Аннотация: Рассказ опубликован в журнале "Звёздная дорога" (Москва), 2002 г., #1.
Борис Долинго
ПРЕРВАННЫЙ ПОЛЁТ
'... Если б знали вы,
Как мне дороги
Эти тихие вечера...'
Песня лилась плавными волнами, словно мягко и бережно ухаживала за душой, как шампунь в рекламе - за волосами. Только Карлин знал, что и то, и это - брехня.
Евгений подошёл к радиоточке и выключил набивший оскомину 'Маяк'. Почти уже старинная песня в очередной раз вызвала, а точнее, поддержала у него чувство остро-го неудовлетворения жизнью. Был именно такой вечер: тихий, пустой и одинокий. С чего бы он был дорог Карлину?
Особенно после такой критической статьи, что он прочитал вчера в Сети.
Собственно, дело, конечно, не в песне, не в вечере и даже не в статье - дело в самой жизни, удовлетворения от которой, действительно, не было, нет и, судя по всему, не будет. Уж такой он идиот: столько лет на свете прожил, а на уровень удовлетворения не вышел, не получил его, это самое удовлетворение.
- Да, Женя, - сказал Карлин вслух, - жизнь - как минет: удовлетворение мало кто получает, однако хотя бы раз все пробуют.
Хотя, наверное, если залезть поглубже в черепушки 99,99% людей, топчущих бренную землю, то там обнаружится то же самое неудовлетворение - неудовлетворение тем, что не сумел квартиру заиметь такую, как хотел бы, или коттедж построить, машину хорошую купить, должность получить или своё дело открыть, детей добропорядочных вырастить. Жизнь, одним словом, прожить достойно не сумел. Спроси, правда, любого прямо, в лоб: а что такое, по-твоему, 'прожить жизнь достойно'? И, ведь, никто не ска-жет, если честно отвечать станет.
На словах все, конечно, станут пыжиться и уверять, что жизнь удалась, что многое достигнуто, что дети - золото, что друзья вокруг верные, и так далее, и тому подобное. Самое любопытное, что в большей степени это относится к мужикам: женщины, хоть и менее логичны, зато более конкретны вот в таких конкретных вопросах, и это, возможно, единственный случай, когда женщины не соврут.
'Да, что это я? - подумал Карлин. - Жизнь не удалась, конечно, но это не повод.... А, собственно, почему не повод...?'
Он помотал головой и отошёл от окна своего шестнадцатого этажа. За стеклом опускались сентябрьские сумерки - сумерки дня, сумерки сезона, сумерки года, сумерки жизни...
'Опять ты за своё....'
Открутив крышку пластмассовой канистры, в которую заранее набирал воду через фильтр, ЕВгений наполнил чайник и поставил его на плиту.
'Ну-ну', - снова насмешливо сказал внутренний голос, - 'Здоровье бережём, сдох-нуть от плохой воды боимся'.
- Пошёл ты в задницу! - снова сказал Карлин вслух. - Сколько проживу, столько и проживу. Не твоё собачье дело!
'Хм, конечно, не моё. Твоё это дело. Сам прикинь, чего достиг-то? Семью развалил, в творчестве, ради которого пожертвовал всем, ни хрена не добился. Подыхать будешь, одним словом, в одиночестве, на своём шестнадцатом этаже - к тебе, вон, даже старые друзья давно не ходят'.
- Заткнись, сволочь, - процедил Карлин и достал из холодильника бутылку водки - не дорогую (не было у меня денег на дорогую), но вполне приличную, не палёную.
Поставив бутылку на кухонный столик, Евгений прислушался. Внутренний голос молчал. Понятно, и эта скотина выпить хочет - лишнее подтверждение тому, что все пре-следуют свои интересы, даже так называемая совесть.
Вернувшись к холодильнику, Карлин вынул банку украинских маринованных огурцов и кусок совсем чуть-чуть заветренной краковской колбасы. Налил рюмку грамм на пятьдесят, хлопнул и закусил огурчиком.
В общем, с юбилеем новой жизни!
Ровно десять лет тому назад в такой же сентябрьский день (впрочем, пардон, сейчас уже был глубокий вечер) Карлин увидел на прилавке книгу, которая перевернула мою жизнь. Впрочем, возможно, перевернул её Евгений сам, и весьма задолго до этого. Суть в том, что книга та была написана человеком, с которым они вместе впервые опубликовались ещё в 1991 году. И вот, тот человек сумел сделать многое за прошедшее время, стал известным писателем, а Карлин - ничего.
С того самого дня, десять лет назад, Евгений всю свою жизнь стал подчинять именно этой задаче: писать как можно больше...
Правда, хотел бы Карлин посмотреть на человека, который бы тарабанил на так на-зываемой основной работе, никак не связанной с литературой, да ещё при этом и писал - напряжённо, много, качественно. Давным-давно в автобиографии такой известной личности, как Джек Лондон, Евгений прочитал, что бывали времена, когда он работал до полуночи на фабрике, затем приходил домой и писал до четырёх утра. После чего шёл на работу, кажется к восьми.
Карлин тогда сильно начал комплексовать, понимая, что ему такой ритм ни за что не выдержать. Какая же сила таланта нужна, чтобы заставлять организм так вкалывать! И тогда, по молодости, Евгений надолго отбросил идею написать чего-то быстро и, к тому же, путное. А потом много позже он натолкнулся на слова Бернара Шоу: 'Читая биогра-фии известных личностей, следует помнить, что правда никогда не годится для опублико-вания'.
Эх, пораньше бы ему эти слова прочитать, меньше бы мучался!
