Азарьев Олег Геннадьевич
Остров забытого бога (Забытый идол)

Lib.ru/Фантастика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Азарьев Олег Геннадьевич (ogazar@mail.ru)
  • Размещен: 21/09/2013, изменен: 21/09/2013. 172k. Статистика.
  • Повесть: Фэнтези
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть о том, как двое друзей и подруга одного из них приплыли на островок в Азовском море (из тех, что намываются на отмелях, а потом опять исчезают в этом изменчивом и коварном море). Там и происходят странные и удивительные события - в течение двух дней жаркого лета. (Под названием "Забытый идол" повесть опубликована в журнале "Искатель", номер 5 за 2013 год.)

    • Олег Азарьев

    ОСТРОВ ЗАБЫТОГО БОГА

    Повесть

      
      

    Светлой памяти

    Александра Загорулько

      
      
       Человек зачат в грехе и рожден в мерзости, путь его -- от пеленки зловонной до смердящего савана... Всегда что-то есть...

    Роберт Пенн Уоррен

    "Вся королевская рать"

    (перевод Олега Азарьева)

       -- Клянетесь ли вы говорить правду, всю правду, ничего, кроме правды?
       -- А вы уверены, что хотите знать ВСЮ правду?

    Олег Барышенский

    "Очень короткие истории"

    1

       Костя заглушил подвесной мотор. Сразу стали слышны плеск и журчанье воды вдоль деревянных, смоленых снаружи и крашеных изнутри бортов. Старая рыбачья лодка еще несколько томительно-тягучих секунд скользила по мелководью к близкому берегу, затем выползла носом на плоскую отмель, увязая килем в мокром сером песке, резко встала и слегка накренилась на левую сторону.
       Толчок был не сильный, но Петя на всякий случай ухватился за шершавый борт. Он сидел на корточках на носу лодки и, распрямившись, сразу же спрыгнул на отмель. Босые ступни погрузились по щиколотку в прохладный сырой песок, разбавленный морской водой. Накатила мелкая волна, и ступни еще глубже утонули в песке.
       Петя, голый по пояс, загорелый, потянулся, гримасничая от удовольствия, поддернул шорты -- широкие и длинные, до колена, в бело-синюю вертикальную полоску, как у пиратов из голливудских боевиков -- и сделал несколько шагов по берегу. Оценивающе прищурился и оглядел островок.
       -- Неплохо, неплохо, Константин... в хорошую погоду, -- проговорил он тоном знатока необитаемых островов. -- А вот в шторм тут -- гиблое место.
       -- Ну, ты и пессимист, -- сказала Марина. Она встала и, осторожно переступая через широкие скамьи, тугие рюкзаки и прочий скарб, добралась до носа лодки. -- Какие штормы летом в этой луже?
       -- Штормы? Еще какие! Ты не смотри, что море мелкое. Оно довольно непредсказуемое. Вот и подобные островки то появляются здесь, то исчезают. По воле штормов. Помнишь, что дедок дудел на эту тему?
       Марина остановилась на слегка задранном лодочном носу и с сомнением посмотрела вниз, на мокрую отмель. Борта у лодки были невысокие, но Петя по выражению лица Марины понял, что она лениво раздумывает: спрыгнуть или нет. Всех троих основательно разморило на солнцепёке, пока они плыли неведомо куда. Вернее, и Марине и Пете ведомо было, куда и зачем они плывут, но точные координаты островка известны были только их предводителю, Косте. А они доверяли ему как себе.
       Марина страдальчески наморщила аккуратный носик. В такую жару любое усилие и каждое движение казалось ей чересчур утомительной и ненужной тратой сил. Она неуверенно раздумывала: подождать, пока Костя освободится и поможет ей сойти на сушу, или все-таки набраться духа и спрыгнуть самой?.. А тут еще Петя со своими кошмариками...
       -- Штормы... непредсказуемое... Откуда такие сведения, умник? -- спросила Марина и нерешительно поставила ногу на борт лодки. -- От старого маразматика?
       Петя вернулся к лодке и протянул Марине обе руки.
       -- Из мудрых книжек. Полезно полистать перед путешествием куда бы то ни было. Все, что он вам на уши вешал, я еще дома прочел. В книжках и в инете.
       Костя на корме сосредоточенно возился с ржавой консолью подвесного мотора. Наконец консоль поддалась, мотор сдвинулся, и маленький гребной винт вознесся из прибоя, роняя с лопастей струйки воды. Костя зафиксировал положение мотора, удовлетворенно выпрямился и расправил плечи. Потом закрыл туристский компас, который висел у него на шее, на шнурке для мобильного телефона, и поднялся со скамьи, наблюдая, как Марина в своем красном топике, коротких красных шортиках в обтяжку и красных пляжных шлепанцах цепляется за Петины руки и, слегка отставив красивую попку, не без изящества прыгает с лодки на берег.
       Костя поджал губы, ощущая некоторое недовольство. Он хотел первым ступить на остров. Торжественно сойти -- наподобие конкистадора-первооткрывателя. Но Петя, похоже, не оценил важность момента и опередил его. Причем без всякой торжественности. И Марина туда же... Костя удрученно вздохнул. Что поделать? В конце концов, не лезть же по головам товарищей на нос посудины с криками: "Стойте, стойте! Дайте мне первым сойти на берег!". Это было бы несолидно, глупо и смешно. И в первую очередь -- глупо. А глупости делать Костя не привык... Впрочем, слегка пожурить их все же надо, чтобы помнили, кто здесь главный.
       -- Вообще-то, первым сходит на берег команданте, -- заявил Костя. -- А вы уже сиганули. Без спроса. Без приказа. Без команды сойти на берег.
       -- Не знаю насчет команданте, но капитан сходит на берег последним, -- отозвался Петя. -- А ты у нас капитан. Рулевой. Кормчий. А мы всего лишь твоя послушная команда.
       -- Какая вы команда? -- отозвался Костя насмешливо. -- Сухопутный народ.
       -- Тоже неплохо. Экспедиционный корпус... Нет! Группа исследователей.
       -- Ага! Как бы не так! -- сказал Костя, с наигранным высокомерием. -- Вы -- пассажиры. Груз. Балласт! Разгильдяи... Особенно ты, Питер.
       -- А кто притащил этот балласт сюда? -- откликнулся Петя. -- Ты, родимый! Ты же хотел показать нам безумные и роскошные красоты этого райского уголка где-то посреди Азовского моря!
       -- Он, он... -- рассеянно поддакнула Марина, машинально переступая шлепанцами, которые непрестанно тонули в мокром песке, словно в трясине. Она сделала два шага вперед и остановилась там, где песок не расползался под ногами, а был сухим и слежавшимся.
       -- Ты приволок нас любоваться дымящимся вулканом, пальмами на берегу, непролазными джунглями и кровожадными дикарями, -- заливался Петя. -- А мы -- народ нетерпеливый и любопытствующий. Вот и сошли первыми. А что? Жить торопимся и чувствовать спешим -- изо всех сил. И это, по-моему, здорово! -- Петя взглянул на Марину, ища поддержки.
       Но Марина уже не слушала их. Она с интересом разглядывала остров. Это была намытая штормами груда песка длиной около семидесяти метров и шириной не больше тридцати. На скромной возвышенности в дальнем конце острова торчали два чахлых деревца непонятной породы, словно два осиновых кола над могилами вампиров; а на длинном пологом склоне редкие кусты растопырили ветки с мелкими листочками, напоминая собой не до конца обглоданные скелеты. У подножия склона раскинулось широкое и плоское пространство песчаной отмели, куда и причалила лодка. Вдоль кромки этой отмели, в нескольких шагах от воды, протянулся неровный песчаный нанос, намытый, должно быть, волнами во время шторма, а на самой отмели тут и там виднелись дары моря, которые называются плавником, -- разбросанные как попало и полузанесенные песком доски, сучья, толстое бревно и большая причудливая коряга, смахивающая на кресло работы абстракциониста.
       Позади Марины грузно приземлился Костя -- рослый синеглазый блондин с гладкой, как у девушки, кожей, в футболке и обрезанных выше колена, обтрепанных по краю обреза выцветших джинсах. Он обнял Марину за тонкую талию, притянул к себе, прижал и не без самодовольства осведомился:
       -- И как тебе мой островок?
       Марина не отстранилась, но взглянула на него снизу вверх с ехидным прищуром. Ох и любит же он побахвалиться порой! В такие моменты, как сейчас, у него просто на лице написано: а где ваш восторг, ребята, -- я ведь тут самый лучший. Вот и теперь он просто сияет от самовлюбленности: восторгайтесь островом, восхищайтесь мною; я жду, когда вы начнете визжать и плакать от счастья! Это ведь я в прошлом году побывал здесь в компании приятелей. А теперь вот сделал одолжение -- и вас привез... Марина поджала губы. Интересно, а с кем он тут все-таки "бездельничал" в прошлом году? Молчит ведь, не признается. Только и выдавил, что с приятелями, ты, мол, их не знаешь. А ведь в прошлом году, перед его поездкой на море, Марина уже спала с ним и считала, что нашла-таки свою половину. "Не дай Бог, узнаю, что трахнул здесь какую-нибудь сучку... -- подумала она и тут же спросила у себя: -- Ну и что?.. Что будет?.. Да ничего ты не сделаешь! Потерять побоишься...". Она хмыкнула и проговорила:
       -- Твой островок... Ты сказал это таким тоном, как будто собственными руками насыпал его к нашему приезду.
       -- Ну, не насыпал, но... как бы... открыл -- для вас!
       -- Ты смотри, Колумб нашелся! -- сказал Петя с усмешкой.
       -- За то, что привез, спасибо, конечно. -- Марина помедлила. -- Только ведь еще неизвестно, понравится нам тут или нет. "Спасибо за отдых" будем говорить в конце. Тем более что четыре дня -- не так уж долго.
       Все помолчали, осматриваясь.
       -- Остров, как я понимаю, безымянный, -- проговорил Петя. -- Так давайте назовем его как-нибудь.
       -- В чью честь? -- поинтересовался Костя равнодушным тоном.
       Петя ехидно прищурился.
       -- Ну, конечно же, в честь нашего команданте! Материчок Константина Великого.
       Марина хихикнула.
       -- Принято!
       -- Ладно вам! -- проворчал Костя с досадой.
       Он еще мгновение помешкал, оглядываясь, а затем решительно пошел вглубь островка -- к широкой песчаной отмели с корягой и сухим плавником. Теплый ветерок трепал края его серой вытянутой футболки. Петя и Марина молча двинулись за ним. Костя на ходу обернулся.
       -- Кстати, хочу обратить ваше внимание, господа неблагодарные туристы: в этом году мы здесь первые.
       -- И откуда ты все знаешь? -- сказала Марина. Идти в пластиковых шлепанцах по песку было неудобно. Марина скинула их, оставив на отмели подальше от воды, и пошла босиком.
       -- Посмотрите вокруг! -- воскликнул довольный Костя, разводя руки.
       Петя огляделся.
       -- И что?
       -- Песок ровный, балбес! Следы здесь только наши.
       -- Волнами смыло, вот и все.
       -- Когда?
       -- Ближайшим штормом.
       -- А что дедок, хозяин лодки, нам сказал?
       -- Этот небритый морской перец много чего натрепал, когда лодку сдавал нам в аренду.
       -- Он сказал, что с весны не было ни одного шторма.
       -- И сказал, что пока не предвидится, -- добавила Марина. -- Но я не очень-то верю нашему заспиртованному морскому волку. Я скорее Пете поверю.
       -- Не мне, а ученым книжкам, -- поправил Петя. -- Но и к дедуле не придраться. Он-то все время тут сиднем сидит, в местных рюмочно-распивочных ошивается. Так что, значит, штормов и впрямь не было. Но всё может случиться.
       -- Вот как? Тогда, ребята, чаще поглядывайте на небо, -- сказала Марина серьезно. -- Если какие тучки, волны... бросаем все, прыгаем в лодку и гоним к берегу.
       -- Я бы посоветовал чаще поглядывать на горизонт, -- произнес Петя. -- Раз мы тут первые, могут быть и вторые и третьи. И делить с ними остров я бы не стал. Неизвестно, кого черт сюда притащит. А ни милиции ни полиции тут явно нет. И я не уверен, что хуже -- шторм или незваные гости.
       Костя остановился посреди песчаной площадки, ткнул указательным пальцем себе под ноги.
       -- Тут будет наше стойбище! -- провозгласил он. -- Где-то здесь мы раскладывали костер... Тэк-с... Кострище тут было... камнями обложенное... Хм... Видно, за зиму песком занесло. Или смыло... Ерунда! Откопаем или новое выложим. -- Он поставил ногу на бревно, наполовину скрытое в песке. -- Главное -- смотрите, плавника сколько. Топлива для костра на месяц хватит, не только на четыре дня.
       -- В общем-то, мне и в самом деле тут нравится. -- Петя, поднатужившись, установил покосившуюся корягу ровнее, присел, поерзал, устраиваясь поудобнее. -- Ты смотри -- почти как в кресле...
       -- Рано рассиживаться! -- объявил Костя. -- Надо вытащить лодку повыше на берег и разгрузиться.
       -- И лагерь неплохо бы поставить, -- напомнила Марина.
       -- Да уж как-нибудь без ваших напоминаний, -- отозвался Петя.
       Костя ладонью звонко шлепнул Петю по голой спине.
       -- Пошли!
       -- Только без фамильярностей, -- сказал Петя. -- Я могу неправильно понять.
       -- А ты что, поменял ориентацию? -- осведомилась Марина.
       -- Я -- нет. А вот за него не ручаюсь.
       -- Он тоже, -- улыбнулась Марина. -- Я за него ручаюсь.
       Петя с недовольным кряхтением поднялся и поплелся к лодке. Костя энергичной походкой вечного лидера снова бодро шел впереди. Марина посмотрела им вслед, прикрывая ладонью глаза от солнца.
       -- Костя!
       Тот остановился и обернулся.
       -- Ну?
       -- А мне что делать? -- скучным голосом спросила Марина. У нее не было никакого желания таскать тяжелые рюкзаки и ставить палатки.
       -- Погуляй пока, осмотри остров. А мы потрудимся. Так уж и быть.
       -- Как скажешь, команданте, -- согласилась Марина не без радости. -- Кстати, а мобилка здесь работает? Домой я могу позвонить?
       -- А вот это -- фигушки! -- усмехнулся Костя. -- Четыре дня как-нибудь обойдемся без мобилок.
       Марина разочарованно вздохнула, вернулась к шлепанцам, подобрала их и пошла к холмику с деревцами.
      
      
       По песку Марина ступала осторожно, внимательно глядела под ноги, поскольку вдруг вспомнила, что в песке, раз уж тут побывали люди, может притаиться что-нибудь неприятное, -- развороченные консервные банки, осколки стекла или еще что-то колюще-режущее.
       Выше по склону песок слежался плотно и не сыпался, не проваливался, здесь кое-где пробивалась серо-зеленая травка. Марина снова надела шлепанцы -- шагать стало удобнее и быстрее. Она обогнула корявые кусты и направилась к вершине холма.
       Два деревца на холме были выше Марины не более чем на ее вытянутую вверх руку -- она ради любопытства измерила. Тонкие голые стволы, и на верхушках -- по пучку веточек с пучком тускло-зеленых листочков на каждом. Под ветром листочки тихо шуршали. Внизу, по другую сторону холма, в нескольких шагах от Марины накатывали наискось на узкую полоску пляжа небольшие волны. К воде вел короткий, но довольно крутой песчаный склон, а из песка торчали угловатые края нескольких камней. "Да, на заднице тут не съедешь, -- подумала Марина -- Но по камушкам, как по ступенькам, вполне можно добраться при желании..."
       Впрочем, купаться ее не тянуло, она успела накупаться и позагорать за те четыре дня, что они с Костей прожили в поселке до приезда Пети.
       Марина посмотрела с холмика в сторону лодки. Костя и Петя выгружали ящик с пивом. Поодаль уже лежали три рюкзака, три двадцатипятилитровых пластиковых канистры с водой, два Костиных закопченных котелка и плотно набитая армейская сумка, похожая формой на маленький аэростат.
       Костя еще с осени твердил им о необитаемом островке в получасе от цивилизации. Дескать, в прибрежном поселке -- некогда суровом рыбацком, а теперь насквозь курортно-балаганном -- лодку для путешествий на островок сдает внаем жилистый пропитой старик, отставной рыбак. С компасом Костя хорошо знаком, недаром полжизни провел в походах по горам и лесам не такой уж и необъятной родины. Так что в море тоже найдет дорогу туда и обратно. Костя обещал не отдых, а четыре дня райского наслаждения... К лету он таки уговорил их.
       Марина поискала место, чтобы присесть. В трех шагах от деревьев из песка выступали серые шершавые камни. Крайний, с плоским, словно грубо обтесанным верхом, торчал очень удобно. Марина потрогала его. Он был теплым. Марина присела на камень, спиной к своим спутникам, -- так легче было представить, что на острове, кроме нее, больше никого нет. Отсюда густая, темная синева моря, подернутая рябью мелких волн, казалась бесконечной, а мир -- совершенно безлюдным. "Хорошо бы, чтоб и впрямь никто чужой здесь не объявился за эти четыре дня", -- подумала Марина, глядя на море.
       Когда в поселке Костя и хозяин лодки ударили по рукам, старик объявил, что насчет неожиданных и непрошенных гостей на катерах или яхтах, а также погранцов он ничего не гарантирует, потому как никому ничего запретить не может, он не Господь Бог и даже не владелец острова. "Тут, блин, ребятушки, дело такое, -- сказал он, разя наповал неистребимым перегаром и дымом от "Примы" с отломанным фильтром. -- Тут как повезет. Риск же ж -- благородное, блин, дело? А? Ну вы ж, блин, хотите приключений, я вижу. Вот и рискуйте, блин... Только лодку, блин, вернуть не забудьте..."
       Марина спросила у него, откуда взялся остров? Костя уже объяснял ей, но как-то туманно, и она не очень-то ему поверила. В самом деле, разве так бывает, разве так может быть? Сегодня нет никакого острова, а завтра на том же месте торчит из воды песчаный бугор, а через неделю, месяц или год его снова нет, как и не было.
       Старик, почесывая щеку в грубых морщинах и неряшливой седой щетине, поведал, что такие островки в нескольких километрах от берега и в самом деле после штормов то появляются, то исчезают. Их понемногу намывает на месте мелей, а также вокруг подводных скал "и прочей ерунды". Одни островки существуют лишь до следующего шторма, другие держатся несколько лет, а то и десятилетий, увеличиваются или уменьшаются в размерах, меняют форму, зарастают травой, деревьями, некоторые умники даже хибарки на них сколачивают, а потом в море изменяется течение или еще что происходит ("ученым тут, конечно, виднее, блин, чего и как"), и рано или поздно после очередных осенних штормов и зимних бурь островки эти тоже исчезают -- вместе с деревьями и хибарками, а бывает -- и с людьми. "Вот такое у нас море, -- сказал старик. -- Непредсказуемое... А вы думали -- хухры-мухры?" -- И он присосался к бутылке с пивом, которую принес ему Костя -- скромное жертвоприношение местному сатиру на пенсии, чтобы тот благословил их путешествие...
       Солнце давно миновало зенит и заметно склонилось к горизонту. Оно больше не палило нещадно, а просто ласково грело. Марина закрыла глаза и легла спиной на камень, сунув под голову ладони. Лежать было почти удобно. Теплый ветерок уносил прочь голоса парней, так что Марина слышала только тихий плеск волн и слабый шорох листьев и ощущала непривычную безмятежность. Нечасто ей было так хорошо. Разве что с Костей после бурных занятий любовью, когда она, расслабившись в сладостной истоме, как будто медленно уплывала в блаженное забытье, словно после хорошей порции травки.
       Марина была на год младше Кости и Пети. В этом году они окончили четвертый, а она третий курс медицинского университета. Полтора года назад, когда она была на втором курсе, перед зимней сессией она познакомилась с Петей.
      
