Аннотация: Сколько лет осталось жить человечеству? И чем нужно пожертвовать, чтобы человечество смогло прожить еще миллионы лет? И нужна ли человечеству такая жертва?
Павел Амнуэль
ВСТРЕЧА
- Кто? - переспросил он. В последнее время стал плохо слышать. То есть перестал слышать то, чего слышать не хотел, однако слышал слова, которые не говорил никто, но ему хотелось, чтобы они прозвучали.
Ализа, сиделка, женщина неопределенного возраста, неопределенных форм и неопределенных, как он был уверен, умственных способностей, посмотрела на визитку, которую держала в вытянутой руке. У нее, похоже, и зрение было неопределенным: сегодня она могла читать заголовки газет, лежавших на витрине киоска на противоположной стороне улицы, а завтра не различала буквы в книге, которую он читал, сидя в не очень удобном кресле, считавшемся почему-то ортопедическим и приспособленным к его негнувшемуся позвоночнику.
- Доктор физической психологии Лиз... мм... Лизерль Фейнман, так тут написано.
О боже... Он думал... Надеялся...
На что? Больше никогда о ней не услышать? Или на то, что будет слышать о ней каждый день, каждую минуту - пока она не войдет и не скажет...
"Извините"?
Никогда. Не было этого слова в ее лексиконе.
Прошло... Сколько лет прошло?
Он подумал, что память существует вне времени. Когда вспоминаешь какой-нибудь эпизод - хоть вчерашний, хоть из молодости, хоть из самого раннего детства, - не представляешь события последовательно: первое слово, второе, кто вошел, когда... Вспоминаешь весь эпизод сразу - дни, месяцы, годы. Может, из-за этого свойства памяти и возникло представление, что в последний миг перед умирающим проносится вся его жизнь - достаточно мгновения, чтобы вспомнить каждую деталь, каждый вечер в семейном кругу, каждый конфликт на работе, каждое слово, сказанное случайной женщине после случайного знакомства...
Он вспомнил - вмиг, сразу - все, что хотел и не мог (на самом деле и не хотел) забыть.
Лизерль... Лиз рассказывала на конференции по физической психологии о новом тогда термине, описывавшем всегда существовавшее, но до той поры не известное ни физикам, ни психологам явление - "конус жизни".
***
"Конус жизни, - говорила она, - это психофизический аналог классического светового конуса частной теории относительности. Конус жизни в физическом смысле формально определяется реальными поступками и намерениями конкретного человека. Человек что-то делает или хотя бы задумывается о том, чтобы сделать что-то, и его мировая линия жизни изгибается внутри конуса, приближаясь к его границам или уходя к вертикали. Приближение к границам расширяет возможности жизненного выбора, но напрягает сознание, требуя большей концентрации интеллектуальных усилий. Уход к вертикали - путь к спокойному фарватеру, к жизни, где можно "плыть по течению".
Конус жизни - понятие из физической психологии или, если хотите, психологической физики. Световой конус - понятие из частной теории относительности. Нет современной физики без современной психологии. Но и современной психологии нет без современной физики. Потому и возникло понятие конуса жизни - психофизического аналога светового конуса.
Границы конуса жизни - предел возможности самосознания в физическом мире. "Максимальная мощность сознания" - психологический аналог скорости света в вакууме. Скорость света - мировая постоянная, для неживой материи - предел скорости в природе. Грань светового конуса соответствует скорости света и одинакова для любого физического объекта.
Грань конуса жизни - максимум возможности сознательного субъекта. Этот максимум - как своеобразная скорость света. Никакое живое существо, обладающее сознанием, не способно достичь этой границы, но может приближаться к ней бесконечно близко, затрачивая все возрастающие психологические (и физические) усилия. В критических ситуациях, когда возникает реальная опасность для жизни, человек может совершить такое, на что обычно не способен. Физики и психологи говорят, что в таком состоянии проявляются так называемые релятивистские эффекты, которые пока не способна правильно описать даже современная теория сознания. Известно лишь, что такие эффекты существуют. Спасаясь от смерти, человек прыгает через трехметровый забор. Спасаясь от смерти, человек поднимает груз весом в тонну. Очень редко, но такое случается. Это называется релятивистским эффектом в ходе асимптотического приближения к границе конуса жизни.
Наверняка существуют другие релятивистские эффекты, наукой пока не описанные. И еще - человек существо общественное. Значит, по идее, конусы жизни людей должны взаимодействовать так же, как взаимодействуют сознания. Нет и не может быть абсолютно изолированной живой системы.
А систему конусов жизни еще никто не смог не только описать уравнениями, но пока неизвестно, как это сделать в принципе. Взаимодействие конусов жизни - это не одно сложнейшее уравнение, это сотни, тысячи, миллионы - в общем случае, система из десяти миллиардов сложнейших уравнений. Совместный конус жизни человечества. Решив эту систему уравнений (если ее возможно, в принципе, решить), мы узнаем судьбу нашей цивилизации. И опишем релятивистские эффекты, которые, несомненно, возникнут, если... когда мировая линия человечества приблизится к границе своего конуса жизни. К гибели".