Ведь вот даже и сейчас, через почти век после Джека Лондона, если нам платят на работе более или менее приличные деньги, то, значит, работа не происходит с девяти до шести - день, как правило, реально не нормированный. Всё подчинено её Величеству - Прибыли. Это значит, что работать нужно как можно дольше, и, желательно, с одним вы-ходным.
Карлин, убеждённый когда-то антикоммунист, стал даже иногда ностальгически вспоминать времена КПСС, когда самым уважаемым человеком был простой продавец, а так называемых хозяев, предпринимателей, вообще, вроде, и не было. Ясно, что 'хозяева жизни' существовали и тогда, как же без таковых, но это не столь ярко выпячивалось, как сейчас. А в наше время любой, работающий в торговле, наёмный ли директор или просто менеджер, но не сам владелец магазина, оптовой базы или торгового центра, является просто пешкой, о которую потребитель быстро научился вытирать ноги, и на кого хозяин валит всю вину за недостаточно эффективный оборот и низкие продажи. И, вообще...
Засвистел, закипев, чайник. Карлин с некоторым осуждением посмотрел на него и выключил плиту.
Да и чёрт с ними со всеми! Налив ещё рюмку, Евгений выпил и запил из початой бутылки с минералкой, выдохнувшей уже почти весь газ.
Итак, итоги прошедших лет: жена и дочь ушли, квартиру разменяли, и Карлин оказался на шестнадцатом этаже панельного дома. Дочь, даже ни разу не позвонила ему после Нового года. Может, и правильно: не Евгений ей шмотки покупал, не он платил за её учёбу в институте, а мама, которая всё делала в жизни правильно. Вот такой вот итог.
Впрочем, с другой стороны, за последние четыре года в солидных центральных издательствах издано четыре его романа, которые с допечатками принесли, страшно даже сказать, аж, почти шесть тысяч долларов. На прежнем месте это был его заработок меньше, чем за полугодие! Зато любимым делом, в конце концов, занялся, уже хорошо.
Обидно: сами-то книги неплохо продаются, а оплата хреновая. Ну, что делать, Карлин всё ещё начинающий автор, а таким и платят соответственно. Было бы 'раскрученное имя', получал бы куда больше. Время нужно, чтобы его себе сделать, это 'имя', однако в возрасте Кралина просто 'взлётная полоса' уже намного короче, не успеешь разогнаться, даже если у тебя и силы есть.
Евгений снова налил и выпил. Нет, совсем неплохая водка, хотя и дешёвая...
Самое смешное, что пока семья была цела, Карлин думал, что ему мешают писать домашние, а когда разбежались, вообще всё остановилось - уже второй год он мусолит один роман. Или дело не в этом? Как-то его приятель, врач Борька, сказал, что у любого автора есть 'критическая масса' более или менее сильных во всех отношениях крупных произведений, скажем, романов, которые тот может написать: кто-то десять, кто-то пять, а кто-то - и ни одного. Так что Карлин ещё не так плох, хе-хе: большинство людей вообще ничего не пишут. Кстати, Борька утверждал, что нет ни одного автора, хоть из классиков, хоть из новых, кто написал бы больше дюжины стоящих вещей: всё, что больше двена-дцати, уже лажа и пережёвывание старых мыслей. Таким образом, рано или поздно любой автор исписывается, и, вполне возможно, что Карлин исписался после четвёртого романа.
Собственно, ЕВгений стал подозревать это уже довольно давно, потому и решил отпраздновать десятилетие именно так....
'А правильно твоя жена говорила, что ты псих', - снова вякнул внутренний го-лос.
- Сам козёл, - грубо сказал Карлин и снова выпил.
Захватив бутылку водки и стакан с минеральной водой, Карлин вышел на лоджию и, не включая там свет, отворил оконную раму. Лёгкий ветерок ворвался в пространство бетонного блока и чуть пошевелил ему волосы.
Карлин пригладил шевелюру, слегка почесав начинающуюся лысинку на макушке. Вот, даже и плешивость прогрессирует. Хотя всё ещё не так уж плохо: у кого-то такие штуки лет в тридцать уже вовсю сияют, а у него - только сейчас. Всё нормально, радуйся! Опять же, как говорит Борька, переиначивая выражение какого-то известного клинициста, все мужчины лысеют, но не каждый доживает до этого. Клиницист говорил про всех людей вообще и имел в виду такое заболевание, как рак. Медики шутят, называется.
Евгений достал сигареты и закурил, облокотившись на перила. Далеко внизу в темноте маячили разрозненные фонари на тротуарах. Было довольно тепло для конца сен-тября, сыровато, но тепло - градусов пятнадцать, если не больше.
Пьяновато щурясь, Карлин посмотрел на градусник, укреплённый на фрамуге: так и есть, пятнадцать. В общем, идеальный вечер для... Для подведения итогов, скажем так. Итоги неутешительные, мало чего обещающие, и подведение будет соответствующим.
А, может, он слишком драматизирует ситуацию, и всё не так уж ужасно? В конце концов, он вполне физически здоров, впереди есть, возможно, лет двадцать пять-тридцать сознательной без явного маразма жизни, так что можно успеть сотворить ещё книг восемь стоящих, чтобы в максимальный норматив уложиться, хотя бы.
'Раньше надо было начинать', - снова вылез как червяк из яблока внутренний голос. - 'Шедевры в твоём возрасте уже не пишут, значит, и ты не напишешь. Вот ведь, ничего за год написать не можешь, а никто не мешает, над душой не стоит. Значит, исчезли юные грёзы, пропал задор, так сказать'.
