Журнал Млечный Путь
Млечный Путь Xxi век Номер 36

Lib.ru/Фантастика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Журнал Млечный Путь (pamnuel@gmail.com)
  • Размещен: 14/09/2021, изменен: 14/09/2021. 497k. Статистика.
  • Статья: Фантастика
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть Д. Трускиновская "Ономаст" (начало)РассказыН. Бахтина "Глоток шампанского и поцелуй на холодном ветру"А. Птухина "Дар"С. Гуревич "Шуруп", "Совиная заводь"Х. Лимонова "Совсем рядом"В. Смолович "Остров"ПереводыР. Джоунс "Необучаемые"ЭссеЛ. Ашкинази "От фантастики - в повседневность"Э. Левин "Ибн Эзра - последний великий поэт золотого века Испании"П. Амнуэль "Туманное пятнышко в небе"Наука на просторах ИнтернетаШ. Давиденко "Невидимое вещество Вселенной"СтихиА. ФускоО. ПоляковТ. ГринфельдУ. Оден
    •   
      
      Повесть
      
      Далия ТРУСКИНОВСКАЯ
      
      Ономаст
      
      Марина ушла - ни с того, ни с сего, без всяких объяснений, без единого скандала. Просто пришел домой - а ее нет. И нет, и нет, и нет! И телефон отключен. И подруга Оксана ничего не понимает. И драгоценная будущая теща блеет в трубку, как помирающая коза!
      Я невнимательный, да. Я не сразу заметил, что из прихожей пропала ее обувь. Я не сразу догадался открыть шкаф. И посмотреть, что на шкафу, тоже. А там лежал ее большой чемодан на колесиках, в него всю Маринку можно было уложить. Значит, сама сняла этот жуткий чемодан, хотя всегда просила меня, и все в него сложила, и уехала.
      Куда?!.
      За что?!.
      Я перебрал все свои грехи за последнюю неделю. Ни одного конфликта. Все, что ни скажу, возражений не вызывало. Когда я забыл купить кефир и творог - ни слова не сказала; ну, забыл и забыл. Видела, что я устал, и в постели просто отворачивалась лицом к стене, пожелав спокойной ночи.
      Сперва я и не понял, какая это беда. Жили мирно, практически не ссорились, так бы и дальше жить. Я привык. Все было хорошо.
      С Маринкой было хорошо, спокойно, без Маринки стало плохо. Да, я тугодум. Я не сразу осознал, до какой степени мне ее не хватает. Привык жить с неглупой, хозяйственной, красивой женщиной. Привык, что в холодильнике всегда можно найти что-то вкусное. Привык - вот прихожу с работы, она спросит, как день прошел, я отвечу - да, вроде, ничего. Поужинаем, кинишко посмотрим, или каждый в своем компе - любимый сериал. В душ по очереди сходим, сперва - я, потом - она. Я еще игрушку погоняю, потом ложусь в постель, а там - Маринка.
      По-моему, идеально.
      Я хотел на ней жениться, да! Не сейчас, немного погодя. Я знал, что мы прекрасно уживаемся вместе и сможем хорошо прожить до гробовой доски. И детей когда-нибудь заведем, все будет, как у людей. Мальчика и девочку.
      Меня даже будущая теща вполне устраивала. Спокойная, рассудительная. Чего еще желать?
      А Маринка ушла.
      Я утром поехал к ней на работу. Так она уволилась! Ничего мне не сказала, просто уволилась. Значит, это бегство подготовила по меньшей мере за две недели. Тут я начал припоминать - в эти две недели она ведь меня ни разу не поцеловала. Ну, подумаешь, не тинэйджеры ведь, чтобы постоянно целоваться. Ужин и завтрак-то все это время готовила!
      Нормальная семейная жизнь... Как это теперь говорят - притерлись...
      И вдруг, без объявления войны! Хоть бы какой жалкий скандалишко!..
      А вот то, что произошло дальше, уже не лезло ни в какие ворота.
      Дело в том, что до Маринки у меня не было такой постоянной женщины, которую я бы охотно поселил в своей квартире. Она - первая. Мы прожили вместе два года. Все ведь было хорошо!
      И вот она ушла.
      У меня есть Семенов, Валька Семенов, мы еще в детском саду на одном горшке сидели. Семенов сказал: напейся до поросячьего визга, а потом выкинь эту дуру из головы. Но у меня с алкоголем сложные отношения, не умею я пить много и радостно.
      В общем, было мне плохо, и все это, как я теперь понял, прекрасно видели.
      Была у нас в отделе снабжения Аллочка. Мы все подшучивали - ее родители когда-то в честь Аллы Пугачевой назвали, так пусть наконец запоет! Но ей не то что медведь - слон на ухо наступил. Так все говорили. Ну, такая Аллочка, ничего особенного, спокойная, вообще хорошая. Исполнительная, аккуратная. Никакого хватания звезд с неба.
      Вот как так вышло, что она осталась у меня ночевать?
      И потом как-то так получилось, что она сперва оставалась у меня на выходные, потом поселилась. Я не то чтобы не любил ее - мне с ней было хорошо, ей со мной было хорошо, чего же еще надо? Жениться я, правда, не собирался, ну так и она о свадьбе ни разу не заговорила.
      Я к ней привык и уже не обращал внимания на ее нос. Ну, длинноват, подумаешь, событие. Это лишь при первом знакомстве видишь нос и очки. В постель-то она без очков ложится.
      Хорошо жили, она нормально готовит, и по хозяйству - шустрая. Маринка, правда, лучше готовила... Даже вместе ездили отдыхать в Крым.
      Два года спустя сидим мы, ужинаем, и вдруг она говорит:
      - Я так больше не могу.
      После чего уходит ночевать на раскладное кресло.
      Я ничего не понял. Даже, кажется, подумал, что у нее эти самые дни. Ну, ладно, я же не дурак, соображаю - в такие дни у женщины активизируются все ее тараканы. Ни слова не сказал, не стал усугублять.
      Ну, в общем, вскоре Аллочка от меня ушла. Аллочка! Маринка - та хоть красавица была, она всегда всем нравилась, она знала, что всегда найдет себе мужчину. Но Аллочка?!.
      Я честно пытался ее расспрашивать: в чем дело, что случилось? А в ответ одно: я так больше не могу. Я ей: но нам же хорошо вместе. А она мне: плохо! Бред какой-то.
      Потом была соседка Света. Сперва приходила чаю попить, на бывшего мужа пожаловаться, потом стала оставаться почти на всю ночь - утром ей малыша в садик вести, а садик - какой-то особенный, на другом конце города, так что она в третьем часу от меня уходила, спала дома.
      И однажды перестала приходить. Я ей позвонил, а она мне: ты больше не звони, я замуж вышла. Ничего себе, а? Неделю назад мы спали вместе, а сейчас она вдруг замуж вышла! Ну, хочешь врать - ври, твое право.
      Семенов, узнав эту новость, сказал:
      - Ты таких Светок себе целый батальон найдешь. Я же вот нахожу.
      Семеновские женщины - это особая история. Они все старше него лет на десять. Естественно, жениться на них он не собирается. И, скорее всего, это они его находят. А убедить Вальку Семенова можно в чем угодно. Наверно, они ему говорят: ты меня выбрал, ты такой умный! У меня есть бывший одноклассник Юрка - так его подруга при мне только это ему и талдычит: ты умный, ты талантливый, у тебя все прекрасно получается. А он и доволен.
      - Да не хочу я никого искать, - ответил я. - Никакой мне батальон не нужен. Нужна нормальная баба, с которой можно жить. А они все какие-то бешеные...
      И тут Семенов такое брякнул - я чуть с табуретки не слетел.
      - Тебя, - говорит, - сглазили.
      - Ты, - спрашиваю, - с дуба рухнул?
      - Точно, - говорит, - сглазили. И ни с кем ты жить поэтому не можешь.
      - Семенов, - говорю я, - тебя клюнула птица недоперепил? Сглазили! Ты еще скажи - порчу напустили!
      Я понятия не имел, что у него башка полна такой ахинеи! А он, оказалось, ходил к экстрасенсу и к сестре своей бывшей тещи, она после того, как у нее муж сбежал, стала крупной специалисткой по заговорам и всякому бабьему колдовству. Другой вопрос - зачем его туда понесло. Но ему внушили, что он жертва сглаза, он поверил и выложил пять тысяч рублей за какой-то идиотский обряд. Внушаемый, блин...
      Он всегда был такой. Матушка его, тетя Таня, за голову хваталась: ну, разве можно быть таким доверчивым? И ведь не дурак.
      Ну, значит, живу дальше. Жду, пока прибежит обещанный Семеновым батальон. А батальон, похоже, ушел на большие маневры или вообще на войну. И не вернулся. Все твердят, что у нас на одного взрослого мужика приходится по меньшей мере три оголодавшие бабы. Ну и где они?!.
      Никто больше не пытается у меня поселиться. В контору взяли каких-то молодых девах, так они на меня даже не смотрят. Я даже сам пытался как-то поприставать, одну повел в обеденный перерыв в нашу кафешку, угостил. Вижу - что-то она недовольна, разговор не поддерживает. Другую пригласил - эта как раз говорящая попалась, только фиг поймешь, о чем это она. Я не сразу понял, что о японских мультиках. Девке по меньшей мере двадцать пять, а она - о мультиках. Значит, и эта не подходит...
      И что еще меня раздражать стало - девчонки.
      У нас школа поблизости, возле школы - какой-то дворец детского творчества, что ли. И вот, по меньшей мере, два раза в неделю я их встречаю. Бывает - утром, я на работу иду, они в школу бегут, перекрикиваются и хохочут. Бывает - вечером, из этого самого дворца бегут. Я пакет с продуктами из "Корзинки" домой тащу, они меня обгоняют. Тоненькие такие, ножки - с мой палец толщиной, и бегут мимо меня, как мимо пустого места. Ну, понятно, я для них - старый трухлявый пень, но обидно-то как... вот так и время мимо меня пробегает, и годы мои убегают, и ничего с этим не поделаешь...
      И вот иду я по набережной. То есть, как иду? Перехожу от бара к бару, ищу хорошее нефильтрованное пиво. Имею право в пятницу вечером выпить пива? А навстречу мне - Маринка. Прочем не одна - катит коляску с ребеночком, бабы таких называют годовасиками. Ну, думаю, наконец-то набегалась и замуж вышла. А к ней подъезжает на самокате парень лет девяти и начинает ее раскручивать на какое-то хитромудрое мороженое. И тут до меня доходит: батюшки, да ведь десять лет прошло! Даже чуть больше. Десять лет назад она от меня ушла. И вот у нее сын совсем большой, второй - в коляске, кольцо на пальце, все, как полагается.
      Десять лет!
      Я ее увидел - и она меня увидела, остановилась. Ну, не о погоде же говорить.
      И я ее прямо спросил, что это такое было? Что я делал не так?
      - А это смотря с чьей точки зрения, - отвечает Маринка. - С мужской - ты все делал правильно. Ты поселил у себя женщину, от которой получал все, что тебе нужно, и развивать эту историю тебе было уже незачем. Подумай сам - какого черта жениться и паспорт пачкать, если и без этой бюрократии с тобой каждый вечер ложится в постель красивая женщина?
      - Так, - говорю, - еще раз, сначала. Ты же знала, что мы поженимся.
      - Откуда я это знала?
      - Разве я не говорил?
      - Нет, солнышко, не говорил.
      - Значит, хотел сказать. Я же к твоей маме знакомиться ходил...
      И вот тут она мне:
      - Так, еще раз, сначала. К маме я тебя два раза приводила, один - помочь старую мебель вытащить и выкинуть, другой - привезти ей новый телевизор. На этом основании мы с ней должны были понять, что ты на мне вот-вот женишься?
      - Не вот-вот, а со временем...
      - Если ты два года откладывал это событие, то мои шансы были на нуле. Но, к счастью, на тебе свет клином не сошелся.
      Я понял - мы все это время говорили на разных языках. Но тут уж ничего не поделаешь - такую женщину, как Маринка, сразу подберут.
      - А ты-то как? - спрашивает Маринка. - Все еще один?
      - Да вот так как-то, - отвечаю. - Не могу найти тебе замену, Мариночка.
      Она смотрит на меня как-то странно и говорит:
      - А я больше не Марина.
      - То есть как?
      - Я теперь Инга.
      - Почему вдруг Инга?
      - Потому что это и есть мое настоящее имя. Мариной я была по ошибке. Как только перестала быть Мариной - сразу встретила Олега. И все у нас сложилось и срослось.
      - Ты бы его и так встретила.
      - И гипотонию я сразу вылечила. Даже не поняла, куда она подевалась.
      - Что?
      - У меня всегда было пониженное давление, ты что, забыл?
      Я понятия не имел, что у нее проблема с давлением. Может, она и говорила, вспомнить уже невозможно.
      - И шрам на спине у меня пропал.
      Вот шрам я помнил. Маринка в детстве откуда-то свалилась и попала на ржавый железный штырь, хорошо еще, что жива осталась.
      - В общем, все на свете должно иметь правильное имя. СВОЕ имя. А если носишь чужое - не будет тебе удачи. И хуже того - ты вроде вора или воровки. Какая-то женщина должна быть Мариной, а это имя - у тебя. Вот мое освободилось - и сразу же оно перешло к очень хорошей девушке.
      - И что, она тут же вышла замуж?
      - Наоборот! Сбежала из дома. Ей мать с бабкой соседа в женихи присмотрели, знаешь, такой мальчик из хорошей семьи, что мамочка скажет - то он и делает. Самая гадская порода. А она всегда была тихая, робкая, чуть не позволила себя с ним обвенчать. И тут-то...
      Маринка замолчала.
      - Что - тут-то?
      - Встретила хороших людей. Причем случайно, стояла на почте в очереди за посылкой, ей тетка в окошке говорит: вот тут пишите, имя, фамилия... И она пишет, а сама бормочет: Э-ле-о-но-ра Ко-ва-ле-ва... Вдруг ее по плечу хлопает мужская рука, и незнакомый дяденька говорит: никакая ты не Элеонора. Она испугалась: а кто же я? Он ей: ты Марина, поняла? Марина! И тут у нее словно глаза открылись. Она это так описала: все вокруг было скучное, одинаково тусклое, и вдруг стало ярким. А дяденька ей: когда все наладится, подарочек мне занесешь. Поскольку ты та еще недотепа, то с тебя всего пять тысяч, вот визитка.
      - Ни фига себе... - пробормотал я.
      - Посылку она домой принесла, собрала сумку, и через полчаса ее там уже не было. Документы поменять, оказывается, не проблема, было бы желание. Теперь живет с хорошим парнем, он яхтсмен, они вместе на яхте ходят, и она счастлива. И характер совершенно поменялся. Пять тысяч рублей она, конечно, занесла. Боялась, что как этот дядька ей имя дал, так и отнимет. Так что, если еще когда встретимся, зови меня Ингой. Пока! Удачи!
      Она ушла, а я остался стоять, как фонарный столб.
      Надо же, думаю, какая фантастическая ахинея. Главное - Семенову не рассказывать, а то он в эту историю с именами уверует, тогда - пиши пропало. Решит, что он теперь не Валентин, а какой-нибудь Павсикакий.
      И, разумеется, я все ему рассказал.
      - А, знаешь, в этом что-то есть, - заявил Семенов. - Вот ты у нас - Михаил. Мишка. Топтыгин.
      - Ну и что?
      - Не знаю. Но тебе, наверно, нужно быть Артемом.
      - Совсем ты сдурел. Чем плохо быть Михаилом?
      - А чем хорошо? Тебе когда в последний раз зарплату повышали? И телефоны у тебя не живут. То на камень уронишь, то в ванне утопишь. Ты на них уже кучу денег протратил.
      - А ты свой смартфон вообще в магазине на кассе оставил.
      - А ты вспомни свои приключения с "белочкой"! Сколько она из тебя денег выкачала?
      Это он про мою машину, старый "гольфик" невнятно-серого цвета, который еще Маринка прозвала "белочкой". День, когда я его продал, был чуть ли не самым счастливым в жизни.
      - А ты даже права получить не удосужился. Два раза ведь платил за курсы, и что?
      - А ты когда отпуск летом получал? А?..
      В общем, он меня разозлил. И на следующий день я пошел к своему начальству, Стасову, - просить о прибавке.
      Вот там, в кабинете Стасова, я вдруг понял одну вещь. Когда он скучным голосом спросил, за какие трудовые подвиги давать мне прибавку, я уставился на него и увидел вместо лица каменный блин.
      Как нужно говорить с каменным блином, чтобы он тебя услышал и понял? Нужно спокойно перечислить ему все, что мной сделано за последние полгода? Или треснуть кулаком по столу? Или пожаловаться, что на лекарства денег не хватает? Что нужно сделать, чтобы блин стал человеком?
      Так что - он всегда таким был, а я не замечал, что ли?..
      Начальство было, в сущности, неплохое. Виктор Иванович. Стасов. Лет под полтинник. Лысый. Пьет в разумных пределах. Женат, двое детей, оба... обе?.. Кто там у него, мальчики, девочки?..
      Каменный блин.
      Весь остаток рабочего дня я наблюдал за нашей командой. Как-то же смогла Юлька убедить его, что ей нужна прибавка. И Рома как-то сумел ему объяснить, что хочет работать не в отделе сбыта, а у нас, в техподдержке. Как это у них получилось? Они что, какие-то особенные?
      Юлька самая обычная. Когда вечером все идут с работы, таких Юлек по тротуару - косяки, все в одинаково коротких офисных юбочках, все с похожими стрижками. Рома... Ну чем, чем отличаются друг от друга высокие тридцатилетние парни в очках?..
      А потом за четверть часа до конца рабочего времени я разозлился и сел гонять танчики. Думал, сорву злость, подбив парочку вражеских. Но не получилось.
      И наконец-то я убедился - со мной что-то не так.
      Я не такой, как все.
      У меня две руки, две ноги, два уха... Но я не такой, как Ромка и даже как Семенов.
      Почему?
      Советоваться с Семеновым я не стал - пошлет либо к экстрасенсу, либо к психотерапевту. А я о них читал. Уложит такой тебя на кушетку и станет спрашивать, любила ли твоя бабушка соленые огурцы. Наверно, нужно, чтобы со мной кто-то поговорил. Но не психотерапевт!
      И я вспомнил Маринку, которая теперь Инга.
      Она не сама додумалась имя менять. Кто-то ей эту систему объяснил. С кем-то она поговорила, рассказала обо мне, наверно...
      Откуда-то она ведь знает про ту Элеонору, которая стала Мариной!
      Мне ведь немного нужно. Пусть научат, как говорить с начальством!
      С Аллочкой мы все это время почти не разговаривали. Во-первых, не о чем, а во-вторых - зачем? Здоровались, правда. Мы ведь без битья посуды расстались.
      И вот стоим мы с Юлей в нашей курилке, смолим потихоньку. У нас обеденного перерыва нет, каждый имеет свои законные полчаса, можно вовсе не пообедать, а уйти пораньше. А мы старались поесть быстро, чтобы потом минут десять посидеть в курилке. Смолим, значит, кости ближним перемываем, и вдруг она говорит:
      - А ты знаешь, что наша Аллочка уезжает в Швейцарию? Уже подала заявление, с завтрашнего дня увольняется.
      - Замуж, что ли, туда выходит? - спрашиваю.
      - Нет! Ее туда берут в хор!
      - Куда-а-а-а???
      И тут выясняется - у нее, оказывается, музыкальное образование и хороший голос. Просто мы ничего в голосах не смыслим, нам казалось - пищит, как несмазанная дверь. Ей как-то на это намекнули, посмеялись, и она при нас больше не пела. И вот она познакомилась с какой-то теткой из Швейцарии, и та ее туда забирает. Аллочка будет петь в хоре, еще - в церковном хоре, ассистировать на уроках вокала, ездить с гастролями по всей Европе. И, чего доброго, наконец-то выйдет замуж.
      Надо же, думаю, сколько с ней прожил, а про музыкальное образование не знал. И голос - как голос...
      - А самое интересное - вся эта радость началась, когда она покрестилась, - говорит Юля. - Что-то накатило на нее, пошла в церковь и покрестилась. Так что теперь она даже не Алла.
      - А кто?
      - Илария. Только ты никому не говори.
      И тут меня осенило - так вот где имена меняют!
      Ничего не сказав Вальке Семенову, отправился я в церковь. Впервые в жизни. Подкараулил дедушку в мантии и говорю ему:
      - Святой отец!..
      А он мне:
      - Тут так обращаться не положено, это у католиков святые отцы, а я просто отец Амвросий, говори мне "батюшка", этого хватит.
      Я ему и сказал, что хочу покреститься. Он затеял разговор - хотел понять, для чего мне это. Я сперва признался, что ни в какого бога не верую, потом - что нужно имя поменять.
      - Крестить тебя я не стану, - сказал этот отец Амвросий. - У тебя какая-то мутная магия на уме. Выбрось ее из головы, слышишь? И чем тебе твое имя не угодило? Это архангельское имя. Ты хоть знаешь, что есть архангел Михаил?
      - Может, это имя кому другому удачу принесет, а я его зря занимаю, - ответил я.
      И тут он задумался.
      - По-твоему, количество имен в мире постоянно? И должно всегда быть, скажем, двести тысяч Михаилов? И Михаилом можно называть, когда имя освободится?
      - Откуда я знаю! Может, и так.
      - Сам додумался?
      Вот тут я уже не знал, что ответить. Вроде бы сам - а вроде с Маринкиной подачи.
      - Хорошо. Вот недавно вдруг вошло в моду имя Богдан. То не было ни одного, а то - все хотят, чтобы дитя окрестили Богданом. Это как понимать?
      - Может, имя отдыхало, сил набиралось? А теперь ему дети понадобились?
      - Иди, иди отсюда! Вот эзотерики мне еще не хватало! Мало мне дур, что приходят, чтобы через крещение порчу снять!
      Он не то чтобы меня выпроводил, а показал, что говорить об именах больше не желает.
      В церковь я пошел в воскресенье днем. И днем же оттуда вышел, причем в самое обеденное время. Жрать захотелось - прямо сил нет. Иду по Речной и головой верчу - ищу хоть какую забегаловку. Готов беляши с кошатиной сожрать. И вижу вывеску - "Прасад". Притормозил...
      Выходят оттуда два... две... не понять! В каких-то желтых юбках! И бусы на шее. И пятно на лбу у каждого... каждой?..
      Тут до меня дошло - это же кришнаиты. И у них тут, похоже, едальня.
      Любопытно же! Зашел и обалдел.
      Там длинная стойка со всякими мисочками, судки с горячим, парень накладывает на тарелки и выдает. За кассой сидит женщина в индийском сари, гладко причесанная, тоже с пятном, и эта женщина - наша бухгалтерша Катя, которую мы два года назад на пенсию провожали. Ну, разве не бред?
      Я подошел, поздоровался. И, поскольку с пожилыми дамами разговаривать научился, сообщаю:
      - А вы, Катенька, совсем не изменились.
      - А я больше не Катя.
      - А кто же?
      И тут она не произносит, а выпевает слово, повторить его я бы и за деньги не смог. Именно выпевает. И вдруг я понимаю, что повторить-то не могу, а пропеть "ля-ля-ля" - могу. Более того - я слышу эхо этого слова, как будто оно от потолка отразилось.
      А ведь я отродясь не пел. И желания такого вообще не было. Нет, вру, пел - когда наш коллектив в целях сплочения год назад вывезли на пикник. Мне потом про это рассказывали - чуть со стыда не сгорел.
      Бывшая Катя помогла мне составить из всех этих мисочек и судков настолько сытный обед, что я его еле доел. Я думал, если кришнаиты вегетарианцы, то питаются впроголодь, какая сытость от растений? Оказалось - такая, что меня прямо за столом разморило, и я чуть не заснул.
      Потом я вышел на Речную и понял - нужно как следует прогуляться, чтобы все эти салатики с жареными овощами как следует утряслись в желудке. И вышел я на нашу набережную. Она у нас длинная - пока из конца в конец пройдешь, опять проголодаешься.
      Иду - а мне навстречу, как и полагается в воскресенье, родители с детишками. У нас к набережной примыкают всякие детские площадки, там же кафешки, в которых четыреста сортов мороженого.
      Иду...
      И вдруг мне становится страшно. Дети-то все одинаковые!
      На них на всех какие-то пестрые одежки, а лица - с вытаращенными глазами и открытыми ртами. Одинаковые, чтоб я сдох!
      Смотрю на взрослых. Вижу ровный строй моих начальников. Головы - каменные блины.
      Я зажмурился до дрожи. Открыл глаза - вроде бы люди идут, вроде бы разные, но я не уверен.
      Попытался осознать, что в них разного. Первое - цвет штанов. Так, длина штанов... Юбка! Единственная на всю набережную!
      Я понял - дело не во мне, дело в них. Они сами хотят быть одинаковыми. И я - тоже.
      Я хочу быть одинаковым.
      Я хочу жить, как все. Чтобы дома была женщина, чтобы когда-нибудь мы с ней поженились и завели детей. Чтобы зарплату прибавили. Чтобы слетать со своей женщиной летом в Турцию. Чтобы - как все.
      Так, сказал я себе, так, что в этом плохого? Я что, резать маленьких детей хочу и жарить их себе на обед? Я хочу жить нормальной жизнью...
      Если бы Аллочка вернулась, я бы, наверно, на ней женился. Она тоже хотела быть, как все: чтобы свой муж под боком, своя квартира...
      А теперь поет в хоре и катается по всей Европе!
      Иду, значит, и думаю - почему я так плохо с Маринкой поговорил? Мог бы спросить, за кого вышла замуж, где работает. Ведь сразу, сразу выскочила!
      Кто он? Чем он лучше меня?
      Иду и думаю. Ничего себе воскресенье выдалось - все нормальные люди пиво пьют, а я думаю. И, главное, о чем? Вообще непонятно о чем. И даже перестал людей замечать - так самозабвенно думаю.
      Даже забыл, что хотел позвонить Семенову. Мы же договаривались вместе пивка выпить.
      Иду, значит, а по реке параллельно мне идет речной трамвайчик, мой ровесник. Там музыка играет. Вспоминаю - где-то слыхал, что эти трамвайчики можно нанять, чтобы на них свадьбу отпраздновать, и хоть целый день катайся, были бы деньги.
      Музыка там, на свадьбе, какая-то совсем древняя, наверно, дед с бабкой женятся...
      И тут слышу:
      - Мишка!!!
      Я чуть не подпрыгнул.
      А это, оказывается, Валерка, одноклассник. Катит коляску, рожа довольная.
      - Мишка, - говорит, - это ж надо, где встретились! В одном городе живем, сто раз могли в центре встретиться, а вот ведь - на набережной!
      - Твой? - спрашиваю, показывая на коляску. Что там в ней лежит - не понять, мальчик или девочка, но как-то правильнее предположить, что сын.
      - Мой! - с гордостью отвечает Валерка. - Вот, дождался!
      - Как сына назвал?
      - Сына?! - тут он как заржет. - Мишка, это внук! Представляешь? У меня - внук! Лелька в девятнадцать замуж выскочила и сразу родила! Мишка, я дед!
      - Ты, наверно, один из всех наших - дед.
      - Почему? Толян тоже рано женился, стал дедом. Настя - давно бабка. Ты что, ни с кем из наших не пересекаешься?
      А я пересекся с речным трамвайчиком, где деда на бабке женили. Выходит, и мне пора жениться на какой-нибудь бабке. И чтобы на свадьбе играла музыка времен первой мировой.
      Так это что же - молодость кончилась?
      Я же всегда был молодым, я должен быть молодым. Мне всего сорок три.
      И Валерке - сорок три...
      Я пристально посмотрел на него. Лицо как лицо, молодостью не блещет, старостью не поражает. Ну, нормальное лицо женатого мужика, которому некогда думать о глупостях. У него дети, внук вон родился, у него жена... тоже, наверно, ей чуть за сорок, если бабушка...
      Располнела, красит волосы... грудь уже никакая...
      Он каждый вечер ложится в постель с бабушкой. А я? Нет, я с бабушкой не лягу, как-то оно стремно, а с кем?
      После Светки у меня ведь никого не было.
      Вот ведь оно как...
      Свадебный трамвайчик плыл себе и плыл, Валерка укатил коляску с внуком, а я брел по набережной со скоростью километр в час. Брел и думал: а вот любопытно, у всех Михаилов так странно складывается жизнь, или я - единственный? Но если я не Михаил, а на самом деле Владислав, то как складывается жизнь у прочих Владиславов?
      Маринка заразила меня этой умственной игрой с именами. И я уже никуда не мог от нее деться. Вот Валерка - ему хорошо, он доволен, значит, ему досталось его собственное имя. А у Семенова вечно какие-то болячки. И ростом он не вышел, и в плечах узковат, и может хоть казан плова в одно рыло съесть, а веса не прибавляется, он тощий, будто его голодом морят. Значит, он - не Валентин? Нужно найти хоть одного Валентина, чтобы потолковать... Но где гарантия, что он - настоящий Валентин?
      У Семенова для таких рассуждений было хорошее слово "метафизика".
      Иду я, значит, погруженный в метафизику, и краем сознания воспринимаю музыку времен первой мировой. А она, музыка, идет таким ровным фоновым потоком, и никакого смысла в ней нет. Бывает музыка, когда сплошной ритм и ничего больше, так в ней, наверно, какой-то физиологический смысл есть. Или Бах с Бетховеном и прочими классиками. Что-то же они в свою музыку вложили, раз их сделали классиками.
      И вдруг из этого потока выплескивается набор звуков. Их немного, пять или шесть, но они так друг за дружку зацепились, что я даже остановился. И попытался в голове их повторить, но не вышло.
      Ну, нет у меня музыкального слуха. И способности понимать музыку тоже нет. Но эти звуки - они так один из другого вытекали...
      Я шел по набережной, убеждая себя, что объелся в "Прасаде" и должен выгулять свой переполненный желудок. А на самом деле я шел вслед за речным трамвайчиком. Я хотел, чтобы тот дедусь, которого наняли в диджеи, еще раз прокрутил музыку, в которой эти звуки.
      Потом в футляре на поясе запищал смартфон, и Валька Семенов спросил, где я шатаюсь, ведь он сидит у себя наедине с двумя фуфырями живого пива. Я вспомнил - точно, собирались пивом побаловаться. Проснулась совесть, я развернулся и пошел к трамвайной остановке.
      Но пиво мне впрок не пошло. Я все пытался вспомнить те звуки.
      А наутро уже был понедельник.
      На работе меня ждали каменные блины.
      И всем этим блинам я был почему-то нужен. Я?.. Им был нужен Михаил!
      - Миша, ты всех записал на инструктаж?
      - Миша, тебя ждут в реализации!
      - Миша, это не ты ключи потерял?
      - Миша, беги сюда живо!
      - Миша, тут к тебе энергетики просятся.
      И он, Михаил, проверял список на инструктаж, бежал ругаться в реализацию, отказался признавать своими ключи, разбирался с энергетиками. Он, Михаил. А я наблюдал за ним и удивлялся - неужели всем Михаилам приходится бегать с этажа на этаж, делая работу, за которую платят мало денег? Нет же, должны быть Михаилы-банкиры, просто обязаны! Михаилы-актеры должны быть. Имя им не мешает. Может, даже помогает...
      К вечеру я созрел.
      Решил, что буду Владиславом.
      Мать мне рассказывала, что хотела назвать в честь покойного деда, но ее отговорили: если дед помер не своей смертью, то это плохая примета. А он действительно помер не своей смертью - под грузовик попал. Мать еще вот что сказала: когда я был у нее в животе, она со мной разговаривала и называла Владиком. Так, может, мне и следовало быть Владиком?
      Нужно было спросить у Маринки, меняла ли она паспорт, или как-то иначе сделалась Ингой. Но я тогда не догадался.
      - Ложись спать, Владислав, - сказал я себе. - Утро вечера мудренее.
      И потом, когда уже лег:
      - Спокойной ночи, Владислав!
      Утром я не сразу вспомнил, как меня звать. Но когда электрочайник закипал, я уже бормотал:
      - Сейчас Владиньку кофейком напоим с бутиком... А вот и колбаска... Сейчас Владиньке бутик слепим, с белым хлебушком...
      В этом была какая-то несуразная правда. Если я как Владислав появился на свет вчера, значит, я еще младенец. Ну, не совсем младенец, если пью кофе с бутербродами, но вроде того.
      А вот от имени "Михаил" следовало как-то избавиться. Я поступил просто - написал его на бумажке, а бумажку выкинул в окно. Пусть летит к тому, кто должен быть Михаилом, хотя сейчас он - Николай.
      Собираясь на работу, я подумал: блин, ведь все будут звать меня Мишей, придется откликаться. Выход из положения нашел, но не сразу: пусть я буду Владислав, временно исполняющий обязанности Михаила.
      И я пошел привычным маршрутом...
      Продав машину, я сперва чувствовал себя в городе как-то странно, потом понял - вместо того, чтобы объезжать три квартала, торча перед светофорами и тратя на это десять минут, я могу спрямить путь наискосок через квартал и потрачу пять минут. И без малейшей нервотрепки. И без проблемы с парковкой.
      На работу мне добираться пешком - ровно двенадцать минут. Если есть настроение - могу выйти чуть пораньше, чтобы позавтракать в пирожковой, она с восьми открыта. Заодно там можно взять ватрушек на ужин.
      Иду я, стало быть, в сторону пирожковой, и вдруг ноги сами замедляют шаг, сами подносят меня к витрине. Я останавливаюсь, не понимая, что мне в такое время суток нужно в обувном магазине, и вдруг осознаю: да это же магазин музыкальных инструментов. И говорю себе: ну, Влад, ты даешь! Не за одну же ночь тут эти инструменты поселились, сперва обувь выехала, потом магазин стоял закрытый, его наверняка ремонтировали, потом инструменты въехали, а я пробегаю мимо, ничего не замечая.
      Так вот, стою я перед витриной и смотрю на маленькую скрипочку, которая мне совершенно не нужна. Смотрю - а во мне два желания одновременно рождаются. Первое - послушать что-нибудь в скрипичном исполнении, второе - разгромить витрину и сломать скрипочку о колено. Отродясь я музыкальных инструментов не ломал, ну, может, в детстве какую-нибудь пластмассовую дудку.
      Влад, говорю я себе, идем ловить птицу недоперепил. Без нее не обойтись.
      И внутренний Влад отвечает: сперва сходим на работу, птица будет вечером.
      Думаю, многим мужикам знакомо это странное ощущение, когда выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. С Семеновым такое часто случается, со мной - куда реже, я малопьющий. Нет, не так. С Михаилом это реже случалось, а как относится к спиртному Влад - я еще не знаю.
      Так что отлипаю я от витрины, пока глас рассудка еще действует, и иду на работу.
      И меня обгоняет стайка девчонок.
      Я смотрю на их узенькие спинки, обтянутые разноцветными маечками, на длинные мелькающие ножки, и понимаю - не догнать уже, не догнать. А одна... темненькая, с волосами до лопаток, в белых туфельках на загорелых ножках...
      Те самые девчонки, что учатся где-то по соседству.
      Не догнать!
      Иду дальше, желаю пирожков и ватрушек... И вдруг понимаю, что на самом деле мне нужна пицца размером с колесо от самосвала.
      Пиццерия поблизости есть, называется "Римские каникулы". Хозяин - мой бывший сосед Лева. Он даже пару настоящих итальянцев привез - правда, не из Рима, а из Неаполя, если не врет. Пиццы они пекли неплохие, но какие-то неправильные. По здешним понятиям, слой теста должен быть минимальный, а у них- чуть ли не сантиметровый. Но одной такой хватит и на завтрак, и на обед.
      Подхожу. Ну здрасьте вам! От "Римских каникул" осталась одна вывеска. Прогорел, значит, Левка... Печально. Ну, выбора нет - спешу в пирожковую.
      Тот рабочий день был почти обыкновенным. Ближе к вечеру позвонил Валька Семенов. Он утром обнаружил на лестничной клетке у своей двери кучку земли. Приехав на работу, он вместо того, чтобы честно трудиться, лазил в Интернет - когда завотделом не видел. И вот он понял, что ему подбросили кладбищенскую землю.
      - А я, дурак, так ее там и оставил! Ее, оказывается, нужно было смести на кусок картона веником, который потом - сжечь! А землю - выкинуть туда, где люди не ходят! - проповедовал он.
      - И точно, что дурак, - сказал я. - Ну вот кто ради тебя потащится на кладбище?
      - Я знаю, кто! Арина!
      Валька, в отличие от меня, был официально женат и десять лет назад развелся.
      Ему повезло - в него вцепилась мертвой хваткой толстушка, увидевшая в нем единственный шанс хоть немного побыть замужней дамой. И она была на все готова ради фаты и этого жуткого белого платья, с юбкой - полтора метра в диаметре. Сидело оно на ней... ох, лучше не вспоминать, как оно на ней сидело...
      Я знал, что Арина вышла замуж вторично, родила вдобавок к Валькиному чаду еще одно, а Вальку если и вспоминает - то как страшный сон. Они действительно были такой нелепой парой, что все только пальцем у висков крутили. И чем еще мог кончится брак по случаю беременности?
      Тогда я еще удивлялся - как ей удалось его на себе женить? Тогда я еще не понимал, какой он внушаемый.
      - Думаешь, она о тебе помнит?
      - Как еще помнит! Знаю!
      - Откуда?
      - Она ко мне ночью приходит! Ну, снится.
      Хотел было я сказать: так это ты, мил-человек, о ней помнишь. Но не стал. Чего мне с Валькой ссориться?
      Договорились встретиться завтра в пивном баре. На том и расстались.
      Но смартфон я положил не сразу. Что-то в нем еще звучало, что-то пробивалось ко мне...
      Я старательно вслушивался. Очень далекие звуки то возникали, то пропадали. Смысла в них не было никакого. Ведь обычно, даже когда всего четыре ноты подряд - в них уже есть смысл, с ними уже можно работать, можно продолжить их мысль, завершить, понять, как она может развиваться дальше. Определиться с размером, понять, где там нужна пауза. Опять же - если ты не ученик, для которого метроном - царь и Бог, то вскоре поймешь, какие доли секунды в ноте и в паузе сделают фразу выразительнее... и она начнет дышать...
      - Миша! Миша, к Виктор-Иванычу!
      Поскольку я временно исполнял обязанности Михаила, то сунул смартфон в футлярчик на поясном ремне и поплелся к начальству.
      - Опять, - сказало начальство. - И ты еще хотел прибавку к зарплате!
      У нас есть филиалы за городом. Если на инструктаж не придут люди из центрального офиса - беда невелика, их ошибки я сам на месте могу исправить. А вот если не приедет старый дурак Онищенко из Ключевска, то будет плохо. А он, даже если за ним прислать личный самолет, не явится, потому что не хочет обременять свою единственную голову всякими новшествами. И ему все сходит с рук, потому что он досиживает до пенсии и занимает место, которое следовало бы отдать Кириллу Овсянникову!
      - Да, я хотел прибавку к зарплате за вредность, - ответил я. - Потому что я регулярно подчищаю то дерьмо, которое навалил Онищенко. И он знает - все его ляпы не дойдут до вас, потому что есть такой идиот Михаил Макаров, который молча сам все сделает и никому на него доносить не станет.
      Я спокойно мог называть Михаила Макарова идиотом. Теперь - мог.
      - И если он не приедет на инструктаж, ругать будут Макарова, а не его. Он это прекрасно знает!
      - Ты же понимаешь - ему до пенсии всего полтора года... - это уже начальство пошло на попятный.
      - А мне плевать. Мне надоело подчищать дерьмо. Или ставьте на его место Кирилла Овсянникова, или - прибавка к зарплате.
      - Или?..
      - Или я ухожу. Надоело, понимаете?
      - Да куда ж я его дену?
      - А куда хотите.
      После чего я вышел из кабинета. Пусть увольняет Михаила Макарова. Имеет право!
      Хотел бы я посмотреть, кто стал Михаилом. Ведь досталось же кому-то это имя.
      Я спустился к себе в закуток, сел и задумался о будущем. Ведь должно быть у Владислава хотя бы будущее, раз уж нет прошлого.
      Скрипочка?..
      Нет, осваивать скрипочку, пожалуй, уже поздно. А вот флейта... Я видел на набережной девушку, которая играла на флейте что-то совсем уж древнее... Гайдн... соната ми-бемоль мажор... простенькое переложение темы...
      Флейта! Что-то было с ней связано, с ее печальным голоском. Где-то когда-то...
      Запищал смартфон. Я даже не стал его добывать из футляра. Только вдруг удивился - какой же мерзкий у меня рингтон. От такого рингтона и зубы могут заболеть.
      - Миша! Тебя к начальству!
      Я пошел.
      - Что трубу не берешь? - спросил Виктор Иванович. - Я сказал Онищенко: если он пропустит еще один инструктаж, переведу в вахтеры.
      - Он пропустит.
      - Ну, будет вахтером.
      - Он не поверит.
      - Это почему?
      - Он уже по меньшей мере пять лет вам не верит.
      После чего была блистательная пауза. Виктор Иванович вспомнил, что уже не раз предупреждал Онищенко о грядущих неприятностях.
      - Жаль старика... - тихо сказал он.
      - Онищенко не старик, а паразит. Паразитирует на всех, кто с ним работает. Мне тоже было его жаль.
      - Ясно.
      - Возраст - не индульгенция.
      - Ясно. Буду думать.
      Я вышел и уже на лестнице сам себя спросил: Влад, а что такое индульгенция?
      Там, на лестнице, я встретил Юлю.
      - Мишка, чего он от тебя сегодня хочет?
      - Хочет, чтобы я продолжал нянчиться с Онищенко.
      - А ты?
      - А я не хочу. Надоел. Проще мне уйти.
      - Ты что?
      - Мне не место с ним в одной музыке.
      Юля как-то странно на меня посмотрела.
      - Хорошо сказано, нужно будет запомнить... Покурим?
      - Можно.
      И мы пошли в курилку.
      Я привык и к курилке, и к Юле, но вдруг ощутил - они стали для меня чужими. Возник какой-то катастрофический разлад между миром моей фирмы и моим миром. Раньше так не было. Как будто, играя по одним и тем же нотам, то ли я убежал на полтакта вперед, то ли фирма отстала.
      Потом я шел домой и остановился возле витрины со скрипочкой. Проснулась ненависть. И только тогда я впервые задумался: а чье же имя мне досталось? Чье имя я взял без спроса, только потому, что мама когда-то хотела назвать меня Владиком?
      Дома я стал искать себе новый рингтон. И не мог! Ни одна музыкальная фраза меня не радовала. Хоть прямо ставь "Dies irae" из моцартовского "Реквиема".
      И могло ли быть так, что носитель имени отказался от него точно так же, как я от имени "Михаил"? Написал на бумажке, пустил по ветру?
      Но я не ловил никаких бумажек.
      Перебрал по меньшей мере полтораста рингтонов. Все они меня дико раздражали. И тогда я вспомнил свадебный кораблик.
      Что это было такое?
      Я не мог воспроизвести фразу, в голове осталось только ощущение этой фразы, она пролетела сквозь меня, задев струны, струны отозвались, но они не имеют памяти.
      Но если бы она вновь прозвучала - хотя бы намеком в потоке звуков, я бы ее узнал.
      
      ****
      Бывает же так, что в человеке вдруг проснулся талант?
      Бывает.
      Ну да! Рожки прорезались!
      Бывает же так, что он не спятит, а научится жить с этим талантом?
      Сам научится?
      Бывает. Но редко.
      Интересно наблюдать за этим человеком.
      Нас мало, и если окажется, что он умеет подключаться, надо забрать его к себе.
      Пока он не натворил глупостей.
      Он может быть полезен, очень полезен.
      Но лучше, чтобы это было случайностью. По принципу: бывает, что и слепая курица зерно находит.
      Нас мало, но мы... мы люди деловые...
      А он?
      
      ***
      Я нашел в Сетях моцартовский "Реквием" и прослушал его три раза. Зачем-то мне это было нужно.
      Он должен был мне что-то объяснить. Мне, Владиславу. Михаилу и в голову бы не пришло слушать Моцарта. Но я пока не понял...
      Я ждал субботы и воскресенья, чтобы пойти на набережную. Там я мог услышать свадебный кораблик и увидеть Маринку с детьми. Ингу...
      Она действительно была Ингой. В ней жила какая-то изысканная северная экзотика, передать которую мог бы, пожалуй, не столько Григ, сколько Сибелиус. Но тогда я этого не слышал.
      А в ее старшеньком - Чайковский, летящая вприпрыжку мелодия из "Лебединого", из па-де-труа первого действия...
      И вот тут я напал на след.
      Владислав как-то связан с балетом. Моцарта и Гайдна могут знать многие меломаны, из тех, кто накопил целые залежи винила и до сих пор его слушает. Но кому придет в голову просто так сидеть и слушать "Лебединое"?
      В нашем городе нет оперного театра. Есть филармония и институт культуры, но балетов там не ставят. Хотя бы потому, что негде. Балет - это большая сцена, склад с декорациями, сотни костюмов для репертуарных спектаклей. Хотя студентов в институте культуры, кажется, учат танцевать. Есть у нас какие-то труппы современного танца, но подозреваю, что смотреть их экзерсисы незачем. Увидеть "Лебединое" можно только по телеку. Или откопать в Интернете. Но для этого нужно либо любить "Лебединое" - а как его полюбишь, ни разу не посмотрев? - либо быть безумно любознательным человеком.
      Разгадать эту загадку я пока что не мог.
      А потом была нелепая сцена в пивном баре, куда мы пошли с Семеновым. Там крутили такую попсу...
      Говорят, если обезьяне дать в руки кисть и краски, она будет радостно малевать на холсте. Думаю, если научить ее выдувать на дудке три ноты, то как раз и получится та попса, под которую вопил безымянный и совершенно безголосый дяденька. Слушать это я не мог - меня просто мутило. А Семенов не понимал, почему я хочу поскорее покинуть это заведение.
      - Ну, попса, а ты чего хотел? - спросил он. - Что, по-твоему, должны тут крутить?
      Говорить с ним о музыке было бесполезно. Я сказал, что у меня живот разболелся, и даже не стал допивать пиво.
      Потом мы нашли подходящее место в парке, где было по крайней мере тихо. Пиво мы купили в "Корзинке" и забились в самый дальний уголок.
      - Ты что, влюбился? - спросил Семенов.
      - В кого?
      - Откуда я знаю! У вас на фирме батальоны девок.
      - Помнишь анекдот про султана?
      - Ну?
      - Собирает султан своих жен и говорит им: жены, прощайте, я покидаю вас, я полюбил другой гарем.
      Но он не рассмеялся.
      - В этом анекдоте есть сермяжная правда. Время от времени нужно менять гарем, - сказал он. - Я в своем засиделся.
      Мы не в том возрасте, чтобы хвастаться постельными победами. Я знал, когда Семенов расстался с Ариной, а потом у него были какие-то эпизоды, о которых даже вспоминать неохота. Когда тебе делает намеки тетка, старше тебя на десять лет, и ты идешь к ней в гости с пустыми руками, потому что и так сойдет, и так она будет рада...
      Что в этих семеновских подругах было хорошо - они всегда под рукой и всегда готовы. Вдруг окажется, что именно в этот вечер, когда Семенову приспичило, чем-то важным занята Света, - ну так он позвонит Люсе или Наташе, один не останется. Потому что Семенова нужно звать в гости - а то и такого мужичка не будет.
      - Вообще в жизни время от времени нужно что-то менять, - ответил я. - Даже имя.
      - У меня отвратительное имя, - вдруг заявил Семенов. - Мать хотела девочку. Бабка, старая дура, хотела внучку. Мало того, что я до трех лет носил кудри вот посюда, так мне еще и бантики завязывали.
      - Откуда ты знаешь?
      - Фотки нашел и уничтожил нафиг! Была такая девочка Валечка! Они меня так одевали, что хрен поймешь, какие-то цветастые штанишки, комбезики. Потом в гости приехал дед Леша. Взял меня на руки, отнес в парикмахерскую, и постригли меня, как новобранца. Я был счастлив! Это счастье я до сих пор помню!
      - Ты помнишь, что с тобой было в три года?
      - Деда я запомнил хорошо. Он так на мать с бабкой орал - соседи прибежали. В общем, я с этим именем жить не хотел и до сих пор не хочу. В феврале - хоть в лес беги и отсиживайся.
      - Это почему?
      - День святого Валентина! Вот просто у наших конторских баб какой-то бзик - поздравлять меня и дарить сердечки!
      - Ты об этом не говорил.
      - Было бы, чем хвастаться...
      - А какое имя тебе нравится? - спросил я.
      - Артур, - сразу ответил он. - Из него женского имени ну никак не выкрутишь. Не то что Александр или Евгений.
      - Арина?
      - Не надо. Не напоминай.
      Смотрел я на Вальку Семенова, смотрел, и стало мне его жаль.
      - У тебя есть с собой авторучка? - спросил я.
      - Нет, на кой?
      - И у меня нет.
      Бумага же нашлась - мы содрали с бутылки пивную этикетку.
      - Ну и что дальше? - спросил Семенов.
      - Погоди. Должен же быть способ... Спички у тебя есть?
      - Зажигалка есть.
      Мы нашли сухую веточку, обожгли кончик, и Семенов кое-как нарисовал на этикетке свое имя.
      - И что теперь?
      - Пусти по ветру.
      - Так ветра же нет!
      Мы дошли до набережной, там какой-никакой ветер был, и, встав над водой, бросили этикетку. Она полетела и пропала.
      - А говорил, что эзотерику ненавидишь, - сказал Семенов. - А сам магией какой-то занимаешься.
      - Молчи, Артур. Это не магия. Это я сам не знаю, что такое.
      Потом, уже дома, я задумался - почему Артур? Откуда Семенов взял это имя? Он не рассказал. А ведь есть и другие мужские имена, у которых ничего общего с женскими. Алексей - семеновского деда Алексеем звали. Может, он на самом деле - Алексей?
      - А-лек-сей, - пропел я.
      Нет, не то.
      - Ар-тур...
      Это пропеть оказалось невозможно.
      -Со-ло-мон...
      Батюшки, почему Соломон, откуда вдруг Соломон? Но ведь звучит!
      Нет, никаких Соломонов. Еще слиняет, чего доброго, в Израиль - и с кем же я буду пиво пить?
      - Су-лей-ман...
      В Семенове точно есть татарская кровь. Прабабка, что ли, была сибирской татаркой. А может, и прадед. Ни хрена мы не смыслим в своих предках.
      - Су-лей-ман...
      Зазвучало! И если повторить три раза подряд, возникает очень хорошая фраза с неожиданным разрешением. То-то Семенов обрадуется...
      Но объяснять ему это я боюсь.
      Интернет сообщил, что имя "Артур" у кельтов означало "медведь" или вообще "могучий медведь". Семенова я бы могучим не назвал. "Сулейман" - благополучный, надежный, мирный. Вот насчет благополучия Семенов пролетал, как фанера над Парижем, жил от зарплаты до зарплаты. Бывало, что подруги его подкармливали. Не принесет ли ему имя хоть немного денег?
      Я чувствовал, что звучание этого имени совпадает с какими-то внутренними семеновскими струнами. И решил про себя: мысленно буду его так называть. Пусть он считает себя Артуром, на самом деле он будет Сулейман.
      В субботу я понял, что угадал. Но лучше бы не угадал.
      Мы договорились встретиться на набережной. Я хотел, гуляя, - высматривать кораблик, а Семенов - за компанию, все равно ему больше податься было некуда. Естественно, Семенов опоздал. Я прогуливался возле шашлычницы и таращился по сторонам. Погода была прекрасная, солнышко сияло, река искрилась, ветерок был, наверно, подходящим для яхтсменов, потому что оба наши яхтклуба вывели свои флотилии.
      Наша набережная - та еще кунсткамера. Если вам нужен феноменальный чудак, какого у себя дома вы не нашли, приезжайте к нам летом - на выходные он обязательно торчит или в тени кафешки, или даже на ступеньках у воды. Все они показывают свои таланты: один дед с белой бородой по пояс поет гимны Солнцу, которые сам сочиняет, есть девочки, которые крутят горящие шары на веревках, есть клоуны и гимнасты, есть дама, которая вертит на себе штук десять хулахупов. Ну и, конечно, ребята с гитарами и репертуаром Высоцкого; слушать их невозможно, и я думаю, им платят, чтобы замолчали.
      Есть велорикши на смешных таратайках с балдахинами и искусственными цветами. Есть фирма, которая дает напрокат сабвеи. Раза два в месяц какой-нибудь потомственный кретин съезжает по ступенькам в реку, и его вместе с техникой всей набережной битый час вылавливают.
      Кроме того, специально для детишек приводят всякую живность, чтобы их катать: пони, осликов, лошадей, а когда у нас гастролировал цирк со слонами, так даже слониху. Слониха славилась тем, что воровала из карманов всякую мелочевку, и фиг ты у нее что отнимешь.
      Лошадки и пони - крутой бизнес, полсотни метров - сто рублей. Какая мама откажет ребеночку? Ребеночка сажают в седло, и лошадь везет его шагом, а мама идет рядом и кудахчет: ой, помедленнее, помедленнее! Иногда на лошадь подсаживают красивую девчонку в шортиках, тогда смотреть - одно удовольствие.
      Есть дядька с огромным зеленым попугаем, который так орет, что с перепугу навеки заикой останешься. Попугай приучен сидеть на плече клиента и позировать для селфи.
      Некоторых чудаков мы с Семеновым даже знали в лицо, с парочкой здоровались, почему - неизвестно.
      Естественно, там собирались и бродячие художники. Один честно говорил: "Я не реалист, я только шаржи рисую". И что бы вы думали? Накануне выборов в городскую думу одна из наших коалиций ему заказала шаржи политических противников. Эти шаржи были вброшены в интернет. Город поржал вволю.
      Но обычно портретами промышляли студенты художественного училища, причем портретами женскими - из любого крокодила за небольшие деньги делали прекрасную даму.
      Мы с Семеновым к ним даже близко не подходили - на что нам портреты?
      И вот слоняюсь я по набережной, полсотни метров направо, потом полсотни налево, и вижу человека с мольбертом. Студенты рисуют как? На коленке. Ставят папку из твердого картона на колено, одной рукой придерживают, другой - черкают карандашом по прицепленной бумажке. Если студент с мольбертом - значит, изображает реку. На кой ляд ему эта река, которую уже тысячу раз изображали, я не знаю, ничего в ней нового не прибавилось, вода и вода.
      Но этот человек сидел спиной к реке. Я подошел поближе и увидел, что он шлепает толстой кистью по листу картона.
      Даже человек, который ничего не смыслит в живописи, понял бы: тот, кто выдавливает густую краску из тюбиков, размазывает ее по доске, смешивает с другими цветными кляксами, на самом деле пишет маслом.
      То, что было на листе картона, меня озадачило. Чтобы такое намалевать, не было нужды приходить к реке. Угрюмую и мрачную рожу, даже не совсем человеческую, на фоне беспросветно черной ночи можно в любом сарае изготовить.
      Вдруг этот странный художник повернулся ко мне и так на меня уставился, что я даже испугался: ну как бросится на меня и начнет по мне шлепать кистью
      Этого живописца я тут раньше вроде не встречал. Он был лет на десять меня постарше и нездешней внешности. Явно прибыл из Средней Азии. Темное лицо, вислые усики и короткая бородка - черные, хотя виски уже пробиты сединой. Взгляд... С этими азиатами не догадаешься, то ли человек просто узкоглазый, то ли - опасный прищур.
      Взгляд...
      Я почувствовал себя на мушке в ожидании выстрела.
      И пошел по набережной дальше.
      Потом я вернулся, Семенов уже торчал возле шашлычницы.
      - Ну, что? - спросил он. - Приступим?
      Имелся в виду шашлык.
      - Можно, - согласился я. - Во, глянь! Классные ножки!
      Я увидел именно то, ради чего стоило гулять по набережной. Стройненькая босоногая девочка сидела в седле, лошадь вел под уздцы скучный дяденька. Он деньги зарабатывал, а девочка радовалась жизни. Распущенные волосы золотились на солнце, речной ветер перебирал пряди, загорелая ножка с крошечными вишневыми ноготками трогательно свисала... ну да, девчушка была в шортах, совсем коротеньких... в маечке розовой в облипочку, с блестящим котенком на груди... Шестнадцать лет, наверно...
      Следом за всадницей шел ее парень и нес ее вьетнамки. Ездить верхом во вьетнамках нелепо, это даже я знаю.
      Парень снял подружку с седла и поддержал под локоть, пока она вставляла изящные ступни в свои вьетнамки. Потом они ушли, а унылый дяденька так и остался стоять со своей кобылой - или это была не кобыла? Он ждал новых клиентов, он их высматривал - каждый пацаненок старше четырех лет, идущий с мамой и папой, вызывал у него коммерческий интерес.
      Семенов уставился на лошадь. Мне бы сразу забеспокоиться, видя, что рот у него приоткрылся, лицо окаменело, а во взгляде - безумие. Мне бы увести его подальше! Не сообразил.
      Я отвлекся на шашлычницу. Возле столиков стоял шалаш из двух черных фанерных плакатов, на них мелом было написано меню с ценами. Не то чтобы я хотел сэкономить на шашлыке, если бы хотел - пошел бы в мерзкую забегаловку на другом конце набережной, но следовало определиться - берем настоящий, правильный, из баранины, надежный - из свинины, сомнительный - из говядины, или вообще нечто странное - шашлык из сома. Я даже не представлял, где в наших краях водятся сомы.
      И вот подходит Семенов к лошадиному поводырю и начинает нести чушь: всю жизнь мечтал покататься, любые деньги, хоть просто в седле посидеть! Поводырь тоже не понял, с кем имеет дело, но понял зато, что цену можно задрать до небес. Он сказал: пятьсот. Семенов достал деньги и, не успел я квакнуть, отдал банкноту поводырю. А потом не вскарабкался, нет! Он взлетел в седло, выдернул из поводырьих рук поводья и поскакал по набережной.
      - Су-лей-ман! Су-лей-ман! Су-лей-ман!..
      Конский галоп - это музыка на три четверти, каждый знает. Копыта просто пели: Су-лей-ман, Су-лей-ман. Люди шарахались, поводырь орал, а я смотрел вслед и наслаждался музыкой.
      Он ускакал в дальний конец набережной - туда, где уже начинается промзона. И что он собирался там делать - я понятия не имел. Поводырь уже звонил в полицию: караул, коня угнали!
      Я в лошадях не разбираюсь, но у этого коня на морде было написано: стар и на всем поставил крест, ходить - только прогулочным шагом. И надо же - ускакал!
      Я подумал: там дальше ехать некуда, одни древние заборы, Семенов опомнится и повернет лошадь обратно. Конечно, придется дать денег поводырю, не без этого. Я даже был готов разделись с Семеновым расходы. Так что я нашел свободное место на лавочке и сел ждать.
      Просто так ждать скучно. Я вставил в уши наушники от смартфона и включил себе "Фауста" Гуно, которого ночью скачал на Ютубе. Как и у всех, у меня эти старые оперы были набором концертных номеров: ария Мефистофеля, серенада Мефистофеля, солдатский марш... Мне хотелось восстановить связность в этой опере, логику мысли, да и еще... В общем, это было похоже на охоту. Я ловил изящные музыкальные фразы, такие маленькие бисеринки в жемчужной ткани, такие вкусные изысканные кусочки на роскошном банкетном столе Гуно, те, мимо которых я раньше проскакивал.
      И вот на подступах к ехидной серенаде Мефистофеля я вдруг опомнился. Семенов-то, Сулейман Семенов, пропал основательно! Что, если лошадь его сбросила?
      Я стал ему названивать. Он не брал смартфон. Все это мне сильно не нравилось.
      И тут я увидел еще одно нововведение нашей набережной - велорикшу. Они появились еще в прошлом году и брали за километр туда, километр обратно, тысячу рублей. Если кому охота с шиком прокатить свою девушку под розовым с цветочками тентом - тысяча не деньги. К тому же, рикша наверняка знает, в каком кафе можно поесть прилично, а какое лучше объезжать десятой дорогой.
      Педали крутил парнишка лет девятнадцати, возможно, начинающий бизнесмен. Если в день прокатятся двадцать пар - то, считай, зарплата рядового труженика в кармане. Конечно, он с кем-то делится. Ну, за два выходных дня у него будет месячная зарплата, причем работа - на свежем воздухе и даже смахивает на спортивную тренировку.
      Я подозвал велорикшу и объяснил ситуацию. Естественно, речь шла уже о совсем другой сумме, но я не возражал. Так что сел я на эту странную конструкцию под розовенький тент и покатил, причем довольно шустро.
      Там, где начались заборы промзоны, Семенова не было. Я забеспокоился - не сбросила ли его лошадь в реку. Но если так - она должна бродить поблизости. На берегу ничего четвероногого не было. Я велел велорикше сворачивать в первый проулок между заборами.
      Сулеймана Семенова мы нашли не сразу.
      Там были хрущевские пятиэтажки, уже ни на что не похожие, а между ними газоны. Лошадь паслась на газоне, а Семенов стоял рядом, хлопал ее по холке и что-то ей рассказывал.
      Я знал его не первый день. Сколько пива было совместно выпито - цистерн десять, не меньше. Я знал, что ему время от времени начинает всюду мерещиться эзотерика. Но чтобы с лошадью разговаривать? Тут-то мне и стало страшно.
      - Семенов! Эй, Семенов! - осторожно позвал я.
      Он обернулся.
      - Семенов, давай-ка отведем лошадь к хозяину.
      - Нет.
      - Почему вдруг нет? Она же не твоя.
      - Моя.
      - Семенов, ты взял ее напрокат за пятьсот рублей. Пора возвращать.
      - Ему со мной будет лучше.
      - Ему?
      - Это мерин.
      - Ну, хорошо, ты оставишь себе лошадь. А где ты ее... его будешь держать?
      - В сарае.
      Во дворе у Семенова действительно был старый дровяной сарай. Он был отличным доказательством тому, что род человеческий - жмот. Вот купила семья два новых кресла. Если бы сарая не было, старые бы вывезли за город, там у нас есть полуофициальная мебельная помойка. Но сарай есть - и кресла запихивают туда в ожидании хрен знает чего!
      - Семенов, ты догадываешься, что ее... его нужно кормить? За ним нужно убирать? Через месяц она... он будет стоять по колено в навозе.
      - Не будет. Ты ничего не понял. Мне нужна своя лошадь.
      - Полиция так не считает.
      - Плевал я на полицию.
      - Ну, хорошо, хорошо.
      Если у человека временное помутнение рассудка - говорить с ним нужно тихо, максимально соглашаться, не волновать, найти способ доставить его в безопасное место. У нас на фирме однажды такое случилось - уборщица повредилась умом на почве экологии, сняла с себя синтетическую одежду, включая белье, и в таком виде принялась мыть полы. Так наши дамы и девицы перепугались до полусмерти, а Стасов стоял рядом с ней, держал ее за руку и вел светскую беседу, пока не прибыл десант с Афанасьевских Горок.
      Афанасьевские Горки - так красиво называется наш городской дурдом. Говорят, там на холмиках давным-давно купец Афанасьев богадельню построил, оттуда и повелось.
      Семенов исподлобья смотрен на меня. Лошадь тоже нехорошо косилась.
      - Ты сейчас отведешь лошадь к себе, выкинешь из сарая всю дрянь и поставишь туда животное? - спокойно спросил я.
      Он задумался. И вдруг я понял: он прочитал мою мысль! Мысль была простая: пусть он благополучно доведет лошадь до сарая, установит ее там и успокоится, я же приведу туда конского поводыря, и он заберет свою скотину. Возможно, с помощью полиции.
      И вот Семенов снова садится в седло, причем очень ловко, разбирает поводья, толкает лошадь каблуками в брюхо - и она сперва бежит в размере четыре четверти, потом - три четверти. А я остаюсь стоять - дурак дураком.
      - Что будем делать? - спросил велорикша.
      - Возвращаемся... Нет. Сам возвращайся. Держи деньги.
      Я сообразил, что на набережной нас ждут поводырь с полицией. А врать полиции, что сегодня впервые в жизни увидел этого сумасшедшего, я не хочу. Хотя бы потому, что могут разоблачить.
      