Более подробно идея и суть "конусов жизни" описаны в одноименной научно-фантастической повести (П. Амнуэль, "Конус жизни"), которую можно в Библиотеке Мошкова: http://fan.lib.ru/editors/a/amnuelx_p_p/text_0620.shtml
Электронную книгу можно приобрести на Литресе: https://www.litres.ru/book/pavel-amnuel-31499694/konus-zhizni-66469830/
Бумажную книгу можно приобрести на Амазоне: https://www.amazon.com/%D0%9A%D0%BE%D0%BD%D1%83%D1%81-%D0%B6%D0%B8%D0%B7%D0%BD%D0%B8-%D0%9F%D0%B0%D0%B2%D0%B5%D0%BB-%D0%90%D0%BC%D0%BD%D1%83%D1%8D%D0%BB%D1%8C/dp/B09QP6QS7F/ref=sr_1_2?crid=25MRO8U7LU0OQ&keywords=%D0%90%D0%BC%D0%BD%D1%83%D1%8D%D0%BB%D1%8C&qid=1698773903&s=books&sprefix=%D0%B0%D0%BC%D0%BD%D1%83%D1%8D%D0%BB%D1%8C%2Cstripbooks-intl-ship%2C213&sr=1-2
Сиделка вышла, а доктор Лизерль Фейнман вошла. Выглядело это так, будто в фильме сменился кадр. Только что в дверях была спина Ализы, а в следующем кадре возникла Лизерль и замерла, глядя на него с недоумением и недоверием.
- Закрой дверь, дует.
Гостья нахмурилась. С какой стороны ей было велено закрыть дверь: с той или с этой? Характер учителя Лизерль знала хорошо и потому спросила:
- С какой стороны?
- Дует из коридора, - сварливо сказал он. - Войди и закрой дверь, так понятнее?
Лизерль вошла, закрыла дверь, огляделась в поисках стула или хотя бы табурета, но в комнате, кроме медицинской кровати и тумбочки, было только кресло, в котором сидел старик.
- Садись на кровать, - предложил он. - Не там, ближе. Ты поговорить пришла, а не смотреть на меня издалека, как на экспонат в музее забытых древностей.
Это был не вопрос, а утверждение. Скорее, даже приказ, и Лиз подчинилась, как подчинялась прежде - до того дня, когда принесла решение проблемы Женье-Перрона, а учитель назвал решение чушью. Решение, которое после публикации в "Nature" называли не иначе, как Вторым Фейнмановским решением, потому что был еще Фейнман, живший в прошлом веке, великий физик, нобелевский лауреат и большой шутник.
Старик, казалось, смотрел в потолок, но Лизерль знала, что, скосив взгляд, он пристально ее разглядывает. Хочет найти признаки женского увядания, морщины, сутулость, расплывшуюся фигуру, но память сильнее зрения, и он видел Лиз такой, какой привык - молодой, энергичной... талантливой. Тридцать лет назад - ей было двадцать шесть, а ему шестьдесят два, недолгая красота симметрии.
- Ты, - сказал он, - так и не вышла замуж?
Он не мог ударить больнее и знал это. Конечно, она не вышла замуж, он и это знал.
- Чем обязан? - спросил он сварливо. - Проститься пришла?
- Простить, - коротко ответила она.
Он, наконец, все-таки посмотрел ей в глаза. Удивленно. Он не умел прощать сам и не подозревал, что кто-то может простить его.
- Я был прав тогда. - Упрямым он был всегда, таким и остался. - Тридцать лет прошло, и никто не решил уравнений конуса жизни в общем виде. Никто, впрочем, и не доказал, что это невозможно. Задача из тех, для решения которых могут потребоваться века.
- И вы отступили.
Он посмотрел на нее с жалостью. Немолодая женщина. Не вышла замуж. Не родила детей. Правда, сохранила фигуру и звонкий молодой голос. Небольшие достижения.
- За тридцать лет я сделал столько... - Он не закончил фразу, Лиз и так знала, сколько прекрасных работ он опубликовал, сколько его учеников стали известными учеными. А еще Мильнеровская и Редфордская премии - у многих математиков есть по одной, но только у него - обе.
Она отвела взгляд. Теперь он смотрел на нее, а она - в пространство. Он видел ее - сейчас. Она его - тогда.
***
Он был моложе на тридцать лет, и в свои шестьдесят два выглядел на пятьдесят, а если посмотреть ее взглядом, то на сорок. Он недавно развелся с Эстер, и Лиз думала... надеялась... предполагала...
Ошиблась.
"Это нерешаемая проблема!" - Он кричал. Она никогда прежде не слышала его крика, и, чем громче он кричал, тем сильнее она его ненавидела. Потому что любила. Говорят: от любви до ненависти один шаг. Глупости. Любовь и ненависть - две стороны одного чувства. Друг без друга они не существуют, как нет односторонней медали, плюса без минуса, добра без зла.
"Эту проблему невозможно решить хотя бы потому, что в психологии все еще нет математических основ, нет аксиом, а пользоваться аксиомами математики и законами физики для решения психологических задач - чепуха..."
"Раньше вы думали иначе!"
