. Купец опасался разбойников и попросил быдло помолчать. И точно: в самом глухом месте раздался свист, на дорогу перед коляской рухнула ель, и из-за деревьев выскочили люди с ружьями и саблями в руках. Это была ватага Вальдемара Курносого. Они называли себя бессребренниками, потому что их вожак учил, будто все зло от серебра, не говоря о золоте. Поэтому разбойники отнимали у проезжающих серебро, не говоря о золоте, а заодно и все остальное. Поговаривали, что они собираются затеять смуту и не сегодня-завтра захватят столицу. Купец имел с бессребренниками кое-какие дела: покупал кое-что из добычи и иногда подвозил им припас. Но теперь у Терентьева не было с собой ни припаса, ни денег, и купец перепугался.
      
      Разбойника узнали купца.
      
      - Э, да это Терентьев! Ну, что, припас нам привез или деньгами будешь рассчитываться за прошлый товар?
      
      - Ой, нет, ребятушки, ничего не привез, в другой раз, - бормотал Терентьев, озираясь на все стороны.
      
      - Эти... глаза злые... лица скучные... давно не мылись... - как называются? - спросило быдло.
      
      Никто не обратил на него внимания. Разбойники выволокли купца из коляски, перевернули вверх ногами и потрясли.
      
      - Да при нем и денег нет! - разозлились они.
      
      - Это безобразие, что купец Терентьев не привез нам ни припасу, ни денег, - решил атаман. - Будет справедливо, если мы вздернем его на осине.
      
      - Ой, ребятушки, отпустите меня, на обратном пути все привезу, - умолял перепуганный купец.
      
      Но разбойники уже ладили петлю. Быдло поняло, что его собираются лишить возницы. Оно строго крикнуло:
      
      - Эти... давно не мылись... лица злые... отпустите купца, он меня в столицу везет!
      
      Разбойники суетились возле купца и ничего не слушали. Рассерженное быдло гаркнуло:
      
      - Я кому велело отпустить Терентьева!
      
      На этот крик бессребренники оглянулись.
      
      - Это кто с тобой, Терентьев?
      
      - Не знаю, братцы, - лопотал купец, - только вы его лучше не трогайте да и меня отпустите!
      
      Ватага обступила коляску.
      
      - Да это падло! - воскликнул один, пихнув быдло рукой и рассматривая ладонь.
      
      - Точно, падло! - подтвердил другой, нюхая свой палец. - Терентьев, ты что, в золотари записался?
      
      Разбойники засмеялись. Вальдемар Курносый забрался на пенек и произнес речь:
      
      - Это возмутительно, что мы ходим пешком, а какое-то говно ездит в коляске и нам указывает. Необходимо немедленно вывалить его из коляски и забрать ее в погашение наглого долга хапуги Терентьева!
      
      - Вонять начну! - пригрозило быдло.
      
      Но разбойники с криками "ура" уже наклоняли коляску. Быдло рассвирепело. В лица нападающих ударила такая чудовищная вонь, что на несколько секунд они ослепли и оглохли, а затем с воплями ужаса кинулись наутек. Они бежали со всех ног, но когда пришли в себя, то увидели, что барахтаются на одном месте по уши в говне. Довольное быдло заливалось в коляске.
      
      - Прости нас, дядюшка быдло! - взмолилась ватага.
      
      - Эти... глаза подлые... в говне по уши... - как называются? - спросило быдло.
      
      - Это разбойники, - отвечал оживший Терентьев.
      
      - А чего сразу не отвечал?
      
      - Испугался.
      
      - Отпусти нас, дядюшка быдло! - вновь застонали разбойники.
      
      - Чего испугался?
      
      - Так их же, разбойников! Они же людей режут, злато-серебро себе берут!
      
      - Вы зачем озоруете? - спросило быдло.
      
      Разбойники повинились:
      
      - Прости нас, дядюшка быдло! Мы ничему не обучены, ремесел не знаем, а жить как-то надо. Вот и грабили тут помаленьку, но больше не будем, даже работать пойдем, только отпусти!
      
      - Не отпускай, - шепнул купец быдлу, - третьего дня по базарам читали указ: царь пол-царства и царевну Настасью отдаст за того, кто Вальдемара Курносого поймает. Я сам слышал!
      
      - Пойдете со мной, - решило быдло, - а там посмотрим, что с вами делать.
      
      Освобожденные разбойники расчистили завал, и быдло продолжили путешествие. Разбойники плелись за коляской слипшейся кучей и дружно ругали Вальдемара Курносого:
      
      - Это из-за тебя, Вальдемар, мы так влипли! Зачем ты позарился на коляску? Где нам в лесу на ней ездить? Будто не знаешь: не тронь падло, оно не воняет! А теперь из-за тебя нам всем башки поснимают!
      
      И они старались побольнее лягнуть своего вожака, но в тесноте слипшейся кучи у них плохо получалось. А быдло тем временем расспрашивало купца:
      
      - А царь - он опчему царь? Он происхождения высокого?
      
      - Да нет, сам он роду не царского, - рассказывал купец, - но женился на сестре царя Акулине. Царь-то Семен, вишь, когда помирал, наказал Гордею за детьми присмотреть, Ваняткой и Настасьей, а он, вишь, сам на царство сел. Теперь Настасья выросла, вот Гордей и хочет ее замуж на сторону выдать, - она ведь законная-то наследница.
      
      - А пол-царства как же?
      
      - А пол-царства под турецким султаном, - иди забери, коли можешь.
      
      - Вон оно как, - удивлялось быдло. - Ну, а что, Настасья красивая?
      
      - Настасья - писаная красавица, да, болтают, попортил ее царь Гордей. Тут еще видишь что, - купец оглянулся и понизил голос, - год назад вернулся из-за границы принц Афонька, Гордеев-то сын, охламон, каких поискать, ну и втрескался в Настасью. Тоже, понимаешь, надо стало. Вот Гордей с Агафоном и караулят теперь каждую ночь друг друга, как бы кто... это... к Настасье. А царица, понимаешь, и хочет племянницу сбыть от греха подальше.
      
      - Ты смотри, холуйство какое, - изумлялось быдло.
      
      - Только ты меня, дядюшка быдло, не выдавай, пожалуйста, что это я тебе рассказал, - попросил купец.
      
      Они уже подъезжали к столице. У въезда в город разбойники собрали все силы и попробовали разбежаться, но, побарахтавшись еще раз в быдле, смирились с судьбой. Быдло вступило в столицу и было сильно разочаровано: дома неказистые, улицы узкие, грязные. Быдло ехало по городу и громко возмущалось:
      
      - Терентьев, а почему столица такая грязная? И люди как бедно одеты! А в лицах почему никакого веселья? А дома, Терентьев, дома зачем такие низкие, - у тебя дом и то лучше!
      
      - Правильно, правильно, дядюшка быдло! - хором поддакивали разбойники.
      
      Тут быдло заметило, что прямо на улицах лежат нечистоты и возмутилось беспредельно:
      
      - Ты смотри, Терентьев, что творится: говно беспризорное валяется! Это что тут за царь такой? Это не царь, а плешивый холуй какой-нибудь! Первая царская обязанность - нечистотам уход обеспечивать!
      
      - Правильно, правильно, дядюшка быдло! - вторили разбойники, следуя за коляской.
      
      Терентьев, боясь произнести хоть слово, втянул голову в плечи и ехал, прижавшись чуть не ко дну коляски.
      
      - Обосру царя, - твердо решило быдло.
      
      Речи, вид быдла и бредущая за коляской ватага мигом привлекли внимание горожан, и большая толпа народа, все увеличиваясь, сопровождала быдло до самого дворца. Здесь купец Терентьев остановил лошадь и встал перед быдлом на колени:
      
      - Батюшка быдло! Вот дворец, а меня уж ты отпусти, Христа ради, - боюсь, царь Гордей мне за тебя щелбан поставит!
      
      - Езжай уж, - отмахнулось быдло, вылазя из коляски.
      
      Купец тут же развернулся и, не дожидаясь, чем все закончится, помчался домой.
      
      А быдло велело разбойникам дожидаться его у дворца и пошло к царю. Караульные наставили на него алебарды:
      
      - Кто такой?
      
      - Непременно хочу царской еды попробовать, - отвечало быдло и взошло на крыльцо.
      
      - А вот ты у нас сейчас царских тумаков попробуешь! - загородили ему дорогу стрельцы.
      
      Но быдло походя разметало их на стороны и вошло во дворец. Стражники вонзили в него свое оружие. Алебарды воткнулись в быдло и застряли. Быдло, не обращая на это внимания, продолжало движение, волоча за собой стражников. На шум прибежала подмога и накинулась на быдло. Подобное обепленному собаками медведю, быдло ввалилось в тронный зал, огляделось, стряхнуло с себя стонущих стрельцов и приказало им идти во двор караулить разбойников. Стражники мигом повиновались.
      
      А быдло приблизилось к престолу и спросило:
      
      - Ты что ль, плешивый холуй, царь называешься?
      
      Император и придворные завертели головами, желая понять, чья плешивость ввела быдло в столь нелепое заблуждение. Но быдло продолжало:
      
      - Перво-наперво, я тебя, царь, обосру: совсем за нечистотами не смотришь!
      
      Вслед за тем произошло непостижимое: в один миг царя Гордея с головы до ног покрыла какая-то коричневая жижа, издающая неприятный запах. Приближенные остолбенели, а затем кинулись обтирать императора.
      
      - То-то мне ночью снилось, будто я уборную языком вылизываю, - признался государь.
      
      Военный министр Голованов выпучил глаза и с саблей наголо ринулся на быдло:
      
      - За оскорбление высочайшей особы!..
      
      Генерал пролетел сквозь быдло и покатился по полу весь перепачканный. Видя чудесные свойства быдла, никто уже не осмеливался ему перечить. Быдло развалилось кучей перед троном и в наступившей тишине произнесло:
      
      - Эти... давно не мылись... с Вальдемаром которые... во дворе, а я желаю получить Настасью и полцарства!
      
      Царевна Настасья ахнула, закрыла лицо и побежала рыдать к себе в спальню. Все бросились к окнам, и действительно: в окружении стражников и народа во дворе понуро стояла ватага Вальдемара. Во всеобщем замешательстве шут Ерошка нашелся:
      
      - Дядюшка быдло, пока царь чухаться будет, давай я тебе дворец покажу!
      
      Быдло согласилось и пошло с Ерошкой смотреть дворец. Сначала оно сходило на кухню и перепробовало все блюда. Быдлу понравилось:
      
      - Вкусно, но пирог с черникой тоже вкусно.
      
      Потом быдло захотело узнать, как обстоит с отхожим делом. Ерошка сводил быдло в царскую спальню и показал ночной горшок.
      
      - Это у каждого так? - спросило быдло.
      
      - Да, у вельмож, а у слуг общий, а еще сральня во дворе, - отвечал шут.
      
      - Годится, - одобрило быдло.
      
      Потом быдло стало осматривать разные разности. Оно обошло все палаты, вернулось в царскую спальню, легло на царскую постель и сказало Ерошке:
      
      - Отдохнуть хочу, а ты рассказывай.
      
      - О чем?
      
      - А как вы тут живете. Да, кстати, та вот голубица невинная, что от меня в слезах убежала, - не Настасья ли?..
      
      - Настасья, - отвечал шут, - да голубица ли... Болтают, будто...
      
      - А ты не болтай, - оборвало его быдло, - ты мне про вашу жизнь рассказывай, про Саврасию, про столицу, а я послушаю.
      
      Шут, поглядывая на быдло, начал рассказывать о том, о сем и вдруг встал перед быдлом на колени и взмолился:
      
      - Дядюшка быдло!
      
      - Да что вы все моду взяли на колени бухаться! - с досадой сказало быдло. - Сядь по-человечески.
      
      Но Ерошка горячо продолжал, не вставая с колен:
      
      - Дядюшка быдло! Одна надежда на тебя! Ведь у нас же черт-те что делается! И раньше-то худо было, а как Гордей захватил царство, так совсем срамно стало! Сколько было приличных людей - всех замучили, богатырей в Турцию на смерть послали, войско угробили. Теперь случись война - и воевать-то некому будет! А при дворе что творится, - ведь волосы дыбом! Чем подлей человек, тем почету больше. Министры в деле ничего не смыслят, вся служба - Гордею в рот смотреть. А разврат какой! Ведь он что делает? Ты посмотри, посмотри!
      
      Ерошка стащил с себя дурацкий колпак и показал быдлу: у него во весь лоб была пластинка брони, прикрепленная к голове ремешком.
      
      - Что это? - спросило быдло.
      
      - Это царь завел моду, когда гневается, щелчки всем ставить. Он руку на том набил и на палец железный наперсток надевает. Двое померли даже. Поэтому у нас при дворе одни твердолобые и остались. А я, видишь, дурак, мне закон не писан, и я перед царем шапку не снимаю. Он пару раз отшиб палец о мою броню и больше не щелкает.
      
      - Еще обосру, - решило быдло. - Неделю обсирать буду!
      
      - Кабы не Павсаний да еще Калдин, то уж совсем худо стало бы. Он-то, видишь, Калдина побаивается, так порой слушает, - рассказывал Ерошка.
      
      - Павсаний называется - это кто? - спросило быдло.
      
      - Это епископ наш, праведник, живет в монастыре за городом. Его народ чтит и царица Акулина, так Гордею вроде как тоже прислушиваться приходится.
      
      - А Калдин называется - это кто? - спросило быдло.
      
      - А это посол вестландский. Человек ученый и бывалый, да на руку нечист: у царя жалованье получает, а потом доносы пишет.
      
      - Жалованье-то за что?
      
      - А за то, чтоб писал про нас за границу, как скажут, чтобы иноземные короли про наше воровство и разруху не знали.
      
      - Ну и что - пишет?
      
      - Когда пишет, а когда и сподличать пытается. Мы его-то письма перехватываем да читаем, - пояснил Ерошка.
      
      - А откуда ты заморские языки знаешь? - заинтересовалось быдло. - Ведь он, поди, по-иноземному пишет?
      
      - Я слугой при Афоньке за границу ездил, там и выучил, - объяснил шут. - Набрался там ума-разума, вот теперь дураком и прикидываюсь. Дядюшка быдло! Ты про Настасью сам решай, - конечно, Вальдемара ты поймал, но уж как тебе совесть подскажет. А воровство наше непременно выведи! Останься у нас! Ведь если все так и дальше катиться будет, - гибель, конец стране!
      
      В это время императрица Акулина вызвала епископа Павсания и умоляла его:
      
      - Владыка, одна надежда на вас! Ведь это что же будет, где ж это видано, - царевну за быдло выдавать! Конечно, я не вполне довольна поведением Настасьи, но она мне все-таки родная кровь. И что же про нас заморские-то короли скажут? Ведь срам, срам! Пойдите к нему, вы святой человек, оно вас послушает!
      
      Епископ Павсаний пошел к быдлу со словом увещевания. Быдло увидело, как отворилась дверь и в покои ступил человек в странных черных одеждах. У него было доброе лицо и глаза неземной кротости и ласки.
      
      - Мир вам, чада! - сказал человек в черных одеждах, странно шевеля правой рукой.
      
      - Кто это? - спросило пораженное быдло.
      
      - Это епископ Павсаний, - шепотом объяснил Ерошка.
      
      Епископ начал говорить. Быдло слушало, разинув рот: оно и не знало, что человеческая речь может литься в таком благозвучии и покое, и никогда не слышало таких удивительных оборотов. Быдло с изумлением чувствовало, что этот странный человек ему чем-то близок и дорог и оно не смогло бы его обгадить, даже если бы захотело. А епископ все говорил и глаза его все светились.
      
      - Ладно, - сказало быдло, когда епископ замолчал, - от Настасьи я отказываюсь: не быдлу на таких красавицах жениться! Пол-царства мне тоже не надо. Но жить буду во дворце, есть буду за одним столом с царем, и чтобы в остальном было наравне. После царя главный - как называется?
      
      - Первый министр, - сказал Ерошка.
      
      - Не, это не то, - сказало быдло. - Министр - он сегодня первый, а завтра последний. Другое должно быть.
      
      - Есть такое в заморских странах, - нашелся шут Ерошка, - называется: канцлер.
      
      - Канcер? Нет, непонятно будет, - отклонило быдло.
      
      - При отце покойного царя Симеона Иоанне, - подумав сказал епископ, - было такое. Когда Иоанн уезжал из столицы, то оставлял своего дядю князем-правителем.
      
      - Ну вот и я буду князь-правителем, - решило быдло.
      
      Епископ пошел к императору и изложил ему волю быдла. Царь Гордей ожидал худшего и с радостью на все согласился. Епископ с Ерошкой сели и живо написали указ. Зачитали:
      
      - Указ его величества императора Гордея, царя всея Саврасии.
      
      Чудесным геройством нежданного витязя мы избавлены от гнусного разбоя Вальдемара Курносого. Оный витязь совершал сей подвиг не имея намерением получить руку принцессы Анастасии и половину державы. Поэтому повелеваем: Анастасию от ее слова освободить, а названному герою даровать титул князя-правителя с превосходством в старшинстве над всеми, кроме императора, и с правами особы царской фамилии, как-то: есть за одним столом с государем, иметь во дворце свои покои и прочая, прочая, прочая...
      
      - Такова моя царская воля, - подтвердил царь Гордей.
      
      Принц Агафон воспитывался за границей и получил тонкие манеры. Он не выдержал:
      
      - Как не стыдно соглашаться на такие позорные условия!
      
      - Такова моя царская воля, - повторил император.
      
      - Да какой же вы, папа, после этого царь, - вне себя закричал принц, - если собираетесь обедать за одним столом с испражнениями!
      
      Придворные оторопели:
      
      - Неслыханная непочтительность!
      
      - Если я не царь, то и ты не наследник, - хладнокровно отвечал царь Гордей.
      
      - Ну и не наследник!
      
      - Рукоблудием занимается, а туда же - отца учить, - громко произнес император.
      
      Придворные засмеялись и захлопали в ладоши.
      
      - Этого, папа, я вам никогда не прощу! - воскликнул побледневший принц и со слезами на глазах кинулся вон из залы.
      
      У порога он остановился и заявил:
      
      - Если хочешь знать, я уже полгода сплю с твоей любовницей Таисией Журавлевой!
      
      - Какая ложь! - изумилась Таисья.
      
      - Так ты, сучка, и с Гордеем, и с Агафоном блудишь! - завизжала императрица и отвешала той затрещину.
      
      Император, побагровев, встал с трона и велел принцу Агафону немедленно убираться из его царства.
      
      - Плешивый холуй! - изо всех сил крикнул принц и вышел.
      
      - Карл Федорович, за что он так ненавидит вашу плешивость? - спросил государь казначея.
      
      - Да, да, действительно, Карл Федорович? - поддержали придворные.
      
      Но в эту минуту в залу вошло быдло и завоняло:
      
      - Так ты, плешивый холуй, людей щелчками увечишь! Неделю обсирать буду!
      
      И непостижимое повторилось.
      
      - За оскорбление высочайшей особы, - повелел государь, проморгавшись, - бывшего принца Агафона схватить и предать казни четвертованием!
      
      Но Агафон переоделся в простое платье и в тот же день бежал из Саврасии.
      
      А быдло поселилось во дворце и скоро со всем освоилось.
      
      - Его превосходительство не желает занять покои принца Агафона? - не без тайной издевки предложил быдлу гофмейстер - и был обосран за ехидство.
      
      Быдло выбрало небольшую спаленку с видом на летнюю уборную дворцового сада, но велело перенести к себе царскую кровать с балдахином:
      
      - Непременно хочу на этой постели спать!
      
      Через некоторое время городской судья и палач пришли к быдлу узнать, какой казнью казнить схваченных разбойников.
      
      - Желает ли его превосходительство предать их колесованию, четвертованию, разрыванию конями или же будет достаточно их просто повесить?
      
      - Казнить называется - это зачем? - спросило быдло.
      
      - Как зачем? - растерялся судья. - Должны же мы наказать их убийство и разбой!
      
      Быдло опять не поняло:
      
      - Они убивали, а теперь ты их убьешь, где же тут наказание?
      
      Судья заморгал:
      
      - Но ведь этой карой мы как раз пресечем дальнейшее злодейство, разве не так?
      
      - Я таких остолопов отродясь не видало, - начало сердиться быдло. - Раньше они убивали, теперь ты их хочешь убить, а завтра они скажут:"Раньше нас убивали, а теперь мы будем!", - ты этого, что ли, хочешь?
      
      - Но, ваше превосходительство, они же будут мертвы! - воскликнул потрясенный судья.
      
      - А если воскреснут? - спросило быдло.
      
      - Но, ваше превосходительство, этого же не может быть!
      
      - А остолоп судьей может быть? - спросило быдло. - А другие вместо них могут быть? Ты говоришь, что хочешь наказать и пресечь убийство. Но разбойники сидят у тебя в тюрьме в колодках и больше никого не способны убить, даже себя, а вот ты, - ты, я вижу, хочешь теперь убивать вместо них!
      
      Озадаченный судья спросил:
      
      - Так что же тогда с ними делать?
      
      Быдло думало недолго:
      
      - В городе отсутствует призор за нечистотами, валяются прямо на улицах. Надо образовать из разбойников золотарную дружину, пусть ходят за говном.
      
      - Как долго? - спросил судья.
      
      - Пожизненно, пока не исправятся.
      
      Разбойники встретили это решение с ликованием. С прирожденной свирепостью они накинулись на нечистоты, зорко высматривая их со своих колесниц по всей столице. Шут Ерошка посоветовал быдлу ввести налог на горожан за содержание золотарной команды. Вдобавок, быдло само часто выбиралось в город и, если видело у какого-либо дома нечистоты, то шло к хозяину и заставляло убирать. Горожане сначала ворчали, но за недолгое время в столице установилась чистота.
      
      - Ты смотри-ка, - удивлялись в народе, - быдло-быдло, а ведь чисто стало!
      
      - Да, и дышится как-то свежей!
      
      Через некоторое время судья вновь пришел к быдлу:
      
      - В городе много воровства и бесчинства, как с ним бороться?
      
      Быдло вновь не задумалось:
      
      - Всех замеченных зачисляй на разные сроки в золотарную команду!
      
      Эта мера оказалась на удивление действенной. Некоторые, попав в дружину золотарей, пробовали валять дурака, но в руках золотарей скоро становились как шелковые. В короткий срок в городе почти совершенно перевелось воровство.
      
      - А быдло-то у нас хорошее, - стали говорить горожане. - Быдло, а... лучше стало!
      
      - Лучше! Куда лучше!
      
      И горожане полюбили быдло. Особенно им нравилось то, что оно не чинилось и часто появлялось в народе. Действительно, быдлу быстро надоело видеть перед собой за обедом тупое лицо императора Гордея. Быдло стало есть у себя или вместе со слугами. Оно вело с ними различные разговоры и обо всем расспрашивало. Большинству слуг льстил простой обычай быдла, хотя быдло иногда любило похвастать и порой туманно намекало на свое высокое происхождение, которого, впрочем, оно и само не знало. В государственном совете быдлу тоже скоро надоело: министры с жабьими лицами мололи какую-то чепуху под видом обсуждения государственных вопросов. Быдло забросило государственный совет и больше выбиралось в город, проявляя ко всему неиссякающую любознательность. То оно заходило в лавку и принималось расспрашивать о товарах и торговле, то останавливало какого-нибудь мужика с возом овощей и выпытывало у него, сажает ли он репу и капусту и трескает ли гусей с яблоками. Если быдло видело какой-либо непорядок, то свирепело и посвойски разделывалось с виновником, а особенно было взыскательно в отношении нечистоты. Поэтому, если перед быдлом было грязно, то псоле быдла становилось чисто. Горожане подметили это. Заметили и то, что быдло никогда не обсирает женщин, стариков и детей. Его спросили:
      
      - Как ты узнаешь, дяюдюшка, что такого-то обосрать надо?
      