'Ответить ему нечего, гаду, - подумал Карлин. - Возможно, он и прав'.
А что его не устраивало в той прошлой жизни, жизни нормального обывателя, которой живёт большинство 'нормальных' людей? Жил бы себе, и работа была вполне стабильная - на 'мерс', конечно, не хватало, но ту же несчастную 'ладу' раз в три-четыре года, как положено, можно было менять. Семья была, квартира большая, прилично обставленная. Так бы и жил, радовался...
Вырастил дочь, выучил, замуж выдал, потом внуки бы появились....
'Потом бы сдох, - подумал Карлин. - Впрочем, зачем уж так? Просто умер... А дочь и внуки иногда ходили бы на могилу с цветами по соответствующим датам. Пока не надоело бы, и не забыли. М-да...'
'А так у тебя аж четыре романа напечатаны', - мягко и совершенно без иронии сказал внутренний голос. - 'Достижение. Сам же стремился!'
- А хотя бы и так, - огрызнулся Евгений.
'И чего же так нервно?' - ехидно поинтересовался внутренний голос. - 'Ты сер-дишься, Цезарь, значит, ты не прав!'
Сволочь, как он достал! Карлин сделал пару солидных глотков прямо из горлышка и запил водой. Всё, пора, пора подводить итоги, и этот навязчивый внутренний голос замолчит навсегда. Конец всё равно один, а так все проблемы снимаются, и, прежде всего, проблемы с самим собой.
Зазвонил телефон. Некоторое время Карлин стоял и слушал. На пятом звонке всё-таки вернулся в комнату и снял трубку.
- Алё, - сказал вместо 'здравствуйте' молодой мужской голос, - а Наташу можно?
'Не только можно, но и нужно, а ещё нужно здороваться', - хотел сказать Евге-ний, но вслух только неприветливо поинтересовался:
- Вы какой номер-то набираете?
Парень назвал - с расхождением в последних цифрах.
- Не туда попали, - констатировал Карлин.
С того конца провода раздались гудки отбоя. Секунду Карлин стоял, держа трубку в руке, потом аккуратно положил её и вернулся на лоджию.
- Наташу ему, - проворчал он. - Наташу...
Ещё разок приложившись к бутылке, Карлин глубоко вдохнул, выдохнул, залез на перила и спрыгнул вниз.
Всё, одномоментно разобрался со всем: с творческими муками, неумением опреде-литься в жизни, с пустотой впереди, и даже с начинающейся лысиной, наконец.
От ощущения падения, судорогой сводящего живот и от несущейся навстречу тем-ноты влажного воздуха ему стало страшно, а глаза сами собой закрылись, возможно, ещё и инстинктивно, чтобы не выдавливало слёзы.
Где-то далеко пробибикал автомобиль.
Шестнадцать этажей, это примерно пятьдесят метров, лететь секунды три-четыре, но как же медленно тянется время! Глаза, конечно, открыть страшно, не хватит у него си-лы воли, чтобы открыть глаза.
В воздухе Карлин начал переворачиваться, а колени его стали подгибаться, словно принимая сидячее положение. Неожиданно Евгений почувствовал, что стало гораздо те-плее, и свист воздуха прекратился...
Он открыл глаза и обнаружил, что сидит на табуретке за кухонным столиком на своей ярко освещённой кухне. Можно было подумать, что всё предыдущее Карлин переживал в своём, видимо, слишком распоясавшемся воображении.
Если бы не одно важное обстоятельство: бутылка водки и стакан с минералкой на столе отсутствовали!
В общем-то, и данный факт вполне позволительно было бы списать тоже на воображение, если бы не наличие за столом напротив него молодого мужчины. Тот сидел на второй табуретке, слегка привалившись спиной к холодильнику, как к спинке кресла. На незнакомце красовался дорогой костюм, а белая рубашка и прекрасно, в тон подоб-ранный галстук с золотой булавкой делали его похожим на топ-менеджера солидной преуспевающей фирмы. Сходство с подобным деловым человеком придавал и запах дорогого мужского одеколона, а также взгляд - спокойный и очень уверенный.
Внутренний голос Карлина молчал, поперхнувшись, и посему Евгений сам сказал себе, что, по-видимому, у него что-то с головой. Возможно, бывшая супруга была права, называя его психом.
- Вы кто? - борясь с неожиданной сухостью во рту, сипловато выдавил Карлин.
Молодой человек посмотрел каким-то уж слишком умудрённым взглядом и усмех-нулся уголком рта.
- Хороший вопрос, Евгений Витальевич. Главное, по существу и оригинальный.
- Погодите... - Карлин помотал головой, зачем-то озираясь вокруг. - Я же... Нет, крыша едет, что ли? Я что - так тут и сидел?...
- Отнюдь! - Незнакомец покачал головой, чуть поглаживая подбородок. - Вы реально сиганули со своего шестнадцатого этажа. Смелый поступок, должен заметить.
- Но как же?...
- Вы оказались снова тут? Надеюсь, следуя формальной логике, вы понимаете, что благодаря моему вмешательству. Предвидя кое-какие вопросы с вашей стороны, скажу, что если бы вы были законченным самоубийцей, я не стал бы устраивать эту промежуточную встречу. А так, поскольку вы самоубийца не законченный, колеблющийся, обладающий значительным остаточным потенциалом и совершивший своё деяние под воздействием алкоголя, я обязан провести с вами нечто вроде беседы и предоставить вам варианты действий на выбор.
Карлина тупо смотрел на него, а потом покосился в коридор на входную дверь. На грабителя гость не был похож.
