Извините за то, что письмо мое написано карандашом, но уверяю Вас, что, сидя на стене, никак не возможно писать шариковой ручкой. Я пробовал несколько раз, и у меня из этого ничего не вышло.
Написать меня заставило громадное впечатление, оставшееся после прочтения Вашей повести про Ивана, растворившегося в луче прожектора. Это лучшее произведение из всех, которые я читал за свою жизнь. Долгое время не решался Вам написать, но теперь я настолько приблизился к цели моей жизни, что больше не могу откладывать.
Дело в том, что вот уже четыре года я сижу на стенах. Мой путь на стену был сложен и витиеват, порой даже опасен: ведь когда-то в течение нескольких лет, расшатывая свое психическое здоровье, я ходил по потолку... Но лучше начну все по порядку.
Мое детство удивительно походит на детство вашего Ивана. Отец с матерью интересовались моим внутренним миром так же мало, как внутренним миром фарфоровой статуэтки, стоявшей у нас на комоде, думая, вероятно, что и я так же пуст внутри. Мне не было и семнадцати, когда мать с отцом умчались по черному тоннелю, чтобы слиться с сияющим в его конце светом. Но я не горевал по ним. Как и многие, родители мои тащили за собой свое время, полагая, что раньше, в их молодости, все было несравненно лучше, чем теперь. Их, прежде всего, интересовала внешняя сторона моей жизни: учеба, одежда, поведение, и, если это совпадало с приставленным ими эталоном, значит, все хорошо, и значит, я - пай-мальчик. И когда я не дотягивал до той высоты, которую родители считали единственно верной, дабы не огорчать их, я поднимался на цыпочки, а когда чувствовал, что перерос, - наоборот приседал. Но в шестом классе, ускользнув из-под родительского контроля, я увлекся самоудушением. Тогда я сдружился с Андреем. Он-то и научил меня этому интересному, но опасному развлечению.
Сделав пять-десять глубоких вдохов, я изо всех сил перетягивал шею полотенцем и держал до тех пор, пока не терял сознание. Оно возвращалось спустя всего несколько секунд, но казалось, что прошла вечность, я видел мир иными глазами - новым и загадочным; должно быть, таким видит его появившийся на свет младенец. С каждым разом сознание возвращалось все более неохотно. Я, конечно, не думал о том, какие последствия может иметь мое тайное увлечение... Но на счастье, занятия мои были замечены родителями, принявшими суровые и небезуспешные меры.
С тех пор жизнь моя потекла своим чередом. Окончив школу, я устроился на работу в конструкторское бюро. Работа мне нравилась, и я уже подумывал жениться, но мои планы, да и всю мою жизнь, опрокинула одна случайная встреча... Теперь-то я знаю, что встреча эта не была случайной, что она была дарована мне Свыше. Я встретил друга своего детства Андрея. С этого момента и началось мое восхождение по пути самосовершенствования. Он посвятил меня в тайну. Тайна заключалась в том, что они с приятелем ходят по потолку...
Конечно, поначалу я воспринял это с издевательской усмешкой, как воспринимается все выходящее за привычные рамки человеческого понимания. Вокруг всякого человека полно эталонов, к которым он старательно примеривается, и, не желая выделяться из толпы, приседает или встает на цыпочки. Но стоящий на цыпочках не простоит долго, и я с радостью отпихнул от себя обременительные стандарты.
Только с первого взгляда кажется, что ходить по потолку очень просто, на самом деле это не так. Хождение по потолку - искусство, требующее навыка и, если так можно выразиться, определенного философского мировоззрения.
Взяв большое зеркало, нужно приставить его к груди параллельно полу и, неотрывно глядя в зеркало, идти. Конечно, на самом деле ноги наступают на пол, но глаза видят в зеркале потолок, оттого и создается впечатление, что ты идешь по потолку.
Человек, идущий по потолку, должен прочувствовать изменение положения своего тела в пространстве, иначе это попросту игра. У Андрея было разработано целое учение, о котором расскажу вкратце.