      - Я холуя изнутри чувствую, - объяснило быдло.
      
      И действительно, быдло не ошибалось. Однажды оно неожиданно для себя обосрало какого-то мужика на углу рыночной площади и долго у него допытывалось, в чем он провинился. Мужик все отрицал.
      
      - Может быть, ты из дома деньги тащишь и в кабаке пропиваешь? - спрашивало быдло.
      
      - В рот капли не беру, - отказывался мужик.
      
      - Тогда ты, наверное, жену и детей бьешь?
      
      - Я не женат, ваша светлость!
      
      - Дядюшка быдло, - начали подсказывать из толпы, - да ведь это живодер Шкуркин! Он шкуры с собак живьем сдирает, а перед тем мучит почем зря!
      
      - Ну, вот, - зря не обосру, - сказало быдло. - Ступай-ка, живодер, на месяц в золотари, а собак больше не мучь!
      
      - Князь-правитель суров, но справедлив! - закричал ябеда, живший наискосок от дворца - и тоже загремел на три месяца в золотари.
      
      В тот же день быдло встретило на базаре купца Терентьева.
      
      - Эге. да это Ермолай Егорович!
      
      - Здравствуйте, ваше превосходительство, - отвечал Терентьев, снимая шапку.
      
      - Ну, ну, - сказало быдло, - что это ты чинишься, давай-ка по-старому. Приходи ко мне вечером во дворец, непременно хочу с тобой потолковать.
      
      Оно наказало страже:
      
      - Купца Терентьева ко мне всякий час пускать!
      
      Вечером за самоваром быдло спросило Терентьева:
      
      - А ведь ты, купчина, с разбойниками-то раньше знался, - не холуйство ли то?
      
      Купец Терентьев аж блюдце выронил из рук.
      
      - Дялюшка, да разве я своей волей! Пришли ночью, в руках пистоли, суют товар: "Бери, а нам припас привезешь!". Лица страшные, как откажешься? Мало того, что убьют, так дом подожгут: семью разорят! А от царя какая защита? Ох, и натерпелся от них страху!
      
      - Ну, ну! - похмыкало быдло. - Я ведь тебя, Ермолай Егорович, тоже обосрать хотело сначала, а не стало: умен больно! Когда в лесу-то, - помнишь? - я подумало, ты меня к разбойникам нарочно завез, а ты, значит, наоборот, - через меня от них отделаться решил!
      
      - Да что ты, дядюшка, - смутился купец. - Получилось так!
      
      - Умен, умен, - похвалило быдло. - Теперь если в город приедешь, ко мне всегда заходи!
      
      Купец стал заезжать к быдлу и беседовал с ним об устроении торговли. Его страх понемногу рассеялся, и они с шутом Ерошкой договаривались до разных новшеств.
      
      - Ярмарка - вещь хорошая, но надо бы, чтоб в городе постоянно было что-нибудь такое, - рассуждал Терентьев. - Приедешь туда и видишь, где, кто, почем торгует.
      
      - А вы, Ермолай Егороыич, разве видели такое в западных странах? - спросил его позже посол Калдин. - Это называется у нас, - и посол произнес по-иностранному.
      
      - Да нет, мне куда уж в иноземье, - засмущался купец. - Я так, от себя прикидываю.
      
      Среди знати к быдлу относились по-разному. Половина партии Агафона при дворе видела в нем противовес императору Гордею, но остальные считали быдло виновником изгнания принца. Находились и такие, кто чувствовал подобно народу.
      
      - Вы знаете, Таечка, - признавался князь Песков фрейлине Журавлевой, - князь-правитель меня ставит порой в тупик. Больше всего мне нравится, что он не пытается корчить из себя сановника. Я, признаться, опасался еще другой крайности, - этако игры в близость к народу с его стороны, но нет, - он простодушен - и только. А порой это простодушие у мней всякого ума, и я, право, теряюсь. Но, главное, мне стало как-то легче. Я хожу теперь во дворец, не опасаясь подвергнуться высочайшему оскорблению, и вообще - как бы это выразиться? - чувствую какую-то приподнятость. Правда, во дворце теперь иной раз пованивает, но...
      
      Журавлева задумалась.
      
      - Вы знаете, князь, со мной происходит что-то подобное, - созналась и она. - Не могу объяснить, в чем тут дело, но в нем какое-то обаяние. Я бы даже сказала, что меня к нему както притягивает...
      
      - Как женщину, фрейлина? - галантно осведомился князь.
      
      - Вы все об одном, повеса! - засмеялась фрейлина.
      
      В это время быдло подружилось с епископом Павсанием. Оно часто гостило у него в монастыре и живо интересовалось вопросами веры. Быдло обожало вести с Павсанием богословские беседы и очень иоржествовало, когда ему удавалось поймать епископа на каком-то несоответствии.
      
      Как-то быдло спросило Павсания:
      
      - Павсаний, вот ты говоришь: на все воля Божья. Так это?
      
      - Так, дружочек, - отвечал владыка, заранее улыбаясь.
      
      - Нет, не так! Вот если я тебя об... леплю - это что, тоже воля Божья? А, как по-твоему, могу я тебя... облепить?
      
      - Ну, можешь, можешь, - смеясь, отвечал епископ.
      
      - А! - можешь! То-то и оно, что не могу! Мы с тобой в дружбе, у тебя глаза он какие ероткие, - как же я тебя могу обгадить, - ну, как тебе не стыдно, Павсаний! Выходит, не на все воля Божья! - торжествовало быдло. - Плохо же ты про своего Бога-то думаешь, душа моя!
      
      - Срезал, срезал, - смеялся епископ.
      
      Но больше всего быдло подружилось с Ваняткой. С ним быдло познакомилось вскоре после новоселья во дворце, - вышло однажды к обеду и увидело за столом ясноглазого мальчишечку. Мальчик, блестя любопытными глазами, открыто смотрел на быдло.
      
      - Ты, поди, царевич Ванятка? - догадалось быдло.
      
      - Да, - живо отвечал мальчик. - А ты, наверное, Настькин жених?
      
      - Называй меня как-нибудь иначе, - смутилось быдло.
      
      - Хорошо, дядюшка быдло!
      
      - А почему я тебя раньше не видело, Ванятка?
      
      - А я раньше в монастыре у владыки Павсания воспитывался, - бойко объяснял Ванятка, а теперь, когда Агафона прогнали, я первый наследник стал, и меня Настька к себе забрала!
      
      Быдлу очень понравилась смышленость и непосредственность царевича, и оно к нему быстро привязаалось. Теперь быдло часто ходило к Ванятке в детскую и слушало вместе с ним уроки. Вечером Настасья проверяла у братика, как он выучил залание, а быдло присутствовало и набиралось заодно грамоты. На удивление быстро быдло освоило письмо и счет и очень гордилось, что может теперь прочитать государственные бумаги и поставить подпись. Но больше всего из уроков быдло полюбило историю, а еще больше географию, а из нее Африку, а из нее жирафу. Если вечером быдло не гоняло чай со слугами, то непременно находилось в детской у Ванятки и слушало что-нибудь из географии.
      
      - За морем от Греции, - читал Ванятка, - находится жаркая страна Африка. Растительность в ней обильна, как нигде. Африку населяют многие удивительные звери: лев, который признан между зверями царем, ибо не мигая глядит на солнце, и слон, величайший из животных земли размерами, и единорог, чей рог обладает целебными свойствами от всех болезней, и водный зверь крокодил, уподобляющийся дракону безобразием своей чешуи, а еще жирафа, - анитлопа со столь длинной шеей, что может доставать до верхушек деревьев и поедать с них листву. Несмотря на свою шею, жирафа выделяется из всех зверей грациозностью, за это ее почитают прочие антилопы и всегда сопровождают своитой. Обитают в Африке два народа: арапы и эфиопы. Арапы поклоняются крокодилу, эфиопы же исповедуют ислам*,
      
      _______
      * так у географа
      
      
      занесенный в эту страну из Турции. Эта вера заставляет эфиопов восемь раз в день совершать молитву, при эом кто-нибудь взбирается на какое-нибудь высокое место, скалу или пальму, и надзирает за правильностью обряда. Пальма, - писал далее географ, - есть дерево, стройностью подобное сосне, но с большими листьями папоротника на макушке.
      
      - Сосна - и листья папоротника на макушке, - вздыхало быдло. - Какая удивительная страна, Ванятка!
      
      - Через море, называемое Индийским, находится материк Индия, - продолжал Ванятка. - Природой она подобна Африке, но жирафы там нет. Индию, - писал географ, - также населяют эфиопы, но в отличие от турок они держатся магометанства*.
      
      _______
      * очевидно, имеются в виду различия шиитского и суннитского толка
      
      
      Правит здесь царь Эвкамон. Раньше в Индии было еще царство обезьян, весьма багровых задами, но Эвкамон напал на них и присоединил к своей державе. Царя обезьян Эвкамон привез к себе и золотой цепью приковал к своему трону. Если царь сердится на кого-нибудь из своих подданных, то обезьяна обучена показывать виновнику зад. Все в Индии очень трепещут этого, поэтому в державе Эвкамона большой порядок.
      
      - Не, - сказало было, - я лучше делаю.
      
      - Если Африка - поистине то место, где волосы женщин отличаются наибольшей курчавостью, то в Индии встречаются мужчины с четырьмя, а женщины с шестью руками. Это сообщает большое удовольствие супружеским ласкам, поэтому браки у индусских эфипов очень прочны.
      
      - Какое удовольствие супружеским ласкам от шести рук! - не согласилось быдло. - Вот если бы... Ну, читай, читай, что там дальше...
      
      Ванятка читал:
      
      - Еще в Индии живет племя говорящих енотов. Говорящие еноты в большой вражде со змеями и часто сражаются с ними. Среди енотов встречаются весьма ученые. Их царь живет в высоких горах, откуда созерцает вселенную, и раз в десять лет спускается к царю Эвкамону и прорицает. После этого Эвкамон подносит говорящему еноту дары и дает носильщиков, чтобы унести подарки в горы.
      
      Как-то раз быдло спросило Ванятку:
      
      - Как ты думаешь, Ванятка, куда бы интересней было поехать: в Индию или Африку?
      
      - В Африку, дядюшка быдло!
      
      - В Индию тоже интересно, - вздохнуло быдло, - там обезьяна ученая и енот говорящий. Но... в Африку лучше: там жирафа!
      
      История быдлу тоже показалась весьма занимательной, но подвиг Геракла с авгиевыми конюшнями ему не понравился:
      
      - Взял да смыл, - нет, чтобы Ефыму Кулагину на огород отдать!
      
      Учитель словесности, желая угодить быдлу, дал Ванятке выучить стишок про жирафу. Теперь вечерами Ванятка читал быдлу:
      
      
      
      Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
      И руки особенно тонки, колени обняв.
      Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
      Изысканный бродит жираф.
      
      
      Вдали он подобен цыетным парусам корабля,
      И бег его плавен, как радостный птичий полет.
      Я знаю, что много чудесного видит земля,
      Когда на закате он прячется в мраморный грот.
      
      
      
      - Изысканный бродит жираф, - повторяло быдло, едва не плача от задумчивости.
      
      Как-то быдло спросило Ванятку:
      
      - А как ты думаешь, Ванятка, вот эти наши остолопы, что в государственном совете, - они, поди, про жирафу и не слыхили и ничего такого понять не умеют?
      
      - Куда им, дядюшка быдло, - бойко отвечал Ванятка, - они и про географию-то не слышали!
      
      - А ну-ка я их проверю по географии, - надумало быдло.
      
      И быдло объявило через несколько дней экзамен по географии для всех министров.
      
      Министры по одному заходили в комнату, а быдло задавало им вопросы.
      
      - Что разделяет Африку и Индию? - спрашивало быдло.
      
      Министры тушевались.
      
      - В каком месте волосы у женщин отличаются наибольшей курчавостью?
      
      - Министры говорили совсем не про Африку. Быдло распоряжалось:
      
      - Запиши, - шуту Ерошке, - министр такой-то географии не знает.
      
      Если вельможа проявлял себя совсем плохо, то быдло лично выпроваживало его комнаты и объявляло в коридор:
      
      - Балбесу такому-то жалованья больше не выдавать!
      
      Или:
      
      - Бездельника такого-то от должности отрешить!
      
      Глашатай Самсон Полыгалов открывал окно и повторял это зычным криком на всю столицу.
      
      Министра осматривания всходов и облаков быдло вовсе не допустило до экзамена.
      
      - Но, ваше превосходительство, - пробовал возражать министр, - почему же вы отказываете мне в праве сдать экзамен? А вдруг я покажу крепкие познания в географии?
      
      - Нет, нет, - отвергло быдло. - Будь ты хоть Магелланом, при твоей должности я бы тебя все равно не допустило. Уж лучше я сразу тебя министром рассматривания золотарских задниц назначу!
      
      - А какое жалованье вы мне положите? - осведомился министр, не поняв насмешки.
      
      Быдло вспылило:
      
      - Я тебе знаешь что положу?!. - вот какое жалованье!..
      
      - Запиши, - велело оно Ерошке, - остолопа такого-то на месяц в золотари без экзамена!
      
      - Остолопа такого-то на месяц в золотари без экзамена! - заорал в окно Самсон Полыгалов.
      
      Та же участь постигла министра созерцания красоты императорского лица, министра регулярного наступления понедельника, министра попечения о всеобщем балгоденствии и еще коекого. Вечером министр осматривания всходов и облаков жаловался домочадцам:
      
      - Двадцать лет на государственной службе, начиная еще с покойного императора Семена... Три ордена, ни одного замечания... Нынешний император всего два раза поставил шелбан... Легко ли - каждую весну в дворцовом саду осматривал всходы... Ладно, я понимаю, - он свои порядки заводит. Ну, так ты отправь человека в отставку по возрасту, дай имение, орден, назначь пенсию, наградные... А то что же это такое: вместо жалованья... говорить не хочется - что!
      
      Успешно сдали экзамен князь Песков, казначей Карл Федорович, генерал Голованов и еще некоторые. Быдлу особенно понравился князь Песков: он в своей жизни много ездил по иноземью и рассказал быдлу массу любопытного. Карл Федорович был вообще человек заграничный, а генерал в молодости мечтал о воинской славе и, изучая Александра Македонского, выучил по его походам всю географию.
      
      На следующий день быдло собрало государственный совет и объявило результаты экзаменов.
      
      - Такие-то, - быдло перечислило, - сдали экзамен и остаютв государственном совете. Такие-то, - быдло перечислило, - экзамен не сдали и от должности отрешаются. Из них министры такие-то зачисляются на месяц в золотари. Всем не сдавшим экзамена жалованья больше не выдавать!
      
      - Горы Шань высоки, - запел на радостях казначей.
      
      - Следующий экзамен будет по истории, - объявило быдло.
      
      - Хорошо хоть в золотари не записал, - зашептались уволенные, не глядя в сторону приговоренных.
      
      Уволенные министры хотели получить расчет за прошлый месяц, но казначей уклонялся:
      
      - Вы уволены шо шлужбы!
      
      - Карл Федорович, но ведь это жалованье за прошлое время! - убеждали бывшие министры, взяв казначея в кольцо.
      
      - Нишего не шлышу беж ошков, - прищурился казначей и, вырвавшись из окружения, скрылся в сокровищнице.
      
      Министр осматривания облаков и остальные несчастные подали жалобу государю. На следующем заседании государственого совета быдло увидело их, по-прежнему восседающих на привычных местах.
      
      - Кто пустил? - осерчало быдло.
      
      - По повелению императора...
      
      - Плешивый холуй самовольничать стал! - взбеленилось быдло. - Ну, щас!..
      
      Оно побежало в покои императора, и оттуда дурно запахло. Уволенные министры переглянулись, втянули головы в плечи и и скоренько покинули зал заседаний. Когда к государю в другой раз пришли с какой-то жалобой, он отвечал:
      
      - Должность князя-правителя введена затем, чтобы освободить меня для лучшего царствования. Обращайтесь с подобными вопросами к князю-правителю.
      
      - Но он...
      
      Император был непреклонен:
      
      - Идите к быдлу!
      
      А министры, зачисленные в золотари, проработав месяц, неожиданно вошли во вкус новой работы и подали прошение о зачислении в золотарную команду на постоянно. Бывший министр осматривания всходов выучился водить лошадь и разъезжал на своей бочке с гордо поднятой головой, едва удостаивая кивком прежних знакомых. За усердие Вальдемар Курносый обещал назначить его бригадиром над остальными министрами. Бывший министр всходов получил новое жалованье, принес домой и прослезился:
      
      - Эти деньги больше всех моих прежних стоят...
      
      - Да кому нужны твои копейки, говновоз! - заругалась на него жена.
      
      - Дура! - заорал обиженный бывший министр. - Это же без бригадирских пока!
      
      Царь Гордей держал при дворе философа. Когда случалась какая-нибудь неприятность, государь вызывал его к себе, и тот объяснял все по философии так, что всегда выходило в пользу царя Гордея. Императору это очень нравилось. Он захотел и на этот раз утешиться философией и, вызвав философа к себе, сказал:
      
      - Быдло называет меня плешивым холуем, а мне это не нравится. Нельзя ли истолковать это как-нибудь в мою пользу?
      
      - Это уже в вашу пользу, ваше величество, - отвечал философ. - Само титулование вас плешивым холуем со стороны быдла подтверждает ваше императорское достоинство, ибо таким образом претворяется важнейший закон диалектики, а именно - отрицание отрицания.
      
      - Как это? - тупо посмотрел на него император.
      
      - Очень просто, ваше величество. Отрицание отрицания - это взаимное уничтожение двух отрицаний. Поясню это на живом примере: враг моего врага - мой друг. Враг - это нечто вредное, отрицательное, но когда одна вредность вредит другой, то мне получается польза. Равносильно тому и хула со стороны врага есть похвала. Теперь разберем ваш случай. Быдло находится в отношении противоположности к вашему величеству, ибо оно низменно, а вы - высочайшее лицо в государстве. Поэтому когда оно направляет в вашу сторону нечто отрицательное, а именно - обращается к вам "плешивый холуй", то это обращение приобретает противоположный смысл, а именно - признание вашего императорского достоинства.
      
      - Отлично! - одобрил император. - Теперь надо издать указ, где бы все это было расписано.
      
      Философ испугался и сказал:
      
      - К делу надо привлечь учителя словесности, у него хороший слог.
      
      Позвали словесника. Он выслушал философа и сказал:
      
      - Рассуждения моего высокоученого коллеги философски чрезвычайно убедительны, но мало применены к обстоятельствам.
      
      - Почему это? - обиделся философ.
      
      - Я имею в виду, - пояснил учитель словесности, - что не оговорено титулование со стороны простого народа. Ведь они тоже в низменном состоянии по сравнению с государем и, рассуждая логически, должны обращаться к государю "плешивый холуй".
      
      - Да, да, верно, - согласился император, - все прочие рядом со мной падло и должны поэтому называть меня плешивым холуем... но... мне этого почему-то не хочется.
      
      - И совершенно справедливо, ваше величество! - подхватил философ. - Разумеется, простой народ в низости относительно вас, но эта низость не достигает противоположности.
      
      - Надо будет уточнить это в указе, - заметил император.
      
      - Конечно, ваше величество. Значит, так, - забормотал философ. - Указ его величества императора всея Саврасии. Князьправитель - быдло. Быдло называет меня плешивым холуем и правильно делает, ибо находится ко мне в отношении противоположности и титулует по противоположности...
      
      - Не надо про "правильно делает", - перебил государь.
      
      - Ага, значит, так. Князь-правитель - быдло и называет меня плешивым холуем. Быдло находится в отношении противоположности ко мне и титулует по противоположности, т.е. правильно. Поэтому когда быдло называет меня плешивым холуем, то это не считается, то есть я считаюсь императором.
      
      - Являюсь, - поправил словесник. - А лучше просто: то я император.
      
      - Тогда так: когда быдло называет меня плешивым холуем, то я император. Когда быдло не называет меня плешивым холуем, то... то... я все равно император.
      
      - Надо опустить это место, - подсказал словесник. - Достаточно того, что сомнительный случай титулования разъяснен.
      
      - Да, да. ...Холуем, то я император. Когда плешивым холуем меня называет не быдло... То есть, нет, не так... Когда плешивым холуем быдло называет не меня...
      
      - Почему только быдло? Назвать плешивым холуем может каждый, - вмешался словесник.
      
      - Да, верно. ...Когда плешивым холуем называет кто-нибудь другой... и кого-нибудь другого... А, может быть, ваше величество, нам вообще воспретить такое обращение?
      
      - С чего это вдруг? - отклонил царь Гордей. - Меня быдло будет так называть, а их, выходит, нельзя? Нет уж, пусть и остальные в холуях походят, - какое мне дело?
      
      - Ага, значит, так. Когда плешивым холуем называют меня, то я император. Когда плешивым холуем называют кого-нибудь другого, то он - плешивый холуй.
      
      - Не обязательно, - не согласился словесник. - Если это, например, особа женского пола? Холуй - слово мужского рода и не подходит. Да и плешь у женщин чрезвычайно редка.
      
      - Пожалуй, вы правы. Тогда так: когда плешивым холуем называют кого-нибудь другого, то он кто-нибудь другой...
      
      - Это тоже не обязательно. Вот вам пример: конюх Антип плешив. Он - холуй. Следовательно, он - плешивый холуй, а не кто-нибудь другой.
      
      - Да, вы правы, коллега. Тогда оговорим это: ...кто-нибудь другой, кроме тех случаев, когда он плешивый холуй.
      
      - Но не я, - вставил император. - Надо разъяснить здесь, что ко мне это не относится.
      
      - Совершенно верно, ваше величество! ...То он кто-нибудь другой, кроме тех случаев, когда он плешивый холуй, кроме тех случаев, когда он император.
      
      - Или, - посоветовал словесник. - Два раза подряд "кроме тех случаев" нехорошо. Стилистически верно - или.
      
      - Да, или. Значит, так: ...называют плешивым холуем, то он кто-нибудь другой, кроме тех случаев, когда он плешивый холуй или император.
      
      - Кто император? - подозрительно спросил царь Гордей.
      
      - Кто-нибудь другой, кроме тех случаев, когда он плешивый холуй, ваше величество!
      
      - Запомни, болван, - сказал царь, ставя философу щелбан, - император я, а не кто-нибудь другой. Так это и должно быть в указе: я - император.
      
      - Слушаюсь, ваше величество! ...Кроме тех случаев, когда он плешивый холуй, кроме тех случаев, когда я император.
      
      - Или, - снова вставил словесник. - Стилистически лучше - или.
      
      - Да, - или я император. Значит, все вместе, - снова забормотал философ. - Указ его величества... быдло называет... по противоположности... то я император... кого-нибудь другого... плешивый холуй...
      