      ***
      Что он делает? Что он делает?!?
      Откуда он вообще взялся на наши головы?
      Как это у него получается?
      И ведь рожки не вчера прорезались, они у основания уже довольно толстенькие!
      Нужно срочно вызвать его на связь и объяснить ему правила. Иначе он такого натворит - нам всем навеки перекроют подключение.
      А разве его можно перекрыть?
      Гамаюн говорил - ему перекрывали.
      Кто-нибудь его знает? Как хоть его звали раньше?
      Вытащил имя, которое приберегли совсем для другого человека, и пользуется! А за имя ведь уже заплачено!
      И ведь сумел додуматься до Сулеймана...
      Нужно натянуть сеть, чтобы отследить нелегальное подключение.
      
      ***
      Что может сделать человек, угнавший лошадь?
      Ну, час покатается, два покатается. Рано или поздно ему эта игрушка надоест. Он оставит лошадь там, где ее сразу заметят, и пойдет домой. Впрочем, это логика разумного человека... хотя бы относительно разумного... А Семенов, став по моей милости Сулейманом, что-то умишком повредился...
      Я этого не хотел! Как-то само получилось!
      Но допустим - он оставит лошадь в парке на газоне. Прохожие увидят бесхозную лошадь, позвонят в полицию. Полиция уже в курсе, что по набережной с воплями мечется поводырь. Вроде бы все должно кончиться благополучно.
      Я пошел в пельменную, пообедал. Там сам себе накладываешь в миску, сколько нужно для счастья, на кассе миску взвешивают, и ковыряйся в ней хоть час, хоть два.
      Пельмени - это праздник непослушания. Когда-то давным-давно я зимой пропускал занятия с репетитором, а греться шел в пельменную. Ставил школьный рюкзак возле стула, а футляр со скрипочкой - подальше, в тайной надежде, что его сопрут.
      Я?..
      Это было?..
      Михаил ел пельмени на завтрак и на ужин. Для него с ними ничего такого связано не было, еда и еда, идеальная мужская, главное - не переварить и сметаны бухнуть побольше.
      У Владислава дома пельменей не варили. У матери и бабки было какое-то аристократическое предубеждение. Именно поэтому они в той пельменной были такие вкусные.
      Пообедав, я вернулся на набережную, но не туда, где мог напороться на поводыря. Я устроился на скамейке возле пивного бара и молча смотрел на реку.
      Я ждал свадебного кораблика. А его все не было.
      Пообедал я плотненько, каждый день себе такого не позволял. Организм требовал, чтобы его выгуляли - пусть пельмени в желудке утрясутся и утрамбуются.
      Я вышел к самой реке, туда, где спуск к воде. Зачем эти спуски - неизвестно, там часто сидит на широких ступеньках молодежь; о том, что они курят, лучше не задумываться.
      Но сейчас там был один человек, и сидел он не на ступеньках, а на раскладном табурете. Перед ним был мольберт. Знакомый восточный человек и знакомый мольберт.
      Странный живописец, видимо, устал он детских воплей и перебрался туда, где потише.
      Когда я оказался у него за спиной, он опять ко мне обернулся и усмехнулся. Я невольно взглянул на картон с портретом инопланетянина. И что-то в лице, написанном так, словно человек возил кистью наугад, показалось мне знакомым.
      Да, портрет изменился, лицо изменилось, но не только. Из волос торчали светло-желтые рога. Но рога неправильные. У козы, у коровы, да у кого угодно они возле основания потолще, ближе к кончикам сужаются и сходят на острие. Им же бодаться надо. А тут - ровненькие, пряменькие, сантиметров десяти в вышину, и на концах теряющие форму, словно бы размазанные.
      Человек прищурился, ткнул кистью в доску с красками, ткнул посреди картона, и я увидел на синей футболке рогатого человека солнечные очки.
      У меня со школы эта привычка - носить очки, зацепив за вырез майки или футболки. Очень удобно, кстати.
      Как он одним движением кисти смог передать и пластиковые фальшивые стекла, и оправу? Я сделал шаг к нему, присмотрелся - а футболка-то моя! Именно этот чуть выгоревший синий цвет. Как, откуда? Не было там синего цвета! Был грязно-коричневый.
      Я подошел и спросил:
      - А рога тут зачем?
      - Это не рога, - ответил живописец.
      - А что?
      - Так надо.
      Смысл этого ответа стал ясен позднее, тогда же я подумал, что если беседовать с сумасшедшим, то сам спятишь. И хватит с меня Семенова с его лошадиным безумием!
      Так что пошел я прочь. Неторопливо, как полагается человеку, который объелся.
      Мимо проехал знакомый велорикша. Он вез влюбленную пару - общим весом около двух центнеров. И я видел, что ему тяжело.
      Труд, конечно, каторжный, значит - ему действительно нужны деньги. Может, на учебу, может, снимает с подругой квартиру и знает, что мужчина должен за все платить.
      Я вспомнил Маринку-Ингу. Наша любовь... нет, наш роман... нет, наше сожительство длилось целых два года еще и потому, что она никогда ничего не просила. Просто мы вместе ходили в супермаркет, и я оплачивал все покупки: продукты, стиральные порошки, туалетные принадлежности, коврик для ванной. А откуда брались все ее тряпочки, кружевные трусики, маечки, юбочки - я понятия не имел.
      Она ведь даже у меня на зимнюю куртку денег не попросила - перехватила у подружки...
      Подружка! Динка! Вот кто может знать, откуда у Маринки новое имя.
      Я до сих пор редко вспоминал лица. Но Динкино прямо встало перед глазами, заслонив реку. Она была маленькая, худенькая, с густейшей, прямо огромнейшей черной косой, с узким бледным личиком, с огромными серыми глазами. В ней чувствовалась порода - но какая, я бы точно сказать не смог; возможно, инопланетная.
      И она звучала...
      Я только теперь это понял.
      Она была - челеста. Музыка хрустальных колокольчиков. Абсолютно несовременная музыка. Даже не арфа - именно челеста. Инструмент, который даже не в каждом городе можно найти. В нашем - так точно нет.
      Редкая, изысканная музыка.
      Та фраза, которая меня зацепила, та прилетевшая с реки фраза должна была принадлежать челесте. На самом деле инструмент был другой, но он нагло присвоил чужое имущество.
      Динка! Где были мои глаза? Нет - где были мои уши?..
      И я буквально за шиворот вытащил себя из воспоминаний и поставил двумя ногами на землю.
      Динке сейчас по меньшей мере тридцать пять. У нее тоже муж и двое детей. Может, даже трое. Может, вообще не здесь, а в какой-нибудь другой стране.
      Как странно - тогда все Маринкины подружки для меня были на одно лицо. Да она их особо и не приваживала, встречалась с ними за пределами моей однокомнатной квартиры.
      А была еще Оксанка - фигуристая такая деваха, длинноногая, с челкой чуть ли не до кончика носа, с улыбкой от уха до уха. Была Рената - толстушка, очень коротко стриженая, курносая, вечно в черных балахонах...
      Оксанка звучала, как виолончель в хороших руках. Рената?.. Как же звучала Рената?..
      А как звучала Маринка? Что-то этническое, северное, вот почему она - Инга...
      Свадебный кораблик появился, но прошел мимо беззвучно. И тогда я вспомнил про Семенова. Нужно было наконец найти его и убедиться, что лошадь цела. Я позвонил. Он звонок слышал, но не ответил.
      А Динка и должна быть Динкой, потому что она - челеста.
      Семенов не мог привести лошадь домой. Он спятил, но не настолько же. Где-то он околачивается вместе с лошадью. Ей хорошо - травки пощиплет и довольна. А Семенов, тот еще обжора, наверняка проголодался. Не повел же он лошадь в пирожковую или в кафешку.
      Я пошел прочь.
      К набережной с Речной вели переулки, короткие, метров по двести, и сейчас они были пусты. Я вошел в переулок и позвал:
      - Сулейман! Эй, Сулейман!
      Ответа не было. Тогда я сообразил - не кричать нужно, а петь, как я тогда пропел это имя. Прохожих вроде не видно, можно рискнуть.
      - Су-лей-ма-ан..
      Семенов не желал отвечать.
      Дальнейшие мои действия напоминали тот бессмысленный шум, что возникает в оркестре, когда музыканты входят в яму, садятся и начинают пробовать инструменты, кто во что горазд. Но музыканты замолкают, когда появляется дирижер и взмахом рук требует тишины перед увертюрой.
      Я взял такси, поехал к Семенову, минут пять колотился в дверь, потом открыл ее своим ключом. Мы с Семеновым на всякий случай обменялись ключами - мало ли что, вот будешь лежать и помирать, не в силах даже выползти в прихожую, а верный друг без проблем внесет в опочивальню двухлитровый фуфырь холодного пива. Внутри Семенова не оказалось. Я обследовал сарай, обследовал два соседних сарая, опять поднялся - а вдруг он как-то проскочил мимо? Нет, не проскочил.
      Потом я позвонил Сашке Яновскому. У него с Семеновым были какие-то строительные дела. То ли Сашка строил веранду на даче и звал Семенова на помощь, то ли они вместе где-то кому-то строили веранду. Сашка не отозвался. Я собрался с духом и позвонил Светке.
      Светка - подруга Арины, семеновской бывшей. Мы не то, чтобы дружили, а иногда созванивались. Светкин муж Андрей работал в "Ретвизане", и я, случалось, заходил к ним в гости потолковать о смартфонах и прочем актуальном железе. Чтобы отправиться верхом к бывшей супруге - нужно окончательно и бесповоротно умишком тронуться, но если это случилось - Арина, естественно, сразу позвонила Светке.
      При мысли, что рехнувшийся Семенов разъезжает по городу верхом на старой кляче, мне было здорово не по себе.
      Светка и Андрей ничего не знали, но Андрей дал мне номер второй симки Яновского. Оказалось, у него теперь двухсимочник. Но и это не помогло. Я тратил время, которое, возможно, уже было на вес золота.
      Видимо, то, что совершил Семенов, квалифицируется как угон транспортного средства. Или как мелкое хулиганство. В любом случае, чем скорее он вернет лошадь, тем больше надежды, что дело удастся спустить на тормозах.
      Лошадь, лошадь...
      И я запел:
      - Выглянул месяц и снова спрятался за облаками. На семь замков запирай вороного - выкраду вместе с замками...
      И даже не то чтобы запел, а забормотал, замурлыкал. И вдруг, после "замков" зазвучал проигрыш, которого в этой песне отродясь не бывало. Где-то что-то отозвалось на мой голос.
      И первая мысль была: ой, мамочки, лошадь вышла на связь!
      И от этого у меня в мозгах случилось просветление. Я понял, где мог оказаться Сулейман Семенов вместе с безымянной лошадью. На той даче, где он участвует в строительстве веранды. Там огород, всякая зелень, там может найтись и сарай. И Семенов с Сашкой, видя, кто звонит, не отзываются по общей для обоих причине. Что же это за причина-то?..
      Она может быть только одна: я знаю, где эта чертова дача. Или же они считают, что знаю.
      Сашка всегда был вменяем. Семенов, впрочем, тоже - ну, относительно вменяем, пока не стал Сулейманом. Они бы не потащились ради веранды невесть куда. Теоретически дача - не более чем в полусотне километров от города. Вот теперь я уже был на верном пути. Что они мне могли рассказать про веранду такого, чтобы я мог установить ее местонахождение?
      Я вытащил на экранчик смартфона карту и завис над ней. Дачных поселков у нас не так уж много. Я был в двух на Берладке. Дача - там, где вода, иначе она не имеет смысла. Пристраивать веранду нужно к старому зданию - если покупать новое, то такое выбрать, где она уже есть. Похоже, тот поселок, что за Сакраем, не подходит.
      Мосты! Сакрай - за рекой. Семенов безумен, но он не поедет на лошади через мост. Напротив - он будет пробираться закоулками и козьими тропами. Он ведь не хочет, чтобы все, способные держать смартфон, сфоткали его на мосту и тут же вывесили картинку в социальных сетях. Итак, район поисков сужается...
      Болдыревка? Похоже на то.
      И добраться туда несложно - ходит электричка.
      Точно! Семенов же говорил про электричку! Значит, эта окаянная дача с недостроенной верандой не более, чем в пяти километрах от станции Болдыревка.
      За то время, что я сидел в пельменной и на набережной, Семенов мог, обогнув промзону, выйти на старое шоссе и дотрюхать на лошади до дачи.
      - Эй, лошадь! - позвал я и пропел: - Выкраду вместе с замками!..
      Вроде бы я послал голос в сторону Болдыревки. Но безрезультатно. Пробовал звать Сулеймана, выпевая имя на разные лады. Ни намека на ответ.
      Уж не попал ли этот дуралей в беду?
      Семенов был обычным человеком, самым обычным, как и я. Но меня это раньше не раздражало, а он боролся с собой, пытаясь вскарабкаться на более высокую ступеньку. Не по служебной лестнице, нет, а стать чуть умнее, чуть образованнее. Проще всего оказалось нахвататься доморощенной эзотерики.
      И тут оказалось, что в беду попал я сам.
      - Миша! Мишка! - крикнули издали.
      И я обернулся.
      Это не была моя треклятая фирма, где мой долг пока что - быть временно исполняющим обязанности Михаила. Это была улица. Точнее, то место, где раньше был забор, отделявший улицу от двора.
      - Нет, - сказал я. - Михаила тут нет. Больше нет. И никогда не будет. Если пошло на принцип - я уволюсь. Буду мешки на пристани грузить, но Михаилом больше не буду. Слышишь, Влад? Ты - Влад и никогда больше не будешь Михаилом.
      И я запел то, чего отродясь не пел вслух: арию Роберта из "Иоланты".
      Я ее знал, конечно, она входила в малый джентльменский набор меломана, но чтобы петь? В моей жизни не было Матильды. И ни одна знакомая женщина не была хоть чуточку похожа на графиню Лотарингии. Ни одна не опьяняла и не жгла, как вино.
      Я всегда считал, что это правильно. Если живешь с женщиной - то дома должно быть чисто, в кастрюлях - вкусно, а в постели - взаимопонимание, чего еще-то надо.
      Михаил так считал!
      А Владислав желал Матильду.
      Он ее вдруг пожелал, и у Матильды были роскошные черные волоса. Отчего-то я увидел ее со спины. Просто вороное облако... так, где-то я недавно видел вороное облако...
      Я пел так, как отродясь не удавалось, я прямо чувствовал - сквозь меня проходят струны, и некто играет на этих струнах, и возникает пространство, похожее на море, а мой голос плавает и играет в этом море, балуется, ныряет в глубины, возносится на гребне волны.
      И я знал, что убью каждого, кто посмеет посягнуть на эти струны. Просто мощным усилием воли убью.
      Пока пел, понял - меня хотят лишить моей истинной сути, но это им не удастся. Кому? Я еще не знал.
      Но я уже понимал - на них, кто бы они ни были, нужно выйти и вступить с ними в бой так, как герцог Бургундии Роберт мог бы драться за черноглазую и пылкую Матильду.
      Я, Влад, не сдаюсь. Сдаться мог бы Михаил. Он не умел бороться ни за место под солнцем, ни за свою женщину. Да и мог ли он назвать этих женщин своими? Разве что в тот миг, когда в соединении достигал предела и разрядки.
      Если бы Маринка была женщиной Владислава - разве отпустил бы? На краю света отыскал бы. Или хоть собирался отыскать.
      И я понял - начинать нужно с Маринки.
      С Инги.
      Я, Влад - Влад! - сделал то, что должен был бы сделать более десяти лет назад. Я стал искать эту женщину всерьез. Тогда я в растерянности опустил руки. Ну, ушла - и ушла, ей виднее...
      Сейчас она мне была необходима куда больше, чем тогда.
      Как правильно сказал Семенов, женщины, желающие избавиться от своей свободы, вокруг маршируют поротно и побатальонно. Но и мужчина должен хоть что-то сделать, хоть узнать, где тот плац-парад, по которому они маршируют. Михаил знал, что рано или поздно женщина в его жизни все же появится, и никаких плац-парадов не искал. Ну, появилась же Аллочка, появилась Света... зачем напрягаться?..
      Тогда он терял взаимозаменяемых женщин. Сейчас я мог потерять себя.
      Динка-челеста. Оксана-виолончель. Рената... как же она все-таки звучала?.. Варган?.. Волынка?.. Чушь какая-то. Как вообще может звучать женщина в черном балахоне? Как похоронный духовой оркестр?
      Как звучала Инга, когда она была Маринкой?
      Это была простая и красивая мелодия для флейты. Очень простая и очень красивая.
      Нет, что-то другое. Флейта - иная женщина.
      Итак, я должен найти Ингу.
      Караулить, пока она опять выйдет с детьми на набережную, я не мог. Где-то же она жила, работала? Или не работала - малыш в коляске был еще маленьким, и если у нее все с деньгами в порядке - она сидит дома.
      Где жили и работали Динка, Оксана, Рената? Я это когда-либо знал?
      Динка жила в Савельевском переулке. Это я вспомнил. Но если она вышла замуж, то могла и переехать. Савельевский - в трех шагах. Какая же у нее была фамилия?
      Я прошелся по Савельевскому из конца в конец. Я думал: время меняет женщин, и Динка, возможно, стала рыжей; возможно, после родов поправилась; возможно, рыжая толстая Динка сейчас катит коляску по Манхэттену.
      Но в голове у меня звучала челеста - вариация из "Щелкунчика". Ее танцевала худенькая Динка с черной косой, обвитой вокруг головы. Да, именно такая у нее была коса - всем на зависть.
      Динка, которой, скорее всего, больше нет.
      Нравилась ли она мне? Ну, поглядывал на нее, поглядывал, чего греха таить. И понимал, что нельзя приставать к подружкам почти-что-жены. Понимал - да и не хотел ничего менять. Лень было что-то менять.
      Трата времени, сказал я себе. Поиски вчерашнего дня и пятого угла.
      И тут меня осенило - теща! У меня же была несостоявшаяся теща! И я даже помнил, где она жила.
      Как звучала теща? Ох, и не вспомнить... Кто ж к ней прислушивался-то?
      Они жила на углу Астаховской и Ганиного переулка. Собственно, и Маринка там жила, пока не переехала ко мне. И я пошел на поиски тещи, по дороге занимаясь арифметикой. Маринке-Инге сейчас вроде бы тридцать восемь. Теще, значит, шестьдесят или даже больше. Встречу на улице - не узнаю. Видел-то я ее всего раза два или три, пару раз говорил с ней по телефону.
      Как же она, ведьма старая, звучала?
      Как ее звали? Может, имя подскажет звучание? Или звучание должно подсказать имя?
      Может же быть такое, что каждому имени где-то там, в вышине, соответствует цепочка звуков?
      
      ***
      Р-раз, два, три-и-и-и!
      Режь!
      Режь!
      Тьфу, аж дрожью прошибло.
      Разрубили...
      Оказывается, можно резать втроем.
      Интересно, какая может быть у этого канала конфигурация?
      Конфигурация - в пятом измерении?
      Что-то же у него такое есть.
      Бедный дурак. Не хотел бы я быть на его месте.
      Подождем. Отломки канала должны растаять. Думаю, это быстро.
      Ну, кажется, справились, избыли беду.
      
      ***
      Как я вспоминал имя - ни в сказке сказать, ни пером описать. Начал с прихожей, где она встретила нас с Маринкой, была, вроде бы, в халате, сказала, что коробку с телевизором нужно внести и поставить вон там... во-о-он та-а-ам... вскрыть ножом... кухо-о-онным ножо-о-ом... Нож был тупой, даже скотч не брал... я вспомнил какой-то анекдот о тупых ножах... анекдот потащил за собой Семенова, который тогда коллекционировал дурацкие анекдоты... Семенов потащил за собой Леньку Петренко, умевшего их рассказывать... Ленька... Ленька вдруг зазвучал! И на эти звуки в голове что-то откликнулось.
      Лидия! Вот как ее звали! Лидия Сергеевна. Уже легче. Теперь - фамилия.
      Маринка до встречи со мной побывала замужем и сменила фамилию. Так что тещину я, выходит, никогда не знал.
      Я для очистки совести позвонил Сулейману Семенову и Сашке Яновскому. Сашка отозвался и сказал, что Семенов куда-то сгинул, договаривались созвониться насчет завершения веранды - а он, зараза, трубу не берет. Из чего Сашка сделал вывод, что завтрашний день у него свободен, и собрался в пять утра выезжать на рыбалку. Я попросил: если зараза все же объявится, сказать заразе: пусть вернет то, что взял, иначе будет плохо.
      Завершив разговор, я еще раз пропел на разные лады: Су-лей-ман, Су-лей-ман...
      Результат был нулевой. Я просто чувствовал, что мой голос упирается в какую-то стенку. Плюнув, я отправился на поиски Лидии Сергеевны. И я ее нашел.
      Сперва она не желала открывать дверь. Потом сжалилась.
      - Мариночка тут больше не живет, - сказала несостоявшаяся теща. - Она купила хорошую квартиру, четыре комнаты с лоджией.
      - Лидия Сергеевна, я к ней в гости не собираюсь. Мне просто нужно задать пару деловых вопросов. Очень деловых.
      - Насчет ее фирмы?
      - Да.
      - Телефон не дам, она не разрешила. Но, так и быть... Ищите в фейсбуке. Она там Инга Кальман.
      - Лидия Сергеевна, я ваш вечный должник.
      - Это я ваша должница. Если бы вы Мариночку не отпустили, она бы до сих пор с вами мыкалась. В однокомнатной! А теперь у нее фирма, детки, квартира хорошая, четыре комнаты с лоджией, машина...
      Мне стоило некоторого труда откланяться.
      Уже на лестнице я осознал: да, квартира, да, фирма, но старая вешалка ни слова не сказала о муже! Был бы статусный и богатый муж - похвасталась бы. Значит, Маринка-Инга, скорее всего, еще раз сходила замуж и развелась.
      Теперь нужно было двигаться в сторону дома. Но на душе было неспокойно. Я решил еще раз дойти до семеновского жилища - мало ли что.
      По дороге я названивал Семенову. Он не откликался. Страшно было подумать, куда он мог забраться с этой дурацкой лошадью!
      Наконец я оказался возле его дома и стал думу думать.
      Можно было пойти к нему домой и сидеть там, нервничая и успокаивая себя крепким и сладким чаем. Но я все время помнил, что Семенов - при лошади. Если он все же поедет ночевать домой, то наверх он скотину не потащит. И с него станется, приехав, отвести ее в сарай и там же устроиться на ночлег.
      В общем, я решил подождать еще немного возле его дома, точнее - гуляя поблизости от ворот. Это требовалось для безупречной чистоты совести: сделал все, что мог, и торчать тут до утра просто не имею права, есть же у человека обязанности перед собственным организмом?
      Восемь шагов направо и восемь шагов налево...
      - Мишка, привет! - окликнули меня. - Какими судьбами?
      Я повернулся - человек из прошлой жизни, знавший Михаила, заслужил хотя бы несколько вежливых слов. Но, увидев его, я даже обрадовался. Это был мой бывший однокурсник Норберт Романенко. Имечко было - не то что одна на весь город, а, наверно, даже одно на всю область. В школе парня наверняка звали Норкой и даже норным животным, за что и нарывались на крепкие кулаки. Романенко был невысок, плечист и, насколько я помнил, занимался в юности боксом.
      - О,привет! Ищу одного балбеса, - ответил я. - Вроде уже должен дома появиться. Трубку не берет, дверь не открывает, наверно, вот-вот появится.
      - Он тут, что ли, живет?
      - Вот в этой подворотне.
      Я имел в виду ворота, ведущие во двор, где в самой глубине стояло пятиэтажное здание дореволюционной постройки.
      - И что, так и будешь тут шагать взад-вперед?
      - Во дворе лавочка есть, - неуверенно сказал я.
      - Лавочка! Вот что - идем со мной в "Сонату"! Угощаю!
      Кафе "Соната" было у нас из самых древних, его еще, поди, при Брежневе открыли. А имя дали со значением - предполагалось, что там будут не наливать, а устраивать музыкальные вечера. Может, с самого начала и устраивали, но сейчас "Соната" превратилась в ночной бар, а почему сохранили старое название - понятия не имею.
      - Да как-то неловко... - пробормотал я. Очень не хотелось тратить деньги в этом сомнительном заведении, а не тратить тоже нельзя - Норберт мне не брат и не сват, угощать меня не обязан.
      - Не дребезди, Миха. Если я пойду туда один, то нажрусь в хлам, и девки мне кошелек облегчат. А с тобой - выпью, но в меру. Это такая благотворительность с твоей стороны, понял?
      "Соната" была в угловом доме, вход как раз с угла, окна - на обе стороны, и если удачно сесть, семеновская подворотня отлично просматривается...
      - Ладно, - сказал я. - Только без роскоши.
      - Не могу пить дешевое пойло, возьму приличное.
      Романенко как-то слишком старательно показывал свое благосостояние. Ну что, одет прилично, рожа гладкая, может, даже джип на той стороне улицы - его собственность. Да не все ли мне равно? У меня голова другим занята, у меня в голове - Семенов и лошадь.
      - Что-то случилось? - вежливо спросил я.
      - Случилось... Тут один человечек бывает, надо бы с ним пересечься. Ну, пошли, что ли?
      Я подумал - уж лучше сидеть в "Сонате", чем во дворе на лавочке.
      Это был третьеразрядный бар с интимным полумраком, хотя спиртное предлагалось качественное. Но его почти никто не брал - тут пили пиво или "отвертку". Под потолком крутился зеркальный шар, и мельтешение разноцветных бликов наводило на мысли о заводской дискотеке. Музыка тут была гнусная. Плавал дым, причем не только табачный - кто-то в дальнем углу баловался травкой.
      Мы сели на высокие табуреты возле зеркальной стойки.
      Публика собралась, как я понял, постоянная, многие через весь бар выкликали Васек, Наташек, Шуриков. В отдельном закутке сидела девичья компания.
      Я то в окно поглядывал, ожидая Семенова, то на девчонок. Вид у них был, как говорит Стасов, инфернальный. Он так и о пьяном стороже дяде Русике может сказать, и о заглючившем компе. Но к девчонкам слово как-то больше подходило. Мрачные и высокомерные ведьмочки...
      Ну да. Косматые и в черном.
      Одна медленно встала и пошла через весь бар - знакомых навестить, что ли. Прошла мимо, я невольно посмотрел вслед и обалдел.
      Какие у нее были ноги!
      Такие природа создает раз в двадцать лет, не чаще. Длинные, стройные, изящные, с тонкой щиколоткой, узким коленом! И не тощие! Идеальные. Я таких раньше не встречал.
      Норберт проследил мой взгляд и ухмыльнулся.
      - Что это за цыпочка? И что она здесь делает? - спросил я.
      Имел в виду: что такие ножки могут делать в таком поганом шалмане, если им место - в Париже, на показе какого-нибудь Армани, или как их там зовут.
      - А, эта... - он хмыкнул. - Это Ноги. Оттягивается она тут. Ищет свое счастье.
      - Ноги? - переспросил я. Вроде бы там имелся весь комплект деталей.
      - Да, ее так зовут. Ты приглядись.
      - Ножки классные, не к чему придраться. Странно, - сказал я. - С такими ногами промышлять в дешевом шалмане...
      - А куда ей еще деваться?
      - Ну, хотя бы замуж выйти, желающие найдутся.
      - Вот как раз замуж ее и не возьмут. Никогда! - веско сказал он.
      - Почему?
      - Потому что - Ноги. Ноги! Чеши к нам! У нас наливают!
      Девица подошла.
      - Привет, Романенко,- сказала она. - Что тут у тебя?
      - Сейчас возьмем тебе шампусик. Садись!
      Ноги села на высокий табурет и так разместила точеные коленки, что они оказались как раз под моей рукой. Но хвататься я не стал - девочки из шалманов способны так наградить, что замаешься по врачам бегать.
      Вблизи она, впрочем, оказалась вполне и вполне. Бывают такие счастливые девчонки - сами тоненькие, а мордочки кругленькие. И пухлые губки, кажется, свои, а не произведение хирургического искусства. И длинные волосы, очень светлые, которых не касалась рука парикмахера.
      Похоже, ей сегодня уже наливали и шампусик, и что-то еще.
      - Ноги, расскажи про своего бывшего, а? - попросил Норберт. - Как он, не появлялся?
      - Да чтоб он сдох, козел!
      - Наша Ноги была замужем за козлом, - объяснил Норберт. - Но теперь она свободна, как морской ветер. Эй!
      Щелчком пальцев Норберт подозвал бармена. Тот явно знал вкусы Ноги, потому что, не дожидаясь заказа, потянулся к шампанской бутылке.
      Она очень красиво взяла фужер. Вот что у Ноги имелось - так это грация.
      - За то, чтобы он сдох! - сказала Ноги и отпила примерно половину.
      - Наша Ноги пьет только за козлиные похороны, - объяснил Норберт.
      - Что ж она за такого вышла? - спросил я.
      - Тсс...
      Это "тсс" было почти беззвучным, и движение пальца к губам - едва намеченным.
      Дальше была обычная ахинея - Норберт расхваливал прекрасную Ноги, как будто хотел навязать мне ее на шею, я подыгрывал, но на самом деле сопротивлялся: такая девка мне не по карману, да она и выше меня на полголовы, для меня это неприемлемо. Потом ее позвали какие-то знакомые, и она нас покинула.
      Ушла походкой манекенщицы, да еще бедрами зазывно покачивала.
      - Такие ноги одни на весь город, - сказал Норберт. - Но в голове у девочки ветер окурки гоняет. До сих пор. Замуж она в нашем городе не выйдет, а в другом городе, если приедет, сразу ее на панель определят. Это она все-таки понимает.
      - Она где-то работает?
      - Сидит у родителей на шее. С куриными мозгами найти работу - проблема. Торговать на улице овощами она не пойдет.
      - А одета прилично...
      - Донашивает прежние тряпки, которые ей еще козел дарил. Тряпки она первым делом утащила...
      - Откуда?
      - Из дома, где они жили.
      - Чем же она козлу не угодила?
      Норберт тихо засмеялся и сразу помрачнел.
      - Сперва-то угодила... Старый дурак увидел эти ножки и умишком повредился. Ей подружки объяснили - такого нужно брать, не раздумывая. А подружки - клейма ставить негде. Вообще-то они ей правильно советовали. С ее куриными мозгами главное - найти ходячий кошелек. Ему казалось, что с ней можно договориться... А Ноги - она и есть Ноги! И ничего больше.
      Я хотел спросить, что там у нее вышло с козлом, но постеснялся показать, что мне это интересно. Собирать сплетни - совсем не мужское занятие.
      Меня больше интересовало другое.
      - Кто ее назвал Ноги?
      - А как ее еще называть?
      Норберт, видимо, был прав.
      - Но кто-то же был первым?
      - Когда я с ней познакомился, она уже была Ноги. А было это, это было... Три года назад! Как раз перед тем, как Гринман ее выгнал.
      - И что, он тоже называл ее Ноги?
      - Конечно!
      Норберт все время прикладывался к фужеру, куда бармен подливал дорогой коньяк. Я такие только на витринах видел, да и вообще мы с Семеновым, если случалось подходящее настроение, покупали бутылку приличной водки. Это нас вполне устраивало, особенно под хорошую закусь. А хорошая - это мясная нарезка, "оливье", пара горячих котлет, без всякого картофельного пюре, обязательно соленые огурчики. Мы все это брали в "Корзинке".
      Конечно, и я понемногу отпивал из своего фужера. Но - совсем понемногу: ну что это за закуска - соленые орешки?
      - Бедная девчонка... - пробормотал я.
      - Сама виновата.
      Я привстал, чтобы высмотреть ее в полумраке. Она опять сидела с подружками, нога на ногу, выставив напоказ свой главный товар. Но никто над ней не склонялся, в вырез платьица не заглядывал. Видно, эти ножки уже всем тут примелькались.
      - Если по уму - ей уезжать надо.
      - Без родителей эта дура пропадет. Она же ни хрена не умеет, только ножки раздвигать. Гринман - идиот. Вокруг него такие дамы круги нарезали! А ему подавай Ноги! Вот и попался... Мы все боялись, что он в петлю полезет.
      Из-за чего бы лезть в петлю богатому козлу Гринману, подумал я, изменила она ему, что ли?
      - Но ведь не полез же...
      - Да, но с инсультом в больницу попал. Хорошо еще, что инсультом отделался. И что теперь с ним будет - совершенно непонятно. Коз-з-зел! Ему бы на Миланке тогда жениться! Миланка бы не хуже дите родила, и мамкой бы стала хорошей, и не было бы всего этого... Но Миланке - тридцатник, а Ноги тогда было девятнадцать, вопросы есть?
      - А Гринману?
      - Когда он попался, было то ли пятьдесят восемь, то ли пятьдесят девять. Мальчик! Юное создание! Во-от с таким брюхом!
      И тут до меня дошло: старый козел Гринман на самом деле - владелец сети "Корзинка" Гринман! Пузо там действительно конкретное.
      Что-то, связанное с этим человеком, хранилось в памяти, что-то совсем нехорошее.
      И вдруг я вспомнил.
      Молодая жена родила Гринману сына. Можно сказать, наследника империи. Как вышло, что это вообще его первый ребенок, я не знал. В такие годы вообще-то положено внуков нянчить, а он стал молодым папашей. Говорили - совершенно сумасшедшим папашей.
      Потом все газеты и новостные порталы сообщили кошмарное. Супруга Гринмана, которой он подарил прекрасную машину, взяла с собой ребенка и поехала шопиться. Естественно, в самый дорогой торговый центр. Ей была нужна какая-то ерунда, и она, оставив в машине спящего ребенка, побежала тратить деньги. На минутку забежала. А дело было в июле.
      Там ее угораздило встретить одноклассниц, они забурились в ресторанчик и потеряли счет времени. Из ресторанчика Ноги извлекала полиция.
      Эта дура бросила машину на солнцепеке. Когда добрые люди заметили, что в креслице сидит потерявший от жары сознание ребенок, они разбили окно и вытащили дите. Да только было поздно.
      От такого, пожалуй, не только инсульт, но и полное безумие случится.
      Гринмана можно было понять...
      - И что? - спросил я. - Он выгнал Ноги и женился на Миланке?
      - Он живет с Миланкой, но у них пока ничего не получается. А Ноги от него полгода пряталась. Все думали - он ее убьет. Ей же ни в чем отказа не было, лишь бы занималась ребенком. Но это же Ноги! Вон, гляди, опять с подружками...
      - С теми же самыми?
      - Мало ли в городе дур? Смысл жизни у нее - не мужики, не тряпки, а - тусоваться с подружками! Я помню, как они в "Пирамиду" бегали, четыре девки, все - в черном, и раскрашены под двухнедельных покойников. В третьем часу ночи вдруг увидишь, как эти четыре морды на тебя из угла таращатся, навеки заикой станешь.
      - Жалко дурочку.
      - Дурочку? Дурищу!
      И дальше Норберт погнал не то что волну, не то что мутный вал, а целое цунами на весь бабский пол. Потом к нам подошел какой-то его приятель, видимо, тот, кого ждали. Норберт как-то сразу протрезвел, и они стали объясняться загадочными намеками. Я понял, что при мне они не могут говорить о своих делах прямо, поблагодарил за компанию и сбежал.
      
      ***
      А в самом деле - чья это работа?
      Сделано отлично, очень грамотно сделано.
      Слово крепко и лепко...
      Имя прилеплено в пубертатный период, у девочки остались девочкины мозги.
      Раньше, раньше...
      А раньше - разве можно?
      Но за что?
      Мало ли за что. Может, ее имя просто кому-то понадобилось.
      А ведь и правда! Имя-то редкое!
      Но - кто?
      Тихо! Тихо!
      А-а, ты думаешь?..
      Тихо.
      Я выхожу из канала.
      Боишься?
      Да.
      Коллеги, это очень злая шутка.
      Я тоже выхожу из канала.
      Спокойной ночи.
      Думаешь - он?
      Это не наше дело.
      
      ***
      Семенов на звонки не отвечал.
      Я подумал, что проворонил его, минут пять колотился в дверь - в надежде, что он либо в сортире, либо свалился в кресло и задремал. Но его где-то носила нелегкая, а торчать на лестнице до утра я не желал.
      По дороге домой я думал про Ноги - как будто мне Семенова было мало...
      Я думал: бедная дурища, тот редкий случай, когда требовался богатый дядька, которому начхать на ее куриные мозги, были бы ножки, и вот она ему попалась, но куриные мозги все же подвели. И теперь она еще несколько лет будет околачиваться по ночным клубам, тратить деньги на билеты, и в конце концов пойдет по рукам. Ей будут свистеть вслед и кричать: "Эй, Ноги!" И она побежит на свист. Тьфу!
      Дома я понял, что коньяк меня не взбодрил и не усыпил. Требовалось снотворное. А в таких случаях очень помогает ленивый серфинг по инету. Там столько унылой ахинеи, что того и гляди - заснешь рожей в клавиатуру.
      Семенов нашелся, когда я уже, зевая, выискивал в фейсбуке Ингу Кальман.
      - Миш, я тут, кажется, влип... - жалобно сказал он.
      - Ты где?
      - Не знаю...
      - А как ты туда попал?
      - Не знаю... Я, наверно, сошел с ума.
      - По тебе давно Афанасьевские Горки плачут.
      - Миш, она тут ходит рядом, то есть пасется...
      - Лошадь?
      - Ну да! Она меня сюда завезла, я еле с нее слез, ноги - как не мои.
      - Так ты все это время ехал на лошади?
      - Да.
      - И тебе совсем не было интересно, куда она тебя везет?
      - Я ж говорю - у меня в голове было помутнение! Теперь вот прошло - и что делать?
      - Садись на эту чертову лошадь и поезжай обратно.
      - Не могу!
      - Почему?
      - Я ее боюсь.
      Семенов больше не был Сулейманом.
      Но я был Владиславом! И отказываться от себя - не желал.
      - Так, Семенов. Ехал ты, как тот челн по воле волн. Может, вспомнишь, что ты видел по дороге?
      - Автозаправку. Автобусную остановку. Еще остановку. Понимаешь, я об этом совершенно не думал!
      - А сейчас что видишь?
      - Дерево. За ним - дорога. Такая, не асфальтированная. Еще вижу поле.
      - Что за поле?
      - А фиг его знает. Кусты какие-то рядами торчат.
      - Картофельное, что ли?
      Я чуть было не заставил этого безнадежного горожанина руками выкопать куст и посмотреть, что там под ним хорошего. Но картофельных полей в окрестностях хватает. Других ориентиров он не увидел. С какой стороны к этому полю подъехал - уже не понимает...
      Ночевать под кустом картошки не желает!
      - Стоп! У тебя есть мобильный интернет?
      Я на секунду поверил, что у Семенова в смартфоне есть карта нашей местности, и он может определить точку, в которой находится, хотя бы приблизительно. Но он сэкономил и взял тариф без мобильного интернета. Тут-то я и понял, что дело плохо.
      - Выходи на дорогу и иди в любую сторону! Иди, пока ноги несут! - приказал я. В конце концов, у нас не сибирская тайга, если есть дорога - она куда-то ведет.
      - А с лошадью что делать?
      - Оставь ее в покое! Пусть пасется. А смартфон переведи в "режим полета", чтобы зря батарею не расходовать.
      Отправив Семенова в пешее путешествие, я снова стал искать Ингу Кальман. Откуда взялась фамилия - понятно, каким-то образом имя связано с мелодией из оперетты Кальмана, но вот с которой?
      И вот она появилась, только латинскими буквами - Inga Calman. Теперь нужно было написать ей послание. А что писать? "Твой бывший, козел редкостный, приглашает тебя на свидание"?
      Наконец я сформулировал: "Инга, надо встретиться. Твой бывший Михаил". И пусть понимает, как хочет: то ли "твой бывший", то ли "бывший Михаил". И прибавил свой телефонный номер.
      Потом я, поскольку спать перехотелось, пошел на кухню готовить ужин. Есть такое блюдо - "крестьянский завтрак", вот его я и сварганил. Самое что ни есть мужское блюдо. Теперь в "Корзинке" можно купить вареную картошку, сало и яйца в холодильнике всегда живут, остальное - в зависимости от того, что не представляет самостоятельной ценности. Осталась одинокая сосиска, осталась горбушка колбасы, жареная куриная нога почему-то осталась в самой глубине - туда их, порубить и на сковородку! Жареный лук тоже будет кстати. Предвкушая блаженство, я напевал явно кальмановскую мелодию. Хотя на самом деле мне больше по душе Оффенбах.
      И она позвонила! Невзирая на поздний час!
      Я ей объяснил: это не телефонный разговор, приглашаю в кафе. Она немного поупрямилась и согласилась.
      Я отпраздновал победу, сожрав целую сковородку "крестьянского завтрака". Потом вспомнил про Семенова. Друг все-таки - нужно хоть морально поддержать. Позвонил ему - а он действительно переключился в "режим полета", и где его искать - неизвестно.
      - Сулейман, Сулейман, улыбнитесь... - пропел я. На сей раз новое семеновское имя вписалось в музыку Дунаевского. Ответа не получил. Какой-то вражина словно разрезал ниточку, соединявшую Семенова с именем. А ведь оно явно вытащило из корней семеновского генеалогического древа узкоглазого предка в кольчуге поверх полосатого халата и в чалме, намотанной на островерхий шлем.
      Не попробовать ли еще раз? С Дунаевским?
      - Николай, Николай, улыбнитесь...
      Нет, не то.
      - Леонид, Леонид, улыбнитесь...
      Чушь какая-то.
      И тут словно бы кто у меня в голове пропел басом: "Христофор, Христофор, улыбнитесь!"
      Я обалдел и, как тогда, стала задавать мирозданию вопросы: что за Христофор, почему вдруг Христофор, откуда он вообще взялся? При этом я понимал, что имя - прямое попадание.
      Христофор Семенов? В этом что-то есть!
      - Христофор, Христофор, улыбнитесь, ведь улыбка - это флаг корабля, - напевал я. Одновременно я стелил постель и пытался прозвониться к Семенову, но "режим полета" отгородил его от меня прочнее каменной стены.
      Семенов нашелся во втором часу ночи.
      - Миш, ради всего святого, где я?!
      - Семенов, за это время ты мог дойти пешком из любого захолустья по крайней мере до шоссе. А по шоссе бегают машины...
      - Нет здесь никаких машин!
      - А что там есть? Ты в лес, что ли, забрел?
      - Вода тут есть.
      - Ну вот, уже кое-что! - обрадовался я. Если этот чудак выбрел к Тулице, то он спасен - где-то на берегу должен быть садовый кооператив. Тулица - речушка маленькая, узкая, вряд ли Семенов дошел до ее истоков. Я даже примерно представил себе, куда его занесло.
      - Семенов, пройди вниз по течению, там должен быть поселок. Постучи в любую калитку, остальное сделают собаки. Они разбудят хозяев...
      - Я миновал поселок...
      - Как это - миновал?!
      - Меня мимо пронесло.
      - Не понял! - заорал я.
      - Пронесло, говорю. Тут течение сильное.
      - Ты что, плывешь по Тулице?
      - Плыву... В лодке!
      К реке-то он вышел и поселок вдали увидел, там в некоторых окнах еще горел свет. Но Семенов случайно нашел маленькую бухточку, в которой были мостки, а к мосткам - привязана лодка. Он сел в эту лодку, отвязал ее и поплыл по течению. Почему и зачем - объяснить не мог. Просто понял, что именно это ему сейчас необходимо.
      - Ты поплыл на поиски Америки... - пробормотал я. - Этого еще недоставало...
      Теоретически из Тулицы очень сложным путем можно попасть в Волгу, через Волго-Дон - в Черное море, далее - Средиземное, Атлантика, и вот она - Америка. Но что-то мне подсказывало, что плаванье Христофора Семенова продлится недолго. Если даже он заснет в лодке - то проснется уже в цивилизованных водах, где шастает всякий речной транспорт. Главное - чтобы во мраке он не столкнулся с баржей.
      Но могло ли быть такое чудо, что один из дальних предков Семенова - Христофор Колумб? Чисто математически - почему бы нет? Где-то я читал, что за пятьсот лет сменяется двадцать поколений, и у человека набирается миллион предков... Мало ли где нашкодил Колумб?
      Из чего вытекает другой вопрос: мог ли быть у меня предок по имени Владислав, имевший профессию "оперный дирижер"? Я о таком предке не знал, родители у меня - люди простые, Баха от Легара не отличили бы. Деды с бабками... хм... а есть еще и прадеды...
      Оказалось - портрет Колумба хранится в моей памяти. Широкое лицо - а у Семенова узкое. Седой, прическа - как у нашей бывшей бухгалтерши Шершовой, такие прически носят совсем уж безнадежные тетки. Глаза - широко распахнутые, а Семенов щурится. Ну, ничего общего!
      Но он стал Христофором...
      Ну да, он же все время норовил открыть какую-нибудь Америку!
      Я сделал то, что мог: позвонил в полицию, сказал, что пьяный идиот угнал лодку, и если утром на берегу найдут утопленника - это будет очень плохо. По-моему, меня самого приняли за пьяного идиота.
      Спокойно спать я не мог - мне мерещился Семенов в полном соответствии со стихами Пушкина: "Безобразно труп ужасный посинел и весь распух..." А под утро он явился совсем жутко: "И в распухнувшее тело раки черные впились..."
      В шесть утра я полез в интернет - искать городские новости. Правду о Семенове узнал только в девять. Его выловила речная полиция, причем он не желал покидать лодку. Выволокли силой - а как иначе они могли поступить с Христофором, который без весел держит курс на Америку. Правда, на Афанасьевские Горки его не отвезли - просто обругали и отпустили.
      Только тогда мне удалось до него дозвониться.
      - Семенов, ты где? - спросил я.
      - На набережной.
      - Домой иди. Я сейчас к тебе приеду.
      - Ага...
      И дальше были какие-то неразборчивые слова, возможно, на испанском.
      Я помчался к нему, но дома его не оказалось. Если он сидит на набережной, то там к нему может прицепиться конский поводырь. Поводырь не знает, что это уже не Сулейман, а Христофор. Ох, что будет...
      Делать нечего - я отправился на набережную. Там в воскресное утро уже бурлила жизнь. Главным образом на детских площадках. Шел я очень осторожно, чтобы вовремя смыться от конского поводыря. Семенова не было. Я даже напевал тихонько: "Христофор, Христофор, улыбнитесь..." Никакого результата.
      И тут подал голос мой смартфон. Номер был незнакомый.
      - На проводе, - буркнул я.
      - Лейтенант Максимов, речная полиция. Это ведь вы ночью звонили насчет гражданина, который спьяну или по дури угнал лодку без весел?
      - Я звонил.
      - Ребята его отпустили, а он сейчас попытался угнать речной трамвайчик.
      - Что?..
      - Мы его с трамвайчика хотели снять, но он закрылся в рубке и гонит вниз по течению. Кто он, откуда взялся - не знаем. А вы знаете?
      - Я-то знаю.
      Конечно, нехорошо закладывать Семенова, да еще речной полиции. Но объяснять лейтенанту Максимову, что трамвайчик угнан Христофором, я не мог. А если не снять Семенова с судна - он может натворить дел. До Америки не добежит, но влетит в старый канал и застрянет в шлюзе...
      - И кто он? Почему в таком неадеквате?
      - Это с ним бывает. Иногда ему вдруг почудится, что он не Валентин Семенов, а, скажем...
      И тут в голове у меня прозвучало уж вовсе неожиданное имя - Тамерлан.
      - Т-т-та-мер-лан... - еле выговорил я.
      - Ясно. С Афанасьевских Горок сбежал.
      - Д-да... Послушайте, его нужно как-то снять с трамвайчика! Я могу попробовать! Мы с детства кореша! Он меня послушает!
      Через четверть часа за мной пришел полицейский катер. А еще минут через двадцать я увидел это несчастное плавсредство. Семенов, не вписавшись в речную излучину, посадил его на мель. И это еще было большой удачей!
      Мне помогли забраться на борт, и я с воплями: "Семенов! Семенов!" пошел искать этого Христофора. Нашел я его на задней палубе посудины. Там он тосковал о несбыточном.
      - Твое счастье, если тебя всего лишь признают психом, - сказал я, а на душе кошки скребли: ведь главным виновником был совсем не он...
      Семенов ответил что-то по-испански.
      Но он меня узнал и даже позволил спустить себя в катер. Потом нас высадили в дальнем конце набережной, у Старой Пристани, и очень попросили меня доставить пациента на Афанасьевские Горки. Я горячо обещал. Тем временем уже пришла пора собираться на встречу с Маринкой-Ингой.
      Я уже тогда, когда она сбежала, много думал: что я делал не так? И одно "не так" было на поверхности: я перестал дарить ей цветы. Я и в начале-то наших отношений этим не увлекался, и потом плохо понимал, зачем вообще цветы в отношениях мужчины и женщины. Но, раз так надо, - пожалуйста! Я пошел на цветочный базарчик и купил целую корзинку всяких разноцветных растений, причем я даже их названий не знал. Семенова я потащил с собой, чтобы он еще чего-нибудь не натворил. Имя "Христофор" сделало его угонщиком плавсредств, другое имя, "Тамерлан", тоже ему должно было подойти, если правильно спеть, но чего ожидать от Тамерлана Семенова?
      
      ***
      Кто имел дело с испанскими каналами?
      По всей сети - кто имел дело с испанскими каналами?
      Они, черт бы их побрал, сильные.
      Собираю тройку, собираю тройку.
      Надо решать проблему, пока этот канал не окреп.
      Ох, что будет наверху...
      По всей сети - кто имел дело с испанскими каналами? Сanales españoles!
      Передаю по сети - сanales españoles!
      Buenas tardes, ¿qué pasa?
      Вот влипли...
      
      ***
      Маринка-Инга назначила встречу в кафе "Монте-Кристо". Кафе не из дешевых - это я сразу понял, когда только подходил к нему, влача за собой Семенова. Делать нечего - я втащил его туда, усадил в углу и заказал ему полноценный обед, да еще с бутылкой испанского вина.
      - Испанского, Семенов!
      - Си.
      Он меня понимал, но говорить по-русски принципиально отказывался.
      Кафе подхватило новую моду - там на подоконниках лежали старые книги и журналы. Я страшно обрадовался, обнаружив среди этой рухляди атлас мира 1964 года издания, и сразу принес его Семенову: пусть мысленно плавает по океанам.
      А потом пришла Маринка-Инга.
      - Как ты меня нашел? - первым делом спросила она.
      - Интуиция. Что будешь?
      Оказалось - ее здесь знают и без заказа приносят фирменный кофе с фирменными же печенюшками. Я предложил вина, она отказалась.
      - Ма... Инга, я тоже хочу поменять имя, - соврал я. - Посмотрел на тебя и понял - это работает. Как ты это сделала?
      Она с интересом посмотрела на меня.
      - Сделать можно, только это денег стоит.
      - Пусть стоит. Я зашел в тупик. Живу, как, как... как насекомое. А хочется побыть человеком. Если это как-то связано с именем - я готов!
      - Ну, я прямо не знаю... Думаешь, тебе поможет?..
      Думаю, что ты - та еще ехидна. Но держусь.
      - Надеюсь, что поможет.
      Она еще немножко покочевряжилась. Почему бы и нет? Женщина, которая в почти сорок выглядит на двадцать с небольшим, прекрасно одетая, выложившая на столик айфон последней модели, имеет моральное право покочевряжиться.
      Наконец она заговорила по-человечески.
      - Знаешь, есть такая наука - ономастика.
      - Впервые слышу.
      - Это наука об именах. Не только о человеческих. Все на свете имеет имя. Река, город, село... Ну вот, ономастика, и есть специалисты по правильному подбору имени. Так я стала Ингой - это прямое попадание. Имя - как на меня шили. Мне его подобрал мастер, и сразу жизнь стала налаживаться. Тот самый, который потом отдал мое старое имя Элеоноре.
      -И кому-то еще помогло?
      - Да, помогло. И очень даже. К мастеру привели человека. Прежнее имя было - Сергей. Пил без просыпу. Чего с ним только не делали - все без толку. Мастер подумал, составил гороскоп и назвал его Юрием. И как отрезало! Он теперь у нас работает, а на спиртное даже смотреть не может.
      - Здорово! А еще случаи?
      - Был такой Савелий. О чем только родители думали, когда его так назвали? Маленький толстенький Савелий. Его из петли вынули - несчастная любовь. Теперь он у нас Аркадий. Похудел, на пять сантиметров вытянулся, и все у него в порядке.
      - А я могу попасть к этому мастеру?
      - Я с ним поговорю. Вообще сразу предупреждаю - мы, кто с новыми именами, за каждого приведенного клиента имеем свой процент.
      - Это правильно. В самом деле, очень удачное имя - Инга. Ин-н-н-н-га...
      Я это имя пропел. Всего две ноты, но явно не те. Моя бывшая поморщилась.
      Семенов в это время плавал пальцем по океанам и, кажется, был доволен.
      Мы с Ингой еще поговорили, вспомнили общих знакомых, и расстались не то чтобы друзьями, даже не то чтобы приятелями, а вроде как просто знакомыми, которые не имеют друг к другу никаких претензий. И я пошел вылавливать Семенова из океанов.
      
      ***
      Редкая удача!
      Да, это он. Самоучка несчастный!
      Надо придумать, как его парализовать, пока он еще кого-нибудь не подключил.
      Он, к счастью, еще не понял, как это происходит.
      Рожки - сами по себе, а мозги - сами по себе...
      Главное - чтобы нам не перекрыли подключение. ТАМ - могут.
      А что - ТАМ? Как ОНО действует? ОНО что - оглохло? Отчего позволило подключиться совершенно постороннему человеку?
      Тихо, тихо.
      Скоро это кончится.
      
