Не знаю. О любви тоже, конечно. Тетя Женя очень любила Николая Геннадиевича, они прожили вместе тридцать лет, невозможно прожить так долго с человеком, которого не любишь.
А получилось все равно не о любви. То есть, о любви тоже, но, в основном, совсем на другую тему. Что я хочу сказать с самого начала... Да. Когда мне в последний раз довелось видеть их вместе, и почему я говорю, что это - любовь. Полгода назад, в день рождения Николая Геннадиевича. Я приехал с подарком - конечно, с книгой, книга ведь лучший подарок, а для Н.Г. так единственно возможный, других он не признавал, но и к книгам относился специфически: за всю жизнь не прочитал ни одного романа, так говорила тетя Женя, и я ей верил. Дома у них были художественные книги - классика, в основном, кое-что из современных авторов, но это читала тетя Женя, а в шкафу Николая Геннадиевича стояли книги только по специальности и вообще по всяким наукам, да еще энциклопедии, Большая Советская не поместилась, и толстые тома лежали горой на полу. Мне всякий раз казалось, что гора вот-вот завалится и непременно отдавит ноги тому, кто неосторожно сядет за стол рядом с книжным шкафом.
Так я о чем... Книга, да. За две недели до дня рождения я выяснил (у тети Жени, естественно), что Николай Геннадиевич хотел бы иметь только что вышедшую "Многоликую Вселенную" Линде. В магазины, мол, она поступила, но ты же знаешь, Юра, Коля по магазинам не ходит...
Линде я взял в "Библиоглобусе", хотя, как потом выяснилось, в "Доме книги" он обошелся бы мне на десять рублей дешевле. Ну да не в этом дело. Из гостей были только мы с Лизой и двое странных типов, коллеги Николая Геннадиевича из Астрономического института, говорили они весь вечер только о космологических флуктуациях и так увлеклись, что к бокалам не притронулись. Мы с Лизой и тетей Женей тихо выпили за здоровье - по очереди всех и каждого. Да, я о любви. Если бы вы видели, как тетя Женя смотрела на мужа, и как он гладил ее руку, когда она меняла перед ним тарелки, и как он неожиданно притянул ее к себе, прижался головой к животу и сказал: "Женечка"... У вас бы тоже не осталось сомнений. И вообще, как бы они выдержали друг друга столько времени, если не любовь? Характер у Николая Геннадиевича не сахар, а у тети Жени... Лучше промолчу.
В тот вечер мы с Лизой ушли около полуночи, нужно было успеть на последний автобус до Кунцева, и один из коллег Николая Геннадиевича вышел с нами, второй остался доругиваться - похоже, он не собирался уходить, пока не докажет имениннику, что "флуктуации микроволнового фона не превышают..." Дальше я не запомнил, а относительно фона помню точно, потому что фразу эту все трое повторили за вечер раз триста, не меньше.
- Славный человек Коля, - сказал по дороге коллега (кажется, его звали Григорием Кирилловичем), - только упертый. В правильную сторону, с одной стороны, но с другой - чужое мнение тоже нужно принимать во внимание.
С этим я не мог не согласиться - чужие мнения Николай Геннадиевич всегда внимательно выслушивал, но никогда во внимание не принимал. "Коля, - как-то при мне сказала тетя Женя, - надо освободить тот угол, торшер там бы хорошо смотрелся, и свет был бы как раз над диваном, удобно читать". "Ага, да", - согласился Н.Г. и переставил торшер к столу, где от него не было никакой пользы. Правда, тетя Женя полчаса спустя сделала все, как хотела, Н.Г. проследил за ней взглядом, хмыкнул и ничего не сказал.
Может, если бы Николай Геннадиевич признавал другие мнения, а не только собственное, он был бы сейчас жив...
Моя проблема в том, что разбираться в случившемся я могу только до какого-то предела - с одной стороны, физматшкола, что ни говори, дала мне хорошее среднее образование, но, с другой стороны, армия, а потом работа сделали все, чтобы это образование из меня выбить... или нет, "выбить" все-таки не то слово, можно подумать, что знания из меня действительно выбивали кулаками (если и выбивали, то вовсе не знания). Надо бы использовать другое слово, но... Ладно, не это главное. И так понятно.
Я хочу сказать, что в тот вечер мне было интересно слушать их дискуссию, пока они говорили о неравномерном расширении Вселенной и о том, как через миллион лет после Большого взрыва начали возникать скопления галактик, а потом, когда посыпались числа, все в моей голове запуталось, и я предпочел поговорить с Лизой и тетей Женей о достоинствах рулета со сливами.
Книгу, кстати, Николай Геннадиевич, приняв из моих рук, быстро пролистал, сказал "Слишком легковесно, так я и знал" и положил на самый верх книжной стопки у дивана. Я заметил: там была еще "Краткая история науки" Азимова, которую я как-то взялся читать, но бросил - не потому, что было неинтересно, как раз наоборот, очень занимательно, просто времени у меня не хватает читать толстые книги.
* * *
Наверно, я опять не о том. Начать надо не с дня рождения, который на самом деле к этой истории не имеет отношения, а со звонка, раздавшегося часов в семь утра, когда я стоял под душем и потому не мог сразу ответить. Звонила тетя Женя, и это было настолько необычно, что я перезвонил ей, не успев толком вытереться.
- Юра, Юра! - голос в трубке звучал взволнованно, но тетя Женя всегда разговаривала так, будто происходит что-то из ряда вон, и потому в первое мгновение я воспринял ее слова довольно спокойно - пока до меня не дошел смысл. - Юра, Коля пропал, я не знаю, что делать, в милиции говорят, нужно подождать, я не понимаю, чего ждать, если он... ты должен помочь, я совсем одна, Косте звонить боюсь, что он может оттуда...
Костя был сыном тети Жени и Николая Геннадиевича, в позапрошлом году он окончил химический факультет МГУ, поехал (наверняка Н.Г. использовал свои знакомства с европейскими коллегами) стажироваться в какой-то германский университет, там познакомился с аспиранткой из Швеции, а дальше понятно - любовь, парочка едет в Стокгольм, к родителям Ингрид, Костю принимают в аспирантуру Королевского университета, свадьбу они не устраивают, живут просто так, сейчас это модно, гражданский брак называется - домой Костя прилетал месяца три назад, пробыл пару дней и улетел, мы с ним и не виделись.
- Погодите, тетя Женя, - сказал я, вытряхнув из ушей воду и обмотав голову полотенцем. - Что значит - пропал? Он не ночевал дома?
Мне почему-то представилась картина: Николай Геннадиевич остается на ночь у любовницы... но все равно - у него мобильник, мог бы наврать что-нибудь.
