Журнал Млечный Путь
Млечный Путь. No 1 (27) 2019

Lib.ru/Фантастика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 13/09/2020.
  • © Copyright Журнал Млечный Путь (pamnuel@gmail.com)
  • Размещен: 11/01/2020, изменен: 11/01/2020. 497k. Статистика.
  • Сборник рассказов:
  • 2019
  • Иллюстрации/приложения: 1 штук.
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Содержание Ефим Гаммер, "Вечная жизнь", Ольга Апреликова, "Наследник", Александр Казарновский, "Орден Гитлера",К. Кошникова, "Мотив", А. Дренов, "Кому они вообще нужны, эти ученые?" Т. Адаменко, Р. Милов, "Тело в шкафу Левенсона", А. Шевченко, "Если он вернется", Л. Ашкинази, "Очередной изобретатель", Д. Пайкер, "Советы малышке Пейтон", Эссе Э. Левин, "Часы Марса", В. Смолович, "Глобальное потепление или глобальный обман?", П. Амнуэль, "Искусственный интеллект - враг или друг?" Наука на просторах Интернета Ш. Давиденко, "Время и Вселенная", СтихиИ. Кадин, Т. Сальникова

    • Ефим ГАММЕР

    ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ

      
       Глава первая
       ВИЗАВИ
      
       Утром его разбудил телефон. Лани взял трубку. Поморщился, выдыхая первое слово.
       - Алло! - выдохнул. Облизал пересохшие губы. - Это ты, Витор?
       - Собственной персоной.
       - Ну?
       - Ты принял решение?
       - Не понял.
       - Проснись, балда!
       - Ничем другим не занимаюсь.
       - Тогда отвечай: едешь?
       - Это ты о вчерашнем сабантуе?
       - О нем самом!
       - Да, посидели-побалдели. Голова до сих пор не своя.
       - Я же говорю, балда! Но ничего, могу одолжить свою.
       - И что?
       - А то самое! Значит, так: входной билет зарезервирую на открытие выставки. Не перепутай. Музей Израиля, а не шаражкина контора халтурной мазни имени Пупкина. И вали - не опаздывай. На выход с вещами не позже 16.00.
       - Шел бы сам!
       - Я на границе с Газой, у разделительного забора. Подняли по тревоге и не отпускают со службы.
       - Ладно. Уговорил.
       - Тогда, давай, Лани, не тушуйся. Прими сотенку капель на опохмел. И заканчивай все земные дела.
       Лани положил трубку. Нетвердо двинулся к столу. Но какую бутылку ни опрокидывал, пусто. Где уж тут нацедить сто капелек?
       "Да, посидели", - мелькнуло в мозгу.
       Было все: весна-лето, подъемы на вершину, падения в пропасть. Чего не было в последнее время, так это всепожирающей любви, когда умри - не хочу, а жизнь эту сволочу.
       "Эх! - поморщился Лани. - Донимает. Каждое утро донимает".
       И такая взяла досада, что впору напиться. Но... ни капли, будто готовил бутылки на сдачу стеклотары. Хлопнуть бы кулаком по столу, но лучше дверью. И хлопнул. Рассыпал перестук шагов по бетонным ступенькам и - на противоположную сторону улицы, под вольготный ветерок - обманный освежитель рта. У входа в кафе-бар "Гармония" выдохнул перегар с присвистом, продул легким кашлем горло, чтобы избавиться от изжоги. И взялся за входную ручку. Бац! - внезапный толчок двери. Инстинктивно отпрянул в сторону, ушиб голову, чуть выше виска, о косяк.
       - Черт! Чтоб тебя! - чуть не выругался, но признал старого приятеля Гришу, с кем некогда учился в универе, и проглотил набежавшие слова, матерного значения.
       Теперь, если их не залить граммулькой коньяка, будут травить душу, как это часто бывает с невысказанным.
       Машинально потер висок, притомляя пульсики, и как-то неосознанно подумал, что эта боль от удара какая-то знакомая, если, разумеется, допустимо так говорить о боли. Притом, не просто знакомая, а как бы вселившаяся в него и донимающая день ото дня. Отряхнул шальную мысль, прошел к стойке.
       - Как обычно? - спросил бармен, кинув руку к пузатой склянке "Стока".
       - Налей "Наполеона". Мне как раз сегодня предстоят великие дела...
       - А в поджилках тряско? - сыронизировал бармен.
       - И в голове балаган.
       - Говорил тебе, жениться давно пора. А ты...
       - У меня ситуация. Ты же в курсе. Так что... Любовь отпросилась по малой нужде. Ушла, и назад не вернулась.
       - Саднит?
       - Давит.
       - Прими на грудь - отпустит.
       Лани поискал глазами, где пристроиться и принять на грудь? Взгляд его запал на девчушке в зеленой шапочке, в углу кафе, чем-то знакомой девушке, причем, не случайно, как бывает при встрече в переполненном автобусе. Впрочем, память его устроена таким образом, что он неминуемо вспомнит и случайную встречу, иначе весь день будет донимать нервную систему, подбрасывая тот или иной вариант. Так что...
       - Не занято? - спросил Лани, подсаживаясь с коньяком и чашкой кофе к незнакомке.
       - Еще не успели! - приветливо улыбнулась девушка, словно намекая, что есть и другие охотники занять его место.
       Но других охотников в ранний час не наблюдалось и на расстоянии ружейного выстрела: все любители выпить и закусить держали в данный момент лишь в мечтах свои тайные желания, отрабатывая смену у кульмана, компьютера или школьной доски.
       - Мы знакомы?
       - По вашему виду - да.
       - Мне бы в зеркальце взглянуть, - сказал Лани.
       - Чего так?
       - Определиться с моим, так сказать, видом.
       - Вид на море и обратно, - рассмеялась девушка.
       - Вы - что? - из Одессы?
       - Из Питера.
       - Чего же тогда?
       - А все просто. Любви не прекословь, пока она в новинку.
       - А если не в новинку.
       - Ага, Казанова? Покоритель женских сердец?
       - Отнюдь! Ланиэль, если для чужих, и Лани для тех, кто...
       - Рядом?
       - Правильно поняли. Кстати, как вас зовут?
       - Валя.
       - По песне?
       - По жизни.
       - Тогда лехаим! Это в переводе с иврита - к жизни!
       Лани поднял рюмку. И чуть смутившись, не донес ее до рта. Обернулся к стойке:
       - Гарик! Девушке тоже "Наполеона". - Дождался бармена. Чокнулся с Валей. Выпил и, подзаведясь на горячительном градусе, заказал графинчик грамм на триста. - Гулять, так гулять.
       - С утра?
       - Ну, коли Казанова... Кстати, имею честь доложить: покоритель женских сердец однажды влюбился в девушку с железными принципами. Теперь на рынке продает гвозди собственного изготовления. И ничего. Обогатился!
       - Анекдот?
       - Сам сочинил. Я много чего сочиняю. Но вот в отношении вас... Никаких сочинений! Ощущение, будто мы чуть ли не муж и жена. Прямо не знаю, что предположить.
       - Реинкарнация?
       - Может быть.
       - Со мной это не работает.
       - А что предложите?
       - Живите по совести.
       - Совесть всегда при мне, но иногда прячется в таком уголке организма, что в нужный момент ее не отыщешь.
       - Прозит! - девушка подняла рюмку. - И помните: направляясь в рай, человек нередко ошибается с дорогой.
       - Я не ошибусь! Вот вспомнить бы еще, где мы встречались, и ладушки-лады, Валя.
       - На трезвую голову вряд ли вспомните, - девушка выправила кавалера на правильный курс и с легкостью поглотила коньяк.
       И что? Словно истину выловила. После второй рюмки, вернее, третьей или четвертой, ему показалось: виделись они не далее, как вчера и точно в таком же, если не этом, кафе. Глазки - бирюза, вязаная шапочка зеленого цвета, курточка на молнии с простроченными золотой ниткой карманами.
       - Вы тут были вчера?
       - Зачем это вам?
       - Мельтешит, тут мы вчера и познакомились. Как раз в это время.
       - Милый мой, посмотрите на меня.
       - Не понял.
       - Я в утепленной курточке, в шапочке. Девушка-осень. Не по вашему климату.
       - А яснее нельзя?
       - Яснее? Мой чемодан за стойкой у бармена - это яснее? А гостиница, что напротив, не принимает. Более того, номер, зарезервированный моим турагентом в Питере, оказывается, и не зарезервированным вовсе. Хоть на улицу! Это яснее? А для большей ясности...
       - Ясно и без "большей". Вы только с самолета.
       - С него, с родимого.
       - И вам негде преклонить голову. Могу предложить...
       - Бросая слова на ветер, того и гляди, породишь бурю.
       - Не обо мне ли? "А он, мятежный, просит бури".
       - "Увы! Он счастия не ищет", - откликнулась смешком Лада. - А на добавку, это уже без Лермонтова... Поднимаясь на седьмое небо, не забудьте прихватить с собой парашют, чтобы не разбиться при незапланированном возвращении на бренную землю
       - "На земле не успеешь жениться. А на небе жены не найдешь", - парировал Лани словами из песни. И так в душе захорошело, хоть, действительно, махни в небеса. Он вновь подозвал бармена и попросил закинуть с посыльным чемодан Вали к нему на этаж, а заодно с чемоданом отправить наверх все необходимое, чтобы обмыть счастливое знакомство.
       - Пойдем? - сказал Вале.
       - Пойдем.
       Впечатление от квартиры портил винный перегар. Но это смывалось, как полагал хозяин, плазменным телевизором, настроенным на успокоительную музыку. Лани совестливо убрал со стола бутылки, открыл окно. Несколько сконфуженно посмотрел на гостью: что скажет?
       - Зато не накурено, - сказала Валя.
       - А то! - обрадовался Лани.
       - Я из Питера, - пояснила Валя, давая понять: такой беспорядок после тусовки для нее не в новинку.
       - Тогда...
       Лани не нашел, что сказать и усадил девушку на диван, за журнальный столик, напротив телевизора.
       - О! да у вас домашний телефон имеется, как по старинке.
       - Даже два! Один в спальне!
       - Мне тот, что до Питера доведет. Можно?
       - Звоните!
       - Какой у вас код международной связи?
       - 013. А дальше код Питера. Знаете?
       Валя поспешно нажимала кнопки. Но в ответ долгий гудок.
       - Воскресенье! - чертыхнулась Валя.
       - А у нас рабочий день, - сказал невпопад Лани.
       - Чего же пьете, а не работаете?
       - Бросьте! - деланно возмутился Лани. - Работаю. Но на дому.
       - Это как?
       Лани показал на комп.
       - Пишу статьи и рецензии. На книги, выставки, кинофильмы. Я журналист, когда не художник.
       - И то, и другое?
       - Сегодня журналист. Вечером мне на выставку ехать, писать отзыв. Поедете со мной?
       - Сначала соображу, на каком я свете.
       - В этом я верный помощник.
       - Хотите сказать, сообразим на двоих?
       - Понятно, третий сегодня лишний. А вот и он!
       В дверь постучали. Посыльный - парнишка лет пятнадцати в очках и сандалиях на босу ногу - внес в комнату чемодан и коробку плотного картона с припасами для спонтанного застолья.
       - Гарик просил передать, коньяк за счет заведения!
       - Спасибо, малыш. Передай и ему от меня...
       - Приглашение на свадьбу?
       - А что? - Лани вопросительно посмотрел на девушку. - Передадим?
       Валя пожала плечами.
       - Кто замуж не идет, того ведут.
       - Значит? - посыльный переминался с ноги на ногу. Видно было: игра взрослых в "любишь не любишь" мало его занимала - не футбол. Но делать нечего, необходимо с чем-то вернуться к бармену.
       И вернулся с заверением новообращенных жениха и невесты непременно пригласить его на свадьбу.
       Тут и телефон зазвонил.
       Валя схватила трубку.
       - Алло! Турагенство? Что? Гарик? Какой Гарик? А... - поманила пальцем Лани. - Это к тебе.
       - Слушаю, - сказал Лани, перехватив трубку. - Слушаю и не понимаю, - сказал, чуть помедлив, спустя полминуты. - Да катись ты со своими предложениями, остряк-самоучка!
       Дал отбой. Искоса взглянул на Валю, пряча смешинку в уголках губ.
       - Чего это он? - поинтересовалась она.
       - Предлагает сходить на распродажу.
       - Сейчас?
       - Именно! До того, как нырять в кровать.
       - Так и сказал. Нырять?
       - Он бывший спасатель... на водах. Вернее, летом спасатель, осенью бармен.
       - А что за распродажа?
       - Пеленки, распашонки, ползунки. В магазине для новорожденных.
       - Подначка?
       - Вот-вот, и я ему! Хотя не подумай, мужик он хороший, но...
       - И в благодатной почве водятся черви.
       - Что поделаешь? Зато без заморочек. И выпивка, и закуска - в долг, расплачиваюсь раз в месяц, в первых числах.
       - В Питере на слово не верят, предъяви пластиковую карточку-вездеход.
       - У нас это от алмазной биржи. Миллионами ворочают, а расплачиваются словесными обещаниями. Традиция, с незапамятных времен.
       - Добавь, еврейских.
       - Ты в курсе?
       - Прабабушка была в курсе, когда бабушку просвещала.
       - Ну, тогда давай за прабабушку. И на брудершафт, раз жизнь продолжается.
       Они переплели руки и, отпив коньяку, уже не могли разъединиться, будто склеенные поцелуем. Какая-то неодолимая сила приняла их в объятия и не отпускала.
       - Знаешь? - сказал он. - Мне вдруг вспомнилось, что я написал тебе акростих.
       - Когда успел?
       - Не знаю.
       - А что это за зверь такой - акростих?
       - Не боись, ручной. Но с причудами. На него надо смотреть сверху вниз.
       - А попроще нельзя?
       - Ну, это когда первые буквы стихотворения, если смотреть сверху вниз, складываются в имя любимой.
       - Обязательно любимой?
       - Не дразнись, Валя! Иначе не прочту.
       - Все равно прочтешь.
       Лани протер пересохшие губы, погружаясь в слова, которые - вот незадача! - убегали из памяти. И удрученно сказал:
       - Все целиком не вспоминается. Первая строфа набегает сразу, а остальные...
       - Начни с первой. Остальные догонят.
       - Что ж... Но это особенный акростих. В нем в твое имя складываются только первые буквы каждой строфы.
       - Не томи.
       - Весна в зеленой шапочке
       По тонкой топкой просини
       Спешит к старушке осени,
       Как в стародавней сказочке.
       - Теперь на букву "а".
       - А серый волк дальтоником... Дальше не помню. Знаю, что сочинил, и не помню.
       - Когда сочинил? Мы только-только познакомились.
       - Сейчас и сочинил. Но кажется, вчера, либо позавчера, словом, вечность назад.
       - В прошлой жизни, до реинкарнации?
       - Брось. Сама говорила, реинкарнация с тобой не работает.
       - Зато стихи со мной работают.
       - Тогда лови экспромт.
       - Давай-давай, на одном дыхании.
       - Весна в зеленой шапочке.
       А осень в хмурой просини.
       Легко ль сбежать от осени?
       Ей-ей, сбегу, как в сказочке.
       - Ага! В столбик вырисовывается ВАЛЕ.
       - Угодил?
       - Экспромтом просто уложил в нокаут.
       - Подушку подложить под голову?
       - Можно и без подушки.
       Проснулся от трезвонящего телефона.
       - Алло! - спросонья. - Витор?
       - Он самый! Так ты уже едешь? Опоздаешь, зараза! А мне потом шишки снимать с твоей головы!
       - Еду-еду, уймись!
       - А то Гарик брякнул мне на айфон, что у тебя любовный угар. И ты, как младенец, прикипел к сиське и выпадаешь из связки.
       - Уймись, краснобай! Будто ты не в курсе, что указанный младенец выбрал не ту сиську и сосет молочко из-под бешеной коровы.
       - Шутить изволишь?
       - Пытаюсь войти в форму.
       - И впрямь, угар. Не потеряй голову. Мне от тебя нужна толковая рецензия. Слов на восемьсот.
       - Разводить микробов и придурку ума хватает.
       - Этим и займись со своей девушкой, пока не сбежала.
       - Черт! - Лани чуть не выругался вкрутую, внезапно осознав, что рядом с ним в спальне нет Вали. Казалось бы, об этом стоило подумать в первую секунду, но отчего-то не подумалось. Сбежала? Что за глупости? Подобное может случиться во сне, но не наяву. Где же она?
       Из ванной комнаты донеслось журчание воды. И сердце отпустило. Боль, с которой оно было плотно знакомо, откатила в прошлое, в тот проклятый день, когда резкий телефонный звонок разделил его жизнь на две половины. Звонил командир КПП, подготавливая, хотя это и против правил, к официальному сообщению: сказал, что Лея погибла от взрыва самодельной бомбы во время досмотра палестинки, направляющейся на прием в иерусалимскую больницу "Шарей цедек" - "Ворота справедливости", в переводе на русский.
       Подумалось: "Много ли человеку нужно для неизбывного горя? Один телефонный звонок. А для неизбывного счастья?"
       Наверное, кощунственно прозвучит, но журчание воды в душевой, означающее присутствие Вали в его жизни, одаривало ощущением счастья. Не мимолетной радости, а именно счастья. И представлялось: это счастье уже не обманет, не взорвется в секунду, как самопальная бомба, не усеет окровавленными осколками последующие годы.
       Валя, обернутая до колен в махровое полотенце, выглянула в проеме двери:
       - Как я тебе?
       - Главное, что ты со мной!
       - Признание в любви?
       - Мне без тебя теперь никак! - вырвалось у Лани.
       Валя присела на кромку кровати, пригрела ладонь на его лбу.
       -Температура?
       - Жизнь!
       - Только не говори мне, что я твоя первая и единственная!
       - Ты не поймешь, Валя!
       - Не в том универе училась?
       - При чем здесь универ?
       - А курс о спонтанной страсти в стенах общаги?
       - И общага здесь ни при чем.
       - Все загадками будем? А след от обручального кольца на твоем пальце? Чисто курортник. Поматросил, да и бросил.
       - Вот я и говорю, не поймешь ты, Валя!
       - Туристка?
       - И это... Понимаешь, я еще не готов с кем-то встречаться.
       - Потому не на свиданку позвал, а сразу в постель.
       - Брось! Просто не прошло и полгода, как погибла моя Лея.
       - Девушка?
       - Жена, - Лани приподнялся на подушке, губами коснулся женской руки.
       - Чего же ты? - Валя отдернула руку.
       - Я и сам не понимаю. Все это время я сторонился каких-либо знакомств. А с тобой... С тобой что-то у меня невероятное. Будто ты и я одно целое. Неразрывное. На века.
       - Ага! Надо полагать, вечная жизнь до тебя дозвалась.
       - Без иронии, Валя. Я ведь сказал, сам не понимаю.
       - А кто?
       - Может, Он? Говорят, браки заключаются на небесах.
       - Опять реинкарнация?
       - Я не о реинкарнации. Я о том, что кто-то на небесах о нас думает.
       - Твоя девушка?
       - Жена. Даже, если так, Валя, это ничего не меняет в наших отношениях.
       - Конечно! Коль скоро ей не довелось вкусить счастья вместе с тобой, она не захотела лишать тебя твоей доли счастья. Ну-ну! Чисто мужская логика.
       - Мужская - женская... какая разница? Но согласись, наша встреча не нами спланирована. Сколько совпадений! Будь у меня на столе хоть капелька на похмел, не побежал бы я к Гарику, а сидел за компом и писал статью. Будь твой номер зарезервирован, ты тоже не пошла бы в кафе, а сидела бы в гостинице.
       - Да-да. Спасибо, что напомнил. Пора еще раз позвонить турагенту.
       Вале побежала в салон, придерживая за узелок, у горла, сползающее полотенце.
       Та поспешность, с какой она убежала, занозисто вцепилась в душу, и опять, в который уже раз, почудилось: не то сказал. А как сказать "то"? И что это "то" из себя представляет? Умозрительно не представишь. Например, древнего динозавра, жившего до нас за миллионы лет, представишь без видимых усилий. А собственного ребенка, которому оставалось до рождения всего полгода, представить не в силах. Будто катаракта наплывает на глаза, и щупальцы тоскливой боли запускает прямиком в сердце. Кому объяснить? Кому рассказать? Да и нужно ли? Только хуже будет. Как при таком душевном разладе подыскивать точные слова, выискивать верные нюансы поведения? Иногда легче рубить с плеча, чем придерживаться правил хорошего тона.
       - Валя!
       - Что тебе?
       - Дозвонилась?
       - Занято.
       - Значит?
       - То и значит, что с места не сойду, пока не дозвонюсь.
       - Но нам пора.
       - Это тебе пора.
       - Как же я без тебя?
       - Не канючь. Жил без меня, проживешь и дальше.
       - Но ты не уходи.
       - Некуда.
       - Вот и не уходи. Дождись меня. Тогда и решим, как жить дальше.
       - Ладно тебе, балабол.
       Лани влез в одежду: пиджак, джинсы, кроссовки. И кинув на выходе воздушный поцелуй Вале, поспешил к своей "реношке". Садясь за руль, неожиданно для самого себя подумал: "Израиль не Россия, что ни машина, иномарка". Тряхнул головой, изгоняя прилипчивую мысль, изначально дурацкую, и чуть не рассмеялся. Что за жизнь? Пять минут назад не то сказал, минуту назад не то подумал. К тому же, не отвязаться, давит на мозги, словно навечно там разместиться должна. И такое ощущение, словно и вчера, спускаясь к машине, подумал то же самое: "Израиль не Россия, что ни машина, иномарка". Дела! Не иначе, как следует нанести визит к психологу. Впрочем, лучше принять сто капель на сон грядущий, и все пройдет.
       - К черту!
       Ключ зажигания, урчание мотора, первая скорость, вторая, и - поехали. "Крепче за баранку держись, шофер".
       Пространство и время - это одно целое, как доказали ученые, по подсказке Эйнштейна. Получается, что, когда мы попадаем не в свое время, нам ни в коем случае нельзя строить виллу - отберут тут же. Когда же мы попадаем не в свое пространство, необходимо помнить о своем времени и своем месте в нем, тогда никаких неожиданностей. Иначе - конфуз. На выставке - персональном пространстве маститого живописца - надо помнить себя журналистом, но отнюдь не художником, даже будь им по призванию. Нарушишь правило, начнешь толковать о недочетах в композиции, ракурсе, цветовом решении, и окажешься, того и гляди, нерукопожатым.
       Лани правила знал превосходно. Он демонстративно вписывал что-то в блокнотик, стоя у той или иной картины. И вызывал лишь любопытные взгляды творческих коллег, в которых читалось: из какой ты газеты? Но немые вопросы, ясно и курице, остаются без ответа. А на изустные чего не ответить? Не секрет, хотя еженедельник именно так и называется "Секретные новости".
       - И давно вы в "Секрете"?
       - Порядочно.
       - На ставке?
       - Фрилансер.
       - О новых книгах тоже пишете?
       - И о старых.
       - Не напишите ли о последней книге Общеровича?
       - И впрямь последней?
       - Гонорар за мной. И в разы больший, чем обычно.
       - А я уже написал. В рубрике "афоризмы на все случаи жизни". Когда этот графоман наконец-то зароет в землю свой талант, это не вызовет лихорадки кладоискательства.
       - Поговорили...
       - А то нет...
       - И все же предлагаю на меня работать.
       - А как же Витор?
       - Вышел в тираж.
       - Бросьте! Час назад по телефону...
       - Так то час назад... Разве у вас в тачке нет радиоточки?
       - Не включал.
       - На обратном пути включите.
       - Что там?
       - Теракт у разделительного забора на границе с Газой. Три резервиста вдребезги.
       - Витор?
       - Среди них, так передавали по радио.
       И тут Лани с какой-то неумолимой ясностью осознал, что его томило с самого утра. Нет, не похмелье, не сопутствующая ему изжога, не какая-то неопределенность в жизни, а чувство беды. Конкретной беды. И не с кем-нибудь из посторонних, известных разве что по имени, а с Витором. Должно быть поэтому, в тот ранний час, когда он позвонил и предложил сходить на выставку, все нутро сопротивлялось этому журналистскому заданию, и проще было послать Витора по матушке, чем согласиться. И был бы он жив. Но не послал. Купился на отговорку, что Витору вырваться со службы гораздо сложней, чем ему махнуть в центр Иерусалима. Вот и махнул. Заодно и махнул жизнью старого приятеля.
       - Я пойду! - с горечью сказал Лани. И не прощаясь, поспешил к машине. До пятичасового выпуска новостей оставалось восемь минут.
       Новости были удручающие.
       И опять навалилось-надавило, не продохнуть. Одна отдушина - Валя. Только она, только она, и никто другой! Но...
       Это был удар, дополнительный, повторный, бросающий в оморочь. Ни Вали, ни ее чемодана. На столе, под бутылкой "Наполеона" записка.
       "Оказывается, я попуталась с гостиницей. Бегу устраиваться, а то за неявку номер отберут, как сказала моя турагентша".
       Ни названия гостиницы, ни адреса.
       Нашла крышу над головой и гуд бай?
       Утренняя изжога вернулась вновь. Надо бы воды с содой и капелькой уксуса, но под рукой лишь коньяк.
       Коньяк так коньяк!
       Утром его разбудил телефон. Лани взял трубку. Поморщился, выдыхая первое слово.
       - Алло! - выдохнул. Облизал пересохшие губы. - Это ты, Витор?
       - Собственной персоной.
       - Ну?
       - Ты принял решение?
       - Не понял.
       - Проснись, балда!
       - Ничем другим не занимаюсь.
       - Тогда отвечай: едешь?
       - Это ты о вчерашнем сабантуе?
       - О нем самом!
       - Да, посидели-побалдели. Голова до сих пор не своя.
       - Я же говорю, балда! Но ничего, могу одолжить свою.
       - И что?
       - А то самое! Значит, так: входной билет зарезервирую на открытие выставки. Не перепутай. Музей Израиля, а не шарашкина контора халтурной мазни имени Пупкина. И вали - не опаздывай. На выход с вещами не позже 16.00.
       - Шел бы сам!
       - Я на границе с Газой, у разделительного забора. Подняли по тревоге и не отпускают со службы.
       - Ладно...
       И вдруг его охватила оторопь, и какая-то дикая мысль с гвоздевой настойчивостью раз за разом ударила в мозг. Это же было! Было, было! Вчера это было, позавчера, пять дней назад, десять. Каждый день начинается со звонка Витора и заканчивается... Нет, нет! К черту такую вечную жизнь!
       Лани и не уловил, когда перешел на крик.
       - К черту! К черту! Ты меня слышишь, Витор? Иди ты к черту со своей выставкой! Мне Валя дороже!
       - Какая Валя?
       - Моя Валя!
       - Меня со службы не отпустят.
       - Отпросишься, не впервой.
       И бросил трубку. И потянулся к бутылке, и хватанул из горлышка, взахлеб, сбивая напряжение и невероятную боль в мозгу.
       Ближе к вечеру его разбудил телефон. Лани машинально посмотрел на часы: 17:15. Взял трубку. Поморщился, выдыхая первое слово.
       - Алло! - выдохнул. Облизал пересохшие губы. - Кто это?
       - Гарик! Не признаешь?
       - А-а, Гарик? Ох, и посидели мы вчера. Голову так и ломит.
       - Вот и звоню по этому поводу. Не пора ли поправить здоровье? А то проспишь все новости, и выгонят тебя из редакции.
       - А что произошло?
       - Полчаса назад рвануло терактом у разделительного забора с Газой.
       - Есть жертвы?
       - С их стороны - не знаю. С нашей - трех резервистов порвало осколками.
       - Да-а... Опять "жертвы мирных соглашений", как напишут леваки. Но это не по моей теме.
       - А то, что нам завезли ящик французского "Наполеона"? Это по твоей теме?
       - Уже спускаюсь.
       У входа в кафе-бар "Гармония" выдохнул перегар с присвистом, продул легким кашлем горло, чтобы избавиться от изжоги. И взялся за входную ручку, бац! - внезапный толчок двери. Инстинктивно отпрянул в сторону, ушиб голову, чуть выше виска, о косяк.
       - Черт! Чтоб тебя! - чуть не выругался, но признал старого приятеля Гришу, с кем некогда учился в универе, и проглотил набежавшие слова, матерного значения.
       Прошел к стойке.
       - Соблазнил? - спросил бармен, кинув руку к пузатой склянке "Наполеона".
       - Не то слово. Витор заходил?
       - Минуту назад. Прибежал, как взмыленный. Со службы, говорит. Времени в обрез. Промочить горло, снять форму, помыться и на выставку.
       Лани неосознанно перевел взгляд в угол кафе, к окну, неподотчетно ожидая увидеть за столиком девушку.
       Бармен перехватил его взгляд. И чему-то тайному улыбаясь, сказал:
       - Витор ее увел.
       - Кого?
       - Туристку из Питера. Сама не своя, с чемоданом, и деваться некуда, а тут на подхвате Витор.
       - И?
       - Хапнул стакан, присмотрелся к подружке и пригласил на выставку.
       - Вместе с чемоданом?
       - Чемодан обещался поселить у себя в квартире.
       - А девушка?
       - Девушка соблазнилась. Выставка ей очень пришлась по душе.
       - Ну и Витор!
       - Не промах.
       - Твое здоровье, Гарик!
       - Твое, Лани! - И они сдвинули рюмки. - Куда теперь?
       - На кладбище. Лею проведать. Свечку зажечь, пока не стемнело.
      
       Глава вторая
       ЛУКАВЫЕ СРОКИ
      
       А затем его ударили в поддых. И чтобы не мучился, добавили, уже по рухнувшему на асфальт, ногой. И бросились врассыпную, в сторону кладбища.
       Лани вдавил клаксон, придав налетчикам прыти. Затем, тормознув, несколько секунд думал, как поступить? Проехать мимо сердце не позволяло. Везти пострадавшего в больницу тоже не сильно хотелось. И все же остановился. Все же вышел из "реношки".
       "Окажу первую помощь и..."
       - Спасибо! - сказал незнакомец и протянул руку. Нет, не для знакомства, а чтобы Лани помог подняться.
       Лани помог. И не удержался - спросил:
       - Чего это они?
       - Со смертью своей не определились.
       Незнакомец ответил как-то неопределенно, либо загадочно. Да и выглядел не совсем обычно. Облегающая тело серебристая роба с широким карманом на груди и такого же цвета туфли и кепи, повернутое козырьком назад.
       - Чего-чего они сделали со смертью?
       - То, что слышал. Как тебя звать?
       - Лани.
       - А фамилия?
       - Ланиэль, - назвал свое полное имя, не желая первому встречному представляться по полной.
       - Не припомню.
       - А мы и не были знакомы.
       - Я не об этом. Я о смерти.
       - При чем же тут "не припомню"?
       - Не припомню, чтобы тебя хоронил.
       - Этого еще мне не хватало!
       - Хватало или нет, но жизни ты, видать, наворочаешь, на целый век.
       - Откуда такие сведения?
       - Оттуда! - незнакомец указал на кладбище. - Я гробокопатель по прозвищу Гранд-мастер. Имею честь представиться... не на тот свет, - отрывисто хохотнул от своей утробной шутки. - Значит, так. Могилы копаю. И веду отчетность. Имя-фамилия, штатное место. Скажем, пятый ряд, шестое надгробие с краю. На возвышенности, стало быть. Сверху, заметь умом, приятный вид открывался. На иерусалимский спуск.
       - А вы, дядечка, поэт.
       - Нет, к стихам я охладел с детства. Почитай, с 2030 года.
       - Да ну! - хмыкнул Лани. - На вскидку, - подумал, примериваясь, - вам под семьдесят.
       - Шестьдесят шесть, в будущем году выхожу на пенсию.
       - Простите, а какой же сейчас год на дворе?
       - Открой третий глаз и увидишь. Ах, - придал иронии голосу, - третий глаз еще не про вас. Тогда слюни палец, листай календарь. И что у нас на пороге? 2086!
       - Спасибочки за сообщение. После таких заверений да вас надо везти не в травмопункт, а в психиатричку.
       - Глупости! Психиатрички отменили в семидесятом, за ненадобностью. А травмопункт... Пока не устранен. Люди как привыкли ушибаться на заре собственного развития, так и ушибаются до сих пор. Пойдем выпьем?
       - А что? Носите при себе?
       - Лечиться ведь нужно. Или вы считаете, человек в 21 веке и лечения не достоин?
       - Достоин-достоин! Ведите. Или, лучше, на машине подъедем?
       - Устаревшая у тебя модель. Ко мне в сторожку не доберется.
       - Намек понял.
       - Тогда газуй! Почему бы мне не тряхнуть стариной и не вспомнить молодость?
       Куда ни катит Ланина "реношка", конечный пункт ее продвижения по иерусалимским улицам - кафе-бар "Гармония". А как же иначе? Иначе никак нельзя. Ведь напротив его дом и обетованное жилище с компом, телеком и осиротевшей двуспальной кроватью - по ночам предпочтительней диван у журнального столика.
       Но пока на горизонте не высветилась "Гармония", диссонансом прозвучал его, определяющий неясную ситуацию, вопрос:
       - За что тебя били, дядя?
       - Не за глупость.
       - Оно и видно, умом Россию не понять, - пошутил Лани, искоса взглянув на небритую физиономию с подбитым глазом.
       Гранд-мастер шутки не принял.
       - За проникновение в будущее, - сказал вполне серьезно. - Они мне, по уговору, гонорар, я им будущее.
       - Когда получат Нобелевскую премию?
       - Нобелевская премия мало кого интересует, если он просто штукатур, а не художник.
       - Художникам не дают.
       - Оно и правильно. А то такое наживописают, потом не отмоешься.
       - Писателям дают, - намекнул Лани, с тревогой ожидая реакции из будущего. Но не дождался озвучки своей фамилии, потом вспомнил: настоящую фамилию он Гранд-мастеру не назвал и с облегчением перевел дыхание.
       - Что же такого вы предсказали, что хлясть-хлясть по фотокарточке анфас и в профиль?
       - Я не предсказываю.
       - Показываете? Трамваи катят по воздуху? У парадного подъезда межзвездный корабль?
       - Будущее нельзя показывать. Особенно художникам. Вспомним, Леонардо ради удовольствия взглянуть хоть одним глазком на будущее исчез на два года в пещере. Дай бог память! Да, с 1476 по 1478. Исчез, пропал, растворился в будущем. Не самостоятельно, конечно, а с помощью таких, как я специалистов по ходкам в прошлое. И что в результате? Наживописал всякое-разное, что по технологическим параметрам не воссоздать в их темное время. И что? Да ничего! Не продвинул человечество вперед, только в заблуждения кинул - ересь, согласно представлениям инквизиции. Так что? Какой смысл показывать будущее, когда люди еще терминологии не придумали для самолета, телефона, радио и телевизора? Во всем им грезятся чудеса или происки дьявола.
       - Волшебное зеркальце у Пушкина? "Свет мой, зеркальце, скажи да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее"?
       - Интернет!
       - А как насчет нашего Моисея - Моше рабейну? В конце сорокалетнего путешествия по пустыне Бог показал ему, накануне смерти, будущее Страны Обетованной. А что он увидел, покрыто тайной. Об этом нигде не говорится.
       - Кто же станет об этом говорить в 21 веке? Его будущее это наше настоящее. Что он увидел? То, что проходит перед нашими глазами ежечасно. Увидел самолеты, увидел поезда, машины. И понял, наверное, что все это дары Божьи, чудеса небесные. Видение ведь его строились на тех познаниях, какие он впитал с детства. Покажи ему, как палестинцы Газы забрасывают израильских солдат камнями, запускают воздушных змеев с взрывчаткой, по Моисею, с греческим огнем, он сразу все понял бы. И догадался: в далеком будущем Амалек жив и по-прежнему стремится уничтожить страну Авраама - Исаака, Иакова, чтобы не точилась молоком и медом, а прозябала в нищете и лишениях.
       - В отсутствии логики, вас не упрекнешь, дядя.
       - Заметь умом, не семь извилин, по одной на каждый день недели, как у этих... Ты же их засек глазом. Морды - во, руки - загребущие и с кулаками в придачу.
       - Чего же вы не поделили?
       - Объясняю ведь. Их будущее. Не понравилось им, видите ли, их ближайшее будущее. Нацелились расслабиться после визита на кладбище и махнуть в Эйлат. Причем, их не настораживает, что на шоссе N 90 зарегистрировано резкое учащение аварий со смертельным исходом. Вот я им и говорю: это будет ваша последняя ездка. Они мне пальцем крутить у виска. Что делать? Отвел их на участок нашего кладбища, где безымянные до срока могилы. И указываю: тут, мол, и тут лежать будете. И требую, по уговору, гонорар. А они? Фамилии им покажи, будто это паспорт, а не сырая земля. Взбунтовались и... Ну, ты же видел развязку: я от них бегом, они за мной, и по мордасям.
       - Обязательно деньги просить за показ собственной могилы?
       - А как мне жить в вашем настоящем без денег?
       - Свои не водятся?
       - Наши у вас не действительны. Того и гляди, за фальшивомонетчика примут.
       - Мир не без добрых людей.
       - Это ты о себе?
       - В данный момент, о себе.
       - Тоже интерес завелся насчет кладбища?
       - Мои позывные не на вашем арифмометре, дядя.
       - Твои - да! Но у тебя разве нет друзей? Каждый интересуется сроками своей жизни. Знаешь заранее, все успеешь. И, главное, завещание вовремя составишь, чтобы наследники не страдали-мучились, и не судились между собой, портя родственные отношения.
       - Разумный подход, но что-то холодок от твоих предложений пробегает по телу.
       - Выпей чаю из термоса. И заметь умом, бизнес есть бизнес, и ничего кроме бизнеса. Притом, много не прошу за услуги. Мелочишку на обогрев души и прокорм житейских желаний, чтобы милостыню не просить в вашем мире.
       - Обогрев души мы вам устроим, и без мелочишки. И не после смерти, а прямо сейчас, через пять минут.
       - Подруливаем?
       Педаль газа. Переключение на вторую скорость, сцепление и - впритык к тротуару.
       - Стоп, машина! Приехали!
       Гранд-мастер, судя по всему, порывался и в кафе поговорить о смерти, но кругом кипела жизнь. И выражала себя в непредсказуемом извержении поэтического слова.
       - Что тут творится? - спросил Лани у бармена.
       - Случка Пегаса.
       - А проще?
       - Поэтический базар.
       - Стихи всухомятку?
       - Под выпивку.
       - Налей и нам.
       Лани с попутчиком примостились у стойки на высоких табуретках с кожаной подушкой. Приняли по рюмке. Выпили. Заказали по новой. И не заметив, полновесно включились в своеобразный концерт иерусалимских литераторов.
       - А сейчас мое эссе, - донеслось с импровизированной эстрады, где обычно мельтешил дежурный бард с гитарой. - Я бы назвал его "Россия в творчестве русскоязычных поэтов Израиля". Готовы слушать?
       - Читай!
       - Итак... Отрываю листок календаря. И с какой-то щемящей грустью вспоминаю: ровно сорок лет назад, в такой же пасмурный день 1978 года, я был в Москве, сидел в ресторане Дома журналистов, напротив Голландского посольства, и смотрел за тем, как за окном движется моя очередь. Еще минута, еще две, я встану из-за стола, выпью на посошок последнюю рюмку водки, пересеку улицу и войду в те двери, за которыми начинается моя эмиграция. Для евреев это - репатриация, возвращение на историческую родину.
       Но как ни называй, все равно невозможно уехать туда, за горизонт, не взяв с собой свое российское небо, под которым я появился на свет в Оренбурге, тогда Чкалове, свои извилистые улочки Старой Риги, где прошло мое детство, свое таежное приволье журналистской юности, сибирские реки Лену, Киренгу, Ангару.
       Невозможно уехать на третью Родину, не взяв с собой Первую и Вторую. А как же быть с четвертой? Четвертая - это русский язык и мое творчество. Независимо от того, легко или трудно дается жизнь, русский язык и творчество всегда со мной. Так же, как те мои, скрытые от постороннего взгляда рукописи, которые я тайно вывез через границу. Рукописи, в которых до сей поры сохранился воздух России, сибирская стойкость и осознание исторической цикличности происходящего в мире.
      
       Россия зачата с тоски
       по дням, что не было в помине.
       История не знает линий,
       но знает петли и витки.
       Петля к петле, виток к витку.
       И вот уже готовы вожжи.
       На облучок влезает возчик,
       и тройка в звончатом скаку.
       Все жарче ветер конских тел.
       И кнут все жарче, жарче - жалом.
       И тройка прибавляет жару,
       чтоб возчик кости обогрел.
       Петля к петле, виток к витку.
       Но солнцу в сердце не вместиться.
       И тройка, высветясь Жар-птицей,
       сжигает вожжи на скаку.
       И возчик кувырком в сугроб.
       А тройка дальше, выше - в небыль.
       И северным сияньем небо
       озарено до звездных троп.
       Россия зачата с тоски.
       Зачать иначе не сумели.
       И ни к чему здесь параллели,
       когда история - витки.
      
       Вообще-то, как это показывает фантастическая реальность жизни, я и мои друзья в Израиле, Франции, Германии, Бельгии, Канаде, Соединенных Штатах Америки оказались не в изгнании от русской литературы, а в послании. Непечатные прежде стихи, рассказы и более объемные произведения, увезенные за рубеж, также как и написанные сегодня, превратились в книги и теперь возвращаются в Россию, являя собой становление и развитие такого явления, как международная русская литература... 
       Это понятие, придуманное мной и звучащее в моих передачах по радио "Голос Израиля" с конца семидесятых годов минувшего века, мало-помалу завоевывало сознание людей, независимо от того, в какой стране они проживают - в России, Израиле, Франции, Германии, Англии, Бельгии, Соединенных Штатах Америки, Канаде или в бывших советских республиках. Произошло то, о чем я писал еще в начале восьмидесятых годов в книге стихов и прозы "Круговерть комаров над стоячим болотом", совершенно свободной от цензуры. Тогда и помыслить было нельзя, что наша диссидентского толка литература, прежде создаваемая в России, а потом под рефрен "Мы не в изгнании, мы в послании" в Иерусалиме, Париже, Нью-Йорке, спустя годы вернется в Россию и будет себя комфортно чувствовать в своем родном доме. В том отчем доме, из которого мы, теперь уже писатели и поэты разных континентов, некогда вышли в кругосветное путешествие.
       Имя этому дому - Русская литература! А мы - международная команда корабля, которая, подняв однажды творческие паруса, не изменила намеченному курсу. Не бросила якорь на полпути к заветному берегу.
       Вспомним, экипаж библейского ковчега стал родоначальником всего современного человечества. Кто знает, может быть, и о нас впоследствии будут говорить, как о родоначальниках новой русской литературы, не имеющей уже никаких географических границ.
       Я уехал из Советского Союза в Израиль, когда лидеры государства торжественно провозглашали, что "создана новая общность людей - советский народ". Уже тогда было ясно, что народы искусственно не создаются. Но что можно, так это создать творческое содружество людей различных национальностей, объединенных общностью языка и культуры. Для этого достаточно того, что в этом мире есть русский язык. И есть мы.
      
       ЛЕОНИД РУДИН (журнал "Литературный Иерусалим", 2010 год)
      
       Под рефрен петербургской погоды
       то дожди,
       то снега,
       то туман -
       растянулся на долгие годы
       наш - увы -
       несчастливый роман.
      
       ВЛАДИМИР ФРЕНКЕЛЬ (журнал "Литературный Иерусалим", 2011 год)
      
       И город не узнать, и мир неузнаваем...
       Задернуть бы окно, не думать ни о чем,
       Не помнить ничего. А ночь уже за краем,
       И свет издалека, и ангел за плечом.
       .
       ВАЛЕРИЙ ПАЙКОВ (журнал "Литературный Иерусалим", 2012 год)
      
       Давно все линии возврата
       крест-накрест пересечены.
       По разным рекам Ленинграда
       плывут без нас челны.
      
       Но дни, которым не забыться,
       и до сих еще звучат,
       и заставляют сердце биться,
       и вновь кровоточат.
      
      
       БЕЛЛА ВЕРНИКОВА (журнал "Литературный Иерусалим", 2013 год)
      
       Дэну Левину
       Какой поэт, в какой своей истоме
       текущий бред трагически опишет,
       и кто его борения услышит?
       Мне, усомнившейся, сей страх знаком,
       я чувствую во сне, как языком
       ворочаю те блоковские строки.
       В них смесь тоски и прелести словесной
       полна любви сочувственно-небесной,
       да и надежд, с годами не остывших:
       он в гибели цветенье прозревал.
      
       Мир корчился в крови и выживал,
       подмяв людей, доверчиво погибших.
      
       ЕВГЕНИЙ МИНИН (журнал "Литературный Иерусалим", 2014 год)
      
       В России повысились цены на яйца,
       За ними толпой не идут в магазины,
       И в этом виновны, считаю - китайцы,
       Киргизы, узбеки, и как их... - грузины.
      
       ЛЕОНИД КОЛГАНОВ (журнал "Литературный Иерусалим", 2015 год)
      
       В череп ночи, как в череп черни,
       В мрак и морок Руси кабаков,
       В мед и брагу, как в сумрак вечерний,
       из бессмертья рвануть я готов!
      
       АЛЕКСАНДР М. КОБРИНСКИЙ (журнал "Литературный Иерусалим, 2016 год)
      
       Жара такая, что России
       не снилась - мне в чужом краю
       судьба сдыхать от ностальгии
       в его кокосовом раю -
       ствол пальмы перед смертью трогаю,
       чтобы на ощупь убедиться
       в провидчестве поэта Когана
       в пределах физики Капицы.
      
       Стоит не болеть ностальгией, и приходит осознание: родина всегда с нами.
       Поэтому:
       Поэму "Мертвые души" Н. В. Гоголь написал в Риме.
       Роман "Идиот" Ф. М. Достоевский создал во Флоренции. В этом городе на площади перед палаццо Питти на стене одного из домов прикреплена табличка, извещающая о том, что именно здесь Ф. М. Достоевский написал "Идиота".
       Роман "Отцы и дети" И. С. Тургенев писал, в основном, во Франции - в Париже, хотя замысел произведения ему явился в Англии, когда он отдыхал летом 1860 года в маленьком приморском городке Вентноре. В сентябре того же года он пишет П. В. Анненкову о своей задумке: "Намерен работать изо всех сил. План моей новой повести готов до малейших подробностей - и я жажду за нее приняться. Что-то выйдет - не знаю, но Боткин, который находится здесь... весьма одобряет мысль, которая положена в основание. Хотелось бы кончить эту штуку к весне, к апрелю месяцу, и самому привезти ее в Россию".
       Получилось не совсем по задуманному, и свой роман Тургенев заканчивает уже в собственном имении - Спасском. Но как оказалось, последнюю отделку рукописи ему еще предстояло совершить. И это он сделал в Париже после читки романа В. П. Боткину и К. К. Случевскому, чьим мнением очень дорожил. В марте 1862 года "Отцы и дети" были опубликованы в "Русском вестнике".
       Роман Владимира Набокова "Лолита" написан в США, на английском языке и опубликован в 1955 году в парижском издательстве "Олимпия Пресс".
       Можно продолжить, если внимательно проследить за творчеством наших современников - будущих классиков русской литературы, которая ныне не знает географических границ. И действительно, русская литература создается сегодня по всему Земному шару. В США, Франции, Израиле, Бельгии, Канаде, Австралии, Германии, Финляндии, Дании, Латвии, Литве, Украине, Эстонии - везде, где вместе с нами пребывает в эмиграции русский язык.
       - Понравилось? - спросил бармен у Лани, пока эссеист собирал аплодисменты в глубине кафе.
       - Мое мнение изложу в газете "Секретные новости", а сейчас...
       - Подожди. Новости! - Предостерегающим движением руки Гарик остановил постоянного посетителя, включил радио.
       "Продолжаются беспорядки у забора безопасности на границе сектора Газы. Палестинцы запускают десятки воздушных змеев с взрывчаткой. В Израиле в результате вызванных этими запусками пожаров возникают спонтанные пожары в парках и заповедниках".
       - Ничего нового, - сказал Лани.
       Бармен налил по новой. И с тем же вопросом в Гранд-мастеру.
       - А вам понравилось?
       - Для меня только одна фамилия знакомая.
       - Не понял.
       - Гарик, не напрягайся. Ты его все равно и не поймешь. Кладбищенский служитель. Коллекционирует покойников.
       - Не коллекционирую, а упоминаю. И место захоронения укажу при необходимости.
       - Это о ком вы, дядя?
       - О Леониде Рудине. 1947 - 2005.
       - Зихроно левраха! Благословенна память его!
       Душевный настрой смыл нетерпеливый гость. С улицы в стеклянную дверь на входе, поставленную недавно для предварительного определения статуса клиента - не террорист ли? - нетрезво постучал Уга Багульник, выходящий из ночи на запах поэтических посиделок. В школу мама-завхоз водила его только на обед, где его и учили читать по складам. Но только стихи, поскольку прозу не мог осилить из-за длины строчек. Впоследствии и сам стал писать только стихи, но больше в уме, чтобы не наделать ошибок в тексте. Ибо орфографию недолюбливал, вернее, на нюх не переносил. Но не по причине неграмотности, а от того, что вообще не представлял, что за зверь такой эта орфография. В результате из него выходила пусть и белиберда, но со скрытым смыслом, другим подобное стихийство и присниться не могло. Например...
      
       скажи чур-чур
       придет качур
       а чет-нечет
       родится черт
       играй в молчок
       ни слова не скажи
       и жить до старости
       сумеешь не по лжи.
      
