Левая стена, второй справа аквариум

Я стою перед аквариумом, а его жилец лежит на камне, лениво шевеля
жаброй. Отвисшая нижняя губа воплощает глубокое презрение, с которым
рыба глядит на меня, на галдящих детей и на экскурсовода,
объясняющего, как в процессе эволюции выработалось черное пятно на
хвосте у этой рыбы - астронотуса.

Я знаю, почему рыба исполнена презрения - чем еще может ответить она
судьбе, ограничившей воду стеклом? Благодарна ли она людям, сделавшим
стекло прозрачным, или завидует рыбам, живущим в морях? Понимает ли
она, что и морские рыбы не выйдут на сушу, что и то, чем огорожен
человек, тверже стекла и, вдобавок, непрозрачно? И другое общество, мир
других людей недоступнее мира других морей...

Мы с ней ограничены в пространстве, времени и обществе, и кому из нас
жалеть другого? Что более убого - меньшее и краткое, или большее, но
больше сознающее малость и краткость?

А где-то далеко-далеко доктор-профессор, или как это там называется,
прилетевший на недельку с Веги на Сириус для чтения курса лекций,
перед аудиторией, победившей пространство и время, объясняет простую,
но почему-то плохо понятную детям всех времен вещь - ни время, ни
пространство, лежащие у ног существа, не делают его разумным.
Профессор держит паузу... Разумным - то есть понимающим другое
разумное существо или хотя бы понимающим сложность и важность этого,
 - говорит он.

И еще профессор думает о детях Вселенной, не победивших ни
пространство, ни время, миллионами миллионов уходящих в небытие, но
упрямо считающих себя разумными. Неужели зря - все зря на всех тех
планетах?

Я стою перед аквариумом, а рыба лежит на камне, медленно шевеля
жаброй, и глядит на меня. Тот, кто раздает лики и роли, никого не
обидел - я стою перед рыбой и думаю о ней, о Вселенной и о Нем, а дети
стоят перед рыбой и смотрят на нее восхищенно...