      
       Марина после занятий сидела над учебником по общей терапии в читальном зале институтской библиотеки. Свободных мест, как всегда перед сессией, оставалось немного.
       В зал вошел парень, которого она приметила еще с первого курса. Рослый, кареглазый, с прямым чуть длинноватым носом и твердой линией губ. Темные волосы над высоким лбом коротко пострижены. Через подруг в общаге она знала, что звать его Петр Захаров. Марина считала его довольно красивым. Впрочем, она приметила, что так полагают и другие студентки. Когда Петя попадался ей в коридорах института, нередко его сопровождала какая-нибудь смазливая сокурсница. "Сучка! Очередная сучка!" -- думала ей вслед Марина, потому что самой Марине никак не выпадало познакомиться с Петей поближе.
       Но на этот раз ей повезло. Петя оглядел читальный зал, встретился взглядом с Мариной -- она не отвела глаз -- и направился к свободному стулу за ее столом. Она прилежно склонилась над учебником, но слова на странице больше не складывались в понятные фразы.
       Петя со скрежетом отодвинул стул, -- гулкое эхо пронеслось по залу, и кое-кто недовольно оглянулся, -- положил на стол увесистый том медицинского атласа и уселся рядом с Мариной. Она почувствовала, что непроизвольно краснеет, -- вероятно, от удовольствия и возбуждения. Щеки и даже лоб горели, как при высокой температуре. "Не хватает еще вспотеть, как лошадь после скачки, -- с досадой и отчаянием подумала Марина. -- Хорошо, хоть дезик стойкий".
       Она лихорадочно придумывала повод, чтобы обратиться к Пете, завязать разговор, а потом и знакомство. Он в это время листал атлас, потом зевнул, покрутил головой, выискивая знакомых, никого не обнаружил, повернулся к Марине и принялся открыто и нахально разглядывать ее.
       Она не выдержала, зыркнула исподлобья, глухо и злобно спросила:
       -- Чего? -- И тотчас подумала, помертвев от ужаса: "Вот идиотка! Да полюбезней же ты с ним!.. А то встанет и уйдет".
       Петя наклонился к ней и тихо проговорил:
       -- Смотри не переучись, а то мозги из ушей полезут. От натуги. И так уже аж бордовая. Того и гляди -- гм... самовозгоришься.
       Марину подмывало сказать что-нибудь дерзкое, но она боялась, что Петя оскорбится и пересядет на другое место, поэтому только пробормотала:
       -- Хочешь поделиться опытом -- как это бывает?
       Петя хмыкнул.
       -- Да ты, похоже, настоящая ведьма. И, небось, ядовитая, как отвар из поганок.
       "Ну, все, сейчас уйдет", -- потерянно решила Марина.
       Но он не ушел. Слово за слово, и он уговорил ее прогуляться после читалки. Впрочем, она не очень-то и отнекивалась -- для виду разве что.
       На прогулке Марина вдосталь наслушалась о нем и его лучшем друге Константине Смирнове, об их интересах, об учебе... и местные байки о преподавателях и профессорах. На прощание Петя назначил ей встречу -- или свидание -- на следующий день, сразу после занятий.
       Роман их стремительно развивался до конца сессии, которую она из-за частых и продолжительных свиданий с Петей чуть не завалила. Впрочем, до интимных барахтаний в постели не дошло. Сессия помешала. Да и Петя не очень-то настаивал и не лез руками куда не положено. Свидания проходили весьма пристойно. Марина недоумевала -- почему? Или она ему не так уж и нравится, или он и в самом деле втрескался в нее не на шутку, в таких случаях всякое бывает. Впрочем, Марина, исходя из личного опыта, сомневалась, что в нынешние расхлюстанные времена подобная трепетность вообще возможна...
       Потом, уже после сессии, к ним присоединился третий -- Костя. Рослый красавец-варяг, белокурая бестия. Потенциальный лидер, надежный, притягательный, всегда уверенный в себе, -- правда, порой до безудержной самоуверенности. А также самовлюбленный, надменный и нетерпимый с теми, кто ему не по нраву... А с Мариной -- любезный, обходительный, предупредительный, ласковый, этакий романтический кавалер из романов Вальтер Скотта, Александра Дюма-отца и старых французских киношек. Да еще и с весьма перспективными родителями... И у Марины начался новый роман, в котором Костя, не в пример Пете, без особых рассусоливаний, настойчиво и очень быстро добился того, что нужно мужчине от привлекательной женщины.
       А Петя получил очень вежливую отставку. Во время решительного объяснения Марина как можно мягче и ласковее проговорила:
       -- Петя, милый, ты не представляешь, как сильно я тебя уважаю...
       После долгой и угрюмой паузы Петя ответил севшим голосом:
       -- Ну что ж, я все понял... Уважуха -- штука хорошая. Но не в этом случае.
       Однако их компания не развалилась. Через пару месяцев они снова, как ни в чем не бывало, встречались втроем, пили пиво, отправлялись на дискотеки, вечеринки и дни рождения, в кино, кафе и на концерты. И снова шутили, хохмили, пикировались. Только теперь не Петя обнимал Марину -- нежно, трепетно, осторожно, как хрупкую вазу или колбу, а Костя -- крепко, по-хозяйски, как собственник прижимает удачно приобретенный предмет. И все трое делали вид, что ничего особенного не произошло. Петя не хотел терять Марину и Костю. Костя -- Петю, Марина -- Костю и Петю. И потому они не копались в подсознании, не ковырялись в психологии, не поминали Фрейда. Они старались просто жить.
       Когда Петя покидал их компанию, Марина с Костей отправлялись либо к Косте домой, когда его родителей не было, либо на родительскую дачу, либо в недорогую гостиничку с почасовой оплатой, где Костя показывал, на что способен в постельной премудрости...
      
      
       Марина вздрогнула от чужого прикосновения и проснулась. Увидела черные плавки и серую футболку своего варяга-рыцаря.
       -- Мы думали, ты купаешься вовсю, а ты спать завалилась, -- проговорил Костя. -- Ну, ты даешь!.. И нашла, где пристроиться. На камнях. Застудить себе решила всё, что имеешь? А еще медик...
       Марина села и потерла кулаками глаза, чтобы избавиться от дремы. Костя примостился рядом, обнял за талию. Солнце повисло над самым горизонтом. Оно было тускло-желтым, как будто за день основательно выгорело. Камень под Мариной был еще теплым, но ветерок с моря похолодал, и Марина зябко подняла плечи и прижалась к теплому Косте. Волны уже не плескались, а шумно плюхались на песок и с шипением растекались по узкой отмели внизу.
       Костя нежно прошелся ладонью по спине Марины, снизу вверх, так, что ладонь оказалась под топиком. Двумя пальцами он провел вдоль ее позвоночника, сверху вниз. И его ладонь, словно бы невзначай, оказалась под резинкой ее шортов.
       -- Я хочу тебя, -- прошептал Костя.
       -- Прямо здесь? -- покосилась на него Марина.
       -- А что, можно и здесь.
       -- На виду у Пети?
       -- Он там ужин готовит, ему не до нас.
       -- Да? Не уверена.
       -- Давай спустимся пониже.
       -- Там волны весь пляж заливают.
       -- А мы стоя.
       -- А мне так не нравится.
       -- Как -- так?
       -- По-собачьи.
       -- Раньше нравилось.
       -- Кто тебе сказал?
       Костя помолчал, раздумывая.
       -- Что будем делать? -- спросил он удрученно.
       -- Пойдем Пете помогать.
       Костя состроил огорченное лицо.
       -- А как же э-э-э?..
       -- Ночью в палатке.
       -- А Петя услышит... -- ехидно заметил Костя.
       -- Зато не увидит. И мы тихонько будем.
       -- Ты?.. Тихонько?..
       -- Может, совсем не будем? -- спросила Марина вкрадчиво.
       -- Согласен, в палатке, -- быстро сказал Костя.

    2

       Под котелком горел огонь, трещали, постреливая искорками, сухие ветки и щепки. Над котелком поднимался пар.
       Костя устроился на коряге, походившей на кресло абстракциониста, и с затаенным вожделением втягивал носом долетавшие из котелка запахи.
       -- Ну что, скоро? -- нетерпеливо поинтересовался он.
       -- Успеется... -- сосредоточенно буркнул Петя.
       -- И кому я поручил такое важное дело, -- проворчал Костя. -- Если бы я готовил -- все уже были бы сыты и довольны.
       Петя с деревянной ложкой в руке стоял у костра и смотрел, как в котелке булькает нечто среднее между кашей и супом, приправленное тушенкой. Он наклонился над котелком и тоже потянул носом -- громко и демонстративно.
       -- А что, очень даже вкусно пахнет... -- И тут же задумчиво добавил: -- Или просто с голодухи кажется?..
       Марина лежала, подпирая голову рукой, на старом и прочном, еще советской работы, надувном матрасе из прорезиненной ткани, и смотрела на костер. Ей было очень удобно на упругой поверхности матраса, очень спокойно и мирно. Прыгающие язычки пламени завораживали, и она была готова задремать. Но ей не хотелось уплывать в сон из этого умиротворения, и потому она старалась отвлечься, прислушиваясь к разговору парней и временами вставляя пару едких слов.
       -- Сильно голодные люди, Петя, -- заметила она, -- запросто могут слопать нерадивого повара. Сырым!
       -- Фу, какие гадости вы говорите, мадам! -- отозвался Петя, тщательно перемешивая варево.
       -- Это она нарочно, чтобы отбить нам аппетит, -- пояснил Костя.
       -- Понятно. Чем меньше мы съедим, тем больше ей достанется.
       -- Не претендую, -- сухо отозвалась Марина. -- Сомневаюсь, что ужин будет объеденьем.
       -- А ты встань и понюхай котелок, -- обиженным тоном сказал Петя. -- Запах просто божественный. -- Сам он понюхал ложку, подул на нее, хотел было облизнуть, потому как запах незамысловатой стряпни ему и в самом деле нравился, но решил, что совать после этого ложку в котелок будет антисанитарией. Он решил снять пробу позже, когда масса в котелке окончательно дозреет. Ждать оставалось недолго.
       -- Видишь, Костя, он даже ложку лизнуть опасается, -- съехидничала Марина. -- Чтобы потом всю ночь по кустам не бегать, морской воздух не портить.
       -- Язва Сибирская... -- горестно сказал Петя в пространство. -- Лишу жратвы и наследства.
       -- Наследства? -- не удержалась Марина. -- Пары рваных трузеров и стоптанных кроссовок?.. Али-Баба Корейко!
       -- Ты, Петя, лучше ей дай ложку облизнуть, -- подсказал Костя, усмехаясь. -- Если останется живой, значит можно и нам откушать.
       -- Ну да, верно. Кобра от яда не умирает, -- вздохнул Петя.
       -- Фиг вам, сами облизывайте, -- отозвалась Марина. -- Я бы сейчас горячего чайку...
       -- Или холодного пивка... -- мечтательно молвил Петя.
       -- Ну не-е-ет! -- заявил Костя. -- Вот этого точно не будет! -- Он погрозил пальцем в ту сторону, где в мокрый песок у самого прибоя был зарыт ящик с пивом. -- Не дам! Холодное пиво -- для жаркого дня! А для такого вечера -- и горячий чай сойдет. Тоже, между прочим, неплохо.
       -- Холодное пиво для жаркого дня... -- повторила Марина задумчиво. -- Какой слоган!
       -- Небось по телику слышал, -- встрял Петя.
       -- Клевета! -- возразил Костя. -- Только сейчас озарило.
       Петя изогнулся над котелком, шумно потянул носом и зачмокал губами.
       -- Ты, Питер, -- сказала Марина, -- сейчас похож на ведьму из сказки про Элли. Которую пришибло не по-детски. На Гингему... или Бастинду... как их там...
       -- Осталось только домиком ему по башке треснуть... -- добавил Костя мстительно.
       Петя зачерпнул из котелка и принялся старательно дуть на густую пахучую смесь в ложке. Потом, вытянув губы, начал осторожно, чтобы не обжечься, пробовать.
       -- Ну? -- спросил Костя. -- Что там твоя адская кухня, придворный отравитель?
       -- М-м-м... -- Петя закрыл глаза. -- Чудо!.. Какой изысканный вкус! Именины желудка.
       Марина слушала, как Петя и Костя хорохорятся, треплются и хохмят, как они весь день и весь вечер играют в веселье и бодрость, как они демонстративно показывают ей и друг другу, что им обоим всё нипочем, -- слушала и при этом неторопливо, урывками, раздумывала: почему они так заметно ершатся-петушатся? Не потому ли, что сами не очень-то уверенно чувствуют себя на островке посреди моря и что-то гнетет и беспокоит их -- что-то подспудное и темное, древнее, полузабытое, загнанный в самый дальний угол, но так и не изжитый полностью животный страх перед неизвестностью и опасностью -- страх, который теперь, ощутив эту опасность и неизвестность, пытается высвободиться из пут и оков цивилизации. Маленький такой страшок, усохший за тысячелетия, но по-прежнему назойливый, живучий... Ей и самой на этом островке было немного не по себе. Особенно сейчас, к ночи, тьме...
       Костя резко встал.
       -- Так! Ну, всё! -- сказал он грозно и решительно. -- За попытку уморить нас голодом я отстраняю тебя от котелка и поварешки...
       -- Поздно! -- перебил его Петя со злорадством. -- Харч готов. Садитесь жрать, пожалуйста. -- Он взял перекладину с котелком за концы, снял с рогулек и поставил котелок рядом с кострищем.
       Не прошло и минуты, а в котелок уже окунались три деревянные ложки, стремительно выгребая в старые эмалированные миски тягучее варево.
       -- Да, пахнет стряпня недурно, -- приговаривал Костя. -- Хотя на вид...
       -- Если на вкус она такая же, как и на вид...-- недоверчиво сказала Марина.
       -- Миски проглотите! Кладите больше! -- напутствовал Петя. -- Тут даже мясом попахивает. Где-то рядом с тушенкой лежало...
       Когда миски оказались полными, а котелок и в самом деле пустым, Костя вспомнил о хлебе. Марина подсказала, что хлеб у него в палатке, в армейской сумке. "И остальное тоже", -- добавила она.
       -- Ах, ну да! -- отозвался Костя. -- Надо же обмыть новоселье!.. Петя! А ты чего расселся? А чай кто поставит? Ты же у нас дежурный кок сегодня!.. Давай, дорогой. А то лишу боевых ста грамм.
       Петя застонал, бережно поставил миску на песок и с кряхтением поднялся с бревна, покрытого свернутым спальником.
       -- Только ради ста грамм.
       Он быстро подвесил маленький котелок с водой над огнем, пошуровал кривой веткой в угасающем костре и подбросил на угли щепок и сучьев.
       Марина опять лежала на матрасе, ей по-прежнему было удобно и спокойно, разве что малость прохладно и свежо -- с моря начал задувать сырой и зябкий ветерок. Она терпеливо ждала, пока стряпня в ее эмалированной миске остынет, а ребята угомонятся.
       По стенам внутри Костиной палатки метался желтый круг света -- Костя рылся в вещах. Временами было слышно, как он чертыхается. Наконец полог в палатке откинулся и появился Костя -- в одной руке фонарик, в другой поллитровая бутылка водки с пластиковыми стаканчиками на горлышке, слева подмышкой круглый черный хлеб в запаянном пакете, справа -- охотничий нож в ножнах. Он сел выключил фонарик и бросил рядом с корягой.
       -- Питер, тебе поручаю хлеб, -- сказал он озабоченно. -- А я займусь розливом драгоценной влаги.
       Бутылка осторожно приземлилась рядом с фонариком, хлеб перелетел в руки Пети, нож воткнулся ножнами в песок возле костра. Петя дотянулся до ножа и начал вспарывать пакет на хлебе, а Костя вытаскивал стаканчики, как матрешек, друг из друга и ввинчивал их донышками в песок. Потом открутил крышку на бутылке и бережно разлил жидкость по стаканчикам.
       -- Держите посуду. -- Он по очереди передал полные стаканчики в протянутые руки.
       -- Ах, как славно, -- вздохнул Петя полной грудью. -- Минуты райского блаженства.
       -- Заметьте -- обещанного, -- не без гордости добавил Костя.
       "А ведь он прав", -- подумала вдруг Марина. Ей тоже почудилось, что наступили минуты если не счастья, то покоя и блаженства, когда можно забыть обо всем, что осталось за пределами этого островка, забыть о прошлом и будущем и наслаждаться только безмятежным настоящим.
       -- Ну, готовы? -- произнес Костя торжественно. -- Тогда за остров! "Сбылась мечта идиотов", как сказал бы незабвенный Ося Бендер.
       И они дружно выпили.
      
      
       Каша закончилась очень быстро. Костя вертел в руках пакетики из-под каши и супа быстрого приготовления. Марина свернулась клубочком на матрасе, а Петя грустно смотрел в костер. Все молчали. Тишину нарушал шумный накат ночных волн и треск веток в костре. Потом Костя пошевелил ногой жестяную банку из-под тушенки и задумчиво произнес:
       -- Когда я собирался сюда, отец покрутил эти концентраты, вот как я сейчас, и говорит: эх, нам бы такие, когда мы были студентами и шастали по лесам и горам.
       -- Ну-у, тогда много чего не было, -- подал голос Петя.
       -- Тушенка и тогда была, -- заметила Марина.
       -- Но, говорят, лучше качеством... -- сказал Костя. -- Да и не о ней речь.
       -- Зато не было ни мобилок, ни компьютеров, ни плееров, ни флэшек, ни спутникового телевидения, ни компьютерной графики, ни три-дэ анимации, -- проговорил Петя. -- Каменный век за углом. И как они только жили?
       -- В самом деле, -- пробормотала Марина. -- И как они жили без СПИДа, экстази, героина, "паленой" водки, мафии, террористов, инфляции, взрывов и стрельбы на улицах, мировых кризисов, заказных убийств, извращенцев, маньяков и прочих нынешних прелестей?
       -- В общем-то, дружно и весело, -- сказал Костя с легкой завистью. -- Как ни странно, веселее, чем мы сейчас. -- Он скомкал пакетики и бросил в костер.
       -- Чему же завидовать? -- пожал плечами Петя, нарезая хлеб. -- Диктатура, цензура, очереди, еще что-то там такое... дрянь всякая.
       -- Наверное, это их только сплачивало. А дрянь... Отец говорит: нынешние уроды-политики о хорошем почему-то стараются не вспоминать. А дрянь всякая, как ты это назвал, -- она, как была, так и осталась. Ну, может, кое-что слегка видоизменилось. Политики стали брехливее и подлее. Хотя при коммуняках их, собственно, у нас и не было. В политику нашу нынешнюю все помои слились -- бездари с раздутым тщеславием, подонки с ворованными деньгами, аферисты со связями, чиновники-взяточники... Все осталось, как было, только в более крупных и менее потаенных масштабах... Я отцу верю. В самом деле, человек своим внутренним складом в принципе измениться не может. Какой была его натура три... нет, тридцать тысяч лет назад, такой она и осталась. Если брать по крупному, наша жизнь не очень то отличается от допотопной. Ну, в чем-то немного лучше, а в чем-то немного хуже. Только технический прогресс добавился, да и то лишь за последние сто лет. -- Костя достал из кармана шортов сигареты и зажигалку, закурил. -- Как я понял, им, тогдашним студентам из отцовской компании, было весело, потому что им повезло: подобралась дружная группа единомышленников... А можно и так сказать, что жили они в то время -- вопреки тому времени. Но не все. Отец говорит, те из тогдашних студентов, кто был начальскими жополизами, подлецами и шестерками, теперь, как правило, большие чиновники, но остаются прежними жополизами, подлецами и шестерками. Только теперь не особенно и скрывают это. Да и некоторые нормальные тоже спаскудились...
       -- Тут я с тобой согласен, -- раздумчиво промолвил Петя, открывая банку бычков в томате. -- В каждом из нас хватает дерьма. И все мы что-то скрываем друг от друга. Врем, утаиваем правду, уходим от ответа и так далее. При этом одни прячут свое дерьмо подальше и держат под замком, а другие им пользуются -- кто втихаря подличает, а кто и не скрывается. И, наверное, ничего с этим не поделаешь. Какой-то умник сказал: "Так было, и так будет..."
       -- Ну вы, философы! -- проговорила Марина сварливо. -- Развели трепотню не по делу. Весь кайф сломали. "Райское блаже-е-енство", -- передразнила она Петю. -- Вы лучше о чае позаботьтесь... И вообще, я замерзла!
       Пока Петя сосредоточенно делал бутерброды с бычками и бутерброды с окороком и соленым огурцом, заваривал чай в котелке и вскрывал пакет с кусковым сахаром, а Костя, попыхивая сигаретой, разливал в неустойчивые стаканчики вторую порцию "огненной воды", озябшая Марина отправилась в Костину палатку, надела джемпер и притащила на матрас старый, еще бабушкин, тонкий от многочисленных стирок шерстяной плед.
       Петя, взглянув на Марину, хлопнул себя ладонями по коленям и удивленно сказал:
       -- Нет, вы посмотрите на эту сибаритку! Как дома на диване устроилась!
       -- Вижу -- ты жутко завидуешь, -- откликнулась Марина и подумала тотчас: "Блин, он ведь может неправильно понять!" И договорила прежним тоном: -- Так тебе и надо.
       -- Завидую? -- Петя помедлил (у него вдруг мелькнула мысль: "Смотря, что ты имеешь в виду, Мариша"), потом пожал плечами. -- Тебе только кажется.
       Он протянул по бутерброду Косте и Марине. Костя погасил окурок в песке. Марина села на матрасе по-турецки, закуталась в плед.
       После второго тоста -- "Ну, за классный отдых!" -- Петя и Костя закурили, а Марина, разглядывая звезды, съела еще один бутерброд с окороком и огурцом.
       Потом Костя разлил из бутылки остатки, принес гитару, снял чехол и взял несколько аккордов, которые едва перекрыли неутомимый шум волн.
       -- Если бы не волны, -- задумчиво сказал Петя, -- можно было бы подумать, что мы на привале где-нибудь в лесу.
       Костя отставил гитару и взял стаканчик. Помолчав, отозвался:
       -- В общем-то, похоже. Только там ветер шуршит листьями, а тут волны шуршат песком.
       -- И ветерок тут ничуть не теплее, чем в ночном лесу, -- добавила Марина с матраса, кутаясь в плед. -- И так же жутко... Нет, жутче. Как представишь себе, что вокруг сплошь вода -- и вширь, и вглубь. Да еще ночью, когда ее не видишь, а только слышишь, чувствуешь. Оторопь берет. -- И она передернула плечами.
       -- Может, все-таки допьем, а потом уже будем разговоры разговаривать? -- предложил Петя.
       -- Принято! -- Костя одной рукой поднял стаканчик повыше, а другой принял у Пети бутерброд с бычками в томате. -- За что пьем на этот раз?
       -- За яростных и непокорных, -- сказала Марина. -- Как в песне... вы знаете...
       -- Ну да, как раз в тему, -- сказал Петя. -- Море, ночь, остров, черт знает кто вокруг острова плавает во тьме. Нам тут лишь пиратов и клада не хватает. Для полного счастья.
       -- А кто может плавать... там? -- вдруг тихо спросила Марина.
       -- Не знаю, -- сказал Петя и поглядел во тьму, где волны гулко падали на песок. -- Какие-нибудь кракозябры... с клешнями и щупальцами. И размером с лошадь. А по ночам они выползают на маленькие островки обсушиться. И перекусить туристами.
       -- Тьфу на тебя! -- в сердцах воскликнула Марина.
       Петя рассмеялся.
       -- Давайте так! -- предложил Костя. -- Выпьем за то, чтобы приключения яростных и непокорных всегда имели счастливый финал.
       -- Я не против, -- сказал Петя со вздохом. -- Только вот правильный Костя своим правильным тостом весь ужастик испортил.
       -- Не нужны нам здесь никакие ужастики, -- хмуро проворчала Марина. -- Нам тут и без них неплохо.
       -- Ну, поехали, -- сказал Костя.
       -- Ладно, будем толстенькими! -- провозгласил Петя.
       -- Ну, за это я точно пить не буду! -- возмутилась Марина.
       -- Мы пьем за счастливое окончание любых приключений, -- объявил Костя. -- Остальное -- в сортир.
       И они выпили и снова замолчали, слушая море и редкие потрескивания догорающего костра. Костя взял гитару и начал наигрывать одну из забытых песен забытого Окуджавы, но Марина попросила его не бренчать. Все равно нет настроения ни петь, ни подпевать. Да еще такому старью. Пусть вокруг будут лишь звуки природы. Костя обиделся и сказал, что Окуджава вовсе не старье, а он, Костя, не бренчит, а играет.
       Петя усмехнулся, набирая кружками чай из котелка. Профессионал от дилетанта отличается именно тем, что один играет, а другой лишь бренчит. Причем, в любом деле. Но зачем обижать друга? И Петя высказался в том смысле, что согласен с Мариной, лучше послушать стихию...
       Костя вздохнул и отставил гитару. Закурил новую сигарету и осведомился:
       -- Ну, так почему же здесь страшнее, чем в лесу, Мариша?
       -- Во-первых, там, на материке, везде земля, -- проговорила Марина рассудительно. -- Иди, беги -- под ногами твердь. А тут крохотный кусочек... и не земли даже, а так, песка... а вокруг ночная тьма и черная, как ночь, вода. Невероятное количество воды, а посреди -- горстка песка и три идиота. Впрочем, я, кажется, повторяюсь... -- Она немного помолчала. -- И хоть нас трое, все равно, как подумаю, тут же у меня в груди начинает шевелиться какой-то ком... из одиночества и страха. -- Она медленно покивала в подтверждение своих слов. -- Во-вторых, я не знаю, чего ждать от этой воды. Может, за ночь она смоет островок вместе с нами... -- Она понизила голос. -- Недаром настоящий Робинзон... как его... Селкирк, тронулся рассудком. И, наверное, тронулся ночью... -- И, немного подумав, она неторопливо договорила: -- Я люблю тепло и уют. Походы по горам и лесам для меня -- определенный экстрим. Я доказываю себе, что способна на что-то. А тут, если экстрим и есть, то зависит он не от тебя, а от безмозглой природы. И непонятно становится, что я, собственно, здесь делаю?
       -- Ну, договорилась, -- заметил Костя снисходительно. -- От райского наслаждения до черт-те-чего. Тоже мне, Робинзонша.
       Петя попросил у Кости сигарету, щелкнул его зажигалкой.
       -- Не знаю, как Костя, но и я чувствую почти то же самое, -- медленно заговорил он. -- Остров -- как запертая комната. Никуда не уйти, что бы тут не случилось. Даже друг от друга... Правда, комнату можно отпереть. А вот остров... -- Он вздохнул. -- Одно меня радует: утром взойдет солнце, и страхи умрут.
       Марина несогласно фыркнула.
       -- Ну, спрячутся. -- Петя затянулся сигаретой. -- Просто мы с тобой, Маринка, сегодня впервые на необитаемом острове. А завтра поплещемся, позагораем, обвыкнемся и после заката выясним, будет нам снова что-то мерещиться или нет. А вдруг все твои страхи за день соленой водичкой смоет? Притремся к острову и забудем все эти нелепые жутики и кошмарики.
       -- А что скажет наш предводитель? -- спросила Марина.
       Костя хмыкнул. Он точно не помнил, что испытывал в прошлом году с приятелями и приятельницами на этом островке. С самого приезда они крепко пили и отчаянно блудили, и он позже с трудом припоминал, что они вообще делали. Но сейчас ему тоже было немного жутко. Потому он и вытащил гитару -- пошуметь песнями. Но в том, что и ему не по себе, он не признался бы ни Пете, ни тем более Марине -- ни при каких обстоятельствах.
       -- А ничего, -- насмешливо сообщил он. -- И пошли спать. Поздно уже! -- Он встал, бросил окурок на багровые угли, шагнул к палатке. Потом обернулся. -- Ты идешь, Мариша?
       Марина нехотя поднялась и, придерживая на плечах плед, подошла к нему.
       Петя тоже встал. "Говоришь, ничего? -- подумал он, глядя на друга. -- Знаю я тебя. Раз ничего, значит и тебе тут бздовато. Красуешься перед нами. И не перед нами, а перед Маринкой. Ладно, красуйся дальше, скаут без страха и упрека".
       -- Костя! -- окликнул он. -- Оставь сигареты. И зажигалку.
       Костя засунул зажигалку в пачку сигарет и бросил пачку Пете. Он с нетерпением ждал того момента, когда останется в палатке вдвоем с Мариной. Ему бешено захотелось почувствовать ладонями ее упругое тело, а губами -- ее шею, податливые губы, копну ее волнистых волос, почувствовать ее покорность, ее готовность отдать себя...
       -- Костик, я вообще-то на матрасе спать буду, -- сообщила Марина и повернулась к Пете. -- А ты спать не идешь?
       Петя уронил окурок в песок у костра, сунул пачку с сигаретами за резинку плавок и скучным голосом ответил:
       -- Пройдусь по бережку перед сном. Половлю кракозябров.
       -- Не забудь котелки помыть, -- напомнил Костя.
       -- Весь вечер только и мечтаю...
       Когда Костя, недовольно бурча под нос, заволок сопротивляющийся матрас в палатку, и они с Мариной скрылись за пологом, а по стенкам палатки запрыгали карикатурные тени в желтом пятне фонаря, Петя собрал грязную посуду, нырнул в свою палатку за фонариком, а затем, загребая босыми ногами остывший песок, медленно пошел к лодке. Он догадывался, чем сейчас Костя и Марина займутся. Ему неприятно было бы слушать вздохи и стоны из их палатки. Он решил подольше задержаться на берегу, может быть, отсидеться в лодке, наедине с ночным морем -- черным, маслянистым, слабо поблескивающим, подвижным и оттого опасным и завораживающим. И пусть волны заглушат ночную жизнь их привала.
      