- Нет, конечно! - возмущенно воскликнула тетя Женя, будто ее муж приходил домой ночевать не чаще раза в неделю. - Вчера в одиннадцать утра он поехал в аэропорт, там они собирались, я не провожала, потому что была на семинаре, докладывала о кривой блеска Аш Тэ Козерога, но я не беспокоилась, потому что в Домодедово он поехал в такси, а там его должны были встретить Олег с Коноваловым. Самолет в половине второго, я ему позвонила после семинара, но связи уже не было, "абонент недоступен", представляешь, как это "недоступен", я позвонила Олегу, а он сказал, что Коля так и не появился, регистрация уже заканчивается, Олег ему тоже на мобильный все время звонил, и что делать, он не знает, в общем, они улетели, а где Коля, неизвестно, в милиции говорят, что должно пройти двадцать четыре часа, может, он объявится, я уже им сто раз...
- Стоп, - прервал я словесный поток, - вы хотите сказать, что с Николаем Геннадиевичем нет связи уже... - я посмотрел на часы, - двадцать часов?
- Я хочу сказать, с ним что-то случилось ужасное, а милиция даже пальцем не шевелит, надежда только на тебя, ты можешь приехать, я с ума схожу...
- Буду через час, - сказал я, совершенно в тот момент не представляя, чем я, собственно, мог помочь в поисках.
Я одевался, а тетя Женя что-то продолжала говорить, голос ее из трубки был слышен даже в спальне, вышла Лиза в легком халатике и спросила, что происходит.
- Понятия не имею, - сказал я. - У тети Жени истерика - уверяет, что Николай Геннадиевич пропал, я к ней сейчас съезжу, иначе ее не успокоить.
- Оттуда на работу?
- Конечно. Игорька в садик отвези сама, хорошо?
Добрался за сорок минут.
* * *
Наверняка тетя Женя не спала ночь - вид у нее был... Я впервые подумал тогда, что ей уже больше пятидесяти, и что Николай Геннадиевич тоже далеко не юноша. Тетя Женя быстро говорила, перескакивая с пятое на десятое, я усадил ее за кухонный стол, вскипятил воду в чайнике, насыпал в чашки по две ложки растворимого кофе, сам тоже сел и сказал:
- Пожалуйста, тетя Женя, давайте с самого начала и по порядку.
С самого начала и по порядку - после того, как я расположил происходившие события в нужной последовательности - дело выглядело так.
Первого августа в Сибири должно наблюдаться полное солнечное затмение, и потому в Новосибирск отправилась экспедиция солнечников, к которой Николай Геннадиевич примкнул - не знаю из какого интереса, скорее по старой памяти, стариной решил тряхнуть, вспомнил, видимо, как в молодости объездил все республики бывшего Союза... Тетя Женя мужа отговаривала: куда ему в его нынешнем состоянии, но Коновалов, начальник экспедиции, убедил ее, что все совершенно безопасно, а для пошатнувшегося здоровья Николая Геннадиевича даже полезно: свежий воздух, природа, и молодость вспомнить бывает необходимо для душевного здоровья, от Новосибирска они далеко отъезжать не собираются, наблюдательный пункт устроят сразу за городом, в Павино, а Н.Г. давно мечтает... В общем, уговорил. Сначала предполагалось, что за Н.Г. заедет Олег Перминов по дороге в аэропорт, но Н.Г. уперся: сам, мол, доеду на такси, вещей у него действительно было немного - все поместились в рюкзак, погода стоит теплая, все-таки середина лета. Такси приехало вовремя, тетя Женя лично погрузила мужа с рюкзаком, переговорила по мобильному с Коноваловым ("не беспокойтесь, Евгения Алексеевна, встретим") и, когда машина отъехала, отправилась на семинар, который невозможно было пропустить, потому что тема важная, и ожидалось, что будут коллеги из ИКИ и ФИАНа. По дороге в институт тетя Женя несколько раз звонила мужу на мобильный, все было в порядке, во время семинара телефон пришлось выключить, а после того, как закончилась дискуссия, она вышла в коридор, позвонила - тогда-то автоответчик впервые и объявил ей, что "абонент недоступен". А Коновалов сказал, что Николай Геннадиевич в Домодедово так и не появился; у входа, где договорились, его не было, в залах регистрации тоже, объявили по громкой связи - никакого результата.
Рейс никто не собирался откладывать, и экспедиция улетела без Черепанова, тетя Женя сразу принялась звонить в милицию, но дежурный ей объяснил, что в таких случаях надлежит явиться в отделение по месту жительства и оставить заявление, но делать это следует не ранее, чем через двадцать четыре часа после... а вы говорите, и трех часов не прошло, так еще объявится ваш муж, может, машина в пробку попала, в мобильном батарейка села, и вообще...
- Вы звонили в... - я хотел спросить про больницы, но тетя Женя не дала мне закончить фразу.
- Я звонила во все больницы, даже в Онкологический центр на Каширке! Нет его нигде. А в морги я звонить не собираюсь, что там Коле делать?
Действительно. В морги позвонил я сам, выйдя якобы в магазин за сигаретами. Тетя Женя не выносила табачный дым, и при ней я, конечно, не курил никогда, но как повод выйти из квартиры... Телефоны у меня были записаны в память мобилы еще с того времени, как я служил участковым - недолго это продолжалось, да и вспоминать о тех месяцах не люблю, но вот хоть какая-то польза. То есть, никакой пользы на самом деле, потому что в столичные морги не поступало тело с документами на имя Черепанова Николая Геннадиевича. И слава Богу.
- Что будем делать? - спросил я скорее себя, чем тетю Женю, вернувшись с сигаретами и спрятав их подальше в задний брючный карман.
- Ох, не знаю, Юра, - запричитала тетя Женя, и я в который раз сказал себе: "Прежде чем произнести вслух слово, семь раз подумай!"
Похоже, мне одному придется выполнять обязанности всей московской милиции с ее не сравнимыми с моими возможностями. Сначала, по моему разумению, нужно было сделать два дела - желательно, одновременно. Во-первых, отыскать таксиста, который вез Николая Геннадиевича в аэропорт. Во-вторых, попытаться получить доступ к спискам пассажиров, улетевших в Новосибирск более поздними рейсами: мог ведь Н.Г. элементарно опоздать при нынешних-то пробках! Правда, оставался вопрос: почему не позвонил, почему мобильник подает сигнал "абонент недоступен"? Есть еще вариант: поинтересоваться в компании мобильной связи, не могут ли они отследить, где находится сейчас мобильный телефон номер такой-то?
- Вот что, тетя Женя, - решительно сказал я, прерывая поток слов, общий смысл которых сводился к тому, что Коля не мог просто исчезнуть, он же где-то находится, и значит, там его и надо искать. - Я займусь поисками, надеюсь, что все будет в порядке (и тени такой надежды у меня не было), а вы езжайте на работу, так будет лучше, отвлечетесь, да и мне спокойнее...
