Монтаж

Видимо, мне всю оставшуюся жизнь предстоит прожить в страхе.
Утром, когда я просыпаюсь, я какое-то время лежу тихо-тихо.
Сердце колотится как сумасшедшее, и я думаю - посмотреть или
потрогать? Я медленно подвигаю руку и через несколько сантиметров
ощущаю тебя. И выдыхаю воздух. Обычно ты в этот момент
просыпаешься и со слезами меня обнимаешь. Наши дни, наши
замечательные, наши чудесные, наши великолепные дни, дни нашей
жизни начинаются со слез. Что, было бы лучше, если бы они ими
кончались?

Мы были знакомы уже три года. Но - полная безысходность ситуации.
Разрыв в четверть века плюс семья у меня. Ну, что вам еще надо
для полного счастья? Десять упаковок снотворного? Ты работала на
телевидении. Я тоже, но в другой студии, в соседнем здании, мы
общались как коллеги, прекрасно понимая, что стоит за этим
общением и что эту стену нам не пробить. Даже лбом. Даже моим,
очень крепким лбом.

Как-то раз мы договорились, что я, как бывший технарь, запишу для
твоей передачи какую-нибудь красивую сцену с учеными. И я поехал
в свою старую фирму, в которой работал лет десять назад, еще до
того, как пришел вслед за тобой в растленный, прекрасный,
увлекательный мир масс-медиа. Мир грязных дел, мир больших денег,
мир увлекательной работы, мир подлецов, мир замечательных людей.
Мир - наркотик.

Итак, я позвонил в фирму, договорился о съемке, взял оператора с
камерой и приехал. Ну и мы снимали. Лаборатория, стойки с
приборами, двое персонажей настраивают мощный газоразрядный
лазер, значит - приборы, приборы, провода, стрелки шевелятся,
обычный антураж. А я стою сзади них, в руке магнитофон, на голове
наушники, подключенные к магнитофону. Именно к нему и больше ни к
чему... А рядом стоит оператор с камерой на штативе, снимает все
это действо. Свету слева хорошо бы добавить, говорит... Стрелки
шевелятся, ребята подбирают режим. Ага, чуть еще... еще... теперь
немного сбавь давление... так... И в какой-то момент тот, что
слева - а дело было летом, жарко, передает тому, что справа,
пакет с соком - "не хочешь?" И я так с хохотком говорю - все это
пишется, но фигли - при монтаже уберем, поэтому я и не стесняюсь:
"Ребята, никто же не поверит, что это не джинса", - а они:
"Чего?" - "Ну, - говорю я, - так мы левую рекламу называем, за
которую деньги в карман, например, реклама сока, который
персонажи пьют, что, Пелевина не читали", и вдруг в наушниках
твой голос: "Как забавно все это слушать..."

Мышь, увидевшая перед собой тень кота на стене. "Где? Где ты??" Я
даже не успел подумать, что ты НЕ МОЖЕШЬ меня слышать. "Как где?
В студии". "Сиди тихо. Не шевелись. Ничего-ничего не трогай!
Слышишь?! Ничего!"

Я выбегаю на улицу, бросив оператора и передачу. Меня, конечно,
уволят, но вспоминаю я об этом только через пять минут, когда
машина пролетает очередной светофор. Уволят, уволят, отнимут
права, посадят, лишь бы никого не сбить. Меня вжимает в руль.
Хорошо, что ребра, наверное, целы. В каждое здание у нас
отдельный пропуск. Я перепрыгиваю через турникет.

Наверное, это вопит постовой, но я уже на втором этаже. Дверь на
себя! Ты сидишь, замерев, перед монтажной стойкой, с наушниками,
подключенными к ней, ладони зажаты между колен, всегдашняя челка
свисает, и я вижу на экране изображение, которое еще только
снимается там, откуда я прилетел.

Мы обнимемся, дрожа от страха, и до того, как на нас, сопя от
усердия и обдирая бока в дверях, бросаются охранники, я успеваю
прошептать: "Это совмещение слоев реальности, редчайшая вещь.
Надо оказаться рядом, пока идет совмещение."

* * *

Впрочем, с работы меня не уволили, хотя шум был. Но народ прыскал
в кулак, и даже большое начальство что-то хмыкнуло и перевело
разговор на другое.

* * *

Утром, когда я просыпаюсь, я какое-то время лежу тихо-тихо.
Сердце колотится как сумасшедшее. Каждый прошедший день с тобой
мог оказаться последним. Тихо-тихо я подвигаю руку и через
несколько сантиметров касаюсь - еще и на этот раз - тебя. И
следующий день наступает.