Трудно не быть богом

- Вот и прошло пять лет, друзья мои...

Полный человек в умело сшитом костюме опустился в кресло.

Его мало что выражающее для европейского глаза лицо привычно
улыбалось. Год мы учились преодолевать тоску при взгляде на этот
маслянистый одутловатый фейс. Потом обнаружили, что за этими
маленькими носорожьими глазками находится могучий мозг, каждый
день с носорожьим же упрямством решающий неразрешимую задачу о
пяти хлебах...

- Боюсь, что я вас не обрадую, друзья мои, ни вас не обрадую, ни себя,
я к вам привык, все мы к вам привыкли.

Мы все решали эту задачу. И даже что-то нам удавалось сделать. Пафос
действия бывал настолько силен, что иногда мы не только говорили "мы",
но и чувствовали "мы". Не чувствовали это "мы", а чувствовали себя
"мы". Пять лет назад нам сказали: "Нам нужны люди, мыслящие и
чувствующие по-разному, и одинаковые лишь в любви к детям". "Я бы
сказал так, - добавил после паузы представитель UNICEF, - очень
любящие жизнь и боящиеся смерти и сублимирующие эти инстинкты в любовь
к детям. Мы знаем кое-что из вашей биографии и вы нам подходите."

Нас долго не хотели выпускать. Боялись, что... но авторитет UNESCO все
же сказался. Потом пять лет работы, на которой каждый представлял свою
страну, практически - самого себя, а на самом деле - человеческую
культуру. Первый год мы учились понимать... нет, слово "понимать"
неприменимо - скорее, чувствовать, что другие тоже представляют ее.
Да, на почве конкретных действий договориться с людьми оказалось
легко. Но был еще какой-то слой... интересно, что ни до его
прохождения, ни сейчас, после, я не могу пояснить, что это такое. Но
это "что-то" было. Сохранится ли это у нас? Останется ли это с нами?

- Но как бы мы к вам ни привыкли, а срок вашей работы у нас кончается,
вы возвращаетесь...

Говорящий сделал паузу. Секунда длилась.

Надо было отвечать. И я ответил.

- Нам тоже очень жаль, что мы не сможем дальше работать с вами, - я
сделал паузу; продолжение должно было прозвучать отдельно.
- А также очень жаль, что мы не сможем больше встречаться с Вами
и нашими коллегами...

Я сделал вторую паузу. Жизнь человеческая - не паузой ли начинаешься и
кончаешься ты? Не черная ли пустота - конец и начало всего? Не черное
ли ничто спереди и сзади от сущего, слева и справа от каждого цветка,
каждой любви и каждой мысли?

- ... но тем не менее, мы возвращаемся.
- Благодарю вас. Вы понимаете, что для успешности нашего дела вы
должны вернуться...

Ну что ж, теперь, когда я уже сказал "нет" нашему будущему, надо
облегчить долю собеседника.

- Да, - подхватил я, - иначе вам будет трудно получать сотрудников из
страны, делегировавшей нас, а все культуры должны быть представлены
равномерно.

Он молча пожал мне руку и, слегка наклонившись вперед, поцеловал в лоб
мою жену. Этот - в понимании его культуры - верх бестактности был
знаком высшего уважения к нашему самообладанию и пониманию того
простого факта, что для нашего общего дела - спасения детей из ада,
созданного взрослыми - нам следовало вернуться туда, где делать
что-либо для них будет просто невозможно.

Итак, мы возвращаемся. Оттуда, где могли работать, как должны работать
люди - с людьми и для людей, для детей. Оттуда, где мы были, как боги.

Как каждый день возвращаетесь вы из чистых снов в нашу заплеванную
явь. Трудно быть человеком...