- Ты что, сдурел? - взвилась тетя Женя. - Какая работа? Думаешь, я могу чем-то заниматься, когда...
Я не стал дальше слушать и, отойдя к окну, принялся обзванивать столичные таксопарки, в промежутках между звонками пытаясь пробиться по известному мне номеру в дежурную часть аэропорта Домодедово. Звонил, а сам думал о том, насколько все это безнадежно. Можно потратить неделю, причем совершенно без толку, тогда как из любой ментовки... Господи, как не хотелось опять слышать голоса Корнеева или Толстолобова, как не хотелось... Но через час, даже на сантиметр не приблизившись к цели, я понял, что, как мне ни было неприятно просить о чем-то своих бывших сослуживцев, но придется... В трех таксопарках над моими вопросами посмеялись, в четвертом бросили трубку, не дослушав, в дежурной части Домодедова все время было занято... В общем, судьба.
- Ну что? - спросила меня тетя Женя, когда я на какое-то время перестал нажимать на кнопки и задавать стандартные вопросы. - Что тебе сказали?
Я подумал, что она все-таки героиня - целый час сидела на диване, не проронив ни слова и только глядя на меня тоскливым взглядом. Это было настолько не похоже на тетю Женю...
- Попробую иначе, - пробормотал я и, преодолевая нежелание пальцев набирать знакомый номер, нажал несколько цифр, помнить которые буду до конца дней. Если трубку снимет майор Корнеев...
- Старший лейтенант Толстолобов, - произнес низкий голос. Слава Богу, хоть тут повезло.
- Жора, - сказал я. - Это Юрий. Корецкий.
- Слушаю тебя, Юра, - спокойно сказал Толстолобов, будто после нашей последней встречи прошли не два года, а два дня, и будто звонил я, как обычно, чтобы доложить о состоянии дел на вверенном мне участке территории.
- Ну... - я не нашелся, честно говоря, с чего начать. - Как дела-то?
- Хорошо, - отозвался Толстолобов. - Надеюсь, что и у тебя нормально.
- Да, - согласился я.
- Но что-то случилось, - констатировал старший лейтенант. - Я прав?
- Да, - сказал я. - Пропал человек. Уже почти сутки. А ты ж знаешь, как такие...
- На нашей территории? - перебил меня Толстолобов.
- Тетя Женя там уже была - еще вчера. Жора, ты знаешь процедуру, а время идет...
- Это твой родственник, что ли? - догадался, наконец, Толстолобов. - Так бы сразу... Хочешь, чтобы я... Ну, по старой памяти...
- За мной должок, - быстро сказал я.
- Само собой. Говори данные.
Я сказал. И о том, куда собрался Николай Геннадиевич, и о том, что не появился на регистрации, и о такси, и о выключенном мобильнике. Тетя Женя все время порывалась что-то вставить, но я останавливал ее жестом: не надо мешать, сами разберемся.
- Больницы, морги... - начал Толстолобов.
- Исключи. Я все обзвонил.
- Понятно. Ладно, я сейчас свяжусь с Костомаровым и с ребятами из ГИБДД. Твой номер я вижу. Жди, перезвоню.
- Может, нам подъехать? - спросил я, поскольку тетя Женя подавала мне вполне определенные знаки.
- Пока не надо, - сказал Толстолобов. - Послушай, у тебя пенсионка идет, есть вообще какие-нибудь отчисления?
Я не сразу понял, о чем он спрашивает, и на мгновение помедлил с ответом.
- Пенсионка? Да, есть программа. А что, ты хочешь...
- Нет, спрашиваю просто так, - быстро сказал Толстолобов. - В общем, жди.
- Ну что? - спросила тетя Женя.
- Сейчас займутся.
- И даже заявления не надо?
- Потом напишете, задним числом, - сказал я. - Некогда сейчас.
Тетя Женя хотела сказать что-то о московской милиции, я даже представлял, что именно, произнести эти слова вслух она не могла, но наверняка подумала.
- Выпьем еще кофе? - спросил я. - Сейчас нам с вами все равно ничего не остается...
- Колю найдут? - спросила тетя Женя, ответ предполагался только утвердительный, и потому я ответил:
- Конечно.
Если бы я позволил себе усомниться, меня не только не напоили бы кофе, но, скорее всего, спустили бы с лестницы с требованием никогда и ни при каких обстоятельствах не переступать порога этой квартиры.
Мы сидели с тетей Женей на кухне, мобила лежала между нами посреди стола, кофе был, вообще-то, бурдой, видимо, тетя Женя перепутала банки, но я не стал говорить ей об этом. Надо было как-то отвлечь ее от ненужных мыслей, и я спросил:
- А это затмение... зачем его наблюдают? Тысячи раз видели.
- Совсем разные вещи - знать, что кто-то видел, и увидеть самому. Такое выпадает раз в жизни.
- Разве Николай Геннадиевич... Да вы же вместе ездили, помню, Николай Геннадиевич рассказывал.
- Да, - кивнула тетя Женя. - В восемьдесят шестом, на Камчатку. Интересное было затмение, с погодой повезло, корона была отличная, никогда не забуду.
- Вот-вот, - подхватил я. - Зачем же Николай Геннадиевич... То есть, я хочу спросить...
- Почему он сейчас поперся в эту экспедицию? - тетя Женя не стала выбирать выражений, видимо, не раз спорила с мужем, не пускала, говорила то же, что я сейчас хотел сказать, но ведь Николая Геннадиевича не переспоришь, и если он во что-нибудь упрется... - Да потому, что есть у него идея, которую он собирается во время затмения проверить.
С идеями у Н.Г. проблем не было никогда. Проблемы были у него со здоровьем - не в молодости, конечно, когда они с тетей Женей летом путешествовали по Союзу, объехав его вдоль и поперек, а большей частью - не объехав, а исходив пешком, Николай Геннадиевич очень любил пешие переходы, тетя Женя этим от мужа заразилась, они как-то пересекли на своих двоих пустыню Кара-Кум - не всю, слава Богу, но какой-то участок, день или два пешего перехода, тетя Женя часто об этом рассказывала: какая была жара (еще бы - июль месяц!), и как плевался верблюд (какой верблюд - они же пешком шли, или верблюд в это время тащил за ними рюкзаки и палатки?), и как они нашли оазис, оказавшийся заброшенной буровой установкой, кто-то искал там воду, но не нашел, и все заржавело, будто не на солнце, а в болоте.
- Что за идея? - спросил я просто для того, чтобы потянуть время.
Тетя Женя посмотрела на меня с сомнением, но и она понимала, что нужно о чем-то разговаривать, иначе захочется плакать, а если себя распустить, то...
- В общем, - сказала она, - когда Коля подавал заявку на участие, то писал, что хочет проверить эффект двойного гравитационного линзирования.
- Двойного... - повторил я, не поняв двух последних слов.
- Ну... Ты знаешь, что свет - это такие частицы, фотоны?