Конечная цель учения заключалась в достижении и слиянии с целомудренно-потолочной чистотой. Исходной точкой была беспорочная жизнь: подавление всех нечистых желаний, безбрачие и непричинение зла. Параллельно с самосовершенствованием осваивается наука хождения по потолку. Сначала ученик должен ощутить себя твердо стоящим на потолке и свободно по нему передвигаться. Усвоив беспрепятственное передвижение, ученик приступает к следующей стадии: хождению по потолку во сне. Это достигается концентрацией внимание на особых точках тела, расположенных в области живота. А уж когда ученик освоил свободное хождение по потолку во сне и наяву, надо приступить к следующему этапу - совмещению сна и реальности.
Это самый трудный этап. Трудность его, на мой взгляд, заключается в стенах. Ведь не преодолев стену, нельзя взойти на потолок... А я нашел выход из положения!.. Но об этом позже.
Я стал страстным поклонником хождения по потолку. Прошло два года. Каждодневными тренировками я добился немалых успехов. Работу в конструкторском бюро мне пришлось оставить; мне нужно было совершенствоваться, а, работая каждый день, делать этого я был не в состоянии. Я устроился на консервный склад сторожем. Иногда меня охватывало отчаяние: хождение по потолку казалось никчемным, глупым занятием, не способным привести к цели, но усилием воли я подавлял свою слабость.
Андрей познакомил меня с одним странным человеком, Алексеем Ивановичем. Алексей Иванович шел к потолку своим, несколько необычным, способом - на корточках. Девять лет он не вставал с корточек, считая, что таким образом скорее, чем мы, достигнет потолка, которого, по моему мнению, Алексею Ивановичу не видать как собственных ушей. Только несколько человек знает, что у Алексея Ивановича не врожденное уродство, что он умышленно искалечил себя. "Мир создан для среднего человека, - любит говорить он. - Только средний человек считает единственно верным свое положение в пространстве". И он нашел свое положение - он опустился на корточки. Алексей Иванович стремится достичь совершенной чистоты потолка путем незнания. Он объяснял нам свою теорию на примере детей. Когда взрослый человек входит в незнакомое помещение, первым делом он обводит взглядом предметы, находящиеся в поле его зрения, и ему становится неинтересно. Другое дело ребенок, особенно двух-трехлетнего возраста. Рост не позволяет ему видеть предметы, лежащие на столе, оттого-то он вынужден повсюду таскать за собой стул. Стул помогает ребенку подняться до мира взрослых. Алексей Иванович поступил наоборот, он опустился до мира детей. Теперь то, что лежит на столе в незнакомой комнате, скрыто от его глаз, он живет в стране незнания, ибо, чем меньше знает человек, тем неотвратимее он приближается к совершенной чистоте и белизне потолка.
Я упомянул об этом учении единственно для того только, чтобы показать на примере, что открытый мною путь, является единственно верным и правильным среди уймы псевдоучений, появляющихся ныне, и на которых я не буду заострять внимание, а перейду к сидению на стенах.
Я открыл для себя это случайно. Такое открытие принято называть просветлением. Случилось это на консервном складе во время моего дежурства.
Было около трех часов ночи, когда я, устав от бесплодных брожений с зеркалом, прилег отдохнуть на диван. Перед моими глазами распростерся недостижимый потолок. Уж и не знаю, что на меня нашло, но я вдруг изогнулся и вытянул вверх по стене ноги. Мир словно опрокинулся набок, потолок, к которому все мы стремились столькие годы, оказался стеной... Со стороны, наверное, казалось, что я просто лежу на спине, задрав к потолку ноги, но на самом-то деле я сидел! Я пришел в восторг от своего открытия. Пусть потолок был дальней стеной, но все-таки стеной, и до него было совсем близко, всего несколько шагов. Всю ночь без сна я сидел на стене, а утром побежал к Андрею сообщить о своем новом открытии. Но, вопреки моим ожиданиям, он принял его холодно, сказав, что сидение это вовсе не приближает, а наоборот - отдаляет потолок.