      ***
      Он все-таки стал Тамерланом!
      Бывает же такая чушь - вдруг привяжется простейшая мелодия, десять звуков, и хоть головой об стенку бейся - никак от тебя не отцепится. Ну вот сколько гениальности в этой песенке про капитана: "Капитан, капитан, улыбнитесь"? Да никакой гениальности в этой фразе нет. Она там и не нужна.
      Сперва у меня улыбался Сулейман. Потом Христофор. Тамерлан-то откуда взялся? Как он в мою голову попал?
      Не было там никакого Тамерлана!
      Я вообще не любитель всей этой древней истории. Я даже смутно представляю себе, в каком веке была Куликовская битва. Для меня история начинается где-то в шестнадцатом веке, с лютни Франческо да Милано. И то - эта лютня плавает в безвоздушном пространстве, вне своего обычного мира, плавает и звучит.
      Я сам не понимаю, как вышло, что я беззвучно запел про Тамерлана.
      Наверно, простенькая мелодия, десять нот, имела что-то вроде античной вазы в голове у Семенова. Такой вазы, что ставили в античных театрах для акустики. Она прозвучала - а в Семенове родилось эхо. Какое-то время Тамерлан конфликтовал с Христофором и победил. Христофор покинул поле боя. Это случилось, пока я разговаривал с Маринкой-Ингой.
      В общем, Семенов от меня сбежал.
      Если бы он был Христофором - он бы берег старый атлас мира, как зеницу ока. Это же - та карта, что необходима Колумбу. А он запустил атласом в троллейбус, лихо свистнул в четыре пальца и умчался вприпрыжку, как ворона. При этом он отчего-то прихрамывал. А я смотрел на него в полном обалдении.
      Я даже представить не мог, куда его понесет нелегкая. И, честно говоря, был на него порядком зол - ну, как можно быть настолько внушаемым?!?
      Решив, что угонять лошадей и плавсредства он сегодня больше не будет, я пошел в "Корзинку" - затовариться на неделю.
      Гринмановские "Корзинки" стояли обычно на перекрестках, и несознательный народ часто перебегал туда по диагонали. Вот и сейчас - целая стайка баб устремилась на желтый свет. Но все неслись к "Корзинке", а одна приняла вправо - к троллейбусной остановке. Я же как раз миновал остановку и, как добропорядочный обыватель, двигался к переходу и к светофору.
      Эта ворона не заметила, что из-за угла выруливает серая "мазда". И "мазда" была в своем праве - тут ей как раз был разрешен правый поворот.
      У меня однажды было такое - бестолковая клуша с мешком на колесиках устремилась прямо под колеса моей "белочки". На той стороне улицы сидели в ряд бабки, торговали луком и петрушкой, так она из-за пучка лука чуть на тот свет не отправилась. До перекрестка же было - метров двадцать, не больше. Как я ухитрился вывернуть влево и не столкнуться на встречке с автокраном - по сей день не понимаю. Водитель автокрана и я - мы оба, выскочив, так изматерили дуру, что у нее, кажется, ноги отнялись - стояла столбом и слушала наши рулады.
      Я успел схватить женщину за руку и буквально выдернул из-под "мазды". При этом она упала, уронив сумочку и букет, потеряв очки. Но поднимать ее я не собирался.
      "Мазда" остановилась, водитель выглянул.
      - Ну, спас ты меня! - воскликнул он. - Куда тебя отвезти?
      - Да я в "Корзинку" шел. Ходят же такие дуры...
      - Да уж. Ну, дай те Бог здоровья!
      - И тебе!
      Женщина сидела на краю тротуара и шарила вокруг узкой ладошкой. Я понял - ищет очки. А очки были совсем диковинные, со сложными толстыми линзами. Я вздохнул, поднял их и протянул женщине.
      Она была невысокая, худенькая, черноволосая, причем волос бы хватило на двух, а то и на трех обычных девиц.
      Динка-челеста?..
      Нет. Динку я бы узнал. Да она, пожалуй, и старше этой дурехи. Но сходство, какое-то звучащее сходство, если предположить, что сходство имеет тембр...
      Надев очки, женщина поднялась очень легко и быстро, подхватила с тротуара цветы точным и даже изящным движением. Конечно, очки ее портили, но если отвлечься от этих жутких линз...
      - Куда это вы так спешили? - спросил я.
      - На кладбище.
      - О Господи!..
      - То есть, я не под машину бросалась! - воскликнула женщина. - Я - к троллейбусу... Просто сегодня - день рождения нашего учителя. Мы договорились там встретиться, чтобы помянуть. Он летом погиб... все это было так глупо...
      - Троллейбус ушел.
      Он действительно ушел минуты две назад. А по воскресеньям они в том направлении ходят редко. Теперь стало ясно, почему эта женщина так спешила.
      Опаздывала на свидание с покойником!
      Еще немного - и попала бы прямиком в объятия к этому покойнику!
      - Надо вызвать такси, - решила она. - Я дура, нужно было сразу договариваться и ехать всем вместе на такси.
      - И что вы скажете? Потребуете, чтобы вас забрали с перекрестка возле "Корзинки"? - спросил я. - Нужен ориентир. Вон вроде кафешка. У нее есть адрес. Давайте-ка я вас провожу до кафешки.
      Эта женщина была малость не в себе. Вроде даже не успела испугаться, когда я выдернул ее чуть ли не из-под колес... Но что-то ее сильно беспокоило.
      - Не стоит, со мной все в порядке, - ответила она и расплакалась.
      Ее дрожащий голос был мне знаком. Есть голоса, в который звучит не передаваемая нотами мелодия, этот как раз был такой. Оставить женщину на тротуаре, рыдающую взахлеб, я не мог. И потому, взяв под локоток, я отвел ее в сторону, поставил впритык к витрине аптеки.
      - Вот постоим тут, успокоимся, вытрем личико... - забормотал я с теми же интонациями, с которыми мама меня успокаивала. - Дайте-ка я цветочки ваши подержу.
      Я забрал у нее траурный букет, перевязанный черной ленточкой.
      Она полезла в сумочку за салфетками, уронила сумочку, все ее дамское имущество разбежалось по асфальту, она ахнула. Пришлось вернуть ей букет и ползать на корточках, собирая все это непонятное добро. Я уже был не рад, что совершил доброе дело. Нужно было, вытащив ее на тротуар, бежать без оглядки, чтобы не услышать этот голос...
      Чему-то во мне он был созвучен.
      - Какой ужас... - прошептала женщина. - Знала же, что буду плакать, вот дура... и линзы поэтому не вставила...
      Вытирая салфеткой лицо, она размазала тушь, или чем там женщины рисуют себе глаза.
      - Давайте все-таки зайдем в кафе, там в туалете есть зеркало, умоетесь, - предложил я.
      План был прост - довести ее до дверей туалета и сбежать.
      - Да, спасибо...
      Кафе было через два дома от аптеки - одно из тех кафе, где ассортимент не менялся со времен дорогого Леонида Ильича, и за это его любили местные жители. Отправив женщину умываться, я сообразил, что держу в левой руке похоронный букет, только когда дверь туалета закрылась. Делать нечего - пришлось взять чашку чая с крендельком, сесть за стол и ждать.
      Она провозилась довольно долго. Наконец вышла с очками в руке и, пока не надела их, меня не увидела.
      - Спасибо вам огромное, - сказала она, подойдя. - Вы спасли меня и еще раз спасли. Давайте хоть на прощанье познакомимся. Я - Вероника.
      - Владислав.
      И тут она упала.
      То есть, сперва покачнулась, попыталась опереться о столик, рука соскользнула. И Вероника опустилась на колени, а потом повалилась набок.
      Я смотрел на это, разинув рот. Впервые в жизни я увидел обморок не на экране, а наяву.
      Официантка подбежала, стала тормошить Веронику, шлепать по щекам. Кто-то из посетителей дал бутылку с водой, официантка стала брызгать женщине в лицо. Подошла посетительница, стала деловито расстегивать на Веронике кофточку. На этом обморок и кончился, Вероника резко села.
      - Простите меня! - громко сказала она. Официантка помогла ей встать. А я стоял - пень пнем. И вся эта ситуация мне сильно не нравилась.
      Дальше - еще чуднее. Не глядя на меня, она выпила полстакана воды, одернула юбку, взяла букет и, не попрощавшись, вышла из кафе.
      - Совсем куку, - сказала официантка.
      - Да уж, - согласилась посетительница.
      
      ***
      Какое удивительное совпадение...
      Иначе и быть не могло. ТАМ любят такие встречи устраивать.
      Канал шарил щупальцами и нашарил...
      Какие тебе щупальца?!
      Это я так, образно! Когда канал рвется - в месте разрыва должно же что-то быть вроде бахромы, вроде хвостиков. А тут место разрыва долго таяло...
      Не фантазируй.
      Но как иначе-то сказать?
      Только бы он не догадался.
      Он ничего не понимает. А если мы наконец вмешаемся - и никогда не поймет.
      Нет, наоборот, нужно взять его в дело и обучить. Если ОТТУДА открыли ему канал...
      А рожки-то растут. И ореол уже довольно яркий.
      Плохо будет, если догадается.
      Почему Гамаюн ничего не...
      Тихо. И выходи из канала. Сейчас же.
      За болтовню могут перекрыть подключение.
      Но за что ему - бесплатно? За что? Не понимаю!
      Может, генетика? Есть же люди, у которых это - от рождения? Вот, например...
      Тихо. Мы же ничего не знаем...
      А если он сильнее Гамаюна? Что будет-то!
      Да плохо ему будет. НАШ соперника терпеть не станет...
      Кончайте болтовню! Услышит же!
      Молчи. Я выхожу. До связи.
      До связи.
      До связи.
      
      ***
      Из "Корзинки" я поспешил домой, чтобы пельмени не раскисли. Я взял четыре пачки, взял сметаны, колбасы, сосисок, сыра, гречки, хлеба три батона, сливочного масла два брикета, а лук и картошка - у нас на прилавке возле остановки. Растительное масло я закупаю раз в полгода, оптом, когда самые большие скидки. О скидках меня предупреждают бабули во дворе - знают, что живу один и за рекламой не очень-то слежу.
      Неподалеку от дома я встал, как вкопанный. В голове зазвучала хрустальная челеста. Легкий звон пролетел, почти что трель, и я увидел явственно, как мелькают быстрые ножки в розовых пуантах с атласными лентами.
      Дома я все загрузил в холодильник и попробовал позвонить Семенову. Как и следовало ожидать, он не отозвался. Зато зазвякал дверной звонок. Пришла соседка Машута. Машутой ее еще бабка прозвала. Имя прилипло.
      Соседка была хронической неудачницей. С ней случались всевозможные мелкие несчастья - от поломки каблука до потери кошелька. Свой вклад вносили дети. На мальчишках и так одежда просто горит, но эти двое были по части оторванный рукавов и дыр на коленках просто профессионалами высшего класса.
      Машута обычно зовет меня на помощь, когда ее пацаны что-то поломают. Был случай - как-то так хитро закрыли за собой дверь в ванную, что примитивнейший замок заколодило. Картина маслом - два семилетних пацана в ванной и обезумевшая мать снаружи. Пришлось этот замок с корнем выдирать. А потом тратить деньги на соседа дядю Костю, который промышлял мелким ремонтом.
      На сей раз эти орлы взлетели в антресоль. В Машутиной квартире есть длинная антресоль, так они нагромоздили стульев и туда залезли. А обратно лезть боятся, и Машута тоже боится их оттуда вытаскивать. Так что пришла она за стремянкой.
      Так бы и ушла она с этой стремянкой, а потом вернула, но, видно, детки ее достали. И она пожаловалась примерно так: у всех дети как дети, а у меня чудовища.
      - Ну, почему мне так не везет? - спросила она.
      Раньше я в ответ только разводил руками. В самом деле, откуда мне знать, почему она в восемнадцать лет выскочила за козла? Она, собственно, и не ждала ответа.
      - Еще повезет, Машута.
      Я выговорил имя - и мне показалось, что изо рта вырвался змеиный шип.
      - Маш, а в честь чего тебя Марией назвали? - спросил я тогда. Она задумалась.
      - У бабки сестра незамужняя была - Марья. Померла, давно уже. Бабка очень по ней скучала.
      Так, думаю, этого еще недоставало. Чужое имя.
      Нужно другое - не на три четвертых, как у меня, а на четыре четвертых. Катерина? Нет, там полное - Екатерина, и не так оно поется... Скрипка, скрипка, ее человеческий голос... Виола... Виолетта!
      И в голове зазвучал дуэт из "Лебединого" - скрипка и виолончель.
      - Машут, - говорю, - а давай я буду звать тебя Виолеттой?
      - Это еще почему? - вдруг испугавшись, спрашивает она.
      - Просто так, по приколу. Красивое же имя. Ах, Виолетта, моя Виолетта...
      Петь, конечно же, не следовало. Но мелодия Свиридова... от нее ведь тоже так просто не отделаешься...
      Она схватила стремянку и вымелась из прихожей.
      - Ви-о-лет-та, - сказал я вслед. И вспомнил ту маленькую скрипочку в витрине, которая вызвала в душе целую бурю злости и ненависти. Так может ненавидеть инструмент только ребенок, которого спятившие родители заставляют играть этюды... а не то, что ему нравится...
      Она - Виолетта. Маленькая, изящная, с тонкой талией. Жаль, староват я для нее. Ей ведь где-то двадцать семь, что ли? И ей вполне хватает двух пацанов... Пусть на этой скрипочке сыграет другой - молодой, сильный, умный, уже имеющий где-то своего ребенка, чтобы не завелся у Виолетты еще и третий пацан. А Машуту мы сейчас отправим в вольный полет...
      Я написал имя на клочке от рекламной листовки и встал у открытого окна.
      - Лети, Машута, найди здоровенную тетку, желательно торгующую картошкой на базаре, знающую все выкрутасы русского мата и преспокойно выхлестывающую стакан водяры наравне с мужиками. Лети, Машута, и принеси этой тетке удачу.
      Я даже представил себе эту картофельную королеву в сером фартуке поверх серого халата и с безбожно подведенными в любое время суток глазами.
      Потом я позвонил Семенову. Я был морально готов ехать за ним и вызволять его из полиции. Холодильник забит, это главное, могу хоть полночи колобродить - без завтрака не останусь.
      - Семенов, ты, что ли? - спросил я в изумлении, потому что голос был незнакомый.
      - Тамерлан Мухаммадович сейчас занят, он вам отзвонит, когда освободится, иншалла, - ответил молодой голос с отчетливым азиатским акцентом.
      Та-а-ак...
      Мы с Семеновым в детском саду на одном горшке сидели. Стало быть, я его знаю почти сорок лет. За эти годы никто и никогда не называл его по отчеству. Меня, впрочем, тоже. За эти годы у него не было ни одного подчиненного, Семенов сам по натуре - подчиненный, достаточно вспомнить его женщин. Да и у тех не возникало желания подчинить его навеки.
      Что случилось? Кого он встретил? Как он вдруг стал Мухаммадовичем?
      Что я натворил?!.
      Семенов и на Сулеймана-то не слишком был похож. А в самом деле - на кого он был похож? Внешность-то самая обыкновенная. Ну, татарская кровь сто лет назад к славянской подмешалась, да и какие мы славяне? Поскреби - все, что угодно, сыщется, вон Стасов как-то рассказывал, что у него бабка - удмуртка, у Юли один дед - поляк, другой - армянин, а по паспорту она русская. Таких Семеновых в каждом городишке - тысячи! Не атлет, но и не задохлик, хотя ближе к задохлику. Малость сутуловат, рожа простая, без изысков, не плоская, как полагалось бы степняку-Сулейману, скорее узкая, глаза - скорее татарские, хотя нос картошкой, горбинки, свойственной горному Сулейману, нет. Как вышло, что для восточных людей он вдруг стал Тамерланом Мухаммадовичем? И где он вообще их взял?
      Ответ на вопрос явился быстро: где, как не на рынке? Там их целые аулы!
      Время было для похода на рынок неподходящее. А завтра - на работу. Однако нужно будет как-то вырваться. Очень уж мне не понравилось это "Мухаммадович"...
      И скорее бы позвонила Маринка-Инга!
      Я попытался чем-то примитивным занять голову, чтобы поскорее отключиться. Нашел американскую комедию для подростков - тупее, наверно, вообще не бывает. Лег, начал смотреть, но то ли в ней вообще не было признаков смысла, то ли я не был настроен засыпать. Попробовал сам себе намурлыкать колыбельную Моцарта. Не помогло. Попробовал "Спят усталые игрушки..." Тот же результат. Я вел мелодию, а сквозь нее пробивалась другая. И пробилась!
      Голова наполнилась "Половецкими плясками". Дикая орда скакала по сцене, голые по пояс мужчины то припадали к доскам, лупя по ним плетками, то взмывали ввысь и неслись по кругу.
      Один, главный, был похож на Семенова. Он скакал выше всех и кружился в обнимку с молоденькой половчанкой. Я вдруг понял - это привет от Семенова! И ужаснулся.
      Но это было уже во сне.
      Проснулся я на полу. Как вышло, что я по всей комнате расшвырял одеяло с подушкой и простыню, как я слетел вниз и сам этого не почувствовал - понятия не имею. Наверно, Семенов затащил меня в круг, и я всю ночь исполнял "Половецкие пляски".
      Голова трещала, как будто внутри выбивали степ четыреста ирландских танцоров. Я кое-как позавтракал и позвонил Семенову.
      - Слушай, не звони сюда больше, да? - ответили мне.
      Это было уже совсем нехорошо. Похоже, Семенов попал в беду. И виновник - я.
      Что тут можно было сделать?
      Я почувствовал себя ребенком, который забрался в кабину паровоза, когда там не было взрослых, и нечаянно дал полный ход. Паровоз помчался куда-то туда, где разобранные пути и взрывчатка под рельсами.
      Нужно было выпить большую кружку ядреного кофе и прийти в себя. Я слепил четыре бутика с колбасой, приготовил кофе и сел к компьютеру. На экран вывел сайт наших городских новостей. И первая же новость меня ошарашила.
      Группа неопознанных лиц восточной национальности совершила налет на оружейный магазин. Десант охранной фирмы примчался стремительно, и все же поздно, эти лица действовали быстро и слаженно. Полиция поместила на сайте запись с видеокамеры и взывала: кто-нибудь, опознайте хоть кого-нибудь! А как их опознаешь, если на головах у них - повязки вроде тюрбанов, лица почти полностью скрыты какими-то шарфами. Этак и я обмотаю голову полотенцем - сойду за лицо восточной национальности.
      Но кое-что показалось мне странным. Я еще раз прокрутил запись. Видно было, как парни в тюрбанах ловко выставили витринное стекло и залезли в магазин. Их старший стоял на улице и распоряжался. Ровно через минуту они выскочили с добычей и убежали. Побежал и он - по-вороньи вприпрыжку, заметно прихрамывая...
      Я подавился бутербродом и долго кашлял, пытаясь изгнать здоровый кус из глубины легких.
      Потом я полез искать информацию о Тамерлане. Том, историческом. О Железном Хромце.
      Да.
      Все правильно - он и должен был сколотить банду.
      
      ***
      Доигрался!
      
      ***
      Я не знал, что делать. Если я вдруг сумею избавить Семенова от имени - что скажут его новоявленные подчиненные? Сейчас он их собрал, он ими управляет, его сила воли действует на них оболванивающе. И вдруг Семенов становится прежним Семеновым, лепечет какую-то ерунду и не в состоянии рявкнуть на зарвавшегося балбеса.
      Да они же его уничтожат!
      Неизвестно, что хуже - оставить его Тамерланом или снова сделать Валентином. Как говорится, оба хуже.
      Я поехал на работу. Работать я был не в состоянии, но хоть поприсутствовать...
      А потом у нас случился аврал, я взял служебную машину и поехал с бригадой наводить порядок. Наши кабеля закопаны довольно глубоко, но когда городские власти без объявления войны затевают вдруг ремонт канализации, ремонтники прямо каким-то шестым чувством прицельно ударяют лопатами по кабелям.
      На сей раз это были не они. Прорвало водопровод, вода вымыла под асфальтом дыру, в дыру провалился автомобиль. И случилась эта беда неподалеку от Западного рынка. Рынок сравнительно молодой, пока городские власти собирались дать ему название - народ сам окрестил его в честь соседнего Западного кладбища. Что интересно - Восточного рынка в городе не было.
      Убедившись, что бригада не ругается с прохожими, а уже залезла в яму, я побежал на рынок. Западный-то Западный, а население там восточное...
      Я выбрал продавца фруктов - на вид своего ровесника, сидевшего очень гордо на перевернутом ящике и озиравшего наполеоновским взором корзинки с товаром. Я подошел к нему и сказал:
      - Добрый день, уважаемый.
      - Салям алейкум, - ответил он. - Что хочешь?..
      И пустился нахваливать товар.
      - Нет, я не за грушами. Я друга ищу. Друг пропал, родня беспокоится. В последний раз видели тут, на базаре. Вот, смотри...
      Портрет Семенова был у меня в смартфоне. На картинке он позировал возле крутейшего "порше-спайдера" с таким видом, будто этот автомобиль надоел ему хуже горькой редьки.
      - Ва-а?!? - воскликнул продавец. - Твой друг? Ва-а!!! Большой человек! Он на дочке Саида Алтынбековича женится!
      - Первая... - ошалело пробормотал я.
      Не далее, как сегодня утром, потихоньку изучая найденную в интернете биографию Тамерлана - Железного Хромца, я узнал, что у него было восемнадцать жен.
      - Ты не беспокойся! Саид Алтынбекович тебя на свадьбу позовет! За такого человека дочку замуж отдает! Дочка - Лейла, красавица, персик! Восемнадцать лет!
      И почему это я не стал завидовать Семенову?..
      - Я рад за него, - пробормотал я.
      - Стой, куда! Держи! Ты Тамерлану Мухаммадовичу брат, ты нам всем брат!
      И я получил примерно восемь кило разнообразных фруктов.
      С одной стороны, я мог вздохнуть с облегчением: восточные братья Семенова в обиду не дадут. Полиция, пытаясь найти похитителей оружия, упрется в тупик. С другой стороны - поди знай, что еще взбредет в голову этому новоявленному Тамерлану. Теоретически он вздумает завоевать весь мир. Имя обязывает! Практически - наша городская полиция с ним не справится, но если он натворит дел - на него пошлют спецназ. И полетят от моего Семенова пух и перья.
      Я брел через базар, обремененный фруктами, и вдруг услышал пронзительный вопль:
      - Машута-а-а!!!
      Орала глотка, которая очень бы пригодилась, чтобы командовать флибустьерами, идущими на абордаж. Невзирая на то, что глотка была женская... нет, не женская - бабская!
      Я завертелся в поисках Машуты и увидел именно ту картофельную королеву, которую представлял себе: грудь тринадцатого размера, прочее в соответствии, круглая физиономия.
      - Машута-а-а!
      - Какая я тебе Машута?! Ты что, забыла, как меня звать?!
      Перекличка шла на расстоянии в полсотни метров.
      - Так Гешка же сказал! Говорит - Машка, это когда девчонка. А баба в соку - это целая Машута! Машута, ты мелочью не богата? Сдачу давать нечем!
      - Богата! Сколько тебе? Ой!
      И из прекрасных уст Машуты поперло такое, что даже наши орлы из ремонтной бригады покраснели бы.
      Через полминуты стало ясно - какой-то хмырь ухитрился вытащить у Машуты кошелек, бывший в бездонном кармане серого халата. И она не почувствовала!
      Мне стало стыдно.
      Моя ведь работа...
      Но как, как все это получается?
      Я дал себе слово прекратить все эксперименты с именами. Я сказал себе, что похож на идиота, который курит, сидя на бочке с порохом. Или на идиота, который угнал машину, не зная, где у нее тормоза. Или на идиота, который развлекается, пиная ногой противотанковую мину.
      На выходе с базара до меня дозвонилась моя бригада, и я пошел к яме. Там все оказалось хуже, чем я думал.
      Когда с проблемой справились, я отпустил бригаду и направился домой. Можно было пройтись пешком, но я смертельно проголодался.
      Вспомнились "Римские каникулы" - как-то Лева зазвал меня туда и основательно угостил. Но пиццерия приказала долго жить... А Левка?..
      Я вспомнил - это не первый его прокол с бизнесом. Раньше был магазин компьютерных принадлежностей. Вот что нужно сделать, чтобы такое заведение прогорело? И пиццы? Вот как нужно вести дела, чтобы пиццерия с живыми итальянцами накрылась медным тазом?
      И ведь не дурак Левка, совсем не дурак!
      Левка?..
      Имя.
      Такое имя в бизнесе, наверно, только евреям помогает. А Левка - вообще интересный гибрид, с одной стороны хохлы и молдаване, с другой, кажется, вовсе буряты. И ведь он не понимает, в чем беда, просто не может понять...
      У него будет другое имя! Имя, притягивающее деньги.
      Знакомых миллионеров у меня, конечно не было - надеюсь, что и не будет.
      Лев? Теоретически имя должно быть денежным. Но не в этом случае. Что-то от него все же надо бы оставить...Леонард? Леонид? Леонтий? Леопольд? Все не то!
      Марат.
      Почему вдруг - Марат? Откуда взялось этакое редкое в наших широтах имя?
      - Левка, отныне ты - Марат, - сказал я. - Соглашайся, а то и этого не будет. Ма-рат, Ма-рат... рубли звенят...
      Стихов я отродясь не писал. Но вот явилось же откуда-то созвучие.
      Значит, так надо. А как Левка поймет, что он отныне - Марат? Вот уж не знаю. Но должен понять.
      На трамвайной остановке я обнаружил человека, сидевшего скрючившись, головой в колени. Сперва подумал: дядя нажрался. Нажрался - его проблемы.
      Я присел на другом конце скамейки, не желая ждать трамвай стоя. И что-то показалось мне странным. Принюхался - точно! От человека пахло дорогим мужским парфюмом. Не перегаром - парфюмом. Откуда-то я знал этот запах...
      Я повернулся, чтобы заглянуть ему в лицо. Обнаружил седую бородку...
      - Что с вами, дедушка? - спросил я. - Вам плохо?
      - Да... Мне плохо...
      - Вызвать "скорую"?
      - Нет... Да...
      - Вы где живете?
      Он задумался.
      - У вас телефончик есть?
      - Телефончик?
      Я недавно читал в инете о признаках инсульта. Вспомнил - при нем рот перекашивается. Встав, я взял деда за плечи и выпрямил. Рот вроде был на месте. Но и здоровым я бы этого деда не назвал. Было в его лице какое-то безумие, какая-то мрачная дисгармония.
      Подошел трамвай.
      - Поехали, - вдруг сказал дед.
      - Вам точно нужен этот номер?
      - Не все ли равно. Они все одинаковы.
      - Ну да, трамваи-то одинаковы. У них номера разные.
      - Да?
      - Этот, например, второй.
      - Ну, поехали вторым трамваем.
      Я понял, что деда нужно срочно сдавать специалистам с Афанасьевских Горок. Я бы даже сказал, что именно оттуда он сбежал, если бы не дорогой парфюм. Таким парфюмом там пациентов не пользуют.
      Он довольно бодро пошел к распахнувшему двери низкопольному трамваю, я - следом.
      Пассажиров почти не было. Дед вполне мог сесть. Но он пошел к длинному поручню и взялся за него обеими руками. Эти поручни в низкопольных трамваях тянулись метра на два, и возле них обычно стояла молодежь, хотя пустое пространство предназначалось для инвалидных колясок. Но местные инвалиды, наверно, еще не поняли, что о них проявили заботу. Я ни одной коляски в низкопольном трамвае еще не видал.
      Поручень простирался параллельно полу на высоте около метра. Если держаться двумя руками - то окажешься лицом к окну и будешь изучать свое отражение.
      Трамвай тронулся, из водительской кабины донеслись звуки - водитель слушал жуткую попсу.
      Дед резко выпрямился и расправил плечи. Потом присел, выпрямил ноги, опять присел, широко разводя в стороны коленки. Спину при этом он держал безупречно. А потом он начал делать балетный экзерсис "у станка". Носочек тянул, насколько это вообще возможно в туфлях с жесткой подошвой, стукал этим носочком об пол, поднимал и опускал безупречно вытянутую ногу, то правую, то левую, описывал в воздухе круги...
      Экзерсис! В трамвае!
      Рон-де-жамб партер, рон-де-жамб ан лер...
      Под попсу, черт бы ее побрал!
      Немногие пассажиры смотрели на деда - как на беглеца с Афанасьевских Горок.
      Трамвай остановился, дед застыл с вытянутой назад ногой. И вдруг сгорбился, прямо-таки повис на поручне.
      Здоровенный бритоголовый парень подскочил и чуть ли не в охапке дотащил его до сиденья. Женщина подошла, проверила его пульс. Пассажиры стали совещаться - вызывать "скорую", не вызывать?
      Я стоял в стороне, наблюдал.
      Кто он, этот дед? Городской сумасшедший, которому внуки дарят дорогие парфюмы?
      Следующая остановка была моей. И я вышел.
      
      ***
      Это - Мастихин.
      Да, я про него уже слышал.
      Откуда он взялся?
      У него - канал! Понимаете? Канал!
      Так, может, все - из-за него?
      Похоже, это он орудует.
      Там, наверху, совсем спятили...
      Молчи, идиот!
      Но если его послали?..
      Откуда мы знаем, для чего его послали?
      Держу пари - это он к Михаилу руку приложил!
      Надо что-то предпринять.
      Этого Мастихина уберем - другой явится. А договориться с ним?..
      А как?..
      Тихо. Аврал. Выхожу из канала.
      До связи.
      До связи.
      
      ***
      Домой я приперся в одиннадцатом часу вечера, злой, как стая голодных тигров. Меня могла усмирить только кастрюля пельменей. Я целую пачку сожрал, облив продукт стаканом сметаны. Пачка была полукилограммовая, в ней полсотни пельмешек, пища это тяжелая; потом, таращась в монитор, я пришлепнул пельмени сверху грушами и сливами, чтоб добро не пропадало; ничего удивительного, что ночью мне мерещились кошмары. Причем кошмары музыкальные - я в свое время пробовал слушать японскую музыку в стиле "гагаку", так вот - кошмары были примерно такие же. Она не для европейского уха и сознания, это уж точно!
      А утром позвонила Маринка-Инга и сказала, что договорилась о визите к специалисту.
      Я на всякий случай попробовал прозвониться к Семенову. Телефон был отключен. Это наводило на мрачные мысли: что он еще затеял? Идти на Западный рынок с вопросами я побоялся. Посмотрел новостные порталы - вроде больше никто оружейных лавок штурмом не брал. И я подумал: Семенов вполне мог увести свою банду в какой-то другой город, более перспективный, чем наш. Пожалуй, вся надежда на это...
      Мы с моей бывшей встретились в "Монте-Кристо". Я как раз хорошо успевал туда с работы, причем сбежал пораньше на том основании, что вчера потратил кучу личного времени на ликвидацию аварии.
      До прихода бывшей я успел заглянуть в мобильный интернет. В городе было относительно тихо. Значило ли это, что Тамерлан Семенов куда-то увел своих бойцов? Или у него свадьба?
      Маринка-Инга опоздала на десять минут. Она была изящна, как вальс Сибелиуса. У нас на работе женщины одеваются как-то проще. А она... Даже не знаю, что на ней было, но сочетание цветов - звучало!
      - Наш специалист сейчас занят, придется немного обождать, - сказала она.
      - То есть, мы не только кофе успеваем выпить?
      - Я бы даже что-нибудь съела.
      Пришел официант и спросил ее: как всегда? Она заказала: да, и то же самое для этого господина.
      То же самое оказалось салатом с королевскими креветками. Судя по цене, этих креветок откармливали исключительно черной икрой и поили коньяком "Курвуазье".
      Поев, Маринка-Инга позвонила специалисту и, услышав ответ, сказала мне:
      - Ну, еще минут двадцать у нас есть.
      После чего мы, по меньшей мере, пять минут молчали. Ей не хотелось ничего знать обо мне, кроме того, что я готов платить за новое имя. А ведь когда-то за ужином она, как хорошая жена, расспрашивала меня о моих трудовых достижениях. Я думал, что, раз мы живем вместе, ей это интересно.
      Теперь ей неинтересно. А о чем-то говорить ведь надо.
      Вряд ли мы еще когда-нибудь вот так будем сидеть в кафе. Так почему бы не задать вопрос?
      - Теперь-то ты можешь объяснить, почему ты ушла? - спросил я.
      - Я просто устала ждать, - ответила Инга. - Слыхал - есть такое понятие "усталость металла"? Я сто раз тебя спрашивала, когда мы наконец поженимся. И ты сто раз отвечал, что еще не готов.
      - Ты спрашивала?! Я отвечал?!
      Вот это была новость!
      - Да, дорогой.
      - Вот прямо так и спрашивала?
      Она задумалась.
      - Я спрашивала, не хочешь ли ты, чтобы у нас был ребенок.
      - Не было такого.
      - Ну, конечно, не в лоб спрашивала. Я - осторожно, хочешь ли ты, чтобы у нас была полноценная семья. Но ты просто не желал меня слышать. И я вдруг поняла, что ты - глухой. Абсолютно глухой. Если я скажу, что мне плохо, что нужно отвезти меня к врачу, ты тоже не услышишь.
      - По-твоему, я глухой?
      - Патологически глухой. Ты не понимаешь, когда с тобой говорят по-человечески. Ты не слышишь! Наверно, мне нужно было заорать: Миша, когда мы наконец поженимся?! Это ты бы услышал. Но я так не могла. У меня, видишь ли, есть гордость. Обычная женская гордость. В общем, я честно сказала себе, что совершила ошибку, и жить дальше с мужчиной, который не видит во мне жену, - просто унизительно.
      - Да видел я в тебе жену! - воскликнул я. - Просто я думал!..
      - Ты думал - зачем жениться, когда мы и так спим вместе!
      - Неужели штамп в паспорте имел для тебя такое значение?
      - Да, - твердо сказала она. - И теперь имеет. И для всех женщин имеет. А ты - глухой.
      - Ты теперь замужем?
      - Конечно.
      - Твоя мама этого не сказала.
      - Так она Виталия терпеть не может. Она не может ему простить, что я с ним счастлива без ее дурацких советов. Погоди... Так это она тебя научила? Как меня найти в фейсбуке?
      - Она...
      - Вот ведь интриганка. Это она решила пакость Виталию устроить. Она совсем от злости рехнулась. Думает - уж лучше ты, чем Виталий. А сама тебя терпеть не могла.
      Я понял, что должен помереть в холостяках, потому что всех этих женских выкрутас все равно не пойму.
      - Но леший с ней. Не хочет общаться с внуками - ее проблемы, - сказала Инга. - Мы не для того встретились, чтобы моей токсичной матушке кости перемывать.
      Я, честно говоря, немного обалдел: тогда, во время нашей почти семейной жизни, она относилась к матери куда мягче.
      - Мы встретились, чтобы ты сперва рассказала, как можно поменять имя, - напомнил я.
      - Тебе уже давно пора его поменять. Может, человеком стал бы. Ну вот - есть такие люди, которые подбирают человеку правильное имя. Они называются - ономасты. У меня есть, можно сказать, личный ономаст, он нашел мне имя и контролирует ситуацию. Уже десять лет за мной присматривает - и все вроде бы в порядке. Помнишь, какая я была тогда тетеха? А посмотри, что получилось! Вот как имя с человеком работает.
      Я слушал Ингу и пытался понять, как она звучит.
      Никак она не звучала! Не было в мире таких созвучий, что соответствовали бы ее имени! По крайней мере, сейчас. А ведь однажды мне показалось, что должен прозвучать Сибелиус. И когда она вошла в кафе... Ин-н-н-н-н-га... звон какой-то отдаленный...
      Что-то убило в ней этот звон. Тогда, с детьми на набережной, она была немного другой. А сейчас стала жесткой и... и даже вроде как жестяной... Звякала она, вот что! Звякала, словно какой-то старый агрегат.
      - Ну так как же? Готов ты заплатить за новое имя?
      - Готов. Все ведь платят?
      - И очень прилично платят. Значит, я свожу тебя с владельцем фирмы, думаю, вы найдете общий язык...
      В голосе Маринки-Инги была какая-то фальшь, вранье аж на целую четверть тона. А когда мне врут - это значит, что правда может быть мне полезна.
      Что же задумала несостоявшаяся супруга?
      - Можно вносить плату по частям,- сказала она.
      - Это замечательно.
      - Так я вам устраиваю встречу.
      На самом деле у меня не было лишних денег. Я только хотел понять, как это делается по-научному. Я же не ономаст, я просто кустарь и шарлатан. А есть специально обученные люди-ономасты.
      Если я не пойму принципа, то Семенов влипнет в крупные неприятности. Вернее, уже влип, возглавив налет на оружейный магазин. Но этот налет может оказаться нежным цветочком в сравнении с дальнейшими подвигами Тамерлана Семенова. Мне бы так освободить его от имени, чтобы не причинить ему вреда. Ведь пока что от моих ономастических экспериментов был один вред. Сулейман Семенов угнал лошадь. Христофор Семенов угнал лодку и речной трамвайчик. Тамерлан Семенов... ох, и подумать страшно...
      Но сделать его обратно Валентином я не мог. Хотя бы потому, что это имя не соответствует его внутренним струнам. И другое имя ему искать я уже боялся. Хотя, кажется, что может быть хуже Тамерлана?
      Нашлось то, что хуже! Ехидный голос пропел в голове на мелодию Дунаевского: Полифем, Полифем, улыбнитесь...
      Кто такой Полифем, я, как ни странно, знал. И потому зашипел на внутренний голос: кыш, кыш! Вот только не хватало, чтобы Семенов ощутил себя одноглазым и злобным великаном из греческой мифологии.
      И тут запел мой смартфон.
      - Миш, это я! - заголосил Семенов. - Я опять куда-то попал! Хватай такси, забери меня отсюда!
      - А ты где?
      - Не знаю! Я на какой-то вилле! Сплошные ковры, как у моей бабки! И по стенам, и на полу! Меня хотят женить! Мишка, она страшнее чумы и холеры!
      Я все понял. Он больше не Тамерлан. Кто-то лишил его этого имени. Он снова стал Валентином - и когда будущий тесть поймет, что зять - обычный недотепа, добром это не кончится.
      Ему нужно выбираться с восточной виллы. Валентин с этой задачей вряд ли справится - он здорово напуган. А Полифем? Так, кого боялся Полифем? Вряд ли он вообще кого-то боялся, и, кажется, он вообще швырялся камнями. Ну, это, пожалуй, будет кстати...
      Я дал себе слово больше не баловаться с именами. Дал!
      Но из-за меня Семенов попал в большую беду.
      Полифем - имя? Черт его знает! Но оно так и просится на язык.
      Что, если другого способа помочь Семенову просто нет?
      - Полифем, Полифем, улыбнитесь... - очень тихо запел я.
      - Миш, ты чего? - спросила Инга.
      - Полифем, Полифем, подтянитесь! - приказал я Семенову. Лишь бы сработало, лишь бы сработало!
      Инга нахмурилась. Лицо у нее стало очень неприятное. В "Монте-Кристо" соблюдали интимный полумрак, на столе горела крошечная свечка. И тени вдруг так легли на Ингино лицо, что появились желтые блики, а из волос прорезались маленькие светлые рожки с пушистыми кончиками. Бр-р-р!
      Я помотал головой - и в это время мимо витрины "Монте-Кристо" прошли девчонки.
      Я вспомнил их, этих девчонок. И ту, черненькую! С гривой, летящей по ветру!
      Зазвучала челеста!
      - Динка... - прошептал я. Та, настоящая Динка растолстела, остригла кудри, стала голосистой и властной бабищей, женой бессловесного мужа. И она лишилась права на звонкое имя. Навеки! Я отнял у нее это имя и щедро подарил юной, пятнадцатилетней, легкой, как несомая ветром пушинка.
      Динка-челеста прошла мимо, исчезла из витрины. Плохо соображая, я встал, положил на стол две тысячные бумажки и, не прощаясь с Ингой, выскочил из "Монте-Кристо".
      
      ***
      Он сумасшедший. По нему Афанасьевские Горки плачут!
      Не получилось?
      А если догадался?
      Нужно его изловить...
      Нужно ему предложить деньги.
      Он - офисный технарь, он и не видел больших денег.
      Тем лучше. Вы знаете, что сегодня было? Я хотел поймать канал "Виолетты" - и ничего не вышло!
      Скрипка?
      Не помогает! ТАМ, НАВЕРХУ, что-то изменилось, понимаете?
      Не пускают?
      Ну!..
      Но как, как?..
      А тут еще и Мастихин!
      А если он не возьмет денег?
      Если не возьмет денег? Такое разве бывает?
      А знаешь, почему он не пойдет в нашу команду?
      Тихо!
      Он не нужен сам-знаешь-кому...
      Думаешь, он сильнее?
      Да тихо же! Я выхожу из канала.
      А вот интересно, как ТАМ посмотрят на его смерть? На случайную смерть?
      Этого не знает никто...
      
      (Окончание в следующем номере)
      
      
      Наталья БАХТИНА
      
      Глоток шампанского и поцелуй на холодном ветру
      
      Вагон опустел. До последней станции я ехал в полном одиночестве. Все нормальные люди давно сидят дома, пьют чай, а может, и кое-что покрепче. Закусывают хрустящими огурцами, прихлёбывают из стаканов, кружек, бокалов. Читают детям сказки на ночь. Смотрят телевизор, наконец. Хотя что там смотреть? Не помню, когда я включал "ящик" в последний раз. Это для тех, кто уж совершенно не ценит своё время.
      Время, время... Как медленно ты текло в детстве и как молниеносно исчезаешь теперь! Мне уже за пятьдесят, говорят, в этом возрасте происходит переоценка ценностей. По большому счёту, ценность одна - жизнь. Некоторые, правда, считают, что жизней много, и идём мы сквозь них, снимая одну шкуру и надевая другую. Но что мне до этого, если я ничего не помню про прошлую жизнь? Всё это от страха смерти, только и всего. Буддисты, а вслед за ними эзотеристы всех мастей понапридумывали теорий, которые годятся только для домохозяек и слабых духом.
      Слабые духом, сильные духом... Дух - это spirit. Вот и пьют в России много, потому что духовная страна. Эх, выпить бы сейчас! Но я в такую глухомань заехал, что здесь, поди, ничего не найдёшь. Даже пива. Тем более в такое позднее время.
      Я пытался разглядеть хоть что-то сквозь окно, не мытое с советских времён. Да и тогда вряд ли особо часто заморачивались. Ни зги не видно. Интересно, как эта станция называется?
      Электричка подъезжала к платформе. Динамик захрипел, и сквозь неразборчивое бормотанье я расслышал одно слово:
      - Конечная.
      Всё остальное разобрать не удалось. Даже если бы и удалось - что с того? Я здесь никого не знаю, никто не знает меня.
      Двери вагона захлопнулись за мной с лязгом, чуть не прищемив полу плаща. Я огляделся. Пустота и чернота кругом. Ни огонька, окошко кассы закрыто.
      Пока я соображал, зачем сюда заехал и что теперь делать, поезд тронулся в обратном направлении. Как теперь поеду обратно? Угораздило же меня забраться в такую даль!
      Я вспомнил, как в Париже мы с другом по ошибке поехали не в ту сторону по ветке RER. Был вечер. Когда заметили, что едем не туда, сразу же вышли и хотели вернуться обратно. Не тут-то было! Глухая станция, вот так же закрыта касса. И народу никого. Обратно - только через турникет, а билет купить негде. Мы, ничтоже сумняшеся, перелезли через этот турникет как дети. Хорошо хоть, через рельсы не пришлось перескакивать. Вскоре подошёл нужный поезд, и мы благополучно вернулись в отель.
      А здесь, чтобы попасть в Москву, надо ждать утра. Зябко тут как-то. Прогуляться, что ли... Не стоять же на платформе всю ночь!
      Тропинка, петляя, шла через сосновый бор. Сухо, несмотря на то, что последние дни шли тягучие осенние дожди. Этот край привлекал меня с детства, с тех пор, как прочёл рассказ Паустовского "Мещёрская сторона". До сих пор помню первые строчки: "В Мещёрском крае нет никаких особенных красот и богатств, кроме лесов, лугов и прозрачного воздуха. Но все же край этот обладает большой притягательной силой. Он очень скромен - так же, как картины Левитана. Но в нём, как и в этих картинах, заключена вся прелесть и всё незаметное на первый взгляд разнообразие русской природы".
      Я-то попал сюда не потому, что очень хотелось прогуляться по мшарам, где раньше жили лесные люди - мещёра. Мне было всё равно куда ехать, сел в первый попавшийся поезд по Казанской железной дороге и укатил из Москвы к лосю на рога.
      Рога, рога... Моя возлюбленная, свет моих очей, солнце моё, женщина, на которой свет клином сошёлся, - наставила мне рога. Как банально и вместе с тем как больно! Я ради неё разрушил семью, бросил жену и дочь, кинулся в омут страстей... Она поиграла мной как мальчишкой и насытилась.
      - Ну почему? Почему именно я? Почему ты со мной так поступаешь? Ведь я всё для тебя готов сделать и многого могу добиться! - Я не мог смириться с обрушившимся на меня горем, пытаясь достучаться до её здравого смысла.
      Марианна расхохоталась мне в лицо:
      - Дурак! Опомнись. При чём тут ты? Посмотри - сколько людей вокруг тебя, и многие страдают. Чем ты лучше других? Ты мне надоел, вот и всё. И потом, запомни: такие как ты, не делают карьеру - слишком наплевательски относишься к людям. В сущности, мы с тобой два сапога пара, только я женщина, и в этом моё преимущество.
      Как долго я её добивался! Подруга жены, вернувшись из Японии, подарила мне статуэтку, изображающую бога Дарума, с бородой и усами, но без глаз. Надо самому нарисовать один глаз в пустом зрачке и загадать желание. А потом, когда желание исполнится, пририсовать второй. Так я и сделал. Кукла стала полностью зрячей в день моего ухода к Марианне.
      Она была энтомолог. Изучала разных букашек. С увлечением рассказывала мне о выездах в поле и ловле бабочек, стрекоз и кузнечиков с помощью сачка. Мало поймать бабочку, надо её правильно засушить. Это только дети сразу втыкают иголку в головку. Специалисты сначала помещают насекомое в морилку - специальный ящик с эфиром или хлороформом, чтобы коллекционное насекомое дольше хранилось. Потом в сушилку, расправилку, а уж потом втыкают в него иглу и красиво размещают в альбоме.
      Она и меня нанизала на иглу и поместила в коробку для коллекции. Теперь-то я это понимаю. Сначала накинула сачок, отравила ядом своих сладких речей, а потом иссушила сердце насмешками и полностью извела уколами ревности, вонзавшимися в меня всякий раз при её заигрывании с очередным кобелирующим стрекозлом.
      Закапал дождик, мелкий и противный. У меня не было зонта, ничего не взял с собой, уходя из её дома. Надел только плащ поверх любимого свитера - её подарка к прошлому дню рождения.
      Помню, когда вернулся поздно вечером от неё в тот день и стал себя рассматривать в зеркало, жена спросила:
      - Откуда у тебя этот свитер?
      Я ничего не ответил, продолжая разглядывать себя со всех сторон. Жена всё поняла. Наконец-то! Разрыдалась, стала кричать от бессилия и злости. Но я был неумолим и счастлив. И полностью равнодушен к чужой боли.
      С тех пор начался ад. Для жены, не для меня. Мне-то было плевать: я в открытую звонил Марианне и подолгу разговаривал с ней по телефону, наслаждаясь воспоминаниями и предвкушая новую встречу.
      И вот теперь ад наступил для меня. Холодный и мокрый снаружи, огненно-непереносимый внутри. Дождь усилился. Одно спасение - густые кроны деревьев, а то уже давно промок бы до нитки. По лицу струились потоки солёной жидкости. Я не вытирал их - бесполезно. Только приподнял воротник плаща, чтобы дождь не затекал за шиворот. Но он всё равно затекал. Шляпа, нахлобученная на лоб, не помогала. Наоборот, с неё срывались капли дождя и падали на шею, проникая под свитер и рубашку.
      Острая, пронзительная боль в сердце не отступала. Удивительно - при таком обилии воды мне сильно хотелось пить. В горле пересохло. Хорошо бы набрести на избушку, спрятаться там от дождя. Только подумал об этом, как впереди мелькнул огонёк. Что это? Хижина лесника? Наверное, он не откажет промокшему путнику в гостеприимстве в холодную осеннюю ночь.
      Одинокая изба в лесу - явление незаурядное. Как здесь живут? Допустим, воду можно брать из родничков, озёр и речек, которых в этом краю видимо-невидимо. Но электричество? Как можно в современном мире жить без света?
      Огонёк приближался. Я увидел сруб из толстых брёвен, почерневших от старости, но крепких и надёжных. Вокруг - лесные деревья, палисадника нет. К дому ведёт тропинка, упирающаяся в ветхое покосившееся крыльцо. Я опасливо поднялся по редким ступенькам, шатающимся под моими ногами. Постучал в дверь.
      - Кто там? - раздался мелодичный голос. Молодая женщина, красивая, судя по тембру.
      - Хозяйка, дадите напиться?
      Ничего глупее этой просьбы я придумать не мог. "Не откроет. Скажет - что вам, воды не хватает?"
      - Что вам, воды не хватает в эту дождливую ночь? - послышалось из-за двери.
      К моему удивлению, дверь открылась, и на пороге показалась миловидная женщина средних лет, - насколько я разглядел её в полумраке - державшая в руке керосиновую лампу. Я таких ламп не видел уже сто лет. Ну, пусть не сто, а всего лишь сорок. Когда в детстве приезжал к бабушке в деревню в Тверскую область, там часто не бывало света по вечерам, и она зажигала такую же лампу. А сверху надевала на неё стеклянный колпак - для безопасности и для равномерного освещения. Подкручивала фитиль, чтобы лампа не коптила. Рассказывала, что в детстве уроки всё время делала при свете этой лампы.
      - Воды хватает, даже слишком. Но мне бы чего-нибудь другого, например, горячего чаю. Замёрз совсем...
      - А может, покрепче? - Низкий грудной голос звучал саркастически, и я счёл за благо не отвечать на вопрос. - Ладно, так и быть, заходите.
      Женщина в длинном платье отступила в сторону, пропуская меня в дом. Я прошёл через тёмные сени. Пахло соломой и ещё чем-то терпким. Похоже на сухую полынь. Моя бабушка специально сажала полынь перед крыльцом, чтобы отгонять блох. У соседа жила блохастая собака, и блохи расплодились так, что спасу не было. В конце концов пришлось вызывать специальную санитарную команду, чтобы их вывели.
      - Это полынь, - как будто услышав мои мысли, ответила хозяйка. - Хорошо очищает воздух. Ну, что же вы стоите? Открывайте дверь, входите.
      Я потянул на себя ручку двери и... застыл в изумлении на пороге. Маленькая прихожая вела в большую гостиную. Дверь в неё была приветливо раскрыта. Интерьер хорошо освещённого зала абсолютно не гармонировал с окружающим лесным пейзажем и с внешним видом бревенчатой избушки. С порога мне удалось разглядеть шикарную хрустальную люстру на потолке, плотные шторы-ламбрекены на окнах, тонкий белый пушистый ковёр на полу, уютные кожаные кресла перед журнальным столиком... Я в недоумении оглянулся.
      - Снимайте плащ и обувь в прихожей, а то вода на ковёр накапает.
      Я повиновался. Осторожно пройдя вслед за хозяйкой в гостиную, присел на краешек стула у стены. Тут ещё и камин! Из прихожей его не было видно. Настоящий, каменный, с чугунной решёткой. Не какой-то там современный железный ящик. И в нём весело потрескивали берёзовые поленья.
      - Садитесь в кресло у камина, вам надо обсохнуть.
      Женщина оставила керосиновую лампу в прихожей.
      - Откуда здесь электрический свет? Я не видел рядом линий электропередач.
      - Генератор, - коротко усмехнулась она и села в кресло поодаль.
      Я стеснялся рассматривать её слишком пристально, но и беглых взглядов было достаточно, чтобы понять, что она очень красива. Светлые прямые волосы, украшенные диадемой из розового золота, забраны сзади в пучок и придают её облику строгий классический вид. Плавные арки бровей, под ними - тёмно-зелёные глаза, изящный прямой нос. Тонкие черты лица гармонируют с мягкой линий рта. Губы слегка припухлые, ушки маленькие, плотно прилегают к овальной голове. Длинные аристократические пальцы с хорошо ухоженными ногтями. Приталенное платье до пола из какого-то струящегося зелёного шёлка, из-под которого выглядывают остроносые туфельки с блестящими камушками по бокам.
      - Не боитесь впускать незнакомого человека к себе в дом на ночь глядя?
      - Не боюсь. У меня хорошие защитники. Дик, Рик, сюда!
      Из-за портьеры, которую я принял за часть стены, появились две одинаковые огромные собаки серебристого окраса почти вполовину человеческого роста.
      - Ирландские волкодавы. Преданные друзья. Очень добрые и отзывчивые. Чрезвычайно интеллигентные создания.
      Я с сомнением оглядел две громоздкие туши, занявшие позицию между мной и хозяйкой.
      - Послушные, умные, схватывают всё на лету. Дик, что мы сегодня можем предложить гостю выпить?
      Один из псов встал и удалился за портьеру.
      - Рик, помоги.
      Второй пёс подошёл к портьере, осторожно взял губами нижний край полотна и отошёл с ним вбок, освобождая проход. Вначале из-за портьеры показался сервировочный столик на колёсиках, а потом и Дик, толкавший его носом. На столике стояли бутылка шампанского Château d'Avize и два бокала, а также блюдо с аккуратно нарезанными кусочками сыра и хрустальная вазочка с ежевикой.
      - Откройте. Только осторожно, без хлопка. Не люблю, когда стреляют в потолок.
      К этому моменту я уже перестал чему-либо удивляться. Подошёл к столику и взял в руки бутылку - она была прохладная. Бережно снял фольгу, потом проволочную уздечку. Поставил бутылку на столик и немного наклонил в сторону камина. Начал вращать её, придерживая пробку. Тут главное - не трясти бутылку и не спешить вытаскивать пробку, подождать, пока выйдет лишний газ. Готово! Я налил шампанское в два бокала, заполнив их на три четверти, и подал один сидевшей передо мной даме.
      - Прошу.
      - Спасибо. За знакомство, - она первая прикоснулась краешком своего бокала к моему. - Меня зовут Глория.
      - Виктор.
      Экстра брют. Очень изысканный, цветочно-фруктовый вкус. Недешёвое удовольствие.
      - А теперь рассказывайте, Виктор.
      - Что?
      - Всё. Почему вы оказались ночью в глухом лесу, один, без зонта, мокрый и весь в слезах.
      - От вас ничего не скроешь. - Я вытащил из кармана брюк платок и запоздало протёр лицо.
      - И не надо ничего скрывать. Я вас приютила от непогоды, а вы в благодарность поведайте мне свою душещипательную историю. Вам же будет легче. Представьте, что едем с вами в одном купе, рядом никого нет. Мы - случайные попутчики. Каждый выйдет на своей остановке, и больше никогда не встретимся. Да, и закусывайте, а то быстро опьянеете, - она кивнула на незатейливое угощение, - ежевику я сама в лесу собирала. Очень ароматная, в магазине такой не найдёте.
      И я начал своё повествование. Пару раз, когда не мог сразу подобрать нужных слов, подливал шампанское ей и себе, пока бутылка не опустела. Я был голоден, поэтому шампанское ударило мне в голову. Наверное, из-за этого или потому, что исповедовался перед совершенно незнакомым человеком, мне стало легче. Ближе к концу рассказа был уже совершенно спокоен. Ещё подумал: а со мной ли это всё происходит? Не верилось, что несколько часов назад готов был в петлю лезть, настолько мне было плохо. А теперь, когда рассказ окончен, ощущал опустошённость и печаль. Ни любви, ни отчаяния, ни одержимости предметом своего вожделения.
       Дик подошёл к столику и вопросительно посмотрел на хозяйку. Та молча кивнула, и пёс, толкнув столик лапой, откатил его в сторону портьеры. Рик, как и в первый раз, откинул край занавески, пропуская Дика со столом в другую комнату.
      - Что же, ваша история поучительна, но банальна. Как, впрочем, и большинство историй о любви, - Глория откровенно зевнула, прикрыв изящный ротик пальчиками правой руки. - Вот если бы вы отпустили вашу возлюбленную со спокойной душой, сказали бы: "Милая, спасибо тебе за незабываемые моменты, которые ты мне подарила!" - тогда бы это было неожиданно и занятно. Она удивилась бы и, скорее всего, от вас не ушла. Но тогда вы не появились бы здесь, у меня. - Без всякой паузы хозяйка роскошных зелёных глаз добавила: - Скоро начнёт светать. Если выйдете сейчас, к первой электричке как раз успеете.
      Я воспринял её слова как приказ. Что ж, действительно засиделся. Неловко встал с кресла, зацепившись тапочкой за край берёзового полена на полу... Откуда у меня тапки? Не помню, чтобы я их надевал в прихожей. Возникла смутная картинка, что тапки мне приносит Дик. Или Рик? Какая разница!
      В прихожей просунул руки в рукава мокрого плаща. Мокрого? Он был абсолютно сухим, хотя за два-три часа никак не мог просохнуть. Почему-то не хотелось задавать вопросы. Зашнуровал ботинки. Они, кстати, тоже были сухие. Глория с керосиновой лампой в руках уже стояла на пороге и, когда я распрямился, открыла дверь в сени.
      - Возьмите на память, - она сунула мне в руку маленькую подушечку-сашé, которую я машинально опустил в карман.
      Вышли на крыльцо. Дождь перестал, задул пронзительный холодный ветер. "Ей, наверное, холодно в тонком платье", - подумалось мне.
      - Не холодно. Если бы вы знали, какая стужа царит там, наверху... Глория неопределённо качнула головой в сторону неба. Положила руку мне на плечо и приблизила лицо к моим глазам.
      - Вы стоите на перепутье. У вас есть шанс: можете начать жить с нуля. Мои псы впитали все ваши страдания. Радуйтесь каждому дню и не бойтесь смерти. Это иллюзия. В реальности её не существует, есть только страх перед неведомым, - с этими словами Глория легко прикоснулась губами к моим губам и тут же отстранилась.
      - А теперь идите прямо по этой тропе и не оглядывайтесь. Нам тоже пора в дорогу. И помните: если мы с вами ещё когда-нибудь встретимся, это будет означать, что вы заблудились.
      Я спустился с крыльца и как автомат зашагал по тропе, уводящей прочь от лесной избушки с её эксцентричными обитателями. Из мха под ногами тянуло сыростью. На востоке, в просветах между соснами, занималась заря. На губах от поцелуя Глории остался привкус ежевики и серебристой паутины, которую осенью развешивают в лесах любители запоздалых пьяных мошек и ловцы забредших на огонёк безумных от горя путников.
      
      ***
      - Ваше Величество, всё прошло как обычно?
      Задавший этот вопрос высокий насмешливый молодой человек в элегантном чёрном костюме стоял у камина, выгребая кочергой из топки золу от прогоревших поленьев.
      - Да, разумеется, Ричард. Кстати, Дик, почему ты привёз шампанское, а не коньяк?
      - Коньяк ежевикой не закусывают. - Молодой человек рассмеялся: - Никогда не понимал, Глория - как ты отличаешь меня от Рика? Ведь мы похожи как две капли воды! И даже зовут нас одинаково, только сокращённые формы имени разные.
      - По весёлому блеску твоих глаз. У Рика менее озорной характер и более сосредоточенный взгляд.
      - Ты хочешь сказать, сестрица, что я легкомыслен?
      - Я хочу сказать, братец, что вместе мы составляем великолепное трио: рыщем по вселенной в поисках запредельных переживаний, я вызываю на откровенность тех, кто их испытывает, Рик извлекает из их подсознания клокочущую там энергию, а ты превращаешь всё это в топливо с помощью хладнокровия и лёгкого юмора. Как тебе сегодняшний пациент, Рик?
      - Гремучая смесь из таланта и гордыни. Пришлось потрудиться. - Второй молодой человек, стоящий у окна, доставал из саквояжа раструб, похожий на патефонную воронку.
      - Я надеюсь, Ричард, талант ты ему оставил? - Глория стояла перед зеркалом, осторожно снимая с волос золотую диадему.
      - Талант изъять невозможно. Это вне нашей компетенции. Дик, посторонись, - Рик направил широкий раструб воронки в сторону камина, и тот, шипя, распался на отдельные каменья, докатившиеся до этих мест под натиском льдов двенадцать тысяч лет назад.
      - Прекрати, Ричард. - Женщина укоризненно посмотрела на брата, который нацелился воронкой деаниматора в люстру. - Когда будем улетать, сразу всю избу дезактивируем. К тому же если ты сейчас отправишь в виртуальность эту люстру, она разлетится осколками водяных брызг, из которых сделана, и мы все попадём под холодный душ.
      - Слушаюсь, Глория. Ты права: я разыгрался как мальчишка. Но мне давно не было так весело. Этот человек зарядил нас энергией с лихвой. Теперь топлива хватит, чтобы долететь до Рукава Стрельца.
      - Но нам туда не надо. Ещё не собрана вся тёмная энергия из Рукава Ориона.
      - Как скажешь, Глория. Но мы рискуем опоздать к моменту зарождения нового мира.
      - Не велика потеря. Сколько разных миров создано во вселенной? А сколько появилось с нашим участием? Я сбилась со счёта. Но пока будут наблюдатели, будут и новые миры. Таков принцип многомирия.
      Глория взяла из вазочки две последние ягоды и положила себе в рот.
      - Удивительно душистая ежевика! Всё-таки Земля, как местные аборигены называют свою планету, - очаровательное место. Надо будет сюда ещё наведаться.
      