- Вообще-то, - обиделся я, - я окончил физматшколу и еще не совсем забыл... Свет, насколько я помню, не только частицы, но еще и волны. Электромагнитные.
- Правильно. И когда луч проходит мимо очень массивного небесного тела... звезды, например...
- Или черной дыры, - подхватил я, и тетя Женя посмотрела на меня с подозрением: не разыгрываю ли я ее, сам все знаю, а делаю вид... Я вид не делал, о черной дыре вспомнил потому, что она сказала о массивном небесном теле, тут ассоциация и сработала.
- Или черной дыры, - согласилась она. - Или нейтронной звезды. Или квазара. Или галактики. Неважно, лишь бы масса тела оказалась достаточно большой, чтобы поле тяжести отклонило луч света от прямой линии. Так же, как линза отклоняет лучи с их пути, и если линза выпуклая, то свет собирается в одной точке, фокусируется.
- Как в фотоаппарате, - вставил я.
- Как в фотоаппарате, - согласилась тетя Женя. - Поле тяжести звезды или квазара выполняет роль линзы.
- Вспомнил! - воскликнул я. - Проходили в десятом классе: как доказывали теорию относительности. Типа: если Солнце притягивает луч света, значит, Эйнштейн прав. Как раз во время затмения это и доказали. Обычно звезды рядом с Солнцем не увидишь, а во время затмения - можно. Сфотографировали небо до затмения, ночью, а потом - во время затмения, чтобы рядом с солнцем. И какая-то звезда сдвинулась с места.
- Да-да, - рассеянно сказала тетя Женя. - Эддингтон в тысяча девятьсот девятнадцатом наблюдал в Южной Африке...
- Так далеко?
- Можно и ближе, но тогда пришлось бы ждать лет десять.
- Понимаю. А Николай Геннадиевич... После Эддингтона этот эффект наблюдали, наверно, сто раз?
- Сто не сто, но наблюдали, конечно.
- Тогда зачем...
- Толя хочет отнаблюдать двойное линзирование, понимаешь?
- Нет, - честно признался я и посмотрел на часы: после звонка Толстолобову прошло полтора часа, мог бы уже и позвонить, если что... Значит, пока ничего?
- Двойное линзирование - это... Есть очень далекий квазар и расположен он точно за очень массивной спиральной галактикой.
- За галактикой? - повторил я, все уже поняв, но изображая неведение, пусть расскажет, а я послушаю, время пройдет...
- За, - сказала тетя Женя. - Но мы этот квазар видим, потому что галактика играет роль линзы. Ее поле тяжести изгибает лучи света от квазара и направляет их так, что мы с Земли можем их обнаружить. Галактика получается как бы в ореоле, и этот ореол - искривленные лучи света от квазара.
- Ага, - догадался я. - И эта парочка... ну, квазар с галактикой, оказались на пути Солнца как раз во время затмения.
- Редкий случай! - воскликнула тетя Женя. - Лучи света от квазара искривляются еще и в поле тяжести Солнца, понимаешь? Стоят две линзы: одна - галактика, другая - Солнце.
- Понимаю, - протянул я, понимая, на самом деле, лишь, что тема иссякает, и сейчас тетя Женя подумает...
- Твой знакомый что-то не звонит, - сказала она. - Может, ты ему сам позвонишь?
Я, собственно, так и собирался, но в это время затренькала мобила, номер, с которого звонили, был скрыт - наверняка Жора.
- Слушаю, - сказал я.
- Юра? - я не узнал голоса, все-таки мы два года не разговаривали. - Это Стас. Ты просил кое-что для тебя выяснить...
Стас Ламин, конечно. Два года назад он был простым опером, работал на земле, неужели так и остался в прежней должности? Наверно. Парень он исполнительный, но не более того. Похоже, Жора увидел вошедшего случайно в кабинет Ламина, подумал, что есть на кого скинуть...
- Да-да, - торопливо сказал я.
- Ну, слушай, - Стас то ли бумаги перелистывал, то ли деньги считал. Тетя Женя смотрела на меня во все глаза и пыталась по выражению моего лица догадаться о том, что мне говорили. - В Новосибирск твой Черепанов не вылетел - ни тем рейсом, понятно, ни следующими, там было еще два вчера и один сегодня утром.
- Так, - сказал я, чтобы поставить точку, иначе Стас начал бы расписывать, как ему удалось получить эту информацию.
- Вот, - протянул он и опять что-то перелистнул. - В больницы и морги я звонить не стал, ты это уже...
- Да-да, - сказал я. - Дальше.
- Вот, - повторил он. Черт, доберется он, наконец, до сути? Я же не его начальник, чтобы докладывать, глядя в листок. Почувствовав, должно быть, мое нетерпение, Стас сказал: - А полетел твой Черепанов в Питер, вот что. Из Шереметьева-первого. Рейсом семьсот двенадцать в шестнадцать сорок. Вчера, стало быть. Живой и здоровый.
Пока я переваривал эту действительно неожиданную информацию, Стас наслаждался произведенным эффектом.
- Усек? - продолжал он. - Мне, понимаешь, пришло в голову проверить все вылетавшие вчера рейсы. В наш компьютерный век... Я думал, это займет... А мне за полчаса... Поисковая система... Правда, тебе бы эти данные нипочем не... ты же...
- Спасибо, Стас, век буду благодарен, - сказал я и отключил связь.
Тетя Женя спросила:
- Жив?
- Жив, - подтвердил я, и тогда она заплакала. Казалось, ее ничто больше не волновало. Жив - и слава Богу. А где, что, почему - какая разница? Жив ее Коля, все остальное неважно. Такое же выражение лица было у нее три года назад, когда я приехал в приемный покой Склифа, она сидела на длинной скамье, смотрела в пространство невидящим взглядом и тихо плакала - ей только что сообщили, что муж ее жив, ранение, конечно, серьезное, но не смертельное, сейчас его оперируют, это займет несколько часов, но операцию проводит лучший нейрохирург города, так что все будет в порядке.
Это ей так сказали: "все будет в порядке", а мне потом, после операции, объяснили, что травма оказалась все-таки слишком тяжелой, чтобы гарантировать полное выздоровление. Жить Черепанов, конечно, будет, но сможет ли работать... кто он, вы сказали - астрофизик? Тем более: ученый, ему головой думать надо, а тут...
В ту ночь Николай Геннадиевич возвращался домой из института последним автобусом. Тетя Женя ждала его в половине первого, как обычно, но даже и в час ключ в двери так и не повернулся. Мобильником Н.Г. тогда еще не обзавелся, тетя Женя побежала к остановке ("сама не знаю зачем") и обнаружила мужа в подъезде - Николай Геннадиевич лежал ничком, под головой расплывалось черное пятно. Сознание тетя Женя потеряла лишь после того, как доставила мужа на "скорой" в Склиф. Ее-то быстро привели в чувство, а с Николаем Геннадиевичем возились всю ночь, а потом еще два месяца, пока он не стал соображать, на каком он свете.