С тех пор мы видимся редко. Из достоверных источников мне стало известно, что Андрей лечился у психиатра, но это, как видно, не помогло, и вместо того, чтобы сидеть на стенах, он продолжает ходить по потолку. Ну да, я не виню Андрея в близорукости, ведь не каждому дано найти истинный путь.
Вчера у меня была знаменательная дата - исполнилось ровно четыре года с той ночи, как я впервые уселся на стену. Я провожу на стене дни и ночи, вставая только изредка, чтобы взять банку консервов. Сидя на стене, я ем, сплю и читаю. Путь мой нелегок, но еще более тяжек он для того, кто скован цепями желаний или тайной прошлого. Мало кому дано сбросить цепи и отравиться к потолку. Я же смог побороть в себе страсти. У меня много учеников, среди них есть очень одаренные люди. И я верю, что совсем скоро, может быть на следующей неделе, я смогу встать и сделать свои первые шаги. Все четыре года я стремился к этому, ведь от потолка меня отделяет каких-то несколько шагов... Час моего торжества близок.
Уважаемый Илья Францевич, приходите ко мне в гости, я убежден в том, что Вы с Вашим восприятием мира тоже способны достигнуть потолка, и, может быть, в более короткий срок, чем я.
С уважением
Аполлинар Небосводов".
Письмо это передал мне Илья Францевич незадолго до самоубийства.
Мне хорошо запомнился тот вечер. Илья Францевич пришел ко мне в комнату и, усевшись на стул, долго молчал, пристально глядя в пол. Я знал его привычку прийти в гости и молчать. Выглядел он скверно: за последние дни исхудал, глаза провалились, нос вытянулся. Не обращая внимания на гостя, я продолжал гладить рубашку. С тех пор, как в приступе психопатии повесилась моя жена, я сам глажу и стираю свои вещи. Впрочем, у меня не было уверенности в том, что петлю она затянула самостоятельно, что ей в этом не оказали помощи, но я знал, чем кончают сомневающиеся, и поэтому, когда мне сказали, что она покончила жизнь самоубийством, - я поверил сразу.
- Счастливый вы человек, - вдруг хрипло сказал Илья Францевич. - У вас есть работа.
- А у вас разве нет? - спросил я, взглянув в его сторону.
- У меня есть только прошлое, - сказал он угрожающе.
- Прекратите! - взорвался я, стукнув утюгом по столу. - У нас с вами нету прошлого. Нету!
- У меня есть только прошлое... - повторил он вполголоса и, обхватив седую голову, уставился в пол.
- Ну, мы же договаривались, Илья Францевич, - взяв себя в руки, заговорил я примирительно. Мы же с вами старые люди... Нам ведь по шестьдесят... Да и нельзя. Вы что, хотите, чтобы вас...
- Мне плевать на это, - перебил он меня. - Понимаете, вы?! Плевать!
Илья Францевич резко встал и, сунув руки в карманы брюк, прошелся по комнате. Он вдруг остановился, вынул из кармана скомканные листы бумаги, несколько мгновений молча глядел на них, должно быть, вспоминая что-то.
- Вот, прочтите как-нибудь, - сказал он, протягивая их мне. - Я, собственно, за этим и шел. Здесь то, что вам пригодится, когда дела вашего института пойдут насмарку, и вы станете постепенно сходить с ума, - он зло улыбнулся. - Вам нужны будут эти люди, потому что у них есть то, чего не будет у вас, - Вера.
Сказав это, Илья Францевич, ссутулясь, медленно побрел к выходу.
- Илья Францевич, - окликнул я его. - Почему вы не хотите воспользоваться их услугами?
Он остановился, повернул ко мне лицо.
- А потому, что у меня есть прошлое, - обреченно улыбнувшись, сказал он.
Через два дня я узнал, что Илья Францевич принял крысиного яду и умер, оставив записку: "Одним ртом меньше".
В первый раз я прочитал письмо рассеянно, не придав ему никакого значения. "Как можно проводить время в праздном сидении на стенах, когда кругом жизнь?" - думал я.