"Я оказался не прав".
Он перестал кричать.
"Конус жизни, - произнес он тихо, но так твердо, что она поняла: на этот раз спорить бесполезно, он все для себя решил. - Конус жизни - прекрасная идея, чтобы связать естественные науки с гуманитарными. Математика, физика и психология в одном флаконе. Это идея для будущего. А будущее неопределимо".
Фраза имела двоякий смысл, и он это знал. В тот момент он тоже ее ненавидел. Во всяком случае, ей хотелось так думать. А она привыкла думать, как хотела. И говорить то, что думала. И поступать так, как говорила.
Она повернулась и вышла, не попрощавшись. Знала, что когда-нибудь вернется. Он знал, что никогда больше не пустит ее на порог.
И оба знали, что любят друг друга.
***
- Я читал все твои работы, - сказал он.
Она могла сказать: я знаю. Не сказала. Он и так знал, что она знает.
- В других областях математики ты могла бы сделать больше. Сильнее. Успешнее. Благоразумнее...
- Да, - прервала она поток определений. - Конус жизни оказался неблагодарной задачей.
- Благодарных задач, - хмыкнул он, - нет по определению. Любая настоящая задача - с подвохом.
- Но я ее решила, - просто сказала она.
Он посмотрел на нее с укоризной. Он ее любил, но ненавидел ее упрямство. Себе он упрямство прощал. Ей - нет. Он и отвечать на ее реплику не стал. Просто смотрел на нее, вспоминал, какой она была тридцать лет назад. Ждал продолжения. Не для того она пришла к нему, чтобы повторить три слова, которые, он знал, они оба запомнили на всю жизнь.
- Если не решается частная задача, - сказала она, - нужно попробовать решить общую. Иногда это проще.
Он зевнул.
- Конечно. Но общей задачи для конуса жизни не существует. Конус жизни индивидуален. Конус свой у каждого человека.
- Общая задача: конус жизни человечества.
- Хочешь применить к человечеству методы статистической физики? - Ему не нужно было объяснять. Он понимал с первого слова. - Невозможно уследить за каждой молекулой в емкости с газом, но, тем не менее, существуют законы газодинамики. Однако человек - не молекула, а человечество - не броуновское движение частиц.
- Я решила общую задачу.
Он помолчал.
- Позову Ализу, - сказал он. - Она сварит нам кофе, и мы посмотрим на закат. Здесь прекрасные закаты. Каждый вечер разные. Я тут уже год, и закат ни разу не повторился.
Он протянул руку к сенсору вызова.
- Я решила общую задачу, - повторила она, и его рука замерла в воздухе.
- Ты имеешь в виду...
- Конус жизни человечества.
- Ха! - сказал он и пожал плечами.
- С учетом релятивистских эффектов, - добавила она.
Он поднял глаза горе. Сейчас он любил свою ученицу больше, чем тридцать лет назад. Он ее обожал, и, если бы его спросили - почему, он не смог бы ответить. Если бы тридцать лет назад он сделал ей предложение, она наверняка согласилась бы выйти за него замуж, и именно потому он не сказал ей тех слов, что хотел сказать больше всего на свете. Но тридцать лет прошли, как один год, как один месяц, как час, как миг. Странно: тридцать шесть лет разницы тогда не ощущались так сильно, как сейчас. В шестьдесят два он мог рассчитывать на любовь и ненависть двадцатишестилетней девчонки. В свои нынешние девяносто два...
Конус его жизни сузился почти до линии. Угол при вершине стал настолько мал, что на графике был бы неразличим. Он мог рассчитать этот угол - в линейном приближении и без учета релятивистских поправок это было просто. Настолько просто, что расчет он мог проделать в уме. И проделал, конечно. Только к его реальной жизни идеальный расчет не мог иметь отношения. По расчету он должен был умереть два года назад, а он живет. Как он и сказал ей: без учета релятивистских поправок расчет конуса жизни - особенно для человека в преклонном возрасте, - невозможен. Ни тогда, ни сейчас.
Наверно, он все-таки дотронулся до сенсора вызова - Ализа вошла бесшумно, как призрак отца Гамлета, и спросила:
- Два кофе? Один с лимоном и сахаром для вас и двойной без сахара с ложечкой горячего молока для леди?
- Откуда вы знаете... - изумилась Лиз.
Ализа улыбнулась и вышла, оставив не до конца заданный вопрос без ответа.
- Вы все еще помните, - тихо произнесла Лиз.
- Покажи, - потребовал он нетерпеливо. Он знал, что у нее нет решения, иначе она опубликовала бы результат, но хотел сам указать ей на ошибку - раньше, чем это сделают (обязательно сделают!) коллеги.
Она развернула и положила перед ним экран, расправила концы, провела ладонью, и экран включился, распознав ее линии жизни.
Он придвинул страницу ближе, стал читать, не поднимая на нее взгляда.
Быстро, потом медленнее, еще медленнее. Остановил взгляд на формуле, в которой букв латинского алфавита было больше, чем чисел.
- Вот как, - сказал он без выражения.