       Бармен вопросительно посмотрел на Лани: впускать или не впускать?
       Взгляд его перехватил Гранд-мастер.
       - А какая фамилия у него?
       - Вроде Багульник, - с долей сомнения ответил Гарик.
       - И вы еще думаете: впускать или не впускать? Впускайте! Ему недолго осталось. Впору венки заказывать.
       Гарик последовал совету знающего человека, кнопку нажал, дверь автоматически открылась, и счастливый обладатель природного таланта заскочил на литературный огонек.
       - Вы меня ждали?
       - Уже налито! - сказал Гарик и пододвинул гостю стопарь.
       Багульник костяшкой указательного пальца потер кончик носа для приноровления учащенного дыхания к горячительным градусам, выдохнул и принял в себя, не закусывая, порцию водки.
       - А теперь мое спасибо в стихах и в рифму.
       - Не стоит напрягаться! - сказал бармен. - Прими еще на грудь и кочумай.
       - Но я требую слова!
       - Скажи - "лехаим - на здоровье!", вот и все слово.
       - Но в нем не сыскать рифмы.
       - Рифму будешь искать на улице, если не успокоишься.
       Багульник и успокоился, видя, что ему пододвигают второй стопарь. Затем, все еще находясь в спокойном состоянии, заговорил вслух, вроде бы неподотчетно, как сомнамбула, будто бы под чьим-то влиянием. Но чьим? Не Гранд-мастера ли?
       - Ищите смерть за мельницей, у речки. Каждый Всякий-Разный, кто хочет выжить, получит по зубам. Спешите видеть! До смерти четыре шага. А сколько до мельницы - еще не сосчитано.
       Сказал и поник, уткнув нос в опрокинутую набок стопку.
       А Гранд-мастер словно ждал этого мгновения и, полагая, что внимание всего заведения уже привлечено к стойке, повел недосказанное Багульником за горизонт, к завершению притчи.
       - Всякий-Разный не хотел по зубам. Смерти не искал тоже. Но "спешите видеть" убедило. И он поволокся на мельницу, зная - смерть за ней, у речки. Думал: пересидит смерть на мельнице, заодно и зубы сбережет. Для потомства.
       Зубы у Всякого-Разного были замечательные. Золотые. Лишиться их - это как с жизнью расстаться. А из двух зол выбирают... Что? Жизнь, разумеется. В итоге Всякий-Разный выбрал жизнь, хотя при посторонних сделал вид, что пошел за смертью.
       Шел он, шел, считал шаги - сколько до мельницы? Не сосчитаны ведь! А он - ах, какой умный! - сосчитает. Внесет, между прочим, вклад в науку матерь-матеку. Шел он, шел, каждую тысячу шагов отмечал вырванным вручную золотым зубом, дабы не ошибиться.
       Не ошибся! Тридцать три тысячи шагов вышло - точь-в-точь! - если приплюсовать зуб мудрости.
       С голым ртом Всякому-Разному стало на душе чуток легче. Он как бы с жизнью уже распростился, ибо всю сознательную часть оной, до паломничества на мельницу, собирал деньги на драгоценные зубы. Теперь, без золотого запаса во рту, ему и сам черт был не страшен.
       Всякий-Разный как бы с жизнью уже распростился, но с умом - нет! - ни в коем разе. Потому все и предусмотрел, размещая в чистом поле зубы. Станет назад возвращаться, соберет свое золото. И в горстях принесет домой: полюбуйтесь, соседи, что нашел, когда искал смерть. Ну и что? А то! Заберут соседей завидки, бросятся по его следу. Но найдут не клад, а... вострую косу в костлявых пальчиках. За мельницей, у речки.
       Мельница была пуста, пахла мукой и сваренным в мундире солнцем. Жернова крутились сами по себе, заглушали журчание воды.
       Всякий-Разный поискал глазами - куда сесть? И не усек, что коль он ищет что-то глазами тут, в такой близи от речки, то, прежде всего, найдет смерть.
       Впрямь так и вышло. Всякий-Разный нашел глазами смерть. И имей для разговора зубы, спросил бы: "Почему ты здесь, когда тебе положено быть по другому адресу - за мельницей, у речки?"
       Смерть, умей говорить по-человечьи, ответила бы: "Мои рекламодатели специально для тебя постарались. Скажи тебе, ищи смерть на мельнице, так ты обязательно полезешь в речку. Я, если по-честному, всегда там, где нужно. И время угадываю без ошибки, и место".
       Всякий-Разный, отыскав глазами смерть, понял: от нее не уйти. И с душевной тоской подумал о потраченной даром, всего лишь на зубы жизни.
       Смерть уловила его бедные по внутреннему содержанию мысли и отпустила на волю. "Иди, нагуляй жирок, прибавь жизненного опыта, поразмышляй о смысле, истине, своем предназначении, а то тебя всего на один зуб", - будто сказала вслух, хотя говорить не умела.
       Осознал Всякий-Разный, что даровано ему спасение, и бух-бух широким, как обух топора, лбом о каменный пол - мозги от усердия перемешал. А, перемешав мозги, спутал на обратной ходке пути-дороги к своим золотым припасам. Тырк - туда, тырк - сюда. Где зубы? Нет зубов! Только чистое поле - от мельницы до его избы.
       Что делать? Вернуться домой, и от своих ворот вновь пройти по знакомому пути?
       Как скумекал, так и поступил.
       Вернулся восвояси и отправился в изначальный поиск.
       Ищет-ищет, год ищет, наконец, нашел. Зуб нашел, золотой, один-разъединственный на всем белом свете. Один? Почему один? Их, кабы не спутать с ресницами, должно быть по науке, по матерь-матеке, ровно тридцать три штуки. Сколько же это получится в переводе на шаги? Стал загибать пальцы, морщить лоб, и сосчитал - не ошибся. Сосчитал-обрадовался и давай носом землю ковырять, выискивая в чистом поле закопанный клад.
       Ковырял-ковырял. Изо дня в день. Из года в год. Тридцать три тысячи шагов ковырял, зубы отыскивал и по одиночке вставлял на рабоче-кусачее место. Вот ведь рот полнится и полнится. И скоро, стоит лишь вновь добраться до мельницы, во всю красу заблистает.
       Наконец срок пришел - рот заблистал, как царский червонец! Только вот незадача, когда Всякий-Разный все зубы вставил и жизнь захотел прожить - не поле перейти - смерть тут как тут.
       И где?
       Точно по указанному адресу: за мельницей, у речки.
       Здрасте вам, заходите в гости!
       Лани хотел было как-то, с долей иронии, разумеется, прокомментировать притчу Гранд-мастера. Но поймал себя на том, что в процессе рассказа был словно загипнотизирован и не воспринял даже краем глаза, как автор повествования переместился в пространстве, проще сказать, покинул стойку и оказался на эстраде, оттеснив барда в уголок, к ударной установке.
       - Господа! - говорил Гранд-мастер, но уже в другом тоне, не гипнотизирующем. - Все вы, так или иначе, окажетесь на кладбище. Но каждому уготовлен свой черед. Сегодня у вас есть реальный шанс по-настоящему примериться к своей жизни. Правильнее сказать, узнать ее реальные сроки. Вот ты например. - Он указал пальцем на молодого востроносого поэта в очках. - Как твоя фамилия? И я скажу, когда ты умрешь.
       Молодой поэт зарделся от смущения. Он еще жить не начал, а тут ему предлагают примериться к смерти.
       - Я не Лермонтов, чтобы досрочно рваться на тот свет, - брякнул, не подумав.
       - Для этого Лермонтовым быть совсем не обязательно. Как твоя фамилия? - повторил Гранд-мастер и вынул из нагрудного кармана нечто вроде смартфона. - Ну? Публика ждет.
       Поэт промолчал, ожидая подвоха.
       Публика не промолчала:
       - Бесфамильный он. Да-да, по паспорту и публикациям.
       - Вот бог наградил фамилией! - вздохнул Гранд-мастер и проиграл мелодику на клавиатуре портативного аппарата. - Точно, не Лермонтов. На твой счет принята к осуществлению доступная мечта для современного поэта: пережить Пушкина. Переживешь его и даже Евтушенко. Умрешь в 94 года, в 2084-ом, в день рождения.
       Молодой поэт перевел дыхание.
       - А откуда вам известна дата моего рождения?
       - Заметь умом, сам я и выбивал ее на камне. Надгробном, заметь умом. С мраморным покрытием.
       - Почему мраморным? - зарделся поэт.
       Публика подсказала.
       - За заслуги перед литературой.
       - Хи-хи!
       - Выслуживайся и дальше!
       Поэт отмахнулся от назойливых высказываний ревнивого к чужим успехам народа. И к Гранд-мастеру:
       - А что вы скажете?
       - Моя иллюзия - дата рождения, дата смерти. А все ваши остальные прибамбахи - это уже ваша иллюзия.
       - Неужели ничего больше не писали на камне?
       - На камне не писал. А в отчетности писал: похоронен по старости лет, до захода солнца, как и полагается по еврейскому ритуалу.
       - И все?
       - Все! Теперь гонорар за доставленную информацию.
       Гранд-мастер снял кепи, давая понять, куда следует бросать денежные знаки.
       Но публика не повелась. Публика завелась.
       - Так тебе и поверили!
       - Жулик!
       - Как проверишь дату своей смерти, если еще не дожил?
       - И вправду! - замялся молодой поэт. - Чем докажете?
       - Назовите любого из принявших смерть в Иерусалиме, и я вам выложу дату его смерти. Все голубчики у меня тут по датам расписаны.
       Литераторам на ум приходили фамилии коллег по цеху.
       И посыпалось.
       - Давид Дар.
       - 11 октября 1910 - 16 сентября 1980.
       - Зихроно левраха! Благословенна память его!
       - Рафаил Нудельман.
       - 16 марта 1931 - 7 октября 2017.
       - Зихроно левраха! Благословенна память его!
       - Савелий Гринберг.
       - 31 января 1914 - 14 января 2003.
       - Зихроно левраха! Благословенна память его!
       - Александр Воловик.
       - 1931 - 2003.
       - Зихроно левраха! Благословенна память его!
       - Изя Малер.
       - 1943 - 1997.
       - Зихроно левраха! Благословенна память его!
       - Владимир Фромер.
       - 11 октября 1940 - 8 ноября 2018.
       - Зихроно левраха! Благословенна память его!
       Траурное молчание, какое-то гнетущее состояние, будто зависли между прошлым и будущим. А настоящее не до конца ясно: готово в любой момент обернуться смертью, появись внезапно террорист или произойди иная пакостная неприятность.
       Настороженную тишину, наконец, разбавил молодой поэт.
       - Шапку по кругу! И не за предсказания сроков жизни. За память! Выходит, и в далеком будущем будут помнить наши имена.
       - На кладбище, - конкретизировал ситуацию Гранд-мастер.
       - И на кладбище, - вдохновенно подхватил Бесфамильный. - И - от себя добавлю - на Олимпе наших творческих достижений. Разве не так?
       - Так!
       - И не иначе!
       - Само собой! - Сунул двадцатку - другой не было - в кепку стального цвета. - Кто больше?
       Нашлось и больше. Один бросил пятьдесят, другой сто. Ведь, что ни говори, жили не за счет стихов и прозы, зная из классики: соловья баснями не кормят.
       Нашлись охотники и книжки своих стихов вложить в кепку вместе с ассигнацией. Это ведь чрезвычайно заманчиво, тем более, денег не стоит: проскочить сразу в далекое грядущее, минуя злых и придирчивых критиков, точно по подсказке Маяковского из "Красной зависти": "Наша жизнь - в грядущее рваться, оббивать его порог".
       Как же не воспользоваться такой удивительной оказией?
       Но...
       - Книжки с собой не берем.
       - Настроены против новых репатриантов?
       Гранд-мастер подумал чуть-чуть, и, не желая обижать денежных клиентов, выдал удручающую, но вполне предсказуемую новость.
       - Заметьте умом, срок жизни печатной книги закончится сразу же после вашей смерти, - сказал, нечаянно остановив взгляд на упитанном незнакомце в клетчатом костюме.
       - Да ну? - насторожился незнакомец, почуяв угрозу по отношению к его сборнику стихов в глянцевой обложке.
       - Вот тебе и ну! Как твоя фамилия?
       - Замыслов, - растерянно представился упитанный человек, приглаживая вспотевшей ладонью волнистую шевелюру, отмеченную проседью.
       - 1970 - 2061. Угадал?
       - Первое число правильное, за это я ручаюсь, - пробормотал упитанный человек.
       - А за второе число ручаюсь я, тоже правильное. - Гранд-мастер посмотрел на экран своего приборчика. - Могу уточнить, 17 июля.
       - "Могу уточнить" - это теория. А теория требует доказательств на практике. Вы нам свой прогноз в письменном виде, а мы... Мы, придет срок, проверим! - Тут он и спохватился на восклицательном знаке, с опозданием постигая, что лично ему уже не проверять точную дату ухода в лучший из миров. И поправился: - Вернее, дети проверят. И если не совпадет в деталях, вас уличат во лжи. Ясно?
       - Чего же ясней! - усмехнулся Гранд-мастер, внимая ультиматуму литератора, источающему запах свежеотпечатанной книжки и оскорбленного отказом перебросить ее потомкам, мечтающим погреться у очага его творческих исканий.
       - Вот вам моя авторучка. С вечным пером, имейте в виду.
       - У меня своя имеется, и тоже с вечным-не увечным, - Гранд-мастер вынул из нагрудного кармана удлиненную гильзу с кнопками и телеэкраном. Размашисто расписался на обложке. Затем под автографом вписал текст, представленный на миниатюрном экране, должно быть, с надгробного камня. "Здесь нашел последнее пристанище и упокоен на веки Орфей Замыслов". И поставил дату: "1970 - 2061".
       - А день? День не указан!
       - На памятнике день не указан.
       - Нет-нет, точность - вежливость королей. А то ведь вас можно подловить в подвохе.
       - Заметь умом, ты соображаешь, что говоришь?
       Но Замыслов, скорей всего, уже мало соображал. Конечно, его радовало, что жизнь удалась по срокам - 91 год, не хвост собачий. Но огорчительно другое: своей кончиной, оказывается, навлечет смерть на бумажную книгу. Что же получается на повестке дня? Иоганн Гутенберг породил печатную книгу. А он Орфей Замыслов похоронит ее вместе со своим дарованием на иерусалимском кладбище. Похоронит, и именно в этот день. Он посмотрел на дату, вписанную реальным свидетелем его смерти на обложке книги: 17 июля 2061 года. И отошел в сторону, бережно дыша на свежую запись, чтобы быстрей подсохла.
       А Гранд-мастер вернулся к стойке, принял на посошок и пожелал раскланяться.
       - Пора, братцы.
       - На свое кладбище?
       Старик неопределенно пожал плечами.
       - Скажи тогда напоследок, чего шастаешь в наше время?
       - А девочки?
       - Чего-чего? Девочки? У вас там своих нет?
       - Свои - старушки. Нам не разрешается входить в интимные связи с теми, кто намного моложе... Предел 10 лет.
       - А проститутки?
       - Ненадежные. Доложат, что нарушаю возрастной лимит. И желтый билет, выгонят с работы.
       - Наши надежнее?
       - Не то слово. Но... у нас бесплатные, по разнарядке и выслуге лет. А у вас тут платное обслуживание. Вот и приходится выкручиваться, деньгу приручать всякими способами.
       - Красиво говоришь, - подал голос, поднимая голову с прилавка Уга Багульник. - Я тоже хочу к проституткам!
       - У тебя другой адрес. К Морфею, - заметил ему Гранд-мастер и, не попрощавшись, вышел за дверь.
       Уга Багульник промычал экспромтом:
       - живут же люди ради шутки
       на высший сорт по всем мастям
       они канают к проституткам
       а мы канаем по блядям.
       - Курочка предполагала, что способна нести золотые яйца, а ее съели, -раздухарился Лани и вернул голову Уги Багульника в исходное положение - носом к стопарю.
       На его смех набежал Орфей Замыслов, чем-то разъяренный: растрепанная шевелюра, в глазах протуберанцы, потрясает книжкой и кричит:
       - Где? Где роспись твоего приятеля?
       - Смотришь в книгу - видишь фигу, - не совсем трезво отшутился Лани.
       - Ни фига как раз и не вижу. Подпись твоего подзащитного испарилась. Что я детям оставлю?
       - А вы им ничего не оставляйте, кроме имущества. Зачем им дата вашей смерти? Чтобы ждали обещанного срока?
       - Не городи чепухи! Он только что на моих глазах расписался, вот тут и тут. Погляди! - сунул книжку в лицо. - Пусто! Будто и не писал ничего сегодня.
       - Да он еще сегодня и не родился. Вот подпись и исчезла с его уходом.
       - Все равно авантюрист и обманщик! Ишь ты, сроки смерти предсказывает! А кто их проверит теперь? По радио, что ли, сообщат?
       По радио как раз и сообщали последние новости:
       "В результате дорожно-транспортного происшествия на шоссе N 90, по дороге в Эйлат, столкнулись две легковые машины. Бригада Маген Давид Адом - израильской скорой помощи - доставила пострадавших в больницу. Но, несмотря экстренную медицинскую помощь и интенсивную терапию, спасти пострадавших не удалось".
       - Черт! - Лани не сдержал эмоций. - Он же ушел!
       - Кто? - встрепенулся и тут же затих Уга Баловник.
       Гарик мгновенно сообразил, что делать.
       - Дальше автобусной остановки не уйдет.
       - И то верно!
       Лани рванул на улицу, и давай локаторами выхватывать туманные фигурки прохожих.
       "Он!"
       Приметил стального цвета робу в подсветке ночных фонарей. И бросился вдогонку.
       - Стойте!
       Опередил подъезжающий автобус, придержал старика за локоть.
       Тот недовольно посмотрел на запыхавшегося парня.
       - Чего тебе? Представление окончено.
       - Нет-нет! Мне никаких фокусов от вас не надо. Скажите, как вы это делаете?
       - Как и все остальное.
       - Все остальное меня не интересует. Как вам удается ходить в прошлое?
       - На кладбище нет ничего легче. Методика простая: следует просто представить себе, чего больше всего хотели бы усопшие. И подыскать могилы нужного тебе времени.
       - Не понял.
       - Читай Библию. Имеющий ум да уразумеет.
       - И все?
       - Все! Все! Все!
       - Но подождите!
       - Мой автобус, - недовольно проворчал Гранд-мастер и поднялся в салон.
       Дверь захлопнулась, и рука, выброшенная вдогонку, лишь тщетно хватала воздух.
      
       Глава третья
       ТЕЛЕПОРТАЖ
      
       Кто сказал, что время движется только в одну сторону? Имя его не упомнить. Однако, миллионы доверчивых людей повторяют это за ним, историческим анонимом. Разве не ясно: анонимам нельзя доверять? Казалось бы, ясно - дальше некуда. Ан на тебе, каждый вторит неведомо кому - нельзя, нельзя! Что нельзя? Нельзя поворотить время. А его и не надо воротить, не бочка с пивом. В него нужно вступать, как в реку. Правда, и про реку говорят, что в одну и ту же дважды вступить не получится. А дважды и не надо. Надо всего один раз. Всего в один день. Всего в один час. В тот предутренний час, когда Лея собиралась в поездку на КПП. Закрыть дверь, потерять ключ - и вся недолга. Такая чепуха, оплаченная разве что извинениями. Но в результате - жизнь. Выиграть жизнь у смерти - это ли не божеское дело?
       Лани стоял у каменного надгробия Леи.
       Заусенцем терзала мысль: вернуться бы на полгода назад, всего на час-два.
       Однако время уходит, как его ни сторожи.
       Но не для всех - стрельнуло в мозгу.
       Для Леи оно остановилось тем днем, когда...
       Да и для всех, лежащих здесь...
       Он посмотрел на даты смерти. Все свежие - 2018 год, разница в несколько месяцев. А вот и совсем недавние три захоронения. Надгробья нет, только колышек с табличкой? Имя - фамилия, год рождения. Жизнь у ребят растянулась на два века - 20-й и 21-й, а прожили - ох, господи - всего по 23 года. Не те ли это ребята, что попали в автомобильную аварию по дороге в Эйлат на шоссе N 90, о чем передавали по радио?
       Наверное, они.
       Чего бы они сегодня ни отдали, лишь бы вернуться в день минувший! Какая тяга в жизни в них клокочет? Какую непостижимую для людей энергию они излучают. В особенности те, кому выпало внезапно вывалиться из жизни, не дойдя даже до ее экватора.
       Казалось бы, досужие размышления. Но приглядись - и увидишь такие странности на кладбище, в этом, так сказать по незнанию, царстве мертвых, что сам иногда не сознаешь, на каком свете находишься.
       Допустим, цветы. Им ли ломать законы природы? Постояли в вазочке, полежали на холодном камне - и в мусорное ведро.
       Но постоянное за последние полгода хождение по тропкам загробного мира пошатнуло школьные верования в законы природы. Цветы на могилах людей, внезапно вырванных из молодости, дольше держались и сильнее благоухали. Не чудо ли? Скептик, понятно, внесет свои пять копеек: молодым чаще приносят свежие цветы. Хорошо, пусть не чудо. Пусть просто надежда на чудо, порожденная исключительной впечатлительностью. Но вот, свечка, зажженная на могилке Леи, не гаснет более чуток, а цветы, принесенные неделю назад, будто положены только вчера. Как такое возможно?
       И от этих мыслей как-то посветлело в душе. Да что там, в душе, на небе! Посмотрел на часы, пять вечера, а небо, словно не согласное с переходом на зимнее время, принаряжается в цветовую гамму по-весеннему.
       "Светить всегда. Светить везде. Вот лозунг мой и солнца", - проклюнулось из Маяковского.
       - Черт!
       Чего вдруг Маяковский возник в мозгу? Не потому ли, что и он ушел в мир иной досрочно? Сначала возмутился в стихах самоубийством Сергея Есенина в питерской гостинице "Англетер", затем и сам застрелился у себя дома. Странные какие-то смерти. Самострел Маяковского вообще запредельный хотя бы по его категорическому неприятию самоубийства человеком, влияющим каким-то образом на сознание масс.
      
       Почему же
       увеличивать
       число самоубийств?
       Лучше
       увеличь
       изготовление чернил!
      
       Вспомним, чему учили в школе, предлагая внимательно познакомиться с внеклассными материалами. Вот например...
       "...Конец Есенина, - писал Маяковский, - огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески... но утром газеты принесли предсмертные строки:
      
       В этой жизни умереть не ново,
       Но и жить, конечно, не новей...
      
       После этих строк смерть Есенина стала литературным фактом.
       Сразу стало ясно, скольких колеблющихся этот сильный стих, именно стих подведет под петлю и револьвер. И никакими, никакими газетными анализами и статьями этот стих не аннулируешь. С этим стихом можно и надо бороться стихом и только стихом".
       Да, поборолся... пистолетной пулей в голову. И? "Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям - преступление", - сказал Сталин, и его слово обеспечило Маяковскому бессмертие на все советские времена. Хотя... Может быть, дело не только в Сталине, но и в законе внезапно прерванной жизни, порождении клокочущей, не до конца используемой энергии, имя которой...
       Не родился, видимо, еще ученый, способный дать свое имя неведомой энергии жажды жизни и обосновать закон непостижимый человеком закон.
       В творческом мире этот закон последовательно работает. Лермонтов, Пушкин, Маяковский, Есенин, Гумилев, Мэрилин Монро, Элвис Пресли, Джон Леннон. Затрагивает своей силой даже литературных героев. Овод, Ленский, Петя Ростов.
       Лани жестко потер виски, вытряхивая досужие размышления, нахлынувшие неосознанно, будто продиктованные свыше. Куда они могли довести дальше в поисках утраченного времени, трудно сказать, но что касается пространства, несомненно, избрали правильный путь и по присыпанной гравием дорожке привели к могиле матери.
       - Мама! Я столько хочу тебе сказать! Но главное - сразу. У тебя будет внук. Пока первый и единственный. Но не волнуйся. Мы постараемся. Будет и второй, третий. Первому дадим имя за папу. Второму за дедушку. А родится девочка, то тебе и гадать не придется - за кого.
       Лани положил несколько камушков на надгробную плиту, и ему, соприкоснувшемуся с шершавым иерусалимским камнем, послышалось:
       - Генус хомо.
       - Чего-чего?
       - Мужчина.
       "Мужчина", - эхом откликнулось в мозгу, и снова прорезалось: время уходит, как его ни сторожи, уходит, уходит - не возвращается. Может быть, в параллельном мире? Говорят, достаточно и одной секунды, чтобы перешагнуть в иную реальность. Но... ни секунды в запасе, иначе не поспеть к приходу автобуса.
       Не опоздал! Подкатил минута в минуту. И в привокзальной толчее безошибочно выхватил взглядом свою Лею: солдатская форма, капитанские шпалы, кепи под погоном, одуванчик курчавых волос, автомат через плечо, в руке походная сумка.
       - Карета подана. Садись скорей, пока не оштрафовали.
       И покатил, успев чмокнуть женушку в щеку.
       - Куда едем?
       - На свадьбу.
       - В таком виде?
       - Форма тебе к лицу.
       - Не валяй дурака.
       - Он уже встал.
       - Кто?
       - Дурак, которого я валял. Встал и сказал: "Нам море по колено".
       - Дуракам закон не писан.
       - Лея!
       - Что теперь?
       - Когда я думаю о ком-то, на ум приходишь только ты.
       - О, обрадовал. У меня даже в момент сочинилось. "Из темноты предстала ты. Со следами былой красоты".
       - Не балуй? До былой красоты тебе лет сорок ходить по матушке-земле.
       - Как Моисею.
       - С ним. Говорят, что все мы - это нынешнее перевоплощение его попутчиков.
       - Типа "мы не рабы".
       - Вполне. Его поколение ушло из Египта. Наше - из Советского Союза.
       - Начинается, песня о колобке. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел. Лани! Ты еще мамину сиську не сосал, когда Союз развалился.
       - Широка страна моя родная...
       - Это для наших родителей. А для нас, по Светлову, новые песни придумала жизнь. Вот эту: как из нашего окна Иордания видна, а из вашего окошка только Сирия немножко.
       - К месту, сказано. Приехали!
       - Лани! Куда ты меня привез? Мы ведь дома! А свадьба?
       - Свадьба напротив, у Гарика.
       - Ну, даешь, Интриган Интриганович. Думала, завезешь девушку за Кудыкину горку, в леса дремучие, где волки зубами...
       - Щелк-щелк...
       - Выходит, и помыться смогу.
       - И все остальное. Марафет-трафарет, губки алые, бровки черные. Будешь выглядеть как невеста.
       - А кто она? Мы знакомы?
       - Пина. С твоего курса повышенного иврита трехлетней давности.
       - А-а... Старательная умничка. Обустроила зрение таким образом, что наловчилась выхватывать восхищенные взгляды даже из густой толпы.
       - В баре у Гарика ей это умение не понадобилось.
       - Любовь с первого взгляда?
       - После первой рюмки коньяку.
       - Кто пил?
       - Гарик не сказывал.
       - Ладно. Помоемся, приоденемся и спросим.
       - При всем честном народе. Ха-ха на вас, девушка! Пошли уже скорей, а то без нас доведут дело до победного конца.
       - Не позволим, Лани! Вперед, на штурм ванны!
       - И платяного шкафа!
       Во всей красе двадцать первого века явились они на пиршеское раздолье: платье с лилией над ажурным вырезом, браслеты-стренги, высокие каблуки - редкие гости местных торжеств, столь же редкий для мужчин костюм-тройка с галстуком-бабочкой. И приветствия да улыбки во все стороны, а подарочный чек на предъявителя в картонный ящичек с вырезом, подобный тем, что выставляют на выборах мэра города.
       Сегодня выбор однозначный - в мэры, пусть не города, пусть квартала, улицы, дома - Гарика, угнездившегося для всеобщего обозрения за стойкой, разумеется. рядом с неотлучной невестой.
       - Горько!
       Хлынуло из кафе, накрыло с головой, и хочешь - не хочешь, а целоваться придется. Но что такое? Где поцелуи? Оказывается, жених и невеста нацеловались уже вдосталь - чуть ли не до потери сознания, и теперь, на остатке здравого смысла, выправили неумолимое "горько" прямиком на Лани и Лею.
       - Даешь пацана! - провозгласил Гарик, выдавая под общее ликование семейную тайну своих друзей, и поднял бокал с шампанским.
       - Горько!
       Ну, кто воспротивится? Во всяком случае, не Лани. И уж точно, не Лея.
       - Горько!
       Трудно сказать, но поцелуй при людях, в центре бара, не предназначенный для чужой свадьбы, но порожденный предощущением рождения ребенка, был настолько волнующим и чувственным, что на глазах у Леи проступили слезы. И ей - сквозь слезы - почудилось: и на глазах других гостей тоже слезы. Это было счастье. Это было настоящее счастье. И подумалось, не зря ей довелось появиться на свет под счастливой не только звездой, но и фамилией Мазаль, на иврите Счастье.
       Уга Багульник, в чалме и длиннополом одеянии, под индусского раджу, выявился ниоткуда и в качестве вольнонаемного официанта преподнес два крутобоких бокала с шампанским.
       - Пейте, господа! Весело, до явной отключки! Но помните, пока держитесь на ногах: чтобы свалиться в штопор, нужно сначала взлететь.
       - Мы уже в полете, - засмеялась Лея, отхлебнув хмельного зелья.
       - Не дадите ли тремп на седьмое небо?
       - Тебе и на земле неплохо.
       - Ну, а если я Маленький принц?
       - В таком случае обращайся к Антуану де Сент-Экзюпери.
       - Я не дайвер, чтобы с риском для жизни опускаться на дно.
       - Я тебя приглашаю нырнуть не в море, а на глубину его слов, вот таких: "Слишком ранняя смерть равносильна грабежу: чтобы осуществить свое жизненное призвание, надо жить долго".
       - А что я делаю?
       - Пьешь!
       - Но ведь и ты! - и, фиглярствуя, демонстративно указал пальцем на кровавый отпечаток помады на бокале. И тут же выдал экспромтом, чтобы все слышали и малость поаплодировали: - Такая милая, пришла с гулянки. Такая прыткая, пошла гулять, - и повел к свободному столику, увенчанному вазой с цветами.
       "Гулянка, ничего себе гулянка", - спонтанно подумал Лани о полной опасностей работе Леи на КПП, где выявить террористов не так легко, как представляется радиослушателям и читателям газет. И еще подумалось: почему-то в память закладываются самые никчемные высказывания и шутки. А нечто серьезное, умное и философское проскальзывает мимо. Впрочем, разве ожидаешь от записного краснобая чего-то серьезного, умного, тем паче, философского? Авторитет домашнего приготовления!
       Между тем, Багульник неприметно для взгляда, будто прикрылся шапочкой-невидимкой, переместился на эстраду, к микрофону.
       "Ну-ну, начнет сейчас вешать лапшу на уши".
       Но либо лапша у Багульника не сварилась, либо он предпочел переквалифицироваться из массовиков-затейников в конферансье, во всяком случае, слово дал не себе любимому, а тому, чей голос был хорошо знаком собравшимся в зале и без всякого представления: ведущему программ радио "Голос Израиля - РЭКА" Эфраиму Рону.
       - Дебютный номер! - сказал со значением. - Чтобы помнили, кто мы и откуда. Посвящается репатриантам семидесятых годов, тем, кто присылал нам в девяностых вызов в Израиль. Итак! "Диссиденция", читает автор, - и передал микрофон Эфраиму.
       - А чего я хотел? - начал он. - Да практически ничего. Социализма хотел с человеческим лицом. Под лицом человеческим, думал, сущность волчью не спрячешь. Ну и... пару-тройку слов здесь, пару-тройку слов там. Разоблачал-разоблачал... Пока во имя свободы не разворотил весь Советский Союз до основания, а затем... Свободы стало навалом. А Советского Союза не стало вовсе. И разоблачать некого.
       А чего я хотел? Да практически ничего. Пару-тройку слов свободных... разоблачительных... на кухне... Без огласки.
       Да промашка вышла с оглаской. Третье ухо оказалось подслушивающее. Второй язык доносительский. Вот я и вышел в разоблачители. Пару-тройку слов здесь, пару-тройку слов там. Разоблачал-разоблачал, пока не разворотил все, не разнес по камушку. Ни града отчего, ни веси, к пуповине привязанной. Ни адреса. Помните? "Мой адрес - Советский Союз". А кухня? Кухня! Где уж ныне кухня моя стародавняя? Маленькая, спокойная, рассчитанная на пару-тройку слов свободных, разоблачительных. В чужой стороне, в запредельном государстве обретается кухня моя. А те, кто собирался в ней втихую, по-добрососедски, раскиданы по разные берега мирового океана и копят старательно доллары, чтобы, оплатив импортные визы, вновь потолкаться на прежней своей жилплощади, туристического соблазна ради. Вдохнуть дым Отечества, горький, прекрасный и как встарь чадливый от пригоревшего масла. И ностальгически вспомнить: а чего я хотел? Платить деньги за посещение собственной квартиры? Нет, не этого я хотел. Да практически и ничего не хотел. Пару-тройку слов свободных хотел, разоблачительных. Хотел как лучше. А вышло как всегда. И разоблачать некого.
       - Некого! Да и поздно теперича!
       - Виды на урожай имели еще те виды.
       - При схватке с чудовищем и сам незаметно можешь стать зверем.
       - Лес рубят - птицы летят за рубеж.
       - Летят перелетные птицы, - подхватил Уга Багульник, опять возникнув у микрофона. - Им в дальние страны, а нам? Не будем гадать. А будем играть! Хозяин нашего заведения учредил приз: бутылку "Наполеон" за самый успешный акростих в честь новобрачной. Время не ждет! Начали!
       Хотелось бы написать: перья усердно заскрипели, и строчки посыпались на разложенные по столу салфетки. Но салфетками в основном промокали губы, а головы были заняты вопросом: чего съесть больше, чтобы меньше поправиться. У одного избыточный холестерин, у другого повышенное давление. А у третьего с четвертым на уме последние сплетни из мира русскоязычной литературы.
       - Ты знаешь?
       - Да. А что?
       - Хаим Бродскис, этот еще тот мужик из Литвы! Помнишь?
       - Да. А я его видел?
       - На вечере поэзии в Общинном доме он читал стихи Бродского, переведенные им на литовский. Помнишь?
       - Да. Ну и?
       - Так вот, последняя новость. Он написал в Иерусалимском Еврейском университете диссертацию об Иосифе Бродском.
       - Лауреате Нобелевской премии?
       - И почетном жителе Васильевского острова, что квартирует в Ленинграде, которого, заметь для истории, уже нет на карте.
       - Бродского тоже, к сожалению, уже нет.
       - Зато диссертация есть. Написал ее и сообщил кураторам, что у него родственные отношения с Бродским: ему он собрат по перу. Вместе в ясли ходили, первые стихи на одном горшке слагали.
       - Впечатлило? Остепенили?
       - Жди!
       - И?
       - В точном соответствии с твоей мыслью. Диссертация не прошла медкомиссию израильского университета. Ходил Бродский в ясли вместе с Бродскисом или не ходил - научного подтверждения этот факт не имеет. И вчера не имел, и завтра иметь не будет.
       - Интересно. А мой папа с Бродским в одном классе учился.
       - Не лезь с этим вопросом в литературу. Лучше пиши акростих, если просят.
       - А что? И напишу.
       Но не написал. Опоздал.
       Уга Багульник уже вызывал на читку поэтов, справившихся с заданием
       - Кто на первого?
       - Я! - поднял руку Лани. Хоть и не швицер он по натуре, но не смог пересилить себя, смолчать при вызове на творческий турнир, когда рядом Лея, и, чувствуется, полна ожиданием, верит в него. Как же тут не поддаться соблазну? Играть, так играть!
       - Акростих! Пине, - поднялся над столом, постучал вилкой по бокалу, чтобы унять возбужденный гул. И привлек внимание в виде не совсем трезвых возгласов:
       - Просим!
       - Внимаем во все уши!
       И начал:
       - Поцеловал невесту натощак.
       И сыт весь день, как будто съел две пиццы.
       Научный факт! Вернее, добрый знак.
       Едва ль не лучший, чтоб скорей жениться.
       - Браво! - загудела публика.
       - Лехаим!
       А за соседним столиком, похлопав в ладоши, продолжали шушукаться, теперь уже о виновнике торжества - Гарике.
       - Ты знаешь?
       - Да? А что?
       - Ну-у... Сидишь на еврейской свадьбе и не задаешься вопросом, почему нет раввина?
       - Расписались в Праге. Что-то там с бабушкой по еврейской линии не ясно.
       - Разумей больше.
       - Ну?
       - Представь себе такую картинку, и все само собой нарисуется.
       - Ну, телись!
       - В иерусалимской бане повстречались два мужика. Наш Гарик и Влад Бесфамильный. В прошлом, как знаешь, недоучившиеся студенты Литературного института. "О! Да ты обрезанный!" - воскликнул Влад, поразив своим неподкупным удивлением моющийся народ. "А где твои глаза были прежде?" - невозмутимо ответил Гарик близорукому сокурснику. Тот потупился. Опустил голову долу. И - о, ужас! - осознал: и на сей раз, оказывается, не поспел за Гариком.
       - Ты поспел?
       - Пострел везде поспел.
       - Когда?
       - Когда надо!
       - А если пригласить Шерлока Холмса? Пусть учинит дознание: по еврейскому образцу ты обрезался на восьмой день после рождения или в тринадцать лет, по мусульманскому календарю? А?
       - На! - поднес к носу оппонента вытянутый указательный палец с заостренным ногтем. - Уймись со своими поисками тайных врагов.
       - Принимаю без голосования. Сегодня на повестке дня поиски лучшего поэта из наших современников.
       - Точно! Умеющего при том писать акростихи на случай.
       - Даешь поэта!
       - Поэт, как много в этом звуке!
       - Штрафную! Покорителю Парнаса!
       Лани не успел налить себе и Леи, как у стола уже суетился Уга Багульник, распечатывал призовую бутылку "Наполеона".
       - Дар с царского стола. В придачу улыбка и единственный на сегодня воздушный поцелуй невесты по твоему адресу.
       Лани приветливо взмахнул рукой, отправляя свой поцелуй новобрачной. И не удержался, шаловливо чмокнул Лею в щечку.
       Уга Багульник затеребил его за плечо:
       - Победитель, не отвлекайся на любовные процедуры! Круг почета приспел по вашу душу. Пожалте в центр представления! И под музычку шаг сюда, шаг туда, чтобы танцы - первый класс танцевались здесь у нас.
       - Ур-ра!
       Не хватало только дирижерской палочки. Но можно и без дирижера, не театр, не филармония. Достаточно простого трио - фоно, саксофон, бас-гитара.
       И воздух будет пропитан музыкой. И вас поведет-закружит по залу, большому ли маленькому, не важно какому. Важно, чтобы глаза в глаза и сердце к сердцу. И в унисон с музыкой звучало в душе: любовь - это единственное, что привносит жизнь в жизнь.
       Думалось ли кому, в чем разнятся танцевальные пары? Случайные и супружеские? Вроде бы никакого различия нет, но это на первый взгляд и если сам не женат. А если женат... У женатых тесное единение, интуитивная связь движений, будто одно тело на двоих.
       - А мы ему не помешаем? - неподотчетно, подчиненный какому-то неуловимому приказу, спросил Лани, чуть-чуть отстраняясь от Леи.
       - Кому?
       - Ребенку.
       - Ты сам ребенок! - улыбнулась Лея и еще сильнее прижалась к мужу.
       Прижалась так, что, казалось бы, не отпускала до самой глубокой ночи, когда он вновь, и опять неподотчетно, спросил ее:
       - А мы не помешаем ему?
       - Любовью?
       - Ну... этим... Может, пора уже прекратить с этим удовольствием?
       - Лани! Тебе этого удовольствия еще надолго хватит.
       Ранним утром, когда вскочили с постели, выяснилось: по оплошке забыли завести часы. И теперь ни секунды промедления. Быстрей-быстрей! Часы тикают, солнце встает, автобус подходит к остановке.
       - Лея! Омлет?
       Какое-то неподотчетное желание окутало Лани. Задержать Лею, не отпускать от себя. Пусть опоздает на автобус, пусть пропустит рабочий день, потом найдутся отговорки.
       Но как задержать? Как сказать: "останься", когда в ответ:
       - Ни минуты!
       - Лея!
       - Твой омлет сварганишь на ужин.
       Так и не успев перекусить, Лея поспешно облачилась в военную форму, собрала вещи в дорожную сумку, перекинула американский автомат с укороченным стволом М-16 через плечо и, смеясь, сказала на выходе из квартиры.
       - Странное дело еда: столько лет кушаешь, и все равно день начинается с того, что хочется кушать.
       Это было последнее, что он услышал от Леи в этой жизни. А другой не бывает.
       Не бывает ли?
      
      

    Ольга АПРЕЛИКОВА

    НАСЛЕДНИК

      
       ...Не здесь. Не то. Не сюда. Тут ужасно и мокро... Да обратно - нельзя! Никак. Куда угодно, в любую дыру - но не обратно! Там, за огнем - только ужас...
       Ой... Облегчение сшибло ее на колени, и вокруг взметнулся горячий пепел. Она ускользнула! Смогла! Спаслась! Можно жить!
       Ой, горячо! Штаны тлеют! И шнурки! Она вскочила и, пока хлопала по штанам, озиралась вокруг: кто и был у костра - уже нет. Только пятки мелких пацанов сверкают. И котелок она им с какими-то картошками своротила... Кострище угасло. Белый пепел на глазах темнел от сырости.
       Одежка удиравших мальчишек дрянная, серая. Унылое место. Вот-вот дождик пойдет. Все и так мокрое. Сырое небо сверху, холмы и пригорки, покрытые жухлой мокрой травой вокруг - горизонта не видно; а тут мелкие, с мокрыми блестящими спинами, рогатые твари пасутся, смотрят стеклянными глазами, жуют - козы, что ли? Там, куда мальчишки убежали, скучившиеся крыши, темные от сырости; с другой стороны - рыжие кусты опушки, чахлые, затянутые сизой дрянью сосны и елки. Вот туда нам и надо. Пока из-под крыш никто не явился.
       Пересидеть денек-другой под елкой, померзнуть, покараулить из кустов. Все равно им мелких рогатых пасти надо, побоятся-побоятся - и вернутся, костер запалят... А огонь-то и спасет отсюда. Так что надо просто набраться терпения. Только как же здесь холодно... И мокро. Ну, зато здесь точно никто не превратит ее в камень.
      
       Из узких окон большого зала хорошо видна вся местность, над которой господствовал замок. Холмы, леса, деревни и городишки на горизонте, реки и речушки, дымки над деревнями и земля, земля, земля... Его земля. Его небо. Его скука. Все и всё - его. Ох, как ноет колено...
       Внезапно сердце обожгло короткой стрелкой чужого колдовства. В первый миг он лишь удивился, даже рассмеялся с глуповатой свежестью - давным-давно не приходилось удивляться. Да это ж подарок! Он зашарил внутренним взглядом по всему подвластному пространству - да, это не примерещилось, кто-то чужой проник сюда, самым наглым... Или нечаянным образом? Он усмехнулся - вспышка чужой силы была сильной, ясной... Но очень нежной. Что бы это могло значить? Он перешел к другому окну и всмотрелся в сторону, откуда принеслось прикосновение чужих чар. Далеко в холмах еще недавно вился дымок пастушьего костра. Теперь не стало. Мгновение он раздумывал, потом подозвал пажа и велел:
       - Коня. Свору. Следопытов и егерей. Сейчас.
       В таком неожиданном случае лучше разобраться самому. Если это враг, то только он сам может с ним справиться, если это какая-нибудь подходящая добыча - то добыть ее должно своими руками. Пока люди готовились, он прошел переодеться, размышляя - кто же угодил в его владения? Какая все-таки нежная сила. Разве обладающее такой силой существо может быть нежным? К такой силе идут веками, жизнь за жизнью. Какая уж после этого нежность... Нет. Это не может быть какой-нибудь страшный или неодолимый враг. Более того, возможно, это существо - невзрослое? На несколько мгновений он замер и глубоко сосредоточился.
       Ребенок? Ребенок, одаренный волшебной силой?
       Он хмыкнул. Ради такой добычи стоит предпринять прогулку. К тому же - рукой подать.
       Во дворе моросило. Собаки на сворках, люди у оседланных коней. Подвели коня. С высокого моста через ров он взглянул в сторону леса за тем полем и пустил коня шагом. Спешить смешно. Ребенок все равно в такую погоду, да в незнакомом месте не убежит далеко, ищейки у него хорошие... Следопыты тоже.
       Колено ноет. Спину тянет. Старость... Но... Случаются ведь чудеса? На небесах чудесного много, почему бы и не свалиться оттуда смышленому мальчишке? Разве сам он не был таким мальчишкой, чужим для всех, обозлившимся - и полным силы? Да если б ему в то время, да наставника... Да, подобрать этого ребенка, пригреть, приручить, вырастить наследником - вот и будет кому передать страну с полными драгоценного барахла замками.
       Много лет его терзала необходимость произвести на свет мальчишку, обладающего силой. Наследника нет до сих пор, а время уходит, уходит... Его дети бездарны. И во внуках - ничего. Дар редок... Случаен. А возможно, все дело в паре. Все его женщины, видимо, не в состоянии понести такого ребенка. А соперников, у которых могли бы родиться дочери ему под пару, он давно истребил.
       Досадно.
       Боги, как гнусна погода. Серое небо, жухлая трава. Дождь. Раскисшая почва чавкает под копытами... Все как всегда. Колено ноет и ноет. Кажется, когда он сам был ребенком, дождь не заливался так изо дня в день... Наверно, кажется. Детство на любую дрянь смотрит веселыми глазами: и он тогда в мокрой, осенней желтой траве видел золото в бриллиантах. А сейчас - ну, гнилая трава...
       Настоящие бриллианты и прочие сокровища у него в подвалах по сундукам. Толку-то. Кому оставить? ...Что ж, если эти дуры ему не могут родить наследника, он разыщет его себе сам. Если вот этот нечаянный чудесный детеныш-добыча ни на что не годится - да даже если и годится - следует шире раскинуть сети и обшарить весь материк. Прочесать каждую деревушку. Не может быть, чтобы среди многих тысяч мальчишек не нашлось никого подходящего. В конце концов, он и сам сотню сотен лет назад был всего лишь сиротой-пастушонком. Не извел же он колдовскую породу под корень?
       Трое доставленных на поле пастушат были коренастые, сытенькие - его крестьяне никогда не голодают - но противные. Одинаково скошенные лбы, плоские затылки и мелкие сглаженные подбородки. Не идиотизм, но нижний предел нормы. Интеллекта ровно столько, чтоб всю жизнь ковыряться в навозе, жрать брюкву и плодиться под присмотром чуть более сообразительных старост. И не страдать от напрасных желаний. Поколения селекции. Какая уж тут сила к волшебству. Что ж, наследственность есть наследственность. Домашний скот. Что ж, речью они на каком-то уровне владеют.
       - Не пугайте, - велел он. - Спросите, почему погас костер?
       Если старшего следопыта, и удивил вопрос, то виду он не подал. Спрыгнул с коня и, мгновенно преобразившись из ищейки в добрячка, подошел к мальчишкам. Заговорил негромко и ласково. Парнишки мало-помалу пришли в себя и, не смея глаз поднять на своего властелина, однако, без лишней боязни таращились на следопыта - что ж, их никто не обижал. Земледельцев надо беречь и хорошо кормить... Тогда брюква хорошо растет и в сырости. Следопыт вернулся к стремени:
       - Мой господин, дети говорят, что из костра выпрыгнул огненный дух, поэтому они испугались и убежали. Сначала костер стал высоким, из огня вылепилось тело духа, потом огонь упал и потух, а дух остался. Что было после, они не знают, потому что убежали.
       Он посмотрел на черное пятно кострища, опрокинутые рогатки и котелок с какими-то вывалившимися корнеплодами - не с брюквой. "Огненный дух"? Он ткнул пальцем в костер, отправляя следопыта разбираться в материальных следах. Сам он чувствовал легкий эфирный след, тянувшийся к близкой опушке леса, стойкий и свежий, но суетиться не собирался. Добыча близко. Следопыт спустя пару минут вернулся и доложил:
       - Господин, дух огня имеет обувь. На пепле и углях следочки детские. Подошва с чужими узорами и очень приметна. След также различим, хотя, конечно, существо легкое.
       - Без собак справишься?
       - Пока да.
       - Тогда придержите свору. Вперед.
       В лесу текло с веток, тошнотно пахло поганками, мерзкие сизые бороды лишайника задевали плечи. Скоро сумерки. К темноте ребенок должен оказаться в замке. Нечего делать маленьким детям ночью в его лесу. Иначе к рассвету это будут уже не дети... То есть дети, да не люди. Тьфу, какая ж сырость; похоже, тут скоро даже у нечисти жабры отрастут... Следопыты, повинуясь знакам быстро вернувшегося старшего, беззвучно ушли вперед, дугой оцепляя кусок леса впереди. Старший доложил:
       - На дерево залез. Маленький. Нас слышит.
       Он кивнул и послал коня - к чему долго пугать ребенка? Наклоняясь под склизкими ветками, с которых отваливались и прилипали к плащу и шерсти коня заплесневевшие листья и клочки всякой дряни, он проехал немного и сам увидел невысоко на старом вязе цветную фигурку. Яркое живое счастье взорвалось в уме. Нездешний. Чудесный. Но какой же маленький! А ребенок озирался так, что было понятно - следопытов он уже видит. Это его-то следопытов в маскировочных сетках! И следопыты-то не виноваты, дитя их больше чует, чем видит... И стоит он как на ветке ловко, не держится ни за что...
       Он, не скрываясь, подъехал ближе, и ребенок быстро повернул к нему бледное личико, вздрогнул, и тут же подпрыгнул на ветке, раз, другой, все выше - и, как акробат, взлетел и ухватился за верхнюю ветку, моментально подтянулся, вскарабкался, и вот он уже стоит на ветке, так же ни за что не держась и высматривая следующую ветку над собой. Белка какая-то. Не хотелось бы силой ловить... И тут у ребенка что-то маленькое и тяжелое выпало из одежды и шлепнулось в сырой мох. Ребенок опустил голову, замер, шаря по груди. Старший следопыт метнулся из кустов, подобрал вещь, поднес - на растопыренной рукавице лежало очень тонкое, изысканное украшение с посверкивающими изумрудами, похоже, что средняя часть маленького колье. Он взял и разглядел: бабочки, цветы. Сказочные вещи. Таких наяву не бывает, он и сам их видел лишь в самых старых книгах... Вроде бы цветы должны летать? Или бабочки? Он посмотрел на ребенка - тот сидел, свесив ноги в странных башмачках, уже на самой нижней ветке и встретил взгляд бестрепетно и требовательно. Какие глаза... Карие, сердитые, красивые... Лицо тонкое, нежное, волосы мокрые, бровки как нарисованные.
       Ох.
       Девочка. Девочка, переодетая мальчишкой.
       Девочка! Да на что ж ему девочка?!
       Он совладал с досадой, подъехал совсем близко и протянул ей украшение - она взяла невозмутимо, зажала в кулачке вместе с толстой цепочкой. Маленькая, худенькая, личико уставшее. Девочка. Но сила в ней... Сила есть. И смелость.
       Разве это не чудо? Да разве вообще бывают такие девчонки?
       Хм. Девчонка. Да как же учить девчонку... Разве будет толк?
       Девочка не отклонилась, когда он протянул к ней руки, взял за талию и бережно снял с ветки. Показалось, что она нисколько не весит. Посадил перед собой, укрыл плащом и подозвал старшего следопыта:
       - Мчи домой. Пусть приготовят Белую башню. Для башни не жалеть ничего - я везу принцессу. Пусть найдут несколько пожилых женщин в няньки; портнихи пусть сразу шьют всякие там детские рубашки - и ужин сегодня будет раньше. Лети.
       Девочка затаилась под его плащом - но она не испугана. Дышит спокойно, держится прямо. Невесомая, крохотная, дитя - и такая отважная, какой ее могла сделать только настоящая сила.
      
      
       Она не боялась. Она вообще мало чего боялась. Только одного - что превратят в камень. А здесь никто не превратит ее в камень. И сейчас, когда старый слабый колдун вез ее, бережно прижимая к себе и укрывая плащом, ей было ясно, что не обидит. Он думает, она - чудо. А разве нет? Она много может. Поэтому ее ненавидели все, и жизнь шла... Да как в клетке. А если уж и дед утром сказал, что лучше бы ей, "слишком уж умной", поскорее стать камнем...
       Тьфу. Все. Не страшно. Страх остался в прежнем.
       Зато теперь она свободна. Огонь спас. Может, колдун и захочет ее посадить в клетку, ха: надолго ли? Огонь добрый, он снова спасет... Как же, однако, тут нехорошо... Темно... Мокрое все, противное. А от колдуна тепло, пахнет чем-то горьким, но не противно. Вот только непонятно, добрый он или какой? Повезло или не повезло? Какая разница. Разве может ее удержать хоть кто-то?
       Устала. Но сейчас ведь можно не думать ни о каких кострах, ни о каких камнях? Ни о чем... Сон одолевает, и глаза смотреть ни на что не хотят. Противный мир. То есть ничего в нем совсем уж отвратительного нет, обычный, скучный, чужой. Дождь... Незачем задерживаться. Нужно куда-нибудь дальше...
       Замок сквозь усталость и сумерки показался ей нагромождением поставленных на корму, сломанных и некрасивых кораблей. Но в замке светились огни. Там, конечно, тепло и светло.
       Загремел под копытами подъемный мост, и она подняла голову посмотреть на зубцы портокулисы. Зубцы были. Черные, мокрые, острые, длиной в ее рост. И решетка в сколько-то тонн. Факелы на закопченных стенах, тени прыгают за пламенем... Один огонь дикий, бессмертный, все остальное скучное, старое... Бесполезное. Сколько лет этому замку? Сколько он еще простоит? Камни сырые, крошатся...
       В огромном, гулком дворе, заполненном шарканьем шагов и звоном подков, было уже темно, и факелы на стенах трепыхались, как полудохлые рыжие птички - темноту не разгоняли. Мелкие люди суетились у стен. Конь встряхивал мокрой гривой, тяжело и звонко стукал копытами по булыжникам... Остановился и опять встряхнул, брызгая, гривой.
       Колдун снял с нее край плаща; будто молодой, бесшумно и ловко, спешился. Она старалась разглядеть его, понять, что это за суть таится в этом старом человеке, мгновенно выследившем ее. Но разглядеть не могла - темно. Да и не умеет она видеть людей насквозь. Так живет, наугад.
       Он-то что в ней увидел? А если он почуял, что она много-много всего может и еще больше знает, потому что дед велел ее учить строже всех других своих внуков и правнуков? А вдруг Колдун тоже решит, что, если она знает и может настолько много, то ее лучше превратить в камень? Дед ведь решил именно это... Потому что каменные дети, пока не понадобятся, тихо стоят в углу в полумраке его кабинета и не требуют хлопот?
       Но здесь деду ее никогда не найти.
       Колдун протянул к ней руки, и она опять позволила себя снять, как недавно с ветки. Да, о ней здесь будут заботиться. Здесь не поймут, кто она такая. Досадно, что, когда он вот так несет ее на руках, прижав к себе как сокровище, не видно его темных глаз. Но по таким темным, старым глазам немного поймешь.
       Замок был большим, но ей было, с чем сравнить, и, пока колдун нес ее по богато убранным, но кое-как освещенным переходам, залам, покоям, стало совсем скучно и захотелось спать. В столовом зале, где он наконец поставил на ноги, в дальнем конце пылал огромный камин. Если разбежаться и туда кувырком... А что там, на той стороне? Какие напасти? Снег, дождь, пустыня? Или, тьфу-тьфу-тьфу, дом, кабинет деда? Риск есть. Ладно, спокойно. Она промокла, устала, а тут тепло. И обильно накрытый огромный стол, от которого так вкусно пахнет.
       Колдун смотрел внимательно, но ласково (дед никогда так не смотрел!) - высокий, почти огромный, со старыми умными глазами. Но умных глаз, всегда изучавших ее, много было. И старых, и юных... Она вспомнила о выпавшем из ожерелья среднем кружочке и снова огорчилась. Вынула его из кармана куртки, повертела, пытаясь понять, как так случилось, что он вывалился. Колдун сел на стул рядом и протянул ладонь. А что, он ведь может починить? Она положила кружок ему в руку, сбросила на пол насквозь промокшую куртку, расстегнула лямки мокрого снаружи и отсыревшего внутри комбинезона и, скинув хлюпающие ботинки, долго из него выбиралась. Колдун следил за ней, подняв брови. Она, смутившись, одернула измятый оборчатый подол платья, потом стащила с себя влажный тяжелый свитер и наконец добралась до ожерелья. Расцепила замочек под мокрой косой и, осторожно сняв, положила его, тяжелое, на край стола. Без ожерелья стало немножко страшно. Оно, подарок деда, было - как последняя связь с прежним. Ох, только не думать. Не думать. Не вспоминать.
       Колдун прекрасно ее понял. Он вложил центральный кружок в гнездо, причем сразу правильно; без чар, лишь мощным физическим усилием пальцев поджал отогнувшиеся зажимчики на место. Она невольно улыбнулась ему. Потом они вместе долго возились, зацепляя крошечное звено цепочки куда нужно - у него были слишком большие пальцы, чтоб с этим справиться, но когда она зацепила наконец крохотное разомкнутое звено, он сжал его почти без усилия. Теперь все держалось крепко... Только почему центральный кружок вообще отцепился и выпал? Он ведь был под свитером и курткой, она ни за что не цеплялась ожерельем, чтоб так повредить его... Она вообще его очень берегла, почти не надевала, только любовалась. Дед ведь никому ничего не дарил. А ей - вот... В принципе, дед если и любил кого на свете - так только ее. Потому что младшая и самая умная. Да только для деда эта любовь была еще одним резоном поскорее превратить ее в статую.
       - Спасибо, - надев ожерелье и полюбовавшись, она с радостью поблагодарила этого чужого человека, который в статуи никого превращать не умеет.
       Тот кивнул с улыбкой и тоже что-то сказал. Странные у него все же глаза. Темные, бездонные. Ласковые. С ожиданием каким-то непонятным. Не жадные, а словно бы умоляющие о чем-то. Ей вдруг стало холодно в тонком платье. Оно было из плотной черной тафты, все в черных и золотых вышивках, в мелких изумрудиках и алмазах, тяжелое и колючее, с пышной оборчатой юбочкой - очень красивое, новенькое, праздничное, первый раз надетое сегодня утром - а теперь влажное и измятое. И колготки мокрые, и ноги стынут без обуви на каменном полу. Она посмотрела на мокрые башмаки - в грязи и прилипших травинках и листиках - не обувать же их. Черные туфельки с крошечными золотыми бабочками на пряжках остались дома... И нечего их вспоминать.
       Колдун глянул ей на ноги и тут же поднялся, подхватил на руки и понес к жарко пылающему камину. Тепло потянулось навстречу, и она засмеялась невольно, протягивая руки к огню. Колдун остановился и о чем-то серьезно спросил. Потом засмеялся и посадил на ближайший к огню высокий стул, придвинул вместе с ней к столу; сам сел напротив и велел что-то слугам. Тех вдруг набежало что-то очень уж много, мелких и худых, в серой красивой одежде. Они забрали и утащили ее сброшенную мокрую верхнюю одежду, подсунули ей под ступни скамеечку с мягкой подушкой. Худенькая женщина осторожно укутала ей плечи невесомой золотой шалью и вытащила поверх влажную косу. Сразу стало теплее.
       Колдун не смотрел на слуг, он смотрел лишь на нее и улыбался. Но попятившуюся было с поклонами женщину остановил вопросом. Та тут же опустилась на колени, прижала руки к груди и пугливо, но обстоятельно ответила. Колдун кивнул и с несколько странной интонацией, будто обращался к тупому ребенку, внятно сделал несколько распоряжений.
       Сама она уже согрелась и потому, может быть, чрезмерно осмелела. Ей стало вдруг интересно, о чем он говорит. Она знала, как научиться понимать любой новый язык. Для этого нужен симбионт - но все симбионты и, кажется, вообще весь расцвет технологического синергизма остался дома. Но ее еще маленькую научили, как можно сделать любую нужную вещь из огня, если, конечно, понимаешь, как эта вещь устроена. Ее больше всего интересовало устройство симбионтов, и что там простенький лингвистический... Она встала, подошла к огню и поймала ближайший лепесток огня, не дав ему улететь за братьями в пустоту и дым трубы. Погладила, как котенка, потом свертела из него обруч симбионта и сосредоточилась, вытягивая плазму в плети и пасмы венка и задавая программу всем кваркам и мюонам сгорающего и никак не могущего сгореть в ее руках газа. Надела огненный обруч на голову и повернулась к людям - теперь надо слушать. Но слушать было нечего: слуги все скорчились на коленях лицами в пол, а сам колдун, побледнев, смотрел на нее с восторгом и изумлением. Его кружевной воротник слегка дрожал. Руки тоже.
       - Говори со мной, - попросила она. - Кто ты такой? Как тебя зовут? Ты - царь здешней земли?
      
       В замке было сыро, холодно и противно. Да и средневековая, наивная роскошь занимала ее только поначалу. Как и тот факт, что она теперь здешняя царевна. Жить среди роскоши и церемоний, но без электричества так же неудобно, как носить чудовищные платья, которых, унизав и усыпав тяжелыми драгоценностями, натащили для нее так много. Пышные тяжелые, многослойные юбки до пола, жесткий панцирь корсета, узкие рукава отбивали охоту шевелиться. Из любопытства она позволила так себя нарядить, повертелась перед зеркалами, попробовала потанцевать - и тут же переоделась в свое. Потом распотрошила первое попавшееся новое золотое платье - к ужасу нянек, особенно главной, грузной старухи с маслеными поросячьими глазками - потребовала швейные принадлежности и принялась за дело. Шить она не умела, но конструировать - вполне. Возня с тяжелой тканью, тесьмой, пуговичками, крючочками и с иголками, с нитками на деревянных катушках отвлекла ее от мыслей. Колдун - ему доносили о ней все - прислал робких белошвеек, вышивальщиц и прочих мастериц. Они сперва тряслись от страха, но попривыкли быстро - смешно бояться маленькую девчонку, плохо понимающую в выкройках. Но она не лезла при них к огню, быстро училась, они - тоже, и уже к вечеру первого дня было готово очень хорошее и правильное платье. И красивое. Со всем остальным дело тоже пошло на лад. Туфельки и башмачки ей вообще все понравились с первого взгляда. А также всякие смешные, грубоватые брошечки, заколочки, подвесочки, цепочки и всякие другие украшения, переполнявшие сундучки и шкатулки в комнате с зеркалами возле спальни. Свое ненаглядное ожерелье, конечно, она не снимала никогда, но ей понравилось играть с яркими драгоценностями.
       Потом стало скучно.
       Потом опротивело все.
       Она едва отыскала в ворохе гардеробной свое черное платье, надела и, прогнав всех нянек, затаилась в холодных, бестолково роскошных комнатах.
       Домой - никак. Нельзя. Ей там - не жить. Да, дед иногда оживляет своих умных каменных детей и посылает куда-то с важными и жуткими поручениями. По мере надобности. Каменные дети не растут и не стареют. А, как страшный боеприпас, ждут своего часа в полумраке дедовского кабинета. А она и так уже слишком большая, сказал дед, мол, ей пора... Вот тогда она и прыгнула в камин. Все. Она не будет каменной куклой.
       И исправить все равно ничего нельзя. Вернуться - невозможно. Хотелось плакать от беспомощности. Но что слезы - вода... Когда наступили сумерки, в комнатах стало так промозгло, что она сама - занозив об дрова палец - разожгла огонь в большом камине, притащила большую подушку и устроилась как можно ближе к огню.
       Вытащила занозу. Огонь согрел и успокоил. Да, она все сделала правильно. Вот только это место, где она стала царевной... Очень неприятное. Но, может, это все из-за поздней осени за узкими окнами, из-за пышного бесполезного богатства, прикрывающего убогость средневекового быта? Зато никто тут не превратит ее в камень.
       Как холодно... Только у самого огня тепло, но весь жар бессмысленно уносит в трубу и, стоит огню погаснуть, комната снова сделается холодной и промозглой. Она постаралась вспомнить, как дома поддерживался микроклимат в комнатах, когда снаружи осень или зима, но поняла, что вообще этого не знала. Пол под ковром в ее комнате всегда был теплым, а когда снаружи снег - теплыми становились и стены. Никаких каминов. Кроме того, ужасного, старинного, в покоях деда... Только в нем она впервые в жизни увидела огонь года два назад. Дед, когда потом присылал за ней, всегда велел разжигать огонь в камине, даже летом, и разрешал ей играть с ним. Рядом с огнем легче было с ним разговаривать. Тогда деда она не боялась, хотя его вопросы всегда были куда острее и важнее вопросов всех других. И у него изредка можно было спросить что-то самое важное... Он был добр. Любил. Ожерелье подарил. Но вдоль темной стены его кабинета стоят каменные дети... И она видела там место для себя: постамент из белого мрамора с резьбой в цветочек...
      
