Когда утром в шесть часов в дверь раздались четыре звонка подряд и бомбист Давыдов, соскочив с кровати, вышел в коридор, он был уверен, что пришли за ним, и пожалел, что не припас на всякий пожарный случай "лимонку".
Бомбист Давыдов жил с матерью - старенькой, слепенькой и глухонькой. Проживали они на самом распоследнем этаже - в нищете, но довольствии. Давыдов довольствовался своей разрушительной деятельностью, а мать была не то что довольна, но бесчувственна к окружающему. Только раз в несколько лет, накануне выборов президента, ее вдруг охватывало беспокойство, и она старалась выйти куда-то, но бомбист Давыдов ее не пускал. Было необъяснимо каким образом оставшимся количеством слабых чувств узнавала старушка о готовящихся выборах, ведь сидела она дома безвылазно. Вылазки делал Давыдов. Он покупал все нужное в магазинах, и иногда когда в теле ощущалось сладкое томление и душу влекло куда-то вдаль и ввысь,.. Давыдов по черной лестнице пробирался на чердак, где таились у него боеприпасы, мастерил бомбу и шел на дело.
Часто он брал с собой Тихона Федоровича - ветерана и инвалида войны, ходившего на протезе с палкой. Они вместе разрабатывали операцию в подробностях, а Тихон Федорович даже рассчитывал все в тетрадке арифметически, имея сызмальства склонность к цифрам. Но расчетами и планом пользовались редко, чаще действовали по обстоятельствам.
Давыдов познакомился с Тихоном Федоровичем случайно, когда тот в нетрезвости своей инвалидной палкой громил витрины торговых ларьков и матерился при этом. Давыдов выпросил инвалида у охранников правопорядка и предложил работать на общественных началах сообща. Старик согласился тотчас, проявив себя на первом же деле хладнокровным разрушителем.
Тихон Федорович, мечтая о всеобщем равенстве, с любовью лепил для Давыдова бомбочки, и каждый взрыв машины, ларька или магазина радовал инвалида до слез.
Давыдов взрывал чужое имущество не по злобе или из мести и даже не ради спортивного интереса, а из благородства помыслов, считая, что своим активным вмешательством в мировой беспорядок он совершает хорошее благородное дело. Он был убежден, что богатство большинства соотечественников пришло к ним путями незаконными. Подробно изучая газеты и телевизионные передачи, Давыдов без труда обнаруживал народных обидчиков и мошенников - тех, кто по той или иной причине избежали суда - и наказывал их своеобразно. Ощущая свои слабые силы особенно в юриспруденции, Давыдов решил, что если незаконное добро нельзя раздать малоимущим или на худой конец присвоить государству, то уж пускай вовсе пропадает в огне.
Сосед по лестнице по кличке Боцман, часто не ведая того, служил правому делу, оказываясь наводчиком у бомбиста Давыдова. В своей тяге к справедливости Давыдов уничтожал только движимость и недвижимость, не желая человеческих жертв. Правда, вошедший в раж Тихон Федорович, много раз предлагал взяться за живую силу противника, но бомбист Давыдов твердо стоял на бескровной позиции.
Многие обиженные бомбистом Давыдовым, как и правоохранительные органы, давно искали с ним встречи. О нем ходили слухи и легенды, но прыщавая физиономия, сальные волосы с обильной перхотью и омерзительная костлявость тела не вызывали даже предположения, что такая с виду ничтожная личность может быть легендарной.
Старуха мать, когда он приходил с дела, одним из сохранившихся чувств, принюхиваясь к воздуху, говорила:
- Пожарищем тянет. Никак запалил чего, сынок?
Но Давыдов отмалчивался. Это тлел внутри него огонек обиды за жизненную несправедливость к пенсионерам, малоимущим и людям, не обнаружившим себя в рыночных рядах капитализма, и мать чувствовала это.
Раньше Давыдов пользовался бутылками с зажигательной смесью, но после знакомства с инвалидом у него появились настоящие "лимонки" и бомбы.