      ***
      Когда Виктор подошёл к станции, поезд на Москву уже стоял у платформы. Он едва успел купить билет и заскочить в вагон, как тот тронулся. Виктор выбрал себе место в углу у окна - благо вагон в такую рань на конечной был совершенно пуст - и через пять минут уже заснул под мерный перестук колёс на стыках рельсов. Его глубокому сну не мешал ни машинист, хрипло и невнятно объявлявший станции, ни разговоры пассажиров, постепенно заполнявших вагоны по мере приближения к столице. Сказались бессонная ночь и выпитое шампанское, а может, и пелена удивительного спокойствия, которая плотным коконом окутала всё тело, остудила сердце и выветрила жгучие воспоминания из беспокойного ума.
      Сосед, выходивший из вагона, толкнул Виктора в плечо:
      - Вставай, парень, приехали! Эк, тебя угораздило! Много выпил вчера?
      Виктор с трудом разомкнул глаза и туманным взором посмотрел на попутчика.
      - Полбутылки шампанского.
      - Ну-ну. - Сосед недоверчиво покачал головой, подхватил спортивную сумку и зашагал к выходу. В дверях оглянулся и добавил: - С полбутылки шампанского даже женщина не хмелеет, а ты мужик!
      Виктор вышел на перрон. Утреннее солнце согрело воздух и вызвало улыбки на лицах спешащих по делам людей. Ночной дождь растворил вчерашний туман и убрал муть с души. Хотелось улыбаться встречным прохожим и радоваться погожему дню.
      "Действительно, с чего я взял, что выпил только полбутылки шампанского? Наверное, гораздо больше. Ничего не помню - с кем пил, где... Какая-то избушка, собаки... Надо же было так набраться!"
      При входе в метро Виктор сунул руку в карман в поисках платёжной карты. Пальцы наткнулись на мягкую подушечку, он вытащил бархатное сашé и недоуменно поднёс к лицу. В памяти возникли слова:
      - Радуйтесь каждому дню и не бойтесь смерти. Это иллюзия. В реальности её не существует, есть только страх перед неведомым.
      Резкий запах полыни мгновенно воскресил в памяти события минувшей ночи, избушку в лесу и мимолётный поцелуй женщины в длинном зелёном платье с золотой диадемой в волосах.
      
      
      
      Александра ПТУХИНА
      
      ДАР
      
      Наверное, каждый хоть раз в жизни задумывался о том, как было бы здорово иметь какую-нибудь суперсилу. В детстве мы мечтаем читать мысли, летать, становиться невидимыми, ну или о тому подобных пустяках.
      Способности. Талант. Дарование. Дар. Множество живых существ обладает им. Но что можно считать даром? Муравей, например, поднимает вес в десятки раз превышающий его собственный. Суперсила? Морские черепахи задерживают дыхание на 7 - 10 часов. Талант? А собаки? Собаки не различают цветов. Что это? Дар?
      А что, если суперспособности окажутся совершенно бесполезными? Что если, обладая ими, ты всё равно бессилен? Что тогда? Ведь отказаться от дара нельзя. Он просто есть и всё. И тебе с ним жить. Каждый день. Изо дня в день.
      
      ***
      Митя решил стать ветеринаром не потому что как-то особенно сильно любил животных. Принято думать, что в ветучилище идут те, у кого с детства полон дом облезлых кошек, несчастных дворняг и прочей разномастной живности побитой жизнью и людьми. На курсе Митя был единственным, у кого не было питомцев. На все расспросы он только смущённо улыбался и говорил:
      - Я не могу...
      - Маленькая квартира? Соседи против? Аллергия?
      - Нет. Просто не могу.
      Странно, но люди редко удовлетворяются простым ответом. Так, многие преподаватели совершенно искренне считали, что из человека, который не любит животных, не выйдет приличного ветеринара. Однако на первой же сессии парень показал себя лучшим на курсе, поэтому его снабдили хорошей рекомендацией и на практику отправили в приличную клинику.
      Приличной клиника считалась потому, что находилась в тихом спальном районе и даже имела помещение для передержки. Сейчас оно почти пустовало. Только две клетки были заняты. В одной обосновался подброшенный котёнок, а в другой сидел попугай жако, старый и сварливый.
      Вот и сейчас он безбожно ругался на Антонину Тихоновну, менявшую воду.
      - Дурак! Дурак! Дурак! Чё вылупился?
      - Ох и горазд же ты сквернословить, Пашка, - монотонно увещевала его уборщица. - Ну что ты так сердишься?
      - Дурак! Дурак!
      - Вот именно, что дурак. Посмотри, все перья на брюхе повыщипал! Ну и что мы твоей хозяйке скажем, когда она за тобой придёт? А она у тебя та ещё!
      - Дурак! Чё вылупился, дурак!
      - Вот и скажем ей, что ты дурак... - Тихоновна закрыла клетку и обратилась к Мите. - Ишь, как переживает животина. Второй день почти ничего не жрёт. Как бы не издох, а?
      - Издохнет, - сказал Митя, не отрываясь от книги. - Но не здесь. У нас нет красного ковра на стене.
      Тихоновна озадаченно посмотрела на парня.
      - Его заберут завтра или послезавтра, - поспешил перевести разговор Митя.
      - А-а-а... - протянула уборщица. - А ковёр при чём?
      - Так, просто к слову пришлось.
      Антонина Тихоновна, по счастью, была не из тех, кто любит копаться в том, чего не понимают, поэтому объяснение её вполне удовлетворило.
      - Ты сегодня остаёшься дежурить?
      - Ага...
      - Ну и ладно. Посижу тут до девяти с тобой. Ты заходи, чайку попьём.
      - Спасибо. Зайду.
      - А с этим-то, что делать? Ведь не жрёт же... - кивнула она на Пашу.
      Митя закрыл книгу.
      - Я накормлю.
      - Ага, ну вот и ладненько.
      Когда дверь за уборщицей закрылась, Митя подошёл к клетке, снял очки и внимательно посмотрел на птицу.
      - Дур... Дур...
      - Не сейчас, Паша, - Митя открыл дверцу клетки и протянул попугаю горсть семян.
      Паша нахохлился и встряхнувшись сбросил ещё перья.
      - Ешь.
      - Дур...
      - Сейчас ты будешь есть, потому что ещё не время. Просто ешь, Паша.
      Попугай успокоился взял семечко и посмотрел на парня. И хотя Митя уже знал, что будет дальше, он никогда не бывал готов.
      
      ***
      Яркая вспышка озарила всё вокруг и Митя провалился. Сейчас он уже намного чётче видел прутья клетки с воткнутой между ними сырой морковкой. Вот он срезает клювом тонкую оранжевую полоску. Свет меркнет. Прутья клетки неумолимо приближаются, он утыкается в них клювом и вдыхает пыль настенного ковра. Тяжело дышать. Теперь всё, что он может различить - рисунок на красном фоне. Такие яркие краски. Особенно белые пятна. Они почти светятся. Кусочек выпал из клюва.
      
      ***
      Митя потёр глаза, надел очки и закрыл клетку.
      - Уже не долго, Паша.
      - Дурак! Дурак! Чё вылупился? - завопила птица.
      - Потерпи.
      Митя забрал книгу и вышел.
      
      ***
      Когда это произошло впервые, Мите было лет пять, но он до сих пор помнил тот день, возвращался в него постоянно. И всякий раз думал, не подойди он тогда к аквариуму, как бы сложилась его жизнь?
      
      Великолепный голубой петушок слабо барахтался возле самого дна, бессильно распластав крылья-плавники. Он уже не мог сопротивляться течению и просто ждал, когда его прибьёт к палке искусственных водорослей. Яркая вспышка. И вот он уже уставился на прихваченный слизью камешек на дне. И шум. Монотонный размеренный шум пузырьков воздуха. Они поднимаются вверх, похожие на капли ртути. Всё медленней. Всё глуше...
      Что-то тёплое и влажное разлилось внизу живота и тут же остыло, противно налипая в штанишках. В тот день Митя понял всё, только когда появился отец с сачком, а рыбка была спущена в унитаз. Мальчик не плакал, но через неделю наотрез отказался идти с родителями в зоомагазин за новым питомцем. Наверное, именно тогда в голову мамы закрались первые тревожные мысли.
      Но настоящие проблемы начались, когда после первого класса Митю отправили к бабушке. Лохматый Чапка, старый, добродушный и немного глуповатый пёс, был всеобщим любимцем. Обычно Митя не спускал его с рук и повсюду таскал за собой. Но этим летом мальчик сторонился собаки. А на вопрос бабушки, что случилось сказал: "Это будет твоя рука". Тогда старушка не придала значения словам внука. Но когда через пару недель пёс умер, они как-то сами собой всплыли в её памяти. И, конечно, о своих опасениях она поспешила рассказать Митиной маме.
      - Сыночка, расскажи мне, что всё-таки случилось?
      - Чапка умер.
      - Ты из-за этого переживаешь, да?
      - Нет...
      - А что ты говорил бабушке?
      - Это была её рука, - мальчик не обратил внимания, как изменилось лицо матери.
      - Ты хочешь сказать?... - почти шёпотом спросила она. Губы её дрожали.
      - Это была бабушкина рука. Она гладила Чапку по голове, когда он... Когда с ним... ну... случилось...
      Мать побледнела.
      - Но ведь бабушка увезла его к врачу...
      - Я знаю.
      - Она что, рассказала тебе? Да?
      - Нет. Я просто видел.
      - Как?..
      - Как Чапка. Я давно уже это видел. Только разглядеть как следует не мог. А вчера разглядел.
      Позже Митя много раз прокручивал в голове этот разговор. Теперь-то он понимал, какие ужасные вещи тогда представляла, наверное, его мать. Как-то само собой сложилось, что после этого разговора начались бесконечные походы к разным врачам, психологам и даже экстрасенсам. Со всей своей неистовой любовью мама бросилась спасать ребёнка. Митя даже предположить не мог, кем представлялся собственной матери, сумасшедшим или маньяком, собирающим по улицам полумёртвых голубей, кошек и собак. Но что бы он ни делал, на какие бы ухищрения не шёл исход всегда был один...
      
      Из всех последующих событий Митя вынес несколько непреложных истин: во-первых, то, что должно случиться - произойдёт. Во-вторых, видеть смерть глазами умирающего - не нормально, а в-третьих, не стоит об этом никому рассказывать. Но осознал он всё это, уже когда за ним прочно закрепилось клеймо шизика, а отец, не выдержавший постоянных врачей, лекарств, жалоб и непременно следующих за ними скандалов ушёл.
      Эта "нормальная" жизнь занимала слишком много времени и сил. Однажды мальчик просто сдался. К тому времени Митя накопил такой обширный опыт общения с разного рода "специалистами", что мог безошибочно определить критерии нормальности. И он стал подыгрывать. По началу, это было довольно сложно, потом стало привычкой, а потом... Потом он понял, что только с животными может быть самим собой. Митя не сомневался, они знают о нём, так же, как он о них. Эта была их тайна. Общая.
      
      ***
      В дверях Митя столкнулся с Иваном Сергеевичем.
      - Ну что там? Антонина Тихоновна говорит, попугай так и не ест.
      - Он поел. Немного, но поел, - ответил Митя.
      - Это хорошо. А то хозяйка его нам тут такое устроит, если что. Ты её видел?
      - Не видел, но слышал. Попугай. Он ругается женским голосом.
      - А-а-а, понятно. Что делать, - старик похлопал Митю по плечу. - Люди все разные, а питомцы, они...
      - Они ни в чём не виноваты. Они такие, какими их сделали люди.
      - Согласен. И всё-таки, я приятно удивлён. Первый курс, а ты уже очень здорово ладишь с животными. Сколько тебе ещё учиться? Два года? Три? Приходи к нам по окончании.
      - Спасибо. Я подумаю.
      - Ну, подумай, подумай. А сегодня придётся подежурить.
      - Я помню.
      - Да ты не волнуйся, - улыбнулся Иван Сергеевич. - Сегодня только ещё с Матильдой должны подойти, ну та, что почками мучается, а потом отдыхай.
      - Иван Сергеевич, я хотел вам ещё в прошлый раз сказать. У Матильды не почечная недостаточность, по-моему...
      - Да? И каков же ваш вердикт, коллега?
      - Мне кажется, у неё что-то серьёзное. Может, опухоль.
      - А на каком основании вы, коллега, сделали такие выводы? Они же отказались от УЗИ.
      Митя, конечно, уловил ехидные насмешливые нотки в голосе заведующего, но сейчас это было не важно.
      - При почечной недостаточности бывает слизь и кошки много пьют, а Матильда... Хозяйка сказала, что она не ест и не пьёт уже три дня.
      - Ерунда, - отмахнулся врач. - Сегодня ей будет намного лучше, сам увидишь.
      И Митя увидел.
      
      ***
      Яркий свет отражается в белом кафеле на стенах. Железный стол. Такой жёсткий. И холодный. Вот кто-то склонился к самой мордочке. Какой ужасный запах. Чужой запах, запах отчаянья, безысходности. Где она? Где же она? Только блики. Холодные блики. Не трогай меня! Не смей!
      
      ***
      - Похоже, ты был прав... - сказал Иван Сергеевич, намыливая руки. - Возможно, и опухоль. Но кошка старая, резать уже нет смысла. Она от наркоза не отойдёт, а отойдёт, так что это изменит? Сколько ей?
      - Восемнадцать.
      - Вот видишь, ты и сам всё понимаешь. Вам же рассказывают на лекциях о целесообразности лечения?
      - Да, но что если...
      - Решать хозяйке.
      Иван Сергеевич закрыл за собой дверь. Митя слышал приглушённый голос заведующего за стеной и женские всхлипывания. Когда колокольчик брякнул над входной дверью, Митя решился выйти из смотровой.
      - Она отказалась, - не дожидаясь вопроса, ответил врач. - Я дал ей капли и сейчас собираюсь домой. Спокойного дежурства.
      
      ***
      - Я дверь заперла, - Антонина Тихоновна протянула Мите чашку.
      - Но как же?...
      - Да там звонок есть. Ты пей чай-то!
      - Спасибо...
      - Да не расстраивайся ты так. Что ж тут поделать?.. Эта хоть забрала, а то знаешь, какие бывают? Принесут усыпить, а сами даже не дождутся - домой скорей! А нам тут разгребайся.
      - Она тоже принесёт... - вздохнул Митя.
      - А я-то думаю оно и лучше, - отозвалась уборщица, прихлёбывая из кружки. - Чего скотине страдать-то? Она, поди, и сама понимает, что всё уже.
      - Нет. Не думаю.
      - А не понимает, и то лучше, правда? Чего зря пугаться? Ведь ничего не сделаешь уже. Ты не думай, Иван Сергеевич большой молодец. К нему даже из других районов ездят. Он всем помогает. А этой, значит, уже не помочь, раз он не взялся.
      - Возможно...
      - Ох и кислый же ты! - обиделась Антонина Тихоновна. - Будешь так каждого жалеть, работать не сможешь. Толку из тебя не выйдет! Ну да ладно, мне пора уже, а ты можешь в подсобке поспать, если никто не явится. Или почитай что-нибудь. Что ты там читаешь-то?
      - Анатомию.
      - Ну и то ладно.
      
      Митю разбудил звонок. У дверей топталась девчонка в нелепой салатовой шапке с огромным помпоном.
      - Что у вас?
      - У меня клещ! То есть не у меня, у Лады! Вы извините, что так поздно, просто она всё время чешется...
      - Сколько собаке лет?
      - Два года. А при чём тут...
      - Проходите. В смотровую, прямо по коридору. Я один, поэтому вам придётся подержать собаку.
      Лада тихонько поскуливала и жалась к ногам хозяйки.
      - Ну, ну... Успокойся, - Митя положил руку на голову собаки. - Что там у тебя?... Это не клещ. У неё просто раздражение.
      - Но она так чешется и скулит...
      - Конечно, скулит. Это, наверное, от реагентов. Ими посыпают дорожки, и у неё появилось раздражение.
      - Какие реагенты, доктор, ведь уже и снега-то нет...
      - А вы думаете, их кто-то смывал?
      - И что же теперь делать?..
      - Теперь я выпишу вам мазь. А вы обязательно мойте собаке лапы после прогулки и, мой вам совет, гуляйте с ней лучше в парке.
      
      ***
      - Спасибо, доктор. - Девушка спешно засовывала в карман бумажку с названием мази. - Сколько я должна?
      - Нисколько. Приходите через неделю на осмотр, а заодно обработаем вашу Ладу от клещей. Ведь настоящая весна когда-нибудь наступит, правда? - И Митя, присев на корточки, потрепал собаку.
      - Спасибо большое! А вы... Просто удивительно... Обычно Ладу сюда затащить невозможно. Вы новый врач?
      - Вообще-то я только практикант... - смутился Митя.
      - Это не важно. Мы придем через неделю. Вы же будете тут через неделю? - девушка покраснела.
      
      ***
      Утро было туманным и промозглым. Митя включил музыку в плеере и накинул на голову капюшон. Единственное, чего хотелось в такую погоду - зарыться с головой в плед. И чая. Обязательно горячего чая с лимоном. Если бы не календарь, в жизни не подумаешь, что уже конец апреля. Дорожки парка ещё не успели очистить от прошлогодней листвы и теперь её, смешанную с остатками снега и разного мусора, утаптывали торопливые прохожие.
      - Дмитрий Борисович! Дмитрий Борисович!
      Кто-то схватил Митю за локоть. Безумная салатовая шапка и рвущаяся с поводка Лада.
      - Доброе утро, Дмитрий Борисович!
      - Доброе... - Митя снял наушники.
      - А мы вот с Ладой гуляем в парке, как вы велели. Сейчас в аптеку поедем. Лада вас издалека заметила и рванула. А я думаю, поздороваться или нет... А потом решила поздороваться... А вы не слышите. Вы извините... Наверно, не надо было... Извините... - девушка залилась краской.
      - Ну что вы. Просто меня никогда так не зовут. Не привык.
      - А как вас зовут, Дмитрий Борисович? Сейчас сказала и поняла, как глупо это звучит! Извините! Просто у вас на бейджике вчера написано было...
      Девушка покраснела ещё сильнее, и Мите стало от этого как-то необыкновенно весело.
      - Митя.
      - Вы извините... Не надо было... - и она поспешила оттащить Ладу, которая, пользуясь всеобщим замешательством и неловкостью, с упоением вылизывала Митину руку. - Пойдём, Лада, пойдём!
      - А вас? Как вас зовут?
      - Катя... Извините... Я, наверное, полной идиоткой выгляжу... У меня просто талант влипать во всякие неловкие ситуации. Извините ещё раз... Мы пойдём.
      - Катя, давайте я вас провожу до остановки? - неожиданно для самого себя предложил Митя.
      Девушка внимательно и очень серьёзно посмотрела на него.
      - Вот видите, не вы одна обладаете редким даром... Теперь вы извините...
      - Нет, не надо! В смысле извиняться не надо! Нам будет очень приятно, правда, Лада?
      Митя как будто со стороны наблюдал за парочкой в парке. Смотрел и не узнавал. Кто этот долговязый парень в очках? Как ему удаётся шутить и не выглядеть при этом чудиком? Когда он научился поддерживать разговор? Разговор с девушкой. А она очень симпатичная. Солнца толком ещё нет, а она уже вся в веснушках. Забавно, что же будет летом? Даже эта ужасная шапка её не портит. Если только чуточку... Хотя нет. Не портит. Совершенно не портит.
      Гудок и визг тормозов.
      
      ***
      Серая тротуарная плитка. На ней так чётко вырисовывается каждая трещинка. Какое-то яркое пятно. Звон в ушах. Почему лицо такое мокрое? Голоса вокруг.
      
      ***
      - Надо вызвать скорую!
      - Это он сам! Посмотрите, даже на машине нет никаких следов!
      Митя открыл глаза. Над ним размахивала руками какая-то женщина, а Лада вылизывала его лицо.
      - Девушка, не говорите ерунду! Он поскользнулся. Я его не задела даже!
      Катя изо всех сил старалась сдержать Ладу.
      - Немедленно вызовите скорую!
      Митя приподнялся и сел на тротуаре.
      - Вот! Он уже в порядке, - вопила женщина. - Паша, ну чё ты там вылупился? Иди сюда! - позвала она мужчину в шляпе, несмело выглядывавшего с пассажирского сидения.
      - Митя, вы как? - Катя присела рядом на корточки. Эта сумасшедшая так летела! Всё очень быстро случилось! Я даже не поняла сразу.
      - Всё нормально, я просто поскользнулся, - Митя потёр ушибленный затылок.
      Тем временем дама подскочила к нему:
      - Ты чё не смотришь куда идёшь? Паша, ну чё вылупился?! Подойди уже!
      Сквозь сгрудившуюся толпу к ним протиснулся невысокий щупленький мужчина.
      - Как же так, молодой человек? Вы не ушиблись?
      - Всё в порядке, правда. Вот только очки разбились...
      - Очки у него разбились! - тут же накинулась дама. - У меня сердце чуть не разбилось! Идут, сами не смотрят куда! Дурак! Паша, ну чё ты там застрял? Поехали уже!
      - Постойте, - Митя поднялся на ноги и отряхнулся. - Погодите минутку.
      - Ну чё ещё? - женщина нависла над Митей.
      - Пожалуйста, снимите со стены красный ковёр и хоть раз в жизни поговорите с Пашей ласково!
      - Ты чё, псих?! - дама отшатнулась. - Твоё какое дело?! Паша, ну чё ты залип? Поехали уже! Дурак какой-то!
      - Митя, с вами всё в порядке? - Катя выглядела встревоженной.
      - Да. И можно на ты.
      - Хорошо. Давай я провожу... тебя.
      - Спасибо, конечно, но не надо.
      - Ты уверен? А как же очки? И потом, ты сильно ударился головой.
      - Я вижу довольно сносно, уж до дома доберусь как-нибудь.
      - Ты извини, но ты говорил странные вещи... Тётка эта - монстр, тут без вопросов, но при чём тут ковёр?
      - Да так, ерунда. Она меня поняла, надеюсь.
      - Так ты её знаешь?
      - Не её. Её попугая... Представляешь, она назвала попугая так же, как мужа. Или наоборот?
      - Ну, сразу же видно, что она с приветом!
      
      ***
      Встречи Кати, Лады и Мити как-то сами собой стали регулярными. Теперь каждый вечер они прогуливались по парку до трамвайной остановки.
      - Ну что ж, завтра мы придём прививаться, - сказала Катя прощаясь.
      - Буду вас ждать, - Митя наклонился погладить собаку.
      
      ***
      Яркая вспышка выбросила его из реальности. Серая тротуарная плитка, отколотая и потёртая. Что-то блестит. Это рельсы. Трамвайные рельсы, а на них яркое пятно. Салатовое. Катина шапка. Звон. Голоса. Как холодно. Кто-то воет...
      
      ***
      - С тобой всё нормально? - Катя тормошила его за плечо.
      - Нет! Не завтра! Только не завтра! Не приходите! Слышишь меня? Катя, останьтесь дома. Хорошо? Погуляйте вечером возле дома.
      - А как же реагенты и всё такое? - опешила девушка.
      - Просто послушай. Не приходите!
      - Ладно, ладно! Успокойся, - она настороженно смотрела на Митю. - Ты точно в порядке?
      - Да. Мне пора. Извини. Я позвоню.
      Весь следующий день Митя был как в тумане. Он постоянно прокручивал в голове картинку. Что-то не сходилось. Видение было таким ярким, объёмным. Он даже запомнил металлический привкус во рту. Такой бывает у крови. Раньше он не чувствовал вкуса. Что-то не так... Позвонить Кате? Объяснить ей всё? Нет. Она решит, что ты сумасшедший. А что если Лада погибнет? Как ты будешь смотреть Кате в глаза, зная, что мог всё исправить и не сделал этого? Но ты же не можешь... Но ты знаешь! А что это изменит?! А если ты расскажешь, а она точно решит, что ты псих! Это первая девушка, которая отнеслась к тебе нормально. Не делай этого! Только всё испортишь! Но вспышки появляются не сразу. У тебя ещё есть несколько дней. А если Катя подумает, что ты её больше не хочешь видеть?
      Митя набрал сообщение и задумался, отправлять или нет?..
      - Иди, провидец, Иван Сергеевич зовёт, - прервала его мысли Антонина Тихоновна.
      - Провидец?..
      Митя вошёл в смотровую и сразу всё понял. На кушетке сидела женщина с заплаканным опухшим лицом, а рядом топтался угрюмый мужчина с переноской.
      - Иван Сергеевич тут? - спросил Митя.
      Мужчина кивнул в сторону подсобки.
      Иван Сергеевич закрывал холодильник, когда Митя появился на пороге.
      - А-а-а... Пойдём, практикант, познакомишься с минусами нашей работы.
      - Усыпление?
      - Да. Матильда.
      Кошка из последних сил цеплялась за подстилку.
      - Митя, уберите эту тряпку, - скомандовал врач.
      - Я не смогу... - всхлипывала женщина.
      - Но вам нужно быть тут, - сказал Митя. - Это же ваша кошка. Она вас знает и доверяет вам. С вами она не будет нервничать. В смысле... слишком сильно нервничать...
      - Разрешите я выйду? - слабым голосом спросила женщина, - Я не смогу...
      - Как знаете, - угрюмо отрезал Иван Сергеевич, забирая лекарство в шприц.
      - Пойдём, пойдём дорогая, - угрюмый вывел жену в коридор.
      Кошка распласталась на железном столе. Мутные глаза испуганно шарили по комнате.
      - Митя, добавьте свет. Я не хочу промахнуться мимо вены. Держите ровно. Ну-ну, Матильда, не царапайся. Митя, наркоз.
      Матильда слабо дёрнулась.
      - Шприц! - скомандовал Иван Сергеевич.
      Митя знал, будет ещё два укола в вену. Через несколько минут всё было кончено.
      - Всё, - выдохнул заведующий снимая перчатки.
      - Она искала.
      - Что, прости?
      - Она до последнего мига искала глазами хозяйку. Она её любила, доверяла ей...
      - Митя, оставь эту ерунду. Если будешь так каждый раз, не сможешь работать. Ты пойми, ты здесь, чтобы помочь. Тем, чем можешь... Сейчас так.
      - Но это же не честно, не справедливо. Неужели за столько лет она не заслужила тёплой родной руки рядом?
      - Кстати о руке. Она меня здорово прихватила. Подай перекись. И прекрати эти сопли!
      Митя обработал руку Ивана Сергеевича, завернул кошку в пелёнку и вынес в коридор.
      - Мотенька-а-а... - всхлипывала женщина.
      Мужчина буквально оттащил Митю в сторону.
      - Доктор, а нельзя ли её... Матильду тут у вас... оставить?
      - В смысле?
      - Ну... Утилизировать что ли? Не знаю, как это называется...
      - Ещё полторы тысячи в кассу, - отдёрнул локоть Митя.
      - Полторы? - неожиданно громко пробасил здоровяк. - Да это же!..
      - Всё по прайсу.
      "Утилизировать, - думал Митя, когда колокольчик над дверью снова брякнул. - Слово-то какое нашёл... Утилизируют мусор. Отходы. Она же..."
      - Митя, тебе тут раз пятнадцать уже звонили! - Высунулась из подсобки Антонина Тихоновна, протягивая телефон.
      - А кто звонил?
      - Не знаю... У тебя записано какая-то "Зелёная шапочка".
      Страшная мысль обожгла спину холодком. Зелёная шапочка. Зелёная!
      Шесть пропущенных от Кати. Митя набрал номер. Металлический голос на другом конце привычно выдал заученный текст. Ждать было нельзя.
      - Я вернусь, Иван Сергеевич!
      Митя выскочил за дверь, судорожно сжимая трубку.
      "- Ну же, ответь! Ответь!"
      - Абонент временно...
      Запыхавшийся, Митя выскочил к выходу из парка. В узком проходе толпились люди. Где-то отдаляясь завывала сирена. С трудом продравшись сквозь частокол плеч и спин, он увидел отъезжающую машину скорой.
      - Что? Что тут случилось?
      - Сбили, - ответил кто-то в толпе.
      Тут Митя заметил на тротуаре салатовую шапку с огромным нелепым помпоном.
      - А девушка? Где девушка?
      - Так увезли.
      - Куда? Куда её увезли?
      - В морг, наверное... И собака с ними. Её никак оттащить не могли. Она так выла, аж внутри всё переворачивалось.
      - Как выла? - Митя вцепился в рукав какого-то парня. - Она что, живая?
      - Собаке-то что сделается? А вот девчонку жалко... Псина эта ей всё лицо лизала, пока скорая не приехала. А потом завыла. Наверное, всё поняла...
      
      ***
      Способности. Талант. Дарование. Дар. Что можно считать даром? Муравей, например, может поднять вес в десятки раз превышающий его собственный. Суперсила? Морские черепахи задерживают дыхание на 7 - 10 часов. Талант? А собаки? Собаки не различают цветов. Что это? Дар?
      А человек? В чём же его дарование? Может, в том, что только он способен любить, несмотря на то, что всему однажды придёт конец.
      
      
      
      
      
      Сева ГУРЕВИЧ
      
      ШУРУП
      (фантазия в 13 зарисовках)
      
      1
      Семён Семёнович был человек не хара́ктерный, но рассудительный и соответствующий. Голову он мыл обыкновенно по утрам, два раза в неделю: в среду и в субботу. Как-то раз, стоя в ванной и смывая-обмывая под душем намыленную голову, он обнаружил какую-то странную, белесого цвета, замазку в самом центре своего затылка. Ещё раз повозил указательным пальцем по этому месту, поднёс сей палец к левому глазу, прищурил правый, и снова увидел ту же самую замазку: то ли оконную, то ли какую другую, или вовсе детский пластилин. Снова подставил голову под душ и пустил в дело всё тот же палец. На затылке осязалось небольшое углубление, в горошину величиной, из него-то Семён Семёнович и извлекал этот непонятный материал.
      - История! - произнёс он, после чего выключил душ и, тщательно вытершись, вылез в своё холостяцкое жилище.
      Семён Семёнович находился, что называется, "в графике", хотя и рассиживаться особенно не следовало: была среда - день будний. И этот будний, рабочий день неотвратимо надвигался на него.
      
      2
      На работе Семён Семёнович был несколько перегружен текущей по офису однообразной суетой. Где-то там был внешний и, возможно, реальный мир, переходящий здесь на мягкую бумагу и в жёсткую компьютерную память цифрами и стандартными лаконичными высказываниями типа "сдал-принял", "штрафные санкции" и неким инородным, совсем уже уводившим в сторону, "форс-мажором". Офисные дела не только отражали и фиксировали, то есть учитывали, всё, значимо происходящее "где-то там", они контролировали и управляли. Так что вопрос о том, что первично (слово или дело, жизнь-отражение или жизнь "где-то там"), становился бессмысленно-некорректным, заводящим в тупик. И сам Семён Семёнович одновременно и руководил, и подчинялся, по большей части общаясь даже не с людьми, а с какими-то "материалами". Наверное, их направляли к нему не компьютеры, а люди, но точно утверждать было нельзя. Да и несущественно - ни для принятия решений, ни для самого Семёна Семёновича: всё и вся соответствовало регламенту, пусть и неписаному, но прочно продуманному, заведённому раз и навсегда. Семён Семёнович делал своё дело.
      Во время обеденного перерыва он зачем-то почесал затылок, посмотрел на кончики пальцев, ответственных за этот процесс, не увидел ничего криминального и запил свою скромную трапезу компотом.
      
      3
      Свидания с дамами сердца обычно происходили у Семёна Семёновича по выходным. И на эту субботу у него тоже был план, предполагавший банальную (но от этого не менее приятную) постельную развязку в его жилище. Поутру, принимая душ, он опять нащупал углубление на затылке и опять, к своему недоумению и неудовольствию, обнаружил белесую замазку на пальцах. Попытался посмотреть через два зеркала на затылок, но - даже из-за короткого ёжика волос - ничего не увидел. Взглянул на часы - времени было хоть отбавляй. Непонятность происходящего не то чтобы сильно давила на него, но, тем не менее, побродив несколько минут по замкнутому пространству квартиры, он вернулся в ванную, взял триммер и выбрил на затылке интересующее его место - величиной с пятак, не более - и снова посмотрел туда с помощью двух зеркал. Действительно, имелось небольшое, правильной круглой формы углубление, покрытое белесой дрянью. Ещё немного поковырял в ней и вдруг на глубине пяти-семи миллиметров мелькнул металл. Семён Семёнович удалил остатки замазки и, к своему изумлению, обнаружил нечто, крайне похожее на головку шурупа для крестообразной отвёртки.
      
      4
      Что бы это могло быть? Самое вероятное предположение: детская травма, о которой он не помнил. Какая-то пластина, поддержавшая изнутри сращивание черепа. Другие версии, смутно маячившие где-то рядом, представлялись фантастичными и вздорными. Отца давно не было в живых, а мать находилась в доме престарелых. Он давно не навещал её. Деменция или Альцгеймер, в общем - старость, и самое мерзкое в старости - потеря себя. Как любой нормальный человек, Семён Семёнович старался не допускать эти мысли-напоминания о неизбежно надвигающемся времени, вытесняющем настоящее, умножающем прошлое. Но попытаться узнать что-либо об этой "истории" можно было только у неё.
      Набрал номер телефона, попросил мать по имени-отчеству и сквозь томительный промежуток времени ждал шуршания трубки в её руке.
      - Здравствуй, мама... Это я, Семён. Семя - твой сын, - назвал он своё семейное, отошедшее в прошлое имя.
      Она только тяжело и неровно дышала на том конце провода.
      - Мама, - снова повторил, позвал её Семён Семёнович.
      - У меня никогда не было сыновей, - бесстрастно парировала она, и тут же раздались короткие гудки.
      
      5
      Подобное, слегка напоминающее розыгрыш, случалось и прежде: иногда мать не узнавала его, но её сегодняшняя сентенция на фоне странного предмета в его затылке произвела впечатление.
      Семён Семёнович аккуратно заклеил пластырем выбритое место и набрал другой номер телефона.
      Позже, уже дома, удовлетворив естественные потребности, возлежа со своей дамой на кровати, Семён Семёнович нежно и тщательно поглаживал-ощупывал её затылок.
      - Массируешь мозг? - пошутила она.
      Семён Семёнович отдёрнул руку.
      - Задумался, - нейтрально ответил он и отстранился. - Пойдём пить чай.
      Они привычно попили чай с коньяком и расстались.
      Ночью Семён Семёнович проснулся и долго лежал сначала с закрытыми, а затем с открытыми глазами, глядя в темноту. Зажёг свет и, достав из кладовки ящик с инструментами, принялся прямо тут же, на кровати, перебирать отвёртки. Нужную отвёртку он, к своему облегчению, не нашёл.
      
      6
      Утро следующего дня, воскресенье, прошло по намеченному плану: Семён Семёнович созвонился со своим старинным институтским приятелем. Встретившись в полдень, они отправились пить пиво и говорить за жизнь.
      Вечерние изыскания в интернете на слова "винт в затылке", "шуруп в затылке" ничего вразумительного не дали. Нашлось шуточное стихотворение со словами: "Знаю правила движенья и таблицу умноженья. Я не глуп, не глуп, не глуп! Просто вкручен от рожденья в мою голову шуруп..." Фамилию автора загуглил, оказалось, что тот давно уехал из страны.
      
      7
      Рабочая неделя тянулась как никогда.
      Отвёртка жёлтого цвета, подходящая и небольшого размера, была куплена и оставлена в ванной комнате до субботы. Также, как само собой разумеющееся, было пропущено очередное мытьё головы в среду.
      Семён Семёнович и спокойно, и нетерпеливо ждал выходных.
      Грядущую встречу с "дамой сердца" отменил, сославшись на недомогание.
      
      8
      В субботу, помыв голову, Семён Семёнович сел на край ванной и, наощупь вставив отвёртку в шлицы, прятавшиеся в углублении на затылке, сделал первое, осторожное движение. Затем с чуть большим усилием постарался повернуть отвёртку против часовой стрелки.
      "А вдруг там обратная резьба?" - подумал он, но сделал ещё одну попытку.
      Отвёртка сдвинулась.
      
      9
      Семён Семёнович почувствовал головокружение, и ванная комната поплыла в его глазах. Но сознание он не потерял. Когда в голове прояснилось, он понял, что видит окружающее не как прежде, а так, будто бы на нём оказались чужие очки. Семён Семёнович даже коснулся рукой носа, проверяя это чувство, но вдруг нос под его рукой чуть сдвинулся со своего места набок.
      "Кажется, я схожу с ума..." - медленно подумал он.
      - Кажется, я схожу с ума... - повторил он вслух.
      - Спокойно! - сказал он сам себе.
      Левое ухо тоже поползло - повернулось вокруг отверстия ушной раковины, как бы кивая отражению в зеркале.
      Осознав происходящее, Семён Семёнович неожиданно точными движениями левой рукой максимально вернул на место своенравный нос и придержал его, а правой, нащупав отвёрткой шлицы, чуть крутанул её обратно, по часовой стрелке. Зрение начало возвращаться, правда, нос и левое ухо не совсем правильно располагались на лице. В течение десяти-пятнадцати минут Семён Семёнович привёл себя в порядок.
      Потом пошёл на кухню, достал початую бутылку коньяка и стакан, но тут его затрясло, и он сделал несколько судорожных глотков прямо из бутылки.
      
      10
      Что всё это означает и кто он такой? Робот? Эта хреновина в затылке: что находится за ней, что ещё она может регулировать? Или детская травма была и была столь серьёзной, что некоторые части лица заменены искусственными? Но "детская" версия казалась столь же фантастичной, как и версия о полном искусственном воплощении. Ничего подобного слышать или читать не приходилось. Значит, его случай уникален? Но в свою уникальность отчего-то не верилось. И тогда ещё - кто все те, с кем он общается: есть ли у них в затылках шурупы-винтики? И - просто: в своём ли он уме?
      Где и как искать ответы на подобное? Кто бы мог помочь? Автор шуточного стихотворения? Или обратиться за помощью по назначению: к так называемым психо-душе-терапевтам? Не психовать!
      Он сидел на кухне, на столе перед ним были: отвёртка жёлтого цвета с остатками белесой замазки на острие, стакан и коньяк. Когда коньяк закончился, Семён Семёнович, не вставая, вытянул из-под мойки мусорное ведро, придвинул к себе и аккуратно положил в него пустую бутылку. Затем снова заклеил пластырем затылок, оделся и вышел на улицу, решив пополнить содержимое домашнего бара. Но, выйдя, вдруг совершенно забыл об этой цели. Как некий механизм, он переставлял ноги и вглядывался в лица прохожих, словно пытаясь разгадать их мысли.
      
      11
      Выходные прошли, как в тумане. Понедельник вернул Семёна Семёновича во внешний мир, на работу. И он с неожиданным удовольствием врабатывался в привычный ритм, функционировал. А в среду утром, приняв душ и тщательно вытершись, пошёл на кухню, взял всё ещё лежавшую на столе отвёртку, осмотрел так, как будто впервые увидел такой диковинный инструмент, непонятно для чего предназначенный, и брезгливо бросил его в мусорное ведро. Он решил никогда больше не возвращаться к "этому". Он вернёт свою жизнь в прежнее русло. Эти ответы, а, следовательно, и вопросы ему не нужны.
      
      12
      ...............................................................................................................
      
      13 (необязательная)
      Перед самым Новым Годом позвонит мать и скажет, что вспомнила его. Но назовёт именем старшего, много лет назад умершего брата. Ему представится, что, повесив телефонную трубку, она - улыбаясь - скажет сама себе: "Как я его!.." Нет, как отвёртку, отбросит он эту мысль.
      Затем придёт уведомление и он получит на почте письмо. Придя домой, вскроет конверт и увидит первые строчки: "Штраф за повреждение пломбы единого установленного образца..." Какой пломбы и какого, чёрт побери, образца? За что?..
      И - сам штраф: на сколько там?
      Семён Семенович отложит не вполне понятное письмо на кухонный стол, подойдёт к окну и, без единой мысли в голове, будет смотреть во внешний мир. Внешний мир будет смотреть на Семёна Семёновича.
      С тем же пониманием, с каким, по всей вероятности, всматриваются друг в друга различные миры, ведь их углы зрения, а также и сами способы зрения, не обязательно совпадают.
      
      СОВИНАЯ ЗАВОДЬ
      
      Из Книги пророка Даниила, 5-ая глава, стихи 22, 23, 30:
      И ты, сын его Валтасар, не смирил сердца твоего... и ты славил богов серебряных и золотых, медных, железных, деревянных и каменных, которые ни видят, ни слышат, ни разумеют; а Бога, в руке Которого дыхание твое и у Которого все пути твои, ты не прославил...
      
      1
      Семён Семёнович шёл по бессмысленному городу. Всё в этом скатывающемся в июньскую ночь пространстве было глупо и не взаимосвязано.
      За несколько часов до этого он завернул в бар, и время начало замедляться: стопка за стопкой под половинчатые дольки лимона привели его в состояние раздумчивое и зыбкое.
      - Дольки-ю-дольки, чтобы жизнь не такой сладкой казалась, - шутканул Семён Семёнович вслух.
      От шурупа в голове исходил холодок, казалось, боровшийся с теплотой лета. Вот и пешеходный мост через полноводную сейчас городскую речушку. Навстречу ему приближалась шумная компания подростков.
      - Дайте закурить! - и слово за слово.
      
      2
      Непонятно, сколько минуло времени. Река (река забвения?) - то слегка ускоряясь, то замедляясь - влечёт его сквозь тьму. Он понимает, что держится за какую-то плоскость, распластавшись по ней. Затем осознаёт, что эта плоскость - дощатая дверь, и он влип в неё всем телом, держась руками за края, отплёвываясь от тёмных набегающих струй воды. Что произошло? Банальная драка и беспамятство. Проводит левой рукой по лицу: щёку и веко саднит, на руке остаётся вязкая и сладкая кровь. Губы тоже разбиты.
      - Какое плохое кино... - шепчет он реке.
      Но ничего, пока - обошлось. Если могло бы быть лучше, значит, могло бы быть и хуже. Почти ничего не видно, отсветы города неразличимы на уровне глаз, на уровне перекатывающегося горизонта реки. Он уже трезв, и озноб всё вернее берёт власть над его телом.
      
      3
      Дверь, совершив неожиданно плавный оборот, ткнулась в едва различимый берег и замерла. Семён Семёнович, продрогший до костей, сам - как кусок дерева, отлепился от своей спасительницы, перевалился непослушным телом на мелководье и, подминая камыши, выполз на берег. Уже светало; руки, одежда - всё было в мокрой глине. Он уронил голову, закрыл глаза и то ли потерял сознание, то ли провалился в дёрганый и беспамятный сон.
      
      4
      Его перевернули на спину, и над ним склонилось миловидное и озабоченное лицо женщины, беззвучно говорящее что-то. Одновременно она то вытирала ему лицо какой-то не слишком мягкой материей, то гладила рукой. Он улыбнулся, и внезапно звуки ворвались в его мир: плеск реки, птичий щебет и женский причитающий голос.
      - Как тебя звать? - спросил Семён Семёнович.
      - Лада, - ответила Лада.
      - Лада? Это - ладно. А меня - Семён... Семя, - словно вернулся он в детство.
      Через полчаса они уже были в небольшом ухоженном доме из кругляка. Лада и невесть откуда взявшийся и испортивший весь романтический разворот сюжета отец Лады (со спокойным и властным именем Николай) отпаивали его травяным чаем. Ладе было лет тридцать, Николаю - наверно, под семьдесят. Был он жилистым, мощным, со всклоченной седой бородой и с гривой волос, таких же седых, туго стянутых на затылке выцветшей тесёмкой.
      Затем подоспела баня. День клонился к вечеру, Семя и Николай выпили по чуть самогона, и все разошлись спать.
      Карманы одежды Семёна Семёновича оказались девственно пусты - ни денег. ни документов, ни ключей от квартиры: подсуетились или подростки, или воды реки. Или и те, и другие.
      
      5
      - Это я заводь устроил, - объяснял поутру Николай. - Полезная вещь! Ведь река на дармовщинку много чего приносит. А сколько стройматериалов! Да и с тобой дверь ещё живая приплыла. Пойдёт в дело.
      - Сам устроил? - удивлялся Семя. - Как же это тебе в голову пришло?
      - Сам! - гордо ответствовал Николай. - Такая вот ловушка. Поживёшь с моё в лесу, и не то уразумеешь. А прозвали мы с дочурой эту заводь Совиной, потому как сов около неё немеряно.
      "Совиная заводь, Совиная заводь... Что же это мне напоминает?" - мучился Семён Семёнович.
      Незаметно прошли день, и другой, и третий. Прежняя жизнь: рабочий и домашний быт, шуруп в голове - всё ушло в какую-то небывальщину, нереальность. Реальность была здесь: Николай и Лада, река, Совиная заводь.
      
      5
      Так он и прижился у них. Вся городская жизнь была задвинута в памяти на задний план - просто и целиком, как один случайный эпизод, как ставшей ненужной часть обстановки. Вопросов ему не задавали. Потихоньку подменял Николая по хозяйству, брал на себя часть тяжёлого женского труда Лады. Цивилизация была рядом, но не с ними. Николай или Семя, или оба вместе иногда захаживали в сельский магазин за самым необходимым. Закупали на пенсию Николая или меняли на его поделки, на то, что приносила Совиная заводь, на результаты дребезжанья допотопной швейной машинки Лады.
      Пришло время, и схоронили Николая. Незаметно, само собой, сошёлся Семя с Ладой, стали жить как муж и жена. Только вот дети не получались.
      
      6
      Оставить после себя дом, дерево, сына? Почти всё живое пытается в той или иной мере следовать этому.
      Чем же он лучше? Чем - хуже? Почему не оставляет потомства, не продлевает себя, ничего не привносит сам в этот мир и не даёт ему, миру, даже ничтожного шанса измениться через своих потомков, перечёркивает все усилия предков. Проживает безымянную животную механистическую жизнь.
      Чем такая жизнь отличается от галлюцинации, такое существование от несуществования?
      Насколько он свободен в неостановимом потоке дней, в почти неосязаемых волнах времени?
      Семён Семёнович смотрит на себя в осколок зеркала над рукомойником и большими портновскими ножницами пытается подровнять непослушно растущую во все стороны бороду. Какие-то волоски вырастают быстрее других и выбиваются из общего ряда, какие-то серебрятся на фоне других, вполне ещё чёрных. Стрижка этих зеркально отражённых волосинок мучительна, неуверенные взмахи ножниц получаются корявыми и нелепыми.
      
      7
      Под утро он просыпается и сразу вспоминает книжный рассказ "Случай на мосту через Совиный ручей". Умирающий (повешенный) проживает другую жизнь за те секунды, пока затягивающаяся верёвка ломает его шейные позвонки. И весь рассказ посвящён этой галлюцинации. Литература? Он сам выпал из реальности и теперь пребывает здесь, в Совиной заводи, как бы в руке Господа, не играющего в кости, дарующего, быть может, каждому свою заводь или хотя бы свою галлюцинацию по мере сил и возможностей каждого, нынче - как и прежде, и всегда. Семёна Семёновича передёргивает. Он откидывает одеяло и осторожно встаёт. Лада, его стареющая Лада, ещё спит в предрассветном сером воздухе на другой половине кровати. Он притворяет дверь, подходит к осколку зеркала, берёт безопасную бритву и медленно, тщательно бреет голову наголо. Обмывает. Разбивает осколок зеркала надвое, в кровь изранив ладони. И, как когда-то, смотрит через два зеркала на затылок и снова видит шлицы для крестообразной отвёртки.
      Всё-таки он тогда выжил или вся его история после падения в тёмные воды реки - всего лишь секундная агония, галлюцинация умирающего мозга?
      - Лада! - зовёт он свою названую жену.
      Зовёт беззвучно, как будто никак не может проснуться.
      
      8
      Утром следующего дня Лада Николаевна, обнаружив мёртвое тело супруга, выкручивает шуруп из его голого и до странности незнакомого черепа, вынимает из-под шурупа, откуда-то из черепной коробки металлическую пластинку с непонятным набором букв и цифр и несёт на почту в ближайшее село, чтобы отправить эту вещицу по известному всем адресу в некую высшую инстанцию - известить тем самым эту инстанцию о смерти ещё одного "гражданина".
      
      9
      Строчку, предназначенную для адреса отправителя, заполняет просто: "Совиная заводь".
      
      
      
      Хелен ЛИМОНОВА
      
      СОВСЕМ РЯДОМ
      
      Скажи, нам сколько пришлось скитаться,
      Среди туманных миров скитаться
      Затем, чтоб мы, с тобою мы друг друга нашли?
      А вдруг прикажет судьба расстаться,
      Опять прикажет судьба расстаться
      При свете звёзд, на краю Земли!
      Л.Дербенев, "Ищу тебя"
      
      - Подожди, куда ты? Егорка, стой! - Юля, запыхавшись, спешила за двухлетним сынишкой, который, весело хохоча, несся со всех ног по столовой пансионата. Его золотые локоны развевались, одной рукой он крепко прижимал к себе игрушечного пуделя, а другой волочил за собой здоровенную половую щетку, производя на ходу страшные разрушения. Врезавшись в официанта с тележкой, нагруженной переменой блюд, Егор поневоле притормозил, но потом, развернувшись, побежал опять, не обращая внимания на грохот тарелок, которые посыпались на пол. Неизвестно, что бы еще удалось разгромить юному спринтеру, но на его пути встал статный молодой человек и поймал беглеца в крепкие объятия. Изъяв щетку и выждав немного, он отпустил малыша на волю. Когда Юля наконец добралась до них, Егор уже успокоился и с интересом наблюдал, как молодой человек дружески пожимает лапу его собачке.
      Так они и познакомились, Юля и Валя, и произошло это в счастливо неподвижные советские времена, на исходе февраля 1985 года. Пансионат, в который выдали путевки семье молодых специалистов Юле и Сереге (о нем речь впереди), располагался в латвийской глуши: местечке под названием "Цирулиши". Трехэтажный корпус из красного кирпича был выстроен на опушке хвойного леса. Снежный февраль, вековые сосны и ели, изумительный воздух - что еще надо для счастья? Персонал пансионата не скандальный, обслуживают вежливо, вполне на мировом уровне. Впрочем, молодые инженеры Блехманы не знали, с чем этот сервис сравнивать, так как отродясь за пределы Родины не выезжали, в то время как Валентин... но о нем давайте немного позже.
      Как сказочно прекрасен был их номер на первом этаже! Две кровати одна напротив другой, стол, два стула, лампа со стеклянным абажуром и пушистый коврик на линолеумном полу. Высокое окно забрано тонким тюлем, а если сквозит, можно задернуть плотные зеленые шторы. В номере есть свой кипятильник и даже маленький холодильник. Просто чудо! Им бы такое гнездышко... Но Юля и Сережа своего угла не имели, жили то у одних родителей, то у других - в проходных комнатах. От этого очень скоро в их отношениях образовалась трещина, которая ширилась с каждым днем. А может, не от этого, а потому что были они полной противоположностью друг другу. Впрочем, опять же сравнивать было не с чем. И у Юли, и у Сергея это был первый брак. Егорушка рос болезненным ребенком, спал плохо, накормить его стоило большого труда, так что забот с ним хватало. Какая уж тут любовь и романтика! Бабушки, конечно, помогали, но вреда от них было больше, чем пользы, особенно от свекрови, которая норовила управлять жизнью своего сына, а теперь и невестки с внуком. Так считала Юля. Молча. Она как-то попыталась это обсудить с мужем, но тот только отмахнулся. "Мама лучше знает, как надо, поняла? Перебесишься!" - и действительно, она "перебесилась" и перестала заводить с Серегой философские беседы.
      Закончился законный декретный отпуск, Юля вышла на работу на тот же завод радиотехники, где трудился Сергей, но в другой цех. Когда им предложили путевку в пансионат, она очень обрадовалась. Егорушке нужен свежий воздух, и к тому же они получат отдельную комнату на целых две недели! Так семья Блехманов оказалась в заводском пансионате "Цирулиши". В это время года здесь отдыхали в основном такие же молодые специалисты. Те, кто рангом повыше, получали путевки летом.
      Несколько номеров на первом этаже было отведено для представителей других организаций. Как ей тут же сообщили знакомые девчонки со второго этажа, в пятнадцатом жила пара бухгалтеров из Минска, в шестнадцатый пока никого не заселили, а в семнадцатый заехал интересный молодой человек, однако никаких подробностей о нем раздобыть не удалось.
      И вот благодаря неугомонному Егорке Юля познакомилась с тем самым таинственным постояльцем. Он и вправду оказался симпатичным молодым человеком, не зря девчонки заинтересовались. Юля поблагодарила за помощь, он представился - Валентин. Сказал, что мальчик у нее просто замечательный, а про собачку и говорить нечего, как настоящая. Щетка была отдана уборщице, и Юля отвела сына за стол у окна, где их невозмутимо дожидался Сергей. Малыш на удивление хорошо покушал, так что обед прошел спокойно.
      А за ужином Юля обратила внимание, что их новый знакомый пересел за соседний с ними стол и приветливо машет им рукой. Ну и она помахала, конечно.
      В десять часов Серега, как обычно, уснул за газетой, Егорку тоже сморило. Юле спать совсем не хотелось. Она вышла в полутемный общий салон, там светился телевизор, показывали хоккейный матч. На длинном диване сидел одинокий болельщик, кажется, это опять был Валентин, почему весь день она на него натыкается? Развернулась, чтобы вернуться в комнату, но он заметил ее и галантно предложил переключить программу на что-нибудь другое. Они разговорились о фильмах, потом перешли на литературу и проболтали так примерно с час. Телевизор был забыт. Нехотя попрощавшись, пошла к себе, но еще долго не могла заснуть, вспоминая горбоносый профиль и ясные глаза остроумного собеседника. Давно она так приятно не проводила время!
      Вале тоже не спалось. Его одолевали сомнения. Первый экзамен на знание местной массовой культуры он выдержал неплохо. Но что будет потом? И почему его так тянет к этой скромной, неяркой девушке? Она так нежна с сынишкой, а он, Валентин, не знал материнской ласки. Может, дело в этом? Или потому, что Юля совсем не похожа на бойких, уверенных в себе и практичных девушек его окружения? "Не такая, как наши", - подумал он, засыпая.
      Их влекло друг к другу, и они оба не желали этому сопротивляться. Утро второго дня своей краткой командировки Валентин затратил на измерения плотности нарастающих экстремальных потоков. Потом сходил на обед, во время которого неприлично глазел на Юлю. По крайней мере, ей так показалось: как только она хотела посмотреть на Валентина, тут же встречала ответный взгляд. А в конце трапезы он нахально подошел к их столу якобы за солонкой и, наклонившись, тихо проговорил Юле прямо в ухо: "Приглашаю на прогулку, жду через час в салоне". Взял соль и ушел. Серега благодушно заметил: "Странный какой-то парень. У них на столе полная солонка стоит". Юля чуть не подавилась печеньем, но обошлось.
      Через час она была готова. Уложила Егорку спать, поручила Сереге караулить ребенка, а сама пошла подышать свежим воздухом. Накинула шубейку на кошачьем меху и шасть из комнаты! Сама себе удивляясь, вышла в общий салон. Там уже ждал Валентин, одетый в красивую теплую куртку с капюшоном - заграничную, наверное. "Пошли", - сказал он, и они вырвались из сумрачного здания на волю, в заснеженный лес, который звенел от мороза, осыпался невесомым снежком и красиво искрился под прямыми лучами зимнего бледного солнца.
      Они разговаривали легко, свободно, как будто знали друг друга давным-давно. Обо всем, что придет в голову, перескакивая с одной темы на другую. Шутки Валентина были чудо как остроумны - или ей так казалось; Юля заливисто хохотала, а он любовался прелестным оживленным личиком. Юле никак нельзя было дать больше восемнадцати. Он так прямо и спросил. Она фыркнула и сообщила, что уже очень старая, ей целых двадцать пять лет, а в жизни ничего такого не добилась и уже, наверное, не успеет!
      - Старая, говоришь? - улыбнулся Валя. - Я на девять лет тебя старше. Вот послушай, это почти про меня.
      
      В жизнь мою закралась опечатка,
      Путаница в тексте на виду, -
      Требуется авторская правка:
      От рожденья на сороковом году,
      На каком от смерти - неизвестно,
      Автор просит все исправить вновь -
      В тексте вместо слова "безнадежность"
      Следует опять читать "любовь".
      
      Знаешь, кто это написал? Юлиан Тувим.
      - Красиво, - прошептала Юля. - Значит, ты родился в пятидесятом?
      - Ну да, в две тысячи... ой, прости, в тысяча девятьсот пятидесятом, конечно.
      Но она уже не слушалась, а тянулась к нему, встав на цыпочки. Первый поцелуй случился неожиданно.
      