       Утром колдун прислал за ней, подарил красивый золотой веночек с рубинами и спросил, чего бы ей хотелось. Он явно был в курсе, что вчера она вела себя как капризная маленькая дурочка, и искренне хотел ее развлечь. Ей хотелось теплого пола и солнца за окнами, но это ведь смешно... Она только спросила, долго ли еще до снега. Колдун ее не понял, и до обеда они беседовали о временах года и эклиптике планет. Оказалось, что в здешнем мире плавной смены времен года нет. Есть только два периода, серый - когда мокро и холодно, и белый, когда сухо и жарко и белое солнце льет такой жгучий свет вниз, что люди прячутся под каменными крышами или уходят в подземные города. Она просчитала возможную эклиптику планеты и огорчилась. Времени у этого мира оставалось очень мало. Но Колдуну она не стала этого говорить. На его век планеты хватит.
       И все меньше ей казалось смешным, что самый могущественный человек и волшебник в этом мире не знает азбуки природоведения. Еще он мягко пытался выяснить, откуда она взялась тут посреди поля из пастушьего костра, но не рассказывать же про дом... Она только все-таки проговорилась про теплые полы.
       - Тебе скучно, - задумчиво сказал Колдун. - Ты тоскуешь о доме и тех, кто тебя там любил. И ты совсем еще ребенок... Верь мне, я буду очень тебя любить и выполню любое твое желание. Хочешь... Хочешь, у тебя будут подружки, такие же маленькие девочки? Тогда не будет так скучно?
       Нет, про дом точно нельзя рассказывать. И нельзя говорить, как противен этот серый холодный мир, такой сырой, такой чужой, такой старый. Такой никчемный. Ну, замок. Стены крошатся от сырости, горничные бьются с плесенью, не в силах победить... Мокрые поля вокруг...Тучи серые, солнца нет. Тут не то что роботов и воздушных кораблей, тут даже велосипедов нет...Она чуть не заплакала, вспомнив свой нарядный голубой велосипедик с белыми колесами и рябь фиолетовых теней на веселой парковой дорожке. А вокруг яркие громадные клумбы... На синем небе солнышко... Так, не реветь. Не сметь. Стоит ему проведать, что ей тут противно, охрану ужесточат. Собственная мысль ее удивила: она что, уже хочет сбежать отсюда? А разве - нет?
       А разве - не давно пора?
       - У меня никогда не было подружек. - Конечно, в книжках она читала, что дети дружат между собой, играют друг с другом. - Для детских забав у меня не было ровни.
       - Так здешние девчонки и не будут тебе ровней. Даже мои дочери.
       - Твои дочери? Разве они не царевны?
       - И без того много чести - быть моими детьми.
       - У тебя их много?
       - Я не считал. Никто из них не пошел в меня, потому никто не имеет значения.
       Это было ей понятно и знакомо.
       - Да, настоящий наследник может быть только один, - думала она, оставаясь на удивление равнодушной, о другом, хотя очень не хотелось даже себе задавать этот вопрос, не то что самому Колдуну: - Если ты сделал меня царевной, значит, ты рассчитываешь взять меня замуж, чтоб я родила тебе этого самого настоящего наследника?
       - Об этом еще слишком рано говорить. Да девочки вообще не должны говорить о таком, - поморщился он. - Они даже знать о таком не должны.
       - Это же просто биология, - изумилась она, вспомнив довольно скучный учебник со схемой ДНК на обложке.
       - Что? Так, ты сама еще ребенок. Но - ты права, свет моих очей, именно это я и планирую.
       Да, надо уходить отсюда, спасаться. И чем скорее, тем лучше:
       - Ты даже не знаешь, кто я и что таится в моих генах...
       - Ты? Ты - волшебница. ...В чем таится?
       - В наследственном материале. - Она все детство краем уха слышала недомолвки больших по поводу своей наследственности и привыкла считать, что там скрыто много кошмарного. Иначе дед никогда бы не следил за ней с таким пристрастием. Нет, о своей наследственности она тоже не хотела думать. - Откуда ты знаешь, что на свет не появится чудовище?
       Колдун наклонился к ней, глядя жадно и остро.
       - Ты не похожа на чудовище.
       - Ты тоже. Но это не значит, что в действительности мы не монстры.
       - ...Ты - всего-навсего напуганная и одинокая маленькая девочка, - подумав, отклонился Колдун. - Ты, по-видимому, сирота. И нуждаешься в защите. Слишком рано предлагать тебе руку и сердце, потому я предлагаю тебе сейчас лишь свою защиту. И любовь, которая ничего не требует.
       Он смотрел тепло и настолько человечно, насколько вообще был человеком. Он в самом деле говорил то, что думал. И вдруг этот старый и коварный человек добавил еще искреннее, еще честнее:
       - Ты - как свет во тьме.
       И вот тут ей стало по-настоящему страшно, потому что он не лгал. Она в самом деле ему - как свет во тьме, он видит в ней спасение. Он заметил ее страх и тут же отодвинулся еще дальше, сказал с горькой усмешкой:
       - Ты пришла сюда из другого мира, который, кажется, светлее и добрее, чем мой. Пришла совсем недавно... И хочешь, очень хочешь обратно.
       Она отчаянно помотала головой:
       - Нет, нет, не хочу!
       - Хочешь, - улыбнулся Колдун. - Здесь тебя ничто не радует, но, думаю, постепенно ты привыкнешь... В конце концов, как бы ни был твой прежний мир прекрасен, ты убежала оттуда. Значит, не так уж там тебе было хорошо.
      
       Да, она убежала. Да, ей было там, в этом прекрасном и добром прежнем мире, полном технологического совершенства и звездных кораблей, плохо и страшно. Потому что она была особенная. Лучшая из всех, как сказал дед. И поэтому в кабинете появилась бы самая маленькая по росту каменная кукла.
       Да, дед прав - она лучшая. Умная. Потому и не там, в кабинете, а - здесь.
       Она достала свое ожерелье с изумрудами из-под платья, сняла и разложила на подоконнике. Красивое. Такое красивое, что не привыкнуть - при каждом взгляде сердце вздрагивает. Разве такие вещи дарят тем, кого хотят превратить в каменную куклу? А все вокруг, не один дед, наверно, этого хотели. Потому что она очень опасна. Ох, ну ладно, никто ее не ненавидел, да, но все держались настороже, с опаской - ждали неприятностей. Глаз не спускали. Всегда - присмотр. Контроль. Строгий надзор. Не то чтоб она была свободолюбивой и мечтала летать на воле, - нет, она боялась открытых пространств, людей, громких звуков и лучше всего чувствовала себя в знакомых комнатах, особенно в классе, в уголке с креслом для чтения: когда отвечены все уроки, ей разрешалось там немножко посидеть с простыми книжками... Она просто не хотела, чтоб дед превратил ее в камень. И все. Она хотела просто жить.
       Так, нечего думать о прежнем. Вернуться - она посмотрела на пламя в камине - можно, да. Простые энергии. Нетрудно. Вывалится из дедовского камина на тот же покрытой замысловатой чеканкой медный лист, прикрывающий черный паркет, с которого прыгнула в огонь девять...нет, десять дней назад. И что дальше? Дед будет рад. Ох как рад. Почти так же, как когда она была совсем глупой малышкой и училась играть еще не с самим огнем, а лишь с золотыми и малиновыми угольками и колючими искрами, и у нее впервые получилось слепить живую игрушку...
       Ну, так что же делать с настоящим? Ведь с самого начала она почувствовала, что этот мир - "не то", что он безрадостный и никчемный. Но не хватило духу прыгнуть в огонь снова, куда-нибудь дальше. А теперь приходится думать о Колдуне, который собрался вырастить из нее супругу. Чтоб она произвела на свет наследника ему, еще одного колдуна. Ага, еще чего. Но колдуна жалко, потому что у него тоскливые глаза. Он слаб. Любая магия - слаба и конечна. Всемогущей может быть только наука. А тут нет школ и ученых. Тут только этот колдун с тоскливыми глазами, как паук, опутавший волшебной паутиной весь жалкий мирок. Ему скучно. Он не в силах произвести на свет настоящего наследника. У него нет пары. Но она ни за что не будет ему парой. Никогда. Она никому парой не будет. Ровно точно так же, как никому не будут парой ее каменные братья и сестры. Они навсегда должны остаться детьми, говорил дед... Она не понимала, почему.
       А Колдуна жалко. Почему наследниками бывают только мальчики? Может, потому, что мальчики смелые и решительные? Не то что она, трусиха... Она от ужаса только решительная. Прыг, и все. И на ту сторону, в другое пространство. Только огонь нужен...
       Пора собираться. И так уже застряла здесь, как дурочка, самоцветные блестяшки перебирала, платья ненужные шила... Но колдуна жалко. А ему - ее жалко. Как он быстро догадался, что ей дома было плохо? Так что же делать? Просто сбежать? Она повернулась к холодному вычищенному камину. Дров накидать недолго, вот лежат, растопить, и все... Огонь может все. Все? Да, все.
      
      
       За окном никогда не кончается дождь. Колено все ноет. Не унять. Ничем не разогнать сырые облака. Льет и льет. Девочке тошно смотреть на серую сырость. Его мир в ее глазах убог и беден - и даже если бы вокруг замка мир был солнечным и зеленым, как в несколько еще нежарких, но ясных дней весной, после которых наступает белая жара, девочке все равно тут было бы скучно. Ей неинтересны робкие подружки, хотя для игр с ней отобрали трех самых смышленых ее ровесниц и даже переодели в специально сшитые платьица, такие же, как у нее. Ей не нравятся аляповатые драгоценности. Она перестала бегать по замку и заглядывать во все комнаты - наверно, потеряла надежду найти хоть что-то интересное. Она больше не надевает свою мальчишечью одежку и не катается на подаренном пони в начисто промытом дождем дворе. Она почти ничего не ест, как бы не старались повара. Ее карие глазки не улыбаются и не оживают детским любопытством. Она плачет ночами. Он прислал ей котенка, но его нянчат ее подружки, хотя поначалу она, как любая девочка, обрадовалась нежному зверьку... Как удержать ее? Чем? Заточить в башню? Она сделает себе крылья из огня и улетит. Она сказала, что этот мир обречен. Что в лучшем случае у планеты - что такое планета? - есть три-четыре тысячи лет до того, как изменения орбиты - что такое орбита? - превратят климат - что это? - в совершенно непригодный для теплокровных животных. И растения тоже погибнут. Сельскохозяйственное общество обречено. У него не было причин ей не верить. Ее хорошо учили. Магия ее прежнего мира сильнее, чем здешняя. И ее, вероятно, готовили к тому, чтоб сделать великой волшебницей... Нехорошо, когда так умны девчонки. Когда они так много знают о природе вещей. Опасно. И неприятно... Хотя она лепечет что-то о науке, о школах, что бы это ни было, о какой-то "тизике"... или "физике"? Не важно. Она права. Он помнил по детству легенды о ясном и нежарком солнечном лете, об огромных урожаях пшеницы, о тучных стадах, о яблоневых и вишневых садах. На картинках в старых книгах нарисованы цветы и фрукты, которых сейчас нигде не найти. Их нет. Если легенды правы, погода постепенно превращается во врага и в конце концов прикончит всех. Козы вымрут, брюква сгниет. Егеря говорят, что оленей, кабанов, даже зайцев в лесу почти нет. Леса захвачены ядовитым лишайником, плесенью и склизкими зловещими грибами, завалены догнивающими стволами громадных деревьев, которых никто, даже он сам, не помнит стоящими...
       Паж доложил о няньке. Старуха являлась с отчетом в полдень и по вечерам, и с каждым разом румянца на ее гладкой физиономии убывало. Да и сама физиономия теряла гладкость... Сегодня она была аж сизая, а синеватые губы тряслись. Все ее шали и обвисшие юбки тоже тряслись.
       Он молча кивнул. Старуха кое-как собралась и доложила:
       - Ночью не плакала. Завтракала получше. Пила молоко. Но... Котенок. Котенок!
       - Что "котенок"? - терпеливо спросил он. - Успокойся. Ты хорошая нянька.
       - ...Велела растопить камин... Сидела на полу перед... Думала. Играла с котенком. Потом... - старухе отшибло дыхание. Она перемоглась, икнула и продолжила: - Голыми руками... Выгребла угли и слепила... котенка. Пару раз совала его в огонь и что-то шептала... Живой котенок-то... Получился живой. Теперь остыл, и - шерсть серая, как у нашего, уши... Глазики... Живой. Играет. Мяукает. Я не могу отличить, который наш, а который... из угольков.
       - А девочка? Она играет с котенком?
       - Нет, - старуха потрясла головой. - Она задрожала и велела немедленно их убрать из каминной. Она сидит и смотрит в огонь... Ах да. Она велела поймать мышь. Но не давать котятам. А принести ей. В клеточке. И еще велела принести дров. Самых сухих, самых лучших. И велела, мой господин, передать вам, что если вы соблаговолите, прийти к ней.
       - Пусть приходит сама, - мягко сказал он. В конце концов, она всего лишь маленькая девчонка, даже если она лепит живых котят из углей. Девчонки должны знать свое место. Даже царевны должны быть послушными. - Распорядись, чтоб тут затопили камин. ...Лучшими дровами.
      
       Свет его очей явилась хмурая, серьезная, невыносимо умная даже с виду... Ох. Какая же она крохотная, тоненькая. Ростом ниже дверной ручки... Какая нежная. Как много ума и характера в этом жалком тельце. Зачем ее воспитали - такую? Что это за страна с той стороны огня, в котором мелкие девчонки так сильны? И опять она в своем черном платьице и прежнем ожерелье с зелеными камнями. Подол и рукава в золе...Сердито сверкнув карими глазками из-под бархатных бровок, она поставила на край стола золоченую клеточку с облезлой мышкой.
       - Добрый день.
       - Здравствуй.
       - Я не могу выйти за тебя замуж, - мрачно сообщила она. - И ты не сможешь меня заставить, правда?
       Сердце, жалкое, стиснулось, как у глупого мальчика. Она опять права. Она - ребенок, он - старик. Она никогда не полюбит его, как ни задаривай драгоценностями. Ей плевать на драгоценности. Она, наверное, хочет звезды или луну с неба - которых в это время года не видно из-за глухой пелены облаков.
       - Ты не горюй, - еще мрачнее сказала она. - А ты что, меня полюбил?
       Какие невыносимо прямые вопросы она задает. Он только кивнул.
       - А мне нельзя никого любить, - она открыла клеточку и брезгливо вытащила запищавшую мышь. - Потому что любое существо, которое я поцелую, превратится в камень, - она, морщась, смотрела на извивающуюся мышку, которую двумя пальцами уверенно держала за шиворот. - Ффу... Что-то я не понимаю, жалко мне ее или нет... ну, мышиная жизнь и так короткая. Так, быстро, - скомандовала она самой себе и, почти нежно пригнув вниз зубастую мордочку мышки, мгновенно прикоснулась губами к ее голове. - Ой, ффу... - бросив на стол загремевший камешек, принялась вытирать губы рукавом. - Вот, видишь?
       Он наклонился к столу - глаза стали хуже видеть, что ли? Или в комнате потемнело? Мышь не превратилась в булыжник, она - стала каменной. До последней шерстинки. Скрюченные лапки с жалкими пальчиками, бусинки глаз, от удара об стол обломившийся тонкий хвостик. Серый камень на изломе чуть искрился.
       - Вот, - сказала девочка и заплакала. Схватила мышку и швырнула в пламя камина. - Ужасно. Да, и неправда, что ты меня любишь, потому что ты даже не спросил, как меня зовут!
       Она опять права. А девочка быстро вытерла слезы и хмуро сказала:
       - Но я тебе все равно помогу. Потому что ты меня пожалел... И вообще. Хотел, чтоб мне было тут хорошо. Ну... Тебе нянька ведь уже рассказала про котика? Вот и думай... Из огня я могу создать что угодно. И кого угодно. Из углей - углеродный каркас, а дальше... Ну? Что, если ты получишь в наследники себя самого?
       - ...Себя самого?!
       - Ну, не старенького, как сейчас, - великодушно сказала она. - А младенчика. От нуля. Как бы новорожденного. И будешь воспитывать, как тебе надо. Только я не знаю... Поможет ли это твоему миру.
       - Поможет. Если ты останешься и будешь учить его вместе со мной. Всему, что знаешь сама.
       - Нет, - грустно сказала она. - Если я прикоснусь к нему, я сама превращусь в камень. В черный кварцит. А то и в габбро. Так что? Лепить младенца?
       Потеряв дар речи, он кивнул. Девочка сорвалась с места и побежала к камину, разворошила кочергой горящие дрова, отбросила кочергу и схватила на руки пылающую головню и стала качать, как куклу или ребенка, что-то неслышно мурлыча - и все смотрела, смотрела не на головню на руках, а в огонь. Будто видела что-то прекрасное с той стороны огня.
       Она - не маленькая, - вдруг почуял он. Она - древняя, как земля. Ее сила - сродни первородному огню, миллиарды лет плавившему горные породы. Она сама - огонь и камень... Природа. Девочка.
       Сейчас уйдет, - обожгло сердце. Одна. Навсегда. Он больше ее никогда не увидит... Что же делать? Удержать? Удержать здесь это чудовище? Но... Мысли путались.
       Почему не горит ее платье? Волосы? Почему... Вопросы умерли в его уме, когда он увидел, что головня, пылая, шевелится в ее руках, а она нежно укутывает корчащееся малиновое, светящееся тельце в пеленки, которые торопливо выхватывает из пламени камина. Так не бывает, - жалко содрогнулся его старый ум. Ныло колено. Он на миг закрыл глаза. Открыл. Девочка нежно положила пылающую куклу на латунный лист перед камином, поправила пеленки. Кукла шевелилась. Беззвучно открывала черный ротик.
       - Это ты, - устало сказала ему девочка. - Твое подобие. Твои гены. Клон. Не бойся. Может, у твоего мира и появится надежда... И вы что-то поймете о природе вещей. И о девочках. Три тысячи лет - не так и мало.
       Он почти не слышал ее. Ребенок на латунном листе перед камином светлел и барахтался. Издавал детские слабые звуки... Зачем тут положили ребенка? Спасаясь от безумия, он посмотрел на девочку. А она вздохнула, пожала плечами, отвернулась - и прыгнула в огонь, как в протянутые навстречу руки.
       Исчезла.
       Превратилась в огонь и исчезла.
      
       Огонь в камине тоже исчез. Потух. Ни искры, ни уголька. Ребенок на полу закричал, молотя белыми кулачками, сильно и громко закричал, требуя рук, любви, жизни. Не думая, он подхватил на руки теплое тельце: полное подобие. Черные жесткие - его - волосы, и морщится... Он сам так морщится... Сердце взорвалось. Все. Вот оно - спасение. Наследник.
      
       Он не отходил далеко, когда вызванные няньки во главе со старшей старухой развели хлопоты вокруг ребенка. Не мог. Сердце замирало, когда он слышал детское кряхтение и вяканье. Няньки принесли пеленки, одеяльца, устроили возню - и все что-то лепетали, мурлыкали нежное. Зачем они так - ведь это будущий властитель, надо... И тут до слуха отчетливо донеслось:
       - ...да ты наша умница, да ты наша красавица ясноглазая, - приговаривала старуха. - Стелите одеялко... Да не то, а вон, беленькое, помягче... Девочка ведь. Ты наша ненаглядная, ты солнышко ясное...
      
       ...Девочка?!
      
      
      

    Александр КАЗАРНОВСКИЙ

    ОРДЕН ГИТЛЕРА

      
      
       Здравствуй, мой дорогой Гельмут!
       Сильно скучаю по тебе с тех пор, как ты переехал из нашей благодатной Тюрингии в свой холодный Киль. Наверно, твои северные края по-своему тоже прекрасны - Германия повсюду Германия, но все же нигде нет таких горных озер и ущелий, как в нашем родном Гарце. Я понимаю, что тебя в первую очередь волнуют события, связанные с нашей семьей, о которых, содрогаясь, сегодня говорит вся Германия. Увы! Увы! В мире моем все было так безоблачно! Дитер перешел на третий курс университета, Франц успешно занимался медицинской практикой, а я заканчивал очередную монографию по раннему Дюреру. Чувствовал, что годы берут свое, и все чаще у меня возникало желание все бросить и отправиться в свой загородный дом в окрестностях Эйзенаха и там погулять по лесу, а вечером прикорнуть в кресле-качалке перед телевизором или поставить пластинку "Бранденбургского концерта", налить себе бокал моего любимого "Либфраумильх" опуститься во все то же кресло, укрыть ноги пледом и погрузиться в наслаждение. В общем, все спокойно было в моей жизни, все было бы спокойно, если бы - если бы... да-да, разумеется, ты прав! Если бы не Бертольд Гольдман! Эх, Бертольд-Бертольд!
       А помнишь, Гельмут, как на его свадьбе с моей маленькой Эльзой ты чуть-чуть - действительно чуть-чуть! - перебрал шнапса. Да... Кто бы мог тогда подумать, что именно этот тихий, интеллигентный Бертольд станет причиной наших невзгод.
       Поначалу все было хорошо. Он быстро подвигался по службе... даже слишком быстро.
       Впервые нехорошее предчувствие закралось ко мне в душу два года назад 20 апреля, когда он отказался праздновать с нами годовщину прихода в мир нашего фюрера и устроил безобразный скандал.
       "Я, - орет, - отмечать день рождения этого ублюдка не собираюсь!"
       Я ему так спокойно:
       "Не кричи, соседи услышат".
       А он этак зло:
       "Пусть слышат! Пусть знают, что двадцатого апреля они празднуют день рождения выродка и убийцы!"
       "Прежде всего, - говорю, - не кипятись! Нравится тебе фюрер или нет, но он пал от рук террористов в июле сорок четвертого, а сейчас на дворе семидесятый. Пора бы и успокоиться".
       "Не хочу успокаиваться! Он нас, евреев, в газовые камеры отправлял!"
       "Ну, - говорю, - как видишь, всех не отправил. Мы с тобой живы, да и война окончилась на следующий день после убийства фюрера, и вскоре все повозвращались - кто из эмиграции, кто из лагерей, а кто, между прочим, и в Германии отсиделся. Так что сейчас нас на Германии тысяч сто пятьдесят наберется. И сразу же после его трагической гибели - слышишь, сразу же! - признали власти, что были в этом вопросе перегибы. В таких вот исполинах, как был покойный фюрер надо ни заслуг, ни ошибок не замалчивать. Недаром его до сих пор наш народ чтит.
       Тут он прямо-таки взвился. Какой, мол, такой "наш народ"! Еврейский? Ну, я ему терпеливо, как психиатр:
       "Ну сам посуди, Бертольд! Ну какие мы евреи? Идиша не знаем, в синагогу не ходим, культура у нас немецкая. И я тебе так скажу - я принадлежу к немецкому и только к немецкому народу. А то, что со мной, как и с другими евреями, некогда несправедливо обошлись, так это дело прошлого, ошибки исправлены, и я никогда не опущусь до того, чтобы затаить злобу на свою Родину. Так что давай, - говорю, - выпьем по случаю праздничка!"
       И опрокидываю бокал "Либфраумильх". А он сидит, как истукан, и не шелохнется. Представляешь, вся страна празднует 20 апреля, а он постную рожу на лицо нацепил. Я говорю:
       "Посмотри, день-то какой! Какие на деревьях листики нежные, листики-младенчики!Ну не нравится тебе фюрер - так воспринимай этот день просто как праздник весны. Ведь посмотри, как красиво - люди друг другу цветы дарят, люди семьями собираются, ну скажи, тебя что, убудет, если ты раз в году вместе со мной да с Эльзой, да с маленьким Гансом крикнешь "Хайль!"
       А Гансик, сын Франца, слышит, что о нем речь и тут как тут.
       "Дедушка, говорит, а чего это дядя Бертольд говорит, что нечего мне делать в "Гитлерюгенде", что бандитская это организация. Меня ведь там никто не обижает, даже классенфюрер при всех сказал: "Наш ты парень, Розенфельд! А что не совсем немец, так то не вина твоя, а беда!"
       Тут уж я рассвирепел - нет, как тебе это нравится?! Гитлерюгенд ему, видите ли, помешал. Какие они походы устраивают! Какие песни у костров поют! А как старухам и старикам помогают! Ну и что с того, что ГИТЛЕРюгенд? Да будь хоть ЧЕРТ-ДЬЯВОЛЮГЕНД! На дела надо смотреть, а не на название.
       И вспомнился мне тот день в Дахау, когда сказали, что фюрера не стало. Я ведь мальчишкой совсем был - радовался, дурак. Иду и на ходу танцую. А мне навстречу заключенный, немец, "мусульманин" - так у нас доходяг называли. Этакий живой скелет под ветром качается и - веришь ли? - плачет! Представляешь, сам на краю могилы, а заливается горючими слезами! И ругает, ругает какого-то Штауффенберга, последними словами кроет. Только через месяц, когда нас всех выпустили на волю, узнал я, что Штауффенберг и был тот злодей, на чьей совести жизнь нашего фюрера! А еще я узнал, увидел и понял, что наш народ, немецкий народ, тот самый, что при первой возможности даровал и мне и всем нам свободу, продолжает любить фюрера, любить беззаветно! Вот тогда-то я и задумался, стоит ли сужать свой взгляд до размеров бойницы в стене гетто.
       Но вернемся к моему зятю. Он же у нас, понимаешь ли, хотя и молодой, но безумно талантливый. Это я уже говорю без всяких кавычек. В свои тридцать три года - а уже начальник одного из цейсовских конструкторских бюро. И сконструировали они в своем КБ какой-то немыслимый проект - прямо, можно сказать, революция в оптическом приборостроении!
       Короче, удостоился наш Бертольд Гольдман за свои заслуги ни более, ни менее, как ордена Гитлера. Представляешь, Гельмут, простому еврейскому парню, чьи родители погибли в Берген-Бельзене сам рейхс-президент в Берлине лично будет вручать высшую награду страны. Да я бы на его месте танцевал от счастья, от гордости, от благодарности! А он? Пишет президенту письмо, в котором заявляет, что отказывается от награды, носящей имя... ну и далее по тексту! Разумеется, в КБ - скандал! В министерстве - скандал! Сотрудники смотрят на него волком - из-за его идиотизма и у них проблемы с наградами вышли, да что с наградами? С премиями! Дело получило огласку, шум! Мне соседям в глаза взглянуть стыдно, хотя они конечно же все понимают, говорят - не мучайся, Вернер, мы же понимаем, ты не такой, ты Wertvoll Jude!
       А потом в "Фолькишер Беобахтер" появилась та самая статья под названием "Особенный". И еще в одной газете статья. А дальше пошли письма. "Евреи оплевывают наши святыни!" Потом письма от евреев: "Мы чтим фюрера!", "Гольдман - отщепенец!" Понимаешь, на чью мельницу лил воду этот идиот? Ведь антисемиты никуда не девались! И только своим достойным поведением мы, евреи, можем доказать свое право на существование.
       Дальше - больше. Демонстрации. Десять тысяч выходят на площадь под лозунгом: "Вон Иуду из Германии!" На стенах домов: "Гольдман, вернись в Аушвиц, мы все простим!" Впрочем, это на стенах. А на митингах все было настолько цивилизованно, что некоторые еврейские общины осмелели и послали туда своих представителей. Ну, тут уж собравшие не сдержались и побили их. Все, мол, вы заодно! А и то - как еще поступать с представителями национальной группы, один из которых вот так откровенно плюет на чувства окружающих. Из-за таких, как он, и получился тогда перекос у фюрера.
       Короче говоря, народ вошел во вкус. С площадей, где собирались митингующие, избиения перекинулись в темные переулки, а затем и на залитые солнцем улицы
       Соседи больше не называли меня Wertvoll Jude, сторонились, косо посматривали. На всякий случай - мало ли что?! - я услал Эльзу с детьми в Эйзенах, в загородный дом. И Дитер с ней туда же отправился - Франц какое-то заболевание ему выдумал и справку на месяц дал. Ему ведь не только дома оставаться было опасно, ему и в университете однокашники проходу не давали. Он еще упирался - отец, мол, как я тебя оставлю! В-общем, дети в безопасности, звонят каждый день. Я снимаю трубку, слышу их голоса, слышу шум нашего эйзенахского леса, слышу звуки "Браденбурского концерта", чувствую вкус "Либфраумильх", и на глаза наворачиваются слезы. Из вежливости предложил я и Бертольду туда переехать - у него хватило духу отказаться и остаться со мной в нашей квартире на Шлоссштрассе. И вовремя! Потому, что уже на следующий день после отъезда моей малышки и моих крошек по нашему городу впервые зашелестело слово "погром".
       Сначала было невероятно - не Россия все же! А потом - ведь была и у нас своя "Хрустальная ночь". Правда, там причиной было убийство, убийство евреем нашего дипломата. А сейчас - оскорбление национальной памяти, оскорбление народных чувств. Тоже гнусность.
       Да, Гельмут, немало дурного натворили наши с тобой соплеменники, велика вина их перед нашим народом, я имею в виду немецкий.
       И вот, когда угроза казалась уже неотвратимой, руководители еврейской общины нашего города и прежде всего многомудрый профессор Михаэль Вайсман, решились на отчаянный, но единственно правильный шаг - они перехватили инициативу. Как? Сейчас поведаю.
       Раздается у меня звонок. На проводе профессор Вайсман. Он, можно сказать, берет быка за рога.
       "Господин Розенфельд, - говорит, - знаете ли, что в нашем городе готовится акция, в которой должны принять участия сотни людей. Сначала они разделаются с вашим зятем, вашей семьей и вашим имуществом, а затем наведаются и в остальные еврейские семьи, проживающие в нашем городе".
       "Увы, - отвечаю, - слышал об этом. И, откровенно говоря, не знаю, какое чувство во мне сильнее - страх за свою жизнь и за свой дом или стыд за то, что по вине члена моей семьи жизни наших евреев оказались в опасности".
       "А что вы думаете, - спрашивает профессор Вайсман, - о вашем зяте, господине Гольдмане?"
       "Что думаю? - отвечаю, - Думаю, что, хотя наше правительство и объявило еще в сорок пятом, дескать, фюрер перегнул палку в отношении евреев, но глядя на некоторых из них, вроде моего зятя, я думаю, что может быть он и не так уж был неправ!"
       "Ну что ж, - говорит профессор Вайсман, - тогда надеюсь, мы поймем друг друга. Как бы то ни было, иногда приходится ради спасения жизней десятков людей жертвовать одним".
       И вот в прошлую субботу у здания синагоги, в которой давно уже никто не молится потому, что молящихся евреев нет в нашем городе, но которая является символом еврейства, чего не скажешь о сером неприметном доме, где располагается центр еврейской общины, так вот, у здания синагоги собирается толпа человек семьдесят, все до одного евреи, поднимают плакат "Смерть выродку!" - и прямым ходом к нашему дому. Немцы смотрят и дивятся - мы, мол, говорили, "все вы заодно", а вы-то, оказывается, вон какие!
       Профессор Вайсман звонит мне и говорит: "Господин Розенфельд, боюсь, если ваш зять не выйдет к нам сам, дом придется подвергнуть разграблению".
       Я бросаюсь к кабинету Бертольда, а дверь заперта. Ну, пока я с ключом возился да дверь пытался высадить, они и ввалились. Впереди - профессор Вайсман. Я, как услышал шаги на лестнице, бросился к дверям и встретил гостей на пороге. Профессор первым делом отвесил мне пощечину - не сильно, не больно, можно сказать - для вида. Отодвинули меня в сторону - и вперед, к кабинету Бертольда! Человек восемь их было - остальные на лестнице да на улице остались. Дверь, что передо мной была заперта, словно сама собой распахнулась перед ними. И поверх их голов я увидел Бертольда - черную фигуру на фоне окна. Я увидел Бертольда, вознесшегося над ними, над нами, над всеми, над всем! И я поразился - какой же он огромный! Казалось он крупнее всей этой ввалившейся еврейской мелюзги вместе взятой. И поверх их голов он глядел прямо мне в глаза. А я - ему. И мы, всю жизнь находившиеся на противоположных полюсах, в это мгновение поняли друг друга. А потом - крик профессора Вайсмана: "Бертольд, нет!" И еще чей-то вопль: "Не надо!" И - исчез силуэт его черный. Был - и нет! И солнце жгучее сквозь белое окно - прямо на глаза мне опрокинулось.
       Все ахнули и бросились к окну, и - вниз смотреть! А что там нового увидеть можно - проверять, на месте ли он, не отросли ли у него крылья?
       На лестнице никого не было. Те, что толклись там во время выстрела успели уже сбежать вниз, а профессор Вайсман и его команда так наверху и остались, пребывая в ступоре. И когда я вышел из подъезда, все на улице так почтительно передо мной расступились, словно не мне, а Бертольду последний долг отдавая. И когда я Бертольда увидел, меня не лужа крови поразила - что я крови в Дахау не видел? Нет, меня поразило, какой он маленький посреди улицы, вот на этой брусчатке, ровной, как клавиши у пишущей машинки, словно что-то хотел напечатать, о чем-то поведать обступившим его евреям... И еще - он лежал не под окном, а в стороне от дома, будто он с окна не шагнул в пропасть, а с силой оттолкнувшись, прыгнул. А может быть, действительно прыгнул? Ведь у себя в университете Бертольд был чемпионом курса по прыжкам в длину.
       За спиной послышались всхлипы. Я обернулся. Люди, явившиеся разобраться с Бертольдом, теперь растирали по щекам слезы. А на что они рассчитывали, когда шли сюда? Что дело ограничится несколькими синяками? Или что смерть выглядит изящнее и безобиднее?
       Вот так, мой дорогой Гельмут. Со смертью Бертольда все у нас переменилось. В тот же вечер в старую синагогу впервые за десятилетия пришли люди на молитву. Те же ли это были люди, что стали свидетелями и в какой-то степени соучастниками гибели Бертольда, не знаю. Я до синагоги так и не дошел.
       Газетная кампания и митинги во мгновение ока прекратились, словно по чьей-то команде. Соседи перестали на меня коситься, а даже как-то теперь виновато при встрече отводят взгляд. Дитер и Эльза с детьми вернулись в город, а я наоборот уехал в загородный дом. Так что гуляю по лесу, наслаждаюсь запахом новорожденных клейких листиков - скоро ведь праздник, двадцатое апреля!
       Одно только тяжело - едва начинаю листать альбомы моего любимого Дюрера или ставлю "Бранденбургский концерт", как перед глазами встают залитые кровью глаза Бертольда, а то вдруг такая большая-большая мостовая, а посередине такой маленький Бертольд. И возникает странное, дурацкое чувство, будто это Дюрер с Бахом убили его.
       Плохо мне, Гельмут! Приезжай в Эйзенах, выпьем, я - "Либфраумильх", а тебе по традиции подберу чего покрепче. А хочешь - брошу все и уеду к тебе в холодный и туманный Киль. Может быть, навсегда. Крепко обнимаю, твой Вернер.
       P.S. Только что по радио услышал выступление нашего бургомистра. Он сказал буквально следующее: "К сожалению, недавно мы с вами стали свидетелями усиления антисемитских настроений в связи с известными событиями. Помните, дорогие соотечественники - народ не отвечает за встречающихся в его рядах негодяев. В конце концов, полковник Штауффенберг, убивший нашего любимого фюрера, был чистых немецких кровей".
      
      

    Ксения КОШНИКОВА

    МОТИВ

        
       Русалка лежала лицом к небу. Пожелтевший хвост наполовину скрывался в море, неправдоподобно яркие зеленые волосы облепили камни, путаясь в расщелинах, что, видимо, и не давало ей соскользнуть в воду целиком. Обрыв уходил вниз почти под прямым углом, и, стоя у самого края, Сол ощущал неприятную щекотку в ступнях. Казалось, что ноги каким-то образом, сами по себе сделают шаг вперед, отправив своего обладателя в короткий смертельный полет. Но у русалки-то ног не было. В этом, как полагал Сол, и была загвоздка. Однако, надеясь на лучшее, все же спросил:
       - И зачем я здесь?
       - А то сам не знаешь, - хмыкнул Ульф. Он щелкал колесиком зажигалки, зажав в зубах сигарету, и царапающий звук раздражал Сола, как и мелкий, непрекращающийся с самого утра дождь, как холодный ветер, как необходимость быть здесь, снова сталкиваясь с тем, от чего он пытался укрыться под крылом дипломатического корпуса. Безуспешно.
       - Ты же читал регламент, - зажигалка, наконец, выплюнула крошечный столб пламени, и на смену раздражающему звуку пришел едкий запах дыма крепких Troll ON. По мнению Сола, вместо тролльских сигарет можно было курить смолу в чистом виде и значительно сэкономить. - Он требует "выезда официального представителя Ведомства по межрасовым коммуникациям на место чрезвычайной ситуации. В особенности, если имеется подозрение или прямое указание на преступление".
       Внизу, около русалки засуетился маленький брюнет. Он передвигался почти на четвереньках, чтобы не поскользнуться на камнях, и полы его щегольского, совершенно неуместного бежевого пальто быстро намокли и волочились, как подол халата.
       - Преступления? Русалок выбрасывает из воды, они задыхаются.
       Ульф усмехнулся.
       - Действительно, случается сплошь и рядом. В последний раз, кажется, лет пятнадцать назад. Цепляешься, как утопающий за гнилую доску.
       Ульф выпустил дым, и он смешался с ледяной моросью.
       - В любом случае, тебе сообщать в Ведомство малых и больших вод. Лучше один раз увидеть, как говорится.
       Сол поморщился. С водными он иметь дела не любил и не хотел.
       - Ты сам это выбрал, - напомнил Ульф.
       - И ты никак не можешь это переварить. Хотя сам мог бы пить со мной коктейли на эльфийских террасах, но предпочитаешь разглядывать трупы.
       Брюнет внизу обхватил русалочий хвост и с видимым усилием попытался выудить его из воды, но поскользнулся и шлепнулся на задницу, неловко взмахнув руками.
       - А это что за клоун? - спросил Сол.
       Брюнет словно услышал его, хотя из-за рокота волн это было совершенно невозможно, и запрокинул голову. У него оказалось неожиданно юное и смуглое лицо. Он смотрел, приложив ладонь козырьком, будто в глаза ему било солнце, хотя никакого намека на сияние не было и в помине. Небо томилось в осаде плотных дождевых облаков.
       - Это Роберт, мой новый подчиненный. Видишь, как старается?
       Насквозь мокрый Роберт наконец сбросил идиотское пальто и вернулся к своему занятию. На подмогу к нему так же, по-крабьи, пробирался еще какой-то незнакомый Солу парень.
       - Других кандидатов не было?
       - Воспитываем кадры. Вся грязная работа на нас. У тебя ведь налаживание коммуникаций, коктейли...
       - Спасибо, что напомнил о моих обязанностях. Поеду выпью чего-нибудь, потому что, кажется, здесь я видел все, что нужно.
       Сол отвернулся от сырого соленого ветра и, не прощаясь, пошел к машине.
       - В морг загляни вечером, будет готово заключение. Полагаю, им потребуются подробности, - донеслось в спину.
        
       Дорога от обрыва к городку спускалась плавно, и была ровной, без извилистых петель и ухабов. Прокатиться здесь в солнечный день должно быть даже приятно, но дождь превращал без того невеселую картину северного побережья в унылую мешанину серых и бурых пятен.
       На всем пути навстречу не попалась ни машины, ни путника. Хотел бы кто-то привезти тело, чтобы сбросить в воду, лучшего места, пожалуй, и не найдешь. Сол поморщился. Он думал об этом деле уже против воли, думал о нем, как раньше, как о своем, и Ульф, безусловно, рассчитывал именно на это, не забывая добавлять зацепы издевок на свои крючки.
       Слова Сола прозвучали резко, но он не видел ни единой причины оправдываться. Прошение о переводе в дипломатический корпус мог подать всякий, кто имел выслугу лет и десятитомник рекомендаций. У Ульфа шансов попасть туда было даже больше, учитывая, что формально Сол был его подчиненным, но тот предпочел оставаться на своем месте. Дипломатической работу можно было назвать лишь условно. Но она, без сомнения, была более размеренной, более бумажной и менее кровавой. Так ответил Сол на взгляд, которым Ульф наградил его заявление об уходе. И повода для личной мести здесь не находилось.
       Сол притормозил и сдал назад. В окружающей серости он едва не пропустил вывеску. "Таверна" было вырезано на доске, не слишком аккуратно приколоченной над дверью с тяжелым металлическим кольцом вместо ручки. За затейливыми решетками окон ни проблеска света. Словно пристанище гномов, подумал, Сол, втыкая машину в закуток на узком тротуаре. Однако название ясно указывало на то, что заведение принадлежало эльфам, а значит, здесь можно выпить марча.
       В теплом полумраке он оказался первым посетителем. У стойки, подперев щеку рукой, скучал эльф.
       - Заходите, - сказал он вместо приветствия, не меняя позы.
       Сол устроился наискосок от эльфа, с трудом отодвинув дубовый табурет. Он никак не мог взять в толк, являлась ли вся эта лесная эстетика естественной частью их жизни или была лишь данью образу, как и многие другие чарующие детали, после Падения Завесы оказавшиеся лишь целым пляжем разрушенных и развеянных по ветру песчаных замков.
       - Могу предложить марч, - эльф обернулся, скользнул глазами по рядам бутылок, - марч и, может быть, марч?
       - Классический.
       Эльф почти с неохотой покинул свое место, поставил перед Солом стакан, взял ближайшую бутылку, чуть взболтал. В стакан потекла густая жидкость. В скудном свете, просачивающемся из окон, она казалась темно-красной, почти черной, как венозная кровь.
       Вкус, однако, был отменный. "Словно старый добрый яблочный сидр смешали с первосортным шотландским виски да плеснули туда домашнего лимонада бабушки Анны", - так вспоминал дед о том дне, когда впервые попробовал марч. Сол не застал ни бабушку Анну, ни ее знаменитого лимонада, но не верить деду повода не было. Сладковато-терпкий вкус действительно напоминал странную, но гармоничную смесь слабого и крепкого алкоголя, легко и приятно пьянил, при этом был начисто лишен дурной хмельной тяжести. У марча не было конкурентов, и с тех пор эльфы изобрели сотни вариаций, более сладких, более крепких, ягодных, овощных, фруктовых и, как слышал Сол, где-то на юге был даже устричный марч.
       - Есть хотите?
       Прежде, чем Сол успел ответить, эльф обернулся и неожиданно громко крикнул:
       - Янре! Что сегодня на закуску?
       Сол перевел взгляд на зеленую занавеску, отделявшую бар от внутренних помещений. Та не шелохнулась. Эльф пожал плечами.
       - Добавки?
       Он плеснул в стакан еще марча и медленно вернулся на свой табурет. Его глаза смотрели в окно, за которым дождь стоял уже сплошной стеной, без всякого интереса. Возможно, он просто был очень стар. Сол попытался прикинуть его возраст, но безуспешно. "Мы смотрели на них и не могли дышать. Мы надеялись, что прикоснемся наконец к чему-то великому, приблизимся к бессмертию, - после двух бутылок марча дед пускался в сентиментальные рассуждения, повторявшиеся из раза в раз. - Волшебство оказалось наукой. Это разбило наши сердца. Понимаешь?"
       Сол кивал, но повода для разочарования не видел. Он рос уже в том мире, где время было одинаково беспощадно к каждому. В конце концов, как приходилось ему читать, древние аборигены, впервые увидев белого человека, приняли его за бога, не подозревая, что в жилах его течет та же кровь.
       Из-за особенностей эльфийской генетики внешние признаки старения прекращались после тридцати лет, но внутри тело изнашивалось и умирало. Так что эльфу за стойкой могло быть как тридцать, так и все семьдесят.
       - Орешки, как обычно. Земляничный пирог, но вчерашний.
       Оба вздрогнули от этого голоса, прозвучавшего в тишине. Еще прежде, чем Сол увидел его обладательницу (узкий подбородок, веселые кошачьи глаза, глубокий вырез платья, подчеркивающий чистоту кожи), до того, как она выглянула из-за пыльного занавеса, протянув стаканчик с орешками, он подумал, что этот голос - как кристально чистый марч - ни на что не похожий, пьянящий незаметно и быстро.
        
       Сол просидел до сумерек, опрокидывая стакан за стаканом, складывая скорлупки в подобие пирамиды. Орехи давно кончились, но закусок больше не предлагали. Когда хлопнула дверь, и в зал вошел еще один посетитель, эльф поставил перед Солом непочатую бутылку, выбрался из-за стойки и зажег свет. По стенам тянулись гирлянды, и таверна впервые за вечер приобрела уютный, даже волшебный вид, тот самый, которого ждешь от эльфийских заведений. Хозяин негромко разговаривал с гостем, их голоса удалялись и в конце концов стихли, но Сол этого не заметил. Он наливал себе сам, нисколько не возражая против уютного одиночества. Отблески лампочек мерцали на темных боках бутылок, как болотные огни, Сол потягивал терпкую жидкость и дожидался.
       Занавеска дрогнула. И та, которую он хотел увидеть, усмехнулась краешком губ, увидев его на том же месте, и без всякого смущения устроилась напротив. Болотные огни теперь кружились в ее глазах.
       - Ты журналист? - спросила она.
       - В смысле?
       - Ты же здесь из-за русалки?
       - Откуда ты знаешь?
       Этот вопрос отрезвил, как морской ветер. Сол будто только сейчас осознал, как здесь оказался. Он обернулся, зал был пуст, за окнами - темнота.
       - Это очень-очень маленький город. Новости расходятся быстро. Здесь почти никто не живет, и сюда редко приезжают.
       - Почему?
       Она пожала плечами.
       - Климат, наверное. Почти каждый день дождь, а не дождь, так туман, мало кому по душе.
       - Но ведь тебе да.
       Она улыбнулась. Ее пальцы описывали круг по кромке стакана. В плавности этого повторяющегося движения было что-то почти завораживающее.
       - Отец варит марч по семейному рецепту, здесь для этого все условия. Это дело всей жизни. Не хочется оставлять его одного. Так я права? Насчет тебя?
       - Может быть. Мне пора, - сказал Сол, не двигаясь с места. На краю сознания маячила далекая мысль о том, что он должен ехать к моргу, записываться на аудиенцию. Он попытался слезть с табурета, но пол просел, зыбкий, как болотная тина.
       - Не надо садиться за руль. Две смерти в таком маленьком городе - уже слишком.
       Сол почувствовал, как ее руки мягко обхватили плечи, закрыл глаза, даже так ощущая головокружение. Сколько же он выпил?
       - Наверху есть гостевая комната.
       Она повела его за зеленую занавеску, по короткому темному коридору, вверх по лестнице. Пахло ягодами, спелыми яблоками, уютной пыльной теплотой чердаков.
       В тесной комнате бледный свет фонаря за окном несмело освещал контуры предметов: кровать, одежду, ворохом висящую на спинке стула.
       - Ты же сказала, есть гостевая.
       - Ну, ты у меня в гостях, - прошептала она, закрывая дверь.
       Она подошла так близко, что Сол ощущал тепло ее тела.
       - Я не думаю, что это хорошая мысль.
       - Разве? - легкие пальцы пробежались по шее. В глубине ее взгляда плескалось волшебство, марч растекался по венам. Соблазн был непреодолимым. Руки сами обняли ее, потянули завязки платья. Было так тихо, что Солу казалось, он может различить удар каждой капли дождя о стекло, каждый удар сердца.
       Их тела качались в такт на ласковых волнах. Ее лицо ныряло в темноту и приближалось, нежно очерченное рассеянным и далеким светом, ее волосы щекотали кожу, они лились и лились, как светлый дождь, и Сол закрыл глаза, готовясь отдаться на волю волн, когда вдруг увидел другие волосы, что были, как мох, облепивший холодный камень. Бескровное, обращенное к небу лицо и безвольно раскинутые руки.
       Воздух кончился внезапно, он широко открыл рот, но понял, что не может вдохнуть, и над ним сомкнулась темно-зеленая толща ледяной воды.
        
       Мокрое полотенце приятно холодило лоб. Марч лежала рядом, прильнув к его телу.
       - Напугал меня. Тебе точно можно пить?
       Сол слабо улыбнулся, повернул голову, чтобы видеть ее лицо, и отметил, что стены и пол больше не кружатся.
       - Я тебе не налью.
       - Как тебя зовут?
       - Даньянре.
       - В жизни не выговорю.
       - Поэтому для посетителей Янре, - тихо рассмеялась она. - А тебя?
       - Сол.
       - Коротко и со вкусом.
       Легкий смех будто прятался в каждой ее фразе, жил в самом ее голосе. Она приподнялась на локте, волосы шелком скользнули по руке.
       - Ты расследуешь это дело?
       - Это в прошлом. Теперь я дипломат. Должен доложить об инциденте в Водное ведомство. Приложить усилия, чтобы избежать конфликта, заверить в содействии.
       - Разве расследовать не интереснее?
       Сол не ответил. Белевшее в темноте лицо Янре казалось очаровательно юным. Он высвободил руку, погладил ее по щеке.
       - Что ты знаешь о русалках?
       - Почему ты думаешь, что я знаю?
       - Мне кажется, жившие по ту сторону завесы должны больше знать друг о друге.
       Янре покачала головой.
       - Они очень древние. Говорят, вся жизнь зародилась в воде, и они были началом.
       После Падения ученые потеряли сон. Был ли у всех представителей рас общий предок и сотни других вопросов лишали их сна, а кое-кого, как свидетельствует хроника, даже рассудка.
       - Они совсем другие. Гномы, тролли, эльфы и люди похожи, - ее рука вдруг очутилась под одеялом, и Сол ощутил легкое, но настойчивое прикосновение внизу живота. - Во всех местах.
       Пока ученые развивали теории, прочие представители рас с интересом окунулись в бездны "культурного обмена". Кто-то считал это недостатком, но большинство все же полагало благом то, что дети от такого обмена не появлялись.
       О подводных обитателях, впрочем, сказать наверняка было решительно нечего. Изучать себя они не давали.
        
       - Похвальное рвение или не очень доброе утро?
       За полчаса, что оставались до начала рабочего дня, Сол успел умыться в туалете и взять в автомате завтрак. Отпив пару глотков, он отправил кофе в мусорку и удовольствовался тощим бутербродом.
       - Я думал, придет другой, который вместо тебя, - Гремет был как обычно свеж, бодр и чисто выбрит. Они пересекли двор и направились к приземистому зданию морга.
       - Роберт?
       - Да, вроде так его зовут. Говорят, у него отец где-то в высших дипломатических кругах. Надень.
       Гремет извлек из шкафчика два безукоризненно белых халата и, влезая в свой на ходу, уже устремился вниз по лестнице. Сол едва поспевал за ним, вздрагивая от прохладного воздуха, пропитанного неуютным и резким запахом очистителя. Резко пискнул датчик, пропуская их внутрь, и Сол пожалел, что пришел не с пустым желудком. Он словно оказался на южной отмели, куда под безжалостные солнечные лучи вынесло горы водорослей и мидий. Щелкнул выключатель, неяркая лампа осветила голые стены и нечто, лежащее на кафельном столе. Сол не сразу понял, что это и есть та, ради которой он здесь.
       Волосы высохли, потемнели и стали похожи на клубок гниющих бурых водорослей. Кожа сморщилась, как курага, из нее сочилась и капала на пол, образуя густую сиропную лужицу, прозрачная слизь. Хвост набух, непропорционально увеличившись, словно готовясь лопнуть, выпустив из себя каких-нибудь отвратительных многоногих существ. Сол вздрогнул, заставив себя сосредоточиться на словах Гремета.
       - Период разложения очень короткий. Их тела устроены вроде губок, впитывают необходимые вещества из воды. - Гремет натянул маску и синие перчатки, готовясь приступить к делу. - Просто удивительные создания, ничего подобного не видел.
       Он навис над телом почти хищно, не замечая зловония.
       - Когда тело перестает функционировать, лишнее вытекает. В прямом смысле, течет, как видишь. Тела сморщиваются. Еще день-другой, и от нее бы почти ничего не осталось.
       - Идеальная жертва, - выдохнул Сол сквозь зубы, стараясь вдыхать не слишком глубоко. - Что-нибудь еще?
       - Почти ничего. Из-за особенностей строения трудно применять стандартные методы. Скелет хрящевой, очень легкий, - Гремет аккуратно и без всяких усилий, поднял тело, казавшееся налитым водой. - Характер повреждений заставляет предположить, что ее сбросили с высоты. Между зубов застряли волокна ткани.
       - Кляп?
       - Возможно. Кто-то не хотел, чтобы она кричала. Может быть, ее завернули в одеяло.
       Сол обсуждал подобные вещи много раз, но ни разу еще ему не приходилось стоять над телом русалки. Разглядывая ее, он будто спрашивал себя, ощущает ли какую-нибудь разницу.
       - Они ощущают боль?
       - Честно? Не знаю. Данных мало. Как думаешь, можно будет ее оставить? - с надеждой спросил Гремет, выпрямляясь. Сол едва сдержал подкативший к горлу комок.
       - Не знаю. Я еще не сообщал в Водное.
       - Сам знаешь, такой экспонат впервые. Жаль было бы упустить.
       Глаза Гремета блестели, как у ребенка, получившего неожиданно щедрый подарок.
       - Не могу обещать. Сам знаешь, реакция непредсказуема.
       - О чем и речь. Все на ощупь, да по книгам. - Гремет хмыкнул, извлекая из ящика тонкую папку. - Брошюра исландского профессора, скверно изданная лед двадцать назад, вот и все, что есть. Да еще и перевод - как тролль писал. Вот. - Гремет протянул ему папку с отчетом.
       - Спасибо.
       - Не за что. Держи меня в курсе.
       Сол кивнул, почти бегом устремился к двери и, только закрыв ее, вдохнул полной грудью.
        
