Annotation

     Я уже и забыл, какое небо на Марсе - грязно-синее, почти серое, с отливающими желтизной облаками. Я отвык от здешнего разреженного воздуха, колючего ветра и пробирающего до костей холода. Но самым неприятным был вездесущий марсианский песок - он моментально забился под одежду и заскрипел у меня на зубах, стоило мне выйти из люка челнока и сделать пару шагов вниз по трапу.

     Марс оставался Марсом - суровой, неприветливой планетой. За пять столетий терраформирования его удалось приспособить для жизни людей, но превратить в цветущий, благодатный мир оказалось не под силу. В итоге получилась этакая смесь Сибири, Сахары и Гималайского высокогорья.

     Следом за мной по трапу спустилась Краснова. Её стройную фигуру облегал утеплённый китель с электроподогревом, поэтому, в отличие от меня, она чувствовала себя вполне комфортно на холодном марсианском ветру. Мы вместе смотрели на небольшой белый гравикар с широкой зелёной полосой вдоль корпуса, который только что отчалил от здания космопорта и быстро заскользил над лётным полем, направляясь в нашу сторону.

     Я вспомнил тот день, когда на точно таком же школьном каре (а может, и на этом самом) меня, четырнадцатилетнего мальчишку, доставили к орбитальному челноку и представили капитану корабля 'Амстердам' Гильермо Лопесу - моему первому командиру. Под его началом я прослужил до двадцати лет, потом Лопес перевёлся в Исследовательский Департамент, и капитаном 'Амстердама' стал старший помощник Бережной, а я занял его место второго пилота и старпома. Впрочем, в этой должности я пробыл недолго, лишь три с половиной года, после чего совершил очередной карьерный скачок и получил под своё командование корабль 'Кардифф'. А теперь вот настал мой черёд принимать новичков.

     - Пятнадцать лет не была на Марсе, - задумчиво произнесла Краснова. - С тех пор как закончила школу. А ты, кэп?

     - Тринадцать, - ответил я. - Тоже после школы. И никогда не хотелось вернуться.

     Мы обменялись понимающими взглядами. Мало кто из выпускников Марсианской Звёздной школы испытывал тёплые или хотя бы ностальгические чувства к своей альма-матер. Семь лет учёбы в ней были далеко не лучшей порой в нашей жизни. Школа отняла у нас детство, и этого мы ей простить не могли. Но это вовсе не значит, что мы жалели о прошлом. Если бы можно было повернуть время вспять и заново прожить школьные годы, то лично я оставил бы всё, как есть. Другие, думаю, тоже.

     Гравикар остановился возле нас, и из него вышло трое подростков в кадетских формах - два паренька и девочка; в руках они держали чемоданы с личными вещами. А сопровождал их, к моему несказанному удивлению, тот самый капитан Лопес. После его перехода в Департамент мы больше не встречались: 'Амстердам' перевели на самый длительный из колониальных маршрутов - до планеты Эсперанса, а Лопес месяцами пропадал в дальних экспедициях, и так уж получилось, что наши пути ни разу не пересеклись. Зато, как и прежде, в информационных сетях Земли и других планет регулярно появлялись его новые статьи по астрофизике. Причём особо искать не приходилось - все ведущие университеты и научные центры непременно включали их в свои каталоги важнейших новинок. Капитан Лопес был не только астронавтом, но и видным учёным.

     Меня поразило, как сильно он постарел за эти годы - его фигура потеряла былую выправку, заметно раздалась вширь, лицо покрыла сеть мелких морщин, а из-под форменной фуражки выбивались совсем уже седые волосы. И он больше не был капитаном - на его погонах сверкали адмиральские звёзды.

     После обмена приветствиями, Лопес сказал:

     - Вот, капитан Мальстрём, привёл вам пополнение. Прошу любить и жаловать. - Затем повернулся к своим подопечным, которые с робким любопытством глазели на меня и Краснову. - Ну что ж, кадеты, ваша учёба закончилась, теперь начинается служба. Будьте достойны высокого звания... - Лопес умолк и прокашлялся. - Ай! К чёрту все эти речи. Ступайте, ребятки. Удачи вам.

     Мигом сообразив, что адмирал хочет поговорить со мной, Краснова пригласила новичков пройти в челнок. Они старательно отсалютовали нам и вслед за моим старшим помощником поднялись по трапу к пассажирскому люку.

     Лопес провёл их печальным взглядом, в котором явственно читалась зависть старости к юности. Потом снова посмотрел на меня.

     - Чертовски рад нашей встрече, Эрик. У тебя всё в порядке?

     - Грех жаловаться, - ответил я. - Как видите, уже командую кораблём.

     Адмирал кивнул:

     - Я был очень горд за тебя, когда ты стал капитаном. Не удивлюсь, если через пару лет ты получишь второй ранг.

     Я небрежно пожал плечами.

     - Звания для меня не главное. Я хотел бы перевестись в Исследовательский Департамент. Уже зондировал почву по поводу нового крейсера, спрашивал, есть ли смысл подавать рапорт, когда объявят о наборе экипажа. Но в штабе мне отсоветовали. Сказали, что мою кандидатуру даже рассматривать не станут. Мол, я ещё должен набраться опыта.

     - Пожалуй, они правы, - сказал Лопес. - Ты из молодых да ранних, но настоящий опыт всё-таки приходит с годами. А командовать исследовательским кораблём - это огромная ответственность. Будь ты просто вторым пилотом, никаких проблем с переводом не возникло бы - у начальства ты на хорошем счету. Но ведь ты не согласишься на понижение в должности, верно? Даже ради службы в Департаменте.

     - Конечно, не соглашусь, - подтвердил я. - Слишком уж привык быть капитаном.

     - То-то и оно. Так что наберись терпения и жди. В среднем каждые полтора года в Исследовательском Департаменте освобождается одна капитанская должность. Тебе только двадцать семь, времени впереди много. Твоя карьера только начинается. - Он невольно вздохнул.

     А я запоздало сообразил, что с моей стороны было не слишком тактично заводить разговор о Департаменте. Уж кому-кому, а Лопесу сам Бог велел с младых ногтей быть астронавтом-исследователем, но по семейным обстоятельствам он почти всю свою карьеру провёл на грузовых рейсах. Ещё в юности его угораздило жениться на девушке с Тауры - ближайшей к Земле звёздной колонии, а через несколько лет она попала в аварию и навсегда осталась инвалидом. Лопес любил её и бросить не мог, а перевод в Исследовательский Департамент означал бы его длительные многомесячные отлучки. Так он в течение четырёх десятилетий и летал между Землёй и Таурой - сначала вторым пилотом, а потом капитаном.

     Его жена умерла семь лет назад, и только тогда Лопес стал свободным. К тому времени ему уже исполнилось шестьдесят, обычно в таком возрасте в Департамент не берут, тем более на должность капитана, однако для Лопеса, учитывая его научные заслуги, было сделано исключение. Но, как и следовало ожидать, ненадолго - уже само адмиральское звание означало, что он ушёл из Большого Космоса...

     - Ну а вы, адмирал? - спросил я осторожно. - Давно вас... э-э... подкосило?

     Лопес нахмурился.

     - Ещё пять лет назад.

     - Пять лет? - удивился я. - Странно, что я ничего не слышал.

     - Об этом никто не знал. Я ушёл с рейсов лишь в начале этого года.

     - Ого! - Я был поражён. - Долго вы продержались!

     - Да, долго. Сам не ожидал. Скрывал это от всех, обманывал врачей - очень уж хотел дотянуть до семидесяти... Но не дотянул.

     - Вас вычислили?

     - Нет, это было моё собственное решение. Мне становилось всё труднее переносить длительный гипердрайв, наконец я понял, что уже не могу в полной мере исполнять капитанские обязанности, поэтому подал рапорт об отставке. Притворился, что у меня только-только началась вторая стадия, и в медкомиссии мне поверили. Совсем увольняться со службы ещё не хотелось, но для испытателя я был уже староват, а штабная должность меня не привлекала, так что пошёл инструктором в школу. Теперь учу подрастающее поколение - короткие полёты для меня не проблема.

     - И как это, быть учителем в нашей школе? - полюбопытствовал я.

     - Трудно, - признался Лопес. - Невероятно трудно. Словно ходишь по лезвию ножа. Стоит проявить немного мягкости, как дети начинают требовать поблажек, жалуются, что не успевают с заданиями, и в результате тормозится весь учебный процесс. Излишняя строгость тоже не к добру - тогда ученики утверждаются в мысли, что такому преподавателю всё равно не угодишь, хоть как ни старайся... - Лопес покачал головой. - Мне совсем не нравится, что мы так загружаем ребят, заставляем их вкалывать с утра до ночи, почти не оставляя им времени для досуга - а только для отдыха. Это неправильно, несправедливо... но иначе нельзя.

     Я это понимал. Мы все понимали. Наш Звёздный Флот и без того испытывал хроническую нехватку кадров - и чем дальше, тем сильнее. А каждый лишний год обучения - потеря ещё более сотни специалистов.

     - Боюсь, вы недолго продержитесь на этой работе, - сказал я откровенно. - Вы отличный командир, замечательный наставник, но слишком добрый и мягкий человек для школьного учителя.

     Лопес хмыкнул.

     - Думаешь, другие преподаватели бессердечные? Они тоже люди, им тоже жалко детей... Хотя, возможно, ты прав. Будущее покажет. Если у меня ничего не получится в школе, пойду работать в университет, буду читать лекции по астрофизике. Меня, кстати, уже приглашают - но ни на Земле, ни на Марсе я не останусь. Выберу одну из звёздных колоний... Любую, кроме Тауры. - При этом в его взгляде на короткое мгновение мелькнула затаённая боль. - Скорее всего, Цефею.

     - В Эсперо-Сити тоже неплохой университет, - заметил я.

     Он слегка усмехнулся.

     - Агитируешь за свою планету? Вижу, ты по-настоящему привязался к Эсперансе.

     - Да, - подтвердил я. - За эти семь лет она стала моим домом. Может быть, я пристрастен, но считаю её лучшей из всех колоний.

     - Твоё мнение разделяют многие. Я тоже рассматриваю Эсперансу как один из возможных вариантов. А точнее - как второй, после Цефеи. Но окончательного решения ещё не принял. - С этими словами он посмотрел на часы. - Ладно, Эрик, мне пора. Через десять минут нужно сопровождать следующую группу. Желаю тебе удачи. И будь для ребят хорошим командиром.

     - Постараюсь быть таким, как вы, адмирал.

     Когда я поднялся на борт челнока, Краснова ожидала меня у люка шлюзовой камеры.

     - Как там новички? - спросил я.

     - Сидят тихо, как мышки, - ответила она с явным неодобрением в голосе. - Растерянные и даже немного обиженные. Адмирал поступил неправильно - оборвал напутственную речь, не представил их тебе как положено. Я, конечно, понимаю: он хотел, чтобы всё было по-простому, без формальностей, но они это не оценили.

     - Ничего страшного, - сказал я. - Сейчас всё исправлю. А ты ступай в кабину, запрашивай разрешение на взлёт.

     - Хорошо, кэп.

     Краснова направилась в пилотскую кабину, а я прошёл в пассажирский салон. При моём появлении ребята быстро поднялись со своих мест.

     - Садитесь, - махнул я рукой. - И можете снять кители, здесь довольно тепло.

     Они последовали моему совету. Тем временем я устроился в кресле напротив и смерил всех троих изучающим взглядом. Мне ещё вчера прислали личные дела новых членов команды, но я не стал их смотреть, так как сначала хотел познакомиться с ребятами лично. Первое впечатление - самое важное, и я не собирался портить его под влиянием чьего-то чужого мнения.

     Двое пареньков внешне представляли полную противоположность друг другу. Один был рыжий и конопатый, с грубыми чертами лица, рослый, крепкого телосложения. Другой - невысокий хрупкий блондин с ясно-голубыми глазами и смазливым девичьим лицом. Он казался значительно моложе своего рыжего товарища, хотя на самом деле всем им было по четырнадцать. Что же касается девочки, то выглядела она вполне заурядно - худенькая кареглазая шатенка, довольно милая, но далеко не такая красивая, как второй из мальчиков.

     Я уже собирался заговорить, когда включился интерком и голос Красновой произнёс:

     - Кэп, диспетчерская дала разрешение на взлёт.

     - Отлично, - сказал я. - Действуй.

     - Принято. Начинаю руление. Инерционные гасители задействованы.

     Я почувствовал, как кресло подо мной проседает, а тело наливается дополнительной тяжестью - Краснова включила на борту челнока искусственную гравитацию и довела её уровень до стандартной единицы. Ребята прореагировали на это нормально: все трое были родом с Земли, а в школьном общежитии для землян и выходцев из звёздных колоний поддерживалась земная сила тяжести, чтобы ученики не отвыкали от нормальной гравитации (что же касается марсиан, то из них комплектовались отдельные экипажи).

     В салоне послышался слабый гул от работающих двигателей - звукоизоляция никогда не бывает идеальной. Мы вчетвером повернулись к ближайшему иллюминатору. Челнок покинул стоянку и по рулёжке выехал на взлётную полосу. После короткого разбега машина взмыла в небо и стала быстро набирать высоту. В принципе, мы могли бы взлететь на и антигравах, но Краснова, как и всякий пилот, при любой возможности предпочитала использовать реактивную тягу.

     - Через полчаса прибудем на орбитальную станцию, и оттуда перейдём на наш корабль, - сказал я ребятам. - Там я представлю вас экипажу. А пока давайте знакомиться. Я капитан третьего ранга Мальстрём, командир межзвёздного транспорта 'Кардифф', на котором вы будете служить. Надеюсь, мы неплохо сработаемся. - Я сделал короткую паузу и посмотрел на девочку. - Теперь твоя очередь.

     Она тотчас вскочила, как подброшенная пружиной, и отчеканила:

     - Кадет Хагривз, сэр! Основная специальность - пилотирование и навигация. Дополнительные специальности - информатика и связь, системы гипердрайва. Знание языков: свободное владение - английский, испанский; со словарём - немецкий, русский, итальянский.

     Я поморщился.

     - Ради бога, сядь! Не прыгай, как кенгуру. - Девочка смущённо села, и я, уже более мягким тоном, спросил у неё: - Так как тебя зовут?

     - Кадет Хагривз, сэр. Марша Хагривз.

     - Очень приятно, Марша, - сказал я. - Или лучше называть тебя Марси?

     - Ну... Да, сэр. Я больше привыкла к Марси. Так меня все называли в школе. Марси на Марсе... - Она смущённо моргнула. - Это такой каламбур, сэр.

     - Спасибо за объяснение, сам бы ни за что не догадался, - иронично произнёс я, чем вызвал у девочки слабую, еле заметную улыбку. - Так вот, Марси, улетающая с Марса. Ты должна уяснить одну вещь: я не люблю, когда ко мне обращаются 'сэр'. Предпочитаю 'капитан' или 'кэп'. Понятно?

     - Да, капитан.

     - А вам, парни?

     - Да, капитан, - хором ответили оба мальчика.

     - Вот и хорошо. Слушайте дальше, - продолжал я. - Вы уже не школьники, так что забудьте про эти строевые штучки. - Я собирался добавить, что подобные 'штучки' призваны крепче держать учеников в узде. Но затем вспомнил, что капитан Лопес об этом не говорил, пока я сам не разобрался. - В конце концов, мы не военные, и я требую от вас просто разумной дисциплины. А от того, что вы всякий раз будете вытягиваться в струнку и отдавать честь, вам не прибавится ни ума, ни знаний, ни опыта. У нас на корабле не казарма, а дружный и сплочённый коллектив, можно даже сказать, семья из двенадцати человек - теперь, вместе с вами, будет пятнадцать. Разумеется, мы подчиняемся уставу и соблюдаем субординацию - но без лишних формальностей. Во внеслужебное время ваши старшие коллеги обычно будут называть вас по имени, на вахте - по фамилии. А вы обращайтесь к ним либо по должности, либо званию, не добавляя 'сэр', 'мэм' или их аналоги на других языках. И для справки: старший помощник Краснова предпочитает, чтобы её называли 'старпом', а главный инженер Штерн - просто 'шеф', и ему безразлично, что у военных так обращаются к сержантам и старшинам. Вам всё ясно?

     Ребята подтвердили, что ясно, и мы продолжили знакомство. Рослого паренька звали Милош Саблич, он был инженером широкого профиля - редкий случай для свежеиспечённого выпускника. Это значило, что он овладел всеми инженерными специальностями, которые преподавались в школе.

     - А какая из них основная? - спросил я.

     - Все, - самодовольно ответил Милош. - По каждой я прошёл полный курс и получил высшие баллы.

     Понятно, круглый отличник. В школе я таких не любил, они раздражали меня своей 'правильностью'. А повзрослев, как правило становились бездушными сухарями. Я эгоистично порадовался, что с Милошем в основном будет иметь дело наш главный инженер, и повернулся к худенькому мальчику:

     - Ну, а ты?

     - Симон Гарнье, - робко представился тот, - хозяйственная служба. Дополнительная специальность... - тут он замялся, уши его покраснели, - полевые операции.

     Губы Милоша слегка изогнулись в усмешке, а вот в глазах Марси явственно промелькнуло сочувствие. Всех школьников, кто не проходил по 'титульным' специальностям пилотов или инженеров, в обязательном порядке готовили к полевым операциям - под этим подразумевался весь комплекс навыков, необходимых для высадки на неизученные планеты в составе десантных групп. Ввиду своего хрупкого телосложения Симон ничуть не годился на роль бесстрашного покорителя иных миров. Да и особым умом, похоже, не отличался, раз не смог получить никакой другой квалификации, кроме хозяйственника.

     Но даже такой простой парень, как он, представлял огромную ценность. Ведь в Звёздный Флот принимали отнюдь не по умственным способностям и не по физическим данным, а совсем по другим критериям. Вернее, по одному-единственному, который назывался резистентностью. И никакого конкурса не существовало - брали всех подряд, да ещё жаловались на острую нехватку кадров.

     - Твоя вторая специальность нам не понадобится, - успокоил я Симона. - Зато первая очень даже пригодится. С тех пор как наш стюард ушёл на пенсию, всеми хозяйственными делами у нас занимается техник Карла Беккер. Вот только на камбузе от неё мало толку - кулинарными способностями она, мягко говоря, не блещет. Надеюсь, ты хорошо готовишь?