Судя по всему (пропал кейс, в котором Н.Г. тащил домой распечатки расчетов), кто-то проследовал за ним с остановки, думал, наверно, что в кейсе деньги, в подъезде двинул Николая Геннадиевича по голове...
Преступника, конечно, не нашли. Никаких следов. Никаких свидетелей. Висяк. Н.Г. выкарабкался и даже на работу вернулся, и даже спорил с коллегами так же азартно, как прежде, но, по словам тети Жени, был уже совсем не тот, его мучили головные боли, временами он забывал что-то очень существенное, и в экспедицию тетя Женя отпустила мужа не столько потому, что он так рвался на это затмение, сколько потому, что Коновалов клятвенно заверил: прослежу, мол, за каждым шагом. Единственным неотслеженным участком была дорога от дома в аэропорт, но там-то что могло случиться?
Неужели по пути Николаю Геннадиевичу пришла какая-то мысль... Что-то он вдруг забыл или, наоборот, о чем-то вспомнил?
Господи. Питер, надо же...
- Где он? - спросила тетя Женя. - Куда ехать?
* * *
В Санкт-Петербург мы выехали утренним поездом, на ночные билетов не было, не помогли ни мои корочки ("охранная фирма, и что? Не царь же батюшка!"), ни полста баксов, сунутых в паспорт. Телефон по-прежнему отвечал "абонент недоступен", в компании мобильной связи мне объяснили, что аппарат отключен, сигналов не посылает, так что определить местоположение абонента возможным не представляется. На фирме я объяснил ситуацию, и меня отпустили без разговоров, а Лиза... В общем, она тоже все поняла.
Днем, после разговора со Стасом, я сам сбегал в отделение, и у меня заявление таки приняли, обещали связаться с питерскими коллегами, но я вполне себе представлял, как это будет происходить и чем закончится - надежнее было отправиться в Питер самому, о чем я сказал тете Жене, и она сразу принялась собираться, я и отговаривать не стал - бесполезно. Не объяснишь же ей, что в поисках она будет только обузой.
Мы стояли с тетей Женей в коридоре у окна, и я расспрашивал ее о том, какие мысли могли появиться в голове Николая Геннадиевича.
О своем Коленьке тетя Женя могла говорить часами и раньше, а теперь только о нем и говорила, я слушал молча и среди слов пытался обнаружить какие-нибудь намеки, что-то такое, что помогло бы понять поступок Николая Геннадиевича. У меня не было теперь сомнений в том, что ничего страшного с ним не случилось, никто его, естественно, не похитил, он сам все спланировал, сам решил и сам сделал. Я в этом удостоверился еще дома - задал тете Жене прямой вопрос и получил прямой ответ.
- Тетя Женя, - спросил я, - почему все-таки никто из членов экспедиции не заехал за Николаем Геннадиевичем? Ведь они знали, что он, мягко говоря, не в лучшей спортивной форме. Что им стоило...
- Господи, Юра, Коновалов даже настаивал на этом! - воскликнула тетя Женя. - В аэропорт с утра поехал институтский микроавтобус с оборудованием. Миша два дня перед тем уговаривал Колю поехать с ними - заедем, мол, и все будет в порядке. А Коля уперся. Ты же его знаешь - если он чего решит...
- То выпью обязательно, - пробормотал я.
- Что ты сказал?
- Нет, я так... вспомнил.
Но Высоцкого тетя Женя знала, конечно, лучше меня.
- Вот-вот, - сказала она, - такой же упрямый. Поеду на такси - и все. "Что я вам, старик немощный? А рюкзак вообще легкий". Они ему одно - он другое. Я бы обязательно с ним поехала, но семинар...
- Николай Геннадиевич знал, конечно, о семинаре.
- Да, он же мой доклад и в план поставил.
- Значит... - я не стал продолжать, тетя Женя прекрасно ухватила мысль:
- Ты хочешь сказать, что Коля это заранее спланировал?
Получалось, что так, но я не стал продолжать разговор, который мог вывести нас неизвестно в какие прерии и пампасы. Я и по дороге в Питер старался не задавать вопросов, которые могли быть тете Жене неприятны, но слушал ее очень внимательно, сопоставлял факты и пытался сам ответить на незаданные вопросы.
- ...А в позапрошлом году, - говорила тетя Женя, провожая взглядом проплывавшие мимо окна деревья, - как его назначили редактором журнала, он вообще перестал телевизор смотреть, раньше хоть новости, а теперь говорил: "Надо еще три статьи прочитать, в статьях мысли есть иногда, а в этом ящике мыслей давно не наблюдается". А мне хотелось, ну, ты понимаешь, невозможно жить, когда только наука и ничего, кроме науки, хочется и кино, мы раньше с Колей часто ходили, все премьеры смотрели, особенно любили кинотеатр "Мир", всегда брали билеты на шестой ряд и, если получалось, на пятнадцатое-шестнадцатое места, помню, мы там "Конец Вечности" смотрели по Азимову, наш фильм, не американский, мне не понравилось, а Коля так радовался, к нам гость приезжал из Баку, мы вместе ходили, и Коля потом Мураду объяснял, что в фильме очень важная вещь сказана - про минимальное воздействие, переставил предмет с полки на полку, и история пошла по другому пути. Мурад, помню, спорил, мол, минимальное воздействие потому и минимально, что после него все быстро возвращается на круги своя, история штука очень инерционная, как авианосец, и в романе Азимова тоже об этом сказано, но Коля романа не читал, в общем, спорили они тогда до самого дома, Мурад в тот приезд у нас останавливался, так что они и дома продолжили. А когда Мурад уехал, Коля еще долго про минимальное воздействие вспоминал. Он тогда работал над моделями поздних стадий расширения, ну, как тебе объяснить... Космологи набросились на ранние стадии, первые минуты после Большого взрыва, теория инфляции, Линде тогда еще молодой был, но с Андреем Коля никогда не спорил, сказал как-то, что все это заумь, попроще надо, мироздание, мол, штука, конечно, бесконечно сложная, но, в основных идеях очень простая, в общем, ранние стадии Колю не интересовали, там, мол, слишком много предположений, он занимался поздними временами, а тут важно знать, какая у Вселенной средняя плотность - если больше предела, то тяготение в конце концов остановит расширение, и мир начнет сжиматься, а если плотность меньше предела, то расширение получится бесконечным, и материя в конце концов рассеется... лет через сто миллиардов.
- Нам бы до восьмидесяти дожить, - пробормотал я, чтобы не молчать, а то тетя Женя решит, что я ее не слушаю. Я слушал очень внимательно, потому что понятия не имел, когда она скажет (если скажет) нечто, что смогло бы пролить свет...