Ализа внесла поднос с чашечками кофе. Хотела что-то сказать или спросить, но, увидев вселенскую пустоту во взгляде шефа, тихо поставила поднос на столик между креслом и кроватью и вышла.
Лиз взяла чашку и отпила глоток. Такой же кофе, как тридцать лет назад. Ализа не могла помнить - тогда ее и на свете не было.
- Конус жизни человечества, - с благоговением сказал он.
- Да.
- Нет. Так это не решается. Конус жизни человечества - явление эмерджентное, его свойства не вытекают из свойств конусов жизни отдельных людей.
- Конечно, - сказала она.
- Ты использовала классическое приближение.
Он провел ладонью над листом, и цифры с буквами, казалось, подпрыгнули и прилипли к его пальцам. Он отдернул руку, и цифры упали в экран, перемешались в неразборчивую вязь, но не прошло и пары секунд, как они, будто солдаты, получившие команду строиться, встали на свои места.
На следующей странице были выводы и обобщения. Слова. Он не стал читать, ему достаточно было формул. График сказал бы больше, но график он легко представил в уме.
Он поднял на нее взгляд.
- Что-то не так? - спросила Лиз. Ему послышалась в ее вопросе ирония.
Он пожал плечами и повторил осуждающе:
- Ты использовала классическое приближение. Термодинамика человечества.
- Конечно, - кивнула она. - Личностью становится человечество, если решать общую эмерджентную задачу, а не миллиарды частных.
- Но... - пробормотал он. - Это...
- Формула Бога? Такой формулы не существует. Или уравнений Бога. Или системы таких уравнений. Да чего угодно. Бога нет.
Напрасно она так. В последние годы, всей своей сутью ощущая приближение конца, он не то чтобы уверовал в высшие силы, ад, рай и жизнь после смерти, но стал сомневаться. Он не отдавал себе отчета, в чем именно заключались сомнения, никогда не был философом и не стремился им стать, он просто ощущал нечто, чего не было раньше и что становилось сильнее с возрастом, особенно после того, как он перевалил за восьмидесятилетний рубеж и едва не умер на другой день после грандиозной вечеринки, устроенной для него коллегами - не привык к подобным излияниям, в том числе словесным, узнал о себе много такого, чего, как он думал, не было в нем никогда, а вот, поди ж ты, кто-то разглядел, показал. Чего только не услышишь о себе на торжестве, которое не он заказывал и на которое даже не хотел идти, но пошел, конечно... может быть, напрасно. Во всяком случае, его конус жизни - это он понимал - сузился тогда на несколько градусов, и состояние его вошло в опасную зону релятивистских эффектов: ишемическая болезнь, из-за которой он провел две скучные больничные недели - тому свидетельство.
А ведь он мог, должен был рассчитать последствия, все начальные и граничные условия были ему известны. Не стал. Предполагал, что за него это делали его студенты и аспиранты, не могли не делать, но он ни разу не поинтересовался результатами.
- Не может такого быть, - устало произнес он.
Если бы она стала доказывать свою правоту, ткнул бы пальцем в пару мест, которые показались ему неубедительными. Хотя, "неубедительно" - плохое слово, не количественное, а качественное. Неубедительное для одного может быть убедительным для другого. Но разве даже самые строгие математические методы могут быть для человека важнее и правильнее его убежденности, веры, наконец?
Она молчала. Смотрела мимо него, не хотела спорить. Не за тем пришла. А зачем? Он знал, догадывался, но собственное знание, догадки казались ему... неубедительными.
- Нам осталось от ста семидесяти до двухсот лет, - сказала она.
- Нам? - пробормотал он. - Мы столько не проживем.
Лиз промолчала. Она больше не хотела с ним говорить. Напрасно пришла. Она думала...
Не думала она. Она почувствовала, что настало время, и нужно прийти к нему, потому что больше говорить ей было не с кем. Он слыл человеком странным, но его научная репутация оставалась непогрешимой. Его приглашали на все конференции по физической психологии - не для того, чтобы выслушать и вступить в дискуссию, а потому, что не было ученого, равного ему по ясности мысли и критическому таланту. В любой теории он мог найти присущую ей уязвимость и ударить в самое больное место. Всегда - точно и благожелательно. Он был благожелателен, но жесток. Жесток, но справедлив. Его мнение часто оказывалось решающим в дискуссии.
- Мы столько не проживем, - повторил он
- Люди, - прохрипела она. Откашлялась и повторила: - Люди. Человечество.
- Ну да, - сказал он добродушно. - Люди, которые...
Он не стал заканчивать фразу, она и так знала, что он хотел сказать.
- Вы прекрасно поняли то, что прочитали, - сказала она с горечью. - Вы прекрасно поняли, что произойдет, если я попытаюсь это опубликовать. Вы прекрасно поняли, что моя...
Она опять закашлялась.
- Твоя научная репутация пойдет кошке под хвост, - спокойно сказал он. - Ты тридцать лет создавала себе репутацию, твои результаты были безукоризненны, потому что проверяемы. А теперь хочешь опубликовать единственную статью и все погубить. Тебе это надо?
- Сто семьдесят лет и...
