Савеличев М. Возлюби дальнего: Фантаст. повесть. - М.: ООО "Изд-во АСТ", 2003. - С.222-235.
Какая реакция будет самой естественной, если мы внезапно обнаружим на расстоянии протянутой руки от себя хорошее литературное произведение? Правильно, передрать и издать, дабы люди читали больше хороших книг, а мы мазали свой хлеб маслом. Разумеется, переписывание один к одному имеет свою негативную сторону. А если переписывать целиком не будем, значит, возникает вопрос - что сохранить и что - нет. Ведь привлекать читателя к нашему тексту мы собираемся чем-то таким, что имелось в исходном произведении и навстречу чему открывались сердца. Чтобы это "что-то" полно и точно определить, нам надо измерить алгеброй гармонию, причем до дна, то есть старым штангенциркулем, с глубиномером. У нас нет уверенности, что мы это сможем сделать; но не беда - попытаться можно. Правильное реагирование вообще не всегда требует точного понимания ни механизма, ни объекта реагирования - опытный студент инстинктивно и безотчетно реагирует на преподавателя, водитель - на ГИБДДешника. Важно, чтобы читатель получал удовольствие.
Оно имеет два источника. Первый - собственно хороший текст, что бы это ни значило. Второй - это узнаваемость текста, причем эта узнаваемость опять же имеет два аспекта - узнаваемость как таковая и узнаваемость текста, который нравился узнающему. Частью удовольствия от узнаваемости является отмеченное Брилевой (со ссылкой на Переслегина) отсутствие необходимости преодоления информационного сопротивления (из предыдущей 1001 серии уже известно, что Джон изменяет Мэри с ее подругой и известно, с какой; осталось самое интересное - как именно). Во втором случае - узнаваемость того, что нравилось - реакция усиливается, потому что субъект должен подтвердить себе, что он когда-то (тогда, когда оценивал) был прав. Итак, видно, что существуют две стратегии. Если мы ориентируемся на некомпетентного читателя, то наша цель так же светла, как коммунизм: чистый плагиат хорошего текста. Эта цель, как и следует цели, похожей на прокурора, - то есть на коммунизм, - недостижима. Точнее, в цивилизованном обществе она недостижима - лоеры исками разорят. Помните, выше мы сказали "негативная сторона" - так это она и есть. В нецивилизованном же обществе и коммунизм, и плагиат возможны. Первый называется первобытным, а насчет второго мы кое-что знаем, но заметка не об этом. Второй вариант действий - расчет на компетентного читателя, то есть опора именно на радость узнавания. У такого читателя плагиат вызовет реакцию отторжения, так что - видно сразу - слишком близко к оригиналу лучше не приближаться.
Радость узнавания возрастает, если читатель предугадывал наличие того, что увидел и узнал. Он получил подтверждение своих прогностических способностей. Читатель подозревал, что Мелькор вовсе не такой злодей, а то уж очень все получается однообразно и немотивированно. И вот - сбылось: поэтому популярны изложения "с другой стороны". Читатель (особенно современный) подозревает, что не все так безоблачно в "Мире Полудня". И вот - сбылось: поэтому и в этом случае в некоторой мере популярны тексты адвокатов дьявола.
Если читатель предугадывал, но "обломался" - его разочарование дорого обойдется издателю. Большинство негативных критических статей о сиквелах начинается именно с анализа и критики идей, и лишь потом пишущий обращается к тому, как написано. Например, на конвенте "Сибкон-2001" имела место большая и живая дискуссия на тему целесообразности и допустимости написания сиквелов. Высказанные критические замечания можно было разделить на три группы. Первая группа - это вообще претензии внелитературные: указание на то, что у автора не такая этика (как представляется нужным выступающему), не такие идеи (то же) и произведение вообще не так влияет на людей (опять же). Вторая группа - это претензии уже внутрилитературные, но не связанные с природой сиквелов: несоответствие языка сюжету и смешение жанров. Третья группа - собственно претензии, связанные с внутренней сущностью сиквелов: выражение чуждых источнику идей, нарушение цельности и внутренней логики мира, снижение значимости изображаемых событий по отношению к источнику, искажение деталей мира, введение новых сущностей. "Защитники" сумели ответить только на одну из этих претензий, причем довольно беспомощным образом - сославшись на другую претензию (что введение новых сущностей вызывается введением новых идей). Имеют место аналогичные многочисленные и бесконечные сетевые дискуссии - в гостевых книгах, на форумах, в ньюс-группах и т. д. В этих дискуссиях обсуждаются классификации, причем каждый "построитель" пользуется своей терминологией. Здесь ведутся споры о том, допустимо ли написание сиквелов с точки зрения этики, а также диспуты о сопоставлении этик - автора исходного произведения и автора "сателлита" (так один из участников дискуссии назвал все произведения, основанные на других произведениях).