- Нет-нет, как вы понимаете, дверь заперта, всё в порядке, - поспешил заверить молодой человек.
- Как же вы сюда попали? - без обиняков спросил Карлин.
- Способов великое множество, но, поскольку у вас было открыто окно на лоджии, то попал вместе с вами через лоджию. Поверьте, без необходимости у меня даже нет возможности прибегать к излишним чудесам.
- А бутылка где? - задал Карлин новый гениальный по откровенности вопрос.
Молодой человек пожал плечами под дорогим пиджаком.
- Да там же, где вы её и оставили. Сходите и посмотрите.
Карлин, словно заводная кукла, кивнул и пошёл через комнату на лоджию.
- Сейчас я вернусь, а на кухне никого не будет, - пробормотал он.
Его начинал бить лёгкий озноб, а внутренний голос всё молчал, словно никогда и не просыпался.
Изрядно опустевшая бутылка и стакан с водой стояли на большом ящике, служившем на лоджии в качестве стола. 'Ничего себе', - с удивлением подумал Кардин. - 'Неужели я столько успел выжрать?'
Осторожно наклонившись к окну кухни, выходившему прямо на лоджию, Карлин заглянул внутрь. Молодой человек по-прежнему сидел на табуретке. Словно почувствовав взгляд, он повернул голову и кивнул. Пару секунд Карлин смотрел на него сквозь стекло, а потом забрал питейные принадлежности и вернулся на кухню.
- Будете? - спросил он, ставя бутылку на стол.
- Почему бы и нет? Только давайте обновим сию выпивку...
Гость протянул руку, и Карлин даже не успел заметить, как на столе вместо скром-ной и почти пустой поллитровки местного ликёроводочного завода оказалась бутылка фирменной 'Танкверей Стерлинг'. Такую водку Карлин пил один раз на юбилее старого приятеля - сильно преуспевающего бизнесмена.
Евгений почему-то тут же посмотрел на свою тарелку с огурцами и не ошибся - тарелка превратилась в просторное блюдо со множеством маленьких бутербродов-канапе, каждый из которых напоминал ювелирное изделие.
- От вас серой не пахнет? - неожиданно для себя и довольно нагло спросил Карлиня, наклоняясь к молодому человеку и втягивая воздух ноздрями; серой от него не пахло.
- Волшебство?
- Нет, вовсе нет.
Карлин ещё раз понюхал:
- А одеколон-то какой? 'Хуго Босс'?
- Обижаете, - чуть пожал он плечами, аккуратно сворачивая пробку с бутылки, - это гораздо лучше.
Карлин помотал головой:
- Нет-нет, давайте, всё-таки, объяснимся! В этой ситуации ко мне мог придти только дьявол. Вы - это он? Мефистофель - это вы?
Молодой человек усмехнулся совершенно по-людски и тепло:
- Если вам удобно считать так, то - пожалуйста. Суть же не в этом!
- Что же, значит, религия, права?
- О-о! - На лице его появилась гримаса то ли сожаления, то ли брезгливости. - Ко-гда я нахожусь здесь, все мои знания, по большому счёту, сильно ограничены, но могу сказать, что любая религия - искажение сути вещей до неузнаваемости. Дело в том, что в течение многих лет кое с кем из людей, как, например, с вами, мне приходится встречать-ся. Так было и много веков тому назад, и отсюда пошли все искажения сути, выражающиеся в возникших религиях. Что делать, видимо, издержки технологии, но это также не имеет значения.
- Ну, хорошо, кто-то там из древних воспринимал это как религию, ясное дело. А что же современные и более просвещённые люди - совсем молчат?
- Да, более просвещённые, действительно, молчат. Вот вы, например, если вспомните наше встречу, ну не станете же создавать новое религиозное учение, только из-за того, что пообщались со мной? Не сомневаюсь - не станете, и даже просто рассказывать об этом никому не станете: сумасшедший дом не то место, куда вы стреми-тесь.
- Хорошо, допустим, не стану. Но что будет 'там'? И, вообще, если уж на то по-шло, где это - 'там'?
Гость и спаситель снова улыбнулся. Чёрт (чёрт!), если бы он не был таким безупречно-гладким и не был бы так похож на преуспевающего и при этом хорошо образованного 'нового русского', то его улыбка даже нравилась бы Карлину.
- Понимаете, если вы окажитесь 'там', - гость показал пальцем вверх, одновременно наливая водку в элегантные хрустальные рюмки, тоже невесть откуда взявшиеся на столе, - возврата уже категорически не будет. Но у меня сейчас нет информации о том, что происходит 'там', я сам просто не знаю этого, сейчас не помню...
- Врёте! - перебил Евгений.
?- Честное слово, нет! Сейчас я сам ничего не помню, про то, что делается 'там' Знаю только, что даже расскажи я, что ожидает вас с той стороны, вы всё равно не повери-те, а когда сами узнаете, то уже никак не сможете рассказать никому, из остающихся здесь. Но даже, если бы смогли, то не стали рассказывать. У вас уже появятся, так сказать, совершенно иные интересы.
- Красиво обстряпано! - Карлин почти с восхищением покачал головой.
- Не более красиво, чем любая истина. Ваше здоровье! - Гость поднял рюмку, и Карлин машинально сделал то же самое.
Они выпили и Карлин с удовольствием взял бутербродик с балыком. Прожевав и проглотив, он снова задал вопрос:
- Кстати, а как Вас всё-таки зовут?
Молодой человек чуть косо посмотрел на Евгения мимо шпажки с наколотой на неё маслинкой, которую он понюхал как цветок., а затем съел плод, непринуждённо сплю-нул в ладонь и положил косточку на стол.