- Ну да, да, - с досадой сказал он. - Сто семьдесят лет - и человечество погибнет. На самом деле не сто семьдесят - чуть больше. В масштабах истории все равно.
- Вы! - Она не удержалась от восклицания. - Вы тоже...
- Не я тоже, а ты тоже. Я давно понял, что решать нужно общую задачу, а не заниматься частными случаями. Исследовать конус жизни человечества как самостоятельную, эмерджентную, причем квантовую, не классическую систему, а не складывать конусы отдельных людей. Боже мой, Лиз, - он впервые за тридцать лет назвал ее по имени, - неужели ты думала, что я этого не понял?
- Но вы...
- Да, продолжал публиковать индивидуальные предвычисления и статистику.
- Но...
- Послушай меня, девочка. Ты знаешь то же, что и я. Я это узнал раньше, ты - сейчас. Я молчал, писал свои, как говорят коллеги, заумные и непроверяемые результаты. Ты ведь следила за мной? И спрашивала: что я делаю? Верно? И не приходила ко мне...
- Я...
- Не приходила. А пришла сейчас, когда сделала тот же вывод: нужно решать общую задачу. Мог я тебе тогда сказать, что все мы делаем неправильно, нужно начать сначала? Я пытался сказать. Ты не поняла, ты так была увлечена гипотезой об индивидуальных конусах жизни - аналогах эйнштейновских световых конусов, - что хлопнула дверью и ушла. Оставила меня одного. Не хочу возвращаться к тому дню, и ты не хочешь, я знаю. По разным причинам. У тебя обида. У меня... В общем, вот что я тебе скажу. Ты права: конус жизни человечества схлопнется лет через двести.
- Значит...
- Подожди! - Он поднял руку и протянул к ней, будто хотел дотронуться, она инстинктивно отпрянула, и рука его опустилась. - Подожди... Ты говоришь о релятивистской стадии. Так вот, она давно наступила. В релятивистскую фазу человечество вошло еще в прошлом веке. В десятых годах.
Она изумленно посмотрела на учителя. Хотела что-то сказать, но только покачала головой.
- Да... Десятые годы. Первая мировая война. Тогда это были незначительные поправки, которыми в первом приближении можно было пренебречь. Можно, но не нужно. Я их учел, решение изменилось незначительно, а после Версальского мира получалось, что раствор конуса немного расширился, и мы вышли из релятивистской зоны.
- Вы хотите сказать...
- Ты поняла, верно? Вторая мировая. Мы опять вошли в релятивистскую зону и с тех пор больше из нее не выходили. Плюс к тому... Я и раньше понимал, конечно, это элементарно. Понимал, но думал, что без усреднения не обойтись, усреднение оправдано, человечество - эмерджентное явление, и при новом качестве частностями можно будет пренебречь, как пренебрегают в расчетах идеального газа вкраплениями неравновесных областей, не влияющих или, по крайней мере, не сильно влияющих на целое.
- Понимаю...
- Почему? - требовательно спросил он и наклонился, чтобы посмотреть ей в глаза. Чтобы глаза - его и ее - было на одном уровне. - Почему не пришла ко мне сразу? Почему продолжала публиковать работы по конусологии индивидуумов?
Она отвела взгляд.
- Там очень много работы, - сказала она монотонным голосом, понимая, что он не примет отговорки. - В конусологии личности бесконечное число возможностей для исследований. Релятивистские состояния. Ультрарелятивистские состояния. Мы реально спасаем жизни. Психология и психиатрия, исследования мозговой деятельности, физиология мозга, теория сознания... Все эти науки... То есть это сейчас науки со своей аксиоматикой, теоремами, гипотезами, экспериментами...
- Конечно, - прервал ее он, махнув рукой перед ее лицом, будто гипнотизер, останавливающий непроизвольное словоизвержение реципиента. - У меня и в мыслях не было, что ты, твои сотрудники и тысячи исследователей, набросившихся на эту тему, занимаются ненужным делом. Нужным, обязательно нужным. Да, вы... ты спасла сотни тысяч жизней. Кстати, - добавил он неожиданно сухим тоном, - у тебя есть статистика по регионам, возрастам, психотипам?
Отвечать она не стала. Он, конечно, читает работы по конусологии. Есть статистика, как же не быть? По городам и странам. Статистика недельная, месячная, годичная. Открытая и закрытая. Почему он спрашивает? Он никогда не задает вопросы "просто так". Она все-таки не знает чего-то такого, что знает - или считает, будто знает - он?
- Конечно, - хмыкнул он. - Конечно, есть статистика спасенных. А статистика погубленных?
Она вздрогнула.
- Ты хочешь сказать, что не думала о таком классе решений?
- Я не знаю ни одного случая...
- Да-да, - нетерпеливо перебил он. - Во всех исследованных случаях, во всех случаях терапии конусов вывод психологического состояния реципиента из релятивистской зоны в классическую приводил к выздоровлению. Я все это читал. Тебя не настораживало, что результат стопроцентно положительный? Триста двадцать семь тысяч пятьсот девяносто три случая. На сегодняшнее утро. Я регулярно смотрю сводящие графики. Блестящий результат. Нобелевская премия.
- Но...