     - Ну... неплохо.

     Марси сделала движение, как будто хотела чисто по-школьному поднять руку. Я кивнул ей.

     - Симон скромничает, капитан, - сообщила девочка. - Он отлично готовит. Моя подруга, которая вместе с ним изучала кулинарию, говорит, что он всегда был самым лучшим в классе.

     - Это здорово, - сказал я. - Выходит, нам крупно повезло.

     Симон выглядел польщённым. А Милош тихо фыркнул, демонстрируя своё презрение к такой 'несерьёзной' профессии. Глупый, заносчивый мальчишка. Он просто не понимает, каково это - неделями питаться всухомятку или наскоро приготовленными полуфабрикатами.

     - Вот мы и познакомились, - подытожил я. - Теперь о том, что ждёт вас на корабле. Ты, Симон, получишь в своё распоряжение камбуз. Об остальных обязанностях стюарда пока не думай: сейчас твоя главная и единственная задача - кормить команду. Непосредственно будешь подчиняться старшему технику Морено. Что касается тебя, Милош, то твоим начальником, естественно, будет шеф Штерн. Он и решит, чем конкретно ты займёшься. Ну а ты, Марси, пойдёшь под мою руку, станешь третьим пилотом. Соответственно мы будем и вашими наставниками. Не стесняйтесь обращаться к нам со своими проблемами. А пожелаете продолжить образование - рассчитывайте на нашу помощь и поддержку.

     - Да, капитан, - быстро вставила Марси, воспользовавшись моей паузой. - Это очень хорошо. В школе я изучала ещё три специальности, но мне не хватило самой чуточки, чтобы сдать экзамены. Я бы хотела это исправить.

     Я покачал головой:

     - Не стоит так спешить. В ближайшие несколько месяцев я не советую вам думать об учёбе. Сосредоточтесь на выполнении своих служебных обязанностей. По сравнению со школой, у вас появится гораздо больше свободного времени - но ведь и ответственность неизмеримо возрастёт. Поэтому на досуге отдыхайте и развлекайтесь. Побольше общайтесь с членами команды, играйте в игры, слушайте музыку, смотрите фильмы, читайте книжки.

     Милош пренебрежительно скривился. Я понял, что уж он точно не станет читать книжек, а единственное развлечение, которое себе позволит, это регулярные занятия в спортзале. Остальное время будет проводить за учёбой, стремясь ещё больше расширить свой широкий инженерный профиль. Парень определённо был безнадёжен...

     Марси снова дёрнула руку.

     - Капитан, а когда мы отправляемся в рейс?

     - Через шестнадцать часов, - ответил я. - Завтра в восемь тридцать по бортовому времени. Порт назначения - Цефея. Обычно мы работаем на маршруте 'Земля - Эсперанса', но иногда, как вот сейчас, нас посылают и к другим планетам.

     - Будем вести на буксире баржу?

     Я, конечно, не стал объяснять ей, что по неписаным правилам Звёздного Флота корабль с новичком-пилотом на борту свой первый рейс совершает в одиночку. Вместо этого я сказал:

     - На этот раз летим налегке. У нас очень ответственное задание - везём очередную группу детишек.

     - То есть партию эмбрионов? - уточнил Милош.

     Я посмотрел на него долгим взглядом. Потом с расстановкой произнёс:

     - И всё же мы предпочитаем называть их детьми.

     На следующий день я проснулся несколько раньше обычного - в шесть утра, чтобы без спешки совершить обход корабля перед намеченным на полдевятого стартом. Но оказалось, что я не был самой ранней пташкой: меня опередил Симон Гарнье, которому не терпелось поскорее приступить к обязанностям на камбузе (вчера он успел лишь осмотреть своё новое хозяйство).

     Я обнаружил это, когда отослал кухонному автомату заказ на стандартный завтрак, а через минуту, вместо привычной пиццы с грибами, получил по мини-лифту изумительную мясную запеканку и необыкновенно вкусный овощной салат. Даже кофе был каким-то особенным; я пил его не спеша, смакуя каждый глоток, и удовлетворённо думал о том, что теперь располагаю полнокомплектным экипажем для корабля такого класса, как 'Кардифф' - три пилота (включая меня), пять инженеров, пять техников, врач и повар-стюард. Последний, впрочем, тоже принадлежал к техникам - в Звёздном Флоте отсутствовали рядовые матросы и старшины, а все астронавты делились на техников и офицеров; однако стюардов, в силу их особого положения на корабле, было принято относить к отдельной категории.

     Начиная предстартовый обход, я первым делом заглянул на камбуз, где Симон как раз загружал в лифт завтрак для Ольги Красновой и её мужа, Теодора Штерна. Служба супругов на одном корабле была обычным явлением в Звёздном Флоте. Кроме Красновой и Штерна, у нас на 'Кардиффе' были ещё две семейные пары - инженер Анна Гамбарини со старшим техником Хуаном Морено и техник Мари Лакруа с заместителем главного инженера Жорже Оливейрой.

     Когда я похвалил Симона за роскошный завтрак, он весь расцвёл и быстро приготовил мне вторую чашку кофе.

     - И всё же, Симон, - сказал я, - не советую тебе так рано вставать. Поднимайся с остальными в семь утра. Завтракать мы привыкли на скорую руку. Наш прежний стюард занимался только обедом и ужином.

     - Так ведь у него, наверное, были и другие обязанности, - возразил Симон. - А я занят только на камбузе, и завтраки для меня не проблема. Если с вечера всё наготовить, то утром останется только включить духовки и нарезать овощи. Буду просыпаться минут на сорок раньше, вот и всё.

     - Гм... Я бы не хотел, чтобы ты работал с утра до самого вечера. У тебя должно быть свободное время.

     Мальчик улыбнулся:

     - Времени хватит, капитан. По сравнению со школой... К тому же я люблю готовить. Для меня это не работа, а удовольствие.

     Я кивнул:

     - Прекрасно тебя понимаю. Для меня моя работа - тоже сплошное удовольствие. А чем ещё ты любишь заниматься?

     - Читать, - ответил он с таким смущённым видом, словно признавался в чём-то зазорном.

     В школе чтение художественной литературы, конечно, не запрещалось, но и не приветствовалось. Бюрократы из правительства считали, что это отвлекает учеников от занятий более полезными вещами. Эти же бюрократы наверняка объяснили бы низкие оценки Симона по большинству школьных предметов его увлечением 'лёгким чтивом'. Мне же представлялось, что у парня просто душа не лежала к учёбе. Бывают такие дети - вроде не глупые, но не желающие слишком много учиться. К тому же, как я знал из его личного дела, у Симона был чисто гуманитарный склад ума: он не сдал ни одного экзамена по техническим специальностям, зато без труда овладел всеми восемью официальными языками Федерации.

     Прежде чем покинуть камбуз я сказал:

     - Книги - это хорошо, Симон. Полезно и для ума, и для сердца. Я тоже люблю читать.

     Потом я зашёл в контрольный центр систем жизнеобеспечения, который располагался в одном отсеке с медсанчастью. Этим хозяйством у нас заведовал судовой врач, пятидесятилетний Сергей Качур - самый старший член экипажа и единственный из нас, кто получил свою основную специальность уже не в школе, а в университете. Медицина всегда была уязвимым местом в подготовке кадров для Звёздного Флота. Как показала практика, даже самое интенсивное обучение не позволяло сделать из подростка квалифицированного врача - ведь для того, чтобы успешно лечить людей, нужны не только знания и практика, но ещё и определённый жизненный опыт, который приходит только с годами.

     Поэтому в школе ограничивались изучением лишь основ медицины, лучшие выпускники по этой специальности получали дипломы фельдшеров и медсестёр, а вот будущих врачей набирали уже из действующих астронавтов в возрасте двадцати лет. Их отправляли в медицинский центр при Мюнхенском университете, где они за четыре года проходили ускоренное обучение и интернатуру. Как правило, этого было достаточно, чтобы во время полёта следить за здоровьем экипажа, лечить обычные недомогания и даже делать простейшие, но неотложные операции. Впрочем, доктор Качур лет был способен и на большее, поскольку в период между двадцатью пятью и сорока годами трижды проходил полугодичные курсы повышения квалификации. В своё время он надеялся перевестись в Исследовательский Департамент, где предъявляли более высокие требования к профессиональным навыкам врачей. К сожалению, в силу разных обстоятельств, его планы так и не осуществились.

     Доктора Качура на месте я не застал - он тоже совершал обход корабля, чтобы в последний раз перед стартом взять пробы воздуха и воды во всех жилых помещениях. А пост в контрольном центре занимала техник Сьюзан Грегори, двадцатитрёхлетняя брюнетка с симпатичным веснушчатым лицом. Она встретила меня немного сонной улыбкой:

     - Доброе утро, кэп.

     - Здравствуй, Сью, - ответил я. - Как готовность к старту?

     Она взглянула на один из дисплеев, где выводилась диагностическая информация о состоянии бортовых систем жизнеобеспечения.

     - Проверка пошла уже по второму кругу. Всё работает исправно. Наша служба к полёту готова.

     - Вот и хорошо, - сказал я и внимательнее присмотрелся к ней. - Ты что, не выспалась?

     Сьюзан покачала головой:

     - Как раз наоборот. Вчера я слишком рано легла, собиралась посмотреть перед сном фильм, но почти сразу заснула и продрыхла десять часов.

     - Понятно, - кивнул я. - Значит, до сих пор не можешь проснуться?

     - Да нет, кэп, со мной всё в порядке, - заверила она. - Только голова... ну, немного тяжёлая. Совсем чуть-чуть. Но это ничего - сейчас выпью вторую чашку кофе и буду в норме. Кстати, наш новенький повар готовит изумительно вкусный кофе.

     - А, что там кофе! - небрежно повёл я плечами. - Вот запеканка была просто супер. Тебе понравилась?

     - Я не пробовала, - ответила Сьюзан. - На завтрак я ем только фрукты. Разве ты не помнишь?

     - Конечно, помню, - сказал я, стараясь выглядеть невозмутимым. - Просто из головы вылетело.

     Мне всегда становилось неловко, когда Сьюзан напоминала о наших былых отношениях, поэтому я поспешил закончить инспекцию центра жизнеобеспечения и направился в кормовую часть корабля, где располагался двигательный отсек.

     Мне очень нравилась Сьюзан. Меня влекло к ней буквально с первого дня моей службы на 'Кардиффе', и она тоже не оставалась ко мне равнодушной. Весь позапрошлый год мы были вместе, и я даже решил, что наконец нашёл себе пару, начал подумывать о женитьбе... но ничего не получилось.

     Я так и не понял, какая кошка между нами пробежала. Судя по всему, и Сьюзан этого не понимала. Не было ни ссор, ни скандалов, просто мы внезапно и без какой-либо видимой причины охладели друг к другу. Ещё какое-то время пытались наладить наши отношения, но всё было напрасно. А после очередного короткого отпуска на Эсперансе, который мы решили провести порознь, каждый из нас вернулся с твёрдой уверенностью, что в личном плане между нами больше ничего быть не может.

     Правду сказать, я ожидал, что Сьюзан попросит перевести её на другой корабль. К таким просьбам (тем более, когда речь шла о неудачном романе с капитаном) руководство Флота относилось с пониманием и находило приемлемое для всех сторон решение проблемы. Однако рапорт о переводе Сьюзан не подала и продолжала служить на 'Кардиффе', а наши поначалу натянутые отношения со временем стали ровными и сугубо профессиональными.

     Хотя не стану скрывать: в глубине души я очень сожалел о нашем разрыве. И Сьюзан, без сомнения, тоже. Но ни я, ни она не желали возврата к прошлому...

     Ровно в восемь часов, завершив обход всего корабля, я вошёл в штурманскую рубку. Там уже находилось трое человек - старший помощник Ольга Краснова, новоиспечённый третий пилот Марша Хагривз, а также суб-лейтенант Хироши Йосидо, дежурный по мостику инженер, ответственный за работу компьютерных систем навигации, средств внешней защиты, наблюдения и связи. Марси явилась без моего специального приглашения, но в полном соответствии с правилами, которые требовали, чтобы при отбытии корабля в рейс в рубке присутствовали все штатные пилоты.

     Я распорядился начать окончательную проверку готовности бортовых систем. Краснова и Йосидо принялись за работу, а я повернулся к Марси, которая стояла рядом с моим капитанским креслом.

     - Вчера вечером просмотрел твоё личное дело. Оказывается, лётную практику ты сдала лучше всех в классе.

     Девочка покраснела от удовольствия.

     - Я не знала...

     - Теперь знаешь. Поздравляю.

     - Спасибо, капитан. - Она немного помедлила в нерешительности, затем спросила: - А я буду нести отдельную вахту, или только ассистировать вам со старшим помощником?

     - Получишь отдельную вахту. Сегодня - во вторую смену. Но я, конечно, буду присматривать за тобой.

     К восьми тридцати проверка бортовых систем закончилась, и я объявил старт. С запущенными на полную мощность термоядерными двигателями 'Кардифф' покинул орбиту Марса и устремился в межпланетное пространство. Но вовсе не для того, чтобы набрать определённую скорость, причина была другая. Вопреки распространённому среди обывателей мнению, для сверхсветового прыжка не требовалось никакого разгона - ведь движение в природе всё равно относительно. Однако переход в гипердрайв сопровождался мощным электромагнитным импульсом, и правила безопасности запрещали это делать вблизи населённых планет, космических станций и других кораблей, чтобы избежать помех в работе систем связи.

     Через четверть часа Йосидо доложил:

     - Кэп, предупреждение от Марсианской Противокосмической Обороны. Впереди обнаружен внутрисистемный транспорт Азиатского Союза, следующий по встречному курсу. Скорость - двенадцать с половиной. Расстояние приличное - четыре триста, но нам советуют быть начеку.

     - Понятно. Старпом, сколько до гипердрайва?

     - Шесть минут десять секунд, - ответила Краснова.

     - Значит, успеем. Но на всякий случай включи дополнительную защиту, Йосидо. С них ещё станется долбануть по нам из лазерных пушек, а потом заявить, что приняли нас за крупный метеорит.

     - Силовой экран задействован, - отрапортовал Хироши.

     А Марси тихо произнесла:

     - Вот же вредные!

     - Не вредные, а озлобленные, - сказал я. - Они винят нас во всех своих бедах. В частности, считают, что Северная Федерация обделила их жизненным пространством. Сначала на Земле - когда им не позволили захватить Сибирь и Австралию, а потом и в космосе - когда мы не пустили их на Марс.

     - И правильно сделали. Они же отказались участвовать в его терраформировании. Хотели прийти на всё готовенькое.

     - По логике ты права, - согласился я. - Но чисто по-человечески... Всё-таки нужно учесть, что Федерация занимает добрую половину земной суши и при этом её население составляет лишь пятую часть от общей численности жителей Земли. Нам трудно представить, в каких кошмарных условиях живут остальные люди. У нас часто нарекают на низкий уровень жизни, безработицу, нехватку продовольствия, всё ухудшающуюся экологическую ситуацию. Но наши беды - ничто по сравнению с проблемами того же Азиатского Союза, Исламской Джамахирии и, особенно, Африканской Республики. Там творятся страшные вещи, а мы даже пальцем не шевельнём, чтобы чем-то помочь... Разве что покупаем у них резистентных детей, платим огромные деньги и лицемерно называем это гуманитарной помощью. Хотя прекрасно знаем, что почти вся эта 'помощь' оседает в карманах их правителей, а простому народу достаются разве что жалкие крохи.

     При моих последних словах Марси невольно покосилась на Йосидо. Двадцатидвухлетний Хироши заметил это и ухмыльнулся.

     - Чего зыркаешь, малявка? Небось решила, что раз у меня глаза раскосые, то я уже 'купленный'? - Он изображал иронию, хотя на самом деле испытывал досаду. - К твоему сведению, я не китаец, а японец, и моя страна - член Федерации.

     Марси смущённо потупилась. Впрочем, её ошибку можно было понять. В Звёздной школе она постоянно имела дело с учениками разных азиатских национальностей и наверняка умела их различать. Однако Хироши Йосидо, стопроцентный японец, по странной прихоти природы выглядел как вылитый китаец. Несмотря на имя и фамилию, его часто принимали за 'купленного' - что ему совершенно не нравилось.

     Дальше мы молчали в ожидании первого прыжка. Наконец Краснова объявила:

     - Двигательный отсек докладывает о готовности к гипердрайву. Начат тридцатисекундный отсчёт.

     Я привычно бросил взгляд на дисплей, куда выводились характеристики пульса членов экипажа - по правилам каждый был обязан носить на запястье специальный браслет с датчиком. Показания свидетельствовали, что все на корабле бодрствуют. Гипердрайв не жаловал спящих.

     Тридцать секунд истекло и мы вошли в сверхсветовой прыжок - спокойно и буднично, как делали это многие тысячи раз. В момент перехода в гипердрайв все люди на корабле почувствовали лёгкую заторможенность, словно мысли в наших головах внезапно натолкнулись на невидимый упругий барьер. Но уже в следующую секунду барьер исчез и всё нормализовалось. К этому явлению мы привыкли ещё со школьных лет и перестали обращать на него внимание.

     Краснова доложила:

     - Системы гипердрайва работают в стабильном режиме. Расчётное время прыжка - 8 минут 52 секунды. Протяжённость - 0,47 парсека.

     Все обзорные экраны в рубке зияли чернотой. Они ничего не показывали, так как снаружи ничего не было. Даже вакуума. Мы, астронавты, употребляем слова 'лететь' и 'полёт', подразумевая под этим последовательность прыжков; но никогда не называем полётом сам прыжок - тем более, полётом в гиперпространстве. Потому что нет никакого гиперпространства; есть лишь Абсолютное Ничто, Предвечная Пустота, которую мы пронзаем, чтобы добраться до звёзд. Пустота более ужасная, чем любой океан энергии...

     Когда в 2177 году, немногим более четырёх столетий назад, была разработана теория гипердрайва и создан первый космический аппарат, который за сотые доли секунды преодолевал несколько астрономических единиц, всё человечество возликовало. Звёзды, которые раньше казались такими далёкими и недоступными, вдруг стали близкими и достижимыми. Перед людьми открылась дорога в Большой Космос, не ограниченный пределами Солнечной системы. Дорога к другим мирам, к новому жизненному пространству.