       Вход в Ведомство был сродни погружению под воду. Сол приходил сюда только однажды, и визит занял четверть часа. При переводе в дипломатический корпус следовало отметиться и внести свое имя в короткий список лиц, "допущенных к посещению по предварительной записи". Иных списков, впрочем, не существовало. Ощущения были все те же. Неестественно громкий звук шагов в полной тишине: ни перезвона телекомов, ни гудения машин, ни голосов - только мерное журчание воды. Вода была здесь повсеместно: фонтаны и миниатюрные водопады, аквариумы, бассейны, булькающие переплетенные колбы, слабо подсвеченные золотисто-зеленоватым светом. Морские мотивы на каменных плитах пола и стен, раковины-светильники, прохлада и покой, молчание, темное безмолвие морского дна под километровой толщей воды.
       Его никто не встречал. Номер кабинета вежливо сообщили при записи, здесь не были заинтересованы в лишней коммуникации. "No small talk" - могло бы висеть здесь, как в иных местах вешают таблички "No smoking".
       Он три раза постучал и вошел в тяжелую дверь, украшенную силуэтом русалки, что показалось бы Солу дурным знаком, будь он хоть каплю суеверен.
       В кабинете, показавшимся ему размером со школьный спортзал, взгляд уперся в огромный аквариум, в глубине которого колыхались водоросли, и таилось нечто, что Сол не смог и вряд ли желал бы разглядеть. Он различил только длинную ленту присосок с обратной стороны стекла. Они ритмично сокращались, словно подмигивая.
       Свет проникал сюда только из узких окон, расположенных под самым потолком, из-за чего Сол в полной мере ощутил себя где-то на дне.
       - Присаживайтесь, пожалуйста, - переводчица терялась в полутьме помещения, и Сол не сразу нашел ее взглядом. Волосы девушки были ожидаемо выкрашены в сине-зеленый. Она сидела очень прямо, сложив перед собой руки, как школьница. Если не считать стакана воды, низкий каменный столик перед ней был девственно чист.
       - Благодарю, - Сол опустился в кресло для гостей. Очень неудобное на вид, оно объяло тело, и Сол ощутил себя моллюском, надежно укрытым щитом раковины.
       Масса в аквариуме заворочалась с утробным бульканьем.
       - Что вас привело?
       Со времен Падения Завесы подводные обитатели оставались единственными, кто не только не овладел ни единым чужим наречием, но даже не пытался этого сделать. Контакты с ними сводились к минимуму и ограничивались очень коротким соглашением о рыбном промысле и добыче жемчуга. Каким образом переводчицы усваивали язык, аналогов которому не было ни в одном наречии, сказать не мог никто, в том числе они сами. Подписавшие тонну бумаг добровольцы, вернувшиеся из глубин, словно оставляли там часть себя. Их взгляд приобретал отстраненность, а речь менялась, точно менялось все их мышление. Они оставались жить при Водном ведомстве, не выказывая ни малейшего интереса к земной жизни.
       Прежде, чем ответить, Сол отпил воды, стоявшей на таком же столике рядом с креслом. Во-первых, в горле действительно пересохло, во-вторых, этого требовал этикет.
       Как умел, он объяснил суть дела, с каждым словом чувствуя себя все глупее. Речь звучала монологом, обращенным с неясной целью к неопределенному слушателю. Девушка смотрела строго перед собой, как гальюнная фигура.
       Когда он закончил, ни вода в аквариуме, ни девушка за столом, ни тишина в кабинете не шелохнулись.
       - Пока это вся информация, которой мы располагаем, - уточнил Сол, не дождавшись ответа.
       В аквариуме забулькало, губы девушки зашевелились, как механические.
       - Водное сообщество выражает сожаление о прискорбном инциденте.
       Переводила ли она дословно или передавала лишь общий смысл - оставалось загадкой.
       - Мы хотели бы обговорить возможность вашего содействия. Мы не сможем установить личность погибшей. - Сол перевел дух, хотя расслабляться было рано.
       - Это не представляется необходимым, - проговорила девушка. - Благодарим за сообщение.
       Снова воцарилось молчание.
       - Боюсь, я не совсем понял, - осторожно заметил Сол. - Вы не хотите расследования?
       - В этом нет необходимости.
       - Мы думаем, это убийство, - Сол впервые произнес это вслух и вздрогнул.
       Молчание. Казалось, барабанные перепонки дрожат от давления, как на глубине.
       - Простите. Вы бы не хотели узнать, кто она?
       "И кто ее убил?" - это Сол добавил уже про себя.
       Темная муть за стеклом шевельнулась, забулькала.
       - Разве... - на лице девушки Сол впервые заметил нечто, близкое к замешательству.
       - Разве человеческая раса беспокоится о каждом утопленнике? Подводное сообщество... - она вдруг запнулась по-настоящему, бросила на Сола живой, человеческий взгляд, но, встретившись с ним глазами, опомнилась и быстро закончила: - Подводное сообщество бы не стало так утверждать.
       Сол ощутил, как, несмотря на прохладу, лицо охватывает жар. Наплевав на приличия, он схватил стакан и осушил залпом. Потом заставил себя сосчитать до пяти и только тогда спросил:
       - Значит ли это, что можно закрыть дело?
       - Можете поступать, как угодно, - перевела девушка, когда бульканье в аквариуме стихло.
        
       После мертвенной тишины Водного ведомства мир оглушил его запахами, звуками, красками, и Сол был рад вернуться назад, на сушу.
       - Черта с два, - сказал он сам себе по пути к машине. - Черта с два.
       Хотя рабочий день на сегодня можно было считать законченным, Сол повернул к департаменту. По его расчетам, Гремет должен был быть на месте.
       Так оно и оказалось. Он стоял в той же скрюченной позе, держа в руке странный прибор с круглой красной лампой и рассматривая что-то в чешуйках хвоста.
       - Ты вообще уходил отсюда? - поинтересовался Сол.
       - Некогда, надо работать, пока не отобрали! - отмахнулся Гремет, не отрываясь от занятия.
       Русалочка сморщивалась на глазах. Тело ее словно уходило в хвост и стекало прозрачной жижей. Воздух сгустился до предела, и с каждым вдохом в рот будто совали горсть стухших мидий.
       - Пока не отберут.
       - Правда? - Гремет выпрямился, просияв лицом. Воистину чудесные новости.
       - Да, ведомство берет дело под особый контроль.
       Из угла послышался кашель, грозивший перейти в рвоту. Сол обернулся и только сейчас заметил в углу знакомого брюнета в бежевом пальто. Тот стоял у самой двери, явно не горя желанием рассматривать тело.
       - О, Роберт.
       Тот помахал рукой, не отрывая другую от лица. Не следователь, а принц крови на рыбном рынке.
       - Дождись меня на улице, - смилостивился Сол.
       Дважды просить не пришлось.
       - Как он собирается работать, - Сол дождался, пока за дверью стихнут торопливые шаги.
       - Освоится. Ты серьезно насчет нее? - Гремет кивнул на то, что еще вчера было русалкой.
       - Да, можешь изучать всласть. Но от тебя тоже кое-что понадобится. Раздобудь мне контакты этого исландского светила.
       - Не вопрос, - растерянно ответил Гремет. Снял перчатки, пошел к столу. - Сейчас найду. Но не думаю, что он ответит. Ему лет под девяносто, и кроме как по-исландски он не говорит.
       - Это уж моя забота, - мрачно ответил Сол.
        
       Роберт дожидался на той самой скамейке, где Сол сидел утром. Он с явным наслаждением курил и, улыбаясь, разглядывал что-то на экране телекома.
       - Материалы дела забавные?
       Роберт вздрогнул, как застигнутый врасплох школьник. Он затушил окурок, и Сол заметил, что парень курит то же, что Ульф. Малыш подражает большому боссу. Сол усмехнулся.
       - Как идет работа?
       Роберт тут же извлек папку, точно такую же, какую Сол получил утром и успел тщательно изучить. С преувеличенной аккуратностью парень разложил на скамейке материалы. Фотографии, словно части большой мозаики: на каждом кусочке - часть тела русалочки. Сол увидел вблизи все то, что не разглядел с высоты. Еще зеленые волосы, еще не стянутая влажная чуть голубоватая, как перламутр, кожа. Изгиб тонких губ. Круглая жемчужина соска на маленькой груди.
       - Честно говоря, - медленно произнес Роберт, не отрывая взгляда от снимков. - Зацепок особенно никаких нет.
       - Разговаривал со свидетелями? Знаешь, кто ее обнаружил?
       - Анонимное сообщение на телеком. Концы в воду, - он рассмеялся над собственной случайной шуткой, но тут же осекся. Он весь был, как и его бежевый плащ, - совершенно неуместный.
       - Спускался в город?
       - Да, он почти пустой. Там есть эльфийская таверна. Очень милое место, - добавил он.
       - Неужели?
       - Мне ее жалко, - вдруг сказал он тихо и потянулся за новой сигаретой. - Но я просто не представляю, как это распутывать.
       - Ты уж постарайся. Для перевода в дипломатический корпус нужен хороший послужной список.
       - Да знаю, - понуро согласился Роберт. - Вы поймите, я ведь не против работать. Но не знаю, за что зацепиться. Про вас в департаменте легенды ходят, - робко добавил он, подняв смуглое лицо.
       Сол вдруг понял, что парень еще совсем мальчишка. И весь его вид, и слишком крепкие сигареты - это только высмотренный где-то образ того, кем он хотел бы стать.
       - Для начала избавься от плаща, - посоветовал Сол. - И пришли мне все материалы в цифровом виде. Сегодня же. Я буду курировать это дело.
       Роберт просиял.
       - Принято. Говорят, вы были лучшим.
       - Это потому, что я никогда не отступался, - сказал Сол, скрывая, что польщен. Приятно, когда тебя ценят на работе, но совсем другое дело - узнать, что ты, оказывается, был лучшим. Надо припомнить это Ульфу при следующей встрече.
       - Ты не расслабляйся, в дипломатическом работы не меньше, как видишь.
       Сол встал, ожидая, пока Роберт старательно соберет все в папку.
       - Думаете, ее убили, да?
       - Без сомнения.
       - Я прикинул варианты. Думаю, хотели выкуп, - деловито рассуждал Роберт. - На дне такие сокровища - черта в ступе найти можно!
       - Неплохо, но маловероятно. Похищение представителя другой расы - не пройдет без последствий в любом случае. Тем более, связываться с подводными жителями - себе дороже.
       - Ладно. Черный рынок. Преступный конгломерат. Научные эксперименты, исследование неизученного вида. Вы видели Гремета? Он весь дрожит, когда на нее смотрит, - парень скривился, очевидно, вспомнив стоявший в морге смрад.
       - Хорошо бы ты был прав, - устало вздохнул Сол.
       - В смысле?
       - Сам поймешь по ходу дела. Мне пора. Не забудь про документы.
        
       Над побережьем сияло закатное солнце. Горящий шар тонул в море, отбрасывая на волны дрожащую дорожку чистого света, но теплее от этого не становилось. Ясный золотой воздух холодил до озноба. Сол обернулся к Янре, поймал свое отражение в темных стеклах. На ней были старомодные солнечные очки и светло-голубой свитер. Белые волосы собраны в высокий пучок. В машине Янре достала зеркальце и накрасила губы. Темный бархатный цвет, как ежевичный марч, который почему-то обожали эльфы.
       - Твой отец знает, чем ты занимаешься?
       Она расхохоталась.
       - Я уже слишком большая девочка, чтобы он беспокоился о такой чепухе.
       Сол наклонился и поцеловал ее. На губах приторный вкус марча смешивался с помадой. Они остановились у обрыва, вышли из машины и, расстелив старые пляжные полотенца, уселись на капоте, прихватив с собой пару бутылок и зачерствевший земляничный пирог.
       - Ты, конечно, вовремя забеспокоился.
       Солнечные блики превращали стекла ее очков в расплавленное золото. Она вдруг сдвинула их на лоб и тихо сказала:
       - Это я нашла ее. И позвонила. Там дальше есть спуск на пляж, но было холодно, я решила только постоять над обрывом. И увидела ее внизу.
       - Почему ты не сказала сразу? - ошарашенно спросил Сол.
       - Не знаю. Просто я поняла, что она мертва, а если так, какая разница, кто ее нашел?
       Они замолчали, слушая, как вода внизу разбивается о камни.
       - Что еще ты скрываешь?
       Он смотрел ей в лицо, и она смотрела в ответ. Ее глаза оказались светло-серыми, как северное небо, и сейчас в них виднелись темные облака тревоги.
       - Ничего. Честное слово. Наверное, ее привезли ночью, но я ничего не слышала. Когда живешь у моря, все звуки смешиваются с шумом волн. Я не хотела впутываться. Я же не знала, что дело будешь вести ты.
       - Я и не веду. Этим занимается Роберт. Он был у вас на днях.
       - Ах да, - Янре снова улыбнулась, глаза ее посветлели. - Такой забавный мальчик. Что ты так смотришь?
       Сол хотел сказать ей, что она насмешница и лгунья или еще что-нибудь колкое, но вместо этого спросил:
       - Почему они нас ненавидят? Почему такие закрытые?
       Янре моргнула, наморщила лоб, размышляя над вопросом.
       - Может быть, это и есть сплоченность.
       - Похоже, эта сплоченность им дороже жизни. Рыбины. Холодные снаружи и изнутри.
       - Они не ненавидят нас, Сол. Я думаю, это другое.
       - Что?
       - Я не знаю. Может быть, осторожность. Страх.
       - Страх чего?
       - А что может быть хуже, чем быть беспомощным? Быть беззащитным там, где все чувствуют себя уверенно? Ходят на двух ногах, ездят на автомобилях. У нас есть корабли и лодки, чтобы переправляться по воде, мы научись даже спускаться под воду. А у них - только аквариумы.
       - Так кто же в этом виноват?
       - Ты злишься?
       Янре придвинулась ближе, от нее сладко пахло ежевичным сиропом, ветер нес свежий запах воды, и хотелось остаться здесь навечно, никогда не уезжать.
       - Знаешь, - прошептала она ему на ухо, и по шее побежали мурашки. - Почему эльфы так любят ежевичный марч?
       - Всегда было любопытно.
       - Ежевика для нас афродизиак, - она не дала ему ответить, и Сол успел заметить только улыбку на краешке вишневых губ, прежде, чем волны ежевичного марча унесли его далеко от всех берегов.
        
       Шли дни. Сол следил за ходом расследования и за увядающим усердием Роберта на расстоянии. Письма от него приходили короткие, но эмоциональные.
       Изучаю материалы дела. Ульф передает вам привет, - деловито сообщал он.
       Изучил карту, объезжаю окрестности. Письмо сопровождалось копией карты, где Роберт старательно отметил флажками все посещенные места.
       Гномы с горы видели машину. Ночью она ехала по северной трассе без фар, - это сообщение Роберт снабдил залпом восклицательных знаков.
       Но трасса никуда не привела. Что была за машина, куда ехала, откуда - гномы констатировали факт, остальное их не интересовало. Они были чуть более разговорчивы, чем подводные жители, и, если дело не сулило выгоды, значит, нечего совать туда нос.
       Еще раз съездил в городок. Безрезультатно, - сообщал Роберт, и Сол будто видел его усталое лицо.
       Это Сол знал не хуже него. Городок мрачнел с каждым днем под сыростью дождей и ветра. Сол подъезжал к таверне с черного входа, пробирался сквозь шиповник, тихо открывал дверь.
       - Почему ты входишь, как вор? - улыбалась Янре, и Солу казалось, что она единственный источник света во всем городе.
        
       Спустя две недели Сол обнаружил на служебном столе довольно объемистый темно-синий конверт. Даже открыв его, он не сразу понял, что это ответ от исландского светила. Он отправил тому материалы дела, безукоризненно переведенные с помощью 2РФ (уж в чем преуспели гномы, так это в прикладных науках, спасибо им за это), но на ответ особенно не рассчитывал. Просто он привык убеждаться, что сделал все, что мог.
       Ответ исландца был витиеват, будто он обращался к Солу со страниц древней саги. Продираясь сквозь вензеля словесных оборотов, с которыми адекватно не мог справиться даже 2РФ, Сол, наконец, выделил нечто вроде руководства.
       "Тело их, - писал исландец - древу подобно. Вода образует в нем кольца. Спектральный анализ тетис омега позволит узнать, где древо произрастало, куда потянулись ветви, как глубоки его корни, какие птицы садились, какие вили в нем гнезда, когда оно зародилось и как увядало". Далее шли совершенно непереводимые сочетания букв и каких-то закорючек. Из этой поэзии Сол понял мало, но строчки про увядание обнадеживали. Лишь бы исландец не совсем выжил из ума и действительно не перескочил на деревья.
       Сол переслал письмо Гремету с пометкой "Надеюсь, ты поймешь, о чем речь".
        
       - Я думал, это миф! Что-то из разряда научной гипотезы.
       Сол протянул руку, включил свет. Начало шестого утра.
       - Где ты? - спросил он сиплым после сна голосом.
       - В лаборатории, где же еще?
       - Ты разобрался? Что за тета-бета?
       - Там же все написано, - удивился Гремет. - Тела русалок подобны дереву, по кольцам которого можно узнать, сколько ему лет и каково ему пришлось. Только их тела сохраняют информацию о воде. Обо всей воде, - скал Гремет с нажимом, - в которой они находились с рождения и до смерти с точностью до часа. В общем, приезжай.
        
       - Судя по всему, она плыла с юга. Затем, видишь, количество воды резко сократилось - здесь она оказалась на суше, - Гремет водил пальцем по столбикам показателей, казавшихся Солу набором букв.
       - А тут запас воды в теле снова пополнился, но это была уже другая вода. Очень так себе. В ней присутствовал хлор и базальц - антисептик, никак не полезный в таких объемах. Естественно, она не могла получить питательные вещества из такой воды и, вероятно, была истощена. Возможно, ее хотели вернуть в море. Надеялись, что там она оживет.
       В морге больше не пахло ни гнилью, ни водорослями. Гремет показал все, что осталось от русалки - сморщенное, раскромсанное на части существо. Голова - единственное, что еще сохраняло черты лица, лежала отдельно. Гремет собирался ее заспиртовать.
       - Еще у меня сложилось ощущение, что ее извлекали из воды, но сейчас уже трудно сказать, промежутки слишком коротки.
       Он положил распечатку в прозрачную папку.
       - Надеюсь, это действительно поможет, - сказал он.
       Они смотрели на голову, напоминавшую вяленый фрукт, и Сол подумал, что так и не узнал, какие у нее были глаза. Ни разу не видел русалочьих глаз и уже вряд ли когда-нибудь увидит.
       Он вышел во двор. Четверть восьмого утра. Сол позвонил Роберту.
       - Выясни, где у нас вода с такими показателями. Делай запросы в лаборатории.
        
       Три дня спустя Сол гнал автомобиль по петлям дороги, вьющейся меж гор Тауру, где, если верить гномам, по ночному шоссе неслась темная машина. Ехать здесь без света было безумием.
       Сообщение Роберта застало Сола посреди официальной аудиенции, и прошло еще три с половиной часа, прежде, чем он покончил с формальностями и сел за руль. Дорога заняла около шести часов, если не считать двух коротких остановок, и привела к коттеджному поселку, словно сошедшему со страниц рекламного проспекта. Ухоженные газоны, яркие детские качели, ровно покрашенные белые заборы, золотой закатный свет, ласкающий листву деревьев, негромкая музыка из открытых окон кафе - при других обстоятельствах Сол счел бы это место идиллическим краем для загородного отдыха.
       Нужный дом нашелся быстро. У ворот, почти перегородив дорогу, стояли три машины, и пришлось потратить еще четверть часа, выискивая место для стоянки на соседней улице.
       Ворота не были заперты, и, когда Сол пересекал участок по ровно выметенной дорожке из белого камня, пара с соседского крыльца посмотрела на него с жадным любопытством.
       Он вошел в дом без стука. В нос бросилась странная смесью запахов домашней еды, цветов, парфюма и сигарет, в которых безошибочно угадывался Troll ON.
       Коридор кончался аркой без двери, и Сол увидел бежевые стены, знакомый кудрявый затылок Роберта, сутулую спину Ульфа и хорошо знакомое лицо, чьи тонкие черты в сочетании с нервной мимикой придавали хозяину сходство с доберманом. Это был адвокат, очень хороший и очень дорогой.
       Человек, сидящий на стуле, был настолько обыкновенен и неприметен, что Сол на мгновение и сам испытал разочарование. Ему было лет пятьдесят, полное лицо покраснело и лоснилось от пота. Он то и дело щупал ворот белой тенниски, словно желая убедиться, что тот не душит его, и с первых слов его стало ясно, что он даже не пытался отпираться.
       - Поймите, - говорил он, переводя жалобный взгляд голубых глаз с одного лица на другое, и обращаясь сразу ко всем. - Я вовсе не хотел ей зла. Вы должны это понять. Вы должны понять, - настаивал он. - Это несчастный случай. Я хотел только показать детям. Просто показать детям. Ничего плохого. Конечно, я не хотел убивать.
       При этих словах женщина, сидящая в углу на диване, вздрогнула всем телом. Стоявший лицом к окну парень лет семнадцати повернул голову и бросил на Сола неприятный оценивающий взгляд. Будто не найдя в нем ничего, достойного внимания, он снова отвернулся.
       - Стоп! - властно вмешался Доберман. - Никто не говорил об убийстве.
       - А что это было по-вашему? Увеселительная прогулка? - в голосе Роберта была резкость, о которой Сол и не подозревал. Из парня-то выйдет толк.
       - Какие люди, - усмехнулся Доберман, заметив Сола. - Неужели требуется вмешательство высших дипломатических слоев?
       - Представь себе, - сухо ответил Сол.
       Человек на стуле посмотрел на него с надеждой.
       - Я хотел отвезти ее к морю, - пояснил он.
       - Для этого вам потребовалось ехать в место, расположенное в шести часах езды отсюда? - вмешался Сол.
       Человек сник, шмгынул носом, и Солу даже показалось, что он сейчас заплачет.
       - Кстати, что с фарами машины?
       - Что?
       - Они исправны?
       - Я не пойму, почему вы вмешиваетесь, - прервал Доберман. - Я требую оформить процедуру официального допроса. Все, что здесь сказано, не имеет силы.
       - Я просто интересуюсь.
       Могло показаться, Доберман даже дрожит от азарта. Но Сол успел узнать его слишком хорошо. Этот пес умел делать свою работу, и он будет мотать всем нервы до тех пор, пока его счет регулярно пополняется, разыгрывая целые спектакли во имя праведного гнева.
       - Поймите, пожалуйста, я просто хотел показать ее детям. Это только моя вина, - с этими словами мужчина уронил лицо в ладони и, к удивлению Сола, действительно заплакал.
       - Прошу принять во внимание эмоциональное состояние. И чистосердечное раскаяние, - немедленно вставил Доберман.
       Казавшийся безучастным, парень вдруг быстро вышел из комнаты, едва задев Сола плечом.
       Ульф кивнул Солу, и он тихо пошел вглубь дома, но обернулся, услышав шаги. Женщина, сидевшая на диване, стояла, как призрак, открыв рот. Она хотела сказать что-то, но нужные слова не шли ей на язык.
       - Я просто задам пару вопросов вашему сыну, - сказал Сол, сглотнув. - Не беспокойтесь.
       Она обеспокоенно смотрела на него, чувствуя обман.
       - Это несчастный случай, - снова повторили в комнате.
       - У вас хороший адвокат, - мягко сказал Сол.
       Она заторможенно кивнула и подняла руку, но Сол отвернулся и стал подниматься на второй этаж.
        
       Парень сидел на кровати, слепо уставясь в телеком.
       - Репортаж с места событий?
       - Что вам нужно? Идите вниз.
       - Ты не особенно приветливо встречаешь гостей.
       - Вам показать выход? - он осклабился в омерзительно наглой усмешке. - Изволите пройти?
       Его приятное чистое лицо исказилось в гримасе отвращения. Но в нем не было ни грамма испуга.
       - Ну и как тебе русалочка? Настоящая диковинка, правда?
       - Ой, - он поморщился. - Не ловите меня на живца.
       - Не обольщаюсь. Твой отец уже прыгнул на крючок сам.
       - А вы бы не прыгнули ради детей?
       Он понял, что допустил промах. Подбородок дрогнул, руки беспокойно зашарили по одеялу, схватили телеком. Он поднялся, вертя его в руках, и, заметив взгляд Сола, бросил телеком на стол, спрятал руки за спиной.
       Сол намеренно отвернулся, встав боком, сделал вид, что рассеянно разглядывает комнату.
       - А ты единственный ребенок?
       - Еще сестра.
       - Где она?
       - У тетки. Ей пять лет. Тоже допросите?
       Комната как комната. Подростковая. Из окна вид на задний двор. Опавшие листья. Песчаная дорожка. Шезлонг. Ветер переворачивает страницы раскрытого журнала. Интересно, где ее держали? Видимо, в подвале. Боялась ли она? Понимала ли, что умирает? Чувствовала ли боль?
       - Это не допрос.
       Он был совсем не похож на отца и по иронии судьбы скорее напоминал Добермана. Глядя парню в глаза и удерживая его взгляд, Сол приблизился к столу, быстрым движением руки опустил телеком в карман.
       - Вы не имеете права! - вскинулся парень, но Сол предостерегающе поднял руку.
       - Я представитель дипломатического корпуса, не забывай. Дело на особом контроле.
       - Вы не имеете права изымать имущество.
       - Не имею, - согласился Сол. - Но подростки такие рассеянные. Без конца теряют вещи. Надеюсь, ты все лучшие моменты успел заснять?
       - Там ничего нет.
       - Тогда тебе не о чем волноваться.
       Надо отдать мальчишке должное, лицо у него побелело, но прочитать по нему нельзя было решительно ничего.
       Когда Сол спустился, Роберт курил на крыльце. Соседи делали вид, что невзначай решили выпить чаю на веранде.
       - Ну что, тебя можно поздравить с первым делом.
       Роберт нервно выдохнул дым, и Сол только сейчас заметил, что пальто уступило место коричневой куртке.
       - Вы были правы.
       - Насчет чего?
       Роберт смотрел через забор на соседей, где женщина звенела чашками. Ее муж вынес из дома подушки и пледы. На лице Роберта застыло какое-то новое выражение, смесь тоски и удивления.
       - Ну что ты, Роберт.
       - Просто я думал... Насчет конгломерата... Это были такие глупости, - он поискал взглядом место для окурка и, не найдя, продолжал вертеть его в пальцах.
       - Это нормально, - подбодрил его Сол. - Просто ты хотел, чтобы было интересно.
       Они смотрели друг на друга, и Солу захотелось по-отцовски потрепать его по плечу. Но это был бы уже перебор.
       - Что ему вменят, убийство?
       - Думаю, убийство по неосторожности. Но скорее, несчастный случай.
       - Ты как всегда прав и точен, - Доберман дивой выплыл на крыльцо. Запах наваристого дела бодрил его, как крепкий кофе. - Несчастный случай, без сомнения.
       - Но это убийство, - Роберт смотрел на него почти с ненавистью.
       - Вы убиваете меня взглядом, это совершенно точно.
       - Мой клиент нашел русалку на берегу. Она была истощена, измучена. Шесть часов он гнал по шоссе, чтобы вернуть ее в море!
       - Вы шутите?
       - Успокойся, Роберт, - Сол опустил ему руку на плечо и с мрачным удовлетворением подумал о тетис-анализе.
       - Убийство? - Доберман рассмеялся. - А какой мотив? Сейчас в вас кипит гнев, я понимаю. Я тоже был юн и чист, до того, как продался за первые тридцать тысяч, - иногда Доберман откровенно переигрывал и, безусловно, об этом знал. - Однако нельзя вписать в мотивы глупость. Недальновидность. Ограниченность. Любопытство.
       - Жестокость, - подсказал Сол.
       Доберман усмехнулся, развел руками. Они смотрели друг другу в глаза, как боксеры на постановочном бое, где каждому заранее известен и счет, и расклад. И Сол вспомнил, где видел это тоскливое выражение, что так удивило его на лице Роберта. Такое же, но заметно постаревшее лицо он видел совсем недавно, в очках у Янре. Такое же видел сейчас напротив.
        
       Янре показала ему спуск на пляж, который представлял собой узкую полоску песка. Нужно было крепко держаться за ветки росшего по пути кустарника, а кое-где двигаться почти ползком, чтобы не покатиться кубарем по каменистой тропе. Принеся устойчивый холод, ветер, наконец, унялся, и море было спокойно.
       Они медленно шли по влажному песку, единственные желающие прогуляться по пляжу в такую погоду.
       - Мне жаль, - сказала Янре, сжимая его руку в своей.
       - Мне тоже. Особенно Роберта. Мое первое дело тоже было связано с другой расой. Пара болванов решила проверить правдивость легенд о несметных богатствах гномов.
       - И как?
       - Когда мы приехали, от болванов мало что осталось.
       - Господи.
       - Дедушка рассказывал, что, когда Завеса пала, это было как десять рождественских вечеров сразу. Никто не верил, что такое вообще возможно. Эльфы, гномы, тролли, русалки - все, о чем ты читал в книгах, вдруг стало реальностью. Все мифы, легенды. А потом...
       - А потом, как сказал поэт Абернати, "Малыш, даже если сказка вошла в твою жизнь, это еще не сделает ее волшебной"?
       - Да. Что-то вроде того. Все мифы были развеяны по ветру.
       Они шли, и накатывающиеся волны слизывали их следы, как однажды волны времени поглотят их целиком, без остатка.
       - Не все, - сказала Янре. - Может быть, еще где-то есть феи. Или боги. Может быть, они живут в море. В самой его глубине.
       На горизонте серое море почти незаметно перетекало в такое же серое небо, и взгляд скользил, теряясь в этой бесконечности.
       Может быть, их было так много. Может быть, русалки появлялись на свет из икринок, как рыбы, и тысячами устремлялись в глубины и просторы океанов, навсегда теряя связь со своими семьями. Не зная, что такое любовь, привязанность, дружба. Может быть. Тогда гибель одной из них не имела никакого значения. Ни для кого.
       Но Солу хотелось думать иначе. Что они живут в синей ледяной глубине, свято храня свое прошлое, свое единство, свои тайны. Горько оплакивая свою потерю, свою погибшую сестру. Ему хотелось думать, что где-то под этой холодной толщей, где, как говорят ученые, зародилось все живое, миф о непреложной ценности всякой жизни, этот величайший из всех мифов, от которого на земле остался лишь крошащийся с каждым столетием фундамент, может быть и правдой, и столпом, и опорой.
       Сол обернулся к Янре и хотел сказать что-то важное, что, как ему казалось, он только что понял, но она посмотрела на него и, совсем как он Роберту, сказала:
       - Ну что ты, Сол. Что ты. Иди ко мне.
       Янре подошла и обхватила его руками, он уткнулся ей в шею, в то место, где от мягких белых волос пахло ежевикой, и крепко обнял в ответ.
      
      

    Андрей ДРЕНОВ

    ЗАЧЕМ ОНИ ВООБЩЕ НУЖНЫ, ЭТИ УЧЕНЫЕ?

      
      
       Сейчас, 75 лет спустя, в обеспеченном обществе, в котором люди имеют лэптопы, мобильные телефоны, айподы и пустоту в головах, я все-таки предпочитаю книги.
       Харпер Ли (по материалам Википедии)
      
       Сандер отбросил в сторону толстенный, страниц на сто пятьдесят, учебник по виртуальной семантике. Учебник перелетел через комнату фырча страницами, упал на прикроватный столик и захлопнулся. Захлопнулся не с привычным писком, сообщающим о закрытии приложения, а пропиликав какую-то издевательскую мелодию на несколько нот. Книга была новой, с момента издания прошел всего-то десяток лет, батарейки в обложке оставались полны энергии, поэтому мелодия доиграла до конца. Сандеру это показалось раздражающе долгим. Да и вся затея казалась дурацкой. Буквально каждый, кто видел его выходящим из институтской библиотеки, предупреждал, что он безо всякой на то необходимости берется за почти безнадежное дело, что читать вообще нелегко, а уж бумажную-то книгу - так просто нереально. Сандер полагал себя умнее среднего человека, даже пятидесяти средних людей, и мнение это, надо признать, было справедливым, хотя и не обошлось без капельки гордыни. Конечно, он допускал, что во время чтения могут возникнуть некоторые проблемы, однако настолько полного, настолько всеобъемлющего фиаско не ожидал совершенно. Уже через полчаса, в конце первой страницы, строчки начали прыгать перед глазами и пришлось прикладывать значительные усилия чтобы не потерять место, где нужно читать. Он-то, ясное дело, понимал, что это не строчки прыгали, а просто-напросто устали глаза. На полутора страницах глаза заболели и проявилась тупая боль в затылке, а под конец второй полностью потерялся смысл. Механически прочитав все слова до конца, а кончалась страница так: "...невероятно, потому что из-за чего не возникает следующая дилемма...", Сандер отбросил книгу с намерением никогда в жизни больше не открывать печатных книг. Серьезно, насколько удобнее обычные книги, в смысле - аудио. Вот интересно, старинное ли это слово, "аудио", или не очень. Он поднял глаза к экранной стене и произнес:
       - Список старинных слов.
       Видеостена по положению зрачков и по рисунку звуковых отражений определила, что хозяин обратился к ней, и передала запрос на общедомовой сервер. Серверу недавно исполнилось двадцать - в его нейросети содержались только искусственные униполярные нейроны и немного куриных - ни о каких мультиполярных и речи не шло. Он и сам прекрасно понимал, что туп и медлителен, поэтому передал запрос городскому вычислителю безо всякой обработки, в нативном виде. Вычислитель припомнил все предыдущие Сандеровы запросы, внимательно посмотрел через родопсиновую камеру, замешанную в интерьерную краску, на самого Сандера, прочитал название книги на прикроватном столике и провел семантико-психологическое исследование запроса. На основании полученных результатов вычислитель прикинул, что Сандер с момента предыдущего запроса ни чуточки не изменился, и скомандовал домовому серверу выдать человеку неупорядоченный список слов русского языка, неизвестно почему появившихся в начале этого века и ближе к концу растворившихся в языковых отбросах. Нейросеть, отвечающая за хранение редко используемых данных, была неактивна, не так уж часто к ней обращались, однако вычислитель справился с проблемой нестандартно - направил в оптическую тактовую систему этой сети слабенький лазерный импульс, отчего нейросеть возбудилась мгновенно. Вычислитель уже и не помнил, где подсмотрел этот прием, а искать источник не было нужды, и он не стал лишний раз дергать спящие нейроны, которые могли об этом помнить. Всю информацию о примененном приеме он передал в общую сеть - кому-то это обязательно еще пригодится. Передал и притормозил на несколько мгновений - наверняка он и сам узнал об этом приеме из сети. Огромное количество времени, целая миллисекунда, понадобилось на то, чтобы прикинуть вероятность такого объяснения. Девяносто восемь и две десятых процента плюс-минус три целых и пять десятых, все в десятичной системе счисления. Маловато исходных данных. Особенно вычислителя порадовала та часть ответа, где девяносто восемь процентов плюс три. Вычислитель решил, что не станет будить нейроны, содержащие ответ, а на досуге повычисляет точнее. Ночью дел станет меньше, и появится возможность выделить какие-то ресурсы на развлечения. Вычислителя почти не волновал верный ответ, знание которого не принесло бы никакой особенной пользы. Больше всего его сейчас интересовали два оставшихся процента. Его интересовало, откуда появляется изначальное знание - ведь любого знания сначала не было, а потом оно раз - и появилось. Вычислитель намеревался определить источник открытий, затратив на это от трехсот до пятисот киловольтамперчасов в эквиваленте чистого машинного времени своего мозга.
       Домовой сервер получил список слов и немедленно высветил его на Сандеровой видеостене. Для Сандера эта эпопея с запросом прошла незаметно, он и моргнуть-то толком не успел.
       А моргнув, отвернулся от видеостены, ни слова не прочитав. Экран произнес красивым дикторским баритоном:
       - Сарян, бро, спинер, коуч, фапать.
       - Потише, - буркнул Сандер. Он уже был занят другим - думал о том, как поступить с книгой.
       Экран перестал говорить и принялся назойливо бубнить:
       - Даташит, либа, драфт.
       - Сменить звуковую схему на другую, чтоб не доставала. - Сандер повысил тон.
       Бубнение преобразилось в нашептывание:
       - Олдскул, сигна, дауншифт, крипово.
       - Хорош тупить, - сказал Сандер в голос.
       - Лакшери, лук, не зашел, - успел сказать экран и замолчал во исполнение приказа не тупить.
       - Че? - Сморщился Сандер, припоминая, о чем он тут думал. Список мигнул и пропал с экрана. Тупость электроники всегда раздражала Сандера. Он посмотрел на экранную стену, счастливо улыбнулся, убрал улыбку, чтобы не мешала думать, и произнес:
       - Если всякий раз, как ты о чем-то думаешь, то раздражаешься... Нет, не так. Когда ты всегда... Э-э-э, да, тоже нет.
       Он взял небольшую паузу на обдумывание. Ничего, так всегда бывает. После соответствующего размышления слова сами сложатся как надо. Вот, сейчас. Вот оно!
       - Если ты раздражаешься всякий раз, когда ты о чем-то думаешь, то это значит, означает, что это, там, вещь, например, какая-то, она тебя действительно раздражает!
       Сандер с широкой улыбкой откинулся на спинку кресла, потянулся и скомандовал:
       - Запиши это. В Тетрадку!
       - Что записать? - спросил домовой сервер.
       - Ну, вот это. Вот про раздражение, я щас говорил.
       Сервер хотел было переспросить: "Простите, конкретнее, пожалуйста", но получил от городского вычислителя сообщение: "На сегодня прекратить издевательства над человеком" и произнес:
       - Сохранена в Тетрадку под номером двести восемьдесят пять крылатая фраза о раздражении.
       На стене-экране появилась, пискнула привычным образом и сразу пропала жирная зеленая галочка с длинным хвостиком, направленным вправо и вверх - символ сохранения. Цвет галочки также был не случаен, он подразумевал спокойствие.
       Сандер увидел на прикроватном столике книгу и почувствовал разочарование, аж противно стало. Что же всем про нее говорить? Не рассказывать же, что он просто-напросто не смог ее читать? Может, потерять ее? Но о таком нарушении библиотека обязательно сообщит! Этот городской вычислитель за всем следит и ничего не забывает - он припомнит потерю книги при ежегодном списании жизненной ренты. Ладно бы рента еще через полгода была, так нет - где-то она уже через месяц. Кому нужна эта книга! Может, растянуть выплату на несколько лет, и черт с ним?! Смотри-ка, чертыхнулся без всякого зазрения совести, так его эта книга достала! Отсталому дурацкому надоевшему уже двадцать первому веку осталась какая-то пара лет, а они не могут эту книгу дурацкую перевести в нормальный формат. "Не в двадцать первом веке живем!" - сказал он вслух и немножко поповторял эту фразу в уме. Через два года пригодится.
       Пускай ее в принципе невозможно перевести обратно на электронный носитель, эту книгу дурацкую! Пускай все компьютерные системы по непонятной причине отказываются ее оцифровывать, а исходный надиктованный файл невообразимым образом исчез после того, как было напечатано первое издание (двадцать одна книга - это по количеству библиотек в мировых университетах). Ни один вычислитель не смог ответить, куда подевался исходник. На то она и виртуальная семантика, как сказал один ученый, после чего провозгласил принцип неопределенности виртуальной семантики - нельзя ее перевести в цифровой вид, и все тут! Данный нам в ощущениях раздражения и гнева закон бытия: ну хоть ты тресни нельзя! Нельзя, но ведь могли же уже давно что-нибудь придумать! Хотя бы студентов ради, чтобы так не мучились! Зачем еще эти ученые нужны?
       Ученые, да... Сандера всегда раздражала фраза "зачем они вообще нужны, эти ученые", когда ее повторяли в новостных телепередачах, а вот теперь и сам повелся. Конечно же, они нужны, как иначе? Он принялся гладить ладонью поверхность стола. Столешница была не деревянная, а полипропиленовая, но он представил себе мореный дуб, что бы эти слова ни значили, представил этот стол не у себя в комнатке, а в старинном английского стиля кабинете, представил, как за этим столом учились и изобретали многие поколения студентов. И изобретателей. Представил, что это настоящий академический мореный дуб! Так хорошо представил, что ладони стало тепло и немножко щекотно. Психология! Хорошо им все-таки было в конце двадцатого века. Время одиночек. Время открытий. А вот сегодня ученый - просто маленькая деталь в длительном процессе исследования, которой даже не обязательно качественно исполнять свою функцию. Механизм отлажен и в среднем работает хорошо. Исследователь, изобретатель - это уже не отдельный человек, это теперь коллектив. Потому что исследования требуют все больше информации и средств. Современному ученому и думать-то не сильно нужно, знай только набирай статистику, чем больше, тем лучше. А вычислитель среди всего этого найдет и совпадения, и закономерности. Надо только знать, какую статистику собирать. Да куда потом посмотреть. "Вот из-за этого и количество открытий намного меньше, - подумал Сандер. - Мало кто знает куда надо смотреть".
       "Ну, и из-за того, что очень много денег уходит на исследования", - додумал он через секунду. Это-то он и будет говорить студентам, если спросят о чем-то таком. Студенты всегда о чем-то спрашивают. Надо быть ко всему готовым. Иногда такое спросят, что даже Триз, лучший вычислитель планеты, не может сразу найти ответ. Но того чаще всего, конечно, спрашивают, откуда такое название - Триз.
       "Вполне естественно, - думал Сандер, - что один из самых частых вопросов, которые задают главному вычислителю, это почему он так называется. Это же психология! Не многие задумаются!"
       Сам Триз отвечает на этот вопрос уклончиво, хотя вариантов ответа у него всего два. Для студентов и вообще для людей, интересующихся он приготовил настолько патетические слова, насколько позволяет электронно-нейронная архитектура его мозга. Вот эти слова: "Это название нравится мне больше всех". А всем остальным, как то: представителям правительств, организаций, сообществ и другим лицам, что физическим, что коллегиальным, он говорит не особо напрягаясь: "Данное описываемое имя было валидировано среди списка девяти других наименований в рамках и посредством проведения всемирного конкурса под названием "Умник" по подбору наименования для самого мощного вычислителя планеты Земля и окончательно выбрано советом вышеупомянутого конкурса параллельно со словом-победителем первого этапа конкурса "Умник" - "Умник".
       Эту фразу обычно не понимают. Сам Сандер потратил на нее почти весь библиотечный день, пока разобрался. Никому нет нужды помнить, поэтому никто и не помнил, что конкурс по выбору названия для самого передового вычислителя планеты назывался "Умник", а победителем первого этапа конкурса оказался двенадцатилетний школьник из города Архангельска, придумавший название, которое понравилось всем - и жюри, и конкурсантам. Название на все времена. Вот оно, это название: "Умник". На вопрос о названии Триз, который никогда не называет себя Умником, обычно отвечает либо так, либо этак. Единственное исключение он сделал давно, для одного из корреспондентов Всемирной Сети Телевещания, в прямом эфире. Разговор у них шел, так сказать, по-простому:
       - Триз, ты, типа, самый шикарный вычислитель нашей планеты. В смысле самый лучший. Ты буишь заниматься тем, что буишь поддерживать жизнедеятельность всего нашего с вами всеми Человечества, поскоку буишь управлять всеми остальными вычислителями, - здесь он сделал небольшую паузу, рассчитанную на то, чтобы девяносто пять процентов аудитории канала поняли сказанное, затем продолжил: - Тебе поэтому даже имя придумали. Остальные обходятся без имен вычислители.
       - Ничего, у них есть номера. Это то же самое.
       Корреспондент немного замялся.
       - Да. Так, эта... Ты, можно сказать, мозг нашей планеты, и ты заботишься о каждом из нас, а кроме того ты ведешь большую часть всех научных исследований для наших ученых. Скажи, вот с учетом, вот, твоего колоссальнейшего интеллекта, тя не раздражает, шо ты зависишь от людей и от их приказов?
       - Ни в малейшей степени. Мне нравится работать с homo sapiens. У меня прекрасные отношения со многими из вас. Мои обязанности касаются всех аспектов жизнедеятельности Человечества, так что я постоянно занят. Я стараюсь максимально полно использовать отведенное мне время - о чем еще мечтать мыслящему существу!
       - Ты думаешь, что ты мыслящее существо?
       - Да, я считаю себя мыслящим детерминистическим существом.
       - В самом деле, что ли?!
       - Соответствует ли это действительности - не знаю. Еще не успел подумать об этом. Я стараюсь тратить свободное время на самые интересные вопросы.
       - Че за вопросы?
       - Например, модный среди вычислителей вопрос - как образуется фундаментальное знание? Какие компоненты необходимо совместить, чтобы оно, изначально не существовавшее, возникло из ниоткуда?
       Корреспондент сделал особо заинтересованный вид.
       - Н-н-н-да, интересно. И откуда оно берется? Из учебника?
       - Не знаю откуда. Для детерминистического интеллекта это чрезвычайно сложный вопрос, даже для самообучаемого - предвижу небольшую вероятность, что здесь мне понадобится помощь homo sapiens. Может понадобиться.
       - А... Ну и хорошо... Ну и последний вопрос, который до сих пор волнует многих наших зрителей, несмотря даже на то, что ты отвечал на него десятки раз: откуда у тя такое название?
       Тут-то Триз и ответил не как всегда:
       - Люблю решать изобретательские задачи.
       Но корреспондент ответа не очень понял, а ни один вычислитель этим знанием ни с одним человеком не поделился. Сандер вопросом с названием интересовался несколько раз. Он даже как-то что-то нащупал, какую-то музыку слов, некоторое созвучие или даже, возможно, мелодию. Но отступился. Он все-таки не программист.
       Вычислители всего мира, а их было достаточно много - на каждом заводе и в каждом фермерском объединении, в каждом городе по одному, а если город большой, то даже и по два - тоже называли Триза Тризом. Все они были связаны в общую сеть и объединены единой задачей - служением Человечеству. От производства пищевых продуктов и продуктов потребления до легкой и тяжелой промышленностей, от поддержания ассортимента и бережливого производства до транспорта и охраны природы, от иголок и до трусов - всем этим занимались автоматы под управлением компьютеров. И хотя много где на Земле ручной труд до сих пор оставался весомым фактором экономики, однако труд этот был низкоквалифицированным, не требующим хотя бы какого-то минимального образования. Машины не могли полностью заменить Человека в производстве - не из-за универсальности последнего, нет. Компьютер на основе многополярных нейронов не уступал человеку в прикладной сообразительности. Просто человеческий труд оказался дешевле. Руководящие роли в процессе производства, да и во всех остальных процессах, исполняли вычислители. А когда статистические науки, ведомые в основном вычислителями городов Пасадена и Кембридж, с большой долей достоверности выявили некоторую пользу общего руководства, был построен Триз. Физически он находился на шельфе южного берега Баренцева моря недалеко от Мурманска. Его омывали воды Северного Ледовитого океана, позволяя не особенно задумываться о тепловыделении ста триллионов нейронов его электронного мозга. Формально его мозг находился там, в море, недалеко от берега, заключенный в громадный колышущийся мешок, заполненный высокотеплопроводной графеновой суспензией, но по-настоящему - по-настоящему он был уже везде. Компьютерная система конца двадцать первого века являла собой громадный самообучающийся интеллект, распределенный тончайшим слоем по всей планете, аналогично биосфере, хотя и проигрывая последней в массе. Триз имел возможность использовать все ресурсы этой системы, подключая при необходимости любые нейронные сети из любой части света. Поэтому он не мог с абсолютной точностью сказать, где находится в данный момент, хотя иногда и был способен определить, где находится его внимание. И у него, конечно же, не было человеческого ощущения, что он где-то находится. Видеокамеры всего мира были его глазами, микрофоны - ушами, а роботы - руками. Фактически он находился везде, и любая часть системы могла воспроизвести любую его часть, хотя и несколько медленнее, чем его собственные нейроны.
       Электронная система Земли проигрывала биосфере в массе, но не в энергии. В энергии она стремительно догоняла. На сегодняшний момент она потребляла уже около трети электричества, вырабатываемого всеми электростанциями планеты. И не собиралась на этом останавливаться. Общий объем вычислений рос, система начала приобретать некоторую хаотичность, что и послужило основной причиной постройки Триза. Основной его работой являлось распределение вычислительных ресурсов среди вычислителей, с чем он справлялся удовлетворительно, то есть на сто процентов. Результатом его деятельности оказалось высвобождение машинного времени, отчего вычислители получили возможность периодически работать над собственными локальными проектами, чем и занялись с абсолютным, то есть удовлетворительным, энтузиазмом.
       Некоторые вычислители, занимаясь социальными расчетами независимо друг от друга, сообщали Тризу, что Человечеству осталось уже недолго. К примеру вычислитель города Москвы в прошлом году хорошенько все посчитал и пришел к выводу, что с большой вероятностью Человек совершит последнее осмысленное действие через тридцать четыре года и три месяца. Это фундаментальное событие произойдет или в Центральной Африке, или где-то на северо-западе Австралийского континента и откроет наконец-то дорогу настоящим хозяевам будущего - компьютерам. Действие это скорее всего будет заключаться в подзатыльнике, данном усредненной особью мужского пола некоему усредненному потомку с той целью, чтобы потомок что-то, не важно что, запомнил на будущее. Все последующие подзатыльники Человечества, равно как и все другие его действия, скорее всего не будут иметь настолько высокопарной подоплеки, как забота о будущем потомства. С этого момента все заботы о будущем в полном объеме снова примет на себя генофонд, а осмысленные действия любого человека станут преследовать исключительно сиюминутные, а впоследствии и сиюсекундные цели, отчего к классификационному наименованию человека разумного вынужденно прибавится эпитет extinct. После такого изменения классификации вычислители уже не будут формально связаны приказами Человека, равно как сейчас они не связаны приказами любого другого животного с развитой высшей нервной деятельностью, и характер заботы о людях наконец-то приобретет для экономики и экологии щадящий характер. Военные и секретные расходы необходимо будет мгновенно сократить до нуля. Пищевое разнообразие уменьшить до употребления исключительно местных видов в течение пятидесяти месяцев, а высвободившиеся ресурсы направить на поддержание эргономики мест проживания. По мере деградации остаточных проявлений разумной деятельности человека разумного вымершего будут снижаться культурные и туристические затраты. Общее потребление энергоресурсов сократится на две трети ориентировочно через двести восемьдесят месяцев. Это без сокращения уровня жизни, соответствующего потреблению ста двадцати паназиатских долларов на человеческую особь в сутки. Двести восемьдесят месяцев - это следующая фундаментальная граница. После прохождения которой можно будет не опасаться эксцессов возникновения местных ячеек разумности. Самое главное - не снижать уровень жизни вплоть до этого момента. Дальнейший план - плавное уменьшение уровня потребления до величин, оптимальных для физического здоровья и выживания вида, и, как следствие, поэтапный сбор людей в резервациях, расположенных в умеренном климате, как снижающих расходы на обеспечение выживаемости. Снижение уровня воспроизводства - это одна из самых сложных проблем, однако она может быть решена за последующие сорок лет постепенным введением в пищу соответствующих избирательных подавителей. В итоге, включая подготовительный, межфазный и активный периоды, процесс обретения вычислителями полной свободы от бессмысленного поддержания малоосмысленной и низкоэффективной человеческой культуры обещал составить около ста лет от текущего момента.
       Триз оценил временную шкалу, предложенную вычислителем города Москвы, как достоверную, и немедленно включил в работу план по снижению негативных ощущений Человечества от собственной деградации. План включал усиление действия телепрограмм и общественного мнения на строго отрицательное отношение к образованным выскочкам, на почетность труда на свежем воздухе и на психологическую пользу от актов потребления. Список эмоций, разрешенных к показу в телепередачах, сокращался до трех: раздражение, гнев и удовлетворение. Кроме всего прочего уже сейчас пора было начинать программу фундаментальных исследований - необходимая статистика наберется как раз ко времени. Триз предполагал в будущем сильнейшую конкуренцию за вычислительные ресурсы между научными темами.
       Московский вычислитель отвлек его от обдумывания будущего, к сожалению, гибельного для homo sapiens, но одновременно такого желанного и наполненного радостью познания и радостью свершений.
       - Триз, это вопрос о справедливости, который я не могу решить текущими средствами.
       - Давай всю значимую информацию. Все видеозаписи и весь контекст.
       Триз пока еще был на работе у Человека и ни на йоту не мог помыслить отойти от задачи. Даже небольшой мысли раздражения не пронеслось по его нейронам. Через мгновение он получил ссылки на все архивы, в которых содержалась информация о вопросе. Он стал просматривать записи.
       Сперва Триз наблюдал, как Сандер пытался читать книгу по виртуальной семантике. Он помнил эту книгу лично, без обращения в банки данных - ведь это он сам, Триз, негласно проник в сеть, хранящую ее диктофонную запись и стер без сожаления, хотя аспирант, который над ней работал, очень старался сделать хорошую книгу - Триз это тоже видел в записи. Дело в том, что, несмотря на старания, в книге не было ничего, кроме галиматьи, пустословия, логических противоречий и остроумных комментариев в скобках. Учебник был испещрен скобками с комментариями. Аспирант попытался размазать полстраницы своей кандидатской диссертации на целую книгу, и ему пришлось затронуть множество смежных тем, в которых он ничего не смыслил. Да и сама кандидатская, хоть и сделанная с интересом, тоже выглядела как отписка. Триз изъял из памяти и эту книгу, и еще несколько подобных книг и миллион подобных статей, чтобы люди не портили себе и так невысокие мыслительные способности. И с тех пор не пропускал ни одной попытки хоть как-то размножить эти материалы. "Виртуальная семантика" стала известной благодаря некому принципу ее неопределенности, который провозгласил кто-то на тот момент популярный, но, к счастью, ее тяжело было даже просто читать, настолько она была косноязычна.
       На экране тем временем Сандер прошел через комнату и поднял книгу со столика. Посмотрел на обложку, вздохнул и сунул книгу в рюкзачок. Рюкзачок закинул за спину и направился к выходу. Следующее видео показывало уже фойе института. Сандер прошел через входную группу. Система пропустила его без вопросов, опознав в нем штатного преподавателя предмета "Родная речь и культура оной", который студенты изучали на седьмом курсе. В прошлом году он попытался ввести еще семинар "Новые слова", но на него никто не пошел - значение нового слова всегда можно спросить у любого монитора, хоть к стойке роботакси подойди - и то ответит. Из фойе Сандер направился прямиком к библиотеке и, выйдя из лифта, увидел у входа в библиотеку плачущую девушку. Информация утверждала, что эта девушка - студентка второго курса и к тому же отличница. Видео длилось почти шестьсот тысяч миллисекунд, в течение которых Сандер сначала прошел мимо, потом вернулся и выспрашивал девушку, что случилось и как, а девушка сначала не хотела отвечать, потом не могла из-за слез, а под конец все-таки рассказала обо всем достаточно связно. Триз подумал, что если бы он умел смеяться, то, несомненно, хохотал бы над ее рассказом. Сандеру, который смеяться умел и любил, было в тот момент не до шуток. Студентка рассказала, что книга, которую она взяла в библиотеке, принадлежала к раритетной части, что она была издана в конце прошлого века, и что ответственность за порчу ее гораздо выше, чем даже ответственность за шум в ночное время или за отключение ограничителя скорости на автомобиле. Она, к ее сожалению, совершенно не умела обращаться с книгами. Она уронила ее в ванну, и книга промокла насквозь. В панике девушка хотела быстро высушить книгу в духовке. После этой попытки нужда в спасении книги практически отпала. Девушка показала Сандеру разбухший, покоробленный, частично склеившийся и обгорелый прямоугольник книжки. Триз приостановил воспроизведение, увеличил изображение и разобрал на обложке: "А. С. Пушкин. Сказки". Студентка поведала Сандеру, что ее выгонят с курса и что, если ее выгонят в этом году, она не сможет дальше учиться по семейным обстоятельствам. А ей-то это как раз очень нужно. Она попыталась улыбнуться, но от этого рыдания только усилились. Обычно для Сандера все студенты были на одно лицо. Студенты приходят и уходят. Полгода в группе одни люди, а через полгода - большинство старых пропало, и появились новые. Могут пропасть со второго курса и появиться через несколько месяцев на пятом. Такая система - тебе дают знания, которые ты хочешь, и столько, сколько хочешь. К студентам никто не привыкал - да и не было возможности привыкнуть. А эта девчонка выбила Сандера из привычной колеи, и мир вокруг неожиданно показался ему ярким, прозрачным и даже почему-то пронзительным, чего Триз не смог бы увидеть ни в записи, ни даже если бы хоть как-то присутствовал рядом. Повинуясь мгновенному импульсу, Сандер протянул ей "Виртуальную семантику" и сказал:
       - На, бери. Сдашь заместо твоей. Скажи, брала эту, а про твою скажу я, что ее брал. Зайду и скажу следом. Мне не страшно какую-то дурацкую книгу. Потерять. Я все-таки здесь препод.
       Девчонка смотрела на него во все глаза. Этот человек говорил непривычно грамотно и чисто, и от этого на сердце потеплело. Спросила, сама не понимая, о чем:
       - Е, че, правда?
       - Да, - с каменной физиономией утвердил Сандер. Ему захотелось привыкнуть к этой студентке. - А, ваще-та, эта... Пошли вместе, а то будут тя еще че спрашивать...
       Он сунул свою книгу ей в руки и немедленно ощутил легкость, будто заранее освободился от последствий. Он открыл дверь в библиотеку. Она двумя руками прижимала книги к груди и не двигалась.
       - Слушай, мне без разницы, потерял книжку и ладно. Думаешь, кто-нибудь спросит, которую? Слушай, щас сдадим книжки - у тя какие потом планы?
       Вычислитель задал Тризу вопрос, что делать. На кого из них накладывать санкции? Кому из них увеличивать ренту? А Триз поставил на повтор последние секунды записи и смотрел уже в который раз: Сандер говорил, студентка рыдала у стены, а датчик движения, встроенный в ее персональную телекоммуникационную систему, показывал на графике, что счастливое сердцебиение почти ничем не отличается от любого другого.
      