- Сколько раз тебя номинировали? Наверняка раз десять. Но не дали. Пока. Молода еще? Может, и так. А может...
Он закашлялся. Он слишком много говорил сегодня. Он привык к молчанию.
Она ждала. Вот уж что ее действительно не интересовало, так это гипотетическая премия.
- Сотни тысяч спасенных, - пробормотал он, казалось, самому себе. Она кивнула, а он продолжил. Тихо, медленно, будто нарочно поднимая градус разговора, заставляя ее напрягать слух. - А сколько всего на планете людей? Не напрягай память: десять миллиардов семьдесят миллионов. Приблизительно.
Она поняла ход его мысли. Естественно, она думала об этом. В прошлом году опубликовала (с двенадцатью соавторами) статью, он не мог не читать ее, если следит...
- Естественно, - подала она голос, прервав его едва слышное бормотание, - мы... не только мы... все коллаборации работали там, где есть возможность. Развитая система психофизической помощи. Как иначе? Вы хотите сказать, что эта выборка не полна, чтобы делать выводы? Результат...
- Видишь ли, - сказал он спокойно. Нет, равнодушно. Нет, скорее, как робот, читающий текст, - человечество эмерджентно по отношению к личности, индивидууму. И то, что хорошо для конкретного человека, то, что может его спасти, вывести из ультрарелятивистской области конуса жизни, может быть губительно для человечества.
Она помотала головой.
- Нет.
Это она могла сказать определенно. Плюс на плюс не может дать минус.
Что-то показалось ей в этом рассуждении сомнительным, она не поняла - что, но не стала произносить фразу вслух.
- Стопроцентный положительный результат, - сказал он, глядя поверх ее головы на висевший на стене постер. - Не настораживает?
Она помолчала.
- Да говорите же, наконец! - не выдержала Лиз. - В чем ошибка?
- Ошибка? - удивился он. Или сделал вид, что удивился. - Никакой ошибки. Я бы удивился, будь результат иным.
Он выдержал ее нетерпеливый взгляд и продолжил:
- Формула Лоренца. Релятивистские эффекты в физическом мире эйнштейновской относительности зависят лишь от скорости движения тела по сравнению со скоростью света, верно? И формула справедлива для любого материального тела. Она всегда дает правильный результат.
- Да, но одно дело...
- Ты оспариваешь собственный тезис? - усмехнулся он. - Ты получила стопроцентный результат, и он тебя удивляет.
- Нет, я рада, что удается правильно оценить релятивистские эффекты во всех случаях.
- Но ты этого не ожидала.
- Нет, - призналась она. - Мы предполагали, что не со всеми случаями удастся справиться. Человек - очень сложная система. Слишком сложная для психофизических расчетов. Мы думали, что процент неудач окажется довольно высоким. По нашим оценкам - до трети... Да вы же читали наши работы с Вигнером и Баркиным!
- Читал, - поморщился он.
- Что не так?
- Я же сказал: все так.
Она поняла, что настаивать бесполезно: он скажет сам. Или не скажет.
Если бы он хотел сделать эффектную паузу, прождал бы минуту.
Он молчал. Взял со столика успевшую остыть чашку кофе, стал пить мелкими глотками, закрыв глаза и, казалось, полностью предавшись удовольствию.
Лиз ждала, положив ладони на колени. "Если он промолчит еще минуту, встану и уйду".
Он допил кофе и аккуратно поставил чашку на блюдце. Минута прошла, Лиз поднялась и услышала:
- Садись.
Она осталась стоять.
- Как хочешь, - сказал он. - Помнишь... Хотя нет, не можешь ты помнить. Я тогда был молод, а ты еще не родилась. В физике конкурировали две интерпретации квантовой механики: копенгагенская и эвереттовская. Они давали одинаковые результаты, описывая реальность, но принципы были противоположны.
- О чем вы? - сказала она с заметным раздражением. - Конечно, я это знаю.
- Ты не дала мне договорить, - пораженно сказал он.
Да. Она впервые прервала его на полуслове. Но он всегда был точен в словах и не позволял себе ходить вокруг да около.
Она увидела в его взгляде усталость старости, отрешенность мудрости и - неожиданно - нежность, которая скрывалась за усталостью и отрешенностью, как юное беззащитное существо прячется порой за спинами старших, более сильных и способных держать удар.
Она села на край кровати - не потому, что он приказал сесть. Ее усадил взгляд.
- Хорошо, что ты помнишь азы физики, - сказал он с легкой насмешкой, и нежность исчезла из его взгляда. Усталость и отрешенность остались. - О копенгагенской интерпретации давно забыли. Сейчас физики не сомневаются, что существует множество вселенных, и наша - одна из множества. Все, что было передовой физикой тридцать лет назад, для нас, продвинутых психофизиков, как мы были убеждены, просто не существовало. Для тебя - я же вижу - не существует и сейчас, тридцать лет спустя. Ты потратила годы, рассчитывая конусы жизни конкретных людей, выводила пациентов из ультрарелятивистских зон, спасала жизни и не испытала ни одной неудачи. Блестяще, да? Ты пыталась рассчитать конус жизни человечества - и решила, что это тебе удалось. Ты первой сделала расчет эмерджентной системы. И правильно - более общую задачу решить проще. И тебя вдохновлял стопроцентный результат личных конусов. Спасая каждого, ты пыталась спасти всех.
