Памяти Наташи

Мысль о том, что тебя нет, преследует меня сильнее, чем мысль о
гибели - если бы она случилась - близкого человека. Хотя мы были
не более чем знакомы. Да и тонкой ниточкой симпатии, которая не
собиралась превращаться в что-либо материальное, мы обязаны в
некоторой мере случайному обстоятельству. Чужому человеку нам
нечего сказать; близкому - мы уже высказали все. Может быть,
поэтому наиболее значима - наиболее трагична - смерть "не более
чем знакомого". Того, кому ты хотел, собирался, стремился,
жаждал, мечтал, надеялся и главное - мог - еще что-то сказать. Но
не скажешь.

По узкой скользкой лесенке, по пляшущим под ногой стальным
рейкам, держась за вибрирующие прутья перил, спускается в глубины
подсознания мое любопытное и испуганное суперэго.

Смерть не может быть оправдана ничем. Бессмысленность этой фразы
делает беспочвенным подозрение в кощунстве. Да и можно ли ожидать
этого от человека, узнавшего, что та, с которой он говорил, пил
чай, улыбался - всего неделю назад, - имела несчастье сесть на
переднее сиденье в автомобиле. Лед на шоссе, плохой водитель,
чужое нарушение - какая разница?

Смерть необратима. И эта необратимость ощущается тем острее, чем
более склонен человек верить в то, что все возможно. Ибо вернуть
человека невозможно. Наша вера - даже если она есть - не
простирается так далеко, чтобы мы ждали встречи "там". Даже если
мы в это "там" и верим.

Можем ли мы извлечь опыт из смерти друга? Отказаться от веры в
то, что все возможно? Отказаться от веры в то, что в этой жизни
вообще еще что-то возможно? Это было бы радикальное решение, но у
меня не хватит мужества его избрать. Жить с верой легче, но за
эту легкость приходится платить. Чем сильнее вера, тем страшнее
ее крушение, чем сильнее любовь, тем больнее разочарование, и
остается надеяться только на то, что "переднее сиденье в машине"
выпадет мне тогда, когда я буду любить и когда я буду ехать
помогать друзьям, как ехала в этот день ты.