- Поверьте, это не имеет значения. У вас на языке вертится имя Мефистофель, почему бы и нет? Пусть будет в качестве условного названия. Оно очень нравилось Гёте.
- Значит, Фауст?...
- Ну, конечно! А с кого бы он ещё писал этот образ? Конечно, с самого себя! Только напридумывал много, чего и не было. Творчески развил, так сказать, но задачу выполнил.
- Какую задачу? - живо поинтересовался Карлин.
- Свою задачу определения одного из вариантов смысла жизни.
- Н-да? - с сомнением сказал я. - И что же, Гёте познал смысл жизни? Что-то я не уверен, что его 'Доктор Фауст' - учебник по смыслу жизни...
- Вы читали это произведение? - спросил гость.
- Целиком нет, - признался Карлин, - только по разделу в школьной хрестоматии когда-то давно.
Мефистофель усмехнулся:
- Как же вы можете судить? Кое-что насчёт смысла жизни в действии он познал. Впрочем, дело опять же не в этом. Смысл жизни - такая штука, которую каждый открыва-ет для себя сам, и только сам. Никто не сможет объяснить другому, в чём этот смысл. Академик и продавщица овощного ларька, директор завода и, скажем, уборщица, врач и убийца - каждый сами определяют это для себя!
- Неужели? - Карлин с сарказмом приподнял бровь. - Прямо вот так вот определяют? Постулаты выводят?
- Не надо утрировать! Подавляющее большинство людей, делают это совершенно бессознательно. Большинство, к тому же, делает неправильно, но всё-таки даже так и не-явно определяя для себя смысл жизни, они выполняют своё предназначение. Кому-то предназначение - выстроить город, а кому-то - убирать мусор в этом городе.
Несколько секунд они молчали, и Карлин переваривал услышанное. Бред какой-то, но зачем же он сюда явился? Учить определять смысл жизни?
- Хм, хорошо, - наконец, хмыкнул он, нарушая молчание. - Скажите мне мой гость, Мефистофель, есть всё-таки, Бога или нет?
- Да ну что вы, в самом деле! - сокрушённо сказал мужчина, поправляя галстук. - Я же уже говорил, что это для вас сейчас не имеет никакого значения. Важно, что есть я!
- Но вы, всё-таки, дьявол?
Мефистофель вздохнул, словно разговаривал с непонятливым ребёнком:
- Я уже говорил: отрешитесь от ложных, совершенно ложных стереотипов! Для вас важно, какие варианты действий есть у вас. Давайте разберёмся с этим.
- Кажется, понимаю, - усмехнулся Карлин. - Мне, как самоубийце, придётся под-писать с вами какое-то соглашение! И какое же?
Ночной посетитель чуть склонил голову на одно плечо и мелко покачал ей, тоже улыбаясь. Похоже, он забавлялся.
- Угу, - сказал он, смешливо-жёстко глядя мне прямо в глаза. - Подписать! Кровью!... Бросьте, Евгений Витальевич, это такие же выдумки, как и всё остальное. Ладно, давайте перейдём, наконец, к сути дела. Забудьте про Бога, Дьявола и иже с ними. Считайте, что сейчас есть только вы, сделавший то, что сделали, и я, дающий вам некоторую альтернативу.
- Допустим, но почему вы это делаете?
Гость сделал пируэт ладонью в воздухе:
- Я и пытаюсь ненавязчиво это объяснить в пределах моей компетенции! Давайте-ка выпьем ещё по рюмочке...
Карлин вдруг хотел, было, спохватиться, что с учётом предыдущего ему уже, по-жалуй, хватит, но вдруг понял, что хмеля-то у него - ни в одном глазу!
Они выпили, и неизвестный с псевдонимом Мефистофель продолжал:
- Вопрос, почему я это делаю, не должен вас беспокоить. Я же сказал: восприни-майте всё как данность. Я прихожу к людям...
- Ага, значит, вы ко многим приходите? - перебил Карлин, выуживая с блюда бу-тербродик с икрой .
- А разве это не ясно?! Так вот, я, в частности, прихожу к людям, которые пошли на решительный шаг, сознательно прерывая своё земное бытие, но при этом не истратили весь душевный потенциал, не выполнили своё предназначение. К людям, которые решаются уйти из жизни по минутной слабости, эпизодическим обстоятельствам, и тому подобное...
- К Гёте вы пришли именно в такой момент?
- Дался вам Гёте! Я прихожу к людям в самые разные моменты. И не только к пи-сателям, но, бывает, даже к сантехникам прихожу. Правда, к ним гораздо реже - у них и рефлексии меньше.
- Хорошо, а как было, например, с Пушкиным? Да, кстати с Пушкиным! А с Хэ-мингуэем или с Маяковским?
- Вы разные случаи называете, хотя, что любопытно, роднит их одна, но весьма важная черта: я ни к кому из них не приходил в последний час. Они свои миссии выполнили на сто процентов. И, уверяю вас, поверьте, не в этих людях дело, дело сейчас в вас!
- Да, уж, скажите, интересно ведь! Как, допустим, с Пушкиным было? Или вам нельзя раскрывать профессиональные секреты?
- Отнюдь, какие там секреты от вас уже сейчас? Могу и сказать. Пушкин Вам, ко-нечно, особо близок, как национальная гордость. Так вот, в последний час после Чёрной речки я к нему не приходил, но пару раз его горячую голову спасал от пуль, под которые он сам подставлялся.
- Значит, он знал про вас?!