Зачем? - думала она, молча глядя на его лицо, неуловимо менявшееся на глазах. Сначала из взгляда исчезла отрешенность. Ей показалось, что на лице разгладились несколько морщин - вокруг носа и на подбородке. Показалось? Она присмотрелась - да, морщины, явственно старившее лицо, исчезли. Лицо ожило, будто он скинул лет десять.
Не успела она поразиться открытию, как разглядела еще одно. Исчезла усталость. Минуту назад перед ней сидел уставший от жизни старик, переполненный воспоминаниями. Память мешала думать, воспринимать новое. Усталость от жизни ощущалась во всем его облике: опущенных плечах, запавших глазницах, сутулости, ладонях, безнадежно лежавших на коленях, даже в том, как он, не замечая, качал головой, отдаленно напоминая статуэтку "китайского болванчика" - была у нее такая в детстве.
Плечи поднялись, он сидел теперь, выпрямив спину, ладони сложил на груди, и голову держал, высоко подняв подбородок - смотрел на нее и одновременно выше.
- Ты права: на уровне индивидуумов классическая теория конусов жизни дает стопроцентный результат.
- Спасибо, - пробормотала она то ли язвительно, то ли с благодарностью, сама не поняв смысла своей реплики. Вырвалось... Хорошо, что он не расслышал.
- Я тоже шел той дорогой, но, в отличие от тебя, понял, что дорога тупиковая, потому что...
Он сделал эффектную паузу, бросил короткий взгляд в ее сторону и, вновь уйдя в собственный мир, сказал:
- ...потому что граница миров проходит именно здесь, и это все меняет.
Какая, черт побери, граница? - подумала она. Да, здесь переход от расчета индивидуальных конусов жизни к расчету конуса жизни человечества как целого. Для того и существует теория систем, теория топосов, новая математика, разработанная для таких преобразований.
Она опять "улетела мыслью" - всего на секунду, но именно в эту секунду он сказал два слова, которые она не успела уловить и, тем более, осознать.
- Что? - переспросила она. Рефлекторно, не успев подумать, какой будет его реакция.
Он замер, не договорив. Поднял на нее взгляд, полный недоумения. Он не сердился, он... Ей показалось, что он ее жалеет.
Молчание длилось несколько секунд, но ей показалось, что прошла минута.
- Квантовое многомирие, - сказал он, выделяя каждое слово, будто вставлял в рамку.
- Что? - повторила она рефлекторно и только потом подумала, что теперь он точно рассердится.
- То есть, - сказал он удивленно, - ты не только не использовала квантовое многомирие в расчетах - в ваших работах его не было, - но, если я правильно понял, ты даже не использовала квантовые поправки в классическом, в принципе, процессе?
Он пожал плечами. Знакомый жест. Он всегда пожимал плечами, когда сталкивался с очевидной для него глупостью. Пожимал плечами, и докладчик на семинаре начинал запинаться. Пожимал плечами, и аспирант, приходивший, чтобы рассказать о новой идее, "прекращал дозволенные речи" и отправлялся искать ошибку.
- Я знаю о квантовом многомирии, - сказала она. - В физике довольно популярная теория. Не доказанная, но интересная и, возможно, правильная. Только...
Теперь она не закончила фразу. И пожала плечами.
Он усмехнулся.
Она заскучала. Ожидала от него неожиданного, а он говорил банальности. Все-таки старость - ужасна. Даже лучшие умы сдаются перед разрушительным действием старения. Даже он, который...
- Ты спасла триста двадцать семь тысяч пятьсот девяносто трех человек... (надо же, - подумала она, - склерозом он точно не страдает). И погубила, возможно, вдвое больше. Или втрое. Может, в десять раз. Ты не считала, верно?
Вопрос прозвучал неожиданно прямо, неожиданно резко и повис в воздухе, как обрезанный канат. Она вздрогнула.
- Погубила? Что за чепуха?
Произнесла она вслух или только подумала? Подумала - да. Но сказала ли вслух?
- Не считала, естественно. - Он будто вытолкнул эти слова. Выдавил, как пасту из тюбика. Не считала. Как можно считать то, чего нет?
- Потому, - назидательно произнес он, - что квантовое многомирие для тебя - пустой звук. Недоказанная теория. Одна из... Сколько их, интерпретаций квантовой физики? Я как-то насчитал двенадцать - только потому, что остальные тридцать к тому времени уже были опровергнуты. Впрочем, неважно... Все конусы жизни всех людей на Земле - квантовые системы, и все они могут быть, в принципе, запутаны друг с другом.
Она не удержала вздох, и он хмыкнул:
- Именно взаимная запутанность индивидуальных конусов жизни делает конус жизни человечества эмерджентной системой.
Она не удержалась от вопроса. Слишком долго молчала.
- Этот подход ты использовал, рассчитывая конус жизни человечества?