- Что? Да, конечно. Вот, а по тогдашним наблюдениям средняя плотность во Вселенной получалась очень близкой к пределу, понимаешь, если плотность чуть больше, то получится, что Вселенная закрыта и будет сжиматься, а если чуть меньше, то Вселенная открыта и не сожмется никогда. А ошибки в определении были такие, что плотность могла оказаться или чуть больше предела, или чуть меньше. Коля тогда ездил в КрАО, сам кое-что измерял, но очень тогда его эта идея азимовская вдохновила насчет минимального воздействия, это как с критической плотностью - чуть больше, чуть меньше, и получаются совсем разные Вселенные.
- Ага, - сказал я.
- Сейчас, - сказала тетя Женя, - все это кажется романтикой... Так все выглядело просто. Потом обнаружили темное вещество, потом еще темную энергию, и плотность оказалась на самом деле раз в сто больше, чем тогда получалось.
- Ага, - повторил я и продолжил, чтобы показать, будто и я понимаю, о чем идет речь. - Значит, Вселенная опять сожмется? Лет через сто миллиардов?
Иронию в моем голосе тетя Женя не уловила, и слава Богу.
- Нет, - сказала она, - ее темная энергия расталкивает.
О чем-то ей эти слова напомнили - тетя Женя неожиданно прижалась лбом к стеклу, губы ее мелко задрожали, нужно было что-то сказать или сделать, чтобы отвлечь ее от не нужных сейчас мыслей, и я предложил пойти в вагон-ресторан выпить кофе.
Кофе оказался отличным. И настроение у меня стало получше, потому что на мой мобильный позвонил из Питера Боря Немиров, с которым мы когда-то учились на милицейских курсах, и сказал, что данные о Черепанове разосланы по всем отделениям, по больницам, вокзалам и в аэропорт "Пулково" - если кто-нибудь видел там прилетевшего из Москвы человека, похожего на Н.Г., то, надо полагать, сообщит куда следует, и больше всего, конечно, надежда на работников аэровокзала, среди них встречаются люди очень внимательные, замечают даже то, чего на самом деле не происходит, ха-ха, как вообще дела-то, Юра, давно не виделись, ну и все в таком духе...
Пока я разговаривал с Немировым, кто-то позвонил и тете Жене, слушала она, по-моему, невнимательно, то и дело отводила аппарат от уха, думая о своем, но когда разговор закончился, я заметил в ее глазах если не радость, то ощущение чего-то обнадеживающего.
- Это Мирон, - сказала она. Мироном называли Антона Мирошниченко, академика, директора Астрономического института. Для всех он был Антоном Анатольевичем, большим человеком, а для тети Жени и Николая Геннадиевича - просто Мироном, потому что учились они в свое время на одном курсе, вместе ходили в походы и ездили в экспедиции, карьера у всех сложилась по-разному, в начальники ни Н.Г., ни, тем более, тетя Женя, никогда не стремились, а Мирон поднимался быстро, и, по словам тети Жени, в этом была жизненная справедливость, какой не так уж много в нашем мире: Мирон был талантливым наблюдателем, первым когда-то обнаружил в оптике излучение диска около черной дыры в какой-то двойной системе, в тридцать два стал доктором, в сорок членкором, а когда решался вопрос, кого назначить директором института вместо уходившего на пенсию Соколова-Рузмайкина, коллектив проголосовал за Мирона, хотя тот, говорят, не прилагал к тому никаких усилий. Назначали директора, конечно, сверху, время выборов научного начальства прошло раньше, чем время выборов губернаторов, но в минпросе учли "мнение коллектива" - похоже, что и наверху кандидатура Мирошниченко возражений не вызвала.
- Мирон говорит, - сказала тетя Женя, - что подключил к поискам питерских коллег - если Коля поехал в Питер, то наверняка с какой-то идеей. Хочет с кем-то обсудить. Логично?
- Логично, - пробормотал я, ничего логичного в этом странном предположении не увидев. Допустим, возникла у Н.Г. идея, которую он решил обсудить с каким-то питерским коллегой. Что бы он сделал прежде всего? Естественно, позвонил этому коллеге и для начала обсудил идею по телефону. Разговор кто-нибудь да слышал бы. Логично? Даже если никто ничего не слышал, какой смысл делать вид, что едешь в один аэропорт, а сам... Что за тайны мадридского двора? Если бы Н.Г. не к коллеге в Питер собрался, а к любовнице... Нет, и тогда его поведение нельзя было назвать логичным - должен же был понимать, какой поднимется переполох, да и откуда у Н.Г. любовница, тем более в Питере, где он в последние годы не был ни разу? При такой супруге, какой была тетя Женя, иметь любовницу - чистое самоубийство. Ревнивый характер тети Жени мне был прекрасно известен - года два назад был случай... Долго описывать, да и не люблю я перемалывать косточки... в общем, скандал был страшный, не знаю, сколько посуды тетя Женя перебила, а потом оказалось, что ни причины, ни даже сколько-нибудь убедительного повода для такой экспрессии не было в помине - с кем-то Н.Г. слишком долго разговаривал, а потом еще и домой заезжал... за книгами, естественно, за чем еще?
Если за дело взялся Мирон, то при его энергии наверняка все питерские астрофизики уже были опрошены с пристрастием, и если бы кто-то... А Немиров, понятно, не только в больницах шуровал, но и морги не обошел вниманием. Значит... Зачем мы едем в Питер, что мы там сможем сделать такого, что уже не было сделано?
Странная картинка мне представилась вдруг: сходим мы с поезда, а на перроне стоит, прислонившись к столбу, Николай Геннадиевич со своим рюкзаком, смотрит на нас и спрашивает задумчиво: "Это что за остановка, Бологое иль Поповка?"
Если у него отшибло память? Могло случиться? Могло. Запросто.
Правда, тогда его все же перехватили бы в "Пулково".
- Нас в Питере встретит Костя Крымов, - сказала тетя Женя. - Это завлаб по внегалактической астрономии, старый наш знакомый. Мирон ему передал...
- Вот и хорошо, - сказал я. - Пока мы едем, Николай Геннадиевич сам объявится.
- И пусть объяснит, что за секретность, - сказала тетя Женя, и по ее тону легко было понять, что сумеречное беспокойство о муже начинает уступать место столь же сумеречной и не оправданной ревности - мысль о любовнице, похоже, пришла, наконец, и ей в голову.
- Раньше, - продолжала она, - он так не поступил бы. Позвонил бы или записку оставил. А после того случая... У него бывают провалы в памяти, он никогда в этом не признавался, но я-то вижу. Забывает. Правда... Почему он выключил телефон?
Путный ответ ей в голову не приходил, она молча водила пальцем по скатерти, рисуя, по-моему, график какой-то сложной функции. Может, это была функция их отношений: по горизонтали ее постоянная любовь к Коле, а по вертикали взлеты и падения, взлеты и падения...