      - Расскажи мне про свою работу, - попросила Юля.
      Как рассказать, чтобы она поняла, и при этом не сказать ничего лишнего?
      - Я работаю в научном центре, мы занимаемся физикой истории. Знаешь, что есть физика твердого тела, физика полупроводников и так далее?
      Юля кивнула, и он продолжил:
      - Оказалось, что историю можно рассматривать как непрерывный материальный и ментальный поток, как многомерную функцию времени, пространства и человеческого социума... я непонятно объясняю? Ну знаешь, говорят ведь - время перемен, эпоха застоя, кризис века. А что это такое, как не физические характеристики материального процесса истории - плотность, скорость, турбулентность. Понимаешь?
      - Кажется, да, - медленно сказала Юлия. - Очень интересно на самом деле. Но мне уже пора, Егор наверняка проснулся и начал капризничать, Сергей долго не выдержит, начнет меня искать. Надо возвращаться.
      Они пошли обратно к пансионату. Ярко-голубое небо проглядывало сквозь заснеженные шевелюры сосен. Снег поскрипывал под сапогами, и с каждым шагом они невольно отдалялись друг от друга, все еще держась за руки. Юля понимала, что если коллеги увидят, как они вдвоем возвращаются с прогулки по лесу, то немедленно расценят это как супружескую измену. Хотя ничего такого пока не было. И не будет?! "Господи, пусть это случится! - взмолилась Юля. - Хотя бы один раз! Потом я согласна жить как раньше и ни на что не буду жаловаться. Даже помирюсь со свекровью, клянусь!".
      А что чувствовал Валентин? Только то, что он не хочет, не в силах отпустить от себя эту застенчивую, гордую и такую обольстительную девушку. Но у него остался только один день... Он обнял ее на прощание и сказал: "Беги. Я вернусь чуть позже". Она поспешила к сыну, боясь повернуться. Иначе, если бы оглянулась, бросилась бы обратно.
      Чего хочет женщина, того хочет бог. Молитва подействовала. На следующее утро Сергея неожиданно вызвали в город: позвонили с завода и сообщили, что в механическом цеху случилась серьезная поломка. Все инженеры должны срочно явиться на восстановительные работы.
      И вот сразу после завтрака Блехман наскоро прощается с молодой женой и уходит на электричку, а она, не веря себе и трепеща от счастья, подсчитывает, сколько часов осталось до вечера. Когда уложу Егорку спать, думает она, можно будет... ее охватывает дрожь, мысли путаются. За обедом она под каким-то предлогом подходит к соседнему столу - попросить перец, что ли, натыкается на горячий взгляд Валентина и быстро шепчет "зайди ко мне". Обед тянется миллион часов. Они возвращаются к себе, Юля играет с малышом, расчесывает его золотые волосики, затем Егорка той же расческой сооружает новую прическу пуделю Тоби. В дверь стучат, это Валентин. Она выходит в коридор и скороговоркой сообщает о том, что муж вернется только послезавтра. Они молча смотрят друг на друга, больше не таясь, охваченные одной мыслью - сегодня ночью они будут вместе.
      - Я пойду вечером на киносеанс и потом приду к тебе, - говорит Валя.
      Она заходит в комнату, закрывает дверь и думает, как ей дожить до вечера. Кино начинается в восемь, значит, он придет в десять. Надо начинать укладывать Егорку в девять, чтобы к десяти точно заснул. Пока что нужно не торопясь постирать носочки и штанишки сына, затем погулять... затем будет ужин в семь, и потом ждать останется совсем ничего! Валя пришел в полдевятого. "Не смог смотреть фильм, - объяснил он, - скучный". К слову, в тот вечер показывали изумительную картину "Фрэнсис", Юля ее уже видела. Егор, как ни странно, уже спал, обняв своего Тоби, так что этот вечер, наконец, принадлежал только им двоим.
      Любовь. Как удар молнии. Как медленная, проникающая во все поры томительная мелодия. Страсть, как тугая пружина, и нежность, как ласковый ветер. Когда тела сплетаются, кажется, что и мысли тоже общие. Свободно перетекают от нее к нему, возвращаются, обдавая жаром узнавания, сочувствия, понимания. О чем они только не говорили в эту ночь. Кажется, за год столько всего не переговорить.
      Валя рассказал, что живет с дедушкой и бабушкой, родителей не помнит, погибли в автокатастрофе, что назвали его в честь прадедушки, был такой известный поэт Валентин Котович, но с литературой ничего не вышло, Валя поступил на физическую историю (Юля удивилась, что ничего не слышала о такой специальности, но, наверное, это в Москве, а там полно всяких институтов). Что работает по специальности в исследовательском центре уже пятнадцать лет, женат никогда не был, хотя пытался встречаться с девушками, но "они все чересчур практичные, или вульгарные, или пустышки, не то что ты, милая... ты особенная... когда тебя увидел, меня как будто за ниточку дернули... я тут же влюбился, честно!". Что их семья живет в старинном доме - "Ему больше века, представляешь?"- и им не раз предлагали перебраться в новое жилье, но дед ни в какую не хочет, потому что родился в этой квартире. "Где же это", - спросила Юля. "Да прямо рядом с нашим центром, на набережной", - ответил он и тут же назвал свой адрес: улица Кенгарага 8 , квартира девять. Юля мгновенно его запомнила, зачем, непонятно.
      В свою очередь она поведала о том, как с детства мечтала вырваться из дому, где родители были заняты только собой и своими скандалами, изредка обращая на нее внимание, и тогда было еще хуже, потому что они дружно и алчно бросались ее "воспитывать". Юля полюбила математику, ведь там все ясно, есть правила и можно просчитать события, не ожидая со страхом, что все внезапно изменится и из-за угла выскочит злобное существо, с которым неизвестно как нужно себя вести, чтобы оно тебя не растерзало. В результате Юля окончила школу с отличием и немедленно выскочила замуж за первого парня, который догадался ее приласкать. Позже стало ясно, что Серега глуп, как пробка, и ей с ним невыносимо скучно, но уже родился Егорушка и вообще разводиться поздно, кто ее такую возьмет... На этом месте Валентин принялся доказывать, как она неправа, покрывая нежными поцелуями атласную кожу, и слова стали не нужны. Много позже, когда им удалось расцепить разгоряченные тела, они опять говорили, спеша насытиться великой близостью душ. Потом их снова бросало друг к другу, и, слившись в объятиях, они вместе проваливались в сладкую бездну.
      Наверное, в какой-то момент они задремали, потому что Юля внезапно пробудилась от звона разбитого стекла. Подскочил и Валя. За окном светало. Егорушка сладко спал на соседней кровати в обнимку с собакой, его ничего не потревожило. В окне зияла дыра, как будто бы с улицы кто-то швырнул булыжник, но камня на полу не было. Из пролома тянуло морозным холодом, Юля набросила на сына второе одеяло и оделась, пока Валентин обследовал комнату. Что-то влетело в окно, разбив его; должен же этот предмет обнаружиться? Он нашелся под кроватью - в виде огромного черного кота, который, почувствовав, что на него смотрят, ощерясь, злобно завыл. Зачем ему было прыгать внутрь комнаты через стекло? Это было непонятно и страшно. В их судьбу вмешались мистические силы, надо было спасать женщину и ребенка. "Пойдем лучше ко мне", - сказал Валя.
      Картина маслом: глубокой ночью по нижнему этажу спящего пансионата следует странная процессия. Впереди идет женщина, бережно неся закутанного в одеяла спящего ребёнка. За ними - мужчина, поминутно оглядываясь и сжимая в руке швабру - на случай, если черный котище, олицетворение Зла, пустится по их следу. В женщине можно опознать молодую жену инженера Блехмана, который накануне уехал в город, а в мужчине - командированного Котовича, который остановился здесь на три дня и уже успел снискать симпатии девушек со второго этажа.
      Но никто их не опознал, все любопытные спали. Благополучно добравшись до семнадцатого номера, они зашли в комнату - точную копию Юлиной. Мальчика уложили на кровать, а сами устроились на второй. Поговорили еще о демоническом коте - Юля была уверена, что монстра прислали ей в наказание за грех, ведь она изменила мужу... "Как, в первый раз?! - изумился Валентин. - Я думал, что...". Они чуть не поссорились, но не успели, потому что поцеловались.
      Рано утром процессия отправилась в обратный путь - и опять повезло, никто их не заметил, а Егор даже не проснулся. Кота под кроватью, конечно, уже не было, может, примерещился? Однако разбитое стекло осталось. Да еще снаружи, точно напротив окна, торчало в сугробе помело, напоминая о жутком. Юля отправилась к дежурной по этажу сообщить о происшествии, а Валентин вернулся к себе собираться, так как срок командировки подошел к концу, и сегодня он возвращался в Ригу. Проститься не получилось, он просил не провожать, сказал, что найдет Юлю, как только сможет. Записал ее телефон, но свой не дал. Она молчала, слова были излишни.
      Через девять месяцев Юля родила славную малышку, а еще через год развелась. И вот теперь она свободна и может предложить возлюбленному встречаться без утайки. Только почему он ни разу не позвонил? Наверно, не хотел разрушать мою семью, успокаивала она себя, ведь Валя такой благородный человек.
      Сжимая в руке бумажку с адресом и подробными указаниями, как добраться до улицы Кенгарага (спасибо тетеньке из справочного бюро), Юля ехала в вагончике трамвая. Окно заледенело, она подышала на него, потерла варежкой. Сквозь проталинку мелькали городские кварталы, затем потянулся район новостроек. Еще раз сверилась с бумажкой - выходить надо на следующей остановке. "Странно, - подумалось ей, - Валя говорил, что дом совсем старый. Наверное, где-то между новыми корпусами примостился".
      Вышла на Московском проспекте, миновала длиннющий продуктовый магазин, завернула за угол и попала во внутренний двор, образованный косо стоящими пятиэтажками. Ни одного старинного здания здесь не было, все дома так и сверкали, отделанные свежей керамической крошкой - розовой, голубой, желтой. "Он говорил, что дом розовый, и номер совпадает, - подумала Юля, - зайти в подъезд, что ли... Нарочно сказал про старый дом, стеснялся, что получили новую квартиру... я ему говорила, что моим никак не дадут... Девятая квартира на третьем этаже. Вот эта. "Хоть бы он был дома!" Отступать было поздно. Юля позвонила в дверь и под неумолчный грохот сердца ждала. Дверь распахнулась, на пороге стоял кудрявый упитанный мальчик лет восьми.
      - Вам кого?
      - Здравствуй. Я ищу Валентина Котовича. Он здесь живет? - спросила Юля.
      - Папа на работе. И мама тоже, - важно сообщил мальчик.
      Значит, Валя женат, и даже сын есть! Теперь все ясно...
      - Мальчик, прошу, передай это папе, - она вложила ему в руку фотографию.
      - А вы кто? И что сказать? - с запозданием крикнул ей в спину пацан, но странной тети и след простыл. Юля бежала вниз по лестнице, глотая слезы. Не хватало еще встретить здесь счастливую пару, которая возвращается домой рука об руку. Что она вообще тут делает? Зачем пришла, на что надеялась? Он ее не искал, значит, не хотел! Все наврал про себя, а она уши развесила! Ругая себя последними словами, продрогшая Юля ехала домой, к своим детям.
      Зачем он ей солгал? В конце концов, Юля тоже тогда была замужем, могла бы понять ситуацию. Оставалась слабая надежда, что Валентин, узнав, что она родила дочь, разыщет ее немедленно, чтобы прижать к сердцу обеих... На оборотной стороне фотографии написан номер ее телефона, вдруг он забыл...
      Он так никогда и не появился. С годами боль не исчезла, только притихла. Девочка - она назвала ее Сашей, - росла озорницей, задирала старшего брата; тот обижался и не по-мужски ревел. Юля как могла сдерживала бойцовские наклонности Шурки, но долго сердиться не могла - малышка была очаровательна. К тому же так похожа на отца. Юля, если бы и хотела, не могла его забыть. Высокий, стройный, изящный, он заглядывал зелеными глазищами прямо в душу. Интересно, что значил для него тот мимолетный роман? Развлекся в командировке и вернулся в лоно семьи. Неправда, возражала она себе; то, что вспыхнуло между ними, нельзя просто взять и вычеркнуть из памяти. Или можно? Наверное, она просто романтичная дурочка, раз верит в любовь женатого мужчины.
      
      ***
      Валентин в который раз пытался получить у начальства разрешение вернуться на объект в Латвии-1985. Марк важно восседал в просторном кабинете, с подчиненным разговаривал сухо. Он руководил лабораторией недавно, приняв пост у Виктора Лернера, который трудился здесь более сорока лет и наконец ушел на заслуженную пенсию. Виктор, между прочим, приходился внучатым племянником самой основательнице их научного центра Александре Лернер, но подобного поведения себе никогда не позволял. Портрет Александры висел тут же над столом, и Вале показалось, что пожилая зеленоглазая профессорша смотрит на него сочувственно.
      Марк отказал в просьбе наотрез, даже пригрозил увольнением, если Валентин не угомонится.
      - Пойми, - увещевал он, - эксперимент закончен, темпоральное окно закрыто. Данные собраны и обрабатываются. Больше там пока делать нечего. Мы и так сильно рисковали, посылая тебя на несколько дней. Представляешь, сколько бабочек ты там раздавил?
      - В феврале бабочек не бывает, - буркнул Валя. - К тому же, сам прекрасно знаешь, что старая теория не работает. Возмущения континуума очень быстро сглаживаются. Двое-трое суток, и система приходит в устойчивое равновесие. Как будто меня там и не было.
      - Система устойчива, но погрешности накапливаются. Ты забыл о рисках? С каждым возвращением в те же узлы изменения нарастают. Ты что, хочешь, чтобы измерения потока в канун времен перестройки стали недействительны? Того и гляди изменишь ход истории, и начинай все с начала! А вместо тебя вернется еще более упрямая версия Котовича из альтернативной ветки. Нет уж, хватит с меня!
      - Марк, не передергивай. От одной итерации наблюдения ничего страшного не произойдет. И со мной тоже ничего не случится. Ну, буду отличаться от прежнего себя на миллиардную долю процента. Я хочу продолжить измерения. Думаю, мы ошиблись с определением точки склейки. Поэтому и полученные данные ошибочны. Я должен проверить! Пошли меня еще раз, пожалуйста! Хоть за счет отпуска.
      Валентин очень не любил врать. Но другого выхода не было, иначе как объяснить, почему он рвется обратно, прекрасно понимая, что вернуться ровно в ту же точку мультиверса нельзя? Зато он увидит Юлю... Ту же или примерно такую же, ему все равно...
      Дальше его воображение не работало.
      - Ошибка?! Почему не сообщил немедленно! - вспылил начальник. - Да нет, не может быть, столько раз проверяли... Что-то тут не так. Может, ты там какую интрижку завел, - язвительно предположил он, но осекся под яростным взглядом Валентина.
      В просьбе ему, естественно, отказали. Более того, темпоральное окно периода 1985 - 1995 годов временно закрыли для исследований. На всякий случай. Валентина, конечно,не уволили (пятнадцать лет отличной работы, такими сотрудниками не бросаются), но перевели в соседнюю группу, которая занималась корреляцией альтернативных веток истории. Это чисто теоретическая отрасль в опытах на полигоне пока не нуждалась. С бывшими сослуживцами он теперь сталкивался редко. Чему был только рад - меньше расспросов и сочувственных взглядов. После той злосчастной командировки Валентин сильно изменился, и коллеги только диву давались, что произошло с таким всегда жизнерадостным и приветливым ученым.
      
      ***
      Дедушка любовно перебирал свою коллекцию - ветхие бумажные книги, цветные открытки, альбомы с марками. В свои сто с лишним лет старик прекрасно выглядел: серебряные кудри, высокий, слегка сутулый. Аркадий Валентинович Котович, доктор филологии, заслуженный преподаватель Объединенной Прибалтики, особо живописно смотрелся рядом со старинным пластиковым сундуком, в котором хранились его артефакты. Крышку сундука украшали уже потускневшие теперь замечательные картинки: там были изображены летающие тарелки, звезды, зеленые пришельцы и прочая звездная романтика. Собственно, этот дедов сундук определил выбор будущей профессии: начитавшись фантастических историй о путешествиях во времени, Валька без колебаний поступил в Институт темпоральных исследований на специальность "Историческая физика".
      Из кухни выглянула бабушка, отругала деда за то, что поднимает пыль в доме. Следовало ее сейчас же отвлечь, иначе безобидное ворчание очень скоро перейдет в бурную разборку. Дед применил испытанный маневр. Запустил не глядя руку в хранилище бумажного хлама, вытащил выцветшую фотографию и невинно спросил:
      - Не знаешь, кто это? Не припомню что-то.
      Бабушка гордилась своей отличной памятью. Знала всю родню наперечет, и дедову, и свою. Пыль была забыта, она принялась рассматривать фотографию, бормоча: "Золовка, что ли. Нет, не Анна. Может, Тоня, племяшка. Или это Мусенька?" Валя заглянул ей через плечо. Младенец с игрушечным пуделем. Мудрено в нем узнать младшую дедову сестру, той скоро стукнет девяносто пять. Дедова хитрость удалась, это надолго.
      Игрушечный пудель? Такой же, как...
      - Дай посмотреть, ба.
      Бабушка отдала ему карточку и отправилась обратно к кастрюлям, продолжая перебирать варианты. Со старой подклеенной черно-белой фотки на Валю таращился пухлый младенец в кружевном чепчике, рядом с ним на диване лежала очень знакомая собачка. Машинально перевернув фото, Валя прочитал на обороте: "1985. Валентину от Юли и Шурочки. 5534872".
      Этот номер он знал наизусть. Повторял его ночами, чтобы, когда снова окажется в 85-м, заскочить в телефонную будку, опустить туда монетку ("двушку" он тоже бережно хранил), набрать его и услышать нежный, такой родной голос. Юлька! Любимая, как я по тебе стосковался!
      - Где ты взял эту фотографию, дед? - почти закричал он.
      - Да что с тобой? Она всегда тут была. Храню почти сто лет, ты ее не раз сам рассматривал, не помнишь, что ли? Чего так всполошился? С этой фоткой странная история случилась. Я еще пацанчиком был тогда.
      - Расскажи, - хрипло потребовал Валя.
      - Однажды к нам домой пришла девушка и попросила передать эту фотографию папе. Потом сразу ушла. Кажется, она еще плакала. Когда родители вернулись, я им отдал снимок, но папа не знал, от кого это, а мама почему-то рассердилась, разорвала и выбросила в мусорник. Я вытащил, склеил и сохранил. Можно сказать, она положила начало моей коллекции. С тех пор я принялся собирать всякие интересные картинки, фантики, переключился на марки, когда стал постарше...
      Дальше Валя не слушал. Бережно прижав фотографию к груди, он ушел к себе в комнату. Значит, Юля приходила к нему домой. Только сто лет назад. В буквальном смысле сто, горько усмехнулся он. Зачем он дал свой адрес? Ведь знал, что им не встретиться. Юля пришла, чтобы рассказать о дочери. А он, папаша, к тому времени еще не родился - ни в своем и ни в ее мире. Не появился еще на свет Валентин Котович, физик, ни в одном из других близких альтернативных миров. Боже, что он наделал! Бедная моя девочка. Бедные мои девочки!
      
      Странно, но апатия отступила. Сознание того, что он стал отцом, встряхнуло Валентина. Еще сильнее захотелось если не увидеть своих (так он стал про себя называть Юлю с детьми), то хотя бы узнать, как они там, вернее тогда, живут. Он избегал мыслей о том, что всех этих близких людей уже нет на свете... Нет, они есть! Где-то недалеко, всего на расстоянии ста лет, в смежном мире. Как подать им весточку, поддержать, ободрить?
      Валя добился того, что его перевели в недавно открытую лабораторию коммуникаций многомирия Тегмарка. Там собрались серьезные ребята, в основном матерые математики. Физик-историк им тоже по штату полагался, но никто особо не желал туда переводиться, потому что вкалывать надо было по полной. Разрабатывали теорию тонкого проникновения в Мультиверсе через возможные склейки высших измерений. Область неизведанная пока, но многообещающая, ведь такая теория дала бы возможность избежать накопления изменений при переходах. Так что когда они собрали первую громоздкую модель тонкого коммуникатора, посмотреть на него явились почти все сотрудники Центра.
      Валя в тот день явился на работу поздно: отсыпался после ночного аврала. В лаборатории при его появлении наступила мертвая тишина.
      - Вы чего, ребята? Что случилось? - испугался Валя, - что, опять не работает? Я когда уходил, все в норме было.
      - Работает, еще как. Тебе письмо пришло, держи.
      Валя медленно оглядел окружающих, никто и не думал шутить. Ему протянули небольшую запечатанную капсулу с надписью "Валентину Котовичу, в 2086".
      
      ***
      "Я должна перед тобой извиниться. Все эти годы я думала, что ты меня обманул. Встретил в командировке симпатичную замужнюю дамочку, наврал ей с три короба, соблазнил, а потом уехал - с глаз долой, из сердца вон. Банальная история, сама виновата. Ну, ребенка родила, так у нее и муж есть, вырастят. Я старалась себя убедить, что так и было. Почему старалась? Потому что не верила. Этот пошлый сценарий никак не связывался с тобой, с тем Валей, которого я помнила... с той отчаянной вспышкой любви и нежности... уверена, ты чувствовал то же самое.
      Сначала было очень больно, потом привыкла. Математика, как всегда, меня спасает - помнишь, я тебе рассказывала? Сейчас подумываю, не уйти ли на пенсию, мне уже за семьдесят, еще не решила. Я счастлива, что у меня такие прекрасные дети. Егор и Шура всегда были и остаются моими самыми близкими друзьями. Надеюсь, у тебя тоже будет семья, которая даст тебе силы и вдохновение.
      Я не хотела тебя забывать. Поэтому рассказывала детям сказки про тебя. Про человека, который управлял историей. Вернее, про волшебника, который охранял зачарованное королевство. Если кто-то в королевстве сильно болел, волшебник сажал магическое зернышко, поливал его, и человек выздоравливал. Если нападали враги и начиналась война, волшебник бросал в быструю речку пригоршни соли. Соль растворялась, неприятельская армия таяла, вражеский король сдавался, и наступал мир. Помнишь, ты говорил мне о физической истории? Я запомнила. Конечно, сначала я попыталась найти такой институт и научный центр, в котором якобы ты работал, но потом поняла, что ничего этого не существует.
      Однако мои сказки подействовали странным образом. Дети выросли с мечтой научиться управлять реальностью и с глубоким убеждением, что это возможно. Знаешь, у них начало получаться. Я с гордостью слежу за их успехами. Когда Евгений основал Институт физической истории, а Шура открыла Исследовательский центр темпоральной физики, я внезапно догадалась про тебя - спустя сорок шесть лет после нашей встречи! Помнишь, ты говорил, что живешь совсем рядом с местом работы. Так вот же он, тот самый научный центр, выстроен на берегу Даугавы. Лет через сорок ты переступишь его порог. Но пока что ты еще не родился.
      Я не там тебя искала! Не тогда. Надо было не в настоящем, а в будущем... Конечно, ты меня не бросал, просто не смог вернуться. Так что прости меня за дурные мысли. Если я все правильно рассчитала, это письмо тебе передадут в 2086 год, уже после того, как ты вернешься из "Цирулиши". Дети специально для меня зарядили эту капсулу времени, и как только появится техническая возможность это осуществить, отправят. Прошу тебя, не делай никаких глупостей и не пытайся вернуться. Что было, то было. Живи долго и счастливо и не пытайся превратить прошлое в будущее. Скачки во времени по сути ничего не меняют, мы рождаемся, взрослеем и стареем, всегда только в такой последовательности, и жизнь по-прежнему всего одна. Может, твои дети справятся с этой проблемой. А пока что прощай. Люблю тебя. Твоя Юля. 1 марта 2030 г. Рига".
      
      
      Влади Смолович
      
      Остров
      
      Каталина ворвалась в кают-компанию яхты словно вихрь.
      - Что случилось? Почему эвакуация? Какая волна? Что за чушь Майк несёт?
      Капитан сделал несколько плавных движений руками - сядь, успокойся. Подчиняясь ритму движения рук, Каталина уселась на пластмассовый стул.
      - Пару часов назад пришло сообщение, что на нас движется волна. Большая, мощная и страшная. Поэтому срочная эвакуацию. Волна - слава богу - движется медленно, у нас ещё 5 часов. Встретим её в море, есть хорошее место в 9 милях отсюда.
      - Зачем объявлять эвакуацию сейчас, если у нас ещё 5 часов? Я бы успела все датчики поставить! И зачем в море уходить, если тут спокойная бухта?
      Паскаль - научный руководитель экспедиции - заёрзал.
      - Каталина, ты не услышала самого главного - сюда идёт очень большая и сильная волна. Её высота в момент прохождения через остров - десять или даже двенадцать метров. Понимаешь? Остров плоский, его высота над морем только шесть метров. Даже северная возвышенность - где одни камни - всего десять метров. Понимаешь, что произойдёт?
      Она с испугом посмотрела на Паскаля, потом перевела взгляд на капитана Джерри и сидевшего подле него помощника Марио. И снова посмотрела на Паскаля, ища поддержку в его взгляде. Паскаль отвернулся, словно говоря тем самым - никаких снисхождений!
      - А что станет с жителями?..
      Она осеклась и замолкла. Представила, как гигантская волна в десять метров накатывается на остров, высота которого всего шесть метров, и ей стало не по себе. У неё не хватило духу закончить вопрос.
      - Некоторых смоет в море, - с непонятной циничностью сказал Марио.
      Паскаль сделал сердитый знак Марио и повернулся к Каталине
      - Несколько часов назад в океане сформировалась волна высотой тридцать-сорок метров, с фронтом в сотни километров. Одна из разновидностей цунами. Возможно, был какой-то сдвиг тектонических плит, пока никто ничего сказать не может. Только обычное цунами в сечении напоминает клинышек, который движется тупой стороной вперёд, а эта, - он сложил ладошки, изображая клинышек,- наоборот, движется остриём вперёд. Вода относительно медленно поднимается, - он ловко продолжал ладошками демонстрировать свойства волны,- а затем внезапно обрывается вниз. Нам повезло, что она движется в нашу сторону не спеша. По расчётам метеорологов, пока волна достигнет наших мест, её фронт расширится до тысячи километров, а высота упадёт до десяти или двенадцати метров. Нас вместе с кораблём потихонечку поднимет, мы этого ощущать не будем- и вдруг перед кораблём открывается бездна - словно море выдернут из-под корабля, уровень воды внезапно окажется на двенадцать метров ниже! Мы ныряем в эту самую двенадцатиметровую пропасть. Уйдём под воду. Возможно, потом вынырнем.
      А на суше будет иначе. Уровень воды вокруг острова начнёт быстро повышаться - словно остров начал стремительно погружаться в бездну океана. Через несколько минут хлынувшая со всех сторон вода сомкнётся над островом. На максимальной отметке вода будет держаться минуту-две, а затем - после прохождения фронта волны - начнёт спадать. Потоки воды устремятся назад, в море, и через десять или двадцать минут всё вернётся в прежнее состояние. Почти прежнее. Потому что потоки смоют, всё что было на поверхности.
      Марио заёрзал.
      - Паскаль, не пугай Каталину! Мы не утонем. Яхте всего четыре года, усиленный корпус для ледовой навигации. Как нырнёт, так и вынырнет!
      - Не говори "гоп" не перепрыгнув речку! - вмешался Джерри. Ты ещё таких волн не видел.
      Каталина вскочила.
      - Так что же мы сидим! Надо людей спасать!
      Джерри вздохнул.
      - Спохватилась. Мы как раз и обсуждаем, что можем сделать.
      - Как - что? Нужно вызвать океанские корабли, чтобы они забрали всех с острова! Может ещё что-то, я не знаю, надо поднять всех на ноги!
      - Ни одного большого корабля в радиусе ста миль. Через эту часть океана никакие морские пути не проходят. Пусто.
      - Не может быть, чтобы не было выхода из положения! Связаться с Новой Зеландией, с Австралией! Ещё пять часов, они придумают, что делать!
      - Слухи о всемогуществе человечества сильно преувеличены, - с иронией сказал Паскаль.- Супермены в отпуске.
      Каталина хотела что-то сказать, но вдруг замерла с открытым ртом. Беспомощно оглядела кают-компанию и упавшим голосом спросила:
      - На острове знают?
      - Да, - сказал Джерри,- мы вернулся с острова десять минут назад - были у Председателя Ага-Ламера Джорони.
      Остров Такурану, около которого находилась экспедиционная яхта, был на пути превращения в микроскопическое государство. Полинезийцы заселили этот остров триста или четыреста лет назад. В XIX веке на острове появились белые люди и размеренная жизнь начала меняться. Белые люди привезли на остров Библию, огнестрельное оружие, коз, горячительные напитки, инструменты, навигационные приборы, лекарства, дизель-генератор, радиостанцию, спутниковую антенну и беспроводной интернет. На Такурану появилась церковь, а затем и школа. В конце ХХ века жители острова, ставшего к тому времени английской колонией - впрочем, они не придавали этому какого-либо значения - осознали себя народом такурану. С собственным языком, письменностью на основе латиницы, со своей культурой и политической самобытностью.
      Вожди племени отправились через океан в Австралию, и вернулись, обогащённые новыми знаниями и новыми взглядами на жизнь. Изменили устаревшую форму власти в соответствии с духом времени. Теперь во главе народа стоял Председатель, которого избирали старейшины. Председатель руководил правительством из трёх министров. Впрочем, слово "министр" не прижилось, их называли по-старому - вождями. На острове было три посёлка - Атакири, Кибикири и Нирурану, от каждого из них и выбирали вождя в правительство. Добавим, что Нирурану - это посёлок на соседнем острове того же названием. Острова разделял небольшой пролив, шириной всего в несколько сот метров.
      Раз в несколько лет островитяне избирали собственный парламент, состоявший из 12 человек. Время от времени парламентарии собиралась для принятия новых законов.
      В девятнадцатом веке на острове появились первые европейцы. Каждый поселившийся на острове европеец - это отдельная судьба, отдельная история, часто весьма необычная и занимательная. Как следствие - на острове немало метисов, говорят, что пятая или даже четвёртая часть такуранов имеет среди своих предков - дедушек или прадедушек - хотя бы одного европейца. Это казалось жителям острова совершенно естественным, так же как нам кажется естественным разный цвет волос или цвет глаз в большой группе людей.
      - Я читала где-то, что волны, вызванные цунами, на берегу быстро ослабевают. Может, если спрятаться в роще... вода не достанет?
      Джерри указал ей на лежавшую на столе карту.
      - Смотри, вот направление движения волны. Ширина острова в этом направлении не превышает четырёх километров. Этого не хватит, чтобы волна полностью загасла. Прямая волна затухает быстрее, а такая... Потеряет два-три метра высоты, конечно. Ага-Ракате так и сказал - наши пальмы высокие, мы на них залезем.
      - Хотел бы я посмотреть, как Ага-Ракате будет на пальму лезть,- хмыкнул Марио. И пояснил: - он из вождей самый старый, ему уже под семьдесят.
      - Сколько у них пальм? - живо спросила Каталина.
      - Пытаешься сосчитать, хватит ли пальм на всех?- хмыкнул Джерри. - Будут по нескольку человек на пальме. Дело не в этом. Мы обсуждаем, чем можем помочь. За минуту до твоего появления, Паскаль предложил взять на борт часть детей. Что бы то ни было, у нас шансов спастись больше.
      - Что за вопрос!- Каталина воспаряла духом.- Возьмём всех маленьких детей, распределим по каютам, на верхнюю палубу...
      - По каким каютам! Какая там верхняя палуба! - развёл руками капитан. - В момент прохождения волны все должны быть в трюме! Это только на схемах фронт волны ровный, словно к нему линейку приложили! Если отклонение от направления будет не более румба - я Нептуну пожертвую бутылку лучшего рома! При трёх румбах нас может опрокинуть, любой килограмм на верхней палубе будет угрожать переворотом! Команда уже всё вниз перетаскивает!
      - Команда? - ехидно переспросила Каталина. Команда экспедиционной яхты состояла из шести человек, двое из которых в эту минуту сидели в кают-компании, а Майк на маленьком вельботе уплыл к рифу за оставшимися членами экспедиции. Капитан сделал вид, что не заметил сарказма в её словах.
      - Основная проблема, - сказал Джерри.- Как отобрать два десятка детей, которых мы возьмём на борт яхты? Я не представляю, как избежать паники. Стоит только сказать, что нескольких детей можем взять на борт, как все родители сразу примчаться сюда со своими чадами на руках. Мы не можем даже сказать, что берём только тех, кому не больше двух или трёх лет. Тут же какая-нибудь мамаша начнёт кричать, что её мальчик или девочка всего на пол года или на год старше. Если мы попросим вождей отобрать детей, то уверяю, они тут же приведут свои семьи в полном составе. Рад буду услышать дельные советы.
      - Это ужасно,- отозвалась Каталина. - Я представляю, что будет твориться с женщиной, которая поймёт, что если её ребёнка не возьмут на яхту - то он погибнет.
      - Это эмоции,- сухо отозвался капитан. - А я хочу услышать деловые предложения.
      - Единственное деловое предложение я уже высказывал, - отозвался Марио. - Выйти в море, как только все наши вернуться на яхту. Те, кто порасторопней и посообразительней, догонят нас на моторках. Их и возьмём.
      Каталина бросила на Марио взгляд, полный презрения. Её губы беззвучно шевелились, не трудно было понять, что они готовы извергнуть поток проклятий.
      - А если бы на острове твои близкие жили?
      - А если бы мы вышли в море на пару недель позже?
      Паскаль повернулся к капитану.
      - Нам обязательно отдаляться на девять миль?
      Джерри внимательно посмотрел на научного руководителя экспедиции.
      - Во-первых, мы должны быть там, где глубоко, больше шансов выжить. Во-вторых - ты думаешь, что удастся подобрать тех, кто выживет? Волна придёт без четверти девять, уже будет темно. На полном ходу мы вернёмся к острову через сорок минут после прохождения волны -и то, лишь при условии, что яхта не получит повреждений.
      - Сорок минут на воде ещё нужно продержаться. Особенно, после волны, - Паскаль покачал головой.
      - Волна не так страшна, как водовороты, которые будут образовываться, когда волна выйдет на сушу, и когда вода будет отступать!
      Их разговор был прерван шумом, который доносился с кормы. Капитан взглядом приказал Марио - сбегай, посмотри. Но едва Марио успел выскочить из кают-компании, как причина шума прояснилась - по палубе к ним навстречу гордо шагал Ага-Сороса. Он был одет в серые холщовые шорты и рубаху с короткими рукавами. Принадлежность к клану вождей выдавали коралловые бусы на шее и татуировка на лбу - "Ага". Наиболее уважаемых мужчин такурану, называли Ага, и эта приставка добавлялась к имени. Так Сороса стал Ага-Сороса,а Председатель Ламер Джорони стал Ага-Ламер Джорони. Дополнительным условием получения статуса "Ага" было наличие сына. Мужчина такурану, воспитавший только девочек, ни при каких обстоятельствах не мог стать "Ага".
      - Я рад видеть вас,- сказал Ага-Сороса заходя в кают-компанию. Говорил он на языке, который считал английским.
      - Почему ты здесь? - Джерри нахмурился. - Надвигается беда, и ты должен помочь людям подготовиться к большой волне.
      - Люди готовятся. Между кокосовыми пальмами натягивают канаты и устраивают гнёзда. Рыбаки укрепляют лодки и крепят к ним большие поплавки. Женщины прячут в подвалах продукты и самое необходимое. Мы говорили с центром погоды в Австралии. Они говорили, что за всю историю Такурану такой волны не было, и они не могут сказать, что будет. Могут быть погибшие. Много погибших. На яхте легче спастись. Яхта может выйти в море, чтобы её волной не выбросило на берег, и спастись. Многие рыбаки тоже выйдут в море.
      Каталина напряжённо вслушивалась в слова Ага-Соросы. Она понимала лишь отдельные слова. Джерри, не раз бывавший на острове, и привыкший к тому английскому, которым пользовались островитяне, понимал всё.
      - Он хочет, чтобы мы спасали в первую очередь вождей?- Каталина вскочила и бросилась к Ага-Соросе.
      - Мы возьмём только детей,- она выговаривала каждое слово с максимальной чёткостью, чтобы Ага-Сороса понял. Это было излишне, поскольку вождь неплохо знал английский, он целый год учился в специальной школе в Австралии.
      - Если дети спасутся, а взрослые погибнут, то дети погибнут. А если спасутся взрослые, то будут ещё дети.
      - У них другая шкала ценностей,- сказал Паскаль по-французски. - Марио прав, надо срочно выходить в море. У меня такое предчувствие, что вслед за этим вождём последуют другие.
      - Ты пришёл слишком рано,- строго сказал Джерри вождю. - Мы выходим в море через три часа. Возвращайся на берег и помогай людям.
      Ага-Сороса отрицательно покачал головой.
      - Не я один подумал, что ваша яхта может быть спасением. Нельзя ждать три часа. Скоро придут другие. Всем места не хватят.
      - Вот за что я их люблю,- сказал Паскаль по-французски,- так это за откровенность.
      Джерри поднялся.
      - Почему именно ты должен быть первым? Может, первой должна быть другая семья? Кто решил, что ты должен быть первым?
      - Скажи, корабль может быть без капитана? Если капитан погиб, что будет делать экипаж? Я знаю, будет немедленно выбирать другого капитана. Потому, что нельзя без капитана. Будет новый капитан лучше? Нет, потому что у нового нет опыта, он не был капитаном прежде. Поэтому нужно беречь: на море - капитана, а на земле - вождя.
      Каталина тем временем вдоль правого борта прошла к корме. В следующую секунду раздался её вопль:
      - Боже мой!
      Капитан и Паскаль переглянулись.
      - Что там, Каталина? - крикнул по-французски - чтобы вождь оставался в неведении - в сторону кормы Паскаль.
      - Его семья - дети, внуки. Кроме него ещё семь человек!
      Капитан тихо выругался.
      - Там твоя семья? - переспросил вождя капитан, показывая в сторону кормы.
      - Часть,- с гордостью ответил вождь. - Я взял двух невесток, одного сына и четырёх внуков. Я знаю, что яхта всех взять не может. Моя жена там. Младший сын там. Они были далеко, я не успел сказать.
      Ага-Сороса явно гордился тем, что привёз с собой только часть родственников.
      Тем временем гости поднялись на палубу. Капитан окинул их взглядом и приказал сопровождавшему их матросу по имени Серхио:
      - Всех на верхнюю палубу!
      - Зачем? - удивился Паскаль.
      Джерри перешёл на французский.
      - Тешу себя надеждой, что другие, глядя на них, подумают, что яхта забита людьми и повернут назад.
      - Или наоборот, вооружатся кольями, чтобы с их помощью освободить себе место,- ехидно добавил Марио.
      Капитан сердито глянул на него. Сказанное Марио было цинично, но именно он никогда не питал иллюзий, и потому в сложной ситуации быстрее других понимал, что нужно делать.
      - Где Майк? Когда он возвращается? Рация у него есть?
      Майк должен был привезти двух учёных с большого рифа возле Нирурану.
      - Совещание, как я понимаю, закончилось,- констатировал Паскаль. - Начинается анархия, нужно быть готовым к любому повороту событий.
      - А дети? - возмутилась Каталина. - Мы же собирались обсудить, как доставить с острова на корабль несколько десятков детей.
      - Дети уже есть,- капитан указал на верхнюю палубу,- И чувствую, будет ещё немало. Как только вельбот вернётся, снимаемся с якоря.
      - А Инга? - возмущённо спросила Каталина. - Инга утром отправилась на остров. Или она уже вернулась?
      Паскаль изумлённо уставился на Каталину. Он слышал об этом впервые. Капитан глянул на обоих и тихонько выругался. Паскаль почувствовал себя виноватым.
      - Я полагал, что она работает в своей каюте с образцами. С кем она отправилась на берег?
      Пока она рассказывала, как утром за Ингой приплыла лодка из Кибикири - второго по величине посёлка на острове, капитан отправил Серхио проверить наличие людей.
      Ага-Сороса тем временем устроился с семьёй на верхней палубе. Они запаслись корзинками с провизией и неторопливо начали трапезу. Вождь ничего не ел, его внимание было отдано большой пластиковой бутылке с пивом хлебного дерева. Капитан смотрел на него с ненавистью. Ага - уважаемый человек - оказался на поверку бездушным эгоистом, думавшим только о себе. Выкинуть его за борт? Пожалуй. Он этого заслуживает. Но не сейчас, ещё три часа до выхода в море. За эти три часа многое может случиться.
      Капитан поднялся на мостик и увидел вдали вельбот. Оценил расстояние - две мили. Значит, через десять минут они будут здесь.
      На мостик поднялись Марио и Серхио.
      - На корабле в наличие пять членов экипажа и три пассажира,- доложил Серхио.
      На вельботе Майк и двое пассажиров, значит, эта Инга действительно на острове.
      - Ну и что с этой Ингой делать будем? Оставаться опасно. Оправляться на её поиски бессмысленно. Мы даже примерно не знаем, где она.
      Марио - как всегда - был циничен.
      - О чём ты размышляешь? Она там одна, а здесь одиннадцать, не считая гостей,- он указал на верхнюю палубу, которая располагалась ниже капитанского мостика. - Я бы не рискнул отправлять кого-либо на поиски.
      - Скажи об этом Паскалю. Потом...
      Капитан оборвал фразу на полуслове. Затем спешно открыл ящичек слева от навигационной панели и достал бинокль. Направил его на приближающейся вельбот.
      - Ещё один сюрприз, - он передал бинокль Марио.
      В бинокль чётко было видно, что на вельботе шесть человек. Лиц было не разобрать, поэтому оставалось лишь гадать, кто это.
      - Как мы видим, нам незачем заниматься отбором кандидатов на наш ковчег,- сказал Марио. - Нехватки не будет.
      Капитан смачно выругался. Пришло время ругаться в полный голос. Половина проклятий была адресована персонально Майку.
      - Чего ты на него набросился? Ты предупреждал его никого не брать, кроме наших?
      Марио поднял бинокль и долго всматривался в вельбот. Вздохнул и вернул бинокль капитану.
       - На вельботе пятеро взрослых и один ребёнок. Думаю, целая семья - муж, жена и ребёнок.
      - Мужчину отправить назад, - сказал капитан с непонятной интонацией. То ли приказ, то ли вопрос. - Обойди всех и предупреди - без моего разрешения на борт никого не брать!
      Марио исчез, а капитан включил рацию и начал вызывать погодный центр в Австралии.
      Вскоре вельбот причалил к корме. Помимо Майка и Инги на борт поднялись ещё трое- мужчина европейского вида, его жена - судя по виду - местная и ребёнок трёх или четырёх лет.
      Капитан был приятно изумлён. Подошёл и первым подал мужчине руку.
      - Мы о тебе забыли, Тибо. Ты к нам случайно, или...
      Тибо был местным врачом. Он появился на острове почти шесть лет назад, при очень туманных обстоятельствах. Шептали, что драпанул от полиции из комфортабельной Европы на другой конец света. За что его разыскивала полиция - никто не знал. Говорили, что за взятки выписывал желающим те лекарства, которые не имел права выписывать. Другие говорили, что делал криминальные аборты. В любом случае - то, что он делал там, здесь не было ни преступлением, ни нарушением. Взяток на острове не было и быть не могло, подношение вождю - других должностных лиц не было - считалось делом нормальным, аборты на острове делать было некому, следовательно, запрещать было нечего.
      Первые пару недель он слонялся без дела, а затем представился случай продемонстрировать свои навыки. Один из рыбаков сломал ногу, причём перелом был открытый. Тогда-то Тибо и продемонстрировал своё умение.
      В него поверили и помогли организовать медпункт. Заказали оборудование, лекарства. Сначала Тибо говорил, что поживёт на острове три месяца и уедет, потом начал отодвигать намеченный срок отъезда.
      Так и остался. Подобрал себе жену из местных, метиску. Вскоре у них родился ребёнок. Тибо выучил язык такурану и при необходимости выступал переводчиком и гидом.
      - Ты как оказался на Нирурану? - капитан отвёл его в сторону. - Тебе сказали, что идёт волна?
      - Ты забыл, что моя жена с Нирурану, мы сегодня навещали родителей. Там и услышали. У родителей Ниуири есть интернет, так что я в курсе событий. Увидел вельбот, идущий к рифу, и понял - это судьба демонстрирует благосклонность.
      Они говорили между собой по-французски.
      Джерри быстро рассказал о своих планах. И поинтересовался - что думают островитяне? Чего ожидать от них?
      - Старшее поколение относится к большой волне спокойно. Они помнят много больших волн и считают, что белые люди преувеличивают опасность. Те, кто помоложе, демонстрируют своё бесстрашие. Совсем молодые воспринимают эту волну, как приключение. Но опасения есть у всех. Женщины более встревожены, мужчины - как всегда - стремятся не демонстрировать свою обеспокоенность.
      - О нашей яхте вспоминают?
      - Конечно. Наблюдают за вами. Если вы сейчас уйдёте в море - значит, опасность велика. Если останетесь, не боясь быть выброшенными на берег,- значит не всё так страшно, как говорят.
      - И много ли тех, кто хочет переждать волну на нашей яхте?
      Тибо рассмеялся.
      - Ты опасаешься, что все ринутся сюда и перевернут яхту? О нет, они прекрасно понимают, что почти две тысячи человек сюда не войдут, даже если складывать штабелями. Но идея искать спасения на яхте пришла не только в мою голову. Я боюсь, что по мере приближения волны число желающих переждать здесь сильно возрастёт. Я уже вижу здесь Ага-Соросу. Вождь, а первым примчался.
      Джерри вздохнул.
      - Этого я и боюсь
      Появился Марио.
      - Эй, Тибо! Билеты купил? Каким классом плыть собираешься?
      Тибо хотел ответить такой же шуткой, но его перебила появившаяся на палубе Каталина.
      - Всё пущено на самотёк? Кто первым примчался, тот и выиграл? А потом, кто сильнее, будут выбрасывать за борт тех, кто послабее?
      - Вы что, планируете операцию по спасению островитян?- живо среагировал Тиби. - По интонации я вижу, что некоторые мне здесь не рады.
      - Он доктор, Каталина,- не преминул включиться в разговор Марио.- Доктора идут вне очереди. После волны кто-то должен будет заниматься ранеными. Я имею в виду теми, кто уцелеет, а то ведь помрут только из-за того, что до ближайшего врача пятьсот миль.
      Он хихикнул, радуясь тому, как ловко поставил Каталину в затруднительное положение. Это могло перерасти в нешуточную перепалку, и капитан резко прервал их.
      - Здесь я решаю, что и как. Когда мне потребуется ваш совет, позову.
      - Ну, ну, действуйте. Вон, к нам ещё одна лодка плывёт, принимайте,- Каталина указала в сторону мыса, из-за которого показалась рыбачья лодка с большим поплавком. В лодке было четверо - белый мужчина, который грёб большим веслом, стоя на корме, женщина и двое детей.
      - Ба, да это же Массон! - узнал капитан.
      Массон бы вторым белым жителем Такурану. Впервые на этот остров его занесло в юности, и - как он сам рассказывал - тогда емуне понравилось. Потом служба на торговом флоте, женитьба, развод. В сорокалетнем возрасте он попал на остров вторично и был очарован островом и одной из его жительниц. Уезжал, возвращался, снова уезжал и, наконец, вернулся окончательно.
      - Для детей скоро места не останется, - зло сказала Каталина, никуда не собиравшаяся уходить. - Дайте мне вельбот, я съезжу за Ингой, заодно привезу хоть сколько-то детей.
      - Вельбот я тебе не дам и ты никуда с яхты не сдвинешься,- резко сказал капитан.
      - Ах так! Может быть, ты уже собираешься в море выйти, и пусть Инга остаётся на берегу?
      Она резко повернулась и бросилась к трапу, ведущему на нижнюю палубу, там, где были каюты.
      - Что с ней? - озабоченно спросил Джерри. У него появились опасения неприятных сюрпризов. Что ей стоит связаться с портом или с какими-нибудь центрами спасения на море, которые тут же начнут посылать за тысячи миль указания и распоряжения, как поступить. Чем далее человек от места событий, чем лучше он знает, как поступить. Чем меньше он отвечает за последствия своих рекомендаций, тем настойчивее требует поступать так, как он считает правильным.
      - Лучше бы она на острове осталась,- буркнул Марио и отправился к корме -встречать Массона. На палубе появился Паскаль.
      - Каталина почти в истерике, - поделился он с капитаном.- Заявила мне, что если мы не отправим вельбот за Ингой, то она бросится к острову вплавь.
      - Пусть бросается,- зло ответил Джерри. - Только напомни ей - перед тем, как она бросится в воду - что до берега два кабельтова. Она плавать умеет?
      Паскаль промолчал.
      - Может, с Председателем связаться? Скажем, что нам срочно нужна Инга, пусть поможет отыскать.
      - Можешь попытаться. Только я очень сомневаюсь, что Ага-Ламер сейчас сидит у рации. И что пошлёт кого-либо искать Ингу. Надеюсь, островитяне заняты подготовкой. Да и нам пора этим же заняться.
      Капитан направился проверять состояние такелажа, кнехтов, лебёдок, не забывая время от времени посматривать на море. И не зря. В какой-то момент он увидел на воде лодку, на которой приплыл Массон с семьёй. Самого Массона на лодке не было, его место на корме заняла Каталина. Она неумела гребла широким веслом, вымещая на нём накопившуюся злость. Лодке это не нравилось, и она рыскала носом то влево, то вправо. Джерри повернулся и поднял голову. Пассажиры верхней палубы с любопытством наблюдали за ней. Для них это стало нежданным развлечением. Откуда-то появился Марио с рупором в руках - как он успевал углядеть за всеми - оставалось загадкой.
      - Каталина! - закричал он в рупор, стараясь перекричать шум моря. Лодка не успела отплыть на достаточное расстояние, так что она слышала голос Марио.
      - Там под сиденьем инструкция - как грести! Почитай, а то не туда уплывёшь.
      Палуба содрогнулась от смеха, что ещё больше разозлило Каталину. Она налегла на весло с такой силой, что лодка чуть не повернулась боком к волне.
      - Перевернётся,- испугался Паскаль и закричал - Возвращайся немедленно!
      Марио его успокоил.
      - Лодка устойчивая, не перевернётся. А гребёт она так, что её сил на пять минут хватит - максимум. До берега не дотянет - выбьется.
      - Она упрямая.
      Марио пожал плечами и отправился по своим делам. Джерри начал выговаривать Паскалю.
      - Наведите порядок среди своих людей! Она не выполняет распоряжение капитана! Спишу на берег в первом же порту!
      Паскаль развёл руками - он был согласен с капитаном, но спорить с женщинами так тяжело... Иногда просто невозможно.
      Каталина неожиданно сменила тактику и стала грести плавно. Лодке это понравилось, и она заскользила к берегу. Ещё некоторое время её сопровождали смешливыми взглядами, потом смешливость ушла.
      - Она прибор связи взяла?
      Паскаль пожал плечами. Откуда он может знать?
      - Так проверь! Ещё не хватало, чтобы мы искали её после того, как Инга вернётся!
      Он разразился ругательствами, которые, пришлось прервать - с мостика раздался зуммер вызова.
      Из какого-то центра спасения интересовались - какую помощь они могут оказать жителям острова? Нужны консультации специалистов?
      Еле сдерживаясь, Джерри объяснил, что единственное, в чём он нуждается - это в том, чтобы ему не мешали, и в точном прогнозе погоды. Его навигатор подключён к Центру погодных данных, так что их задача следить за тем, чтобы этот центр в ближайшие часы не закрылся бы на обед. Экипаж окажет небольшую помощь островитянам, но что могут шесть человек?
      Чем более он слышал нравоучительный голос сотрудников центра спасения, тем более раздражался. В конце концов, он попросил, чтобы к острову побыстрее - не позже восьми вечера - подогнали хотя бы сухогруз в пять тысяч тонн, чтобы тот мог принять на борт желающих.
      - Каждая минута дорога! - нравоучительным голосом, подражая интонациям сотрудников Центра, сказал Джерри. - А мне пора, очень много работы!
      Он закрыл связь, смеясь над придуманным предложением "подогнать" к острову сухогруз за два часа. До ближайшего корабля две сотни миль - он уже проверил это. Ничего, в этом Центре тысячи человек, придумают, как разогнать сухогруза ста узлов...
      Довольное выражение лица исчезло сразу же, как только он взглянул в сторону мыса. Оттуда выплывали две большие моторные лодки, набитые людьми. В основном, детьми. Джерри подумал, что зря он счёл всех островитян эгоистами. Подумали о детях. Взрослых на одной лодке было двое, на другой - трое. Он бросился к корме.
      Через несколько минут члены экипажа помогали детям подниматься на борт яхты. Некоторые были совсем маленькими - года два, не более. На каждой лодке было по женщине - присматривать за детьми. Возглавляла эту экспедицию Инга.
      - Как только я услышала о волне,- начала тараторить Инга,- Сразу подумала, что труднее всего будет маленьким детям. Взрослые попытаются отсидеться на возвышенностях, на деревьях, а малыши куда? На острове две тысячи человек, а пальм - триста или четыреста. Они же много деревьев вырубили за последние годы - чтобы посадить виноград и киви. Побежала к Ага-Ракате, договорилась с ним, что возьму двадцать детей не старше трёх лет. Кое-как отобрали, было сложно, он хотел родственников пристроить, но я стыдила его - как могла - говорила, что вождь не может так поступать. Согласилась на двух женщин, чтобы они за детьми следили, но потребовала тех, которые хоть немного английский знают. Одна из них, вон та, сутулая, племянница Ага-Ракате.
      Капитан восхищённо смотрел на Ингу.
      - Не ожидал от тебя такой прыти! Прими мою благодарность. И всех детей вниз, во время прохождения волны они должны быть в трюме. Остальные - на нижней палубе.
       И, повернувшись к стоявшим в стороне Марио и Серхио , громко объявил:
      - Выходим в море!
      Паскаль ворвался на капитанский мостик.
      - Что случилось? Мы снимаемся с якоря?
      - Да. У нас на борту тридцать семь пассажиров. Не считая вас.
      - А Каталина?
      Джерри с издёвкой посмотрел на Паскаля.
      - Ты ей сказал, чтобы она немедленно возвращалась? Мне доложили, прибор связи она взяла.
      - Прибор она взяла, но не отвечает!
      Капитан развёл руками, говоря тем самым - это уже не моя проблема!
      - Ты понимаешь, что мы не можем ждать? Через десять минут появятся ещё две лодки, а потом - ещё две, и уже стоять негде будет. Или придётся отбиваться. Но опасаюсь, что прежде, чем ты успеешь выкинуть кого-либо за борт, выкинут тебя.
      Паскаль напрягся и как-то по-особому посмотрел на капитана.
      - У тебя огнестрельное оружие есть?
      Капитан ухмыльнулся и покачал головой.
      - Не ожидал от тебя такого вопроса! Ты готов стрелять? У меня есть пистолет, могу дать тебе, могу дать Марио. Но лучше всего дать пистолет Ага-Соросе. Он без проблем пристрелит любого, кто не согласится прыгнуть за борт. И нас с тобой - скорее всего - не тронет. Так тебе дать пистолет, или Ага-Соросе?
      - Я не собираюсь стрелять, пистолет в моём понятии - пугало.
      - Пугало? Ты кого пугать собрался? Рыбаков, которые с риском для жизни каждый день выходят в океан? Или тех, кто в минуту взбираются на верхушки пальм? Такурану - хорошие и добрые люди. Пока ты им дорогу не перешёл. С ними можно ругаться, на них можно кричать, но не дай бог унизить. Этого они не простят. А ты их пугать собрался. Смотри, боком выйдет.
      - Если мы оставим Каталину на острове - как мы потом людям в глаза смотреть будем?
      - Спокойно. Самовольно оставила корабль накануне выхода в море. А если с ней случилось что-то? Ты этого не допускаешь? Может быть, она потому и не отвечает на твои вызовы. Волна должна прийти через два часа и шесть минут. Нам ещё час хода до того места, где мы должны встретить волну. Как бы попытки спасти одного не привели бы к гибели всех.
      - Дай мне пятнадцать минут.
      - Что за пятнадцать минут ты сумеешь сделать?
      Паскаль что-то хотел сказать, даже открыл рот. И замер так.
      - Смотри,- он показ рукой на юг.
      Капитан повернулся. С юга к яхте шли две моторные лодки. На мысу первой из них стояла - в этом не было сомнений - Каталина и махала рукой.
      Капитан выругался и схватился за бинокль.
      - В первой лодке три женщины, включая Каталину, один мужчина и семь детей. Во второй лодке - две женщины, двое мужчин и пять детей. Итого - девятнадцать. Через десять минут на яхте будет пятьдесят восемь человек сверх положенного. Семьдесят вместо двенадцати. Прелесть!
      Столь крепких ругательств из уст Джерри Паскаль ещё не слышал.
      Вволю выругавшись, капитан отдал команду поднимать якорь.
      - Чтобы потом не тратить время на разворот,- пояснил капитан. - Иди, встречай свою Каталину.
      Паскаль и ещё несколько человек из команды помогали островитянам с лодки перейти на борт яхты по левому трапу. С правой стороны кормы два матроса втаскивали на яхту вельбот и старились закрепить его так, чтобы не смыло волной.
      Первую лодку оттолкнули, причалила вторая. Каталина и Майк передавали детей по цепочке наверх - Паскалю и Гюнтеру. Наконец, и со второй лодки все перешли на борт яхты. Майк оттолкнул её, и тут же к трапу подошла третья лодка. Каталина удивилась - она же выплывала от Кабикири на двух лодках, откуда третья? И тут же увидела на мысу лодки Ага-Ракате и с ним ещё пятерых членов его семьи. Вождь проворно вскочил на борт яхты и протянул руку Паскалю - он знал, что на яхте старшим является капитан, а следующим идёт Паскаль - руководитель экспедиции.
      - Не ожидал увидеть вас здесь...- промямлил Паскаль. - Я полагал, что вы готовитесь...
      - Я уже отдал все необходимые распоряжения, - гордо сказал Ага-Ракате.
      Паскаль сорвался с места и бросился к капитанскому мостику. Не ещё не успел добежать, как услышал рёв дизеля - яхта пришла вдвижение.
      - Самый полный вперёд! - услышал он, когда поднялся на мостик.
      - Ты видел? Ещё Ага-Ракате с семьёй. Итого семьдесят шесть.
      Капитан фыркнул.
      - Посмотри-ка туда,- и показал на юг.
      Оттуда к яхте шли ещё две моторки.
      - Главное, чтобы со стороны Нирурану не вышли лодки на перехват. А от тех, полагаю, оторвёмся. Рыбацкие лодки - слава богу - не быстроходны, а наша красавица даёт двенадцать с половиной узлов.
      - Сколько осталось? - с тревогой спросил Паскаль.
      - До наступления темноты - полтора часа, до волны - час сорок пять.
      Некоторое время все молчали.
      - Марио, и ты, Паскаль. Как только увидим, что оторвались от этой погони - начинайте сортировать пассажиров. Детей - в трюм. И ты, Паскаль, своих женщин тоже отправь в трюм. Заставь их надеть спасжилеты. И чтоб не пытались надеть жилеты на детей, дети в них утонут быстрее! Объясни им, в первую очередь своей Каталине, что если они погибнут, детей спасать будет некому. Мужчин такурану - на верхнюю палубу. Дайте им канат - пусть привяжут себя друг к другу. Может, уцелеют, когда волна придёт.
      - Я не могу избавиться от ощущения сюрреалистичности происходящего,- сказал Паскаль. - Через час сорок пять тысяча или полторы тысячи человек - население целого острова погибнут, а мы - как ни в чём не было - стоим здесь и обсуждаем текущие дела. Словно в нас отключили ту часть души, в которой заключено сочувствие. И втайне радуемся, что мы здесь, а они - там. Но ведь в другой раз может случиться наоборот.
      - Может,- согласился капитан. - Только не стоит уповать на случайности и везение. Кажется, Эйнштейн говорил, что бог не играет в кости. Если выжил один, то возможно, ему просто повезло. Но когда речь идёт о народе - неважно маленьком или большом - то будь уверен, он выжил не из-за везения, а из-за того, что был сильнее, умнее или просто хитрее других. Естественный отбор.
      - Ты думаешь, что у такурану был шанс? - Паскаль даже не заметил, что начал говорить о такурану в прошедшем времени.
      - Конечно! Отец мне рассказывал, что лет семьдесят назад была подобная волна. Погибли сотни. Они сделали выводы? Им предложили построить прочные бетонные здания. Одно, двухэтажное, построили. Уверен, оно выдержит, и те, кто будут на втором этаже, никак не пострадают. Злая ирония судьбы в том, что таких зданий могло было быть больше. Но вожди сказали, что им большие здания не нужны, они привыкли жить в хижинах. Кстати - те немногие каменные строения, что есть на острове, были построены за чужой счёт. Арматуру привозили, цемент, бетон. А теперь представь себе, что было бы, если бы вожди послушали белых людей.
      - За нами уже три лодки плывут, - оглянулся Паскаль. - Одна явно отстаёт, а одна - боюсь, нагонит. Как ты наши шансы оцениваешь? В конце концов высота волны - всего треть от длины яхты...
      - Забудь про треть. Никто не знает, какая будет волна, и под каким углом мы её встретим. Средняя высота волны - тоже , что средняя температура по больнице. В одном месте пять, в другом пятнадцать, но в среднем десять. Самое страшное- это оказаться боком к волне. На гребешке страшные водовороты, нас может закрутить как щепу.
      - Ты давно плаваешь?
      Джерри хитро улыбнулся.
      - Боишься, что я не справлюсь? Добавь к моим тридцати годам стажа опыт моего отца и деда. Лет сто получится! Ты плывёшь на корабле, которым командует капитан со столетним стажем!
      Паскаль хотел рассмеяться, но не получилось.
      - Что ж, столетний капитан, я пошёл выполнять твой приказ.
      - Следи за дисциплиной. Я ничего не гарантирую.
      Уже на трапе, ведущем с капитанского мостика, Паскаль остановился - хотел что-то ещё сказать капитану. Но тот не дал:
      - Отбрось эмоции. Чтобы выжить - нужно быть немножко эгоистом.
      