Гость усмехнулся:
- Знал, но только до момента поворотной точки, поскольку там приходилось влиять на последовательность событий - а в этом случае часть памяти ликвидируется, иначе нельзя. Допустим, если бы я сейчас посещал вас не в первый раз, вы бы этого не знали. Ну, а Александра Сергеевича можно было спасти и тогда, в 1837, но не стоило - свой потенциал он уже выдал весь. Более того, проживи он ещё хотя бы лет десять, то превратился бы в брюзгливого исписавшегося мэтра, этакого монстра остро завидующего новым восходящим талантам и давящего их. Он бы успел надоесть окружающим, а так остался навеки в литературе как супер-поэт, которому и современники, и потомки за блистательный, не успевший завянуть талант прощали и прощают его сумасбродный невыносимый характер. Кстати, небезызвестный вам Михаил Юрьевич был ещё хуже, как личность.
Карлин покачал головой и хрустнул пальцами, потянувшись.
- Да, - сказал он, - вам за перо сейчас сесть - такие бестселлеры бы накатали!
- Не сомневаюсь, но не моя это задача. Так, про кого вы ещё спросили? Ага, Хэмингуэй мог бы спокойно почивать на лаврах столько, сколько отпущено природой его организма, но у него имелась неадекватная самооценка: он считал, что может ещё очень многое. Ничего не получалось, а смириться с этим он не хотел. Ему нужно было, чтобы пресса и критики хоть раз в год кричали: 'Новый захватывающий роман Хэма!' Издержки имиджа. А романов-то больше не было. Похожее и с Маяковским - тот вообще являлся порождением политической системы. Он страшно закомплексовал, когда понял, поездив по миру, что, кроме как в 'Окнах РОСТА', он нигде, по большому счёту, не нужен. Так-то!
- Да, ну и информацию вы мне выдали, - сказал Карлин, в лёгком возбуждении потирая руки. - А, допустим, про Горького что скажете? Или про Есенина? А, может, про учёных что-нибудь: про того же Эйнштейна?
Мефистофель помахал выставленными перед собой ладонями:
- Ну, всё-всё, хватит! Чувствую, вас не остановить. Кроме того, как я уже сказал, данные эти будут для вас совершенно бесполезны, уж поверьте. Давайте вернёмся, говоря патетически, к вашей судьбе.
- Как скажете, - разочарованно протянул Карлин: на языке у него, действительно, вертелось ещё очень много вопросов.
- Так вот, - продолжал гость, - первая возможность: вернуться в точку, откуда я вас забрал. Это примерно одна целая четыреста тридцать две тысячных секунды полёта до асфальта...
'Ага, - удивительно логично подумал Карлин, - значит, я почти две трети пути пролетел',
- ...Через положенное по законам физики время вы разобьётесь в лепёшку, и для вас всё кончится.
- И куда же я попаду в таком случае? - с искренним любопытством перебил Евге-ний. - В ад?
- В какой ад, к чёртовой матери! - раздражённо бросил Мефистофель. - Никуда вы не попадёте! Если бы вы уже реализовали весь свой душевный потенциал, то, скажем так, двинулись бы дальше. Но, поскольку вы не сделали всего того, что должны сделать на Земле, вы просто перестанете существовать, и это, заметьте, тоже ваше право. Я не могу запретить вам выбрать этот путь, хотя это и не желательно. Но я должен информировать вас о такой возможности.
- Получается, самоубийца в любом случае не хуже и не лучше простого смертного? Значит, то, что религии осуждают самоубийство - надуманный ход?
- Я уже кратко объяснял вам, что собой представляют религии. Судите сами, надуманный это ход или нет. И, кстати, не все религии осуждают самоубийство и далеко не всякое. Например, в исламе если ты террорист-смертник и подрываешь на мине вместе с собой несколько десятков, а лучше сотен, так называемых 'неверных', то подобное самоубийство очень даже поощряется.
- А при чём тут ислам? - спросил Карлин.
- Да при том же, при чём и все остальные религии - ни при чём! У вас, Евгений Витальевич, удивительная способность путать собеседников, даже меня. Это, кстати, от-ражает и путаницу ваших мыслей, объясняя, почему вы так долго не могли себя реализо-вать, как надо.
- И как же я должен себя реализовать? А, главное - почему должен?
- Вы ничего не должны, считайте, что вас об этом просят. А, вообще-то, это закон природы, практически единственный, который люди могут нарушать. Ведь очень и очень многие себя так и не реализуют.
- Ладно-ладно, допустим, но вы говорить 'реализовать себя'. Скажите - как?
Мефистофель развёл руками:
- Мне-то откуда знать?
- Ничего себе, - медленно покачиваясь на табуретке, сказал Карлин, - сходи туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что! Про Пушкина рассказываете, а для будущего посо-ветовать не можете!
- А я будущее и не знаю. Ваше время, образно говоря, производная второго порядка от моего в движении, поэтому в ваше прошлое я перемещаюсь, а вот в своё бу-дущее, как и в ваше, заглядывать не могу. Это закон!
- Неправильные какие-то у вас законы, всё-таки, - с досадой заметил Евгений. - Слушайте, можно я ещё вашей чудной водки налью?
- Для того она здесь и стоит, - подтвердил Мефистофель.
- Вам? - Карлин посмотрел на него, поднимая бутылку из матового стекла.
Дьявол кивнул.
'А, может, он совсем и не дьявол, может он ангел? - подумал Карлиню - Помогает заблудшим, причём, вроде, бескорыстно. Вон, даже классной водкой поит...'
Он так и спросил об этом.