- Если у него возникла идея, - осторожно сказал я, - то к кому в Питере он, скорее всего, обратился бы? И еще: если раньше он, уезжая, оставлял записки, то теперь мог оставить сообщение или электронное письмо...
- Я ждала, когда ты об этом спросишь, - сказала тетя Женя. - Все-таки из тебя пока еще плохой сыщик. Ты не просчитываешь все варианты.
- Спасибо, - пробормотал я.
- У нас, - продолжала она, - есть общий ящик для электронной почты. Адрес и пароли знаем только мы с Колей. Вроде стола в гостиной, куда можно положить записку перед уходом. Я проверяла: там пусто.
- Когда вы...
- Когда проверяла в последний раз? Перед тем, как мы поехали на вокзал.
В это время Н.Г. давно был в Питере. Действительно, сто раз мог отправить сообщение, если хотел. И если мог.
- А может, - сказал я, - он послал сообщение не на этот адрес, а на какой-то другой?
- Я и об этом думала, - вздохнула тетя Женя. - У меня есть свой адрес, институтский, но там тоже ничего.
- А на свою собственную почту Николай Геннадиевич мог...
- Зачем? - удивилась тетя Женя. - Если он хотел что-то сообщить мне, зачем бы он стал писать себе самому?
- Ну... не знаю. По забывчивости.
- Юрик, - печально сказала тетя Женя. - Коля в последнее время сильно сдал, конечно, но не до такой степени, чтобы посылать себе самому письма, которые должна прочитать я.
- Конечно, - согласился я. - Просто подумал... Может, себе он что-то напоминал. Надо, скажем, тогда-то сделать то-то...
- Есть у Коли ежедневник, куда он записывал расписание лекций, - вспомнила тетя Женя. - Ну, и всякие дела на тот или иной день.
- Он мог записать...
- Мог, - вынуждена была признать тетя Женя. - Только книжку эту он взял с собой.
- Но ведь, - продолжал я тянуть свою линию, - он мог и на своей почте оставлять напоминалки, многие так делают.
- Коля так не делал, - отрезала тетя Женя.
Почему она была в этом уверена?
- Но можно проверить, - настаивал я. - А вдруг?
- Юрик, - сказала тетя Женя. - Это невозможно. Я не знаю пароль к Колиной почте. А он не знает мой пароль. У каждого человека должно быть личное пространство. Мне никогда в голову не приходило подглядывать, что Коля писал или...
Это она хватила, конечно. Уж я-то знал, какой ревнивой становилась тетя Женя, едва ей приходила в голову идея о том, что ее Коленька что-то скрывает. Мне не очень-то верилось, что она никогда не пыталась посмотреть, что получает Николай Геннадиевич на свою личную почту. Хорошо, раньше это было неэтично, и сама тетя Женя могла даже стыдиться своего подглядывания. Но сейчас какое это имело значение?
- Жаль, - сказал я. - В почте можно было бы найти какие-то указания. Может, все-таки вспомните...
- Нет, - отрезала тетя Женя, и я понял: так оно и есть. "Нет" было сказано с таким сожалением... Она действительно не знала пароля, а если бы знала, то еще вчера и без моего напоминания вскрыла бы все, что возможно, а дома наверняка и вскрыла: хранившиеся в ящиках письма мужа, все его конспекты, просмотрела все бумажки...
Поезд начал сбавлять ход, за окном побежали заводские корпуса вперемежку с жилыми домами, до Питера оставалось полчаса.
* * *
Едва Крымов довез нас на своей машине до гостевого коттеджа Пулковской обсерватории, позвонил Немиров и сообщил, что в одном из моргов лежит бесхозный труп, документов никаких, и, в принципе, может быть... Если бы он позвонил минутой раньше, когда тетя Женя не стояла рядом и не слышала каждое слово, я попросил бы кого-нибудь из астрономов, тех, кто встречался с Н.Г. и знал в лицо, а может, чуть позже сам съездил бы, но тетя Женя услышала и, конечно, поехала со мной. Труп был не тот, слава Богу, ни малейшего сходства, но можете себе представить, как эта поездка и последовавшие затем разговоры, показания и свидетельства вымотали тетю Женю - до утра она не уснула, ходила по комнате, я слышал ее шаги за тонкой перегородкой, мне было ее безумно жаль, день оказался потрачен впустую, мы не нашли ни одного свидетеля, видевшего, как Н.Г. садился, скажем, в городской автобус или в такси.
Мобильный телефон Николая Геннадиевича по-прежнему был отключен, Коновалов звонил из экспедиции через каждые три-четыре часа и своими "ну как, отыскался?" только заставлял тетю Женю еще больше нервничать. Она весь следующий день просидела в кабинете Крымова, там же расположился и Немиров, которому звонили сотрудники УВД, сообщая, что... то есть, ничего, конечно, не сообщая, потому что сообщать было нечего. Н.Г. будто сквозь землю провалился.
Сам я провел утро с Григорием Ароновичем Новинским - это был коллега Николая Геннадиевича, он тоже много лет занимался внегалактической астрономией, когда-то написал с Черепановым две статьи. Мне повезло - Новинский оказался, кроме всего, отличным программистом, и уже на третьей минуте разговора я спросил, есть ли возможность прочитать почту Черепанова: мы, мол, с тетей Женей все другие возможности использовали...
- Можно, в принципе, - почесав подбородок, сказал Новинский. - Обычно пароли бывают не такими уж сложными. Правда, некоторые используют генератор случайных чисел и букв, тогда безнадега... Попробуем?
- По-моему, - сказал я, - тетя Женя... Евгения Алексеевна знает пароль, но не говорит. Я спрашивал.
- Почему? - удивился Новинский. - Если есть шанс выяснить...
- Она считает, что нет такого шанса.
Новинский посмотрел на меня внимательно.
- Вы полагаете, - медленно произнес он, - что Евгения Алексеевна знает или догадывается, куда поехал Николай Геннадиевич, и не хочет...
- Нет, - вздохнул я. - Не так просто. Конечно, она не знает. Ей очень плохо сейчас, я вижу... Нет, не знает она. Но какие-то предположения у нее есть. И делиться ими она не собирается. Может, она таки прочитала мужнину почту, нашла что-то...
- Любовница? - с видимым равнодушием спросил Новинский.
- Ну что вы! Нет, не думаю.
- Так мы будем пробовать?
- Конечно!