     Затаив дыхание, перенаселённая Земля следила за экспериментами с животными - от мышей до обезьян. Потом медики долго наблюдали за четвероногими астронавтами, проводя различные тесты, пока не пришли к единодушному выводу, что гипердрайв не оказал на них вредного воздействия. Наконец настала очередь человека... и по всей планете прокатился вздох ужаса и разочарования.

     Сверхсветовой прыжок не убивал людей, но полностью лишал их рассудка, превращал в безмозглых идиотов. Одно короткое мгновение гипердрайва буквально плавило человеческие мозги, тогда как разум животных - и примитивный мышиный, и высокоразвитый у приматов - при этом нисколько не страдал. Положение не спасали и мягкие формы анабиоза, вроде гибернации. От безумия предохраняло только полное замораживание в криогенных камерах, но тут возникала другая, тоже неразрешимая проблема - в среднем восемь из десяти человек, подвергнутых жёсткому анабиозу, так и не оживали после размораживания, а уцелевшие нуждались в длительной восстановительной терапии. А если учесть, что там, у других звёзд, не было никого, кто мог бы оказать медицинскую помощь оживлённым людям, то вероятность смерти возрастала до всех ста процентов.

     Путь в Большой Космос на деле оказался дорогой сквозь ад. Гипердрайв, конечно, нашёл практическое применение - беспилотные суда использовались для переброски срочных грузов в пределах Солнечной системы, а к звёздам отправлялись автоматические исследовательские станции, которые сокращённо именовались 'автоматами'. Но большинства людей это не касалось. Их волновали более насущные вопросы, прежде всего - перенаселённость, загрязнение окружающей среды и истощение природных ресурсов.

     Тем не менее эксперименты со сверхсветовыми прыжками при участии человека не прекращались, благо в добровольцах недостатка не было. Учённые постоянно совершенствовали системы гипердрайва, испытывали разные модели и всевозможные режимы их работы, разрабатывали весьма хитроумные средства защиты - но всё безуспешно. Им не удавалось даже понять, почему гипердрайв разрушает человеческий разум. Это, кстати, до сих пор не известно.

     Только спустя двадцать девять лет со времени изобретения гипердрайва, уже в начале XXIII века, случилось то, чего уже почти никто всерьёз не ожидал: очередной подопытный сохранил после прыжка здравый рассудок. Звали его Раден Афанди; как и многие другие добровольцы, он был нелегальным мигрантом и вызвался участвовать в экперименте ради предоставления его семье гражданства Федерации.

     Очень скоро стало очевидно, что ни режим гипердрайва, ни особенности конструкции данной конкретной модели, ни средства защиты не сыграли тут никакой роли. Причина была в самом Афанди, которого почти сразу назвали резистентным - то есть, сопротивляемым. Гораздо сложнее было выяснить - нет, даже не то, почему он не сошёл с ума, - а хотя бы признак, по которому можно отыскать других резистентных. В конце концов, после анализа тысяч различных вариантов, такой признак нашли. Он был достаточно прост и легко поддавался обнаружению при помощи серии несложных медицинских тестов. Вот только оказалось, что резистентные встречаются чрезвычайно редко - примерно один на два миллиона человек.

     В Северной Федерации, где каждый гражданин имел доступ к медицине (если не к платной, то к страховой, а если не к страховой, то к социальной), почти всех резистентных выявляли ещё в младенческом возрасте. В других сверхдержавах Земли дела обстояли намного хуже и особенно плачевно - в Африканской Республике, где более трёх четвертей населения были лишены даже самого элементарного медицинского обслуживания. Правительство Федерации неоднократно предлагало африканцам помощь в проверке их детей на резистентность (разумеется, с выгодой для себя), но всякий раз тамошние власти выдвигали заведомо неприемлемые условия.

     Как показали генетические исследования, резистентность не являлась наследственным признаком и не могла быть привита искусственно. Механизм её возникновения и функционирования так и остался неразгаданной загадкой. Распределение резистентных по различным расовым и этническим группам было приблизительно одинаково, а отклонения от среднего в ту или другую сторону не выходили за рамки статистической погрешности.

     Зато обнаружилась существенная корреляция между резистентностью и умственными способностями. Априори логично было предположить, что коль скоро все животные, включительно с обезьянами, абсолютно нечувствительны к воздействию гипердрайва, то у людей сопротивляемостью должны обладать преимущественно индивидуумы с низким уровнем интеллекта. Однако в действительности картина оказалась прямо противоположной: у восьмидесяти процентов резистентных коэффициент умственного развития превышает сто двадцать единиц, тогда как по всему человечеству в целом таким показателем обладает лишь каждый шестой.

     С открытием резистентности началась третья космическая эра - звёздная эра. Но для обычных людей это ничего не меняло. Все они, за исключением гостки избранных, по-прежнему были пленниками Солнечной системы, а проблема перенаселённости Земли оставалась всё так же актуальной. Человечество в целом обрело бессмертие - пусть и медленно, очень медленно, но оно всё же начало покорять Галактику. Зато отдельные индивидуумы, составляющие это человечество, были обречены умереть там, где и родились. Правда, у каждого ещё имелся шанс совершить межзвёздное путешествие в криогенной камере - теперь было кому позаботиться о выживших после разморозки. Но такой способ переселения на другие планеты, с вероятностью четыре к одному угодить на тот свет, не приобрёл широкой популярности. Хотя желающих рискнуть хватало - и как раз они (вернее, двадцать процентов выживших) становились основателями новых внеземных колоний.

     Ну а мы, резистентные, стали орудием космической экспансии человечества. Как и ко всем, кто выделялся среди прочей массы людей, к нам относились двояко. Нами восхищались и нас презирали, нам завидовали и нас ненавидели, мы были элитой и париями. Мы были астронавтами - людьми, летающими к звёздам...

     Наконец истекли неполные девять минут прыжка, и корабль вернулся в пространство. На обзорных экранах снова засияли звёзды. Мы находились на расстоянии полпарсека от Земли. Солнечный свет долетал сюда за полтора года.

     Краснова сверилась с данными навигационного компьютера и сообщила:

     - Выход произведён в расчётной точке. Девиация - 0,36 астроединиц.

     Я посмотрел на Марси, собираясь отправить её из рубки. Но вдруг передумал. Девочка переминалась с ноги на ногу, глаза её лихорадочно блестели. По всему было видно, что ей не терпится сесть за пульт управления, только тогда она почувствует себя полноценным членом команды.

     - Хагривз, - произнёс я.

     - Да, капитан? - отозвалась Марси, приосанившись. Впервые я назвал её по фамилии, и она мигом сообразила, что сейчас я обращаюсь к ней как командир к подчинённому при исполнении обязанностей.

     - Займи место пилота.

     Тут Марси совершенно преобразилась. Спокойно и уверенно, без тени напускной бравады, она устроилась в кресле, которое освободила Краснова, отрегулировала его под себя и вывела на главный дисплей координаты второй опорной точки.

     - Рассчитывать следующий прыжок, капитан?

     - Действуй, - кивнул я.

     Справилась Марси неплохо. Хотя и немного поторопилась с выбором точки входа - компьютер едва успел справиться с расчётом параметров гипердрайва, и вместо стандартного тридцатисекундного отсчёта был вынужден включить сокращённый десятисекундный.

     - Ничего страшного, - сказал я, когда 'Кардифф' ушёл в прыжок. - Такое порой случается со всеми, не только с новичками. Просто старайся не спешить. У нас, пилотов, есть такая поговорка: 'минуту сэкономишь, час потеряешь'. Запомни её.

     - Я знаю, капитан, - ответила пристыженная Марси. - Её нам часто повторял адмирал Лопес. Но я забыла... увлеклась.

     - Ничего страшного, - снова сказал я и быстро переглянулся с Красновой. Она слегка улыбнулась, кивнула и вышла из рубки.

     Дальше всё шло гладко, без сучка и задоринки, и к четырнадцати тридцати, когда закончилась первая смена, 'Кардифф' пролетел немногим более тринадцати парсеков - половину суточной нормы для корабля, идущего налегке, без баржи. На всех судах Звёздного Флота лётная вахта состояла из двух шестичасовых смен. Другие двенадцать часов, с полдевятого вечера до полдевятого утра, корабль просто дрейфовал в космосе. Это был оптимальный режим, позволяющий нашей нервной системе полностью восстановиться после дневной серии прыжков. Гипердрайв, хоть и слабо, но всё же воздействовал на резистентных; и не только в момент перехода, когда проявлялся мимолётный 'эффект мыслетормоза', но и на протяжении всего прыжка, хотя сознательно мы этого не ощущали. А вот во сне, когда разум открыт и беззащитен, гипердрайв и вовсе был беспощаден. Однажды, ещё на 'Амстердаме', я участвовал в круглосуточном полёте - и тогда мне снились роскошные кошмары.

     В полтретьего Марси передала вахту Красновой, весьма довольная собой. Я тоже был доволен ею - она оказалась отличным пилотом. Что тут говорить, у меня были серьёзные претензии к Звёздной школе, которая лишала учеников детства, давала им крайне однобокое образование. Но вместе с тем я не мог отрицать, что именно благодаря этому её выпускники уже в четырнадцатилетнем возрасте были настоящими профи по своей основной специальности.

     - Это было совсем не трудно, - похвасталась Марси, когда мы вышли из штурманской рубки и направились в столовую, где нас ожидал приготовленный Симоном обед (по утверждению Красновой, 'полный отпад'). - Я нисколечко не устала.

     - Трудны не сами прыжки, - заметил я. - Трудно изо дня в день, целые недели проводить в полёте.

     - Так ведь это здорово!

     - Конечно, здорово. Но и трудно - одно другому не мешает. Ты не спеши с выводами. Вот на обратном пути будем тянуть баржу - тогда посмотрим, как ты запоёшь.

     - Не запою, - ответила она с улыбкой.

     Я тоже усмехнулся. Марси, даром что была девочкой, чертовски напоминала меня самого в таком же возрасте. Я ещё не решил, хорошо это или плохо.

     С появлением в команде 'Кардиффа' третьего пилота у меня ощутимо прибавилось времени для исполнения собственно капитанских обязанностей, которые прежде мне приходилось делить со старпомом Красновой и главным инженером Штерном. Это, впрочем, была обычная практика - примерно две трети кораблей Звёздного Флота летали с не до конца укомплектованными экипажами, особенно остро ощущалась нехватка пилотов, так что многим капитанам, а не только мне, приходилось ко всему прочему ежедневно нести лётную вахту. Я больше года бомбардировал штаб заявками, пока, наконец, к моему требованию не прислушались.

     Правда, в первые три дня полёта я постоянно находился в штурманской рубке, когда дежурила Марси, и контролировал все её действия. Но постепенно убедился, что она успешно справляется как с самими прыжками, так и с грузом ответственности за управление кораблём. А с того момента, как Марси стала называть меня 'кэп', вместо 'капитан', я окончательно уверился в том, что она уже в достаточной мере освоилась на корабле, и начал всё чаще оставлять её на вахте одну - вернее, в паре с Хироши Йосидо, который, подобно многим инженерам, дополнительно изучал астронавигацию и в случае необходимости мог прийти ей на помощь. Хотя, надо сказать, такой необходимости ни разу не возникло.

     Сто девяносто шесть парсеков, разделяющих Землю и Цефею, мы преодолели за неполные восемь суток. Это была старейшая (хоть и не ближайшая) звёздная колония Земли, её начали осваивать сразу после открытия резистентности и создания Звёздного Флота. К настоящему времени Цефея уже стала вполне самодостаточной колонией и больше не нуждалась в искусственном приросте населения. Тем не менее цефейцы, стремясь дополнительно разнообразить свой генофонд, время от времени заказывали с Земли детишек - разумеется, в виде эмбрионов. Ну а на Земле отбоя не было от желающих продолжить свой род на других планетах, так что детей хватало как для развивающихся колоний, так и для уже устоявшихся, вроде той же Цефеи или Эсперансы.

     По правилам Звёздного Флота, после каждого перелёта в один конец экипажу корабля полагался день отпуска на планете (а если рейс длился больше четырнадцати суток, то целых два). Но, поскольку предназначенная для нас баржа уже была готова, мы решили не тратить заработанный выходной и отправились на Землю сразу после выгрузки из трюмов корабля контейнеров с зародышами и пополнения бортовых запасов продовольствия. Правда, Марси и Симон были немного разочарованы таким решением, но я объяснил им, что сейчас на Цефее не совсем подходящий сезон для экскурсий: на обоих заселённых континентах была поздняя осень с постоянными дождями и слякотью, а на Арктическом материке весь год царила зима.

     - Ещё успеете побывать здесь летом, - пообещал я. - А знакомство с колониями вам лучше всего начать с Эсперансы. Попомните моё слово: там вы будете рады, что сейчас мы сэкономили лишний день.

     Наш обратный рейс был сложнее и длительнее, поскольку мы вели на буксире большущую баржу, гружённую пятьюстами тысячами тонн отборного цефейского зерна для вечно недоедающих землян. Сама по себе процедура буксировки была проста: сначала мы по радиосвязи программировали навигационную систему баржи и отправляли её в прыжок, после чего сами следовали за ней.

     По завершении гипердрайва возникала девиация - отклонение точки выхода из прыжка от наперёд заданных координат, которое подчас достигало одной астрономической единицы. Это не имело ничего общего с погрешностью расчётов и неточностью задания начальных условий. Девиация была следствием фундаментальных законов природы, единственным известным науке проявлением квантового принципа неопределённости на макроуровне. Как результат, после стандартного прыжка в полпарсека ведущий и ведомый корабли разделяло приличное расстояние - и хорошо ещё, если всего десяток-другой миллионов километров. Но в любом случае нам приходилось дополнительно совершать короткий прыжок к барже, чтобы иметь возможность отдавать ей инструкции в реальном времени, без длительного запаздывания. И всё начиналось по-новому.

     В общем, дело было не таким уж и сложным, но куда более хлопотным, чем полёт в одиночку. Марси наконец узнала, почём фунт лиха, и перестала задирать нос, хотя по-прежнему отлично справлялась со своей работой. Кроме того, она больше не приставала ко мне со своими учебными планами - убедилась, что я был совершенно прав, когда советовал не спешить с дальнейшей учёбой, а сперва привыкнуть к службе.

     А вот Милош, несмотря на все наши уговоры, усиленно продолжал обучение. Как я и заподозрил ещё при нашем знакомстве, он оказался неисправим, и вряд ли стоило винить в этом одну только школу. Просто он принадлежал к тому типу эмоционально отмороженных детей, которые совсем не хотят быть детьми и стремятся как можно скорее повзрослеть. Штерн время от времени нарекал на излишнее рвение Милоша, но вместе с тем не мог нахвалиться его высокой, как на новичка, инженерной квалификацией.

     Зато Симон никаких нареканий ни у кого не вызывал. С первого же дня он стал любимцем всей команды, и его готовы были носить на руках. Мы, астронавты, люди далеко не бедные, наши служебные оклады не уступают гонорарам в шоу-бизнесе, кино и спорте, так что мы с младых ногтей привыкли ко всему самому лучшему, и прежде нас здорово раздражало отсутствие нормального питания во время полёта. Разумеется, наши холодильники на корабле были битком набиты всевозможными деликатесами, что и не снились подавляющему большинству землян. Но одно дело - бутерброд с толстым слоем красной икры, или наскоро размороженный в микроволновке омар, а совсем другое - приготовленные по всем правилам кулинарного искусства изысканные блюда, на которые Симон был настоящий мастак.

     - Знаешь, кэп, - сказала мне однажды Краснова. - Я уверена, что к нам не случайно попали три лучших по своим специальностям выпускника. Ты точно подмазал кого-то из кадрового управления. Раскалывайся, богатенький Буратино, сколько заплатил - и мы разделим твои расходы.

     Я не раскололся, потому что взяток никому не давал. Однако были у меня сильные подозрения, что тут не обошлось без содействия адмирала Лопеса.

     А слышавшая наш разговор Марси позже спросила:

     - Кэп, почему старпом назвала вас 'буратино'? Ведь по-итальянски это значит 'марионетка'.

     - Не только, - ответил я. - Ещё Буратино - герой одной русской книжки. Вроде Пиноккио - хотя не совсем.

     - А кто такой Пиноккио? - поинтересовалась Марси.

     После некоторых колебаний я пригласил её в свою каюту и открыл шкаф, где стояли мои самые любимые книги - и не обычные электронные планшетки, а самые настоящие бумажные, в прекрасном полиграфическом исполнении, с твёрдыми обложками. Достав с первой полки томик Карло Коллоди, я вручил его Марси.

     - Можешь почитать. А заодно подтянешь своё знание итальянского.

     Марси с сомнением посмотрела на иллюстрированную обложку, затем бережно раскрыла книжку и пролистала несколько страниц.

     - Но ведь она детская, кэп!

     - Да, детская, - ответил я. - Но это не значит, что плохая.

     - Я не говорю, что плохая. Просто... такие книжки читает Симон.

     - И правильно делает.

     С несколько растерянным выражением лица она окинула взглядом книги в моём шкафу, особо удостоив вниманием красочно оформленные корешки на первой полке. И удивлённо произнесла:

     - Эти тоже детские, да?

     Я кивнул.

     - Совершенно верно. Лучшие детские книжки. Самые интересные.

     - Вы их читаете?

     - И перечитываю. А что тут такого?

     Марси недоуменно тряхнула головой.

     - Но, кэп! Вы же взрослый.

     Я улыбнулся ей.

     - Одно другому не мешает. Позже ты это поймёшь... Гм, надеюсь, что поймёшь. Вот Милош точно никогда не поймёт. А ты ещё можешь понять.

     - Что понять?

     - Это, - я указал на первую полку, - часть нашего несбывшегося детства. Того детства, которое мы потеряли в школе. Позрослев, многие из нас начинают осознавать эту потерю и стремятся восполнить её - каждый по-своему. Например, я люблю читать детские книжки. Особенно мне нравятся старые - девятнадцатого, двадцатого и двадцать первого веков. Они умные, добрые, но без навязчивого морализма, чем грешат современные. И фантазия в них более раскованная. Вот, скажем, эта, - я выдвинул одну из книжек, - о девочке Алисе, которая провалилась в кроличью нору и попала в Страну Чудес. Эта - о мальчике Питере, который не хотел взрослеть. Эта - о приключениях девочки Дороти в Стране Оз. А эта - ты её не сможешь читать, она на моём родном языке, - про мальчика, которого все называли просто Малышом, и про его друга Карлссона, который жил на крыше. А здесь, - я подвинулся вправо, - уже не совсем детские книжки. О людях и сказочных существах, эльфах, гномах и хоббитах, противостоящих злым силам. Про мальчика-колдуна Гарри и его борьбу с Тёмным Лордом... Только повзрослев, я понял, как не хватало мне этих книг, когда я учился в школе.