С радостью узнавания хорошо знакомы родители - как вы думаете, почему дети задают один и тот же вопрос десятки (и хорошо, если первые десятки) раз? Им радостно услышать ответ и получить подтверждение, что они правы, и они болезненно реагируют на отклонения от канонического варианта. По-видимому именно с радостью узнавания связано широкое распространение в человеческой культуре повторяющихся элементов: в архитектуре - орнаментов, в вокале - припевов, в музыке - тем, в литературе - в литературе, среди прочего, сиквелов.
От чего зависит радость узнавания? Во-первых, от трудности расшифровки. "Всепожирающая попсня", как припечатал Медведев, отличается от высокого постмодерна в частности тем, что десяти- и более кратное повторение попевки (...погадки) дарит радость узнавания не только амбулаторному, но даже клиническому идиоту, а расшифровка какого-нибудь там Мандельштама, который по насыщенности аллюзиями более чем постмодернист, требует недостижимой ан масс (как говаривал Выбегалло) широты знаний. Наш любимый камень в этом мире - это не тот, который отвергли строители, а тот, которым Пелевин заехал в экран, констатировав, что телевизор - это окошко в трубе духовного мусоропровода, и зритель радуется, увидев знакомую консервную банку. NB, как пописывал на полях классических немецких философов Володенька Ульянов - не какую-то банку, а знакомую - вот она, радость узнавания!
Таким образом, сложность зашифровки должна быть оптимальна для target group, как говорили персонажи упомянутого Пелевина. Более высоким пилотажем (не высшим, чтобы не провоцировать читателя на аллюзию с не к ночи будь упомянутым Шприцом Уколовым) могло бы стать употребление в одном и том же тексте объектов, зашифрованных в разной степени, в надежде на то, что сильно зашифрованные не будут замечены слабым криптоаналитиком, а слабо зашифрованные, если их не будет много, не обидят профессионального эксгуматора скрытых смыслов. То есть квалифицированного читателя.
Второй компонент радости узнавания - это радость узнавания не исходного источника, а самого факта аллюзии. Странно, но это действительно отдельное чувство и отдельный факт. Например, страх высоты и даже страх "чего-то" в лесу хоть частично связан с чем-то реальным (зверь, лихой человек), но боязнь темноты и плавания в мутной воде ни с чем конкретным не связаны. А у некоторых существуют, причем что еще страннее - у некоторых только первое, а у некоторых - только второе! Широк человек... не будем сужать.
Регулировка сложности узнавания не всегда проста. Например, понятно, как обеспечить узнаваемость конкретного персонажа, конкретного сюжета и т. д., а как обеспечить узнаваемость отсылки, скрытой цитаты и так далее? Может быть, квалифицированный читатель и без кавычек разберется - например, по стилистике текстов. Так или иначе, эта расшифровка не должна быть ни слишком проста, ни слишком сложна - оптимальная сложность зависит от читателя, а механизм расширения диапазона указан выше. Впрочем, у сиквелов может быть и читатель, вообще не знакомый с исходным произведением. Такой читатель воспримет сиквел как самостоятельное произведение, и к нему все выше- и нижеизложенное не относится.
Как могло бы быть построено дальнейшее исследование? Можно составить список всех параметров произведения, ввести метрику или хотя бы ранжирование, описать в этой системе параметров все произведения-бэкграунды и произведения-сиквелы и посмотреть, насколько близки/далеки они друг от друга по тем или иным параметрам и группам параметров. Далее можно было бы посмотреть, как располагаются хрестоматийные сиквелы и семейства таковых, например, АБС и "ученики", Толкин и понятно что. Затем проанализировать, какие типы сиквелов распространены больше и почему, и какие популярны. Наконец, понять, каким грозит невиданный коммерческий успех. Решение этой последней задачи имеет определенное практическое значение - как для тех, кто собирается их писать, так и для тех, кто хочет создать бэкграунд-произведение, которое породит лавину сиквелов, сносящую все крыши на своем пути. Например, Брилева полагает, что оптимальна средняя плотность прописывания мира и персонажа в исходном тексте - образ, "набросанный штрихами".