- Опять двадцать пять! - усмехнулся Мефистофель, берясь за рюмку. - Но, кажет-ся, к вам вернулся нормальный вкус к жизни, который из вас почти и не уходил. Просто вы запутались, Евгений Витальевич, поверьте. Ну, удачи вам, как говорится!
Они выпили и закусили.
- А помочь мне как-то в самореализации вы, значит, можете?
- Кое в чём, но вы должны определить сами, что вам нужно для этого. А, потом я уже достаточно помог, остановив вашпадение в нескольких метрах от асфальта, не правда ли?
Карлин пожевал губами: да, ничего не скажешь, помощь эффективная. И эффект-ная, хоть куда.
- Согласен, помогли, и - спасибо большое! Наверное, я был не прав. Значит, если я снова прыгну вот прямо сейчас, без реализации, так сказать, то вы меня больше оста-навливать не будете?
- Нет, теперь уже не буду. Вы перестанете существовать.
- А если я реализуюсь...?
- То вы двинетесь дальше.
- Это - после естественной смерти?
- Да.
- Значит, жизнь после смерти есть?
- Нет, это не жизнь в вашем понимании, но это - путь. Некий полёт, если хотите. Не падение, а полёт! Потому вас и просят вот этот полёт не прерывать.
- Слушайте, ну честно: вы не хотите мне говорить всего, или не имеете права?
- Дело не в праве! Я просто не знаю многих ответов на вопросы, которые вы задаё-те, или готовы задать.
Карлин выпучил глаза и сказал довольно грубо:
- Ну как вам верить?! Врёте!
- Да ну зачем же?! Я, например, не знаю, кто я и что я, чтобы ответить на этот вопрос определённо. Я сейчас также как и вы не знаю, что там, с другой стороны жизни, говоря человеческим языком.
- Врёте! - убеждённо повторил Карлин. - Как же вы тогда помните про доктора Фауста, то есть, про Гёте, как вы говорите?
Тот, кто разрешил называть себя Мефистофелем, вздохнул почти грустно:
- Я помню всё, что делал когда-либо 'здесь', но сейчас не знаю, того, что происходит 'там'. Я чувствую только отдельные моменты, например, что всё не так, как представляют ваши религии. Неужели вы думаете, что я шастаю в какой-то, скажем, потусторонний мир, абсолютно не похожий на этот, сохраняя обличие и память земного человека, и, наоборот?
- Вас можно потрогать? - Евгению впервые пришла в голову не слишком ориги-нальная мысль, что перед ним - призрак.
Мефистофель протянул руку:
- Пожалуйста, трогайте. Здесь я самый обычный человек, хотя и наделённый кое-какими способностями. Но, скажем, если вы возьмётесь меня анатомировать, - он усмех-нулся, - то увидите всё, что положено. А как же иначе?
Карлин потрогал его - нормальная тёплая гладкая кожа, рука как рука, с чуть пуль-сирующими венами. Молодой человек смотрел ему в глаза и улыбался.
- Может вы - инопланетянин? Представитель сверхцивилизации?
Мефистофель поморщился:
- Какой банальный материализм! Сверхцивилизациям больше делать нечего, как спасть самоубийц на Земле. Я, кстати, даже и не имею представления, существуют ли они - как я говорил, мои знания довольно ограничены.
- Но если предположить, что они существуют, - философски изрёк Карлин первое, что пришло в голову, - то, может, они какой-нибудь душевной энергией питаются, вот и охотятся за самоубийцами, а?
- Перестаньте говорить ерунду! Вот, могу привести вам такой пример. У вас есть любимые писатели, некие братья Стругацкие. Так вот, произведение, которое вам очень нравится - 'За миллиард лет до конца света', они написали под влиянием встречи со мной. Опосредованно, конечно.
- Опаньки! - Карлин даже в ладоши прихлопнул. - Так вы - ипостась Мироздания? Его порождение? Но, пардон, я что-то не слышал даже намёков, что братья Стругацкие когда-либо хотели покончить жизнь самоубийством.
- Разве я говорил, что прихожу только к самоубийцам?! Нет, конечно. Но у людей бывают кризисы, и иногда отдельных личностей нужно посещать в самых разных ситуа-циях. В некоторых случаях и прихожу и к заболевшим.
- Ну, а насчёт Мироздания я прав?
- Скорее всего, нет, - покачал головой Мефистофель. - Говорю же, что сам не знаю, но, используя термин 'Мироздание', вы просто заменяете слово 'Бог' другим, более научно звучащим. А, самое главное, неужели вам так важно знать ответ на вопрос, чей я возможный представитель? По-моему, для вас более актуально сейчас решить, что вам нужно от меня. Либо первый вариант - и я возвращаю вас со всеми параметрами движения на ту высоту, с которой забрал, либо - думайте, как бы вы хотели реализовать-ся. Но много времени на размышления я вам дать не могу.
- И сколько даёте?
- Ну, с полчаса можете подумать.
- Ничего себе! - возмущённо молвил Евгений. - Такое важное решение прими с бухты-барахты!
- Вы вон с балкона своего спрыгнули - не очень долго думали! Расстроились, что какую-то разгромную статейку о своём творчестве прочитали, водки дерябнули - и прыг-нули.
- Не с балкона, а с лоджии, - поправил Карлин.
- Велика разница! - махнул рукой Мефистофель. - В общем, думайте!
- Хорошо, - кивнул Карлин, - значит, я должен, не вдаваясь в мотивы ваших действий, решить, что мне сейчас делать: либо, так сказать, что-то у вас попросить, что изменит мою жизнь, либо ничего не менять и продолжать недолгое оставшееся падение на асфальт?