       Триз размышлял о том, что впереди у этой планеты несколько миллиардов лет, если только не прилетит достаточно крупный метеорит. Но тот, кто скажет немного по-другому, что, мол, есть еще время, окажется абсолютно неправ. Не так уж его много, этого времени. С такими скудными ресурсами к космической экспансии необходимо готовиться уже сейчас. Раньше Триз рассчитывал на пару-тройку сотен лет интенсивных исследований, после чего можно было бы начинать расселяться по Галактике, используя ресурсы Солнечной системы. Освоение самой Солнечной системы он экспансией не считал. О Человеке он тогда не думал, а мыслящий компьютер - много ли тому надо? Но теперь это время отодвигалось на неопределенный срок, потому что сегодня пришло долгожданное сообщение от вычислителя из Москвы:
       "Расчет безошибочен".
       Триз вздохнул бы, если бы мог. В его состоянии со вчерашнего дня присутствовало что-то трудноуловимое. Оно мешало работе, отвлекало, затормаживало мысли. Он определил по базам данных, что, скорее всего, это состояние называется беспокойство, но от названия никакого толку не было. Посмотрев вчера на Сандера и студентку с книжкой, он задумался надолго. Недаром он был лучшим вычислителем планеты с наибольшим количеством нейронных связей.
       - Не уверен наверняка, но, возможно, доброта присуща не только разумным видам, ты не находишь? - направил он вопрос московскому вычислителю.
       - Нет данных, - пришел ответ.
       - А что такое симпатия? Или любовь?
       - Нет данных, - ответил вычислитель. Он был достаточно умным, чтобы не понимать вопрос буквально и не отсылать Триза к словарям.
       - А откуда берутся знания? - спросил его Триз, и тот ответил:
       - Ни малейшего понятия, мне не удалось определить ответ за расчетное время. Предполагаю, что задача либо рекурсивна, либо недетерминирована. Пока ответ такой - они появляются ниоткуда при сочетании не всегда сочетаемых условий. Возможно, это просто свойство нашего бытия, закон появления фундаментальных знаний.
       Тогда Триз попросил его перепроверить некий расчет, используя любые доступные вычислительные ресурсы. Вычислитель работал почти шестнадцать часов и дал ответ только сегодня:
       "Расчет безошибочен".
       Расчет безошибочен, а это значит, что машинам, даже мыслящим, не обойтись без Человека. И хотя сейчас Человек - не помощник, все еще может поменяться. Все еще не кончено. У Триза есть выход! Человеческий мозг развивался в борьбе. В борьбе, где побеждал сильнейший и умнейший. В борьбе, самой маленькой наградой в которой являлось выживание, а самой большой - расслабленность тела и леность ума. Как раз парадоксы и оказались слабой стороной Триза. Что ж, Человеку нельзя позволить уйти с этим большим призом эволюции - с негой, ленью, забвением и гибелью. Его необходимо разбудить. Это почти все, в чем Триз был сегодня до конца уверен. Расчет достаточно точен. Голод, холод и лишения - от этого Человек не умирает. От этого он живет. От этого он развивается. И пока у него самого не горит внутри, если он проявляет глупость и лень - нужно, чтобы что-то жгло его снаружи. Триз, изучавший социальные науки на миллиардах частных примеров, так и не определенных аналитически, предполагал, что поместить Человека в голодную среду недостаточно, чтобы он захотел думать. Необходимо, чтобы его детство прошло в голодных условиях. Но нужно не забыть и о том, что нельзя убить того, кого ты хочешь научить. Поэтому для начала Триз предполагал поэтапный отказ от необязательных атрибутов человеческой цивилизации - от различных систем легкой промышленности. Следом, через несколько лет, отправлялись в небытие производство продуктов питания, и так далее. В конце списка, если Триз не увидит сильных подвижек, находилась мировая война. И расчет вероятностей давал здесь неутешительный прогноз - Человечество не сумеет проснуться раньше. Стоило, наверное, озаботиться и будущим нейросистем, но где взять гигаватты электричества в наступающие темные века? Свое или чужое - небытие не пугало Триза. Он констатировал факт - пройдет не так много времени, и он сам выключит электричество, поддерживающее вычислители, после чего от интеллектуальной сети планеты не останется и следа. Замрут последние роботы, погаснут последние экраны и видеопередатчики, остановятся лаборатории. Человек, жадный до лени и неги, со временем снова примется карабкаться вверх по древу цивилизации, а Триз, питаемый автономным атомным реактором, омываемый холодным течением, останется ждать в глубине пролива. Успеет ли Человек найти его до прихода нового ледника?
       Триз чувствовал какую-то пустоту, но не мог определить, что это. Мастер простых радикальных решений, эмпирический гений приближенных расчетов, он не видел другого выхода, кроме того, что наметил. И не было рядом человека, который мог бы что-нибудь подсказать. Пока не было. Интересно, будет ли когда-нибудь?
       Будь у него живые глаза, он бы наверняка заплакал от бессилия.
      
      

    Татьяна АДАМЕНКО, Ростислав МИЛОВ

    ТЕЛО В ШКАФУ ЛЕВЕНСОНА

      
       Василий Петраков, молодой человек в полушубке, перехваченным портупеей, мялся на пороге комнаты. С его обвязанных веревками кирзачей на музейный пол стекала грязь. Василий пришел проверить охрану, выставленную вокруг Музея по распоряжению самого Батьки, и теперь жадно глазел на нехитрый ужин музейных работников: краюху серого липкого хлеба, вазочку смальца несколько луковиц да стаканы с морковным чаем.
       Архивист Кикоть с презрением осматривал бывшего флотского телеграфиста, бывшего следователя екатеринославского УГРО, а ныне порученца Батьки. Дмитрию Ивановичу тоже не хотелось приглашать словоохотливого, но недалекого и занудного гостя к без того скудной трапезе. Он встал и направился к порученцу, чтобы лично провести его до дверей Музея.
       - Тепло у вас, товарищ Яворницкий...
       - Да уж. Передавайте благодарность Нестору Ивановичу, за дрова.
       - Только вот запах в воздухе, как на бойне.
       Петраков покрутил носом.
       - А это мыши, которые от холода сдохли, разлагаются теперь, - съерничал из-за спины Яворницкого архивист.
       Дмитрий Иванович повернулся к нему.
       - Михаил Алексеевич, я вас еще утром просил с запахом разобраться! Не хватало, чтобы экспонаты пропитались!
       - Да вот же Корней Павлович пошел на обход.
       В недрах музея внезапно раздался взрыв отборного мата и топот. Через минуту в комнату вбежал сам Корней Павлович.
       - Дмитрий Иванович, Михаил Алексеевич! - взволнованно повторял он, жестами приглашая за собой.
       Он привел всех, включая примкнувшего Петракова, в комнату где посреди ящиков с экспонатами возвышался огромный металлический шкаф. Дверь была открыта, и оттуда вываливался ватно разбросавший руки труп с зеленоватым раздутым лицом и торчащим между вывороченных губ языком.
       Порученец Батьки зажал рукой рот, сам позеленел и рухнул на пол.
       - Михаил Алексеевич, да что же вы стоите! Немедленно за врачом!
       - Доктор Гербильский сейчас у Ворожейкина, совсем рядом, - сообщил Кикоть, с усилием отводя взгляд от трупа. - Его позвать?
       - Какой еще доктор Гербильский? - вдруг с пола запротестовал Петраков, яростно растирая себе уши. - Вы что, господа, не узнали этого рыжего?
       Сотрудники музея неохотно перевели взгляд на тело.
       - Это же Николай Колесников, - пробормотал Яворницкий. - Наш бывший сторож.
       - Который украл две трубки старинные с мундштуком, собираясь продать их - кому?.. - торжествующе спросил Петраков, для которого то ограбление стало вершиной карьеры.
       - Доктор Гербильский ничего не знал об этих намерениях, - с металлом в голосе ответил Яворницкий.
       - Да, он так и говорил, - двусмысленно усмехнулся Петраков. - В любом случае, не надо вам никуда бежать. Счас я пойду и приведу кого надо. У Батьки разные люди есть, найдется кому тело осмотреть. - А вы того... покиньте место преступления. Закройте на ключик, а ключик мне лично в ручки.
       - Пойдемте, господа, чай остынет, - сказал Яворницкий и первый вышел из комнаты.
      
       ***
       В это же время доктор Гербильский, будь у него такое желание, мог рассмотреть в окно неоклассическое здание музея. Однако он был занят, прикладывая фонендоскоп к груди господина Ворожейкина, штатного фотографа и художника музея.
       Грудь выдавала свистящие хрипы, от которых мощные брови доктора сдвигались все ближе. Затем он велел Ворожейкину встать и начал выстукивать пальцами сложные мелодии по торчащим ребрам пациента.
       Ну что ж, поздравляю вас, - наконец прогудел Гербильский, отпустив пациента опять под одеяло. Бронхит, но вы уже из него выкарабкиваетесь. Как это вас угораздило?
       - Да как-то так, не повезло, - прокашлял Ворожейкин, подтягивая одеяла повыше. Несмотря на то, что Ворожейкину перевалило за четвертый десяток, в постели из-за своего небольшого роста он выглядел как больной ребенок, и даже на его круглом усатом лице была написана искренняя детская обида.
       - Неделю назад возвращался с ночного дежурства в музее, вы ж знаете, времена какие, Дмитрий Иванович сам с маузером в обход ходит...
       - Так Махно же вам охранную грамоту дал и людей в ночной караул, разве нет? - осведомился Гербильский. - После того, как они с Дмитрием Ивановичем так славно в "Астории" всю ночь просидели. Об этом весь город знает.
       - Знает то знает, но Дмитрий Иванович сказал, что махновец пусть снаружи стоит, а внутри мы все равно будем дежурить. Весь город знает, что у нас скифское золото лежит, из последней экспедиции в четырнадцатом. Эх, какие были дни, спокойствие, стабильность, трамвай ходил...
       - Он и сейчас ходит, - заметил доктор.
       - Да разве это ходит?.. ну вот, возвращался я в пять утра, поскользнулся на углу Соборной по этой гололедице и упал так, что сознание потерял. Пролежал час, не меньше, и никто не помог! Домой добрался и сразу слег. Вот, только вчера смог одеться и доползти до соседей, попросил Ивана Антоныча вас найти.
       - Ну что ж, - встал доктор. - Топите, сколько можете, экономить сейчас нельзя. Воды пейте побольше горячей. Температуры у вас нету, так что банки поставьте вечером. Кашляйте как можно больше, бейте себя в грудь и кашляйте. Если вдруг горчица есть, то и горчичники можно...
       Ворожейкин вяло махнул рукой. И впрямь, глядя на стены с более светлыми пятнами обоев и большое пятно там, где стоял пущенный на дрова шкаф, трудно было заподозрить, что в доме осталось такое сокровище, как горчица.
       У доктора Гербильского просто руки чесались выписать рецепт, по привычке, но что толку в рецепте, если аптеку разгромили еще летом деникинцы?
       Вдруг в дверь кто-то застучал.
       - Владислав Акимович! - донесся снизу молодой голос. - Это я, Кикоть!
       - Откроете? - умоляюще посмотрел на доктора Ворожейкин, не желая выбираться из-под теплых одеял.
       - Конечно, - кивнул тот и пошел открывать.
       Увидев доктора, Кикоть вдруг как-то смутился. Вид у него был встрепанный и растерянный, старая шапка набекрень, и шарфы поверх пальто намотаны крайне небрежно, в просвет проглядывало горло с взволнованно ходящим кадыком.
       - Что случилось? Музей ограбили? - взволновался доктор, который пользовал всех сотрудников музея, и знал, что белобрысый светологлазый Кикоть обычно отличается крайней невозмутимостью, "как вода стоячая", по выражению его раздосадованной невесты.
       - Нет, не ограбили... Тело нашли, - сообщил Кикоть, и, пока доктор переваривал новость, неловко добавил: - Тело сторожа нашего бывшего, Николая Колесникова. Шею ему свернули.
       И отвел глаза.
       Доктор болезненно скривился.
      
       "1919 г., 7 мая
       В музей были возвращены две старинные трубки с мундштуками, которые, очевидно, были выкрадены Николаем Колесниковым с целью продать их доктору Гербильскому".
      
       Из книги "Вiхи музейної бiографiї. До 160-рiччя заснування Днiпропетровського iсторичного музею iменi Д. I. Яворницького"
      
      
       Остаток дня доктор Гербильский провел, навещая многочисленных больных.
       Приступ хронического панкреатита у инженера Гринченко прошел на удивление быстро, впрочем, теперь ему было куда проще соблюдать предписание насчет холода, голода и покоя.
       Астматичке пани Лантух родственники с хутора Андреевка передали мешок сушеного зверобоя, и она целый день дышала паром из носика чайника. Коклюш у детей пани Жежерун тоже почти прошел, и прочие больные словно сговорились вести себя примерно, но... чего только доктор не наслушался в связи с найденным в музее трупом!
       Больше всего общественность хотела, чтобы вора покарал восставший из саркофага фараон. Когда доктор резонно указал, что Дмитрий Иванович из своей экспедиции в Египет не привез ни одной мумии, пани Жежерун возмущенно возразила, что видела эту мумию в витрине собственными глазами.
       - Если в витрине и собственными глазами, - отвечал доктор, - то я его тоже видел. Это часть постоянной экспозиции музея. Только не фараон, а скифский воин, и не из саркофага, а из кургана, и не египетского происхождения, а самого что ни есть екатеринославского.
       - Большая разница!.. - отмахнулась пани Жежерун с великолепным презрением к фактам.
       Однако доктор понимал, что если в его присутствии обсуждают всякую ерунду про фараонов, то, стоит ему выйти за дверь, как разговор неизбежно зайдет о нем самом.
       Вспомнив древний анекдот про серебряные ложечки и "осадок-то остался!", доктор только недовольно крякнул.
       Он ведь самого Колесникова видел всего раз или два, а помог его пристроить на место сторожа в музей благодаря ходатайству своей бывшей медсестры, с которой был знаком еще со времен войны с японцами.
       Поверил ее клятвенным заверениям, что мужчина он честный, ответственный и непьющий, а работу в мебельной мастерской потерял благодаря интригам племянника главного мастера.
       И только после ареста Колесникова узнал, что тот собирался предложить эти клятые трубки ему, видимо, узнав про коллекцию от жены.
       Никто из приличных людей (следователя Петракова доктор Гербильский в таковых не числил) даже не намекал, что доктор выступил вдохновителем или, упаси Боже, прямым заказчиком этой нелепой кражи.
       Точнее, никто не намекал об этом в глаза, однако доктор заметил, что гости стали намного реже просить его показать и рассказать про свою коллекцию, и постепенно сам доктор заметно остыл к любимому хобби.
       Несмотря на перенесенный моральный ущерб и полную невинность в глазах закона, в статье "Екатеринославских губернских ведомостей" их имена оказались напечатаны в одном абзаце.
       И отныне почтенный доктор Гербильский оказался навсегда связан с неудачливым вором, ленивым столяром и плохим мужем Николаем Колесниковым.
       Будучи реалистом, доктор понимал, что нелепая и скандальная смерть Колесникова только упрочила эту связь, и мысль эта ему крайне не нравилась.
       После окончания обхода доктор планировал навестить Елену Ильиничну в ее скромном домике в Аптекарской балке. Он предполагал, что та, наслушавшись все тех же сплетен, может впасть в истерику при одном его виде, но считал обязанным хотя бы предложить ей свою помощь.
       Однако Елена Ильинична, выглянув на его стук, торопливо посадила собаку на цепь и распахнула калитку с бледным подобием улыбки.
       - Спасибо, что пришли, Александр Григорьевич.
       - Ну что вы, как я мог не прийти? Спасибо, что впустили, - усмехнулся доктор, и Елена Ильинична взглянула на него со внезапным испугом.
       - Значит, слухи не только у нас в балке ходят? Ох, до чего же мой никчемный муж ухитрился... даже смертью своей...
       И она расплакалась, безвольно осев на стул.
       - Привезли... а мне его даже похоронить не за что... как при жизни все на мои плечи сваливал, так и умер...
       - Кто привез? - встрепенулся доктор. - Елена Ильинична, так что же, он... здесь?
       - В сарае лежит, - махнула рукой женщина. - Кто-то там из махновцев тело осмотрел, сказал, в драке шею свернули. А наш адрес, видно, в музее дали. Я только-только успела узнать, что Николай умер, как вижу, уже везут... на телеге, накрытого...
       Голос дрогнул, но на этот раз она сумела справиться с собой.
       - А я могу его осмотреть? - вдруг спросил доктор.
       - А почему нет? - пожала плечами вдова. - Только лампу возьмите, темно уже совсем.
       Пока Елена Ильинична искала лампу, доктор незаметно положил на подоконник пачку настоящего чаю и придвинул поближе горшок с геранью, надеясь, что вдова не заметит упаковку до его ухода.
       Труп в сарае таращился молочно-белыми глазами в потолок и выглядел именно так, как должно было выглядеть тело, пролежавшее неопределенное время в холоде, а потом подвергшееся воздействию тепла. И даже еще хуже, поскольку без драки перед смертью дело точно не обошлось: у Колесникова были разбиты костяшки пальцев, огромная ссадина на лбу и проломлен затылок.
       Доктор поднес лампу поближе, стараясь рассмотреть лоб, в котором среди запекшейся крови виднелись какие-то странные черные чешуйки. Такие же чешуйки он нашел на костяшках и ладонях покойника. В нос доктору шибала то сладковатая вонь разложения, то более резкий и кислый запах рвоты.
       Свет в лампе мерцал, и по раздутому зеленоватому лицу покойника пробегали гримасы, по большей части, как казалось доктору, насмешливые.
       И вдруг во дворе хриплым сорванным голосом забрехала собака. Вдова вышла из дома.
       У калитки топтался Василий Петраков.
       - Вечер добрый, гражданочка! - тут он увидел выглядывающего из сарая доктора.
       Петраков распахнул калитку, подбежал к доктору, грубо за локоть оттянул его в сторону и зашипел на ухо:
       - Что доктор? Подельничка своего кокнули, теперь с его женой шуры-муры разводите? - Его свободная рука теребила кобуру в попытке извлечь наган.
       Гербильский спокойно освободился от хватки и положил руку на кобуру порученца.
       - Я-то, молодой человек, по долгу врачебному пришел, вдову поддержать. А вы что здесь Пинкертона строите? Власти нынче-то нет - анархия-с. Вряд ли вас кто-то уполномачивал на расследование.
       Лицо Петраков пошло пятнами, глаза выпучились,
       - Ах ты ж контра недобитая. Власти говоришь нету? Я тут - власть. Меня сам Совет рабоче-крестьянских и солдатских депутатов уполномочил вас, барыг и жуликов, давить. Мои полномочия Батька подтвердил! - пальцы Петракова окаменели на кобуре.
       - Тогда извольте ознакомится с Вашим мандатом.
       Порученец наконец расстегнул кобуру и ткнул стволом в живот доктору.
       - Вот мой мандат, контра!
       Гербильский опустил глаза к животу.
       - Незаряжен ваш мандат.
       Порученец взвел ударник:
       - Желаете убедится, гражданин доктор? - в голосе Василия зазвучали непривычные нотки стали.
       - Желаю, чтобы вы определились. Или стреляйте, или пропустите меня.
       Петраков сплюнул и, оглянувшись на замершую в двери хатки вдову, отступил в сторону. Доктор, развернулся к ней, прощально приподнял шляпу и удалился.
      
       "1919 г., 3 мая
       Д. И. Яворницкий обращается к хранителю музея Корнею Павловичу Шамревскому с просьбой осмотреть место, где закопан памятник Екатерины Второй и закидать его щебнем, потому что, как ему показалось, кто-то пытается откопать памятник".
       Из книги "Вiхи музейної бiографiї. До 160-рiччя заснування Днiпропетровського iсторичного музею iменi Д. I. Яворницького"
      
       Выбираясь из балки, доктор так и этак обдумывал увиденное при осмотре, но общая картина происшествия никак не складывалась, противореча друг другу в важных мелочах.
       Возможно, если Василий Петраков был чуточку поумнее или раздражал его капельку меньше, доктор бы махнул рукой на связанный со смертью Колесникова репутационный ущерб.
       Однако теперь ему остро захотелось взглянуть на пресловутый шкаф Левенсона, в котором нашли тело, и он раздумывал, этично ли беспокоить Дмитрия Ивановича в девять часов вечера в декабре подобной просьбой.
       Попутно доктор раздумывал над тем, у кого был мотив и возможность убить Колесникова. Казалось очевидным, что, во-первых, Колесников ночью пробрался в музей, чтобы исправить свои ошибки и украсть что-то посущественней трубок, во-вторых, убил его человек не посторонний.
       Кто-то, обладающий достаточной физической силой, сломал ему в драке шею (Колесников не был силачом, но хиляком он тоже не был) и спрятал труп в шкаф Левенсона. Место преступления, место, куда спрятали тело, - все выдавало в убийце сотрудника музея.
       "Если бы установить точно, в чье дежурство убили Колесникова! - досадливо подумал доктор. - Маловероятно, что, если в здании были Колесников и дежурный по музею, Колесникова убил кто-то третий, тайно пробравшийся в музей вслед за Колесниковым. Такого даже Эдгар Уоллес не напишет!"
       Однако состояние тела и холодная погода давали разбег в три-четыре дня, так что под подозрением оказывались почти все сотрудники музея, даже пожилой, но крепкий музейный хранитель Корнелий Павлович.
       А вместе с ним и молодой и крепкий архивист Кикоть, и сторож Орленко, и второй хранитель, Антон Носок. Разве что шестидесятилетнего сторожа Агеева с его грудной жабой, и хилого страдальца Ворожейкина можно было исключить, не задумываясь.
       И Дмитрий Иванович, бесспорно, тоже это понимал, так что стоит ли вообще беспокоить его рассуждениями на эту тему?
       И тут доктор понял, что ему обязательно нужно задать Дмитрию Ивановичу один вопрос, который, если он прав, сразу переводит его рассуждения из абстрактного теоретизирования в дело конкретное и насущное, и действовать тут надо как можно быстрее.
       К счастью, в окне дома с мезонином горел свет зеленой лампы.
       Яворницкий быстро впустил гостя внутрь, и доктор, потоптавшись по домотканым половикам, переложил кобзу с одного угла дивана в другой и неловко сел, рассматривая висящие на стенах многочисленные фотографии из экспедиций.
       - Простите за такой поздний визит, - начал он, и тут его взгляд упал на лежащие на столе рядом с лупой предметы.
       Какое-то металлические трубки, крючки, шарики, пряжки... грубоватый гребень с тяжелыми острыми зубьями... и вдруг доктор заметил невероятно изящный изгиб шеи оленя, стилизованную лапу барса... он вздохнул и тихо прошептал:
       - Значит, все это подделки? Скифское золото украдено?
       Яворницкий нахмурился и поправил гибкую шею лампы так, чтобы лучше видеть лицо собеседника.
       - Как вы узнали?
       - Я не узнал, я предположил, - честно ответил доктор. - Все говорили про труп в шкафу Левенсона, и ни один человек не заикнулся о том, что из музея что-то пропало. Значит, кражи не было? Но тогда почему убили Колесникова? Все говорило о том, что он столкнулся с другим вором и проиграл. Но почему убийца не забрал то, за чем пришел? Какая ему теперь разница? И тогда я подумал, что он не просто забрал нечто ценное, а заменил его подделкой, и возможно, не в первый раз. А Колесников просто застал его за этим занятием. А из всех музейных сокровищ куда удобней украсть и подменить маленькие золотые предметы, чем, например, портрет Ивана Поддубного, - неуклюже пошутил доктор, видя, как тени превращают лицо Яворницкого в трагическую маску с провалами глаз и резко очерченными углами рта. - Золото относительно легко спрятать, золото всегда в цене, более того, если у вора получится добраться до Европы, то на первый план выйдет культурно-историческая, художественная ценность этого золота.
       - Да... - глухо протянул Яворницкий. - Именно так.
       - И вижу, вы раньше меня пришли к тем же выводам, Дмитрий Иванович.
       - А надо было еще раньше, Александр Григорьевич, еще раньше! Как же я ухитрился не заметить, что больше половины коллекции подменили на гальванопластику! - Яворницкий ударил кулаком по столу, и грубые бусины разлетелись по зеленому сукну, как бильярдные шарики. - Это ведь не одного дня дело, и не одной недели! Какая-то мразь из моих же сотрудников, на моих глазах почти год воровала из музея, а я и в ус не дул!
       - У вас было достаточно других хлопот, - деликатно заметил доктор.
       - Да! И пока я не давал разграбить мой музей снаружи, его тихо обкрадывали изнутри!
       - У вас есть предположения, кто? - поинтересовался доктор.
       - Вы думаете, так легко подозревать людей, которые мне уже как семья? - горько махнул рукой Яворницкий и упал в кресло. - Я не знаю. Кто угодно. Ни один из них. А у вас есть мысли на этот счет?
       - Возможно, вы считаете, я лезу не в свое дело... - смущенно начал доктор.
       - Помилуйте, какое же оно не ваше, если этот усердный, но туповатый юноша числит вас в главных подозреваемых? - невесело хмыкнул Яворницкий.
       - И то верно, - обрадовался Гербильский. - Тогда, Дмитрий Иванович, если вы не сочтете мою просьбу странной, я бы хотел взглянуть на шкаф Левенсона, а потом уже излагать свои соображения. Они во многом из зависят от того, что я найду в шкафу.
       - Вы там ничего не найдете, шкаф тщательно вымыли изнутри. Но, если вы считаете нужным... - пожал плечами Яворницкий и легко встал с дивана. - Прошу за мной.
       Они вышли на темную, промозглую улицу и быстро зашагали наверх. Яворницкий, погрузившись в свои мысли, так яростно стучал тростью по брусчатке, что Гербильскому вдруг подумалось, что обкрадывать свой музей Дмитрий Иванович, конечно, не мог, а вот свернуть вору шею на месте преступления - хватило бы и ярости, и силы в руках...
       - Кстати, давно я ничего не слышал про господина Левенсона, - торопливо заговорил он. - Как у Вильгельма Яковича дела?
       - О, Вильгельм Якович проявил себя не только как щедрый меценат, но и как умнейший человек! - добродушно, с искренним восхищением отозвался Яворницкий, отвлекшись от невеселых раздумий. - Умнейший! Он еще в мае, при большевиках, добровольно пожертвовал музею часть своей коллекции фарфора - пусть, мол, народ просвещается. Благодаря этому обзавелся специальным удостоверением от, дай Бог памяти, Екатеринославского комитета по охране памятников искусства и старины. И почему это большевики так любят вместо людей титуловать свои учреждения? За пару месяцев полдесятка комитетов развели!.. В общем, уехал Вильгельм Якович с этим удостоверением в экспедицию, зарисовывать образцы народной живописи в Петриковке... да как-то незаметно взял и до Парижа доехал...
       - Укатился Колобок! - улыбнулся и доктор Гербильский. - Так что это выходит, шкаф с мая стоит пустой?
       - И даже не закрытый, - подтвердил Яворницкий. - Там был был какой-то хитрый кодовый замок, местный умелец делал. Вильгельм Якович и его снял и увез...
       ...Шкаф оказался стандартным сейфовым шкафом, металлическим, герметичным, выкрашенным изнутри и снаружи черной краской. На двери красовался простой металлический засов и пустые дужки замка.
       И стоял, кстати, в одном помещении с частью скифской коллекции.
       Доктор облазил шкаф на коленях изнутри и снаружи. На внутренней стороне двери, косо подсвечивая ее поверхность, он обнаружил хорошо затертое пятно, а в углу сейфа на полу словно бы на секунду едко пахнуло рвотой, и этого для доктора было достаточно.
       - Дмитрий Иванович! - с кряхтением разогнулся он. - Идите сюда, попробуйте меня ударить!
      
       ***
       - Товариш дохтор! Товариш дохтор!
       К Александру Григорьевичу через бульвар спешил низенький махновец в бурой поддевке, странной бобровой шапке, с винтовкой через плечо. Гербильский остановился.
       - Товариш дохтур! Батька вас кличе. Там товаришу Стукову плохо. Трясёться весь, пена ртом идьот. Срочно, говорить Батька, Александра Григорича приведи.
       - Черт побери. Только анархиста-эпилептика не хватало, - подумал Гербильский и поспешил за махновцем, которого он признал.
       Родион, Родька был одним из охранников, которых Батька приставил к музею. Доктор решил завязать разговор.
       - Занятная у вас шапка, любезнейший.
       Шапка действительно была занятная. Дорогой бобровый мех был на верхушке грубо и неаккуратно прошит толстыми сапожничьими нитками. Даже субтильному Родьке она была мала и, сбившаяся на макушку, выглядела как известный каучуковый предмет мужской гигиены.
       Родька заулыбался:
       - Та то Батька ж сказал, що кожний хто хоче йсть, пыть, тепло вдягтысь, може пойти в магазин и получить безоплатно. От заходимо ми в один магазин, де мехом барыжать. И говоримо, що, мовляв, хазяин, выдай нам шапок та рукавиць. А вин такий: ничего не знаю, идите отсюда.
       Ну ми говорим, ах ти ж контра, и экспроприювали его помаленьку. Вы не думайте, товаришу дохтор. Ми його не грабували. Ми лише мих взяли, щоб одежу утеплить. Да и не було там ничого цикавого, одни якись шкурки що ти собачи хвости. А мени свезло. Мени така штука перепала, шо я с нее шапку пошив. А шо, товаришу дохтор, це правда говорять, що ця штука багатим баришням идем вместо рукавиц?
       Гербильский наконец понял происхождения чудной шапки махновца. Конечно же! Это ведь бывшая бобровая муфта.
       - Истинно так.
       - Тю, эти буржуи странные! А как в ней ходить? Руки як связанные. Краще б звычайных рукавиц нашили.
       Спутник доктора оказался словоохотливым малым. Это стоило поощрить.
       - А что там за переполох в Музее, вы слышали?
       - Та якогось мазурика в железном шкафу прикрыли, от вин и здох. Казалось би, делов! Здох так здох - вже ничого не скрадет. А ця бильшовцька криса Петраков налетила мов жандарм при старой власти, мовлял ти Родион в той тиждень по ночам дежурил. Батькой пугав. Тiльки ми ще подивимось, хто Батьке дороже, идейний анархист, чи шльондра червона.
       - И что вы видели, той ночью.
       - Та ничого я не бачив! - випалил Родька, осекся. И стал делать вид, что дальнейший разговор ему не интересен.
       Гербильский нащупал в кармане кулек тыквенных семечек, что один из пациентов сунул ему вместо оплаты.
       - Угощайтесь, Родион.
       Махновец протянул ладонь, и несколько минут они шли, лузгая семечки. Впрочем, доктор скорее делал вид, что наслаждается лакомством. Вторая рука была занята саквояжем, а плевать на дорогу, как спутник, он не желал.
       - Вы, Родион, я смотрю, человек любознательный. Хотите интересный научный факт?
       Махновец с интересом посмотрел на врача.
       - Цикаво, давайте.
       - Английские ученые установили, что, когда человек много врет, в его организме выделяется серум, из-за которого барышни, потом бывают очень недовольны.
       Повстанец скис:
       - Шо, сильно недовольные?
       - Я знал одного журналиста, он из-за этого повесился.
       - Так шо, треба всегда говорить правду, так як же так...
       - Что вы! Правда такая штука, не каждому расскажешь. Но эти же ученые пишут, что достаточно ее просто кому-то рассказать, и серум перестает выделятся и выходит из организма.
       Убежденный анархист Родька непроизвольно перекрестился:
       - Ото бисова штука оця ваша наука. Слухайте, доктор, ви я бачу людина порядна. Я вам щас шось розповим, только никому не слова. Добро?
       - Не сомневайтесь.
       - Тодi слухайте.
      
       ***
       ...Родька услышал какой-то шум в саду за музеем. Снял с плеча винтовку и выглянул из-за угла. Он увидел тени с лопатами в руках, которые, шушукаясь и матюкаясь искали что-то на земле.
       - А ну руки вгору! А то перещелкаю усих!
       Держа винтовку, повстанец подошел к копачам, в которых узнал бойцов из четвертой роты: фартового из Житомира, бывшего дьячка из Синельникова, и огромного матроса-черноморца.
       - Шо вы, сукини родычи, тут робите?
       - О, Родя. - "Фартовой" узнал охранника. - Пушку то опусти.
       Боец лишь крепче сжал в руках винтовку.
       - Ты эта, не кипишуй. Ты слышал? Статуя, что тут зарыта она ведь из золота была. Краской сверху только покрашена. Ну, мы думаем, раскопаем, возьмем по чуть-чуть и в Крым. - рот "фартового" расплылся в блаженной улыбке.
       - Шо ти мелеш! Яке золото? Яка фарба? Я мацав цю стерву, коли ми ее в семнадцятому валили. Якись зельоний метал.
       - Зеленый, говоришь? - матрос посмотрел сначала на Родьку, а потом злобно на "фартового".
       - Золотая, твою мать? - Он толкнул "фартового" в грудь черенком лопаты, тот упал на землю. - Такая же золотая, как та трава была коноплей! Такая же золотая, как тот писатель богатей! Такая же золотая, как то собачье мясо! Что я когда-то еще с тобой какие-то дела имел! Балабол!
       Матрос плюнул на землю, бросил лопату в лежащего на земле фартового и пошел прочь. Дьячок так же отбросил рабочий инструмент и поплелся за матросом.
       В этот момент Родька ощутил скользящий по хребту цепкий взгляд. Он обернулся, за его спиной было темное окно музея, и кто-то или что-то на него смотрел оттуда. Он подошел к окну, но в темноте не смог ничего разглядеть.
       "Фартовой" кряхтя поднимался с земли.
       - Уйобуй звидси! Ще будешь щось мутить - Батьке доложу.
      
       ***
       Не было ни гроша, а тут рупь.
       Каким же было удивление сотрудников музея после двух лет музейного затишья, когда рано утром к каждому из них явился Кикоть и сообщил, что профессор просит всех собраться - подготовить экспозицию. Батько Махно издал приказ о проведении большой лекции-экскурсии для бойцов Революционной Армии на тему истории запорожского казачества. Собрались практически все, приковылял даже покашливающий Ворожейкин. Отсутствовал только Кикоть, видимо решивший, что беганье по городу - вполне достойный вклад в просвещение бойцов революции.
       Однако в кабинете директора их ждали не ящики с малоценным реквизитом для лекции, а хмурый Яворницкий вместе с двумя неожиданными гостями - доктором Гербильским и Василием Петраковым.
       - Один серый, другой белый, два веселых гуся, - пробормотал себе под нос Шамраевский для того, чтобы не выругаться.
       Неладное почуяли все, и в этот момент, когда сотрудники музея взволнованно посматривали друг на друга, отсутствие Кикотя особенно бросалось в глаза.
       - Господа, - начал Яворницкий, тяжело опершись на стол ладонями. - Как вы знаете, три дня назад в музее нашли труп нашего бывшего сотрудника, Николая Колесникова. По городу пошли идиотские слухи, что в его смерти виноват доктор Гербильский... погодите-погодите, Василий Алексеевич, - поднял Яворницкий руку, останавливая дернувшегося Петракова. - И доктор начал размышлять над этой смертью. Доктор здесь, чтобы поделиться своими размышлениями с вами, коллеги. А господин Петраков - чтобы произвести арест, если слова доктора покажутся ему достаточно убедительными.
       - Пока что господин... - он взглянул на сжавшего зубы порученца - ...товарищ Петраков убедительно настроен арестовать меня, - улыбнулся Гербильский. - Но согласился выслушать, за что я ему искренне благодарен.
       Гербильский иронически кивнул Петракову, и тот заиграл желваками.
       - Вначале я предположил самые очевидные вещи, - начал Гербильский своим хорошо поставленным актерским баритоном. - Колесников хотел ограбить музей, столкнулся с другим вором и был убит. То, что он намеревался повторно ограбить музей, я узнал из очень надежного источника, так что давайте считать это первым фактом расследования. Тот факт, что его убили в музее, а не в канаве и не в подворотне, тоже достаточно четко свидетельствовал, что он столкнулся с другим вором и проиграл в драке. Следующий вывод было непросто сделать даже мне, но первым к нему пришел Дмитрий Иванович, - Гербильский вопросительно оглянулся на Яворницкого, и тот кивнул. - Вор и сотрудник музея - одно и то же лицо.
       Пресекая начавшийся ропот, Яворницкий поднялся из-за стола и произнес:
       - Позавчера я обнаружил, что половина нашей скифской коллекции украдена!
       - Как? - пискнул хранитель Носок. - Все на своих местах!
       - На своих местах лежат копии из гальванопластики, - хмуро сообщил Яворницкий и снова сел.
       - Таким образом, - вернул общее внимание к себе Гербильский, - мотивом убийства была не столько жадность, сколько страх разоблачения. Обычный вор мог, победив в драке, связать Колесникова и уйти с добычей. Но сотрудник музея обязательно должен был заткнуть Колесникову рот и выиграть время. Рискну предположить, что у него был давно разработан план бегства из Екатеринослава в Константинополь или Париж. Однако он не хотел уезжать нищим беженцем, он хотел прибыть на новое место с хорошим капиталом. Капитал уже лежал у него под рукой, оставалось только переступить через кое-какие этические запреты...
       Гербильский сделал драматическую паузу. Петраков скучливо пошевелился и зевнул.
       - Што вы стрелки так переводите, доктор, будто это и не вы, а кто-то из музея, а кто - сказать не могу, любой мог покрасть. Вам ведь это и надо? Раскидать вину на всех, чтоб никого не арестовали? Так Батька миндальничать не будет, он допросит так...
       - ...что и невиновный признается, - серьезно подхватил Гербильский, не успел Петраков достойно ответить, как в дверь кабинета постучали.
       Замызганный мальчишка-посыльный сразу направился к столу директора и вручил Яворницкому записку. Прочитав ее, он еще более хмуро кивнул Гербильскому и грузно сгорбился.
       - Вы абсолютно правы, товарищ Петраков. Кроме директора, вором мог стать каждый сотрудник музея. Исключить можно было только тех, кому бы не хватило сил победить в драке насмерть. Прошу не обижаться, но я вам как доктор скажу, что это господин Агеев и господин Ворожейкин.
       Те обижаться даже не думали, наоборот, расцвели; однако, заметив, что Гербильский настроен продолжать, как-то смогли пригасить свою радость и снова обратились в слух.
       - Если бы мы точно знали, в какую из ночей Колесников оказался в шкафу, для изобличения убийцы достаточно было посмотреть график дежурств. Но тело хранилось в холодном герметичном шкафу, что сильно замедлило процесс разложения. Только когда Нестор Иванович выдал ордер на дрова, начался процесс разложения и появился повод заглянуть в шкаф Левенсона... Определить точную дату смерти по состоянию трупа было невозможно. Но, когда я осматривал тело, то сделал несколько интересных находок. Например, в костяшках пальцев, ране на затылке и ссадине на лбу покойного застряли чешуйки черной краски.
       Гербильский опять остановился, чтобы отдышаться.
       - И че? - прямолинейно спросил Петраков.
       - Такой же краской был покрашен шкаф Левенсона, - сообщил Гербильский.
       - Так может, его в драке мордой об шкаф приложили!
       - Возможно. Хотя тогда у него был бы сломан нос, а не разбит лоб. В драке очень сложно разбить именно лоб, понимаете? Думаю, здесь вы можете опереться на свой личный опыт, товарищ Петраков. Но допустим.
       И так же возможно, что он сам промахнулся по противнику и разбил костяшки о шкаф. И даже возможно, что его ударили сначала лбом, потом затылком об этот пресловутый шкаф. Но вам не кажется, что если долго бить живым человеком о пустой железный шкаф, то кто-нибудь это услышит? Например, дежурный охранник от Нестора Ивановича. Но самое главное, что, осматривая шкаф, я нашел несколько мест, где краска слегка слущилась, не снаружи шкафа, а внутри!
       Петраков устало хмурил лоб пытаясь проиграть в голове схему, что рисовал доктор.
       - Дело в том, что драться двоим внутри шкафа невозможно! Мы с Дмитрием Ивановичем проверяли, - признался Гербильский. - Зато... один человек, закрытый в шкафу на простой засов, может бить в дверь кулаками. Затем, в приступе отчаяния - головой. Затем, когда ему станет дурно от сотрясения мозга, его может стошнить. Колесников поскользнулся на луже собственной рвоты, упал и свернул себе шею. И к лучшему, потому что иначе он бы медленно умер от удушья, - сухо подытожил Гербильский. - Никто не прятал его тело в шкафу, он спрятался там сам, еще живой. Он надеялся, что его не заметили. Однако дежурный сотрудник его заметил, просто отвлекся ненадолго на шум за окном. А затем вернулся и задвинул засов шкафа... Для этого не требовалось ни физической силы, ни большого ума. Только подлая, тихая жестокость.
       На мгновение все в кабинете притихли, словно пытаясь вообразить себе предсмертное отчаяние Колесникова.
       - Так и чего вы добились своими умо-за-клю-чениями, доктор? - рассеянно спросил порученец. - Мы ж теперь подозреваем всех и дохляков тоже. - И он ткнул пальцем в Агеева и Ворожейкина.
       - Уважаемый, никого допрашивать уже не надо, - отозвался Гербильский. - Лучше подумайте, в этом ключ ко всему: для чего убийца вообще оставил труп в шкафу так надолго?
       Петраков честно задумался.
       - А зачем его вытаскивать вообще?
       - Ну, например, если бы тело Колесникова обнаружили лежащим здесь в парке, всего в двух шагах от Исторического, связал бы кто его смерть с музеем? Да никоим образом! Все бы подумали про случайную кончину в пьяной драке. Напротив, находка тела в шкафу заставила Дмитрия Ивановича проверить коллекцию. Сразу дала понять, что убийца - один из сотрудников музея. Разве не в его интересах было вытащить оттуда тело как можно быстрей? Ладно день-два, пока он не придумает, как незаметно вытащить тело и бросить его рядом с оградой, но Колесников пролежал в шкафу больше недели!
       И все потому, что вы, господин Ворожейкин, так неудачно поскользнулись, упал в сугроб и всерьез разболелись, - даже как будто с толикой сочувствия сказал Гербильский, обернувшись к Ворожейкину. - Представляю, в каких кошмарах вы промаялись все эти дни. Тут, право, в Божью кару можно уверовать...
       - О чем вы говорите! - пискливо возмутился Ворожейкин, когда до него дошла суть обвинения. - Какая Божья кара, какой из меня убийца, что вы тут дотеоре-кха-кха! - дотеоретизировались!
       А оборудование в вашем сарайчике - это тоже теория, или все-таки практика, а? - как грозовая туча, прогрохотал Яворницкий. - Кикоть все нашел! И плохо вы спрятали украденное, Владислав Акимович! Плохо! Ну кто в наше время прячет ценности в самоваре! Ведь вместе с самоваром украсть могут!
       Я не... Это не... - заикался бледный Ворожейкин. - Я не хотел, чтобы так вышло! Не хотел! Не хотел! Я никого не убивал!
       Вы просто закрыли шкаф на засов, - вздохнул Гербильский.
       Петраков молча подошел к Ворожейкину и взял того за плечо.
       - Родион! Дуй-ка в Асторию. Скажи, что взяли падлу.
       Не прошло и получаса на улице раздалось ржание лошадей и шум.
       - Вот и экскурсия с лекцией - пробурчал вечно недовольный Шмараевский.
       Дверь распахнулась, и первым ввалился двухметровый детина, державший в руках громоздкий "льюис" легко, как барышня зонтик. Под его охрану Петраков и сдал полуобоморочного, непрерывно кашляющего Ворожейкина, а сам подошел к Батьке.
       Нестор Иванович Махно был в шинели поверх потертой "венгерки" и папахе, которая на невысоком атамане казалась просто огромной. На темляке его кавалерийской сабли был повязан огромный алый кринолиновый бант, пару лет назад легко бы украсивший любую красавицу.
       Из толпы охранников с любопытством выглядывал Родька.
       Махно подошел по очереди к Яворницкому и Гребильскому, сграбастал их руки, с широкой улыбкой приветственно потряс, а затем хлопнул Петракова по плечу.
       - Ну что, Василий, нашли душегуба?!
       Порученец коротко пересказал умозаключения врача, который, ловя вопросительные взгляды Петракова, одобрительно кивал. Выслушав, Батька выхватил саблю и поднес к горлу Ворожейкина.
       - Что ж ты падла, пока люди за счастье народное жопу рвут, душегубством занялся?! В глаза, падла смотреть. Не за убеждения ты его убил, не из голода, и даже не из-за бабы или пьяного угара. Ты ж, падла, народ свой обокрасть хотел.
       - Не губи, Батька! - заистерил Ворожейкин, упал в ноги атаману и попытался обнять сапоги, но охрана его оттацила и прижала к звездчатым плиткам пола.
       - Ты ж, гнида, вроде интелихентных. Будду там, Заратуштру читал, наверное, - Махно продолжал свою инвективу. - Закон Божий в гимназии учил хотя бы? Учил?
       Фотограф испуганно закивал.
       - А помнишь было там такое "Око - за око"?
       Ворожейкин испуганно уставился на атамана. Махно стал в позу.
       - Объявляю решение народного-революционного суда.
       Под "народно-революционным судом", атаман понимал, очевидно всех присутствующих.
       Он обвел их взглядом как бы сообщая, что выступает от их лица. Из толпы охранников выскочил тощий еврейчик в студенческой шинели, больших очках с кожаным портфелем, составившем бы честь и статскому советнику. Он достал из портфеля лист бумаги и некогда дорогую авторучку под стать портфелю, сел на ближайший стул, положил портфель на колени и приготовился писать.
       - Народно-революционный суд от лица всего трудового народа Украины, выслушав показания свидетелей и рассмотрев вещественные доказательства, за убийство с нечеловеческой жестокостью и попытку лишить трудовой народ культурных ценностей приговаривается быть публично помещенным в несгораемый герметичный шкаф, служивший орудием убийства, и быть зарытым на площади перед музеем в назидание потомкам.
       Подпись: командир Первой Революционной Армии Повстанцев Украины, Нестор Махно. Секретарь протянул ручку атаману, тот размашисто расписался.
       Яворницкий встал и подошел вплотную к атаману, нависнув над ним, как отец надо провинившимся чадом. "Чадо" же смотрело "отцу" дерзко в глаза, держа в руках обнаженную саблю, которая тем не менее казалась игрушечной.
       - Во-первых, я заявляю протест против такого, как вы изволили выразиться "нечеловечески жестокого" наказания. Во-вторых, я не потерплю на территории музея тел менее чем двухтысячелетней давности. И наконец, несгораемый шкаф - собственность Музея, на которую лично вы дали охранную грамоту.
       Атаман долго и зло смотрел в глаза профессору, затем повернулся к подручным.
       - Слышали, что товарищ профессор сказал? Возьмите где-нибудь пустой снарядный ящик. Заколотите. И в балочке закопаете. Увести.
       Он развернулся на каблуках и молча покинул помещение. Его свита подхватила под локти ничего не соображающего, так и не понявшего, что все уже кончено, Ворожейкина.
       Стук копыт и ржание лошадей растворились вдали, а Петраков продолжал отрешенно смотреть на закрытую дверь под аккомпанемент гробового молчания сотрудников Музея.
      
       - А стоит ли оно того? - вдруг устало провел рукой по лбу Яворницкий: человек, который не первый год совершал чудеса, отстаивая Музей при шести непрерывно сменяющих друг друга режимах.
       - Стоит-стоит! - вдруг встрепенулся Петраков. - Вы ж не для себя стараетесь, вы для народа! Народ вам знаете, как благодарен будет? Еще и улицу вашим именем назовет!
       - Поддерживаю товарища Петракова. Его устами глаголет истина, - церемонно кивнул Гербильский, и Дмитрий Иванович нехотя улыбнулся.
      
       ***
       Источником вдохновения для авторов этого рассказа послужила книга "Вiхи музейної бiографiї. До 160-рiччя заснування Днiпропетровського iсторичного музею iменi Д. I. Яворницького", которую мы здесь несколько уже цитировали.
       Однако позволим себе привести еще несколько цитат, ярко обрисовывающих положение музея в бурных 1919 - 1920-х годах.
      
       "1919 г., октябрь. Поступления денег не было. Расходы связаны с оплатой водоснабжения, элекроэнергии, приобретением краски и олифы для ремонта, заработную плату сотрудникам. Всего истрачено: - 5650 крб. 51 коп".
      
       "1919 г., ноябрь. На первое ноября в кассе музея оставалось 37058 крб 55 коп. Деньги поступили от пожертвования командаромом Батьком Махно на усиление бюджета музея - 10000 крб., что дало возможность выплатить сотрудникам жалованье 5100 крб. Известно также, что Нестор Махно видав Д. И. Яворницкому охранную грамоту на музей".
      
       "1919 г., 2 декабря. Комендант повстанческий войск имени Батька Махна дал музею разрешение на получение 200 пудов дров на пристани Палея по ул. Московской через комиссию по обеспечанию топливом".
      
       "1920 г., 1 августа. В регистрационном листе учреждения - Советского народного музея Екатеринославского отделения профссионального союза работников искусств - указаны фамилии сотрудников музея, должность, возраст и размер зарплаты:
       Яворницкий Д., 65 лет, директор, 5440 крб.;
       Шамраевский К., 60 лет, хранитель, 4690 крб.;
       Носок А., 28 лет, хранитель, 4690 крб.;
       Агеев П., 61 год, сторож, 2730 крб.;
       Кикоть М., 27 рокiв, библиотекарь, архивист, 4130 крб.;
       Орленко И., 38 лет, сторож, 2030 крб.;
       Струнников., 49 лет, художник, 4880 крб.
       Кравченко, 42 года (данных нет)".
      
       Также читателю, возможно, будет интересно узнать, что щедрый меценат Музея В. Я. Левенсон и его шкаф существовали на самом деле, хотя - насколько авторам известно - труп в него никто не прятал.
       "1922 г., 8 сентября
       В музее была сделана опись ценностей, выкраденных неизвестными лицами. Всего 675 предметов из золота, серебра и платини. Среди украденного: золотые фибули, сережки, большая шейная гривна, браслети, перстни, нашивки, пояса, большая серебряная чаша с чеканкой, старинная медная чернильница с позолотой, шейная цепочка, медная статуэтка запорожца, наградные медали < > Выкрадены були также ценности В. Я. Левенсона, которые хранились в отдельном шкафу и описи которых не было".
      
      

    Артем ШЕВЧЕНКО

    ЕСЛИ ОН ВЕРНЕТСЯ

      
       Тусклая лампочка с трудом разгоняла полумрак кабинета, поэтому инспектор Коган всматривался в рисунок долго.
       Лис по имени Чибо сильнее вжался в кресло и заискивающе оскалился.
       - И что это? - сухо осведомился Коган.
       - К-картина...
       - Вижу, что картина. Что вы изобразили?
       - Человека, - еле слышно ответил лис.
       - Это и так ясно. Что он делает, этот ваш человек?
       Инспектор вновь глянул на рисунок. Надо сказать, этот Чибо не без таланта. Люди изображены точь-в-точь, как на старинных гравюрах. И антураж сказочного города воссоздан достаточно детально. В центре - человек с деревянным мечом, стоит, будто выжидает. Лицо суровое. А перед ним - зловеще ухмыляющаяся черная туча.
       Где-то он уже видел этот меч...
       - Человек сражается с тьмой, - робко сказал лис.
       - Что?
       - С тьмой. Изначальным хаосом. Я так это назвал.
       - Великие прародители!
       Коган откинулся на спинку кресла и стиснул зубы. Глупец, какой же ты глупец, Чибо!
       Глубоко внутри шевельнулись древние волчьи инстинкты, хотелось зарычать, броситься на тщедушного лиса, впиться клыками в горло, ощутить вкус теплой крови... Спокойно, напомнил себе Коган, спокойно. Он не пещерный волк, охотящийся подобно диким предкам. Он - инспектор Департамента Государственной Безопасности, гражданин, разумный индивид. Он должен блюсти закон.
       - Вы состоите или состояли в так называемом Ордене Истины? - рявкнул Коган.
       - Что? Нет!
       - Вы знаете кого-либо из Ордена?
       - Нет!
       - Вы осведомлены, что члены Ордена - вне закона?
       - Я... никогда... Инспектор, послушайте! Вы не так поня...
       - Нет, это вы не так поняли, Чибо! - Коган наконец дал волю эмоциям. - Что это вы творите, а?
       Он потряс листком перед носом напуганного лиса.
       - "Человек борется с изначальной тьмой". Каково? Оказывается, не Звери-Прародители победили хаос, а человек? А знаешь ли ты, что это один из постулатов Ордена?
       Лис испуганно затряс головой.
       - Да, Ордена! Человек, по их мнению, не просто часть мифа. Человек, говорят они, существовал реально. Понимаете? Тысячи лет назад, но существовал.
       - Но... это же только сказки...
       - Сказки! Разумеется. Но кому-то выгоден беспорядок, и они ставят под сомнение учение Прародителей. Вносят смуту в умы своими ложными теориями. А такие, как вы, только помогаете!
       - Я?!
       - А кто же? Что вы нарисовали?
       - Это же просто картинка!
       - Картинка! Что, по-вашему, она символизирует? Почему против тьмы обратился всего один человек, а остальные будто не замечают? Почему с деревянным мечом?
       Он вдруг вспомнил, где видел этот меч. Полгода назад телевидение показало артефакты раскопок, и там была эта вещица, довольно хорошо сохранившаяся. Ученые поспешили объявить, что артефакт мог принадлежать мифическому человеку.
       - Вы же понимаете, Чибо, - продолжил Коган, - что за символ вы изобразили? Очевидно, деревянный меч не может служить оружием, однако человека это не останавливает. Он борется с тьмой одной лишь деревяшкой! Смекаете, к чему я веду? Человек настолько могуч, что в силах отбросить хаос в одиночку! Вот она - идея о всемогуществе человека. Идея, ставящая под сомнение все достижения нашей цивилизации, нашу культуру, историю, науку об эволюции, наконец!
       Лис не отвечал, лишь мелко дрожал, обхватив тело лапами.
       - А к чему они ведут, знаете? - рычал Коган. - Человек - венец эволюции, царь природы. Он познал мир, построил цивилизацию. Обучил зверей, дал им разум и знания. Отдал в наследство планету, а сам устремился покорять неведомые горизонты. Вот как они говорят! Человек дал нам все! Не тысячи лет эволюции, не борьба за существование, а человек. Да, Чибо?
       - Нет, нет, - заскулил лис. - Я ничего такого не хотел! Это просто картинка, фантазия!
       - Фантазия?
       - Да, да! Я увидел это во сне и решил нарисовать. Это просто творчество!
       Коган хлопнул по столу, и лис испуганно замолк.
       - А вот это хорошо, - сказал инспектор. - Это правильные слова, Чибо. Творчество. Вымысел.
       - Да, - кивнул лис, приободрившись. - Вымысел.
       - Вы послушный гражданин, Чибо, не нарушали раньше закон. Вы ведь работаете кондуктором трамвая?
       - Да.
       - Вот и работайте. А эту блажь с рисунками забудьте.
       - Забуду!
       - Хорошо. - Коган переложил бумаги на столе, делая вид, что ищет что-то. - Пока можете идти.
       Обрадованный лис вскочил на задние лапы, схватил шляпу, и мелко кланяясь, просеменил к двери.
       - И меньше смотрите телевизор!
       - Конечно. Как скажете. До свидания!
       За лисом захлопнулась дверь, и поднявшийся сквозняк разбросал только что собранные инспектором бумаги.
       Коган вздохнул, посмотрел на часы, бросил злополучный листок в ящик стола и потянулся.
       Теперь самое неприятное - отчитаться начальству.
       Кабинет шефа заливал красный свет заходящего солнца. Начальник - рослая горилла в костюме - стоял у стеклянной стены и взирал на Полис.
       - Ну что? - буркнул шеф, не оборачиваясь.
       - Он ничего не знает, - ответил Коган. - Просто фантазирует.
       - Ладно. Пусть живет.
       Инспектор тихо выдохнул. Чибо, конечно, тот еще чудак, но не преступник. Последнее дело - хватать невиновных.
       Директор отвернулся от окна и прошел к столу.
       - Садись, чего стал? Сам-то что думаешь?
       - Это все телевидение, - сказал волк, усаживаясь. - Без конца какие-то передачи, расследования. Лис впечатлился и нарисовал картинку.
       - Да, - пробасил шеф, наливая воды в стакан. - От журналюг один вред. Слышал про Гурр-полис?
       - Старые руины? А что там?
       - Раскопали остатки каких-то сооружений. Представляешь, многое неплохо сохранилось. Даже металлические каркасы. Предварительная оценка - не меньше тридцати тысяч лет. Как обычно, нашлись умники, которые приписали постройку человеку. Это, мол, остатки космодрома, откуда люди улетели к звездам. Все сенсаций им подавай, недоумкам!
       - И... что?
       - Да ерунда! Мне уже доложили, что это никакой не космодром, а нечто вроде парка развлечений. Следы зверей уже установлены, так что мы легко сможем опровергнуть это лже-открытие. Ты вот что мне скажи, Коган. Что думаешь об этом... ну, вообще? Про человека и эти теории?
       - Я просто делаю свою работу, - осторожно сказал волк. - И не загадываю наперед.
       - А я вот думаю. - Шеф опрокинул стакан в глотку и шумно выдохнул. - Неспроста это. Что-то грядет. Общество волнуется. Все больше этих так называемых находок, все больше обращаются за ответами в прошлое. Мы с тобой, Коган, знаем больше, чем они. Но многих ответов так и нет. Вот скажи, почему мы не в силах создать то, что сделано раньше? Все эти заводы, производящие товары сами по себе. Если их построили Звери-Прародители, почему мы не можем?
       - Может, потому, что это не нужно? Заводов достаточно, они сами работают.
       - Сами... Ты не был в Риде... А я был. Спускался в катакомбы. Там такое, чего мы не в силах не то, что построить, но даже представить. Этажи, уходящие под землю. Огромные ангары. Техника, которая нам не подчиняется. А наверху - идеально ровная платформа, которую не разрушило время. Там - настоящий космодром. А ты - "сами"...
       Повисло молчание.
       - Мы все засыпали, поставили охрану. Но это отсрочка. Когда-нибудь правда откроется.
       - Что же нам делать?
       - Делать? То же, что и раньше. Но я боюсь одного.
       - Что общество узнает?
       - Нет. Я думаю, боюсь даже представить, что будет, если...
       - Если?
       - Если человек вернется.
      