- Конечно. Я посчитал, чтобы проверить твои расчеты. У меня, я уже сказал, получилось двести двадцать лет. В сущности, то же самое, что у тебя - с учетом разницы в граничных условиях.
- Так в чем...
- Проблема, - перебил он ее и сделал нетерпеливый жест рукой, - в том, что конусы жизни каждого человека запутаны не друг с другом. Если бы это было так, то твой классический расчет действительно не отличался бы от моего квантового. Как нет, в принципе, разницы в расчетах между копенгагенской и эвереттовской интерпретациями. Люди произошли от единого предка. А единый предок от первой протобиоты - отсюда и запутанность. На самом деле, - сказал он тоном, не позволяющим возразить, - каждый индивидуум на Земле действительно запутан, но не с другими людьми. Нет, в этой системе давно произошла декогеренция, очень давно, еще при первом большом вымирании. Каждый человек запутан сам с собой и только сам с собой и может быть запутан, поскольку действительно является единой системой. Но! Сам с собой - в другой реальности квантового многомирия! Сам с собой в другой ветви эвереттовского альтерверса! Сколько таких ветвей? Миллиарды? Гуголы? Этого не знает никто. Может, никто никогда и не узнает. Но число неважно. Важен факт запутанности. Каждый человек - ты, я, Горан, Штепель, президент Бурсон, комик Ракео... - может представлять собой мультивидуум, сущность, живущую во множестве ветвей мироздания. Проживающую разные жизни. Эта совокупность наших "я" и является той эмерджентной системой, чей конус жизни нужно знать! И тогда общий конус жизни человечества - не здесь, на Земле, а во всей совокупности ветвей мультивселенной! - рассчитывается легко, ведь важно не число элементов, а факт их запутанности. Легко! Понимаешь? Элементарно. Без теории топосов и твоей жуткой математики.
Он неожиданно наклонился и быстрым движением взял ее руку в свою. Она не успела отпрянуть. А может, сама потянулась к нему и ощутила свою ладонь в его ладони, что-то от его мыслей и ощущений перелилось в ее сознание, и она, неведомо как и почему - разве не это называют озарением? - поняла, осознала, приняла и... успокоилась.
- То есть, - сказала она и не узнала собственного голоса, хриплого и низкого, - ты... - она впервые назвала его на "ты", не почувствовав внутреннего неудобства, - ты, - повторила она, - хочешь сказать, что без многомировой теории квантовой физики...
- Мы называем ее эвереттикой, - мягко, будто погладил ее по голове, поправил он.
- Без этой теории, которая, вообще-то, даже не доказана, расчет конуса жизни человечества дает неправильный результат?
- Почему же? - усмехнулся он. - Правильный. Но неверный. Правильный локально - ты сама эти уравнения решала, в решении нет ошибок. Вряд ли кто-нибудь из твоих оппонентов - если у тебя есть оппоненты - его опровергнет. Сто семьдесят лет... Ну, хорошо, двести двадцать... конус жизни человечества выродится в вертикальную прямую линию. И - все. Конец.
- Но это решение не означает гибели человечества в многомирии, - тихо дополнила она, - и потому решение неверно. Так?
- Так, - кивнул он.
- Ну, и что это дает нам? - с горечью сказала она. - В каких-то других ветвях человечество продолжит жить. В каких-то уже погибло. В каких-то погибнет, но позже. В каких-то - мы полетим к звездам. В каких-то, может быть, остановим расширение Вселенной...
Она могла продолжать долго. Картины возможного будущего человечества - яркие и тусклые, радостные и ужасные - вспыхивали перед ее глазами и расплывались. Воображение у нее было хорошее, и представить она могла все, что угодно. Ну... почти все.
Он провел ладонью перед ее глазами, будто стирая с доски написанные наспех формулы.
- Подумай, - спокойно сказал он. - Ты просто не думала о таком решении. Правильном решении. И возможностях. Теперь подумай.
Она думала. Он ждал. Может быть, прошла минута. Может, час. Но, скорее всего, время стояло, потому что, когда он заговорил вновь, она сидела в той же неудобной позе, руки ее по-прежнему лежали на коленях, пальцы сцеплены, а взгляд все так же был пуст и безмыслен.
- Человек, - сказал он, - может быть мультивидуумом. Личностью, существующей во множестве ветвей квантового многомирия. Одной и той же личностью. В разных ее вариантах. Мультивидуум - общность квантово запутанных индивидуумов. У них общая волновая функция, и находятся они в состоянии суперпозиции.
- Это все теория, - сказала она, когда поняла, что он намеренно сделал паузу, чтобы позволить ей высказаться.
- Да, - охотно согласился он и улыбнулся - как всегда, одними глазами. Улыбка, при которой не сдвинулся ни один мускул, осветила его лицо, будто по нему скользнул и спрятался солнечный зайчик. Боже, как она любила эту улыбку, которую чаще всего никто не замечал. Улыбку, принадлежавшую только ей - она хотела так думать и думала так тридцать лет, вспоминая его таким, каким он на самом деле, скорее всего, никогда не был.
- Да, - повторил он и посмотрел на нее серьезно, неулыбчиво, ей показалось - враждебно. - И ты это доказала.