Наш научно-исследовательский институт уже несколько лет занимался проблемой добывания витаминов из хвостов молодых крыс. Правительство выделяло на эти опыты огромные средства. И когда уже казалось, что мы близки к раскрытию тайны крысиного хвоста, выяснилось, что мы шли по неправильному пути. Три года творческих мук и надежд человечества пошли прахом. Новый директор направил меня и еще несколько сотрудников в другой район для заимствования опыта у института, занимавшегося аналогичной проблемой. Но, пробыв там два дня, мы поняли, что дела наших коллег обстоят не лучше.
В последний день перенимания опыта (которого у них не оказалось) я замешкался в коридоре института с развязавшимся шнурком. Когда я поднял голову, то увидел, что по коридору навстречу мне движется приземистый калека. Ноги его, изуродованные какой-то редкой болезнью, были до упора согнуты в коленях; он шел, переваливаясь с боку на бок, как видно, ничуть не смущаясь своей ущербности.
- О-ох... - раздался за моей спиной тяжкий вздох.
Позади стояла старенькая женщина с метлой в руках.
- И сколько лет уже, а все на корточках, горемыка, ходит, - сказала она грустно, провожая взглядом странного инвалида. - Думает, никто не знает... Ай, да что говорить, совсем с ума посходили.
И тут в первый раз за прошедшие полгода я вспомнил о письме Аполлинара Небосводова. К счастью, я запомнил его адрес. "А что, если и вправду зайти? - думал я. - Во всяком случае, узнаю, дошел ли он до потолка, а заодно хоть посмотрю на этого настенного идиота".
Разыскав нужный район, я остановился возле двери, только сейчас поняв всю глупость своего намерения.
"Простите, это вы восседаете на стенах?" - спрошу я.
А что, если это была шутка - пустая, никчемная шутка? Илья Францевич умел разыгрывать людей. А вдруг эту хохмочку он решил провернуть перед своей преждевременной кончиной, последний аккорд, так сказать. Или какой-нибудь чудак разыграл его, а он, будучи не в своем уме, поверил и всерьез всучил мне это письмо.
"Хорошо, что о надувательстве я догадался перед тем, как позвонить в дверь, - думал я. - Не имеет значения, кто из них кого разыгрывал, но в дураках хотели оставить меня... Теперь-то я знаю, как себя вести..."
Дверь мне открыла полная престарелая женщина со скорбным выражением лица.
- Я бы хотел лицезреть Аполлинара Небосводова, - шутливо начал я, улыбаясь.
- Вы родственник Аполлинара? - не желая принимать моего веселого тона, спросила она.
- Не так чтобы родственник,.. но кое-какое дельце к нему имею.
Женщина глубоко вздохнула, словно собиралась поднять тяжесть.
- Видите ли, - опустив глаза, произнесла она. - С вашим другом случилось несчастье... Он погиб...
- Погиб?.. - пробормотал я.
- Это случилось месяц назад. Он упал и стукнулся виском об угол стола,.. должно быть, зачем-то забрался на спинку кровати.
- А может быть... не со спинки кровати,.. а со стены? - ошарашенный догадкой, проговорил я, запинаясь.
Женщина вздрогнула.
- Вы тоже об этом знали? - оглядев пустой коридор, зашептала она, наклонившись в мою сторону. - Я ему говорила, что эти хождения по стенам к добру не приведут...
Дома, несколько раз перечитав письмо покойного Аполлинара Небосводова, я долго лежал с открытыми глазами и глядел в ровный, однородно побеленный потолок. Потом лег на спину... и вытянул вверх по стене ноги...
Я сижу на стенах уже два года и верю, что до того, как кончатся консервы, которых, по слухам, осталось всего на несколько месяцев, я смогу встать и сделать свои первые шаги. Но иногда я вспоминаю прошлое, разговоры о котором караются здесь смертью, и тогда я думаю: "А что если там, наверху, за тридцатиметровым слоем земли, вовсе не мертвая выжженная равнина, а то же, что и двадцать лет назад - деревья, озера, небо. А в небе тот, в кого верили люди с прошлым, и жизнь когда-нибудь начнется заново".