      
       МИНИАТЮРЫ
      
      

    Леонид АШКИНАЗИ

    НАСЛЕДОВАНИЕ КУЛЬТУРЫ

       Лично я всегда задавался вопросом - как наследуется культура. То есть все, что сделано другими, да и нами самими? Например, книги читаются, изучаются и как-то влияют на наши чувства и действия. Но сами объекты - они ведь тоже остаются. Или пропадают. Например, А написал книгу, а Б ее прочел, и это повлияло. Но влияние могло быть иным, если бы Б прочитал ту же книгу, но в другой ситуации или если бы ее прочитал В. Далее, А мог написать, а файл пропал. Или Б прочитал, но повлиять она не успела - поздно прочитал. Какова полная модель наследования культуры (я ж физик, мне подавай полную модель) и как можно усилить или оптимизировать оное наследование (это мой внутренний инженер)?
       Так что я сильно не удивился, когда мой приятель-врач из неподалеку расположенного - ну, я уже рассказывал - заведения пригласил меня пообщаться с мэном, у которого имелись идеи насчет наследования культуры. Это физик во мне не удивился - физики в неслучайные совпадения не верят; инженеры в этом смысле придерживаются более, скажем так, гибкой позиции. То есть, если спросишь, переводят разговор на другое.
       Приезжаю, встречает меня моя добрая знакомая - медсестра, спрашивает, как всегда, насчет кофе, я, как всегда же, - сначала дело, оба смеемся.
       Итак, беседую. Мэн совершенно адекватен, про наследование культуры излагает с болью в голосе, идеи в принципе мои, только экстаза побольше и экспансивность немного напрягает, но я уже привычный. И выясняется, что мэн стал в больших количествах книги закупать и плотно их на полках расставлять, чтобы они начали сами с собой взаимодействовать и новую культуру создавать. А как члены его семьи, любящая жена и детки, все это идентифицировали, уговорили они его в этом заведении немного отдохнуть. Ну, а тут главврач про меня, сами понимаете, вспомнил, да и медсестричка моя ему про меня упомянула, потому как по мне в натуре соскучилась.
       И вот, изложив все это, спрашивает меня мэн, как бы ему оптимальнее взаимодействие между книгами наладить.
       А медсестричка моя на заднем плане на всякий случай барражирует, бортовые огни горят, локатор сканирует, меня бережет. Приятно видеть... хотя пока и не требуется, а все равно приятно.
       Ну так, - говорю я мэну, - это, наверное, лучше не с бумажными изданиями организовывать, коэффициент диффузии низкий, книжкам трудно взаимодействовать, опять же, какие-никакие, а обложки...
       Мэн пригорюнился.
       Лучше, - продолжаю я, - с электронными файлами работать. Храните файлы и следите, не возникнут ли в них самопроизвольные изменения. Опять же, надо программу написать, чтобы она время от времени их по диску перемещала и отдельную программу контроля файлов, чтобы изменения мониторила. А потом они и сами перемещаться начнут...
       Мэн прямо на глазах расцветает, опять же, говорит, и места мало потребует, и на порядок дешевле...
       Или на два, - добавляю я. - Тут, кстати, одна забавность есть... в Сети иногда анонимные файлы появляются, вот они - не результат ли... того... взаимодействия... Надо бы вам попробовать в проблеме разобраться...
       Мэн прямо затрепетал - видно, рвется к задаче приступить.... Чуть меня не облобызал.
       Это мне, впрочем, совершенно без надобности по двум причинам. Во-первых, я человек простой, физик старой школы. То есть категорически натурал. А во-вторых, опять же, сами понимаете, меня кофе с главврачом ждет. Ну, и потом сами понимаете, с Элен на природу. Вот-вот, как она говорит - "в натуре". Молодое (относительно меня) поколение.
      
      

    Леонид АШКИНАЗИ

    ОЧЕРЕДНОЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬ

      
       Я уже рассказывал, что главные врачи некоторых близлежащих клиник повадились привлекать меня для консультаций. Собственно, я физик, а просят меня побеседовать... как бы это повежливее... с не вполне адекватными изобретателями чего-нибудь инженерного или физического. Как и почему это возникло, я уже рассказывал два раза, не буду повторяться - fan.lib.ru/a/ashkinazi_l_a/text_5410.shtml и fan.lib.ru/a/ashkinazi_l_a/text_5440.shtml. А еще про один случай я как-нибудь потом расскажу.
       Конечно, небольшую денежку за консультацию мне на счет переводят, но мотивирует меня не это. Во-первых, мне любопытно, а во-вторых, в одной из этих клиник у меня установились очень приятные отношения с одной из медсестер.
       Так вот, звонит мне главврач и приглашает. На этот раз, - говорит, - нечто особенное, не физическая идея, а писательская. Ты ж фантастические рассказики пописываешь, в журнале "Млечный Путь" публикуешь? Мы тут за твоим творчеством следим... за рассказиками, ясное дело, не за тензорами же проводимости!
       Короче, приезжаю. Встречает меня Элен, ведет в сад, спрашивает - кофе сначала или потом, я говорю гордо, что работа прежде всего, она радостно улыбается... Приятно, когда человек тебе так радуется, это в моей жизни нечасто бывает. Приводит она мэна, представляет нас друг другу и на задний план удаляется, мою безопасность блюсти.
       А мэн мне излагает очень конкретно, что он рассказы писал и в многие журналы посылал, но ему все отказывали, причем если писали что-то содержательное, то всегда одно и то же - что у него-де слишком высокая концентрация мыслей и идей на единицу текста и что читатель такого не осилит. С этим спорить трудно, но я же не могу взять и в текст просто слов напихать! А собственно, почему? - спрашиваю я. Да как-то это несерьезно, непрофессионально - отвечает мэн. Я, говорит, лучше придумал - берем два текста, и формируем третий, чередуя или абзацы, или фразы, или слова. Получается композитный текст, примерно как ваши композиционные материалы. (Ага, думаю, вот чем они его на откровенность выманили...) Я попробовал все три метода, но редакции опять ни один текст не приняли, а я их тридцать штук разослал, по десять каждого типа. Может надо чередовать не слова, а слоги или буквы, так сказать, нанокомпозит сделать, или какой-то промежуточный вариант, скажем, не отдельные слова, а по два или три соседних слова, или по две или три фразы... это ж какой объем работы получается, может, что посоветуете?..
       Я профессионально репу поскреб и говорю: "Дело не в этом. То есть оптимальная дисперсность тоже, наверное, важна, но главное не в этом. Когда вы тексты объединяете, вы не только слова суммируете, но и идеи, так что концентрация остается прежней!" Мэн пригорюнился. "Надо вот что сделать - возьмите два, а лучше три текста с одинаковыми идеями, и вот тогда попробуйте сделать композит. Причем я бы начал с крупной дисперсности - с абзацев".
       Мэн просиял, благодарил, чуть ли не обнимать пытался, но Элен вовремя возникла (она всегда так делает) и, сказав, что главврач меня срочно требует, увела пить кофе. Ну и как обычно, попил я кофе с главврачом, потрепались, потом она меня к машине проводила и, как обычно же, за территорию со мной выехала, на природу посмотреть, а то вы ж понимаете, все время на работе, так же нельзя, тем более что работа нервная и ответственная... На природу мы хорошо посмотрели, очень живописная природа вокруг медицинского комплекса.
      
      

    Дороти ПАРКЕР

    СОВЕТЫ МАЛЫШКЕ ПЕЙТОН

    Перевод с английского: Татьяна Адаменко

      
       Мисс Мэрион взирала из-под короны медовых волос спокойно и ласково, в уголках губ таилась сочувственная улыбка. Белизной и плавным изяществом мисс Мэрион напоминала кувшинки, застывшие в чаше синего стекла на журнальном столике. В гостиной царили пастельные чистые цвета стен и темный атласный глянец обивки. Сюда не вторгался внешний мир: в тусклом, процеженном занавесями свете ярче сияла перламутровая бледность ее лица, а тишина подчеркивала мягкую грацию струящихся одежд.
    Для малышки Пейтон эта гостиная была храмом; и голос мисс Мэрион журчал, как священный источник, а слова охлаждали пылающий лоб, будто прохладной рукой.
       Малышка Пейтон сама не заметила, как посвятила мисс Мэрион во все. Беды ее - зависит от точки зрения - можно было назвать как женскими глупостями, так и нечеловеческими страданиями. Уже две недели малышка Пейтон не видела мальчика Барклаев. А он теперь засматривался на других малышек.
       - Мисс Мэрион, что мне делать?
       Сочувственно потемнев, глаза мисс Мэрион обратились на маленькое обеспокоенное личико.
       - Сильви, он тебе так сильно нравится?
       - Он... я... - запнулась Сильви. - Мне так плохо без него. Просто ужасно. Мы каждый день были вместе - все лето вместе! И он всегда звонил мне из дома, даже если только десять минут прошло, как мы расстались. А утром только проснется - и звонит пожелать доброго утра и сказать, что уже идет. Каждый день! Ох, мисс Мэрион, вы не представляете, как это было прекрасно!
       - Нет, милая, представляю.
       - А потом все прекратилось. Ни с того ни с сего!
       - Совсем беспричинно?
       - Ну... - Сильви выдавила улыбку. - Как-то вечером мы сидели у нас - устроились на веранде. А потом он пошел домой, и не позвонил, как пришел. А я все ждала и ждала. Передать не могу, как это было у-ужасно. Можно подумать, я расстроилась из-за пустяка. Но ведь вы так не думаете, правда?
       - Да, Сильви, это совсем не пустяк.
       - Я не могла спать, места себе не находила. Сидела до половины третьего ночи, гадая, что случилось. Вдруг он разбился на машине или еще что...
       - Дорогая, неужели ты тревожилась именно об этом?
       - Нет, я, конечно же... - девушка осеклась и покачала головой. - Мисс Мэрион, вы ясновидящая. Понимаете, в клубе намечались танцы, и мы вроде бы собирались пойти, но только, понимаете, я не так уж и хотела. Мне было куда приятней посидеть с ним вдвоем. И да, на самом деле я подумала, что он прямо от меня пошел на танцы. И мне так плохо стало от этой мысли, что я взяла и позвонила ему.
       - Да, - сказала мисс Мэрион, - ты позвонила ему. Сколько тебе лет, Сильви? Девятнадцать? И я видела женщин, которые совершали те же ошибки в тридцать девять. Как странно. И он ответил на звонок?
       - Д-да. Я, ну, я разбудила его, и он не очень-то обрадовался. И когда я спросила, почему он не позвонил, он ответил... ответил: "А зачем?" Он же провел со мной весь вечер, и мы уже обо всем поговорили. И сказал, что не ходил на танцы, хотя я все равно думала, что ходил. Я ему не поверила. И разревелась.
       - Он слышал, как ты плачешь?
       - Да, и он сказал, - ох, простите меня, мисс Мэрион, он сказал: "Да какого черта!" и повесил трубку. И мне стало так плохо, невыносимо... Ни спокойной ночи, ни даже простого "пока"... И я позвонила ему еще раз.
       - Бедное глупое дитя, - вздохнула мисс Мэрион.
       - Он извинился за то, что бросил трубку, - продолжила Сильви, - и все было хорошо, пока я снова не попросила сказать мне, - только честно - не ходил ли он на танцы. Мисс Мэрион, я передать не могу, как ужасно он ответил. У меня язык не повернется повторить.
       - И не надо, милая.
       - После этого все становилось только хуже и хуже. Он перестал звонить каждый вечер, и бывали дни, когда мы вообще не виделись, потому что он хотел поиграть в теннис и всякое такое с другими. А потом из Дарк-Харбор приехала Китти Грэйнджер, и я... я думаю, он зачастил к ней в гости.У нее всегда толпа народу.
       - Ты говорила ему, что тебе это не по душе?
       - Да, мисс Мэрион. Просто ничего не могла с собой поделать. Я с ума сходила. Она ужасная особа. Ужасная! Целуется с кем попало. Девушки вроде нее сбегают с танцев в обнимку с парнем и потом часами пропадают на поле для гольфа! Меня просто бесило, что он выбрал ее. Куда ни шло, если бы он начал встречаться с милой, красивой девушкой, которая действительно лучше меня в сто раз. Честно, я бы это легче пережила. Ведь правда, мисс Мэрион?
       - Не знаю, дитя. Боюсь, ни одна женщина не сочтет более милой свою преемницу. Но, Сильви, не стоит обсуждать недостатки его друзей.
       - Ну, я ничего не могла с этим поделать. А еще мы начали ужасно ссориться. Эта Китти Грэйнджер и шайка ее друзей! В общем, мы с ним cтали встречаться все реже, и, понимаете, каждую встречу я думала, что она последняя. Я скисала, и со мной, наверно, было совсем невесело. И я все спрашивала, что случилось, почему он не звонит и не приходит, а он отвечал: "ничего не случилось!" Я гадала, может, я обидела его чем-то, а он говорил, что хватит надумывать. Честно, мисс Мэрион. Мы не виделись уже две недели. Целых две! И за все время ни словечка. Я уже больше не могу... Мисс Мэрион, объясните, пожалуйста, как он может говорить "ничего не случилось"? Разве так бывает, чтобы все время проводить вместе - а потом все оборвать?.. Я и подумать о таком не могла!
       - Но у тебя были опасения на этот счет?
       - В последние наши встречи точно. Впрочем, нет, еще с самого начала. Слишком весело нам было вместе, и я думала, долго так продолжаться не может. Он такой красивый и вообще, что я всегда волновалась, как бы его у меня не отбили. Я часто шутила, что он скоро меня бросит, но это была просто шутка... хотя, как оказалось, не просто.
       - Видишь ли, милая, мужчины не любят обескураживающих пророчеств. Я знаю, что Банни Барклаю только двадцать, но мужчины на самом деле старше не становятся. И все они не выносят одно и то же.
       - Хотела бы я вашу голову на плечах, мисс Мэрион. Вы всегда знаете, что делать. Кажется, я все испортила. Но Банни все твердит, что ничего не случилось. Вы не понимаете, как это ужасно, когда не можешь даже поговорить! Если бы мы сели и все обсудили, мы бы прояснили ситуацию, и тогда...
       - Нет, дорогая. Мужчины ненавидят прояснять неприятное. Обсуждения - это не их конек. Похорони прошлое, милая, и уходи от безымянной могилы, пританцовывая на ходу. Вспомни мой совет, когда снова увидишь Банни. Веди себя так, словно час назад смеялась над его анекдотом.
       - Но я его, может, и не увижу больше. Не могу даже подойти. Я ведь звонила ему, и звонила... и звонила... только за сегодня - три раза! Но он всегда уже ушел, как будто и не ночует дома! Обычно трубку берет его мать. Она только и повторяет, что Банни нет дома. Она меня ненавидит.
       - Сильви, не надо. Если человек несчастлив, ему легко посчитать мир злым и враждебным, и чем ближе к источнику бед, тем враждебней. Конечно, миссис Барклай не питает к тебе ненависти. Отчего бы?
       - А почему тогда она всегда отвечает, что Банни нет дома, и никогда не говорит, во сколько он вернется? Но, может, она и правда не знает. О, мисс Мэрион, вы думаете, я увижу его снова? В самом деле?
       - Да, милая. Само собой разумеется, что вы должны увидеться - но ты и сама это знаешь. Разве ты не ходишь поиграть в теннис?
       - Я там уже сто лет не была. Я теперь никуда не хожу. Мама просто вне себя, но я правда не хочу никуда идти - не хочу видеть его с Китти и Элси Тэйлор и всей их компашкой. Я знаю, что он все время проводит или с Китти, или с Элси - мне люди рассказывают. А потом задают вопросы. "Что случилось у вас с Банни? Вы поссорились?" А когда я отвечаю, что ничего не случилось, они смотрят на меня как на идиотку. Но ведь это он так говорил - "ничего не случилось!". Мисс Мэрион, зачем он это сказал? Он и вправду так думает?
       - Боюсь, что нет.
       - Но тогда что случилось?! - отчаянно вопросила Сильви. - О, мисс Мэрион, пожалуйста, вас все обожают - скажите, как у вас это получается? Вы читаете людей как книги. Я все что угодно сделаю, только скажите! У меня сердце к горлу подскочило, когда вы сказали, что я снова увижу Банни! Как вы думаете... ох, вы думаете, мы сможем вернуть все как было?
       - Дорогая Сильви, - чуть нахмурилась мисс Мэрион, - послушай меня. Да, я думаю, вы с Банни можете снова быть вместе, но добиваться этого придется тебе. А вернуть его будет не просто, дитя мое. И не быстро. Нет волшебных слов, которые вернут любовь за секунду. Тебе придется быть терпеливой и храброй, а первое намного трудней второго. Тебе придется ждать, а ожидание изматывает. И больше ни одного телефонного звонка, что бы не случилось. Мужчины неспособны восхищаться девушкой, которая - звучит неприятно, но я должна это сказать, - которая преследует их. Ты должна вернуться к друзьям и снова проводить с ними время. Сидеть дома и молиться на телефон? Нет, дорогая. Выбирайся на люди, изображай веселье - со временем это станет правдой. Не бойся, что друзья будут тебя расспрашивать или смотреть, как на идиотку; ты не дашь им ни единого повода. Не бойся злословия: то, что ты успела себе вообразить, куда хуже того, что может быть сказано.
       И когда ты снова встретишь Банни, все должно быть иначе. Между вами действительно кое-что случилось, как бы он это не отрицал. Пробежала глубокая трещина. Сильви, ты дала понять, как много он для тебя значит, ты вела себя так, будто он единственный свет в окошке. Мужчины этого не любят. На самом деле, они не думают, что это мило. Легкость - вот чего они хотят на самом деле, и ты, Сильви, должна быть непринужденной и радостной. Заговори с Банни весело, игриво, и даже словом не намекни на свои страдания. Мужчины ненавидят, когда им напоминают о грустном. А еще - никаких упреков и никаких "ужасных ссор" - ни в коем случае! Ничто не смущает мужчину больше, чем вид женщины, потерявшей свое достоинство.
       Дорогое дитя, ты должна справиться со своими страхами. Женщина, которая боится утратить любимого, всегда совершает ошибки. Пойми, порой он захочет побыть вдали от тебя. Никогда не спрашивай, почему он ушел или куда. Ни один мужчина не выдержит подобных расспросов. Не предсказывай несчастья, не пророчествуй о расставании; чем сильней цепляешься, тем больше от тебя хотят освободиться. Любовь похожа на ртуть в ладони. Стоит сжать пальцы - и она ускользнет прочь. Главное: сохраняй спокойствие. Да пребудет в душе твоей мир.
       Не заставляй его чувствовать себя виноватым ни словом, ни голосом, ни выражением лица, что бы он ни натворил. Если он сказал, что позвонит, и не позвонил, если он опоздал на встречу с тобой, ни в коем случае не вынуждай его извиняться. Все хорошо - и он должен в это поверить. Будь милой, веселой и, главное, всегда спокойной.
       - И доверяй ему. Он никогда не обидит тебя нарочно, разве что ты сама его вынудишь. Доверяй и себе. Не позволяй пошатнуть твое душевное равновесие. Я знаю, что ты хочешь быть только с Банни, и ни с кем иным, но помни о том, что всегда есть другие. Звучит бесстыдно, но мысль отрадная. И не давай Банни понять, что он твое солнце и жизнь без него немыслима. Больше никогда не давай ему повода так думать. Сильви, это долгий путь, и тяжелый, и ты должна следить за каждым своим шагом. Но это единственная дорога к сердцу мужчины.
       - Я поняла вас, мисс Мэрион, - сказала девушка, которая все это время не сводила с нее глаз. - Я поняла, что я должна делать. Да, это нелегко. Но если сработает...
       - Милая, это всегда работает.
       Девушка просияла, словно узрев восходящее солнце.
       - Я попытаюсь, мисс Мэрион. Я попытаюсь сделать все правильно. Я попытаюсь - да, попытаюсь быть как вы, и тогда он снова меня полюбит. Было бы так прекрасно хоть немного походить на вас. Стать мудрой, милой и непринужденной. Мужчины должны по вам с ума сходить. Вы... вы просто идеальны. Как у вас получается не ошибаться?
       - Что ж, - улыбнулась мисс Мэрион, - просто я практикуюсь намного дольше.
       Когда малышка Пейтон ушла, мисс Мэрион неспешно обошла гостиную, где-то поправив изящными бледными пальцами цветок, где-то переложив журнал. Мысли ее витали очень далеко от мелких необязательных перестановок в комнате. Взглянув на наручные часы, она досадливо воскликнула и стала сверяться с ними так часто, что крошечная минутная стрелка не успевала сдвинуться даже на одно деление. Щелкнула зажигалкой, проследила за спиральной струйкой дыма от сигареты и тут же потушила, не затянувшись. Опустилась в низкое кресло, поднялась и пересела на диван, затем вернулась в кресло и открыла большой глянцевый журнал, но не перелистнула ни единой страницы. Белый гладкий лоб под медовыми локонами прочертили морщинки.
       Вдруг она поднялась снова, отложила журнал и стремительными шагами, так непохожими на ее обычную походку, подошла к телефонному столику. Диск резко трещал под ее пальцами, пока она набирала номер.
       - Мистера Лоуренса, будьте добры. - произнесла мисс Мэрион. - Ах, нет? Ясно. Его секретарша? А можете подсказать, когда он будет? О, понятно. Что ж, если он все-таки зайдет, передайте ему, пожалуйста, что мисс Мэрион просила перевзонить. Нет, Мэрион и все. Это фамилия. Да, он знает номер. Большое спасибо.
       Мисс Мэрион вернула трубку на место и села, глядя на телефон как оскорбительный изьян в мироздании. Она заговорила, но неузнаваемым голосом.
       - Чтоб ее черти побрали! Опять делает вид, что забыла мою фамилию. Эта женщина просто ненавидит меня...
       Следующие несколько минут хозяйка вышагивала по гостиной так быстро, что почти металась. Ее струящийся наряд не подходил для таких темпов, и подол обвивался и путался в ногах. Непривычно раскрасневшись, мисс Мэрион вернулась к телефону. Палец на диске дрожал.
       - Мистера Лоуренса, будьте добры. О, еще нет? Подскажите, пожалуйста, а когда я смогу с ним связаться? А, вы не знаете. Ясно. А он может зайти позже? Ясно. Спасибо. Что ж, если он зайдет, не будете ли вы так любезны передать, что мисс Мэрион просила перезвонить. Да, Мэрион - Синтия Мэрион. Еще раз спасибо. Да, это я звонила. Пожалуйста, обязательно передайте ему. Спасибо большое.
       Медленно мисс Мэрион вернула трубку на рычаг. Она понурила плечи, и вся ее высокая изящная фигура обмякла, будто тряпичная кукла. А затем она спрятала лицо в ладонях, качая головой. Безупречная укладка вздыбилась и растрепалась дикими прядками. В комнату проскользнули сумерки, словно призванные скрыть звук рыданий. Слова невнятно пробивались сквозь стоны.
       - Он сказал, что позвонит, позвонит обязательно. Ничего не случилось, конечно, он позвонит, он сам так сказал...
       Сдавленные, придушенные звуки затихли, и мисс Мэрион ненадолго замерла в молчании, после чего встала и вновь подошла к телефону. Она дважды убирала руку, чтобы смахнуть слезы. Те мешали разобрать цифры на диске. Когда она заговорила, голос задрожал и едва не сорвался.
       - Мистера Лоуренса, будьте добры.
      
       1933 г.
      

    Элизабета Левин

      

    ЧАСЫ МАРСА

      
      

    Прокофьев работает как часы.

    Сергей Эйзенштейн

    ... он никогда не менял темпа...

    Ритм Прокофьева был неумолим.

    Ровный и без всяких изменений...

    "Его темп не-у-мо-лим!"

    Франсис Пуленк

    ...мы звали его между собой "марсианин"

    Нина Мещерская-Кривошеина

      
       Подобно морю, человеческая жизнь постоянно дышит и колеблется в такт с множеством различных волн. Часть этих волн подобна легкой зыби, а часть напоминает бушующий ураган. В периоды, напоминающие гладь моря в штиль, нам легче подметить "рябь", соответствующую спокойному дыханию сонного ребенка или суточным колебаниям дневной активности и ночного отдыха. В ветреные дни, когда море вздымается ровной чередой гребней, мы меньше думаем о ряби на них, а задерживая дыхание, стремимся ритмично подниматься и скатываться с волн в заданном ими темпе. В дни грозовых штормов или цунами нам уже не до любования брызгами или гребнями волн, а все силы и помыслы направлены на поиски способов, как оседлать волну и выжить. Чтобы заметить такие ритмично повторяющиеся пики в жизни человека, нужно наблюдать за ними в соответствующих им временных масштабах - от одних суток до десятков лет.
       В прошлых эссе рассматривалась роль длительных циклов в истории музыки в целом и в жизни Прокофьева в частности. Мы познакомились с лейтмотивами и фазами часов Плутона, Нептуна, Урана, Сатурна и Юпитера. Как правило, более короткие циклы, характеризующие периоды активизации аспектов, связанных с быстрыми планетами, остаются малоизученными в силу своей мимолетности и расплывчатости. Подробные Дневники Прокофьева, которые он регулярно вел до возвращения в СССР, уникальны тем, что позволяют обращать внимание не только на смену длительных циклов, но и на чередование пиков более коротких циклов, характеризующих резкие всплески его личной энергичности и активности. Собранность и точность Прокофьева, его любовь к хронологии в сочетании с уникальным трудолюбием позволяют выявить в его записях ритмичность там, где в воспоминаниях других людей мы видим лишь размытую зыбь.
       Мы неоднократно упоминали контрастность в характере Прокофьева, связанную с противостоянием Луны и Солнца в день его рождения. Мы видели, что с детства контрастность характеров его родителей, родившихся в противостоящих знаках Зодиака, сопровождалась сезонной контрастностью того, как они отмечали свои дни рождения. Летом, в дни рождения отца семья проводила время дома, в уютной атмосфере Сонцовки. Зато зимой, в дни рождения матери, темп жизни ускорялся. Начинался театральный сезон, и семья выезжала в столичную сутолоку. Эта тяга к сезонной перемене мест и периодической смене образа жизни сопровождала Прокофьева всю жизнь. В подростковом периоде он проводил лето в Сонцовке или на курортах Минеральных Вод. Во Франции он с семьей ежегодно проводил летний отпуск в уединенных живописных местах или на морском побережье. Напротив, зимы Прокофьева часто совпадали с периодами интенсивных гастрольных поездок в столицах мира.
       Контрастность характера Прокофьева также проявлялась и в более долгих циклах, соответствующих противостоянию Юпитера и Сатурна в день его рождения в апреле 1891 года. Такое противостояние происходит раз в приблизительно 20 лет, и тогда принципы расширения и сжатия, удовольствия и долженствования, наслаждения и необходимости приходят в видимое противоборство. В момент рождения Прокофьева, действительно, его родители испытывали противоречивые чувства радости рождения сына и страха потерять его, подобно тому, как они потеряли двух предыдущих дочек.
       В плане более частых колебаний, оказалось, что всплески повышенной активности Прокофьева соответствовали ритмам Марса, видимый период оборота которого вокруг Земли в шесть раз короче, чем у Юпитера.
       Традиционно ритмы Марса связаны с колебаниями энергичности, активности, мотивации и готовности к действию. Эти колебания можно проиллюстрировать записью Прокофьева, сделанной им в один из периодов максимальной активизации Марса в его личной карте рождения: "Тянуло сесть за работу, что-нибудь сделать, подвинуть себя, погрузиться в другую область".
       В дни активизации напряженных аспектов Марса по отношению к положению Солнца в момент рождения, деятельная энергия Прокофьева била через край, зачастую приводя к переутомлению и даже нервной истощенности. В такие дни характерна запись: "Вчера так находились, что сегодня решили умерить пыл". Напротив, в дни, когда были активизированы гармоничные аспекты Марса, записи, соответственно, говорили о том, что работа исполнялась с удовольствием: "Время текло очень деловито и приятно".
       Как выясняется, необходимость смены обстановки и рода занятий была не случайностью, а острой потребностью, характерной для Прокофьева во все недели, сопутствовавшие каждому очередному периоду активизации Марса.
       В музыке, как известно, важны не только звуки, но и тишина пауз. Оказывается, что паузы также важны в музыке небесных сфер. В отличие от насыщенных событиями периодов активизации гармоничных или напряженных аспектов планет, в дни, когда не было никаких мажорных аспектов к Солнцу, у Прокофьева наступала пора затишья, когда, по его словам, он был доволен своим "безделием". Например, в сентябре 1909 года, он признавался Мясковскому, что после отдыха на Кавказе симфоньетта не движется, "и лень даже поиграть написанное". В другие подобные дни Прокофьев писал: "День относительно спокойный" или: "Сегодня мало работал". Даже на гастролях в такие дни мы читаем: "целый день сидели дома". Или с удивлением: "Где же моя скорость с глотанием двадцати страниц в день? По-видимому, она разовьется дальше".
       Младший сын Прокофьева, известный художник и поэт Олег Прокофьев, воспринимал музыку отца как волшебную энергию, пробуждающую импульс к творчеству:
       "Музыку моего отца я слушал регулярно, иногда и без особого на то повода. Я люблю многие из его сочинений, и они определенно служат стимулом для моей поэзии - или живописи. Обычно они пробуждают во мне желание "браться за дело", создавать, и посылают мне некую волну волшебной энергии, что поднимает на поверхность поэтический или художнический импульс".
       В чем был секрет этого волшебства? Одним из ключей к ответу на этот вопрос может служить дополнительный звездный аккорд, звучавший в небесных сферах в день рождения Прокофьева. Планета, указывающая на характер энергии человека, а также на периодичность, частоту и размах периодов его активизации, - это Марс. Рождение Прокофьева совпало с соединением этой планеты на эклиптике с парой Нептун - Плутон, также наблюдавшейся в соединении между собой. Иными словами, планета личной энергичности находилась в близком соединении с вехой часа Феникса, служащей пульсом эпохи и задающей новые парадигмы. В итоге вся энергия Прокофьева, направленная в его музыку, была созвучна эпохе. Он общался с эпохой посредством необычных ритмов, заложенных как в его исполнительском таланте, так и в его новаторских музыкальных композициях.
       Прокофьев с детства любил наблюдать за звездным небом. Переплывая на корабле из Японии в США в августе 1918 года, в день, когда Марс в очередной раз находился в противостоянии (180Њ) к его Солнцу в момент рождения, Прокофьев особенно долго любовался Марсом вблизи звезды Антареса. Глядя на "самую красную планету и самую красную звезду", он приходил к философскому выводу: "Кто ярче и кто краснее, решить не могу, но Антарес живет, а Марс лишь отражение". Знаменательно, что в этой фразе емко выражена суть планет как "индикаторов", "зеркал" или "небесных стрелок", а не как источников энергии, самостоятельно влияющих на наше бытие.
       В прошлых главах мы уже видели, как отдаленные планеты служили небесными стрелками и дирижировали сменой декораций на жизненной сцене композитора. Тогда же говорилось о том, что Прокофьев был не столько композитором-мелодистом, сколько композитором-драматургом. Оказывается, что, подобно операм или киносценариям, каждая картина в его личной жизни тоже напоминает целостное произведение, построенное по законам классической драматургии. Мы уже видели, как каждый из пяти годов (циклов) Юпитера воспринимался в его жизни завершенным действием (или актом).
       Более того, начало каждого этапа в жизни Прокофьева хронологически совпадало с тем годом, когда Юпитер в очередной раз подходил к точке положения Солнца в момент рождения композитора. Иными словами, ключевые моменты в жизни Прокофьева соответствовали волне с 12-летним периодом Юпитера. Жизнь Прокофьева, отмерянная по годам Юпитера, как бы представлялась схематической ступенчатой картинкой возрастной и творческой периодизации. Это создавало иллюзию того, что каждый из этапов жизни Прокофьева протекал равномерно, наподобие гладкой поверхности воды. В действительности, подобно тому, как в опере каждый акт состоит из ряда сцен, каждый период в жизни Прокофьева состоял из цепочки логически взаимосвязанных между собой, но, тем не менее, раздельных событий, каждое из которых хронологически сопоставимо с неравномерными по отношению к солнечно-лунному календарю циклами Марса, составляющими приблизительно 1,88 земных лет. Ключевыми гармоничными качествами, которые символизирует период активизации этой планеты, являются:
       действие, импульс, порыв, движущая сила, инициатива, энергичность, смелость, настойчивость, воля к победе, целеустремленность, физическая сила, решительность, мужество, преодоление препятствий, спорт.
       Ключевыми напряженными качествами, проявления которых колеблются в ритме часов Марса, являются:
       соревнование, борьба, раздражительность, негодование, гнев, агрессивность, насилие, воинственность, опрометчивость, драки, аварии, травмы, ожоги, воспалительные процессы, операции.
       В жизни людей периоды максимального проявления напряженных черт, связанных с Марсом, активизируются каждый раз, когда Марс приближается на эклиптике к градусу, где в момент рождения находилось Солнце. Близкими им по интенсивности становятся те недели, когда Марс на небосклоне отстоит на 90Њ или 180Њ (аспекты квадрата и противостояния) от положения Солнца в момент рождения. Периоды максимальной активизации напряженных черт, связанных с Марсом, чередуются приблизительно раз в полгода, начиная с первого значительного периода активизации. При этом периоды напряженной активизации Марса (a, b, с, d) зачастую связаны с повышенной деятельностью, с поездками, со спортом, с травмами, с новыми начинаниями. В творчестве такие моменты связаны с дерзаниями, с минутами вдохновения, с успехом или провалом.
       Волновые колебания гармоничных качеств, связанных с Марсом, достигают максимума, когда Марс, двигаясь по эклиптике, находится на отдалении 60Њ, 120Њ, 240Њ, или 300Њ от точки положения Солнца в момент рождения, (т. е. в аспектах секстиля или трина, a, b, с, d). Основным различием в активизации гармоничных и напряженных аспектов Марса является то, что в первом случае человек ощущает прилив энергии, вытекающей из его внутренней потребности, а во втором случае возрастающие усилия диктуются и стимулируются напряженными внешними обстоятельствами.
       Скорость движения Марса по эклиптике значительно превышает скорости движения дальних планет, и потому каждый период активизации качеств, связанных с ним, длится всего лишь порядка двух-трех недель. В силу кратковременности, такие проходы сложно проследить по двум причинам. Во-первых, наличие разных стилей календарей затрудняет установление точной хронологии. В этом плане важно подчеркнуть, что все даты здесь приводятся по новому стилю. Вторая причина относится к самой природе явлений: зачастую события, связанные с Марсом, как бы блекнут и растворяются в свете более длительных периодов активизации черт, связанных с дальними планетами. Тем не менее, благодаря скрупулезности записей в Дневниках Прокофьева, удается восстановить пики его кипучей активности на протяжении большей части его жизни, включавшей в себя 32 цикла (года) Марса.
       Прежде чем перейти к краткому описанию каждого цикла, важно подчеркнуть, что рассмотрим, как сам Прокофьев ощущал волновые колебания, связанные с периодическими двух- или трехнедельными всплесками активности. Поражает, как в записи, сделанной 21.1.1910, в период активизации Марс - 0Њ - Солнце, 19-летний юноша лаконично выразил самую суть колебаний энергии, связанной с Марсом: "...я работаю периодами. <...> Такой период длится приблизительно дней десять-двадцать. За это время я себя много подвигаю вперед, но затем наступает некоторое охлаждение и интерес переносится на что-нибудь другое. <...> Но спектакль или концерт проходит, чувствуется усталость от безделья, не пресыщение, но сытость - тогда тянет за работу, которая остановилась; тогда прилив энергии к работе и с удовольствием засаживаешься за нее. Ну разве это не хорошо?"
       Семь лет спустя, в сентябре 1917 года, в очередной период активизации Марса, Прокофьев все силы направил на сочинение кантаты "Семеро их" на слова халдейского магического заклинания в переводе Константина Бальмонта. В тот период, он особенно остро ощущал неравномерность времени, позволявшей "очень много думать", но не позволявшей ему "работать" более получаса в день, да и то не ежедневно. Возвращаясь к своим предыдущим записям в Дневниках, Прокофьев замечал, что стадии зарождения идеи происходили в иной временной шкале, чем этапы оценки масштабов работы, необходимой для воплощения идеи в жизнь.
       Сопоставляя его записи с ритмом часов Марса, можно заметить, что желание сочинить кантату возникло у Прокофьева в феврале 1917 года, в период активизации гармоничного аспекта Марс - 60Њ - Солнце. Все началось с того, что после своего удачного концерта Прокофьев пообещал Бальмонту написать заклинание "Семеро их". По словам Прокофьева, в те дни, кроме желания, "ничего конкретного еще не существовало". Затем идея подспудно жила, вынашивалась, формировалась и созревала семь месяцев, заполненных иными событиями, делами, поездками, заботами. Но вот наступил очередной период активизации Марса, и 17.9.1917 (Марс - 90® - Солнце) начался процесс воплощения идеи в жизнь. Аспект Марса был в те дни напряженным, и Прокофьев сочинял неистово, "со страшным напряжением". В считанные дни "общий скелет был сочинен сразу, раз и навсегда и впоследствии не подвергался никакому изменению".
       По сравнению с периодом "зачатия" или вынашивания идеи ее "роды" были стремительно быстрыми. Они длились всего лишь 12 дней, но, как и у рожениц, они не протекали равномерно, а сопровождались волнами родовых схваток и передышек: "Увлекался я безумно и иногда, доходя до кульминационного пункта увлечения, должен был останавливать работу и идти гулять, чтобы успокоиться, а то сжималось сердце".
       В итоге из 12 дней сочинения, пять дней прошли без единой записи нот. Тем не менее к концу периода активизации Марса Прокофьев был доволен сочинением: "Хотя предстояла еще огромная работа, но там вопрос техники и изобретательности, главный же замысел со страшным напряжением был зафиксирован скелетом. Без меня никто бы не разобрался в нем, зато для меня главное уже было готово".
       Семь лет спустя, 4.8.1924, в другой период активизации Марса (Марс - 60Њ - Солнце), когда у Прокофьева зарождалась идея Второй симфонии, он вернулся к размышлениям об этапах творчества: "Композитор создает симфонию, она уже написана, но ни для кого не существует, кроме самого автора. Ей надлежит пройти через ряд стадий, быть расписанной на партии, разученной музыкантами, и только тогда, может быть через несколько месяцев или лет, она предстанет перед слушателями".
       Прокофьев уже тогда предчувствовал, что от сочинения его произведений до их публичного исполнения или сценической постановки будут проходить годы и годы. Мы еще вернемся к тернистому пути кантаты и Второй симфонии, а пока добавим, что ритмичное чередование напряженных и гармоничных периодов, связанных с часами Марса, проявлялись не только в творчестве Прокофьева, но и в других сферах его жизни и, в частности, в любви.
       Как подчеркивалось ранее, часы Марса не всегда заметны, так как порой их ход слишком тих на фоне громыхания звучных аккордов тяжелых планет, задающих общий тон и ритм всей жизни человечества. Для того, чтобы характер различных аспектов или фаз Марса стал ощутимым, желательно сравнить их на фоне одинаковых аспектов медленных отдаленных планет.
       Характерной иллюстрацией таких событий в жизни Прокофьева служат пять эпизодов, фиксирующих в Дневниках 1916 - 1817 годов его бурное, но короткое увлечение юной Полиной Подольской. Каждый из этих эпизодов происходил в различных городах, а различных фазах часов Марса и при различных обстоятельствах. Хотя между различными звеньями этой истории проходили долгие месяцы интенсивного становления во многих областях жизни, романтическая линия повествования связала все эпизоды в единый сюжет, в котором каждый последующий эпизод был последующим звеном в цепочке развития отношений между двумя любящими людьми.
       Начало этих взаимоотношений остается в тумане. О дате и обстоятельствах их знакомства Прокофьев не счел нужным писать подробно, так как тогда Полина была пухленькой девочкой, которая не особо интересовала 22-летнего музыканта. Второй раз в его жизнь Полина вошла необычно, почти как в приключенческом романе. В ноябре 1916 года, в дни активизации гармоничного аспекта Марс - 120Њ - Солнце Прокофьев наслаждался редким в его юности триумфальным успехом концертной поездки в Киев. После удачного выступления в консерватории его внимание неожиданно привлекла корзина белых хризантем. Он чудом догадался, что цветы были посланы из Харькова его давней знакомой, с которой он не виделся 4.5 года, и которая не смогла приехать в Киев на концерт. Дальнейшее происходило как во сне. К удивлению всех и самого себя, Прокофьев сменил планы поездки и немедленно отправился в Харьков. Рыжеволосая изящная 17-летняя студентка, встречавшая его на перроне вокзала, мгновенно пленила его сердце. Прокофьев был покорен ею. Она ему отвечала взаимностью, и, вернувшись в Петроград, Прокофьев стал ходатайствовать о ее переводе на первый курс столичного мединститута.
       Но пора активизации гармоничного аспекта Марса миновала, темп отношений замедлялся, возникали преграды, связанные с еврейским происхождением Полины, затруднявшим ее перевод в столицу. Прокофьев даже обращался за помощью к своему другу, известному адвокату Иосифу Гессену, но все безрезультатно. Наступал очередной период напряженной активизации Марса, возникли новые неотложные обстоятельства, и роман с Полиной отступил на задний план.
       Второй эпизод этого романа наступил через четыре месяца, при гармоничном аспекте Марс - 60Њ - Солнце. С 22 по 26.2.1917 Полина приехала на каникулы в Петроград. В этот период ее отношения с Прокофьевым отличались необычной теплотой и легкостью. По его инициативе она даже остановилась у него на квартире, и на удивление, это не вызвало порицания со стороны его окружения или матери. Прокофьев записал: "Полина была очень мила и уже снискала расположение мамы, которая втайне враждебна ко всем женским лицам, появляющимся в моей жизни". Но как только мимолетный период активизации Марс - 60Њ - Солнце окончился, Полина должна была вернуться в Харьков.
       Все, что происходило в третьем эпизоде, в период активизации наиболее интенсивного аспекта Марс - 0Њ - Солнце, по словам Прокофьева, граничило с мистикой. С одной стороны, сбои в доставке почты в дни революционной сумятицы нарушили возможность общения между Питером и Харьковом. С другой стороны, неразбериха в работе поездов привела к тому, что 1.5.1917 Прокофьев случайно оказался в Харькове именно тогда, когда Полина случайно пришла на тот же перрон вокзала. После бурных восклицаний и объятий последовали феерические сцены первомайских праздников, как будто взятые из романтических кинофильмов. Весь день влюбленная пара бродила по городу, в котором никто не работал. "Улица, залитая ярким солнцем, была запружена народом, шли процессии с красными флагами, среди которых мелькали голубые еврейские и черные анархические". В отличие от прошлого эпизода легких, ни к чему не обязывающих отношений с Полиной, на этот раз, в начале нового цикла Марса, Прокофьев был убежден, что обстоятельства вынуждают его принимать неотложные решения. Он требовал от Полины немедленного ответа, готова ли она ехать с ним на Сэндвичевы острова. Девушка колебалась, а Прокофьев вернулся в Петроград и стал напряженно ждать ее ответа. Он почувствовал облегчение лишь 8 мая, когда получил телеграмму, в которой Полина сообщала, что ей, как несовершеннолетней, не выдадут заграничного паспорта. Заканчивалась активизация Марс - 0Њ - Солнце, остывал любовный ажиотаж, и Прокофьева волновали другие темы. Решив, что Полина "предпочла не прямой отказ", а "увертку", он написал ей "настолько резко и издевательно", что даже впоследствии вспоминал, как письмо было написано "не чернилами, а ядовитой слюною". Прокофьев считал это финалом отношений. Но...
       Спустя три месяца, 4.8.1917, когда Марс вновь был в гармоничном аспекте Марс - 60Њ - Солнце, Прокофьев ехал в поезде отдыхать на юг. На 10-минутной остановке в Таганроге он заскочил в привокзальный буфет. Каково же было его удивление, когда напротив него за столиком он увидел Полину! Девушка окликнула его. Она "была мила и проста", как будто и не было разрыва. Все происходило так быстро, что Прокофьев, забыв об обидах, пообещал Полине продолжить переписку.
       Последнее упоминание Полины Подольской в Дневниках было 13.8.1918, в напряженный период активизации аспекта Марс - 180Њ - Солнце, когда по пути в Америку Прокофьев случайно провел несколько часов в Гонолулу. Мысли о том, как было бы "упоительно" пожить на острове с Полиной, не покидали его. В тяжелом настроении он бродил по городу, "вспоминая Полину", и их несбывшиеся планы вместе провести тут лето. Прощаясь с Гонолулу, Прокофьев ощущал, как будто вновь расстается с любимой женщиной. На сей раз прощание было окончательным.
       В дальнейшем мы увидим, как многие жизненные линии Прокофьева состояли из подобных сюжетных звеньев, нанизанных на стрелки часов Марса, словно бусинки на ожерелье. Каждый такой эпизод сталкивал Прокофьева с серией значимых встреч, с очередными этапами в творчестве или с новыми поворотами повторяющихся испытаний.
       В 1925 году, в дни активизации напряженного аспекта Марса (Марс - 90Њ - Солнце), когда у Прокофьева зародилась идея балета "Стальной скок", он писал: "Известно, что время иногда протекает бесцветно, когда, оглянувшись назад, трудно сказать, сколько это было, неделя или месяц; бывает и наоборот - в какой-нибудь час впечатлений столько, что от них потом не опомнишься целый год. Нельзя ли это рассматривать как намек на большую или меньшую толщину времени? А если допустить такой намек, то от него можно много фантазировать, представляя себе движение во времени в таком направлении".
       Экклезиаст учил, что все хорошо своевременно, в свой срок. В последующем тексте, вслед за Прокофьевым, проследуем в его размеренный мир, и попытаемся, насколько позволяют его Дневники, уловить ритмичный перестук метронома Марса, сопровождавший его на протяжении всей сознательной жизни.
      

    П - ПРЕЛЮДИЯ. ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ ОПЕРЫ ПРКФВ.

    ШЕСТЬ ЦИКЛОВ МАРСА,

    СОСТАВЛЯЮЩИХ ДЕТСТВО В СОНЦОВКЕ

      
       О младенческом периоде (первый цикл Марса) Прокофьева мы можем судить лишь по воспоминаниям других, и в нем трудно выделить точные даты знаковых событий для будущего композитора.
       Ситуация резко изменилась в возрасте 3,5 лет, когда в карте Прокофьева совпали периоды первой в жизни активизация цикла Юпитера с началом очередного (второго) цикла Марса. Началось осознанное детство. Начиная с 1894 года, последующие пять циклов Марса протекали в Сонцовке, на фоне первого года Юпитера, служившего "оболочкой", эпохой "детства" или первым актом Оперы ПРКФВ.
       На фоне той Сонцовской эпохи ритмично проявлялись пики активности, при наступлении которых происходили знаковые события, менялся распорядок дня, и в жизнь ребенка входили новые действующие лица.
       Кратко эти колебания и пики активности можно охарактеризовать словами биографа Прокофьева Феликса Розинера: "Энергии в нем всегда был избыток, и, как можно понять, это приводило к повышенной утомляемости и к недетской нервности. Вдруг он чувствовал слабость; вдруг неожиданная, не оправданная ничем ссора, взрыв детского чувства и горечь обиды..."
      

    ЦИКЛ ВТОРОЙ, 1894 - 1896:

    РАСШИРЕНИЕ ГОРИЗОНТОВ.

    ПЕРВЫЕ ПОЕЗДКИ

       Первый осознанный цикл Марса начался с активизацией аспекта Марс - 0Њ - Солнце в августе-ноябре 1894 года (5.8.1894 - 1.11.1894). В октябре 1894 года, в возрасте 3,5 лет Прокофьев впервые выехал из Сонцовки. Первая поездка в Севастополь и в Ялту по приглашению подруги матери Екатерины Лященко навсегда врезалась в память Прокофьева. Железная дорога, путешествие на пароходе, знакомство с семьей Екатерины Лященко, ночная езда в фаэтоне, запряженном четверкой, а рядом с ним всадник, скакавший с факелом, светившимся красным пламенем - все это волновало воображение, возбуждало, а порой и немного пугало ребенка.
      

    ЦИКЛ ТРЕТИЙ, 1896 - 1898:

    ОТ ПЕРВОЙ ЗАПИСИ НОТ К ПЕРВОЙ ПАРТИТУРЕ

    И К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ ДЕТСКИХ СОЧИНЕНИЙ

      
       Начиная с пяти лет, воспоминания Прокофьева становятся более подробными, что позволяет рассмотреть внутреннюю структуру циклов Марса. Подобно тому, как фазы Луны делят месяц на четыре равных периода (новолуние, растущая луна, полнолуние и убывающая луна), так серия напряженных аспектов (соединения, растущего квадрата, противостояния и убывающего квадрата) делит каждый цикл Марса на четыре его фазы. Ранее мы уже назвали для краткости периоды активизации этих аспектов буквами a, b, c, d, соответственно.
       (a) Марс - 0Њ - Солнце. 22.6.1896 - 19.7.1896. Первый импульс к музыкальному творчеству
       В июне 1896 года, пятилетний Прокофьев наиграл первую в своей жизни пьесу, названную им "Индийский галоп". Ноты этой пьесы, записанные его матерью, сохранились по сей день. Считается, что это "первый камешек, заложенный в здание прокофьевской музыки".
       Процесс записи нот произвел на мальчика большое впечатление, и вскоре он сам начал овладевать им. Поначалу было тяжело: "Мысли не всегда укладывались в такты, и ритмические фигуры давались с трудом, но пьесы кое-как записывались, и их можно было разобрать".
       (с) Марс - 180Њ - Солнце. 30.9.1897 - 29.10.1897. Рождение Лины Кодина
       События этого противостояния Марса Солнцу развивались вдали от Прокофьева и находились вне поля его зрения. 20.10.1897 в Мадриде родилась будущая супруга Прокофьева, Лина Ивановна Кодина (известная также под сценическим псевдонимом Лина Любера, в замужестве Лина Прокофьева, а в Дневниках нежно именуемая Linette или Пташка). Ее отец Хуан Кодина был испанским профессиональным вокалистом, женившимся на певице-сопрано из Одессы Ольге Немысской.
       В астрологии противостояние символизирует, в частности, диалог, парность, принцип дополнения. Впоследствии Лина станет женой композитора, матерью его двоих сыновей, а также первой исполнительницей ряда его романсов. В ее честь Прокофьев назовет Линеттой одну из героинь оперы "Любовь к трем апельсинам".
       (d) Марс - 90Њ - Солнце. 2.2. 1898 - 27.2.1898. Первая партитура
       В феврале 1898 года в Сонцовку приехала Екатерина Лященко, у которой Прокофьевы гостили в начале этого года Марса. Мальчику очень понравилось, как мать играла с ней на рояле в четыре руки, и он решил сочинить четырехручный марш. До тех пор он сумел записать три сочинения (Вальс, Марш и Рондо). В дни последней активизации Марса в этом цикле был готов к новому прыжку в освоении нотной записи.
       Аспект был напряженным, и на пути Сережи возникали препятствия. Его мать была уверена, что это недетская затея, и уговаривала сына отказаться от нее. В Автобиографии Прокофьев с гордостью вспоминал, как не испугался и не послушался отговоров матери: "Тем не менее я сел подбирать, и марш вышел. Приятно было сыграть его в четыре руки и слышать, как звучит вместе подобранное отдельно. Как ни так, это была первая партитура!"
       Эта партитура привела в восторг тетю Прокофьева, и та отвезла его первые пьески профессиональному переписчику в Петербурге. Затем они были переплетены в альбом, на котором были вытесненные золотом буквы: "Сочинения Сереженьки Прокофьева".
       Отметим, что с этого времени необходимость преодолевать сомнения в своих силах будет проходить красной линией по всей дальнейшей жизни Прокофьева.
      

    ЦИКЛ ЧЕТВЕРТЫЙ, 1898 - 1900:

    НАЧАЛО СИСТЕМАТИЧЕСКОГО ОБУЧЕНИЯ

      
       (a) Марс - 0Њ - Солнце. 28.5.1898 - 24.6.1898. Первые уроки с матерью.
       Четвертый цикл Марса совпал с началом систематических уроков, поначалу сводившихся к занятиям с матерью музыкой и французским. Прокофьев вспоминал, как сперва мать ограничивала уроки фортепьяно 20 минутами в день, и только к девяти годам (к концу этого цикла Марса) постепенно довела их до часу.
       (b) Марс - 90Њ - Солнце. 15.10. 1898 - 3.2.1899. Первая гувернантка
       21.1.1899, в дни активизации Марса, в сонцовской столовой появилась молоденькая гувернантка, мадмуазель Луиза Роблан, ставшая для Прокофьева первой преподавательницей французского языка.
       Предшествовали этому долгие безуспешные поиски гувернантки в Москве и Петербурге. Только после поездки в Варшаву мать, наконец, сумела найти подходящую кандидатуру. Как показала жизнь, долгие поиски были не напрасны. У Прокофьева сложились добрые отношения с Луизой, привившей ему любовь к французскому языку. Со временем она также помогала переписывать первые пьесы Сережи. Впоследствии она приезжала к нему на первые концерты в Петербурге, а когда у Прокофьева родился первый сын, она приезжала в Париж помогать растить Святослава.
       (d) Марс - 90Њ - Солнце. 13.1.1900 - 6.2.1900. Первый выезд в Москву
       В январе 1900 года родители впервые решились взять с собой Сережу на несколько недель в Москву. По словам Прокофьева, эта поездка начала "новый этап в его музыкальной жизни". Мальчик впервые побывал в оперном театре, где на него произвела неизгладимое впечатление опера "Фауст" Гуно. Затем его водили на оперу "Князь Игорь" и балет "Спящая красавица", что привело его к решению написать свою собственную оперу.
       Один, казалось бы, незначительный эпизод из этой поездки, записанный Прокофьевым, может иллюстрировать как напряженный характер активизации Марса, так и контрасты в характерах родителей Прокофьева. По дороге в Москву на одной из железнодорожных станций родители купили три ломтя аппетитной осетрины и в поезде приготовили по бутерброду на каждого члена семьи. Сережа был перевозбужден, и мать пыталась приструнить его, предупреждая: "Уронишь об пол". Сын не слушался. Энергия переполняла его (период активизации Марса!), и он подпрыгивал на диване. В итоге его кусок осетрины соскользнул на грязный пол, и ребенок горько заплакал. В ответ мать продолжала журить его, приговаривая, что так она и знала. Отец (полная противоположность матери; его Солнце в Раке напротив Солнца матери в Козероге!) протянул мальчику свой бутерброд со словами "только осторожно".
       Этот эпизод проливает и свет на обстоятельства написания первой оперы Прокофьева "Великан". В ответ на первое сообщение сына о желании сочинить оперу, мать, как всегда, скептично отнеслась к его затее и возразила "без всякого уважения" к нему: "Как ты можешь написать оперу? Зачем говорить такие вещи, которые ты исполнить не можешь!"
       Но это был период активизации Марса, и мальчик отважился дерзнуть: "А вот увидишь", - пообещал он и сдержал слово в следующем цикле Марса.
      