      
      
      Рэймонд Ф. ДЖОНС
      
      НЕОБУЧАЕМЫЕ
      
      THE UNLEARNED
      By Raymond F. Jones
      
      Перевод с английского: Владимир МОИСЕЕВ
      
      Выдающиеся научные достижения ученых Райкмана III были признаны всеми разумными обитателями галактики. И вот теперь райки решили поделиться своими обширными знаниями с учеными Земли. Они обещали дать исчерпывающий ответ на любой вопрос, который захотят задать земляне, естественно, за определенную плату. Однако на Земле проживал упрямый человек по имени Хокли, единственный ученый, которому захотелось выяснить, действительно ли предполагаемые ответы соответствуют запрашиваемой цене....
      
      Доктор Шерман Хокли возглавлял Управление научных исследований, координации и информации. Должность с неясными полномочиями часто вводила в заблуждение случайных людей, впрочем, и сам Хоксли не до конца понимал, где заканчиваются его обязанности.
      Хоксли не считал, что его деятельность должна ограничиваться руководством огромной библиотеки, где содержались аннотации всех знаний, накопленных на сегодняшний день на Земле и внеземных планетах, с которыми был установлен контакт, хотя и гордился информационными базами, созданными под его руководством. Однако он не претендовал на роль главного организатора научного процесса, несмотря на то, что занимал должность администратора высшего ранга, которому обязаны были подчиняться все подразделения Государственных лабораторий по стандартизации и исследованиям и их дочерние компании в правительстве, промышленности и образовании. За время его руководства Лаборатории добились значительных успехов, особенно на фоне предыдущего кризиса.
      Однако он отказывался признавать, что является фактическим руководителем обширной и разветвленной организации, в руках которой сосредоточены все возможные нити управления наукой. Впрочем, иногда и в самом деле было довольно трудно понять, в чем конкретно заключаются его обязанности. Его неустанные усилия не брать на себя лишнего постоянно наталкивались на решительные попытки сделать его ответственным за все.
      Конечно, так было не всегда, только в наиболее напряженные моменты - такие, как сейчас. Обычно он полностью осознавал первостепенную важность своей работы и был полон решимости наилучшим образом исполнять возложенные на него обязанности. Его решения могли влиять на исследования в крупнейших лабораториях мира. Нельзя сказать, что от него постоянно требовалось принимать волевые решения, хотя бывали ситуации, когда ему приходилось проявлять жесткость. Например, когда дюжина проектов нуждалась в деньгах, а Конгресс выделял достаточно средств только на один или два. Кто-то должен был сделать окончательный выбор...
      Труднее всего ему было примирять конгрессменов и ученых. Ученые были уверены, что свой хлеб с маслом от Научного комитета Конгресса они должны получать независимо от того, какими исследования занимаются. А сенаторы считали, что поддерживать следует только ученых, которые действительно работают в своих лабораториях над новыми технологиями. Обе группы были склонны рассматривать Управление Хокли как инстанцию, где помогут примирить их требования, сыграть роль судьи в их битве друг с другом.
      При этом, надо признать, что с точки зрения финансирования научных исследований дела обстояли лучше, чем когда-либо прежде. Появилось больше средств и возможностей. Финансирование фундаментальных исследований осуществлялось в достаточном объеме и без перебоев.
      И вот, несколько дней назад, начали активно распространяться слухи о возможном предложении райков.
      С тех пор как люди совершили первый внегалактический полет, они выслушали множество историй о Райкмане III, которые соблазнили Вселенную своими выдающимися научными достижениями и заставили ученых-исследователей Земли страдать от одной мысли, что все рассказы об этой планете правда. По слухам, Райкман III была миром супернауки, у ученых которой имелось готовое решение любой исследовательской проблемы, которую только могли придумать люди. Немногие земляне, которые там побывали, эти слухи подтверждали. По их рассказам это был настоящий рай, а научные достижения народов Райкмана III были признаны наивысшими среди всех других обитателей галактик. Никто не мог бросить им вызов. Никто не мог даже приблизиться к ним по таланту и возможностям.
      Довольно быстро стало известно, что райки за определенную плату охотно делятся научными достижениями со значительным числом других миров. Землянам это казалось несправедливым. Земные ученые сходили с ума от одной мысли о том, что и они могли бы учиться у выдающихся райков.
      Кроме доктора Шермана Хокли. С самого начала он с сомнением выслушивал рассказы о достижениях райков. Он имел возможность здраво оценивать достижения Государственных лабораторий, и не понимал, почему его коллеги должны постыдным образом отказываться от всех собственных работ ради использования достижений совершенно незнакомой культуры, находящейся в нескольких сотнях миллионов световых лет от Земли. Конечно, проводя исследования, они обязаны были контактировать с более развитыми культурами - и были благодарны, если они оказывались такими же альтруистами, как райки! - но это вовсе не причина считать себя детьми-идиотами, рассчитывающими, что всему важному их кто-то научит.
      В прошлом Хокли не любил публично высказывать свои мнения, поскольку они не пользовались популярностью у его коллег, часто считавших его взгляды старомодными. Но теперь, когда корабль райков впервые почтил Землю своим визитом, стали распространяться упорные слухи о том, что могущественные ученые Райкмана III могут предложить Земле свою опеку. Нельзя сказать, что Хокли был категорически против этой идеи. Но относил себя к группе крайне осторожных людей. Искренне противился он лишь тому энтузиазму, с которым райков рисовали чистыми и сияющими красками, не допуская никаких оттенков.
      После своего прибытия посланник райков тайно встретился с членами Научного комитета Конгресса. Ни единого слова о, якобы, сделанном им предложении в прессу не просочилось. Теперь настала очередь ученым познакомиться с предлагаемым договором, который мог повлиять на их карьеру, в лучшую или худшую сторону, определить течение всей жизни их и многих последующих поколений. Встреча должна была состояться...
      Хокли посмотрел на часы и вскочил на ноги. Он поспешил в кабинет своей секретарши мисс Кардстон, которая многозначительно посмотрела на него, когда он проходил мимо.
      - Держу пари, что сенатор тоже опоздает, - сказал он.
      В коридоре он чуть не столкнулся с доктором Лестером Шоуолтером, его помощником по фундаментальным исследованиям.
      - Представитель райков прибыл пятнадцать минут назад, - сказал Шоуолтер. - Все ждут вас.
      - У нас еще шесть минут, - сказал Хокли.
      Он быстро шел рядом с Шоуолтером.
      - Известно ли что-нибудь о цели визита райков?
      - Нет. Но, кажется, это будет что-то очень важное. Уилер и Джонсон из Бюджетного комитета уже там. Кто-то проговорился, что будут затронуты интересы Государственной лаборатории.
      - Не понимаю, какое отношение мы имеем к встрече с райками, - сказал Хокли.
      Шоуолтер остановился в дверях конференц-зала.
      - Скорее всего, они хотят нам что-то продать. Во всяком случае, мы скоро это узнаем.
      За столом для совещаний расселись сенаторы Комитета. За ними слоями стояли самые выдающиеся ученые из организации Хокли. Сенатор Маркхэм, грузный краснолицый председатель, приветствовал их.
      - Для вас оставлены места во главе стола, - сказал он.
      - Извините, что заставил вас ждать, - пробормотал Хокли. - Часы отстали.
      - Все в порядке. Мы собрались раньше назначенного срока. Хочу познакомить вас с нашим гостем Лиаканом, специальным посланником Райкмана III.
      Маркхэм представил их, и тощий, как палка, посланник поднялся и протянул руку. Его слабый, свистящий голос соответствовал его птичьему облику, однако слова он произносил вполне внятно.
      - Я рад познакомиться с вами, доктор Хокли и доктор Шоуолтер.
      Они заняли места, с которых был хорошо виден профиль посланника. Хокли и раньше встречался с райками, но их снобистское отношение к землянам всегда вызывало у него неприятие. Интересно, что строение тела райка напоминало человеческое, отличали его только короткие перья, покрывавшие спину. Посланник был одет в яркую одежду, которая оставляла видимой полоску перьев, спускавшуюся с яркой короны с плюмажем вдоль задней части шеи. Гравитация и давление воздуха на Земле были для него приемлемыми. Однако для дыхания ему требовалось носить в одной узкой ноздре небольшое приспособление. Оно было подключено к компактному баллону на его плече.
      Маркхэм попросил тишины и представил посланника. Раздались аплодисменты. Лиакан коротко поклонился и позволил своим маленьким черным глазкам оббежать аудиторию. Выровняв дыхание, он начал говорить.
      - На Земле, - сказал он, - как и везде, признано, что мой народ, обитающий на планете Райкман III, обладает бесспорным интеллектуальным превосходством над другими народами, входящими в Совет галактик. Ваши самые передовые исследования касаются вещей, которым учат еще в детских садах моего мира. Многое из того, что вы считаете правдой, ошибочно, а самые выдающиеся ваши открытия известны детям моего народа.
      Хокли почувствовал резкий болезненный спазм в области диафрагмы. Так вот в чем дело!
      - Из-за этого некоторые из наших необразованных соседей в космосе относятся к нам с большой завистью и даже ненавистью, - сказал райк. - Это незаслуженно. Когда речь заходит о наших выдающихся научных достижениях, мы никогда не руководствовались эгоистическими соображениями, а ведь именно в этом нас обвиняют. Мы приняли программу научного лидерства в ближайшем межзвездном пространстве. Это началось задолго до того, как вы вышли в космос, и многие миры уже согласились с планом, который мы им предложили.
      Очевидно, что было бы нецелесообразно делиться всеми фундаментальными научными знаниями, которые мы накопили. Обитателям других миров часто трудно разобраться с вопросами, которые далеки от их понимания. Поэтому мы организуем консультационный центр, в который каждый обитатель Земли может позвонить и получить решение по любой интересующей его проблеме. Таким образом, чтобы найти необходимую информацию, вам теперь не нужно будет копаться в знаниях, которые не могут принести пользы.
      Например, если вы захотите усовершенствовать свою наземную транспортную систему, мы предоставим необходимые сведения, которые позволят вам создать оптимальное транспортное средство, наилучшим образом подходящее для земных условий и практически вечное. Вы, конечно, займетесь собственным производством, а мы готовы предоставить вам технологии, которые по сравнению с теми, что вы используете сейчас, покажутся волшебством.
      Мы не скрываем, что наши услуги имеют определенную цену, расплатиться с нами вы сможете некоторыми товарами или сырьем. Если вы вспомните о тех монотонных и бесконечных исследованиях, которые вам отныне не нужно будет проводить, поскольку они уже выполнены нами, уверен, что вы не сочтете наши условия непомерными. Мы стремимся поднять культурный уровень всех народов до максимума, на который они способны. Понятно, что невозможно или даже вредно требовать, чтобы все цивилизации достигли нашего высокого уровня развития, но мы предлагаем помощь всем в соответствии с их способностью воспринимать знания. Главное, что нужно знать о нашем предложении: вы должны попросить нас решить любую проблему, и решение будет предоставлено, естественно, если вы обладаете интеллектом, достаточным для того, чтобы воспользоваться нашим советом.
      Уверен, что могу рассчитывать на то, что вы примете великодушное предложение моего народа.
      Посланник сел, покачивая своим ярким оперением. В комнате воцарилась абсолютная тишина. Хокли представил себе пыльные, затянутые паутиной лаборатории Земли, покинутые учеными, которые бегут к телефону, чтобы позвонить райкам и получить ответы на возникающие проблемы.
      Сенатор Маркхэм встал и окинул взглядом аудиторию.
      - В этом и заключается суть программы, которая была нам предоставлена, - сказал он. - В ней существует огромное количество тонких деталей, которые, конечно, очевидны для изощренных умов наших друзей с Райкемана III, но должны стать предметом широкого обсуждения у нас, сравнительно простодушных землян.
      Он смущенно хмыкнул, но ответа не получил.
      Хокли почувствовал себя морально опустошенным. Наконец-то произошло то, на что надеялось большинство, чего с нетерпением ждали немногие, и против чего почти никто не возражал.
      - Главный вопрос, который следует обсудить, - медленно и с достоинством произнес Маркхэм, - это цена. Она очень высока. В денежном выражении - примерно двенадцать с половиной миллиардов в год. Но ни один здравомыслящий человек не посчитает такую разумную сумму завышенной. Если вспомним, какой товар мы надеемся получить от наших друзей с Райкмана III.
      Однако мы, члены Комитета по науке, не рассчитываем, что запрашиваемая сумма будет добавлена к нашему обычному бюджету. И все же есть довольно очевидное решение. Требуемая сумма очень близка к той, которая сейчас расходуется на Государственную программу стандартизации и исследовательские лаборатории.
      Хокли понял, что начинают сбываться его самые жуткие предчувствия.
      - Помощь райков, - продолжал Маркхэм, - приведет к тому, что у нас больше не будет необходимости в Государственных исследовательских лабораториях. Нам достаточно будет содержать лишь небольшой штат сотрудников, которые должны будут анализировать возникающие проблемы, задавать необходимые вопросы райкам и передавать полученные ответы для исполнения. Принятие программы райков само по себе обеспечит ее финансирование!
      Он посмотрел на собравшихся и торжествующе улыбнулся. Хокли показалось, что все это он уже когда-то видел. Государственная лаборатория! Немедленно покиньте Государственную лабораторию!
      Вокруг него одобрительно кивали его коллеги. Некоторые поджимали губы, словно сомневались, - но не очень сильно. Он ждал, что кто-нибудь начнет протестовать. Но никто этого не сделал. На мгновение Хокли сдавил спинку стула перед собой. Затем расслабился. Время для протестов еще не наступило.
      Им придется обсудить условия с ним. Он должен будет показать им губительные последствия этого договора. Ему нужно будет найти внятные аргументы, чтобы разбить иррациональные надежды конгрессменов на внезапно появившийся шанс обрести дешевый рай. Он не мог просить сохранить Государственные исследовательские лаборатории только на основании личных желаний - или того довода, что было бы хорошо, хотя бы иногда, решать свои проблемы самостоятельно. Но сенаторам было наплевать на проблемы или опасения ученых. Оказалось, что даже сами ученые забыли озаботиться собственной судьбой. Ему нужно было придумать веские аргументы, которые смогли бы убедить и тех и других.
      Маркхэм продолжал:
      - Мы убеждены, что выгоду этой сделки быстро поймут даже самые упрямые из наших коллег по Конгрессу. Глупо вычислять с помощью счетных палочек, если мы можем получить доступ к мощным калькуляторам. Не должно возникнуть никаких реальных трудностей и с получением средств, переведенных из фонда Государственных исследовательских лабораторий.
      Сейчас мы объявляем перерыв. Лиакан уже сегодня вечером покидает Землю. Наше согласие на это щедрое предложение, которое должно быть официально принято Конгрессом, будет немедленно передано на Райкман III после его одобрения. Я хотел бы попросить всех вас собраться еще раз для обсуждения деталей, связанных с подписанием документа. Скажем, в десять часов утра, господа.
      Хокли попрощался с посланником. После этого он протиснулся сквозь строй сенаторов к группе ученых. В коридоре они окружили его и пошли за ним, как будто он приказал им следовать за собой. Он повернулся к ученым и попытался улыбнуться.
      - Похоже, пора и нам поговорить, господа. Собрание состоится через пять минут в моем кабинете.
      Когда они с Шоуолтером открыли дверь и вошли в кабинет мисс Кардстон, секретарша удивленно подняла глаза.
      - Я думала, вы собирались встретиться в конференц-зале.
      - Там уже все закончилось, - сказал Хокли. - Мы продолжим здесь. Пошлите за двумя ящиками пива.
       Он оценил количество людей, скопившихся в коридоре, и порылся в бумажнике.
      - Лучше три ящика. Этого должно хватить.
      Мисс Кардстон была недовольна, но взяла деньги и повернулась к телефону. Почти одновременно раздался протестующий вопль, и огромная, похожая на окорок рука схватила ее за тонкое запястье. Она в испуге замерла.
      Доктор Форман К. Сильверс одной рукой держал секретаршу за запястье, а другой хлопал Хокли по спине.
      - Для такого повода пиво не годится, парень! - громко сказал он. - Закажите лучше ящик шампанского, мисс Кардстон.
      Он отпустил ее руку и вытащил свой бумажник.
      - Попросите кого-нибудь принести пару дюжин стульев, - сказал Хокли.
      Он подошел к окну. С океана поднималась послеполуденная дымка. Вдали, на другом конце города, смутно виднелись огромные здания Лабораторий. Из-за тумана показалось Солнце и осветило верхушку восьмиэтажной башни, где должны проложить туннели недавно спроектированного гамматрона.
      Или это останется только нереализованным проектом.
      Предполагалось, что гамматрон позволит создавать гравитационные поля до пяти тысяч g. Вероятно, для райков это была бы просто игрушка, но Хокли испытывал неистовую гордость за свое творение. Может быть, это было по-детски. Может быть, все его чувства по поводу Лабораторий были детскими. Неужели пришло время отказаться от детских представлений и, наконец, повзрослеть.
      Но, сейчас, когда Хокли смотрел через весь город на бетонный шпиль гамматрона, он не желал с этим соглашаться.
      Он услышал, как несколько клерков вносят в кабинет металлические стулья. Затем раздался звон стеклянной посуды. Он повернулся и увидел, как мисс Кардстон молча указывает место на письменном столе, куда следует поставить стаканы и охлажденные бутылки шампанского.
      Хокли медленно подошел к столу и наполнил один из стаканов. Он медленно поднял его.
      - Это была короткая, но веселая жизнь, джентльмены.
      Он залпом выпил и вернулся к своему столу.
      - Похоже, вы не очень довольны договором с райками, - сказал Мортенсон, химик с аккуратно постриженными серебристыми усами.
      - А вот вы, - сказал Хокли, как я посмотрю, рады, - что мы собираемся обменять Лаборатории на многостраничную энциклопедию?
      - Да, я рад, - сказал Мортенсон. - Есть некоторые незначительные возражения, но, в конце концов, я уверен, что мы будем в выигрыше.
      - Он счастлив! Он в выигрыше! - воскликнул математик доктор Сильверс. - Как вы можете использовать такие прозаические и сдержанные слова в отношении великих событий, свидетелями которых нам повезло стать?
      Он расположился у письменного стола и теперь, не в силах скрыть охватившего его восторга, наполнял бокалы прозрачным, пузырящимся шампанским, расплескивая его по столу и ковру.
      Хокли пристально посмотрел на него.
      - Правильно ли я понял, доктор Сильверс, что, по вашему мнению, мы не должны относиться к предложению райков с некоторой осторожностью?
      - Разумеется, нет! К нам спустились с небес боги и предложили отправиться прямо в рай. Должны ли мы задавать пустые вопросы или сдерживать свои чувства, или говорить, что мы всего лишь счастливы? Естественная реакция человека, готовящегося попасть на небеса, совсем другая!
      Страсть к пафосным заявлениям, свойственная математику, частенько оживляла закрытые совещания, в которых он принимал участие.
      - Я не сомневаюсь, - сказал он, - что в течение двух недель мы получим полное решение уравнений Легранда. Я занимался этой проблемой сорок лет.
      - Считаю, что с нашей стороны было бы большой ошибкой, поддерживать закрытие Лабораторий, - тихо сказал Хокли.
      Выражение лиц ученых изменилось. Как будто кто-то щелкнул выключателем. В их позах и движениях внезапно появилась осторожность, как будто они делали ложный выпад перед смертельно опасным противником.
      - Мне не кажется, что это такая уж плохая сделка, - сказал худой физик в очках по имени Джадсон. Он сидел в дальнем углу от Хокли. Лично я готов пожертвовать своей лабораторией в обмен на те знания, которые нам передадут райки.
      - В том-то и дело, - сказал Хокли. - пока не известно, что именно райки собираются нам передать. А мы уже говорим, что готовы отказаться от занятий наукой. Но сможем ли мы на самом деле так поступить? Что станет с сообществом земных ученых, когда Лаборатории будут ликвидированы?
      После его слов резко поднялся Уилкинс, он засунул руки в карманы и с вызовом выпятил нижнюю челюсть.
      - Я не верю, что это имеет отношение к договору, - сказал он. - Не только мы, ученые, должны пользоваться достижениями райков. Все человечество. Имеем ли мы право руководствоваться только личными интересами? Мы предали бы смысл нашего существования, саму нашу принадлежность к человеческому роду, если хотя бы на мгновение подумали, что способны противодействовать прогрессу, на том основании, что договор не учитывает наши личные экономические и профессиональные интересы. Никогда еще настоящие ученые не ставили собственное благополучие выше интересов всего человечества.
      Хокли не сомневался, что Уилкинс будет поддержан аплодисментами. Никто этого не сделал, но очевидно, что слова биолога заслужили общее одобрение. Тот и сам остался доволен своим выступлением, погладил рукава своего пиджака и стал ждать опровержения Хокли.
      - Человечество - это и мы тоже, - наконец сказал Хокли. - Мы с вами такая же часть человечества, как и продавцы перфораторов и менеджеры магазинов, которые сейчас проезжают мимо нас в набитом до отказа автобусе. Если мы предадим самих себя, мы предадим человечество.
      Не буду говорить, что нельзя было предсказать чего-то подобного. Это результат тенденции, которая уже давно отслеживается. Как только мы установили первые контакты с цивилизациями Галактики, оказалось, что есть народы, намного опередившие нас в развитии науки и экономики. С тех пор мы стремимся перенять их достижения. Наши собственные разработки сократились прямо пропорционально поступающим извне знаниям. Еще немного, и мы окончательно превратимся в интеллектуальных паразитов. И если сейчас примем предложение райков, это станет последним шагом в этом направлении.
      И в этот момент все собравшиеся заговорили одновременно. Хокли слабо улыбался, дожидаясь, когда сердитые голоса стихнут. Наконец, Сильверс тихонько откашлялся. Точным движением он поставил свой стакан на стол рядом с бутылками.
      - Я уверен, Хокли, - сказал он, - что если вы обдумаете свои слова хотя бы минуту, то поймете, что заблуждаетесь. Вспомните о дилемме ученика и учителя. Одним из величайших недостатков людей является их склонность всегда считать себя учителем и никогда - учеником. А еще нельзя забывать о смирении, интеллектуальном смирении. Мы, ученые, всегда хвастались своей готовностью отбросить одну так называемую истину и принять другую, если обнаружатся более веские подтверждающие ее доказательства.
      Действительно, с момента нашего первого контакта с другими галактическими цивилизациями мы были вынуждены привыкнуть к смирению. Нам повезло, что мы попали в сообщество миров, где война и угнетение не считаются достойными правилами поведения. Даже среди наших соотечественников мы не встречали такого великодушия, которое неоднократно проявляли по отношению к нам другие миры, достигшие высшего рассвета благодаря щедрому предложению райков.
      Проявлять искреннее интеллектуальное смирение и понимать свое положение ученика - это вовсе не означает паразитировать, доктор Хокли.
      - Аналогия с ситуацией учителя и ученика абсолютно ошибочна, когда мы говорим о взаимоотношении землян и райков, - сказал Хокли. - Или, возможно, я должен наоборот сказать, что вы выразились чертовски точно. Хотите, чтобы земляне остались вечными учениками? Закрытие Лабораторий означает необратимое изменение нашего отношения к познанию. Стоит ли приобретать целиком познанную вселенную, если для этого придется отказаться от личных претензий на познание?
      - Я уверен, что никто из нас не собирается отказываться от личных исследований, - сказал Сильверс довольно сердито. - Наоборот, мы уверены, что наши знания будут потрясающим образом увеличены. Да так, что мы и представить этого не можем даже в самых смелых мечтах.
      Видно было, что некоторые ученые стали сомневаться, но никто из них не высказался в поддержку Хокли. Он знал, что до тех пор, пока очарование такого близкого и доступного рая не пройдет, ни на кого из них нельзя будет положиться.
      Он широко улыбнулся и встал, чтобы разрядить возникшее напряжение.
      - Что ж, похоже, вы приняли свое решение. Конечно, Конгресс может принять план райков независимо от того, одобряем мы его или нет, но хорошо было бы заявить об этом официально. Я полагаю, что уже сегодня вечером нам всем пора зарегистрироваться на бирже труда и поискать новое место работы.
      Он немедленно пожалел, что сказал это. Люди шутку не оценили. Его попытка пошутить провалилась.
      
      Шоуолтер остался после того, как остальные ушли. Он сел за стол напротив, а Хокли с грустью смотрел в окно. Теперь только верхушка башни гамматрона освещалась послеполуденным солнцем.
      - Может быть, все дело в том, что я старею, - сказал Хокли. - Может быть, они правы, и Лаборатории не стоит сохранять, если только от этого зависит, получим мы от райков подарки или нет.
      - Но вы не считаете, что этим все ограничится? - сказал Шоуолтер.
      - Да.
      - Благодаря вам Лаборатории окрепли. Ценность их существования очень велика. И сейчас ваша обязанность уберечь их от уничтожения группой политиков, которые никогда не понимали их предназначения.
      - Не я создавал Лаборатории, - сказал Хокли. - Они выстояли, потому что я смог найти достаточно людей, которые хотели, чтобы эти учреждения существовали. Но сам я исследованиями уже давно не занимаюсь - честно говоря, я никогда не был хорошим ученым. Вы когда-нибудь задумывались об этом? Я всегда считал себя своего рода менеджером научных проектов, если можно так выразиться. Не исключено, что прав не я, а те, кто занимается реальной научной работой. Может быть, я просто пытаюсь держаться за прошлое. Возможно, пришло время признать, что прогресс требует нового подхода.
      - Но сами вы в это не верите.
      Хокли пристально посмотрел в сторону лабораторных зданий.
      - Да. Я в это не верю. Вон там для меня не просто несколько зданий, которым мы придумали звучное название - Лаборатория. Для меня это олицетворение самого важного этапа в истории Человечества, когда оно попыталось понять себя и осознать свое место во Вселенной. И началось это еще до того, как неандерталец забрался в свои пещеры полмиллиона лет назад. С тех пор познание - это непрекращающийся путь проб ошибок и обучения. И на этом пути мы испытывали восторг и отчаяние, добивались успеха и терпели неудачи. Теперь они хотят сказать, что все это было напрасным.
      - Но быть учениками... позволить райкам учить нас...
      - Главный недостаток аргумента Сильверса в том, что наша культура никогда не понимала, что обучение само по себе мало что значит. Имеет смысл только изучение, а не обучение. Только когда ученик пропускает знания через себя, он сможет чему-нибудь научиться. Но райки желают стать Беспрекословными Учителями.
      - И если это правда, - тихо сказал Шоуолтер, - они не смогут научить чему-нибудь тех, кто не согласен с ними, не так ли? Люди должны будут научиться сами.
      Хокли обернулся. Какое-то время он внимательно рассматривал своего помощника. Затем криво ухмыльнулся.
      - Конечно, вы правы! И есть только один способ объяснить это: пусть наши ученые получат реальный опыт обучения райков, что бы это не означало.
      
      В это вечернее время большинство рабочих кабинетов Информационного центра были пусты. Хокли выбрал первый попавшийся и запросил информацию о Райкмане III. И получил множество данных о физических характеристиках планеты. Хокли быстро просмотрел статьи, выписал наиболее важные сведения. Гравитация на Райкмане III превышала земную на треть, продолжительность дня составляла чуть более половины земной, и они получали от своего тусклого светила всего на сорок процентов больше тепла, чем привыкли земляне.
      Культурные особенности райков позволили создать единую торговую систему, которая объединила экономику всей планеты. Наверное, поэтому история внутренних войн отсутствовала. Однако сами райки почти не внесли в центральные библиотеки галактики никаких сведений, касающихся населявших планету народов и их психических особенностей. То немногое, что было известно по этому вопросу, поступало от инопланетных наблюдателей.
      Были основания считать райков в высшей степени бесстрастной расой, не склонной выражать свои эмоции в произведениях искусства. Хокли был удивлен. Как правило, высокоинтеллектуальные достижения любых разумных видов обязательно сопровождались столь же развитым художественным самовыражением.
      Но все это не стало дополнительным фактом, который он мог использовать для решения стоящей перед ним задачи. Он не получил ни единого нового аргумента для отстаивания своей позиции. Хокли вернул просмотренные кассеты в хранилище и сел, рассматривая оставшуюся аккуратную стопку на столе. Затем он подивился собственной тупости. Данных о Райкмане III действительно было немного, но райки заключили договоры по установлению своей интеллектуальной гегемонии с множеством других миров. Сведения о реализации таких проектов обязательно должны быть доступны.
      Хокли вернул кассеты и набрал новый запрос на панели управления. Он был приятно удивлен, когда через двадцать секунд обнаружил в приемном отсеке десяток новых кассет. Работы хватит на всю ночь. Он пожалел, что не взял с собой Шоуолтера, тот бы ему помог.
      Его взгляд упал на этикетку на самой верхней кассты в стопке: "Джаниссон VIII". Это название показалось ему знакомым. И вспомнил - это был родной мир Уолдона Тара, одного из его ближайших друзей во время обучения в Галактическом центре перспективных исследований.
      Тар был одним из самых блестящих исследователей, которых когда-либо знал Хокли. Во время выступлений на семинарах его рассуждения мало кто был способен понять.
      Джаниссон VIII. Тар мог бы рассказать ему о райках!
      Хокли отодвинул кассеты с пленками в сторону и подошел к телефону в рабочей комнате. Он набрал номер межзвездного оператора.
      - Правительственный приоритетный вызов. Планета Джаниссон VIII, - сказал он. - Вызываем Уолдона Тара. Двадцать три года назад он учился в Галактическом центре перспективных исследований. Он приехал из города Плар, который в то время был местом его жительства. Другой информации у меня нет, но можно предположить, что сейчас он, вероятно, работает научным сотрудником.
      На мгновение воцарилась тишина, пока оператор записывал информацию.
      - Вам придется немного подождать, - сказала он, наконец. - В настоящее время межгалактические каналы связи заняты.
      - В чрезвычайных ситуациях я могу воспользоваться правом высшего приоритета, - сказал Хокли. - Это поможет установить связь?
      - Да. Одну минуту, пожалуйста.
      Он выключил свет в кабинете и полчаса просидел у окна, наблюдая за потоком транспорта, направляющегося к космодрому, расположенному к западу от зданий Лаборатории. Пока он ждал, стартовали два космических корабля и три приземлились. И тут зазвонил телефон.
      - Мне очень жаль, - сказал оператор. - Уолдон Тар, как сообщается, в настоящее время покинул Джаниссон VIII. Около двух земных лет назад он переселился на Райкман III. Вы хотите попытаться найти его там?
      - Непременно, - сказал Хокли. - Тот же приоритет.
      Все получилось даже лучше, чем он надеялся. Тар и в самом деле мог рассказать много интересного о райках. Двадцать минут спустя телефон зазвонил снова. Оператор начал с извинений, и Хокли понял, что и эта попытка оказалась неудачной.
      - Нам стало известно, что Уолдон Тар в настоящее время находится в турне в качестве помощника посланника райка Лиакана. Возможно, мы сможем проследить...
      - Не стоит! - крикнул Хокли. - В этом больше нет необходимости. Теперь я знаю, где он...
      Он с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. Это была невероятная удача. Уолдон Тар, вероятнее всего, сейчас находится на космодроме - если только корабль райков уже не стартовал.
      Хокли удивился, почему Тар не попытался связаться с ним. Конечно, в последний раз они виделись очень давно, но во время обучения были хорошими друзьями. Он набрал номер диспетчерской службы.
      - Я хочу знать, улетел ли уже корабль с Райкмана III?, - спросил он.
      - Старт должен был состояться шесть часов назад, но технические проблемы задержали его. В настоящее время предполагаемое время старта - 11-00.
      "То есть через два часа", - подумал Хокли. Этого времени должно было хватить, чтобы встретиться.
      - Пожалуйста, соедините меня с одним из помощников посланника Лиакана по имени Уолдон Тар. Он должен быть на борту. Это Шерман Хокли из Департамента науки. Приоритетный запрос.
      - Я постараюсь, сэр. - Оператор диспетчерской службы проявил внезапное уважение. - Одну минуту, подождите, пожалуйста.
      Хокли услышал жужжание и щелчки переключателей коммуникационных цепей, тянущихся к кораблю. Затем, через мгновение, он услышал несколько раздраженный, но знакомый голос своего старого друга.
      - Уолдон Тар слушает, - сказал он. - Кому я понадобился?
      - Послушай, ты, старший сын незамужней тетки циклотрона! - сказал Хокли. - Кто бы еще хотел поговорить с тобой с Сола III? Почему ты не позвонил мне, когда приземлился? Я только что узнал, что ты здесь.
      - Шерм Хокли, как я понимаю, - произнес Тар отстраненно и без лишних эмоций. - Это действительно приятный сюрприз. Честно говоря, я забыл, что Земля - твоя родная планета.
      - В следующий раз я постараюсь освежить твою память. Как насчет того, чтобы встретиться?
      - Ну... у меня не так много свободного времени, - нерешительно сказал Тар. - Разве что на несколько минут...
      У Хокли возникло неприятное чувство, что Уолдон Тар не слишком обрадовался возможности их встречи. В его голосе не чувствовалось энтузиазма.
      - Рядом с космодромом есть хорошая закусочная для пассажиров и бар, работающий круглосуточно. Я буду через пятнадцать минут.
      - Хорошо, - сказал Тар, - но, пожалуйста, постарайся не опоздать.
      По дороге к космодрому Хокли размышлял о том, как сильно, по-видимому, изменился Тар. Конечно, и он тоже стал другим - не исключено, что хуже. Но сейчас их разговор напоминал пресную манную кашу, и это стало полной неожиданностью для Хокли. В школе Тар был самым талантливым из всего класса собранных там отборных учеников, с упоением критиковал устаревшие и недоказанные теории, атаковал профессоров смелыми гипотезами. А теперь... Ну, не похож он был на того прежнего Тара, память о котором сохранил Хокли.
      Он занял столик как раз в тот момент, когда Тар вошел в закусочную. Его широкая улыбка на мгновение развеяла сомнения Хокли. Такую улыбку трудно было забыть. В ней сохранилось присущее ему дьявольское пренебрежение к установленному порядку. И чувствовалось прежнее теплое дружелюбие. Хокли был сбит с толку, он не понимал, как Тар мог забыть, что Земля была родиной Хокли.
      Тар упомянул об этом, когда подошел и пожал Хокли руку.
      - Мне ужасно жаль, - сказал он. - Глупо было забывать, что Сол III родина Шермана Хокли.
      - Я знаю, как это бывает. Мне следовало написать. Конечно, это я должен был начать переписку.
      - Нет, думаю, что это было бы лишним, - сказал Тар.
      Они сели друг против друга за маленьким столиком у окна и заказали напитки. На стартовом поле они могли видеть огромные, смутные очертания корабля райков.
      Тар принадлежал к расе, генетически близкой к райкам. Ему не хватало перистого покрова, но его заменил слой тонких чешуек, которые топорщились, когда он был возбужден. Как и райки, он использовал дыхательную маску и нес на плече небольшой баллон, явно испытывая от этого чувство превосходства.
      Хокли наблюдал за ним и с каждым мгновением все больше расстраивался. Первое впечатление оказалось более чем верным. Тар не хотел с ним встречаться.
      - Прошло много времени, - запинаясь, сказал Хокли. - Наверное, наше давнее знакомство сейчас очень мало значит.
      - Ты не должен так говорить, - сказал Тар, как будто признавая, что те дни давно остались в прошлом. - Каждый час нашего знакомства очень много значил для меня. Я никогда не прощу себе, что забыл о том, что Сол III - твой дом. И все-таки, как ты узнал, что я сейчас нахожусь на борту корабля райков?
      - Райки сделали нам заманчивое предложение. Я хотел выяснить, как это повлияло на миры, которые его уже приняли. Я узнал, что одним из них был Яниссон VIII, поэтому я начал искать тебя.
      - Я так рад, что ты это сделал, Шерм. Ты, конечно, хочешь, чтобы я подтвердил целесообразность принятия предложения, сделанного Лиаканом.
      - Подтвердить или опровергнуть, - сказал Хокли.
      Тар в недоумении развел свои когтистые руки.
      - Опровергнуть? Самый великолепный шанс, который только может появиться у планеты?
      Что-то в голосе Тара заставило Хокли насторожиться.
      - Как это сработало в твоем мире?
      - Яниссон VIII избавился от трущоб и превратился в мир особняков. Наши экономические проблемы были решены. Сейчас - крепкое здоровье и продолжительная счастливая жизнь - это норма. Мы можем получить все, что только пожелаем. Достаточно просто попросить.
      - Но удовлетворены ли вы этим? Вам от многого пришлось отказаться, хотите ли что-нибудь вернуть?
      Уолдон Тар расслабился и громко рассмеялся.
      - Я мог бы догадаться, что ты задашь именно этот вопрос! Прости, мой друг Шерман, но я стал забывать, насколько ты не практичен. Твой вопрос нелеп. Почему мы должны захотеть вернуть времена экономического неравенства, бедности и бедствий, и вернуться к нашим трудоемким и невежественным научным исследованиям? Попробуй ответить на свой собственный вопрос.
      На мгновение они замолчали. Хокли подумал, что его друг с радостью прекратил бы их встречу прямо сейчас и немедленно вернулся на корабль. Чтобы не допустить этого, он склонился над столом и спросил:
      - А ваша наука, что стало с ней?
      - Наша наука! Можешь считать, что у нас ее никогда не было. Мы были невежественными детьми, играющими в песочнице и пересчитывающими красивые камешки. Пока райки не предложили обучить нас. Мы ничего не знали. У нас ничего не было.
      - Ты, конечно, и сам не веришь в это, - тихо сказал Хокли. - Проблема гравитации на микрокосмических уровнях, над которой ты работал в Институте, была совсем не детской работой.
      Тар коротко и горько рассмеялся.
      - Какое разочарование тебя ожидает, мой друг Шерман! Вот именно это исследование и было по-настоящему детским занятием. Подожди немного, и вы узнаете от райков истинную теорию гравитации, ее природу и ту роль, которую она играет в структуре материи.
      Хокли почувствовал, как внутри у него все сжалось. Это был совсем не тот Уолдон Тар, которого он помнил. Куда подевался дикий демон, который в своем постоянном поиске знаний отбрасывал все без исключения догмы и не стеснялся спорить с авторитетами. И вот перед ним сидит Тар, который доверчиво выслушивает, как ему объясняют природу Вселенной.
      - А ваши ученые? - настаивал Хокли. - Что стало с ними?
      - Ответ тот же, - сказал Тар. - У нас не было науки. А значит, не было и ученых. Те, кого когда-то так называли, посчитали за счастье стать примерными учениками величайших мастеров.
      - Вы работаете в лабораториях, в которых ваши исследования контролируются райками?
      - Лаборатории? Нам не нужны лаборатории. У нас есть мастерские и учебные комнаты, где мы пытаемся обучиться тому, что райки открыли давным-давно. Возможно, когда-нибудь в будущем мы достигнем уровня, который позволит нам проникнуть за границу знаний с помощью нашего собственного разума, но сейчас это кажется маловероятным.
      - Значит, вы отказались от всех собственных оригинальных исследований?
      - Как мы могли поступить иначе? У райков есть ответы на любой вопрос, который у нас хватает ума задать. Подчинись им, Шерман. Нет ничего постыдного в том, чтобы быть ведомым такими учителями, как райки.
      - Неужели вам никогда не хочется, - сказал Хокли, - сделать хотя бы один короткий шаг самостоятельно?
      - Зачем ползти, когда можно лететь на транслегком носителе?
      Тар допил остатки своего напитка и взглянул на настенные часы.
      - Я должен идти. Понимаю, почему ты задаешь такие вопросы, и что тебя волнует. Ты сомневаешься, потому что боишься потерять шанс поиграть в песочнице и посчитать красивые камешки на пляже. Это всего лишь детские игры. Ты никогда больше о них не вспомнишь!
      Хокли попрощался с Таром у входа на стартовое поле. Они пожали друг другу руки.
      - Я уверен, что Земля примет предложение, - сказал Тар. - И нам с тобой, конечно, не следовало терять друг друга из виду, но мы наверстаем упущенное.
      Наблюдая, как он движется к темной громаде корабля, Хокли пытался понять, действительно ли Тар верит в то, что они еще когда-нибудь встретятся. Менее чем за час они обсудили все, что могли сказать друг другу за двадцать лет. Теперь Хокли располагал необходимой информацией о плане райков, но ему хотелось сохранить старые воспоминания о своем друге-студенте. Тар был одурманен пьянящей дурью, которую продавали Райки, и если то, что он сказал, было правдой, то этого оказалось достаточным, чтобы одурманить целую планету.
      От одной этой мысли у него похолодело внутри. Теперь это стало большим, чем борьба за Национальные исследовательские лаборатории. Это была борьба за то, чтобы все человечество не стало таким как Тар.
      Если бы он мог выставить Тара напоказ на завтрашнем собрании и рассказать, каким он был когда-то, то это стало бы веским доказательством его точки зрения. Но это было невозможно. Он должен был найти другой способ показать своим коллегам и сенаторам, что райки собираются сделать с ними.
      Он посмотрел на часы. Конечно, им не понравится, что их разбудили в такой поздний час. Но они не будут слишком сильно сопротивляться его просьбе поддержать его на встрече с Маркхэмом. Он вернулся в бар и позвонил каждому из своих коллег, которые были на собрании в тот день.
      
      Собрание началось в десять утра. Хокли был вызван первым. Он медленно поднялся со своего места рядом с Маркхэмом и окинул взглядом несколько растерянные лица ученых.
      - Не знаю, могу ли я говорить от имени всех присутствующих здесь ученых, - сказал он. - Во время вчерашнего заседания выяснилось, что существуют некоторые расхождения во мнениях относительно предложения райков. Хотя, и это надо признать, его поддерживает подавляющее большинство собравшихся, остаются некоторые вопросы, которые, как нам кажется, требуют дополнительного обсуждения. Только так мы сможем принять верное решение.
      Хотя мы признаем, что официальное согласие может быть дано райкам и без одобрения со стороны ученых, кажется справедливым, чтобы у нас была возможность провести надлежащее расследование, и выразить свое мнение по этому вопросу.
      Людям, далеким от науки и, возможно, многим моим коллегам может показаться странным, что предложение райков вообще следует обсуждать. Но мы должны подумать о положении студентов будущих поколений, мы должны подумать о том, как будет осуществляться руководство этой программой, мы должны подумать о том, какое воздействие наше решение окажет на развитие всего общества. Мы хотели бы попросить разрешения продолжить изучение этого вопроса, чтобы попытаться ответить на эти и многие другие вопросы. Мы просим разрешения создать особую комиссию и отправить ее членов на Райкман III, чтобы на месте выяснить, что конкретно предлагают нам райки, как они собираются нас учить, и как будут распространять информацию, которую они так щедро предлагают.
      Я прошу вас отнестись к моим словам со всей серьезностью и обратиться к Райкам с официальной просьбой, предоставить нам такую возможность. Я считаю крайне важным, чтобы это было сделано как можно скорее, чтобы была возможность выделить необходимые средства на поездку.
      Когда Хокли закончил выступление, члены Конгресса неодобрительно зашумели. Сенаторы принялись шепотом обсуждать его заявление со своими соседями, но Хокли заметил, что ученые остались тихими и бесстрастными. Он полагал, что утренние телефонные звонки сыграли свою роль. Им понравилась идея получения дополнительной информации. Кроме того, большинство из них хотели увидеть Райкмана III своими глазами.
      И вот поднялся сенатор Маркхэм, неожиданное предложение Хокли его явно встревожило.
      - Мы, члены Комитета, считаем, что для принятия решения информации, которой мы уже располагаем, вполне достаточно. Огромное благотворное влияние науки райков на развитие других отсталых миров общеизвестно.
      С другой стороны, мы признаем вас, господа, достаточно квалифицированным специалистами, чтобы признать вашу просьбу обоснованной. Нам придется подробно обсудить поступившее предложение, на данный момент могу сказать только, что сочувствую вашей просьбе и готов призвать Комитет серьезно рассмотреть ее.
      В этот и последующие дни было сказано очень много. Однако новость о предложении райков не была доведена до сведения общественности, хотя посадку корабля райков скрыть не удалось. Стало известно, что Лиакан неоднократно делал свое предложение другим мирам, и логично было предположить, что и на Земле он появился не просто так. Люди прямо спрашивали, почему цель визита не была разъяснена, но правительство хранило молчание, пока рассматривалась просьба Хокли.
      На закрытых заседаниях кипели страсти и велись ожесточенные дебаты, однако, в конце концов, разрешение на поездку девяноста ученых и десяти сенаторов на Райкман III было получено.
      Скрыть этот факт было нельзя, поэтому придумали историю о том, миссия Лиакана была всего лишь ознакомительной, поэтому и пришлось отправить специальную комиссию. Цель которой уговорить райков включить Землю в свою программу интеллектуальной помощи, так удачно действующую в других мирах.
      В последние дни перед полетом, Хокли прекрасно сознавал, что судьба приготовила для него тяжелое испытание. Он читал каждое слово в потоке обсуждений, которые высказывались в прессе. Появилось множество комментаторов и обозревателей, которые посчитали себя вправе высказать свое мнение по поводу предстоящего визита на Райкман III. И мнения этих людей были почти единодушны. Они искренне считали, что договор с райками станет долгожданным приближением к построению Утопии. Хокли тошнило от этих людей, не устоявших перед зовом сирен райков.
      Он испытал огромное облегчение, когда наконец наступил день старта и огромный транспортный корабль торжественно отправился в космос.
      Большая часть комиссии находилась в кают-компании корабля и смотрела на телевизионном экране, как Земля становится все меньше. Хокли показалось, что сенатор Маркхэм выглядит взволнованным и почти испуганным, как будто от него ускользает что-то неуловимо важное.
      - Надеюсь, что мы не тратим наше время впустую, - сказал сенатор. - Нельзя сказать, что я не понимаю вашей позиции, - поспешно добавил он, чтобы скрыть неприязнь, которая проявилась в его интонации.
      - Мы ценим вашу поддержку, - сказал Хокли, - и сделаем все возможное, чтобы время расследования не было потрачено впустую.
      Потом Хокли пришлось серьезно поговорить с Сильверсом, когда они остались вдвоем. Математик давно утратил ту дикую жизнерадостность, которая была у него поначалу. Ее сменила глубокая убежденностью в том, что ничто не должно стоять на пути союза Земли с райками.
      - Мы все понимаем, зачем вам понадобилось устраивать наш вояж, - сказал он. - Наверное, вы считаете, что эта вынужденная задержка охладит наш энтузиазм. Но вы ошибаетесь, отсрочка вам не поможет. Ваша надежда на то, что мы изменим свое решение, если побываем на родине райков, кажется странным. Я абсолютно уверен, что произойдет обратное. Мы намерены дать понять райкам, что принимаем их предложение. Я надеюсь, что вы не собираетесь заявлять обратное.
      Хокли не отрывал глаз от экрана, наблюдая за голубым шаром Земли.
      - У меня нет намерения делать какие-либо заявления. Я был совершенно честен, когда говорил, что наш визит поможет лучше понять предложение райков. Только и всего, не больше и не меньше. Я надеюсь, что члены нашей комиссии думают так же.
      - Мы вам не верим, - сказал Сильверс. - Сложилось мнение, что вы постараетесь изменить наше решение.
      - Я не говорил, что собираюсь переубеждать вас.
      - Но ведь именно это вы и собираетесь сделать?
      - Нельзя сказать, что это моя цель. Этот вопрос не главный. Я хотел бы как можно полнее выяснить, каким будет результат нашего союза с райками. Если вы придете к выводу, что он обернется катастрофой для землян, это станет результатом ваших собственных наблюдений и расчетов, а не моих аргументов.
      - Будьте уверены, что этого не произойдет, - сказал Сильверс.
      
      Им потребовался месяц, чтобы добраться до пункта пересадки, где они смогли пересесть на коммерческий корабль, использующий научные знания райков. Это позволило за неделю преодолеть расстояние, в несколько тысяч раз превышающее то, что они пролетели до сих пор. А потом они оказались на Райкмане III.
      Некоторые из членов комиссии посещали планету ранее, были в отпуске или в обычных исследовательских экспедициях, но большинство из них видели Райкман III впервые. Еще находясь далеко в космосе, члены комиссии начали собираться у обзорных экранов, на которых они могли видеть не только здания городов, но и райков, идущих по улице.
      При виде этого зрелища у Хокли перехватило дыхание, и он подумал, что выглядит полным и законченным дураком. Город, на который он смотрел, был жемчужиной, верхом совершенства. Здания не казались беспорядочным нагромождением каменной кладки, металла и пластика, построенными исключительно для практических целей. Нет, город был единым целым, что подчеркивало его эстетическое совершенство.
      Сильверс стоял рядом с Хокли.
      - У нас появился шанс добиться того, чтобы Земля выглядела именно так, - сказал математик.
      - Дело за малым, - сказал Хокли. - Цена. Нам еще предстоит узнать, сколько это будет стоить.
      На космодроме членов комиссии приветствовала стая птицеподобных хозяев, которые сновали вокруг, представляясь своими высокими свистящими голосами. Землян перевезли на автобусах к зданию, которое было расположено рядом с огромной парковой зоной.
      Очевидно, это здание было предназначено для приема именно таких делегаций с других планет. Хокли порадовало, что его идея оказалась не такой уж оригинальной, оказалось, что не только земляне хотели обговорить детали договоров. Даже после короткой поездки по городу было большим облегчением попасть в более привычную среду. Гравитация, температура, давление и состав воздуха в здании повторяли земные, но условия могли меняться для размещения других инопланетян. Хокли был уверен, что через несколько дней они смогут привыкнуть к условиям на планете, но пока долго находиться на улице было утомительно.
      Им выделили отдельные помещения и дали время распаковать вещи и осмотреть окрестности. Мебель была подобрана в соответствии с их размерами и потребностями. Единственным упущением, которое Хокли смог обнаружить, был слабый запах хлорки, чувствующийся в шкафах. Ему стало интересно, кто был последним обитателем этой комнаты.
      После полуденной трапезы, состоящей из продуктов, удивительно близких к земной пище, с членами комиссии была проведена лекция-вступление к общему обучению и воспитанию, которые должны были начаться на следующий день. Собственно, это была экскурсия с гидом по научному музею, который, как понял Хокли, был похож на почтенный Смитсоновский музей на Земле, устроенный райками по своим правилам. Экскурсия была совершенно необязательной, поскольку не имела отношения к дальнейшему обучению, но никто из землян от нее не отказался.
      Передвигаясь по городу и осматривая работы райков, Хокли старался ни на минуту не забывать о своей беседе со своим другом Уолдоном Таром и произошедшей с ним перемене. Он обнаружил, что это помогает подавить благоговейный трепет и восхищение, которыми он постоянно хотел поделиться со своими товарищами.
      Он обнаружил, что способен относиться с крайним цинизмом к методу, который применяли райки. Посещение научного музея очевидно было попыткой познакомить их с вековой историей интеллектуального превосходства райков. По крайней мере, это, безусловно, должно было подействовать на землян. Хокли проклинал свое собственное чувство невежества и неполноценности, пока гид спокойно вел их мимо работ мастеров, почти ничего не комментируя, позволяя им самим увидеть очевидные взаимосвязи.
      На огромном экране демонстрировались достижения в совершенствовании космических полетов. Атомные корабли райков, мало чем отличались от лучших космолетов землян. Но созданы они были в далеком прошлом, когда райки только начинали осваивать космическое пространство. После чего последовало создание целой серии невероятных кораблей, принцип действия которых был землянам непонятен.
      На все вопросы людей гид давал стандартный ответ:
      - Это будет объяснено позже. Пока мы ограничимся кратким рассказом о нашей современной культуре.
      Но такой подход довольно быстро стал раздражать одного из астрономов по имени Мур, который двигался в толпе членов комиссии перед Хокли. Хокли увидел, как после каждого уклончивого ответа гида, краснеет затылок у Мура. Наконец, Мур не выдержал и попросил обсудить достоинства некоторых систем сравнения яркости звезд, о которых вскользь упомянул гид, и этот вопрос вывел его из себя. Он разразился потоком объяснений, которые должны были полностью опровергнуть любые сомнения, которые могли возникнуть у Мура. В ответ астроном дружелюбно улыбнулся райку.
      - Обо всем можно договориться, - сказал он. - Держу пари, что здесь, на Райкмане III, мы уже через неделю откажемся от наших представлений.
      Успешная попытка Мура ослабила самоконтроль остальных членов комиссии, и они безжалостно атаковали гида мнениями, вопросами, сравнениями и даже робкими возражениями. Раздражение гида стало очевидным - и приятным - для Хокли, который старался оставаться сторонним наблюдателем. Это вызывало негодование у Маркхэма. Остальные сенаторы, которые не смогли принять участие в обсуждениях, были неприятно поражены. Но большинство ученых не заметили этого, они ведь приехали учиться.
      Вечером, после ужина, они собрались в гостиной и с интересом изучали достоинства помещения. Маркхэм оказался рядом с Хокли. Они осторожно потягивали коктейли, которые райки пытались приготовить для них по земным рецептам. Благоговейный трепет сенатора вернулся, затмив неприятное беспокойство, которое он испытал во время посещения музея.
      - Чудесный день! - сказал он. - Несмотря на то, что наш визит задерживает подписание договора, мы будем вечно благодарны вам за то, что по вашей инициативе мы оказались на Райкмане III. Ничто не могло бы так впечатляюще поддержать наше желание принять опеку райков. Это был гениальный ход, доктор Хокли. А ведь какое-то время я думал, что вы на самом деле выступаете против райков!
      Хокли промолчал. Маркхэм с удовольствием потягивал свой напиток, затем слегка нахмурился.
      - Но я удивился, почему наш гид прервал экскурсию сегодня днем так внезапно. Если я правильно понял, в начале лекции он обещал рассказать нам гораздо больше, чем показал на самом деле.
      Хокли вежливо улыбнулся, отпил из своего бокала, поставил его на столик и обратился к сенатору:
      - Интересно, заметил ли это кто-нибудь еще, - сказал он.
      
      Хокли хорошо выспался, правда, ему досаждал навязчивый запах хлора, которым, казалось, пропитана комната, хотя он включил систему кондиционирования воздуха на полную мощность.
      Утром начался курс специально подготовленных лекций, которые, по просьбе землян, должны были познакомить их с тем объемом знаний, доступ к которым они получат после принятия предложения райков.
      Очевидно, для райков это не было чем-то новым. Лекции были хорошо подготовлены и предвосхищали множество вопросов. Единственное, что в нем было нового, подумал Хокли, - это то, что информация была переведена на язык землян. Было очевидно, что текст был приготовлен давным-давно и пересказан уже тысячу раз.
      Члены комиссии были разделены на мелкие группы в соответствии со своими специальностями: электронщики отдельно, астрономы и математические физики отдельно, химики и физики общего профиля отдельно. Хокли, Шоуолтер и сенаторы считались свободными членами комиссии, поэтому имели право посещать занятия любой группы по желанию.
      Хокли решил провести первый день с химиками, так как это была его первая специализация. Доктор Шоуолтер и сенатор Маркхэм присоединились к нему. Как он ни сопротивлялся, но вынужден был признать, что ему приходится слушать лекцию с открытым от удивления ртом, впрочем, как и остальным землянам. Лектор говорил быстро и доходчиво, но информация, которую он излагал, сразу же вышла за пределы их знаний. Впрочем, он вводил их в новый материал так осторожно, что можно было подумать, что они уже когда-то обучались чему-то подобному, только забыли об этом.
      Хокли почувствовал раздражение. Ему не понравилось, что он поддался гипнозу райка, который мастерски справился со своим делом, и теперь в отчаянии задавался вопросом, есть ли хотя бы маленький шанс противостоять их влиянию. За те несколько дней, что он провел среди райков, он не видел ни малейшей возможности возразить им. Но он сохранил надежду, что можно зацепиться за поведение гида, прервавшего их посещение музея.
      По вечерам в учебной комнате отеля члены комиссии постоянно делились полученной информацией, переваривая то, что им рассказали на последних лекциях. Только в конце третьего дня Хокли показалось, что он заметил едва заметную перемену в группе. Поначалу ему было трудно сформулировать, в чем это проявлялось. Казалось, это возрождение жизненных сил, своего рода выздоровление. А потом он понял, что первоначальная реакция людей на великолепие райков прошла. В первые дни они были ошеломлены величием райков, это был мощный удар по их психике. И они отложили в сторону все свои теории и критическое восприятие и без вопросов уступили райкам.
      Теперь они начали приходить в себя, возвращаясь в состояние, значительно более близкое к нормальному. Хокли почувствовал себя лучше, когда уловил нотки более резкой критической оценки в разговорах, которые велись вокруг него. Энтузиазм людей стал сдержаннее.
      На следующий вечер произошло первое событие, подтверждающее явное изменение отношения к райкам. Они закончили ужин и собрались в гостиной, спорили, обменивались сплетнями, беседы затянулись далеко за полночь. Постепенно страсти улеглись, обмен мнениями стал спокойнее, кто-то говорил, кто-то слушал. И вдруг в атмосфере комнаты внезапно произошло изменение.
      Все завертели головами, чтобы определить источник. Хокли позднее понял, что никогда не сможет описать, что заставило его оглянуться, и он увидел, что в гостиную входит доктор Сильверс и медленно рассматривает собравшихся. Он был мрачнее грозовой тучи.
      Он не произнес ни слова, только подошел и сел рядом с Хокли. Тот сидел в одиночестве и курил предпоследнюю из привезенных с Земли сигар. Хокли почувствовал, что математик разъярен. Он протянул ему последнюю сигару. Сильверс оттолкнул ее.
      - Последняя, - мягко сказал Хокли. - Несмотря на все ухищрения райков, их имитации явно отличаются от настоящих.
      Сильверс медленно повернулся к Хокли.
      - Сегодня я представил им уравнения Легранда, - сказал он. - Я ожидал получить прямой ответ на совершенно очевидный научный вопрос. Это то, чего мы должны были ожидать, не так ли?
      Хокли кивнул.
      - Я тоже так думаю. Но надо полагать, что вы вместо простого ответа, выслушали поучения далекие от науки?
      Математик шумно выдохнул.
      - Уравнения Легранда приведут к геометрии, столь же революционной, какой стала в свое время геометрия Римана. Но райки заявили мне, что я должен отказаться от дальнейших исследований в этом направлении. Поскольку подобные математические разработки бесперспективны.
      Хокли почувствовал, что его сердце забилось чаще, но ему удавалось говорить ровным и сочувствующим голосом.
      - Это очень плохо. Я знаю, на что вы возлагали на эти уравнения большие надежды. Полагаю, вы теперь откажетесь от работы над ними?
      - Ни за что! - громко выкрикнул Сильверс. Сидевшие поблизости люди, уже вернувшиеся к своим разговорам, снова уставились на него. Но внезапно он изменил тон и почти умоляюще посмотрел на Хокли.
      - Я этого не понимаю. Как они могут говорить такие вещи? Похоже, это одно из самых перспективных направлений исследований, с которыми я сталкивался за всю свою карьеру. И райки запрещают его!
      - Что вы сказали, когда они велели отказаться от вашей работы?
      - Я сказал, что хотел бы знать, к чему приведет это исследование. Нам ведь было обещано, что мы сможем получить ответ на любой научный вопрос в пределах их компетенции, и, конечно, из того, что я видел, можно сделать вывод, что это в их силах.
      Куратор ответил, что мне уже дали исчерпывающий ответ на вопрос: "Первый урок, который вы должны усвоить, если хотите достичь наших успехов в науке, - это признать, что мы прошли путь познания раньше вас. И знаем, какие возможности стоит развивать. Мы набрали скорость, научившись обходить бесполезные развилки, двигаясь по главному пути, чтобы не терять время на исследование заманчивых, но очевидно второстепенных ответвлений".
      А еще он сказал, что мы должны научиться доверять им и верить на слово, поскольку райкам лучше знать, какая область исследований является правильной и перспективной. Дословно: "мы покажем вам, чем заниматься, как и договорились. А если вы не готовы принять наше руководство, то наше соглашение не будет заключено". И еще, что подчиниться им - это наилучший способ добиться научного прогресса!
      Математик заерзал на стуле, словно попытался сдержать переполнявшую его внутреннюю ярость. Он резко протянул руку.
      - Пожалуй, я все-таки возьму сигару, если вы не возражаете, Хокли.
      Он энергично разжевал конец сигары, потом зажег ее, и выпустил гигантское облако дыма к потолку.
      - Я думаю, проблема в нашем преподавателе, - сказал он. - Он сумасшедший. И просто не в состоянии представлять официальную позицию райков. Нам обещали дать ответы на наши вопросы - а я, вместо этого, должен выслушивать эту чушь. Я должен встретиться с его начальником, хочу заявить, что нас не устраивает лектор, который плохо представляет предмет, о котором говорит. Или, может быть, будет лучше, если вы или Маркхэм поднимете этот вопрос по официальным каналам?
      - Но райк был с вами честен, - сказал Хокли. - Он действительно дал вам ответ.
      - Так он может ответить на все наши вопросы!
      - Вы абсолютно правы, - серьезно сказал Хокли. - Именно так они и поступят.
      - Этого не может быть, - защищаясь, сказал Сильверс. - Даже если этот конкретный райк действует по инструкции, мой вопрос - конечно, особый случай. Это всего лишь одна из идей, которые они считают бесполезными. Возможно, в конце концов, я соглашусь с тем, что они правы, но я собираюсь заниматься решением этих уравнений, даже если на это уйдет остаток моей жизни!
      Нельзя исключать, что, в конце концов, они признают, что у них нет решения этого конкретного вопроса, потому что они не удосужились пройти именно по этой боковой тропе, как они выражаются. Но если мы откажемся от этой работы, то как сможем узнать, стоит она потраченного времени или нет? Вдруг райки поймут, что они, возможно, упустили что-то важное, отказавшись от этого исследования?
      - Я не могу ответить на ваш вопрос, - сказал Хокли. - Знаю только, что существует только один способ оценить результат какого-либо исследования - провести его до конца. Это верно и для землян, и для райков.
      