      Государь долго сидел с тупым лицом.
      
      - Прочитай-ка еще раз.
      
      Философ зачитал окончательную редакцию.
      
      - Вот сейчас все правильно, - сказал император. - Отлично! Превосходно! Теперь надо огласить этот указ по всем весям моей державы.
      
      Начали со столицы. Глашатай Самсон Полыгалов вышел на рыночную площадь и зачитал:
      
      - Указ его величества императора всея Саврасии о правильном титуловании.
      
      Князь-правитель, являясь быдлом, называет меня плешивым холуем. Быдло находится ко мне в отношении противоположности и титулует меня по противоположности, т.е. правильно. Поэтому когда быдло называет меня плешивым холуем, то я император. Когда плешивым холуем называют кого-нибудь другого, то он кто-нибудь другой, кроме тех случаев, когда он плешивый холуй или я император.
      
      Народ ничего не понял и безмолствовал. Потом все начали кричать:
      
      - Полыгалов, мы ничего не поняли, прочитай еще раз!
      
      Полыгалов прокашлялся и зычным голосом зачитал указ вторично. Из толпы понеслись крики:
      
      - Самсон, да ты скажи попросту, как царя-то теперь звать, - падлом или плешивым холуем?
      
      - Откуда я знаю! - сердито отвечал Полыгалов.
      
      - А в указе-то что прописано?
      
      - По противоположности, то есть правильно... Кроме тех случаев, когда он плешивый холуй или я император!
      
      - Да кто император-то, ты, что ли, Самсон?
      
      Полыгалов почернел лицом, свернул указ и пошел во дворец. Он схватил философа за руку и потащил на площадь:
      
      - Ты написал, ты и растолковывай!
      
      Философ забрался на помост и прочитал указ в третий раз.
      
      - Указ его величества всея Саврасии о правильном титуловании. Князь-правитель, являясь быдлом, называет меня плешивым холуем. То есть не меня называет, а императора. Понятно это, кажется? Быдло находится ко мне в отношении противоположности. Поясняю: быдло - низменно, а император - высочайшая особа. Поняли? ...И титулует меня по противоположности, то есть правильно. Поэтому когда быдло называет меня, то есть императора, плешивым холуем, то он император. Когда же плешивым холуем называют кого-нибудь другого, то есть не царя, то он кто-нибудь другой, поняли? ...Кроме тех случаев, когда он плешивый холуй или я император. Все ясно теперь, ребята?
      
      - Так что, как царя-то теперь называть? Плешивым холуем? - заволновалась толпа.
      
      - Ваше величество, вот как!
      
      - А плешивым-то холуем кого называть?
      
      - Кого-нибудь другого! Написано же: кого-нибудь другого! Кроме тех случаев, когда он плешивый холуй или я... то есть он... то есть я император!..
      
      - А Полыгалов говорил, что он император!
      
      - А ну вас всех, бестолочь! - в отчаяньи закричал философ.
      
      В этот час мимо проезжал епископ Павсаний. Он утихомирил толпу и поспешил во дворец, где насилу отговорил императора от дальнейшего распространения указа. Философ получил еще два щелчка и явился с жалобой к быдлу. Быдло выслушало все, плюнуло и сказало:
      
      - Если кто царь, то пусть хоть холуем зовут, хотя будут ли? Но то беда, когда кто холуй. а зовется царем.
      
      Философ тупо посмотрел на быдло.
      
      - Вся наша беда в том, что у нас никак не могут овладеть диалектикой, - плакался он позже учителю словесности. - Совершенно у нас не умеют ценить мыслящих людей!
      
      - Да, да, - сочувствовал словесник.
      
      Так случилось, что все эти события пришлись на то время, когда посол Калдин был в отлучке. Но вести о небывалых переменах в правительстве Саврасии достигли Вестландии.
      
      - Мне очень жаль прерывать ваш отпуск, баронет, - сказал Калдину король Вестландии, - но последние известия из Саврасии показывают, что ваша отлучка очень некстати.
      
      Посол поклонился и с первым кораблем отплыл в Архангельск. Прибыв в столицу, Калдин в два дня навел нужные справки и явился представиться быдлу.
      
      - Посол, а от чужого царя жалованье берешь да на нас же доносы пишешь, - не холуйствуешь ли? - спросило его быдло.
      
      Посол решил говорить откровенно.
      
      - Прошу меня выслушать, ваше превосходительство. За полсотни лет жизни я многое повидал на свете. Я стрелял львов в Ливии и помирал от чумы во Флориде. Я пиратсвовал в Карибах, за что был приговорен к смерти королем Вестландии, но открыл и присоединил к вестландской короне два острова, за что был помилован и возведен в достоинство баронета. В Версале я дрался на шпагах с охраной норманского короля из-за того, что отбил у него любовницу, а в Маракайбо бился на кулаках со здоровенным негром из-за одной веселой мулатки, - портовая потаскуха, кстати, больше заслуживала того, чем норманская. Я изучал фортификацию, навигацию, кораблестроение, смыслю в механике, баллистике, при случае могу пилить и строгать, как заправский столяр, а если понадобится, то сумею вести осаду крепости с моря и суши. У меня степень бакалавра по римскому праву, восемь шрамов на теле, пять детей от двух жен на родине, - не считая, верно, еще доброго десятка молодцов по портам Атлантики. Меня трудно чем-либо удивить, но когда я прибыл в Саврасию, меня удивило очень многое. Я увидел, что в стране, изобилующей землей, лесом, реками, - да чего только нет в вашей стране! - царит непостижимое запустение. Я увидел, что народ здесь угрюм и запуган, но считает себя первым среди земных народов, хотя никто не был даже в сопредельных странах и не мог бы вывести этого из сравнения. Я увидел, что падение нравов в народе можно было бы посчитать предельным, если бы падение нравов при дворе не перешло уже и этот предел. Я увидел, что захвативший престол царь Гордей - злобное, тупое и тщеславное ничтожество, что окружение царя под стать своему повелителю, что единственный умный человек при дворе - это царский шут, а единственная польза от правителсьства достигается пороком невероятной скупости казначея. Я увидел махровым цветом цветущее кляузничество, интриги, высокомерие и беспощадность к слабому, пресмыкательство перед сильным и столь гнусное раболепие перед короной, какое, пожалуй, можно найти только при дворе китайского императора. Но там и подданных, и царя ограничивает ритуал, - закон, перед которым склоняется и монарх, здесь же произвол деспота не сдержан ничем. И это в стране, чьи просторы, кажется, сами по себе внушают мысль о воле и отважном искании! Но прожив в Саврасии дольше, я увидел не только это. Я увидел, что даже при дворе каким-то чудом сохраняются честные и способные люди, чьи дарования при других условиях раскрылись бы, составив гордость отечества. Я увидел, что хотя здешняя церковь больше довольствуется мирским преуспеянием, нежели печется о долге пастыря, среди ее служителей есть подлинные подвижники, - хотя бы отец Павсаний. Я увидел, что среди простого люда много замечательных умов, а среди мастеровых - замечательных умельцев, что эти люди умеют веселиться в радости и сострадать друг другу в печали, - а в общем, это такие же люди, как везде, не лучше, но и ничуть не хуже. Я увидел, что у этой страны есть все права и возможности, чтобы занять достойное место в кругу просвещенных народов, и все губит только дурное правление да отсутствие просвещения. Что же мне было делать? Прожив столько в вашей стране, я уже не считаю ее чужой и ее интересы принял, как свои собственные. Власть, женщины да и деньги меня уже мало занимают, - на моем веку у меня было довольно и того, и другого, и третьего. Но распространить просвещение, но присоединить к европейской цивилизации Саврасию с ее пространствами, с ее непроявленными возможностями, - это теперь стало делом моей жизни. Поначалу я пробовал склонять императора и министров к тем или иным мерам, но вскоре убедился, что самые разумные советы ими встречаются с недоверием и враждебностью. Да и можно ли было ожидать от этой шайки, что они поймут мои побуждения? Тогда я стал действовать иначе и для видимости согласился на службу в пользу царя Гордея. Теперь, когда я настаиваю на тех или иных шагах, император и свита думают, что мной движет корысть, и это не вызывает у них подозрений, а мне развязывет руки. Калдин берет у Гордея деньги, - это все знают, а все ли знают, на что Калдин тратит эти деньги? На разведку руд и минералов. На устроение торговых и иных промыслов в Архангельске. На покупку книг за границей, - а их понадобится изрядно, чтобы открыть хоть одну приличную школу для юношей благородного сословия. Ерофей Иванович подтвердит, что мне порой удается провести в правительстве те или иные разумные шаги, и это во многом потому, что я выгляжу своим в глазах этой своры. И, в конце концов, император знает, что за моей спиной стоит мощь Вестландии, а смею уверить вас, слова "Король и народ вестландский решили..." нигде в мире не звучат пустым звуком.
      
      Быдлу понравилась достойная и умная речь посла, но оно спросило:
      
      - Как же так, Калдин, ты говоришь, что соблюдаешь интересы нашей державы, а в доносах к своему королю пишешь совсем иначе. Вон Ерофей рассказывал мне, что ты пишешь не так, как было с тобой сговорено, а он ведь перехватывает твои бумаги!
      
      - Не все, - улыбнулся посол. - Я нарочно позволяю кое-чему попасть в руки Ерофею Ивановичу, чтобы ему казалось, будто он контролирует мою переписку. Когда мне действительно требуется секретность, я пользуюсь совсем другими способами.
      
      Шут Ерошка хлопнул себя по лбу:
      
      - А я-то думал, что ты завел голубятню, чтобы потрафить царю Гордею! Так ты, значит, пользуешься услугами голубиной почты!..
      
      - И ей тоже, - сказал посол, - но не только ей. У меня дома стоит один сложный прибор, позволяющий практически мгновенно сноситься с Вестландией. В силу неизвестных мне причин он работает недостаточно надежно, но в случае большой срочности я к нему прибегаю. Могу тем не менее заверить, что делаю это совсем не затем, чтобы как-либо повредить Саврасии. Если бы я сообщал всю правду о состоянии вашей страны, экспедиционный корпус его величества Вестландии давно прошел бы победным маршем от Архангельска до столицы.
      
      - И тебя бы от хлебного места отодвинули, - дополнил Ерошка.
      
      - И это тоже, - не стал отпираться Калдин, - но не только это.
      
      - Ладно, хорошо, - продолжало допытываться быдло, - но ты вот говоришь, что радеешь о просвещении. Почему же тогда ты не подсказал Гордею завести золотарную службу? Какое может быть просвещение, если в городе прямо на улицах лежат беспризорные нечистоты?
      
      - Замечание вашего превосходительства совершенно справедливо, - отвечал, чуть смутившись, посол, - но что говорить о городе, если и в самом дворце ассенизация, то есть отвод нечистот, не поставлена надлежащим образом.
      
      - Как не поставлена? - удивилось быдло. - У каждого вельможи в спальне ночной горшок, - да вот, пожалуйста, хоть у меня, - быдло слазило под кровать и показало Калдину ночную вазу, - а для слуг во дворе вместительная уборная. Чего же еще?
      
      Посол вновь улыбнулся.
      
      - Ваше превосходительство, в просвещенных странах давно отказались от этой варварской отсталости. Под такие нужды - и не только во дворцах, но и во всех присутственных местах, а также жилых домах, - отводят особое сооружение: туалет, ватер-клозет, комнату отдыха или, как это называют у нас в Вестландии, лаваторий.
      
      Посол Калдин полез рукой за пазуху камзола и достал оттуда свиток бумаг.
      
      - Вот, посмотрите, - Калдин развернул перед быдлом цветные рисунки, - это выглядит так. Вот это, - показывал посол, - называется унитаз, вот это писсуар, а вот это биде.
      
      - А как вываливают из таких горшков? - спросило быдло, с живым интересом разглядывая рисунки. - И зачем их столько для одного дела?
      
      - Из них, ваше превосходительство, не вываливают, но смывают поступающей по трубам водой.
      
      И посол подробно объяснил конструкцию и назначение оснащения туалетных комнат.
      
      - Да-а, - с завистью вздохнуло наконец быдло, - как далеко шагнуло просвещение в западных странах! Вот бы нам при дворце завести такой же лаваторий!
      
      - Нет ничего невозможного, ваше превосходительство, - отвечал посол. - У меня давно заготовлены эскизы.
      
      Калдин вновь полез за пазуху и вытащил новый свиток.
      
      - Посмотрите, ваше превосходительство. Я уже присмотрел во дворце подходящее место для размещения лаватория. Здесь у меня несколько вариантов, какой бы вы одобрили?
      
      - Калдин, - радостно изумилось быдло, - так ты берешься построить нам лаваторий?
      
      - Берусь, - отвечал посол Калдин. - Но только, ваше превосходительство, я просил бы вас не вмешиваться в строительство до самого последнего дня. Я хочу преподнести вам сюрприз.
      
      - А сюрприз называется - это что? - спросило быдло.
      
      - Сюрприз - это нечаянная приятность, - объяснил шут Ерошка.
      
      - Непременно хочу нечаянной приятности, - сказало быдло.
      
      Уже на следующий день во дворце начались строительные работы. Быдло сгорало от любопытства и нетерпения, но, соблюдая уговор, даже не подходило к тому концу дворца, где шла постройка, хотя ему этого очень хотелось. В эти дни у быдла состоялась беседа с хранителем государственной казны.
      
      А им был при дворе императора Гордея остзейский нивх Карл Федорович, человек не то чтобы примерной честности, но невообразимо скупой. При одной мысли о необходимости какихнибудь расходов Карл Федорович начинал багроветь, щуриться и шепелявить. Если бы не эта скупость, Саврасия давно бы пришла в упадок уже совершенный. Но казначей, хотя деньги были не его, а казенные, как лев, сражался на государственном совете за каждую копейку. В день выдачи жалованья Карл Федорович старался объявить себя больным - и, действительно, испытывал приступ недомогания. Если хранитель казны находил какие-то расходы необязательными, то не только начинал шепелявить, но становился туг на ухо и слаб глазами, и тут уж никто не мог убедить Карла Федоровича выдать деньги. Принц Агафон не мог уломать его уплатить портному за лишнюю дюжину рубашек и был вынужден стащить из дворца серебряный подсвечник. Когда во дворце поселилось быдло, Карл Федорович пришел в ужас: он боялся, что быдло объест и обопьет казну. Но спустя каких-нибудь пару месяцев казначей с изумлением увидел, что быдло стало казне в великую выгоду. Число придворных увеселений резко сократилось, а с ними и расходы. Охоту принца Агафона Карл Федорович распродал лично. Решение об увольнении половины министров казначей встретил песней. А золотарный промысел поистине оказался золотым дном для казны. По всему этому Карл Федорович стал горячим приверженцем быдла. Но когда он узнал о строительстве лаватория, то обеспокоился и явился к быдлу с уверениями, что на это в казне нет средств.
      
      - Ты что же, Карл Федорович, - холуйствуешь? - строго спросило быдло. - Из просвещенных ведь стран родом, знал, что при дворце положен лаваторий, а скрывал.
      
      - Ваше превошходительштво, - отвечал казначей, - в кажне нет шредштв на такое штроительштво.
      
      - Какое мне дело до твоей казны, если я хочу построить лаваторий! Уволь каких-нибудь бездельников, вот тебе и средства.
      
      Казначей оживился.
      
      - Несокращенной осталась только служба тайной полиции, - сказал он, заглядывая в бумаги.
      
      - Это какая такая служба? - удивилось быдло.
      
      - Эта служба, - объяснил хранитель казны, - следит за настроениями в столице, уведомляет правительство о заговорах, преступных намерениях среди народа, а также наблюдает за подозрительными иностранцами.
      
      - Да неужто у нас такое холуйство заведено? - поразилось быдло.
      
      Но шут Ерошка подтвердил:
      
      - Есть, есть такое, дядюшка! Шныряют день и ночь по городу, вынюхивают, высматривают, а чуть что, бегут Гордею доносить. Да только всей службы-то три ябедника.
      
      - Как три? - удивился Карл Федорович, вновь просматривая бумаги. - Начальник тайной полиции показывает мне, что у него в штате четырнадцать человек.
      
      - Да какое четырнадцать! Он сам, да живодер Шкуркин, да ябеда, что наискосок от дворца живет, - спроси, кого хочешь.
      
      - Это жакоренелый негодяй, - возмутился Карл Федорович. - Я наштаиваю на том, штобы жалованье тайной шлужбы пошло на штроительштво лаватория.
      
      Начальник тайной полиции переполошился и немедленно явился к быдлу.
      
      - Буду почитать за великое счастье оказывать услуги его превосходительству.
      
      - Да какой от тебя прок? - отмахнулось быдло. - Калдин шпионит вовсю, а ты проворонил, Вальдемара Курносого не словил... На что ты мне?
      
      Начальник тайной полиции сделал значительное лицо.
      
      - Царь Гордей... то есть плешивый холуй... ненавидит ваше превосходительство. Он неустанно строит козни, чтобы лишить вас законного положения в государстве. Мечтаю о том, чтобы предостерегать вас от коварства царя Гордея!
      
      Быдло не заинтересовалось.
      
      - Когда мне есть за что плешивого холуя обосрать, я это и так чувствую... Слушай, давай-ка я тебя в золотари запишу, - уж больно ты говённый!
      
      Бывший начальник тайной полиции позеленел и поспешил откланяться. Он побежал с жалобой к императору. Император вздохнул:
      
      - Князь-правитель освободил меня от бремени столь незначительных дел... Но, надеюсь, это не прервет нашу дружбу?
      
      Бывший начальник тайной полиции заверил государя в своей неизменной преданности. "Ну, нивчура остзейская, - бесился фискал, - ты мне поплатишься за это!"
      
      Тем временем минуло две недели, и инженер Калдин позвал быдло принимать работу. Быдло увидело шесть дверей, - попарно, как объяснил Калдин, для прислуги, для благородного сословия и для императорской фамилии и быдла. Осмотр начали с лаватория для прислуги. В мужской комнате был ряд кабинок с унитазами и напротив - батарея писсуаров, всё белоснежного цвета, на стенах в прихожей было несколько умывальников и полотенец.
      
      - Обиходно, - одобрило быдло.
      
      Затем осмотрели лаватории для благородного сословия. Здесь было по три кабинки без писсуаров, зато в каждой находилось биде. На стенах, крытых розовым кафелем, помещались сиреневые умывальники.
      
      - Очень красиво, - похвалило быдло.
      
      Наконец быдло открыло дверь в лаваторий высшего назначения и ахнуло: фарфоровый унитаз сиял белизной, розовое биде было украшено бронзовыми краниками, умывальник являл небесного цвета чашу, куда из пастей бронзовых удавов изливалась горячая и холодная вода. Но главное, главное, под куполом голубого потолка, где живописно плыли облака и реяли птицы, оживала на стенах великолепная, прекрасная, сказочная Африка: вот царь пустыни в погоне за стадом пугливых антилоп, вот притаился в реке водный зверь крокодил, вот могучий слон поливает себя водой из хобота, и - красота, красота! - в полстены нарисованная жирафа грациозно покачивает шеей под пальмами, стройностью подобными соснам.
      
      Наверное, минут пять быдло благоговейно созерцало картину, а затем повернулось к министрам и сказало:
      
      - Ну, видите теперь, какая польза от просвещения?
      
      - Калдин, сукин сын, умеет же объехать на кривой, - прошептал один министр другому.
      
      - Пожалуй, я себе такой же построю, - невпопад отвечал князь Песков.
      
      Быдло распорядилось, чтобы всю прислугу и придворных сводили в лаваторий и объснили пользование оборудованием. Любопытных и так было достаточно, и к заветным местам началось форменное паломничество.
      
      - Да, Калдин, удружил, - признало быдло. - Вот это я понимаю, - сюрприз так сюрприз. Что хочешь за лаваторий?
      
      - Ничего, - отвечал посол. - Я рад содействовать просвещению. Что до расходов, то они вполне окупятся: теперь вся знать и состоятельные люди из зависти и подражания примутся строить лаватории, и мы в доле с Ермолаем Егоровичем будем брать подряды. Я уже получил заказ от князя Пескова и еще двоих вельмож.
      
      Быдло живо повернулось к казначею:
      
      - Карл Федорович, учись у Калдина! Вот как надо казну-то пополнять, а не твоим вшивым скопидомством.
      
      - Тем не менее, я настаиваю, чтобы жалованье тайной полиции более не выдавалось, - отвечал Карл Федорович.
      
      - Это ты можешь не сомневаться, - заверило быдло.
      
      Ночью быдло встало, взяло свечу и пошло в лаваторий. Оно зажгло светильник, село на унитаз и два часа любовалось красотой. Потом оно вернулось в постель и заснуло в совершенном счастье. Утром быдло проснулось с чувством предстоящей радости. Оно вспомнило про лаваторий и сразу побежало туда. Но здесь быдло поджидал удар в самое сердце: биде было использовано не по назначению, могучему льву пририсован подобающий член и подписан неприличным словом. Быдло заподозрило в злодеянии императора (он и был). Красоту восстановили, но обеспокоенное быдло попросило посла Калдина врезать в дверь особый замок. Один ключ быдло дало Ванятке, а второй оставило у себя. Обиженный тем, что его обошли, император долго уговаривал Ванятку отдать ему ключ, а затем попытался отобрать его силой, но быдло рассвирепело, как еще не видывали. Из покоев государя целую неделю дурно пахло. Императрица устроила мужу скандал:
      
      - Из-за тебя я должна эту вонь нюхать!
      
      Она переехала от мужа в дальний конец дворца. Покои императора душили розовым маслом, но это не очень помогало.
      
      Как-то раз в эти дни быдло проходило по двору, а слуги садились пить чай. По обыкновению они окликнули его:
      
      - Айда с нами чай пить, дядюшка быдло!
      
      - Спасибо, братцы, в другой раз, - отказалось быдло. - Некогда: плешивого холуя иду обсирать!
      
      - А за что ты его обсираешь? - полюбопытствовал садовник.
      
      - А то не за что! Лицо тупое, душонка подлая, Настька на горшок садится, он за ней в дырку подсматривает, - ну, как такого не обосрать?
      
      Лакей Никифоров записал эти слова на бумажку и донес государю.
      
      - О какой дырке толкует князь-правитель? - удивился император. - В стене лаватория, верно, есть окошечко, но оно у самого потолка, можно ли через него что-то увидеть?
      
      - Нельзя, - несколько смутившись, отвечал Никифоров.
      
      Император улыбнулся.
      
      - Я тоже так думал, но вместе с бывшим начальником тайной полиции мы нашли способ. Надо только встать ногами на умывальник и приложить к окошечку зеркало. Вот попробуй как-нибудь, убедишься: все видно.
      
      - Фи, как некультурно, - скривила губы Таисья Журавлева, бывшая при разговоре.
      
      - Да скажи спасибо за науку, - хладнокровно продолжал император, - сам-то бы, поди, не догадался!
      
      - Срамотища! - возопил потрясенный Никифоров.
      
      Он вернулся от государя совершенно огорошенный.
      
      - Хуже быдла обосрал, - признался Никифоров слугам. - Точно, что плешивый холуй.
      