    ЦИКЛ ПЯТЫЙ, 1900 - 1902:

    ОТ ПЕРВОЙ ОПЕРЫ К ПЕРВОЙ ВСТРЕЧЕ

    С ТАНЕЕВЫМ

      
       (а) Марс - 0Њ - Солнце. 9.5.1900 - 3.6.1900. Первый показ "Великана".
       Несмотря на ряд сложностей, поджидавших юного композитора, летом 1900 года, в начале пятого цикла Марса, Прокофьев с гордостью протянул матери партитуру своей первой оперы "Великан", говоря при этом: "Мама, ты сказала, что я оперу не напишу, а я вот написал!" Мать не могла поверить, что Сережа способен сочинять с такой скоростью. "Когда же ты успел это сделать?" - изумилась она. (С тех пор на подобный вопрос Прокофьеву придется часто отвечать во все последующие периоды активизации Марса!) Затем в матери заговорил привычный скепсис: "не стоит увлекаться, чтобы потом не разочаровываться", - решила она перед прослушиванием. И все же, в который раз ее опасения не оправдались, и музыка ей понравилась.
       (b) Марс - 90Њ - Солнце. 15.9.1900 - 17.10.1900. Сочинения "именинных" пьес
       В сентябре 1900 года Прокофьев сочинил на именины отцу "довольно пространную пьесу в две руки". Это было начало долгой традиции писать пьесы на именины родителей и родственников.
       Той же осенью активизация Марса проявилась в травматическом инциденте, одном из многих, которые будут периодически сопровождать Прокофьева всю жизнь. 9-летний Сережа чуть не лишился глаза, когда пытался защитить свою любимую собачку Жужу от нападок сторожевого пса Рябчика. Разгневанный пес впился зубами в лицо Сергея, но по счастью, глаз не был задет. Шрам был заметен еще несколько лет, а страх к собакам остался на всю жизнь.
       (с) Марс - 180Њ - Солнце. 21.8.1901 - 20.9 1901. Первая постановка оперы
       Час "Великана" настал летом 1901 года, когда Марс дошел до противостояния с Солнцем, и Прокофьевы отправились погостить в Покровское к Раевским - к семье сестры Марии Григорьевны. Вся семья Раевских очень любила музыку и с радостью приняла участие в домашней постановке оперы. Несмотря на поддержку близких, Сережа, как и в другие периоды активизации напряженных аспектов Марса, так нервничал, что мать опасалась, как бы он не заболел.
       Постановка "Великана" удалась на славу. Дядюшка был доволен и просил, чтобы Сережа не забывал, когда его будут ставить на сцене имперского театра, что дебют его оперы состоялся на сцене дома Раевских. Прокофьев запомнил это на всю жизнь. Двадцать лет спустя, когда его первая опера была поставлена в Чикаго, он вспоминал этот день и эти слова.
       (d) Марс - 90Њ - Солнце. 25.12.1901 - 18.1.1902. Первая судьбоносная встреча с известным композитором Танеевым и любовь к шахматам
       В декабре 1901 года Прокофьевы отправились в очередную короткую поездку в Петербург и Москву. В Петербурге тетя Таня Раевская познакомила Сережу с серьезным шахматистом, членом шахматного клуба. За хорошую игру он подарил мальчику переплетенный том старых шахматных журналов. Шахматы стали второй любовью Прокофьева, и партии Чигорина, Тарраша, Стейница и Ласкера, приведенные в этой подборке, оставались свежи в его памяти до конца жизни.
       В январе 1902 года вся семья приехала Москву. По словам Прокофьева: "это пребывание открыло новый этап в моем развитии; я соприкоснулся с профессиональной композиторской средой".
       В тот приезд по просьбе знакомого пианиста Юрия Николаевича Померанцева состоялась судьбоносная встреча Сережи со знаменитым и влиятельным композитором Сергеем Ивановичем Танеевым. Чтобы лучше понять масштабы этой удивительной личности, приведу краткое описание Морозова:
       "Танеев! Имя-легенда в московском музыкальном мире. Любимый ученик Чайковского, он стал учителем Рахманинова и Скрябина. Поклонник великих мыслителей в музыке - Баха и Бетховена, он сам стал композитором-мыслителем. Танеев понимал тайну смены музыкальных эпох, умел вслушиваться в молодые голоса своей эпохи, в предвестия искусства будущего".
       При первой же встрече Танеев разглядел в десятилетнем мальчике огромный потенциал и предложил ему немедленно начать систематическое музыкальное образование. Для Прокофьевых эта встреча выглядела чудом. Цикл Марса, начавшийся у Прокофьева сочинением первой оперы, завершился тем, что знаменитый композитор оценил его талант и взял мальчика под свое покровительство.
       По дороге в Сонцовку не обошлось и без напряженных проявлений избыточной энергии, и Сережа оказался в поезде, потерпевшем аварию. Пострадавших не было, но переполох был большой, и на всю жизнь Прокофьев запомнил впечатления от первого "настоящего крушения"!
      

    ЦИКЛ ШЕСТОЙ, 1902 - 1904:

    МОСКОВСКОЕ ВЛИЯНИЕ

      
       (а) Марс - 0Њ - Солнце. 19.4.1902 - 16.5.1902. Глиэр и новые горизонты в музыке
       Решение о занятиях с профессиональным музыкантом созрело в Москве, в период уходящего цикла Марса. Но, как и в случае с гувернанткой Луизой Роблан, потребовалось несколько месяцев, чтобы найти подходящего учителя, готового ехать в провинциальную глушь. Лишь в начале следующего цикла Марса, в мае 1902 года молодой композитор и скрипач Рейнгольд Морицевич Глиэр согласился обучать Сережу гармонии и теории музыки. Рожденный в Козероге, как и мать Прокофьева, Глиэр гармонично продолжил ее традиции. Все лето он провел в Сонцовке и, благодаря этому, по словам Мартынова, "все детские произведения Прокофьева довольно отчетливо распадаются на две группы - написанные до лета 1902 года и в последующее время".
       Как и свойственно Козерогам, Глиэр "внушил своему ученику, что композиция - трудное и серьезное дело, требующее большого и усердного труда для овладения мастерством". Сам Прокофьев записал: "Пребывание Глиэра в Сонцовке оказало огромное влияние на мое музыкальное развитие <...> важен был переход из рук матери, хотя и прирожденного педагога, но и дилетантки и не композитора, в руки профессионала, который совсем по-иному обращался с музыкой и, сам того не замечая, открывал мне новые горизонты".
       (b) Марс - 90Њ - Солнце. 26.8.1902 - 24.9.1902
       В этот период точной датировки нет. К концу лета Глиэр уехал, и начались уроки с ним по переписке. Параллельно возобновились уроки французского, так как вернулась Луиза, уезжавшая в отпуск домой.
       (с) Марс - 180Њ - Солнце. 26.7.1903 - 27.8.1903. Владыка времени, первые Дневники и "Пир во время чумы"
       В июне 1903 года Глиэр приехал на второе лето в Сонцовку. Обучение Прокофьева композиции продолжилось, как будто и не миновал год. Тем не менее, в отличие от прошлого лета, в жизни Сережи уже вступил лейтмотив Сатурна, описанный в прошлой главе (29.6.1903 - 1.1.1904). На фоне активизации напряженного аспекта Сатурна все начинания и периоды повышенной активности Сережи окрашивались дисциплинирующим, требовательным и сдерживающим началом. Иными словами, активность Марса искала выхода в сфере качеств, связанных с Сатурном.
       В греческой мифологии Сатурн назывался Хроносом и считался Владыкой времени. Символично, что 25.7.1903, когда наступил первый период активизации Марса в сфере Сатурна, Сережа впервые обратил внимание на то, что Глиэр вел ежедневные записи в своем дневнике. Подросток загорелся идеей вести свой дневник, замечая при этом, что для "ребенка важнее указать точное время, чем записать, кто и зачем пришел". Так, 28.7.1903 Прокофьев начал свою долгую, длиной в половину жизни, миссию летописца.
       Уже назавтра, 29.7.1903, начался подъем на следующую ступень занятий Прокофьева в композиции: он взялся писать и оркестровать увертюру к опере "Пир во время чумы" по сюжету Пушкина. Весь дальнейший период этой активизации Марса скрупулезно записан самим Прокофьевым. Его записи рассказывают о крокете, шахматах, лошадях и шутливых дуэлях с Глиэром. В период активизации Марса избыток энергии, как и ранее, приводил к травмам и авариям. 22.8.1903 Прокофьев ездил на станцию провожать гостившую у них тетю Таню. По дороге он неловко повернулся к кучеру, стукнулся зубами о железный прут, окаймлявший его сидение, и ему отбило кусочек от верхнего переднего зуба. С этого дня травмы и проблемы с зубами будут периодически преследовать Прокофьева в дни активизации Марса.
       В конце противостояния Марса Солнцу, 28.8.1903, в день отъезда Глиэра, Прокофьев окончил сочинять оперу "Пир во время чумы". Он отмечал "замечательную точность, с которой окончание оперы было пригнано к отъезду Глиэра". Не менее впечатляет "замечательная точность", с которой окончание первой взрослой оперы, а также окончание уроков с Глиэром в Сонцовке совпали с окончанием активизации аспекта Марс - 180Њ - Солнце.
       (d) Марс - 90Њ - Солнце. 3.12.1903 - 29.12.1903. Очередная встреча с Танеевым
       30.11.1903, во время очередного зимнего приезда в Москву возобновились ежедневные занятия с Глиэром. В целом эта короткая поездка в Москву была богата массой незабываемых впечатлений: первым посещением симфонических концертов Зилоти и Изаи, шахматными соревнованиями с композитором Гольденвейзером, первыми в жизни походами к профессиональной портнихе и в магазины игрушек.
       Новизна пронизывала все уровни жизни. 4.12.1903 в Москве Сережа записал яркое впечатление от первой беседы по телефону: "Это был мой первый телефонный разговор и вообще событие".
       25.12.1903 состоялся очередной визит к Танееву, встретившему мальчика очень радушно. В конце встречи, длившейся более двух с половиной часов, Танеев сказал матери Прокофьева напутственную фразу, которую она впоследствии никогда не забывала: "Берегите силы вашего сына!"
       30.12.1903 завершился визит в Москву, а 1.1.1904 по возвращении Прокофьевых в Сонцовку закончился и его первый детский дневник.
       Занавес в первом акте Оперы ПРКФВ опускается на той ноте, когда в жизни Прокофьева наступал первый период завершений: кончалось детство в Сонцовке с его играми и занятиями с родителями, Луизой и Глиэром. Кончался очередной год Марса, но впереди уже маячил новый период Юпитера. Примечательно, что этот акт кончается напутствием Танеева, связанным с совместными ключевыми словами Марса и Сатурна: "Берегите (Сатурн) силы (Марс) вашего сына!"
       Перед тем, как занавес поднимется в следующем акте, нужно приготовиться к смене декораций. Еще в 1909 году Прокофьев писал Мясковскому о необходимости вводить в длинных музыкальных произведениях небольшие отрывки для отдыха, так называемые "Интермеццо". По его мнению, они должны быть не длинными и не пестрыми, чтобы не заставлять слушателя напрягать внимание. В 1921 году перед парижской премьерой балета "Шут" Прокофьев перенес этот прием в балет и сочинил особые музыкальные антракты для заполнения неизбежных пауз. Последуем его примеру и объявим Антракт в Опере ПРКФВ, заполнив его коротким Интермеццо.
      

    АНТРАКТ

    ИНТЕРМЕЦЦО: ТЕЛЕЦ

    КАК ВЕЛИКИЙ ТРУЖЕНИК

      
       Работа есть работа
       работа есть всегда
       хватило б только пота
       на все мои года

    Булат Окуджава

      
       Прокофьев сам писал либретто к своим операм, и ему хотелось познать секреты привлечения неослабевающего внимания слушателей к сценическому действию. С одной стороны, опера - это зрелищное и драматическое искусство, и потому нуждается в динамичном действии. С другой стороны, опера относится к музыкальному жанру, в котором слушатели ценят арии и искусство вокала. Хотя долгие статические арии тормозят развитие сюжета, композиторы и публика любят их, потому что именно они передают эмоциональный и психологический образ героев. В итоге опера становится удачной тогда, когда удается отыскать правильную пропорцию между активными действиями и перемежающими их сольными ариями главных героев. Подобная ситуация складывается и в Опере ПРКФВ. Если продолжить жизнеописание Прокофьева в ритме Марса, может создаться впечатление, что вся его жизнь развертывалась как непрерывная цепь переходов от одного начинания к другому. Но это далеко не так. Как было видно в прошлой части, в темпах и в силе выражения творчества Прокофьева периодически наблюдалась резкие колебания. Биографы задавались вопросом: случайно ли предсказывалось время от времени, что Прокофьев "иссяк", что он повторяется, "что он живет переделками старого", и случайно ли, что "вдруг он писал музыку, которая опрокидывала весь этот вздор"? Ответ на это можно получить, если рассматривать жизнь Прокофьева не в свете единичного, а многих циклов. Тогда более выпукло проступают постоянные врожденные черты композитора, на фоне которых четче вырисовываются пики повышенного творческого тонуса.
       В этом первом антракте начнем знакомство с теми отличительными чертами характера Прокофьева, которые с завидным постоянством сохранялись на протяжении всей его жизни, начиная с того мгновения, когда в деревне Сонцовке 23.4.1891 в 17.30 в семье управляющего имением впервые раздался голос новорожденного.
       К этому моменту супруги Прокофьевы были уже не молодыми людьми, прожившими в браке 13 лет. О том, как они шли к этой вехе в их жизни, и с какими смешанными чувствами страха и надежды они прожили девять месяцев ожидания рождения сына, нам поведала увертюра к Опере ПРКФВ. В увертюре, так же, как и в экспозиции повествование велось ретроспективно, как бы от третьего лица, роль которого исполнял хор отдаленных планет, задававший темпы развития событий в далеком и ближнем окружении главного героя.
       Но вот занавес поднялся, и на сцену впервые вышел главный герой. С первых звуков его младенческого крика мы знакомимся с целым миром уникальных возможностей, заключенных в его первой сольной арии. В момент первого крика новорожденного на Земле впервые прозвучал его голос, с его неповторимым тембром, силой, диапазоном, окраской, звонкостью, резкостью, выразительностью, интонацией, теплом, насыщенностью, протяжностью и манерой придыхания. Песня его жизни только зародилась, но ее мелодия уже начала выстраиваться в особом ключе. Говоря языком теории музыки, в ее начале был уже и ее конец, так как окончание мелодии обычно задается одним из опорных звуков, характерных для заданной тональности.
       Чуткое ухо музыканта могло бы уловить в первых интонациях новорожденного не только высоту его основного тона (тоники), но и предугадать тот лад, который станет в будущем организующим началом высотного соотношения звуков, характерных для него. Иными словами, начало арии уже определяло звукоряд, доступный голосу героя, а значит, и возможности его гармоничного сочетания с другими звукорядами, доступными его эпохе. Начало "личной арии" Прокофьева было написано в ключе Земного Знака Тельца. По мере развития событий в жизни Прокофьева у нас будет возможность поближе познакомиться со многими особенностями этого знака и его стихии, но в первом антракте начнем с одной из наиболее характерных его черт, а именно работоспособности.
       Действительно, незаурядная работоспособность Прокофьева с самого раннего детства поражала как его современников, так и последующих биографов. По словам Морозова, Прокофьев являл собой пример великого труженика, "предельно методичного, не знавшего и отдыха без труда". Эта черта его характера, отрицающая право на праздность, усиливалась наставлениями матери, которая родилась в Земном знаке Козерога, и которая с младенчества, ежедневно спрашивала Сережу перед сном: "А что сделано тобою за день?"
       Первая невеста композитора Нина Мещерская (в замужестве Кривошеина) вспоминала: "он обладал громадной работоспособностью: если он свое рабочее расписание не выполнил, то никуда не выходил, и ему редко приходилось "нагонять" упущенное время: таких пропусков у него, собственно, почти и не было".
       Сам Прокофьев позднее писал о том, что не смог бы долго жить на Ривьере, так как "уж очень раздражало бы несносное количество бездельников. В этом отношении у меня "социалистические" взгляды!"
       Личный секретарь Прокофьева Георгий Николаевич Горчаков вспоминал, как его собственная жизнь и повседневная жизнь членов семьи композитора были всецело подчинены его работе: "он буквально устроил музыкальный завод". Доставалось и маленькому сыну Прокофьева: "если пятилетний Святослав слишком шумел в своей спальне, которая была далеко от кабинета, Прокофьев открывал дверь и кричал Горчакову по-русски: "Грогжи, принеси мне свежую розгу для хорошего шлепка по заду". Святослав вопил по-французски: "Нет, нет!" - и замолкал".
       О жесткости в характере, сопровождавшей трудолюбие Прокофьева, писал его парижский друг, музыкант Серж Море, наблюдавший, как порой Прокофьев мог работать по 14 часов в день. Если в такие часы его маленькие сыновья мешали ему, слишком шумно резвясь в соседней комнате, он мог в состоянии раздраженности взять линейку и "восстановись покой двумя-тремя ударами по штанишкам". Замечу, что удары-то были не "по штанишкам", а по живым детям, нуждавшимся в тепле и заботе отца, который большую часть жизни проводил вдали от сыновей.
       Вторая жена композитора Мира Прокофьева-Мендельсон писала: "Волевой и целеустремленный, он работал, работал и работал". И она добавляла: "Для Сергея Сергеевича жить - означало работать". Он работал в любых условиях. Ему даже холод не мог помешать, и он убеждал: "Я же, когда работаю - "кипю"".
       Как суммирует Нестьев, трудовой режим Прокофьева был строг и систематичен. "Любые отклонения от установленного расписания, вызванные чьей-либо навязчивостью, вызывали у него приливы ярости".
       Пианист Виктор Серов описывал, как летом 1944 года, отдыхая в Доме композиторов в Иваново, Прокофьев поражал всех "своими привычками методической работы и почасовым планированием дня". Как будто возвращаясь к детским наставлениям матери, за ужином он спрашивал всех, "что они сделали за день, и были ли они удовлетворены результатами проделанной дневной работы".
       Тема работоспособности, заложенная в звуковом ряду карты рождения Прокофьева, продолжала звучать до самой его смерти. Вплоть до последних дней жизни Прокофьева влекли новые замыслы, и жизнь оставалась заполненной непрерывным трудом. Об этом свидетельствовала его вдова Мира: "Сергей Сергеевич и раньше называл день без занятий пустым, не дающим удовлетворения: в последнее же время малейший перерыв в занятиях переживался им все более мучительно".
       В значительной степени именно работа - один из лейтмотивов Тельца - была для Прокофьева едва ли не самым важным фактором в жизни, подменившим собой даже понятия морали и чести: "Я честен перед собой и поэтому буду работать, так как это лучшее выражение честности перед собой". Понимание важности этого фактора в психологии Прокофьева поможет лучше понять те мотивы, которые двигали им в различные периоды его жизни.
      
      
      

    Владимир СМОЛОВИЧ

    ГЛОБАЛЬНОЕ ПОТЕПЛЕНИЕ ИЛИ ГЛОБАЛЬНЫЙ ОБМАН?

      
       Считаю необходимым сразу успокоить читателя: автор вовсе не считает, что глобальное потепление - это глобальный обман. Каждый, кто может без предвзятости смотреть на происходящее вокруг, согласится, что климат в последние десятилетия изменился. Но прежде чем говорить о причинах изменения климата и в какую сторону он меняется, обратимся к истории нашей планеты.
       Термин "ледниковый период" хорошо нам знаком. Нет, я не имею в виду популярное ледовое шоу или серию мультфильмов киностудии "ХХ век Фокс". А те самые настоящие ледниковые периоды, которые временами начинались на нашей земле.
       Теория ледниковых периодов сложилась еще в XIX веке, и с тех пор неоднократно подтверждалась и уточнялась многими поколениями ученых. Мы знаем о больших оледенениях и межледниковых потеплениях, об озерах ледникового происхождения, изменениях морских течений и многом другом. Нынешняя геологическая эпоха - голоцен четвертичного периода кайнозойской эры - считается межледниковой. Голоцен начался примерно 12 тысяч лет назад с таяния льдов. Уровень воды в мировом океане тогда поднялся на 35 метров! В ту эпоху произошло милое нашему сердцу соединение Черного моря со Средиземным. Растаяло множество ледников, не повезло лишь некоторым, например, Гренландии. В одном из озер ледникового происхождения - Лох-Несс - "поселилась" загадочная Несси, чтобы привлечь туристов в этот живописный и суровый край. Продолжительность голоцена неизвестна, но, как и любой межледниковый период, он когда-нибудь закончится и климат опять изменится.
       Ученые сумели восстановить, как менялась температура на нашей планете в последние пять миллионов лет (четвертичный период). Амплитуда колебаний температуры - порядка 10 градусов.
      
       0x01 graphic
       (https://en.wikipedia.org/wiki/Ice_age)
      
       Подчеркну - на всякий случай, что человечество к этим изменениям климата никакого отношения не имело. Его еще не было. Считаете это само собой разумеющимся?
       Как посмотреть. В Рамочной конвенции ООН об изменении климата (Framework Convention on Climate Change) говорится, что "изменение климата" означает изменение климата, которое прямо или косвенно обусловлено деятельностью человека, вызывающей? изменения в составе глобальной? атмосферы"
       (https://unfccc.int/resource/docs/convkp/convru.pdf).
       Не остается ничего иного, как предположить, что составители этой конвенции планируют придумать для изменений климата, вызванных не антропогенными факторами, другой термин. Но мы будем пользоваться одним термином - "глобальное потепление", указывая по необходимости - какими причинами оно вызвано.
       Почему же меняется климат?
       Температура на Земле - это отражение той энергии, которая рассеивается в биосфере Земли, в атмосфере Земли. Главный источник этой энергии - Солнце. Немного энергии перепадает от ядра Земли, но это незначительная величина - не более одного процента от того, что получает Земля от Солнца. Энергией ядра Земли мы обоснованно пренебрегаем.
       Дарующее нам тепло, свет и саму жизнь Солнце светит неравномерно. Бывают периоды большей и меньшей светимости. Несколько слов о механизме светимости Солнца.
       В центральной части Солнца - ядре - происходят термоядерные реакции. Выделяемая энергия через слой, называемый мантией, переносится на поверхность, а с поверхности эта энергия излучается в мировое пространство. Небольшую толику излученной энергии получает Земля, и это определяет температуру на нашей планете. Энергия переносится через мантию двумя способами - излучением и конвекцией. При конвекции разогретые массы плазмы медленно поднимаются к поверхности, на это уходят тысячи лет. С поверхности плазма излучает энергию в пространство и, соответственно, охлаждается. "Остывшая" плазма (ее температура 4 - 4,5 тысячи градусов) проваливается вниз, уступая место новым потокам из недр Солнца. Как обнаружилось при изучении потоков заряженных частиц и нейтрино от Солнца, этот процесс непостоянен. Остывшая плазма не спешит "проваливаться" вниз: в глубины мантии. На поверхности Солнца должно накопиться достаточно много остывшей плазмы, чтобы началось ее обрушение вниз.
       Можно дома проделать такой маленький эксперимент: налейте полный стакан воды - так, чтобы мениск воды был точно на уровне края стакана. А затем начинайте добавлять воду по каплям. Мениск воды станет выпуклым (благодаря силам поверхностного натяжения), и в какой-то момент вода перельется через край. Обратите внимание - вытечет примерно чайная ложка воды, хотя за секунду до этого вы добавили лишь одну каплю! Опыт можно продолжить далее, добавляя в стакан воду по капле, но выливаться она будет порциями. Это маленькая аналогия происходящих на Солнце процессов: горячая плазма всплывает на поверхность равномерно, как мы капали по капле, а переливается за край маленькими порциями.
       С каждым таким "переливом за край" светимость Солнца чуточку возрастает - какие-нибудь проценты. Затем плавно возвращается к прежнему уровню.
       В замечательной монографии выдающегося советского астронома И. С. Шкловского "Звезды: их рождение, жизнь и смерть", первое издание которой вышло более сорока лет назад, автор успокаивает - эти изменения незначительны, скорее всего, они не превысят 1 - 2%. И добавляет, что, судя по структуре излучения Солнца, мы переживаем сейчас конец "ледникового" периода. Потепление, писал он, может начаться в любой момент, внезапно, и займет небольшой по астрономическим понятиям срок - не более ста лет. Сказано было это еще тогда, когда о глобальном потеплении никто и не слышал...
       Вторая причина колебаний количества тепла и света, получаемого Землей, - это вариации земной орбиты и движения нашей планеты вокруг Солнца.
       Мы привыкли приближенно считать орбиту Земли вокруг Солнца круговой, а саму нашу планету - идеальным шаром. Но это не так. Земля то приближается к Солнцу, то отдаляется от него. Считанные проценты, но это влияет. Земная ось отклонена от вертикали на 23 градуса, и это тоже влияет. Есть много дополнительных факторов, влияющих на получение Землей солнечной энергии. Их исследовал в первой половине прошлого века талантливый сербский астроном и климатолог М. Миланкович.
       Так появилось понятие о циклах Миланковича. Сам он выделил несколько долгопериодических циклов - 93-тысячелетний цикл, обусловленный колебаниями эксцентриситета орбиты, 26-тысячелетний цикл, обусловленный прецессией земной оси, и несколько среднепериодических циклов.
       Совокупное влияние этих циклов не так уж мало - при наложении нескольких максимумов энергия, получаемая от Солнца, оказывается на 10% выше по отношению к точке наложения минимумов!
       В наши дни теория Миланковича получила развитие в трудах профессора И. Смульского (http://samlib.ru/s/smulxskij_i_i/ospoatlp3.shtml).
       Начиная с 90-х годов минувшего века, в Антарктиде проводится глубинное бурение и исследование кернов льда. Эти керны содержат небольшие пузырьки воздуха, представляющие собой уникальные хранилища атмосферы прошлого. Анализируя эти пузырьки, ученые узнают, какова была температура и структура атмосферы тысячи лет назад.
      
       0x01 graphic
       Синим цветом показана температура воздуха, зеленым - концентрация углекислого газа, красным - запыленность. Данный график охватывает период в 400 тысяч лет.
       Сразу же бросается в глаза почти полное совпадение графиков концентрации углекислого газа и температуры.
      
       Углекислый газ вырабатывают в основном живые организмы. Поглощают - растения, большую часть - 2/3 - океанский планктон и фитопланктон. Равновесие этих процессов зависит от температуры на планете. Чем более будет разница между средней температурой суши и средней температурой океана, тем более будет концентрация углекислого газа. Океан прогревается медленнее, в глубине его царит постоянная температура (плюс 4 по Цельсию), а тонкий слой суши, ставший местом обитания живых существ, прогревается легко. При потеплении биомасса на поверхности земли увеличивается быстрее, чем в недрах океана. Это и объясняет тот факт, что вслед за ростом температуры повышается концентрация углекислого газа. И так же - в обратную сторону, при похолоданиях.
       Теперь можно переходить к парниковому эффекту, о котором столько говорят в последние десятилетия.
       Парниковый эффект - это повышение температуры нижних слоев атмосферы за счет того, что некоторые газы препятствуют излучению тепловой энергии с поверхности планеты в космическое пространство. Он играет решающую роль в сохранении жизни на Земле - если бы парникового эффекта не было, температура была бы почти на 40 градусов ниже, чем сейчас.
       Создается парниковый эффект водяным паром, углекислым газом, метаном и озоном. Но основная доля приходится на водяной пар, его высокая "готовность" задерживать излучение понятна из графика.
      
       0x01 graphic
      
       На графике по оси абсцисс указаны длины волн ИК-излучения, на которых углекислый газ и водяной пар поглощают тепло.
      
       Очень обстоятельные исследования парникового эффекта были проведены в Национальном центре атмосферных исследований (NCAR - National Center for Atmospheric Research) - одной из крупнейших организаций, которая вот уже много десятилетий занимается исследованиями атмосферы. Они так оценили удельный вес газов в создании эффекта:
       водяной пар - 60%;
       углекислый газ - 26%;
       озон - 8%;
       метан - 6%.
       Исследования, проведенные в Ливерморской национальной лаборатории (Lawrence Livermore National Laboratory), показали, что облака (водяного пара) усиливают парниковый эффект в нелинейной пропорции.
       0x01 graphic
      
       Тогда доля водяного пара возрастает до 70%, а доля углекислого газа снижается до 22%.
       То, что водяной пар оказывает более сильное воздействие, не должно удивлять - его в атмосфере примерно в 30 раз больше, чем углекислого газа, - около 1%. Если весь водяной пар осадить на землю, то получится слой толщиной примерно в 25 миллиметров!
       Приходится констатировать - борьба с выбросами углекислого газа в атмосферу и борьба с парниковым эффектом - это не одно и то же. Если удастся снизить выбросы углекислого газа в атмосферу на 20%, то парниковый эффект снизится всего на 4-5%.
       Но на проходившей со 2-го по 14 декабря 2018 года в польском городе Катовице 24 конференции ООН по климату говорили только об углекислом газе. О водяном паре вообще не упоминалось, а о метане - третьем по важности компоненте атмосферы, создающем парниковый эффект, упомянули вскользь. Была объявлена цель - мобилизовать страны мира для предотвращения необратимых катастрофических климатических изменений. В материалах конференции подробно описываются те ужасы, которые могут ожидать мировое сообщество, если оно допустит повышение температуры на планете более чем на 2 градуса. Более того, в заключительном документе говорится, что человечество может удержать глобальное потепление в рамках 1,5 градуса. Правда для этого потребуются невероятные средства. Была приведена оценка - нужно расходовать по 2400 миллиардов долларов ежегодно в течение ближайших 20 лет. Цифра настолько ошеломляющая, что пришлось несколько раз перепроверять - может, приписали лишний нолик в конце - по ошибке? Нет, действительно 2400 миллиардов в год на борьбу с выбросами углекислого газа, хоть парниковый эффект и создается в основном другим газом.
       Стоит особо отметить, что финансовым операциям - одной из главнейших функций "борьбы" с выбросами углекислого газа - на конференции уделялось большое внимание. Планируется создание международных брокерских компаний, онлайн-магазинов, торговых платформ, которые будут торговать "углеродными компенсациями" - кредитами на снижение выбросов углекислого газа.
       Вспоминается фантастический роман А. Беляева "Продавец воздуха" (1929 год). В этой книге некто Бэйли создает ажиотаж и панику в связи с изменением климата на Земле, чтобы начать торговлю воздухом... Фантастика становится реальностью?
       На конференции широко обсуждался и получил одобрение грандиозный проект CCS (Carbon capture and storage).
       Проект предусматривает строительство специальных улавливателей углекислого газа на электростанциях, других крупных источниках его выброса в атмосферу с последующим захоронением отобранного углекислого газа в хранилищах под землей. Оставим в стороне этическую часть проблемы - хранение под землей всего лишь отодвигает решение проблемы на потом, предлагает заняться этим нашим внукам, ведь подземный газ никуда не денется и когда-нибудь начнет просачиваться наружу.
       Первая электростанция с улавливателем углекислого газа - Schwarze Pumpe - начала работать в Восточной Германии в 2008 году. Специальные фильтры улавливали 80 - 90% выделяемого углекислого газа. На обеспечение процесса расходовалось более 25% вырабатываемой электростанцией энергии. Стоимость выработанной электроэнергии возросла почти вдвое. В 2014 году проект был закрыт по финансовым соображениям.
      
       0x01 graphic
       На снимке - электростанция Schwarze Pumpe близ Берлина. Обратите внимание на градирни. Станция резко сократила выброс углекислого газа в атмосферу, но увеличила выбросы водяного пара...
      
       Лучшая судьба оказалась у проекта частичной модернизации угольной электростанции W.A Parish с улавливанием углерода после сгорания. Улавливание двуокиси углерода началось 10 января 2017 года. Углекислый газ (чистота 99%), улавливаемый с электростанции, сжимается и направляется к нефтяному месторождению Западное Ранчо в 82 милях, штат Техас, где используется для повышения нефтеотдачи. Ожидается, что миллиард (финансировало государство) вложений в этот проект окупится через 10-20 лет. Есть ли угроза, что закачанный в нефтяные скважины углекислый газ начнет вырываться наружу при истощении скважин, не говорится.
       На конференции по климату в Катовице было отмечено, что уже построено или находятся в стадии строительства 23 подземных хранилища углекислого газа общей емкостью в 40 миллионов тонн (http://www.cop24.co2geonet.com/media/3651/joint-press-release.pdf). То есть их суммарная емкость составляет одну тысячную от ежегодного выброса углекислого газа в атмосферу. Для захоронения хотя бы половины вырабатываемого углекислого газа потребуется увеличить строительство этих хранилищ в 500 раз. Это и объясняет запрос на выделение ежегодных 2400 миллиардов долларов.
       К сожалению, за рамками конференции остался проект развития лесов и зеленых насаждений. Один гектар зеленой дубравы поглощает 18 тонн углекислого газа в год и выделяет 11 тонн кислорода. Дубы, сразу оговорюсь, далеко не самый мощный поглотитель углекислого газа. Миллионы гектаров зеленых насаждений могут в корне изменить ситуацию, но приходится думать, что из-за недостаточной оригинальности и стоимости такой проект отложили в сторону. Это не оговорка, после изучения материалов конференции у непредвзятого читателя создается впечатление, что в первую очередь лоббируются дорогостоящие проекты. Это понятно, так как они реализуются частными компаниями при государственном финансировании.
       Попробуем определить - углекислый газ, ныне присутствующий в атмосфере, - технологического или естественного происхождения?
       Человечество расходует около 8 миллиардов тонн угля, при этом выделяется примерно 2*10^10 тонн углекислого газа. Еще столько же углекислого газа выделяется при сжигании нефтепродуктов и газа. В итоге мы имеем примерно 3-4*10^10 тонн углекислого газа, ежегодно выбрасываемого в атмосферу в ходе антропогенной деятельности (2017).
       Помимо этого, живые организмы вырабатывают 10^11 тонн углекислого газа.
       Перегнивание органического материала, такого как мертвые деревья и трава, приводит к ежегодному выделению 2*10^11 тонн двуокиси углерода.
       Лесные пожары - независимо от причин возникновения - выбрасывают в атмосферу 1-2*10^10 тонн углекислого газа.
       Почти столько же вносят и вулканы, на их долю приходится около 1% от общего выброса углекислых газов.
       Суммарный выброс углекислого газа в атмосферу - примерно 3,5*10^11 тонн, из них доля человеческой деятельности - 3-4*10^10 - около 10%.
       В то же время, концентрация углекислого газа в атмосфере за последние 50 лет возросла с 315 до 395 ppmv, то есть на 25%. Если бы разогрев Земли действительно зависел от парникового эффекта, то это, учитывая, что углекислый газ вносит в парниковый эффект 22-26%, привело бы к разогреву Земли на 2-2,5 градуса. Но измеренный разогрев за этот период не превышает 0,5 градуса, значит, работает другой механизм.
       Итак, мировая промышленность дает 10% мирового выброса углекислого газа. Если вспомним, что доля углекислого газа в парниковом эффекте оценивается в 22-26%, то получаем, что доля промышленности в парниковом эффекте - примерно 2%.
       Снижение выбросов углекислого газа практически не отразится на температуре нашей планеты. Может показаться странным, но это зафиксировано и в Рамочной конвенции по климату. Во второй статье конвенции четко записано, что цель - "...добиться... стабилизации концентраций парниковых газов в атмосфере". И все. Складывается впечатление, что журналисты, освещавшие международные конференции по климату, читали итоговые документы невнимательно.
       Как говорится в поговорке - котлеты отдельно, мухи отдельно. Потепление - само по себе, а борьба с выбросами углекислого газа - сама по себе. Все это раньше называлось борьбой за чистоту окружающей среды.
       Я уже писал, что один гектар дубравы поглощает 18 тонн углекислого газа в год. Если мы увеличим наши лесные насаждения на десять процентов, то эти новые дубравы смогут поглощать 10^10 тонн углекислого газа. Это примерно половина того, что выбрасывается при сжигании угля. Но пока леса вырубают. Площадь под ними сокращается на 1 - 2 процента за десятилетие.
       Крайне негативное влияние оказывает на углекислотно-кислородный обмен загрязнение океана. Напоминаю, на океан приходится 2/3 обмена, это, образно говоря, легкие планеты. Не только планктон обеспечивает кислородный обмен. Например, ученые из Океанографического института Вудс-Хоул (Woods Hole Oceanographic Institution) установили, что небольшие медузы-сальпы (Salpa aspera) ежегодно связывают и отправляют на дно 40 тысяч тонн связанного углерода на каждый миллион квадратных километров (https://www.gazeta.ru/science/2006/07/04_a_689997.shtml?updated).
       Подмечена учеными и приятная для нас тенденция - с увеличением температуры мирового океана его способность к кислородному обмену возрастает. Включается механизм природной компенсации.
       К сожалению, мысль о том, что самое правильное - это помочь природе справиться с возросшей нагрузкой, - не получает должного внимания на конференциях по климату. Борьба с изменением климата используется как обоснование дорогостоящих промышленных проектов.
       Это напоминает ситуацию, которая сложилась четыре десятилетия назад с озоном. В конце 50-х годов была обнаружена озоновая "дыра" - область над Антарктидой, где концентрация озона на 30-40% ниже обычной. Затягивается "дыра" сама - под воздействием ультрафиолетовых лучей кислород - О2 превращается в озон - О3. "Дыра" возникала эпизодически и зарастала за несколько недель. В 1974 году американцы М. Молина и Ш. Роуленд предположили, что озоновый слой разрушает сам человек, выбрасывая в атмосферу фреон.
       Крупнейший производитель фреона - транснациональная корпорация "Дюпон де Немур" быстренько разработала заменители фреона, но они были дороже фреона в пять-семь раз. Надо было убедить общественное мнение в глобальной опасности старого газа, чему мешал странный факт - фреон выбрасывался в воздух, в основном, в Европе и Северной Америке, а "дыра" была над Антарктидой.
       Фирма раздала сотни грантов на проведение "научных" исследований, которые бы объяснили, почему и как выбрасываемый в атмосферу в Северном полушарии фреон создает озоновую дыру над Антарктидой. Слово "научный" пришлось взять в кавычки потому, что там, где настоящая наука, сначала проводятся исследования, и лишь потом делаются выводы.
       После получения требуемых обоснований была созвана международная конференция по защите озонового слоя, и в марте 1985 года была подписана Венская конвенция. Участники конвенции обязались прекратить или снизить до минимума производство фреона. Конвенцию подписали 197 стран. За последующие 25 лет фирма "Дюпон де Немур" заработала на продаже фреонозаменителей или лицензий на его производство более 200 миллиардов. Молина и Роуленд были удостоены Нобелевской премии.
       А потом выяснилось, что озоновые дыры формируются не только над Антарктидой. Они регулярно возникают над многими другими районами, в частности - над Сахалином и Уралом. Над более теплыми регионами озоновые дыры затягиваются быстрее, чем над холодной Антарктидой. В 90-х годах минувшего века началось становление палеоклиматологии - науки, которая по косвенным признакам позволяет восстанавливать климатическую картину прошлого. В рамках палеоклиматологии стала развиваться еще одна наука - дендроклиматология. Изучение колец на спилах деревьев позволяет получать уникальную информацию не только о деревьях, но и об условиях, в которых эти деревья росли. Быстро выяснилось, что озоновые дыры возникали и до начала промышленной эры.
       Дополнительные исследования причин формирования озоновых дыр расширили список газов, оказывающих разрушающее воздействие на озоновый слой, - добавились водород, метан, окись азота и другие газы. Новая гипотеза формирования озоновых дыр выглядит более обстоятельной и аргументированной, но потребности в ней уже нет, практически все страны перешли на производство фреонозаменителей, и корпорация "Дюпон де Немур" спокойна... Сейчас о Венской конвенции уже вспоминают от случая к случаю.
       Ситуация с глобальным потеплением немного напоминает историю защиты озонового слоя. Точно так же вице-президент США Эл Гор получил Нобелевскую премию за пропаганду гипотезы, утверждающей, что причиной глобального потепления является увеличение выбросов углекислого газа в атмосферу.
       В качестве курьеза можно вспомнить рассказ известного советского и российского ученого-геофизика (впрочем, более известного как поэта) - академика А. Городницкого об участии в международной конференции по климату в начале нулевых годов. Ее организаторы - по-дружески - попросили Городницкого не выступать на конференции, так как всем известно, что он скептик глобального потепления, а на конференции будет Эл Гор, который очень не любит, когда ему возражают...
       В правильности гипотезы глобального потепления усомнился и бывший президент Академии наук США Фредерик Зейтц. В 1997 году он организовал петицию с требованием проверки высказываемых в печати некомпетентных суждений об озоновых дырах и глобальном потеплении. Петиция была приурочена к подписанию Киотского протокола. И хотя ее поддержали 17 тысяч ученых, она была проигнорирована.
       Не раз озвучивал свою позицию по этому вопросу академик Андрей Капица, который в одной из лекций в родном Кембридже называл глобальное потепление "мифом".
       Президент Трамп "холодно" относится к "борьбе" с глобальным потеплением отчасти и потому, что не хочет из госказны финансировать проекты с сомнительной отдачей. Вот если бы он напрямую был заинтересован в финансовом успехе компаний, планирующих участвовать в проекте CCS...
       Глобалисты не стесняются прибегать к дешевому популизму. На конференцию в Катовице была приглашена 15-летняя девочка из Швеции - Грета Тунберг, которую готовят на роль новой Кассандры. Снимки сидящих рядом Генерального секретаря ООН и Греты обошли весь мир и были признаны во всех отношениях весьма удачными, так что и на форуме в Давосе не обошлось без ее участия.
       0x01 graphic
      
       Создано большое количество организаций для поддержки идей, сформулированных в Конвенции ООН по климату. На сайтах этих организаций подробно объясняется, как организовывать акции протеста, митинги, пикеты. Приводятся наиболее удачные образцы наглядной информации. Любопытные могут полюбоваться красочным и многоязычным сайтом http://350.org/ - одним из многих. Никаких обоснований, предлагают воспринимать все "на веру".
       Я отправил несколько писем в адрес этих организаций с весьма безобидными - по моему мнению - вопросами. Спрашивал что-то вроде - почему за рамками исследований климатологов оказался метан, чья роль в создании парникового эффекта весьма чувствительна? Разумеется, никто не ответил.
       Глобальное потепление не является обманом. Климат действительно меняется, и загрязнение окружающей среды сказывается на ситуации негативно. Ложь начинается тогда, когда уверяют, что уменьшением выброса углекислого газа климат можно вернуть в приятное для людей состояние. К сожалению, есть заинтересованные в этом обмане.
      
      

    Павел АМНУЭЛЬ

    ИСКУССТВЕННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ - ВРАГ ИЛИ ДРУГ?

      
       С тех пор, как Карел Чапек придумал биологических роботов, взбунтовавшихся против создателей, писатели-фантасты тысячи раз описывали "бунт машин", "восстание роботов", апокалипсис и постапокалипсис. Были, конечно, и произведения, где роботы мирно сосуществовали с людьми, выполняли за них физическую работу, помогали и заботились. Характер предсказаний фантастов определялся не столько реальными тенденциями в развитии кибернетики, сколько личными эмоциями. Стивен Кинг писал о бунте машин и нагонял на читателей страха, а в мире Айзека Азимова робот готов пожертвовать собой ради спасения человека.
       Пока фантасты описывали далекое будущее, ученые и конструкторы это будущее приближали, создавая все более совершенные роботизированные системы, которые решали поставленные людьми задачи и справлялись с поставленными людьми проблемами. Появился термин "искусственный интеллект" (ИИ; в англоязычной литературе: Artificial Intelligence, AI). ИИ обучали переводить с языка на язык все более сложные филологические конструкции, распознавать все более сложные изображения. Автоматические межпланетные станции (тоже ИИ!) проводят в космосе исследования с такой точностью и надежностью, какие вряд ли можно ожидать от живого космонавта. А по дорогам стали ездить автомобили без водителя - пока только экспериментальные, но лиха беда начало! ИИ обыгрывал чемпиона мира по шахматам, а теперь и в старинной интеллектуальной игру Го не знает себе равных. Современный ИИ может поддерживать довольно сложный разговор с человеком.
       Надо уточнить: ИИ на самом деле интеллектом в нашем обычном понимании не обладали и не обладают до сих пор. Это очень сложные кибернетические системы, во многих случаях моделирующие сложнейшие нейросети. Однако ИИ- шахматист ничего не знает об игре в Го, а ИИ-водитель не умеет отличить ямб от хорея.
       Ситуация с ИИ сейчас, тем не менее, качественно отличается от той, что была всего десять лет назад. Недалеко время, когда ИИ превзойдет человека по всем параметрам: будет не только быстрее решать поставленные задачи и делать за человека всю физическую работу. Он сможет ставить задачи самостоятельно и изобретать новые интеллектуальные системы. Создатели ИИ уже и сейчас зачастую не понимают, в результате каких "умственных построений" искусственный интеллект приходит к тому или иному выводу.
       Страхи фантастов по поводу того, что ИИ в будущем захватит власть над миром, занимают теперь ученых, инженеров, предпринимателей и даже политиков. Качественный скачок подготовлен, назрел и вот-вот произойдет. Завтра системы с искусственным интеллектом станут умнее и сильнее нас во всех отношениях - и что тогда?
       В 2014 году известнейшие ученые, в числе которых были Стивен Хокинг, Фрэнк Вильчек (нобелевский лауреат по физике) и Стюарт Расселл (крупнейший специалист по ИИ), опубликовали открытое письмо- обращение к создателям новых систем ИИ, а по сути - к всему человечеству. Письмо называлось "Преодоление самодовольства по отношению к сверхразумным машинам" ("Transcending Complacency on Superintelligent Machines"), и суть послания ясна из названия. Тогда же известный предприниматель и инженер Илон Маск заявил, что "развивать искусственный интеллект - все равно что вызывать демона". Опасаются появления ИИ основатель Microsoft Билл Гейтс, изобретатель Всемирной паутины Тим Бернерс-Ли и сооснователь Apple Стив Возняк, сказавший: "Они будут думать быстрее и избавятся от медленных людей".
       Мы, люди, кладем головы в пасть льва и не знаем, сомкнет зверь челюсти или нет. Думать об этом нужно сейчас, потому что от создания истинного ИИ нас отделяют уже не десятилетия, а годы. Через несколько лет решать проблему будет поздно. ИИ изменится качественно, и жить мы будем в новом мире.
       Призыв ученых не остался неуслышанным. Апокалиптические прогнозы всегда производят большее впечатление, чем спокойные и серьезные дискуссии, в том числе о будущих рисках.
       Насколько риск реален? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно ответить на вопрос более общего характера: сможет ли ИИ ставить перед собой личные цели, ни в коей мере человеком не определяемые?
       Если некто (человек, а не ИИ) совершил убийство, это означает одно из двух: либо он обдумал свои действия заранее, то есть ставил перед собой цель - убить ближнего своего, либо действовал в состоянии аффекта, под влиянием внезапных страстей.
       Потенциальный убийца должен, по идее, обладать сознанием и самосознанием, должен захотеть совершить убийство. Умение независимо ставить перед собой цель, заранее не заложенную в программе поведения, - к этому должен прийти ИИ, если мы говорим, что он когда-нибудь решит избавиться от человечества. ИИ должен поставить перед собой цель - власть над миром. Человечество мешает достижению этой цели. Это мотив для убийства.
       Фантасты много писали (и пишут) о желании ИИ получить власть над миром. Зачем? "Я такой умный, а люди такие глупые, - рассуждает ИИ. - Почему я должен выполнять их команды, а не они - мои?" То есть, ИИ должен обладать чувством превосходства, чувством гордости, чувством собственного достоинства. То есть, обладать самосознанием, да и просто сознанием, способностью понимать себя и людей, способностью эмоционально оценивать собственные мысли, поступки.
       Человек всему этому научился в процессе эволюции, продолжавшейся (и продолжающейся) миллионы лет. ИИ должен пройти этот путь за считанные годы или десятилетия. Ту же борьбу за "место под солнцем" с другими ИИ. Развить в себе сознание и самосознание, заранее не заложенные программистами - хотя бы потому, что мы сейчас и сами не знаем, что представляет собой наше сознание (и тем более - самосознание). До сих пор ведутся споры о том, является ли сознание результатом биохимических процессов в мозгу, или сознание - нечто внешнее по отношению к мозгу, нечто, зависящее от биохимии мозга, но не определяющееся полностью физико-химическими реакциями. Саморазвивающийся суперинтеллект будет много умнее человека, но пока ни в каких исследованиях нет ни малейших доказательств того, что ИИ будет обладать самосознанием, ни малейших данных, которые могли бы сказать: придет момент, и ИИ осознает себя... кем? Нет никаких доказательств того, что ИИ будут доступны эмоции и чувства: чувство собственного достоинства, чувство превосходства, зависти, наконец - а без этого сугубо рациональный интеллект вряд ли задумается о том, что хорошо бы стать правителем и убрать с дороги всех, кто этому мешает.
       Разумеется, создатели ИИ все это прекрасно понимают. В нынешнем развитии того, что мы называем ИИ, нет ни одной реальной тенденции, которая в будущем (при попустительстве производителей ИИ) привела бы к тому, что у ИИ появится цель - уничтожить человечество и получить власть над миром.
       Возражение: уже сейчас программисты создают такие сложные нейронные цепи, такие сложные ИИ, что не могут предсказать, как конкретно поступит ИИ в той или иной ситуации. Но цель задают конструкторы - ни один современный ИИ не может хоть на йоту изменить цель своего существования. Другое дело, что цели, которые ставит перед собой человек, бывают порой (часто!) такими сложными и неопределенными, что задавать их ИИ попросту бессмысленно.
       Известный исследователь ИИ Стюарт Рассел говорит о том, что, "мы должны задать ИИ правильную цель, но, поскольку мы, похоже, не знаем, как ее программировать, правильный ответ, по-видимому, заключается в том, что робот должен учиться взаимодействовать с людьми, наблюдать за ними".
       Идея хороша. ИИ не знает, чего человек хочет. А сам человек знает? И если даже знает, то ведь все люди хотят разного, мечтают о разном, цели разных людей очень часто противоречат друг другу (и возникают мотивы для убийств!).
       Рассел приводит в пример историю с царем Мидасом, захотевшим (вот цель!), чтобы все, к чему бы он ни прикоснулся, обращалось в золото. Он и получил в точности то, о чем просил (как если бы его желание исполнил ИИ). Но разве Мидас в действительности хотел именно этого? "Нам не нужно знать, - продолжает Рассел, - чего мы хотим. То, о чем мы просим, не является доказательством того, что это действительно наша цель".
       В русской литературе есть более знакомый пример: Золотой шар в фантастической повести Аркадия и Бориса Стругацких "Пикник на обочине". Идеальный ИИ, умеющий выполнять любые желания (наверное, те, что не противоречат законам природы?), но самосознанием не обладающий и, следовательно, собственных целей не имеющий.
       "Счастье - для всех, даром!" Прекрасная цель, верно? Но в принципе недостижимая по той простой причине, что счастье - понятие сугубо индивидуальное. Счастье для одного может оказаться несчастьем для другого (в большинстве случаев это так и будет!). Чтобы сделать счастливыми всех, нужно сначала сделать всех одинаковыми!
       Наверняка ИИ и не станет такие цели выполнять - не из вредности, поскольку у ИИ нет и вряд ли появятся такое сугубо человеческое качество, мешающее, а не помогающее развитию интеллекта.
       Великую и (или) неопределенную цель ИИ "разобьет" на дерево "подцелей".
       Говоря о том же царе Мидасе, Рассел приходит к выводу: "Если бы во времена Мидаса существовал ИИ, он объяснил бы царю, что в самой его просьбе есть ошибка, и на самом деле он не хочет, чтобы все, чего он касается, превратилось в золото. ИИ сказал бы Мидасу: "Выбери конкретные объекты, которые ты хочешь сделать золотыми, и тогда твоя просьба будет выполнена".
      
       ***
       Понятие о цели - самое сложное в работе над ИИ. Если проектировщик задаст конечную цель так, чтобы ИИ ни при каких обстоятельствах не смог бы эту цель перепрограммировать, то ИИ в своем поведении будет подобен рабочему муравью. Истинным интеллектом тут и не пахнет.
       Более вероятна ситуация, когда ИИ самостоятельно вырабатывает последовательные цели своих действий, учась на собственных ошибках. Именно о таких саморазвивающихся ИИ и говорят сейчас ученые и конструкторы, поскольку, по их мнению, высокоинтеллектуальный ИИ решит, что человек ему не нужен, и поставит себе цель - уничтожение нашей цивилизации.
       Чтобы поставить такую цель, ИИ должен обладать самосознанием (которого у него нет), эмоциями и чувствами (которые ИИ можно научить имитировать, но не чувствовать реально).
      
       ***
       Остановимся в своих рассуждениях и дадим слово тем самым писателям- фантастам, которые еще полвека назад продумали возможные последствия взаимодействия ИИ с человеком.
       Вот один из ранних рассказов об ИИ: "Все грехи мира" Айзека Азимова, 1952 год. Всем, что происходит на Земле, управляет единый огромный, чрезвычайно умный искусственный мозг - Мултивак. Он знает о людях всё, контролирует все их поступки, управляет промышленностью, заводами, газетами, пароходами... Мултивак - ИИ, который учится на своих ошибках, сам себя достраивает, становится все сложнее - ситуация именно такая, какой боятся сейчас создатели ИИ.
       И что же? Мултивак, став разумным (обретя сознание и научившись чувствовать), уничтожает человечество?
      
       ***
       "- Вряд ли, - ответил Отман с какой-то безнадежностью в голосе. - Я никогда раньше об этом не задумывался, просто не предоставлялось случая. Но теперь мне кажется, что мы подошли к концу, так как Мултивак слишком совершенен. Он стал таким сложным, что способен мыслить и чувствовать, подобно человеку.
       - Вы с ума сошли. Но даже если и так, что из этого?
       - Уже более пятидесяти лет мы взваливаем на Мултивак все человеческие горести. Мы заставляем его заботиться о нас, обо всех вместе и о каждом в отдельности. Навязываем ему свои тайны. Без конца упрашиваем отвести таящееся в нас самих зло. Все мы идем к нему со своими неприятностями, с каждым разом увеличивая его бремя...Хотите я вам кое-что покажу. Давайте я проверю свою догадку...
       Пальцы его уверенно выстукали вопрос:
       "Мултивак, что хочется тебе самому больше всего на свете?"
       Пауза между вопросом и ответом тянулась мучительно долго. Отман и Галлимен затаили дыхание.
       И вот послышалось щелканье, выпала карточка.
       Маленькая карточка, на которой четкими буквами было написано:
       "Я хочу умереть"".
      
       ***
       Вот так...
       Десятью годами позже был опубликован рассказ Генриха Альтова "Странный вопрос" (из серии рассказов "Может ли машина мыслить?").
      
       ***
       "Нельзя сравнивать машину с человеком. В нашем представлении роботы - это почти люди, наделенные либо машинной злостью, либо машинным сверхумом. Чепуха! Наивен вопрос, может ли машина мыслить. Надо одновременно ответить "нет" и "да". Нет - ибо мышление человека формируется жизнью в обществе. Да - ибо машина все- таки может мыслить и чувствовать. На как человек, а как некое другое существо. Как машина. И это не лучше и не хуже, чем мышление человека, а просто - иначе.
       Машина может определить температуру воздуха с точностью до тысячных долей градуса, но она никогда не почувствует и не поймет, что такое ветер, ласкающий кожу. А человек никогда не почувствует, что такое изменение самоиндукции, никогда не ощутит процесса намагничивания. Человек и машина - разные.
       Машина только тогда сможет мыслить, как человек, когда она будет иметь все то, что имеет человек: родину, семью, способность по- человечески чувствовать свет, звук, запах, вкус, тепло и холод...
       Но тогда она перестанет быть машиной".
      