      Хокли не очень хорошо спал после этого разговора. Сильверс подарил ему зацепку, которую он терпеливо ожидал и на которую надеялся. Это была первая щель в доспехах святости, которую нацепили на себя райки. Теперь его мучил вопрос, что последует за этим инцидентом, приведет ли он к полному разрыву, чего он так хотел, или останется всего лишь серьезным препятствием на пути договора, которое, в конечном итоге, будет забыто.
      Он не верил, что эта перепалка останется единственной в своем роде. Будут и другие, поскольку слепое согласие на любые условия со стороны ошалевших от появившихся перспектив землян, постепенно уступило место здравой критической оценке. И в любом случае появился первый член комиссии, который уже никогда не будет придерживаться прежней позиции. Независимо от того, как в конечном итоге разрешится его конфликт, доктор Форман К. Сильверс никогда не будет относиться к райкам так же, как до того, как они отвергли столь дорогое для него исследование.
      Хокли встал рано. Он с нетерпением, но, сохраняя осторожность, ожидал проявлений новых свидетельств возникающего недовольства. Он снова присоединился к группе химиков. Энтузиазм группы был заметно выше, чем на первой лекции. Они были вдохновлены тем, что показали им райки, но видно было, что к ним возвращается способность оценивать материал лекции критически.
      Лектор райк начал записывать на доске огромную органическую формулу, применив, для лучшего понимания, условные химические обозначения, принятые на Земле. Он довольно подробно объяснил ряд преобразований, которые можно было произвести, используя поля высокой интенсивности.
      Почти сразу один из молодых химиков, доктор Кармен, вскочил на ноги и взволнованно воскликнул, что одно из полученных таким образом соединений было химическим веществом, тщательные исследования которого он проводил. Он изучал его достаточно долго, чтобы установить, что это вещество обладает множеством интригующих свойств, и теперь был в полном восторге от открывающихся возможностей его дальнейшего исследования и того, что появился метод его производства в большом объеме.
      После этой внезапной вспышки энтузиазма лектор посмотрел на доктора Кармена с выражением, которое земляне привыкли считать крайней степенью осуждения.
      - Эта серия реакций не представляет для нас интереса, - сказал он. - Я просто указал на их существование, чтобы показать одну из возможностей, которых следует избегать. А вот здесь вы видите направление, которое следует развивать.
      - Но других веществ с такими уникальными свойствами нет! - запротестовал Кармен. - При повышении давления это вещество проходит, по крайней мере, через невероятные стадии трех изменений кристаллической и жидкой фаз. При правильном контроле нагрева его можно удерживать в кристаллической фазе независимо от давления. Это вещество тесно связано с серией лекарств, обладающих обезболивающими свойствами, и почти наверняка будет полезно в...
      Райк резко оборвал его.
      - Я уже рассказал, - сказал он, - в изучении каких реакций мы заинтересованы. Вас не должно беспокоить ничто за пределами границ разработок, которые, как показала практика, являются единственным правильным путем дальнейших исследований.
      - И я, следовательно, должен отказаться от изучения этой серии химических веществ? - спросил Кармен с показной кротостью.
      Райк кивнул, довольный покорностью Кармена.
      - Именно так и следует поступить. Мы давно прошли эту стадию исследований. И мы знаем, как эффективно обучить вас. Вам укажут, что следует изучать, а что игнорировать. Можно ли надеяться достичь прогресса, если изучать каждую альтернативную возможность, которую вы обнаружите?
      Он энергично покачал головой, и его перья задрожали от волнения.
      - У вас должен быть план, - продолжил он. - Цель. Изучение Вселенной не может происходить случайным, беспорядочным образом. Вы должны знать, чего хотите, а затем определить, как этого достичь.
      Кармен медленно сел. Хокли был уверен, что райк не заметил с каким ожесточением химик сжал свои челюсти. Возможно, он не понял бы, что это значит, даже если бы заметил.
      
      
      Хокли немного опоздал в столовую к обеду. Когда он там появился, то был удивлен невыносимым шумом ведущихся разговоров, сборище людей напоминало растревоженный улей.
      Он медленно прошел внутрь, ища собственный столик. Только на мгновение остановился позади доктора Кармена. Послушал, как тот, очень жестко излагал свое мнение о системе, в которой заранее сортируют исследования на допустимые и запрещенные. Хоксли слегка улыбнулся, когда поймал взгляд одного из дюжины химиков, сидевших за столом и слушавших откровения Кармена.
      Двигаясь дальше, он заметил, что Силверс также собрал вокруг себя группу коллег и что-то с серьезным видом объясняет им, впрочем, гораздо сдержанней, чем накануне вечером в разговоре с Хокли, или чем Кармен прямо сейчас.
      Вся столовая была заполнена похожими группами. Сенаторы пытались и раньше пообщаться с учеными, но всегда безуспешно, потому что с ними никто не хотел разговаривать. Сегодня им вообще не повезло. Они сидели вместе за столиками в углу. Никто из них, казалось, не обращал внимания на еду перед собой, они с опаской поглядывали по сторонам на своих собратьев по столу, не понимая, что им следует предпринять.
      Хокли почувствовал, что им приходится непросто. Ощущение растерянности и беспокойства, казалось, витало в воздухе. Сенаторы поняли, что настроение ученых изменилось, но они не могли понять почему.
      Наконец Хокли заметил в дальнем углу столовой безумно размахивающего руками Шоуолтера и направился к маленькому столику, который ассистент зарезервировал для них. Шоуолтера тоже удивила атмосфера в столовой.
      - Что, черт возьми, случилось? - спросил он. - Что-то сегодня утром их сильно взволновало. Я никогда прежде не видел такого количества обиженных парней. Можно подумать, что они утром обнаружили в своих кроватях змей.
      - Разве вы не знаете? - сказал Хокли. - Вы не были сегодня на лекциях?
      - Нет. Некоторым сенаторам порядком надоели все эти скучные научные лекции, поэтому я подумал, что было бы неплохо попытаться скрасить им жизнь. Мы приобщились к тому, что здесь считается развлечениями, но надо сказать, что эти мероприятия оказались не намного веселее лекций, которые читают нашим ученым. Что же все-таки произошло?
      Хокли кратко рассказал о том, как накануне райки расстроили Сильверса и о том, что пережил Кармен сегодня утром. Шоуолтер стал внимательно рассматривать собравшихся в столовой землян, пытаясь уловить обрывки оживленных разговоров, которые велись за соседними столиками.
      - Вы думаете, что именно это их расстроило? - спросил он.
      Хокли кивнул.
      - У меня достаточно информации, чтобы понять, что происходит. Очевидно, что наши ученые столкнулась с одним и тем же требованием: прекратить научные исследования, которые мы уже пытаемся проводить, нам указали границы, которые мы не должны нарушать.
      После того, как первое благоговение перед великими райками стало проходить, каждый ученый захотел получить ответ на вопросы, связанные с конкретным исследований, которым он занимается. И в девяти случаях из десяти райки объявляли, что их работы следует отправить на помойку. Этот совет оказался не слишком обнадеживающим. Результат вы сейчас наблюдаете.
      Шоуолтер отвел взгляд и пристально посмотрел на Хокли.
      - Вы знали, что это произойдет. Вот почему вы настояли на создании этой комиссии...
      - Я надеялся на это. Я был заранее уверен, что райки будут действовать именно так.
      Шоуолтер долго что-то обдумывал, прежде чем снова заговорил.
      - Полагаю, что вы достигли своей цели, но только среди членов комиссии, вряд ли их реакция убедит всю Землю. Райки оставят свое предложение открытым, и другие люди примут его от имени Земли.
      А что, если, в конце концов, неправы окажемся все-таки мы? Вдруг райки и в самом деле достигли своего могущества именно потому, что отбросили тупиковые исследования, которыми мы с таким упорством хотим заниматься. Мне кажется, что это помогло их стремительному развитию. Не будет ли правильным и нам воспользоваться их опытом, отбросив наши собственные желания. Может быть, мы действительно никогда не умели проводить исследования правильно!
      Хокли улыбнулся своему помощнику.
      - Вы, конечно, верите в это.
      - Это только мое предположение, - раздраженно ответил Шоуолтер. - С каждым днем становится все сложнее понять происходящее. Если вы думаете, что понимаете стратегию райков, я бы хотел, чтобы вы рассказали о возможных последствиях. Мне кажется, что большинство этих парней не готовы доверять райкам. Скорее придушат любого из них при встрече.
      - Надеюсь, вы правы, - с чувством сказал Хокли. - Я очень надеюсь, что вы правы.
      
      К вечеру стало появляться все больше доказательств того, что события развиваются именно так, как надеялся Хокли. Он пропустил послеобеденные лекции и провел время в гостиной, обдумывая свои дальнейшие поступки. Он знал, что не должен лично воздействовать на членов комиссии. Это бы стало неисправимой ошибкой, он не имеет права поддаваться искушению и поддерживать их раздражение. А еще нельзя напоминать: "Я же говорил". Внезапное разочарование ученых было настолько глубоким, что их враждебное настроение могло найти разрядку в ненависти к любому человеку, и Хокли не исключал, что он сам может оказаться удобной мишенью, если не будет осторожен.
      С другой стороны, он должен был приготовиться воспользоваться недовольством и помочь ученым бросить решающий вызов райкам, когда они будут к этому готовы. Это может произойти сегодня вечером, а может и через неделю. Он хотел бы знать точнее. Но, как выяснилось, право выбора времени решающего разговора у него отняли.
      После ужина, когда члены комиссии начали расходиться, Силверс, Кармен и трое других ученых подошли к столику, где сидел Хокли. Сильверс возился с пуговицами своего пиджака, словно собирался произнести речь.
      - Мы хотели бы попросить, - сказал он, - то есть... мы думаем, что нам следует собраться вместе. Мы хотим, чтобы встречу организовали вы, Хокли. Многим из нас хочется выговориться.
       Хокли кивнул, стараясь выглядеть бесстрастно.
      - О чем-то таком я рассказал вам вчера вечером, - сказал Сильверс. - Это происходит со всеми учеными. Мы думаем, что нам следует обсудить сложившуюся ситуацию.
      - Хорошо, - сказал Хокли. - Я думаю, что, возможно, это хорошая идея. Передайте всем, что мы собираемся через десять минут в моем номере. А пока давайте займемся стульями.
      Остальные мрачно кивнули, понурив головы, словно готовились к похоронам.
      "Хорошая ассоциация, - подумал Хокли, - мы действительно готовимся к чьим-то похоронам".
      Он надеялся, что будут похоронены планы райков.
      Люди стали приходить почти сразу, как школьники, ожидавшие начала урока. Уже через пять минут, раньше назначенного срока, в номере Хоксли собрались почти все члены комиссии.
      Сенаторы по-прежнему выглядели озабоченными и немного испуганными. И эти чувства только усилились. А вот ученые не казались растерянными, наоборот, производили впечатление решительно настроенных людей. Хокли осмелился истолковать это как признак того, что они уже приняли решение. Однако следовало подождать, когда они заявят об этом сами.
      Он засунул руки в карманы, стараясь выглядеть, как можно проще и спокойнее, и неторопливо направился к первой группе собравшихся.
      - Несколько членов комиссии попросили меня созвать собрание, - сказал он. - Они считают, что нам всем было бы полезно узнать о причинах их беспокойства. Поскольку ничего конкретнее я сказать не могу, то просто передам слово инициаторам собрания. Первым обратился ко мне доктор Сильверс, поэтому я попрошу именно его начать наше собрание. Не пройдете ли вы вперед, доктор Сильверс?
      Математик встал, но видно было, что он предпочел бы, передать слово кому-нибудь другому. Он стоял чуть в стороне от основной группы и старался лишний раз не светиться.
      - Если можно, я отсюда, - сказал он.
      После небольшой паузы, он собрался с мыслями и заговорил о своих претензиях.
      - Похоже, почти каждый из нас был вынужден столкнуться с некоторой особенностью культуры и психологии райков, о которых мы не могли догадываться, когда впервые получили их предложение.
      И он вкратце рассказал историю о том, как райк призвал его отказаться от исследования уравнений Легранда.
      - Нам сказали, что мы получим ответы на все наши вопросы, что наука райков уже достигла всех результатов, для повторения которых нам понадобятся несколько тысячелетий. Я поверил. Мы все поверили. Похоже, мы заблуждались. И у меня появились сомнения, что таким образом мы обретем интеллектуальный рай, о котором мечтали.
      Он криво улыбнулся.
      - Я уверен, что никто из вас не готов по доброй воле признаться, что когда-то выставил себя дураком, как это сейчас делаю я. Похоже, что так называемый рай состоит всего лишь из нескольких отобранных драгоценных камней, которые райки считают особенно ценными, в то время как остальная часть знаний остается нетронутой.
      Я хочу принести публичные извинения доктору Хокли, который видел и понимал ситуацию лучше нас, пока остальные витали в облаках. Не знаю, как это ему удалось, но он блестяще выбрал единственный возможный способ убедить нас в том, что его опасения были оправданы.
      Господа, я предлагаю сегодня же вечером собрать вещи и отправиться домой. Давайте, без промедления вернемся в свои лаборатории и посвятим остаток наших жизней напряженной работе. Может быть, только это позволит искупить нашу вину. Да, мы были полными дураками, когда попались на удочку райков, которые попытались продать нам воздух.
      Хокли не сводил глаз с сенаторов. Сначала их лица побелели от удивления, они не верили, что математик действительно все это говорит. Но вскоре непонимание сменилось возмущением.
      Когда Сильверс замолчал, начался бедлам. Послышался гул голосов ученых, большинство из которых, как было слышно, пытались поддержать позицию Сильверса. В ответ раздались яростные выкрики сенаторов.
      Хокли отпустил Сильверса, даже не подняв руки для установления порядка, просто подождал, когда, наконец, шум не стихнет сам по себе. Собравшиеся ждали его комментария.
      Но прежде чем он успел заговорить, на ноги вскочил Маркхэм.
      - То, что мы сейчас услышали - это самое настоящее моральное предательство, - прогремел он. - Никогда раньше я не слышал более наглого призыва нарушить данное слово.
      Нужно напомнить, что здесь решается не ваш личный вопрос. Существует множество практических применений нашего договора, которые никак не связаны с научными исследованиями! И все же этот человек взял на себя смелость вынести суждение по вопросу, который затрагивает все население Земли. Почему? Из чистой злобы, потому что, видите ли, райки отказываются признать его собственные детские проекты! Я никогда не слышал более необъективного и инфантильного заявления. Вы, а я считаю вас взрослыми людьми, именно так должны оценивать его заявление.
      Он вызывающе посмотрел на Хокли, который снова оказался в центре внимания, медленно продвигаясь к центру сцены.
      - Кто-нибудь хочет ответить сенатору? - небрежно спросил он.
      Немедленно несколько человек встали и начали говорить одновременно. Но тотчас замолчали, уважая друг друга, и предложили Хокли выбрать, кому следует предоставить слово первому.
      - Может быть, мне самому пора ответить сенатору, - сказал Хокли, - поскольку я заранее знал, что все именно так и будет. Собственно, поэтому я и предложил разобраться с деталями на месте, прежде чем передать наше коллективное серое вещество в распоряжение райкам.
      Раздался гул одобрения, собравшиеся поддержали его.
      - Сенатор совершенно прав, когда сказал, что нас, ученых, мало, и что мы отнюдь не единственные люди на Земле, которых этот договор касается, - начал он. - Но сенатор почему-то считает, что американские ученые существенно отличаются от остальных людей. В этом его ошибка.
      Любой представитель человечества, которого волнует мир, в котором он живет, немного ученый. Это становится понятным, если задуматься над вопросом: а кто такие ученые? Лучшее определение звучит так: ученый - это человеческое существо, пытающееся понять свое место во Вселенной, в настоящее время и в будущем. Его интересует мир неодушевленных предметов, своя собственная личность, свои собратья - и как все это между собой связано. Мы, профессиональные ученые, не являемся странным видом, чуждым остальному человечеству. Единственное отличие, возможно, состоит в том, что мы решаем больше проблем, чем в среднем наши собратья, и они сложнее. Вот и все.
      Суть нашей работы - неустанное личное стремление познать и понять Вселенную. Ученому нельзя запрещать задавать любые вопросы, которые только приходят ему в голову. И в тот момент, когда мы накладываем какие-либо ограничения на наши исследования или устанавливаем рамки для наших интеллектуальных устремлений, наша наука перестает существовать и становится простой прикладной технологией.
      Маркхэм встал, его лицо покраснело от раздражения и ярости.
      - Никто не пытается вас ограничивать! Почему ваш хваленый разум не может этого понять? Вам предлагают безграничные просторы, а вы продолжаете бессмысленно жаловаться на ограничения. Райки давно уже изучили все, что вы только собираетесь исследовать. Они могут рассказать вам, сколько красивых камешков и пустых раковин бесполезно валяется вокруг. Вы похожи на детей, которые во время прогулки по лесу настойчиво исследуют каждый темный уголок и заглядывают за каждый бесполезный куст. Это простительно ребенку, но не взрослому, который способен поверить на слово тому, кто был там раньше!
      - В ваших аргументах есть две ошибки, - возразил Хокли. - Прежде всего, нет существенной разницы между обучением ребенка и исследованиями ученых. Дети действительно должны исследовать темные уголки и странные предметы, мимо которых проходят. А ученые исследуют Вселенную с помощью собственных органов чувств и своими инструментами, и никому не должны верить на слово, сколько бы им ни говорили, что там нет ничего, что стоило бы изучать.
      Во-вторых, сами райки очень сильно ошибаются, утверждая, что они прошли весь путь познания задолго до нас. Это не так. Во всех областях науки они сознательно ограничились всего лишь одной узкой возможной областью исследования. Они выбрали узкую тропу, протянувшуюся между великолепными видами по обе стороны от нее, и намеренно проигнорировали все, что было за пределами тропы на привлекательных боковых полянах.
      - Разве это неправильно? - спросил Маркхэм. - Если вы отправляетесь в путешествие, то не сворачиваете с пути на тропинки, которые ведут непонятно куда, может быть в противоположную сторону. Нет, вы идете прямо. По крайней мере, так поступают нормальные люди.
      - Ученые тоже так поступают, - сказал Хокли, - но только когда отправляются путешествовать. Однако профессиональная наука - это не путешествие. Это исследование.
      В подходе райков, есть много сомнительного. Они предполагают и хотели бы, чтобы мы согласились с ними, что существует определенное очень конкретное будущее, к которому мы все движемся. И это будущее построено на открытиях о Вселенной, которые они сделали. Их будущее построено на разработанной ими математической системе, которая исключает существование любимых уравнений Легранда доктора Сильверса, и, конечно, мира, в котором присутствует серия уникальных соединений доктора Кармена.
      Райки построили замечательный, прекрасно устроенный мир спокойствия, красоты, научной последовательности и экономического регулирования. Они устранили огромное количество хаоса, от которого продолжают страдать земляне. Но мы не хотим повторять путь райков, если нам придется заплатить за это требуемую цену.
      - Тогда вы полные дураки, - сказал Маркхэм. - К счастью, вы не можете принимать решение за всю Землю.
      Хокли прошелся взад и вперед с полдюжины шагов, опустив глаза.
      - Я думаю, что мы говорим и можем говорить от имени человечества, - сказал он. - Помните, я сказал, что все люди в каком-то смысле являются учеными. Я совершенно уверен, что ни один землянин, который по-настоящему понимает ситуацию, не захотел бы встретиться лицом к лицу с будущим, которое нам обещают райки.
      - Но почему? - спросил Маркхэм.
      - Потому что существует очень много возможных вариантов будущего. Мы отказываемся идти к золотому будущему по единственной узкой тропе. А это именно то, что райки требуют от нас. Но они ошибаются. Это все равно, что отправиться в путешествие по галактике со скоростью, превышающей скорость света, и рассказывать потом, что видел галактику. Результат, к которому пришли райки, конечно, замечателен и достоин уважения, но то, чего они не получили, возможно, намного привлекательнее и имеет большую ценность.
      - Как вы можете утверждать такую абсурдную вещь?
      - Мы не можем... быть уверены, - сказал Хокли. - Нет, пока мы не пройдем весь путь сами, нельзя быть в этом уверенным. Но мы не собираемся ограничиваться узкой тропой Райков. Мы идем по широкому пути, чтобы исследовать как можно больше окольных путей, которые нам встретятся. Мы исследуем каждую полянку, мимо которой пройдем, и заглянем за каждый куст и под каждый камешек.
      Мы будем двигаться вместе, тысячи и миллионы людей пройдут его вместе, обмениваясь знаниями. Скорее всего, многие наши исследования окажутся тупиковыми. Некоторые знания, которые мы считали абсолютной истиной, потом окажутся ложными. Кто может сказать заранее, по какому из этих многочисленных путей нам следует идти? Конечно, не райки, которые пропустили большинство из них!
      Не имеет значения, что многие пути приведут к неудаче - но только до тех пор, пока мы не прекратим общаться друг с другом. В конце концов, мы найдем для себя лучшее будущее. Но не может существовать единого будущего, есть только множество возможных его вариантов. Мы должны иметь право построить то будущее, которое лучше всего подходит для человечества.
      - Разве это важнее, чем немедленное создание более мирного, единого и безопасного общества? - спросил Маркхэм.
      - Бесконечно важнее! - сказал Хокли.
      - Как же нам повезло, что вы не сможете реализовать свои безумные планы. Программа райков была предложена Земле, и она будет принята от имени Земли. Можете быть уверены, что вам не поздоровится, если вы попытаетесь изложить свои сомнительные идеи дома.
      - Вы делаете поспешные выводы, сенатор, - сказал Хокли неожиданно уверенно. - Как вы думаете, зачем бы я предложил совершить эту поездку, если бы не был уверен, что смогу что-то предпринять в сложившейся ситуации? Уверяю, мы пришли не только для того, чтобы познакомиться с достопримечательностями.
      У Маркхэма отвисла челюсть, а лицо побелело.
      - О чем это вы? Вы не осмелитесь попытаться оттолкнуть Райков...
      - Я имею в виду, что мы многое можем сделать в этой непростой ситуации. Теперь, когда чувства моих коллег совпадают с моими, я уверен, что они согласны с тем, что мы должны эффективно и окончательно устранить любую возможность вовлечения Земли в эту авантюру райков.
      - Вы не посмеете! Даже если бы могли...
      - Мы можем и осмелимся, - сказал Хокли. - Когда мы вернемся на Землю, нам придется сообщить, что райки отказались допустить Землю к своей программе. Мы сообщим, что приложили все усилия, чтобы договориться с ними, но у нас не получилось. Если кто-нибудь захочет проверить наши слова, сами райки подтвердят, что это совершенная правда: они не могут рассматривать Землю в качестве участника своего проекта. Если вы будете утверждать, что когда-то землянам было сделано предложение о помощи со стороны райков, то немедленно обнаружите, что они будут это категорически отрицать, поскольку мы, по их мнению, не обладаем достаточной квалификацией.
      - Райки вряд ли легко попадутся в столь примитивную западню.
      - Если мы продемонстрируем, что совершенно не подходим для участия в их планах, они ничего не смогут с этим поделать...
      - Вы... вы...
      - Это будет нетрудно, - сказал Хокли. - Райки создали идеальную систему "учитель-ученик", не обратив внимания, что при этом воспроизвели все сопутствующие отрицательные ее свойства. Есть, по крайней мере, один веками проверенный способ развалить такую систему. Тысячелетняя история провала различных наших образовательных программ показывает, что существует и множество способов проще...
      Возможно, вам известно об опыте и методах, обычно используемых на Земле белыми людьми в их усилиях по просвещению аборигенов. Для начала они стремятся покончить с племенными знахарями, игнорировать их знания. Важно заставить их отказаться от своих волшебных слов, горшков с дурно пахнущими жидкостями, ритуальных танцев и принять великую мудрость белого человека.
      Мы проделывали это вновь и вновь только для того, чтобы спустя десятилетия узнать, что туземцы когда-то знали много анестетиков и лечебных препаратов и обладали подлинной способностью общаться между собой способами, недоступными белому человеку.
      Но время от времени появляются группы аборигенов, которые ведут себя более дерзко, чем от них ожидали. Они отказываются предавать своих знахарей, свою магию и свои знания, с трудом накопленные за века многими поколениями. Вместо того, чтобы отказаться от них, они настаивают на том, чтобы белый человек изучал их секреты, а не свою бессмысленную и неэффективную магию. И ситуация окончательно выходит из-под контроля, если они будут настойчивы и окончательно перестанут считать белого человека учителем. Выход один: признать невежественных дикарей необучаемыми.
      Это очень действенный метод, и мы его используем. Доктор Сильверс, например, возьмется обучить своего лектора-райка, специалиста по математике, подходам к решению уравнений Леграна. Он будет настойчиво и многословно рассказывать о геометрии, которая возможно лежит в основе этой математической теории. Доктор Кармен подробно расскажет о свойствах цепочки химических веществ, от которых ему посоветовали отказаться.
      Каждый из нас занимается, по крайней мере, одним направлением исследований, от которого райки требуют отказаться. Но мы намерены настаивать на продолжении своих работ. Мы попробуем научить райков своим знаниям, а это окончательно докажет, что земляне - необразованная, необучаемая группа аборигенов, которые отказываются следовать единственно верному пути к славе и свету, и при этом еще настаивают на том, чтобы признанные мудрецы прошли каждым окольным путем и исследовали темные места, обнаруженные рядом с этим путем. Это должно сработать. Я полагаю, не пройдет и недели, как райки признают нас совершенно безнадежным материалом, не годным для просвещения, и отправят домой.
      Сенаторы были потрясены и, казалось, на мгновение потеряли дар речи, но вскоре они пришли в себя и произнесли множество высокопрофессиональных речей, осуждая Хокли. Ученые, напротив, вели себя относительно тихо, но на их лицах читалось тайное злорадство, в котором, как вынужден был признать Хокли, было что-то дьявольское. Он подумал, что это напоминает извечное хулиганское нетерпеливое ожидание всех школьников, которые когда-либо подкладывали кнопку на стул учителя.
      Хокли несколько ошибся в своем прогнозе. Фактически прошло всего пять дней после начала кампании землян, когда райки отказались от их обучения и без лишних слов отправили на борт корабля, направлявшегося на Землю. Райки извинились, но вынуждены были признать, что допустили прискорбную ошибку, так что землянам придется идти своим собственным безнадежным путем, в то время как райки поведут остальную Вселенную к просвещению и славе.
      Хокли, Шоуолтер и Сильверс наблюдали, как планета райков становится все меньше. Хокли не мог не посочувствовать райкам.
      - Интересно, что произойдет, - медленно сказал он, - если райки на полной скорости врежутся в непроходимую преграду, двигаясь по своей красивой прямой дороге. Интересно, хватит ли им смелости свернуть в сторону?
      - Сомневаюсь, - сказал Шоуолтер. - Они, наверное, свернутся калачиком и будут ждать, когда все закончится само собой.
      Сильверс покачал головой, словно пытаясь отогнать пугающее видение.
      - Этого нельзя допустить, - сказал он. - Они слишком много знают. И достигли слишком многого, несмотря на то, что ограничивают свои исследования. Интересно, сможем ли мы им как-нибудь помочь?
      
      
      ИЗ ФАНТАСТИКИ - В ПОВСЕДНЕВНОСТЬ
      
      Леонид АШКИНАЗИ
      
      Под фантастикой будем понимать ту литературу, которую обычно под этим понимают, не слишком заботясь о четкости границы. Свою дань задаче дать единственно верное определение и тем самым навечно вписать свое имя в историю литературы мы уже заплатили [Л.А.Ашкинази "Фантастика: пролегомены к учебнику". Четвертые Лемовские чтения. Самара, 2018, с. 245].
      
      Содержание книги попадает в нашу повседневную жизнь по двум каналам - непосредственно из книг и через кино. Если конкретному содержанию были доступны оба пути, то узнать, каков он был, в некоторых случаях можно - именно по конкретному содержанию. Но пути могут быть смешаны (носителем информации был фильм, но человек обратился к нему после прочтения книги; а могло быть и наоборот). Если фильм популярен, то кажется очевидным, что его роль доминирует, но в попытке разделения ситуаций нет особого смысла: чреватость киноверсией, экранизуемость - это тоже свойство книги. Попутно: новеллизации, то есть книги по фильмам, нечто обратное экранизациям, существенно более редки, причем по очевидным коммерческим причинам. По сути же они могут быть и содержательнее "фильмы", но люди - в среднем! - скорее готовы впечатляться, нежели загружаться содержанием.
      
      Что проникает, попадает, диффундирует из фантастики в повседневность? Это могут быть кадры из кино, иллюстрации из книг, цитаты из кино или книг. Куда же в повседневности все это попадает? Картинка, кадр, цитата может встретиться где угодно - в любом другом издании и просто в повседневном общении, в том числе посредством Интернета. Изучить все это вряд ли возможно, но есть удобное место накопления, так называемые "демотиваторы". Это довольно четко очерченная и популярная в Интернете (более ста тысяч) группа изображений; о них рассказано ниже. В Интернете их для краткости иногда называют "демы" или "демки".
      
      Что можно узнать, изучая этот материал? Можно сопоставить частоту употребления, и обнаружить, что Линдгрен и Роулинг обгоняют Пушкина (кино победило школу), а Стругацкие - Достоевского (футурология и надежда победила историю и чернуху), но интересно не это. Важно, что именно заимствуется и цитируется, какие мысли и чувства за этим стоят. Шутка это или серьез, позитив или негатив, любовь или ненависть. Что-то из этого мы и попробуем выяснить.
      
      Немного о "демотиваторах". Жанр возник на Западе, как негативная реакция на плакаты-мотиваторы, к чему-то призывающие или что-то пропагандирующие. У прародителя-мотиватора картинка и подпись были позитивны, воодушевляли. Классический демотиватор содержал позитивную или нейтральную картинку, а подпись состояла из двух частей - крупным кеглем и шрифтом с засечками нечто позитивное или нейтральное, и соответствующее картинке, а вторая часть подписи, мелким кеглем и рубленым шрифтом нечто противоположное - негативное, шутливое или издевательское. Три примера, по конструкции близких к классическим, но русскоязычные - (01), (02), (03); номера в скобках здесь и далее - номера примеров.
      
      Рис. 1
      Рис. 2
      Рис. 3
      
      В ходе дальнейшей инволюции разбиение подписи на две стало встречаться реже, возникли варианты с негативной картинкой, а также с подписью, не разделенной на две части. Ныне в русскоязычном Интернете на практике демотиватором называют несущую эмоциональное послание картинку с подписью, однако по-прежнему в широкой черной рамке. Демотиваторы являются свободным творчеством, спонтанным выражением состояния части общества, имеющей доступ к Интернету и склонной к выражению своих чувств подобным образом. Эта часть может отличаться от всего общества по многим параметрам (пол, возраст, доход, регион и т. д.), однако наиболее важное отличие в другом. Любое спонтанное выражение, требующее работы, смещает выборку в сторону поляризации, отсекая безразличных. Несколько более относительно высокая концентрация демотиваторов, посвященных школе и вузу указывает на то, что их творцы - немного более молодая, эмоциональная и активная в интернете часть общества.
      
      Исследование любого спонтанного выражения чувств, любого "следа общества" имеет по отношению к анкетной социологии плюсы - отсутствие влияния исследователя на респондента, возможность многократного "прохода" одного и того же сегмента общества, возможность накопления массива данных, дешевизну. Имеет оно и свои очевидные минусы, в частности, нечеткость границ группы исследуемых объектов. Как провести границу между демотиваторами и просто "картинками с подписями"? У демов много формальных параметров - цвет рамки, цвет подписи, ширина рамки, положение надписи, разбиение надписи, два кегля, два шрифта. Поэтому способов определить границу множество. На помощь приходит самоотождествление - то есть считает ли "Великий All", как говорят в Интернете, данный объект демотиватором. В этом вопросе Интернет довольно единодушен - большая их часть лежат на посвященных им сайтах и в разделах сайтов, не смешиваясь с прочими "картинками с подписями".
      
      Демотиваторы можно исследовать с разных сторон, некоторые исследователи рассматривают их как объект культуры, реже встречается социологический подход. Публикации, посвященные демам, вообще немногочисленны, ссылки на эти публикации имеются в работах [Ашкинази Л.А. V Лемовские чтения, 2020] и [Ашкинази Л.А. VI Всероссийский социологический конгресс, 2020]. В этих двух работах они были рассмотрены всесторонне - и как культурный феномен, и показана возможность использования их в интересах социологии. В частности, было показано, как на этом материале можно исследовать отношение к странам, политикам, группам людей, институциям (образовательная система, церковь, армия), видам деятельности (чтение) и событиям (революция 1917 года, война 1941-45 годов, перестройка 85-91 годов). В настоящей работе исследовано, как в демотиваторах проявляется отношение к фантастике - на фоне других тем и литературы вообще.
      
      В Интернете по разным оценкам имеется от 100 до 160 тысяч демотиваторов (наша оценка ближе к нижней границе). Из чего вообще состоит мир демов? Вот список распределения всего массива по темам, составленный по данным о наполнении разделов на сайтах.
      
      животные 24%
      досуг 12,2%
      транспорт 10%
      эротика 6,4%
      дети, семья 6,1%
      магазины 6%
      жильё 5%
      работа 5%
      люди, общение 4,3%
      компьютер, телефон 4,2%
      политика 3,2%
      еда 3,1%
      здоровье 3,1%
      алкоголь 3%
      образование 2%
      армия 1,5%
      чтение 0,7%
      
      Этот список был частично проверен и оказался релевантен. За исключением одной позиции он выглядит естественно - это именно то, из чего состоит жизнь простого человека, то, что вызывает у него эмоции. Уникальная позиция - первая, то есть животные. В основном это "котеги", то есть кошки - аттрактор умиления, восхищения и удивления. По-видимому, дело в том, что на фоне остального мира, где любой объект может оказаться источником неожиданного негатива, "котеги" являются в основном источником позитива, а негатив от них относительно невелик и предсказуем, а в мире демотиваторов - конвенционен и ритуален.
      
      Демотиваторов, посвященных чтению и книгам всего около 1100 (учебники считались книгами, задачники - нет); это, по нашим данным, около 1% всего количества демов. Казалось бы, это мало, но это больше, чем такая актуальная тема, как легковые автомобили (960 демов), хотя и меньше, чем такая, как оказалась, более актуальная тема - политики (1700 демов). Среди демотиваторов, посвященных чтению, примерно треть связана с "чтением вообще", "книгой вообще", а две трети привязаны к конкретным авторам. Книги, посвященные фантастике, распределяются между "книгами вообще" и "авторскими" весьма неравномерно - среди "книг вообще" их 2% (примеры (04) (05)),
      
      Рис. 4, 5
      
      среди авторских - 60%. То есть "фантастика" как нечто общее, как некая отдельная сущность, в сознании респондентов не слишком-то и присутствует. Она состоит из конкретных авторов и книг, и занимают они место, в 1,5 раза большее, чем вся школьная программа, ввинчивающая классику в мозг школьника.
      
      Среди "книг вообще" есть четко выделенная подгруппа - учебники школьные и вузовские, они составляют 17% от "книг вообще" и отличаются отношением к ним. Среди "книг вообще" позитивных демов (07) в 3,7 раза больше, чем негативных (08), а среди учебников (школьных и вузовских) позитивных демов (09) (10) и негативных (11) (12) поровну. Это естественно - даже понимая необходимость учебы, респонденты недовольны необходимостью работы.
      
      Рис. 7, 8, 9, 10, 11, 12
      
      Кроме суммарного количества, фантастику и не-фантастику можно сравнить по популярности отдельных авторов. Такое сравнение показано на рисунке, слева - не-фантастика, справа - фантастика, числа - количества демотиваторов. Показаны авторы, которым посвящено 5 и более демов, то есть занимающие более 1% всей художественной литературы. Или, можно сказать, более 2% свой части, то есть не-фантастики или фантастики. Говорить об оценках или отношении, как для "книг вообще" трудно - оно очень редко (не чаще 5% случаев) выраженно негативное или позитивное, как для не-фантастики (13) (14), так и для фантастики (15) (16). На рисунке хорошо видны традиционная кумиромания и стремление к простоте, тоска по "нашему", и одновременно, "всему" - в левой части рисунка, и роль кино - в правой части.
      
      Рис. 13, 14, 15, 16
      
      
      
      
      К демотиваторам можно подойти и с точки зрения содержания. Если разделить их на три группы - опирающиеся на цитату из произведения, опирающиеся на персонаж, и использующие некую идею, картина окажется такова. Для фантастики соотношение цитата - персонаж - идея будет 17%-72%-11%, примеры, соответственно (17) (18) (19), а для не фантастики, соответственно, 54%-34%-12%, примеры, соответственно, (20) (21) (22).
      
      Рис. 17, 18, 19, 20, 21, 22
      
      Деление демотиваторов на опирающиеся на цитату, персонаж и идею, не вполне четко, но видно, что популярность фантастики не увеличивается (как иногда предполагают) от наличия в ней идей. Фантастика выигрывает за счет персонажей, то есть в произведениях фантастики читателя "цепляет" персонаж. Персонажи классики менее близки читателю; персонажи фантастики по возрасту и, главное, по эпохе и ментальности, ближе читателю, чем персонажи классики.
      
      Какие идеи и у каких авторов используются? Если говорить только о ситуациях, когда отсылка встречается не менее двух раз, то в фантастике это Брэдбери (наступить на бабочку), Линдгрен (жить на крыше, обещать вернуться) и Стругацкие (пикник на обочине, счастье для всех), не в фантастике - это Шекспир (мир - театр) и Пушкин (зеркальце, скажи). Общая же относительно малая доля использования идей может быть связана с тем, что для усвоения и использования идеи, имеющейся в произведении, все-таки требуется прочтение. А для использования цитаты или картинки с популярным персонажем может хватить поверхностного знакомства, или вообще другого источника, например, разговора на форуме.
      
      Относительная популярность тех или иных цитат, персонажей и идей может быть определена по заимствованию соответствующих демотиваторов с сайта на сайт, и по оценкам (если вообще на сайте есть такой механизм). Кроме того, может быть проверена распространенность цитаты или изображения в Интернете вообще, а не только в демотиваторах. Но в данной работе эти методы не использовались.
      
      Автор благодарен Дине Ашкинази за полезные замечания.
      
      
      
      Элизабета ЛЕВИН
      
      АВРААМ ИБН ЭЗРА - ПОСЛЕДНИЙ ВЕЛИКИЙ ПОЭТ ЗОЛОТОГО ВЕКА ИСПАНИИ
      
      https://www.youtube.com/c/ElizabethaLevin
      
      По следам доклада автора на семинаре по истории иудаизма, Дом Учёных Хайфы
      
      Век иной - иные птицы
      Генрих Гейне
      
      Рабби Авраам Ибн Эзра (~1090 - 1164) по праву считается одним из самых разносторонне одарённых представителей средневековья. В сегодняшнем Израиле интерес к его творчеству неуклонно растёт. В 2010 году вышло академическое издание стихов Ибн Эзры, в предисловии к которому составитель и редактор Исраэль Левин - один из крупнейших исследователей Золотого века еврейской поэзии Испании - привёл уточнённую биографию поэта. По мнению Левина, личность Ибн Эзры заслуживает особого внимания, так как именно он стал последним великим поэтом Золотого века Испании, писавшим на иврите и создавшим грамматику современного языка.
      Многомерность таланта Ибн Эзры воистину поразительна. Парадоксально, но именно этот факт на протяжении многих столетий служил препятствием для адекватного восприятия его творчества. Почему это произошло, и почему создаётся впечатление, что чем дальше мы отдаляемся от эпохи Ибн Эзры, тем ближе и доступнее становятся нам его язык и идеи? Данная статья пытается ответить на эти непростые вопросы, но для этого требуется сначала перечислить хотя бы часть тех многочисленных областей знания, в которых Ибн Эзра внёс свой вклад в мировую культуру.
      1. Экзегетика. Авраам Ибн Эзра составил самые обширные комментарии к Танаху, включая толкования "Экклезиаста", "Книги Эстер" и "Песни Песней". Вместе с Раши и Рамбамом он входит в триумвират наиболее почитаемых библейских комментаторов средневековья. Его комментарии отличались независимостью суждений и критическим подходом к писаниям, что впоследствии вызывало восхищение Спинозы. Его энциклопедичность и скрупулезность не перестают поражать исследователей. Например, в своих трудах Ибн Эзра упомянул около 40 средневековых комментаторов Торы, имена которых стали известны миру лишь благодаря ему.
      2. Грамматика, теория поэзии, лингвистика, логика. По мнению Левина, именно Ибн Эзра наиболее полно составил правила стихосложения и выделил 18 поэтических размеров, принятых в иврите и поныне. Он также ввёл много новых слов и научных терминов на иврите.
      3. Математика. Ибн Эзра был знатоком "Книги созидания" и стал важным звеном в цепочке, связывавшей традиции древнееврейских, греческих, индийских и арабских математиков. В комбинаторике его имя упоминается в связи с биномом Ньютона. В теории чисел он первым в Европе предложил ввести нуль, а его трактат по арифметике Книга числа способствовал принятию в Европе десятичной записи чисел.
      4. Философия. Ибн Эзра был последователем пифагорейцев и ярким представителем неоплатонизма.
      5. Арабист. Одной из главных заслуг Ибн Эзры считается наведение мостов между еврейскими общинами Испании, родным языком которых был арабский, и общинами Германии и Франции, не владевшими этим языком. Благодаря знакомству с Ибн Эзрой, семейство Ибн Тибон ознакомилось с трудами Иегуды Галеви и Рамбама (Маймонида) и занялось их переводом на иврит
      Ибн Эзра был также одним из первых, кто переводил писания арабских мыслителей на иврит. Он много странствовал по христианской Европе, повсюду распространяя среди местных евреев рационалистические подходы, разработанные в Испании на основе греко-мусульманских научных взглядов. Его переводы на иврит пользовались популярностью, многократно переписывались, а затем переводились на другие европейские языки. В результате именно по переводам Ибн Эзры можно судить об уровне астрономических познаний аль-Бируни или аль-Хорезми. Благодаря Ибн Эзре, мы можем ознакомиться и с редкой жемчужиной арабской литературы - с книгой Ибн Сины (Авиценны) "Хай бен Мекиц" (Живой сын Бодрствующего).
      6. Естествоведение. Ибн Эзра был не только мыслителем-теоретиком. Куда бы он ни направлялся в своих странствиях, с ним была его астролябия, и он постоянно вёл наблюдения за звёздным небом. Его трактат об астролябии стал едва ли не первым в Европе руководством по конструкции измерительных приборов.
      7. Астрономия. Ибн Эзра одним из первых изучал большие циклы - периодические повторения определенных планетарных констелляций. Он называл их "махбарот" (на иврите "соединения"). В частности, его внимание привлёк длительный цикл, порядка 953 лет. Впоследствии эти работы были переведены на латынь кардиналом Пьетро д'Айли. Ибн Эзра также переводил на иврит работы арабских астрономов и писал труды о составлении календарей. Особый интерес представляет его "Послание к Субботе", в котором он размышлял о времени, о сроках, о началах и концах дней, месяцев, праздников и других периодических событий.
      8. Каббала. В работах Ибн Эзры содержатся как явные упоминания Книги Созидания, так и многочисленные цитаты из неё без указания источника (так было принято в средневековье). Во многих комментариях к Торе он пользовался основными каббалистическими понятиями и повторял каждое толкование на четырёх различных уровнях, соответствующих каббалистической схеме "ПаРДеС" (букв. "апельсиновый сад", акроним слов Пшат, Ремез, Драш, Сод, включающий четыре различных уровня восприятия Торы). Специалисты видят в Ибн Эзре предвестника расцвета каббалистической мысли Испании, одним из первых разглядевших в Торе подтексты, доступные только для посвящённых.
      9. Шахматы. О любви Ибн Эзры к шахматам свидетельствует его поэма, посвящённая правилам этой древней игры. Историки шахмат узнают из нее о названиях фигур и о ходах, принятых 1000 лет тому назад. В этой светской поэме Ибн Эзра показал также своё умение использовать шахматы как аллегорию борьбы между христианством (красные фигуры, "Эдом") и мусульманством (чёрные фигуры, цвет Ислама). По его мнению, эта борьба будет периодически повторяться во многих поколениях.
      10. Астрология. Общепризнанно, что Ибн Эзра был величайшим астрологом-теоретиком своей эпохи. Он написал девять оригинальных астрологических трудов, включая шесть томов энциклопедии астрологии на иврите, а также был переводчиком двух арабских астрологических книг. Его интересы в астрологии охватывали все известные её разделы - натальную, медицинскую, мунданную, элективную и хорарную астрологии. Как и в других областях, Ибн Эзра продемонстрировал энциклопедические знания работ предшественников. Он смело оспаривал мнения древнеегипетских, индийских, персидских и арабских авторитетов и пространно цитировал астрологический фолиант "Тетрабиблос" (Четверокнижие) Клавдия Птолемея. Вдобавок его астрологические тексты сопровождались цитатами из "Книги Созидания" и перемежались аллегориями и притчами из Талмуда.
      Исследования таких современных специалистов в иудаизме как профессор Шломо Сэла и профессор Меир Бар Илан показывают, что астрология для Ибн Эзры была неотъемлемой частью Торы и высшего Знания. В своих комментариях к Торе Ибн Эзра прибегал к астрологическим понятиям по крайней мере 150 раз, и потому, например, рабби Йегуда Лейб Флейшер утверждал, что их в принципе невозможно понять без понимания сути астрологии.
      Характерно, что астрологические труды Ибн Эзры написаны им от первого лица. С одной стороны, они отличаются математической логикой и системной подачей материала, а с другой стороны, в них ощущается эмоциональный накал и желание убедить читателя. В некоторых случаях книги были записаны в двух версиях - полной (для специалистов) и сокращённой (для менее искушенных читателей).
      11. Медицина. Ибн Эзра заложил основы медицинской астрологии. Тем не менее, по сей день идут споры, был ли он также практикующим врачом. Ясно лишь, что в медицине, как и во всех других областях, он пытался отыскать закономерности. Например, он большое значение уделял здоровому образу жизни и правильному питанию. В этих вопросах он не боялся перечить такому авторитету как Саадия - гаон. Так, Саадия приписывал чуду то, что пророк Даниэль и его братья имели цветущий вид несмотря на то, что они отказались от мясной обильной пищи, предложенной им при дворе Навуходоносора в Вавилонском изгнании. В противовес этому, Ибн Эзра полагал, что прекрасное здоровье юношей из книги Даниэля было естественным следствием их здоровой диеты - вегетарианства и добавки в еду риса. Такая пища, по его мнению, приятна и полезна душе; она также очищает и насыщает тело.
      12. Поэзия. Поэзия Ибн Эзры пронизывает все его труды; она неотъемлема от него самого. Очень ёмко писал о ней поэт Иегуда Алхаризи (1165-1225): "Стихи Ибн Эзры укрепляют душу в час невзгоды и действуют живительно, как освежающий дождь в знойный день. Вся его поэзия возвышена по своему настроению и глубока по содержанию".
      Суммируя этот краткий перечень областей творчества Ибн Эзры, невольно задумываешься о том, с какими сложностями сталкиваются его исследователи при попытке воссоздать цельный образ личности такого масштаба. Глядя на жизнь этого странствующего учёного, сочинившего множество трактатов и сопровождавшего каждый из них поэтическими строками, специалисты сравнивали его с Аристотелем и видели в нём предтечу Ренессанса.
      Восприятие такой многогранной личности особенно проблематично в силу того, что в идеале читатели, биографы и исследователи должны быть знакомы со всеми областями, которыми занимался Ибн Эзра. К сожалению, на сегодняшний день произведения Ибн Эзры анализируются узкими специалистами в разных областях в отрыве друг от друга. Например, в сборнике поэзии Ибн Эзры не включены его страстные и проникновенные поэтические молитвы, которыми он предварял все свои труды. При анализе его стихов ударение делается на форму и грамматику, а не на их научную, каббалистическую или религиозную суть. При рассмотрении математических работ упускаются из виду ссылки на "Книгу Созидания", а при изучении астрологических трактатов забываются их библейские подтексты.
      Примечательно, что Ибн Эзра-мистик остается практически неисследованным. Даже Исраэль Левин, которому удалось наиболее полно синтезировать разные уровни жизнедеятельности и сознания Ибн Эзры, с недоверием относится к его мистическим переживаниям. Рассказ о том, как Ибн Эзра, находясь в Англии, получил во сне "Послание субботы" от ангелов, Исраэль Левин называет первым оригинальным фантастическим произведением. Но сам Ибн Эзра отнюдь не считал это фантастикой. Кстати, подобные сны были описаны, например, Рамбамом, Декартом или первым английским поэтом Кэдмоном, и они тоже принимали свои вещие сновидения за действительность.
      Как отмечает профессор Меир Бар Илан, пренебрежение теми или иными убеждениями Ибн Эзры доходит до того, что многие историки науки и религии не упоминают ни его пифагорейства, ни занятий астрологией, и тем самым в корне изменяют его основные идеи. Создается впечатление, что как в притче о царе Соломоне и ребёнке, наука и религия, поэзия и астрология, все между собой спорят по поводу Ибн Эзры, и каждая утверждает, что его талант принадлежит лишь ей одной. Сам же Ибн Эзра не посвящал себя целиком ни одной из этих областей по отдельности. Как нельзя отделить северный магнитный полюс от южного, так невозможно отделить Ибн Эзру поэта от Ибн Эзры учёного или Ибн Эзры астролога и комментатора Торы. В стихотворении "Странствия истощили меня" он писал о себе:
      בְּכָל מָקוֹם גַּרְתִּי
      סְפָרִים חִבַּרְתִּי
      וְסוֹדוֹת בֵּאַרְתִּי
      וְכִרְאִי מוּצָקִים
      
      В Еврейской энциклопедии Брокгауза и Ефрона приводится такой подстрочный перевод: "Я пребывал в этих местах как скиталец, писал много и раскрывал людям тайны науки".
      Характерно, что с одной стороны, в этом подстрочнике появляется понятие "наука", отсутствующее у автора, а с другой стороны, исчезают рифмы, ритмы и библейский подтекст оригинала. Ближе к тексту перевод звучит так:
      
      "Повсюду я бывал
      Книги сочинял
      Тайны раскрывал
      как зеркало литое твердые".
      
      Последняя строка этого стиха взята поэтом из Иова (37:18):
      
      תַּרְקִיעַ עִמּוֹ, לִשְׁחָקִים; חֲזָקִים, כִּרְאִי מוּצָק (לז יח)
      
      "Построил ли ты вместе с Ним небеса, твердые, как зеркало литое?"
      Для тех, кто знаком с глубоким подтекстом этих строк из книги Иова, в которых Бог напоминает ему о сложности законов звёздного неба, ясно, что Ибн Эзра, как всегда, писал намеками, писал кратко, ритмично и ёмко. Чтобы понять его, нужно обладать энциклопедическими знаниями Танаха и осознавать, что в каждом его стихе заключена небесная мудрость Торы и ссылки на многие поколения её толкователей. При замене этой цитаты из Иова на слово "наука" остается лишь один уровень восприятия, лишь одно рациональное земное толкование, в котором нет места всей глубине четырёх уровней мировосприятия Ибн Эзры.
      Близится к тысяче лет расстояние, отделяющее нас от Ибн Эзры. Но странное дело - кажется, будто с каждым десятилетием образ великого мудреца не только не стирается в памяти людской, а проступает все детальнее и яснее, становясь более близким и доступным для нынешних поколений. Как будто не прямая стрела времени отделяет нас от него, а циклическая круговая траектория, следуя по которой, мы вновь приближаемся к тому историческому витку, на котором легче сфокусировать взгляд на личности и идеях Ибн Эзры. Как будто подтверждая известные слова из псалма Моисея, что "тысяча лет в глазах Твоих, как день вчерашний", язык и замыслы сочинений Ибн Эзры перекликаются с тематикой наших дней и находят живой отклик в сердцах современных читателей. Может показаться парадоксальным, но в какой-то степени язык Ибн Эзры, жившего за тысячу лет до нас, сегодня воспринимается легче, чем язык Бялика или Черниховского, живших в прошлом веке.
       С точки зрения лингвистики, это можно объяснить тем, что современный иврит отказался от произношения, принятого в России прошлых веков, и перенял упрощённый вариант сефардского произношения, близкий поэтам Золотого века Испании. Несмотря на то, что часть слов и понятий Ибн Эзры уже устарели, музыка его поэзии созвучна нынешним ритмам иврита.
      Но не только язык Ибн Эзры сегодня становится яснее, чем в прошлом столетии. За прошедший век историки избавились от многих досадных ошибок в биографии Ибн Эзры и восстановили авторство части его работ. Приведу лишь несколько источников ошибок. Во-первых, само имя поэта породило путаницу. Оказывается, что в Испании тех лет известны два гения-однофамильца: Моше Ибн Эзра (1055? - 1135?) и Авраам ибн Эзра (1090?-1164). По-видимому, их связывали родственные узы. Оба были философами и знатоками теории поэзии, оба горько оплакивали уничтожение еврейских общин в Испании, оба были вынуждены покинуть родные края и стать скитальцами, оба тосковали по Испании и писали об одиночестве в странах "Эдома" (название христианских стран в средневековой литературе). Оба были дружны с другим великим поэтом тех дней - с рабби Иегуда Галеви. Такие параллели привели к тому, что даже специалисты филологи зачастую путали факты из жизни Моше и Авраама Ибн Эзры. Особо остро путаница между двумя поэтами возникает при рассмотрении перевода на русский поэмы Гейне "Иегуда бен Галеви", в которой воспето "триединое созвездие самых знаменитых поэтов", а именно, Ибн Эзра, Шломо ибн Гвироль и Иегуда Галеви. В ряде статей об Аврааме Ибн Эзре ошибочно полагалось, что именно его, а не Моше Ибн Эзру, Гейне провозгласил "царём искусств". Позднее нашлись филологи, пошедшие на компромисс, расширив звёздный триумвират до квартета и включив в него имена обоих однофамильцев.
      Сходными в Средневековье воспринимаются не только фамилии людей, но и названия мест. Например, из-за описок в иврите и перестановок букв ошибочно полагалось, что Ибн Эзра писал часть своих трудов на острове Родосе, так как еврейское названии городка Дрё на юге Франции превратилось у переписчиков в Родос‎. Подобно этому, на протяжении многих лет считалось, что Ибн Эзра был родом из Толедо, и только недавно было окончательно установлено, что он родился в городе Тудела, в мусульманском королевстве Сарагосы. Городок этот принес миру целую плеяду знаменитых еврейских деятелей, и в их числе путешественник Биньямин из Туделы и каббалист Авраам Абулафия. Вдобавок в Туделе находилось родовое поместье нескольких поколений влиятельного семейства Шапрут.
      Напомню, что Хасдай Ибн Шапрут (915-990?) был советником при дворе Абдуррахмана III, меценатом, учёным, врачом и поэтом, стоявшим вместе с Дунашем Бен Лабратом (920-990) у истоков Золотого века Испанской поэзии. Как отмечает Исраэль Левин, поэзию Ибн Эзры можно понять и оценить только в контексте её исторической перспективы, только как заключительный аккорд поразительного явления поэзии Золотого века. Порядка 175 лет разделяло рождение зачинателей Золотого века Испании от рождения поэта, которому было суждено завершить эту удивительную эпоху. Случайно ли возникло это явление? Случайно ли завершилось? Попробуем по совету Левина рассмотреть его нарратив.
      Временная цепочка рождений основных поэтов Золотого века Испании была рассмотрена в книге "Часы Феникса". Согласно модели больших исторических циклов, предложенной в ней, мировая культура делится на 493-летние циклы, названные годом Феникса. В свою очередь, каждый большой цикл делится на восемь неравномерных фаз, повторяющихся во всех годах Феникса и напоминающих возрастные периоды в жизни человека. Начало каждого такого цикла (час Феникса) знаменуется рождением великих поэтов и мыслителей, ответственных за создание новых парадигм. Например, начало нынешнего цикла (1885-1899 гг.) совпадает с рождением таких поэтов Серебряного века, как Хлебников, Мандельштам, Гумилев, Пастернак, Ахматова, Цветаева, или отцов квантовой физики, как Де Бройль, Шредингер, Бор. В древнем мире, в час Феникса, приходящийся на ~590- 560 гг. до н. э., родились Пифагор, Анакреон и Конфуций. В Римской Империи, в час Феникса, приходящийся на ~90 г.- 50 гг. до н.э, родились Вергилий и Гораций, Меценат и Октавиан Август. Аналогично, в средневековой Испании, в час Феникса, приходящийся на ~890-920 гг. родились Дунаш Бен Лабрат, Хасдай Ибн Шапрут и Абдуррахман III. Как уже упоминалось, именно Дунаш Бен Лабрат сумел изменить стиль и форму поэтического творчества: он стал основателем светского жанра поэзии на иврите и первым ввёл в нее размер. За ним в первой фазе года Феникса (в фазе "роста и развития") родились такие прославленные поэты как Шмуэль-а-Нагид (993 - 1056), Шломо Ибн Гвироль (1021 - 1058), Моше Ибн Эзра (1055 - 1139). Во второй фазе - в фазе "отрочества и юношеского протеста" родился Иегуда Галеви (1075 - 1141), трагически погибший в Иерусалиме. Вскоре за ним, но уже в третьей фазе - в "фазе возмужания", спустя приблизительно 170 лет после рождения Бен Лабрата, родился Авраам Ибн Эзра (1090?- 1164). Именно он стал предвестником эпохи Возрождения и привел к тому, что последующие поэты Испании, Прованса и Италии переняли не только реформы Бен Лабрата в стиле и в размере, но и начали наполнять поэзию гуманистическими идеалами. Впоследствии Ибн Эзру цитировали практически все знаменитые мыслители и деятели Возрождения, среди них, например, Колумб, Пико де Мирандола, Джозеф Скалигер. При этом важно отметить, что на Ибн Эзре, в третьей фазе года Феникса оборвалась цепочка, и он вошёл в историю как последний великий представитель той эпохи.
      Такой нарратив очень близок к истории "Периклова века", названного историками Древней Греции "удивительным временем". В этом периоде нарастающая волна развития проходит от зарождения классического периода в дни Пифагора и Анакреона к Пиндару и Софоклу, Еврипиду и Аристофану, к Сократу и Платону. В третьей фазе того года Феникса, спустя приблизительно 180 лет после Пифагора, родился Аристотель, и именно с ним по значимости сравнивают Ибн Эзру.
      В "Часах Феникса" также указывалось, что нам трудно сегодня понять представителей третьей фазы, так как в нынешнем году Феникса мы ещё не дожили до неё, а из прошлых циклов Феникса до нас дошли буквально считанные имена поэтов и мыслителей, родившихся в такие декады. Потому особенно интересно провести параллель между Ибн Эзрой и Джоном Мильтоном (1608-1674), родившимся через 520 лет после него, в третьей фазе последующего года Феникса. Основной чертой, объединявшей обоих поэтов, было их умение рассмотреть гармонию во всём сущем и возблагодарить Творца за всё сотворенное. Об этой черте Ибн Эзры писал рабби Симха-Буним бар Цви из Пшисхи (1767-1827): "Я вообще не понимаю, как плечи Ибн-Эзры могли вынести столь великое почитание Бога". Это почитание было настолько полным и безоговорочным, что для Ибн Эзры не существовало ни времени, ни пространства вне понятия Воли и Существования Творца:
      
      כל הזמנים הבל בלעדי עת רצונך
      כל המקומות תוהו - בלתי בית מקומך.
      