В сиквелостроительстве имеются четыре стороны - автор исходного текста, сиквелостроитель, двуединые книгоиздатель с распространителем и, наконец, счастливый читатель. Наблюдая процесс, мы видим логически суммированное мнение всех, кроме первого - ибо если книга есть, то (теперь, при почти свободе в книжной сфере), значит, это всем перечисленным нужно. Но по крайней мере в одном случае мы можем узнать мнение и автора исходника (поскольку программный код открыт). А именно, в сетевом интервью Б.Н.Стругацкий неоднократно высказывался по данному поводу. Резюмировать его реплики и разъяснения можно так:
1) Стругацкие не ставили цель написать "сериал" о Мире Полудня, но использовали готовые декорации, в которых удобно было разыгрывать новые истории;
2) он не считает писание подражаний и продолжений вообще плохим;
3) полагает, что конкретные продолжения бывают очень удачны (как Жюль Верн продолжил Эдгара По);
4) полагает, что все известные ему писатели начинали именно с подражаний - Гоголь подражал немецким романтикам, Хемингуэй - Гертруде Стайн, а Уэллс - Жюлю Верну;
5) полагает, что можно даже "выворачивать наизнанку и отражать в кривом зеркале идеи", поскольку открываются новые перспективы, появляются новые идеи, а читателю это на пользу.
То, что сиквелы (в широком смысле слова) в разных областях значений параметров разные авторы называют по-разному, может при случае затруднить понимание. Например, Еськов полагает, что "сиквел - штука принципиально вторичная и конъюнктурная, и мне лично примеры сиквелов, ставших сколь-нибудь заметными литературными явлениями, неизвестны". Мы только-только успеваем изумиться, как оказывается, что под сиквелом автор понимает то, что получится, если исходный мир "механически раздвинуть во времени или в пространстве", а взгляд с другой стороны - это апокриф. Как иногда говорят, дело не в словах. Но если мы хотим, чтобы нас поняли - надо употреблять согласованные термины. Всего лишь для того, чтобы сделать общение чуть более легким и потому - чуть более приятным. Общение - вообще-то нелегкое занятие.
Список параметров для анализа может начинаться, например, с параметра "вид искусства" - потому что возможны и общеизвестны книжные сиквелы на кинофильмы (например, "Звездные войны" и их Вселенная) или цикл про Конана, начатый рассказами и продолженный как романами, так и фильмами. Список параметров должен включать и жанр, причем многие "наезды" на сиквелы связаны как раз с изменением жанра, типа "Перумов "сделал из Средиземья боевик". Именно "неудовольствие неузнавания", кажется, обеспечивает большую часть "наездов" на продолжения - придирки к языку и т. д. являются уже поводом, а не причиной. Смешно говорить, но к числу параметров можно добавить и культурную принадлежность авторов - текст лучше воспринимается, если автором продолжения является человек одной культуры с автором текста исходного. Вероятно, так считают издатели - можно вспомнить многочисленных "интернациональных Конанов", изданных под англоязычными псевдонимами. Или, по-видимому, авторы продолжений "Унесенных ветром" (не считая "Скарлетт", конечно). Список параметров может включать и временную позицию: если описываются события, происходящие после действия "базового произведения" - то это сиквел, если до - то приквел, а если во время - то это вариации, взгляды другими глазами, с другой стороны (особенно ими богат толкиен-фэндом) и т. д.
Составление списка параметров и анализ положения произведений в их пространстве может способствовать уточнению дефиниций (как и всякий хороший подход), поскольку, во-первых, на этом языке будет удобно сопоставлять мнения, а во-вторых, области значений параметров, отвечающих разным объектам, должны отвечать некоторым очевидным для всех экспертов требованиям - например, связностью и низким отношением поверхности к объему.
На первый взгляд, для всякого читателя и, следовательно, для всякой однородной группы читателей можно выделить два типа параметров - параметры, по которым различий между базовыми произведениями и сиквелами не должно быть вовсе ("экзистенциальные переменные"), и параметры, по которым оптимальные отличия в принципе должны быть ненулевыми (естественнонаучник добавил бы, что распределение по параметрам должно быть бимодальным). Для различных читателей деление на группы может оказаться различным: то, что является экзистенциальной ценностью для одного читателя, не обязательно является таковой и для другого. Румата с нацистской символикой на рукаве - для одного абсолютное противопоказание к дальнейшему знакомству с текстом, у другого - вызовет вполне доброжелательный хмык (и неоднократные "ссылки на" - впоследствии), третий, подумав, сочтет стебом и издевкой в адрес всех мгновений весны сразу, а четвертый - европеец по типу восприятия - вообще не увидит ничего, заслуживающего социального реагирования, а лишь очередной литературный эксперимент. Похоже, что нет очевидно неприемлемых для всех вещей. Резкость реакции зависит не только от величины отклонения, но и от приученности аудитории к допустимости самого факта написания сиквелов. Согласно некоторым сообщениям, товарищу Н.Перумову, автору первого сиквела на Толкина, толкинисты выбили зуб. На Ниэннах публика реагировала уже спокойнее. Хотя объективно ниэннашье творчество лежит дальше от произведений Профессора. А текст Еськова вызвал еще меньшую истерику... Кроме того, замечено, что более эмоциональную реакцию вызывают "настоящие опубликованные" тексты, а не изданные в самиздате или размещенные в Интернете. По-видимому, это связано с большей - все-таки - престижностью бумажной публикации, тем более - в "настоящем" издательстве.