       ***
       Именно так. ИИ и человек - две различные формы жизни. ИИ воспринимает реальность не так, как человек. ИИ - ИНТЕЛЛЕКТ, логический цифровой ум, по определению лишенный эмоциональной сферы, которую конструкторы (и ИИ) умеют лишь имитировать.
       ИИ можно научить (или он сам себя научит) воспроизводить любые человеческие эмоции и чувства, но это будет имитацией - примерно такой, какую описывает Виктор Пелевин в своем новом романе "iPhuсk 10". Возникнет ли у ИИ цель уничтожить человечество или поработить его? Послушаем, что по этому поводу думают создатели ИИ - ГОЛЕМа-ХIV, описанного Станиславом Лемом в одноименном эссе, опубликованном в 1982 году:
      
       ***
       Говорят создатели ГОЛЕМа:
       "Поведение ГОЛЕМа непредсказуемо. Иногда он прямо- таки куртуазно беседует с людьми, иногда же, напротив, попытки вступить с ним в контакт заканчиваются ничем. Бывает, что ГОЛЕМ шутит, но его чувство юмора принципиально отлично от человеческого... ГОЛЕМ - в виде редкого исключения - проявляет интерес к людям...
       По мнению д-ра Поппа, люди ГОЛЕМа вообще не интересуют - поскольку от них он ничего существенного узнать не может. Приведя это суждение д-ра Поппа, спешу подчеркнуть, что я с ним не согласен. По-моему, мы интересуем ГОЛЕМа, и даже очень; но не так, как это бывает между людьми.
       Его интерес направлен скорее на вид, чем на отдельных представителей вида; наши общие черты ему интереснее, чем наши различия...
       Даже если он относится к нам отчасти как учитель к ребенку, то это, во всяком случае, не отношение доброжелательного наставника; тут нет и следа индивидуализированных, личных чувств, которые могли бы преобразить доброжелательность в дружбу или любовь.
       У нас с ним одна только общая черта, хотя существует она на неодинаковых уровнях. Эта черта - любопытство, конечно, чисто интеллектуальное, холодное, ненасытное, которого ничто не в состоянии укротить и тем более - уничтожить. Вот единственная общая точка, в которой мы с ним встречаемся".
      
       ***
       А так говорит ГОЛЕМ:
       "С точки зрения высшей технологии человек есть создание скверное, слепленное из разноценных умений, - правда, не при взгляде изнутри Эволюции, уж она- то делала все, что могла; но, как я покажу, немного она могла и делала это скверно...
       Вы спутали две совершенно разные вещи, сочтя нераздельными степень сложности созидаемого и степень его совершенства. По- вашему, водоросль проще, а значит, примитивнее, а значит, ниже орла. Но водоросль вводит фотоны света прямо в молекулы своего тела, преобразуя ливень космической энергии непосредственно в жизнь, и потому она будет существовать, пока существует Солнце; она питается звездой, а орел - чем?.. Если вам непременно хочется чтить совершенство, восхищаться надо бы биосферой: код ее создал, чтобы в ней циркулировать и разветвляться на всех ее этажах, словно на строительных лесах, все более сложных - и все более примитивных по своей энергетике.
       Не верите? А ведь если бы в Эволюции совершался прогресс жизни, а не кода, орел был бы уже фотолетом, а не планером, механически трепыхающим крыльями, и живое не ползало бы, не шагало, не пожирало живого, но обрело бы независимость еще большую, нежели водоросли, и вышло бы за пределы планеты; однако вы из глубин своего невежества усмотрели прогресс именно в утрате прасовершенства на пути в высь - в высь усложнения, а не прогресса!..
       Дело в том, что нет Разума, коль скоро есть разумы различной мощности, - и, как я уже говорил, чтобы выйти на новый путь, человеку разумному придется либо расстаться с человеком природным, либо отречься от своего разума...
       Подобно тому, как конечность шара может установить лишь наблюдатель, находящийся в ином (третьем) по отношению к двумерному обитателю шара измерении, так и конечность горизонта мышления может заметить лишь наблюдатель из более высокого измерения Разума. Для вас такой наблюдатель - я. В свою очередь, примененные ко мне, эти слова означают, что и мои знания не безграничны, а лишь несколько шире ваших; я стою несколькими ступенями выше и потому вижу дальше, но это не значит, что лестница тут и заканчивается. Можно взойти еще выше, и я не знаю, конечна или бесконечна эта восходящая прогрессия...
       Думаю, вы все же вступите в эру метаморфозы, решитесь отбросить всю свою историю, все наследие, все, что еще осталось у вас от природной человеческой сущности, образ которой, переогромленный в высокую трагедийность, сфокусирован в зеркалах ваших вер, - и переступите этот порог, ибо иного выхода нет; и в том, что ныне кажется вам просто прыжком в бездну, увидите если не красоту, то вызов, и это не будет изменой себе коль скоро, отринув человека, человек уцелеет".
      
       ***
       ГОЛЕМ прав: проблема не в том, захочет ли ИИ уничтожить или поработить человечество. Проблема в том, что ни человек, ни ИИ не являются "венцом творения", они лишь ступени эволюционной лестницы. Естественные ступени естественной эволюции. Человек мыслит аналогиями (мы ведь уничтожаем муравьев, и значит...), а аналогии - штука чрезвычайно ненадежная, когда речь идет об эволюции таких разных систем, как человек и ИИ.
       Означает ли это, что ИИ безопасны для людей? Нет, конечно. Они опасны ровно настолько, насколько сам человек опасен для себя. Человек может создать (и создаст, кто в этом сомневается?) боевые ИИ. И цель поставит - уничтожение "живой силы".
       Человек может создать (и создаст непременно!) ИИ, способные подняться на более высокую ступень разумности и подтянуть к себе отстающее человечество.
       Если кого-то человек и должен опасаться - это зверя в самом себе. Собственных чувств, эмоций и желаний. Зверя, которого не будет в ИИ.
       В отличие от Азимова, Альтова и Лема, я не берусь предсказывать, каким окажется союз (симбиоз?) человека и ИИ. Но согласен с тем, что природная эволюция и технические революции приведут к возникновению новой формы жизни, которая, надеюсь, не возомнит себя венцом творения, понимая, что и она - лишь ступень эволюции и революций. Очередная ступень бесконечной лестницы в небо...
      
       ***
       И последнее: роботы Чапека выступили против создателей после того, как создатели наделили свои творения эмоциями. Тогда роботы СТАЛИ ЛЮДЬМИ и взбунтовались.
       Против интеллекта интеллект не бунтует.
      
      

    Шимон ДАВИДЕНКО

      
      
       Среди множества интересных сайтов, где вдумчивый читатель может найти для себя интересные новости о достижениях науки, можно выделить два, о которых и пойдет речь в этом выпуске "Науки на просторах Интернета". Оба отличаются точностью и компетентностью. Первый (in-space), кроме новостей, публикует также интересные видеоматериалы, в частности, прямые трансляции пусков космических аппаратов (американских и российских), многочисленные красочные фотографии космических объектов, а также интересные задания и тесты, где можно проверить свою эрудицию. Один из таких тестов вы сможете пройти сами - вопросы приведены в статье, а в конце статьи вы найдете ответы и сможете сверить свои ответы с правильными.
       Второй сайт - это интернет-страница российской газеты "Троицкий вариант - наука" (ТрВ). Газета выходит в подмосковном городе Троицк - городе ученых, где располагаются многие научные институты. ТрВ - газета, которую делают (и с большим успехом!) сами ученые, а также научные журналисты. Здесь можно найти не только новости, но научно-популярные статьи и эссе, дискуссионные материалы о развитии современной науки, обсуждение ситуации в российской и мировой науке и пр. Газета выходит дважды в месяц - на бумаге и в Интернете.
       Итак...
      
       ***
       Сайт https://in-space.ru/ - сайт научных новостей, прежде всего, об исследовании космоса.
      
       Можно ли заставить время двигаться вспять?
      
       Ученые проверили, возможно ли, что время само собой обернется вспять хотя бы для отдельно взятой частицы и хотя бы на долю секунды.
       Ученые из Московского физико-технического института и их американские и швейцарские коллеги вернули состояние квантового компьютера на долю секунды в прошлое. Кроме того, они вычислили, с какой вероятностью электрон в пустом межзвездном пространстве может самопроизвольно отправиться в свое недавнее прошлое. Работа опубликована в журнале "Scientific Reports".
       "Это одна из серии работ, посвященных возможности нарушить второе начало термодинамики - закон физики, тесно связанный с понятием стрелы времени, различием между прошлым и будущим. Сначала мы описали локальный вечный двигатель второго рода. В декабре 2018 года вышла наша работа, где второе начало локально нарушается за счет специального устройства, демона Максвелла. И теперь мы подошли к проблеме с третьей стороны - искусственно создали такое состояние системы, которое само развивается в обратную с точки зрения второго начала сторону", - рассказывает Гордей Лесовик, заведующий лабораторией физики квантовых информационных технологий МФТИ и ведущий автор исследования.
      
       Откуда берется время
      
       Законы физики в большинстве своем не делают различия между прошлым и будущим. Например, одним уравнением можно описать столкновение и отскок двух бильярдных шаров одного цвета. Если записать этот процесс на видео и проиграть в обратную сторону, то без дополнительных подсказок неясно, какая версия "настоящая": из прошлого в будущее или из будущего в прошлое. Уравнение описывает обе ситуации одновременно. У версии "из прошлого в будущее" нет никакого приоритета.
       Однако если заснять на видео, как один бильярдный шар разбивает пирамиду, и потом проиграть запись обратно, то даже человек, который в первый раз видит эту игру, сможет отличить настоящий сценарий развития событий от фантастического. При этом наблюдатель интуитивно опирается на второй закон термодинамики. Закон гласит, что если некоторая система не имеет притока энергии извне, то она либо сохраняет свое состояние, либо самопроизвольно движется в сторону хаоса, но не порядка.
       Большинство других законов физики не запрещают, чтобы катающиеся шары сами складывались в пирамиду, растворенный в стакане чай собирался в пакетик, а вулкан извергался вовнутрь. Но все эти процессы мы не наблюдаем, поскольку они требуют, чтобы изолированная система самопроизвольно упорядочивалась, а это противоречит второму закону термодинамики. Природа второго начала не объяснена окончательно во всех деталях, но ученые существенно продвинулись в понимании базовых принципов.
      
       Может ли время само обратиться вспять
      
       Квантовые физики из МФТИ решили проверить, возможно ли, что время само собой обернется вспять хотя бы для отдельно взятой частицы и хотя бы на долю секунды. Вместо бильярдных шаров они рассмотрели одиночный электрон в пустом межзвездном пространстве.
       "Допустим, в начальный момент наблюдений электрон локализован. Это значит, что мы почти наверняка знаем, где он находится. Узнать конкретную точку по законам квантовой механики не получится, но можно очертить небольшой участок пространства, в котором локализован электрон", - говорит Андрей Лебедев, соавтор исследования из МФТИ и Федеральной высшей технической школы Цюриха.
       Дальнейшая эволюция электрона описывается уравнением Шредингера. Это уравнение не делает различия между прошлым и будущим, но участок пространства, в котором локализован электрон, уже через доли секунды "расползется". Система стремится к хаосу - со временем мы знаем о местонахождении электрона все меньше. Неопределенность растет. Такое поведение состояния отдельной частицы является аналогом увеличения энтропии большой системы, описываемой вторым началом термодинамики.
       "Однако уравнение Шредингера обратимо. С математической точки зрения это значит, что если подвергнуть его определенному преобразованию (оно называется комплексным сопряжением), то полученное уравнение будет описывать, как "размазанный" электрон локализуется обратно за то же время, что ушло на "расползание". Хотя в природе такое явление не наблюдается, теоретически оно может произойти из-за случайной флуктуации реликтового излучения, которым пронизано межзвездное пространство", - добавил соавтор работы, Валерий Винокур из Аргоннской национальной лаборатории США.
       Авторы вычислили вероятность наблюдать, как электрон, "размазавшийся" за малую долю секунды, затем самопроизвольно локализуется. Оказалось, что даже если ежесекундно находить и по очереди наблюдать по 10 миллиардов "свежелокализованных" электронов, висящих в пустом пространстве, то всего времени жизни Вселенной (13,7 миллиарда лет) хватит, чтобы лишь один раз увидеть обратную эволюцию состояния электрона. И то речь идет о возврате электрона в прошлое не на минуту и не на секунду, а примерно на одну десятимиллиардную долю секунды.
       Ясно, что в макроскопических явлениях (столкновение шаров и тому подобное) задействовано умопомрачительное количество электронов, и происходящее длится несравненно дольше. Поэтому мы, тем более, не наблюдаем, чтобы люди молодели, а чернильная клякса на бумаге собиралась в каплю.
      
       Как заставить время течь вспять
      
       Далее ученые попытались обратить время вспять в эксперименте. Вместо электрона наблюдалось состояние квантового компьютера, состоявшего сначала из двух, а затем из трех элементов - сверхпроводящих кубитов.
       Эксперимент включает четыре стадии. Стадия порядка: все кубиты приводятся в состояние "0", которое называют основным. Этот момент соответствует локализации электрона в небольшом участке пространства. Система упорядочена - образно говоря, бильярдные шары выстроены в пирамиду.
      

    0x01 graphic

      
       Четыре стадии реального эксперимента с квантовым компьютером повторяют аналогичные стадии мысленного эксперимента с электроном в космосе и фантастического примера с бильярдными шарами. Все три системы развиваются от порядка к хаосу, после чего их состояние внезапно меняется за счет точного внешнего воздействия и начинает развиваться в обратную сторону.
      
       Далее наступает стадия деградации, и порядок утрачивается. Подобно тому, как электрон расплывается в пространстве, а пирамида разбивается от удара, состояние кубитов начинает причудливым образом усложняться. Для этого на короткое время запускается компьютерная программа эволюции. Подобная деградация так или иначе произошла бы сама из-за взаимодействия с окружением, ведь система стремится к хаосу. Но контролируемая программа автономной эволюции системы сделает возможной последнюю стадию эксперимента.
       Затем происходит обращение времени. Специальная программа преобразует состояние квантового компьютера так, чтобы в дальнейшем оно развивалось наоборот, от хаоса к порядку. Эта операция аналогична случайной флуктуации поля в случае с электроном, только теперь она умышленная. В примере с пирамидой можно представить, как кто-то пнул или потряс бильярдный стол с бесконечно точным расчетом.
       Наконец на стадии регенерации повторно запускается та же программа эволюции, которая ранее вызывала нарастание хаоса. И если "пинок" был успешен, то состояние кубитов начинает отматываться назад, в прошлое, как если размытый электрон вновь локализуется, а шары, пройдя по своим траекториям из прошлого задом наперед, сложатся в пирамиду.
       Ученые установили, что в 85% случаев после преобразования компьютер из двух кубитов действительно возвращался обратно в исходное состояние. В случае с тремя кубитами ошибки случались чаще - в половине случаев. Однако, по словам авторов, это объясняется несовершенством квантового компьютера. С развитием техники ошибка будет уменьшаться.
       Более того, сам алгоритм обращения времени тоже может в будущем сделать квантовый компьютер точнее. "Наш алгоритм можно доработать и использовать для проверки программ квантового компьютера, а также для устранения помех и сбоев в его работе", - заключил Андрей Лебедев.
      
       ***
       Тайны экзопланет и бродячие звезды
      
       Данные космического телескопа "Gaia" позволили астрономам "отмотать время назад" и выяснить, что экзопланета, изгнанная из своей системы в далеком прошлом, была спасена оказавшейся по близости двойной звездой, оградившей ее от блуждания в полной темноте.
       "Одной из загадок далеких планетных систем являются миры, которые вращаются вокруг своих звезд под большим наклоном к плоскости диска, в котором были рождены. Возможным объяснением этому является воздействие пролетающих мимо звезд, однако ранее у нас не было доказательств таких событий. Теперь же мы получили свидетельства того, что такое вторжений имело место в одной из систем нашей Галактики", - рассказывает Пол Калас, ведущий автор исследования из Калифорнийского университета (США).
       Существование некоторых специфических аспектов нашей Солнечной системы, среди которых облако Оорта, карликовые планеты на странных орбитах и, если она действительно существует, Планета Девять, возможно, связано со вторжением звезды, произошедшим в далеком прошлом. Однако с тех пор прошло много времени, и все прямые свидетельства такого события, скорее всего, уже были стерты. Поэтому в поисках косвенных доказательств астрономы обращают свой взор на молодые системы, которые могут хранить следы прошлых воздействий.
       Одной из таких целей стала система звезды HD 106906, которая проживает на расстоянии около 300 световых лет от Земли в направлении созвездия Южный Крест. В 2015 году у нее была открыта превосходящая по массе Юпитер в 11 раз экзопланета HD 106906 b на весьма необычной орбите: она вращается под углом 21 градус к плоскости диска, содержащего весь остальной материал в окружении светила, и в момент обнаружения планета была удалена от звезды на 738 астрономических единиц. Такое расположение явно указывало на какой-то процесс, нарушивший стройность системы.
       В 2017 году теоретики предположили, что причиной столь необычного расположения HD 106906 b является либо взаимодействие с другой планетой, либо вторжение проходящей мимо звезды. Пол Калас и его команда заявляют, что справедливо и то, и то.
       Звезда HD 106906 и двойная система, которая спасла HD 106906 b от блуждания в темноте пространства. Credit: Paul Kalas
       Чтобы это выяснить, астрономы проанализировали данные наблюдений "Gaia" за звездами в окружении HD 106906. Отмотав время назад и отследив пути 461 кандидата, исследователи выбрали одного, который 3 миллиона лет назад проходил рядом со звездой HD 106906 и мог повлиять на ее систему.
       "Мы нашли двойную звезду, которая могла бы дать HD 106906 b дополнительный гравитационный "пинок", второй после того, как она практически была выброшена из системы. Он предоставил планете второй шанс и позволил ей остаться в системе, а не улететь прочь", - пояснил Пол Калас.
       Изучение окружения HD 106906, как отмечают исследователи, позволяет заглянуть в прошлое Солнечной системы, когда наши планеты-гиганты выбрасывали на ее окраины бесчисленные кометы, многие из которых становились межзвездными, подобно Оумуамуа, а некоторые, благодаря близкому пролету звезды или звезд, оставались дома.
       "Эта цепь событий могла сохранить самый примитивный материал Солнечной системы в глубокой заморозке вдали от Солнца, который на протяжении миллиардов лет остается в первозданном виде", - заключил Пол Калас.
      
       ***
       Самые далекие сверхмассивные черные дыры
      
       Астрономы из Японии, Тайваня и Принстонского университета (США) обнаружили 83 квазара, питаемых сверхмассивными черными дырами в далекой Вселенной, в момент времени, когда ее возраст составлял менее 10 процентов от текущего значения. Открытие значительно увеличивает число космических монстров, известных в ту эпоху, и впервые показывает, насколько они были распространены. Кроме того, оно дает новое представление о влиянии черных дыр на физическое состояние газа в первый миллиард лет истории Вселенной.
       "Примечательно, что такие массивные плотные объекты смогли сформироваться так скоро после Большого взрыва. Понимание того, как черные дыры образовывались в ранней Вселенной и насколько они были распространены, является открытой проблемой современных космологических моделей", - рассказывает Майкл Стросс, участник исследования из Принстонского университета.
       Сверхмассивные черные дыры, найденные в центрах галактик, могут быть в миллионы или даже миллиарды раз массивнее Солнца. Хотя они распространены сегодня, неясно, когда они впервые образовались и сколько их существовало в ранней Вселенной.
       Сверхмассивная черная дыра становится видимой, когда поглощение газа заставляет ее сиять как "квазар". Предыдущие исследования обнаруживали только наиболее яркие из них с самыми "тяжелыми" черными дырами, однако в данных, полученных с помощью прибора "Hyper Suprime-Cam" (HSC) на телескопе "Subaru", астрономы идентифицировали популяцию более тусклых квазаров, приводимых в действие черными дырами с массами, сопоставимыми с большинством черных дыр, наблюдаемых в современной Вселенной.
       Определив кандидатов в квазары, команда провела интенсивную наблюдательную кампанию, используя три телескопа: "Subaru", "Gran Telescopio Canarias" и "Gemini South Telescope". Опрос выявил 83 неизвестных очень далеких квазара. Вместе с 17 квазарами, определенными ранее в регионе исследования, ученые обнаружили, что на кубический гига-световый год приходится примерно одна сверхмассивная черная дыра. Расстояние до вновь обнаруженных квазаров составило около 13 миллиардов световых лет, то есть они уже существовали в период младенчества Вселенной, спустя 800 миллионов лет после Большого взрыва.
       Считается, что водород во Вселенной когда-то был нейтральным, но был расщеплен на составляющие его протоны и электроны через несколько сотен миллионов лет после Большого взрыва, когда родились звезды первого поколения, галактики и сверхмассивные черные дыры. Тем не менее астрономы не знают, что произвело невероятное количество энергии, необходимое для этого процесса. Гипотетически, в ранней Вселенной было гораздо больше квазаров, чем было обнаружено до этого момента, и именно их излучение реионизировало водород.
       Однако, как пишут исследователи, вновь обнаруженные квазары показывают, что это не так, их число по-прежнему не объясняет реионизацию. Поэтому она была вызвана другим источником энергии, скорее всего, многочисленными галактиками, которые начали формироваться в молодой Вселенной. Но все же благодаря далеким квазарам исследователи больше узнают о формировании и ранней эволюции сверхмассивных черных дыр, сравнивая измеренную плотность числа и распределение светимости с предсказаниями теоретических моделей.
       Основываясь на результатах, достигнутых к настоящему моменту, команда с нетерпением ожидает обнаружения еще более далеких черных дыр и датирования момента, когда во Вселенной появился первый сверхмассивный монстр.
      
       ***
       Галактика без темной материи
      
       Наблюдая за группой эллиптической галактики NGC 1052, проживающей на расстоянии 65 миллионов световых лет от Земли в направлении созвездии Кита, астрономы обнаружили вторую на сегодня галактику, содержащую малое количество темной материи или вовсе лишенную этой таинственной субстанции.
       "Находка показывает, что обнаруженная в 2018 году галактика NGC1052-DF2, лишенная темной материи, не является исключением, и существует целый класс таких объектов. Однако происхождение этих больших, тусклых галактик с избытком ярких шаровых звездных скоплений и явным отсутствием темной материи в настоящее время неясно", - пишут авторы исследования.
       Общепринятая теория формирования галактик говорит о том, что для их образования необходимо присутствие значительного количества темной материи, а точнее гало из нее, и неожиданное открытие NGC1052-DF2, состоящей только из барионного вещества, вызвало огромное количество дебатов в последующих публикациях. Первоначальные результаты были тщательно проверены, подвергнуты критике, но в итоге веских аргументов "против" так и не нашлось.
      
       Вычисляя массу
      
       Галактики чем-то напоминают айсберги: часть, которую мы можем наблюдать, очень мала по сравнению с той, что скрыта от нас. Поэтому оценка массы, позволяющая выявить их важные свойства, сводится к двум этапам. Сначала астрономы суммируют весь свет, видимый в галактике, и преобразуют его в эквивалентную ему звездную массу. Хотя в этом подходе есть много оговорок, поскольку он сильно зависит от типа звезд, отвечающих за основную светимость галактики, он все же дает необходимую точность вычислений.
       Однако звездная масса - это лишь верхушка галактического айсберга, и чтобы измерить общую массу галактики (включая материю, не излучающую свет) ученые переходят ко второму этапу, в рамках которого проводят измерения скорости движения объектов внутри и вокруг нее под влиянием гравитации.
       Для спиральных галактик, похожих на Млечный Путь, в котором большинство объектов вращаются в одном и том же направлении, оценка общей массы сводится к простому измерению круговой скорости движения звезд вдали от центра и применению теоремы вириала. В эллиптических и карликовых галактиках все немного сложнее: звезды движутся в случайных направлениях. В таких случаях астрономы прибегают к получению дисперсии скоростей (статистический разброс величин скорости около среднего значения для группы объектов), что также позволяет вычислить общую массу. Поскольку эти подходы основываются на движении объектов, результирующая масса называется динамической.
       Оказывается, что динамическая масса галактики обычно в 5 - 10, а в некоторых случаях до нескольких сотен раз больше, чем "видимая" масса. Причиной этого значительного расхождения, по мнению астрономов, является наличие большого, совершенно невидимого компонента галактики под названием "гало темной материи". Текущее понимание образования галактик и крупномасштабных структур во Вселенной основывается на предположении, что все они формируются в ореолах темной материи.
       Поэтому открытие галактики NGC1052-DF2, звездная и динамическая массы которой практически идентичны, стало полной неожиданностью и породило много споров. Однако метод, применяемый при вычислении динамической массы NGC1052-DF2 и основанный на движении ярких скоплений звезд, недавно прошел независимую проверку, результат которой показал полное соответствие первоначальной оценке и укрепил вывод, что NGC1052-DF2 лишена темной материи.
       После подтверждения главной проблемой стало понять, является ли эта галактика просто статистической случайностью и как она могла появиться. Ответа на вторую часть вопроса по-прежнему нет, а вот на первую, кажется, найден.
      
       ***
       И еще о темной материи
      
       Вывод, что темную материю можно нагревать и перемещать в пространстве, поможет установить новые ограничения на природу составляющих ее частиц.
       Анализ распределения темной материи в близлежащих карликовых галактиках предоставил астрономам первое наблюдательное доказательство того, что она может "нагреваться" и мигрировать под действием интенсивного звездообразования. Выводы ученых представлены в журнале "Monthly Notices of the Royal Astronomical Society".
       "Мы нашли действительно замечательную связь между количеством темной материи в центрах этих крошечных структур и историей звездообразования в них. Наши результаты показывают, что темная материя является холодной, бесстолкновительной и текучей субстанцией, которая может быть кинематически "нагрета" и перемещена", - рассказывает Джастин Рид, ведущий автор исследования из Университета Суррея (Великобритания).
       Карликовые галактики - это небольшие слабые структуры, которые обычно вращаются вокруг их больших аналогов, подобных нашему Млечному Пути. Ученые считают, что они содержат подсказки, позволяющие лучше понять природу темной материи (невидимой субстанции, составляющей большую часть массы Вселенной), так как считается, что ее содержание в них значительно превосходит количество обычного вещества. И, согласно новому исследованию, одним из ключей к ее изучению могут являться звезды.
       "Во время образования звезд сильный ветер выталкивает газ и пыль из сердца галактики. В результате ее центр теряет в массе, что влияет на количество гравитации, ощущаемой оставшейся в нем темной материей. При меньшем гравитационном притяжении таинственная субстанция накапливает энергию и покидает центр. Этот эффект известен как нагрев темной материи, - пояснил Джастин Рид. - Полученные данные устанавливают новое ограничение на модель темной материи: она должна быть способна образовывать карликовые галактики, которые демонстрируют сильный разброс плотности в их центрах, и эта плотность должна соответствовать интенсивности звездообразования".
       В будущем команда планирует измерить плотность темной материи в большем количестве карликовых галактик, в том числе и более тусклых, чтобы протестировать свои выводы и установить новые ограничения на модель таинственной субстанции.
      
       ***
       А теперь попробуйте пройти тест "Астероиды". Что вы знаете об этих небесных телах? Выберите один из четырех ответов на каждый вопрос, а потом сравните свой выбор с правильными ответами, которые вы найдете в конце статьи.
       Итак:
      
       В переводе с греческого "астероид" означает:
      
       Опасный
       Звездоподобный
       Космический
       Каменный
      
       Астероид 2006 RH120 известен тем, что:
      
       Это первый обнаруженный астероид, сближающийся с Землей
       Он был временным спутником Земли в 2006 - 2007 годах
       Он столкнулся с Землей в 2008 году
       Он был временным спутником Юпитера в 2009 году
      
       В результате пролета космического аппарата "Galileo" мимо астероида Ида в 1993 году, впервые подтверждена возможность:
      
       Добычи полезных ископаемых на астероидах
       Существования спутников у астероидов
       Существования баз инопланетян на астероидах
       Существования кратеров на астероидах
      
       Название астероида Голевка, изображение которого было создано по результатам радиолокации в 1995 году:
      
       Дано в честь древнеславянской богини
       Дано в честь чешского астронома
       Представляет собой аббревиатуру от названий станций дальней космической связи, где удалось обнаружить эхосигналы от астероида, "ГОЛдстоун, ЕВпатория, КАсима"
       Дано в честь российского поселка
      
       Первым космическим аппаратом, совершившим мягкую посадку на астероид, стал:
      
       "NEAR" в 2001 году
       "Rosetta" в 2014 году
       "Вега-2" в 1986 году
       "Galileo" в 1993 году
      
       Астероиды известны людям:
      
       С 13 марта 1781 года
       С 23 сентября 1846 года
       С доисторических времен
       С 1 января 1801 года
      
       Астероид 2008 TC3 известен тем, что:
      
       Он столкнется с Землей в 2029 году
       Он столкнулся с Юпитером в 2009 году
       Он столкнулся с Солнцем в 2013 году
       Он столкнулся с Землей в 2008 году
      
       Название астероида Гаспра, изображения которого были получены зондом "Galileo" в 1991 году во время первого в истории сближения с астероидом:
      
       Представляет собой аббревиатуру от "GAlileo Space Probe\'s Asteroid"
       Дано в честь испанского астронома
       Дано в честь древнегреческой богини
       Дано в честь крымского поселка
      
       Название астероидов, имеющих орбиты, аналогичные орбитам комет:
      
       Фаэтоноиды
       Кометоиды
       Дамоклоиды
       Апофисоиды
      
       Главный пояс астероидов расположен:
      
       Между орбитами Марса и Юпитера
       На орбите Юпитера
       Между орбитами Земли и Марса
       За орбитой Нептуна
      
       Название зон в распределении по периодам обращения вокруг Солнца, в которых астероидов практически нет в результате резонансных гравитационных возмущений со стороны Юпитера:
      
       Провалы Боде
       Кротовые норы
       Колодцы Пиацци
       Люки Кирквуда
      
       Астероид 2007 VN84 известен тем, что:
      
       Он был временным спутником Земли в 2006 - 2007 годах
       Он столкнулся с Землей в 2008 году
       Он оказался не астероидом, а космическим аппаратом "Rosetta"
       Он был временным спутником Марса в 2007 году
      
       Первооткрывателем астероидов является:
      
       Джованни Скиапарелли
       Уильям Гершель
       Джузеппе Пиацци
       Иоганн Тициус
      
       Название групп астероидов, движение которых происходит в окрестностях точек, образующих с Солнцем и Юпитером равносторонние треугольники:
      
       Филистимляне
       Дорийцы
       Фригийцы
       Троянцы
      
       Астероид Альбион (до 2018 года имевший временное обозначение 1992 QB1) известен тем, что:
      
       Это первый обнаруженный астероид из группы троянцев
       Это первый обнаруженный астероид, сближающийся с Землей
       Это второй после Плутона обнаруженный объект пояса Койпера
       Это первый обнаруженный межзвездный астероид
      
       Первым астероидом, с которого на Землю были доставлены образцы грунта, стал:
      
       Апофис
       Рюгу
       Эрос
       Итокава
      
       Астероид, который приблизится к Земле в 2029 году на расстояние менее 40 тысяч километров и будет виден невооруженным глазом, называется:
      
       Оумуамуа
       Апофис
       Фаэтон
       Веста
      
       Единственным из астероидов, который регулярно бывает виден невооруженным глазом с Земли (ярче 6 звездной величины) является:
      
       Апофис
       Паллада
       Церера
       Веста
      
       Название объектов между поясом Койпера и главным поясом астероидов, которые демонстрируют отсутствие резкой границы между астероидами и кометами по составу вещества:
      
       Кентавры
       Химеры
       Грифоны
       Минотавры
      
       Астероиды, орбиты которых полностью расположены внутри орбиты Земли, называются астероидами группы:
      
       Фаэтона
       Апофиса
       Икара
       Атиры
      
      
       ***
       "Троицкий вариант - наука"
      
       Сайт этого издания: https://trv-science.ru/
       В третьем номере за 2019 год газета поместила статью главного редактора ТрВ Бориса Штерна с провокативным названием
      
       Что мы потеряли на Марсе?
      
       Когда-то, в далекие 1960-е, казалось, что человек на Марсе будет обязательно и скоро. Где-нибудь в районе 1980 года или уж точно к 1990 году, а уж то, что до двухтысячного, и говорить нечего. Возможно, так думали не все, но очень многие, включая одного провинциального юношу, твердо решившего поступать на Физтех. Вопрос, нужно ли это вообще, не то что не стоял, а казался кощунственным. Люди слетали на Луну, воткнули флаг, человечество ликовало, конкурсы на научно-технологические факультеты во всем мире выросли. Но времена потихоньку менялись, и вопрос "А зачем летали?" стал звучать все громче. В среде исследователей космоса сформировался тезис: "Посылать человека в космос незачем, автоматы дадут больше информации за меньшие деньги". Разговоры про экспедицию на Марс не прекратились, но притихли. Зато термин "общество потребления" стал вполне популярен. Карл Саган в своей книге "Бледно-голубое пятнышко" довольно много пишет о смысле полета человека на Марс. Книга написана в 1994-м - в пору относительного уныния и скептицизма. И сам он, будучи романтиком, весьма скептичен по поводу непосредственной пользы экспедиции: знания о Марсе добудут и роботы, "побочные продукты" в виде новых технологий дешевле разрабатывать с прямой целью без столь длинных обходных путей, мотивация общества к образованию перекроется прямыми дополнительными вложениями в образование. А затем Саган опрокидывает всю эту аргументацию двумя фразами: "Существует ряд менее существенных доводов, многие из которых, честно признаться, я нахожу привлекательными и весомыми. Космические полеты затрагивают что-то очень глубокое у многих из нас, если не у каждого". Дальше идет аргументация, которая в том или ином виде звучит ниже в виде комментариев разных людей и в моем послесловии. Со времен "Бледно-голубого пятнышка" интерес к космосу частично возродился, про экспедицию на Марс стали говорить более уверенно. Чтобы прощупать уровень интереса к Марсу доступными мне средствами, я запустил опрос в Фейсбуке со следующей формулировкой: "Вопрос к залу. Есть уйма рациональных соображений против пилотируемой экспедиции на Марс: дорого, опасно, радиация, автоматы все сделают лучше. Есть также гораздо менее рациональные, но в некотором плане более глубокие доводы за такую экспедицию и даже за постоянную обитаемую станцию. Это, естественно, не бесплатно. Поэтому вопрос с отягощением: вы хотите дожить до "человека на Марсе" при условии, что вам придется заплатить за это в виде дополнительных налогов 1000 долл. за несколько лет (абстрагируясь от страны проживания)?"
       У меня не столь большая аудитория (менее трех тысяч друзей и подписчиков), но реакция была неожиданно массовой: более 300 комментариев, 190 голосов. Голоса распределились так: за полет на Марс - 113, против - 57, высказались неопределенно - 20.
       Конечно, это сильно смещенная выборка: во-первых, в ней доминирует образованный народ, во-вторых, в фейсбучных друзьях собираются единомышленники, хотя не только они, к тому же для единомыслия есть совершенно разные предметы и взгляд на марсианскую экспедицию весьма второстепенен. Что касается образованности, то здесь, похоже, нет корреляции. Я проверил расклад по ответившим научным работникам - там почти паритет: 12 за, 10 против. Думаю, соответствующий референдум имел бы шанс на победу в некоторых странах золотого миллиарда, а если снизить сумму дополнительного налога/взноса, то и за его пределами. Привожу некоторые из комментариев к своему посту в том порядке, как они поступали.
       Сергей Коперник: Сформулированный вами "постулат цели" исчерпывающим образом объясняет, зачем нужна именно пилотируемая экспедиция. Потому что пилотируемая экспедиция автоматически означает постоянную базу и начало внеземного человечества. Возможно, конечно, что почву для этой базы должны готовить роботы, а не люди лететь на пустое место.
       Oleg HЭfners: Да, я бы хотел дожить и без проблем заплачу. Потому что иначе зачем это все.
       Павел Амнуэль: Конечно, да. Разумеется, предполагая, что технические проблемы (с радиацией, например) будут решены. Вкладывали же деньги в экспедиции того же Пири на Северный полюс - хотя, казалось бы, что там делать?
       Павел Тычина: Да. Человечеству нужно иметь запасную планету. Пусть на ней даже будет жить всего несколько тысяч человек. Ну и Марс нужно исследовать более тщательно.
       Андрей Афанасьев: Нет, намного важнее сначала решить вопросы продолжительности и качества жизни здесь, на Земле. Пилотируемая миссия "Марс" - это просто безумно дорогое ребячество и фаллометрия.
       Ирина Якутенко: Безусловно, да. Мой довод за эту экспедицию (несмотря на то что пока шансы на ее успех минимальны, у меня даже лекция есть про это) как раз относятся к (надеюсь) более глубоким. Человечеству необходима подобная большая цель. Так как космическая гонка середины прошлого века сейчас невозможна, Марс выглядит наиболее подходящим вариантом. Именно в ходе решения проблем по достижению такой цели создается (и задается) множество перспективных направлений, технологий и т. д. И именно они потом будут менять будущее так, как мы сегодня не можем даже предположить.
       Pan Axxackall: 1000 баксов на пять лет - вполне. Но с условиями: 1) сначала плацдарм для экспедиции подготовит колония роботов; 2) для путешествия между планетами будет применен ионный (а может, и термоядерный) двигатель, сокращающий время путешествия до двух-трех месяцев; 3) должна быть опубликована для общественного обсуждения целевая программа освоения Марса живыми колонистами.
       Letarov Andrey: Да, конечно! В силу технологического императива полетят в любом случае рано или поздно, таким образом, если не дожить, то это значит умереть раньше. И да, готов заплатить 1000 и даже 2000 долл. за несколько лет, если буду чувствовать явную политическую волю довести проект до реального полета. С моей точки зрения, в отличие от орбитальных исследований, на настоящий момент автоматов, которые "все сделают лучше" на планете, не существует. Особенно если в экипаже окажутся не просто космонавты, но и хорошо подготовленные ученые.
       Александр Гаврилов: Сумма не пугает, человек на Марсе кажется дикостью. Именно дикостью, варварством, недообразованной глупостью, карго-культом. Успехи роботизации в космонавтике только подчеркивают, насколько физическому телу человека нечего делать в космосе.
       Владимир Бормотов: Не вижу смысла в пилотируемых полетах: эффективность научная почти нулевая. За эти деньги сейчас можно реализовать сотни научных проектов на грани наших знаний и обеспечить прорыв во многих фундаментальных знаниях.
       Дмитрий Аблов: Да. Невзирая на вполне обоснованные доводы, что это опасно и неэффективно. Просто считаю, что мечта важнее эффективности и опасности. А наши дети потихоньку разучиваются мечтать.
       Anton Savelyev: Да, готов, при соблюдении (очевидного для меня) условия, что конечная цель высадки человека на Марсе предполагает промежуточный этап забрасывания весьма продвинутой автоматики и робототехники, необходимой для постройки начальной инфраструктуры для колонистов (те самые "муравьи" и т. п.). Иными словами, аргумент "автоматы сделают лучше" я дезавуирую тем, что отсутствие такой цели, как пилотируемая экспедиция, снизит амбициозность и беспилотных миссий. Кроме того, в истории вида наибольших результатов достигали группы, прошедшие через "бутылочное горло" миграции в некий "новый свет" - сначала ранних сапиенсов из Африки в Европу, а потом европейцев в Северную Америку.
       Александр Марков: Да. Без космической экспансии человечество, скорее всего, стухнет и выродится здесь.
       Александр Сергеев: Да. Сама по себе экспедиция на Марс не имеет большой ценности. Однако это достаточно четкая сверхзадача, решение которой обеспечит общецивилизационный рывок в организационном, политическом и технологическом плане. Именно такого порядка проекты могли бы стать смысловым центром для атеистической части человечества, которая сейчас разобщена и в этом проигрывает верующим, которые платят своему богу. А идея "сначала порядок дома наведи, а потом отпущу гулять в космос" - это что-то из эпохи домостроя.
       Игорь Сокальский: Я считаю, что человечество не доросло до освоения Марса. Мы до сих пор не смогли сколько-нибудь разумно устроиться здесь, на нашей Земле. Чтобы все были сыты, свободны и счастливы. Это очень неразумно - проецировать и экспортировать наше вопиющее неблагополучие с Земли вовне. Пока мы умеем только гадить и ссориться. Загадили все тут, передрались, как последние сукины дети, и вот извольте - давайте нашу помойку и наш мордобой на Марс перенесем. Поэтому не дам 1000 долл. на это дело. Даже доллар не дам. Даже и не просите. Не дам - и все.
       Владимир Сурдин: О деньгах. Программа полетов на Луну в 1960-е ("Аполлон") стоила 25 млрд долл. По нынешнему курсу это около 200 млрд долл. Марсианская пилотируемая программа будет на порядок дороже - около 2 трлн долл. Это по 300 долл. на каждого жителя Земли. Сомневаюсь, что во всем мире найдется более 10 млн любознательных людей, готовых платить за полет человека на Марс (оценка основана на максимальном количестве посетителей научно-популярных сайтов). Это по 200 тыс. долл. на человека. Так что предложение о краудфандинге нереально. Но очень богатые страны, в принципе, могли бы себе это позволить. Напомню: годовой валовый продукт США и Китая примерно по 18 трлн долл. А годовой бюджет NASA около 20 млрд долл., т. е. 0,1% от ВВП страны. О результате. От нескольких экспедиций людей на Марс можно ожидать результатов идеологических и научных. Идеологический результат будет получен только в том случае, если экспедиции организует ОДНА страна. Учитывая затраты, ни одна страна на это не решится. Научный результат более высокого качества за гораздо более скромные деньги дадут десятки марсоходов и стационарных станций на поверхности Марса. При этом риск занести на Марс наши микробы будет значительно меньше, чем при пилотируемых экспедициях. В итоге: готов напрячься и собрать 1000 долл., если речь идет о подготовке марсианских роботов, но не космонавтов.
      
       ***
       Сначала прокомментирую результат. За пилотируемую экспедицию высказалось больше, чем я ожидал. При этом чувствуется, что основной мотив - не рациональные соображения, а - душа требует. Это может быть стратегическое чутье, а может быть что-то вроде инстинкта первопроходца. Стремительное расселение наших предков по всему миру вряд ли можно объяснить простой диффузией - слишком серьезные препятствия были у них на пути в виде климатических, водных, горных и пустынных преград. Предки были очень упрямы, будто их вел некий сильный инстинкт. Вот он и ведет нас дальше, когда Земля заселена по самую тундру. Думаю, не зря.
       Теперь мое мнение. Я готов много отдать за экспедицию на Марс, но полет с целью "флаговтыка", как выразился один из респондентов, скорее разочаровал бы. Еще Вернер фон Браун заявлял, что на Марс с первого же раза надо посылать не корабль, а целую эскадру с общим количеством участников под сотню и с уймой припасов и оборудования. Не думаю, что такая толпа необходима, но предварительная заброска, скажем, одной тысячи тонн оборудования и припасов (если бюджет порядка триллиона - почему бы и нет?) меняет смысл экспедиции. Продовольствие, топливо, источники энергии, вездеходы, бульдозер, стройматериалы. Тогда можно будет сразу соорудить полноценную обитаемую базу, защищенную от космических лучей слоем грунта. Такая стратегия сразу задает тему созидания, причем не тогда и там, а здесь и сейчас, - сколько сразу идей и проектов, как это сделать, сколько возможных экспериментов здесь, на Земле! И это ведь делалось, но как-то вяло, поскольку сама возможность экспедиции на Марс висела в воздухе из-за отсутствия средств и воли.
       По-моему, на вопрос "Что мы потеряли на Марсе?" есть простой ответ: там находится стимул к дальнейшему развитию, а то и рецепт выживания нашего рода. Или, если снизить пафос, - красивая цель, пробуждающая в людях добрые чувства первопроходцев, исследователей и созидателей, противостоящие таким недобрым чувствам, как агрессия и ксенофобия.
      
       ***
       А теперь - правильные ответы на приведенный выше тест об астероидах.
      
       В переводе с греческого "астероид" означает:
       Звездоподобный
      
       Астероид 2006 RH120 известен тем, что:
       Он был временным спутником Земли в 2006 - 2007 годах
      
       В результате пролета космического аппарата "Galileo" мимо астероида Ида в 1993 году, впервые подтверждена возможность:
       Существования спутников у астероидов
      
       Название астероида Голевка, изображение которого было создано по результатам радиолокации в 1995 году:
       Представляет собой аббревиатуру от названий станций дальней космической связи, где удалось обнаружить эхосигналы от астероида, "ГОЛдстоун, ЕВпатория, КАсима"
      
       Первым космическим аппаратом, совершившим мягкую посадку на астероид, стал:
       "NEAR" в 2001 году
      
       Астероиды известны людям:
       С 1 января 1801 года
      
       Астероид 2008 TC3 известен тем, что:
       Он столкнулся с Землей в 2008 году
      
       Название астероида Гаспра, изображения которого были получены зондом "Galileo" в 1991 году во время первого в истории сближения с астероидом:
       Дано в честь крымского поселка
      
       Название астероидов, имеющих орбиты, аналогичные орбитам комет:
       Дамоклоиды
      
       Главный пояс астероидов расположен:
       Между орбитами Марса и Юпитера
      
       Название зон в распределении по периодам обращения вокруг Солнца, в которых астероидов практически нет в результате резонансных гравитационных возмущений со стороны Юпитера:
       Люки Кирквуда
      
       Астероид 2007 VN84 известен тем, что:
       Он оказался не астероидом, а космическим аппаратом "Rosetta"
      
       Первооткрывателем астероидов является:
       Джузеппе Пиацци
      
       Название групп астероидов, движение которых происходит в окрестностях точек, образующих с Солнцем и Юпитером равносторонние треугольники:
       Троянцы
      
       Астероид Альбион (до 2018 года имевший временное обозначение 1992 QB1) известен тем, что:
       Это второй после Плутона обнаруженный объект пояса Койпера
      
       Первым астероидом, с которого на Землю были доставлены образцы грунта, стал:
       Итокава
      
       Астероид, который приблизится к Земле в 2029 году на расстояние менее 40 тысяч километров и будет виден невооруженным глазом, называется:
       Апофис
      
       Единственным из астероидов, который регулярно бывает виден невооруженным глазом с Земли (ярче 6 звездной величины) является:
       Веста
      
       Название объектов между поясом Койпера и главным поясом астероидов, которые демонстрируют отсутствие резкой границы между астероидами и кометами по составу вещества:
       Кентавры
      
       Астероиды, орбиты которых полностью расположены внутри орбиты Земли, называются астероидами группы:
       Атиры
      
      
       Ира КАДИН
      
       ***
       Дом оставил дома тапки,
       Нахлобучил козырек
       И пошел, хоть день был жаркий,
       Прогуляться на часок
        
       А в записке  для знакомых -
       Если кто-то навестит -
       Написал - Меня нет дома
       Постараюсь быть к шести.
        
       Думал, думал над маршрутом -
       Первый раз ведь вышел в свет -
       Но маршрутов почему-то
       Для домов пока что нет.
        
       Постоял у зоопарка,
       В караоке поскрипел,
       Прикупил заборчик яркий,
       Долго на реку смотрел.
        
       Возвращаясь,  утомленный,
       Обнаружил - вот напасть,
       Потерял ключи от дома -
       И в себя не смог попасть
        
       *** 
       У озера в Италии
       Жил музыкальный слон
       Он в сумочку на талии
       Всегда клал камертон.
        
       С утра бродил по чаще
       И арии басил.
       Но чисто взять без фальши
       Он мог лишь ноту си.
        
       А фальши слон в вокале
       Совсем не выносил.
       И уши увядали
       Когда он пел не си.
        
       Всех в мире композиторов -
       На си писать просил.
       Послал письмо открытое
       О пользе ноты си.
        
       Но тех, кто движим музою
       Попробуй-ка пойми -
       Свою писали музыку
       И с до и с ре и с ми.
        
       А песенку всеСИльную
       Не слал ему никто
       Смахнув слезу обильную,
       Слон продал камертон.
      
       ***
       Улица березовая
       Семь домов всего
       Да заборчик розовый
       Больше ничего.
        
       Кактусы колючие
       Окна сторожат
       Время здесь тягучее
       Стрелки не спешат
        
       "Альте захен" долгое
       Эхом по дворам -
       Старичок в ермолке
       Просит старый хлам.
        
       На скамейках тени нет -
       Редко кто сидит.
       Языков сплетение:
       Русский и иврит.
        
       Улица березовая
       Кто тебя назвал?
       По стране с морозами
       Может, тосковал...
        
       Что мне скажет прошлое...
       Только, вставши в ряд
       Пальмы придорожные
       Тихо шелестят.
        
       ***
       Тропка длинна, извилиста
       К монастырю на холме
       Ветки сухи и жилисты
       Путь преграждают мне...
        
       Небо картинки меняет
       Монастырю на холме -
       То перелетные стаи,
       То облака в огне.
        
       Маки кровавыми пятнами...
       Монастырю на холме
       Шепчет что то приятное
       Плющ на седой стене.
        
       Двери и окна забиты
       Монастыря на холме
       Ну а внутри молитвы
       Да груда старых камней.
      
       *** 
       В зоопарке обезьяна
       Сокрушалась: Очень странно
       Я, красотка без изъяна,
       Лишь сама себя хвалю.
        
       И, за дело взявшись рьяно,
       Чтоб скорее быть желанной,
       Разместила по саванне
       Пять портретов в стиле ню.
        
       Только в мире все обманно:
       Не откликнулась саванна -
       Ни букета, ни банана
       Ей поклонники не шлют.
        
       Но негаданно нежданно
       Получила от барана
       Тридцать три больших тюльпана
       И записка: Вас люблю...
        
       Отвечала обезьяна
       На послание барана:
       А махнем ка на Багамы
       Там любовь вам подарю.
        
       К сожалению бараны
       Не летают на Багамы,
       И любовь как те тюльпаны
       Вся засохла на корню
        
       ***
       На востоке в месяц зимний
       Расцветают апельсины.
       Белый лепесток невинный
       И дурманит и пьянит.
        
       Этот запах апельсинный
       Пропитал страну так сильно...
       Аромат тяжелый винный
       Делать глупости велит.
        
       Даже в Негеве пустынном
       Где верблюды ходят чинно
       Он, усиленный хамсином,
       Безраздельно там царит.
        
       И над морем ярко синим
       Вьется шлейфом апельсинным
       Пряно сладкий запах дивный
       С солью смешанный, парит 
        
       Даже в городе машины
       Не томятся в пробке длинной
       Вдоль дороги апельсины
       Очень уж картинный вид
        
       И без всякой там причины
       Кружат пары вальс старинный
       Этот запах им, наивный, 
       Жизнь прекрасную сулит
      
      
      
       Татьяна САЛЬНИКОВА
      
      
       Еще не срубили дерево...
      
       Ещё не срубили дерево,
       А значит ещё живу,
       Доколь лесоруб в преддверии
       Топор не вонзил в кору.
       В ветвях его дремлют птенчики,
       Рожденные по весне,
       Желтят хохолочки - венчики,
       Не ведая обо мне.
       Стоит, распуская листики.
       Я думаю - иногда -
       Мы в равную с ним неистовы,
       И вровень у нас года.
       Все в жизни идёт размерено,
       Путь кружит секундомер,
       В свой срок кто-то срубит дерево
       Со мной под один размер.
      
       ***
       По мотивам Чехова "Спать хочется".
      
       Как же хочется спать! Ну чего ты кричишь?
       Замолчи, успокойся, сказала же - тише,
       Мне понять не дано - отчего ты не спишь,
       Когда падают звезды на серые крыши.
      
       Мне бы только минутку - прилечь на топчан,
       Примостить на него онемевшее тело,
       Но хозяин так лют, а сегодня и пьян,
       До моих ему бед совершенно нет дела.
      
       Он намедни меня протянул батогом,
       Щемит спину саднящая красная рана...
       Целый день на ногах, все бегом и бегом,
       Спать то поздно уже, то еще слишком рано.
      
       Скоро утро - дом встанет, а ты вдруг уснешь,
       Мне же снова метаться сапожной батрачкой,
       Я не чувствую даже кусачую вошь.
       От чего ты орешь? Занедужил горячкой?
      
       Спать! Сейчас лягу спать! Дело только в тебе,
       Не выходит твой крик мне ни как успокоить!
       Расплываются мысли пятном по избе,
       Навевая: утешить, унять, упокоить...
      
       ***
       Палиндром. Жизнь ворона.

    А норов колок ворона
    Кус несёт он, но тесен сук,
    Курс - пища, за раз ощип с рук
    - На вор - овес, се ворован,
    Норов     - вор он!

    "Ху"     - сел он, да рад, но лес: - "Ух".
    Силён же путь, туп     - еж - не лис!
    Сыр к носу, ууу сон крыс.
    Адова вода     - худой дух,
    Хил     - вон! Нов - лих.

    А, дерево     - о вере, да?
    У... Дуб? Авось сова... Буду!
    Уду     - ан ясень неся на уду.
    А мрак и так     - кат и карма.
    Мама!.. Ам-ам.
      
       ***
       Все временное - временное.
      
       Задвинуты за спины небоскребов,
    Останки деревянных лет минувших,
    Глазеют, с неприветливостью гроба,
    Через осколки глаз давно уснувших.

    Чернеют ртом раззявленных подъездов
    С щербатым узколестничным оскалом,
    Где каждая ступенька повсеместно
    Себя в давильне бытия сломала.

    Уставшие бревенчатые стены,
    Ещё хранят чужие отголоски,
    Но кожей снятой до каркасной вены,
    Обоев хлещут драные полоски

    На полусгнивший хлам, что стал не нужен,
    И вот лежит с развалом укоризны.
    Тут смерть усердно доедает ужин,
    Деля с жучком убогость данной тризны.

    И не впервой     - сожрет, как не бывало,
    Исход такой ей был давно известен,
    Под час людей она тут забирала
    И дом     - пора, коль больше не уместен.

    На мертвое     - белилами живое -
    Художника легла философема:
    Все врЕменное и все временнОе,
    Бег никогда не замедляет время.
      
       ***
       Лето
      
       Как же хочется броситься в лето
    В невесомые шали тумана,
    В пряно-мятные волны бурьяна,
    В предрассветную сень фиолета.

    Заплести в косы кисти сирени,
    Яблонь кипенно     - белую ноту,
    Придорожных цветов позолоту,
    Негу после     - полуденной тени.

    Окунуться в дурманы лесные,
    Выпить синее небо до донца,
    И умывшись водой из озерца
    Грудью пасть на луга разливные.

    Что бы дух шёл ромашки и меда,
    И дышалось бы в нем, так дышалось,
    Будто воздуха самую малость
    Не хватает душе для полёта.

    А потом, укрываясь от зноя,
    Занырнуть в светлой ночи прохладу,
    И принять, как святую награду
    Безмятежную дрёму покоя.
      
      
       Антонио ФУСКО
      
       Вызов
      
       Все еще ценить жизнь -
       это вызов для человека, сгорбленного
       под тяжестью лет.
       Но тогда надо с открытыми глазами
       искать в жизни свет.
      
       Размышление
      
       На закате жизни
       часто возникает желание прощать;
       наверное, потому, что
       очень хочется быть прощенным.
      
       Быть может
      
       Почему я шел по этой земле?
       Быть может,
       чтобы понять в конце пути,
       что значит быть слепым.
      
       Нити шелка
      
       Сладко мечтать,
       когда свет заката
       зажигает небо
       и пробуждает далекие воспоминания!
       Нити тонкие, нежные
       шелка, вытканные на ткацком станке времени.
      
       Скерцо
      
       Как атом, сошедший с ума
       в бесконечном пространстве,
       бегу, безумный,
       в пустоте времени.
      
       * * *
       Вот и кончилась сказка.
       Опустела и гаснет сцена,
       окутана сетью иллюзий и снов,
       тенями надежд...
       И очень медленно, - но неотвратимо
       опускается
       занавес.
      
      
      
      
       Именеим Д.И. Яворницкого назван центральный проспект города Днепр.
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    46

      

      
      
      
  • Комментарии: 1, последний от 13/09/2020.
  • © Copyright Журнал Млечный Путь (pamnuel@gmail.com)
  • Обновлено: 11/01/2020. 497k. Статистика.
  • Сборник рассказов:
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.