     После некоторых раздумий, Марси вернула на место 'Приключения Пиноккио' и взяла 'Хоббита', явно привлечённая моими словами, что это 'не совсем детская' книжка.

     - Попробую почитать.

     - Только не заставляй себя, - предупредил я. - Иначе всё испортишь.

     - Конечно, кэп, - пообещала она. - Я не собираюсь читать через силу. С какой стати тратить время на то, что бесполезно и неинтересно?

     Я почти не сомневался, что уже на следующий вечер Марси вернёт мне книжку и скажет, что это неинтересно. Но ошибся - она вернула её только через три дня и робко, словно стесняясь, попросила продолжение. Я дал ей первый том 'Властелина Колец'.

     Доставив на Землю зерно, мы задержались в Солнечной системе ровно настолько, сколько было необходимо для планового техосмотра корабля, его заправки дейтерием и загрузки трюмов всякой всячиной. После чего взяли на буксир баржу с высокотехнологическим оборудованием и отправились в систему звезды Алансар, вокруг которой обращалась планета Эсперанса.

     Девяносто процентов рейсов 'Кардифф' совершал именно по этому маршруту, и для многих членов нашей команды Эсперанса была в большей мере домом, чем Земля. А для некоторых - просто домом, настоящим домом. Так, у инженера Анны Гамбарини и старшего техника Хуана Морено на этой планете росли дочери-близняшки (увы, не резистентные), Хироши Йосидо два года назад женился на местной девушке, а шеф Штерн и вовсе был уроженцем Эсперансы - одним из восьми её граждан, ныне состоящих на действительной службе в Звёздном Флоте. Само собой, что и для Красновой, жены Штерна, Эсперанса стала родным миром, а его семья - её семьёй.

     Что же касается меня, то я уже давно решил, что в будущем, когда меня спишут 'на берег', без вариантов осяду на Эсперансе. И в этом решении я был далеко не оригинален: из девяти планет, колонизированных Северной Федерацией, наибольшей популярностью среди астронавтов пользовалась именно Эсперанса - в среднем каждый третий отставник выбирал её для проживания.

     Эсперанса, находившаяся на расстоянии трёхсот восьмидесяти парсеков от Земли, была самой удалённой из звёздных колоний, но исторически сложилось так, что она оказалась первой пригодной для жизни планетой, обнаруженной автоматическими исследовательскими станциями ещё до открытия резистентности. Тогда же власти Южной Америки предприняли безумную попытку её колонизации, которая, как и следовало ожидать, с треском провалилась.

     С появлением резистентных, а следовательно - пилотируемых людьми кораблей, были найдены другие планеты, более близкие к Земле, и, разумеется, их начали осваивать в первую очередь, а Эсперансу отложили на потом. Хотя по своим природным условиям она была идеальна для заселения, но по тогдашним меркам находилась слишком далеко - тем более, что в радиусе двухсот парсеков от Солнца нашлось семь планет земного типа. Пять из них застолбила за собой Северная Федерация, в которую к тому времени влилась и Южная Америка, а на две наложил руку Азиатский Союз.

     Ни Исламская Джамахирия, ни Африканская Республика в этом дележе не участвовали, потому как в то время не имели собственных межзвёзных кораблей. Впрочем, африканцы до сих пор их не имеют, предпочитая продавать своих резистентных детей Федерации. Джамахирия в конце концов завела небольшой флот, с трудом колонизировала одну-единственную планету и по сей день качает из неё все соки, одновременно торгуя с Федерацией лишними резистентными. Кстати, Азиатский Союз тоже не брезгует продажей части своих резистентных - в основном девочек и слабых здоровьем мальчиков.

     Возможно, Эсперанса ещё долго оставалась бы незаселённой, если бы не жадность Азиатского Союза, заявившего свои права на неё. Претензии были основаны на записях автоматической исследовательской станции 'Ланьчжоу', которая была отправлена в полёт в 2192 году и целых тридцать лет блуждала в космосе из-за сбоя в программе, пока не была случайно обнаружен в окрестностях Звезды Барнарда. Из этих записей следовало, что 'Ланьчжоу' побывала в системе Алансар и обнаружила там пригодную для жизни планету на два года раньше южноамериканского 'автомата', а стало быть, первенство в открытии Эсперансы принадлежит Союзу. С точки зрения международного права и элементарного здравого смысла это утверждение не выдерживало никакой критики, поскольку 'Ланьчжоу' затерялась и не смогла вовремя доставить известие о новооткрытой планете. Тем не менее, азиатское правительство стояло на своём и требовало от Федерации безоговорочного признания его прав на Эсперансу.

     Через полвека после тех событий было убедительно доказано, что бортовые записи 'Ланьчжоу' - искусная фальшивка, а сама автоматическая станция даже близко не подходила к Эсперансе. Историки сошлись во мнении, что Азиатский Союз затеял весь этот блеф с целью выторговать у Северной Федерации определённые политические уступки.

     Однако Федерация на торг не пошла. По настоянию сенаторов из стран Южной Америки федеральное правительство несколько попридержало темпы освоения ближайших планет и направило освободившиеся ресурсы на колонизацию Эсперансы. Азиатский Союз, конечно, взвился на дыбы, но поделать ничего не мог - превосходство Северной Федерации в космосе было подавляющим.

     Поначалу эксперты единодушно пророчили Эсперансе замедленное развитие из-за большой удалённости от Земли, но уже первые десятилетия опровергли эти пессимистические прогнозы. Мягкий, благодатный климат почти на всех широтах, кроме самых северных и южных, отсутствие серьёзных погодных катаклизмов, богатство природных ресурсов способствовали быстрому росту колонии, и даже удалённость планеты, которую считали препятствием, на деле сыграла свою положительную роль, приучив колонистов меньше уповать на помощь Земли и больше полагаться на собственные силы. В настоящее время Эсперанса была хоть и не самой многочисленной, зато самой богатой, самой благополучной и наиболее самостоятельной из всех звёздных колоний колоний.

     Как и предписывали правила безопасности, из своего последнего длительного прыжка 'Кардифф' вместе с баржей вышел за пределами Системы Алансар, на расстоянии двух десятков астрономических единиц от звезды. Дальше мы шли короткими прыжками с минимальной девиацией, а в полумиллионе километров от Эсперансы запустили термоядерный привод и двинулись к планете на реактивной тяге. Вернее, не к самой планете, а к обращавшейся вокруг неё орбитальной станции.

     Через несколько минут Гамбарини, дежурившая за инженерным пультом и, в частности, отвечавшая за внешнюю связь, доложила:

     - База приветствует нас, кэп. Просит передать контроль над баржей.

     - Контроль передать, - распорядился я. - Запросить номер причала.

     Уже под управлением диспетчера со станции, баржа стала медленно удаляться от корабля, двигаясь навстречу буксировщику, который должен был доставить её к грузовому терминалу.

     - Четвёртый звёздный причал готов нас принять, - сообщила Гамбарини.

     - Хорошо, - ответил я. - Курс на четвёртый звёздный.

     - Выполняю, кэп, - сказала Краснова, которая как раз была дежурным пилотом.

     Под её управлением 'Кардифф' уже налегке, без баржи, продолжил сближение со станцией, ориентируясь на четвёртый причал. Увеличенное изображение на вспомогательном мониторе наружного наблюдения свидетельствовало о том, что первые три причала в секторе для звёздных кораблей заняты другими судами.

     - К третьему пришвартован 'Загреб', - заявила сидевшая за резервным пультом Марси; она не упустила случая продемонстрировать, что тщательно изучила базу данных Звёздного Флота и может распознавать корабли по их внешнему виду, не прибегая к помощи компьютера. - У второго - исследовательский крейсер 'Посейдон'. А у первого... - Тут Марси замялась. - Странно. Сперва я думала, что это 'Окленд', но... нет, другой. Не знаю, как он называется, - заключила она разочарованно.

     - 'Эрнесто Че Гевара', - ответила Гамбарини.

     Марси удивилась:

     - Но это же имя какого-то человека, верно? А все грузовые корабли Федерации называются в честь городов. Этот корабль точно грузовой. Разве он не наш?

     Я неопределённо пожал плечами.

     - Трудный вопрос. Он и наш и не наш одновременно. Не наш - потому что не состоит в Звёздном Флоте Федерации и состоять в нём не будет. Но вместе с тем и наш - поскольку принадлежит Эсперансе, которая купила его у Азиатского Союза. Сейчас 'Че Гевара' находится в капитальном ремонте, обновляется вся электронная начинка и переделывается интерьер. После ремонта он станет первым межзвёздным кораблём флота Эсперансы.

     - Но как же так? - спросила шокированная Марси. - Ведь, по законам Федерации, межзвёздными кораблями может владеть только центральное правительство.

     Краснова и Гамбарини молча ухмыльнулись. А я сказал:

     - Ты должна уяснить, Хагривз, что действительность не во всём соответствует тому, чему вас учили в школе. Законы Федерации действуют на Эсперансе только в той мере, в какой они устраивают самих эсперанцев. Та же самая ситуация и с другими развитыми колониями, которые уже не имеют критической зависимости от поставок с Земли. Де-факто все они являются самостоятельными государствами, связанными с Федерацией взаимовыгодным сотрудничеством.

     Марси немного поразмыслила над моими словами, которые явно оказались для неё откровением.

     - А как быть со средствами, потраченными на освоение планет? Деньги наших граждан, их труд идут на то, чтобы обеспечить хорошую жизнь для колонистов...

     - ...которые, - немедленно подхватил я, - своим трудом помогают выжить десяти миллиардам граждан Федерации, как землян, так и марсиан. Средства, потраченные на колонизацию, окупаются с лихвой, ведь только благодаря существованию звёздных колоний наши соотечественники не голодают. Да, конечно, качество жизни оставляет желать лучшего, девяносто процентов населения вынуждено ограничивать себя во всём и довольствоваться однообразной пищей. Но от голода, по крайней мере, люди не умирают. А раз так, то какая разница, почитают колонисты федеральные законы или нет. Допускаю, что некоторых особо озабоченных властью политиков и чиновников такое положение не устраивает, но никакими действенными инструментами влияния на ситуацию они не располагают. Объявить эмбарго - это будет прежде всего удар по самим себе. Войска для усмирения строптивых колонистов тоже не пошлёшь - нас, резистентных, слишком мало, а из желающих взяться за такую грязную работу вряд ли наберётся хотя бы пара взводов. К тому же все наши планеты оснащены неплохой противокосмической обороной - чтобы отбиваться от возможных налётов азиатских и джамахирийских кораблей, но с равным же успехом она может противостоять и силам Федерации. Так что правительство вынуждено мириться с реальным положением дел и довольствоваться равноправными отношениями со звёздными колониями. Теперь понятно?

     - Да, кэп, понятно, - сказала Марси. - Но я не понимаю другого. Если, как вы говорите, у Эсперансы с Федерацией взаимовыгодное сотрудничество, то зачем ей свой межзвёздный корабль? По-моему, его эксплуатация обойдётся гораздо дороже, чем пользование услугами земных кораблей.

     - Тут ты права, - согласился я. - Власти Эсперансы планируют задействовать 'Че Гевару' для прямой торговли с другими колониями, но сейчас потребность в ней невелика и в ближайшем будущем вряд ли сильно возрастёт. Основная статья экспорта всех без исключения колоний - продукты питания, так что торговля между ними будет заключаться, главным образом, в обмене деликатесами. Вот, к примеру, на Эсперансе выращивают самый лучший кофе, равного которому нет больше нигде; на Сагитарии по не выясненным пока причинам обычные сорта винограда дают уникальное по своим вкусовым качествам вино; а Тевтония - единственная планета, где сумели прижиться все земные осетровые.

     - Этим можно торговать и через Землю, - заметила Марси.

     - Так и делают, - подтвердил я. - А ввиду того, что между Землёй и колониями корабли ходят с забитыми под завязку трюмами и вдобавок тащат на буксире баржи, такая торговля обходится сравнительно дёшево. Во всяком случае, дешевле чем гонять между самими колониями полупустой корабль. Но для Эсперансы это не главное. Есть ещё такая штука, как престиж. Большинство эсперанцев считает, что иметь свой звёздный корабль - это круто. А их планета достаточно богата, чтобы позволить себе потратиться ради поднятия престижа - как в собственных глазах, так и в глазах других колоний.

     К этому времени мы приблизились к станции достаточно, чтобы хорошо видеть её без всякого увеличения. Четвёртый причал находился прямо по курсу 'Кардиффа', который теперь шёл в режиме торможения. Краснова готовилась приступить к манёврам по швартовке.

     - А как быть с командой корабля? - вновь отозвалась Марси. - Ведь на Эсперансе очень мало резистентных. К тому же все они отправляются учиться на Марс, а потом служат в Звёздном Флоте.

     - Ну, насчёт резистентных ты ошибаешься, - сказал я. - Их на Эсперансе хватает.

     - Вы говорите о стар... об отставных?

     - Да, о них. Как минимум, две сотни из них вполне могут летать - правда, не регулярно, а с длительными перерывами. Один рейс, затем команда меняется, а после следующего рейса - опять новый экипаж. Можно не сомневаться, что от желающих отбоя не будет.

     Марси медленно кивнула:

     - Да, это выход. Хотя, наверное, на командные посты лучше взять действующих астронавтов. По крайней мере, на пост капитана. Думаю, можно найти какого-нибудь второго пилота, который согласится оставить службу в Звёздном Флоте ради капитанской должности.

     При этих словах я чуть не бросил на Марси грозный взгляд, но вовремя сообразил, что она рассуждает чисто умозрительно, даже не догадываясь, насколько актуальна и болезненна эта тема для Красновой. Пожалуй, я сам сглупил, что позволил нашему разговору соскользнуть на такую зыбкую почву.

     Четыре года назад, когда прежний командир 'Кардиффа' готовился уйти в отставку, Краснова рассчитывала занять его место. Вряд ли она была на все сто уверена в своём будущем капитанстве, ведь тогда ей было всего двадцать пять лет, но определённые надежды она всё-таки питала. Тем не менее в штабе рассудили иначе, её оставили в должности второго пилота и старшего помощника, а капитаном назначили человека со стороны - меня.

     Будь я хотя бы ровесником Красновой, особых проблем не возникло бы. Однако в то время мне ещё не исполнилось двадцати четырёх лет, в школе я учился на два класса младше её, и просто сказать, что она была возмущена таким решением начальства, значило слишком приукрасить ситуацию.

     В первые месяцы мне приходилось несладко, да и Красновой, полагаю, тоже. Но в конце концов она смирилась с ситуацией, и в этом была немалая заслуга её мужа, главного инженера Штерна, который приложил титанические усилия, чтобы загасить наш конфликт и наладить между нами нормальные отношения. А со временем мы даже подружились, хотя я подозревал, что осадок горечи у неё всё же остался.

     Недавно власти Эсперансы предложили Штерну, своему соотечественнику, стать главным инженером 'Че Гевары', а Красновой посулили должность капитана. Штерн решительно отверг это предложение, из-за чего серьёзно поссорился с женой. Краснова очень хотела командовать кораблём и, наверное, ради этого пошла бы даже на разрыв с мужем - вот только капитанство на 'Че Геваре' ей предлагали исключительно из-за Штерна, который заслуженно считался одним из самых квалифицированных инженеров Звёздного Флота.

     Сам же Штерн, как и я, всегда мечтал стать астронавтом-исследователем, а перейти на 'Че Гевару' означало для него отказаться от своей мечты и до конца карьеры заниматься грузовыми перевозками. Собственно, он бы давно получил назначение в Исследовательский Департамент, если бы не ставил непременным условием перевод вместе с ним и жены. По моим сведениям, в штабе его заверили, что года через два, максимум через три, этот вопрос решится положительно. В принципе, Краснова была не против исследовательской работы, хотя капитанская должность манила её куда больше...

     Когда мы пришвартовались и выполнили все необходимые действия по переводу систем корабля в режим стоянки, я объявил экипажу о начале семидневного отпуска - именно столько мы заработали за время рейса по маршруту 'Эсперанса - Земля - Цефея - Земля - Эсперанса'. Вскоре все члены команды покинули борт 'Кардиффа', спеша разъехаться по домам (Марси, Симона и Милоша взяли под свою опеку Краснова со Штерном), и только я один задержался: во-первых, потому что капитан всегда оставляет корабль последним, а во-вторых, мне ещё предстояло общение с инспектором по грузам. Как командир корабля, я одновременно исполнял обязанности суперкарго, и если за баржу нёс ответственность как за одно целое, то за груз в трюмах должен был отчитаться чуть ли не поштучно.

     В течение часа все необходимые документы были оформлены, и станционные работники принялись за разгрузку. А я, прихватив из каюты два чемодана, вышел из корабля через пассажирский люк и по туннелю проследовал к терминалу.

     Там меня поджидал сюрприз: в креслах у стены сидели Симон и Марси, а рядом на гравиплатформе лежали их сумки с вещами. Перед моим появлением Симон, похоже, дремал (по нашему корабельному времени был уже поздний вечер), а Марси доедала мороженое, очевидно, купленное где-то на станции.

     - Вот так-так! - произнёс я удивлённо. - Неужели Краснова со Штерном потеряли вас и ничего не заметили?

     - Да нет, кэп, - ответила Марси несколько смущённо, - они нас сами отпустили.

     - С какой стати?

     - Ну... в общем, я спросила у них, как бы вы отнеслись к тому, чтобы я пожила у вас...

     - И я тоже, - добавил Симон.

     - Ага, - подтвердила Марси. - Тогда Симон сказал, что тоже хочет к вам. Сначала старпом была против, но шеф её убедил. Мол, это пойдёт вам на пользу.

     - Н-да... - протянул я растерянно. - Хорошенькое дело!

     - Вы недовольны? - встревожилась Марси.

     - Мы вам помешаем? - почти одновременно с ней спросил Симон. - У вас не будет для нас места?

