Попытка понимания

                       Малинской плодоовощной базе посвящается

                       В отсутствие разделяемых с другими людьми
                       "форм жизни" лингвистическая коммуникация
                       должна разрушаться.
                       Тулмин Ст. Человеческое понимание М.:
                       Прогресс, 1964

                       Запад - это Запад, Восток - это Восток, и
                       им никогда не понять друг друга.
                       Р.Киплинг

Для меня навсегда осталось загадкой, как этот джентльмен дал
упечь себя на овощную базу. Относительно меня особых вопросов не
было - ниву я окучивал почти ежегодно. На то был ряд причин -
распоряжение райкома, нежелание ссориться с начальством,
потребность в отгулах. Что такое райком, ни одному из двух своих
соседей я бы объяснить не смог, хотя второй, пожалуй, все же смог
бы меня понять. А смог бы он понять, что такое отгул? Наверное,
да, хотя его отцу такое понятие было еще совершенно чуждо.
Служить родной фирме, как и его Величеству Императору, следовало
без отгулов. А вот еe Величеству королеве Елизавете такой-то
служить можно было и с отгулами. А также с крикетом, пивом,
скачками, то есть дерби и теннисом. Лаун-теннисом или как его там
ещe. На конвейере оба моих соседа шинковали капусту, стиснув
зубы, но не бросая ножей даже на перекур. "Яшма разбивается
вдребезги!" - повторял про себя, наверное, один, "Покажем
азиатам, как надо работать!" - другой. Я же откровенно сачковал,
как и все остальные. Я бы мог попробовать объяснить моим соседям
по комнате, что к чему, но когда? Утром еле хватало времени,
чтобы поесть, причем англичанин еще успевал побриться, и потому
то, что нам давали на завтрак (просто "завтраком" назвать это
было трудно), доставалось ему холодным. Он ел, и желваки ходили
по щекам. А японец, вылизав миску (ложкой) и ложку (языком),
закатывал глаза и бормотал, глядя на меня: "Хоросо, Аскинази-сан,
хоросо, э"? И я кивал. Потом мы выходили: лениво, еле передвигая
ноги, в сидящей мешком телогрейке - я, упруго и подтянуто, хоть
сейчас на англо-бурский фронт - джентльмен, и суетливо-деловито -
третий. Хризантема - назвал его англичанин.

Однажды утром японец почувствовал себя плохо и я, явно превышая
полномочия, грубовато оказал: "Останься, не ходи". Японец
виновато закивал головой (хотя и понимал, что я не начальник).
Англичанин побрился, как всегда (второй раз он брился вечером),
съел холодную овсянку и, взяв вторую миску, пошел не к конвейеру,
а в барак, буркнув мне: "Отнесу Хризантеме". Не столько тоном
испрашивания разрешения - да я и не мог ему ничего разрешить или
запретить, он это отлично знал - сколько тоном информации. Так,
мол, и так, считаю нужным отнести. "Работать этот желтый,
конечно, молодец, фанатик, все они, азиаты, такие, - думал он, -
однако помрет за своего императора или как его там, жалко. Хотя
почему же все... вот этот бурдюк для помоев, которыми нас кормят,
он же откровенный саботажник, или как он говорит... эээ...
"сачиок", - (это про меня). Я понимающе кивнул, а англичанин
понес миску. И отнес, и опоздал к началу работу, и выслушал
замечание старшего, не удостоив его ни ответом, ни взглядом.
"Мм-да. На англо-бурской войне... или, скажем, при штурме
Хайдарабада... стеком... мм-да. "По рилу", как говорит этот... в
телогрейке. Ох!" Вечерами мы подметали и убирали наш угол,
англичанин второй раз брился, а японец ставил ветку в воду
и что-то мне втолковывал. Думаю, что он не отказался бы
опрокинуть стаканчик для лучшего понимания и за соединение
пролетариев всех стран, конечно, если бы я не стал пытаться
переводить такой тост. Но "этого" у нас не было. Японец же,
втолковывал мне что-то очередной раз про сосны и сливы и, для
иллюстрации двигая ветки в непонятно как попавшей на базу бутылке
из-под кефира, обращался теперь временами и к англичанину.
По-видимому, это была форма благодарности за овсянку. Мой
словарный запас не позволял реагировать сложнее, чем киванием - и
это, видимо, и стимулировало... лекцию по икэбане или
дзен-буддизму? Журчание непонятной речи, казалось, вот-вот
размоет стену непонимания. Временами возникало такое ускользающее
чувство...

Японец отчeтливо видел, что его слушатель не понимает и сотой
доли его монолога; но вечер есть вечер, человек есть человек, и
раз день создан с вечером, а человек с речью... тем более, что он
может ощутить больше, чем понять; вот тот, другой, который
бреется два раза в день, совсем затоптал свою интуицию и вряд ли
что-либо поймeт. Но, конечно, его представление о правильном и
неправильном заслуживает уважения. Конечно, представления любого
человека заслуживают уважения, ибо в любом человеке есть природа
Будды, но твердость его представлений... ведь та миска могла
дорого ему обойтись. Знает, небось, что не все англичане
вернулись отсюда.

Итак, японец что-то мне рассказывал, взглядом
биолога-исследователя сопровождая мои кивки, англичанин опять
брился, стирал рубашку и заправлял свою кровать, очередной раз
демонстрируя своe ясное понимание того, что и как надо делать, а
за окном темнело.

Значительную часть вечеров мы проводили в успешном сопротивлении
попыткам подселить к нам четвертого - пьяницу и дебошира, а вовсе
не в попытках понять друг друга. Японцу я довольно долго не мог
объяснить, почему нам не нужен четвертый. А наш третий, с
туманных берегов, понял меня сразу - и произнес "прайвеси".
Интересно было бы попытаться ещe в чем-нибудь понять друг друга.
Но времени и сил было мало. А жаль! Когда ещe в столь
непринужденной обстановке, на капустном конвейере плодоовощной
базы, сойдутся представители двух с половиной цивилизаций? -
думал представитель половины цивилизации, кутаясь в телогрейку и
впадая в сонное оцепенение получасового перекура... конь, степь,
вечное синее небо... я никогда не сидел на коне, никогда не
стрелял из лука, мне не понять - увы - ни души кочевника, ни
вообще души Востока, но когда ... но когда я представляю себе
коня, степь, вечное синее небо, далекие горы... у меня кружится
голова.

А еще - когда я представляю себе чистую рубашку, глаженые брюки и
регулярную страну, в языке жителей которой есть понятие
"прайвеси".