      
       Петя шел к лодке в тусклом свете молодого месяца и множества ярких звезд, обсыпавших небо. В одной руке он нес большой котелок, в который положил котелок поменьше с мисками и ложками, а в другой -- походный двусветный фонарь. Сейчас фонарь был включен на рассеянный боковой свет, и слабое желтое пятно моталось по песку под ногами.
       Петя вглядывался в темноту, откуда доносился угрожающий шум невидимых волн, пытался разглядеть лодку. Днем разгруженную лодку они с Костей почти полностью вытащили на берег... Вот и смутный силуэт ее, немного наклоненный на один борт.
       Петя поставил фонарь на землю, светом к морю, прошел пару шагов и почувствовал, как босые ступни погрузились в водно-песчаную смесь. Он уронил большой котелок под ноги (в котелке лязгнули миски с ложками) и сел на корточки. Достал маленький котелок, поставил рядом с большим. Потом оглянулся на палатки. Они едва виднелись в отсвете угасающего костра.
       "Интересно, что они там сейчас?.. -- сумрачно подумал Петя, чувствуя тяжесть в груди. -- Уже начали? Или только укладываются?.. -- Он сжал зубы. -- Да хрен с ними, в конце концов!.. Что мне, нечем заняться? Вот сейчас буду с удовольствием железо драить... До оргазма". Он взял большой котелок, зачерпнул им песок с водой, сунул руку внутрь и, стараясь ни о чем не думать, начал сильно и зло оттирать подсыхающую кашу.
      
      
       Когда в чистый большой котелок были сложены выдраенные маленький котелок, миски и ложки, Петя медленно выпрямился, потирая занывшую от неудобной позы поясницу, взял котелок и фонарь и отнес подальше от прибоя. Фонарь он погасил, и темнота сразу стала гуще. Он взглянул на тлеющий костер, потом решительно развернулся и пошел к лодке. Ему захотелось посидеть в этой старой, видавшей виды посудине, поглядеть на звезды, послушать, как накатывают на берег волны. Успокоиться. Отрешиться... Посудомойные радости отрешиться не помогли. Только добавили усталость и раздражение. И мысли о Косте и Марине тоже никуда не делись, он лишь отгонял их, как назойливых и опасных ос.
       Петя коснулся носа лодки, на ощупь прошел вдоль корпуса к корме. Волна резко ударила его по ногам выше колен.
       "А море-то к ночи разошлось, -- подумал Петя, невольно делая два шага назад. -- На шторм, конечно, не тянет. Однако не сволокло бы лодку в воду. -- Он взялся рукой за влажный борт. -- Вымоет песок из-под кормы, и не заметим, как унесет наш крейсер. Вот хохма будет!"
       Следующая волна была мощнее. Она с такой силой ударила в корму, что лодка содрогнулась. Мелкие брызги осыпали всего Петю. Вода забурлила вокруг ног, потащила песок в глубину. Петя почувствовал, что его ноги тоже ползут вместе с песком. Его вдруг охватила паника -- на миг показалось, что вода уже поборола его и сейчас утянет с берега в черную бездну. Даже дыхание перехватило, как будто он уже тонет. Петя судорожно и крепко вцепился руками в качнувшийся навстречу борт, перегнулся и неуклюже упал на влажное дно лодки.
       "Прямо-таки девятый вал, -- подумал он успокаиваясь. -- Ладно, подождем, что дальше будет. Если начнет подмывать дно, я почувствую -- лодка будет покачиваться... Не пришлось бы прерывать ласки влюбленных и бурлачить лодку дальше на берег. -- Он злорадно хмыкнул. -- Вот облом будет для Кости!.."
       Он кое-как устроился на носу, на сыром настиле, пахнущем деревом, водорослями и рыбой, жалея, что не прихватил спальник, но возвращаться к палаткам не было желания. Вытянул ноги, достал из пачки сигарету и зажигалку, поднял голову и загляделся было на звезды, но тут большая волна снова гулко ударила в лодку, прошуршала вдоль корпуса, плюхнулась на берег.
       Петя с беспокойством прислушался к журчанию убегающей воды, закурил и спрятал пачку в плавки. Присутствие Марины на острове его стесняло. Лучше бы они приехали сюда чисто мужской компанией. Два парня и всего одна девушка на острове, да еще когда она нравится обоим, и не просто нравится, но и вызывает весьма определенные чувства и желания... Впрочем, он думал, что все в порядке, все в прошлом, что ничего такого не будет, никаких эмоций... И так ошибся! Да, Костя точно сглупил, когда взял ее на остров. А он, Петя, просто идиотище, раз без боя уступил Марину. Как же! Благородство. Дружба. Последнее слово остается за дамой... А Костя? Поступил бы он также? Этот вопрос постоянно мучил Петю. Вот только задать его другу он не решался, опасаясь, что Костя оскорбится. Да и скажет ли правду? Дружба дружбой... Где-то он слышал, что мужскую дружбу могут разрушить лишь две вещи -- женщины и деньги. "Хотя, нет, не только, -- сказал он себе. -- Любые отношения может разрушить еще и раздутое тщеславие. А у Кости его и так больше, чем надо. Боюсь, заматереет со временем дружище, и попрет из него чванство, как гной из прыща. Будет ли тогда вообще узнавать старых друзей? Станет ли принимать товарищеские замечания или будет считать, что все замечания -- суть, производные тайной зависти? Будут, конечно, и завистники. Только вряд ли среди них окажусь я. Да только ему ведь не объяснишь... Впрочем, возможно, я не прав, может, ничего такого и не случится. Будет он по-прежнему всем друг и хороший парень... со званиями и наградами. Если такое, конечно, бывает в жизни... А Марина?.. А что -- Марина?.."
       Петя вдруг вспомнил, как он вошел в читальный зал и увидел Марину. Она была похожа на Брижит Бардо -- еще юную и еще не крашеную под блондинку. Он давно заприметил ее в коридорах института и тогда же решил познакомиться. Случай был весьма подходящий -- стул рядом с ней пустовал. Петя направился прямо к ее столу. Он почему-то был уверен, что уйдет из читального зала вместе с этой девушкой...
       И все поначалу складывалось прекрасно.
       А потом появился Костя. Для него Марина была не первым институтским трофеем. И не последним, считал Петя, хотя Костя убеждал его, что такого, как с Мариной, у него не было ни с кем, что это -- настоящее. И что он вовсе не отбивал Марину. Ну, просто вот так вот все получилось: просто Костя оказался более привлекательным, и Марина потянулась к нему. Чего уж там? Расслабься, друже... Петя верил и не верил в это, но не стал выяснять отношения. С лучшим-то другом. Он уступил. А вот Марина, пожалуй, и впрямь "втюхалась" в этого героя-любовника.
       Одиночество и немного водки настроили Петю на критический лад. И мысли у него были под стать -- тяжелые, хмурые, сонные. Задремать мешал разве что бодрящий ветерок, пропитанный запахами моря.
       Петя прикурил новую сигарету от окурка, выбросил окурок за борт и снова задумался. Косте всегда везет, -- наверное, поэтому он такой решительный. Везунчик. Аура у него, что ли, такая... или генетика... И всегда ему достается лучшее. И легко. Да и вообще нашему Косте, даже когда что-то не складывается, не о чем беспокоиться. Ведь папа его -- богатый человек и начальник, у которого Костя единственный сын и наследник. Костя и сам умный парень, в жизни он наверняка немалого добьется. И даже без отцовской поддержки. А с поддержкой добьется еще большего. Правда, впрочем, такова, что сам он никогда и никому не признается, что с поддержкой. Возможно, и себе. Не при его самовлюбленности.
       Нет, конечно, Костя надежный человек, настоящий друг. Во всяком случае, пока. Поддержит, поможет, подскажет. Петя не раз убеждался в этом. Правда, сам Костя никогда не попросит ни поддержать, ни помочь, ни подсказать. Мол, сами с усами. Одно дело -- быть покровителем, а другое -- быть под покровительством. Нравится ему быть покровителем, непогрешимым лидером. Впрочем, он лидер и есть. С ним Петя не стал бы спорить за лидерство. По дружбе. Пусть себе тешится. Покоритель вершин. Одинокий герой на гигантском постаменте. Властелин мира и повелитель стихий...
       А что у самого-то Пети? Если прямо и честно. Родители -- люди очень среднего достатка. Вернее, мать. Отец, нестарый еще человек, умница и силач, -- сочетание, которое случается крайне редко, -- два года назад умер от разрыва сердца прямо на работе. Так что мать и младший брат -- небольшая подмога, скорее моральная. А еще точнее -- балласт. Вот и выходит, что Петя, как и Костя, тоже пробивается наверх сам. Но -- без подстраховки. "Для Кости его жизнь вроде как репетиция -- не удалось раз, попробует другой, -- думал Петя. -- А у меня вроде как смертельный номер -- не выйдет в первый, второго раза может и не случиться... Конечно, с подстраховкой рисковать не страшно, риск-то минимальный". Зато он может гордиться -- пусть лишь перед собой -- тем, что хоть с Костей и дружит, но не пользуется им, как рыба-прилипала, поскольку считает, что если воспользуется, то дружбы на равных не будет, а значит не будет вовсе. А он не хочет быть другом из милости, другом второго сорта. Уж лучше добиться в жизни меньшего, но говорить с Костей на равных. И за Марину он не стал бороться, потому что и в самом-то деле выбор остается за женщиной. "И что мне было делать? -- размышлял Петя горестно. -- Костя выбрал Марину. И я выбрал Марину. Даже раньше Кости... Но Марина-то выбрала Костю. Не драться же мне с ним на дуэли -- из-за ее выбора! Он-то тут причем? А если бы она осталась со мной? Да и какие дуэли в эпоху заказных убийств!.. Морду набить никому из нас троих я и то не могу, -- и друга почем зря потеряю, и Марину не верну, а себе и рад бы -- да не получится... Она ведь ясно сказала, что уважает, мол, да и только... Недаром говорят: сучка не захочет -- кобель на нее не вскочит. А поверить, что эта парочка -- Ромео и Джульетта... что у них безумный амур-лямур... Поверю лишь тогда, когда они женятся..."
       Еще одна большая волна с размаху врезалась в корму лодки, пена плюхнулась через борт. Петя почувствовал, как лодка покачнулась и сдвинулась с места, подхваченная водой. Он резко поджал ноги и сел. "Пора звать подмогу, -- подумал он озабоченно. -- А то заробинзоним тут не понарошку..." Он щелчком отбросил окурок в сторону и спрыгнул за борт -- ногами в мокрую песочную кашу. Волна тут же шарахнула его сзади, словно дала пинка, -- он едва на четвереньки не встал. И почему-то подумал: "Вот и природа с твоими рассужденьями не согласна".
       Петя быстро пошел по остывшему песку к лагерю. Вдруг вспомнил о котелках и фонаре, вернулся, нашарил их и снова поспешил к палаткам.
       В палатке Кости было тихо: то ли уже закончили, то ли так и не начинали.
       Петя поставил котелки и фонарь возле кострища, включил фонарь на боковой свет, ладонью похлопал в стенку палатки и громко сказал:
       -- Подъем! Аварийная ситуация!
       В палатке зашевелились.
       -- Ты чего орешь? -- недовольно спросил голос Кости.
       -- Лодку смывает.
       -- То есть...
       -- Пошли -- сам увидишь.
       -- Я же говорила -- нечего сюда переться, -- послышался сердитый голос Марины. -- Дождались шторма.
       -- Никакого шторма нет, -- сообщил Петя мягким тоном. -- Просто по ночам стихия всегда суровеет. А мы этого не учли.
       -- Ничего, подтянем повыше, и все будет в порядке, -- успокоил ее Костя, выбираясь из палатки. Он включил фонарик, и они с Петей почти бегом отправились к лодке.
       В свете фонарей стало видно, что песка на отмели заметно убавилось и корма их посудины покачивается и подпрыгивает на волнах. Тогда они встали по бокам лодки и крепко взялись за борта. И тут же вал соленой воды нахлынул, ударил в спину, намочив их по пояс, обдал брызгами, забурлил под ногами, потащил с песком назад, в черную глубину.
       -- Как накатит новая волна -- толкаем на берег! -- скомандовал Костя. -- На счет "и -- раз". Дружно!

    3

       Прохладный ветерок с резким запахом водорослей прокатывался вдоль острова. Костя с наслаждением подставлял ему лицо, голые плечи, грудь и живот. Море было смирным, оно едва колыхалось, будто за ночь утомилось и наконец-то задремало. Тишину нарушал только легкий плеск у самого берега.
       За ночь береговая линия островка немного изменилась. Костя заметил это, когда перед рассветом выскочил из палатки и пробежался от лагеря к лодке, от лодки вдоль берега к холму и обратно к палаткам. Отмель на дальнем конце острова, у самого подножия холма, заметно расширилась, зато волны смыли метра два пляжа с плоской стороны островка -- с той стороны, где стояли палатки. Впрочем, до палаток оставалось не меньше пятнадцати метров. "Надеюсь, за сегодня-завтра море не дотянется до лагеря, -- подумал Костя подавленно. -- Хотя, черт его знает, это море!.. А в общем, подождем до вечера. Если что -- перенесем пожитки на холм. -- Он с ненавистью взглянул на лодку. -- Вот только, надеюсь, это корыто не придется тащить туда же". Затем он помочился в кустики, поприседал и попрыгал возле палаток, размахивая руками, чтобы размяться после несладкого сна в спальном мешке. При этом Костя разглядывал берег, прикидывая, достаточно ли далеко вытащили они лодку ночью, и решил, что нормально, -- от кормы до полосы мокрого песка оставалось не меньше четырех-пяти шагов. "Круто мы ее протащили -- в темноте да с перепугу. И откуда силы взялись?.. А вот как мы ее обратно толкать будем?.. Хотя, может, берег за эти дни еще подмоет..."
       Затем с опаской и надеждой он бросил взгляд на небо. Заря на горизонте стремительно светлела перед восходом солнца. В далекой голубизне -- ни туч, ни облаков. Значит, непогоды не предвидится. Хотя и в этом нельзя быть уверенным. Как и в прогнозах метеорологов, обещавших неделю прекрасной погоды.
       Из-за горизонта показался ослепительный, режущий глаза край солнца.
       -- А вот и рассвет! -- громко и радостно сказал Костя и раскинул руки, словно собирался обнять светило.
      