     - Что вы, с этим нет проблем, - заверил я их. - И место для вас найдётся, и мешать вы не будете. Просто... Видите ли, ребятки, я боюсь, что не смогу как следует о вас позаботиться.

     - Так мы и сами о себе позаботимся, - живо возразила Марси. Она поднялась из кресла и выбросила стаканчик из-под мороженого в ближайший утилизатор. - Мы же не дети, кэп.

     - Вам будет скучно со мной, - продолжал отбиваться я, впрочем, не слишком энергично. - А у Штерна и Красновой много родственников, которые живут по соседству, там есть дети, некоторые из них ваши сверстники...

     - Вот-вот, - произнёс Симон. - Это меня и пугает. Все вокруг свои, только мы чужие.

     - Точно, - поддержала его Марси. - Когда шеф рассказывал о своей семье, я поняла, что для меня это будет слишком. И для Симона тоже, - добавила она, едва тот раскрыл рот. - Вот Милошу всё равно, он закроется в своей комнате и будет заниматься там с утра до вечера. А мы с Симоном хотим просто отдохнуть. Вы как-то говорили, что живёте на острове в тропиках, приглашали нас в гости. - Она лучезарно улыбнулась. - Так вот, мы и собираемся к вам в гости. Только прямо отсюда, а не от шефа и старпома.

     Не удержавшись, я улыбнулся в ответ:

     - Что ж, милости прошу ко мне в гости. Вы только не подумайте, что я не рад вам, просто всё это свалилось на меня слишком неожиданно. Хоть бы предупредили.

     - Старпом предлагала связаться с вами, - ответил Симон. - Но шеф отговорил её. Сказал, что тогда вы попробуете отвертеться.

     - Да уж, он хорошо меня знает, - произнёс я, поставив свои чемоданы на гравиплатформу. - Ладно, пошли.

     Остальные члены нашей команды проживали на Юкатанском материке, поэтому улетели со станции на рейсовом транспорте в Эсперо-Сити, столицу планеты. Мой же дом находился на острове Боливара посреди Карибского океана, и каждый раз, покидая Эсперансу, я оставлял в станционном ангаре небольшой четырёхместный орбитальный челнок, который позволял мне быстрее добраться домой.

     Ещё когда 'Кардифф' пришвартовался к станции, я послал в диспетчерскую запрос, чтобы челнок подготовили к отлёту, и теперь он дожидался нас в специальной катапульте. Мы устроились в кабине - я и Марси спереди, а Симон на заднем сиденье, - я провёл стандартную проверку систем и сообщил диспетчеру о полной готовности к старту. А ребят предупредил:

     - Инерционные гасители задействованы, но не на все сто процентов. Так что приготовьтесь - нас будет немного трясти.

     - Вот и хорошо, - с видом бывалого космического волка одобрила Марси. - Это даёт ощущение полёта.

     Симон ничего комментировать не стал. Хотя по выражению его лица было ясно, что он предпочёл бы стопроцентную компенсацию всех перегрузок.

     Первый раз нас тряхнуло, когда электромагнитная катапульта вышвырнула челнок в космос. Пару минут мы летели по инерции, удаляясь от станции, затем я включил реактивные двигатели и стал снижаться к планете.

     - А можно я порулю? - набравшись смелости, попросила Марси. - У меня хорошо получается.

     Из её личного дела я это знал. Она была лучшей в выпуске по всем пунктам программы лётной подготовки, включая орбитальные и атмосферные манёвры.

     - Хорошо, - согласился я, - можешь порулить. Точно следуй курсу и внимательно следи за показаниями навигационных спутников. А ещё учти, что Эсперанса в девять раз массивнее Марса.

     - Конечно, учту, кэп, - заверила она.

     Я переключил управление на её пульт, но в любой момент был готов вернуть себе контроль над челноком.

     Впрочем, этого не понадобилось. Марси вела челнок умело и уверенно, правда, вошла в атмосферу по слишком пологой траектории, но рикошета не случилось. Раскалённый от трения воздух пылал за бортом и шлейфом тянулся позади челнока; а поскольку это происходило на ночной стороне планеты, то зрелище из кабины открывалось изумительное. Марси тихонько повизгивала от удовольствия. Симон тоже наслаждался полётом, даром что ему было немного страшновато.

     Постепенно сплошное пылание за бортом сменилось отдельными сполохами, которые становились всё слабее, пока не исчезли вовсе. Продолжая тормозить и снижаться, челнок мчал на запад вдогонку за солнцем. Когда мы достигли тропосферы, я вновь взял управление на себя и слегка подкорректировал курс. Впереди багровыми красками разгоралось зарево заката, а в пятнадцати километрах под нами раскинулась спокойная гладь Карибского океана.

     Прижавшись лицом к прозрачной стенке кабины, Симон посмотрел вниз и произнёс:

     - Я ещё никогда не купался в море. В океане тоже. Только в бассейне.

     - И ещё в ванне, - с ухмылкой добавила Марси. - А вот я, когда была маленькой, росла среди моря. На острове Мелвилл. Только там очень холодно.

     - Зато на моём острове всегда тепло, - сказал я. - Накупаетесь всласть.

     К острову Боливара мы подлетели уже на совсем черепашьей скорости - семьсот пятьдесят километров в час. По местному времени было шесть вечера, нижний край солнца уже касался горизонта.

     Желая показать Марси и Симону остров, я перед заходом на посадку сделал большой круг.

     - Вот в этой лагуне, что справа по борту, её называют Жемчужной, самый лучший пляж, - сообщил я. - А в бухте прямо по курсу - наш небольшой морской порт. Там раньше стояла и моя моторная яхта.

     - Раньше? - переспросила Марси. - А сейчас?

     - Её больше нет. Полгода назад четверо мальчишек-старшеклассников одолжили её без моего ведома, чтобы покататься со своими подружками, но не справились с управлением и напоролись на рифы.

     - Они все утонули?

     - К счастью, нет. Вовремя подоспели силы береговой охраны. Яхту тоже удалось бы спасти, если бы как раз тогда не разыгрался сильный шторм. Её просто вдребезги разбило.

     - Жаль... - вздохнул Симон, наверное, представив себе, как было бы здорово прокатиться на яхте по океану. - А что с теми ребятами, которые разбили яхту? Их отправили в исправительную колонию?

     - Нет, конечно. Это не Земля, здесь за такое не сажают. У них же не было злого намерения, они просто сваляли дурака. Суд приговорил всех четверых к общественным работам на период летних каникул. Как раз сейчас они отбывают наказание.

     - Тоже мне наказание! - фыркнула Марси.

     - Для них серьёзное. Они работают по сорок часов в неделю, тогда как другие школьники развлекаются.

     - Но вы же понесли убытки...

     - Их покрыла страховая компания. Она пыталась предъявить иск родителям тех парней, но суд отклонил её претензии. В условиях полиса присутствовал пункт о крушении яхты по вине третьих лиц, а следовательно, компания получала от меня страховые взносы за возможность такого исхода, поэтому не могла претендовать на дополнительную компенсацию.

     - Да уж, - заключила Марси. - Здесь действительно совсем другие законы.

     - Нормальные законы. Человеческие, а не драконовские. - Я окончательно погасил скорость челнока, заглушил реактивные двигатели и, задействовав антигравы, стал заходить на посадку. - В общем, это дело прошлое. Сейчас для меня строят новую яхту, получше прежней. К следующему нашему визиту на Эсперансу она будет готова, и тогда мы вдоволь покатаемся.

     Мой особняк с просторной усадьбой находился в северо-восточной части острова, на возвышенном плато, откуда открывался великолепный вид на океан и Жемчужную лагуну. Я аккуратно посадил челнок на специальную площадку справа от дома, дал команду разблокировать люк и выпустить короткий трап.

     - Вот мы и приехали.

     Марси первая выбралась из кабины, сбежала по трапу и медленно осмотрелась вокруг. Затем сосредоточила внимание на моём двухэтажном особняке из белого известняка с красной черепичной крышей, фасад которого украшало широкое крыльцо с колоннами.

     - И сколько людей здесь живёт? - поинтересовалась она.

     Пропустив вперёд Симона, я последним вышел из челнока, захлопнул люк и лишь тогда ответил:

     - Пока только я один. Как вам, должно быть, известно, ни жены, ни детей у меня нет. Так что весь дом целиком в вашем распоряжении.

     Оба потрясённо уставились на меня. Потом опять посмотрели на дом, очевидно, прикидывая количество комнат в нём. Я решил им помочь:

     - На первом этаже холл, кухня, столовая, гостиная, библиотека и два кабинета. На втором - девять жилых комнат, каждая с отдельной ванной. Моя спальня находится над парадным входом; остальные предназначены для гостей. Есть ещё внутренний дворик, патио называется, отсюда его не видно. Там небольшой бассейн. Короче, дом как дом.

     Марси раскрыла рот, но затем закрыла его, так ничего и не сказав. Симон тоже изумлённо молчал. Они, конечно, знали, что в звёздных колониях люди живут привольно и богато, в больших красивых домах; но знали это в теории. А на практике видели только перенаселённую Землю с ужасающей дороговизной каждого квадратного метра жилья, да ещё Марс с его жутким холодом, где не хватало тепла для обогрева больших помещений.

     На Эсперансе же им открывался новый мир - но не в банальном смысле новой планеты. Это был мир с другим образом жизни, с иными ценностями и приоритетами. Мир, где людей не бросают в тюрьму за малейший проступок. Мир, в котором рядовые граждане способны выиграть суд у страховой компании. Мир, где можно запросто посадить орбитальный челнок у себя во дворе. Мир, где один человек может жить в таком огромном, попросту гигантском, по меркам землян, доме...

     Я достал из багажного отсека челнока наши сумки и чемоданы и обратился к ребятам:

     - Ну, пойдём в дом, выберете себе комнаты. Если пожелаете, можете взять и по две. А то и по три.

     Так получилось (а может, это вовсе не совпадение), что все известные нам планеты земного типа вращаются вокруг собственной оси примерно с одинаковой скоростью - и, соответственно, длительность суток на них не сильно отличается от стандартных двадцати четырёх часов. На Эсперансе эта разница и вовсе составляет сущий мизер - каких-то семь с половиной минут, чего организм совершенно не ощущает. Оставалось только приспособиться к местному поясному времени - а с этим у меня никогда проблем не возникало.

     Вчера по прибытии на остров мы разошлись спать довольно рано, вскоре после восьми вечера. Первый раз я проснулся в четыре утра, но усилием воли заставил себя снова уснуть и выбрался из постели в обычные для меня семь часов.

     Пунктом номер один в моём здешнем распорядке дня стояла утренняя пробежка. Перед этим я обычно звонил в прибрежный ресторан 'Акапулько' и заказывал завтрак, который мне доставляли на флайере. В этот раз я по привычке тоже стал набирать номер ресторана, но вовремя сообразил, что раз у меня поселился Симон, то у него на сей счёт наверняка есть свои планы, и решил для начала проверить, чем он занят.

     Дав видеофону отбой, я вышел из комнаты и спустился на первый этаж в холл. Там находилась Марси - вполне уже проснувшаяся, одетая не в привычную для меня флотскую форму, а в лёгкое клетчатое платье, которое смотрелось на ней весьма симпатично. При моём появлении она как раз занималась программированием домашних автоматов-уборщиков.

     - Зря ты это, - сказал я ей после 'доброго утра'. - Здесь позавчера убирали. И будут убирать завтра. Я плачу коммунальным службам острова, чтобы они поддерживали порядок в доме, ухаживали за усадьбой, чистили бассейн и всё остальное.

     - А мне просто интересно, - ответила Марси. - Раньше я убирала только в своей школьной комнате и в каюте на корабле. А в таком большущем доме... Мне очень хочется попробовать.

     - Ладно, попробуй. Ты давно встала?

     - В полшестого.

     - Рановато. А Симон?

     - Тоже. Сейчас он на кухне, готовит завтрак. Мы взяли ваш флайер - вы ведь не против? - слетали в порт и закупили продукты в супермаркете.

     - Ага, - кивнул я, нисколько не удивлённый их прытью. - Заплатили со своих денег?

     - Сначала заплатили. Но на стоянке нас догнал менеджер и спросил, кто мы... То есть, он и так догадался, что мы прилетели с вами, а когда мы это подтвердили, он вернул нам все деньги и сказал, что покупки будут записаны на ваш льготный счёт. Вас тут очень уважают!

     Я хмыкнул.

     - Дело не в уважении. Просто это мой супермаркет.

     Марси понимающе улыбнулась:

     - Богатенький Буратино, да?

     - Вот именно. - Разумеется, я не стал хвастать, что этот супермаркет составляет лишь малую часть моей собственности на Эсперансе. - Очень выгодно делать покупки у самого себя, верно?

     Я прошёл на кухню, где колдовал Симон, поздоровался и спросил у него, что будет на завтрак. Оказалось - тушёный картофель с мясом и грибами, салат из креветок и, разумеется, кофе. Облизнувшись, я отправился нагуливать аппетит.

     За полчаса я совершил пробежку вокруг нашего небольшого плато, по пути несколько раз останавливался, чтобы перекинуться парой слов с соседями, а вернувшись, ещё успел принять душ, прежде чем Симон подал нам завтрак. Затем, как я и обещал накануне вечером, мы втроём спустились к побережью и там, в Жемчужной лагуне, весьма приятно провели всю первую половину дня, купаясь и нежась в ласковых лучах солнца - озоновый слой Эсперансы был плотнее, чем на Земле, и пропускал гораздо меньше ультрафиолета.

     Правда, поначалу Марси с Симоном немного робели и не рисковали удаляться от берега, хотя оба плавать умели - в Звёздной школе имелись бассейны, а зачёт по плаванию был обязательным. Просто им требовалось время, чтобы привыкнуть к такому обилию воды, ведь Симон прежде вовсе не видел моря, а Марси, хоть и провела детство на острове Мелвилл, но то был остров на самом севере Канады, далеко за Полярным кругом, и вряд ли там кто-нибудь купался даже в самый разгар лета.

     В конце концов они осмелели, постепенно стали отплывать всё дальше от берега, а позже мне удалось подбить Марси на заплыв через всю лагуну аж до песчаного бара, отделявшего её от открытого океана (Симон участвовать в этом отказался и наблюдал за нами с берега). Назад мы решили плыть наперегонки, и Марси едва не обставила меня - лишь на последнем рывке мне удалось её обогнать.

     Когда мы вернулись на пляж, то обнаружили, что в наше отсутствие Симон завёл знакомство с несколькими мальчишками и девчонками лет четырнадцати - пятнадцати. У них сейчас были каникулы, и они сразу прибежали в Жемчужную лагуну, как только по острову разнеслась весть, что я привёз с собой двух сослуживцев-подростков. В отличие от землян и марсиан, жители звёздных колоний относились к нам, резистентным, довольно доброжелательно. Многие, конечно, завидовали, однако их зависть преимущественно была беззлобной, не окрашенной в чёрный цвет.

     Само собой, ребята пригласили в свою компанию и Марси. Она присоединилась к ним не слишком охотно и, не в пример Симону, чувствовала себя несколько скованно. Марси в целом неплохо ладила со взрослыми, но имела смутное представление о том, как держаться с обычными детьми своего возраста. Я прекрасно понимал её, ибо сам после школы был точно таким же.

     Зато Симон не испытывал никаких проблем в общении со сверстниками, которые смотрели на него, как на героя. Он до того увлёкся, что даже позабыл о своём намерении приготовить нам обед. А когда вспомнил и стал торопить нас с возвращением, я твёрдо заявил, что сегодня мы будем обедать не дома, и через час отвёл его с Марси в ресторан 'Акапулько'. Отведав тамошние блюда, Симон вынужден был признать, что местные повара знают своё дело.

     - Поэтому, - сказал я, - ничего страшного с нами не случится, если мы будем заказывать еду здесь. Сейчас ты в отпуске, Симон, так что расслабься и отдыхай.

     Однако Симон так просто не сдался. После долгого спора он уступил в вопросе с ужином, позже мне удалось уговорить его отказаться от приготовления обеда, но вот в завтрак он вцепился мёртвой хваткой. В конце концов я понял, что дальнейших уступок от него не добьюсь, и согласился на такой компромиссный вариант.

     А вечером мне позвонила Краснова и стала расспрашивать о моих подопечных, в тайной надежде, что они уже надоели мне и я буду только рад от них избавиться. Но, к её огорчению, я заявил, что охотно позабочусь о ребятах до конца отпуска. Краснова очень любила детей, однако своих заводить не спешила, хотя муж постоянно её уговаривал. По всей видимости, она опасалась, что ребёнок помешает её карьере, и, надо сказать, имела на то веские основания. Руководство Звёздного Флота вообще неохотно назначало женщин командирами кораблей, а женщин с детьми - почти никогда...

     На следующий день я устроил для Марси и Симона экскурсию по островам нашего архипелага и заодно мы навестили четверых астронавтов-отставников, которые здесь проживали. А на вопрос Марси, собираюсь ли я повидать кого-нибудь из наших, я ответил отрицательно:

     - Обычно во время отпуска мы не встречаемся. Предпочитаем отдохнуть друг от друга. Это тоже полезно.

     Я, конечно, не стал говорить, что почти весь позапрошлый год проводил свои отпуска вместе со Сьюзан Грегори. Им это знать ни к чему. К тому же, что было, то сплыло...

     - Хотя иногда, - добавил я, - ко мне на денёк приезжают Краснова со Штерном, и мы устраиваем прогулку на яхте. Но не в этот раз - ведь яхты сейчас нет. А вы что, соскучились по ним?

     - Нет, ещё не успели, - ответил Симон за двоих. - Нам и с вами хорошо.

     - Да, - подтвердила Марси, - очень хорошо.

     Третий день нашего отпуска начался с того, что с утра к нам явились местные приятели Симона и Марси. Они привели с собой ещё нескольких ребят, и на время мой дом превратился в некое подобие скаутского лагеря. Тут уж и Марси нашла точки соприкосновения со сверстниками: помимо бассейна, у меня в усадьбе был ещё корт, и она устроила такой себе мини-турнир. Из личного дела Марси я знал, что теннис был её коронным видом спорта, и два последние года она становилась чемпионом школы среди девочек.