      ("Все времена - суета без периодов Твоего желания/ Все места хаос - без Дома Твоего пребывания").
      В свою очередь, Мильтон писал в "Потерянном раю":
      
      По воле провиденья непреложной -
      Благословен мой путь: он предуказан
      Тем, кем мне задан мой земной урок.
      Перевод: Ю. Корнеев
      
      Исследователи удивляются, как случилось, что в отличие от Рамбама, у Ибн Эзры не возникало конфликтов между его верой и изучением астрологии, между предначертанием звёзд и свободным выбором человека соблюдать заповеди Божьи. В одном из своих религиозных стихов он писал
      
      שָׁמַיִם וְחֵילָם / וּבְנֵי אֲדָמָה לְמוּלָם -
      אָב אֶחָד לְכֻלָּם / וּשְׁמוֹ מְבֹרָךְ לְעוֹלָם!
      
      ("Небеса с их звёздами / а напротив люди земные/ Один Отец у всех / и Имя его благословенно навеки")
      Интересным примером умения разрешать конфликты между различными взглядами на мир служит также поэма Ибн Эзры о Едином Боге и множестве его проявлений. Она написана в форме споров между временами года и считается первым в ивритской поэзии произведением, написанным в форме диалогов. В пылу спора зима и лето упрекают другие времена года в их вреде людям, и каждый убедительно доказывает, что только его дни лучшие на свете. Но автор не принимает ничьей стороны в этом споре, а показывает всем, что у каждого времени года есть свои преимущества и свои проблемы, и что все они хороши в свои сроки. И автор обобщает, что гармония мира требует, чтобы все дни и все начинания приходились на отведённые им сроки.
      В этом Ибн Эзры коренным образом отличался от Рамбама. Рамбам, рожденный позднее, уже в четвёртой фазе года Феникса - в фазе "кризиса середины жизни", отказался от поэтичности. Он не писал на иврите, не искал гармонии, а подчеркивал противоречия и борьбу. То, что у Ибн Эзры стремилось к единству, у Рамбама вызывало отторжение и порицание. Как говорил Гейне, иным временам - иные птицы.
      В заключение хочу еще раз подчеркнуть гармоничность подхода Ибн Эзры к жизни, к материи и к сознанию. Ему мало было "умозаключений" философов. Ему всегда и во всём необходимо было, по его словам,
      
      לראות
      בעיני קרביך,
      באישוני לבבך
      
      "видеть/ глазами нутра твоего/ и зрачками сердца твоего".
      Надеюсь, что нынешние поколения сумеют воспринять наследие Авраама Ибн Эзры не только разумом, но и сердцем, и всем нутром. И тогда в третьей фазе текущего года Феникса появятся новые имена, способные поднять человечество на следующую ступень и фазу развития.
      
      Литература
      
      1. אברהם אבן עזרא - שירים. מאת: ישראל לוין - עורך. אוניברסיטת תל אביב , 2011.
      2. מאיר בר אילן (ביקורת על) שלמה סלע, אסטרולוגיה ופרשנות המקרא בהגותו של אברהם אבן עזרא, רמת-גן תשנ"ט', קבלה, ז עמ' 359-331.
      
      3. Левин Элизабета. Часы Феникса, - Иерусалим: Млечный путь, 2013;
       - М.: Avvalon-LoScarabeo, 2015.
      4. Глускина Гита. Авраам Ибн Эзра. // Заметки по еврейской истории, 6 (109), 2009.
      5. Elizabetha Levin, Various Times in Abraham Ibn Ezra"s Works and their Reflection in Modern Thought // KronoScope, Brill Academic Publishers,18, Issue 2, 2018, pp. 154-170.
      
      
      Павел АМНУЭЛЬ
      
      ТУМАННОЕ ПЯТНЫШКО В НЕБЕ
      
      Павел АМНУЭЛЬ
      
      Когда говорят о Туманности Андромеды, на память приходит роман Ивана Антоновича Ефремова, ставший вехой в советской научной фантастике. Ефремов прославил ближайшую к Млечному Пути большую галактику, однако мало кто видел туманность Андромеды своими глазами, а не на астрофотографиях. Хотя в безлунную ночь вдали от городских огней можно разглядеть в созвездии Андромеды очень слабое, на пределе зрения, туманное пятнышко - довольно большое по видимому размеру, в несколько раз больше полной луны. А вот увидеть в пятнышке спиральные рукава вряд ли получится.
      Совсем недавно, по историческим масштабам, о Туманности Андромеды знал лишь узкий круг астрономов, занимавшихся поисками комет. Далекая от Солнца комета была видна на небе как туманное пятнышко. По мере приближения к Солнцу за ней образовывался хвост из газа и пыли. От обычных туманностей слабая комета отличалась тем, что перемещалась по небу. И чтобы их не путать, нужно было переписать и занести в каталог все видимые невооруженным глазом неподвижные туманности.
      С этой задачей справился французский астроном Шарль Мессье, опубликовавший в 1774 году каталог 110 неподвижных туманностей, на века прославивший имя автора. С тех пор все туманности, входившие в каталог Мессье, обозначаются буквой М и порядковым номером. Туманность Андромеды (в телескопы можно было разглядеть её спиральную форму) зарегистрирована в каталоге Мессье под номером 31. Так её обозначают и в наши дни: М 31.
      Больше века эта спиральная туманность интереса у астрономов не вызывала. И если бы не случай (сыгравший, как мы увидим, большую роль в науке), то, возможно, современные знания о Вселенной были бы значительно скромнее. Случай же, о котором идёт речь, произошёл в 1885 году. В обсерватории Дерпта в городе Тарту работал в то время астроном Эрнст Гартвиг. Его имя осталось в истории астрономии потому, что он обнаружил в туманности М 31 звезду, которой до этого момента там не было. Звезда была слабая, на пределе видимости невооруженным глазом. С каждой ночью блеск звезды ослабевал, и несколько недель спустя Гартвиг не мог разглядеть её даже в телескоп. Такие звёзды - неожиданно вспыхивавшие и медленно угасавшие - наблюдались уже не раз. Их назвали новыми звёздами. Новая, которую наблюдал Гартвиг, получила наименование S Андромеды. Как потом оказалось, её видели и другие астрономы, но никто, включая Гартвига, не понял, какое значение для науки будет иметь именно эта вспышка.
      Никогда прежде новые звёзды не вспыхивали в туманностях. А туманности в космогонических представлениях астрономов играли очень важную роль. Ещё в 1755 году немецкий философ Иммануил Кант предложил так называемую небулярную (от слова nebula - туманность) гипотезу происхождения звёзд и планетных систем. В 1796 году такую же идею высказал французский учёный Пьер-Симон Лаплас, и вплоть до начала ХХ века небулярная гипотеза была единственной, которую признавали все астрономы.
      Кант и Лаплас предположили, что звёзды образуются вместе со своими планетными системами из вращающегося межзвёздного плотного газового облака. Облако это облако неоднородно, где-то оно плотнее, где-то более разреженное. Там, где газ более плотный, частицы сильнее притягиваются друг к другу, из-за чего плотность газа растёт ещё больше, и спустя миллионы лет его сгустки превращаются в звезду (самый большой сгусток) и планеты (сгустки поменьше).
      Туманности из каталога Мессье, по мнению астрономов, как раз и могли быть такими облаками, из которых со временем рождались звёзды. И вот, в одной из туманностей, а именно в М 31, действительно вспыхнула звезда, названная S Андромеды! Это прекрасный и не вызывающий сомнений аргумент в пользу правильности небулярной теории Канта-Лапласа.
      Но аргумент - ещё не доказательство! Строго говоря, нужно было сначала доказать, что М 31 - действительно газовая туманность, а не очень далёкое скопление звёзд, ведь до Галилея и Млечный Путь представлялся туманной полосой, а не звёздным океаном.
      Казалось бы, какая разница? Если М 31 - газовая туманность, то расстояние до неё сравнительно невелико, по астрономическим меркам, конечно. Сотни световых лет, вряд ли больше. На большем расстоянии туманность была бы не видна. Но если расстояние до S Андромеды не превышает тысячи световых лет, то эта новая звезда ничего особенного собой не представляет, бывали новые и поярче. Через шесть лет после S Андромеды, в 1891 году, вспыхнула новая звезда в созвездии Возничего, и в максимуме она имела примерно четвёртую звёздную величину, то есть была раз в шесть ярче, чем S Андромеды.
      А если М 31 на самом деле не газовая туманность, а очень далёкое звёздное скопление? Тогда расстояние до него должно быть гораздо больше - в десятки, а то и сотни раз. Ведь с относительно близкого расстояния туманное пятно удалось бы увидеть в телескопы как скопление отдельных звёзд. Если это так, и М 31 - действительно представляет собой звёздное скопление, то S Андромеды оказывается звездой из ряда вон выходящей, сродни звезде Тихо, вспыхнувшей в 1572 году, звезде Кеплера 1604 года или ещё более яркой звезде-гостье 1054 года. Эти звёзды в максимуме светили так ярко, что были видны даже днём. Такие явления (может быть, звёзды?) сейчас называют сверхновыми.
      Что же всё-таки такое М 31? Туманность или скопление звезд? Вопрос только на первый взгляд выглядит частным. На самом деле это была грандиозная мировоззренческая проблема. Если М 31 - далекая звёздная система, то Млечный Путь, наша Галактика, не единственный такой объект во Вселенной. Значит, существуют и другие галактики, "звёздные острова", состоящие из десятков, а то и сотен миллиардов звёзд. Между тем, в конце XIX века астрономы были убеждены, что все многочисленные спиральные туманные пятна, наблюдаемые на небе, в том числе и М 31, - это обычные газовые туманности, и находятся они, естественно, в пределах Млечного Пути.
      Как-то в одной из книг по истории астрономии мне попалось на глаза высказывание американского астронома миссис Агнесс Мэри Кларк сделанное в 1890 году. Она утверждала, что любому астроному, владеющему доказательствами, совершенно очевидно, что никаких внешних галактик не существует и что все звёзды и туманности находятся в пределах Млечного Пути. Однако прошло время, и от этого утверждения не осталось и следа... (Если не будет сведений о миссис Кларк, её имени, упоминание о ней надо убирать. Можно обойтись без этого абзаца)
      Астрономические явления могут быть лишь видимостью чего-то, что возможно, будет реально познано, когда вступят в строй новые, более совершенные телескопы, появятся новые, более точные методы исследований. То, что мы видим на небе, зачастую, вовсе не то, что происходит на самом деле. Если ученый получил, например, два одинаковых спектра, может ли он утверждать, что наблюдал два одинаковых физических явления? Нет, не может. Вот пример.
       На рубеже XIX и ХХ веков американский астроном Джон Шейнер получил спектр туманности Андромеды, и он оказался очень похож на спектр Солнца. Учёный сделал правильный вывод: поскольку спектр М 31 подобен солнечному, то эта туманность - колоссальное звёздное скопление, состоящее из таких же звёзд, как Солнце. Идея ясная, казалось бы, против неё нечего возразить. Тем более, что год спустя голландский ученый Корнелий Истон исследовал распределение звёзд в Млечном Пути и пришёл к выводу, что наша Галактика имеет форму спирали, причём Солнце находится не в центре, а где-то на окраине. Иными словами, Солнце - рядовая звезда Млечного Пути. Оба утверждения - Шейнера и Истона - оказались правильными!
      Вот две правильные идеи, основанные на истолковании реально наблюдаемых явлений.
      Но... Несколько лет спустя американский астроном Весто Слайфер исследовал спектры газо-пылевых туманностей, расположенных в звёздном скоплении Плеяды. Это небольшое скопление довольно ярких звёзд, прекрасно видимых невооруженным глазом, находится, без сомнения, в нашей Галактике. А туманности, которые наблюдал Слайфер, физически связаны со скоплением и, значит, никак не могут быть "островными Вселенными". Так вот, в 1913 году Слайфер обнаружил, что спектры этих туманностей тоже чрезвычайно похожи на спектр Солнца! Естественно, он заключил, что, поскольку туманность в Плеядах по спектру подобна солнечному, то и другие туманности, в том числе М 31 и все туманные спирали, могут, как и в Плеядах, состоять из центральных звёзд, окруженных так называемым клочковатым веществом. А светятся эти туманности, потому что отражают свет звёзд.
      Наблюдения Шейнера и Слайфера были одинаковыми, а выводы они сделали противоположные! И получилось так только из-за того, что двум разным, но одинаково выглядевшим явлениям была приписана одна и та же причина.
      Иногда решение фундаментальных мировоззренческих проблем зависит от частной задачи, которая на определенном этапе развития науки становится "краеугольным камнем". Так, Иоганн Кеплер сформулировал свои знаменитые законы из-за того, что реальное положение планеты Марс на небе отличалось на восемь угловых минут от вычисленного по системе Птолемея. Всего лишь восемь угловых минут, не так уж много, но расхождение всё-таки нужно было объяснить. Не будь этого расхождения, Кеплер, возможно, не стал бы заниматься изучением планетных орбит. Другой великий учёный Николай Коперник передвинул Солнце в центр мироздания, потому что за тысячу лет накопились ошибки в предвычисленных расположениях не только Марса, но и других планет. А решение фундаментальной проблемы единственности нашей Галактики во Вселенной неожиданно затормозилось, поскольку не было известно расстояние до туманности Андромеды...
      Может показаться, что факт вспышки новой звезды в М 31 даёт возможность оценить расстояние до этого объекта. Даёт, если считать, что обычные новые и S Андромеды - явления одного типа. S Андромеды была на три звёздные величины, то есть в 12 раз, слабее новой, вспыхнувшей в созвездии Персея в 1901 году. Допустим, что в максимуме обе звезды были на самом деле одинаково яркими, просто находились на разном расстоянии от Солнца. Тогда туманность Андромеды должна находиться в 3,5 раза дальше от Солнца, чем новая Персея. Ведь если один объект слабее другого такого же в 12 раз, то он находится на расстоянии примерно в 3,5 раза больше.
      В 1911 году американский физик Ф. Бери рассчитал, что расстояние до М 31 - пять тысяч световых лет или около 1600 парсек. Это означало, что туманность Андромеды расположена внутри Млечного Пути. Но ведь на самом деле нужно было рассуждать наоборот! Сначала определить расстояние до М 31 каким-нибудь независимым способом, затем (уже зная расстояние) вычислить светимость S Андромеды и лишь после этого сравнивать её с другими новыми звёздами.
      Нужны были дополнительные наблюдения, и они появились в 1917 году, когда американский астроном Джордж Ричи, работая в обсерватории Маунт Вильсон в Лос-Анджелисе, случайно (помните, я говорил о случайности многих астрономических открытий) обнаружил новую звезду в другой спиральной туманности - NGC 6946. Новая была очень слабенькой, в максимуме достигала всего 15-й звёздной величины. Её и видно-то было только в крупный телескоп. Но главная характеристика - ход изменения блеска - была подобна изменению блеска обычных новых звёзд. Раньше никому не приходило в голову, что новые звёзды могут быть такими слабыми. Их трудно заметить, просматривая фотографии туманностей. Если так, то не исключено, что в туманностях были и другие аналогичные вспышки, оставшиеся незамеченными. Ричи начал изучать прежние фотографии спиральных туманностей, особенно Туманности Андромеды, и действительно нашёл две новые звезды, на которые раньше не обратил внимания. Эти очень слабые новые не шли ни в какое сравнение с S Андромеды. Поистине, она оказалась монстром в мире новых звёзд!
       Ричи случайно обратил внимание на слабенькую вспышку в NGC 6946. Обычно исследователь видит прежде всего то, что хочет видеть. Он ищет новые звёзды, по опыту зная, что вспышка бывает яркой. Если кто-то скажет ему, что в данном конкретном случае новая может оказаться слабее в тысячи раз, он отмахнется. Хотя потом, когда случайно всё-таки обратит внимание на такую очень слабую новую, объяснение найдётся легко. Ведь ясно: чем дальше от нас вспыхивает звезда, тем она слабее. И если она настолько слабая, то какие же бездны пространства нас разделяют!
      В каждой обсерватории в те годы были "стеклянные библиотеки", где хранились тысячи фотопластинок - фотографий различных участков неба. После сообщения Ричи астрономы стали просматривать фотопластинки и (теперь они знали, что искать!) нашли слабые вспышки новых не только в М 31, но и в других спиральных туманностях. За два месяца исследователи обнаружили одиннадцать таких вспышек. Из них четыре - в туманности М 31, не считая знаменитой и ни на что не похожей S Андромеды.
      Однако даже после этого никто не обратил внимания на разительное отличие вспышек новых от S Андромеды. Все наблюдали одно и то же, но "видели" разное!
      Физическую природу М 31 разгадали лишь в 1924 году Эдвин Хаббл и Джордж Ричи. Они получили прекрасные фотографии туманности Андромеды, на которых было видно, что её спирали на самом деле вовсе не туманные пятна, а россыпи звёзд. Более того, Хаббл обнаружил среди них обычные переменные звёзды цефеиды, каких много в нашей Галактике.
      Излучение цефеид пульсирует строго периодически, причём период пульсаций так же строго связан с их светимостью в максимуме. Поэтому цефеиды называют "звёздными маяками". Расстояния до цефеид определяют точнее всего, ведь период пульсаций звёзд этого типа можно измерить с высокой степенью надежности, и по величине периода определить светимость звезды в максимуме. А если известна светимость звезды и её яркость на небе, легко вычислить расстояние. По цефеидам определяют расстояния до звёздных скоплений в нашей Галактике и до других относительно близких галактик, в которых удаётся обнаружить "звёздные маяки".
       Хаббл оценил, наконец, расстояние до М 31, оказавшееся равным 1,5 миллиона световых лет. В 300 раз больше, чем полагал Бери! Вот почему вспышки новых в этой туманности выглядели такими слабыми - звёзды эти оказались на самом деле в 300 раз дальше, чем предполагали исследователи.
      К концу двадцатых годов ХХ века астрономам стало ясно, что вспышка новой - вовсе не свидетельство смерти звезды. Конечно, такая вспышка бесследно для звезды не проходит. От неё с большой скоростью - до нескольких тысяч километров в секунду - отделяется облачко звёздного вещества и уносится в межзвёздное пространство. Удалось даже оценить, сколько именно вещества выбрасывает звезда. Оказалось, немного - всего одну стотысячную долю массы Солнца.
       S Aндромеды - исключение из правила. Американский астроном Гебер Кертис, один из сторонников идеи "островных Вселенных", писал, что не все новые звёзды "обязаны" иметь в максимуме одинаковую светимость. Природа разнообразна, одна вспышка ярче, другая слабее. S Андромеды отличалась от обычной новой, как луч прожектора от пламени свечи. В галактике М 31 насчитываются сотни миллиардов звёзд, и, тем не менее, S Андромеды светила всего в несколько раз слабее, чем все эти звезды вместе! И звезда Тихо была очень яркой новой, и звезда Кеплера, и звезда-гостья 1054 года... Возможно, Кертис провёл бы аналогию с ними, но он просто не знал об этих вспышках.
      Таким образом, постановка задачи определяет и подход к её решению. Кертис исследовал туманности, и S Андромеды была для него досадным исключением. А тем временем шведский астроном Кнут Лундмарк читал исторические документы, составляя список ярких вспышек, описанных в старых хрониках. В списке Лундмарка такие яркие новые, как звезды Тихо и Кеплера, и им подобные явления, были не исключением, а правилом. В 1921 году Лундмарк опубликовал список звёзд, содержавший 60 объектов, которые он так же как и Кертис, называл новыми звёздами.
      Оба учёных одинаково называли два разных явления. Такая путаница была неизбежна. Ведь то, что наблюдали астрономы, само по себе ещё ничего не означало. Если познание невозможно без наблюдений, то оно также невозможно и без интерпретаций. Правильная интерпретация порой может оказаться важнее наблюдений. Пример - туманность Андромеды. Да, её спектр подобен спектру Солнца. Но такой же спектр имеет и Луна! Два совершенно разных небесных тела, а спектры очень похожи. Без дополнительных независимых аргументов нельзя сделать правильных выводов. Таким аргументом стало разделение туманности Андромеды на звёзды.
      Когда в двадцатых годах прошлого века астрономы разобрались, наконец, в природе М 31, Вселенная предстала в новом виде. Наша Галактика, которую раньше считали единственным во Вселенной огромным звёздным скоплением, оказалась всего лишь одной из множества других таких же "островных вселенных". Это революционное открытие сравнимо с коперниковским. Коперник в начале ХУ1 века передвинул Землю из центра мироздания и поставил в центр Вселенной Солнце. В XIX веке астрономы убрали Солнце из центра Вселенной, сделав его одной из многих звёзд единственного звёздного острова - Галактики. Сто лет назад учёные доказали, что и Галактика наша - вовсе не центр Вселенной. Туманность Андромеды сделала Млечный путь одним из множества звёздных островов. И в этом её великое историческое значение.
      
      
      
      
      Шимон ДАВИДЕНКО
      
      НЕВИДИМОЕ ВЕЩЕСТВО ВСЕЛЕННОЙ
      
      Мы продолжаем публиковать самые интересные материалы из сетевого научно-популярного издания Live Science.
      https://www.livescience.com/
      
      ***
      Мы невидимы?
      Вопросы о темной материи и парадоксе Ферми
      Новый взгляд на старые затруднения
      
      Грант Пайпер
      
      
      
      Рис
      Фоновое излучение Вселенной
      
      Сразу сказать, что я не астрофизик, чтобы сдержать неизбежные комментарии, которые попытаются дисквалифицировать мои размышления, потому что у меня нет определенной степени. Я не астрофизик и не претендую на то, чтобы быть кем-то другим, кроме того, кем являюсь. Я писатель со степенью в области философии и страстью к размышлениям вопросам и астрономии.
      В 1950 году, после окончания Второй мировой войны, физик Энрико Ферми вместе с коллегами посетил Национальную лабораторию Лос-Аламоса. Легенда гласит, что группа ведущих ученых шла пообедать в Фуллер-Лодж, когда возникла тема инопланетян. Физики обсуждали возможность перемещения объектов со скоростью, превышающей скорость света. Они размышляли о том, могут ли летающие тарелки работать на такой технологии. Многие категорически заявили, что летающие тарелки - это розыгрыш. Это была стандартная болтовня между сверстников. Беззаботная и интересная тема, мало чем отличающаяся от тысяч разговоров, которые усердно ведут люди каждый день.
      Когда группа вошла внутрь и села есть, Энрико Ферми задал вопрос, который до сих пор не дает нам покоя. "Где все?" Сначала его коллеги нервно смеялись, но Энрико был смертельно серьезен. Это был законный вопрос. Со всем, что человечество узнало за предыдущие полвека о ядерной физике, небесах и вычислениях, идея развитых инопланетных цивилизаций стала более удобоваримой, чем когда-либо.
      После того, как он задал вопрос, последовали быстрые вычисления на салфетках и дискуссии, но, в конце концов, никто не получил ответа. На этот вопрос хорошего ответа до сих пор нет. Так родился парадокс Ферми.
      
      
      
      Рис
      Парадокс Ферми Фотография с бейджа Энрико Ферми в Лос-Аламосе.
      
      Ферми задавал вопрос, который становится неизбежным для любого, кто достаточно долго изучает Вселенную. Если Вселенная так стара, как мы думаем, а звезд и планет так много, почему мы не можем увидеть никаких инопланетных цивилизаций? Расчеты сделать несложно. Даже любители могут оценить количество звезд в Галактике, количество планет земного типа в каждой системе или экстраполировать число известных планет земного типа.
      Числа астрономически большие. Если мы возьмем это потенциальное количество жизнеобеспечивающих планет и вставим их в нашу картину Вселенной с миллиардами лет истории, нетрудно понять, что где-то что-то там должно быть. Но нет. По крайней мере, не то, что мы видим.
      Интерес к парадоксу Ферми сохраняется и по сей день. Журнал Forbes опубликовал статью с подробным описанием недавнего исследования, в котором был сделан вывод о том, что, скорее всего, только в нашей Галактике существует 36 инопланетных цивилизаций, не говоря уже о сотнях миллионов других галактик.
      Но никаких внеземных цивилизаций мы не видим. Почему? Ответы на этот вопрос были самыми разными.
      Инопланетные цивилизации убивают себя, прежде чем они смогут достичь звезд.
      Инопланетные цивилизации настолько развиты, что Земля им неинтересна.
      Инопланетные цивилизации настолько странны и непознаваемы, что могут быть вокруг нас, и мы этого никогда не заметим.
      Последний аргумент уподобляет нас муравьям, пересекающим автостраду. Хотя это все интересные предположения, нет никаких доказательств, что одно из них более вероятно, чем другое. Тот факт, что мы не можем видеть или обнаруживать какие-либо инопланетные цивилизации, заставил меня задуматься о темном веществе.
      
      
      
      Рис
      Темная материя и галактики, захваченные НАСА.
      
      Темное вещество составляет 85% всей материи во Вселенной. Согласно данным ЦЕРНа, оно не взаимодействует с какой-либо электромагнитной силой, что делает его практически невозможным для наблюдений. Видимое вещество - звезды, планеты и облака межзвездного газа - составляет всего 5% от общей массы Вселенной. Так из чего же состоят остальные 95% Вселенной?
      Благодаря чрезвычайно сложной математике и теориям таких людей, как Ньютон и Эйнштейн, мы знаем, что темная материя должна существовать. Это материя оказывает влияние на видимую Галактику, но в значительной степени невидима для нас.
      Прелположим, вы встретили идеально сбалансированную шкалу. Вы выполнили уравнения, провели наблюдения и знаете, что эта шкала точна и функциональна. Однако вы не можете видеть другой конец шкалы, вы можете видеть только ближайший к вам конец. Вы кладете на весы гирю весом 5 кг и ждете, когда она идеально уравновесится. Как только это произойдет, вы сможете сделать вывод и с относительной уверенностью утверждать, что на другом конце весов также находится какой-то вес в 5 кг, даже если вы его не видите.
      Вот как мы пришли к выводу о вероятном существовании темного вещества.
      Мы с трудом понимаем темное вещество из-за ее отказа взаимодействовать с электромагнитными силами. Электромагнитные поля - это то, как мы взаимодействуем с Вселенной почти на всех уровнях. Электромагнетизм отвечает за видимый свет, радиоволны, инфракрасное, ультрафиолетовое, рентгеновское и гамма-излучение. В целом, это составляет большую часть нашей способности наблюдать Вселенную. Без электромагнитного излучения мы в буквальном смысле слепы. Но что, если электромагнетизм - исключение, а не норма? Что, если мы смотрим в ночное небо и видим звезды, но какое-то другое существо, существо из темной материи, смотрит вверх и видит что-то совершенно другое? Что, если наша видимая часть Галактики так же упорно скрывается из поля зрения, как и невидимая часть? Если 85% материи во Вселенной состоит из темного вещества, которое мы не можем обнаружить, возможно, именно там находятся все инопланетные цивилизации. Что, если они нас тоже не видят? Что, если есть инопланетные физики, занимающиеся своими вычислениями во вселенной из темного вещества и ломающие голову над тем, почему 15% их вселенной должны быть невидимы, чтобы математика работала? Это были бы наши 15%. Что, если мы полностью невидимы?
      
      Веселый мысленный эксперимент
      
      Подобная идея разрешает парадокс Ферми. Возможно, существуют сотни инопланетных цивилизаций, но они представляют собой цивилизации из темного вещества, которые не могут или не удосуживаются смотреть на 15% видимой нам материи во Вселенной.
      Мне всегда казалось странным, что математика утверждает, что 85% Вселенной в значительной степени необнаружимы для нас. Вместо этого представьте себе вселенную, в основном населенную существами из темного вещества. Могут быть звезды из темной материи, планеты из темной материи и всевозможные странные вещи, которые наш мозг просто не способен придумать. Они могут быть повсюду вокруг нас или сконцентрированы в какой-то части Вселенной, которую мы не очень хорошо видим. Они были бы для нас совершенно невидимы. Мы невидимы для них? Кто может сказать?
      Другой способ взглянуть на это - использовать пример теоретической жизни, которая развивается на планете с солнцем, излучающим свет преимущественно в инфракрасном диапазоне. Так же, как люди не могут видеть в инфракрасном спектре, эти существа могут видеть только в инфракрасном диапазоне. Это дало бы им совершенно другой взгляд на мир, и некоторые вещи в нашей жизни, такие как экраны телефонов и неоновые огни, будут иначе отображаться для тех, кто видит только в инфракрасном диапазоне.
      Может быть целая темная вселенная с притяжением, которое мы можем обнаружить в нашей Вселенной с помощью наблюдений и математики, но которое не может взаимодействовать с нами. Это может означать, что потенциальные инопланетные существа настолько странны и неестественны, что мы никогда не сможем взаимодействовать.
      Вместо того, чтобы придумывать инопланетные миры, наполненные обезьяноподобными существами, мы должны задаться вопросом: не являемся ли мы чем-то вроде странного выброса во Вселенной? Жизнь, которая сумела развиться в части Вселенной, составляющей 15% видимой материи. Идея о том, что Земля - это какой-то странный особняк во Вселенной, где преобладает темная материя, объясняет, почему мы чувствуем себя такими уникальными. Это также объясняет, почему мы не видим никаких других инопланетных цивилизаций. Это во многом объясняет, почему мы не видим никаких доказательств существования какой-либо другой жизни ни в одном из исследуемых нами скалистых видимых миров. Возможно, жизнь просто не развивается во вселенной видимой материи.
      
      ***
      Дополнительные измерения Вселенной?
      
      Пол Саттер
      
      Темное вещество может быть еще более странным, чем кто-либо думал, говорят космологи, предполагающие, что это загадочное вещество, на которое приходится более 80% массы Вселенной, может взаимодействовать с самим собой.
      "Мы живем в океане темного вещества, но очень мало знаем о том, чем это может быть", - заявил Флип Танедо, доцент кафедры физики и астрономии Калифорнийского университета в Риверсайде.
      Все попытки объяснить темное вещество с помощью известной физики терпели неудачу, поэтому Танедо и его сотрудники разрабатывают экзотические модели, которые могут лучше соответствовать наблюдениям. Они спросили: что, если темное вещество взаимодействует само с собой через континуум сил, действующих в пространстве с большим количеством измерений, чем наши обычные три? Это звучит дико, но их модель может лучше объяснить поведение звезд в маленьких галактиках, чем традиционные простые модели темного вещества. Так что стоит попробовать.
      
      Маленькие галактики, большие проблемы
      
      Хотя космологи не знают, что такое темное вещество, им известны некоторые его свойства. Все наблюдения показывают, что темное вещество состоит из частиц нового типа, ранее неизвестных физике. Эти частицы есть в каждой галактике, составляя более 80% массы. Эти частицы не должны сильно взаимодействовать со светом, если вообще могут с ним взаимодействовать (иначе мы бы уже видели это в астрономических наблюдениях). И они не должны очень сильно взаимодействовать с нормальным веществом, если вообще с ним взаимодействуют (иначе мы бы увидели это в экспериментах на коллайдере).
      Объединив эти свойства, космологи могут построить сложные компьютерные модели эволюции крупных структур во Вселенной. Эти симуляции обычно соответствуют наблюдениям с одной интересной оговоркой. Упрощенная картина темного вещества предсказывает, что небольшие галактики должны иметь очень высокую плотность темного вещества в своих ядрах (известную космологам как модель "куспида"), но наблюдения вместо этого показывают, что распределение плотности темного вещества относительно плоское, поэтому вещество должно быть равномерно распределенными по маленьким галактикам ("модель ядра"). Эта проблема была занозой в исследованиях темного вещества на протяжении десятилетий.
      Успешная модель должна объяснять поведение малых и больших галактик, наряду со всеми другими наблюдениями. Одна такая модель называется самовзаимодействующим темным веществом, и, как следует из названия, предсказывает, что темное вещество иногда взаимодействует само с собой, а это означает, что частицы темного вещества могут иногда отскакивать друг от друга или даже аннигилировать друг с другом. Это самовзаимодействие сглаживает области высокой плотности темного вещества.
      
      Суть проблемы
      
      Проблема решена? Не совсем: модели самовзаимодействующего темного вещества имеют проблемы с сопоставлением с другими наблюдениями, такими, как линзирование галактик (когда гравитация огромного количества материи искажает и усиливает свет от определенных галактик позади наблюдаемой галактики) и рост галактик в ранней Вселенной. Однако эти все еще недостаточно эффективные модели основаны на четырех известных физических взаимодействиях. Электроны взаимодействуют друг с другом посредством электромагнитной силы. Кварки взаимодействуют друг с другом посредством сильного взаимодействия. И так далее.
      Но если просто экспортировать известную физику в сферу темного вещества не удается, то, возможно, пришло время взглянуть на совершенно новые силы. Танедо и его сотрудники пытались сделать именно это и описали свою работу в статье, опубликованной в Journal of High Energy Physics. Их новая модель значительно расширяет возможные модели взаимодействующего темного вещества, позволяя вступить в игру неизвестным силам.
      "Цель моей исследовательской программы - расширить идею разговора "темной материи с темными силами, - сказал Танедо. - За последнее десятилетие физики пришли к пониманию того, что управлять взаимодействием темного вещества могут скрытые силы. Они могут полностью переписать правила того, как следует искать темное вещество".
      Подход Танедо включает в себя две удивительные особенности. Во-первых, вместо единой силы, которая связывает частицы темного вещества, модель включает бесконечный спектр новых сил, "работающих" вместе. Во-вторых, для модели требуется дополнительное измерение Вселенной, то есть четырехмерное пространство.
      
      Мышление вне Вселенной
      
      Бесконечный спектр сил, каждая из которых представлена новой частицей с разной массой, обеспечивает большую гибкость при построении теории взаимодействия частиц темной материи. И хотя в мире повседневной физики нет аналога такой теории, астрофизики уже знают, что темное вещество не обязательно действует по обычным правилам.
      В теориях, объясняющих известную физику, когда две частицы взаимодействуют друг с другом, они делают это, обмениваясь одним типом частиц, которые и ответственны за взаимодействие. Например, два электрона отскакивают друг от друга, обмениваясь фотонами, носителями электромагнитной силы. Новая модель Танедо заменяет это единичное взаимодействие континуумом или спектром взаимодействий, работающих вместе, чтобы взаимодействие произошло.
      "Моя исследовательская программа нацелена на одно из предположений, которые мы делаем о физике элементарных частиц: взаимодействие частиц хорошо описывается обменом большим количеством частиц, - сказал Танедо. - Хотя это верно для обычного вещества, нет никаких оснований предполагать это для темного вещества. Их взаимодействия можно описать континуумом обмениваемых частиц, а не просто обменом силовых частиц одного типа".
      Что касается добавления дополнительного измерения, команда Танедо позаимствовала уловку, используемую в других теориях физики частиц высоких энергий. С помощью замечательной, но еще не полностью проверенной концепции, известной как соответствие AdS/CFT ("AdS" означает "анти-де Ситтер", что является разновидностью пространства-времени, а "CFT" означает конформную теорию поля, которая является категорией квантовых теорий), некоторые физические проблемы, которые чрезвычайно трудно решить в нашем нормальном трехмерном пространстве, становятся намного проще, когда они расширяются до четырехмерного пространства.
      Используя этот математический трюк, Танедо и его сотрудники смогли решить, как силы темного вещества будут взаимодействовать друг с другом. Затем они могли бы перевести свои результаты в три измерения пространства и сделать прогнозы, как эти силы будут действовать в реальной Вселенной. Они обнаружили, что эти силы ведут себя совершенно иначе, чем силы природы, к которым мы привыкли.
      "Что касается гравитационных или электрических сил, то в нашем трехмерном мире, когда вы удваиваете расстояние между двумя частицами, вы уменьшаете силу в четыре раза, - сказал Танедо. - С другой стороны, непрерывная сила уменьшается до восьми раз".
      Эта модификация самовзаимодействия между частицами темного вещества позволила исследователям построить симуляции, которые соответствуют наблюдениям за небольшими галактиками.
      Космологи используют темное вещество для объяснения множества различных наблюдений во Вселенной в самых разных масштабах. Дальнейшая работа покажет, соответствует ли эта экзотическая теория вселенной, которую мы видим.
      
      ***
      Квантовый кристалл
      
      Адам Манн
      
      
      Рис
      
      Используя причуду квантовой механики, исследователи создали кристалл бериллия, способный обнаруживать невероятно слабые электромагнитные поля. Однажды эту работу можно будет использовать для обнаружения гипотетических частиц темного вещества, называемых аксионами.
      Исследователи в Университете Колорадо в Боулдере создали квантовый кристалл, уловив 150 заряженных частиц или ионов бериллия с помощью системы электродов и магнитных полей, которые помогли преодолеть их естественное отталкивание друг от друга.
      Когда Рей и ее коллеги захватили ионы своей системой полей и электродов, атомы самоорганизовались в плоский лист, вдвое толще человеческого волоса. Этот организованный коллектив напоминал кристалл, вибрирующий при воздействии какой-либо внешней силы.
      "Когда вы возбуждаете атомы, они не двигаются по отдельности, - сказала Рей. - Они движутся как единое целое". Когда этот "кристалл" бериллия сталкивался с электромагнитным полем, он двигается в ответ, и это движение можно преобразовать в измерение напряженности поля.
      Но измерения любой квантово-механической системы подчиняются ограничениям, установленным принципом неопределенности Гейзенберга, который гласит, что определенные свойства частицы, такие, как ее положение и импульс, не могут быть известны одновременно с высокой точностью. Команда придумала способ обойти этот принцип с помощью запутанности, когда атрибуты квантовых частиц неразрывно связаны друг с другом.
      "Используя запутанность, мы можем почувствовать вещи, которые иначе были бы невозможны", - сказала Рей. В этом случае она и ее коллеги запутали движения ионов бериллия с их спинами. Квантовые системы напоминают крошечные вершины, а вращение описывает направление, скажем, вверх или вниз, куда указывают эти вершины. Когда кристалл вибрирует, он перемещается на определенное расстояние. Но из-за принципа неопределенности любое измерение этого смещения или количества перемещенных ионов будет зависеть от пределов точности и содержать много того, что известно как квантовый шум. Чтобы измерить смещение, нужно смещение больше, чем квантовый шум. Запутанность между движениями ионов и их спинами уменьшает шум, позволяя исследователям измерять сверхмалые флуктуации в кристалле.
      Ученые протестировали систему, послав через нее слабую электромагнитную волну и увидев ее вибрацию. Работа описана в журнале Science. Кристалл уже в 10 раз более чувствителен при обнаружении сверхмалых электромагнитных сигналов, чем предыдущие квантовые датчики. Но команда считает, что с большим количеством ионов бериллия они могли бы создать еще более чувствительный детектор, способный искать аксионы.
      Аксионы - это сверхлегкие частицы темного вещества с массой в миллион или миллиард раз меньше массы электрона. Некоторые модели аксиона предполагают, что он может иногда превращаться в фотон, и в этом случае он перестанет быть темным и будет производить слабое электромагнитное поле. Если бы какие-либо аксионы пролетели через лабораторию, содержащую этот кристалл бериллия, кристалл мог бы уловить их присутствие.
      "Я думаю, это прекрасный результат и впечатляющий эксперимент", - сказал Дэниел Карни, физик-теоретик из Национальной лаборатории Лоуренса Беркли в Беркли, Калифорния, который не принимал участия в исследовании. Карни считает, что, помимо помощи в поисках темного вещества, эта работа может найти множество применений, таких как поиск паразитных электромагнитных полей от проводов в лаборатории или поиск дефектов в материале.
      
      ***
      Можем ли мы остановить время?
      
      Адам Манн
      
      
      Рис.
      
      Неумолимое движение времени может быть источником беспокойства. Кто не желал хотя бы изредка "остановить" счастливое мгновение или не дать исчезнуть любимому человеку. Время от времени в научно-фантастической книге, фильме или телешоу персонажи могут делать то, что мы все хотим: останавливать время. Но возможно ли такое?
      Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо погрузиться в самые глубокие области физики, философии и человеческого восприятия. Во-первых, мы должны дать определение времеми. "Для физика это не так уж и загадочно, - сказал Шон Кэрролл, физик-теоретик из Калифорнийского технологического института. - Время - просто ярлык для разных частей Вселенной. Оно сообщаетт нам, когда что-то происходит".
      Кэрролл добавил, что во многих физических уравнениях мало различий между прошлым, настоящим и будущим. Согласно теории Эйнштейна, время измеряется часами. Поскольку части часов должны двигаться в пространстве, время запутывается с пространством в более крупную концепцию, известную как пространство-время, которая лежит в основе Вселенной.
      Теория относительности показала, что время может сильно колебаться в зависимости от того, насколько быстро один наблюдатель движется относительно другого. Если вы отправите человека с часами на космический корабль со скоростью, близкой к скорости света, время будет течь для него медленнее, чем для неподвижного друга, оставшегося на Земле. А космонавт, падающий в черную дыру, огромная гравитация которой может исказить время, может казаться замедляющимся по сравнению с удаленным наблюдателем.
      Но на самом деле это не способ остановить время. Двое часов могут не совпадать в теории относительности, но каждые часы по-прежнему будут фиксировать обычный ход времени в своей системе отсчета.
      "Если бы вы приближались к черной дыре, вы бы ничего не заметили, - сказал Кэрролл. - Вы бы посмотрели на свои наручные часы, и они показывали бы одну секунду в секунду".
      Для него бессмысленно говорить об остановке времени.
      "Мы знаем, что машина движется, потому что в разные моменты времени она находится в разных местах пространства. Движение - это изменение относительно времени, поэтому само время не может двигаться".
      Другими словами, если бы время остановилось, остановилось бы и все движение. Хотя научная фантастика иногда дает нам главных героев, которые могут приостановить время для всех остальных, такие ситуации вызывают множество вопросов.
      Кэрролл добавил, что персонаж, останавливающий время, вероятно, не сможет ничего увидеть, потому что световые лучи больше не будут достигать глазных яблок. На самом деле нет никакого последовательного сценария, при котором время останавливается.
      Вот и все о физике. Но время - это больше, чем просто чтение по часам. Это также чувство, которое есть у нас в голове и теле, а также естественные ритмы мира. Однако в таких случаях время может стать зависящим от личных прихотей.
      "Интересно размышлять о субъективном времени", - сказал Крейг Каллендер, философ, специализирующийся на времени в Калифорнийском университете в Сан-Диего. Он описал хорошо известную психологическую иллюзию, известную как "хроностаз", при которой человек помещает часы на край поля зрения, а затем на мгновение смотрит на что-то еще. Если взглянуть на часы и сфокусироваться на секундной стрелке, они остановятся. (Это может быть необычным способом развлечься во время пятого урока математики в старшей школе.) "Секундная стрелка определенно висит здесь неподвижно, - сказал Каллендер. - Вы можете сделать так, чтобы время застыло".
      Иллюзия связана с крошечными движениями глаз, называемыми саккадами, при которых ваши глазные яблоки быстро бегают вперед и назад, чтобы постоянно воспринимать окружающее. По словам Каллендера, чтобы предотвратить появление хаотичного размытия, ваш мозг фактически редактирует то, что видит в реальном времени, и создает впечатление непрерывного поля зрения.
      Тогда возникает вопрос: какова взаимосвязь между нашим восприятием времени и временем, о котором говорят физики? Каллендер написал ряд книг, в которых пытается исследовать связь между разными временами, и пока нет единого мнения по поводу окончательного ответа. Что касается окончательного течения времени, Каллендер предпочитает картину, "где ничего не течет, но течет ваша история".
      А что он думает относительно возможности остановки времени?
      "Если мы подумаем о нашем субъективном ощущении времени, то мы можем остановить его части с помощью хроностаза, - сказал Каллендер. - Но это, наверное, самое большее, что мы можем сделать".
      
      ***
      Какая самая маленькая частица во Вселенной?
      (А как насчет самой большой?)
      
      Джоанна Вендель
      
      
      
      Рис.
      
      Вселенная огромна, но состоит из маленьких частиц. Таблица Менделеева включает такие элементы, как кислород, углерод и другие строительные блоки, из которых состоят звезды, кошки или чашки кофе. Но с начала ХХ века ученые находили все меньшие и меньшие фундаментальные частицы - те, которые мельче атомов, заполняющие Вселенную.
      Итак, какая из элементарных частиц самая маленькая? И, наоборот, какая самая большая? Дон Линкольн, старший научный сотрудник Национальной лаборатории Ферми, - один из ученых, пытающихся ответить на этот вопрос. В Фермилабе ученые используют ускоритель частиц, чтобы разбивать отдельные частицы и смотреть на выходящие обломки - или возможные новые фундаментальные частицы. Линкольн сказал, что есть два способа измерить размер частиц: исследовать их массу и измерить их физический размер, например, вычислить диаметр шара.
      С точки зрения массы, на эти вопросы относительно просто ответить. Самая мелкая из известных нам частиц ненулевой массы - это нейтрино. Однако Линкольн указал, что у нас нет точного измерения массы нейтрино, потому что инструменты, используемые для вычисления массы элементарных частиц, недостаточно чувствительны.
      "Нейтрино - это своего рода призрак субатомного мира", - сказал Линкольн. Нейтрино очень слабо взаимодействует с веществом и является второй по численности частицей после фотонов (которые ведут себя больше как волны, чем настоящие частицы). Фактически, в эту самую секунду через вас проходят триллионы нейтрино.
      Нейтрино почти ничего не весят и движутся со скоростью, близкой к скорости света. Ядро атома состоит из нейтронов, протонов и электронов. По словам Линкольна, сами протоны и нейтроны составляют примерно одну десятую размера ядра в целом. Электрон имеет массу, близкую к нулю, но на самом деле он весит в 500 000 раз больше, чем нейтрино (опять же, точное измерение невозможно провести на данный момент). По словам Линкольна, физики используют электрон-вольты (эВ) для измерения массы субатомных частиц. Технически единица измерения - эВ/c^2, где c - скорость света. Один электрон-вольт эквивалентен примерно 1,6x10^-19 джоулей.
      Чтобы упростить задачу, физики используют набор единиц, в которых скорость света равна 1. Чтобы вычислить массу субатомной частицы, вы должны использовать известное уравнение Альберта Эйнштейна E = mc^2, чтобы получить массу (m). в килограммах. Согласно Линкольну, масса электрона 511 000 электрон-вольт, что эквивалентно 9,11x10^-31 килограмм. Для сравнения, типичный протон в ядре типичного атома весит 938 миллионов электрон-вольт, или 1,67×10^-27 кг.
      И наоборот, самая крупная (с точки зрения массы) фундаментальная частица, о которой мы знаем, - это частица, называемая топ-кварком, по словам Линкольна. Ее масса 172,5 миллиарда электрон-вольт.
      Кварки - еще одна фундаментальная частица, которую, насколько нам известно, невозможно разбить на несколько частей. Ученые обнаружили шесть типов кварков. Верхние и нижние кварки составляют протоны и нейтроны, и они весят 3 миллиона и 5 миллионов электрон-вольт соответственно. Для сравнения, топ-кварк весит в 57 500 раз больше, чем ап-кварк.
      На вопрос о физических размерах ответить сложнее. Мы знаем физический размер некоторых частиц, но не самых маленьких. Некоторые "крошечные" частицы, о которых люди слышат в повседневной жизни, например, вирусные частицы, на самом деле довольно большие. Линкольн предложил такой масштаб: типичная частица вируса имеет длину от 250 до 400 нанометров (нанометр составляет миллиардную долю метра, или 10^-9 м), а типичное атомное ядро имеет размер примерно 10^-14 м (0,00000000000001 м). Это означает, что ядро атома для вируса так же мало, как вирус для нас. В настоящее время самый маленький физический размер, который ученые могут измерить с помощью ускорителя частиц, в 2000 раз меньше, чем протон, или 5x 10^-20 м. Пока что ученым удалось определить, что кварки меньше этого размера, но насколько - неизвестно.
      
      ***
      Новый тип оптических иллюзий
      
      Недавно обнаруженная иллюзия, получившая название "мерцающая вспышка звездообразования": простой узор из концентрических "венков" на простом белом фоне.
      
      
      
      рис
      
      Однако почти каждый, кто смотрит на него, может увидеть яркие лучи или лучи, исходящие из центра рисунка, будто солнечный свет, пробивающийся сквозь облака. Зритель видит эти несуществующие лучи, потому что мозг "соединяет линиями" определенные точки в "венках".
      Михаил Карлович, визуальный художник с опытом работы в области нейробиологии, в 2019 году создал сияющую звезду в качестве логотипа своей дизайнерской компании Recursia Studios.
      "Когда я впервые увидел созданную мной иллюзию, у меня сразу возникло предчувствие, что я смотрю на эффект, которого никогда раньше не видел, - сказал Карлович. - Я был приятно удивлен, но в конечном итоге сбит с толку, поскольку не понимал, каким мог быть механизм, лежащий в основе этого эффекта".
      Чтобы узнать больше, Карлович объединился с Паскалем Уоллишем, психологом и специалистом по данным из Нью-Йоркского университета, чтобы провести научное исследование дизайна.
      
      Соединение точек
      
      Сверкающий дизайн звездообразования состоит из концентрических "венков", каждый из которых состоит из пары звездных многоугольников, которые, в свою очередь, состоят из двух семиугольников, пересекающих друг друга. Звездообразные многоугольники расположены так, что семиугольники, разделенные пополам, выстраиваются в одну линию, образуя точки пересечения в "венках". Зрители видят эти точки пересечения как "яркие точки" или точки на их периферии, потому что эти точки являются самой тонкой частью "венков". Поскольку яркие точки каждого концентрического "венка" накладываются друг на друга, мозг создает лучи между ними, даже если цвет фона не меняется.
      "Разум соединяет точки, чтобы создать иллюзорные отрезки линий, - сказал Карлович. - Однако этот эффект мимолетен, и если вы быстро проведете взглядом по рисунку, лучи ненадолго исчезнут или станут сильнее, в зависимости от того, куда вы смотрите".
      
      Совершенно новая иллюзия
      
      Визуальные иллюзии, которые заставляют мозг видеть то, чего нет, не являются новым явлением, но то, как работает эта конкретная иллюзия, ранее не изучалось и не документировалось. "Никогда не было демонстрации иллюзорных лучей, пронизывающих фон дизайна, - сказал Карлович. - Все другие иллюзии, связанные с иллюзорными линиями, ограничиваются сетками".
      Сетчатые конструкции, такие как иллюзия сетки Германа, позволяют создать этот тип эффекта, потому что намного проще создавать привлекательные яркие точки на пересечениях в сетке. "Однако здесь у нас пример, когда мозг создает иллюзорные лучи через несеточные области, которые в противном случае должны быть пустыми", - сказал Карлович.
      
      Различные конфигурации
      
      Карлович и Валлиш экспериментировали с множеством различных конфигураций мерцающей вспышки звездообразования, чтобы определить, какие аспекты больше всего влияют на эффект. Сначала они поэкспериментировали с размером иллюзии.
      "Насколько мы изучили, как только дизайн становится достаточно большим, чтобы сделать иллюзию видимой, эффект становится масштабно-инвариантным, - сказал Карлович. Однако Карлович и Валлиш подозревают, что эффект может исчезнуть, если его попробовать в гораздо большем масштабе, чем они изучали. Эксперименты также показали, что вращение конструкции усиливает эффект луча. Сила эффекта также увеличилась с увеличением количества "венков" в дизайне. Исследователи обнаружили, что лучи видны независимо от цвета линий и фона, если они контрастируют. Это также может привести к изменению цвета лучей; например, нанесение белых венков на черный фон заставляет людей видеть гораздо более темные, но столь же яркие лучи.
      "Наши предварительные эксперименты с цветом показывают, что наиболее важным является наличие большого контраста между цветом фона и цветом линий, составляющих дизайн, - сказал Карлович. - Чем выше контраст, тем сильнее лучи".
      
      Заполнение пробелов
      
      Исследователи считают, что эта мерцающая вспышка не только является логотипом компании Карловича, но и имеет дальнейший исследовательский потенциал.
      "Как и другие иллюзии, мерцающая вспышка звездообразования может гипотетически использоваться в качестве стимула в будущих исследованиях познания и зрения, - сказал Карлович. - Подобные иллюзии помогают нам больше узнать о том, как эволюционировал наш мозг. Визуальные иллюзии позволяют нам понять, как мозг реконструирует мир. Они учат нас предположениям и предсказаниям, которые мозг делает для построения нашего восприятия".
      
      
      Стихи
      
      Антонио ФУСКО
      
      Фантазия
      
      Лотоса нежный цветок,
      сияние белой березы,
      яркие брызги жасмина, -
      источники вечного света,
      неподвластные ветру
      и ливням:
      магия снов о любви
      в сиянии света и цвета.
      
      Скерцо
      
      Но в одном лишь вздохе любви - ИСТИНА:
      он возвращает
      розе - запах,
      вечеру - прелесть,
      человеку - надежду.
      
      Дождь
      
      Сквозь завесу капель -
      в тени мерцают светлячки,
      струится свет
      волнами шелка и ветра,
      слышится эхо -
      разорванный временем
      звук.
      
      Осень жизни
      
      Как грустно слушать первый осенний ветер,
      скользящий меж листьев, тронутых желтым.
      Вспоминать, как еще мальчиком, в конце лета
      так любил осеннюю яркость и сладость,
      когда по небу облака проплывали как души
      в поисках уходящего света.
      Сейчас на меня опускается мрачный вечер
      и взгляд ищет тщетно хотя бы
      одну звезду в небе и одну слезу в море.
      
      Грезы
      
      Сладко грезить,
      когда свет заката
      зажигает небо
      и пробуждает далекие воспоминания:
      мягкие, легкие волны
      шелка,
      вытканные на станке времени.
      
      
      Олег ПОЛЯКОВ
      
      ЛИСТОПАД
      
      I
      Я так хочу тебе добра
      Рассветом солнечным и гулким,
      Когда из нашего проулка
      Уходит летняя пора,
      Когда роняет высота
      Последних птиц многоголосье...
      Кто знает,
      Что там будет после,
      Когда наступят холода?
      
      Быть может, скоро от крыльца
      Потянет сквозняком разлуки,
      Заледенеют наши руки
      И станут чуждыми сердца.
      И в долгой череде утрат
      Забудем суету былую...
      А может, молодость вторую
      Нам напророчит листопад?
      
      И, может быть,
      Оставим дом
      И в мокрый сад откроем двери...
      И что нам будут все потери
      В сравненьи с тем,
      Что обретем?
      
      Я так хочу тебе добра,
      Встречая пору листопада,
      Когда вот-вот коснутся сада
      Неумолимые ветра,
      Нагрянут, словно навсегда,
      И первый снег на землю бросят...
      Кто знает,
      Что там будет после,
      Когда наступят
      Холода?
      
      II
      Пусть ветра холодные уносят
      Утешенье летнего огня.
      Пусть в проулок заплывает осень,
      Небесами птичьими звеня.
      Пусть на окнах дождевые струи...
      Значит, мне судьба еще дарует
      Наступленье золотого дня!
      
      Это значит
      Я еще увижу
      (Пусть недолго,
      Пусть издалека),
      Как кружатся голуби над крышей,
      Тaм, где розовеют облака.
      И услышу, как шумит дорога,
      И однажды,
      Слякоти назло,
      Ты войдешь,
      И прямо от порога
      Скажешь, что на улице тепло.
      И, дыша сырой листвою сада,
      Вдруг наполнишь комнату весной...
      Вот и все.
      И это будет правда.
      И не будет никакой иной.
      И пускай в стихи мои забилось
      "Наступленье золотого дня!.."
      
      Что бы там со мною не случилось,
      Пусть любовь переживет меня!
      
      ***
      
      Настало время подводить итоги,
      Осыпалась последняя листва.
      Какие можно, пройдены дороги,
      Какие нужно, сказаны слова.
      
      Под облаками обнажая душу,
      Туда, за неизбежную черту,
      Возьму с собой, как детскую игрушку,
      Несбывшуюся, старую мечту.
      
      И только вспомню, стоя на дороге,
      Что жизнь, как прежде, полностью права...
      Какие можно, пройдены дороги,
      Какие нужно, сказаны слова.
      
      
      Таня ГРИНФЕЛЬД
      
      БРУНЕЛЛЕСКИ. ФЛОРЕНЦИЯ
      
      Когда отстраивался Собор Петра,
      Не думал, что придется силой,
      Завоевав твои права, отдать
      Все этому мундиру.
      Когда я шел к тебе нагой,
      Во власти жгучего желанья,
      Не думал я, что тот огонь
      Сожжет меня до основанья.
      Я шел как жил, как жил любил.
      Я был и страстью, и поэтом.
      Я верил Вам. Я Вас любил.
      О том не забывал при этом.
      О том, что сохнут зеркала...
      В недосягаемой той дали,
      Что стоило ль повелевать
      Тобой, не принося азалий?
      Таких, каких и мы с тобой
      Не видывали в этом месте,
      Как будто бы не нас прибой
      Вдруг вынес и оставил вместе
      На этом бреге, без людей...
      Без языка, без оснований.
      И мы б владели миром всем,
      Когда бы не было азалий и той,
      Что помешала нам, заставив нас
      обет нарушить.
      И долго думал я б - что сам
      Сумел семью свою разрушить.
      Но выпал срок - и вот квинтет
      Трубит опять о Новой Тризне.
      Ну как нам не накликать бед,
      Страдая так тут по отчизне.
      Привыкши делать все с ранья,
      Я снова приношу поэту
      Свой труд, и верю, что Она
      Оценит в зодчем том Лаэрта.
      
      Прибьюсь опять к ее ногам,
      Сломаю Ветхие Заветы...
      И вновь отстрою этот Храм.
      Верну Флоренцию ей эту.
      
      
      Уистен Хью ОДЕН
      
      
      Брюссель зимой
      
      Струны спутанных улиц, кем - бог весть,
      фонтаны немые, впавшие в сон,
      город тебя избегает, он лишен
      качества говорящего - "Я есть".
      
      Только бездомные знают - есть ли,
      местность обычно к смиренным добра,
      несчастья их собирают вместе
      и зима вмещает, как Опера.
      
      И воскресает в ночи особняк,
      чьи окна рдеют, как в сёлах дома,
      словно фургон набита смыслами речь.
      
      Во взгляде - История; право сберечь
      этот город жестокий любой чудак
      выкупит здесь почти задарма.
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Журнал Млечный Путь (pamnuel@gmail.com)
  • Обновлено: 14/09/2021. 497k. Статистика.
  • Статья: Фантастика
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.