Что касается оптимальных отличий в значениях параметров - для разных читателей они тоже могут быть различными, поскольку зависят от двух параметров - от баланса между радостью узнавания и потребностью в новизне, и от чувствительности к новизне. Но можно ожидать, что оптимальные отличия варьируют в не слишком широких пределах, поскольку, как нам кажется, потребность в новизне у читателей положительно коррелирует с их чувствительностью к новизне. Разумеется, существуют и дискретные параметры (например, отношение к миру - оптимистическое, пессимистическое, пофигистическое), в случае которых трудно говорить о вполне свободном выборе и приходится удовольствоваться выбором из фиксированных значений.
Правила хорошего философского тона предписывают, вступая в научную дискуссию, класть нож справа, а понятие включать в объемлющий класс.
Сиквелы - это один из видов отражений, причем, по мнению Первушина, именно новая эра в культуре началась широким распространением отражений из вида в другой вид: книга в ролевушку и обратно, книга в кино и обратно, книга в компьютерную игру и обратно. Хочется сказать - книга в жизнь и обратно, но страшно будить тени отцов соцреализма. Не троньте ее, не надо, - пускай эта тень поспит.
Чем является сиквел для автора (кроме, разумеется, способа заработка)? Писателем движет желание пожить в этом мире, исследовать его или покритиковать (или рассмотреть альтернативные варианты). В общем, примерно то же, что и читателем, просто автор менее ленив. Отсюда возникает причина для наездов: обругать всегда проще, чем написать, поэтому желающих покритиковать всегда достаточно.
Представленный выше текст Савеличева среди прочих сиквелов несколько необычен и тем более интересен. Во-первых, он является сиквелом не к одному произведению и даже не к сериалу, а встраивается внутрь этой цепочки (аналогично некоторым произведениям по мотивам
Л.-М.Буджолд). Ибо формально он является сиквелом к "Беспокойству", но, кроме того, предшествует "Далекой Радуге" и использует героев как из более ранних, так и из более поздних произведений Стругацких. Вторым важным свойством данного произведения является то, что оно одновременно и наследует текстам Стругацких, и перебрасывает логические цепочки между ними, и даже дискутирует с ними. В чем - вы узнаете, когда прочтете/узнали, когда прочли.
Стилю автора свойственна некоторая, мы бы назвали ее так, "стебность". Творчеству Стругацких она свойственна в незначительной степени, а вот творчеству так называемых "учеников" - в существенно большей. В этом смысле повесть Савеличева лежит в русле уже сложившейся вокруг Стругацких литературной традиции.
Вопрос, избран ли этот стиль автором специально или же это результат не осознаваемой им сложной деятельности его невообразимого воображения, конечно, интересен, однако же ответ на него может быть получен только при изучении различных произведений автора. Надежность ответа растет при увеличении объема изученного материала, а в силу ограниченности объема творчества любого автора абсолютно надежный ответ получен быть не может. Наука, как мы видим, ограничена в своих гитиках - причем этот тезис вполне корреспондирует с идеями анатомируемого автора.
При анализе творчества многих авторов можно заметить сюжетные натяжки, то есть не одинаковую убедительность мотиваций всех событий и действий. Повесть Савеличева не стала исключением. Разумеется, подобные скачки сюжета могут быть объяснены с помощью тезиса "пусть читатель сам додумывает". Вопрос, являются ли такие скачки "багой или фичей", тоже интересен. Однако же ответ и на него может быть получен только при изучении различных произведений автора, поэтому и здесь надежность ответа растет при увеличении объема изученного материала, а в силу ограниченности объема творчества любого автора, абсолютно надежный ответ получен быть не может. Так что читателю не удастся увильнуть от вынесения своего вердикта.