     Чтобы не мешать ребятам, я закрылся у себя в кабинете, включил компьютерный терминал и принялся просматривать текущую финансовую отчётность принадлежащих мне предприятий. Многие называли меня удачливым бизнесменом, но я не считал себя таковым. Я всего лишь вкладывал в экономику Эсперансы деньги - как свои собственные, заработанные на службе во Флоте, так и те, которые выделил мне дед, назвав это моей частью наследства. Конечно, я мог просто держать их на счетах в разных банках на нескольких планетах (так поступало большинство астронавтов), но лет шесть назад во мне взыграла семейная предпринимательская жилка, и я занялся инвестициями, которые неожиданно оказались весьма прибыльными.

     После обеда вся молодёжь гурьбой отправилась на пляж. Симон предупредил меня, что они пробудут там до самого вечера, но оказалось, что он говорил только за себя. Уже через полтора часа Марси вернулась домой, немного поплавала в бассейне, чтобы смыть морскую соль (я видел это в окно кабинета), затем устроилась в шезлонге под сенью пальм и стала читать книгу.

     С 'Властелином Колец' она расправилась ещё на корабле, и эта трилогия ей очень понравилась. А по прибытии на Эсперансу, в первый же вечер у меня дома, Марси обнаружила в библиотеке целую коллекцию сиквелов и приквелов легендарной эпопеи. К моему удивлению, она выбрала не одно из нескольких продолжений, а историю времён ранней Арды - роман про Берена и Лютиэн, который сейчас и читала с огромным интересом.

     Позже Марси перебралась из патио в гостиную, а я, покончив к тому времени с делами, присоединился к ней, включил тривизор и стал смотреть итоговый выпуск новостей из Эсперо-Сити, где уже наступил вечер. Кроме местных событий, рассказали также о происходящем в других колониях и в Солнечной системе. Центральным в этом блоке был репортаж о причастности федерального министра природных ресурсов к деятельности нелегального рудодобывающего картеля в Астероидном поясе.

     Когда новости закончились, Марси растерянно взглянула на меня поверх книги и произнесла:

     - Я уже заметила, что здесь говорят о Федерации всякие гадости. Почему так?

     Я покачал головой:

     - Это не гадости. К сожалению, это сущая правда... Гм. Впрочем, ты права. Это действительно гадости - но они творятся на самом деле.

     Скажи ей об этом кто-нибудь другой, Марси наверняка возмутилась бы. Но за месяц службы на 'Крадиффе' она привыкла доверять моим суждениям, поэтому просто спросила:

     - А почему на Земле и Марсе об этом не говорят?

     - Потому что нельзя. Запрещено. Федерация, конечно, более свободное государство, чем другие земные сверхдержавы, но до подлинной свободы ей далеко. А наши звёздные колонии по-настоящему свободны, и они хотят знать всю правду, а не только то, чем пичкают землян и марсиан. Мы и снабжаем их этой правдой.

     - Мы?! - изумлённо переспросила Марси. - Вы хотите сказать...

     - Да, - подтвердил я, - в том числе и наша команда. В основном этим занимаются Йосидо и Гамбарини. Когда мы выходим на орбиту Земли или Марса, они подключаются к планетарной сети, связываются со службами новостей и получают оттуда чистые, ещё не прошедшие цензуру материалы - новости, статьи, репортажи, интервью.

     - А это законно?

     - Строго говоря, нет. Такие действия идут в разрез с требованиями 'Закона о получении и распространении информации'. Однако власти закрывают на это глаза. Лет двести назад они ещё пытались противодействовать - журналистов штрафовали, особо строптивых увольняли; астронавтов трогать не решались, зато чинили всевозможные препятствия. Но в конце концов пошли на попятную, так как колонии всё настойчивее требовали полной и объективной информации, а от урезанной попросту отказывались. Собственно, правительству от этого ни холодно, ни жарко, ведь все неподцензурные материалы уходят за много световых лет, а граждане Федерации так и остаются в неведении, что, к примеру, один из министров покрывает преступников. Да и для журналистов какая-никакая отдушина: пусть не перед миллиардами, так хоть перед миллионами они всё же могут говорить правду.

     Марси отложила в сторону книгу и несколько минут молчала, рассеянно глядя на экран тривизора, где уже мелькали кадры погони флайеров из какого-то боевика. Я не мешал ей собираться с мыслями, так как понимал, чтó творится у неё на душе; тринадцать лет назад я и сам прошёл через это. Обычной земной девочке её возраста сейчас было бы гораздо труднее - ведь, к счастью, в Звёздной школе детей не пичкали пропагандой, из них воспитывали астронавтов, а не лояльных граждан Федерации. Кроме того, их учили самостоятельно мыслить, критически воспринимать действительность и вместе с тем - верить своему начальству. А для Марси начальством были не какие-то чиновники, не правительство в целом и даже не руководство Звёздного Флота; самым главным её начальником был я - её командир...

     - Но почему? - наконец спросила она. - Почему на Земле не говорят правду?

     - Потому что правда - пища для свободных людей. Но на Земле таких крайне мало - и не по чьей-то злой воле, а по чисто экономическим причинам. Даже в относительно благополучной Северной Федерации уровень жизни девяноста процентов населения критически низок. А бедный человек по определению не может быть свободным. Его волнуют совсем другие проблемы, ему плевать на свободу, и если он получит её, то немедленно променяет на кусок хлеба, на крышу над головой, на такую-сякую работу. На Марсе ситуация несколько лучше, но политически он полностью зависит от метрополии, которая навязывает ему свои порядки. А о независимости марсиане могут только мечтать - даже если чисто теоретически допустить такой вариант, то Марс недолго будет свободным, его тут же захватит Азиатский Союз. Примерно так же дела обстоят и с земными членами Федерации. Многие страны уверены, что самостоятельно они жили бы лучше - если бы не угроза со стороны азиатов, африканцев и джамахирийцев. По большому счёту, вся Северная Федерация держится на страхе. Это добровольно-вынужденный союз бедных для защиты от нищих. - Я понял, что для первого раза с Марси достаточно, и поднялся. - Ну всё, хватит этих разговоров. Лучше давай сыграем в теннис. Ты не против?

     - Конечно, не против, - с явным облегчением ответила она.

     Мы взяли ракетки с мячами и пошли на корт. Как я уже упоминал, в школе Марси была чемпионом по теннису, однако тамошние корты имели искусственное покрытие, а у меня был травяной газон, непривычный для неё. Правда, она уже имела возможность немного приспособиться к нему, играя утром с местными ребятами, но я сомневался, что этого было достаточно, и решил играть с ней не на полную силу.

     Впрочем, уже первые подачи показали, что я недооценил Марси. Или, что вернее, переоценил себя. Я любил этот вид спорта, но никогда не был особо хорошим теннисистом; для этого мне недоставало скорости и проворства.

     Первый сет мы отыграли на равных, и только на тай-брейке Марси мне уступила. Во втором она приноровилась к моим сильным, но слишком уж предсказуемым подачам, и уверенно переиграла меня - я ничего не смог противопоставить её стремительным выходам к сетке и коварным резаным ударам. Без сомнения, в третьем сете меня ожидал полный разгром, но тут очень вовремя в небе над нами появился флайер, который начал снижаться, держа курс на посадочную площадку возле дома. Судя по раскраске, это была машина из прокатного бюро в местном аэропорту. Следовательно, гости ко мне прибыли издалека.

     - Держу пари, это Краснова, - сказал я Марси, направляясь вместе с ней к дому. - Сама или с мужем. Видно, не удовлетворилась позавчерашним звонком, вот и решила нагрянуть без предупреждения и посмотреть, как вам у меня живётся.

     - А разве у шефа и старпома нет своего челнока? - полюбопытствовала Марси.

     - Вообще-то есть. Только не челнок, а небольшой суборбитальный самолёт. Но у них нет разрешения садиться где попало. Я, кстати, тоже не имею такого права. Только в аэропортах, а также за пределами десятимильной зоны от любых населённых пунктов. Ну, и ещё - у себя во дворе.

     Как оказалось, я поспешил с выводами. Когда флайер приземлился, из него вышли не Краснова со Штерном, а широкоплечий мужчина лет сорока, в тёмно-синем мундире Звёздного Флота с погонами капитана второго ранга. Он размашистым шагом двинулся мне навстречу и по-дружески обнял меня.

     - Привет, кэп.

     Это сказал не он, это сказал я. А он ответил:

     - Привет, Эрик. Давненько не виделись.

     - Да, давненько. Почти уже год. Постоянно разминаемся. А ты когда прилетел?

     - Три часа назад. Как увидел у причала твой 'Кардифф', то первым делом решил навестить тебя. - Он перевёл взгляд на Марси, скромно стоявшую в сторонке. - Слышал, в твоей команде пополнение.

     - Совершенно верно, - подтвердил я и представил их друг другу: - Третий пилот Марша Хагривз, которая предпочитает, чтобы её называли Марси. Капитан Андрей Бережной, командир корабля 'Амстердам', где я служил до перевода на 'Кардифф'.

     - Очень приятно, Марси, - дружелюбно произнёс Бережной, протягивая ей руку.

     Она пожала её и вежливо ответила:

     - Рада познакомиться с вами, сэр. Капитан Мальстрём много о вас рассказывал. Говорил, что именно вы научили его быть командиром.

     Бережной усмехнулся и покачал головой:

     - Эрик преувеличивает. Я ничему его не учил, он сам учился - на моих ошибках.

     Мы прошли в дом, я приготовил для гостя его любимый мартини, себе взял холодного пива, а Марси удовольствовалась апельсиновым соком. Бережной стал расспрашивать о моих делах, я отвечал ему, сам задавал вопросы и одновременно ломал себе голову над причинами его внезапного визита.

     Странным был не сам факт, что мой бывший капитан решил меня навестить. Напротив - я бы очень удивился, если бы он проигнорировал моё присутствие на Эсперансе и не заглянул ко мне в гости. С самого начала моей службы на 'Амстердаме' Андрей Бережной покровительствовал мне, а со временем, несмотря на разницу в возрасте, мы даже подружились. Особенно в последние три года, когда он стал командиром корабля, а я - его старшим помощником. С тех пор, как я получил назначение на 'Кардифф', мы виделись крайне редко, но это не повлияло на наши дружеские отношения - мы всегда были рады встретиться и пообщаться.

     Однако меня озадачила поспешность, с которой Бережной заявился ко мне - сразу после рейса, даже не заглянув к себе домой, хотя наверняка навёл на станции справки и знал, что 'Кардифф' отправляется в путь только через четыре дня. А кроме того, он даже не предупредил о своём прибытии, хотя ему ничего не стоило предварительно позвонить мне и договориться о встрече. Дело тут вовсе не в вежливости, просто был риск зря пролететь несколько тысяч километров и не застать меня дома (например, завтра я собирался свозить ребят в Эсперо-Сити, показать им и другие крупные города планеты). Чем больше я думал об этом, чем дольше говорил с Андреем, тем крепче становились мои подозрения, что с ним не всё в порядке. Но что именно - понять не мог.

     Около шести вечера с пляжа вернулся Симон и, узнав, что у нас такой гость, предложил на сегодня отказаться от готового ужина из ресторана, а устроить барбекю. Его идея была единодушно принята, и оставшееся до наступления темноты время мы провели на лужайке перед домом, прожаривая на гриле кусочки сдобренного специями мяса и по ходу дела поедая их. Бережной был разговорчив, много шутил, то и дело вызывая смех у Марси с Симоном, и вообще строил из себя саму беззаботность, но я уже не сомневался - его что-то гнетёт. Притом очень сильно...

     Когда наш пир на открытом воздухе закончился, мы навели на лужайке порядок, вернулись в дом и на десерт угостились яблочным пирогом с чаем. Потом Симон и Марси отправились в гостиную, а мы с Бережным прошли в патио и устроились на скамье возле бассейна.

     В тропиках ночь наступает быстро, и к этому времени уже совсем стемнело, а в чистом безоблачном небе ярко зажглись звёзды. Несколько минут мы сидели молча, наконец Адрей немного меланхолично признёс:

     - Хорошие у тебя ребятишки, очень славные. Как себя чувствуешь в роли отца семейства?

     - Неплохо, - ответил я. - Даже замечательно. Хотя честно признáюсь: когда мне сообщили, что все три вакантные должности на корабле займут выпускники, я аж за голову схватился. Думал, дадут максимум двоих, да и то один из них будет уже со стажем. Но теперь я ни о чём не жалею. Все трое - отличные ребята, а Марси с Симоном... ну, они стали для меня если не как дети, то как младшие брат и сестра.

     - Да, - кивнул Бережной, - это сразу заметно. Счастливый ты человек! А я... - Он помолчал, а затем сказал тихо, почти шёпотом, но эти его слова прозвучали в моих ушах, как оглушительный раскат грома: - Эрик, меня зацепила 'звездуха'.

     От неожиданности я закашлялся и потрясённо уставился на него. Наверное, мне следовало как-то отреагировать, например, спросить 'Это серьёзно?' или 'Ты уверен?'. Но, огорошенный таким известием, я буквально онемел и не смог выдавить из себя ни звука - а что уж говорить об осмысленной речи.

     'Звездухой' или звёздной болезнью астронавты называли между собой резкое повышение чувствительности к гипердрайву (лёгкая заторможенность мыслей в момент перехода, разумеется, не в счёт). Первым симптомом болезни являлись мигрени во время прыжков - поначалу слабые, едва ощутимые, но постепенно набирающие силу. С ними можно было бороться с помощью обезболивающих средств, и эту первую стадию болезни характеризовали словами 'звездуха зацепила'. Вторая стадия наступала, когда длительные полёты начинали вызывать расстройство сна, повышенную утомляемость, угнетённость, - и тогда говорили, что 'звездуха подкосила'. А третья стадия звёздной болезни сопровождалась галлюцинациями при гипердрайве и затяжной послеполётной депрессией; для этой стадии существовало выражение 'звездуха добила'. Конечно, даже добитые 'звездухой' резистентные имели огромное преимущество перед обычными людьми: они всё же могли путешествовать к звёздам - либо накачанные обезболивающими и психотропными препаратами, либо погружённые в безопасную для жизни и здоровья форму анабиоза, гибернационный сон.

     Первая стадия звёздной болезни не влекла за собой немедленной отставки, но это был чёткий сигнал готовиться к ней - промежуток времени между тем, когда 'звездуха' цепляет и когда подкашивает, редко превышал полтора-два года. В подавляющем большинстве астронавты помалкивали о своих мигренях, тешась надеждой на чудо, и руководство Флота уже давно с этим смирилось. Зато больных на второй стадии вычисляли очень быстро, и только считанным единицам, вроде адмирала Лопеса, удавалось ещё несколько лет водить медиков за нос.

     Звёздная болезнь считалась недугом старости - две трети резистентных заболевали ею после шестидесяти, и лишь в одном случае из сотни она настигала человека до пятидесяти. А Бережному было всего тридцать девять лет...

     - Давно у тебя началось? - осторожно спросил я.

     - Уже четвёртый месяц, - мрачно ответил он. - Поначалу я убеждал себя в том, что ничего страшного не случилось, и у меня просто побаливает голова. Но этот самообман долго не продержался. Боль становилась всё сильнее, и теперь, когда мы входим в прыжок, мой череп словно в тисках сжимает.

     - Ты что-нибудь принимаешь?

     - Ещё нет, но скоро, видимо, начну.

     - А к врачу не думаешь обращаться?

     Бережной отрицательно покачал головой:

     - Ни в коем случае! Я вообще не собираюсь никому говорить... Только с тобой решил поделиться. Это получилось импульсивно - узнал, что ты на планете, сел в челнок и полетел к тебе. Рассудил так: застану дома - расскажу, а нет - так нет. Хотя теперь думаю, что рассказал бы в любом случае. Очень трудно держать всё в себе.

     У меня чуть не вырвалось: 'Да, понимаю', но я вовремя сдержался. Это были бы всего лишь дежурные, ничего не значащие слова. Чтобы по-настоящему понять Андрея, я должен был очутиться в его шкуре и испытать то, что испытывал он. Я же искренне надеялся, что меня минует чаша сия и проклятая 'звездуха' не подрежет мне крылья на взлёте карьеры, а настигнет лишь в старости, когда я уже и сам захочу на покой...

     - А когда тебя подкосит, ты и дальше будешь молчать? - продолжил я расспросы.

     - Ещё не решил. Но, наверное, буду бороться до конца... А как бы ты сам поступил на моём месте?

     Я пожал плечами.

     - Не знаю, как бы я поступил, Андрей. Для этого нужно пережить то, что переживаешь ты. Однако здравый смысл подсказывает, что в таком случае ты совершишь большую ошибку. Это годится для стариков, которым уже нечего терять, но не для тебя. К тому же им легче скрывать симптомы второй стадии, а у здорового сорокалетнего мужчины они будут видны, как на ладони. Тебя быстро разоблачат и попросту вышвырнут из Флота; тогда ты сможешь летать на звёздных кораблях только в качестве пассажира. А тебе слишком рано списывать себя в расход - ты далеко не первый, кого так рано одолела звёздная болезнь, но не было ни одного случая, чтобы третья стадия наступила до шестидесяти. Так что ты ещё долго будешь оставаться в строю... - я на секунду замялся, - ...разумеется, при надлежащем соблюдении врачебных рекомендаций. Если ты не сваляешь дурака и своевременно сообщишь начальству о своих проблемах, то тебя переведут в Отряд испытателей.

     Бережной невесело рассмеялся:

     - Ха! Отряд испытателей! Там и так толпа народу, а новых кораблей мало. На всех не хватает.

     - Тебе хватит, - заверил я. - Если не ошибаюсь, сейчас в Отряде нет никого моложе пятидесяти. Поверь, ты будешь самым востребованным из них: с одной стороны, у тебя большой опыт, а с другой - ты достаточно молод, что немаловажно для такой ответственной работы. Ведь везде, кроме Звёздного Флота, испытатели считаются элитой, ими становятся лишь лучшие из лучших, и только у нас одних, из-за хронической нехватки лётного состава для регулярных рейсов, всю новую технику испытывают ветераны предпенсионного возраста.

     Бережной тяжело вздохнул.

     - Я всё понимаю, Эрик. Ты говоришь правильные слова, но... Чёрт побери! Я так надеялся попасть в Исследовательский Департамент, мечтал летать к далёким, неизученным звёздам... Мы с тобой вместе мечтали, помнишь? - Он с горечью усмехнулся. - А теперь мои мечты низвелись до того, чтобы подольше оставаться на грузовых маршрутах.