      С тех пор лакей Никифоров невзлюбил государя. Он стал ограничивать его в еде, не давал долго спать и вообще старался держать царя в ежовых рукавицах. Например, государь, скушав несколько блинчиков с мясом, тянул руку к десятому, - Никифоров говорил: "Жирно будет" - и уносил блинчики на кухню, царь хотел полакомиться коврижкой, - Никифоров бурчал: "Холуи подождут", - и придвигал коврижку Ванятке, приговаривая: "Кушай, сиротка, кушай, ваше настоящее величество", - словом, во всем принял сторону быдла. Окошко в туалете Никифоров заколотил фанеркой и приладил рядом горшок с нечистотами. Государь по привычке полез подсматривать, опрокинул горшок, упал, разбил зеркало и сильно ушибся. Лакей Никифоров на радостях напился пьян, утром не пошел на службу и весь день колотил в барабан, празднуя победу. За это император хотел уволить Никифорова со службы, но быдло не позволило.
      
      - У нас в городе остановился заезжий маг, - сообщил государю бывший начальник тайной полиции. - Может быть, он нам поможет?
      
      - Отлично! Приведи-ка его ко мне, - распорядился император.
      
      Маг выслушал дело и спросил:
      
      - А как зовут князя-правителя?
      
      Государь и бывший начальник тайной полиции переглянулись.
      
      - Все зовут его дядюшка быдло, - признался, помешкав, бывший начальник тайной полиции, - но подлинное его имя от нас скрыто.
      
      - Так, а кто его родители?
      
      Император и бывший начальник тайной полиции вновь переглянулись.
      
      - Не знаем.
      
      - Хотя бы день появления его на свет известен?
      
      - Нет.
      
      Маг задумался.
      
      - Могу я по крайней мере осмотреть его спальню?
      
      Быдло в то время гостило у Павсания, и бывший начальник тайной полиции проводил чародея в покои быдла.
      
      - Не стану браться за дело, - отказался кудесник. - У противника ни имени, ни рождения, ни пола. Против кого же мне обращать свои чары?
      
      - Неужели вы отказываете нам в помощи? - огорчился государь.
      
      - Уважаемый чародей, придумайте что-нибудь! - взмолился бывший начальник тайной полиции.
      
      Маг погрузился в размышления.
      
      - При дворе императора Эвкамона, - начал рассказывать он после долгого молчания, - произошла похожая история. Неожиданно во дворец пришел человек с невообразимо безобразным лицом. Его отвратительное уродство внушало всем ужас. Пользуясь этим, человек с безобразным лицом нагнал страху на двор и народ и стал хозяйничать. Он присвоил себе имя "Разгневанный дракон" и титул правителя. Император отчаялся обуздать его многочисленные бесчинства, но любимая наложница подсказала царю Эвкамону выход. Тайком по стране были собраны люди со столь же и более отвратительными лицами. Выждав, когда "Разгневанный дракон" будет в отлучке, уродцев поселили во дворце. Вернувшись, человек с безобразным лицом обнаружил, что у него появилось множество соперников. Каждого называли "Разгневанный дракон" и оказывали почести наравне с правителем. Человек с безобразным лицом понял, что утратил единственность своего лица в глазах анрда, а вместе с тем - и былую силу, он стал чахнуть, покинул дворец и вскоре скончался. Уродцев наградили и разослали по домам.
      
      Государь всегда был несколько туповат и ничего не понял, но бывший начальник тайной полиции обдумал рассказ и спросил:
      
      - Подложное падло - это было бы замечательной провокацией, но где же нам взять еще одно?
      
      - Неподалеку от дворца живет человек с низменными душевными качествами, - ответил маг. - Пожалуй, я мог бы попробовать внушить ему зависть к быдлу, но расходы...
      
      - Об этом не беспокойтесь! - перебил бывший начальник тайной полиции.
      
      Кудесник назвал величину вознаграждения. Государь тотчас распорядился выдать требуемое. Бывший начальник тайной полиции проводил чародея в казну. Узнав величину подлежащей выдаче суммы, Карл Федорович наотрез отказался выдать деньги. Бывший начальник тайной полиции не мог убедить казначея. Царю пришлось самому спуститься в казну итрижды повторять приказание, прежде чем Карл Федорович расслышал. Со слезами на глазах он отправился в сокровищницу, и там его взгляд упал на кошель с фальшивым серебром, изъятым некогда из обращения. Карл Федорович повиновался велению сердца и вручил это серебро магу. Кудесник принял кошель и поклонился. Лакей Никифоров стал у выхода из хранилища и вылил на голову магу ночной горшок.
      
      - Враг силен, - сказал маг и в тот же день отбыл из столицы.
      
      На пути он зашел перекусить в харчевню и расплатился монетой из кошеля. Хозяин харчевни мигом опознал подделку и крепко поколотил чародея. Узнав о причине побоев, маг бросил кошель на дорогу и сказал:
      
      - Знал, что нельзя, а взялся. Хотел поживиться, а остался при тумаках. Награда по трудам, труды по награде.
      
      И он направил стопы в иные страны.
      
      А наискосок от дворца действительно жил очень завистливый человек. Он хаживал к горничной Настасьи Дуняше и иной вечер проводил среди слуг. Те часто толковали о проделках быдла. Слушая эти разговоры, завистливый человек мрачнел, начинал вздыхать и потом долго не мог заснуть. Однажды, вконец измученный бессонницей, завистливый человек сел на постели и сказал:
      
      - Лопнуть можно от зависти: быдло, а как устроилось! Ест царское, спит на царском, министрами помыкает... Почему бы и мне не стать падлом?
      
      На следующий день завистливый человек окунулся несколько раз в отхожую яму и пошел во дворец. Стража остановила его.
      
      - Я - быдло, - отвечал завистливый человек на вопрос караульных.
      
      Стражники переглянулись:
      
      - Падло, да не то.
      
      - Это, наверное, опять какая-нибудь проказа князя-правителя, - решил начальник караула. - Хрен с ним, пусть идет ради смеха.
      
      Завистливый человек проследовал во дворец. Тут как тут рядом с ним вырос бывший начальник тайной полиции, наблюдавший все из укрытия. Он взял завистника быдла под руку и повел к императору.
      
      - Ваше величество, мы спасены! - возбужденно доложил императору бывший начальник тайной полиции. - Смотрите, кто нынче пожаловал во дворец!
      
      - А кто это? - в недоумении спросил император.
      
      - Я - быдло, - сказал завистливый человек.
      
      - Видите? Чары мага начали действовать!
      
      - А, да, да! - припомнил государь. - Тебя-то нам и нужно, голубчик. Ты хочешь послужить государю и отечеству?
      
      - Нет, я хочу есть за одним столом с вами и спать на царском, как быдло, - отвечал завистливый человек.
      
      Государь отмахнулся.
      
      - Это само собой, что хочешь... Но готов ли ты послужить мне, чтобы твое желание исполнилось?
      
      - Если мое желание исполнится, то да, - сказал завистник.
      
      - Ага! Тогда тебе нужно постараться оттеснить князя-правителя от его места... Мы сегодня же представим тебя министрам и поселим в его покоях. Быдло нынче в отлучке, а когда явится, то увидит, что утратило... Как там? - оборотился император к бывшему начальнику тайной полиции.
      
      - Утратило единственность своего лица в глазах двора и народа, - подсказал фискал.
      
      - Да, да, вот именно, - утратило единственность своего лица... и начнет... э...
      
      - Начнет чахнуть, сбежит из дворца, а вскоре и околеет.
      
      - Да, и околеет. Мы же щедро наградим тебя и разошлем по домам.
      
      - Но я хочу навечно поселиться во дворце, - возразил завистник быдла.
      
      - А что, - сказал бывший начальник тайной полиции, подмигивая государю за спиной завистливого человека, - почему бы и не сохранить должность князя-правителя на будущее. Все дело только в том, чтобы это место занимал тот, кто достоин его.
      
      - Я окажусь таким, - обещал завистливый человек.
      
      - Значит, дело улажено, - рассмеялся император.
      
      Завистника быдла сводили на кухню и покормили. Как раз началось заседание государственного совета.
      
      - Господа министры! - объявил царь, вводя быдлозавистника. - Представляю вам князя-правителя!
      
      - Я - падло, - объявил завистливый человек.
      
      - Падло, да не то, - обменялись взглядами министры.
      
      Завистливый человек уселся во главе стола.
      
      - Какой вопрос желает обсудить его превосходительство? - осведомились министры.
      
      - О повышении мне жалованья вчетверо, - ответил завистливый человек.
      
      Карл Федорович побагровел и поднялся.
      
      - Это бешпримерный шаможванеш! Я не шобираюш играть роль паяша в этой комедии!
      
      - Карл Федорович! - шепотом напомнил казначею генерал Голованов. - Да ведь быдло не получает никакого жалованья! Почему не согласиться - пусть будет вчетверо ничего.
      
      Карл Федорович успокоился и сел на место. Министры решили вопрос положительно.
      
      - Его превосходительство что-то еще желает обсудить?
      
      - Нет, более ничего.
      
      Министры, не отвлекаясь более на быдлозавистника, продолжили заседание. Через пару часов завистливому чедовеку наскучило.
      
      - Ладно, позаседали, - сказал он и вышел из-за стола. - Ужинать пора.
      
      Министры встали и поклонились. Ведомый бывшим начальником тайной полиции, завистливый человек пошел ужинать. С ужина его проводили в спальню быдла. Завистник быдла улегся на постели и стал вспоминать, как прошел день.
      
      - Министрами покамандовал, царского поел, лежу там же, где и быдло... Что еще надо?
      
      Тут он вспомнил, что ему еще надо, и решил:
      
      - Завтра же женюсь на Настасье! То быдло в благородство сыграло, а я не буду, нечего!
      
      В этот миг в покои заглянула Дуня, - ей передали, что ее ухажера весь день водили по дворцу и уложили на постели князя-правителя.
      
      - Ты что тут делаешь, дурной?
      
      - Пошла вон, потаскушка! - прикрикнул завистник быдла. - Я завтра на Настасье женюсь, а ты мне зачем!
      
      Дуня фыркнула и ушла. Завистливый человек полежал еще немного и пожалел, что прогнал Дуню.
      
      - Надо было ей потом сказать. Ну да, плевать...
      
      Он вытянулся на ложе и захрапел.
      
      Ближе к ночи от епископа вернулось быдло. Ему, как учил фискал, тотчас доложили, что во вдорце поселился новый князьправитель. Ожидали, что быдло омрачится, но оно просияло.
      
      - Да ну?!. Братец мне на помощь приехал! Вот радость, так радость! - ликовало быдло. - Ну, теперь на пару будем плешивого холуя обсирать! Теперь-то мы везде поспеем! Да где же братик-то мой, ведите к нему скорей!
      
      - Он в вашей опочивальне, - сказали слуги.
      
      Ошалевшее от радости быдло вбежало в спальню и принялось обнимать проснувшегося быдлозавистника.
      
      - Братушка! Братец родненький! Ну, наконец-то! Как доехал-то? Поди, тоже с купцом Терентьевым? А Ефим-то Кулагина видел? Как он поживает? А куст-то помнишь ракитовый? Да что ты все молчишь?
      
      Завистливый человек только хватал ртом воздух в объятиях быдла и ничего не соображал.
      
      - А, ты, видно устал и спать хочешь! - догадалось быдло. - И то верно, время позднее. ну, давай спать, завтра уж поговорим.
      
      С этими словами быдло улеглось на ложе и заснуло, а завистливый человек обнаружил, что уже выпихнут с постели на пол. Он встал и попытался пристроиться рядом с быдлом, но всякий раз соскальзывал. Тогда завистливый человек осторожно разбудил быдло.
      
      - А где же мне спать?
      
      - Что? Спать? - спросило быдло, просыпаясь.
      
      Оно село на постели и задумалось.
      
      - Куда бы тебя уложить... Здесь негде, к слугам - почету нет... А, слушай, иди к царю да ночуй в его постели, - ничего, поспит ночь с царицей, нечего... Да, кстати, - обосри-ка его за меня, - чую, что есть за что, да идти лень, притомилось с дороги...
      
      И быдло вновь заснуло. Завистливый человек в полном смятении вышел от быдла: его приласкали и царь, и быдло, кого же ему теперь держаться? В коридоре к завистнику быдла подошел лакей Никифоров и молча сунул ему в руки ночной горшок. Завистливый человек пошел к императору.
      
      Император как раз готовился отойти ко сну, когда в его спальне появился быдлозавистник с горшком в руках. "Неужели и этот туда же?"- заподозрил император. Он поспешил навстречу завистливому человеку.
      
      - А, кстати, очень кстати!
      
      Император выхватил горшок из рук завистливого человека и тут же на него (горшок) уселся.
      
      - Понимаешь, - излагал, не вставая с горшка, государь, - собирался до уборной прогуляться перед сном, а тут как раз ты. Очень кстати.
      
      Завистливый человек в растерянности молчал.
      
      - Ну что, - расспрашивал царь, - как тебя встретило быдло? Наверное, расстроилось донельзя?
      
      - Нет, оно ликовало, - отвечал завистник быдла.
      
      - Ликовало? Вот это, голубчик, плохо. Ну, ладно, завтра поговорим, поздно уже. На-ка, вынеси пока это.
      
      Император вручил завистливому человеку потяжелевший горшок и вытолкал его из покоев. Завистливый человек вышел от государя и потерянно брел по коридору. Лакей Никифоров уничтожающе посмотрел на него и молча ушел. Завистливый человек поставил горшок на пол, присел на него (горшок) и зарыдал. Он не знал, где ему ночевать. Быдлозавистник поробовал было сунуться к Дуне, но там уже был садовник. Он обошелся с быдлозавистником очень грубо. Вылетев из комнаты Дуни, завистливый человек вернулся к горшку и на нем кое-как продремал до утра.
      
      Лакей Никифоров рассказал быдлу о происшедшем. Быдло сильно огорчилось и утеряло к своему завистнику всякий интерес. Его примеру последовали все остальные. Лже-быдло еще два дня слонялось по дворцу, но на него никто не обращал внимания. Завистник быдла садился за стол, - ему никто не предлагал ни еды, ни питья, он шел заседать в государственном совете, - ему не находилось стула, чтобы присесть. Промаявшись вторую ночь на горшке, завистливый человек надумал тайком покинуть дворец. Он умолил Дуню выпустить его через окно. Некстати вошел садовник, и завистник быдла покинул дворец не столь незаметно, как предполагал. Он поднялся с земли и бегом побежал к себе.
      
      Между тем весть о пришествии второго быдла облетела столицу. У завистливого человека нашлись последователи. В короткий срок у дворца собралась изрядлная толпа лже-падла.
      
      - Мы тоже быдло! - кричали они. - Мы тоже хотим спать на царском! Пустите нас во дворец!
      
      Но император, едва не поплатившись за свою доверчивость, велел не пускать их. Лже-быдло, однако, видело, что их предводитель все еще во дворце, и не расходилось. Они жгли костры и пели песни, надеясь, что завистник быдла в конце концов призовет их к себе. Но увидев, в каком жалком состоянии он вылетает из окна и падает прямо на мостовую, с каким несчастным лицом бежит прочь, завистники приуныли, потушили костры и разбрелись по домам, не глядя друг другу в глаза.
      
      Ночью быдло приснилось завистливому человеку и сказало:
      
      - Два мелких, пять существенных. Ты любишь вкусно поесть, и я люблю. Тебе нравится спать на царском, и мне тоже. Но я ворвалось во дворец, волоча на себе дюжину стражников, а тебя пустили по недомыслию. Настасья по праву должна была выйти за меня, но я не стал ее неволить, а ты вознамерился. Огородник Ефим Кулагин мечтает заполучить меня на свой огород, а тебя он к нему и близко не подпустит. Плешивого холуя я через день обсираю, а тебя как угораздило за ним горшок вынести? Наконец, ты сам назвал себя падлом, я же себя так никогда не называло.
      
      Эта история облетела всю столицу, и завистливый человек стал всеобщим посмешищем. В народе появилась поговорка: "Падло, да не то"*, а еще: "Ни быдлу, ни царю"**.
      
      
      _____
      * в значении: не все золото, что блестит
      
      **в значении: ни рыба, ни мясо; ни Богу свечка, ни черту кочерга.
      
      
      Завистливый человек бежал от насмешек горожан и скрылся в лесах. Там с ним произошло непостижимое: неожиданно он обнаружил себя во главе ватаги разбойников под именем Вальдемара Курносого, а ватагу составили остальные быдлозавистники. Вот их-то всех и захватило в плен быдло, когда с купцом Терентьевым двигалось на столицу.
      
      Меж тем на Саврасию обрушилась большая беда. Принц Агафон, бежав за границу, принялся строить интриги против своего отца. Он подбивал своего дружка принца Евгения пойти на Саврасию войной. Принц Евгений и сам давно мечтал о славе полководца и убедил короля Бегонии дать ему войско. Предлог для вторжения был самый благовидный: армия Бегонии, как было объявлено в Европе, шла в Саврасию для того, чтобы свергнуть с престола узурпатора Гордея и вернуть престол законной наследнице Анастасии. После этого предполагался династический брак Евгения И Анастасии и присоединение Саврасии к Бегонии. Принц Агафон, так ему обещали, оставался в Саврасии наместником, а Настасья с Евгением должны были уехать в Бегонию.
      
      Получив известие о вторжении, царь Гордей очень обрадовался: он решил, что это удачный случай избавиться от быдла. От Бегонии же император рассчитывал откупиться, а в крайнем случае уступить половину земель. На государственном совете государь потребовал, чтобы войско против неприятеля возглавил князь-правитель. Быдло озадаченно взглянуло на министров. Но все кивали. И Павсаний, и Калдин тоже были с этим согласны.
      
      - Дружочек, кому же, как не тебе, - сказал епископ, - захотел быть князем-правителем, так что уж теперь...
      
      Быдло вздохнуло, взяло копье и отправилось на войну. Ему предложили сесть на белую лошадь, но быдло отказалось и поехало в коляске. Император и бывший начальник тайной полиции веселились, глядя из окна на нелепую фигуру быдла, неуклюже держащую копье.
      
      - Это тебе не ватага Вальдемара Курносого... Тут европейская армия!
      
      Быдло вместе с несколькими полками стрельцов и казаков вышло навстречу неприятелю. По пути набирали ополчение: из деревень выходили мужики с вилами и топорами и присоединялись к походу. Генерал Голованов, шедший с быдлом, только крякал, видя такое вооружение.
      
      Меж тем бегонская армия двигалась, не встречая сопротивления. Несколько застав заграждения у границы были рассеяны в первые же дни, и войско принца Евгения сдерживалось только скоростными возможностями его пехотинцев. Офицеры досадовали:
      
      - Успех, конечно, полный, но в Европе над нами будут смеяться. Что за кампания, - единственный неприятель - разбитые дороги...
      
      Иногда, встречая вдоль дороги саврасских мужиков, принц Агафон подъезжал к ним для беседы:
      
      - Видите ли вы это доблестное войско, вставшее за поруганную справедливость? Оно идет, чтобы покарать узурпатора Гордея Засраного. Желаете ли вы законной царицы Анастасии?
      
      - Засраного-то можно скинуть, - неопределенно отвечали мужики.
      
      Лазутчики, высланные вперед, доложили принцу Евгению, что навстречу бегонской армии идет войско Гордея, в котором несколько казачьих полков, а остальные - ополчение, вооруженное вилами и граблями. Принцы Евгений и Агафон помирали со смеху:
      
      - Должно быть, генерал Голованов перепутал войну с сельскохозяйственными работами...
      
      У реки Каялы оба войска сошлись. Дело было к вечеру, и сражение отложили на утро. Ночью из лагеря принца Евгения доносились до войска Саврасии крики веселья. Быдло спросило генерала Голованова:
      
      - Как думаешь воевать завтра?
      
      - Как тут повоюешь, - отвечал генерал. - Заманить бы врага вон в ту лощину да ударить сверху, - а кем ударить-то? Всего нашего войска - два полка стрельцов да казаки. Калдин уговаривал царя армию завести, а тому, вишь, опасно показалось. Были богатыри, так в Турцию на смерть послали. Теперь кому это объяснять? Принцу Евгению? Так он понял уже, то и идет войной.
      
      - Что же - сдаться теперь? - разозлилось быдло.
      
      - Сдаться я и дома мог, - отвечал Голованов. - Костьми ляжем, что еще делать.
      
      - А не страшно - костьми-то лечь?
      
      - Дело военное, - просто отвечал генерал.
      
      - Быдло зауважало Голованова.
      
      - Ты прости меня, Потап Алексеевич, что я тебя тогда так перепачкало, - извинилось быдло.
      
      - Да что тут прощать! Мне Гордей не больше твоего мил. Я не за него, я за корону вступился. Самозваный, а все равно царь, - другого-то нет.
      
      Быдло еще пуще зауважало генерала.
      
      - Ладно, Голованов, ты не горюй раньше времени. Завтра видно будет, за кем правда.
      
      Утром по берегам реки выстроилось два войска. Принц Евгений вышел из палатки и обратился к армии с речью:
      
      - Господа офицеры и солдаты! Что вы видите на том берегу? Жалкое воинство подлеца Гордея Засраного? Нет, за рекой вас ждет поприще доблести и славы! Вас ждет история и Европа! Вас ждет попранная справедливость! Видите ли вы восходящее солнце? Это восходит солнце лучшей армии Европы! Мира!
      
      Принц говорил еще полчаса, а придворный историограф, сопровождавший войско, записывал. Воодушевленные воины отвечали громовым "ура!".
      
      - Повелеваю решительным ударом смять неприятеля! - приказал принц Евгений, вытягивая руку в сторону саврасского войска.
      
      Ударили бегонские пушки, и через реку полетели ядра. Быдло увидело, как они разрываются среди саврасских рядов и на землю валятся изувеченные люди.
      
      - Это что же, людей убивают?! - задохнулось быдло.
      
      Пушки ударили вновь, и вновь в воздух взлетели клочья человеческих тел. От великой тоски и скорби по гибнущим и беззащитным быдло впало в подобие какого-то безумия и дальнейшее сознавало уже смутно. Оно подвинулось вперед к берегу, припало к земле и стало раздаваться, раздаваться, раздвигаясь вдоль всего берега широкой трясиной. В это время сознание быдла как бы раздвоилось: оно видело все как будто из-под облаков - и реку, и себя вдоль берега, и всю равнину с мечущимися по ней людьми, и оно же в этот час как бы слилось с землей, по-земляному чувствуя топот и тяжесть тел и шевеление корней, и подземные ходы воды, и все, что было глубоко-глубоко внизу. Тем временем конница бегонских драгунов перешла реку и остановилась перед невесть откуда взявшейся коричневой топью. Подувший ветер понес на бегонские ряды страшную вонь. Лошади захрапели и не шли дальше.
      
      - Вы не говорили мне, что противник обладает химическим оружием, принц Агафон, - нахмурился принц Евгений.
      
      - Для меня это тоже новость, принц, - растерянно отвечал Агафон.
      
      Офицеры скомандовали надеть противогазы. Атаку пытались повторить, но лошади вставали на дыбы и, сбрасывая всадников, понеслись обратно. расстраивая ряды своей же пехоты. Бегонские драгуны пробовали продолжить движение в пешем строю, но, сделав шаг-другой, увязали в топи и барахтались там в полной беспомощности.
      
      - Необходимо навести гати, - подбежал к принцу Евгению офицер.
      
      - Выдвинуть вперед саперов, - распорядился принц Евгений.
      