      
       Когда заспанная физиономия Пети высунулась из палатки, Костя сидел возле разведенного им костра, подкидывая в огонь деревянный мусор, собранный поблизости. Над огнем висел котелок с водой, рядом с Костей стояла початая бутылка пива.
       -- Привет, любитель поспать, -- сказал он Пете. -- Наверное, приятные сны снились.
       Петя посмотрел на запястье -- на отцовское наследство, старый, бывалый, но все еще пылевлагонепроницаемый "Ориент".
       -- Ничего себе -- поспать! Только шесть тридцать девять. Да еще после вчерашних героических усилий... -- Он повертел головой. -- Маринка-то -- никак все еще дрыхнет?
       -- Ну, даме можно. Она вчера тоже старалась с этой лодкой.
       Петя выскочил из палатки и рысцой помчался за кустики. Костя подкинул в костер последние две щепки, отхлебнул из бутылки и довольно зажмурился. Нет, все-таки это была хорошая идея: поробинзонить в тесном дружеском кругу хотя бы несколько дней. В прошлом году было не то... Пьяная толпа, косячки с травкой, таблетки, девки, готовые на все и со всеми... И едва закончилась выпивка, все погрузились на катер и отправились восвояси, попутно рыгая за борт. А потом гордо рассказывали: какой был кайф на острове... Костя кайфа не испытал. Как говорится, идея была хороша, а вот исполнение -- ни к черту... Зато сейчас и впрямь кайф.
       Обратно Петя возвращался не спеша, обхватив себя руками за голые плечи. Постоял перед костром, согреваясь. Вчерашний день, а вернее, поздний вечер у костра, да и ночное приключение с лодкой ему понравились. Хорошо бы и дальше так...
       -- Прохладно, -- сообщил он с недовольством и поежился. -- Пока солнце не разгорелось, надо утеплиться. -- Он скрылся в палатке и вскоре появился оттуда в темно-зеленой футболке с эмблемой какой-то фирмы. Присел перед костром и, слегка морщась, помял себе мышцы на плечах. -- Здорово мы ночью попахали.
       Ночью, когда они вытаскивали лодку подальше на берег, очередная волна подталкивала и лодку и Костю с Петей сзади, и поначалу они споро продвигались на берег. Потом волны перестали доставать до парней, а затем и до лодки. И тогда началось самое трудное. На счет "и раз" они тянули и толкали лодку носом вперед, песок противно скрипел под днищем, мокрые плавки неприятно липли к телу, а лодка едва двигалась. Между выкриками Кости "и раз" они поминали всевозможные грыжи, громко матерились и часто устраивали короткие передышки.
       Потом прибежала Марина. Они втроем уперлись плечами в корму и, ругаясь и крякая от натуги, понемногу двигали тяжелую лодку все дальше и дальше, пока Марина не упала на колени, выдохнув: "Я в ауте". Тогда Костя выпрямился, посветил фонариком за корму и объявил: "Хватит! Приплыли!"
       Они вернулись в лагерь и, чтобы согреться и расслабиться, выпили при свете большого фонаря граммов по пятьдесят спирта из Костиного НЗ, разбавив его водой, угрюмо закусили остатками окорока с хлебом и последними тремя солеными огурцами, покурили, перебрасываясь пустыми фразами, чтобы не чувствовать себя потерянными и одинокими, и только в третьем часу ночи разбрелись по палаткам.
       -- Пива хочешь? -- спросил Костя.
       -- Лучше чаю... Давай пиво не будем сейчас дуть. Выкопаем перед купанием бутылок пять и оставим в воде. Пусть и дальше охлаждается. Представляешь, солнце, жара, жажда -- и холодное пиво с сушеными кальмарами. -- Он улыбнулся. -- Бесподобно!
       -- Ты кальмаров прихватил? Молодец! Тогда -- будь по-твоему.
       В котелке забулькало. Петя принес из палатки пакеты с сахаром и заваркой и пустой черный пакет для мусора.
       -- Надо бы прибраться.
       -- Давай. -- Костя благосклонно кивнул. -- Я сегодня повар, а ты, значит, мусорщик.
       -- А что? Как говорили марксисты-коммунисты: любой труд почетен.
       -- И бесплатен, -- добавила Марина из палатки.
       -- Похоже, все проснулись, -- заметил Костя.
       -- С вами поспишь, -- проворчала Марина. -- Орёте над ухом. Я вас давно уже слушаю.
       -- А подслушивать за старшими нехорошо, -- заметил Петя. Он сосредоточенно собирал в мешок остатки ужина -- одноразовые стаканчики, целлофановые пакетики, пустые банки.
       Марина вышла наружу, расчесывая щеткой жесткие черные пушистые волосы.
       -- Было бы что подслушивать... -- Кивнула на костер. -- Костик, ты что, готовить собираешься? Я, например, есть не хочу.
       -- И я тоже, -- подхватил Петя.
       -- Только чай, -- сказал Костя, высыпая в кипяток заварку. -- С сахаром. Можно с сухарями или сушками. У кого что?
       -- Сухарики у меня, -- сообщила Марина, сладко потягиваясь.
       -- Сушки у меня, -- сказал Петя, завязывая мешок с мусором. -- Но сначала я окунусь.
      
      
       Марина в красном купальнике -- две узенькие полоски -- загорала на своем надувном матрасе. Матрас, покачиваясь, плавал в нескольких шагах от берега, на мелководье. Марина расслабившись, дремала. На ее лицо и большие черные очки падала тень от длинного козырька белой бейсболки.
       -- Я пошел, -- сказал Костя. В руке он держал маску и трубку. Мелкие волны, ласково журча, перетекали через черные ласты.
       Петя, жмурясь от яркого солнца, приветственно поднял руку и тотчас уронил обратно. Он лежал на песке у воды кверху животом, раскинув руки и ноги, как лягушка на лабораторном столе. Ноги его омывали мелкие волны.
       Марина подняла голову, спустила очки на кончик носа и заботливо сказала:
       -- Костик, далеко не заплывай. И долго не плавай. А то мы будем волноваться.
       -- Я не буду! -- подал голос Петя. -- Плавай, сколько хочешь. Можешь плыть хоть в Америку.
       Костя ополоснул маску, натянул на лицо, приладил трубку и прогнусавил на прощание:
       -- Хрен тебе! Мне и тут неплохо.
       Петя усмехнулся. Еще бы тебе тут плохо было! Море, солнце, девушка...
       Костя сунул загубник в рот и попятился на глубину. Когда зашел по пояс, плюхнулся в воду, как тюлень, и заработал ногами, быстро удаляясь. За ним оставался пенный след, словно вместо ласт у него был катерный винт. Отплыв метров на сто, Костя нырнул -- ласты взметнулись над водой и ушли в глубину.
       Петя, щурясь, проводил друга взглядом, потом нехотя поднялся, поискал глазами торчащие из мокрого песка бутылочные горлышки с цветными крышками. Жара его разморила, а до пива было целых два шага. Петя дополз до пива на четвереньках. Возле бутылок присел на корточки, взял одну за горлышко и вдруг подумал, что если такой размякший выпьет пива, то непременно заснет и обгорит на солнцепеке. И тогда весь день пропадет, а, может, и весь отдых. Он посмотрел на море. Сначала надо бы освежиться, хотя после солнцепека вода покажется ледяной. Он поколебался, но не передумал. Взбаламучивая воду ногами, с отчаянным воплем пробежал несколько шагов вглубь и рухнул в прозрачную воду.
       Задремавшая было Марина вздрогнула, резко приподнялась и чуть не свалилась с матраса. Петя тут же вынырнул, встал на дно (воды было чуть выше пояса), пофыркал, протер глаза.
       -- Петя! Что за идиотский вопль?-- осведомилась Марина.
       -- Это для самоуспокоения. -- Петя подплыл к матрасу. -- Чтобы не так холодно было. -- Он брызнул на Марину водой.
       -- Ну-у! Ты что! -- возопила Марина, отмахиваясь. -- Чем дурака валять, сплавал бы, посмотрел, где там Костя.
       -- Щас! Ты же знаешь, я на глубину не плаваю.
       -- Да? Как-то не обращала внимание.
       -- Еще бы! Все твое внимание приковано к великолепному Константину.
       -- Зануда... И плавать не умеешь. Сухопутная зануда.
       -- Почему? -- оскорбился Петя. -- В бассейне я от борта до борта дважды проплываю. Причем вдоль, а не поперек. Дважды, конечно, не рекорд мира, но на дальность тренироваться негде и незачем. А здесь не бассейн. Здесь глубина. В море, как только я понимаю, что подо мной глубина больше моего роста и уцепиться не за что, я тут же пытаюсь руками нащупать дно. -- Петя осторожно лег на спину в воде. -- Прямо рефлекс какой-то!
       -- И откуда же он у тебя?
       Петя снова встал на ноги, провел по затылку ладонями, сгоняя с волос воду.
       -- Я в детстве дважды тонул... Но неудачно, как видишь. С тех пор и рефлекс. Я после второго раза лет шесть море вообще видеть не мог. Потом, правда, сменил гнев на милость... Кстати, вон трубка Костина торчит из воды. И к нам двигается.
       Неподалеку вынырнул Костя, с шумом и плеском подплыл к Пете, выплюнул слюнявый загубник, поднял маску на лоб, несколько раз вздохнул всей грудью.
       -- А вот и наша подводная лодка, -- сообщил Петя. -- В док вернулась.
       -- Классное тут дно, -- чуть задыхаясь, проговорил Костя. -- Красивое. Прямо как в тропиках. Берег немного дальше резко обрывается -- сразу метров на пять вниз.
       -- А рыбы много? -- спросил Петя.
       -- Есть. И крупная.
       -- Наловил бы к ужину.
       -- Руками, что ли?
       -- Ножом. Или вилкой. Никто вилку не захватил?
       -- Придумаем что-нибудь, гарпун какой-нибудь, -- пообещал Костя, снимая маску и ласты, и двинулся к берегу. -- А щас я пива хочу. Ледяного!
       -- А я-то про пиво чуть не забыл, -- заметил Петя. -- Зафлиртовал тут с дамой... Маринка, ты будешь?
       -- Позже, -- сказала Марина. -- Все не выдуйте без меня! -- Она сползла наконец с матраса и не спеша поплыла в море.
       Когда бутылки были откупорены, Костя прилег на полотенце, а Петя присел на песок рядом.
       -- Насчет ножа... -- проговорил Костя задумчиво. -- Надо будет взять с собой.
       Петя взглянул на него с недоумением.
       -- Ты серьезно решил за рыбой поохотиться? Не получится ведь.
       -- Да нет, не охотиться.
       -- Тогда зачем?
       -- На всякий случай.
       -- И что это за случай такой -- всякий?
       -- Для защиты... может быть.
       Петя как раз делал большой глоток пива и едва не поперхнулся.
       -- Чего-о? Защиты? Гигантского осьминога ты там обнаружил, что ли?
       -- Да была там одна рыбка...
       -- Загадками говорите, дяденька.
       -- Акулу я видел.
       -- Акулу!?
       Костя кивнул и присосался к горлышку. Марина вдруг с силой замолотила по воде руками и ногами, направляясь к берегу, и встала во весь рост на мелководье.
       -- Петя! -- сказала она испуганно. -- Ты что это сказал? Или мне послышалось?
       -- Костя говорит -- акулу видел, -- нехотя откликнулся Петя.
       Марина выскочила на берег, забыв о матрасе. С берега пристально оглядела морскую рябь.
       -- Шутите, негодяи! -- сказала она, успокаиваясь.
       Костя с громким чмоканьем оторвался от бутылки и серьезно сказал:
       -- Я не шучу. Это была настоящая местная акула.
       Марина сделала по пляжу шаг от моря. Петя ехидно заметил:
       -- Маринка, ты чего пятишься? Акулы на берегу не охотятся.
       Она круто развернулась к парням, сорвала очки с носа.
       -- Дурак! -- Глаза у нее блестели, а губы дрожали, должно быть, и от страха, и от намерения заплакать.
       А она и в самом деле струхнула, отметил вдруг Петя с изумлением.
       -- Ну, я же не знал, что ты настолько... их не любишь, -- сказал он извиняющимся тоном. -- А с другой стороны, все мы на берегу, никаких акульих плавников на горизонте не наблюдается. И вообще, Косте, наверное, показалось.
       -- Это была акула, -- объявил Костя упрямо.
       -- Откуда в Азове акула? Разве тут есть акулы? Дельфины есть, бычки есть, а вот акулы... они в Черном море водятся. Может, это был дельфин?
       -- Акула. Из Черного моря заплыла. Заблудилась, наверное.
       Петя состроил зверскую рожу и посмотрел на Костю -- тот допивал бутылку.
       "Что ж ты, засранец, не мог сказать, что обмишулился?" -- подумал Петя укоризненно. Впрочем, он понимал, почему Костя стоит на своем. Природная гордость не позволяла ему признать, что обознался. Чтобы он -- да ошибся?.. Лидеры не ошибаются. Лидеры всегда правы и верным путем ведут свое стадо. Даже если впереди пропасть... И кстати говоря, возможно, он и впрямь перепутал рыбью породу. Много ли он видел натуральных акул? Да еще живьем.
       Костя бросил бутылку на песок.
       -- Не дрейфь, Мариша, -- подбодрил он подругу. -- Местные акулы маленькие -- не больше метра-полутора. Такая не слопает. Да и на мелководье она вряд ли заплывает.
       -- Слопает не слопает, а понадкусывает наверняка, -- дрожащим голосом откликнулась Марина. -- Пока туда-сюда, до берега добраться... Запросто кровью можно истечь. И откуда ты знаешь, заплывает она или нет? Полтора метра -- вполне заплывет. Особенно голодная.
       Костя посматривал то на Марину, то на Петю. Его забавлял испуг Марины.
       -- Тут полно рыбы. С чего бы им голодать? -- возразил он. -- Да что ж ты их так боишься?
       Марина вздохнула и присела на песок. Слабенькие волны едва дотягивались до ее узких красивых ступней.
       -- Не знаю. В детстве посмотрела фильм про акулу. Спилберга, кажется. "Зубы"... нет, "Челюсти". И наш один, старый. "Последний дюйм". И с тех пор жутко боюсь их... И купаться здесь, уж точно, не смогу.
       -- Как все запущено... -- пробормотал Петя, пряча улыбку.
       -- Мариша, -- сказал Костя ласково. -- Что бы то ни было, оно уже уплыло.
       Увидев акулу, он в первое мгновение не на шутку перепугался. Но потом, прикинув ее размеры, не стал паниковать, но и не стал знакомиться ближе, а неторопливо начал отгребать к берегу. Сейчас он успокоился, и его потянуло на подвиги. Это Петя пусть плавает вдоль бережка, где петуху по куриные яйца... Да и Маришку хотелось поддразнить.
       "Нет, что я видел не дельфина, это точно, -- лениво размышлял он. -- Правда, в длину акула была не больше метра. Хотя в воде размеры искажаются. И вела она себя мирно. Сытая, наверное, была. Надо бы сплавать -- присмотреться, если она не свалила отсюда подальше. И нож взять не мешает. Хрен их разберет! Может, это был акулий детеныш. А где дети, там и родители. В "Аквариуме" рассказывали, что акулы в местных водах небольшие. Так что на монстра вряд ли нарвусь. А вдруг мамаша или папаша -- кто у них там главный? -- что-нибудь не то подумает и решит оборонять от меня любимое чадо?.. Вот нож и пригодится. Главное сейчас -- заставить себя встать, снова напялить всю эту амуницию и войти в воду... Мужик я или нет?"
       -- Петя, не в службу, а в дружбу, принеси мне мой нож из палатки, пока я причиндалы надевать буду, -- проговорил Костя деловито.
       -- Ты это куда собрался! -- вдруг взорвалась Марина. Она вскочила, поскользнулась, выпрямилась и пошла на Костю. -- Охренел что ли?
       -- Неужто наш отчаянный команданте решил сразиться с акулой? -- заметил Петя.
       -- Нет, просто нырнуть еще разок хочу. А что? Мне тут кто-то запретит? -- Костя откинулся назад, оперся на локти в независимой позе.
       -- Ты что, издеваешься?! -- гаркнула Марина отчаянным голосом. -- Или совсем ополоумел?! Специально это делаешь? Нервы мои решил проверить? Нырнуть он хочет! Акулу в три ряда зубов чмокнуть!.. Мачо из себя строишь?
       И вдруг Петя и Костя обнаружили, что она плачет -- по щекам ее протянулись неровные мокрые дорожки. А тут она еще и носом зашмыгала.
       -- Если ты опять полезешь в это чертово море, -- объявила она с яростью, -- я немедленно собираю вещи и жду вас обоих в лодке. Сегодня же возвращаемся на материк и -- до свидания. И в институте даже не приближайтесь. Обоих буду посылать на хер! При всех и громко!
       Костя подхватился, протянул к ней руки.
       -- Да ладно, успокойся. Чего это ты?.. Разошлась тут. Было бы из-за чего!
       Марина хлестнула его ладонями по рукам и отвернулась, по-детски громко хлюпая носом и вытирая глаза и щеки. Костя обнял ее со спины, забормотал в ушко, прикрытое пышной прядью.
       "Ну, блин, вылитая семейная сцена, -- грустно подумал Петя, чувствуя себя посторонним. Он тоже встал и хотел сказать Марине что-нибудь успокаивающее, но, во-первых, его опередил Костя, а во-вторых, в голову ничего подходящего не залетало, да и не стоило все это выеденного яйца. -- Не пойти ли мне прогуляться по острову? -- спросил он себя. -- Я еще на том конце не был. Или искупаться? Меня-то Марина удерживать не станет. Это уж наверняка. Я не Костя и не мачо, и вообще для нее никто".
       Костя отпустил Марину, шагнул к Пете и сдавленным голосом попросил: "Дружище, оставь нас ненадолго, пока я тут ее немного успокою..."
       Петя пожал плечами, кивнул, вытащил из песка бутылку пива, не спеша откупорил, бросил открывалку возле пустых бутылок и, не оглядываясь, пошел в лагерь.
       По пути он передумал идти в лагерь -- ну, что там делать среди бела дня? -- и отправился на холм, решив, раз уж случай представился, основательно обследовать их пристанище. Или остров сокровищ. Или остров несбывшихся надежд. Или остров идиотов. Последнее сравнение понравилось ему больше всего.
      
      
       Петя медленно поднялся на холмик, подержался за тонкие стволы деревьев, пытаясь угадать их породу и размышляя, откуда здесь взялись семена. Породу он не угадал, а семена, решил он, осенью запросто могли принести перелетные птицы -- вместе со своим гуано.
       В двух шагах от деревьев из слежавшегося песка выглядывали края нескольких серых камней, а дальше, еще в трех-четырех шагах, склон круто спускался к неширокой отмели. Петя подошел к спуску, поглядел вниз. "Да уж... Пляжик -- даже не присесть. А вообще неплохое место для купания. Надо будет его испробовать. Вот только камни торчат из песка, хотя мешать купальщику они не должны. Вообще-то, странные камни. Ровные, будто небрежно обтесанные. Или водой и ветром истертые? Такие же серые, как тут, на холме. Погоди-ка... Если присмотреться... Да немного фантазии добавить... Ну, точно, если проследить положение камней, то на отмели можно заметить остатки стены. Значит, и тут, под ногами, какие-то постройки. Любопытно, что тут могли построить? Посреди моря, да еще в таком сомнительном месте. Маяк? Здесь? Вряд ли! Да и круглые маяки, а не квадратные. Хотя, бес их знает, какие они могут быть. А может, удалой рыбак слепил тут сторожку, а потом ее смыло, как рассказывал хозяин лодки?.. Сторожку? Из таких глыб? На чем же он привез их сюда?"
       Петя собрался было спуститься на отмель, чтобы рассмотреть камни, но прикинул, что карабкаться обратно по крутому склону не очень-то легко, а обходить по берегу весь остров нет никакой охоты. Тогда он вернулся к деревьям на холме, отпил из бутылки пару больших глотков, чтобы охладиться, и присел на корточки перед одним из камней. Смахнул песок сверху, слегка отгреб одной рукой сбоку. Нет, он не ошибся. Это был здоровенный прямоугольный тесаный каменный блок. Такой и впятером не поднять. И к нему очень плотно пригнан его близнец. А дальше еще один. М-да, наверняка это никакая не сторожка. Это вам не нынешняя кладка на соплях. Но вот что это было? И когда? Сердце у Петя забилось быстрее, как бывает в предвкушении приятного приключения, неожиданного открытия, приобщения к неведомому.
       -- И что же здесь прячется интересненькое? -- пробормотал он от избытка чувств. -- Так-так! Без лопаты мне тут нипочем не обойтись.
       Его саперная лопатка, купленная на "толкучке" специально для походов, лежала в палатке. Петя испробовал ее вчера, когда вдвоем с Костей закапывал ящик с бутылками. Допивая пиво, он поспешно спустился в лагерь, бросил пустую бутылку у входа в свою палатку, достал из рюкзака лопатку, снял армейский чехол и трусцой побежал обратно. Мельком взглянул в сторону Кости и Марины, но их не было видно, -- заслоняла лодка. Ну и Бог с ними! Чем нервы себе портить -- представлять, как они милуются на бережку, лучше заняться этой стеной и вовсе не думать о них. Пусть делают что хотят. Что они там хотят?.. Нет-нет, это их дело... А мое дело я себе нашел... Мое дело -- раскопать кладку... Вдруг что-то интересное... Ржавые доспехи, скелеты, мечи, сундук с драгоценностями... Или шиш с маслом...
       На холме Петя принялся с остервенением отгребать лопаткой песок от камней. Отгребать песок было нетрудно и удобно. Вскоре он догадался, что раскапывает мощную стену какого-то старинного сооружения, -- то ли крепости, то ли замка, то ли храма. Стена, судя по всему, была довольно длинной и уходила глубоко вниз, а на некоторых камнях еще просматривались остатки резного орнамента.
       Петя выпрямился, полюбовался откопанной кладкой камней -- это был, судя по толщине стены, угол какого-то мощного здания. "Вернемся на материк -- обязательно звякну в местный музей", -- пообещал он себе, перепрыгнул через стену и начал откапывать ее с другой стороны.
       Вдруг песок под ногами подался вниз. Петя мельком успел заметить, как накренились в его сторону оба деревца, а затем рухнул в сумрачную, холодную, мокрую, гулкую глубину.