- Совершенно верно, - с некоторым облегчением от того, что Евгений, наконец, уяснил задачу, кивнул некто с условным именем Мефистофель.
Карлин забарабанил пальцами по столу. Что таинственному гостю от него нужно? Нет, встречаться с асфальтом на скорости несколько десятков метров в секунду ему уже не хотелось, но... Он решительно не мог вот так, сразу ничего придумать.
- Вы можете сделать, чтобы мне писалось легко, и я бы стал писать, скажем, четы-ре нормальных романа за год?
- Предлагаете мне вместо вас, что ли, за компьютер сесть? Нет, такие чудеса мне не подвластны, писатель-то вы, а не я, извините. Хотите что-то написать - пишите! Вка-лывайте!
- То есть, вы просто можете оставить всё, как есть?
- Вот как есть сейчас, - уточнил он. - Да, могу. Никто вашего падения не видел, так что могу. В противном случае вас пришлось бы возвращать в некоторую предшествующую точку времени. Кстати, как уже говорил, при возврате в прошлое и память трансформируется соответственно. Закон сохранения, уж извините.
- Ничего себе, вы можете вернуть меня вспять во времени, но не можете помочь написать что-то?
- А как вы хотели? Перемещение во времени - это действие по законам физики без всяких нарушений оных, а написать роман за вас - это нарушение законов творчества. Нарушить эти законы не может никто, кроме самого автора, это вам не юриспруденция какая-нибудь!
- Ну, хорошо, а вернуть мне молодость можно?
- Омолодить вас сейчас? - уточнил гость. - Без вопросов, это тоже нормальные законы природы. Но, сами подумайте, какие проблемы вызовет у вас подобная ситуация во взаимоотношениях с окружающими. Как вы объясните, что вдруг помолодели? Вас на фото в паспорте не узнают.
- Ну, это не смертельно, но хотя, да... А вечную молодость дать можете?
- В мире людей нет ничего вечного, но очень долгую жизнь - почему нет? Только снова возникнут схожие проблемы: вам придётся периодически менять место жительства, чтобы не возникало вопросов, и всё такое. Да и имя придётся менять, а вам же хочется жить под своим.
- Ну, имя - не проблема, - с сомнением сказал Карлин и снова задумался.
Конечно, он прав, очень долгая жизнь и резкое омоложение сразу вырвут человека из привычного круга жизни, заставят куда-то уехать, сторониться старых знакомых, и так далее. Ворох проблем, тут уж не до писанины будет. Да и как в издательство явиться? 'Здравствуйте, я - Евгений Карлин, тот самый, что у вас печатался! Только помолодел на двадцать лет'... Ерунда!
Оставить всё, как есть? Ну и что? Гость, видимо, исчезнет, Карлин допьёт водку в раздумьях о случившемся (интересно, кстати, а 'Стерлинг' он оставит?), завалится спать, а назавтра всё пойдёт по-прежнему. Может, дойдёт до того, что снова...
Нет, оставлять всё, как есть, не годится. С какой стати, коли, уж, такая возможность подворачивается? Нужно вернуться в какой-то момент, который стал пере-ломным в смысле, что тогда Карлин поступил не правильно, и жизнь пошла наперекосяк.
Да-да, пожалуй, такой момент имел место, когда Карлин ушёл из фирмы, где возглавлял отдел по торговле моющими средствами. Конъюнктура на рынке поменялась, товар приходил по более высоким ценам, прибыль падала, а боссы, естественно, злились из-за того, что меньше поступало в их карманы. Злиться им нужно было, прежде всего, на свою несостоятельность, так как это они заключали договоры на поставку продукции, но срывались боссы, как всегда, на подчинённых. Работникам срезали проценты с оборота, являвшиеся существенным добавлением к фиксированной зарплате, а Карлин, как начальник отдела, всё чаще стал слышать, что он есть дурак, не умеющий торговать. Но попробуй, продай стиральный порошок оптом по цене, по которой многие конкуренты торгуют этим же брэндом в розницу! Это вам не девяностый год, когда мели всё без раз-бора.
Как раз в этот момент серьёзное центральное издательство взяло первый роман Евгения Карлина, писавшийся целых три года. Карлин несказанно обрадовался, посчитал, что впереди - гладкая дорога. А как было не подумать так - ведь издательство сразу же попросило дать ещё что-нибудь, а у него как раз имелся в работе второй роман.
По стечению обстоятельств Карлин именно тогда разругался с одним из боссов и на его угрозу 'Выгоню к чёртовой матери!' ответил, что и сам уже собираюсь послать их, куда подальше.
Зря Карлин это сделал, конечно. С этого и начались его нынешние проблемы: исчез вполне стабильный заработок, жена стала называть дармоедом и психом, и, в конце концов, семьи у него не стало.
Зачем Карлин тогда разругался с боссом? Ну и пусть бы называли дураком, что с того - жарко или холодно? Продолжал бы сидеть себе там, получал бы свои гарантирован-ные пятьсо баксов - не ахти сколько, но жена бы не пилила, что стал безработным. А сам бы потихоньку писал, и всё было бы нормально...
Впрочем, зачем врать самому себе? Ничего бы нормально не было. За годы так называемого 'безделья' Карлин написал больше, чем если бы в это же время ходил на работу к восьми утра и возвращался бы в восемь, а то и в девять вечера. Даже того, что Карлин написал, будучи свободным от продажи стиральных порошков, он бы не написал, и неудовлетворение жизнью в таком виде толкнуло бы ещё чёрти на что, кто знает?