      Но было уже поздно: вонь усилилась так, что не помогали и противогазы, а затем быдло сползло с берега, перешло реку и широкой полосой двинулось на войско Бегонии. Зрелище было ужасным: казалось, будто встала дыбом земля и волной катится по равнине. Этот земляной вал достиг пушек, смял их и продолжал наступать, неотвратимый, как ход небесных светил. Пушки и повозки кувыркались в нем, как игрушечные кораблики в штормовой волне. Бегонские войска в панике бежали прочь. Принц Евгений, рыдая, поймал за уздечку лошадь и бежал впереди всего войска. Еще раньше бежал принц Агафон. А быдло поднялось на холм, где была ставка Евгения, и тут наконец очнулось. Как сквозь пелену оно видело равнину и удирающее в беспорядке войско противника. Их уже преследовали казаки. Быдло огляделось вокруг и заметило среди обломков снаряжения тела бегонских солдат, затоптанных в панике своей же конницей.
      
      - Много крови, - опечалилось оно.
      
      Быдло пошло обратно, перешло реку и поднялось на свой берег. Там оно увидело генерала Голованова. Он сидел прямо на земле и плакал, уткнув лицо в рукав.
      
      - Потап Алексеевич, ты что? - удивилось быдло.
      
      - Смерти всем ждал, - отвечал Голованов.
      
      - Ну вот еще, - смерти! - сказало быдло. - Жить лучше.
      
      Генерал вытер слезы и поднялся на ноги.
      
      - И то верно, лучше.
      
      В это время казаки пригнали в лагерь трофей: золоченую карету императора Бегонии. В ней принц Евгений собирался увезит Настасью.
      
      - Вот, дядюшка, новая коляска тебе! - сказали казаки.
      
      - Годится! - отвечало быдло. - Спасибо, ребята!
      
      - Тебе спасибо, дядюшка!
      
      Генерал Голованов сказал,
      
      - Знаешь что, князь: этих-то я уж до границы и сам провожу. А тебе здесь больше делать нечего: ступай с ополчением в столицу, чего мужиков держать, им сейчас самая работа.
      
      Быдло согласилось, село в карету и поехало домой. Ополчение по пути расходилось по деревням. Быдло вгляделось в местность и узнало родимые места: здесь оно проезжало с Ефимом Кулагиным. Да вот и сам Ефим - увидело быдло - идет рядом с каретой.
      
      Быдло высунолось из окна и окликнуло:
      
      - Эй, Ефим, будь здоров! Узнаешь?
      
      - Как не узнать, дядюшка! И тебе здравствуй, - отвечал Ефим.
      
      - Помнишь, как вез меня? - спрашивало быдло. - На огород хотел, вот тебе и огород! Видишь, в какой карете нынче еду?
      
      - Как не видать!
      
      - А видел, как я нынче бегонского принца умыло? Поди, наложил в штаны-то, засранец! Так-то я их! - хвастало быдло.
      
      Ефим как-то старнно кривился и не отвечал.
      
      - Ты что молчишь-то? - спросило быдло.
      
      - На огород бы тебя, - помявшись, отвечал Ефим.
      
      Быдло обиделось, откинулось на сиденье и задернуло шторки. Мало-помалу оно начало яриться. Но странным образом его злость направилась не на огородника Ефима, а на императора Гордея. Быдло распалялось все сильней и, когда въехало в столицу, дошло уже до последней точки кипения. Подъехав ко дворцу, быдло заметило в одном из окон бледное лицо царя Гордея и, еще наполовину только вывалдившись из кареты, неистово завопило:
      
      - Холуина плешивая! Меня на смерть послал, сам во дворце отсиживаешься! Если бы не я, тебя бы за яйца на воротах повесили, твою бы Таську солдатня во дворе е...ла!
      
      Император отпрянул от окна, а польщенная вниманием Таисья замахала с балкона платочком. К быдлу поскорее вытолкали Ванятку.
      
      - С победой, дядюшка быдло! - поздравил Ванятка, протягивая быдлу букет гвоздик.
      
      Быдло растрогалось:
      
      - Только ты умеешь меня понять...
      
      После этой победы положение быдла в государстве упрочилось непререкаемо. Все забросили императора и со всяким делом шли к быдлу. Калдин, Ерошка и князь Песков осаждали быдло, предлагая осуществить реформы правления. Посол Калдин предлагал ввести начала народоправства, чтобы ограничить на будущее самовластье императора.
      
      - Что ты говоришь мне, Калдин, - с досадой отвечало быдло, - как будто я само не знаю. Да будь Ванятке хоть на восемь годков побольше, я бы давно плешивого холуя в золотари отправило!
      
      - Быдло отлично знало, что царь Гордей, зеленея лицом, подслушивает в соседней комнате.
      
      Так повелось, что теперь почти все государственные дела решались по вечерам в детской у Ванятки. Ванятка отвечал Настасье уроки, быдло слушало, а государственные мужи гоняли чаи, иногда пропуская по маленькой, и вперемежку с шахматами и картами толковали политику. Составился кружок из шута Ерошки, посла Калдина, епископа Павсания, князя Пескова, генерала Голованова, купца Терентьева, который переселился в город, и иногда заходил Карл Федорович или кто-нибудь еще. В шахматы лучше всех играл купец Терентьев, за ним Павсаний, за ним Ерошка, потом посол Калдин, потом генерал Голованов и хуже всех князь Песков. Зато в карты лучше всех играл купец Терентьев, потом Калдин, за ним князь Песков, за ним генерал Голованов, и хуже всех играл Ерошка, а епископ в карты не играл. Быдло иногда тянуло душу с Ваняткой, но Ванятка мухлевал, подсовывая под туза второго туза, и быдло всегда проигрывало.
      
      Каждый день к быдлу с чем-нибудь приходили:
      
      - Надо улучшить дороги, чтобы процветала торговля, - говорили Терентьев и Калдин.
      
      - Ну, так улучшайте, - отвечало быдло.
      
      - Но в кажне нет на это шредштв, - возражал Карл Федорович.
      
      - Надо взимать пошлину за проезд по дорогам, и расходы с лихвой окупятся, - предлагал шут Ерошка.
      
      - Ну, так взимайте, - говорило быдло.
      
      Шут Ерошка особенно досаждал быдлу, постоянно предлагая различные нововведения. Быдлу это так надоело, что оно назначило Ерофея секретарем в государственный совет:
      
      - Будешь совет вместо меня вести, а то бегаешь тут со всем!
      
      Калдин и Павсаний одобрили:
      
      - Ерофею Ивановичу давно пора.
      
      Генерал Голованов занялся устроением армии и приставал к быдлу, уговаривая сходить походом на Турцию.
      
      - Те земли - наши исконные вотчины.
      
      - Исконные - это как?
      
      - А так, что пятьсот лет назад под нами были.
      
      - А до этого?
      
      - А до этого... То ли хазары жили, то ли печенеги, шут их знает!
      
      - Так что же ты предлагаешь, Голованов: сейчас мы эти земли отберем, а завтра печенеги придут и скажут: раньше мы тут жили.
      
      - Да они же вымерли!
      
      - А если воскреснут? Ты что, Потап Алексеевич, крови хочешь?
      
      - Да какая кровь, - ты же с нами будешь!
      
      - А если не буду? - глянуло на него быдло.
      
      И быдло сказало:
      
      - Если в Турции народу живется хуже, чем у нас, они сами к нам отойдут, а если лучше, то чего же тягать их на горе.
      
      - Не время, значит, - понял генерал.
      
      Как-то в это время быдло спросило Калдина:
      
      - Калдин, а вот эта вся наша знать - не бездельники ли? Даромедов зачем держать?
      
      - Не совсем так, ваше превосходительство, - отвечал посол. - Конечно, они не работают в поле или мастерских, но, будучи освобождены от тягот низкого сословия, составляют среду, в которой поддерживается просвещение.
      
      - То есть?
      
      - Ну, вот Ерофей Иванович, - объяснил посол, - ездил за границу с принцем Агафоном. Агафон - оболтус был, оболтус и и остался, все так, но не было бы принца, не было бы и заграницы для Ерофея Ивановича, и где бы он всего набрался? Или князь Песков. Скажу по совести, и при европейских дворах трудно сыскать столь обходительного вельможу. Теперь его слуги смотрят на своего господина и усваивают себе, каковы должны быть правила благородного человека. Из подражания и пересказов слуг понятия учтивости расходятся далее вниз, и это так заведено во всех странах: сначала просвещение появляется наверху, а после его усваивают низшие слои. Вспомните лаваторий: сперва его построили во дворце, потом переняли вельможи, а теперь Ерофей Иванович хочет оснастить им все присутственные заведения. Да, жизнь благородного сословия оплачивает простой люд и платит недешево, но такова необходимость: просвещение стоит дорого, но его отсутствие обходится неизмеримо дороже.
      
      - Вон оно как, - поняло быдло. - Ладно, пусть будет среда просвещения. Но только, Калдин, у наших придворных утонченности, по-моему, с гулькин хрен.
      
      - Я на днях закончил перевод книги "Правила обходительности", где изложены все понятия благородных манер, - сказал посол. - По распоряжению господина секретаря ее уже переписывают (кстати, надо бы завести книгопечатание для таких случаев). Теперь с книгой следует ознакомить благородное общество.
      
      - Непременно пусть каждый до корки выучит! - велело быдло.
      
      Секретарь Ерофей, вникнув в государственные дела, нашел большие упущения в законодательстве. С послом Калдиным при участии Павсания они за неделю написали свод новых законов. Ерофей с ворохом бумаг явился к быдлу:
      
      - Ознакомьтесь, ваше превосходительство! Новые законы на подпись.
      
      - Ты, верно, меня замучать хочешь, - застонало быдло. - Не буду я это читать!
      
      - Надо, дядюшка! Ты - князь-правитель.
      
      - Ерофей, - сказало быдло, - ты же в этом больше меня понимаешь. Как ты сам думаешь, нужны эти указы?
      
      - Нужны.
      
      - А правильно написаны?
      
      - Правильно.
      
      - Так давай перо, и я подпишу.
      
      - Нельзя, дядюшка! Как же - не читая? А вдруг мы там войну объявляем?
      
      Быдло даже захныкало от досады, но бумаги приняло. Оно пошло к Настасье:
      
      - Настенька, помоги разобрать, что они тут сочинили!
      
      Настасья стала читать.
      
      - Настоящим провозглашается равенство всех перед законом независимо от сословия, народности или веры. Обязанности подданных различны по их месту в обществе, но ответственность закону одинакова.
      
      - Это зачем так, Настенька?
      
      - Верно, Ерофей Иванович хочет справедливого суда для всех сословий, - краснея, отвечала Настасья, - и уважения ими своего долга.
      
      - А надо это писать?
      
      - Вероятно, да, - смущаясь, объясняла Настасья, - наша страна обширна, и в ней много народов, пусть все знают, что отношение властей к ним равно.
      
      - А ты что скажешь, Ванятка?
      
      - Правильно, дядюшка быдло! - бойко отвечал Ванятка. - Учитель истории рассказывал, что древний Рим тем стоял, что сделал римлянами все покоренные народы!
      
      - Ну, значит, так тому и быть. Дальше что?
      
      Настасья зачитала:
      
      - Государство не входит в дела веры, предоставляя решать вопросы веры церкви, пастве и каждому самому для себя. Церковь...
      
      - Подожди, подожди, Настенька. Не входит в дела веры - это о чем?
      
      - Верно, о том, чтобы не было принуждения властью к исповеданию веры.
      
      - Павсаний, поди, воспротивится? - спросило быдло.
      
      - Нет, дядюшка быдло! - живо откликнулся Ванятка. - Я когда в монастыре жил, пропустил один раз молитву, и брат Игнатий дал мне подзатыльник, а владыка Павсаний его осудил, что в молитве не должно быть принуждения, и наложил на Игната эпидемию!
      
      - Епитимью, Ванечка, - поправила Настасья.
      
      В это время Ерофей и Калдин разыскивали быдло по какому-то делу. У дверей детской они услышали это обсуждение и многозначительно переглянулись. Вечером Калдин снова обратился к быдлу с предложением изменить правление.
      
      - Ты, Калдин, прилип, как банный лист! - рассердилось быдло. - Я тебе сто раз говорило, что будь Ванятке хоть на восемь годков...
      
      - Ваше превосходительство, - перебил посол, - зачем же ждать так долго? Ведь Анастасия Семеновна тоже наследница!
      
      И верно, все как-то забыли об этом!
      
      - А правда, Настенька, - воодушевилось быдло, - давай-ка мы тебя царицей поставим! Хочешь?
      
      - Ах, нет, нет! - вся покраснев, отказалась Настасья. - Дядя Гордей не переживет этого!
      
      - Он-то не переживет! Оставим ему харчи да постель во дворце, да голубятню, - чего ему еще?
      
      - Нет, я не могу, - отбивалась Настасья. - Государством править - это ваше мужское дело, а мое девичье дело - принца дождаться и замуж выйти!
      
      - Какого еще принца? Евгения, что ли?
      
      - Не-ет, - отвечала Настасья, - Евгений чернявый, мне брат Агафон показывал портрет, а мой принц светлый, кудрявый, с голубыми глазами, в серебряном доспехе и с алым плащом за спиной, - я его часто теперь во сне вижу!
      
      - Романтично, - сказал среди общего молчания князь Песков.
      
      Все заметили, что при словах Настасьи о принце быдло омрачилось. Больше к этому разговору не возвращались.
      
      Как-то раз на огонек в детскую заглянула Таисья Журавлева. Ей давно опостылел царь Гордей, Таисья дала ему отставку и теперь вечерами скучала. Князь Песков и посол Калдин оторвались от пульки и учтиво приветствовали фрейлину. Таисья провела в компании вечерок, и ей очень понравилось: мужчины играют в шахматы или карты, обсуждают что-то серьезное или рассказывают занимательное из жизни, владыка Павсаний это посвоему объясняет, тут же разливает чай лакей Никифоров, на правах старого слуги вступая в разговор, посол Калдин и князь Песков сравнивают впечатления от европейских столиц, горят свечи, светло, Ванятка с быдлом тянут душу, сидя на ковре, в камине на заморский манер потрескивают дрова, все так уютно, по-домашнему... Таисья стала заходить к ним. На следующий раз посол Калдин захватил с собой пару заграничных журналов. Настасья с Таисьей сели рассматривать и очень удивлялись европейским модам. Это занятие сблизило дам, и они подружились. Царевне тоже жилось одиноко, и она была рада найти подругу. Теперь дамы просто не расставались. То Таисья прибегала к Настасье:
      
      - Настенька! Я придумала устроить у нас бал-маскарад! Вестландский посол говорит, что мне пойдет нарядиться цыганкой!
      
      - Ой, Таечка, как это будет чудесно! - радовалась принцесса. - А я, я надену черное домино!
      
      - Нет, Настенька, тебе обязательно нужно одеть красное!
      
      То Настасья отправлялась кататься по городу и заезжала за фрейлиной. Дамы из-за шторок наблюдали за прохожими и, хихикая, перемывали им косточки.
      
      Но с некоторых пор Настасья заметила, что Таисья стала на нее поглядывать как-то свысока. Дуня насплетничала царевне, что фрейлина хвастает тем, будто делит ложе с княземправителем.
      
      (- Он меня журавликом называет, - рассказывала счастливая Таисья.
      
      - Так он что, мужчина? - допытывались любопытные дамы.
      
      - Ой, еще как мужчина! А впрочем, не знаю, - подумав, добавила Журавлева. - Меня сначала будто облако окутывает, а потом...
      
      И фрейлина принималась поверять подробности своих ощущений.)
      
      Настасья не поверила. С утра пораньше она пошла на прогулку в сад. Проходя по коридору, принцесса увидела Журавлеву, с томным лицом покидающую покои быдла. Фрейлина смерила Настасью победительным взором. Настасья отвернулась. Вечером она позвала Таисью к себе и сделала ей внушение:
      
      - Вы вольны в своих симпатиях, фрейлина, но я попросила бы вас держать язык за зубами и не похваляться своей распущенностью...
      
      Таисья, побледнев, отвечала:
      
      - Я могла бы принять такой упрек от законной супруги, но, помнится, ваше высочество сами не захотели обрести себя в таком качестве... Что до моей распущенности, то я, по крайней мере, не вступаю в кровосмесительные связи!
      
      - Ах ты, паскудница! - вспыхнула Настасья. - Дядя Гордей добивался этого и нарочно распускал про меня эти гадкие слухи, чтобы погубить мое имя...
      
      - Так вы до сих пор невинны? - поразилась фрейлина.
      
      - Да, до сих пор, и сохраню свое девичество до свадьбы! Если она будет...
      
      Настасья расплакалась. Смущенная Таисья начала было ее утешать:
      
      - Настенька...
      
      Но принцесса отослала фрейлину. В коридоре к Таисье сунулся царь Гордей.
      
      - Таисинька, - он протягивал ей перстень с камнем.
      
      - Обрыд, холуина, - резко оттолкнула его Таисья и ушла.
      
      Император с тупым лицом потоптался на месте и отправился к Дуне. Но из ее комнаты раздавался голос Никифорова, и царь повернул к себе.
      
      Государь, получив отставку у Журавлевой, сильно сдал. Он осунулся, совсем перестал раздавать придворным щелчки и помирился с императрицей. В государственные дела император теперь совсем не входил и днями пропадал на голубятне. Устав махать шестом, государь садился на складной стул и наблюдал за кружением птиц, вздыхая об ошибках прошлой жизни.
      
      Бывший начальник тайной полиции навестил государя.
      
      - До чего дошло, - пожаловался император, - третью ночь снится, будто я зашел полюбезничать с горничной Дуней, а лакей Никифоров дал мне поджопник.
      
      (- Больно?
      
      - Даже кожа слезла. Вон, видишь?
      
      - А что, Дуня переменила садовника на Никифорова?
      
      - Видимо, так.)
      
      - Строжайше наказать злодея! - вскипел бывший начальник тайной полиции.
      
      Государь слабо махнул рукой.
      
      - Великодушие его величества беспримерно, - восхищенно прошептал бывший начальник тайной полиции.
      
      - Если бы я знал, что быдло будет так меня обсирать, - неожиданно сказал император, - я бы не сел на престол.
      
      - Так, может быть, отречься теперь? - возразил собеседник.
      
      - Может быть.
      
      - Чем же собирается заняться его величество после отречения? - спросил бывший начальник тайной службы.
      
      Император задумался.
      
      - Быдло грозится отправить меня в золотари, но я надеюсь, что за заслуги перед отечеством мне позволят коротать век где-нибудь в тихом домике.
      
      Бывший начальник тайной полиции не мог вынести этих терзаний.
      
      - Ваше величество, прошу вас, не надо так отчаиваться! Не может быть, чтобы ваше героическое быдлоборчество не увенчалось в конце концов полной победой!
      
      Государь вновь махнул рукой.
      
      - На прошлой неделе дважды подсыпал ему в кашу крысиного яду, - жрет и не морщится!
      
      - Ну и что? Не помогло это - поможет что-нибудь другое. Вспомните Геракла, - очистил же он авгиевы конюшни, а уж куда ему до вас!
      
      Император в раздумье прошелся взад-вперед.
      
      - Думаешь, не все пропало?
      
      - Конечно, нет, ваше величество!
      
      Государь остановился.
      
      - Ты прав, друг мой. Прошу тебя - никому не рассказывай об этой минутной слабости.
      
      Фискал поклялся свято беречь тайну. Он стал откланиваться.
      
      - Что, побежал меня быдлу закладывать? - крикнул ему в спину государь.
      
      - Как вы могли подумать такое, ваше величество! - зарыдал бывший начальник тайной полиции.
      
      Он решил не упускать случая и немедленно отправился к быдлу. Приложив ухо к двери, фискал услышал, что быдло с купцом Терентьевым и секретарем Ерофеем обсуждает планы морской экспедиции в Африку. Лакей Никифоров, незаметно подойдя сзади, нанес бывшему начальнику тайной службы сильный пинок коленом. Бывший начальник тайной службы влетел в комнату и, не вставая с четверенек, принялся доносить:
      
      - Ваше превосходительство! Спешу уведомить вас о злодейских происках плешивого холуя! На прошлой неделе он дважды подсыпал вам в кашу крысиного яду и...
      
      - Фуфло! - перебило разъяренное быдло. - Мы тут Африку обсуждаем, а ты с каким падлом лезешь, скотина!..
      
      Бывший начальник тайной службы поспешил удалиться. Он направился к послу Калдину, собираясь известить его об африканских планах быдла, но произошло непостижимое: не сделав и двух шагов, фискал обнаружил себя в отхожей яме летней уборной дворцового сада. Бывший начальник тайной полиции не мог выбраться оттуда и барахтался полчаса, пока его истошные крики не привлекли внимания Карла Федоровича, успокаивающего нервы прогулкой по саду. Карл Федорович подобрал шест и помог утопающему выбраться.
      
      - Вы спасли меня от неминуемой гибели, Карл Федорович! - горячо благодарил бывший начальник тайной полиции. - Я ваш должник по гроб жизни!
      
      Он рухнул на грудь хранителя казны и зарыдал от избытка чувств.
      
      А быдло действительно вознамерилось отправить в Африку экспедицию и привезти оттуда живую жирафу. После ряда совещаний с Павсанием, Терентьевым и послом Калдиным составился следующий план. Часть расходов принимали на себя Калдин и Терентьев, остальные - казна. Один корабль с товаром купца Терентьева отплывал из Архангельска и плыл в Вестландию, где нанимался второй корабль с командой. В совместном плавании предполагалось достичь Занзибара, продать эфиопам товары и с жирафой и прочими диковинами вернуться обратно. Первоначально быдло само хотело плыть в Африку, но лакей Никифоров, Павсаний и, наконец, Таисья Журавлева один за другим упрашивали его не покидать государство. Быдло, вздыхая, отказалось от заветной мечты.
      
      Африканские планы встретили отчаянное противодействие Карла Федоровича. Его слух резко ухудшился, и казначей никак не мог взять в толк, о каких расходах ведется речь. Когда же предприятие излагали на бумаге, то всякий раз по несчастью терялись очки, и Карл Федорович не мог уразуметь, чего от него хотят. Потеря остроты органов чувств дошла до того, что Карл Федорович каждый день в одно и то же время оказывался возле летней уборной дворцового сада, из глубин которой к нему уже взывал бывший начальник тайной полиции. Верный человеколюбию, казначей не мог бросить утопающего на произвол судьбы, а спасенный не мог не поблагодарить Карла Федоровича с прежней горячностью. Хранителю казны никак не удавалось уклониться от изъявлений благодарности бывшего начальника тайной службы. На второй раз он попытался сразу после спасения удариться в бегство, но бывший начальник тайной полиции догнал казначея и рухнул на Карла Федоровича со спины. На следующий день Карл Федорович прибегнул к помощи шеста и целую минуту ограждал себя от сердечности утопленника, но в конце концов тот перехватил шест и, проворно перебирая его руками, приблизился к Карлу Федоровичу на расстояние, достаточное для выражения признательности. Новую тему подвергли оживленному обсуждению в обществе. Зрелище нашли увлекательным, и в урочный час по кустам дворцового сада пряталось множество зрителей.
      
      - Карл Федорович, продержитесь сегодня хотя бы три минуты! - умолял казначея граф Мерин. - Я поставил на вас пару борзых...
      