    4

       В полдень, в самое пекло, Марина сказала Косте, что хочет спрятаться от солнца в палатке, -- лучше пусть ей будет душно, чем терпеть такие палящие лучи. А позже можно будет вернуться на пляж. Но никаких заплывов на глубину.
       Костя потел от жары и пива и не возражал. В палатку так в палатку. Только вставать и идти было лень.
       Они обсыхали на берегу после купания, а точнее -- неумолимо нагревались. Горячий ветер не приносил облегчения. Костя лежал на полотенце и дремал, загородив руками глаза от солнца. После пива его клонило в сон. Марина сидела на матрасе и сквозь темные очки смотрела на мелкие волны. Они мерно накатывались на отмель и с шипением медленно растекались по песку, как газированная вода из опрокинутого стакана.
       -- А куда Петя делся? -- сказала Марина.
       -- Места много, -- едва выговорил Костя сонным голосом. -- Где-нибудь тоже загорает. Или спит в палатке.
       -- Может, он обиделся?
       -- А что это ты о нем беспокоишься?
       -- А ты не забыл, кто нас познакомил?
       -- Почему? Помню. Познакомил и благородно уступил тебя.
       -- Ты смотри! Благородно уступил...
       -- Впрочем, ты права, не уступил. Это ты решила, кому и с кем... Сама. Правда, не без моего чертовского обаяния.
       Костя вдруг вспомнил, как Петя с жаром и восторгом рассказывал ему о Марине. Он так ее расписывал, что Костя был увлечен ею еще до знакомства. Да и знакомство не принесло особых разочарований. Костя вспомнил, как Петя признавался ему, что, кажется, не на шутку втрескался в Марину, но при этом настолько ее обожает, что боится сделать что-то слишком рано или не так в их отношениях, -- вдруг она обидится на него или разочаруется в нем и оттолкнет. Или он разочаруется в ней... А потому дальше объятий и робких поцелуев роман их не продвигается. Костя тогда посмеялся над его старомодным поведением, заявил, что от Пети запахло нафталином и обещал по-дружески помочь -- убедить его, что в этой Марине ничего такого нет. А затем сам не заметил, как помощь превратилась в соперничество.
       -- Ты у него девушку отбил, -- сказала Марина, -- а он простил тебе такую подляну. Как настоящий друг.
       -- Ты мне досталась не в поединке за тело, -- пояснил Костя, -- а в... гм... хм... противостоянии, что ли, чувств...
       -- Досталась? Я что -- приз на соревнованиях?
       -- Нет, это другое... Не придирайся к словам... -- лениво цедил Костя. -- Ну и что... Ну, досталась... Но -- по горячей любви. Моя любовь оказалась горячей, чем его. Вот ты об нее и опалила крылышки.
       Марина подняла темные очки на лоб и пристально посмотрела на Костю.
       -- А почему ты считаешь, что он меня любил? -- медленно проговорила она.
       -- Во всяком случае, он так думал. И мне проговорился.
       Марина помолчала размышляя. Любил? А ей казалось, что для Пети она всего лишь приятное увлечение. Костя оказался более пылким, решительным и настойчивым.
       -- И все-таки, что ты ему недавно сказал, -- осведомилась она, -- что он так быстренько подхватился с места и свалил?
       -- Ничего особенного. Попросил погулять, пока ты успокоишься.
       -- Я бы на его месте обиделась.
       -- С какой стати? Я же не на материк его послал.
       Костя страдальчески скривился. Он отправил Петю, потому что рассчитывал на кое-что большее. На пляже, днем. Супер!.. Хоть и жарковато... Но Марина заупрямилась... Ох уж эти бабские выкрутасы!
       -- Ну, ты -- не он, а он -- не ты, -- сказал Костя рассудительно. Голова у него была по-прежнему тяжелая и тупая, но сон прошел. -- Петя -- деликатный человек и на друзей не обижается, как ты верно заметила. Да я и не собирался его задевать. Такие преданные друзья редко встречаются. С такими друзьями не только прохлаждаться, но и работать здорово было бы.
       -- Конечно, -- с издевкой заметила Марина, -- если ты будешь начальником, а они подчиненными.
       -- Каждому -- свое, -- философски отозвался Костя.
       -- Слушай, а почему ты так уверен, что именно тебе судьбой предназначено быть начальником над ними, а не наоборот?
       Костя досадливо поморщился. Ему не нравились такие вопросы. Да, он чувствовал себя лидером, да, ему нравилось быть лидером, да, он мог быть лидером, да, он все сделает, чтобы в жизни быть лидером. И далеко не все черты лидера так уж привлекательны -- для посторонних. Но главное, чтобы в него верили, чтобы за ним шли.
       -- А причем здесь судьба? -- сказал он сухо. -- Я в судьбу не верю. Каждый из нас сам творит свою судьбу.
       Марина молча усмехнулась. Она в судьбу как раз верила. Где-то она слышала, что случайностей в жизни не бывает, что случайность -- это не распознанная закономерность... или что-то в таком роде. Это было совершенно созвучно ее убеждению. Марина считала, что судьба похожа на вязание -- одно цепляется за другое. И ведь кто-то же должен вязать это все! Да только поди узнай, чьих рук это дело?.. И вообще, если как следует присмотреться, то при желании можно заметить, что изредка происходят события, которые противоречат утверждениям, будто все решает сам человек. Подобное случалось и с ней самой, и с ее родственниками и друзьями. Обычно друзья и родня ошеломленно считали это счастливой или несчастливой случайностью, но Марина любила поразмышлять над сходными случаями, прикинуть, а что и как могло быть в других вариантах, и почему. И порой выходило так, будто кто-то невидимый и неощутимый, но незримо присутствующий, совершенно непонятный и неизмеримо могущественный ради своих целей и устремлений (но уж никак не ради всего человечества, хотя, кто знает наверняка, может, наоборот, именно ради него) временами незаметно подправлял течение событий. Поэтому Марина была почти уверена, что нечто непознанное и непостижимое существует и может вмешиваться в судьбу одного человека и всего человечества.
       Она поднялась, указательным пальцем решительно поправила очки на переносице.
       -- Я иду в лагерь.
       Костя тоже встал -- медленно, нехотя. Потер глаза, взъерошил волосы.
       -- Мы вместе идем.
       -- Захватишь мой матрасик.
       Марина пошла впереди. Косте ничего не оставалось, как тащить водолазные принадлежности, свое полотенце и ее матрас. Восторга от этого он не испытывал. С Мариной он далеко не всегда чувствовал себя лидером.
       В лагере Марина сразу окликнула Петю. Молчание. Она заглянула в его палатку. Никого. У палатки валялась бутылка из-под пива.
       -- И где он может быть? -- повернулась она к Косте.
       Тот возле своей палатки утомленно уронил матрас, а на матрас -- все остальное. И с раздражением проворчал:
       -- Я же сказал: остров большой... Для троих во всяком случае... Загорает где-то.
       Марина из-под ладони внимательно осмотрела остров и остановила взгляд на холме.
       -- Костя, -- произнесла она зловеще. -- Ты ничего не замечаешь?
       Он прищурился и посмотрел в ту же сторону, что и она.
       -- Да нет, ничего... -- И -- удивленно: -- Деревья!..
       Оба чахлых деревца на вершине холма не стояли, а лежали, -- над самой землей растопырились тонкие веточки с редкими листьями.
       -- С чего бы это?.. -- заговорила Маша и осеклась. Она сразу подумала, что упавшие деревья как-то связаны с Петей, и в груди у нее тревожно сжалось, а потом сильно застучало, отдаваясь в горле.
       -- Что за черт! -- ругнулся Костя.
       -- Быстро туда!.. -- бросила она Косте на ходу. Она уже торопливо поднималась по склону.
       Костя с тяжким вздохом -- не нравится мне все это, ребята! -- последовал за нею.
       Приближаясь к вершине холма, они увидели откопанную Петей угловую часть серой стены из громадных блоков. Деревья упали жидкими кронами за стену, внутрь угла. Под ветками виднелся темный провал. Оттуда тянуло сыростью, илом и плесенью.
       -- Пе-етя! -- испуганно позвала Марина.
       -- Э-э-й! Ребята! -- донеслось из провала.
       -- Петя! -- воскликнула Марина обрадованно. -- Ты как туда попал?
       -- Вытаскивайте меня отсюда скорей! Как попал -- потом расскажу!
       -- Все цело? -- осведомился Костя деловито.
       -- Порядок! Только замерз капитально!
       -- Надо оттащить деревья, -- сказала Марина.
       -- Сам знаю! -- огрызнулся Костя.
       -- Осторожно! -- крикнул Петя. -- Не лезьте через стену -- можете провалиться ко мне! Тут было какое-то большое помещение!
       -- Учтем, -- проворчал Костя.
       Он прошел вдоль стены, схватил одно деревце за тонкий и прямой, как копье, ствол, потянул в сторону, потом быстро оттащил от провала второе. Деревца зашуршали листвой, полностью открывая черную неровную дыру. Песок потоком обрушился в провал. Из глубины до Кости долетели плеск воды и ругань Пети.
       -- Осторожней! -- донеслось снизу. -- А то засыплете меня к черту!
       Костя повернулся к Марине.
       -- Сбегай ко мне в палатку, возьми в рюкзаке моток веревки, топорик и пару железных кольев для палаточной растяжки.
       Марина -- лицо бледное, глаза круглые от волнения и страха -- коротко кивнула, словно прилежная ученица учителю, и со всех ног бросилась в лагерь.
      
      
       Солнце понемногу сползало к горизонту, тускнело и становилось ласковее. Петя сидел на бревне возле палатки, с удовольствием грелся на солнышке и допивал третью кружку горячего, сладкого чая с небольшой дозой спирта из НЗ. В голове немного шумело от спирта и пережитого волнения. Приключение оказалось неслабое.
       В помещении, куда он провалился, было холодно. Воды там было немного, а вот в толстом слое ила он оказался почти по пояс. Он поначалу даже испугался, что уйдет в ил с головой, как в трясину. Однако, нащупав ногами твердую поверхность, немного успокоился. Вдобавок ил и песок смягчили удар при падении, так что обошлось без увечий.
       Петя был уверен, что ребята скоро хватятся его и быстро найдут, и потому решил не звать на помощь, -- наверняка не услышат, -- а выяснить, где очутился. На удивление саперная лопатка осталась при нем. Правда, падая, он выронил ее, и пришлось шарить в черной, вязкой, вонючей жиже, но поиск оказался успешным.
       Упал Петя в углу помещения, большую часть которого скрывал слой ила и песка. С трудом передвигая ноги в густой жиже, он сделал два шага вглубь помещения и нащупал ногой ступеньку, ведущую вниз. Тогда Петя вернулся обратно и принялся ногами и лопаткой обследовать пол в своем углу. Вскоре лопатка наткнулась на какой-то предмет. Петя, морщась от острого зловония, наклонился, нащупал предмет рукой и с усилием поднял его. Это была скульптура -- под многовековым слоем грязи с трудом угадывались контуры человеческой фигуры. Судя по весу, скульптура была металлической. И тяжелой.
       Сердце в груди у Пети радостно затрепетало: "Неужели золото?" Если так, он продаст эту статуэтку, и все невзгоды и лишения его семьи окончены, а денег хватит... Ох, надолго хватит!
       Тут он задумался. А ребята?.. Делиться? Надо бы. Однако дружба дружбой, а их двое против одного. Но с другой стороны -- дружба есть дружба. В дружбу Петя все еще свято верил. Хотя в последнее время сам порой не понимал, почему... Должно быть, в силу привычки, да и воспитание сказывалось. Потому и друзей у него было всего трое: Костя и два друга детства, с которыми он виделся все реже и реже. Остальные -- приятели, товарищи, знакомые.
       К тому моменту, когда послышались голоса Марины и Кости, он так ничего и не решил насчет дележа добычи (на троих, пополам, фиг вам всем... а уж государству с его прожорливой оравой чиновников -- фиг в любом случае).
       Как Костя вытаскивал его, вместе с лопаткой и статуэткой, Петя даже вспоминать не хотел, -- все это было нелепо, противно, глупо, натужно, врастопырку и враскоряку, с растерянностью, с дрожанием рук и ног, с застреванием веревки, с отборной мужской матерщиной и бабскими взвизгами и причитаниями. А уж как злющий Костя ругался, когда увидел, что выволок не только друга, но и ком грязи, который весил не меньше восьми-девяти килограммов, -- этого Петя особенно не хотел вспоминать.
       Потом понемногу все успокоились. Петя с трудом отмылся в море, еле отстирал плавки, принял, по настоянию Кости, сто граммов разведенного спирта -- для профилактики, и теперь сидел возле костра с кружкой в руке и разглядывал лежащий перед ним предмет, спрятанный, словно в коконе, в налипшем песке и толстом слое подсохшей грязи. Внутри, без сомнения, скрывалась древняя тайна.
       Марина готовила дежурное блюдо -- кашу с тушенкой, Костя развалился на кресле-коряге и, пользуясь правом спасителя, попивал холодное пиво.
       -- Так, говоришь, если ободрать это дерьмо, -- рассуждал он с сомнением, -- нам откроется неизвестное произведение искусства?
       -- Уверен, произведение древнего искусства, -- поправил слегка захмелевший Петя. -- Возможно, бесценное. Может быть, из золота. С драгоценными камнями.
       Они уже успели обсудить, что за постройки скрывает песок. Все согласились: постройки могут быть только из далекого-далекого прошлого, когда береговая линия, скорей всего, выглядела совсем-совсем иначе. Однако на пожелание Пети и Марины завтра же продолжить раскопки Костя резонно возразил, что это дело профессионалов, и волей команданте категорически запретил туда лезть, -- неизвестно, где, когда, на какую глубину и с какими последствиями может провалиться еще кто-нибудь из них.
       -- Искусство или нет, но я эту грязищу обдирать не намерен, -- объявил Костя.
       -- А я и не предлагаю, -- возразил Петя. -- Я это и сам сделаю. Во мне заговорил... можно сказать, забродил дух исследователя.
       -- Что-то сильно забродил он в тебе, -- заметила Марина. -- Тебя от него еще не пучит?
       -- Это не дух, это в нем спирт бродит, -- съехидничал Костя.
       -- Вы как хотите, а я после обеда пойду на море и счищу со статуи всю грязь. -- Тут Петя театрально потряс перед собой указательным пальцем. -- И вы мне еще позавидуете!
       -- Не протри свою находку до дыр, -- напутствовал Костя.
      
      
       Петя посмотрел на часы: двенадцать минут восьмого. Солнце еще довольно высоко висело над морским горизонтом, но было уже совсем тусклым, оранжевым, уставшим. И мир вокруг слегка растерял дневную яркость. Море маслянисто блестело. Волны равномерно плюхались на отмель, шипела пена, шуршал песок. Резко пахло морской солью и водорослями.
       Статуэтка стояла на мокром песке в полосе прибоя. Петя очистил ее почти всю, только во впадинах темнели остатки вековой грязи. На Петю исподлобья смотрел прищуренными глазами грузный лысый человечек из серого тускло блестящего металла без пятнышка ржавчины. На человечке было нечто, напоминающее длинный жилет, на ногах штаны в обтяжку и странной формы башмаки. Руками он уперся в бока, ноги широко расставил на низком постаменте. Вид у него угрожающий и недобрый. Выкован он грубо, -- все сделано приблизительно, заметны следы от ударов молотка. Только лицо и глаза скульптор проработал очень тщательно. И потому глаза казались живыми, пристальными и подозрительными.
       "Неприятный мужик, -- подумал Петя. -- Наверное, какой-нибудь древний идол. Всеми забытый божок... Ха! Теперь я знаю, как надо назвать остров. Остров забытого бога... Жаль, что ты не из золота, приятель, но есть надежда, что ты представляешь хотя бы археологическую ценность. Впрочем, пусть решают специалисты. Я сделал все, что мог. И рассчитываю на вознаграждение от государства... Хоть какое-то... Или от коллекционеров... А вообще, он мне кого-то напоминает... Он или даже поза его. Или то и другое вместе. -- И тут Петю осенило. Божок был похож на тот кадр из фильма "Джентльмены удачи", где герой Леонова сидит на нарах и ждет встречи с подельниками его двойника, Доцента. Только в божке не было ничего смешного. Это был серьезный субъект с недобрым взглядом и подозрительным выражением лица. Петя фамильярно похлопал божка по лысине. -- Хватит тебя драить. Остальное ототру завтра... или даже дома. Ну а к первому показу зрителям ты вполне готов. Все равно в древностях они ни хрена не понимают". Петя с натугой подхватил фигурку под локти, осторожно взвалил на плечо и, скособочившись от тяжести, одолел песчаный нанос и пошел к палаткам.
       С берега хорошо был виден весь лагерь. Костя, голый по пояс, с шелушащимися плечами, сидит на обычном своем месте, на кресле-коряге, и перебирает струны гитары, -- во рту сигарета, на песке у ноги -- пивная бутылка. Марина в купальнике лежит животом на матрасе и решает сканворд в дешевой газетенке. И что она там в сумерках может разобрать?
       Петя медленно подходил к лагерю. Под тяжестью статуэтки ноги глубоко вязли в песке. Вдобавок начала болеть голова. "Стресс, жара, да еще спирт... -- подумал Петя с неудовольствием. -- Не надо было его пить". Голова болела все сильнее. Он видел, как Костя выпрямился в "кресле" и уставился на него, как Марина обернулась в его сторону.
       -- Готово! -- оповестил Петя громко, с наигранным весельем -- в это время ему очень хотелось бросить свой груз и ладонями сдавить виски. -- Принимайте хозяина острова -- железного Робинзона!
       Он увидел, что Костя отставил гитару и поднимается с места, что Марина села на матрасе и сжала голову руками, а затем и Костя схватился за голову и начал валиться всем телом вбок. Ноги еще шли, но в голове Пети стремительно вспухло нечто ослепительное и -- взорвалось. Красный туман застил глаза и мгновенно почернел, и Петя почувствовал голыми коленями колючий песок, а потом что-то тяжелое бухнулось оземь перед ним, и мелькнул обрывок мысли: "Статуэтка... мимо бы... а не головой...", и щека, вслед за коленями, тоже впечаталась в теплый песок.
       И настала тьма.

    5

       Костя пришел в себя... или проснулся? Ему было муторно и зябко. Болела голова -- тяжелая, тупая. Мысли даже не пытались шевелиться, они висели где-то в мозгу кверху пузом, как дохлая рыба после знакомства с динамитом. Болела левая скула, словно от классического прямого справа. Воняло блевотиной и водорослями. Он был не в палатке -- точно. Не открывая глаз, попытался сообразить, где же он? Море слабо плескалось и журчало совсем рядом. Он лежал на холодном, сыром песке, -- и лежал, должно быть, долго, потому что продрог. "Похоже, ночь я скоротал на пляже... и ночка, похоже, была еще та... -- наконец-то затрепыхались равнодушные, неповоротливые мысли. -- Осталось пневмонию заработать, и будет полный набор всех радостей жизни".
       Он приоткрыл один глаз. Серо вокруг -- рассвет близко. Вон лодка, шагах в пяти. Значит, и верно -- пляж. А под самым носом -- вонючее пятно. Со стоном Костя отодвинул голову подальше от пятна.
       Как он тут очутился? Почему не в палатке? Где Петя и Марина? Что произошло вчера? Костя приподнял голову и посмотрел в сторону лагеря: палатки на месте, костер не горит, никого не видно. Выходит, его не ищут, о нем не беспокоятся.
       Перед глазами поплыло, его затошнило. Костя опустил голову на землю и снова закрыл глаза. "Не стоило мне вчера вечером смешивать пиво со спиртом", -- с укором подумал он. Эту свою глупость он точно помнил.
       Потом Костя вдруг поразился, что никто не прерывает его, не перебивает, не путает, не лезет с подсказками и советами, с ненужными воспоминаниями. А вчера вечером всего этого было в избытке. И тут память стала медленно пробуждаться, словно после глубокого обморока.
       Все началось... Нет, все кончилось, а потом снова началось, когда он увидел, что Петя возвращается с пляжа и несет на плече свою отмытую от грязи находку. Над головой Пети висит большое предзакатное солнце, и статуэтка на его плече недобро отсвечивает багряно-желтым. Петя одолевает песчаный нанос у берега, делает еще несколько шагов, машет свободной рукой и орет что-то неразборчивое, но по тону -- победное.
       Костя в это время наигрывал на гитаре. Он отставил гитару и сказал с иронией: "Ну, конец света -- сейчас будем знакомиться с шедевром".
       Марина рядом на матрасе зашуршала "Сканвордами" и села. Петя приближался. Солнце светило Косте в глаза. Костя прищурился, потому что в глазах, должно быть от солнца, появилась резь, но резь почти сразу превратилась в боль, а боль стремительно охватила всю голову и стала нестерпимой.
       Костя услышал, как рядом мучительно застонала Марина. Он никак не мог сообразить, что происходит, и, чтобы хоть что-нибудь сделать, поднялся с коряги, отчего боль просто взорвалась в голове. Он с силой стиснул виски, а затем -- тьма...
       Но здесь, на пляже, он очутился много позже -- это он тоже вспомнил. Он упрямо заставлял себя вспомнить и остальные события -- между беспамятством и пляжем. И мозг его старался или пытался восстановить их в памяти, но, прикоснувшись к пережитому, тотчас же отказывался это делать. Потому что дальше началось нечто похожее на сумасшествие...
       Костя с трудом сел, посмотрел на море, -- вода была гладкой и ровной, только слегка колыхалась, будто море вздыхало. Костю познабливало. Он почесал голову -- в волосах полно песка. Нестерпимо хотелось снова лечь и заснуть. "Надо бы окунуться, -- подумал он. -- Сразу полегчает". Он неловко стащил с себя провонявшую футболку, потом, дрыгая ногами, выбрался из шортов, затем, кряхтя, встал и двинулся к морю. Точнее, его повело к морю, так что он едва успевал ногами за телом. Взбаламучивая воду, он вошел по колено и упал плашмя на зыбкую темную поверхность, погрузился в воду с головой. Сделав несколько сильных гребков, нащупал ногами дно и поднялся. Сердце бешено ухало, в затылке и висках пульсировало, но соображать он стал быстрее. Костя вытер ладонями лицо, потом нагнулся, набрал соленую, терпкую воду в рот и прополоскал горло. Выплюнул, высморкался, умылся и потащился обратно.
       На берегу он уселся у самой воды и, глядя на едва различимый в предрассветной серости морской горизонт, снова попытался, с почти болезненным усилием, сосредоточиться и припомнить вчерашний вечер -- вечер после внезапного и странного беспамятства...
      