Во время войны Тихон Федорович служил взрывником и в один прекрасный день, уже под конец войны, из-за неаккуратного обращения со взрывпакетом собственноручно сделал себя инвалидом без ноги. С тех военных пор он вспоминал взрывные молодые годы и с тоской вздыхал:
- Эх, мать честная!
Взрыв оторвал ногу Тихона Федоровича, но взамен открыл у него некую способность, при помощи которой бывший взрывник мог чувствовать сквозь стены и видел иногда то, чего не видели другие. Инвалид войны, однажды напившись, обошел все торговые ларьки и магазины в округе, недорого предлагая свои экстрасенсорные способности и гарантируя, что после его обработки товар сразу раскупят. Но его никто слушать не хотел, и, осерчав от неудач, - а в особенности оттого, что было не на что выпить - он принялся бить инвалидной палкой витрины недоверчивых предпринимателей, где и повстречался с Давыдовым.
Познакомившись ближе и увидев, как мучается Давыдов с зажигательной смесью, Тихон Федорович повез его в пригород на Синявинские болота, туда где орудовали черные следопыты, и долго бродил там среди деревьев и свежих ям, крутя в руке ивовую веточку, бормоча что-то и пристально глядя в землю, а обнаружив нужное место, велел Давыдову копать. Сначала не нашли ничего. На третий раз откопал Давыдов неразорвавшуюся бомбу... С этого все и началось. С каждой вылазкой ветеран войны совершенствовался все больше в своем сенсорном искусстве. Давыдов выкапывал из земли противотанковые мины, заржавленные снаряды и "лимонки". Однажды нашли они целый склад оружия немецкого производства. Были там гранатомет, ручной пулемет... В умелых руках подрывника все шло в дело и перекочевывало на чердак дома, где жил Давыдов, а оттуда в офисы, магазины и автомобили мошенников и взяточников.
Но совсем не это было главным в жизни увечного подрывника. Работа с бомбистом Давыдовым являлась увлечением, хобби - главным были поиски Точки. Своим экстрасенсорным чутьем и арифметическими расчетами Тихон Федорович пришел к убеждению, что планета имеет на своем теле Точку, быть может, самую главную Точку, с которой все началось и которой все по его представлению окончится. Точка эта сначала располагалась на Дальнем Востоке. Один раз летом он ездил на Дальний Восток и таскал свой протез по сопкам в поисках заветной Точки, но не нашел. А потом Точка переместилась, кажется, в Японию, а после - неизвестно куда.
Имел Тихон Федорович и одну страстишку, носящую имя Марина и проживавшую по одной лестнице с бомбистом Давыдовым.
Иногда Тихон Федорович, подкараулив у парадной Марину, галантно отставляя протез в сторону, пропускал ее вперед... И торопливо карабкался вслед по лестнице, не сводя глаз с ее обворожительного зада.
- Эх, мать честная...
Вздыхал он после того, как Марина закрывала за собой дверь квартиры.
- Ну, мать честная! - и постукивал палкой по протезу.
Счастливый обладатель чудесного зада звероподобный Боцман ездил на блестящей машине с названием из трех букв без правил. В ГИБДД, где он купил права, о правилах дорожного движения никто ничего не сказал, а Боцман спрашивать не стал. Он просто максал каждому гаишнику, сколько нужно, и жил спокойно. Его узкий лоб, маленькие глазки и мясистый коротко остриженный затылок были в моде, и девушки Боцмана любили.
Служил он в шайке бандитов, зарекомендовал себя с хорошей стороны, пользовался уважением товарищей по работе и был удостоен от начальства поощрения... Иногда у Боцмана случались "запои". Бывало продолжались они всю неделю, и тогда Марина отпрашивала его с работы, ухаживала за ним, бегала в магазин за книжками и всячески старалась угодить мужу. Боцман читал. Почти без сна, употребляя только воду и хлеб, Боцман читал не переставая. Он читал "Братьев Карамазовых", "Гарри Потера", "Скарлетт", "Муху-Цокотуху"... - все, что попадалось под руку - перелистывал страницы, слюнявя пальцы, уперев набитый кулак в узкий лоб... а потом, уже дочитав до последнего слова, если оказывался грустный роман, плакал навзрыд и в тоске и отчаянии бил кулачищами по столу. В последний раз он три часа прорыдал над "Курочкой Рябой". Когда литературный "запой" кончался, Боцман день отъедался. Затем, взяв кистень, "испанский сапожок", пистолет, электрический утюг и прочий инвентарь, он ехал по своим бандитским делам.