      На приеме во дворце, который казначей, как лицо официальное, не мог пропустить, Карл Федорович оказался героем вечера. Генерал Голованов долго тряс руку хранителю казны.
      
      - Какой замечательный вид спорта вы изобрели вместе с нашим фискалом, Карл Федорович! Он воскрешает славный дух молодецких потех былого времени... Но должен вам заметить, Карл Федорович, - вы напрасно пренебрегаете тренировками.
      
      Карл Федорович побагровел и повернулся к генералу спиной.
      
      - Ваше заблуждение, генерал, - пришел на выручку к Карлу Федоровичу граф Мерин, - основано единственно на том, что вы никогда не были на родине нашего казначея. Уверяю вас, Карл Федорович ничего не изобретал: этот ритуальный обычай широко распространен среди остзейских нивхов.
      
      - Но бывший начальник тайной полиции не остзейский нивх, - всхрапнув, возразил князь Песков.
      
      - Нет, но они хотят породниться.
      
      Таисья Журавлева поспешила к Карлу Федоровичу.
      
      - Между вами и бывшим начальником тайной полиции такая нежная дружба, - заметила фрейлина. - Говорят, вы собираетесь его усыновить...
      
      - Итуруп цум тойфель шикотан*! - вскричал, багровея, Карл Федорович и покинул прием, сославшись на сильное нездоровье.
      
      
      _____
      * идиоматическое выражение остзейских нивхов.
      
      
      - Да, да, Карл Федорович, - поддержал его граф Мерин. - Вам надо быть в форме...
      
      После этого к Карлу Федоровичу вернулась острота зрения и слуха, и дело с Африкой было решено. Днем позже болельщики напрасно прождали казначея у рокового барьера. Бывший начальник тайной полиции был вынужден выбраться самостоятельно и полчаса бегал по дворцовому саду, разыскивая Карла Федоровича. Придворным пришлось удовольствоваться тем, что за отсутствием казначея фискал выразил признательность графу Мерину.
      
      - Мне-то за что! - возопил граф, отдирая от себя бывшего начальника тайной полиции.
      
      Но тот и сам не знал, за что он благодарит графа.
      
      - Как жаль, что Карл Федорович сдался так быстро, - долго вздыхал потом высший свет.
      
      А в народе появилась поговорка: "отблагодарить по-полицейски"*.
      
      
      ____
      * в значении: ответить черной неблагодарностью, плохо обойтись со своим благодетелем - или просто: подложить свинью.
      
      
      Меж тем весть об африканской экспедиции Саврасии достигла иноземных столиц и обеспокоила их. Принц Евгений давно уже колесил по Европе, пытаясь сколотить антисаврасскую коалицию. Он убеждал европейских государей, что его армия была разбита с помощью запрещенного оружия, т.е. нечестно, что, изобретя это варварское оружие, казацкие орды Саврасии со дня на день готовы обрушиться на просвещенные страны, что беззащитная Турция давно взывает о помощи, предчувствуя агрессию кровожадной Саврасии, что царь Гордей вынашивает планы засылки в Европу ватаги Вальдемара Курносого для сеяния смуты, что в Саврасии овладели безбожным колдовством - и так далее, и так далее, и тому подобное. Европейские государи слушали Евгения скептически, но известие об африканской экспедиции насторожило и их. Посол Калдин получил из Вестландии срочный запрос и вместе с секретарем Ерофеем написал подобающий ответ. Семь королей и навуходоносор Овстралии съехались на совет. Приглашены были так же эксперты: маг Мерлин и принц Евгений. Император Романики на правах хозяина открыл собрание:
      
      - Господа, нас соединила общая озабоченность: Саврасия, дотоле отодвинутая в силу ее варварства от европейской политики, ныне вторгается в нее непредсказуемым образом. Надлежит взвесить, какими последствиями это чревато для просвещенных народов и избрать надлежащие меры. Будем откровенны, господа: нас всех тревожит судьба наших африканских колоний. А что, если Саврасия замышляет взбунтовать эфиопов и отобрать себе Африку? Прошу высказываться, господа.
      
      - Сомнительно, чтобы Саврасии при ее просторах могли понадобиться африканские колонии, - заметил король Идальгии.
      
      - Ваше величество, - возразил государь Алдании, - вы не знаете коварства варваров. Саврасии, может быть, и не нужна Африка, но, кто знает, не хочет ли царь Гордей лишить ее нас затем, чтобы ослабить Европу?
      
      - Господа, мы все упускаем из виду одно существенное обстоятельство, - высказался великий пахан Цецилии. - Нам нужно установить причину, которая вызвала усиление Саврасии, пребывавшей до того в косности и невежестве.
      
      - В том нет секрета, ваше величество, - вступил в разговор король Нормании. - Все началось с перемен в правительстве Саврасской державы, а они последовали с появлением там некого князя-правителя.
      
      - Вы правы, ваше величество! Наши купцы, ведущие торговлю с Саврасией, доносили мне о том же, - поддержал государя Нормании саркофаг Великого Манайского ордонанса.
      
      - Но кто он такой? Есть какие-нибудь сведения? - спросил навуходоносор Овстралии.
      
      - Я думаю, будет кстати пригласить мага Мерлина, - заметил император Бегонии. - Он как будто сталкивался с ним, когда посещал Саврасию.
      
      Позвали мага.
      
      - По счастью, я не сталкивался с князем-правителем лицом к лицу, - заявил Мерлин, - но осматривал его жилище. Берусь утверждать, что это могущественный чародей: у него на стенах начертаны незримые знаки сверхъестественных сил, причем, в служении ему соединились силы как белой, так черной магии. Я на себе испытал воздействие его чар.
      
      - Неужели, господа, мы будем обсуждать в наше просвещенное время эти суеверия о сверхъестественных силах? - небрежно спросил король Вестландии, глядя куда-то мимо Мерлина. - Да полноте, господин Мерлин, верите ли вы сами в эти бабкины сказки?
      
      - Хотел бы я посмотреть, ваше величество, как бы вы не поверили, - обиженно отвечал Мерлин, - если на вашу шею одет талисман самого Сулеймена, охраняющий от всех видов порчи, а из стены, тем не менее, вырастает рука и вываливает вам на голову, прошу прощения, горшок с нечистотами.
      
      - Я вам сочувствую, господин Мерлин, - заметил король Вестландии. - В закоулках городов Идальгии такое волшебство происходит не так уж редко.
      
      - Черт побери, вы правы, ваше величество, - захохотал король Идальгии. - Такова традиция моих идальгийцев, и с этим чертовым народом ничего не поделаешь!
      
      - Господа, господа! - призвал к порядку император Романики. - Не будем отклоняться от темы. Вы, ваше величество, - обратился он к королю Вестландии, - как будто располагаете более надежными сведениями, чем мы. В таком случае, не соблаговолите ли вы поделиться с нами?
      
      - Извольте, - сказал король Вестландии. - Лучше всего будет зачитать донесение моего резидента на мой последний запрос.
      
      Секретарь императорского совета Романики принял бумагу и зачитал:
      
      - В ответ на запрос его величества сообщаю, что африканская экспедиция Саврасии снаряжается в количестве двух кораблей и не может представлять никакой опасности интересам просвещенных держав. Эта экспедиция предпринимается сугубо в научных и отчасти торговых целях, главной из них является доставка в Саврасию жирафы, а также иной фауны для основания в Саврасии зоопарка. Посылка экспедиции производится согласно желанию князя-правителя Саврасии и представляет собой часть мер по развитию в Саврасии просвещения.
      
      Относительно личности князя-правителя сообщаю, что он является убежденным и настойчивым поборником приобщения Саврасии к лону европейской цивилизации и всецело предан идеалам просвещения. Так, князь-правитель лично экзаменовал кабинет министров по истории и географии и нашел их знания недостаточными. В скором времени предусматривается испытание для всех лиц благородного сословия по правилам хорошего тона. В настоящее время в Саврасии смягчены наказания и отменена смертная князь, проводятся реформы правления, финансовая политика направляется на поощрение торговли и предприимчивости, столица покрылась широкой сетью лаваториев. Слухи о какой-то якобы сверхъестественной природе этого государственного деятеля абсолютно беспочвенны и смехотворны по своей антинаучности, а дурной запах, иногда ощущаемый во дворце, объясняется недостаточно отлаженной ассенизацией. Загадочно единственно появление в столице князя-правителя, о чем он сам намекает по-разному, иногда туманно высказываясь о своем высоком происхождении. Не исключено, впрочем, - придумал Ерошка и оговаривался Калдин, - что в физиологии данного государственного деятеля имеют место какие-либо аномалии, однако это можно было бы установить только после серии лабораторных анализов, произвести которые не предствляется возможным ввиду неразвитости в Саврасии науки.
      
      Что же до бесславного поражения бегонской армии принца Евгения, - заключал Калдин, - то оно объясняется мародерством, вызвавшим гнев народа Саврасии, хорошим состоянием саврасского войска и, главное, полной полководческой бездарностью принца Евгения, загнавшего свою армию в кочующее болото.
      
      - Я настаиваю, что это катилось по земле, как океаническая волна! - вскинулся принц Евгений. - Это оружие массового поражения, а никак не болото!
      
      - Помолчите, принц! - резко оборвал его император Бегонии.
      
      - Кочующие болота, - продолжал читать секретарь императорского совета сочинение другого секретаря, - составляют особенность ландшафта Саврасии и распространены на протяжении всей Великой саврасской равнины, нигде не покидая ее пределов, в чем причина незнакомства с этим природным явлением других стран. В силу длительного общения с этим природным феноменом жители Саврасии изучили пути следования кочующих болот и умеют направлять их по своему желанию, что делает военные действия против этой державы на ее территории крайне затруднительными.
      
      Совет семи королей и навуходоносор Овстралии молчали.
      
      - Ну-с, что вы на это скажете, господа? - обратился к собранию император Романики.
      
      Высказывания были самые неуверенные.
      
      - Я полагаю, господа, - подвел итог председатель, - что при всем разноречии наших мнений мы сходимся в двух вещах. Во-первых, необходимо все-таки не допустить эту африканскую экспедицию. Жирафу для князя-правителя я готов пожертвовать из своего зоопарка, Африка здесь необязательна.
      
      Король Вестландии кивнул.
      
      - Во-вторых, мы должны соблюдать осторожность и, во всяком случае, пока нет никакой необходимости в крайних мерах, - скажем, объявлении войны или морской блокаде Архангельска. Мне представляется, было бы разумно кому-нибудь из нас, а, может быть, и не одному из нас, лично побывать в Саврасии и посмотреть все своими глазами.
      
      - Но как это сделать? - возразил великий пахан Цецилии. - Наше недоверие может обидеть императора Гордея.
      
      - Господа, да у нас есть отличный повод для этого! - вмешался король Нормании. - Ведь племянница императора принцесса Анастасия на выданьи! Надо просватать ее за кого-нибудь из наших принцев и под этим предлогом отправить в Саврасию великое королевское посольство.
      
      Сразу же разгорелся спор о том, принца какой державы выставлять женихом.
      
      - Ну, тише же, господа! - попросил император Романики. - Я думаю, в данном случае надо отбирать кандидата не по династическим соображениям, а по вкусу принцессы Анастасии! Есть об этом какие-нибудь предположения?
      
      - Идеал принцессы Анастасии, - сообщил король Вестландии, - стройный блондин с синими глазами.
      
      - Тогда это принц Алданский, - заключил император Романики. - Ваше величество, у вас нет возражений против такого выбора для вашего сына?
      
      - Никаких, - ответил король Алданский.
      
      - Но между европейскими державами прежде было согласовано, что принцесса Саврасская отдает свою руку Бегонии! - снова вскинулся принц Евгений.
      
      - Молчите, принц! - гневно осадил его отец. - Об этом надо было думать раньше, когда вы загоняли армию в кочующее болото!
      
      Император Романики, оставшись с глазу на глаз с королем Вестландии, сказал ему в приватной беседе:
      
      - Ваше величество, у вас не складывается впечталения, что баронет Калдин слишком долго живет в Саврасии и принял ее интересы излишне близко к сердцу? Чем поднимать Саврасию из ничтожества, не лучше ли поддержать быдлоборческие устремления императора Гордея?
      
      - Я подумаю, - уклончиво отвечал король Вестландии.
      
      Вскоре Калдин получил из Вестландии указания, где сообщались решения высочайшего совета и предписывалось любыми средствами расстроить африканскую экспедицию. Посол согласовал с Вестландией сроки великого посольства и доставки жирафы и принялся действовать энергично. Прежде всего он явился к императору Гордею и известил его о королевском посольстве.
      
      Царь перепугался и полез прятаться под кровать.
      
      - Тревога вашего величества преждевременна, - успокаивал посол, нагнувшись к кровати, - посольство прибудет только через несколько месяцев.
      
      Император выбрался наружу. Он чуть не плакал:
      
      - Но это невозможно, посол, решительно невозможно! Что подумают обо мне заморские короли? Что они скажут, если узнают, что князь-правитель титулует меня по противоположности и не дает ключа от императорского лаватория? Ах, посол, нельзя ли отменить это посольство?
      
      - Это абсолютно исключено, - твердо отвечал Калдин.
      
      Император снова полез под кровать.
      
      - Ваше величество, - сказал посол, удерживая его, - ничего страшного не произойдет. Князь-правитель давно желает совершить путешествие по Саврасии. Можно так подгадать сроки, что великое посольство придется на время его отъезда из столицы. Я поговорю об этом с епископом Павсанием.
      
      - Да, да, сделайте что-нибудь! - взмолился император.
      
      - Но одно условие, ваше величество, - предостерег посол. - Это известие должно оставаться в полной тайне, иначе все расстроится.
      
      Император обещал никому не рассказывать, даже императрице и бывшему начальнику тайной полиции. Он все-таки проболтался Таисье Журавлевой, но та подумала-подумала и решила, что ей будет лучше сохранить все в секрете.
      
      А Калдин отправился к Павсанию и изложил ему все обстоятельства, умолчав о жирафе.
      
      - Не могли бы вы, ваше преосвященство, - попросил посол, - склонить его превосходительство князя-правителя к поездке по Саврасии на то время, пока у нас будет гостить королевское посольство? Разумеется, об этом посольстве лучше пока умолчать вовсе. Вы знаете мое уважение к его превосходительству, но в отношениях между ним и принцессой Анастасией сохраняется какая-то неопределенность, и я, признаться, опасаюсь какой-нибудь неожиданности с его стороны...
      
      Епископ не усмотрел в просьбе посла ничего предосудительного и согласился. После этого Калдин разыскал купца Терентьева и предложил ему:
      
      - Ермолай Егорович, как бы вы посмотрели на то, чтобы получить ту прибыль, на которую рассчитываете от африканской торговли, прямо сейчас, а экспедицию отменить, сохранив это в тайне?
      
      - А как это возможно? - спросил купец. - И потом, его превосходительство никогда не откажется от этой экспедиции из-за жирафы.
      
      - Жирафу ему доставят из другого места, - сказал посол.
      
      И он объяснил купцу Терентьеву все дело. Терентьев заколебался:
      
      - Все так, я уже потратился и не хотел бы понести убыток, но как-то это все опасно...
      
      - Другого выхода нет, - сказал посол. - Мы не можем рассказать его превосходительству о жирафе, не рассказав о посольстве, а этого делать нельзя.
      
      - Нам не провести это дело мимо казначея, - сказал купец.
      
      - С Карлом Федоровичем я берусь поговорить сам, - заверил Калдин.
      
      Он пришел к хранителю казны и сказал:
      
      - Карл Федорович, как бы вы посмотрели, если бы я подсказал вам способ резко сократить расходы на африканскую экспедицию?
      
      - Вам грешно шмеятша над штарым шеловеком, баронет, - побагровел казначей.
      
      - Я говорю вполне серьезно, Карл Федорович, - успокоил его посол.
      
      Он изложил Карлу Федоровичу свой план:
      
      - ...Итак, жирафу привозят даром, и надобность в экспедиции отпадает. Мое предложение в том, чтобы выдать экспедицию за состояшуюся, а жирафу представить ее результатом. С Вестландией этот вопрос уже согласован, и теперь нужно только ваше согласие на возмещение наших с Ермолаем Егоровичем расходов.
      
      - А почему бы просто не отказаться от дальнейших расходов? - прищурился Карл Федорович.
      
      - Но, Карл Федорович, это невозможно, - сказал посол. - Не исключено, что его превосходительство все равно будет настаивать на экспедиции. И наконец, затраты уже произведены, будет справделиво возместить их мне и Ермолаю Егоровичу.
      
      Карл Федорович побагровел:
      
      - Пожвольте, баронет! Вы же предлагаете мне в доле ш вами пришвоить шредштва кажны! Это гошударштвенное прештупление!
      
      - Карл Федорович, - принялся убеждать Калдин, - мне известно ваше бескорыстие, и я совсем не собирался приглашать вас, как вы изволили выразиться, в долю. Речь идет о простом покрытии убытков, при этом расходы казны не растут, но сокращаются, - сокращаются, Карл Федорович! Поймите, мы стоим перед лицом необходимости: рассказать о посольстве его превосходительству нельзя, следовательно, посольскую жирафу придется выдавать за нашу африканскую. Какой смысл в таких условиях продолжать бессмысленные расходы на экспедицию?
      
      Карл Федорович стал колебаться:
      
      - Но вы делаете меня швоим шоушаштником, пошол.
      
      - Карл Федорович, - сказал наконец посол Калдин, - мы с вами люди просвещения и не должны руководстоваться предрассудками. Давайте рассуждать логически. Что желает получить его превосходительство от экспедиции? Жирафу! - и получает ее, если мой план будет принят. Что желает от экспедиции коммерсант Терентьев? Получить прибыль! - и получает ее. Чего желаю я? Избежать встречи князя-правителя с великим посольством, - и достигаю этого. Чего желает вы? Сохранности казны, - и успеваете в этом. Итак, каждый получает желаемое, риск полностью исключается, а расходы казны уменьшаются самое малое наполовину.
      
      Карл Федорович подумал, подумал - и нашел доводы посла убедительными. Несколько дней ему было как-то не по себе, но казначей спускался в сокровищницу и рассуждал логически:
      
      - Что желает получить его превосходительство? Жирафу! - и получает ее! Что желает коммерсант Терентьев? Прибыль, - и получает... Риск полностью исключается, а расходы казны сокращаются минимум вдвое...
      
      Карл Федорович успокаивался, запевал "Горы Шань высоки" и отправлялся на прогулку в летний сад.
      
      А быдло действительно давно хотело посмотреть жизнь народа в разных концах Саврасии. Павсаний предложил ему совместное путешествие, и быдло с готовностью согласилось. Вызвался также ехать секретарь Ерофей. Еще взяли Ванятку, слуг, кое-кого из монашеской братьи и в срок, выбранный послом Калдиным, отправились по маршруту, составленному так, чтобы нигде не столкнуться с великим посольством. Государство оставили на князя Пескова и генерала Голованова.
      
      - Ты смотри, Потап Алексеич, - завещало быдло, - плешивому холую воли не давай. А как поступать, если что, - это тебе Настасья подскажет, - она умная!
      
      От оказанного доверия генерал прослезился.
      
      С отъездом быдла царь Гордей воспрянул было духом. На радостях ему даже приснился сон, будто придворные стоят на коленях в большой зале и просят разрешения ходить перед ним на цирлах. Государь милостиво позволил. Прошло несколько дней, но никто почему-то не спешил воспользоваться дарованной милостью. Такая нерешительность сильно озадачила императора, а потом и весьма опечалила. От расстройства при посещении лаватория царь стал путать назначение расположенных там устройств, а посещал он лаваторий до пяти раз на дню, и нетрудно представить, в каком состоянии постоянно находились биде. Это едва не привело к дворцовому перевороту. Придворные начали собираться кучками, перешептываться, а потом и вслух выражать свое возмущение, переходя, как водится, к взаимным обвинениям. Бывший начальник тайной полиции предвкушал уже большую интригу, но гофмейстер быстро выследил императора. После этого состоялось общее совещание, где создавшееся положение было признано нетерпимым. В силу известного недомогания особенно горячились гофмейстер и граф Мерин:
      
      - Ведь хоть бы в одной кабинке пакостил, стервец! А то сунешься в одну - там нагажено, пойдешь в другую - и там то же самое! Неудивительно, что князь-правитель решился завести ключи!..
      
      Предложение о сооружении замка на двери лаватория было, однако, отвергнуто ввиду его непрактичности, - понадобилось бы слишком много ключей, да и лакей Никифоров наотрез отказался пускать императора в лаваторий для слуг. Тогда составили петицию и, попросив особой аудиенции, передали ее государю.
      
      - Ваше величество, - произнес граф Мерин, с ненавистью глядя в лицо императору, - мне доверено вручить вам петицию от лица нашего двора. Вы превратно используете биде в общественном месте, чем посягаете на благородное совершение естественных отправлений. Придворные доведены до отчаяния этим ущемлением их неотъемлемых прав. Мы просим вас отказаться от этой странной привычки, иначе невозможно ручаться за последствия. Я лично, по крайней мере, готов на что угодно!..
      
      - Подтверждаю свое разрешение ходить передо мной на цирлах, - выслушав, произнес государь.
      
      - Ну, смотри, пеняй потом на себя, - пробормотал граф Мерин удалясь вместе с толпой представителей.
      
      Эта выходка ввергла царя Гордея в скорбное недоумение. Он стал советоваться с бывшим начальником тайной полиции.
      
      - Растолкуй мне, что творится с нашими придворными? Ведь сами же приснились мне пару недель назад, на коленях умоляли разрешить им ходить передо мной на цирлах, а теперь, я вижу, никак не осмелятся. Ты вообразить себе не можешь, до чего меня огорчает их робость. Как бы нам подбодрить их, а то, чего доброго, ударятся с отчаяния в какое-нибудь безрассудство?
      
      - А что, если вашему величеству, совершая естественные отправления, не делать различий между биде и ночной вазой? - предложил фискал. - Может быть, это их образумит?
      
      - За козла держишь? - подозрительно посмотрел на него император.
      
      - Это мудрейшего-то человека в государстве?! Да и как бы я осмелился? При моем-то благоговении перед вами!..
      
      Царь Гордей тупо уставился на фискала.
      
      - Но я и так сажусь на то, что подвернется, - сказал он наконец, - а чего добился?
      
      - Вот видите! - обрадовался бывший начальник тайной полиции. - Вы сами, вперед меня, нашли этот мудрый ход!
      
      - Хорошо, но почему ты считаешь, что это доймет их?
      
      - Как почему? Во-первых, вы показываете тем самым, что вы им не ровня и выше того, чтоб придавать значение тому, на чем вы устроились. А во-вторых, этим вы подчеркиваете свою рассеянность, и в конце концов, это вынудит придворных догадаться о ее причине. И тогда, не желая из любви к вам долее огорчать вас, они, несомненно, решатся преодолеть свое смущение!
      
      - То есть начнут ходить на цирлах?
      
      - Именно, именно, ваше величество!
      
      - Так что, продолжать валить в биде?
      
      - Единственно верное решение, государь! Ни шагу назад!
      
      Через день после этого разговора император Гордей как раз находился в лаватории и по обыкновению подчеркивал свою рассеянность. Внезапно за стенками кабинки послышались какие-то шорохи и шепот. Вслед за тем в щели меж дверью и стенкой кабинки появился чей-то глаз и принялся нагло рассматривать государя.
      