      
       Когда тем вечером Костя очнулся, то сразу понял -- с ним что-то не так... Он какое-то время не мог сообразить, кто он такой, потому что был одновременно Костей, Петей и Мариной. При этом Костя, неизвестно почему и как, но точно знал, что и Марина и Петя тоже чувствуют себя Костей, Петей и Мариной.
       Некоторое время, пока они приходили в себя, в голове царил полный сумбур из обрывков непонятно чьих мыслей, ощущений (ужаса, страха, удивления, недоумения, оторопи, растерянности, тревоги) и картинок -- застывших, как фото, и движущихся, как видео, -- и в картинках этих все, даже незнакомое для кого-то одного из них, было всеми троими угадано и опознано, объяснено и понято. Картинки эти были из долговоременной памяти -- были достаточно старыми, завершенными воспоминаниями всех троих.
       Сидя на песке и опираясь спиной о корягу, пораженный Костя тыкался тупым взглядом в Марину, которая приподнималась рядом, ошарашено мотая головой и упираясь руками в матрас; в Петю, который шагах в десяти от палаток с бессмысленным лицом медленно садился, подобрав ноги, возле статуэтки пузатого человечка с упертыми в бока руками. Взгляд Кости ненадолго задержался на статуэтке, которую Петя, падая, уронил и которая не лежала, а стояла чуть боком к ним, врывшись тяжелым постаментом в песок. Сумрачное красное солнце повисло совсем низко над горизонтом, и статуэтка теперь отсвечивала кровожадными багровыми бликами и тонами, как, впрочем, и весь островок.
       Костя знал, что думает и чувствует каждый из них, и знал, что знают об этом и остальные, только все трое не могут разобраться, кому какие воспоминания мысли и чувства принадлежат, тем более что сиюминутные чувства и мысли у всех троих сейчас поразительно совпадали. Мысли мелькали, текли, ползли, проносились вперемешку, вразнобой, отрывками, редко -- целиком, обгоняли друг друга, сталкивались, рассыпались на еще более бессвязные обрывки, соединялись в бессмысленные куски, сознание не поспевало за таким количеством информации, хотя и понимало или расшифровывало, или догадывалось о большей части возникших и тотчас канувших мыслей, по большей части бесполезных, банальных, глупых, противоречивых, не годных для запоминания, не требующих запоминания, да и не запоминающихся, -- то есть шло обычное, хоть и ошеломленное, мышление, правда, сразу трех непостижимым образом слитых между собой сознаний. И негаданное, ненужное единство их только добавляло бессвязности, сумбура мышлению, препятствовало попыткам разобраться в происшедшем, напоминая всполошенную, панически орущую толпу. При этом у все троих мысли были одинаково беззвучные, как текст на бумаге, а потому кто тут, в самом деле, разберет, что думает Марина, а что думает Петя или Костя? И что вообще творится с их несчастными головушками? "...что, схожу с?.. твою мать!.. за фигня?.. живы?.. что это могло... олит ниче... сколько же я так пролеж?.. енные учения?.. кто объяснит, что здесь?.. что за бред у меня в голо?.. так мы что? все теперь... пипец полный!.. все тайны и секреты... голова как... друг о друге знаем?.. О, НЕТ!.. ТОЛЬКО НЕ ЭТО!.."
       Но было именно так. И когда через какое-то мучительно долгое или мучительно короткое время, на грани помешательства, они наконец-то с большим трудом поняли -- вовсе не благодаря мешанине из обрывков слов и фраз в головах, а просто поняли и все, -- что мыслят как единый мозг, что память всех троих загружена теперь информацией на одинаковом уровне, то есть они знают друг о друге все, что отпечаталось в биологических носителях информации, скрытых где-то в сером веществе под черепными коробками, -- знают все о прошлом каждого, все запечатленные памятью события и желания, в том числе и самые сокровенные, все чувства, все размышления, отношение к различным людям, даже к тем, кого один или двое из них никогда не видели, но теперь вполне могли узнать как знакомых и даже родственников, -- это ужаснуло их больше всего.
       Вероятно, то обстоятельство, что они были медиками, хоть и не доучившимися, -- в какой-то мере помогло им избежать настоящего безумия.
       Постепенно судорожные метания мыслей и образов начали обретать плавность, хотя по-прежнему перебивали друг друга -- недосказанные, без начала и конца, а то и без середины. Потом кто-то сообразил, как установить относительный порядок. "...резался бы головой в эту желез... И как в гла... ...руг другу?.. Порядок уст... ...выяснить... ...чилось с нами и как от этого кошмара из... Стоп! СТОП-СТОП-СТОП!!! Давайте... Надо плы... Стоп же, черт возьми!.. ...ть на ма... Давайте постараемся... ...зное бе... ...ПОСТАРАЕМСЯ НЕ ДУМАТЬ... Не думать? ...хнуть из го... ДА! НЕ ДУМАТЬ! Насколько возможно... Вот так!.. Давайте договоримся... Или додумаемся... Не хохмить!.. Какие хохмы, когда "крыша едет"!.. Каждый обязательно говорит вслух, что думает, но говорить будем по очереди, а не все сразу. Может, тог... Хорошая мы... Ой!.. Вот именно. Тогда мы, возможно, и примем хоть какие-то решения, разгребем завалы и поймем, что произошло... И кто начнет? Начну я. Кто -- я? Костя. Ну, кто же еще!.. Да заткнитесь вы!.. Если не разберемся, что к чему, то у всех нас есть превосходный шанс остаться здесь и сдохнуть... Тьфу... Ой, что ты... ...на тебя!.. говоришь!.. Не думать всем! Хоть минуту! Постарайтесь! И я начну... НАЧНУ ГОВОРИТЬ!"
       Но когда они постарались не думать, в памяти снова начали возникать, словно перемешанные обрезки фильмов, образы различных событий из их прошлого. Они сливались и наслаивались друг на друга. Но при этом снова всё было понятно, поскольку каждый и так знал все начала и концы.
       Утроенная память будто издевалась над ними -- над тремя ее носителями, -- вытягивая из тайников самые неприглядные и позорные воспоминания. Даже то, что казалось навсегда забытым. Мелькали, правда, и воспоминания хорошие, добрые, но их было меньше и мелькали они быстрее -- вроде как перелистывались скучные страницы в книге, а внимание троицы задерживалось на самом стыдном.
       ...И пьяный Костя, отметив окончание второго курса и едва соображая, едет в троллейбусе, повиснув на поручне, его тошнит, и в двух остановках от дома его рвет, и потоком блевотины заливает сидящую рядом женщину, и в провонявшем салоне поднимается возмущенный гам, но тут дверь троллейбуса открывается на остановке, и слегка протрезвевший Костя выскакивает на улицу, и мчится в темные дворы пятиэтажек, и четырнадцатилетний Петя, тайком подглядевший за моющейся матерью, яростно онанирует, запершись в туалете и стараясь представить, какое оно на ощупь, голое тело женщины, и пятилетняя Марина в детсадовском туалете, сняв трусики, познает разницу между полами со своим спустившим шортики одногодком, разглядывая и ощупывая его и позволяя разглядывать и ощупывать себя, и семиклассник Костя зимним вечером возвращается из школы, и один из мальчишек-одноклассников делает ему подножку, и Костя падает в сугроб, и встает, покрывая мальчишку отборнейшим матом, и вдруг чувствует, что кто-то хватает его за воротник, и он с руганью оглядывается и видит, что это мужик в форме милиционера, и у него холодеют ноги, а вокруг стоят и подленько посмеиваются одноклассники, и милиционер заставляет его извиниться, грозя отвести в кутузку, и Костя извиняется, и ему кажется позором это извинение, и семилетний Петя в очередной раз описывается в постели, и молодая красивая мать с гримасой отвращения и злости ругает его, да только что ему ее ругань, если он не может преодолеть этого позора и все равно снова описается, и двенадцатилетняя Марина в укромном уголке двора возле сараев, за густыми кустами "волчьей ягоды", позволяет своему пятнадцатилетнему двоюродному брату мять и щупать ее везде, обрывая бретельки первого в ее жизни лифчика и стягивая с нее трусики до колен, и готова ради него, своей первой любви, на все, и признается ему, и он смеется, и ей горько из-за этого смеха и хочется плакать, и все равно она прощает его, и он поворачивает ее спиной к себе, заставляет нагнуться, задирает юбочку и тянет вниз молнию на своих джинсах, и Марине в первый раз и больно, и приятно, и страшно, и стыдно, и пятнадцатилетний Костя дерется с крепышом-одноклассником за углом школы, в круге сверстников, и шансов у него нет, потому что одноклассник увесистее Кости, он разгоняется и метит угодить в Костю двумя кулаками и ногой, и Костя, получив удары кулаками в грудь и плечо, ловит его ногу, и они падают, и Костя, помня, что рассказывал дядя, медик, изо всех сил молотит ребрами ладоней одноклассника по почкам, желая, чтобы они у того лопнули и он сдох прямо тут, в кругу одноклассников, а увесистый одноклассник висит на нем, обхватив руками за шею, и наконец их разнимают, и крепыш-одноклассник, оказывается, плачет, и согласен на мировую, и подвыпивший Петя курит папиросу с коноплей, у дыма металлический противный привкус, который Пете не нравится, но сигарета уже начала действовать, и ему весело, и море по колено, и он смеется какой-то глупости, сказанной кем-то в маленькой компании старшеклассников у кого-то из них на даче, а потом кто-то предлагает поиграть в бутылочку, каких тут много -- из под пива, вина и водки, и все уже пустые, и все юные гости юного хозяина уже поддатые, да еще накурившиеся, и пустая бутылка, в свою очередь запущенная на полу рукой Пети, вертится посреди комнаты, и мальчишки и девчонки, затаив дыхание, ждут, когда она остановится, и горлышко замирает, указывая на пухленькую Наталку, и Петя присасывается губами к ее губам, и она отвечает ему, и он запускает руку ей в расстегнутые джинсы, ощущая колючее и мягкое, горячее и влажное, так долго запретное и вот теперь доступное, и Наталка отступает, увлекая его в соседнюю комнату, и сердце частит, и он идет, зная, что с Наталкой не переспал в классе разве что лишь он, и догадываясь и предвкушая то, что сейчас произойдет в темной комнате с неудобным пыльным диваном, и Костя в школе, в актовом зале на сцене выступает со стихотворением во время какого-то мероприятия с участием представителя мэра и говорит автоматически, не задумываясь, а точне, думая, о том, как перед выступлением ругался с одноклассником, так что чуть до драки не дошло, а может, и дойдет позже, и вдруг видит странное оживление в зале, испуганные лица учителей, изумленную физиономию представителя, веселые гримасы школьников, а кое-кто из них даже крутит пальцем у виска, Костя ничего не понимает, договаривает стихотворение и уходит за кулису, а там его ждут разъяренная директриса и насмерть перепуганная учительница по литературе, а все еще Костя в недоумении, и ему в бурной форме разъясняют, что в стихе он заменил одно слово на другое, очень похожее, но матерное, и сказал его на всю аудиторию, и, ах, что теперь будет, какой скандал, какой ты мерзавец, мальчик, и никто не слушает Костиных оправданий, и Марина в своем номере в пансионате, где она отдыхает с подружками после выпускного, задирает ноги на плечи двадцатисемилетнего парня, который вот уже неделю обхаживает ее, после того как увидел загорающей нагишом, он ей не очень нравится, но у нее не хватает денег на мобильник, который круче, чем у ее богатой подруги, а парень купил такой мобильник и отдал ей, и она не утерпела и взяла его, но за все надо платить, и он торопливо мнет ее груди, и она закрывает глаза, не представляя, как его слоновье хозяйство войдет в нее сейчас, и ей неприятно, но она терпит, а потом становится легче, и она даже издает стоны, будто с ума съезжает от того, что происходит, а потом парень гордо разглагольствует о своем природном достоинстве и о том, как все женщины тащатся от его размеров, и Марина молча сомневается в этом, и ей стыдно, и она думает о том, что это только один раз, чтобы насолить подруге, и Петя, запихнувши в карман куртки бумажник с накопленными на поездку деньгами, идет к междугороднему автобусу, на ходу разглядывая билет, поднимается в автобус, но ему заступают дорогу два дюжих парня при костюмах, он протискивается мимо них, садится на свое место, а они, перепутавшие рейс, уходят, и водитель говорит, чтобы приготовили билеты, и Петя сует руки в карманы куртки и не обнаруживает бумажника, и лихорадочно начинает искать его на сиденье, под сиденьем, в проходе между креслами, но бумажника нет и ни копейки денег нет, только билет в один конец, и он выходит из автобуса, несмотря на недовольство водителя, и спешит в отделение милиции, догадываясь что дюжие парни были гнусными подонками из клана карманников, и из-за этих тварей поездка и встреча с подругой срывается напрочь, а в отделении ему не очень-то и рады, потому как никого не собираются искать, и он догадывается, что все тут повязаны, и водители, и карманники, и ублюдки-менты, и Костя поздно вечером на террасе кафе трусливо и подобострастно поддакивает привязавшемуся к их маленькой компании однокурсников незнакомому пьяному бугаю, недавно вышедшему, по словам того, из зоны, агрессивному, поучающему, желающему пообщаться с кем угодно, и Костя не может поставить алкаша на место, потому что от страха у него крутит в животе, как перед поносом, и когда пьяный отправляется к стойке за новой кружкой пива, Костя командует однокурсникам тихо сматываться, и выскальзывает из-за столика и позорно сигает в темноту под деревья, и первокурсник Петя, возвращаясь студеным и снежным вечером домой, видит, как в окно соседей на первом этаже влезает мужик, по виду -- бомж, и дома звонит в милицию и бежит на улицу -- караулить бомжа, чтобы не дать ему смыться, а милиции все нет, и бомж выкидывает из окна две увесистых сумки и лезет наружу, и Петя стоит перед ним, сжавшись от страха и ненависти, и бомж, рослый, плечистый, вонючий, подбирает сумки и делает шаг в сторону, обходя Петю как столб, и Петя снова заступает ему дорогу, и тогда удивленный бомж молча роняет одну сумку и лезет за пазуху, и вытаскивает кухонный нож, и Петя, чувствуя слабость, представляет, как этот нож входит ему под ребра, и брезгливо думает, что придется хватать эту скользкую от грязи зловонную лапу с ножом, и бомж бросает вторую сумку и надвигается на Петю, выставив нож, и Петя медленно отступает назад, но не уходит с его дороги, и тут на дорожку между домами выворачивает патрульная машинами с крутящимися мигалками, и из нее выскакивают два увесистых патрульных, и бомж сникает, сует нож за пазуху и начинает шататься, представляясь пьяным, и Петя сбивчиво объясняет, в чем дело, а милиционеры обыскивают бомжа и обнаруживают нож, и заламывают ему руки, и звякают наручники, а Петя вдруг сознает, что уписался, и десятилетняя Марина сидит в классе, и за мокрым окном сумрачный день, поздняя осень, а у девчонки через две парты очень красивая шариковая ручка, и Марине очень хочется такую же, но где же взять именно такую, и на перемене, когда в классе почти никого, и никто не обращает на Марину внимания, она подходит к парте с тетрадками, напряженная, дрожащая, с мокрыми, холодными ладонями, и незаметно вытаскивает из тетради ручку, и спокойно выходит в коридор, заскакивает в раздевалку и прячет краденое в щель между стеной и вешалкой, а в классе обворованная девчонка уже вовсю ищет ручку и рыдает, как будто ее обобрали до нитки, и Марина ищет со всеми, а после уроков в раздевалке долго возится, пока не остается одна, забирает добычу и идет домой, и по дороге понимает, что не сможет пользоваться этой ручкой, потому что боится, что кто-нибудь из одноклассников увидит у нее эту ручку, и, проходя мимо контейнеров с мусором, с сожалением бросает ручку в контейнер, понимая, что воровки из нее не получится, и Костя на острове, пьяный вдрызг, сдирает плавки с такой же пьяной девицы -- смазливой и податливой, а вокруг веселье гудит вовсю, и не собирается Костя жениться ни на ком, в том числе и на Марине, которая сейчас черт знает где, на фиг надо, он до нее, при ней и после нее успеет еще натешиться с такими вот девками, а уж если жениться, так выбрать надо и суперклассную, и максимально "упакованную", хотя Марина хороша, и не для Пети она, что ему, нищете голожопой, с ней делать, такие девочки, как Марина, -- для таких, как Костя, которым всегда достается лучшее, да и завидно ему было смотреть на них, и вообще, что на самом деле значит любовь? -- так, игра, и Петя в пустой квартире раздевает девчонку с параллельного потока, а она страстно целует его, и он валит ее на родительскую кровать, поднимает ее ноги, видит ее босые ступни, похожие на ступни гномика из диснеевской "Белоснежки", и его вдруг начинает разбирать смех, и он вспоминает, что у Марины ступни узкие, красивые, и думает, что сейчас она где-то с его лучшим другом Костей, и у него пропадает всякое желание, и он отпускает изумленную девушку, поднимается и бормочет что-то неловкое, и Марина сидит в комнате Кости у него дома, и его мать сейчас на кухне, а они с ним только что по быстрому занимались любовью, и довольный Костя разглагольствует о чем-то, но Марина его не слушает, а думает, что, может быть, зря поменяла Петю на Костю, Петя ей в самом деле очень нравился, возможно, она все-таки любила его или даже до сих пор любит, но у Кости перспектива, возможности, достаток, а у Пети Бог знает что маячит после диплома, и все же она не хочет потерять его совсем, вот выйдет она замуж за Костю, тогда и к Пете можно стать помягче и познать, столь же нежен и ласков он в постели, как и на их свиданиях, а дальше -- видно будет, может, и втроем что-то получится, эх, ну и размечталась!..
       И все это и многое другое они видели, чувствовали, понимали и с беспощадностью еще не до конца утраченного юношеского максимализма каждый раз вдвоем насмехались, издевались и судили кого-то третьего из них -- без возможности и права на оправдание, поскольку подсознание тотчас же подсказывало и навязывало им оценки увиденного, и они соглашались и, чаще всего, осуждали большинством двоих против одного, и клубок чувств из горечи, досады, негодования, возбуждения, злобы, презрения, гнева бурлил в их душах все яростнее и непримиримее.
       -- А-а-а!.. Хватит!.. -- отчаянно завопила-подумала Марина и вскочила с матраса. -- Хватит-хватит-хватит!.. -- Она сжала голову ладонями. -- Хватит этого кошмара! Я не могу больше!
       -- А кто тут может? -- ледяным тоном сказал-подумал Костя. -- Всем скверно! А от тебя еще и тошно...
       -- Тошно от тебя, скотина, -- парировала Марина злобно.
       И в этот момент всем было скверно, тошно и злобно...
       Петя встал, перешагнул через статуэтку и потащился к палаткам. И все трое уже знали: он идет защищать Марину от Кости, но Костя считает, что еще неизвестно кого тут следует защищать, эту продажную и подлую суку или его, но Петя уверен, что сука тут Костя, подлая сволочь, отнявшая у него любовь, хотя и Марина не ангел, но она женщина, плюс обстоятельства, да и все мы не мед и сахар, вот именно, а дерьмо, ну это слишком, все имеют потайные закутки, ах вы умники, едрить ваши кочерыжки... И снова было непонятно, кто и что думает, пока Петя подходил к догорающему костру с выкипевшей кашей в котелке, потому что мысли мелькали молниеносно и осознание их происходило столь же стремительно и по-прежнему анонимно.
       -- Говорите, идиоты! -- рявкнул Костя. -- Что бы там ни было, говорите! Иначе мы не поймем ни хрена, и... и неизвестно, что будет, что случится дальше!
       -- Я бы не говорил, я бы тебе в рыло съездил, -- сообщил Петя, подойдя.
       -- И что тебя держит? -- вопросил Костя.
       -- Друг, какой-никакой.
       -- Скорее никакой, -- ввернула Марина.
       -- А ты бы вообще заткнула варежку! -- оборвал ее Костя.
       -- Да уж, не тебе встревать, -- согласился Петя.
       -- А может, стоит охладиться? -- предложил Костя. -- И решить две главных задачи: что произошло и как от этого избавиться?
       -- Все и так ясно... -- сказал Петя. И они отчетливо увидели статуэтку.
       -- Ты хочешь сказать... сказал?..
       -- И подумал, и сказал. Прикинь сам. Как я.
       И они уже знали, что догадка Пети, хоть и похожа на бред ополоумевшего сказочника в этом прочно реальном мире, но, учитывая происходящее, в общем-то, приемлема.
       Заключалась она в том, что в незапамятные времена тут, вероятно, было какое-то древнее святилище, где стояла эта статуэтка. Что за святилище, откуда у статуэтки такое странное воздействие на мозг человека и для чего ее использовали, так-таки сразу и не догадаться, да и не это сейчас главное, а главное, что статуэтка позволяет узнать о человеке всю его подноготную, причем, в отличие от фантастических романов о телепатах, все на самом деле не настолько просто и даже примитивно, как выдумывают досужие писаки, а очень даже запутано и сложно. И слава Богу, что их на этом острове всего трое, иначе бы робинзоны наверняка двинулись рассудком. Но это, при любых обстоятельствах, открытие, которое взорвет научный... да что там научный -- весь мир.
       -- И что теперь? -- спросил Костя. -- Что нам делать с этой радостью?
       -- Везти на материк, -- заявил Петя.
       -- Не знаю, как и кто, а ты, похоже, уже рехнулся.
       -- Почему?
       -- Представляешь, что будет, если мы притащим это в поселок, полный отдыхающих... плюс местные... и все с утра до вечера и с вечера до утра налегают на горячительное?
       -- М-да... Смертоубийство обеспечено.
       -- Вот именно. Это чудо природы надо оставить здесь. Пусть другие с ним разбираются.
       -- Ни в коем случае! Никаких других! Приоритет за нами.
       -- Тогда что?
       Петя беспомощно развел руки в стороны.
       -- Не знаю. Пока.
       -- И никто тут не знает. И думать нечего. Я все-таки команданте...
       -- Забудь, -- вдруг вмешалась Марина. Она только что сняла с огня котелок с остатками варева и небрежно уронила его на песок. -- У нас отныне демократия и равноправие. Я не собираюсь тебе подчиняться. Нахрен команданте, в сортир, в топку...
       -- Да, Костя, она права, -- поддержал Петя.
       "Предатели..." -- мелькнула свирепая мысль у Кости.
       -- Кто бы говорил... -- тотчас отозвалась Марина. -- Иудушка...
       -- А ты... -- задохнулся Костя от нежданной волны бешенства и вскочил на ноги. -- Ты... Шаболда продажная... Шалава подзаборная... Ты... мне...-- Он сжал кулаки.
       -- Спокойно! -- Петя встал между ними.
       Марина медленно подалась в сторону Кости, выпятив грудь, как бойцовый петух. Она нехорошо улыбалась.
       -- Мы все чувствуем одно и то же, не забыл, Костик? -- вкрадчиво проговорила она. -- Так вот. Никому не позволено оскорблять меня. И ты пожалеешь о своих словах...
       Ощущение злобы и ненависти нарастало.
       -- Остынь! -- приказал ей Петя.
       Марина злорадно оскалилась.
       -- Фиг тебе! Я просто горячая девочка. А бесится Костик. Но у него все эмоции еще впереди. И у тебя тоже.
       -- Ты что заду...
       Но им уже было ясно, что задумала Марина. Внезапно парни мысленно увидели ее обнаженной, она призывно извивалась, улыбалась, делала непристойные жесты, манила, и вот уже возникло желание -- непонятно чье, да и какая разница!.. -- которое росло, разъедая, как опухоль, все остальные мысли и чувства, пока не осталось только оно -- желание... И все кончилось. Кроме неукротимого желания.
       Марина, по-прежнему в купальнике, стояла перед ними и не улыбалась -- скалилась.
       -- Конец первой части, -- сказала она с превосходством и крепко взяла Петю за локоть. -- Пошли, сладенький. Сейчас будет вторая часть. -- И потянула к его палатке.
       Петя искоса глянул на оторопевшего Костю, опустил голову и покорно пошел за Мариной. Желание пригасло, но оставалось достаточно сильным, чтобы руководить инстинктами, подавляя рассудок.
       Они скрылись в палатке. Протрещала молния на входе. Костя стоял у костра, с тупым недоумением и недоверием глядя на Петину палатку. Он слышал и чувствовал все, что там происходило, но его там не было, он выбыл из числа участников, его вышибли болезненным пинком. Он сейчас, впервые в жизни -- лишь наблюдатель на скамье запасных. Словно перед ним потрясающий деликатес, который он не раз пробовал, но который теперь ему дают лишь понюхать, а лакомится другой.
       "Ведьма, стерва, садистка, поиздеваться решила... Смотри ты, как он заводится... Не надо, не подначивай его... Я спокоен, только называю тебя твоими собственными именами... Еще вчера ты называл меня иначе... Вчера я не знал... И я не знала, и Петя тоже... Костя уйди, не надо... Нет, Костичек, оставайся -- или кишка тонка?.."
       Костя знал, отойди он на полтора десятка шагов от лагеря, и все -- воздействие статуэтки кончится, и он, пусть на время, освободится от этого наваждения, но не мог заставить себя сделать и шаг. Он так и стоял между остатками костра и корягой, лицом к Петиной палатке, за которой темнел холм, а треть солнечного диска еще торчала из-за горизонта слева от острова, окрашивая край холма и часть отмели в грязно-коричневый цвет, и тусклая вечерняя заря растеклась вдоль горизонта, отражаясь в море, а небо над головой уже потемнело и слабо светился серп молодого месяца, и вот-вот должны были появиться искорки первых звезд.
       Из палатки доносились шорох, шепоток, неясные звуки, но Костя мог бы и не слушать их, потому что и так видел, чувствовал, переживал все, что там происходило. Объятия двух обнаженных, скользких от пота тел, духота палатки, расстегнутый спальник, торопливые поцелуи, возбуждение обоих нарастает, они ласкают друг друга, ласкают везде, и Костя чувствует то же, что их ладони, губы, кожа, и там его женщина и его друг, и друг входит в его женщину, им хорошо, их объятия сжимаются, возбуждение кажется невыносимым, но все еще стремится к пику... еще... вот... вот... да-да-да-а-а-а... Из палатки доносятся стоны. Костя испытывает их возбуждение и разрядку, но странно, не телом, а лишь бесплотно, мысленно, головой и будто разрывающимся сердцем, он машинально тянет руку к шортам... Нет, он дико возбужден, а они успокаиваются и тоже чувствуют его, а он -- их облегчение, радость, легкое раскаяние, злорадство... И это Марина, несомненно, заметила Костин конфуз, и злорадство принадлежит ей, а потом он слышит из палатки ее издевательский смех, который заражает Петю, и они смеются уже вдвоем, хохочут, истерически заходятся и не могут остановиться, но Костя почему-то не испытывает их веселья, в глазах его темнеет от неистового бешенства.
       -- Смеетесь... -- хрипит он перехваченным горлом. -- Мрази, гниды, убить вас мало... Убить... Убить вас!.. -- Он отчетливо вспоминает, где в его палатке лежит походный топорик, и кидается в палатку, нашаривает холодный металл обуха, стискивает топорище, вырывается наружу и устремляется к Петиной палатке, а там уже никакого веселья -- там ужас и ледяное спокойствие одновременно, полог их палатки разлетается в стороны и перед Костей стоит голый Петя, ледяное спокойствие -- это его, в отведенной в сторону руке Пети саперная лопатка. Они замирают друг перед другом, яростно глядя в глаза, а солнце совсем уплывает за горизонт, и остров освещает лишь неверная гаснущая заря, и Петя в сумерках тихо, без выражения говорит:
       -- Ну...
       Костя молчит.
       -- Ну? -- повторяет Петя. Пауза. -- Ты не сможешь.
       -- Смогу. -- Но перед глазами Кости, а значит и Пети и Марины уже стоит то, на что нагляделись они на дежурствах в больнице скорой помощи: много крови, сломанные кости, милиция, боль, страх, страдания, смерть.
       -- Трус, -- шепчет Петя.
       И тут Костя понимает, что Петя смог бы. Он едва не плачет. Отшвыривает в сторону топор, который попадает в котелок и с грохотом опрокидывает его. Петя роняет лопатку и впечатывает кулак в левую скулу Кости. Тот отшатывается, отступает, чтобы не упасть, а затем бросается бежать на холм -- подальше от позора...
       ...Долго, до глубокой ночи, Костя сидел на краю холма, спиной к палаткам. Он курил сигарету за сигаретой и смотрел, как умирает свет на горизонте и отблески его гаснут на воде и разгораются звезды. Вспоминал и не мог поверить в то, что произошло, -- так не бывает, это сон, бред... Но болела скула после Петиного кулака, и это служило ощутимым напоминанием, что все реально. Костя вроде бы не плакал, но щеки, заросшие редкой мягкой щетиной, почему-то были мокрые.
       Монотонный шум волн успокаивал. Костя ни о чем не думал, он отдыхал от назойливого присутствия посторонних в его бедной, чуть не сбрендившей голове и чувствовал, как вместе с вечерней зарей в его душе тоже что-то гаснет, но, в отличие от зари, это неуловимое что-то гаснет навсегда. Он был уверен: после всего, что они узнали друг о друге, после всего, что случилось на этом острове сегодня вечером, их отношения никогда не будут прежними. Если вообще будут какие-нибудь отношения. И ему было жаль себя и прежних отношений, когда каждый знал друг о друге только то, что ему было позволено знать.
       Он сидел на камнях древнего храма, пока яркие звезды не засыпали все небо. Глядя на них, Костя понял, что очень хочет выпить, и понуро побрел в лагерь. Костер погас, было темно. Костя все время спотыкался, и чуть не напоролся на купу кустов. Обходя кусты, он вдруг вспомнил о проклятущей статуэтке. Она, должно быть, все еще стояла там, где Петя уронил ее. И Костя мстительно возрадовался. Отлично! Наука? Открытие? Человечество? А хрен тебе, Петенька, со специальной смазкой! Не хватало, чтобы еще кто-то пострадал!
       Костя сменил направление, добрался до того места, где, как он запомнил, должна стоять статуэтка. Замер на миг, прислушался к ощущениям. В голове не было никого чужого. Значит, спят. Намаялись, бедненькие, натрудились. И спят, небось, даже без сновидений.
       Костя согнулся и принялся шарить ладонями над песком, пока не наткнулся на холодный металл. Он ощупал человечка. Сволочь железная!.. Поднял... Эк... Тяжелый какой... Взвалил на плечо, напряг мышцы живота, плеч и шеи и, проваливаясь в песок по щиколотку, понес статуэтку к морю. "В лодку бы не врезаться", -- на ходу подумал он.
       Однако неподвижный силуэт лодки на фоне слабо поблескивающей морской зыби он увидел вовремя, обошел его, ноги захлюпали по мокрой песочной каше, мелкая волна обдала голени брызгами. Опять вода подмыла берег, отметил он, и подобралась почти к самой корме лодки. Скоро остров растает в море. Скорей бы!..
       Костя шел от острова, пока вода не достигла груди -- дальше было сразу с головой. Он поудобнее перехватил статуэтку, -- как спортсмен, толкающий ядро, -- присел, развернул плечи и с силой бросил фигурку вперед, в блики на волнах.
       Раздался громкий всплеск, взметнулись брызги, окатили Костю. "Ищи теперь, дружище, свое открытие века! -- едко подумал он. -- Зато у меня появился повод, чтобы не просто так выпить, а отпраздновать окончание кошмара". Костя поежился от холода, хохотнул и, бороздя волны, направился к берегу. Отряхнулся, как собака, и двинулся в лагерь. Тихо прокрался в свою палатку, долго разбирался в потемках, что где валяется, наконец нащупал плоскую фляжку со спиртом и две прохладные бутылки пива.
       Прижимая к себе поклажу, вернулся на берег, залез в лодку, открыл зубами первую бутылку, отпил половину, залил полфляжки спирта. Взболтал, отхлебнул. Крепко, но неплохо. "Ура! Да здравствует умница Костя!.. Так их всех, педрил недорезанных!.. Вот возьму и нажрусь как свинья..." -- весело подумал он. Отпил еще -- и еще... Вскоре почувствовал тепло, ощутил, как мышцы и мозги расслабляются, улыбнулся в темноте и закурил.
      