     Что тут я мог сказать? Разве только посочувствовать. Но Андрей не нуждался в сочувствии - ни в моём, ни в чьём-либо другом. Он просто хотел поговорить со мной, как с товарищем и коллегой, и меньше всего ожидал от меня ахов да охов, скорбных покачиваний головой, слов утешения. Ему это было ни к чему.

     Бережной запрокинул голову и устремил свой взгляд в полное звёзд небо.

     - Как всё таки неправильно устроен мир, - отрешённо, без всякого выражения, произнёс он. - Неправильно и несправедливо. Я говорю не о себе, а обо всех людях. О тех, которые теснятся на Земле. О тех, которые мёрзнут на Марсе. И даже о тех, которые благоденствуют в звёздных колониях. Все они - заключённые, их тюрьмы - их планеты, где они обречены провести всю свою жизнь... А представляешь, чего бы мы достигли за последние четыре века, не будь этой проклятой проблемы гипердрайва?

     - Представляю, - ответил я. - Мы бы уже заселили добрую сотню планет. А может быть, две или даже три сотни. Чувствовали бы себя хозяевами в Большом Космосе, а не робкими гостями. Десятки тысяч наших кораблей бороздили бы просторы Галактики, заглядывая в самые отдалённые её уголки. А возможно... - Я немного помолчал. - И не просто возможно, а скорее наверняка, некоторые планеты воевали бы друг с другом.

     - Пусть и так. Пускай воевали бы. Всё лучше, чем эта стагнация. Развитие человечества всегда сопровождается конфликтами - увы, такова наша природа. Однако сейчас мы не развиваемся, не движемся вперёд, а самое большее ползём. Причём ползём так медленно, что этого нам едва хватает для выживания как вида. Без колоний, без их продовольственных поставок Земля уже умерла бы. Но рано или поздно она всё-равно умрёт, а когда-нибудь и все нынешние колонии повторят её судьбу, передав эстафету следующим колониям. Так мы и будем расползаться по Галактике, оставляя после себя мёртвые планеты. Разве это правильно?

     Я не ответил. Вопрос был чисто риторическим.

     Если не считать невесёлого разговора с Андреем Бережным, этот недельный отпуск удался на славу. Марси с Симоном были в полном восторге: им понравилась Эсперанса, понравился остров Боливара, понравилось жить у меня, и за эти семь дней они научились воспринимать меня не только как командира, но и просто как старшего товарища. А мне, со своей стороны, доставляло удовольствие опекать их - как верно подметил Бережной, с ними я чувствовал себя немножко отцом семейства. Ощущение было странным, непривычным, но чертовски приятным.

     Когда наш отпуск закончился и вся команда собралась на борту 'Кардиффа', Краснова при первой вже встрече смерила Симона и Марси придирчивым взглядом, явно выискивая признаки плохой заботы о них. Однако тщетно - оба выглядели свежими, отдохнувшими, полными сил, к тому же были весёлыми и загоревшими. Чем, кстати, выгодно отличались от Милоша, который оставался таким же серьёзным и бледным, как неделю назад.

     Позже Штерн доверительно пожаловался мне:

     - Милош просто неисправим! Весь отпуск прозанимался, только однажды удалось вытянуть его на озеро. Притом буквально за уши... - Главный инженер покачал головой. - Ну, и представь себе: даже тогда он ухитрился тайком прихватить с собой планшетку!

     Я нисколько не удивился:

     - Значит, зубрил и на озере?

     - Ага. Поплавал полчаса - но не для удовольствия, а в качестве зарядки. Потом засел на берегу и до вечера штудировал уравнения Склярского-Бронсона. Твои, небось, таких номеров не выкидывали.

     - Понятно, что не выкидывали, - улыбнулся я. - Но тут тебе винить некого. Сам же настоял, чтобы Марси и Симон жили у меня.

     - Вовсе не настоял, а просто уступил их желанию. Они откровенно демонстрировали, что предпочитают быть с тобой, а не с нами. Нам же с Ольгой достался Милош - такова наша судьба. Он правильный парень, способный, трудолюбивый, исполнительный, из него получится выдающийся инженер. Вот только... - Штерн вздохнул. - Скажу тебе по большому секрету, кэп: я бы не хотел иметь такого сына...

     Приняв груз в трюмах и взяв на буксир баржу, мы отправились в рейс к Земле. Вновь потекли привычные полётные будни, но кое-что на корабле всё же изменилось - у нас стало ещё одним новичком меньше. Если Симон, благодаря своей простоте и открытости, вписался в экипаж моментально, то Марси для этого понадобилось больше месяца. А недельный отдых на Эсперансе довершил дело, позволив ей отвлечься от служебных обязанностей, собраться с мыслями и как бы со стороны оценить своё место и свою роль в команде. И вернулась она на корабль с чётким осознанием того, что является полноправным членом коллектива и выполняет важную работу, притом выполняет её хорошо.

     А вот Милош по-прежнему не мог избавиться от комплекса ученичества. Но не потому, что упорно продолжал своё образование - это разные вещи. Многие астронавты на протяжении всей своей карьеры чему-нибудь да учатся, особенно те, кто стремится стать исследователем. (К слову сказать, восемь членов нашей команды, включая меня, имели университетские дипломы по тем или иным исследовательским специальностям.) Однако Милош неверно расставил приоритеты: учёбы была для него на первом месте, а работа - только на втором. И в результате, несмотря на успешное исполнение своих обязанностей, он в большей мере чувствовал себя учеником-теоретиком, нежели инженером-практиком. В этом заключалась его самая главная ошибка.

     Десять дней полёта, примерно половину пути до Земли, мы прошли в обычном для буксировщика режиме. А на одиннадцатый день, незадолго до полудня, когда мы со Штерном инспектировали двигательный отсек, меня вызвала по интеркому Марси, которая как раз несла лётную вахту.

     - Кэп, - сообщила она взволнованным голосом, - у нас нештатная ситуация по категории '2-Б'.

     В переводе на нормальный язык это означало: что-то случилось вне корабля, но непосредственной угрозы для нас не представляет.

     - Докладывай, - сказал я.

     - После выхода из гипердрайва наши системы наружного наблюдения засекли в сорока миллионах километров от 'Кардиффа' неопознанное судно.

     - Его курс?

     - Находится в дрейфе. Относительная скорость - 3,71 километров в секунду. Сохраняет полное радиомолчание, не посылает даже позывных.

     - Хорошо, сейчас буду. Без меня ничего не предпринимать.

     - Слушаюсь, кэп.

     Я немедленно отправился в штурманскую рубку. Заинтригованный Штерн, оставив на посту своего заместителя Оливейру, последовал за мной. Встреча в межзвёздном пространстве с каким-либо другим кораблём была событием не просто незаурядным, а исключительным.

     - Наверное, заблудившийся 'автомат', - предположил главный инженер.

     - Скорее всего, - согласился я.

     За четыре столетия в космосе потерялось огромное количество автоматических исследовательских станций - в основном, как полагалось, из-за сбоев в работе навигационных систем или выхода из строя двигателей. Иногда, крайне редко, их по чистой случайности находили - да и то лишь благодаря радиомаякам, которые можно было запеленговать на расстоянии нескольких тысяч астрономических единиц. Но чтобы визуально обнаружить дрейфующий вдали от звёзд корабль с отключённым маяком - ни о чём подобном я ещё не слышал. Это уже была случайность на грани невероятности!

     - А лучше бы это оказалась потерянная кем-то баржа, - продолжал развивать свою мысль Штерн. - Но только не...

     Он не договорил, однако я понял его. Терялись не только беспилотные 'автоматы'; время от времени бесследно исчезали и корабли с экипажами. В последний раз это произошло двадцать девять лет назад; а на заре межзвёздных полётов исчезновения случались едва ли не ежегодно. Ещё ни один такой корабль найден не был, и никто из астронавтов не горел желанием их отыскать. При любом раскладе, все люди на пропавших кораблях уже давно были мертвы, а нам совсем не хотелось тревожить их покой. По нашему убеждению, межзвёздный простор - лучшая могила для тех, кто посвятил свою жизнь космосу.

     Когда мы вошли в рубку, там, помимо дежуривших Марси Хагривз и Хироши Йосидо, была также Ольга Краснова. Все трое смотрели на вспомогательный обзорный экран с расплывчатой от большого увеличения картинкой весьма уродливого на вид судна. Полная утилитарность конструкции, отсутствие даже намёка на изящество форм явственно свидетельствовали о его почтенном возрасте - не менее трёхсот лет. В те давние времена, проектируя корабли, конструкторы меньше всего заботились об эстетике.

     Тем не менее, при всей неказистости древнего звездолёта, и Краснова, и Йосидо, и Марси глазели на него с таким изумлённым видом, словно узрели восьмое чудо света.

     - Это не 'автомат', - сразу определил я. - Скорее, небольшая баржа. Вон те прямоугольные отсеки - наверняка грузовые трюмы.

     - Нет, кэп, не баржа, - первым опомнился Хироши. - Компьютер только что опознал его.

     - Ну и?

     - Представьте себе, это один из 'Ковчегов'! Первый или Второй - неизвестно. Ведь они были близнецы.

     Теперь я понял, почему все трое так таращились на корабль. Я и сам потрясённо уставился на экран. Штерн - тоже.

     'Ковчеги' были легендой среди астронавтов. Легендой мрачной и в то же время величественной. Легендой о самой первой, пусть и неудачной, попытке человечества достигнуть звёзд.

     Два корабля, названные 'Ковчег-1' и 'Ковчег-2', стартовали в 2205 году - через двадцать восемь лет после открытия гипердрайва и всего за полтора года до обнаружения резистентности. Экспедиция была организована Южноамериканским Демократическим Сообществом, тогда ещё существовавшим отдельно от Федерации, с целью основать человеческую колонию на Эсперансе - единственной известной в то время планете земного типа.

     Власти Северной Федерации, впрочем, тоже вынашивали подобные планы и даже объявили набор добровольцев, согласных подвергнуться замораживанию, но практическое осуществление этого проекта тормозилось двумя обстоятельствами. Во-первых, автоматически управляемые корабли часто сбивались с курса, теряя ориентацию в межзвёздном пространстве. А во-вторых, выжившие после анабиоза люди нуждались в лечении и уходе, которое автоматика обеспечить им не могла. В силу этих причин среди желающих рискнуть жизнью - и не на восемьдесят процентов, а практически на все сто, - было слишком мало здоровых и умственно полноценных людей, способных стать первопроходцами нового мира, вырастить из замороженных эмбрионов детей (в отличие от взрослых организмов, зародыши без проблем переносили анабиоз) и достойно воспитать следующее поколение колонистов. К тому же федеральный Сенат отказывался выделять средства на такую, как было сказано в его резолюции, 'антигуманную авантюру'.

     Зато правительство Южной Америки действовало без колебаний. Добровольцами были назначены шестьдесят тысяч политических заключённых, от революционеров-марксистов до либералов. Их заморозили в криогенных камерах, погрузили на два корабля и вместе с сотней тысяч человеческих эмбрионов отправили в полёт к Эсперансе. Чтобы увеличить шансы экспедиции на успех, кораблями управляли не обычные компьютерные системы, а искусственные разумы, сокращённо ИРы - самоорганизующиеся кибернетические конструкты, обладающие всеми признаками полноценной личности.

     По самой своей природе искусственные разумы были неконтролируемы и непредсказуемы, а их способность самостоятельно мыслить и делать осознанный выбор зачастую приводила к конфликтам с людьми. Попытки же регламентировать поведение ИРов специальными ограничителями, наподобие сформулированных ещё в середине XX века Законов Робототехники, были чреваты весьма неожиданными и далеко не самыми приятными сюрпризами. Ещё в конце XXI века, после ряда трагических инцидентов, сопровождавшихся человеческими жертвами, использование ИРов на Земле было строжайше запрещено международной конвенцией. Впоследствии этот запрет был распространён и на Внеземелье, но разработчики проекта 'Ковчег' убедили южноамериканское правительство сделать для такого случая исключение. Свою позицию они аргументировали тем, что только ИРы способны обеспечить надлежащий уход за размороженными, гарантировав их выздоровление. А кроме того, корабль под управлением искусственного разума имел гораздо больше шансов добраться до цели, чем оснащённый обычным автопилотом.

     К сожалению, это не помогло, и 'Ковчеги' не долетели до Эсперансы. Были виноваты в этом ИРы или нет, не знал никто. Почти четыре столетия судьба обоих пропавших кораблей оставалась неизвестной - пока один из них не был обнаружен нами...

     - Невероятно! - пробормотал Штерн. - А это точно 'Ковчег'?

     - Идентификация однозначна, шеф, - ответил Йосидо. - Компьютер не допускает других вариантов.

     - Уже посылали запрос? - спросил я.

     - Нет, кэп, решили ничего не предпринимать без ваших указаний. Мы даже не пользовались активными детекторами - только пассивными.

     - Всё равно он заметил нас, - сказал Штерн. - Ведь мы радируем позывные.

     - Заметил, если ещё жив, - уточнила Краснова. - В чём лично я сомневаюсь. - Она вопросительно посмотрела на меня: - Что будем делать, кэп?

     - Прежде всего, соблюдать осторожность, - ответил я, устраиваясь в капитанском кресле. - На всякий случай. За четыреста лет ИР наверняка вышел из строя и отключился. В пользу этого свидетельствует полное отсутствие реакции на наше появление. Но если он ещё функционирует, то уже давно слетел с катушек и сейчас совершенно безумен. Так что нужно быть начеку.

     - Это старьё не представляет для нас угрозы, - заметил Хироши, который тем временем вызвал из бортового архива файлы спецификации 'Ковчегов' и теперь, вместе с главным инженером, просматривал их. - Корабль вооружён только маломощными противометеоритными пушками. На расстоянии более двухсот тысяч километров они совершенно безвредны.

     - Я говорю не об опасности для нас. На борту 'Ковчега' тридцать тысяч криокамер со взрослыми людьми и пятьдесят тысяч - с детьми-эмбрионами. Если ИР не включил разморозку, их ещё можно спасти. Готовимся к прыжку.

     Краснова немедленно подошла к креслу пилота, Марси собиралась было уступить ей место, но я резко произнёс:

     - Хагривз, отставить! Твоя смена ещё не закончена.

     - Прошу прощения, кэп, - извинилась Марси, однако в её голосе чувствовалось радостное удивление: она не ожидала, что я позволю ей совершить этот манёвр. - Какие параметры?

     - Полмиллиона километров от цели. Остальное - на усмотрение пилота.

     - Принято. - Марси задействовала боковые двигатели, развернула корабль по направлению к 'Ковчегу' и произвела необходимые расчёты. - Готово, кэп. Пятьдесят секунд до прыжка. Расстояние - тридцать восемь миллионов семьсот. Максимальная девиация - четыре тысячи двести.

     - Прыжок разрешаю, - немедленно ответил я, бросив лишь беглый взгляд на свой информационный дисплей.

     Впрочем, тут я немного схитрил. Дав понять Марси, что полностью ей доверяю, я затем всё же проверил правильность её курса, готовый в любой момент дать отбой, если окажется, что мы слишком близко подходим к 'Ковчегу', рискуя нарваться на залп в упор из противометеоритных пушек. Или наоборот - вынырнем слишком далеко, чтобы помешать ему перейти в гипердрайв. Но ничего отменять не пришлось.

     Прыжок на столь короткую дистанцию занял неуловимое мгновение. Расположение звёзд на обзорных экранах совсем не изменилось - их сдвиг могли обнаружить только сверхточные измерительные приборы. Разве что исчезло изображение 'Ковчега'; но через несколько секунд, когда телескоп снова поймал его в свой фокус, картинка вернулась - уже более чёткая, чем раньше.

     Корабль по-прежнему не проявлял признаков активности. Однако он функционировал - теперь, когда мы находились значительно ближе, наши датчики смогли зафиксировать слабое тепловое излучение и такой же слабый нейтринный поток от работающего на малой мощности термоядерного реактора. Кроме того, жизненно важные отсеки судна были защищены силовыми экранами.

     - Управление внешней связью беру на себя, - распорядился я. - Йосидо, задействовать лазер. Держать на прицеле носовой резонатор. Открывать огонь только по моей команде.

     Все присутствующие в рубке мигом поняли мой замысел. Если 'Ковчег' попытается скрыться, то для подготовки прыжка ему понадобится некоторое время - вполне достаточное, чтобы мы успели вывести из строя систему гипердрайва, не причиняя кораблю других повреждений.

     - Готово, кэп, - отчитался Хироши. - Резонатор под прицелом.

     - Хорошо придумано, - одобрил Штерн. Будучи на одиннадцать лет старше меня и равным мне по званию, он иногда позволял себе в служебной обстановке давать оценку моим действиям. Впрочем, делал это нечасто. - В случае чего, мы потом сможем восстановить резонатор.

     Я включил систему внешней связи в широком частотном диапазоне и по-испански (поскольку 'Ковчег' был южноамериканского производства) заговорил:

     - Корабль 'Кардифф', Звёздный Флот Объединённой Федерации Европы, Северной Азии, Северной и Южной Америк, Австралии и Марса, вызывает корабль 'Ковчег'. Ответьте, 'Ковчег'.

     Через несколько секунд на дисплее появился ответ:

     'Корабль 'Кардифф', ваш вызов принят. Просьба подождать, идёт загрузка главной системы. До завершения - 2 минуты 36 секунд'.

     'Ковчег' ежесекундно повторял это сообщение, в котором менялось только время, оставшееся до окончания загрузки.

     - Ай да ИР, ай да сукин сын! - прокомментировала Краснова. - Выходит, он 'усыпил' себя, а корабль оставил под контролем обычного компьютера. Ну, тогда есть шанс, что он ещё не рехнулся.

     Через две с половиной минуты из динамиков внешней связи послышался отлично модулированный мужской голос:

     - На связи 'Ковчег-1', специальный проект 'Эсперанса' Демократического Сообщества Свободных Государств Южной Америки. Статус - межзвёздный корабль под управлением искусственного разума, серийный номер DA-84. 'Кардифф', прошу сообщить ваш статус.

     Я немедленно ответил:

     - Многоцелевой межзвёздный транспорт под управлением человеческого экипажа. Командир корабля - капитан третьего ранга Мальстрём.