      - Ну что? - спросили за стенкой.
      
      - Опять в биде гадит, скотина! - отвечал наблюдатель.
      
      - Точно в биде?
      
      - Извольте убедиться!
      
      Глаз в щели сменился другим.
      
      Дурное предчувствие охватило царя Гордея, и неожиданно для себя он вдруг закричал:
      
      - На цирлах ходить будете!
      
      Неосторожное восклицание погубило государя. За стенкой явственно заскрипели зубами и кто-то с ненавистью простонал:
      
      - Каз-зел!..
      
      После этого все светильники были погашены, и в совершенной темноте раздался треск выламываемой защелки. Грубо прерывая императорскую рассеянность, в государя вцепилось несколько рук и выволокло его на середину помещения. Потрясенный царь почувствовал, как в рот ему втыкают кляп, а на тело надевают какой-то балахон. После этого царственный мученик был сбит с ног и почувствовал на своих боках град тумаков. Слышалось только прерывистое дыхание и восклицания:
      
      - Вот тебе!.. Вот тебе!..
      
      - А!.. О!.. У-у! - мычал августейший страдалец.
      
      - Вот тебе еще!..
      
      - Куда вы ставите ему моргушник, граф? Это же не голова!
      
      - Чем я виноват, князь, что перепутал в такой темноте? У него и на свету эти части не гораздо отличаются!
      
      - Господа, надо зажечь светильники, а то мы пораним друг друга!
      
      - А!.. О!..
      
      Наконец непостижимое закончилось. Вошедший по своим делам гофмейстер застал государя на полу лаватория в самом плачевном состоянии.
      
      - Ваше величество?!. Какой ужас! Что с вами?
      
      Царь Гордей только разевал рот и таращил глаза. Гофмейстер кликнул стражу и велел им перенести императора в опочивальню. Он преданно сопровождал государя, не переставая сокрушаться:
      
      - Поверить невозможно - до какой низости дошла спесь дворянства! Неслыханно: устроить царю темную!.. И ведь за что? - за то, что император неправильно пользуется биде! Мстить подобным образом за опоганенное биде! В голове не укладывается!.. И кто?! - собственные придворные!.. И главное, за что, за что - за обоср... Больно, ваше величество?
      
      - Да, да, - стонал император.
      
      - Что, быдло вернулось из путешествия? - спросила царица, увидев поврежденного супруга.
      
      - Нет, государыня, - объяснил гофмейстер, - это следствие противоправного обращения с биде.
      
      Но следственная комиссия во главе с князем Песковым не подтвердила предположений гофмейстера. Была с несомненностью установлена полная непричастность кого-либо из придворных к совершенному злодеянию.
      
      - ...Итак, ваше величество, - докладывал князь Песков, - не только никто из придворных, но и никто из числа ваших подданных ни малейшим образом непричастен к прискорбному происшествию. Посему, мы единодушно пришли к мнению, что имело место колдовское наваждение. Судите сами, государь, - стража находилась в двух шагах, но не видела, чтобы кто-либо в это время входил в помещение или покидал его, более того, - даже не слышала никаких подозрительных звуков. Конечно же, это самое настоящее колдовство.
      
      - Но кто бы мог наслать его на меня? - спросил император.
      
      - Мнение комиссии, государь, - это козни мага Мерлина. Помните, ваше величество, в свое время он оказал вам одну известную услугу, но остался недоволен оплатой своих трудов. Тепeрь, в чем никакого сомнения, он воспользовался случаем, чтобы свести с вами счеты, а подозрение бросить на других.
      
      Бывший начальник тайной полиции поддержал князя Пескова.
      
      - Мерлин - известный сквернавец и пройдоха, я никогда не доверял ему! Вся беда, ваше величество, что мы слишком полагаемся на всяких иностранцев, надо быть поосмотрительнее с этим народом.
      
      - В отличие от иных, этот совет оказался уместен.
      
      Не успел император оправиться от пережитого потрясения (которое, кстати, полностью излечило его от рассеянности и снов о хождении на цирлах), как во дворец пожаловал странный гость.
      
      Царская семья сидела за обеденной трапезой, когда в столовую заглянул смущенный начальник караула и подозвав лакея Никифорова шепнул ему:
      
      - Какой-то иностранец пришел, говорит, что король, - так не знаю - пускать, нет?
      
      - Какой король?
      
      - Барто Задрипэ, король вакалейский... Да вид уж больно того... задрипэ...
      
      Никифоров задумался.
      
      - Ладно, доложи Гордею, пусть сам решает.
      
      Начальник караула доложил.
      
      - Странно, я ждал высоких гостей позже, - удивился император. - А что, большая свита с его величеством?
      
      - Он один, - отвечал начальник караула.
      
      Царь и царица переглянулись.
      
      - По уставу положено в тронном зале... - начал было припоминать церемониал государь.
      
      - Но король Барто уже просунул голову в дверь. На его лице была блудливая улыбка, которая сменилась плотоядной гримасой, когда он унюхал запахи царского обеда. Барто подмигнул царю Гордею и втиснулся в столовую, после чего сделал поклон дамам - императрице и Настасье. Плешь его оказалась под стать Гордеевой, а брюшко даже поболее, зато ростом он не вышел совсем.
      
      - Разрешите представиться, ваши величества, - произнес гость. - Бартоломео Задрипэ, король вакалейский!
      
      - Да какой это король! - закричал Ванятка. - У него дырки на коленках! Весь задрипанный.
      
      - Ванечка, - тихо укорила Настасья. - Помолчи, это невежливо.
      
      Но Бартоломео Задрипанного не смутило восклицание царевича.
      
      - Какой наблюдаельный мальчик, хе-хе! Я, господа, тут малость поизносился в дороге. В трактире продулся в картишки, а уж потом до самой вашей столицы, считай, на шаромыжку добираться пришлось. Вы мне позволите к столу присесть? Проголодался, знаете ли...
      
      Император с супругой еще только собирался подняться, чтобы приветствовать высокого гостя, как тот уже придвинул к столу свободный стул и стал накладывать себе на тарелку куски пожирнее. Настасья, прекратив есть, наблюдала за всем нахмурясь. Ванятка, прицелясь, запустил в лоб Барто косточкой сливы.
      
      - Экий озорник! - промычал с набитым ртом король Барто. - Совсем как мой, знаете ли, племянник... А свининка-то у вас недурна!..
      
      Настасья воспользовалась случаем и удалилась из-за стола вместе с Ваняткой. Барто тут же пересел на ее стул поближе к императрице Акулине. Косясь на ее пышную грудь, но не забывая, однако, чавкать лакомыми кусками, Барто принялся болтать - очевидно, с уходом Анастасии ему стало свободнее.
      
      - У вас, сударыня, формы как на картине! Да уж, пышней саврасских женщин нет, это вся заграница признает. Завидую царю Гордею, знаете ли!
      
      - Какие формы? - спросила польщенная царица.
      
      - А вот эти, - и блудливо хихикнув, король Барто ткнул проказливым пальцем в бок царице Акулине.
      
      - Гхм, - кашлянул царь Гордей, - а какими судьбами вы к нам, ваше величество?
      
      - Да какими... - глаза короля Барто забегали. - Жил себе не тужил, Вакалея, конечно, колевство маленькое, не как твоя Саврасия, но попить-поесть можно было. Да, знаешь ли, нашлись баламуты, не понравилось, что я то одну деревеньку соседям продам, то другую в картишки спущу... Ну, прибежали ночью: "Ваше величество, мятеж!" - в одном халате в окно выпрыгнул... Так вот и путешествую с тех пор. Ну, ты-то меня поймешь - тебя, я слышал, тоже едва не скинули. Я и думаю: а давай-ка я к царю Гордею заверну.
      
      Король Барто облизал с руки крем от торта и, подмигнув, пошутил:
      
      - Ты - Засраный, я - Задрипанный, как нам было не встретиться, верно?
      
      "Кажется, хороший человек", - подумал царь Гордей.
      
      - Тьфу ты, - сплюнул лакей Никифоров, - мало своего холуя, так еще одного из-за моря нелегкая принесла! - он давно уже клял себя, что решил пустить этого шаромыжника.
      
      Августейшие особы беседовали еще, и Барто стал интересоваться князем-правителем:
      
      - Так это что - правда, что он тебя обсирает?
      
      Царь Гордей молча пожевал губами, не зная, что отвечать. Барто, как-то холуйски осклабясь, не унимался:
      
      - Да что ты стесняешься, меж своими же... Он как - говном тебя из шланга поливает, что ли?
      
      - Фу, какие гадости вы говорите, король Барто, - не выдержала уже и царица и отодвинула свою нехудую ногу от ладони Задрипанного. - Зачем было хлебать столько вина?
      
      - Да я, пусенька, по простому, по-королевскому, - Барто снова положил ладонь на полное бедро. - Чай, в Европе и не такое водится, между нами-то говоря. Я сколько дворов объездил - такого вам расскажу, мои дорогие величества!
      
      - Пора бы и опочить после обеда, - дородная Акулина поднялась со стула, не видя иного способа охладить пыл новоявленного ухажера.
      
      - А что, можно и опочить, - король Барто двинулся следом. - Это, пусенька, я всегда согласен!
      
      - Гхм-гхм... - кашлянул император. - Ты к нам надолго, король Барто?
      
      Глазки Бартоломео Задрипанного снова забегали.
      
      - Да погощу месячишко-другой... Скоро наши подъедут, ну, я их тут подожду. Ты как - не против? В картишки перекинемся, то-се...
      
      - Шпионить, холуина, приехал! - в голос пробурчал лакей Никифоров - и глазки Барто забегали еще сильней.
      
      Когда августейшие особы вышли в коридор, чтобы проследовать в опочивальню, навстречу попались Таисья Журавлева и беседующий с ней князь Песков. Князь увидел нового гостя императора и остолбенел.
      
      - А, старый друг! - осклабился подвыпивший Барто. - Заходи вечерком, я тебе долг отдам, а потом тебя снова в очко обчищу! Вот только у Гордея взаймы перехвачу. Горди, ты мне тыщонку одолжишь?
      
      Он оглянулся на Таисью и изобразил рукой галантный жест:
      
      - Эта, что ли, твоя раньше была? Горди, ты меня к ней не проводишь?
      
      - Это Бартоломео, известный проходимец, - отвечал князь Песков на вопрос изумленной Таисьи. - Каким ветром его к нам занесло?
      
      - Да шпионить приехал, не иначе! - с досадой отвечал подошедший лакей Никифоров. - Я, чай, стареть стал, ваше сиятельство - такого холуя за стол пустил!
      
      - А твоя правда, - согласился князь Песков. - Пошли-ка за Калдиным, что-то он присоветует!
      
      Вечером царь Гордей пошел в опочивальню к царице - несмотря на отсутствие князя-правителя, Таисья Журавлева и не думала возобновлять с Гордеем прежних коротких отношений. Но тут царя подстерегал сюрприз - из-под одеяла царской постели на Гордея свойски лыбился король Барто Задрипэ. Императрица Акулина, вся покраснев, сидела на ложе в рубашке и ругалась:
      
      - Гордей, да хоть ты ему растолкуй - приполз и выгнать не могу!
      
      - Ложись к нам, Горди, - добродушно предложил Барто. - Третьим будешь! Такую поездочку соорудим - на всю жизнь запомнится. Да ты не мнись, корешок, - в Европе это сейчас так принято.
      
      - Гхм-гхм, - в нерешительности покашлял Гордей. - А что, в Европе это и впрямь так принято?
      
      - Да вы что, ироды! - завизжала царица Акулина. - Вдвоем на одну напустились! Хоть бы по одному, кобелища такие!
      
      Из затруднительного положения царскую чету вывел неожиданный стук в дверь.
      
      - Слышь, Барто, - позвал император, - а это тебя. Калдин зовет. Говорит, денег даст.
      
      - Ну, если Калдин... - король Барто сразу поскучнел и глазки его забегали.
      
      В это же утро, еще засветло, Бартоломео Задрипанного срочной эстафетой этапировали из Саврасии. Он садился в повозку и незлобиво ворчал:
      
      - Да я что... Я ж так и думал - прокачусь на шаромыжку, раз люди просят. Денек-другой поживу и ладно. С месячишко хотелось, ну, да уж не судьба. Ты, баронет, не сомневайся - доложу в Европе все как договорились. Калдин, может еще полсотни монет подкинешь, а?
      
      - Получите в Романике от посла Вестландии после оговоренного доклада, ваше величество, - с любезной улыбкой отвечал Калдин. - Ну, трогай! - велел он кучеру - и Бартоломео Задрипанного навсегда унесло из Саврасии.
      
      Пока в столице происходили все эти события, путешествие быдла шло своим чередом. Первую неделю они плыли на плотах до Хвалисского моря. Быдло долго рассматривало морские волны и мечтало об Африке, но ему сказали, что за Хвалисским морем лежит Персия, а дальше Индия.
      
      - Индия - тоже интересно, - вздохнуло быдло, - там енот говорящий и обезьяна ученая. Эх, скорей бы наши из Африки вернулись!
      
      От Хвалисского моря повернули на запад и пошли через Казацкое поле. В станицах встречали княжеский поезд хлебом-солью. Быдлу стали попадаться казаки, знакомые по Бегонской войне. Они звали быдло сходить с ними до Персии. Быдло отказывалось:
      
      - Зачем я вам? Не дам разбойничать ведь!
      
      - Да мы так прогуляемся, посмотреть, поторговать! - говорили казаки.
      
      - Нет, ребята не могу, - жирафу из Африки жду. Вот дождусь, тогда может быть.
      
      На вторую неделю вышли к Горбатским горам. Быдлу понравились и горы.
      
      - Как ты думаешь, душа моя, - спросило оно Павсания, - допускают ли эти вершины созерцать с них вселенную?
      
      Епископ отвечал утвердительно:
      
      - Всякое уединение с природой располагает к покаянию, ведь душа наша - та же вселенная.
      
      От Горбатских гор повернули на север к Архангельску. Дорогой у быдла с епископом состоялось несколько богословских бесед.
      
      - Дружочек, - спросил епископ Павсаний, - я приметил, что если где до тебя бывает какая нечистота, то после тебя она пропадает. Почему так?
      
      Быдло открылось епископу:
      
      - Когда я вижу что-то нечистое, то оно липнет ко мне, ибо по незрячести думает найти во мне свою природу, и его сила переходит на меня, а оно свою силу теряет. Итак, оно становится простой грязью и распадается, я же от этого только добрею.
      
      Епископ хранил этот разговор в тайне и поведал его лишь незадолго до смерти. О чем-то подобном, впрочем, епископ догадывался и раньше, и теперь он сказал:
      
      - Мне был сон, дружочек, что если я крещу тебя и приобщу Святых Таинств, то с тебя спадет твоя оболочка и ты откроешься в своем истинном виде. Подумай, дружочек: Саврасия уже не та, народ вздохнул свободней, - смотри, с каким почетом нас всюду встречают. И я так полагаю, тебе уже нет никакой необходимости таиться от мира.
      
      - Я ждал, что ты заговоришь об этом, душа моя, - смущенно отвечало быдло. - Но ведь земля и так Божья, поэтому, Павсаний, давай не будем торопиться с этим, ибо я чувствую, что утеряю тогда свои свойства, а Ванятка еще не вырос.
      
      - И потом, - добавило быдло, - мне кажется, что для моего преображения прежде должно случиться какое-то другое чудо. Вот, скажем, Настасья, - это я так только говорю, для примера...
      
      - Ты ее любишь? - спросил напрямик епископ.
      
      Быдло занервничало:
      
      - О чем это мы вчера с тобой говорили, Павсаний... Да, как ты думаешь, наша экспедиция уже достигла Африки?
      
      - Эх, чадо, - вздохнул епископ.
      
      Ночью быдло увидело вдалеке огонек костра и захотело узнать, каких людей и по какой причине он собрал. Оно пошло на этот костер. Ночь была тихой, и до быдла еще издали стали доноситься раскаты смеха, а подойдя ближе, оно услышало, как какой-то мужик расказывает двум другим про него и царя Гордея.
      
      - ... А царь и говорит: "Я такую харю наел, - ты ее за три дня не обсерешь!" А быдло отвечает:"Я, да не обосру?" - и ну царя поливать! А при дворе живут две бл...шки, Таська и Настька, вот быдло и говорит: "Отдавай мне какую-нибудь, а не то каждый день обсирать буду!" А само все верхом на царе-то ездит. Царь и стонет: "Забирай хоть обеих, только с меня слезь!" Быдло-то забрало б...дей и пошло с ними в баню...
      
      Быдло появилось у костра и, ни слова не говоря, село напротив рассказчика. Тот сидел с отвисшей челюстью и тоже молчал. Быдло разглядывало его минут десять и сказало:
      
      - Слушай, ты мужик х...й!
      
      Х...й мужик продолжал сидеть разинув рот. Быдло так же молча поднялось и ушло в ночь. Вскоре его догнали двое других:
      
      - Дядюшка быдло, ты, никак, обиделся?
      
      - Ты не слушай его, дядюшка быдло, - у него язык червивый!
      
      - Его даже из ватаги Вальдемара Курносого за это выгнали!
      
      - Та Саврасия, - не оборачивась, отвечало быдло и ушло.
      
      К этому времени путешественники уже достигли Большой Саврасской дороги. Утром места показались быдлу знакомыми.
      
      - Где-то здесь, - сказало быдло, - я повстречалось с Ефимом Кулагиным.
      
      Ефим оказался легок на помине и попался навстречу княжескому поезду в тот же день. Не помня себя от радости, быдло соскочило с повозки и побежало к огороднику.
      
      - Ефимушка!
      
      - Здравствуй, дядюшка! - поклонился Кулагин.
      
      - Ну, как ты живешь? Репу с капустой сажаешь? - закидало его вопросами быдло. - Может, хочешь о чем меня попросить, так говори!
      
      - Но только, - нахмурилось быдло, - если ты, Ефим, заикнешься о своем огороде, я, честное слово, в этот раз тебя обосру!
      
      - Ну, что ты, дядюшка! - отвечал Ефим. - Мне стрельцы тогда сказывали, - от тебя в правительстве столько пользы, что куда уже моему огороду! Я ж это так сказал в тот раз, чтобы ты не заносился.
      
      - Экий ты хитрый, Ефим! Но ведь хочешь попросить что-то, - по глазам вижу.
      
      Ефим помялся.
      
      - Не обидишься?
      
      - Ну, говори, говори!
      
      - Врут, будто тебе, дядюшка, из Африки жирафу везут...
      
      - Ну?
      
      - Так ты ее, поди, кормить-то хорошо будешь?
      
      - А то как же! Грушами, молоком и отборной пшеницей, - жирафа - животное изысканное.
      
      - Так вот, дяденька, - нельзя ли мне будет жирафий навоз себе на огород забирать?
      
      - Павсаний, какова сметливость простого народа! - восхитилось быдло. - Ведь мне только сейчас открылась тайна африканского плодородия! Ну, конечно, у столь замечательного животного, как жирафа, и навоз должен обладать особыми качествами, и вот почему в Африке растительность пышна, как нигде.
      
      И быдло обещало Ефиму выполнить его просьбу.
      
      - Но у меня тоже есть просьба, Ефим, - сказало быдло. - Ты не мог бы показать то место, где ты подсадил меня на свою телегу?
      
      - А что, помню, - согласился Ефим.
      
      Оказалось недалеко. Быдло с дороги рассматривало место и все узнавало:
      
      - Здесь, здесь было. Вон куст ракитовый, а вон и родничек! А по этому пригорку я к дороге карабкалось!
      
      Ефим сказал:
      
      - Про этот родник сказывают, будто от него недалече пустынник спасался, чудотворец. Говорят, раз в году в нем живая вода бежит.
      
      - Вон оно что! - встрепенулось быдло. - А я-то, наверное, в такой день здесь и оказалось!
      
      Таким образом, тайна происхождения быдла до некоторой степени прояснилась. От этого быдло до самого вечера пробыло в состоянии приподнятости, но ночью быдлу приснился страшный сон. Ему снилось, будто оно в детской играет с Ваняткой в "Акулю" и тут же сидят Павсаний, Ерофей, Настасья и все остальные, а в это время к дворцу подходит какой-то страшный человек с ледяными глазами. Он вошел в детскую, стал на пороге и велел быдлу:
      
      - Пойдем.
      
      Быдло ощутило великую тоску и необоримую слабость, оно встало и, как заколдованное, пошло за человеком с холодными глазами. Быдло хотело ему противиться - и не могло. Всего ужасней быдлу было то, что все, кто сидел в детской, не видели происходящего и продолжали заниматься своими делами и даже Ванятка, как ни в чем не бывало, стал играть в карты сам с собой. Быдло хотело позвать на помощь, но не могло и этого и только отчаянно надеялось, что кто-нибудь заметит его беспомощность и погибель и прогонит страшного человека, но никто не замечал происходящего, и быдло в молчании следовало за человеком с ледяными глазами и так ушло из дворца и брело в какой-то кромешной темноте.
      
      Утром быдло против обыкновения было мрачно и ни с кем не разговаривало. Так пропутешествовали день и вечером разбили бивак. Епископу Павсанию понадобилось по какому-то делу переговорить с быдлом, но он нигде не мог его найти.
      
      - Да вон он, на камень горевать ушел! - показали епископу.
      
      Павсаний посмотрел и увидел посреди равнины огромный серый валун, на котором в закатных лучах возвышалось быдло. Издалека его фигура показалась Павсанию какой-то неприкаянной, и сердце епископа защемило от неясной жалости. Ветер доносил какие-то слова. Епископ подошел ближе. Быдло сокрушалось:
      
      - Сирота я, сирота, одно-одинешенько на всем белом свете... Кто мои родители, где, да и были ли, - и того не ведаю... Всю страну на себя взвалило, а быдлу ли государством править? И положиться не на кого - людей нет... Ванятка мал, про плешивого холуя уж и не говорю, его и обсирать-то уже опротивело... Или вот Карл Федорович, жила, ну, ладно, хорошо, казну бережет, ладно, магу дулю подсунул, а вот на Африку поскупился! Если уж на жирафу денег жалеть, то на что ж тогда и казна? Или Настасья, - до Ванятки бы самое то на престол взойти, так нет, - она, видишь ли, ждет заморского принца, это, видишь ли, романтично! А, хрен ли, романтично, если все принцы от роду рас...дяи, - мне Ванятка читал из истории... Один ты, Павсаний, душа твоя голубиная, да ведь тоже, - и под ноги смотреть надо, и под ноги! "Кротки, яко голуби", но сказано: "и мудры, яко змии". А ты от плешивого холуя в монастырь сбежал, а я, значит, теперь обсирай вместо тебя! А то еще Калдин, сума переметная, холуй тот еще, - он, дескать, об одном просвещении радеет. А до дела дойдет, - и продаст, и все просвещение к свиньям...
      
      Как тонко быдло умело почувствовать человека, - просто поразительно!
      
      Желая как-то утешить быдло, епископ сказал:
      
      - Чадо, мы все одиноки перед Богом, ибо наги в его глазах от всего.
      
      Быдло вздохнуло и отвечало:
      
      - Эх, Павсаний! Легко тебе говорить так! Ведь Бог, как ты учишь, на небе, а на земле твои братья все люди. У меня же никого нет.
      