      
       Светало, и остров обретал очертания, которые прежде скрадывала тьма, но все еще был тусклым и серо-черным, как рисунок углем или старинная гравюра. Костю знобило и подташнивало, а голову распирало изнутри, будто мозги разрослись и пытаются разорвать череп и вывалиться наружу, -- это все еще давал знать о себе коктейль из пива и спирта, подхлестнутый куревом. Костя сидел на берегу, сжавшись в калачик, -- ноги плотно притянуты к груди, руки крепко стискивают колени. В такой позе, казалось ему, колотит меньше. Сейчас не хотелось ни покурить, ни выпить. Разве что литров пять ледяной воды -- без остановки.
       "А что же было дальше, чем все закончилось?.." -- спрашивал он себя.
       Дальше он помнил смутно. За первой бутылкой пива последовала вторая -- с таким же сногсшибательным коктейлем. Кажется, он пробовал петь, но язык не слушался, и в ночи раздавалось хриплое мычание. Иногда он пытался говорить, но издавал звуки, которые не нравились ему самому. Потом он решил уплыть на материк, бросив здесь этих голубков-предателей. Он с трудом перевалился через борт лодки, упал в противно мокрый песок, встал, цепляясь за лодку, и попытался ее сдвинуть, потом раскачать -- бесполезно. Все было против него... Весь проклятый, подлый, паскудный мир... Ему стало так печально, что он повалился наземь и зарыдал, а волны мерно бухали рядом, как будто по затылку, и в этой мерности было что-то укачивающее, вдобавок в голове и так все плыло и колыхалось без волн. В конце концов его укачало и вырвало. И он отключился...
       Костя застонал от всех этих воспоминаний, запустил пальцы в торчащие влажные волосы и дернул их, но легче не стало, да и не очень-то больно было.
       "Ничего не поделаешь... как сложилось, так тому и быть... и придется с этим жить, -- приговорил он мысленно. -- Хорошо бы, конечно, все запамятовать... Амнезия после стресса... Случается, говорят... Да вот только не со мной..." Действительно, раз вспомнил он, значит вспомнят и они. А может, они и не забывали, это ведь он налакался почти до алкогольной комы... Однако с этим или без этого, при любых обстоятельствах надо жить дальше. И самое лучшее -- сегодня же убраться с острова.
       Но для начала следовало привести себя в норму.
       Костя с трудом встал на слабых, неверных ногах и нехотя потащился в лагерь.
       Вот и лагерь. Мертвый костер. Опрокинутый котелок с вывалившейся темной кучей, похожей сейчас вовсе не на кашу. Неподалеку от котелка топорик зарылся лезвием в песок. Черт с ним, пусть пока полежит. Две палатки. "Искусственные норки для двуногих тарантулов, -- хмыкнул Костя. -- Кто в них притаился?" Он с некоторой опаской заглянул в свою палатку. С облегчением обнаружил, что Марины там нет... Конечно же, нет -- и больше не будет. Да и что ей тут делать? А вот аптечка -- есть. Он забрался в палатку и взялся за рюкзак. И где же тут упакована желанная аптечка? В большом клапане рюкзака. Вот она. Аспирин. Аскорбинка. Руки-то как трясутся. Не рассыпать бы таблетки. Чем бы запить? Костя наткнулся на последнюю бутылку пива, вспомнил его вкус, испытал дурноту и омерзение, и оставил бутылку в покое. Где же фляга с водой? Ага!.. Какое счастье! И фляга нашлась, и вода во фляге бултыхается.
       Он высыпал жменю таблеток в пересохший рот и опрокинул содержимое фляги в горло. Пил теплую воду медленно и с удовольствием. Потом заставил себя оторваться: хорошего помаленьку, -- если много воды закачать с перепою в желудок -- тоже будет плохо.
       Теперь осталось подождать, пока таблетки подействуют. Он стянул с себя сырую футболку, плавки, залез в спальный мешок и вскоре крепко спал. Сном праведника.

    6

       Петя открыл глаза и поднял руку с часами: без четырнадцати десять. В палатке жарко -- снаружи солнце припекало во всю. Петя повернул голову направо. Рядом, до пояса завернувшись в Петин плед, лежала голой спиной к Пете, едва слышно и ровно посапывая, Марина.
       Спать ему больше не хотелось. Вставать тоже. Будить Марину -- тем более. Петя потянулся, заложил руки за голову, задумался о том, что с ними вчера приключилось... нет, скорее -- стряслось.
       В первый раз после этого жуткого единения всех трех сознаний или как там правильно сказать... и можно ли вообще правильно сказать, верно и точно подобрать слова?.. он проснулся, когда в палатке было еще темно. Фосфорные точки на циферблате "Ориента" показывали двадцать три минуты четвертого. Разбудили его шорох шагов и пьяное злобное бормотание, -- по лагерю проволокся Костя, похоже, вдрабадан пьяный. Петя напрягся, быстро соображая, как поступить, если разжалованный команданте сунется в его палатку и попытается продолжить выяснять отношения. Бить его не хотелось, но, если придется, что ж...
       Однако, судя по звукам, Костя был на полном автопилоте. Он споткнулся о котелок, упал между палатками и, кряхтя и ворча, долго с переменным успехом поднимался, потом со второй попытки забрался-таки в свою палатку, повозился там и затих.
       Петя лежал в темноте, прислушиваясь к ощущениям, -- чего-то не хватало. Спросонья он никак не мог сообразить -- чего. Ведь рядом куролесил Костя... И вдруг он понял -- они больше не ощущали чувства и мысли друг друга.
       Что же произошло, пока он спал, а Костя шлялся по острову? Постепенно, после некоторого сопротивления, память сдалась, -- оказывается, даже несмотря на сон, она кое-что сохранила: Костя нашел в потемках статуэтку и понес к морю -- в ту сторону, где стояла лодка. Он так хотел от нее избавиться, так ненавидел, когда нес на берег, что не мог не воспользоваться моментом. "Утопил ты ее, милый друг, -- думал Петя, уплывая в сон. -- Но далеко закинуть такую тяжесть не смог бы и Шварценеггер. Значит, она лежит недалеко от берега. И ее вполне можно отыскать. Не сейчас, так позже, -- через неделю, через месяц, осенью, в будущем году. Я найду, с кем это сделать, и придумаю, как ее перевезти на побережье -- и дальше... Вот это будет фурор!.. И вообще, это ведь так увлекательно -- узнать, что за божок, для чего и кому служил, почему забыт... А что бы он мог в наше время! Суды. Переговоры политиков. Экзамены. И всегда -- только правда... -- Тут он вспомнил, что произошло с ними. -- А в общем-то, конечно, следует подумать, нужен ли такой определитель правды в нашем мире и в наше время? Недаром же его бросили на острове и забыли... Хотя, конечно, как бы там ни было, но сначала надо бы его изучить... А перевезти... вот пролема... да-а-а... Да почему проблема? Кто сказал? Все делается очень даже просто. Божка снова надо как следует обмазать грязью, толстым слоем. И дать высохнуть. И вези куда хочешь". С этой мыслью довольный Петя снова заснул...
       И вот теперь он лежал и глядел в синий потолок палатки, и понимал, что вот-вот проснутся остальные, и они снова окажутся лицом к лицу... После неправдоподобных событий вчерашнего вечера. То ли сна, то ли бреда, то ли реальности, которой не может быть и в которую не поверит никто, если не хочется верить даже самим участникам. Как будет теперь... или как им быть теперь, после пережитого и прочувствованного? Что делать с грузом чужой памяти, который отныне каждый вынужден таскать в своей голове?
       Но все это были риторические вопросы, потому что Петя не знал ответов и не готов был искать их. Чтобы хоть на время избавиться от мыслей о том, что может произойти, когда проснутся все и снова соберутся вместе (а иначе никак, никуда не денешься, остров есть остров, и как приплыли вместе, так и уплывать придется вместе, и уплывать придется сегодня, какой, к чертям собачьим, теперь отдых, да еще вместе), Петя решил, что лучше пока подумать о чем-нибудь отвлеченном. И он закрыл глаза и стал неторопливо раздумывать об удивительных свойствах божка и вообще обо всем, что приходило в голову по поводу этого невероятного явления природы. О том, откуда мог взяться такой странный кусок металла (в чудеса и магию он никогда не верил, хотя фантастику смотрел, да и почитывал, когда было свободное время, с удовольствием), и о том, что это за развалины, как бы они могли выглядеть, если раскопать их полностью, и о том, кто мог божку поклоняться и когда это было, и что могло бы произойти нынче, притащи кто-нибудь эту статуэтку куда-нибудь в учреждение или просто в толпу.
       По его, Петиным, соображениям, получалось, что божок этот, скорей всего, кусок метеорита, а свойства он приобрел, пока летал где-то в глубинах космоса через всякие там разные излучения и через темную материю, которую ученые никак не могут опознать. Упал метеорит на землю, а древние увидели и подобрали, и на себе испытали его силу, и перепугались, и стали поклоняться, и родилась из этого поклонения некая забытая ныне религия, что-то вроде Храма Истины, как сочинили бы фантасты, а потом и племя или даже целый народ вместе со своим божеством канули в небытие. Катаклизм приключился, землетрясение, потоп, извержение вулкана, цунами, военное нашествие...
       И понятно, почему без особого сожаления забыли эту религию. Любой хочет всё знать о других, но никто не хочет, чтобы другие всё знали о нем самом. Наверное, этот божок был чем-то вроде пытки для подозреваемых или провинившихся, вместо следователя или палача. А кто же любит наказания? Божку поклонялись, но вряд ли его любили, скорее -- ненавидели. Вот при случае и поквитались. Либо захватчики, либо сами местные. И лежал он спокойненько много столетий, а то и тысячелетий под водой и под землей, пока троица студентов-медиков не приперлась на этот вынырнувший из пучины островок и не обнаружила забытый кусок метеорита... на свою голову. А может, и на голову всего человечества? Может, пора пришла? Не так уж много в нашем благословенном и проклятом мире осталось правды. Все врут и обо всем врут. А тут - вот вам. Хошь не хошь, а всю правду, всю изнанку, всю подноготную извольте-ка вывалить наружу. И преступникам с террористами теперь не отвертеться, и ученые, вместе собравшись, объединив мозги, сделают кучу невероятных открытий... Хм... впрочем, не все так просто. У каждого есть тайники с неприглядными поступками, скелеты в шкафу. Преступники будут узнавать все нутро следователей, так что впору будет обоих сажать, ученые узнают, какие гадости друг о друге думают и тут же передерутся, какие уж тут открытия, сплошные закрытия начнутся, а уж политики на пушечный выстрел к этому божку не подойдут, поскольку всё их бессовестное, мерзкое и наглое вранье вывалится наружу огромной дерьмовой кучей, и никаких тайн в мире не останется, в том числе и военных... И так далее... -- как любил писать Курт Воннегут. М-да... И все равно хорошо бы вытащить божка в люди. Нобелевка будет обеспечена. Да и встряхнуть наш мир не мешало бы, грохнуть по лицемерию и лжи шершавым языком правды. Может, что-то хорошее все-таки и получилось бы из этого. Но продуманно. Не так, как у нас сегодня ночью...
       Тут Марина глубоко вздохнула, перекатилась на спину и подняла вверх руки, потягиваясь. Петя повернул голову в ее сторону. Глаза ее были закрыты, губы блаженно улыбались, голые небольшие груди с крупными коричневыми сосками торчали вверх самым соблазнительным образом. Глядя на них, Петя, неожиданно для себя, сконфузился. Потом вспомнил, что они вытворяли, как помешанные, ночью, и почувствовал, что возбуждается. "Интересно, а что подумает и почувствует Марина, когда сейчас откроет глаза?" Но, этого, увы, теперь ему не узнать. Можно только догадываться.
       Марина открыла глаза. Петя наблюдал за выражением ее лица. Она так и замерла с поднятыми руками. Блаженство сменилось недоумением, затем тревогой, и наконец -- хмурой озабоченностью. Марина медленно опустила руки, медленно подтянула плед повыше. На ее щеках проступил румянец. Она медленно повернула голову в сторону Пети. Тот, голый, слегка возбужденный, повернулся на бок, подпер челюсть ладонью и доброжелательно молвил:
       -- Привет. -- Ему было немного неловко, но накинуть на себя было нечего -- плед у Марины, а торопливо искать плавки, поспешно натягивать их... После всего. Зачем? Да и глупо выглядело бы со стороны. А выглядеть смешным в глазах Марины ему совершенно не хотелось.
       Марина замешкалась. Потом ответила мягко и вкрадчиво:
       -- Привет. -- И выжидательно уставилась на него.
       Петя тоже смотрел на нее и молчал. "Если ты ждешь, что я начну объяснять тебе что-то, -- думал он, -- то не дождешься. Мне так же трудно, как и тебе. Вспомним равенство, которого добивался ваш пол. Начни-ка ты. Хотя бы с вопросов".
       Марина, заметно краснея, потупила глаза. Безмолвие затягивалось. Она поджала губы, нахмурилась. Тоже повернулась на бок -- лицом к Пете, заботливо придержав плед на груди. "Что же ты молчишь? -- думала она досадливо. -- Ведь я женщина. И все, что было вчера вечером... и ночью... Было или не было? И как ты к этому относишься? Всего несколько слов -- и я пойму по твоему тону... Или ты своей молчанкой -- издеваешься?.." Она приоткрыла рот, готовясь заговорить, замерла, собираясь с силами, -- опущенные ресницы подрагивали, -- и произнесла севшим голосом:
       -- Ну да, теперь мы не... Все кончилось... -- Сообразив, что наваждение с объединенной памятью и чтением мыслей прекратилось, она вдруг испытала не только облегчение, но и сожаление. -- Весь этот бред... Все -- было?.. На самом деле? -- "Скажи -- нет, -- с мольбой подумала она. -- Скажи, что не понимаешь, о чем это я. Скажи, что впервые слышишь, что мне просто приснился кошмар..."
       -- Да, -- спокойно ответил Петя. "А тебе хотелось бы, чтобы ничего не было?" -- Было... Все... -- Он сделал паузу и повторил: -- Все было. -- И улыбнулся с легким злорадством.
       Марина снова подняла глаза. Лицо -- в красных пятнах. "Значит, и у нас с тобой все было. А что же теперь с Костей? Что я ему скажу?.. Ах, да... Он и так все знает... Ужас! Жуть какая-то... Конечно, ничего прежнего не будет. Наверное, больше вообще ничего не будет. Кто может простить измену? Я -- его шашни на стороне, он -- мой трах с Петей... Да и остальные наши с ним намерения. Как выяснилось, совершенно разные".
       -- И что теперь?.. -- осведомилась она, стараясь не смотреть на Петю ниже пояса.
       Петя поднял брови, пожал плечом. "Хотел бы я сам знать, что теперь... Какие у нас должны быть отношения -- у всех троих? Я могу отвечать лишь за себя. Да и то... не знаю как следует... Все было бы терпимо. Но яблоком раздора стала именно ты... Вот ведь проблема!"
       -- А что теперь? -- сказал он. -- Все живы-здоровы. Это главное. Остальное... С остальным... конечно, придется разбираться. Тут уж ничего не попишешь.
       -- Да, разбираться... -- отозвалась Марина удрученно. "Хорошо вам, мужикам... дружба, недружба... Общий язык найдете. А вот мне каково!.. С каждым из вас разбираться... И чем все кончится? Одно понятно: все, что я планировала, все, на что рассчитывала, -- все рухнуло. Спасти бы хоть малость. Но как?"
       Петя едко усмехнулся.
       -- И уж наверняка всем нам будет что вспомнить об отдыхе на необитаемом острове. -- И -- глядя прямо в глаза Марине: -- А мне -- уж точно будет что вспомнить. -- "Ты была выше всех похвал, -- мысленно добавил он то, что не смог выговорить. -- Вот бы снова так. Но без всяких там обязательств... Все равно я никогда не смогу тебе верить... Во всяком случае, верить до конца..."
       -- Да уж. Я буду вспоминать этот остров с дрожью.
       -- Вот как? С дрожью удовольствия или отвращения? Или того и другого вместе?
       Марина смутилась. "А ведь и впрямь не все было так плохо. Ночь, как ни крути, мне понравилась. Но это было какое-то сумасшествие. Какой-то неожиданный и необъяснимый порыв или прорыв... к тому, что я хотела... Не знаю, смогу ли я снова с тобой... Когда мы столько знаем друг об друге... И не знаю, сможешь ли ты... Захочешь ли?.."
       -- Ну, я имела в виду -- в общем... весь этот скандал...
       -- Общее состоит из частностей.
       -- Но в частностях надо еще разобраться.
       -- Одна из частностей -- мы с тобой.
       -- И Костя тоже. Неотрывная частность.
       -- Н-да... Наверное... -- Петя недовольно скривился. "Тоже проблема. Я и Костя. Проблемы с Мариной пусть он сам решает. А вот мы... Друзья... дружбаны... корефаны... друганы... Кто мы теперь друг для друга? И вообще, были мы друзьями или нет? Тоже предстоит переварить..."
       -- А где Костя? -- спросила Марина не без тревоги -- то ли за него самого, то ли за вероятные проблемы и неприятности, которые могли от него последовать.
       -- В своей палатке дрыхнет.
       -- А он не мог там что-нибудь... учудить?..
       -- Над собой, что ли?
       Марина коротко кивнула. Петя покачал головой.
       -- Во-первых, он не из тех, кто на себя руку поднимает, -- слишком уж он себя любит...
       Марина кивнула, соглашаясь.
       -- А во-вторых, -- продолжал Петя, -- если бы хотел учудить, то учудил бы раньше, до рассвета. Всю ночь по острову шлялся. Божка утопил. И приперся в лагерь только под утро. Когда наверняка все перегорело... Впрочем, скоро узнаем. Пора вставать и собираться. Думаю, отдых на острове закончен. Для меня -- точно.
       Марина вытащила из-под пледа две полоски купальника.
       -- Отвернись.
       -- Зачем? -- искренне удивился Петя. -- Ты что, сильно изменилась, пока спала? У тебя за ночь третья ягодица выросла или пара лишних грудей проклюнулась? Ты забыла, что вчера вечером я тебя не только видел?..
       -- Ну, как хочешь! -- сказала она сухо.
       Марина отбросила плед и начала надевать трусики, потом лифчик. Петя любовался ее телом и с сожалением думал: повторится ли подобная ночь?..
       -- А остальное... -- задумчиво протянула Марина, стоя на коленках посреди палатки и оглядываясь.
       -- Остальное? Что -- остальное?
       -- Ну... мои вещи...
       -- Ты же сюда не насовсем переехала, -- проговорил Петя колко, -- а только переночевать. Так что остальные твои вещи все еще в Костиной палатке.
       Марина молча расстегнула вход и, пригнувшись, вышла наружу. Петя встал, натянул плавки и вышел следом. Марина пошла прямиком к морю.
       -- Марин, ты куда? -- удивленно сказало ей в спину Петя.
       Марина остановилась, обернулась, молча посмотрела на Петю. Затем с трудом выговорила:
       --Надо мне... пополоскаться, чтобы... Сам понимаешь...
      