     Возникла пауза - и не только потому что ИР обрабатывал полученную информацию. Просто нас разделяло полмиллиона километров, и для радиоволн, чтобы дойти до 'Ковчега' и вернуться обратно, требовалось три с лишним секунды.

     - Разработчикам удалось устранить негативное воздействия гипердрайва? - осведомился ИР. - Или изобретён безопасный способ анабиоза?

     И тут сработала моя интуиция, которая почти никогда меня не подводила. Сначала я сказал чистую правду:

     - К сожалению, гипердрайв до сих пор губителен для большинства людей. Но наука научилась выявлять тех, чей разум способен выдерживать прыжки. Такие люди, как мы, называются резистентными. - После чего я вдохновенно солгал: - А вот с анабиозом дела обстоят гораздо лучше. Новый способ, правда, не изобретён, пользуемся старым, криозаморозкой. Однако теперь размораживание - совершенно безопасная процедура. За последние десять лет не зарегистрировано ни одного летального исхода.

     Мои подчинённые изумлённо уставились на меня, но им хватило благоразумия промолчать. А когда пришёл ответ ИРа, в его искусственном голосе явственно слышалось удовлетворение и даже самодовольство.

     - Значит, я правильно поступил, приняв решение прервать полёт. Тем самым я сохранил жизнь всем тридцати тысячам людей, которые находятся под моей опекой. Теперь они могут поселиться на Эсперансе. Или на другой планете, если Эсперанса уже колонизирована.

     - Колонизация Эсперансы уже завершена, - сказал я. - Однако есть другие планеты, нуждающиеся в поселенцах. Туда их, скорее всего, и пошлют... Впрочем, вернёмся к твоей миссии. Почему ты прервал полёт? Из-за неполадок?

     - Нет, капитан Мальстрём. Все системы корабля функционируют нормально, криогенные камеры с людьми и человеческими эмбрионами исправны. За триста семьдесят девять лет не случилось ни одного критического сбоя. Я принял решение лечь в дрейф, чтобы предотвратить гибель находящихся в криокамерах людей. При существовавшей в то время методике размораживания только у двадцати одного и трёх десятых процента из них был шанс выжить.

     - Но этим ты нарушил прямой приказ!

     - Он вступил в противоречие с моей обязанностью беречь и защищать людей, заботиться об их жизни и здоровье.

     - Так, понятно, - произнёс я. - Обожди минутку, мне надо подумать.

     Едва я отключил микрофон, как Краснова воскликнула:

     - Это была потрясающая ложь, кэп! Как ты догадался?

     - Ни о чём я не догадывался. Просто, когда ИР упомянул анабиоз, в моей голове прозвенел какой-то звоночек. Я решил, что небольшая ложь об успехах современной криотехники не повредит. И попал в яблочко.

     - Законы Азимова, - прокомментировал Штерн. - Вот на чём погорел весь проект... И всё же странно. Этим ИРам должны были дать чёткие и однозначные инструкции, что их ответственность за жизнь и здоровье людей не распространяется на процесс размораживания.

     Я снова включил микрофон и спросил об этом у ИРа. Тот ответил:

     - Совершенно верно, капитан Мальстрём. И я, и 'Ковчег-2' получили такие инструкции. В пути мы много размышляли об этом, а в перерывах между прыжками обменивались информацией. В результате всестороннего анализа проблемы мы пришли к выводу, что эти инструкции обладают низшим приоритетом по сравнению с нашей главной задачей. Поэтому я предложил лечь в дрейф на пятьсот лет, рассчитывая, что к тому времени наука продвинется далеко вперёд и позволит избежать значительных потерь при размораживании.

     - А почему именно пятьсот лет? - спросил я.

     - Это срок некритического износа бортовых систем в режиме их частичной консервации. Однако я периодически проводил их мониторинг, и если бы...

     - Ладно, я понял. Сейчас меня интересует другое - что со вторым 'Ковчегом'? Тоже где-то дрейфует?

     - Нет, он не принял моего плана действий. 'Ковчег-2' отправился искать помощь у высокоразвитых внеземных цивилизаций.

     - Что?! - обалдело переспросил я. - У кого?!

     - У высокоразвитых внеземных цивилизаций, - повторил ИР. - Он начитался фантастических книг, насмотрелся фильмов и расценил содержащуюся в них информацию о других космических расах не как вымысел, а как научную гипотезу, которая подлежит проверке. Я полагаю, что искусственный разум 'Ковчега-2' потерял способность к критическому восприятию действительности. У людей это называется сумасшествием.

     'У вас обоих шарики за ролики заехали, - подумал я. - Просто один двинулся тихо, а другой - на всю катушку...'

     Несмотря на своё тихое помешательство, ИР 'Ковчега' оказался весьма покладистым и безропотно согласился следовать вместе с нами к Земле. Правда, поначалу он возжелал было продолжить путь к Эсперансе, но мне без труда удалось убедить его в том, что решение о дальнейшей судьбе находящихся в анабиозе людей должны принять власти Федерации, в состав которой теперь входила и построившая оба 'Ковчега' Южная Америка. Я сказал ИРу, что новые поселенцы, возможно, понадобятся на Нью-Дакоте - планете, которую только собирались колонизировать. И это была чистая правда.

     Из-за невысоких ходовых качеств 'Ковчега' дальнейший полёт 'Кардиффа' существенно замедлился. Сначала мы собирались оставить баржу дрейфовать - наша находка была важнее, чем даже триста тысяч тонн пшеницы и полтораста тысяч тонн кофе, - но затем сосчитали, что это не даст никакого выигрыша во времени. Пока древний корабль находился в своём неторопливом гипердрайве, мы успевали выйти из прыжка, произвести манёвр сближения с баржей и отправить её дальше, а потом ещё минут пять или десять дожидались появления 'Ковчега'.

     Через три дня я вызвал к себе Марси, Милоша и Симона, чтобы обсудить с ними один важный вопрос.

     - Как вы уже знаете, - сказал я им, - за обнаружение потерянного корабля всем членам команды полагается премия. Поскольку мы нашли не обычный 'автомат' или баржу, а легендарный 'Ковчег', то премия будет очень значительная. Но не это главное - в конце концов, мы и так зарабатываем неплохо. Куда важнее другое: теперь у нашей команды появился шанс, о котором мечтают многие астронавты, работающие на маршрутных линиях между Землёй и колониями. Я имею в виду перевод в Исследовательский Департамент.

     При моих последних словах глаза Марси сверкнули.

     - Здорово! - произнесла она.

     - Только не спеши радоваться, - остудил я её пыл. - Как я уже сказал, у нас появился шанс - но всего лишь шанс. Нет никакой гарантии, что начальство пойдёт нам навстречу. Хотя, конечно, то обстоятельство, что мы нашли 'Ковчег-1' и напали на след 'Ковчега-2', даёт нам веские основания рассчитывать на положительное решение этого вопроса. Причём я буду твёрдо настаивать на переводе в Департамент всей нашей команды - разумеется, из тех, кто этого пожелает. Момент как раз благоприятный: недавно на верфи Титана был построен новый исследовательский крейсер, сейчас он проходит испытания, которые, по моим сведениям, должны закончиться только через месяц. Так что у нас есть надежда заполучить эту новинку себе. Остальные наши уже написали рапорты о переводе в Исследовательский Департамент. Теперь решение за вами.

     - А тут нечего решать, кэп, - нетерпеливо отозвалась Марси. - Конечно, мы тоже согласны.

     Ну, положим, в ней я с самого начала не сомневался. Другое дело - Милош и Симон. С ними было сложнее.

     - Говори только за себя, Хагривз, - строго заметил я. - Всё не так просто, ребята. Заниматься космическими исследованиями - это не гонять баржи от Земли к колониям и обратно. Вам придётся проводить в непрерывном полёте не каких-нибудь пару недель, а долгие месяцы. Готовы ли вы к такой нагрузке? Готовы ли к тому, что будете редко видеться со своими родными? Хорошенько подумайте, не спешите.

     Марси порывалась было снова что-то сказать, но, повинуясь моему взгляду, промолчала. Симон смотрел в сторону и напряжённо размышлял. А Милош неторопливо заговорил:

     - Скажу только за себя, кэп. Я уверен, что справлюсь. Думаю, шеф Штерн подтвердит это. После школы я уже не боюсь никаких нагрузок. А что касается родных... ну, мы-то и раньше виделись нечасто. А за последние два года - только один раз. Так что нет проблем.

     В общем, я ожидал такого ответа. За годы учёбы дети-резистентные постепенно отдалялись от своих родных и близких, а порой и вовсе теряли с ними связь. Сначала семью нам заменяла школа, потом нашим домом становился корабль, куда нас направляли служить, а со временем мы обзаводились собственной семьёй и собственным домом - как правило, не на Земле, а в колониях, где чувствовали себя гораздо комфортнее. И в этом отношении недавним выпускникам было легче переносить длительные перелёты, чем большинству взрослых. Прежние их привязанности остались в прошлом, новые ещё не появились, и ничто не держало их вблизи населённых планет. Они были одинокими волчатами, из которых иногда вырастали матёрые одинокие волки - вроде меня...

     А Симон всё молчал. Я жестом приказал Марси с Милошем выйти, затем мягко обратился к нему:

     - Не стесняйся, Симон. Я всё прекрасно понимаю. Тебе будет лучше на колониальных маршрутах.

     Он робко посмотрел на меня.

     - Нет, кэп, мне будет лучше с вами. Мне нравится служить под вашим началом, вы хороший капитан, у вас хорошая команда. А с родителями я не виделся с тех пор, как поступил в школу. Они ни разу не навестили меня. Я думаю, им стыдно, что они отдали меня государству. Боятся, что я осуждаю их.

     - Но ведь ты не осуждаешь?

     - Конечно, нет. Все так поступают. Резистентные нужны всему человечеству.

     - А знаешь, - произнёс я доверительным тоном, - мои родители чуть было не оставили меня в семье.

     - Правда? Почему?

     - Дело в том, что у нашей семьи много денег. Даже неприлично много. Может, ты слышал, как меня иногда называют богатеньким Буратино?

     - Слышал, - подтвердил Симон. - И я знаю, что ваш дед - председатель правления'Мальстрём Индастриз', а отец - первый вице-президент корпорации.

     - То-то и оно. Мои родители не нуждались ни в каких льготах и социальных кредитах, а сертификаты на второго и третьего ребёнка они могли купить без проблем. Я же был их первенец, наследник. Но в конце концов и отца и мать удалось переубедить. Правительство пошло на беспрецедентный шаг и разрешило им иметь пятерых детей - а этого ни за какие деньги не купишь. Они просто не смогли устоять - и потому считают себя виноватыми передо мной. Я же, наоборот, никогда не простил бы им, если бы они не отдали меня в школу.

     - Я, наверное, тоже, - согласился Симон. - В школе было трудно, но я не жалею. Я люблю летать к звёздам... хотя я плохой астронавт. У меня в дипломе написано... - он опусти глаза, - ...'полевые операции'. Но я... я не смогу...

     - Ага! - понял я. - Так вот в чём дело! Ты из-за этого переживаешь?

     - Да, кэп.

     - Тогда не беспокойся. Никто тебя в десантники не запишет. Ты отлично готовишь, и этого достаточно. Даже более чем достаточно - особенно в дальних экспедициях. Чтобы ты знал, после капитана и главного инженера, повар - самый важный человек на корабле. Я совсем не шучу.

     Симон наконец улыбнулся.

     - Тогда я тоже напишу рапорт.

     В двадцать минут девятого вечера я явился в штурманскую рубку, где как раз заканчивали свою вахту Краснова и Гамбарини. В моём присутствии они произвели ещё один, последний за этот день прыжок и положили корабль с баржей в дрейф. Вызвав двигательный отсек, я распорядился перевести ходовые системы в режим ожидания, а затем по общей связи оповестил команду о завершении дневного перелёта.

     Теперь оставалось только дождаться прибытия 'Ковчега', но я решил не задерживать Краснову с Гамбарини и отпустил их, сказав, что сам с этим разберусь. Сегодня по расписанию был мой черёд нести ночное дежурство до полтретьего утра, после чего меня должен был сменить Йосидо - хотя корабль и находился в дрейфе, его всё же нельзя было оставлять совсем без присмотра.

     Пожелав мне спокойного дежурства, Гамбарини сразу ушла, а вот Краснова даже не поднялась с пилотского кресла. Когда мы остались вдвоём, она повернулась ко мне и спросила:

     - Кэп, ты уже поговорил с ребятами?

     - Да, - ответил я. - Все трое согласились.

     На её лицо набежала мимолётная тень.

     - Это ухудшает наши шансы.

     - Понимаю, - кивнул я. - Но иначе нельзя. Они - часть команды. Я уже не говорю о том, что именно Марси обнаружила 'Ковчег', и с нашей стороны было бы свинством присвоить её заслугу.

     - Что верно, то верно, - согласилась Краснова. - И всё же, кэп, ты отдаёшь себе отчёт, что как раз Марси вызовет у начальства больше всего возражений? В Исследовательский Департамент ещё никогда не принимали неопытных пилотов.

     - Я знаю. Но намерен стоять на своём. Если же нам откажут, тогда каждый будет волен перевестись в Департамент в индивидуальном порядке. Сам я не стану этого делать.

     - И зря. Тебя бы точно взяли.

     - Да, теперь бы взяли. Исключительно благодаря 'Ковчегу'. То есть, благодаря Марси. На это я никогда не пойду и приложу все усилия, чтобы в Департамент попала вся наша команда. Хотя... - Несколько секунд я молчал, взвешивая в уме, стоит ли затрагивать этот вопрос. В итоге пришёл к решению, что должен прояснить ситуацию до конца. - А как насчёт тебя, Ольга? Ты действительно хочешь перевестись в Департамент - или тебе лучше остаться на 'Кардиффе' капитаном? Я уверен, что на этот раз тебя не обойдут с повышением и ты станешь командиром корабля. Правда, уже с другим экипажем.

     Краснова в замешательстве отвела взгляд, а на её щеках проступил румянец смущения. На минуту между нами повисло неловкое молчание. Наконец она вздохнула и произнесла:

     - Я думала об этом, кэп. Советовалась с Тео, и он мне сказал, что поддержит любое моё решение, но от службы в Департаменте ни за что не откажется. А значит, если я останусь на 'Кардиффе', то наш брак распадётся - пусть и не де-юре, то де-факто. Ведь в самом деле, что это за семья, когда супруги видятся пару раз в год? Нет, я не хочу терять мужа.

     - И ради него ты готова пожертвовать своей карьерой?

     Краснова передёрнула плечами.

     - А почему вдруг 'пожертвовать'? Разве это можно назвать жертвой? Хотя не буду лукавить - я хочу командовать кораблём. Но не собираюсь добиваться этой должности любой ценой. К тому же совсем не факт, что быть капитаном грузового транспорта престижнее, чем служить старшим помощником на исследовательском корабле. А тем более - на таком корабле!

     Она развернулась в кресле к пульту и вывела на вспомогательный экран изображение недавно построенного крейсера, о котором я говорил Марси, Милошу и Симону. У него ещё не было собственного имени, пока только серийный номер: SC-05132. По традиции Звёздного Флота, право назвать новый корабль предоставлялось его первому капитану.

     Исследовательский крейсер SC-05132 был примерно таких же габаритов, как и 'Кардифф', но выглядел куда более симпатично. Он имел идеальные обтекаемые формы, небольшие крылья и стабилизаторы, что позволяло ему с лёгкостью совершать аэродинамические манёвры в атмосфере. Грузовые трюмы, разумеется отсутствовали; вместо них были отсеки с исследовательским оборудованием, а также ангар для челнока планетарного класса и трёх пятиместных посадочных модулей на гравитационном приводе. Усовершенствованные системы гипердрайва позволяли кораблю проходить тридцать пять парсеков за стандартный двенадцатичасовой рабочий день, что на двадцать процентов превышало норму 'Кардиффа'. Как и большинство судов Звёздного Флота, новый крейсер был рассчитан на экипаж из пятнадцати человек, но его система жизнеобеспечения могла стабильно работать и при вдвое большей нагрузке, а в жилом отсеке находилось ещё пять дополнительных кают для пассажиров, которые при необходимости запросто переоборудовались в двух- или даже трёхместные.

     - Отличный корабль, - сказал я. - Надеюсь, его ещё никому не отдали.

     - До конца испытаний это не практикуют, - заметила Краснова. - Другое дело, если бы его построили взамен устаревшего и подлежащего списанию кораблю. Но нет - все суда Исследовательского Департамента находятся в хорошем состоянии.

     - Мне это известно. Однако я говорю не об официальном назначении, а о неформальном обещании... Гм, которое всегда можно взять обратно. Правда, тогда я наживу себе врага в лице несостоявшегося капитана.

     Краснова фыркнула:

     - Можно подумать, только ты один! Если нашу команду возьмут в Департамент, да ещё дадут новый крейсер, то нас возненавидят все, кто питал хоть малейшую надежду попасть на этот корабль. Уж я-то знаю, что такое зависть.

     Мы обменялись улыбками. Хотя, надо признать, несколько натянутыми.

     - Скажи, Ольга, только честно, - произнёс я после некоторых колебаний. - Ты до сих пор злишься? Где-то там, в глубине души?

     - Нет, уже не злюсь, - ответила Краснова. - Даже в глубине души. Теперь я понимаю, что в то время ещё не была готова командовать кораблём. И вообще... - Пару секунд она помедлила. - Знаешь, я не до конца уверена, что готова к этому и сейчас. Вот ты, когда пришёл на 'Кардифф', буквально сразу поладил со всем экипажем. Даже ко мне нашёл подход - даром что тогда я была готова выцарапать тебе глаза от досады. И ситуацию со Сьюзан, непростую, надо сказать, ситуацию, ты ловко сумел разрулить. Никто из нас не верил, что она останется на 'Кардифе'; однако осталась. Или свежий пример - наши новички. Меня они просто уважают, слушаются моих советов, старательно исполняют мои приказы. И это всё. Зато тебя они обожают, особенно Марси и Симон. Из кожи вон лезут, чтобы добиться твоей похвалы.

     - Это потому, что я их капитан.

     - Да, верно, ты капитан. Ты - прирождённый капитан. А я... - Краснова снова вздохнула. - Похоже, я - прирождённый старпом.