К чтению его приучил писатель Эдик, поселившийся в квартире Давыдова, для удовлетворения своих литературных потребностей использовавший целомудренный неразвращенный мозг Боцмана.
- Народ сейчас только детективную да легкую литературу читает. Ты, Боцман, читатель новой формации. Только в загадочной России мог появиться такой всеядный читатель. Ты читатель будущего.
Кочегар-писатель Эдик стоял на литературном посту твердо. Раньше подземная армия кочегаров-писателей была трудноисчислима, но изменившаяся жизнь выгнала писателей из тьмы подвалов, и они разбрелись по огромным просторам рынка, ища пропитания. И Эдик остался один. Сидя в котельной, располагавшейся в подвале его дома, Эдик настойчиво писал рассказы, повести, роман... Словом, все, что приходило в голову. Издатели с тоской смотрели на новые опусы, приносимые Эдиком, и не печатали. Эдик, предполагая всемирный заговор издателей, сам воспитал для себя читателя и писал с воодушевлением, каждый раз во время запоя Боцмана, притаскивая к нему ворох своих творений.
Вредительская активность бомбиста Давыдова требовала выполнения конспиративных обязанностей. Он, конечно, догадывался, что занятия подобной незаконной деятельностью могут и обязательно когда-нибудь принесут ему неприятности, и всегда был начеку.
Но в последнее время... Да, в последнее время у Давыдова на голове появилось особенно много перхоти, это был верный признак того, что бомбист Давыдов тревожится. Больше всего настораживал его сосед-писатель. Эдик был единственным соседом по квартире, и в последние дни в его выражениях бомбисту Давыдову чудился второй смысл, недосказанность... Встречаясь в кухне, Давыдов часто ловил на своей костлявой спине подозрительный взгляд. Ему было известно, что Эдик дружен с соседом по лестнице бандитом Боцманом, а его группировка особенно пострадала от Давыдова. Кроме того, две недели не приходил Тихон Федорович, и, может быть, его уже...
Когда утром в шесть часов в дверь раздались четыре звонка подряд и бомбист Давыдов, соскочив с кровати, вышел в коридор, он был уверен, что пришли за ним, и пожалел, что не припас на всякий пожарный случай "лимонку". Открывать он не торопился - сосед Эдик был на смене, мать на звонки не реагировала. Некоторое время постояв у двери в майке и трусах, раздумывая, наконец, махнул рукой и открыл замок. Но Давыдов обманулся: был это инвалид Тихон Федорович, почему-то весь в орденах и медалях. Праздничный ветеран гордо прошествовал в кухню.
- Так вот, - усевшись за кухонный стол, торжественно заговорил Тихон Федорович, раскрыв толстую тетрадь. - Гляди сюда.
И Тихон Федорович стал листать перед Давыдовым мелко исписанные листы тетради, но Давыдов, будучи образованным средненько, понимал в математических расчетах слабо и не старался вникнуть в суть.
- Короче говоря, - убедившись в бесполезности научных доводов, сказал Тихон Федорович. - Точку я нашел, понял?
Бомбист Давыдов пожал плечами и пошел к плите ставить чайник.
- Самую главную Точку на планете, - продолжал ему в спину экстрасенс. - Я ж ее, родимую, на Дальнем Востоке искал, а она тут. Вон, в доме напротив. Точка обновления планеты!
Через улицу напротив стоял пятиэтажный дом - жильцов его выселили, но почему-то никто не ремонтировал дом капитально. Несколько раз, правда, пытались: обнесли часть его лесами, но бросили. Так он и остался недостроенный, недоразрушенный. Если и было место на планете, с которого следовало начать ее обновление, то более гиблого и безнадежного места было не сыскать.