      
       Около полудня, когда Петя и Марина, почти не разговаривая, вдоволь поплавали, после чего распотрошили запасы съестного в Петином рюкзаке и уничтожили по банке цыпленка в желе и по паре ломтей подсохшего батона, запили консервы теплой водой из пластиковой бутыли, собрали рюкзак и палатку Пети, а Марина почистила песком и морской водой котелок из-под каши, -- после всего этого Петя отнес и уложил в лодку свои вещи. Оба котелка и топорик Марина поставила возле Костиной палатки.
       Петя сменил плавки на полосатые пиратские шорты, нацепил серую шапочку-панамку. Марина, по-прежнему в купальнике, спасаясь от солнца, повязала на голову Петино полотенце. Петя предложил разбудить Костю, чтобы она забрала из его палатки свои вещи, но Марина отказалась.
       -- Будем ждать, пока он проснется, -- сумрачно заявила она.
       Они сидели в лодке: Марина на скамейке -- коленки вместе, локти на коленках, подбородок на кулачках, а Петя на борту -- одна нога на скамейке, другая покачивается за бортом. Оба посматривали на Костину палатку и молчали.
       Чем дольше они молчали, тем тягостнее становилось молчание. И Марина и Петя чувствовали себя неловко, хотя старались не показывать этой неловкости. Однако неловкость лишь усиливалась, когда кто-то из них вдруг вспоминал минувшую ночь и сегодняшнее утро, а вспоминали они то и дело, вспоминали невольно, стоило им взглянуть друг на друга. Они никак не могли до конца осознать, принять новые и столь внезапно случившиеся в их отношениях перемены, эту близость, и желанную, и приятную, и ненавистную, и оскорбительную, и неожиданную, -- и все это одновременно из-за странного воздействия на всех троих неведомой силы древнего божка. И отношения свои теперь надо было выстраивать как-то по-новому, потому что по-старому теперь не получится, а вот как -- по-новому -- никто из них не знал.
       Но и молчать, словно после тяжелого семейного скандала, становилось невмоготу, а Костя все еще не появлялся из палатки. Оба понимали, что надо бы все же заговорить друг с другом, и оба не решались прервать молчание, опасаясь, что ничего путного из разговора не выйдет, разве что с пустяка начнется перепалка, а за нею и ссора. Оба не хотели ссориться.
       Марина искоса взглянула на Петю. Тот наклонился вперед, уперся локтями в колени и сосредоточенно наблюдал как под днище лодки раскатываются мелкие волны.
       -- Как ты думаешь, -- тихо сказала Марина, -- что это могло быть?
       -- Что -- это?
       -- Фигурка.
       -- Хм... Какой-то местный божок. Из глубины веков, так сказать.
       -- Я имею в виду силу воздействия этой... этого божка. И вообще, что за воздействие на человеческий мозг -- излучение, волны какие-то?.. Откуда такое могло взяться?
       Петя вздохнул.
       -- Есть многое на свете...
       Марина немного подождала продолжения и поинтересовалась:
       -- И что? На свете...
       Петя тяжело вздохнул.
       -- Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. Шекспир. "Гамлет". Тебя и номер страницы назвать?
       -- Исчерпывающий ответ.
       -- А какой бы ты хотела? -- вяло вопросил Петя. -- Я эту железную штуковину и в руках как следует не подержал... -- Он замялся. -- Судить могу только по ночным ощущениям... Как, впрочем, и ты... А уж чтобы ответить на вопрос, что же у нее за воздействие такое, надо бы целому секретному институту над статуэткой поколдовать пару лет... Впрочем, вряд ли кто теперь сможет это сделать. -- Он выпрямился и потянулся, с наслаждением прогнулся назад, едва не потеряв равновесие и не опрокинувшись на дно лодки. -- Может, это и к лучшему. Представляешь, что было бы с этим институтом, попади божок туда?
       Марина усмехнулась.
       -- Нетрудно догадаться. Неожиданно все всё друг про друга знают. Кто с кем тайно спит; кто сколько и за что берет взятки и кто кому дает взятки; кто кому на самом деле пишет диссертации; кто ворует институтские деньги; у кого какие заначки и в каких банках, включая коды сейфов; кто какой разведке что сливает и за какие гранты и гонорары; кто регулярно "стучит" на своих сотрудников и подличает ради того, чтобы сделать карьеру, получить ученое звание, премию, а то и вовсе ради того, чтобы только получить удовольствие от чужих неприятностей или просто -- по велению иудской своей души.
       -- Вот это была бы кутерьма-кутерьмища! -- отчетливо и с удовольствием выговорил Петя. -- Такому институту враз пришел бы капут. Без всякого распоряжения свыше.
       -- А подсунуть ее политикам... -- подхватила Марина. -- Скажем, на солидной пресс-конференции, чтобы журналисты узнали, что политики не только говорят, но и думают. Или прямо в парламент...
       -- Увидеть бы все это, -- сказал Петя с мечтательной улыбкой.
       Они снова помолчали. Теперь каждый искал тему, чтобы снова завязать разговор. Первой снова нашлась Марина.
       -- Я думаю, что если бы минерал или руда с такими свойствами существовала бы на Земле, то ее давно бы нашли.
       Петя оживился и даже позволил себе посмотреть на Марину.
       -- А может, и нашли, да сразу засекретили. Ведь распространись такое по свету, наша цивилизация давно бы откинула копыта. Нашему миру лжи на одной планете с таким вот минералом не ужиться.
       -- И что было бы? Зажили бы мы при коммунизме?
       Петя покачал головой.
       -- Думаю, что это была бы очень обновленная или даже совсем другая цивилизация. Причем после очень большой войны. А как ее потом назвали бы? Наверное, и не коммунизмом, и не капитализмом. Это была бы... какая-нибудь безудержная всемирная супердемократия, при которой потенциальные преступники просто вешались бы от безысходности, а правил бы всем миром диктатор... а может, и не диктатор. Откуда нам знать?
       -- Нет, наверное, это все-таки был метеорит, -- проговорила Марина. -- Я читала о таких. Полетал где-то в космосе, нахватался излучений, которых на Земле не бывает, и однажды в незапамятные времена свалился прямо на голову местному народу.
       Петя ухмыльнулся. "Да ты просто мои мысли читаешь -- безо всяких божков!"
       -- Вот-вот! После этого страна развалилась и утонула. Вместе с народом, который не выдержал собственной честности -- нежданной и ненужной.
       Марина пожала плечами.
       -- А что? Может, все так и было.
       -- А почему метеорит? -- спросил Петя, снова разглядывая волны. -- Почему не какая-то древняя и могучая магия? Как в кино показывают.
       -- Н-ну, потому что, в отличие от некоторых своих подружек, я в эту фигню не верю... Или почти не верю.
       Петя ехидно улыбнулся.
       -- А как же все эти документальные передачи по тиви -- про аномальные зоны, духов, колдунов и привидений?
       -- Ну, во-первых, тиви и есть тиви -- что с него возьмешь? Ты же на больных не обижаешься? А во-вторых, я убеждена, что вся эта магия считается магией лишь до той поры, пока ее не возьмут за хвост и не выпотрошат ученые. После чего она становится научно доказанным фактом. Такое уже не раз было в нашей истории.
       -- Прописные истины упрямого прагматика.
       -- Прописные или нет, а всё -- истины, -- отозвалась Марина рассудительно.
       Затем они снова замолчали. Петя закурил первую за сегодня сигарету и после двух глубоких затяжек с отвращением почувствовал, как от никотина слегка поплыло в голове. Марина, пригорюнившись, водила пальцами по шершавому борту лодки с облупившейся и местами осыпавшейся краской и старалась не думать о том, что будет, когда Костя наконец вылезет из своей берлоги.
       Солнце припекало, и немного погодя Марина попросила воды. Петя достал из рюкзака бутыль с водой и передал Марине. Когда она пила теплую пахнущую пластмассой воду, Петя вдруг напрягся и с оживлением негромко сказал:
       -- А вот и он. Жив, здоров и невредим -- лидер Костя, сукин сын.
       Марина резко опустила бутыль.
       -- Петя! Прекрати! На материке можете говорить что хотите. Здесь, пока мы не уплыли, давай сдерживать эмоции.
       Петя бросил недокуренную сигарету на мокрый песок и обреченно вздохнул. Она права. Спокойно. Что это он, в самом деле? Скорей всего, вчера они, все трое, были одинаково неправы. А стало быть, все -- сукины дети.
       -- Это я так... -- сообщил он. -- В рифму пришлось.
       Костя огляделся и теперь неторопливо шел к ним. На нем были плавки. Он был бос. В руке -- фляга с водой. На ходу он отпивал по глотку.
       -- Обойдись без рифм, -- глухо посоветовала Марина. -- Тем более -- таких.
       -- Ладно. Только ты и ему скажи...
       -- Скажу, если надо будет.
       -- Ага. И если он послушает.
       Костя подошел и остановился в нескольких шагах от слегка задранного носа лодки. Прищурившись, поглядел на лодку, на Петю, на Марину. Вид у него был не самый свежий -- русые волосы взлохмачены, глаза припухли, губы потрескались.
       "М-да... Викинг, потрепанный бурей, -- подумал Петя. -- Впрочем, не все же тебе попутный ветер по жизни, дружище".
       -- Собрались, я гляжу, -- сиповато промолвил Костя.
       Петя молча кивнул и стал смотреть в сторону.
       -- Да, как видишь, -- сказала Марина равнодушным тоном. "О, Боже! Хоть бы обошлось без выяснения отношений".
       -- Что, бросить меня хотели? -- с укоризной осведомился Костя. Он вспомнил свою ночную попытку отплыть.
       -- Хотели бы -- бросили бы, -- ровным голосом заявила Марина. -- А так -- сидим, ждем вашу милость.
       -- Ладно, сердобольные мои. Подождите еще немного, пока я тоже соберусь.
       -- Окунись, что ли, -- предложила Марина. -- Взбодрись. А то видок у тебя... как после тяжелого запоя.
       -- Так и есть, -- проворчал Костя, завинчивая флягу, уронил ее на песок, вздохнул глубоко и с разбегу нырнул в прибой.
       Петя вспомнил, что у Кости хранилась плоская фляжка НЗ со спиртом и что пиво стояло в его палатке. "Ну конечно, -- подумал он. -- Крутой парень топит горе в огненной воде. Тоже мне -- индеец Белое Перо. В заднице".
       -- Что это он сказал? -- спросила Марина, обернувшись к Пете.
       -- Ничего особенного. Сдается мне, он вылакал спирт из НЗ и запил его пивом. Никогда не пробовала?
       -- Нет.
       -- Убийственная смесь. Даже в небольших количествах. "Ёрш" называется.
       Марина, щурясь от солнца, вопросительно посмотрела на Петю. Тот неохотно пояснил:
       -- Мне жаль его печенку. Полагаю, она в нокауте.
       "Вот дурачок!" -- сочувственно подумала Марина о Косте. Но нет, надо держать себя ровно с обоими. Хотя бы на острове. Да и вообще, ей бы сначала в себе разобраться.
       Мокрый Костя вышел на берег. Он тяжело дышал и держался рукой за правый бок, где, судя по его ощущениям, на месте печени залег тяжеленный булыжник. "Что-то я переборщил вчера. Пошел в разгон, сорвало тормоза, и потом уже не мог уже остановиться, пока не добил весь спирт. М-да, такой ершик надо было употреблять осторожней, -- сказал себе Костя. -- А эта сучка -- видит, что мне хреново, и хоть бы спросила, что да как, не говоря уж о том, чтобы посочувствовать. Не чужие все-таки... Не совсем чужие. И Петя хорош. Ишь, рожу воротит. Будто сам -- ангелочек небесный".
       -- Я быстро... -- пробормотал он, отдышавшись, и пошел к одинокой палатке возле кучки золы. В горле стоял ком обиды.
       -- Петя, помоги Косте, -- сказала Марина, глядя вслед согбенной фигуре бывшего команданте.
       "Да, жалко его, -- подумал Петя с искренним сочувствием. -- Сдается мне, он тут больше всех пострадал. А его самолюбие -- уж точно. Такое разочарование и такие удары судьбы. -- Он вспомнил свой прямой справа. -- А этот удар, наверное, был-таки лишним". Он повернулся к Марине.
       -- Там ведь и твои вещи. Могла бы присоединиться.
       Марина ловко перескочила через борт. Они зашагали вслед за Костей. Тот оглянулся, но ничего не сказал. Он снова шел впереди, но в его походке не было прежнего лидерского задора.
       Еще через час общими усилиями, почти не разговаривая (точнее -- хмуро обмениваясь сквозь зубы словами и короткими фразами), тяжелую посудину с трудом стащили на воду и поспешно побросали в нее поклажу. Костя и Марина забрались в лодку, а Петя отвел ее немного от берега, потом подтянулся на руках, отчего лодка накренилась и закачалась, и перевалился на рюкзаки и скамейки. Тем временем Костя поставил мотор на место и завел со второго рывка. Лодка развернулась по широкой, плавной дуге и пошла прочь от острова. Костя сидел на руле и посматривал на компас. Остров медленно удалялся -- маленький, неприметный, безымянный, необитаемый и опасный.
       "Надо будет сюда вернуться, -- подумал Петя. -- Обязательно надо вернуться и найти этого божка... И притащить на материк... И посмотрим, что после этого с нами -- со всем нашим миром -- станется? Оч-чень будет интересно..."
       -- Прощай, остров загадок и разочарований, -- грустно произнесла Марина, глядя из-под длинного козырька бейсболки на груду серого песка над таинственными развалинами.
       Петя хотел было съязвить насчет пошлых красивостей, но вовремя смолчал. Зачем настраивать Марину против себя? Ведь у него с ней теперь может много чего случиться.
       "Еще каких разочарований! -- подумал Костя, не оглядываясь. -- Будь ты неладен! Чтоб тебя первым же штормом смыло!"
       -- Остров забытого бога... так лучше звучит, -- сказал Петя и мысленно добавил: "Кому остров разочарований, а кому... В общем, кому как..." И украдкой глянул на Марину.
       -- Забытого бога? -- процедил Костя брюзгливо. -- Если ты об этой железяке, то лучше и не напоминай.
      
      

    22 марта 2005 г. - 15 ноября 2012 г.

    г. Симферополь

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       1
      
      
      

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Азарьев Олег Геннадьевич (ogazar@mail.ru)
  • Обновлено: 21/09/2013. 172k. Статистика.
  • Повесть: Фэнтези
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.