Бурак Анатолий.
      На картошке.
      Рассказ.

       
       Книга 1. 
       
       Райкомовские приходили сами. Утверждали, что дальше
    функционировать на полях ради общего блага они, конечно, могут. Но,
    лучше уж к стенке. Согласны даже без приговора, и без выездной
    тройки. Говорили, пусть комсомольцы в земле ковыряются. А им,
    ветеранам, пора на покой. 
       У них спрашивали подтверждение стажа, но бедолаги божились, что
    трудовые книжки давно пустили на самокрутки, но им всё равно не
    верили и, согнав в кучу, гнали на колхозные поля. 
       
       Изредка подрастающая смена (которая комсомольцы) пыталась
    выслужиться и, по молодости не разобравшись, куда ветер дует,
    закрывала собой старших товарищей. 
       Тоже, небось, в рай раньше срока хотела. 
       А фигу им! Р-работать, козлы! 
       И, построив в колонну по трое, несчастных, понуро опустивших
    головы, гнали обратно. 
       
       Довольно часто среди райкомовских попадались бабы. Озверевшие от
    долгого воздержания по причине полной индифферентности чиновников,
    терявшихся без широких столов, уставленных возбуждающе звонящими
    телефонами, они лезли набухшими грудями на милицейские щиты, при
    этом норовя оседлать демократизаторы. Обалдевший ОМОН пятился, и
    неуверенно щёлкал затворами. 
       - Стреляй! Стреляй, с-сука! Чем такая жизнь, лучше сдохнуть! 
       К ополоумевшим от бушующих гормонов женщинам выходил товарищ
    Пидорено и клятвенно обещал, что, как только специально
    аганжированный для поддержания морального духа эстрадный певец, по
    совместительству работающий осеменителем, вернётся из командировки в
    соседний район, обязательно прочтёт лекцию о благотворном влиянии
    сами знаете чего на производительность труда. И даже с музыкальным
    сопровождением. 
       
       Несчастные не верили и, дабы урожай не остался гнить в земле,
    прекрасную половину в качестве поощрения обещали послать на уборку
    моркови. 
       
       Книга 2. 
       
       Идеологические подкованные тоже приходили табунами. Попробовали
    бы они поодиночке пошастать! 
       Конюхи и трактористы строго следили за порядком и, слегка попинав
    кирзовыми сапогами, гнали демонстрантов на поля. Те жалобно скулили,
    и просили забить до смерти, дав перед казнью отведать самогона. 
       Иш, размечтались, убогие. 
       Дружинники, набранные из наиболее сознательных рабочих, собирали
    брошенные в лицо извергам партбилеты. И, даже не открывая,
    складывали в мешок. Каждый дал подписку, свято соблюдать
    государственную тайну и инцидент замалчивался. Вечером проигравший в
    Рамса, на мотоцикле бригадира отвезёт сидор в общежитие и подбросит
    под дверь. 
       Нельзя отнимать у людей последнюю надежду. 
       Завтра провокаторы пустят слушок о приезде через три дня Самого
    и, дожидаясь, те уберут ещё пару гектаров. А партбилеты, тщательно
    вытрут и высушив на батареях, поберегут до следующего раза. 
       Иногда среди идеологически подкованных попадались субчики из
    фракции Яблоко. Они намекали на знакомства в верхах и требовали
    послать на сбор апельсинов. Таких тоже гнали обратно. 
       Тоже, блин, знатоки, цитрусовых выискались. 
       У нас их даже свиньи не едят, а они туда же. 
       
       Среди ну о-о-очень хитрых, желающих исполнить трудовую повинность
    в жарких странах попадались женщины. Томно закатывая глазки, они
    шептали, что виртуозно умеют очищать банан. И, поскольку
    экзотических диковинок тут отродясь не водилось, просили морковку. 
       Дабы продемонстрировать, значитца. 
       Иш, цацы городские, а? Морковок на всех не напасешься. 
       Барышни делали губки бантиком и ласково тёрлись выпирающими в
    нужных местах ватниками о двустволку председателя. 
       Опасливо оглядываясь на законную супругу, трудившуюся на общее
    благо колхозным бухгалтером, и стыдливо кося глазом на пышущих
    здоровьем доярок, тоже имевших свой интерес, председатель грустно
    вздыхал и, обещав покатать на "Ниве", отвозил утративших
    бдительность Сусанн и Розалин обратно на поля. 
       
       
       Книга 3. 
       
       Симулянты, как правило, инсценировали суицид через повешение.
    Крови они боялись, а все колёса были давным-давно съедены. Но их
    быстро раскусили и, не давая опомниться, использовали в качестве
    боксёрской груши. Обычно, хватало одного раза и, натянув сырые
    телогрейки, жалкие актёришки двигали уныло ковырять грязь в поисках
    основы национального благосостояния. К тому же, экспортируемого в
    десятки стран мира. 
       
       Иногда, правда, охрана малость перебарщивала, и тогда
    счастливчикам слегка завидовали. Но, от судьбы не уйдёшь, и
    избавленные от необходимости гнуть спину, шли на кухню. Почистив две
    ванны всё той же набившей оскомину картошки, они быстро
    выздоравливали и, направляемые пинками, отправлялись убирать урожай. 
       
       Среди мнимых самоубийц довольно часто попадались женщины. 
       Их жалели, и даже давали повисеть подольше. Правда, все как одна
    боялись щекотки и долго не выдерживали. Некоторые норовили эротично
    дрыгать ножками в вязаных чулках и шерстяных трико, но и с ними
    поступали гуманно. Отдельных, даже шлёпали по попке, но, так как
    горячей воды в здешних места отродясь не было, брезгливо
    отворачивались и гнали на поля. 
       
       Книга 4. 
       
       Студенты, все как один, косили под фашистов. Для этих требовался
    усиленный милицейский кордон, но и в этом случае, большая часть
    урожая пропадала зря, разбиваясь о лицевые щитки и пачкая серую
    форму. Поскольку патронов было откровенно жаль (за один на толкучке
    представители южных республик давали от червонца до четвертного),
    ОМОН поначалу пробовал отстреливаться клубнями. Но проезжавший мимо
    товарищ из области быстро пресёк это дело, пообещав, что следующий,
    кого заметят в разбазаривании народного достояния, будет отдан на
    обласкание прекрасной половине райкомовских. 
       Угроза подействовала безотказно, и оголтелые молодчики продолжали
    бесчинствовать. Этих бы замочили с удовольствием, но было доподлинно
    известно, что уроды - все как один чьи-то сынки, за нехилые бабки
    поступившие в МГУ, чтобы закосить от армии. 
       Простые парни из Калуги и Ярославля, устроившиеся в милицию на
    правах лимиты, скрипели зубами, и делали вид, что не замечают
    летящих градом снарядов. 
       
       Среди студентов попадались студентки. ОМОНовцы дружно
    облизывались, но городские фифы держали их за быдло, и морщили
    носики. Демонстративно поворачивались задом и нагибались, изящно
    отклячивая круглые попки. Или в наглую обжимались с молокососами. 
       
       Одно слово, фашисты. 
       
       Вечером дочерей Евы забирали ухажёры на новеньких Жигулях, а за
    щенками приезжали разжиревшие папаши на чёрных Волгах. 
       Даже не видя лиц, парни из Калуги и Ярославля, заслышав мягкий
    шорох резины, определяли национальную принадлежность хозяев жизни.
    И, тоскливым взглядом проводив сверкающую огнями колонну, слушая
    матюги прапорщика, лезли в вонючий кузов, под мокрый брезент грузовика. 
      
11/02/2006