Я не знаю, какие методы он использовал. Видимо, пытался обойти систему почтовой защиты, у хакеров свои приемчики, которыми они не готовы делиться, вот и Новинский придумал глупый предлог, чтобы удалить меня подальше, занять чем-то, пока он будет возиться с кодами. Пришлось мне ехать через весь город в Институт астрономии, отвозить коллеге Новинского пакет, в котором, как мне показалось на ощупь, лежала коробочка с диском. Коллега, выполняя, скорее всего, наказ Новинского, переданный по телефону, потащил меня обедать в институтскую столовую, где попытался отравить недосоленным борщом, надеясь, видимо, что остаток дня я проведу в приемном покое больницы. Не на такого напал - приходилось мне пробовать гадости покруче, и, к тому же, я чувствовал себя обязанным находиться в хорошей форме, потому что каждые полчаса звонила тетя Женя и справлялась о новостях, не мог же я ей докладывать, что единственная моя новость - цены в институтской столовой оказались почти вдвое ниже, чем стоимость похожего обеда в московском кафе напротив фирмы, где я работал. И Лиза звонила, конечно, ей почему-то казалось, что Питер - действительно бандитская столица России, и что здесь на каждом шагу (особенно почему-то на Литейном) можно схлопотать по уху или того хуже.
Я пытался понять логику поведения Н.Г. - об этом, по-моему, остальные думали меньше всего. Почему-то у меня возникло стойкое ощущение ошибки - что-то я упустил из виду в самом начале, на что-то очевидное не обратил, как и все, внимания...
- Приезжайте, почему вы так долго? - сказал Новинский, позвонив мне часа в три, будто и не он отослал меня с глаз долой. Собственно, я все равно уже ехал обратно. Войдя в кабинет, я обнаружил там и тетю Женю, сидевшую перед монитором. На меня она не взглянула, а Новинский, развалившийся с книгой в руках в старом кожаном кресле (возможно, в нем сидел когда-то Белопольский, а может, даже сам Отто Струве), сказал, предваряя мои вопросы:
- Не так это оказалось сложно, как я думал вначале. Я сразу позвал Евгению Алексеевну, потому что... Там все отрывочно, записки самому себе, вроде дневника.
- Блог, - сказал я.
- Блог - дневник для всех, - сообщил Новинский прописную истину. - А это личное. Не зная хорошо Николая Геннадиевича, ничего толком и понять нельзя.
- Там есть что-то, чтобы...
- Найти его? По-моему, нет, - с сожалением констатировал Новинский. - Но последнее слово за...
Тетя Женя оглянулась, увидела, наконец, меня и сказала:
- Нет его в Питере. Что ему здесь делать? Зря мы сюда притащились, Юра. Коля нам всем головы заморочил. Не приезжал он в Питер. Нет. Нет.
Она так бы и повторяла "нет, нет", если бы я не напомнил:
- Но ведь билет он купил и в самолет сел. Это точно. Паспортный контроль...
- Нет, - еще раз сказала тетя Женя, отодвинулась от экрана и обхватила руками плечи. Нервы у нее были на пределе, а может, предел уже был перейден, и если у нее начнется истерика, то - все, никому с этим не справиться, я-то знал, с истериками тети Жени мог управляться только Николай Геннадиевич, я присутствовал однажды... не помню, что тогда произошло, точнее, я просто не понял, причина показалась мне достаточно мелкой, кто-то на семинаре прошелся по методике наблюдений... что-то в таком роде. Тетя Женя дотерпела до дома, я тогда зашел... почему же? Нет, тоже не помню, да и неважно - в общем, я там оказался, когда тетя Женя тихо вошла в квартиру, тихо положила на стол сумочку, вроде все было нормально, но Николай Геннадиевич лучше знал свою жену, он к ней подошел, обнял за плечи, и тут началось... Не хочу описывать. И вспоминать не хочу.
Когда тетя Женя тихо отодвинулась от экрана, обхватила плечи... как тогда... я подумал, что она делает это специально, чтобы ее Коля, где бы он в этот момент ни находился...
Глупо, да. Тетя Женя тихонько заплакала, Никольский кивнул мне - вы, мол, посмотрите текст, а с ней я попробую справиться. Ладно, пусть пробует. Я взял стул, сел перед экраном, за моей спиной Никольский что-то бормотал, а тетя Женя резко и коротко отвечала, но предметами не бросалась, уже хорошо.
Последнее по времени письмо было трехдневной давности.
"Разумеется, это проверяемо. Более того, существует единственный способ проверки недостаточно аргументированных гипотез. Вопрос о достаточной или недостаточной аргументации является в данном случае ключевым, и критерии выбора нужно разработать отдельно. Один из критериев: аргументация достаточна в том случае, если из представленных аргументов возможно конструирование эксперимента или наблюдения..."
Какое все это имеет отношение... Обычная теоретическая тягомотина. Что-то о недостоверных гипотезах? У Н.Г. возникла идея, для проверки которой он и отправился вместо Новосибирска в Питер, об этом мы думали, но о чем гипотеза-то?
Я вызвал предыдущее письмо - за два дня до поездки.
"Не забыть:
Бритвенные принадлежности.
Зубную щетку и так далее, это понятно.
Рубашки две - обязательно синюю байковую.
Пуловер.
Кроссовки, на размер больше..."
И все в таком духе - сорок три наименования, все пронумеровано, вполне в стиле Н.Г., он с тетей Женей в тот день, видимо, укладывал рюкзак, то есть, укладывала наверняка тетя Женя, а Н.Г. стоял над ней со списком, она спорила: зачем тебе морской бинокль, ты что, в бинокль на солнце смотреть собираешься? Действительно, зачем Н.Г. взял бинокль? Довольно тяжелая штука - в экспедиции прекрасное оборудование для наблюдений Солнца, но если Н.Г. что-то включил в список, значит, решил, что вещь ему необходима, так он всегда делал, и тетя Женя не могла его переспорить. Не истерики же закатывать по таким поводам - для истерик у тети Жени были другие причины, важные для нее и порой совершенно не важные для Н.Г. Может, потому он и относился к истерикам жены, как к случайному летнему тайфуну, который нужно переждать, причем надежнее всего - в центре тайфуна, в его "глазу".
Или запись под номером 36: "Альпеншток. На месте". На месте - что? Купить? А альпеншток-то зачем? В Павино, куда поехала экспедиция, местность ровная, идеальное место для наблюдений, тетя Женя мне об этом рассказывала...
Я перещелкнул еще одну дату и оказался в письме, написанном за неделю до отъезда.
"Давление надо пересчитать, число получается несуразно приемлемым. В принципе, давление может и не играть критической роли, но..."
Фраза была не закончена. И дальше:
"Принцип минимального воздействия тоже нуждается в переформулировании. Точность формулировки - главное..."
Опять брошенная на полпути фраза.
- Юрик, - сказала за моей спиной тетя Женя. - Не теряй времени, Юрик. Это пустое, я же вижу. Не приезжал он в Питер. Он всем нам головы задурил.
- Зачем? - спросил я. Не тетю Жену спросил - самого себя. Конечно, Н.Г. приехал в Питер - он купил билет, зарегистрировался, сел в самолет, и, прилетев, получил багаж. А потом...