      - Я не знаю, какой ты творишь подвиг, чадо, - мягко возразил епископ, - но, значит, он нужен Богу, раз Он вдохнул в тебя живую душу. Ты горюешь о своем одиночестве, а Бог никого не оставляет, разве что душа сама оставит Бога. Пойми свое служение, следуй ему, тогда и забудешь печалиться о себе.
      
      Быдло задумалось.
      
      - Ты говоришь, Павсаний, - наконец заговорило оно, - что я зачем-нибудь нужно... Пусть так, но мне, зачем это нужно мне? И кому мне служить? И почему от этого рассеется мое одиночество?
      
      Епископ объяснил:
      
      - Смотри, чадо, вот мать приглядывает за малым ребенком, а он кричит: "Я сам! Я большой!" и ищет случая побыть сам по себе и все делать по-своему. И вот он убегает от матери куда-нибудь в лес или поле и там вдруг пугается, что остался один, и начинает плакать и зовет свою мать. Вот так и каждый. Пока он думает о себе, что велик, и хочет слушать только себя, то не дает позаботиться о себе Богу и страдает, что одинок на земле. Но, человече, забудь заботиться о себе и вверься Богу, - и вот, не стало твоих печалей.
      
      - А как это - перестать заботиться о себе? - спросило быдло.
      
      Епископ объяснил:
      
      - В заботах о слабейшем забывают заботиться о себе, но когда ты забыл это, чадо, о тебе заботится Отец Небесный. Лучше же всего обретает себя душа в делах веры.
      
      Они замолчали. Епископ ушел, а быдло в глубокой задумчивости пребывало на камне.
      
      Ночью епископ с Ваняткой пошли на озеро удить рыбу. Они развели на берегу костер и только закинули удочки, как ночь прорезал радостный крик быдла:
      
      - Павсаний! Павсаний!
      
      - Тише ты, дядюшка быдло! - закричал Ванятка. - Ты нам всю рыбу отпугнешь!
      
      - А, вон вы где! Э, Ванятка, что тут рыба, я вам сейчас такое скажу!
      
      Запыхавшееся быдло появилось у костра и радостно сообщило:
      
      - Павсаний! Павсаний! Я решило принять ислам!
      
      - Ну вот всегда ты так, дружочек, - отвечал раздосадованный епископ, - вроде все с тобой хорошо, а потом не удержишься и, прости меня, Господи, как-нибудь да нагадишь!
      
      Быдло даже задохнулось от обиды:
      
      - Как тебе не стыдно, Павсаний! Ты же сам меня уговаривал поручить себя Богу! Что ж ты теперь отпираешься?
      
      Епископ понял, что быдло говорит всерьез. Он начал убеждать его в преимуществах православия, доказывая это в подробностях, но быдло не слушало. Тогда Павсаний зашел с другой стороны и попробовал объяснить быдлу неосуществимость его замысла.
      
      - Пойми, дружочек, - втолковывал епископ, - у нас здесь некому обучить тебя обрядам ислама. Где ты возьмешь коран и как ты сможешь молиться, если не знаешь в какой стороне расположена Мекка?
      
      - Как это - некому? Турок Ахметка научит меня всему!
      
      - Ахметка! - вскричал епископ. - Да ведь он даже не турок, а хазарин. Он сам рассказывал мне, что только по видимости изображал себя мусульманином, пока жил у султана, а настоящая его вера иудейская. Уж не хочешь ли ты принять ислам со слов иудея?
      
      - Что же в том, что он иудей? - не уступало быдло. - Слово пророка вольно идти как ему ближе. Не сомневаюсь, что если Ахметка скажет что-нибудь не так, то пророк явится мне во сне и все поправит.
      
      - Но, дружочек, не находишь ли ты, что будет противоестественно иметь в христианской стране правителя-мусульманина? Как знать, а вдруг народ заподозрит, что ты передался турецкому султану?
      
      - Ничуть, это только подаст пример веротерпимости, - отмело быдло возражение епископа. - Как знать, может быть, турецкий султан в ответ на это перейдет в христианство!
      
      - Но что же, дружочек, - спросил наконец расстроенный епископ, - побуждает тебя принять именно магометанство?
      
      - Нет, нет, Павсаний! Совсем не магометанство! Я решило принять ислам!
      
      - Ах, дружочек, ислам и магометанство - это одно и то же.
      
      - Душа моя, как ты можешь говорить такое, - не согласилось быдло, - если у географа ясно написано, что индийский народ в отличие - заметь, в отличие! - от турок держится магометанства.
      
      - Дружочек, твой географ пишет нелепицу. Магометанская вера называется так в честь Магомета, а он распространил по Турции ислам. Значит, это одна религия. Но хорошо, не будем сейчас об этом спорить, скажи мне все-таки, зачем же ты хочешь принять непременно эту веру?
      
      - Ну, как ты не понимаешь, Павсаний! - обиженно отвечало быдло. - Ведь жирафу мне привезут из Африки, а в Африке живут эфиопы, а они же исповедуют ислам! Значит, и я должно принять ислам!
      
      Увидев, что дело дошло до Африки, епископ понял тщетность всех уговоров. Он сильно опечалился, почувствовал недомогание и наутро совсем расхворался. Встревоженное быдло не отходило от епископа:
      
      - Душа моя, чем бы тебе помочь?
      
      - Дружочек, прошу тебя ради меня, - слабым голосом попросил епископ, - не принимай, пожалуйста, ислам!
      
      - Э, да что мне ислам, если ты так расхворался! Ты бы мне сразу сказал, что не хочешь этого, а то толкуешь, будто ислам и магометанство одно и то же.
      
      Ерофей, знаниям которого быдло доверяло, все-таки смог объяснить быдлу его заблуждение. Быдло со всем соглашалось, обещало Павсанию креститься у него в монастыре по завершению путешествия и вообще избегало богословских споров. Епископу как будто сделалось лучше, и все же он был очень слаб. Стало ясно, что путешествие придется прервать.
      
      Путь назад лежал по Большой Саврасской дороге, а до нее Ефим Кулагин взялся довести по прямушке. Княжеский поезд ехал всё лесом, лесом и приехал на заимку. Здесь произошло непостижимое: еще издали до путешественников донесся какой-то глухой ропот, похожий на бой барабанов, а затем их взорам открылась поляна, на ней стояло несколько шатров, между ними расхаживали чернокожие эфиопы с серебряными кольцами на руках и в носу, и, главное, главное, посреди поляны стояла большая повозка, и на ней, обнесенная с четырех сторон высокой загородкой, возносила прекрасную длинную шею пятнистая жирафа. За палатками виднелся частокол и за ним несколько изб. Путешественники в изумлении остановились.
      
      - Ванятка! - изменившимся голосом произнесло быдло. - Мы в Африке! А говорили, что до нее за море надо плыть! Смотри, Ванятка, а у эфиопов-то избы, как у нас.
      
      - Да нет, ваше превосходительство! - догадался секретарь Ерофей. - Это, наверное, вернулась наша африканская экспедиция. Когда только они успели так быстро?
      
      Приблизились к эфиопам.
      
      - Ты глянь, Ванятка! - воскликнуло быдло. - У эфиопов-то на шеях кресты! А я-то хотело принять магометанство!
      
      Действительно, сенегальских негров в Романике окрестили. Путешественники пробовали объясниться с ними, но те лопотали что-то по-своему, и даже Ерофей не мог разобрать ни слова. Один из эфиопов подошел к узкому высокому барабану и руками выстучал на нем дробь.
      
      А быдло тем временем подошло к клетке с жирафой и открыло ее. Жирафа вышагнула на поляну. Восторгам быдла не было предела. Оно три раза обошло вокруг жирафы, переживая минуты совершенного счастья. Жирафа нагнула шею и стала щипать траву.
      
      - Ты смотри, Ванятка, смотри, - траву щиплет, - совсем как корова! - восхитилось быдло.
      
      Жирафа оторвалась от травы, подошла к березе и попробовала ее листья. Быдло тут же отозвалось:
      
      - С самого верха достает, смотри, Ванятка! Вот уж так-то корова не сможет! На задние ноги встанет - и все равно не сможет!
      
      Жирафа отошла к ручью, широко расставила ноги и стала пить воду. Быдло озаботилось:
      
      - Когда приедем, скажу Калдину: пусть для жирафы высотную поилку придумает.
      
      Так прошло минут пятнадцать, а затем из леса показался какой-то человек, по виду моряк, с трубкой в зубах и с ружьем в руке, и это был капитан Алан Дук, и он отлучался от эфиопов в лес на охоту, а они вызвали его барабаном. Секретарь Ерофей вступил с ним в переговоры по-иноземному, но оказалось, что Алан Дук бывал в свое время в Архангельке и может говорить по-саврасски. Из беседы выяснилось, что Алан Дук везет жирафу в подарок правительству Саврасии от великого королевского посольства, но почему-то в пути ему велели отделиться и ждать с жирафой здесь, пока за ним не явятся. Жирафа же, как рассказал Дук, привезена из зоопарка императора Романики, от него же и негры, а о саврасской африканской экспедиции Алан Дук ничего не слышал.
      
      - Великое королевское посольство! - вскричало быдло, отрываясь от восхищенного созерцания жирафы. - Зачем же оно явилось к нам?
      
      - Цель посольства - просить руки принцессы Анастасии для принца Алданского Арнольда, - отвечал Алан Дук.
      
      - Руки Настасьи! - подскочило быдло. - Без моего ведома! Ну, не холуйство ли!
      
      - Дружочек, - слабым голосом позвал быдло епископ Павсаний. - Что ты так яришься, ведь не век же Насте сидеть одной. Ты же сам отказался тогда, помнишь ведь, пусть же сбудется Настенькина мечта о принце.
      
      - Наверное, ты прав, Павсаний, - неохотно признало быдло, - но мне не нравится, что все сделано за моей спиной. Ну да, что уж теперь...
      
      Секретарь Ерофей осведомился у Алана Дука, давно ли проехало королевское посольство. Оказалось, что Алан Дук отделился от них только утром.
      
      - Значит, теперь у меня будет две жирафы, - радовалось быдло, - посольская и которую мне из Африки привезут.
      
      Но Ерофей с сомнением покачал головой:
      
      - Мне кажется, тут какая-то хитрая комбинация Калдина. Я узнаю во всем его руку...
      
      - Отвезем епископа - и в столицу, - решило быдло.
      
      Путешествие продолжили, захватив с собой эфиопов, жирафу и Алана Дука. Быдло ехало в повозке бок о бок с жирафой, не сводя с нее глаз и переживая каждое ее движение. Оно забыло все на свете: Ванятку, болезнь епископа, сватовство Настасьи, свой дурной сон - и погрузилось в незамутненное ничем посторонним созерцание чистой красоты. Тем временем выбрались на Большую саврасскую дорогу и через день достигли развилки на монастырь.
      
      - Ванятка, - попросило быдло, - проводи Павсания до монастыря, а потом приезжай и мне все расскажешь. Я только жирафу во дворце устрою и завтра же креститься приеду. Понимаешь, Ванечка, - такой зверь изысканный, - ну, никак оторваться от нее не могу!
      
      Быдло попрощалось с епископом, и поезд разделился. Сердце Павсания екнуло от какой-то вины: епископу почудилось, что он больше не увидит своего друга.
      
      А быдло с жирафой и эфиопами прибыло во дворец и здесь увидело множество карет и повозок: великое королевское посольство приехало в столицу какие-нибудь час-два тому назад. Быдло распорядилось устроить жирафу, а само обошло дворец и вошло в здание с другого входа. Оно пробралось к большой трапезной зале, откуда неслись звуки праздника, нашло в стене чуть не у пола подходящую щель и прильнуло к ней.
      
      Быдлу открылась ужасная картина: за столами сидело множество гостей, иные из них в коронах, они пили, трескали, лопотали не по-саврасски, а за столом рядом с Настасьей вертелся заморский принц, белобрысый и бледноглазый, в серебряном доспехе и алом плаще за спиной. Не обращая внимания на страшные взгляды отца, принц Алданский Арнольд успел прилично налакаться и теперь вовсю тискал Настасьины коленки. Глупая Настька только краснела и обмахивалась платочком, - она думала, что принцам так и положено. Царь Гордей и императрица, глядя на это, только перемигивались и поднимали чашу за чашей. Потрясенное быдло увидело, как рука принца скользнула Настасье под подол и принялась шарить уже совсем глубоко.
      
      Этого быдло вынести не могло. Оно полезло враз изо всех щелей и неистово завоняло:
      
      - Ты зачем, глупая Настька, позорному принцу свою письку гладить даешь!
      
      От невыносимой вони у гостей на миг перехватило дыхание, а затем они с воплями и стонами кинулись из дворца. Из глаз высочайших особ рекой текли слезы, многих рвало. Не переставая кричать и плакать, в каком-то единодушном помешательстве они разбегались по каретам. В двадцать минут великое посольство съехало со двора и в ужасе помчалось прочь из Саврасии. Во всеобщей суматохе гостей никто не пытался удерживать.
      
      От происшедшего сердце царя Гордея захлестнула лютая ненависть, и он положил внутри себя извести быдло во что бы то ни стало. А быдло само испугалось, что совершило недозволенное. Оно опрометью бросилось в свою спальню, заперлось изнутри на ключ, забилось под кровать и дрожало там, как осиновый лист.
      
      Вечером из монастыря приехал Ванятка и толкнулся в двери к быдлу:
      
      - Дядюшка быдло, я епископа отвез! Пойдем жирафу смотреть!
      
      - Не могу, Ванятка, - боюсь, - отвечало быдло из-под кровати. - Плешивый холуй на меня лютую злобу отрастил, он меня теперь переговнит!
      
      Подошедший Никифоров рассказал Ванятке о случившемся. Ванятка побежал к царю:
      
      - Дяденька Гордей, не убивайте быдло, оно хорошее!
      
      Государь приказал немедля увезти Ванятку из столицы. Он вызвал к себе посла Калдина и в этот час держал совет с ним и начальником тайной службы. Посол всё взвесил и по соображениям высшей политики решил на сей раз принять сторону царя Гордея.
      
      - Некоторое время назад я выписал из Вестландии одну машину, - сказал посол.- Полагаю, она поможет справиться с врагом вашего величества. Но мне потребуется день-другой, чтобы собрать и пустить механизм в ход. Мне нужны слесари, кузнецы, бочары, золотари и еще кое-кто из ремесленников.
      
      Император немедленно вручил инженеру необходимые полномочия. Работа закипела. От дворца ко двору посольства принялись сновать люди, по городу разъезжали конные наряды, дворец был оцеплен стрельцами.
      
      Секретарь Ерофей и князь Песков убеждали генерала Голованова:
      
      - Потап Алексеевич, пойди к нему, - ты армия... Нельзя же так!..
      
      Генерал молчал. Он не спал ночь, утром надел свои ордена и вошел к государю.
      
      - Князь-правитель повинен смерти за государственную измену, - хладнокровно сказал император.
      
      Начальник тайной полиции подскочил к Голованову и завизжал:
      
      - Ты забыл, как звал его на турок идти, а он отказывался! Нам стало известно, что он собирался принять ислам! Какие еще нужны доказательства?..
      
      Генерал Голованов схватился за саблю:
      
      - Пошел прочь, холуй, или я тебя зарублю!..
      
      Налетевшие золотари вырвали у Голованова саблю, сорвали с него эполеты и выбросили генерала в окно. Голованов покатился в дорожной пыли и заплакал. Потом он медленно приподнялся, сел на мостовой, скрестив перед собой ноги, и стал посыпать голову пылью. С неподвижным лицом он сидел перед дворцом полдня. Государь подошел к окну и выразил свое неудовольствие. Начальник тайной полиции высунулся во двор и распорядился:
      
      - Уберите это падло!
      
      Золотари проволокли генерала по улицам и бросили у порога дома.
      
      А быдло той же ночью испугалось ненадежности своего укрытия и вылезло из окна в сад. Оно пробралось к летней уборной дворцового сада и ухнуло в ее яму. Инженера Калдина это устраивало как нельзя лучше, и быдлу не препятствовали. Оно лежало в новом укрытии остаток ночи и день, а на вторую ночь вылезло оттуда и прокралось под окно Ванятки.
      
      - Ванятка! - позвало быдло. - Ваняточка!
      
      Никто не отвечал.
      
      - Ванятка! Спишь, что ли? - позвало погромче быдло.
      
      Оно подождало еще и вздохнуло.
      
      - Ну, спи, спи, Бог с тобой...
      
      Быдло поплелось обратно к уборной и больше уже не выбиралось из ямы.
      
      А наутро в сад вошли люди и вкатили машину Калдина. По саду расставили стражу, около нескольких огромных бочек суетились золотари с безумными лицами. Дощатую постройку летней уборной снесли, и взорам всех открылось ополоумевшее от страха быдло. Оно металось в своем убежище и почти в беспамятстве голосило:
      
      - Ой-ой-ой, пришла смерть сиротская, ой-ой-ой... Увезут его в поле, зарубят острыми лопатами, ой-ой, никто не заступится, ой, не пожалеют, ой, не помилуют...
      
      От машины раскатали толстенную кишку и сбросили в отхожую яму. Инженер Калдин проверил механизм и сказал, что все готово. По знаку начальника тайной полиции к яме подтащили стреноженную жирафу и зарезали на глазах у быдла. Быдло взвыло. В тот же миг заработал насос, и его пронзительный гул слился со стоном быдла. Звук разносился далеко вокруг и был ужасен. В городе выли собаки, по окрестным деревням волновалась скотина. Царевна Настасья рыдала в своей спальне, зажав уши руками. Горожане все побросали и с мертвыми лицами слушали чудовищный вой, не в силах что-либо говорить или чем-то заняться. Инженер Калдин, не вынеся этого ужаса, ушел из сада в кабак и напился до буйства. Он страшными словами поносил императора, короля Вестландии и все земные власти, а потом свалился в бесчувствии.
      
      Ужасный гул достиг и монастыря. Епископ Павсаний вышел из забытья и приказал везти его в столицу: он понял, что творится неладное. Братья не могла отговорить владыку. На полпути к городу епископу встретился бегущий в монастырь лакей Никифоров. Он поехал с епископом и рассказал ему обо всем. Владыка велел гнать лошадей во всю мочь и молился Богу, чтобы этот чудовищный рев не смолк раньше его приезда. Прибыв во дворец, епископ хотел войти к царю со словом увещевания. Государь не пожелал принять епископа. Здесь силы изменили Павсанию, и его с великой осторожностью повезли назад.
      
      Меж тем огромная бочка наполнилась почти доверху, а падло все не иссякало. Уже хотели придвинуть вторую бочку, но тут дно ямы стало обнажаться, и быдло кончилось. Бочку наглухо заколотили крышкой и вкатили на повозку особой прочности. Шестерка лошадей, запряженных цугом, повезла бочку по городу в сопровождении конных нарядов. Горожане высыпали на улицы и в мертвом молчании провожали повозку взглядами. После чудовищного гула тишина казалась звенящей. Было слышно, как стонет и ворочается в бочке быдло.
      
      Его везли той же дорогой, какой оно прибыло в столицу, а позже уходило на войну, а еще позже сопровождало жирафу. Но в бочке не было ни единой щелки, и быдло не могло видеть этого, да оно уже и не сознавало ничего, кроме животного ужаса смерти. У развилки на монастырь повозка с бочкой догнала коляску Павсания. Епископ приказал приподнять его и вознес горячую молитву: впереди был крутой спуск, и епископ надеялся, что лошади понесут, бочка опрокинется, разобьется и его друг обретет свободу. Но лошади не понесли, бочка не опрокинулась, и епископ в изнеможении откинулся на подушки. Он впал в забытье и умер в тот же вечер, не приходя в сознание.
      
      А быдло привезли на огромное ровное поле. Бочку наклонили и вышибли днище, ожидая, что быдло вывалится на землю. Но в дороге быдло сбилось в громадный твердый ком и не лезло из бочки. Тогда взялись за топоры и начали рушить бочку. Когда ее разнесли в щепы, быдло вновь обмякло и безобразной кучей развалилось вокруг повозки. Золотари с руганью отложили топоры и вонзили в быдло лопаты. Быдло раскидывали по тачкам и развозили по полю, вываливая в ямы, заранее накопанные на большом расстоянии друг от друга.
      
      - Пора, пора, родимое! Ступай в землю, к червячкам, корешкам, косточкам! - это напутствие.
      
      Ямы засыпали землей и плотно утрамбовали, а после прогнали по полю табун лошадей. Опасались, что ночью быдло будет пытаться выбраться из земли, и на поле оставили караул. Но земля утром оказалось нетронута. Посыльный помчался во дворец и доложил, что с быдлом покончено. Все же до осени сторожей не снимали и каждый день по полю прогоняли табун. А там землю схватили морозы, и караулить не стали.
      
      Ближе к лету мимо ехал купец Терентьев и, сам не зная зачем, свернул на то поле. Купец думал обнаружить там сплошь вытоптанный пустырь, и не поверил своим глазам, когда еще издали заметил высокую шею жирафы, расхаживающей среди густой голубой травы. Подъехал ближе, - трава стояла стеной чуть не в рост человека, сорвал пучок - из-под земли тотчас полезли вверх новые стебли. Терентьев поспешил в город и выкупил поле за большие деньги у царя Гордея. В доле с торговцем Калдиным он выписал из-за моря коров молочной породы и стал их пасти на том поле. Коровы с сияющими от счастья глазами, шатаясь от тяжести вымени, еле переступали на одном месте и едва успевали съесть траву перед собой, как из земли вырастала новая. Для защиты от дождя инженер Калдин придумал ставить складные навесы, и коров тут же на поле доили. Терентьев выстроил сыроварню и маслобойку и стал продавать за границу сыр и масло. Остающееся молоко увозили на рынок в столицу. За ним в городе занимали очередь с утра. Стали покупать молоко и во дворец. Однажды за завтраком император пил стакан и изволил полюбопытствовать о необыкновенном вкусе напитка. Государю доложили, что это молоко от тех коров, которых купец Терентьев пасет на жирафьем поле. Царь допил стакан, вытер усы и повелел отобрать поле обратно в казну, обнести железным забором и сто лет засевать сорняками.
      
      Начали исполнять, а государь захворал животом и в три дня скончался от кровавого поноса.
      
      - Достало меня все-таки, - сказал, умирая.
      
      Настасья, взойдя на престол, отменила приказание Гордея. Золотарей выпороли, купца Терентьева выпороли, Карла Федоровича выпороли, посла Калдина заставили вылизать языком уборную и выслали из страны. Начальник тайной полиции прятался от Голованова в отхожей яме и утонул. Царица Анастасия, помирившись с Таисьей, совершила с ней паломничество на то поле. Но трава там росла уже самая обыкновенная, исчезла куда-то и жирафа. Желая увековечить образ возлюбленного, Настасья повелела воздвигнуть памятник. Он выглядел так: из подножия серой глыбы возносилась ввысь сосна с листьями папоротника на макушке, и с вершины глыбы тянула к ней шею мраморная жирафа.
      
      
      
      
      К О Н Е Ц
      
      
       Февраль-апрель 1991
  • Комментарии: 7, последний от 28/01/2023.
  • © Copyright Гейман А. М. (GejmanAleksandr|sobaka|km.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 212k. Статистика.
  • Повесть: Фантастика, Сказка
    • Оценка: 6.20*8  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.