Международный аэропорт Шереметьево

                                                         М.Г.

Я еду в Шереметьево. Я провожаю. Это может быть только
Шереметьево - такой аэропорт в Москве один. Мы сидим в
автобусе-экспрессе. Он - у окна, т.е. слева от меня (т.е.? а
правый ряд?). На сиденье впереди его жена и двое его (наверное,
надо сказать - их?) детей. Езды час. Этот час - последний.

Кроме него никто не знает, кто я. За окном что-то мелькает. Все
вроде заняты собой. Это хорошо. Я смотрю на него. Через час он
поднимется по лестнице (один знакомый рассказал мне, как это
бывает), войдет в стеклянную (в или за?) дверь и я перестану
(навсегда) его видеть. Как лавина на телевизоре, если выключить
звук. Беззвучно падает тысяча тонн снега. Я падаю. Среди тишины.
Заложило уши? Но я же не лечу. Мы не летим. Сейчас еще мы не
летим. Я усмехаюсь - мы. (Усмехаюсь?) Нельзя наглядеться на
человека. Почему я не встретила его раньше? Идиотский вопрос.
Первый раз мне изменяет логика - задаю идиотский вопрос. Задаю?
Кому? Вопрос-вопль. Беззвучный вопль. Беззвучная лавина. Снег.
Падает, падает снег. "Я трава, я покрою все". "Трава забвения".
Катаев. Река забвения. Века забвения. Стикс. Харон или Боинг?
Откуда ассоциации? Не хочу. Хочу смотреть. На человека нельзя
наглядеться. Или на явление? Новое явление природы. Слово
"никогда". "Вначале было слово". "Дело никогда". Только в Math.
Abstr. буду встречать фамилию. Латинским шрифтом. "Скажите мне
хорошим латинским языком, сенатор Варрон". Что? Что скажет
сенатор Варрон, герой Фейхтвангера, гражданин трех государств?
"Друг царя эдесского", парфянский подданный, римский патриций? Я
трясу головой. Проклятые мысли. Как их много - одна глупее
другой. Глупость транзитивна и коммутативна. Какие глупые поручни
у сидений в этом экспрессе. (Поручни или разделители?) Но я держу
его за руку под ней (или под ними?). Иначе бы не осмелилась. Он
перегибается вперед. Говорит что-то жене. Он ее успокаивает. Он
опора. Он и мне был им. Или ею? Интересно - улетит с моими
синяками. Автобус тормозит. Мне в руку ложится конверт. Схожу по
ступенькам, глядя ему в спину. Мы уже не будем сидеть рядом.
Никогда. Стою в зале. Мы уже не будем стоять рядом. Никогда. Они
входят в дверь. "Таможня". Та можня. Эта можня. Эта нельзя.
Никогда. Я смотрю на лестницу. Бетон. Все серо. Сколько здесь
прошло? Сколько оглянулось, поднимаясь по лестнице? Сколько
побоялось оглянуться? А побоялось пройти? Конверт шуршит в
пальцах. Интересно, останутся на нем синяки? Полчаса. Сорок.
Сорок пять. Вот. Профиль. Спокойно. Чуть лениво. Совсем спокоен.
"Ему оркестр взяли в складчину, лежит спокойно, совсем спокоен,
да просто так, хоронят мальчика". Ассоциация длиной в 8 ступенек.
1-0-0-0 в двоичной - ТАМ она такая же, а остальное? Что там такое
же, по ту сторону океана? Еще десять. Половина лестницы. Он
оглядывается. На МЕНЯ? Спокойные глаза. Чуть улыбка. Уже стекло?
Метровое стекло? Голубая мутность? "Давай вернемся на семь лет
назад, в заснеженный вечерний Ленинград, вглядись сквозь время,
сквозь зеленый лед, по набережной девочка идет". Нет, просто он
мыслью уже там, а я вижу, как всегда, его мысли - осталось пять
ступенек - поворачивает голову - глаза никогда дверь тонкое
стекло блики что-то мелькает...

* * *

Через три часа, стоя под душем в ванной - где еще спрятаться? - и
глядя на пустой конверт на табуретике, я поняла. Конверт - чтобы
обратные часы в экспрессе, метро и автобусе я думала, что в нем,
в конверте, а не о лестнице серого бетона, по которой столько
прошло...