- ...Ты пойми, Давыдов, - склонившись над чашкой с простывшим чаем, продолжал говорить уже осипший от напряжения голоса Тихон Федорович. - Мы ведь можем с тобой планету обновить, понимаешь? И все здесь, - он, звеня наградами, развел широко руками, - все станет новым, чистым и светлым... Нужно только разрушить этот грязный мир. И все начнется сначала.
До Давыдова доходило все не вдруг, оттого каждую мысль Тихон Федорович повторял трижды, только формулируя иначе.
- Для этого нужно только взорвать последнюю бомбу. Понимаешь? Вот я тут все рассчитал, - ветеран схватился за тетрадь, открыл ее наугад, но, посмотрев на Давыдова, закрыл снова. - В общем, если на этой Точке взорвать бомбу большой мощности, то Точка эта откроется и всосет, как пылесос, всю кожу планеты, всю ее оболочку. Понял? Только нужен взрыв... Последний!
Поначалу, будучи несогласным с ветераном войны, Давыдов, уставая от его эмоциональной речи, постепенно проникался идеей. Одним махом покончить со всем злом было заманчиво, тем более в последнее время, обозревая плоды своего труда и думая о том, сколько предстоит совершить еще взрывов, бомбист Давыдов унывал. Он видел непочатый край работы, зная, что его слабыми силами здесь не обойтись. И почему было не привлечь к этому делу научные знания Тихона Федоровича? На все его редкие вопросы старик тут же находил убедительный ответ... И Давыдов сдался. Приятно было решить все без исключения вопросы одним взрывом - все проблемы бедных, больных, бездомных и обиженных людей, так что они и сами не заметят.
Давыдов отыскал в кладовке фонарик с подсевшими батарейками. Он давал мало света, но решили, что этого достаточно. Когда уходили, мать еще не вставала.
В заброшенное здание проникли через двор. Тихон Федорович знал дорогу, побывав у Точки много раз. Пришлось, спустившись вниз, идти по подвальным помещениям, распугивая кошек.
- Вот мы и дошли до Точки, - сказал Тихон Федорович, остановившись в центре одного из отсеков подвала. - Она и есть.
- Где? - бомбист Давыдов, вглядываясь в слабоосвещенное место, присел на корточки.
- Туда смотреть нечего, - рассердился Тихон Федорович. - Я говорю, что здесь. Верь.
Целый день, жалея инвалида, Давыдов самолично таскал в подвал выселенного дома боеприпасы. Звеня наградами Родины, Тихон Федорович хлопотал вокруг Давыдова, указывая, как все следует уложить для лучшего проникновения разрушительной взрывной силы в самую Точку.
Управились к вечеру. Фонарь угасал. Бикфордов шнур по велению Тихона Федоровича отвели за угол стены. Бомбист Давыдов не возражал, признавая сейчас старого взрывника-экстрасенса за командира. От горы боеприпасов перешли за угол, куда вел бикфордов шнур. Инвалид, не боясь простуды, вытянул протез и уселся прямо на песок. Давыдов присел рядом. В умирающем свете фонаря сидели молча, Давыдов отдыхал после тяжелого и упорного труда, Тихон Федорович думал неизвестно о чем.
- Ты пойми, мы с тобой Землю обновляем, - шепотом проговорил Тихон Федорович. - От всей нечисти. Эх, мать честная!..
Помолчали.
- Это мой подарок Родине, - со слезами в голосе снова зашептал инвалид и, подумав, добавил: - За все!
Фонарь погас, установилась полная тьма. В подвале она была плотной и вязкой. Бомбист Давыдов, достав из кармана коробок, зажег спичку, осветив медальный блеск и бледное лицо старика, потом отыскал глазами конец бикфордова шнура и зажег его... Старый шнур сильно дымил и горел еле-еле.
А тем временем писатель Эдик, сидя за столом в котельной, обдумывал, возможно, последний в жизни человечества рассказ. Обдумав хорошенько, он взял в руки шариковую ручку и написал большими кривыми буквами: